Все началось с того, что в школу на Новогодний праздник пришел фотограф. Первоклассник Гришка был на этом празднике Новым годом. На его белом свитере красовались цифры: 199... .
       Ни для кого не секрет, что в Новый год всегда случаются чудеса. Взрослые, правда, почему-то забывают об этом, но дети помнят. Помнил об этом и Гришка.
       Конечно, приход фотографа чудом не назовешь, но Гришка-то знал, какую пользу можно извлечь из этого события. У него был старый фотоаппарат, оставшийся от дедушки, вот только фотографировать Гришка пока не умел, и научить его этому делу было некому. А тут — такой хороший шанс.
       Гришка мог завести разговор с любым человеком, если только хотел этого. Язык у него, как говорят, был без костей. Ну а если его что-нибудь интересовало, он обрушивал на собеседника целый град вопросов. Именно так он поступил с фотографом, парнем по имени Паша, к чести которого нужно сказать, что он не отмахивался от назойливого Нового года, а старался более или менее толково разъяснить ему все, что его интересовало. Но и Гришка был не лыком шит: если уж он хотел о чем-либо разузнать, то старался докопаться до самой сути, ну, может, не до самой, но, по крайней мере, не отставал до тех пор, пока ему самому не становилось все ясно. Порой он ставил собеседника в тупик. Попробуй-ка, ответь сразу на такие вопросы:
       — Как на пленке получается изображение?
       — Почему в фотоателье аппараты такие большие?
       — Дяденька, а почему, когда снимают, говорят, что птичка вылетит?
       Просить научить себя фотографировать Гришка пока не стал: он решил посмотреть, какие снимки получатся у этого фотографа. Вдруг он только хорошо отвечать на вопросы умеет, а снимать — нет? Не забывал Гришка и об обязанностях Нового года. Взмахивая Волшебной палочкой, он помогал Деду Морозу совершать чудеса: зажечь огни на елке, отыскать мешок с подарками, заставить зазвучать музыку...
       Когда Паша уходил, Гришка спросил у него:
       — Дяденька, а вы в следующий раз когда придете?
       — После каникул.
       — Ладно, до свидания.
       Зимние каникулы промчались быстро, как и любые другие, даже самые длинные, летние, и фотограф пришел в школу с готовыми снимками. Гришку он встретил как старого знакомого и подарил ему две фотографии, по размеру в два раза больше остальных.
       — Дяденька, а вы меня фотографировать научите? — уже без всяких колебаний спросил Гришка.
       — Ты знаешь, это дело непростое. Может, подрастешь немного?
       — Нет, я сейчас хочу.
       — И как мы будем учиться? Я отсюда далеко живу, тебя ко мне не отпустят, а мне тоже к тебе некогда ездить.
       — А вы запишите мой телефон, — нисколько не растерялся Гришка. — Будете меня по телефону учить.
       — Хорошо, вот мой блокнот, напиши сам.
       
       Прошло года три. А может, и четыре. Кто знает?
       Паша Гришке не звонил.
       Сначала Гришка ждал звонка, а потом и ждать перестал, и о Паше почти забыл. Его старенький "ФЭД-2" все так же пылился в ящике. И неизвестно, сколько бы он пролежал там еще, если бы однажды Паша все же не позвонил.
       — Паша?.. А, помню... Нет, не научился еще... Конечно хочу!.. Прямо сейчас?.. Старая пленка? Есть где-то... И кассета? Ага, сейчас принесу... Так, головка справа... А эмульсия — это что?.. А, понял... Все, защемилась, можно наматывать, да?.. Намотал... Вставил... Как — хватит?.. В темноте десять раз?.. Чтобы вообще ничего не было видно?.. Ладно, попробую... А вы когда позвоните?.. Самому позвонить завтра?.. Сейчас запишу... Хорошо, до свидания.
       Самое главное — начать. Дальше дело пойдет. Тем более, если в учителях такой человек как Паша. Гришка уже не раз побывал у него дома, они вместе проявляли пленки, печатали фотографии. Постепенно Паша доверял Гришке все делать самому. Не всегда у него выходило так, как надо, но ведь и Москва не сразу строилась. Паша за ошибки на Гришку не сердился, тем более. Что тот их делал все меньше и меньше. Но все же, как много нужно приложить труда, чтобы получить на бумаге черно-белое изображение! Есть, конечно, "Полароид", который все делает сам: нажал на кнопочку — и фотография вылазит, цветная даже. Но тоже недостаток: в единственном экземпляре. Ну, ничего, еще что-нибудь придумают. Но когда это будет? Лет через сто... Или через триста...
       — Паша, как ты думаешь, какие фотоаппараты будут через триста лет?
       — Слетай, посмотри.
       — Ты скажешь... Как слетать?
       — Ты же волшебник. Помнишь, у тебя на празднике была Волшебная палочка?
       — Я думал, ты серьезно.
       — А ты не дуйся, попробуй.
       И Гришка попробовал. Дома он отыскал в ящике стола ту самую Волшебную палочку (вообще-то это был просто карандаш, обмотанный фольгой), проговорил свое желание, взмахнул ей — и оказался в будущем. Все очень просто. Нужно только захотеть. А Гришка-то уж захотел, это точно. Иначе бы, зачем перед тем, как махать палочкой, он повесил на себя фотоаппарат и затолкал в карман две запасные пленки в кассетах?
       То, что он оказался в будущем, Гришка понял сразу: он упал со стула. Ему еще повезло: через триста лет могло бы не оказаться даже дома, в котором он жил (тогда бы Гришка упал с пятого этажа, что, согласитесь, менее приятно), ну а стул — не дом, и триста лет на одном месте не стоит.
       Впрочем, Гришкиного стула в квартире вообще не оказалось. И вся мебель была другой — пластиковой.
       Засиживаться на полу и вообще долго оставаться в квартире Гришка не стал. Квартира-то — уже не его. Может быть, в ней и живут какие-нибудь его пра-пра— и т.д. внуки, но попробуй докажи. Своего портрета (как, впрочем, и ничьих других) Гришка на стенках не видел. И вообще, уж если оказался в будущем, то не в квартире же все время сидеть! Самое интересное — на улице.
       Засунув Волшебную палочку в карман, Гришка вышел из дома.
       Затвор его фотоаппарата непрерывно щелкал: столько было вокруг интересного. Увидел новую машину (а они все были новые) — сфотографировал, новый дом — тоже сфотографировал, мини-вертолет над улицей — тоже.
       Первая пленка подходила к концу, когда сильные руки ухватили Гришку под мышки и запихнули в белый фургон.
       
       Вовчик Муромцев не сделал задание по математике. Некогда ему было: засиделся на работе у дедушки. А Степанида — тетка вредная, у такой на уроке вряд ли пронесет. Выход один — сдуть. Но за так кто даст? Карманы же у Вовчика были пусты. Может, у Борьки попросить?
       Борька Шаргородский был в классе единственным человеком, с которым Вовчик мог нормально разговаривать, потому что остальные считали его, Вовчика, странным. Может, конечно, и Борька считал, но вслух об этом никогда не говорил. Ведь поболтать с Вовчиком и вправду было интересно: он знал такое, чего не знали остальные. И думал не так, как все.
       Однажды он рассказал Борьке, что 250 — 300 лет назад почти в каждой семье был свой фотоаппарат или даже видеокамера, и каждый мог при желании заснять что угодно.
       — А зачем это? — спросил Борька.
       — Как зачем? Во-первых, просто интересно, а во-вторых, фотографии хранят историю.
       — Но ведь если каждый будет хранить историю — то что получится? Каждый будет толковать ее на свой лад. Зачем тогда Главный Советник по истории при Президенте?
       — А ты думаешь, он нужен? Он только Президенту и нужен. И вообще, скажу я тебе, вся история, что нам преподают, — сплошная брехня.
       — Ты это еще на уроке скажи, а то мало тебя чморят.
       — И ты туда же... Да Юрий Сергеевич ни на грамм не верит в то, что нам рассказывает.
       — Ага, а в твои разглагольствования верит. Теперь понятно, почему он, когда ты болтаешь, всех замолкнуть заставляет.
       — Я говорю правду, а ему приходится врать. Думаешь, ему не стыдно? А рассказывать нам правду он боится.
       — Один ты смелый.
       Вот и поговорили... Нет, Борьку не переубедишь. Ведь отец его — телевизионный журналист, несущий людям правду такую, какую надо... Но все-таки Борька не обзывает Вовчика, как остальные, Цуциком (хоть бы знать, что это такое), не подставляет при каждом удобном случае ему ножку, не ставит на спине мелом "печати".
       — Борь, дай матешу списать, — подошел перед уроками к нему Вовчик.
       — Бери. Ставку знаешь — 300 рэ.
       — А без рэ можно?
       — Без рэ можно только пару схлопотать.
       — А раньше списывать просто так давали, — осталось лишь вздохнуть Вовчику.
       — Это тебе опять дедулины зэки рассказали?
       — Ну уж не твой гениальный папаша.
       — А за "папашу" схлопотать можно.
       — За "дедулиных зэков" тоже.
       — Посмотрим.
       — Посмотрим...
       На математике пары получили оба. Борька за то, что задачу решил неправильно, Вовчик — за то, что не решил ее вообще, Поэтому на историю пришли злыми.
       Юрий Сергеевич рассказывал что-то о приходе к власти Президента, "единодушно избранного всем населением страны". Вовчик вдруг поднял руку.
       — Муромцев, ты хочешь что-то сказать?
       — Опять Цуцик выпендривается, — послышался чей-то смешок.
       — Юрий Сергеевич, вы сами верите в то, о чем говорите?
       Кто-то снова хихикнул, но тут же смолк, потому что учитель бросил учебник на стол, резко опустился на стул и закрыл лицо руками.
       — Президента выдвинули воротилы бизнеса, — проговорил в воцарившейся тишине Вовчик.— И мафия. Вот и вся правда.
       — Тюрьма по тебе, Цуцик, плачет, — сказал кто-то.
       — Не тюрьма, а академия наук, — подхватили его. — Он у нас академик, все знает.
       И понеслось.
       Вовчик не слушал. Он привык.
       Но голос Борьки все равно прозвенел в ушах и резанул в самое сердце:
       — Он даже знает, что раньше списывать за так давали! Дедулькины зэки раскололись!
       Через мгновенье Борька вытирал кровь с разбитой губы. Но и на Вовчика навалились. Все сразу.
       — Это за "папашу" тебе! — выкрикивал во всеобщей свалке Борька. — Цуцик, тюремный клоп!
       — Все равно твой отец врун, — глотая слезы и кровь, выдавил Вовчик.— А ты — гад.
       Юрий Сергеевич, наконец, очнулся от оцепенения.
       — Прекратить! — крикнул он (он раньше никогда не кричал).
       Все разлетелись по своим местам, только Вовчик стоял в проходе и тихо всхлипывал. Юрий Сергеевич подошел к нему, прижал к себе, сказал шепотом:
       — Я тебя никому в обиду не дам. — И громко, на весь класс: — Кто его хоть пальцем тронет, будет иметь дело со мной. Потому что... потому что то, что он сказал, — правда. Только нас заставили забыть ее. Чтобы не было таких людей, как Муромцев. А они все равно есть. И слава... Богу.
       
       Вовкин дедушка работал начальником городской тюрьмы. Работа эта никогда не была популярной, а в такое время — тем более. Но Вовчик деда любил, и даже мрачное место его работы тоже любил.
       Сергей Иванович тоже всегда был рад видеть внука у себя на работе, хотя, казалось бы, нечего было пацану торчать в тюрьме.
       Беспрепятственно преодолев проходную, Вовчик оказался на пустынно тюремном дворе. Постучал в зарешеченное окошко на первом этаже в старом каменно корпусе.
       — Сейчас я открою, — послышалось за окном.
       Через минуту Вовчик сидел на кожаном диванчике в небольшом дедушкином кабинете.
       Разговор не клеился. Вовчик, обычно всегда такой любопытный, сегодня ничем не интересовался. Дед видел, что что-то не так, но в чем причина плохого настроения внука, не спрашивал. Парень большой все-таки, надо будет — сам скажет.
       Однако одно известие Вовку заинтересовало.
       — Пацана к нам сегодня привезли, вроде тебя. Фотоаппарат у него был, снимал что-то.
       — Можно посмотреть? — откликнулся Вовчик.
       — В шестнадцатой камере он сидит, мается. Пропадет ведь теперь, дело-то не шуточное.
       — Ты думаешь?
       — А как же? По головке не погладят. Преступление против непоколебимости власти Президента.
       — Так я пошел к нему? — Вовчик поднялся с дивана. — Код в шестнадцатой тот же?
       — Тот же... Постой, шоколадку возьми, что ли. — Дед вытащил из ящика стола импортный батончик. — Господи, и куда только мы катимся?
       Сунув шоколадку в карман, Вовчик направился к новому арестанту. Набрал код на электронном замке шестнадцатой камеры и без шума отворил дверь. Узник не обратил на гостя никакого внимания. Его светлая макушка едва виднелась над спинкой кресла, а пальцы увлеченно тыкали в пульт дистанционного управления телевизора.
       — Я смотрю, ты не скучаешь, — стараясь скрыть удивление, сказал Вовчик.
       — О, привет, я тебя сразу и не заметил, — искренне обрадовался пацан. — Классная система, мне бы такую. Только показывают какую-то муру, всё Президента хвалят, прямо культ личности какой-то, при Сталине будто... Меня Гришкой зовут, а тебя?
       — А я — Вовка.
       — Ты из соседнего номера, да?
       — Номера?.. Здесь не номера, а камеры.
       — Так что, тут тюрьма что ли?
       — Ты еще шутишь... Тюрьма конечно. А я — внук ее начальника.
       До Гришки, кажется, кое-что дошло. Оказывается, его арестовали. А он-то думал... Гостиница, да еще номер-люкс... Господи, а за что же? Спросить надо. Только поосторожнее, вдруг этот Вовка — подосланный, чтоб его, Гришку, расколоть?
       — А за что меня? Я, вроде, ничего такого не делал.
       — Не делал?! — Вовчик плюхнулся на аккуратно заправленную кровать. — А фотоаппарат?
       "Ах, вот оно что! Наверно, подумали, что я стащил музейную ценность", — решил Гришка.
       — Это мой... Правда...
       — Да верю я, что твой. Но ты же фотографировал, а это — одно из самых страшных преступлений.
       — Не понимаю... Что в этом преступного?
       — Я вообще-то тоже не понимаю. Но кое-кто наверху не хочет, чтобы у людей оставалась хоть какая-то частичка истории. Понимаешь, если все будут снимать, то кто-то может заснять то, что снимать не следует...
       — Но я же ничего такого не заснял.
       — Не заснял, но мог заснять. А это уже преступление.
       — И что теперь? — Гришка едва заметно передернулся.
       — Ничего хорошего... Вообще-то можно как-нибудь выкрутиться. Скажи, например, что ты аппарат нашел.
       — Ага, вместе с пленкой...
       — Ну да. Скажи, копался где-то, нашел ящик, а в нем — все это.
       Гришка не понимал, хочет ли Вовка на самом деде помочь или под видом помощи выведать главное. Конечно, главного Гришка не скажет, но и слишком холодно вести себя с Вовкой не будет. Почему? Просто не могли у человека, подосланного выполнять задание, быть такие открытые, с каждой минутой все больше и больше светящиеся, глаза. Еще бы они не светились! Ведь Вовчик нашел человека, которому он нужен. А это не так-то просто.
       По ходу разговора сомнения Гришки все больше и больше рассеивались. Ведь Вовка почти ни о чем не спрашивал, наоборот, вопросы задавал он, Гришка (конечно, такие, чтобы не выдать тайну), а Вовчик отвечал, причем отвечал с удовольствием.
       — Так что ты шибко не бойся, — в конце разговора подвел итог Вовка. — Мы с тобой что-нибудь придумаем.
       — Ты, значит, еще придешь, да?
       — Ну конечно. А ты как думал? Постой, а может, ты не хочешь, чтоб я приходил? Я ведь все-таки...
       — Да нет, приходи, конечно... Если тебе хочется...
       — Ладно, пойду я. — Вовчик нехотя поднялся с кровати. — Ой, совсем забыл, держи, это тебе. — Он вытащил из кармана батончик.
       — Ну зачем, Вовка? Сам бы съел...
       — Нет, это тебе.
       — Ладно, тогда фифти-фифти, пятьдесят на пятьдесят.
       — Хорошо, уговорил. Ломай. Значит, до завтра?
       — Ага, до завтра.
       Вовчик направился к двери, но вернулся и протянул Гришке руку. Тот облизал запачканные шоколадом пальцы и пожал ее.
       
       "Арестовали значит, — думал Гришка засыпая. — Интересно даже. Угодил в будущее, и сразу — в тюрьму. А как же назад-то? Палочку-то забрали. "Мы отдадим", — говорят. Отдадут, как же... Вовке, может, сказать? Толку-то... Что он сделает?.. Кто я ему? ЗК номер такой-то..."
       Да ну, Гришка, зря ты так про Вовку. Впрочем, ясно, ты его не знаешь, раз всего видел. Но его не только ты, его никто толком не знает. Даже он сам. Знает, конечно, что живет вот такой человек — Вовчик Муромцев, — а что у него внутри — пойди разберись.
       А Вовка тем временем просил деда:
       — Дед, аппарат охота посмотреть, покажешь?
       — Чего там смотреть? Старье, середина XX века. Никакой автоматики. Ты ж поинтересней видел.
       — В том-то и дело, что старье. Интересно же, какие тогда делали.
       — "Интересно, интересно", — кипятился дед. Устал, видать за день. — Примитивщина, говорю тебе.
       — Ну, дед...
       — Заладил... Ладно, иди, сам смотри. В пятом сейфе лежит. Шифр знаешь где поглядеть.
       
       Вовчик еле-еле дождался конца уроков. Хорошо еще, что истории не было: Юрий Сергеевич на пришел, видать, заболел. А что делать после школы, Вовка знал точно. Он решил.
       Примерно в то же время, что и накануне, дверь Гришкиной камеры открылась. Гришка слегка вздрогнул: думал — опять допрос (на одном од уже был утром), но нет, пришел Вовчик.
       — Ты...— даже слегка удивился Гришка. — Я думал...
       — Да ладно тебе, "думал"... Держи лучше, спрячь пока. — Вовчик протянул ему фотоаппарат и две кассеты. Гришка сунул все это под одеяло.
       — Там еще карандаш был...
       — На фиг он тебе? Слушай лучше. Я сейчас дверь на предохранитель поставлю. Ты ее прикроешь — она не захлопнется. Понял? А я скоро.
       Вовчик поколдовал над замком и вышел в коридор. Гришка прикрыл за ним дверь. Машинально включил телевизор, ткнув пальцем в пульт.
       — ...заявил на пресс-конференции Президент Семен Вязов, — говорил диктор с экрана. — Представители различных регионов страны заверили своего Президента в том, что одобряют демократические преобр...
       Экран погас. Гришка несколько раз потыкал в пульт — безрезультатно.
       Минуту спустя вбежал Вовка. Открыл крышку мусоропровода.
       — Лезь за мной. Аппарат не забудь. — И скрылся в черноте узкого хода. Гришке ничего не оставалось, как взять фотоаппарат с кассетами и лезть за ним.
       Ползти было неудобно. Мало того, что узко, да еще и под гору, головой вниз. А Вовка впереди поторапливал:
       — Не отставай, а то можем не успеть.
       Наконец труба кончилась, и ребята оказались в большом резервуаре для переработки мусора. Вовчик толкнул небольшую дверцу. В глаза ударил дневной свет. Через минуту пацаны уже летели в мини-вертолете, уносившем их подальше от города. Обычно словоохотливый, Гришка молчал, глядя на мелькавшие внизу кварталы. А Вовчик, держа в руках штурвал, нет-нет, да оглядывался на сидевшего сзади мальчишку, который, он надеялся, изменит его одинокую жизнь.
       
       Все на этом свете происходит быстро. Это иногда только так кажется, что долго, а на самом деле — быстро. Бывает, не заметишь — и...
       А Гришка с Вовчиком сидели уже в загородном садовом домике. Темнело...
       — Мы всегда будем с тобой дружить? — с надеждой спрашивал Вовчик. Не дав Гришке ответить, продолжал: — Знаешь, я почти перестал верить в дружбу. Даже если человек хороший, мне все равно кажется, что он меня когда-нибудь бросит. Мое сердце почти превратилось в льдинку. Отогрей его, Гришка, ладно? — Вовчик скрестил свои пальцы с влажными пальцами Гришки, прижал свою ладонь к шершавой Гришкиной ладони. Получился замок.
       — Мы с тобой всегда...— начал было Гришка, но осекся. — Понимаешь, Вовчик, все не так просто. Я сразу не объяснил тебе, ты извини, но теперь можно...
       То, что сказал потом Гришка, Вовчик услышать никак не ожидал. С одной стороны, это было, конечно, интересно, но с другой... Если Гришка оттуда, ему нужно будет туда вернуться. Вовчик отпустил Гришкину руку. Спросил безнадежно:
       — И когда ты обратно?
       — Вовка, ну что ты сразу? Я же не виноват, что я оттуда. Нет, ты не бойся, мы с тобой здесь еще сделаем что-нибудь, ты же говорил... Ты только скажи — что.
       — Я расскажу, конечно. Только... Опять у меня ничего не получилось...
       — Что не получилось?
       — Да так... Ладно, забудь. — Вовчик сделал над собой усилие и прогнал грустное выражение с лица. Постарался улыбнуться. — Мне пришла в голову одна мысль. Здесь, недалека, есть одно место...— Он почему-то перешел на шепот, хотя подслушать его вряд ли кто мог.
       ...— Сможешь? — спросил в конце Вовчик.
       — Не знаю... Попробую. А нас там не заметят?
       — Ну, если не высовываться, то не должны. Только ты постарайся, Гришка. Если получится, то мы с тобой тут такое сможем устроить!..
       — Ой, Вовка...— Тревога пробежала по лицу Гришки. — Сниму-то я сниму, а что дальше? Ни химикатов, ни увеличителя у меня нет.
       — Правда... У тебя же не автомат... Тогда давай так: ты снимаешь, возвращаешься к себе, все там делаешь, а потом обратно сюда — с готовыми фотографиями.
       Гришка сунул руку в карман, потом в другой. Плечи его нервно передернулись.
       — Знаешь, Вовка, а я не смогу вернуться. Палочка-то осталась в тюрьме.
       — Какая палочка?
       — Волшебная. Помнишь, я тебя спрашивал про карандаш?
       — Такой серебряный, да? Я видел... Теперь уже не заберешь... Если я туда приду, то окажусь в камере...
       — Да... Влип я... Вовка, а как ты теперь? Ты ведь теперь тоже — преступник.
       — Да вот так и буду. А вообще, я не думал еще. И давай-ка лучше спать. Надо выспаться перед таким делом. Я будильник на шесть ставлю. И не бойся, здесь ты навсегда не останешься. Что-нибудь придумаем.
       Они улеглись вдвоем на старой, но мягкой кровати.
       День почти совсем уже догорел...
       — Вовка, а я правда тут насовсем не останусь? — подал голос Гришка.
       — Я как-нибудь достану палочку, — ответил Вовчик.
       — А зачем тебе это?
       — Что?
       — Ну, палочку для меня доставать... Ты ведь хочешь, чтоб я остался.
       — Мало ли, что я хочу...
       
       Проснулись пацаны до будильника. Наскоро позавтракав тем, что было в холодильнике, они сели в вертолет. Летели недолго.
       — Дальше пешком, а то засекут, — объяснил Вовчик.— Правда, тут импульсные ловушки стоят, но я один проход знаю. Так что иди точно за мной.
       Сосновый бор, по которому шли ребята, казалось, не хранил никакой тайны. Мрачноватый, правда, был. Но это понятно. Утро еще. Никакой тропы не было, но Вовчик уверенно лавировал между деревьями, находя безопасный проход. Гришка осторожно ступал точь-в-точь следом за ним.
       Вдалеке послышались голоса.
       — Вот мы и пришли. Вовремя...— шепнул Вовчик.— Прячемся вот за эти кусты.
       Голоса приближались. Гришка вытащил фотоаппарат из футляра, поставил двадцать пятую выдержку. Щелкнул один раз, сняв небольшую поляну и холмики земли на ней. Минуту спустя показались люди: десять солдат под командованием офицера вели пятерых человек. Гришка щелкнул еще раз, засняв их лица. А бывшее и до этого бледным лицо Вовчика вдруг еще сильнее побелело.
       — Юрий Сергеевич...— едва слышно прошептал од.
       Пятерых построили метрах в двадцати от кустов, где притаились ребята. Солдаты взяли автоматы наизготовку. Вовчик до боли закусил губу. Казалось, вот-вот, и он сорвется с места. И сорвался бы. Но Гришка каким-то шестым чувством угадал предполагаемый Вовкин рывок и, на секунду оторвавшись от съемки, мертвой хваткой вцепился в его плечо. Прижал к земле.
       Раздались выстрелы...
       Только бесстрастный объектив мог выдержать такую картину. Гришка же, глядя в видоискатель, все делал машинально: машинально нажимал на спуск, машинально перематывал пленку... А Вовчик вообще не мог смотреть. Прижавшись лицом к земле, он тихо ревел.
       Расстрелянных тем временем оттащили к заранее приготовленным ямам и начали закапывать. Гришка заснял еще один кадр, и...— головку перемотки заклинило. Кончилась пленка. Он быстро перемотал ее, открыл крышку, достал из кармана кассету с новой, зарядил. Хотел продолжить съемку, но вдруг увидел, что к кустам подходит солдат, на ходу расстегивая брюки. Гришка толкнул Вовчика. Тот оторвал лицо от земли. Увидел приближающегося солдата. Тихо приказал Гришке:
       — Спрячь пленку здесь.
       Гришка сунул кассету в самую глубину кустов и прикрыл прошлогодними листьями.
       
       В военном вертолете ребята сидели ребята сидели рядом.
       — Запомни телефон на всякий случай, из прошлого. Три семерки, три восьмерки, — шепнул Гришка в самое ухо Вовчику.— Это Паша. Он тебе поможет.
       — Не разговаривать! — гаркнул охранявший их офицер.
       В тюрьме пацанов поместили в разные камеры. Фотоаппарат у Гришки, конечно же, опять отобрали и даже засветили заряженную в него пленку. Теперь уже надежды на побег не было, и все, казалось, было кончено. Гришку, к тому же, предупредили, что его ждет "вышка", и он, лежа в камере на кровати, уткнувшись в подушку, ревел, ругая себя за то, что вздумал посетить это дурацкое будущее. И Вовчику досталось от Гришки. Ведь если бы не эта его затея, все, может быть, и закончилось нормально.
       А Вовчик... Вовчик думал о Гришке. Надо его как-то спасать. Но как? Теперь уже не отключишь электроэнергию, а значит, и сигнализацию, и мусоровсасыватель, через который они выбрались. Выход один: нужно во что бы то ни стало достать Волшебную палочку и передать ее Гришке. Только как это сделать? На ум ничего пока не приходило. И кто знает, может, Вовчик и придумал бы что-нибудь, но дверь его камеры открылась и вошел дедушка.
       — Пошли. — Тон Сергея Ивановича не предвещал ничего хорошего. Вовчик молча поднялся и пошел за дедом. В коридоре спросил:
       — Куда мы?
       — "Куда, куда"! Куда надо. Самому Вязову насчет тебя звонил. Руки все еще дрожат. Ремня бы тебе хорошего. Теперь дома будешь сидеть, взаперти, пока этого не расстреляют.
       Вовчик неожиданно остановился:
       — Никуда я не пойду.
       — Не выводи меня. — Дед повысил голос. — А то тоже под статью пойдешь.
       — Лучше уж под "вышку", — тихо сказал Вовчик.
       — А ну, шагай! — Дед взорвался. Умелым движением он заломил руки внука за спину и толкнул его вперед. Вовчик мог, конечно, кричать, но не стал. Зачем? Все равно дед сильнее. А надо будет, еще кого-нибудь позовет. Им что, они взрослые...
       ...— И без фокусов мне! — говорил дед, оставляя Вовку одного в квартире. — Попробуешь что-нибудь открыть — сразу зазвенит, так и знай. — Сергей Иванович закрыл дверь, изменив код в замке. Испугать этим Вовчика было нельзя. Отключать сигнализацию он тоже умел, хотя дед и не подозревал об этом. Только вот при отключенной сигнализации невозможно было открыть замок. А через окно с пятнадцатого этаже не удерешь. Да если и удерешь, — что дальше? Что он сможет один?
       Вдруг в мозгу у Вовчика мелькнула мысль, на первый взгляд нелепая. Но... в безвыходном положении любая нелепая мысль может пригодиться.
       Когда Вовчик просил Гришку заснять расстрел, он еще не знал точно, для чего это нужно, хотя и говорил о том, что они устроят что-то "такое". Да и не верил он, честно говоря, в успех. Для него главным было другое... И куда отдать снимки, Вовчик до этого не знал. Теперь решил. Только как напечатать фотографии? Но об этом потом. Сначала нужно достать пленку. А для этого...
       Ладно, к черту гордость!
       Борька жил этажом выше. Вовчик вошел в ванную и, как бывало давным-давно, классе в первом, стукнул по трубе. Только сигнал этот он посылал впервые: три частых удара, три редких, и снова три частых. Хоть бы дома был... Вовчик стукнул еще, погромче. Неужели его нет? Или отвечать не хочет? Нет, ответил все-таки.
       — Чего надо? — перевел Вовка.
       — Выходи на балкон, — простучал он в ответ, затем быстро отключил в коридоре сигнализацию и, не опасаясь звона, толкнул балконную дверь.
       Борька уже выглядывал с балкона шестнадцатого этажа.
       — Борь, я в беде, — без предисловий начал Вовчик.— Поможешь?
       — А что надо-то? — не очень-то дружелюбно откликнулся тот.
       — Меня отсюда вытащить. Я заперт.
       — Не навечно же.
       — Но если я не выйду, один человек может погибнуть. Ладно, Борька, мне сейчас не до объяснений. Тащи веревку попрочнее, привяжешь ее к балкону, и я к тебе заберусь. Дома никого?
       — Я один.
       — Хорошо, никто хоть орать не будет.
       — Ладно, я сейчас.
       Все-таки хороший он, Борька. Мог ведь и сказать, что фиг. Но все равно... Чего-то не хватало. А вот чего, это не мог объяснить даже сам Вовчик.
       ...— Вовка...
       — Что?
       — Не сорвись, ладно?
       — Не сорвусь, мне нельзя...
       ...— Борь... Я к тебе еще зайду, ты не удивляйся.
       — Все-таки странный ты какой-то.
       — Ладно, пока.
       Вовчик спустился на лифте вниз и бросился к автобусу, подходившему к остановке.
       ...Пленка была на месте. Теперь на вертолет — и опять к Борьке. Его отец, наверно, сможет ее проявить. Только как его уговорить? И не только на это, но и на более серьезный и опасный шаг.
       ...У подъезда Вовчика ждал дедушка.
       — Мерзавец! Теперь будешь в моем кабинете сидеть!
       Ну вот... Теперь уж точно — всё.
       Вовчик сидел за обшарпанным письменным столом и вертел в руках карандаш. Жить не хотелось. "Это Паша. Он тебе поможет", — почему-то вспомнились последние слова, слышанные от Гришки. Поможет-то поможет, только как к нему попасть? Эх, оказаться бы сейчас в прошлом...
       Стул под Вовчиком будто растворился, а секунду спустя он вскрикнул, окаченный мыльной горячей водой. Вокруг смеялись голые мужики:
       — Ха-ха-ха, раздеться забыл!
       — Как ты тут оказался? Я тебя не заметил, — оправдывался парень, сделавший из Вовчика мокрую курицу. — Ничего, не горюй. Сейчас твою одежду в сауне расстелем, мигом высохнет.
       Вовка поднялся с мокрого пола, сжимая в руке карандаш. Нет, не карандаш это.
       — Где здесь можно позвонить? — Только после взрыва смеха Вовка понял нелепость заданного вопроса.
       — Ладно, я пошел, — сказал он, открывая дверь моечного отделения.
       — А одежду сушить? — спросил его парень.
       — Да ну ее, я спешу.
       ...— Пашу позовите, пожалуйста.
       — Его нет, он в бане.
       — В какой?
       — По Краснознаменной.
       А Вовчик только что оттуда. Бегом обратно!
       — Не знаете, кто здесь Паша? — спросил он в раздевалке.
       — Я Паша, — откликнулся окативший Вовчика парень. — А что?
       — У вас телефон 77-78-88?
       — Да.
       — Тогда идемте быстрей. Гришка в беде.
       — Гришка? А что с ним?
       — Я потом объясню.
       ...Слава богу, фотографии получились. Хотя расстрел и был снят издалека, но хорошая резкость позволила сделать большое увеличение, и на снимках были видны даже лица.
       — Значит, вот к чему мы идем, — вздохнул Паша.
       ...День уже клонился к вечеру, когда Вовчик звонил в Борькину дверь. — Отец дома?
       — Да... Ты к нему что ли? Пап, тут к тебе.
       Александр Анатольевич просматривал завтрашний утренний выпуск новостей.
       — Ты ко мне? — спросил он Вовку слегка удивленно.
       — Да, к вам. Борь, ты выйди, это серьезно.
       Борька сказал: "Подумаешь..."— но вышел.
       — Вот, посмотрите. — Вовчик достал один пакет, оставив второй за пазухой.
       — Откуда это у тебя? Это же подсудное дело.
       — Да вот... Достал.
       — Постой, постой... Это ж ваш учитель.
       Вовчик слегка кивнул.
       — Вы сможете это показать?
       — Кому?
       — Ну... всем. По телевидению.
       — Ты хочешь, чтоб меня так же, как их?..
       — Почему? Все увидят, что происходит у нас в стране, и за вас заступятся. А потом, может, бунт устроят.
       Александр Анатольевич улыбнулся:
       — Глупый ты... А зачем тебе это?
       — Человека одного надо спасти, который это снимал.
       — Вот оно что... У нас ведь местная студия.
       — Но вы ведь выходите иногда во всероссийский эфир.
       — Это в особых случаях...
       — Так ведь особый. Вы согласны?
       — Я ведь не только себя под удар поставлю... Оператора, режиссера... Да кучу людей!
       — Может, и не придется показывать. Это — в крайнем случае, если я завтра в восемь к вам не приду.
       — А что, есть еще варианты, как спасти того парня?
       Вовчик кивнул.
       Александр Анатольевич задумался.
       — Нет, я не пойду на это. Возьми. — Он протянул фотографии Вовке, которому больше ничего не оставалось, как молча встать и пойти к двери. — Нет, постой. Дай их мне. Но я ничего не обещал.
       Вовчик и не ждал, что Борькин отец согласится. К тому же, затея эта — слишком ненадежная. Кто знает, как отреагирует народ на эти фотографии?..
       Что же теперь? А теперь — к деду, в тюрьму. Но не из-за того, что Вовчик жаждал покаяться. В тюрьме есть правительственная связь.
       — Явился...— неласково встретил его дед. — Как сбежал-то?
       — Дверь надо закрывать, — соврал Вовка.
       — И за что мне такое наказание?.. Сиди пока тут, мне некогда. Потом поговорим. — Дед ушел, оставив Вовчика одного в кабинете.
       Красный телефон стоял рядом. Даже у деда тряслись руки, когда он говорил по нему. Что ж, Вовчик, и тебе придется. Он поднял трубку, набрал номер.
       — Приемная Семена Вязова, — раздался женский голос.
       — Мне нужно поговорить с Президентом, — сказал Вовка.
       — Кто его спрашивает?
       — Начальник учреждения ЧБ-241.
       — Соединяю.
       — Здравствуйте, Сергей Иванович, — донеслось из трубки. — Опять с внуком проблемы?
       — Это не Сергей Иванович. Это его внук. — Вовчик старался говорить без пауз. — Так вот, фотографии расстрела получились, и если Гришку не отпустят, то я их размножу и расклею по всему городу. Начнется бунт, и вас свергнут.
       В трубке послышался смех:
       — Ого, борец за справедливость!.. Только ничего у тебя не выйдет. С Президентом шутки плохи.
       — Козел! — крикнул Вовчик в трубку, но в ответ раздались лишь короткие гудки.
       Пять минут спустя два дюжих охранника выволокли его из кабинета и бросили в камеру.
       ...Вовчик проспал всю ночь. Умотался за день.
       Утро не предвещало ничего хорошего. А все-таки, вдруг, да и... Вовчик включил телевизор. И, как оказалось, вовремя.
       — В эфире телестудия "Свободная Россия", — говорил с экрана Александр Анатольевич. — Пришло время сказать свое слово. Материал, который вы сегодня увидите, мы собирали давно. Но выйти с ним в эфир — боялись.
       Вчера ко мне пришел один мальчик и принес фотографии, которые мы покажем позже. Но даже вчера я не мог твердо сказать ему: "Да, мы сможем это показать". Сегодня мы решились. И если мы погибнем, то погибнем с мыслью о том, что сделали свое дело.
       Передача шла долго. Оказывается, честных людей было гораздо больше, чем думал Вовчик. Александр Анатольевич комментировал уникальные кадры, показывавшие всю продажность и развращенность правящей верхушки. И в конце, как последний аккорд, — Гришкины фотографии.
       — Простите нас, дорогие соотечественники, что мы столько лет говорили неправду. Теперь наша жизнь в ваших руках. Российский народ не заслуживает такого правительства, такого Президента. И если вы с нами согласны, подтвердите это своими действиями.
       Что было дальше, Вовчик мог только предполагать. Электричество в тюрьме вскоре после передачи было отключено, и связь с внешним миром оборвалась. Часа через три сквозь зарешеченное окно до него донесся все нарастающий шум. Раздались выстрелы. И так — в неведении — до вечера.
       Наконец телевизор ожил, и с экрана донесся обрывок фразы:
       -...из неофициальных источников, Президент Семен Вязов подал в отставку. Его местонахождение пока неизвестно.
       Вовчик переключил канал. Увидел на фоне тюрьмы Борьку.
       — Администрация и охрана тюрьмы сдались повстанческим силам, — говорил он. — Только что разблокированы замки камер, и заключенные могут выйти на свободу. Вовчик, ты свободен! И прости меня... Ладно?.. Я жду тебя у ворот. Борис Шаргородский для службы инф...
       Красное пятнышко появилось на Борькиной рубашке, как раз там, где сердце. Он упал, продолжая сжимать в руке микрофон.
       На экране появился еще ни о чем не подозревающий Александр Анатольевич:
       — Мы приглашаем всех людей доброй воли на митинг, который состоится через 30 минут здесь, на главной площади города.
       Вовчик толкнул дверь камеры. По коридору бывшие ЗК спешили к выходу.
       — Гришка!.. Вот видишь, все хорошо. Так что мы с тобой еще поживем. Только... Борька там... Видел?
       — Угу. Может, только ранен?
       Когда ребята добрались, наконец, до ворот, они увидели, как двое санитаров заносили в машину накрытое с головой маленькое тело...
       — Вов, вернуться бы надо, палочку забрать, — сказал Гришка.
       — Так она у меня, вот.
       — Ну и хорошо. Теперь я могу вернуться. Прощай, значит.
       — Как "прощай"? Уже? Я тебе еще ничего не рассказал.
       — Да уж ладно. Знаю я тебя. Опять в какую-нибудь ерунду втянешь. Так что прощай.
       — Прощай, — проговорил Вовка, все еще не веря в то, что Гришка сейчас исчезнет. Но верь, не верь...
       Гришка махнул палочкой — и исчез. Навсегда. А Вовчик остался стоять. Мимо шли люди, толкая его и спеша дальше, но все же могли вовлечь в поток, текущий к площади. Страна бурлила, ликовала.
       Вовчик пошел в сторону, противоположную движению толпы. Пробивать дорогу становилось все труднее: встречный поток нарастал. Люди шли и шли, и никто не обращал внимания на пацана, путавшегося под ногами. И слезинка, нечаянно скатившаяся с его щеки на асфальт, осталась чернеть маленьким незамеченным пятнышком.
       Из уличных динамиков раздался голос Борькиного отца, начавшего вести репортаж с митинга. Вовчик не слушал. Не до политики человеку, когда ему одиннадцать лет и он совсем один.

©Альбин (Halbien), 1993г.