Старая шлюха Роза смотрит старые фотографии. В глазах, окутанных серой паутиной морщин, утративших свою остроту и блеск, стоят слезы. Стеклянные слезы катятся по желобкам морщин на щеках, оставляя грязный след.
     Роза смотрит старые фотографии.
     Вот она еще девочка. Фотография выцвела, яркое и красочное изображение поблекло, пожелтело, истерлось. Как поблекла и истерлась та девочка, на которую сейчас глядит с фотографии та, она, что будет вечно тянуть руку к непослушной челке, чтобы сбросить ее со лба, и которой никогда это не удастся. Фотоснимок жесток.
     Вот она уже старше, в глазах, еще полных девичьих надежд и желаний, уже растворяется порочная сладость, хмель развлечений и болезненное чувство вины. Девушка на фотографии, несмотря на это, прелестна, соблазнительна, она держит бокал с вином... Или это был коньяк?
     Роза не помнит этого. А разглядеть бокал мешают застилающие взгляд слезы, да и зрение уже не то.
     Старая Роза трясется всем своим дряблым высохшим телом. Она плачет.
     Керосиновая лампа на окне горит тускло, но ровно. Она освещает комнату, полную пыли и старости. Со стен глядят чьи-то портреты в вычурных, громоздких и безвкусных рамках. Старая шлюха Роза уже давно не помнит, кто на них изображен, и даже не помнит, задавалась ли она когда-нибудь этим вопросом. На ворсистом пыльном ковре лежат выпавшие из альбома фотографии, но Роза знает, что не подымет их больше. Никогда. И так они и будут лежать на старом, когда-то баснословно дорогом ковре, все еще носящим дух гедонической роскоши, и будут тлеть, медленно растворяясь во времени, уходить в безоглядную полночь, день за днем. И когда ее тело уже найдут, - если найдут, - то они равнодушно пройдутся по ковру, цена которого и сейчас во многом выше их самих, и втопчут в него ее прошлое окончательно.
     Роза вдруг заходится в рыдании, порывистыми жестами прикрывая лицо, сбрасывая при этом с колен альбом. Она не замечает этого, она вспоминает лишь то одно красочное мгновение, что осталось в ее памяти, не заплывшее старостью и пыльной тяжестью горя. Она вспоминает его, того единственного, за которым и приехала сюда. Она мучительно старается не вспомнить того, что он вытолкал ее за дверь, попользовавшись ею всласть, что он толкнул ее на панель, что он посадил ее на наркотики... Она не хочет это помнить, она хочет лишь вспоминать его лицо, красивое мужское лицо. Но память, словно издеваясь над ней, все назойливее заслоняет прекрасный образ его лица отвратительными картинами дурманящих подворотен, алых бархатных подушек борделя, потные вздохи отвратительных особей, совокупляющихся с ней.
     Роза со стоном пытается встать, но члены ее тела уже плохо слушают ее. И она остается сидеть, скрыв свое лицо сухими ладонями, и сотрясаясь в рыданиях. Потихоньку рыдания тихнут, тело Розы обмякает, она откидывает голову на провонявшее тленом кресло и засыпает. Ее дыхание успокаивается, ее руки безвольно падают со спинок кресла. Тень от стола скрывает несколько использованных шприцов и пустых ампул.
     Дыхание Розы становится все спокойнее и спокойнее, пока не прекращается совсем.
     И только со старых фотографий, белозубо улыбаясь, глядят на умирающую старуху ее воспоминания.
    

     Ромка хочет домой.
     Он поднимает голову и видит тусклый свет лампы в окне. Это единственное окно, которое светится во тьме улицы, но этот свет не приносит успокоения, наоборот - подобно глазу циклопа он разрушает монолитную тьму домов, словно он, этот дом, единственный живой, оживший гигант среди мертвых и темных окаменевших тел, сейчас как будто сжавшихся в страхе перед пристальным взглядом собрата.
     Ромке очень тошно. Маленькое сердце его бьется, словно сумасшедшее, ему хочется есть и спать. Еще больше ему хочется плакать. Но больше всего ему хочется домой.
     Дома у Ромки нет. И он даже не знает, как это - быть дома. Почему-то ему хочется пойти на свет, он начинает мечтать о том, что там его ждут, о нем горюют и плачут у окна. При этом тошнота подкатывает к Ромкиному горлу с новой силой, и он едва сдерживает себя.
     Он прислоняется к гладкой стене дома, сползает вниз. Он обхватывает коленки руками и исподлобья глядит вперед, насколько хватает сил, стараясь не уснуть. Впереди тьма. Из тьмы неслышно выползают несколько луксоров и приближаются к Ромке. Ромке все равно.
    
     Луксоры обнюхивают мальчика, несколько раз касаются его своими раздвоенными языками. Ромка хмуро смотрит на луксоров. Он знает одного из них. Это Фронезис, с которым Ромка играл когда-то, когда тот был еще зрячим, почти человеком, только рос очень быстро. Но потом он, как и положено луксорам, потерял глаза, и забыл все. Ромке становится жаль Фронезиса, и он легко гладит его своими тоненькими пальчиками. Фронезис на мгновение замирает, затем с дрожью, чувствуя каждое прикосновение мальчика, подымается на задние лапы. Остальные луксоры уходят, иногда оборачиваясь и принюхиваясь. Они исчезают во тьме ночи.
     Ромка смеется, поглаживая Фронезиса. Ему приятно гладить чешуйчатую кожу, чувствовать тепло своей продрогшей от темноты рукой. А еще ему очень приятно вытянуть затекшие ноги. Луксор лишь отрывисто и негромко лает, прижимаясь к мальчику. Ромке тепло и весело.
     Голова луксора лежит на ромкиных коленях. Голова его холодная и неприятная, это полностью оголенный человеческий череп без глаз и мяса, и лишь во тьме глазниц еще заметно куски тлеющей плоти, полумертвого мозга. Ромка вспоминает, что говорили ребята о луксорах. Что от них можно самому заразиться, и самому точно также истлеть. Ромке не хочется истлеть, не хочется, чтобы его череп был голым и мертвым, почему-то ему кажется, что это очень холодно. Ему вдруг становится страшно, рука, которая гладила Фронезиса, останавливается. Ромка прижимается к неуютной холодной стене, осторожно высвобождая ногу из-под луксора. Голова луксора со стуком падает на асфальт.
     Луксор отползает от мальчика, становится на задние лапы и издает протяжный вой. Затем он опускается, и медленно растворяется в подворотне.
     Ромке обидно.
     Он снимает свою рваную майку, расстилает ее на асфальте и ложится на нее. Он смотрит в небо, безоблачное чистое небо, полное звезд, и снова начинает мечтать. Он мечтает о том, что когда-то снова придет утро, что когда-то он вырастет, а еще он мечтает стать агелом. Ему нравятся агелы, которые учат их. Они учат их любить всех людей, но они не любят луксоров. Ромке нравятся луксоры, они не виноваты, что не такие, как люди.
     Ромка не слышит шагов, и потому вздрагивает и резко подымается, когда звезды над ним заслоняет тень. Над ним стоит агел.
     Крылья агела сложены за спиной, он хмуро смотрит на мальчика.
     - Где-то здесь прошли луксоры. Скажи мне куда.
     Ромка молчит, и лишь улыбается. Агел очень красив.
     Поднимается ветер. Он растрепывает волосы агела, окутывая его ореолом тайны и спокойной печальной мощи, словно он всесилен и всемогущ. Ромке холодно, холодный ветер пронзает его хрупкое тело до костей, но ему приятно смотреть на агела, и он не двигается, а лишь созерцает величественную картину агела, расправляющего крылья.
     - Как тебя зовут? - улыбаясь, спрашивает Ромка.
     - Гименей, - отвечает агел. На его лице тоже появляется теплая улыбка.
    

     Роза просыпается со щемящим чувством утраченного счастья.
     Ее колотит озноб, руки ее дрожат. Она с ужасом ожидает момента, когда морфий перестанет действовать окончательно; тогда она вновь окунется в свой мир реальной, всепоглощающей боли, идущей изнутри.
     Роза встает и шаркающей походкой медленно идет на кухню. Старинный абажур освещается зеленым светом, вся безликая утварь и бесхитростная меблировка кухни зеленеет, отбрасывая в прошлое сумрачный дух ночи, и мягкий зеленый свет придает каждой вещи неповторимое очарование, новизну, потусторонний шарм. Розе спокойно.
     Трясущимися руками она зажигает спичку, включает газ. Затем подкуривает от спички, и медленно выпускает дым в потолок. Клубы дыма растекаются по потолку сиреневой паутиной, и исчезают.
     Некоторое время не слышно ничего, кроме шипения газа и равномерного гула зеленой лампы.
     Роза докуривает, гасит папиросу и начинает молиться. Она едва слышно шепчет себе слова молитвы, закрыв глаза.
     - Ночь, прочь, уйди, символ смерти. Ты наполнена силой и жизнь духа и духов, ты время теней, призраков и оборотней, агелов и луксоров. Ты высвобождаешь неконтролируемую энергию хаоса, но я же предаю себя всенощному бдению, и это вызов тебе, это победа силы моего духа над твоими потребностями, это вызов тебе, это вызов тебе. Утро, приди, и прогони силы зла, освободи от бремени вчерашнего, ты обогащено ночью и потому имеешь право на решение. Роди новый день, и новую жизнь... - тихо проговаривает она дрожащим старческим голосом.
     Слезы текут по щекам старой шлюхи, но она не замечает этого.
     Она молится.
     Затем тихо сползает на пол, и засыпает.
    

     - А куда ты?
     Ромка встает, наступив на свою майку, забыв о ней. Ему хочется спать, но он помнит, что спать нельзя. Иначе луксоры съедят его.
     - А куда ты? - повторяет он, глядя на Гименея, собравшегося взлететь.
     Агел молчит некоторое время, затем, словно нехотя, произносит:
     - В город.
     Ромка подходит к агелу, и прислоняется к его обнаженному бедру.
     - Но мы уже в городе, - говорит он, своими большими серыми глазами глядя на Гименея снизу вверх.
     - В другой город. Здесь уже нет людей.
     Ромка гладит рукой перья агела.
     - А я? И меня нет? - спрашивает он.
     - А тебя скоро не будет.
     Мальчик не обижается, а лишь серьезно кивает. Он знает это.
     - А там, в окне, там же горит свет?
     Ромка не может понять, как это - свет горит, а человека нет.
     Гименей отвечает:
     - Да, там еще есть человек. Но его не станет еще раньше тебя.
     Ромка закрывает глаза. А когда открывает, то сквозь слезы видит, как агел стремительно уносится ввысь, и исчезает в звездной россыпи.
     Мальчику хочется домой. А может, там, в другом городе, и есть его дом?
     Он идет за агелом. И не видит, как в окно, где горел свет, заползают луксоры, один за другим.
    

     Роза просыпается от боли. Она начинает стонать утробным воем, понимая, что наконец-то пришло и ее время. Но все получилось не так.
     Она хотела уйти так же, как и тот, ее единственный, обколовшись морфием, и тихо уснув. И луксоры съели его раньше, чем он проснулся.
     Но получилось не так.
     Роза слышит стук костей черепов луксоров, которые уже почти съели ее ноги. Хруст мяса и сухожилий на зубах луксоров раздражает Розу, даже боль отступает перед отвратительным раздражением.
     Луксоры отрывисто лают, иногда взвизгивают, касаясь своими раздвоенными языками кровоточащих остатков ног старой шлюхи. Чешуйчатые лапы луксоров теплы на ощупь, их прикосновение приятно, но это лишь подпитывает неудержимое раздражение Розы.
     Она тяжело дышит.
     Затем она тянется к подоконнику, где лежат папиросы. Она берет папиросу в рот и, улыбаясь, зажигает спичку.
     Затянуться она не успевает.
    

     На мгновение город словно расцветает цветком.
     Как будто циклоп, хмуро и тускло глядящий на мертвых собратьев, решил вырвать себе глаз, и показать кому-то, во что превратилось его славное племя.
     И мгновение осветило ночь.
    

     Ромка стоит перед пустыней.
     Он оседает на потрескавшийся холодный асфальт, и начинает плакать.
     Городов больше нет, его обманули. Вокруг города лишь пустыня и ничего больше. В ней нет ничего живого, в ней нет ничего, даже луксоров. А раз нет луксоров, значит нет и людей.
     Ромка успокаивается, и начинает улыбаться. Ему нравится, что он - последний человек в мире. Он поднимается с асфальта и начинает приплясывать, напевая про себя.
     Внезапно он останавливается, и оборачивается.
     За ним стоит агел Гименей.
     - Ты хочешь в другой город? - спрашивает он.
     Ромка оглядывается, но ничего, кроме бескрайней пустыни, освещенной лишь светом звезд и луны, не видит. Он недоверчиво говорит:
     - А утро будет?
     - Да. Но только когда придет рассвет, - голос Гименея звонкий и приятный.
     - Тогда хочу, - произносит Ромка. - Но здесь только пустыня.
     Гименей смеется. Он кладет сои руки на плечи мальчику.
     - Между городами нет городов, малыш. И никогда не было. Ну что, полетели?...
     Ромка согласно кивает, и во все глаза смотрит, как агел расправляет крылья и взлетает. Затем он подхватывает мальчика, и они вместе уносятся вдаль, слышны лишь ромкины крики восторга да хлопанье гигантских крыльев Гименея.
     Далеко в мертвом, освобожденном от людей городе, слышится вой луксоров.

©2A(AaRON) 21.02.2006 - 23.02.2006