Пятнышко. Ещё одно, совсем не такое, как первое. Кап. Ещё одно. Когда то совершенно белый лист бумаги с чьим то смешным рисунком. Мама, папа, я, бабушка, дедушка и Балу. Кап. Смешно всё. Кап. Моя ладонь. Где то там, глубоко, на ней написана вся моя жизнь. Мама, мой любимый котёнок, фотография папы. Афганистан. Жёлтый песок, какие-то странные чёрные несуразные машины и три человека на главном фоне. Улыбка, добрая нежная улыбка. Я не помню тебя. Папа. Не помню. Прости! Кап. 1й класс. Мой любимый запах новеньких книжек, друзья. Ох, как вас было много тогда. Каждое утро словно на праздник. Кап. Чёрный костюм, белая рубашка, вспышки фотоаппарата, парта, доска, наша любимая и добрая Лидия Семёновна. Кап. Новая тетрадь. Тёплая мягкая постель. Вкусные горячие бутерброды на завтрак. Белая скатерть. Душистое полотенце. Любимый запах яблочного мыла и дорогого детского шампуня, который всегда мама наливала мне в воду, было так приятно и смешно. Маленькие бело-зелёненькие шарики ласкали нос и хотелось чихнуть. Кап. Серый стол, только мой, и больше ничей, тетрадки. Моя любимая фотография в центре стола. Мама, папа и я. Они весело улыбаются и вместе держат меня, а я недовольно смотрю в объектив. Я не помню всего этого. Надпись на фотографии – 7 месяцев. Кап. Мама… Кап. Кап. Кап. Как я любил, когда раненько утром ты меня будила. Нежно, очень аккуратно гладила меня по волосам и целовала в нос, щекотала мне животик и ласково говорила : «Сынок, пора в школу». Кап. Как ты радовалась моим оценкам, как прижимала меня к себе, когда у меня болел животик. Кап. А помнишь, мама? Я знаю ты здесь. Я знаю… Рядом со мной, просто ты обещала… Ты обещала, что никогда, никогда меня не оставишь. Помнишь? Помнишь, когда я упал, когда разодрал до крови коленку, помнишь? Я ведь даже не плакал. Ты всегда говорила – «мальчики не плачут». Мама. Кап. Плачут… плачут. Кап. Помнишь как я радовался, когда ты мне купила приставку, когда я от радости зацепился за порог и упал на твою сумку? Как ты тогда улыбалась? А я то думал что ты будешь меня ругать, а ты лишь погладила меня по голове и поцеловала, а потом тихо сказала на ухо «мы купим ещё пакет молока». Кап. Чёрные от грязи ногти. Замызганный кровью и слезами чей то детский рисунок. И я… Кап. Один. Мама. Что я сделал не так? За что? Я же не виноват. Я просто сидел. Мама. Ты же всё видела. Я знаю. Я знаю что это просто всё простой урок, просто не как в школе. Мама. Кап. Я же сидел. Он сам. Котёнок. Маленький котёнок. Он прыгнул мне на руки. Я же не отбирал его. Я не хотел ничего плохого. Мама, почему никто, никто кроме тебя, не может просто поговорить со мной. Поговорить как ты. Кап. Взять мою руку и честно, очень-очень честно посмотреть мне в глаза и просто сказать, как говорила мне ты, когда меня ударил Лёшка, ударил за просто так, «малыш, я верю, всё будет хорошо». Где она, что это такое – вера? Или это та злая тётка из приюта? Это вера? Кап… Мама. Зачем она подбежала? Почему она меня испугалась? Я ведь только гладил. Всего лишь гладил этот маленький комочек, «мягкую детскую игрушку», АОНа мне лишь в ответ тихо урчала, помнишь, мама, как я, прям как я, по утрам. Мама… Кап. Скажи, за что? Она ведь даже не сказала ничего, просто стояла и смотрела как он со мной играет. Мама. Бомж – это клеймо? Если у тебя никого нет, ты никем не можешь быть? Ты человек без будущего? Без души? Без надежды? Без любви…. Почему? Почему, если я просто погладил, почему он подумал, что я его украду, ну зачем он мне? Я для себя с трудом нахожу еду, перерывая мусор под подъездами, зачем мне он. Или? Кап. Мама. Может… убить. Нет! Я не такой! Я не такой, как все. Мама, почему он меня ударил? Почему? Почему не просто подойти и взять? Не отбирать, не бить, просто взять, я же его не брал, он сам выбрал, он сам спрыгнул с её рук и прыгнул ко мне. Кап. Размытые краски. Детский рисунок, тротуар, никому нет дела.
«Я всегда буду рядом».
Я знаю, знаю, мама, ты не такая, как они, ты где то здесь. Выйди. Покажись мне. Помоги!

Двухсторонняя широкая полоса дороги, огромный пешеходный тротуар, здоровый магазин, в котором всегда продавались всякие вкусности, море людей, которые волнами бегают взад вперёд, не зная, чего хотят сами. Крутые иномарки. Опять люди… никто не замечает один штрих, который не заметен на первый взгляд. Да, вот такая теперь у нас гадская жизнь. Людей волнует только две проблемы : кого и как наебать, вторая – куда вложить результат первого. Никто не заступится, не пожалеет, а лишь усмехнётся или просто махнёт рукой. «Выживает сильнейший» - банальное правило джунглей.
Чёрный «lexsus». Мужчина лет 30 запихивает в машину свою маленькую дочь и котёнка, и уезжает. Охрана супермаркета рядом. Хоть бы кто. Никто ничего не видел, хотя и смотрели за всем. «Просто на всё забить». Да, именно так, забить то, что видел глубже в себя, что бы просто не вылезло, так же, просто ногой, с силой, и желательно прямо в морду, в морду правде, именно так, как делают наши «мажоры». Просто подойти и дать ногой, а за что. За то, что у «бомжа», у маленького мальчика, есть ещё любовь в душе, есть тяга к доброму, к ласке и к чистой любви ко всему живому. А потом хвалить себя. Вот такой вот я молодец, он взял чужое и получил за это своё. «Своё». И в довершении к этому – «малый, что бы я тебя больше здесь не видел, ты распугиваешь клиентов». Всего то, взять, отвезти тележку, поставить на место и получить 50 копеек. Всего лишь. А есть то хочется, и приходится идти на рожон, рисковать. Но сейчас, что было не так, уставший от работы мальчик присел на бордюр, к нему на руки прыгнул маленький котёнок, убежав от своей хозяйки. Котёнок. Он то знает, он чувствует. Он верит, что его не обидят. И после этого в нос.

Мама! Как мне быть, что я делаю не так? А слёзы все бегут ручьём и я, даже с ними не могу справиться. Верить! Помнить! Как ты учила.
«Когда зажигаются звезды в небе ночном,
Память непрошенным гостем входит в мой дом,
Тихо войдет, свечи зажжет,
Музыку включит и беседу начнет.
В эту минуту твои оживают глаза,
В них, как прежде, невольно таится слеза,
Смотрят с надеждой, смотрят любя,
Вот и опять я с тобою и без тебя...»
Помнишь, как ты любила? Помоги мне, просто помоги.

Я помню… Я всё помню… мама. Как ты меня учила. Но как мне жить с этим? Все не такие, как ты говорила. Все только бьют или притворяются, а потом просто используют и выбрасывают, как ненужную вещь. Когда конец? Когда? Или это только начало? Мама. Как я мечтаю вернуть всё обратно. Помнишь? Мой маленький мишка, каждую ночь я ложусь и обнимаю его, а когда засыпаю, ты приходишь ко мне и поддеваешь под меня моё одеяло с героями из «Чебурашки». Прости меня, мама, что я не понимал, ничего не понимал. Только садился рядом и упирался в твоё плечё, когда ночами ты плакала. Я слышал, как по пол ночи ты плакала, а потом ещё пол ночи ты молилась, ты молилась за меня, что бы у меня, только у меня всё было хорошо, что бы Бог мне помог и что бы не оставил в трудную минуту. Мама. Зря. Где? Где он, где он сейчас? Он забрал у меня тебя, папу, которого я даже узнать не могу, я его не помню, только по фотографии вижу его лицо - я похож, значит папа. Где моя мечта? Где ты и папа, и я между вами на руках? Неужели это всё, это конец, неужели я не достоин жить так, как ты меня научила? Где та истина, которой ты меня учила – люби и будешь любим? Мама, как это тяжело, кого можно полюбить? все, с кем я был рядом и кого любил – остались только в моей памяти, в моей душе, которая гниёт, я чувствую, мама, она гниёт изнутри, как битое яблоко, память жрут черви… Прости, мама. Прости меня, я уже не помню твоего лица, твоего голоса. Зато я помню, я уверен, что это так – у меня мама самая добрая и лучшая, а я лишь загнанная в угол крыса, маленькая крыса, как меня называли злые дядьки, затыкая рот и туша свет. Мама. Ты же рядом, ты всё видишь, почему ты не помогаешь? Это экзамен, я знаю что это такое, я слышал ещё в школе, что это проверка, проверка на знания, на выносливость и сообразительность. Неужели, что бы всего достичь нужно всё потерять? Всё. Даже тебя. Помоги, помоги мне. Я не могу больше жить среди волков, оставаясь человеком... Прости.

***

Громким рёвом прогремел звонок, означающий конец сегодняшнего учебного дня, пара секунд и просторные школьные коридоры наполнились детскими криками. В раздевалку влетали снося двери. Пять минут – пусть, вещей нет, практически, только некоторые запоздавшие детишки забирают уже с пола свои куртки или где-нибудь на падаконнике лежит чья-то оставшаяся сменная обувь.
Весело шагая и напевая песенку он шёл домой. Вот он, Метро, огромнейший магазин, где только на него денег взяли, ещё 5 минут, и я дома. Не задумываясь ни о чем, мальчик просто шёл домой, к папе. Где была его мама, он понятия не имел, да и папа тоже. Скорее бы дойти, скоро мультики любимые.
- А почему ты плачешь. – выйдя из за угла Илья увидел плачущего мальчишку, всего оборванного и грязного.
- Пошёл отсюда. Тебя волнует?
Илья аж отскочил от такого отношения к себе, но решил продолжить.
- Извини. Я просто спросил. Мне папа всегда говорил, что нужно помогать другим, когда…
- Не пошёл бы ты отсюда?
Так и не договорив, Илья развернулся, с обиды просто двинулся дальше к дому.
- Хотя стой. – сквозь зареванные веки мальчик разглядел Илью. Солидная дутая курточка, белые новые кроссовки, серые широкие рэперские джинсы.
Илья развернулся.
- У тебя телефон есть, позвонить нужно. – звонить конечно же было некуда, а вот отобрать можно было, да и денег за продажу на пару дней хватит.
- Да, только у меня на счету деньги закончились.
- Ничего страшного, - как коршун пацан подлетел к Илье и приложил к его шее подобраный осколок от бутылки. – давай сюда, и вали отсюда.
Испуганные детские глазки, потом, рука в карман, поворот, толчок в спину. Неудачный день, хотя для кого?

Хорошая цветная Nokia, наверно много денег за неё дадут. Ха, а всё так просто, почему я так раньше не делал, теперь можно неделю жить как человек. Всё, сейчас на автобус и на рынок. Вот видишь, мама. Вот теперь ты можешь мной гордится, заработал. Неделю буду жить нормально.
Сквозь туман в голове, гордость за себя и обиду на человечество у мальчика пронеслась мысль, одна мысль, а может быть и не мысль, ведь обещание – есть обещание – «я всегда буду рядом и помогу жить» :
«Никогда не обижай тех, кто к тебе тянется». И вот маленький человек стоит и смотрит пока ещё на открытые двери городского автобуса. Пол часа назад он жаловался на то, что с ним поступили не так, как учила мать, единственный человек, который мог повлиять на него, ох, что же делает с людьми настоящая любовь и дружба, а теперь он сам вышел за рамки, он начал убивать своё я! Что делать? Воплем в душе и на остановке прозвучал детский голос :
- Вернуть!
Кто крикнул, народ уже не заметил, меньше минуты и он опять возле этого здорового голубого строения, куда, куда дальше? Только сторону заметил, куда он пошёл, туда. Пять минут бега, пять минут борьбы жадности с душой и совестью, в котором жадность в неравной борьбе одержала лишь поражение, и вот он – маленький силуэт в чёрно-оранжевой пуховой курточке.
- Стой!
Никто к нему не обернулся.
-Илья! Стой!
Мальчик обернулся и остановился, его глаза снова наполнились страхом и слезами.
-Что? Что тебе ещё нужно? Хочешь куртку, денег у меня нет!
-Нет! Не хочу. Илька… - мальчишка протянул ему руку, когда повернул грязной ладошкой вверх, второй мальчик увидел на ней свой телефон.
-Что? – в недоумении спросил Илья.
-Забирай, извини. – Илья взял трубку и сунул в карман.
Старший мальчик повернулся и пошёл обратно в сторону супермаркета.
-Подожди. Как тебя звать?
-Андрей. – не поворачиваясь к мальчишке, буркнул он, и пошёл дальше.
-Зачем ты отобрал, а потом вернул?
-Есть хочется, извини.
-Стой, на держи – Илья достал пару бутербродов и протянул в сторону Андрея, - я всё равно в школе не ем, а папа всегда ложит, все равно их выброшу.
-Спасибо…

***

Два дня спустя

Пятнадцать гривен пятьдесят копеек, хорошо, хватит на поесть. Пора отсюда уходить, пока не пришли те охранники, а то точно снова получу, только теперь не от дурного мужика на крутой машине, а от дядьки в зелёной накидке.
-Андрей, привет.
Из за спину услышал знакомый детский голос.
-Тебе бутербродов дать?
-Нет, спасибо, у меня сегодня есть, на что подкрепиться.
-Слушай, пошли ко мне, у меня папки сегодня дома не будет, он в командировку уехал.
-Ха, а ты не боишься, что я обворую?
-Неа, ты ж мне вернул трубку, значит не украдёшь ничего.
Недолго думая – согласился. Пятнадцать минут уже по известной дороге и я у него дома. Классно, компьютер, телик, на полу паркет, везёт же людям. Когда то и мне так везло.
Илья кинул в свою комнату портфель и ушёл готовить обед, а я занялся экскурсией по неизвестной территории.
Через пятнадцать минут мы сели кушать, разговорились. Сам не знаю как, я поверил ему, может быть просто хотелось и было некому, кроме него. В общем, я рассказал ему всё, как было.
Его же рассказ прервал звук открывающейся двери. Меня кинуло в дрожь. Его отец не поймёт, что я делаю в гостях, я же бомж…

Следующий день

-Детишки, утро, подъём.
После вчерашнего разговора я не выспался, хотя было уже целых семь часов утра, а в нашей бомжацкой жизни нужно было вставать в пять и в как в минимум в шесть уже искать где подработать.
-Так, Илья, ты кушай и в школу, Андрей, одевайся, ты со мной.
Словно молния меня ударила – опять детский дом – нет!!!!!
-Да не бойся ты, поверь.
«Верить! Помнить!» Помню, мама, помню.

Спустя два месяца

-Ну, ребята, сегодня у нас торжественное событие!
Два мальчика сидят с удивлёнными лицами за столом.
-Илья, Андрей – теперь вы братья.

***

Мама. Как больно терять то, чего не ценишь – школу, друзей, уроки, мама! Как больно потерять то, что ценишь и любишь! Ты мне помогла, я знаю, ты, ты обещала, ты исполнила обещание. Теперь я «Верю! Надеюсь! Люблю!» и помню! Я вспомнил тебя! У меня появился шанс, помоги мне не потерять всё это снова. Спасибо! Теперь у меня снова есть семья, есть брат и папа, есть маленький рыжий котёнок. Спасибо! Я помню и никогда не забуду. Знаешь, а он меня так же как ты гладит по голове, так же ласково, так же целует перед сном и так же ночью поддевает под нас одеяло, как и ты. А ещё он добрый, ласковый и богатый, у меня даже своя комната теперь есть, компьютер новый, а со следующего года я опять пойду в школу. Мама. Я не за был. У меня есть свой стол и как ты думаешь, что в самом главном месте на столе, в моём самом любимом месте стоит? Да, та самая фотография, где ты и папа держите меня, а я недовольно смотрю в объектив. Мама, я знаю, что тебя не нужно просить, ты сама всё поймёшь, пусть теперь у меня и у моей новой семьи всё будет хорошо. Мама, я знаю, я точно знаю, что ты всегда была и будешь рядом со мной, я знаю, я понял ещё тогда, что такое любовь, ты меня научила любить, ты меня научила любить память, и я люблю. Я люблю тебя, мама! Верю, помню, люблю…

***

От автора
«Всему хорошему обязательно приходит конец». Приходит так, что ломает душу, ломает стремление и хоронит мечты. Безвозвратно, без шансов. Сколько может выдержать человек таких потрясений – у каждого свои рамки, своя способность к духовному возрождения, своя тяга к будущему. Только время, которое по старой русской поговорке, не лечит, а лишь оставляет глубокие раны в душе, в душе изгоя, в душе «волчонка», «крысы». Как важно в этот момент чувствовать, что ты кому-то нужен в этой жизни, нужен действительно, что ты можешь хотя бы получить шанс всё поставить на свои места и изменить хотя бы что-то, хотя бы маленький нюанс, хотя бы попытаться… верить. Даже после того, как поднимаешься с колен остаться человеком, остаться чистым, остаться… Найти… Выжить… Выжить, а не существовать по общей мерке – родился, вырос, умер, - да, вырос… да, умер… что бы после тебя хотя бы один человек мог с гордостью сказать – я знал его, я жил с ним, я жил с настоящим человеком. Что бы дети, которых ты вырастил, всегда помнили… помнили всё - твоё лицо, твою улыбку, твои порывы гнева, когда они возвращаются домой в одиннадцать часов ночи, когда двойка в дневнике, когда замечания о поведении, когда просто тебе это нужно, нужно как воздух… Любить, истинно, душой, сердцем; знать – тебя не призирают, тебя хотят видеть, с тобой хотят быть, хотят любить… и любят. Это единственная похвала – это свет в конце туннеля, это протянутая рука помощи в трудный момент, это указатель выхода из ситуации, в которой его нет… Нет, и не будет…

2 года спустя

Ладонь, ещё совсем маленькая ладонь. Кое-где проскакивают капельки чернил от шариковой ручки, ещё совсем маленькие пальцы, маленькие пятна крови, не вымытые врачами городской поликлиники, кусочки медицинского скотча, торчащие из под белой, вернее когда то белой, совсем маленькой, но для него огромной по размерам, то ли рубашки, то ли футболки, с длинными рукавами. А там дальше – маленькая иголочка, которая, казалось, пробивает детскую ручку насквозь. Длинный резиновый, совсем бесцветный шнурок, вставленный в иголочку, тянется куда-то вверх, вверх, в пакет, в такой же самый пакет, как и шнурок… А ещё, а ещё этот раздражительный писк. Пи… Пи… Пи…
Мыслей нет, они где то там, далеко-далеко, наверное там, где находится край вселенной, где звёзды светят ярче, где маленькой звёздочкой крутится на весах справедливости моя маленькая душа., отравленная праведностью и понятиями о правилах нашего общества. А оно то, в некотором моменте, в некотором истолковании, в определении – справедливо, справедливо, но только для каждого в конкретности, для каждого, для самого себя, каждый выносит рамку, приговор… сам себе. Взвешивают цель, взвешивают причину, а итог называют справедливым выходом, не видя грани справедливости, принимая совершенно другое истолкование – целесообразно. Просто, но со вкусом, со вкусом, присущим самому продвинутому классу в животном мире – людям. Смешно, самый развитый вид, природный вид, уходит в «ногу со временем», уходит так далеко, что уже не замечает, что становится зверем, хуже шавки, которая перегрызает горло своему спящему хозяину, причём только потому, что она хочет есть, она хочет жить… И если подумать, да в той же безпородистой шавке, в той же облезлой кошке – намного больше человечности, чем в каждом из нас. Какая кошка способна бросить или убить своё чадо, какая кошка пройдёт мимо маленького котёнка, который потерялся или у кого пропала мать – никакая, природа, природный инстинкт, ценность жизни, присуще ли нам это? Способен ли человек на такое? Да! Способен, но сколько таких, сколько таких людей, которые подберут с улицы себе подобного, зачем? – да просто так, что бы жил, что бы любил, что бы надеялся, что бы стремился, да просто – что бы БЫЛ!? Я нашёл…
Вот они, вот они рядом… мне уже повезло, мне повезло в этой жизни, я нашёл людей, я выпал из стада, я любил душой, я любил так, как меня учили… как учили с самого детства, как показывали, как грели, грели только своим присутствием, без прикосновений, без ласк… когда рядом было просто приятно, приятно находится, приятно смотреть в добрые, чистые глаза, которые ничего не сделают, не ударят за сломанную линейку, за случайное столкновение в школьном коридоре, не оскорбят за твои длинные, очень красивые волосы только потому, что у него их нет… а тихо-тихо обнимут, приласкают, поцелуют… и пожалеют. Жалость. Слабость. Два таких по сути разных понятия и так близко, словно два брата, «стоят» рядом. Жалость к себе, жалость только потому, что ты слаб и ничего не можешь изменить, неподвласно… неподвласно тебе, ему, ему, и тому - никому!

Открой глаза. Открой! Открой хотя бы один раз, последний, дай снова увидеть цвет, тот ярко голубой цвет чистой морской волны, где счастливо плещутся дети, забывая обо всём. Просто открой. Один раз. Последний.

Улыбнись. Улыбнись так, как ты любил это делать. Так получалось только у одного тебя. Маленькая, едва заметная, добрая, игривая улыбка, и хитрые-хитрые глазки, а ещё бугорки, незаменимые маленькие бугорки возле места, где сходятся линии губ. Яркие, солнечные волосы ложатся на нос, совсем не много, может пять, может быть шесть волосков… и игра бровями, ярко чёрными, если бывает такой цвет, яркий и чёрный, что аж светится, когда ты счастлив и уничтожает до тла чужие взгляды, стремящиеся посмотреть тебе в глаза, когда тебе плохо…

***

«Воспаление мозга и перелом позвоночника. Не выживет»

Жаль. Лучше бы я просто не знал всего. Мне столько нужно ещё успеть тебе рассказать, рассказать по настоящему, пока твоё сердце ещё бьётся, пока я его слышу, пока для меня оно заглушает противный писк медицинского оборудования. Жаль… почему именно я, именно я закрывал дверь квартиры, а тебя отпустил вниз, отпустил с отцом. Я плачу, я снова плачу… А может быть получится, может? Как в прошлый раз? Помнишь? Я рассказывал тебе, помнишь? Это было перед нашей встречей… Я просил, я хотел жить, жить достойно, найти людей, настоящих… Я их нашёл, кто мне помог? Может быть опять, просто подумать, вспомнить, и как я тебя учил, как учила меня мама – «Верить.». Или я, я всему причина, все, кто рядом со мной просто уходят, уходят в бездонную пропасть. Почему, зачем ты пошёл. Зачем я вас отпустил? Я не знал. Я правда не знал. А дверь всё не хотела закрываться… Замок то ведь исправный, только поставили, а у меня не получалось, мне не дали его закрыть… не дала… мама. Мама! Зачем, зачем опять всё, зачем опять ты меня спасла; понимаешь, мама, я не могу, не могу я так больше, не могу! Я хочу быть с ними, я потерял, потерял надежду, ту самую, которую ты в меня положила, а теперь, теперь с ними, с ними умирает моя вера и любовь. Я не могу. Не могу так больше. В чём, в чём он был виноват, я хочю знать, это я? Это что то я? Что? Что я сделал, почему все, кто мне дорог, все… умирают. Почему, только поняв, что я могу быть счастливым и начинаю радоваться каждому дню, только за то, что он есть, что рядом со мной есть нечто большее, чем просто приёмная семья, что меня любят, что я любим – всё рушится. Просто снова я падаю в бездну, падаю до низов и не вижу больше света, не чувствую пола и не могу пойти к выходу. Нет! Я знаю, я знаю он есть, просто не дано, не дано мне его найти, не дано поверить в свои силы, в помощь чужих и даже вера не помогает. Верить не во что? Я не хочу, не хочу больше пробовать, не хочу пытаться, не хочу убивать, убивать своим присутствием… Мама. Ладно Сергей, ладно, но Илья в чём, в чём он виноват? Нет, не отвечай… Просто молчи, молчи как делаешь всегда… Я отвечу сам. Сам! Вина его в том, что я его люблю. Люблю, люблю так, что готов на всё для него, готов на то, что бы всю жизнь быть рядом и не бросать если он выкарабкается, возить на инвалидном кресле, кормить с ложечки, только бы что бы он был рядом.

***

Всё! Я теперь всё понял. Одна фраза, одна, она у всех последняя… У всех. Всех, всех кто был рядом, всех кто мне дорог. Помнишь, мама? Помнишь, помнишь я читал папино письмо, которое пришло, как ты рассказывала, после похоронки, помнишь? Помнишь что он писал?
«… Я люблю вас, ждите меня, я обязательно вернусь. У нас всё будет хорошо, всё. Мы будем вместе. Пожалуйста, прочти Андрею это, он должен знать, должен слышать:
Андрюша! Папа скоро приедет, папа тебя не забыл и живёт только одной мыслью – обнять и прижать тебя покрепче. Андрюша! Я тебя люблю.»
«Я тебя люблю!» - оно убивает, любовь убивает. Нельзя любить… Нельзя!
Помнишь? Помнишь, что ты мне сказала, помнишь? Ту больницу, те стены. Я помню. На глазах слёзы, ты плачешь, что не можешь меня увидеть. А всего то, ты купила мне, мне, свому сыну новую, жёлто-синюю курточку и у тебя не хватило денег на шапку, на банальную шапку - и ты меня оставила, оставила за какие-то два дня, я ведь даже надеть её не смог. Её отобрали, отобрали вместе с квартирой… злые дядьки в синем, теперь её носит… носит кто-то, только не я. Не я! А ты тогда лежала, помнишь, ты дотронулась до моей руки, ты пыталась что то сказать, что то очень важное, важное для меня. Я понял, я понял что ты говорила, понял. Ты сказала, ты сказала «я тебя люблю».
Ты же всё видела. Ты не помешала, ты помешала только мне, только мне… Ты не дала мне опустится вниз, вниз с ними. Дала только услышать и знать, знать эти слова, знать, что мне их говорили. «Я тебя люблю». Так? Так он мне сказал, когда пошёл вниз, но зачем, неужели он знал? Чувствовал? Я не верю, всему виной я. Только я!
Мама! Мне было больно. Меня втолкнуло, втолкнуло назад, назад на лестницу, я лежал, сколько? Не знаю… я лежал и смотрел, огонь. Яркий, яркий огонь и белый-белый снег. Не чувствуя сломанной ноги я полетел, полетел туда, может кого-то, может быть я смогу ещё кого то спасти, я видел, как он летел, как маленький бумажный самолётик под дунавение ветра, в сторону, туда, туда к дереву, к большому, совсем без листвы, тополю. Мама! Я видел, я видел его глаза, я видел боль в его глазах, я слышал, я слышал как он плачет, я видел красный снег. А потом, потом я услышал, услышал тогда, когда я держал его руку и плакал, плакал за него, не за себя, я не чувствовал ничего, ничего, только его боль. «Я люблю тебя, брат». Брат! Меня никто так не называл. Никогда. И всё. И всё! Он закрыл, закрыл глаза. Закрыл. Мама! Сколько? Сколько мне нужно ещё прожить, что бы быть счастливым, что бы люди вокруг не страдали, не страдали те, кто мне дорог, дорог всем.

Илья. Пока ты меня ещё слышишь. Пока бьётся твоё сердечко. Я хочу что бы ты знал. Знал правду. Я никогда не пожалею, что познакомился с тобой, что ты стал моим братом. Я хочу что бы ты знал, что я люблю тебя, я люблю. Я люблю. Я не знаю что ещё сказать. Ты всегда, всегда будешь жить, жить во мне, в моём сердце.

***

Молоденькая медсестра, стоящая возле входа в палату, присела и обхватила голову руками. Больше часа она стояла и слушала, и плакала, что сейчас ни один человек, даже самый лучший психиатр в мире, не сможет помочь сейчас. Жалость. Жалость.

Она тихонько поднялась и зашла в палату. Подошла к мальчику и просто обняла его. Итак было всё понятно без слов. От полученных ожогов и большой потери крови сегодня скончался 35-летний мужчина. Полтора часа назад.

-Илья. Папы больше нет. Я знаю, я знаю ты скоро встретишься с ним. Не забывайте меня. Не забывайте.
Длинный ПИ… Ещё один… Всё, теперь он сплошной. Просто писк.

«Не забудем». Где то вдалеке, там далеко, а в тоже время и так близко, до боли знакомый голос. «Никогда не забудем».

***

Ночь. Весь в слезах. 16-летний подросток возвращается домой. Завтра тяжёлый день. Похороны и он снова на улице.

Мама! Боже, мама. Забери меня, я не могу, не могу так больше, я хочу к вам, я хочу, я хочу…

Широкая дорога, тьма, яркий свет, гудок, удар.

***

-Вставай, Соня! , - чьи-то нежные руки гладили мне голову, поцелуй в нос, лёгкий сладковатый запах, запах чего то вкусного и доброго. Не могу сфокусировать зрение, вижу только расплывчато, вообще ничего не вижу почти. Минута, две, три, зрение возвращается. Боже! Боже!
-Папа!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Папка!
Мягкая лёгкая перина из чего-то неизвестного, светлые стены, много окон и много света, столько, что я не видел никогда, никогда… и люди. Один, два, три, четыре… Боже! Папа, мама, Илюшка и Сергей. Боже.
-Тихо, тихо, успокойся, всё нормально. Теперь мы вместе, вместе навсегда. Навсегда! Сынок.
Мама тихо подошла и тихо сказала:
-Молодец, ты прошёл испытание. Я тобой горжусь.

***

В жизни есть только три вещи, которые могут оставить человека человеком – вера, надежда, любовь – три составляющие души.

©Bodja