Михаил снова ушёл в загул. Что же за работа у него такая, где можно так пить, по неделе не появляясь? Рассказывает: день рождения у товарища, как будто мне от этого легче. Пятый год, господи. И знаю уже, что не кончится это никогда. Хорошо, хоть Совёнок не понимает. Ластится к Мише, когда он трезвый. А, к пьяному даже не подходит, сторонится, как чумы, боится его. Он отмахнулся от него всего один раз, так, что Славушку отшвырнуло под стол, в угол нашей маленькой комнатёнки. Он всего-то и хотел — отцовского его внимания. Целый день же хвастался передо мной рисунком, за который его похвалили в школе.

Нет. Уеду к маминому папе под Владимир. Но как же бросить работу? Ведь там её точно проищешь полгода, не меньше. И хорошо ещё, если возьмут. Славушка. Совёнок! Так похож на отца! Просто копия. Только глаза мои, совиные, удивлённо распахнутые. Ради него только и терплю, наверное. И сил уже нет никаких, выжал ирод из меня их все. Как лимон я выжатая, как лимон. Лимон-флакон. Мне ведь всего только тридцать девять. И мужики ещё обращают внимание в электричке. Не знаю. Ничего я не знаю, ничего не понимаю, чувствую только, что нельзя так дальше. Славушку жалко. И себя, плаксу.

Славка вернулся вчера из школы позже обычного. Туманный какой-то. Прыгнул сразу на диван, уставился в телек. Девчёнки, девчёнки. Приходила как-то одна. Провёл он её к себе в комнату, врубил музыку на всю катушку. Хорошо, хоть представил с порога. Наташа. На следующий день плакал, уткнувшись мне в живот. Ох, ты ж, батюшки!

А потом приходили ещё какие-то. Я на работе была, не знаю — кто. И замечала по свежевымытым бокалам в серванте. А Славка замкнулся. Только про уроки и говорит. И ещё про труд. Уроки труда у них в седьмом начались. Табуретки делают, чего-то ещё мастерят. Довольный, конечно. В доме-то Миша и гвоздя не вбил. Всё молдаване какие-то делали. Или друзья его, которые поумнее будут. А Славка по вторникам просто светится. Труд у них пятым и шестым уроком. Просто сияет от счастья, сделав что-то своими руками. И я-то радуюсь с ним. Сынка, ты — вся жизнь моя, кормлю тебя, когда я дома, и не могу наглядеться! А потом ты сбегаешь к себе, и до ужина тебя не вижу. Только поесть и выходишь. Боже мой, ну что же я делаю не так? Почему мои мужички, как не родные? Мишенька!

И про поход-то он мне сказал в последний момент уже, перед выходом. Самостоятельный. Набил дедов рюкзак не знаю чем, и ветровку хорошую одел. Изгваздает же. Сказал, на два дня они едут со своим учителем всем классом. Может, и правильно. Может, и получится у него. Охрани, господи!

Вернулся голодный. Я уж наготовила, знала. Хвастался, поглощая холодец, что леску закинул дальше Митьки, и что костёр развёл сам, без помощи Дмитрий Андреича. И что всю ночь они просидели рядом, у этого костра. Оттаивать начал, сынка. Господи, спасибо Дмитрий Андреичу, трудовику ихнему. Я и не видела-то его ни разу, знаю его со слов Славушки. Давно уж я в школе не была, надо сходить как-нибудь, познакомиться.

Слава опять пришёл какой-то замкнутый. Бросил рюкзак под вешалку и забыл про него. Суп похлебал немножко — полтарелки осталось. Картошку поковырял, пока огурца хватило. Снова закрылся у себя. Теперь тихо — я ему денег дала на наушники. Что же ему на день рождения-то подарить?

А на день рождения он просто пропал на три дня. Я извелась вся. Срывалась к телефону — на звонки. Только не он звонил. Алка со Светкой. Светка — ещё со школы подружка, Алка — из магазина, с работы. Ревела сегодня полдня. Михаила опять нет, и не позвонил даже. Слава появился под вечер. О, господи! Я чуть не влепила ему пощёчину! Родной мой! Есть не стал, заперся у себя телек смотреть — переставили к нему недели две назад. Мне только газеты и остались.

Дмитрий Андреич зашёл сам. Славка втащил его за руку через дверь. Давно я таким бойким его не видела. Слава богу, Михаила нет. Не хотелось его — пьяного. Я, конечно, сразу сообразила на стол, что было. Стеснительный какой-то молодой человек. Давно, спрашиваю, учительствуете? Да, нет, говорит, второй год только, после техникума. И взгляд отводит. А потом Слава увёл его показывать свою комнату. Музыку сделал опять громкую. Мне только и осталось, что со стола убирать. Вскипятила чайник. Заглянула к Славке, пригласить. Дима в кресле сидел у окна. Славка спрыгнул с его коленей. Обрадовался чаю. Жалко, говорит, что мы торт не купили, или пирожных. Выключил музыку свою. "Сейчас-сейчас, мам!" И через минуту мы уже сидели за чаем. Интересный этот Дима. Рассказывал про свои путешествия в Крыму. Я так рада, что Славушке нравится. Хоть он и не первый раз слушал — видно же, — но ойкал с таким восторгом!

Зима. Она у нас теперь как во Франции, такая же мягкая. Я была там один раз, по случаю. Не понравился мне этот квартал. Хоть и красиво. Хотелось куда-нибудь в провинцию — посмотреть, как люди живут, а фейерверки и у нас делать умеют.

Дмитрий Андреич, заходил к нам снова, с пирожными. Почти под Новый год. От обеда отказался, но чай мы попили с удовольствием. А потом они ушли со Славкой в комнату. Снова музыка, — бум, бум, — а я опять одна со своими газетами. Завтра — на работу. Устала. Устала за прилавком. Устала от людей, устала от себя ещё больше. О, Гарди, воскреси меня!

Перевод сдала Косматычу — у нас его так называют. Что скажет — то скажет. Конец, наверное, получился радостнее начала. Совёнок довольный приходит из школы, только, что-то поздно. Говорит, уроков много. Болит сердце, болит. Не пойму, почему. В сорок-то лет!

Вот придумали лыжный поход в школе, на каникулах. Михаил засуетился, собирал сына как на войну. Наверное, я всё-таки люблю его. И не пьёт уже четыре дня. Совёнку крепления наладил. Как сам-то не рванул, не понятно. Два дня — наши!

Совёнок вернулся уставший. Глянул на бесчувственное тело отца, закрылся у себя. Даже есть не стал. Не хочешь — как хочешь. Славушка! Потерпи! Немножко осталось. А, может, порвать сразу? Может, и лучше будет?

Получила за перевод. Устроили пир со Славкой. А ещё я ему новые джинсы купила — он давно хотел — и курточку зимнюю. Вот уж покривлялся перед зеркалом Совёнок!

И снова пропал на два дня. Позвонил, правда. У Митьки ночует. Лучше, чем дома — алкаша этого видеть. Вырастай, сынка, вырастай поскорее, Совёнок мой. Господи, как же тяжело! Эшбери перевожу. С исходника, в полном варианте. Заказ такой. Голова кружится от бесконечных стихов, и прилавок ещё этот завтра…

Слава, Славушка, Совёнок! Вернулся вчера в новых сапожках. Уколол: подарили, говорит, добрые люди на Новый год. Как же стыдно, боже, как стыдно. Зато завтра пойдём с ним на Меньшикова на Маяковку. Пьеса… Всё время забываю название. Где билеты-то?

Так и не сказал, кто подарил. Вот же партизан, Совёнок. Отбрыкивался сначала, что одноклассники, потом вообще умолк. Не буду тебя ни о чём спрашивать, сына. Прости. Всё равно когда-нибудь сам расскажешь.

Спасибо Дмитрий Андреичу — только он и может тебя расшевелить. А то устала я уже смотреть на эту льдинку. На тебя, Совёнок. На тебя, малыш. Скандал вчера был жуткий. Всё. Развод. Развод. Миша. Незнакомый Миша. Как могла я любить это чудовище? О, мои доминиканцы, как много сделано ошибок! Завтра опять — филе минтая. Мишу выгнала, вот же фурия! Куда пошёл — не знаю. И не хочу знать. Совочка, Совёнок! Тишина из комнаты. Слушал? Слышал?

Апрель! Совёнок счастливый, требует денег. По тридцать-пятьдесят рублей. О, Чосер! Я же столько не зарабатываю, пойми! Я же — не Алка! Энергия ваша становится утомительной. Мороженое, чипсы, орбит без сахара… недавно нашла бутылку из-под пива за письменным столом у стенки. Ты пропадаешь где-то целыми днями, иногда появляясь на ночь. Ешь за восьмерых, наедаясь на следующую неделю. И снова пропадаешь. Миша так и не звонил, и не появился. Миша, Капустик. Скоро вся вселенная будет моя. Владычица вселенной. И тоска. Такая же приблизительно по размеру, по объёму, по кубометрам и парсекам, или чем там ещё измеряют вселенскую тоску?

Как раз окорочка жарила, предчувствуя Совёнка. Вот, придёт сейчас перелётная птица — отыграюсь. Соскучилась по нему. Три дня уже. Что ж ты повзрослел-то так быстро? Или это я рано тебя отпустила? Звонок. Совёнок, ты ли это! Нет. Не Совёнок. Всего лишь незнакомый совсем мужчина суёт мне в руку непонятную выцветшую бумажку. Спасибо, конечно, за сервис, но я бы и сама… Постойте! Куда? К следователю? Написано: свидетель. Совёнок, ну, что ты ещё натворил! Ведь умненький был мальчишка, неизбалованный. Да не собираюсь я никуда уезжать, скажете тоже! Послезавтра? Ладно. Каб.311. Отпрошусь, договорюсь.

Совёнок примчался вечером. Под глазами — непонятно что. Славка! Ты ли это!

Усадил меня на кухне, закурил при мне, даже не спросив.

— Помнишь Диму? Дмитрий Андреича, помнишь?

— Учитель твой…

— Следователю скажешь, что ничего у нас не было. Понятно?

— А чего у нас не было?

— Мама! Ты всё поняла, не говори мне ничего, ладно, сейчас…

— Сов, мне непонятно…

— Чего тут непонятного? Он только чай с тобой пил, ясно!

Слёзы по бархатным щекам. Совёнок, Славушка!

 

Не знаю. Как дожила до суда. Только в глаза ему посмотреть хотела.

Дмитрий Андреич, вы с моим сыном?..

Дима, не молчите!

Четыре года.

Нелепый треск. Какие-то осколки стекла по полу. Совёнок, ты где! Вот же, только что стоял рядом.

 

Две недели моталась в больницу.

Слава, мальчик мой! На второй день только со мной заговорил, разлепив веки.

— Ма!.. дай… пить…пить…

И, вроде бы, уже нет того пренебрежения во взгляде. Одна любовь только. И боль. Через две недели каникулы. Отвезу тебя на юг. С учителями договорилась — сдашь им всё в августе.

 

Почти полгода вылавливала твои письма ему. Читать противно. Даже пришлось познакомиться с почтальоншей нашей поближе. Она сама уже их потом отыскивала, по адресу. Стыд-то какой!

 

©Антик, апрель 2002