Подъём на гору занимает минут двадцать.

Нет, это не та гора, типа Эльбруса или Казбека, куда забираются с рюкзаками и целой группой. Это гора, на которой расположен наш город. Он медленно взбирается по склону вверх, и трамвай доходит до начала крутого серпантина, разворачивается и едет обратно. А город продолжается дальше, взбирается вдоль серпантина на самый верх, где стоит телевизионная вышка и тубдиспансер, куда мне и надо для получения долбанной справки об отсутствии.

Раз в полтора часа по серпантину ходит автобус, до самого диспансера. Но ждать его в жарком мареве — то ещё удовольствие, уж лучше пешком. От трамвайного кольца начинается асфальтовая тропинка, она уходит в гору длинными ступеньками, каждая ступенька — шага два-три. А вокруг — живописные места! Справа — гора, слева — обрыв, но всё заросло колючими кустами. Перед началом подъёма нечто вроде прудика, заросшего камышом. На самом деле это не камыш, но мы с детства называли камышами эти растения с длинными толстыми коричневыми то ли плодами, то ли соцветиями. Их ещё было так прикольно «курить», зажигаешь, держишь как сигару, а оно дымит. Красота!

Детство, детство, куда ты делось? Беззаботное, босоногое, загорелое…

Да вот оно! Никуда не делось. Вылезает из этих зарослей, белобрысое, шоколадное, в майке на лямочках и извозюканных шортиках. Ах, было время, и я так же лазил здесь в поисках чего-нибудь интересного. А сейчас меня ожидает подъём в гору. Минут двадцать, как я и говорил. Ну, что ж. Начнём же!

Нагретый солнцем асфальт пышет жаром, так и хочется скрыться в тень, благо, её здесь навалом. Вся беда в том, что под тенью, кроме мягкой травки, уйма колючек. Поэтому медленно, не спеша переставляем ноги. Ступень, топ, топ, ступень, топ, топ…. Топ-топ-топ! Это тот пацан пробегает мимо! Аж зависть взяла: как это так? Я тут тащусь, как старый дед, а этот — тюк-тюк, и уже там? И тоже прибавляю ходу. Он оглядывается, весело смеётся и тоже ускоряется. Ах, так? Ну, держись!
Мы оба идём всё быстрее и быстрее, но у меня ноги длиннее! И пацан не выдерживает, срывается на бег.
- Проиграл! - заявляю я.
- Почему это?
- Ты побежал. А это нечестно. А если я побегу?
- А давайте!
- Ну, давай!
Кто сказал, что подниматься в гору тяжело? Пусть попробует в гору бежать! Ох, груз прожитых лет, катись вниз, нафиг! Пацан прилагает все силы, ему тоже тяжело, но… Я чуть сбавляю ход и останавливаюсь, тяжело дыша.
- Ладно, выиграл.

О, как он смеётся! Антуан дэ Сент Экзюпери, как ты был прав! За детский смех не жалко отдать сто миллионов звёзд, особенно если он искренний! Взрослые разучились так смеяться… а я?
Я смеюсь в ответ, стараясь, чтобы он тоже прозвучал искренне.

И дальше мы идём вместе. Шаг, другой, пятый… Мы идём вместе, и это обязывает. К чему? Я вижу этого пацана первый раз в жизни, всего пять минут.  Чем я ему обязан? Да так же, как и он мне — ничем. Но почему же я так мучительно ищу слова, чтобы сказать хоть что-нибудь? Потому что мне кажется, что молчание — это ложь, что я лгу ему… в чём? Непонятно. Но не могу вымолвить ни слова, потому что любые слова сейчас будут ещё большей ложью. Поэтому я нагибаюсь, поднимаю с обочины камушек и зашвыриваю его над кустами куда-то туда, вниз. Он тут же останавливается и повторяет мои движения. Мы стоим, наблюдая полёт камня, а потом синхронно нагибаемся и берём ещё по камешку.
На этот раз мой смех был чистым, непритворным. Как и его. Мы кидали камни, молча, улыбаясь, словно приняв правила какой-то игры, правил которой я не знал. А потом двинулись дальше.
- Тебя подвезти? - вдруг спросил я.
- А… А давайте!
Господи, что я несу? Тут самому-то подняться в гору тяжко, а тащить это тело? Зачем? Что я делаю? Голова, эй! Вернись на место!

Я присаживаюсь, и он ложится мне на спину. Вот! Вот ради чего я это ляпнул! Тёплое тело прижимается к спине, тонкие руки обхватывают за шею и я встаю, поддерживая его за ляжки.  Стараясь их не ощупывать. Да и не надо, они сами лежат в моих ладонях, и с десяток ступенек я бегу, не замечая дополнительной тяжести, весь сосредоточенный на ощущении его тела. А потом дыхание учащается, ноги наливаются свинцом, и ещё пять ступенек я уже еле плетусь. Тут сверху показывается кто-то идущий навстречу… И это повод сбросить с себя вьюк, не теряя лица. Он не возражает, наоборот, лыбится во всю мордочку. Обычное такое лицо, зелёные глаза, тонкий нос, левая щека где-то ошкрябана… Я протягиваю ему руку, и… И он её берёт! Господи, он берёт меня за руку! Меня, которого видит первый раз в жизни и всего пять… уже десять минут! Детство, детство, какое же ты… доверчивое!

На меня словно дохнул прохладный ветер. Куда исчезла тяжесть, только что сковывающая ноги? Куда делись годы, прожитые среди взрослых? Не важно, не жалко! Мы пропускаем тётку, даже не взглянувшую на нас, и идём дальше вверх, весело махая руками.
- Как в лагере, - замечает он.
- А ты был в лагере?
- Ага. В прошлом году. Так здорово было!
- А в этом почему не поехал?
- Не знаю. Мама путёвку не купила. Вот, приходится гулять одному.
- Приходится?
- Ага. Дома скучно, вот я и поехал сюда.
У меня потеют ладони. Вот пацан, гулящий один. Потому что ему скучно. И что? Что ты можешь ему предложить? Погулять вместе?
- Не лучшее место для прогулок.
- Почему? - он смотрит мне в лицо, не пытаясь выдернуть руку.
- Да что тут интересного?
- Мало ли что? - он уклончиво пожимает плечами. - Вдруг что-нибудь встретится.
- Или кто-нибудь, - я проклинаю свой длинный язык, но слова уже вылетели. Не поймаешь.
- Или кто-нибудь, - соглашается он.

Снова мы идём вместе, а я пытаюсь понять, что это было? Я имел ввиду, что он может встретить какого-нибудь маньяка, который сделает с пацаном что-нибудь не особенно приятное… А что имел ввиду он? Но выглядело это так, словно он согласился на маньяка!
Но я же не маньяк? Вполне голова на плечах, и хотя мне безумно приятно держать его за руку, но это же не повод…
К чему?

Пока я размышляю, последние, самые сложные ступеньки заканчиваются, и тропинка выводит нас к шоссе, змеящемуся слева направо. Справа — вершина, до которой остаётся ещё километра полтора-два, слева — крыши домов, скрывающие асфальтовый язык, а прямо…

А прямо перед нами — потрясающий вид. Уж сколько раз я здесь бывал, а всё равно не устаю восхищаться. Перед нами — вид на горный хребет. По утрам он сверкает далёкими льдами, и если небо чистое — зрелище незабываемое. Сейчас, когда солнце почти в зените, горные пики словно наклеены на голубое небо, но всё равно красиво. Кроме того, здесь дует ветерок, так что я стою, глядя вдаль… А он стоит рядом. Выдернул руку, почесал нос, и вернул руку обратно.
Ох, что ж ты со мной делаешь?

Я повернулся и двинулся вверх. Он идёт рядом. Я молчу, потому что опять нет слов. И он молчит. Видимо, по тем же причинам. Там, наверху — остановка. Рядом с ней — вход в диспансер, белые, крашеные извёсткой тумбы, между которыми полуразбитый забор. Но перелезать через него не отважится даже этот мой визави, потому что битого стекла и железа вокруг столько, что проще через калитку. А выше… А выше начинаются густые заросли дикого леса. Южные леса редкие, то есть, деревья стоят довольно далеко друг от друга, но между ними всё равно находится, кому расти.
- А вы куда? - спрашивает он, когда мы подходим к остановке.
- Сюда, - вздыхаю я и отпускаю его руку.
Что ж, спасибо тебе, неизвестный мальчик, что скрасил мне полчаса моей жизни. Между нами ничего не было, но мне было приятно.
- Жаль, - вздыхает он.
- Очень жаль, - соглашаюсь я. - Так бы шёл с тобой и шёл.
- Правда? - неподдельная радость освещает его лицо очередной улыбкой. Которая тут же гаснет. - Ну, тогда пока.
- Пока!
Я поворачиваю в проход между грязными колоннами, давно лишёнными калитки, и настраиваюсь на деловой лад. Сейчас мне надо найти регистратуру, если она тут есть, узнать, где тут выдают справки…
- Молодой человек, а вы на часы смотрели?
- Сегодня — смотрел.
- Так посмотрите! Перерыв у нас! До двух часов!
- Как?! - я посмотрел на указанные часы. Час пятнадцать. - Мне что, ждать ещё сорок минут?
- А что вы хотели? Медики что, не люди? Нам тоже надо поесть, попить…
Попить им надо! А мне что делать? Мне, между прочим, может быть тоже хочется и поесть, и попить! Но где ж тут поешь? Столовых тут не предусмотрено.

Я растеряно выхожу за ворота… И наблюдаю знакомые соломенные волосы. И только тут до меня доходит, что волосы-то не светлые! Они выгоревшие! А под ними, где-то внизу, очень красивый каштановый оттенок. Я любуюсь этой шевелюрой, переливающейся на солнце оттенками коричневого, жёлтого и белого. А он поворачивается. И улыбается, господи, он опять улыбается!
- Вы как? Всё?
- Всё, - не нахожу в себе сил сказать правду я. Да и какая тут правда? У меня есть сорок свободных минут! Более того, у меня куда больше времени, работают они до пяти, так что если я приду через час — никто и не заметит. У меня час… Нет, два часа детства!

Я протягиваю ему руку и он с удовольствием хватается за неё. Мы идем дальше в гору, и с каждым шагом город остаётся позади. Да, иногда проезжают редкие машины, но в целом мы с ним одни.
- Ты такой хороший, - говорю я ему, чтобы что-то сказать. А, кроме того, это правда.
- Почему? - он не удивлён, не возмущён. Он просто интересуется причиной, по которой я ляпнул очевидное.
- Не знаю, - я сам не могу подобрать нужных слов. - Ты красивый. Общительный. Тебя приятно обнимать.
Я отпускаю его руку и обнимаю за плечи. Он как раз прижимается к моей подмышке. Ну? Как ты себя поведёшь?
Никак. Я разочарован. Он позволяет себя обнимать, но никак не реагирует. Не отстраняется, но и не прижимается. Как вести себя дальше?

Мы идём дальше, я его обнимаю, а он тупо переставляет ноги. Нам обоим неудобно. Приходится его отпустить. Но руку он снова берёт, фффух! Аж отлегло.
- А если бы я был некрасивый, вы бы со мной не дружили?
А я уже дружу? Ого! Я и забыл, как это быстро происходит в детстве.
- Не знаю. Откуда я знаю, какой бы ты был? Может, страшный, как лягушка?
- Не! - смеётся он. - С лягушкой дружить не интересно. А у нас во дворе есть Марат, он татар.
- Татарин, - машинально поправляю я его.
- Татарин, - соглашается он. - Он некрасивый. Но нам приходится с ним играть, потому что он наглый.
- Наглые мне не нравятся,  - соглашаюсь я.
- Ага, зато он научил меня в секу играть.
- Во что? - изумляюсь я.
Понимаете, да, что мне послышалось?
- Сека! - поясняет он. - Это такая карточная игра. На спички или на… Ну, в общем, на спички.
- А на что ещё?
- Ну… Можно на деньги.
Я мысленно катаю фразу. Нет, была бы игра на деньги, мальчик бы не замялся. Значит, там было что-то ещё.
- Давай, давай! - я дружески сжимаю его ладошку. - Колись. На что вы там играли? Я всё равно никому не скажу.
- На раздевание, - он пригнул голову, а я смотрю на его затылок, уходящий под майку, где торчат лопатки…. И мысленно пытаюсь представить, что там ниже.
- Достойная игра, которой уже тысячи лет, - спокойно сообщаю я.
И заслуживаю изумлённый взгляд снизу.
- Тысячи лет?
- Конечно. Когда людям хочется поглядеть друг на друга, они изобретают сотни способов, чтобы сделать это. И тут все средства хороши. От игры в карты, до бутылочки и подкупа. Например, на западе очень популярна игра, когда девушке платят деньги, и она снимает какой-нибудь элемент одежды.
- Ну, то девушка! - отвечает он.
Я ожидал совершенно другого. Я думал, он скажет «Ну, то деньги». Но детей деньги не интересуют.
- Да, мальчиков раздевать за деньги как-то не принято. А Марат твой раздевался?
- Да. Но он не красивый. Только писюн у него такой прикольный, - он засмеялся.
- Чем же он прикольный? - мы не спеша поднимаемся в гору, и чем ближе вершина, тем медленнее.
- А он обрезанный!
- А ты что, никогда не видел обрезанных писюнов?
- Неа. Только у него.
Вот тоже мне странно. А, впрочем, может он другие и не рассматривал?
- А ты что, только у него видел?
- Нет, почему? Мы… Ну, в лагере…
- А, понятно! - «догадываюсь» я. - Вы там с мальчишками показывали друг другу…
- Не! - он мотает головой. - Там… Ну, мы же купались вместе? Там и видел.
- А что, не показывали друг другу? - удивляюсь я.
- Ну… Только с одним.
- Да что ты так стесняешься? - я глажу его по голове и снова беру за руку. - Мы в лагере такое творили…
- А что? - глаза загораются.
Жаркий стыд схлынул по щекам куда-то в штаны. И там скопился. Потому что ничего такого особенного мы в лагере не творили. Но если вообразить…

- Однажды, когда у нас в лагере готовили пересменку, кастелянша велела нам помочь старшим отрядам таскать матрасы. Мы во всех корпусах их собирали, - вдохновенно врал я, - и таскали в такую комнату. Там было трое больших пацанов и двое нас. Мы складывали эти матрасы в комнате, до самого потолка. Так здорово было, залезаешь наверх, тебе эти матрасы подают, а ты там наверху их складываешь.
Пацан слушал с приоткрытым ртом. Такой забавный. А я иду, вдохновенно придумываю, что бы такого устроить, а сам им любуюсь. Он такой открытый, такой доверчивый.  И его доверчивая открытость заставляет меня стыдиться. Он-то мне верит? Но при этом ждёт от меня какой-нибудь такой прям разэдакой истории, и готов поверить даже в такой бред, что мы таскали матрасы, не задумываясь, а на чём тогда все будут спать ночью? Но сейчас это не важно, важно что там произойдёт дальше!
- А потом я смотрю, Игорь с Ванькой куда-то делись. И остались только Вася и Денис. И ты знаешь, так странно стало. Я и два взрослых пацана.
- А сколько им было? - надо же, какие подробности его интересуют.
- А я не знаю, я тогда не спрашивал. Но то ли с первого, то ли со второго отряда. В общем, закончили мы таскать эти матрасы, там вся комната ими забита, только под потолком немного места. И небольшая такая стопка, где-то мне по пояс, - я показал на себе. - И тут они переглянулись, садятся на эти матрасы, подтаскивают к себе… И начинают раздевать!
Он продолжал слушать, глядя на меня, даже не подумав спорить или не доверять.
- А я стою перед ними голый, и стыдно, и так приятно! Мы в тесном помещении, там только лампочка под потолком тусклая, тихо, никого нет.
- А они вас трогали?
- Ага. А ещё заставили себе сосать.
- Как?! - брови взлетели в изумлении.
- А вот прямо там. Васька снял с себя штаны, у него такой большой был! И говорит мне «Соси».
- И вы сосали? - чего больше в этом возгласе? Ужаса или интереса?
- Сосал, - вздохнул я.
- И как?
- Как, как, - усмехнулся я. - По самое горло. Чуть не подавился.
Вообще-то впервые мужской член я попробовал значительно позже, уже в девятом классе. И воспоминания об этом никак нельзя назвать приятными. Но каково оно впервые — знаю.

- Ух, ты! - ни тени отвращения я не заметил на этом открытом лице. - Вот здорово. А дальше?
- Здорово? Хм… Ну, дальше… Дальше нас прервали. Мы еле успели штаны надеть. И тут нас погнали обедать.
- А больше вы с ними не? - поинтересовался он, пиная сандалетами камушки.
- Нет. Они не приставали, видимо, испугались. А я… Я тогда тоже был и напуган, и не понимал, что происходит.
Мы некоторое время шли молча. Я держал за руку пацана, который выслушал эту занимательную байку и сказал, что это «здорово». Попробовать, что ли? В крайнем случае, чего я теряю? Поэтому я просто повернул направо, и… Тут мне пришлось его руку выпустить. Потому что в лесу приходится убирать ветки, чтобы пробраться, и чтобы они не хлестали по глазам.
А он лез за мной! Ни слова не говоря, не спрашивая, куда и зачем мы идём. Я углублялся в лес а сам всё пытался представить: достаточно ли мы ушли от дороги? Не встретится ли кто-нибудь?
Склон резко нырнул вниз, и я остановился возле кустов. Не столько густых, сколько ветвистых. Впрочем, всё равно лучше ничего не было. Но учитывая, что трава по пояс — то можно вполне сесть, и даже если кто пройдёт мимо — есть шанс скрыться. И трава достаточно мягкая.           
Ещё раз оглядевшись, я сел в траву и похлопал рядом.
- Садись.
Здесь, в лесу, не так жарко. Хотя запах распаренной травы и деревьев окутывает тёплым одеялом. Он садится рядом, а я его обнимаю и прижимаю к себе. Касаясь ладонью обнажённого плеча.
- Рассказывай.
- Что?
- А вы что делали?
- Ой, у нас перед корпусом поставили палатку. Не знаю, для кого и зачем, но нам так интересно было!
Я его понимал. Действительно, когда в лагере случается что-то новое — это стягивает всех, как магнитом. Но меня куда больше сейчас интересовала его кожа. Она ложилась под подушечки, и я гладил по плечам, осторожно, едва шевеля пальцами, стараясь не спугнуть это волшебное ощущение. Вдыхал запах горячей травы, смешанной с запахом его волос.

- А мы после отбоя с пацаном одним вылезли и залезли в палатку. - Он захихикал, прижимаясь щекой к моему плечу. - И я сейчас понимаю, что у нас тогда как у вас было. Мы тоже одни, никого нет. Жаль, что в палатке только железные койки стояли, без матрасов.
Я переложил руку, так чтобы поглаживать его по шее. Он словно и не заметил.
- Ну, и мы тогда сидели там рядом. А он тогда взял меня за трусы. А я тогда его.
Я молчал, гладя по плечам, по спине, правда, через майку.
- И он говорит, давай трусы снимем. А мне так прикольно было, я и согласился. Только сидеть голой жопой на железке неудобно. Мы друг друга потрогали, он тоже у меня в рот взял. А потом мы оделись и ушли.
- А почему? - я продолжал гладить его, ощущая, как напрягается тело, отзываясь на ласку.
- Я ж говорю, неудобно было на железе сидеть. А потом как-то не знаю. Больше мы туда не ходили. И никогда об этом не говорили.
- А сейчас тебе удобно?
- Ага.

Он вообще понял, что я спросил, и что он ответил? А, какая разница? Я повернулся к нему и взялся за края майки. Потянул вверх. А он просто поднял руки, сдаваясь мне. Господи, мы сидим в лесу, одни, и рядом со мной полуголый пацан в одних шортиках. Я погладил его по спине, по груди…. А он смотрел мне в лицо. С надеждой? Что ж, первый шаг сделан, почему бы не сделать второй? Я взял его за руку и предложил встать. Он и встал. Солнечные лучи, падающие через листву, играли светом и тенью на его загорелом теле… и я искренне любовался им. А он молчал и ждал, только в краях губ скрывалась улыбка. Глаза опустились вниз, глядя на мои руки, взявшиеся за края его шортиков, но он даже не шевельнулся, чтобы помешать мне. Ткань напряглась, преодолевая бёдра, и соскользнула вниз, чуть качнул торчащий стручок внизу живота. Тот распрямился, уставившись мне прямо в лицо. Светлая кожа бедер ярко выделялась на фоне шоколадных живота и ног, а вот розовый его член, маленький, миленький, очень красиво смотрелся. Кожа на самом кончике собралась в малюсеньки цветок, почти бутон, он расширялся, охватывая головку, а потом — ровный гладкий стволик, на котором вены практически не видны. Солнечный луч освещал верхушку мальчишеского органа, окрашивая кожу в молочно-розовый цвет, низ скрывался в тени.
Мои руки сами собой обхватили его за бёдра, погладили… А пальцы правой нежно сжали этот росток будущего удовольствия и наслаждения… Такой упругий и тёплый! Я гладил пацана по члену, стараясь не сжимать слишком сильно, но при этом всё же насладиться ощущением в пальцах.
- Он такой красивый…
- Красивый? - он изогнулся, пытаясь разглядеть свой писюн. - А что в нём красивого? Обычный.
- Мне он очень нравится. Особенно отсюда.

Я погладил его между ног, по маленькому гладенькому мешочку. Пока что здесь нет волос, но пацан находится в том самом возрасте, когда член уже виден, но ещё не стал хуем. И есть, что полапать, и всё же видно, что ещё мальчик.
Он раздвинул коленки, освобождая мне место, но получилось не очень.
- Раздевайся уже совсем, - я взялся за за его шорты, думая, что он просто переступит через них. Но пацан нагнулся и расстегнул сандалеты, полностью сбросив с себя всё.
Ой, я и не рассчитывал на такой кайф!
- А повернись попкой?
Он повернулся. Позволив мне разглядеть и ровную спину, и торчащие лопатки, и пухленькие ягодицы, белые, гладкие, разделённые тёмной бороздой. Я с удовольствием ущипнул эту красоту, и он только хихикнул. Господи, что за чудо? Передо мной мальчишка, молодой, доступный, позволяет делать с собой всё, что угодно!
А что мне угодно?
- Поворачивайся.
Он повернулся и разочаровано округлил рот.
- А вы раздеваться разве не будете?
Я хмыкнул. Всё честно: он голый, я одетый. Что ж, раз у меня обеденный перерыв, надо одеться соответствующим образом.

Я встал, расстегнул брюки. Снял их, бросив на землю. Расстегнул и снял рубашку. Оставшись в туфлях и трусах. А он смотрел тем самым жадным и восхищённым взглядом, которым, наверное, только что смотрел на него я. Что ж, потрясём же жаждущего зрителя! Я снял трусы и потряс. Он недоверчиво посмотрел на меня и засмеялся. И тоже потряс, чем там у него было. Опустил взгляд, разглядывая мой торчун.
- А у меня тоже такой будет?
- Может, и больше.
- А он когда в горло упирается — больно?
- Попробуй! - предложил я.
Он присел, взглянул на меня снизу коротко, открыл рот и насадился на мой член.
Господи, я чуть не кончил! Какое мощное, извращённое наслаждение! Мальчишка сам засовывает мой член по самое горло! Чуть-чуть до яиц не достал!

Он отстранился и вытер губы рукой. Посмотрел на меня снизу. А я сел на свои брюки, взял его за попку, распрямил и подвинул к себе. Эх, мальчик, ты думаешь, сия торчалка нужна только для того, чтобы давиться? Нет, и ещё два раза «нет»! Вот, смотри, что с ней можно вытворять! Чувствуешь? Конечно, чувствуешь, вон, как напрягается, как ты обхватил меня за голову, как дышишь, как втягиваешь воздух «Уй!», конечно, приятно же? Смотри, мальчуган, то, что тебе не покажут твои друзья, что не расскажут родители, и чего ты ещё очень нескоро попробуешь с женщиной. Если вообще попробуешь. А сейчас я подарю тебе эти пару… Ладно, тройку минут наслаждения. Потому что мне ещё ждать полчаса, а вот такое ожидание скрасит любое количество времени! Ах, какой он вкусный, плотный, гладенький юношеский член! Можно не стесняясь лизать твои яйца, не выпуская его изо рта, потому что там нет волосиков, и это так приятно и здорово! Мусолить головку, хватая зубами кожу, чуть прикусывая основание. Приятно, правда? Так, а не увлёкся ли я? Кажется, тут уже все пять минут прошли!

Он смотрел и улыбался. Господи, как же он улыбается-то! Да, малыш, за твою улыбку я готов и дальше делать тебе то же самое, ещё столько же!
- Теперь, я, да?
- Как хочешь. Только если хочешь.
- А можно я тогда рядом сяду?
- Конечно можно.
Он плюхнулся рядом, торча своим членом между бёдер, а я наоборот, встал. Но сидя он не доставал, так что встал на коленки, и… Мальчик, а ты быстро учишься! Вместо судорожного хватания губами, мешая отвращение с вызовом — он пытался меня ласкать! Пусть пока что неудачно, но он хотя бы пытался! Что ж, на первый раз, действительно, хватит.

- Давай я тебя ещё немножко помучаю.
Да, второй раз уже немножко не то. Скучновато. Но я знаю, как ему приятно, и поэтому терпеливо продолжаю двигать губами и языком, заодно пальцами разминая ему ягодицы, глажу по попке, по спине, нащупывая место их соединения. Как же здорово! Звенят цикады, шумит листва. А тут надо мной так сладко стонет мальчик. Я мощно засасываю в конце, так, чтобы ему стало больно, и выпускаю. Он тут же охотно становится на колени, и второй раз у него идёт куда легче и глаже. А я отпускаю себя, позволяя наслаждаться его неопытностью, его тёплым ртом, его гладкими ладошками, которыми он щупает мне яйца. И сразу вожделение охватывает от пяток до пупка, в паху приятно тяжелеет, но остатки совести скребутся где-то внутри.

- Можно я кончу тебе в рот?
- Мгм, - он продолжает, не отрываясь.
Господи, это жестоко с твоей стороны! Послать мне такого мальчика, и… За что? Чем провинился я перед тобой? Он сосёт мне, губки двигаются, ротик всасывает, ручки держатся за меня… В животе напряглось, яйца отяжелели… Но я не могу кончить! Мальчик, словно чувствуя моё состояние, старается, но… Но я всё равно не могу! Я уже чувствую, как уходит, опадает возбуждение, а мне так хочется…
- Погоди!

Я вынимаю у него изо рта и начинаю бешено дрочить. Сильнее, ещё сильнее! Вот, вот оно, ну же…
Яйца напряглись, внутри хлопнуло и мой первый выстрел улетел прямо перед его носом на окрестные листья. Я держал ствол правой рукой, а он постреливал белым салютом, приветствуя этого мальчишку…

Отрезвление накатило волной. Я вдруг понял, что стою голый в лесу, рядом сидит незнакомый голый пацан, перед которым я только что дрочил. Боже, что я натворил?
- А что вы сделали?
- Кончил, - прохрипел я, тяжело дыша.
- А вы же мне в рот хотели кончить? - с ноткой обиды сообщил он.
- Не смог! - я стряхнул капли и вытер руку об себя.
- А это вкусное?
- Попробуй.
Член уже сморщился, опал, но он совершенно спокойно приник к нему губами…
Меня как током прострелило. От затылка до пяток. Прикосновение мальчишеских губ именно сейчас дало такой эффект, какого я не мог добиться минуту назад! Член тут же начал набухать обратно!

А он посидел, покатал во рту вкус…
- Не, не вкусно.
- Кому как! - я опять развел руками. - Мне нравится. Правда, тоже не с первого раза понравилось. Но потом привыкаешь. Ну, что? Одеваемся?
Мы оделись и выбрались обратно.
- Пока! - сказал он и двинулся дальше по дороге вниз. А я повернул обратно.

Справку я получил.

Aaz©2020