Богато иллюстрированная книга впервые описывает способы, которыми роспись ваз, восхваляя красоту мальчиков, отсылает к педерастии: от сцен ухаживания, прелюдии и секса до сцен Зевса с его мальчиком-возлюбленным Ганимедом. В книге описывается, как художники использовали язык росписи ваз, дабы представить педерастию в идеализирующем свете, изображая ее в качестве части мира, в котором красивые элитные мужчины демонстрируют достойные похвалы отношения с мальчиками. В книгу также включен исчерпывающий каталог соответствующих росписей на вазах, составленный известным археологом Китом ДеВрийсом.

СОДЕРЖАНИЕ:
Список изображений
Выражение благодарности
Предисловие (Эндрю Лир и Ева Кантарелла)
Введение
Раздел 1. Текстовые доказательства (Кантарела Ева)

 

Когда поэта Анакреона спросили, почему он пишет гимны мальчикам, а не богам, он ответил:
«Потому что мальчики — наши боги».
Сноска к древнему изданию второй Истмийской оды Пиндара

ПРЕДИСЛОВИЕ
Эндрю Лир и Ева Кантарелла

Зачем эта книга?

У древних греков, как известно, существовала традиция, которую они называли пайдерастией, или педерастией, заключавшаяся в эротических отношениях между взрослыми мужчинами и мальчиками-подростками. Ограничения этой практики — насколько она была широко распространена с точки зрения географии и социума, что именно одобрялось и не одобрялось, когда и как ее начали практиковать, когда и почему она прекратилась — являются предметом многочисленных споров среди современных ученых. Однако основной факт остается фактом: она практиковалась шире и с большим общественным одобрением, чем любая другая форма гомосексуальных отношений в любое время в любой из западных культур.

Эта практика является основной темой в произведениях греческой литературы - в основном, хотя и не исключительно, в поэзии, комедии, философии и речах в зале суда. Она важна и в изобразительном искусстве: одним из самых обильных источников информации по теме являются росписи, украшавшие глиняные сосуды, изготовлявшиеся высокоразвитой гончарной промышленностью Афин в VI-IV веках до нашей эры.

В этой книге представлен обзор педерастических изображений на этих сосудах. Сопоставляя изображения на них как друг с другом, так и с литературными и историческими источниками, делается попытка прояснить, что они говорят нам (или подразумевают) о фактической практике педерастии и связанных с ней идеалах.

Тема совсем не нова. Важность педерастических сцен в росписи сосудов была широко признана великими немецкими классицистами девятнадцатого века, и уже в 1947 году сэр Джон Бизли опубликовал типологию этих сцен в своем тактично озаглавленном опусе «Некоторые античные вазы в Кипрском музее». Бизли ясно дал понять, возможно, впервые на английском языке, что педерастия являлась обычным явлением в росписи сосудов: можно сказать, что он безвозвратно «разоблачил» греческие вазы в англо-саксонском мире. Однако список, который он представил, ограничивался сценами ухаживаний и половых актов, которые он разделил на три типа. Он не включил в эту работу другие распространенные способы изображения педерастии, такие как сцены с богом Зевсом, и он не включил тему так называемых калос-надписей - надписей, провозглашающих мальчика, названного или безымянного, красивым. В последние годы было проведено множество исследований по каждой из этих тем, а также по нескольким менее распространенным иконографиям. Кроме того, Кеннет Довер в своем эпохальном опусе «Греческий гомосексуализм» 1978 года описал более 100 сцен с сосудами, чтобы проиллюстрировать свои мысли, в основном о сексуальных действиях и типах тел, которые считались привлекательными. Однако никогда не было книги, в которой были бы собраны все различающиеся способы изображения педерастии и рассмотрено то, что они, как совокупность, говорят нам о данной традиции.

Несколько лет назад авторы решили, что подобная книга была бы полезна для современного обсуждения сексуальности в древности. Считается, что доказательства сосудов подтверждают многие теории по этой теме, но читателям, заинтересованным в самостоятельном рассмотрении этих свидетельств, потребовалось бы провести огромное количество исследований — при этом большая часть библиографии недоступна на английском — дабы получить хотя бы базовое представление о теме.

За этим предисловием последует введение, состоящее из двух разделов. Первый будет касаться обычной педерастии, какой она видится в литературных и исторических источниках; вторая будет состоять из двух частей: в первой будет дано краткое объяснение понятия «иконография» [описание и классификация тем, сюжетов, мотивов, изображаемых персонажей независимо от особенностей исторического типа искусства, художественного направления, течения, стиля и школы, способов и средств художественного выражения], вокруг которого вращается большая часть этой книги, а во второй будет представлено иллюстрированное обсуждение основных элементов иконографии педерастических сцен.

Далее последуют семь глав, посвященных различным аспектам педерастических сцен в вазописи. Первая и третья посвящены тому, как художники изображают различные фазы педерастических отношений, ухаживания и завершение. Глава вторая посвящена идеологическому подтексту сцен ухаживаний, устанавливающих прочную связь между педерастией и педагогикой, или, если быть более точным, изображающих взрослого любовника в качестве образца для подражания и источника поощрения участия элитного мальчика в таких одобренных действиях, как легкая атлетика, охота и симпозиумы [древнегреческие пиры]. Обсуждение идеологического значения сцен завершения, то есть сильного контраста между явно умеренными формами завершения, демонстрируемыми в педерастических сценах, и недостойным сексом, демонстрируемым в других эротических иконографиях: в сценах сатиров и сценах оргий, включено в главу 3. Глава 4 продолжает эту дискуссию, подчеркивая контраст между иконографиями бренной педерастии, в которой ухаживание всегда играет центральную роль, и иконографией божественной педерастии — в основном, сцен с Зевсом и Ганимедом и сцен, в которых появляется бог Эрот — и в которых насилие играет важную роль. Глава 5 не касается фигурального аспекта педерастических сцен; вместо этого речь пойдет о калос-надписях, появляющихся в педерастических и непедерастических сценах, восхваляющих красоту мальчиков и, таким образом, подчеркивающих, в отличие от элементов, обсуждаемых в главе 2, важность эстетических и эротических аспектов педерастических отношений. В главе 6 рассматриваются вопросы, связанные с датировкой сосудов; значение педерастических сцен для датировки сосудов и греческого искусства в целом, а также наличие педерастических сцен в периоды более поздние, чем они были признаны ранее. Глава 7 посвящена фрагментам. Как это типично для остатков классической древности, большая часть наших свидетельств педерастии представлена фрагментарно; мы надеемся, что к тому времени, когда читатель закончит читать нашу книгу, он/она сможет взглянуть на осколки, заполняющие музейные ящики и места археологических раскопок, и узреть захватывающую информацию об обычаях педерастии, содержащуюся в таких обломках.

Эти семь глав, вместо того чтобы следовать логике, подсказанной литературными или историческими источниками, пытаются ответить на существенные вопросы, поднятые самими педерастическими сценами, и их организация отчасти проистекает из желания авторов показать публике некоторую часть архива педерастических сцен, которые мы собирали годами. Как показали наши собственные исследования, а также исследования других, сосудов с педерастическими сценами значительно больше, чем авторитетно считалось ранее. Авторы располагают сведениями почти о тысяче педерастических вазовых росписей - что более чем в три раза превышает то, что до сих пор проиллюстрировано в книгах по данной тематике - а также о бесчисленных калос-надписях.

Эти сцены также значительно более разнообразны, чем было принято считать. Ибо, хотя в педерастической вазописи действительно существует несколько общих типов сцен, элементы сцен весьма изменчивы, происходят из ряда различных иконографий и в своих различных комбинациях имеют множество различных значений.

Для иллюстрации мы выбрали 111 сосуд (и одну статую). Некоторую роль в нашем выборе сыграли эстетические соображения, но наша главная цель состояла в том, чтобы показать значение педерастических сцен. С этой целью мы включили особенно четкие примеры всех распространенных типов подобных сцен и особенно ясные иллюстрации их элементов. Мы также включили ряд вариаций для каждого типа сцен: в частности, мы включили картины, в которых элементы разных типов сцен появляются в комбинации и, таким образом, расширяют наше понимание значения задействованных иконографий. Кроме того, мы включили примеры нескольких менее распространенных типов сцен, а также исключительных сцен, которые, кажется, проясняют значение общих иконографий или вызывают вопросы. И наконец, мы включили сосуды, которые четко иллюстрируют определенные иконографические концепции, используемые в наших интерпретациях, или демонстрируют интересные совпадения или расхождения с другими древними источниками свидетельств.

Именно к этой последней теме — возможно, к основному пункту всего нашего исследования — мы обращаемся в наших заключительных замечаниях: здесь два автора, снова пишущие (как и тут) в унисон, обсуждают, что изучение педерастических сцен добавляет к нашему пониманию данной традиции. Затем следует приложение, в котором мы представляем в сокращенной форме список из 647 педерастических сцен, составленный покойным профессором Китом ДеВрийзом, который жестом, типичным для его замечательной щедрости и духа интеллектуального сотрудничества, он передал нам весной 2006 года незадолго до его столь оплакиваемой кончины.

 

ВВЕДЕНИЕ

РАЗДЕЛ 1. ТЕКСТОВЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА
Ева Кантарелла

Мы начнем с текстов. Мы начнем, так сказать, с того рода свидетельств, на которых до сих пор в значительной степени базировалось большинство попыток понять педерастию. Эти тексты сильно различаются, они принадлежат множеству различных литературных жанров, от эпической до лирической поэзии, от истории до философии, от судебного ораторского искусства до комедии… и они происходят из исторических эпох, которые сильно отделены друг от друга, зачастую столетиями. Тем не менее, в целом они представляют в значительной степени связную картину педерастических отношений, которую мы попытаемся обобщить в этой главе.

Однако прежде чем продолжить, необходимо отметить, что эта книга будет посвящена городу Афинам, как и большинство предыдущих исследований по данной теме. Мы делаем это не потому, что педерастия была исключительно афинской традицией; хотя неафинские свидетельства более скудны, но их, безусловно, достаточно, чтобы продемонстрировать, что эта традиция никоим образом не ограничивалась одним городом. Например, законы, регулирующие гимнасии в Верии (о которых см. ниже), показывают, что подобный тип любви был настолько широко распространен, что потребовал регулирования в различных частях Греции; однако за пределами Афин упоминаний слишком мало, чтобы мы могли правильно судить о распространении традиции и, что более важно, о её социальной и культурной ценности.

С другой стороны, афинские источники предлагают историку секса и сексуальности поразительно богатую совокупность свидетельств об обычаях педерастии как в количественном, так и в качественном отношении. Афиняне не только изображали этот обычай, как мы покажем ниже, на своей посуде, но и говорили о нем, сочиняя стихи, обсуждая философию, рассказывая истории или мифы, и обсуждая самые разные судебные дела. В этом введении мы рассмотрим эти невизуальные источники, из которых попытаемся вывести общие характеристики педерастических отношений.

Как известно, определять это просто как «гомосексуальные отношения» (как это было принято в прошлом) значило бы фальсифицировать действительность, приписывая грекам понятие, не существовавшее в их мире. Сегодня среди ученых общепризнано, что взрослый мужчина в Древней Греции мог с минимальным риском социального неодобрения или вообще без него выражать сексуальное влечение к другому мужчине, при условии, что желаемый мужчина был подростком (pais), которого взрослый любил в контексте социально кодифицированных и положительно оцениваемых отношений, называемых нами педерастическими. Такого рода отношения имели место, таким образом, между «активным» взрослым и «пассивным» мальчиком, хотя под «активностью» и «пассивностью» — это важная сторона вопроса — греки понимали не обязательно и не только половые отношения. роли, но также и - прежде всего - интеллектуальные и моральные роли.
Другими словами, пара, состоящая из двух особей мужского пола, считалась социально и культурно приемлемой, если она была «асимметричной»; но не в том смысле, который часто понимается неправильно, как в пара, в которой только один человек (взрослый) испытывает желание и сексуальное удовольствие, а другой (мальчик) является лишь их объектом. С этой точки зрения мы полагаем, что в педерастических отношениях была - по крайней мере, потенциально - большая степень взаимности, чем допускают наши древние тексты или чем полагает большинство современных ученых.

«Асимметрия» состояла из других неравенств в отношениях. Первым и наиболее решающим из них (откуда происходит сам термин «педерастия») была разница в возрасте между взрослым «любовником», называемым эрастом, и его юным «возлюбленным», называемым эроменом. Это различие принесло с собой еще один важный элемент асимметрии: взрослый передает мальчику - у которого тот явно ещё отсутствует - свой опыт во всех областях, принимая на себя в их встречах формирующую роль в тот момент, когда мальчик — потенциальный гражданин — готовится стать фактическим гражданином, способный выполнять свои гражданские и политические обязанности. Эрасты учили, эромены учились. Как уже было сказано, падейа (образование) афинского мальчика была возложена на его отношения с эрастами.

Таковы были условия, сделавшие социально приемлемым в Греции (точнее, хотя и не только в Афинах) тот тип отношений, который сегодня — с помощью терминов и понятий, которые, как мы уже сказали, были неизвестны грекам — мы бы описали, как гомосексуальный. Далекая от того, чтобы стать выражением сексуальной свободы, педерастическая пара принималась только тогда, когда она уважала социальный кодекс, который, исходя из текстов, может быть совершенно ясно описан в его основных чертах, и который мы попытаемся проследить.

 

Возраст эрастов

Эрасты, как мы сказали, были взрослыми. Но с какого возраста мужчина мог становиться эрастом и до каких пор дозволялось играть эту роль?

Начнем с того факта, что в Афинах мужчина достигал совершеннолетия в возрасте восемнадцати лет, после чего его призывали на гражданскую службу в качестве эфеба (что-то вроде кадета) на два года. Таким образом, можно с уверенностью предположить, что до двадцати лет стать эрастом было бы затруднительно. Но также представляется возможным сказать, что прежде чем брать на себя столь важную роль в формировании юноши, было бы сочтено предпочтительным, чтобы новый гражданин благодаря своему опыту во взрослом мире закрепил качества, необходимые для надлежащего выполнения подобных обязанностей, связанных с его сексуальной ролью (Cantarella 2002a.36–41).

Хотя его источником является другой город, а не Афины, и восходит он ко II веку до н.э., более позднему периоду, чем тот, на котором мы сосредоточимся в этой книге, закон, выгравированный на стеле, обнаруженной в городе Верея в Македонии, говорит нам, что определенным категориям людей было запрещено посещать местную гимназию: рабам, вольноотпущенникам, сыновьям вольноотпущенников, apalaistroi (тем, кто не мог заниматься в гимназии, возможно, из-за слабости или физической немощи), hetaireukotes (проституткам), тем, кто занимался коммерческой деятельностью, пьяницам и душевнобольным. И, наконец, neaniskoi (юношам, приближавшимся к совершеннолетию или достигшим его в течение последних нескольких лет) запрещалось разговаривать с мальчиками внутри гимназии (Cantarella 2002a. 28–33). Видимо, власти Вереи стремились воспрепятствовать мальчикам из гимназии беседовать с лицами, считавшимися негодными в качестве эрастов, а также с людьми, которые, хотя и были годны, но еще не созрели для выполнения педагогических обязанностей эрастов.

Вот вам и минимальный возраст эрастов. Но каков — если он существовал — предельный возраст, возраст, выше которого роль эрастов неуместна? По мнению некоторых, афинянин обычно имел эроменов только до того времени, когда он женился. Однако источники, по-видимому, противоречат этой гипотезе.

Сократ, например, не переставал ухаживать за красивыми мальчиками после своей женитьбы на Ксантиппе. Софокл, хотя и был женат на Никарете (от которой у него был сын по имени Иофон, тоже поэт-трагик), всю жизнь любил красивых мальчиков. По рассказу его современника, поэта Иона Хиосского (Афиней 603f–604d), когда Софокл был назначен военачальником, в 441 году он отправился на Хиос, где участвовал в пиршестве. Ему было уже пятьдесят пять лет, но возраст не помешал ему незамедлительно начать ухаживать за очень красивым мальчиком, разливавшим вино пирующим.
— Хочешь, чтобы я выпил вино с удовольствием? — спросил его Софокл. Мальчик ответил «да», и Софокл попросил мальчика медленно поднести чашу к его губам и медленно отнять ее. Мальчик покраснел, и Софокл, процитировав стих Фриника («свет любви сияет на его пунцовых щеках»), попросил мальчика подуть на чашу, чтобы отогнать соринку, плавающую в вине; и в то время как мальчик делал, как ему было сказано, Софокл поцеловал его.

Привычки Софокла не изменились и по достижении им преклонного возраста: когда ему было уже пятьдесят пять лет, он вывел красивого мальчика за стены Афин и там, вдали от посторонних глаз, пригласил его завернуться с ним в его плащ, который он расстелил на земле. Но в конце встречи мальчик сбежал, отняв у него плащ (Атеней 604d).

Мы могли бы привести множество примеров, но ограничимся ещё двумя случаями. Эсхин в своей речи против Тимарха (1.135–136), написанной им в возрасте сорока двух лет — преклонный возраст для классической античности, — заявил, что у него по-прежнему есть эромены, а неназванный клиент, для которого Лисий написал речь против Симона (Лисий 3), уже достигший среднего возраста, прямо говорил о своей любви к юному Феодоту, выражая при этом лишь малейшее беспокойство по поводу его возраста (Лисий 3.4).

Если возрастное ограничение и существовало, кажется очевидным, что оно не было связано ни с принятием на себя роли мужа, ни с достижением определенного возраста. Пределы, по-видимому, варьировались от случая к случаю и частично зависели от физического состояния человека и, прежде всего, от его социального и экономического положения. Те, кто вышел за эти пределы, могли иметь такие же проблемы, какие возникли у Софокла за стенами Афин, или оказаться объектами насмешек, более или менее доброжелательных. Однако не существовало абсолютных социальных или юридических ограничений на максимальный возраст эрастов. Действительно, в отличие от ситуации в Риме, по крайней мере, в имперский период, в Греции законы о сексуальных отношениях между мужчинами, в особенности педерастических, были крайне редки.

 

Возраст эроменов

Эромен, как мы уже сказали, был паисом, мальчиком. Какой возраст подразумевался под этим термином в данном конкретном контексте? Когда человек становился «мальчиком» и когда переставал им быть? Существовали ли минимальный и максимальный возраст эроменов?

Наиболее точные указания на нижние пределы возраста взяты из стихов, собранных в Палатинской антологии, написанных намного позже периода, охватываемого этой книгой. Однако в отсутствие других источников (и признавая, что к этой информации следует относиться с большой осторожностью), мы должны рассмотреть эти источники.

Наиболее откровенным поэтом в этом отношении является Стратон Сардийский (П.А.12.4). И возраст мальчика находился в пределах от двенадцати до семнадцати лет:

Я наслаждаюсь цветением двенадцатилетнего мальчика, но мальчик тринадцати лет
Это еще более желанен;
Четырнадцатилетний - нежнейший цветок Эроса,
Но тот, кому исполняется пятнадцать лет, более приятен;
Шестнадцатый год принадлежит богам; это не для меня
Искать семнадцатый: тот принадлежит Зевсу.
Но если у мужчины есть желание иметь мальчиков постарше, чем эти, он больше не играет:
Вместо этого он ищет того, кто сможет «ответить ему тем же».

Более того, если бы двенадцатилетний подросток попытался бы спровоцировать его, Стратон (П.А.12.205) подразумевает, что отказался бы от его ухаживаний:

Совершенно нежный мальчик - соседский - меня заводит
Немало. Он хихикает, как тот, кто знает и хочет,
Но ему не больше двенадцати. Незрелый виноград
Сейчас без охраны. Когда он созреет, будут сторожа и заборы.

Воспользоваться неопытностью ребенка, говорит поэт (П.А.12.228.1–2), для взрослого — гнусный поступок:

Если незрелый мальчик совершит ошибку до того, как у него появится разум,
Это принесет большой позор тому другу, который уговаривает его…

Читая Стратона, можно сказать, что санкции, обрушивающиеся на взрослого, любящего мальчика моложе тринадцати лет, относятся к социальному типу. Некоторые, однако, считали, что эти отношения были запрещены и наказуемы законом: Коэн (1991.179–180), в частности, утверждал, хотя и очень осторожно, что отношения с мальчиком младше тринадцати лет могли наказываться по закону как изнасилование.

Однако в древних текстах не сохранилось никаких следов закона такого рода. Единственная директива по вопросу о сексуальном насилии - это закон, цитируемый у Лисия 1.32 (Об убийстве Эратосфена), хотя некоторые также ссылаются на закон, цитируемый у Эсхина 1.16 (Против Тимарха). В действительности, однако, закон, на который ссылается Эсхин, не имеет ничего общего с изнасилованием. Эсхин утверждает, что «если афинянин совершает hybris со свободным мальчиком, kyrios мальчика должен подать иск thesmothetai, требуя наказания». Но наказуемое поведение, определяемое как hybris, и термин hybris на технико-юридическом языке, хотя и мог включать сексуальное насилие, указывает не только на это (Cantarella 2001). С другой стороны, закон, упомянутый у Лисия (1.32), действительно относится к сексуальному насилию: он утверждает, что «если кто-либо совершит насилие над свободным мужчиной, или мальчиком, или одной из женщин, в защиту которых законно убить любовника, он будет приговорен к двойной компенсации ущерба». Тем не менее, хотя в нем и говорится о возможном сексуальном насилии в отношении мальчика, этот закон не содержит никаких указаний на установленный минимальный возраст и не предоставляет даже минимальной поддержки гипотезе об изнасиловании, предусмотренном законом. Подводя итог по этому вопросу: минимальный возраст составлял около двенадцати или тринадцати лет, но санкции, применяемые к тем, кто не соблюдал эту норму, носили исключительно социальный характер.

Остается проблема предельного возраста эромена: в каком возрасте становилось нецелесообразно продолжать быть «любимым»? Стратон указывает точный возраст: семнадцать лет. Но он имел в виду не установленный законом возраст; он имел в виду возраст, в котором мальчик переставал быть желанным, потому что терял привлекательность. Примерно в семнадцать лет его тело приобретало черты взрослого мужчины, наиболее очевидными из которых были волосы, растущие на его лице, бедрах и груди. В этот момент за ним уже никто не стал бы ухаживать: он переставал быть pais kalos (красивым мальчиком).

Эта тема часто повторяется в Антологии как предупреждение мальчикам, которые упрямо отказывались от ухаживаний своих эрастов. Анонимный поэт пишет, например, о Никандре следующее (П.А.12.39):

Свет Никандра погас, весь цвет ушел
От его лица; ему не осталось даже имени грации -
Тот, кого мы привыкли считать одним из богов. Никогда не думайте
Что вы выше смертных, мальчики: волосы на теле растут…

Мелеагр повторяет ту же угрозу Поликсениду (П.А.12.33), а Стратон Мениппу (П.А.12.176), а Асклепиад - мальчику, имени которого он не называет, хотя тот уже и нежелателен, по той же самой причине (П.А.12.36).

Соблюдалось ли это правило (как и все представленные здесь правила) — другой вопрос. Тем не менее это указывает, какой была идеальная модель педерастических отношений: отношения со сложным определением, которые, судя по представленным до сих пор источникам, кажутся проблематичными (или «проблематизированными», как назвал это Фуко) для вовлеченных в них индивидуумов и общества в целом — и, возможно, по этой причине они стали предметом многочисленных дискуссий в современной науке. В следующем разделе мы рассмотрим основные вопросы этой дискуссии, начиная с вопроса о происхождении этой традиции.

 

Проблема происхождения педерастии

ПРОДОЛЖЕНИЕ ВОЗМОЖНО...