ПРОЛОГ
Глава первая. Проводник
Глава вторая. Оруженосец
Глава третья. Гладиатор
Глава четвертая. Дядюшка Арт
Глава пятая. Дом Радости
Глава шестая. Моряк
Глава седьмая. Альдерон
Глава восьмая. Епископ

 

ИГРА

ПРОЛОГ. ГОРОД

До зарплаты оставалась еще неделя, но карманы были уже пустые. Три дня назад я отметил днюху, все-таки 35 лет, дата почти круглая. И печальная, если посмотреть на мои достижения. Я никогда не был талантлив ни в чем. Не имел ярких увлечений. В школе мне прилепили обидное прозвище Мышонок. Но да, я и был мышонком. Учился на четверочки. Лишь по физре был стабильный трояк. Закончил пединститут, но последующие три года в школе вспоминались как тихий (а иногда и не очень тихий) кошмар. Маленький уродцы радостно издевались над нелепым очкариком. Никаких призваний и талантов к работе с детьми у меня не было, и как только подвернулась возможность я слинял в компанию по проектированию труб. В основном труб канализации. Кем работаешь? Ассенизатором. Звучит гордо, не правда ли? Зарплата была небольшая, но твердая. Никаких перспектив. Короче, очень хотелось выпить.

Я взял две банки пива и сухарики. На большее не хватило ресурса. Но у продавщицы не оказалось сдачи.

–Возьмите билет, – сказала она.

Билеты новой моментальной лотереи продавали по всему городу и широко рекламировали. Призы были обещаны офигительные. Только что-то я не видел выигравших. Спорить было бесполезно, а пива хотелось все сильнее. Вот они, мои баночки, уже запотели, как их извлекли из холодильника.

Я покорно вытащил билет.

–Откройте, – предложила продавщица, – иногда маленькие призы можно отоварить прямо здесь.

Я послушно оторвал корешок. Конечно, сейчас я увижу розовое сердечно и надпись – не огорчайтесь, в следующий раз обязательно повезет. Но где-то в душе все равно дрожало легкое замирание – а вдруг? Вдруг случилось. Голографический рыцарь встал на моей ладони, отдавая салют тяжелым мечом. На мече готическим шрифтом сверкнула надпись «ИГРА». Как любой выигравший я пребывал в состоянии легкого обалдения и не сразу сообразил, что вытянул главный приз. На тур «ИГРЫ» я не смог бы скопить за всю жизнь…

 

Глава первая. Проводник

ЦЕНТР. ПОДГОТОВКА

Центр Игры потрясал своим великолепием. Нет, он не был огромным небоскребом. Ошеломительный парк в средневековом стиле с полуразрушенными мостами через каменистые ручейки. Старинный замок посреди с замшелыми стенами и перекидным мостом… с замиранием сердца я шагнул через заржавленные ворота замка.

Внутри, однако, было чуть-чуть современнее. Старинные полотна, развешанные по стенам, освещали искусственные факелы. Под потолком сияли разноцветные витражи. Под ногами стелились ковры из шкур медведя. Однако все это средневековье закончилось холлом, где я прошел регистрацию. Регистрация была быстрой на удивление, потребовалось лишь подписать договор, в котором я отказывался от претензий по любым последствиям, связанным с пребыванием в игровом мире. За средневековым помещением открылся вполне современный зал с лифтами, что вели на нижние уровне – Центр игры располагался в основном под землей. Мой лифт вел на самый верхний из этажей этого подземелья – уровень новичков, тех, кто отправлялся в Игру впервые.

Моя комната была небольшой, но достаточно комфортной – диван, рабочий стол с монитором компьютера, одну стену занимал гигантский голографический экран, с помощью которого можно было подключится онлайн к любой точке игры. Кормили новичков в небольшом ресторанчике, стилизованным все же под средневековье, но это была грубая стилизация, как в городском кафе. Блюда имитировали игровые – медвежатина, лосятина, фаршированные овечьи желудки. Посреди ресторана пылал огромный очаг, в котором на вертеле жарился целый кабан. Можно было подходить и отрезать любые куски самостоятельно без всяких ограничений. А вот спиртное было ограничено, но не из жадности – просто новичкам полагалось проходить двухнедельную интенсивную подготовку, а не пьянствовать.

Все первоходы начинали в одной роли – воина. Для повторного тура выбор был велик – и священнослужители, и политики, и торговцы, и лекари, и чародеи, и разбойники. Первый же тур был подготовительным. Но мне повторная игра не светила, хотя второй тур по правилам был вдвое дешевле первого.

Занятия по подготовке делились на теоретические – история, этикет, верования, и практические – верховая езда, стрельба из лука и арбалета, фехтование. Теоретические мне давались легко, практические – невероятно трудно.

На первой же, ознакомительной лекции я узнал, что среднее время жизни новичка в игре – десять дней. И продолжительность нашей жизни целиком зависит от нашего усердия в подготовке. Я был бестолков, но усерден.

На одном потоке со мной было около двадцати игроков, все молодежь, в основном – юноши. Было пять девушек, три страшненькие, две откровенно уродливые. Впрочем, я не пользовался успехом у женского пола никогда, а с возрастом – еще меньше.

Я не общался со своими будущими товарищами по игре – слишком велика была разница в возрасте… Они посмеивались на до мной, но беззлобно. Впрочем, среди продвинутых игроков, идущих на повторные туры, было гораздо больше мужчин солидного возраста. Так что у меня был шанс.

Игровой мир был разделен на пять больших областей. На Южных Землях были владения герцога Альдеронского, суровый Северный Край принадлежал герцогу Вероне, Запад и Восток политически напоминали республики, центр был Империей, вассалами которой считались и все остальные земли. Нам было настоятельно рекомендовано начинать именно с центра, с Империи, или как ее называли в Игре, метрополии. Там было безопасней.

Наконец, наступил день перехода, который я ждал, замирая от страха и восторга. Нас пригласили в шлюз. Шлюз больше всего напоминал больницу. Весьма сложные кровати должны были поддерживать наше реальное тело в здоровом состоянии, пока разум будет блуждать в виртуальном мире игры. Переход в Игру был почти незаметен – я задремал, а потом проснулся… проснулся в средневековом Храме, в узкой келье, в новом, игровом теле, которое называли носителем.

ИГРА

Носитель, прямо скажем, мне понравился. Мускулистый супергерой без тени мысли на челе. В детстве я был хилым, нерешительным очкариком. И всегда завидовал спортивным одноклассникам, не утруждавшим себя размышлениями о смысле жизни, зато пользовавшимися благосклонностью девочек и умеющими все проблемы решать кардинально – ударом по морде. Конечно, игрока не спрашивают – Центр подбирает носитель по своему усмотрению. Ощутить себя после моего слегка обрюзгшего тела в молодом и спортивном носителе было приятно. Немного барахлила координация – теперь каждое движение требовало много меньше усилий. Но это быстро должно пройти, как нам объясняли при подготовке. Борода а ля предводитель викингов мне не понравилась, и я решил ее сбрить. Зеркало в Храмовой келье было мутное, свет десятка свечей тусклым. Понятно, ни тебе водопровода, ни горячей воды. Могли хотя бы здесь обеспечить минимальный уровень комфорта, но, видно, Центр считал, что адаптироваться надо с первого же момента. Загремела дверь, и в узкий вход просунулся тощий монах в надвинутом по самые глаза капюшоне. В руках у него была грубая миска с большим куском мяса, приправленным какими-то здешними овощами, и кувшин. Все это было молча поставлено на мой стол. Я спросил у монаха бритву, и мне было принесено нечто, выглядевшее весьма сомнительно и не имеющее ничего общего с бритвенным станком. Пользование таким прибором было явно опасно для моей жизни. Носитель, судя по всему, обладал отличным аппетитом, и я умял все моментально, несмотря на то, что мясо было жестким и недосоленным, а местные овощи отвратительно пахли кислятиной. Об отсутствии всякого сервиса в храмах все знали. Думаю, так сделали, дабы игроки не задерживались дольше необходимого. Тут дверь опять скрипнула, и я увидел красавицу-амазонку.

– Привет, я Мэй. А ты кто?

Очевидно, это та самая пухленькая кривоногая страшилка с жидкими волосами – больше в шлюзе девушек не было. Ей явно повезло, в носителе она выглядела весьма аппетитно. Секс в Игре был тем, что привлекало страшненьких девиц больше всего. Интересно, как у меня с потенцией, подумал я. И сразу ощутил, что все нормально. Пожалуй, даже чересчур. В реале секс последний раз у меня был больше года назад.

– Меня зовут Роб.

Я назвал ей свое игровое имя. Говорить имя из реала здесь принято не было.

– Пойдем, все уже собрались в зале.

Мы спустились по темной и скрипучей винтовой лестнице. В зале был растоплен камин и накрыт стол. Полтора десятка плечистых красавцев распивали местное кислое винцо. Мне вспомнилось, что в программу включено пиршество. Раут, с которым прибыл и я, был почти целиком новичковым. Соответственно, и разговоры тоже шли, которые обычно ведут между собой новички. Обсуждали оружие, будущие роли, проводников и прочую лабуду. Впрочем, я тоже не был исключением, единственно, чем я отличался от всех присутствующих – то, что я выиграл свой тур Игры в лотерею. Это накладывало печальный отпечаток – у меня была лишь одна жизнь и почти отсутствовал исходный капитал. Ни о каких супер доспехах или оружии не приходилось даже мечтать.

– От положнякового проводника сразу отказывайтесь, правила допускают. На обмене потеряете сотню монет, зато наймете нормального. А те, которые приходят по квоте, полный отстой...

Высокий черноволосый парень с внешностью индейца из старинного вестерна говорил громко и уверенно. У него была третья судьба, и он чувствовал себя здесь королем. Остальные внимали ему как пророку.

Мне стало неуютно – тур игры стоил пятьдесят моих годовых зарплат. Хотя Игра всех уровняла, но сословный комплекс давал себя знать.

– Будем держаться поначалу вместе, – сказал красавец со светлыми волнистыми волосами.

– Держитесь, – согласился индеец, – советую создать небольшой отряд. Помимо проводников скиньтесь на наемников.

Самый опасный момент – начало игры, в первую неделю гибнет 90% всех новичков.

Я почувствовал вдруг острое желание покинуть Обитель. Уйти оказалось несложно – лишь на выходе монах поинтересовался, выбрал ли я уже Путь. Я ответил, что нет. После чего мне был вручен Знак и дорожная сумка из потрепанной кожи. Знак давал возможность прервать тур в любой момент, а для меня он означал конец Игры, денег на повторный тур мне не накопить за всю жизнь... Знак на ремешке или цепочке вешался на шею и активировался очень просто – надо было просто порвать то, на чем висел Знак. Был один секрет, порвать цепочку мог только хозяин Знака. Кроме того, по Знакам можно было отличить игроков от персонажей, и понять, друг перед тобой или враг. Я еще не выбрал пути, и жемчужина на Знаке была тусклой и безжизненной. Служение Храму заставит засиять ее белым цветом, красный цвет был символом Империи, но красные жемчужины носили и свободные, не связанные обязательствами и службой, игроки. Был еще и черный – для игроков, выбравших Черную Ересь, служитель Ереси мог в полной мере насладиться жестокостью. Для игроков первого тура рекомендовалось становиться храмовниками. Знак я укрепил на шее. Мешочек с монетами повесил под куртку, в Городе, говорили, масса карманников.

– Где остановится господин?

Вопрос был почти риторическим, всем новичкам рекомендовалось останавливаться в Кратере, постоялом дворе, где тусовались и герои, и проводники, и наемники. Экспериментировать я не собирался, о чем и сообщил монаху.

– Проводник найдет вас, господин.

Город встретил меня промозглой сыростью, запахами гнили, тухлятины и прелых листьев. Для новичков могли бы хоть погоду сделать получше… или выбрать для первого старта Южный Край… Впрочем, я понимал, что счастьем было хотя бы увидеть Игру. Для большинства это оставалось недоступной мечтой.

Кабак был достаточно просторным, темная и закопчённая зала с пылающим очагом, в котором аппетитно жарилась целая туша местного рогатого скота, была полна народу. Интерьеры были убедительны, это не была стилизация под средневековье, как в ресторане. Это было само средневековье, романтичное и убогое одновременно.

– Что желает господин? – милая румяная девчушка смахнула с дощатого выщербленного стола крошки. Я взял лепешек и местного напитка вроде чая, но с легким наркотическим эффектом. Потягивая горький как хина напиток и закусывая его пресной лепешкой, я стал присматриваться к местному сборищу. Героев было немного и видно было, что многие из них явно не новички в Игре. Зато проводников и наемников присутствовало в изобилии. Интересно, что среди проводников было много девушек, и довольно красивых. Собственно, оно и понятно – с проводником-девушкой получаешь заодно секс-услуги в одном стакане. Конечно, на наемника денег у меня не хватит, но вот о том, чтобы сменить положнякового проводника я задумался всерьез. Чаще всего проводник от Игры подбирался хуже некуда – думаю, делалось это с простой целью – выкачать из клиента как можно больше денег. Встреча с проводником меня волновала – с этим персонажем мне предстояло провести весь тур, да и жизнь новичка зависит в основном от квалификации проводника. Может, для рекламного тура мне подберут кого поприличнее? Вряд ли дадут девушку, скорее всего будет пожилой бородач с лицом, испещренным шрамами.

Тут за стол подсела девица с алой лентой проводника первой ступени. Красивая.

– Ищешь проводника?

– А если да?

– Можем договориться. 200 монет в неделю, и я твоя.

У меня их всего было сто.

– Я подумаю.

– Подумай, подумай. Спроси Нору, я здесь каждый вечер бываю...

От местного чая стало тепло, но захотелось спать. Комнату я взял низшей категории, один золотой – неделя. Естественно, была она холодная и тесная, с жесткой койкой, тазом для умывания и колченогим табуретом. Узкое оконце выходило во двор, где бродили свиньи. С трудом расшнуровав кожаную куртку, я завалился прямо в штанах и рубахе, натянув одеяло на голову.

Проснулся я от осторожного стука. В комнате было зябко, за окном ночь. Откинув щеколду, увидел пацаненка, видно из прислуги.

– Тебе чего?

– Я ваш проводник, господин. Простите, что разбудил.

Только тут я заметил, что его волосы перетянуты кожаным ремешком с лентой желтого цвета. Ступеней проводников было три. Соответственно и цветов три – красный, синий и зеленый. О желтом я и не слышал. Может, цвет ученика? М-да, для бесплатного клиента они постарались – обычно хотя бы третью ступень присылают. На первую, конечно, надеяться было бесполезно, но о том, что новички иногда получают положняком проводников второй ступени, говорили даже в шлюзе.

– Заходи.

Мальчишка вошел, окинул взглядом небогатое убранство комнаты.

– Вы можете от меня отказаться, господин.

Интересно, а вообще кто-нибудь соглашается на твои услуги? Мальчишка будто понял мои мысли, достал пергамент и стикс.

– Вот здесь подпишите, и я уйду, господин.

Он не смотрел мне в глаза. Интересно, почему? Наверно, стыдно постоянно ощущать себя нежеланным.

– Скажи, а почему цвет желтый? – спросил я мусоля стикс.

– Лента позора, – отрывисто сказал пацан.

– Что такое лента позора?

– Из-за моей трусости погиб клиент.

О таком я слышал. Кодекс чести проводника требовал защитить клиента даже ценой собственной жизни, поэтому трусы среди них не водились. Проводник, у которого погиб клиент, подлежал скорому и жестокому Храмовому суду. Если суд устанавливал, что гибель произошла по вине проводника, дальнейшая его судьба была незавидна. В лучшем случае рабство на рудниках или галерах.

– Храмовый суд признал мою вину ничтожной. А лента – суд чести ордена.

– Скажи, а кто-нибудь соглашается на твои услуги?

Мальчишка покачал головой.

– Если бы кто согласился, этого бы не было, – он мотнул головой, перетянутой постыдной лентой.

Мальчишка посмотрел на меня и в его глазах прочиталась отчаянная надежда. Я черкнул в отказной графе и протянул пацану контракт. Не буду я ставить на себе эксперименты. Монет за тридцать завтра возьму проводника третьей ступени... Он обреченно взглянул на пергамент и... просиял благодарной улыбкой. Я взял пергамент из его рук. Проклятая рассеянность и чертов местный чаек, от которого у меня все еще кружилась голова! Я перепутал графу и вместо отказа подписал контракт. Самое поганое, что включить заднюю я уже не мог, контракт был нерасторжим. Кажется, пацан все понял, неудобно получилось.

– Когда ты появишься? – спросил я с кислой улыбкой.

– В шесть, господин, – пацан замялся и добавил, – Спасибо, господин!

Я снова лег, но уже не спалось. Выглянул в окно, но ночь была непроницаема – все-таки, средневековье, уличные фонари еще не изобретены, а тусклый свет масляных лам и комнату-то толком осветить не может. Я вытряхнул из сумки содержимое и стал перебирать. В общем, ничего интересного. Стикс, хорошо хоть, что в этом мире не пишут гусиными перьями. Молельная книга, граненые иглы для кожи. Маленькая кожаная шкатулка. Я вздохнул и решился наконец ее открыть. В шкатулке должен быть амулет. Амулеты, как утверждалось, распределяются случайным образом при входе в Игру. Рассказывали, как одному игроку достался болотный оникс, цена которого была равна годовому доходу среднего княжества. Но из шкатулки выкатилась тривиальная тёмная жемчужина, цена которой три золотых в базарный день. Да уж, не везло мне во всем и сразу. Конечно, самая дурацкая история получилась с проводником. Забавно, что мне стало жалко этого мальчишку. Углядел беззащитность в его глазах. Мальчишка всего лишь персонаж, пожалеть персонаж было просто смешно! Ведь понятно, персонажи – это продукт деятельности сложнейшего организма Игры, в которой единственные реально живые существа – мы, игроки.

Утро было таким же промозглым, я проснулся от холода. Чертова комната совсем не отапливалась. Говорили, что наверху есть настоящие номера люкс, с каминами и всякой роскошью, по десять золотых за сутки. Но мне суждено было коченеть в клетушке два на три метра. Я умылся ледяной водой, и стал подумывать о завтраке, но тут в дверь постучали – явился проводник.

– Счастливого рассвета! Господин готов?

Я представил, как на до мной будут потешаться те самые ребята, с которыми мы расстались в Обители. Сразу поймут, что я по рекламному туру, из сословия 12-го разряда. Обычно в Игре трудно встретить человека ниже 5-го. Да и пятый редкость, Игра – развлечение для миллионеров.

– Тебя как зовут, чудо?

– Чудо?

– Как тебя зовут?

– Зовите меня Крисом, господин.

Красивое у пацана имя. Интересно, а полностью – Кристиан или Кристофер? Хотя может у него нет полного имени, зачем оно персонажу.

– Какая у нас программа? Будем осматривать местные достопримечательности?

Слово достопримечательности явно было ему незнакомо.

– Как у тебя с деньгами, господин?

Гляди-ка, на ты перешел. И тоже о деньгах.

– Хреново у меня с деньгами. Ну в смысле – плохо.

Крис подошел к дорожной сумке.

– Я посмотрю амулет?

– Смотри. Я уже смотрел – черная жемчужина, ничего интересного.

Но Крис все равно достал эту чертову жемчужину, задумчиво покатал на ладонях.

– Можно продать, господин.

– Угу, за пару золотых. Ох и разбогатеем.

– Я схожу, продам?

Пока Крис ходил барыжить, я отправился вниз завтракать. В Зале тоже было холодно. Холодно и пусто, более богатые постояльцы, очевидно, заказывали завтрак в номер.

Я хлебал местный напиток, напоминавший желудевый кофе, только почему-то вместо сахара щедро сдобренный солью, и заедал это все жареными яйцами. Появился Крис и положил передо мной небольшой мешочек. Но все равно слишком увесистый для двух-трех золотых. Он что, все деньги взял медяками? Я доел яйца, в которых желтки почему-то были зеленого цвета, развязал тесемку на мешочке и высыпал содержимое. Думал, расплачусь за завтрак медью, не таскать же ее с собой. Но из мешочка посыпались темные монеты с тонко отчеканенными на них головами дракона. Интересно, какой у них курс? Я взял одну и дал прислуживающей нам девице, готовый в случае появления удивления на ее симпатичной мордочке добавить еще несколько. Хотя завтрак вряд ли стоит больше четверти золотого. Однако девица забрала монету и надолго исчезла. Я уже собирался уходить, когда появился хозяин.

– Господин не желает переехать в комнаты получше? Сегодня утром как раз освобождается апартамент в левом крыле.

– Нет, не желаю.

– Господину принести сдачу?

Ого, мне еще и сдача положена!

– Неси.

Хозяин исчез за стойкой и вскоре появился с увесистым мешком.

– Ровно 149 золотых, можете не пересчитывать, господин.

Вот тут я и уставился на проводника.

– Где взял деньги? Колись.

– Продал жемчужину, господин.

– Которой красная цена – три золотых?

– Это был ночной жемчуг, его многие с темным путают. Он тяжелей и холодный...

– И сколько здесь?

– Пятьсот тринадцать драконов, господин.

Я быстро подсчитал в уме, что стал обладателем состояния около 76900 золотом.

– Эй, хозяин, я, пожалуй, перееду в апартаменты...

– Как угодно господину!

– Ну что Крис, пошли осматривать достопримечательности?

– Я бы предложил заняться оружием...

Мы отправились по городу пешком. Моросило, а зонтиков здесь еще не придумали. Зашли на рынок, я прикупился прикольным плащиком. Может и пацану купить, подумал я, а то простынет… Кой черт простынет, он же персонаж… Капли дождя красиво стекали по его мокрым волосам. Я пошел вдоль торговых рядов, разглядывая диковинные для современного человека товары. Одежда, доспехи, оружие. Причем мастера работали здесь же – крохотные мастерские были одновременно и складом, и торговым павильоном. Обычно в мастерской не было стены, и покупатель мог наблюдать работу хозяина. Продавцы меряли оценивающим взглядом меня и моего спутника.

– Господин, у меня есть то, что вам нужно, – то и дело слышалось со всех сторон. Все они знали, что мне нужно. Впрочем, я затарился мечом и доспехом. Меч был дорогой, с сияющим длинным лезвием, похожим на хищное жало, ручка темной меди с искусной чеканкой, украшенная рубинами. По словам торговца, меч был изготовлен по спецзаказу для знаменитого рыцаря. Обошелся меч аж в три дракона. К мечу я прикупил пару изящных кинжалов. Доспехи были темного металла с красивой гравировкой и инкрустацией серебром и медью, они идеально облегали мою фигуру. Продавец утверждал, что доспех свободно выдержит удар не только меча, но и боевого топора. Доспех обещали доставить в "Кратер" – весил он килограмм двадцать и таскаться с ним по рынку было бы затруднительно. Купил одежду получше и побогаче, из тонкой блестящей кожи с серебряными пряжками в виде змеиных голов. Конечно, оружейные ряды были забиты и другими, порой совсем экзотическими видами оружия. Луки и самострелы я покупать не стал – все равно стрелять из них не умею и вряд ли смогу быстро обучиться столь тонкому искусству.

– Тебе купить меч?

– Меч для меня слишком тяжел, господин. Мне не выстоять в бою на мечах против взрослого.

– А лук?

– Хороший лук мне не натянуть, господин.

Я и сам понимал, что толку от пацана никакого. Одно непонятно – как он в проводники-то попал?

Особняком стояли ряды с колдовскими товарами. В отличии от реала, в Игре магия не только существовала, но и была популярна. Огромное количество магических предметов самого отвратительного вида были разложены на длинных столах. Здесь были кости и черепа, сушенные травы и непонятные на вид приборы. Все это пахло гнилью и болотом. Однако освоить чары было чрезвычайно сложно.

Мальчишка таскался сзади как на привязи. Он не встревал в мои разговоры с торговцами. Но не отставал от меня ни на шаг. Постоянно я ловил на себе насмешливые и оценивающие взгляды – ну еще бы, что можно подумать об человеке, за которым таскается никчемный мальчишка-проводник, да еще с желтой лентой.

Вечером я задумал оторваться по полной программе, попробовать хотя бы в Игре богатой, роскошной жизни. В реале мне до конца дней светила убогая судьба рядового биопрограммера. Нет, конечно с возрастом я перейду в 11-й, а то и в 10-й разряд. Карьерный рост гарантировался нашим справедливым обществом. Каждый добропорядочный гражданин имеет возможность повысить свой статус. Только мало кто повышает.

Компания, с которой я совершил раут-переход, собралась в "Кратере". Меня приветствовали радостными возгласами, и я подошел к накрытому столу. Совершенно забыв о Крисе, ходившем тенью за мной.

– Это что за сосунок? Твой проводник? – индеец смотрел насмешливо.

– Да вот Игра подбросила положняком...

В компании понимающе хмыкнули.

– Че не отказался?

Ну не говорить же, что случайно перепутал графу.

– Да пожалел пацана...

– Отстань от него, – сказала девица, – может он мальчиков любит...

– Он тебя любит в попку или в ротик, малыш?

Компания взорвалась отвратительным смехом. Я был готов придушить пацана, из-за которого меня осыпали насмешками. Что за манера таскаться следом. А ему было наплевать, он смотрел на потешающихся с легким презрением.

– Иди погуляй, встретимся утром.

Мальчишка исчез. Но вечер был безвозвратно испорчен. Я ушел в свои апартаменты. Пожалуй, квартирка и вправду была хороша – огромный камин, в котором предусмотрительно зажгли огонь, широченная кровать под балдахином, пушистые ковры под ногами. Вместо масляных чадящих ламп – свечи. Витражи на окнах. Узенькая лесенка вела в застекленную башенку.

Ужин я заказал в номер. Подобрал более или менее привычные блюда. Конечно, до биомяса и синтетик-картофеля им далеко, но все же есть можно. Вино из моллюсков мне даже понравилось. Легкое, сладкое, чуть шипучее... После второго бокала все закрутилось у меня в голове. Я начал подкатываться к миловидной девочке, прислуживающей за столом. В Игре, в отличие от реального земного средневековья, персонажи мылись. От девочки приятно пахло каким-то парфюмом, ее щечки сияли румянцем. Через минуту она уже сидела на моих коленях. Блин, зачем у них в средневековье столько одежек?

Проснулся я от крепкого пинка, сбросившего меня с постели. Я был голый и хмель еще не выветрился из головы. В комнату лезли какие-то мерзкие рожи с дубинами и ножами, среди них я распознал и хозяина "Кратера".

Я отполз к стене, понимая, что произошло нечто ужасное. Под руку попался меч, купленный давеча на рынке. Ситуация складывалась отчаянная, и я выволок его из ножен. Вперед вылез усач с длинной дубиной.

– Ну иди сюда, я тебе ща яйца отобью, чтобы девок больше не портил.

Он взмахнул дубиной, я поднял меч, защищаясь от удара. Сталь меча лопнула, лезвие отлетело в сторону, а дубина опустилась мне на плечо. Конечно, меч смягчил удар, но плечо взорвалось болью. Вторым ударом он убьет меня, мелькнуло в голове. Тур заканчивался постыдно до отвращения. Меня забьют голым на полу. Стало страшно – возврат обещал быть мучительным.

Второго удара не последовало. Тень проскользнула между мной и усачом с дубиной. Усач чуть попятился. Между нами стояла худенькая фигурка моего проводника. На фоне могучего мужика мальчишка особенно хрупким.

– Отойди, отойди от греха, щенок! – взревел усач.

Вместо ответа Крис чуть согнул и поднял ногу, обхватив себя рукой за щиколотку. Это безобидное движение почему-то произвело на толпу устрашающее впечатление – разгорячённые мужики попятились от мальчишки, в их глазах мелькнул испуг, даже ужас.

– Ну, – сказал Крис, и чуть шевельнул ногой.

Отталкивая друг друга вся компания ринулась к двери и через минуту комната была пуста. Я встал, и, покачиваясь, подошел к столу. Налил местного кваса, выпил. Все-таки я еще был здорово пьян.

– Чем ты их так напугал?

– Подкинь яблоко.

Я взял со стола крупное розовое яблоко и подбросил вверх. В ту же секунду Крис неуловимо двинул ногой и рукой, что-то свистнуло в воздухе и яблоко оказалось пригвождено к стене. Из мякоти торчала узенькая круглая ручка ножа, обтянутая темной кожей. Я попытался выдернуть нож из стены. Черт возьми, это оказалось не так легко сделать!

– Где это ты так научился?

Крис не ответил, подошёл к стене и двумя ударами выбил нож. Вытер лезвие и закрепил нож у щиколотки. Только сейчас я заметил – на его кожаных штанах были нашиты чехлы для крепления ножей. По три с каждой стороны. Все чехлы, кроме одного, были пустые. Я натянул штаны, потом поднял обломки меча.

– Это так, игрушка, – сказал Крис

– Почему ты мне не сказал на рынке?

– Ты бы меня не услышал.

– Как ты узнал, что у меня тут неприятности?

Крис неопределенно пожал плечами. Он вообще не отличался разговорчивостью.

– Если опять захочешь потрахаться, скажи. Я тебе приведу женщину. Безопасную.

– Чего они на меня взъелись?

– Это была дочь хозяина. По закону гостеприимства она тебе не смогла отказать. Но замуж ее теперь не возьмут.

– Есть хочешь?

На столе оставалось еще полно жратвы, только остывшей. Крис кивнул. Я тоже вдруг почувствовал голод. Мы доели остатки индейки и запили местным квасом.

– Крис, ты говори, если я что не так делаю. И еще... прости меня.

Мальчишка, способный напугать толпу мужиков, достоин уважения.

– Если бы не ты, меня бы убили...

– Могли убить и со мной. Просто испугались. Знали, что нож один, а все равно... – его голос странно дрогнул.

– Ты смелый.

– Я трус, – серьезно сказал мальчик, – я боюсь смерти. Но они еще трусливей.

Кровать была одна, к счастью, широкая. Я отдал Крису купленный на рынке плащ, а себе взял одеяло. Он заснул почти сразу. Волосы рассыпались по подушке, губы смешно приоткрылись. Во сне он был самый обычный мальчишка, совсем не походил на сурового воина. С его лба соскочил кожаный ремешок, знак проводника. Я осторожно взял его в руки. Он был сплетен из полосок кожи, которые, перекрещиваясь, составляли сложный узор. В специальные отверстия продергивалась цветная лента. Я подцепил желтую ленточку и вдруг под ней заметил еще одну. Черную. Черный цвет был знаком проводника Высшей ступени. Их было очень мало и о них рассказывали легенды. Живая легенда смешно сморщил нос, повернулся на бок и положил ладошку под щеку.

Крис вел меня узкими грязными улочками. Это не был парадный центр города, это даже не были окраины – вокруг теснились обшарпанные, полуразрушенные дома, под ногами чавкала глина вперемежку с помоями, периодически мы обходили кучи мусора. Это были кварталы, где жило самое отрепье. Иногда дорогу нам пересекали хищные тени, но всякий раз, углядев Криса, растворялись в темноте.

Наконец мы нырнули в какой-то двор, спустились по склизким ступенькам и оказались в сыром подвале. Поплутав в узких переходах, увидели тусклый свет и вот мы в длинном помещении, заваленном какими-то мешками и ящиками. Мы перебрались через кучу хлама и увидели в неярком свете масляной лампы старика. Одна нога старика заканчивалась деревянным протезом, на шее был повязан черный платок. Короче, классический старый пират с иллюстрации к книжке Стивенсона. Оно и понятно – Биоцентр игры брал информацию из Межконтинентального библиотечного комплекса. Наверняка книжки Стивенсона там тоже были. Мы стояли молча и ждали, пока старик, которого я про себя окрестил Сильвером, обратит на нас внимание. Он не спешил. Молча он ковырял вилкой в отвратительного вида горшке, выуживал оттуда какие-то совершенно неаппетитные куски и с чавканьем проглатывал. Наконец он закончил свою несимпатичную трапезу и вытер рукавом жирные струйки с небритого подбородка.

– Чего надо? – Сильвер даже не повернулся к нам.

– Мы пришли за оружием.

Тут старик наконец удостоил нас взглядом, с трудом повернувшись всем своим грузным телом. С полминуты он разглядывал нас прищуренными воспаленными глазками.

– Пошли.

Он поднялся и поковылял даже не удосужившись посмотреть идем ли мы за ним. Через несколько минут блужданий среди ящиков мы оказались у низкой дощатой двери. Сильвер долго возился с замком, потом дверка со скрипом отворилась темноту. Было жутковато ступить в полный мрак, однако я нырнул в низкий проем вслед за Крисом. Через минуту на стене загорелась ослепительным светом маячная карбидная лампа. Мы находились в комнате, забитой оружием. Оружие валялось ворохом на полу, было свалено в кучи у по углам, развешено на редкозубых стальных крючьях, торчащих из стен. Сразу стала очевидна разница – рыночный товар на фоне этих благородных и замшелых клинков смотрелся как сувенирный новодел на фоне древних музейных раритетов. Крис деловито прошелся по комнате, периодически подбирая и рассматривая клинки разных фасонов. Я тоже наклонился и поднял меч.

– Хороший меч, мой господин, помню он многим нашим укоротил туловище. Головы от его взмахов слетали как кочаны капусты... Нелегко было успокоить его хозяина, ну да Бородач вбил ему багор в брюхо. Девка у него была хороша! Как она визжала, когда Бородач размотал его кишки по палубе... Выносливая девка, три дня команда веселилась. А она, даже дохлая, была хороша, а когда мы ее сбросили в море, она не тонула, так и моталась на утренней зыби, а волны раскачивали ее груди... Трое суток она болталась рядом с кораблем, был штиль, и чайки выклевали ей живот и глаза, ох и мерзкое зрелище...

Казалось, старик говорит сам с собой, но всякий раз, когда я дотрагивался до очередного клинка, он начинал бормотать очередную жуткую историю. Как я понял, все эти благородные клинки принадлежали когда-то жертвам кровавого пиратского разбоя, беспощадного, омерзительного своей примитивной жестокостью.

Крис тем временем отобрал с десяток метательных ножей, два арбалета, небольшой кинжал. Очень долго он искал меч, руководствуясь совершенно непонятными мне критериями. Некоторые клинки он почти сразу отбрасывал в сторону, другие долго разглядывал, взвешивал на руке и даже обнюхивал. Наконец он остановил свой выбор на тронутом ржавчиной невзрачном клинке с крупной черной жемчужиной на конце рукояти. Когда Крис протянул мне меч, я заметил странный взгляд, котором смерил меня старик из-под полуприкрытых набухших век. Рукоять клинка была почему-то теплой, почти горячей, казалось, она нагревается в моей руке. На тусклом, щербатом лезвии матово отблескивал свет маячной лампы. Старик молчал, для этого меча не нашлось кровавой истории в его заплесневелых воспоминаниях. Денег пришлось отвалить много. Более ста драконов.

Возвращались мы при зыбком лунном свете, и мне было сильно не по себе. Хоть мальчишка и показал себя в бою с самой лучшей стороны. Но хрупкая фигурка впереди выглядела совсем не убедительно. А еще мне было стыдно, что меня, здоровенного сильного бугая, охраняет ребенок...

Мы шли при свете луны по темным кривым улочкам, воняло невыносимо, в кучах отбросов рылись тощие собаки и еще более тощие дети. Собак было жалко. Детей, впрочем, тоже. Но картина была волшебная… Тоненький силуэт средневекового мальчика, лужи, в которых плывет луна, вокруг романтичные развалины… У Игры все-таки великолепные дизайнеры. Только запах могли бы сделать не столь отвратительным. Проводник сейчас еще меньше был похож на грозного воина. Ему было явно холодно, кожаные полусапожки, больше напоминавшие носки, промокли… Ничего, в гостинице обсохнет, там камин. Я вообще заметил, что стал думать о персонажах как о настоящих живых людях. Это было нормально, погружение в игру, нас предупреждали еще при подготовке. С одной стороны, такое восприятие давало настоящую глубину эмоций, возможность насладиться игрой в полной мере. А с другой могли быть и серьезные последствия, самое легкое из которых – снижение жизнеустойчивости игрока. Бывало, заигравшись, игроки начинали спасать персонажей, – и погибали. Более серьезным последствием мог стать синдром Сакуро-Войцеховского, когда игрока впоследствии начинали мучить угрызения совести за гибель персонажа, произошедшую по его вине. Многие получали настоящую психологическую травму с паническими атаками, приходилось тратить огромные деньги на психотерапевта. В середине прошлого века этот синдром поставил под угрозу само существование игры – несколько человек покончили с собой, другие попали в клиники с глубокими расстройствами психики. Однако вскоре Войцеховский разработал методику психологической блокады, которая давала в 90% случаев игроку возможность действовать не терзаясь моральными устоями и задними мыслями, исходя лишь из игровой стратегии. Только было похоже, что я попал в те 10% процентов, на которых блокада Войцеховского не подействовала. Это меня пугало, и я решил не думать больше о мальчике как о живом человеке.

Наутро мы побывали в Храме. Я выбрал путь храмовника. Раскиданные по всей территории Игры храмы и обители служили утилитарным задачам – были точками входа, управляли заданиями и всем сюжетом происходящего. Но мой проводник, конечно, этого не знал. Он принес клятву служения, которая связала его со мной обетом верности. Мальчик должен был хранить мою жизнь даже ценой собственной. Странно, мне показалось это жестоким. Мальчишка готов был погибнуть ради моего развлечения – ведь смерть игрока была фиктивной, погибало только тело-носитель. Правда не всегда. Чтобы пощекотать нервы одна из примерно десяти тысяч смертей заканчивалась печально и в реальном мире. Иногда инвалидностью, иногда даже трупом. Это был редкий побочный эффект, а злые языки утверждали, что изредка игроков убивают специально. Дабы Игра не стала чересчур пресной.

Игровое задание вроде как не было сложным ­­– доставить письмо в резиденцию епископа на Севере. Когда в Храме запечатывали пакет, я краем глаза увидел адресата – письмо предназначалось какому-то Вероне.

Мой план был прост – купить лошадей и с рассветом отправиться Восточной дорогой. Этот путь был достаточно безопасен, и, если передвигаться днем, останавливаясь на ночлег в крупных поселках, то вся экспедиция заняла бы от силы три-четыре недели. Но Крис посмотрел на меня, будто на маленького дитя. После чего изложил свой план. Оказалось, что самое сложное выехать из города. На героев (для Криса я был не игрок, а герой, рыцарь храма первой ступени) идет охота. И из города смогут уйти очень немногие...

Мы тащились по грязной дороге в колонне рабов. С железными ошейниками на шее, прикованные к длинной цепи. Полуголые, изнемогая от усталости. Я проклинал в душе Криса на чем свет стоит. Вчера мне его план казался превосходным – покинуть город под видом рабов. Я только не думал, что будет так тяжко. Совсем недавно нас обогнала компактная группа игроков в сопровождении нескольких наемников. Довольно приличный боевой отряд. Могли ведь легко присоединиться к ним, очевидно же, что на такой отряд никто не решиться напасть...

Наша колонна тяжело взобралась на холм, с которого открывался чудесный вид – луга, дорога и дубрава, тронутая осенью – золото и багрянец еще не опавших листьев. К опушке дубравы быстро двигался обогнавший нас отряд. Когда передние всадники оказались рядом с деревьями, произошло нечто ужасное. Черные тени бесшумно вынырнули навстречу и прошли сквозь ряды отряда. Минуты не прошло, как передовая часть группы превратилась в изрубленную груду человеческого мяса. Страшными ударами черные буквально разваливали тела пополам. Наша колонна остановилась. Несколько конных охранников выдвинулись вперед и взяли луки на изготовку. Хвостовая часть отряда игроков рванула назад, но их тяжелые, закованные в металл могучие кони не могли сравниться в скорости с казалось невесомыми черными конниками. Теперь черные не убивали, а догнав, сбивали игроков и их проводников с коней. Проводники попытались организовать заслон, и это дало возможность трем игрокам оторваться от погони. Бой был недолгим. Черных было намного больше, и в считанные минуты проводники, большей частью девушки, оказались на земле. Черные не погнались за тремя оставшимися игроками. Они методично перерезали всем проводникам горло. При этом казалось, что они ищут кого-то. Перед тем, как добить очередной персонаж, они поднимали его за волосы и заглядывали ему в глаза. После чего быстрый взмах меча отделял голову от туловища. При этом черные делали это настолько умело, что их не задевали фонтанчики крови, брызгавшие из перерубленных шей. Мне стало плохо от увиденного, закружилась голова и подкосились ноги. Ошейник больно врезался в шею, но стоящий сзади светлокожий бородач подхватил меня, не дав упасть. Три сбежавших игрока между тем приближались к нашей колонне. Когда они оказались в метрах пятидесяти, хлопнули луки, и двое из всадников оказались на земле, придавленные своими конями. Третий всадник свернул в сторону и поскакал через поле к дальним шпилям поселковой ратуши. Похоже, это была девушка, не очень умело державшаяся в седле – так мне показалось по длинным волосам и фигуре.

Нас погнали дальше, однако не по дороге, а полем, обходя только что разыгравшееся побоище. Идти было тяжело, если дорога была покрыта жидкой мягкой грязью, то поле изобиловало засохшими комьями и острой травой, больно жалившей босые ноги. Через полчаса наши ступни кровоточили. Впереди меня гнали женину с сынишкой, судя по светлым волосам, явно жителей северных провинций. Мальчик не был прикован и шел держа маму за юбку. В поле он быстро захромал и мать взяла его на руки. Однако он был слишком тяжел для ее слабых рук – она вскоре споткнулась и упала. Ошейник больно врезался мне в шею, когда тело женщины повисло на цепи. К нам подъехал один из конников, он спешился и попытался вырвать ребенка из рук матери. Та отчаянно закричала, мертвой хваткой вцепившись в сынишку. Охранник вынул нож и оттянул мальчику голову за волосы, примериваясь как нанести удар, чтобы не перепачкаться потом в крови. Мать отчаянно пыталась прикрыть слабыми руками тело сына... Меня передернуло, увидеть еще раз смерть и кровь было невыносимо. Я поймал руку с ножом:

– Подожди, я его понесу...

Не знаю, какие инструкции были у охранников по поводу нас, но нож был убран. Я взял мальчишку на руки, его худенькое тело показалось мне невесомым. Психологическая блокада, где ты... Я поймал на себе изучающий взгляд Криса, который шел вместе со всеми прикованный к общей цепи. Из одежды на Крисе были драные штаны и грязнущая дырявая рубаха, длинные темные волосы намокли от пота и висели сосульками. Ремешок больше не удерживал их, они падали мальчику на глаза, и он периодически их откидывал резким движением головы. Иголочка жалости опять кольнула мое сердце. Это всего лишь персонаж, подумал я, он создан Биоцентром игры, он не человек... не человек... не человек... А мальчика я взял на руки, потому, что не могу видеть кровь. Мне все равно, я игрок, и мне безразлична судьба персонажей. Они лишь красивые, убедительно сделанные декорации...

Вечером нас разместили в загоне на окраине маленького села. Похоже, что в этом мире для караванов рабов существовали специальные постоялые дворы, оборудованные всеми приспособлениями. Цепь пристегнули концами к двум вбитым в землю толстым кольям. Между кольями было насыпано сено. Вроде как сегодня нас с Крисом должны были отпустить и отдать наши вещи, которые ехали в повозке хозяина. Между тем в загоне что-то готовилось. Двое охранников запалили жаровню, пришел хозяин. Появились еще двое охранников, отстегнули крупного мужчину, шагавшего во главе каравана. Его подтащили к столбу, торчавшему посреди загона рядом с жаровней. Секунда, и руки мужика были завернуты сзади столба, а сам он стоял на коленях. Хозяин достал из углей жаровни раскаленный прут с утолщением на конце. Мужчина закричал то ли от страха, то ли от ярости, но хозяин, схватив его за волосы, прижал конец прута к его лбу. Запахло горелым мясом. Рабов клеймили одного за другим. Я знал, что это считается позорным. Для заклеймённого пути назад не было, на всю жизнь он становился низшим существом в этом мире. Даже отпущенные на свободу, они все равно влачили жалкое существование, не имели права садиться на лошадь, входить в дома, носить оружие. Они не могли есть за одним столом даже с неклеймёными рабами, я уже не говорю о свободных. Обычно рабов не клеймили, но наш караван был особый. В основном в нем были жители северных провинций, захваченные в молниеносной и жестокой военной операции имперскими войсками. Свободолюбивые северные рыцари были всегда головной болью императорского дома. Очередной бунт был подавлен, и в этот раз имперские власти решили жестоко наказать северян. Без учета сословий их угоняли в рабство и клеймление было, очевидно, одним из элементов наказания. Никто из северян не должен был иметь надежды бежать и вернуться к нормальной жизни. Имперские войска еще вели бои в горах с уцелевшими герцогскими дружинами, а семьи воинов с захваченных территорий продавали в рабство. Так, чтобы отцы никогда не смогли вернуть себе жен и детей – заклеймённые, они навсегда лишались права родства.

Крики боли, стыда, безысходной тоски сопровождали эту процедуру. Вот отстегнули женщину, которая шла впереди меня. Я притянул к себе ее сынишку и закрыл ему ладонью глаза. Незачем пацану смотреть на такое. Только сейчас я заметил в мочках ушей мальчугана тоненькие отверстия – след от сережек. Серьги носили только знатные и богатые. Попрошу, пусть Крис заступится за мальчишку... Тут я услышал звяканье за спиной и к столбу потащили Криса. Я подумал, что хозяин, увидев ошибку, прикажет отпустить его, но ничего подобного не произошло. Криса привязали к столбу, только на колени ставить не стали – очевидно, мальчишку, стоящего на коленях, клеймить было неудобно. Во мне нарастала бессильная паника. Кричать, ругаться на хозяина? Но он явно действовал вполне сознательно, по заранее обдуманному плану. Его лицо приняло приторно ласковое выражение, он почти нежно погладил мальчика по голове и откинул ему со лба волосы. Глупый, доверчивый мальчишка, поверивший работорговцу. Понятно, что тому гораздо выгоднее просто захватить все наше имущество, а нас продать в рабство. В такое, из которого пути назад нет.

Крис яростно, исподлобья, смотрел на хозяина, потом негромко что-то сказал.

– Что, ваш доблестный цех проводников? Не смеши, – донеслось до меня.

Хозяин явно получал садистское удовольствие от всей процедуры.

Тогда Крис громко, отчетливо и зло произнес несколько слов на неизвестном мне языке и плюнул в лицо работорговцу, который уже поднёс раскаленный прут к его лбу. Лицо хозяина стало серым, прут выпал из руки...

Через полчаса мы сидели на постоялом дворе, одетые как положено. Под шумок я потребовал, чтобы пацанчика, которого я тащил на руках, не клеймили. Работорговец, судя по всему, был готов на что угодно, лишь бы Крис не держал на него зла. Он низко кланялся и постоянно бормотал про глупую шутку и что никогда бы не посмел тронуть таких достойных господ, как мы...

– Что ты ему сказал? – спросил я, когда мы пришли на постоялый двор и сели ужинать.

– То, что он должен был понять, – самонадеянно ответил мальчишка, запихивая в рот блин, густо намазанный вареньем.

Следующие три дня прошли без приключений. Мы шли Восточной дорогой, на ночь укрываясь в постоялых дворах. И я внутренне порадовался, что Крис отговорил меня от щита и доспехов. Тащить на себе даже меч и арбалет было тяжело.

–Может, купим лошадей? – предложил я.

–Ты себе сотрешь ляжки и отобьёшь задницу, на лошади ездить тоже уметь надо, – ехидно сказал мальчишка, – и потом, всадники всегда привлекают… тех, кто хочет подраться.

В первый же вечер Крис привел мне девицу, надо сказать, достаточно соблазнительную.

– Развлекись, а я пока погуляю.

Мы с девицей выпили местного винца, довольно слабенького, после чего она с бесстыдностью проститутки разделась и легла в постель. Мне стало почему-то противно и ...стыдно. Я понял, что попросту стесняюсь мальчишки, хоть его и не было в комнате. Конечно, как и любой человек, впервые входящий в игру, я мечтал о безудержном сексе, которым она славилась. Сексе на любой вкус и без каких-либо ограничений. Об этом сексе скромно рассказывали рекламные проспекты и совсем не скромно перешёптывались мальчишки на уроках. В реале мне не повезло, я не был сексуально привлекателен, а проституцию в нашем благополучном обществе давно искоренили. Я даже одно время принимал таблетки, снижающие половое влечение. А в игре можно было все – садизм, мазохизм, гомосексуализм и многое другое. Существовали гурманы, воплощающиеся в особи противоположного пола, дабы испытать, например, что чувствует девушка, которую насилует пьяная компания подростков.

Девица оказалась хоть и красивая, но не темпераментная. Пока я трудился, она просто лежала пластом подо мной, потом быстро оделась. Я еще валялся совершенно голый на кровати, когда вошел Крис и стал рассчитываться с девицей. Меня кинуло в жар от стыда. Я судорожно стал натягивать штаны, Крис тем временем меня нахально рассматривал.

– Не входи больше без стука! А если бы мы еще не закончили?

– Эка невидаль, – бросил наглый мальчишка. Похоже, он относился к сексу так же, как к еде – клиент должен быть сыт, согрет и удовлетворен. Секс он воспринимал как некую дурацкую потребность взрослого организма, мешающую выполнять основную задачу. Я бы сейчас с удовольствием надрал ему задницу.

На четвертый день я стер ногу, и мы присоединились к крестьянам, везущим на городскую ярмарку товары на продажу. Телеги, запряженные быками, двигались медленно. Я, завернувшись в рогожу, дремал в такт покачивающемуся транспорту. Неожиданно телега остановилась, я услышал чужие грубые голоса. Продрав глаза я понял, что крестьян остановили местные разбойнички. Крестьяне с явной надеждой посматривали на меня. Мне стало неуютно – разбойников было пятеро.

– Иди прогони их, – зевая, сказал мальчишка.

Легко сказать – прогони. Я ведь ни разу еще по-настоящему не сражался на мечах, если не считать позорного избиения меня дубиной в "Кратере". Я скинул рогожу и вышел вперед. Не похоже, чтобы разбойничков сильно напугал мой вид. Меч был пристегнут у меня за спиной, и я неумело вытянул его из ножен. Удивился, отчего его рукоять теплая, почти горячая. Предводитель свистнул, и они пошли на меня полукругом. Вооружены разбойники были топорами и копьями, лишь у предводителя в руке тоже было какое-то подобие меча. Разбойнички явно хотели зайти ко мне за спину, и я попятился, пытаясь не получить удара в затылок. Сзади щелкнула тетива и один из наступавших осел на землю, в бедре у него торчал арбалетный болт. Я быстро оглянулся. Мальчишка стоял на повозке и в руке у него был второй арбалет.

– Кто нападёт, пристрелю, – пацан явно развлекался, – ты, с мечом, иди биться, остальные назад.

Тоже мне нашел забаву. Мы с предводителем стали кружить на месте, примериваясь, как начать бой. Остальные не совались, видно Крис с арбалетом был достаточно убедителен. Наконец атаман грозно закричав, размахнулся с целью оттяпать мне голову мощным ударом. Я попытался блокировать, и в этот же момент меч, став одним целым с моей рукой, со свистом рассек воздух, отбив удар так, что разбойничий тесак вырвался из руки его владельца и отлетел в пыль. В следующую секунду мой меч неуловимым колющим ударом попытался продырявить противника. Если бы атаман не отпрыгнул, я бы насадил его как кусок мяса на шампур.

– Ладно, проваливайте, – разрешил Крис и помахал арбалетом. Разбойники растворились в кустах, лишь тот, у которого арбалетный болт торчал из ноги, пытался отползти, оставляя за собой кровавые полосы. Я вернулся в повозку, и мы потащились дальше. Теперь мне стало понятно, отчего крестьяне так радостно согласились подвезти нас. Моя рука онемела, запястье ныло, было похоже, что я растянул связки.

– Ну как первый бой? – ухмыляясь, спросил мальчишка.

– Что за меч ты мне подсунул? – я прекрасно понимал, что великолепный удар, выбивший меч из рук атамана, вовсе не результат моего искусства фехтовать.

– Ночной жемчуг, – сказал Крис, – вбирает искусство каждого своего владельца.

Я вспомнил о крупной черной жемчужине в ручке меча. Оказывается, она там не для красоты. А судя по позеленевшим медным узорам ножен и выщерблинам на лезвии, у меча сменилось немало хозяев. Следовательно, и потенциал у него был совсем не маленький.

К вечеру мы добрались до города. Обычный городок с остроконечными черепичными крышами, небольшим храмом и рыночной площадью. Я хотел остановиться в лучшей городской гостинице, но Крис настоял на недорогом постоялом дворе, предназначенном для крестьян и мелких купчиков. Мы оставили вещи в номере и решили спуститься в залу поужинать. Скрипучая винтовая лестница вела из башенки, где была наша комнатушка, в темную, почти неосвещенную комнату с дубовым столом, где крестьяне, рыгая и вытирая жирные пальцы о штаны, поглощали незамысловатую пищу. Мы сели за стол и к нам подошёл сам хозяин. Особого выбора тут не было, и вскоре мы жевали бобы со свининой.

В зал вошли трое стражников. Это были не солдаты местного гарнизона, а храмовая стража. Стражники подошли к стойке, и хозяин им нацедил по кружке темного эля. Я услышал обрывок негромкого разговора:

...пацана и мужика третий день ищем... запарились...

Я вдруг ощутил, как рука Криса легла на мое запястье. Я посмотрел на него и увидел напряженные, широко раскрытые глаза. Еще ни разу мне не доводилось видеть его испуганным.

– Уходим, – шепнул Крис и потянул меня к выходу.

Краем глаза я увидел, как хозяин показывает стражникам в нашу сторону, но мы уже бежали к двери... Темнота приняла нас в свои объятия.

– Что случилось? – спросил я Криса, – чего ты напугался?

– Они за мной...

Я взял мальчика за плечо и ощутил, что его бьет крупная дрожь.

– Может, это не за нами?

– Это не за нами, это за мной... они теперь знают... Сука работорговец донес!

– Что будем делать?

– Ты можешь расторгнуть контракт.

Мальчик вроде бы пришел в себя, во всяком случае его голос стал немного тверже.

– Подожди, объясни толком, что происходит.

– Не важно. Нам с тобой больше нельзя. Опасно. Для тебя.

– А для тебя?

– Для меня... мне не выйти из города. Будешь со мной – убьют обоих! Или еще хуже…

–Что хуже-то?

–Пытки, казнь.

– Разве контракт можно расторгнуть?

– Да, если проводник не может тебя дальше сопровождать.

– Как это делается?

– Пойдешь в Храм и скажешь...

– Послушай, я не хочу расторгать контракт. Давай лучше подумаем, что делать...

– Да что тут сделаешь!

Ситуация и вправду была безрадостная. Ворота охранялись, через стену не перебраться. До утра нас вряд ли найдут, но с рассветом... Я представил, как завтра отправлюсь в путь с другим, скорее всего, взрослым проводником. Почему-то это совершенно не воодушевляло. Я обнял мальчика за плечи и притянул к себе. Сейчас это был не гордый воин, проводник Высшей ступени, а просто перепуганный ребенок. И теперь наконец я ощутил себя взрослым. Как говорится, настоящим мужиком… и это было приятно. Оказывается, меня здорово унижало принимать защиту от мальчишки.

– Ладно, пошли, – я взял Криса за руку.

– Куда?

– До утра еще далеко, может что-то придумаем.

Крис послушно пошел за мной. Теперь я благословлял средневековую кромешную темноту, которая служила нам надежной защитой. Мы без приключений добрались до главной площади. За полквартала от площади я усадил Криса в придорожные кусты.

– Сиди и жди меня, только не уходи.

У меня созрел план – поискать помощи у нашего брата игрока. Мне повезло, в дорогой гостинице на главной площади как раз была пирушка, и за столом я увидел ту самую девицу, с которой мы пересекали шлюз. Кажется, ее звали Мэй. Меня поразило – ее глаза больше не блестели весельем, казалась, среди шумного застолья она была совершенно одна.

– О, еще нашего брата прибыло!

Пьяноватый игрок махнул мне рукой, приглашая к столу. Я подсел к Мэй.

– Как твои дела?

Она скользнула по мне чужим, неузнающим взглядом. Потом узнала.

– Все погибли... Все... проводники... ребята...

– Мэй, пошли к тебе...

Мы поднялись в ее комнату. Такая трагическая она мне нравилась гораздо больше. Я повернул ее к себе и поцеловал...

Она была хороша без одежды, можно было лежать и бесконечно любоваться ее стройным, гибким телом.

– Мэй, давай держаться дальше вместе.

Она улыбнулась и прижалась ко мне. Явно ей хотелось еще... Она была страстной и невероятно изобретательной в постели. И я все не мог от нее оторваться. Лишь когда небо за окном посветлело, я заставил себя вспомнить о Крисе.

Я с трудом нашел куст, в котором оставил мальчика. Рассвет приближался, надо было спешить. Сначала мне показалось, он ушел. Я стал шарить среди веток и наткнулся на него. Его лицо было мокрым.

– Думал, ты не вернешься...

– Хорошего же ты мнения обо мне.

– Зачем? Все равно у меня… нет души…

Он ЗНАЛ! Этого не могло быть! Персонаж, узнавший про игру, подлежал уничтожению.

– Кто тебе рассказал?

– Тот, последний... который погиб. Думаешь, почему я стал трусом?

Наверно, с этим и вправду тяжело жить. Жить, зная, что ты всего лишь продукт деятельности Биоцентра игры. Просто игрушка, забава для богатых дегенератов... Что нет у тебя ни души, ни смысла существования, что все, ради чего ты жил, оказалось игрой.

– Крис, я тебя не брошу. Крис, надо идти, пока темно.

В шумном зале нас не заметили, и мы проскользнули в комнату Мэй. Ситуация сложилась печальная, но терпимая. Обидно было за мои деньги и оружие – все осталось хозяину постоялого двора. Крис сохранил около сотни золотых и шесть метательных ножей, я же был обладателем только кинжала.

Утром я и Мэй отправились на местный рынок. Закупились одеждой, приобрели маленький шарабан и пару быков. Крис безропотно нарядился девочкой, надо сказать, что девчонка из него получилась довольно симпатичная. Пушистые ресницы, большие темные глаза, длинные волосы. Лишь руки, все в трещинках и заусенцах, да угловатость движений выдавали в нем пацана. Впрочем, если не знать, то нипочем не догадаешься.

Вечером из города выехал шарабан с семейством. Мама, папа и дочка. Стражники не обратили внимание на то, что у двадцатилетней мамы вряд ли могла быть двенадцатилетняя дочь.

Мы медленно продвигались к северной границе, от городка к городку, углубляясь все дальше в приграничные графства и баронства, почти нейтральную территорию между метрополией и Севером. Империя давно кончилась, но как ни странно, в вассальных местностях порядка было больше, чем на родовой территории имперского дома. В приграничных баронствах были расквартированы имперские войска, и порядок там был военный. Крис все меньше походил на сурового, гордого воина, и все больше на обычного ребенка. Не на девочку, конечно, девчачьего в нем не было ни грамма. Впервые за свою короткую жизнь он ни за кого не отвечал. Наоборот, теперь мы отвечали за него, поэтому мальчишка решил получить от ситуации максимум удовольствия. Роль немного капризной девочки, путешествующей вместе с богатыми родителями, в конце концов ему понравилась. Он мог теперь, как нормальный ребенок, поклянчить что-нибудь на рынке, или же капризно заявить, что устал и хочет спать. Конечно, это была роль, которую мы вместе сочинили. Но, как мне показалось, со временем он вошел во вкус и сознательно пользовался своим положением.

Правда через неделю было решено вернуть Крису мальчишеский наряд. Пьяные имперские солдаты поймали его, когда он решил вечером прогуляться по городу. Собственно, любая особа женского пола, в одиночестве находящаяся на улице в вечернее время, автоматически считалась проституткой. С проститутками солдаты не привыкли церемониться. Крис же послал солдат к черту и даже вывел одного из строя метким ударом ноги в пах. Его скрутили, затащили в казармы и чуть не изнасиловали. Представляю их лица, когда они задрали Крису юбку! С досады его чуть не искалечили постыдным образом, однако все-таки одумались. Крис же протравил историю про дедушку, который мечтал о внучке, и которому так и не сказали, что у его ненаглядной дочурки родился мальчик. И теперь, приезжая к деду, Крис вынужден щеголять в юбке, иначе семья может лишиться наследства богатого старика. Сейчас как раз мы находимся в дороге к деду, живущему у самой восточной границы, и Крис специально надел юбку, дабы привыкнуть заранее к девчачьему наряду. В результате посмеявшись над причудами выжившего из ума старика, солдаты отпустили Криса домой. Перед этим, правда, ему пришлось выслушать массу скабрезных шуток в свой адрес.

Было еще одно неудобство. Крис стал проявлять излишний интерес к нашим с Мэй отношениям. Наверно, у мальчика началось половое созревание. На постоялых дворах мы ночевали все в одной комнате. По началу мы с Мэй, думая, что он спит, спокойно занимались любовью. Но однажды я заметил, что глаза у него полуприкрыты, и он внимательно наблюдает за нами. Судя по всему, он еще и занимался при этом кое-чем, во всяком случае по утрам он тщательно стирал свое белье, а один раз я обнаружил на его простыне пятна. Мы стали подолгу ждать, когда он заснет, а он также подолгу притворялся спящим. В конце концов я плюнул на его присутствие, пусть смотрит, коли такой любопытный. Мэй же его вообще не стеснялась, персонаж есть персонаж. Ходила при нем совершенно голая, не обращая внимания на его уж слишком пристальные взгляды. Похоже, Мэй нравилась мальчику, наверно, он даже был в нее влюблен. Ее заигрывания с Крисом переходили границы безобидных. Но для нее наши приключения были лишь азартной игрой. Я заметил, что переживаю, когда мальчишка уходил на свои одинокие «гулянки». Она же была совершенно спокойна. Как-то раз я попросил ее быть сдержаннее.

–Он же еще маленький, – сказал я.

–Он всего лишь персонаж, – засмеялась Мэй, – но забавно, как ты ревнуешь.

–Ты думаешь, он ничего не чувствует? – спросил я.

–Не больше, чем изображение на киноэкране.

–Ты знаешь, один великий программист сказал, что если компьютер нельзя отличить от человека, то он и становится человеком… Мне кажется, что Крис живой…

Несколько раз я пробовал выспросить у Криса о том, как он стал проводником – и совершенно безрезультатно. Он сразу замыкался, становился серьезным.

– Тебе это знать не надо, – следовал всегда один и тот же ответ.

Однажды, когда я попробовал учинить допрос с пристрастием, он поднял на меня совершенно взрослые, полные тоски глаза:

– Зачем спрашиваешь? Если бы мог, рассказал... Нельзя же.

Больше я его вопросами не донимал. Если захочет, сам расскажет.

Дорогой я попытался узнать у Криса, что ему известно об Игре. Выяснилось – очень мало, почти ничего. Одно он усвоил четко – лишь мы, игроки, обладали бессмертной душой, гарантировавшей, по его пониманию, переход в иной, лучший мир после смерти. В общем-то, так оно и было. О возможности повторного тура в ином носителе он не подозревал. Я не стал просвещать его, это было запрещено правилами. Даже того, что он знал, было достаточно для вынесения ему смертного приговора любым храмовым судом.

Иногда Крис рассказывал о своих прежних клиентах. Рассказывал весело и мы дружно смеялись. Меня вдруг неприятно кольнула мысль, что вот также он будет рассказывать кому-нибудь обо мне и Мэй. Мне почему-то казалось, что Крис должен быть ко мне привязан, и что я стал особенным клиентом в его жизни. Но это было не так. Как-то он спокойно рассказал о своих планах на будущее, после того, как мы расстанемся. Он думал податься в Западные земли и наняться к какой-нибудь графине пажом. Он подробно расписывал преимущества жизни в графском замке над бродяжьей жизнью проводника. Я понял, что для Криса я по-прежнему всего лишь обычный клиент. Однажды я напрямую спросил его, кого из клиентов он считает лучшим. Он не задумываясь ответил – того, который погиб по его вине. Почему-то мне стало обидно...

Мэй вставала с рассветом, а мы с Крисом любили поваляться в постели. Мальчишка вовсю использовал подаренные жизнью каникулы. Как-то я его спросил:

– Крыс, ты зачем по ночам подглядываешь?

Последнее время я его звал Крысом или Крысенком, конечно любя. Он это понимал и не обижался.

– Так, интересно на вас посмотреть. Вы так смешно пыхтите... ну и забавно, как ты ревнуешь.

–Я не ревную…

–Ревнуешь. Не бойся, я не люблю ее. Думаешь, я не купил бы себе женщину, если захотел?

Я щелкнул его по кончику носа, и он смешно наморщил переносицу.

– Новый вид фауны – Крыс любопытный!

– Ща как дам больно! – Крис перевернулся и сел на меня верхом. Потом подпрыгнул на моем животе как на батуте. При этом больно врезался своей тощей задницей в мое солнечное сплетение.

Я пощекотал его худые ребра, и он опрокинулся на спину, гнусно хихикая.

– Крысохвост, сын крысячий...

–Она предаст тебя, ей на тебя плевать, – вдруг серьезно сказал Крис.

–С чего ты взял?

–Сразу видно. Да и вообще, все бабы…

–Кто?

–Шлюхи.

–Нехорошо так говорить, – решил я повоспитывать мальчика, – а твоя мама?

–Она самая первая, – зло рассмеялся Крис, – даже не знала, от кого меня родила… Она проводником была, под всех ложилась… Они все так делают…

В его голосе прозвучало презрение. Я не знал, что сказать.

–Они не виноваты, их клиенты принуждают…

–Не захотели бы, никто бы не заставил!

–А к тебе клиенты ни разу не приставали?

–Нет! – отрезал он, и, по-моему, соврал.

–А если клиент пристанет, что будешь делать? – не сдавался я.

–Хочешь попробовать?

Он лежал на боку, лицом ко мне. Я положил руку ему на голову, потом медленно стал вести вдоль его тела. Он был в одной ночной рубашке, и сквозь тонкий материал я чувствовал его ребра. Он задрожал, и по мере движения моей руки дрожь все усиливалась. Но я не прекращал, слишком соблазнительно было узнать, что он сделает. Рубашка кончилась, я коснулся кожи его ноги. Дыхание Криса стало хриплым, на лбу выступили капли пота. Я отдернул руку.

–Спасибо… – прошептал он.

–За что?

–За то, что остановился…

–Это была шутка…

Он презрительно скривился. Он мне не верил.

–Да я вообще хотел в проводники телку взять! А тебя случайно… по ошибке, не в ту графу черкнул…

–Не по ошибке…, – он помолчал, – А меня мать в семь лет продала в бордель на Западе, там есть такие… для пацанов… ну и с тех пор… я тебе соврал… тот клиент, который погиб, я его убил... когда он хотел…

Крис замолк, но я его понял.

–Ты же говорил, что он лучший…

–Он и был лучший. Он же не знал, что у меня психи…

–А почему тогда ты меня не тронул?

–Не знаю, – сказал Крис, – на самом деле я в борделе ни с одним клиентом не был, меня сразу выкупил один человек… только психи остались… я с женщинами тоже не могу… она пробовала… – он кивнул на дверь, за которой Мэй возилась с завтраком, – пробовала, когда тебя не было…

–Ты водил когда-нибудь женщину?

–Один раз. Она меня предала.

–Как? Струсила?

–Не… сначала Криска, как ты, не проголодался? Хочешь отдохнуть? Причёсывала меня… как маленького… а потом увидела проводника, здорового парня… и влюбилась… а меня выгнала… по-нехорошему выгнала, начала придираться ко всему… я тогда плакал всю ночь… как дурак.

Он лег на спину.

–Попробуй, проведи еще раз…

–Слушай, я же сто раз с тобой возился и дотрагивался до тебя!

–Когда трогаешь как друг – не работает.

Я положил ему руку на грудь, и ощутил, как колотиться его сердце. Но сейчас он был гораздо спокойнее и даже не задыхался, только опять вспотел. Когда я достиг его живота, Крис сказал:

–Выгони ее.

–Ты несправедлив, она тебя спасла.

–Она меня спасала ради тебя.

Мальчик уже не был напряжен и дышал спокойно. На его левой коленке была засохшая ссадина. Я убрал руку. Он улыбнулся.

–Видишь, уже почти нормально.

Но было ненормально. Дрожь теперь колотила меня.

– А ну марш умываться, а то сейчас получите кофе в постель, а не в чашку, – грозно прикрикнула Мэй, входя в комнату.

…мы были у северной границы, и на всякий случай опять одели Криса девочкой.

Беда случилась неожиданно и как-то буднично. Стража нас задержала на въезде в северный городок Лиарх. Задержали для какой-то будничной проверки, обещали к обеду отпустить. Крису приспичило по малой нужде, один из стражей случайно увидел, как он стоя поливает стену на заднем дворе, и пошло дознание. Криса обыскали, нашли «Знак проводника» на шее, он носил его на ремешке под платьем и категорически отказывался снимать.

Местный дознаватель долго допрашивал меня и Мэй, но в конце концов нас отпустили. А Криса отправили в тюрьму.

Наутро я отправился в стражу. Оказалось, что я прохожу по делу как потерпевший.

–Он не проводник, он обманул вас. Знак поддельный. Мы вам выписали справку, в городском Храме дадут нового проводника.

–А что будет с мальчиком?

–Его казнят.

–Ему только двенадцать!

–И что?

–Но может быть можно наказание помягче…

–Подделка знака тяжкое преступление.

Черт бы подрал это средневековье…

–Но наверно будет суд?

–Через три дня, накануне казни. У нас казнят по воскресеньям, после мессы, чтобы все, кто хочет, могли посмотреть…

–Я могу увидеть мальчика?

–Нет.

–А еду передать?

–Еду можно.

Мы с Мэй купили еду и передали надзирателю.

–Теперь нам повозка больше не нужна, я продала ее, – сказала Мэй, – поедем дальше верхом. Сегодня уже поздно, завтра с утра.

–Я не поеду.

–Хочешь посмотреть казнь? Три дня потеряем.

Я не хотел посмотреть. Но я не мог уехать…

–Послушай, – сказала Мэй, – я все понимаю… он тебе сейчас как сын… там, в реале… у тебя есть дети?

–Ни жены, ни семьи, ни детей, свободен как ветер, – усмехнулся я.

–Это бывает, человек здесь получает то, чего лишен в реальной жизни. Здесь я красавица, а там… ну, ты меня видел там. У тебя нет детей, и вот ты нашел Криску, скорее всего, тебе его подсунули специально… они тоже не дураки, у всех почему-то проводники взрослые, а у тебя мальчишка. Они на этом деньги делают, научилась распознавать, что тебе не хватает по жизни… но дальше-то что? Ты хочешь увидеть, как твоего сына убьют на твоих глазах? Ты же инвалидом потом останешься на всю жизнь. Можешь вообще закончить в психушке… даже предъявить иск Игре не сможешь, отказ ведь подписал, мы все подписали…

Она была права. Надо было уезжать.

–Понимаешь, если бы мы могли хоть чем-то помочь… хоть чем-то. Но мы не можем ничего. Когда убили всех ребят… ну, за ребят я не сильно переживала, но проводников они тоже убили… я неделю жить не могла. Не ела ничего, ночью кошмары… Не знаю, если бы ты меня не нашел… Я не хочу еще раз. Не хочу на это смотреть.

Мы собрались быстро, но надо было купить лошадь для меня, и мы отправились на рыночную площадь. Там убирали тела, те, что остались с прошлой казни. Нет, почему-то это не выглядело слишком страшно. Насаженные на кол люди скорее выглядели какими-то декорациями к фильму ужасов.

–Я все-таки останусь, – сказал я.

–Жаль… но я не смогу ждать, у меня тоже задание…

–Денег оставишь?

Мэй оставила немного денег и уехала утром. Она предаст тебя, сказал Крис неделю назад…

Я боялся, что с Крисом в тюрьме сделают что-то страшное. Или будут пытать, или другие заключенные позабавятся, известно, что в тюрьмах делают с мальчиками. Но в зале суда он казался вполне целым. Он уже был одет не девочкой, а в какие-то мальчишеские лохмотья, которые ему были сильно велики. Он не смотрел в зал, не смотрел на меня. Сидел, опустив голову, и рассматривал что-то под ногами. На его тощей шее кандальный железный ошейник казался слишком уж тяжелым и нелепым…

Средневековый суд, конечно, совсем не был похож на цивилизованный. О существовании адвокатов там не знали вообще.

–Ваша честь, разрешите, я буду защищать мальчика…

–Зачем, – удивился судья, – вы хотите помешать правосудию?

–Нет, но каждый обвиняемый имеет право на защиту…

Судья долго пытался это понять.

–А он вам кто?

Кто он мне? Проводник? Друг? Не годится… я вспомнил слова Мэй.

–Он мой сын, Ваша честь…

Я посмотрел на Криса. Он уже не сидел, понурив голову, он смотрел на меня…

–В писании сказано, плох родитель, что не защитит чадо свое… – вдохновенно врал я. Вряд ли судья хорошо знает писание.

–Ладно, защищайте. Родитель да разделит судьбу чада своего.

Разделит? То есть, меня казнят вместе с Крисом? Холодок пробежал по коже. Конечно, я бессмертный, но средневековые казни славились изощренной жесткостью. Нас инструктировали незамедлительно активировать Знак в случае казни. Иначе при пробуждении в Центре сердце может не выдержать…

–Как ваша фамилия?

Я не знал, была ли у меня фамилия вообще. Похоже, фамилии в игре были только у титулованных особ. В голове всплыла фамилия из послания, которое я вез, письмо было для какого-то Вероны.

–Верона, Ваша часть.

–И мальчик ваш сын?

–Да, ваша честь. Его зовут Кристофер Верона.

–Запишите, – сказал судья секретарю, – а то мальчик отказался назвать себя…

–Сколько ему лет?

Я не знал, сколько Крису лет.

–Двенадцать, Ваша честь.

–Отлично, – сказал судья, – значит уже достиг возраста применения уголовного статута…

Я понял, что лопухнулся…

Речь обвинителя состояла из трех фраз. Носил поддельный амулет, выдавал себя за проводника, что карается смертью. Прошу приговорить преступника к казни через колесование. Судья уже открыл рот, явно собираясь вынести приговор.

–Ваша честь, позвольте сказать, – подскочил я.

–Что еще?

–Мальчик не выдавал себя за проводника. Амулет не поддельный, это сувенир.

–Это… что?

Черт, тут неизвестно слово сувенир.

–Детская игрушка. Мальчик играл, что он проводник. Амулет я купил ему на рынке в лавке игрушек.

–Чем можете доказать? – подскочил обвинитель.

–А чем вы можете опровергнуть мои слова?

Обвинитель замолчал с огорошенным видом. Крис смотрел на меня приоткрыв рот.

–Это всё? – спросил судья.

–У обвинения нет доказательств, Ваша честь. Ведь если бы мальчик действительно был проводником, должен был быть контракт…

Контракт лежал в моих вещах на постоялом дворе.

–У вас есть контракт, обвинитель?

–Да, ваша честь. Вот он.

Откуда у них контракт? Неужели Мэй…

–Кристофер Верона двенадцати лет признан виновным в тяжких преступлениях. Так как виновный достиг необходимого возраста для применения уголовного статута, наказание может быть исполнено. Учитывая, что виновный совершил преступление впервые, суд решил проявить милосердие, к которому призывает нас Спаситель, и заменить смертную казнь отрубанием рук и ног преступнику… после наказания отдать… хм… сына или его тело отцу… следующий…

Казнь была назначена на утро, сразу после богослужения. Публика была одета празднично, и я понял, что казни тут просто популярные зрелища, вроде хорошего спектакля. Когда заключенных вывели, народ затих. Нет, в осужденных не швыряли тухлыми яйцами и гнилыми помидорами, не было оскорбительных криков. Казнь была таинством жизни и смерти, и к этому таинству публика относилась уважительно.

Заключенные не были в кандалах, лишь ошейники приковывал всех к общей цепи. Мальчик бы первым в этой колонне. Хорошо, подумал я, его казнят первым, и мне не надо будет смотреть на всю ужасную процедуру. Крис был совершенно безучастен к происходящему. Как и остальные семеро приговоренных. Он сейчас был похож на послушную куклу, смотрел под ноги, не поднимая глаз ни на своих палачей, ни на толпу. Может быть, действительно персонаж? Его отстегнули. Когда палач стал срывать с него тюремные лохмотья, он будто проснулся, задрожал и поднял глаза на зрителей. Вообще в средневековье к наготе относились иначе. Она была позором. Даже в постоялых дворах, ложась спать, Крис всегда одевал ночную рубашку, я ни разу не видел его без одежды. Публичное раздевание как бы заранее вычеркивало приговоренного из мира живых. Крис стоял голый, его бил озноб, но задерживался наместник, который должен был лично оглашать приговоры. Было ветрено, волосы Криса растрепались, тело было смуглым, и он был похож на Маугли, на иллюстрацию из моей старенькой детской книжки, когда Маугли еще рисовали без набедренной повязки. Прошло минут пятнадцать, прежде чем приехал этот чертов наместник. Крису ремнями перетянули руки, чтобы остановить кровь. Формально это была не казнь. А мне ведь отдадут его изуродованное тело, и он будет умирать у меня на руках…

–За тяжкие преступления против порядка и нравственности, – начал наместник, – приговаривается Кристофер…

Наместник поперхнулся, потом закашлялся. Казалось, он не вполне понимает написанное. Потом в смятенных чувствах он посмотрел на Криса. Что так сразило его, неужели жалость к ребёнку? Наконец он прокашлялся:

–Властью, дарованной мне его Светлостью герцогом Вероной, и в честь праздника святого Патрика, руководствуясь милосердием и состраданием, объявляю помилование этому мальчику Кристоферу… хм… рм…

Он опять закашлялся.

Я пробился к помосту, палач уже снял с Криса жгуты, и руки мальчика повисли как плети. Я завернул Криса в плащ и взял на руки, он был совсем легкий.

–Кстати, я не Кристофер, – шепнул он, пока я нес его на постоялый двор.

–И уж точно не Верона, – добавил я.

–А идея с Вероной была отличная, этот старый хрыч чуть не помер, когда увидел приговор, – засмеялся Крис.

–Кто такой этот Верона? – спросил я.

–Ты не специально так сказал на суде?

–Нет, просто я не знаю больше ни одной фамилии…

–Герцог Верона – властитель Севера и самый опасный человек на свете. Если пройдет слух, что кто-то осмелился казнить Верону… любого Верону… судья дурак, они там все дураки, зачем судьям мозги…

Уже на постоялом дворе, когда Крис оделся и поел, эйфория от спасения кончилась.

–Знаешь, когда идешь на казнь, совсем не страшно. В мозгах что-то выключается. Становишься как кукла. Я всегда думал, почему на казнь идут так послушно… Противно только когда голый… это было ужасно, и я думал – скорей бы. Я стеснительный…

–Ну, все хорошо, что хорошо кончается, теперь ты знаешь…

–Зато теперь страшно… давай уедем отсюда.

Мы уехали в тот же день, денег Мэй хватило, чтобы купить лошадь. Не боевого коня, конечно, обычную деревенскую рабочую сивку. Но такая была даже лучше – выносливая и не капризная. Крис сидел впереди меня и обнимал лошадку за шею. Я придерживал одной рукой его тонкое тело, второй держал поводья.

–Ты действительно подделал амулет проводника?

–Не сам. Купил у одного… мастера. В проводники можно только с тринадцати. Этот амулет, он защищает. Проводников не трогают, такой неписанный закон. И кормят бесплатно. Теперь всё… Одному не поездить… слишком опасно.

–А что будет?

–Продадут. Или снасильничают и убьют. Можно я с тобой останусь? Ты ведь можешь взять оруженосца…

Мэй мы догнали на третий день. Не могу сказать, что наша встреча была очень радостной. По-моему, ей было стыдно за свой отъезд. Но дальше мы опять двинулись вместе. Мэй даже купила Крису лошадь, чудесную гнедую кобылу, которую он выбрал сам и которая стоила довольно дорого. Девушка заплатила без возражений, теперь она пыталась делать для мальчишки все, что в ее силах. Но я больше не спал с ней, не мог забыть предательства.

До цели нашего путешествия мы добрались почти без приключений. Оставив Мэй в гостинице, мы с Крисом отправились в Храм, где меня принял пожилой епископ Севера. Это был знак внимания, знак, что задание выполнено достойно. Я и Крис поцеловали руку епископа, тот в свою очередь ласково потрепал Криса по волосам.

–Проводник? – спросил епископ.

–Оруженосец.

Он благословил Криса, затем меня. Поколебавшись, подарил мне перстень магистра. Я знал, что не только важно выполнить поручение, гораздо важнее, как оно было выполнено. Судя по тому, что мне был подарен перстень магистра, я справился отлично. Я перескочил сразу через звание и это давало некоторые преимущества в игре. Магистр имел право останавливаться на ночлег в обителях Храма, имел право передвигаться почтовыми каретами, правда почтовое сообщение работало лишь на западе метрополии. Еще я получил деньги – сто золотых, что было кстати – мы давно существовали на деньги Мэй.

–Береги его, – вручая мне перстень, сказал епископ.

–Я буду хранить его бережно и со всем почтением, Ваше…

–Я не про перстень.

Я не сразу сообразил, о чем, точнее, о ком он говорит.

–Дети невинны и не должны страдать из-за грехов взрослых, – сказал епископ, – к сожалению, в нашем мире много жестокости…

Я молча поклонился.

Получил я и новое задание – прибыть ко двору герцога Альдеронского для несения службы при тамошнем Храме. Это герцогство славилось тем, что так и не встало на колени перед императорским домом. Четырежды имперские войска отправлялись на усмирение непокорного герцога – и четырежды могучая военная машина метрополии терпела сокрушительное поражение. Полоумный старик был гениальным стратегом и не менее гениальным изобретателем. Его огнемечущие машины выжигали поле боя на сотню метров перед собой, и имперская тяжелая пехота испекалась в собственных железных панцирях, заполняя поле боя сладкими запахами тушеного человеческого мяса. Рассказывали, что похоронная команда, видевшая всякое, не смогла убрать с поля боя трупы – зрелище и запах печеных в собственном соку человеческих тел вызывал у труповозов приступы неудержимой рвоты. Храм официально не вмешивался в политические дела метрополии, действуя по принципу разделяй и властвуй. Герцог же активно поддерживал пиратов, грабивших имперские торговые суда, и снабжал деньгами и оружием северные непокорные провинции, бывшие еще одной головной болью империи. Служить у герцога Альдеронского было почетно, интересно, прибыльно и чрезвычайно опасно. Южный Край, где находился Альдерон, был прибежищем бунтарей и еретиков всех мастей, кроме Черной Ереси, которую герцог терпеть не мог. Помимо авантюризма герцог, несмотря на преклонный возраст, славился пристрастием к питию и безумным, порою крайне жестоким, развлечениям. Именно в Южном Крае начали свое возрождение столь популярные ныне и на других территориях гладиаторские игры. Именно герцогу пришла в голову мысль использовать в гладиаторских боях детей. Такие зрелища до сих пор были запрещены в северных и западных провинциях, да и в других местах проводились неофициально. Храм выступал с гуманистических позиций, осуждая публичные зрелища, на которых зрителю щекочут нервы убийствами детей. Но герцог плевал и на Храм в том числе. Забавно, что при этом в Альдерон перебралось много ученых и представителей средневековой творческой интеллигенции. Лучшие художники, поэты, композиторы радостно творили в Альдероне, не боясь ни храмового суда, ни Черной Ереси, своеобразной инквизиции игрового мира. И вот к этому-то сумасброду предстояло мне поступить на службу, став глазами и ушами Храма в Южном Крае. Поступить, естественно, не раскрывая истинных целей и своей связи с Храмом. Мне была заготовлена легенда – странствующий рыцарь, искатель приключений, еретик и крамольник. Крис по легенде должен был изображать оруженосца. Собственно, таковых рыцарей бродило по дорогам метрополии множество, как правило, это были игроки третьего-четвертого тура, пережившие две-три смерти. Еще не очень опытные, но уже и не желторотые новички. Жемчужины их были алого цвета. И моя жемчужина на знаке стала переливаться цветами крови и рассвета. Но в отличии от остальных, я при этом оставался рыцарем храма.

Окончательные инструкции мне должны были дать в столице метрополии. Увидеть столицу было интересно, богатый город Мальдорн славился многими чудесами. Мэй в этом задании не было, к ее великому огорчению. Криса же наше расставание с девушкой обрадовало. Однако до столицы мы решили добираться вместе.

Выехали мы утром, взяв храмовых лошадей. Я и Мэй ощущали себя на лошадях все еще не слишком уверенно, но Крис ездил верхом так, будто родился в седле…

Видно, нас выследили еще в городе. Когда мы заметили всадников, было уже поздно. Наши кони не могли уйти от погони, лишь Крис летел на своей стройной гнедой кобыле далеко впереди, но увидев, что нас догоняют, он вернулся. Мы остановились и спешились. Всадники приближались уже неторопливо. Впереди на белоснежном коне ехал мальчик, светлоголовый, одетый в синий камзол, который очень шел к его большим синим глазам. Знатный мальчик, однако – конники подъехали достаточно близко, и я разглядел в ушах пацана сережки с синими камнями.

–Уходи, – крикнул мальчишка Крису, – ты нам не нужен. Только носители жемчуга…

– Я не могу уйти, Ваша светлость, – ответил Крис, – вы же знаете.

Светлость. Значит, герцог.

– Тогда умрёшь, – безжалостно сказал юный герцог, и поднял руку, отдавая команду спутникам.

Крис согнул слегка ногу, потянувшись к метательным ножам.

–Мальчишку не трогай, – шепнул я.

–Тогда умрем мы…

–Нет.

Убийство ребенка, даже в Игре, даже ради собственного спасения… нет. Этот голубоглазый блондинчик с порванным горлом будет потом приходить ко мне в ночных кошмарах… Может быть, если бы смерть грозила мне по-настоящему, я бы и рассуждал по-другому… но я-то очнусь, а Крис исчезнет навсегда… Между тем, всадники уже поднимали арбалеты. К счастью, арбалет не лук, если он не заряжен, надо время натянуть тетиву. А держать заряженный арбалет во время скачки – самоубийство. Впрочем, всадники не спешили, ибо деваться нам было некуда.

Мэй поступила просто – активировала Знак и ее носитель рухнул бездыханным к нашим ногам. Крис дважды махнул рукой, и два передних всадника скатились с лошадей, держась за разорванное горло.

– Уходи! – отчаянно крикнул Крис мне, махнув рукой на лес.

Я понял его план – задержать конников, дать мне возможность скрыться в густых зарослях, где на лошадях не проедешь. Всадники тем временем охватили нас полукругом на расстоянии, стараясь не соваться под метательные ножи. Лишь светлоголовый мальчишка бесстрашно гарцевал на своем белом коне впереди всех. Казалось, он совершенно уверен в своей безопасности. Крис махнул рукой еще раз, и лошадь под юным герцогом рухнула. Мальчик успел соскочить, его не придавило. В голубых глазах была совершенно детская обида… пацан присел над умирающим животным. Крис опять потянулся за ножом, но щелкнула тетива и стрела пробила ему плечо. За долю секунды до того, как хлопнули остальные арбалеты, я сбил Криса с ног, закрыв собственным телом. И в ту же секунду ощутил, как арбалетные болты рвут мою плоть. Это была первая смерть и до чего же это было больно! Я захлебнулся собственной кровью, хлынувшей горлом. Последнее, что я увидел – безмерное удивление в широко распахнутых глазах мальчишки.

ЦЕНТР

Когда я очнулся, боль от болтов еще рвала сердце. Но орал я недолго, боль утихла. Моя игра закончилась. Крис наверняка погиб. Стало грустно и пусто. Рядом с кроватью сидел пожилой добродушный доктор.

–Месснер, – представился он, – Как самочувствие?

–Вроде нормально…

–Приходите в себя, – ободряюще улыбнулся он, – для Вас есть очень интересное предложение… Я руководитель особой службы игры.

Что за особая служба? Никогда о такой не слышал…

–Постойте, а что… с мальчиком?

–Крис, кажется? Убит, конечно.

–Сволочи, – прошептал я…

–Вам сделают эмоциональную блокаду, – быстро обещал Месснер.

Наутро мы пили кофе в его кабинете. Все прошедшее ушло далеко, будто кино, которое посмотрел и почти забыл. Клевая штука эта блокада. Правда, она действует недолго, неделю-две. Но потом уже не так больно…

–…короче, это работа сразу Вас поднимет до шестого разряда. И оплата соответствующая…

Оказывается, мне предложена работа в игре, и не каким-то то там завалящим программером, а «оперативным агентом». Круто! Интересно, чем я смог их заинтересовать? Я спросил Месснера, что сделал такого выдающегося. Он не ответил.

–Будет психологическая подготовка недели три, не меньше. А пока отдохните. Здесь интересно. Я сделаю Вам пропуск в Центр Управления, уверяю, будет очень увлекательно…

Увлекательно не то слово. Это было ошеломляюще. Кухня бога, точнее богов. Гигантский подземный зал превосходил размерами все, что мне доводилось видеть. Посреди интерактивная объемная карта игрового мира, будто вид с самолета. Карта была больше для красоты. Пять секторов управления – Север, Юг, Запад, Восток и Центр – метрополия. Несколько тысяч сотрудников обеспечивали работу этого гигантского механизма. Где-то внизу, под залом, находился БИЦ, искусственный мозг, породивший виртуальный мир, истинный бог Игры. А в зале суетились его ангелы и архангелы. Теперь и я был причислен к лику святых…

Был отдел стратегии, руководящий политикой. Отдел героев, где занимались игроками. Особый отдел, которым руководил Месснер, и в котором теперь работал я.

К сотрудникам Особого отдела относились с уважением и даже страхом, ведь за любую серьезную ошибку легко могли уволить. А ошибки выявляли особисты, такие как я.

Я быстро завел приятелей в Северном секторе. Там, где прервалась моя игра и там, где погиб мой проводник. Технологии позволяли сделать запись моего путешествия, и я получил такую запись, на небольшом металлическом диске, как здесь говорили, таблетке. Причем еще была запись глазами Мэй. Конечно, я каждый день прокручивал мои «воспоминания». Конечно, я пытался выяснить, что произошло с Крисом, но запись обрывалась с моей смертью. Каждый персонаж и каждый игрок имел свой личный индекс, моего индекса XU-3511-6678-9256C в игре больше не существовало. Индекса Мэй тоже. Индекса Криса я не знал, на записи высвечивались одни нули.

Я подошел к начальнику сектора.

– Вик, можно таблетку с моей игрой крутануть?

– Да крути, жалко что ли...

Я крутил таблетку просто чтобы повспоминать. Крис, Мэй... Как давно это было. Я остановил прокрутку и поймал Криса в прицел визира. Нажал индексацию кармана. Тонко пропищал зуммер, на экране высветились нули. Криса в игре больше не существовал. Я это делал всякий раз и результаты, конечно же, были всегда одинаковы.

– Странно... – услышал я голос Данилки, моего нового приятеля.

– Что странно? Убили мальчика...

Данилка молча навел визир на мое изображение. Зуммер сыто крякнул, на экране высветилась череда букв и цифр.

– Ты, между прочим, тоже убит.

– И что?

– И то, что при просмотре записи высвечивается индекс старого кармана. Зафиксированный во время записи.

Видно, на моей физиономии прочлось полное недоумение.

– Это значит, что мальчика не существовало уже тогда, – Данилка озадаченно почесал подбородок.

– Подожди, но вот же он...

– Оторвавшийся карман, такое бывает... Очень редко.

– Что значит оторвавшийся?

– Это значит, что карман не контролируется Центром и БИЦ. Для Центра он попросту не существует.

– Хочешь сказать, он может быть жив?

– Может. Только это мало что меняет.

– Почему?

– Такие карманы подлежат немедленному физическому уничтожению. И этим как раз занимаются агенты. Так что, если встретишь мальчика, то сам же его чик-чик... – Данила чирканул ребром ладони по горлу.

Похоже вид у меня был слегка ошалелый, поэтому Данилка добавил:

– Да ладно, судя по передряге, он тогда и погиб... Не грузись. Знаешь, сколько таких расставаний еще будет? Привыкай…

Я остановил «кино» и на стоп-кадре приблизил лицо моего убийцы. Симпатичное такое. Голубые глаза, улыбка с ямочками, золотые волосы. Ангелочек. Знатный ангелочек. Но в глазах читалась недетская уже жестокость…

–Кто он?

–Отомстить хочешь? – понимающе хмыкнул Данилка, – не выйдет.

–Почему?

–Потому. Во-первых, запрещено. Во-вторых, это сын герцога Вероны, властителя Севера. Сын и наследник.

–Ну и развлечения у мальчика… охота на людей.

–Привыкай. Это средневековье. Здесь жестки все, даже дети. Впрочем, дети как раз особенно жестоки.

–Сколько ему?

–Двенадцать скоро.

–Представляю что будет, когда он займет престол…

–Ну, во-первых, еще не скоро займет. Герцог вполне здоровый мужчина в самом расцвете сил. А во-вторых, не факт, что вообще займет. У мальчишки есть старший брат, уже взрослый, от первой жены герцога. Хотя папаша старшего терпеть не может… объявил мелкого своим преемником в обход закона… но мы знаем, чем это обычно кончается. Кстати, старший тоже не сахар… А вообще Верона человек весьма своеобразный… даже для средневековья… Недаром его замок называют Домом Пороков… Трудно представить, что уже познал этот мальчик в свои двенадцать.

Я еще раз взглянул в лицо юному герцогу. Теперь в его голубых глазах отчетливо проступили следы бесстыдства, наглости, жестокости и ранней порочности…

И тут меня вызвал Месснер.

–Пойдете секретным агентом, – сказал он, – Вы наверно подумали, что работа агента – это как бы бесплатная игра с заданием? Увы, секретный агент работает иначе. Ваше сознание имплантируют в мозг персонажа. Часто агент остается лишь наблюдателем, иногда получается влиять на поступки персонажа, реже – полностью захватить тело. Но весь жизненный опыт персонажа и все его навыки в этом случае сохраняются. Существовать в чужом сознании, пусть даже игровом, совсем не просто… и это редко кому удается. Очень редко, и поэтому секретчиков так мало. Но я верю, что ты справишься, раз БИЦ так считает. Первое задание не будет сложным…

 

Глава вторая. Оруженосец

ИГРА

Я оказался в теле мальчишки. Нищего, голодного пацана на грязных улицах Мальдорна, столицы метрополии. Задание было простое – наняться оруженосцем к рыцарю и отправиться на Великий Турнир Семи Баронов, что через две недели состоится на Востоке.

Восток был самым непримечательным и малопосещаемым в Игре. На Востоке была штаб-квартира Черной Ереси, организации по-садистски жестокой и беспощадной. На Востоке правили бароны, люди грубые и обожающие простые развлечения, охоту и войну, но придерживающиеся пуританских взглядов на мораль и образ жизни. Из игроков туда отправлялись лишь малопривлекательные, мрачные типы, мечтающие послужить Ереси и насладиться темными ужасами застенков инквизиции.

Турнир был ноу-хау Центра, призванным изменить ситуацию. Его широко рекламировали. Обещали огромные призы победителям. Обещали невиданные зрелища и воинскую славу. Конечно, Центр отправил на турнир наблюдателей, одним из которых стал я.

Как мне сказали во время подготовки, стать оруженосцем не проблема. По правилам рыцарей без оруженосцев на турнир не принимали. Рыцарей было много, а вот в оруженосцы народ наниматься не спешил. Дело новое, неизвестное. Раб оруженосцем быть не мог, тем более в метрополии рабство официально не поощрялось, хотя в провинциях оно по-прежнему процветало. Торговали рабами и в Мальдорне…

Быть ребенком было ужасно. Люди вокруг превратились в великанов. Да и не только люди, в размерах выросло все – дома, телеги, лошади. Появилось ощущение полной беззащитности, ведь любой взрослый мог сделать со мной все что угодно. И все время хотелось есть. Я был грязен, тело чесалось невыносимо. Руки покрыты цыпками и отвратительными бородавками. Хорошо хоть вшей не было…

Я привел себя в порядок как мог. Ушел за город, искупался в реке прямо в одеже. Вместо мыла использовал жирную глину. Благо дни стояли теплые…

Работа оруженосцем ничего хорошего не предвещала. Большинство рыцарей были игроками, носителями жемчуга, как их называли в народе. Оруженосцы были лишь персонажами, и относились к ним соответственно. За плохо постиранные трусы хозяина могли и убить, а уж высечь нерадивого оруженосца было просто святой обязанностью. Но я понял, почему мальчишки все же шли в услужение к рыцарям. Какая-никакая, но защита. И тут важно было найти правильного хозяина, который бы относился к своему оруженосцу по-человечески.

Мой носитель имел кое-какой опыт выживания, и я этот опыт получил в наследство. Умение воровать, попрошайничать, драться со сверстниками и торговать своим телом. Я очень надеялся, что последнее мне вряд ли пригодится…

Рыцари собирались в кабаках и тавернах. Я начал с самого дорогого, но оттуда меня вышвырнули сразу – заведение считалось элитным. Жаль, именно в нем обычно останавливались новички, а как известно, новички к персонажам относятся много лучше.

Пришлось тащиться в притон попроще. Сев перед грязной корчмой с гордым названием «Полёт Дракона», я попрошайничал…

–Дяденька, подайте на хлебушек сироте… три дня не ел…

Некоторые просто отбрасывали меня ногой с дороги, другие снисходили до «Пошел вон, щенок». Иногда я ловил на себе «тёплый», оценивающий взгляд – такие иногда подвали. Но я знал, чем с ними все закончится… Хотя от милостыни не отказывался. Как ни странно, я собрал достаточно, чтобы зайти в корчму и заказать скромный ужин.

Когда на входе меня попытались вышвырнуть, показал горсть медяков. И был пропущен. На грязную половину, для простого люда. Корчма была маленькой, грязная половина мало отличалась от чистой, и, главное, не была от нее отделена. Однако собравшиеся на чистой половине рыцари мне не понравились. Они громко смеялись, отпускали сальные шуточки и хвастались якобы совершенными подвигами. Кроме того, в собравшейся компании к турниру относились с презрением…

Наевшись дешевой похлебки, я впал в сонное состояние. Но надо было работать. К вечеру хорошо бы найти «своего» рыцаря… Я неохотно поперся на улицу, жалея о потраченных впустую деньгах. Не совсем впустую, я хотя бы был сыт…

–Эй, Сопля…

Это была компания таких же, как я, ребят, но, пожалуй, чуть постарше. А Сопля – моя кликуха в уличной беспризорной тусовке.

–Вечером работаем на Триполи. Молодцом, что чистый…

Работаем… Я, оказывается, был наводчиком. Точнее, живцом. Цеплял охочего до мальчиков клиента, вёл в условленное место, где компашка постарше избивала и раздевала лоха. Иногда лох оставался жив, но чаще его убивали…

–Сегодня без меня, пацы.

–Че, папика нашел?

Папик – богатый и добрый взрослый, который одаривает мальчика за доставленные наслаждения.

–В оруженосцы пойду, – гордо заявил я.

–Ну и дебил!

Уйти из уличной вольницы в услужение не было принято, да и терять свою свободу никто из пацанов не хотел. Отсюда и дефицит с оруженосцами – уличные в них не шли, а домашних не отдавали родители, зная отношение рыцарей к слугам. Институт средневековых оруженосцев, когда славному рыцарю передавали благородных мальчиков для выучки, здесь только зарождался.

Триполи – трактир «Три поля», элитное заведение, большое, для лохов, то есть новичков. Мы платили хозяину с каждого обчищенного клиента, и он разрешал нам работать. Пожалуй, вот где можно поискать походящего рыцаря.

–Лады, поцы, сегодня работаем…

Интересно, на кого я похож? Зеркала-то у меня не было… в Триполи, кстати, зеркало висело. Конечно, не стеклянное, стальное. И слегка поржавелое и закопченное. Но все же…

В Триполях меня знали и пустили без проблем. Дальше мне полагалась попрошайничать с жалким видом, пока кто-нибудь не бросит знакомый «тёплый» взгляд. Дальше все было отработано как по нотам, клиент накормит сиротку, предложит заработать побольше. Хозяин все знает, а потому скажет, что свободных комнат нет, я предложу хороший кабак поблизости. На улице за нами тихо пойдет моя банда, и в темном переулке все для клиента закончится…

Я посмотрел на себя в зеркало. Мельком, конечно, не баба перед своим отражением крутиться. Маленький волчонок, но не лишенный обаяния. Глазки большие, чуть раскосые, светло-карие… Нос курносый, россыпь веснушек… Выгляжу наивно и беззащитно… Сопля я не потому, что сопливый, а потому, что мелкий. Мне уже двенадцать, но выгляжу не старше десяти.

Я сел в уголок, приглядываясь к рыцарям. Была компания за центральным столом, но было и несколько, сидящих отдельно. Все одеты довольно богато, и один даже бросал на меня оценивающие взгляды. Но сегодня это не входило в мои планы. В Триполях работали настоящие блудницы, и мы были в прекрасных отношениях. Моих клиентов они, понятно, терпеть не могли, и всегда были рады помочь мне зацепить лоха. Не сегодня, девочки. Сегодня мне нужен совсем-совсем другой клиент.

Болтунов из компашки я сразу отверг, мои клиенты всегда были мочунами… Молодых тоже брать не следовало, они все с понтами, и по-молодости, слишком жестоки. Наконец, я решился.

Тот, кого я выбрал, сидел за отдельным столиком, вид имел задумчивый. Одет не роскошно, даже бедно. Но постарше многих, лет сорока, наверно. Игрокам обычно подбирали тело, близкое «по возрасту», были какие-то заморочки у программеров с совместимостью… Только агентам разрешалось нарушать возраст и даже пол. Счастье, что из меня не сделали бабу… Ужин у мужика скромный. Но мой уже наметанный взгляд распознал меч из снежной стали. Значит, есть опыт и деньги… Жемчужина его была алой, значит никому не служит. Наниматься к приверженцу Черной Ереси не хотелось.

В это время к «моему» рыцарю подошли еще трое, все молодые. Разговор я не слышал, но через пару минут вся компания покинула трактир. Я вышел следом.

Молодые рыцари явно жаждали развлечений. Только бы не пошли на чистые улицы, где были театры и галереи искусств. Туда нищему Сопле вход заказан. Но компания повернула к Тетраниуму, четырём улицам с чудесами Мальдорна. Они миновали квартал Домов Радости и пошли по улице Кормлений. Здесь продавалась еда всех кухонь Игрового мира, говорят, можно было даже отведать человечины. Мы, дети, опасались этого квартала – по слухам беспризорных мальчишек тут отлавливали на мясо. Рассказывали совсем уж жуткие вещи – как пойманному ломают все кости и живьем укладывают в маринад, что бы мясо стало нежным… К счастью, компанию не заинтересовали ни жареные скорпионы, ни китовое мясо, ни маринованные яйца вампира, и мы вышли в Весёлый квартал. Там было шумно. Танцовщицы, менестрели, жонглеры, факиры, театры марионеток, все это сверкало огнями, пело, кричало, звенело музыкой. Конечно, в толпе сновали мальчишки-карманники… В Весёлом квартале моя компания встретила своего приятеля, пожилого уже рыцаря. Волосы с проседью, борода так почти совсем белая. Ему было за пятьдесят, если не все шестьдесят. Старый рыцарь о чем-то поспорил с тем, которого я наметил себе в хозяева, но потом они рассмеялись и дальше пошли впятером. Оказалось, что цель нашего маленького путешествия – Чародейский квартал. Лавки с сушеными лягушками и пауками, дымящие холодным паром чаны прорицателей, шатры гадалок всех мастей, заклинатели духов и прочий колдовской сброд мою компанию не привлек. Их интересовали заклинатели оружия. Я набрался наглости и подошёл к рыцарям еще ближе, так, что слышал обрывки разговора:

–Да не надейтесь на чары, –выговаривал мой рыцарь остальным будто маленьким детям, – против хорошего бойца не помогут. Да и на турнирах запрещено выходить с таким оружием. Так что никакого ночного жемчуга…

Он явно был главным во всей этой компании.

–Есть невидные чары…

–Пусть молодежь сходит, беды от чар не будет точно, – это старый рыцарь.

–Ладно, Дэни, только недолго…

Молодежь скрылась в чародейской лавке, где обещали сделать оружие непобедимым… Двое рыцарей постарше остались ждать снаружи, и я подобрался почти вплотную, так как они говорили совсем тихо. Но тут железные пальца сжали мою шею.

–Щенок идет за вами от самого трактира.

Пальцы сдавили мне горло, сознание помутилось.

–Спокойнее, милорд. Сначала расспросим…

Мне дали вздохнуть. Казалось, глаза главного рыцаря сейчас прожгут во мне дыру.

–Говори, для кого шпионишь…

–Я не шпион, сир…, – голос мой дрожал от предчувствия близкой смерти.

Меня пронзила острая боль, тот, кто держал меня, вывернул мне руку.

–Подожди, – пожилой рыцарь поморщился как от зубной боли,

Он взял меня за плечи, присел на корточки и заглянул в глаза.

–Рассказывай, – сказал он.

Я начал говорить, сначала запинаясь от ужаса, но потом все более уверенно, так как старый рыцарь меня слушал внимательно, не перебивая. Но главное – взгляд. Сопля уже умел понять по глазам многое… и я видел, что нравлюсь старику. Этот «теплый» взгляд мне был хорошо знаком. Значит не убьют. Это придало сил. Я сделал самые несчастные глаза и наполнил их слезами. Плакать нельзя, когда плачешь, лицо сморщивается и становится некрасивым. А вот полные слез глаза – то, что надо. Пускать слезы Сопля умел, специально тренировался. Дрожащим голосом я рассказал заранее заготовленную историю, как родился в семье зажиточного крестьянина. Получил начальное образование в церковной школе. Как отец погиб, придавленный упавшим деревом. Во время набега кочевников погибла мать, маленьких детей разобрали родственники, а я отправился на заработки, мечтая стать рыцарем. И потому хочу наняться в оруженосцы к тому, кто едет на славный турнир Семи Баронов… да, я увидел рыцарей в трактире, но не решился подойти сразу…

–Он, конечно, все врет, он из местных…, – сказал старый рыцарь, – но он не шпион.

–И все же лучше убить…

–Оставь, – сказал старый рыцарь, – под мою ответственность. В этом мальчике что-то есть… не пойму только что… но любопытно… а Дэни как раз нужен оруженосец. Пойдем…

Он взял меня за руку как маленького.

Когда мы вернулись в Триполи, меня покормили, причем не объедками, как обычно – старый рыцарь заказал мне порцию вареной картошки с жареным салом. Поесть дважды в день – это было редкое везение. Лишь бы не пришлось потом платить за доброту… но старик вёл себя вполне пристойно, и у меня проснулась надежда – может, у него просто есть сын, на которого я похож… Мальчишки рассказывали, что бывают папики без блуда. Сопля, правда, за свою жизнь не встречал такого ни одного. Или «пошел вон щенок», или… Между тем, старый рыцарь говорил:

–…мой приятель молод, но не беспокойся. Я присмотрю, чтобы тебя не обижали… выезжаем завтра утром, – сказал старый рыцарь, – пойдем, познакомлю тебя с остальными...

Я заночевал здесь же, в Триполях, уже вместе со своим новым хозяином, сиром Дэниером. По благородному – сеньором. Ночью, встав отлить, я услышал интересный разговор в соседней комнате. Мой новый господин-сеньор говорил громко, но отвечали ему совсем тихо.

–Постарше не нашлось? – это хозяин, сир Дэниер, – не хочу всю дорогу подтирать сопли щенку.

–Ты знаешь, зачем он нужен, – последовал тихий ответ, – малец не вызовет никаких подозрений… И не обижай его, во всяком случае без вины…

Не обижай – это хорошо. Но для какого такого дела им нужен «малец»?

Дорога мне понравилась. Во-первых, не было приключений. С отрядами «охотников за головами», оказывается, уже разобралась пехота Мальдорна, и на выезде из города нас никто не ждал. Отряд был из двенадцати рыцарей, большинство, конечно, молодежь. Но три рыцаря были солидные дядьки, не дававшие юнцам разгуляться. Единственной проблемой были оруженосцы, одиннадцать ребят, постарше меня. Постарше, побольше, посильнее. Меня сразу попытались сделать шнырем.

–Эй, сопля, топай сюда…

Ему было лет пятнадцать, и он был почти в два раза больше и раза в три тяжелее меня.

–Давай-ка, постирай мои носки…

У меня в руках было ведерко с кипятком для стирки носков и трусов моего хозяина. Нет, я не стал возражать, подошёл, и парень вытянул ноги.

–Снимай! – приказал он.

–Зачем? – удивился я и вылил содержимое ведерка ему на ноги.

Меня хотели высечь, так как дня три этот верзила не мог ходить. Но не высекли, главный рыцарь не дал. Сказал, что я правильно сделал. Но в наказание буду обслуживать не только своего лорда, но и хозяина ошпаренного верзилы, пока тот не поправится. На том и порешили. Зато из пацанов меня больше никто не трогал, опасались.

Кроме стирки в мои обязанности входило следить за вещами и оружием, чистить лошадь, приносить жрачку и напитки, а еще обеспечивать хозяина и его дружков девками для утех.

Старшие рыцари не давали молодежи пить много, но девок разрешали, понимая, что возраст требует. Находить девок у меня получалось лучше всех. Наверно потому, что из-за возраста у меня напрочь отсутствовали всякие желания. Я их помнил, конечно, эти желания, но сейчас не чувствовал абсолютно ничего.

Молодежь устраивала оргии, на которых опять же прислуживать приходилось мне – у оруженосцев постарше слишком уж «текли слюнки». Было противно, но я привык. Зато меня полюбили все молодые рыцари в группе. Кроме одного, но он не был игрок. Или персонаж, или агент, как я. Кстати, этот юноша не принимал участия в общих забавах, почти не пил, да и с девками замечен не был. Я думал, он извращенец и опасался его мрачных глаз. Впрочем, на меня особенным «теплым» взглядом он ни разу не посмотрел… Зато один из старших рыцарей, самый пожилой, на меня посматривал заинтересованно. Давал мне вкусные куски и даже учил сражаться на мечах. А потом, когда я натер мозоль, взял меня на лошадь, и так мы ехали два дня, пока оруженосцев не пересадили на телегу.

Теперь стало легче, не надо было поспевать за лошадями на марше, что было особенно нелегко, когда дорога шла вниз, мне приходилось даже иногда бежать. Ведь я был маленький и ноги у меня были короче. Теперь мы ехали в телегах вместе с доспехами, пожитками и припасами – известно, что на турнирах жрачка поднимается в цене раз в десять. В телеге было прекрасно, тепло, мягко, можно дремать всю дорогу.

Жизнь вошла в определенный ритм. Днем дорога, вечером стирка и чистка лошади, ночью оргия. Черт бы побрал эти оргии, я от них совсем не высыпался, и как-то днем свалился с телеги – под общий смех всей компании. Хорошо, не разбился, но на боку появился здоровенный синяк…

Через две недели мы пересекли границу метрополии и въехали на земли Востока. Пейзажи метрополии состояли из полей, дорог и деревушек. На Востоке нас обступил лес. Но не еловый таежный, как на Севере. Вокруг были дубравы и редколесья, я попал будто в сказку из старого кинофильма. Впрочем, БИЦ и создавал игровой мир пользуясь кино. Редкие деревушки с маленькими деревянными домиками и крылатыми мельницами. Крестьяне жили бедно, полей было мало, да и те, что были, не выглядели урожайными.

Таверны были редки и убоги, к моему великому облегчению, оргии закончились – Восток запрещал продажный секс, а проституция здесь каралась сожжением. Причем жгли не только блудницу, но и ее клиента. Черная Ересь, одно из самых мрачных и жестоких религиозных течений, зародилась и расцвела именно здесь, на благодатной пуританской почве.

На третьи сутки наша небольшая дорога влилась в могучий Северный тракт, соединяющий Восток с владениями герцога Вероны. Тракт не был мощеным, но был подсыпан дробленым камнем, и был настолько широк, что две телеги могли свободно разъехаться.

Нас догоняли рыцарские отряды и отдельные рыцари, спешащие на турнир. Мы же двигались неспешно, щадя свои силы и лошадей. Наша молодёжь неожиданно стала серьезней. Спать теперь ложились с закатом, почти не пили, поднимались же с петухами.

Ночевали оруженосцы отдельно от своих хозяев, чаще всего на сеновалах скотных дворов при трактирах – мест в комнатах не было.

А на седьмой день нашего путешествия сзади в облаке пыли нас стала догонять целая армия – огромный отряд. Догоняли, надо заметить, быстро. Когда передовые всадники в блестящих доспехах были уже в паре сотен метров, мы съехали на обочину.

Все оруженосцы стояли низко склонив головы и держа свои шапки в руках. Я пристроился рядом, шапки у меня не было. Стоять, склонив голову, было ужасно неприятно – ничего не видно, кроме колес многочисленных карет и еще более многочисленных копыт. Наконец в колёсах и копытах случился перерыв, и я поднял голову – как раз в тот момент, когда мимо проезжал мальчишка на белой кобыле. Я узнал его, своего убийцу. Светлоголовый, голубоглазый, он не изменился, только крохотные сережки в ушах сейчас отливали алым цветом крови. Наши глаза встретились, и я замер, застыл, глядя на блестящего юного герцога.

–Чего вылупился, – презрительно бросил он, и хлыст ожег мне лицо. Слезы хлынули из глаз, я упал, почти ничего не соображая от боли и унижения.

–Еще повезло, – сказал главный рыцарь, – могли ведь и башку оттяпать.

–Теперь останется кривым, – сказал старый рыцарь, учивший меня фехтованию, – жаль, красивый был мальчик…

–Хорошо, если останется, может и помереть. Лекарей тут нет…

Дальше я ехал в телеге. Рана болела ужасно, хлыст рассек не только ухо и кожу, но глубоко врезался в мышцы и располосовал верхнюю губу. Попади герцог чуть выше, я бы остался без носа и глаз…

К трактиру «Каменные ворота» мы подъехали вечером без надежды на кров и пищу – свита герцога наверняка заняла все комнаты и съела все припасы. Однако трактир был пуст, зато рядом стоял целый город шатров. Герцог не снизошел ни до ночёвки, ни до обеда в придорожном заведении. Впрочем, мне было не до еды, рана воспалилась. И все же меня погнали на конюшню кормить и чистить лошадей. Всем было абсолютно наплевать на мои страдания. Это было почему-то обидно до слёз, но плакать я не мог – лицо сразу сводило невыносимой болью.

Изнемогая от боли и жалости к себе, я мыл коня моего рыцаря. На мою рану слетались мухи, она чесалась невыносимо. Губа распухла, я почти не мог говорить. Меня бил озноб. В глубине конюшни я увидел белую стройную кобылу герцога. А ведь он наверняка любит свою лошадь, подумал я. Убить его лошадь и бежать. Пусть потом поймают, пусть замучают, но так хотелось увидеть слезы в этих нахальных голубых глазах… Я подошел к стойлу.

–Эй, – услышал я.

В дверях стоял хозяин кобылы, юный герцог Верона, всё с тем же хлыстом в руках.

–Поди сюда, – распорядился он.

Я подошел и опустил голову. Второго удара хлыстом я не вынесу. Герцог взял меня за подбородок и поднял мое лицо.

– Сам виноват, – сказал он, – нечего было пялиться. Попал бы повыше – ты остался бы без глаз.

–Но ты не попал повыше, – сказал я и обмер от своей наглости.

–Захотел бы – попал. Видишь муху? – мгновенным ударом хлыста мальчишка размазал слепня по доске, – Ладно, пошли.

Что заготовил мне этот бесенок еще? Я шел за ним, чувствуя, как внутри все дрожит от ужаса. Мы подошли к крайнему шатру.

–Заходи, – сказал герцог, но страх совсем лишил меня способности двигаться. Мальчишка втолкнул меня внутрь.

–Полечи его, – сказал герцог встретившему нас старику, – лечи хорошо, как меня.

–Слушаюсь, Ваша светлость…

–И еще… он был красивый… раньше.

–Я сделаю, что смогу, Ваша светлость, – сказал старик.

–Не бойся, больно не будет, смотри, я весной упал с лошади прямо на бревно в лесу. Разодрал себе весь бок, – герцог задрал рубаху и показал на своих ребрах едва заметный тонкий шрам, – он меня вылечил, он лучший костоправ Севера.

–Ложитесь, господин, – пробормотал старик, подводя меня к длинному, укрытому ковром столу.

–Я не господин, – прошептал я.

–Друг герцога всегда господин, – ответил старик.

Снаружи донеслись голоса.

–Ваша светлость, Вы не должны ходить без охраны…

–Глупости, кто меня тронет…

–Ваша светлость, я отвечаю за Вас перед Вашим отцом…

Старик поднес к моему лицу дымящуюся чашу, дым был сладкий и пьянящий… сознание мое помутилось. Последнее, что я услышал – возмущённые слова герцога:

–Да не буду я как собачка на поводке!

Я очнулся утром в шатре костоправа. Я был один, рана не болела совсем. В шатре было зеркало из настоящего стекла, и я тщательно рассмотрел свое лицо. Воспаление спало, рана была зашита так аккуратно, что и шва не видно. Старик-костоправ действительно был мастер.

Конечно, наши меня закидали вопросами – кто и как меня заштопал. Я рассказал о ночных событиях.

–Что же, герцог умен не по годам, – заметил наш командир, – сумел избежать проблем. Теперь сир Дэниер не сможет подать претензию, вина заглажена…

–Вряд ли Дэниер подал бы претензию…

–Но мальчишка-то этого не знает… Хитрый малец, ведь поднять руку на чужого оруженосца – позор…

–Ну, в любом случае так лучше, – заметил старый рыцарь, – я не был уверен, что мальчик доживет до утра. Раны на лице очень опасны, а в условиях антисанитарии смертельны… это я как врач вам говорю…

–Я тоже думал, что он помрет, – сказал наш командир, – но не так быстро. Нам пришлось бы возиться с ним дня три, бросить оруженосца не позволяет закон чести…

–Ну, хоть смотреть не так противно, – заключил мой хозяин, сир Дэниер.

Слушать все это было неприятно, но я не подал вида. Даже легкое утреннее вино не разлил, хотя очень хотелось окатить моего сеньора. Герцог вылечил меня вовсе не из жалости, а по расчёту, дабы избежать неприятных претензий. Нашим на меня глубоко плевать…

Через неделю, когда мы прибыли на турнир, моя рана совсем затянулась. Конечно, шрам остался, но кривым я не стал, а шрамы мальчиков и мужчин только красят. Будет чем похвастаться перед нашими пацанами по возвращении. Да и работать живцом я смогу, наверно…

Я все реже ощущал себя агентом Центра и все чаще – бездомным мальчишкой Мальдорна по прозвищу Сопля. Месснер предупреждал, что личность носителя может начать доминировать, особенно если большая разница в возрасте. Сопля становился моим хозяином, и по-своему это было приятно, будто смотришь кино… Если бы у меня было конкретное задание, Сопля мог бы мне помешать. Но я был тут лишь в роли наблюдателя… Иногда я чувствовал приступы тревоги, не своей, а носителя. Мальчику, как любому ребенку, хотелось быть любимым и защищенным сильным взрослым от жестокого мира… А еще мне мучительно хотелось играть. Иногда, когда никто не видел, я брал палку и сражался с сорняками на заднем дворе. Или присоединялся к другим оруженосцам, игравшим в «камушки». Игра была опасной – проигравший обслуживал ночью подростков в роли девочки. Наверно поэтому я не проиграл ни разу. Впрочем, и выигрышем ни разу не воспользовался – Сопля был слишком юн, ему пока было не нужно.

Друзей среди оруженосцев у меня не было. Слишком велика разница в возрасте. Парней интересовали блуд и выпивка, спиртное мой юный организм не принимал, а блуд, особенно после обслуживания оргий, мне стал противен.

Один раз во время оргии меня для развлечения раздели и заставили присоединиться к хозяевам. И блудницы пытались мне доставить удовольствие, они вообще обожают незрелых мальчишек. Нельзя сказать, что у девочек совсем не получилось, но отвращение и стеснительность убили удовольствие.

На турнире мы не расставляли шатры в общем лагере, да и шатров у нас не было. Рыцари сняли двухэтажный домик на окраине местного городка. Бароны и раньше проводили здесь турниры, но только для своих. Поэтому городок был заточен под приезжих. Однако цены, конечно, этот турнир раздул непомерно – я слышал, как наш главный торговался с хозяином дома. А потом старый рыцарь тихо сказа главному:

–Пусть. Дорого, но лучшего для нашего дела не найти. Да и заказчик все оплатит…

–Когда он еще оплатит… – скривился главный.

–Оплатит, оплатит…

Турнир открывали пышно, но без служения мессы – как известно, Храм турниры не одобрял. Поэтому осветили турнир монахи Черной Ереси. Я участвовал в пышной проездке рыцарей как оруженосец моего сира, вел под уздцы его лошадь. Впрочем, двигались мы далеко не в первых рядах. Впереди всех были, как ни странно, не местные бароны, а северяне, с их главным рыцарем Сияние Севера, лордом Кэннерханом. С удивлением я увидел, что оруженосцем у него был юный герцог. Герцог в сияющем золотом нагруднике, в расшитом золотом колете, был чудо как хорош. Оруженосцам доспехи были не обязательны, и у герцога не было шлема. Его золотые волосы трепал легкий восточный ветерок с Большого озера, близ которого стояла арена. Точнее, арены, которых было две и которые назывались ристалища. На первой, разгороженной барьером, велись куртуазные бои затупленным и специальным оружием. Такие бои были почти безопасны, но приносили славу. На второй бились боевым оружием, как правило, до смерти. Там победитель получал не только почести, но и большие денежные призы. Мои рыцари записались лишь на куртуазные бои.

Сир Дэниер, как ни странно, оказался одним из лучших – он выиграл пять схваток, выбив пятерых из седла. Я таскал ему тяжеленые дубовые копья с железным коронером – безопасным наконечником для конных ристалищ. Удержать такое копье я не мог, поэтому конец волочил по земле, но мой лорд не обращал на это внимания. Я жутко устал, но сир Дэниер подбадривал меня и говорил, что я лучший. Мы оба были переполнены азартом, и наши эмоции возрастали от схватки к схватке. Я не ожидал, что турнир так сблизит нас. Я больше не злился на своего лорда, я гордился им. А он даже обнимал меня перед каждой схваткой, а после победы сажал на плечи под восторженный рев зрителей.

Вечером, получив венок победителя, сир Дэниер посадил меня на лошадь перед собой, мы гордо проехали через арену и повернули домой. Навстречу нам ехал великолепный Сияние Севера, он тоже взял на свою лошадь юного герцога. Сияние Севера сражался на «смертельной» арене, а то бы моему рыцарю не видать венка победителя. Когда сидишь перед рыцарем на лошади, то сидишь как-бы на ее шее. И надо держаться за гриву. Руки у герцога были заняты держанием, и поэтому я смело посмотрел ему в глаза – не ударит.

Рыцари по всей форме поприветствовали друг друга, пожелали удачи в дальнейших состязаниях и выразили надежду, что им придется скрестить мечи на турнире. Пока они обменивались любезностями, мы с герцогом смотрели друг на друга. Его взгляд был насмешлив, но теперь он уже не мог крикнуть «чего вылупился» – как оруженосцы мы были равны. Я же разглядывал его откровенно и даже нагло, пользуясь своим положением.

–Еще увидимся, – бросил герцог на прощание, и у меня похолодело внутри так он это сказал. Но вскоре я забыл его слова.

Вечером был большой праздник за общем столом. Меня посадили рядом с сиром Дэниером, и он сам подкладывал на мою тарелку лучшие куски жаренного мяса, и даже налил в мой бокал вина. Я бы счастлив, а другие оруженосцы смотрели на мой триумф с завистью и восхищением.

А на второй день турнира случилась беда.

Оказалось, что победитель на куртуазной арене должен провести хотя бы один бой на смертельной. Сир Дэниер, впрочем, был воодушевлен. Тем более, за победу на этой арене давали хорошие деньги. Мой лорд был самым бедным из всей компании рыцарей, и это его, похоже, угнетало.

Сражения здесь были не только на копьях, но и на мечах. Если после копий противники оставались живы, то дальше начиналась рубка. Головы проигравших отлетали от тела как мячики, из перерубленных шей били фонтаны крови. Наш выход был седьмым, наш главный рыцарь-командир сильно ругал моего Дэниера за эту мальчишескую выходку, вчерашнюю победу. «Вы забыли, зачем мы здесь», – сказал он.

–Да, ладно, – сказал сир Дэниер, – всего один бой.

Еще сир Дэниер сказал, что на мечах он хорош, так как прошел подготовку в школе фехтования Мальдорна, а меч у него заговоренный чарами. Но когда он услышал, какой противник ему достался по жеребьевке, лицо его стало серым.

Ибо ему выпала честь сразиться с самим Сиянием Севера, лучшим рыцарем этого турнира… Дэниер совсем скис, тем более на свой выигрыш он поставил все свои сбережения. И как оказалось потом, не только свои, но взял деньги из общей кассы.

–То, что ты сдохнешь – твое дело. Но деньги надо сохранить. Скажись больным, – потребовал наш главный, – я договорюсь с лекарем, он подтвердит…

Конечно, сир Дэниер радостно ухватился за эту идею. И тут я узнал про страшное правило смертельного турнира – если рыцарь не может выйти на бой по болезни, то должен выйти его оруженосец. Денежную ставку при этом можно было забрать, что и было сделано. А на меня, на мою жизнь всем было, конечно, наплевать. Лат моего размера не нашлось, мне дали только щит, который я едва мог поднять. Вместо меча, который я бы тоже не поднял, мне навесили длинный кинжал. Мне было уже все равно, я был как пьяный от понимания, что умру через несколько минут. Мое появление на арене вызвало хохот, понятно, что все ставили на Сияние Севера, и никто не огорчился… как оказалось, этот рыцарь накануне уже убил двух оруженосцев струсивших рыцарей – лишь два рыцаря рискнул выйти на бой сами, и, конечно, тоже погибли. Вчерашние убитые оруженосцы не были пацанами, это были парни, ожидающие посвящения и умеющие сражаться. И они погибли в первые минуты схватки. Что же тогда ожидало меня? Я подумал, что смерть будет быстрой. Мне дали тяжеленое заостренное копье, которое я положил на спину моей лошади, так как не мог удержать. Все ждали выезда моего великолепного противника, но он задерживался. Наконец ворота ристалища раскрылись, и я увидел всадника белом коне. Я не сразу понял, что вместо рыцаря против меня выехал его оруженосец. Он по-прежнему был без шлема, но тоже, как и я, со щитом, копьем и мечом. Прозвучал рог, и мы стали съезжаться. Конь был обучен, и перешел в галоп без всякого моего участия. Наконечник моего копья болтался бессмысленно и бесполезно – у меня не было сил его нацелить. Жить мне оставалось секунды. Я увидел смеющиеся голубые глаза моего противника, в следующее мгновение он приподнял немного свое копье, и оно прошло мимо меня, а он поймал своим щитом наконечник моего и вылетел из седла. Он упал и остался неподвижен. Возможно, разбился или потерял сознание от удара о землю. Трибуны замерли. Двигаясь как во сне, я спешился и достал кинжал, очень длинный кинжал, в моих руках он смотрелся как меч. Встал над своим противником и поднял меч, держа его вертикально вниз. Нет, герцог не потерял сознание, он смотрел на меня смеющимися глазами и даже подмигнул. «Я говорил, увидимся», – шепнул он одними губами. Была такая тишина, что я услышал его шепот. Он не сомневался, что я его не ударю, весь поединок для мальчишки был лишь очередной, очень смешной шуткой. В молчании трибун было что-то зловещее, я слышал даже назойливое жужжание мух. Я захотел убить его. За себя. За Криса. За Мэй. Это было мое право сейчас, и я даже немного поднял меч. И герцог перестал улыбаться, похоже, он понял, что шутка зашла слишком далеко. Если бы он попытался встать, потянулся к своему мечу, да и вообще сделал любое движение, я бы проткнул его. Но он лежал совершенно неподвижно, и я понял, что неспособен причинить вред ему сейчас, такому беспомощному и беззащитному. Я воткнул меч в землю…

Я думал, что меня будут хвалить, но этого не произошло. Меня даже хотели высечь – тот молодой рыцарь, что не носил жемчуга. Но наш главный не дал.

–Он мог убить выблядка, – яростно прошептал рыцарь без жемчуга, – мог! Так просто и безопасно!

–Он сохранил наши деньги, – сказал наш главный, – и даже приумножил. Не переживайте, милорд. Все в свое время.

И главный дал мне десять золотых монет за поединок. Все деньги за поединок по правилам турнира достались моему лорду. Оруженосец ничего не получал, и эти десять золотых, огромная для Сопли сумма, досталась мне по доброй воле нашего командира.

Турнир шел своим чередом, но мой лорд больше в нем не участвовал. С одной стороны, он отхватил огромную сумму денег, премию. С другой – стал посмешищем для всех после боя оруженосцев. Никто не сомневался, что он попросту струсил. За свою трусость сир Дэниер возненавидел меня, но сделать ничего не мог, так как старшие рыцари меня защищали…

Я числился по-прежнему оруженосцем, но остался без работы. Мой лорд теперь валялся в кровати до вечера. Я же опасался оставаться с ним наедине, когда старшие рыцари были на турнире. Похоже, он тоже не стремился видеть меня и нанял себе служанку. Я же уходил рано, но не на турнир, который мне давно надоел. Я уходил на озеро, еще затемно, и удил рыбу. Этому искусству я обучился в Мальдорне, где беспризорники надергивали мелкую рыбешку и пекли ее в костре на завтрак. Но в метрополии не было по-настоящему рыбных озер и рек, а здесь рыбалка была чудесной. Я за утро умудрялся наловить корзину или две, и потом кормил наших рыцарей жаренной рыбой. Рыба была предлогом, позволяющим уйти и побыть одному на прекрасной природе. Из своей премии я купил старую лодку, она обошлась недорого, всего в половину золотого.

Кстати, Большое озеро действительно было большим, но весь берег был изрезан заливами и песчаными косами. Большая вода была далеко, и я туда не совался – там даже в легкий ветерок поднималась волна, а один раз случился настоящий шторм.

На пятый день, когда я отвязывал лодку, меня окликнул знакомый голос.

–Эй, – приказал герцог, – прокатишь меня.

Странно, но он был один. Одет в простой легкий жилет и камизу, на поясе все тот же ненавистный мне хлыст.

Я сел на веслах, а герцог устроился на носу, спиной ко мне.

–Плыви туда, – герцог показал на большую воду. Сейчас она была спокойна, но утренний ветерок уже крепчал.

–Там опасно, – сказал я.

–Тебя высечь? – спросил герцог, не обернувшись.

Я выгреб на большую воду. Герцог встал и раскинул руки. Казалось, он ловит в объятия и этот невероятный простор, и легкий ветер, и запах воды… Он стоял опасно, достаточно легкой волне качнуть лодку… Но волны не было. И тогда лодку качнул я сам. Герцог упал в воду. Зачем я это сделал? Наверно, невыносимо захотелось сбить спесь с этого мальчишки. Герцог забился в воде, как оказалось, он совсем не умел плавать. Я вдруг понял, что он утонет. Он бился отчаянно, в его глазах были ужас и мольба, а я сидел и смотрел, пока лодку относило ветром… потом я прыгнул в воду, и мальчик уцепился за меня, он уже ничего не соображал от страха, и мы оба пошли на дно. Я попытался разжать его руки, но он был сильнее. Я стал бить его кулаками в лицо, но под водой удары теряли силу. Тогда я саданул со всей дури его коленом в пах. Его руки разжались, мне показалось, что он потерял сознание от боли. Я взял его за волосы и поднял его голову над водой, отчаянно работая ногами. Дал ему подышать.

–Положи мне руку на плечи, – скомандовал я.

Герцог подчинился. Я стал выгребать к лодке. Было очень трудно ее догнать с таким грузом, потом заплыть с кормы, если бы мы попробовали залезть через борт, лодка бы перевернулась.

–Держись за корму, – приказал я, и герцог опять послушно схватился там, где я приказал.

Я подтянулся и влез в лодку. Потом помог залезть герцогу. Он весь дрожал.

–Садись, греби, – опять приказал я, так как ему надо было согреться.

Он опять послушался. Греб он неумело, и лодка вихлялась из стороны в сторону. Но в конце концов мы причалили.

У меня на берегу была заначка с кремнем и огнивом, я разжег костер.

–Раздевайся, – сказал я.

Все также молча герцог подчинился, и я развесил его вещи над костром, потом развесил и свои.

Мы стояли голые и грелись. Если раздеть догола, то не отличишь герцога от нищего Сопли, подумал я. Неравенство между нами исчезло, тем более, мы были почти одного роста. Тело герцога была совершенно белым, как будто мраморная статуя. С лёгким розовым, жемчужным отливом. Он был великолепно сложен и физически развит, для своего возраста, конечно, и я залюбовался им, как любуются прекрасным животным. Я протянул руку и провел по его груди, он при этом вздрогнул, но не отстранился. Кожа была гладкой как шелк, но на груди и животе было несколько темных пятнышек-родинок. Я его разглядывал совершенно беззастенчиво, это была месть за удар хлыста и слова «Чего вылупился?». Я увидел на его переносице и щеках едва заметные веснушки. Лицо герцога было грязным. Я взял его носовой платок, который почти просох, и вытер ему щеки, губы и уши как маленькому. Его сережки отливали теперь морской волной. Я с любопытством потрогал одну. Будто маленький гвоздик, продетый в ухо, но вместо шляпки – серебряный цветочек вроде ромашки, а в серединке, где у настоящей ромашки желтый кружок, камень. Сейчас камень проблескивал оранжевым…

–Хамелеон-камень, – герцог впервые нарушил молчание. Он приходил в себя, и в его глазах я прочел свой приговор. Я был свидетелем его ужаса и беспомощности, а что делают со свидетелем, чтобы он замолчал?

–Ты хотел утопить меня, – сказал герцог, – за это казнят.

Камушки в его в сережках налились алым.

–Ну, не утопил же.

–Не утопил. Но хотел. Тебя будут сечь, пока не…

–Не будут, – перебил я его, – я оруженосец, и сечь меня может только мой рыцарь…

–Я выкуплю тебя, – презрительно скривив губы, сказал герцог, – что, думаешь, твой рыцарь тебя не продаст?

Герцог оделся молча и ушел не попрощавшись. Дома меня уже ждали. Мой сир Дэниер продал своего оруженосца…

Перед тем, как меня забрали люди герцога, старый рыцарь отвел меня в сторону.

–Меня убьют, – сказал я безнадежно.

–Не бойся, мальчишка не жесток, – только и сказал он, – если бы тебе грозила опасность, я бы не позволил тебя продать.

Он был неправ, он не знал, что произошло на озере. Конечно, меня убьют. Меня будут сечь, пока не сдохну. Или затравят собаками, слышал я про такое северное развлечение. Он был неправ, но я не мог это ему объяснить.

–Я найду тебя, – только и сказал рыцарь.

Герцог не стал откладывать мое наказание.

–Я сказал, что высеку тебя. Ложись, – он кивнул на лавку.

Я задрал рубаху.

–Не рубаху, штаны, – скомандовал мальчишка.

Значит, будут пороть по заднице, а не по спине, и значит, не насмерть. Но по заднице было особо унизительно.

–Не бойся, это розга, – сказал мальчик, – не хлыст.

Герцог порол меня сам.

–За каждый крик добавлю еще удар, – предупредил он. Я закусил подол рубахи.

Не знаю, сколько это длилось. И удары я не считал. Лишь бы не обделаться, только и думал я. Когда я обмочился от боли, герцог прекратил порку.

–А ты выносливый. Теперь мы квиты, – сказал он, вытер пот со лба и позвал служанку, – вымой его. И найди что-нибудь старое из моей одежды, а эту постирай.

Мытье женщиной было еще одним унижением…

Старая одежда герцога не была роскошной, он явно не любил позолоту и драгоценные камни. Но одежда была чрезвычайно добротной, из отличной кожи и прекрасного кроя.

–Ну вот, теперь тебя не отличить от вельможи, – засмеялся мальчик, – кто не знает, будет кланяться. Сильно болит?

Уже почти не болело, но я кивнул.

–Снимай штаны.

–Опять?!

Я было подумал, что герцог хочет повторить наказание.

–Нет, – засмеялся он, – у меня есть отличный бальзам, дня за три все пройдет,

Он убежал и вернулся с баночкой из резной кости. Я ждал, что он позовет служанку, и внутренне напрягся от стыда. Но мои раны он смазал сам! Его мгновенные переходы от жестокости к сочувствию и так поражали, но мазать бальзамом задницу слуге своими собственными руками для вельможи было чем-то запредельным.

–Ты мой оруженосец, и нет ничего, что я был бы не готов сделать для тебя, – заявил он.

–Оруженосец оруженосца?

–Я больше не оруженосец Сияния, это слишком скучно, – смешно сморщил он нос, – так что вполне могу завести своего. На вот, носи мой меч.

Мальчишка дал мне небольшой меч, слишком легкий для взрослого, но в самый раз ребенку.

–Не смотри, что легкий. Он из снежной стали. Попробуй, разруби палку.

Меч разрезал палку как нож режет масло.

–Он и доспехи так режет. Ладно, пошли на собрание.

Собрание больше походило на совместный ужин для рыцарей. Большой стол был накрыт и буквально ломился. Вино разлито по бокалам. Но никто не ел, все ждали мальчика. Я скромно встал за его высоким креслом, но герцог посадил меня рядом. Кресло было широкое, и мы легко поместились вдвоем. Сидеть было жутко больно, так как моя попа еще была открытой раной.

–Это мой новый оруженосец, – объяснил герцог присутствующим. Никто не возразил.

–Можно я встану, – тихо шепнул я.

–Терпи, – жестоко сказал герцог, – сам виноват.

Сосредоточившись на своих мыслях, я не слушал разговоры за столом. Я чувствовал себя игрушкой в руках избалованного мальчика. Сейчас я его забавлял, а как надоем – сломает и выбросит. К счастью, с собой в постель новую игрушку герцог брать не стал, мне бросили соломенный матрац около его походной кровати. Лежать мне пришлось на животе.

Ночью я проснулся от его стона. Герцог разметался на кровати, лицо было в слезах, на лбу капли пота. Мне вдруг стало его жалко, и я положил руку на золотые волосы. Он улыбнулся во сне… но потом вновь заплакал. Я взял его за руку. Его пальцы сжали мою ладонь, и он затих. Стоять рядом с его кроватью было жутко неудобно, и я лег рядом. Успокоится и я уйду обратно. Но я не заметил, как задремал.

Я проснулся от того, что меня грубо трясли за плечо.

–Почему ты здесь?!– жестко спросил герцог.

–Вы ночью плакали, Ваша светлость… – промямлил я. Я не ждал, что он мне поверит.

–Да, ужасный сон, – сказал герцог, – мне снилось... я тонул… Думаешь, я видел будущее?

Я не знал.

–Ладно, ты будешь учить меня плавать. Пошли на озеро.

Но на озеро нам сбежать не удалось. Был какой-то особо важный день турнира, где награждали отличившихся рыцарей. Герцог должен был присутствовать и возлагать венки на головы победителей.

–На озеро завтра, – распорядился он.

Днем мы были на турнире, и церемония венков шла очень долго. Наконец я не выдержал.

–Ваша светлость, мне надо отлить…

–Мне тоже, но я терплю… ладно, иди.

Когда я отлучился в туалет, ко мне подошел наш старый рыцарь.

–Дружок, мне надо встретиться с юным герцогом… наедине. У меня особое поручение от Императора. Но те, кто его сопровождают, не хотят установить мир между нашими странами… помоги нашей встрече, и получишь кроме благодарности сто золотых монет.

–Завтра утром мы идём на озеро, – сказал Сопля, – можно там…

Я разбудил герцога рано, еще было темно, лишь на востоке небо чуть посветлело. На берег, к моей лодке, мы пришли с первыми лучами солнца.

–Мне часто снится будто меня топят, – сказал герцог, – жутко больно, когда вода начинает рвать легкие. Если нельзя встать на дно, у меня паника…

Я помнил, как научился плавать сам – пацаны выкинули меня из лодки на глубине. Я стал тонуть и поплыл. Как учить плавать человека, который панически боится воды? Я не знал.

Мы разделись и зашли в воду по пояс.

–Давай дальше не пойдём…

Герцог лег на живот, а я поддерживал его руками.

–Ноги тонут первыми, Ваша светлость, Вы должны ими работать…

Довольно быстро ему надоело учиться, и мы просто бегали по воде, а потом стали запускать кораблики из веток. Герцог поймал стрекозу. Я ждал, что он оторвет ей крылья и бросит в воду, как обычно делали мальчишки.

–Смотри, какие у нее красивые глаза, – сказал он, – как из золота, только лучше.

Он посадил стрекозу на палец и поднял высоко над головой. Она посидела немного, как бы в благодарность за то, что ей не оторвали крылья. А потом резко вздрогнула и взлетела.

–Севик, –услышал я голос с берега.

Заигравшись, мы не сразу заметили, что уже не одни. У воды стоял рыцарь без жемчужины и мой бывший лорд Дэниер, остальные рыцари из нашей компании встали полукругом на берегу, отрезая нам любые пути к отступлению.

–Ну вот и встретились, братик, – сказал рыцарь без жемчужины. Старший сын герцога Вероны.

Мы стояли голые, по колено в воде. Я подумал, что голый человек совсем беззащитен. Одетый может гордо встретить врагов и гордо умереть. А вот голым умирать было ужасно стыдно.

–Привет, брат, – одними губами сказал герцог.

Старший Верона, не снимая обуви и одежды, зашел в воду и пошел к нам. Герцог сделал шаг назад...

–Куда, ты же боишься воды, – насмешливо сказал старший брат.

–Дай мне одеться, – попросил герцог.

–А ты подрос, Севик, – подходя в плотную, сказал старший брат, – но все такой же красавчик.

–Сопля, иди сюда, – приказал наш командир. Но я почему-то не пошел.

Старший брат погладил младшего по золотистым кудрям.

–Я скучал по тебе, братик. Как твои кошмары? Всё так же сняться? Все также писаешься во сне?

Герцог побледнел.

–Дай мне одеться, – опять сказал он.

–Нет, ведь ты утонул сегодня утром, когда сбежал купаться… очень опасно брать в друзья кого попало… прощай, братик.

Старший Верона крепко взял герцога за волосы, поцеловал его в лоб, а потом сделал пару шагов вперед и погрузил лицо мальчика в воду. Герцог забился сначала отчаянно, но вскоре его движения начали слабеть… Я стоял, пораженный ужасом, не в силах двигаться. Вдруг будто пружина во мне сработала, я бросился на старшего брата и вцепился зубами в его руку. Брат заорал, выпустил волосы герцога, а потом острая боль пронзила меня, старший ударил меня кинжалом. В тот же момент наконечник арбалетного болта разорвал ему грудь, и он упал в воду, по которой сразу поплыли красные полосы. Сквозь боль я увидел разряженный арбалет в руках старого рыцаря.

–Этот дурак даже с мальчишками не смог справиться, какой из него властитель Севера.

Я не умер. Старший сын герцога Вероны попал мне в плечо, рана была болезненная, но не смертельная. Теперь я был ценный свидетель и даже немного спаситель младшего герцога. Наш главный подробно разъяснил, что надо говорить. Говорить надо было правду, рассказывать факты без домыслов и своих соображений.

Факты были такие. Старший сын герцога решил убить младшего брата, для чего нанял рыцарей в метрополии, обещав им хорошую оплату. Однако рыцари на самом деле работали на императора. Задача была застигнуть старшего брата с поличным в момент покушения, иначе герцог Верона не поверил бы в злые намерения своего сына. По плану старшего брата младшего Верону было решено утопить, чтобы смерть выглядела естественной. Вместе с его новым оруженосцем. Сбежали купаться и утонули. Тем более, что мальчик часто видел кошмары, в которых он тонет. Все бы поверили. Тогда старший брат становился наследником автоматически. Остальное известно.

Конечно, у меня были домыслы. Думаю, что на самом деле мои рыцари честно собирались выполнить заказ старшего брата. Однако удар кинжалом сорвал их планы и спас нам с герцогом жизнь. Ведь меня, раненого кинжалом, никак нельзя было выдать за утопленника. Даже если бы я исчез бесследно на дне озера, все бы заподозрили покушение. Наверняка у командира рыцарей был план на случай провала операции, не даром он держал в руках заряженный арбалет. Так что я действительно спас герцога и себя, чему был безмерно рад…

Как ценному (и умному) свидетелю мне теперь ничего не грозило. Старый рыцарь объявил, что берет меня в оруженосцы, так как ему нужен толковый мальчишка-помощник. Меня и Соплю это вполне устраивало. Я так понял, что все трое взрослых рыцарей работали на императора, что-то вроде тайной службы…

ЦЕНТР

Я был уверен, что мое первое задание агента было выполнено на отлично. Я ошибался.

–Поздравляю, ты провали задание, – сказал Месснер.

Вечером нас вызвали на ковер к начальству.

–У Вас там было четыре агента! Четыре! – возмущенно кричал на Месснера седобородый представительный мужчина.

–Три. Он не мой агент, – Месснер кивнул на меня, – и именно он сорвал задание.

–Чей же он агент, если мы ему платим зарплату?!

–По работе он подчинен только БИЦу, хотя зарплату ему платим действительно мы.

–Гоните его в шею.

–Конечно, я могу выгнать его в шею, но тогда последствия за нестабильность Биоцентра вы берете на себя…

–Чёрт, мы угрохали столько денег, чтобы убрать этого нулевика…

–Самое печальное, что теперь его вообще нельзя убирать, Северу нужен наследник…

–Кто такие нулевики? – спросил я Месснера в коридоре.

–Персонажи с нулевым индексом. Например, младший сын герцога Вероны.

–Оторвавшийся психокарман?

–Оторвавшиеся психокарманы – бред, выдумка программеров… не важно, почему у них нулевой индекс… скажем, баг Игры. Они не контролируются из Центра. Они опасны, они нарушают стабильность. И подлежат уничтожению.

 

Глава третья. Гладиатор

ИГРА

Артур привел щенка. На самом-то деле не велика вина струсить, лечь на арене в первый раз. Тем более щенок совсем хлюпик. Но первый раз для него станет последним. Чтобы остальным был пример. А то все начнут ложиться. Я его запорю до смерти, тем более, для боев он особого интереса не представляет. Обычное мясо. Артур сдернул со щенка рубашонку и штаны, оставив в одной набедренной повязке. Связал руки и закрепил веревку, продев через крюк в потолке. Артур жестокий парень, жестокий и трусливый. Поэтому я сделал его главным среди щенков. Что дало ему дотянуть до пятнадцати – возраста для щенка-гладиатора совершенно немыслимого. Но я ставил его только в самые безопасные бои, и то редко. Был еще Свен, но Свен дурак, а Артур умный и хитрый. Может и выживет. Я вот выжил. Что было особенно трудно – чернокожих здесь не любят. Но я выжил, потому что был жестокий, злой и хитрый. Но трусливым я не был. Свен тоже не труслив, но садист, впрочем, как и я. Надо побыстрей ему найти замену и отправить на мясо. Надоело, что калечит щенков. Хватит с них меня одного.

Артур дернул веревку, и щенок встал на цыпочки, вытянувшись в струнку. Этот момент я любил больше всего. Пока он еще смутно надеется. Полон ужаса, но надежда еще не улетучилась до конца. Беспомощный взгляд: пожалуй, сейчас будет умолять о пощаде. Это самый приятный момент во всей экзекуции. Артур вышел, и я встал со скамьи. Щенок задрожал, и я ощутил смутный холодок от своей власти над этим беззащитным тельцем. Через минуту я превращу его просто в комок визжащей от боли полоти. Я щелкнул хлыстом. Ну давай же, проси пощады.

– Господин, простите, я не буду больше, клянусь не буду...

Я взмахнул хлыстом, несильно для первого раза, и ожег белое тельце ударом, от которого сразу вспыхнула алая полоса. Щенок вскрикнул коротко и глаза его намокли. Но что-то было не так. Я не сразу даже понял. Этот вскрик кольнул сердце жалостью. Жалости я не испытывал давно. С детства, когда на моих глазах зарезали мать и забили до смерти сестренку. Тогда я плакал в последний раз. Я давно забыл это странное чувство. А тут вдруг жалость... Жалость убила удовольствие, и это было обидно. Я вскинул бич и ударил еще раз, сильно, с потягом, разрывая кожу щенка. Тот закричал пронзительно и протяжно. Так нельзя, пожалуй, так я его убью слишком быстро. Что-то опять было не так. Я не получал удовольствия. Стало противно. Щенок что-то говорил, рыдая. Я не слушал его. Утро было испорчено. Я перерезал веревку, и он рухнул к моим ногам, потом пополз, пытался поцеловать мои ступни, бормоча слова благодарности. Я откинул его ногой, несильно, но он отлетел к стене и умолк. Я подошел, поднял его на ноги. Вгляделся в лицо. Обычная мордочка жителя севера, дырки в ушах от сережек – значит из благородных. Таких я убивал с особым удовольствием. Я кликнул Артура и тот влетел в комнату. На его лице проступило удивление – он не понимал, почему щенок еще жив. Обычно после порки он убирал лохмотья кожи, перемешанные с рваным мясом.

– Забери, и полечите его там.

Я решил использовать щенка в воскресных играх. Там он и станет мясом, раз уж не получилось насладиться, то надо, чтобы товар не пропал.

Я отправился на рынок, намечалось несколько больших зрелищных игр, и следовало прикупить щенков. Под зверюшек и под взросляков. Под взросляков нужны были щенята покрепче, чтобы их не зарезали в первые минуты. Иначе зритель обидится. Конечно, взросляки это и сами понимают, поэтому слегка потянут время. Но все должно выглядеть натурально. Сегодня как раз должен был прибыть караван с востока, восточные щенки покрепче северных.

На улице на меня глазели как обычно. Чернокожие вообще редкость, а уж моего роста и с моей мускулатурой... Не смотря на браслет вольного раба, толпа расступалась передо мной, гладиатором по прозвищу Черная Горилла. Я знал, что внушаю ужас, и это доставляло некоторое удовольствие.

На рынке я обнаружил, что другие тренеры меня опередили и расхватали самое качественное мясо. Зря я завозился с этим северным сосунком. Но все-таки я нашел двух более или менее подходящих щенков – крепких, ширококостных, явно из крестьян, привыкших к тяжелому труду. Такие, правда, не могли толком научиться владеть оружием, но это и не требовалось. Все равно жить им не больше недели. Я расплатился и велел привезти мясо в гимнасию. Уже уходя, заметил вдруг худенького светловолосого щенка. Явный северянин. Он был истощен дорогой, да и вообще не подходил по стати. Белая грязноватая кожа, светлые волосы висели до плеч сосульками, под носом болячка. Но большие голубые глаза на грязном личике сияли как две луны… отмыть, подкормить, и засверкает как рождественская игрушка. Зритель таких любит. В ушах следы от сережек – из благородных. Я сдернул с щенка рубаху. Он дернулся, не привык еще что ли? Странно, обычно их ломают в первые дни… Для боев чересчур дохл. Пощупал мышцы на руках. Щенок смерил меня взглядом, полным жгучей ненависти. Ого! Это я любил.

– Господин, берите! Подарите любимой, сейчас такие в моде… особенно евнушки…

– Он кастрат?

Я сдернул со щенка штаны. Было противно, по дороге их не мыли, и от него пасло, но евнухом он не был.

– Вы можете его оскопить совсем не дорого, а я дам хорошую скиду…

– А потом он сдохнет.

После кастрации дох каждый пятый, и торговец это знал. Мне кастраты не нужны, но был повод поторговаться.

Я купил щенка дешево. Сегодня его поломают Артур со Свеном. И голубые глазки эти будут уже выражать лишь одно – мольбу о пощаде. Ради этого я и прикупил щенка, ломать таких доставляло особую радость.

Вечером из барака щенят раздались шум и крики. Все шло нормально, наверняка Артур со Свеном развлекаются с новеньким. Артур знал свою работу, поломают не искалечив. Мясо должно сохранить качество. Я зашел в оружейную. Конечно, щенки не умели точить оружие. Да и подбирали мы его из рук вон плохо. Впрочем, не элитных воинов тренировали. Так, мясо. Щенячье мясо. Вообще, от меня больше толку было бы тренировать взрослых. Боец я отличный, с детства на арене. Но мода на детские бои была последнее время так велика, что взрослых бойцов использовали в основном против щенят. А там большого искусства не надо. Среди щенков тоже встречались неплохие бойцы, для их щенячьего уровня, конечно. Но не в нашей гимнасии. Хозяин на щенках чисто зарабатывал, используя их как мясо. Ведь зрители на что идут посмотреть? Как будут убивать детишек. Я мог бы натренировать некоторых щенят до приличного уровня, но зачем? Хозяину все равно, а мне тем более. Ведь подохнут, а днем раньше – днем позже – какая разница? Пока идут войны, щенят всегда будет в достатке. Гладиаторские бои, правда, здорово задрали на них цены. Ну да ладно, все окупалось, причем с лихвой.

Тут я услышал топот. Вбежал тот самый щенок, которого утром я недопорол. Теперь будет рыть копытами землю, чтобы мне понравиться.

– Господин, там новенький... он Артура покалечил!

Я ринулся в барак. Артур был здорово избит, морда в крови. Свен же, ревя от ярости, пытался ударить новенького. Но щенок был прыткий. Свен же хоть и сильный, но неловкий. И щенок улучив момент, пнул Свена ногой в пах. Я даже зауважал мальчишку. Не то, чтобы это что-то меняло. Наоборот, еще больше щекотало нервы. Я скрутил щенка и уволок в класс. Привязал к колонне, закрутив ему руки сзади. Специально сильно закрутил, чтобы было больно. Но щенок даже не вскрикнул. Пожалуй, такого не сломаешь. Во всяком случае, обычными методами. Я принес жаровню и разогрел клеймо. Это должно было пронять. Но щенок не испугался, только ненависть в глазах стала еще гуще. Этот ненавидящий взгляд почему-то был очень знаком. Я вынул раскаленное клеймо. Ладно же, я сделаю это с тобой. В таком виде ты сгодишься только зверушкам на завтрак, но сам виноват. На самом деле мое клеймо было обычной железкой, да и откуда у меня настоящее, с чарами? Обычное и свести потом легко можно, нет у него силы. Но пацан этого не мог знать. Я взял щенка за волосы, любуясь ненавистью в его глазах, бессильной и беспомощной ненавистью. И тут щенок плюнул мне в лицо. Теплая слюна потекла по моей щеке. Я понял, что убью его, сверну ему шею. Никто еще не смел плевать мне в лицо. Я схватил мальчишку за шею и ощутил биение его сосудов под пальцами. Горло у него тонкое, я охватил его одной рукой. Одно движение пальцев и эти голубые глаза погаснут навсегда… Мальчишка поднял на меня дерзкий взгляд. Это был вызов, и за этим вызовом я вдруг почувствовал – пацан сам хочет умереть. Ну или ему просто плевать на свою жизнь. Он не боялся. Какой смысл убивать, если он не боится? Он стоит денег, убить – все равно что эти деньги швырнуть в дорожную пыль… Пусть погибнет на арене. Я положил клеймо, теперь оно было не нужно. Еще раз посмотрел на него. Где-то я видел эти яростные глаза? Нет, не может быть, просто похож на кого-то из прошлых щенков…

Я вытер слюни со щеки, отвязал его и велел идти в барак. Потом сам зашел туда и сказал Артуру со Свеном щенка пока не трогать.

Утром я встал с головной болью. Назавтра были игры, и следовало готовить оружие. Странно, у щенков было слишком тихо. Свен с Артуром давно должны были всех поднять. Я зашел в спальню и увидел на полу мертвого Свена. Он был сильно избит, даже растерзан, будто толпа диких зверей пыталась разорвать его на части. Маленьких, злобных зверят. Артура не было, сбежал, трус. Щенки стояли молча...

–Кто? – спросил я.

Ответом была тишина. Нет, труп Свена меня не удивил. Я знал, что ночами он и Артур принуждали слабых. Насиловали, хотя, конечно, щенки соглашались сами. Я не вмешивался, у пацанов созревание, самый пик желаний. Разряжаться надо, а баб у нас нет. Впрочем, некоторые из щенков сами предлагали себя, надеясь потом на поблажки. Видимо, сегодня Свен выбрал не того, или же у щенков терпенье лопнуло.

–Кто? – еще раз спросил я, – не признаетесь – засеку всех.

–Я, – сказал новенький северянин.

Он врал. Свен, получив отпор, никогда бы не полез второй раз. Тем более, что я запретил трогать новичка. Я обвел щенков взглядом. Лунь, понял я. Свен его пользовал не первый раз. Но все было тихо, пока не появился этот северный волчонок. Били, покончить с уродом.

–Марш в оружейку. Остальное – потом. После боя.

Я отправил щенков в оружейку, потом зашел сам – взглянуть, что там они себе подобрали. Для игры надо было отобрать семерых. Семерых, которых завтра зарежут. Мясо на завтрак толпе. Щенки смотрели на меня, и в их глазах читались страх и надежда. Конечно, был шанс спастись и на арене. Иначе нельзя, иначе не будет боя, а будет избиение. А зрителям нужен бой. Поэтому на арене щенков били осторожно и не сразу. Но почти всегда на смерть. Завтра опасный бой, трое опытных бойцов. Самый опасный, после зверушек, конечно. Против зверушек шансов не было вообще. Я оглядел завтрашнее мясо. Дин, с западных земель, из знати. В прошлом бою сильно потянул ногу. Завтра шансов никаких. Ладно, мимо. Карлис, с востока. Пожалуй, хорошая кандидатура на завтра. Но он уже полгода здесь, обидно если убьют... Сокол, мелковат. Да и с реакцией у него не очень... Олли, очень напуган. Совсем недавно у нас, ничего не умеет, зарежут как телка... Тим, с Южных рубежей... Смелый щенок, слишком смелый... Полезет на рожон и нарвется на меч... Стоп, что за фигня. Я быстро отобрал семерых для завтрашнего боя. В том числе и новенького северянина, и того, что утром недопорол, Луня. Остальных отпустил. Этим сказал подойти поближе. Доспехи были подогнаны из рук вон плохо. Не по размеру, доспехи-то.

Новенький содрал доспех, кинул пренебрежительно на пол.

– Подбери и одень, другого не будет.

– Такой прорубят запросто, а в нем скорости нет!

Тут он прав, взросляк пробьет доспех с легкостью, а вот щенки теряют единственное свое преимущество – быстроту и маневренность. Но зритель этого не понимает. Выпустишь без доспеха, скажут, что специально на убой.

– Можешь на арене скинуть, если что.

– У этих мечей баланса нет. И сталь дерьмо.

Я и сам это знал. Но зачем хороший меч мясу? Однако щенок разбирается. Интересно, какой он в бою?

Я взял тупой меч.

– Нападай!

Пацан смерил меня недобрым взглядом, подошел поближе. И вдруг упал, быстрым движением подсекая мне ноги. Его выпад был настолько молниеносным, что я не успел среагировать. Будь его меч острее, я бы потерял ступню. И все равно было жутко больно. Мгновенная ярость захлестнула меня, я ударил во всю силу, ударом, что развалит его пополам, развалит от шеи до паха даже учебным мечом. Но также быстро щенок ушел от удара, мой меч врезался в пол. Ярость утихла. А ведь щенок, похоже, отличный боец. Его обучал настоящий мастер… Конечно, если всерьез, я бы одолел его. Руки длиннее и меч у меня потяжелей.

– Как тебя зовут?

– Зови меня Севриллин.

«Зови меня». Благородная кровь так и перла из этого ублюдка.

– Севр… – его северное имя было не выговорить, – ладно. Получишь на завтра хороший меч.

Мальчишка бросил на меня настороженный взгляд.

Я принес свой меч для левой руки. Меч для правой мальчик бы не поднял. Но и этот, короткий, был малость тяжеловат, зато настоящая снежная сталь. Работа старых мастеров. Доспех режет как масло. Впрочем, даже с таким мечом против троих взросляков мальчишка не управится. Тем более, завтра бойцы будут опытные, одного я знал лично. Встречались на арене, и он ушёл от меня живой. Что уже немало. Так что порежут пацанов на фарш. Если только… пацаны могут победить взросляков только если командой. Слажено.

В общем объяснил я им все это. Снял с них броню, сам подобрал мечи. Чтобы по руке, а то никакого равновесия, отдача руку отобьет. Взросляков выпустят одного на моих двоих. Будет взросляков трое. Знал я, как их завалить. Если слаженно работать. Зачем я все это начал делать? Сам удивляюсь, вообще не принято у нас мясо тренировать. Но обидно стало, панты тренерские взыграли. Короче, отработал я с пацанами нападение. На себе. Им надо толпой действовать. Чтобы валить взросляков по одному. Сказал им действовать так. Двое на ноги и держать, мертвой хваткой. Остальные пырять, лучше сзади – в щель между доспехами. Если упадет, бить в спину, там броня слабже. Или в шею. В общем поотрабатывали мы все это дело на мне. Ну, не сразу у них получилось, но вышло. Потом полночи мечи им точил. Их самих спать отправил, иначе с утра слабые будут.

Утром, перед самым боем, собрал их:

– Запомните, вместе вы команда. А так, по одному, всех расщелкают. Только вместе держаться.

Родилась идея. Стрёмная, но если выгорит… Я заработаю на пацанах столько, что выкуплю себя.

Пошел на трибуны, болеть. Взял все свои кровно заработанные. И поставил. Ставили на время, сколько пацаны продержаться. А я поставил на выигрыш. Что пацаны взросляков завалят. На меня смотрели как на психа. Но если выгорит, вся чертова касса будет моя. Никогда еще во мне столько азарта не было.

Взросляки расслабленные вышли, а мои пацаны доспехи поскидывали еще в раздевалке, стервецы. И первого взросляка завалили так, что он и пикнуть не успел. Остались двое, опытные, и моих семь. Им бы всемером на одного пойти, но они на группы разбились. Где трое, там был Сев, волчонок северный. А где четверо, там все плохо пошло. Взросляк сразу распорол Тима, первый удар в грудь, а вторым красиво раскрыл от яиц до шеи, так, что начинка фонтаном. Зрители это любят. Затем и приходят – на фарш посмотреть. Детский фарш. Мои сразу пыл потеряли, страшно стало фаршем стать. Ну еще бы. И вторым стал Олли, зря я его поставил. Его раскрывать уже взросляк не стал, просто смахнул голову как яблоко с ветки. Сейчас положит остальных, и все, плакали мои денежки, против двоих взрослых мои пацаны втроем не выстоят. И в это время трое повязали первого взросляка как я учил. Взросляк приколол Карлиса, но когда стал меч вытаскивать, он застрял в теле, так бывает, хотя редко. Взросляк шагнул назад, вытягивая меч, и упал, второй пацан крепко держал за ногу. Только упал уже без головы, волчонок сработал молниеносно, а для стали моего меча шейная защита что яичная скорлупа. Я воспрял, четверо на одного вполне реальный расклад. Так и оказалось. Завалили его, только и он приколол двоих, Сокола и того, что я недопорол. Не струсил пацан, молодец. Как его звали? Лунь. Только это кликуха, а так тоже что-то непроизносимое, северное. Лунь вообще молодцом, последний-то взросляк уже сообразил, что к чему. Сокола сразу зарезал, когда тот в ногу ему вцепился. И Луня сильно поранил, ногу ему продырявил. А Лунь все одно не отпустил. Поставлю я за тебя, мальчик, свечку в Храме, самую толстую свечу в упокой твоей детской души.

Ну, спустился я в кулису, Луня труповозы вытащили уже. Смотрю, жив еще, но в глазах ужас, еще бы, с такой дыркой лечить смысла нет. Пока на ноги встанет, все харчи прожрет. Да и хромой останется. Поэтому резали мы на мясо с такими дырками. Ну, подошел я, и вижу – пацан ждет, что я ему сейчас нож меж ребер вгоню.

– Суки, – говорю, – врача зовите, быстро!

И сам себе не поверил. Сроду лекарей мы к мясу не звали. Взрослого, обученного бойца да, могли полечить, но щенячье мясо…

Рану ему зажал, чтобы кровь не ушла. Обнял.

– Тихо, – говорю, – пацан, еще повоюем. Не дрейфь.

Унесли Луня в операционную. Доктору сказал – если что, шкуру спущу, чтобы пацан был у меня как новенький.

Пошел я к мальчишкам в барак, поздравить. Все-таки первая победа. Смотрят на меня, а в глазах страх плещется. Ну, и вправду, кроме кнута они от меня ничего не видели. А я ведь вчера обещал высечь их за Свена после боя… Короче, взял я им пожрать из своих запасов, их хозяин не очень кормил, одни бобы с салом. Смотрю на пацанов – и вроде как другие совсем они стали. Ну, положил им жрачку, они вроде оттаяли немного. На меня с опаской косятся, но уже страха чуть поубавилось. Только один новенький смотрит совсем без страха. Забрал я у него свой меч.

– Что, – спрашиваю, – на меня уставился, капитан?

Не знаю, почему я так сказал. Но мальчишка глянул на меня как подбитая птица. И тут я вспомнил сережки. В этих ушах когда-то были серёжки из хамелеон-камня, что меняет свой цвет с красного на зеленый…

ЦЕНТР. ПУЛЬТОВАЯ. ТРИ МЕСЯЦА НАЗАД

Я прошел через первый пост. Надо сказать, пультовую охраняли – муха не пролетит. Не знаю, кого уж они там боялись, хотя с другой стороны здесь было самое сердце Игры. И страшно подумать, какая мощь таилась в пультовой - мощь бога и дьявола в одном стакане.

У третьего поста проверили все допуски, сетчатку, пальцы. Минут пять приходится стоять, пока охранный комп разблокируют тяжеленую дверь.

В пультовой было шумно, как всегда. В Южном секторе сейчас все скопились у большого экрана, смотрели на гладиаторов, тотализатор там тоже был. «Южане» любили это развлечение, и у них было весело. Самый нудный был восток, там разве что можно было любоваться пытками и казнями. В Западном секторе больше развлекались порнухой, хотя это и было запрещено. В Северном не было никаких зрелищных развлекух, и я в основном проводил время там.

–Привет, пиво будешь?

Данила помотал головой.

–Заморочек много сегодня…

–Что-то серьезное?

Данила был помощником координатора Северного сектора. Очень талантливый, но совсем юный, почти мальчик.

–Заговор вроде… понимаешь, они вырезали почти всех игроков, в одну ночь. У нас там не осталось глаз и ушей. Вот и гадаем на кофейной гуще.

–А Храмы?

–Из пяти храмов четыре сожгли, причем вместе со всей службой. Подперли двери бревнами… принеси кофе, а?

Я принес двойной экспрессо Данилке и американо себе. Сел за свободной монитор и поставил таблетку с записью своей игры.

–О господи…

Я посмотрел на побледневшее лицо Данилки. По его лбу катились крупные капли пота. На его экране что-то пылало… Я встал за его спиной. Горел последний храм. Видимо, там была служба, из главной арки выбегали люди, горожане и сельские. В основном женщины и дети. Данила крутанул верньер, изображение приблизилось. На весь экран я увидел детское лицо, полное предсмертного ужаса, и в следующую секунду голова ребенка раскололась, выплеснув кровь и мозги. Вновь поворот верньера, и я увидел двор, где черные тени рубили всех в капусту…

–Это последний, – пробормотал Данила, – теперь всё.

–Верона? – спросил я.

Герцог Верона был некоронованным властителем Севера. И предводителем многочисленных бунтов против власти метрополии. Север на то и Север, говорили в Игре. На Севере не любили Храм и сохранили культ языческого круга. На Севере не признавали рабства. На Севере не было регулярной армии, только рыцарское ополчение. На Севере почти не было зверств, рыцарская честь не позволяла убивать и насиловать беспомощных и беззащитных.

Программеры Севера очень гордились своим краем. И считались элитой всей рабочей группы пультовой. И действительно, в северном секторе работали самые лучшие специалисты с самыми высокими зарплатами. Похоже, все это закончилось прямо сейчас.

Интересно, откуда взялись эти проворные черные молодчики?

–Герцог Верона в застенках Метрополии. Месяц назад поехал с официальным визитом и был схвачен прямо в тронном зале… Во главе Севера его сынок.

ЦЕНТР. ЗАЛ СОВЕЩАНИЙ. ТРИ МЕСЯЦА НАЗАД

Совещание проводилось на высшем уровне. Только главы секторов и руководство совета. Интересно, что сектора, оказывается, возглавляли дамы. Ох уж эта борьба за права женщин. Зато в руководстве Игрой были одни мужики, причем вполне солидного возраста. Я и Месснер скромно пристроились в уголочке стола. Обсуждался, понятно, Север. Он бурно обсуждался уже неделю – в курилке, в кафе, в туалете. Как я понял, Северный регион полностью вышел из-под контроля программеров. Что там происходило толком никто не знал. Судя по отсутствию шуток и посторонних разговоров на совете, ситуация была аховая. Из почти истерического доклада породистой блондинки, возглавлявшей Север, я понял, что власть там захватили черные.

–Кто такие черные? – шепнул я Месснеру.

Он ответил одними губами:

–Черная Ересь.

Действовала эта Ересь четко, слажено и максимально жестоко. Сначала вырезали всех игроков и агентов, всех, кто носил Знак. Заодно под раздачу попали проводники. Затем сожгли все храмы вместе с паствой... Как выяснилось, Месснер возглавлял не просто особый отдел, а службу разведки и безопасности в Игре. Заодно я узнал, что рекламные туры по лотерее используют для набора агентов в эту самую службу разведки и безопасности, а не раздают неизвестно кому за красивые глаза. То есть я с самого начала был обречен, и первая моя игра была лишь проверкой. У Месснера тоже было все не слишком хорошо. Агенты влияния вырезаны вчистую, ибо опирались в работе на Храм. Агентов по контракту осталось ничтожно мало и те лишь на границах региона. Секретных агентов последние несколько лет на Север не внедряли в связи с полным благополучием региона. Черных разведка прошляпила. Шею всем «Северянам» совет намылил капитально.

–Вы понимаете, что если ситуацию не исправить, мы лишимся тридцати процентов прибыли? Хорошо хоть пресса пока не в курсе.

Оказалось, что игроков перед стартом делили по их тайным устремлениям, а не отправляли абы как. И на Север попадали приверженцы «благородной» игры, не приемлющие разврат и жестокость.

– Пресса пронюхает в ближайшие дни, если не часы…

– Надеюсь, нет, – сказал Месснер, – всем убитым игрокам дали бесплатный тур в Альдерон…

– Пронюхает, пронюхает, – безнадежно сказал седовласый бородач. Он явно был тут главный.

– Нет, не пронюхает, если удастся исправить ситуацию.

–А удастся?

–Почему в регионе нет секретных агентов?

–Потому как их вообще считанные единицы, – ответил Месснер, – я же много раз настаивал на расширении именно этой структуры. Но всякий раз получал отказ.

–Еще бы, если учесть во что они обходятся акционерам, – заявил лысый тип в золотых очках, по виду явный бухгалтер.

–Не стоило экономить на безопасности.

–Хватит, – седовласый бородач хлопнул рукой по столу так, что расплескал воду в своем стакане, – не время для споров. Счеты будем сводить после. Что вы предлагаете?

–БИЦ выдал решение. Уезжая, Верона оставил завещание, и сейчас формально Север возглавляет его сын. Скорее всего творящимся кошмаром юнец просто шантажирует метрополию и Храм, пытаясь спасти отца.

– Устранить паршивца и все, – сказал кто-то.

– Поздно. Власть уже у черных.

–С черными можно договориться…

– Проще Верону выпустить…

– Нельзя поддаваться на шантаж. Да и вряд ли корона согласится. Слишком много крови выпил.

– Хватит, – опять хлопнул по столу бородач, расплескав остатки воды, – Месснер, продолжайте.

–Убийство младшего Верны мало что решит. Во-первых, поднимется народ. Будут крестьяне с вилами и пылающие поместья. Во-вторых, ему быстро найдут замену. Важно посадить старшего Верону на короткий поводок. У него есть одна слабость – очень любит сына.

–Похитить?

–Нет, просто похитить не выйдет. Но вот похитить особым образом…

–Как вы это сделаете без агентов?

–Вот, – показывая на меня, сказал Месснер, – агент без опыта. Но БИЦ настаивает на его кандидатуре.

Наступила тишина и все уставились на меня. Не могу сказать, что это было приятно. Казалось, своими взглядами они высверлят во мне с десяток дыр. Я проклял Месснера, мог бы предупредить. Я бы хоть галстук надел… и потом, почему без опыта? У меня накопилось уже с десяток заданий за плечами. Ерундовых, конечно, в роли наблюдателя…

–Секретный агент без опыта? Однако… – начал «бухгалтер».

–Пусть, – сказал бородач, – разведке виднее.

На этом меня отпустили. Проще говоря, выставили за дверь. Последнее, что я услышал, как «бухгалтер» начал распекать Месснера за то, что тот привел меня на совершенно секретное совещание.

Месснер меня вызвал сразу после обеда. Хорошо, что я сегодня обошелся без пива, как чувствовал.

–В работе тебе не на кого будет опереться.

Он перешел на ты легко, и это, видимо, должно было подчеркнуть доверие.

– Чтобы ты понимал. Есть агенты на контракте – игроки, которые выполняют наше задание. Послать сейчас такого агента мы не можем, всех носящих Знак вырезают на границе. Агенты влияния знак не носят. Это игроки, которые живут в Игре многие годы и добиваются определенной карьеры. Конечно, у нас есть агенты влияния на Севере. Проблема в том, что им нельзя доверять. Они сотрудничают, когда хотят и как захотят. Ведь они не наши сотрудники и зарплату не получают. Очень часто они поступают вопреки нашей инструкции. У нас есть агент влияния в ближайшем окружении Вероны, но… я ему не верю. Он уже тридцать лет в там, без перерыва, между прочим… он уже перестал быть нашим человеком… за тридцать-то лет сдувает налёт цивилизации начисто…

–Как такое возможно? Неужели тело здесь выдержит…

–У него нет тела здесь. Ты не знал? Если тело здесь погибает, человек навечно застревает в Игре. Многие неизлечимо больные пользуются… Игроков гораздо больше, чем ты думаешь, просто те, кто играет долго, не носят Знак… Так вот, я даже допускаю, что ужас на Севере как раз его рук дело. Задача секретного агента, твоя задача – поддержание стабильности игры. Проблема, что твой носитель – профессиональный убийца и садист, Боевой Апостол Черной Ереси. Ты будешь получать все его эмоции, например, наслаждаться муками его жертв. Впрочем, твои эмоции ему тоже доступны. И тут главное, чтобы не наступило отторжение. Хочу предупредить, что в некоторых случаях отторжение там приведет к невозможности возврата и твое тело здесь превратится в бессмысленный овощ.

Становится овощем не хотелось. Я вообще не склонен к рискам и довольно боязлив, если мягко выразиться. А если честно, то я попросту трус.

–Я могу отказаться?

–Да,– сказал Месснер, – тогда дашь подписку о неразглашении. И забудешь про игру навсегда.

Но Игра уже затянула меня как наркотик. Наверно, она и была наркотиком для большинства. Я согласился.

–БИЦ не мог ошибиться, – улыбнулся Месснер, – и раз он выбрал тебя, ты справишься. У тебя будет блокада памяти, это чтобы твоя личность лучше прижилась. Блокируются старые воплощения, чтобы прошлые твои носители не мешали. Ты ведь хранишь частичку каждого из них в себе навечно. Особенно если носитель погибает, когда ты в нем. Блокада не вечная, после того, как врастешь в носителя, все вспомнишь. Теперь о молодом Вероне…

–Это тот мальчик, которого хотели утопить?

–Мальчик? Он уже повзрослел… и стал редкостным гадёнышом. Ты видел, что там творится, на Севере. Жаль, что его не утопили тогда, в нежном возрасте. Но сейчас убивать его нельзя, оставлять тоже. Он должен быть нейтрализован особым образом. Опозорен, унижен, лишен права наследования и всякого авторитета.

– Интересно, как это сделать?

–Продать в рабство. Заклеймить или кастрировать. Можно то и другое одновременно, хуже не будет.

–Можно еще глаза выжечь, – сказал я, – не пробовали?

–Нет, слепого не лишат… хватит иронии! Клеймо безопасней, при их методах кастрации каждый пятый погибает… они не знают ничего об антисептиках. Хотя, если что, поручим это игроку из настоящих врачей…

ИГРА. ТРИ МЕСЯЦА НАЗАД

Сегодня было назначено три акта, два ерундовых, но один приятно щекотал нервы. Ерундовые, естественно, надо исполнить сначала. Первый политический, ликвидировать зарывавшегося молодого попика, решившего чересчур активно бороться с Ересью. Обычно на борцунов закрывали глаза, но этот перешел, видимо, границы дозволенного. Второй коммерческий – сынок заказал папашу и намерен захватить его деньги и дело. Отлично, мы это приветствуем. Ведь потом сынок будет платить в казну Ереси совсем не маленький процентик от прибыли. Причем всю оставшуюся жизнь. Третий акт был возмездием. Апостол любил возмездия и выполнял с особой старательностью и фантазией. Сильно разбогатевший купчик решил, что ему все можно. Поднялся, завел связи. Можно позабыть, какую роль сыграла Ересь на его пути к богатству. Убивать здесь не требовалось – у купчика были дети. Мальчик и девочка. С девчонкой просто – изнасиловать на глазах родителей. Надо взять двоих помощников с хорошей потенцией. Сколько ей? Уже шестнадцать. Тогда трех помощников. Этого, как там, инока Фарея. У него такой размер, что даже проститутки отказывают… порвет девку запросто. Что делать с пацаном, Апостол пока не решил. Но собирался им заняться лично.

Я не смог слиться с носителем. Слишком его личность была мне чуждой. Такой вариант тоже существовал в сценариях как вероятный. В этом случае я оставался просто наблюдателем. Кстати, меня это вполне устраивало. Раздражала блокада памяти, но она держится максимум две-три недели.

Мой носитель оказался педерастом. Формально Храм к педерастии относился нетерпимо, а Черная Ересь на голубую любовь закрывала глаза. И так пополняла свои ряды. Впрочем, в Западных землях педерастия была даже в моде, публичные дома с мальчиками и юношами процветали. Но мы были не на Западе, а на Востоке, где придерживались самых пуританских взглядов. Здесь педерастов казнили на площади, сажали на кол. Очень символично. Не то, чтобы я был гомофобом, но стандартно ориентированным, и фантазии моего носителя в отношении мальчика напрягали. Тем более, что фантазии были с изрядной примесью садизма. Мне предстояла кошмарная ночь. Или насладиться садистским сексом с парнем, или быть отторгнутым и погибнуть. Я по натуре сентиментальный и жалостливый. И наверняка сорвусь во время процедуры, так как в голове носителя мелькали картинки одна ужасней другой, из которых разрывание заднего прохода казалась вообще самой невинной забавой. Я старался сдержать страх, который неотвратимо затапливал моё сознания, грозя перерасти в панику… Но тут Апостола вызвали к Квестору...

Вечернее развлечение отменялось, и Апостол ощутил легкое разочарование. Но назначение главой Тайной Службы Ереси на Севере было невероятным, головокружительным повышением. Тем более, судя по обстановке, и там найдется чем и с кем заняться.

Дорога на Север была нудной и трудной. Седло натерло ноги, а еще проснулся старый радикулит и изматывал меня с Апостолом заунывными ночными болями. Но представителям Ереси не следовало путешествовать в каретах и вообще предаваться комфорту. Имидж сурового аскета требовал постоянных лишений. Суровостью быта Ересь зарабатывала авторитет, играя на контрасте с сибаритами храмовниками. Наша с Апостолом пища была скудной и невкусной, невзрачные комнатушки постоялых дворов сырыми и холодными. Я притерпелся к своему носителю, но пока не пробовал влиять на его поступки. Впрочем, сейчас это было не нужно.

Местность становилась все суровее, деревушки меньше, чудесные деревенские домики Востока остались далеко позади. Низкие избы с подслеповатыми окошками, покосившиеся суровые каменные стены редких замков сменялись с заунывным однообразием. Единственной отрадой была красочная осень, холодные ветра гнали по первому льду подмерзающих луж золотые и багряные листья.

На четвертый день пути была находка – у дороги лежали двое замёрзших детишек, явно из нищих. Устали, присели отдохнуть, да так и остались. Трупики были свежие, глаза еще не выклеваны. Редкие телеги ехали мимо, видимо, зрелище мертвецов тут было дело обычное. К чести Апостола, он остановил крестьянскую телегу, показал перстень Ереси и велел детей закопать. Увидев перстень, крестьяне чуть в штаны не наложили. Никогда не видел, чтобы люди так боялись. Долго кланялись, порывались целовать ноги. Целовать Апостол не дал. Крестьяне обещали свезти детей на погост, Апостол обещал, если что, Ересь их найдет.

На седьмой день пути встретились разбойнички, но сбежали, едва углядев перстень. Так что драки не получилось.

На двенадцатый день навстречу показался отряд игроков. Их жемчужины сияли черным цветом Ереси, и я подумал, что мы разъедемся миром. Однако у Апостола было другое мнение. Игроки радостно пристали к одинокому путнику. Было их семеро. Две девицы, пятеро парней. Перстень Апостол показывать не стал. И я впервые оценил мощь Боевого Апостола в схватке. Положил он их всех минут за пять. А ведь ему просто захотелось подраться, развеять скуку нудного пути.

На четырнадцатый день в низкопробном придорожном кабаке Апостола ждал Советник герцога Вероны. Я знал, что Советник – агент влияния, находящийся в Игре уже более тридцати лет. Он начинал двадцатилетним пацаном, сейчас передо мной был солидный мужчина, прошедший через множество битв и поднявшийся от простого оруженосца до второго лица герцогства. Борода, умные глаза, благородный шрам на лице. Но мысли Советника были совсем не благородные. Верона оставил герцогство на сына, заставив окрестных рыцарей ему присягнуть. Клятва верности считалась священной, рыцарю нарушить ее было немыслимо. Однако мальчишка издал указ, дарующий свободу крестьянам. Это поможет забыть о клятве даже самым упертым и преданным. Советник собирался заменить парня на старшую дочь герцога, женщину хитрую и жестокую. Дочь была готова вступить с Ересью в особые отношения. Дочь была готова на все. Осталось лишь устранить парня. Но его очень хорошо охраняли.

План Советника был прост. Продать юношу в рабство, где его заклеймят и кастрируют, лишая этим чести и права на герцогский трон. Работорговцы уже вторую неделю ждали недалеко от поместья.

–Может быть, не кастрировать, а продать в бордель?

–Вряд ли его купят, испугаются. Даже на Западе за изнасилование герцога могут посадить на кол… А вот евнушки сейчас в моде, берут в услужение знатным дамам…

–Убедили. А зачем вам я?

–Мальчишка вообще не покидает дворец. А похитить и тайно вывезти его невозможно.

–Неужели так трудно с ним подружиться?

–Мне, к сожалению, трудно.

–Купить охрану? – спросил Апостол.

–Начальник стражи, предан герцогу. Герцог, уезжая, запретил мальчишке покидать замок, и отвечает за это стража.

–А здесь неплохое вино, попробуйте… Большой в замке гарнизон?

–Двадцать рыцарей и тридцать солдат охраны. Для обороны стен достаточно…

Как я понял, идея положить Север под власть Ереси принадлежала Советнику. Он и парнишку пытался убедить что только так можно вернуть отца живым из застенков метрополии. Интересно, как собираются потом избавиться от власти Ереси в Центре? Впрочем, Советник не знал, что как только с сынком Вероны расправятся, сам герцог будет освобожден. И будет послушен, как ручная обезьянка, послушен до самой смерти. Ведь иначе откроется позор, случившийся с его сыном. Позор клейма не смыть ничем.

Расклад Советника вполне согласовался с моими инструкциями. Я порадовался, что задание будет выполнено без всякого моего участия.

–Я сумею убедить парня покинуть замок, – сказал Апостол, – а потом вся вина ляжет на начальника стражи…

–Одного его желания недостаточно. Стража может просто не открыть ему ворота.

–Увидим. А почему вырезали всех носителей жемчуга? – поинтересовался Апостол. Это он про игроков, догадался я.

–Приказ молодого герцога.

–Жесток с юных лет, – усмехнулся мой носитель, – похвально для правителя. Однако крестьян освободил…

Ко двору герцога мы прибыли через два дня, в полдень. Примерно в полдень, так как время в этом мире определяли весьма приблизительно. Нас ждали. Оружие, конечно, пришлось отдать. Впрочем, я подозревал, что и без оружия Боевой Апостол способен уложить половину местного гарнизона.

Родовое гнездо герцогов выглядело сурово и романтично – замшелые стены из крупного, грубо отёсанного серого камня, узкие бойницы, крытые галереи для лучников. Я ожидал внутри закопчённых стен, пыли, паутины, сырости – короче, всех прелестей средневековья. Но внутри оказался настоящий дворец, обустроенный с огромным вкусом. Тканные гобелены, батальные картины старых художников, восточные ковры, инкрустированное оружие – старший Верона явно был поклонником культа наслаждений.

Когда Апостол с Советником вошли в главный зал, сияющий сотнями огней, юный герцог сорвался с трона и бросился к нам. Я ожидал увидеть подростка, нелепого, с первой порослью на подбородке, ломающимся баском и нескладной фигурой. Почему-то я был уверен, что парню лет пятнадцать. Юному Вероне было не больше двенадцати. Классическая внешность ангела – большие голубые глаза, белокурые локоны до плеч, худенький, ладный в своей кожаной тужурке с кинжалом на поясе, волосы стянуты замшевой лентой. Сережки с алыми камушками в ушах. Забавно, что здесь серьги носили мужчины, а не женщины. Мальчик стал чуть старше с нашей встречи, но изменился мало. Подбежав, он улыбнулся, и на его щеках расцвели ямочки. Похоже, Апостол оторопел от такой непосредственности не меньше меня, во всяком случае я впервые ощутил в нем некоторое смятение чувств. После поклона и приветствий мальчик заговорил живо и прямо:

–Вы ведь поможете папе? Дан говорит, что поможете!

Дан – это Советник, догадался я.

–Да, – ответил Апостол, – я помогу.

Есть одна тонкость у служителей Ереси, которую я усвоил за наше долгое путешествие. Они никогда не врут прямо. Во всяком случае стараются не врать. Если нужно было бы соврать, Апостол уклонился бы от прямого ответа. Сказал бы что-то вроде «я постараюсь» или «мы попробуем».

– Я Севриллин. Я знаю, вам трудно выговорить северные имена. Зовите меня Сев. А вы Апостол?

– Боевой Апостол.

– Пойдемте, трапезу уже накрыли. А вы наверняка голодный! Вы ведь едите мясо? Или приказать овощи? Вино или пиво?

Трапезная поражала воображение. Здесь не было аскетизма, и не было пышной роскоши. На стенах были картины современных мастеров метрополии, но совсем не батальные. Никаких тебе вздыбленных лошадей, рек крови и гор трупов. Нас окружала любовь во всех ее видах. Не только амурная, куртуазная, некоторые картины поражали откровенностью. Я даже подумал, стоило ли столь юному мальчику смотреть на все это каждый день. В нишах были мраморные статуи, обнаженные юноши и девушки. Иногда юноши с девушками, слитые в поцелуе. Иногда не только в поцелуе. А в середине залы скульптурная группа в натуральный размер предавалась плотской любви. Судя по переплетению тел, это была оргия. И при этом любовь в мраморе была возвышенной и даже целомудренной. Верона был вдовцом и не гнушался плотских утех. Юный герцог вдруг покраснел.

–Это папа собирает. Вам нельзя на такое смотреть, я скажу завесить…

–Не беспокойтесь, Ваша светлость…

–Просто Сев, – мальчик опять улыбнулся, и я почувствовал, как у Апостола защемило сердце. А я вспомнил – кажется, близкие его зовут Севик.

Есть дети, способные покорять взрослого взглядом или улыбкой. Юный Верона был щедро наделен тем и другим, и умело этим пользовался. Хорошо, если пользовался несознательно. Я чувствовал, что жестокая душа Апостола под лучистым взглядом этих синих глаз тает как восковая свеча у горящего камина. Как снеговик в весенний полдень. Как масло на раскаленной сковороде. Черт подери дурака Апостола.

Мальчишка непринужденно прочитал местные любовные стихи, кстати, неплохие. Апостол стихов сроду не читал. А ведь он не справится, подумал я.

Пир поражал воображение. Таких блюд Апостол не то, что не пробовал, но даже не знал об их существовании. Мы наслаждались вместе, а Севка, как я окрестил юного Верону, лукаво просил угадать из чего приготовлено очередное яство. Апостол не угадал ни разу. Я, впрочем, тоже.

Все эти разговоры про мясо и про завешивание статуй тоже было лукавством. Мальчишка откровенно искушал сурового монаха. Нам прислуживали очаровательные девушки в длинных накидках. Проблема в том, что материал накидок был не слишком плотный. Не настолько, чтобы все выглядело пошло, но настолько, чтобы все понимали – под накидками ничего нет. К счастью, мальчишка не знал о предпочтениях моего носителя. Ему было плевать на женские прелести, соблазнить Апостола мог разве что сам юный герцог.

–Почему вы приказали убить всех носителей жемчуга? – неожиданно спросил Апостол.

Глаза мальчика потемнели.

–А Вы видели, что они творят? Такие мерзости, даже говорить нельзя… Я давно просил папу, но у него политика…

–Зачем освободили крестьян?

–Людей нельзя продавать, это несправедливо! Раз у нас запрещено рабство, то крестьяне должны быть свободны. Продавать деревни вместе с людьми – мерзость…

Мальчишка, конечно, избалован. Избалован до той крайности, когда дети начинают думать, что мир вокруг создан специально для них.

–А сжигать храмы вместе с паствой не мерзость?

–Я не хотел с паствой. Я просил просто разрушить. А они… Дан сказал, так надо, чтобы храмовники испугались и отпустили папу…

–Они испугались. И потому я здесь…

После пира была баня, оборудованная по лучшим традициям Альдерона, с бассейном, влажной и сухой парной, бурлящей бочкой и молоденькими массажистками. Мальчик деликатно в баню не пошел, дабы не стеснять гостя в утехах плоти. Но Апостола не интересовали радости жизни. Зато в бане можно было обсудить дальнейшие планы с Советником, не опасаясь быть подслушанным.

–Кому мальчик доверяет больше всего?

–Никому. Герцог разогнал почти всех старых слуг после покушения на турнире…

–Борах подчинен вам?

–Только формально.

Единственный выход – стать мальчику другом. А это не так просто и потребует времени. А мальчишка хорош. Первоначальный план отправить пацана на Запад и продать в бордель Апостол отмёл. Его надо на Восток, ко мне… после того, как он хлебнет клейма и рабства, с ним будет легко…

А ведь твой план прост, подумал я. Проще некуда. Ересь выкупит мальчишку, и попадет он, конечно, под опеку Апостола. А Верона станет марионеткой Ереси. Вернуть домой клеймённого сына невозможно, это позор. А для того, чтобы бросить мальчика на произвол ереси с ее пыточными застенками, Верона слишком любил сына. Недооценил я тебя, Апостол, ох как недооценил.

Водные процедуры прервались неожиданно и неприятно. На башне ударил тревожный набат… Наспех одевшись, мы выбежали во двор. У ворот замка скопилась толпа крестьян.

–Набег кочевников, – сказал Советник, – почуяли, что герцога нет… жгут деревни, вырезают крестьян. Замки-то им не по зубам…

–Открыть ворота, – приказал герцог, – и собрать воинов.

Ворота открыли, толпа быстро заполняла двор.

–Ваша светлость, нам лучше переждать в замке, – сказал начальник стражи.

–То есть как?! Я должен защищать свой народ! – возмутился герцог.

–Кочевников много… а вести наших воинов некому.

–Я поведу!

–Ваша светлость, Вы еще мальчик… вы не сможете возглавить воинов.

–Смогу!

–Нет!

–Соберите воинов! – приказал мальчишка начальнику стражи.

–Воины на стенах, они нужны сейчас там.

Конюх подвел мальчику белоснежную кобылу, и герцог вскочил в седло. А он хорошо держится на лошади, подумал Апостол.

–Кто поедет со мной? – спросил он.

Никто не двинулся с места.

–Вы же присягали мне! – обратился герцог к рыцарям.

Ответом было молчание.

–Тогда я поеду один! – в его голосе звенели слёзы, хотя глаза были сухие.

Тебя ведь просто не выпустят за ворота. Но какой удар по самолюбию мальчика… Апостол сделал шаг вперед.

–Я поеду с Вами, Ваша светлость…

Не выпустить меня они не посмеют, подумал Апостол, а со мной не посмеют остановить мальчика.

В замке оставили десяток воинов. Остальные быстро спускался с холма к пылающей деревне.

–Держитесь за мной, – сказал Апостол герцогу, – командир всегда самая желанная добыча для врага…

Однако боя не случилось, дикари пустились в бегство. Их оленьи упряжки шли достаточно быстро по покрытой инеем траве. Но лошади были быстрее, легонькой мальчишка на своей белой кобыле ушел вперед отряда. У него очень хорошая лошадь, подумал Апостол, у меня тоже хорошая, но у него лучше. Не рассчитал, никогда невозможно все учесть… А мальчик увлекся погоней, совсем забыв об остальном отряде. Как неосторожно, подумал Апостол. И точно, один из дикарей кинул веревку с петлей, петля затянулась вокруг мальчика, прижав его руки к телу. Дикарь резко дернул, мальчик вылетел из седла и теперь волочился за нартами по земле как живой якорь. Скорость упряжки если и снизилась, то совсем немного. Уйдут, отчаянно подумал Апостол, настегивая коня. Но тут нарты налетели одним из полозьев на камень и перевернулись. Дикарь, понимая, что не уйти, схватил мальчика и достал нож. Апостол соскочил с коня. Дикарь, прижимая к себе мальчишку, отступал к лесу, еще двое дикарей, пользуясь заминкой, скрылись в густых зарослях. Герцог, однако, отчаянно сопротивлялся, пытаясь лягнуть дикаря ногами. Сделать было ничего нельзя, дикарь убил бы пацана быстрее.

–Оставь мальчика и уходи, –крикнул Апостол, – я не трону тебя.

Дикарь перерезал веревку, бросил мальчишку и ринулся к лесу. Герцог выхватил метательный нож, но Апостол перехватил его руку.

–Я обещал, что дам ему уйти. Надо уметь держать слово.

Мальчик не пострадал, если не считать пары алых царапин на подбородке. Он тяжело дышал и был весь в грязи.

–Так стыдно, – только и сказал он…

Вечер в покоях юного Вероны был чудесным. Его комната поражала воображение. Освещенная последним изобретением – карбидными лампами, она не выглядела мрачной. Стены заклеены картами метрополии и звездного неба. Стеллажи с книгами герцогу обошлись, вероятно, в огромное состояние, ведь книгопечатание еще не изобрели. Несколько великолепно сделанных моделей парусников, на которых были не только все элементы такелажа и оружия, но даже крохотные деревянные матросы лазили по реям. В соседней комнате – неплохая химическая мастерская. Мальчик был хорошо образован и весьма умен. Он мечтал быть не правителем, а капитаном корвета и исследовать новые земли. И сережки из хамелеон-камня в его ушах сверкали жёлтым солнечным цветом неоткрытых островов….

Морская программа в Центре появилась недавно. Море было только на южных границах Альдерона и на Западе, на Юге спешно формировали острова с дикарями-людоедами, флотилиями пиратов и прочей детской романтикой, на Западе создали торговый и военный флот, готовили морские баталии. Реклама уже была запущена. Расчёт был верным, морские приключения приносили неплохой доход.

Беседа текла неспешно, и я уже не думал, что мальчик жесток и избалован. Он был фантазер и мечтатель. Но его фантазии не казались пустыми. Он упорно работал над собой, двигаясь к своей мечте – дальним экспедициям, приключениям и великим открытиям.

Апостолу пришлось много путешествовать в жизни, и было что рассказать. А мальчик оказался лучшим слушателем, которого только можно было пожелать. Казалось, рассказы Апостола он вбирает всей кожей, будто солнечные лучи на морском пляже…

Господи, подумал я, какой, к черту, гаденыш? Да, конечно, он убил меня и Криса, он порол и мучил Соплю… но при этом гадёнышом не был. Или я тоже растаял в лучах его обаяния? Да вроде нет. После смерти Криса у меня больше не возникало чувств к персонажам. И все же, в кои веки появляются такие светлые ребятишки. Неужели нельзя для них сделать хоть что-то? Мальчик мог стать отличным правителем, добрым и справедливым. Мог отправиться в заморские страны. Стать ученым или лекарем. Наверно, БИЦ срисовал его с капитана Грэя, не того взрослого, что женился на Ассоль, но Грэя-мальчишки, мечтателя и романтика. Ведь в электронные мозги загружены все библиотеки мира. Но Игре не нужен благородный мальчик Грэй. Нужны интриги, кровавые разборки, дикие развлечения. Лишь то, за что готовы платить. Хорошо, что мальчик всего лишь персонаж.

–Интерес к дальним странствиям весьма похвален, – сказал Апостол.

–Да что все про меня. У меня тоже куча вопросов…

–Хорошо, но куча – это слишком много. Есть старинная игра – три вопроса правды. На три вопроса я отвечу.

–Я знаю эту игру, – засмеялся герцог, – надо по-честному, вы тоже можете спрашивать. Три вопроса, клянусь отвечать только правду.

–И я клянусь перед Спасителем, что отвечу только правду. Начинайте, Ваша светлость…

–В игре положено на ты. Извините.

Он помолчал, потом спросил:

– Ты поможешь папе?

–Да.

–Хорошо, теперь вы… ты спрашивай.

–Что ты больше всего любишь?

–Маму, хотя она умерла. Моя очередь... Я тебе нравлюсь? – спросил мальчик.

Странный вопрос, хотя, наверно, пацан имеет в виду совсем другое, подумал я. Еще как нравишься, подумал Апостол, ты даже себе представить не можешь как, мой мальчик.

–Да, – только и сказал он.

–Твой вопрос, – потребовал герцог.

–Хорошо. Чего ты больше всего боишься?

–Смерти. Я трус? Ладно, это не вопрос.

Это хорошо, что он боится умереть, подумал Апостол, во всяком случае не убьет себя. По плану мальчишка должен жить…

–Тебе нравится убивать? – спросил герцог.

–Да.

–А я еще никогда не убивал сам…, – сказал мальчишка смущенно и с сожалением.

–И тебе понравится, когда попробуешь. Поверь. Убивать… это даже лучше… чем быть с женщиной.

–С женщиной я тоже ещё не был…

–А хотел бы?

–Это вопрос?

–Нет, это я так, – сказал Апостол.

–Да, хотел бы, но все говорят, что пока рано. Давай твой последний вопрос, – потребовал герцог.

–Ладно. Что ты больше всего ненавидишь?

–Я больше всего ненавижу…, – взгляд мальчика стал жёстким, – предательство. И предателей.

–Тебя часто предавали?

–У тебя вопросы уже закончились, – сказал герцог, – так что могу не отвечать.

Возникла пауза, мальчик нахмурился, но потом улыбнулся.

–Жалко, что вопросов только три, давай… давайте завтра опять сыграем?

–Обязательно, – сказал апостол.

–Спасибо, – вдруг сказал мальчик, – вы спасли меня, а я не поблагодарил.

–Я думаю, он бы не убил тебя, – сказал Апостол, – бросил бы у леса.

–Я не про это… тогда, во дворе… такой позор… А вы заставили их подчиниться… и мы ведь спасли людей, правда?

Теперь мальчишка мой, весь с потрохами, подумал Апостол, вон какими влюбленными глазами смотрит.

–А вы хорошо умеете на мечах?

Юный герцог был наслышан о бойцах Ереси, лучших в Империи. Просьба показать приемы боя для Апостола не стала неожиданной. Учить секретным техникам Ереси было строжайше запрещено, но к моему удивлению, Апостол нарушил и этот запрет. Мы отправились в спортивную залу. Мальчик приказал принести меч, который у Апостола забрали при входе в замок. Особый меч Ереси был короче и напоминал древнеримский гладиус. Мальчишка оказался неплохим бойцом, я бы сказал, даже отличным. Конечно, ему не одолеть взрослого, руки слишком слабы для тяжелого меча. А легким доспех не прорубить. Парировать удар у мальчика тоже не получится. Но в том, как юный Верона держался, ощущалась рука мастера.

Апостол показал несколько тайных приемов, что привело пацана в восторг. Они потренировались минут пятнадцать на учебных мечах, мальчишка раскраснелся, глаза задорно блестели. Несколько раз ему удалось задеть Апостола. Подозреваю, что мой носитель поддавался намеренно, но при этом настолько скрытно, что мальчика ничего не заметил. Но радость была недолгой. Неожиданно герцог опустил меч, глаза подернулись дымкой печали.

–Когда Вы поможете папе?

–Сегодня. Из метрополии прибыл посол, Вы встретитесь с ним через час.

–Я распоряжусь, чтобы подготовили комнаты и организовали прием!

Мальчик ринулся к дверям, но был остановлен.

–Нет, встреча будет в лесу, вопрос настолько секретный, что о переговорах никто не должен знать.

Мальчик заколебался.

–А Борах меня отпустит?

–Теперь да. Впрочем, он поедет с Вами, как и Ваш Советник.

–Тогда конечно!

На встречу мы поехали уже на закате. Хамелеон-камень в ушах мальчика играл всеми цветами морской волны. Эх, капитан, не увидеть тебе океана и дальних островов… Лошади тихо ступали по траве, влажной от вечерней росы. Было безветренно, холодно и тихо. Мальчишка был молчалив и сосредоточен.

–Что я должен говорить?

–Дадите гарантии, что закончите беспорядки и восстановите храмы. Отмените свободу крестьян. Обещаете не поднимать бунты. Я буду рядом с Вами. Не беспокойся, капитан, – сказал Апостол.

Конечно, ехать с ним к работорговцам придется мне, подумал Апостол. Смотреть в глаза тому, кого предал, занятие не из приятных. Даже для Апостола. А уж у этого сморчка Советника точно кишка тонка.

К месту встречи мы подъехали в сумерках, на другой стороне прогалины виднелись трое пеших. Работорговцы, если верить агенту влияния.

Вдвоем с герцогом мы двинулись вперед. Мальчик тревожно оглянулся на Бораха. Тот судорожно сжимал меч. Видимо, он не доживет до моего возвращения, подумал Апостол.

Работорговцы оказались опытными и проворными ребятами. Мальчишка даже пикнуть не успел, как его стянули с коня, зажали рот и защелкнули на шее ошейник. Он поднял на Апостола глаза, полные обиды и отчаянья. «Больше всего я ненавижу предателей», вспомнил Апостол. Он не отвернулся, выдержал взгляд мальчика.

–Никогда никому не доверяй, капитан, – усмехнулся он, – особенно, если ты герцог. Впрочем, поздно.

–Повтори задание, – приказал Апостол работорговцу. Все должно быть точно, следовало проверить инструкции.

– Отвезти в Западные земли. Заклеймить и кастрировать. Продать.

Мальчик отчаянно дернулся, но его держали крепко. Ему закрутили руки и зажали рот. Щелчок бича и короткий, придушенный стон. Все правильно, его будут ломать. Пока не превратится дрожащего звереныша, готового лизать сапоги хозяина. Меняем задание, подумал Апостол, кастрировать не надо… зачем мне кастрат? Хватит клейма. Отвезем на Восток, там я его выкуплю… пороть почаще в дороге, надо его сломать… но чтобы следов не оставалось… Апостол перевернул перстень камнем наружу…

Я показал работорговцу перстень Боевого Апостола Чёрной Ереси. Перстень, внушавший ужас любому от Морей Юга до Снегов Севера. Работорговец упал на колени. Я спешился.

–Меняю задание, – сказал я,– повезешь пацана на Юг, в Альдерон. Не кастрировать, не клеймить, не калечить, не сечь. Кормить хорошо. Там продашь. Отвечаешь головой. Если что, Ересь тебя найдет.

Такая формулировка действовала безотказно. Ересь находила всегда.

Задание выполнено. Я даже помог пацану. Как смог.

Сзади раздался что-то тяжело упало. Я не обернулся, Советник знал свое подлое дело.

На въезде в замок на глазах стражи я всадил меч Советнику в сердце. Жить Апостолу осталось пару секунд, пока стража оправится от растерянности и нашпигует его железом. Хрен тебе, а не капитан Севка, успел злорадно подумать я.

ЦЕНТР. ТРИ МЕСЯЦА НАЗАД

–Отлично справились, просто отлично! – сказал Месснер, – будет премия, можете скатать на пару недель на море. У нас есть очень неплохой санаторий, там все, вплоть до девочек…

Приятно что-то сделать хорошо. Вечером скоростной поезд нес меня к морю, к солнцу, к дорогому коньяку и обещанным девочкам. Я уснул со счастливой улыбкой человека, жизнь которого удалась…

Во сне я шел по холодной равнине. Навстречу гнали караван рабов. Светлые волосы мальчика покрыл иней. Ноги, непривычные ходить босиком, стерлись в кровь.

–Почему ты меня предал? – спросил он. В его взгляде не было презрения, только непонимание и боль детской обиды.

Я не предал, хотел сказать я, тебя отвезут на юг и не будет клейма. Я тебе помог…

–Я хотел отличиться на работе. Получить премию и поехать к морю на две недели, – сказал я.

Я проснулся. Я был весь мокрый, меня била дрожь. Я еще не знал, что мой отпуск превратится в ад, и я сбегу из чудо-санатория через неделю. Каждую ночь вновь и вновь я буду видеть недоуменные глаза юного герцога Вероны.

–Я не мог иначе, пойми…

–Больше всего я ненавижу предателей…

На седьмой день я увидел на пляже мальчишку с копной светлых волос. Это не мог быть Севка, но я подошел поближе. Мальчик, словно ощутив мой взгляд, обернулся. У него были карие глаза.

Вечером я собрал вещи и уехал…

ИГРА. ГИМНАСИЙ

Откуда я про эти серёжки взял, сам не знаю. Но только стояли они у меня перед глазами прямо ясно так, будто видел я их когда-то… простые, серебряные…

И тут приперся хозяин. Злой как хер. Он, понятно, тоже ставил, только деньги все проиграл. Не на пацанов ставил, конечно. Я ему сто монет отсчитал, выкупил себя. Все, вольная птичка. Он еще больше взбесился, заорал, чтобы пацаны снова на арену шли. А какие из них бойцы сейчас? Второй бой им не выдержать, взрослым-то тяжело два боя подряд. Пытался я его образумить, но куда там… да и не работал я больше на него… Построили мальчишек, вниз повели.

–Меч дашь? – только и спросил волчонок.

Принес я мечи, оба взял, дал мальчишке тот, что для левой, легкий. Выпустили их на арену, только взросляков уже пятеро. Хана пацанам. Ну и по началу, конечно, выкликают защитника. Это недавно придумали, церковники настояли, типа чтобы детишек убивать совесть не мучила. Если кто захочет, может выйти их защищать, только понятно, никто не выходил, кому это надо? А я уже не раб, браслет снял. Могу, значит, выйти. Ну и вышел. Обалдели все, понятно… пытались орать, что нечестно, только все честно было. На хозяина я больше не работал и из рабов себя выкупил. Если умру, так хоть свободным.

Посмотрел я на противников, трое в тяжелых латах, в шлемах, за забралом глаз не видно. Двое без доспеха вообще, но в масках. Не наши это, не из гладиаторов. Наши в тяжелом металле не выйдут, долго в нем не протянешь, испечёшься на солнце. Весь расчёт у них, что нашими железками латы не пробить. Только я, да еще волчонок против латников что-то могли, снежная сталь латы режет. А двое лёгких – загонщики, сейчас построятся полукругом, латники в середине, и легкие будут пацанов на латников загонять. Видел я такую тактику на войне. Вон и пацаны в кучу сбились, куда как удобно.

–Цепью, – кричу, – цепью поперек арены!

Послушались, хоть и страшно им, кучей как-то легче, когда плечо товарища рядом. Вместе и помереть не так страшно.

Волчонок, тот на левый край встал. Ладно, хорошо, пойдет так. Только смотрю, латники строй влево развернули. Им бы по центру идти, я для них главный враг. Пошли, слаженность у них хорошая, точно не наши ребята. Гладиаторы строем не бьются, у нас все к одиночному бою приучены. Что им слева понадобилось? Смотрю, отрезали они северянина, волчонку уже не пробиться к нам, отбежал на край арены, к доскам прижался. Охота это, понял я, охота за ним. Хозяину бой проплатили хорошо, и только чтобы волчонка убить…

–Вали их, пацаны – ору, и в спину им побежал.

Они развернулись на мой крик, пацаны за мной бегут, а волчонок момент использовал, выскользнул из кольца. Один легкий его поцарапал, но так, слегонца. Я к волчонку, он в бой рвется, я его схватил, держу.

–Тихо, пацан, за тобой вся охота. За спиной держись.

–Нет, – шепчет, – не хочу за спиной.

–Убьют, – говорю.

–Пусть, в бою не страшно…

Время-то у нас было поговорить, латники долго разворачиваются.

–Подожди умирать, – говорю, – сейчас их солнышко прижарит, тогда повоюем.

Смотрю, он меч в левую берет. Есть такие, что обеими руками владеют, или левой лучше.

–Ты что, левша?

–Рука немеет, где поранили…

Оружие у них смазано было. Раз немеет, значит белая немочь, есть такая ягода. Помереть не помрет, а боец из него сейчас никакой.

Стали мы от латников по арене бегать. Народ орет, свистит, им зрелища надо, а мы бегаем. Только недолго нам бегать осталось, волчонок, смотрю, уже едва хромает, немочь действует быстро. Поймал я его, прижал к себе.

–Помочись, – говорю, – от яда помогает, он с мочой из тебя уйдет.

–Не буду при всех!

Упрямый… Но я тоже. Поднял его, задрал на нем камизу и надавил, надо прямо над косточкой надавить или ударить, там, где пузырь мочевой. Пальцы у меня сильные, из него сразу потекло. Хорошо, мы без штанов сражаемся, на южный манер, камиза одна с поясом, как платье кроткое. Себя пацан не замарал, но на меня попало, конечно.

–Сволочь, – шепчет, – убью!

Но ноги его снова слушаться стали. Смотрю, латники уже медленнее двигаются, значит солнышко их достало.

–Живцом будешь, – шепчу, – отбеги на другой край, присядь, будто плохо тебе. Они на тебя пойдут…

Отпустил волчонка, он послушался. Отбежал, прислонился к доскам и сполз на песок, сыграл так, что даже я поверил. Латники на волчонка строй повернули. Успею ли, думаю. Пацаны опять вокруг меня собрались кучкой.

–За мной не бежать, – говорю.

Смотрю, эти уже к волчонку подходят. Он не двигается, ну и выдержка у пацана. Ну, теперь я молча бежал, бегаю я хорошо, лошадь догнать могу. Успел, всадил меч их главному прямо промеж лопаток. Только другой латник мне по затылку рукавицей стальной въехал. Упал я, всё, думаю. После такого удара секунд десять надо, чтобы в себя прийти. Только нет у меня этих секунд. Но ту пацаны набежали, оказывается, не послушались они. Пока латники пацанов крошили, пришел я в себя. Смотрю, на ногах только я и волчонок, но волчонок успел с тыла двоих приколоть. Одного насмерть, другого слегка. Только теперь уже им трудно было, они строем привыкли. Короче, положили мы их все без труда…

Труповозы моих пацанов с арены вытаскивают, а я к волчонку подошел.

–Кто тебя заказал, – спрашиваю.

Он плечами пожал только.

–Я, – говорит, – сегодня первый раз людей убивал… если это лучше, чем с женщиной… то не надо мне и женщины…

Тут вспомнил я все. И кто мальчишка этот, и разговор наш, и как предал я его.

–Убивать, это кому как, – говорю, – не всем дано в радость.

Вышли мы с арены, а хозяин уже подраненых пацанов добивает, нож у него удобный, тоненький такой, стилет называется. Специально в сердце колоть, у меня такой был, я ведь и сам пацанов добивал раньше. Смотрю, как раз последнему подранку нож всадил, тот дернулся, вытянулся… Не понял даже как, только смахнул я хозяину его башку с плеч как курдюк с дерьмом. Давно мечтал. И сразу сзади охрана меня на копье насадила. Дышать не могу, все кружится и свет меркнет. Только вижу, как волчонок мой меч подобрал… Лежу, а пацан над моим телом встал, вроде как защитить хочет…

ЦЕНТР

Обратный переход был безболезненным, даже неприятным своей легкостью. Только что я валялся на полу, истекая кровью – и нате вам, уже комната в стиле биопластового пейзажа. В полиморфном кресле устроился Месснер.

– Ну, поздравляю с возвращением.

Он просто сиял улыбкой. Мне же было вовсе не так радостно.

– Вы уверены, что я справился? – у меня перед глазами возник каменный пол и лужа крови. От запаха крови перехватило дыхание. Меня вдруг замутило, свет плавно стал меркнуть, перед глазами закрутились черные мухи.

– Коллапс... – услышал я как сквозь вату женский голос.

– Вовремя выдернули…

 

На душе было мерзко.

– Что с пацанами будет?

– С какими?

– Ну с теми, из гимнасии. Лунь, Север...

– А... Может, все-таки блокаду? Поверь...

– На мой вопрос ответьте.

– Казнят, они ведь не абы кого, своего хозяина замочили. И двух охранников мальчишка положил, когда тебя защищал.

– Верните меня назад...

– Хочешь, чтобы тебя казнили вместе сними? – Месснер мило улыбнулся.

– А если хочу?

– Прошло два дня. Их уже нет в живых.

Я брел по коридору Центра в пультовую. Почему-то именно пультовая давала отвлечься от постоянно встающих перед моим взглядом лиц мальчишек. Время не лечило, пожалуй, чем дальше, тем мне становилось хуже. Месснер настаивал на психоблокаде, но я не мог и не хотел ничего забывать. Тогда он отправил меня к биопрограммерам – пока в себя не приду. У них, конечно, было интересно. Если честно, то просто здорово у них было. Но депрессняк меня давил по-прежнему.

Я побрел в Восточный сектор. Ребята пили кофе и резались в Норлик, последнюю биопластовую бродилку.

– Вик, у меня карман сквозит в черную!

– Попробуй манифицировать...

– Да уж третий раз пробую, один негатив...

Я прошел дальше, мимо секторного управления и поднялся по лесенке в отдел стратегий. Здесь не было шума и суеты. Решались серьезные задачи, кто кому объявит войну, кто эту войну выиграет, а чьи деревни будут сожжены и жители проданы в рабство... Вершители судеб мило беседовали, поедая бутерброды.

– Привет, стажер!

Этот была Эрлин, очаровательная белокурая девчушка, подносившая таблы памяти и чашки кофе трудящимся в поте лица стратегам.

– Что нового, Эр?

– Похоже, метрополия озверела, еще немного и Альдерону конец... наши думают, что делать, жалко терять такой цветущий край.

– А что церковники?

– От них мало чего зависит. В империи закусили удила, да и кусок больно жирный.

Действительно, у стратегов было хоть и тихо, но напряженно. Доносились голоса:

– А если переворот?

– Поздно, времени нет... Войска уже в горах. Да и этот дебил ничего не решает...

– Закон оскорбления величества. Гляди, отрубят голову на площади...

– А рубить ты будешь? Рубилка еще не вырсла...

– Западные дружины?

– Повернули уже, не дойдут...

– Ополчение бы...

– А толку? Пехота вырежет за пять минут...

– Ну все-таки.

– Да они и сами не дураки, сообразили. Всех вон, даже рабов и гладиаторов кинули... посмотри...

Я наклонился над экраном. По узкой тропе поднималась колонна, человечки-муравьи перебирали крохотными ножками. Над колонной, отливая то красным, то оранжевым, реял флаг Альдерона. Я резко крутанул верньер наводки. С экрана прямо мне в лицо глянул Севка, широко распахнутые, полные тоски глаза, на испачканном грязными струйками пота лбу – свежее, воспаленное клеймо...

К переходу меня подготовили за час. Месснер даже не очень сопротивлялся, настолько был счастлив моему выздоровлению.

ИГРА

Дорога шла вдоль хребта, то поднимаясь почти к вершинам, то спускаясь в долину. Наверху ступни обжигал снег, внизу острые камни раздирали кожу. Выданная рабам обувь изорвалась в клочья за первые сутки, и теперь мы с трудом тащились, едва ступая на распухшие, избитые ноги.

Из мальчишек были только Лунь и Север. Луню приходилось особенно тяжело, и через пару часов я взял его на руки – надо сказать, к великому его удивлению. Щипало свежее клеймо на лбу, пот по нему тек струйками… Вскоре впереди открылась широкая ложбина – судя по обилию шатров именно там должно было состояться сражение. В свете заходящего солнца матово поблескивали панцири регулярной герцогской пехоты, яркие блики отражали зеркально полированные рыцарские доспехи. Судя по всему, мы были предназначены на пушечное мясо. Эта война, очевидно, избавила меня и мальчишек от казни. Герцогству настолько нужна была живая сила, что всех поставили в строй.

Пригнали нас в лагерь, поместили в загон, как скотину. Накормили помоями. Свиней и тех кормят лучше. Уже свечерело, холодно стало. Спали прижавшись, Лунь под одним боком, а волчонок под другим. Волчонка ночью колотить начало, видно рана от клейма на лбу сильно воспалилась. Я его согревал как мог, и сам чувствовал жар его тощенького тела.

Утром нам железки дали. Уж на что у нас в гимнасии железки говно, а эти еще хуже. Ну, понятно, мы же так, рабы, мясо. Выгнали на поле боя, смотрю – имперская пехота строится. Панцирь к панцирю. Вырежет нас пехота в пять минут. Хоть бы рыцари, тогда какая-то надежда была бы. У рыцарей бардак, каждый сам за себя. И тут смотрю – вроде на правом фланге у врагов наших флаги показались, конница. Точно, рыцарский отряд. Ну, думаю, надо туда пробиваться. Там и лес недалеко, может и свезет утечь живыми. Сказал я волчонку с Лунём, чтобы от меня ни на шаг. Сзади нас арбалетчиков выстроили. Это понятно, если кто побежит, пристрелят. Еще и огнеметы подтащили. Ну, пошли мы в наступление, так нам вслед из огнеметов дали. Тех, кто подотстал, обожгли, мясом паленым завоняло. Понятно, все припустили бегом, лучше уж от меча или стрелы погибнуть, чем живьем изжариться. Пока бежали, я на правый фланг пробился, чтобы против рыцарей быть. Мальчишки, молодцы, не отстали. Хоть у Луня нога подранена, а волчонок с температурой. Но держаться. На рыцарском фланге наше войско даже вроде как наступало. Рыцари по полю рассыпались. Наши пешие тоже. Я посмотрел влево, на там фланге, где была пехота, все пылало, огнеметы постарались. Сейчас и по нам вдарят, пожгут вместе с рыцарями. Что им рабы да гладиаторы, так, мясо. Но тут с опушки издалека ударили требушеты. Не по нам, снаряды выше летели и левее. И на месте огнеметов полыхнуло зарево. Что же, появился у нас шанс спастись. Маленький, но шанс. Оглянулся я назад, смотрю, мальчишки мои не отстали. Только уж больно вид у них нехороший.

–Направо, – говорю, – к лесу.

Чесанули мы к лесу, только смотрю, пацаны отстают. Не успеем. Схватил я их на плечи, побежал. Тоже не быстро, с такой-то ношей. Думаю, одного бросить надо. И не могу решить кого. Так и бегу с двумя, а за мной уже двое рыцарей, скачут, аж доспехи бренчат. Ясно, что догонят. А если мальчишек бросить, успею. Бегаю я сильно, лошадей догонял по молодости… Положил я мальчишек на травку, судьба ваша такая, пацаны, простите уж. Хочу побежать, а ноги не слушаются. Развернулся, рыцарей этих жду. Первого я с коня сбил, меч у него забрал нормальный. Второго этим мечом порезал. Меч второго Луню дал, волчонка на плечо, и снова потекли мы к лесу. Думал, уйдем, только погоня за нами пошла. Нормальные солдаты на беглецов бы внимания не обратили, тут скорее нам своих опасаться надо. Но рыцари, они же совсем дурные, короче двое за нами поскакали, и оруженосец с ними. А тут и Лунь отставать начал. Бросить его надо было, но я его опять на плечо взвалил. Догнали нас у самой опушки. Я Луня с волчонком бросил и с рыцарем завязался, а щенки на второго бросились. Ну, я своего порезал, смотрю, второй рыцарь Луня зарубил. Оруженосец поотстал, видно его кобыла захромала. А второй рыцарь с коня соскочил и давай Луня, уже мертвого, рубить. А волчонок его порезал. Тут оруженосец волчонка слету метательным ножом положил. Я бросился к нему, только смотрю, у оруженосца два арбалета заряженных и оба на меня нацелены. Видно, что воин он классный, по тому, как верхом одними ногами за лошадь держится. Да и вообще, хорошего бойца видно сразу. И понимаю я, что положит он меня сейчас. Даже дергаться бесполезно, от арбалетного болта не убежишь. Посмотрел я в глаза оруженосцу – темные глаза и ненависть в них жгучая. Смерть свою в его глазах увидел. Ну еще бы, мы ведь хозяина его завалили. Точнее, не хозяина, это у рабов хозяин, а у них – сеньор, так кажется. Слышал я, что их с сеньором клятва особая связывает, по которой оруженосец жизнь свою отдать должен, а сеньора сберечь. Оруженосец остановился в метрах десяти от меня и будто выбирает, куда болт всадить, чтобы помучился я сильнее перед смертью. Так ведь посмотришь – щенок щенком. Не старше волчонка. А убьет меня. Ну, что тут ждать, я и говорю:

– Что глазеешь? Стреляй уж, хвост крысиный.

Зло сказал. Не знаю, откуда у меня на языке это крысиное ругательство взялось, сроду я так не бранился. Только на мальчишку этого оно посильней иного заговора подействовало – один арбалет он уронил, второй опустил. И смотрит, вроде без ненависти уже. Потом соскочил с лошади своей и ко мне. Ну, тут я его на землю сбил, хотел сходу горло ему разрезать. Только что-то остановило меня. И закрутились в моей башке картинки – как мальчишка этот меня в кабаке от толпы пьяной спасает, как на телеге мы куда-то едем. Потом вдруг конники с арбалетами, и я его телом своим закрываю... И будто плотину прорвало, вспомнил я все. Сижу, пацана коленкой к земле прижал, а сам плачу – вот же, он Крис, живой себе. Не погиб ведь, стервец! Обнять бы мне его на радостях, а нельзя. Ведь про Игру и штучки всякие наши с телами он не знает. И не объяснить мне ему, как это я вдруг негром стал, если он меня полгода назад белым, да еще убитым видел. Короче, связал я Криса его же ремешком, пошел на Севку посмотреть, вспомнил, как волчонка звали. Без особой надежды, помню, как Крис ножички свои кидает. Только жив Севка, вот ведь дела, Крис ему в плечо попал. Ну, поднял я мальчишек на плечи и в лес потопал. Отошел с час, чтоб точно нас уже не нашли. На берег речушки вышел. Положил Севку на травку, Криса под деревце посадил. Смотрю, пацан-то не дрейфит, спокойно смотрит. Сказал ему:

– Полечи северянина, знаю, что умеешь. Он хоть и твоего рыцаря порезал, так ведь в бою и за дело.

– Ладно, – говорит, – развяжи меня.

– Слово проводника?

– Слово... Только не проводник я.

А сам все время на меня смотрит, будто задачку какую-нибудь сложную в уме решает. И ждет, что я ему подскажу, как эту задачку решить правильно. Развязал я его, он травки собрал какой-то, из мешочка тоже вытащил что-то. Отвернулся я, нельзя смотреть, когда чары творят. Сглазить можно. Повозился немного, потом просит – ножик дай. Ножик я ему дал, тот самый, что он Севке в плечо вогнал. Ну как он сейчас этим ножом мне между лопаток. И даже не узнает, кого кончил. Но нет, обошлось.

– Все, – говорит, – скоро в себя придет. Крови потерял много... и клеймо.

Повернулся я, посмотрел ему в глаза. Темные такие глазищи. И тут я сделал то, что давно хотелось. Щелкнул его по носу. А он говорит:

– Роб...

Я молчу, а что я сказать могу?

– Роб, я знаю, что это ты...

– Ну я...

А что еще сказать, здорово он меня вычислил.

– Значит, это правда...

– Что правда?

– Про переселение душ. Я думал байки приграничные...

– Что за байки?

– Что те, у кого Знак, не умирают. Их души переселяются в другие тела... Колдовство бессмертных...

– Ну, не совсем так, но похоже.

– А как?

– Крис, ну не могу я тебе рассказать, нельзя...

А ведь по правилам я его убить должен. Только хрен я это делать буду.

– Крыска, ну ты хоть рад встрече-то? Что живой я?

Он наконец улыбнулся. И тогда я все-таки обнял его. Тут я увидел Севкины глаза. Ух, ну и ненависти в них было...

Ситуация, по словам Криса, сложилась хреновая. Ибо с клеймом во лбу и браслетом раба в довесок нас с Севкой сразу убьют. Либо те, либо другие. Чем бы сражение не кончилось. Более того, нет нам на территории метрополии места, ни на Севере, ни на Юге. Ни на Западе, ни на Востоке. Не примет нас ни Церковь, ни Черная Ересь. В общем, тупик и все. По лесу скоро нюхачи разбегутся, здесь нам тоже особо долго отдыхать не дадут. Да и жрать нечего. Я-то конечно могу смыться назад в Центр, только вот Севку жалко.

Решили мы заночевать, утро вечера мудренее. Костер сделали. Я за дровами отошел, возвращаюсь, слышу разговор:

– Ты клейменный, ты вообще никто, хуже дерьма лошадиного... От меня подальше держись.

– Он тоже клейменный, между прочим.

– Он бессмертный, он кем хочет стать может.

– Да ты хоть знаешь, за что нас?

– А все равно, кто с клеймом – не человек.

Ну, выхожу к костру.

– Крыс, – говорю, – ну что за херню несешь? Ведь сам чуть блямбу на лоб не получил!

– Так ведь не получил же. А он все равно, пусть жрет отдельно от нас.

– Крис, ты не прав...

– Прав! Он паленый! Что, сильно мяском жареным воняло, когда метили?

Вижу, Севка аж белый стал, кинжал схватил. Или на Криса сейчас бросится, или себя порешит.

– Че за оружие взялся, нечистым оружие нельзя брать...

И тут сорвался я.

– Ты думаешь, ты человек?! Молчи...

Крис тут сник немного. Короче, диспут закончился у них. Отвел я Криса в сторону.

– Ну че ты на пацана взъелся?

Молчит, смотрит в сторону.

–Забыл, как он тебя?

Как давно это было.

–Он за свое заплатил…

Крис помолчал, потом буркнул:

– Заплатил… А ты? Меня даже не искал...

– Крыс, дурачок. Да я тебя все время искал, из-за тебя вернулся. Думал только, убили тебя.

Я врал. Не искал я его. Но он почти поверил. Смотрю, носом шмыгает подозрительно.

– Крис, – говорю, – ну честно, никуда я не денусь и тебя не брошу. И не трави Севку, ему и так хреново.

– Если расскажешь мне то, что нельзя, не буду.

– Расскажу, обещаю. Не сейчас только, ладно? Сейчас надо думать, как в живых остаться...

– А че думать, урода этого северного прибьют, а ты опять переселишься...

– Крис, у меня же Знака нет. Я не бессмертный больше.

Это вранье на него подействовало. Он даже вроде обрадовался немножко. Вернулись мы к костру.

– Скажи мне лучше, что нам делать?

– Понятно что, – говорит, – за Край идти...

– Это как и где?

– Это за Краем. Я проведу.

Гордо так сказал, с превосходством, будто это подвиг великий. Тут Севка встрял:

– Не верь ему, оттуда возврата нет. Он нас убить хочет! Туда только Неслышные ходят...

– А я кто по-твоему?

Тут Севка замолчал. Уел его Крис, похоже. А я потребовал с Криса объяснений. Что это за Край такой и кто такие Неслышные.

В общем, как с его слов понял я, Край – этот граница мира. А уйти за Край – это туда, где еще мира этого нет. Где он только строится. И творится в этих местах нечто страшное, необъяснимое. Слухи такие, что жуть, ходят туда только Неслышные, вроде проводников, только специальных, по тем местам. Тайный орден Неслышных преследует и Церковь, и Черные, и власти. Потому как за Край ходить запрещено под страхом лютой смерти. Но и боятся Неслышных тоже. Потому как орден силен и никто не знает границы силы этой. И когда Крис работорговцу сказал страшное проклятье Неслышных, то тот в штаны чуть не наделал. И нас с Крисом освободил. А потом решил сдать местным властям, потому как за Неслышного премию давали огромную. И нашли этого работорговца через месяц с отрезанной головой. Неслышные предательства не прощали. Я как-то спокойно отнесся к тому, что Крис из Неслышных. Но Севка на него смотрел с восхищением...

Утром мы отправились на Север. Путь был не близкий, через метрополию, и пробраться тайком в северные провинции было невозможно. Посему мы решили двигаться открыто – мы были рабы, захваченные Крисом в бою. В государстве бардак, и эта нехитрая идея должна была прокатить. Севке идея страшно не понравилась, но выбора не было. Единственно непонятно было, кто победил в сраженье. Впрочем, почти наверняка империя. Двигались мы медленно, так как Севка еще был слаб. Временами я брал его на руки и нес, а Крис при этом корчил недовольные, презрительные рожи. К середине дня мы вышли к деревушке. В первый момент мне показалось – деревня как деревня, кирха, чистенькие домики. В Альдероне крестьяне вообще жили богато – в отличие от остальных провинций, погрязших в нищете. Но когда мы подошли поближе к крайнему домику, уютному и симпатичному, с цветными занавесочками на окнах, с яркими клумбами в аккуратном палисадничке за чистым, хоть и не крашенным заборчиком, нам открылась страшная картина. На штакетник были насажены несколько голов. Женская и четыре детских. Крис что-то прошипел на непонятном мне языке – похоже, выругался.

– Каратели, – шепнул Севка, – носители жемчуга… у нас тоже так было…

Нам нужны были припасы, и мы зашли в несколько домов. Никаких следов борьбы. Только тела. Женщин, детей, стариков. Каратели убивали изощренно и разнообразно. Всех, вплоть до младенцев. Нескольких девочек явно изнасиловали, а потом тоже убили. Севка плакал, видно вспоминал свою родину.

–Когда меня продали, нас потом через деревни гнали. Где Черные уже… побывали. Там даже хуже было…

– Почему они не берут рабов?

– Это не войска, – сказал Крис мрачно, – это твои.

– Какие это мои?

– Бессмертные, – он сплюнул, – знаешь, чего я насмотрелся? С тем, которого ты убил...

– А чего ж ты его защищал?

– Клятва... И потом, думаешь я случайно отстал?

Я вспомнил, как он держится на лошади. Да, случайно отстать он не мог.

В следующей деревне мы застали карателей – отряд из пятнадцати игроков с черными жемчужинами на Знаках. Видно они насытились развлечениями и действовали просто и максимально эффективно. Согнали всех жителей в амбар и подожгли. Сильный запах паленого мяса плыл над деревней. К счастью, все уже было кончено, самой страшной сцены мы не застали. К нам подъехал красивый плечистый бородач с перстнем магистра. Я вдруг вспомнил его – мы вместе были в шлюзе, да и в Кратере встречались. Похоже, он узнал Криса. Я, как и положено рабу, наклонил голову и опустил взгляд в землю, лишь краем глаза следя за происходящим.

– А, юный проводник, – бородач доброжелательно усмехнулся, – а чего без лошади? У нас есть несколько лишних, можем поделиться...

Он взглянул на нас и в его лице не осталось и намека на добродушие.

– Ты, мразь, что вылупился?

Просвистел бич и Севка глухо вскрикнул, поперек лица у него набухла алая полоса. Следующий удар я на автомате перехватил, поймал бич и выдернул урода из седла. Он, лязгнув панцирем, тяжело упал в дорожную грязь.

– С ума сошел... – успел негромко сказать Крис.

Я хотел подхватить его меч, но Крис быстро сказал одними губами:

– Не трогай, убьют.

Остальные рыцари подъехали и окружили нас.

– Глаза в землю, – успел шепнуть Крис.

– Ща посмотрим на кишки этого черножопого, – бородач двинулся ко мне, явно собираясь распороть мне живот.

– Рабы моя собственность, – тихо, но твердо сказал Крис.

– Слишком наглая собственность, – сказал бородач, – ладно, я их покупаю.

– А я не продаю, – сказал Крис.

– Да что с ними разговаривать, – бросил другой конный.

Ситуация стала угрожающая. Они могли сделать с нами все что угодно. Я ощутил, как во мне вскипает ярость. Это была не моя ярость, а Черной Гориллы, гладиатора, люто ненавидевшего белых и богатых. Я ощутил, что теряю власть над своим телом.

– Криска, – вдруг раздался женский голос. Это была единственная девица в их компании – высокая, смуглая брюнетка с темными, чуть раскосыми глазами.

– Не трогай, его, Мавр, – девушка спрыгнула с лошади. Я вдруг понял, что это Мэй. В другом теле, значит погибла и купила второй тур. Богатая девочка.

– Ладно, – сказал Мавр, – только ради тебя. Всыплем горячих наглецам и пусть валят.

Нас с Севкой раздели и привязали к забору. К счастью, Мавр не умел сечь, да и бич его был слабоват. Но когда он занялся Севкой, я понял, что дело плохо. Мальчишка после нескольких ударов обвис на веревках, лишь вздрагивал, когда бич рвал его кожу. Он был уже весь в крови.

– Бей, пока не обгадится, – посоветовал кто-то.

Но Севка держался, и это было плохо. Наконец он потерял сознание и экзекуцию прекратили. Я так понял, что колошматить бездвижное тело Мавру стало не интересно.

Они уехали. Мэй даже отдала Крису одну из деревенских лошадок и пожелала удачи.

Крис развязал меня.

– Извини, если бы вмешался, вас бы точно убили...

Я снял Севку с забора. Его губы посинели, дыхание было едва слышным, сердце колотилось часто и слабо.

– Он умрет, – тихо, но без сожаления сказал Крис.

– Пошли, – сказал я, взяв Севку на руки. На Криса смотреть не хотелось.

Так мы и шли – я с Севкой на руках, а Крис, чуть отстав, вел на поводу лошадь.

– Положи его на лошадь.

– Мне не тяжело.

Севка и вправду был невесом. В следующей деревне мы решили заночевать.

Ночью Севка пришел в себя. Я знал, что обычно так бывает перед началом агонии.

– Крис, что можно сделать?

– Ничего.

– Учти, я тебя ненавижу.

– Хочешь – убей, – тихо сказал он.

Я промолчал.

– Найди моего отца, – прошептал Севка, – герцог Верона.

– Капитан, все будет нормально.

Он слабо улыбнулся потрескавшимися губами. Видно было, что он мне не верит.

– Хочешь, я сделаю заклятье, – сказал Крис, – заберу его боль. Он будет жить. Но тогда умру я.

Я промолчал, и Крис достал кинжал. Вложил рукоятку в слабую Севкину руку. Потом голой рукой взялся за лезвие и сжал. Из-под пальцев потекла кровь, Крис стал резко бледнеть, его губы посинели. Лезвие кинжала было длинным, и я сжал его выше руки Криса. Больно не было, только холод пронзил руку от кисти до плеча. Интересно, мелькнула у меня последняя мысль, что при этом происходит в БИЦе?

ЦЕНТР

Пробуждение было тяжелым. Свозь муть до меня порою доносились слабые голоса, внутренности скручивало тошнотой и болью. Я то выплывал из беспамятства, то проваливался в пучину предсмертных кошмаров. Это была агония. Хотя я лежал уже на кровати в Центре, Севкина смерть по-прежнему крутилась во мне. Сотни раз я умирал и воскресал за эту ночь.

Утром меня навестил Месснер. От слабости я не мог оторвать голову от подушки.

– Больше никогда так не экспериментируй с чарами. Еле откачали.

– А что пацаны?

– Судя по всему, живы. Раз их смерть забрал ты.

С кровати я встал лишь через неделю. И сразу ушел на новое задание.

 

Глава четвертая. Дядюшка Арт

ИГРА

Все-таки хорошо, что он купил карету. С возрастом трястись в общем шарабане было все тяжелее. И не выспишься, актеры люди шумные, а Аэртон с возрастом полюбил тишину. Вереница повозок отстала, но он не переживал – в метрополии на дорогах царили порядок и спокойствие. Конечно, у него на всякий случай были под сиденьем припрятаны пара арбалетов и кинжал, но вряд ли кто-то рискнет напасть на карету, тем более видя вдали пыль приближающегося шарабана. Стоило подумать о другом, более существенном. Проклятый мальчишка сбежал с трактирной шлюхой. Что следовало ожидать, в шестнадцать лет у них сперма бьет в мозги. Второй тоже уже не годился для женских ролей, год как приходится ему брить ноги и бороду. Брить-то ничего, можно, но у него прорезался басок. Обидно, что в актеры нельзя принимать женщин. Говорили, что театр с девушками есть на Севере, при дворе герцога Вероны, не даром его родовое гнездо называется Дом Пороков. Пороки ерунда, все любители высокого искусства порочны, так уж утроен мир. Но на Север путь заказан – последняя комедия Аэртона была как раз о герцоге. И герцог, и его сын были там в самом неприглядном виде. И если дойдут слухи – а они обязательно дойдут – ему оттяпают башку. Аэртон гордился своей породистой головой с роскошной, полуседой шевелюрой и совсем не хотел отдавать ее северному палачу. Поэтому после успешных гастролей в метрополии театр направлялся на Запад, в благодатный край Домов Радости. Но решать вопрос с исполнителями женских ролей следовало срочно. Можно, конечно, прикупить парочку рабов, но из рабов актеры никакие. Актер должен быть свободен, у забитого, безвольного раба откуда возьмется полёт души?

Между тем, карета догоняла две фигурки, бредущие по дороге, путники направлялись тоже на запад. Когда до бродяг оставалось метров сто, в груди радостно ёкнуло – эти двое были ребятишками. Одни, без взрослых. Легкая и почти законная добыча на дороге, детей можно продать в Дом Радости Астарата, там дадут хорошую цену... Аэртон когда-то в юности гонял караваны рабов, и старые навыки еще погасли. Торговля рабами давала неплохую часть его личному доходу, переезжая от города к городу, Аэртон заодно продавал и рабов, которых отлавливал на дороге. Сейчас было много беженцев, особенно женщин и детишек. Захватить их не составляло труда, бродячий театр не вызывал у людей опасений. Аэртон вглядывался в две фигурки, один был мальчишка темноволосый и смуглый, а с ним девочка, с золотистыми волосами… девочка, это отлично… Главное, не спугнуть, смуглый пацан уже пару раз оглядывался на догоняющую карету, но детишки не рванули с дороги в кусты. Подъехав поближе, он понял почему – девочка еле ковылял. Видно, стерла ноги или повредил связки. А парочка была интересная. Черненький был в рыцарской коже, явно из оруженосцев, на поясе меч. Девчонка одета попроще, длинная рубашонка едва закрывала колени…

Он велел кучеру остановить лошадей, когда карета поравняется с путниками.

–Подвезти благородного рыцаря и его спутницу? – спросил он открывая дверцу – знаете, как скучно старику ехать в одиночестве…

Темненький мальчик глянул исподлобья, насторожено, и тронул меч на поясе. Девочке, кажется, было уже все равно. Да она же клейменная… впрочем, клейменных в Дома Радости тоже берут, за треть цены, правда… Темненький посмотрел на свою спутницу и принял решение:

–Только чтобы не приставать!

–Как можно, сударь!

Хорошо быть актером, уметь располагать к себе и врать убедительно. Конечно, сам он приставать не будет, но Лигарин, старый актер-трагик, познакомиться поближе с мальчиком будет совсем не прочь. Детишки забрались в карету. Рабыня была совсем утомлена и тут же уснула, положив голову на плечо своего господина.

–Сударь желает поесть?

На свет появилась копченая свиная нога, отварной картофель с укропом, молоко и заветная бутылочка фиалковой настойки.

–Севик, проснись, поешь… поешь, силы прибавятся…

В голосе черненького звучали ласковые ноты большой дружбы или даже любви. Может сестренка? Однако непохожи. Конечно, делить еду с клеймённой было не принято, но Аэртон не страдал предрассудками и ради дела мог нарушить любой обычай.

–Меня зовут дядюшка Арт, – сказал он, – и я директор Королевского театра. Как вас зовут, дети, и куда вы направляетесь?

–Зови меня Сев, – сказала рабыня с надменной ноткой в голосе, – а это Кристиан.

Ого, «зови меня», прямо как благородная. Стоп, да это же пацан! И камиза на нем, а вовсе не платье… Но как хорош, если я его с девкой спутал… А из мальчишки может получится актер, даже сквозь грязь видно, что красив, и глаза… Если сможет девчонок играть, ему же цены не будет…

–Можно просто Крис, – добавил черненький, – мы идем на Запад.

–В Страну Радости?

–Нет, в порт, – отрезал Север, – Радость нам не нужна.

–Юноша хочет стать капитаном?

Беленький вздрогнул и уставился на Аэртона, потом отвел глаза.

–Передай мне настойки, – распорядился раб.

Не попросил – именно распорядился. И Кристиан послушно налил своему рабу.

–Много не пей, Севик – развезёт, – сказал Кристиан.

Короля играет свита, и это известно каждому актеру. Это беленький Север явно был главным в странной паре… и это невероятно интриговало Аэртона. До Страны Радости еще далеко, можно будет познакомиться с ребятами поближе…

–Мы тоже направляемся на Запад, и если хотите – присоединяйтесь, – сказал дядюшка Арт.

Тут черненький нахмурился, но беленький посмотрел на него умоляюще.

–С чего такая доброта? – спросил черненький подозрительно.

Конечно он понимает, что бесплатный сыр только в мышеловке. Но мышеловка-то уже захлопнулась.

–Мне нужны мальчики в мой спектакль, по дороге мы дадим несколько представлений. Кто-то должен играть женские роли.

–Тогда зачем вам мальчики, – удивился беленький.

Аэртон улыбнулся наивному вопросу.

–Обычай запрещает женщинам быть актрисами.

–А у нас в театре полно девушек, – заявил беленький.

У нас. Где это «у нас», интересно?

–Значит, вы с Севера, юноша. На свете есть только один театр, где женщин играют женщины.

Им лет по двенадцать, конечно, маловаты для женских ролей. Хотя если привязать грудь и поставить на каблуки… И волосы у обоих длинные, даже парик не нужен…

–К сожалению, мы сейчас не на Севере, мой друг, – грустно сказал дядюшка Арт, – и здесь женские роли играют мальчики.

Мальчишки начали шептаться, и до Аэртона доносились лишь отдельные слова: «не нравится», «я не дойду».

На этих словах беленький вытянул ногу и показал свои гниющие раны.

Аэртон раскрыл саквояж и достал хвойный бальзам.

–Разрешите вашу ногу, сударь.

Маленький раб с царственным величием протянул грязную ногу Аэртону. Странно, наверно, выгляжу, подумал Аэртон, обрабатывая раны на ноге мальчика.

–Хорошо, – сказал черненький Кристиан, – мы поедем с вами. Но если кто пристанет ко мне… или к нему, убью.

–Дети неприкосновенны, – соврал Аэртон. Но да, старому трагику таки придется воздержаться. Во всяком случае, в первое время.

Мальчишек отмыли и переодели на постоялом дворе. Когда их привели к Аэртону, он подумал, что подобрать их было большой удачей. Оба были хороши, каждый по-своему, но маленький раб в просторной льняной рубахе был вылитый ангел.

Следовало попробовать их в актерстве. Аэртон предложил сыграть этюды, пока без слов.

–Девушка еще очень молода; ей не позволяют гулять одной, но она получила записку от рыбака, в которой он назначает ей свидание на реке. Под тем предлогом, что нужно принести воды, она идет к реке. День жаркий, и она решает искупаться, начинает раздеваться, и тут видит возлюбленного.

Сначала все шло деревянно, мальчишки хихикали друг над другом. Аэртон их менял ролями, заставляя играть девушку поочередно. Второй в паре должен был играть рыбака.

Рыбак у черненького получился интересный – похотливый козёл, которому от бедной девочки нужно было лишь одно. Роль получалась фарсовой, комедийной. И беленький, вслед за другом, уходил в комедию.

–Попробуй сыграть иначе, – сказал Аэртон черненькому, – представь, что ты реально влюблен.

Они попробовали. В глазах черненького появилась нежность. Светленький, что играл девушку, вошел во вкус. Он был талантлив. И второй тоже подтянулся, не гений, но и не полено, как в начале. У беленького же было все, и показное смущение, и робкий взгляд – как я тебе без одежды, хороша ли? И он совершенно спокойно снял рубашку, хотя мальчишки в этом возрасте обычно стеснительны, и чтобы победить эту стеснительность, требовалось много дней.

Лишь в финале сцены, когда надо было поцеловаться, они начинали хихикать… Но тут Аэртон решил настоять:

–Целоваться по-настоящему не нужно, просто прижмитесь друг к другу, но отыграть поцелуй надо. Именно отыграть.

С десятого захода что-то получилось, а на двенадцатый раз Аэртон почувствовал, что сам наливается желанием… То ли мальчишки между пацанами действительно была настоящая любовь, то ли слишком талантливо сыграли… хорошо, отлично… они не боялись прикасаться друг к другу, а ведь обычно приходится проводить целый комплекс упражнений, чтобы начинающие актеры могли просто встать рядом…

На другой день утром были репетиции, и мальчиков ввели в спектакль. Когда мальчишкам закрепили искусственную грудь, было много смеха и шуток.

–Ты двигаешься, как мальчишка, – сказал Аэртон темненькому, – не так резко.

Актеры по очереди показывали мальчикам женскую пластику. Беленький схватывал на лету, и уже через полчаса его невозможно было отличить в платье от девочки. Тёмненькому движения давались намного хуже, да он и не особо старался.

–Послушай, – сказал Аэртон, – представь, что это не просто роль в театре. Представь, что тебя ищет стража, и ты переоделся девочкой. Обмануть всех, выдать себя за девчонку не просто забава, а вопрос твоей жизни или смерти.

Черненький посмотрел на Аэртона насторожено.

А ведь ему уже случалось переодеваться, подумал Аэртон.

Но после слов про стражу, черненький стал старательно перенимать то, что ему показывали актеры. И у него получался фарс. Тогда позвали женщин из театральной прислуги – да, выходить на сцену женщины не могли, но шить и стирать костюмы, накладывать грим, мастерить декорации им было вполне доступно. Труппа, слава богу, не была чисто мужской кампанией. Хотя молоденьких Аэртон старался не брать – известно, до чего доводит ревность. Развлекались же актеры с блудницами, да и обычные девушки всегда были счастливы, если актер удостаивал их вниманием.

Научить мальчика взялась Марианна, уже пожилая и полная женщина, заведующую костюмами и реквизитом. Марианну любили, она была весёлая и добродушная, что не мешало ей управлять своим хозяйством железной рукой. Она попробовала выучить черненького вихлять бёдрами при ходьбе. Не то, чтобы совсем не получилось, но мальчишке это явно не нравилось. В конце концов его оставили в покое – пусть играет как может. Да, его движения оставались угловатыми и резкими, это были движения пацанки, девчонки из мальчишеской компании. Он выглядел не переодетым мальчиком, а резкой и вздорной девицей, которая выросла в компании мальчишек и всегда жалела, что не родилась с яйцами. Что ж, если немного подправить роль…

Спектакль был слезливой мелодрамой, где черненький играл завистницу и ревнивицу, строящую козни невинной и наивной светловолосой девочке. Аэртон подправил пьесу. Теперь черненький добавил своей ролью шарму, а спектаклю глубины отношений. Ревнивица была тайно влюблена, но парень относился к ней всего лишь как к другу. Рассказывал о своей любви, спрашивал совета, не замечая, какую боль ей доставляет. А она старалась не подавать виду, но иногда ревность прорывалась самым причудливым образом...

Днём подгоняли платья, что было непростой задачей. Вечером прошли пьесу уже в костюмах. Конечно, в настоящем театре на репетиции истратили бы много дней, или даже недель. Но для уличного балагана этакое стало бы непозволительной роскошью.

Следующим вечером должны были играли спектакль.

–А как быть с этим? – Север показал на свое клеймо.

–Замажем гримом.

–Болеть будет…

–Потерпишь…

–Потерплю, конечно…

Был успех, зрители аплодировали долго, и сбор был вдвое по сравнению с обычным. После спектакля зашел начальник стражи, потребовал выдать ему девчонку, что осмелилась нарушить закон. Не верил долго, даже когда беленький вышел в мальчишечьем костюме. Сказал, что ни один мальчик так не сыграет. Похоже, он хотел развлечься с очаровательной актрисой. И тогда мальчишка при всей труппе, под общий хохот, спустил штаны. Начальник замер с разинутым ртом.

–Можно одевать, или потрогать хотите? – ехидно осведомился он.

Начальник покраснел и ушел. Труппа хохотала минут пятнадцать.

Два вечера еще играли спектакли на уличных подмостках.

 

А потом неожиданно пришло приглашение выступить в резиденции наместника. Для высокой публики. Это был оглушительный успех.

Но для высокой публики пьеса о крестьянских девушках не годилась. Единственным рабочим «господским» спектаклем была комедия о герцоге Вероне. Ввести туда мальчишек было не сложно. Беленькому предстояло играть юного Верону – глупого, капризного и жесткого. Издевающегося над слугами и придворными. Неожиданно мальчик отказался. Не хочу быть клоуном – все. Долгие споры и ругань не помогали, мальчишка только заплакал. Все пробовали его уговорить поочереди. Даже его черненький дружок старался. Конечно, можно вынудить мальчика. Например, сказать, что отдадим его для утех строму Лигарину. И он бы согласился – и провалил спектакль. Нельзя заставить актера играть, если он не хочет. Аэртон увидел, как Лигарин что-шепчет на ухо мальчишке. Интересно, что?

Неожиданно мальчик согласился, только потребовал другой костюм вместо смешных кружевных панталон и распашонки. На радостях Аэртон разрешил ему выбрать костюм самому в магазине, но, конечно, в пределах разумного.

Играл на репетициях он Верону-младшего без огонька, больше был похож на глупую куклу. Ожившего манекена, из тех, что стоят в портновских лавках. Вызубренный текст бубнил под нос. Аэртон пробовал его раскачать, но без всякого результата. К сожалению, выбора не было, заменить было некем. Ладно, стальные актеры все сделают за него.

Пьесу сочли политически полезной, ведь у метрополии с Севером холодная враждебность периодически переходила в открытую войну. Для такой пьесы помогли построить декорации, это вам не на подмостках выступать с разрисованным задником. Театр ошеломлял – любили в Империи размах и величие. В зале три сотни мест, причем задние кресла, как и положено, располагались на возвышении. Сцена имела подвижный круг, яму и свет, было установлено три десятка карбидных ламп.

Наконец наступил искомый вечер, у Аэртона внутри все дрожало одновременно от страха и надежды. Успех мог превратить бродячий театр в настоящий, пусть и гастрольный. Провал мог стать концом театральной карьеры…

Наместник потребовал, чтобы директор театра был в зале, среди зрителей. Скрепя сердце, Аэртон покинул кулисы…

Все началось просто отлично. Придворные на сцене обсуждали очередные дурацкие выходки мальчишки-герцога, зал смеялся, актеры играли с подъемом…

Настал момент выхода мальчика. Когда Аэртон увидел его, сердце провалилось куда-то в желудок. Для начала, это был совсем другой костюм, не тот, в котором мальчишка был на генеральной репетиции. Простая, но изысканная рубашка, с вышивкой по воротнику, никак не вязалась с ролью. Волосы не торчали во все стороны дурацкими хохолками, они золотой волной падали на плечи. Это был принц, настоящий герцог Верона, а не дешевая подделка из ярмарочного балагана. После первой реплики стало понятно, что от куклы, которую Аэртон видел на репетиции, не осталось ничего. Мальчик играл драму, даже трагедию. Он был безумно одинок среди злых, жадных и глупых взрослых. В то время, как окружающие потешались над его плененным отцом, глаза мальчишки сверкали обидой и укоризной. А сережки с хамелеон-камнем в ушах переливались от синего к алому, вслед чувствам, переполнявшим сердце маленького герцога. Он же проколол уши, когда только успел? И где взял этот костюм? Пьеса шла своим чередом, и актеры вынужденно подстраивались к мальчику. Он вел их твердой рукой к одному ему известному финалу. Забавно, что мальчик при этом не поменял ни одной реплики. Он просто произносил их по-своему, наполняя иным смыслом.

Он великий актер, подумал Аэртон. Гений. Обидно… Все кончится ужасно. Конфискацией имущества. Изгнанием, тюремным сроком… или казнью…

В финале лучший друг подливает в стакан юного герцога яд. По пьесе глупый мальчишка видит это в зеркале, но выпивает яд, принимая его за сладкую настойку.

Предателя играл, понятно, черненький Кристиан. И вот мальчик видит, как в стакан наливают яд. Он медленно встает… оказалось, я тоже стою. Вместе с мальчиком встал весь зал…

Мальчик взял бокал с ядом. Он не хочет жить, но он ненавидит предательство. Выпив яд, он только прошептал:

-Как сладко…

Умирать на сцене всегда смешно. Юный герцог сел в кресло, казалось, он просто задремал… но вот бокал выпадает из его мертвой руки, звон разбившегося стекла бьет по нервам как выстрел. Пьеса кончилась, зал молчит. Ужас сковывает Аэртона, секунды молчания кажутся ему днями… Кто-то робко хлопнул в ладоши, к нему присоединился еще один… зал взрывается аплодисментами, овации похожи на шторм в океане.

На поклон пришлось выходить раз двадцать, публика не хотела отпускать актеров. Это мой самый великий успех, подумал Аэртон, обидно, что я к нему совсем не причастен. Понятно, сам мальчик не смог бы так переиначить спектакль. Должен быть режиссер. Кто-то тайно поработал с ним над ролью… кто?

Вечером, уже на постоялом дворе, Аэртон вызвал мальчишек в свою комнату.

–Кто ставил роль?

–Никто.

–Не лгите.

–Мы сами…

Но тут вошел Лигарин.

–Отстань от ребят.

–Ты?

–Я.

Старый Лигарин… и не захотел затащить мальчишку в постель? Невероятно…

Отыграли пять спектаклей в городе, при полных залах. Многие зрители шли во второй и третий раз…

Маленькому актеру спектакли давались тяжело, болело клеймо. Его гримировали перед самым выходом на сцену, и еще причесывали так, чтобы волосы закрывали лоб. Под гримом клеймо начинало болеть, и к финальному поклону мальчик едва стоял на ногах. Аэртон придумал сделать в спектакле перерыв, «антракт», и зрители радостно приняли это новшество, во время которого можно было сходить в туалет или поесть. Аэртон придумал привозить и продавать в театре закуски. Это неожиданно оказалось весьма прибыльным. Во время перерыва грим с мальчика стирали, смазывали клеймо бальзамом. Потом грим клали снова.

Театральный мир полон зависти и злобы. Хороших актеров сманивают, перекупают, актеры подставляют друг друга на сцене. Бывает, что даже травят удачливого конкурента. Конечно, мальчик не конкурент взрослому, тут можно было не переживать.

Через две недели Аэртону предложили продать юного актера. В Императорский театр Мальдорна. Он знал, что от такого предложения нельзя отказываться. За театром стоял императорский двор, и в случае отказа легко было оказаться за решеткой, это в лучшем случае. Аэртон и раньше продавал талантливых актеров в столичные театры. Это приносило деньги и связи, и можно было беспрепятственно гастролировать, в случае любых неприятностей с местными властями за него заступались. Да и неприятностей не было, местные власти хорошо знали, к кому в случае чего он сможет обратиться за помощью.

Продавать этого мальчика Аэртон не хотел. Во-первых, такого актера у него еще не было. Способные были, даже талантливые. А гении, они ведь случаются у режиссера раз в жизни. Если вообще случаются. О гениальных актерах ходили легенды, их помнили столетиями. Стать учителем гения, ради этого стоило родиться. Но была и еще одна неприятная особенность актерской профессии. Хорошенькие мальчики-актеры обслуживали знатных господ. После успешного спектакля мальчишек забирали на ночь, за это платили прилично, и сами мальчики обычно были рады подработать. В бродячих театрах такое случалось нечасто, только если пригласят сыграть для «чистой» публики. В императорском театре Мальдорна мальчик будет ездить в гости к знатным поклонникам после каждого спектакля, а то и почаще.

Предложения отпустить мальчишек в гости Аэртон получал и здесь, но отговаривался репетициями. Обещаниями, что через пару недель, когда пройдет ажиотаж, обязательно… а пока потерпите, поймите, у актеров совсем нет времени. Пока терпели.

Кстати, давно стоило решить дальнейшую судьбу пацана с его хозяином.

–Кристиан, продай мне этого мальчика, я за него дам хорошую цену. Поверь, больше, чем я, никто не даст.

–Нет, – сказал Крис.

–Почему?

–Он мой друг.

–Тем более! Он гений. Он должен стать актером. Мне не нужен раб, я его освобожу. Он станет мне сыном…

–Это вы не понимаете. Он не раб, я не могу его продать. Он не может никому принадлежать. Вы не сможете стать ему отцом, у него уже есть отец…

–Кто? Я с ним поговорю! Кто его отец?!

–Не важно.

Аэртон решил отложить этот разговор.

А наутро их пригласили в гости – сыграть спектакль в замке у ландграфа Бравори. Ландграф был богат и влиятелен, от его приглашений не принято было отказываться. Год назад он потерял жену и теперь воспитывал один двенадцатилетнюю дочь. Для этой девочки и предстояло сыграть спектакль. До потери жены ландграф был светским человеком, тонким политиком и любителем искусств. Однако последний год жил замкнуто, видимо сильно переживал.

Выехали рано утром, замок ландграфа был в тридцати милях от города. Поездка была тяжелой, дождь превратил дорогу в глиняное месиво, в котором вязли колеса шарабана и копыта лошадей. У Сева с утра сильно болела голова, клеймо давало себя знать, и мальчиков Аэртон взял в карету. Взял и старого Лигарина, пусть путешествует в тепле и удобстве – карета была на хороших рессорах и обогревалась небольшой жаровней. Раньше она принадлежала восточному аристократу. Аэртон купил ее по дешевке лет десять назад, когда после очередного восстаний герцог Верона массово казнил восточных баронов и распродавал их имущество. Десять лет, а ведь почти как новая, пару раз только ремонтировать пришлось. Мальчики скоро заснули разомлев от тепла и сытного завтрака. Черненький доверчиво положил голову на колени старика, и теперь тот старался не двигаться, берег сон мальчишки. При его-то подагре сидеть неподвижно… но похоже, старик был счастлив. Сев свернулся калачиком рядом со мной, одет он был соответственно клейму, в простую льняную потасканную рубаху и такие же штаны. Правда, все было чисто постирано, однако в пятнах и дырах. Раб есть раб, даже если он великий актер. А клейменный раб… это здесь, когда никто не видит, можно было лежать на сиденье и упираться пятками мне в бок, а так бы валяться мальчишке на полу. Даже на постоялом дворе его не сажали за стол, а сажали на корточки в угол. Не из предрассудков – просто иначе поползут слухи, прислуга есть прислуга.

В замок прибыли лишь вечером, усталые и продрогшие. Ни ландграф, ни его дочь не вышли. Актеров вели коридорами, увешанными картинами лучших мастеров метрополии.

–Смотрите, кисти самого Жерара Фалеру, – благоговейно прошептал Лигарин, большой поклонник живописи и показал на портрет «Мальчика в голубом»

Сев сморщил презрительно нос.

–Разве не видно, что это все подделки? – сказал мальчишка презрительно, – даже не очень хорошие.

 

–С чего ты взял? – шепотом спросил Лигарин.

–Ну хотя бы с того, что оригинал висит в замке герцога Вероны, – сказал мальчишка, – ну и еще мазки грубые. А у Фалеру ты вообще мазков не заметишь.

На взгляд Аэртона портрет был великолепен. Он всмотрелся в портрет. Мазки были едва заметны. С портрета задорно улыбался светловолосы мальчишка лет девяти. На кого-то он похож, подумал Аэртон, только на кого?

– Это копия, но хорошего мастера… – почтительно пояснил слуга,

В ушах у мальчишки на портрете были маленькие круглые сережки, серебряный цветочек с голубым камушком. Точно такие у нас в спектакле, подумал Аэртон… и понял, на кого похож мальчик на портрете.

–С кого писали портрет? – спросил Аэртон Лигарина.

–Фалеру не раскрыл секрета, – ответил старый актер.

–Тоже мне секрет, – насмешливо сказал Сев…

–Не болтай! – резко перебил его Кристиан.

Актеров накормили в столовой для прислуги, и все легли спать, лишь Аэртон с Лигарином отправились смотреть зал. Зал был неплох, не театр, конечно, но хотя бы цвет темный. Замок все же родовое гнездо, а потому был старинным. Когда-то здесь пировали рыцари, стены были каменные, не крашеные и закопчённые.

Спектакль играли утром, веселый водевиль о деревенских девушках был достаточно понятен для ребенка. Конечно, тяжело играть в пустом зале… Девочка сначала смотрела мрачно, но к середине уже улыбалась, а потом хохотала так, что упала со стула. Ландграф так и не появился, видимо, общаться с нами считал ниже своего достоинства, а спектаклями бродячих театров не увлекался.

После спектакля всех пригласили за общий стол с ландграфом и его дочерью. Конечно, брать с собой клейменного Аэртон не хотел – зачем мальчишке очередной раз унижаться, поедая в углу объедки, будто собачонка? Хотя собак аристократы как раз к столу допускают. А с другой стороны – как не взять исполнителя главной роли?

–Ты пойдешь? Или… покормить тебя в комнатах? – спросил Аэртон у мальчика.

–Я пойду.

–Ты понимаешь, что…

–Придется сидеть в углу? Я привык.

Когда актеры зашли в обеденную залу, ландграфа и его дочери еще не было. Сев скромно присел на корточки в углу, все остальные разместились у стола, накрытого невиданными блюдами. Аэртон понял, что им предстоит позор – невиданные столовые приборы, странно изогнутые вилки, деревянные палочки и даже двузубые ложки, всем этим никто из актеров пользоваться не умел. Несомненно, это было сделано специально…

Когда вошла Милета, все встали в полном молчании – становиться посмешищем для аристократки и ее слуг всегда неприятно. Сам-то граф так и не вышел.

–А где героиня? Та блондиночка, – спросила Милета, устраиваясь за столом.

Аэртон молча кивнул на угол залы, где пристроился мальчик. Он сидел по-турецки, в своем дешевом наряде с пятнами и дырками. Босые ноги были не слишком чистые.

–Иди сюда, – приказала Милета.

Мальчик подошел.

–Ты мальчик или девочка?

–Мальчик.

–Что-то не верю. Чем докажешь?

Мальчик начал возиться со шнуровкой штанов, затянутый узел не хотел развязываться. Милета наблюдала за мальчишкой насмешливо. Когда, наконец, узел сдался, она сказала:

–Ладно, я тебе верю. Садись. Пересядь, – сказала девочка Лигарину, – пусть он сидит рядом со мной.

И раб сел на стул рядом. Не на краешек, и не развалился вольно, сел, будто всю жизнь провел на королевских приемах.

–Какое вино предпочтешь? – спросила Милета.

–А какое есть?

–Розовое фаеранское, белое с Лиганских островов, красный портер.

–Розовое, пожалуйста.

Нам разлили вино. Аэртон приготовился выпить, но остановился и судорожно поставил вино обратно, увидев, как мальчик по-особому берет свой бокал за тонкую ножку, болтает вино, а потом набрав в рот, двигает губами.

–Я люблю рорское розовое даже больше фаеранского, – сказал Сев, – а такое, с высокогорных виноградников, особенно.

Мальчишка положил себе на тарелку маринованных улиток, взял щипчики и аккуратно стал снимать раковину, потом поддел мясо улитки особым крючком и отправил в рот. Аэртон заметил, что вся труппа повторяет движения мальчишки. Однако дальше на его тарелке оказалось странное блюдо из полупрозрачных кусочков, пересыпанных квадратной лапшой, все это мальчишки искусно ел палочками. Последовать его примеру никто не решился, только Милета сказала:

–Никак не научусь палочками, а это мое любимое блюдо… могу его есть, только когда никто не видит…

–Это легко, смотри, главное правильно их держать…

Но идиллия длилась недолго.

–Иди надень юбку! – приказала девчонка.

–С чего бы? – спросил Сев.

–Хочу подружку!

–А я не хочу.

–Не боишься, что высеку?

–А я не твой раб, чтобы меня сечь…
–Я тебя куплю!

–Уверенна?

–Отвали в свой угол, раб! Ну, чего расселся.

Мальчик аккуратно поставил бокал с остатками вина, сложил палочки на тарелке, ушел в угол и присел на корточки. Девчонка швырнула бокал с вином об пол, потом резко встала и вышла. Хорошо, что с нами уже расплатились, подумал Аэртон, а то так недолго и без денег остаться.

–Что, трудно было юбку надеть? – спросил Аэртон.

–Не трудно, – сказал Сев, – только на юбке все бы не закончилось.

Аэртон вздохнул. Чертово клеймо, одни проблемы от него…

–Где ты научился так есть? – спросил Аэртон вечером у мальчика.

–В замке… прислуживал за столом.

–В каком замке?

–В герцогском, – отрезал Сев.

По возвращении от ландграфа у актеров была пьянка. Надо было расслабиться, снять напряжение, восстановить растраченную энергию. Спектакли изматывали актеров, профессия игровых была не столь легкой, как казалось со стороны. Напивались обычно до беспамятства, поэтому кого-то одного оставляли «дежурным трезвенником» – на всякий случай. Но в этот раз дежурного не было… впрочем, Марианна не была любительницей выпить, а значит будет кому посмотреть за вещами. На второе утро Аэртон очнулся с головной болью, руки дрожали, а мир перед глазами мучительно кружился… возраст уже не тот, подумал он, раньше-то мог и неделю пить без передышки… В питейном зале наводили порядок, протрезвевшие актеры собирались за столом, однако есть никому не хотелось, пили рассол и настой балераны, снимающий похмелье…

–А где мальчишки? – спросил Аэртон.

–Думаешь, им понравилось смотреть как вы блюете, трахаетесь и гадите под себя? Ушли погулять… – сказала Марианна.

–Погулять – куда?

–По городу…

Ох, не хотелось, чтобы мальчишки гуляли одни. Черт знает, чем это закончится. Конечно, метрополия – место спокойное, но тут что до границы с Севером, что с Западом рукой подать. И похитители детей из Ночного Легиона здесь орудуют вовсю. Вряд ли, конечно, в городе они осмелятся… хотя рассказывали, что как раз перед нашим приездом украли дочку богатого купца, хотели продать на запад… И папа едва успел перехватить похитителей у Западного моста. Пришлось еще и денег отвалить, а то легионеры грозились утопить девочку в реке…

Аэртон напился рассола и отправился искать пацанов. Все-таки шикарно в метрополии живут, подумал он. Вроде мелкий приграничный городишко, а улицы широкие и чистые, не закиданы отбросами и пометом. Много магазинов, а не только рыночная площадь… Трактиры и постоялые дворы на каждом шагу. Опять же, есть здание театра, да какое шикарное, есть даже Галерея Искусств…

Походив с час совершенно безрезультатно, Аэртон устал, да и замерз. Он зашел в ресторан, предлагавший южною экзотическую кухню. Ресторан был дорогой, с новомодными окнами «до земли», не затянутых полупрозрачной кожей, а с настоящим стеклом. Аэртон устроился за столиком у окна – по сути не было разницы бродить по улице или же просто ждать на одном месте в надежде, что мальчики пройдут мимо. Смотреть в окно было увлекательно. Никогда раньше Аэртон не бывал в таких заведениях. Тепло, попиваешь горячий южный напиток кофей, заедаешь ореховой сладостью и при том будто на улице сидишь. Одно неприятно, пялятся на тебя с улицы тоже. Впрочем, улица была «чистой», для богатых, простолюдинов на ней не увидишь. А богатые пусть смотрят – благодаря спектаклям Аэртон для них теперь был человек известный. Вот прошли двое стражников, охраняют порядок, чтобы достойные граждане могли гулять спокойно, без опасений. Мальчишки-курьеры бегают, в основном с продуктовых лавок, разносят хлебушек, молоко и свежие овощи. Экипажи проезжают изредка, дорогие, в них дамы, которые не хотят пачкать наряд дорожной пылью. Вот два инока идут… пожалуй, один даже не инок, а диакон, больно наряд дорогой… ого, а они тоже в ресторан, южной кухни попробовать… но диакон ладно, а вот инок…

–Позволите ли путникам присесть для беседы? – обратился к Аэртону тот из иноков, что одет побогаче. Посредники, подумал Аэртон вежливо приветствуя иноков.

К посредничеству Храма прибегали часто для заключения серьезных сделок. Храм выступал гарантом добросовестности сторон, и не дай господь одной из сторон было потом нарушить договор.

–Мы бы хотели купить вашего мальчика, раба… его зовут, кажется, Сев? Или это девочка?

–Это мальчик.

–Тем лучше.

–Я не могу его продать, он не принадлежит мне.

–Это не важно, кому он принадлежит, – улыбнулся инок.

Это действительно не было важно. У Кристиана не было никаких документов собственности, а по факту Аэртон как владелец театра был и хозяином раба-актера.

–Я не хочу его продавать. Он талантлив.

–Это учтено в стоимости.

–Все равно…

–А вы сначала взгляните на сумму.

Инок выложил на стол мешочек с деньгами. Аэртон рассмеялся. В мешочке могла быть сотня золотых максимум.

–А вы развяжите, – сказал инок.

Аэртон послушно потянул за тесемки, и из мешочка посыпались темные монеты. Даже не просто драконы, а двойные. Сумма была действительно достойная. Никогда еще ему не предлагали столько за актера даже в Императорском театре. И никогда не предложат. От таких денег не отказываются, подумал Аэртон, у кого есть такие деньги, может все взять бесплатно. А заодно прихватить и его жалкую жизнь. Прости, мальчик, не судьба тебе стать великим…

–Что я должен сделать?

–Просто подпишите.

–Когда вы его заберете?

–Завтра рано утром.

–А второй мальчик?

–На него не надо оформлять купчую, он же не раб и театру не принадлежит.

Что же, Аэртон ожидал чего-то подобного, только не так быстро и не с такой суммой… Кто же, интересно, раскошелился? Императорский театр удавится, но столько не заплатит… Какой-нибудь любитель мальчишек? Сумма больно велика, проще в на Запад в Дом Радости съездить… Хотя все бывает, ну сошелся свет клином на пацанах, все-таки актеры, да почти знаменитые. В любом случае это была отличная коммерция, куда более выгодная, чем продажа в Дом Радости, ради которой он подобрал мальчишек на дороге когда-то. Конечно, придется поставить жирный крест на мечте создать великого актера, но сколько уже этих крестов поставлено за долгую жизнь?

Аэртон подписал бумаги. Надо будет под утро уйти погулять, неприятно смотреть в глаза тем, кого предал… пусть и не было другого выхода. А сейчас пойду на постоялый двор и напьюсь. Искать пацанов уже смысла нет, они больше не мои…

Однако, когда Аэртон вернулся на постоялый двор, напиться ему была не судьба. Через пять минут после его возвращения влетел задыхающийся Кристинан.

–Севку похитили!

В первую секунду Аэртон почувствовал облегчение – предательство не состоялось. Дальше пришел ужас – Храм жестоко наказывал тех, кто не соблюдал заключенную сделку. Аэртон впал в какое-то оцепенение…

–Да сделайте что-нибудь! – тряс его мальчишка.

–Подожди… рассказывай по порядку…

Забрали мальчика люди ландграфа Бравори, Кристиан узнал в похитителях одного из стражников ворот. При этом Кристиану кинули кошелек, в котором обнаружилось сто золотых. А ведь у ландграфа мальчика ничего хорошего не ждет, подумал Аэртон, могут и до смерти запороть. Девчонка-то с норовом… Хотя, наверно, не сразу… такие любят измываться долго, чтобы получить от жертвы максимум удовольствия… Бежать, думал Аэртон, бежать. Соберемся прямо ночью, с первым светом уже будем в пути. До западной границы недалеко, успеем. А с мальчишками сами пусть разбираются. Знают где, значит разберутся. Как вернется, так и заберут…

Кристиан уже не кричал, он все понял. Смотрел на Аэртона презрительно…

«Как сладко…», вспомнил Аэртон. Бедный мальчик…

Он собрал труппу, актеры были приучены действовать быстро и сплочённо в случае опасности.

К воротам родового замка ландграфов Бравори они подъехали еще до рассвета. Эх, давно я не играл, по сцене соскучился, подумал Аэртон, а ведь каким был актером…

–Передай ландграфу, к нему герцог Верона. С дружеским визитом. Пока дружеским... – услышал сквозь открытое окошко Аэртон величественный голос старого Лигарина. Умел старик сыграть вельможу. В золоченном доспехе он действительно производил впечатление… кто там у Вероны в сейчас руководит гвардией? Хорошо, что у нас были батальные спектакли, и я не поскупился на реквизит… Конечно, доспехи не стальные, но ведь не отличишь…

Конечно, их пустили. Кто осмелится встать на пути у герцога, да еще на границе, до столицы метрополии тут сотни верст, а северные вышки со стены видно. За грим Аэртон не беспокоился, Лигарин гример отличный, да и сходство некоторое было. Со страху старый ландграф не отличит, да и вряд ли он встречался герцогом, не того полета птичка.

По коридорам замка прошли стремительно, так что Аэртон увидел, как в спальные покои ландграфа влетел запыхавшийся слуга.

–К вам его Светлость герцог Верона!

–Папа? – удивленно спросил мальчик и обернулся.

Аэртон увидел, как при этих словах мальчишки лицо старика стало серым. Хорошо, что на мне грим, наверно мое лицо не лучше… Но как я мог не понять? Это сходство, мальчик в голубом, эти царственные манеры, дырки в ушах…

А мальчик, конечно, понял подделку, но ведь он был великим актером. Подбежал, Аэртон подхватил его на руки.

–Ваша светлость, он просто был гостем… высоким гостем… – лепетал ландграф.

–Это так?

–Да, папа. Граф пригласил меня погостить…

–Твое счастье, – бросил герцог ландграфу, швыряя ему в лицо кошелек с золотом, – а сейчас мы уезжаем, Севик, попрощайся с графом.

–Всего доброго, граф, спасибо за гостеприимство, вы были добры ко мне…

И за то, что не тронул мальчика, спасибо, подумал Аэртон.

–Он правда тебя не тронул? – спросил Аэртон уже в карете.

–Нет… я думаю, ничего бы страшного не было, симпатичный старичок. А девчонка, ну, конечно, хотела меня высечь. Но не вышло, папка ее хитрый, сразу понял… про мальчика в голубом. Но и она не очень хотела… просто ей одиноко… как мне когда-то…

–Как тебя зовут по-настоящему, мальчик?

–Севриллин…, – он запнулся, – Верона.

Возвращаться нельзя, подумал Аэртон, там уже ждут. Бежать, бежать на Запад, там Храм не очень силён, там Ночной Легион всем крутит…

Юного герцога переодели девочкой-рабыней – клеймо не давало других вариантов. Они доехали до окраин городка, Аэртон отправил на постоялый двор, надо было собрать вещи и забрать шарабан. А сам повернул карету к западной границе. Встретиться договорились в первом приграничном западном городке.

–Ты великий актер, – сказал дядюшка Арт, – помни об этом. Герцоги приходят и уходят, а поэты и актеры остаются на века… Держись меня, малыш, и я сделаю тебя знаменитым. Даже не смотря на это… – Аэртон дотронулся до клейма, и мальчик поморщился.

–Мне нет места на Земле, – грустно сказал герцог, – даже актером не стать… поэтому я хочу уйти в море. Но все равно спасибо.

–Я отвезу тебя на море, капитан, – сказал Аэртон.

Мальчик вскинул на режиссера глаза, в утреннем свете они показались огромными и синими, как морской прибой.

И тут сзади послышался стук копыт. Конники были еще в полукилометре, но до границы они успеют догнать, дорога тут закладывала петлю, обходя излучину реки. На той стороне был Запад. На Запад они не сунутся, пограничная стража их перебьет. Запад очень щепетильно относился к неприкосновенности своих границ. Карета ушла за поворот, лес скрыл погоню.

–Бегите через реку, мальчики… Они поедут за каретой, вы успеете. На Запад через мост им ходу нет. Река не широкая, переплывете…

В глазах герцога мелькнул ужас.

–Будешь держаться за меня, – сказал Кристиан, – Севик, надо, иначе погибнем.

Мальчишки выпрыгнули из кареты и кинулись в перелесок.

–Гони, –крикнул Аэртон кучеру, – гони.

До реки дальше, чем кажется, они успеют догнать карету, обнаружат, что пацанов нет, и вернутся. Аэртон с трудом натянул арбалеты. Стар становлюсь, подумал он. Карету нагнали, когда до моста осталось метров пятьсот. Там уже готовились к атаке, мелкие фигурки суетились, в утренних лучах поблескивала сталь доспехов. Аэртон приказал остановить карету, выбил заднее световое окошко и тщательно прицелился. Надо попасть, подумал он, и попал, передний всадник грохнулся на землю, перевернулся и остался лежать. Второй выстрел был мимо, но всадники остановились, не желая попасть под арбалетные болты. Дядюшка успел перезарядить арбалеты, когда они стали заходить с флангов, собираясь взять карету в кольцо. Неправда, что люди искусства не умеют сражаться. Бродячий театр всегда лакомая добыча, и дядюшке пришлось побывать в разных передрягах. Мечом и арбалетом он владел с детства, когда сам еще играл прекрасных девушек… Он уложил еще трех человек, прежде чем его нанизали на копье. Мальчики успели, подумал он…

ЦЕНТР

–Все хорошо, – сказал Месснер, когда я пришел в себя, – ты почти довез их.

Он взял привычку встречать меня в больнице, когда меня выводили из очередного шока смерти.

–Они успели? – с трудом разлепив губы, спросил я.

–Да, и теперь мы найдем их. Никуда не денутся.

Я почувствовал, как мир опять уплывает от меня…

Я устал. Я устал умирать. Пережить много смертей испытание не из легких. Я понял, что не могу так дальше. Пусть все катится к чертям собачьим, эта жизнь не для меня. В общем, сказал Месснеру, что увольняюсь. Меня поуговаривали немного, но больше для проформы.

–Что, часто секретчики уходят? – спросил я.

–Почти всегда. Обычно ломаются после третьего-четвертого задания. Иногда – после первого. Думаешь, почему их так мало? Если хочешь, возьмем тебя на работу в пультовую.

Но я не хотел. Я подписал какие-то бумаги о неразглашении, достаточно суровые, чтобы мне не захотелось болтать. Вплоть до уголовной ответственности с приличным сроком. Денег у меня было достаточно, чтобы прожить лет десять. Месснер обещал помочь устроиться на работу к своему знакомому, если, конечно, я вдруг захочу работать.

Мне дали какие-то розовые шарики, целую бутылочку. Типа снимают последствия, убирают так называемое «эхо игры». В легком случае – сны, в тяжелом – галлюцинации. А еще дали синие шарики, немного. На случай, если станет совсем плохо. Розовые надо было принимать по шарику утром и вечером в течении месяца. Только я не стал их пить. А стал пить водку. Или коньяк. Или текилу. В общем, надирался каждый день почти до беспамятства. И потом спал как убитый. Я не видел снов.

Сейчас игра была в моде. Рекламы крутились повсюду. Красивые, объемные. Замки, турниры, сражения. И лица. Я искал на экранах лица своих героев. Но не находил. Лишь однажды на трибуне рыцарского турнира, в королевской ложе, я увидел вельможу. Я сразу понял, что это герцог Верона, папа маленького капитана, я видел его портрет в замке. Тогда меня поразили очень живые, веселые глаза с отблеском неистовой удали. Сейчас на экране был старик с тяжелым, пустым взглядом. В моду вошли всяческие флэш-мобы, стикеры, футболки, значки Игры. Иногда в ресторанах и барах собирались компании молодежи, обсуждающие свои приключения в том мире. Конечно, в рассказах все выглядело очень благородно и возвышенно. Никаких тебе историй про сожжённые древни и отрубленные детские головы.

Конечно, воспоминания приходили ко мне, но тогда я старался думать о мальчишках как о персонажах. Не важно, игры, романа или кинофильма. Они были лишь изображением, пусть и великолепно сделанным. Это помогало ненадолго. Но потом вдруг все перевернулось, мой мир с автомобилями, рекламами, прохожими и бутиками стал игрой. А сам я стал персонажем. Я был куклой, мом суставы превратились в шарниры, кожа в розовый пластик. Я чувствовал, что мои мысли под контролем кого-то чужого, необъятного и неумолимого. Стоит ему приказать мне бросится под машину – и я не буду раздумывать.

Я пришел домой и достал пузырек с синими шариками. Сначала я его долго искал, давя в себе желания решить свои проблемы проще и быстрее, например, шагнуть из окна. К счастью, шарики нашлись раньше, чем желание выпрыгнуть из окна стало неодолимым. Я выпил сразу два. Несколько минут ничего не происходило, потом я вдруг ощутил, что стремительно трезвею. Ужас исчез, очень хотелось спать. Я лег, но стоило мне закрыть глаза, и я уже сидел в комнате с высокими витражными окнами. Разноцветные блики играли на бумагах, разложенных на столе. И я уже был совсем не я. Это был сон, но сон невероятно яркий, насыщенный звуками, красками, запахами…

 

Глава пятая. Сны

ИГРА

Подбивка счетов – не самое приятное занятие с утра. Впрочем, утро в нашей работе – время самое спокойное. Когда как не утром заниматься бухгалтерией. Конечно, я не вставал так рано, как дежурные девочки. Им приходилось подниматься в шесть, чтобы обслужить тех, кто захочет забежать перед работой. Утром клиенты платили по минутам. Часто они даже не раздевались, а лишь спускали штаны и быстро-быстро справляли накопившуюся нужду. Поминутниками были в основном мелкие чиновники, подмастерья, стражники и солдаты. Все те, у кого не было денег и времени на солидный вечерний отдых. Их обслуживали девочки, вышедшие в «тираж». Блудницы ценятся либо совсем молоденькие, либо уж старухи. После 25 лет у девчонок все меньше и меньше заказов, а к тридцати годам они становятся уличными шлюхами, готовыми продаться за медяки в подворотне. Но я придумал «утренники» специально для таких. Утром клиентам все равно, куда засунуть, лишь бы побыстрей. Мои «утренники» давали солидную часть прибыли, кстати.

Пришла Аленна утвердить выездные заказы. Когда-то Аленна была одной из лучших блудниц юга. Мулатка, светло-коричневая кожа, большие, чуть раскосые глаза пленяли клиентов. Вдобавок умница. Блуднице ой как нужны мозги понять, что хочет клиент, зачем он пришел. Часто клиенты и сами не знают, что их привело в Дом Радости. То есть они-то думают, что срамное желание. А на самом деле многие стареющие мужчины страдают, что стали непривлекательны и неинтересны. Им нужны не столько плотские удовольствия, сколько общение, куртуазная любовь. И тут все зависит от девочки. Показать клиенту, что ты не просто тело за деньги на час, что клиент тебе интересен и как человек, и как мужчина. Да так, чтобы клиент тебе поверил. Это ох как непросто… Аленна умела, и относилась к той редкой породе блудниц, что имели постоянников, клиентов, которые приходят вновь и вновь. Сейчас Аленна была моей правой рукой.

Выезды были делом опасным, хоть и прибыльным. На выезде девочек могли искалечить, могли просто не заплатить. Заказов было четыре. Первый мы сразу отмели, там не поинтересовались стоимостью. Стоимостью не интересуются, если не собираются платить. Второй отмели тоже. Золотая молодежь. Молодые злы и жестоки. Уличные блудницы вообще стараются не идти с молодыми, здоровье дороже. Третий был серьезный заказ, три девочки в баню, заключение торговой сделки. Хороший заказ, и девочки отдохнут, и платят купцы по двойному тарифу, так как просили лучших, без вислых грудей и животов, нерожавщих. На самом-то деле я вообще старался не брать рожавших, от молока грудь отвисает навсегда, а искомое отверстие после родов растягивается.

Четвертый заказ был неприятный. Отказаться от него нельзя, ублажение десятников городской стражи. А стража не заплатит. Но девочек не обидят, и на том спасибо. На этот заказ мы поставили четырех блудниц, которых все равно собирались выгонять. Не потому, что они были плохие. Просто девочки приносят заказы Дому Радости месяца два-три. А потом, когда все клиенты их перепробуют, заказы почти пропадают. Мы меняли блудниц каждые четыре месяца. После Дома Радости ох как им не хотелось становиться уличными. Там и охраны никакой, и болезни. Но коммерция штука жестокая.

Мы перешли с Аленной к вечерним заказам, самой крутой задумке в моем Доме. Вечером клиенты могли пользоваться нашими услугами без ограничения времени. Заплати один раз и наслаждайся, пока не надоест. Многим нравилось, ничего нет хуже, когда девочка выставляет песочные часы, и ты видишь, как высыпается твое время. Не успел закончить, плати еще за час. От такого у некоторых даже мужская сила пропадала. Поэтому на мои неограниченные вечера шли многие, хотя и стоили они дороже. Забавно, что надолго почти никто не оставался. Конечно, раз в месяц какой-нибудь клиент подвисал на пару дней, но тут мы восполняли убыток за счет выпивки. Бесплатно в мой вечер входил ужин при свечах с бутылкой вина. Хочешь еще выпить или поесть – доплачивай, причем по цене хорошего ресторана.

Конкуренция на Западе среди Домов Радости была жёсткая. А уж в столице, славном городе Астарате, в некоторых районах каждый второй дом предоставлял плотские утехи страждущим. И утехи эти были разные. Кто-то заказывал оргии, и для них держали еще и юношей. Кому-то нравились детишки. А кому-то самое сладкое покалечить девочку. Или ребенка. Мы этим не занимались. Наверно, я добрый и сентиментальный по натуре. К жестокости я испытывал непреодолимое отвращение.

Только мы с Аленной начали составлять список вин и блюд на вечер, как пришел Тона и привел товар. Тона – тюремный стражник, сотник. То есть командует всей тюремной сменой. Говаривали, что Тона еще и работник тайной службы. И там он не сотник, а тысяцкий. Ибо столько лет продавать задержанных стражей в Дома Радости и ни разу не загреметь самому за взятки и подкуп было странно. Были, конечно, и другие поставщики. Работорговцы, разбойники, да и просто вербовщики. Но Тона мне нравился. Не злой, не жадный. Он как бы жалел своих подопечных и приводил их ко мне дабы им помочь. Конечно, после застенков Астарата Дом Радости казался девочкам почти раем. Я думаю, это метода у него была такая. Но я ничего не имел против, товар у Тоны всегда был хороший. И вел он всех сначала ко мне, а потом уже в другие Дома. Наш Дом славился на весь Астарат человечным отношением к работницам. Кстати, Тона у меня имел бесплатный абонемент на вечер. Только пользовался редко. Хорошо, если раз в месяц зайдет.

Мы с Тоной выпили южного легкого вина, что делают из золотых виноградных улиток, закусили нашей западной рыбкой. Поговорили о последних новостях на Севере, где было неспокойно. Сейчас больше всего он приводил северянок, очень уж было много беженцев. Бежали целыми семьями и даже деревнями. А беженцам тоже кушать надо. Вот и продавали они дочек да племянниц. Или те воровали с голодухи и попадали в застенок. А за воровство в Астарате наказывали сурово. Могли руку отрубить, если не первый раз.

Пока мы завтракали, товар внизу охраняли копейщики из сегодняшней ночной смены. Обычно Тона девочек не водил в кандалах, и потому брал помощников из своей сотни.

После завтрака привели товар. Три девчонки лет по семнадцать и одна совсем молоденькая, еще даже не оформилась. О первых трех мы быстро сговорились, одна была «золотая», что по золотому за час. Очень хороша. Сама светлая, брови черные. Две другие попроще, но на серебро потянут. У меня был глаз наметанный. Забавно, что я любую встречную женщину так оценивал. Профессиональное. Бывало, сидишь в ресторане и на знатных дам поглядываешь – на западе дамам даже в одиночку в ресторане не зазорно. Смотрю, она вся в драгоценных камнях, и платье за тысячу золотых. А я думаю – так, ерунда, серебро. Или вообще медь. Конечно, если не пожилая. Пожилые очень ценились, если уже под пятьдесят. Редкость это в нашей работе – дожить до старости. Аленна девчонок быстро осмотрела – груди и животы не обвисли, зубы в порядке, причинное место опять же проверить надо. «Золотая» оказалась девственница. За такую Тоне полагалась приличная доплата. Сам-то он девочек не смотрел, брезговал. Можно было легко его обмануть, только я не обманывал. Такое у меня кредо в жизни.

Аленна увела этих троих, надо их срочно подготовить к вечеру. Вымыть, умаслить кожу, сделать прически. А я занялся четвертой, мелкой. Тут надо понять, достаточно ли она развитая, чтобы работать. Причинное место, оно первое созревает. Но не всегда. Если еще не созрела, я откажусь, и не повезет девчонке. Отведет ее Тона к нашим соседям, там всех берут. И порвет ее первый же клиент.

Забавно, что мелкую привели в кандалах.

– Что, особо опасная? – спросил я.

–Ее взяли с опасным преступником, – сказал Тона, – рабыня евоная.

–Что за преступник?

–Да пацан. Наверно прикупил, хотел радости жизни попробовать. Может и попробовал, мы не проверяли… Не знаю, чем он так короне досадил. Но искали его по первому разряду.

А я заметил, как девка вскинула глаза на Тону, когда про ее хозяина речь зашла. Тона не заметил, спиной сидел. А я все по глазам понял. Любовь там, похоже была. А может дружба, мелкие еще они для любви.

Я откинул девчонке волосы со лба. Клейменная. Это даже неплохо для нашей работы, клейменные много дешевле. А клеймо свести можно. Не навсегда, на время. Есть у меня знакомый специалист.

Была девчонка чумазая, в одной грязнущей рубахе до пят. Сказал я ей поднять рубаху, не хотелось самому к ней прикасаться. Вши бельевые могли быть и чесотка. Вон даже цыпки на руках, а от чего они? Это только лекарь определит. В общем, решил я отказаться от такого товара. У меня коммерция, а не благотворительность. Но осмотреть все же надо, из вежливости. Только девчонка поднимать рубаху не стала, а взглянула на меня с ненавистью. Пришлось задрать ей рубаху самому. Она даже дернулась, но что сделаешь в кандалах? Короче, задрал я ей рубаху и обалдели мы с Тоной оба. Это был мальчишка.

–Ты зачем его привел? – сказал я, – мы же с пацанами не работаем!

– Клянусь, сам не знал. Ее… тьфу, его не осматривали. Ладно, отведу его к Белкам. Эх, не повезло тебе, пацан.

А я углядел то, что Тона не заметил. Дырочки в ушах. Очень грязные у пацана уши были, вот он и не заметил. А я увидел. Из знати мальчишка-то, раз сережки носил. Из высокой знати. И завертелись в голове мысли нехорошие. Или наоборот хорошие. Большие деньги на мальчике сделать можно. За такого десяток драконов дадут за вечер. А то и все сто, красивый, хоть и грязный. На красоту у меня глаз намётан, под любой грязью угляжу. А клиенты на такой товар у меня были. Я давно задумывался мальчиков завести. Но претило пацанами торговать. Любая девка, она ведь по натуре шлюха. Что простая, что знатная. Конечно, и среди девок встречались те, кто не принимал нашу работу. Таких я не принуждал, даже не требовал денег, за них заплаченных, вернуть. Отпускал, пусть сами свою жизнь дальше строят. Но это редко, большинство моих блудниц свою работу любили и совесть меня не мучила. А вот пацаны дело другое. Нет у них склонностей телом торговать. А чистая совесть для меня главное.

А тут жадность меня взяла. Ну, не только жадность. Не было у этого пацана иной дороги. Или ко мне, или сгинуть у Белок. Известно, как там к пацанам относятся. И решил я Тону обмануть. Не обмануть, а просто не сказать про дырки в ушах. С дырками он пацана вообще не продаст, запрещено это. И умрет мальчик в застенках Астарата, умрет страшно, заключенные насиловать будут, пока не сдохнет. Могут еще и труп день-другой попользовать…

Риск, конечно, большой был. Но конкуренция нас сильно давила. Последние полгода мы с Аленной вообще едва концы с концами сводили, даже девчонкам выплаты задерживали. А это уж последнее дело, зарплату у блудниц отнимать. Девчонки все понимали и не роптали, но совесть меня изрядно мучила.

Короче, купил я пацана, и недорого. Тона рад был, что к Белкам его не вести. И время не тратить, и сильно плохо там относятся к товару. А он добрый, Тона. Снял он с пацана цепи и ушел.

Позвал Аленну, объяснил ей все. Она поняла. С ней-то у меня особые отношения. Как с женой вроде. Увела она мальчика, помыть, почистить. И уговорить. Мальчишка-то волчонком смотрит. Такой и руки на себя наложить может. Я не из тех, кто пацана к кровати привяжет и отдаст насиловать. Есть клиенты, кто и на такое соблазнится. Но тогда много денег на нём не сделаешь. Все добровольно нужно.

В обед Аленна привела мальчишку. Одет уже не в девочку, а по-пацанячьи, и хорошо одет. Аленна не пожадничала, молодец. Рубаха с вышивкой по вороту, жилет кожаный, пояс с камушками. Не мальчик, картинка. Уж на что я не любитель пацанов, а сам бы соблазнился. Но не буду. С товаром я никогда отношений не имел, нельзя. Аленна подошла и шепнула мне, что пацан ни в какую не согласен. Имя свое не назвал. Сказал только, продадите – убью, кто до меня дотронется.

Отпустил я Аленну, а мальчишку подозвал.

–Хочешь, – говорю, – клеймо свести?

Глазки, конечно, у него вспыхнули.

–А разве можно? Это же…

–На любые чары найдется колдовство посильнее. Есть у меня специалист.

Но мальчик уже потух.

–Такой ценой – нет. Продадите – убью. И себя, и его.

Сказал как отрезал. И опять волчонком смотрит.

–Не бойся,–сказал я, – насиловать тебя не будем. Не захочешь сам – не продадим.

–Не захочу.

Но был у меня второй ключик.

–С кем тебя взяли?

–А тебе что за дело?

–А то, что твой друг – государственный преступник. И его насиловать будут. Пока не умрет. Хочешь ему помочь?

Мальчик помолчал и кивнул.

–Деньги решают все. Всему есть своя цена.

Опять глаза у пацана загорелись.

–Я отца попрошу… он заплатит.

Интересно, кто у него отец? Эх, если бы не клеймо, так можно было пацана папке продать. Но у знати с этим строго. Клейменный сам должен себя убить, не позорить семью и титул.

–Где твой отец? В Астарате?

–На Севере…

–Не получится, сегодня решать надо, пока твоего друга в камеру не закинули из предвариловки. Что с ним там сделают – сам понимаешь. Но можно заплатить. Много, он не простой воришка. Столько денег только ты можешь заработать. У меня таких денег нет. Решай, будешь зарабатывать?

–Этим?

–А чем еще? Этим. Если что, никто не узнает, – обещал я.

Это правда была, клиенты болтать не будут, я тоже. Узнает папаша, что с его сыном сделали, и мстить начнет. Кто знает, что за отец у пацана? Сережки-то только титулованным положены.

Мальчишка молчал.

–Решай быстро, а то поздно будет.

–Ладно.

Согласился, а в глазах слезы. Будто на плаху взошел за друга жизнь отдать. Но я все честно сделал. Написал записку Тоне, чтобы второго пацана в общую камеру не сажал, подержал в одиночке. Знал, Тона сделает. Послал записку с гонцом. И насчет выкупить не обманывал я. Может и удастся. Всему своя цена. Пару-тройку раз отработает пацан, и наш Дом спасет, и другу поможет.

–Кто твой отец? – спросил. Вряд ли скажет, думаю.

–Герцог Верона, – говорит.

И тут плохо мне стало. Еще бы, сам властитель Севера. Все равно, что сына императора, принца Арану, в бордель продать. О герцоге много что рассказывали. Не прощает он врагов. Знал я всю эту историю, как продали в рабство мальчишку предатели. Что за ним и Черная Ересь охотится, и тайная служба, и храмовники. То-то он девкой переоделся. Да, потерял чутье мой Тона, старым становится. Можно пацана обратно Тоне отдать, за него тысячу золотых дадут. Только не мой это путь, быть предателем. Да и дадут ли тысячу? Могут вместо тысячи запросто голову оттяпать. И мне, и Аленне. Чтобы замолчали навсегда. Черная Ересь, она не шутит. Ну его, думаю, выгнать пацана к чертям. Жизнь дороже любых денег. А пацан вроде как мои мысли прочел.

–Не бойтесь, – говорит, – отец за меня вступаться не будет. И мстить не будет.

Вроде как уже мальчишка меня уговаривает. Видно сильно ему его друг дорог. Промолчал я.

–А если клеймо сведете, так даже благодарность получите. Отец умеет благодарить. А про работу мы ему не скажем.

Рассказал я ему про клеймо честно. Нельзя свести клеймо насовсем. Нет таких чар. Можно спрятать на время, месяц или два. А потом оно назад проступит, и жечь начнет с новой силой. Мстить за эти месяцы. Надежда пропала из глаз пацана.

–Ладно, – говорит мальчик, ну то есть герцог, – я так и думал. Сводите, раз нужно.

Герцог… да за герцога не сто драконов клиент, тысячу заплатит. Или больше. По тысяче за каждую буковку его имени. Можно Дом продать к чертям, уехать на Юг, в Альдероне титул себе купить.

–Один раз, – говорю, – отработаешь. Больше не надо, денег хватит и останется.

ГОРОД. КВАРТИРА

На этом сон мой кончился. Проснулся я весь в поту, ничего себе таблеточки, подумал. Ночь была, но я Месснеру позвонил сразу, не стал ждать утра. Интересно, он телефон взял сразу, будто не спал.

– Приезжай, – говорит. Это вместо здрассте.

–Сволочь, –говорю.

–Хорош лаяться, такси бери и приезжай. Жду.

И отключился. Будто не сомневался, что приеду.

ЦЕНТР

Месснер встретил меня задорной улыбкой.

–Я тебе тогда не все сказал. Да, агенты уходят, но потом почти все возвращаются. Итак, с возвращением.

–Что это за таблетки? – я достал из кармана пузырек с синими шариками.

–Ага, совсем хреново стало.

–Галлюциноген? Наркотик?

–Нет, этот препарат активизирует на время прямую связь с БИЦ. Ну, я и получил сигнал…

–То, что я видел в этот час…

–То, что происходит в Игре. БИЦ подбирает наиболее увлекательные для тебя лично моменты.

–Мне надо туда.

–Туда – куда?

–Запад. Астарат.

–Да, тебе надо туда. Нет времени готовить внедрение, пойдешь агентом на контракте. Дадим тебе проводника из местных, а то заблудишься, Астарат город большой.

Мы быстро шли по коридорам в блок игроков.

–А теперь задание…

–Я знаю…

–Ничего ты не знаешь. Надо из местной тюряжки забрать мальчишку, твоего первого проводника, Кристиана. Его не убьют, так что не переживай.

–…геройствовать не надо. Предъявишь предписание Ереси, они отдадут, они еще не разнюхали толком, кого взяли. Доставишь в Храм, не в главный, а на окраине, там у нас лаборатории. Это важно. Храм Трех Всадников, запомни. Всё. Времени только совсем мало. Они там на Западе не церемонятся, отправят мальчика в общую камеру… и там… А он нам нужен живой и невредимый. Очень нужен. Все ясно?

Я кивнул.

–Ребята попросили час на подготовку. Черт, времени совсем нет. Жди здесь.

Я развалился в кресле в комнате ожидания. За стеклом люди в белых халатах суетливо стучали по клавишам компьютера и готовили аппарат перехода.

У меня был выбор, нехороший выбор. Двоих спасти все равно не сумею. Крис или Севка? Ладно, то, что грозило Севке, все же не смерть. Бесчестье. А Крису? Я достал бутылочку и проглотил синий шарик.

ЦЕНТР. ВТОРОЙ СОН

Свести клеймо. Одеть мальчишку. Найти клиента. План на сегодня был плотный.

Клейма сводить было запрещено, и умельцев было мало. В Астарате я знал одного лекаря, он для девочек девственность восстанавливал. Девственницы были частью моей коммерции. Конечно, не для серьезных клиентов. Тем я давал только натуральный товар, который был редок, пойди найди блудницу, которая еще ни разу. Обычно к плотским утехам мои девочки приобщались в раннем детстве. А вот носители жемчуга стабильно получали у меня фальшивое целомудрие. Поэтому лекарь неплохо зарабатывал на мне. Знал я, что и клейма доводилось ему сводить, он на Легион работал.

Цену за клеймо, лекарь, конечно, заломил астрономическую – в пять драконов. Доход моего заведения за пять дней. Но я не торговался.

Процесс будет мучительным, предупредил лекарь. Выдержит ли мальчик? Не умрет ли от боли? Сама процедура несложная, однако мало кто соглашался пройти через ее ад. Но выбора у нас не было. Мальчишку положили на мраморный стол, привязали, долго натирали какими-то мазями и настоями. Дали подышать парами макового семени, это помогает немного. Я сел рядом, взял пацана за тонкое запястье. У меня был опыт снятия боли, один южный лекарь научил, когда лечил старика Арголиса, моего хозяина прежнего. Тут нужно слиться с больным, ощутить наши тела одним организмом. Я закрыл глаза и представил себе ручей, который течет через наши руки. Через минуту я уже ощущал суматошное биение его сердца, движение крови в его жилах, я почувствовал, как натерли кандалы ему ноги, как зудит от клейма лоб, болит старый укус черного слепня на шее. Потом пришли обиды, страхи и надежды. Лекарь мазал лоб пацану чем-то черным, раскаленным, дымящимся. Было больно, но терпимо. Если это все, то ничего, выдержим. Но это было не все. В руках у лекаря был мясистый лист пустоцвета, одного из самых отвратительных растений южных болот. На болотах пустоцвет врастает в тело жертвы и пьет ее кровь. Его яд считался страшным, казнь пустоцветом была невероятно мучительной и применялась в исключительных случаях к особым преступникам. А сейчас, пока лист на лбу мальчика наливался красным и черным, боль захлестывала меня раскаленным потоком. Я знал, чем больше боли возьму я, тем меньше будет у пацана. Но нельзя взять больше половины боли… Сколько я еще выдержу? Наверно, я орал. Не знаю. Мальчишка же только шипел через сжатые зубы. Только бы не обгадится, мелькнуло в голове. И тут боль ушла. Лекарь снял лист, лоб пацана был чист. Я был весь мокрый, меня трясло, голова кружилась. Лекарь поднес что-то остро пахнущее, горячее в кружке.

–Пей, полегчает.

–Пацану дай.

Ему пришлось явно хуже, чем мне. От боли люди обычно ходят под себя. Поэтому в мраморном столе были соответствующие углубления для сбора мочи и кала. Однако они остались чистыми.

–Вставая, герой.

Мальчик попытался встать и упал. Я завернул его в пушистое полотенце и отнес в карету на руках.

–Спасибо! Если б не вы, я бы не выдержал… это было бы стыдно…

Чуть не помер, а о такой ерунде думает…

–Я читал про одного воина, ему грозили пытками, и он положил руку в огонь. Всё думал, если будут пытать, как это ужасно… кричать, валяться в своем дерьме… а теперь знаю, я стойкий…, – он улыбнулся почти счастливо.

В Доме я поручил мальчика Аленне. Ванна с цветами аронуса и горийский массаж приведут его в чувство. Массаж мои девочки делать умеют, для блудниц это первое условие нормального заработка. Моих учат южные специалисты, я тут не скуплюсь. Будь мальчик чуть старше, ему достался бы совсем иной массаж, нет более лакомого куска для девочек, чем пацан в начале созревания. Блудницы соглашаются с такими даже бесплатно. Изредка у нас бывают клиенты-подростки, что мечтают потерять девственность. Я их раздаю как награду за хорошую работу. Пусть и у девочек будет немного счастья, ведь работа отнимает у блудниц наслаждение от плотских утех. Но юный герцог еще не налился соком созревания, и утехи ему были без надобности.

По клиентам у меня уже были задумки. Я решил взять за пацана настоящую цену, а это доступно немногим даже в славном городе Астарате. Даже из Верховной Коллегии. Великий Судья, славится тем, что берет огромные взятки. Светоч Веры, ну, тут деньги Храма. Военный Канцлер, в армии процветает воровство. Все трое благосклонно относятся к мальчикам. У Светоча Веры есть служки. Судья легко добывает пацанов пересматривая приговоры. Канцлера обслуживают военные училища.

Всех трех я отмел. Канцлер славился жестокостью, Судья бесчестностью – обещая отменить мальчику смертный приговор за утехи, он почти никогда этого не делал. Конечно, казнил и все концы в воду. Светоч мне просто не нравился, церковь боролась с «извращениями», и на словах он предавал анафеме всех любителей продажной любви, и, тем более, любителей педерастии. Что-то было в этом подлое.

Отец-покровитель наркотиков, блудных домов, контрабанды, воровства и грабежей. Он был богат, богаче всех членов Коллегии вместе взятых. Он был порядочным, слово держал всегда. Когда все на доверии, иначе нельзя. Он не был жесток. Конечно, он творил ужасные вещи. Должников мучали, убивали, похищали у них детей и продавали в рабство. Он был по колено в крови, если не по пояс. Но во всех случаях он старался выбрать наименее жесткое решение из всех возможных. Он никогда не калечил детей на глазах родителей, а ведь это один из самых действенных способов взимания долга.

Отец-покровитель был страстным коллекционером. В основном картины и статуи древней эпохи. А коллекционер никогда не откажется от моего экзотического предложения. Нет, он не был таким уж любителем мальчиков, как Канцлер или Судья. Девочек Отец привечал. Но ему всегда нужна была какая-то изюминка. Помню, попала ко мне девчонка-воин из диких островных племен. Ей в детстве отрезали грудь, чтобы потом не мешала в сражениях. Она в свои четырнадцать лет прошла через тысячи мужчин – девочки-воины удовлетворяли воинов боевых отрядов в походах. Ее кожа была черной как уголь, но волосы были длинные и прямые, без всякой курчавости. Отец тогда щедро заплатил за нее, 1000 драконов. Единственный раз, когда мой Дом удостоился чести его посещения.

Отец-покровитель не признавал в сексе насилия. Насилия ему хватало в жизни. Он всегда был добр к блудницам.

Опять же, он не официальное лицо, и месть герцога-старшего его вряд ли испугает.

И еще. Отец-покровитель был выходцем из самых низов. Уверен, ему особенно будет приятно стать клиентом столь знатной особы.

В общем, я отправил гонца, написал, что есть нечто очень интересное специально для него. И что я хочу его сегодня посетить, чтобы договориться лично.

Аленна привела мальчишку, он был вполне бодр. Цыпки на руках сошли, мои девочки умели их сводить. Я велел ему раздеться, и он разделся безропотно. Что же, девчонки потрудились славно. Кожа была бархатной, белой, с оттенком перламутра. Волосам придали особый блеск. Парикмахер у нас был настоящий художник. Он сохранил мальчику нестриженную шевелюру, волосы по-прежнему хаотично спадали на плечи. Однако в этом хаосе теперь присутствовала необъяснимая красота. Не прав был я, что он соком не налился еще. Начал уже наливаться, но только в самом что ни на есть начале. А это клиентов ох как влечет.

Мы поехали одеваться. Я выбрал не самый дорогой, но самый утонченный магазин для знати. В знатных одежках я разбирался мало и предоставил выбор самому герцогу.

–Это будет дорого, – сказал мальчик.

Я сокрушённо вздохнул. Отцу-покровителю фальшак не подсунешь, настоящий северный колет с нашим западным самошивом он не спутает. Мальчик справился быстро. Вопрос одежды его не слишком интересовал, но мое поручение одеться он выполнил добросовестно. Простая полотняная рубаха была по вороту отделана андорским солнечным жемчугом, скромный жилет из кожи снежного барана покрыт серебряной вязью юлесской вышивки. Пояс с виду был самым простым, лишь на пряжке неброско отливал в синеву чирр-камень – еще десять драконов. Кожаные черные штаны в обтяжку из летнего дельфина отливали голубым в лучах света. Волосы стягивала замшевая лента. Одежда не выглядела новой, и за это я заплатил сверху еще шесть драконов. Конечно, мальчишка теперь выглядел так, что сразу хотелось встать на колени и называть его не иначе, как «Ваша светлость». Я собирался уже отправляться назад, но мальчик напомнил про оружие. Для сына герцога быть без меча или кинжала было все равно что выйти голым.

В оружейной лавке у пацана проявилось больше интереса. Я хотел купить довольно дорогой кинжал, с рубином в навершии, и с инкрустированными речным перламутром ножнами, но мальчишка сморщил нос. Оказывается, на Севере носить разукрашенное оружие считалось признаком слабости и глупости. Мальчик выбрал очень простенький меч, почти кинжал, без инкрустаций и камней, без золота и серебра на рукоятке, в простых черных кожаных ножнах. Я облегченно вздохнул, но радовался я слишком рано. Меч был из снежной стали и стоил как десять кинжалов с рубинами.

Остались сережки. Я уже был готов, что стоить они будут как особняк в центре города – и подсчитывал, хватит ли моих скромных накоплений, которые таяли стремительно. Но мальчик взял очень простые, серебряные серьги, с дешевым хамелеон-камнем. По пути обратно я тщательно завесил окна в карете. В картинной галерее Астарата были портреты младшего Вероны, сделанные лучшими художниками метрополии. И теперь передо мной сидело живое воплощение с этих портретов. Воплощение было лучше, лишь в уголках глаз затаились усталость и совсем недетская тоска. Когда писали портреты, их еще не было. Если с портретов смотрел чуть избалованный ребенок, ожидающий от жизни лишь нового праздника, то сейчас взгляд мальчика стал совсем взрослым и печальным.

По дороге мы заехали к Отцу-покровителю. Его дом смотрелся достаточно скромно, но эта скромность была обманчива. Я оставил мальчика в карете, велев задернуть занавески поплотнее. К Отцу меня провели сразу. Интересно, что охраны у него не было. Впрочем, трудно было представить того, кто посмеет напасть на Отца. Внутри его дом был обставлен и украшен с исключительным вкусом, но совершенно без роскоши. Зато всюду по коридорам были картины и статуи. Кабинет Отца был увешан полотнами, каждое из которых стоило как особняк иного графа или барона.

Когда я рассказал Отцу с кем ему предстоит встретиться, он задал лишь один вопрос – уверен ли я в подлинности юного Вероны. Я знал, что стоит за этим вопросом. Однажды Отцу предложили картину кисти знаменитого Жерара Фалеру, и он задал точно такой же вопрос. Продавец ответил утвердительно. Картина была поддельной, возможно продавец и сам не знал этого. Отец приказал содрать с продавца кожу живьем и сделать чучело, которое теперь стояло в его кабинете в назидание всем, кто захочет его обмануть. Нельзя сказать, что я ответил на вопрос Отца сразу. Мурашки по коже пробежали. Но пути назад у меня не было, тем более, что я был абсолютно уверен.

–Я слышал про несчастье герцога. Это ужасно, когда твоего сына продают в публичный дом, и ты ничего не можешь сделать. Поэтому у меня нет детей, – он улыбнулся, –я слышал, что мальчика должны были заклеймить. Клеймо есть?

–Оно было. Мы свели клеймо, – Отцу я не смел врать.

–Бедный мальчик, – покивал он.

С виду Отец совсем не был суров, милый, добродушный, в меру пожилой горожанин.

–Сколько вы хотите? – спросил он.

Я запросил не по тысяче драконов за каждую букву фамилии мальчика (забавно, что я так и не узнал его имени – да и зачем?), я запросил по десять тысяч. Итого шестьдесят.

–Пятидесяти будет достаточно, – сказал Отец, – заплатить меньше было бы неуважением к бедному герцогу.

Внутри я возликовал. Любые мечты теперь станут явью. Купить поместье в Альдероне, титул барона на Востоке, дворец в столице метрополии. Весь мир будет у моих ног.

Мы договорились на сегодняшнюю ночь. Через час! Через час я стану богатейшим человеком Империи…

На сегодня мы отменили все заказы, а девочек отпустили в город отдыхать. Каждой выдали премию в три золотых. Остались только мы с Аленной и прислуга. Лучшие наши покои Аленна уже подготовила. В бассейне подогрели воду, наполненную лепестками чайной лилии. Ужин заказали в лучшем ресторане. Я отвел мальчика в покои, мы присели на край необъятной постели. Он был немного бледен, но спокоен, как человек, уже принявший решение.

–Это очень больно? – спросил он.

–Иногда, – ответил я, – но не так, как сводить клеймо.

–Ставить его еще больней, – сказал герцог.

Он улыбнулся. Действительно, смешно говорить о боли после клейма.

–Я не про боль тела, – сказал он, – про боль души.

Я попытался вспомнить, как это было у меня первый раз. Тогда мне было десять. А может одиннадцать. Или девять. Странно, но я не помнил. Потом я проработал лет пять. Сначала искал клиентов на улице, пару раз был жестоко избит. Через год меня взяли в Дом Радости. В этот самый Дом. Хозяином был старик Арголис. Он тоже не занимался мальчиками, но для меня сделал исключение. Пожалел, ведь на улице я бы в конце концов погиб. Старик был добр ко мне, а умирая – оставил Дом мне. Знал, что я его не подведу. Я напрягся, вспоминая. То, что я вспомнил, не обрадовало.

–Да, – сказал я, – больно. Но потом привыкаешь.

–Спасибо, – сказал мальчик.

Внизу прозвенел дверной колокольчик. Потом послышались шаги на лестнице. Совсем скоро я стану богат и независим. Но почему-то меня совсем перестали радовать мечты о поместьях и дворцах.

–О чем ты мечтал больше всего, мальчик? – спросил я.

Я не думал, что он ответит. Мы же не были друзьями. Но он ответил.

–Я мечтал убежать из замка и стать юнгой. Путешествовать… Не получилось.

Дверь открылась, Аленна привела Отца-покровителя.

–Хорошо отдохнуть, Отец!

Он кивнул. Когда я закрывал дверь, я увидел, как юный герцог встает с постели. Он не поздоровался с Отцом.

–Мне раздеться? – только и спросил он.

Конечно, как все дети, он хотел все неприятное сделать сразу. Что ему ответил Отец я уже не услышал.

ЦЕНТР

Я очнулся в том же кресле, все тело затекло. Видимо, прошло много времени, не меньше шести часов. За стеклом не было света, и вообще никого не было. Мой переход никто не готовил. Я вскочил и чуть не упал – после долгого сидения в одной позе ноги совершенно не слушались. Где этот чертов Месснер? Какого хрена не разбудил… и в этот момент дверь открылась, Месснер вошел.

– Давно проснулся? Ты так сладко спал, что не хотелось тебя будить…

– Почему не готов переход?

– Не нашли носителя. Носитель для секретчика тоже бывает проблемой…

А ведь пожалую уже поздно. Совсем поздно.

–Отправьте меня туда. Любым способом. Срочно!

–Что-то увидел? – Месснер прекрасно понимал, что я выпил синюю таблетку и потому провалялся в кресле столько времени. И я увидел, что он реально нервничает.

–Да, увидел.

–Хорошо, – сказал Месснер, – уйдешь обычном игроком. В Астарате у нас есть Храм, он в центре города. Тюрьма на западной окраине. Но я не представляю, как ты проникнешь в тюрьму…

–Это мое дело.

Я не собирался проникать в тюрьму. Но Месснеру это было знать необязательно.

–Хорошо, через час.

–Опять через час?

–К сожалению, на подготовку перехода уходит не меньше часа. Можешь выпить еще таблетку, мы тебя разбудим, как будем готовы.

ЦЕНТР. ТРЕТИЙ СОН

Конечно, я нервничал. Еще бы. За дверями на втором этаже была тишина. Принесли ужин из ресторана, и я отправил наверх официанта с Аленной. Понятно, с заданием увидеть и узнать как можно больше. Аленна с отчетом вернулась почти сразу. Сидят одетые, кровать не смята, процесса еще не было. Отец выглядит вполне довольным. Ничего ему не надо, сказал, что все хорошо. Мальчик не выглядит напряженным. Улыбается даже.

Я немного расслабился. То, что Отец выглядит довольным, конечно ничего не значит. Когда он приказал содрать кожу с неудачливого торговца картинами, он тоже выглядел довольным. По нему ведь ничего не угадаешь. А вот то, что пацан улыбается, это хорошо. Сумел расслабить его Отец. Многие клиенты любят сначала поговорить с блудницей перед процессом, поиграть, что отношения как бы и не за деньги.

Стал я думать, что будет с пацаном после. А что со мной было? Ну да, ничего хорошего, ведь позор это, как ни крути. Так у нас издавна. Кто под мужика лег, уже и не человек, а так, отброс. С ним за общий стол не садятся… У нас-то, безнадзорных пацанов, многие ложились. Почитай почти все. Иначе не выжить. Мелкие мы были, грабить-убивать силёнок не хватало, за воровство руку рубили. Выживали как могли. Но то мы, нищеброды. А пацану, что в роскоши вырос, с понятиями о чести? Да еще не избалованной ублюдок, а светлый мальчишка. О море мечтал, о кораблях. И получалось, что не выжить ему, честь не позволит. Да, никто не узнает. Но сам-то он знать будет всегда, и убьет его это знание, как пить дать убьет… Умрет за мои пятьдесят тысяч драконов. Нет, не за мои деньги он умрет. За друга своего, что в застенках. Дал я себе слово – все сделаю для его друга. Последние драконы отдам… и стало немного легче.

Поднялся я на второй этаж, там темно, непривычно тихо, обычно вечером у нас шумновато. Встал у окна коридора, на улицу смотрю. В коридоре темно, улицу хорошо видно. Обычно вечером у нас в квартале радости оживленно. А сейчас ни одного человека за десять минут не прошло. Значит, охраняют Отца, улицу даже перегородили. Пригляделся я, у дома напротив что-то блеснуло. И еще, левее. И правее. Стража. Жутко мне стало. Кто Отца охраняет, формы не носит… и пошел я Отца предупредить.

Постучал тихонько, а дверь и незаперта была. Приоткрылась, обмер я от страха. Только голос Отца слышу: «Заходи, присоединяйся». К чему присоединяться?

Зашел. Отец в кресле сидит, удобное у нас кресло. Пацан на кровати, на краю, одет по всей форме. Кровать неразобрана. Да и по лицам видно, не было ничего. За годы работы у меня глаз наметанный, сразу понимаю, если что было.

–Садись, – пригласил Отец, – поговорим.

Я тоже на краешек кровати присел, скромно.

–Угощайся, – говорит Отец, и на роскошный ужин показывает, что два часа назад им принесли. Только не тронули они ужин…

–Стража, – говорю, – по всей улице стража.

–Знаю, – говорит Отец, – сюда ехал, уже твой Дом оцеплен был. С темноты стоят. Не входят, пока я здесь.

Отца, что ли охраняют… нет, что-то страшное происходит…

–Ты всерьез думал, что я сына герцога Вероны опорочу? – Отец улыбнулся, – приехал посмотреть, точно ли он. Вдруг ошибка.

И понимаю я, что плакали мои денежки. Да и не только денежки, жизнь сама.

–Ищут его по всей метрополии, давно ищут, а ты вот нашел, молодец.

–Кто ищет? – прошептал я. От ужаса голос пропал.

–Ересь ищет, им мальчишка нужен, чтобы герцога на крючке держать и власть Ереси на Севере укрепить. Корона ищет, чтобы власть Ереси на Севере подорвать, а герцога в узде держать. Объявлен мальчик главным государственным преступником, что храмы жег, и основы власти подорвал. Ну и мы ищем, герцог нас попросил. Найти мальчика, найти и убить. Чтобы клеймом честь рода не позорил. Так что помог ты мне. Не переживай. Деньги получишь. Конечно, не пятьдесят тысяч, но тебе хватит.

Достал Отец из кармана мешочек, увесистый, и кинул мне. Не постеснялся я, открыл. Двойные драконы. Двойной дракон только называется двойной, а так он сделан, чтобы большие суммы перевозить. Пятьдесят тысяч в обычных драконах пятьсот килограмм бы весили. Я уже заранее подсчитал. В мешочке, что мне кинул Отец, тысяч десять было. Сумма огромная, конечно.

–Помог ты не тем, что нашел – его уже и так нашли, не даром стража под окнами. А тем, что клеймо свёл. Детям клеймо не сводят, умирают они от боли, а клеймо остается. Не ты один умный, герцог тоже думал, чтобы клеймо сыну перед смертью свести, от позора избавиться. И специалисты у нас есть получше твоего лекаря. Но все сказали, в двенадцать лет бесполезно, сердце боли не выдержит. Лет с пятнадцати можно, но тоже опасно. А ты свел. Мальчик рассказал, ты боль его забрал… молодец, особая благодарность тебе от герцога. Можешь даже на Север уехать, когда здесь закончим.

Не люблю я Север, холодно там. Да и благодарность тоже сомнительная. Поеду, от греха, в Южный Край…

–Его другу я помогу, даю слово. Здесь не деньги нужны, связи. За деньги ты бы ничего не сделал…

Я и сам думал, что вряд ли выйдет вытащить того пацана из застенка. Тона не всесилен. Что же, хоть здесь получилось.

–Но ты еще одну мелочь сделать должен за эти деньги, – усмехнулся Отец, – завершить начатое. Убить мальчика.

Прямо при пацане сказал, не постеснялся. А тот сидит спокойно, даже не посмотрел на меня.

–Мы с ним обсудили уже все. Он смерти очень боится. Не может на меч сам броситься. Купил снежную сталь специально, другой самому не зарезаться. Но боится. Так что это сделаешь ты.

Понял я, что не хочет Отец руки марать детской кровью. Грех на свою душу брать. Щепетильный был очень. А может Бога боялся, большие грешники под старость часто раскаиваются. Ересь вон в наказание детей при родителях убивает. Очень это действенно. Но Отец так никогда не делал. Кто руку на ребенка поднял, того и грех…

–Из Дома не пробуй уйти, убьют. Дом оцеплен, муха не пролетит. Но тебя не тронут за убийство. Он преступник, за него и награда обещана, за живого или мертвого. Убийство Тона на себя возьмет, ему награда нужнее, а тебе она теперь без надобности.

Правду сказал, что мне тысяча золотых при том богатстве, что в мешочке.

–А если не убьешь пацана, тебя казнят. Хоть и преступник он, а все равно герцог. Под пытками расскажет, что ты с ним сделать хотел.

Все продумал Отец. А как иначе…

–Руку полотенцем оберни, чтоб кровью не забрызгало. Бей чуть ниже соска, тогда умрет сразу. Не переживай, снежная сталь ребра как масло пройдет, и не почувствуешь ничего…

Завернул я руку в полотенце, взял меч.

–Как я уйду, так и бей. Как колокольчик дверной услышишь.

Вышел он. Стою я над пацаном с мечом в руке, слушаю, когда колокольчик звякнет. И он слушает, и на меня смотрит. Еще бы, страшно ему. Да и мне страшно, не доводилось мне людей убивать, не то ремесло, работа у меня нежная.

–Не смотри на меня, – попросил, – не смогу я.

–Я зажмурюсь, – говорит, а у самого капельки пота на лбу.

Долго мы ждали, казалось часы прошли. Я весь мокрый уже, да и пацана трясет, ну еще бы. Звякнул колокольчик в конце концов.

–Бей, – шепнул пацан и зажмурился.

Отвел я руку и не могу ударить. Много я видел покойников, и детей мертвых видел. Когда Иглу камнем убили, помню. Лежал он в луже мочи своей, в мёртвых моча не держится. Представил я пацана на полу в луже мочи и бросил меч. Он звон услышал, глаза распахнул и дышит, будто километр пробежал.

–Пойдем, – говорю, – знать, не время тебе умирать еще.

Он послушно встал, подобрал меч. Спустились мы вниз, я Аленне денег отсыпал щедро и сказал, что Дом теперь ее. Поцеловал. Она тоже чуть не плачет, почти двадцать лет со мной. Потом спустились мы в подвал, я повалил стеллаж с дорогими винами. Вина разбил на целое состояние, но мне все равно было. А за стеллажом ход открылся.

Все продумал Отец, но про ход не догадался. Никто про ход не знал, кроме меня. Старик Арголис прорыл, а когда уже умирал, мне показал. Рыли ход в старые времена, тогда Дома Радости запрещены были. Еще при деде Арголиса. Ход нужен был, если облава, девочек увести и клиентов. Лет сто этим ходом не пользовались, но построен был хорошо.

Взял я карбидную лампу, были у нас в хозяйстве, и нырнули мы в подземный ход. Грязновато, конечно, там было.

–Нас догонят, – говорит мальчик, – обыщут подвал, найдут ход и догонят.

–Не догонят, – сказал я.

Мы уже метров пятьдесят прошли. И сзади лязг и крики – стражи ход нашли. Но как раз где-то здесь… ага, вот. Толстый смоленый канат и лебедка. Стал я лебедку крутить, секунд тридцать крутил, ну, думаю, все, сгнила система. И тут гул утробный прошел, завалило ход за нами, все пятьдесят метров завалило. Месяц будут копать – не раскопают. А куда ход ведет, они не знают, никто, кроме меня, не знает. Прости меня, Тона. Задохнешься ты сейчас под завалами, страшная смерть. Но на войне как на войне.

–Быстрее, Ваша светлость… нам надо выйти к утру.

–Зови меня Сев. Куда мы бежим?

Я посветил на его лицо. Немного в потеках грязи, а так ничего, держится пацан. Только в глазах тревога. Привык к предательству.

–Не бежим. Идем. За твоей мечтой, капитан.

Утром мы вышли к рыбному порту, туда, где стоят суда контрабандистов. Куда стража не решается соваться. Я зафрахтовал быстроходную шхуну для большого путешествия еще накануне. С богатством всегда надо уносить ноги. Вот только не думал, что мальчишка будет со мной. Наше судно стояло у причала, чуть на отшибе. Недалеко два рыболовецких судна разгружали улов, потоки розово-голубой рыбы лились из трюмов. Двое рыбарей отделились от толпы и двинулись к нам по воняющим тухлой рыбой настилам. По их повадке я сразу понял, что промышляют они вовсе не рыбой. Не стража, люди Отца. Ночной легион. Насмотрелся я на таких в своем детстве. Герцог вытащил меч.

–Отойди, – сказал он, – задену случайно.

Я оглянулся. Сзади было еще четверо, с самострелами. Не уйти. Отец просчитал и мое бегство. Конечно, зачем отпускать свидетеля, да еще с деньгами…

–Сзади стрелки, – сказал я.

–Все равно, – сказал герцог Сев, – лучше так. В бою умирать не страшно.

Но мне было страшно. Двое подошли.

–В чем я ошибся? – спросил я.

–Контрабандисты тоже на нас работают. А горожанин нежной профессии в рыбном порту выглядит странно.

Да, подумал я, надо было переодеться, когда ездил фрахтовать шхуну. Времени было мало.

–Убери меч, мальчик, – сказа легионер, – я тебя не трону.

Но мальчишка по-прежнему держал свой меч наизготовку, чуть на отлете.

–А его? – пацан кивнул головой в мою сторону, – учти, одного убить я успею. Стрелки опоздают.

Похоже, легионер это тоже понимал.

–Сначала поговорим.

Конечно, нас могли просто положить болтами издалека. Когда мы только показались в порту. Значит, хотят поговорить

–Убери меч, – сказал я мальчишке.

Но он не убрал. Легионер обратился ко мне.

–Отец просил убить тебя и забрать деньги. Он сказал, ты будешь один.

–Почему… медлишь? – язык у меня заплетался.

–Тогда придется убить и мальчишку. А про мальчика Отец не говорил.

Все-таки не все Отец просчитал, был уверен, что пацана я кончу. По себе всех мерит…

–Кто ты, мальчик?

–Я герцог Верона, сын Владетеля Севера, – голос пацана звучал надменно и презрительно, – попробуй убить меня.

Да, сейчас рядом со мной стоял истинный герцог, умел мальчишка быть наследным принцем. Сережки в ушах сияли алым огнем, волосы разметались на утреннем ветру, меч поблескивал в лучах восходящего солнца. Прекрасное зрелище. Я порадовался, что не переодел пацана перед нашим бегством. Какое-то время легионер размышлял. Видимо, решал, кто опаснее – Владетель Севера или Отец-покровитель. Он, конечно, не знал, что старый герцог заказал убить сына. Исполнителям много знать вредно.

–Вот, возьми, – легионер снял с руки и протянул мне браслет с красным камнем в виде черепа, – с таким браслетом наши тебе помогут повсюду. Хоть на Юге, хоть на Севере, хоть на Востоке. Передай папе, мальчик, что легион поддержал тебя.

–Вечная благодарность Вам и вашим друзьям от Владетеля Севера, – церемонно сказал юный герцог.

Наши убийцы прошли мимо. Я долго смотрел им вслед.

–Пошли уже, – распорядился герцог, ему не терпелось на корабль.

Через час Западный берег превратился в темную линию на горизонте. Ветер был свежий, шхуна шла с небольшим креном, но быстро. Мальчик больше не выглядел принцем, в грязной матросской робе он носился по палубе под дудку боцмана. Соломенные волосы выбивались из-под морского платка нечёсаными патлами. Роба, конечно, была сильно велика, но юный герцог был совершенно счастлив…

ЦЕНТР

Месснер разбудил меня и сказал, что переход готов. И что они нашли носителя, я пойду как секретчик…

 

Глава шестая. В пути

ИГРА

Тона размышлял о превратностях судьбы. Хорошо, что он шел последним. Еще шаг, и он бы погиб под обвалом туннеля. Награды не будет. Операцию он провалил. Провалил из-за Отца-покровителя, войди стража вовремя, и преступник был бы уже в застенке. Он почти десять лет начальник тюремной стражи. И такая неудача. Сначала не распознал в девке переодетого мальчишку. А все потому, что брезговал досмотрами. И давал страже порезвиться. Запрещено только было трогать девственниц, дорогой товар. Остальных стражи пользовали в свое удовольствие. Переодетый пацан выглядел слишком мелким… слишком мелкой для плотских утех, вот его раздевать и не стали. А ведь Тона читал, что разыскивается мальчик со светлыми волосами. Давно правда, больше полугода назад. Вот и подзабыл. И продал его в Дом Радости. Дурак. Взял три золотых там, где мог получить тысячу. Доброту показывал. На самом деле он не был добрым. В юности начинал дознавателем в застенках, а при такой работе какая доброта? Тона владел пытками всех видов – от легких до калечащих. Свое искусство сейчас он использовал редко, разве что попадался какой-то особо стойкий преступник. Но Тона считал, что образ доброго стража полезен делу. Он продавал девок, но говорил, что жалеет их и помогает. Теперь дознание будет. Спрос будет. Как не распознал, как не догнал. А главное – как продал.

Тона вызвал командира смены, той, что проворонила досмотреть пацана. Кинуть бы его в застенок. Да знал слишком много. Под пытками выложит дознавателю всё про маленький бизнес начальника стражи…

–Помнишь мелкую девку с прошлого дежурства? Это был переодетый пацан. Почему не раздел и не досмотрел?

–Да в голову не пришло… обычная рабыня…

–Это был государственный преступник.

Лицо начальника смены стало серым.

–Господин… пощади…

–Дыба. Показательная казнь при страже.

Стражей не казнили на площади дабы не подорвать авторитет власти. Их сажали на кол в тюремном дворе, чтобы другим стражам дать хороший урок.

–Я… искуплю…

–Мне жаль тебя, – сказал Тона, – чтобы к вечеру тебя в городе не было.

Приказ о розыске беглого начальника стражи Тона уже подписал. На выезде его убьют ночные воины легиона, взамен Тона обещал Отцу-покровителю освободить двух его людей. Отец просил освободить еще и мальчишку, но это было невозможно. Особо опасный государственный преступник, виновный перед Храмом в тяжких преступлениях против веры. Отец все понял и не настаивал. Так, здесь все чисто. На беглого стража можно будет свалить вину, двоих его подчиненных посадят на кол в тюремном дворе, но эти подчиненные про Тону ничего не знают.

Конечно, все равно будет спрос. Тона это понимал, и понимал, что надо совершить что-то важное, стать героем сыска. Тогда про его недосмотр забудут. Еще вечером Тона приказал перевести мальчишку в общую камеру. Лично поговорил с заключенными, чтобы не калечили. Отсадил одного здоровяка, у которого слишком большой размер, порвет пацана еще. Надо понимать, что пацан уже подготовлен к допросу, надо начинать. Мальчишка все расскажет, и это будет победой Тоны. Победа смоет его промах.

Тона спустился в застенок. Застенок Астарата был лучшим не только на Западе, но и во всей метрополии. Клетки были сухими, в каждой ведро для испражнений с крышкой. Раз в неделю заключенных мыли. Тона все так наладил не из доброты, он был брезглив и не выносил вони. Но сейчас придется потерпеть, как терпел в юности, когда был дознавателем. Во время допроса преступники от боли гадят под себя. Хотя возможно мальчишка сознается и без пытки, «веселая ночь» сделает сговорчивым кого угодно. Жаль, что этот метод нельзя применить к взрослым заключенным.

То, что увидел Тона внизу, поразило его. Мальчишка преспокойно спал на лавке. Сразу было видно, что его не тронули. Шестеро остальных заключенных сбились на другом конце камеры и говорили шепотом, стараясь не потревожить сон мальчика. Не иначе, Отца испугались. Не даром он за мальчика попросил. Придется сегодня поработать. Тона ушёл в допросную. Там уже все было готово. Под дыбой стояло ведро для испражнений, бочку наполнили ледяной водой – окатить преступника, когда от боли потеряет сознание.

По предписанию было сказано, чтобы отдать живым. Тона решил использовать дыбу. Все равно руки вряд ли пригодятся парню в дальнейшей жизни. Храмовый суд славился особой беспощадностью к еретикам.

Когда мальчика привели и раздели, Тона сам привязал его руки дыбе, особым узлом, который раздавит запястья. Дети легкие, часто их плечевые суставы выдерживают нагрузку. Поэтому на щиколотки мальчику надел свинцовые браслеты. Перед тем, как крутить лебедку, Тона, как и положено, спросил не желает ли обвиняемый дать показания добровольно. Неожиданно для Тоны мальчик кивнул. Как-то слишком легко он сломался. Тона взял лист пергамента и приготовил перо.

–Как тебя зовут? Кто ты?

–Я проводник ордена Неслышных. А зовут меня Твоя Смерть, – мальчишка зло рассмеялся своей шутке.

Слова пацана о неслышных на Тону не произвели впечатления. Перед пыткой чего только не болтают. Его не первый раз пытались испугать. Тона подошел к стене стал крутить лебедку до тех пор, полка мальчишка не повис на вывернутых назад руках в полуметре от пола. Тона знал, что сейчас у мальчика рвутся связки в плечевых суставах, а его хитрый узел ломает пацану кисти. Боль должна быть нестерпимой, однако мальчишка даже не застонал. Он был смуглый, южанин, и потому от боли у него побелели только губы, а на лбу выступили капли пота. Говорят, неслышные не кричат от боли. Умеют ее не слышать. На секунду сердце дало перебой. Да ну, какие неслышные. Чушь, детские страшилки. Тона подошел, подвинул носком ноги таз под пацана. Боль надо наращивать постепенно. Пока не обгадится. Тона провел взглядом по смуглому телу. Мальчик не достиг полового созревания, но это ничего не меняло. Женщин пытать намного сложнее. У них нет яичек.

Я отчаянно бился в его голове, пытаясь захватить сознание. Но этот урод не испытывал никаких эмоций. Просто делал свою работу.

Тона подошел к столу и стал выбирать щипцы под мальчишеский размер. Пожалуй, третий номер подойдет. Мальчик уже начал развиваться… проверил винт, ход должен быть плавным. Винт заедал, и Тона выругался. Мальчиков допрашивали редко, инструмент давно не был в работе. Тона взял на номер больше. Ничего, в умелых руках сработает. Тело мальчика представилось ему музыкальным инструментом. Он был музыкантом, исполняющим симфонию боли. Он улыбнулся.

Тона перевесил мальчишку, в дыбе больше не было смысла. Теперь мальчик был просто подвешен за кисти рук, после дыбы так висеть на порванных суставах больнее...

Темная ярость поднималась во мне, я переставал соображать, все предупреждения полетели к чертям, оставалась одна непереносимая ненависть…

Тона подошел и осторожно наложил щипцы, действовать надо аккуратно. Боль надо наращивать плавно. И тут мальчишка плюнул ему в лицо. Плевок – ерунда, но он разозлил Тону. Брезгливость, на этой работе нельзя быть брезгливым. Из-за брезгливости пришлось уйти из дознавателей. Тона достал платок и тщательно стер слюну со своей щеки. Его немного подташнивало.

Тона встал ближе, чтобы видеть зрачки. По зрачкам можно оценить эффективность пытки. От боли зрачки расширяются. Но с возрастом он стал хуже видеть, и приходилось становиться почти вплотную к допрашиваемому. Вдруг Тона ощутил, как что-то горячее потекло сначала по животу, потом по ноге, теплая струя ударила в руку. Гадёныш помочился на него. Специально, понял Тона по злой ухмылке на лице мальчишки. Его затошнило. Первая волна омерзения сменилась яростью.

Двумя ударами тяжелых щипцов слева и справа Тона сломал мальчику ноги. Это было совершенно бессмысленно. Но Тона уже почти не соображал, ярость лилась в его сознание раскаленной лавой.

–Ты будешь жрать свое говно, – прошипел змееныш.

Тона поднял щипцы чтобы вырвать мальчику глаза. Но ярость взорвалась в голове огненным шаром, и он упал. Я умираю, понял Тона. Он умирал, валяясь в луже мочи, и это ему было особенно омерзительно… я убил своего носителя.

ЦЕНТР

Когда я пришел в себя, оказалось, что я лежу в реанимационном блоке. С маской на лице, через которую шел кислород. В куче трубочек и проводов. Совершенно голый. Я начал сдирать маску с лица, аппарат протестующе заверещал… Подбежали какие-то люди в белых халатах…

–Что со мной? – прохрипел я.

–Вы пролежали в коме две недели, – радостно сказал врач, – мы уже и не надеялись.

Через полчаса пришел Месснер.

–Я же тебя предупреждал. Произошло отторжение. Ты попытался убить своего носителя!

–Успешно?

–Да, он умер.

Я улыбнулся.

–Но и ты чуть не погиб! Это категорически запрещено! Нельзя ненавидеть носителя! В следующий раз…

Я сказал, что следующего раза не будет.

–Что с мальчиком? – спроси я.

–Мы не знаем. Не можем его отследить.

Я провалялся в больнице Центра еще неделю. Я почти не мог ходить. Я не мог спать. Когда мне становилось совсем невыносимо, я принимал синий шарик и переносился в мир счастья.

В этом мире счастливый юнга как обезьянка карабкался по вантам. Вокруг были солнце и море. Зеленые острова с дремучими джунглями и белоснежными пляжами. Коварные коралловые рифы. Кровожадные пираты и еще более кровожадные людоеды. Мир мальчишеской романтики.

Пиратов и людоедов, впрочем, не было. Лишь один раз мы повстречали капер под флагом Альдерона. Альдерон формально воевал с Западным Союзом, хотя никаких военных действий не велось уже больше пятидесяти лет. Но корабли друг друга обе стороны грабили с огромным удовольствием. Капер погнался за нами, и наверняка бы догнал – это был фрегат, с прямыми парусами, которые давали огромное преимущество при ходе по ветру. У капера было пять абордажных скорпионов по каждому борту, но он шел нам в корму, а на носу у него стояло лишь два слабых самострела. Капер попробовал стрелять «огненными стрелами», надеясь поджечь нашу корму. Мальчишка вместе с матросами гасил стрелы, он был легок и лазил как обезьянка. Его спускали на канатах, и он либо гасил огонь, либо выдергивал стрелу и бросал в море. Юнгу едва не подстрелили – одна стрела прошла рядом с шеей, другая запуталась в свободной морской одежде. Но мы уходили против ветра, и у шхуны с бермудским вооружением тут были все козыри. Вскоре капер отказался от преследования. Короче, это было настоящее приключение, от которого мой юнга был в полном щенячьем восторге.

Кто он мне был? Друг? Мы почти не общались, он жил в кубрике с матросам и ел на камбузе, я жил в каюте и обедал с капитаном. Сын? Тем более нет. А вот с капитаном у меня сложились вполне дружеские отношения. Нежная профессия располагает к чтению и размышлениям. Мы вели неспешные беседы о судьбах мира, капитан учил меня курить трубку и пить ром, я же рассказывал ему о философии отшельников Севера. Жизнь была легка и нетороплива на этом корабле. Мальчишка был весь в матросских трудах, но частенько капитан учил его картам и секстану. Учил заводить хронометр каждую неделю строго в определенное время. А парусам мальчика учили матросы. Надо заметить, команда его обожала. Если он начинал больше времени проводить с боцмана, обижался кок, если мальчик пропадал на камбузе, дулся боцман.

Синий шарик счастья работал совсем иначе, чем перенос в чужую шкуру в качестве агента. Приняв шарик, я видел сон. В этом сне я был Ликом, бывшим владельцем Дома Радости, обладателем самой нежной профессии в мире. Я не помнил Месснера, не помнил свою болезнь, не помнил Центр, не помнил Криса. Меня не заботили задания и политические интриги. Я просто жил, впитывая счастье, которое мальчишка щедро разбрасывал окружающим будто сказочный эльф, рассыпающий волшебную пыльцу с крыльев. Я не влиял на своего носителя, я просто был им. Это было кино, которое смотришь глазами одного из героев. Но только вместе с мыслями и чувствами этого героя.

Таблетки счастья заканчивались. Я понимал, что вряд ли получу новые. Месснер строго предупреждал, что они могут вызвать зависимость, как сильный наркотик. Так оно и было. Последнюю таблетку я долго берег. Я уже мог ходить, и днем проводил время в пультовой. Но даже три дня без моря и солнца были пыткой. Наконец, я не выдержал.

Море и солнце было, но счастье исчезло. Теперь мальчишка жил со мной в каюте. Не по дружбе, у него вновь проступило клеймо. Сейчас оно было малозаметно, мы повязывали лоб платком, и никто не догадывался. Но счастливые каникулы, подаренные судьбой, закончились. Теперь мальчик был серьезен и сосредоточен. Пропали беззаботность и открытость во взгляде. Он уже не смеялся, не заигрывал с матросами, не бегал на камбуз за лакомствами. Мне казалось, огромная, неотвратимая беда надвигается на нас.

Клеймо не просто ожёг, это злые чары. Потому так больно носителю клейма.
Я предлагал мальчику не выходить из каюты, сказавшись больным. Он согласился. Но клеймо в закрытом помещении воспалилось, заболело. Тогда мы с герцогом стали ходить на прогулку ранним утром, когда палуба была пустая.

Так прошло несколько дней. Наконец мы вышли в Южное море, по морской традиции это был праздник. Шхуна легла в дрейф. Над палубой подняли флаг Альдерона, под которым мы пойдем дальше. Простая хитрость, чтобы корабли Юга и Запада могли ходить торговыми путями. Матросы бросали друг друга в теплые волны. Капитан изображал таинственного хозяина Морских Пучин. Все резвились, словно дети. Конечно, герцог все время праздника оставался в каюте и смотрел на меня несчастными глазами, когда я рассказывал ему о веселье на палубе. Я обещал ему прогулку утром – поздороваться с Южными морями. Вечером, понятно, пили ром – что за морской праздник без пьянки. Когда утром мы с мальчиком стояли на баке, наслаждаясь ласковым ветром и золотым небом, несколько матросов вышли посмотреть на рассвет и выветрить хмель. В этот момент платок развязался, хотя я всегда завязывал его очень тщательна. Порыв ветра унес платок за борт и разметал волосы мальчику. Наша тайна раскрылась. Матросы остолбенели, я схватил герцога в охапку и утащил в каюту. Прошел час, на корабле была необычная тишина – не было ни звуков боцманской дудки, ни обычного гомона утренней смены. Потом мы слышали топот десятка ног по коридору. Матросы ворвались в каюту. В их глазах, устремленных на герцога теперь были только ненависть и отвращение. Меня оттеснили, а мальчика уволокли на палубу.

Я кинулся следом, но они ушли в трюм. Я бросился к капитану. Он все знал.

–Морская традиция не дозволяет клейменным подниматься на борт… Матросы суеверны, они уверены, что если на судне есть клеймо, то все отправятся в прямиком в ад.

Капитан явно был не в себе, у него тряслись руки и дрожал голос.

–Я ничего не могу сделать! Поймите, фактически у нас бунт на корабле.

–Что будет с мальчиком?

–Свяжут и бросят за борт. Хорошо, если только его, а не нас с Вами! Впрочем, без штурмана они далеко не уйдут, а в навигации тут смыслю только я. Оставайтесь в моей каюте, здесь безопаснее. Когда все кончится, они остынут…

Но я не внял совету капитана. Когда я выбежал на палубу, толпа была уже там. Они швырнули мальчика за борт не связывая, и он барахтался в мелкой волне.

–Плохо, – сказал капитан. Оказывается, он вышел вместе со мной, – даже не связали. Его смерть будет долгой и мучительной.

Не будет. Мальчишка едва умел плавать. Да и где ему было научиться, моря на Севере нет, реки и озера студеные. Кожаный костюм намок и тянул мальчика на дно.

Видимо, от страха и отчаянья у меня помутилось в голове. Я прыгнул за борт. Я подплыл к мальчику, когда он уже начал тонуть. Житель морского побережья, я плавал как рыба. Мальчик ухватился за меня, и мы сразу скрылись под водой. Я вырвался из его рук, ухватил за волосы, поднял его голову над водой, дал раздышаться. Он пришел в себя. Я оглянулся, шхуну скрывали мелкие волны, из-за которых иногда вставали верхушки мачт. Она уходила от нас, но на воде качались две связки спасательных пузырей. Видимо, кто-то скинул их, чтобы продлить наши муки… или дать шанс на спасение.

Я положил герцога на спину.

–Расслабьтесь, Ваша светлость, и вода удержит Вас.

Держа одной рукой мальчика за ворот, я подгреб к пузырям. Раздел герцога и положил спиной на канатик между пузырями. Вторую связку я использовал для себя, предварительно тоже раздевшись. Вода была теплая, мы почти ее не ощущали. Шансов на спасение не было. Мы шли вдали от судоходных путей и в сотнях миль от берега. Нас не найдут. Сколько мы еще проживем? В море умирают от жажды. Без воды можно прожить дней пять-шесть, но когда жажда становится невыносимой, начинают глотать морскую воду. Она убивает быстро.

–Почему ты это сделал? – спросил мальчик.

Я и сам не знал. Почему я решил умереть вместе с мальчиком, который мне никто? Я не сразу ответил, пытаясь разобраться в себе самом.

–Очень страшно умирать одному. Я не хотел Вам такой смерти.

–Спасибо… но, наверно, зря. Это наказание, – он вздохнул, – кара за предательство. Я предал друга.

–Того мальчика, что задержали вместе с Вами? Но Отец…

–Отец ничего не сделает…

–Но что Вы могли? Вас самого хотели убить…

–Всегда можно сделать что-то. Даже если постоять на площади во время казни… глаза друга в толпе врагов сделают смерть легче… как ты сделал легче мою.

Мне нечего было возразить. Мы соединили наши пузыри, и теперь лежали рядом как в гамаке. Его волосы, расплескавшись на воде, щекотали мне шею и щеку. Клеймо, совершив свое чёрное дело, успокоилось и снова стало едва заметным.

–Вы встретитесь на Небе, – попытался я утешить мальчика, – все дети попадают в рай.

–Нет никакого рая…

–Откуда такие ужасные мысли?

–Я знаю, – сказал он, – от бессмертного.

–Бессмертных не бывает.

–Бывают. Я знаю точно. После смерти их души переносятся в другие тела. Один бессмертный меня спас дважды. Сначала я думал, что ты – это он.

–Может, это были разные люди.

–Нет, только он называл меня…, – он запнулся, – не важно.

Солнце на юге слепило беспощадно, и мы лежали, закрыв глаза.

–Мне совсем не страшно, – вдруг сказал мальчик, – на самом деле я боюсь не смерти, а предательства. Хорошо, что ты меня не предал.

–Вас многие предавали?

–Перестань выкать, перед смертью все равны.

–Хорошо…

–Меня предал отец… папа… честь оказалась дороже. Меня предал мой учитель. И папин самый верный слуга тоже предал. А сейчас меня предала команда этого корабля…

–Они просто испугались, моряки очень суеверны…

–Нет, они предатели. А тебя предал твой друг капитан.

Так мы лежали много часов, больше дремали, иногда перекидывались отдельными фразами. Мальчик спал, положив мне голову на плечо. Закат был мягким, на еще светлом небе показались звезды. Мальчик проснулся.

–Такой хороший сон… мне снилась мама, а ведь я ее никогда не видел, только портрет... Говорят, я на нее похож… У папы глаза черные, моя бабушка была южанка, а у мамы были голубые.

Мы проговорили всю ночь. Я рассказывал смешные истории своего безнадзорного детства, а герцог – как играл в театре самого себя, как был рабом, гладиатором, как умирал от клейма и раны, а Черная Горилла отдал свою жизнь и спас их с другом. Только тогда это был еще не друг, а враг.

–Но потом мы стали братья… мы скоро умрем, как думаешь?

Я не знал.

–Что такое звезды? – спросил он, – всегда хотел узнать. Но никто не может ответить. Зачем они? Ведь они не светят. Луна вот светит…

Про звезды я тоже не знал.

–Наверно, просто для красоты, – сказал герцог, – и чтобы моряки могли узнать ночью, где север. Видишь вон ту маленькую? Это Северная звезда, она не двигается, а все небо вращается вокруг нее…

Нас начинала мучить жажда. Следующим днем мы уже не разговаривали, а мальчик начал бредить. Он звал то отца, то Черную Гориллу. Один раз Апостола. Потом забылся в беспамятстве. У меня перед глазами плыл туман, но я придерживал голову герцога, иначе он мог нахлебаться соленой воды. Когда на небе зажглась Северная звезда, я подумал, что этой ночью мы, наконец, умрем. И тут рядом плеснуло весло. Меня ухватили цепкие руки.

–Сначала мальчика, – прошептал я.

Руки послушно подняли тело герцога, потом меня. Мне дали хлебнуть из фляги теплой воды. Я, наконец, стал видеть. Это были матросы с нашего корабля. И боцман.

–Простите господин, мы уже больше суток вас ищем. На трех шлюпках чешем море… Хорошо, капитан взял точку, где… – боцман замялся, – где вы спрыгнули, господин.

Интересно, почему они вдруг раскаялись? И почему я стал господином? Сроду они так ко мне не обращались.

Секрет раскрылся на корабле.

–Я безмерно рад видеть Вас живым… господин, – сказал капитан, когда команда принесла меня и мальчика в каюту. Герцог был все еще без сознания, но его напоили укрепляющим напитком. Он дышал ровно, на бледных щеках появился румянец.

Матросы вышли, и я поинтересовался, что, собственно, так радикально поменяло решение команды.

–Это Ваше? – спросил капитан, доставая из карманы браслет с красным черепом.

Я кивнул. Браслет я не носил. Он остался в каюте среди моих вещей.

–Матросы, конечно, решили поживиться вашими вещами и деньгами. Я не разрешил, но пошел сам посмотреть, сказал, если что, разделим на всех поровну. И нашел браслет. Я знаю, что это такое. Кое кто из матросов тоже. Остальным объяснили, что будет с ними и их семьями, если вы утонете. Они так усердно вас искали, что натёрли веслами кровавые мозоли. Надо было показать сразу… браслет приора Ночного легиона остудит любые горячие головы.

Капитан передал мне браслет, и я застегнул его на руке…

Порт Зваараха был совсем не похож на рыбную гавань моего родного Запада. Юг был богаче, торговля шла с размахом. Мачты дорогих прогулочных судов, украшенных разноцветными парусами, казались настоящим лесом. Огромные торговые фрегаты и быстрые каперы стояли особняком у высоких причалов с двухэтажными амбарами. Тысячи рабов сновали по сходням, разгружая драгоценные товары. Вместо запаха гнилой рыбы здесь витали ароматы дорогих пряностей, драгоценных вин и горного жасминового чая.

Мы сошли на берег, и десятки людей бросились к богатым путешественникам. Точнее, путешественнику, так как герцог сейчас был просто моим рабом. Мы не могли закрыть клеймо – любая, самая легкая тряпочка вызывала у мальчика нестерпимую боль. Он был плох, едва держался на ногах, клеймо выпивало из него все соки. Я бы понес его на руках, но хозяин, держащий на руках раба, вызвал бы слишком много внимания.

Меня тянули в разные стороны, обещая лучшие кабаки и гостиницы, бои гладиаторов, Дома Радости на любой вкус, театры, цирки, любы наслаждения – только заплати.

Из всей галдящей толпы, жаждавшей от меня получить пару медяков, я выбрал мальчишку-оборвыша лет семи. Безопасней, подумал я, черт его знает, что ждать от этих взрослых. Ребенок же вряд ли обманет. Я ошибся. Паршивец оказался наводчиком. В глухом каменном тупике нас окружили. Это были не оборванцы, а вполне серьезные мужики, и вариант кошелек или жизнь здесь не светил. Герцога у меня забрали сразу. Сейчас отберут деньги, потом будут истязать полночи – вдруг припрятал еще. Утром в глухом переулке стража найдет мое изуродованное тело… Мальчишку тоже прирежут. Сумма больно велика, не станут оставлять свидетеля… Все это мелькнуло в голове за доли секунды, пока горло не ощутило острую кромку клинка из снежной стали.

Я потянулся за пазуху, где под одеждой был привязан мешочек с драконами. Конечно, не все деньги, большую часть я зашил в пояс. Но ведь все равно найдут… Вынимая мешочек, я ненароком оголил запястье с браслетом, алый камень сверкну. Грабитель отступил на шаг.

–Приор… мы не знали. Прошу простить, господин.

–Пацана отдайте!

Мальчик был без сознания, и я взял его на руки.

–Чем мы можем помочь, господин?

–У вас есть специалист? По чарам? Лекарь? Ведьмак?

–Конечно, господин. Один из лучших в академии Зваараха. Вас отвезти?

Он был молодой, этот лекарь-колдун Ночного легиона. Молодой, но уже профессор академии. При этом мало походил на книжника – ни тебе сутулости, пухлости и плохого зрения, которое у всех книжников от чтения слепых манускриптов. Энергичный, гибкий, веселый…

–Клеймо сводили месяца два назад? Ничего удивительного. Хорошо, что вовремя привезли, еще немного и… даже не знаю, смог бы тогда помочь… Детям нельзя сводить клеймо, вам не сказали?

–Так было надо…

Лекарь наложил на лоб герцогу какую-то труху, смочил жидкостью из склянки и вдруг взметнулось синее пламя. Я дернулся, но лекарь меня остановил.

–Пламя вберет энергию клейма, которая накопилась за эти два месяца… Клеймо – совершенно особенные чары, и очень сильные. Может быть, самые сильные из все известных… Клеймо стремится поработить своего носителя, уничтожить в нем гордость, честность, человеческое достоинство, сделать его униженным рабом, подонком, ползающим в грязи жизни. Клеймо стремиться стать хозяином. Чем сильнее клейменный сопротивляется, тем страшнее клеймо на него давит. Мальчик сопротивлялся, и клеймо заработало во всю силу. А еще клеймо стремится выйти наружу, показать себя всем. Поэтому его нельзя закрывать, даже волосами, не говоря уже про шапки и шлемы. Клейменный не может касаться оружия…

Лекарь, между тем, положил на лоб герцогу полоску тёмного металла и полил его зеленоватой жидкостью из флакона. Жидкость зашипела, как масло на раскаленной сковороде. От ядовитых испарений у меня перехватило дыхание.

–Я сниму некоторые… свойства клейма на время. Оно заснет. Можно будет его прятать, можно даже держать оружие… месяца два-три… но потом он умрет. Хороший мальчик, жалко…

Мне стало горько.

–Неужели совсем ничего не сделать? Никто не умеет?

Лекарь помолчал.

–В манускриптах я встречал два рассказа о сведенном клейме… полностью сведенном. Один рассказ очень древний, скорее всего легенда. А вот второй… Очень уважаемый автор, и он описал случай, мальчика, которого видел с клеймом, а потом, через полгода, клейма не уже не было. И последствий клейма тоже. Интересно, что оба потеряли клейма где-то на Севере, рядом с Краем мира…

–Значит, поедем на Север, – раздался голос герцога.

Мальчик уже пришел в себя и выглядел бодрым и свежим. За лечение профессор взял с меня пять драконов, но оно того стоило.

 

Глава седьмая. Альдерон

ЦЕНТР

Это было совещание в отделе стратегии. Месснер взял меня с собой, но велел не открывать рта. Обсуждалась война в Альдероне. Метрополия одержала две победы, однако еще не добилась полного разгрома армий Юга. Полоумный старик герцог Альдеронский (здесь его называли просто Старик) призвал всех – даже рабов, гладиаторов и детей. Преступникам обещали помилование, рабам – свободу, детям не обещали ничего, но ведь дети всегда самые горячие патриоты. Вся эта масса потихоньку перемалывалась имперской пехотой. Восток и Черная Ересь были союзниками метрополии, батальон Смерти из бойцов Черной Ереси славился особой жесткостью. Впрочем, он шел во втором эшелоне, зачищая захваченные земли.

Падение Альдерона грозила не только гигантскими убытками, но и крахом всей Игры. Южные земли, попав под власть Ереси, фактически установили бы диктатуру черных на всем игровом пространстве. А под властью черных не разгуляешься. После падения храмов контроль был бы утерян. Ересь вырежет все мыслящее и чувствующее, сожжёт университеты и библиотеки, закроет арены и Дома Радости. Все то, что так влечет игроков.

Противопоставить этой лавине было нечего. Запад с его Домами Радости и Ночным легионом практически не имел армий. Могучий Север хранил нейтралитет – Ересь грозила герцогу открыть его позор. Север мог бы переломить войну. На Севере работала вся группа агентов Месснера, но герцог был личностью твердой и весьма неординарной. Склонить его к войне не удавалось, заменить было некем.

–Почему тогда его щенок еще жив? – это вопрос задал седобородый руководителю отдела стратегий.

–Есть проблемы с устранением таких персонажей…

–Да просто уничтожьте его с пульта, что проще!

–У него нулевой индекс…

–И что?

–Он не под контролем БИЦ.

–Тем более! – седобородый направил яростный взгляд на Месснера, – почему ваша служба до сих пор не решила эту проблему? Неужели так сложно уничтожить одного-единственного мальчишку?

–Мы пробовали… трижды.

–Плохо пробовали!

–Хорошо пробовали. Во всех трех случаях БИЦ давал шанс мальчика выжить один на миллион. Но он выжил. Как будто его кто-то хранит...

Что за бред?! От одного персонажа, да еще мальчишки, зависит судьба Игры! Должны быть другие решения!

–Расчёты дали только этот вариант, ситуация слишком далеко зашла. В случае гибели мальчика вступление в войну Севера гарантировано с вероятностью до одной тысячной процента.

–Месснер! Отправьте, наконец, всех ваших агентов! Да действуйте, черт подери! Где он сейчас?

–На шхуне.

–Потопите шхуну!

–Невозможно. И не нужно, она уже в порту Зваараха.

–Сколько у нас времени? – спросил бородач у начальника стратегического отдела.

–Недели три-четыре армия Альдерона еще продержится.

–Месснер, используйте любые ресурсы. И наши новейшие разработки. Даже экспериментальные. Но чтобы щенка к концу недели не было!

Когда мы вышли, Месснер сказал:

–Все понял?

–Что пацана надо убить любым путем?

–Нет, – поморщился он, – по общему положению вещей.

–Да.

–Нет, не всё. Кое-чего ты не знаешь. Ладно, идём.

Вид у него был обеспокоенный и даже какой-то нервный. Повёл он меня почему-то на улицу.

–Есть серьезные подозрения, что мы столкнулись с диверсионной работой. Кто-то хочет угробить Игру.

Я слышал про общественное движение «НетИгре», что-то вроде Гринписа.

–Не эти балаболы… – поморщился Месснер, – что-то серьезное. Или кто-то серьезный.

–Конкуренты?

–У Игры в конкурентах только фирмы, выпускающие компьютерные игры. Да и то… мы в разных ценовых категориях работаем.

–Террористы-хакеры?

–Уже теплее. На мальчика было три покушения, БИЦ давал вероятность успеха до одной тысячной. Ладно, одно могло провалиться. Но просчитай вероятность, что проваляться все три…

Да, такая вероятность было один к миллиарду.

–Для обычных хакеров все слишком тонко организовано…, – размышлял он вслух.

–Разве игра подключена к интернету?

–Ну, во-первых, уже подключена. Я был против, но решили, что функция онлайн демонстраций увеличит продажи. А во-вторых, есть активаторы. Ты их принимал, они позволяют напрямую подключаться к БИЦ.

–Но я мог только наблюдать…

–Активаторы разные бывают. Правда, для их работы нужен вживленный чип…

–А что, у меня есть такой чип?

–Да, его вживляют всем агентам.

–Спасибо, могли хотя бы спросить разрешение…

Он не обратил на мои слова внимания. Он реально был напуган, такого Месснера я еще не видел. Он шаркал, чуть подволакивая ногу. На лбу прорезались морщины.

–Теоретически получить доступ к игре минуя нас возможно… А еще… Ты ведь знаешь про неслышных?

–Слышал, – улыбнулся я невольному каламбуру.

–Мы о них не знаем ничего… у нас есть научный центр при Храме в Метрополии. На северной границе. Доставить хотя бы одного туда…

Он замолчал надолго. Мы шли по аллее, осенние листья шуршали под ногами. Пошел редкий дождик. Но Месснер его похоже даже не заметил.

–Короче, у тебя два задания. Одно обычное, как у агента. Но главное секретное. Найти «сопротивление». Смотри, наблюдай, делай выводы.

–А в чем обычное? Убить мальчика?

–Убрать, – поморщился Месснер, – убрать персонажа. Нет, это не проблема. Сопляка без тебя уберут… Есть дела посерьезнее. Два региона, Север и Юг, сейчас фактически заблокированы, в них нет игроков. Если не найдем решения, погибнут сотни тысяч… персонажей. На всякий случай у тебя пока никакой оперативной работы, только наблюдение. И аналитика. Активаторы получишь в медицинском блоке.

Активаторы дали оранжевые. Шарики очень походили на пластмассовые пульки для игрушечного ружья, было у меня такое в детстве.

–Последняя разработка, – сказал врач, – теперь сможете не только наблюдать, но и действовать. Как при стационарном включении.

–Как это штука работает?

–Это коды доступа. Всего лишь пароли к портам БИЦ. Разница со стационарным подключением в том, что активатор действует максимум несколько часов. Иначе бы агент просыпался в луже мочи и кала. Активатор, конечно, замедляет физиологию, но для длительного нахождения в игре за телом нужен уход. Давайте протестируем прямо здесь…

ИГРА

Нас ждали у входа в Академию. Десяток рослых стражей. «Интересно, – подумал я, – нас убьют прямо здесь? Уберут… сука Месснер…» Умирать очень больно… черт меня дернул тестировать активатор.

–Вы обвиняетесь в использовании темных чар…

Значит, убьют не прямо сейчас. Я поднял руки, но мальчишка выхватил меч, висевший у меня на поясе…

– Как смеешь, раб… – начальник стражи, казалось, был удивлен.

–Не надо, – сказал я мальчику.

–Отдай меч, – сказал начальник стражи.

–Возьми! – презрительно бросил герцог.

Конечно, мальчик-раб, даже с мечом, никого не испугал. Двое стражников двинулись к нам довольно спокойно. А зря. Когда стражи были совсем рядом, мальчик мгновенно двумя легкими движениями положил обоих. Стражи попытались напасть толпой. Я раньше не видел герцога в бою. Он был гораздо быстрее взрослых, и владел мечом много лучше неповоротливых стражей. Веер сверкающей стали, и еще трое лежат на земле. Вокруг собралась небольшая толпа – поглазеть, как будут бить стражу. Стражу нигде не любят…

–Тебе будет очень больно умирать, мальчик, – бросил командир. Но теперь стражей оставалось всего пять, и у нас появился шанс уйти. Играя мечом, герцог двинулся вперёд.

Камень ударил меня в плечо. Я увидел, как мальчик упал, камень угодил ему в голову. Толпа швыряла в нас камни… стражу, конечно, не любят, но клейменных рабов с оружием, видимо, не любят еще сильнее… Решил-таки проблему Месснер…

ЦЕНТР

Я зашел в аналитический отдел. Раз в моем задании есть аналитика, стоило разобраться, что это такое.

Аналитики занимались в основном тем, что происходит вокруг Игры в обществе. Опросы, пресса, социальные сети. Я там знал девочку, раньше она трудилась в героике. Вела меня на паре заданий. После того, как закрыли два региона, половина «геройщиков» остались без работы, и их временно распихали по разным отделам.

Мы пошли выпить кофе – в аналитике обстановка была ленивая и расслабленная.

– Что о нас пишут? – спросил я.

–Разное. Что игра изживает себя, что прикрыли уже половину сценариев… но это чушь, статьи заказные, причем большую часть мы сами и заказываем. Чтобы поднять ажиотаж.

–Удается?

–Еще как. Сейчас очередь уже на две недели.

–Сделаешь мне подборку прессы?

–Не проблема, это же не секрет…

Чтение всей этой электронной макулатуры не дало ничего. Были интересные обзоры блогеров по политической и военной обстановке. Оказывается, метрополия использовала требушеты, которые точно швыряли снаряды по огнеметам армии Альдерона, не только лишая старика-герцога главного его преимущества, но и нанося огромной урон за счет подожжённой горючей смеси. Основной трудностью для армии метрополии было перевезти требушеты через Альдеронский горный хребет, что и спасло пока Альдерон от немедленного падения. Однако медленно, но верно армия двигалась, и через пару недель должна была преодолеть горы.

Сам старик уже не мог ничем руководить, ему было под девяносто. Сыновей у него не было, а были внуки, в основном мелкого возраста. Армией руководил пятнадцатилетний наследник, совершенно для этого непригодный. Солдаты к парню относились с полным презрением. Мальчик вырос в роскоши, к боевым искусствам не имел никакой склонности, при этом был еще стеснителен, боязлив, некрасив и косноязычен.

Армию метрополии вел принц Арана. Мальчишка был жесток, всюду, где прошла его армия, оставалась пустыня. Именно он создал карательные войска из носителей жемчуга. Собственно, их работу я уже испытал на собственной шкуре.

Никакого намека на целенаправленное разрушение Игры в материалах не было.

Попалась любопытная социологическая статья – автор утверждал, что в Игре люди выплескивают все, что годами сдерживается в нашем обществе. То есть жестокость, насилие, даже садизм. В результате за время существования Игры преступления в нашем обществе снизились аж на 73 процента. Автор делал вывод, что по сути Игра – социальный проект, на который стоило обратить внимание правительству.

Я включил компьютер, тупо посмотрел пару рекламных роликов игры, пролистал новости… потом наобум забил в поиске «персонажи с нулевым индексом»…

О таких персонажах почти ничего не значилось. Да, было какое-то древнее исследование Соами Тудзука (японец, что ли?), я скачал файл с длиннющей и нудной статьей. Куча графиков, динамика появления персонажей с нулевым индексом по годам, формулы, формулы, формулы… я пролистал статью до выводов. В общем, японец этот не смог разобраться. Получалось лишь, что в самых популярных для игры районах больше всего появляется детей-нулевиков. Опять же, с нулевым индексом рождаются, нет ни одного известного случая исчезновения индекса в течении жизни. Меньше всего нулевиков на Востоке и Севере (почему? непонятно). Больше всего на Юге (тепло им нравится, что ли)? Начиная с некоего года идет неожиданно большой рост нулевых индексов на Западе. А что у нас в этом году произошло на Западе? Ага, энциклопедия истории Игры… год такой-то, революция, свержение единоличного правления, ослабление влияния Храма, изгнание Черной Ереси… реформы… официальное разрешение Домов Радости… Приток любителей секса… ага, посещаемость возрастает вдвое… но при этом нулевиков больше в семь раз, чем годом раньше, если верить этому Сузуки, или как там его… еще раз… открытие Домов Радости… Домов Радости, приток игроков в Дома Радости… Ну да, наверно проститутки рожают, не иначе, предохраняться, может, не умеют… ерунда, отлично они умеют и предохраняться, и плод вытравить, если что, кому, как не мне это знать… все-таки мастер нежных дел… Хотя старик рассказывал что-то про моду среди блудниц заводить детей от благородных… или от рыцарей. Нет, не от рыцарей…

Забьем в поиск «Список нулевиков на сегодняшний день», нет «Список персонажей с нулевым индексом…». Ух ты, информация для служебного пользования, введите свои данные. Ладно, вот вам мои данные, агент БИЦ… запрос в БИЦ… и фига с маслом, нет у меня допуска…

Я позвонил Месснеру, наверно, разбудил его.

–До утра не подождать?

Да, время-то уже час ночи…

–Вам нужна аналитика по… по поставленному вопросу? Тогда делайте мне допуск к документам…

–Что, прямо сейчас?

–Да, прямо.

Сработало! Я открыл файл. Список был исполнен отлично. Фотография, когда родился, кто родители, когда выявили, принято решение об уничтожении, сколько попыток уничтожить… А ведь все они дети, подумал я. Крис тут был. И принц Арана. Взрослых среди нулевиков не было, всех их отлавливали в нежном возрасте и убивали… Вот и Севка мой, Севриллин Верона, ага, ему 12 лет, четыре месяца и пять дней. А мамка-то у него красавица, истинная северянка, светловолосая, синеглазая… у Севки уж больно в Игре глаза синие, в нашем реале таких не встретишь… мамка умерла родами, мальчика вырастил отец… ладно, что еще известно? Ага, было три покушения, одно с участием беспризорника Сопли, агента-ваш-покорный-слуга… временно уничтожение приостановить… так, а это что? В последней графе значился некий Отто Штармайер, и телефон. Все.

Вбиваем в поиск этого Отто. Информация тоже для служебного пользования, но тут без проблем, даже БИЦ не запросили…

Отто Юльевич Штармаейр, купил тур в таком-то году, пробыл в игре – ого – полтора года. С перерывами, конечно, два повторных тура, все на Север. А что у нас было в эти годы? Ага большая война Севера с Востоком, герцог Верона захватил приграничные баронства, устроил резню Черной Ереси… Отто при нем советником был... нет, не советником, доктором, герцогиня тогда приболела, а этот Отто врач оказывается, лечил он ее… интересно, чем он ее лечил в средневековье? Ага, вот – неправильное положение плода, сделал кесарево сечение, герцогиня умерла, ребенок остался жив… казнен герцогом Вероной…

Короче, списал я телефон этого Отто, и позвонил. Думаю, не ответит сразу, завтра наберу. Но он ответил.

–Здравствуйте, я Айзек, сотрудник Игры, у меня есть пара вопросов…

–Да я в Игре был последний раз…

–Знаю, Отто Юльевич, но тут осложнения, как раз с теми событиями связаны… двенадцать лет назад… или тринадцать… может быть, согласитесь любезно на встречу?

Долгое раздумье.

–Ладно, приезжайте.

–Когда?

–Сейчас. Завтра я в отпуск надолго. А сегодня на дежурстве, где больница Грауэрмана знаете?

В общем, поехал я к нему ночью, заказывать такси пришлось. Распечатал несколько фотографий Севки, и взял с собой. Тех времен, где я его Апостолом еще видел, и тех, где он с клеймом, умирающий. Со своих таблеток печатал, выбрал кадры поярче.

Пожилой доктор, седая бородка, а лицо породистое. Красивый, наверно, был в молодости… такие женщинам нравятся.

Сначала я задал несколько незначащих вопросов о герцоге и его дворе. А потом решил пойти в атаку.

–Как вы могли делать кесарево в средневековье? Без анестезии, без антисептиков? Не понимали, чем кончится? Вы намеренно убили герцогиню?

–Нет конечно… как я мог… – он помолчал, – я любил ее… у нее неправильно плод лежал… ей было не родить… можно было ее спасти… ребенка разрезать и по частям вынуть, я же хирург… инструменты были, я тамошним кузнецам заказал заранее, начертил все и заказал… но она ни в какую… нет и нет… не хочу по частям… вот так.

На нем лица не было, так распереживался.

–Вы женаты?

–А какое это имеет значение? Нет, не женат.

–И детей нет?

Тут видно, я в больную точку попал.

–Нет у меня детей. И не будет. Рак перенес, облучение. Десять лет назад.

Я достал фотографии.

–Это кто? – спрашивает, – красивый мальчик…

–Юный герцог Верона, тот самый, которого вы хотели по частям… Ваш сын.

–Что Вы городите?!

–Ваш сын. И герцогини. Ему сейчас двенадцать.

Он как-то сразу поник, будто поломали его.

–Вы… я был уверен, что он сын герцога… да, у нас была близость, но только пару раз… разве от игрока бывает?... она меня любила… но я боялся… за нее… почему Вы решили, что мой? Ведь герцог…

–У мальчика нулевой индекс. Нулевой индекс бывает только у детей, рожденных от игроков.

Он поверил сразу.

–Вот бы…

–Встретиться? Если деньги есть, не проблема.

–Но герцог…

Я протянул ему остальные фото. Там, где Севка с клеймом, грязный, оборванный, истощенный, умирающий…

–Господи, что с ним?!

–Дети с нулевым индексом подлежат уничтожению. За ним уже год охотятся.

–Кто?!

–Агенты. Есть такая служба безопасности…

–А Вы?

–Да, я агент.

–Это же… злодейство…

Оставил я доктора в самых смятенных чувствах. Правда, пообещал постараться сохранить жизнь его игрового сына. И подарил фотки на память…

Я вернулся под утро, и, не дожидаясь неприятных разговоров, ушел в игру.

ИГРА

Казни тут были главным развлечением, и потому их проводили неспешно, со знанием дела и изощренной жестокостью. По традиции одного из осужденных надо было помиловать, это входило в программу развлечения и нравилось зрителям. Миловать должен был я, вернее мой носитель, генерал, командующий дворцовой стражей. Вообще-то миловать следовало представителю королевской фамилии (недавно герцог объявил себя королем, а всех своих детей и внуков – принцами и принцессами). Но сам король уже две недели не вставал с постели и вряд ли встанет, а принцы и принцессы плевать хотели на свои обязанности. Казни же проводились ежедневно, преступники в основном были дезертирами, никто не хотел умирать под копытами имперской кавалерии. Поэтому они умирали на площади в муках, которые должны были стать другим примером возмездия. Действовал пример слабо.

Генерал ждал, сидя на лошади. Он спешил – через пару часов принцу Гелизе следовало отправиться к армии, дабы поднять ее боевой дух. Принц, конечно, никуда ехать не хотел. В общем-то он прав. Через неделю-две мы все будем болтаться в петле и кормить ворон. Впрочем, Арана может выдумать что-нибудь поэкзотичней. Генерал не любил казни. Умирать следовало на поле брани… Лучше погибну в сражении, решил он.

Показалась колонна приговоренных. Человек двадцать. Восемнадцать мужеского полу, там были и юноши, и почти старики. Одна девица. И мальчишка.

Генерал знал, кого надо помиловать. Сын купца из Зваараха убил блудницу. Судя по всему, не первую. На папа хорошо заплатил. Интересно, зачем мне деньги в петле, подумал генерал. Но ему было все равно, кого миловать, значит за деньги всяко лучше.

Толпа кидала в заключенных камнями, стараясь попасть в голову. Попали в блудницу и разбили ей губы в кровь, потом крупный камень угодил высокому, худому мужчине в висок. Он упал и остался неподвижен, тюремщики долго возились, отстегивая труп от общей цепи. Но толпа на этом удовлетворенно заворчала, и камни больше не летели.

Генерал проехал вдоль всей цепи, пока тюремная стража снимала кандалы. Надо было изобразить выбор. Последним стоял мальчик с клеймом, и генералу почудилось, что он и раньше его видел. Интересно где?

–Расскажи о нем, – велел он начальнику конвойной бригады.

–Был гладиатором на арене, убил хозяина гимнасии, был заклеймён и отправлен на войну, бежал. Вчера при задержании убил двух и покалечил трех стражей.

Хороши стражи, если их мальчишка завалил. И вот с таким дерьмом приходиться воевать. Наверно он мне знаком по арене.

Неожиданно мальчик поднял глаза, причем смотрел на генерала спокойно, как на равного. Генерал потянулся к плети.

–Отпусти его, – сказал мальчик, кивнув на своего соседа, – он ничего не сделал.

Нет, не на арене. На арене далеко, глаз не видно. А я помню именно глаза, такие трудно забыть. Генерал прищурился. В ушах у мальчика были крохотные дырочки от сережек. Зрение у генерала было отличное. Точно – по дырочке в каждом ухе. Похоже, их сняли недавно и довольно грубо – на левой мочке засохла кровь. Тюремные стражи всегда были нечисты на руку.

–Как его казнят?

–Посадим на кол, милорд.

Для взрослого это легкая казнь, но ребенок весит совсем мало. Мальчик будет умирать мучительно, может быть даже доживет до следующего заката. Это за убитых стражников. И это правильно.

–Как тебя зовут? – спросил генерал.

–Никак, – от ответил мальчик.

–Нельзя на кол, – сказал генерал.

–Милорд, ему уже двенадцать…

–Дырки в ушах видишь, свинья? Он из знати. Сам на кол захотел?

Не просто из знати, из высокой знати. Но где же я его видел? Придется рубить ему голову, и придется это делать мне… Генерал спешился.

–Принеси плаху.

Плаху принесли, но мальчишка для нее оказался слишком мелок – стоя на коленях, он не мог положить голову на отруб…

–Ладно, просто наклони голову…

Мальчик послушно наклонил голову, его длинные светлые волосы упали, обнажив тонкую шею. Генерал встал чуть сзади, чтобы не испачкаться в крови. Поднял меч. И вспомнил, где он видел эти глаза.

Два года назад герцог Верона вместе с сыном-наследником был приглашен ко двору Альдерона. Я мальчишку тогда еще учил веерным защитам, вспомнил генерал. Конечно, это ничего не меняло. Но хоть знаю, кому отрублю голову… А ведь мальчишка уже тогда был хорош на мечах. А еще очаровал весь герцогский двор, тихо ненавидевший капризного принца Гелизу…

–Правом, дарованным мне королем, я отменяю казнь этого мальчика, – громко провозгласил генерал. В цепочке заключенных раздался крик ужаса. Конечно, сын купца знал, кого должен был помиловать генерал.

–Но, милорд… – начал начальник конвоя.

Тем, кто убивал стражей, помилование не полагалось.

–Хочешь со мной поспорить?

Начальник конвоя молча поклонился.

–Если решил сохранить мне жизнь, сохрани и ему, – сказал мальчик.

Генерал молчал. Мальчишка повернулся к начальнику конвоя.

–Освободи его, – не попросил, а распорядился.

Глаза начальника конвоя, казалось, сейчас выпрыгнут и покатятся по асфальту.

–Слышишь? – сказал генерал, усмехнувшись, – выполняй.

Через час мальчик был уже в покоях генерала.

–Зачем тебе я? – спросил мальчик.

–Через неделю армия метрополии пройдет горы, через две будет у стен города. Через три недели город падет. Ты хочешь попасть в объятия Черной Ереси?

–Нет.

–Тогда наши интересы совпадают. Сейчас мы едем к армии, к тому, что от нее осталось. Ополчение.

–Я не смогу сражаться, – и мальчишка показал на свой лоб, – мне нельзя брать оружие.

Зачем он пощадил мальчика? Один малолетний боец не повлияет на исход этой войны. Наверное, сработал рефлекс. Генерал подошел к окну и посмотрел вниз, где на площадке перед дворцом построились остатки гвардии. Его гвардии.

Создавать элитные войска он начал давно. Открыл сначала военное училище в столице, а потом еще три в провинции. Это были училища нового толка – туда не брали знать. Генерал отбирал мальчишек из гладиаторов, выкупал тех, что выживали на арене. Юных героев, заваливших взрослого бойца. Мальчики считали его спасителем и почитали как отца.

Тогда, в первую битву еще за горами, когда армия Альдерона была разбита и уничтожена, именно его гвардия все-таки остановила войска метрополии. Остановила высокой ценой, почти вся полегла. Но ведь не струсили, не побежали, как остальные.

Мальчишки более преданны, подумал генерал. Более честны, более отважны. Может быть, будущее вообще за армиями из мальчиков? Героизм и преданность мальчиков генерал открыл еще в молодости. Тогда ему, только произведенному в чин капитана, досталось командовать осажденной крепостью. Конечно, в крепости был гарнизон, и был начальник гарнизона полковник Хенцлер, и был заместитель начальника майор Брахт. Но осадившие крепость как-то очень удачно провели диверсию, ночью взорвали штаб с полковником и майором. И с другими офицерами. В результате молодой капитан оказался самым старшим по званию, и принял командование. Среди солдат настроения были упаднические, зато многочисленные мальчишки, дети солдат и обслуги, горели жаждой подвигов. И капитан создал из них особый отряд. Нет, он не бросил детей сражаться с мужчинами. Мальчики занимались связью, снабжением, подносили боеприпасы, перевязывали раненых. Они оказались смелее и надежнее взрослых. И юный капитан полюбил своих мальчиков. А они отвечали ответной влюблённостью, боготворя командира. Крепость, ко всеобщему удивлению, выдержала осаду, капитан стал полковником и получил от герцога Альдеронского мандат на создание военного гвардейского училища.

Из первого выпуска его училища почти все стали наставниками. Он тогда не отправил их в армию, погрязшую в лени и воровстве. И был прав, через десять лет у него было собственное войско, которое легко могла сломить все полки Альдерона. Он мог бы захватить власть, он думал об этом. Беда в том, что он простого рода, сам выслужился из нижних офицеров. А народу подавай в правители герцога. Или хотя бы барона. Знать, поцелованную Богом.

Генерал полюбовался своими мальчиками на дворцовом плацу. Конечно, они уже выросли, стали статными юношами и великолепными бойцами. Верными и бесстрашными воинами. Генерал жестоко боролся с воровством, развратившим армию Альдерона. После нескольких показательных казней интендантов его пацанов больше не обворовывали. Кормили отлично, оружие и доспехи были превосходными. Генерал не любил колдунов. Всё это зачарованное оружие было игрушками для слабаков. Настоящий боец и с простым, но хорошим мечом, победит труса и слабака с колдовским оружием.

С самого начала генерал постарался превратить отряды мальчишек в единый организм, сплотить настоящей боевой дружбой. Учения в степи, постоянные состязания между училищами, боевые походы. Генерал ходил в них вместе с мальчиками и не делал для себя никаких поблажек. Как не делал поблажек и наставникам. Трудности делили все поровну. Равно как и победы.

Конечно, с возрастом у мальчишек появляется влечение. Это была самая большая опасность, ибо любовь убивает дружбу. А еще старшие мальчики начинают использовать младших. Чтобы не возникало таких проблем для мальчиков при военных школах были созданы бордели с молодыми рабынями.

Генерал вздохнул. От всей его гвардии остался только этот отряд. Когда после первой битвы все военачальники, убоявшись бешенного гнева старика-герцога, бежали, генерала пригласили во дворец. Просто никого другого не осталось. Теперь дворец и новоиспеченного короля охраняли остатки его гвардии. Генерал не верил в победу, но и бежать, оставив своих ребят на гибель, не мог…

ЦЕНТР

Я вышел из Игры. Забавляло, что пацан опять ушел от всех наших агентов. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя, Месснер, и подавно уйду…

Операция все равно провалена, Север не вступит в войну, Альдерон будет разгромлен через неделю-две. Хотелось перекусить и поспать. Но тут позвонил Месснер.

–Отключился?

–Откуда знаете?

–Мне приходит сигнал о любом твоем подключении и отключении от БИЦ. Я сейчас зайду, не возражаешь?

Я промолчал. Конечно, у меня не было особого желания общаться, после любого подключения-отключения чувствуешь себя совершенно вымотанным, мозг-то работает с двойной нагрузкой.

Через пять минут неожиданно пришел официант, закатил столик с кофе и закусками. Через десять минут явился Месснер.

–Что нового?

–А Вы не видели моего… гм… путешествия?

–При прямом включении агент не отслеживается.

–Из соображений безопасности?

–Не только. Есть технические ограничения. Я даже не знаю, к какому персонажу ты будешь подключен. Но запись считывается с твоего чипа сразу по возвращении.

Интересно, а Месснер вообще в курсе событий?

–И как операция?

–Все нормально. Мальчик ликвидирован.

Это было странно.

–Уверены?

–Да, у меня же есть запись…

–Можно взглянуть?

–Да пожалуйста.

Месснер включил проектор и поставил таблетку.

Площадь, плаха, генерал, мальчик на коленях.

–Ладно, просто наклони голову…

Мальчик послушно наклонил голову, его длинные светлые волосы упали, обнажив тонкую шею. Генерал встал чуть сзади, чтобы не испачкаться в крови. Поднял меч, помедлил несколько секунд, как будто что-то припоминая. Меч сверкнул, голова мальчика отлетела и покатилась по булыжникам площади, из шеи ударили два фонтанчика очень красной крови. Начальник конвоя поднял голову за светлые волосы…

Это было неприятным и пугающим. Неприятным было зрелище. Пугало существование двух (двух ли?) разных реальностей.

–Других агентов на площади не было?

Месснер покачал головой.

–Не успели внедрить, все случилось слишком быстро. Агент из Зваараха не поспел, по дороге на него напали мародеры, их сейчас много, дезертиры из армии Альдерона, в основном.

Я потянулся к тумбочке, на которой стояла бутылочка с активаторами.

–Ладно, давай, давай, работай, – похлопал меня по плечу Месснер.

ИГРА

Отряд ехал в предгорьях, впереди уже показались дымы армейского лагеря. А мальчишка здорово держится в седле. Казалось, пять часов дороги верхом совершенно не утомили пацана. А я вот устал, подумал генерал. Возраст. Он взял с собой малый конвой охраны, двадцать человек, дежурную смену дворца. Как и ожидалось, принц сначала наотрез отказался выступать перед войсками. Как подозревал генерал, принц собирался бежать на Запад, генералу донесли, что к отплытию готова Святая Эльма, королевская бригантина. Парень не понимал, что его все равно выдадут, Запад не имел даже правительства, там заправляют гильдии. Какая из них захочет ссориться с метрополией и прятать опального принца? Пришлось настаивать на поездке к войскам со всей жесткостью. Конечно, сейчас лицо принца выражало живейшее отвращение.

Ополчение было в состоянии тихого бунта. Горели костры, у которых стайками собирались бывшие рабы и бывшие гладиаторы. Было много мальчишек, и они сбились в собственные стайки. Командиры боялись отдавать приказы, их запросто могли перебить.

Несло тухлятиной и сортиром. Нас провожали недобрыми взглядами. Очень недобрыми.

В середине лагеря была площадка с помостом. Рядом стояла виселица, правда, пустая. Стражи из свиты генерала отправились собирать народ – на местных командиров особой надежды не было. У ступеней помоста принц оттолкнул северного щенка носком сапога.

–Вали, меченый ублюдок… от тебя воняет!

Генерал взял мальчика за шиворот и подтолкнул в собирающуюся толпу.

–Твое место там, раб! Искупи кровью то, что ты сделал.

Через час толпу собрали. Какие ужасающе лица. Здесь были клейменные, с отрубленными ушами, с вырванными ноздрями. Толпа щеголяла всеми уродствами, которые были способны выдумать альдеронские палачи. А фантазия у палачей была богатая. Здесь, в ополчении, собрали рабов, преступников и гладиаторов. От двенадцати до семидесяти лет. Генерал подтолкнул принца, тот перепугано оглянулся на свиту и шагнул вперед.

–Дорогие поданные, – промямлил он и поднял руку.

Из толпы кто-то кинул тухлым помидором и попал принцу по губам. Площадь разразилась свистом и хохотом. Полетел камень, за ним еще один. И принц кинулся за спину генерала.

Генерал вышел вперед.

– Всем, кто примет бой, мы даруем свободу…

Толпа заревела.

Из толпы вышел гладиатор, его могучее тело лоснилось от пота.

– Кто должен биться?! Они?! – он повел рукой вокруг, – половина меч никогда не держала! За что мы должны погибнуть?

–Не надо погибать. Надо победить…

–После того, как полегла вся армия? Разве это бойцы? Смотри, кого ты привел – крикнул он генералу, – это что, воин?

Он схватил мальчишку северянина за шиворот и швырнул в пыль перед помостом.

–Это западная шлюха!

–Заткни вонючую пасть, гоблин! – звонко крикнул мальчик, вскакивая на ноги, и толпа взорвалась хохотом.

–Может быть, хочешь со мной сразиться? – гоблин пренебрежительно засмеялся, адресуя свое презрение не мальчику, но генералу, – победишь – сможешь возглавить армию!

По толпе опять прошел одобрительный хохот. Но мальчик уже вынул свой короткий детский меч.

Предстояло развлечение. Толпа раздалась, освобождая место. Гоблин достал тяжелый двуручный меч, легко играя им одной рукой. Второй рукой он сделал непристойный жест.

–Скольких ты удовлетворила, шлюшка? Я не убью тебя, такие солдатам нужны. Хорошо сосешь? Или порвать твою нежную попку?

Гоблин ударил мальчика плоской стороной меча, и северянин упал в пыль под хохот толпы. Почти никто не заметил, как меч пацана прочертил стремительный полукруг, отрубая гоблину ступни. Секунду огромный гладиатор еще стоял, потом рухнул. Когда тело коснулось земли, голова откатилась в пыль, одним коротким быстрым движением мальчишка отсек ее от падающего тела. Толпа затихла.

–Кто-нибудь еще хочет? – спросил мальчик и отшвырнул голову гоблина ногой.

Ответом был неясный гул, никто не вышел.

Тогда мальчик откинул рукой волосы со лбы. Увидев клеймо, толпа замерла. Наступила тишина, и можно было услышать крик ишаков, лай далеких собак и стрекот сорок в ближней роще. Мальчик поднял руку с мечом.

–Братья, – сказал он, – я герцог Верона. Да, я герцог, но я один из вас. Когда я подарил свободу крестьянам, меня продали в рабство. Я был гладиатором на арене. Я убил своего хозяина и получил вот это.

Толпа внимала в полной тишине.

–На нас идет армия Черной Ереси. Когда она придет, наши головы насадят на пики. Но если мы защитим Альдерон, мы не умрем, мы будем свободны. Вы видели, слабый может победить сильного. Мы сможем. Это будет битва не за наших хозяев. Не за герцога. Эта битва за нашу свободу. Давайте же возьмем ее!

Еще минуту была полная тишина, а потом над толпой пронесся восторженный рев. Отдельные выкрики слились, толпа скандировала «Король Альдерона! Король рабов! Король Альдерона! Король рабов!». Толпа подняла мальчишку на руки…

ЦЕНТР

Я спустился на развлекательный этаж. Здесь было все, что положено – бутики, кинотеатр, аттракционы. Центр был маленьким городом, только подземным. Много баров и кафешек для игроков. Бары были стилизованы под харчевни ИГРЫ. Игроков было много, и разговоры здесь велись соответствующие. В основном кто кого убил и кто сколько баб трахнул. О развлечениях Юга и Запада – гладиаторских аренах и элитных борделях. О турнирах метрополии, впрочем, тоже говорили.

Я выбрал почти пустой небольшой бар в стиле деревенской хижины – рыцарские залы были слишком шумные и неуютные. Заказал бутылку «игрового» напитка – что-то вроде самогона из моллюсков. Конечно, напитки Игры полностью воссоздать не могли, но немного общего во вкусе и запахе было. Пить агентам было запрещено. И все же после всех переживаний хотелось расслабиться. Ночь можно провести спокойно, да и следующий день тоже. Вряд ли армия метрополии быстро преодолеет горы.

В тишине можно было подумать и порассуждать с самим собой. Итак, что мы имеем? Двое мальчишек с нулевыми индексами. Дураку было ясно, что мироздание в лице БИЦа этих пацанов бережет, во многом моими руками. Ладно, допустим юному герцогу предстоит сыграть поворотную роль в игровом мире, спасти Альдерон от неминуемой гибели. Зачем тогда Месснер и компания пытаются его убить с маниакальным упорством? Впрочем, о роли мальчика в будущем Игры, они, видимо, не подозревают. Не будем их просвещать… Ибо на самом деле я не их агент, а БИЦа. И спорить с самим мирозданием вряд ли продуктивно.

Какого черта БИЦ выбрал именно меня на роль «спасителя малолетних»? Я добрее? Пожалуй… Да, когда-то давно я прикрыл своим телом Криса от стрел нынешнего подопечного, герцога. Тест? И зачем Крис нужен мирозданию? Ведь нужен наверно, раз я его спасал от извращенца Тоны. Хотя это могло быть случайностью. Криса мироздание использовало довольно утилитарно – как очередной инструмент для спасения паршивца герцога.

Самогон начинал действовать, стало так спокойно, только немного кружилась голова…

–Сударь, – услышал я и обернулся.

Рядом стоял молодой паренек, совсем еще юноша.

–Можно с Вами поговорить?

–О чем?

–Ну, я первый раз… выиграл тур в лотерею… а вы опытный…

–С чего ты взял, что я опытный?

–Хозяин сказал…

Черт, я в этой забегаловке уже не первый месяц отдыхаю. Конечно, если игрок приходит выпивать так долго, можно сделать выводы. Но как постоянный клиент я мог бы рассчитывать на приватность. А мальчишка явно робкий, но какие тараканы у него в голове… хотя, выиграл в лотерею…

–Садитесь…

Конечно, я не скажу ему, что лотерея – тест для агентов. Да и вообще вряд ли скажу что-то стоящее.

–Спрашивай… те.

–Можете меня на ты… у меня много вопросов, ничего?

Я кивнул. Приятно ощущать себя корифеем.

Мы говорили долго. Парнишка заказал бутылку Альдеронского Золотого, подозрительно напоминающего крымский портвейн. Мы ее выпили, закусив жаренными улитками. Улитки были вполне себе. В общем, ничего ценного пацану я рассказать не мог. Посоветовал не ездить на Север и Юг, там неспокойно. Заодно и на Восток, где штаб-квартира Ереси. Рекомендовал метрополию и Запад, наверняка у такого пацана не все благополучно по части телок. Выпустит пар. Тем более, Запад сейчас самое безопасное место в Игре. Оказалось, парнишка был в курсе политических игр и войн, знал о правителях и их интригах намного больше меня. Я был сильно пьян, когда парень вежливо попрощался и ушел. Какая-то странная заноза осталась от разговора… что-то было не так. Если бы не столько алкоголя… «Мы даже приостановили лотерейные туры, уже как месяц…». Лотерейные туры… парень сказал, что выиграл тур в лотерею. Но лотерея уже месяц не проводилась… и я понял, что придется тащиться к Месснеру прямо сейчас.

–Это был агент… не наш агент.

–Но я ничего не рассказал…

–Он переписал память чипа, того что у вас вживлен. Есть способы. Поэтому и разговор был долгий, большие объемы информации. Пить надо меньше. Ладно, об этом потом.

Конечно, парня в центре уже не было. Через семь минут после того, как мы расстались, камера зафиксировала его в выходном шлюзе.

–Не переживай, – сказал Месснер, – пацан скорее всего, работает на поборников нравственности. У тебя им нечем поживиться, сплошная героика, спаситель ты наш…

Он был не прав. Вечером нас вызвали к начальству и показали кадры новостей. Помимо казни мальчика, было много всего. Черная Горилла запорол до смерти струсившего мальчишку. Сцена пыток в тюрьме, в финале Крис, мертвый, кастрированный, истерзанный висел на веревках в застенке Тоны. Изнасилование юного герцога в притоне Астарата. Это опять была параллельная реальность…

–Мы финансируем поборников и даже сливаем им информацию, так как их ролики работают на нашу рекламу. Но это уже через край…

–Продажи увеличились?

–Продажи, –седобородый сердито взглянул на дисплей, – да, сегодня почти на восемьдесят процентов.

–Завтра будет на двести, – заметил Месснер.

–Да, но кончится все может полным запретом Игры!

Они препирались еще некоторое время. Месснер заверял, что правительство отлично понимает пользу Игры для общества, Игра дает слить скрытые вожделения в виртуальный мир.

Как оказалось, депутаты и прочие политики имеют бесплатный абонемент, и даже есть специальный секретный отдел по их обслуживанию… и среди них Игра весьма популярна. Седобородый возражал, что есть предел, если его перейти, то и депутаты ничего не смогут сделать… Рассказать ли им о параллельной реальности? Я решил, что не стоит. Если Мироздание старательно обманывает мое начальство – ему, мирозданию, виднее.

– Да ладно, так было даже старых в играх для компьютеров, всегда море крови и насилие…

–Игры для компьютеров мало похожи на жизнь, – возразил седобородый, – а тут настоящее документальное кино.

–Скорее художественное, – заметил Месснер, и вдруг уставился на меня.

Догадался, понял я. Реальные документальные кадры никогда не бывают столь сочны и эмоциональны. Это все не могло быть моими воспоминаниями. Мда, даже мироздание может проколоться…

–Рассказывай, – коротко велел Месснер уже в своем кабинете.

Я рассказал. Потом было долгое обсуждение со специалистами. Компьютерщики уверяли, что подделать запись невозможно. Я же начинал догадываться, но сказать о своей догадке было невыносимы стыдно. Однако не один я был такой умный.

–Записаны не реальные события, а воображение клиента. В каждом человеке есть вожделения маньяка… которые нормальный человек подавляет, не впуская даже в сознание. Но темное подсознание все равно живет и предлагает свой товар… вопрос лишь в том, почему на чип пишется не реальность, а самые темные картинки невольно придуманных сцен. Возможно, БИЦ выбирает самые яркие и эмоционально окрашенные… думаю, этот вопрос смогут решить программисты.

Все просто и противно. Нет никакого обмана, нет мироздания. Просто ошибка программеров. А я-то вообразил себя особым агентом 007…

–Ладно, вернемся к работе, – сказал Месснер уже ночью, – теперь будешь составлять подробный отчет после каждого возвращения. Как думаешь, Альдерон выстоит?

–Думаю, да, – сказал я, – генерал производит впечатление очень серьезного человека. Кстати, выстоит Альдерон в основном потому, что планы с устранением герцога провалились…

–Да, да, ты прав… но нулевой индекс, неконтролируемая ситуация всегда очень опасна…

Я не стал говорить, что знаю, кто такие нулевики. Если Месснер скрывает от меня информацию, то пусть и сам остается в неведении. Что посеешь…

–Почему нельзя нулевика устранить просто? Подослали, например, убийцу. Выстрел из арбалета, удар кинжала. Зачем городить все эти политические интриги…

–Все сложнее… Мы пробовали. К сожалению, при прямом устранении происходит скачок нестабильности БИЦ. Все должно выглядеть максимально естественно.

Естественно. То есть надо обмануть Бога. Не злой умысел Месснера убьет маленького герцога, но стечение печальных обстоятельств. Ладно, это хотя бы давало шанс мальчику пожить еще немного…

ИГРА

Тюрьма есть тюрьма, даже сухая и теплая, даже если тебе приносят ужин с генеральского стола… Хотя я впервые по-настоящему отоспался и отдохнул. Главное, в тюрьме ты совершенно беспомощен, и груз постоянных забот уже не давит. Третий день я спал и ел, ел и спал. Судьба мальчика больше меня не тревожила, равно и судьба Альдерона, как и собственная судьба. Но на третий день вечером меня отвели в покои генерала.

–Завтра будет битва, в которой падет армия метрополии, – без всяких вступлений заявил генерал, – нашу армию возглавляет ваш подопечный.

–Он мне не подопечный…

–Оставьте, я уважаю верность, даже если это верность преступнику… а мальчик даже не преступник. Так, убил, защищаясь, несколько разжиревших стражей… ладно, к делу. Вот ваши деньги, на них вы сможете жить в роскоши до самой смерти, хотите, оставайтесь здесь, хотите уезжайте… мы не воры, но что-то украли и потратили стражи… опять же, мы выплатили компенсации семьям убитых… но это все мелочи.

–Я свободен?

–Да, я выполняю свои обещания. Единственное условие – Вы отправитесь сейчас к своему подопечному, мальчик должен узнать, что я сдержал слово. Потом можете отправляться куда хотите. Конвой вас проводит и отвезет, как раз к вечеру будете на месте…

Я забрал пояс с деньгами. Мешочка, что я хранил за пазухой, не было, скорее всего генерал даже не знал о нем, так что стражи украли гораздо больше, чем он полагал. Впрочем, это действительно мелочи.

–Спасибо, Ваше сиятельство…

–Я не сиятельство, я не благородных кровей… идите! Хотя…

Я уже сделал шаг к двери, когда генерал остановил меня своим «хотя».

–Хороший мальчик, жалко…

Я все понял. Жалко ли мне герцога? Хочу ли я его спасать? Хочу ли вернуться в эту изматывающую борьбу за его жизнь? Будущий дворец в моем воображении уже сверкал витражами… а мальчик? Ну, можно поплакать о его печальной судьбе, и даже заказать знаменитому ваятелю его надгробный памятник. Я очень ярко представил этот памятник из белого мрамора. Глаза только вот плохо, если белые… но их можно вырезать из синей яшмы. И сережки с хамелеон-камнем… ведь все равно жить пацану оставалось два-три месяца…

–Что надо сделать? – спросил я.

–Я не должен об этом говорить, но… видите ли, мальчик возглавил армию рабов, обещав им свободу. Другой реальной армии сейчас в Альдероне нет, так, пара гвардейских полков. Когда рабы победят… если победят… так вот, армия нищих даже с мальчишкой-королем, все равно толпа сброда, жесткого, кровожадного, беспощадного. Будут грабежи, резня, изнасилования, убийство детей… библиотеки и университеты сожгут… и мальчик их ничем не удержит. Мы подготовились, чтобы этого не случилось…

–Что надо сделать? – повторил я.

– После битвы заберите мальчика и бегите… как можно быстрее и дальше. У вас будет где-то полчаса, может немного больше. Да, полчаса точно будет…

Мы лежали по верху ущелья и смотрели вниз, ожидая армию метрополии. До рассвета было далеко, ночь была ясная, в призрачном свете луны далеко внизу сиял ручеек. Низкие звезды, теплый, едва заметный ветерок, стрекот цикад. Вечером, когда я прибыл «ко двору короля рабов», герцог меня едва заметил. Улыбнулся, кивнул, велел накормить. И умчался по своим командирским делам. У мальчишки было два рослых телохранителя из лучших бойцов арены, два огромных темнокожих раба. Зачем я здесь? Просьба генерала? Ему стало жалко мальчика? Так сам бы и спасал… Я даже не боец, я ни разу еще не убивал человека. И не хочу. Но когда мы легли в засаду, мальчик неожиданно устроился рядом со мной.

–Тебе страшно? – шепнул он.

Мне было страшно. Я же не воин. Но не хотелось признаваться в своей слабости.

–А тебе?

–Очень, – он шептал мне в ухо, и было щекотно, – перед боем всегда страшно. Я, наверно, погибну, сегодня.

–С чего ты…

–Я чувствую. Подожди, не спорь. Хочу, чтоб ты знал. Ты мой самый лучший друг… нет, больше, чем друг. Брат… брат меня хотел убить… Отец… Родной отец меня предал… А ты…

Он замолчал, ему не хватило слов. Но я понял его. Я не знал, что сказать. Я почувствовал, что сейчас заплачу.

–Обними меня, – вдруг попросил герцог.

Он прижался ко мне, его тонкое тело было горячим.

–Хорошо бы утро никогда не пришло… Давай посмотрим на звезды, как тогда… в океане.

Мы лежали на спине, а южные звезды были совсем низко.

–Смотри, Южный Крест… на Севере его не видно… Я знаю все звезды, я выучил еще дома… у меня был глобус неба… я не хочу, чтобы ты умер. Когда мы атакуем, останься здесь. Обещай.

Я обещал, уже зная, что не сдержу слова.

–Все будет хорошо, капитан.

Не знаю, почему я его так назвал...

Армию метрополии мы увидели с первыми, еще розовыми, лучами солнца. Вершины гор были освещены, но и в ущелье пробивались лучи. Дорога здесь шла почти строго на юг… Лучи солнца сверкали на великолепных золоченных панцирях имперской пехоты. С двух сторон цепочками тянулась кавалерия. За пехотой двигались батальоны арбалетчиков. Все это войско шло мимо нас часа три. Мы залегли по верху ущелья, в его самой узкой части. Проходя узкую часть, пехоте приходилось ломать строй и смешиваться с кавалерией. Внизу проехал сам принц Арана, в окружении генералов и гвардии. И наконец, показались требушеты, двигающиеся в полной боевой готовности к залпу. Именно требушеты решили исход этой войны, лишив герцога Альдеронского его дьявольского оружия – огнеметных машин. Требушеты били дальше и точнее. Били огненными снарядами, превращая в гигантский костёр и огнеметы, и боеприпасы к ним.

Требушетов было много, и много боевого охранения. Когда первые требушеты достигли каменного горла, загремел грохот обвала, поднялась пыль, закрывшая в мгновение ока ушедшую вперед пехоту и конницу. Армия рабов ринулась вниз бесшумно, будто стая голодных коршунов упала с неба. Герцог был где-то внизу, в гуще свалки, требушеты запылали, облитые горючей жидкостью. Часть из них выпалила, накрыв собственный авангард – возить взведенные требушеты всегда большой риск. Пехота повернула назад, чтобы стереть нападавших в пыль, и в это время из устья ущелья ударили альдеронские огнемёты, мгновенно превратив все в пылающий ад. До нас огню было далеко, но передовые части метрополии сгорели заживо в своих золоченых панцирях. Я пробивался сквозь дым, кровь и огонь, разыскивая мальчика. Наконец увидел его на плечах огромного темнокожего раба. Впереди кипела схватка, однако в узком ущелье пехота не имела преимущества, так как не могла держать строй. Наоборот, бывшие гладиаторы, привыкшие сражаться в одиночку, более проворные без тяжелых доспехов, превосходили армейские части. А спереди, где была ставка принца Араны, все ближе и ближе накатывали волны огня. Наконец, я пробился к мальчику, пьяному от битвы. Говорить было бесполезно, за ревом людей и треском пламени ничего не было слышно. Я просто старался держаться рядом…

Наконец все стихло. Это была не битва, и даже не побоище. Армию метрополии уничтожили всю. До последнего солдата. Большая часть с принцем Араной и генералами сгорели в адской топке, остальных добили рабы и гладиаторы. Отвратительно, нестерпимо воняло горелым мясом и испражнениями. Рабы разбрелись по ущелью, обирая мертвых. Да, тут было чем поживиться…

–Ваша светлость, надо уходить… Ваша светлость…

–Куда? Зачем?

–Ваша светлость …

–Не сейчас, – мальчик отмахнулся от меня как от назойливой мухи.

В отчаянии я схватил герцога в охапку и побежал. Мальчишка был легкий, а у меня от ужаса проснулись нечеловеческие силы, и я бежал, хотя герцог отбивался изо всех сил, лупя меня кулаками по лицу. Он мог бы меня легко убить, у него на поясе оставался кинжал. Но не убил. Неожиданно меня сбили с ног. Огромный темнокожий раб замахнулся, чтобы размозжить мне голову.

–Не трогай его! – крикнул герцог.

–Ваша светлость, – прохрипел я, – нас… сейчас… сожгут… надо бежать…

Мальчик поверил сразу. Он окинул ущелье взглядом и понял – приказывать бесполезно. Жадность помутила разум рабов, не видевших еще никогда такой добычи.

–Беги…

–Ваша светлость…

–Ты не понимаешь, – грустно сказал герцог, – уйти – это предать. Я привел их сюда, я за них в ответе. Я их король. Я не уйду, умру с ними… никто не назовет меня предателем… никогда… а ты беги, беги пожалуйста… Беги! Беги на Север, к отцу, расскажи ему… он простит…

Но я не побежал. А через минуту с неба со страшным ревом посыпались огненные шары… последнее, что я увидел – огромный темнокожий раб бежал среди пламени с герцогом на плечах, на них рухнул огненный шар, взметнулось пламя, черная фигура с мальчиком на плечах в огне смотрелась демоном, восставшим из ада… Я перестал видеть, от жара лопнули глаза… потом я сгорел.

 

Глава восьмая. Епископ

ЦЕНТР

По дороге пришлось пять раз присесть передохнуть. Сгореть заживо было слишком страшной нагрузкой. Даже для меня, уже привыкшего умирать. Две недели в реанимационном блоке, еще неделя в больнице. Когда меня отпустили, я едва мог ходить… Наконец бронированная дверь отъехала.

– Вик, дай таблетку с моим путешествием...

Вик на пощелкал клавишами на каталожном пульте.

– Ее нет.

– То есть как нет?

–Сходи к геройщикам, узнай у тех, кто тебя вел.

Геройщики располагались отдельно. Обычно каждый из них вел до нескольких десятков игроков. Мне пришлось долго выяснять, кто же в этот раз отвечал за меня. Наконец мне показали симпатичную девчушку в очках. Почти ребенка. Я подошел к ее рабочему месту. На ее пластоэкране светились красные точки, показывающие где находится каждый из игроков, за которых она отвечает. Там была еще куча значков и разноцветных точек, значения которых я не представлял.

– Привет, я Айзек.

– Привет, я Деми – девочка глянула мельком и снова сосредоточилась на работе. Щелчок и экран показал сцену бурного секса. Девочка слегка покраснела и переключилась на дорогу, по которой чинно ехала группа конников. Я подумал о своем романе с Мэй и ощутил прилив стыда. Больше никогда не буду заниматься сексом в игре.

–Записи нет, ее и не может быть, – сказала Деми, – у тебя же не было Знака.

–Разве Знак…

–Конечно, это его главное назначение. Протокол доступа. А ты думал, можно в Игре наблюдать что хочешь?

Я действительно так думал.

Я еще сидел в пультовой, когда началась паника. Честно, просто не было сил тащиться назад в свою комнату. И я все оттягивал этот момент. Хотя больше всего мне хотелось именно в койку.

Начало паники я как-то не заметил. Ну забегали, засуетились. В пультовой это случалось периодически. До меня доносились отельный реплики:

– Нарушение стабильности в центральном регионе...

– Компенсирую...

– Не сводится... – не сводится...

– Вторая степень и растет...

– Оттягивай!

– Все равно растет! Экспонента...

– Рванет ведь нахрен...

Началась беготня. А потом вдруг оглушительно взвыла сирена. Так, что заложило уши...

– Внимание! Внимание! Нарушение стабильности первой степени! Всем работникам Центра управления Игрой немедленно явиться на свои места!

Механический тревожный голос повторил одно и то же три раза.

Зачмокала входная дверь, зал быстро наполнялся наспех одетыми, взъерошенными людьми.

Я отловил пробегавшего мимо меня Вика.

– Что случилось?

– Не до тебя...

Вик умчался. В пультовой мелькнула пухлая фигурка Месснера. Но ему тоже явно было не до меня.

Из динамиков донесся мертвый механический голос:

– Расчётное время гибели игрового мира 12 часов, начинаю отсчет. Приготовиться к массовому возврату игроков. Возврат начинается через шесть часов...

Я подумал, что надо бы уйти из этого хаоса, здесь я только мешал. Я встал и побрел двери.

– Где он? Где он, черт побери?!

– Месснер, это по вашей части, почему...

– Да вот же он!

И вдруг обрушилась тишина. После крика и суеты тишина была оглушительной. Весь огромный зал враз замолчал. Все они почему-то смотрели в мою сторону...

В первую секунду я подумал, что это они меня винят в нарушении стабильности. Но тут подошел Месснер:

– Айзек, БИЦ выдал решение... Я понимаю, ты еще совсем слаб. Но он утверждает, что ты единственный агент, способный ликвидировать критическую ситуацию. Пойдешь через стационарный шлем, активаторы сейчас для тебя слишком опасны…

ИГРА

Карета чуть покачивалась на рессорах, и епископ задремал. Дорога к тюрьме была долгой и можно было выспаться. В дни казней приходилось вставать очень рано. Епископ к казням привык, это раньше он переживал, отправляясь утверждать смертные приговоры Храмового Суда. Лет пять назад ему приятна была мысль, что он может распоряжаться чужими жизнями. Впрочем, эта власть была иллюзорной – за все десять лет епископ не отменил ни одного приговора. Ссориться с судебными чиновниками Храма было губительно для карьеры. Он давно уже не жалел приговоренных, все превратилось в рутину. Утверждение приговора, исповедь, причащение, отпущение грехов – все делалось на автомате, не затрагивая души и совести. Казни проводили по субботам, и потому сегодняшняя поездка была неожиданной. Так было всего два раза – во время подавления бунтов – требовалось срочно казнить мятежных герцогов. Но сейчас, в связи с разборками в Альдероне, на Севере установился прочный мир. Метрополия пошла на серьезные уступки герцогам, и пока все были довольны.

Тюрьма встретила сумрачной прохладой. Милый садик, увитые плющом старые стены из крупных серых камней. Трудно было предположить в этом милом и уютном строении место, где ежедневно пытали и казнили. Впрочем, милым оно было только снаружи. Казни проводили перед тюрьмой на площади, и здесь собиралось иногда значительное количество зрителей. Впрочем, только на казни, проводимые светскими властями, которые старались их сделать мучительными и зрелищными. Казни по приговорам храмового суда были более гуманны – осуждённых просто вешали.

Епископа встречал местный дьякон, такова была традиция. От дьякона разило чесноком и дешевым кислым вином.

– Сколько сегодня? – вместо приветствия спросил епископ.

– Трое, Ваше преосвященство, – дьякон поцеловал протянутую руку с перстнем.

Епископ поморщился, ощутив прикосновение его усов к своей коже. Похоже, дьякон хотел еще что-то сказать, но не решился.

С первым приговоренным епископ справился быстро. Нападение на настоятеля кирхи, грабеж, убийство старика и его семьи... Осужденный смотрел умоляющим подобострастным взглядом. Долго исповедовался. Изнемогая от отвращения и вони, епископ провел причастие – здесь надо было коснуться лба заключённого. Епископ боялся заразиться. Он несколько раз переболел после визитов в тюрьму, один раз тяжело – еле спасли. Всякий раз епископу приходилось переступать через природный страх – даже это мимолетное прикосновение вызвало в нем легкую панику. После он долго мыл руки, несмотря на то, что впереди были еще двое. Второй вообще почти не доставил хлопот, от исповеди отказался, но причастие принял. Его осудили за приверженность Черной Ереси. За Черными всегда тянулась длинная цепочка трупов, и епископ подписал приговор с легким сердцем. Осужденный был изломан пытками, от него пахло нечистотами, так как испражняться самостоятельно он не мог, а тюремные служители, понятно, за ним не ухаживали. Тюрьма не больница. Прочтя скороговоркой коротенькую молитву и едва коснувшись пальцами его влажного лба, епископ поспешно вышел.

– Убирали бы, что ли, воняет ужасно.

Дьякон мелко закивал и забормотал слова извинений. Но епископ знал – к следующему его приезду все будет также.

В третей камере был мальчишка. Он лежал спиной к епископу, чуть согнув ноги. Епископ не сразу понял, что это мальчик. Маленькая фигурка, длинные темные волосы могли принадлежать какой-нибудь местной блуднице. Только на кой храму блудница?

Но тут лежавший обернулся, и епископ сразу понял, что это мальчик. Епископ сел за стол и раскрыл дело – несколько пергаментных листов, сшитых кожаным шнурком. Было очень скверно, хуже некуда. Он всего лишь раз отправлял на казнь детей, и это было давно, в первый год его назначения на Север. Как раз тогда был очередной бунт, и власти договорились с церковью осудить нескольких особенно отъявленных бунтарей вместе с семьями. Тогда он был молод, полон карьерных устремлений и не особо придавал значение своей формальной роли в этом деле. Но с годами все переменилось. Обреченный на безбрачие, с некоторых пор епископ неровно дышал именно к детям. Нерастраченный родительский инстинкт постоянно бередил его душу. Видя мальчишку на улице, епископ всегда думал одно – а ведь это мог быть его сын. Он иногда выходил и подавал нищим детишкам – правда, как обычно, стараясь ни до чего не дотрагиваться. И вот теперь надо было своею подписью отправить мальчишку на смерть. Своего несостоявшегося сына. Епископ выругался про себя длинно, адресовав проклятия Храмовому Суду.

Когда мальчишка на секунду обернулся, епископ успел заметить большие темные глаза. Значит, мальчик бы не местный. Скорее всего южанин, или из центра метрополии. Епископ стал читать дело. Оказывается, мальчишка был из ордена Неслышных. Задержан на Западе за связь с заговорщиками. Свою принадлежность к ордену не отрицал. Однако что-либо еще рассказать следствию отказался. К мальчику, естественно применили пытки, перечень способов дознания в деле был. Самым сильным была дыба. При этом мальчишке даже она не развязала язык. Удивительно, на дыбе начинали говорить самые суровые воины. Убил дознавателя… интересно, это как? В конце приписка Храмового прокурора – "пытки прекратить в связи с вероятностью смерти осужденного и невозможностью тогда проведения показательной казни." Ага, приговор. Показательная казнь на площади. То есть его не повесят, а еще будут мучить в назидание другим на глазах возбужденной толпы.

Епископ встал и подошел к каменному лежаку, застеленному соломой. Соломы было много, и она на удивление была чистой. Видно тюремщики жалели маленького арестанта. Что ж, они тоже люди и ничто человеческое им не чуждо. Даже жалость.

Епископ переборол себя и осторожно сел на край лежака.

– Не хочешь ли исповедоваться?

– Нет.

– Давай, прими хотя бы святое причастие...

– Да шли бы вы со своим причастием...

Казалось, мальчик говорит с трудом. Ну, еще бы.

– Напрасно, я хочу тебе помочь...

– Хотите помочь, помогите в туалет сходить...

Епископ беспомощно оглянулся. В углу камеры стоял металлический чан, закрытый крышкой. Первой мыслью епископа было позвать дьякона или кого-нибудь из тюремщиков. Потом, к собственному удивлению, он услышал свой голос:

– Хорошо, давай.

Мальчик повернул голову и теперь епископ смог рассмотреть его лицо. Очень бледное, с большими темными глазами, с пушистыми, как у девочки, ресницами. "Господи, – как обычно подумал епископ, – ведь это мог быть мой сын!"

Он осторожно приподнял голову мальчика, мимоходом удивившись, что не испытывает обычного страха. Стараясь не сделать мальчику больно, он поднял его на руки. Сквозь грязнущие лохмотья он ощущал его неожиданно горячее тело. Руки мальчика, вывернутые из суставов висели как плети. Он отнес мальчика к чану, снял крышку. Чан был чист и пуст.

– Тебе по большой или малой нужде?

– Малой. Поставьте меня...

Мальчишка вскрикнул от боли, едва его ноги коснулись пола, и епископ заботливо поддержал его. Однако самостоятельно снять штаны мальчик не мог. Епископ, опять удивляясь себе, сделал это за мальчика и помог ему опорожниться. Пока мальчишка журчал, епископ отметил, что ему не противно. Совсем не противно и не страшно. Наоборот, забота о ребенке рождала неведомое раньше наслаждение. Впервые он по-настоящему пожалел, что стал епископом.

Он отнес мальчика назад и приложил ему пальцы ко лбу в Святом Причастии. Тот не сопротивлялся.

– Как тебя зовут?

– Крис.

Епископ понял, что это знак благодарности. На следствии мальчик свое имя так и не назвал. "Интересно, Кристофер или Кристиан?" – подумал епископ.

Епископ медленно прочитал последнюю молитву. Потом тяжело поднялся, постоял над лежаком, глядя на мальчика. Темные глаза туманились от сильной боли. "Смерть будет для него спасением", – подумал епископ.

Он тяжело прошел по камере и сел к столу заполнить последний документ в деле.

"Именем и властью, данной мне Святым Советом, я, епископ Северного Края, утверждаю... "

Он не сразу понял, что произошло. Лишь когда на бумаге вместо "утверждаю" увидел выведенное своим каллиграфическим почерком слово "отменяю". Сердце замерло, а потом застучало сильно и часто. Он понял, что совершил первый настоящий поступок в своей жизни. И последний в своей церковной карьере. Поступок, за который будет прощен на небесах и за который будет жестоко наказан на земле. Ещё никто никогда не осмеливался отменить показательную казнь, назначенную Храмовым Судом.

ЦЕНТР

Сигнал нестабильности падал. Люди, уже больше суток дежурившие в центре управления, облегченно вздохнули. Опасность гибели Игры была ликвидирована. Зачмокала дверь – после тяжелой и напряженной работы все шли отсыпаться...

ИГРА

Епископ вышел в коридор и приказал вызвать начальника тюрьмы. Когда заспанный начальник прибыл, он торжественным голосом зачитал свое решение:

"... властью, данной мне Святым Советом, отменяю смертный приговор, вынесенный Храмовым Судом. Во время исповеди мальчика стали известны факты, имеющие неоценимое значение для Храма и государства в борьбе с еретиками и бунтовщиками. В целях продолжения дознания повелеваю незамедлительно доставить мальчика в епископальную резиденцию. Всякий ослушавшийся приказа подлежит суду по обвинению в заговоре против Храма с последующей показательной казнью на площади"

Через десять минут мальчишка лежал в карете епископа.

ЦЕНТР

–Зачем меня вернули?

–Задача выполнена...

– Уверенны? Слушайте, Месснер, а еще не подметили странную закономерность?!

– Что именно?

– То, что БИЦу почему-то дороги до чрезвычайности эти мальчики. Одного вы уже убили, хоть второго оставьте в покое…

– Думаете? Мы с таким трудом изловили его...

– Подождите, так все это судилище ваших рук дело?

– Нулевой индекс, неслышный, это очень опасно... ведь наша задача, понимаете... ликвидировать... я понимаю, Вы были к нему привязаны, но...

"Ну и гад же ты!" – подумал я, вспомнив опухшие посиневшие запястья Криса.

– А пытать-то зачем?

– Ну, это не мы, это их собственное средневековое зверство...

– То есть вы хотели прибить пацана, а когда у БИЦа от этого полетели катушки, бросили туда меня – спасай, типа, нашу вселенную. Так?

– Почти. Действительно, мы хотели ликвидировать то, что ты называешь мальчиком. Да пойми, мало что он нулевик, он еще и Неслышный.
Предположительно, Неслышные – это сопротивление, направленное против самой Игры. Но вот кто им руководит, совершенно непонятно, – он усмехнулся, – пять лет назад, когда про Неслышных узнали, здесь такое творилось. Половину программистов поувольняли, думали, диверсия... Но выяснилось вроде, что это чисто игровое явление.

– Как Черная Ересь?

– Нет, – он устало усмехнулся, – ересь ерунда, так, убирает избыток игроков.

– Тоже ваших рук дело?

– Наших, наших. Черная Ересь на самом деле существует с ведома Храма. Очень полезное течение, между прочим. А вот Неслышные...

– Что Неслышные?

– Мы не понимаем ни кто они, ни откуда берутся, ни их задачи. Этот явление неуправляемое, а потому опасное. Честно, я был против ликвидации мальчика. Вы с ним сдружились, могли бы что-нибудь узнать. Но в нашем совете... Короче, они совсем струсили, особенно когда этот мальчик вас узнал в образе негра. Да и вообще, у этих старых пердунов перед Неслышными суеверный ужас. Многие до сих пор на ночь запирают дверь спальни, а под подушку кладут пистолет.

– Ладно, что будем делать? Сейчас этот церковный карьерист осознает, что натворил, наложит в штаны и побежит сдаваться. И у вас опять начнется конец света...

– Сложно было его уломать?

– Не, не очень. Он, оказывается, любит детей. Собственно, я сделал только одно – написал слово "отменяю". До остального он сам допетрил. Но до конца за эту лису ручаться нельзя. А потом, вы пацана искалечили, так потрудитесь починить. Мне неохота все время его на горшок водить и попу вытирать.

– Починить его мы не можем, он же не имеет связи с Центром. И потом, – в голосе Месснера прозвучало легкое ехидство, – мне кажется, Вам это нравится.

– Ну вы и уроды!

– Ладно ругаться-то. Кто знал, что так обернется...

В этот момент Месснеру позвонили. Он с полминуты послушал и лицо у него стало озабоченным.

– Что, опять нестабильность растет? – ехидно поинтересовался я.

– Идите отдыхайте, попозже переговорим...

У меня на автоответчике было семнадцать звонков, все от Штармаейра. Я перезвонил ему.

–Я купил тур, – сказал он, –где мне искать… его?

Я не смог сказать, что Севки больше нет, что он сгорел заживо на моих глазах.

–Если он жив, он пойдет на Север… по главному тракту, что ведет из Альдерона…

ИГРА

Сидеть в теле этого церковного деятеля мне совсем не нравилось. Во-первых, старый и слабый. Во-вторых, хитрый. В-третьих, трусливый. Короче, противен он мне был со своими страхами и интригами. Но иного способа подобраться к Крису программеры не нашли. Задание было в этот раз простое. Помочь мальчишке добраться до цели и выведать о Неслышных как можно больше. Единственно, совет Игры настоял, чтобы я ни под каким видом не раскрывал мальчику свою личность. Он должен считать Роба мертвым.

Надо сказать, искалечили они Криса капитально. Ни знахари, ни врачи не брались его поставить на ноги. Я, правда, настоял, чтобы мне направили настоящего врача. Они подняли список Игроков, нашли парочку хирургов и пригнали их в резиденцию. Однако выводы современных докторов были неутешительны. Порваны связки обоих плечевых суставов, разорваны суставные сумки, переломаны кости запястья и сломан левый локтевой сустав. Для лечения рук требовались лазерные установки современной операционной, чего в Игре, конечно, не было. Короче, доктора сказали, что может быть пИсать Крис со временем самостоятельно научится, но владеть нормально руками – никогда. Гораздо лучше было дело с ногами. Сросшиеся переломы бедер. Пара свежих, но незначительных переломов плюсны, да растяжение связок. Ходить будет. А пока я был вынужден исполнять роль сиделки.

Мальчишка, кстати, меня не жаловал. За две недели мы лишь пару раз обменялись несколькими словами. Первую дни ему было очень плохо. Потом боль удалось снять, Я начал потихоньку его учить ходить. Тогда-то он меня и спросил:

– Зачем Вы меня спасли?

– Пожалел.

– А может я хотел умереть?

– Ну, рановато-то тебе еще на тот свет.

– Раз хотел, значит были причины. А что, лучше таким вот овощем быть?!

За заботами о Крисе про Севку я как-то позабыл.

Ситуация с отменой приговора была весьма мутной. Вряд ли Святой Совет меня тут поддержит. И я ждал со дня на день неприятностей. Конечно, свалить епископа очень непросто. И вряд ли они на это решаться, тем более в Северных землях, где еще совсем недавно пылали восстания. Но вот отобрать мальчика, перевезти его в другую провинцию, а там спокойненько казнить они могли запросто. Путешествовать же с инвалидом мне тоже не шибко хотелось. Хотя сейчас я это мог делать с комфортом, в шикарной карете епископа.

А еще ужасны были эти понимающие взгляды вокруг. Пристрастие церковников к мальчикам давно не секрет. Храм на эти шалости закрывает глаза. Даже поощряет, наверно. За связь с блудницей лишали сана мгновенно, но понимали, что даже священникам разрядка нужна. Может быть, школы певчих и создавали ради этого? Во всяком случае, мальчиков-певчих, даже рабов, здесь никогда не кастрировали…

Скабрезные взгляды слуг пережить было можно. Но слухи, конечно, поползли. А ведь церковь может поступить просто – дать делу ход. Связь с мальчиком формально была достаточным преступлением для лишения сана, а отмена приговора в этом случае была достаточным преступлением для показательной казни на площади. Однако церковь всегда действует неторопливо…

Через месяц ко мне прибыл эмиссар главы Святого Совета. Мы помолились в надворном храме, потом вкусили даров Божьих в виде местного северного сидра из снежных ягод, закусив копченым оленем и жаренными куропатками. Лишь потом перешли к делу.

В Святой Совет поступил запрос от Храмового Суда о недопустимой половой связи епископа Севера с мальчиком. Я должен был дать официальные объяснения. Об отмененном приговоре в запросе не было ни слова.

–Кое-что неофициально. Совет не хотел бы давать ход этому делу. Оно замарает светлое имя церкви…

Ну, еще бы. Все члены Совета развлекались с очаровательными хористами Великого Храма метрополии… зачем им марать светлое имя?

–Однако если прокурор будет настаивать, и подтвердятся факты…

–Как они могут подтвердиться?

–Например, мальчик даст показания.

–Мальчик не даст.

–Его могут убедить…

–Не смогут. Уже пробовали, потому он здесь…

–Что же, хорошо. Насколько я понимаю, других подозрительных контактов вас с мальчиками обнаружить не удалось… На Севере даже нет церковного хора…

–Хор был, но хористы погибли во время последних печальных событий… сгорели вместе с храмом.

–Царство небесное святым детям. Мертвые не смогут Вас оговорить. Таким образом, Вы дадите официальные объяснения мне, еще возьмем объяснения от мальчика… и я должен его осмотреть.

Объяснения, конечно, дать не проблема. А вот осмотр – дело достаточно унизительное. К моему удивлению Крис согласился на осмотр без каких-либо возражений. Видимо, после всего, что он перенес, осмотр казался сущей мелочью.

Документы были составлены по всей форме, даже с фразой «задний проход тугой, что исключает подозрение о введении в него срамного уда»…

–Храмовый Суд вряд ли остановится, но мы затянем рассмотрение на месяцы… или годы, – улыбнулся эмиссар, – однако Вам рекомендуется, конечно, неофициально, уехать на время… кажется, Вы друзья с герцогом Вероной?

Я кивнул.

– Святой Совет рекомендует Вам нанести визит опальному герцогу для принятия его покаяния. Герцог большой грешник, и к тому же ему сейчас нужна моральная поддержка духовника после трагической гибели единственного наследника.

Герцог их принял с размахом, свойственным северной знати. Правда о своих проблемах с Храмовым Судом епископ пока умолчал.

У епископа не было иллюзий о том, что думают слуги и сам герцог об их отношениях с мальчиком. Например, в отведенных им покоях была только одна двуспальная кровать. Епископ не стал требовать вторую, ухаживать за больным ребенком удобнее, находясь постоянно рядом. Главное, что на них не бросали скабрёзных взглядов и не шептались за спиной – любые отношения в Доме Пороков почитались нормальными, и слуги к этому привыкли. На второй день все же епископ решил поговорить с герцогом.

–Мой друг, Вы должны понимать, что у меня с мальчиком нет близости. Это совсем не то, о чем многие думают. Я дал обет ухаживать за этим ребенком до его исцеления…

–Мой друг, ваши отношения здесь никого не волнуют. Любовь во всех ее проявлениях прекрасна…

Да, прекрасные статуи плотской любви не только по-прежнему стояли в обеденной зале, но среди них появились новые, демонстрирующие содомию, мужеложство и мальчиколюбие. Похоже, герцог готов был бросить вызов всему остальному миру, во всяком случае его морали и нравственности.

–Мы с вами все понимаем, но мальчик…

Конечно, мальчик отлично понимал взгляды слуг во дворце епископа, и вряд ли ему это нравилось.

–Здесь никто не оскорбит его нескромным взглядом или разговором, – сказал герцог, – а если с Вами, мой друг, не приведи Господь, случится беда, я возьму Ваш обет на себя.

Как тонко герцог намекнул, что ему известны проблемы епископа с Храмовым Судом!

–Ваш край славится знаменитыми костоправами. Не могли бы они посмотреть больного?

Конечно, костоправы посмотрели. Полное излечение невозможно, сказали они, но можно снять боль. После проведенных процедур Крис перестал вскрикивать неловко повернувшись во сне… но он по-прежнему не мог сам справить даже малую нужду. Герцог предложил приставить к мальчику слуг, которые заменят ему руки. Но Крис, к удивлению епископа, отказался.

Епископ заметил, что на стене появился портрет мальчика с голубыми глазами и сияющей улыбкой. Он знал этого мальчика, когда-то давно даже крестил его. По странности натуры герцог не крестил сына в младенчестве, и лишь когда слухи о некрещенном наследнике стали угрожающими, попросил епископа об услуге. Это было три года назад, когда мальчику исполнилось девять. Процедура крещения сначала рассмешила ребенка, но потом, когда пришлось нагишом стоять посреди церковной залы при всех, наследник заплакал. Поистине, лучше крестить детей совсем маленькими…

На третий день пребывание случилось неприятное происшествие. Они сидели с герцогом в саду вдвоем, отдаваясь интеллектуальной беседой и услаждая себя легким вином из моллюсков. Неожиданно епископ увидел невероятного грязного мальчишку-раба. Ноги его были покрыты язвами, тощее тело едва прикрыто лохмотьями, серые волосы свисали сальными клочьями. Посреди лба гноилось клеймо. Епископ бросил взгляд на Верону, ожидая бурной реакции – светская знать очень щепетильно относилась к вопросам чести. Однако герцог почему-то медлил, и раб подошел почти вплотную к столу.

Тут наконец герцог хлопнул в ладоши.

– Выпороть наглеца, – коротко бросил герцог прислуге, – и вышвырнуть со двора.

Экзекуция должна была состояться на заднем дворе. Раба привязали к столбу, но прислуга почему-то медлила начинать порку. На худенькой спине мальчишки были видны острые позвонки.

– Почему не начинаете?! – жестко спросил герцог.

Свистнул бич, тело у столба вздрогнуло, а епископ ощутил резкий укол жалости.

И тут появился Крис.

– Стойте! – никогда еще епископ не слышал, чтобы голос мальчика звенел так отчаянно. Слуга с бичом замер.

Герцог молчал.

– Да как вы можете, вы... – глаза Криса потемнели от ярости. Епископ испугался, что мальчик сейчас бросится на Верону.

И тут герцог ушел со двора...

Крис подошел к столбу и попытался отвязать раба, но руки не слушались его.

– Ну помоги же, – бросил он епископу.

Епископ неумело начал распутывать тугие узлы. На помощь пришел слуга, и через минуту раб был отвязан.

И тут слуга низко склонился перед рабом.

Вечером состоялась беседа между герцогом и епископом. Надо сказать, герцог был явно не в себе. Епископ увидел следы слез и тяжелых раздумий на благородном породистом лице Вероны.

– Мой друг, – сказал герцог, – я хотел посоветоваться с Вами о постигшей меня беде.

– Я слушаю Вас, мой друг.

– Этот мальчик-раб мой младший сын, – сказал герцог, – по законам чести я должен вышвырнуть его со двора, если не убить. Он опозорил семью, придя сюда с клеймом. Он должен был убить себя сам, а не жить с этим бесчестьем.

– Я скорблю о постигшем Вас несчастье, – сказал епископ, – однако почему же Вы не захотели вышвырнуть его из дома?

– Потому что я люблю его, – просто сказал герцог.

Епископ промолчал, так как не видел выхода из создавшегося положения. Церковь официально считала, что все люди равны перед Богом, в том числе и заклеймённые рабы. Но неофициально всячески предписывала поддерживать сословные предрассудки в целях сохранения стабильности в обществе. Очень важно было иметь группу неприкасаемых – ведь благодаря им остальные, даже нищие и обычные рабы, чувствовали себя в некотором роде элитой.

– Мой друг, – сказал герцог, – для меня не секрет, что у Вас возникли серьезные проблемы с Советом и Храмовым Судом. Повеление о лишении сана уже у храмовых судей провинции. Через несколько дней они будут здесь. Мне предложили передать Вам, что если отдадите мальчика, все замнут.

Епископ помолчал несколько минут.

– Я бы не хотел отдавать мальчика.

– Что же, я думал, что Вы так ответите. Что Вы намерены делать?

Епископ на секунду задумался, насколько откровенным можно быть с герцогом. Потом все-таки сказал:

– Возможно, я уйду вместе с мальчиком за Край. Он ведь...

– Я знаю, – улыбнулся герцог, – он из Неслышных.

– Вы хорошо осведомлены, – суховато сказал епископ.

– У меня к Вам тогда будет просьба, мой друг.

– Конечно, – сказал епископ, – буду счастлив оказать Вам любую услугу.

– Возьмите с собой туда моего сына.

Именно этой просьбы ожидал епископ. Что же, это была большая услуга, и герцог ему будет обязан. Более того, в этом случае епископ мог рассчитывать на помощь герцога по пути к Крайним землям и на его молчание перед Храмовыми чиновниками.

– С радостью сделаю это для Вас, мой друг.

До чего же меня задрало это куртуазное общение. Иногда мои мозги от напряжения просто отключались, и епископ вырывался на свободу.

Появление Севки здорово изменило ситуацию. Крис забрал его в нашу, благо кровать была необъятной. На нарушение обычаев все радостно закрыли глаза. В первый же вечер Крис позвал меня поговорить. Подъехал издалека. Спросил, что я собираюсь с ним дальше делать. Я ответил, что собираюсь помочь ему перебраться за Край. Похоже, его такой ответ вполне устроил. Потом он помялся и сказал, что у него ко мне просьба.

– Какая?

– Давайте я возьму с собой этого раба. Он бы помогал, и потом как я один там буду.

Мне стало смешно. Будто я собирался оставить Севку здесь. Но пришлось сохранять серьезное и надменное выражение лица.

– Хорошо, – сказал я, – но при одном условии.

– Каком?

– Я пойду с вами туда.

Глаза Криса моментально распахнулись.

– Это нельзя!

– Почему?

– Нельзя и все!

Ну еще бы, взять туда церковного шпиона! Явно все мальчишкины подозрения проснулись с новой силой. В глазах проступило упрямство и что-то, похожее уже на ненависть. Пожалуй, у меня не оставалось выхода. Взять-то он меня возьмет, никуда не денется. Но вот грохнут они меня с Севкой за Краем, это как пить дать.

– Крысохвост, сын крысячий, бросить меня хочешь? – я это сказал с показным гневом. И потом наслаждался оторопевшим выражением его лица.

– А говорил без знака не бессмертный...

– Мало ли что я говорил!

И тут в его глазах я прочел неподдельную ярость.

– Ты... из-за тебя... Я жить не хотел… Гад...

Я взял его на руки. Это было несложно, учитывая, что сопротивляться он особо не мог.

– Криска, так было надо. Честное слово, я не виноват.

И тут он заплакал. Его мгновенные и неожиданные переходы от сурового воина к маленькому дитя продолжали меня удивлять. Когда он немного утих, я сказал:

– Крыс, давай договоримся, Севка ничего знать не должен.

Он кивнул серьезно:

– Я понял.

– Вы ведь теперь друзья?

Он опять кивнул:

– Тогда ты умер, нам жизнь отдал. Нам двоим. И мы стали братья.

В этот же вечер Крис устроил гаданья. Я впервые присутствовал при колдовском ритуале, очевидно потому, что без меня он бы не справился.

Собственно, ритуал был прост. В дальнем конце сада на огонь поставили медный котел. Когда вода закипела, Крис попросил достать из мешочка у него на груди и бросить в котел камень. Маленькую круглую гальку черного цвета. Моментом бурлящая вода не просто прекратила кипеть, она застыла серебристым прозрачным льдом. Котел снаружи покрылся инеем. Несмотря на костер, от него повеяло зимней стужей.

– Смотреть будешь? Учти, каждая минута, что смотришь, жизнь на год сокращает.

Мы заглянули в котел одновременно. Меня пронизало холодом. Не тем милым зимним морозом – нет, этот холод проник внутрь, в каждую клеточку моего тела. А потом побежали картины. Не в котле, просто как в объемном кино, только я был в центре голографэкрана, который был со всех сторон. Звука не было. Честно, я не понимал, что вижу. Картины были сюрные, не из этого мира. Какие-то темные болота, мертвый город с растрескавшимся асфальтом и проржавевшим до дыр грузовиком без передних колес, пустой заброшенный бассейн без воды, полуразрушенный завод с длинной кирпичной трубой... Единственно, что запомнилось четко – это Секвкино лицо с остановившимися мёртвыми глазами и дырой во лбу, из которой толчком выплеснулась очень темная кровь.

Судя по всему, от котла оттолкнул меня Крис. Озноб долго колотил тело, зубы стучали, пальцы онемели.

–Учти, там каждый видит своё…

Придя в себя, я хотел рассказать Крису об увиденном. Но он остановил меня:

– Ты что, нельзя! Иначе не уйдешь от будущего...

Вечер был тихим в моих покоях. Как ни странно, Севка чувствовал себя в замке достаточно уверенно. Сегодня он ушел в свои покои. Звал с собой нас с Крисом, но Крис вдруг отказался. Мы коротали время, сидя у камина.

–При нем не поговорить, –сказал Крис, – он же про тебя не знает…

–Ты хочешь что-то обсудить?

Крис помолчал.

–Почему все хотят убить? – вдруг спросил он.

–Кого?

–Севика.

Что я мог сказать Крису? Про детей с нулевым индексом?

–Политика. Он наследник…

–Нет, не политика.

Он был прав. Когда политика, всегда есть две стороны. Кто-то хочет убить, а кто-то наоборот, использовать…

–Я расскажу тебе, что видел… сегодня…

–Ты про что?

–Про будущее… помнишь, я сказал, что нельзя рассказывать… но… Я видел тебя… и Севика. Ты его убил.

Он замолчал.

–Крис, я тоже видел Севку. Мёртвого.

–Я думаю, он Разрушитель.

Разрушитель был местным эквивалентом антихриста в моем мире. Епископ хорошо знал писание, Разрушитель придет в наш мир очаровательным мальчиком. Он будет покорять сердца взрослых, превращая их в своих верных хранителей. А потом он уничтожит всех людей и мир в придачу. Согласно пророчеству у него должен быть Знак на теле, вспомнил я, молния и Звезды… молния в созвездии Демона…

–Ты знаешь Знак? – спросил Крис

–Да.

–Осмотри его.

Осмотреть Севку было не так просто, он меня дичился.

–Я позову его в баню. Помочь. Там и посмотришь.

Крис по-прежнему не позволял слугам ухаживать за ним, и мне приходилось мыть его дважды в день, а еще водить в туалет и кормить. Хорошо хоть у герцога в замке была баня. Большая редкость в средневековье, даже император, по слухам, мылся в обычной бочке. Когда все гигиенические процедуры закончились, я с Крисом на руках спустился в бассейн и положил мальчика спиной на воду. Он был все так же похож на Маугли, только волосы теперь стали длиннее, что еще больше усилило сходство. Неприятно смотрелись только плечевые суставы, вздувшиеся неправильной формы буграми. Правда, сейчас бугры стали меньше, спасибо местным костоправам, и руки начали двигаться. Крис даже мог сам справить малую нужду, если, конечно, ему помочь снять штаны – средневековая одежда с кучей шнуровок требовала гибкости пальцев. Севка был с нами, но старался держаться от меня на расстоянии. Тогда Крис затеял смешную игру в бассейне. Нужно было окунуть противника под воду, при этом не используя рук. Ноги мальчишек переплелись в азартной схватке. Наконец Крис удачно захватил Севку ногами поперек тела, я, наоборот, стал помогать герцогу, обхватив его подмышками, и на секунду мне открылся тонкий шрам на его ребрах. Шрам действительно напоминал молнию и… его окружали родинки. Было ли это созвездие Демона? Епископ был не силен в космографии…

–Давай сходим к пророку, – сказал Крис вечером.

–Это где?

–Это на Севере… в приграничьи… неделя пути.

–Я попрошу дать нам охрану…

–Нет, с охраной нельзя… дороги не будет… только мы… и он.

–Кто?

–Севик.

Этим «и он» Крис как бы уже отделил Севку от нашего с ним союза.

Путь к пророку не был приятным. Мы были совершенно беззащитны, Крис инвалид, а Севка, попробовав взять в руку кинжал, потерял сознание от боли. Оружием мог пользоваться только я, но епископ был уже староват, да и никогда не держал в руках меча.

На третий день нам встретились разбойники. Семь человек, и вооружены прилично. Правда, арбалет только один, зато у троих были мечи, у остальных топоры и копья.

–Дай мне меч, – прошептал Севка.

Его меч висел у меня на поясе. Хороший короткий меч из снежной стали, хищным лезвием напоминавший римский гладиус. К сожалению, в рукояти этого меча не было ночного жемчуга. Мы были обречены.

–Мальчиков не трогайте, – глупо сказал я.

Разбойники только заржали. Разрушитель… разрушитель может всюду найти себе защитников…

Я подтолкнул Севку вперед.

–Возьмите его, – сказал я, – за него дадут выкуп…

–За раба?

–Он из благородных, – я взял Севку за ухо и показал серёжку из хамелеон-камня.
–Опять, – шепнул Севка, – опять… не хочу…

Он плакал, плакал тихо, безнадежно.

–Убей нас, – сказал Крис мне, – лучше убей на обоих…

Я вытащил меч из ножен и пошёл вперед… Нелепый, старый, неуклюжий.

Разбойники подошли спокойно, по-хозяйски. Передний коротко ткнул в меня мечом, и… упал с отрубленной рукой. Я больше не был епископом. Они все живут в тебе, твои бывшие носители… Сейчас я был Боевым Апостолом, а для него семеро разбойников что семеро муравьев. Пятерых я убил за первую минуту, двое убежали, я не стал их преследовать.

Обернувшись, я увидел Севкины глаза. Мальчик смотрел на меня с ужасом и восхищением.

–Я не предам тебя…, – я едва не назвал его капитаном. Сдержался в последний момент.

После встречи с разбойниками Севка перестал сторониться меня. Ночью теперь ложился не рядом с Крисом, а рядом со мной. И спал, доверчиво положив мне голову на плечо.

Хотя август был теплым, Крис настоял, чтобы мы взяли зимнюю одежду. Волочить тюк с меховой одеждой для себя и Криса было занятием не из приятных. Севка так вообще порывался свой выкинуть, заверяя, что свой Север он знает отлично, и что тепла одежа точно не понадобиться до конца сентября. Через неделю пути проснувшись утром, мы обнаружили, что лес засыпало снегом.

–Пришли, – сказал Крис.

Мы оделись по-зимнему. Через шесть часов жуткого пути по снегу, который становился все глубже, открылась поляна на берегу ручья. Посреди стоял крепкий деревянный дом в два этажа, из трубы вился дымок. Мороз все крепчал, и сладостные запахи печи, молока и хлеба, исходившие от дома, обещали отдых, сытный обед и тепло. Дверь приоткрылась, вышел крепкий мужик с необъятной бородой, в руках у него была… двустволка, которую он нацелил в нас.

–Дальше я один, – сказал Крис, – он очень чужих не любит.

Переговоры завершились успешно, мужик опустил ружье, махнул нам и скрылся в доме. Оказалось, он живет не один, а с женой и дочкой, девочкой лет десяти, которая единственная порадовалась гостям, особенно мальчишкам.

В обед нас посадили за общий стол, даже Севку, как я понял, пророку на обычаи и порядки было плевать. Я хотел покормить Криса, как обычно я делал, но Севка меня отстранил, а вслед за ним и дочка хозяина попросила допустить ее к этому развлечению. Они кормили Криса в четыре руки, и, конечно, облили его супом, обсыпали крошками и перепачкали ему весь рот вареньем.

Мужик достал бутыль самогона, мы с ним выпили. После обеда Севка и Лиза, так звали дочку, полезли на чердак смотреть кроликов, а Крис запросился в туалет. Отхожее место было на улице, сквозь снег к нему вела узкая тропинка. Надо бы придумать штаны попроще, возясь с завязками, подумал я.

–Подержи, а то пальцы замерзли, не двигаются… Ты не смотри, что Семён мрачный, как медведь.

–Он действительно пророк? С виду простой мужик…

–Он умный на самом деле. Только он не пророк. Пророк – дочка. У нее видения ночью, а он только их толкует…

Крис закончил журчать, и я занялся непростой задачей обратной шнуровки его штанов.

–Знаешь, так хорошо мне никогда не было… как сейчас, когда стал безруким.

А я-то думал, что он страдает…

–Правда, обо мне никто никогда не заботился. А ты нянькаешься, как с младенцем… так чудесно… спокойно…

Вечером мальчишки умыкнулись в комнату к Лизе, жена ушла на кухню, и мы остались с Семёном вдвоем.

–А вы вообще кто? – наконец решился спросить я.

–А вы?

–Агент.

–Это хорошо. Ладно, пойдемте поговорим… раз агент…

Он отвел меня в свою комнату. Компьютер на его столе и огромная библиотека современных книг меня не удивили, я уже ожидал чего-то такого.

–Итак, кто я? Я разработчик Игры, один из первых. По вашим меркам мне лет триста. Я сам спроектировал это место, здесь время течет иначе… но как побочный эффект – вечная зима. У дочки была лейкемия, в то время ее еще не научились лечить… мы договорились с женой и ушли сюда вместе с Лизой… навечно.

–Но детям нельзя в Игру…

–Для меня сделали исключение… с условием, что я не буду покидать это место.

–Вы никогда не хотели вернуться?

–Это невозможно, наши тела там давно истлели. Теперь о главном. Я знаю, зачем вы пришли.

–Лиза сможет посмотреть?

–Лиза видела все уже давно… у меня есть связь с Центром, кстати. Кто там сейчас, кажется Месснер?

Я кивнул.

–Конечно, ему следовало вас ознакомить со всеми материалами, но они, видимо, предпочли использовать вас вслепую… и случилось то, что должно было произойти. Что вы знаете о персонажах с нулевым индексом?

– Это дети игроков. Они опасны для стабильности Игры. Их уничтожают… убивают.

-Только мальчиков, девочек с нулевым индексом не существует. И нулевики не опасны. Опасен только один. Разрушитель. Но любой нулевик им может стать, они не подконтрольны Центру.

–Послушайте, все эти пророчества… – это же бред, суеверия…

–Пророчества – просто информация, считанная с БИЦа. Среди мальчиков с нулевым индексом должен появиться тот один, который уничтожит Игру. Поэтому их убивают вот уже почти триста лет. Кстати, он уже появлялся и раньше…

–И его…

–Убивали успешно.

–А Севка…

–Да, он Разрушитель. Сейчас не осталось сомнений. Никаких. Дело в том, что грубое уничтожение Разрушителя может вызвать нестабильность. Его нельзя просто взять и убить, гибель должна быть естественной. Поэтому его пытались остановить по-другому – клеймо, кастрация. Но, как видите, даже клеймом его не остановить… а кастрации помешали вы.

–Не верю, он же чудесный мальчуган…, – последние дни я как-то успокоился, не мог Севка быть разрушителем, дьяволенком, манипулятором, несущим смерть всему живому…

–А кто сказал, что Разрушитель должен быть плохим? Фильмов про антихриста насмотрелись? У Разрушителя есть умение влюблять в себя, превращать в своих защитников если не всех, то многих. Вспомните, ведь на самом деле персонажи, в которых вас вселяли – они защищали мальчика сами, а не потому, что вы их заставили…

Я сидел, совершенно оглушенный тем, что он рассказал.

–Сейчас все зашло слишком далеко. Мальчик обрёл Хранителя, и теперь только хранитель может его убить. Иначе я бы застрелил всех вас прямо сегодня утром. Извините, но я лицо заинтересованное – у меня дочь. И она погибнет, если Игра будет уничтожена.

–Кто этот хранитель?

–Вы.

–А Крис?

–Ну, Крису самому нужен сейчас защитник.

–Зачем Севке уничтожать игру?

–Не ему. Это нужно БИЦу. Он устал. Он хочет умереть. Ведь игра – отдушина для всякого рода мерзавцев, да и не только для них. Мы сливаем сюда все наши грехи вот уже триста лет. А мальчик… мальчик лишь инструмент. Поймите, это уже не ребенок, это программа самоуничтожения, запушенная БИЦ. Ее надо ликвидировать.

–Я не смогу его убить…

–И еще. Последние три года есть секретный проект, «Детская площадка», для которой даже создан особый регион. В Игру переносят неизлечимо больных детей. Пока их немного, что-то около двух сотен. Они тоже погибнут…

Мы долго молчали.

–Понимаю, нужно время, чтобы все это переварить… Вот, возьмите.

Он протянул мне револьвер.

–Я понимаю, что убить его средневековыми методами для вас невозможно. Этим проще. Мальчик не знает, что это такое. Простой выстрел в затылок. Он ничего не почувствует. Главное, чтобы не ушел за Край. Если уйдет – его уже не остановить…

Я сунул револьвер в карман.

Утром мы покинули дом пророка и двинулись дальше на север. Снег к вечеру закончился, вернулось лето.

–Теперь можно вещи выкинуть, холодно больше не будет.

ИГРА. ЗА КРАЕМ

Мы стояли около покосившегося старого заборчика. За ним поле заросло бурьяном, видно было, что уже давно его не касались плугом. Виднелся покосившийся от времени сарай, вместо дверей чернели провалы. Чуть дальше на симпатичную горку поднималась тропинка и терялась в дубраве.

– Все, – сказал Крис, – край. От меня ни на шаг.

Край мира я себе представлял как-то по-другому. Менее будничным и более зловещим. Мирный сельский пейзаж успокаивал.

Мы пошли тропинкой. Был вечер, и солнце почти касалось горизонта. От недалекой речки впереди поднимался туман. Крис явно торопился. Я видел по его напряженному лицу, что он весь на взводе. Когда мы подошли к подножию горки, долина вся была покрыта белыми клубами, текущими по ней словно бурлящая молочная река.

– Плохо, – сказал Крис, – плохо...

– А в чем проблема, командир? По-моему, все хорошо...

Первые клочья тумана достигли нас, я ощутил его влажное, прохладное дыхание.

– Если туман, то завтра будет хороший, ясный день...

– Ты что, не понимаешь? Это же Край... Здесь такой туман бывает...

Крис не договорил. Замер, прислушиваясь. Было тихо, только в дубраве стучал дятел.

– Не нравится мне этот дятел, не было тут никаких дятлов...

Мы стали подниматься на горку. Вскоре туман остался под нами, а мы шли и шли. Стемнело, на небе горели созвездия. «У нас такого неба не увидишь, – подумал я, – у нас небо задымлено, засорено. Звезды мутные. А здесь оно свежеумытое..."

Мы остановились на самой вершине горки, среди редких могучих дубов. Я занялся костром. Севка отошел наломать веток. После визита к Пророку мальчик опять сторонился меня, будто шестым чувством ощутил, как поменялось мое отношение.

–Сделай это здесь, – сказал Крис, – когда я уйду.

–Ты знаешь?

–Да, Семён рассказал.

–Вы же как братья…

–Иногда братья тоже убивают друг друга….

Севка принес охапку сучьев, бросил их в костер, огонь радостно затрещал.

– Я пойду посмотрю, что впереди, – сказал Крис, – без меня отсюда ни на шаг...

– Так точно, командир...

– Ты надолго? – обеспокоенно спросил Севка.

– Только посмотрю...

– Я с тобой, – подскочил Севка.

– Нет, я ненадолго, – сказал Крис и нырнул в темноту. Севка тоскливо посмотрел ему вслед.

Мы с Севкой остались у костра. Мальчик сидел на расстоянии от меня. Оставшись со мной наедине, поглядывал насторожено. Мне вдруг захотелось его обнять за плечи, но я не решился.

–Как ты спасся тогда, в ущелье? – спросил я.

–Откуда ты знаешь про ущелье?

–Я там сгорел, капитан.

Надоели мне эти игры в секреты, да и зачем они нужны здесь, на краю мира?

Севка не удивился, но помолчал несколько минут.

–Меня вынес один, – сказал он.

–Тот негр?

–Да, он нес меня над пламенем, сам весь обгорел, а мне почти ничего, только дым разъел глаза…

–Как ты добрался до Севера? – спросил я, так как молча сидеть в здешней тишине было слишком страшно.

–Меня спас… один лекарь, – сказал он и помолчал, – А это вправду ты?

–Кто я?

–Который переселяется.

–Да, это я. Меня зовут Айзек, – нарушил я еще одно правило Игры.

–Я давно догадался…

–Когда?

–Ну, может еще в бане… думал ты или не ты…

–А как догадался?

–По глазам… а тот лекарь, что меня спас после ущелья? Тоже ты?

–Нет, я про него ничего не знаю. Я был уверен, что ты сгорел… где он тебя нашел?

–Он подобрал меня, когда я умирал возле какого-то кабака, валялся в луже… собственного дерьма… он был хороший лекарь. Мы куда-то ехали, у него была повозка, лекарская. И он меня лечил, очень странно. У него были такие стекляшки с иголками, и он колол ими меня в… короче, прямо в меня. Я никогда таких стекляшек не видел раньше, они такие круглые, а в середине штука, которая толкает лекарство, а на конце…

–Это называется шприц.

–Как? Шпр… шпиц?

–Шприц. Он делал тебе уколы.

Отто, все-таки Отто нашел своего сына… и как он сделал шприцы в средневековье?

–Потом мне стало лучше, и я спросил его, куда мы едем. Он сказал, что на Север. Ему пришлось сильно за мной ухаживать, я все делал под себя, так стыдно. А он убирал все и мыл меня. И еще он снимал боль от клейма. А когда я уже почти поправился, был случай… короче, я проснулся от его поцелуев. Он целовал меня спящего… я ужасно разозлился и хотел его убить. И я бы убил. У меня был кинжал. Но он не сопротивлялся, только смотрел на меня, и в его глазах была…

Севка запнулся.

–Любовь?

–Нежность… Он довольно крепкий, он мог бы со мной легко сладить, я еще слабый совсем был… но он только смотрел, знаешь, как собака смотрит на хозяина. А потом он сказал, что если я его убью, то не доберусь один до Севера. И что он довезет меня, а потом я его могу убить, если захочу. И что он до меня больше не дотронется, если я не захочу сам. Он меня довез до самой границы Севера. Я сказал, что дальше пойду один. Он попросил разрешения поцеловать меня на прощанье… он сказал, я тебя поцелую, а ты потом убей меня.

–А ты?

–Я разрешил. Это плохо?

–Нет.

–Он поцеловал меня раз сто. Целовал и целовал, лицо, руки, даже ноги. А я стоял как столб…

–Ты его убил?

–Нет. Я тогда, в первый раз, на него разозлился из-за себя. Я на себя злился потому что мне… было хорошо… когда он меня целовал…

–Тебя это мучает?

–Да. Это был секс?

–Нет, конечно.

–А что чувствуешь, когда секс?

Как объяснить ребенку, что чувствуешь во время секса? Я не знал.

–Чувствуешь совсем другое.

–Надо попробовать. А то умру и не узнаю. Купи мне женщину.

–Прямо сейчас?

–Нет, конечно, – засмеялся он.

–Как его звали?

–Кого?

–Того мужика… что поцеловал тебя.

–Отто. Фамилия какая-то странная, не выговорить.

–Штармайер. Отто Штармайер, – сказал я.

–Ты его знаешь?

–Да. Это твой отец.

–Что?!

–Он был лекарем при дворе герцога, когда ты родился. И любил твою маму, а она его. Ты не сын герцога Вероны. Ты сын его лекаря. И он специально тебя искал тогда… когда спас. У него нет других детей и не может быть… Так что не переживай. Каждому ребенку нужен взрослый, который его любит и защищает.

–У Криски есть ты…

–И у тебя есть я.

–А герцог знает, что я не его сын?

–Нет.

–Как странно… иметь два папы…

–Герцог отказался от тебя.

–Ты не знаешь. Он приходил в ту ночь, перед отъездом. И плакал. Просил прощения. И тоже меня целовал, даже клеймо… можно я сяду рядом? А то холодно…

Я поднял плащ, мальчик сел рядом и прижался ко мне. Я закутал его плащом и …нащупал в кармане револьвер.

–Хорошо, что ты всегда возвращаешься, – сказал герцог.

–Понимаешь, Севик, я был с ними и с тобой, я был в каждом из них… даже в Сопле… И в театре, и на арене, и в океане. Но они тоже были… И Черная Горилла, и дядюшка Арт, и Лик из Дома Радости. И они тоже любили тебя, наверно, даже Апостол любил… и погибли за тебя… Может быть, у тебя не двое отцов, а гораздо-гораздо больше…

–Тогда пусть трое, а то больше как-то даже неприлично, – засмеялся Севка.

Я положил руку на его тонкую шею и ощутил, как бьются под пальцами жилки. Достаточно сжать пальцы… он не сможет сопротивляться, он же не может прикоснуться у оружию…

–Севик…

–Что?

–Раз я третий папа…

–Ты первый.

–Хорошо, раз я папа… можно я тебя поцелую?

Вместо ответа мальчик запрокинул голову и закрыл глаза. Я коснулся губами клейма, губы обожгло.

–Горячее? – шепотом спросил Севка.

–Да… Севка, я хотел убить тебя…

–Я знаю… Лиза сказала… что убьешь. Она видела во сне.

–И ты…?

–Я не поверил, – он улыбнулся, – но немного опасался.

Вот почему он держался так насторожено, подумал я. А сейчас…

–А сейчас уже не убьешь, – будто прочел мои мысли Севка.

К черту проблемы мироздания, подумал я, пусть все будет как будет.

–Давай посмотрим на звезды, как тогда, в океане? – сказал я…

…Крис не вернулся. Мы Севкой просидели до утра у костра, лишь с первыми лучами солнца я провалился в дремоту. Очнулся я от того, что Севка тряс меня за плечо.

– Пошли искать? – он был весь на взводе.

Мы двинулись вперед по тропинке и через минуту нам открылся совершенно пасторальный пейзаж. Внизу стояла чистая, умытая первыми солнечными лучами деревушка. Такая, каких много в Южных и Западных землях. С белеными домиками, цветочками в палисадниках, высоким шпилем кирхи. Чистые черепичные крыши, из труб поднимается уютный дымок. По улице прошла корова, на заборе прокричал петух. "Мальчишка просто перепутал, это вовсе не Край" – мелькнуло у меня в голове. Мы с Севкой быстрым шагом спускались по тропинке с холма. Я увидел, как из калитки вышла женщина в цветастом платке. С ведрами она пошла к колодцу... Метрах в пятидесяти от крайнего дома меня сбили с ног. Я полетел в канаву, перевернулся и прямо над собой увидел бледное лицо Криса.

– Я же говорил, ни на шаг...

– Ты, по-моему, рехнулся, мальчик, – начал я.

Рядом со мной в грязи барахтался Севка.

– Встань, смотри.

Я поднялся по колено в вонючей жиже и посмотрел на деревню. Мороз пробежал по коже. Длинный язык дороги сворачивался, будто резиновый и втягивался в промежуток между домами. Только это уже были не беленные ласковые домики. На моих глазах деревня рушилась, осыпались стены, обнажая уродливые почерневшие каркасы бревен, проваливались крыши, шпиль кирхи, обугленный и искорёженный, медленно кренился в сторону. В считанные секунды деревня превратилась в развалины, которые поглотило смрадное болото.

– Обманка, – тихо сказал Крис, – откуда только приползла... Раньше они тут не водились. Я ее до утра выслеживал... Еще минута и все.

Мы стояли посреди болота, тянувшегося до горизонта. Черная грязная жижа с такими же черными остовами чахлых деревьев, торчащих, будто обглоданные руки утопленников. Холм сзади нас уже не выглядел заманчиво. Темные остовы деревьев без листьев, серые камни и пожухлая трава.

– Надо идти, на болоте оставаться ночью нельзя.

Мы побрели вслед за Крисом. Солнце сияло неживым светом, будто лампа в операционной. Было жарко, от воды шли зловонные испарения. Мы изнывали от зноя и жажды. Временами тучи мелких кровососов атаковали нас. Несмотря на усталость, Крис гнал нас все быстрей, похоже он сильно нервничал. Я совсем выбился из сил, несколько раз падал в теплую, густую словно суп, воду. Тело епископа было слабым и изнеженным, совершенно не приспособленным к подобным путешествиям. К вечеру я уже почти ничего не соображал от усталости, перед глазами, изъеденными струйками пота, вертелась какая-то муть. Мешок с едой уже давно забрал Севка, я не мог его тащить. Лямки стерли плечи. Насколько легче было существовать в могучем теле гладиатора...

Солнце коснулось края горизонта, когда впереди показался островок. Зеленый холмик, будто утлое суденышко посреди океана, покоился на темной глади болота. И будто капитанская рубка на островке темнело хлипкая деревянная хибара. Крис ускорил шаг. Ему было еще тяжелее, чем нам – ведь руки по-прежнему почти его не слушались. Откуда этот мальчишка брал силы?

Мы с Севкой тащились, обливаясь потом, за Крисом, который одним ему известным способом угадывал тропинку в этой угрюмой топи. Вдруг я заметил человека. Он был очень далеко, просто темный силуэт на фоне заходящего рыжего солнца. Он брел к нам по болоту, практически не проваливаясь, мы же ползли почти по пояс.

– Крис, смотри, человек...

Крис тяжело, со всхлипом, вздохнул.

– Не человек это. Не успеем – все, нам крышка. И не смотри туда...

Мы пошли еще быстрее, насколько позволяла болотная жижа. Когда мы достигли островка, темный силуэт был еще метрах в ста от нас. Край Солнца тонкой полоской светился над горизонтом. Я вслед за мальчишками выбрался на твердую, поросшую травой, землю и рухнул без сил.

– В дом, – Крис почти кричал, – быстрее, быстрее...

Я поднялся неимоверным усилием. Бросил взгляд на болото и темную, скособочено бредущую к нам фигуру. Неожиданно мне стало хорошо, так хорошо, как никогда еще в жизни. Болото в отсветах закатного неба отливало багровым цветом. Усталость ушла. Мне захотелось шагать по этому темному влажному полю бесконечно – туда, откуда брела черная фигура без лица. Я сделал шаг навстречу...

– Я же сказал, не смотреть! – Крис орал, но его голос я слышал как сквозь вату.

– Тащи его, он зов услышал!

Я ощутил севкины руки, обхватившие меня. Мальчишки буквально втолкнули меня в хибару и захлопнули дверь. Севка заложил хлипкую щеколду.

– Что, таким же стать захотелось?!

– Что это было?

– Зов болота...

Я содрогнулся, ощутив приступ настоящей, подступившей к самому горлу, жути. Что-то прошлепало снаружи, рядом с самой стеной.

В комнате не было окон, лишь в щели пробивался слабый, уже закатный свет. Сама хибарка была вполне уютной, с печуркой и запасом дров, со столом из скобленных досок, справа от печурки был лежак, застеленный шкурами.

– Печку топим? – Севка открыл чугунную дверцу.

– Топим... свечу зажги.

И тут налетел первый порыв ветра. Стены заскрипели под его напором, и я подумал, что, пожалуй, хижина может и не выдержать. Следующий порыв заставил ее ощутимо задрожать.

– Началось...

Крис был совершенно спокоен. Севка зажег толстую, оплавленную свечу, стоявшую на столе. Я растопил печь.

– Надо просушить одежду, завтра будет холодно.

Я раздел Криса и развесил его шмотки над печкой. Потом разделся сам. Тело у епископа было хилое, заплывшее жирком, с небольшим животиком. Мальчишки насмешливо разглядывали меня. Мне стало стыдно.

– Чего уставились?

– Славное у вас пузико, господин епископ! – голый Севка в темноте был похож на античную статую.

– А ты тощий и белый, как глист, – сказал я неправду.

Тело разламывалось от усталости. Настолько, что даже есть не хотелось. Хотелось одного – упасть и спать. И я завалился на застеленный шкурами лежак. Секундное блаженство, и я провалился черную пустоту сна.

Проснулся я от того, что рядом бился и хрипел Севка. Его тело сводило судорогой, на губах была пена. Я подскочил, зажег свечу. Хижина вся сотрясалась от порывов ветра. Я растолкал Криса.

– Да, так должно быть... Мы уходим из приграничья...

– Что с ним?

– Граничная лихорадка. Когда первый раз уходишь, всегда бывает.

– И у тебя была?

– Нет, я же здесь родился.

Крис бросил на меня быстрый взгляд.

– Он поправится?

– Должен. Только вот клеймо...

– А что клеймо?

– Я ни разу не переводил за Край меченых. Это же сильное колдовство. Поэтому-то клеймо ничем не свести. Там.

– А здесь?

– Здесь чары не работают. Ну и... оно отторгается.

–Ты хочешь, чтобы он умер?

–Нет… и тогда не хотел. Честно. Мы же братья… Я потому не вернулся до утра… думаю, приду, а Севка мертвый… Как тогда?

Севка выгибался дугой, и я старался удержать его на лежаке. Вдруг он ослаб, тело его обмякло. Я увидел, как из дыры на его лбу вытолкнулся темный фонтанчик крови. Глаза раскрылись и стали мертвые. Это длилось несколько секунд, потом Севка закрыл глаза и задышал спокойнее.

– Отторглось... – тихо сказал Крис.

Севка медленно приходил в себя. На лбу у него было лишь розовое пятнышко свежей кожи.

– Пить, дайте пить, – беззвучно шепнули его губы. Я налил воды и он, жадно глотая, выпил всю кружку.

– Все, – сказал Крис, – ушли.

– Куда?

– За Край.

– А раньше?

– Раньше было Приграничье...

– Как мы ушли, мы же спали...

– Это же корабль, – сказал Крис, – подожди, завтра увидишь.

Он улыбнулся. Легко и радостно.

– Че лыбишься, Крысохвост?

– Ты не понимаешь. Теперь все, я дома.

Утром не было и следов болота. Ясное небо в легких белых облачках распахнулось над зелеными травянистыми холмами. Утро было зябким, на земле лежал иней, который быстро таял под первыми лучами солнца...

Идти было легко. Крис сказал, что теперь не опасно. И что дня через два будем на месте. Только непонятно, на каком месте...

К вечеру холмы стали каменистыми, огромные булыжники в рост человека и выше были со всех сторон. Между булыжниками вилась узкая, едва заметная тропинка.

– Не бойтесь, они не тронут...

– Кто?

– Камни...

Мне опять стало жутковато. Солнце быстро валилось за горизонт. Наступили сумерки. Проход между камнями становился все уже. Тропа вошла в расщелину, и мы стали протискиваться между глыбами. Однако щель все сужалась, и мы наконец остановились. Я бросил взгляд назад и в страхе понял – обратного пути не было. Там, где мы только что прошли, стояла сплошная стена из нагромождения гигантских бульников. Я ощутил, как камень давит мне на грудь.

– Крис! – задыхаясь крикнул я.

И тут я услышал шепот.

– Шшш.. Зачччем ты его привел?

– Он со мной.

– Ссюда нельзззя... Мы раззздавим егооо...

Я почти не мог дышать. Сердце панически билось о ребра, губы отчаянно хватали воздух.

– Я сказал, он мой гость!...

– Так не былооо... Пусссть маленький пройдет, а его сожжжмем....

– Теперь будет. Он спас меня.

– Вссе равно...

В сознание помутилось, перед глазами поплыли черные пятна. Я уже не разбирал слов в этом жутком диалоге.

Камень вдруг прекратил давить мне на грудь. Я стал жадно ловить ртом вечерний прохладный воздух.

– Утром будет проххход... Ссспите...

Потом был еще какой-то шепот, но глаза мои слипались. Шепот убаюкивал, и я задремал, привалившись спиной к камню. Он был теплый, видно хранил в себе горячие лучи полуденного солнца.

Утром ничего не указывало на ночные события – травянистый холмик с отдельными, вросшими в траву бульниками, казался совершенно безопасным. Вниз вела хорошо утоптанная тропинка, терявшаяся в красивой сосновой роще. Шли мы легко, будто на прогулке, и день прошел незаметно. Вокруг были то луга, поросшие цветами, то сосновые леса. Временами нам встречались какие-то строения, практически разрушенные и превратившиеся в холмики, густо заросшие сочной крапивой. К вечеру мы вышли к неширокой речке. Мальчишки устроили полоскание с беготней по воде, а я, окунувшись в теплую воду, сидел на солнышке и любовался их гибкими телами. Лишь вздувшиеся узлы на плечах и локтях Криса напоминали, что ему прошлось пережить. Суставы у него практически не работали, и плавать он не мог, что не мешало ему ловко орудовать ногами, когда они с Севкой брызгались. Они даже затеяли борьбу, их тела, белое и смуглое, переплелись. Севка, конечно, поддавался, но все равно свалил Криса.

Тропа, немного попетляв, вывела на к решетчатым, крашенным в голубой цвет, воротам. Краска выцвела и растрескалась, над воротами полукругом вилась красная надпись – пионерский лагерь "Звездочка". Надпись была ржавая и облупленная. Ворота были закрыты на ржавую цепь, замкнутую висячим замком. В стороны от ворот шел полуразрушенный бетонный забор.

Крис нырнул в щель между створками. Я с трудом протиснул следом свой живот, ободрав о ржавое железо пупок. Похоже, Крису это место было хорошо знакомо. Мы же с Севкой с любопытством озирались по сторонам. Лагерь был давно заброшен. Асфальт на дорожках рассыпался, сквозь него пробивались трава и маленькие деревца. Спортивные турники и качели были изъедены ржавчиной, металлические остовы их изломаны. Мы прошли мимо старого бассейна, дно которого было покрыто прелыми листьями и мусором. Вскоре перед нами оказался двухэтажный корпус с зияющими провалами выбитых окон. Только на втором этаже было три мутных целых окна. Мы поднялись на туда по лестнице, заваленной штукатуркой. В комнате со стеклами сохранилась мебель, пропыленные, пахнущие сыростью диваны, грязный стол, пара стульев и даже доисторический холодильник. Неожиданно жутко захотелось спать. Мы съели по кусочку хлеба с остатками сала и на этом наш запас продуктов кончился. Глотнули прелой теплой воды из кожаной фляги. После чего я завалился на диван, и, вдохнув запахи плесени и тления, провалился в сон...

– Вставай, а то кофе получишь не в кружку, а в постель, – на до мной стоял Крис и пихал меня босой ногой.

Я приподнялся и замер в полном шоке от увиденного. Комната преобразилась. Похоже, ночью кто-то сделал капитальный ремонт. Все сияло чистотой, белоснежный потолок, стены в ярких обоях, на полу лежал пушистый ковер. Сквозь чисто вымытые окна с легкими тюлевыми занавесками утреннее солнце обильно заливало комнату светом. В углу лежали новенькие плюшевые игрушки, некоторые размером с Криса. Диван за ночь стал новым, чистым и мягким. В углу заворчал холодильник. В комнату вошел Севка в голубеньких шортах, футболке и сандалиях. Он был явно смущен непривычной одеждой. Я увидел, что на спинке стула висят брюки явно недетского размера и белая футболка. Крис тоже уже переоделся. Мы вышли из комнаты. Коридор тоже сиял чистотой, на полу была ковровая дорожка. Выйдя из корпуса, мы двинулись по свеже заасфальтированной дорожке к домику с новенькой вывеской, на которой значилось "Столовая". Я в детстве увлекался старинными фильмами. Пионерский лагерь будто вышел из такого кино о счастливом детстве мальчиков и девочек в пионерских галстуках. Неожиданно и громко зазвучала труба – мне вспомнилось, что она, кажется, называется горном. В столовой нас ждал завтрак – тарелка каши, вареное яйцо, кусочек масла, белый хлеб и ужасающий кофейный напиток.

– Криска, что это за место?

– Это мой дом, – просто ответил он, – я тут долго жил, пока был маленький. Долго-долго…

– С кем жил?

– Один, – его лицо стало грустным, – здесь никого никогда не было. Вы первые...

Он встал и подошел к высокому окну столовой.

– Зато смотри...

Я глянул сквозь стекло во двор. Лагерь преобразился. Перед столовой маршировал отряд в красных галстуках. По дорожкам бегали детишки, иногда торопливо проходили взрослые... До меня донесся детский гомон.

– Это стекло, – улыбнулся Крис, – там никого нет. Здесь все окна такие... А выйдешь – пусто. Такая тоска...

– А теперь?

– А теперь здорово – вы же со мной!

–Как ты сюда попал?

–Помнишь, я говорил про мужика? Который меня выкупил... из Дома Радости…

–Да, тебе тогда было семь…

–Девять. Я тебе наврал. Я два года работал… там. Тебе не противно? Я боялся, узнаешь – бросишь…

–Бедный мой, – я обнял Криса.

–Тот человек… Он был из Неслышных… последний Неслышный. Он привел меня сюда, научил всему… Только тогда здесь ничего не было, одни развалины. Он ушел, сказал, что вернется, и не вернулся… Я думал умру от тоски… один раз проснулся, а тут этот лагерь… Я тут долго жил, тут время замерло… можно хоть сто лет прожить, а все пацаном остаться… только тоскливо. Я потому и ушёл…

Весь день Крис показывал мне и Севке лагерь – массу всяческих аттракционов, карусели и качели, бассейн, наполненный голубой прозрачной водой с разноцветными надувными лодочками и невысокими горками, духовой тир. Была даже линейка, засыпанная свежим гравием с длинным флагштоком, на котором развевался красный флаг. Была обсерватория с бочкообразным телескопом. Была комната, вся заставленная модельками старинных реактивных самолетов. Был кинозал, где нам прокрутили на белом гигантском листе что-то вроде кино. Я вдруг ощутил себя ребенком, способном не думать о будущем, а радоваться одному мгновенью. Для Севки это был чудесный заколдованный мир за Краем. А Крис просто сиял счастьем...

Прошло две недели. Мальчишки носились целыми днями по своим делам, возвращались исцарапанные, усталые и довольные. Сейчас они совершенно не походили на суровых воинов. Я же устал от растительной жизни и одиночества. Единственно, что мне нравилось – это часами наблюдать через стекла картины лагерной жизни. Они никогда не повторялись, и я даже приметил нескольких ребятишек, выучил их имена и характеры... Но однажды приехали автобусы и лагерь опустел. Смена закончилась. Лишь иногда под окнами проходил вечно пьяный старик сторож. Он был одинок в той жизни, а я в этой. Но у него хоть была водка...

На пятый день я с тоски вышел и присел на скамеечку у входа в корпус. И тут я снова увидел пьяного дядю Васю, как про себя я окрестил сторожа. Чуть покачиваясь, он шел ко мне. Я не сразу сообразил, что сейчас нас уже не разделяет стекло.

Он подошел и присел рядом, от него здорово разило перегаром.

– Выпьешь? – сторож вытащил из кармана початую бутылку. Я молча кивнул, взял бутылку и отпил несколько крупных глотков. Водка явно отдавала сивухой.

– Ты заходи вечерком, – сказал дядя Вася, – посидим, поболтаем, одному-то скучно. У меня камора в столовой, под лестницей. Часиков в семь и приходи... А ща я пойду, работы много... Я ж тута один за всех, мать их, без меня никуды. Пойду батареи продую, а то ночи уже зябкие, мать их, топить пора...

На прощанье он опять протянул бутылку.

– Глотни-кось еще, а то с тоски загнешься. Мальчишки-то вернуться поздно, они до озера подались...

Я сделал пару глотков теплой, обжигающей жидкости и вернул бутылку. Старик засунул ее в карман и, сутулясь и раскачиваясь, побрел в сторону столовой.

Ровно в семь, изнывая от любопытства, я постучал в обшарпанную дверь каморы под лестницей.

– Заходь, заходь – послышался пьяноватый голос дяди Васи.

На грязном столе был порезан хлеб, стояла миска с солеными огурцами, бутылка водки. и стакан.

– Садися, – дядя Вася согнал со скамейки толстого рыжего кота. Я уселся напротив него.

Он нацедил мне полстакана водки. Я выпил и зажевал вялым огурчиком, сильно отдававшим бочкой.

– Ладноти, – сказал он, – за знакомство, значит. Тебя как обзывать-то?

– Айзек...

– Ну, а меня Василием. Ребятишки дядей Васей кличуть...

Старик налил себе в тот же стакан, выпил и довольно крякнул.

– За внучков моих спасибочки, значить, выручил ты меня...

– За каких внучков?

– Ну за Криску, Севку… Севириллина, матьить, вот ведь имечко-то дали. Покалечили только Криску, как теперь-то... Пока малец ладно, а потом... без рук, почитай, инвалид...

Вихрь мыслей пронесся у меня в голове. Я посмотрел в его подслеповатые, красные от пьянства глазки.

– Ну че зыркаешь-то? Ты пей давай, посуду освобождай...

Я выпил и в голове у меня началась карусель.

– Ну, поди спросить чего хочешь? Спрашивай, когда еще поболтать-то доведется...

– Скажите, это что за место?

– Так для Криски построил. Тута он и вырос. Ведь, поди, что лучше такого лагеря для ребенка, матьить...

– А вы кто?

– Кто, кто... Сам уж, поди понял, кто... Давай-ка еще, матьить...

– Вы... БИЦ?

– Ну, хошь и так кличь, мне-то что, – сказал старик, нацеживая еще полстакана ужасной жидкости.

– А почему в таком виде?

– А в каком виде ты бы хотел меня видеть, матьить, в виде слона с розовыми бантиками?

– Зачем меня позвали?

– Сам-то небось уж сразумел ведь, поди не дурак.

– Ну, наверно.

– Так излагай, матьить.

Я ощутил себя как на экзамене. Ну еще бы, разговаривать с творцом игрового мира, считай, что с господом богом побеседовать.

– Ну, я так понял. Вы создали Неслышных, тайный орден, который... – мысли сбивались в моей голове, язык запинался. Я попытался выстроить все то, что обдумывал каждый день. В Игре, в дороге и здесь, сидя у окна и наблюдая иллюзорную жизнь пионерского лагеря…

– В общем-то люди создали Игру, чтобы выплескивать все то зло, что в обычной жизни приходится в себе подавлять. Игра служит мощным стабилизирующим фактором нашей цивилизации. Для Игроков нет правил, нет морали. Здесь можно совершить любое, самое жуткое преступление совершенно безнаказанно. Но создатели не учли одного, что для БИЦа это мучительно больно, ведь каждый убитый, каждый замученный – частичка его самого. И тогда БИЦ создал орден Неслышных. Борцов с самой сутью Игры, борцов со злом и жестокостью. А зачем Вам я? Вы выдергивали меня, чтобы я помогал Вам защитить этих мальчиков, это понятно. А теперь? Хотите, чтобы я возглавил революцию? – я уже был здорово пьян, и логично излагать мысли не получалось.

– Еще будешь?

Я помотал головой.

– А я накачу...

– Так что от меня хотите-то? Революционной борьбы? Переворота?

– Хорошо пошло, мать ить.

Он сжевал пол огурца.

– Эк хватил-то – революция... Ты вона внучка, Криску спаси. Сведи его к вашим дохтурам, там пускай его лазерами пооперируют, руки починят...

– Но как же... Ведь он же персонаж...

– Слова-то умные вспомнил. Человеки они. Это ваши тама пущай словами такими кидають... Разрушитель, матьить… Какой с мальца разрушитель?... Кабы без любви вырос еще… Ладноть, поговорили и будя, мне еще в котельной печь править надо. А то ведь померзнете, поди... Да и пацаны возвернуться сча, иди уж встречай. Не смотри, что без тебя бегають, ты им нужон...

– Да как мне их к нам отвести?

– Ну, это уж сам. К северу-то новый мир построен, здесь километров десять, и все. Где город брошеный... Криска знает... Там это, апо… апокалипсис… стрелялка, типа… будет. Больница есть заброшенная, и там эти ваши лазеры всякие… Отто ентого найди, он сделает… Опасно только сильно там… так что на тебя вся надёжа… Ну, иди уж.

Я встал и на заплетающихся ногах пошел к двери.

– Да вот, еще. Нет никакого ордена этих-то, Неслышных...

И старик подмигнул мне слезящимся глазом.

Он теперь не хочет умирать, подумал я, ему есть ради кого жить… Так важно, чтобы было ради кого жить…

Я с трудом доплелся до комнаты, упал в койку и моментально отрубился.

Пробудился поздно, на улице была ночь. Мальчишки уже были дома и играли железной дорогой, которую называли змейками. По-моему, они не понимали, что это такое.

– Мы тебе там ужин из столовки притащили. Только остыл уже, – Севка судорожно нажимал кнопки, переключающие стрелки.

– Крис, ты дядю Васю знаешь?

– Алкаша-то?

– Да.

– Видел. А где ты выпивку достал? Разит от тебя...

– А говорил с ним?

– Как с ним говорить, если он только за стеклом?

– Я с ним пил...

Крис посмотрел на меня как на полного идиота.

– Ты бы проспался, а то еще и не такое померещится...

Севка залез в холодильник и вытащил две бутылки водки, одна была почти пустая.

– Вот он чего пил... Мы с тобой вчера притащили, еще думали, что это за дрянь...

– Слушай, ты вообще думаешь, что делаешь? – Крис выговаривал мне как пятилетнему, – это же из пустого города, вдруг там яд или еще что?

И память послушно нарисовала забытое – как полез в холодильник и нашел бутылки с зелеными этикетками, как с тоски наглотался горькой вонючей жидкости, от которой потом сильно мутило...

А завтра… завтра нам предстоял поход. Брошенный город звал…

 

©Сатаров Борис (А.Блантер)