(случай из жизни)

…И был Мрак… И было Безмолвие… И был Холод… И был Страх... И был Ужас… И было Одиночество… И была Злоба… И была Ненависть... И была Тоска… И было Отчаянье… И была Пустота… И была Неизвестность... И была Безысходность… И была Безнадёжность… И была Неизбежность... И было Безумие… И была Бездна… И было Ничто... И была Погибель... И была Смерть… И была Тьма… И был Мрак… И было Безмолвие… И был Холод… И был Страх... И был Ужас… И было Одиночество…
…Мрак – весь, насквозь – был пропитан мёртвым Безмолвием… Безмолвие было полно леденящего Холода… Холод леденил душу – как Ужас… Ужас был глухим, чёрным, тягучим, беспросветным и непроницаемым – как Одиночество… Одиночество было полным, окончательным, абсолютным и всеобъемлющим, – как Отчаянье… Отчаянье было вечным, безысходным, безнадёжным и страшным – как Безумие… Безумие было бездонным, беспросветным, немым, глухим, чёрным, жутким, – как Бездна…
…Неудержимо хотелось убежать, умчаться, унестись – стремглав, не имея цели, не разбирая дороги, ничего не замечая, – всё равно, куда, – но только прочь от этого Мрака, от этого Безмолвия, от этого Холода, от этого Ужаса, от этого Одиночества, от этой Злобы, от этой Тоски, от этого Отчаянья, от этой Безысходности, от этой Безнадёжности, от этого Безумия, от этой Бездны… Но о бегстве нечего было и думать – для него просто не было никаких возможностей… И никакого направления... И никаких сил… И никакой тверди, – по которой можно было бы бежать, от которой можно было бы отталкиваться ногами, на которую, в самом крайнем случае, можно было бы рухнуть – бездыханным телом… Но, главное, – не было воли спасаться, ибо с самого начала было ясно: спастись – невозможно……! Любые надежды – бессмысленны...! Усилия – обречены...! Погибель – неизбежна...! И – близка…
…Дико хотелось набрать полную грудь воздуху – и кричать, орать, вопить, визжать, выть, скулить, стонать, хрипеть… Но воздуха – не было! Совсем, полностью, нисколько, никакого воздуха – не было, ни капли, нигде, – ни вокруг меня, ни внутри…
…Был только – звук...! В чёрном, плотном, безвоздушном и бездушном пространстве – разносился этот тонкий, тоскливый, бесконечно-долгий, непонятно-жалобный звук…
…Безумно хотелось сопротивляться, защищаться, сражаться, драться, биться, громить, крушить, бить, хлестать, убивать, колоть, резать, рубить, рвать, душить, кусать, – но нигде не было видно никакого противника, неприятеля, врага…
…Мрак был отчётливо-враждебен – и это было совершенно ясно… Мрак – в упор, молча, пристально, зло, неотрывно, неотступно, – смотрел, следил, наблюдал, шпионил за мною – всеми бесчисленными мириадами своих огромных, тёмных, невидимых, полностью растворённых в его слепой, сплошной, абсолютной, беспросветной черноте, беспощадно-зорких, неукротимо-злобных, откровенно-ненавидящих меня, всевидящих, всепроникающих, бессонно-немигающих глаз… Но от Мрака невозможно было защищаться…
…Безмолвие было отчётливо-враждебно – и это было совершенно ясно… Оно – всё, целиком, полностью, – было одним огромным, чужим, чутким, всеслышащим, всепроникающим, всеулавливающим, недоброжелательным, враждебным и злобным ухом, – неотрывно и предельно-чутко вслушивающимся в каждый мой вздох, в каждое движение моих глаз… В каждый стук моего сердца… В каждое шевеление волос на моей голове… В каждую мою мысль… Но с Безмолвием – невозможно было драться…
…Холод был отчётливо-враждебен – он был вокруг меня, и он был во мне самом, – он медленно-медленно убивал меня, убивал вкрадчиво, неуклонно и неотвратимо, – исподволь, постепенно превращая меня в ледяное ничто… Но с Холодом – невозможно было сражаться…
…Ужас был отчётливо-враждебен – он вкрадчиво вползал мне прямо в душу, – подменяя все мои мысли, все мои ощущения одним-единственным ощущением – УЖАСА, поднимая дыбом волосы на моей голове, покрывая мелкими мурашками мою кожу, выжимая из моего тела ледяной пот, заставляя судорожно сжиматься мою глотку, останавливая моё дыхание, вынуждая мучительно замирать моё сердце, подчиняя себе все мои мысли, все мои чувства, всю мою душу… Но с Ужасом – невозможно было биться…
…Только тонкий жалобный звук не был враждебен. Он был явно безразличен этому миру. Он был – внеположен этому миру. Он был – не из этого мира. Он был – не отсюда…
…А вокруг, в сплошном, непроглядном Мраке, отчётливо выделяясь на его общем матово-чёрном фоне своим глянцево-чёрным блеском, – кишели, медленно переползая, шевелясь, извиваясь,
угольно-чёрные клочья Ужаса… Небольшие, правильно-закруглённой формы, с короткими, толстыми, заострёнными, плавно изгибающимися щупальцами – они были, пожалуй, даже красивы, – какой-то чуждой, хищной, дикой, тёмной, мрачной, мёртвой красотой – глухого, слепого, беспросветного, безысходного ночного Кошмара…
…И над этими жуткими клочьями всё так же нёсся и нёсся этот непонятный, загадочный, бесконечный звук – тонкий, непрерывный, унылый, жалобный, – испускаемый, должно быть, окружающей меня чёрной пустотой, звучащий в этой пустоте, этой же пустоте адресованный…
…Чёрные клочья Ужаса медленно переползали в непроницаемом Мраке, – сходясь, расходясь, меняясь местами, образуя свои геометрически-правильные узоры, неотвратимо замыкая вокруг меня своё глухое, плотное, ледяное, мёртвое, беспросветно-чёрное кольцо – Безмолвия, Тоски, Пустоты, Злобы, Ненависти, Страха, Ужаса, Одиночества, Безысходности, Безнадёжности, Отчаянья, Безумия, Тьмы, Смерти, Погибели…
…И каждый из этих бессчётных клочьев Ужаса нёс в себе, в самой своей сердцевине, свой единственный глаз – огромный, страшный, чёрный, немигающий, зоркий, всевидящий, злой, переполненный безграничной Ненавистью… И жуткий глаз каждого из этих бесчисленных клочьев Ужаса был точно нацелен – прямо в меня… В меня! В моё тело… В моё нутро… В моё лицо… В мои глаза… В моё сердце… В мою душу…
…Чёрная петля Ужаса медленно-медленно смыкаясь, затягивалась вокруг меня, – неотвратимо подталкивая меня к непроглядно-чёрной Бездне… Бездна явно была совсем рядом, но совершенно непонятно, где именно, – казалось, что у неё не было никакой определённой локализации в пространстве – она была вокруг меня, она была со всех сторон, и тут – и там, всюду и везде, куда ни взгляни, куда ни повернись… Бездна – спереди, и Бездна – сзади… Бездна – справа, и Бездна – слева… Бездна – сверху, и Бездна – снизу…
…Она была бесконечно-глубокой, и где-то там, в самом её чреве, в бесконечно-чёрных её глубинах, на бесконечно-далёком и беспросветно-чёрном её дне – где-то далеко-далеко за пределами нашей Вселенной, вообще за пределами жизни, – мрачно дико и злобно блестели неизмеримо-далёкие, бесконечно-враждебные, абсолютно чужие и чуждые мне страшные чёрные звёзды… И каждая чёрная звезда неотступно смотрела прямо на меня, прямо в мои глаза – своим долгим, холодным, пристальным, немигающим, исполненным непримиримой враждебности, пустым чёрным взглядом… Нет, – сквозь мои глаза, – прямо мне в душу…
…Проникая прямо в мою душу – всеми своими острыми, злобными, ненавидящими, немыми, ледяными, пустыми, мёртвыми чёрными лучами… Медленно-медленно прокалывая мою душу… разрывая мою душу… забирая мою душу… втягивая мою душу… всасывая мою душу… впитывая мою душу… поглощая мою душу… убивая мою душу… уничтожая мою душу… пожирая -мою душу… проглатывая мою душу…
…А над Бездной всё дрожал и трепетал в мрачной пустоте этот долгий, загадочный, не прекращающийся звук – тонкий, жалобный, тоскливый, отчаянный, бесконечный, берущий за душу…
…Дальше выносить весь этот чудовищный бред было невозможно... Становилось ясно, что – ещё секунда такого дикого, жуткого, полного, чёрного, мёртвого, всепоглощающего безумия, – и моё сердце просто разорвётся, не в силах больше нести свой мучительный груз…!
…Неимоверным усилием воли пробив своей головой глухую, плотно-чёрную, туго-натянутую, маслянисто-переливающуюся плёнку безумного, немыслимого, всеохватного кошмара, преследуемый по пятам бесчисленными стаями стремительно-несущихся вслед за мною рвано-чёрных клочьев Ужаса, – я как будто бы внезапно вынырнул на земную поверхность – с неизмеримой, запредельной, чудовищной, непредставимой глубины…
…Где-то там, далеко внизу, – безмерно-глубоко подо мною, нехотя замирая, ещё шевелились, извивались, тянулись ко мне, пытаясь схватить и утащить обратно, чёрные ледяные щупальца мёртвого, немого, бесконечно-чужого и абсолютно чуждого нам жуткого мира... Мира, переполненного тёмной Злобой, чёрной Ненавистью, непроглядным Мраком, полной Пустотой, глухим Безмолвием, ледяным Холодом, диким Страхом, мертвящим Ужасом, абсолютной Неизвестностью, железной Неизбежностью, полным Одиночеством, невыносимой Тоской, Отчаяньем, Безысходностью, Безнадёжностью, Безумием, Смертью…
…Сердце бешено колотилось… Было дико-холодно… Очень хотелось пить – весь рот пересох… Сильно хотелось в туалет… Лунные тени от окон, дрожа, метались по комнате… Ветер, порывами, завывал в печной трубе… Там, снаружи, сильно и глухо шумели ветви и дождь дробно барабанил в стёкла… В темноте над головой почти беззвучно потикивали кварцевые настенные часы…
Временами где-то в неопределимых глубинах дома что-то, как будто, тихо-тихо потрескивало, поскрипывало, – и даже, будто бы, пощёлкивало… То вдруг где-то что-то чуть-чуть стукнет… То – покатится... А то – и какие-то явно скребущиеся звуки…
...Как будто бы эти страшные чёрные клочья всё ещё мечутся по дому в поисках меня, – чтобы нащупать, схватить, – и вновь утащить в своё чёрное царство безумия, в эту жуткую ледяную трясину
вечно продолжающегося в немыслимых недрах подсознания безысходного кошмара…
...Но нет, – кажется, в голове медленно-медленно яснеет…
(…Ччёррт, холодина-то какая! А с вечера, вроде, тепло было – натопил...! Форточка где-то открылась? Надо ж, приснится такая хренотень! Кажется – и что тут страшного?! А вот – на тебе...! И словами-то не опишешь…!)
...Опять звук – как будто бы что-то тихо-онечко-тихонечко покатилось – такое… какое-то… очень-очень мелкое…
(…Как же это там – у АлексанСергеича – было сказано про вот такие вот ночные звуки? Дай Бог памяти… Кажется, называется оно, вроде бы, «Стихи, сочинённые во время бессонницы»? Или – как-нибудь так… А, – вспомнил…
Мне не спится, нет огня,
Всюду мрак и сон… [какой-то?]
…А – какой?
Всюду мрак и сон… [такой-то…]
…А какой – такой?!
Всюду мрак и сон… докучный!
– Значит, помню! –
Всюду мрак и сон докучный,
Бой часов лишь однозвучный
Раздаётся близ меня.

…Ну, в его-то времена бой часов явно не такой был… Часы тогда, если уж били – так били! Бомм! Бомм! Бомм! Слышно было – по всему дому! Это тебе – не кварцевое едва заметное потикиванье… А как же там дальше-то было?
Парки бабье лепетанье,
Спящей ночи трепетанье,
Жизни… [Какой жизни, а?]… беготня [Или какая – беготня?] –
Что тревожишь ты меня?

…Так какая же, всё-таки, у него там – жизнь? Или какая – беготня? Явно – двухсложное слово на это место так и просится, – и с ударением на первом слоге… Жизни… «Лишней»? Да ну, дурость, какая! При чём тут? «Мелкой»? Тоже как-то… Нет, ну не мог он поставить безликое, проходное слово. И в такие хорошие стихи?! Нет, слово у него явно должно быть значащим. Каждое! Ну, какое же там слово может стоять, а? «Странной?» «Бывшей»? «Длинной»? «Долгой»? «Мрачной»? «Серой»? «Тёмной»? «Чёрной»? «Прошлой»? «Низкой»? «Пошлой»? «Мелкой?» «Грязной»? «Жуткой»? «Липкой»? «Чуждой?» «Скучной?» «Лишней?» «Страшной?» «Тусклой?» Да всё – не то! Какое же слово должно там быть? Короткое… Двухсложное… И, точно, – с ударением на первом слоге…)
…Опять какой-то звук… Нет, вовсе не такой, как только что был… Явно – новый, но... какой-то... очень-очень знакомый… Да! Ведь это же – тот самый звук, из недавнего кошмара… Но… почему-то, он продолжается… и наяву… Кажется…? Нет, точно – не кажется! Может, там, за окном…? Нет, явно – в доме! А какие крупные «мурашки» по спине поползли, – совсем не такие, как от холода…
(…Вставать надо! Холодина жуткая, но так – всё равно не уснёшь. Надо «отлить»! И на кой было ехать на дачу?! В такой холод – сиди в городе! Брр-рр – как страшно руки-ноги из-под одеяла высунуть! А на хрена ж было голым-то ложиться?! Где там эти ччёртовы тапки? Ну, сквозняк – ветер так и гуляет! Форточка где-то открылась?! Всё-таки – что это ещё за новый звук…?)
…Звук не прекращался… Как будто где-то далеко-о-о поскуливал – тихо и печально, какой-то маленький, совершенно беззащитный, кем-то сильно обиженный зверёк… То-о-оненько так поскуливал, никого ни в чём не упрекая, ничего ни от кого не требуя, ни с кем ни о чём не споря... И – так жа-алобно-жалобно…
(…Господи, да это ж… Масик! Во, дурила, – думал-думал, что это ещё за звук, – а про Масика-то и позабыл! Да и про поездку на дачу – тоже мне, бойлавером ещё гордо себя именуешь! Наедине с собой… А сам же чуть ли не выпрашивал его на осенние каникулы у его родителей…! Как уговаривал! «Природа, свежий воздух…» Выпросил – и что...?! Родственничек… хренов! Вот, наконец, эти идиотские тапки…Ччёрррт, вечно перепутаются… правый, левый...! Да и перевернутся… А ещё этот халат прроклятый – вечно он теряется в темноте! А, вот, – махровая ткань под пальцами… Теперь – глотнуть воды. У, леденющая – аж зубы заломило! И дверь почему-то не на месте… Вечно ищешь её в потёмках… Да вот же она! Не зацепиться б – в тёмном коридоре… Блин, сколько можно собираться проводку починить?! Теперь – мучайся! Всё – вот и дверь маленькой комнаты… Ну да, это ж он скулит, – Масик! Да как жалобно-то…)
– Масик, привет! Ну, ты чего это, а?
(…Что это с ним? Уж не заболел ли?! Ну, этого только не хватало…!)
– Да-а, дя-адя Володя… А я проснулся, а тут так холодно… И темно… И тени прыгают… И до-ождик... И снится – всё такое стра-ашное… А я так в туалет хочу! А я вас зову, зову, – а вы не слышите… А тут ещё кто-то ходит…
– Да кто ходит-то? Некому тут ходить! Мы же в доме – одни! Я – сплю, ты – спишь! Кому ж тут ходить-то?! Ну, ты сам-то подумай…
– А я не зна-аю… Бегает… Кто-то… Всё время! Ма-аленький такой!
– Некому тут бегать! А что приснилось-то тебе, страшное такое, а? Рассказывай, давай, – легче будет! Сразу и бояться перестанешь… И бегать никто не будет…
– Ну… такое всё… чёрное… И страшное... И… никого нету… И – темно… И страшно! А ещё там такие маленькие… чёрненькие… И они шевелятся! И там ещё... яма! Глубокая… И тёмная… И… так плохо… И всё такое страшное!
(…Господи, что-то знакомое… Ну, такое знакомое… Где же я видел что-то подобное? Или – слышал…? Вроде, совсем недавно… Нет, не вспомнить…)
– Ну, ладно, – вставай, давай! Давно надо было меня разбудить! Я ж тебе с вечера сказал – если что, сразу буди, не стесняйся! Чё ж не разбудил-то, а?
(…И ведь как он соглашался вечером – будить меня, если что…!)
– Да-а, а я вас будил, будил, – а вы всё не слышите, не слышите… А так холодно… И темно… И тени такие… А я хотел к вам пойти, – а там, в коридоре – совсем темнее… И кто-то маленький такой… И бегает! И ничего не говорит…
(…Ччё-оррт! Я ж вечером, укладывая, раздел его – догола, а пижамку-то и отсоветовал ему надевать – жарко, мол, будет! Во, идиот! Жарко, как же…! Да тут такой дубак стоит… Только простудить ребёнка не хватало…!! Как потом будешь перед его родителями оправдываться?!)
– Ещё б – не холодно! Форточка-то ночью открылась! По дому сквозняки – так и гуляют! Во, занавески – прям ходуном ходят! А вот мы щас её ка-ак за-акроем… Вот так! И сразу же потеплело, ведь, правда? А, правда, же?!
– Пра-авда…
– Так, вот твои тапочки, чувствуешь ногами? Надевай! А кто ж там может бегать? Некому там бегать! Показалось, наверно… Или – приснилось… Иногда, знаешь, такое присниться может, – ну, это ж просто…
– Не-ет, не приснилось! А я проснулся, так по-маленькому хочу, – а ОНО там бегает! А я его спрашиваю, спрашиваю… А оно – ничего не отвечает…
– Та-ак, надел тапочки? Прижимайся ко мне, я тебя своим халатом укутаю, вот так вот! А кто это – ОНО-то, а?
– А я не зна-аю… Вроде, маленькое такое какое-то… По полу бегает…
(…Господи, ну какой же холодный у него бок! Стоило только взять его под халат – сразу всей моей левой стороне стало холодно… Да, видно – сильно замёрз малец… Ах, дурачина я, дурачина! Может заболеть… Ах ты, ччёрт…!)
– Ну, как, больше не холодно, правда?
– Нее-а…
– Тут в коридоре темно, я буду тебя вести, а то ещё наткнёшься на что-нибудь! Иди, куда веду! Понял?!
– Понял…
– Во-от так, осторожненько, а тут – налево поворачиваем… Щас открою дверь – там порог очень высокий будет, давай – не споткнись! И смотри, чтоб тапочки с ног не сваливались… А чего носом-то шмыгаешь? Не простудился?
– Не-а…
...Справа, в почти полной темноте, молча проплыло мимо нас едва различимое тёмное туманное пятно – наше отражение в большом настенном зеркале… Одно – на двоих... Из-под закрытой кухонной двери еле сочилась бледная полоска лунного света. Дверь на веранду, как всегда, открылась быстро и легко…
– Ну, перешагивай – оп?!
– Оп!
..Веранда встретила нас ледяными сквозняками, сильным шумом деревьев снаружи – и отчётливо-звонкой барабанной дождевой дробью по стёклам… но непонятно, с какой стороны… Вот, вроде бы, справа… Нет, кажется, теперь – слева… На трёх застеклённых стенах плавно колыхались белые тюлевые занавески… Призрачные лунные тени бесшумно метались по тёмному полу…
– В туалет не попрёмся – холодно! Да? Прямо с крыльца, всё равно никто не видит… Да и нету никого…
– Ага…
...Замок наружной двери, как всегда, долго не хотел поддаваться... Левым своим боком я отчётливо чувствовал дрожь худенького Масикового тельца. Под халатом он тесно прижался ко мне, крепко обнял своей правой ручонкой – чуть-чуть повыше моей поясницы… Левой рукой я энергично растирал ему плечики, спинку, бока – поверх халата…
– Ну вот, наконец… Шагаем! Так, ветер – оттуда, значит – вот с этой стороны мы и встанем, тут рядышком – вот прямо здесь и пристроимся… А из-под навеса – не высовываемся… Вон туда – и будем… Ночь ведь… Никто не увидит… Ну-ка, бери свой «хвостик»… А халат – я буду придерживать…
…Резкий порывистый ветер, – с первого же нашего шага из двери веранды на крыльцо – принял нас в свои ледяные объятия, сразу забравшись под халат, – и больше уже не выпускал… Тёмные низкие рваные облака суматошно неслись по небу, – то прикрывая маленький лунный диск, то открывая его… Казалось, на нём отчётливо читается явно рассерженное выражение… Сильно шумели деревья… Дождь, хлеставший откуда-то сбоку, и, как бы, почти снизу, даже здесь, под навесом крыльца, доставал нас с Масиком, то и дело окатывая своими ледяными струями… Вот – с одной стороны… И – с другой… И – в лицо… Теперь – сбоку… Теперь – сзади… И снова – сбоку... И опять – сзади...
…Издалека-издалека – с железной дороги – доносился шум поезда. Несмотря на расстояние и ветер, по звуку было отчётливо ясно – не электричка! Явно тяжёлый – грузовой… Да и откуда ж ей быть, электричке-то, – в такое время? А вот направление его движения было не понять... Не то – в город… Не то – из… Потом вдалеке пару раз коротко взлаяла чья-то собака… Другие собаки на её лай не отозвались… А были ли они тут – в такую пору...? И неожиданно-близко отрывисто каркнула ворона, – видимо, разбуженная сильным порывом ветра… Масик вздрогнул…
(…А до того смотрел, вроде, на мой «хвост»…С чего бы это, а…?!)
– Ну, чё вздрагиваешь? Всё – нормально! Ночь, ветер, дождь, луна, ворона, собака, поезд… И – ничего сверхъестественного, правда же? Мы с тобой таких вещей не боимся! Мы ведь – мужики! Так, да?
(…Конечно, мужики, – раз мы делаем ЭТО стоя…!)
– Ага… А вон там вон чёрненькое что-то пробежало, маленькое такое, вон, вон, вон – ну, смотрите, смотрите!
– Где?!
– Да вон, вон, вон там! Дядя Володя, да вы же не туда совсем смотрите-то! Во-он! Ну, всё – убежало…
– Нечему там бегать – «чёрненькому»! Какую-то ветку, наверно, сломало и понесло… А ты как, закончил?
– Щас… Всё!
– И я сейчас закончу… Мне – дольше… Не замёрз?
(…А если замёрз – согрею! Ну, разотру, например… Прижму к себе...)
– Не-а…
– Совсем не замёрз? Нисколечко?
(…Ну, неужели ж у меня так и не будет никакого предлога потрогать его?! Непорядок! У любого уважающего себя бойлавера всегда должен быть такой предлог – наготове...! Надо что-то по этой части срочно придумать...)
– Чуть-чуть…
– Я сейчас, подожди ещё маленько… Ну, вот и всё… Щас домой вернёмся, в тепло… С холода – и сразу так хорошо становится… Ну-ка, давай, осторожненько промокнём халатом твой «хвостик» – чтоб не капнуло в постель…
(…Господи, да какой же он у него маленький, тоненький… Ну, надо ж! А ведь Масик-то совсем и не уворачивается – спокойно стоит, позволяя потрогать свой «хвостик»… Ну, какой примерный мальчишечка! Эх, вот если б щас можно было уложить его к себе… Я ж ничего ТАКОГО и не хочу, –
а просто спать рядом с ним… Нет, нельзя! Увы! Испугается, родителям разболтает… А уж те – по
всей родне разнесут… Никак!! Возможно – когда-нибудь, в будущем, так постепенно, исподволь…)
– Всё, пошли обратно! Давай-ка, опять закутаем тебя халатом… Та-ак… Всё, пошли… Прижимайся, давай, – теплее будет… А тапки – не терять!
– Ага…
...Замок веранды опять показал свой обычный норов – теперь уже при запирании… Белые тюлевые занавески по-прежнему тихо колыхались, призрачные лунные тени так же бесшумно носились по тёмному полу, – и мелкая дождевая дробь всё так же обрушивалась на стёкла то с той, то с другой стороны, – каждый раз внезапно и совершенно непредсказуемо меняя своё направление…
– Чувствуешь, насколько на веранде теплее – чем на улице?!
(…А насколько ж было бы теплее – со мной…! В одной постели...)
– Ага…
– А щас ка-ак в дом войдём – сразу ещё потеплеет! А на улице-то – явно холодает! К утру – и снежок может выпасть… Ненадолго, правда, но всё же…
– Дядя Володя! А… ОНО там, в доме опять будет бегать, да…?!
– А кто – «оно»-то?
– А которое там бегало…
– Да не бегал там никто! Показалось тебе, а может – приснилось…
– Не, не приснилось, – точно, бегало, – такое… маленькое…
(…Вот ведь какой хороший замок на двери дома – замку веранды брать бы с него пример! Легко как открылся…)
– Дядя Володя, а давайте – послушаем!
– Да ты чего шепчешь-то?
– А потому что темно... Вот!
– Что – «вот»?
– Слышите?
– Да что слышать-то мне надо?
– Вот, вот, побежало!
– Кто – «побежало»? Ничего не слышу!
– А вы помолчите тихонечко!
– Молчу…
В самом деле, – справа, за поворотом коридора, вроде, быстро пробежал кто-то… Или – что-то… Очень-очень мелкое… И ещё раз… И – ещё…
– Ну, слышали?
– Слышал! Тихо идём вперёд… Молча! Ни звука – пока я не включу свет! Что бы ни случилось! Понял?
– Ага… Дядя Володя! Так ведь у вас света же и нету как раз! А тогда как же вы его можете включить?!
– Щас будет свет! А пока – ни звука… Всё, молчим!
(…Щас мы ИХ – сделаем! Уделаем!! Ноу проублем! Уно моменто! Щас мой Масик ТА-АКОЕ увидит…)
…Вот и знакомая полоска лунного света из-под кухонной двери. Чуть различимое тёмное туманное пятно – наше совместное отражение в большом настенном зеркале – снова молча проплыло мимо нас, на этот раз – уже слева…
Поворот встретил угольно-непроницаемой чернотой… Впереди опять пробежало что-то мелкое… Тихонько прошуршало… покатилось… заскреблось…
…Знакомую полку – наверху, справа, – я нащупал почти мгновенно, нашарить на привычном месте огромный фонарь – времени для этого понадобилось чуть больше, бесшумно снять его, быстро направить в темноте – наугад, примерно туда, где должен был находиться источник только что услышанного звука, и тут же – резко сдвинуть пуговку выключателя – вперёд, до щелчка…
Ярчайший голубоватый луч ударил точно в спинку стула – и сразу же стала видна сидящая на ней, – сверху, на самой её середине, – толстая тёмно-серая мышь! Крупные чёрные блестящие бусинки её глаз были устремлены прямо на нас с Масиком. Мышь – внимательно, и, вроде бы, даже как-то строго, – не мигая смотрела нам в глаза – долгим, пристальным, изучающим взглядом…
– Ай!
– Вот тебе и «ай»! Мышка! Обыкновенная мышка! А ты – боялся…! Придумал себе какое-то
страшное «ОНО»… А это – всего лишь мышка! Да она же сама тебя боится! Трусит она! Вот – потрогай её, потрогай! Протяни руку...
– А… можно?
– Да почему ж не можно-то?! Давай!
(…Да, так она и даст ему дотронуться до себя! Она ж – не дура…!)
Масик, робко вытянув далеко вперёд свою правую ручонку, попытался коснуться мышки указательным пальцем. Мышь, до этого сидевшая совершенно неподвижно, стремглав кинулась вниз – лишь посыпался дробный шорох крохотных коготков, – мигом пронеслась по сиденью стула, скользнула по его ножке на пол,
юркнула в черноту щели под плинтусом – и мгновенно исчезла, только мелькнул тонюсенький хвостик…
– Ой!
– Вот тебе и «ой»! А ты – боялся…
(…Надо, надо ему избавляться от этих ночных страхов – большой уже…)
– А я и не боялся-то совсем! Вот нисколечко не боялся!! Мышку бояться! Я, что ли, маленький, да?!
– Ну, ладно! Не боялся – значит, не боялся! Ты – большой! Пойдём к тебе... Форточку мы закрыли, укутаю тебя ещё одним одеялом, в туалет до утра явно уже не захочешь, – спи себе «без задних ног», да и только…
– Дядя Володя! А знаете что?! Можно, я у вас щас лягу? Можно, а? Ну дя-а-адя Володя, ну пожа-а-алуста!
– Да ведь у меня же в комнате нет второй кровати! Я бы – и рад… Но где ж ты спать-то там будешь, а?!
– А я с вами, вместе! Я не буду брыкаться, честно! Я, знаете, как тихо буду спать?! Ну, мо-ожно, а…?!
(…«Как быстро внял Господь, – бывает же!» Кажется, Теннеси Уильямс… Или не он? Да, точно, – он…! «Трамвай «Желание»…)
– Ну, понимаешь, вместе – плоховато спать… Мешать будем друг другу… Не выспимся как следует…
– А мы зато утром поспим подольше! Завтра же мне в школу не надо – каникулы! А, дя-адя Володя…?!
(…И куда только подевался холод?! Сразу – какая-то жаркая волна – снизу вверх, от ног – к голове, и обратно…)
– Ну, ладно! Уговорил… Так, давай-ка, зайдём к тебе, возьмём подушку…
(…А одеяла будут у нас – общие… На двоих!)
– Урра-а-а-а-а-а!!
– Ну, чего орёшь, как резаный?! (Да правильно орёт – есть чему радовать-ся! Я бы тоже щас ка-ак заорал!)
– А у вас тут всегда так темно бывает?
– Да нет, всегда свет был. Просто – никак не соберусь привести в порядок проводку, руки вот не доходят… (…Завтра же надо бы попробовать…!)
...В Масиковой комнате всё так же метались, прыгали – по полу, по стенам, по потолку – такие же туманно-призрачные лунные тени... Всё так же барабанил дождь за окном… Но занавески больше не качались – сквозняка не было.
– Давай-ка, накидывай на себя одеяло! Во-от так вот… А я – возьму твою подушку. Ну, пошли! Осторожней – в коридоре… Если передумал, то…
– Не передумал! Непередумалнепередумал!! Непередумалнепередумалнепередумал!!! Непереду- Непередумалнепередумалнепередумалнепередумал!!!! Непередумалнепередумалнепередумалнепере- думалнепередумал!!!!!
(…Что же теперь будет-то, а…?! Расскажет ведь – родителям своим! Ну, вернётся после каникул домой, в город, – да как-нибудь, невзначай, и проболтается! И – чем объяснять буду?! «Холодно было?!» Так нехрен же тебе масиков брать на каникулы – в холодный-то дом! Родственничек, тоже… Уговорить молчать? А может, как раз, эти мои уговоры – его и насторожат…? Может быть, он по-детски ничего ТАКОГО пока ещё просто не понимает, не примечает, не воспринимает а скажу – вот тут он как раз и призадумается…)
– Ну вот, пришли! Так, клади подушку сюда… Вот так! Ну, забирайся под одеяла! А халат – мы
повесим… Давай, ты – к стеночке, а я буду с краю. Удобно?
(…Господи! Да я ж об этом просто мечтать не смел пять минут назад...)
– Удобно… Ххо-олоддно ттолько!
– Ну, ясно – холодно! Постель-то – выстудиться успела! Двигайся ко мне! Вот! Повернись на бок! Нет – на левый, на левый! Так! Прижимайся! Плотнее! Где твои ноги? Давай их сюда! Ну, ледышки какие! Давай, я их своими ногами греть буду! Та-ак! А руки? Ну-ка – давай сюда руки… Тоже – ледяные! Так, а на руки твои мы будем дышать… Ну и как, – теплее же становится, правда ведь?!
– Правда, теплее…
– Так, а теперь мы проверим твои уши… Ну, ясно – тоже ледяные! Давай-ка, я руки твои буду греть своими руками, а на уши – дышать буду… На это ухо. На другом ты лежишь – оно само греется…
(…А «хвостик» тоже наверно холодный… Но его мы проверять не будем... Категорически!)
– Ой, дядя Володя, как вы хорошо дышите-е! Сразу же так тепло-тепло делается…
– А нос? Тоже ледяной! Ну, ты ва-аще, как ледяной человек… Давай-ка, потру тебе нос!
(…А – «хвостик»…? Тоже, разумеется, холодный… Но его – не трогать...! Не сметь!!)
– Ай, больно! Ну не надо же – так сильно…
– Извини! Ну как – согреваешься понемногу?
(…Нет, мысли про его «хвостик» – явно бросать надо! Не к добру это…)
– Согреваюсь понемногу… Дядя Володя! А знаете что? Можно вас о чём-то попросить, а?
– Проси, конечно! А о чём?
(…О чём, интересно, он может попросить? Не прижиматься к нему?! Не обнимать его?! Не ласкать его?!! Не трогать его??!!!)
– Пожалуйста, вы не говорите моим родителям, что я... Что вы... Что мы спали… Ну, что вдвоём… Что я – у вас в комнате спал... Ну, что – с вами… Хорошо, да? Договорились?!
– Ну, почему же не говорить-то? Что тут такого... тайного?! А, впрочем, – ладно! Раз ты просишь – конечно же, не скажу никому! А ты чего шепчешь-то?
– Потому что – секрет… А родителям не надо говорить – потому что они меня тогда ругать будут! Вот!!
– За что же они тебя ругать должны?! Что-то я не очень понимаю!
(…Да ведь всё прекрасно и понимаю же…! Главное – голосом не выдать бы…)
– А потому что они мне не разрешают ни с кем спать! А раньше, давно ещё, я когда маленький был, ещё в школу не ходил, – я всегда с ними спал, – особенно с папой, – так хорошо было...! А потом они меня стали прогонять, давно уже, – они говорят, что большим мальчикам спать с кем-то вместе стыдно бывает... А я не понимаю – чего тут стыдного-то?! А я их спрашивал, почему стыдно, а они
говорят: «вот вырастешь – поймёшь»! Дядь Володь, а вы как думаете, – стыдно, да?
– А я так думаю, что если оба – мужики, и оба согласны спать вдвоём, – то ничего стыдного тут и нет! Спите себе на здоровье, сколько хотите... Тока – не деритесь! Не так...?
– Так, наверно…
– Ну, как, отогрелись – ноги-то?
(…А «хвостик»-то как – отогрелся? И в мыслях не держи – проверять…!)
– Отогрелись!
– Ну вот, и лады! Ты хорошо укрыт? Места тебе хватает?
(…А рукой-то и проверить – хорошо ли он укрыт… Провести по нему… Задержаться… И опять –
провести…)
– Хорошо-о…
– Во как зеваешь – от души! Поди спать хо-очешь…
(…А у меня – ни в одном глазу! И какой же тут сон, в самом-то деле…?!)
– Дядя Володя, а мышки у вас тут весь год живут, – и зимой, да?
– Ну конечно, – живут! Куда ж они денутся? Ты-то сам как думал, – они что, на зиму в город переeзжают, а? Я тут весной с ними разбираться буду! Зимой – ладно уж, пускай резвятся, ну а весно-ой…
(…Теснее прижаться… Не возражает... Ещё теснее... Не возражает...!)
– А как вы с ними разбираться будете весной?
– Ну, не сам конечно буду, – привезу сюда весной из города кой-кого, а он уж с ними и разберётся как надо, – по полной, так сказать, программе…
– А кого вы сюда привезёте весной из города?
– Одного своего друга…
(…Правую руку – ему на плечо… Та-а-ак… Не возражает! Пла-авненько так погладить... Ручонка... Грудка... Животик... Спинка... А худющий-то весь какой…!)
– А как он с ними разберётся?
– Радикально! Переловит их всех – и конец…
(…Правая рука – сама собой! – плавно сползает с его бока к нему на попку…!)
– А как он их будет переловлять?
– Молча! Выловит – и кранты!
(…Никаких возражений! Ещё плотнее прижать его к себе… Как чудно…!)
– А какие «кранты»?
– Полные кранты!
(…Чуть провести рукой… Не возражает… Какая маленькая попка! Худенькие ножки… А спереди – мы его трогать не будем... Даже – случайно...)
– А зачем он будет их переловлять?
– Чтобы съесть!
(…Нет, «хвостик» его – не смей трогать! Даже в мыслях не держи… Просто выкинь из головы…! Забудь о его существовании!! Руку – подальше...)
– Вы… будете их… е-есть…?!
– Я – точно нет! Он – ещё как будет!
(…Какая гладкая кожа… Какая нежная… И – никаких возражений! Чудный мальчишечка! И вот тут погладить... И – здесь... А похоже – ему нравится...)
– А… он… он их… е-ест…?!
– Уплетает за обе щеки! Да ещё с каким аппетитом – только хруст стоит!
(…Господи! Положил свою ручонку – на мою ручищу! И даже, вроде бы, – чуть-чуть погладил…Точно,
точно – погладил... Ну и Ма-асик! Просто – чудо...)
– А что это за друг у вас такой… стра-ашный? Он – маньяк, да?! Дядя Володя, а можно, вы мне его покажете, а...?
– Это – мой очень хороший друг! Не только покажу, – а даже познакомлю… И, мне так кажется, вы друг другу понравитесь! Особенно он – тебе...
– А он по-правдашнему… маньяк? А… как его зовут?
– Его зовут Вася! И он – вовсе никакой не маньяк!!
(…Прижался ко мне! Сам! А «хвост» мой – надо б от него в стороночку… А то ещё, неровён час…)
– А… сколько ему лет?
– Так… щас скажу… четыре года… и… примерно так… да, десять… или… одиннадцать месяцев… Вот!
– Дядя Володя, да вы шутите, – ну, правда же, правда, – вы прикалываетесь, ну так ведь, – правда, да…?!
– Совсем не шучу! Вот приедешь сюда летом – а летом тут так хорошо! – да и с Васей, заодно, познакомишься…
– А он что, будет жить у вас тут всё лето?
– Да!
(…Ну, какой хороший парнишечка! Прижат, обнят моей правой рукой, – и совершенно не возражает...! Наоборот – старается прижаться потеснее...)
– Дядя Володя, а вы скажите, пожалуйста…
– Ладно, Масик, давай спать! Очень поздно уже, на дворе – глубокая ночь…
(…И чуть-чуть погладить… Самую чуточку... Не возражает... Ещё раз...)
– А мы же – не на дворе, мы же – в доме! А она – на дворе. Вот пускай она и спит одна, сама с собой, у себя на дворе! А мы у себя в доме – поговорим!
– Но от этого ночь – не менее глубокая!
(...Да, точно, – он в ответ ещё раз чуть-чуть погладил мою руку! Дела-а...)
– А почему она «глубокая»? Разве же она – река? Она же – не река, она же – ночь! А почему же она тогда – глубокая?!
– Ну, о ночи так говорят. В неё как бы погружаешься, – как в реку!
(…Теперь – опять погладить его ручонку…Плечико... Грудку... Животик...)
– А вдруг мы в ней утонем, – раз она глубокая?! Если, вот, глубокая река – так в ней же можно утонуть, правда?
– Покрепче держись за меня, – вытащу!
(…И сжать обеими руками – как бы имитируя это «вытаскивание»…)
– А я и так за вас держусь! Крепко-крепко! Крепко-крепко-крепко!! Крепко-крепко-крепко-крепко!!!
(…И действительно, – вцепился в меня изо всех своих силёнок… Обнял... Прижался теснее... Ножонками обхватил мои ноги… Умора, да и только!)
– А спать, всё-таки, – пора!
– Дядя Володя! А можно вас спросить?! Почему вы меня всё время так называете – ну, «масиком», а?
– А тебе что, не нравится? Ну сказал бы мне сразу, – я бы и не называл тебя так, как тебе не нравится…
– Да не, ничё! Прикольно даже… А почему – «масик», а? Это же что-нибудь такое значит, да? А что?
– Да ничего особенного и не значит! Ну, просто мне понравилось тебя так называть… Не возражаешь?
– Не-а… Называйте, пожалста! А можно – и я вас тоже буду называть как-нить? А я придумаю – как…
– Да ради Бога! Как говорится – «хоть горшком называй – только в печь не сажай!» Зови – как хошь!
– А как?
– Ну, ты же сам собираешься меня называть – вот ты сам и придумывай! Ведь я же для тебя слово-то – придумал!
– Щас, я подумаю…
– Масик, ну не надо же – сейчас! «Утро – вечера мудренее!» Завтра утром и подумаешь – на свежую-то голову…
– А сейчас, что, – на не свежую голову подумаю, да? А на какую же голову тогда? Что ли, на солёную?
– А ещё не поспишь, – и будет вовсе... маринованная!
(…Опять слегка-слегка погладить его... Внизу – по бёдрышкам, по попке…)
– А кто её будет мариновать? У нас всегда бабушка всё маринует… и солит… и капусту квасит… и варенье варит… х-ха-а-хх…
– Ну вот, как сладко зеваешь! Давай-ка, – повернёмся, уляжемся поудобней, и – до утра! А ночью, если что, – сразу буди!
– Аа-хгаа…
– Я повернусь на другой бок, а ты, если холодно будет – прижимайся, понял? А щас как, – не холодно?
– Нее-аа…
– Ну, спокойной ночи, приятных снов!
(…Господи, да он же меня своей ручонкой по заднице погладил! И тут же, вняв моей рекомендации, прижался ко мне сзади – всем своим худеньким тельцем… И ещё – погладил... Ай да Масик! А как забавно ощущать его крохотный «хвостик»! Надо же, как случается иногда в жизни… И – кто бы ожидал…)
– Спокойной ночи, дядя Володя! Ой, а слышите, – ОНИ опять?! Вот, ну, – вы послушайте, послушайте…
– Нет, это – не они! Просто – дом старый, деревянный, рассыхается, – отсюда и звуки… Не обращай внимания, спи!
– А как это он – «рассыхается», а, дядя Володя?
– Ну, рассыхающаяся древесина – она всегда какие-то звуки издаёт… Такие тихие-тихие… Спи, давай!
– А почему же он рассыхается только ночью, а, что ли, он днём – не может рассыхаться, да, правильно?
– Он всегда рассыхается, только днём обычно бывает шумно – вот мы и не можем расслышать такие тихие звуки, а ночью – шума нет, вот мы их…
– А если он вдруг возьмёт и совсем рассохнется, – тогда что будет?! Он же – развалится, да? А как же – мы тогда?
– Новый построим! Спи Масик, в самом деле, уже очень поздно!
(…Левую свою ручонку положил на меня… И плавненько так провёл по мне – ладошкой...)
– Уже очень рано! Было всё позднее, позднее, – и так поздно, что уже стало очень рано! Ведь, правда, да?
– Ну, хорошо! Поздно там было, или рано, – а спать, всё равно, пора! Ещё раз – спокойной ночи! Ладно?
– А-хаа-а…
(…Ну, вот, – наш первый психологический контакт, считай, установлен, а дальше – уже должно бы стать полегче! Чувствую – мы с ним подружимся! Явно! Масик – смышлёный, развитый, умный, понимающий, общительный… Хорошо воспитанный, послушный… Добрый! Ласковый! Дружба – получится! А может – и нечто большее… Загадывать пока – рановато! Надо б его пригласить сюда летом… Обязательно! Хоть на сколько-то… Но только – когда буду тут один… Моих не будет… Найти бы подходящий предлог… Вот, как сейчас – одного, без родителей… А они, конечно, и рады были б опять от него отдохнуть… Если сейчас, в осенние каникулы, всё пройдёт нормально… Почему бы и нет? А в общем – чё щас про лето думать-то? Каникулы только начались, времени впереди много… Ещё и зимние – впереди… И – весенние… А вдруг они захотят куда-нибудь поехать отдыхать? Все вместе?! А с мышами – тут надо будет серьёзно разобраться… Не дело это! Ничего, как привезу сюда весной Васю, – он им устроит весёлую жизнь! Лето придёт… Поскорей бы! Тепло будет! Солнышко… Травка… Всё цветёт… Всюду – зелень… Можно загорать… Купаться… Красота! И Масик тут у меня будет… И – его родители… И Вася… И мышки… И я… И ваще...)
…Ясным солнечным днём, на фоне густой тёмно-зелёной листвы, в ярко-голубом небе – с редкими снежно-белыми курчавыми облачками, звонко смеясь, весело порхали, носились, резвились, играли разноцветные мышки – белые, чёрные, жёлтые, бежевые, алые, синие, вишнёвые, фиолетовые, сиреневые, лимонные, розовые, ультрамариновые… А за ними, часто-часто перебирая в воздухе передними лапами, выруливая длинным пушистым хвостом, то резко взмывая далеко в небесную высь, то круто пикируя – почти до самой земли, – носился толстый полосатый Вася – полоска оранжевая, полоска лиловая… Каждый раз, догнав очередную мышку, он гладил её лапой, почёсывал ей за ушком и тихо-тихо намурлыкивал какую-то песенку… (А что он им такое мурлычет? Мелодия-то ведь – явно знакомая… Ну, точно же – «Песенка про зайцев»...!)
– А?! Что, Масик?! Что случилось?
(…Инстинктивно, ещё не проснувшись, – повернуться, обнять и прижать!)
– Дядя Володя, а давайте, – я с вами дружить буду, а?! Вы хотите со мной дружить...? А я – очень хочу, правда...! Давайте – будем с вами дружить, а?!
– Охх, а я испугался! Начал засыпать, показалось… Будем, Масик, конечно – будем дружить! Очень хочу с тобой дружить! Правда! А сейчас – спать!
– Ой, дядя Володя, а давайте, – я вас буду называть «на ты»? Можно, да?! Друзей ведь надо называть «на ты», правда…?!
– Да можно, Масик, можно! Но – так, чтоб никто, кроме нас, не услышал! При ком-нибудь, при ком угодно – только «на вы»! Ну а если наедине – только «на ты»...! И пусть это будет – наша на двоих с тобой маленькая тайна...! Идёт?!
– Идёт!! А пусть это будет наша... БОЛЬШАЯ тайна!!! А только – не надо меня всё время спать заставлять! Я ж не маленький! Я и сам усну… Хорошо?!
– Заставлять – точно, не надо! Спать – явно надо! Каникулы – они для того и придуманы умными
людьми, чтобы, в частности, хорошенько отоспаться…
– Дядя Володя, так мы же ведь и отсыпаемся щас! Ну, разве ж нет, а?
– Ну, пока ещё не очень-то мы отсыпаемся…
(…А его ручонка-то вновь легла на меня… Снова – прижался… Погладил...)
– Ничего, каникулы у меня длинные, – вот мы и успеем отоспаться! Ну, ведь правда же, дядя Володя?
– Вовсе не длинные – чуть больше недели всего! И первый-то день – уже прошёл…
(…Опять тихонько погладил меня... Внизу, причём… Ещё раз... Ну, дела-а!)
– Дядя Володя, спокойной ночи! Приятных снов!! Спи спокойно, мой дорогой друг, – а я тебя никогда, ни за что не забуду!!
– Спокойной ночи, Масик!
(...Повернуться на левый бок… Правой рукой обнять его, прижать к себе...)
– Дядя Володя, а мы ведь так и будем спать вместе целую ночь, до утра, – совсем голые, и обнятые все, да?
– Да! Так – и будем!! Тебе ведь хорошо, правда?! И места хватает, и тепло, и удобно, и – не страш-
но, да...?
(…Ну, ещё бы – не тепло! Ещё бы – не «не страшно»!! Рядом-то со мной…)
– Ага-а...
– Ну, вот, – и спи себе, давай…
– Ахха-а-а-ахахх…
– Спи, Масик, спи, милый, спи, мой заинька... Спи, спокойной тебе ночи, счастливых тебе снов...
– М-м-г-м-м-м...
– Спи, Масинька, спи, родной, спи, солнышко моё...
(…Нежданный подарок судьбы… Негаданный подарок судьбы! Рассказал бы кто-то нечто подобное – я, точно, не поверил бы! Да и кто мог бы такое рассказывать?! Только свой же брат – бойлавер, а ведь это – птица редчайшая… Но «свой брат» явно струсил бы – рассказывать ТАКОЕ – в реале… Я б, однозначно, не стал… Точно б, – воздержался! Бережёного – Бог бережёт! Осторожность – мать мудрости! А всё, что касается масиков… ведь это же… такая тема… она… такая… и... деликатная… и... скользкая… и… она…)
…Ясным солнечным днём, на фоне густой тёмно-зелёной листвы, в ярко-голубом небе – с редкими снежно-белыми курчавыми облачками, звонко смеясь, весело порхали, носились, резвились, играли разноцветные голенькие масики – белые, чёрные, жёлтые, бежевые, алые, синие, вишнёвые, фиолетовые, сиреневые, лимонные, розовые, ультрамариновые… А за ними, часто-часто перебирая в воздухе передними лапами, выруливая длинным пушистым хвостом, то резко взмывая далеко в небесную высь, то круто пикируя – почти до самой земли, – носился толстый полосатый я – полоска оранжевая, полоска лиловая… Из невидимых динамиков отчётливо звучала «Песенка про зайцев»…!

©Гусев Владимир, 2006г.