Selja Kweisa - Хороший товар, арабск.

Мальчики стояли голые. Хабиб приобнимал меня то справа, то слева и пытался заглянуть в глаза. Его непрекращающееся бормотание раздражало меня. Особенно раздражали его попытки поцеловать меня в плечо.

- Habib! How old is that boy?

- Boy good! Very good. Two hundred dollars!

- Habib! How old is he?

- Very young. Very good.

Бесполезно было его о чем-либо спрашивать. Мальчишек он покупал в отдаленных селениях, в семьях, доведенных до крайней нищеты и охотно продававших своих старших детей, чтобы хоть как-то прокормить младших. Полиция про Хабиба знала и навещала его раз в месяц, чтобы состричь с него очередной бакшиш.

- Two hundred is too much. One hundred.

- Hey! I pay one hundred fifty for this boy! Boy very good. One hundred seventy!

Мальчишка был красив, но худоват. На вид ему было лет двенадцать. Я внимательно рассматривал его, любуясь плавными линиями его смуглого тела, упругой попкой и темным обрезанным членом. Хабиб перехватил мой взгляд и жестом выпроводил остальных мальчишек.

- Drink tee?

- Yes. Tee is good.

Хабиб заулыбался и начал преувеличенно суетиться. Чай этот я терпеть не мог. От него красились губы и оставался неприятный кислый привкус во рту. Но без чая не совершались никакие покупки. Шесть лет жизни в Египте научили меня обхождению с арабами и поудобнее устроившись на циновке, я стал сосредоточенно прихлебывать обжигающий рот напиток.

- Habib! Business good?

- Business bad. No business. Police take all money. No money. Bad.

- Your tee is good.

- Tee good. Boy good. One hundred sixty.

- Habib! What is his name? I want to know his name.

- One hundred fifty. I buy for one hundred fifty this boy. But I give you also for one hundred fifty.

- Habib! Give me some more tee. Your tee is very good.

Больше чем сотню я давать ему не собирался. А это значило, что нам придется распивать его чаи еще как минимум час. Мальчик стоял совершенно неподвижно, опустив глаза. В его лице было что-то неуловимо-притягивающее, трогательно-невинное и в то же время озорное.

Хабибовы мальчишки не убегали. Они знали, что побег снова приведет Хабиба в их семью и тогда ее ждет полное разорение. Хабиб был жесток.

- Habib! I give you fifty Bucks.

- Hey, hey, hey! No fifty! One hundred fifty!

- No Habib. Fifty. Sorry, I have no time. I must go.

- Wait! One hundred thirty!

- OK. I’ll give you eighty. But this is my last word.

Я знал, что после этих моих слов Хабиб будет долго бегать по комнате и причитать, мешая английские и арабские ругательства. По спине противно тек пот. Еще полчаса и я просто не выдержу этой жары. Надо скорее закругляться и назад. Смириться с этим проклятым климатом я мог лишь в море, где ветер продувал насквозь мой двухмоторный Фантом и приятно освежал воспаленную от солнечных ожогов кожу. Я снова посмотрел на мальчишку. Услышав знакомые слова, он поднял глаза и с интересом смотрел на Хабиба. Сделав очередной безумный круг по комнате, Хабиб схватил мальчишку и потащил его ко мне.

- Look! He is good! No ill! Strong! One hundred twenty!

Пот потек мне со лба прямо в глаза. Я лениво потянулся за сигаретой. Курить в такую жару – просто немыслимое занятие. Но нужно было как-то потянуть время. Похоже, не зря я отсчитал Али те 50 фунтов за то, что тот пугливо озираясь, сообщил мне об очередном визите полицейского к Хабибу. Завтра ему рассчитываться, а товара он продал немного. Хер с ним, пусть покричит. Раз ему так бабки нужны, отдаст мальчишку за сотню. Я выпустил дым в сторону противного араба и лениво потянулся за бумажником. Хабиб напрягся и замер. Его пальцы, с грязными, неровно обкусанными ногтями, впились мальчишке в плечо. Тот со страхом косился на Хабиба и то и дело вздрагивал всем телом. Я медленно потянул двумя пальцами зеленые купюры и остановился.

- Habib! This boy is sick. He has fever.

Я стал снова запихивать баксы в бумажник. Арабы дуреют от вида долларов. Важно их вовремя показать и снова спрятать. Тогда их начинает так ломать, что просто в цирк можно не ходить. Хабиб начал трясти несчастного мальчишку и что-то кричать. Пацан хлюпнул носом и заревел.

- Sure Habib! He has fever. Don’t you see it?

Араб с ненавистью сверкнул на меня глазами и выдавил:

– Hundred dollar!

– Give him some shorts.

Хабиб спрятал деньги под грязную галабийу и небрежно швырнул мальчишке какую-то тряпку.

- Jalla! – рявкнул он мальчишке и показал на меня. Тот испуганно вскинул зареванные глаза и прижал к груди брошенную Хабибом тряпку. Я встал, размял затекшие ноги и вышел вон.

От грязного джипа тянуло тошнотворным запахом перегретого метала и паленой резины. Я открыл дверь и сразу включил двигатель. Перегретая кожа кресла неприятно липла к потному телу. Из покосившейся лачуги показался мальчишка. Грязную тряпку он все еще прижимал к груди. Я открыл боковую дверь и жестом поманил его, но мальчишка не двигался. На его лице застыло выражение страха, смешанное с каким-то отчаянием. Я вылез из машины и взял его за плечо.

- Ismi Andre. Me ismuk?

- Karim – тонким голоском ответил тот, хлопая длинными ресницами.

Я усадил его в машину и стал выруливать на дорогу. Карим так и сидел совершенно голым, как будто это его ничуть не смущало.

- Mumkin ashuf da? – я взял из его рук тряпку, которую кинул Хабиб.

Тряпка оказалась рваной, грязной и дурно пахнущей галабийей. Я открыл окно и вышвырнул ее на песок. С заднего сидения я сгреб свою свежую футболку и протянул ее Кариму:

- Одевай пока это.

Мальчишка послушно взял ее и что-то тихонечко затараторил. Я поморщился и неуверенно произнес:

- Ma atakalamu bil arabija.

Карим, как мне показалось, растерянно улыбнулся. Джип неимоверно трясло по разбитой дороге. То и дело под колесо попадали камни и я старался ехать медленно. В машине постепенно становилось прохладно и я снова обретал способность соображать. Значит Карим? За 100 баксов? Замечательно. А что дальше? Первый же полицейский спросит у меня - что это за мальчишка. Если, конечно, остановит. Меня здесь, правда, еще ни один полицейский не останавливал. Я – белый. Да и машина моя, хоть и старенькая, но вызывает у них почтение и даже подобострастный трепет. Но, все-таки, риск есть. Я посмотрел на Карима. В моей огромной футболке и без штанов, мальчишка выглядел потрясающе. У меня сладко заныло в груди. Мы выбрались на шоссе и легко покатили в сторону моря.

Пустые баллоны валялись у дверей сарая, а костюмы были брошены прямо на солнце. Я выматерился. До чего же ленивые, эти арабы. Сегодня же вышвырну вон этого мудака Сахмета. И плевать мне на его дядю сто раз.

Я вылез из машины и стал перетаскивать снаряжение в сарай. Карим тоже вылез и встал рядом. Я жестом показал ему на костюмы и он тут же подхватил их и потащил за мной. К сараю была сделана пристройка, в которой размещалась моя комнатка. Там были мои вещи, наиболее ценное оборудование, но ночевал я всегда на катере. Я порылся в шкафу и достал Кариму свои старые шорты. Ну, в самом деле, припрется ко мне кто-нибудь, а у меня голый пацан бегает. Да и вроде немцы эти собирались сегодня с утра ко мне подъехать. Если по цене сговоримся, то завтра уйдем на весь день к коралловым рифам. Ну что ж, мой мальчонка, будем делать из тебя юнгу? Я хитро улыбнулся и подмигнул Кариму.

Пора было готовить обед. Но сначала было бы неплохо Карима помыть. За сараем у меня был душ. Вода в баке нагрелась так, что и руке горячо. Я стянул с мальчишки свою футболку и включил воду. Карим изогнулся под горячей струей и отпрыгнул в сторону. Я добродушно заржал, поймал его за локоть и стал натирать мочалкой с мылом. Его тело было гладкое и чистое. Мыльная пена медленно сползала по его смуглой спине и дальше по упругой попке, по ногам... Я повернул его к себе лицом и стал тереть грудь. Маленькие черные соски, втянутый животик и черные коротенькие и тоненькие волосики на лобке. Я мягко провел мочалкой по торчащей розовой головке. Карим дернулся и прикрыл ее руками. Ну нет уж, дружок, мыться - так мыться. Я раздвинул ему руки и, отложив мочалку, стал намыливать дальше рукой. Моя ладошка скользнула ему под яички и снова вверх по члену. Карим засмеялся, но больше не дергался. Я тоже улыбнулся и несколько раз провел мыльной рукой по головке. Все-таки удивительно, как мало надо в этом возрасте, чтобы вскочил писюн. Я снова развернул Карима и стал намыливать ему в попе. В этот момент он неожиданно поскользнулся на мыльной пене и потеряв равновесие, обхватил меня за шею, выпачкав мылом. Мы оба засмеялись и я потянул с себя запачканную футболку. Что ж, мне тоже будет не лишним принять душ. Я включил воду, но Карим вдруг сорвался с места и побежал по песку к морю. Его тело с брызгами рассекло легкую волну прибоя и мальчишка с гиканьем стал плескаться в соленой воде. Я стоял и любовался им. Потом я скинул с себя шорты и тоже побежал к морю. Песок так обжигал ступни, что последние несколько метров до воды я просто пролетел по воздуху и с размаху врезался в воду, нырнув с головой. Проплыв несколько метров, я нащупал руками ноги Карима и всплыл. Мальчишка визжал от восторга. Тогда я подхватил его снизу и высоко подбросил. Его тело распласталось в воздухе, перевернулось и неуклюже плюхнулось в воду, подняв веер брызг. Я лег на волну и размашистыми широкими гребками поплыл вокруг катера. Карим закричал мне что-то вслед и поплыл за мной. Через несколько мгновений он догнал меня и оседлал сверху, обхватив за шею. Проплыв несколько метров с ним, я резко нырнул под воду, но Карим меня не отпустил. Настырный.

Мы плескались с ним около получаса и наконец вылезли на берег. Жрать хотелось неимоверно и наскоро приняв горячий душ мы, как были голыми, поднялись на катер. В холодильнике оставались вчерашние макароны с тушенкой и сыр. Я быстро все разогрел и сварил свежий кофе. Карима было уже не узнать. Он что-то болтал без остановки и непринужденно пожирал все, что стояло на столе. Время от времени, я показывал ему на какой-нибудь предмет и медленно называл его по-русски. Карим с усилием повторял, но получалось у него плохо. Насытившись, я собрал грязные тарелки и экономно расходуя пресную воду, занялся самым ненавистным мне занятием. Карим удивленно следил за мной, из чего я заключил, что эта процедура была ему в диковинку. Впрочем, в диковинку ему было почти все. Изредка я поглядывал на него и все пытался представить, что же творится в его коротко стриженой голове. То, что его продали – он, очевидно, прекрасно понимал. Но, похоже, то рабство, в которое он попал, вызывало у него лишь недоумение. Я ухмыльнулся этим своим мыслям и подозвал Карима.

- Будем из рабченка-арабченка делать юнгу. Смотри... Это мыло. Это губка. Потереть и в воду. Понял?

Карим кивнул и заулыбался. Дело у него пошло довольно бойко и я, устроившись на диване, запалил сигарету. Но, любоваться видом голого мальчишки, старательно моющего грязную посуду, мне пришлось недолго. С берега засигналил автомобиль и я, натянув шорты, выполз наружу. Немцев было четверо. Уже по одному их внешнему виду было ясно, что передо мной не дилетанты. Но проверять их квалификацию и удостоверение PADI – моя святая обязанность, с чего мы и начали. Потом мы долго обсуждали оборудование и выбирали места подходов к рифу. Одним словом, о Кариме я начисто забыл, когда часа через два, договорившись о цене и помахав фрицам рукой, отправился обратно на катер.

Карим спал. Он спал, свернувшись калачиком прямо на деревянном полу. Я аккуратно поднял его и переложил на диван, прикрыв легкой простыней. Посуда была на удивление чисто вымыта и даже насухо протерта, чего я сам никогда не делал. Инвестиции начали окупаться – улыбнулся я про себя и сел заполнять на завтра журнал погружений. Катер слегка покачивало на прибое и легкий морской ветер лениво трепал флажок на баке. Закончив с писаниной, я ушел на берег и до вечера проверял и чистил снаряжение.

Уже на закате на берегу появился Карим в моих рабочих шортах. Улыбнувшись, он молча взял у меня тряпку и стал протирать баллоны. Минут десять я молча любовался им. Шорты были хоть и на резинке, да слишком уж широки для его тощего зада и постоянно спадали, оголяя самые соблазнительные части. Каримка то и дела подтягивал их, если была свободна рука. Но чистить баллон одной рукой, скажу я вам, сложно. Тяжелый, он ведь может и упасть. Поэтому голая мальчишеская задница то и дело сверкала перед моими глазами. Долго эти муки я терпеть не смог и, нежно приобняв Каримку, повел его на катер. Он безропотно дал мне снять с него мои шорты. Но когда я потянулся губами к его лицу, он уперся мне в грудь руками и посуровел.

На окраине Хургады вы всегда найдете такую грязную забегаловку, в которой вам за десяток баксов предложат хоть мальчишку, хоть осла. Здесь же можно купить всякой дурной травы и не отходя от кассы укуриться до изумления. Правда, это подразумевает и то, что вас в этом состоянии непременно обчистят. Но, это самое худшее, что с вами может здесь произойти. Майк обычно покупает здесь траву. Он же мне и порекомендовал этот очаг мусульманского разврата. Впрочем, травка меня совсем не интересовала, но Майк вскользь упомянул об ослах и мальчишках и я сразу навострил уши.

Языковых сложностей не возникло. Как только я переступил порог лачуги, мне тут же протянули пакетик с травой. Я замотал головой и ко мне немедленно подтолкнули десятилетнего мальчишку. Неопрятный, жирный араб залопотал что-то, гадливо улыбаясь и потянул меня в боковую каморку. Я вытащил из кармана приготовленные 10 баксов и сунул ему. Араб моментально исчез, запахнув за собой грязную занавеску. В коморке не было ничего, кроме кинутой прямо на землю циновки. Мальчишка привычно стянул с себя галабийу и потянулся к моим шортам. За занавеской слышалась приглушенная арабская речь и я со страхом и непривычным доселе возбуждением смотрел, как мой член исчез в маленьком ротике пацана. Левой рукой он крепко держался у самого основания моего члена, а правой умело массировал яйца. Прикрыв глаза, он старательно слюнявил головку, то охватывая ее губами, то проталкивая себе в самое горло.

Через несколько минут я начал испытывать такое возбуждение, что меня просто стало трясти. Причем не столько от этих незамысловатых манипуляций, сколько от самой атмосферы происходящего. То, о чем я столько лет лишь мечтал – происходило совершенно буднично, но в таких декорациях, какие не могли мне даже и присниться в самом эротическом сне. Я схватил мальчишку за голову и рывком освободился от его теплого рта. Арабченок совершенно по-детски облизал свои губы и быстро развернулся ко мне задом. В тусклом свете лампы я увидел, как раскрылась попка, растянутая с обеих сторон его руками. Я приставил свой дрожащий возбуждением член к его маленькой дырочке и слегка надавил. Мальчишка тихо ахнул и что-то запричитал. От неожиданности я замер, но он вдруг сам насадился на мой член, пока тот полностью не исчез в его тощей заднице. Я аккуратно взялся за его бедра и ...

Карим смотрел на меня в упор и даже как будто не моргал. Липкая гадливость к самому себе стала меня медленно переполнять. Я оставил Карима в покое и пошел делать чай, ругая себя последними словами. На черта я связался с этим Хабибом?! На какой хер мне нужен этот арабчонок?! Как я теперь из всей этой блядской ситуации выкручусь?! Вышвырнуть его вон и забыть всю эту историю?

Карим сидел на диване и внимательно на меня смотрел. Сначала у меня упала на пол ложка. Потом я уронил заварку и она рассыпалась под ногами. Я от души выматерился и пошел за веником. И пока я орудовал им, своим задом мне удалось задеть за кастрюлю и я опрокинул ее прямо на горелку, отчего та фыркнула и погасла. С грохотом я швырнул щетку с совком на пол, бешено выдавил через плотно сжатые зубы грязное ругательство и выскочил на свежий воздух, шаря по карманам в поисках спасительной сигареты. Что я делаю?! Боже, что же я делаю?! Я глубоко затянулся и жадно вдохнул горьковатый дым. Плевать на эти сто баксов. Сейчас же отвезу арабчонка обратно к Хабибу и забуду все это, как дурной сон. Сигарета дрожала в моих пальцах. Я повернулся к каюте и увидел, как Карим тщательно подметал пол. Стряхнув из совка мусор в ведро, он налил в кастрюлю воды и осторожно поставил ее на плиту. Потом он взял тряпку и стал осторожно промакивать разбежавшуюся по плите воду. Я швырнул сигарету прямо в воду, чего никогда не позволял себе раньше, и шагнул в каюту.

Следующие десять минут я безостановочно и жалобливо извинялся перед Каримом, клял свою блядскую извращенную натуру и зарекался на всю свою оставшуюся жизнь самыми страшными зароками. Карим молча смотрел на меня и хлопал ресницами. Постепенно мне стало легче. Еще слегка трясущейся рукой я разлил по кружкам чай, достал из холодильника пару упаковок каких-то сдобных консервированных мерзостей и кивнул Кариму.

Чай мы пили молча. Лишь искоса я наблюдал, как Карим трепетно развернул шоколадный кекс и стараясь не уронить ни крошечки, одними губами будто ласкал его глянцевую поверхность. После чая я показал Кариму на диван, а сам устроился в своей подвесной кровати. Наконец, отчаяние и тоска немного отпустили меня и я забылся глубоким потным сном.

Мальчишка почти болтался на моем члене, лишь кончиками пальцев упираясь в грубо оштукатуренную стену. Его маленькое тугое колечко плотно охватывало мой член и казалось в нем звенит от напряжения каждый нерв, каждая клеточка, готовая взорваться в любую секунду потоками безграничного наслаждения. Я уже не замечал ни грязной циновки на земле, ни разговоров за занавеской, я весь превратился в трепещущий нервный ствол способный воспринимать лишь эту сладкую боль, это рвущееся в бесконечность наслаждение, эту пронзительную все поглощающую муку. Меня тряс сумасшедший оргазм. Ничего подобного мне в жизни еще не приходилось испытывать. По исковерканному судорогой лицу текла слюна, каждая мышца на теле грозила лопнуть от напряжения, пот лился потоками, а я все долбил мальчонку, уже туго воспринимая происходящее. Потом я в полном бессилии упал на циновку и закрыл глаза. Мальчишка издал легкий шорох и исчез. А мне вдруг стало холодно и одиноко. Хотелось задержать его, обнять, расцеловать и ласкать, ласкать в безмерной благодарности за это наслаждение, за это самопожертвование ради моей похоти... Но заплачено было лишь за вспрыск порции спермы в мальчишескую задницу.

Зазвонил будильник. Я открыл глаза и сразу почувствовал аромат кофе. Я свесился с кровати и увидел хлопочущего у плиты Карима. Он кротко взглянул на меня, улыбнулся и неуверенно произнес: «Mister, Coffee...». Я рассмеялся и поправил его: «Кофе, Каримка, кофе».

Мы быстро позавтракали и, заложив снаряжение, я вывел катер в море. Каримка все время стоял рядом и пожирал глазами штурвал. Без особой изобретательности, я предложил ему подержаться за штурвал, ну и, конечно, сразу же мягко положил свои руки на его, плотно прижавшись к нему с сзади. Каримка моего маневра не разгадал и замерев от счастья, вел катер. Совершенно охренев от нахлынувшего на меня сладкого оцепенения, с одеревеневшим и сочащимся членом, через шорты упертым прямо в его мягкую попку, я слегка вырулил катер в сторону, и мы прошли лишних пару миль, неприятно удивив немцев, заждавшихся нас на берегу. Сухо поздоровавшись и затаив на них почти детскую обиду за то, что так быстро разрушилась наша с Каримкой идиллия, мы пошли к Ум-Камару.

Остров этот расположен почти в открытом море и обычно там
большая волна, но погода стояла хорошая и мы бросили якорь в одной из западных бухточек. Еще раз, проверив снаряжение и помахав Каримке рукой, мы ушли под воду. До самого обеда мы топтались с немцами по коралловым закоулкам. Вернувшись на катер, немцы уселись на корме и с энтузиазмом стали обсуждать встречу со здоровенной муреной. А я сбросил гидрокостюм и поплелся разогревать им обед. Карим мне охотно помогал и мы управились достаточно быстро. Часам к четырем экскурсионная программа была завершена и мы отправились обратно.

Немцы, по уши довольные поездкой, затащили Каримку на бак и разучивали с ним арабский язык, тупо лыбясь и повторяя за ним незнакомые слова. Каримка, польщенный их вниманием, показывал пальцем на разные предметы и громко произносил их по-арабски. Фрицам явно нравилась эта игра, а я, сдерживая раздражение, то и дело ревниво поглядывал на своего арабченка. Сходя на берег, один из немцев улыбаясь, сунул Кариму хрустнувшую зеленую купюру. Пацан растеряно улыбнулся и застенчиво посмотрел на меня. Я отвернулся и завел двигатель.

Так у нас прошел с Каримом целый месяц. Работы было много и Карим здорово облегчил мне жизнь, всегда старательно моя посуду, надраивая палубу и чистя снаряжение. Я к нему больше откровенно не приставал, лишь изредка пользуясь удобным случаем, чтобы ласково прижаться к нему или невинно потискать. Когда у нас никого не было, Каримка охотно бегал голышом и я с жадностью наслаждался видом его загорелого мальчишеского тела. Постепенно Каримка смешно и коряво, но заговорил на русском и наше интеллектуальное общение значительно обогатилось. И вот однажды вечером, когда мы уже разбежались по своим койкам, Каримка вдруг спросил:

- Скажи, где твой женщина?

- У меня нету женщины, Каримка.

- Почему?

- Я не люблю женщин – уклончиво ответил я.

- Почему?

- Не люблю и все. Ты ведь не любишь запаха сигареты? А я не люблю запах женщины – привел я довольно сомнительный аргумент.

- А меня ты любишь? – вдруг совершенно неожиданно спросил он.

Я слегка опешил от такого прямого вопроса, но допуская, что смысловая нагрузка его могла быть совершенно иная, произнес:

- Конечно же!

И тут Каримка вскочил со своего диванчика и быстро юркнул ко мне под простыню. Я похолодел и замер, ощутив плечом бешеный ритм его сердца. Я повернулся к нему и тут же почувствовал вкус его сладких обветренных губ. Мы прижались друг к другу еще теснее и замерли. Потом я почувствовал, как его голенький писюн уперся мне в живот и уже почти ничего не соображая, стал спускаться губами по его груди, животу, все ниже и ниже, пока его горячая головка не скользнула мне в рот.

Подвесная кровать на Фантоме – не самое лучшее место для таких акробатических этюдов и через пару секунд я просто свалился вниз. Каримка захохотал и спрыгнул за мной. Но стоило мне снова потянуться к нему, как мальчишка весело гикнув, запрыгнул мне на шею, и обхватил руками за голову. Через мгновение мы уже бесились как дети, пытаясь схватить друг друга за яйца, шлепнуть по попе или ухватить губами за головку. От такой игры вскоре писюны у нас у обоих торчали как кран-балка на корме моего катера.

Как долго длилась эта безумная возня, я даже и не знаю, пока я окончательно не одолел паренька и не втянул его член себе в рот, яростно работая языком. Каримка замер и вытянулся в струнку. Я почувствовал, как все его мышцы напряглись и затрепетали. Через несколько секунд струйки спермы брызнули мне в рот. У меня в паху что-то ухнуло, сладко запульсировало и я тут же забился в страшнейшем оргазме, разливая сперму прямо на велюр дивана. Потом мы так и заснули с ним, обнявшись.

С того дня мы спали с ним всегда вместе и долго тискались перед сном. Каримка охотно позволял мне ласкать его ртом и даже несколько раз пытался проделать тоже со мной, но было видно, что делал он это через силу и исключительно из чувства благодарности. Дальше того наши любовные игры не пошли. Карим решительно пресек мои попытки войти в него сзади и удовлетворял меня руками, всегда зачарованно следя за тем, как по воздуху разлетаются мои крупные белые брызги.

Что это были за отношения, я теперь даже и не могу сказать. Наверное, я по-настоящему любил его. Думаю, что и он любил меня не меньше. И наши ежедневные обоюдные ласки превратились в какой-то особый обязательный ритуал, без которого мы уже не могли обходиться. Во всяком случае – я.

Потом нам пришлось расстаться. Я уехал в Европу, а повзрослевший Каримка теперь возит на том же самом Фантоме аквалангистов к коралловым островам. Он охотно берет русских туристов и свободно разговаривает с ними на русском, поражая отсутствием акцента. А когда его спрашивают, где он так здорово выучил русский язык, он обычно отвечает: «У меня папа русский!» - и весело смеется.

©Andy Neu