юные действующие лица:

Яська – 11 лет;
Митя – 11 лет.

1

Убей меня… но я хочу вернуться. Вернуть те дни, вернуть тебя, вернуть себя…
Я люБЛю тебя. То есть, любил. Сейчас мы тоже любим друг друга, но уже не так как тогда в детстве. Ты был для меня слишком странным, даже первое наше знакомство… Самый первый снег был самым чёрным.
Мальчишки из твоего двора, трое, я уже и не помню, как их звали, били меня за то, что я зашёл к вам во двор, а ты – четвёртый, стоял неподалёку. Я помню, что твой силуэт выделялся на фоне зелёных кустов. Твоё лицо было странным: ни враждебным, ни испуганным. Ты просто смотрел, как мальчишки пинают меня под зад, а я уворачиваюсь и что-то с обидой им говорю…
Я ж хочу рассказать не о тебе, и даже не о себе, а о любви. О той странной звезде, которая светит иной раз над мальчишками. Как там у нас называют геев? Голубой звездой, лесбиянок – розовой. А мальчишек? Любовь между мальчишками – сиреневая звезда. Это я так сказал. Я люБЛю сиреневый цвет. Нежный такой, фиолетовый.
Это был сникерс. Сникерс-супер, именно его я увидел в твоей руке, когда один мальчишка зашёл уже далеко и ударил меня по губе, отчего разбил её. Несильно, даже не больно, но обидно. Увидев, что я готов вот-вот заплакать, мальчишки поняли, что натворили уже слишком много, что пора отступать, и они толкнули меня на землю, что я упал, предупредили, чтобы я больше не заходил в их двор, и смотались. А ты тогда подошёл ко мне, поднимающемуся на ноги, и протянул его. Сникерс супер. Я готов был уже кричать на тебя, но запнулся и подозрительно покосился, закусывая кровоточащую губу.
- Ты чего?
- На. Это тебе.
- Ты чего? – повторил я.
- Ну ты возьмёшь?
И я взял.
- Обернись.
- Зачем? – буркнул я.
- А у тебя сзади всё грязное. – И не дожидаясь, пока я повернусь, ты схватил меня за плечо, повернул к себе спиной и несколько раз ударил ладошкой по ягодицам.
- Оставь. Я сам, - буркнул я.
- Ага уж. Меня Ярослав зовут. Кто-то Ярик зовёт, друзья – Яська. Так что, можешь звать меня Яська…
- А я тебе что, друг что ли? – спросил я.
- Ну да. Ты мне – друг, а уж я тебе – это сам решай.
- А почему ж ты за меня не заступился, друг?
- Поэтому и сникерс дал. Ты теперь, если вдруг кто-то приставать будет из нашего двора, мне скажи.
А потом ты убежал в БЛижайший подъезд, который как я выяснил позже, был твоим. Зачем ты так посутпил, Яся. Да ведь потому, что тогда влюБиЛся в меня.
Эх, Яська, Яська, я то сразу понять не смог. Стоишь ты передо мной, в оних шортиках джинсовых. Мальчишки все были одеты в футболки, а ты голый до пояса. У тебя ведь была такая смугловатая кожа, а какой стройный торс. Особенно не забуду твои волосы. Цвета соломы, тёмно-жёлтые, на несколько миллиметров длиннее обычных и постоянно взъерошенные. Ты был красивым, супер-красивым, это признавали все.
А потом понеслось. Уже на следующий день я заглянул к тебе во двор и увидел сразу тебя. Ты игрался с какими-то мальчишками, потом увидел меня. Остановился, улыбнулся. И подошёл. С тех пор мы были всегда вместе. Все близлежащие районы, подвалы и закоулки были нашими. И к тебе я чувствовал что-то необычное, не такое как ко всем, а почему? Потому что ты вёл себя необычно, а я тебе всё позволял. Потому что воспитывали меня так. В свои 11 я ничего не знал о любви, о сексе, тем более, что там и говорить, об однополой любви, поэтому я позволял в отношении себя многое. Поначалу мне казалось странным, что ты часто обнимал меня, иногда просто так дотрагивался пальчиком до моего обнажённого плеча, до щеки, даже иногда чмокал меня в щёку, но я отнёсся к этим странностям не так, как отнёсся бы другой мальчишка. Я не смеялся, мне было просто как-то в диковинку.
Я вспоминаю сейчас, как ты смотрел на меня, и эти воспоминания сразу о многом рассказывают. Тогда я не понял, что за странный взгляд такой, я не думал, что у тебя просто добрые глаза, но теперь я знаю: ты смотрел на меня как на существо, слепленное из лепестков, которое разлетится на части, разрушая прекрасную гармонию, стоит только дунуть. Ты долго смотрел на мои руки, ноги, ты, затаив дыхание, глядел, как я снимаю футболку, изучая каждый сантиметр моей кожи, разглядывая пупок и соски, при этом ты что-то сбивчиво пытался говорить, но у тебя плохо получалось. Я думал, глупышка, что у тебя просто добрые глаза, но они были не просто добрыми, а какие-то любовные. Знаешь, Яська, сейчас я думаю, что ты был в теме. Что-то случилось. Твой взрослый друг появился в твоей жизни на короткий срок, а потом исчез, то ли – уехал, то ли – забрали, не знаю, про последнее в нашем районе я не слышал. Скорее всего, уехал. И тебе нужен был кто-то, кто тебя согреет: друг. Ты нашёл меня.
Ты спросил, как меня зовут. А когда я сказал: Димка, то… Меня часто называли просто: Диман. А ты назвал – Митя. И мне очень понравилось.
Тогда, на стройке я нечаянно поранил коленку, несильно, только капелька крови выступила. Я сел и принялся пристально разглядывать эту мальчишескую беду. И ты тоже хмуро уставился на алую капельку крови. Нда! Что вы, ведь случилось нечто страшное, значительное, вселенная скоро должна умереть… И вдруг ты мне говоришь:
- Больной, яд нужно отсосать.
А потом ты приложился губами к моему колену, и я почувствовал, как твой горячий язычок заелозил по ране. Я хихикнул. Было щекотно, немного больно и офигенно приятно.
- Да ладно, Яська, ты чего, - произнёс я, стараясь отстранить твою голову, но ты лишь важно поднял палец, приказав молчать. И я молчал. Тем более, что ничего приятней я не испытывал, ведь мой писюлёк в трусиках проснулся и твёрдым лобиком уткнулся в ткань. А по телу бежало тепло, его сковала сладкая истома. Потом ты оторвался от моего колена и посмотрел. В том месте оно было чистым и крови больше не было.
- Видишь, Митька, я тебя вылечил.
Я посмотрел на тебя с БЛагодарностью и попытался сказать что-то глупое, но не мог. Почему моё сердце билось неровно, я неровно дышал, я не мог понять. Я не мог понять, что так приходит любовь.
Я воспитывался кисейным мальчиком, нетронутым, в любви и ласке, я не мог драться, ненавидел, когда меня бьют. Я буквально врастал в землю при неприятностях, и неадекватно реагировал на каждую опасность. Наверное, именно поэтому тогда я первым закатил истерику, когда передо мной и тобой остановилась мятая белая копейка и четверо бритых парней, выглянув, спросили:
- Пацаны, филы есть?

2

Я был красивым. Так ты считал. Моё сердце замирало в груди, когда я видел в толпе твои тёмно-жёлтые волосы, ясно-голубые глаза. тоже самое испытывал ты, когда видел мои чёрные кудрявые волосы и карие глаза. В тот день я замер перед копейкой, на мне был голубой махровый костюмчик: футболка и короткие шорты, а на тебе всё те же джинсовые шортики и бордовая майка. Я сразу догадался кто сидел в машине. Нет, это не местная блатата: цари прокуренных подъездов и дешёвых клубных тусовок, такие бы не стали останавливаться перед двумя мальчишками. Это были нарки. Самые настоящие наркоманы, которые добиваются всего, чтобы достать деньги на план. А мы тоже хороши. Гуляли с тобой в одиннадцатом часу вечера. Тогда ещё светло было, всё-таки – июнь месяц на дворе, но… что бы было, если б тогда мы не гуляли…
Ты тогда ответил:
- Филы есть, но все наши.
Ума не приложу, зачем ты так сказал, ведь у нас с тобой ни копейки не было в кармане. И когда двое из них рявкнули:
- Чё ты там сказал, пи*дюк, - и тут же открылись дверцы машины, я завизжал, и бросился бежать. Только через несколько секунд я услышал рядом с собой твои шаги, а сзади нас уже преследовало трое укуренных девятнадцатилетних нарка.
Всем ясно, что взрослому догнать ребёнка невозможно и не потому, что ребёнок быстрее бегает, а потому, что дети пролезут в любую мелкую щелку, в то время, когда взрослым дядькам придётся бежать в обход. Мы оторвались почти сразу, но я не мог успокоиться. Мы спрятались на нашей излюбленной с тобой стройке. В подвале. Там, в плотно мраке мы сели за бочку на цементный пол и принялись успокаивать дыхание. У тебя это получилось сразу, а я всё никак не мог успокоиться. Я плаксивым голосом шептал:
- Яська, а вдруг они нас тут найдут?
- Да успокойся, оторвались мы от них ещё во дворе.
- Яська, как мы теперь домой пойдём? Они же нас ждут.
- Митя, ты чего? В первый раз что ль с такими встречаешься. Да уехали они уже давно и забыли о нас, других ищут, с кого б деньги стрясти. Им же косяк нужен.
- Нет, я чувствую, они где-то около стройки.
Я сидел, вытянув ноги, откинув голову на стенку, и прислушивался.
- Ох, пугливый же ты, - вздохнул Яська, и вдруг его ладошка легла мне на шорты, прямо на мой мягкий членик.
- Ай, Яська, - я встрепенулся. Я сначала подумал, что он случайно. Но Яська сидел рядом, прислонившись боком к стене, и приятно массировал мне промежность.
- Яська, ты что делаешь? – шепотом спросил я, чувствуя, как мой солдатик тут же вскочил, и теперь движение пальчиков моего друга доставляли мне неописуемое удовольствие.
- Ну тебе ж приятно, - ответил Яська. – Смотри, что я покажу.
И мой друг оттянул мне резинку шорт и резинку плавок. Наружу выглянул мой беленький стойкий писюлёк. Он был напряжён, головка чётко прорисовывалась через кожицу, бутончик кожи сверху образовывал небольшую розочку.
- Надо же, - прошептал Яська.
- Что? – спросил я, но друг не ответил. Потом. Потом я плохо помню как всё было…
Яська нагнулся, и я не понял, что он хочет сделать. Сначала показалось, что он собирается понюхать мой писюлёк, стало немножко смешно, но потом… для меня было непонятной диковиной сама мысль о том, что у кого-то можно взять в рот и пососать. Я просто не мог до этого сам додуматься, так как не знал смысл этого действия, но когда его горячие ласковые губы обхватили мой стволик, а язычок, как тогда на коленке, заиграл на бутончике мое кожи, я понял, что до этого я не жил, а просто существовал, что до этого я не любил, а только думал, что люблю. Моё сердце в груди замерло на миг, открывая мне всю вселенную, и я всхлипнул. Яська делал это ласково, почти чуть касаясь кожицы моего стволика. Он просто играл. Щекотал ещё закрытую головку языком, оБЛизывал мой твёрдый кончик. И я улетел. Я просто унёсся из подвала в какой-то другой мир. В рай.
Потом Яська отпустил мой членик и сел рядом. Во мраке мои БЛестящие глаза смотрели на него одним-единственным жалобным вопросом: «Всё?» А ведь у меня жар в груди достиг неимоверных высот, хотелось продолжения.
- Неудобно держать резинку, - произнёс Яська и принялся спускать с меня шортики. Я приподнял бёдра, чтобы помочь ему. Вскоре шорты с плавками съехали чуть вниз, на бёдра. И мой писюлёк свободно торчал вверх. Яська обхватил его двумя пальцами и медленно потянул кожицу вниз. Я задрожал, наблюдая, как миллиметр за миллиметром открывается мои лиловый твёрдый шарик с одним-единственным глазом.
Тогда Яська положил мне одну руку на живот, другой принялся ласково мять мою мошонку, покрытую редким мальчишеским пушком, а ртом снова играть с члеником. Теперь, с открытой головкой, было по-другому. Мне показалось, что я умер, такого не приходилось испытывать ещё ни разу. Хотелось двигать вверх бёдрами, засовывая Яське в рот всё глубже и глубже, но я просто сидел и взвинчивался всё больше и больше. Я не мог испытать оргазм, потому что Яська ласкал меня как-то так, что я просто ещё больше возбуждался. Да тогда я и не знал, что такое оргазм. Я думал, что так может быть всегда.
Его язык, его нежные мальчишеские губы доводили меня до исступления, что я не выдержал, я зарылся ладошкой в его густых волосах, а другой рукой принялся гладить шею, возбуждаясь ещё больше. И сквозь тяжёлое дыхание я спросил:
- Яська, миленький, что это?
А он лишь ковырялся пальцем одной руки мне в пупочке, а пальцем другой руки игрался с яичками. Именно тогда я понял, что безумно люБЛю этого мальчишку. Я гладил его и сходил с ума от странного чувства, будто во мне рождалась вселенная.
Наконец, я не выдержал такой любви, откинулся на стенку и шумно выдохнул. Из моих глаз покатились слёзы. И вдруг Яська плотно обхватил мой твёрдый писюлёк губами и прижал его языком к небу.
- Ааа… - простонал я. – Ясенька…
А Яська спустился губами по стволику, потом поднялся, и ещё рас спустился. Мой писюлёк прокладывал себе дорогу во влажный горячий рот друга… А потом было ах… Да, так я и вскрикнул:
- Ах!!! – Мне показалось, что я взорвался. Стал лимонкой и взорвался. Мой писюлёк запульсировал во рту Яськи, и мир приобрёл краски. Да-да, до этого я будто видел его чёрно-белым, а точнее – БЛёклым, как на плёнке восьмидесятого года. А потом всё вошло в цвет. Где-то сквозь сон я чувствовал под пальцами волосы и кожу своего любимого мальчишки, чувствовал, как он щекочет мой пупок и яички.
Наверное, с полминуты я пребывал в таком состоянии, потом моё дыхание успокоилось потихоньку, я вытер слёзы тыльной стороной ладони, и Яська медленно, подбирая последние капельки своей слюны, слез губами с моего писюлька. Я смотрел на моего твёрдого покрасневшего дружка, и не верил, что можно было так. А Яська тем временем нежно обнял меня за плечи и зарылся лицом в моей шее.
- Ну что? Успокоился? – прошептал он.
- Яська. Вот это да, - ответил я шёпотом.
- Ага.
- Яся, ты самый хороший на всём белом свете.
- Это потому, что ты меня любишь, - ответил тот.
- Да. Я тебя люблю.
- Ты офигенно пахнешь, - сказал Яська.
И во мраке подвала, со спущенными трусиками и шортиками, я обнял одной рукой Яську. И тоже вдохнул его запах. Так в тот вечер, в подвале той стройки зародилась огромная мальчишеская любовь.

3

Чем я могу закончить эту историю?
Нет, сразу после этого случая мы не стали свободными друг с другом. В ту ночь я не спал до трёх часов и думал о тебе. Иногда я трогал через трусики свой твёрдый членик и вспоминал эти чувства. Я понял, чего я хочу. Я хотел выпить тебя до конца, всего тебя, Яська. Я тоже хотел увидеть тебя без одежды, поцеловать, оБЛизать, смаковать каждый кусочек твоего тела. Но когда я встретил тебя на следующий день, я постеснялся предложить нечто подобное. Да и ты не стал ни о чём говорить. Вчерашний случай на стройке просто отъехал на задний план. Мы просто общались, но теперь не только ты смотрел на меня пожирающим взглядом, но и я на тебя. Оказалось, что любовь – это заразная штука.
И, как ни странно, инициатива исходила от меня. В тот день утром я уже ничего не смог с собой поделать. Всё в том же махровом голубом костюме, сандаликах на босу ногу, я стоял на пороге твой квартиры. Ты открыл мне дверь, один, родители куда-то уехали: в шортах, майке, босиком. ты улыбнулся мне, как улыбаться мог только ты. А я не мог улыбнуться. Я, запинаясь, бормотал что-то про стройку.
Вдруг ты затянул меня за руку в прихожую и закрыл дверь. Мы снова очутились во мраке, как тогда, в подвале. А потом ты вжал меня в угол, что я не смог даже пошевелиться, и… О, ты обхватил мен яза ею и принялся целовать в губы. Я просто прибалдел от такого и закрыл глаза. Первые секунды я позволял тебе делать со мной всё, а потом сам схватил тебя и принялся гладить. Уже не контролируя себя, я превратил поцелуй в облизывания. Я начал лизать твои губы, твою щёку, твой носик. А ты с закрытыми глазами лишь БЛагодарно сопел. Потом ты вдруг прошептал:
- Митя, покажи себя, сними майку.
И ты мне помог стянуть майку, которая комком упала на пол. Потом ты сам стянул с меня шорты и трусики, и я предстал перед тобой таким, каким меня мама родила. Ты полминуты разглядывал меня, а потом кинулся и обнял меня, твои губы ласкали мои соски, язык вылизывал ложбинку солнечного сплетения и пупка. Потом ты снова ласково обхватил губами мой писюлёк, и снова маленькие взрывы Блаженства, а когда ты встал, я обнял тебя и подумал о твоём запахе. Вот что значит любовь. Твой запах был вкусным. Да-да, именно таким, как в кулинарии: хотелось тебя просто попробовать на вкус. Вылизать языком всё твоё тело. И я начал раздевать тебя. Снимал майку, шорты, трусики. Когда я замер перед твоим маленьким стоячком, то подумал, что у нас они одинаковы. твой и мой, ну… может, твой чуть больше. Но запах. Никакие духи, никакие цветы, ничто в мире вообще не пахло лучше твоего твёрдого чуть вспотевшего писюлёчка.
И я страстно обхватил его губами и начал сосать, вылизывая уже внутри рта языком каждую складочку твоей кожи. Ты тогда шёпотом застонал и тихо сказал:
- Не надо так сразу, а то я быстро кончу. Давай я тебя научу, как надо.
Но мне не хотелось отпускать тебя, я стал сосать медленнее и со смаком. Во мне напряглись какие-то невидимые струны. Струны, натянутые до предела. А потом в следующий момент я нечаянно задел своим твёрдым члеником твою ногу и струны порвались. Я застонал тебе в писюлёк и почувствовал снова тот взрыв, что и тогда в подвале. Оргазм. А я ведь почти не касался своего членика. На этом мы не закончили. Мы продолжали в прихожей ласкать друг друга, пробовать на вкус разные места друг друга, пока, через какой-то время, мы вообще перестали пахнуть мальчишками и насквозь пропитались своей слюной.
Так мы любили друг друга долго. То лето и зиму, и следующее лето. Мы любим друг друга до сих пор. но мы не можем заниматься друг с другом сексом, так как эта страшная старуха – Время… Оно убило в нас мальчишек, пропитав гармонами, мужскими эстрагонами. Но мы с тобой до сих пор любим мальчишек. У нас даже мальчишки общие.
Я не могу понять людей, которые говорят, что секс – это пошло и низко. Вообще, я думаю, что люди делятся на два типа. Первый: они считают, что секс – это красиво, что это искусство и заниматься им нужно регулярно, познавая мудрость вселенной и бытия, а второй: это те, кто склонен к долгим воздержаниям, пока сперма из ушей не польётся, и тогда смаковать с единственным любимым человеком любовь. Я думаю, что нашу мораль и нравственность придумал именно второй тип людей.
А я думаю, что секс – это своеобразный вид искусства, позволяющий познать мудрость. Что может быть лучше, когда тебе одиннадцать, а твоему мальчишке – столько же. Ты смакуешь его твёрдый стволик, двигаясь вверх-вниз по нему губами. А потом. Потом ты оставляешь его и смотришь на мошонку. Ещё нетронутую тобой. Маленькая, испещренная складками, пахнущая мальчишеским потом, потом интимных секретных мест. Ты нагибаешься и позволяешь своему языку попробовать её на вкус. Заглотить этот маленький мягкий мешочек в рот и… открыть вселенную. Да. В это момент твоё сердце останавливается, а чувство, которое ты испытываешь, сходно с нирваной, о которой так часто любят говорить тибетские монахи. Разве нет в этом истины, мудрости. Пожалуйста, кто-то так вылизывает влагалище своей девушки и чувствует то же самое, но любовь! Ведь любовь, она одна – ни выстрела, ни вздоха. Ты можешь любить девушку, а я – мальчика, но наша любовь не будет разной. Она будет одинаковой. И мы оба будем познавать через неё мудрость.
Я вот познавал в то лето, и вообще в те года, когда мы с Яськой любили друг друга. Когда ты засыпаешь с мыслями о любимом мальчике, когда ты просыпаешься с мыслями о нём. Идёшь по дороге, а он перед глазами. Видишь его. Он улыбается и из-за этого останавливается твоё сердце. Он поднимает руку и ты готов заплакать от счастья, от того, что он есть рядом с тобой. И стоит его у тебя отнять, как ты умрёшь.
Я учил уроки вместе с ним, даже когда его не было рядом. Я сиял, что все учителя говорили, будто я самый счастливый человек в мире, а так оно и было. Мы оба с Яськой сияли. А как же, когда он в школе сидит перед тобой в костюмчике, с галстуком, такой маленький принц-дипломат, как, впрочем, и ты. А ты думаешь, какого же это будет потом, прийти домой, снять с него этот костюмчик. Медленно. Вещичка за вещичкой. А потом обсосать каждый пальчик его ноги, вылизать языком его ступни, лоно мальчишеских коленок. Я думаю, что любовь без секса, это как борщ без соли. Она неполноценная, и только, когда вы открываете до конца свои чакры, если можно так сказать, через ласки, то вы по-настоящему проникаете друг в друга, становитесь единым целым, как мы тогда с Яськой. И только ты, мой друг, помог мне в этом. Мой Яська.
Я люблю тебя.
Хоть убей.

©Юрий БЛоК