Мешок
Все началось с моего брата.
А если быть совсем точным, то с мешка.
Мешок лежал на полу в прихожей, ничем не отличаясь от обычных мешков. Немного пыльный, пустой, в общем, мешок как мешок, да только одно обстоятельство делало ситуацию необычной.
Мешок мой брат за день до этого положил на балконе. Где он его взял и что он в нем таскал, брат не говорил.
Странности были и до этого. Как-то уж слишком часто я находил вещи на самых видных местах, хотя перерывал перед этим в поисках всю квартиру, но всегда списывал это на природную рассеянность и стихийность характера. Часто брат пропадал неведомо где, приходил какой-то, скажем так, странный, но и это я списывал на возраст. Все в двенадцать были панками, хиппи, особо одаренные – скинхэдами, короче, стандарт возрастных революций, буйство крови и уверенность в том, что вот они будут жить лучше прямо сейчас, если будут делать то, что считают правильным.
Так вот, мешок. Он не просто лежал на полу в прихожей, он с громким стуком свалился за моей спиной в тот момент, когда я закрывал дверь, выходя из комнаты, после перекура на балконе. Обернувшись на звук, я и увидел мешок.
Барабашки, блин.
Я отнес мешок обратно на балкон, но в квартире мне было уже несколько неуютно, если вы понимаете, о чем я. С балкона я увидел брата, который играл в футбол с той бесшабашной самоотдачей, которая бывает только в таком мальчишеском возрасте. Да и плюс ко всему мало кто во дворе играл лучше него – с семи лет в футбольной школе.
Пусть потешится. Два дня лета осталось, а потом снова в школу.
- Серега!
Ну, началось.
- Чего? – крикнул я с балкона.
- Выходи, арбитром будешь, - крикнул брат.
Почему нет? Я редко в последнее время играл, - работа, а после лета еще и институт, экзамены, сессия, но посильное участие в игре принять любил. Потому я вышел во двор, и стал следить за игрой, а потом, увлекшись, и думать забыл про злосчастный мешок.
***
Однако вечером я снова вспомнил о нем, и по той же причине. Он снова упал за моей спиной с таким же нелогичным грохотом таким же нелогичным образом. Мама еще не пришла с работы, а младший сидел в нашей комнате и вкушал блаженные звуки “Cradle of Filth”.
Я зашел в комнату, выключил магнитофон, громыхающий зловещим блэк-металлом, или как это у них называется, и уставился на брата. Тот поглядел на меня взглядом только что проснувшегося от крепкого сна человека.
- Димка! – я даже не был уверен, слышит ли он меня.
Он не отреагировал.
- Димка! – повторил я уже громче. Тот словно очнулся.
- А? Чего?
Нет, такой вид у него в последний раз был, когда я застал его на балконе курящего мои сигареты.
- Ничего. Что это за злой мешок ты приволок?
Димка с видом оскорбленного достоинства, - мол, что, уже и мешок в дом приволочь нельзя, - воззрился на меня и с сарказмом начал наступление:
- Нормально, - тут взгляд его упал на мешок, который лежал за мной. – Нормально! – повторил он уже на октаву выше. – Это же мой мешок!
Я вздохнул.
- Какого он делает в прихожей? – едва не плача, осведомился он у меня.
- Материализуется из воздуха! – торжественно произнес я. – Цирковой номер просто.
- Просто убери его обратно, - попросил Дима с такой мольбой в глазах, что я молча отнес эту тряпку на балкон обратно. Меня вдруг обожгла мысль, решение проблемы. Я выбросил мешок с балкона, и он, как и положено пустому нормальному мешку, медленно спланировал с него и тихо приземлился на траву. Я пошел обратно в комнату, с ужасом ожидая, что мешок снова рухнет за моей спиной.
Обошлось.
Нет, надо все же у Димки спросить, что это и с чем его едят.
Дверь в комнату была закрыта, и за дверью был слышен приглушенный плач, такой детский плач, который хотят остановить, но не получается – настолько сильное горе. Какое бывает только тогда, когда случается что-то непоправимое.
Мне резко расхотелось что-либо спрашивать. Комнаты у нас две, сидеть в маминой не хотелось, к Диме идти я не мог в силу своего характера, а на улице резко пошел дождь. Я вышел на балкон и одну за одной выкурил почти полпачки. Когда стало ясно, что еще от одной сигареты я врежу дуба, я решил вернуться, надеясь, что брат уже успокоился.
На мгновение я бросил взгляд на траву под балконом.
Мешка там не было.
***
Год 2003 от Рождества Христова проклят был мною отныне и навсегда. Как так можно? В течение года поломались видик, телевизор, музыкальный центр, на который я зарабатывал полгода, регулярно барахлил компьютер. Но это были мелкие неприятности, в принципе, можно было жить. Все началось в декабре.
Сильно сдала мама. Крепкая, не болеющая почти никогда женщина, стала сильно болеть. За месяц ей было поставлено семнадцать диагнозов, здорового органа не осталось ни одного. Она уже, понятное дело, не работала и почти все время лежала на стационарном лечении.
Стал работать на двух работах я. Деньги были мизерными, но их как-то хватало, плюс еще и Димка помог – пошел газеты в трамваях продавать. Он тоже потерял былой здоровый вид, похудел, все как-то кашлял, но на мои вопросы резко отвечал, что все нормально. Обычно такие разговоры кончались скандалами, однажды чуть даже не поубивали друг друга, а потом Димка чуть не ушел из дому. Замяли, слава Богу.
Видел я брата в основном ночью, потому что днем приходилось пахать. В университете взял академотпуск, а на девушку уже в принципе времени не осталось. Потому я и не удивился, когда под Новый Год она расставила точки над “i”, и сказала, чтобы я больше не звонил и не приходил.
Странные существа. Я и так не звонил и не приходил, потому что у меня даже не хватало сил поесть вечером.
Я не удивился, но душевное опустошение осталось. Весь этот график и переживания не прошли бесследно и для меня, - начались острые головные боли, непостоянные, короткие, но очень ощутимые, после которых я почти ничего не видел, и присутствовала небольшая тошнота. Но это быстро проходило.
Так вот уныло мы с братишкой встречали Новый Год. Как говорится, как встретишь его, так и проведешь, потому мы приняли максимально веселый вид; это чудо даже приволокло откуда-то елку, я принес кой-какой еды и початую бутылку шампанского с работы.
Нас с братом угораздило родиться в один день. Точнее, это родители в каком-то неистовом порыве решили преподнести мне подарок на день Рождения. Потому и характеры у нас похожи.
Я откупорил бутылку и налил шампанское в два бокала, один из которых протянул младшему. Тот вопросительно поглядел на меня.
- Да бери уже. Что я, не знаю, что ли…
Дима смущенно улыбнулся.
- Ну, было пару раз.
Хотелось бы верить, что пару раз. Ну да ладно.
Я поднял бокал:
- Ну, за то, чтобы этот хренов год как можно быстрее закончился, мама выздоровела, а ты за ум взялся.
- В смысле? – с чувством оскорбленного достоинства вскинул голову Димка.
Зря я так. Парень вон старается, делает все, что в его силах, фактически, живет весь день один…
- В смысле, за тебя, Димчик. Я тебя люблю, братишка.
Мы выпили до дна. Димка, правда, скривился, как от оливок, которые он не переносил; ну да, это тебе не “паленку” за школой хлестать.
- Я тоже тебя люблю, Сережа.
Он замолчал и снова уткнулся мне в плечо. Через пять минут он уже спал. Заснул и я…
Сон
Он летел, казалось, примерно на скорости света, как-то странно сжималось его сердце. Ах да, это же просто сплющивание Фитцджеральда-Лоренца, и скоро он должен стать плоским, как блин. Вдруг впереди ощетинились необъятные стеклянные грани, нет, это просто бесконечные, гладко отшлифованные поверхности, пересекающие друг друга, и образующие острые углы, как у кристаллографических моделей.
И его несло прямо на эти острые углы.
И через тысячную долю секунды он грохнется об эту грань, и разобьется вдребезги. Осторожнее! Но тут же его молниеносно отбросило назад, прямо на острие гигантского обелиска. Отраженный от него, как луч света, он рухнул на гладкую стену, и вот уже он скользит по ней, вниз, вниз, вниз, со свистом скатывается в какой-то острый угол, бешено извивается между его сходящихся стенок, и опять его швырнуло назад.
Он падает лицом на острую грань, но в последнюю секунду его подбрасывает вверх, сейчас он размозжит голову об евклидову плоскость бесконечности, но вот он уже стремительно улетает вниз, вниз, вниз, в темноту.
Резкий толчок, болезненное состояние всего тела, но он тотчас подымается и начинает бежать. Он мчится по лабиринту, и слышит сзади топот от погони, проход все уже, ему страшно, он спотыкается, стены сдвигаются страшным, неотвратимым движением. В диком страхе он пытается пробежать это место, пока стены его не раздавили. И с грохотом обрушивается за ним каменный проход, а сам он стремглав полетел в бездну, вдоль отвесной стены, от которой веет могильным холодом.
Страшный удар, но он жив и понимает, что вокруг черная тьма. Он шарит руками по ослизлым каменным стенам, зовет брата, зовет на помощь, - но с губ его не срывается ни звука: так темно здесь.
Дрожа от ужаса, он бредет, спотыкаясь, по дну пропасти, вот нашарил боковой туннель, бросился туда. Но нет, это не туннель, это скорее лестница, - наверху, бесконечно далеко, светится маленькое отверстие, как в шахте. И он бежит вверх по ступенькам, страшно крутым и бесконечным. Но там наверху лишь маленькая металлическая платформа, она неустойчива и сотрясается под ногами, повиснув над головокружительной и бесконечной глубиной, и вниз ведет нескончаемая винтовая лестница с железными ступеньками. Брата нет. А он уже слышит позади свирепое дыхание врагов. И он бежит вниз, снова вниз, вниз, кругами по винтовой лестнице, а сзади гремит разъяренная толпа преследователей. Вдруг лестница обрывается в пустоту.
Он закричал, вскинув руки, кружась, полетел в бездну. Голова пошла кругом, он уже ничего не видит, но тем не менее продолжает бежать неизвестно куда, но ноги его плохо слушаются, но он бежит, как будто гонимый каким-то слепым инстинктом – бежать, бежать, добежать куда-то, пока не поздно. Все быстрее и быстрее бег по бесконечному коридору, временами мелькает что-то похожее на табло, на котором по очереди выскакивают цифры: 19, 20, 21... Вдруг он понимает, что бежит по кругу, а цифры – это количество кругов, что он пробежал: 37, 38... Стало невыносимо жутко, что он опоздает, не выберется, он помчался с бешеной скоростью, табло замелькало, - еще, еще быстрее! Табло уже не мелькает, а стоит, с молниеносной быстротой отсчитывая круги за кругами, десятки за десятками, тысячи за тысячами, и нигде нет выхода из коридора, а на вид он прямой, но все равно как-то замыкается в круг. Это всего лишь вселенная Эйнштейна, а мне надо дойти, пока не поздно! Он зарыдал от отчаяния.
И только снег из окна временных провалов влетал в круг и оседал на плечи неподвижному человеку...
С другой стороны двери
Седьмого января мы похоронили маму. Мы похоронили ее в одной могиле с отцом. На памятник я дал фотографию, где мама с папой сидят на берегу реки, и лица их задумчиво-возвышены. Я хочу помнить их такими.
С могилы какие-то уроды в первую ночь сняли четырнадцать венков и расставили во рву через поле, один на другой и по шесть с каждой стороны. Мы с Димкой собрали их и поставили обратно.
Возвращаться в ставшую стразу пустой и чужой квартиру не хотелось. Только примерно через месяц я нашел в себе силы приходить домой на ночь, а не оставаться на работе.
***
Ночью я услышал какие-то шорохи. Брат мирно спал, что в последнее время с ним происходило нечасто, - скрежет зубов, беспокойное дыхание, крики во сне. Нам с ним часто стали сниться всякие кошмары.
Брат спал, но шорохи были явными, как будто кто-то листает газеты. Я осторожно встал с кровати, поднял с пола отвертку, – вы бы знали, что у нас с братом в комнате за бардак! – и так же осторожно вышел.
Я увидел нечто.
В глухой стене напротив кухни появилась дверь. И сейчас она была приоткрыта. Шорох рождали язычки синего пламени, что вырывались оттуда.
Никогда не слышал, чтобы огонь издавал такие звуки.
Меня ужасно тянуло в эту комнату, просто безудержно, но при этом желания идти туда у меня совершенно не было. Наоборот, я испытывал страх и потусторонний ужас, как это называл мой брат, но шел туда.
Дверь вдруг распахнулась, и я увидел ребенка. Мальчонка лет шести-семи в белой длинной рубашке, в левой руке за лапку он держал плюшевого медвежонка без одного глаза-пуговки, который волочился по полу. Там было достаточно светло, и я смог рассмотреть его хорошо.
Наверное, его даже можно было бы назвать красивым. Если бы не глаза. В них была полнейшая пустота черного цвета с редкими красными огоньками. Это должно было захватить воображение, но поверьте мне – это выглядит достаточно уродливо.
Он поманил меня рукой. Я не хотел идти в эту комнату, и в то же время меня туда все так же сильно тянуло.
Господи, я сошел с ума.
Я тряхнул головой, и подбежал к телефону. Даже и не знаю, кому я хотел звонить, - куда-нибудь, кому-нибудь, плевать. Как только я снял трубку, мальчик из той комнаты посмотрел на меня и неодобрительно покачал головой. Неожиданно из кухни выпрыгнула черная кошка – котов у нас никогда не было – и вцепилась мне в правую руку, начала сильно кусать. Уже не заботясь о том, чтобы кого-то разбудить, я стал трясти рукой, чтобы убрать кошку, крича и ругаясь от боли. Безуспешно. Я ударил рукой с кошкой по стене, и только тогда этот зверь отпустил меня и убежал в призрачную комнату. Дверь захлопнулась с ужасным грохотом, казалось, даже весь дом задрожал.
Я сидел на полу и пытался понять – то ли я сошел с ума, то ли “леший нынче рьян, то ли воздух нынче пьян”… Короче, что случилось, и как это могло случиться?
С трудом встав, я включил свет в прихожей и посмотрел на правую руку. Она сильно болела, и была вся в царапинах и укусах, но при ближайшем рассмотрении все они оказались мнимыми – кровь просматривалась через тонкий слой кожи.
А на стене напротив кухни мелом, криво и старательно, как рисуют дети, была нарисована закрытая дверь.
***
Димка посмотрел на меня и вздохнул.
- Это Сашка, - сказал он и опустил глаза.
- Пойдем на балкон, - я встал. Брат пошел за мной.
На балконе я закурил, выпустил дым и сказал:
- Продолжай. Что за Сашка?
- Он не злой. Он просто… Просто Сашка. Его заставляют приходить, звать нас.
- Он и тебя звал? – я почувствовал, что у меня дрожат руки.
- Не-ет, - Димка рассмеялся. – Меня он не зовет, ему нельзя.
Он вдруг опустил голову до коленей и стал как-то истерически, коротко хихикать. Я резко поднял его голову и отшатнулся. На мгновение мне показалось, что глаза Димки такие же, как у того, так называемого Сашки.
- Что с тобой? – спросил я. А что еще говорить?
- Не знаю, - пожал плечами брат. – Маму он уже забрал.
Долгие секунды складывались в мучительную паузу, после того, как я от души ударил брата в ухо. Мне было ужасно неловко, но тем не менее сейчас я готов был своего младшего убить. А он держался за ухо, и в глазах стояли слезы.
Дожились, чтоб его…
Я обнял брата. Тот вырвался.
- Прости, брат. Не хотел.
Он расплакался. Я все-таки осторожно приобнял его и проговорил:
- Никогда не говори такого больше.
- Сашка не хочет никого забирать, - сквозь слезы пробормотал брат. – Он должен.
- А почему тебя ему звать нельзя? – спросил я, и совсем не был уверен в том, что хочу знать ответ.
- Ну-у… Ну потому что нельзя. Он по ночам приходит обычно, днем он тоже где-то рядом, - он поднял глаза. – Не наказывай меня, хорошо?
За что это еще?
- За что?
- Ну-у… Ну за все. Сашка он иногда ночью, когда тебя не было, приходил, - он вдруг закашлялся. – Приходил, бил сначала, а потом… ну, это… не бьет сейчас. Вот.
Я зажег новую сигарету. Близкие контакты третьего вида, понимаешь…
- А не наказывай знаешь за что? – брат вдруг заговорил очень быстро. – Он сейчас ушел, его нет. Слушай, пока его нет, это я привел его домой, в мешке принес, я виноват, я во всем виноват…
Он снова заплакал. Прислонился ко мне, и только истерически повторял “Я виноват”. Вдруг плач резко прекратился. Все тело напряглось, казалось, что почти все мышцы схватила судорога, и Димка свалился на пол.
В панике я огляделся, и мне показалось, что за шторой я увидел силуэт того самого Сашки. Я закрыл глаза, стал читать “Отче наш”, все, что я помнил из молитв. Когда открыл глаза, силуэт исчез, а брат лежал на полу и тяжело дышал.
Я опустился рядом.
- Не злой, говоришь?
- Я же… Я же… говорил… - Димка говорил сдавленно и тяжело, - его… заста… заставляют.
- Он у нас такой исполнительный? – страх почти ушел, осталась только злость на ребенка-призрака. – Так мы его тоже кой-чего заставим.
- Чего? – спросил Димка, уже немного оклемавшись.
Я встал.
- Уйти.
Возвращение
У меня не укладывалось в голове, что в миллионном городе могут происходить подобные вещи. Пусть в селах, пусть где-то в деревнях, домовые и кикиморы еще продолжают терроризировать народ, но в городе…
Я вспомнил вдруг, как, еще до рождения Димы, наша семья жила в маленьком поселке, и как соседи рассказывали за столом о нечисти, о ведьмах, о порчах. Я, как ребенок, до этих рассказов часто не допускался, однако кто может помешать малышу делать то, что хочется, если это не зависит от внешних факторов?
Тем более что детвору такие рассказы всегда привлекали.
Рассказывали о семье, которая только построила дом и стала там жить. По ночам они слышали стуки на чердаке, вроде там кто-то ходит. Дома одному оставаться было страшно. Были случаи, что открывались двери и кто-то ходил по комнате, а когда свет включали, что оказывалось, что никого нет. Много о чем рассказывали.
Я сам помнил, что еще в старом доме мне было страшно оставаться одному вечером, и я решил пойти на улицу. Ключ мы прятали в старом дупле возле двери сарая. Двери сарая сверху были выщерблены, и чернота сарая просматривалась сквозь щербины хорошо.
Я положил ключ, и взгляд мой упал на эти щели. Я замер.
На меня смотрели два глаза. Сзади, в небе, был круглый месяц, ярко светил прямо в эти глаза. Эти глаза светились, отражая свет луны; они были намного больше, чем у людей, радужка была темной. Немного посмотрев на меня, они отвели взгляд.
Головы я не видел, в сарае было очень темно, только глаза светились. Я выбежал на улицу, - там ходили люди, и страшно не было. За дверьми наблюдал около часа, но никто не выходил.
Я сбивчиво рассказал это отцу. Сначала подумали на какое-то животное, но глаза были очень большими, да и смотрели очень осмысленно.
Вечером шел снег. Утром мы с отцом осмотрели все вокруг – следов не было.
Я и сам в свое время списал это на зверя, а большие глаза, - что ж, и вправду говорят, что у страха глаза велики. Но теперь, когда это все вспомнилось, пришлось придать этому иной смысл…
***
- Скажи-ка, Дима, почему на тренировки не ходишь?
- Не хочу.
Не люблю, когда у него такой взгляд. Сейчас замкнется, и выбивай из него тараном каждое слово.
- Да не хочешь, твое дело. Только скажи, откуда такое нежелание. Ты ж всегда футбол-то любил. Тренер звонил, спрашивал, ты у него один из лучших.
- Не хочу.
- И все?
- И все.
Это началось с тех пор, как мы освятили квартиру и провели обряд изгнания, после того, как выяснилось, что молитва священномученика Киприана не помогает. Сашка больше не появлялся, и с момента его последнего визита прошел почти месяц. Димка же с того самого времени стал сам не свой. Забил на футбол, бросил школу, - на эту тему у нас с ним скандалы чуть ли не до ножа доходили, - а потом ушел из дому.
Я искал его по всем подвалам, чаще всего раньше меня его находили ребята из СДН, для которых он был просто дурак, сбежавший из дому, каких тысячи. Само собой, рассказывать им историю о призраке Сашке я не стал.
Но задумался о том, что возможно такие, как это существо, и стоят за уходами детей из дому.
Сашку я уйти из нашей квартиры заставил. Но тень его осталась, и я совершенно не представлял, что делать с братом.
- В школе был?
- Да отстань ты от меня! – он резко развернулся и посмотрел мне в глаза ненавидящим взглядом. – Достали все.
- Нет, это ты всех достал! – повысил голос и я.
Нет, правда. Разобрал почти все электронные предметы дома, которые и так на ладан дышали, шкодит на каждом шагу.
- Послушай меня, - продолжил я. – Как ты себя ведешь?
- Как хочу!
- Давай и я буду вести себя так, как хочу!
- А ты как себя ведешь?! Не так разве?!
Он заплакал.
- Все, братишка, отбой, - я устало опустился на стул. Тот угрожающе заскрипел.
- Делай что хочешь, только не мешай жить другим, - продолжил я, осторожно подымаясь с полуубитой мебели.
Я вышел. И услышал, как брат тем временем с кем-то говорил:
- Вот. И он ушел. Все ушли, - он вздохнул и продолжил каким-то истерически-веселым голосом:
– От тренировок избавился, теперь, наверное, повешусь, чтобы в школу не ходить.
Я понял, что битву за квартиру я выиграл, но теперь придется вести бой за Димку. А война далека от завершения.
***
Как ни странно, в битве за жилплощадь тоже было не все ясно. Ночью Сашка появился опять. Никаких эффектов с дверью в никуда из ниоткуда не было. Все было гораздо проще и гораздо более жутко.
Димка не пришел ночевать. И где он был – неизвестно.
Я тихо крыл матом всех младших братьев на планете, но это, само собой, мало помогало. Было около часу ночи.
Неожиданно мне стало плохо, наступила кошмарная слабость, и вдруг через окно что-то ударило меня по затылку. Я развернулся, потирая голову, но никого не увидел.
Перед глазами вдруг возникла картина – Димка с четырьмя пацанами его возраста и одним взрослым громят кладбище, переворачивая кресты вверх ногами, ломая памятники. Вот какой-то отморозок приблизился к могиле наших родителей и ломом разбил надгробие, радостно хохоча.
В моей душе возникла такая ярость, что я готов был прямо сейчас ехать на кладбище, и их всех там хоронить, предварительно пустив по кругу и расчленив. Я услышал одобрительный голос в голове, который говорил неразборчиво. Сконцентрировавшись на нем, я чуть не оглох – голос обрел сразу четкость и громкость.
Я инстинктивно закрыл уши руками, но это, конечно же, не помогло, - голос был внутри. Я оседал на пол, а голос кричал:
- Проклинаю тебя, проклинаю тебя, умри, удавись, удавись, утопись, убей себя, выбросись из окна! Удавись, удавись, удавись!!! Жить тебе осталось три года!
На улице завыли собаки, меня обступил могильный холод.
Вдруг неожиданно голоса прекратились. Только вой собак, и холод, пронизывающий до костей.
Я встал. И увидел Сашку.
Он, напевая про себя что-то на мотив “Цинкового гроба”, что-то писал на стене кухни кровью. Медвежонок уже без глаз лежал в углу. Сам же Сашка был совершенно голым.
Он повернул голову ко мне и ухмыльнулся. В этот раз глаза его были совершенно нормальными. Да и вообще, он производил впечатление совершенно нормального ребенка.
Сашка закончил надпись и повернулся ко мне, показывая рукой на свое творение. На стене было написано “Я вернулся” с ошибкой, а потом “в” исправлено на “р”, а ниже изображалась довольно точная, хотя и схематичная картина улыбающегося Димки в обнимку с Сашкой. Посуда и продукты были выброшены на пол, телевизор на полу, стол стоял вверх ногами.
Мне было жутко, но я решил не показывать этого.
- Тварь, - прошептал я. – Мне ж это все убирать.
Призрак разочарованно вздохнул. Посмотрел на меня.
“Дима скоро придет? А рисунок тебе нравится?”
Телепатически общаемся?
- Нет. Он не подходит к общему интерьеру комнаты.
Лицо его стало злым. Нас разделяло три метра. Он резко взмахнул рукой по направлению к себе, и меня стало тащить по полу, быстро и неприятно. Он остановил руку, и я тоже остановился, но ощущение было такое, как будто я на скорости в 60 километров в час влетел в стену.
Я застонал.
Сашка рассмеялся и захлопал в ладоши. И как будто хотел что-то сказать, но осекся, посмотрел по направлению входной двери, улыбнулся и легко коснулся пальцем моего носа. Нос обожгло холодом, явно почувствовался тошнотворный запах гниющей плоти.
Я стал читать “Отче наш”.
“Молись – не молись, я стою – не боюсь”
Я не слушал его и продолжал читать молитву. Сашка побледнел, стали видны кровеносные сосуды, кровь была черной. Кожа приобрела сине-зеленый трупный оттенок, а на животе вдруг явно стало видно рваную рану размером с две моих ладони. В ней копошились белые черви.
Он исчез.
Секунду спустя в дверь ввалился брат.
Мальчик с другой стороны
- Где ты был вчера? – начал я спокойным тоном.
Вчера, а если быть точным, то сегодня, он ввалился в квартиру в невменяемом состоянии. Проще говоря, нажрался, как грузчик. Примерно так же, как и от представителя этой уважаемой профессии, от него несло дешевым табаком.
- Какая тебе разница? – хмуро бросил брат. – Где был – там нет.
- Ты где был вчера? – повысил я голос.
- Да, тебе бы лучше, чтобы я вообще не приходил домой, я знаю. Я тебе только мешаю…
Он снова начал плакать, но я был слишком злой, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.
- Ты где вчера был, урод?! – я угрожающе поднялся.
Димка подскочил ко мне и от души врезал в нос. Носом тут же пошла кровь, несколько капель попали ему на лицо.
Я озверел. Схватил брата в охапку и поволок на кухню. Он вырывался, но я держал его крепко. Совсем некстати начала болеть голова.
Я забросил младшего в кухню в прямом смысле слова, едва не выбив им дверь. Он забился под стол и тихонько заскулил.
- Смотри! – я показал на стену, где все еще были видны следы ночного кошмара, как ни старался я смыть все это.
- Так где ты вчера… - я осекся. – Хотя, какая мне разница? Мне бы лучше, чтобы ты вообще не приходил домой, ты ж мне только мешаешь… Я довольно точно тебя цитирую, а, Димчик?
Димка молчал и лишь тихонько всхлипывал. Я стоял и думал, что же делать дальше? Уезжать в принципе некуда, да и не факт, что эта тварь оставит нас в покое.
- Лучше, чтобы ты вообще не приходил домой, - задумчиво повторил я. – А знаешь, братишка, это вариант…
Он заплакал. Я поднял его с пола и повел в комнату. Он покорно шел.
***
Я сидел в комнате и смотрел на брата. Тот ничего не говорил, да и говорить было нечего – все уже было сказано. То, что показала мне нечистая сила, оказалось правдой, - Димка влез в общество сатанистов. Причем не просто сатанистов, которые ведут умные беседы и слушают модную музыку, а тех, кто переворачивает кресты и приносят жертвы.
Отморозки.
Было заведено уголовное дело.
- Как ты туда хоть попал? – спросил я бесцветным голосом.
- Из одного подвала как-то выдернули, - таким же голосом ответил брат.
Вся беседа велась таким усталым тоном. Не хотелось даже ни о чем думать.
- Не ври.
- Хорошо. Одноклассник познакомил.
- Ну и как? Нравится?
- Не знаю.
- Духовный наставник, поди, есть?
- Есть.
- Сашка? Которого ты в мешке приволок?
- Да. Его на самом деле Аркаан зовут.
Хлопнула форточка, и стекло вылетело на улицу. Подул ветер.
Я не отреагировал.
- А что, и часто у вас эти сборища?
Брат кивнул.
Помолчали.
- Димка. А, Димка?
- Что?
- Зачем тебе это? Ты ж крещеный, брось. Грех ведь.
Дима покачал головой:
- Не могу. Я уже дал присягу. Дороги обратно нет.
Димку отправили в колонию.
Так я потерял брата.
***
Квартиру я продал. О Димке вспоминать не хотелось.
Единственное, что я еще сделал в моем городе – поставил новый памятник на могилу родителей и дал некоторую сумму денег каждому, память родственников которых подверглась надругательству.
Валентинова Елена Викторовна
13.IV.1959 – 7.I.2003
Валентинов Валерий Павлович
27.IV.1958 – 1.VI.1991
Я смотрел на памятник и курил. Это все, что осталось от родителей, кроме памяти одного их сына. Другой предал память ради зла. Эх, Димка, Димка…
Брат рассказал мне, что отец когда-то задержал Сашку, - будь проклят этот Сашка! – за наркотики и совращение малолетних, в середине восьмидесятых, еще до рождения Димки. Сашка отсидел срок, но, как видно, обиды не простил, тем более, что известно что делают с подонками на “зоне”, что пошли по такой статье. И Сашка начал мстить. Наших родителей он уничтожил, а детей решил призвать к себе.
На меня это подействовало в меньшей степени, к тому времени я уже родился. А Димка нес проклятие в себе с рождения, хотя оно никак себя не проявляло до этих событий.
Отец умер от рака. Мама тоже. Моя голова временами все так же болит, и врачи только разводят руками. В последнее время, правда, пишут подозрение на доброкачественную опухоль.
Димка – сатанист.
Я – нет.
Но тем не менее, я его брат, и возможно потому, где бы я ни жил, даже у друзей, я всегда вижу нарисованную углем кривую дверь. Когда-нибудь она снова откроется.
И меня поманит мальчик с другой стороны.
©2а(Aaron), 16 сентября 2004г.
