1.

Коварный гном по прозвищу Лукойе –
Он ростом, как российский президент –
Детей датчан не оставлял в покое,
Имелся неприятный прецедент,
Когда Лукойе с писькой за щекою
Застали в детской маленького N.
Родители отпиздили Лукойе,
Но этот мелкий, злоебучий хрен
Своих повадок диких не оставил:
Сосал и щупал, трогал и лизал.
И если где не затворяли ставен,
То он туда немедля пролезал!
Куда залезть, он чувствовал отлично,
Его влекло, как муху на говно,
К постелям малышей. И я бы лично
Таких, как он, кастрировал давно!
По-доброму, химически, уколом,
Не жалко денег, пусть за счёт казны!
Чтоб перестал являться к детям голым
И наводить неправильные сны,
Посасывая маленькие письки,
Такие милые, встающие во сне,
И заносить детей в большие списки
С какой-то целью, ясной не вполне!

2.

У всех датчан возник вопрос: «Доколе?!»,
И я спросил у датского мента:
«Ну, как там Оле?», - гнома звали Оле, -
Поймали, что ли, Оле-Два-Зонта?».
Усатый мент устало тёр ладони,
Такой печальный, старенький вблизи,
Сказал: «Увы, съебался от погони,
Ушёл по крышам, скользкий паразит!
Я сам стрелял из этого нагана,
Но промахнулся, дрогнула рука.
Он совратил такого мальчугана!
И на свободе бегает пока.
Но мы поймаем карлу к выходному!».
А я подумал: «Ладно, пиздоболь!
Горазд ты врать!». И побежал к зубному,
Ведь от ментов одна зубная боль.

3.

Известно всем, что город Копенгаген
Весьма похож на город Роттердам,
Сплошные извращенцы и маньяки
По улицам шныряют тут и там!
Вот взять, к примеру, Ганса-Христиана,
Он мой коллега. Я его спросил:
«Прости меня неумного барана,
Но, говорят, ты тоже педофил?
Ты сочиняешь сказки про русалок,
Истории для маленьких детей,
А сам, видать, мечтаешь пару палок
Детишкам кинуть, злой прелюбодей!
Как водится в делах такого рода,
Готовишь почву, понял, не дурак.
Недаром есть поверье у народа,
Мол, сказочник – опасный маниак!
И братья Грим, и пресловутый Барри,
И прочие работники пера –
Ебут детей. Что делаете, твари?
В чём провинилась наша детвора?».
Ответил автор «Снежной королевы»,
Цилиндр сдвинув лихо набекрень:
«Фома Фомич, ты, видимо, из хлева,
С утра несёшь отъявленную хрень!
Ты от говна не отличишь повидла,
И я тебя держу за дурака.
Фома, Фома, ты – форменное быдло,
А не великий сказочник пока!
Влеченье к детям – это путь элиты,
Стезя героев – тяга к малышу.
Короче, так, Фома, меня не зли ты,
А то по морде тростью пропишу!».

4.

Ведут войну суровые датчане
За девственность нордических ребят.
Вот то ли дело наши ростовчане,
У нас ребят спокойно теребят
За писюны и трогают за ляжки
В казачьих поселеньях на Дону.
Тут дети стонут, милые бедняжки.
Тут адский Тейлор славит Сатану.
Тут до сих пор без риска и напрягов,
Почти свободно клеят пацана,
А там, вдали, у сумрачных варягов,
Не забалуешь. Дикая страна!
Своих детей они снимали в порно
Каких-то тридцать-сорок лет назад,
Теперь датчане борются упорно
С любителями трогать и лизать.
О, времена, меняетесь вы круто!
И вскорости раздавит Колесо
Истории беднягу лилипута,
Его вкатает в грязь заподлицо.
За подлый нрав, за гнусные замашки
Накажут это порожденье тьмы.
Дадут ему не менее пятнашки.
Не зарекайся, Оле, от тюрьмы!

5.

Как форточник, тщедушен, гуттаперчив
Лукойе появляется в окне.
Малыш в кроватке робок и доверчив,
Чему-то улыбается во сне.
Лежит на щёчке белокурый локон,
И лунный свет ресницы золотит.
Когда б он знал, что по ночам из окон
В квартиру нечисть всякая летит,
Он попросил бы окна занавесить,
Предотвратить вторжение врага.
Когда б он знал … мальчишке только десять
И он пока не знает нифига.
Не ведает ни страха, ни печали,
Наш паренёк в начале всех начал,
В него ещё покамест не кончали,
Да он и сам покамест не кончал!
Коварный гном сверяется со списком,
Целует мальчика по-путински в живот,
Задрав пижаму. Детская пиписка
В размерах увеличилась, и вот,
Уже во рту у злого лепрекона.
Малыш проснулся, у ребёнка шок,
Но лепрекон насыпал из флакона
На зеркальце волшебный порошок.
Зажал ноздрю и по зерцалу носом
Провёл мальчишка, слушая совет.
Волшебный порошок зовут «кокосом»,
Иначе называют – «марафет».
Куда уводят белые дорожки
Мы с вами знаем – в голубую даль.
А на душе опять скребутся кошки,
Признаюсь честно, мне ребёнка жаль.
Сидеть на белом для детей накладно,
Тут нужен спонсор с толстым кошельком.
Пойдёт в уплату «глазик шоколадный»,
Да впрочем, весь мальчишка целиком.
Малыш собрал остатки кокаина
Мизинчиком, размазал по десне,
Такой красивый и такой невинный,
Он будет трахнут кем-то по весне.
Каким-нибудь откормленным мерзавцем,
Таким, как я, но только при бабле.
Всё чаще начинает мне казаться,
Что больше нету правды на земле.
Взбодри меня, чудесный колумбиец,
Я так устал испытывать печаль.
Ты – мой любовник нежный, мой убивец,
И парус мой, и море, и причал.

6.

Ах, боже мой, ну, что там в этом списке?!
Скажи, Лукойе, сука, не томи!
К тебе взывает сам Фома Опискин,
Поведай людям правду, мон ами!
С какою целью в разные тетради
Записываешь деток имена?
Ты объясни народу, бога ради,
Вся эта писанина нахрена?!
Та перепись народонаселенья
Среди красивых датских пацанов
Устроена лишь для увеселенья?
Для пользы дела? Не пойму основ:
Каков критерий сих стратификаций?
Я непонятлив, пусть меня простят.
«Критерий прост: одни хотят ебаться,
Зато другие дети не хотят …
Признать того, что тоже бы хотели
В своей постели видеть мужика.
Моя задача, в каждом юном теле
Либидо пробудить наверняка.
Поверьте мне, я вовсе не зазнайка,
Имею к педагогике талант!
И каждого раскрученного зайку
Я заношу в огромный фолиант.
Не за себя, за общество радею,
Хотя оно меня не признаёт.
Я выносил отличную идею:
Тотальный список! Каждый, кто даёт
Туда включён. А список этот в блоге
Опубликован вплоть до запятой!».
Тут я подумал: «Демоны и боги!
Ведь этот парень, в сущности, святой!».

7.

Сидели с Оле в русском ресторане,
Беседовали с ночи до утра,
Поднялся он со стула утром ранним
И говорит: «Расходимся, пора».
Свои манатки взяли в гардеробе,
Я – посох странника, Лукойе – два зонта.
Вот с этим посохом шагаю по Европе,
Везде одна и та же хуета:
Бойлаверы, бойфакеры и дети
В посёлках, деревеньках, городах
Живут себе, но ни за что на свете
Я Родины любимой не продам!
В горах Тибета или в пойме Нильской,
Как вечный жид (пардон!), хожу-брожу
И с русского на русский-педофильский
Я сказочки для вас перевожу.
Мне не нужны каналы и гондолы,
Версаль не нужен, храмы Гауди.
Одни лишь русские холмы и долы
Рождают отклик у меня в груди.
Я вижу Русь, она, как дуб зелёный,
Корнями-трубами пронзает твердь.
Тут на цепи сидит народ учёный,
А правит им обученный медведь.
Пойдёшь направо – ёбаная слякоть,
Пойдёшь налево – ёбаный бардак,
Но, господа мои, не надо плакать,
Так было, есть и вечно будет так!

8.

Ещё одно последнее сказанье
И летопись окончена моя.
В уста влепил прощальное лобзанье,
Спросил Лукойе: «Слушай, нахуя
Тебе зонты? По метеопрогнозу
Дождя не будет вплоть до четверга.
Я тут подумал, может, для гипнозу?
Не угадал? Ну ладно, нафига?
Все без зонтов, а у тебя их пара:
Один обычный, полуавтомат,
Другой большой. Реальная запара
С зонтами ездить в транспорте – хамят.
Теперь я знаю, ты мужчина мудрый,
Смотрю на зонтик и потею аж,
На нём рисунки в стиле камасутры,
Но с пацанами. Это эпатаж!
Быть может, в нём магическая сила?
Быть может, зонтик – это артефакт?
Должна же быть у гнома-педофила
Такая сила, факт или не факт?».
Закрыв собою зонтик неприличный,
Не стал прохожих датских возбуждать,
Ответил Оле, друг мой закадычный,
И повелел в Россию передать:
«Имеют быть моменты эпатажа,
Но в целом – заурядные зонты.
Для красоты они, для антуража.
Сказать по-русски: «glupye ponty»».

КОНЕЦ