I
…На дворе стоял июнь 1979-го года. Мне было одиннадцать с хвостиком. Я уже знал, для чего нужна начавшая чуть-чуть волосеть «штука», болтавшаяся у меня между ног. А, кроме того, я уже умел дружить с ней! Игорь Прохоров, мой хороший друг, научил меня этому с полгода назад.
А еще, были летние каникулы – самая лучшая пора для таких пацанов, как я. Правда, чуточку становилось грустно – почти никого во дворе не осталось, и все разъехались по пионерским лагерям или деревням к бабушкам-дедушкам. У меня тоже были такие родственники, но, я знал, что к ним мы поедем с мамой и папой на нашей машине только в августе, когда мои крутые, как сейчас принято говорить, родители уходили в отпуск на месяц. А может быть, поедем на море. Мы еще не решили.
В пионерские лагеря я не ездил никогда! На это было несколько причин. Одна из них, о которой родители постоянно говорили вслух, была в моем здоровье. Вроде особенно-то и не болел, но они всегда берегли меня от любых хвороб.
Другая причина крылась в том, что, ни смотря на свои большие должности всесоюзного масштаба, мои любимые родители никогда не были в рядах КПСС! А по этому, и не хотели, чтобы их сыну капали на мозги всевозможными партийными догмами в пионерских лагерях, вызывавших у них только изжогу. (И это, в те времена!)
(А третья причина… Ой, нет, не сейчас…Потом, может быть…)
Я всегда был благодарен родителям за это!
И, конечно же, я был рад и в то лето.
В те годы я интересовался только двумя вещами - электроникой и астрономией. И, увлекался уже давно, несколько лет. Первый свой детекторный приемник, собранный на диоде «Д9Б», что стоил тогда в радиоотделе магазина культтоваров всего пятак, был собран мной уже давно, - больше года назад… А учебник по астрономии для десятого класса был прочитан почти весь! Хотя, конечно, я не могу сказать, что совершенно все мог понять тогда… Но, тем не менее, я знал поочередно все планеты Солнечной системы и их спутники! Знал, что такое черные дыры, пульсары и квазары! Знал и понимал различия между двумя основными типами телескопов: ньютоновским и… Господи, уже не помню… галилеевским, может? Просто, в одном, в качестве объектива использовалась простая линза, а в другом – вогнутое зеркало.
Однако, был все же небольшой парадокс в моих увлечениях: электроникой я занимался, как правило, в зимне-холодные месяцы, а астрономией – только в теплые летние.
А еще, я занимался фотографией! Той самой, черно-белой, если помните.
На мое одиннадцатилетие родители подарили мне самый лучший в мире фотоаппарат – «Смена 8М» за 15 рублей! Я даже помню, у меня стоял выбор: «Луноход» за 8 руб., или, фотик! Но я, не помню почему, выбрал фотоаппарат! Наверное, понял, что луноход мне вскоре надоест, и, осенью-зимой, разломав, я превращу его в очередную груду бесполезного хлама…
А еще, я очень любил наш красивый город! Мне очень нравилось путешествовать по нему по карте и старой телефонной книге.
Я любил по долгу засиживаться в туалете… Как вы думаете, чем я мог там заниматься, а?
О, нет, совсем не тем, о чем вы могли подумать! «Этим» – я занимался только на своей кровати перед сном, или, днём, когда родители были на работе. А в туалете меня удерживала карта города на стене, и телефонный справочник с маршрутами городского транспорта!
И все бы было хорошо, но я очень сильно заболел в самом начале летних каникул…
С мамой и папой я очень много ездил по всяким докторам. Но, все было впустую…
Никто не мог понять, что же со мной происходит. У меня, средней упитанности голубоглазого мальчишки вдруг начиналось тяжелое хриплое дыханье. Я мог чихать по сто раз подряд. Зудели глаза. Воспалялись лимфа-узлы на шее… Температура – под сорок!
Все анализы тех времен – в норме! Чертовщина, да и только!
Затем меня стали возить по всяким окрестным бабкам и прочим знахарям. Одни, давали какой-то настой… Другие – что-то шептали, уткнувшись в бутылку с водой… Но мне от этого лучше не становилось.
И вот, когда мне стало совершенно плохо, родители в отчаянии вызвали Скорую помощь.
(Я помню, что мама тогда сильно плакала, а папа, еле сдерживая себя, пытался ее успокоить. Они были на кухне, а я лежал в зале на диване, но все прекрасно слышал… Именно тогда я и изобрел, а, точнее, открыл «кухонный эффект»*
«кухонный эффект». В те времена, у нас на кухне была газовая колонка для горячей воды. Она, хоть и не сильно, но, все же шумела, когда работала. А родители часто разговаривали между собой на кухне. С зала было все прекрасно слышно, о чем они говорят. А вот если разговаривали в зале, то на кухню не проходил ни один звук, из-за работающей колонки, или любого другого кухонного шума. Тогда я и сделал открытие «кухонного эффекта»! Звук, словно через ниппель, шел только в одном направлении!
Авторское свидетельство № 000000001. 1979г. Серёжа Бережков © ® J)
И вот, приезжает «неотложка»…
Женщина врач, еврейка, возраста «столько не живут», и пару фельдшериц…
Она начинает меня слушать, заглядывает в глотку, щупает шею, живот. Затем, просит спустить трусики. Я – ни в какую! Она заявляет, мол, хочешь умереть или жить? Если жить, то давай, не стесняйся, спускай!
Жить я, конечно же, хотел! Еще как хотел! А по этому, быстро стянул свои спортивные желтые трусики с алыми лампасами, прямо до колен, и, только после этого покраснел как помидор – жизнь, она всё равно дороже стеснения… в таком возрасте, тем более!
- Раннее развитие у вашего мальчика, мамаша… - только и вымолвила старушенция и принялась прощупывать мой пах.
Затем, через пару минут, закончив свои исследования, вылившиеся для меня жутчайшими адскими муками (я ТАК боялся, чтобы писка не встала!!!), врач поднялась и обратилась к моей маме:
- Ну, и какие диагнозы ему ставили уже? «Свинка», небось?!
- Да, и «Свинка»… Но, какая-то необычная…
- Так я и думала… Дурни наши врачи! Просто дурни! Никакая это ни «Свинка»! Просто, у мальчика повышенная аллергическая реакция на пыль или что-то родственное. Не переживайте, сейчас мы сделаем ему укол, и посмотрим на результат. Даже, если я и ошибаюсь, этот укол ничем не навредит вашему голубоглазому мальчугану.
…И мне сделали укол чего-то, прямо в вену. Таких уколов я давно уже не боялся – достаточно много поболев в детстве, насмотрелся еще и не на то…
Врачиха достала из кармана белого халата «Беломорину», продула, спросила, где у нас балкон, и, направилась туда курить, со словами:
- Мамаша, вы только дверь за мной поплотнее прикройте – ребенку нельзя никакого дыма!
Мама поспешно прикрыла балконную дверь и подошла ко мне, где сидели две молоденькие фельдшерицы.
- Ну, как, сынок? Лучше, хоть чуть-чуть?
- Мам! Лучше! Честное слово, лучше! И чихать не хочется, и глаза не зудят! Да и дышать легче стало!
- Точно, сынок?! Ох! Сейчас я позову доктора!..
- Пусть докурит, мам! Она же все равно никуда не денется с балкона последнего этажа!
Молоденькие наливные фельдшерички тихонько захихикали, а одна из них, даже погладила меня по головке. Их-то я и стеснялся больше всего, когда спускал трусики, а не старую врачиху, и, не маму с папой, тем более…
Докторша, докурив, выбросила «Беломорину» за балкон, малость отдышалась, и вернулась ко мне.
- Ну? Как чувствует наше голубоглазое созданье? Лучше?
- Ага! И глаза не зудят…
- Так я и думала… Слушайте меня, мамаша! Во-первых, не держите балкон открытым. Во-вторых, завтра с утра вы должны будете поехать с ребенком в четвертую республиканскую детскую больницу!
- Как, в больницу?! – взмолился я.
- При этой больнице есть и поликлиника. В аллергологии принимает профессор Пуляева Эмма Григорьевна. Вам нужно к ней. Скажите, что срочно, ибо, там есть очередь. Я вам дам направление. Она меня знает…
Мамка и папа долго благодарили врачиху. Мама даже, хотела подарить ей вазу из чешского хрусталя… Но доктор не поддавалась на уговоры:
- Перестаньте, мамаша! Я же не вылечила вашего ребенка, а просто, правильно купировала приступ. Вы поезжайте туда, куда я вам сказала, и лечитесь! А когда ваш сын будет здоровым, вот тогда я и смогу принимать от вас подарки! И то, не такие дорогие! Я очень люблю детей и свою профессию! А по этому, мне будет достаточно простого букетика цветов или шоколадки – хоть и беззубая уже, но очень люблю шоколад… как все дети…
На том и расстались с ней.
Только когда «скорая» умчалась от нашего дома, и мама пощупала мой, не сильно горячий лобик, мы начали разглядывать направление. Слева внизу стояла личная печать врача – «Римма Лазаревна Шех… - окончание ее фамилии расплылось, и прочесть ее было не возможно… Шехтер, Шехтнер, Шехтняр, Шехтяренко или Шехтярович… Да какая вообще разница.
* * *
На утро, вызвав такси, мы с мамой поехали на прием аллерголога.
Чудом попали, хоть и пришлось подождать с час… Тогда еще, я только начинал созревать, и по этому терпеливо мог ждать, а не крутиться на стуле, ежеминутно дёргая мамку, мол, скоро уже?
Эмма Григорьевна оказалась очень доброй высокой блондинкой средних лет. Она только разговаривала с нами, и ничего не писала. Писали ее медсестрички, или, скорее, рефератши…
Затем мне делали пробы. Сперва, царапали в десяти местах обе руки и капали что-то, от чего они начинали сильно чесаться. А затем, еще и на спине делали что-то похожее…
В итоге, через полчаса, мне был поставлен конкретный диагноз. Хотя, и я, и мама уже слышали его из уст Риммы Лазаревны…
А кроме всего прочего, профессорша сказала, что меня немедленно надо класть в больницу! Если не сегодня, то, максимум завтра! Иначе…
* * *
Выбора не было… Единственное, я знал, что это не на долго – всего на пару недель - месяц. Да и сильно не печалился – все равно все мои друзья в лагерях сейчас! Вот и Прохоров тоже уехал в лагерь. А говорил ведь, «не поеду, не поеду»…
Тревожило другое… Как бы это сказать-то… Сказать просто – энурез – не все поймут… А еще смеяться начнут… Короче, … в одиннадцать лет я иногда ночью писался в кроватку… Хотя, уже умел дрочить, и кончал не на сухую…
- Мам! А если я там описаюсь!? Вот позора будет! Уж лучше я умру, но в больницу не поеду!
- Перестань, глупенький мой! Ты, просто, не пей воды на ночь, и не описаешься! А если и «напрудишь» – не страшно – жизнь-то дороже! И еще… Перед сном, обязательно сходи в туалет!
- Ладно, попробую… Но, если что, я сбегу оттуда прямо домой!..
- Всё будет хорошо, сынок! Я уверена! Вот увидишь!..
- Ладно… - сказал я, - «наверное, я писаюсь потому, что дрочу много! Ведь, два-три раза в неделю дрочить это же не мало! Придется не дрочить совсем, пока я буду в больнице… Или, хотя бы, в первые дни…» - подумал я, выключил свет, и принялся усиленно «наяривать» своё хозяйство. Чтоб хоть «наперед» пресытиться запретным плодом…
II
На следующее утро мы отправились в больницу. Меня оформили и положили в 64-ю палату.
После ужина я ничего уже не пил. Даже вечерний кефир, что давали на ночь всем детям! Первую ночь я боялся заснуть, чтоб не написать в кровать. Да еще я скучал по родителям. С моим большим больничным опытом я уже знал, что так будет первые два – три вечера, а потом пройдет, и я перестану переживать.
Первая ночь закончилась удачно сухо. Вторая тоже. Я понял, что в случае необходимости, могу контролировать себя.
Шли дни…
Не знаю, из-за чего, но я сразу стал авторитетом в этой палате.
Скорее, потому, что я был самым старшим изо всех.
Вокруг меня лежали мальчишки от шести и до девяти-десяти лет.
Я быстро нашел общий язык с малолетками. Сказать точнее, я просто узурпировал власть в палате, превратив «развитой социализм» тех времен в конституционную монархию! У нас было несколько основных законов, за нарушение которых полагалось то или иное наказание. Например, за непослушание, я мог снять трусы и положить нарушителя в кровать. Такое наказание, кстати, очень часто практиковалось в больницах и других детских учреждениях тех времен.
Самое строгое наказание было за предательство. Провинившегося, полагалось привести в палату к девчонкам, и на их глазах спустить с него трусы. Для этих целей, были установлены тайные дипломатические отношения с 68-й палатой, где старостой была Олька, моя ровесница.
Наряду с законами о защите власти и государства, были и другие. В основном, для поддержания общего правопорядка в моей, «64-ой державе».
Каждое утро был обход врача. А лечила нас Алла Михайловна – очень добрая и ласковая женщина в больших очках. Она всегда очень чутко относилась ко всем нашим просьбам и жалобам. Но, в тоже время могла сделать и замечание. Так, Витковскому Андрею, что лежал возле окна неподалеку от меня, она запрещала держать руки под одеялом, видя, как тот все время что-то там теребит. Она понимала, чем он занимается, и грозилась даже отрезать то место, что не дает ему покоя. Витковский быстро убирал руки, но, как только Алла Михайловна уходила, тут же продолжал свое неумелое занятие. Ему было лет восемь, и, я не думаю, что он уже знал, как правильно нужно это делать. А вот я знал уже! Но занимался этим только после того, как все мальчишки засыпали – очень боялся, что кто-нибудь увидит! Однако, занимаясь онанизмом, я не представлял голых девчонок. В то время мне стало нравиться представлять, как мучаются красивые мальчики! Мне хотелось всегда наказывать их, что я и делал в своем сознании, до тех пор, пока несколько горячих белых капель не вылетали из моего напряженного членика, погружая меня в блаженную эйфорию... Затем я засыпал.
Монотонные больничные будни текли медленно. Хотя, скучно от этого никому не было. Утром, после завтрака и обхода Аллы Михайловны, мы все направлялись на разные процедуры. То лечебная гимнастика, то массаж, то ингаляции или какое-нибудь прогревание. А еще были электросон и иглотерапия, которую все обожали из-за ее противоречивой таинственности. Казалось бы, иголки должны причинять боль. А выходило наоборот, очень приятное ощущение тепла, спокойствия и мечтаний. О чем думали другие пациенты, я не знал. Но я мечтал о том же, о чем и ночью. Правда, не так бурно, ибо боялся, что мой членик предательски не выдержит и начнет выпирать из трусов. За такое предательство, его бы полагалось, конечно, сразу затащить в 68-ю палату на всеобщее осмеяние. Но, не мог же я сам уготовить ему такую казнь!..
Ближе к полудню, когда все назначенные процедуры были выполнены, мы занимались, кто, чем хотел. Красили зелёнкой и йодом использованные капельницы, и делали из них, симпатичных всевозможных чертят и золотых рыбок. Капельницы в нашем отделении были страшным дефицитом! И поэтому, нам приходилось бегать в грудное отделение за ними. Это было достаточно рискованное занятие. Если кого-нибудь залавливали, то немедленно снимали трусы и клали в постель! Особенно, когда на посту дежурила медсестра тётя Света! Ох, как мы все ее боялись!!! Она, по-видимому, была совсем не равнодушна к таким наказаниям, и, по этому, проводила их очень жестоко, не милуя никого!
Иногда, раз в неделю, происходили какие-то особенные происшествия. Так, однажды, десятилетний Мишка из соседней палаты, балдея с другими мальчишками, поскользнулся на спинке железной кровати и, со всей дури, трахнулся яйцами об нее. До крови! Криков было – на все отделение! Сразу вызвали дежурного врача. Им оказался хирург, который осмотрел Мишку, усмехнулся, и велел вести пострадавшего на пост и мазать ему яйца зелёнкой.
Мишке было не до стыда – уж больно щипало! А дежурившая тогда тётя Света, словно нарочно, очень медленно и долго мазала зеленкой его разодранную кожу между ног, все время приговаривая, мол, теперь ты у меня будешь неделю без трусов валяться!.. Посмотреть на эту процедуру сбежалось все отделение! Даже девчонки пытались проникнуть! Правда, выражая мужскую солидарность с Мишкой, все пацаны встали защитным кордоном и не пустили девок! А тетя Света, тем временем, продолжала втирать противную жидкость, и продолжала свои лекции:
- Вот видишь, пол отделения прибежало смотреть на тебя голого! А стыд ведь, какой и позор! А сейчас еще и девочки придут посмотреть на тебя!..
Мишка ревел. Но, наверное, уже не от боли, а от стыда и вселенского позора.
Мне было жалко его. Но, почему-то, ночью, занимаясь своими играми, я прокручивал в голове прошедшие события, и от этого возбуждался еще сильнее.
А через неделю, во время тихого часа, произошло вообще чрезвычайное происшествие: девятилетний Додолев из 65-ой палаты разрисовал свою письку авторучкой! И никто бы не заметил этого, если бы в последний момент, к ним в палату не зашла медсестра. Случайно.
Наших врачей уже не было. Вызвали дежурного. К тому времени, кончился тихий час, и все устремились в сторону 65-й палаты. Затем пришел и доктор. Тот же самый хирург, что осматривал Мишку. Он всех выгнал из палаты, и остался с медсестрами и юным ху(й)дожником. Все сразу метнулись в нашу палату – стена между ней и 65-ой была стеклянная, и было прекрасно видно, что происходит с мальчишкой. А происходило следующее: одна из медсестер держала мальчишку за руки, другая – за ноги. А доктор, очень долго промывал спиртом головку додолевского писуна, постоянно меняя фиолетовую от чернил вату. Мальчишка все время хотел вывернуться, но крепкие медсестры без особого труда сдерживали его. Затем, процедура была закончена. Мальчишку отпустили. Первым делом он натянул трусы, затем вытер мокрые глаза и сопливый нос. Я вышел в коридор одновременно с врачом и медсестрами. Они все улыбались. И услышал я, как врач говорит им:
- Ну и отделение у вас, девчонки! Сплошные извращения! То яйца одному проверяю, то залупу мою… Что же будет дальше?
Они только захихикали, и разошлись по своим постам раскладывать вечерние таблетки.
А дальше было то, что в один из дней, наше отделение не досчиталось двух детей. Мальчика и девочку восьмилетнего возраста. В отделении начался дурдом! Все стали бегать и искать пропавших. И вскоре их нашли. Они были в ванной комнате. Голая девочка лежала на кушетке, а голый мальчик… на ней.
Чем закончилась эта история, я уже не помню. По-моему, ее постарались как-то замять. Ведь секса, в те времена, в стране не было, и быть не могло. Тем более, такого!
Дни шли своей больничной чередой.
После обеда, во время тихого часа, я обычно не спал. Но, младшим гражданам своего царства таких вольностей не позволял, и, порою наказывал виновных полным раздеванием. Мне не столько хотелось увидеть их голыми, сколько возбуждал сам процесс! Мне нравилось, когда просили о пощаде и ревели, вцепившись в свои трусики, которые я так и норовил стянуть. Но, по правде говоря, ни с кого их так и не стянул полностью – голые мальчишеские тела меня тогда не интересовали…
Вечером, после отбоя, мы всей палатой начинали рассказывать страшные истории про привидений и «чёрные руки». Иногда, так углублялись в эти сказки, что было страшно засыпать даже мне. А про малышей я и не говорю! На них такие рассказы действовали сильнее законов о послушании.
И вот однажды, когда на место выписавшегося Витковского к нам положили капризного семилетнего Сашку, наш устный фольклор стал развиваться небывалыми темпами.
Сашка ничего не слушался, но и не боялся быть раздетым! И только ночные кошмары могли хоть как-то подействовать на него. При чем, конечно же, эти ужастики были направлены непосредственно на него самого. Я рассказывал очередную историю из потусторонней страшной жизни, и пугал мальчишку тем, что в случае дальнейших непослушаний, весь этот кошмар случится и с ним! Моя придворная малышня тут же подхватывала мои слова, тем самым, усиливая страхи мальчишки. Несколько раз он не выдерживал и в ужасе начинал реветь. Тут же прибегала медсестра, но мы успевали притвориться спящими.
И вот однажды, этот Сашка в чем-то провинился. Наверное, не спал на «тихом часу». И тогда, я заявил ему, что сегодня в полночь я вызову привидение, и оно заберет его с собой.
Сговорившись со старшими из младших своего «восемью восьмого [«восемью восьмого» королевства» - аналог «тридесятого царства». 8 умножить на 8 = 64 – номер нашей палаты]» королевства, я решил разыграть страшный спектакль: когда Сашка был на ужине, мы достали из шкафа его костюмчик и прямо так, с вешалкой, повесили его на ручку окна. Затем, мы занавесили шторы, привязали к одной из них толстую нитку (которую достали в дружественном нам «68-ом государстве»), и незаметно протянули ее к моей кровати. Дёрнишь за нитку – шторы раздвигаются, и на подоконнике появляется настоящее привидение!
Ужасный миг расплаты неизбежно приближался.
После отбоя мы продолжили очередной пересказ страшилок. Сашка часто просил, чтобы мы не говорили про мертвецов и прочую нечисть, но мы, с еще большим наслаждением продолжали запугивать его. К тому же, я постоянно напоминал ему о том, что жить остается все меньше и меньше… Он стал просить меня, чтобы я не вызывал приведение, но я быстро отрезал его: «Провинился, теперь отвечать будешь сам! Тем более, что привидение уже в пути, и через десять минут оно тебя заберет! Ровно в полночь, раскроется окно, и оно влетит к нам в палату…».
Без минуты полночь я начал отсчет времени, а заодно слегка поигрывать с ниткой. Штора начала дрожать не меньше самого мальчишки. И вот, в решающий миг, когда в столице Великого и Могучего Советского Союза зазвучали куранты, штора шумно распахнулась, и на перепуганного Сашку внепланово рухнуло привидение!
Мальчишка заорал на всю больницу! Вскочил с кровати, зацепился трусиками за какой-то крюк, трусы разорвались и слетели с него, и он, продолжая орать, голышом помчался вон из палаты...
Я сразу приказал кому-то из своей гвардии срочно спрятать «привидение» обратно в шкаф и занавесить шторы. А затем, повелел всем быстро уснуть, во избежание неприятностей.
Моё царство-государство быстро замерло. А через пару минут к нам в палату вошла напуганная тётя Света, держа за руку голого ревущего Сашку. Она внимательно присмотрелась, и не найдя ничего подозрительного прошептала мальчишке:
- Ну, ты у меня теперь получишь! А ну, снимай быстро трусы! Ах, ты уже без них!? Еще лучше! Так и будешь ходить теперь по отделению! А сейчас, быстро марш в постель!!! – закончила она, и, звонко шлепнув мальчишку по попке, пошла прочь от нашего маленького королевства.
Когда страсти улеглись, и Сашка заснул, я шепотом обратился к своему народу. Но королевство уже спало, тихо посапывая в своих кроватках.
«Что поделаешь…» - подумал я, и, засунув руки под одеяло, стал вершить свои тайные государственные дела.
III
А на следующий день произошло событие, повернувшее в дальнейшем всю мою жизнь вспять.
В 66-ю палату положили новенького светловолосого мальчишку небывалой красоты! Звали его Вовой Стаценко, и был он младше меня на два года. Его огромные голубые глаза и слегка припухшие губки просто завораживали меня! Я влюбился с первого взгляда! Влюбился во все, что как-то было связано с ним! И в его серенькие шортики и бирюзовую маячку с весёлым Чебурашкой! И в его имя и фамилию! И в его 66-ю палату!
А в последствии, и в его таинственную улицу Днепровскую, где он жил с очень молодой мамой и разведенным бородатым отцом. Таинство улицы заключалось в том, что, ее можно было найти только на старых картах города. На новых же, она куда-то бесследно испарилась. Снести ее не могли, конечно. Иначе бы Вовка там не жил. Да и жил он в доме номер сто. А это значило, что улочка должна быть не маленькой. Но, все эти мысли были намного позже… А в тот день, я просто безумно заинтересовался этим мальчишкой, еще не понимая, что это любовь.
Я в тот же день познакомился с ним, и пригласил в гости в свое «королевство». Мои подданные были не совсем глупцами, поэтому приняли его не хуже моего.
Я наслаждался каждым мигом общения с ним! Я не мог понять, что со мной
происходит! Понимал только то, что происходит что-то непонятное, необъяснимое, и, совершенно новое для меня!
Он стал полноправно жить в моём славном королевстве, хотя, ночевал в палате через одну… Мы стали вместе ходить на всевозможные лечебные процедуры. Вместе возвращались. Болтали обо всем, что было нам интересно! Ему нравилось общаться со мной. А меня, завораживало то, что он всегда был со мной!
…Я хотел быть все время только с ним! И, чтобы, больше никого не было на нашей прекрасной планете!!!
Я всегда любил дурачиться с ним, веселиться…
А еще, в один из дней, мы задумали сделать экстренную связь между его, и моей палатой.
Двухпроводные переговорные устройства родители уже принесли мне, как я просил. Один провод (я уже знал) можно было пустить через кран умывальника, или, по отопительным батареям. А вот со вторым были большие проблемы. Железный карниз был хорошим проводником… Но, мы не забывали, конечно, что, между нашими палатами существует еще и нейтральное пространство – государство 65! Перебросить провод за окнами мы побоялись – наивно думали, что кто-то сможет нас подслушать…
Кроме всех технических вариантов, мы пробовали еще и более нормальные: пытались поговорить с Аллой Михайловной, чтобы Володю перевели к нам в палату.
Но она, почему-то извинившись, разъяснила нам, несмышлёнышам, что 66-ю палату она не ведёт, и, не в праве командовать ее обитателями.
Это был удар! Очень сильный удар! И для меня, и для моего законопослушного народа, и, … для Володьки…
На следующий день, мы попробовали повторить просьбу. И, уже всем королевством, обратились к лечащей врачихе Вовы. Снова отказ…
На следующий день, во время обхода, Алла Михайловна сказала, что через три дня меня можно будет выписывать. Но, добавила она, в сентябре-октябре ты должен будешь снова вернуться сюда - лечение нельзя останавливать!
- Алла Михайловна, - жалобно вымолвил я, - а можно мне тут подождать следующего лечения?
- Серёжа! Мальчик мой! Что случилось?! Как же ты сможешь быть здесь, когда твои любимые родители каждую минутку думают и волнуются о тебе?!
- Ой… Да… И я о них, тоже! Соскучился!
- Вот видишь! Зачем же тогда лежать здоровому мальчику в больнице?!.
Последнее убеждение Аллы Михайловны как-то встряхнуло меня. А ведь действительно, что мне тут делать, если врач говорит, что я уже поправился?..
На следующий день после ужина, я случайно близко проходил мимо двери 65-ой палаты, и очень четко услышал Вовин голос:
- Ну и что?! Сережку все равно выписывают через два дня! И, что мне делать со всеми малыми?! Уж лучше тогда к вам…
Я быстро пришел в себя. Затем, срочно послал своих разведчиков на поиски Стаценко…
Через пару минут, он возник передо мной…
- …Вова… Тут такое, дело получается… Выходит, что ты нас предал… А помнишь, что за это бывает?
- Ты что, я не предавал! Честное слово!
- Я сам всё слышал, Вова. Ты хочешь быть с шестьдесят пятыми…
- Но ведь ты уже скоро выписываешься!
- Да, но я же еще здесь!.. А ты, к чужим сразу…
Он не нашел, что ответить. Просто, грустно опустил голову…
- Иди, Вова… Мы должны посовещаться и решить, как нам с тобой поступать.
Он чуть не заревел, и неохотно вышел из нашей палаты.
Этот короткий диалог и печальные глаза Стаценко так сильно возбудили меня, что какое то время я стоял как вкопанный, переваривая случившееся.
С первого дня, как появился Володька, мои «постельно-пододеяльные» забавы полностью переключились на него. Он стал фигурой номер один, во всех моих фантазиях! Мне так хотелось помучить его! Но без боли, - я знал, что Вовка никогда не плакал от нее.
А теперь, похоже, и в реальной жизни наступал долгожданный миг, так долго и сильно возбуждавший меня: я буду наказывать самого красивого мальчика на планете!
Сразу после отбоя я предстал перед зависимыми гражданами независимого королевства, и поведал им о случившемся. Решение о приговоре принималось единогласно! Конечно же, кто бы посмел мне возразить, и сам оказаться на месте Володьки?! Глупцов, как всегда, не нашлось.
Но вдруг, - удивительное дело! – мне стало очень жаль Стаценко! Я не мог понять этого! Почему все так запутано в жизни?! Как во всем этом разобраться? И, что это за странные перепады настроения, и непонятные ощущения!? Откуда всё это? Откуда?! И, зачем?..
Почему я не такой как другие? Лежал бы себе спокойно, плёл бы из капельниц чертей рогатых! Или, занимался бы своими любимыми радиосхемами! Я ведь многое уже знал! Даже, откуда на коллекторе транзистора появляется увеличенный ток – папа недавно объяснял всё это!..
- Пацаны! Всё-таки, Стаценко был хорошим другом нам. Может, не будем силой тащить его к девчонкам. Пусть сам придет к ним, и спустит трусы! Смягчим ему наказание?
- Смягчим! – дружно отозвались все.
Затем я достал свою дорогую ручку с подсветкой, и на листе в клеточку написал наше решение. Под предлогом «в туалет», я отправил гонца с секретной депешей.
Гонец вернулся через минуту, и доложил, что Володька уже спит…
- Ну ладно. Тогда уже завтра передадим послание. А сейчас будем спать…
…Но спать мне абсолютно не хотелось. Я с нетерпением ждал, пока уснут другие, чтобы поскорее окунуться в мир своих фантазий. Я предчувствовал, что сегодня мне будет необычайно хорошо, ведь я уже несколько часов был так сильно возбужден!
Затем я встал, надел свое трико, и направился в туалет, в конец длинного больничного коридора. Проходя мимо поста медсестры, я увидел рассаживающихся поудобнее мальчишек и девчонок, как я, и постарше. Фильм что ли посмотреть? Кто у нас сегодня дежурит? Тётя Рая… Она всегда разрешает. А что за фильм?
- Пацаны, а что за фильм будет после «Время»?
- Вроде что-то про войну… - ответили мне.
Про войну, так про войну…
Я подошел к медсестре и попросил разрешения. Она не возражала. И, сходив в туалет, я уселся перед черно-белым стареньким «Горизонтом».
Фильм действительно оказался про войну. Но был каким-то нудным и непонятным. Наверное, снятым киностудией им. Довженко. Только они способны на такую муру…
…Я смотрел на экран, но мысли мои были только о Стаценко.
Просидев полчаса перед телевизором, я решил пойти спать. Точнее, не спать…
Сказав «Спокойной ночи!» доброй тёте Рае, я зашел к себе в палату. Малышня уже давно храпела, и это меня только радовало. Я быстро сбросил штанишки, лёг, и зарылся в одеяло. Затем, на мгновение, прислушавшись к тишине, я полностью снял трусы, и согнул ноги в коленях, чтоб одеяло не мешало. Левую руку я просунул между ног, и большим пальцем надавил на дырочку в попе. Правая рука, стала играться с сильно торчащим, почти безволосым членом. Окружающий меня мир стал быстро исчезать, испаряться на глазах… И, уже через миг, я оказался в совершенно ином измерении…
* * *
«…В сопровождении личной охраны, я быстро двигался по мрачному узкому коридору. По обе стороны его были камеры-одиночки, в которых, в ожидании пыток томились мои заключенные – красивые маленькие мальчики. Узников было очень много. Все те, кого я, когда-либо использовал в своих фантазиях, теперь проживали здесь. Я постоянно навещал их. Но сегодня они меня не интересовали. Сегодня я шел в камеру пыток, куда должны были доставить Стаценко! Сегодня была его ночь!
В конце длинного коридора мы свернули налево и, открыв тяжелую железную дверь, зашли в большую просторную камеру. Скорее, это была даже не камера, а школьная аудитория. Горел яркий свет. За партами сидели все девчонки нашего отделения и с нетерпением ждали начала публичной казни.
Затем зазвучала барабанная дробь, и из незаметной двери вывели заплаканного взъерошенного Вову.
Он совершенно не сопротивлялся, видно, поняв безысходность положения.
В метре от первых парт стоял небольшой помост. На него и приказали подняться Стаценко. Он осторожно вступил, и, словно в поисках последнего спасения, испуганно огляделся.
Затем, палачи прикрепили его ноги к помосту, а руки связали за спиной. Звук барабанов стих. Наступила гробовая тишина. И в этой тишине, словно майский гром, над залом пронесся голос невидимого обвинителя, зачитывая приговор…
Девочки перестали шептаться, и, раскрыв широко рты и глаза ждали самого интересного момента. А голос продолжал свою речь: «…и это сделать должен наш Серёжа, из шестьдесят четвертой палаты! Наказание привести в исполнение!!!»
Я подошел к мальчишке, и заглянул в его глаза. Его взгляд молил лишь об одном – помиловать. Но я не поддался на это.
Быстро задрав майку вверх, я приблизил руки к резинке его шортиков и медленно спустил их вниз. Девочки сильно напряглись. А Володька только раскрыл рот, но ничего так и не смог вымолвить. Из его глаз беззвучно текли слёзы…
Тогда я коснулся его трусов. Похлопал по слегка выпирающему в них писуну, и посмотрел в сторону зрителей. Наверное, от волнения, у всех пересохло во рту…
Потом быстрым движением я проник к нему в трусы, и коснулся его небольшого члена. Что-то кольнуло в сердце. Почему-то, сделалось очень приятно, от такого прикосновения. Но, почему, - я еще не понимал.
Продолжая держать его хозяйство в одной руке, другой я быстро содрал с него трусишки, и… без особого желания высвободил его орган.
Зал взорвался ликованием, а Стаценко рёвом! Девчонки кричали «ура!», громко хохотали и тыкали в пацана пальцами. Затем, началась полная суматоха: они по очереди стали к нему подбегать, и трогать его между ног.
Мальчишка продолжал горько рыдать, и пытался отвернуть свое личико от такого страшного позора. Но, мои профессиональные палачи не давали ему это сделать, постоянно разворачивая лицом к публике, и приговаривали: «Смотри! Смотри на свой стыд! Смотри, как над тобой все смеются! Ты заслужил этого, Стаценко!»
И вдруг, пространство содрогнулось, и в многомерных цветных огнях поплыло в бескрайнюю даль. Переполняемый эмоциями, я сильно застонал. Но не от боли, а от огромного счастья и радости! От достижения Цели! От понимания Истины! От знания Правды! От того, что Корабль моей жизни, наконец-то обрёл подлинные маяки!!!
И вдруг, всё исчезло... Наступила кромешная тьма…»
IV
Я с трудом открыл глаза. На краю моей кровати сидел Володя Стаценко…
Почему-то, я даже не удивился этому…
- Это я… - неуверенно начал он, - Тебе приснился страшный сон, да?
- С чего ты взял?
- Просто, ты сильно стонал во сне и трясся весь…
- Не помню… Вроде нет… Хотя, может быть… А ты что тут делаешь? Почему не спишь еще?
- Не спится… Вот, зашел к тебе… Думал, что ты тоже не спишь еще…
- Не сплю… - неуверенно подтвердил я.
Наступила неловкая пауза. Но вскоре, он прервал натянутое молчание:
- Я не хотел предавать, Сережа! Просто, когда тебя выпишут, станет очень скучно…
- Я и сам не сильно хочу выписываться, но Алма [Алма – сокращение от Алла Михайловна – наш лечащий врач] сказала, что я уже вылечился…
- А как же быть с моим наказанием?
- Все проголосовали «за»…
- Но я же не такой страшный преступник! Может, ты можешь изменить решение совета?
- А как они потом на меня смотреть будут, подумал? – нагло сказал я, прекрасно понимая, что никто не стал бы идти против моей воли.
- Ой, да, точно… Я и не подумал… - с печальным видом вымолвил он, и опустил голову. Но, уже через какой-то миг, словно получив озарение сверху, чуть ли не во весь голос произнес:
- Серёжа, а ты можешь изменить мне наказание?
- На какое?! В угол поставить, что ли? – невесело усмехнулся я, - Или, в «Гастелло» [игра в «Гастелло» - распространенная в детских больницах того времени, но постыдная и запретная игра. Мальчик должен полностью раздеться и воткнуть в попу (точнее, между ягодиц) скрученную в трубочку газету. Затем, мальчик залазит на спинку железной кровати, газета поджигается (при наличии спичек, открытых окон и, главное, если на посту хорошая медсестра. В противном случае, этим пунктом игры можно пренебречь). И, с возгласом (можно не громким) «Я повторяю подвиг Гастелло [Гастелло – лётчик, посмертный герой Советского Союза времен второй мировой войны. Когда его подбили немцы, и самолет загорелся, Гастелло направил его прямо на вражеский эшелон с цистернами топлива германской армии… Так, во всяком случае, утверждали советские историки и идеологи]!» игрок прыгает вниз на пол. Неудачно прыгнувший, постеснявшийся или струсивший – проигрывает!] заставить сыграть?
- А давай, ты с меня сейчас трусы снимешь! Прямо здесь! А если захочешь, можем и пацанов разбудить…
- Прямо сейчас?! – сердце застучало сильнее.
- Ага, сейчас! Только не перед девками, пожалуйста! – и он, словно в молитве, соединил свои славные ладошки.
- Ладно, я согласен! Только, не на секунду, а на столько, сколько я захочу!
- Да хоть до утра! – от радости захохотал он, - Конечно! Ну, что, будим будить мальчишек?
- Да ну их! Пусть спят! Я завтра им всё расскажу…
- Как, всё? – испугался он.
- Да нет, не всё, конечно! Только то, что им можно знать…
- А, ладно, хорошо! Ну, что, идём, раздевай меня! – с искренней радостью сказал он.
Я было, чуть не встал без трусов! Блин, куда же они потерялись под одеялом?! Господи, что это за огромное болото у меня на животе?! Срочно вытереть, пока Вовка не заметил! И… где же трусы?!.
Так и не найдя их, я просто укутался в одеяло и присел на кровати, спустив босые ноги на линолеумный пол.
- Ну, что, иди сюда, Вова?
- Ага, - сказал он, и, улыбаясь, подошел ко мне.
…Слегка неуверенно, я коснулся руками его шорт. Остановился на миг… Затем, просунув пальцы под резинку, не спеша спустил их до самого низа… Вовка, затаив дыхание спокойно ждал. В его взгляде читались слова: «Ну, что ты!? Не бойся! Ты не делаешь мне ничего плохого! Я же сам предложил это!..» Но я, делал вид, что не чувствую этого взгляда. Кого я пытался обмануть? Его?! Да нет, скорее самого себя! Или, точнее, «того» себя, кем был еще совсем недавно… До того момента, как понял Истину…
И, вдруг… О, Боги! Я же видел эти трусики только что! Этого никак не может быть!!! Но… Точно! Даже бугорок писюна, также еле заметно выпирает из-под них!..
…Когда шортики были уже внизу, я трясущейся от волнения рукой коснулся его бугорка, и оглянулся по сторонам, – все ли спят? Естественно, - «кому ж не спится в ночь глухую?!»
Конечно, эхо не пыталось вторить последним буквам моего мысленного возгласа… А если и делало это, то очень ненавязчиво: ни я, и ни Володька ничего не слышали.
…Мальчишка покорно стоял передо мной. Моя рука гладила его маленький бугорок, который, медленно начинал расти…
Что я делаю!? – громкой оплеухой отозвалось у меня в голове, и, от страха я открыл глаза…
Володька по прежнему стоял предо мной… Моя рука, всё так же гуляла по его трусишкам… Мальчишка был с закрытыми глазами…
- Вова, ты готов? – непонятно зачем спросил я.
Он ничего не ответил мне вслух, а только лишь незаметно кивнул.
Моя правая рука медленно поползла под резинку его трусов, и вскоре, наткнулась на что-то теплое и торчащее – Вовкин маленький карандашик. В моей голове вдруг все зазвенело! Да так громко и на все голоса, что я вдруг испугался: а если услышат другие!.. Но, этого не могло произойти. Хотя, я уже не был уверен ни в чем…
Стараясь не впадать в прострацию, вторая рука быстро дотянулась до резинки трусов мальчишки, и, резко опустила их до самых ступней… Поддавшись внешнему стриптизу, правая рука сразу выпустила возбужденное Вовкино хозяйство в свободный межзвездный полёт. Мои взбесившиеся глазки уставились в его промежность, и…
Де-жа-вю! Я же, совсем недавно видел всё это! Точно! Глазам своим не верю!
- Вова, а можно чуть-чуть потрогать? – слегка скованно вопросил я.
- Конечно! Настоящим друзьям я не запрещаю ничего!
- И, много у тебя их, настоящих? – слегка смутился я.
- Нет, только ты!..
Я продолжал не спеша играться, с его возбужденным хозяйством. А потом, пересилив свою внутреннюю скованность, тихо произнес:
- А хочешь, Вов, я тебе покажу свой?
Не произнеся ни слова, он только быстро и радостно закивал мне в ответ.
Я быстро встал. Вместе с одеялом! Затем, посадив мальчугана на свою кровать, я сбросил с себя надоевшую, невыносимо жаркую тряпицу, и, … предстал пред ним в чем мать родила…
- Ух ты! – только и смог промолвить он… - А можно, я его потрогаю, как ты мой?
- Конечно! – радостно согласился я.
Он присел поближе, и внимательней присмотрелся:
- Большой, красивый… Когда я подрасту, и у меня будет такой, правда?
- Конечно будет! И, ты научишься одной забаве с ним…
- Дрочить, что ли?
- Ага! А, откуда ты знаешь?!
- А я уже пробовал это! Классно!.. Только, - слегка смутился он, - никому не говори об этом! Хорошо!?
- Конечно, Вова! И, ты, тоже…
- Что, тоже? – не понял он.
- Ну … Вообще… О том, что было этой ночью… Завтра, после завтрака, приходи к нам! Всё будет так, как и раньше! Малышам я всё «правильно» разъясню…
- Значит, я пойду спать тогда, а?
- А уснешь теперь, а? – спародировал я его вопрос.
- Конечно, усну! Теперь точно усну! – радостно ответил он. – А ты?
- Теперь уже не знаю…
- Дрочить будешь? – улыбнулся он.
- Ага, наверное… А ты?
- Тоже, скорее всего… - с легкой иронией ответил он, и мы, беззвучно заржали, хватаясь за свои животы…
Затем он встал, улыбнулся «на дорожку», сказал «до завтра!», и незаметно испарился…
Я, как и раньше, остался один… Часы показывали половину первого ночи… Спать по-прежнему не хотелось… Но, снова и снова, хотелось прикоснуться к своему возбужденному члену! А еще, … к нему!
Но… теперь уже, понимая чего желаю на самом деле, я не стал погружаться в глубинные мрачные коридоры с множеством камер. Теперь я знал, к чему стремлюсь и чего хочу!..
Я достал свой перевозбужденный член наружу, прикоснулся к нему, и, возжелав голенького Володьку, за одну минуту быстро кончил и… сразу провалился в сладкий глубокий сон.
Утро – вечера мудренее…
То, что Мишка из 65-ой палаты разбил себе пах, было вызвано именно этой игрой.
V
На утро, я проснулся разбитым, но, совершенно счастливым от прошлой ночи.
Проснулся первее всех и с явным возбуждением! В палате было уже светло, но все по-прежнему храпели… Сашка, скинув одеяло на пол, высунул свою голенькую попку навстречу моему взгляду… Десятилетний Лёшка – моя правая рука - еще во сне пытался усмирить какого-то зверька, мешавшего ему между ног… Маленький Антошка, высунув ногу из-под одеяла, лежал на животе… Семилетний красавчик Тарасик сбросил одеялко на пол и теперь ёжился во сне, свернувшись в комок как котёнок. С ним я не первый раз встречался в больницах… Он был у меня любимчиком, пока не появился Володя… Девятилетний Валька - моя левая рука - просто тихо посапывал…
Володя Стаценко, наверное, тоже еще спал в своей палате, и во сне мог улыбался тому счастью взаимопонимания, что мы обрели этой ночью…
Не спал лишь Каркуша – тот маленький галчонок, что не так давно поселился на внешнем подоконнике нашей палаты. Он то и дело стучал клювиком в окно и просил кушать.
- Тише, Каркуш, еще далеко до завтрака. Поспи пока…
Словно услышав мою мысленную просьбу, птица замолкла и принялась покорно ждать назначенного часа…
…Над громадными корабельными соснами, что росли за окном, стало всходить ласковое летнее солнышко…
Сразу после подъема, я поведал народу о том, что приговор Стаценко был приведен в исполнение ночью, пока они спали. Мол, тот сам пришел с повинной и, поэтому, он заслужил смягчения наказания.
- Так что, теперь он такой же наш друг, как и был. И, я очень надеюсь, что вы не будете напоминать ни ему и не мне о том, что произошло вчера. Об этом можно смело забыть. А теперь, всем вставать, одеваться, умываться и заправлять кровати – сегодня может быть проверка на самую красивую палату! И, Саша, пока ты спал, приходило привидение, и искало мальчиков, что спят без трусов. Так что, скажи мне спасибо, что я успел накрыть тебя одеялом! А то бы, на этот раз, точно забрало тебя с собой! – мальчишки захихикали, а Сашка немного скривился и неуверенно произнёс:
- Ко мне мамка сегодня должна приехать. Привезет трусики новые…
- Смотри, не потеряй и их! – заржали все.
За завтраком мы радостно встретились с Володькой. Он, как всегда, подсел седьмым за наш шестиместный стол. Как всегда, мы услышали ворчание недовольной хозяйки столовой – худощавой высокой старой злой карги. Она вечно была чем-то недовольна, но на нее никто не обращал внимания – особой властью она не обладала, да и медсестры ее недолюбливали.
После обхода, распахнулась дверь, и ворвался взволнованный Стаценко. И, сразу с порога:
- Серёжа, меня тоже завтра выписывают! Представляешь!
- Ух, ты! Здорово! Давай быстрее адресами обменяемся, а то ведь завтра забудем впопыхах!
- Конечно! Пиши: улица Днепровская, дом 100, квартира 4.
- Записал! А вот тебе мой адрес и телефон. Слушай, а у тебя дома телефон есть?
- Жаль, нету… Ну ничего! Мы с тобой переписываться будем!
- Точно!!! Я первым тебе напишу, Вова!
- Хорошо! Я буду ждать, и сразу отвечу!
- Я буду очень ждать письма!!!
- И я тоже!!! – радостно вторил мне мальчишка.
Мы завалились ко мне на кровать и стали радостно кувыркаться. В палате кроме нас, находились почти все жители моего королевства. И, может быть только из-за этого, я и не углубился в тот раз к Володьке под одежду. Хотя, очень этого желал! И, дурачась с ним на моей кровати, я был сильно возбужден. Мой членик уже предательски торчал, оттягивая трико…
И вдруг, Володя резко стал серьезным и в раздумье сел на кровать.
- Серёжа, я совсем забыл… Я же в июле и в августе в лагере буду…
- Ну и что?
- Как, что?! А как же мы будем друг другу письма писать? А вдруг письмо не дойдет, потеряется?!
- Тогда давай я буду отвечать на твой домашний адрес! А когда к тебе в лагерь будут приезжать родители, они и будут привозить мои письма! Кстати, и я в августе тоже буду далеко…
- Тоже в лагере? А в каком? Вот было бы здорово, если бы в том же!
- Нет, Вова. Я не в лагере буду… Мы с родителями поедем на машине или на море, или в деревню, что возле Тольятти. У меня там бабушка и дедушка.
- На машине? А где это, Тольятти?
- А это там, где делают «Жигули». 1600 километров отсюда. И до моря, почти столько же… Мы каждый август куда-нибудь ездим.
- Здорово! Везёт же тебе!!!
- Ага, наверное. Но ты не переживай, я тебе оттуда письма буду писать! А когда вернемся, и ты уже будешь дома – скоро же в школу надо будет!
- Ага. А у меня еще занятия по плаванию начнутся. Я во Дворце водного спорта плаваю.
- Ух, ты! Это же, совсем рядом от меня! Значит, я буду приезжать ко Дворцу! Это, всего четыре остановки на 35-ом троллейбусе от меня!
- Здорово! А от меня почти час ехать!
- Ничего, Вовка, не потеряемся теперь! Только, адрес мой не посей!
- Ты, что! Конечно не посею! Я его наизусть выучу!!!
- И я твой тоже!!!
Последний день, мы старались не отдаляться друг от друга. В свободное время, мы просто гуляли по отделению или бегали за капельницами в грудное. Теперь уже не боясь, что нас могут заловить – все равно, последний день остался…
На «тихом» часу мы через каждые полчаса приходили друг к другу в гости…
А вечером, когда все мои уже спали, Володька пришел ко мне сказать «Спокойной ночи!». Это самое «сказать» растянулось почти до трех ночи!
Сперва мы просто болтали о жизни, рассказывали друг другу то, что не успели рассказать за пару недель наших отношений. А потом, преодолев небольшой барьер, я повернул наш разговор на вчерашний вечер…
- Ну как, быстро уснул вчера, когда от меня ушел?
- Неа, не сразу… - и он заговорчески подмигнул мне. – А ты?
- И я тоже! – также подмигнул я. – Дрочил?
- Тише ты! А вдруг кто услышит?!
- Не бойся! Они уже все спят. Я их, как облупленных знаю…
- Это хорошо…
- Так ты дрочил вчера?
- А ты?
- Ага! Знаешь, как классно было!
- И я тоже! Но, потом сразу заснул… Устал, вчера, наверное..
- Точно! И я тоже сразу уснул! Вов, а ты когда дрочишь, у тебя малофья уже выходит?
- Это, такая белая? Неа, еще не выходила никогда… А у тебя?
- А у меня выходит! И, так приятно становится сразу…
- Я знаю, мне Александрóвич рассказывал…
- А кто это?
- Это мой друг и одноклассник. Он большой, как ты… Просто, очень долго болел, и пропустил аж два года школы.
- Наверное, он тебя и научил дрочить?
- Ага…
- Слушай, Володь, а давай еще раз трусы снимем друг другу, а? Чтоб, на память, как бы…
- Давай! Только теперь, я первый с тебя буду их снимать, ладно?
- Конечно! Давай!
Я не стал вставать с постели, а просто скинул к ногам одеяло, и достал из тумбочки свою ручку с фонариком.
- На, посвети, а то ничего не увидишь…
- Ага. А потрогать тоже можно?
- Конечно! И подрочить даже!
- Ага, чтобы ты на меня малофьёй стрельнул? – заулыбался Вовка.
- Не боúсь, не стрельну! Я тебе потом, тоже так же сделаю…
Вовка сидел возле моих ног и, словно изучая, медленно натягивал кожицу моего члена и снова поднимал ее вверх… Снова и снова…
Я не выдержал и, с трудом дотянувшись, сразу залез к нему в трусы. Его карандашик торчал и ни на секунду не желал расслабиться.
- Вов, спусти трусы и шорты и садись поближе!
Он не стал спорить и с удовольствием сделал то, что я просил.
- Серёжа, а если вдруг заметят?!
- Мы услышим, если кто-то будет приближаться к палате. А у нас и в 65-ой за стеклом все уже давно спят…
Он удовлетворился моим ответом и вроде даже забыл обо всех своих страхах. Его правая рука медленно дрочила мой, архи-возбужденный член, левая – гладила вокруг него…
Мои руки тоже ласкали его… Я видел, что ему это очень нравится…
Вскоре, я почувствовал, что моему возбуждению приближается неизбежный конец … Из последних сил я обратился к Володьке:
- Вов, я скоро могу брызнуть, не пугайся… Ты когда-нибудь видел, как это происходит?
- Неа, никогда…
- Сейчас, сейчас… Смотри…
Я резко перехватил свой член и стал быстро дрочить. Вовка хотел было убрать свои руки от меня, но я жестом дал понять, что не надо этого делать. А вслух, только и смог вымолвить: «Не бойся!».
Правая рука продолжала дрочить, левая – все также игралась со вставшим писуном Володьки…
…Мысли, потеряв любую логичность, словно зайцы, быстро запрыгали в моей голове… Я понимал, что долго так не выдержу и взорвусь огромным бурным межзвёздным фонтаном. И огромная энергия моей страсти, что ждала своего часа не один день, год и даже век, сейчас, именно сейчас, разорвет весь мир на бесчисленное количество…
Вот оно!!! Началось!!! Оооооооооооооооооооо!!!
VI
Утром следующего дня, на меня напала преждевременная ностальгия.
За завтраком мы почти не говорили с Вовой. Хотя наши взгляды то и дело встречались. То за столом… То в том, параллельном мире, ключи от которого имели лишь мы вдвоём.
Я был безумно благодарен Володьке за все! В его взгляде читалась та же благодарность и любовь!
* * *
За полчаса до расставания, мы спустились вниз и вышли в больничный парк.
Среди высоченных вековых сосен пробегали узенькие незаметные тропинки, посыпанные мелким щебнем. Мы молча потопали по одной из них и через полминуты оказались в пышных зарослях малинника. Посреди него, в тени окружающей высокой зелени, были самые обычные качели. Не сговариваясь, мы сели в них и стали неспеша раскачиваться.
- Вова, - еле слышно обратился я к нему. – У тебя есть брат или сестра?
- Нет. Никого нет. А у тебя?
- А у меня старший только… Но, он очень большой уже. Он уже женат, и у него маленькая доченька…
- Здорово, наверно…
- Нет, не здорово… Я всегда мечтал иметь младшего брата. Но такого, чтобы был всего на чуть-чуть младше меня! На год, или два…
- Я тоже мечтал…. Хоть какого… Но, мамка, всё время отвечала мне, что не хочет больше, чтобы ребенок жил без папки…
- А ты что, без отца?
- Как тебе сказать… Мой отец живет с нами, в соседней комнате… Но, мама уже давно с ним развелась…
- А как он с тобой? Не обижает?
- Он со мной НИКАК… Я его не интересую совсем… Хоть я и его сын…
- Плохо…
И мы, на какую-то минутку замолчали, погрузившись каждый в свои мысли…
- Вова, ты знаешь, что такое любовь?
- Любовь?!
- Ну да, настоящая любовь, а не та, где «четыре ноги под одеялом» [«четыре ноги под одеялом» - Во времена моего детства и в школе, и в больницах, где нередко приходилось лежать, были очень популярны тетрадки-анкеты. Их делали сами мальчишки и девчонки. Там было не более двадцати-тридцати вопросов (твой любимый цвет, твой любимый праздник, твоя любимая еда, и т.п.). И был там почти всегда вопрос: «что такое любовь?» Ответы были самыми разными, но один из них встречался чаще других: «Любовь – это четыре ноги под одеялом».]…
- Не знаю… Я много раз мамку спрашивал об этом, но она никогда не могла мне объяснить этого… А ты, знаешь?
- Не знаю… Наверное… Мне сказали, что это такое непонятное чувство, вроде сильного магнита, которое притягивает одного человека к другому. А еще, влюбленный человек не может выдержать разлуки с любимым! Ему всегда будет хотеться видеть свою любовь рядом…
- Значит, нам с тобой будет тяжело…
- Почему, Володя?
- Потому что я тебя люблю! Ни как мальчишка девочку, а… как своего друга, брата…
- И я тебя, Вовка! Честное слово, люблю тебя!!!
Не сговариваясь, мы обнялись и, вдруг, услышали подозрительный шум в кустах…
На полянку перед нашими качелями влетел взъерошенный красавчик Тарасик и, немного переведя дыхание, сказал:
- Меня Лёшка с Валькой послали… За тобой и Володькой уже приехали родители… Быстрее, в палату!
- Спасибо, Тасик! Мы уже идём! А ты - беги и предупреди всех, чтоб не волновались!
- Я не Тасик, я – Тарасик! – как обычно отозвался он.
- Да какая разница, малыш! Беги быстрее, мы сейчас!..
Мальчишка кивнул головой и тут же умчался назад…
- Давай поклянемся, друг перед другом, что не забудем всего, что было и не потеряемся там, … дома… Клянусь!..
- И я, Серёжа, Клянусь!!!
- А теперь, помчались быстрее наверх!..
* * *
…Наверху, нас обоих уже давно ждали…
Я сразу подлетел к своей мамке, а Вовка к своей. Вроде бы, они даже успели познакомиться, пока ждали нас…
Затем, из ординаторской вышла главная медсестра по кличке «Миледи» и сказала нашим мамам, что все бумаги будут готовы через 10-15 минут. И мы с Володькой, рванули каждый в свою палату, собирать пожитки и переодеваться.
По дороге к своему государству, пробегая мимо поста, где дежурила добрая тётя Рая, я заметил новичка, лет 12-ти… Я замедлил шаг и подошел к медсестре:
- Тёть Рая, это новенький? А в какую палату его будут класть?
- В вашу, Серёжа. На твоё место. Он ждет, пока нянечка перестелит постель…
- Значит, сейчас он будет старший у малышей?
- Выходит, что так… А что?
- Как, что?! Я же должен ему передать дела!
- Как знаешь… Ты же был у них главным, значит тебе виднее… Идём, я вас познакомлю! Его зовут Денис…
Я быстро познакомился с Денисом. В двух словах объяснил ему принципы монархии и срочно созвал Совет. В последний раз…
- Слушайте сюда, граждане 64-го королевства! Я ухожу… На мое место становится тот, кто будет вами править и оберегать, заботиться о вас и наказывать непослушных! Его зовут Денис… Если Денису будет тяжело справляться с нашей гвардией, он будет прямо с поста звонить мне домой. А если граждане независимого 64-го королевства не захотят иметь такого правителя, то пусть тоже звонят мне домой. Номер я дал всем… А теперь, я хочу попрощаться и передать свою невидимую корону Денису! Ура! И, прощайте…
* * *
Володька был давно уже готов и ждал того, что я скоро выйду со своей палаты…
- Володя! Наше такси ждет уже десять минут!
- Мама! Пожалуйста! Я не могу уехать, не попрощавшись с Серёжкой!
Этот диалог услышал я, вылетая из своей… бывшей… палаты.
Вовка сразу кинулся мне на шею и очень тихо прошептал мне в ухо: «Я тебя люблю! Я буду ждать от тебя письма, Серёж!»
- Я тоже люблю тебя!!! Я сразу напишу! Мы скоро встретимся, Вов! – и, на глазах у всех, мы крепко обнялись…
* * *
…Такси медленно вырулило из объятий больницы, немного повиляло через лабиринты Заводского района и, найдя единственно верный путь, помчалось к центру города.
За окном мелькали светофоры и уличные таблички. На остановках городского транспорта толпились люди. Старые белые Икарусы с гармошкой посередине словно огромные сказочные ящеры заглатывали в себя людей. «А, теперь понятно, для чего нужна гармошка – чтобы растягивать автобус, когда людей много!» - наивно подумал я. Наше такси летело через Партизанский, Тракторный, Центральный район… «МАЗы», белорусские партизаны, трактора «Беларусь»… История, сложенная мозаикой названий районов белорусской столицы…
Я знал, - уже не долго… И, вот уже Советский район, Первомайский... А вот и дом…
VII
В доме шел капитальный ремонт. Подъезд благоухал известковой шпаклевкой, как-то усиливая мои переживания…
Пространство трехкомнатной квартиры меня утомляло больше всего! За неполный месяц в больнице я, конечно же, изрядно привык к просторам…
А еще, - полное отсутствие общения!.. Ведь все друзья разъехались на каникулы… Хотя, смогли бы они сейчас мне помочь? Отнюдь…
Ну почему, почему я еще маленький!? Был бы большим, сел бы в машину и поехал бы искать ту улицу, где жил мой Володька! Как она там называлась? Днепровская, вроде… Точно, Днепровская! Пойду-ка я в туалет, посижу, поищу ее на карте…
Блин, а чего это унитаз таким высоким стал? Или... я просто отвык?
На карте этой улицы не было. Была Днестровская, но совсем не в том районе. Странно…
Я протянул руку к небольшому шкафчику и из-под него вытянул свой старый любимый телефонный справочник. В самом конце этой книжки находился список всех улиц города, и то, как до каждой из них можно было добраться.
Есть! Я нашел ее! Двадцать восьмой маршрут автобуса проходил через эту улицу! Это уже хорошо!
Конан Дойла читать я не любил, но фильмы про Шерлока Холмса мне нравились…
Так… Что я должен искать теперь? Ага, во-первых, проследить маршрут двадцать восьмого автобуса по карте! А, во-вторых, найти по справочнику ту 56-ю среднюю школу, где учился Володя. А затем, «обработать» полученную информацию…
- Сынок, ты чем так долго занимаешься в туалете? Уже, наверное, полчаса там сидишь!
- Путешествую, мам! Я скоро уже!
- И далеко ли ты путешествуешь?
- К Вове Стаценко!
- А, это тот мальчик, с мамой которого я познакомилась сегодня в больнице?
- Да, мам… Тут, кое-какие проблемы с картой города происходят… Можно, я ее сниму со стены и принесу в комнату?
- Конечно, сынок! Так оно будет лучше!
- Спасибо, мам! Я уже выхожу!..
Я быстро привел себя в порядок, натянул штанишки, и, помыв с мылом руки вышел из туалета. У меня под мышкой болталась содранная со стены карта города, а, в другой руке я нёс телефонный справочник.
- Сына, соскучился по туалету, что ли?
- Почему это?
- Ты был там ровно сорок семь минут! Я понимаю, конечно, что в больницах туалетов не бывает и, поэтому…
- Мам, не надо, не шути! Просто в больничных туалетах не бывает карт города и телефонных справочников…
- Эх, сынок… Кстати, тебе звонили, пока ты был в туалете.
- Кто!? Вовка?! Почему ты не позвала?!
- Какой еще Вовка, Серёж? Ларик звонил. Спрашивал, выписался ты уже или нет…
- Ах… Ларик…
…Ларик, точнее, Илларион, был моим ровесником и неизбежным другом детства. Он жил в соседней квартире с мачехой и бабушкой. Его мать умерла при его родах и тётя Наташа (сестра матери, старая дева) усыновила его.
Старенькая бабулька Иллариона была сильно набожным человеком. Она почти всегда лежала и молилась, глядя в комнату, что была напротив ее кровати. Эту комнату уже давно переделали в небольшую церквушку. Там все было увешено иконами, горели лампадки и свечки... К ней в гости толпами шли такие же как она бабульки и приносили ей то, «что бог послал»… А Бог не был скуп для бабушки Евдокии…
Ларика я знал всю свою жизнь. Его я относил к особой группе друзей – «Ларики». Он всегда был, «есть, присно и во веки веков…»
Но, несмотря на всё это, мы с ним дружили! Не так, конечно, как с Прохором, но всё равно… Ларику я всегда мог открыть свою тайну! Я знал, что эта тайна никуда не сможет уйти! – кроме меня, у него не было настоящих друзей. Были только приходящие малолетки, как девочки, так и мальчики…
- Мама, я пойду к Ларику… Может от него мы пойдём на двор…
- Хорошо, Серёжа. Иди, погуляй…
…Ларик радостно встретил меня. Я дождался пока он оденется, и мы вышли на двор…
- Давай, рассказывай быстрее! Виделся с Марченко снова?
- С кем?!
- Ну… Ты же рассказывал мне раньше про красивого мальчика… Вроде, или Стасик, или Ясик… Не помню точно…
- Балда! Его зовут Тасик! Ну, то есть, Тарасик! Тараса Шевченко читал?..
- Ой, точно!..
- Виделся… В моей палате лежал… Но, у меня появился новенький… - такой красоты я еще не видел!!! Его Вовкой зовут. Стаценко – фамилия такая…
- Очередной «клиент» твоих тёмных подвалов?
(От Иллариона я не таил своих тёмных мыслей. Правда, о том, что такие мальчики возбуждают меня сексуально, не поведал бы ему никогда!..)
- Сам ты, клиент! Сейчас, как дам тебе! А Стаценко не тронь! Я его люблю как брата!
- Как брата?! И что же у вас, интересно, было то?! Он что, кровь свою тебе пожертвовал?
- Ничего! Дурень ты, Ларик! Больше я тебе ничего не буду рассказывать! Никогда!
Я развернулся и пошел прочь от такого «друга»…
Нет, Вовка не был очередным клиентом!
* * *
Спустя пару недель, я получил первое письмо от Володьки. Он писал с пионерского лагеря. Рассказывал, как проводит время и, что скучает по мне.
Я сразу написал ответ и снова стал ждать письма.
Так завязалась наша переписка…
Затем, я с родителями уехал на море. Я и оттуда писал ему каждую неделю! Зато, когда в конце августа мы вернулись домой, я смог прочесть все ответные его письма!
Потом началась школа, и времени стало чуточку меньше.
Как-то раз, в октябре, я осмелился сбежать с уроков и поехал на железнодорожный вокзал. Я хорошо помнил, что именно с вокзала начинает свой маршрут автобус, который проходит через Днепровскую улицу.
Когда автобус вкатил в Заводской район, я, абсолютно без стеснения, подошел к кабине водителя и постучался.
- Тебе чего, пионер? – дохнул перегаром бородатый водила.
- Дяденька шофёр, я ищу Днепровскую улицу… В справочнике я прочел, что маршрут вашего автобуса проходит через нее…
- Гм… Раньше проходил… А сейчас маршрут изменили. Но, пешком недалеко… А чего тебе надо на Днепровской? Я там живу, вообще-то…
- А у меня там друг живет! В сотом доме!
- Вот те на… Вовка, что ли?
- Да, Вовка! А вы откуда знаете? – смутился я.
- Ну… Как бы тебе сказать-то… Я … папка его, вроде как…
- Не может быть!
- Может… - тяжело вздохнул он. – Только, Вовка теперь там не живёт… Он на прошлой неделе с мамкой переехал в новую квартиру, где-то на Партизанском проспекте…
- Это точно?!
- Куда уж точнее… Ох, ёрш твою медь*, заболтались мы с тобой, что аж до самой конечной доехали! Погодь минутку, сейчас я путёвку отмечу и вернусь. У меня обед после этого круга должен быть. Так что, покажу тебе, где Вовка жил…
Отец Володьки пулей вылетел из автобуса, подбежал к диспетчеру и, что-то ему протянув, быстрым шагом вернулся назад.
- Ну что, поедем?
- Ага, - согласился я.
Через пять минут мы были уже на месте. Днепровская улица была длинной и огибала почти весь район частных домов. А я то думал, что Вовка живет в многоэтажке! Ой, то есть жил…
- Вот тут он и жил с мамкой… - с лёгкой грустинкой сказал водитель, - Зайдешь, перекусишь?
- Нет, спасибо! Я поеду искать его дальше! Он школу не поменял?
- А ведь точно! Ты молодец, соображаешь! Нет, школа та же, на Партизанском… Мы, возле нее проезжали…
- Ага, я знаю! Спасибо вам! Я пойду тогда?
- Давай, иди. Удачи тебе! Вовку встретишь, от меня привет передай!
- Обязательно передам! До свидания!..
* * *
Добравшись до Партизанского проспекта, я быстро нашел школу и зашел внутрь.
Отыскав четвёртый «Г», я пристроился на подоконнике и стал ждать звонка с урока.
Через четверть часа урок закончился, дверь в классе открылась, и оттуда стали выходить ребята. Я стоял напротив двери и боялся упустить свою цель. Но, Володьки не было…
Когда почти все вышли из класса, я заглянул внутрь и увидел трех пацанов. Один из них был на голову выше остальных. Наверное, это и есть Александрóвич!
Поборов стеснение, я подошел к ним.
- Ребята, а Вова Стаценко у вас в классе учится?
- У нас. – подозрительно ответили они. – А ты кто такой?
- Я друг его. Вместе в больнице лежали… А где Вовка?
- А он простудился и сидит дома. Мы как раз сейчас собирались к нему идти…
- Ребята, а меня возьмёте с собой?! Пожалуйста!
- Если говоришь, что ты его друг, то возьмем, – ответил высокий мальчишка, - Но, если наврал нам, дадим таких тумаков, что потом долго будешь вспоминать!
- Не наврал! Вот увидите! А ты, - обратился я к высокому, - Александрóвич, наверное?
- Да, точно… А ты откуда знаешь?!
- Володька мне про тебя рассказывал!
- А, тогда ладно…
Через двадцать минут ходьбы, мы подошли к тому дому, где жил теперь Стаценко. Окна дома смотрели на трамвайное кольцо. Шестой маршрут трамвая шел отсюда прямо к моему дому! Вот это удача!
… Дверь открыл перемотанный шерстяным шарфом Володька, и, увидев меня, лишился дара речи!
- Стац, к тебе гости… - указав на меня сказал Александрóвич, и мальчишки быстро зашли в квартиру. А мы с Вовкой так и остались неподвижно стоять в дверях…
- Стаценко Владимир? Вам письмо! – и я, достав из кармана, протянул ему тот самый больничный листок с приговором… Он, не веря в то, что происходит, послушно взял его, развернул и стал шепотом читать…
…А я, уже не в состоянии сдерживать свою радость, бросился на него и сильно обнял!
- Вовка! Я так долго тебя искал! Я так хотел тебя увидеть! Володька! Друг! Брат!
- Серёжа… - только и смог вымолвить он, и его глаза непривычно заблестели… Он ведь не умел плакать от боли и мог реветь только от досады, горя и стыда. Выходит, что еще и от счастья!..
VIII
…Мы не часто встречались с Володькой. Наверное, раз в пол года, не больше. Помню, однажды я побывал на его дне рождения, где его мамка жарила кролика! С тех пор, я никогда больше не ел такого мяса!
А еще, Вовка был однажды у меня, когда мои родители были на работе! Но, мы не занимались ничем таким, что могло испортить репутацию пионера. Мы просто наслаждались общением…
А однажды, мы собрались с ним поехать в гости к Тасику. Но, Володьку не отпустила мама, и мне пришлось ехать одному…
А однажды весной, когда были каникулы, я приехал к нему с фотоаппаратом. Он тогда жил у бабушки, на Енисейской…
Мы фотографировались с ним. Прощелкали почти всю плёнку, которую я в тот же день и проявил дома в фотобачке… Проявил, высушил, напечатал фотографии и стал убирать за собой весь фото-бардак… Негатив я аккуратно скрутил и, перед тем, как положить в коробку, на мгновение задумался: я же не подписал плёнку! Затем, взяв со стола ручку, я прямо на первых засвеченных кадрах выцарапал слово – КЛИЕНТ. А как еще я мог назвать этот негатив?! Придурок – Ларик, когда-то, очень быстро окрестил мою любовь…
* * *
…Время неумолимо бежало вперед…
Когда мне стукнуло 15, и 13-ти летний Володька был у меня дома, я предложил ему вспомнить то, что было давным давно… Но он, постеснявшись, ответил, что не хочет. Хотя, его школьные брючки достаточно сильно выпирали вперёд…
Это была последняя наша встреча…
* * *
…В феврале 1992 года, возвращаясь из Москвы с одним из своих мальчишек, я случайно столкнулся с ним. Он ехал в соседнем купе с молодой женой и годовалым ребёнком… Наши взгляды на миг встретились, но… ни он, ни я, не подали этому внимания…
…Запах известковой шпаклевки всегда напоминает мне первую настоящую любовь…
©Бережков Сергей, сентябрь – декабрь 2001
