Неотвратимо приближается время.
- Он не выйдет, - говорю я снова. – Забудь, Р2.
Похоже, Р2 готов расплакаться. Но на лице его упрямая злость и отчаянная решимость ждать. И ждать, и снова ждать.
- Мы здесь уже третий день у моря погоды ждем, - продолжаю я.
- Ладно, завтра точно выйдет. Завтра я его найду.
Уверенность Р2 я не разделяю. Мне эта затея не нравилась с самого начала, хотя, конечно же, Р2 я прекрасно понимал и знал, что на его месте у меня тоже на лице была бы упрямая мальчишеская злость. Но сейчас не время для нее. Сейчас время уходить.
- Послушай, Р2, - я встаю. – Просто послушай.
- И что нового я услышу? – вскидывается он.
Ребенок. Что с него взять.
- Нового – ничего. Умного – массу.
Р2 похож сейчас на чистый лист белоснежной бумаги, омраченный только карандашной черточкой в углу листа, - непокорная слезинка все-таки сорвалась и начала свой путь, как и положено непокорным. Р2 же весь сейчас как-то сжался, стал каким-то маленьким и растерянным. Он очень хотел сегодняшней встречи.
- Ладно, ты прав, - говорит он, хотя я ничего сказать не успел, тем более нового или умного. – Пошли отсюда. Он не выйдет.

Колодец луны нехотя пропускает свет сквозь синее в подпалинах небо. Этот свет тусклый и неприятный, как весь вечерний город. Город на самом деле красив. Огни реклам, аккуратные клумбы перед входом в магазины, - в стильном ночном свете не видно того, что растения чахлые, - луна, аллеи, где строем стоят на посту ровные деревья. Город красив, но красота его какая-то гадкая.

Город двуличен. Напоказ выставляется глянец и неон ночи, зелень аллей, мощь местами не бездарных рекламных щитов, - умело наложенный макияж на лицо города, слегка испорченный оспинами окурков, пустых бутылок и прочего мусора. Но с этим можно жить, - в целом все выглядит пристойно и чинно, как на балу у зажравшегося феодала. Того же, что кроется за всем этим марафетом, почти никому не видно.

Мы с Р2 идем, глядя на душный и пыльный зимний город, прекрасно зная, что в его красивой, сложной и вычурной многоэтажной прическе живут и размножаются насекомые. Р2 грустно пинает пустую пластиковую бутылку из-под минералки.
- Завтра опять будешь ждать? – спрашиваю я.
- А смысл? – говорит Р2 так уверенно, что и дураку понятно: будет.
- Ясно, - я киваю, и снова закуриваю.
Р2 настороженно смотрит на меня.
- Да ладно, - я выдыхаю дым. – Дай мне убить себя так, как я хочу.
- Дурак, - обижается Р2.
Р2 одет в футболку и джинсы. Его светлые волосы легко гладит прохладный зимний ветерок. Если это зима, то какое пекло будет летом?
- Слышал? - я докуриваю сигарету и тут же тянусь за другой. – Стену строить собираются.
- Слышал, - кивает Р2. – Фигня, по-моему. Хотели бы, построили уже.
Он не прав. Он всегда прав, этот маленький паршивец, но не сейчас.
Вокруг нас стоят дома, устремляясь к небу в своей неуемной гордыне. Но кажется, что они стоят лишь когда мы на них смотрим, а только отвернись – и начинают медленно приближаться, обступать со всех сторон. Если человеку очень тяжело и больно, он всегда смотрит в небо, словно хочет удостовериться – над ним нет потолка, заставляющего сгибаться в приступе клаустрофобии. 
А кажется, - есть.
Р2 смотрит в грязно-синее небо.
Сегодня двенадцатое декабря. Днем в тени было плюс двадцать.


С утра идет дождь. На работу я так и не пошел.
Зимний дождь – вещь очень пакостная. Вчера было плюс двадцать, светило солнце, пыль стояла столбом, - климат сошла с ума. Сегодня идет мелкий противный дождь, здорово похолодало и на улицах все так же почти нет людей. Дождя и солнца не боятся машины, потому что у них отсутствует фактор страха, инстинкт самосохранения и боязнь потерять здоровье. У них есть только программа и устройство для управления ими.

С другой стороны, этим они похожи на людей.
Интересно, какая моя программа?

Телефон разрывался целый день. Я не отвечал.
Я смотрел телевизор.
Борьба с, наводнения в, катастрофы по причине и ничего другого от телевизора не дождешься, кроме глупых девочек, поющих глупые песни. Сам не знаю, зачем я это все смотрел. Видимо, хотел увидеть что-то важное, но что – я забыл.
А. Да. Что-то о том, что будут строить Стену.
Значит, за Стеной будет жить Р2. А я буду жить с этой стороны. Р2 останется один, - и неважно, сколько людей будут находиться за бетонной границей вместе с ним.

Снова звонит телефон. Мне плевать.
Междусеть снова работает с перебоями, потому ноутбук я даже не включаю. Мной медленно овладевает отвратительная апатия. Я устал – и больше всего устал от безвыходной апатии.

Р2 мне очень интересен. Но когда я говорю ему об этом, он, конечно же, всегда переводит разговор на другую тему.
- Елки, да ты только глянь, Костя! – тут же находит что показать и чему удивиться.
Никогда не хотел своих детей. Честно признаться, я ненавижу детей, - они приставучие, глупые и всегда требуют прорву денег и внимания к себе. Понятия не имею, как им удается вырасти, чтобы взрослые не убили их в процессе. 
Всему виной, наверное, эти любопытные взгляды в самую душу. Нельзя убить человека с детским взглядом. И никто не виноват, что люди с детским взглядом, как правило, дети.
Звонок в дверь. Это Р2.


- Идем уже.
- Не надо.
- Странный ты. Пошли.
- Щас пошлю. Отстань.
Хмуро и медленно идет дождь, а на фоне дождя хохочет солнце. Не знаю почему, но меня всегда пугало это сочетание. Словно в конце комнаты лежит стопка купюр, подойди и возьми, - только пока ты идешь, тебя беспощадно избивают.
- Давно хотел спросить, - я смотрю на падающие капли. – Почему Р2?
- Не знаю, - быстро отвечает он. – Нормальное имя.
- Как хочешь, - пожимаю плечами.
Вокруг декабрьский дождь и весеннее солнце. 
Это что угодно, но только не зима. 
Р2 молчит и смотрит на сбитые и грязные кроссовки. Зачем нужна стена? Мальчишки по каждую сторону Стены будут носить потертые джинсы, футболки с глупыми надписями, грязные кроссовки, у каждого из них - поцарапанные руки и немытые уши. Они ничем не отличаются от тех, кто останется здесь.
На рекламном экране бегают за мячом футболисты, из-за количества рекламы на форме похожие на новогодние елки. Сегодня разыгрывают кубок Тойоты.
- Если я вырасту, - твердо говорит Р2, - я стану футболистом. 
Станешь, - уверенно говорю я, с неожиданной тоской обнаружив различие между мальчиками этой стороны и той, грядущей. Все наши дети знают точно, что вырастут. Никаких «если», только «когда».
- Ты вроде здоровый пацан, - рассуждаю я. – Почему анализы не сдашь, и не переберешься к нам?

Р2 молчит. Видно, что его это беспокоит сильнее, чем я думаю.
- Думал об этом, - наконец отвечает он. – А вдруг окажется, что нет? Или что гены гнилые?
- Гены хрен с ними, - пожимаю я плечами. – Стерилизация решает.
- Ну тебя.
Он достает из кармана блокнотик. Блокнот всегда с ним, - там рисунки.
Пластиковая троллейбусная остановка пуста, только мы.
- А прикинь бы какому-нибудь фантасту прошлого, - усмехаюсь я, - сказать, что троллейбусы доживут до середины двадцать первого века. Никогда бы не поверил.
Р2 смеется.
Я ненавижу детей. Но очень люблю, когда они смеются. Взрослые так не умеют. 
- Завтра, наверно, увольняюсь, - говорю я вдруг, неожиданно для самого себя.
Р2 на секунду прекращает рисовать.
- Скажи, как тебя зовут? – на душе у меня почему-то очень тоскливо.
- Ты ж знаешь, - карандаш слегка дрогнул.
- Р2 не имя.
На чистом листе постепенно проявляются силуэты футболистов. Если бы увлекался футболом, то уверен – даже узнал бы лица. Рисует он гениально.
- Нормальное имя.
Р2 говорит это таким тоном, что становится ясно – все попытки продолжить разговор на эту тему обречены на провал. Все равно не скажет. Как будто чего-то боится, как будто это сокровенная тайна, которую он никому не выдаст, иначе все потеряет.

Дождь барабанит по пластиковой крыше остановки, словно надеясь достучаться до нас. Он холоден и безразличен, но этим стуком словно требует к себе внимания, как многие холодные и безразличные люди на деле всего лишь лишены внимания остальных. Троллейбуса все нет, да нам с Р2 он и не нужен.
- Ясно, - я закуриваю.
- Ага, - рассеяно соглашается Р2, не прекращая движения карандаша.
Силуэты футболистов обзавелись тенями и объемом. Кажется, еще чуть-чуть – и забегают на белом фоне чистого листа. Почему-то все рисунки Р2 кажутся мне аппликацией на чистом листе, смахни рукой – и снова тебе всеобъемлющая белая пустота.
- А ты ведь просто не хочешь сдавать анализы, - понимаю вдруг я. – Ты хочешь остаться за стеной.
Р2 отвлекается от блокнота, и пристально смотрит на меня. Затем отводит взгляд и неловко улыбается.
- Почему ты так решил? – неумело врет он.
Потому что я умный, - хочется сказать мне. Но я молчу. Я не буду жить за Стеной, потому в этом случае не имею права голоса. На самом деле мне сейчас хочется просто молчать и смотреть на унылый город, отравляемый зимним дождем, слушая стук капель и шорох грифеля, порхающего по бумаге.
- А тебя не уволят? – быстро говорит Р2, явно стараясь перевести разговор на другую тему.
- Да не должны, - пожимаю я плечами, раздумывая над тем, курить или не курить. – День пропустил, мало ли какие у меня дела. Все равно другого дурака там работать за такие деньги они вряд ли найдут.
- А ты разве дурак, Костя?
Года два назад я бы перевел все в шутку. Год назад или даже полгода назад я, скорее всего, попытался бы нудно объяснить, что это такой оборот речи. Лет десять назад, наверное, обиделся бы. Но сейчас я честно отвечаю:
- Да, я дурак, Р2.

И это факт. Я постоянно гроблю свое тело сигаретами, и зачем-то делаю отжимания каждое утро. Это непоследовательно, а значит – по-дурацки. Я хожу на работу, которую уже почти ненавижу, - это тоже вряд ли говорит в пользу моего ума. Я не люблю детей, но ношусь с этим пареньком, который живет за Стеной, непонятно что здесь делает и как сюда попал, и имя которого мне не известно. Только дурак может так жить и так себя вести.
Р2 закрывает блокнот и прячет его в боковой карман джинсов на штанине.
- Уже блоки привезли, - говорит он, глядя вперед и смешно морща нос.
Смеяться мне не хочется.
- Да, я слышал, - киваю я. – Завтра будут строить. Да?
- Ага, - беззаботно кивает Р2.
И начинает плакать.


Мое утро начинается в семь часов. Я делаю тридцать отжиманий от пола, затем – душ. После опостылевшая яичница, - либо пересоленная, либо подгоревшая, - чашка крепкого кофе и сигарета. Это мой режим, - я его ненавижу.
В этом режиме нет Р2.
А я есть. И тот, кого ждал Р2, тоже есть.
А еще есть Стена.

All in all it just another brick in the wall.

©2A(AaRON)