Наиболее известным произведением писателя стала повесть о мальчике Циске Фрэймуте по прозвищу Крыса. В её основу легла серия фельетонов, написанная им в начале Второй Мировой для газеты De Telegraaf. В 1941 по просьбе издательства Elsevier Пит Баккер переработал эти статьи в полноценную книгу. В 1945 и 1946 вышли ещё две книги: Юность Циске и Зрелость Циске. Первые две книги экранизировались в 1955 и 1984 гг. В 2007 по трилогии был поставлен мюзикл.

Я помню, как Циске-Крыса появился у нас в школе.
– Сегодня к нам заявится один весьма примечательный экземпляр. Думаю, с ним мы ещё хлебнём горя, – заявил Маатсёйкер, наш директор, пока мы делали по последней затяжке, стоя в коридоре перед началом занятий.
– Да, господа, это нечто! Кстати, Брёйс, он будет в вашем классе.
Последняя реплика была адресована мне.
Я не придал особого значения его словам: Маатсёйкер всегда любил преувеличить.
Особенно напыщенной его речь становилась, когда он обращался ко мне, видимо от того, что у него школе я работал без году неделя – он знал, что на остальных учителей его тирады уже не производят должного впечатления, поэтому ему оставалось упражняться на мне.
– В чём проблема? – сухо спросил я.
Маатсёйкер стряхнул пепел с жилетки и  скорчил кислую мину.
– А вот в чём: не далее как вчера меня навестил господин Вердуф из римско-католической школы и сообщил, что они переводят к нам своего бывшего подопечного. Как там его... Ах, да: Франциск Алоизий Жерар Фрэймут... чёрт бы побрал этих католиков с их именами! У них в школе его все называли Крысой, что ж, во всяком случае, так гораздо короче. Этого субчика уже хорошо знают и в полиции и в комитете по делам несовершеннолетних. У них в школе он успел подраться с каждым учителем, а недавно он ухитрился одной учительнице вылить чернила на голову! Вот, что поведал мне господин Вердуф...
Маатсёйкер глядел на меня с явным злорадством и это начало меня раздражать. Тем временем он перешёл к своим педагогическим наставлениям:
– Вот вам мой совет: вы должны сразу показать ему, кто здесь хозяин. Он из той породы сорванцов, что признают лишь физическое превосходство. Чем сильней вы их лупите, тем больше они вас уважают. Надо задать ему такую трёпку, чтобы небо с овчинку показалось!
– Ещё не хватало! – обозлённо буркнул я в ответ.
– В таком случае, этот мальчишка сразу же решит, что вы его просто-напросто боитесь.
– Пусть это будет хорошим уроком для Брёйса, – подала голос госпожа Тедема, – а то он всё никак не избавится от своего идеализма. Я посмотрю, как вам удастся перевоспитать такого!
Я был в дружеских отношениях с Тедема, несмотря на всю сварливость её характера старой школьной учительницы. Она любила своих учеников, что впрочем не мешало ей порой проклинать их на чём свет стоит. Собственно, это неудивительно, особенно, когда у вас полсотни учеников и вам самой уже за пятьдесят. Кроме того она страдала астмой, поэтому вполне можно допустить, что по прошествии тридцати лет, отданных школе, она уже без особого воодушевления раскладывала перед ними азбуку Хогевена.

Госпожа Меерсма добродушно улыбнулась и добавила:
– Да, Брёйси, вам не позавидуешь. В моём классе был подобный типчик – мог свистнуть мелки прямо у вас из под носа. Жулик первостатейный! Через две недели после того как он покинул школу, он угодил в полицию за ограбление склада. Помню, как все учителя меня поздравляли – они говорили, что если бы не мой талант педагога, то он бы и четырнадцати дней на свободе не продержался. Что ж, если принять во внимание характер этого голубчика, то две недели – поистине большой срок, и он его выдержал лишь благодаря моему воспитанию.
Ёрис тоже не удержался и внёс свою лепту:
– В прошлом году повёз я своих ребят на экскурсию. Стоим мы, значит, на вокзале, подходит поезд, и метрах в шести от нашей группы останавливается арестантский вагон. Выводят заключённого, все дети, конечно, уставились на него. Тут этот парень видит меня и кричит: "Ха, учитель!" Ёшкин кот, оказалось – это мой бывший ученик! Знаете, что начинает вытворять этот мерзавец? Он принялся напевать: "Как плавно наша лодочка скользила..." А я смотрю – как ведут его под руки, но вместо него у меня перед глазами хорошенький кареглазый мальчуган в серой курточке, сидящий за третьей партой у окна... А потом я чуть не подрался. Нет, не с ним, а с его охраной. И нечего смешного! Просто, когда я увидел, как эти двое жандармов тащат моего мальчика, я потребовал чтобы они оставили его в покое. Глупо, конечно. Потом я посмотрел на моих ребят – они стояли там такие весёлые, такие нарядные – в своих лучших костюмчиках, с коробками для завтрака – и подумал: "Бог весть, скольким из вас предстоит в будущем прокатиться в таком же вагончике с зарешёченными окнами..." Короче говоря, настроение у меня испортилось...
– А вот и он! – выпалил Маатсёйкер.
В конце коридора прижавшись к стене стоял какой-то мелкий парнишка, его макушка едва доставала крючков для одежды. С деловым видом директор тут же направился в его сторону. Он смотрелся таким большим и важным на фоне этого крысёнка. Приблизившись к нему Маатсёйкер с ходу влепил пацанёнку затрещину. Просто так, безо всякой причины. Кровь ударила мне в голову, мне оставалось лишь стоять там и слушать, как Маатсёйкер орёт своим визгливым голосом: "Ты почему не снял передо мной кепку, мерзавец?! Мы здесь такого не потерпим! Снимай, кому говорю!"
Вот осёл! У нас все ребята по коридору ходили в кепках.
Похоже, парнишка не ожидал такой стремительной атаки, но когда директор замахнулся для второй оплеухи, Крыса проворно нагнулся и увернувшись от директорской руки дал дёру вдоль коридора. Теперь стало ясно, откуда у него эта кличка – в этом бегстве было что-то звериное, он и впрямь напоминал крысу, за которой гонится фокстерьер.
Он уж было хотел выскочить на улицу, но налетел на Фербеста, который приходил позже всех, так как по утрам ему приходилось отводить в детский сад свою дочурку. Перехватив беглеца у самых дверей, он заграбастал его в охапку и потащил пинающегося мальчишку к директору.
– Вот ваш дезертир! – усмехнулся Фербест.
Я быстро подошёл к ним, чтобы избежать дальнейших неприятностей. Чёрт, как я был зол! Директорская грубость абсолютно не вписывалась в мои представления о педагогике. Я собирался оказать новенькому доброжелательный приём, но теперь – из-за этого инцидента – все мои дальнейшие усилия могли пойти насмарку.
– Я забираю его на свой урок! – категорично заявил я и, не дожидаясь ответа от оторопевшего Маатсёйкера, обратился к мальчишке, – идём-ка со мной, братец.
Он посмотрел на меня. У него были большие серые глаза, горевшие диким огнём. Боже, что это были за глаза! Кроме них в этом оборванце не было ничего примечательного: невзрачная рожица, тонкие губы, светлые вихры нечёсаных волос.
В его взгляде читалось: "Ну что вам всем от меня надо!" Я не удержался, чтобы не подмигнуть ему, надеясь, что он поймёт мой сигнал: "Айда со мной, дружище, ну их всех к чёрту!" Не знаю – понял он меня или нет – но мальчик послушно проследовал за мной по коридору. Должен признаться, мной тогда руководила не столько симпатия к парнишке, сколько злость на вмешательство Маатсёйкера. Возможно, одной из причин был также стыд за нас, за нашу школу, ведь для ребёнка школа – источник цивилизации. Учитель никогда не должен об этом забывать. Самый распоследний шалопай имеет право ожидать, что его учитель будет вести себя благородно и не опустится до рукоприкладства. Но наш директор придерживался иных взглядов...
Погружённый в подобные мысли, я переступил порог своего класса. Из задумчивости меня вывел возглас Янтье Феркерека:
– Господин учитель, это же Крыса!
Не долго думая, я поступил так же, как Маатсёйкер – дал нахалу подзатыльник по его твёрдой, словно кокос, башке.
– Продолжай решать примеры, – рявкнул я, – тебя, кажется, ни о чём не спрашивали?
В больших серых глазах Крысы мелькнуло нечто похожее на удовлетворение...
Таким учителям, как Ёрис и Меерстра – настоящим опытным учителям – я мог только позавидовать. Им помогало профессиональное чутьё, подсказывая верный тон в общении с каждым из учеников. Мне до них было ещё далеко: для начала нужно было выучить хотя бы сотню-другую ребятишек.
Пока Крыса стоял у моей кафедры, дети изображали прилежных учеников, всецело поглощёных решением примеров, которые я всегда оставлял для них на доске перед началом занятий – дабы поощрить самых усердных. Тем не менее, я видел, как они то и дело украдкой посматривали на Крысу, неподвижно стоящего возле меня с лицом подсудимого, который скорее умрёт, чем скажет хоть слово судебному дознавателю.
– Назови-ка мне своё имя, приятель! – произнёс я, стараясь чтобы это звучало как можно естественней.
Видимо, Крыса всё же расслышал в моём голосе фальшивые нотки, потому что он лишь взглянул на меня своими замечательными глазами и не издал ни единого звука. "Тебе меня не одурачить!" – было написано на его лице. Ах, чёрт меня возьми, что за глаза были у этого мальчишки! Настоящий серый перламутр с чёрными кружками зрачков, в которых плескалось зловещее пламя. Звериные глаза!
– Довольно дурачиться, – я постарался напустить на себя безразличный вид, – трудно что ли сказать, как тебя зовут?
Снова этот пристальный взгляд в ответ. Тут я не выдержал и снова допустил оплошность, пытаясь задеть его:
– Может быть, мне позвать того господина, чтобы ты стал поразговорчивей?
Как же это было глупо с моей стороны – использовать Маатсёйкера в роли пугала, тем более, что на эту угрозу мальчишка лишь пожал плечами. Ни малейших признаков страха на его выскомерной физиономии.
– Сядьте за первую парту, господин Никто! – всё, что мне оставалось сказать.
Дрикус ван ден Берг так дёрнулся в сторону, словно я хотел подсадить к нему прокажённого. Я был уверен, что не пройдёт и двух часов, как он прибежит с запиской от своей мамаши, нежелающей, чтобы её Хендрикус "сидел за одной партой с этим ужасным ребёнком".
С бесстрастным видом Крыса сел за парту. Первый раунд окончен. Один-ноль в его пользу.
– Открыть хрестоматии!
Неисправимый Янтье опять не удержался:
– Господин учитель, но у нас по расписанию арифметика!
– Открыть хрестоматии!
Мне хотелось занять детей чтением, чтобы я тем временем мог понаблюдать за Крысой, пока он будет предоставлен самому себе. Он взял с парты книжку, но я тут же её отобрал.
– Ты пока ещё не мой ученик. Я даже не знаю твоего имени, – негромко сказал я ему на ухо. Он покраснел. "Это уже что-то!" – подумал я. Тем временем класс приступил к чтению "На рыбалке с кузеном Хэйном". Пальчики детей аккуратно скользили по строчкам пока очередной чтец монотонно отбарабанивал свою часть текста.
Маленький тщедушный Крысёнок сидел на широкой скамье за пустой партой, уставившись в потолок своими глазами, затененными длинными пушистыми ресницами. Что скрывалось под этой маской? Что из себя представлял этот мальчуган? Он занимал меня больше, чем все мои ученики вместе взятые.
Линтье Хэйбринк спотыкаясь перечитывала одно и то же предложение:
– И мы... са-ли... о-пи-сывать... хле...
Класс корчился от смеха. Дети всегда рады посмеяться над чьей-нибудь глупостью. Я видел, как они поглядывали на меня с нетерпением, дожидаясь заветной фразы: "Ну, есть желающие её поправить?" Однако, я немного замешкался, увидев, что Крыса подглядывает в книжку Дрикуса.
– Ну-ка, поправь её... э... жаль, не знаю твоего имени. Ладно, давай тогда ты, Дрикус!
– И мы стали уписывать хлеб за обе щёки!
Крысёныш опять покраснел. Отлично! Так у нас и продолжалось всё утро: я не допускал его к нашим занятиям и ему оставалось лишь сидеть да помирать со скуки. Похоже, он совсем не был рад вынужденному безделью, но и меня тоже хватило не надолго. Я, вообще, не любитель конфликтовать, особенно с детьми. Тем более, что они всегда меня побеждают – наверное от того, что дети лишены чувства ответственности, которое подрывает твёрдость моего характера. Я уже понял, что заставить Крысу вежливо подойти ко мне и представиться может разве что чудо, поэтому я велел ему остаться после урока. Когда пробил полдень и мы остались наедине в тишине пустого класса, я достал клочок бумаги и деловито спросил:
– Когда у тебя день рождения?
– Восьмого августа...
Наконец-то, мне довелось услышать его хрипловатый голос. Дальше пошло как по маслу: похоже, Крысёнок решил сдаться. Я прервал его, когда он нечленораздельной скороговоркой бормотал свои внушительные имена: "Франциск-Алоизий-Жерар..."
– Нет-нет, так не пойдёт... Как тебя зовут дома?
– Циске...
– Ну, слава Богу, – вздохнул я с облегчением, – по крайней мере, теперь я могу дать тебе домашнее задание, чтобы ты больше не торчал здесь как неприкаянный.
Само собой – на особый энтузиазм с его стороны рассчитывать не приходилось, но уже хорошо, что он перестал запираться. Он холодно смотрел на меня, но в этих глазах уже не было прежнего злого огня. Не так уж и плохо для первого дня.
– Ладно, катись домой. Небось, проголодался после таких тяжёлых занятий.
Вдруг – я готов поклясться – его губы чуть дрогнули , обозначив робкую едва заметную улыбку. Я даже заметил его зубы. Острые зубки крысёнка.
После обеда мы проходили дроби. У Циске ничего не клеилось.
– Как ты учился в прежней школе?
– Меня почти никогда не спрашивали и ничего не задавали, – безразлично ответил Крыса.
Последние полчаса у нас были отведены для рисования на свободную тему. По-моему, нет лучше способа поближе узнать ребёнка, чем попросить его нарисовать что-нибудь. Циске весь являл собой сплошную ожесточённую сосредоточенность. На его рисунке два аэроплана поливали друг друга из пулемётов. Один из самолётов горел, из его кабины свешивался окровавленный лётчик – в этом рисунке сквозила стремительность и ярость. Я снова увидел в глазах Крысы эти опасные огоньки. Он так был увлечён своим рисунком, что заехал Дрикусу локтём под рёбра, когда тот посмел его нечаянно толкнуть. Я не мог не оценить мастерство его удара, Дрикус, вероятно, тоже – судя по обильным слезам, когда он подбежал ко мне пожаловаться на Крысу.
В четыре часа пополудни у входа внизу меня дожидалась одна чрезмерно накрашенная особа. Пришла знакомиться мамаша Циске. Я с первой же секунды почувствовал острую неприязнь к этой женщине с цветочками на шляпке и пожелтевшей лисой на плечах. Под вуалеткой была видна жирная бородавка и говорила она жеманно артикулируя.
Да, она пришла поговорить о Франциске... Да, если снова будет нахальствовать, бейте так чтобы боялся, а то совсем распустился... Не, ну вы же видали – каков он?
Было очевидно, что в педагогике она продвинулась столь же далеко как Маатсёйкер. Настоящий самородок. Беседа с ней кое-что мне прояснила, в том числе и прошлую жизнь её сына, весьма незавидную жизнь, я бы сказал.

 

Из потока слов матери Циске начал смутно вырисовываться образ Крысы.

Теперь я кое-что узнал о его домашнем очаге.

Миссис Фреймут была довольно откровенна, особенно когда она принялась описывать в чёрных красках «этого парня» - отца Циске - который ни о чем не заботился и возвращался домой только тогда, когда у него заканчивались деньги, и он не мог купить себе выпивки. Вот и сейчас он бросил её, оставив с четырьмя детьми на руках! Она вынуждена зарабатывать себе на кусок хлеба, работая в баре, а её сестра присматривает за хозяйством, поэтому от неё нельзя ничего ждать, когда она возвращается домой в два часа ночи, больная, с головной болью и такая уставшая, что не может проглотить ни кусочка - она всего лишь женщина, и не из самых сильных.

А иметь такого, ребёнка, как Циске, это наказание Господне? Трое других её детей послушны, ну, они, конечно, иногда озорничают, но разве дети не все таковы от природы? Но она пытается следить за ними. На днях она оставалась за старшую, и придя ночью из кофе, она услышала от сестры, что один из них намеренно сбросил тарелку с едой на ковер. И такого большого как он, она стащила с кровати и на ночь заперла в угольном сарае, а после этого целую неделю у неё не было проблем ни с одним ребёнком. Как мать, она должна была так поступить, иначе они начнут ходить по тебе, не так ли?

- Но этот Циске... - тут ее голос задрожал от волнения, а по шее пошли нервные красные пятна, когда она принялась обрисовывать характер своего младшенького, давая представление о среде его обитания - … это один клубок неприятностей, мистер! Представьте, один стыд, говорю я вам. Первостатейный ублюдок. Хотя он - моя собственная плоть и кровь, но я не могу сказать о нём ничего хорошего. Злючий, как сто чертей. Это угловатое маленькое личико, в котором вы не можете ни минуты быть уверены. Позавчера, перед тем как пойти в кафе, она так разнервничалась, что её сестре пришлось воспользоваться водой с уксусом, так этот змеёныш вывел её из себя. Не издаёт ни звука, и если вы наседаете на него, что я, как мать, обязана делать, тогда как этот подлец смотрит на вас своими злыми глазёнками так, что думаешь послать всё к чёрту! Она уже год как лечится, и всё из-за этой маленькой гадюки.

Это может показаться безумием, но она частенько его побаивается. Иногда посреди ночи она просыпается с криком, потому ей сниться, что Циске стоит над ней с большим ножом в руке и готовится её убить. А потом её сердце начинает биться так сильно, что она думает, что оно вот-вот вырвется из её груди. Этот мальчишка - сущее наказание, наказание от самого Господа нашего. Он сведёт её в могилу - его собственную мать - которая работает до поздней ночи ради него, чтобы ему было хорошо.

Каждый месяц у дверей появляется полиция, а, кроме того, все соседи жалуются на возмутительные проделки Циске. Даже в баре она беззащитна против его яда. Как-то раз она разговаривала с клиентом - порядочным человеком, владельцем автозаправочной станции. Там почти не было людей, иначе она не стала бы кокетничать, не таким образом, права она или нет? Так вот, она разговаривала с этим человеком, и вдруг дверь открылась, и в неё просунулась голова Циске. Нет, она подумала, что упадёт в обморок от страха. И что кричал этот парень? «Она брешет, как сивая кобыла!» Это грех, сказать такое.

И хуже всего было то, что этот человек счёл её за профурсетку. Да, Циске находится под опекой общества защиты детей, потому что с этим баром и всем прочим, она не может бегать за ним каждую секунду. Но, если она чего и добилась, то только того, что её считают проституткой. Мужчины больше не отвечают за себя. Недавно она высказала судье по делам несовершеннолетних: «Если вы будете продолжать в том же духе, я избавлюсь от этого подонка». И, кто бы что не говорил, не она привела сюда этого мальчишку. Он ещё та штучка. Мистер сам испытает это сейчас, насколько он мил. То, что он так долго продержался в другой школе - просто чудо. Но и у них терпение лопнуло, и его перевели в протестанскую школу, но она не даст ни гроша, потому что в мальчишке сидит дьявол, такой тихий и подлый, только он и может усидеть в нём. Когда ему было три, она хорошенько приложила его руку к раскалённой печи, потому что он постоянно играл у огня. И что мистер скажет на это? И спасибо вам, мистер, за то, что она смогла свободно поговорить с понимающим человеком. И не будьте с ним слишком ласковы, как это принято говорить, а то ничего не выйдет...

В коридоре уже стоял полусумрак, когда она торопливо удалялась, манерно покачивая бёдрами. Пахло мокрой одеждой. Стены покрывала испарина. Это школа в своём худшем проявлении. Пустая, уродливая, душная. Переполненный детьми склад.

Я все еще ощущал легкое прикосновение руки с кольцами, которую женщина вяло и нерешительно протянула мне. Словно я прикоснулся к какому-то нечистому животному. Хорошо намылив руки, я сполоснул их под струёй в умывальнике. Оказавшись на улице, я почувствовал себя освобожденным от чего-то невыразимо грязного.

Мать Циске - одна из самых жалких представителей рода человеческого. Все недружелюбные прилагательные, которые можно отнести на счёт подобного существа, легко заменяются одним: вульгарная. Вульгарная своим перстнем, бородавкой под вуалью, хриплым голосом. Вульгарная своей раздутой жалостью к себе, этим тоном в голосе «мы, как порядочные люди, между собой, всем своим животным эгоизмом.

Такая мать была смягчающим обстоятельством для моего Крысёныша. Если бы моя мать прижала мою руку к горящей печке, это опалило бы не столько мою плоть, сколько мою душу. Более покладистый братишка Крысы был вырван из теплой постели и заперт в угольном сарае. Спящим, спустя много часов после проступка. Как же тогда эта грубая женщина обращается с самим Крысой? Стоит ли удивляться тому, что мальчик проявляет непокорность? После школы я как-то прошёлся по улице Крысы. Может быть, из-за невыносимой потребности хоть раз почувствовать себя по-настоящему несчастным. Высокие многоквартирные дома, между которыми мелькало серое небо; мочащиеся в сточные канавы; долговязые мальчишки, вопящие на крыльце, и моросящий дождь, изливающийся в бесчисленные грязные лужи.

Почему дети должны расти в такой среде, где нет никаких цветов кроме серого? - Господи, хоть бы одно дерево, девочка в чистом фартуке, счастливо улыбающийся человек! - И чего можно ожидать от ребенка, у которого нет ничего подобного? К Крысе это не относится. Он остался бы таким же маленьким и пугливым в самых живописных окрестностях, в силу собственной предрасположенности и благодаря своей мамаше и обстановке, окружающей его. В моем классе есть и другие маленькие бедолаги - чего же я от них хочу? Когда я сталкиваюсь с одним из моих детей в его собственном районе или иногда навещаю заболевшего в его доме, я часто вижу эту застенчивую улыбку, и слышу это глупое извинение: «Да, это то место, где я живу» …

Дети чувствуют себя хорошо и счастливо в школе. Там царит вежливость, там их на мгновение касается какая-то человеческая цивилизация. И все же в школе воняет влажной подсыхающей одеждой, а стены пропитаны сыростью. Но мы читаем книги про невиданных девочек с ножками из цветочных стеблей под милыми юбками, и румяных ухоженных мальчиков из «Посмотрите, как Том шагает в новых сапогах!» и стихи, создающие светлый мир игр и радости жизни в весёлых цветах.

«Новые современные книги», - так называет их Маатсёйкер.

 

Циске учится в моем классе уже неделю и до сих пор остается темной лошадкой. Он выполняет задания и не ищет контакта с другими мальчишками. Дома же он совсем не робкого десятка. Это самое малое, что можно было почерпнуть из рассказа его матери. Но в школе он замкнут. В последнюю минуту он входит в класс, проскальзывает за парту и тихо сидит, глядя перед собой, не принимая никакого участия в обычной суете перед уроками. Но его лучше не трогать. Янтье Веркерк испытал это. Со свойственной ему бесцеремонностью он захотел отобрать у Крысёнка на перемене его тетрадку. Я слегка замешкался - тут всё и случилось. Когда Янтье схватил тетрадь, лежащую на парте, я увидел, как на лице Циске появилось какое-то жестокое выражение, и прежде чем я смог что-то предотвратить, он мастерски заехал парню в живот. Это был не внезапный удар, а спокойный, рассудительный отпор того, кто твердо решил немедленно пресечь любое вмешательство в его личные дела. Янтье Веркерк выронил тетрадку и судорожно вздохнул. Я поставил Крысу на полчаса в угол, с таким же успехом я мог бы оставить его там на пять минут или на два часа, потому что это не произвело на него ни малейшего впечатления. Дети считают его незваным гостем. Он не один из них. И дело не в плохой репутации, она бы только помогла Крысе. Тот факт, что он «несколько раз контактировал с полицией», мог бы только поднять его в глазах ребят. Дети гораздо более снисходительны и понимающе относятся к греху, чем взрослые. Они узнают о наших превосходных представлениях о порядочности позже.

Нет, Крысёнка считают жутким. Они не знают, что с ним делать. Вот почему они его игнорируют. Ибо даже среди детей бывает так: чего крестьянин не знает, того он не ест. Крысенок, со своей стороны, не делает ни малейших попыток «вписаться». Он высокомерно поглядывает на своих одноклассников и сжимает грязные кулачки, когда они наступают на него. Мне же хотелось найти способ положить конец всем этим неприятностям.

Такой изгой в школьном сообществе никому неудобен. Класс есть класс - все они его часть, умники и тупицы, милые и раздражающие, тихони и озорники. В классе я буду иметь дело только с Циске Фрэймутом, а не с Крысой.

Ну, по крайней мере, я вбил себе это в голову, но это совсем не так. На самом деле меня интересовала Крыса в Циске. Он был совсем не похож на остальных сорок восемь учеников класса. Возьмите одного из них - Дрикуса, что сидит рядом с ним. Хороший мальчик средних способностей, не слишком глупый, не слишком умный, не заноза в заднице и тихоня. Господь наш вырезает всех этих Дрикусов из одного куска серой ткани, чтобы впоследствии они стали признанными газовщиками, охранниками или продавцами дорожных принадлежностей. Во всяком случае, «полезными членами общества». Но класс, заполненный одними Дрикусами, вызывал бы только зевоту. В подобном классе должны быть исключения. Такой болтун, как Янтье Веркерк, которому приходится по три раза за урок постукивать ручкой по его дерзкому курносому носу, придает классу некоторый колорит. И даже такая безнадежно скучная особа, как Бетье ван Гемерт, нарушает однообразие своей непроходимой глупостью. Каждое такое исключение стоит принимать с благодарностью. И этот молчаливый, угрюмый Крысёнок с темным прошлым из зловещей трущобы, и с серыми неотразимыми глазами - тоже исключение. Крыса - это личность. С синяками, растрёпанный, возможно, уже попавший под влияние буйного существования на этой грязной бедной улице, со своей ветреной мамашей и бродягой-отцом. Нет, он зацепил меня своим яростным сопротивлением, когда тем утром Фербест затаскивал в школу - я не верю, что сломленный человек будет так реагировать. И страхи его матери указывают в совсем другом направлении. Но что за личность этот Циске? Познать ребёнка очень сложно. Все эти книги по детской психологии не смогут мне помочь, потому что нет двух одинаковых детей. Вот в чем трудность. Я старый школьный учитель и доверяю только своей интуиции и той толике здравого смысла, что дал мне Господь. И в глубине души я точно знаю одно: я люблю детей. Это, конечно, очень сентиментально, признавать такое в открытую. Но почему мы можем любить тропических рыб, а детей - нет? Особенно, когда ты учитель? Разве это не позор, что в школе так много любителей тропических рыбок, а в зоомагазине - полно столь тонко чувствующих детей педагогов?

Только те, кто любит детей, имеют право на ошибку, которую обязательно совершает каждый воспитатель, а именно - иметь право несколько раз в день ошибаться. Дети прощают тех, кто, по их мнению, их не ненавидит. Если бы все дети умели так ненавидеть, как взрослые, мало кто из школьных учителей обходился бы без телесных повреждений. Иногда, когда я слышу, что мальчик подрался со своим учителем, я, естественно, готов встать на сторону такого мальчика. Если со мной когда-нибудь случится нечто подобное, мне будет очень стыдно, и я скорее пойду торговать яблоками, чем возьму на себя ответственность за учеников.

Я был уверен, что Крысёнок, которого я встретил, и который «сражался» со всеми своими учителями, - никогда не тронет меня и пальцем. Не потому, что я отношусь к нему нежнее, чем к кому-либо другому. Но, заметив это маленькое проявление его духа сопротивления, я почувствовал, что мне придется действовать с надлежащей осторожностью. А с «одновременной педагогикой», когда работаешь одновременно со всем классом, можно легко ошибиться.

Странно, что я так увлекся Крысёнком. Больше, чем сорока семью остальными. Возможно, он обязан этим своему прошлому. Иногда я чувствую себя офицером службы пробации, который проявляет умеренный интерес к плотнику, который хорошо работает и не злоупотребляет спиртным, но как только он садится в тапочках у камина, плотник получает шесть лет за грабеж.

Сюус, моя девушка, называет это моей «апостольской чертой» и всегда обвиняет меня в том, что я слишком высоко забираюсь и слишком далеко заглядываю. И действительно - если мне через несколько лет удастся сделать из Крысёнка, никогда не бравшегося за карандаши и тетради, ученика, который сможет найти общий знаменатель и знать, что Доммел, сливаясь с Aa, образуя Дизе, - тогда Йорисс скажет: «Этот Брейс хорошо поработал, он действительно начал учиться». И даже Маатсёйкер признает - что для него будет не так уж и плохо - что мы не должны недооценивать цивилизационное влияние доброго духа, господствующего в нашей школе.

Но я хочу большего. Меня интересует этот Крысёнок. Я испытываю необоснованную симпатию к этому загнанному, гордому маленькому зверьку. Крыса ведет безнадежную борьбу против всех, кто пытается его воспитывать: против школьных забияк, своей ужасно усталой матери, профурсеток, угольного сарая, полиции и дисциплинирующей розги. Он один против всех.

Только если он поймёт, что в этом мироустройстве есть нечто, что понимает и любит его, тогда это нечто поможет его спасти. В противном случае он будет человеком, обиженным на всех, в обществе, которое отнюдь не снисходительно относится к столь нетрадиционным натурам. Оно требует, чтобы человек не выпадал из общего строя и был «общителен».

И тогда возникает дилемма: гнуть или ломать?!

А Крысёнок - o Святая интуиция, не обманывай меня! - Крысёныш относится к тому человеческому типу, который потом ломается.

Черт побери, мне нравится этот Циске.

Нет худа без добра, и есть проблеск надежды! У Крысы, этого маленького одинокого волчонка моего класса, есть слабое место в сердце. Есть кое-кто, к кому он неравнодушен. А вот тут уже становится жарко! Этот всезнайка Янтье Веркерк узнал об этом, когда ему сегодня хорошенько врезали…

Я повел свой класс к входной двери, чтобы проследить за ними. Это традиция нашего заведения. «До того угла» они ещё ученики нашей школы. Если они начнут переворачивать мусорные баки за пределами школьного двора, то за это мы уже не несём прямой ответственности. Должен же где-то быть предел. Мальчишки, которым есть что предъявить друг другу, контролируют свою мстительность до угла и вцепляются друг другу в глотки только за пределами этой зоны.

Крысёныш протопал мимо меня, не попрощавшись. Как обычно. Что ж, если я говорил ему с насмешливым уважением «Добрый день», то получал в ответ лишь утвердительный кивок. Но теперь же он не обратил на меня никакого внимания! На его мордочке появился румянец, в глазах вспыхнул яркий блеск, он вдруг сорвался с тротуара и накинулся на Янтье Веркерка, который споткнулся и в испуге произнес ругательство, которое едва ли можно было произносить даже после «угла».

Крыса быстро, стремглав перебежал дорогу прямо перед проезжающим грузовиком. На другой стороне улицы он дико запрыгнул на мужчину который игриво обнял его за шею, отчего Циске весело пискнул. Потом они ушли вместе, он трусил рядом с мужчиной, чисто одетым и приветливым, совсем как обычный ребенок.

Это принесло мне невыразимое облегчение. У меня появилось чувство, что этот ледяной Зигфрид невольно открыл мне своё уязвимое место, уголок, где я мог бы пробить твердую броню его сопротивления.

Может быть, это и есть его странствующий отец? Я очень на это надеялся. У мальчика с такой мамочкой должен быть отец, которого он любит, хотя контакт между ними ограничивается случайными визитами.

Во второй половине дня этот же человек привёл Крысёнка в школу. Большинство детей обычно проявляют застенчивость, когда их родители появляются в школе, словно стыдясь их. Но Крыса ни на кого не смотрел. Он был занят разговором со здоровенным стройным мужчиной в хорошо сидящем синем костюме, улыбающимся и слушающим его болтовню. Он показался мне весьма равнодушным господином, склонившим загорелое лицо к вороту шерстяного свитера ребёнка. И только когда он, ласково похлопав Крысу по голове, отпустил мальчишку, его глаза устремились в мою сторону, и я тут же поманил его к себе. После недолгого колебания он перешел улицу, спокойно, но смутившись.

Когда он молча встал передо мной в коридоре, я сразу заметила эти глаза. Такие же серые, как Крысы, но еще более неотразимые, надменные и открытые. Он вопросительно смотрел мне прямо в лицо. Тяжелые ресницы не шевелились. Крыса некоторое время стоял неподвижно, с сердитым и враждебным видом. Он, конечно, посчитал подобное несанкционированным вмешательством в его личную жизнь. Он явно недоумевал, что мне нужно от его отца.
- Ты идёшь в класс? - спросил я у него. - Я хочу поговорить с твоим отцом. Если вы не против...
Не говоря ни слова, Крыса ускользнул. Снова став маленьким и пугливым.

- Похоже, ему это не очень-то понравилось, - произнёс я с улыбкой.
Мужчина пожал плечами.

 

Я почувствовал странное смущение. Что мне сказать этому молчаливому человеку? Почему я вообще позволил ему подойти ко мне? Я мог бы начать с обычного вступления: «Мне хотелось поговорить с вами о вашем сыне, думаю, что с ним не всё хорошо».

Но мне не казалось подобное правильным. Было бы намного лучше, если бы я сказал: «Не выпить ли нам после школы и поговорить о вашем прекрасном мальчике?»

Но, да - как учитель, я связан определенными рамками и должен проявлять должную осмотрительность.

Поэтому я начал с прямого выпада:
- Вы знаете, что Крыса может попасть в ад?

Выстрел попал в цель. Надменное безразличие исчезло из серых глаз, хотя он угрюмо ответил:
- Он станет таким же, как его отец, и будет намного лучше.

Нет, он не был обычным отцом. Большинство ответило бы: «Что вы имеете в виду, господин?» Или ещё что-нибудь такое же пустое.

Бывают моменты, когда человек мыслит провидчески. И эти редкие моменты могут иметь решающее значение для жизни человека. Я чувствовал, что должен победить этого мужчину, если я хочу чего-то добиться с Крысой. Этот неприступный парень любит подобные пробежки, он может стать моим единственным естественным союзником в битве, которую я намеревался вести за этого маленького серого Крысёныша. Черт побери! он от меня не ускользнет! Я услышал, свой голос, когда заговорил с ним:

- Я считаю, что в этом пареньке есть немного доброты, Фреймут. Вам не следует думать, что это мои сентиментальные излияния, но, когда я увидел, как он подскакивает к вам сегодня утром, я подумал: «Ну, по крайней мере, есть кто-то, кто заботится о нем». Я разочарован тем, что вы уже подводите его. Да, позвольте мне закончить! Дома ваш мальчик - семерка пик [неожиданность, обман, разочарование при гадании на картах]. Нет никого, кто может сказать про него что-то хорошее, и это заставляет его задыхаться в его окружении. Этот клубок недоверия заставляет его убегать. Я хочу попытаться подтолкнуть его на дамбу, потому что мне нравится этот паренёк. Но я ничего не смогу сделать в одиночестве, для этого мне нужны вы. Потому что он любит вас, и вы не позволите ему облажаться, что, прямо скажем, чёрт возьми, прекрасно!

Если бы Маатсёйкер услышал бы от меня подобное, он бы сказал: «Кстати, Брейс, вы думаете, это подходящий тон для общения с отцом ученика?»

И Маатсёйкер был бы прав. Но я был прав больше, что не стал блюсти проформу. Этого человека требовалось ошеломить! А с приглушённым увещеванием подобное было бы просто невозможно. Глаза Фреймута загорелись, когда мои слова достигли его ушей.

На мгновение я испугался, что он развернётся со словами «Идите к чёрту». В тот бесконечно длящийся миг я понял, что проиграл. Я смог бы научить Крысу находить общий знаменатель, и рассказать о том, как убивали Де Виттов в 1672 году, обречённо, в безумии, иррационально ... но тогда через год или около того я бы дружеским толчком столкнул Крысу в грязный бассейн общества, не научив его одной важной вещи: как держать свою тощую шею над водой! К моему облегчению, Фреймут сказал:

-  Вам не следует быть таким самоуверенным, господин. вы ничего не знаете о моих обстоятельствах, не так ли? Думаете, мне весело, что эта забота легла на мою сучку? Он единственный, кто мне дорог, не забывайте об этом!

Во всей этой грубости была пронзительная нотка.

- Возвращайтесь в четыре, чтобы мы могли спокойно всё обсудить, - предложил я.

- Вот и хорошо, - сказал он.

И, небрежно махнув рукой, ушёл.

- Будьте осторожны, - сказал Маатсёйкер, когда я по глупости ляпнул ему, что Фреймут придет ко мне. - Судя по тому, что я слышал, он странный господин. Вердуф из Римской школы сказал мне, что он пару раз сидел за сопротивление аресту и нападение. Ну, яблоко от яблони недалеко падает...

Типично для Маатсёйкера - откапывать такое ядовитое выражение на чердаке старых голландских философских сплетен. Когда класс опустел, вошел Фреймут, как будто здесь ему было самое место. Тем не менее, в этом спокойном появлении не было ничего дерзкого. Он занял живописную позицию на передней скамье, и мы закурили сигары. Он неторопливо прогнал клубы дыма через пустую комнату. Эксцентричный флибустьер, свободный и простой в своих манерах, без тени покорности. Человек, который знал о жизни и мире, хотя и не с самой удобной стороны. История, которую поведал мне без ложного стыда и без особых отступлений отец Крысы, не была приукрашенной. Он ходил кочегаром в море, десять месяцев отсутствовал, затем неделю дома, и снова шесть месяцев в отъезде. Бродяга на море, бродяга на берегу. Шикарная жизнь у топки, самая лучшая жизнь в портовых барах, когда получалось получить увольнительную. Как-то, вернувшись из Рио, он снова навестил ту даму из кафешантана, с которой познакомился примерно с год назад. Она показала ему ребенка в колыбели. И заявила, что это от него. И он – самый настоящий осел! - женился на ней. За эти годы к ним добавились ещё трое детей. Он не чувствовал себя женатым. Ну, в Голландии была женщина, у которой было четверо детей и свидетельство о браке с ним. Или, по крайней мере, он так предполагал. Цис явно от него, можно не сомневаться, он чувствовал это всеми костями. В нём была его кровь. А другие… Что ж, у него их было много на свете. Болезнь выбросила его на берег, и тогда началась вся эта кутерьма. Для брака он не годится. Если плаваешь около двадцати лет и ни разу не стоял на якоре больше месяца, тогда у тебя нет нужды в коттедже с кокетливой бабой. Никакого отдыха, ведь так? Если бы не Цис, он бы никогда не стал бы начинать. Но ему разрешили закурить себя до смерти своей же сигарой - в конце концов, этот малыш и был его рычагом. О, он не всегда был хорошим парнем, и не стоит напоминать ему об этом. Он первоклассный хахаль, мать хорошо проводила с ним время, но заслуживает ли она лучшего? Что это за мать, которая целый день лежит на кровати и позволяет сестре заниматься домашним хозяйством? Он сидит здесь не для того, чтобы позлить эту женщину, но если я хочу узнать что-то о Цисе, то ему придётся немного порассказать о его матери. Ни один ребенок не сможет вырасти нормальным при таком человеке. Когда она со своим толстым телом сидит по ночам в баре, она довольно ласкова со своими клиентами. Но дома у нее в сердце была только желчь. Она никуда не годится!

Через четырнадцать дней его всё достало, и он сбежал. Теперь он был «разнорабочим», как это тогда называлось. Он целый день зарабатывает деньги в гавани, ночует в ночлежке среди разнообразного рабочего люда, и ждёт, когда снова сможет попробовать. Потому что море, господин, черт возьми, было единственным, в чем он нуждается. Он терпеть не может берег, злиться и раздражается.  Он уже дважды устраивался на месяц, потому что связывался с полицейским. Просто он чертовски вспыльчив. А этот мальчик не чужд странностям. Потому что каким бы тихим ни был Цис, он может совершить убийство. Только взгляните в эти глаза. Эти пылающие угольки могут иногда вызывать маленькие чудеса.

Время от времени он видится с сыном. Таился по окрестностям, а Цис обычно бездельничал где-то по улице. Потом он покупал ему мороженое, и они шли в кино, если оно было поблизости. А потом он узнавал из рассказов о доме, что мать Циса снова дала волю нервам, и все такое. По крайней мере, пару раз в неделю Цис отправлялся в угольный сарай, как зимой, так и летом. Ну что за стерва! И, конечно же, этот маленький смельчак, разумеется, давал сдачи. Дома шла настоящая война. Чудо, что придумал этот мальчишка! Вывернул на новый ковёр всю золу из печки! Прожёг в нём большие дыры! С таким джентльменом можно многое пережить!

А теперь, на днях, какой-то шутник припёрся домой из детской полиции или чего-то такого. Но Цис не открыл рта с этим придурком. Молчал, как могила. Этот парень приходил и к нему. Говорил, что не разберёшь, что вы, как обычный человек, не смогли бы его понять. Всё о том, чтобы взбодриться, о полосе поглощения и тому подобном. Он сказал, что Цис устроил пожар на лестничной клетке и что весь дом мог сгореть, если бы сосед по этажу ковырялся бы в носу. А всё началось с того проклятого угольного сарая, где мальчишку заперли на всю ночь.

«Мужик, - сказал он этому защитнику детей, — вытащи этого мальчика из этой ублюдочной дыры». Отправь его фермерам, делай с ним что хочешь, но не оставляй его с этой сукой-матерью, потому что оттуда он отправиться прямиком к чёрту.

Но потом тот тип снова всё испортил, заговорив о естественной связи и о том, что, как отец он должен вернуться домой, и еще о многом другом, за что ломбард не дает ни гроша. Представьте себе - он возвращается к этой женщине! Грядёт непредумышленное убийство с душегубством. Потому что эта женщина притягивает зло из мужчины своей вечной глупостью и тем, что она знает всё лучше всех: сначала я, потом снова я, а остальные могут лопнуть. И чтобы защитить себя, он сбежал. И также как грош является грошом, он бы в гневе придушил её или разбил ей голову топором.

Да, это было немного возвышенно, когда он думал о Цисе, который каждый день, что Бог даровал ему, проводил с этой стервой. И ведь мальчик не сердится. Он упрямый строптивец, который идёт своей дорогой и не сворачивая с неё. Он был похож на костёр с большим количеством углей. Лучше отойти, когда полыхнёт. Странный парнишка, за которого легче волноваться, чем описать это словами. Но, вероятно, я понял, что он имел в виду… К этому времени я уже дал ему спокойно говорить и спокойно записывал. Если бы у такого человека было больше шансов в жизни, из него выросло бы нечто, что мы обычно называем «джентльменом». В его голосе присутствовала мягкая меланхолия. Я подозревал, что у этой израненной жизни есть два полюса: один — это море, другой - Циске. А в промежутках он вел серую жизнь «разнорабочего», проявлявшего свою сварливость в рабочих ночлежках.

- А если бы вы забрали мальчика к себе?! -  спросил я у него без какого-либо перехода.

- Я?!.. - удивился он.

- Да кто еще! У вас была бы цель в жизни, а Циске избавился бы от этого ада. Снимите где-нибудь комнату и позаботьтесь о собственном ребенке. Такого мальчика, конечно, очень легко держать на расстоянии, но теперь покажите, что вы готовы что-то сделать для него, хоть что-то!

Он громко рассмеялся, и его смех эхом разнеслось по пустой комнате.

- Это неплохо! Я воспитываю ребенка! С таким же успехом я мог бы наняться на военный корабль пекарем. Нет, мистер, если вы серьёзно, то вы просто чертов зеленый сосунок!

Вот мы и вернулись туда, откуда пришли. Разговор с отцом Циске не дал практического результата; я пока сам по себе. Крысёныш под моей защитой двадцать шесть часов в неделю, но в неделе сто шестьдесят восемь часов, а мне ещё приходится иметь дело с сорока семью другими детьми. И даже если я каким-нибудь образом уберу повелителя мальчика мистера Франциска Фреймута, то я всё равно не смогу исключительно повелевать его душой. У Крысы также есть мозги, которые должны быть заполнены обычными вещами: Дирк III основал Дордрехт, а Рейн разветвляется у Паннердене и у Вестерворта.

Состояние нынешних знаний Циске значительно ниже нуля. Он до сих пор пишет, не моргнув глазом и не покраснев: «willum krijg foor se fjadag een vies», этим он хочет сказать, что Виллем был в восторге от велосипеда в свой день рождения. Крысёныш - фонетист самого ужасного уровня. Даже Бетье ван Гемерт, милейший ребёнок, но самая последняя дурёха в классе, не делает таких головокружительных языковых ошибок. Это будет тяжёлый труд - затащить его на пятёрки с плюсом примерно через четыре месяца, но я готов пойти на любой трюк, чтобы добраться до него, иначе он попадет в руки Маатсёйкера, и вы можете с таким же успехом отдать часы в ремонт бегемоту, как самоуверенному Маатсёйкеру переучить такого, как Крыса. Со мной этого никогда не случится. Этим Крысёнком сильно пренебрегают. Рыжеволосая дама из Римской школы, вероятно, рассудила: «Чем меньше поворотов, тем меньше столкновений», и позволила ему спокойно сидеть в своей норе, радуясь, если он не объявляет о своем присутствии. Бездельничать было менее рискованно, чем учиться. Обидно, конечно. Потому что у Циске определенно есть мозги. Например, он хорошо разбирается в математике. Вскоре он догонит Герарда Джонкера, номер один в классе. И пока другие заняты отнимающим много времени сложением, Дрикус пересаживается за мой стол, а я сажусь за парту с Крысёнышом, чтобы научить его дробям. И он делает хорошие успехи. В первый раз ему это очень не понравилось. Он скривился и стал походить на злого хищника, в чью клетку впервые вошёл смотритель зоопарка. Он медленно отодвинулся на самый край парты. «Мы не настолько близки», - очевидно подумал он. Также изначально казалось, что он придерживается позиции - человек может жить счастливо, не умев сложить 2Y и % вместе, и в обычных случаях требуется сильный дар убеждения, чтобы внушить десятилетнему мальчику, что без этого знания ему не спастись. А ты даже не можешь поднять настроение этой Крысе шуткой или щипком за ухо. Тогда он сразу решит, что его «склеили». Крыса всё время думает: «Красавчик, ты меня клеишь!» И мне все равно придется подойти к этому Циске со скрещенными руками, если только он захочет иметь с дело со мной. Я поймал Крысу недостойным образом. Долгое время у меня создавалось впечатление, что Янтье Веркерк - особый его противник, взаимная неприязнь с первого взгляда, которая еще больше усилилась из-за того удара Янтье в животе. Более того, этот Янтье завидует, потому что замечает, что я уделяю Циске немного больше внимания. Он не может это переварить.

- Ну, Цис, - сказал я, - давай, мы скинем эти дроби с шеи. Если ты сделаешь все, что в твоих силах, то через нескольких недель ты станешь таким же образованным, как и Веркерк.

Крысёныш не проявил особого энтузиазма, но этот умник Янтье здорово помог мне.
- Он не может! - грубо выпалил он. - Он слишком глуп для этого!

Конечно, мне следовало поставить его в угол, но я хитро заговорил с Крысой.
- Ты слышал это? И ты позволишь, чтобы такое говорили? Подойди и сядь рядом со мной, тогда мы посрамим этого Веркерка!

С мрачной мордочкой он скользнул прямиком ко мне, и мы начали старательно делить яблоки на четверти. Крыса - это сгусток силы воли. Через пятнадцать минут я предоставил его самому себе, и он принялся яростно трудиться над первым рядом сумм, а я сновал между партами, восхваляя добродетельных детей и кое-где отгадывая маленькие пороки. Через пять минут я заметил, что он сидит неподвижно. О, стремление уже пропало?

- Эй, ты уже бездельничаешь? - спросил я.

Он застенчиво посмотрел на меня своими серыми глазами и на несколько дюймов подтолкнул ко мне тетрадь. Без единого слова.

Закончил! Только одна ошибка из-за спешки.

— Вот это по-мужски, Цис! - громко похвалил я. - Гигант! Эй, Веркерк, со своей лисьей хитростью, Кр… Фреймут уже закончил свои подсчеты. Ты ведь не думал о таком?

- Ничего особенного! - презрительно, но с плохо скрываемым разочарованием произнес Янтье.

Крысёныш выглядел довольным, и с тех пор усердно работает над своими дробями. Не могу сказать, что разрешил дело очень деликатно, но результат прекрасный, и я надеюсь добиться того же с голландским. Но не может быть и речи о том, чтобы позволить Крысёнку петь. Нет более сильных контрастов, чем Крыса и Полигимния [в греческой мифологии муза торжественных гимнов]. Я могу представить Крысу в качестве противника Янтье Веркерка, как взломщика (к сожалению, да!), как лучшего математика в классе. Но не как мальчика, который шепелявит, полный страсти «Тихое жужжание, шелест листвы». Когда класс запускает лодку своих голосов скользить по зеркалу озера и блаженно замирает от протяжной красоты мелодии, то Крыса с напряженной мордочкой - «А я в это не верю!» - плотно поджимает губы. Они становятся огненным шрамом на его бледном лице. Он почти не говорит, не говоря уже о том, чтобы петь!

И все же он однажды поверит в это. Только когда Крысёныш, каким бы злым и сварливым он ни был, начнёт подпевать остальным, я достигну своей первой цели. Потому что тогда он станет нормальным мальчиком моего класса и больше не будет чувствовать себя не принадлежащим ему.

И у меня получилось пойти дальше! Я использую всевозможные уловки, чтобы все дальше и больше выводить его из мрачной изоляции. Перед началом уроков я увидел, как он с широко раскрытым ртом уставился на наш аквариум на подоконнике, полностью поглощенный тусклым миниатюрным миром зеленых водных растений и мелькающих рыбёшек.

Похоже, он почувствовал себя застигнутым врасплох, заметив меня стоящим рядом с ним.

- Ты можешь не убегать, если хочешь, - сказал я.

Сначала он удивленно посмотрел на меня, потом застенчиво улыбнулся. Если бы я тогда осмелился, то погладил бы его по макушке. Ребенка, который так ослепительно улыбается, на мгновение коснулось сладкое счастье. Что-то теплое прошло сквозь него, что-то, с чем он не знал, что делать.

Этот бедный Крысенок, этот темный изгой, пережил что-то обычно-приятное, получив цвета от моего Бога, а сколько растоптанных и поруганных жизней вокруг нас, которые мы также могли бы осчастливить чем-то маленьким! Такие крохотные моменты счастья могут бесконечно много значить в человеческой жизни. Сколько есть обиженных взрослых, которые были бы намного солнечнее в жизни, и немного лучше обходились со своими женами и немного приятнее со своими детьми, если бы в юности испытали немного больше сердечности. Поверьте мне - дело тут ни в чём-то большом!

 

Крыса ударил ножом Янтье Веркерка. Вот и всё…

Произошло это в полдень. Янтье подошёл ко мне в коридоре, бледный и взволнованный, в окружении еще нескольких мальчиков. На его левом запястье присутствовала сложная повязка, он, можно сказать, держал на руке разрушительную улику. Как знамя. Но когда он начал заикаться на первых словах своего доклада, Ко Ферставерен опередил его:

- Господин, Крыса порезал ему запястье ножом!..

- Ножом, господин! - добавил Пит Стимен.

- Он совсем распустился, господин! - Карелтье Баак довел до совершенства острые ощущение дня.

Янтье Веркерк довершил всё более чем веским кивком головы. Жестом парламентария он вручил мне засаленную записку, в которой я заподозрил официальное уведомление матери Веркерка.

Я прочёл:
Мой господин, который учит нашего Яна сегодня днем он был ранен мальчиком с ножом я уже была в полиции называющая себя мисс Веркерк

- Заходи в класс, - пригласил я раненого.

Маатсёйкер мог объявиться в любой момент, и мне показалось, что лучше сначала разобраться без него.

Янтье стоял передо мной с видом страдающего от боли мученика. Один раз он взглянул на свою руку, посмотрел на меня и ждал первых слов сочувствия.
- Запястье болит? - спросил я.

- Оно кровит, - жалобно сказал он.

- Это был большой нож?

- Да, сэр - вот такой!

Он указал размер, близкий к ножу мясника.

- И почему Фреймут сделал это?

- Я не знаю, господин!

- Не лги, Веркерк! Ты знаете. Что случилось?

Янтье выглядел очень обиженным. Ему не понравился этот строгий тон. Он ожидал немного жалости, потому что не каждый день случается оказаться жертвой поножовщины. Тогда можно получить право на роль трагического героя с соответствующим почитанием.

Но мне не понравилось лицо Янтье. Оно выглядел слегка хитрым.

- Но он сделал это, господин.

- Ты лжешь, Веркерк!

Я оставил его на минуту, потому что в класс уже входили дети. Они сразу же собрались вокруг Янтье, заворожённые кровавым событием. Уставший от страданий, Янтье Веркерк уселся за свою парту и почти любовно поглаживал перевязанную руку.

Ропот утих, когда вошел преступник, немного бледнее и мрачнее, чем обычно. Было неплохо, что Крыса не прогуливал школу в этот день.

- Разве на доске нет дробей? - обратился я к классу. - Давайте, быстро - за работу!

Они считали точно, неестественно тихо и намного усерднее, чем обычно, когда в класс на всех парусах ворвался Маатсёйкер.
- Итак! - начал он своим звучным голосом, - Что за красивая история! Это и есть предел! Мальчика зарезали ножом! Я никогда прежде не испытывал ничего подобного.

Его лицо покраснело, и казалось, что в его ярких глазах сияет что-то торжествующее.

«Любитель сенсаций! - подумал я раздраженно. - Не лучше ли оставить всё это мне?»

- Я расследую дело, приду к вам в четыре часа, - ледяным тоном сообщил я.

- Ах, так, если… да, да! - довольно неуклюже пробормотал он. - Я надеюсь, что вы не станете терять время зря. Это касается всей школы, вы же понимаете! Это жуткое хулиганство, если говорить об этом в присутствии учеников!

- Спасибо за нужную подсказку, - парировал я. - Но это замечание, конечно, не касается моего класса, если вы его знаете!

С головой, похожий на бакен, он развернулся, но не смог удержаться от того, чтобы не пройти мимо Крысёныша.

- Тебе кое-что будет, негодяй! - рявкнул он. - Ты еще услышишь об этом, дружок!

Только после этого он ретировался. Крыса оставался совершенно неподвижен.

Конечно, это целое дело, если ученики школы атакуют друг друга с ножом. Это перевешивает десятки окровавленных носов, выбитых зубов и рассечённых губ. Даже самый простой складной нож, в конце концов, может явиться орудием убийства. Поэтому, когда я вызвал Крысёныша к себе, у меня не было ни малейшего желания заниматься расследованием этого дела.

- Дай мне нож, - строго сказал я.

Он вытащил из кармана перочинный ножик размером с дециметр. Это было не так уж плохо.

- Разве ты не можешь справиться голыми руками, когда приходится драться? Почему ты ударил Веркерка?

Крысёныш молчал.

- Разве тебе не было стыдно ранить ножом другого мальчика?

Крыса продолжал молчать, но на его лице не имелось никаких признаков стыда.

- Веркерк!..

Янтье с поразительной скоростью оказался рядом со мной. Он определенно не был истощен кровопотерей.

- Расскажи-ка мне, что произошло сегодня днем. Я хочу услышать правду, безо всяких отговорок!

- Ничего не произошло, господин! - пронзительно пискнул Янтье. - Совсем! Только Крыса зарезал меня!

- Кто это видел?

Пальцы Пита Стимена, Ко Ферставерена и Сипа Эйсмы поднялись вверх.

- Сип - сюда! Чем вы там занимались?

- Просто забавлялись друг с другом, господин!

Как и большинство фризов, Сип Эйсма - неисправимый лжец.

- И как забавлялись?

- Как обычно, господин, а потом он рассердился и ударил Веркерка ножом.

- Значит, вы вчетвером дразнили Фреймута?

- Да, господин...

- Господин... Я...

Бетье ван Гемерт, краснея, подняла палец.
- Господин, они бросили Крысину шапку в грязь, и все они пошли за ним, и стягивали с него одежду, а Веркерк всё время дразнил его и толкнул его в спину, я была там, господин. Они дразнят его каждый день!

Мальчик, ответственный за «вызовы», пришел доложить:
- Господин, там к вам полиция.
Его голос звучал торжествующе...

В комнате, закинув ногу за ногу, сидел детектив. Тучный мужчина со светлыми висячими усами как у Одина, слегка обожженными под носом. Комната была полна дыма, а на чернильнице Маатсёйкера лежал пепел и обгоревшая спичка.

- Меускен, - представил сыщик, - из детской полиции.

Он протянул свою большую мясистую руку, похожую на сухую замшу. Когда посыльный сообщил о прибытии полиции, я был ужасно потрясен. Со мной ли всё это?! Но когда я увидел этого веселого колосса, мое беспокойство исчезло. Странно, что такой магический эффект мог исходить от полицейского.

- Могу сказать, что вы учитель Крысы, - бодро начал детектив Меускен. - Мы получили жалобу, пришедшую по почте. Он ударил мальчика ножом, не так ли? Совсем некрасиво. Я знаком с ним уже два года, но это впервые, когда он воспользовался ножом.

- Да, мальчики приставали к нему, а затем он порезал одного ножом, - произнёс я как можно более снисходительнее.

— Это был маленький ножик? - тут же спросил Меускен.

Я протянул ему перочинный нож, который в его большой руке смотрелся как игрушка.

- Этим слона не убьёшь, - оценил сыщик. - Сколько шума люди производят из-за какой-то ерунды!

Словно в доказательство того, что он тоже хочет, чтобы его причислили к таким «людям», вошел Маатсуйкер и тут же пылко заговорил:
- Это очень серьезное дело, детектив! Здесь следует принять очень строгие меры. Если необходимо, отправьте этого мерзавца в дисциплинарную школу!

«И снова этот Маатсуйкер!» Мне захотелось дать ему пощечину. Полицейский взглянул на него и спокойно сказал:

- Во-первых, мне некого отправлять, во-вторых, я даже не знаю, кто вы, и я все еще расследую.

- Я директор школы! - раздраженно рявкнул Маатсуйкер, вероятно думая, что теперь детектив упадет в обморок от страха.
- Я пошлю, чтобы этот Фреймут пришёл сюда.

Маатсуйкеру не следовало проявлять подобную инициативу. Детектив нахмурил густые брови и коротко сказал:
- Если мне понадобится ваша помощь, я вас вызову. Я отвечаю за расследование и сейчас опрашиваю этого господина.

Маатсуйкер сообразил, что не стоит заводить с амстердамским следователем споров о компетентности. Чтобы не потерять лица, он высокомерно заявил:
- Я думал, вы оцените сотрудничество с директором школы, мне очень жаль, что я ошибался.

- Я очень ценю его, - заметил Меускен между затяжками. - И не могли бы вы прислать мне жертву этого ужасного ножевого ранения?

Маатсуйкер ушел, позволил использовать себя в качестве мальчика на побегушках.

- Ну, он ещё тот задира, этот Крысенок, - продолжил Меускен, как будто не он только что отшил директора школы. - Постоянный посетитель нашего отдела, но, между прочим, неплохой паренек. Слегка горяч, а? А тот мальчик сильно ранен?

— Это почти невозможно, но я еще не смотрел на рану, - ответил я.

Раненый в смущении вошел в комнату, и Меускен сразу же активно ринулся в бой.
- Садись, братишка! - сказал он Янтье Веркерку. - Сюда, в это кресло. Ты, должно быть, очень ослаб из-за ужасной кровопотери. Тебе там удобно, овечка ты наша? А если дядя посмотрит на ранку? Нет, не ной, это займёт всего лишь секунду. Боже мой, что за простыню навертела твоя мать!

Толстые пальцы быстро стянули ткань с запястья, после чего сыщик прикрыл рот рукой. Меускен был полон сострадания и негодования. Когда повязка была снята, мы увидели смехотворную царапину не больше дюйма.

В ужасе детектив воскликнул:
- Чёрт возьми, это совсем не детская работа! Как ты это терпишь, мальчик! А в больницу не отвозили? Безответственно со стороны твоей матери. Играть с жизнью этого ребенка! Это выглядит некрасиво! А болит по-прежнему сильно?

- Уже меньше, господин, - пискнул Янтье.

Меускен мастерски продолжил комедию. Мне было очень трудно сдерживать смех перед изумленным лицом Янтье и серьезными глазами массивного сыщика.

- Где этот подлый ублюдок, который так поступил с тобой? А ты ведь ничего не делал? Ты, как порядочный мальчик, послушно шел домой, и внезапно этот жестокий негодяй набрасывается на тебя с огромным ножом — это был вот такой нож мясника, правда? - а затем режет тебе запястье, кровь брызжет во все стороны. Вот как все было, правда? Посмотри на меня…

Янтье начал что-то подозревать. Он почувствовал, что его разыгрывают. Он смущённо глянул на меня, затем на Меускена, который небрежно играл с ножом Крысы.

- Бетье ван Гемерт, должно быть, солгала про все, не так ли, Веркерк? - спросил я, отвернувшись. - Не ты бросил шапку Фреймута в грязь, не ты ударил его по спине, не ты обзывал его, и очевидно, неправда, что ты приставал к нему несколько дней...

Детектив Меускен вскочил со стула. Он выронил нож и воздел руки к небу.
- Что я слышу?! - воскликнул он в ужасе и испуганно посмотрел на Янтье. - У тебя... нет, не может быть!.. у тебя была его шапка... и ты его дразнил? О-о-ох! Если комиссар это услышит! Он очень расстроится!

Янтье внезапно громко заплакал. С блаженного рая мученичества он был низвергнут в ад поношения. Детектив продолжал в отчаянии:
- Изводить маленького мальчика, пока он не даст сдачи, а затем бежать в полицию! Комиссар будет в ярости, и тебе придётся пожалеть об этом! Самое ужасное в этой истории то, что…

Янтье плакал все сильнее и сильнее. Я сделал знак Меускену, что этого достаточно. В конце концов, я был не совсем чист, потому что фактически настроил этого честолюбивого Янтье Веркерка против Крысы всеми этими дробями и всем остальным. И ему было очень некомфортно, что скоро придется возвращаться в класс заплаканным и видеть все эти любопытные, недоумевающие взгляды в свою сторону.

- Есть ли в школе аптечка? - спросил Меускен.

Я вынул ее из шкафа, и он наложил крошечный пластырь на царапину Янтье, затем осторожно свернул мамину повязку в рулон и сказал:

- Положи эту простыню себе в карман и скажи своей матери, что полиция наложила на рану пластырь. Теперь всё как положено. И не дразни больше Крысу, потому что тогда тебе придётся столкнуться со мной, маленький негодник.

Янтье выглядел каким-то голым с этой маленькой полоской пластыря на руке. Я дал ему воды, а детектив сказал:

- Ну, этот парень определенно может вернуться в свой класс, не так ли, господин? А там пусть скажет Крысе, что его ждет «дядя Меускен».

Малыш Янтье выскользнул вон, а Меускен с недовольным видом взглянул на меня:
- Вы помешали такому представлению!

- Ха, а вот и Крыса! - весело воскликнул детектив Меускен, когда Циске вошёл в комнату. — Вот и мы, верно?

Крыса поднял на него свою небольшую голову и продемонстрировал улыбку, которая хоть и была кислой, озарила его серьезное лицо. К моему полному удивлению, он подошел к Меускену и пожал ему руку. Детектив на мгновение задержал его грязную лапку и произнёс своим глубоким голосом:

- Не очень-то хорошо, скажи, что мне придётся пойти прямо к господину Ван Луну с сообщением: и снова это Цис Фреймут, Циске порезал ножом своего приятеля, разве для этого мы с тобой провели столько времени? На твоём месте я бы немного смутился.

Комик сейчас перешёл к серьезной роли, и эффект не заставил себя долго ждать. Крысёнок вспыхнул и быстро забормотал:
— Это не мой приятель! Этот мальчик издевался надо мной с тех пор, как я здесь в школе и…

Мне было жаль, что Меускен прервал его. Мне очень уж хотелось услышать, как говорит Крыса. Но полицейский педагог прервал его:
- А потом ты думаешь: знаешь, что - давай-ка я возьмусь за свой нож! Ещё немного, и ты возьмёшься за револьвер, пушку или ручную гранату!

— Это был такой замес! - извинился Крысенок. - И крови почти не было!

- И тебе пришлось драться, и мы сделаем это снова в следующий раз, верно? - усмехнулся Меускен.

- На деле учатся! - Крысенок слегка прищурился.

У меня не сложилось впечатления, что его сердце раздирало раскаяние.

- И, если он снова станет приставать ко мне, ему не поздоровится, - сказал мальчик.

- Но и ты не без греха! - перебил я. - Или ты думаешь, что мы просто на этом закончим! Мальчикам, которые бьют ножами, не место в школе, понимаешь?

Похоже, что я вмешался в разговор между хорошими приятелями, не спрашивая! Сразу же его лицо застыло и стало походить на маску. Он не ответил, и я почувствовал, как во мне закипает негодование. Этот Крысёныш похож на мимозу. Как только я пытаюсь прикоснуться к нему, его листья закрываются. Я позавидовал Меускену, у которого так легко получалось установить с ним контакт. Когда сыщик что-то говорил ему, Крыса превращался в обычного негодяя, который прекрасно знает, что совершил нечто плохое. Я, должно быть, был редким дураком из школьных учителей, хуже того детектива, который обращался с Крысёнышем с отеческой строгостью и чьи слова, очевидно, производили впечатление.

- Я напишу большой письменный доклад господину Ван Луну, - сказал Меускен, - и ты ещё услышишь об этом, ты, маленький головорез. А теперь молнией в свой класс или я намылю тебе шею...

Есть ли способ справиться с Крысёнком? Может, я слишком осторожничаю? Может, такое встряхивание станет менее неприятным, если отнестись к нему непредвзято? Может, он чувствовал, из-за моей манеры учить, что я слишком наседаю на него?

— Вот и всё - сказал Муйскен, надевая свою неряшливую шляпу. - Дело сделано. Ничего особенного, но я все равно сообщу об этом судье по делам несовершеннолетних. Он должен знать, что эта маленькая заварушка не имеет продолжения. Конечно, всё закончится выговором и сойдёт ему с рук.

- Вы доставите мне огромное удовольствие, - остановил я его у двери. - Если расскажите мне немного об этом Крысе. Он уже месяц в моём классе, а я по-прежнему ничего о нем не знаю. Что у него на уме? Этот мальчик для меня загадка. Я не могу выудить из него ни слова. Он заползает в свою раковину, когда я пытаюсь поговорить с ним.

Меускен разгладил свои усы как у Одина.

— Это будет не так-то просто, - сказал он. - Послушайте, господин, он достаточно открыт только для меня и мистера Ван Луна. Мы вроде как часть его мира. Да, этот Крыса - настоящий маленький бандит, живущий на улице среди грязи. Таких много, а? Но он не такой выродок, как другие. А на самом деле умный, хороший парень, который не так-то легко сдаётся.

 

- Я уже дважды приходил по делам о вандализме, один раз из-за поджога и один раз из-за довольно-таки серьезного нападения. И если тщательно расследовать все эти случаи - а мне это доставляло удовольствие, потому что мне нравится этот Крыса, - то все они являлись местью. Кроме одного раза. Он тогда украл, но в ближайшее время не станет делать этого снова. Но стоит признать, что через два года он может заработать судимость. Что ж, Крыса готовится к этому, вот и всё. Его мать, из-за которой не стоит убиваться, и отец, ходок по проституткам - не настолько плохи, чтобы лишать их двоих родительских прав, если вам действительно жаль этого парнишку. Вот как я вижу сегодняшний случай. Мальчишки, дразнящие и изводящие его - может, просто посмотрели какой-нибудь злой фильм – а он всё держал в себе и оп-па! - тычок ножом. Другой бы мальчишка убежал бы или пожаловался своему учителю, но Крыса из другого теста. Он сам всё решает.

- Но как вы объясните, что он так закрыт для меня? - спросил я.

- Вы ведь принадлежите к другому миру, не так ли? Он может быть свободным только «среди нас». Как только он высовывает нос из-за двери этого мира, он становится чертовски молчаливым. Если между его миром и нашим будет построен мост, мы куда-нибудь доберёмся. Я не могу этого сделать, потому что работаю в полиции, а она - часть его жизни. Ему не очень повезло с семейным опекуном. Хороший человек, но зануда, который просто не понимает такого мальчика. Это нелегко, я это чувствую. Он провел три недели в исправительном доме. Это было после той небольшого выходки. И за те недели он не издал ни звука. Буквально, ни разу не открыл рта! Вот это Крыса, правда? Большинство детей плачут, когда их приводят в исправительный дом, или они плачут, когда им приходится выходить оттуда. Это ведь неслучайно, правда? Но наш Крыса молча зашёл туда и молча вышел. Как факир, который на неделю или около того закрывается от внешнего мира. Директор дома, господин Арнольди, кстати, человек разумный, написал об этом целый отчет.

Вам интересно, что делали с такими парнями в старые времена? Обычно такие озорные пострелята становились адмиралами или кем-то в этом роде, но сегодня для этого нужно знать математику. В любом случае, посмотрим. Доброго вам дня, господин, и если я вам понадоблюсь, вы можете связаться со мной в участке...

Поднимаясь по лестнице, я чувствовал себя усталым. Я неохотно вошел в свой класс. Эти моменты знакомы каждому школьному учителю. Вы видите эти четыре ряда по двенадцать детей, которые на самом деле образуют сорок восемь различных персонажей. Нет двух одинаковых. И все же они делятся только на несколько основных групп. Болтуны, ослы, создающие проблемы, кроткие, шустрые, лжецы… Вы относитесь к этой мешанине, как к куску теста. Вы разминаете его и пытаетесь придать ему форму. Но настоящее воспитание – это забота семьи. А что из этого получается? Пользуйся носовым платком, не чавкай во время еды, не перебивай взрослых и прикрывай рот рукой, когда чихаешь.

Вы не хотите муштровать и не можете воспитывать, это безнадежно ...

Когда я вошел, Крысёныш стоял в углу.
- Я бы повыгонял этих придурков - прошептал один из моих питомцев. - Он же ничего не сделал...

- Ну да, конечно, - произнёс я.

Может, этот мальчик был прав.
Зарабатывать тридцать гульденов в месяц, а ещё быть педагогом…
- Уберите все и откройте тетрадки для чистописания! - приказал я.

Я оставил Крысу стоять.

Если бы я сам этого не знал, то глаза детей ясно говорили мне: «С вами что-то не так» ...

Класс обладает сочувствием, класс никогда не обманывает. Вы снова и снова будете испытывать чудо массовой психологии. В совокупности ученики обладают отзывчивостью, в то время каждый по отдельности отдалён от неё на многие мили.

Сам я считал, что остаток дня провёл «как обычно». К тому же чистописание - это не урок, требующий от личности предельного напряжения. Ученики послушно садятся и заполняют свои тетрадки, а вы исправляете, то тут, то там. Кстати, пока ходишь между партами или что-то исправляешь, обычно это самые спокойные полчаса.

Но в тот день было напряжённое настроение, стояла ужасная тишина, и всегда был кто-то, с любопытством глазеющий на меня, и пытающийся понять, что происходит.

Я же был просто подавлен и устал, тосковал по своей комнате, по своей трубке, по чашке чая от хозяйки и по приезду Суус. Она единственная, с кем я могу обсудить свои затруднения, и тогда от нее начинает исходить такой благотворный для меня подъем.

Но я не хочу просто закрывать это дело. Ещё предстоит урегулирование с пятью господами, прямо или косвенно причастными к этому делу с «ножом».

Мне еще было не ясно, как поступить, пока оставленные после уроков ученики тихо сидели в пустом классе. Я отослал Янтье Веркерка и Крысу в коридор, чтобы разобраться с тремя другими одним махом. Я немного надавил на их чувство чести, заявив, что это не дело - дразнить одного мальчика всем скопом, и выдал им несколько дополнительных заданий на следующий день в качестве наказания. Всё понял, кажется, только Сип Эйсма. Этот простой фризский мальчик понимающе смотрел на меня своими ясными голубыми глазами. Этот Сип чист, как золото - из тех натур, которые не способны на нечестность, прекрасный мальчик. Двое других вели себе немного лицемерно, и я был уверен, что они вскоре будут шипеть в коридоре на эту «тухлую Крысу» и «гнилого парня».

Янтье выглядел очень обиженным, когда вошел в одиночестве. Закололи ножом, а потом ещё и оставили после уроков, это что-то невообразимое! В этом мире больше нет справедливости ...

Я сказал ему, что, конечно, очень некрасиво со стороны Циса Фреймута - колоть ножом, но он сам спровоцировал это своим трусливым издевательством, и что с этим нужно заканчивать, иначе может аукнуться. А потом, что за чепуха - наматывать на царапину целую повязку! Неужели его мать не могла прийти ко мне? Почему в это дело вмешали полицию? В школе мы можем решить всё сами. Так или иначе, устраивая его матери заочный нагоняй, я был уверен, что Янтье всё в точности передаст. Он также получил три штрафных задания. А затем пришёл черёд Крысы ...

Мой разговор закончился полным поражением, словно я говорил со стеной! Я очень разволновался, что всегда глупо. На детей нужно гневаться с холодным сердцем, но зачастую вы злитесь на самого, и этот гнев выливается на ребенка. И после такой демонстрации бессилия ты становишься язвительным, уставшим от всего. Как я завидую этим педагогам из учебников, у которых на все вопросы есть ответы! Боже мой, как я сражался против этого Крысёнка! Я хотел начать спокойно и рассудительно, не так ли? Заявить ему, что совершенно неуместно колоть мальчика ножом, изображал из себя друга его отца, пытаясь построить тот самый «мост», о котором говорил детектив. Но я сразу же понял по его лицу, что он заставит меня поболтать. Хуже того - в его глазах светилось торжество! Если бы только этот Веркерк не предстал перед ним несчастным, со своим дружелюбным лицом и маленьким пластырем на запястье. Ведь он же был прав, хотя бы на мгновение, когда ткнул его ножом? А что там этот парень говорит, его забота… Нет, приятель, - подумал я, - ты не ускользнёшь! Ну я и выдал ему в полной мере. Я был близок к тому, чтобы схватить его за шкирку и потаскать по классу. Вот как я был зол. Почему?..

Потому что я не мог с ним справиться!

Пока я болтал как сумасшедший, я сам себя отчитывал. Идиот! Не будь таким безнадежным! Разве ты не видишь, что этот несчастный мальчик просто развлекается тем, что так легко подцепил тебя на свою удочку! И чем больше я это замечал, тем ужаснее он мне казался. Крысёныш неподвижно уставился на чернильницу на моем столе. Ему было всё равно! Он был сильнее. Он удобно устроился в своем бетонном каземате, и пусть этот ураганный огонь изливает свой гнев снаружи, он останется неуязвимым, огородив себя защитной корой вокруг своей души.

Я использовал слова, значения которых десятилетний мальчик даже не знает. Подобные мальчишки из трущоб говорят на совсем другом языке. Чтобы заставить его по-настоящему понять вас, вы должны хотя бы раз рыкнуть: «Ты, мерзавец! Господи, какого чёрта ты взял в свои руки нож, ты, маленький недоносок?!» По крайней мере, он бы понял то, что имеется в виду. Но я слышал, как употребляю такие выражения, вроде «тошнотворного субъекта» и даже «куска нечести», и множества других парламентских выражений, значение которых полностью ускользает от него.

Мой поток слов носился над ним, не поднимая волн, а Крыса продолжал глазеть на эту дурацкую чернильницу. Это был настоящий ад!

Наконец я схватил его за руку и выгнал из класса.
- Убирайся из моих глаз, негодяй! - воскликнул я. - Я больше не могу тебя видеть!

Он неспеша подошел к вешалке. Я выпил стакан воды.

Затем в класс вошел Маатсуйкер. Этого ещё не хватало!
- Ну, Брейс, - начал он весело, - проходя мимо, я услышал, как вы разговариваете с этим Крысой. Вот это спектакль! Дайте ему почувствовать, что здесь ему ничего не сойдёт с рук!..

Я изо всех сил старался не рассмеяться ему в лицо!

Шагая домой, я принял решение. Я больше не хотел напрасно тратить усилий на Крысу. В любом случае, это безнадежно. Он изводит мои нервы, никак не показывая, что его что-то трогает.

В конце концов, я должен подумать о себе и своем будущем. Я борюсь с французским, и просто не могу выучить passe Defini, когда думаю об этом Крысе. Либо одно, либо другое. Может ли Крыса как-то помочь мне с MULO [«более продвинутое начальное образование» - одна из систем образования в Нидерландах]?

Я школьный учитель, а не пастор. Я буду выполнять свой долг, но никто не может ожидать, что я представлю господина Крысу дорогому обществу в качестве примера праведности. Я научу его дробям и притокам Мааса, буду держать его в узде в границах в школе, а остальное меня не волнует.

Почему я должен брать на себя обязанности этой матери-вертихвостки? Или заботы его отца? Могу я помочь, если его семейный опекун этакий психолог-дилетант уровня горничных?

Им бы стоило просветить меня побольше.

Баста!

 

Уже неделю в классе не происходит ничего особенного. Мы упорно работаем над дробями и должны приложить все усилия, чтобы добраться до истины. Дроби - это камень преткновения учебной программы. Есть умные дети, у которых в голове внезапно появляется какой-то знак, когда им нужно прибавить дроби. Они не видят его перед собой, и вы должны быть счастливы, когда они, в конце концов, начинают делать это механически.

Кровавый инцидент между Янтье и Циске, наконец, преодолен. Он волнует теперь только Маатсуйкера. Тот болтает о нём «в курилке», но, когда он заговорил об этом в третий раз, Мирстра положил этому конец.
- Давайте не будем суетиться из-за такой ерунды, - сказал он, зажав извечный сигаретный окурок в коричневых зубах. - Подобное случается в каждой школе.

- Ерунды?! - взвился Маатсуйкер. - вы это называете ерундой?! Я продолжаю думать, что это очень серьезный случай, когда мальчики режут друг друга ножом, и в моей школе я такого совершенно не потерплю!

- Сделайте мне одолжение! - попросил Мирстра. - Над одним мальчиком издевается кучка этих малолетних оторвышей, и он царапает одного из них игрушечным ножом. Стоит ли мне расстраиваться из-за этого? О, перед классом я разыграю впечатляющую комедию. Я приму грозный вид, прочитаю трогательную проповедь и накажу кого-нибудь, но, в конце концов, всё забуду. Если мне пришлось бы поднимать такой шум о каждой подобной выходке вне школьных стен, я бы за год впал в детство. Да, Маатсуйкер, не смотрите на меня так озадаченно! А я не хочу выйти из школьных стен помешанным школьным учителем. Расскажите об этом деле обычным людям, с которыми вы играете в карты дома. Вы знаете, что они скажут?.. «Ну, эти мальчишки всё равно что злые обезьяны - я предложил бы их выпороть». И если вы станете объяснять им, что это в действительности «очень серьезный инцидент», то они подумают: «Боже правый, что за болван! Настоящий школьный фрик!»

- Вы должны интуитивно понимать, что мы редко обсуждаем наши школьные дела с другими. Потому что мы думаем, что эти «посторонние» в любом случае не поймут внутренней природы этого, но, по сути, потому что мы бессознательно стыдимся этой своей несвоевременной детскости.

- И я слышу это от Мирстры! - презрительно парировал Маатсуйкер. - Если все мы будем придерживаться таких специфических взглядов, тогда…

- Тогда внешний мир будет считать нас немного более полноценными, сказал бы я, - доброжелательно добавил Мирстра. - Я до четырех часов работаю школьным учителем, а в свободное время по возможности веду себя как нормальный человек. И это только приносит пользу моей работе как учителя!

Такие дебаты словно вкус сахара на моем языке! Изредка Мирстра вырывается на свободу, и тогда все мы наслаждаемся его острым умом - за исключением его жертвы. Он, бесспорно, является лучшим учителем среди нас, хотя Маатсуйкер считает, что у него «бардак» в классе, и даже в чём-то прав. Потому что Мирстра спокойно уходит на летние каникулы, хотя его доска еще полна нерешённых примеров. Там всегда валяются тетради, и в его классе никогда не бывает тихо. Там есть смех, но есть и работа, и его мальчики считают его «большим учителем».

Когда на школьном собрании заговорили о «Слойде» [шведская система образования с обучением ремеслу, например, резьбе по дереву], он спросил, когда мы будем учить детей избавляться от похмелья. Мирстра - самый трезвый тип, когда-либо стоявший перед классом. Но случайно мы узнали, что этот человек с непривлекательным лицом никогда не бросает своих учеников. Однажды в субботу днем он поехал в Ларен навестить девочку, лежащую в санатории с тяжелым туберкулезом. Этот ребенок умер, и я до сих пор вижу, как побледнел Мирстра, когда её мать сказала ему об этом в коридоре.

- Когда похороны? – только и спросил он. Но позже его жена рассказала, что он не произнес ни слова за весь вечер, молча уставившись в одну точку. После того разговора о Крысе он на мгновение взял меня за руку.
- Брейс, - сказал он по-отечески, когда мы остались вдвоём, - конечно, я знаю, что вы достаточно опытны, чтобы заниматься своим делом, но, как старик, я не оскорблю вас хорошим советом, правда? Этот Крыса, конечно, для вас непростая задача. Этот паренёк - сгусток вражды и недоверия. Я как-то понаблюдал за ним: он рисуется, этот мальчик. Всю его жизнь взрослые гоняют его, и он, вероятно, испорчен больше, чем вы можете исправить. Как вы поступили с ним в деле с этой поножовщиной?.. Маатсуйкер за глаза похвалил вас за хорошую взбучку, и тогда, честно говоря, я пришёл в ужас...

- Я выложил ему напрямик, что было у меня на душе, - признался я, - по крайней мере, на словах.

- Этого я и боялся, - задумчиво произнёс он. - Значит, вы были очень взволнованы. Что ж, каждый делает это в соответствии со своей натурой. Понимаете, я бы отнесся к этому делу немного иначе, - что-то легкомысленное промелькнуло на его морщинистом лице.

- Как же?.. - с любопытством спросил я.

- Что ж, для ваших педагогических ушей это может показаться ересью, сын мой, - ответил он с легкой улыбкой. - Для начала я бы отругал эту мамашу так, чтобы ей стало не до веселья. Как этой тетке хватило ума заявить в полицию по такому поводу? Я знаю эту истеричную склочницу, у меня в классе было три ее плода, один сумасшедшее другого. Они все такие же, как их мамаша! И я позволил бы этому парню показать свою рану всему классу. Тогда бы все мальчики увидели, что это за чушь

- А Крыса?..

- Я бы отругал его. Но после школы я отвел бы его на мгновение в сторону и сказал: «Послушай, друг, я знаю, что эти мальчики приставали к тебе, и очень хорошо понимаю, что ты постоял за себя. В этом ты прав. Но в будущем делай это голыми руками. А если они все же снова начнут тебя доставать, ты просто изобьёшь их до полусмерти. От моего имени! Но не с ножом, потому что ты еще слишком юн для этого, маленький забияка». И тогда этот Крыса подумает: «Чёрт возьми, этот парень не так уж плох... Вот уж не ожидал от этого прощелыги!» А это именно то, что вам нужно. Сначала вам нужен ребёнок, а потом вы сможете его изменить. И вы не доберетесь до Крысы до того, как он почувствует... да, как бы это сказать, чтобы вас это не слишком потрясло, - до того, как он убедится в вашей солидарности. Послушайте, его отец любезно бы добавил: «Парень, ты ещё здесь, и на волоске от того, чтобы взять в лапы нож? Бей их до полусмерти, но делай это голыми руками, тогда они не смогут тебя тронуть!» Это язык, который понимает Крыса, и вам следовало бы сказать что-то подобное, хоть и перефразируя это словами школьного учителя. Тот разговор с Фреймутом, о котором вы мне рассказывали - тогда ведь всё получилось. Тогда вы на мгновение забыли, что вы на самом деле порядочный господин. И что в результате? Вы убедили этого парня, и он захотел поговорить с вами. Но с Крысой вы были школьным учителем - а это всегда плохо...

По-дружески попрощавшись, он отправился в свой класс, где собралась языческая банда.

 

Я уже честно признался Суус, что у меня появился конкурент: Бетье ван Гемерт.

Да, мне нравится эта девчушка! Она слишком глупа, чтобы танцевать перед дьяволом - вот уж чего я никогда не понимал, так зачем это здравомыслящему человеку проявлять свои хореографические таланты перед Мефистофелем? Но Бетье явно глупа. Самое смешное, что нехватка мозгов совсем ей не мешает. Она любит болтать и любезна. Откровенна и честна: «Да, я очень, очень глупа!» Например, подходит очередь познакомить Бетье с географией. Это должно случаться время от времени, не так ли? Вы не всегда можете оставлять такого ребенка заплывать жиром на месте и конфузиться. «А теперь черёд нашей Бетье!» - весело говорите вы. – «Выходи к доске, девочка!»

Класс посмеивается и усаживается поудобнее, заранее радуясь грядущим несуразицам Бетье. С Южной Голландией всё в порядке. Мы находим Боскуп и Альблас-сердам, север и Тиенгеметен - все, что нормальный человек склонен забывать, как только он бросает школу. На протяжении всего урока Бетье выглядит как мать, глядя по сторонам с дружелюбной улыбкой, как будто ей действительно нравится, что все эти дети так стараются и так хорошо подготовились к этому дню.

Но теперь она сама должна в это поверить. Она мило смотрит на меня своими голубыми кукольными глазами. «Что за шутник, - думает она, - зачем он меня вызвал?!» Вообще-то это глупая шутка, но если ему это нравится, то так тому и быть ...

- Бетье, ты видишь эти две большие красные точки на карте? - вежливо спрашиваю я.

- Да! - кивает Бетье, радуясь, что может доставить мне удовольствие. Показать их мне?

- Покажи, деточка!

Указка начинает свое запутанное путешествие где-то в Северном море, но после долгого плутания оказывается в Лейдене. «Нет, Бетье, вон та большая точка внизу!» Бетье не понимает. Эта точка ведь тоже красная, верно? Она вопросительно смотрит на меня, и я галантно помогаю ей добраться до Гааги. «А как называется этот город, Бетье?» Еще один изумленный взгляд на меня. Город?.. О чем, черт возьми, он говорит? Класс смеется. Вот Бетье даёт!

Бетье чувствует, что от нее чего-то ждут. Она должна ответить. И, после всего, чтобы не показаться неприветливой, она говорит с милой улыбкой: «Монде!..»

Класс хохочет! Монде… вот это даёт! Как у Бетье вырвалось «Монде»? Почему не «скатерть» или «чернильница»? Возможно, смутное воспоминание об «Эйссельмонде» все еще витает где-то в глубине ее мозга. Также может быть, что это как-то связано с «устьем Рейна» или, возможно, с «Монтфортом», но, во всяком случае, вероятно, это имеет какое-то отношение к той странной картине, полной крапинок, полос и цветов, в которых никакой нормальный человек не разберется. «Нет, Бетье, - терпеливо говорю я, - вот это Гаага, дорогая. Покажи снова на Гаагу» ...

Указка отправляется в Роттердам, и класс снова развлекается. Затем она опять уставляется на меня своими преданными глазами и улыбается. «Ах, господин, - говорят эти глаза, - я бы хотела сделать это для вас, но не могу. Вы ведь понимаете, не так ли?»

И вот это самое прелестное дитя моего класса снова занимает своё место за партой, в то время как другие все еще наслаждаются этим «Монде», которое становится шуткой этого утра. Бетье выглядит счастливой. Как хорошо, что она подарила всем этим детям столько приятных моментов!..

И все же Бетье ван Гемерт та ещё штучка. Она - дневной дежурный в классе, и ее особая забота - ухаживать за цветами на подоконнике. Никогда еще классная флора не была в таком надлежащем состоянии с тех пор, как она посвятила ей свое внимание.

И учительница рукоделия однажды спрашивает меня:
- Скажите, как там эта Бетье ван Гемерт из вашего класса?

- Самый тупой и милый ребенок на свете, - приходится мне ответить.

- Да, - сказала она тогда, - девочки сказали мне тоже самое, что она самая тупая, но у меня она самая умная из всех. Просто фантастика, как этот ребенок справляется. И она отвечает за всех остальных девочек!

Итак, наш Господь дал Бетье талант, большое сердце, пару умелых рук и милое личико. А нужны ли ей еще ясный ум и железная память, чтобы стать счастливым человеком? Читать и писать она умеет. Бетье ван Гемерт переживёт! Мне только нужно убедиться, что она не застрянет в школе на всю жизнь. Школа — это просто учреждение для культивирования готовых знаний. Каждый должен научиться «идти в ногу со временем», и как только я начинаю предъявлять интеллектуальные требования к Бетье, она тут же замирает на месте, становясь глубоко несчастной. Это уже случилось с ней раньше, и если бы я позволил ей раздвоиться, тогда она была бы на два года старше своих одноклассников, и оказалась бы в классе Маатсуйкера, который счёл бы такого глупого ребенка позором своей школы. О, какое несчастье он устроил бы Бетье своим громким голосом и хладнокровными издёвками.

И не поможет, если Бетье будет усердствовать с уроками. Нет никаких сомнений в том, что она сможет, в конце концов, найти Гаагу или разделить 1939742 на 397. Но стоит спросить: для чего это вообще нужно? Позже Бетье станет милой матерью своих детей и подарком от Бога своему мужу. Никто не станет уважать её меньше, если она не сможет после обеда рассказать о фазах луны.

И еще кое-что: я не хочу скучать по Бетье! Каждый раз мне доставляет удовольствие видеть её аккуратное, доброе личико. Мне просто нравится эта маленькая глупая дурёха, когда она ходит по классу с лейкой и тряпкой. Она наша дева-военнослужащая. Как чудесно она может злиться, когда эти мерзкие мальчики натворят беспорядок своими грязными ногами. Тогда я понимаю, что позже она будет также гневаться на своих собственных детей, и я также знаю, что эти дети будут любить свою мать.

Разве не за поцелуем она так внезапно прыгнула в нору за Крысой?

Чувство справедливости Бетье было оскорблено. Она своими глазами видела, как эти мальчики дразнили Крысу, и ей просто невыносимо было видеть, как они перекладывают вину на него за то, что он защищался. Это было подло, и учитель должен об этом знать! Она никогда не доносила, никогда не приставала ко мне со льстивыми предложениями. Но когда возникла угроза несправедливости, чистейшее существо моего маленького отряда спонтанно встало на защиту преследуемого, оклеветанного, одинокого - Крысёныша.

Я не откажусь от такой жемчужины. Я просто не смогу без неё! Даже если придется не оставить камня на камне, и даже если мне придется для этого совершить самый скандальный подлог в письменной форме, Бетье всегда получит такой табель, в котором все её оценки будут удовлетворительными. И если Маатсуйкер расшумится по этому поводу, то я объясню всё Мирстре.

Я уверен, что тогда он поддержит меня на школьном собрании.

 

Крыса стал понемногу оттаивать... Это комплимент моему педагогическому таланту - лед начал таять с тех пор, как я стал с ним менее настойчивым! Учитывая все обстоятельства, это не такое уж чудо. Дети - самоназначенные воспитатели детей. Они составляют закрытый коллектив по отношению к взрослому миру, который по понятным причинам недоверчиво относится ко всем этим попыткам «вывести их на трудный жизненный путь».

Представьте себе, что вдруг возникло поколение людей, в полтора раза больше нас, немного умнее и опытнее, но и немного дальше от природы, чем мы есть. Если бы эти люди поставили перед собой задачу переделывать наш характер, направлять наши действия, вмешиваться в наши игры и критиковать все наши поступки, разве бы мы сказали тогда между собой: «Какие же они мудрые, эти добрые великаны?!» Нет, мы бы интуитивно сопротивляться их усердию. Но когда дети поступают так в отношении нас, мы называем их упрямыми, дерзкими и непослушными.

Мы поступаем мудро, если как можно меньше вмешиваемся в этот детский мир. И если мы должны слегка возглавить его, то не должны приводить отношения в этом обществе к стандартам «взрослых». А должны попытаться понять этих маленьких человечков в их яростных реакциях и спонтанных порывах. Зачастую это природный народ живёт по гораздо более чистому закону, чем мы. И чем меньше мы вовлечены в их мир, тем меньше вероятность того, что мы попадём в неловкую ситуацию.

Я искренние приложил все усилия, чтобы ввести Крысу в наш класс. Я поставил себе такую задачу. Но с того момента, как я в мрачном настроении решил позволить ему вариться в своём котле, все пошло намного лучше! Это произошло потому, что мою задачу взяла на себя Бетье ван Гемерт. Эта глупышка Бет достигла в десять раз большего, чем ее красивый учитель!

Бетье заботится о цветах, а Крыса - об аквариуме, и в этом убогом уголке природы в нашем довольно обшарпанном классе они нашли друг друга. Я видел, как Крыса принёс лейку и передал её Бетье. Он подождал, пока она польёт увядающую герань, которая является ее беспокойным ребенком, а затем ушёл, чтобы наполнить лейку. Но потом он пролил воду, чем и провинился.

- Давай, мальчик, принеси швабру из чулана в коридоре! - прорычала Бетье. - Посмотри, какой беспорядок!
И Крыса не был бы так хорош, если бы ему не пришлось как следует вытереть эту лужу.

Я тайно наблюдаю за этой парочкой. Было приятно видеть, как Бетье ван Гемерт принимает вид занятой домохозяйки, в то время как Крыса стоит рядом с ней как нашкодивший ребёнок, уставившись в пол. Я поймал себя на том, что мне смешно. Крыса попался!

Эй!.. Разве это не тот парень с ножом, от которого я недавно отрёкся?..

Никогда не знаешь, какие волнения существуют в таком классе. Но, по случаю оказалось, что и в компании Янтье Веркерка произошли изменения. Полагаю, Сип был первым, кто отказался от вражды. Потому что я услышал, как он сказал Крысе в коридоре: «Не фига себе, ты, чёртов псих!» Из чего можно было сделать вывод, что Крыса сделал замечание, с которым не согласился Сип.

Такие выражения намного лучше, чем траппистская [католический монашеский орден со строгими правилами молчания] тишина раньше.

Циске действительно немного расслабился в классе. Он больше не проявляет такую застенчивость, такую дикость, и когда я подсаживаюсь к нему, чтобы научить его говорить, он больше не отодвигается в самый конец скамейки. Прогресс у него неплохой. Он намного умнее того серенького Хендрикуса, сидящего рядом с ним.

Дрикус - выражаясь душевным языком моих учеников - «слизняк», настолько безжизненный, насколько может быть осторожная посредственность. Он всегда получает 8 за поведение в своем табеле. В принципе, больше ставить не буду, потому что тогда он попадает в область ангелов и святых, недоступную для человеческих детей, что может только привести его к гордыне и греху.

Дрикус всегда вежлив, никогда ничего не скажет до получения разрешения, и никогда не отпрашивается в туалет на уроке. Дрикус настолько хорош, что даже его органические функции регулируются добродетелью. Дрикус - образец для подражания, но крайне надоедливый образец.

Я уже давно заметил, что они с Крысой не ладят. Они находятся в непосредственной близости от меня за передней партой, и я впервые заметил их безмолвные стычки. Вот как это происходит: тетрадка Крысы пересекает невидимую черту и небольшим своим краем оказывается на половине Дрикуса. Возникает пограничный спор. Чувство порядка у Дрикуса задето, и он отодвигает тетрадь, побуждая Крысу украдкой пнуть его под скамьёй. «Хлоп!» - поднимается палец Дрикуса.

Я позволяю ему какое-то время потрудится, пока не устанет его рука, а потом небрежно спрашиваю:
- И?..

- Фреймут пинает меня, господин!

- Не ныть, продолжай работать!

Дрикус выглядит вежливо обиженным, и Крыса маневрирует своей тетрадкой так, что она снова немного выступает за пределы экстерриториальной зоны. Теперь Дрикус, каким бы разъяренным он ни был, не осмеливается что-либо сделать, потому что он не уверен в моей защите, а кроме того, боится злобного Крысёныша.

Такие ссоры, безусловно, имеют значение в качестве симптома. Это нормально! Это указывает на то, что Циске всё меньше чувствует себя отшельником в классе. Пусть сначала он станет обычным мальчиком среди других, и тогда есть шанс, что он потеряет свою подозрительную застенчивость по отношению ко мне.

И это полностью зависит от суждения класса об учителе.

Подобное общественное мнение чрезвычайно важно. Класс никогда не ошибается. У него прекрасное чувство благодарности, и в этом он безупречен. Мы не осознаем этого, но критические взгляды всегда обращены на нас - учителей. И именно в те моменты, когда мы не осознаем себя в качестве учителя, класс формирует свое суждение. Это случается, когда вы исправляете их сочинения и почти забыли о притихшем классе, занятом работой. Это происходит, когда вы стоите перед окном, глядя на женщину, выбивающую ковёр, или когда вы вопреки этикету ковыряетесь зубочисткой в зубах.

Мы никогда не сможем избежать всевидящего ока класса.

Я до сих пор не знаю, что думает обо мне мой класс. Дети, вероятно, считают меня непостоянным, потому что я сам так чувствую. Когда я устаю от изучения французского или поссорился с Суус, я становлюсь раздражительным и угрюмым. И маленькие бедолаги это чувствуют! Они становятся тихими и почти такими же хорошими, как Дрикус, потому что знают, что нужно так себя вести, иначе им попадёт!

И тогда я действительно не знаю, кто мне больше нравится, мой робкий класс или я сам.

Жаль, что я не обладаю уравновешенностью Мирстры. Который может спокойно заниматься своей работой, пока его жена болеет пневмонией.

Стану я когда-нибудь таким?..

 

Между Крысой и Дрикусом произошло неизбежное столкновение.

Может, я поступил бы мудро, если бы рассадил их. Такие противоречивые натуры не должны находиться слишком близко друг к другу. Но в любом случае - это случилось. Класс тихо трудился над дополнительным упражнением, которое удалось сделать даже Бетье. «Мой друг, ложись спать, уже слишком поздно», - и я даже принялся подводить кое-какие итоги, приглядывая за детьми. Углом глаза я заметил, как внезапно поднялся палец Дрикуса. Не назойливо или настырно, а жестко, неподвижно, правильно. Его глаза были прикованы к Крысе, который писал своё задание, высунув кончик языка изо рта и, казалось, не замечал своего соседа. Было ясно, что добрый Дрикус хочет выразить недовольство Циске. Посмотрим сначала, что победит - его поднятый палец или усталость. Рука не падала. Для него она была вытянута слишком высоко.
- Что-то не так, Дрикус? - спросил я наконец.

- Господин, Фреймут списывает, - произнёс размеренный голос из-под пальца.

- Он лжёт! - тут же отозвался Крыса.

- Ой! - класс был шокирован, потому что такие выражения не используются в детском общении. Крыса немедленно вернулся к своему заданию, как будто его ошеломило собственное красноречие:

- Это правда, господин! - заверил Дрикус.

Чтобы выманить Крысу из его молчания - его голос до сих пор остается редкостью - я не сразу всё прекратил.
- Ты списывал у Дрикуса? - спросил я Циске. - Позор тебе, такое простое задание!

Но Цис неохотно пожал плечами и не захотел больше защищаться. Голова Дрикуса яростно и сильно закивала. Фреймут действительно списывал у него!
- Больше не ныть, поторопитесь! - завершил я инцидент.

Через пятнадцать минут мы отправились по домам. Я торопился, потому что в полдень у меня был урок французского. Я вышел из школы с детьми.
«За углом» я увидел Хендрикуса, бегущего впереди Крысы. За ним гналась вереница мальчишек, и я опознал там Янтье Веркерка с Сипом, Ко и Питом - всю эту компанию! Было ясно, что Дрикус не успевает. Быстрый Крыса догонял его. Преследуемый решил взбежать на крыльцо, чтобы прикрыть спину, но Циске понял его намерение и прыгнул на шею. Каков хищник! Вот так ласка набрасывается на кролика!

Что там происходило, мне не было видно, так как боевые действия оказались закрыты от моего взгляда. Остальные встали вокруг них кругом. Сдавленные крики раздавались между воплями зрителей. Я, не торопясь, направился туда. Мальчишки были настолько поглощены сражением гладиаторов, что не замечали меня. Крыса уселся на грудь сопротивляющегося Дрикуса. Его кулаки обрушились с быстрыми шлепками на поверженного врага. Дрикус беззащитно заныл. «Давай, Крыса!» - кричали зеваки.

Я был шокирован лицом Циске. Это был не мальчик, сражающийся в честной драке. В его глазах снова вспыхнул темный огонь. Губы плотно сжались. Его лицо стало бледной, безжалостной маской.

Я быстро схватил его за шею и оттащил от Дрикуса. Мальчики в ужасе разбежались, застигнутые врасплох моим появлением. Крыса не убежал. Дрикус вскочил на ноги, побежденный, растрепанный. У него текла кровь из носа, и он прокусил губу. Как же нелепо он выглядел рядом с прямой, напряженной фигурой Крысёныша.

- Это он начал, господин! - крикнул один из мальчишек без надобности, но вежливо. Любопытствуя, вернулись и другие. К ним присоединился угольщик, и даже посыльный мясника слез с велосипеда. Я всегда чувствую себя ужасно неловко, когда мне приходится выступать на публике. Ради бога, никакой толпы! Быстро закрыть дело и при необходимости поработать над этим в школе ... Я посмотрел на Крысу и спросил:
- Достаточно, или ты продолжишь драться, как только я уйду?
Посыльный мясника громко расхохотался.

Серьезное лицо Крысы на мгновение расслабилось. Мстительное сияние исчезло из его глаз. Был ли Мирстра прав? Следует ли как можно меньше беспокоиться о подобных случаях?

- Давай! - просто сказал я. - Ты туда, а ты сюда! А в школе мы ещё поговорим об этом. Марш!
Дрикус ушел. В одиночестве. Но Янтье и другие пошли с Крысой.

Ну, Крыса – прямо «распишитесь в получении»!

Что они теперь будут делать? Скажет ли сейчас Янтье и компания с Сипом: «Ну что за сволочь!» Или: «Ха, этот Крыса! Было же здорово?»

Надеюсь, что второе, иначе это будет доказательством того, что парни считают меня надоедливой помехой. Ваше положение в классе зависит от этого и других мальчишеских разговоров. При всей вашей мощи и всех ваших средствах принуждения вы потеряны как педагог, если вердикт будет «сволочь».

Днем пришла «еслибы-записка» от матери Дрикуса. Если бы она однажды раньше не просила не позволять Хендрикусу сидеть рядом с этим испорченным мальчишкой, тогда бы он не пришел сегодня утром домой в слезах, с порванной рубашкой и окровавленным носом, если бы у него не было другого места, то она отправила бы Хендрикуса в Христианскую школу. Чистый шантаж!

Что же мне теперь делать? Конечно, я проконсультировался по этому поводу с Маатсуйкером. Он разозлился, потому что опять с Крысой что-то не так. Он считает его позором своей школы. Мирстра на мгновение глянул на меня.
- Когда эти парни дерутся за дверями школы, мне трудно брать на себя ответственность, - кротко сказал я. - Сейчас вопрос в том, должны ли мы уступать этой угрозе.

- Я не стану вмешиваться, - сказал Маатсуйкер. - Разве в наши дни господам не доставляет такого удовольствия быть начальниками в своём классе? Как директор школы, я всего лишь административный сотрудник, не так ли? Я уклоняюсь от какого-либо решения!

- Есть кое-какие трудности! - укусил я в ответ. - Это отразится на всей школе, если мы рискнем потерять ученика. Вот почему я советовался, но это было только раз, и больше не повторится никогда!!
В гневе я вернулся в свой класс, где сидели Циске и Дрикус. Я не собирался проповедовать и наказывать. Чего уж там! Эти мальчишки всего лишь подрались, какое мне до этого дело?!

После того, как я закончил работу над ошибками, я отослал этих двоих прочь. Они заговорили друг с другом в коридоре. Возможно, это было не очень-то радушно, но они все же перекинулись парой слов. Пришёл Мирстра, чтобы поговорить по дороге.
- Милый господин, этот Маатсуйкер, не так ли? - рассмеялся он. - Знаете, что я бы сделал с этими парнями? Через несколько дней вы рассадите их по разным партам, тогда престиж перед этой мамашей будет сохранён. Никогда не подчиняйтесь ультиматумам родителей, но все же будьте тактичны. Мы должны бережно относиться к нашим ученикам, в конце концов, это же наше производственное оборудование!..

С детьми дело обстоит так же, как и со взрослыми... Всегда нужно что-то делать, чтобы положить конец ситуации, которая никого не удовлетворяет. Атмосфера внезапно накаляется, и неожиданно принимаются меры, которые давно были необходимы, и которые могли предотвратить конфликт. Может ли это быть законом жизни? Тогда это не аргумент в пользу человеческого разума, при помощи которого управляют миром и классом в школе.

Если бы я вовремя посадил Крысу рядом с Сипом, а Герарда Джонкера рядом с Дрикусом, то у Дрикуса не было бы окровавленного носа и прокушенной губы. При некоторой мудрости с моей стороны мир никогда не был бы нарушен, мать Дрикуса не стала бы шантажировать Христианской школой, а я не стал бы разговаривать с Маатсуйкером. Но, с другой стороны, я должен признать, что компания Янтье не пришла бы к пониманию, что этот Крысёнок может делать что-то еще, кроме как держать язык за зубами. Казалось, что Янтье и компания ждали какого-нибудь случая, чтобы изменить своё отношение к Крысе.

Как всегда, послушные становятся жертвами подобных ситуаций. Дрикусу пришлось заплатить за это. Его кровь стала жертвой ради мира.

К счастью, он так добр, что в его сердце не затаилось обиды. Обида на меня, представляющего высший авторитет в классе, была бы в его сознании каким-то вторжением в моё Величие. Такое даже не обсуждается. В его привычках нет ни малейших изменений. Дрикус по-прежнему вежлив и краток, выполняет свои задания на пределе своих ограниченных возможностей и все тот же серенький тип. Теперь, когда Крыса сидит рядом с Сипом и больше не беспокоит его своей непосредственной близостью, и никто не может заподозрить, что он истекал кровью, несколько дней назад побитый этим маленьким мальчиком, Дрикус вернулся к обычному своему состоянию.

Вот ведь хороший мальчик. В тот день после драки он сидел с опухшими губой и носом и покорно пел: «Благословен, благословен, благословен тот, кто отдает, что имеет, и чувствует себя от этого богатым». И мы закончили урок пения весенним гимном: «Куда мы можем обратить глаза, там мы видим благословение весны!»

Бедняжка, тут нужно буйное воображение, чтобы обратить взоры в нашем классе туда, где можно было бы увидеть какие-нибудь весенние благословения. Если бы герань Бетье не светилась так ярко, все было бы блеклым и тусклым. Даже наши настенные украшения: «Монастырь в средние века» и «Сбор урожая риса на Яве» поблекли. И в этой среде мы поем светлые весенние песни о успокаивающем ветерке и колыхании цветочных стеблей. И Дрикус щебечет это своими разбитыми губами.

Мы живем в старой школе, которая стоит на скучной улице с унылыми однотипными многоквартирными домами. Всегда найдется какой-нибудь меланхоличный разносчик, долго и протяжно объявляющий, что у него есть на продажу красный уголь, и очень редко бывает, чтобы не выбивали пыль из одежды. Если бы все эти умные люди с педагогических съездов, умеющие так точно объяснять нам, как нужно делать правильно, приехали бы в нашу школу на месяц поучиться чему-нибудь у нас на практике. Они требуют, чтобы мы выполняли наши задачи весело и с энтузиазмом. Школьный учитель всегда должен дарить тепло и любовь, даже если его жена не знает, как собрать десять центов на медицинскую страховку, даже если он только что остался без угла, и ему ещё три дня придётся проходить в не столь уж безупречной рубашке, потому что другая в стирке — всё это не имеет значения! Начинайте урок математики приятным тоном: «Мальчики и девочки, давайте сделаем что-нибудь приятное; слушайте все! Мы собираемся ... упростить дроби!» Ну, как вам это нравится? Учитель должен дать понять, что упрощенная дробь является лирическим совершенством детства, и он сам чувствует глубокую радость от этого.

Например, учитель должен дойти до экстаза в понедельник утром, когда идет дождь, а в школе сыро и кисло воняет от всех мокрых курток и влажной одежды, развешенной для просушки в коридоре. Ребенку с влажными ногами и, возможно, пустым желудком следует думать: «О, как у господина учителя получается упростить все эти дроби!»

Иногда я с усмешкой думаю о Законе об образовании, который требует от нас найти сочетание «подходящих и полезных навыков» и «христианских и социальных добродетелей».

Дано: В классе 48 детей. В среднем школьный день длится 240 минут.

Вопрос: сколько минут в день учитель сможет уделять внимание каждому ребенку?

Например, сколько минут я могу потратить на своего Крысу? Возможно, потребовалась бы целая человеческая эпоха, чтобы в укоренившемся сознании Циске появилась хотя бы одна христианская добродетель. Но через несколько лет я должен представить его миру как своего рода апостольскую фигуру.

Если бы рядом не было других детей, из моего ученика Циске ничего бы не вышло. Наши ученики - наши лучшие помощники! Бетье - да благословит ее Бог! - подала хороший пример, и остальные последовали за ней. Крыса теперь сидит рядом с Сипом, этим кусочком здорового голландского благополучия с двумя твердыми яблочными щеками, желто-белой льняной шевелюрой и сияющими голубыми глазами. Его пересадили из фризской глины всего полгода назад, и мальчишки прозвали его «фермером». Потому что в начале его, конечно же, «увлекли» все эти «малыши из Амстердама» [Amsterdammertjes; типично амстердамские металлические столбики, ограничивающие проезжую часть], потом Сип не пропускал ни одного утёнка, и иногда употреблял забавные словечки из своей Фрисландии. Но вскоре всё закончилось. Сип устроил взбучку столичности Ко Ферставерена, и дразнилки прекратились. С тех пор мальчишки приняли его в свою компанию. Между Ко и Сипом даже возникла особая дружба. Мальчики великодушны. Ко знает: «Сип мне поможет». Он уже имел опыт испытать это и свыкнуться с этим.

Дети рождаются реалистами во многих смыслах. Класс знает, например, что Пит - самый «богатый» мальчик, потому что его отец - начальник районного почтового отделения, и они ездят отдыхать в Схевенинген [морской курорт в Нидерландах, на побережье Северного моря]. Но, поскольку Пит, являющийся первоклассным хвастуном, никогда не бахвалится этим, нет никого, кто испытывал бы негодование по поводу подобного социального неравенства, из-за чего нет и классовых конфликтов. Увидеть лицо Крысы, когда я попросил его поменяться местами (под предлогом того, что Герарду Джонкеру нужно сесть поближе к окну из-за плохого зрения) - действительно стоило потраченного времени. Ему хотелось засиять от удовольствия, потому что отныне он добавлен в настоящую мужскую часть класса, но это было бы неконтролируемым выражением благодарности, а мы были ещё очень далеки от взаимной симпатии.

Так что он попросту принял удивлённый вид.
- Разве тебе не хочется? - спросил я, пока он суетливо собирал свои пожитки. Крыса ответил на это, пожав плечами.
- Эй, Сип, ты-то не против? - спросил я как можно невиннее.

- Пусть идет! - раздался ясный голос Сипа.

Все рассмеялись, и даже Крыса скривил губы. Я взял его за шею и повел на новое место под общий смех. Это было впервые, когда я позволил себе проявить по отношению к нему такую игривую привязанность, и он вроде бы не возражал. Дрикус был очень доволен, что Герарду, первому ученику в классе, разрешили сесть рядом с ним. Ну что ещё тут можно сказать?

Бетье наблюдала за маленькой миграцией с материнским вниманием. Крыса теперь сидит по другую сторону прохода от неё. Бетье может не спускать с него глаз. Маленькая квочка!

 

У нас в классе появился ещё один новичок.

Вообще-то он уже учился в школе, но мои мальчики помнят его очень смутно. Дорус Кеулеманс не ходил в школу уже полтора года. Сейчас его выписали из больницы, где он находился все это время.

- Плохие железы, - знают дети.

Это хирургический туберкулёз.

Йориссен, у которого он раньше был в классе, сказал мне, что Кеулеманс «приговорён».
- Нет ни шанса, - сообщил он. - Этот парень не проживет и двух лет. Жаль, потому что он был умным малым...

Когда я услышал эту новость, я пошёл к врачу. Я хотел знать точно. В первую очередь я думал о возможности заражения, а затем - да, боже мой, какое это имеет значение, принимаете ли вы в свой класс мальчика, который находится в начале своей жизни, или того, кто уже приближается к концу своего существования? В последнем случае, стоит ли вам утомлять такого ребёнка торфяными болотами и прочим?

Врач сообщил мне, что надежд на выздоровление действительно мало. Конечно, никогда нельзя точно знать, и продолжительность такого процесса, конечно, невозможно определить, но должно произойти чудо, если этот пациент переживёт годы полового созревания. Раны уже затянулись, и такому мальчику будет приятно отвлечься, общаясь с другими детьми. Что ж ему, постоянно сидеть дома? Да, это печальный случай. Нет, мне не нужно бояться инфекции. Доброго дня...

Я по-настоящему разозлился. Неужели нельзя позволить такому несчастному умереть в одиночестве, - подобно больному животному, бессознательно стремящемуся к тишине и как бы знакомящемуся с безмолвием ожидаемой вечности? Разве это «отвлечение» - позволить такому обреченному маленькому человечку почувствовать в течение нескольких месяцев вкус жизни - которого он никогда не сможет сделать полный глоток, не говоря уже о том, чтобы ему позволили опорожнить всю чашу до дна? Разве иногда люди не бывают жестоки со всеми своими благими намерениями?..

В тот момент Дорус Кеулеманс все еще был для меня «случаем», потому что я его никогда не видел. Но на следующий день я передумал. Когда я смог понаблюдать за этим маленьким больным Дорусом около пяти часов, я увидел, как странно он счастлив в своей старой школе, хотя и не со своими бывшими товарищами. Почему Маатсуйкер не приготовил ему такое утешение, для меня загадка. Он только сразу же предположил, что Дорус «отстал». Какая разница, освоил ли он Европу и десятичные дроби?! Маатсуйкер, конечно, не имел в виду, что это плохо, но он в значительной степени учитель. Даже в этом трагическом исключительном случае нужно следовать правилам, здравый смысл и простое сострадание должны уступить место школьной педантичности. Иначе может наступить конец света! Это не означает, что Йориссен не защищал своего ученика. Йориссен - хороший человек, но слабак, который в последнее время поверил в это. Возможно, он предпочел попросту отделаться от столь тяжелого случая. В любом случае, Дорус Кеулеманс теперь с нами. Его мать привезла его в школу на тележке и спросила, могу ли я немного понаблюдать за ним, если это будет не слишком обременительно. Милая маленькая женщина с озабоченным лицом и погрустневшими глазами, когда она вновь посмотрела на сына. Я вытащил Доруса из тележки и посадил к себе на шею.

- Итак, дружище!
Я хорошо справился с ним на лестнице.
- Поехали, верно? Завтра ты должен принести кнут, что подхлёстывать меня!

О Боже, каким легким был этот человечек. Как будто он абсолютно ничего не весил. Я почти не чувствовали его хилого, хрупкого тела. Я очень осторожно посадил его за переднюю парту, чтобы он мог вытянуть ноги в корсете под мой стол. Так на них никто не наступит. У Доруса прекрасное лицо, белое, как воск, полупрозрачное. Темные нежные глаза выглядят такими взрослыми, и улыбка на его несколько пухлых губах тоже не его возраста... Казалось, он с удовольствием оглядел класс. Эта милая головка не могла скрыть радости. Эта детская любовь с первого взгляд весьма примечательна. Я очень сильно переживал по поводу этого Доруса, хотя, конечно, жалость играла большую роль. Но то же самое было и с Крысёнышем, который с со своим тощим, веснушчатым лицом и всегда уклончивым взглядом мало что умеет. Я беспокоился о соседе, которого дам Дорусу. Я бы предпочел посадить его рядом с Бетье ван Гемерт. Она смогла бы хорошо позаботиться о нем - с такой радостью, от всего сердца, и без возражений, потому что ей нравится такая забота, и потому что Бетье, в определенном смысле, уже опытна в подобном. Но у совместного обучения есть пределы, и я также не хотел делать Доруса странным исключением в классе. Относиться к нему как можно нормальнее - это показалось мне предпочтительнее. Так что не рядом с «девушкой».

Сип был бы подходящим соседом, но я не мог снова поступить так с Крысой. Янтье Веркерк? Нет, у него от подобного снесёт крышу. Рядом с Дорусом должен сидеть самый обыкновенный мальчик. Да, Баренд Хиллигерс! Это такой паренёк, который со всеми дружит, не звезда, отнюдь не глупый и с приятным, уравновешенным характером. Дети застенчиво разглядывали новичка, когда вошли в класс. Даже Крыса, стесняясь, проявил интерес. Это заставило Доруса немного занервничать, и я быстро усадил любопытствующих за сложение.

Баренд добродушно улыбнулся своему соседу и уселся рядом с ним, как будто это было самой естественной вещью на свете. Он ребенок без фантазии и, следовательно, лишен её раздражающих качеств. Он очень спокойно принялся за своё задание.
- Господин! - позвала Бетье, которая знает все, кроме своих уроков. - Господин, мальчики из его класса всегда носили его на руках, и с ним всё было в порядке.

- Они, определенно, были очень сильными ребятами, а не такими личинками, как здесь! - усмехнулся я.

- О-о!.. - возмутились мальчики, и Янтье, отвратительный бездельник, самоуверенно завопил:
- Это вы про себя!

Все были рады, что Дорус пришел на занятия, и наш новичок радостно заулыбался.
- А теперь Дорус получает первое задание по чтению! - произнёс я, начиная урок.

Это был довольно большой отрывок про некоего Христиана, получившего на день рождения конструктор, с которым его брату не разрешалось играть. Дорус прочел урок чувственным голосом, немного скучно, но без ошибок и превосходным тоном. Он намного опережал остальных. Так может читать только умный ребенок с воображением. Это была почти что лекция.

- Ты много читаешь, не так ли? - спросил я, когда он закончил.

- Да! - он застенчиво кивнул, польщённый моей похвалой.

- Какую книгу ты читал в последний раз? - поинтересовался я.

- «Маленький Йоханнес» [Сказочная фантазия Фредерика ван Идена, опубликованная в 1884 году], - ответил он.

Боже мой!.. Дорус - взрослый мужчина, замаскированный под ребенка.

В последнее время я часто в полдень проводил час, спокойно изучая французский язык. И чтобы ограничить перетаскивание туда-обратно, Дорус также может съедать свой бутерброд в школе. Мы будем сидеть вместе в пустом классе, вести беседу, а потом возьмемся за книги. Особенно его интересуют приключенческие романы - о, бедняжка! Он проглотил путешествия на Южный полюс Шеклтона и через темную Африку. Он читает Жюля Верна и Поля д'Ивуа [Paul d'Ivoi / Paul Charles Philippe Eric Deleutre; 1856-1915; французский писатель, мастер остросюжетных приключенческих романов] - торопливо и сосредоточенно. В высоких горах есть растения, недолго живущие благодаря леднику, который исчезает и вскоре возвращается. За месяц они успевают зацвести, дать плоды и умереть. Все их жизненные функции проходят в спешке, потому что смерть очень быстро прекращает их существование. Дорус напоминает мне подобное растение. В классе он сверг с трона Герарда Джонкера. Далеко впереди лидирует Дорус, и, только после большого промежутка, Герард. Но Герард понимает, что Дорус «вне конкурса», и совсем не чувствует себя обделенным.

Я не считал бы себя ответственным, если бы не принялся уговаривал Маатсуйкера перевести Доруса в старший класс. Он бы справился в старшем классе со своим замечательным чтением и своим здравым смыслом. Он действительно занимался в больнице. Однако начальник не стал слушать, а Йориссен не испытывает ни малейшего желания заполучить Доруса в свой класс. В конце концов, этот мальчик прекрасно себя чувствует, а вы снова хотите поместить его в незнакомую обстановку? Кто знает, сколько времени это займет, и у Йориссена уже пятьдесят учеников, а у меня только сорок восемь, не так ли? Этому мальчику придется прилагать больше усилий в старшем классе и тем самым он может навредить своему здоровью, да или нет?! Все мои утверждения, что он на голову выше остальных, и что ему может быть скучно, если я не буду давать ему дополнительную работу - толку от этого было мало.

Мирстра внёс предложение.
- Оставим решение самому мальчику! - предложил он.

И верно - Маатсуйкер пошел на это. Впервые в истории голландского образования ученику разрешили самому выбирать, в какой класс он хотел бы ходить! И посмотрите - не случилось землетрясения, которое уничтожило бы школу ...

На следующий день мы снова сидели вместе за бутербродом с тминным сыром, и я выполнил обещание, данное матери Кеулеманс, заставив Доруса съесть все его четыре ломтика.

- Как тебе у нас? - спросил я своё жалкое светило.

- Хорошо, господин! - просиял он.

- Но эти уроки на самом деле слишком детские для тебя, - с сомнением сказал я.

Но он возразил:
- Вовсе нет, сэр!

- Ты бы не предпочёл вернуться к господину Йориссену? - продолжил я. - Тогда ты снова оказался бы со своими старыми друзьями, и они, конечно же, намного дальше, чем мы. Если хочешь, можешь пойти туда сегодня днем.
Я был в некотором напряжении. Если бы он сказал «да», я бы почувствовал разочарование.
- Конечно, ты можешь продолжать есть свой бутерброд со мной, - облегчил я ему задачу.

Но он посмотрел на меня немного удивленно.
- Я бы предпочел остаться здесь, в этом классе, господин! - без колебаний сказал Дорус.

Я продолжил настаивать и сказал, что было бы намного лучше, если бы он учился с детьми своего возраста. Может быть, я даже зашел слишком далеко в своих усилиях по убеждению, потому в его глазах появился испуг, и он покраснел от волнения.
- Лучше позвольте мне остаться с вами, господин! - хрипло попросил он. - Вы будете давать мне дополнительные задания, и я думаю, что мне нравится в этом классе!

Какой у него недетский набор слов. Нормальный мальчик его возраста застенчиво рассмеялся бы, но Дорус, рано повзрослевший, не по годам развитый ребенок, произнес тщательно сформулированную книжную фразу. Если честно, я был доволен его решением. И даже ещё более честно, хотя и не совсем педагогично - я боюсь, что вялый Йориссен не обратит на Доруса такого внимания, что я с радостью сделаю для него без всякого ощущения жертвы.
- Ну, ладно, тогда оставайся со мной, - сказал я, и мы оба взялись за наши книгу, я – за «Précis de phonédque française», а он - за «Питера Маритса» [книга писателя Августа Ниемана - «Питер Маритс: приключения мальчика с фермы Трансвааля» (1899)].

Когда мне стало плохо от протяжных гласных в закрытых слогах, и я с болезненным вздохом отложил учебник, Дорус совсем по-детски спросил:
- Вам еще нужно учиться?

Я сказал ему, что мне нужно сдать экзамен по французскому через месяц, и он захотел знать, очень ли сложен французский.
- Нет, - ответил я, - но на экзамене всё так усложняется.

В его глазах появился вопрос, который он боялся произнести.

- Ты тоже хочешь учить французский? - предположил я.

И на его лице появилась застенчивая улыбка.
- Завтра я принесу тебе книгу, - пообещал я ему. - Я помогу тебе!
Бедный Дорус - как же ты расцвёл от радости! Какой же ты красивый, но грустный ребенок со твоими прекрасными глазами, с твоим раскрасневшимся худым личиком, с твоей такой удивительной, но, Боже, такой грустной улыбкой! Неужели ты, бедняга, бессознательно чувствуешь, что тебе осталось жить так мало?  Ты хоть знаешь, что с твоим французским никогда ничего не получится, ты, мой милый маленький ученик?

Он трагически сидел, выставив ноги в корсете прямо перед собой, а его тонкие руки нервно листали книгу. Я неожиданно почувствовал комок в горле и отвернулся, чтобы скрыть свое состояние. Он почувствовал это? Я не знаю. Но когда я взял себя в руки и захотел взглянуть на его книгу, он непроизвольно схватил меня за руку и пробормотал:
- Так хорошо, что я остаюсь с вами, господин!

- Значит, тебе здесь нравится, не так ли?
Я повёл себя банально и осторожно высвободил руку, слегка смущенный такой внезапной сердечностью.

- А то! - воскликнул он с энтузиазмом. - Спросите у моей мамы! И мальчики такие милые, Баренд, Сип и все остальные!

- А Бетье?

- А то!

- И кто, по-твоему, самый милый?

Конечно, это было глупостью с моей стороны. У ребенка такого не спрашивают, тем более школьный учитель. К моему полному удивлению, Дорус ответил:
- Циске!

- Циске?!

Меня это действительно поразило. Я никогда не замечал между ними симпатии, а я уделяю много внимания взаимоотношениям между детьми.
- Почему именно Циске? - с любопытством спросил я.

- А то, он приходит за мной каждое утро, а потом толкает тележку вместе с моей мамой, и мы иногда смеемся до полусмерти! И он довольно часто отвозит меня домой днем. Он такой славный мальчик!

Кто бы мог подумать такое?!

 

Ко мне пришёл ювенальный опекун Крысы.

Это было плохим предзнаменованием, это случилось как раз за день до моего письменного экзамена, а в тот день у меня случился тяжёлый урок - мне пришлось избавиться от своих кур, заразившихся болезнью Марека, я устал, оставил убираться помощнику садовника и пошёл к калитке.

У Маатсуйкера меня кто-то ждал, и этот кто-то представился Алармом. Какое странное имя для человека в котелке и гетрах. Он вернулся со мной в класс, и я предоставил ему свой единственный стул, а сам уселся за переднюю парту.

- Что ж, - произнёс он задумчиво, - я хотел бы поговорить с вами о нашем Франциске...

Я действительно не понял, о ком он говорит. И только когда он добавил:
- Я здесь в качестве семейного опекуна, - я понял, что речь идет о Крысе.
- В настоящее время Франциск во второй половине дня подрабатывает в баре, где работает его мать, - сообщил он мне.

- Эта женщина сошла с ума? - я от удивления раскрыл рот. - Зачем вы пришли сказать это мне? Разве не важнее, чтобы судья по делам несовершеннолетних узнал об этом?

Господин Аларм тотчас почувствовал себя уязвлённым.
- Ваш комментарий преждевременен, дорогой господин! - произнёс он раздражённо. - У меня имелось намерение уведомить мистера Ван Луна, но я не хотел оставлять вас в неведении, как учителя Франциска.

Польщенный, я поклонился и стал ждать дальнейших разъяснений.

- Возможно, - продолжил он, - что на успеваемость Франциска негативно повлияла эта вечерняя работа, и поэтому вы можете сурово обрушиться на него. Мне это показалось бы нежелательным. Это могло расстроить мальчика, не так ли? Я давно уже собирался связаться с вами, так как некое сотрудничество между семейным опекуном и учителем довольно уместно, вам не кажется?

Я хотел было ответить, что это слегка зависит от семейного опекуна, потому что я считал, что господин Аларм - скользкий тип, и мне было интересно, чего он хочет достичь с Крысой.

- В своей практике я редко встречал такого трудного мальчика, как этот Франциск, - продолжил он, пока я молчал. - Этот мальчик полон комплексов неполноценности, вам так не кажется?

Вот тогда я и разозлился. Черт возьми, Крыса работал по вечерам в довольно малоизвестном баре, а человек, который должен был немедленно положить этому конец, сидит тут и рассказывает мне о мальчике, полном комплексов неполноценности, что само по себе кажется слегка преувеличенным. Меня слегка пугает, когда непрофессионалы начинают рассуждать о неполноценности. Первый среди обойщиков, прочитавший буклет «Психология для гостиной», начинает с удивительной уверенностью обсуждать комплексы и неполноценность, то есть говорить о тех предметах, о которых ученый очень осторожно и наощупь пытается сформировать суждение. Это как если бы вы увидели часовщика, использующего в качестве инструмента топор для своей тонкой работы.
- Нет! - сказал я довольно невежливо. – Мне так не кажется. Я всего лишь школьный учитель и не психолог!

Теперь мистер Аларм выглядел по-настоящему встревоженным.
- Не психолог? - воскликнул он. - Тогда как вы можете учить детей, не говоря уже о воспитании! Разве это не основано на психологии?

- Это моя забота, - кротко ответил я.

Да, боже мой, я устал и немного нервничал перед экзаменом, а этот человек рассердил меня своим важным видом. И, в конце концов, это был мальчик из моего класса. Причем тут психология дома, сада и кухни! Мистер Аларм снял котелок и сдержанно произнёс:
- Мне очень жаль, что так мало пообщался с вами. Вы, кажется, не понимаете важности этого.

- Могу я спросить, что вы намерены предпринять против работы в этом баре? - спросил я.

Но посетитель остроумно ответил:
- А это теперь моя забота!..

Хорошо - один: один!..

Получилось очень плодотворное мероприятие. Я не мог оставить без внимания тот факт, что Крыса стал подрабатывать мойщиком в баре, где его мать работала буфетчицей. Какой странный паренёк! Я ничего такого не заметил. Свои задания он выполнял также, как и раньше, и не опаздывал по утрам. В последние недели был даже достигнут больший прогресс, и я не считал невозможным, что это его друг Дорус повлиял на него в лучшую сторону, потому что недавно тот признался мне, что по дороге в школу они иногда «занимались» вместе. Это не первый случай, когда ребенку намного легче учиться у другого ребенка, чем у школьного учителя. Я решил просто на время отложить это дело. Сначала экзамен. Жениться или не жениться - вот вопрос, который волновал меня больше всего. Мой брак зависел от надлежащей фонетики и идиом! Если я бы сдал письменный экзамен, то пошел бы к детективу Муйскену и немедленно бы известил его о том истукане-семейном опекуне. Какая-то игра в непонятную психологию и с Крысой! Упаси, Господи, от такой педанта, идущего на помощь!..

На следующий день мой мозг был полностью загружен. Созданием тем и решением грамматических загадок. Я старался изо всех сил как прилежный и внимательный ребенок, и, впоследствии, когда обсуждал свои переводы с моей учительницей, то она сказала: «Если вы не испортите устную речь, вы добьетесь цели!»

Это меня вдохновило. Глупая Суус захотела устроить вечеринку, и, если бы ее мать не была такой мудрой и супер-религиозной, это тоже бы получилось!

На следующее утро Маатсуйкер был восхитителен! Госпожа Тедема сразу же поинтересовалась, как все прошло. Она может так забавно по-матерински заботиться обо мне, беспокоясь из-за кругов под глазами и моего аппетита; она действительно человек-сокровище, при всем ее упрямстве.

Маацуйкер внезапно удивил всех. Он сказал, что не понимает этого моего желания. Этот человек - странный лодырь! Однажды он проговорился, что его выпороли за то, что он провалил английский. Из-за «хитрых вопросов», которые ему задавали. Да, именно так он и сказал! И теперь, когда я угрожаю сдать свой французский, он внезапно находит это в корне предосудительным

Тедема, не стесняющаяся своих слов, сделала замечание о кислом винограде, а Маатсуйкер был настолько глуп, что сказал, что дело вовсе не в этом! Но, по его словам, учитель, у которого в кармане имеется аттестат об окончании курсов, уже достаточно подготовлен для начального образования. Чем всё закончится, если все ринутся получать MULO-образование? Что же тогда останется народной школе?
- Люди, провалившие свой английский, - сказала Тедема, возвращаясь в свой класс.

Мы с улыбками тоже разошлись по своим классам.

Дорус был единственным, кто знал о моём экзамене. Он с любопытством глянул на меня, и я успокаивающе кивнул ему.

Потом его добрые глаза улыбнулись:
«Отлично, парень, ничего другого от тебя я и не ожидал...»

- Циске, задержись после четырёх часов, мне нужно с тобой поговорить!..

Крыса застенчиво глянул на Доруса. Этот взгляд означал:
«Как тебе такое! Я ничего не сделал, но все же должен остаться после уроков, и теперь мы не сможем вместе пойти домой! Что за тупица...

Когда я вернулся в класс, он ждал меня с встревоженным выражением на лице.
- Это не наказание, - сразу же заверил я. - Я просто хотел поговорить о баре, где ты работаешь по вечерам, и другим парням не нужно этого слышать.

Он растерянно посмотрел на меня. На его лице был вопрос.

- Да, мистер Аларм был здесь, и он сказал мне, что ты работаешь в баре своей матери. Так ли это?

Он кивнул.
- И сколько ты там зарабатываешь?

- Рейксдальдер [2,5 гульдена].
.
- А сколько тебе нужно работать для этого?

- С пяти до шести и с семи до девяти.

- И тебе это нравится?

Крыса пожал плечами. Он, очевидно, подумал, что это идиотский вопрос, и был прав. Я сел на его парту и внимательно посмотрел на него. Он плохо выглядел. Темнота под его глазами стала глубже. В этом тощем лице было так мало мальчишеского.
- Хочешь ли ты выбраться оттуда? - тихо спросил я, на мгновение взяв его за подбородок.

- Да, господин!
В ответе слышалось нетерпение. В его глазах показалось что-то влажное. Остались ли у этого маленького Крысёнка еще слезы?

- Ты бы хотел, чтобы я забрал тебя оттуда?

- А то, господин!..

Можно сказать, в его голосе прозвучала благодарность. Я никогда ещё не видел Крысу таким человечным, в действительности это был наш первый контакт друг с другом. Даже если мне сейчас придётся не оставить камня на камне, он уберётся из этого бара! Если бы мне пришлось ждать, пока мистер Аларм не закончит со своими психологическими образами, у нас ещё было бы время. Но я предпочёл всё сделать самостоятельно. Конечно же, из-за профессиональной зависти! Одевая пальто, я сказал Цису:
- Скоро ты просто пойдешь в тот бар и никому ничего не скажешь, но сегодня вечером тебе это делать необязательно. Думаю, ты еще слишком молод, чтобы работать.

Мы вместе вышли из школы. Крыса на какое-то время замешкался на тротуаре. Следует ли ему пойти со мной или же сразу сбежать?

- Ну что, Цис, - произнёс я с улыбкой, - прокатишься со мной? Ты, конечно, предпочёл бы пойти к Дорусу, не так ли?

- Да! - искренне признал он.

- Дорус - твой приятель, не так ли?

Он немного застенчиво кивнул.

Разговор не клеился, и не только из-за застенчивости Крысёнка. Всегда странно говорить с учеником наедине. Потому что они оказываются совершенно другими детьми.
- Где сейчас твой отец? - внезапно пришло мне в голову.

- В море, - ответил Крыса. - Он не вернется домой раньше, чем через два месяца.

Итак, отец Фреймута снова получил работу на судне.

- Он сейчас в Австралии, на прошлой неделе я получил от него открытку!

Боже, насколько общительным был этот Крыса!

- Твоя мама дома? - спросил я, когда он остановился на углу улицы.

- Наверное, господин. Мне нужно идти, господин...
Он снял кепку. Очень вежливый маленький мальчик.

иллюстрация на фронтписе первого издания I книги

Я направился к нему домой и объявил, кто я такой, у подножия лестницы. Это вызвало наверху какой-то шум.

- Вы учитель Циса? - услышал я женский голос.

- Что с ним не так? - раздался другой голос.
Это была мамаша Фреймут.

- Пусть поднимается.

Я поднялся по темной лестнице. Пахло плохо, и чем выше я поднимался, тем грязнее становилась атмосфера.

Аромат туалетного порошка придавал зловонному запаху савойской капусты что-то психически нездоровое. Нос также является органом чувств души. Он ощущает больше, чем запахи материальных вещей. Когда я вошел, я ощутил присутствие ужасной матери. Капуста с запахом парфюма - это вульгарность!

- Не зайдёте ли в гостиную, - сказала тётя Циса, - госпожа скоро выйдет.

Поэтому у меня представилась возможность на мгновение содрогнуться от вульгарности красивой комнаты. Повсюду вышитые салфетки и разноцветные подушки. Буфет, похожий на пирс, с графинами из граненого стекла с напитками. Шелковый пьеро висел под золотым фонарем, на каминной полке большие часы едва оставляли место для двух фарфоровых собачек и портрета самой мадам. Если павлиньи перья означали неудачу, то живущие здесь определенно не были суеверными. Дорогое радио напомнило мне о рваных туфлях Крысёнка. Все выглядело уродливым и дорогим. Жилище мальчика с польдера выглядит приличнее. Обстановка стала завершенной, когда вошла сама мадам в чем-то шелковистом и с накрашенными ярко-красными губами.

Я почти не дал ей времени на формальности и не воспользовался предложенным диваном. А прямиком спросил:

- Госпожа Фреймут, Циске работает в вашем баре, верно?

Под слоем пудры у неё проявился нервный тик, и она ответила, что на самом деле это не работа, а лишь занятие, чтобы удержать его подальше от улицы.

- Хорошо, - сказал я. - Вы проследите, чтобы это «занятие» закончилось сегодня вечером?

- Что вы имеете в виду?- испуганно спросила она.

- Я имею в виду вот что: если Циске все еще будет работать в этом баре сегодня вечером, полиция придёт к вам сегодня вечером. Детский труд запрещен законом. Вас и владельца бара накажут. Так что теперь вы всё знаете.

Доброта хозяйки исчезла, как водянистое мартовское солнышко за грозовой тучей. Последовала вспышка без какого-либо перехода, которая не была лживой. Пурпур гиперемии прорвался сквозь белую пудру, покрасневшие губы широко раскрылись, и более бледная плоть рта стала некрасиво выделяться на фоне пурпурной искусственности. Госпожа Фреймут внезапно потеряла всякую любезность. Ее глаза злобно сверкнули, и она выкрикнула в мой адрес несколько непристойностей, но я больше прислушивался к их тону, чем к содержанию. Похоже, существует какой-то заговор против одной женщины, и если я в этом участвую, то в сговоре с Крысой - этим маленьким подлым ублюдком, которого его собственная мать привела к хозяину, потому что он был слишком ленив, чтобы пошевелить пальцем. Рейксдальдер мог заработать этот кусок дерьма, а теперь останется с носом. Какое это умение - угрожать одинокой женщине полицией! Но для нас это будет скользкой дорожкой! Ей наплевать - вот так! Идите все к чёрту! Она сама отвечает за свою плоть и кровь, и будь я хоть сто раз школьным учителем, она очень хорошо знает, что делает. Если бы я только понимал это! Все сопровождалось нецензурной бранью, которая становилась все более ожесточенной и яростной.

В конце-концов выгребная яма опустела, и дама с визгом опустилась на диван, который она сначала так любезно предлагала мне. В этот момент вошёл Крыса.

Маленький и худой, Циске застыл в дверном проеме. Встревоженный, он уставился на человека на диване, а затем на меня. Так выглядит ребенок, который сильно смущается из-за своего родителя. Мне хотелось сказать ему: «Просто дай ей пореветь, Цис, всё пройдёт само собой», но я ничего подобного не сделал.

Когда плачущая женщина увидела его, это, казалось, придало ей новые силы. Последовала новая вспышка, по сравнению с которым все сказанное ранее показалось всего лишь робким вступлением. Оскорбления, обвинения, проклятия и угрозы вырвались мутным злобным потоком, гневным паводком. Он предал свою мать, свою мать, которая работала на него день и ночь, подонок! Видите, как он стоит там с невозмутимым лицом! Когда он запихнул того хромого мальчишку в свою тележку - это было очень мило с его стороны. Но вы должны знать этого придурка! Вот - теперь увидите собственными глазами, что это за сволочь! Я видел ту дверцу буфета? Полностью треснула! И ручка болтается! Господин, это он так хлопнул ею. Ну да, ради такого Потрошителя мне следовало бы согласиться. Ему не разрешают работать в баре. Ха-ха! Это не гоже для такого господина, но вот бегать по улицам и заставлять её скандалить с соседями, разыгрывая зверя дома, так что её собственная сестра боится его, - это ему дозволяется! Тогда нет ни полиции, ни Прожуфтута [извр. от Pro Juventute - название ряда голландских частных ассоциаций, основанных в конце девятнадцатого века, борющихся с преступностью среди молодежи], ни школьного учителя, который бы поучил его нравам. Подумать только! Они все были здесь только ради того, чтобы преследовать одинокую женщину. Да идите все к чёрту! Она и только она имеет право голоса об этом куске яда, и никто другой! И если они хотят забрать отсюда эту гадюку, то лучше сегодня, чем завтра! Не очень-то приятно иметь подобное у себя дома. Если бы только он задохнулся в своей кроватке! Если эта чума и дальше останется в доме, случатся убийства и непредумышленное убийство. Чёртов хулиган! Если она и нападает на него, то только по нашей вине. Можете спросить у всей округи, как он издевается и насмехался над ней, и как наводит ужас на всю округу. Да, вот этот самый тихий ребенок. Это дьявол!

Но он достал свою собственную мать - и это закрыло дверь. Теперь она больше не будет его жалеть - нет, теперь он узнает ее получше, эта грязная мразь!

Крысёнок стоял неподвижно. За все это время ни один мускул не двинулся на его побледневшем лице. Всё его существо выражало не страх. Презрение. Мне хотелось притянуть его к себе, чтобы этот душ грязных слов обрушился на нас вместе. Каким грустным маленьким существом был этот мальчик. Его отец, которого он очень любил, бродил где-то по океану. Без всякой поддержки он оказался во власти гарпии-матери, в окружении полного бессердечия. Что же должно твориться внутри этого мальчика?! Удивительно, что он украл только однажды и время от времени пинал буфет или пытался поджечь дом. Если вы вышли из подобного гнезда, то вам действительно не нужно жаловаться на отсутствие смягчающих обстоятельств.

Я воспользовался передышкой, чтобы вставить слово.

- А теперь, если вы расслабились, - сказал я как можно спокойнее, - то я могу сказать вам, что Цис мне ничего не рассказывал. Я узнал об этом от других...

- О, из Прожуфтута! - сразу догадалась она. - Какой хороший ход! А как они узнали?..

- А ты знал об этом, Циске? - спросил я у него.

- Да, этот господин был здесь, а меня не было, а потом тетя Крис сказала ему, что я в баре, чтобы работать, - объявил Крысёнок.

Он произнёс это с некоторым удовлетворением. Вот тут-то она ничего не сможет поделать! Его голос прозвучал громче, чем я когда-либо слышал.

В ярости его мать завопила:

- Крис!.. Крис... где же ты?!

Она крикнула в сторону кухни:

- Ты сказала тому парню из Прожуфтута, что он работает в баре?

- Ага… - прозвучало протяжно в ответ.

- Ты дура, - яростно завопила она. - Теперь у меня проблемы Господи, нельзя оставлять этой глупой суке ничего! Обо всём только я должна думать...

- А не надо было?.. - спросила кухня.

- Нет, тупая сука! - сразу же ответили из комнаты.

На кухне стало тихо…

- Значит, этот мальчик ни в чём не виноват, - официально заявил я. - Он не сказал об этом ни слова, и если бы и сказал, то был бы совершенно прав. Ребенку нельзя работать в баре. Не разрешается выполнять оплачиваемую работу, не говоря уже о таком питейном логове. Я предупреждаю вас еще раз: если Цис вернется в тот бар сегодня вечером, это повесят на вас, понимаете?!

Полная оскорбленных материнских чувств, она промолчала. Крыса встал у ярко-красного дивана и дернул свой галстук. Конечно, я был прав, когда советовал его отцу забрать его с собой в какую-нибудь комнату. Все лучше, чем удушающая атмосфера ненависти и грубости с матерью, которая знает только себя и проявляет истерическую тиранию, с которой Крыса яростно борется. Разбитая дверь буфета была последним видимым доказательством этого.

- Сходи к своей тете Крис, - попросил я Крысёнка.

Это были понимающие глаза взрослого, которыми он уставился на меня, прежде чем выскользнуть из комнаты. Я же просто хотел кое-что вложить в ее сердце.

- Итак, вы слышали, что всё это дело раскрыла ваша собственная сестра, - спокойно произнёс я. - Я немедленно принял меры только для того, чтобы защитить этого мальчика. Он хорошо учится в школе. Он старается изо всех сил, и у меня нет к нему претензий. Но я здесь только для того, чтобы он не приходил в мой класс усталым и сонным. Такой мальчик должен работать на свежем воздухе, а не в баре. Если вы станете немного сговорчивее, он оставит свои озорные проделки. Подумайте об этом, мисс Фреймут…

Я заметил, что в моем голосе проявилось что-то глубокое и настойчивое, на самом деле это было что-то вроде небольшой проповеди. Не смешно ли?.. Может, не совсем. Большинство учителей иногда предпринимают нечто апостольское в интересах детей, несмотря на весь цинизм их профессии. Но когда я услышал подобный тон от себя, я оказался ошеломлен. Вот бы Мирстра услышал бы мой тон!.. Я мысленно ухмыльнулся, когда мой голос так точно поразил цель. Мадам Фреймут без каких-либо переходов жалобно заплакала, с долгими пронзительными вскриками и душераздирающими рыданиями. Я позволил ей выплакаться и невольно посмотрел на дверь, за которой мне так хотелось исчезнуть. Когда дело касается плачущих женщин, я не очень-то мужчина. Я уже собирался начать жалеть ее, как вдруг неуверенно прозвучало:

- Этого мальчика защищать?.. Скорее нужно защищать меня!.. Я сам по себе - как женщина. Кто лезет в мои дела?.. Все против меня. Я - одинокая женщина! А теперь, когда рейксдальдера нет! Кто мне возместит его? Он же не валяется для меня на мостовой, правда?!

Было ощущение, что я задыхаюсь. Ради бога, только выйти на свежий воздух и сделать глубокий вдох! Чтобы не слышать эту глупую эгоистичную жалость к себе! О чем она сейчас плакала? О рейксдальдере!

Когда я шел по улице, вдыхая воздух, как шампанское, я думал о Крысе. Я ушёл, оставив его с мамашей. А завтра он вернется в мой класс, и я буду единственным, кто будет знать, какое грязное логово он оставляет позади. И другие не будут об этом знать. Маленький храбрый позёр, вот он кто!..

На следующее утро я увидел, как Циске весело шагает за тележкой Доруса. Рядом шла мисс Кеулеманс.

- Могу я присоединиться к параду? - спросил я. - Просто как ливрейный слуга на церемониальной службе?

Мать тихонько рассмеялась, и мы позволили мальчикам идти впереди. Она шла рядом со мной размеренными шагами, не зная, как начать разговор.

- Как Дорус? - поинтересовался я.

- Ах... - все, что она смогла сказать.

- Он по-прежнему любит школу? - продолжил я, только чтобы затронуть тему, на которую она могла ответить немного веселее.

Тут она слегка расслабилась. О, да - в школе ему нравится. Она нисколько не пожалела, что снова вернула его туда, хотя поначалу ей пришлось нелегко. А теперь этот французский! Если бы я только знал, как мальчик к этому отнесся. Лёжа в кресле, он заучивает все эти слова, и ей иногда приходилось отнимать у него книгу, потому что ему не позволяется слишком утомлять себя. И каждый день он рассказывал длинные истории про школу, когда она укладывает его спать. О господине учителе, о Бетье и Сипе, а потом, конечно же, о Циске. Который действительно стал его другом.

Кстати, что это за мальчик? Она слышала, что у него дома не всё хорошо, но она должна честно сказать, что он очень добр к Дорусу. По средам и субботам после обеда он неизменно приходит поиграть с игрушками, и иногда это выглядит так смешно, когда Дорус изображает из себя школьного учителя. Для Доруса это хороший отвлекающий маневр - поползать по полу с другим мальчиком, потому что в прошлом ни один его приятель не смотрел на него так, как этот ребёнок. И все же она не может понять Циса. Она действительно не знает, что с этим делать… Я был вынужден признаться, что тут не всё так просто. У меня и самого достаточно проблем. Но стоит позволить ситуации немного уладиться. Послушайте, теперь, когда их двое, они не замолкают. И Дорус не тот мальчик, которого привлекают плохие друзья. Он кажется слишком разумным и порядочным для этого. Есть ли какие-нибудь хорошие новости от врача?..

Тревожное выражение снова появилось на ее лице. В сложившихся обстоятельствах все шло неплохо. Доктор тоже был доволен тем, что раны так долго остаются закрытыми. Он этого не ожидал. Но что тут сказать? В любую минуту все может пойти не так. Она очень рада, что Дорус так хорошо чувствует себя в последнее время. О, не то чтобы он жаловался раньше! Хотя бы взять в качестве примера, как этот ребенок вел себя во время болезни. Когда они могли ожидать конца каждый день - четырнадцать дней непрерывных посещений больницы, и этого более чем достаточно! - она приходила туда скорее мертвой, чем живой из-за страха. Ее собственный муж иногда плакал, как ребенок. Я могу верить ей или нет - этот ягнёнок снова и снова поднимал им настроение своим милым нравом. Это сокровище… Теперь в ее голосе появилась некоторая теплота. Оттенок грусти усилился, когда она описала доброе сердце своего мальчика.

- Вчера весь вечер Циске не переставал говорить о школьной поездке, в которую они все собираются…

- Вчера вечером?..
Меня как током пронзило. Следовательно, он не ходил в бар.

- Конечно, это тяжело для Доруса, - продолжала женщина, - но вы не должны думать, что он жалуется. Он никогда не видел моря, и все же, вы бы видели, как ему приятно, что Цис и другие дети собираются на экскурсию. Он только спросил, сможет ли Цис достать раковин, в которых можно услышать, как шумит море. В этом мальчике нет ни капли ревности. Ангелочек - это грех, что я так говорю...

- Я не вижу в этом греховности...

Бетье ван Гемерт присоединилась к двум мальчикам, и Крыса верховодил компанией. Он что-то сказал Бетье, и Дорус рассмеялся. Три веселых ребёнка - и все же один был обречен, другой жил в отвратительной обстановке, а третий был глуп, как пробка. Но все трое наслаждались своей жизнью, и только Дорус внешне демонстрировал, что эта жизнь складывается не в его пользу. В коридоре я схватил Крысенка за ухо.

- Какие-нибудь проблемы прошлым вечером? - прошептал я.

- Немного, - ответил он с застенчивой улыбкой.

- Угольный сарай?

Он удивленно взглянул на меня. «Чтоб мне лопнуть!» - говорили эти глаза. «Откуда он это знает?!» Но он отрицательно помотал головой.

- И ты не был в баре?

- Она сказала, что это больше не разрешено, - объявил он.

Вот, уже достижение. Но мне хотелось двигаться дальше. Если бы отец Циске не был в море, я бы сделал все, чтобы он забрал мальчика к себе. Он должен как-то сбежать от этой матери. Я планирую поговорить об этом с детективом Меускеном и связаться с мистером Ван Луном. Я здесь не только для того, чтобы учить Крысу дробям, ведь так? Сейчас у него все хорошо, на уроках он слегка медлителен, и я жду момента на каждом уроке пения, когда он начнёт участвовать. Это как раз то, что я вбил себе в голову, и я добьюсь этого! В Дорусе Крысёнок нашёл отличного компаньона. Конечно, это должно указывать на что-то хорошее в его характере, потому что он первый мальчик, который постоянно общается с Дорусом и не считает, что его инвалидность «дрянная». Нет, этот мальчик не развращён! Моя интуиция меня не подвела. Я чувствовал, что с этим Крысёнышом надо что-то делать, чтобы он не вздумал пересечь черту. А он выглядит готовым сделать это.

Он все еще немного стесняется. Как и Дорус Кеулеманс, он не имеет обычной мальчишеской жизни, и, возможно, именно поэтому они нашли друг друга. Они бессознательно чувствуют себя изгоями в классе, один из-за своего физического недуга, а другой - из-за своего прошлого. Но их влечёт к классу! Неудержимо! Сип и Ко, Бетье и Янтье - все они образуют класс, сообщество детей. Когда они вели себя враждебно, Цис достал нож. «Черт!» - подумал класс, - «Крыса совсем не прежний!» И с тех пор класс смотрит на него по-другому. Это был мальчик, к которому не стоило приближаться.

Потом случилась драка с Дрикусом, и класс повеселился, когда этому «воришке» надрали задницу. Мать Дрикуса невольно внесла свой вклад в то, чтобы Крысёнок географически оказался в центре класса. А сейчас Дорус стал достопримечательностью. Он и Крыса могут вместе отыскать большую ценность в своем исключительном положении. Класс, возможно, все еще находит этих двух немного странными и не совсем своими, но в этом есть смысл. У класса имеется своего рода застенчивый трепет перед Дорусом. Он такой красивый и такой несчастный.

А Крыса?..

Если он станет чуточку по-спокойнее, то обязательно попадет в этот зверинец.

И мне подобное по-настоящему нравится!

Если бы новый инцидент с Крысой произошел около недели назад, когда меня раздражало его упрямое молчание, все сложилось бы совсем иначе, и кто знает, каковы были бы последствия. Я давно собирался связаться с судьёй по делам несовершеннолетних через Меускена, но мой французский помешал этому. Теперь я его сдал - о, спасибо - но все равно всё зависло. В конце концов, все же хорошо? По крайней мере, в школе. А когда я вскользь поинтересовался, как обстоят дела дома, Крысёнок ободряюще кивнул мне, типа: «Не беспокойся насчёт этой гангрены — у меня всё в норме!»

А тут Франциск разбил стекло - с улицы. И я, выражая ему свою солидарность, таким образом стал в некотором смысле его сообщником. Это стекло было частью окна полицейского участка. Вот так... Утром у нас в школе появился полицейский, который опросил Крысу в присутствии Маатсуйкера. Меня вызвали только тогда, когда расследование уже шло полным ходом, и я обнаружил в маленькой комнате Крысёнка в окружении двух очень встревоженных мужчин.

- Одно и тоже, - фыркнул мой начальник. - Этот ваш примерный ученик разбил окно полицейского участка.

И тут же встрял полицейский:

- Если это образование, то я мало что за него бы дал!..

Я чуть не задохнулся! Они с ума посходили, что взяли такой тон? Поэтому сразу же дал отпор:
- Если вы занимаетесь полицейскими делами, то я буду заниматься образованием. Каждому свое, верно?

- Мы - воспитатели улиц, - защищался офицер.

- Верно, а я воспитываю в школе - огрызнулся я. - Так что оставайтесь на своей территории! А что хоть произошло?

Что ж, по крайней мере, теперь мы подошли к самому факту преступления, и допрос можно было продолжать.

Офицер кашлянул и сообщил:
- Около восьми часов прошлым вечером этот мальчик вместе с другими камнем или другим твердым предметом разбил окно полицейского поста на Дэвистаат!

- Это невозможно, офицер! - заявил я.

И полицейский, и Маатсуйкер обеспокоенно уставились на меня.

- Нет, - продолжал настаивать я. - Это технически невозможно! Мальчик не может бросить камень «вместе с другими». Это работа одного мальчика, и откуда вы знаете, что именно он это сделал?

- Не стоит придираться к словам, - сердито произнёс Маатсуйкер. - Очевидно же, что это сделал Фреймут, не так ли? Все знают, что он за тип.

Это было пределом человека, всегда говорившего о репутации «своей школы», и который теперь, безусловно, выступал в роли обвинителя. Я настолько разозлился из-за этого предательства, что резко бросил:

- Да, господин, я знаю, что он за тип! Он пробыл у меня в классе шесть месяцев, и я знаю, что он там делает все, что в его силах. Я также знаю, что он каждый день помогает своему приятелю-инвалиду, и я также знаю, что его чертовски легко обвинить во всем. И поэтому я решительно повторяю: откуда вы знаете, что виноват именно он, офицер?

- Я пытаюсь его расспросить, но он ничего не говорит! - сообщил полицейский.

- Тут трудно что-либо услышать! - сказал я. - А на чем основаны ваши подозрения?

Полицейский занял более легкую позицию. Он смущённо ответил:
- Ну, всё это довольно глупо! Этот мальчик вместе с другими играл в футбол на дороге общего пользования, что запрещено. Он был виноват в этом, поэтому вчера вечером я конфисковал мяч, а затем он смело подошел ко мне и попросил вернуть тот мяч. Он сказал, что мяч принадлежит его другу. Ну же вы понимаете, что я на это не купился! Я приказал ему уйти, но он не подчинился, а затем этот мальчик сказал мне несколько ругательств или, по крайней мере, слов оскорбительного значения, и поэтому я применил к нему физическую силу в качестве наказания. И едва я закрыл за собой дверь, и тут - бах! - окно разбилось! Не обязательно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, кто это сделал.

И в самом деле, я должен был признать, что против Крысы имелись важные улики.

- Но это еще не доказательства, офицер!- сказал я, пытаясь принять решение.

И снова великий инквизитор Маатсуйкер проявил сочувствие:
- Я вас не понимаю! - сказал он. - Почему вы защищаете этого скандалиста?!

Я собрался с духом и выдал ему в ответ:
- Во-первых, я считаю это своим естественным долгом, господин! Этот мальчик - мой ученик, и до тех пор, пока его вина не будет установлена, он имеет право на мою защиту. А потом, господин - почему вы выступаете в роли прокурора?! Я думал, мы проводим расследование, а вы ведёте себя как обвинитель! Я хочу представить свои аргументы против, нравится вам это или нет!

О, они буквально застыли, если можно так сказать. Маатсуйкер выглядел разъяренным и промолчал. Только полицейский заметил:
- Если бы вы только помогли раскрыть правду…

- Пожалуйста, офицер! - нетерпеливо произнёс я. - С чего всё началось?

Каким же я был лицемером! Я поставил себе задачу вытащить Крысу. Конечно, это он разбил окно и никто другой. Я даже мог представить, как он это делал! Полицейский отнял у него мяч, избиение, когда он попросил вернуть мяч - да, такая прелесть, как Циске, имел только один ответ на это: булыжник с мостовой! Дело было для меня настолько очевидным, но именно поэтому у меня появилась какая-то озорная склонность помочь Крысёнышу вопреки здравому смыслу. А еще потому, что Маатсуйкер был так зол на него.

Я рад, что впоследствии у меня появились некоторые мотивы, чтобы оправдать свое выступление педагогически, но в данный момент они не играли никакой роли. Я был адвокатом плохого дела. Но, возможно, я подсознательно осознавал, что растоптал бы до смерти едва зародившуюся уверенность Крысенка, если бы встал на сторону «того копа и директора» в этом конфликте. Теперь я приспособился стоять сбоку от этого «устройства».

Но я повернулся к Крысе и строго спросил:
- Цис - Это ты разбил окно? Выйди вперёд! И только правду!..

Я бы с удовольствием подмигнул ему: «Не покупайся на это!» Но это было бы излишним. Я чувствовал, что Крыса не скажет ни одного глупого слова. Да он сошел бы с ума! Было только одно разумное решение: прикусить язык и переждать грозу. Он глянул на меня «Мужик, будь спокоен!»

Остальные тоже пытались выманить Крысу из его темного логова, но он не сдавался и держал рот на замке.

После чего полицейский со вздохом произнёс:
- Ну, господа, у меня есть ещё дела, но я буду приглядывать за этим сеньором!

- А я... - угрожающе заверил Маатсуйкер. - А я... подумаю.

Я сказал Циске:
- Ну-ка! В свой класс, марш...

- Ты потерял свой мяч? - спросил я Доруса, когда мы перекусывали бутербродами в тот день.

Это был - как говорят в футболе - удар наугад, но мяч попал в цель! Бедный Дорус покраснел, как буй. Ай!... что он наделал! Он удивленно уставился на меня, и в ту секунду я всё понял. Так что мое смутное подозрение оказалось верным: Крыса одолжила мяч у Доруса - что Дорусу делать с мячом? Только играть на диване. И тот полицейский отобрал мяч. Когда Крыса сегодня утром шел за тележкой, он, конечно же, в красках расписал, как всё случилось. В глубокой тайне! Дорус почувствовал себя романтическим соучастником. А Крыса... Разбил окно полицейского участка ради его мяча! - и он был единственным, кто знает об этом ... И вот господин учитель загнал его в угол! Что ему теперь делать?.. Предать своего друга?.. Никогда! Определённо, это же дело чести? Но - врать господину-учителю?.. Да, конечно - лгать!..

Но я не дал ему такой возможности. Пунцовый цвет его лица предупредил меня не связываться с чувствительным мальчиком. В последнее время он выглядел таким слабым. Никогда не знаешь, к каким пагубным последствиям может привести подобный конфликт в душе.

- Тебе не обязательно так краснеть, - рассмеялся я. - Ничего не говори, я все знаю. И не бойся, я не выдам Циске полиции.

Дорус покраснел ещё сильнее. Лучше бы я держал свой рот на замке! Осел, вот кто я. Он нервно крошил свой хлеб, и, чтобы успокоить его, я решил пошутить.
- Прекрасный парень, этот Цис! - весело произнёс я. - Он определенно подумал, что это похоже на торговый автомат. Бросаешь камень в окно, и выходит полицейский. А все потому, что твой мяч забрали! Но помни: всем нужно молчать, да? А то нам троим придется на месяц переселиться в тюрьму, а мне этого совсем не хочется!..

И Дорус пронзительно рассмеялся. Господин учитель тоже в заговоре! Это ли не хорошо? Теперь это приключение ему нравится ещё больше!

Боже мой, жизнь так коротка, и этот мальчик так счастлив. С точки зрения педагогики, мое участие в этом деле было настолько мерзким, насколько это только возможно. Сообщничество с учеником в случае досадного вандализма ... бррр! Но я заметил, что как только вы забываете о воспитании ребенка, вы делаете ребенка счастливым. Разве это ничего не значит для «идеальной» стороны нашей профессии? Во всяком случае, мне не нравится педагогика, за которой следует смерть...

Мы провели вторую половину дня - я чуть было не сказал «по-товарищески». Как положено: Дорус занимается своим «французским», а я читал книгу. Мой учебник хранится в ящике моего стола. У Доруса есть успехи. Он уже довольно хорошо умеет спрягать обычные глаголы и иногда удивляет меня самодельными предложениями вроде: «Monsieuj, dois je encore une tardne manger?» [Господин, я не слишком поздно ем?] Когда Маатсуйкер случайно услышал этот французский, он пожал плечами и, фыркнув, спросил с оттенком превосходства: «Зачем такому мальчику иностранный язык?!»

Мирстра ответил ему:
- Будьте счастливы и не думайте о его беде.

Перед уроками у меня состоялся небольшой разговор с Крысой. Я подождал его в коридоре и отвел в тихий уголок у спортзала.

- Послушай, старик, - начал я, обнимая его тонкую шею одной рукой, - ты не должен думать, что мы с тобой в сговоре. Нет, ничего не говори, я скажу тебе, что случилось: ты одолжил мяч у Доруса, а тот полицейский отнял его у тебя. Затем ты сначала вежливо попросил вернуть мяч своего друга, но вместо мяча тебе влетело. Подожди - ты думаешь - я этого не допущу. И ты взял камень и швырнул его в окно. И не веди себя по-детски - всё так и было!

Поначалу Крыса выглядел немного встревоженным, но я повернул его голову ко мне, поэтому ему пришлось посмотреть мне в глаза. Когда он заметил, что я не слишком переживаю, на его лице появилась вымученная улыбка.

- Ответь! - приказал я.

- Да, - небрежно бросил Крысёныш.

Это «да» было, в конце концов, выражением его уверенности. Впервые! На самом деле это еще был вызов, потому что у него не было уверенности, что это останется «между нами». В конце концов, я все еще мог перейти на сторону врага или сам стать врагом, не так ли? Я одобрительно глянул на него и сказал слова, подобающие школьному учителю:
- По крайней мере, я рад, что ты не втянул меня в это дело ложью. Давай поймем друг друга: ты действительно заслуживаешь быть битым, но я полагаю, что ты уже сполна получил от того полицейского. По крайней мере, ты получил напоминание об этом, приятель. Я не стану рассказывать об этом случае господину Маатсуйкеру, но есть человек, который должен об этом знать, и это господин Меускен из детской полиции. Он должен знать, насколько ты мил. И ты еще не закончил со мной. Ты аккуратно перепишешь первую страницу своей книги для чтения. И горе тебе, если ты ошибёшься или наставишь клякс. Мальчик из нашего класса должен вести себя на улице прилично и не бить окна полицейских участков, ты, ходячий скандал.

Он покраснел! И задумчиво уставился вперед. Может быть, подводил итоги? Видимо, все это показалось ему вполне разумным ... В тот день среди детей царил приятный рабочий настрой. Это может произойти внезапно. Их всех зажгла эпидемия знаний. Даже Бет ошиблась только в шести случаях из десяти, что является рекордным показателем. Она получила 8, потому к Бет у меня особые критерии. Все было бы хорошо, если бы Маатсуйкер не вошел после уроков с лицом трехдневной непогоды.

Он серьезно кашлянул и сказал:
- Брейс, я не хочу больше нести ответственность. В конце концов, школа - не прибежище для детей-преступников. Сегодня днем я снова подумал об этом и напишу письмо судье по делам детей. Я сообщу ему, что с Фреймутом безнадежно плохо, и попрошу его принять адекватные меры.

- Хорошо, - я был равнодушен, продолжая перелистывать учебники по языку.

- Что это за ответ, Брейс?! - повелительным тоном обратился он ко мне. - Вы, кажется, не понимаете, что это очень серьезное дело!

Я захлопнул красочную обложку учебника и ответил:
- Перед уроками я сказал Крысе, что свяжусь с детской полицией.

Сварливым тоном Маатсуйкер произнёс:
- Я возражаю против того, чтобы вы делали такие вещи за моей спиной! Как глава школы.

Между мной и Маацуйкером случилось недопонимание!..

Детектив Меускен - хороший парень! Когда я ворвался к нему домой, чтобы поговорить о новых сложностях с Циске, детектив был в рубашке с закатанными рукавами, и принял меня в своей «птичьей клетке». Его жена спросила, не стану ли я возражать против того, чтобы поговорить с ним там. Полицейский был занят своими канарейками, его единственной страстью, как признался он мне. В нескольких просторных клетках эти малыши чирикали и скакали вверх и вниз. Тихие мерцающие звуки наполняли чердак. Приветливое солнце светило в середину комнаты, и Меускен восседал на троне, как священник в этом маленьком храме света и милого птичьего пения.

- У нас урок пения, - прошептал он мне. - Присядьте на минутку и послушайте это. Это самый чистый звук, который подарил нам Господь. Прекрасно, не так ли?..

Он уставился на меня сияющими глазами.

- Вы слышите того певуна? - с нежностью спросил он. - Птица с миллионом в горле. А этот свистун? Белый как серебро, да? Все домашние и выведенные - все эти птицы мое хобби. Вот тот солист, остальные - младшие, им еще предстоит научиться пользоваться голосом. Каждый раз вы в напряжении, что выйдет из этого выводка. Это настоящее исследование, господин! Я изучал законы наследственности Менделя по-своему. Это хорошая работа - когда вы думаете, что вроде как разобрались, то понимаете, что ничего об этом не знаете. Всегда остается вопрос, благословит ли Бог власть над этим наследственным движением. Иногда у вас есть гнездо с чистейшим выводком, и вы ждете от него чуда. Но когда они открывают рот - хотя на самом деле это неправильно, потому что канарейка поет с закрытым ртом - но когда они начинают петь, тогда вы слышите неправильную трель, или крик, или они так щебечут, что у вас болят уши.

- Послушайте того, что слева. Какие отличные трели он выдаёт! Он из того гнезда, за который ростовщик не даст ни гроша, а этот уродливый болтун - из старинного рода. С длиннющей родословной! Я избавлюсь от него сегодня, этот пошлый рыночный крикун добьёт меня, скача по всей клетке со своими дурацкими криками, этот чёртов ублюдок свистит так, словно плохо смазанный трамвай третьей линии проходит поворот ...

- Ну, я заболтался о канарейках, хотя, полагаю, вы на самом деле пришли из-за Крысёнка!

Я в нескольких словах рассказал ему о последнем успешной эскападе Циске, и Муйскен сочно ухмыльнулся.

- Каков дьяволёнок, а? - произнёс он добродушно. - Всего-то нужно встать на его на пути, и он отомстит. Ну, тут нет ничего такого. Они никогда не смогут доказать, что виноват он. Но вы снова видите, что этот самый Крысёныш может окунуть вас в какое-нибудь странное дерьмо.

Меускен знал о работе Крысы в баре. Но когда он решил вмешаться после предупреждения мистера Аларма, Крыса уже перестал ходить туда.

- Мы должны иметь возможность свернуть толстую шею его матери, - сказал детектив. - Эта мебель ещё не настолько плоха, чтобы освободиться от неё, а Крыса все еще слишком осторожен, чтобы нам принимать более строгие меры. Сложный пограничный случай. Если отвести его в фермерский приют, может представиться наилучший шанс, если только этот фермер случайно не окажется каким-то чудотворцем. Этот Крысёнок способен на невероятные выходки. Ему нравится быть резким в своих протестах. Другой мальчик обижается, а потом забывает. Но Крыса держит свой рот на замке и копит обиды. А потом внезапно колет ножом или пускает красного петуха под крышу.

- И при всем этом мы должны оставить такого мальчика на произвол судьбы и надеяться, что все закончится хорошо. У нас есть такой шанс, но я не удивлюсь, если этот маленький ублюдок в один прекрасный день попробует сделать порох, чтобы все взлетело на воздух, ведь он любит показать себя? Как насчет того, чтобы спуститься вниз и выкурить по сигаре? Этих птиц сбивает с толку моё бормотание.

Мы продолжили разговор в солидной гостиной, вернее, продолжил один Меускен. Он снова заговорил о своих канарейках.

- Похоже на детское хобби для такого большого парня, как я, не так ли? - улыбнулся он, когда мы закурили сигары из пустеющего латунной коробки. - И все же я был бы не способен делать свою работу без этих мелких птах. Это правда! Послушайте - детей у меня, к сожалению, нет. Я женат на красивой женщине, и даже если она всем довольна, и у нас все хорошо, но человек также желает в своей жизни чего-то прекрасного, чего-то приятного и чистого. Кто-то играет на скрипке - я не могу. Кто-то ищет это в стихах или что-то в этом роде, но я засыпаю от подобного. Я сбежал к канарейкам, и это меня устраивает - каждому свое.

- Если вы весь день среди свинства, вам нужно найти в своей жизни противодействие, иначе вы погибнете. Вы слышали об этом, да? Вы, конечно, думаете, что у меня хорошая работа - протягивать руку помощи молодежи, находящейся в опасности, и тому подобное. Человек может полностью погрузиться в нее и заполнить ею свою жизнь. Эхе-хе!.. В моей работе много грязи. Например, есть отец, который не может оставить свою дочь в покое, или мать, которая отправляет своего ребенка работать, чтобы самой вести праздную жизнь, а иногда это мальчишка-гомосексуалист, обученный кучкой негодяев шантажу - и тогда вы должны происходить из старомодной семьи среднего класса, такой как моя, где четырнадцатилетние дети все еще верят в капусту! Не услышать мне канарейки, если солгу, но когда я начинал в молодости, я мог иногда учиться у двенадцатилетних шалопаев тому, чего не мог постичь своим здравым смыслом. Я просто говорю - человек не может жить только родными или в одиночку, и поэтому я держу с десяток чистокровных канареек. Неужели это такие безумные рассуждения?.. А теперь насчёт нашей Крысы. Что бы вы сказали, если бы мы отправили мистера Аларма в лес с его психологией, и вы стали бы опекуном Циске?

Я посмотрел на него с удивлением и сначала ничего не сказал. Самым дружелюбным образом Меускен продолжил:
- Я уже обсудил это с господином Ван Луном, и вопрос практически решен…

- Могу ли я сам что-нибудь сказать по этому поводу? - спросил я раздраженно.

Меускен великодушно ответил:
- Конечно, да. Но я бы на вашем месте…

И вдруг он взорвался:
- Черт побери, мистер Брейс, я вообще-то злюсь на вас! Да, вы пришли поговорить со мной о Крысе, и я дал вам единственный правильный совет, который потребует от вас действий. Кто-то должен пойти и поучить эту суку-мать нравам. Этот Аларм - кусок дерьма, и он обязательно приведет к несчастным случаям, если его не угомонят. Вам выпала честь помочь такому мальчику, как Крыса, пережить его трудное детство. В школе опасности больше нет, но вот дома! Вы сами это почувствовали, когда отправился к этой суке, чтобы вытащить Крысу из бара. Что ж, берите опеку и становитесь семейным опекуном этого мальчика. Тогда, по крайней мере, у вас будет рука, чтобы сжать кулак. Знаете, как мы поступим?..

- Вы получите приглашение явиться в суд по делам несовершеннолетних, и решение останется на ваше усмотрение!

Вот так.

Я подумал о Маатсуйкере и больше не возражал против доброжелательной самонадеянности Меускена.

- Итак! - произнёс Маатсуйкер с определенным удовлетворением и оглядел нас. - Я получил повестку из суда по делам несовершеннолетних, чтобы я приехал и поговорил о Крысе. И тогда отмоем этого поросёнка!

Его взгляд на мгновение задержался на мне, а когда никто ничего не сказал, он продолжил торжествующим тоном:
- Теперь, раз и навсегда, эти бессвязные беседы с этим мальчиком должны закончиться. Я, по крайней мере, буду настаивать на самых строгих мерах.

- Как насчет публичной порки? - спросил Мирстра. - Клеймение и запирание в сыром подвале, полном паразитов, тоже иногда помогают в таких легких случаях…

- Да, да вы просто издеваетесь, Мирстра! - уверенно произнёс директор. - Но я должен сказать, что самые нежные хирурги наносят самые гнойные раны. Сентиментальность никуда не приведёт. Я знаю, вы считаете меня старомодным брюзгой, но при всем вашем гуманизме вы сделали бы школу убежищем для мелких преступников, а я против этого!

Это стало слишком даже для Йориссена.
- Да ладно, - возразил он, - не хотите ли вы сказать, что уровень преступности в наших классах выше, чем в ваших? Ну же, повеселите меня!

Он сказал это немного грубовато, но получилось неплохо.

Я постоял там немного и, в конце концов, спросил:
- Когда вас вызвали в суд по делам несовершеннолетних?

- Завтра в три часа дня!

- И меня тоже... - произнёс я.

Маатсуйкер непонимающе уставился на меня.

- Что, и вас тоже?!. - воскликнул он удивленно.

Я вытащил листок, который нашел утром в почтовом ящике, и ответил:
- Да, меня вызвали предоставить информацию относительно Франциска Алоизия Герарда Фреймута, также завтра в три часа дня.

Ах, этот Маатсуйкер! Он выглядел так важно, что было жалко портить его удовольствие таким образом. Тедема, болтунья, которая ничего не знала о напряженности, возникшей между мной и боссом, но что-то заподозрив своей женской интуицией, тонким голосом произнесла:

- Как приятно, тогда вы пойдёте вместе. Будет быстрее, не так ли?

И Йориссен, этот буйвол, туда же!
- Да, - сказал он со всей серьезностью, - иногда приходится ждать целую вечность с этими судьями. В любом случае, лучше вы, чем я!

Он оказался прав в своем предположении. Пришлось подождать, прежде чем настала наша очередь, но, к счастью, нам не пришлось сидеть в одном из тех залов ожидания, выкрашенных в зелено-коричневый цвет, монополия на который ревностно охраняется зданиями голландских магистратов. Мы сидели в самом зале суда, я молча сидел рядом с Маатсуйкером, скорчившим гримасу: «Моя доброта давно похоронена...»

Какое странное клише мы придумываем о большинстве профессий. Я представлял себе детского судью добрым джентльменом, который смотрит на детей доброжелательным взглядом, этаким идеальным отцом в мантии. Мистер Ван Лун совсем не соответствовал этому идиллическому образу. Это был угловатый худощавый мужчина с головой полковника - красноносого любителя бургундского. Остроконечная козлиная бородка придавала его лицу нечто суровое, а несколько взлохмаченные седые волосы - нечто безразличное. Он небрежно облокотился на стул, скучающе поигрывая маленьким золотистым карандашом, как будто вся эта болтовня родителей и свидетелей его не трогала. Иногда он надолго закрывал глаза, и когда мужчина, утверждавший, что его дочь в эти дни всегда была дома в девять, остановился на мгновение из вежливости, чтобы не побеспокоить заснувшего судью, он отозвался гнусавым голосом на лёгком гронингенском диалекте:
- Продолжайте, я не сплю, я слышу, как вы лжете…

Позади себя я услышал сдавленный смешок. Я оглянулся и увидел Меускена.
- С ним все в порядке! - прошептал он. - Добрый день, господа…

Маатсуйкер угрюмо кивнул. Он был настроен против Меускена, недостаточно понимающего «серьезность дела». Пухлый полицейский из фермеров, разбирающийся в «исполнительности», был бы для него намного лучше, чем такой внимательный детский специалист.

Когда отец девочки закончил говорить, господин Ван Лун подвёл итог своим заявлением

- Что ж, позвольте мне прояснить, что ваша дочь целуется со всеми подряд. Мы покончим с этим как можно скорее. Вы узнаете об этом. До свидания…

Сильно обиженный, мужчина удалился, и Маатсуйкер неодобрительно покачал головой.

К трибуне вышел другой мужчина, убогий тип рабочего в воскресенье, словно вышедший прямиком из девятнадцатого века. На нем был поношенный пиджак с по-дурацки большим, очень лоснящимся высоким воротником. Его большие красные руки застенчиво крутили котелок, а ботинки, торчащие из-под узких полосатых брюк, были тщательно отполированы для такого случая. Меускен сообщил нам прямо в уши:
- У этого лорда Отчаяние есть малолетний сын, ещё тот шельмец. По сравнению с ним Крыса - само сокровище. И сам этот старик тоже никуда не годится. Берегитесь, теперь нам придётся пережить целое ведро помоев...

Прежде всего, мужчину отругали за то, что он не ответил на предыдущий вызов.

- Я был болен, Ваша честь, - защищался тот.

- Пьянствовал, - перевел судья. - Что ж, этот ваш мальчик уже три недели находится в Доме наблюдения. С ним что-то не так. Он появится на следующей неделе, и вы не должны удивляться, если этого джентльмена приговорят к шести месяцам исправительной школы. Мое терпение подошло к концу.

По длинному телу мужчины пробежала дрожь, и он поднял голову, став похожим на странную птицу. Он возразил:
- В этом мальчике дурная кровь, Ваша честь! Я ничего не могу поделать.

- Пейте поменьше и не бегайте так много за женщинами, - посоветовал господин Ван Лун. - Будьте по вечерам дома и проследите, чтобы мальчик не бродил по улицам по ночам. Попытайтесь стать порядочным. Предупреждаю вас в последний раз. Есть шанс более мягкого приговора, но для вас это может означать лишение родительских прав. Иначе - только исправительная школа!

Мужчина неуклюже поднял руки и патетически воскликнул:
- Ваша честь - тогда мне лучше на кладбище!..

Судья по делам несовершеннолетних одобрительно кивнул и признал:
- Это неплохая идея - вы на кладбище, а этот мальчик в исправительную школу - тогда мы пройдём долгий путь в правильном направлении. До свидания!

- Да что же это такое? - потрясенно прошептал Маатсуйкер.
Он, вероятно, совершенно иначе представлял себе положение дел в системе ювенальной юстиции. Между прочим, и я тоже.

Но Меускен удовлетворенно прошептал:
- Хорош? Так что вам стоит просто начать с Ван Луна, и тогда вы сможете сберечь свои семь грошей.

- Но он же отец мальчика, - заметил Маатсуйкер.

- Это как раз и плохо, - ответил детектив. - Мы подозреваем, что старик учит своего сына воровать, а тот маленький подонок не нуждается в особом поощрении в этом направлении. Через полчаса этот отец будет похваляться в баре тем, что он выдал «этому суду» двадцать хорошеньких шлепков…

- Что, если мистер Маатсуйкер выйдет сюда? - доброжелательно попросил господин Ван Лун.

Я подумал, что Маатсуйкер выглядит слегка по-мальчишески, стоя перед судейской трибуной. Как ребенок, которому нужно выполнить поручение, выходящее за рамки его возможностей. Сходить на почту или что-то в этом роде. Пока господин Ван Лун раскладывал какие-то бумаги, мой босс никак не мог решить, на какую ногу ему следует опереться - похоже, у него были мозоли. Он положил шляпу на ограждение, и та тут же упала на пол.

- Итак, господин Маатсуйкер, - начал судья, - вы отправили мне письмо о Циске Фреймуте или Крысе, как мы называем нашего друга здесь и в других местах. Вы немного расстроены из-за него, не так ли?

- Так и есть, Ваша честь, я очень обеспокоен этим молодым человеком, - заявил Маатсуйкер.

- Я знаю, что он — опасный пострелёнок, - по-домашнему прозвучало из-за зеленого стола. - Нам следует быть с ним слегка терпеливыми.

Маатсуйкер кашлянул и сказал:
- Дело в том, ваша честь, у меня достаточно терпения, но…

- Но вы хотели бы избавиться от Крысы и отправить того в «строгую школу», как вы пишете в своем письме, - добавил господин Ван Лун. - Ради самого мальчика...

Судья по делам несовершеннолетних серьезно посмотрел на него и медленно произнес:
- «Строгая школа» - это исправительное учреждение, господин. Вы хоть представляете, что это за учреждение? Мы отправляем туда только тех детей, кто по своей природе склонны к преступлениям и с которыми мы не знаем, как поступить иначе. Это очень суровое наказание для такого мальчика. А что сделал этот Крыса, чтобы заслужить такое суровое наказание? Он поцарапал мальчика ножом и бросил камень в окно. По крайней мере, за то время, пока учится в вашей школе. Если мы накажем это исправительной школой, я боюсь, что мы можем отправить туда половину всех мальчиков. Что для вас является особенным бременем из-за Крысы?

Было заметно, что Маатсуйкеру не удалось перейти к намеченной речи. Он нервно закашлялся и заговорил, пытаясь сохранить достоинство:
- Дело не во мне, ваша честь…

- Понимаю, - последовал разумный ответ. - Но каков ваш личный опыт? Откуда вы знаете, что исправительное учреждение - это единственное спасение? Откуда вы знаете, что это так?

Ба-бах! Вот и все с моим начальником. Это именно к этому и шло. В конце концов, он ведь ничего не знал о Циске. Зачем он в это ввязался!

- Я директор школы, а мальчик не в моем классе, - начал он несколько неуверенно. - Очевидно, что я общаюсь с ним меньше, чем его классный руководитель. Но как директор школы я осуществляю определенный контроль и несу высшую ответственность, и мне кажется, что для нашей школы - как бы я сказал...

- Что это несколько компрометирует вашу школу - такой экземпляр, как Крыса, среди ваших учеников? Это вы собирались сказать, не так ли?

Это было любезное замечание, но попало в самую точку. Потому что Маатсуйкер именно это и утверждал! Я убежден, что он увлечен «своей» школой, серьезно относится к своей работе и хочет служить интересам школы, но, тем не менее, его движет мелкобуржуазное раздражение по отношению к отверженному Циске, клиенту Проджуфенутеклант, ударившего ножом другого мальчика, который доводил его, однажды уже совершившего кражу и не похожего на других учеников. То, что я числюсь в «приятелях» Крысёнка, отталкивает Маатсуйкера. На самом деле он не любит своих мальчиков, вот в чем проблема. Я с изумлением задавался вопросом, как могло случиться, что кто-то, кто не знал Маатсуйкера досконально, смог так точно сказать, что этот человек сам даже не осознавал. Это доставило мне некоторое удовлетворение. В конце концов, я не стал бы недооценивать своего начальника.

Конечно, Маатсуйкер отверг заданный вопрос судьи.
- Дело не в моей школе как таковой! - настаивал он. - Но такой типаж, как этот Фреймут, может неблагоприятно влиять на своих одноклассников, Ваша честь. Из-за него мы чуть не потеряли ученика, и я с трудом могу это оправдать.

- Это такая элитная школа? - недоверчиво спросил господин Ван Лун. - У меня здесь бывают клиенты и похуже, чем у Циске, и они нормально ходят в школу. Этот Крыса украл только однажды…

- А разве этого не достаточно? - воскликнул Маатсуйкер, по-настоящему возмущенный. - Я думаю, что это очень серьезный вопрос, Ваша честь!

Судья посмотрел на него почти состраданием.
- Ну же, давайте не будем устраивать из этого драму, - успокаивающе произнёс он. - В детстве я не раз воровал, а стал судьей по делам несовершеннолетних. Вы никогда не воровали яблоки в детстве и даже не забирали с собой карандаш, будучи директором школы? Инстинкт собственности у большинства детей развит недостаточно, и есть множество достойных взрослых, которые с удовольствием прихватили бы что-нибудь, если бы не тюремное заключение... Крыса совершил кражу год назад и с тех пор в подобном не замечен. Если мы обвиним его в этом сейчас, его реакция может оказаться контрпродуктивной. Поговорка «однажды украл - вор навсегда» имеет на своей совести больше рецидивистов, чем мы можем себе представить. Но, в любом случае, ваше мнение о Крысе неблагоприятно. Теперь хотелось бы послушать мнение его учителя…

Я пребывал в затруднительном положении. Ради наших взаимоотношений мне казалось нежелательным, чтобы я слишком часто задевал своего начальника на публике. Но интересы Крысы выходили за рамки требований коллегиальности. Этот несчастный Маатсуйкер, с его желчностью и «очень серьезным случаем», он должен знать, насколько серьезным случаем является он сам...

- А как вы относитесь к своему ученику, мистер Брейс? - спросил господин Ван Лун, и мне показалось, что в его серо-стальных глазах мелькнула веселая искорка.

- Конечно, он не совсем вписывается в класс, - начал я своё признание. - Но любой, кто знает его домашние обстоятельства, может многое объяснить в его поведении. Должен признаться, что некоторое время назад я сдался. Его враждебное молчание приводило меня в отчаяние. Но в последнее время он оттаял и стал немного лучше ладить с другими детьми. Он даже нашел себе хорошего друга. Его успехи вполне удовлетворительны, и это доставляет ему удовольствие. Но, конечно же, есть вероятность, что сегодня-завтра он может сорваться с рельсов. В конце концов, это не в моих руках. В четыре часа дня моя задача завершается, а затем класс - потому что в основном это делает класс - больше не имеет прямого влияния на него.

Это было действительно красиво сказано, даже если я сам так решил. Судья сжал моё аккуратное многословие до краткого резюме:
- Итак, сложный непоседа, с которым мы ещё можем нахлебаться, но, тем не менее, в нём что-то посеяно.

- Да, и в самой неблагоприятной обстановке, - заметил я. - Мать этого Крысы - настоящий кусок гнили!

- О да, мы имели удовольствие познакомиться с этой мамой, - ухмыльнулся господин Ван Лун. - Да уж, неряшливо одетая шлюха, я бы так сказал!

Я почувствовал - это довольно трудно выразить вменяемо - как позади меня Маатсуйкер мысленно качает головой!

- Вообще-то, меня должны были бы назвать родительским судьей, - произнёс Ван Лун. - Наша основная задача - защищать детей от их естественных наставников. Воспитание проходит гладко только в том случае, если ничто не может испортить ребенка, что, к счастью, случается с большинством из них. Но, да помогут Небеса тем бедолагам, когда они делают что-то странное! Если люди собираются держать кроликов, они покупают руководство за семь грошей, потому что кролики стоят денег. Но дети получаются бесплатно, так что воспитание идёт само по себе, не так ли? О, не то чтобы я что-то понял из тех буклетов для педагогов. Ведь нельзя научиться боксу, пройдя заочное обучение. У Крысы уже есть опекун, который прилежно разбирается в теории. Это очень похвально, но этот человек не понимает своего подопечного. Крыса не вписывается в его книги, и теперь он предлагает мне попробовать парапсихологию. Вы знаете, что это за штука?!.

- Нет! - пришлось признаться.

- Ваше счастье. Осмелитесь ли вы быть опекуном нашей Крысы?

Я понял, что это работа Меускена, и теперь это нависло над моей головой. Но я представил мать Фреймута, я ощутил запах савойской капусты вперемешку с парфюмом и мысленно увидел разбитую дверцу буфета с бутылками ликера. Что я могу сделать для этого парня и против подобного окружения? Внезапно на лице судьи появилось какое-то обиженное выражение.

- Почему бы вам сразу не сказать «да»? - спросил он немного сердито. - Вы еще достаточно молоды, чтобы быть спонтанным! Вы подходящий мужчина, чтобы опекать этого мальчика… не так ли? Черт возьми, он хороший мальчик, господин! Каждый раз, когда он приходит сюда, мне доставляет удовольствие видеть его упрямое лицо. Когда дело дойдёт до такого, мы примем меры. Он пойдёт своим путем, даже в Верховный суд, если придётся. Мне просто нравятся дети, которые выпадают из общего строя и сопротивляются всему, что им не нравится. Циске нельзя водить, как дрессированного осла. Время от времени есть вероятность того, что он может упасть в канаву, и наша задача - предотвратить подобное. Его нужно направлять, будучи не слишком обременительным, а это требует такта и терпения. Вы показали в своем классе, что обладаете этими качествами. Так что воспользуйтесь этим вне школы и помогите этому сорванцу не сорваться с пути!

- А его мать?!! - воскликнул я.

Судья яростно огрызнулся:
- Следует ли оставлять на произвол судьбы этого ребенка только потому, что у него паршивая мать?! Как раз поэтому он и нуждается в вашей поддержке!

Я чувствовал, что стою перед выбором. Судья по делам несовершеннолетних с его своеобразной, неотразимой внешностью, Меускен - человек, который предложил мне это, и позади меня Маатсуйкер, который теперь внезапно из солидного «главы школы» переместился в «шестёрки» этой игры. Моему тщеславию льстило то, что он больше не участвовал в этом, затеяв всю эту историю своим письмом. Но все же…

- Я не знаю, смогу ли я?! - слабо возразил я.

- Вздор, господин! - рявкнул мистер Ван Лун. - Как учитель, вы, безусловно сможете. У меня в качестве семейных опекунов есть и декораторы, и водители грузовиков, и я иногда удивляюсь тому, что могут делать люди со здравым смыслом и интуитивно хорошим поведением. Вы привыкли иметь дело с детьми. В конце концов, есть определенное сходство между школьным учительствованием и ювенальной юстицией. Наша профессия - наказывать там, где это необходимо и полезно. Мы оба знаем насчёт ответственности за причинение преднамеренных страданий, и, возможно, мы оба ежедневно боремся с трудностью примирения этих страданий с серьезностью совершенного проступка. Вы достигнете максимальной пользы с минимумом личных страданий. Я знаю, что это непросто, но я также знаю, что так должно быть! И если потребуется принять меры против этой матери, можете не сомневаться, что я вас поддержу. Надеюсь, вместе мы образумим эту даму. Ну, что же вы думаете?

- Но я не знаю, как защитить Циске от её эгоистичной ярости! - воскликнул я.

- Значит, мы уже прошли некоторый путь, - был ответ. - Но если за Крысой никого не будет, то он окажется предоставлен только себе. Если эта дама начнёт всё портить, я смогу вмешаться. Внимательно наблюдайте за её поползновениями. И так?..

- Тогда всё в порядке! - уступил я. - Но если я почувствую, что всё безнадежно, я вернусь к вам.

Он посмотрел на меня с удовлетворением и вдруг ласково произнёс:
- Вы можете не ждать этого момента. Вы можете прийти даже раньше. Например, с самим Крысой. Давно его тут не было. Что ж, всего наилучшего, господин семейный опекун...

Маатсуйкер вышел со мной из комнаты. Уже в коридоре он начал:
- Не могу сказать, что я очень доволен подобным курсом. Что за суета вокруг этого Фреймута! Что такого особенного в этом мальчике? Обычный беспокойный и неприятный экземпляр, которому время от времени стоит спускать штаны, чтобы спасти его!

Это был ещё один из тех ярких моментов, на которые богат быстро меняющий свои мнения Маатсуйкер!

- А я то думал, что это «очень серьезный случай», в отношении которого должны быть приняты самые «суровые меры», - насмешливо заметил я.

- Да, и эти «суровые меры» заключаются в том, что вы стали его семейным опекуном! - усмехнулся он в ответ. - Я думаю, что это сомнительное сочетание сил. Совместимо ли это с вашей педагогической профессией?

- Сказали бы это судье там! - сердито бросил я. - Что хорошего в такой мудрости задним числом!

Не отвечая, он продолжил:
- Если этот мальчик совершит что-то на улице или дома, то вы, как учитель, несете за это ответственность, и это отрицательно скажется на школе. Я не могу этого одобрить.

С Маатсуйкером вряд ли можно вести деловой разговор. Он садится на своего любимого конька с шорами на глазах. Дискуссия всегда перерастает в спор. Не думаю, что он плохой человек, но он остается этаким упрямым школьным учителем во всем. Однажды я видел, как он гулял со своей семьей, это было похоже на мини-урок в его выходной. Не удивлюсь, если он утром говорит жене: «Рика, сколько раз я должен тебе говорить, что нужно наполнять коробку с зубным порошком? Говорю в последний раз, только от тебя зависит, сколько порошка в ней». Маатсуйкер видит мир сквозь окна своей школы, и все, что не так в этом мире, у него, как учителя, вызывает раздражение. Когда поблизости от него строили современный жилой дом, он бормотал что-то о беспорядке, который устроили дети в коридоре из-а того, что играли в песке. Он ни словом не обмолвился о самом доме. Со всей серьезностью он может сказать: «Как сложно составлены расписания поездов - ни один ребенок не сможет в них разобраться!» В глубине души он определенно обижен на Графов Голландии [титул правителей Голландии в период с X по XVII век], потому что в нем без нужды много Диркенов и Янненов, которых дети не могут запомнить.

Маатсуйкер - исполненный преданности и рвения учитель до глубокой ночи - устрашающий пример для всех тех коллег, которые, прежде всего, хотят оставаться людьми, чтобы иметь возможность общаться со своими мальчиками как можно более живо...

Бет подошла ко мне:
- Господин, может ли Дорус тоже поехать на школьную экскурсию?.. - робко спросила она, задержавшись по своим делам после уроков. Воистину, у нее благородный характер.

- Разве это возможно? - спросил я довольно неуверенно. - Ты же знаешь…

Но она резко перебила меня:
- О да, сэр, это вполне возможно! Цис, я и Сип подтолкнем его, А вы поднимете его на лодку, и Веркерк сказал, что там действительно есть место для тележки, а когда мы будем окунаться в воду, он сможет присматривать за нашей обувью и чулками, и мы все по очереди составим ему компанию. Пожалуйста, господин, вы сможете?..

Я заметил, что тайный союз «Циске, я и Сип» уже достиг довольно продвинутой стадии. Они уже всё предусмотрели.

- А вы говорили об этом с самим Дорусом? - спросил я.

- О да, господин! - снова залепетала она. - И он хочет, но не знает, разрешите ли вы, доктор и его мама. Но если вы будете не против, то и доктор тоже будет не против!

Какая безграничная уверенность в авторитетном суждении учителя! Даже медицинская наука пасует перед ним...

- Кому в голову пришла эта идея? - захотелось мне знать.

- Мне и Цису! - просияла она. - Ну, господин, вы разрешаете?..

- Я должен подумать об этом, - заключил я, и Бетье с надеждой увидела, что инициатива «Я и Цис» не была сразу подавлена.

Для Доруса было бы очень здорово, если бы он смог поехать в Эймёйден и Вейк-ан-Зее. На днях его мать сказала мне, что он никогда не видел моря. Проклятье, как горько, что такому пареньку приходиться остаться, хотя он и не показывает этого. Технически это могло быть возможно, и, естественно, он не сдавал деньги, и вопрос в том, сможет ли его мать вдруг обойтись без этого талера [1.5 гульдена]? Но на днях я подсчитал, что у нас на сорок пять центов больше, чем нужно. Конечно, я мог бы протащить их тайком. Забавно, что эта парочка сама пришла к такой идее. Конечно, проблема была в тележке. Вот так я размышлял по дороге и вдруг оказался в телефонной будке, чтобы позвонить доктору.

 

- Я согласен, - произнёс он невозмутимым голосом, когда я объяснил ему суть дела.

- Но разве это не может ему повредить? - предположил я. - Разве не лучше подождать и посмотреть... до свидания, господин...

Зуммер.

Формально я был прикрыт, хотя совет этого бусдоктора [busdokter - врач, обслуживающий членов фонда медицинского страхования, финансируемого одной компанией медицинского страхования] мало что мне давал. В тот же день я решил поговорить об этом с мамой Кеулеманс, которая встретила меня с румянцем смущения из-за того, что я нагрянул к ней домой так внезапно. Не стоит обращать внимание на беспорядок… Даже если бы я захотел обратить внимание - беспорядка не было. Аккуратное домашнее хозяйство, которое, как можно понять с первого взгляда, вращалось вокруг нежного тепличного растения - Доруса. Он лежал в безупречно чистой боковой комнате в своем плетеном кресле, играя с конструктором, и сразу же зарделся, когда заметил в дверях своего школьного учителя.

- Я собираюсь вывести тебя на чистую воду, мой друг! - пригрозил я ему. - И тебе нельзя этого слышать!

Он нервно засмеялся и потрясенно уставился на мать. Мне невольно вспомнилась гостиная Крысеныша, где я сидел на таком же блестящем стуле за таким же полированным столом из красного дерева. Здесь же все дышало покоем и заботой. Даже кошка выглядела аккуратно. «Чайный» свет лампы освещал комнату, а в углу канарейка попыталась выдать «трель», которая наверняка вызвала бы у Меускена сочувствие.

Мать Доруса села напротив меня в сдержанном любопытстве, и я начал:

- У нескольких детей появилась идея взять Доруса в школьную поездку, в которую мы собираемся на следующей неделе. Если честно, то я не думаю, что все настолько безумно. Доктор не возражает, так что дело только в деньгах. Сможете ли вы выделить на это гульден?

Некоторое время она сидела молча, и ее голос задрожал, когда она наконец ответила:

- Это было бы здорово для Доруса, но разве он не окажется ужасной обузой для вас и для детей?

Я успокоил ее, и она сказала с улыбкой, осветившей ее лицо:

- Идите и скажите ему сами, если хотите. Он будет счастлив…

Дорус был счастлив.

Когда я сел рядом с его стулом и сказал ему, что он сможет поехать к морю, он сделал нечто очень странное, то, что школьник никогда бы не сделал своему учителю. Я положил руку ему на плечо, а он внезапно схватил ее и нежно поцеловал. Это был ужасный поступок. Его мать стояла рядом с повлажневшими глазами, и Дорус восторженно завопил:

- И я поеду в Вейк-ан-Зее. Я буду играть в Вейк-ан-Зее!

Я бы с удовольствием взял его на руки и пронес по комнате. Я благословил Бетье, Крысу, Сипа и Янтье, которые вместе придумали это, и был горд своим классом, который оказался гораздо более сердечным, предприимчивым и мудрым, чем учитель.

- Успокойся! - я попытался его урезонить. - Если бы все начали вести себя как ты, люди подумали бы, что я вывожу толпу обезьян на прогулку.

И его мать также принялась успокаивать его:

- Успокойся, милый мальчик, не бузи!

Кошка пришел посмотреть, что за шум в этом доселе тихом и мирном доме, разволновалась от всего этого шума и, задрав хвост, унеслась боком в коридор. Дорус это развеселило ещё больше.

- А ее можно взять с собой? Ей бы там понравилось! - пошутил он.

Его отец пришел домой, тихий, худощавый мужчина, который сказал: «Рад с вами познакомиться», и услышал новости.

Он поблагодарил меня слишком уж покорно, и я сознательно адресовал все похвалы Крысе.

- Это была идея Циске! - заверил я, наполовину отвергая правду. - Видите ли, настоящая дружеская забота!

- Да, да, - задумчиво произнес мужчина, - в конце концов, он хороший мальчик.

И я поддерживал это, вопреки оговоркам, которые, несмотря ни на что, всё-таки случались.

- Спасибо вам тысячу раз! - сказала мать, когда я уходил после второй чашки чая.

На следующий день я вел географию, и, конечно же, мы говорили о шлюзах и пирсах Эймёйдена. Мы, учителя, всегда должны чему-то учить детей. Своего рода привычка. Представьте себе, если бы мальчики и девочки только поплюхались в воде, попили апельсинового сока через соломинку и набили свои чулки и обувь песком. И они там ничему не научатся, я знаю это по опыту, что в такой день ничего не выйдет. Вы можете говорить о замках, маяках и рыбацких портах сколько душе угодно, но вы можете повторить все это на санскрите - будет тоже самое. Они будут обращать свое внимание только на кислые шарики [вид конфет], мокрые трусы и мороженое, которое своими конусами угрожает любознательности. Чтобы не потревожить учительскую совесть, я объяснил теоретическую часть перед экскурсией, и даже сейчас это вышло не совсем удачно, потому что у них головы были забиты совсем другим. Я действительно могу им посочувствовать. Обычные уроки дети воспринимают так, словно заболели корью или промочили ноги - это просто часть жизни, даже если и не понимаешь, какой цели все это служит. Но терять удовольствия из-за учебы они считают неуместным. Веселье должно оставаться развлечением, и вам не нужно ехать в Эймёйден, чтобы узнать, как работает пирс.

Только Дрикус слушал внимательно, время от времени поддерживая мою речь утвердительными кивками. Возможно, во время нашей поездки он будет делать заметки для последующего сочинения.

Это тоже любимая привычка школьных учителей. После поездки сочинение обрушивается на детей как похмелье после приятной вечеринки по случаю дня рождения. Они никогда не лезут в свои пеналы за ручками с таким явным неудовольствием, чем тогда, когда от них требуют стилистически передать полезность и удовольствие от поездки.

В тот день Крыса сиял. Впервые я видел его по-настоящему ликующим. Когда я спросил его перед уроками: «Как ты отнесёшься к тому, что твой друг Дорус сможет поехать с тобой?», Он спонтанно ответил: «Отлично!» И покраснел от похвалы его и Бетье за их прекрасный план.

Бетье продолжает свою активность. Пока ей есть о чем беспокоиться, она довольна. Именно она всё организовывает. Вместе с Крысой она забирает Доруса, а затем Сип и Циске везут его к лодке. На борту его нельзя вынимать из тележки, и там Янтье несет первую вахту. Они уже спорят, кто должен везти Доруса на пляж и на пирс, и мне выпадает большая честь отнести его к дюне.

В любом случае программа экскурсионного дня составлена, и Дорус позволил им спокойно разбежаться и отдохнуть. А сам просто сидит и светится, так как его ждет самое яркое событие в его жизни: как у обычных детей в день без уроков!

Негодник...

И каждая школьная поездка вновь и вновь может поразить:
как будто это не ваши ученики ждут вас в согласованном месте встречи. Они выглядят какими-то особенными, такими праздничными и нарядными. Даже самые бедные, кто приходит в школу чуть ли не в тапочках, приобретают при помощи матерей опрятный вид. Это заметно хотя бы потому, что они причесаны и, по-видимому, вымыты. Но с ними случается даже большее. Например, вы никогда не увидите их в сабо. Они в яркой блестящей обуви, обычно принадлежащей старшим братьям или сёстрам, или занятой у соседа. Чистая блузка, нарядный галстук-бабочка, пальцы без грязных ободков - во всем этом есть что-то праздничное. Всегда смешно наблюдать за девочками. Они смотрят на вещи друг друга с настоящей женской завистью. Если на ком-то есть коричневые туфли с каблуком или плащ с пелериной, то она оказывается в центре критического внимания, а потом лукаво сообщает: «Ну, дети, они у меня уже давно!..»

Снаряженный класс ожидает прибытия учителя, и когда он появляется, самые шустрые бросается к нему, чтобы повиснуть на его руках, болтая и смеясь. У учителя в такой знаменательный день - почему бы и нет?! - с собой трость. Еще он хочет сделать что-нибудь необычное. Самые современные осмеливаются надеть рубашку с воротником Шиллера. Без жилета! Ну, как насчёт такого? Тогда вы определенно заметите, что это будет очень здорово! Что за день - какой чудесный день!..

- Эй, это он там!..

Ко Ферставерен, Янтье Веркерк и Франсентье Клавер рванули ко мне, стараясь добежать первыми. Это оказалась Франсентье! Она почти незаметна в классе, а тут оказалась впереди всех.

- Здравствуйте, господин учитель! Привет, господин учитель!

Франсентье, в остальном такая же робкая, уже повисла на моей руке. Мальчишки, конечно же, нет. Представляете, какое зрелище! Они совершали дикие скачки и прыжки, чтобы дать выход своей неуёмной энергии. И кричали: «Хорошая погода, господин! Господин, у Дрикуса пальто его матери!.. Господин, мы идем на «Царе Петре» или на другой лодке?.. Господин учитель!..»

Ко мне подбежали и другие девочки, чтобы поздороваться. Несколько пришедших отцов торжественно погладили свои непокрытые головы, а матери, из тех, кто привел ребенка, застенчиво рассмеялись.

Только Бетье ван Гемерт не обращала на меня внимания. Она смотрела на угол у эстакады, сделав строгое лицо. Я всё понял. Сипа, Циса и Доруса еще не было. Бетье волновалась. Она нервно металась взад и вперед и кричала всем и никому:
- Где же они?

Янтье Веркерк успокаивающе заметил:
- Ах, дурёха, там всё хорошо! Лодка отправиться только через четверть класса!

Но был уже девятый час, и пришли все, кроме этих трех мальчиков. Я послал Пита Стимана на угол, чтобы он наблюдал оттуда. Вряд ли это могло помочь, но хоть что-то было сделано. Мы должны были отправиться через пятнадцать минут, и я сам начал волноваться.

В пять минут девятого прибежал Пит.
- Они идут!.. Колесо отлетело!!

Опаздывающие в ужасной спешке приближалась, мать Кеулеманс толкала тележку вместе с одним из мальчиков. Сип подтверждающе махал колесом вдалеке. Бетье побежала навстречу им и прилетела с сообщением:
- Господин учитель, господин!.. Колесо отлетело на площади Дам!..

Сип и Цис наклонили тележку набок, чтобы она могла катиться на одном колесо. Через несколько мгновений они добрались, вспотевшие, расстроенные, задыхающиеся! Бедная женщина очень нервничала и, тяжело дыша, извинилась:
- Такого никогда не было!.. Но всегда возможно что-то подобное ... Каждую неделю муж полностью проверяет тележку ... А тут на площади Дам — треск! - колесо оторвалось… Я думал, что провалюсь сквозь землю от испуга… К счастью, Дорус остался в тележке, но я не знаю, что делать!..

- Господин, мы вуместе дер'жали тележку! - сообщил Сип со своим акцентом. - У меня рука ниче не чувствует, глядте, каков рубец!

Он мужественно посмотрел на меня, гордясь внешними признаками своего нелегкого путешествия. Крыса стоял немного в стороне, тяжело дыша. Он с трудом, прихрамывая, протолкнулся между случайными прохожими. К этому времени отцы с сомнениями осматривали тележку. Бетье выглядела рассерженной. Если бы она была бы с ними, этого бы не случилось. А бедный Дорус был таким бледным, с влажностью под носом. Должно быть, ночью он плохо спал, а утром почти ничего не смог проглотить. А потом эти эмоции из-за несчастья на пути и беспокойство, доберутся ли они до лодки и страха, что он не сможет поехать с такой поврежденной тележкой!.. Барт Оостра, недавно окончивший школу для учителей, и не чурающийся ручного труда, имеющий техническую хватку и владеющий ручным ремеслом, на мгновение позволил своему опытному взгляду остановиться на отвалившемся колесе.

- Можно починить, - сухо сообщил он. - Как только мы сядем в лодку, это будет легко. Не пора ли нам...

Да, нам пора.

- Давайте, ребята, становитесь в строй! - приказал я. - Ничего не случилось! Мистер Остра поднимет Доруса на борт, и мы спокойно собираемся и поднимаемся за ними. Бедайрд, Янтье!.. Вы слышите, что я вам говорю, а?

Как только класс тронулся в путь, девочки послушно запели песню. Так и должно быть. Ванда Брегман, у которой самый красивый голос среди всех, и которая очень желает, чтобы его слушали, начала: «В зеленой долине, в тихой долине», а мальчики сзади подхватили за ней «Телега по песчаной дорожке ехала» - под обе эти песни можно было маршировать только тройным прыжком. Звучало это ужасно, но все же по-праздничному.

Двое мужчин из машинного отделения, свесившись через леера, выкрикивали шутки мальчикам. Ко Верставерену, у которого рыжие волосы, они со смехом сказали: «Ха, вот это маяк!..»

- Твоя сестра - пьянчуга, - ввернул Коотье.

- Тысячу благодарностей вам, - прошептала мать Кеулеманс в последнюю минуту.

Я ободряюще кивнул ей.

Крыса уже спешил к Дорусу, который сидел на кормовой палубе, вытянув ноги на скамейке. Сип проверил, что всё в порядке и отправился к «ребятам». Проблем могло быть и больше. Похоже, Бетье решила не покидать Доруса, иначе может случиться еще больше несчастных случаев. На всякий случай я сел рядом и узнал всю историю поломки... от Крысы!

Да, да, рассказчиком выступал именно он, хотя, в основном, обращаясь к Бетье.
- Мы ужасно испугались! - заявил он. - Подошел полицейский и сказал, что надо отнести ее к сараю для велосипедов, такой дурак. Как будто у нас было на это время. Что ж, мы с Сипом всё равно смогли катить эту тележку, но она оказалась такой тяжелой, как чума!..

Дорус посмотрел на меня, как бы говоря: «Что ещё тут можно сказать?»

Мы отплыли!

После того, как родители и дети устали махать друг другу, Ванда запела: «По дорожкам - по аллеям! [старая голландская песня начала XX века, популярная в летних лагерях]»

Это была слишком динамичная песня для класса, тихо сидящего на пароходе.

Я как будто впервые увидел Крысу. Увидел его таким, каков он есть на самом деле. Лишенного оболочки угрюмой враждебности, скрывавшей его истинную сущность.

Все месяцы, что он был в моем классе, я смотрел на корку, твердый слой, которым заросла его сущность и натыкался на это непослушное покрытие. Иногда я чувствовал себя лозоискателем, подозревающим нечто ценное под этим покрытием, но мне казалось, что оно намного глубже, чем кажется на самом деле. Окружающая среда, происхождение, собственная ориентация покрыли его душу вредными наростами - душу мальчика Циске Фреймута.

Я мог бы использовать другой образ... Как в сказках, в которых злая фея превращает душу в животное - в крысу, в Крысу. В этих сказках должен найтись кто-то, готовый поцеловать это животное, в котором под отвратительной личиной прячется прекрасная и лучезарная принцесса. И тогда происходит чудо. Уродливые чары отступают, и проявляется истинная сущность. В этих сказках есть глубокий смысл. Кто подарит нашему Крысе этот освобождающий поцелуй?.. Что сделало Крысу сегодня таким свободным? От его прошлого, от его прозвища, от него самого?..

У мальчишек есть игра - «выкуп с избавлением». Пленённые находятся у шеста, и только когда кто-то из их команды толкает их, им разрешается снова оказаться свободе. Это всего лишь одно прикосновение, и они освобождаются... Всего лишь небольшой толчок. Подобный толчок сподвигнул Крысу отправиться в школьную поездку. Разве не прекрасно, что его другу Дорусу, несмотря на неприятности того утра, так хорошо и комфортно на этой лодке — так же, как и другим мальчикам?

Разве это не похоже на праздничный день? С радостным чувством от того, что все вместе путешествуют в погожий денек и с двумя роликами леденцов в кармане? Может быть, всё потому, что дети казались такими обычными, и были так милы с Крысой? Никогда бы не подумал, но это факт - мой застенчивый Крысенок внезапно оказался придворным шутом всей компании. Перед Хембругом я подумывал сделать несколько достойных замечаний о «самом большом разводном мосте в Европе», но благоразумно придержал их при себе из-за полного отсутствия скрытой восприимчивости - перед Хембругом Крыса играл с Бетье, а Дорус громко подбадривал их. Ябеда Дрикус в аккуратном пальто и Герард Джонкер вмешались и попытались отнять леденцы у Крысы. Но он умело вывернулся их цепких рук и вырвался из окружения. И вдруг - я не поверил своим глазам - вдруг этот Крысенок стал ходить на руках, причем так виртуозно - такое можно увидеть только в цирке. Гибкое тельце плавно выгнулось спиной, ноги свесились правильным полукругом. Он ходил кругами, и все мы были поражены. Глупый Янтье Веркерк попытался повторить, но у него ничего не вышло. Крыса ходил и корчил нам заразительно смешные рожи. Даже капитан парохода глянул вниз с мостика, и ему явно понравился этот дополнительный номер. Наконец, Крыса встал на одну руку, грациозно балансируя, и снова вскочил на ноги. Капитан первым зааплодировал, а потом мы все закричали: «Ура!» Крыса забавно поклонился и снова сел рядом с Дорусом, который приветствовал его с горделивым выражением на лице: «Это мой друг».

- Ну он даёт, - пробормотал Бартье Оостра. - В школе от него ничего не добиться, а здесь он выдает номер, за который можно заплатить четвертак у Шуманна!

Циске поудобнее устроился на своём месте на скамейке и, воодушевленный успехом, высунул свой подвижный язык, пытаясь дотянуться до носа. У него получилась такая ​​уморительная гримаса, что весь класс завопил. У Бетье выступили слезы на глазах, и тогда я крикнул:
- Грязнуля, разве у тебя нет с собой носового платка?..

После чего она скатилась со скамейки, визжа.

Жаль, что Янтье пригрозил на время испортить буйное веселье. Ему тоже очень хотелось привлечь к себе общее внимание, и он попытался добиться этого, попытавшись пройти по перилам. Он не продвинулся дальше начала, потому что к тому времени я уже воспринял его выступление всерьез и затащил назад. В конце концов, как говориться, возвращайте ребенка, пока он не вырос, а то станет поздно. Да, а этот Крыса! Я не мог оторвать от него глаз, сидящего и играющего с Дорусом и остальными, смеша их. Возникла благородная конкуренция между Ко и Цисом, кто из них окажется смешнее. Они сформировали ядро толпы, захлебывающейся от смеха. Крысенок раскрылся! Раскрылся полностью! Итак, мы, наконец, добрались до этого. Что случилось с тем пугливым животным, брошенным шесть месяцев назад в наш класс, полным противодействия и духа сопротивления? Где этот отчаянно тихий, подозрительный мальчонка со зловещими, пылающими огнем глазами? Я испытывал глубокий триумф вместе со своим классом. Мне хотелось обнять всех этих детей. Ведь именно они превратили Крысёныша из маленького отшельника в живого мальчишку, все эти мои маленькие бандиты! Класс и никто другой целовал его, чтобы пробудить от сна! Радость этих детей была для меня заразительна. Такая школьная поездка, конечно, не доставляет слишком большого удовольствия, вечером вы смертельно устаёте и иногда задаетесь вопросом, в чем смысл такого единственного дня, проведённого на улице. Если принять сочинение за критерий, то можно прийти к выводу, что сладости и апельсиновый сок производят гораздо более глубокое впечатление, чем «свежий воздух» и восхитительные природные пейзажи. Руководителю подобного детского табора иногда бывает адски трудно поддерживать настроение и порядок. В конце концов, вы не можете всех по очереди развлекать и наказывать. На этот раз я почувствовал, что выступит наш «Джофель Дагги» [забавный мальчик-мужчина]. Бартье Оостра, наш слегка кисловатый помощник учителя, проклинающий момент, когда отец отправил его в школу подготовки учителей, а не в техническое училище, снова превратился в приятного молодого человека и обнаружил неожиданный талант. Он умел красиво насвистывать при помощи рук, и насвистел нам: «На великой безмолвной пустоши», да так, что мы все с открытыми ртами слушали эти задушевные трели и реверберации.

- А теперь вы, господин учитель! - обратилась ко мне Бет.

Но я ничего не умел. Не ходить на руках и не свистеть при помощи пальцев. Только в подражании коровам я продвинулся довольно далеко. И когда мимо нас проплывала баржа со скотом, я грустно промычал коровам на палубе. Все дети сочли это очень достойным, приняв за доказательство доброй воли. Но когда одна из коров промычала в ответ, наша маленькая лодка задрожала от энтузиазма, разразившегося бурным мычанием всего сообщества. Тут стало так уютно, что никто не отпрашивался в туалет. Туалет всегда является самым ясным показателем настроения Я смотрел в изумленные глаза. Детям всегда кажется странным, когда их учитель ведет себя как обычный человек. Это так же странно, как видеть священника, играющего в чехарду.

В любом случае я попрошу их написать сочинение об этой поездке. И если среди них окажется только один, кто вынесет откровенный приговор учителю, то у меня будет хороший день. Я от души смеялся. С Крысой, Дорусом, со всем моим классом, который на этот раз не был сборищем «надоедливых сопляков». Все они были милыми детьми, которых обрели немного солнца и свободы.

Эх, как бы хотелось, чтобы всё осталось таким, когда мы вернемся к своим обычным привычкам...

Когда класс прибыл в Вейк-ан-Зее, Ванде больше не пришлось запевать в качестве официального солиста. Таким образом, она спасла нам походную песню в три четверти. Свежо и непринуждённо класс запел песню гордой Пятидесятницы, и это действительно было так забавно, что люди на тротуаре улыбались нам. Дорус ехал впереди, как генерал. Крыса и Бетье толкали тележку, которая теперь ехала нормально. Я шел позади вместе с Бартом Острой, дав классу опередить меня. Если нет ссор, не слышно громкого хулиганского рева, и не видно, как мальчишки пытаются толкать девчонок, то тогда ты точно понимаешь, что всё идет хорошо.

- Все в порядке, не так ли? - спросил я у своего помощника.

- Отлично! - согласился он. - Поначалу мне не доставляло удовольствия вести такой караван, но все не так уж плохо.

- В прошлом году я ассистировал Маатсуйкеру и только оправился от этого. Это была работа не для ленивых! Даже если ты знаешь, о чем можно послушать по пути. Про экономию топлива дизельными поездами и Утрехтский собор, про Гелдерсе Фаллей, и другую чушь, что я знал. Этим детям было наплевать. Им хотелось играть в футбол и надрать кому-нибудь задницу. Но мой шеф притворился, что он находится в школе, и ему было очень трудно загонять невнимательных в угол.

- В конце концов, я сам стал «углом!» Нет, не смейтесь, это правда! Самым хулиганистым пришлось гулять со мной. Те, кто не слушал урок под открытым небом, отправлялись в штрафной класс. Десять мальчиков и две девочки, которые оказались самыми дрянными, были отправлены ко мне до и после лекции, и я вам скажу, нам было очень весело вместе! «Ребята, - сказал я, - не озорничайте здесь, а то я вас побью! Не звоните в колокольчики, не опрокидывайте мусорные баки и не закрывай рот руками, когда рыгаете!» Они чуть не умерли от смеха. «Ну-ка, держите языки за зубами!» - пригрозил я. «Учитель наблюдает, и вы идете сюда за наказанием, мерзавцы!» Они пытались не расхохотаться. Да - и что мне это стоило? Неужели это было слишком безумием, что я мог привязался к непослушным детям? Я раздал им по паре роликов с леденцами, и ветер разносил от них запах целый час. Им это понравилось! И вдруг к нам подходит еще один мерзавец. «Что ты задумал!» - рявкаю я ему. «Ничего особенного, - говорит этот негодяй, - но мне здесь нравится гораздо больше!» Для меня это было как-то уж чересчур! И я даже не отправил его обратно… - сухо рассказывал Оостра.

Он славный парень, но то, что он ищет в школе, остается загадкой для всех нас - в первую очередь для него самого. Ему следует трудиться на фабрике, среди грубых рабочих, а не слоняться в школе в надежде, что однажды получит работу, - что уже давно утомило его любезность. Удивительно, что он все делает как надо. Маатсуйкер относится к нему со злым неприятием. Постоянным источником веселья являются ответы, которые выдает ему Бартье на его замечания. Когда директор недавно сделал ему выговор за то, что на нем не было жилета - это не подобающе для учителя! - Оостра лаконично ответил: «Я бы надел жилет, но моя мама использовала его для подкладки моих штанов, вот, взгляните!

И он в подробностях продемонстрировал свой отремонтированный брючный зад…

Мне было приятно, что Бартье тоже чувствует себя хорошо.

- Как вам этот Крыса? - спросил я у него.

- Хороший парень! - ответил он. - Я никогда и не подозревал, что на самом деле он комик, один из тех умников-под-одеялом. Да, даже такой противный мальчишка тут тоже становится немного милым, не так ли?

Это прозвучало почти как признание родственной души! Я догнал свою банду. Мальчики болтали о купании в море, которое мы собирались устроить позже. Мне пересказывали целые истории об их подвигах в воде.

- Господин учитель, Янтье говорит, что может плавать под водой на счет до двенадцати. Возможно ли это, господин?..

- Это потому что он не может делать это над водой! - усмехнулся Сипке.

- Тогда он сможет делать это под водой! - заключил Крыса. - И намного дольше, чем на счет до двенадцати!

Он снова был хорош! Ха, а этот Янтье! Крыса на мгновение рассердился? Мы хорошо проводили время друг с другом, и никто не обижался.

То, как Дорус отреагировал на море, было забавно. Я не знаю, каким он представлял себе большой водоем, возможно, нечто с огромными ревущими волнами и океанскими лайнерами повсюду. Но это дивное Северное море было тихим и нежно плескалось у берега. Мягкий слюнявый звук вызвала рябь, похожая на губы младенца.

Когда мы добрались до вершины дюны, и дети завопили: «Рееебяяята - мооооре!», Дорус выглядел сбитым с толку, и этот задумчивый взгляд, казалось, спрашивал: «Вы позволите мне оказаться там, или нет?! Неужели это всё?..» Все побежали на пляж. Притяжение моря было настолько манящим, что Крыса и Бетье бросили тележку Доруса и помчались вместе с классом. Оостра последовал за ними, чтобы помешать зайти в море в в туфлях и чулках. Я остался с Дорусом.

- Ну, как тебе море? - спросил я.

- Очень здорово, - вежливо ответил он и замолк.

- Тебе хорошо? - начал я снова.

Теперь Дорус уверенно сказал:

- Ну!... Как на празднике! И я совсем не устал, господин! Я умираю с голоду!

Проголодавшийся Дорус...

Я положил его на теплый песок и свистнул классу. Думаю, что игра в воде - не слишком хорошая идея. Можно застудить мочевой пузырь. Но мы договорились захватить полотенца и зайти в море. Это было бы самым ярким событием дня.

- Раздевайтесь!.. Кто первым разденется?!..

Я сам подал пример. Девочкам из-за смущения разрешили отойти подальше. Поначалу они застенчиво хихикали, увидев учителя в его интерлоке [Купальные трусы из сентетического материала вместо купального костюма из натуральной ткани]. На самом деле это было ужасно «современно» с моей стороны, но, как и вся прогрессивность, происходило из бедности. На аренду кабинки для купания денег не хватало, и приходилось делать это новомодным способом. Дрикус останется с Дорусом. У него не было купального костюма. Зато было пальто.

- Залазь в воду в трусах, - посоветовал Коотье Ферставерен. - Они высохнут в мгновение ока!

Но Дрикус решительно покачал головой. Ночью он немного кашлял, и его мама наказала ему, что будет лучше, если он не станет заходить в воду. Я решил, что это к лучшему. Кто-то должен был остаться с Дорусом. Но другие мальчики рассердились и обозвали его мудаком, что Дрикус оставил без внимания, смирившись со своей участью мученика.

- Эй, а Сипа покусали блохи!.. - завопил Янтье Веркерк.

- Глупый псих, - отозвался Сип, всегда реагирующий подобным образом, когда не находил лучшего ответа. Пятьдесят нас танцевали на пляже. Море удовлетворенно бормотало...

Пока Крысенок весело резвился в волнах, демонстрируя другим пример того, как позволить большой волне затопить себя, мне пришлось вспомнить, что на самом деле я являюсь официальным опекуном Проджувентута этого бывшего воришки, хулигана с ножом и поджигателя. Этого пресловутого грозы соседей! Этот возмутитель спокойствия, который умудрялся верховодить даже над Сипом и Коотье, был всего несколько месяцев назад обиженным на всех ребенком, молчаливым изгоем, избегавшим любых ненужных контактов с другими. Он только что научился говорить! Школьная экскурсия предоставляет мало возможностей для откровений. Вы одновременно и школьный учитель, и церемониймейстер, особенно когда они играют в прибое, и вам нужно все ваше внимание, чтобы они не утонули. Но время от времени я тайком наблюдал за Крысой, и сквозь меня словно пробегали токи счастливой удачи: вот каков этот Крыса, этот недружелюбный постреленок...

Мы слопали наши бутерброды на свежем воздухе. Это дешево и называется пикником. Они набросились на еду, как голодные волки, и Дорус мужественно заявил:
- Я мог бы съесть еще десять!..

Вот это хвастунишка...

Им было разрешено выбирать, во что будут играть сегодня днем. Дорус предложил:
- В «грабителей».

- Да! - придумал он экспромтом, и все собрались вокруг него. - Девочки будут женщинами, а в горах все будут разбойниками. Конечно, это будут мальчики. Но с женщинами должны быть ещё и форейторы, чтобы защищать их, конечно, от... от... грабителей, да? Ну а потом разбойники напали на эту компанию, и форейторы храбро встали на защиту, но все равно не смогли справиться с нападавшими. И проиграли. И грабители утащили женщин в свое логово. Конечно, и меня. А там они поссорились из-за добычи и начали драться друг с другом. И женщины хитро воспользовались этим, понимаете? Они сбежали, форейторы схватили главаря и отвели его к шерифу.

- А что потом? - спросила Бетье.

- Разве ты еще не знаешь этого? Потом суд, девочка!

- Ой, - сказала Бетье, став немного мудрее.

- А кто будет главным путешественником? - поинтересовался Янтье.

- Сип, - сказал Дорус, - а Цис - главный разбойник.

- Они же все его друзья! - возразил Герард Джонкер, но Сипке великодушно предложил:

- Коотье может быть главой форейторов, если никто не против.

Время от времени хочется потрепать этого Сипке, потому что он такой верный и надежный парень.

Против Крысы в качестве вождя грабителей возражений не было. Все они сочли, что для него вполне обычное дело - стать главным грабителем, и я сам также представлял его в подобной роли. Почему? Да потому что подобное ему слегка присуще, правда?

Они договорились, что Дорус станет верховным главарем, который сам не выходит совершать набеги а скорее остается загадочной фигурой за кулисами.

- Вы идите! - произнес Дорус вместе с повелительным жестом, и когда путешественники ушли, а Крыса остался совещаться с Питом Стиманом, которого он назначил своим помощником. Его лицо было серьезно. Между дюнами двигалась группа путешественников, женщины посередине, Ко впереди справа и Янтье слева. Мы увидели, как поэтическую Ванду строго отругали за то, что она хотела сорвать цветок. С резким жестом - «О, дитя, не будь такой глупой» - её вернули в процессию. Бетье, как самая стойкая из женщин, шла впереди.

Грабители разделились на две группы и вскоре скрылись в дюнах. В «пустыне» был виден только караван путешественников.

- Вы знаете, где грабители? - прошептал Дорус.

- Отправились домой перекусить, - ответил Барт Оостра.

- Боюсь, что добыча ускользнет от них, - продолжил Дорус, не обращая внимания на нечестивые речи помощника учителя.

Его глаза светились! То, про что он читал в своих книгах, теперь станет реальностью...

- Там наверху, - внезапно закричал он, указывая на вершину дюны, где появились Цис и его друзья. Бешеными прыжками они с ужасающим воплем сбежали вниз по склону, и завязалась страшная драка с форейторами. Ко начал с того, что выдал плюху Дрикусу, так что тот оказался в терновом кусте. «Его пальто!» - подумал я с ужасом, но, к счастью, оно лежало в тележке Доруса. Грабителей было меньше, поэтому они терпели поражение. Бетье сражалась, как мальчик, снова сбила с ног воскресшего Дрикуса, но, в конце концов, была доблесно сражена самим Герардом Джонкером. Остальные девочки ограничивались криками поддержки, но их внезапно заглушило воинственное: «Убейте до смерти!..» с другой стороны. Это приближался Пит с подкреплением. Завязалась война на два фронта, и группа путешественников сдалась. Циске назначил Дрикуса охранять «девочек». Это было глупо со стороны Крысы, потому что воинственная Бетье схватила охранника за руку и с огромной скоростью сошвырнула вниз с дюны. На вершине защищались последние форейторы. Не было видно ничего, кроме мелькающих рук и ног, кувыркающихся разбойников и путешественников, воздух дрожал от хриплых боевых возгласов. Кooтье предпочел славную смерть бесчестной жизни. Он с Янтье оставались последними. Но в схватке наступила пауза. Два предводителя вели переговоры.

- Они наконец сдаются... - хрипло произнес Дорус.

Но нет - они решили закончить битву рыцарским поединком. Ко взобрался на спину Янтье, а Цис использовал Пита в качестве лошади.

Теперь мы увидели Крысу в его самом реальном воплощении! Он был меньше Ко и нуждался во всей своей ловкости, чтобы раз за разом выскальзывать из его рук. Сражающиеся лихорадочно кружили друг вокруг друга, женщины и форейторы, крича, окружили их. «Убейте их!» - кричали разбойники. «Крысе точно крышка!» - предсказал Барт.

- Давай, Циске, - рычал Дорус, таинственный закулисный предводитель. Внезапно Крыса привстал на плечах Пита. Лошадь на мгновение пошатнулась. Крики стихли. Должно произойти что-то грандиозное... Цис смог удержаться только несколько секунд. Пит подобрался к своему противнику, который на мгновение замешкался. Крыса с глухим стуком свалился на Ко и Янтье, попадавших от толчка. Трое мальчишек скатились с дюны. Пит остался наверху и торжествующе замахал руками.

Но когда все они вернулись ко мне, последовал яростный спор. Грабители заявили о своей победе, потому что Пит оказался единственным, кто еще не упал. Девочки тоже смошенничали. Они попали в плен, но продолжили сражаться.

- Тебе не надо было давать нам такого бесполезного разбойника, - парировала Бетье.

- Пит был лошадью, а лошадь не может выиграть сражение, - утверждали форейторы.

- Один - один! - решил я, - а теперь все собираемся в том оазисе, чтобы пить лимонад!

Они завопили «Ура» и с полной самоотдачей запели: «Сари Марийс провалилась под лед и приземлилась на дно, затем подошел крокодил и укусил ее за попу и Сари Марийс завопила!» Нечто подобное сегодня разрешалось. А Крыса?.. Крыса подпевал!..

Класс выглядел очень довольным.

Когда девочки сидят, обнявшись, а измученные мальчики бродят так по-мужски серьезно, без малейшего желания совершать какие-нибудь проказы, тогда класс одно целое, тогда класс чувствует себя комфортно. Исчезли все противоречия и разногласия. Никакие стычки не портят хорошего настроения. Когда мы возвращались на лодку, Бетье прижалась к Ванде-кокетке, и та простила Бет «глупое дитя». Сип обнял Доруса. Даже Янтье Веркерк притих.

Итак, мы уселись на палубе и наслаждались безветренным вечером.

- Посмотрите на них, - улыбнулся Остра. - Можно засунуть им палец в рот...

Я сидел среди детей. Мы выясняли, кто больше всех загорел на солнце, и я позволил Дорусу выиграть. Он приобрел розоватый оттенок, и ему это очень нравилось. Вероятно, это было впервые, когда солнце на мгновение поцеловало его. Маленький воробей-домосед...

Теперь пришел естественный черед «рассказывать»... Я рассказал о канале о Нордзе-канале и Эй-польдере, которые были построены нашими прадедами, чтобы дать Амстердаму связь с источником жизни в Голландии, с морем.

- Когда вырасту, уйду в море! - внезапно объявил Крыса. Это не было его прихотью. По спокойному тону можно было предположить, что это решение, должно быть, принято очень давно. Что говорил Меускен?.. «Эти парни раньше были адмиралами…» Возможно, Крыса сможет дослужиться до боцмана.

И все же любопытна эта склонность к морю. Я с трудом мог представить себе Крысу, ведущего обычный образ жизни на берегу, в качестве отделочника или кондуктора. Мне он представляется стоящим перед паровым котлом, с красным носовым платком на шее, потным, загорелым и жилистым. На суше, в фартуке или в куртке плотника - нет, это невозможно. Скорее в кепке в безвестном пабе... Ну, не фантазируй! Может быть, Циске станет хорошим бакалейщиком. Все всегда оборачивается по-другому. Что тут можно сказать?..

- А я буду заниматься торговлей, как мой отец, - уверенно заявил Янтье Веркерк. Верно! Мне он видится болтающим и играющим в карты в двухместном купе.

- А я буду заниматься хозяйством дома! - напророчествовала себе Бетье. Определенно!

- А я бы хотел работать в конторе, - осмелился высказаться правильный Дрикус.

Забавно, что самые характерные типы в классе уже выбрали поприще, соответствующее их нраву. Сейчас они уже намного старше того возраста, когда все мальчики хотят быть кондукторами трамвая. Начинают проявляться их характеры.

- А ты, Сип? - спросил я.

- Я собираюсь стать рантье, от этого не остается мозолей на руках - так всегда говорит мой отец! - вежливо ответил Сипке.

- Ты прав! - сказал присоединившийся к нам капитан парохода. - Вся эта работа - чума для человека!

Разговор о профессиях закончился избитым замечанием...

Вдали лежал город, над которым висела туманная дымка. Легкое отвращение охватило меня при мысли, что после одного дня на свежем воздухе дети скоро исчезнут в этом душном мареве. С каждой минутой лодка приближалась к нему. Они снова окажутся в маленьких комнатках, полных кроватей, рядом с теплыми братьями и сестрами, в тесных жилых складах. Но в их головах все еще будет храниться образ моря, волнистых дюн, света. И завтра я буду ждать класс. Всех сорока восьми. Упрощенные дроби, сочинение... Может, мне тоже написать сочинение? А почему бы и нет?

Это был хороший день, но что такое один день? Для Доруса, может быть, и много. За день он пережил больше, чем за год своей вегетативной жизни. А для Крысы?.. Может быть всё. Потому что сегодня он открыл свое лучшее внутреннее «я». Я утешал себя этим. Когда мы вошли в Эй [бывшая бухта в нидерландской провинции Северная Голландия. Известна как одна из главных водных артерий Амстердама], Дорус уже сидел рядом со своей тележкой, не производя впечатления чрезмерно усталого из-за легкого загара на его худом лице.

- Я вижу свою маму! - закрикнул он, указывая на причал.

Все подлетели к перилам, и родители замахали и закричали, а дети завопили в ответ. От этой тихой детской группы, которая только что блаженно сидела, наслаждаясь удовольствием, ничего не осталось. Они снова стали свирепыми существами, изо всех сил старающимися быть самыми шумными.

Крыса не смотрел на берег. Чего ему там высматривать? Он пристально глядел на вращающиеся валы и шестерни в машинном отделении, и только когда лодка подошла к причалу, он направился к Дорусу. На его лице появилось что-то от прежней замкнутости, но когда я доверительно подмигнул ему, он весело улыбнулся.

Внезапно я увидел, как эта улыбка застыла. Рот остался открытым в крайнем изумлении. Широко распахнутые глаза уставились на причал, но он не двигался с места.

Затем рывком он рванул вперед, грубо оттолкнул Ванду в сторону, замахал руками, и крик сильной радости вырвался из его тяжело дышащего горла. Остальные удивленно глазели на него, и Ванда забыла сказать ему что-нибудь резкое.

- Паааапа! Паааапа!!.

Для него больше не существовало ни класса, ни Доруса, ни учителя. Его внимание было обращено только на медленно машущего, стройного мужчину на набережной.

- Паааапа!

Он подбежал к трапу и яростно затопал ногами в абсолютном нетерпении. Если бы моряк с парохода не остановил его, он бы перепрыгнул через перила.

- Держи себя в руках, - улыбнулся моряк, пропуская на трап.

Я выстроил класс перед сходом на берег. Оостра уже взвалил Доруса на плечи. Мальчик сиял. Крысе придётся иметь дело со мной. Он про всё позабыл.

Хлоп!.. Он первым спрыгнул на берег. И бросился в объятия к отцу. Я видел, как тот, шутя, подбросил его, но у меня было слишком много забот с классом, чтобы уделять им внимание.

Они все протянули мне руки. Наиболее вежливые из них произносили что-то вроде «спасибо, господин учитель», а Сип даже довел это до «Надеюсь, что это будет незабываемо для меня», что, вероятно, показалось ему высшим проявлением дружелюбия и вежливости. Определенно, услышал подобное от какого-то посетителя…

Ну вот, всех вернули домой. Дорус снова сидел в тележке и, не умолкая, рассказывал отцу и матери о путешествии.

Фреймут подошел ко мне с протянутой рукой и жизнерадостно поздоровался.

- Да, вот и я снова. Услышал от его младшего брата, что он сегодня не в школе, и решил встретить этого маленького негодника.

Крысенок горделиво стоял рядом с ним. Его отец тоже был на причале, как и у других мальчиков! Что за день, что за день!..

Но я не мог долго заниматься ими, потому что родители Доруса задержались, чтобы выразить свою глубокую благодарность за чудесный день, который я подарил их сыну. Выходной - это весело, но он не обязательно должен заканчиваться благодарностью.

- Зайдите на следующей неделе! - сказал я Фреймуту. - Нам нужно еще раз поговорить.

С понимающим жестом он попрощался.

Крыса протянула мне руку, влажную, как губка

Сочинения готовы. Многообещающие образцы новейшей литературы…

Есть такие: «Потом мы пошли в море, потом пошли поесть, а потом пошли играть». И ведь не все такие тупицы, кто произвел подобные плоды своими ручками. Ко Ферставерен, к примеру, один из самых моих остроумных мальчиков, но он не поднялся выше хвастовства распорядком дня.

Подавляющее большинство детей не могут воспроизвести свои впечатления на бумаге. Они подсознательно сопротивляются этому. Они думают, что это чушь собачья. Неужели сам учитель не знает лучше всех, что случилось в тот день? Зачем тогда, черт возьми, писать об этом на листке бумаги? Это стоит делать это только в том случае, если не можете что-то вспомнить. Например, что нужно купить в магазине и прочее.

Бетье написала впечатляющее произведение в прозе. Исписанная страница полна помарок, ошибок и исправлений. Неправильно написанное слово в скобках и предположительно правильное сразу за ними. До неё дошла очередь заполнять «классную тетрадь», журнал, в который дети должны записывать свои работы. Для инспектора. У него должно сложиться возвышенное впечатление о стилистическом мастерстве моего класса, когда тот окажется у него под носом:

«Этот день пр! Я проснулась (рана) рано и не пошла в школу. Мы уже были там, и лодка поплыла, было солнышко. (Кокда) Когда мы вышли, все еще было солнце. Это был (вяселый) веселый день, мы зашли в море и поиграли (какда), когда (затим) (за-тим) затем я была женщиной, и мы так много смеялись и (какда) когда учитель начал давать лимонад, мы восхитительно пировали. Моя (мам) мама не была на лодке, потому что у моего отца была ночная смена, и мои туфли были полны писка, дети мая мама сказала что там (многа) много грязи и я хорошо спала, и я даже не мечтала о таком выходном дне!»

Я убежден, что Бетье представила своей матери подробный отчет в правильных, восторженных выражениях. Но как только ей пришлось приложить ручку к бумаге, всё стало безнадежно неправильным. Бетье не станет Анной Бёйнс [Bijns Anna, 1493 - 1575, нидерландская писательница]… Под сочинением я написал красными чернилами: «Ого, Сколько ошибок!» И я поставил ей самую плохую оценку за столь прекрасную вещь. Это печально для Бетье, потому что она сама все еще считает, что это сочинение не такое уж и плохое. Целая страница - совсем не мелочь! Но я должен притвориться перед инспектором, который может появиться в любой момент, что я очень возмущен всеми этими ошибками, и Бетье - моя жертва… Крыса написал по-своему. Он начал так:

«Когда подошла лодка, я внезапно увидел, что там стоит мой отец. Это был сюрприз! Я подбежал к нему, и он пожал руку учителю. Ну, сказал он, тогда пошли. Он был в Остралии [Австралии]. По дороге я рассказал ему о прекрасном дне и о тележке Доруса, а потом он купил мне мороженое...»

Затем следовал довольно приличный отчет о нашем путешествии, в котором единственным примечательным было то, что я играл в нем очень важную роль. Местами это было: «учитель казал это ничья» или «тогда учитель казал нам пора исть лимонадент», и даже «мы хахатали доупаду, кагда учитель сделал сумашешую рожу» - сносное сочинение, но не в одном его слове не узнавался тот мальчишка, который так восхитительно проявил себя в тот день. Его сочинение отличилось ещё тем, что он начал с конца. Хотя, для него событием дня была встреча с отцом.

Мальчик, которого я видел перед собой, когда читал его сочинение, был моим другом Дорусом. Слегка тяжеловесный книжный язык, а потом неожиданно мальчишеские выражения, втиснутые между. Написано же было намного выше уровня всего класса.

Он писал:

«Я был слегка счастлив, когда услышал, что мне тоже разрешили отправиться в нашу школьную поездку, потому что я никогда не видел настоящего моря, и это казалось мне таким чудесным. Какой это был ужас, когда моя тележка сломалась! Слезы навернулись мне на глаза. Но моя мама и мои друзья знали, что делать, и у меня отлегло от сердца, когда мы увидели, что мальчики все еще стоят. Нам было так весело на лодке! Иногда мне казалось, что я смеюсь. Это было так весело, что я почти не оглядывался, и все же мы плыли по каналу Северного моря, который был прорыт много лет назад, чтобы соединить Амстердам с морем. Это было большой радостью для Амстердама, потому что теперь кораблям больше не приходилось проходить через узкий канал Северной Голландии, и стало так близко! Как приятно было приехать в Вейк-ан-Зее! Мы пели как птицы. Мне разрешили ехать впереди, и я первым увидел море. Сначала я подумал, что это еще не море, но господин учитель сказал, что это оно, а потом я поверил. Но высоких волн не было, поэтому я, конечно, ошибся. Ах, как мы весело проводили время на море! Это были нескончаемые брызги и смех. Мне нравилось на это смотреть. Один из мальчиков попытался оттолкнуть учителя, но ему это не сошло с рук, потому что в следующий момент он ушел под воду.

Еще я играл в грабителей. Это был восхитительно, люди! Я был главарем, и мальчики сражались за меня, чтобы забрать добычу. Но путешественники храбро сопротивлялись. Цис был моим главарем. В конце концов, ему пришлось великодушно пожертвовать собой. Грабителям досталась только слава. Они могли убить всех путешественников, но Цис хотел честной битвы, и он упал в песок, умирая. Он все еще смотрел своим разбитым глазом на врага, который лежал рядом с ним на песке, борясь со смертью. А потом он умер героем. Его свирепая жизнь закончилась. На обратном пути тоже было весело. Учитель много чего рассказывал. Не успели мы опомниться, как снова оказались в Амстердаме. «Это был хороший день», - сказал я своим родителям».

Я попросил Доруса прочесть свое сочинение. Дойдя до разбойничьей романа, он покраснел.

- Это то, что я придумал, - виновато сказал он.

Сип спонтанно произнес:
- Это как настоящая книга, господин! Все слова как у настоящих взрослых!

Мой класс гордо смотрел на лучшего ученика. Ради своего удовольствия я позволил Меерстре прочитать это сочинение. Он печально усмехнулся.

- Грустно для такого мальчугана получить такие ноги от природы, - сказал он наконец. - Если у такого мальчика было бы здоровое тело, из него, несомненно, вырос бы школьный учитель. Родители без гроша, у мальчика светлая голова - всё это навязано судьбой. Но эти ноги, правда? Хорошо, что вы устроили ему выход на улицу. По крайней мере, оставшихся впечатлений у него не отнять.

Большие каникулы начнется через несколько недель. Пришло время. Я устал и нервничаю. В таком классе нельзя остаться равнодушным. Медовый месяц пройдет на Текселе [остров в Нидерландах, в провинции Северная Голландия].

Да, да, мы наконец-то поженимся, хотя у меня пока нет работы Муло.

Чтобы моя опека не стала синекурой, отец Циске начал «разводиться». Тот факт, что он выбрал именно этот момент, когда у меня идут последние приготовления к свадьбе, можно рассматривать как одно из шутливых вторжений судьбы, хранящее тайну, которую невозможно разгадать. Одной ногой я живу в идиллическом раю, а другой глубоко погружаюсь в трясину разврата. В свободную среду днем мы с Суус отправляемся за мебелью для спальни, и долго и серьезно обсуждаем в столовой, стоит ли нам брать эти красные сковороды с золотой отделкой или те кастрюли с этим свежим мотивом, и в тот же день я слышу что-то вроде этого: «Если я могу его напугать, то не отступлюсь от этого! Да-да, жить с таким ничтожеством и отмахиваться от собственной жены - ему очень этого хочется! Никогда! Как у одинокой женщины, у меня тоже есть чувство чести!..»

Суус иногда упрекает меня в том, что меня больше волнует развод, чем брак. Это сильно преувеличено, потому что я очень рад, что мы наконец-то приблизились к дню свадьбы. Мне почти тридцать, а в комнатах все еще нет жизни. Школьные учителя не женятся молодыми.

Но я действительно много думаю о Цисе. На мне лежит довольно большая ответственность и, в конце концов, мой долг - следить за его интересами. Если развод состоится, для него откроется новая жизнь, гораздо лучшая, чем с его дорогой мамашей. Но мне нелегко. Его отец говорит о разводе очень легкомысленно, но этот беззаботный моряк обладает врожденным отвращением к трудностям, хотя ему уже начинает приходить в голову, что все идет не так уж гладко.

Он вошёл в класс в хорошем настроении и прямо с порога начал:
- Я познакомился с женщиной, и теперь решил, что Цис должен перебраться ко мне. Примерно с месяц назад вы сами бросили мяч, но тогда не имело смысла. У меня не было работы, я жил как больной кот на помойке. Но теперь я работаю в солидной судоходной компании, и если не случится никаких неприятностей, то у меня будет хороший заработок. Эта женщина порядочный человек. Она работает в прекрасной прачечной и тут всё хорошо и красиво, как и должно быть. Вчера я привел с собой Циса и верю, что эти двое смогут ужиться вместе. Что вы думаете об этом?..

Он сказал это таким тоном, как будто всё уже было решено. Не убивайте логически. Вы познакомились с женщиной, которая вам нравится, и заберете к себе одного из детей. И всё устроено!.. Конечно, я счёл это хорошим планом, но пока не стал его поздравлять.

- Вы разведетесь с другой женщиной? - спросил я.

- Развод? - с сомнением переспросил он. - Ну, это приходило мне в голову. Янс - так зовут эту женщину - чувствует тоже самое. Но я думаю, что это будут только большие хлопоты и морока с этими адвокатами. А мать Циса, конечно же, попытается получить выгоду, она же как клещ!

Резонность того, что ему следует давать какую-нибудь сумму на своих детей, не казалась ему очевидной. Фреймут хотел позаботиться только о Крысе, потому что этот мальчик был его любимчиком. А на остальных плевать он хотел, не принимая всерьёз. Он весело заговорил о будущем. Да, странствиям нужно положить конец. Если Цис будет жить с Янс, тогда у него было бы ощущение, что у него есть дом в Голландии. Мальчик должен быть подальше от этой шлюхи, должным образом ухоженный и не валяющий дурака в угольном сарае. Это же может сделать его чертовски правильным? В своем последнем плавании он был бережлив, и смог сэкономить сто пятьдесят баксов. Такого с ним никогда раньше не случалось. Как будто у него было предчувствие. Поэтому на эти деньги они теперь могут кое-что купить, а остальное выплатят в рассрочку.

- Как долго вы знаете эту женщину? - спросил я.

Ну, он знает её какое-то время. Она стирает его одежду уже несколько лет. Но недавно он снова принес свое грязное белье и случайно сказал: «Это по-настоящему адова работа - стирать грязное белье другим». Что бы просто поболтать, как это принято. Но одно слово вело к другому, а потом он сказал такое: «Я не понимаю, что вы не выходите замуж». Ведь это же не от тоски, а? А она тогда: «Сегодня не найти мужчину с постоянной работой, а безработный - ничто». Он не знает, были ли у него какие-то планы в то время, потому что он был сыт по горло своей женитьбой. Моряку не нужно покупать пол-коровы, когда ему требуется всего лишь фунт мяса, но он сказал именно то, что имел в виду. Но когда он забрал Циса с той лодки, и мальчик так хорошо провел время, болтая с учителем и играя в разбойников с Дорусом, и узнал много всяких мелочей, то на мгновение внутри него всё вспыхнуло, потому что ему пришлось вести этого ребенка обратно в те грязные трущобы, к той психичке, которая не могла найти для него хороших слов, поэтому в ту ночь он подумал о Янс, и о том, что не так уж чертовски безумно - собрать всё своё дерьмо вместе, и соорудить из этого что-то более порядочное. Потому что Цис - черт возьми, если это неправда, - но он сразится за этого парня. Цис уже не такой бука, и не обижается, как раньше. Вы бы послушали об этом Дорусе, а затем о Бетье. Похоже, он за ней ухлестывает. И со своим учителем он тоже уже как со старым приятелем. У вас бы уши заложило от его разговоров. «Да - я в большой милости у господина учителя!»

Так или иначе, на следующий день он пошел к Янс под каким-то предлогом, а вечером они пошли в кино, а потом пошли выпить по стаканчику пива, а потом он сказал: «Послушай, мы больше не дети, и если я скажу, что не могу жить без тебя, я просто совру. Потому что для меня это не так, да и для тебя, конечно же, тоже...»

И он рассказал ей о Цисе и о своем неудачном браке, и о том, как он жил подобно паршивому псу на берегу, когда у него не было работы. Просто чудо, как эта женщина все понимает. Это не цыпочка, которая не знает, что хочет, а настоящая женщина, которая не пришла к нему на корабль с глупостями вроде: «Я знаю тебя совсем недавно и мне еще нужно подумать», когда он честно спросил: «Может, нам пожить вместе и посмотреть, как нам обоим это понравится?» «Это можно», - только и сказала она, а потом они вместе выпили по стаканчику за это решение. Она по-настоящему порядочный человек, эта Янс.

Он еще не говорил об этом с Цисом. Он чувствует, что всё ещё немного шатко. Однако он уже почти случайно познакомил мальчика с Янс, как он уже сказал. Но Цис ещё тот жучок, он сразу бы высунул голову, если ему что-нибудь не понравилось. Но все прошло гладко. Цис почти ничего не говорил, но можно сказать, что эти двое не вцепятся друг другу в горло.

А теперь он услышал от Циса, что я стал его опекуном. Между прочим, он считает, что я поступил прекрасно. Независимо от того, случится эта свадьба скоро или нет, во всяком случае, есть надежда, что кто-то будет присматривать за Цисом, и этой шалаве нечего будет возразить.

И он спросил меня, что я обо всем этом думаю, как опекун...

Я же видел довольно много трудностей.

Можно ли отобрать Крысу у его законной матери и поместить к сожительнице его странствующего отца - послушайте, в последнее время у нас стало немногим меньше предубеждений, но подобное казалось мне по крайней мере сомнительным.

Когда я выразил свои сомнения Фреймуту, он очень просто заявил:
- Ну, тогда я разведусь, тогда я немедленно избавлюсь от этого удовольствия раз и навсегда.

- А если она не захочет?.. - выразил я сомнение.

Он ошеломленно уставился на меня.

- Не захочет?!. Нет, теперь репа готова! Разумеется, она наверняка будет благодарна Господу за то, что избавилась от меня.

- А вы боялись, что она постарается извлечь выгоду, - напомнил я ему.

С небрежным жестом он произнес:
- Что ж, посмотрим. Если это никак невозможно, то все остается по-прежнему. Я буду ходить в море, Янс пока продолжит стирать, а Цису еще какое-то время придется помучиться со своей дорогой мамочкой. Было бы жаль, потому что Янс действительно прекрасная женщина, не профурсетка какая-то, а спокойный человек с сердцем. Она была бы хорошей матерью для Циса. Ну и ладно, я не могу сделать больше, чем в моих силах...

Так закончился наш первый разговор о разводе. Я не очень-то верил в подобное. Более или менее зная мамашу Фреймут, я боялся, что она изо всех сил постарается не доставить удовольствия своему бывшему мужу. Просто она, возможно, могла бы стать более уступчивой только ради того, чтобы избавиться от Циса, но мне подобное показалось очень отвратительным делом, потому что Крысе пришлось бы играть роль пешки в этой отвратительной истории.

На следующий день Фреймут снова пришел в школу.
- Я схватил её за хвост, - сказал он, - но, боюсь, соломинка может не выдержать. Ради всего святого, что за помойная крыса, что за сука эта женщина, я знал, что у нее желчь в сердце, но что она настолько ядовита?!. Очень спокойно я сказал ей: «Мари, если хорошенько подумать, то мы все еще женаты по закону, разве мы не должны положить конец этой дурацкой ерунде и развестись?» Это разумно, правда? Что тут было! Эта мадам скорчила гримасу, как гремучая змея, у которой спазмы в кишках. Иисусе, что за глаза! Она меня даже не ругала, было ещё хуже. Очень милым голосом - врезать бы ей по губам! - она заявила: «Значит, ты захотел развестись? Чтобы крутить с другой, ну, ты немного не в себе. Я лучше умру, и это последнее, что я говорю об этом... Я был достаточно добр, чтобы сказать: «Умирай, это тоже выход», но про себя подумал: «Не давай себе сорваться», и спокойно продолжил: «Будем реалистами. Я заберу Циса, и это избавит тебя от бремени и затрат». Но это было только начало. Она завопила так, что у меня заболели уши. Будто она внезапно сошла с ума. Я не мог понять, что она говорит, потому что тем временем продумывал один привлекательный план. «Выпусти пар, - думал я, - когда ты устанешь, ты получишь кое-что такое, от чего у тебя задрожат колени, дамочка». И когда ей пришлось сделать передышку, я небрежно сообщил: «Что ж, если тебе этого не хочется, то сообщаю тебе, что я собираюсь поселиться здесь, с моей законной женой. Да, если это не может быть сделано так, как должно, значит, это будет сделано так, как возможно...» Она уставилась на меня как на сумасшедшего. Когда у нее, наконец, появился воздух в легких, все, что она смогла, так это захлопать глазами: «Остаться здесь?.. Остаться здесь?..» «Конечно», - категорично заявил я. «Ты сможешь весело проводить со мной время. Моя судоходная компания предложила мне стать кочегаром на берегу, заниматься центральным отоплением и прочим. Это теплое место с кучей свободного времени. У тебя будет отличная жизнь со мной - больше никаких походов в тот бар, игра в гуся по вечерам с детьми, а когда они лягут спать, ты будешь штопать мои носки, а я усядусь в мягком кресле с газетой. И твоей сестры, конечно, тут не будет, потому что она всегда была со странностями. Ты будешь сама вести всё домашнее хозяйство. Чёрт побери, здесь станет уютнее!..

Я сказал это как можно ласковее, но каждое мое слово словно шило вонзалось в ее сердце. Этот бар - вся её жизнь! На дармовщину пить с посетителями, а потом как ожиревший Будда, восседать за барной стойкой, как на троне - если бы ей за это ни гроша не платили, её всё равно оттуда было бы не выгнать. А вместо этого целый день рядом со мной! «Ты же это не всерьез?..» - выдохнула она.

Но я держал себя в руках. Я сказал ей: «Почему бы и нет! И смотри, Мари, тебе следует постараться не быть такой угрюмой. Ты же знаешь, каков я. Иногда мне ударяет в голову, и тогда я распускаю руки. Позже я жалею об этом, но ни твой бельевой шкаф, ни лампа не смогут сохраниться целыми. В Сиднее у меня случился такой зуд, а потом печка пролетела через буфет — после чего четверо полицейских вытаскивали меня из того бара. Но то был простой бар - у себя в доме такие вещи не особо приятны, тебе так не кажется?..

Я просто ждал, когда она взорвется, и да - я и мучитель, и дьявол, и палач - это были самые нежные слова, вылетевшие из ее горла, а я просто смотрел на нее с удивлением, как будто не понимал. Когда она испустила последний вздох, я сказал: «Эх, Мари, разве наш новый брак должен начинаться вот так? Что ж, я хочу попробовать, но думаю, что твои манеры стали слишком грубыми. Так где же мне спать сегодня вечером - здесь или в спальне?..» Я действительно подумал, что у нее тут же случится удар со звоном колоколов, когда я снял свой пиджак и сказал: «Почему бы тебе не заварить чашку чая, и давай больше не будем ссориться». Ее лицо стало фиолетовым! Ей пришлось сходить и выпить воды, и когда она вернулась из кухни, она сказала спокойно, но голосом, в котором звенели нервы: «Ты же, конечно, понимаешь, что о том, чтобы тут остался, и речи быть не может. Уберись отсюда поскорее, пожалуйста!..»

Но я сыграл свою роль, правда? «Я сделал тебе хорошее предложение, но если ты не хочешь, нам придется развестись, и я позабочусь о Цисе». «Всё будет зависеть от того, как ты будешь трястись за двух других детей», - сказала она. «Я могу платить вам четыре рейксдальдера в неделю!» - сказал я тогда. Конечно, об этом не стоит и думать, но, по крайней мере, теперь это стало проблемой, и она больше не говорит категоричное «нет». Но в целом я зарабатываю двадцать пять в неделю, и как я могу судиться, если я черт его знает где странствую?

Ужасная мысль, что мальчик может оказаться жертвой в подобной ситуации.

Некоторое время он сидел молча, уставившись перед собой, и я спросил его:
- Скажите мне честно, это только из-за вашего сына?

 

Он открыто глянул на меня и спокойно ответил:

- Нет, не совсем. Ещё мне хочется начать с чистого листа. Мне нравится эта Янс. Я честно признался ей, что совсем не большое счастье жить с таким парнем, как Циске, но она осмеливается и говорит, что мальчик ей нравится. И это само по себе доказывает, что в таком человеке есть хорошие чувства.

- И я тоже не собираюсь отказываться от этого! - внезапно рявкнул он. - Эта змеюка, должно быть, закадрила кого-то из того бара. Цис однажды сказал мне, что к ним приходил какой-то мужик.

- И я получу свое! Если все буду держать в своих руках, то смогу сказать, что и как!..

 

Маатсуйкер зол из-за «всей этой суеты, не имеющей ничего общего со школой». Он в чем-то прав. После уроков мой класс иногда похож на офис адвоката, специализирующегося на делах о разводе. Сегодня ко мне, «как к действующему опекуну Циске» пришла поговорить мамаша Фреймут. Когда Крыса увидел ее в коридоре, он изменился в лице. Со злым блеском в глазах он прошел мимо нее, не сказав ни слова. Это совсем не та раздражительность, которая обычно возникает у ребенка, когда он видит родителя в своих владениях, в школе, где есть место только для учителей и детей, а родителям не о чем рассказывать. «Эй, женщина, что ты здесь делаешь? А ну проваливай», - говорило это мрачное лицо. Этот Крысеныш ненавидит свою мать как никто другой в мире. Он, должно быть, почувствовал что-то не ладное. Его отец уже дважды приходил в школу, а теперь приперлась его мать. И мамаша, должно быть, сделала дома не совсем деликатное замечание насчет его отца. Я сознательно не пытаюсь узнать от него хоть что-нибудь. В школе учат без лишних вопросов. Семейная опека не должна влиять на его место в классе. У ученика Циске все хорошо. Теперь он полностью влился в класс, и даже больше. Крыса получил свое место в классе. Он кто-то! Янтье Веркерк, обладающий тонкой интуицией в таких вещах - это может пригодиться ему позже в торговле! - видимо ищет его дружбы. Я несколько раз видел его, толкающим «телегу». Но Крысенок остается верным Дорусу, а Бетье по-прежнему остается любимицей султана. Тем не менее, он в дружеских отношениях с «парнями», которые теперь кричат ему «Ха-ха, вот это Крыса!», и совсем не для того, чтобы оскорбить. Но стоит посмотреть, как Крыса поведет себя в роли популярного мальчика в классе. Просто подождать и проследить за этим... Может, из-за этой недавно завоеванной популярности Крыса почувствовал присутствие матери вдвойне ненавистным? В качестве постыдного образа из прошлого? Кто может сказать?.. Мамаша Фреймут без всяких предисловий быстро взяла быка за рога! Знаю я «её муженька» или нет, сообщила она; но не могу ли я что-нибудь поделать с тем, чтобы этот господин прилично платил за своих детей теперь, когда стал зарабатывать, потому что очень легко было сбежать, оставить ее - женщину - с одними расходами.

Она говорила быстро, глубоко вздыхая, и, честно говоря, в тот момент я едва сдерживался, потому что должен был зайти за Суус в пять часов, чтобы сделать замеры в новом доме, а на следующий день мы должны были зарегистрироваться. У меня кружилась голова из-за дефицита товаров и цен на коврики, пылесосы, плиты, и Суус в тот день должна была узнать, сколько принесёт «список» - как называют его коллеги - распространяемый очень тайно, но под присмотром ее лучшей подруги. А тут ещё эта болтовня матери Циске!..

- Вы должны быть благоразумны! - кратко сказал я. - Этот человек не может платить по десять гульденов в неделю, но я хочу попытаться уговорит его на пять. В условия развода должно быть включено то, что этот мальчик останется с вашим мужем. Если вы этого не сделаете, то развод не состоится.

- Тогда нет! - резко сказала она.

- А если ваш муж вернется к вам домой? - спросил я у неё.

С презрительным смехом она ответила:

- Да бросьте! Со мной ему будет хорошо! Топор готов! Это всё запугивание! Но адвокат из кафе говорил мне, что мне не о чем беспокоиться!

Я хорошо знаю, что не стоит с спорить с женщинами, когда у них в глазах такие опасные огоньки. А у этой вокруг рта была какая-то сверхъестественная решимость. С которой ничего не поделаешь. К тому же уже наступила половина пятого.

- Ну, как знаете! - закончил я. - Но я серьезно говорю вам одно: держите Циса подальше от всей этой истории, или же я в тот же день окажусь в суде по делам детей!

Думаю, что это вышло очень глупо с моей стороны, потому что она с фальшью в голосе произнесла:

- А, дорогой Циске, да? Его отец тоже любит его. Но этот мальчишка хорош, пока он у себя дома. Я всё знаю. Что он крутит с той прачкой. Мой ребенок слишком хорош для этого!..

Не знаю, что за дьявол тут сыграл, но, наверняка, очень неприятный. Потому что, когда мамаша Фреймут уже держалась за дверную ручку, в окне появилась голова «другой стороны». Они уставились друг другу прямо в глаза. Хуже и быть не могло. Увидев мужа, она потеряла всякий контроль. В дверях она его так послала, а ведь в коридоре оставалось ещё несколько детей, и Меерстра с любопытством уставился поверх очков, а чуть позже, конечно же, подошел и Маатсуйкер. Уф, какая ситуация!

Я энергично двинулся к двери и затащил женщину внутрь.

- В школе нельзя шуметь! - рявкнул я так, что это произвело на нее впечатление. - Немедленно замолчите, или же я прикажу полиции выгнать вас!

Ерунда конечно, но помогло. С застывшем уважительным видом она фыркнула:

- Вы и тот человек, как пара рук, вор и друг вора. Я все знаю! Не волнуйтесь, я не стану пялиться на этого человека и говорить ему, что он может переехать ко мне сегодня вечером, если ему это так нравится!.

Затем она вышла из класса и направилась по коридору позади Фреймута, который с большим интересом пялился на игровую площадку.

Я отругал его за то, что он вторгается в школу под влиянием момента, и он сделал сокрушенной лицо; я впервые увидел его ребячество.

- Мог ли я знать, что мамзель окажется здесь? - попытался он извиниться. - Я просто пришел сказать вам, что послезавтра отправляюсь в плавание. Небольшой переход по Балтийскому морю. Данциг и Рига - вернусь домой через месяц. Так что мы должны просто оставить это дело в покое на некоторое время. - Ваша жена сказала, что вы можете вернуться домой сегодня вечером, - иронично сообщил я ему.

- Распищалась тут, - сказал он, спокойно раскуривая сигарету. - Нет, к сожалению, этот воздушный змей не взлетит. Если она будет стоять на сорока гульденах в месяц, тогда мы будем говорить по другому, предоставьте это мне. Сегодня утром я заходил к одному из адвокатов для бедных. Ты можешь не дожить до развода. А потом проживешь до восьмидесяти. Но эта дрянь получит своё!..

Мне было все равно, чем он занимался в то время, потому что было уже больше половины пятого, и я не мог заставлять ждать свою невесту. Я прошел по коридору с Меерстрой. Он высмеял всю эту суету, а заодно посмеялся и надо мной, из-за моей злости на ситуацию. Меня поджидал Маатсуйкер с хмурым лицом.

- С этим пора заканчивать! - взревел он. - Чем вы там занимаетесь после школы - ваше дело, но в этом здании я требую порядка и спокойствия.

Боже, как я разозлился! Я взорвался:

- Вы ведете себя так, словно я явился в класс навеселе! То, что я делаю, отвечает интересам ученика, если вы это понимаете! Черт возьми!

Впервые я был так фамильярен с ним.

Покраснев как свекла, Маатсуйкер стоял передо мной и кричал:

-И то, что делаю я, тоже отвечает интересам школы, и я не хочу, чтобы здесь ругались и спорили! Черт возьми, понятно?..

- Давайте прекратим этот эмоциональный разговор, - спокойно заметил Меерстра.

 

Класс узнал о том, что я женюсь. Подобное никогда не остается в секрете, и все же мне было интересно, как они узнали. Может, измена со стороны Меерстры? Неужели это Тедема не смогла удержать язык за зубами? У Ванды из класса есть сестра, и та уже довольно «большая» барышня. Самое примечательное, что ребятам удалось скрыть свой план от меня. Когда я вернулся после регистрации брака, на моем столе лежал пышный букет гладиолусов с запиской: «Мы сердечно поздравляем вас с предполагаемым браком» без каких-либо грамматических ошибок в тексте, вероятно, откуда-то скопированным. По напряжённым мордашкам можно было определенно сказать, кто такие «мы». Дорус выглядел по-отечески счастливым, Янтье вел себя взволнованно и выкрикнул «Ура!», а Сип внезапно протянул руку, чтобы поздравить меня лично, а затем меня приговорили к рукопожатию сорока восьми рук, что вызвало много шума. Испуганный Меерстра пришел узнать, что случилось, и Янтье сообщил ему: «Он женится!», после чего Меерстра исполнил одну из своих мастерски разыгранных сцен, принял удивленный вид и, обняв меня обоими руками, воскликнул:

- И даже не сказал мне об этом!

- Нам тоже, но мы все равно узнали! - засмеялась Бетье.

Они спели мне «С днем рождения!», да так, что зазвенели стекла, и пришел Маатсуйкер, искренне встревоженный.

- Что происходит? - спросил он, и Меерстра, как будто открывая жуткий секрет, торжественно сообщил:

- Мистер Бруис женился!

Я должен честно признаться, что Маатсуйкер совсем не сплоховал. У нас не так давно вышла ссора, и я бы совсем не удивился, если бы он сказал: «Ну, я знаю это, но разве из-за такого стоит поднимать подобный шум? Я не слышу собственных слов в своем классе!»

Но он улыбнулся и поздравил меня сердечным рукопожатием. Тем не менее, он не мог не сказать:

- Итак, все за работу, ребята!

И Меерстра подмигнул мне...

Во второй половине дня мы приступили к рисованию на свободную тему. Большинство сосредоточилось на свадебных мотивах. Господин в цилиндре рядом с завуалированной с ног до головы красоткой или громадный торт с буквами П.Ф. из сахарной пудры. Крыса, лучший рисовальщик, создал видение будущего: молодая пара, тянущаяся друг к другу над заполненной колыбелью! И все это в красивом оформлении. «Вот чем все должно закончиться», - должно быть, подумал он. Не по годам развитый Янтье Веркерк хихикнул… Я спросил у Циса, могу ли я получить этот рисунок для моей будущей жены, и художник был счастлив подарить свое произведение искусства. «Откуда тут взялся ребенок?!» - довольно наивно воскликнула Суус, когда я вручил ей рисунок ...

После урока рисования я небрежно сказал:

- Ну, Сип, принеси-ка мне с полки учебники по математике. Мы должны сделать что-нибудь приличное сегодня днем...

- Ууу! - закричали они в ужасе, - это был такой хороший день!

- Математика ведь тоже хороша, верно? - воскликнул я удивленно. - И вас следует учить ее.

- Но нам не хочется ей заниматься! - заверил Янтье Веркерк, и даже Дрикус непокорно покачал головой.

- Но что тогда?.. - вздохнул я.

Крыса выкрикнул:

- Робинзон Крузо!

И, не дожидаясь моего разрешения, они уже прижались друг к другу, по трое на скамейках и по паре на партах. И настроение в классе поднялось. Нет ничего прекраснее, чем читать вслух и видеть все эти внимательные лица, эти большие глаза вокруг себя, выглядывающие из-за книги. Как же они погружены в «это»! Какое у них глубокое, искреннее внимание! Вот за что можно любить этих детей! Хочется прижать их всех к себе одним большим жестом! И все же иногда в тот же день вы давали мальчику, который сейчас слушает вас с почти благоговейным выражением на лице, по ушам, потому что он был слишком «непоседлив» во время урока письма. В такие моменты вы надеетесь, что они сохранят эту память о школе, эти детские воспоминания о цивилизованном классе, когда они ещё не знали всей суровости жизни и изо всех сил пытались стать приличными, порядочными людьми... Читая историю Робинзона Крузо и Пятницы, я перефразировал описание шока при первом обнаружении следов и растущей связи между белым и дикарем. Есть что-то обнадеживающее в живом интересе, с которым дети сегодня воспринимают подобную историю. Мы также слушали эту историю от старшего поколения, наслаждаясь ей так же, как и они. Разве подобное не доказывает, что в этом меняющемся мире остается что-то неизменное? Вы передаете какое-то культурное наследие новому поколению, маленький огонек, который всегда будет гореть и никогда не погаснет. Этот Даниэль Дефо сделал для цивилизации больше, чем мог себе представить… Внезапно внимание переключилось.

- Господин учитель, посмотрите!.. - Бетье указала на дверное окно. Я увидел дружелюбно улыбающееся лицо Суус, и меня охватила огромная радость.

- Его девушка, - подсказал Кутье Верставерен, это действительно несколько смутило меня. Какого черта Суус здесь делает!

- Госпожа Тедема вызвала меня сюда! - сказала она. - Какие красивые цветы!

Все заулыбались, и Суус тоже пришлось поверить в то, что нужно пожать сорок восемь рук. Прозвенел звонок. Они по-прежнему застенчиво смотрели на «его девушку», а Суус, в свою очередь, смутилась, когда я обнял Доруса за шею привычным жестом.

- Это Дорус? - спросила она, когда я вернулся. - Тебе придется всегда быть добрым к этому агнцу, иначе будешь иметь дело со мной.

Я поцеловал ее и увидел, что ее глаза стали влажными.

- Будешь ли ты добр к приходящим, - со смехом вошла Тедема. В кабинете директора находился мой шеф и все остальные. Барт Оостра тоже был там, хороший парень.

Маатсуйкер выступил с речью. От имени коллег он пожелал нам удачи в пути, на котором мы сделали свой первый шаг этим утром. Вскоре в нем проявился учитель, и он сказал:

- Брак - это как школа. Он возлагает на нас ответственность и приносит нам радости, разочарования и…

Я забыл, что он ещё приносит. Маатсуйкер мог бы провести аналогичную параллель между браком и трамвайной компанией или торговлей зерном, но все это делалось из лучших побуждений.

И теперь он искренне надеялся, что Суус справится с моим, возможно, слишком живым характером - это была шпилька в мой адрес! - и что я смогу найти баланс между своим безудержным идеализмом и требованиями практики - это была еще одна шпилька... что ж, но со стороны Маатсуйкера было не так уж мало - сказать такие искренние слова тому, кто вчера бросил ему в лицо «черт возьми!» Нам купили репродукцию Рембрандта в рамке, и мы выпили по чашке чая, о котором позаботилась Тедема. Это было действительно здорово.

- Какой хороший человек этот Меерстра, - сказал Суус, когда мы снова оказались вместе. Забавно, Меерстра не сказал ей и десяти слов...

 

Последний день перед каникулами и моя холостяцкая жизнь останется для меня, как это пишется в официальных признаниях, «незабываемой». Я уже пребывал в этаком празднично-нервном настроении. Завтра свадьба, ни одного второгодника - я всё-таки протащил Бетье - и этот шумный класс готовится к отличному отдыху, а затем — мой месячный отпуск! Но это было ещё не всё… Я понятия не имел, что дети не ограничатся букетом гладиолусов. Но когда днем все было убрано, посуда вымыта, герань и аквариум отданы детям для ухода в домашних условиях - Крыса, конечно же, получил рыбок - когда все было готово для благословенных каникул, и я зашел в кладовку за Робинзоном Крузо, Сип поднял два пальца, и ему было разрешено выйти по-быстрому. Когда я обернулся, он уже стоял в классе - с большим пакетом в руках.

- Ну же, - поторопил его Янтье. И Сип заговорил:

- Пожалуста, господин, это на свадьбу от всего класса… и… и что вам это может понравиться.

Я действительно не знал, как мне поступить, и, должно быть, выглядел очень смущенно, потому что Сип сунул пакет мне в руки и сказал властным тоном: - Ну же, господин учитель, энтот пакет для вас, и вы должна ео открыть.

Я постарался спокойно сесть за стол, и сказал классу:

- Вы все сошли с ума? Что все это значит?! Я с трудом решаюсь открыть его.

Они захохотали и завопили пронзительными голосами:

- Давайте же, господин! Это красиво…

Я снял бумажную обертку, и появилась ярко-красная стеклянная чаша для фруктов - нечто настолько чудовищное, что я был искренне удивлен. На это было больно смотреть! Я почувствовал на себе взгляд сорока восьми лиц.

- Какое красивое зрелище, - сказал я, искренне потрясенный. - Ужасно красиво! И я получаю это от вас?..

- Да! - завопил Янтье. - И всего четыре цента!..

- Это чудо! - продолжал удивляться я. - Я просто потрясен. Вы все удивительно милые дети. Подарок от моего класса... - Мальчики, как же я счастлив. И когда я снова увижу эту чашу через десять или двадцать пять лет, я подумаю про себя: «Я получил ее от лучшего класса, который у меня когда-либо был». А потом я снова увижу ваши лица: Доруса, Сипа, Ванды и всех остальных - и потом, я надеюсь, вы меня тоже не забудете, дети. Благодарю вас всех от всего сердца. А теперь - я сам перейду через мост!.. [идиоматическое выражение, в значении «чем-то отплатить»]

Они прочитали это по моим губам, и когда я подошел к шкафу, я услышал позади себя шепот: «Он собирается угостить!..» Как Суус нашла для этого время и возможность, я не понимаю, но для каждого ребенка она сделала красивый пакет из серебряной бумаги, перевязанный золотой нитью, а там драже и фруктовое печенье, и по паре шоколадных конфет. Действительно прелестно! Они все замолчали. Я лично раздал угощение. «Спасибо, господин учитель! - вежливо говорили они.

А затем Робинзон Крузо. Я просто не мог остановиться! Я пожелал им всем приятного отдыха. Да, да, большинство из них оставались в городе, потому что у них не было дяди в Алкмаре или бабушки в Хардервейке. А затем отпустил детей. Вот и все, веселитесь на своей жаркой, однообразной улице - а господин учитель, вероятно, подышет свежим воздухом на Текселе и вернется красивым и загорелым...

Они ушли. В комнате остались только дети, несущие домой цветы. Я отвел Циса в сторону.

- Послушай, - тихо сказал я, - мы не увидимся месяц, а твой отец все это время пробудет в море. Я рассчитываю, что ты будешь порядочным, воспитанным парнем. Ты понимаешь, о чем я, не так ли? Никакой ругани с матерью, и никаких проделок.

Эти серо-стальные глаза на мгновение уставились в мои. Затем он коротко кивнул. Не могу сказать, что его поведение меня полностью успокоило. Хотя сразу после этого он был полон громкого внимания к своим рыбкам, по поводу транспортировки которых у него возникли глубокие разногласия с Котье Ферставеном, Крыса снова на несколько мгновений показал свою старую маску. Что-то было не так: либо он что-то скрывал от меня, либо находил, что я слишком увлечен его домашними делами, к которым не буду иметь никакого отношения все время каникул. Я не знаю, но его реакция не была совсем искренней.

У меня не было времени беспокоиться об этом. К своему удивлению, за окном я заметил большую голову детектива Меускена с меланхоличными висячими усами. Я послал ему открытку. Хорошо, что он приехал. Меускен обнял меня своей мясистой рукой, да так, что мне стало больно в чреслах, и вынул квадратную клетку из своей большой дорожной сумки: канарейка!

- Да, - сказал он, - я говорю, что свадьба должна сопровождаться подарком. В первые недели вам не нужна музыка, потому что ваша жена - это отдельное музыкальное произведение. Но не повредит, если в комнате будет призовая канарейка. Ни одна женщина с этим не поспорит!

Как такое могло быть! Я всегда считал стеклянную чашу и канарейку самыми буржуазными вещами в доме, что-то вроде старых каменных карликов для сада или шелковой куклы в стиле рококо на чайник, и тут я получаю в подарок чашу и канарейку! Тем не менее, это был искренний подарок от Меускена. Радость не в том, чтобы подарить домашнего питомца, а в том, чтобы подарить питомца, которого вырастил сам... Он надавал мне всевозможных технических советов. Мне не потребовалось никаких усилий, чтобы казаться очень счастливым, но я уже представлял лицо Суус, когда я позже заявлюсь с домашним скотом и движимым имуществом.

- А вот и наш дружок! - воскликнул Меускен и схватил Крысенка. - Ради всего святого!.. Разве это не тот мальчик, который получил ужасный ножевой удар?! Ты долго страдал от его последствий?

Цис и Янтье робко рассмеялись. Мы все давно уже забыли ту кровавую стычку, и даже это внезапно всплывшее воспоминание о том ужасном происшествии никому не причинило вреда. Мы медленно проделали долгий путь. Я вытолкнул детей из класса. Они также пожали Меускену руку. Я на мгновение окинул взглядом безжизненный класс. Пф… Перерыв на месяц. Никаких упрощаемых дробей, никаких «нет, Янтье, ты уже выходил дважды в этот день, не будем делать из этого игру», ни «господин, она все время подглядывает», никаких проблем, с которыми справляешься не без внутренней суматохи, конечно, но от чего в конце учебного периода так устаешь… Завтра я женюсь. Затем два часа на поезде до Ден-Хелдера, где мы можем сесть на вечерний паром до Одесхильда [город на острове Тексель].

А потом прожить месяц с Суус, счастливо проводить время среди природы Ваддена, фотографируя камышевок и черных крачек, и наслаждаясь божественной свободой! Я со вздохом закрыл дверь класса...

 

Когда дети уходят на каникулы, они счастливы. Когда дети возвращаются с каникул - они тоже счастливы. Вы замечаете это каждый раз. Если вы спросите у класса: «А вам нравится снова возвращаться в школу?», хор голосов с некоторой долей покорности начинает выкрикивать «Уууу» и «Нееет». И они смеются и ведут себя нервно-деловито. Ведь официально установлено, что время после уроков и каникулы наиболее приятны. Но почему тогда дети бросаются к вам в первое утро школьных занятий, как только увидят вас «за углом»? Почему первый день всегда такой приятный и спокойный? Почему ты сам так счастлив?

И когда все возвращается к прежнему порядку: дети за партами, цветы и рыбки на подоконнике, и вы говорите со своей обычной рутинной веселостью: «Итак, ребята, вернемся к работе, а? Янтье, быстро за книгами для чтения» - тогда ещё нет класса, вздыхающего парами в коридоре, и ещё нет школьного учителя, тоскующего по рождественским каникулам.

В то первое утро я оглядел все пары. Не заметив у многих румянца здоровья. Детские каникулы - это всего лишь «закрытие школы», но никто не предоставляет средств, позволяющих молодежи по-настоящему насладиться свободным временем. Сип Эйсма был одним из немногих, кто выглядел лучше, чем месяц назад. Он навестил дядю в Эрневудене, там, где самые красивые болота Фрисландии. Он гордо демонстрировал свою грудь и ноги. Ни у кого не было такого красивого загара! Перед уроками он рассказывал истории о прогулках под парусом и охоте на уток, а также о том, как каждый день плавал и помогал на сеновале. Даже у Гутье Верставерена, просидевшего в летнем домике на Велюве, был завистливый вид.

А как же Крыса?..

Вид Крысы мне не очень понравился. Он выглядел даже более хмурым, чем обычно. И в то первое утро практически «отсутствовал».

На уроке чтения он дважды не мог сказать, где мы читаем. Я мог бы поднимать его неоднократно, его мысли блуждали где-то в стороне. Что такого случилось у Крысы? Что-то случилось дома?.. Нет, каникулы не пошли ему на пользу. Когда его глаза бесцельно блуждали по классу, и я, в конце концов, смог поймать его взгляд, он слегка удивленно улыбнулся, подтолкнув Сипа, чтобы тот показал ему, где мы читаем. Ну, он снова вернулся в класс, но спустя пять минут опять все пошло не так.

Мне нужно поскорее навестить его мать, или же полюбопытствовать у Доруса, да так, чтобы тот не почувствовал, что предает своего приятеля. От самого Циса я ничего не добьюсь. В четыре часа я задержал его на некоторое время, чтобы исправить кое-какие примеры.

- Почему ты сегодня плохо занимался, что не так? - спросил я у него.

- Нет, господин учитель, ничего! - удивленно ответил он.

- Как прошли твои каникулы?

- Хорошо, господин.

- У тебя нет проблем с матерью?

- Нет, господин!

- Так значит тебе вроде как есть чем гордиться?

- Да, господин!

И все это говорилось тоном: «Чувак, ну чего ты от меня хочешь?! Да что тут может быть!

Было совершенно очевидно, что Крыса играл свою роль. Дети часто поступают так, совсем не подозревая об этом. Даже если бы Цис захотел рассказать мне, в каком он состоянии, он не смог бы этого сделать. Взрослые и дети часто говорят на разных языках, образуя два совершенно разных мира. Ребенок, который не говорит правду, не обязательно лжет. Он просто не хочет раскрывать эту правду и не может подобрать слова, чтобы ответить на все эти глупые вопросы взрослых. Только когда я спросил Крысенка, счастлив ли он, что начались школьные занятия, он убежденно сказал:

- Ну да!..

В этом ответе была радость, он был искренним и правдивым. Школа стала его прибежищем и убежищем. Крысе, должно быть, дома было совсем плохо... Днем они должны были написать сочинение о каникулах. Одно предложение Крысы сказало мне о многом: «Затем мне разрешили выполнять поручения соседа, и я получил пять центов, и я купил на них лакрицу, это было здорово».

На слове «это» был весь акцент. Кроме этого, в сочинении не было ничего примечательного. Только в конце он написал: «Я сказал: еще два дня, а потом здорово, что мы снова пойдем в школу».

Когда я оглядел классную комнату, мне пришлось на мгновение представить, как Крысенок тосковал по этому переполненному классу, где так «здорово». Здорово уравнивать седьмые и восьмые доли, учиться находить деревню Букело и писать слова с двумя «я» ...

На следующий день, когда я пришел к мамаше Фреймут, то встретил её слегка взволнованной. В красивой комнате пахло сигарами. У дамы явно был посетитель. Этот господин оставил только аромат своей сигары и немного пепла на подносе. В нормальной семье это ничего бы не значило, но в данном случае у меня создалось определенное ощущение, что когда я появился, на кухню поспешно затолкали человека. Мамаша Фреймут вела себя настолько демонстративно «нормально», что даже самый ничего не подозревающий разум должен был проникнуться недоверием.

Она поздравила меня с женитьбой и сразу же начала сокрушаться по поводу своего брака. Развод не складывается, заверила она меня. Ее адвокат посоветовал ей держаться этих сорока гульденов в месяц.

- Тогда ничего не получится, - согласился я. - Очень глупо с вашей стороны, потому что кому это выгодно? Да, вы теряете двадцать гульденов, но вам также нужно заботиться о Цисе. Почему бы вам не прислушаться к голосу разума, разве вам самой не хочется начать новую жизнь?

У меня было искушение прокомментировать наличие сигарного пепла, намекая на возможность новой жизни, но определенное беспокойство сдерживало меня. - Как Цис провел каникулы? - спросил я.

Она угрюмо пожала плечами.

- Как он их провел? - это прозвучало громко. - Шлялся и издевался над своей матерью. Тут возблагодаришь Бога, когда дети снова идут в школу.

- Этот мальчишка дома-то почти не бывал, - равнодушно продолжила она. - Только поесть и поспать. Он просто сидел у этого Доруса, и, если у него была бы возможность, ночи бы проводил у той женщины его отца. О, разве я не знал этого? Да-да, в наши дни его отец завел себе любовницу. Это всё равно, чтобы обсмеяться до смерти. Обычная прачка! Вы бы её видели. Да, она точно знает, кто это. Вы никогда в жизни не встречали ничего более пошлого, чем плохие кофейные зерна, а? Она живет сама по себе, а этот господин в море, хороши делишки. Вот умора! И этот человек хотел что-то предъявить мне!

Ему бы радоваться, что я не подала на развод из-за супружеской измены. Тогда ему пришлось бы нести ответственность и платить за троих детей, которых он позорит, халявщик...

Но в одном она была уверена: без ее одобрения Цис больше не будет навещать эту развратницу. Этот наглец так самодовольно говорил, что был у «тети Янс», что ходил в гости к ней со своим отцом, и какая она милая женщина. Конечно, чтобы досадить ей. Вскоре она узнала, что та девица из прачечной, и запретила ему когда-либо снова переступать её порог. Послушайте - она может быть не так умна, но и не совсем дура. Сидит здесь с чумным лицом, изображая из себя приличного мальчика, и все это из-за порочности его отца! Это ведь легко, не так ли?

Но она прекрасно знает, что он все равно делает это за ее спиной. Нет возможности удержать такого мальчишку, особенно, когда сама занята делами.

Однажды она решила проверить его, когда он сказал, что идет к тому Дорусу. Но, господин, он пошёл прямиком к этой сучке! Ну вот тогда он и стал получать по пять центов! Права она была или нет? И по вечерам оставляла его дома — вот так!..

Мне стало понятнее, почему Крыса так обрадовался концу каникул...

Вокруг меня разворачивается драма, из которой я воспринимаю только самые косвенные признаки. Возможно, это слишком сильно сказано. Я не замечаю ничего фактического, но ощущаю, что назревает нечто. Я подозреваю, что это нечто стоит за молчанием Крысенка, как только я касаюсь его жизни дома.

Существует огромная разница, как Крыса проводит время с девяти до двенадцати и с двух до четырех, и в течении всего оставшегося времени суток. В школе Цис хороший мальчик, прилежный ученик. Даже нарушитель спокойствия, которого периодически приходится тормозить. На переменах я иногда слышу, как мальчишки визжат от смеха, а Крыса стоит в их кругу и шутит. Когда я подхожу к ним, он корчит комедийно-ханжескую гримасу, словно ничего не случилось, и как бы они ни подначивали его: «Эй, Крыса, сделай-ка это еще раз!» - он не реагирует. Но едва я оборачиваюсь, как они снова начинают смеяться, и если я буду очень быстрым, то смогу уловить проблеск глупой гримасы. Такие сцены всегда происходят рядом с тележкой Доруса. Она все больше становится точкой сплочения, когда мальчишки не играют в футбол или в воров-полицейских.

Во время уроков пения чаще всего за нотами следит Крыса. Он просто подпевает в эти дни, но не дай бог всем это услышать. Он напевает песню, как дервиш, в полутрансе. От него исходит глубокий неопределенный гул, и хотя он негромкий, он перекрывает все остальные звуки, подобно шуму радио. Особенно от его шуток страдают серьезные вещи. Недавно мы разучивали философский гимн, которая много лет находится в песенниках, и который еще предстоит понять детям: «Благословен, благословен, благословен тот, кто отдает то, что у него есть, и чувствует себя богатым». Это «Отречение святого Мартина» чрезвычайно заношено и поётся в три голоса, дети считают его очень впечатляющим. Ванда выглядит абсолютно возвышенной, одно сплошное одухотворение!

Приходится ставить Крысенка возле басов. Там он может причинить наименьшее зло, а если и причинит, то лирического тенора у него уж точно нет.

Когда песня закончилась и дети в третий раз почувствовали блаженство от самоуничижения, Крыса продолжал гудеть, как пылесос. Как будто этот двигатель нельзя было остановить. Он был полностью поглощен этим звуком, и мы все ждали, когда этот шум прекратится изнутри. Никто не произнес ни слова, сначала из-за удивления, потом из любопытства. В конце концов, Пиит Стимен больше не смог этого вынести. Он издал пронзительный нервный смешок, и класс разразился языческим хохотом. Только тогда Крысеныш осознал, что именно он является причиной этой безумной радости, и огляделся безо всякого смущения. Вот так он поет. Мы либо должны это проглотить, либо нет.

Хуже всего то, что дух подпольного пения захватывает его, когда он занят приятной для себя работой. Рисованием или арифметическими примерами, которые у него так хорошо решаются. После чего мне приходится прикладывать свою ладонь к его рту, и на днях он сказал: «О, я снова за это?..» Однажды, когда однажды он на перемене исполнил безупречный танец вприсядку, на который даже Маатсуйкер смотрел с интересом, мой босс спросил:

- Как сейчас дела у Крысы?

- Отлично, это ребенок, которого словно подменили.

Я сказал это без какого-либо преувеличения.

- Да, да, - произнес Маатсуйкер, - мы с ним давно не встречались. Просто подождем и посмотрим, останется ли все так. Будьте уверены, я никогда не примерюсь с этим господином!

Раньше я злился на подобную непримиримость со стороны моего начальника, и я по-прежнему считаю, что у нашего образования нет шансов без веры в победоносную доброту людей. Но теперь я ощутил, что сомнения моего босса не совсем беспочвенны. Когда Крыса кажется таким приятным для глаз и даже Маатсуйкер доволен им, я не могу справиться с неопределенным страхом перед будущим. Он подкрадывается ко мне, когда я вижу, как Крыса уставляется куда-то перед собой, занимаясь уборкой. Иногда он «пропадает» посреди своих вычислений, в середине примера. Его карандаш замирает, и он вздрагивает, когда я тихонько зову его по имени. Где же в тот момент блуждает его разум? Что происходит в его мозгу в эти секунды? Что зреет в его сердце?

Я знаю ученика Циске насквозь, и даже начинаю немного понимать ребенка Циске. Я знаю, что у него отзывчивый характер. Он готов войти в огонь ради Доруса, и ради Бетье и Сипа это не составит для него особого труда. Я знаю, что он любит животных. Даже этих глупых аквариумных рыбок. Он может искренне расстроиться, если кто-нибудь из них всплывет кверху животом. Я знаю, что он относится ко всему более серьезно, чем большинство других детей. Не получающийся пример он может атаковать с яростным рычанием снова и снова, и когда я наконец начинаю чувствовать некоторую жалость к его упорному поиску решения, и указываю пальцем на допущенную ошибку, тогда он бывает не особо благодарен за это. Он должен был найти ошибку сам! К тому же у Крысы, несомненно, сильное чувство юмора. Забавно видеть, как он может разыгрывать этого Дрикуса.

Да, если бы Крыса был всего лишь моим учеником из класса, я бы чувствовал себя полностью защищенным со всех сторон и совершенно бы не беспокоился. Но судьба решила так, что мне приходится общаться с ним вне школы. А как можно нести ответственность за ребенка, который большую часть дня живет вне досягаемости? Ещё и за такого непослушного господина, которым является Крыса? Как только я отваживаюсь зайти на его личную территорию, он пугливо ныряет, испуганно и быстрее, чем раньше.

Так же верно, что Крысенок что-то скрывает от меня. В наших отношениях появился элемент, который мне нов и неизвестен. В то же время, наши отношения из-за него не испортились. Напротив, в школе мы «отлично ладим» друг с другом. Недавно после школы я погнался за ним по скамейкам и сунул его голову в корзину для бумаг. Он показал мне язык. Мальчик не сделает этого, если он с тобой только «наполовину». Показывать язык учителю в игривом настроении, но при этом не выглядеть дерзким - это говорит о некой близости. Если бы подобное сделал Янтье Веркерк, это было бы за гранью, потому что Янтье всегда нужно держать в узде. Но теперь, когда это сделала Цис, это стало доказательством того, что наши отношения от этого не могут пострадать. Он не выражает негодования или обиды, когда я изредка наказываю его. При условии, что в этом наказании нет ничего унизительного. Этого господина чертовски легко обидеть. Сидящий позади него Пит Стимен именно этому обязан своим подбитым глазом. Внезапно я увидел, как Крысеныш повернулся и произвел точный удар. Прямо посреди урока! И прямо в глаз! Я стащил его со скамейки и запихнул за доску. Пит сидел с лицом мученика.

- А зачем он сказал, что его мать нашла его на помойке? - принялся защищать своего соседа Сип.

Если Крыса получает справедливое наказание, которое он признает заслуженным, это только помогает ему ощущать себя единым целым с одноклассниками. Нет, мы так далеко зашли со своими взлетами и падениями, что Крысенок больше ничем не отличается от своих одноклассников. Когда Крыса после того инцидента вернулся к своему занятию по оборачиванию книжных обложек - ему нравится эта работа, и он делает её аккуратно - мы немного поболтали. Остальные участники, Пит и Янтье, уже ушли домой, потому что одному нужно было пойти на день рождения, а у другого на раннем поезде приехал отец.

- Когда твой отец вернется домой? - спросил я.

Не глядя на меня, Крыса ответил:

- Вчера он снова уплыл в Ольборг и Штеттин, снова на Балтику.

- Ого, - сказал я, - а как долго он пробыл тут?

- Пять дней…

Я спросил его:

- А твоя мать согласилась, чтобы ты ходил к нему?

- А я всё равно уйду от неё, - ответил он, снова не поднимая на меня глаз.

Крыса разрезал бумагу своим острым ножом так сердито, что та на мгновение сворачивалась и загибалась под углом.

- И ты по-прежнему... - я не сразу понял, как назвать «тетю Янс».

Крыса не ответила. В тишине он продолжал свое занятие с обложками.

Есть какое-то плохое предчувствие ... Которое не отпускает меня.

У меня какой-то смутный страх, что мне следует что-то сделать сейчас, чтобы предотвратить катастрофу. Когда я заговорил об этом с Суус, она слегка посмеялась надо мной. На мгновение я почувствовал себя странной гадалкой, завидевшей «черного человека, блуждающего по дому». Мне сложно объяснить, на чем основаны мои тревоги. Единственная более или менее очевидная вещь - это то, что Фреймут за свои пять дней отдыха ни разу не объявился. Похоже, моя компания ему не особо интересна. Но разве я не дал ему понять во время его последнего внезапного визита, что школа - не сладкое угощение? Кажется, что днем я вижу призраков. И все же Крыса очень странно отреагировал, когда я спросил его, может ли он ходить к отцу: «А я всё равно уйду от неё…» Что это значит? Итак, его отец поговорил с ним о будущем. Конечно же, с его типичным легкомыслием. Воистину Фрей-мут [с голландского что-то вроде свободолюбивого лоботряса]. Лучше всего - не придавать этому слишком большого значения.

Что еще я могу сделать? Пойти к мистеру Ван Луну или к Меускену? Но зачем? Мне сложно атаковать детского судью заявлением: «В последнее время все так гладко, что я серьезно обеспокоен».

Я обсудил это с Меерстрой, хотя и немного робко. Я ожидал, что он своим трезвым суждением разгонит мои страхи, но Меерстра задумчиво пососал сигару и сказал:

- Ну, я понимаю, что вы имеете в виду, но не беспокойтесь о вещах, которые вам неподвластны. Вы должны научиться отстраняться и просто надеяться, что жизнь не совершит каких-нибудь причудливых выходок. Да, парень, этот Крыса - странный ребенок. Когда я вижу его на улице, он всегда бросается в глаза среди остальных. От него что-то исходит. В этом ребенке есть нечто такое, что невозможно описать словами, что-то убедительное. Разве вы не замечаете, что он верховодит мальчиками? Каким бы маленьким и щуплым он ни был, он все равно таков, и это от чего-то случается, потому что ваш класс не такой уж набор тюфяков. Он не выглядит задирой, а они играют то, что захочет этот господин. Это личность, этот самый Крысенок. Ну а кем вырастет такой Крысеныш - вам не проконтролировать. У нас есть небольшое влияние, но я по-прежнему верю в неизбежное, в неизбежность. Все идет своим чередом, и мы, люди, не можем многое сделать друг для друга, но можем предложить некоторое утешение, когда судьба слишком сильно ударит по человеку...

Все это прозвучало для меня слишком фаталистично. Возможно, подобные рассуждения подходят мужчине за пятьдесят, которому несколько раз в жизни приходилось признавать свою человеческую несостоятельность. Но мне тридцать, и я вижу перед собой тощего Крысенка, и мне так хочется, чтобы у него была возможность - при моей помощи - прийти в себя, оправиться от своих диких выходок и стать раскованным добрым ребенком. Удар, полученный Пиитье Стимананом в классе, - это настоящий Крыса. Обычный ребенок пригрозил бы: «Подожди-ка, а после уроков я тебе задам!..», а потом, в четыре часа, в конце концов, забыл бы об этом. Нет - Крыса обижается, и Крыса тут же мстит. Жестокий и неожиданный, но явно себя контролирующий. Без лишнего шума, не случайное попадание, а точный удар прямо в глаз. Как он становится опасным, этот мальчик? Откуда та холодная жестокость, из-за которой внезапно исчезают все его приятные качества? Я не настолько сумасшедший, но меня беспокоит этот паренек. Он живет в твердой уверенности, что его дни дома сочтены. Но я не знаю, насколько надежен его будущий дом. Когда идет такая тяжелая схватка между родителями, то Крысе не свойственно добровольно ложиться между молотом и наковальней. У меня есть страх, что он уже играет активную роль. Я до сих пор вижу, как Фреймут, шагая по моему классу, мрачно воскликнул: «Цис сказал мне, что человек ходит по земле, и я получу свое!»

Я помню его честное заявление, что дело не только в Цисе, но и в том, что он хотел бы начать все с чистого листа. Этот человек борется за свою жизнь, буквально насмерть, и в этой битве Крыса может быть его союзником. И никто не сможет убедить меня в обратном.

А что, если эти двое выиграют бой? Если мамаша Фреймут возьмет и триумфально покинет эту ужасную арену - какими будут отношения между ней и Крысой? Теперь я достиг точки, когда ситуация дома стала в некоторой степени сносной. Угольный сарай перестал играть роль дисциплинарной меры, и вот уже несколько недель я ничего не слышал о сломанных буфетах и тому подобном. Но если ссора между его родителями зайдет достаточно далеко, зацепив Циске, то я, достаточно зная этого жестокого мальчишку, понимаю, что он такого не потерпит. Он соберется с силами и будет защищаться - тогда он снова станет задиристым, прежним мрачным Крысой. Он - этот тощий человечек-крыса против своей злой матери-кошки! Он ничего не пожалеет, потому что сражается не только против матери, но и за своего отца.

Мистер Ван Лун, Меускен и я полностью согласны по этому поводу: если его родители подступят слишком близко к Крысе, то он способен на вещи, на которые обычный ребенок не способен. После чего он отомстит хладнокровно и хитроумно или же в истерике примется бить все вдребезги. Но все эти люди и Меерстра спокойно ждут этого с определенной пассивностью, в то время как я хочу что-нибудь сделать и бунтую, понимая свое бессилие.

Теперь я был на пути к тому, чтобы изгнать свои страхи в смутное царство химер, и, рассуждая, еще раз убедился в угрожающем характере ситуации. И я хочу кое-что спасти - личность! В конце концов, я не Йориссен, который годами задавал свой темп и придерживается его с пунктуальностью железнодорожного расписания. Приглашаются все, кто может присоединиться; опоздавший должен остаться на платформе. Может быть, это моя вина, что я слишком часто вижу детей как личности. Но все мои мысли, все мои стремления, вся моя природа пронизана уважением к личности. Я прививаю это самим детям. Они должны быть близки друг к другу, должны что-то делать друг для друга, потому что вместе образуют сообщество, называемое «класс». Но это только ради их собственной индивидуальности, которая, в конце концов, одинока вне этого сообщества, и не может процветать без него. Как только они начинают воспринимать подобные взаимные услуги как «жертву», это уже не правильно. Тогда дух такого сообщества никуда не годится. Я вижу задачу образования в том, чтобы воспитывать чувство общности, чтобы никто не мешал развиваться другим, и чтобы класс поднялся до жизнерадостного единства.

Вот как я смотрю на свою работу. И вдруг в наш круг попадает Крыса. Вместе мы преуспеваем в том, чтобы сделать этот невосприимчивый и жестокий продукт «одним из нас». Результатом мы можем гордиться, потому что получается довольно странное музыкальное произведение.

И что самое забавное, теперь, когда у меня имеется такой успех, теперь, когда, вопреки всему, Крыса стал хорошим учеником, в котором посторонний не заметит ничего особенного кроме чего-то хорошего, - теперь этот проклятый мальчишка занимает меня больше, чем когда-либо, и я не могу сказать почему! Это грозит стать такой же навязчивой идеей для меня, как это было после того удара ножом, когда я на него накричал.

Как будто вокруг Крысы бродят невидимые демоны. Уф, я начну страдать от ясновидения, если не буду осторожен ...

Был ли Маатсуйкер в чем-то прав, когда говорил об этом «сомнительном смешении сил»?

Боже всемогущий, как же всё это сложно!

Бетье, маленькая болтушка, рассказала мне целую историю о визите к «тете Циске».

- Какой милый человек, господин учитель! И они вдвоем сидели, ногами на грелке для ног и на подушке для ног, и просто плакали от смеха из-за этого Циса! А он проделывал фокусы с кошкой, как если бы это была обезьяна. Комик, господин ... Эта его тетя хохотала до слез. «Как чревовещатель», - сказала она, и это была правда. Цис говорил так, что почти не было нвидно, как шевелятся его губы, словно это кот говорил все те сумасшедшие вещи. Он назвал это игрой в пастора.

И они пили чай с печеньем, и каждому дали по помадке на дорогу, как будто это был день их рождения. И если бы мама Бетье позволила, им бы разрешили сходить с тетей Циса в молочное кафе, а затем они получили бы торт: «Что за сокровище эта женщина!» - ещё раз сообщила меня Бетье, решительно тряхнув своей кудрявой головой.

- Отлично! - обрадовался я.

На следующий день я получил новое доказательство того, что между Цисом и его «тетей» Янс все по-прежнему отлично. Из неожиданного источника. Мамаша Фреймут пришла сказать это сама...

- Просто, чтобы вы не услышали этого от кого-то другого, - произнесла она тоном «что с этим поделаешь!» - Вчера днем я дождалась его, и проверила, чтобы эта светлость даже не заметила меня. Да-да, я хотела все прояснить. Как мать я же должна знать, где этот мальчишка бывает, ведь так?! В последний раз он вернулся слишком поздно. Раньше я не особо возражала, но я уже несколько раз находила у него в карманах конфеты, когда он уже лежал в постели - ну, а потом я поняла, в чем дело, вот так! Конечно, от этой шалавы! Угощает, чтобы оторвать ребенка от своей матери. Да, ей придется сильно постараться!

- А теперь расскажите мне, что случилось, - принялся я настаивать. - Ну, этот господин прямиком направился к той прошмандовке, вот! А я за ним. Я схватила его за задницу на её лестнице. Да, конечно, я в порядке, но не сумасшедшая, и они не должны думать, что могут переступить через меня, но теперь я покажу вам, чтобы вы увидели своими глазами, насколько мил этот мой сыночек....

Она немного задрала юбку и продемонстрировала мне свою мясистую ногу.

Сквозь тонкий шелковый чулок я увидел вены и волосы, и почувствовал, что занимаюсь чем-то неприличным. На голени темнел большой синяк.

- Вот как он меня пнул, - прозвучало почти торжествующе. - И посмотрите вот сюда!..

На мясистой руке виднелись несколько глубоких красных точек.

- Это он укусил меня. До крови! Я просто хотела показать это вам, чтобы вы знали, ну не мило, а? Это чтобы вы поняли, как он ценит родную мать!

- Чем все закончилось? - спросил я, не отвечая на ядовитый комментарий.

- О, великолепно! - усмехнулась она. - Прачка вышла на лестницу и спустилась вниз. А этот мальчишка вцепился в перила и не двигался с места, как бы я не дергала. И вам бы стоило её послушать. Можно было умереть от смеха! Она строила из себя даму, ха-ха! Вот скажите, откуда у подобного существа такая наглость? «Цис, полегче с мамой!» - выдала она. Да, ее светлость гладильщица! Так и было!

- Ну, я послала эту мадам. Это было уже не очень красиво. А это существо ни слова не сказало в ответ. Она только сказала этому мальчишке, что он должен уйти, и тогда он отпустил перила. Попутно я ему наподдала, и тогда вы бы слышали эту женщину. О, она не кричала и не ругалась, она слишком хороша для этого. Я всегда сразу говорю, что есть что, чтобы люди точно знали, что им делать. Какой бы она ни была, она встала передо мной, и она заявила, что я должна держаться подальше от этого мальчика в ее доме, а затем она указала мне на дверь - нет, когда я позже рассказала об этом дома, они чуть не умерли от смеха. Как сцена из фильма! Что ж, я поступила мудро, потому что все эти люди на улице принялись подслушивать, но я сказала тому эльфу, что все эти визиты прекращаются раз и навсегда, и что ей лучше не блудничать с женатым парнем. А потом она вытаращила глаза, ну, королева ничего не поняла. Нечего бить на жалость, я вас умоляю....

Было заметно, что теперь она ждала от меня одобрения. Она, видимо, считала, что мать, которая не дала своему ребенку зайти в дом любовницы его отца, имеет право на одобрение со стороны учителя. Я не мог доставить ей подобного удовольствия. Мамаша Фреймут, которая ради своего ребенка отваживается войти в логово львицы; это было настолько ошеломляюще, что я был не в состоянии немедленно осознать подобное.

- Что вы имеете против того, чтобы Цис время от времени навещал ту женщину? - спросил я.

Последовал взрыв морального негодования. Я был прекрасным школьным учителем! Если это нельзя назвать примером для детей, то она ничего не понимает. Значит, она должна была смириться, чтобы эта женщина настраивала бы её мальчика против неё? Нет, это уже слишком! Мне следовало рассказать ей побольше, чего ей не следовало бы принимать. Завтра она пойдет в суд для несовершеннолетних, чтобы попросить другого опекуна из Прожуфтута. Что она имеет против нее?.. Ну и ну! То есть, если на следующий день его отец найдет себе другую шалаву, ей нужно проследить, чтобы ее собственный ребенок приходил к ним домой? И там он научится хорошему. И его учитель не видит в этом ничего плохого. Вот это да!

Я смиренно и вежливо воспринял избиение, но весьма недвусмысленно приоткрыл дверь в коридор. Я всегда чувствую необходимость проветривать класс, когда мамаша Фреймут загрязняет атмосферу...

В среду днем я навестил мистера Ван Луна. Он принял меня в сером летнем костюме, придававшем его мощной фигуре моложавый вид. Я сразу же выразил свои опасения.

- Крыса стала объектом битвы между его отцом и матерью, - сказал я, поведав ему историю мамаши Фреймут. - Это новый элемент, который нам до сих пор не приходилось принимать во внимание. Эта женщина с удовольствием избавилась бы от Циса, если бы это её устраивало. Вся эта так называемая борьба за ее ребенка - худшее, что можно сделать.

Ван Лун спокойно выкурил сигарету и согласился:

- Да, я признаю, это тяжелый случай. Этот человек действительно ненавидит Крысу, потому что она не может его сломить. Глупая, тираническая натура. Она хочет править и мучить. Не может быть и речи об отказе в разводе из-за двадцати гульденов в месяц. Развод будет означать, что ей придется передать этого мальчика кому-то другому, с кем он будет чувствовать себя комфортно. Добыча угрожает сбежать от нее, пленник, на которую она имеет право. Она этого не допустит. Крыса - не лучший способ давить на своего мужа-Иуду! И мы ничего не можем с этим поделать, господин! Вы можете что-то предпринять против зла, против глупости вы бессильны. Глупость всегда сражается, прижавшись спиной к стене. Либо она побеждает, либо разрушает себя, но это всегда сопровождается несчастьем. Глупость никогда не уходит...

- И на Циса падет вся тяжесть этой глупости, а мы будем стоять в стороне, как беззаботные зрители, - воскликнул я.

Мистер Ван Лун кивнул.

- По крайней мере, пока. Сначала должно произойти что-то, что даст мне возможность за что-то ухватиться. Да, господин, закон наказывает за кражу карандаша, но иногда допускает вещи похуже убийства. Надо ждать и быть бдительными. На самом деле, я не вижу возможности вмешаться. Вы сами сказали, что угольный сарай уже в прошлом, и Крыса ведет себя неплохо. Я не могу отстранить этого человека от родительской власти, потому что она то и дело сталкивается со своим сыном. Будем надеяться на лучшее...

С таким горьким утешением я оказался на улице. Мне тоже нужно сходить к «тете Янс». С немедленной целью убедить ее прекратить посещения Крысенка. Вот что подсказывал мой «здравый смысл». В конце концов, если Циске продолжит приходить к ней за спиной своей матери, разве это не приведет к невыносимой ситуации и всевозможным неприятным осложнениям? Зная мамашу Фреймут и ее фанатичного сына, я опасался ожесточенных столкновений между ними, в которых Крыса, в конечном итоге, окажется проигравшим и, таким образом, станет жертвой. Эта безразличная уверенность в том, что «я все равно уйду от нее…» беспокоила меня. Крысенок жил ожиданием, что скоро будет жить со своим отцом, и, возможно, его совсем не воодушевляет намерение заставить его жить дома, что и делается. А его сдерживаемый, страстный характер означает, что эти конфликты не ограничатся оскорблениями и несколькими днями переживаний, как у обычного ребенка. «Крыса ещё тот фрукт», - справедливо считает Муйскен. Я все еще вижу перед собой тот синяк на ноге мамаши Фреймут и следы зубов на ее руке...

 

Из описания ссоры на лестнице я мог сделать вывод, что тетя Янс была разумной женщиной. Не Янс затеяла этот скандал. Казалось, она обладала врожденным тактом.

У подножия лестницы я представился в своем двойном качестве: как учитель и опекун Циске.
- О, да...  - произнесла она удивленно, и я получил право подняться по лестнице.

«Там всегда все чисто», - охарактеризовал её Фреймут. Когда так хвалят чистоплотность женщины, это обычно означает, что она уродина. Похоже, тетя Янс была не в особом восторге от своей внешности. Широкое лицо с широко расставленными глазами, но в них светилось выражение доброты, а пухлые губы намекали кротость. Тем не менее, у нее было лицо, на которое хотелось смотреть. Её широко распахнутые глаза уставились на меня с вопросом и легким опасением. Поэтому я сразу приступил к делу:
- У вас тут на лестнице случился скандал с матерью Циса, - начал я. - Я хотел бы поговорить об этом.

- Да, это было чересчур, - сказала она.

- Особенно для Циске, - продолжил я. - Мы должны что-то сделать, чтобы мальчика без необходимости не вовлекали в неприятности, не так ли?

Она молча кивнула и глубоко вздохнула.
- Я тоже не знаю, как справилась, - сказала тетя Янс, пока я подыскивал слова, чтобы как можно более безболезненно поговорить об этом неприятном вопросе. В конце концов, эта женщина не имела отношения к делу. Ее покорило нечто более сильное, чем ее воля. Она представляла себе жизнь так же, как и множество одиноких женщин, которым приходилось упорно трудиться ради хлеба насущного, и которые без единого слова отказывались от радостей жизни, любви и счастья. Сколько женщин состоит в том аскетическом монастыре труда, без укрепляющей силы ожидающей небесной благодати? Женщина, некрасивая и бедная, становится этакой работающей монахиней. Правила того монастыря суровы. Доказательство тому - усталое лицо тети Янс и обесцвеченные от стирки рук. И в этой серой жизни внезапно появился моряк, а с ним и проблеск света, обещание более солнечного мира, к которому она никогда не стремилась. Теперь ее покой был нарушен, она привязалась к этому красивому мужчине и к ребенку, которого он привел ей. Тот, кто желает и надеется, не может избежать печали. Только жизнь без желаний не знает разочарований.

- Мы должны помнить об интересах этого ребенка, - сказал я. - Поэтому лучше, если бы он пока не приходил к вам. Да, это тяжело, я все понимаю, но эта мамаша сопротивляется этому, и она отомстит Циске, если мы будем неразумными.

Добрые глаза медленно наполнялись слезами. Это лицо стало очень печальным и безмолвным. Я почти шепотом сказал:
- Разве вы не любите Циса? В самом деле, госпожа, принесите эту жертву. Этому мальчику и так тяжело приходится дома...
Она вытерла слезы с глаз и протяжно вздохнула.
- Неужели я больше никогда его не увижу? - почти беззвучно спросила она.
За что эта бедная женщина полюбила Крысенка? Потому что ему тут понравилось, ему было тут спокойно. Во мне вспыхнул бессильный бунт против глупой судьбы, установившей барьер между людьми, которым достаточно было собраться вместе, чтобы вкусить простейшего счастья. Эта ужасная мать решила помешать этому. Она омрачала годы становления своего ребенка. Еще двадцать гульденов в месяц! Тогда тете Янс немного повезет, у Циске будет мирный и спокойный дом, а этот моряк сможет начать достойную жизнь. И что выиграет эта женщина? Только удовлетворение от того, что она получила все, что хотела.

- Это просто глупость, - сказала тетя Янс, - он такой славный паренек...

- Может, скоро все пойдет к лучшему, - предположил я, чтобы утешить. - Я обещаю вам, что сделаю все, что в моих силах, но и вы помогите немного.

- Ему было так хорошо со мной, - продолжала она, не отвечая на мои слова. - Он всегда сидел на этой подставке для ног с кошкой на коленях. Потом мы выпивали по чашке чая, а затем он рассказывал нам о школе и о своих друзьях. А теперь это все не разрешается. Это глупо, господин...

- Вы понимаете... - я сделал паузу.

- Да, господин, я вас понимаю, - перебила она меня. - Но это так тяжело, когда у меня отнимают, у человека и так мало развлечений в жизни, а это доставляло столько удовольствия. Да, это безумие, но я всегда чувствовала, что это не может долго продолжаться. Как будто это было не для меня, да? Как будто это было позаимствовано у кого-то другого, я не знаю, как это сказать. Когда вы встали внизу лестницы, я подумала: «Вот и все. Теперь все кончено…» Должно быть, все так, господин…

- Когда его отец вернется домой? - спросил я.

- В следующем месяце. Для такого человека, как он, это тоже возвращение. Ему не следовало приводить сюда этого мальчика, тогда никто из нас не знал бы ничего другого. Ни я, ни мальчик. Ему тоже нравилось здесь. Но, да ...

Когда я тем вечером вернулся домой, в светлую, красивую комнату, где пахло чаем, и Суус ждала меня со своей милой улыбкой, мне было почти стыдно за это счастье. И такое отношение меня немного испугало. Вы просто предполагаете, что этот мир приходит к вам естественным образом, что вы имеете на него право по рождению. Вы не представляете, что может нарушить это благополучие. Само собой разумеется, что вы делаете друг другу хорошо и приятно, а бесчисленные неудачи вокруг вас наполняют вас удивлением. Почему все так?! Ведь все эти измученные, огрубевшие, истерзанные люди тоже начинали с иллюзии длительного счастья! Почему так все хрупко? Неужели двум людям так сложно ужиться?

Кажется, что мужчина и женщина причиняют друг другу самый тяжкий вред, если когда-то любили друг друга. Правы ли животные, отворачиваясь друг от друга после сезона гона, как хорошие друзья?

- Как у тебя с тем мальчиком? - спросила Суус и погладила меня по лбу. - Что-то изменилось?..

- Хотел забрать этого Крысу к себе домой, - сказал я со смехом. - Тогда он был бы в полной безопасности. С ума сойти, почему в голову не приходила такую очевидную мера...

О, это чувство отчаяния, когда ты продолжаешь свою работу, как будто ничего не случилось!

Вы учите такого Циске, что детей зовут Ян и Клаас, что вчера они так звались - с двумя буквами «е» и двумя буквами «т» [heetten, с голл. - называться, зваться]. А потом он смотрит на меня с таким выражением на лице: «Если ты так говоришь, значит так оно и есть, но я не вижу в этом ничего забавного. Давай поговорим о другом...» И ведь он прав.

Для него есть гораздо более важные вещи, чем простое прошедшее время глагола. Для него вопрос в том, заживет ли он вскоре с отцом и тетей Янс, или ему предстоит жить под одной крышей со своей мамашей-негодяйкой. На следующий день после разговора с тетей Янс я отвел его в сторону, чтобы убедить, что он должен воздержаться от своих визитов; я хотел помешать ему получить известие об этом от нее. Потому что на простое заявление тети Янс: «Твой учитель больше не разрешает тебе навещать меня», могла последовать его злобная реакция: «Почему этот парень вмешивается не в свое дело? Разве я не могу делать то, что хочу после школы, верно? Разве я делаю что-то плохое?» Он мог подумать, что я перешел на сторону «врага», а я этого бы не почувствовал.

Я постарался объяснить ему как можно понятнее, что действительно лучше пока не ходить в дом тети Янс. Я невольно положил руку ему на плечо:
- Пошевели своими мозгами, Цис, - сказал я. - Я считаю, твоя тетя Янс - очень милая женщина, и, если бы ничего особенного не происходило, я бы не возражал, если бы ты проводил с ней много времени. Но ты знаешь, что твоя мать против. В последнее время дела дома идут неплохо, и давай позаботимся о том, чтобы так и было. Постарайтесь понять, что ты можешь только испортить дело, если тайком пойдешь к ней. Может быть, скоро для тебя наступят перемены, мальчик...

Вот как я с ним рассуждал. Его лицо стало напряженным, но не упрямым и не злым. Я не ожидал иного, думая, что он будет молчать и лишь равнодушно пожмет плечами. Но вдруг он откровенно уставился на меня своими странными серыми глазами и твердо заявил:
- И все же я её не боюсь!

- Как и твоя мать - тебя! - предупредил я.

Возможно, это вышло довольно глупо с моей стороны, потому что в его взгляде появилось нечто очень воинственное, и он сказал:
- Это правда! Она говорила соседке, что иногда не может заснуть из-за страха. Я сам это слышал.

- Так чего же ты хочешь? - строго сказал я. - Ты думаешь, ты знаешь больше, чем мы с тетей Янс вместе? Да. Сама тетя Янс тоже считает, что тебе следует держаться подальше. Не потому, что ты ей не нравишься, а потому, что она не хочет, чтобы у тебя возникли проблемы с матерью.
Я тут же почувствовал, что неправ. Наконец-то я поговорил с мальчиком, который, играя в разбойников, стоя на чужих плечах, пожертвовал собой ради почетной победы, мальчиком, который, несмотря ни на что, не уклонился от битвы! Конечно, это была игра. Но игра - это единственное, в чем ребенок серьезен и тот, кем кажется. Его амбиции не позволили ему одержать легкую победу в дюнах, атакуя большинством двух последних форейторов. Сделай все сам - даже если ты идешь ко дну!

И так у него во всем. Я никогда не вижу Крысенка с поднятым пальцем аналог [поднятой руки], даже если он не может в чем-то разобраться. Лучше ошибиться, чем просить о помощи! Жизнь не испортила этого маленького негодника. От кого этот Крысеныш мог получить поддержку? От отца, баловавшего его случайными встречами с мороженым и кино, и видевшего в нем только доброе и очаровательное? Или от матери, которая ... ну, лучше об этом не говорить. В своей бывшей школе он был мальчиком, который предпочел бы потерять, чем разбогатеть. Безвольный ребенок погиб бы духовно, но Крысенку понравилось так жить. Думаю, что он больше не может жить без конфликтов. Он упирается в них головой и дерется. И чтобы вот так добровольно держаться подальше от тети Янс, только потому, что его матери это не нравится… послушайте-ка, он не видит в этом необходимости. Разве он не пнул её ногу и не укусил её за руку, да так что кровь хлынула?.. «Ха - да пусть только запретит!» - говорило его лицо. Он жаждет крови! Он просто повторил:
- И все же я ее не боюсь, пусть знает!

У меня не было иного выбора, кроме как серьезно предупредить его. В то время для меня было бы ценно, если бы в этом стойком Крысеныше имелось что-то от дивного послушания Дрикуса, чтобы я мог бы просто отмахнуться от всего, только сказав: «И чтобы ни ногой на тот порог, и больше никаких разговоров, пожалуйста!»

Но я невольно отношусь к нему как к взрослому. Он принуждает меня к этому своим мужественным видом и большими недетскими глазами.

Теперь все зависит от тети Янс, доброго человека с мягким сердцем. Хватит ли у нее сил отправить его обратно, когда он подойдет к её двери? Позволит ли она своему разуму возобладать над чувствами? Просто подождем - черт возьми - и снова это постоянное «подождем и увидим»!..

Да, просто продолжу занятия. Если бы не та темная сторона, все было бы намного приятнее. В последнее время класс хорошо занимается, и мы берем новые высоты. Господин Какебик, инспектор, был у меня и выразил свое глубокое удовлетворение успехами моего класса. Когда он пришел, у нас как проходил урок географии, который я часто использую, чтобы добавить немного физики. Дорусу было позволено рассказать, что такое приливы и отливы. И я позволил этому маленькому книжному ученому поведать кое-что по поводу гравитационного притяжения воды к луне! Мне хотелось его обнять! Какебин был потрясен! Я никогда не рассказывал классу об этом влиянии. Я видел изумленное выражение лица Бетье. Но Дорус, конечно, почерпнул об этом в книге.

С лицемерным выражением на лице я принял комплимент о том, что мой класс совсем не плох, господин! Нет, вам следует перейти к нам. Но мистер Какебин заметил, что Дорус очень умный паренек.
- Хорошее вино в хрупком сосуде, - так выразился он. - Могу ли я взглянуть на его рабочие тетради?

Он прекрасно понял, что Кеулеманс продвинулся вперед намного дальше, чем обычный ребенок его возраста.
- Он должен пойти в Муло! - заявил он, как будто это было пределом для такого мальчика.

Это вопиюще несправедливо. Исключительно ясный ум, который есть у Доруса, конечно, должен быть предназначен для средней школы и высшего образования. Он так легко и весело учится и каждый раз поражает меня своим пониманием. Сейчас во французском он имеет дело с самым большим камнем преткновения - неправильными глаголами. Этот мальчик просто играет с ними. Но немного по-другому, чем в шашки и пазлы. Предположим, он сумел бы побороть свою болезнь и, как это говорится, с годами перерасти ее. Что тогда выйдет из этого мальчика?

Герард Джонкер тоже «умен». Он просто учится тому, чему должен учиться, и он это понимает. Но Дорус страстно проявляет свой интерес ко всему. Он тщательно обрабатывает полученное и хочет впитывать все больше и больше. Очень любознательный мальчик!

Ему жаль, что я уже не остаюсь днем. Теперь его нужно возить туда и обратно дважды в день. Теперь мы никогда больше не будем вместе вести «разговоры». Я предложил Суус пригласить его в гости, и она с особой сердечностью согласилась.
- Тогда и Крыса тоже должен прийти! - сказала она. - Я знаю его только понаслышке, по многим твоим высказываниям. Мне очень хочется посмотреть, что это за экземпляр.
Да, тут она права. Мы «пригласили» Доруса и Крысу вместе, и, чтобы усилить женское веселье, сразу же пригласили Бетье. Но эта болтушка растрезвонила всем в классе. Двое приглашенных мужчин интуитивно поняли, что они должны обращаться с этим осторожно, чтобы не вызывать косых взглядов. Для мальчиков это был приятный маленький секрет, для Бетье - скорее повод похвастаться перед подругами, как новой шляпкой или парой коричневых туфель.
- Господин учитель, а когда вы позовете нас? - спросили Ванда и Тилли Ферхоф. - Бетье всегда разрешается делать все, что угодно!

- Что же разрешается Бетье?! - решительно защищался я. - Заботиться о цветах и ​​наводить порядок? Не хотите ли вы тоже поработать шваброй?
Конечно, им нечем было ответить на это, но я понимал их возражения. Класс, и особенно его женская часть, обладает тонким чутьем в своем желании узнать, есть ли у учителя «любимчик». «Девочки» очень хорошо понимают, что Бетье занимает особое место в моем сердце, но в целом они мирятся с этим, потому что Бетье такая глупая. И разве Бетье не любимица всего класса? А поскольку она такая, никто из них не воспринимает ее всерьез. Но она часть этого класса - да что я говорю? - класс был бы просто немыслим без Бетье ван Гемерт! Если она останется на второй год - это будет катастрофой, невосполнимой потерей. Но Бетье - это не уют и веселье! И поскольку она может разжалобить меня, ее изредка используют в качестве делегата, чтобы попросить об особом одолжении. Например, почитать «Робинзона Крузо». Однако есть пределы, и теперь Бетье может оказаться единственной девочкой, которую пригласили ко мне домой - послушайте, это уже слишком. Мальчики тоже завидовали, хотя и старались не подать виду. Янтье Веркерк не смог удержать ревность при себе и выкрикнул:
- Крыса - пиписька господина учителя!

Он сразу почувствовал, что зашел слишком далеко и покраснел, как буй. Я позволил ему подойти ко мне и смотрел на него долго и молча. Он странно гримасничал, и каждый раз его глаза устремлялись в разные стороны.

- Что это было за выражение? - спросил я наконец.

Да, и что должен был ответить на это Янтье? Он пожал плечами и стал еще более беспокойным.

Класс напряженно ждал, чем закончится этот маленький инцидент, это было не так уж мало, что выкинул этот Янтье. Он произнес нехорошее слово.

- Ну! - строго настаивал я, - - А теперь скажи хоть что-нибудь! Иначе тебе придется постоянно держать свой рот закрытым!

Ему это не понравилось, но он продолжал свое глупое поведение.

- Скажи мне! - строго приказал я.

Вылилось совсем немного:
- Потому что Цису разрешили...
Я тут же натянул на себя благороднейшее негодование и сказал:
- А, так вот оно что! Вы только посмотрите на это! Поскольку я пригласил Доруса к себе домой, нужны двое детей, которые привезут и заберут его, а ты, черт возьми, говоришь мне такие возмутительные вещи! Тебе должно быть стыдно, паршивец! Давай, убирайся с моих глаз! Я не хочу тебя видеть первые полчаса! В угол - марш!!

Вот так. Янтье предоставил мне долгожданный повод оправдать мое эксклюзивное приглашение, вместо того чтобы придумывать удобный предлог. Только Сип вопросительно глянул на меня. В конце концов, он также в значительной степени принадлежал к службе буксировки, и вследствие этого мог получить скромное право поучаствовать в вечеринке. Но, к счастью, Сип не демонстрирует обиду, и я вскоре постараюсь ему объяснить...

Визит вышел приятным. Мы чуть забыли поставить ярко-красную чашу для фруктов на буфет, на самое видное и почетное место в комнате. Это оказалось бы ужасным оскорблением, если бы Суус не подумала об этом в самую последнюю минуту. Чаша стояла там показной приманкой для глаз, и это сразу заметили гости.
- Наша чаша! - сказала Бетье. - Какая красивая!

Она вела себя как доверенный друг дома; внимательно все осмотрела и смело заглянула на кухню. Ей только не хватало покровительственного замечания: «Ребята, хорошо проводите время!»

Мальчики поначалу были робкими и до ужаса вежливыми. Крыса уселся на край стула и не говорил ни слова. Взгляд Доруса был прикован к книжному шкафу.
- Боже, какие книги! - тихо произнес он, - Похоже на библиотеку! Крыса также с трепетом осмотрел мою очень скромную библиотеку, но на Бетье она не произвело никакого впечатления.
- Мой брат тоже читает! - с гордостью объявила она, преисполненная семейной гордостью. - Но он всегда берет книги за углом за пять центов в неделю.

Тут было определенное неуважение к непрактичным людям, которые покупают такие вещи, а не берут их напрокат.

- Что наши визитеры думают о стакане лимонада? - спросила Суус, с улыбкой обозревая своих гостей.

- Чем я могу помочь? - сразу же ответила Бетье. Она немедленно встала, собираясь идти на кухню. Дорус сидел на кушетке с французской иллюстрированной книгой, пытаясь перевести подписи под картинками. Я поручил Крысе аккуратно отсортировать журналы по датам. Несложно устроить подобный детский визит.
- Здесь хорошо! - вздохнул Дорус.

- Ага, - согласился Крысенок. - И работа шутливая, парень!
Пока мы пили лимонад, Бетье внезапно сказала:
- Знаешь, Цис, тут как у твоей тети Янс! У нас тут тоже есть вкусности!

- О, девчонка! - разозлился Крыса. - Не лезь не в свое дело!

- Ты не очень-то вежлив! - рассмеялась Суус. - Ты же знаешь, что так нельзя обращаться с дамой!

- Дама! - презрительно воскликнул Крысеныш. - Обычная девчонка! Если вы ещё раз скажете «дама» и подуете, ничего не останется.
Это была безобидная салонная шутка, отвлекающая внимание от сложной темы. Дама, о которой шла речь, сама посмеялась над шуткой, а Дорус мудро прошептал:
- Эта маленькая Бетье всегда вмешивается в то, что ее не касается.
При этом он многозначительно глянул на Крысу. Таким образом, Дорус был в курсе происходящего, и они держали Бетье в неведении. Какое влияние на Крысу мог иметь Дорус? Можно ли через него спасти Крысу от крушения? Ребенок лучше всего учится у ребенка. Не только знанию о торфяных колониях Гронингена, но, возможно, и некоторым моральным ценностям. И «ладно, парень, пусть эта сука сдохнет!» от Доруса может оказаться более эффективным, чем прекрасная проповедь учителя.

В любом случае, я напряг все свои органы чувств. Когда Бетье ушла на кухню помогать с мытьем посуды - она ​​сияла от настоящего женского удовольствия! - тогда я прямо сказал:
- Так похоже на Бетье - вдруг заговорить о твоей тете Янс.

Дорус тут же подключился к разговору:
- Ну, она ничего не может поделать с собой. Мы ведь ей ничего не говорили, да, Цис?

- Конечно, нет! - угрюмо бросил Крыса.

- Это маленький секрет для нас троих, не так ли? - спросил я, доверительно подмигнув. - Вы, конечно, не говорили об этом с другими парнями?

- Когда мой отец вернется, мы с Дорусом пойдем с ним на прогулку, - сказал Крыса, давая мне почувствовать, насколько Дорус принадлежит ему.

- Да! - обрадовался Дорус. - А если Цис будет жить с ним, я смогу навещать его столько, сколько захочу, да, Цис? Твоя тётя будет в восторге!

У этих двоих уже все было схвачено. Ребенок находит все таким простым и не понимает, почему эти глупые взрослые так усложняют самые простые вещи. Совершенно логично, не правда ли? Цис и его мать не в ладах, отец - хороший человек. Что может быть более очевидным, чем то, что Цис навещает своего отца? Особенно, если тот собирается жениться на такой милой женщине! Дети практичны и уравновешены. Они не видят наших трудностей, потому что считают их глупыми и преувеличенными. И, если задуматься, они правы! Теперь, когда Дорус знает, что я «один из них», он, вероятно, будет более щедр со своими откровениями. Но все-таки стоит посмотреть, как это проглотит Крысеныш!

Ангел-хранитель, сыщик, учитель - боже мой, какое сочетание функций.

 

Теперь я каждую неделю преподаю Дорусу час французского языка. Пока что он мой единственный ученик. Я надеюсь получить еще несколько платных, потому что жизнь молодой семьи обходится дорого, особенно, когда потребуются вещи для ребенка. Да-да, пророчество Крысы, кажется, сбывается несколько раньше, чем это оправдано с финансовой точки зрения, но все же подобное невероятно восхитительно! Какие должны быть ощущения у школьного учителя, когда он сможет хоть раз привести врача собственному ребенку? Иногда говорят, что дети учителей относятся к числу наименее образованных, потому что их отец сильно пресыщен педагогикой после окончания уроков. Кто же будет винить электрика, если тот не захочет вечером чинить утюг жены? Но я все еще страстно желаю иметь собственного ребенка, работать ради него, жить, беспокоиться. И я даже питаю иллюзию, что ежедневное общение с таким количеством чужих детей спасет меня от ограниченного семейного эгоизма: «Мой ребенок - единственное, что имеет значение». Этот еженедельный час французского помимо уроков снова сблизил меня с Дорусом. Мне потребовалось немного усилий, чтобы узнать о Крысе немного больше. Моего единственного вопроса: «А как дела в доме у Циса?» хватило, чтобы освободить его от информации.
- Они часто ссорятся, - сообщил Дорус. - Но Цис все равно скоро уйдет от матери.

- Как ты можешь быть так уверен? - спросил я с сомнением в голосе.

- Ну, так же было договорено - удивился Дорус. - Разве его отец не обещал забрать Циса, когда вернется с Балтики? Каждый вечер мы смотрим в газете, где находится его корабль. Позавчера он уже был в Данциге и через две недели может прибыть в Амстердам. Корабль называется «Алсидес».

- Давай снова проспрягаем écrire, - сказал я, чтобы прервать разговор.

Но едва он произнес ils écrivent, как снова вернулся к прежней теме:
- Мать Циса такой противный человек. В эти дни ему почти не разрешают выходить из дома после ужина, а если он и выходит, то все равно несчастлив. И она запретила ему ходить к тете Янс. Ну разве это не подло? У Циса больше ничего нет!

- У него есть ты, верно? - сказал я с улыбкой.

- Ну, я не родственник, - возразил он. - Я просто его друг.

- Хорошо, дружище, тогда спрягай lire.

- Ничего особенного! - сказал он легкомысленно. - Точно также как dire, кроме Passé Défini и Subjonctif lmparfait.

И он проспрягал dire, что было приятно.

Какой благословенный мозг у этого мальчика! Он сразу же видит небольшие различия между неправильными глаголами. Хороший ум смотрит в корень и сразу обнаруживает несколько важных моментов. Дорус - мастер эффективного использования мозга. Это у него врожденное - как и его болезнь.

В тот день он был не совсем в своей тарелке. Он снова и снова заговаривал о Крысе, как будто был рад поговорить об этом со знакомым человеком.
- Вчера Цис поругался со своим дядей Анри, - внезапно сообщил он.

Тот сигаретный пепел!.. Я сразу все понял, но спросил, как можно более нейтрально:
- Так в чем же там было дело?..

- Ну, вы знаете, это один из тех мужчин из того бара, которые каждый день бывают у них дома, - невинно сообщил Дорус. - В конце концов, Цис ведь не должен принимать его вместо отца? Честно говоря, он не знает, что ему делать. Этот дядя Анри просто разговаривает с его матерью, просто приходит в гости. А вчера он выставил Циса из комнаты. Ну - что-то новенькое! Он ведь не имеет никакого отношения к Цису? Ну, и Цис ничего не делал, а потом дядя Анри хотел выгнать его из комнаты, а потом Цис пнул его, а потом появилась его мать, и Цису досталось от обоих. Он сразу же пришел к нам. Ну, он был белым от негодования!
Дорус произнес прекрасное слово, полный мрачной торжественности, и многозначительно кивнул мне.
- Это даже не настоящий дядя, - добавил он. - Разве Цис должен принимать его?

- Ну, он должен уйти... - произнес я со вздохом.
Дорус вопросительно глянул на меня.
Он неуверенно сказал:
- Но… но, если он не… если он не захочет?..

- Ах, парень, я не говорю об этом дяде Циса! - рассмеялся я. - Ты должен был перевести «он должен уйти»!

Мой серьезный ученик рассмеялся. Ну и шутка!
- II faut qu'il parte... Я-то подумал, что вы имели в виду дядю Анри!..

Мы потратили ещё четверть часа, и к тому времени я понял ситуацию в доме Крысы. «Дядя Анри» дома и Крыса в роли сторожевого пса, который толком не знает, что ему охранять. Надоедливый наблюдатель для мамы и дяди, которые только вместе смогли справиться с этим маленьким мужичком. Боже, что за помойка! Как такой мальчик мог получиться у такой свиньи?! Если эта женщина собралась выйти замуж за того джентльмена, то решение было бы найдено. О чем только думает эта тварь?! Неужели она действительно готова зайти в своей злой глупости так далеко только ради того, чтобы просто иметь возможность судить о своем окружении?

Мне не очень-то хотелось соваться в это осиное гнездо. Чем более настойчивой она была, тем весомее она себя ощущала, и её упрямство не уменьшалось.

Какие несчастья может причинить человек одним своим существованием. Теперь легче понять средневековый метод простого избавления от кого-либо. Да, возможно, тогда были слишком расточительны на подобное средство защиты завещаний, но, вероятно, бывали случаи, в которых смерть оппонента являлась единственно возможным решением. Если бы мать Циске сегодня вечером была бы сбита машиной, можно ли считать такое применение водителем своей машины морально оправданным? Эта мамаша Фреймут - настоящее зло. Там, где она ступает, увядает трава. Впервые в жизни я встретил человека, в котором не могу найти ничего хорошего. Обнимала ли эта женщина своих детей в прошлом? Боялась ли она, когда Циске болел корью и у него поднималась температура до 40? Смотрела ли на него с некоторой гордостью, когда его новая блузка так хорошо смотрелась на нем? Когда я вижу эту вечно недовольную особу, я не могу представить себе, чтобы она когда-либо кого-нибудь любила. На этом выпуклом лице - тупые глаза, в которых слишком часто мелькает зловещий огонек; эта вечная занятость своей персоной - воистину, было бы благословением, если бы эта бесполезная и вредная жизнь подошла к концу.

Я знаю, что нельзя желать смерти ближнему. Я знаю, что это убийство - желание отнять чью-то жизнь, но слишком труслив, чтобы претворить эту мысль в жизнь. Я знаю, что Бог - властелин жизни и смерти, и что греховно судить об этой великой тайне с ограниченным человеческим пониманием. Но если жизнь приносит только вред и причиняет страдания - только потому, что она есть?.. Химерические бесплотные размышления. Мамашу Фреймут вряд ли убьешь. А Дорус, возможно, не доживет до четырнадцати:
- J’avoue avoir pensé à elle [Признаюсь, я думал о ней; фр], - я услышал, как Дорус покорно перевел.

- На этот раз достаточно, - завершил я урок.
Я должен был познакомиться с этим «дядей Анри». В конце концов, в этом человеке таилась опасность и возможность. Опасность, потому что у Циске сейчас появился тот, кто будет «воспитывать» его и кому он будет противостоять. «Цис не обязан его принимать», - сказал Дорус. Если так думает этот самый кроткий из смертных, то чувства Крысы – совсем не секрет. Он мог получать «угощение» от матери, но давать ей кое-что взамен. Но этот новоиспеченный дядя? Один из тех мужчин, за которыми велел присматривать его отец? Могли ли вы такое подумать?! Дело уже дошло до стычки между ними. Ноги этого дяди Анри могли рассказать об этом, а там и убийство не за горами, если этот господин продолжит проявлять интерес к своему непослушному «племяннику».

Но имелся шанс и на мировое соглашение. Предположим, что в груди мамаши Фреймут есть слабость к этому месье Анри, или - переведя подобное в плоскость практической реальности - предположим, что она видит свое преимущество в постоянных отношениях с этим Анри - возможно, тогда она пожертвует своей жаждой разрушения ради похотливого «счастья». Так ли это - никому неизвестно. Это был риск, хотя мне казалось, что шансы не велики.

Как семейный опекун я являлся, некоторым образом, «членом семьи». Так что я мог ворваться в дом совершенно без предупреждения. К моему разочарованию, дяди Анри там не оказалось, и сигарами не пахло. Так что на этот раз его не запирали на кухне. И все же поведение мамаши Фреймут выдавали нежное беспокойство женщины, ожидающей своего любовника. Она не предложила мне сесть, и не выказала ни малейшего намека на гостеприимство. Нет, мне тут были не рады. Но мне хотелось увидеться с дядей Анри лицом к лицу. Есть прекрасная возможность оказаться свидетелем зарождающегося любовного счастья двух неиспорченных представителей человечества.
- Как поживает наш друг в эти дни? - весело спросил я, самостоятельно устраиваясь поудобнее на диване.

Моя хозяйка встала и пожала плечами.
- Как пойдет! Всегда какой-нибудь змей подколодный объявится, - равнодушно произнесла она.

- Он неплохо учится в школе, - сказал я в защиту своего ученика. - У него по-настоящему все хорошо. Если вы отнесетесь к нему разумно, то увидите, что Циске, безусловно, сможет чего-то достичь.

- Танцевать не брошусь, - она пожала плечами. - Моя доброта уже давно прошла. Сначала скандал с той прачкой его отца, и, в конце концов, он снова устроил такое же тут - нет, мне, как женщине, в одиночку с ним справиться невозможно.

- В той последней ссоре вам помогал мужчина, если я прав, - лукаво заметил я.

Взбешенная и испуганная, она выпалила:
- Так - он опять разболтал?! О моих домашних делах снова станут судачить на улице? Такое несчастье стоит загнать в угол!

- Вы, наверное, не поверите мне, - быстро ответил я, - но Цис не сказал мне ни слова. Я услышал это от мальчиков из его класса!

Мамаша Фреймут громко и саркастично рассмеялась:
- Ха! Какое совпадение! Всегда есть кто-то другой, сначала с баром, а теперь с этим дельцем. Ну и что? Я хозяйка в собственном доме, и сюда приходят все, кого я хочу. Неужто вы тут не причем? Этот человек приходил сюда несколько раз. По деловым вопросам. И этот маленький ублюдок надерзил ему. Только и всего!

- Это был тот самый человек, который сбежал на кухню, когда я на днях приходил сюда?..

Всегда стоит понаблюдать за ее реакцией на такой ошеломляющий вопрос. Сначала она ничего не сказала, просто уставилась на меня с удивлением. В ее глазах светился почти суеверный ужас. Откуда этот паршивец узнал об этом? Это настоящее чудо! И этот негодный мальчишка не мог выдать...

- Давайте не будем говорить об этом, - великодушно предложил я. - Вы же понимаете, что у меня нет глаз в кармане. Не поймите меня неправильно - я здесь не судья-моралист. Вам решать, что вы делаете, а чего не делаете. Я здесь только для защиты интересов вашего сына. Мне все равно, собираетесь ли вы выходить замуж за этого человека. Да, даже если это кажется вам неразумным. Я бы посоветовал вам подумать об этом замужестве серьезно...

Теперь мне следовало понять, могу ли я быть брачным консультантом. Я напряженно ждал, купится ли она на это, но тут же последовало разочарование.

- Я выхожу замуж? - усмехнулась она. - Да ни за что! Нет, мистер, я знаю мужчин. Все они прекрасны и замечательны только до ратуши, но грязные эгоисты после нее! Надо радоваться свободе, вот что я вам скажу. Был симпатичный парень, который довел меня туда. Один раз, но больше никогда!

- Я не хочу вмешиваться, - сказал я прямо. - Но я подумал, что для вас будет лучше выйти замуж за мужчину, который вам нравится, чем ссориться с тем, с кем у вас есть штамп в паспорте. Кто кому сейчас делает одолжение? Точно, не вы. Но в конце концов, это, конечно, зависит от вас.

- Только от меня! - заявила она с мрачной решимостью. - Только от меня и ни от кого другого, говорю я вам!

Это, определенно, задело её, но уверенность, с которой она произносила это оракульское заклинание, доказывала, что дело не выгорело.

- В любом случае, я хочу, чтобы этот господин не вмешивался в дела Циса, - продолжил я настойчиво. - Он не имеет к нему никакого отношения.

И тут она в ярости заверещала:
- О, и просто позволить ему дерзить? И пусть пинается и кусается?! Конечно - защищайте его - этого будущего висельника. Когда здесь есть компания, ему не обязательно сидеть со взрослыми вместе со своими соплями. Другие тоже так поступают, и даже если вы сто раз школьный учитель и из Проекфтута - я здесь главная, и мои дети должны вести себя должным образом, просто знайте это!

Можно было подумать, что она была сама истина, а я – всего лишь педантичным занудой, посягавшим на её материнские права. Только все, что она имела в виду, можно было передать следующими словами: «Если я захочу с кем-то полюбиться, то не стану делать это перед свидетелями».

Я уже сказал все, что мог и не видел смысла задержаться. Я медленно поднял шляпу со стола и уже собирался уходить, когда вошел дядя Анри. Я встретил его появление с большей радостью, чем проявила его возлюбленная.

- О, простите!.. - сказал он удивленно. - Я не знал...

Мамаша Фреймут начала сморкаться, но к этому времени я заявил, кто я есть.

- О да… - сказал посетитель. - Я так и подумал…

Это была бы идеальная пара! Дядя Анри был мужской воплощением мамаши Фреймут. Единомышленники. Мне он показался похожим на строительного подрядчика, и, почувствовав запах джина, я пришел к выводу, что он только что с работы. Напомаженные волосы покрывали рыжую голову с шелушащейся ​​кожей. Его глаза были слегка испуганными, глупыми и звериными. Но при всей этой глупости он обладал тяжелой золотой цепочкой на своем тучном животе, его костюм был вдвое дороже моего, и он курил сигару с резким запахом. Нет, мне бы не захотелось жить в одном доме с дядей Анри.
- Ну, раз вы здесь, - заявил он тоном, неподходящим случайному посетителю, - Этот Цис – отвратительный мальчишка, вы это знаете?

- Да ну! - удивился я.

- Да, черт возьми! - проинформировал он меня. - Всего лишь пинается и даже бодается, если этот господин не добивается своего. Невозможно справится! Если так будет и дальше, из этого мальчика не вырастет ничего порядочного.

 - Это трагично, - признал я.

Он бросил мне упрек укоризненным тоном:
- Вы должны сказать пару слов об этом мальчику. Он ведет себя как варвар. С ним же нельзя совладать. Я говорю, что так продолжаться не может.

Для меня это был предел.

- Могу ли я спросить, почему вас это беспокоит? Кто вы и по какому праву вмешиваетесь в воспитание чужого ребенка? - строго спросил я.

Он прямо ответил:
- Это мое дело, и я ни перед кем не отчитываюсь. Я просто хотел предупредить вас, что все идет не так, как надо.

- Я обращаюсь к вам с тем же предупреждением, - сказал я. - Если всем и каждому будет позволено вмешиваться в дела Циске, я сообщу об этом судье по делам несовершеннолетних, и тогда вполне может быть, что его заберут отсюда и переведут в другой приют. Помните, госпожа, вас это тоже касается!

- Ну, угроз не боюсь! - сообщила мамаша Фреймут.

И вдруг она яростно выпалила:
- Я знаю, что мне нужно делать, и если дойдет до этого, я и тебя выставлю за дверь!

Как будто это единственное «ты» заставило ее пересечь границу, которой она до сих пор боялась, женщина истерически завизжала:
- Да - ты и вся твоя Проекфтутовская хрень, слышишь ты, черт возьми, я здесь хозяйка и никто другой! Заруби это на своем носу! Это дерьмо начинает меня утомлять, если бы ты только знал, как! Какое мне дело до твоего застывшего дерьма! А сейчас прямо скажу, чтобы ноги твоей тут больше не было! И чтобы никогда не возвращался! Я здесь хозяйка, я, я, я! И делай, что хочешь со всеми своими детским судьями, полицией и твоей гнилой школой! А теперь вон отсюда!..

Ага, вот это рев. Моя попытка в качестве брачного консультанта не оправдала надежд. Дядя Анри смотрел на меня со злорадством, а мамаша Фреймут все еще стояла посреди комнаты с театральным жестом.

У двери я сказал:
- Очень глупо с вашей стороны, госпожа. Вы еще услышите об этом…

- Убирайтесь… - повторила она.

После чего я ушел.

На улице я встретил Крысу. У него под свитером была книга. Он глянул на меня несколько неуверенно, не зная, остановиться или продолжать идти. Когда я обнаруживаю его дома или у соседа, он всегда пугается. Как будто чувствует себя пойманным за что-то.
- Что у тебя там за книга? - остановил его я.

- Питер Мариц [Ниман Август Вильгельм Отто - «The Boer boy of the Transvaal / Мальчик-бур из Трансвааля» (1885)]! Позаимствовал у Доруса! - гордо сообщил он.

- Тебе следует быть с ней аккуратным! - посоветовал я ему. - Это самая красивая книга из всех, что есть у Доруса.

Я вспомнил, как Дорус иногда с энтузиазмом рассказывал о Питере Марице, о кафрах, которые нападали на львов с голыми руками, и тому подобных приключениях. Он, должно быть, считал Крысенка своим самых лучшим другом, раз одолжил ему это любимое произведение, такую ​​чудесную захватывающую книгу совсем без изъянов, хотя он прочитал ее, по крайней мере, три раза.

Крыса глянул на меня с выражением: «И он тоже!» И запихнул книгу ещё глубже под свой зеленый свитер.
- Конечно! - сказал он.  - Я взял её у Доруса на две недели. Она уже обернута, посмотрите, и я вымою руки, когда начну читать, а мои братья не смогут до неё добраться, конечно же, нет!

Это замечательно. Никогда не слышал, чтобы Крыса говорил о что-то своих братьях. Кажется, они для него почти не существуют. Я даже не знаю их имен и никогда не видел их дома. Их жизнь, безусловно, проходит на кухне с тетей Крис, а мамаша Фреймут занимает «красивую комнату».

Внезапно я спросил у Крысенка:
- Скажи, Цис, ты видишься с тетей Янс?

Он испугался и покраснел.
- Почти нет, - угрюмо сказал он, глядя в землю. - Она больше не хочет этого.

- Ты ходил к ней домой?

- Нет, господин учитель! - энергично заверил он. - Только в прачечную.

- Тайком...

Крыса пожал плечами.
- Мать Бетье тоже ходит туда, а я иду с ней, чтобы помочь и принести обратно. Только по вторникам и пятницам!

Он сказал это тоном: «Если вы заговорили об этом, значит вы зануда!»

- Тогда давай оставим все как есть, а? - сказал я. - Ты помнишь, о чем мы договаривались. А теперь иди домой и позаботься о книге Доруса!

Он с облегчением согласно кивнул и зашагал, прижимая к себе книгу словно драгоценное сокровище.

Некоторое время я смотрел ему вслед, на его худую фигуру, на то, как он бодро шагает домой, где его ждет разъяренная мать.

Мне как можно скорее требовалось навестить мистера Ван Луна, чтобы обсудить новую ситуацию. Что-то должно было случиться, хотя я не знал, что именно. Приятно не принимать решение самому, а чувствовать себя подчиненным, которого прикрывает и защищает вышестоящая власть...

 

На следующее утро Крыса в школу не пришел. Я подумал, что это странно. Он никогда не пропускал занятия, и накануне днем я видел, как он уходил в добром здравии со своей книгой. Никто из детей не смог ничего мне сообщить. Даже Бетье с Дорусом. Мой взгляд продолжал блуждать в сторону свободного места рядом с Сипом. Эта бросающаяся в глаза брешь в классе была похож на досадную дыру. Что-то случилось! Может быть, это мстительная шутка мамаши Фреймут? Я совсем не удивился, когда в двенадцать часов вошел Маатсуйкер с сообщением: «Скажите-ка, эта женщина Фреймут внизу. В моем кабинете уже целый час воняет пудрой и прочей гадостью. Вы понимаете, что происходит? Она ведет себя довольно безумно. Она ничего мне не сказала, она хочет сделать это только вам…

В нескольких словах я обрисовал ему ситуацию, и Маатсуйкер воинственно фыркнул, когда я предложил:
- Сделай мне одолжение, идите со мной. Думаю, будет лучше, если мы вдвоем позаботимся об этом деле. Я рассчитываю на вашу поддержку, босс! Постарайтесь на мгновение забыть, что эта Крыса вам не очень нравится. Я не удивлюсь, если эта сука захочет забрать его из нашей школы, а это станет катастрофой для мальчика. Школа - это все, что у него есть.

- Послушайте, Брейс, - сказал Маатсуйкер, - вы знаете, что я думаю - этот Крыса - нежелательный элемент в школе, хотя я признаю, что вы добились довольно многого. Я бы не стал подражать вам. Мне просто не нравятся такие дети. Я буду еще более признателен, если этот экземпляр проучится здесь без происшествий. Ну да, считайте меня занозой в заднице, но это мое мнение. Но если эта грязная сука с ее пудрой и духами пришла за этим парнем, то я слегка освежу её! Значит, она со мной еще не закончила. В конце концов, он ученик моей школы! А теперь идите за мной...

Черт побери, ну и Маатсуйкер! Вот это парень! Вместе мы вошли в маленький кабинет, где мамаша Фреймут сидела на стуле. Первым делом мой начальник демонстративно распахнул окно.
- Надо проветрить! - отчетливо произнес он. - Здесь адски воняет! И что привело вас сюда?
Он резко повернулся к посетительнице.

Не сводя с меня своих глупых сердитых глаз, мамаша Фреймут произнесла фразу, которую она уже репетировала на улице и которая, должно быть, вдохновляла ее:
- Я пришла сообщить вам, что мой сын Цис бросает эту школу, потому что его учитель настраивает его против собственной матери.

- Вы говорите чушь и сами это прекрасно сознаете! - прямо сказал Маатсуйкер.

Она в удивлении уставилась на него и хотела заговорить своим обычным тоном, но босс опередил ее и грозным голосом старого капрала прогремел:
- Заткнитесь! Здесь я главный, и скоро вы сможете ответить мне должным образом! Вы прекрасно сознаете, что это ерунда, то, о чем вы болтаете. В ломбарде за неё не дадут ни гроша! А теперь я просто хочу сказать вам, что сегодня утром вы оставили этого мальчика дома, и что вас за это оштрафуют, потому что это незаконное пренебрежение своими обязанностями. У нас имеется так называемый Закон об обязательном образовании, и вы это знаете!

 - Вы думаете, что он имеет дело с кучкой негодяев? Мы потратили год на то, чтобы приручить вашего мальчика, и, если бы не мистер Брейс, он бы отправился прямиком в ад. А потом вдруг приходит его мать и неожиданно говорит: «Я забираю сына из школы!» Да-да - прямо кошка на занавеске! И я смотрю, у вас хватило на это наглости!

- Как мать, я имею на это право! - выкрикнула женщина хриплым голосом.

Маатсуйкер улыбнулся своей самой дружелюбной улыбкой и сказал, как если бы он разговаривал с неприятным ребенком:
- Ну и ну, стоит разобраться! Нет, что я слышу! Как мать, вы сказали, не так ли? Разве вы не та мать, которая хотела, чтобы ее сын работал в баре вопреки закону? Это ведь вы запираете его в угольном сарае, не так ли? И разве вы не та добросердечная мать, которая вырастила этого ребенка будущим висельником, так что пришлось вмешаться полиции, чтобы спасти то, что ещё осталось? И вдруг вы вспоминаете о своем материнском праве! Нет, теперь с насилием покончено! Это так трогательно! Я сейчас вне себя от горя!..

Боже мой, каков Маатсуйкер в ударе! Я с трудом узнавал его. Этот формалист и педантичный школьный учитель взял тон, в котором и преуспел. Мамаша Фреймут была совершенно ошеломлена. Сначала это неожиданный выговор, а затем - злобное издевательство. Это было слишком даже для нее! Засунув руки в карманы и выставив вперед живот, Маатсуйкер стоял перед ней, сильно дымя сигарой. Я ждал своей очереди, чтобы вступить в дискуссию. Все, что я мог сказать, только бы испортило разрушительный эффект от слов Маатсуйкера. Я в полной мере признавал превосходство своего босса.

Мамаша Фреймут неловко заерзала на стуле. Ей требовалось что-то сказать, чтобы сохранить свою значимость, ведь так? В конце концов, прозвучало довольно банальное:
- Я же могу самостоятельно решать, в какую школу будет ходить мой ребенок?..

- Простите, госпожа, не можете! - Маатсуйкер немедленно отмахнулся от нее. - Во-первых, вы не смогли вырастить своего ребенка, и судье по делам несовершеннолетних и мистеру Брейсу тоже есть что сказать по этому поводу, но, более того - я, кажется, помню, что госпожа замужем. Отец, сударыня, отец! Если отец сочтет, что его ребенку лучше учиться здесь, тогда вам, несомненно, придется с этим смириться!

Мое сердце забилось! Какая находка Маатсуйкера! Какой умный ход!

Мамаша Фреймут пришла в еще большее раздражение.
- Отец!! - в ярости выпалила она. – Отец?! Да ему наплевать на собственных детей! Он даже не платит за них!

- Он хочет, но вы мешаете ему сделать это! - теперь я дал волю своим чувствам. - Только не начинайте этот разговор! Если бы вы не предъявляли завышенных требований, вам бы платили по двадцать гульденов в месяц и заботились о Цисе. Но вы не можете удовлетвориться этим из-за своей жадности!

- Итак! - произнес Маатсуйкер с некоторой бодростью. - Вижу, что вам неприятны эти разговоры. Они не продляться долго. Итак, решено! Как только вы получите соответствующую записку от отца мальчика, он сможет бросить эту школу. Не раньше. Если его не будет в классе сегодня днем, полиция окажется у вас дома сегодня вечером. Если вы пришлете его к нам позже, я буду считать его отсутствие сегодня утром ошибкой. Что ж, это довольно справедливо, не так ли?

Мамаша Фреймут встала, как оскорбленное величество. Она бросила на меня взгляд, полный ненависти.

- Вы можете так поступить, да? - произнесла она хриплым нервным голосом. - Два мужика против одной женщины, подонки!

- Просто убирайтесь отсюда! - решительно заявил Маатсуйкер. - Вы можете нагло держаться дома, но не здесь. Прошу…

 Она зашагала прочь, явно возмущенная.
Совершенно спокойно Маатсуйкер сообщил:
- Я считаю, что вы слишком долго церемонились с этой женщиной, Брейс. Это давно уже следовало прекратить. Закурим?..

 

Днем Крыса пришел в школу!

Он выглядел бледным и усталым. Он не присоединился к мальчикам на улице и прокрался в школу, как только Маатсуйкер открыл дверь. Босс подмигнул мне: «Смотри, дело сделано». Я на мгновение завел Циске в кабинет директора. Он закусил губу и не смотрел на меня.

- Итак, мы снова здесь, да? - поприветствовал я его. - Ты счастлив?
Он несколько раз кивнул и взглянул на меня. Его глаза были несчастны. Что пережил этот бедный паренек, когда его мать сказала ему, что он пойдет в другую школу? Этим она в одно мгновение самым грубым образом отняла сияние его жизни. Оказаться вдали от Доруса, от Бетье, от Сипа! Вдали от места, где этот загнанный мальчик наконец-то почувствовал себя в безопасности! Вдали от покровительствующего ему учителя! «Я вернусь в школу через несколько дней», - написал он в своем сочинении о каникулах. И так поступила с ним его мать - существо, которое он больше всего ненавидел! Вернувшись домой со Питером Маритсом, счастливый и удостоенный доверием Доруса, одолжившего ему эту книгу, Крыса, должно быть, почувствовал, что все его существование ускользает от него и рушится. Неудивительно, что его глаза были такими несчастными.

Я не смог удержаться, и прижал его к себе, сев на стул, на котором час назад его мать потерпела поражение.

- Расскажи мне, как все случилось... - тихо попросил я.

Боже милостивый, как мне было жалко моего маленького Крысенка.

Рассказ получился без интонаций, его глаза жалобно смотрели мимо меня, нижняя губа дрожала. Можно было предположить, что Крыса едва сдерживает слезы. Да, вчера вечером его мать сказала ему, что он пойдет в другую школу, а дядя Анри добавил, что это плохая школа.
- Ну, тогда я сказал: «Я все равно пойду туда», и тогда моя мать сразу же дала мне пощечину, а потом я ударил в ответ, а дядя Анри оттащил меня от неё. Ну, а потом я сказал, что мне все равно, и что я пойду к дяде Меускену, а потом она сказала, что ей все равно. Ну а потом я больше ничего не сказал. А этим утром я хотел выйти за дверь, а потом она заперла меня на чердаке, а потом я выбросил мешок с бельем в окно и тот упал на землю, а потом она затолкала меня в угольный сарай. А сегодня днем ​​она вдруг сказала:
- Тогда иди снова.

Такова была неинтересная история Крысы. Его голос звучал монотонно, пальцы нервно теребили свитер. Что-то снова сломалось в Крысе. Трудишься в течении года, чтобы подбодрить такого мальчика, внушить ему чувство собственного достоинства и освободить его от прошлого. И в ядовитом настроении эта злая тварь разбивает все вдребезги.

Когда он вернулся в класс и его обступили любопытствующие дети, почувствовавшие, что происходит что-то особенное, это был не мой Крысенок, не тот искатель ссор и трудолюбивый ученик, а грустный молчаливый мальчишка, который с трудом осознавал, что вернулся на свое старое место, откуда его чуть не вырвали силой, и ещё утром, сидя в угольном сарае, он думал, что никогда больше не увидит всего этого. Он снова был среди мальчиков, а учитель стоял у доски, но, после потрясений последних нескольких часов, этого было слишком мало, чтобы сделать его счастливым.

Я сознательно не обращался к нему. Сначала следовало дать ему возможность найти дорогу назад. Он смотрел на класс поверх своей книги для чтения, его мысли витали Бог знает где. Время от времени я подмигивал ему, и на его лице появлялась слабая улыбка. Крысёнок был похож на больного, который впервые с головокружением уселся в мягкое кресло и не может поверить, что снова началась нормальная жизнь.

Я рассказал шутку, которую потребовал класс:
- Так приятно воспользоваться своими голосовыми связками, даже если ты этого не слышишь!
И тогда на мгновение показались его заостренные зубы. Но он был далек от того, чтобы оказаться «внутри» класса. За исключением подобных случаев, класс был на удивление тих. С мистическим осязанием, присущим каждой группе, они почувствовали, что я шутил не просто так, и что с Крысой не все в порядке. Иногда это было довольно гнетуще - уроки, на которых не шушукаются четыре ряда тихих молчаливых детей, которым даже не нужно вертеться и ронять карандаши. Когда я сказал: «А теперь отложите книги для чтения», все пошло так, как мне хотелось, но мне не нравится, когда подобное случается в качестве исключения. Собственно, последние полчаса мы пели, но в действительности я был не против дать им возможность помучить: «Над лугом стояло солнышко, дидиделдидом, как же хорошо».

Потом я объявил «рисунок на свободную тему», и класс сказал: «Ха», кроме Ванды, которая рада петь, даже если бы у нее от этого болели уши. Крыса оставалась вялым. Напряжение, которое он в противном случае привнес бы в свой рисунок, приятная страсть, с которой он выполняет эту любимую работу, - подобного не было и в помине. Он попытался нарисовать лошадь, она вышла похожей на овчарку.

 

Когда прозвенел звонок, и класс двинулся прочь, я задержался. На мгновение я подумал отвести Крысу в сторону и подбодрить его. О, я этого не сделал. Что означают слова в таком состоянии? Он, должно быть, почувствовал, что я полностью на его стороне. Теперь я ничего не мог сделать - ему просто нужно было пережить это. Ребенок быстро поправляется. Кроме того, теперь он мог общаться с Дорусом и Бетье, и кто знает, как эти двое подбодрят его.

Когда прозвенел звонок, и класс двинулся к выходу, я задержался. На мгновение мне захотелось отвести Крысу в сторону и подбодрить его. О, я этого не сделал. Что означают слова в таком состоянии? Он, должно быть, почувствовал, что я полностью на его стороне. Теперь я ничего не мог сделать - ему просто нужно пережить это. Ребенок быстро справляется с подобным. Кроме того, теперь он мог общаться с Дорусом и Бетье, и кто знает, как эти двое смогут его подбодрить.

- Иди и почитай Пита Марица, Цис! - сказал я ему на пороге класса.
Он кивнул, а Дорус улыбнулся из своей тележки. Мне действительно требовалось излить то, что накипело в сердце. Этот инцидент затронул меня больше, чем я мог себе представить. На самом деле, я был сильно расстроен. Мысль о том, что такой глупый элемент, подобный Ма Фреймут, может существовать только ради того, чтобы портить жизнь моему ученику - да, она только что чуть не забрала у меня мое самое милое беспокойное дитя - все это разбудило во мне бунтарский дух! Маатсуйкер с безрассудной смелостью взял эту даму на пушку. Для меня все еще оставался вопрос, не получится ли у неё добиться своего, поскольку можно было легко доказать, что Фреймут не болел чрезмерной отцовской заботой и, более того, был ныне недоступен, потому что находился в плавании. В любом случае - сработало. Если бы я был один, Крысенок, скорее всего, исчез бы из моего класса. Маатсуйкер заслуживает похвалы.

В коридоре я сделал ему комплимент. Показалось, что подобное пришлось ему по душе, хотя он пытался замаскировать свое самодовольство выражением «Ну ладно, оно того не стоит».

- Может, пойдем и выпьем пива вместе? - предложил Меерстра, когда я молча вышагивал рядом с ним. - На террасе еще достаточно тепло, и вы на какое-то время отвлечетесь.

Мне было полезно поговорить с ним. Меерстра сидел, внимательно кивая, как мудрый исповедник.
- Да, молодой человек, никто не заботится о чужом, как о своем, пока для него эти вещи не перемешаются, - медленно сказал он. - Вы должны научиться принимать разочарование в качестве естественного страдания. Тот, кому это не удается, либо сходит с ума, либо отказывается от борьбы и рискует стать мизантропом.
- Я уже ненавижу одного человека, - признал я.

Меерстра рассмеялся.
- О, что за вздор! Она слишком мерзка и ничтожна для этого, глупа, как сука, которая хочет съесть свое потомство. Вы должны попытаться обезвредить такую мамашу. Возможно, суд по делам несовершеннолетних увидит в этом брешь, теперь, когда она отказала вам в доступе. Это, конечно, зло, этакая каналья, но вы увидели, что тут можно что-то сделать. По крайней мере, Маатсуйкер сделал это, что правда, то правда. Иногда старомодный драгун добивается большего, чем современный пастор, просто надо все рассчитать.

Мы ещё немного поболтали, и, возвращаясь домой, я действительно почувствовал себя лучше. Меерстра - мудрый человек, совсем не такой беспокойный обличитель, как я. Он осознает ограниченность человеческой воли и понимает, где находится призрачная граница возможного и начинается мистическое царство судьбы.

Разве это не высшая мудрость, которую только может пожелать человек?

Я ещё очень далек от подобного...

Я сидел и читал Бускен-Хуэта [Conrad Busken Huet, 1826 - 1886, голландский пастор, журналист и литературный критик]. В тот вечер в половине десятого Суус занималась чем-то на кухне, напевая мелодию, которая до сих пор звучит в моих ушах. Я не могу избавиться от этого. Она все стонет и ноет в моем пылающем мозгу. Песня под названием «Южная Африка».

Минутная стрелка часов только что показала тонким мизинцем девять тридцать, и в этот момент раздался бешеный звонок в дверь. Пугающий звонок. Поздно вечером это может означать только катастрофу. «Меускен», - прозвучало снизу лестницы. Тоном, от которого у меня перехватило дыхание. Голос детектива не внушал утешения. Без лишних слов он поднялся наверх и остановился в коридоре, тяжело дыша.

- Что-то с Крысой? - спросил я ещё до того, как он вошел в комнату.

- Значит, вы уже поняли, что что-то случилось, - кивнул он.
Я нервно настаивал:
- Ну же, давайте!..

Сначала он сел и посмотрел на меня этакими странными глазами. Как будто ему было жаль меня.
- Давайте же, Меускен! - повторил я.

Тяжело вздохнув, он сказал:
- Крыса убил свою мать...
Это безумие, но моей первой мыслью стало: «К счастью, Суус нет в комнате. В ее-то состоянии...» Я был эгоцентричным тупицей. Возможно, я все еще не мог смириться с судьбой. Это было слишком нереально, слишком жестоко.

Мы оба замолчали. Меускен провел рукой по усам, кивая головой, и произнес что-то банальное, что-то вроде: «Да, впечатляющая ситуация».
- Где Крыса? - спросил я.

- Не найден… Что ж, скоро мы его задержим. Все посты, конечно, предупреждены. Это закончится сегодня вечером или завтра утром. Но для вас это, так или иначе...
- Как это случилось? - наконец спросил я.

- Вероятно, в ярости, - ответил Меускен. - Я занялся предварительным расследованием с коллегой из Центрального полицейского управления, и, если я правильно все понимаю, дело обстоит так: сегодня утром Крысу снова заперли в угольном сарае. Его мать запретила ему идти в школу.
Я кивнул.

- Прошлой ночью там уже была какая-то ссора. Та тетя, что ведет там хозяйство, заявила, что он кидался на свою мать, и что мужчина, который часто приходил туда, также получил ногой в колено. К тому времени, когда он вернулся домой, ссора, должно быть, уже началась. Я пока не знаю причины.

- Потому что мать сказала, что ему больше нельзя ходить в мой класс, - сообщил я. - Это было для него катастрофой!
Меускен на мгновение задумался и с сомнением в голосе сказал:
- Тогда это могло быть местью с его стороны. Так что, может быть, преднамеренно. Тогда это делает его случай очень неприятным, понимаете?
Я сразу же возразил:
- Нет, этого не может быть. Днем ему разрешили вернуться в школу, мы уже решили этот вопрос. Должно быть, у него лопнуло терпение.

- Это правда, - с облегчением признал Меускен. - Слава Богу! Видите ли, я хочу, чтобы дело повернулось так, чтобы вся эта история оказалась роковой случайностью, трагическим совпадением. У нас с этим коллегой из Центрального Управления примерно половина на половину, и я попробую убедить его, что все это может быть правдой. Это, конечно, было бы лучше всего. Дело в том, что Крыса в наказание должен был лечь спать сегодня вечером после обеда. Он не стал этого делать. Его родная тетя признает, что весь день он вел себя очень тихо. «Я почти не знала его таким», - сказала она. И его братья также говорят, что он не сказал ни слова за все это время. После обеда он взял книгу, наверное, из библиотеки…

- Питер Мариц!..

- Ага, так она и называлась. И вдруг эта мамаша, кажется, приказала ему ступать к себе. «Иди в постель, сейчас же! По крайней мере, я тут хозяйка!» или что-то в этом роде. Это, конечно, могло относиться к разговору с вами в школе. Да, я начинаю понимать. Конечно, ей пришлось уступить, иначе Крысу не отправили бы в школу сегодня днем. И вот это её беспокоило, не так ли? Не смогла добиться своего. Да-да-да, и Крысе пришлось заплатить за это...

Его тетя говорит, что он не хотел ложиться спать, потому что ничего не сделал. Он просто хотел читать, и вдруг эта мамаша, кажется, встала, вырвала книгу у него из рук и разорвала её на части...

- Боже Всемогущий!.. Это было ужасно для него! - воскликнул я. - Эту книгу ему одолжил его друг. Божией милостью, если он её прочитает. Ему требовалось быть аккуратным с этой книгой. Это худшее, что она могла сделать. На самом деле все это очень и очень плохо!

- Это все, - удовлетворенно произнес Меускен, - я рад, что вовремя поговорил с вами. Да, все это подтверждает мои подозрения ... Что ж, в следующую минуту это и произошло. Они все еще сидели за столом, так? А прямо перед Крысой лежал разделочный нож. Мы его конфисковали. Острый как бритва нож с заостренным концом. Он его схватил. Нож лежал прямо напротив него. Он швырнул его в свою мать, которая была от него где-то в двух метрах. И попал ей прямо в шею! Это едва ли можно понять. Прямо в сонную артерию - хуже быть не могло. Чудеса, случается в одном из ста случаев.

- Должно быть, все произошло на кухне. Там все по-прежнему в крови: скатерть, пол, стены. Эта женщина с криком выбежала и упала без сознания внизу лестницы. Ее сестра побежала за ней, а дети кричали наверху. Потом пришли соседи, и мужчина со второго этажа вызвал ГГД [GGD - в Нидерландах муниципальная служба здравоохранения и медицинской помощи], а когда через пятнадцать минут приехала машина, спасать было уже некого. Тело сейчас находится в Бинненгастхаусе [госпиталь в центре Амстердама, ныне бывший]. Вот как все и происходило...

- А Крыса?

- Крыса сбежал. Как был, в своей единственной блузке. Никто не знает, куда.

- Он же не сделает...

- Нет, ребенок не так легко идет на подобное, и тем более такой тип, как Крыса. О нет, он не умрет, хотя я буду рад увидеть его живым и невредимым в исправительном доме. Я всегда боялся, что все пойдет не так, как надо. Но что это окажется убийством, нет - о таком я даже не помышлял. Боже мой, Крыса! Как такое возможно, а?..

Тем же вечером я пошел с Меускеном в полицейский участок, чтобы сделать заявление о том, что произошло в школе днем, и прояснить, что значил для Крысы Питер Мариц.

Суус была потрясена, когда я так поздно оделся, чтобы выйти на улицу. Она сказала, что я выгляжу очень бледным.

- Проблемы с Циске, - постарался я её успокоить - я расскажу тебе позже...

 

Мы только что составили тщательно подготовленный официальный отчет. Затем раздался телефонный звонок о том, что какая-то женщина привела того мальчика, Фреймута, в детскую полицию.

Меускен сразу встал.

Мне не хватило смелости пойти с ним. Я боялся встречи с Крысой. Это было трусливо с моей стороны. Да, я знаю...

На следующее утро я пришел в школу отупевшим и с болезненно горящими глазами. Маатсуйкер, как обычно, пришел рано. Я зашел к нему в кабинет и сообщил об ужасном происшествии. Я сделал свой отчет, мне было все равно, как мой начальник отреагирует на случившееся. В конце концов, все уже было непоправимо?

Он стоял, прислонившись спиной к шкафу с тетрадями, и смотрел в потолок.

И выслушал все, не говоря ни слова. Когда я замолчал, он один раз кашлянул.

- Это плохо, - сказал Маатсуйкер. - Это просто ужасно, Брейс. Я сказал вчера днем: «я буду рад, если мы выпустим его из школы без происшествий. И совсем не ради хвастовства, Брейс, совсем нет, но я всегда это чувствовал. Это был такой странный мальчик. Эти глаза и такое странное поведение... Что еще тут можно сделать?

- Я хочу отдохнуть этим утром, - сказал я. - Я не чувствую себя способным вести уроки. Не могу, поверьте! И еще я хочу пойти в суд по делам несовершеннолетних и к той женщине, что привела его в полицию. Пусть Оостра проведет уроки.

- Это необходимо? - колебался Маатсуйкер.

Но когда я угрюмо ответил: «Я чувствую себя больным», он вздохнул,
- Что ж, ладно, но постарайтесь вернуться сегодня днем. Учеба должна идти в обычном режиме, и для вас тоже будет лучше, если вы приступите к работе как можно скорее. Все это плохо, чертовски плохо. Эта женщина тоже! Боже милостивый, что за человек! Давайте будем честными, Брейс, ещё не все потеряно, я знаю, потому видел и слышал эту женщину лично. Вам - да, как бы это сказать? - вам не стоит принимать все эти вещи столь близко к сердцу. Это ещё не конец. Ладно, я займу детей до вашего возвращения...

Я понимал, что утром у Маатсуйкера урок, и что он зол на ту глупую женщину, словно это не Крыса убил свою мать. В конце концов, он сильный человек... У меня была возможность в нескольких словах проинформировать Меерстру.

- Ужасно! - сказал он. - Мы поговорим об этом позже. Удачи, мой мальчик.

Его голос звучал так сердечно, что я изо всех сил боролся, пытаясь сдержать слезы.

На улице кое-кто из моих детей окружили Доруса. В конце концов, я занес его, и стоя в классе, уже в плаще и шляпе, произнес, словно под влиянием какого-то инстинкта:
- Послушай меня... мне нужно идти. Что-то очень плохое случилось с Цисом Фреймутом. Сегодня утром я пойду, чтобы повидаться с ним. Нет, не бойся, Дорус, с ним все в порядке! Кое-что случилось с его матерью. Что ж, сегодня утром у вас будет мистер Оостра, и вы постараетесь, не правда ли?

Дорус сначала сильно покраснел, но теперь немного успокоился, хотя смотрел мне вслед с любопытством. Конечно, он не понимал, почему я ухожу, когда что-то случилось с матерью Циске. Вскоре я обрадовался, что более или менее подготовил класс. Потому что, идя по улице и испытывая некоторую неловкость, так как было восемь часов утра, я столкнулся с Янтье Веркерком, бежавшим в школу. Он опаздывал, но поспешно подбежал ко мне, как только заметил меня.

- Господин, господин! - выдохнул он. - Цис убил собственную мать!

Ох уж этот надоедливый Янтье! Конечно же, он первым узнал плохие новости.

- Да, господин! - пробормотал он, его глаза блестели. - Весь район говорит, что это правда, потому что он в полицейском участке и его посадят в тюрьму.

- А я говорю, что ты идешь в школу! - рявкнул я. - Ты и так уже опоздал. Марш...
Я отправил курьера с новостями о случившемся. Через пять минут весь класс узнает о происшествии. Дорус, Бетье, Сип - это будет ужасно. Возможно, было бы разумнее сказать им самому. Никогда не знаешь, как поступать в таких случаях. Что ж, тут уже ничего не поделать...

Мистер Ван Лун сразу же принял меня. Он пожал мою руку с серьезным лицом.

- Я понимаю, почему вы здесь, - сказал судья по делам несовершеннолетних. - Что ж, дорогой господин, вот и мы! Ужасная ситуация. Этим утром Меускен рассказал мне всю историю... Возможно, я виноват больше, чем сам Крыса, - продолжил он, рассеянно поиграв своим золотым карандашом. - Этот мальчик совершил свой поступок в ярости, и я фактически предоставил ему возможность сделать это. Но кто мог предположить, что все закончится так фатально? Я ожидал каких-то столкновений между этой матерью и ребенком. Но такое… Возможно, вы понимали это лучше, чем я. Вы предупреждали меня примерно с неделю назад, но тогда я не видел возможности разделить их. Если бы я только сделал это, пусть и с небольшим нарушением закона...

- Что теперь будет с Цисом? - спросил я после того, как мы некоторое время молчали. Мистер Ван Лун пожал плечами. Его голос звучал немного устало.

- Я не знаю, - сказал он. - Он придет ко мне сегодня днем. Интересно, проявит ли он какое-либо раскаяние, да - за этим последует наказание, само собой разумеется, просто недопустимо, чтобы дети убивали свою мать, кем бы или чем бы эта мать ни была.

- Но это не убийство, - воскликнул я. - Это несчастный случай. Разве не она сама спровоцировала его? Она рвет книгу, самую красивую книгу его лучшего друга, просто ради издевки, после того как чуть не забрала его из школы. По совпадению, прямо перед ним оказывается нож. Если бы его там не было, а была бы, например, чашка, Крыса швырнула бы чашку ей в голову, и мы все сказали бы потом: «Это так похоже на него, он такой вспыльчивый», и через неделю забыли бы об этом.  Если вопрос о виновности зависит от таких мелочей, то, конечно, нельзя говорить об убийстве!

Я был расстроен, не в последнюю очередь потому, что судья по делам детей не ответил.

- Вы сами признаете, что мы тоже несвободны! - продолжил я, вставая. - Ваши собственные слова во время нашего последнего разговора были такими: «Закон допускает вещи, которые иногда хуже убийства». Что ж, теперь закон допустил «только убийство», и мы не предотвратили его! Циске Фреймут - жертва нашей близорукости. Мы сделали ставку на то, что подобного не случится! Играли человеческой жизнью! И проиграли. Но вы останетесь судьей по делам несовершеннолетних, а я останусь учителем, а Крыса вдруг стал преступником!

Я выкрикивал свои слова все более и более яростно. Сдерживаемые после бессонной ночи нервы не выдержали. Судья по делам несовершеннолетних спокойно выслушал меня и, несмотря на мою вспышку гнева, сохранил доброжелательный тон.
- Чего вы хотите, мистер Брейс?! - спросил он с тенью улыбки. - Чтобы мы вытащили Крысу из каталажки и сказали ему: «Мальчик, мальчик, это нехорошо с твоей стороны! Будь немного поосторожнее в будущем?» Вы оправдываете его, потому что считаете, что он не заслуживает наказания. В конце концов, это матереубийство - ведь не более чем «несчастный случай», так? Но вы действительно удовлетворились бы, если бы Циске Фреймут вернулся бы в ваш класс сегодня днем к остальным детям? Как будто ничего не случилось? Я иду еще дальше: согласился бы сам мальчик с подобным?

- Меры, которые необходимо принять, должны служить только его улучшению! - возразил я.

Мистер Ван Лун пожал плечами. Он медленно ответил:
- Вы не осмеливаетесь упоминать истинное слово, господин! Этот поступок Крысы требует возмездия! Бессмысленно отрицать это; если бы за подобное не существовало наказания, это противоречило бы человеческой природе. Если мы будем лишь рассуждать, то да, тогда Крыса так же невиновен, как и неделю или год назад. Но мои чувства, мой инстинкт - мне все равно, как вы это назовете! - возлагает на меня обязанность карательного правосудия. От его руки человек потерял свою жизнь, его собственная мать мертва. Преступник - даже если сейчас он только ребенок - имеет право на наказание, право на возможность искупления, право позже вернуться в общество освобожденным от вины! Но что такое «эквивалент»? Что такое степень вины, каков критерий? Философу права, который даст, по крайней мере, удовлетворительный ответ на это, еще предстоит родиться. «Вы позволяете бедным чувствовать себя виноватыми» - сказал Гете. Но я сталкиваюсь с трудностями при исполнении правосудия.

Я внезапно почувствовал себя маленьким и несчастным. Внутри меня все кипело и бурлило. Сотни вещей, которые я хотел сказать, чтобы защитить Крысу от возмездия справедливости, потому что мистер Ван Лун не имел в виду ничего другого, не так ли?

Но я устал, очень сильно устал. Я на мгновение закрыл глаза, а когда снова взглянул в лицо судье по делам несовершеннолетних, меня охватило определенное успокоение. В конце концов, это был тот, у кого имелись добрые намерения по отношению к Крысе. В конце концов, разве за этими очками не скрывалось нежное сострадание? Неужто этот человек не постарается сделать для Крысы все самое лучшее? Как будто угадывая мои мысли, он сказал:
- Могу заверить вас, что я постараюсь быть справедливым и человечным. Не волнуйтесь. Вы же знаете, я всегда имел удовольствие пострадать за этого мальчика. То, что я сказал ранее, это на самом деле было спором с самим собой. Это чертовски сложно, господин, сочетать справедливость и человечность! У вас есть ещё какие-нибудь вопросы?

- Мне хотелось бы навестить Крысу, - сказал я, вставая.

- Это возможно; я уведомлю Дом надзора, - сказал мистер Ван Лун, пожимая мне руку на прощание.

Мне требовалась чашка крепкого кофе, и я зашел в малолюдную из-за раннего часа столовую. Потом я направился к тете Янс. Это она, конечно же, была той женщиной, которая привела Крысу в детскую полицию. Я мог представить, насколько тяжелой для нее оказалась эта прогулка.

Я увидел ее в душном зное гладильной, где она с мрачным видом работала. Заметив меня, она бросила утюг. Ее глаза наполнились слезами. В тихом помещении, где в белых пакетах висели рубашки, и то и дело проникала пронзительная песня одной из гладильщиц, я слушал шепот рассказа, прерываемый сухими рыданиями.

Прошлой ночью около девяти часов к ней внезапно пришел Цис.

- Мне было досадно от того, что придется отослать его обратно, но по его лицу я поняла, что произошло нечто особенное. Он выглядел таким бледным и так странно себя вел. «В чем дело, мальчик?» - спросила я, и он внезапно начал ужасно плакать. Это сделало меня такой несчастной, господин. Я никогда раньше не видела его в слезах, а теперь он лежал ничком на полу, обхватив голову руками, и его трясло от волнения. Ну, тогда я подняла его и положила к себе на колени, как малыша; Цис не был ребенком, с которым можно было поступать так, но сейчас он стал послушным, как ягненок. Он прижался к моей груди и плакал, и рыдал - нет, это не прошло через вашу душу, господин. Из-за этого я тоже заплакала. И что бы я ни спрашивала, он не отвечал. Он, должно быть, по крайней мере, пятнадцать минут.

- С твоей мамой что-то не так? - в конце концов спросила я, и он кивнул. Сначала рыдания, а потом вырвалось: «Я бросил в нее нож, и у неё пошла кровь, и, я боюсь, что она умерла, и теперь я, наверное, сяду в тюрьму!»

- Господин, я подумала, что сейчас меня хватит удар! Поначалу я действительно не понимала, что с этим делать, но, в конце концов, я уложила его на свою кровать и пошла на его улицу, чтобы расспросить. И там мне сказали, что его мать увезли в больницу мертвой...

- Ну, господин, я не знаю, сколько времени мне потребовалось, чтобы вернуться домой. Я просто думала, и не смогла вернуться рано. Но в конце концов я почувствовала, что не могу оставить его дома, и решила: я должна сама заявить об нем! Да, сэр, если это было нехорошо с моей стороны, пусть Господь наш накажет меня за это, но с моим здравым смыслом я ничего лучше не надумала.

- Я считаю, вы поступили очень мудро, - утешил я ее. - Рано или поздно это должно было случиться.

- Лучше не спрашивайте, чего мне стоило уговорить его, - хрипло сказала она. - Он подлетел ко мне, как зверь. Он хватал меня за юбку и целовал мне руки, а потом сказал: «Пожалуйста, не надо, тетя Янс, мне так страшно, пожалуйста, не надо!..». К счастью, я вспомнила, как он говорил о каком-то «дяде Меускене» из детской полиции, и ему нравился этот человек. И когда я сказала ему, что отведу его туда, он немного успокоился. Короче говоря, мне вскоре нужно было на работу, и они позвонили этому Меускену, и мне разрешили подождать, пока он не приедет. Выглядел он как обычный человек, а никакой там держиморда. Он сразу сказал, что мальчику не нужно садится в тюрьму, но он отведет его в какой-то другой дом, где он уже бывал раньше. Отец не смог бы поступить лучше. Ну что ж, господин, вот и все. И что они будут делать с этим агнцем? Как вы думаете?..

Что я должен был на это сказать? Я сам был таким же невежественным, как эта добрая тетя Янс.

- Сегодня утром судья по делам несовершеннолетних сказал мне, что он хочет лучшего для Циса, - ответил я. - Но, конечно, ему придется получить какое-то наказание. Будем надеяться на лучшее.

- Его отец может вернуться через четыре дня, - вздохнула она. - Ещё одно возвращение домой для этого человека. Это беда, господин, большое несчастье...

В половине двенадцатого я уже вернулся в школу, к большому удовлетворению Маатсуйкера, который определенно расценил это как доказательство здоровой трудовой этики, благодарно кивнув из своего класса. На самом деле это было простое беспокойство. Теперь, когда новость стала известна в классе, мне хотелось быть там.

Барт Оостра встретил меня жестом отчаяния. Место Доруса пустовало...
- Что случилось с Кеулемансом? - прошептал я.

- Отнесли его домой, - тихо ответил помощник. - Этот проклятый Веркерк узнал об этом и, конечно же, растрезвонил всем. Когда я вошел в класс, тут было похоже на сумасшедший дом. Пара девочек плакала, а этот Кеулеманс упал в обморок. Он весь дрожал, и глаза у него были такими странными. Он не хотел пить воду. Тогда я позвал начальника, и мы подумали, что лучше всего отпустить его домой. Чертовски жалким выглядел этот ребенок. Этот маленький фермер увез его с запиской от Маатсуйкера. Что ж, я рад, что вы здесь. Что я, черт возьми, мог тут поделать, ведь правда?
Барт Остра исчез. Я оглядел класс. И увидел множество бледных лиц. У Бетье были красные глаза, а Ванда внезапно расплакалась. Казалось, все эти глаза чего-то от меня ждут.

- Уберите тетради, - тихо сказал я.
В классе наступила мертвая тишина. Все, что было слышно - это рыдания Ванды, и время от времени чей-то прерывистый вздох.
- Послушайте, дорогие дети, - сказал я как можно спокойнее. - Вы слышали, что с одним из наших мальчиков произошла очень серьезное происшествие. Это ужасно, и я могу представить, что вы приняли это близко к сердцу. То, что совершил Цис Фреймут, - это самое ужасное, что есть на свете, но он сделал это в отчаянии. В любом случае, давайте постараемся не думать о нем плохо. Цис не был плохим ребенком. Вы должны подумать о нем, подумать о Цисе, каким он был здесь, в нашем классе. Хороший мальчик, над которым мы часто смеялись, и мальчик, который был готов сделать что-нибудь для кого-то другого. Дома у него было много неприятностей. Он и его мать не ладили, и когда прошлой ночью произошла еще одна ссора, он в ярости бросил в нее нож. Все мы время от времени злимся, хотя без таких тяжелых последствий. Поэтому не будем слишком строго судить Циске, а будем только сильно его жалеть...

Теперь большинство учеников плакали, плакали очень грустно, без сентиментального удовольствия от своего горя. Класс грустил, весь класс. О, когда они вскоре будут возвращаться домой, то станут рассказывать волнующие истории, считая себя очень важными. Но этот момент совместного страдания был хорош.

- Господин! - внезапно произнес Сип тихим голосом и поднял палец, как будто мы проводили урок, - господин, все говорят, что ему придется сесть в кутузку, это верно, господин?

Я успокоил его и остальных, сказав, что дети не попадают в тюрьму, и что он сейчас в особом доме, где за ним хорошо присматривают.

- И… и… он никогда не вернется к нам?.. - спросила Бетье дрожащим голосом.

- Я ничего не могу сказать насчет этого, девочка, - сообщил я. - Но я могу вам сказать, что судья - дружелюбный господин, которому нравится Цис. Он определенно не станет наказывать его без необходимости.

Я почувствовал, что Цис в их глазах теперь становился чем-то вроде мученика. Но, боже мой, он был таким и для меня! Разве я мог думать о нем с ужасом, негодованием или возмущением, правда? Крыса мне представлялся таким, каким описала его тетя Янс. Плачущим ребенком - Крысенок, который никогда не проронил ни слезинки! Маленький паренек, опустошенный своим диким поступком. Мальчик, совершивший убийство, и у которого навсегда останется шрам на душе. Я не судья, для которого вина означает еще и наказание, и покаяние. Я просто учитель, который хочет воспитывать детей, прививая сострадание к тем, кто страдает. Да, мистер Ван Лун, должно быть, прав. Правосудие должно вершиться своим чередом. Есть такая вещь, как возмездие. Конечно, было бы безумием, если бы он мог вернуться к своей обычной жизни без последствий, даже если о «повторении преступления» не могло быть и речи, а перевоспитание Крысы не требовало его удаления из своего окружения. Единственным преимуществом его отстранения будет то, что на него не станут указывать пальцем.

Но кроме всего - когда Крыса швырнул нож в свою мать, он никоим образом не замышлял ничего хорошего. Разве это не стало, по сути, исполнением бессознательного желания? Сколько раз этот Крысенок желал смерти своей матери? Разве даже я сам не думал, что ее смерть стала бы спасением для всех в ее окружении? Эта мысль, должно быть, очень глубоко сосуществовала в мальчике, чья жизнь омрачалась той женщиной, которая лишала счастья его, его отца и тетю Янс. Крыса, наверное, ощущал себя кем-то вроде лазутчика во вражеском лагере. Отец приказал ему следить за передвижениями противника. Разве желание убивать неосознанно не дремало в этой Мрачной Душе?

В чем была вина Крысы? Кто может судить об этом? Люди! Но если человек сядет на престол нашего Господа, будут ли результаты такого правосудия удовлетворительными?

Понять, значит простить… Это неправда. В лучшем случае можно только все объяснить. Объяснить причину, из-за которой был совершен грех. Но грех остается фактом, черной, неоспоримой вещью. Если это не так, то разве мы приписывали бы такое значение и ценность совести?..

Однако я смирился для себя со случившимся, только дети оплакивали своего товарища.

Прозвенел звонок, и я распустил класс. Они молча прошли по еще пустому коридору. Их шествие походило на похоронную процессию.

Я направился домой к Дорусу. Мисс Кеулеманс ожидала меня у двери, её лицо было встревоженным.

- Он очень расстроен, - прошептала она. - Я ничего не понимаю. Когда Сип пришел и привез его, я сначала испугалась до смерти. Я подумал, что с его ногами что-то не так. Но эта записка...

Она передала мне записку от Маатсуйкера:
«Госпожа, ваш сын оказался в таком расстройстве, что я счел за лучшее дать ему успокоиться дома».

- В чем дело, господин?! Все эти глупые разговоры вокруг да около! Это же как-то связано с Цисом, но он такой бледный!..
Я как можно аккуратнее рассказал ей о случившемся. Пораженная, она смотрела перед собой испуганными глазами, прижав фартук к подбородку.

- Это грех... это грех... - произнесла она безо всякого выражения. И сразу после этого:
- Лучше бы Дорус ничего не знал. Он такой чувствительный...

Разве я сначала не подумал о Суус также?
- Вы не возражаете, если я поговорю с ним? - спросил я. - Может, я смогу его немного успокоить.

- Пожалуйста! - сказала она с благодарностью. - Я возилась с ним все утро. Мне ещё нужно сходить за покупками. Госпожа сверху предупредила доктора. Только бы он пришел! Я так боюсь, что...

В постели лежал больной ребенок. Его лицо было прозрачно-белым. Покрасневшие щеки, блестящие глаза и липкий лоб указывали на лихорадку. Пораженный, Дорус уставился на меня. Я сел у изголовья и взял его горячую руку в свою. Его пульс участился.

«Я смогу здесь больше, чем врач», - пришло мне в голову. «Мы должны победить! Одной жертвы достаточно...» Пронзительным голосом Дорус нетерпеливо выкрикнул:
- Это подло, подло! Его мать была сукой! Сука! Уродливая, неряшливая сука, да! Это подло -  сажать Циса в тюрьму. Вы все подлые! Это чума, чума, чума!..-
Он высвободил руку и стучал кулаком по одеялу рядом со своим неподвижным телом. Я приподнял его, подсунув руку ему за спину. Затем притянул его к себе, лицо Доруса оказалось близко к моему.
- Ты выслушаешь меня, Дорус? - настойчиво спросил я. - Внимательно выслушаешь меня?

Теперь его несчастные глаза смотрели в мои. Я выдержал этот взгляд.
- Во-первых, Цис не в тюрьме. Он в доме, в котором бывал раньше, и в котором ему никогда не нравилось. И он не сядет в тюрьму. Можешь в этом не сомневаться.

Я рассказал ему о своем визите к судье по делам детей, слегка приукрасив. Потом я заговорил с ним о матери Циске, которая и мне тоже никогда не нравилась. Но я попытался объяснить ему, что поступок Циске все-таки ужасен.

- Через несколько дней я увижу его, поэтому и пришел сюда. В конце концов, ты был его лучшим другом, не так ли? И если он спросит о тебе, мне придется рассказать, что у тебя не все в порядке, а ему будет очень грустно из-за этого. А теперь постарайся вести себя хорошо, парень. Не как девчонка. И подумай, какое послание я могу передать ему от тебя...

Дорус нетерпеливо выслушал мои слова. Он немного успокоился, но потом жалобно заплакал. Я позволил ему выплакаться, сидя в неудобной позе, поддерживая своей затекшей, поглаживающей рукой вздрагивающего мальчика.
- Весь класс думает, что это ужасно, - тихо продолжал я. - Но все дети спокойны. Мы договорились быть стойкими, каким и ты должен стать. Поверь, нам очень жаль Циса, и мы не думаем, что он плохой мальчик. Когда Цис вернется, он найдет своих хороших друзей. И как будет обидно, если ты заболеешь - да, ты так действительно заболеешь, парень... - вот в такой успокаивающей манере рассуждал я. Возможно, его успокаивал больше мой голос, чем мои слова.
- А теперь ты ляжешь спать, - сказал я, когда плач постепенно прекратился. - Я зайду к тебе после школы и найду большого Доруса, не так ли? А не какого-то слабака, да? Упс... Я опускаю тебя. У меня вся рука затекла. Если ты молчишь, то я скоро услышу твой храп. Из-за которого запузырится моя кровь…
Он кротко улыбнулся, и я нежно накрыл его одеялом, когда он лег на бок. Я на цыпочках выскользнул из комнаты.
- Я вернусь сегодня, - прошептал я его матери. - Сейчас он заснет…
Она молча кивнула. Ее лицо перестало быть таким напряженным.

В своем пустом классе я съел несколько бутербродов. Я не пошел домой. Суус поймет меня.

Класс казался мне каким-то нереальным. В расписании было: «чтение, чистописание, познание природы». Разве детям не хватало тех знаний о человеческой природе, что они получили утром? Я прибрался в шкафчике Крысы. Его неопрятная рабочая тетрадь, полная фантастических рисунков между суммами и записями, подставка для ручки и карандаша, бумажные самолетики, веревка с ключом и коробка с хлопушкой, чтобы сделать из всего этого мушкетон. Если бы я узнал об этом раньше, он был бы наказан, потому что такие предметы запрещены. Зачем все это теперь? Когда я сложил все вещи на дно шкафчика, у меня возникло ощущение, что Крыса умер.

Внезапно во мне возникло ожесточенное сопротивление, в то время как я только что так впечатляюще убедил себя в «грехе Крысы». Я выругался вслух, и слова прозвучали как-то бессмысленно в пустом помещении. Черт побери, Крыса ведь теперь находился во власти чужих ему людей! Покинутый богом и всеми, кто что-нибудь значил для него! Это по-дьявольски, черт побери, черт побери! Я работал с ним год, усердно работал, и вот он теперь в детской тюрьме, а я здесь запираю его вещи в шкафу. Теперь не было ничего, что могло бы поддержать его, ничего сердечного, ничего, что могло бы ему помочь. Этот Крысенок, в конце концов, стал частью меня! Я имел на него определенные права! «Ты должен отказаться от этого», - сказал Меерстра. Да, черт возьми, отказаться от того, к чему привязался, от того, чем ты удостоился большой чести руководить. Сентиментальная жалость к себе - хорошо, хорошо, хорошо! Но если я уже сейчас нуждаюсь в Крысе так, как этот мальчик будет тосковать по мне и классу?

Сегодня днем ​​он предстанет перед судом по делам несовершеннолетних. Судья - мудрый и гуманный человек, но ведь он каратель, судья! Если бы я только мог оказаться там ...

Внезапно я надел шляпу и из табачной лавки позвонил в Дом надзора. Со мной заговорили деловым голосом. Директор господин Арнольди уже узнал от судьи по делам несовершеннолетних, что мне разрешили посетить Дом. Лично он не является сторонником подобного, надо честно сказать. Нет, лучше не сегодня. Сначала он хочет спокойно понаблюдать за ним. Через три дня.

Да, мальчик был относительно спокоен, возможно, слишком спокоен для того, что он совершил. Ни слова не проронил. Как и в прошлый раз, когда он был в Доме, но теперь он более беспокойный… Вот и все.

Коллеги стояли в коридоре и разговаривали друг с другом. Когда я дошел до них, разговор прервался. Конечно, из сочувствия…
- Как это плохо для вас, Брейс - сердечно сказала Тедема. - Действительно плохо, сынок.
Ее голос звучал немного более астматично, чем обычно. У неё всегда так, когда она эмоциональна.

Йориссен пожал плечами.
- Почему для Брейса это плохо? - спросил он. - Брейсу нет причин упрекать себя. Он уже достаточно намучился с этим мальчиком!

Тедема ядовито заметила:
- Ну, Брейс, вы слушаете, да? Не берите в голову, что сказал Йориссен. По крайней мере, не обращайте внимания.

- Ну, я же просто так сказал, - смутился Йориссен и покраснел.

- На вашем месте я бы пошла домой, - посоветовала мне Тедема с материнской заботой. - Вы похожи на привидение.

Маатсуйкер серьезно покачал тяжелой головой.
- Послушайте, - сказал он по-деловому. - Я оставляю все на ваше усмотрение, но как друг рекомендую вам остаться с классом. Со всем этим беспокойством вы ничего не добьетесь. И разве не лучше для детей, если все пойдет своим чередом?
Он сказал это искренне и был прав.

- Что мне теперь делать? - кротко спросил я. – Я о Крысе, не о себе.

- Я только что имел в виду именно это, - радостно воскликнул Йориссен.

Меерстра ничего еще не сказал. Теперь он тихо спросил:
- Как поживает тот парализованный мальчик?

- С ним все в порядке, - ответил я. - Слегка расстроен, конечно. Он был его лучшим другом, правда?

- А насчет Крысы что-нибудь слышали?

- Он относительно спокоен. Я только что звонил в Дом надзора. Что ж - я пойду в свой класс…

Маатсуйкер запускал детей. Мои ученики несколько робко вошли в класс и занялись своими школьными делами.

- Мистер?! - спросил Янтье Веркерк. - Это будет в газетах сегодня вечером?
В вопросе звучали завистливые нотки...

День полз медленно. Минуты растягивались. Я заставлял себя придерживаться расписания. «Чтение, чистописание, познание природы»». Это было мучением, мне стоило больших усилий исправлять их ошибки при чтении, говорить что-нибудь укоризненное, когда кто-нибудь из них не усваивал урок. Случилось так, что Ванда уже долго читала, и я почти не слышал ее голоса. До тех пор, пока она вопросительно не взглянула на меня и не спросила: «Разве не должен продолжить кто-то другой?» Мы читать про семью Лигтхарт, в которой все так приятно и аккуратно, так поучительно и ценно. Бородатый отец, разбирающийся в ветряных мельницах и рисе, любознательный ребенок, задающий проницательные вопросы, и мать с неизменно хорошим настроением. Если бы только у Крысы было нечто подобное...

Чистописание принесло облегчением. Они послушно достали свои разлинованные прописи, я прошел между скамьями, погладил тихо перешептывающуюся с мальчиком Бетье по ее локонам, и когда я на мгновение остановился, уставившись в окно, класс спокойно занялся своими делами.

Последние полчаса я провел с чучелом белки, глядевшим на класс своими стеклянными, ничего не выражающими глазами. Дети немного оживились, возвращаясь к своему обычному состоянию. Когда Бетье на вопрос: «А скажи мне, где живет это животное?» ответила: «Под землей», после чего все громко расхохотались, радуясь, что могут нарушить эту гнетущую тишину.

- Она имела в виду крота! - предположила Сипке Эйсма, который удобно расположился на теперь такой просторной скамье.

Готов поспорить, раньше Бетье бы была очень довольна, оказав классу услугу своим сумасшедшим ответом. Но теперь она надулась.

Класс уже начинает забывать. А верная Бетье нет.

Я рассказал все, что стоило знать о белке, и объяснил значение ее лохматого висячего хвоста.
- Прямо как у летающей машины, - выкрикнул Герард Джонкер.

Кутье Верставерен парировал:
- Не-а - как у парашюта!

- Планера, - вмешался Сип.

Это был обычный урок. Посторонний ничего не заметил бы. А услышав, что этот класс только что потерял одного ученика, убившего свою мать, он бы философски сказал: «"Cet âge sans pitié" [с фр: Этот безжалостный век] ... в любом случае, все дети таковы».

Он может не понять, что у этих детей благословенное отношение к жизни состоит в том, чтобы существовать рядом с истинно существующей и гложущей печалью...

Каждый находит своего защитника на Земле. Таким образом, хранителем памяти о матери Циске стал... дядя Анри. Он решил, что не может почтить ее лучше, чем выставив меня дураком на улице, чего я не смог бы избежать, кроме при помощи полиции. Когда я вышел из школы, он внезапно оказался передо мной, широкий, пухлый, непреклонный. Он мрачно уставился на меня с мстительным выражением на лице. «Я же говорил тебе, не так ли?» - произнес он грубым голосом. «Я тебя предупреждал, не так ли? Но ты же не послушался! Ты, уродливое отродье!..

Я ничего не ответил и пошел дальше, но он обогнал меня и встал передо мной.
- Вот так значит, да? - презрительно бросил он. - Ну, открой свой рот, давай же!.. Эта женщина умерла, и только по твоей вине!

Дети остановились, мальчики-посыльные слезли с велосипедов, назревал скандал. У большинства учителей случается нечто подобное. Конфликты с разными родителями иногда в прямом смысле слова разгораются на улице. Это худшее, что может с вами случиться. У таких искателей справедливости всегда имеется преимущество на улице. Они могут позволить себе вещи, о которых вы, как учитель, не можете и помыслить, в любом случае, это ужасная ситуация. Я не мог придумать, как попросить этого человека зайти в школу. Он не имел ничего общего ни с одним из наших учеников. Я не мог соперничать с его грубой силой подрядчика. Честно говоря, я не знал, что делать, и был удивлен, что внешне сохранил спокойствие.

- Как вы думаете, можно таким вот образом обсудить то печальное событие? - спросил я. - Пожалуйста, пропустите меня и не устраивайте здесь пошлую ссору. Если у вас есть причина жаловаться, вы можете пойти в мэрию.

- При чем тут это? - злобно выкрикнул он. - Я сам решу, что мне делать. И что ты на это скажешь?

Затем последовала череда изысканных отборных грубостей. Он приблизился ко мне вплотную, его рыжая голова оказалась рядом с моим лицом. Даже сейчас от него пахло джином.
- Мужик, убирайся отсюда, или дождешься, - сердито выкрикнул я.

- Сейчас ты мне расскажешь побольше, гнида! - крикнул он и схватил меня за пальто.

В этот момент я увидел, как из-за угла вышел полицейский. Не обычной рысью, а быстро и целеустремленно. Сип и Янтье неслись впереди него.

- Что это здесь? - спросил полицейский с угрозой в голосе. - Ну-ка отпусти, или получишь от меня дубинкой, давай-ка побыстрее!

Дядя Анри разжал пальцы и тупо уставился на офицера. Полицейский уже доставал свое оружие. Он казался неуклюжим и непонимающим шуток
- Ты ещё тут? - рявкнул он.

Нападавший хотел сказать что-то еще, но полицейский не дал ему этой возможности.

- Может быть, ты уберешься отсюда?! - прогремел он. - Поторопись, или я изобью тебя до полусмерти!

Громко протестуя, дядя Анри отошел от меня. Мне было слышно, как он уверял полицейского, что идет в мэрию, чтобы добиться справедливости, и что он ещё доберется до меня. Но он ушел, а я почувствовал неописуемое облегчение.
- Что же, господин, - спокойно сказал офицер, - хорошо, что эти два мальчика пошли предупредить меня, иначе у вас было бы много неприятностей.

Он указал на Сипа и Янтье, которые стояли в первом ряду зевак с застенчивыми ухмылками. Я благодарно кивнул им, отчего мальчики еще больше смутились.

 

Вечером я лежал на диване с дикой головной болью, и с редко ощущаемым блаженством провалился в сон, который, наконец, унес меня от грубой реальности.

На следующее утро, несмотря на протест Суус, я снова оказался перед классом. Они, конечно же, были переполнены впечатлениями от вчерашнего скандала. Сип вел себя скромно, но мне пришлось примириться с тем, что Янтье Веркерк громко провозглашал собственную славу.
- Это я позвал полицейского! - заверял он. - Ну, не только я, и Сип тоже, да? И он сразу же пошел за мной. Отец тоже сказал, что это очень хорошо, иначе он бы побил господина учителя!..

И он продолжал болтать об этом. Не очень-то приятно иметь в качестве спасителя Янтье Веркерка…

Уроки прошли нормально. Мы двигались дальше, как будто ничего не произошло. В тот день я обнаружил, что несколько раз забывал о Крысе, полностью посвящая свое внимание причастиям прошедшего времени. Только Бетье все еще выглядела немного потерянной, но после уроков она, как и прежде, занялась хозяйственными делами. А на следующий день снова начала улыбаться.

Дорус находился дома. Доктор сказал, что подобные эмоции не принесли ему никакой пользы, и он прописал капли. Как легко найти лекарство от разбитого сердца… Жизнь ведь так проста...

Но лихорадка вскоре утихла. Через несколько дней он сможет вернуться в школу, и она окажется для него лучшим санаторием. Разве я сам не заметил, насколько учеба полезна для отвлечения внимания?

Меерстра почти не говорил об этом деле. Но когда во второй половине дня мы шли домой, он внезапно сказал:
- Будь я судьей, я бы не знал, как поступить! Есть только одно наказание, если его можно так назвать. Этого мальчика нужно отдать в хорошую многодетную буржуазную семью, в веселую обстановку, где об этом деле никогда не заговорят, косо посматривая на него. Но если позже его передадут какому-нибудь фермеру в Хеделе или Хилваренбеке, этакой деревенщине, который на самом деле будет бояться «матереубийцы», то я вам прямо скажу - грянет гром.

- Хотели бы вы, чтобы у вас в доме оказался такой мальчик? - спросил он без какого-либо перехода.

Я немного подумал.
- Вы не сказали «да» спонтанно, - сухо заключил он.

- Нет, - признал я. - Если бы мне это предложили, я бы не смог отказаться. Но я этого не хочу, готов это признать. В конце концов, вам нравится иметь собственное окружение.

Меерстра глянул на меня сбоку.
- Да, вы строите свою семью, ждете ребенка, неудивительно, что вы так говорите. Хотел бы я, чтобы со мной был такой ребенок. У нас нет детей и не будет. Да, я бы с радостью согласился. Как все странно распределяется, если вдуматься…

 

В тот вечер ко мне домой пришел отец Циске. Я не очень-то этому обрадовался. Не совсем разумно с моей стороны. Он ничего не мог поделать с тем, что его сын схватился за нож, разве не так?  Но у меня был зуб на этого флибустьера. Он не стал полностью свободным. Приказав Крысе следить за происходящим, он окончательно усугубил обстановку дома. Но когда я увидел его, мне стало его жалко. Это был не совсем не Фреймут! Робкий человек, вошедший в мой кабинет, не имел ничего общего с беззаботным смельчаком, столь откровенным в своих манерах, который мог по-королевски пренебрегать всем происходящим.
- Как Цисke, господин? - спросил он с тревогой.

- Я увижу его завтра, - кратко ответил я. - Он, кажется, ведет себя вполне разумно в данных обстоятельствах, но каковы эти обстоятельства, не мне вам говорить.

- Это несчастный случай, - вздохнул он.

- Да, Фреймут, ваш ребенок расчистил вам путь, не так ли? - не мог не сказать я. - Теперь вы можете жениться на Янс.

Это было подло со стороны меня, и я сразу же пожалел об этом. Он побагровел.
- Не хотите ли вы сказать, что я ... что я ...

- Нет! - возмутился я. - Конечно же, я не хочу сказать, что вы подстрекали Циса убить его мать. Но вот что я действительно хочу сказать вам, так это то, что я нахожу чертовски трусливым с вашей стороны превращать этого мальчика в орудие ваших собственных планов. Вы сделали его соглядатаем, шпионом, понимая, как чертовски тяжело этому мальчику находиться дома. Я виню вас в этом, Фреймут!

Он виновато уставился в пол, его матросская фуражка неуклюже болталась в его руке. Эта рука дрожала.

Неожиданно он разрыдался:
- Я хочу вернуть своего мальчика! Я хочу найти работу на берегу и забрать его к себе. Черт возьми, господин, мне так жаль, что я не послушал вас тогда! Если бы нам пришлось вместе есть черствый хлеб в каморке на чердаке, все было бы лучше, чем это! Неужели здесь нельзя ничего сделать?! Я хочу переехать в Роттердам, или все равно куда. Пока он не вырастет... Господи, когда я услышал об этом вчера вечером! Я подумал, что весь мир восстал против меня. Мой бедный маленький дьяволенок! Что нам теперь делать?!

- Дождаться, когда его отпустят, - сказал я. - А потом стать ему настоящим отцом.

В отчаянии он воскликнул:
- И его посадят в колонию до двадцати одного года, а там он перерастет меня. Тогда он уже не будет моим Крысенком, моим смельчаком, моим маленьким шалуном...

- Это то, что вам остается, Фреймут, - только и смог сказать я.

Он тупо смотрел перед собой, тяжело дыша, человек, потерявший себя, когда судьба грубо столкнула его с суровой реальностью. Он с трудом произнес:
- Янс сказала мне, что она захочет выйти замуж только тогда, когда Цис снова будет на свободе. Она думает, что мы совершим грех, ну, раз это Циске сделал это возможным, и она-то права. Я не смог бы смириться с этим, если бы был обязан своей семьей несчастьем своего мальчика. Янс говорит, что мир на этом не может покоиться, она из благочестивой семьи и так тому и быть.

- А что вы собираетесь делать с другими своими детьми? - спросил я. Он пожал плечами.

- Я еще не думал об этом, но мне придется об этом позаботиться. Как моряк, я, конечно, не могу за ними присматривать. Отдам в приют или что-то в этом роде. Им, наверное, там будет лучше, чем с матерью...

Я удивленно спросил:
- А вы еще не были там? Наверняка там требуется что-то сделать. Вы собираетесь пустить все на самотек?

- Мне все равно, - равнодушно ответил Фреймут. - Я никогда ничего не чувствовал к этим детям, Цис была единственным, кто принадлежал мне. Они все ещё думают, что я хотел этим воспользоваться! Не, пусть это выясняет кто-то другой.

Он встал и посмотрел на меня с беспомощным вопросом во все еще влажных глазах.
- Если вы ... если вы пойдете к Циске... завтра... вы скажете ему...
Фреймут отвернулся и некоторое время стоял, закрыв глаза кулаками, низко склонив голову и беззвучно рыдая. Взяв себя в руки, он довольно спокойно сказал:
- Скажите ему, скажите ему, что его отец ждет его, и что я, я его люблю… И я смогу поговорить с вами снова, если вы там побываете?
Я пожал ему руку.

- Спасибо! - хрипло сказал он и поспешно ушел.

 

Дорус также попросил меня передать сообщение.
- Скажите Цису, что мне не жаль этой книги, - попросил он. - И… и я все равно остаюсь его другом!

- Ему это понравится! - кивнул я.
Дорусу снова разрешили лежать на диван. Он почти оправился от потрясения. Он вернется в класс после следующих выходных.

Когда я сел рядом с ним, он выпрямился и сказал своим ясным твердым голосом:
- Я даже не против того, что он сделал!

- Мальчик! - испуганно вскрикнула его мать.

- Разве она не была очень противной женщиной? Она всегда ругала его. Если бы она была к нему добра, Цис никогда бы такого не сделал, это на самом деле ее собственная вина!
Для Доруса все было ясно! Дети очень просты и строги в своих рассуждениях. Самый не кровожадный мальчик, которого я знал, решил для себя, что не так уж плохо, что женщину убил ее собственный сын. Ей бы следовало обходиться с Цисом гораздо лучше.

- А как насчет самой женщины? - спросила госпожа Кеулеманс.

- Ну! - легкомысленно ответил Дорус, - Разве это не ее собственная вина?
И только сейчас я понял, что даже на миг не задумался о жертве того непредумышленного убийства. Все мои мысли были обращены к преступнику, к Дорусу, к тете Янс. Насколько я мог судить, дядя Анри был единственным, кто проявил сочувствие к жертве. Но по-своему. А Дорус был единственным, кто признался, что не питает никаких нежных чувств к погибшей. Без лишних слов он реабилитировал Крысу. «Я все равно останусь его другом!»

Под этим «все равно останусь» он имел в виду следующее: «Вы, взрослые, можете сказать мне, который час. И больше никакой вашей глупой чепухи!..»
Это для меня было уже чересчур!
- Так тебя совсем не смущает, что на совести Циса настоящее убийство? - укоризненно спросил я.

- Он ничего не мог поделать, правда? - защищал он Крысу. - Вы сами сказали, что это был несчастный случай, да? Ну вот!..

- Значит, по крайней мере, я смогу сказать ему, что ты на него не злишься! - заключил я со смехом.

- Конечно, нет! - убежденно сказал он.
Как же это легко среди детей!..

Дома меня ждала записка от тети Янс: «Дорогой господин, услышала от отца Циске, что вы пойдете к нему сегодня, передайте ему мой привет, и что он мой милый мальчик. От той, кто называет себя Я. де Гаст.»

Экипированный таким образом, я отправился выполнять свою миссию в Дом надзора.

Мистер Арнольди проинструктировал меня в своей комнате, где гигиенически пахло полировальным воском. Это был худощавый мужчина с темными проницательными глазами и спокойным, даже холодными манерами. Он снова сообщил мне, что не одобряет посещение детей, находящихся на его попечении.
- Практика показала, что для них лучше всего как можно меньше контактировать с внешним миром, - сказал он. - Это может показаться резким, но вы не должны забывать, что большинство моих клиентов - жертвы своего окружения. Чем меньше им напоминают об этой среде, тем лучше для них.

- Разве я из среды Циса Фреймута? - заметил я. Его рациональность меня немного беспокоила. Мне не нравится подобное отсутствие заботы у людей, которым приходится иметь дело с детьми.

- Я не возражал против вашего визита, когда мне позвонил мистер Ван Лун. Тем более, что вы его семейный опекун, не правда ли?

Мне не хотелось вдаваться в подробности, и я спросил:
- Что происходит с такими детьми?

Директор пожал плечами.
- Я не знаю, - коротко ответил он. - Это особый случай, с котором у меня, к счастью, пока нет опыта. Решение должен принимать суд по делам несовершеннолетних. Моя работа - только сообщать о его поведении.

Когда я промолчал, он сказал:
- Вы сделаете мне одолжение, если будете вести себя как можно более нейтрально. Никаких особых нареканий и упреков, а с другой стороны, конечно же, никакого чрезмерного дружелюбия. Лучше сохранять спокойствие. Его нервы ужасный расшатаны. Вы же понимаете…

Я кивнул в знак того, что понял. Но сомневался, смогу ли достичь подобного хирургического хладнокровия.

Проходя по тихим помещениям, я ощутил беспокойство. Оживление субботнего дня проникало с улицы. Была ли это та жизнь, которая теперь безвозвратно потеряна для Крысы? Неужели он никогда больше не сможет стать обычным уличным мальчишкой? Неужели он никогда не сможет вернуться в общество свободных детей?

Мистер Арнольди указал мне на дверь, и когда я выглянул в окно, то увидел Крысу, сидящего на скамейке и болтающего ногами. Прямо как мальчик, которому немного скучно на летних каникулах.

Я не решался войти. Как будто мне надлежало пройти испытание дела всей моей жизни.

И вот он сидит передо мной, мой Крыса, мой ученик, которого я изо всех сил старался вытянуть, освободить от того, что его тяготило. Я удостоился чести спасти человеческое дитя от гибели, вернуть его к жизни лучшей, чем та, из которой я его принял. Разве это не трагедия всех ограниченных возможностей, которые предоставлены человеку? Разве я не слишком многого хотел?

Он пришел в мой класс застенчивым ребенком, и когда я был поражен любопытствующим сиянием в его больших серых глазах, тогда в моем сердце, должно быть, зародилась вся та решимость помочь подобному изгою. Да, это случилось тогда, когда Маатсуйкер повел себя грубо, и я почувствовал, что этот мальчик беззащитен перед замечательной системой.

Была ли это моя гордыня? Мог ли я, будучи таким ещё незрелым учителем, быть призванным к решению самой сложной задачи, которую только можно вообразить: к спасению души? Но я не мог позволить этой душе утонуть прямо у меня на глазах, не протянув своей руки, не так ли? Разве несомненно, что Бог возлагает на нас обязанности по отношению ко всем, кто обременён ношей и забит?

Я до сих пор живу в убеждении, что выполнил свой простой долг, как бы ни были ужасно нарушены все мои иллюзии.

Но когда я увидел, как Крыса так небрежно, так бесстрастно и как ни в чем не бывало болтает ногами, то почувствовал что-то вроде оскорбленного тщеславия. Мне следует признать свое поражение. Я потерпел неудачу, крах, и мои амбиции по отношению к Маатсуйкеру: «Я добьюсь этого в один прекрасный день!», потерпели ужасный провал.

За те несколько секунд, что я наблюдал за Крысой из окна, я, к счастью, смог перебороть это чувство личной боли. Но она была! Ясная и постыдная! Трудно игнорировать подобную дерзкую самоуверенность и просто служить ...

Когда я вошел, Циске испытал потрясение. Так что он не был таким равнодушным. Узнав меня, он склонил голову и нервно прикусил сустав пальца. Он не посмел взглянуть на меня.

Только глубокая, печальная жалость охватила меня, когда я оказался рядом с этим съежившимся мальчиком, этим маленьким, худеньким, жалким человечком, ещё не осознавшим, что на его совести смертный грех. Сегодня похоронили его мать. Его узкая рука с черными ободками под ногтями, эта грязная лапка в бешеной ярости схватила нож и положила конец жизни женщины, однажды в муках подарившей ему жизнь. Эта рука совершила худшее, против чего восстает человеческая мораль.

В очередной раз я в полной мере ощутил, насколько относительна вина. Еще шаг влево или вправо, и Крыса мог совершить еще одно, более тяжкое преступление. Но тогда мы бы заговорили о «буре в душе» или что-то в этом роде, и каждый изо всех сил постарался бы найти смягчающие обстоятельства. Мы бы его не стали осуждать очень сильно. И эта женщина тоже, не так ли?..

Но теперь, когда этот дерзкий мальчик, не по своей вине вовлеченный в разгоревшуюся непонятую битву между взрослыми, нанес удар; теперь, когда острый конец ножа попал в это единственное смертельное место и перерезал сонную артерию, теперь у него останутся шрамы на всю его жизнь. Даже через пятьдесят лет некоторые еще будут помнить: «Он однажды убил свою мать ...» И люди посмотрят на него с содроганием и отвращением.

Здесь сыграла свою роль фатальная сила, которую мы называем случайностью. Неужели судьба исполнила кроваво-темное желание Крысы?

Разве не это желание не разгорелось в нем, когда прямо перед его изумленными глазами была разорвана на куски книга о Питере Марице, прекрасная книга Доруса? Разве он не хотел убить свою мать, когда схватился за нож? Как бы то ни было - Крыса виновен. Крысе придется заплатить.

Я положил руку на его непослушную голову и погладил его по волосам. Я ещё ничего не смог сказать. Мальчик дрожал, как пойманная, напуганная птица.

Крыса заплакал. Это было впервые, когда я услышал его рыдания, плач, отчаянные всхлипывания, которые он пытался вначале сдержать, но которые вырвались наружу, когда я нежно прижал его голову к себе. Рядом со мной сидел и плакал очень несчастный ребенок.

Что я должен был сделать? Его единственным убежищем был я, единственный из мира, в котором он постепенно начал осваиваться. Забрать и отвезти его домой, и дать ему там расслабиться?..

Вскоре мне придется оставить его в этом Доме надзора, где Крыса окажется серьезным, а может быть, и интересным случаем. О нем могут хорошо заботится, но сможет ли господин Арнольди с его проницательными глазами предложить ему какое-либо облегчение для его беспокойной души? Крысе же требовалось пока только одно: осознание того, что он не одинок, что есть еще люди, которые в его глубочайшем падении смотрят на него без отвращения.

- Я пришел к тебе с приветом от Доруса, мой мальчик, - произнес я, восхищаясь обычным звучанием своего голоса. - А твой отец и тетя Янс попросили меня передать, что они очень тебя любят. Дорус сказал, что остается твоим другом, так он сказал. Разве это не отлично?
Я солгал: Бетье и Сип тоже передают тебе привет...
Крыса заплакал еще сильнее. Я не препятствовал ему. Может быть, это принесет ему некоторое облегчение.

Потом я встал, не зная, что еще сказать, наедине с потрясенным, обезумевшим маленьким мальчиком, который прижался мокрым лицом к моей руке и безмолвно просил защиты, которую я больше не мог ему предложить. Мои глаза блуждали по комнате, и я увидел за дверным окном серьезное лицо директора. Очевидно, дети никогда не оставались вне досягаемости пары наблюдающих за ними глаз. Я почувствовал, как во мне нарастает негодование. Как будто эти глаза нарушали сокровенность нашего разговора.

Мистер Арнольди покачал головой, из чего я сделал вывод, что мне пора уходить.

- Послушай, дружище, - сказал я наконец, - я не хочу сейчас говорить о том, что ты совершил. Это был ужасный несчастный случай. Но ты заметил, что я тебя не бросаю, правда, Цис? И другие тоже, мой мальчик. Мы всегда хорошо ладили и ... и...

Я подумал, какой же я дурак. То, что я сказал, не имело большого значения. Только бы до Крысы дошло, что он не брошен всеми.
- Мне пора идти, Цис… - мягко сказал я. Он страстно схватил меня за руку обеими руками. Я полностью разделял его страдания.

Вошел директор.
- Будь храбрым, мальчик, - сказал он не слишком сердечно.

- Давай, малыш...
Я вытянул руку из его ладоней. Цисke Фреймут поднял свое бледное лицо. Эти глаза Крысы, молящие о помощи, были последним, что я увидел.

 

©1941