По склону холма шестеро мальчиков вели седьмого. Школа — кирпичные башни в соседстве с новыми стеклянными корпусами — осталась далеко позади, застыв в строю кедров на горизонте. Порывы белых облачков в ярко-голубом небе. Ниже по течению реки фермер выжигал поле. Поодаль на холме женщина в длинных юбках ловила сачком бабочек. Ее соломенную шляпку удерживал красный шарф, завязанный на подбородке.
Все попытки седьмого, самого маленького мальчика вырваться и убежать пресекались стеной плеч и быстрыми подножками.
Над лужайкой, где паслись шесть коров-голштинок, торчал столб, некогда отмечавший лизунец, а может — бывший частью ворот или какой-то постройки, давно снесенной. От дождя и ветра он стерся и посерел.
Уге, Бо, Мартин и Псдер в шортах по колено и синих рубашках. Иб — в джинсах, Бент — в коротких штанишках, как и малыш Тристан.
— Стой, — приказал Уге Тристану, — стой спокойно. Я сам все сделаю.
— Мартин и Педер, — сказал Бо, — будут драться.
— Но не сразу, — сказал Мартин.
— И не здесь, — сказал Педер. — Там, на холме, и в трусах, чтоб кровью одежду не испачкать.
— Психи, — сказал Иб.
Тристан застыл, испуганный и покорный, Уге расстегнул ему рубашку, содрал одним махом.
— Повесь на столб, — велел Уге Мартину.
Уге расправился с майкой Тристана. Его голос, спокойный и угрожающий. Еще несколько движений и рывков — и Тристан остался в чем мать родила, щеки и уши цвета редиски.
— Там, в мешке, — сказал Педер.
Он вытряхнул платье, синее в белый горошек, с оборками по краям и розовой лентой на кружевном воротничке.
— Возбуждает, — сказал Бент.
— Похоже на ночную рубашку, — заметил Бо.
— Вы хотите заставить меня надеть платье? — спросил Тристан.
— Тебе велели молчать, — ответил Уге. — Суй руки в рукава.
— Это всего лишь игра, — сказал Мартин. — Правда, Иб? Иб не врет.
— Не просто игра, — сказал Иб, — но игра с правилами наоборот. Ты будешь водить, мы это решили вчера ночыо, но мы завяжем глаза не тебе, а себе.
— Если бы не стрижка — вылитая девчонка.
— Зачем? — спросил Тристан.
— Чем больше будешь говорить, — сказал Уге, — тем хуже тебе придется, хлюпик.
— Стукнешь директору, — пригрозил Бо, — пожалеешь, что остался жив.
— Это такая тренировка, — сказал Бент. — Мы с завязанными глазами, а ты нет. И если надумаешь свалить, ничего не выйдет, в платье-то.
— А что будет, если вы меня поймаете?
— Тебя попросили заткнуться.
Уге посмотрел на Бо, радуясь общей тайне, и Бо похлопал пальцами по синей рубашке. Бент расстегнул молнию на шортах и скосил глаза. Иб грубо хохотнул. Мартин свирепо взглянул на Педера, Педер на Мартина.
Кузнечик па пижме дважды расправил крылья, прежде чем помчаться стрелой — уклон, зигзаг, трепет крыльев.
— Sylvcsiris Poda, — сказал Тристан. — Мне все равно. Я простужусь в этом платье.
Уге завязал глаза Бо скаутским платком, Бент — Ибу, и так по кругу, пока они все не лишились зрения, кроме Тристана, стоявшего в платье, несчастного и сконфуженного. Белая челка Бо хвостиком птицы-поганки торчала из-под шарфа, закрывавшего глаза. Все закрутились флюгерами.
Куда ни кинешь взгляд — зеленые и бурые поля да серебряная щепка моря на западе.
— Стой здесь, — приказал Уге. — Заговоришь или вякнешь, мы тебя сразу поймаем.
Они принялись крутиться, растопырив руки, раскрыв ладони.
— Это я, ты попался, красавчик, — сказал Иб. — Чувствую платье.
— Жила-была сова, Большая Серая, Strix Nebulosa, на словом на суку, — сказал Бо.
Быстро наклонившись, Тристан увернулся от Иба, шарящего руками в воздухе.
— За моим окном.
— Мы могли бы дрочить друг другу, — заметил Педер, — в братском блаженстве.
Изогнулся, прячась от Уге, петляя кроликом.
— Только не Педер с Мартином: они будут драться.
— Это одно и то же, — заметил Бо.
Не слишком умно думать о зеленой миллиметровке и алгебре, когда с ним может произойти все что угодно, — но Тристан думал.
— Замрите. Слепые умеют чувствовать, что вокруг.
Или о желтой иве у реки и цапле, что стоит на одной ноге ниже по течению.
— Пошли по кругу.
— Шире руки.
— Медленнее, не разбегайтесь.
— Можно взяться за руки и сходиться.
— Если он внутри.
— Он внутри. Правда, Тристан?
Тишина.
Он видит. Они — нет. Неизвестно, смогут ли они вообще его поймать.
— Сова в окошко заглянула.
— И выклевала глаз.
Он решил не шуметь, глядеть в оба. Стой на цыпочках, пригнись, продолжай вертеться.
— Кто схватил меня за яйца? — спросил Мартин.
— Может, Педер, — сказал Бо.
Бент отскочил от Иба, разорвав круг, и Тристан улизнул на цыпочках, отбежал назад. Потом повернулся и припустил изо всех сил. Оказавшись на склоне холма с другой стороны, он увидел женщину с сачком, фермера, выжигающего поле. Море лишилось блеска. Его беспокоило не столько платье, сколько то, что он босиком. Платье — как сон, и не его это вина, но позволить, чтобы у него забрали ботинки, — признак слабохарактерности.
— Хулиганы, — проговорил он. — И жулики.
Но он их обдурил, вот что важнее. Кто знает, что бы они с ним сделали, если бы поймали.
— Не думай об этом. — Он топнул ногой.
Если сделать большой круг, можно добраться до школы, и его не поймают; если, конечно, они не сразу сообразят, что он от них смылся.
Окажись он в Исландии или Финляндии, можно было бы умчаться на упряжке пони. Если оказаться с другой стороны школы, там есть дорога с машинами. Было бы круто, если бы вдруг спустился вертолет, с полицией или солдатами, его бы спасли, торжественно доставили в школу, надели бы летчицкую куртку поверх этого несчастного платья. И женщина, которая ловит бабочек, слишком далеко — придется выбирать окружной путь. Если удача не отвернется от него, он сможет далеко уйти, пока ватага не помчится по пятам.
Он старался держаться склонов. Дыхание горячее и острое, словно при простуде.
Вереск, папоротник, утесник и птичий горец цепляются за валуны, как хвост за кошку. Люди, у которых есть носки и кеды, — богатеи, известно ли им об этом? И штаны. Хорошо ли его яйцам оттого, что он свободен? Если он на самом деле свободен: за ним будут гнаться, ноги у них длиннее и в ботинках, и что тут остается — заплакать, как младенец.
Где ты находишься — это то, как ты себя чувствуешь. Там, позади, пока он прятался от их загребущих рук, увертывался па пятках, пригибался и петлял, времени не было: все происходило мгновенно. А тут время снова пошло.
Он не смел оглянуться. Во-первых, куда ни смотри, все на вид одинаково. Во-вторых, он не хотел
знать, гонятся за ним или, что еще хуже, злорадно окружают со всех сторон.
Скоро в боку перестанет колоть, это точно, а если бежать не останавливаясь, появится второе дыхание, старое доброе второе дыхание. И удача — еще бывает удача.
Видел ли он когда-нибудь небо — такое пустынное н далекое?
Удача, чувствовал он нутром, гарантирует, что по этим заросшим кустарником пустошам он проберется невредимым. Край леса как раз за следующей вершиной или через одну. Тут он мог бы идти по опушке или, если надо будет, скрыться среди деревьев. За этим лесом — полоса полей, потом снова лес, но там уже есть дорожки и можно добраться до школы.
Но надо идти у подножья холмов, не поднимаясь выше, где его могут увидеть.
Что это все было такое, кстати говоря? Играть в жмурки с правилами наоборот, надев на него платье? Уге он мог заподозрить в чем угодно, тот способен на любую пакость, особенно если таким образом удастся подлизаться к Бо. Бент — злобный крысеныш, с ним все ясно. Но как сюда затесался Иб?
Жжет в носу и в горле.
Он порезал ноги, маленький порез па левой, длинный — под большим пальцем на правой. Колени болели. Голени болели.
Он споткнулся и упал.
Я не заплачу, — услышал он собственный голос. — Черт возьми, не заплачу.
Поднявшись, он не мог поверить, что левая лодыжка отнялась. Боль пройдет. Удача не может вот
так от него отвернуться. Ни за что не может. Единственное, на что остается уповать, — на удачу.
Что еще хуже — он услышал голоса.
Голоса его взбесили. Проще простого сейчас зареветь, но нет — о том, чтобы сдаться, нельзя и думать. Надо бежать. Боль в ноге не помешает.
Голоса доносились слева. На погоню не похоже. Фиг поймешь. Голос Иба он узнал, Уге тоже. Он разобрал «вся эта чушь о честном поединке»» и «мы тебя не будем останавливать».
Он забыл, что нога его не слушается, и снова упал. Где же они?
Левее, с другой стороны холма. Он вспомнил: Мартин и Педер собирались драться. Он ненавидел драки. Это еще бессмысленней, чем нацепить на него платье и играть в blindebuk [дат; жмурки] наоборот.
Весь дурацкий мир сошел с ума. Притом — сам того не заметив.
Не пытаясь больше встать на ноги, он вскарабкался к вершине. Там был большой валун, можно лечь и смотреть. По крайней мере, от него они отвлеклись. Сладкое облегчение. И они не станут приставать к нему, раз он подвернул ногу.
Уге и Бо стояли рядом с Мартином, тот разделся до трусов. Педер раздевался, бросал одежду Ибу и Бенту. Трусы у него были меньше, чем у Мартина, но с белой резинкой. Носки и кеды снимать не стали, потому что здесь, в лощине, земля такая же каменистая и так же заросла кустарником, как те поля, по которым бежал Тристан.
Вечер наполнял лощину тенями. Уге что-то нашептывал Мартину. Бо сел, на коленях одежда Мартина.
Педер подошел к Марину впритык, тихо бормоча сквозь стиснутые зубы. Сжал кулаки. Мартин тяжело дышал, грудь ходуном, словно он бежал дальше и труднее, чем Тристан.
Но они вовсе не бежали. Он понял, что нечаянно свернул налево, думая, что бежит по прямой. Столб, возле которого они играли в жмурки, виднелся на соседнем холме. Вот и говори об удаче.
Он испугался. Зрелище, открывшееся его глазам, — ненавистно, он не хотел смотреть. Мартин и Педер почти соприкасались, дышали друг другу в рот, всматривались в глаза, словно пытаясь заглянуть внутрь головы. Уге мрачно застыл, выжидая, на лице — странное выражение. Колени Бо дрожали. Иб стоял, руки на бедрах, ноги расставлены. Бент облизывал губы.
Педер ударил первым, шарахнул Мартину в диафрагму, звук такой, словно раскололи дыню, Мартин сложился пополам. Прежде чем он смог распрямиться, Педер ударил его ногой в грудь, яростный футбольный удар, отбросивший Мартина назад.
Тристан закрыл глаза и прижался лицом к земле. До него доносились хрюканье, брань, шум драки.
Уге, Бо, Иб и Бент не произносили ни слова.
Когда Тристан решился поднять глаза, Педер лежал на Мартине, молотя его окровавленными кулаками по лицу. Ноги Мартина колотили по земле.
Тристан уже был на середине холма, бежал, прихрамывая, и только тогда осознал, что двинулся с места.
— Остановите его! — кричал он.
Бо взглянул на него удивленно, Уге ухмыльнулся.
— Отвали, — сказал он. — Драка есть драка.
Дернувшись, как морская свинка, Мартин скинул Педера, ударил его коленом в пах и вырвался. Лицо Педера побелело от боли, рот изогнулся в беззвучном крике. У Мартина из носа текли ручейки крови, он конвульсивно всхлипывал, плечи дрожали. Он вытер окровавленный рот и набросился на Педера, дубася его по испуганному лицу кулаками.
Тристан крепко ухватил Мартина за пояс и потянул.
— Помогите оттащить его, сволочи! — крикнул он. — Скоты долбаные!
— Не лезь, — крикнул Уге. — Не твое сраное дело.
— Откуда он вообще взялся? — спросил Иб.
Намертво сжав руки и дергая как можно сильнее, Тристан оторвал Мартина от Педера, а тот приподнялся рывком, как паралитик, давясь. Отполз на четвереньках, его вырвало.
Бо сказал спокойно:
— Думаю, хватит им драться.
— Верно, — подтвердил Бент.
— Черт, — сказал Уге. — Да они и не начинали. Давайте поддадим Тристану по заднице, чтобы валил в школу, чтоб тут одни мужики остались, и снова начнем.
— Думаю, хватит, Уге, — повторил Бо. — Мартину хреново. Кровища так и хлещет.
— Как бы отвести их в медпункт, — испуганно спросил Бент, — чтобы самим не влипнуть?
— Вот те на! — ахнул Иб. — Педер отрубился.
— Упал в обморок.
— Нокаут.
— Потрясите его.
— Вытряхните блевотину у него изо рта.
— Пусть сдохнет, сволочь, — Мартин сплюнул кровью. — Отпусти меня, Тристан.
Бо и Иб подняли Педера за плечи, попытались усадить.
— Не нравится мне, как у него голова качается, — сказал Бо.
— Он приходит в себя. Посмотри на глаза.
— Уже не получится отмыться и прийти в школу, чтобы никто не догадался, что они дрались.
— А кто сказал, что драка кончилась? — спросил Уге.
— Заткнись ты, садист поганый, — сказал Тристан. — Ты больной на голову, знаешь это?
Уге закрыл рот ладонями, делая вид, что потерял дар речи.
— Педер! — позвал Бо. — Ты в норме?
— Слушайте, — начал Иб. — Педер без сознания и может истечь кровью до смерти, а мы тут ведем себя, как мудаки. Надо что-то делать.
— Что?
— Отвести для начала в медпункт.
— Да пусть подыхает, — сказал Мартин.
— Надо вытереть кровь платьем Тристана, — сказал Бо. — Снимай. Иди за своими шмотками, они на соседнем холме у столба.
— Не могу, — сказал Тристан. — Я ногу вывихнул, пока бежал от вас, свиней, не могу так далеко идти.
— Я принесу, — вызвался Бент.
— Давай снимай платье. Разорвем на две половины — одну для Мартина, другую для Педера.
Педер открывает глаза.
— Смысл драки, — заметил Уге, — в том, чтобы ее кто-то выиграл. Не бывает драки без победителя и побежденного.
— Заткнись, — сказал Иб.
— Правда, отвали, — подхватил Мартин. — С меня хватит. Педеру, кажется, тоже. Ты посмотри на него.
— Скрыть от директора не выйдет, — сказал Иб. — Похоже, по вам поезд проехал.
Тристан стоял голый, как тритон, на одной ноге. Иб, поплевывая на тряпку, которую сделал из платья, вытирал кровь с Мартина.
Бо удерживал Педера, пытаясь сделать с ним то же самое.
— Подними его, — сказал Бейт. — Посмотрим, сможет ли он стоять.
Педер обманул его ожидания: едва поднялся, как тут же рухнул, проблевался снова.
— Кстати, из-за чего была драка? — спросил Тристан.
— Лучше тебе не знать, — сказал Иб. — Идти-то можешь?
— Да, — подтвердил Тристан. — Вроде бы.
— Не хватало только, чтобы кто-нибудь пришел сюда и увидел, что эта парочка словно на скотобойне побывала, и этот еще, голый калека. Директор будет таблетки глотать дня два.
— Любого стошнит, — сказал Тристан. — Меня-то уж наверняка. Драться глупо, не ясно разве?
— Тебя никто не спрашивал, — сказал Уге.
— Зачем вы затеяли всю эту хренотень со жмурками и платьем? Слушайте, я вас не боюсь, ясно? И не позволю больше себя унижать.
— Может, заткнешься и послушаешь? — спросил Уге.
Бо вытирал Мартина. Иб с Бентом помогали встать Педеру, колени у того дрожали.
— Все нормально, — произнес Педер хрипло. — Дайте передохнуть.
Он снял трусы, вытер ими лицо. Осторожно потрогал яйца.
— Вроде на месте.
— Бо, — продолжал Педер. — Потрогай мне яйца и посмотри, все ли в порядке. Если кто скажет слово, получит по зубам, точно вам говорю.
— Мы играли без правил, — сказал Уге, — так что нечего ныть, что тебе яйца отдавили.
— С каких это пор ты стал Господом Богом? — поинтересовался Тристан.
— Никто и не ноет, Уге, — сказал Педер. — Тебе б дали коленом по яйцам, тоже бы проблевался.
— Пусть Мартин потрогает, — сказал Бо. — Он это сделал, с них все и началось, вам надо помириться. Для этого драки и бывают, верно?
— Там, на холме, — сказал Бент, — когда я забирал одежду Тристана, решил, так сказать, сделать доброе дело, мне показалось, что тетка, ловившая бабочек, идет в нашу сторону. Она ведь пялилась на нас еще по дороге к кондитерской.
— А почему все началось с яиц Педера? — спросил Тристан. — Все мои шмотки наизнанку.
— Расскажем Тристану? — спросил Бо. — Из-за нас он ногу вывихнул, и ему удалось от нас удрать.
— Иб, Бо и я — за, — сказал Бент. — Мартин? Педер?
— Слишком маленький, — сказал Мартин. — Верно?
— Пощупай мне яйца, Мартин, — сказал Педер. — Посмотри, все ли там в порядке. Я больше не сержусь.
— Дай-ка я, — предложил Уге. — Я тебе всю правду скажу.
— Нет, — сказал Педер. — Лучше Мартин. И еще чертов зуб шатается.
— Это ты хотел драться, — заметил Мартин.
— Ну, что скажете — смогу я когда-нибудь стать отцом?
— В чем все-таки дело? — спросил Тристан. — У меня два пальца чуть не отвалились и ногу подвернул.
— С той стороны леса есть речушка, — сказал Иб. — Можно там смыть кровь с Мартина и Педера.
— А ссадины, разбитые рты и фингалы?
— Мои яйца будут похожи на черные грейпфруты. Что думаешь, Мартин?
— Если нормально кончишь, когда следующий раз будешь дрочить, значит с ними все в порядке. Давай-ка зуб посмотрим.
— Так в чем все-таки дело? — спросил Тристан.
—           Что скажешь, Уге?
Уге пожал плечами и махнул рукой.
— Я не считаюсь. Я спер платье, я решил, как Педеру разобраться с Мартином, я придумал жмурки наоборот, и вот теперь я же крайний.
— Такова жизнь, — заметил Педер.
— Слушайте, — сказал Бо, — уже холодно. Пошли быстрее. И ни на какие вопросы ни хрена отвечать не будем. Просто не обращаем внимания, и все. Лады?
Все, включая Тристана, кивнули.
Они потянулись вереницей, отбрасывая тени на бурые поля, Бо с Тристаном на плечах, Уге — руки в карманах, Мартин и Педер — в обнимку, Иб и Бент, чуть отстав, за ними.