перевод bl-lit 2020-2021

Как автор дневника Саймона, я бы хотел, чтобы он находился в открытом доступе.

Интеллектуальная собственность - это, по большей части, узаконенная кража. Открытый

источник должен стать образом жизни - для нашей медицины, наших идей,

наших произведения искусства и наших технологии. Ты, читатель, можешь свободно

воспроизводить любое количество из этой книги, для любых целей, которые

изберёшь. Я бы попросил вас не изменять работу в каком-либо

значимом объёме, или заявлять, что это ваш собственный труд.

 

Эта книга - художественное произведение. Любое сходство с реальными людьми,

живыми или умершими, совершенно случайно. Тем не менее, исторические

события, о которых идет речь, произошли так, как они были описаны. Я был там.

 

НАЧАЛО МОЕЙ НАСТОЯЩЕЙ ЖИЗНИ

Маркус был волшебником. Я не имею в виду, что он совершал какие-то трюки. Он был настоящим волшебником. Никто больше не верит в магию. Вот почему я ждал три года, прежде чем написать это. Я боялся, что, если станет известно о моей вере в магию, то меня заставят принимать лекарства, делающие странные вещи с головой. Психиатры поступают так, потому что думают, что вы сошли с ума. Но теперь я знаю, как держаться подальше от них. Во всяком случае, хорошо, что я подождал. Сейчас мне 14. Я не так хорошо писал, когда мне было всего одиннадцать.

Моя настоящая жизнь началась в тот день, когда я сбежал с Маркусом. Об этом я и хочу рассказать.

Но если это обретёт смысл, я думаю, что мне придётся состряпать социальную историю. Когда я рос, вокруг меня вились социальные работники - примерно, как мухи вокруг какашки - и каждому из них хотелось получить «социальную историю». Я подумывал о том, чтобы сделать копии своей социальной истории, чтобы просто давать ее каждый раз новому социальному работнику, пришедшему жужжать вокруг меня, чтобы отвязаться. Конечно, я так этого и не сделал. Но вот, по-быстрому, что со мной случилось.

Когда мне было четыре года, мой отец погиб в автомобильной аварии. Так что, думаю, это было травмой для меня. Травма — это то, чем называют любую по-настоящему неприятную вещь, которая случается в вашей жизни. Мама сказала мне, что я был ближе к нему, чем к ней. Мне кажется, что я вроде как помню его. Однажды я сидел на коленях у одного парня, играл с волосками на тыльной стороне его пальцев. Должно быть, это был он.

Как бы то ни было, моя мама начала много пить и стала очень толстой, а когда мне было восемь лет, социальная служба заявила, что она не годится в матери, и меня отдали в приют. Мне там не понравилось. Но, с другой стороны, жить с мамой тоже было не так уж здорово.

Этот приют располагался в большом особняке на холме, примерно в половине квартала от озера. Им управляли лютеране. У него было более длинное название, типа «Лютеранский детский дом штата Мэн», но мы всегда называли его просто «приютом». Мне там жутко не нравилось. Не то чтобы нас там пытали или что-то вроде этого. Просто там было очень скучно.

Короче говоря, я не очень-то ладил с мамой. Приют и я ладили еще хуже. Я никогда не ладил с социальными работниками. Кроме того, школа и я не ладили. А церковь... ну, давайте даже не будем говорить о церкви. К счастью, мне приходилось бывать там только раз в неделю. Я даже с друзьями не ладил. Я имею в виду, зачем вдаваться в подробности. Я не ладил с жизнью.

Но, хватит моей социальной истории. Начну с того, с чего началась моя настоящая жизнь: с 3 сентября 1967 года.

Все мы, дети из приюта, были на экскурсии. Ехали в какой-то музей в Бостоне. Нас было 26 - мальчиков и девочек от шести до шестнадцати лет. Мне было одиннадцать. Шёл двенадцатый.

Мы остановились на стоянке, чтобы все могли выйти, отлить и немного размяться. Я уже давно собирался сбежать. Единственное, что меня удерживало, - мне нужно было куда-то бежать или хотя бы с кем-то бежать, а как уже я говорил, я ни с кем не ладил.

Так что я бродил по окрестностям, где люди выгуливали своих собак, и там было несколько столов для пикника. И я увидел этого забавно выглядящего парня, сидящего за столом в одиночестве. Он не был ни по-настоящему стар, ни по-настоящему молод - возможно, ему было за тридцать. Он был тощий. Не слишком высокий.  И не слишком короткий. Что-то среднее. Трудно сказать, что заставляло его выглядеть забавно. Я не имею в виду, что он мог бы заставить вас рассмеяться. Просто в нем было что-то необычное. У него были длинные волосы, собранные в конский хвост, на нем были синие джинсы и футболка с изображением китов. Я догадался, что он хиппи. В той части штата Мэн, откуда я родом, их было не так уж много. Но всё это не делало его забавным. Он ел сливы. Я помню это. Он сидел прямо и просто смотрел на все вокруг. Это было в его глазах, что заставляло его выглядеть иначе, чем другие люди. То, как он на все смотрел. Когда он смотрел на какую-нибудь птицу - самую обыкновенную птицу, которой он только что бросил крошки, - казалось, что он никогда раньше не видел птиц.

Я разглядывал его со стороны и говорил себе: да, это его взгляд заставляет его выглядеть так необычно, когда он внезапно повернулся ко мне. Думаю, он почувствовал, что я смотрю на него. Во всяком случае, мне показалось, что он посмотрел на меня так же, как до этого смотрел на птиц - как будто никогда раньше не видел мальчика. Меня поймали с поличным. На чём меня поймали, было не совсем понятно. В конце концов, я только и делал, что пялился на него. Я подумал, может, он понял, что я считаю, что он выглядит смешно, и поэтому я смотрю на него. Я замер. Я не знал, что мне делать. Некоторое время никто из нас ничего не говорил и не делал. Как будто тикала бомба замедленного действия, и я не знал, в какую сторону убегать. Затем он улыбнулся и сказал: «Привет».

Всё было обычно, никакой бомбы или чего-то подобного. Поэтому я поздоровался в ответ.

- Ты на экскурсии, - сказал он.

Я кивнул и удивился, откуда он узнал об этом. Потом я вспомнил о школьном автобусе и бегающих вокруг детях, и всё стало ясным. Так что я просто сказал: «да». Я подошел поближе к его столу.

- И куда вы направляетесь? - спросил он.

- В какой-то музей в Бостоне.

- Круто, - сказал он. — Это в который?

Я пожал плечами.
- Не помню, как он называется, - сказал я.

- А ты не думал о том, чтобы сбежать? - спросил он.

Теперь всё это не так-то легко объяснить. Я почувствовал, как волоски на тыльной стороне моей руки немного приподнялись.
- Может быть, - сказал я.
Я не хотел спрашивать, откуда он это узнал, потому что подумал, что это может дать ему преимущество перед мной – словно я мог подумать, что он волшебник или что-то в этом роде, а я просто обыкновенный ребёнок.

- Хочешь слив? - спросил он.

- Конечно, - сказал я.
Я подошел к столу, сел напротив него и взял сливу, которую он мне предложил.

Мы сидели и ели сливы, ничего не говоря, а он смотрел на меня, как будто никогда раньше не видел, как мальчик ест сливы.

В конце концов я сказал:
- А куда вы идете?

- На запад, - сказал он.

- На запад?

Он кивнул.

- На запад куда?

- Как можно дальше на запад, - сказал он.

Это был не совсем определённый ответ, но я надеялся убраться как можно дальше от того места, где находился. «Как можно дальше на запад» прозвучало так, будто было именно тем, что искал я.
- А могу ли я поехать с вами? - спросил я.

- Почему бы и нет? - сказал он.

Я вытер рукавом сливовый сок на губах и выплюнул косточку.
- Точно? - спросил я.
Я подумал, может, он просто так это сказал. Я его ещё совсем не знал.

- Конечно, - сказал он.

Я оглянулся через плечо на автобус и увидел, что дети начали собираться возле него. Скоро позовут всех, а потом подсчитают. Обнаружат, что я пропал, и начнут меня искать. Я начал думать о том, как этого избежать.

- Просто сиди, как сейчас, спиной к ним, - сказал он.
В то время это не казалось мне странным. Думаю, я даже не заметил, что ничего не сказал ему о своем беспокойстве. Я развернулся к автобусу спиной.
- А теперь, - сказал он, - закрой глаза и представь себя в автобусе.

У меня не было никакого плана, поэтому я сделал то, что он говорил. Все, кроме меня, сели в автобус, и дверь захлопнулась. Потом пришлось долго ждать. Я подумал, что их считают, и запаниковал.

- Продолжайте представлять себя там, в автобусе, - сказал он.

Я изо всех сил попытался.

Потом дверь автобуса открылась, и у меня упало сердце. Они поняли, что меня там нет, и сейчас начнут искать. Вышел водитель автобуса. В руке у него был бумажный пакет, который он выбросил в мусорный бак, ближайший к автобусу. Затем он вернулся и снова закрыл дверь. Через несколько секунд автобус уехал.

Я начал чувствовать, насколько всё это было странным.

- Нам лучше поторопиться, - сказал он.
Он встал и положил пакет с оставшимися сливами обратно в сумку-холодильник, стоящую на столе для пикника.

- Тебя как зовут? - спросил он, пока мы шли к его машине.

- Джед, - сказал я. - Джед... Грин.
Это была ложь. Я боялся, что он меня сдаст, и решил, что ему будет труднее это сделать, если он не узнает моего настоящего имени.

- Хорошо... Джед, - сказал он. - Вот моя машина.
Это был старый унылый «понтиак». В основном он имел синий цвет, но левая водительская дверь была красной. Заднее сиденье заполняло туристическое снаряжение. Он открыл заднюю дверь, и я поставил сумку-холодильник на сиденье.

Мужчина молчал минут пять после того, как мы выехали со стоянки и двинулись по дороге. Затем он повернулся и посмотрел на меня.
- Как тебя зовут по-настоящему? - спросил он.

- Джед Грин, я же сказал - сказал я.

Он не ответил. Даже не взглянул на меня. Некоторое время мы ехали молча. Это было больше, чем молчание. Как будто он улетел на другую планету, и его больше не было со мной. Я начал нервничать. В конце концов я не выдержал.
- Фрэнк, - сказал я. - Франклин Хаббард.

Он взглянул на меня и улыбнулся.
- Отлично, - сказал он и протянул мне руку. - Я Маркус Бом. Это пишется как б... о... х... м [Bohm]. Бом.

Я пожал ему руку.

- Ты можешь быть Джедом, когда мы будем с другими людьми, если хочешь, - сказал он. - Как насчет того, чтобы называть тебя Франклином, когда мы будем только вдвоём?

- Да, это нормально, - сказал я.
На самом деле мне нравилось, когда меня называли Франклином, но для большинства я всегда был «Фрэнком».

- Нам нужно купить тебе новую одежду, Франклин. Очень скоро начнут тебя искать, и тебе не стоит бегать в казённой одёжке. Если ты собираешься стать беглецом, то лучше не выглядеть как беглец.

- Окей, - сказал я.

- Лучше сделать это сразу, - сказал он. - А затем нам нужно выбраться из этого штата прежде, чем нас начнут искать.

- Как вы думаете, сколько времени у нас осталось до того, как нас начнут искать? - спросил я.

Он подумал.
- Конечно же, я этого не знаю, - сказал он. - Сначала они должны соскучиться по тебе. Тогда они, вероятно, решат, что оставили тебя на той стоянке. У нас, вероятно, есть несколько часов, прежде чем они поймут, что произошло нечто более серьезное, чем простая путаница.

Итак, на следующем съезде с шоссе мы свернули и нашли магазин одежды. Он купил мне две пары синих джинсов, несколько футболок, две спортивные рубашки, пару спортивных штанов, шесть пар носков и столько же трусов. Он даже купил мне новую пару кроссовок. Они были довольно крутыми. Лучшими, что у меня когда-либо были. Потом нам повезло, и мы наткнулись на магазин военно-морского флота, где он купил мне спальный мешок и рюкзак, чтобы сложить все мои вещи. Затем мы зашли в аптеку, где он купил мне около дюжины комиксов.
- Чтобы ты не скучал, - сказал он.

Когда мы вернулись в машину, он вытащил с заднего сиденья небольшую жестяную коробку - из тех, в которые иногда хранятся конфеты. Он снял крышку, достал из нее немного денег и вложил их в свой бумажник, восполняя те деньги, которые потратил на мои вещи. Я был удивлен. Этого парня так легко ограбить. Я отложил этот факт в своей голове.

Когда мы вернулись на дорогу, он сказал, что мне лучше сразу переодеться, поскольку, если начнут искать нас, то скажут, во что я был одет. Кроме того, сказал он, мое имя наверняка имеется на моей футболке и трусах. И в этом он был прав. Мои инициалы имелись на всей моей приютской одежде, чтобы никто не крал, и не спорил из-за вещей. Я оглянулся на другие машины на шоссе. Как раз одна обгоняла нас.

- А вы не могли бы ехать быстрее? - спросил я.

- Не хочу, чтобы полицейские задержали нас за превышение скорости, - ответил он. - Если мы хотим казаться незаметными.

- Люди в других машинах могут увидеть, как я переодеваюсь, - сказал я.

- Я не думаю, что они смогут что-то там разглядеть, - сказал он.

Я слегка нервничал, но, когда снял всю свою одежду, мне это даже понравилось. Я надел одну из новых футболок. На ней была крутая фотография лося. И какое-то время больше ничего не надевал. В одной машине, обгонявшей нас, на заднем сиденье сидела девочка примерно моего возраста. Я помахал ей, но она читала комикс и не подняла глаз. Потом нас обогнал пикап, и на нас посмотрела женщина. Я понял, что, поскольку она сидела выше, чем мы, она могла заметить, что на мне нет штанов. Не знаю, заметила она или нет, но я оделся.

Примерно через час мы подъехали к другой стоянке для отдыха, и Маркус въехал на нее. Он сказал, чтобы я сложил всю мою старую одежду в бумажный пакет, в котором раньше находились новые шмотки, и мы выбросили всё моё старьё в мусорный ящик. А затем оба пошли отлить. Затем пошли к торговым автоматам, и он взял себе кофе.
- А что хочешь ты? - спросил он.

- Я тоже выпью кофе, - сказал я, стараясь выглядеть непринужденно. Ни один взрослый никогда не позволял мне пить кофе.

- Со сливками и сахаром? - спросил он.
Вот так просто. Без нотаций о том, как это замедлит мой рост или что-то ещё более ужасное, потому что я был ребенком.

- Ага, - сказал я. - Обычно я беру и с тем, и с другим.
Конечно, не существовало никакого «обычно». Раньше я никогда не пробовал кофе.
Он нажал на нужные кнопки, аппарат выдал кофе со сливками и сахаром, и мы вернулись к машине. Похоже, это была последняя стоянка для отдыха в Мэне, потому что довольно скоро мы прибыли на мост Киттери [мост через реку Пискатаква, разделяющую штаты Мэн и Нью-Хэмпшир]. Я никогда раньше не был на таком большом мосту. Это было круто. Мы были примерно на его середине, и я смотрел вниз на воду и задавался вопросом, что будет, если мост рухнет, когда он сказал:
- Теперь это будет федеральное дело, если нас поймают.

- Федеральное дело?

- Да. Я перевёз тебя через границу штата. Федералы могут обвинить меня в похищении.

- Вы не похищали меня. Я сам напросился.

- Это не имеет значения. Всё равно будет называться похищением.

Я нахмурился. Мне не понравилось, что это так называется. Я ведь знаю, похищают меня или нет.
- Я путешествую автостопом, - сказал я.

- Они скажут, что ты слишком молод, чтобы путешествовать автостопом, и что я тебя похитил.

- И что же ты собираешься делать?

- Что делать?

- Сам знаешь что. Чтобы это не называли похищением.

- Отвезти тебя в полицейский участок и сказать, что я поймал беглеца.

Я подумал об этом немного, пока смотрел на него. Я пытался прочитать что-то на его лице.
- И ты сделаешь это? - спросил я.

- Сдам ли я тебя?

- Да.

- Нет.

Я продолжал смотреть на него. Я пытался понять, могу ли я доверять ему. Пытался ли он объяснить мне как можно проще, что на самом деле не собирался вести меня на Запад?

- Насколько будет плохо для тебя, если тебя поймают за похищение? - спросил я.
Я подумал, что он боится этого, поэтому и сдаст меня.

- Довольно плохо, - сказал он.

Я оглянулся на Киттери-Бридж. По мере того, как мы отъезжали от него, он постепенно уменьшался. Затем мы миновали поворот, и я его больше не видел.
- Как плохо? - спросил я.

- Это может означать стул, - сказал он.

- Стул?

- Электрический стул.

- О, - сказал я.
И кивнул. Ни один взрослый не станет рисковать, просто чтобы подвезти меня. Он наверняка собирается сдать меня.
- А что, если я скажу им, что сам захотел пойти с тобой?

- Ну, тогда, может быть, меня просто приговорят к пожизненному заключению, - сказал он.

- Это лучше, чем стул, - сказал я.

Он так долго смотрел на меня, что я подумал, что он забыл, что нужно смотреть вперёд. Затем он медленно покачал головой так, что это вышло едва заметно.
- Нет, - сказал он. - Это было бы не лучше.

- Но, по крайней мере, ты останешься жив, - сказал я.

- Не совсем, - сказал он.

Мне было всего одиннадцать, но я понял, что он имеет в виду.

- Так ты собираешься меня сдать? - спросил я.

- Нет.

До этого я никому не доверял и не видел особых причин начинать. Я подумал, что сбегу, когда мы остановимся заправиться. Но куда мне идти?
- Но ты же думаешь, что получишь стул, если не сдашь меня? - спросил я.

Он пожал плечами.
- Может, они просто пошлют меня обратно, - сказал он.

- Назад?

- В больницу.

- Ты болеешь?

- Это психиатрическая больница, - сказал он.

- Дурдом? - спросил я.
Я сразу пожалел, что сказал так. Так мы, дети, называли это, но когда я так сказал, то понял, что прозвучало не очень хорошо. Поэтому я попытался сказать что-то, чтобы ему было полегче.
- Ты не кажешься мне сумасшедшим.

- Я себе тоже не кажусь, - сказал он.
Я никогда не думал об этом. Разве тот, кто чокнутый, сам себе покажется чокнутым? По правде говоря, я не знал, псих он или нет. Насколько я знаю, он мог быть из тех, кто вырезает твое сердце и съедает его, а остальное оставляет гнить где-нибудь в лесу. Я видел фильм о парне, который однажды так поступил со многими людьми. Мэт Шеппард из приюта сказал мне, что это была правдивая история. Я читал статью в «Нэшнл Инкуайрер», который в те дни читал постоянно, о парне, который убил своего приятеля и ел его плоть. Так что я знал, что люди действительно совершают подобное. Мысль сбежать от этого парня в следующий раз, когда мы остановимся заправиться, показалась мне наиболее разумной.

Мы ехали еще какое-то время, почти не разговаривая. А потом увидели, как перед нами перебегает дорогу лиса. Она была рыжая, с большим пушистым хвостом. Маркусу пришлось немного сбавить скорость, чтобы не сбить её.

- Смотри, - сказал он.
Он выглядел очень взволнованным. Взрослые обычно не особо волнуются при виде лисиц или чего-то подобного.

- Ага, лиса, - сказал я.

- Она перебежала дорогу, - сказал Маркус.

- Ей повезло, - сказал я. - Могли и сбить.

- Это, вероятно, означает, что мы уйдем, не попавшись, - сказал он.

- О, - сказал я.
И посмотрел на него. Он был серьезен.
«Этот парень действительно немного странный», - подумал я.

- Но это не значит, что мы будем в безопасности постоянно, - сказал он. - Но в этом путешествии духи защищают нас.

- Это хорошо, - сказал я.

Он кивнул.

- А как долго ты был в больнице? - спросил я.

- Пару лет.

- И тебе позволили иметь там машину?

- Нет.

- Откуда же взялась эта?

- Я украл её.

- Ой.

- Не волнуйся. Я украл её не у человека. Я бы никогда так не поступил. Это бы причинило боль её хозяину. Я украл её со стоянки подержанных автомобилей. Я подумал, что они не будут сильно скучать по ней. Я выбрал самую старую. С номерами, со свалки.

Он, казалось, гордился собой. Но мне от этого было не легче. Этот парень оказался не только психом, но и преступником. Вероятно, он был очень опасен. Конечно, он казался милым. Но однажды я смотрел фильм о докторе Джекилле и мистере Хайде. Доктор Джекилл был милым. Но в любой момент могла появиться другая его часть, мистер Хайд. И тогда тот делал с людьми ужас что. А мы ехали в угнанной машине. Я уже подумывал о том, чтобы попросить его тут же остановиться и высадить меня. Но я боялся, что он поймёт, что я его раскусил, и Бог знает, что он тогда выкинет. Я решил, что просто дождусь первой же остановки на заправке.

Но тут сзади нас догнал коп. Я подумал, что он нас остановит, потому что поймёт, что это угнанная машина. Наверное, её уже ищут. Если коп нас остановит, я расколюсь. Я шепну ему о том, как меня похищают. Мне неприятно было сознавать, что Маркус из-за этого получит стул, но Бог знает, сколько детей поубивал этот псих, когда входил в роль мистера Хайда.

- Не беспокойся о копе, - сказал Маркус.
Думаю, он увидел, как я оглядываюсь через плечо.
- Он нас не остановит. Помни о лисе.

Я видел, что коп держит в одной руке гамбургер, а другой жонглирует прохладительным напитком. Он вел машину, держась за руль только запястьями. Он не выглядел так, будто мы его каким-нибудь образом заинтересовали. Я подумал о том, чтобы подать ему какие-то секретные сигналы рукой, но понял, что никаких сигналов не знаю. Пока я размышлял об этом, полицейский свернул направо. Он ехал за нами только для того, чтобы попасть в правую полосу для съезда с автомагистрали.

Некоторое время мы ехали млча. Затем я сказал ему, что мне нужно пописать.

- Мне тоже, - сказал он. - Это кофе проходит сквозь тебя.

Поэтому на следующем съезде он съехал с шоссе и нашел заправку. Я первым добрался до тубзика. Затем, пока он был в туалете, я вытащил с заднего сиденья коробку, в которой он хранил деньги, и открыл её. Денег там было много - наверное, сотни долларов. Я не смог заставить себя забрать всё. В конце концов, он купил мне новые шмотки и прочее. Даже если он псих, он был добр ко мне.
«Я просто возьму на себя роль мистера Хайда и оставлю ему роль доктора Джекилла», - решил я. Так что я взял примерно половину. Даже если он был добр ко мне до сих пор, я просто не мог рисковать оставаться с ним. Я сунул деньги в карман, вышел на дорогу и выставил большой палец. Я очень нервничал, но решил, что он ничего не сможет сделать со мной на виду у людей, даже если он выйдет до того, как меня подберут. Мимо проехало несколько машин, из них на меня поглазели, но ни одна из них не остановилась. Потом он оказался рядом со мной.

- Куда ты идешь? - спросил он.

- На юг, - сказал я.

- Я думал, что ты едешь со мной на запад.

- Я передумал.

Он задумался на секунду.
- Хорошо, - наконец сказал он. - Но тебе понадобятся рюкзак и спальный мешок.
Он вернулся к машине и принес их мне. Затем протянул для пожатия руку. Я пожал ее. Его рука была мягкой и дружелюбной. И я увидел, что он грустный.
- До свидания, - сказал он. - Удачи.
Он протянул мне карту.
- Она тебе понадобится, чтобы ты мог видеть, куда направляешься, - сказал он.

Он повернулся и зашагал к заправке. Думаю, за другой картой.

К тому времени, когда он вернулся в машину, я снова сидел там.
- Ах, ты всё ещё здесь, - сказал он. - Я думал, ты собираешься на юг.

- Передумал, - сказал я.

- Это хорошо, - сказал он.
Он выглядел очень счастливым.
- И что заставило тебя передумать?

Настоящая причина, по которой я передумал, заключалась в том, что, когда он давал мне карту, то выглядел при этом таким грустным, что я решил, что даже если он и был психом, то, вероятно, безобидным. Он явно не из тех, кто собирался вырезать мне сердце и съесть его или что-то в этом духе. Но наверняка этого не скажешь, даже если он выглядел безобидным психом.
- Я просто подумал, что западе все-таки может быть лучше, - сказал я.
И, открыв карту, которую он дал мне, погрузился в нее, чтобы не разговаривать.

- Нам нужно что-то выбрать, - сказал Маркус. - Мы можем ехать по шоссе между штатами или по проселочным дорогам. Если нас ищут копы, то они будут внимательно наблюдать за шоссе. С другой стороны, по шоссе мы сможем быстро уехать как можно дальше, и, вероятно, чем дальше мы уедем от Мэна, тем меньше вероятность, что кто-нибудь нами заинтересуется. Как ты считаешь?

Я не знал, что ответить. Во-первых, я не знал, что думать о дорогах, которыми нам лучше воспользоваться. Но ещё больше я не знал, что мне думать о его вопросе. Он и в самом деле интересовался у меня? Разве он не понимает, что я ещё ребенок? Насколько я помню, ещё ни один взрослый никогда всерьёз не спрашивал у меня совета в каком-нибудь вопросе. В приюте нас даже не спрашивали, что нам нравится есть. Там нам рассказывали, что нам должно нравиться. Мистер Спрингер, директор, только говорил нам, когда мы ложились спать, или когда вставали, что мы должны делать домашнее задание и многое другое. Нас никогда не спрашивали. Если бы мистер Спрингер спросил: «Как думаете, когда вам лучше лечь спать?» - это прозвучало бы супер странно. Всё равно, что Бог спустился бы с небес и спросил бы у мистера Спрингера: «Как вы думаете, мистер Спрингер, мне следует поразить русских?» Мистер Спрингер всегда считал, что Бог собирается поразить русских. Потому, что у них безбожная страна. Но он никогда не утверждал, что Бог спрашивал его мнения по этому поводу.

Я хорошо знал, что думает мистер Спрингер. Это потому, что каждое воскресенье вечером после ужина он заставлял всех детей из «Приюта» спускаться в столовую на вечерню. По утрам мы, конечно же, ходили в лютеранскую церковь и в их воскресную школу. Но мистер Спрингер считал, что для нас этого недостаточно. Поэтому он добавил вечерню. Мы пели несколько песен и слушали отрывки из Библии, а затем мистер Спрингер рассказывал нам, что он думает. Он называл это своими «маленькими беседами». Некоторые из них были не такими уж маленькими. Он говорил нам, что правильно, а что неправильно. Он все время повторял: «Вы должны знать, что правильно, а что нет». Но он, должно быть, не совсем верил в это, потому что чувствовал, что должен повторять нам об этом снова и снова. Ещё он рассказывал, что толкает людей в ад и как там плохо. И какие там жутко. Там очень жутко и отвратительно. И все, что связано с сексом, было выдумкой. Несомненно, «мужчины, жаждущие мужчин», было одной из самых жутких вещей. Как и «злоупотребление собой». Я никогда не понимал, что такое злоупотребление собой. Ну, в каком-то смысле я этим занимался. Я знал, что такое дрочка. И понял, что он имел в виду, намного позже.

«Так почему Маркус спрашивает меня об этом?» - удивлялся я.
Может, он просто не понимал, что взрослые не спрашивают совета у детей. Это всё равно, что стоять вверх ногами. Или, может быть, он подшучивал надо мной? Иногда взрослые так поступают. Они спрашивают детей, что им делать насчёт какой-то вещи, а затем ждут, когда те дадут правильный ответ. «Может, это из-за его болезни», - решил я. Одна наша воспитательница как-то сказала нам, что сумасшествие - это болезнь. Я решил подыграть ему. В конце концов, если это была болезнь, то он ничего не мог с этим поделать.
- Не знаю, - сказал я. - А как считаешь ты?

- Я смотрю на это двояко, - сказал он.

 - Думаю, может быть, по проселочным дорогам, - сказал я. - Мы сможем там лучше спрятаться.
На самом деле я понятия не имел, что говорил. Я просто всё выдумал.

Он кивнул. Он вел себя так, как будто это ему сказал взрослый.
- Окей, - только и сказал он.
Я не знал, что и думать. Может, он понятия не имел об отношениях детей и взрослых. Может, я только что дал ему правильный ответ. Я никогда раньше не встречал никого подобного ему. Его было трудно понять.

Мы приближались к съезду с шоссе. Он свернул на правую полосу и включил сигнал поворота. «Неужели он действительно собирается это сделать?» - спросил я себя.
- Я не совсем уверен, что это правильно, - сказал я.
Я действительно не был уверен. Более того, я не хотел нести ответственность за то, что мы делаем, в случае если что-то пойдет не так.

- Я тоже не уверен, - сказал он, свернув на съезд.

Когда мы убрались с шоссе и с развязки, он съехал на обочину и вытащил с заднего сиденья большую папку с картами.
- Ты умеешь читать карты? - спросил он.

- Вроде того, - сказал я.

- Хорошо, - сказал он. - Пока мы просто отправимся на запад, а подробности обсудим позже.
На карте Новой Англии он показал мне, куда, по его мнению, нам следует ехать, и примерно показал, как мы будем ехать. Он показал мне, куда, по его мнению, мы сможем добраться в этот день. Это был лес штата.

 

МАРКУС РАССКАЗЫВАЕТ МНЕ О СТРАННЫХ ВЕЩАХ

В ту ночь мы разбили лагерь. Это было рядом с грунтовой дорогой, которая выглядела так, будто ей совсем не пользовались. Мы поставили палатку у небольшого ручья. Когда мы сделали всё, что было нужно, уже почти стемнело. Он показал мне, как собирать сухие дрова для костра, и сделал небольшой круг из камней у ручья, где мы должны были разжечь костёр. Костёр получился не очень большой. Но было светло и тепло. Когда огонь становился меньше, Маркус подбрасывал в него пару веток. Самые большие ветки были не толще моей руки. Мы уселись на два складных стула, которые были в его машине вместе с другим снаряжением для походов. Похоже, ему было очень удобно. И он принялся задавать мне вопросы о моей жизни в приюте.

Было немного страшно сидеть у костра. Я не видел, что находилось в темноте вокруг меня. К тому же я начал мерзнуть.
- Пойду, надену толстовку, - сказал я.

Вернувшись к машине, я порылся в спортивной сумке и вытащил толстовку. Я глянул в его сторону, он сидел у костра спиной к машине. И я вытащил его банку с деньгами, открыл ее и сунул все украденные у него деньги обратно, очень аккуратно, чтобы он не заметил, что они куда-то пропадали.

Я вернулся к костру и не успел ещё сесть, как он произнёс:
- Спасибо, что положил деньги обратно.

- О, ну конечно, - сказал я.
И сразу же почувствовал себя глупо. Что за глупость я сказал! «Откуда этот парень все знает?» - спросил я себя. Но я понял, что он всё знает. И понял, что врать об этом не имеет смысла. Что еще я мог сказать?

Он кивнул. Это вышло очень непринужденно, как будто он поблагодарил меня за помощь в мытье посуды после ужина или за что-то подобное. Затем он сменил тему. Он начал рассказывать мне о могавках, которые жили в этом районе до прихода европейцев. Похоже, он знал о них очень много.

Наконец он сказал:
- Ну, я пойду спать, - и принялся объяснять мне, что делать с костром, если я тоже решу лечь спать. Я поднял глаза и увидел множество мертвых ветвей сосен, висящих надо мной. Только самые верхушки этих деревьев были зелеными. И я огляделся, всматриваясь в темноту. Я ни за что не собирался оставаться тут в одиночестве.

- Думаю, я тоже пойду спать, - сказал я.
И мы вместе потушили костёр.

- А что, если одна из этих веток упадет на нас? - спросил я.

- Хорошая мысль, - сказал он.
Мы пошли к палатке. Он остановился, и я, конечно же, остановился вместе с ним. Он включил фонарик. Глянул вверх и посветил вокруг сквозь деревья. Повсюду были мертвые ветки.
- Привет, деревья, - сказал он голосом, достаточно громким, чтобы напугать меня. - Мы собираемся остаться здесь на ночь, в той палатке. Мы ваши друзья. Мы не будем рубить живые деревья.

Затем он обнял меня за плечо, словно защищая.
- Лес не уверен, что мы с ним дружим, - пояснил он. – Но я не думаю, что сейчас он нам навредит.

- Как думаешь, он тебя услышал? - спросил я. - У него ведь нет ушей.

- Он может чувствовать вибрацию моего голоса, - сказал он.
Потом задумался.
- Но на самом деле я считаю, что он может чувствовать то, что чувствуем мы, и таким образом узнавать, что мы думаем. Но иногда мне кажется, что будет лучше, если я скажу это вслух.

- Как телепатия, - сообщил я, гордо похваставшись этим словом. Я узнал об этой штуковине всего пару недель назад из книги под названием «Призраки и другие необъяснимые явления», которую увидел в библиотеке.

- Что-то вроде телепатии, - сказал он.

Телепатические деревья! Я слушал Маркуса и воспринял его слова почти всерьез. Я уставился на него. Я почти забыл, что он псих. Хотя понимал, что мне следует его бояться. Но убежать от него среди этого тёмного леса будет очень легко. Я всмотрелся в темноту. Время от времени я видел вспышки света. Где-то недалеко была гроза. Плюс ко всему там могло быть всё, что угодно. Я вспомнил о снежном человеке, о котором читал в National Enquirer. Мне совсем не хотелось повстречать его в одиночку.
- Как думаешь, здесь может быть снежный человек? - спросил я.

- Снежного человека не существует, - ответил он.

И тут я понял, что не могу до конца доверять Маркусу. Он верил, что нас слышат деревья, но не верил в существование снежного человека. Я прочитал о снежном человеке в настоящей газете, которую купил в супермаркете. Ну, на самом-то деле я её не покупал, а украл. Но украл или купил - без разницы - я прочёл о снежном человеке в газете и считал, что там не могут печатать неправду. Но мне не хотелось спорить с Маркусом, поэтому я ничего не сказал.

В палатке мы разделись до трусов и залезли в спальные мешки. Я едва успел задремать, как меня разбудил сильный раскат грома. Снаружи дул сильный ветер. Затем последовала яркая вспышка, и снова грянул гром. Я слышал, как ветер шумит в верхушках деревьев, и знал, что они раскачиваются. Ведь так должно было быть. Затем я услышал треск падающих веток - или, может быть, это было целое дерево. Потом пошел дождь. Я думал, что буря сорвёт палатку. Всё это длилось примерно полчаса или около того.

Затем буря закончилась также внезапно, как и началась. Маркус накрыл палатку брезентом. Мы даже не промокли

Мы вылезли наружу и осмотрелись. Довольно скоро мы увидели участки неба, на которых были звезды, а через некоторое время увидели и луну. Облака все еще кружили над нами. Но было заметно, что буря определенно миновала. Кругом валялись ветки, которые оборвала буря, но мы не увидели ни одной достаточно большой.

- Ну, давай пойдём спать, - сказал он.
И мы вернулись и снова улеглись. Но поспать у нас снова не получилось. Только я слегка задремал, как меня опять разбудил какой-то грохот.

Мы с Маркусом уселись и прислушались. И услышали, как открываются двери автомобиля. Я услышал женский голос: «Что такое, Ральф?»

- Мы наехали на упавшую ветку.

Маркус наклонился вперед и откинул полог палатки. Сквозь деревья мы увидели свет фар. Машина ехала по дороге с той стороны, откуда приехали мы.

- Почему ты поехал по этой дороге? - спросила женщина.

- Я думал, тебе тут понравится, - ответил Ральф.

- Ну, а мне тут не нравится. Здесь темно и жутко. Что случилось с машиной?

- Не думаю, что что-то серьёзное, - сказал Ральф. - Но мы застряли.

Выяснилось, что у Ральфа в багажнике его машины имелась пила. Немного попилив, дернув и выругавшись, он вскоре вытащил ветку из-под машины.

- Мне здесь не нравится, - сказала женщина. - Давай вернемся.

Машина сдала назад, пока они не нашли место, где можно было развернуться, и вскоре уехали.

- Видишь, - произнёс Маркус. - Деревья защитили нас. Они уронили эту ветку на их пути.

- Разве эти люди могли навредить нам?

- Они, возможно, могли бы заинтересоваться, кто мы такие, и сообщили бы в полицию номер нашей машины.

- А что можно узнать по номеру?

- Что я украл эту машину со свалки.

Вся эта история с бурей, машиной и веткой так взволновала меня, что я никак не мог заснуть. К тому же приходили мысли о снежном человеке. Я всё время ворочался, потому что не получалось устроиться поудобнее. Мне было то слишком холодно, то слишком жарко. У меня всё время где-то чесалось. И хотелось пить.

- А тут есть вода? - спросил я.
Маркус достал откуда-то флягу, позволив мне пить столько, сколько в меня влезло. Затем он спросил, не хочу ли я, чтобы мне помассировали спину.
- Иногда это помогает человеку расслабиться, - сказал он.

Я сказал:
- Окей.

Он стянул мой спальный мешок до пояса, чтобы добраться до моей спины. Массаж спины оказался классным. Мне хотелось, чтобы это продолжалось вечно. Потом он запел. Он всегда пел какие-то народные песни. Знал их, должно быть, сотни. В тот момент они показались мне прекраснее любой музыки, которую я когда-либо слышал.

Когда он запел колыбельную, я почувствовал себя немного оскорбленным. Мне ведь было уже одиннадцать. Двенадцатый. Я уже не совсем ребенок. Но песня была хороша, и она мне понравилась не смотря ни на что. И, должно быть, сработала как-то магически, потому что я заснул еще до того, как он закончил её петь.

Когда я проснулся в следующий раз, Маркус спал. Он тихонько храпел, и этот храп меня успокаивал. Он походил на мурлыканье кошки, только чуть громче. Захотелось пописать. Мне не очень-то хотелось вставать, но еще меньше хотелось напрудить в спальный мешок. Я знал, где лежит фонарик. Маркус позаботился о том, чтобы я знал, где он находится, на случай, если мне нужно будет встать ночью. Но взошла луна, и фонарик мне не потребовался.

 

Выйдя из палатки, я поднял глаза. И был поражен тем, как много лунного света струилось сквозь ветви деревьев. Я смотрел на сосны. Теперь они были тихими. Они были очень высокими и, казалось, склонялись надо мной, словно пытаясь защитить. И я чувствовал себя в полной безопасности. Я решил спуститься к ручью, чтобы пописать. Хотя на мне были только трусы, я не мёрз. Я вошел в воду - глубина которой была чуть больше щиколотки, и помочился в ручей. Шум от моей струйки смешался с шумом воды, которая кружилась и пузырилась вокруг камней в ручье. Я знаю, что это прозвучит так, будто я тоже немножко сошёл с ума, но тогда эти звуки звучали для меня почти как музыка - как песня на два голоса. Иногда мы пели на уроках музыки в школе. И тут было что-то вроде того. Луна, светящая мне, стоящему на маленькой полянке, казалась мне другом. Или мамой. А сосны походили на отцов. Как будто все мы были большой семьей. У меня нет слов, чтобы описать то, что я тогда почувствовал. До сих пор нет, правда. И я тогда подумал, что теперь, зная всё это, я больше никогда не смогу быть несчастным. Я ошибался насчет этого, но те воспоминания никуда не делись.

Спустя некоторое время я почувствовал, что замёрз, поэтому вернулся в палатку и снова заснул.

На следующее утро Маркус встал ещё до восхода солнца. К тому времени, когда я вылез из своего спального мешка, у него уже горел костёр и готовился завтрак. Он жарил бекон и яйца на большой сковороде, стоявшей на решетке. Сбоку от неё стоял кофейник и немного тостов.

- Хочешь кофе? - спросил он.

Я сказал, что да, и он налил мне чашку.
- Как давно ты не спишь? - спросил я.

- Около часа.

- Почему ты так рано встаешь?

- Раннее утро - лучшее время для медитации, - сказал он.

- Медитации?

- Да.

- А что это такое?

Некоторое время он молчал. Иногда он бывал таким. Словно бы не слышал тебя. Он даже не давал тебе понять, что услышал, но пока не готов ответить. Но он просто не из тех, кто любит говорит «хм» и «упс». Он зачерпнул несколько яиц со сковородки и выложил их на тарелку. Добавил к этому немного бекона и тостов.

Выложив бекон мне на тарелку, он произнёс:
- Спасибо, свинья.

- Ты молишься? - спросил я. Называть Бога «Свиньей» было не очень хорошей идеей.

- Не совсем, - сказал он. - Я просто благодарю свинью, которая подарила нам этот бекон.

«О да, - подумал я, - ведь я почти забыл, что этот парень псих».
- О, - только и сказал я.
И улыбнулся.

И ещё, он налил мне апельсинового сока, который приготовил из свежих апельсинов с помощью одной из тех стеклянных соковыжималок для апельсинового сока. В нем было много мякоти, и я подумал, что мне он не понравится, но сок оказался хорош. На самом деле, это был лучший завтрак, который я когда-либо ел.

- Медитация - это когда ты становишься единым целым с тем, что тебя окружает, - сказал он.
И протянул мне тарелку с яичницей и беконом.

- Понятно, - сказал я.
Но у меня, должно быть, был пустой взгляд, потому что он пытался объяснить.

- Вот, - сказал он. - Большинство из нас считает, что мы ограничены только своей кожей. Но на самом деле это не так. Видишь ли, наши тела - это система клеток, органов и прочего. Система - это все, что имеет множество частей, которые работают как одно целое - как автомобиль. Или город. Или весь мир. Мы все системы, и нас повсюду окружают системы.

Я кивнул. Я примерно понял, что он имел в виду. Я вспомнил, что нечто подобное говорили на уроках естествознания.

- Но наше тело - не единственная система, в которой мы живем, - сказал он. - Сейчас мы живем в лесу. Это тоже система. В нем есть разные виды частей - жуки, деревья, цветы, ручьи и многое другое. И мы тоже. Когда мы в лесу, мы тоже часть этой системы, как и наши тела. Это как еще одно большее тело поверх нашего обычного тела.

- И каково это - иметь такое большое тело, размером с весь лес? - спросил я.

- Это счастье, - сказал он.

- Прошлой ночью, когда я встал пописать, взошла луна, - сказал я.

- Она почти полная, - сказал он. - И должна светить очень ярко.

- Я был счастлив, - сказал я. - И не боялся снежного человека.

Он кивнул.
- Да, - сказал он. - Это тоже была медитация.

Теперь я понял, что он имел в виду.
«Может быть, это значит, что я тоже потихоньку схожу с ума», - подумал я. Может быть, это заразное.

- Что ты думаешь насчёт того, что деревья защищают нас? - спросил Маркус.

- Не свалившись на нас? - спросил я.

- Это тоже, и про то, что они уронили ветку на дорогу, чтобы она помешала той машине.

- Это сделал ветер, - сказал я. - Потому что была буря.

- Это всего лишь механическая причина, - сказал он.
Я совершенно не понял, что он имел в виду. Но испугался, что становлюсь таким же психом, как и он, и мне не понравилась мысль о деревьях, защищающих нас. Я имею в виду, что она была хорошей только с одной стороны. А с другой - жуткой.

- Это просто одна из тех вещей, которые случаются случайно, - сказал я. - Для этого есть слово, но я его забыл.

- Совпадение, - подсказал он.

- Да, - сказал я. - Это было совпадение.

Он кивнул.
- Может быть, и так, - сказал он. - Хочешь еще кофе?

Позже, когда мы остановились на дороге, Маркус достал с заднего сиденья банку с деньгами и пересчитал их, чтобы показать мне, сколько у него осталось.
- У меня есть друг, который время от времени присылает мне немного, - сообщил он. - Это мои деньги, но она присматривает за ними. Их немного, но если мы будем бережливы, их хватит.

- Извини, что я пытался украсть их у тебя, - сказал я.

- Да ладно, - сказал он. - Это было искушение. Я понимаю. Но я надеюсь, что ты больше не станешь так поступать.

- Не стану, - пообещал я.
Я действительно так думал.

- Если тебе что-то нужно, просто попроси. Деньги принадлежат нам обоим, пока мы вместе.

Как совместная поездка на машине могла сделать его деньги нашими? У него было много странных идей. Но он видел всё именно в таком свете, и меня подобное устраивало.

 

Я ДУМАЮ, ЧТО ОН СЕКСУАЛЬНЫЙ МАНЬЯК

На следующий день, когда мы уже ехали через Огайо, Маркус свернул к магазину спортивных товаров в одном из городов, через которые мы проезжали. Было уже далеко за полдень. Он сказал, что забыл купить мне флягу, и что мне она может понадобиться. Пока он искал флягу, я пошел поглазеть на ружья, луки со стрелами, и рогатки [Да, представьте себе, в магазинах продаются обычные рогатки! Потому что в Америке они являются спортивным оружием]. Меня всегда интересовали подобные вещи. Я заметил рогатку Wham-o [Компания, занимающаяся производством всякого рода игрушек и спортивного снаряжения, включая и рогатки]. Она лежала на полке, откуда её можно было легко стянуть. Я подумал, что им следует держать такие вещи под замком. В магазине был только один продавец, и он разговаривал с Маркусом о флягах. И стоял ко мне спиной. Я дотянулся до рогатки, сунул ее за пояс под футболку. Футболка была мне слишком велика, поэтому рогатку под ней не было видно. Я подошел к Маркусу, разговаривающему с продавцом.

- Я иду к машине, - сказал я.

- Окей, - сказал он.

А продавец даже не взглянул на меня.

Когда мы тронулись с места, я вытащил рогатку из-под футболки.
- Посмотри, что у меня есть, - сказал я.

Он поднял брови.
- Ты украл её? - спросил он.

- Да. Он не смотрел. Это было легко.

Он нахмурился, но ничего не сказал. Некоторое время мы ехали молча. Я чувствовал, что ему не понравилось то, что я украл рогатку. Это было так же ясно, как если бы он наорал на меня.

- Ты тоже воруешь, - наконец сказал я.

- Не очень часто, - сказал он. - Я плачу за вещи, когда могу.

- Ты украл эту машину с её номерами.

- Воровать следует только тогда, когда что-то действительно нужно, и нет другого способа получить это, - произнёс он. - И ты должен воровать только у богатых.

Он всегда придумывал такие правила. Ему не нравились правила общества. Однажды он сказал мне, что он - анархист. Это означает неверие в правила общества. Поэтому он заменил их правилами, которые сам придумал. Их не было в Библии, в настоящих книгах или газетах. Но иногда его правила в каком-то смысле имели смысл.

- Мне она действительно нужна, - сказал я.

- Зачем?

- Предположим, что за нами придет снежный человек. Как мы защитим себя?

Он только посмотрел на меня и покачал головой.

- Я знаю, что ты не веришь в снежного человека, - сказал я. - Но я верю.

- Что ж, если ты чувствуешь, что тебе она очень нужна, то, стало быть, она тебе действительно нужна, - сказал он.
И на этом наш разговор о рогатке закончился, по крайней мере, на тот момент.

Мне так и не удалось заставить его поверить в снежного человека. Я видел его фотографии в газете. Его видели во множестве разных мест, и его следы были повсюду. Единственное, чего я не мог сказать - был ли снежный человек только один или их было много. Этого я не знал. Но Маркус вообще не верил в снежного человека.

На следующую ночь мы поселились в мотеле. Он объяснил мне, что делает так раз в неделю - каждый вечер среды, - чтобы можно было принять душ и привести себя в порядок. Он сказал, что не может себе позволить делать это каждую ночь, поэтому большую часть времени мы ночевали в палатке.

- Звучит неплохо, - сказал я.

Я остался в машине, а он пошел в офис, чтобы зарегистрироваться, на случай, если меня объявили похищенным и показывают мою фотографию по телевизору.

В нашей комнате было две кровати - большая двуспальная и односпальная поменьше. Он бросил свою спортивную сумку на двуспальную кровать, а я бросил свою на односпальную. Затем он начал раздеваться. Я сидел на односпальной кровати и читал комикс «Фантастическая четверка». По правде говоря, я не читал комикс. Я шпионил за ним. Я часто видел множество голых мальчиков в приюте, но я почти никогда не видел голых мужчин. Он не пытался прикрыться или что-то в этом роде. Мне было интересно узнать, насколько у него большой и где растут волосы, которых у меня нет.

- Раздевайся, и мы вместе примем душ, - сказал он. - Я вымою тебе голову.

Меня охватил испуг.
- Нет, спасибо, - сказал я, стараясь говорить как можно небрежнее.

Он пожал плечами.
- Окей, - сказал он. И пошел в душ.

- Вот и все, - прошептал я себе, - этот парень - сексуальный маньяк, поэтому они и поместили его в больницу.
Теперь все стало совершенно ясным. Я подумал было сбежать, пока у меня еще есть шанс. И тут же подумал о том, что он не похож на человека, который нападет на меня. Но потом вспомнил о фильме «Доктор Джекил и мистер Хайд». И задумался, бывают ли сексуальные маньяки такими. Может, какое-то время он был милым, а потом внезапно изменился, став сексуальным маньяком, и принялся делать то, что делают сексуальные маньяки. Я не совсем понимал, что именно делают эти сексуальные маньяки, но знал, - это нечто ужасное.

Я слышал, как он поёт в душе. Он всегда пел в душе. Он не казался опасным сексуальным маньяком. И мне очень хотелось заснуть в настоящей кровати в ту ночь. Мне даже мысль о мытье в горячем душе показалась хорошей. У нас в приюте была только ванна. «Я смогу сбежать от него и завтра», - подумал я.

Когда он вышел из душа, то по-прежнему был голым. Но не накинулся на меня. Я проскользнул мимо него в ванную. Оказавшись внутри, я запер дверь. Я старался вести себя очень тихо, когда запирал дверь, потому что не хотел, чтобы он понял, что я его раскусил. Мытьё в душе оказалось довольно приятным, несмотря на то, что я нервничал. А потом я понял, что у меня нет пижамы. Я не подумал, в чём лягу в постель. Когда мы ночевали в палатке, я раздевался до трусов. Так мы поступали в приюте, и это казалось нормальным. Но теперь, когда я понял, что он оказался сексуальным маньяком, этого было явно недостаточно.

Он сказал мне, что я могу менять нижнее белье и носки каждый день, потому что каждые пять или шесть дней мы будем останавливаться у прачечной и стирать их. И эта мысль мне понравилась. В приюте у меня никогда не было столько чистых трусов и носков. Но в ванной мотеля у меня с собой не было сменной одежды - только грязные вещи, которые были на мне. Я взял полотенце, которым вытерся, и очень туго обернул его вокруг себя. Затем я взял одежду и как можно тише отпер дверь. Затем открыл дверь и очень быстро подошел к своей кровати. Он лежал на двуспальной кровати и читал книгу. Он взглянул на меня, когда я проходил мимо, но потом снова уткнулся в книгу. Я подошел к односпальной кровати и уселся на самую дальнюю от его кровати сторону. Потом вытащил из спортивной сумки футболку и надел ее. Затем достал чистые трусы и натянул их под полотенце, которое было на мне. Наконец, я снял полотенце и надел спортивные штаны и спортивную рубашку.

- Здесь довольно тепло, - сказал Маркус. - Ты не боишься, что тебе будет слишком жарко в спортивных штанах и спортивной рубашке?

- Может быть, - сказал я.
И снял спортивную рубашку, но не стал снимать спортивные штаны. Я ни за что не собирался их снимать.

Я проскользнул под одеяло и снова принялся читать свой комикс о Мстителях. На самом деле мне было очень уютно и я чувствовал себя в безопасности. Должно быть, я заснул, потому что следующее, что я помню, было утро. Он не напал на меня ночью. Я всё ещё думал, что он сексуальный маньяк, но он не казался мне очень жестоким. «Если я всегда буду настороже, то, наверное, все будет в порядке», - подумал я. Поэтому я решил не сбегать от него в тот день.

 

ПРОМЕЖУТОЧНИК

Мы продолжали ехать на запад. Иногда мы преодолевали за день 400 или 500 миль. Мы могли бы проехать и больше, но все города, через которые мы проезжали, тормозили нас, и каждый вечер нам приходилось останавливаться довольно рано, чтобы разбить лагерь. Иногда мы ехали совсем немного, потому что он или я хотели на что-то посмотреть. Нам не требовалось успеть в Калифорнию до какого-то определённого срока, поэтому мы останавливались, когда хотели, и отклонялись в сторону, когда желали этого.

Маркус всегда следил за тем, чтобы мы хорошо завтракали и ужинали. На обед мы ели бутерброды и фрукты. Так что у меня было все, о чем я мог попросить, пока мы ехали, и в основном я был счастлив. На какое-то время я перестал думать о том, чтобы снова сбежать от него. С ним было намного лучше, чем в приюте.

Думаю, мы были в Омахе. Во всяком случае, это был большой город. Когда мы ехали через центр города, Маркус заметил фильм под названием «The Innocents / Невинные» [фильм британского режиссёра Джека Клейтона по повести Генри Джеймса «Поворот винта» (1961) - на этой же повести базируется фильм «La tutora / Воспитатель» режиссёра Ивана Ноэля], который показывали в старом кинотеатре. Поэтому он остановился, и мы поужинали в ресторане - что мы делали не очень часто, потому что это было слишком дорого. Он сказал, что видел этот фильм раньше, но хочет посмотреть снова. Кроме того, он сказал, что хочет, чтобы я тоже его посмотрел. Мы добрались до кинотеатра, когда касса ещё не открылась, и простояли до её открытия в небольшой толпе других людей, которые ждали этого фильма.

Пока мы ждали, я заметил мальчика, который был с мужчиной. Ну, я думаю, это был именно мальчик. И вот поэтому он меня заинтересовал. Потому что я не мог точно определить, что он - мальчик. Он выглядел немного старше меня. У него были длинные волосы, спускавшиеся до плеч, но совсем не такие растрепанные, как у хиппи. Он был чистым, аккуратным и причесанным. На нем была ярко-красная футболка и синие джинсы с вышитыми цветами на заднем кармане и по бокам . А на шее у него было ожерелье из бус. Я говорю «он», потому что я окончательно решил, что это всё-таки «он». А потом я провернул один трюк, пока наблюдал за ним. Я сказал себе, что наблюдаю за девушкой, и он стал выглядеть для меня совсем как девушка. Она была немного похожа на мальчика, но все же была очень хорошенькой. Потом я сказал себе, что смотрю на мальчика. И он по-прежнему оставался симпатичным.

Если это была девочка, то у нее ещё не было груди. Я бы заметил их сквозь футболку. Я уставился на его промежность, чтобы увидеть, есть ли там какая-нибудь выпуклость, что могло бы разрешить загадку. Я подумал, что заметил небольшую выпуклость, и поэтому решил, что это мальчик. Но его джинсы были не такими уж тесными, поэтому было трудно сказать наверняка. Кем бы он ни был, я не мог оторвать от него глаз.

Многие люди считают, что дети в моем возрасте не испытывают никаких сексуальных ощущений, но я могу сказать вам, что они ошибаются. Я видел много людей, которые меня возбуждали, когда мне было только одиннадцать и даже ещё раньше. Некоторые были девочками, некоторые - мальчиками. Иногда то же самое происходило с изображением мужчины или женщины. Когда у меня была возможность, я рассматривал картинки с обнаженными. Хотя в приюте, все, связанное с сексом, было против правил. Я имею в виду, что это было настолько против правил, что мы даже не нуждались в правилах об этом.

Во всяком случае, меня этот паренёк заинтересовал потому что нельзя было сказать наверняка, мальчик он или девочка. Он был обоими. Как будто дорос до определенного возраста, когда человеку требовалось выбрать, быть ему мальчиком или девочкой, а он решил не выбирать. Вот кем я бы хотел быть. Я не понимал этого, пока не увидел того мальчика. Меня всегда смущало то, кем я действительно хотел быть. Иногда, купаясь в приютской ванне, я задвигал свои интимные места между ног так, чтобы они были не видны, и представлял, каково это быть девочкой. Но в другое время мне нравился обладать членом, и я хотел быть только мальчиком. Теперь я знал, чего хочу, хотя и не знал для этого названия. Мне хотелось стать тем промежуточным звеном, которое было одновременно и мальчиком, и девочкой. Таким образом, я мог проснуться однажды утром и сказать: «Эй, как хорошо быть девочкой», а на следующее утро проснуться и сказать: «Эй, как хорошо быть мальчиком».

Забавно, но больше всего меня заинтересовали бусы. Они были довольно большими, и их шарики были цвета соснового сока, который иногда можно увидеть в лесу. Думаю, что это называется янтарем. Он что-то говорил этими бусами. Он говорил, что хочет быть этим самым промежуточным звеном.

Я не был уверен, что когда-нибудь осмелюсь рассказать про это, потому что понимал, как меня станут дразнить в приюте. Но внезапно, разглядывая этого промежуточника перед кинотеатром, я понял, чего хочу.

Довольно быстро мы оказались в зале, и я больше никогда не видел этого мальчика, но никогда и не забывал его. Что касается фильма, он оказался по-настоящему страшным, хотя на самом деле почти ничего не происходило. Я так и не понял его.

- Что ты думаешь? - спросил у меня Маркус, когда мы вышли из кинотеатра. - Призраки были настоящими или гувернантка просто сошла с ума?

- Не знаю, - сказал я. - Но почему умер Майлз?

- Потому что он был разлучен с Квинтом, - ответил Маркус.

- Да, наверное, - сказал я.
Я видел, что он умер как раз тогда, когда гувернантка спасла его от Квинта. Но я всё ещё не понимал этого. Почему это заставило его умереть?

- А ты как думаешь? - спросил Маркус.

- Наверное, его убил дьявол, - сказал я.

- Возможно, - согласился Маркус. - Но кто же был этот дьявол?

В то время я этого не знал. Я с трудом понял его вопрос. Теперь, думаю, что знаю ответ. Это была гувернантка.

 

БЕЛКА НА УЖИН

В тот вечер, перед тем как мы отправились искать место для ночлега, я купил новую партию журналов с комиксами National Enquirer. Место, которое мы нашли, находилось в высохшем русле ручья. Мне показалось, что вокруг очень много мертвых деревьев. Больше, чем обычно. Я плохо спал, потому что мне всё время казалось, что вот-вот кто-то войдет в палатку и заберет меня. Когда мне пришлось встать, чтобы пописать, я из-за страха не смог отойти от палатки дальше, чем на пару шагов. Я очень обрадовался рассвету, и мы снова отправились в путь.

При дневном свете жизнь казалась прекрасной. Пока мы ехали, я читал National Enquirer и комиксы. Иногда мы разговаривали. Он расспрашивал меня о моей жизни. И, казалось, это его очень интересовало. Иногда он говорил мне, что думает о том, что я ему рассказал, но, в основном, просто слушал. Когда же говорил он, то речь, в основном, шла о местах, по которым мы проезжали, или о животных и растениях, которые мы могли тут найти. Похоже, он знал много интересного. Это походило на урок естествознания, который никак не кончался, но был интересным. В школе так никогда не было.

Мне казалось странным, что я был так счастлив, хотя ехал по дороге с сексуальным маньяком.

При каждой возможности я тренировался, стреляя из рогатки. Я постоянно носил в кармане несколько гладких камешков. Когда мы останавливались на обед, я делал несколько выстрелов по банкам или бутылкам. Я стрелял после того, как мы ставили палатку, вечером до темноты и по утрам. У меня стало неплохо получаться.

Однажды вечером - думаю, это было в Вайоминге - мы остановились в очень красивом месте у ручья. Мы были в каких-то горах. Вдоль ручья шла тропа, и я пошел по ней вверх на гору, пока Маркус готовил ужин. Я увидел белку. В этом не было ничего необычного. Я видел множество белок, пока мы путешествовали. Но, в основном, они быстро перебегали на противоположную сторону дерева или оказывались довольно высоко в ветвях. Я стрелял по ним из рогатки, но ни в одну не попал. Но эта двигалась вокруг ствола, чтобы получше меня разглядеть. Я аккуратно прицелился из рогатки, и в следующий раз, когда она высунула голову, я попал в неё.

Я был в восторге. Я подбежал и нашел белку, лежащую на земле. Проблема была в том, что она была не совсем мертвая. Я побежал к ручью и нашел камень приличного размера. Когда я вернулся, она пыталась отползти, но не очень быстро. Я схватил её за хвост и разбил ей голову камнем. Даже это не совсем убило её, потому что под ней была только мягкая грязь. Я оттащил её назад так, чтобы её голова оказалась над корнем, и снова ударил головой о камень. То, как тяжело было убивать её, немного расстроило меня, но я все еще пребывал в восторге от того, что смог это сделать. Я думал, что похож на мальчика из индейского племени, о которых мне рассказывал Маркус. Мне понравилась эта идея. Мне захотелось бегать в простом тряпье или даже голышом, охотиться и собирать ягоды, чтобы прокормить себя.

Я схватил белку за хвост и, представив себе, что возвращаюсь в свою индийскую деревню с моей первой добычей, побежал туда, где Маркус готовил ужин.
- Посмотри, что у меня есть, - воскликнул я. - Может, съедим её на ужин?

Маркус уставился на белку. Затем он уставился на меня. Я мог бы сказать, что он не очень-то обрадовался. Не так, как я на это надеялся. Я думал, что он будет гордиться мной. Он заставил себя улыбнуться и сказал:
- Конечно.

Он отрезал белке голову и показал мне, как с нее снимать шкуру. Казалось, он знал все о том, как выжить в лесу. Затем он смазал её маслом и зажарил на огне. Я был удивлен тому, как мало мяса осталось после того, как исчезли голова, мех и внутренности.

- А как бы индейцы съели её? - спросил я.

- Они, вероятно, сварили бы из неё суп, - сказал он. - Они варили супы из всего, что могли найти.

- Звучит неплохо, - сказал я.

Маркус приготовил нам на ужин картофельный суп. В нем были лук, разные овощи и всякие вкусности. Половину он налил в одну миску, а половину - в другую. Он срезал все беличье мясо с костей и положил его в суп, который протянул мне.

- Разве ты не собираешься его есть? - спросил я.

- Нет, спасибо, - сказал он.

Я посмотрел на части белки в супе. Они плавали сверху.
- Почему нет? - спросил я.

- Просто так, - сказал он.

- Нет, правда, почему? - спросил я.

- Не знаю, - сказал он. - Хотя я и не вегетарианец. Я знаю, что ты стреляешь по белкам, и сказал себе, что все в порядке. Это естественный образ жизни.

- Что такое вегетарианец? - спросил я.
Я медленно перемешивал кусочки беличьего мяса в супе.

- Это тот, кто не ест мяса.

- Что плохого в том, чтобы есть мясо?

- Вегетарианец сказал бы, что животные - это такие же люди, как и мы. Или, по крайней мере, они сознательны и хотят жить, как и мы.

- Но ты в это не веришь? - с надеждой спросил я.

- В каком-то смысле они разумны, - сказал он. - Я согласен с этой частью.

- Но мы же едим бекон каждое утро, - сказал я. - Если животные как люди, то и свиньи как люди.

Он кивнул.
- Думаю, да, - сказал он.
Он намазал маслом французский хлеб, который приготовил на гриле. Некоторое время мы молчали. Я еще немного помешал суп, но не ел. Как будто у нас возникла какая-то проблема, из-за которой мы не могли начать есть.
- Дело вот в чём, - сказал он наконец. - Я люблю природу. Но в системе природы все живет, поедая других живых существ. Помнишь, я говорил тебе, что такое система. Что ж, вся Природа - это система существ, поедающих другие существа. Если тебе это не нравится, то ты на самом деле не любишь природу. Может быть, тогда тебе нравится какая-то картина природы у себя в голове, но ты не любишь природу. Вот как я это вижу. Поэтому я никогда не стану вегетарианцем.

- Но ты же не хочешь есть белку, - заметил я.

- Это другое.

- Что?

Где бы я ни остановился, я всегда дружу с белками и другими животными, которых встречаю в лесу, - сказал он.
И я знал, что это правда. Я наблюдал, как он это делает. Он всегда наблюдал за ними, кормил их и разговаривал с ними.
Он долго молчал - глядя в землю. Затем сказал:
- Я просто не могу заставить себя съесть одного из моих друзей.

Это выставило всё в ином свете. Но я не знал, что с этим делать. Все, в чем я был уверен, это то, что я не смогу съесть ни одного из его друзей прямо на его глазах.
- Понятно, - сказал я.
Затем я улыбнулся. Это была не настоящая улыбка. Это было похоже на улыбку, которой он улыбнулся мне, когда впервые увидел белку и услышал, как я спросил, нельзя ли ее съесть на ужин. Это была та улыбка, которой вы улыбаетесь чтобы скрыть что-то.

- Я нашел классное место у ручья, - сказал я. - Думаю, я пойду и поужинаю там.

Он пожал плечами.
- Ладно, - сказал он. - Увидимся позже.

Я взял свою тарелку супа и хлеб, и двинулся по тропинке, покинув наш лагерь. Затем я сел ужинать. Я откусил от куска хлеба. Затем проглотил ложку супа - но не с белкой. Потом просто сидел и долго думал. Ну, это было не совсем так. На самом деле я не знал, что и думать. Я просто сидел и пытался понять, и мне было грустно.

- Спасибо, белка, - наконец сказал я.

Но и это не помогло. Так что я вылил суп в заросли и посидел еще немного - столько, сколько занял бы мой ужин. Вымыв тарелку в ручье, я вернулся к палатке.

О белке мы больше не говорили. Не думаю, что кто-то из нас знал, что тут можно сказать. Но в ту ночь, когда он массажировал мне спину, я спросил его, могу ли я лечь спать рядом с ним. Это казалось очень опасным поступком, даже несмотря на то, что на мне были штаны, которые должны были защитить меня от сексуального маньяка. Это могло заставить мистера Хайда выйти наружу, и он мог напасть на меня. Но после той размолвки с белкой, мне захотелось быть поближе к нему. Поэтому мы расстегнули оба спальных мешка и на один легли, а другим укрылись. Так что я мог прижаться к нему во сне. Это было очень хорошо, и казалось, что между нами все снова в порядке. И ничего страшного не случилось.

 

МАРКУС ЧУДИТ

В следующий раз, когда мы остановились в мотеле, мы смотрели телевизор. Когда мы его включили, показывали фильм, в котором охотились на лис. Маркус очень внимательно смотрел его. Для него это было необычно. Похоже, он не очень-то любил смотреть телевизор. Когда лисы закончились, он кивнул.

- Это значит, что мы будем на волосок от гибели, но избежим его, - сказал он.

- Как это может означать такое? - спросил я. - Это же просто фильм.

- Несчастных случаев не бывает, - сказал Маркус.
Он не сказал это таинственным тоном. Он сказал это так, будто говорил, что на улице идет дождь или 2 плюс 2 равно 4. Для него это был просто факт. Я не был уверен, верил ли я в подобное, но это было не более странно, чем многое, о чём я читал в Enquirer.

Затем стали передавать новости. Они показали все автомобильные аварии и прочее, а потом принялись рассказывать о войне во Вьетнаме. Кажется, каждый день они считали убитых и показывали фотографии каких-то погибших вьетнамцев. Я помню, что показали кучу трупов вьетнамцев рядом с рисовыми полями, а вокруг них шатались американские солдаты. Это было что-то вроде картинок, на которых спортсмены хвастаются пойманной рыбой. Я заметил, что Маркус что-то бормочет себе под нос.
- Хуй с ними, - говорил он.
Он повторял это всё чаще и чаще. Я подумал, может, он имеет в виду мёртвых вьетнамцев? Но потом он начал кричать. Я имею в виду, кричать по настоящему. Я испугался, что люди в соседних номерах услышат его.

- Какого черта мы вообще там? - кричал он. - Почему мы убиваем всех этих людей?
Он весь покраснел и дрожал.
- Черт тебя побери, - говорил он. - Будь ты проклят.
Думаю, он проклинал солдат, которые убивали, или, может быть, людей, которые отправили солдат туда. Но он не осуждал вьетнамцев. Ему, должно быть, казалось, что они его родственники или что-то в этом роде. Что с ним случилось? Во всяком случае, это было по-настоящему странно. Обычно он почти никогда не ругался.

Это было все равно что наблюдать за Халком. Я имею в виду, что только что он был здравомыслящим обычным парнем, как Брюс Баннер, а в следующую минуту становился буйным сумасшедшим. Это была его плохая сторона, которая проявилась. Я был в этом уверен. Я пришел к убеждению, что у каждого есть свои плохие стороны. Один из социальных работников говорил мне про это, но тогда я ему не поверил. Я-то думал, что на самом деле ни у кого нет такой плохой стороны, как у меня, и у большинства людей, вероятно, её вообще нет. Но тот фильм о докторе Джекиле и мистере Хайде заставил меня задуматься над этим. Кроме того, я прочитал статью о монахине, которую поймали на поклонении сатане прямо в своей маленькой каморке. Я был шокирован тем, что она могла делать это прямо перед Иисусом, Богом и всеми остальными святыми. Это было в одной из тех газет, что продавались в супермаркетах. Я забыл, в какой именно. Но я был почти уверен, что это правда. Я имею в виду, что там имелась фотография ее алтаря. Днем она его прятала. Она просила сатану сделать так, чтобы у ее аббата отвалился нос. В газете была фотография и этого. И выглядело всё довольно мерзко. И тогда я решил, что если у монахинь есть плохие стороны, то, наверное, они есть у всех. И у Маркуса есть - по крайней мере, частично. Он был коммунистом.

Он вскочил и выключил телевизор. А потом просто стоял и трясся.

Затем он посмотрел на меня и, казалось, почти удивился моему присутствию. Как будто забыл, что забрал меня, и мы ехали вместе.

- А разве у нас нет причин для этого? - спросил он у меня. - Я не знаю.

- Но Маркус, они же коммунисты, - сказал я. - Они хотят захватить мир.
Я вспомнил статью, которую прочитал в National Enquirer - о том, как коммунисты уже контролировали армию Соединенных Штатов. Возможно, было уже слишком поздно.

Он посмотрел на меня. Это был первый раз, когда он так посмотрел на меня. Он выглядел так, будто по-настоящему разозлился на меня. Я боялся, что он может меня ударить. Вместо этого он попытался успокоиться.
- Коммунисты хотят иметь примерно тоже самое, что есть у других, - сказал он. - Им нужна еда, когда они голодны, и лекарства - когда они больны. Или их дети больны. И они хотят, чтобы их уважали. Что в этом плохого? Почему мы должны убивать их из-за этого?

- Думаю, не должны, - сказал я.
Я не хотел больше спорить с Маркусом. Особенно мне не хотелось спорить с ним, когда он так взбесился. «Маркус - коммунист», - подумал я. Я был поражен этим и очень расстроен. Это было чуть хуже, чем быть сексуальным маньяком, а я подумал, что он, вероятно, и то, и другое. Ранее этим летом я прочитал статью в National Insider. Это была одна из моих любимых газет из супермаркетов. Статья называлась «Гражданские права сексуальных оргий». Из этой статьи становилось совершенно ясно, что все те люди, которые твердили о гражданских правах, на самом деле были коммунистами, а к тому же ещё и извращенцами. Всё это как бы шло вместе. Если бы вы были извращенцем или сексуальным маньяком, то, скорее всего, вы были одновременно коммунистом. И вот всё это прямо у меня на глазах - как и было написано. Это было сложно перемешано.

То, что произошло дальше, походило на дело с белкой. Это трудно объяснить. Но наш спор насчет коммунистов вызвал раздор. Я не хотел, чтобы он был коммунистом, но хотел, чтобы мы снова были рядом.
- Я могу лечь с тобой? - спросил я.

- Конечно, - сказал он.
Это не прозвучало так, будто он имел это в виду по-настоящему, но он же сказал, что я могу это сделать? Поэтому я подошел и сел на его кровать.

Он еще не принял душ.

- Здесь тепло, - сказал я.

Он кивнул.

- Думаю, что сниму спортивные штаны, - сказал я.

- Хорошо.

Я так и сделал, а затем залез к нему в кровать.

 

МОИ КОМИКСЫ

Пока он принимал душ, я думал о комиксах.

Раньше я читал много комиксов. До восьми лет моими любимыми были комиксы «Чудо-женщина», «Супермен» и «Бэтмен». Еще мне нравились комиксы ужасов, но намного больше - комиксы о супергероях. В крайнем случае, я мог бы обойтись комиксом о Дональде Даке, но ничто не сравнится с приключениями Бэтмена и Робина. Но однажды я обнаружил стоящие и оригинальные комиксы «Капитан Америка» и «Человек-Факел», и они меня зацепили.

Вот как я сделал это великое открытие. Пока я рос, меня всегда привлекала возможность тайком пробираться в тайные места, исследовать их и открывать для себя. Иногда я крался ради того, чтобы красться. Я крался не просто так. Это давало мне ощущение силы. Так что, возможно, рано или поздно я должен был прокрасться на чердак приюта. Приют находился в большом старом трехэтажным особняке неподалёку от побережья штата Мэн. Мне рассказывали, что он когда-то принадлежал очень богатой семье. Состоятельные люди приезжали летом на каникулы из Бостона, Филадельфии и других подобных мест. Принадлежащие им дома - некоторые из них настоящие особняки - были для них просто дачными домиками. Думаю, они имели слуг и все такое. Однажды летней ночью, когда мне было восемь, я никак не мог заснуть. Я пошёл в туалет, чтобы пописать, а затем - импульсивно - вылез в окно. Наши спальни и туалет находились на третьем этаже. Окно туалета выходило на крышу. Оно было очень высоко. Это было так волнующе. Луна висела примерно половинкой, так что света хватало, чтобы я мог что-то видеть. На мне были только трусы, что дополнительно возбуждало. Находится почти голым в местах, где я не должен находиться голым, и где меня могли обнаружить другие люди, особенно девчонки — это всегда меня будоражило.

Я хотел быть либо Бэтменом, либо Робином. Я остановился на Робине и представил, что Бэтмен был схвачен Двуликим, а мне нужно его спасти. Двуликий был моим любимым злодеем. Он был смесью добра и зла. Я чувствовал, что очень похож на него, только надеялся, что моя хорошая сторона победит. В случае с Двуликим, какая часть выиграет, было делом случая - подбрасыванием монеты. Я очень осторожно прокрался по крыше, заглядывая в окна, которые тоже выходили на крышу. Затем я забрался на самую высокую часть крыши - там, где она накрывала чердак. «Вот где его держат», - подумал я. Я прокрался к маленькому окошку и заглянул внутрь. Было слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь, но мне показалось, что я вижу там связанного Бэтмена. Его охраняли Двуликий и Пингвин. Я представил себе, что я вошел и обманом заставил Двуликого освободить его. К тому времени я начал бояться по-настоящему, поэтому вернулся к окну туалета, залез обратно и отправился спать.

Но это было только начало. Несколько ночей спустя я повторил своё приключение. Но на этот раз я подготовился получше. Помимо трусов на мне была черная футболка и накидка. Плащ представлял собой темно-синее полотенце, которое я стащил из прачечной. Я не мог найти черное, но подумал, что в темноте будет сложно различить. На этот раз у меня был с собой фонарик. Я стащил фонарик из магазина Woolworth в городе, а батарейки из ящика на кухне приюта.

Дождавшись, пока все не уснули, я выскользнул из окна туалета и надел плащ. Мне даже пришло в голову стащить в Вулворте несколько больших английских булавок, и я захватил с собой одну, чтобы застегнуть плащ. Я действительно чувствовал себя готовым на всё. Я вскарабкался на чердачное окно и посветил туда фонариком. Чердак был забит коробками, старой одеждой, книгами, журналами, мебелью и кучей других вещей. Это было идеальное место для исследования. Но окно было заперто. Однако мне удалось отколупать старую рассыпчатую замазку у одного из оконных стекол и вытащить его. Я оставил большую часть маленьких металлических креплений на месте, чтобы стекло можно было вставить обратно, а затем дотянулся и открыл окно.

Чаще всего, когда я исследовал какие-то новые территории, это приводило к разочарованию. То, что я на самом деле находил, обычно не стоило-то и искать. Чердак, однако, не разочаровал. Изумительная коллекция старинных вещей наполняла помещение тайной. Я не смог бы добиться большего, даже если бы исследовал самые глубокие туннели под египетскими пирамидами. Ружьё и несколько железных капканов напомнили мне, насколько опасными и жестокими могут быть люди. Оборки на некоторых платьях - с их низким вырезом спереди - взволновали меня. Я подумал о женщинах с большой грудью, когда носивших эти платья. Древние книги и журналы говорили о глубоких истинах, которые я мог бы исследовать всю свою жизнь. Но самым большим сокровищем, которое я обнаружил, оказались три больших картонных коробки с комиксами. Это было золото из прочитанных мной сказок, которое обычно защищал дракон.

Здесь я и нашел комиксы «Капитан Америка», «Молодые союзники», «США» и «Отряд победителей». Было еще несколько, но это были самые распространенными и показавшимися мне наиболее интересными. Большинство из них были комиксами о Второй мировой войне, рассказывающими о супергероях, сражавшихся с немецкими нацистами и японцами. «Фрицы» и «япошки» - в этих комиксах они изображались чудовищными тварями, полными ненависти и зла.

Мне был особенно интересен Капитан Америка. У него был помощник по имени Бакки. Думаю, Бакки был подростком, но в некоторых комиксах он выглядел еще моложе. Я представлял его своим ровесником. У Человека-Факела тоже был помощник - мальчик вроде Бакки. Его звали Торо. Он также мог становиться летающим факелом. Как же мне хотелось быть Бакки или Торо в этих историях! Иногда Торо и Бакки уходили вместе и сами пускались в приключения. Я думал, что это очень круто, но не хотел, чтобы они слишком уж удалялись от своих взрослых героев.

Бакки всегда ловили то япошки, то фрицы и пытали самым фантастическим образом - чудовищными тварями. Я помню один комикс, в котором огромный зловещий Будда ничего не упускал. Но Капитан Америка всегда приходил, чтобы спасти его. Мне никогда не приходило в голову, что от Бакки больше неприятностей, чем пользы. Я имею в виду, что стоило вам только перевернуть страницу, и он тут же попадал в плен. Но Капитан Америка любил его. Вот что имело значение.

В течение следующих недель я возвращался к этим комиксам по несколько вечеров подряд. Я всегда носил костюм Бэтмена. В штате Мэн даже летом большинство ночей довольно прохладные. Я нашёл старое стеганое одеяло и матрас к детской кроватке и устроил маленькое уютное гнездышко для чтения. Но дело близилось к осени, и ночи становились холоднее.

Однажды ночью, когда я вернулся к окну туалета, оно оказалось запертым. Я помнил, что оставил его открытым, когда уходил, но подумал, что один из мальчиков вставал, чтобы пописать, и закрыл его. С некоторой дополнительной осторожностью на случай, если он еще не спит, я попытался открыть окно, ведущее в спальню, и обнаружил, что оно тоже заперто.

Я сразу запаниковал. Мысль провести всю ночь только ради того, чтобы быть обнаруженным на следующий день на крыше приюта в одних трусах, была ужасна. Я оглядел крышу в поисках пути вниз. Я знал, что даже если спущусь на землю, то все равно столкнусь с проблемой, как попасть внутрь. Двери приюта запирались на ночь. Рядом с домом рос очень высокий тополь, его ветви доходили почти до крыши. Я подобрался к краю крыши - которая в этом месте была на высоте второго этажа — и принялся изучать ветви дерева. Я не мог добраться до них с того места, где находился, но подумал, что если прыгну достаточно далеко, то смогу схватиться за одну из тех веток, что ближе к дому.

Я знал, что Бэтмен сможет это сделать.

Но я-то не был Бэтменом.

Я знал, что Робин сможет сделать такое.

Но я не был и им.

Я никак не мог решиться: прыгать или не прыгать. Внезапно меня осенила спасительная мысль. Это была настоящая удача. Потому что я был почти уверен, что, если бы я прыгнул на одну из тех тонких веток, на которые смотрел, то убился бы, или, по крайней мере, сильно поранился. Окно же на чердак было легко открыть, и, может быть, оттуда можно будет спуститься в дом. Таковы были мои мысли. И они оправдались. Лестница в основную часть дома заканчивалась дверью с врезным замком, который можно было открыть изнутри - а именно там я и находился. Я много раз видел эту дверь с другой стороны, но она всегда была заперта. Я открыл врезной замок, открыл дверь, тихо закрыл её за собой и спустился в коридор. Берег был чист. Я без проблем добрался до своей кровати.

Это дело с запертыми окнами обернулось для меня своей хорошей стороной. Дверь на чердак теперь стояла незапертой, и такой оставалась до конца осени и зимы. Это означало, что я мог пробираться в свой секретный тайник с комиксами пару раз в неделю. Я там жил. Мир моих супергероев был намного интереснее моей реальной жизни. Иногда я приносил с полдюжины комиксов в свою комнату, где прятал их в маленькой нише, которую устроил за плинтусом, находившимся ближе всего к моей кровати. Таким образом, я мог читать о своих супергероях днем, когда никого не было рядом, или ночью в своей постели под одеялом. Я был очень хитрым. Например, я всегда держал под одеялом второй, обычный комикс, чтобы, если меня застукают за чтением под одеялом, что время от времени случалось, я мог лишиться этого обычного комикса, так никому и не позволив узнать о моем тайном и самом драгоценном тайнике.

Иногда я читал свои комиксы до упаду, и из-за этого дремал в школе на уроках. Но моё пристрастие к комиксам улучшило мои оценки. В это трудно поверить, но это так. Впервые в жизни мне было интересно читать, и я много читал. Со временем я стал одним из лучших читателей и писателей в своем классе.

 

Я СТАНОВЛЮСЬ НАРУШИТЕЛЕМ ЗАКОНА

Когда Маркус вышел из душа, он сделал то, чего я никогда раньше не видел. Порывшись в спортивной сумке, он вытащил пижамные штаны. Иногда Маркус спал голым, иногда в трусах. Но я никогда не видел, чтобы он спал в пижаме. Обернувшись ко мне спиной, он натянул эти штаны. Я был немного разочарован, что не видел его там. Я до сих пор никак не мог признаться себе, что мне нравится видеть его голым. У него были довольно большие мускулы, а ещё росли волосы, которых у меня не было.

Забравшись в кровать, он повернулся ко мне спиной. Как будто меня вообще не было в постели. И мне стало одиноко. Немного погодя я коснулся его спины. Казалось, он вообще этого не почувствовал. Но и не оттолкнул. Потом я стал растирать ему спину. Я никогда раньше этого не делал. Он всегда гладил меня по спине. Он перевернулся на живот и, казалось, немного расслабился. Так что я сел и начал с ещё большей энергией массировать его спину, как он делал это со мной. После чего сказал ему:
- Ты все еще злишься на меня?

Он повернулся ко мне лицом. И улыбнулся, притянул меня к себе и обнял. И это было замечательно.
- Прости, - сказал он. - Я расстроился из-за того, что делают США. Я всегда расстраиваюсь из-за этого. Но я не хотел вымещать это на тебе..

- Все окей, - сказал я.

Мы пообнимались так в течение некоторого времени, а потом я услышал, как он медленно задышал, издавая мурлыкающий храп, и понял, что он заснул.

Мои мысли вернулись к рассказам из комиксов. Однажды Человек-Факел решил, что он представляет опасность для человечества и поэтому должен самоуничтожиться. Его план состоял в том, чтобы улететь подальше от земли и позволить себе стать сверхновой звездой. Торо умолял его не делать этого, но, в конце концов, убедился, что другого выхода нет. Поэтому он попытался смириться с тем, что его лучший друг должен умереть. Но когда я прочитал это, то не смог принять. Я был убит горем. «Может быть, есть другой способ», - повторял я. Может, это просто большая ошибка. Но это было не так.

В этой истории, которую я вспомнил, была мораль о моей ситуации с Маркусом. В комиксе сказано, что Человек-Факел «опасен для человечества». Поэтому Торо пришлось отпустить его - позволить ему самоуничтожиться. Если Маркус был коммунистом, а также сексуальным маньяком - как я давно подозревал - он представлял опасность для человечества. Но он не собирался самоуничтожаться. Так что мне придётся его сдать.

Я помню ту ночь, когда прочитал о Человеке-Факеле, который решил взорваться в суперновую звезду. Это было летом, когда я только что обнаружил тайник с комиксами, и я пребывал в своём гнезде для чтения комиксов на чердаке. Я был потрясен. Очень редко кто-либо из супергероев умирал по-настоящему.

В те дни у меня были костюмы Торо и Человека-Факела, а также костюмы Бэтмена и Робина. Костюмы были простыми. Для Робина я носил трусы и ту же футболку, что и для Бэтмена, но только с зеленым полотенцем вместо накидки. Костюмы Человека-Факела и Торо были еще проще. Мне они оба казались обнаженными, когда горели в огне. Моя теория заключалась в том, что огонь просто-напросто сжигал их одежду. Так что ради них я просто ходил голышом. В конце концов, я всю ночь притворялся на крыше. Никто меня не видел.

Прочитав о смерти Человека-Факела, я прокрался на самый верх крыши приюта и уселся там. Я был в костюме Торо — то есть голым. Луна была всего лишь четвертинкой, но звезды светили очень ярко. Я слышал гагар в озере. Их вой и трели звучали очень печально и грустно. Я почти ожидал увидеть большой световой взрыв, но, конечно же, ничего не увидел. Я представил себе, что это уже произошло - Человек-Факел самоуничтожился. Я заплакал.

И вот как я понимал свою ситуацию с Маркусом. Он был слишком опасен для мира. Мне придется отказаться от него.

Уже на следующий день у меня появился шанс.

Мы ехали по извилистой дороге через какие-то холмы. Думаю, мы были уже где-то в Неваде. Вдруг за нами появился полицейский с мигалкой. Казалось, он появился из ниоткуда.

- Вот дерьмо, - пробормотал Маркус себе под нос. - Я же знаю, что не превышал скорость.
Он остановился и стал ждать, когда коп подойдет к машине.

Как только коп наклонился и его лицо заполнило окно со стороны водителя, я оглядел Маркуса и улыбнулся полицейскому.
- Боже, как я рад вас видеть, - сказал я.
Эту фразу я почерпнул из телешоу о действительно нормальной семье. Я никогда не говорил подобного в обычном разговоре, но по телешоу мог судить, что взрослым это нравится. Они всегда думают, что, если ребенок говорит такое, то он искренен и правдив.

- Ну, хоть что-то непривычное, - произнёс полицейский. Он был крупным грубоватым и злобным парнем, но тут улыбнулся мне.
- И почему ты рад меня видеть?

Я уставился в пол и на минуту замолк. Я понимал, что мой долг рассказать ему о Маркусе.

-Ты можешь рассказать мне, - сказал коп.

- Потому что вы сможете поймать того парня, который промчался мимо нас, - сообщил я. - Он ехал слишком быстро.
И уставился на копа с самым серьезным видом. Я раньше практиковался с разными выражениями в зеркале и у меня неплохо получалось.
- Я боюсь, что он может кого-нибудь убить.

- И как быстро он ехал? - спросил коп.

- Как будто мы стояли на месте - и он обогнал нас на повороте, - сказал Маркус.
Он быстро соображал. Схватывал всё на лету.

- Должно быть, около сотни, - соврал я. - Это была синяя машина. Форд. С калифорнийскими номерами.

- Хорошо, - произнёс коп. - Мы его догоним.
Он повернулся, чтобы уйти, а затем оглянулся.
- Между прочим, - сказал он. - Один из ваших стоп-сигналов не горит.
И ушел.
Теперь ему нужно было охотиться на более крупную дичь. Я смотрел, как он берет рацию и что-то говорит в неё. Затем он выехал на шоссе с обочины, разбрасывая гравий.

- Вау, - сказал Маркус. - Это был блестящий ход с твоей стороны. Очень сообразительно.

Я пожал плечами.
- Это было очевидно, - сказал я.
Но во взгляде, который он бросил на меня, было настоящее восхищение.

- Он мог бы проверить номер прав и все такое, и все бы закончилось, - сказал Маркус. - Я очень рад, что подобрал тебя. Ты просто спаситель.

У меня был шанс. Но я просто не смог этого сделать. В течение многих лет я представлял, как смогу завоевать восхищение Капитана Америки какими-нибудь смелыми и героическими поступками, которые спасут Америку от врагов. И вот, когда представилась возможность, я попросту не смог этого сделать. Всё случилось не так, как я ожидал, потому что я был не готов. Но Капитан Америка жил только в комиксах. Когда я был на чердаке приюта и читал о нем и его приключениях, которые он совершал вместе с Бакки, он был для меня реальностью. Он был для меня более реальным, чем все те неинтересные люди, окружавшие меня - то, что социальные работники называют реальным миром. Но Маркус был даже более реальным, чем Капитан Америка. Я восхищался им. Я думаю, что нужно получать то, что вам хочется, где бы вы ни могли это получить. Теперь я понял, что влюблён в Маркуса. Не знаю, как это случилось, но это было правдой. Он стал моим Капитаном Америкой, и даже если он был сексуальным маньяком и коммунистом, я не смог бы его предать.

Я откинулся на спинку сиденья и вздохнул, глядя, как отъезжает полицейская машина.
- Думаю, нам лучше починить стоп-сигнал, - сказал я.

- Без вопросов, - согласился он.
И рассмеялся.
- Должно быть, около сотни, - сказал он, повторив то, что я сказал копу. - Ты был великолепен, Франклин. Ты заслуживаешь награды.

Когда я услышал это, мне пришло в голову, что прямо сейчас он, вероятно, даст мне все, что я захочу. Хотя, он никогда не говорил мне, что я не могу получить все, что захочу. Но я не просил ничего, кроме комиксов и газет.

- Мне бы не помешала награда, - сказал я.

- И какую награду ты хочешь? - спросил он.

Оказалось, что я немного смущен тем, чего хочу. Даже с Маркусом я чувствовал себя немного смущенным, хотя он, казалось, принимал всё, чего не принял бы никто другой в мире.
- Когда мы были в Омахе, в том кинотеатре, я увидел мальчика в бусах, - сказал я. - Как ты думаешь, это нормально, если мальчик носит бусы?

- Конечно, - сказал он. -Я думаю, мальчикам можно носить и бусы, и серьги, и платья, и все, что они захотят.

- Не смейся, - сказал я. - Я серьезно.

- Я тоже, - сказал он.

Я очень внимательно посмотрел на него. Обычно я могу сказать, серьезен ли взрослый или нет. Я научился этому, потому что взрослые очень часто лгут детям. Я же хотел знать, что они думают на самом деле. Я мог сказать, что он действительно был серьезен.

- Ну, это то, что я хочу в свою награду, - сказал я.

- Бусы? - спросил он.

- Да. И чтобы бусинок было много.

Он взглянул на меня и улыбнулся.
- Конечно, - сказал он. - В ближайшем городе, в который мы приедем, мы найдем магазин, где они продаются.

Это придало мне немного смелости. Поэтому я решил, что сейчас самое время задать еще один вопрос, который давно хотел задать.
- Что такое гермапродит?

Думаю, я произнес это как «хер-ма-прое-дит». Видите ли, я не знал, что в некоторых словах «ph» на самом деле читается как «f». Тогда я читал ещё не так хорошо, как сейчас. Так что он не с первого раза понял, что я имею в виду.

- Хер-ма-прое-дит, - повторил я. - Я думаю, это как-то связано с причиндалами.

- А-а, ты имеешь в виду «гермафродит», - сказал он и рассмеялся.

- Не смейся надо мной, - сказал я. - Откуда я мог знать.
Я занервничал, разговаривая со взрослым о причиндалах. Его смех над тем, как я произносил слово, никак мне не помог.

- Ни в коем случае, - сказал он. - Прости. Ты очень хорошо читаешь, но откуда тебе знать, что «ph» произносится как «f». И где ты узнал это слово?

- В National Enquirer. Там рассказывалось о какой-то кинозвезде, которая на самом деле была хермапроедитом. Я имею в виду гермафродитом.

- Не верь всему, о чём читаешь в газетах, - сказал он.

- Но кто это такой? - настаивал я.

- Это человек, который в чем-то похож на мужчину, а в чем-то на женщину, - сказал он.

- Как женщина, у которой есть член? - спросил я.

- Вроде того, - сказал он. - Послушай, пора обедать. Я лучше объясню это карандашом и бумагой.

Когда мы остановились, чтобы пообедать за маленьким придорожным столиком для пикника, Маркус достал ручку и бумагу и мы уселись бок о бок. Пока мы ели фрукты и бутерброды, он рисовал, как выглядят мальчики и девочки.
- Каждая часть тела, которая есть у девочки, есть и у мальчика, - объяснил он. - Только они немного другие. Вот у тебя есть соски, хотя они никогда не вырастут в грудь. Но пока они не вырастут на девочке, мальчики и девочки выглядят почти одинаково.

- Но не внизу, - сказал я.

Затем он объяснил, что такое клитор, о котором я даже не слышал, и который был похож на очень маленький пенис. И что яйца у мальчика очень похожи на яичники у девочки. Только они находятся внутри девочки и спускаются в мошонку у мальчика. Он объяснил, что когда ребенок развивается в утробе матери, сначала мальчики и девочки одинаковы, и только затем они начинают «дифференцироваться». Он научил меня этому слову - «дифференцировать». Именно из-за Маркуса я начал интересоваться словами. Это одна из причин, почему я сейчас так хорошо пишу. Он объяснил, что иногда мальчик или девочка недостаточно различаются, и трудно сказать, кто он такой. Когда он учил меня чему-то, я мог научиться этому лучше, чем у любого другого учителя, который у меня когда-либо имелся. И он не ходил вокруг да около в вопросах секса. Он просто рассказал мне всё, как есть.

Затем, когда мы закончили обед, и он, казалось, закончил свой урок, случилась по-настоящему странная вещь. Он наклонился, прижал руки к моей голове и поцеловал меня в губы.

Я был слишком поражен, чтобы как-то ответить. Я не поцеловал его в ответ, но думаю, это случилось просто потому, что я не знал, как целоваться, и был слишком удивлен.

Он опустил глаза. Я видел, что он расстроился.
- Прости, - сказал он. - Я больше не буду так поступать.

Я просто не знал, что сказать. Некоторое время мы просто сидели и молчали, потому что нам было неловко. Наконец я сказал: «Все в порядке». Я не сказал, что это будет нормально, если он повторит, или что это не будет нормально. Я не знал, что и думать. Но я был в восторге от того, что он поцеловал меня. Я не мог скрыть это от себя.

Днем мы проезжали через большой город. Мы нашли там универмаг. Это был небольшой магазин, где всё на одном этаже, но там имелось все необходимое. Я бродил по залу, разглядывая вещи, но обнаружил, что у меня не хватает смелости купить бусы.

- Почему бы тебе не попросить продавца помочь?

- Боюсь, она подумает, что мальчику странно спрашивать о бусах, - прошептал я.

- Я тебя не слышу, - сказал он.

- Это потому, что я шепчу.

- Я понял, - сказал он. - А почему ты шепчешь?

Я наклонил его голову так, чтобы можно было дотянуться до его уха, и повторил то, что сказал раньше.

- А, понятно, - сказал он. - Давай, я позабочусь об этом.

Он подвел меня к продавцу. Это была худая женщина, которая выглядела весьма старой.
- Приветствую, - сказал он, чтобы привлечь ее внимание. - Моя дочь хотела бы взглянуть на некоторые из ваших бус.

Дочь? Я был потрясен. Что у Маркуса на уме? Потом я понял, что на мне нет ничего, что бы абсолютно ясно давало понять, что я мальчик. Мои волосы отросли и были длинными. Почему бы не согласиться с этим?

Продавщица покосилась на меня.
- Конечно, милая, - произнесла она. - мы держим их здесь.

Она указала мне на них. Но ни одни не походили на те, что носил мальчик в кинотеатре. Но я нашёл бусы с коричневыми бусинками, которое, похоже, могли носить и мальчик, и девочка. Я сказал, что хочу их. Затем Маркус спросил, хватает ли мне рубашек. Я пожал плечами. Кто я такой, чтобы отказываться от чего-нибудь лишнего? Продавщица повела меня в секцию для девочек. Я начал находить происходящее по-настоящему захватывающим. Здесь были разные красивые рубашки. У них было намного больше цветов, чем у рубашек для мальчиков. Я все еще стеснялся, поэтому присмотрел несколько рубашек, которые были похожи на рубашки, которые мог бы носить мальчик, но они были более яркими, мягкими и более свободными. Я выбрал красную и зеленую. Маркус заплатил, и мы ушли.

Как только мы снова отправились в путь, я переоделся в зеленую рубашку и нацепил бусы.
- Как я выгляжу?

- Отлично, - ответил Маркус.

В ту ночь после того, как мы закончили ужинать и помыли посуду, мы собрались устроиться на ночлег. Он спросил, не хочу ли я, что он помассировал мне спину, и я сказал, что хочу.

Я не снимал трусов, а поверх них были спортивные штаны, защищающие от секса. Пока он растирал мне спину, я как бы захотел, чтобы он также погладил и мой зад. Я говорю «как бы», потому что это захотел как бы не я, а моя задница. Она заговорила со мной. Не вслух и не словами, но все же она сказала мне, чего хочет. «Я одинока», - сказала она.

- Я поглажу тебя позже, - сказал я.

- Я хочу, чтобы это сделал он, - сказала она.

- Я не могу позволить ему это сделать, - сказал я.

- Почему?

- Потому что он сексуальный маньяк, - сказал я.

- Тогда получается, что твоя спина получает все удовольствия, - сказала она.

- Хорошо, - сказал я. - Но только в спортивных штанах.

- Окей.

Поэтому я сказал Маркусу вслух:
- Ты тоже можешь помассировать мне задницу, если хочешь.

- Окей, - сказал он.

- Но я не стану снимать спортивные штаны, - сказал я. - А то холодно.

- Конечно, - сказал он.
И начал тереть мою задницу вместе с остальной частью моей спины. И это было хорошо.

- Было бы лучше, если бы ты не носил на мне столько одежды, - сказала моя задница.

- Опять ты. И что ты хочешь сейчас?

- Снимай спортивные штаны.

- Не на глазах же у сексуального маньяка, - сказал я.

- Но он безобидный. Он не причинит тебе вреда.

- Хорошо, но только не трусы, - сказал я.

- Что это было? - спросил Маркус.
Я понял, что последние слова произнёс вслух.

- Я собираюсь снять спортивные штаны, - сказал я.

- Почему нет? - сказал Маркус.

Я вылез из своих спортивных штанов и вытянулся так, чтобы он мог тереть и чесать мою спину от затылка до пяток. И это было по-настоящему хорошо. В ту ночь я больше не слышал жалоб от своей задницы. Но когда он меня вот так растер, у меня случился стояк. Когда я встал, чтобы пописать перед сном, из-за стояка мои трусы оттопырились впереди. Я пытался скрыть это от него. Я немного разволновался, что, возможно, я сам становлюсь сексуальным маньяком.

Ну, на самом деле, не сексуальным маньяком. Раньше в тот день я уже решил, что он не сексуальный маньяк. Сексуальный маньяк уже сотворил бы со мной что-нибудь ужасное. У него было много возможностей. Он мог убить меня ночью или сделать что-то еще, что обычно делают сексуальные маньяки. Он был слишком мягок, чтобы заниматься таким. Даже когда проявилась его дурная сторона, например, когда он наблюдал за подсчетом трупов, все, что он сделал - это только немного покричал и поругался. Он никогда не причинял мне вреда. Поэтому я решил, что он, должно быть, сексуальный извращенец. Я подозревал, что он мог быть из тех людей, которые вож-де-леют мужчин. Может, он даже вожделел меня. Я понял, что он желает увидеть меня голым. Ведь он пытался затащить меня с собой в душ. И поцеловал меня прямо в губы. Это, должно быть, какое-то наваждение. Так что да, он был извращенцем. Но это не так плохо, как быть маньяком.

Поэтому вопрос стоял так: становлюсь ли я тоже извращенцем? Вампиры превращают вас в вампиров, кусая за шею. Неужели извращенцы тоже могут так? Может быть, если извращенец укусит тебя за шею, ты тоже превращаешься в извращенца? Он мог сделать это в любую ночь, когда мы спали в одной палатке или комнате мотеля. Беда в том, что мне очень понравилось, когда он прикасается ко мне. Даже когда он клал руки мне на задницу. Но, наверное, все извращенцы таковы. Им нравится подобное. Как бы то ни было, я начал проверять свою шею, выискивая, нет ли у меня следов от клыков. Однажды я заметил что-то, что как мне показалось, могло быть таким следом, но потом решил, что это, должно быть, просто укус комара. Из-за того, что всего лишь одна отметина. Вампиры всегда оставляют два следа. Я считал, что извращенцы оставляют столько же.

 

МЫ ВСТРЕЧАЕМСЯ С УИЛКИНСАМИ

Впервые мы встретились с Уилкинсами на пляже. Раньше я никогда не бывал на теплом пляже. В приюте нас несколько раз водили на пляж на берегу океана, и это было весело. Но вода была такой холодной, что яйца отмерзали. На самом деле они, конечно, не отваливались, но болели так, что приходилось выбираться из воды. Здесь же, в Калифорнии, можно было плавать в воде.

Пляж был довольно маленьким и труднодоступным. Нам пришлось припарковать машину на маленькой стоянке у дороги и пройти около полумили, чтобы добраться до этого пляжа. Мы с Маркусом приехали очень рано, и когда мы приехали, то оказались единственными на этом пляже. Купального костюма у меня не было. Мы как-то забыли, что он может мне понадобиться, когда покупали другую одежду, которая была мне нужна. Ну, я-то подумал об этом, когда мы были в магазине и покупали бусы, но мне не хотел покупать купальный костюм для девочки. А если бы я купил купальный костюм для мальчика, то это бы меня выдало. Как бы то ни было, Маркус объяснил мне, что это нудистский пляж. Здесь людям не нужно носить купальные костюмы.

Несколько раз я тайком купался нагишом на озере рядом с приютом. Я сбегал ночью. Я знал секретный путь к озеру через пару задних дворов. Мне нравилось притворяться, что я с другими людьми, когда купаюсь нагишом. Как с девочками, так и мальчиками. Но даже в полном одиночестве это было какое-то счастливое чувство. Мистер Спрингер убил бы меня, если бы узнал об этом. Для него была важна скромность. Он не считал, что кто-то должен когда-либо видеть кого-то голым. Иногда он говорил об этом на воскресной вечерне. Он говорил, что мы всегда должны быть осторожны, чтобы наши тела были прикрыты, потому что если кто-нибудь увидит нас обнаженными, это может вызвать «похотливые мысли».

Когда мы спустились на пляж, Маркус снял всю свою одежду. Хотя мне по вкусу была идея окунуться голышом, на самом деле делать это рядом с другими людьми было страшновато. Другие люди, наверное, скоро спустятся на пляж. Что они подумают? Поэтому я сказал, что буду купаться в трусах. Он никогда не пытался заставить меня что-нибудь сделать. Никогда не говорил мне, что я могу или не могу делать, как большинство взрослых. Он просто пожал плечами и сказал: «Конечно, если тебе так хорошо». Некоторое время мы качались на волнах, а потом он лег на большое полотенце. Он любил загорать. Я начал строить замки из песка недалеко от того места, куда докатывались волны.

Довольно скоро эта семья пришла на пляж по тропинке. Их было четверо. Мужчина был высоким, с густой бородой и длинными волосами. Если и существовал какой-то «типичный хиппи», то он должен был выглядеть именно так. Женщина была немного толстой. Не могу сказать, что она была очень толстой, но она была довольно крупной. На ней было длинное платье и много бус. С ними было двое детей. Мальчик, маленький, может быть, четырех или пяти лет, и девочка, которая выглядела так, будто была всего на год или два старше меня. И у девочки, и у женщины были рыжие волосы. Мужчина нес корзину для пикника, а все остальные несли полотенца, плавательные маски, сумки и прочее.

Я нервничал по поводу того, что они могут подумать обо мне, играющем тут только в трусах. Но мне не стоило волноваться. Они положили все вещи, которые несли, и разделись. Я имею ввиду, разделись совсем, догола. Они вели себя так, будто их голый вид перед другими людьми ничего не значил. Я продолжил строить свой замок из песка, притворившись, что для меня это тоже ничего не значит - как будто я постоянно вижу голых людей. По правде говоря, я никогда в жизни не видел ни одной обнаженной девочки, ни одной обнаженной женщины. Ну, если только не считать фотографий в National Geographic. Мне было по-настоящему любопытно, но я старался не глазеть на них.

Через некоторое время я немного привык к их виду. Немного - я имею в виду, что все это еще оставалось для меня довольно чудным, но я смог сосредоточиться на строительстве своего замка из песка. Время от времени прибывали новые люди. В основном, они походили на хиппи, которым на вид было около двадцати. Детей и пожилых было совсем немного. Они раздевались и затем либо сидели и курили, либо лежали на солнце. Некоторые из них время от времени уходили поплавать.

Надвигался прилив, и я пытался построить стену перед своим замком, чтобы его не размыло. У меня имелись палочки, которые были людьми, застрявшими в песке вокруг замка. Я притворялся, будто они пытаются соорудить стену из мешков с песком, чтобы предотвратить наводнение. Но эту битву я проиграл. Волны смыли стену быстрее, чем я смог ее восстановить, и довольно скоро они затопили всех людей вокруг замка и начали размывать сам замок. Когда я понял, что больше не смогу тут что-нибудь сделать, я встал на ноги, глядя, как разрушается моё сооружение.

Потом я посмотрел на пляж и увидел, что прилив атаковал не только мой замок из песка. Корзина для пикника, которую принесла та семья, плескалась в воде и походило на то, что море вот-вот смоет её начисто. Я пробежал по пляжу, схватил её и вытащил на сушу.

- Эй, ребята, - крикнул я матери и её детям.
Они играли в прибое чуть дальше по пляжу. Я помахал им.
- Вы почти потеряли свою корзину.

Мать подхватила мальчика, и они все двинулись в мою сторону. Девочка бежала впереди.
- Вау, я рада, что ты это заметил, - сказала девочка, подходя ко мне. - Это был наш обед.

- Он готовился к отплытию в Индию, - сказал я.
Решив, что это довольно хорошая фраза. Иногда такие фразы приходили мне в голову.

Девочка рассмеялась.
- Хорошо, я рада, что ты поймал её, - сказала она.

Когда подошли мать с сыном, девочка повторила мою фразу. Мать тоже рассмеялась. Всё шло отлично.
- Мы не можем позволить себе кормить голодающих индийцев, - сказала она. - Мы едва можем прокормить самих себя.

Когда она начала рыться в корзине, чтобы оценить потери, мужчина, несший корзину, подошел к ней. Похоже, он никуда не торопился. Он забавным образом курил самодельную сигарету. Прежде чем выдохнуть, он надолго задерживал дым в легких.
- Что случилось? - спросил он.

- Мы почти потеряли наш обед, - сказала она. - А этот мальчик спас его.

- Отпадно, - сказал мужчина. - Как тебя зовут, чувак?

- Джед, - сказал я.
Потом поправился.
- Нет, Франклин. Меня зовут Франклин Хаббард.
По какой-то причине мне не захотелось врать этим людям. Я хотел, чтобы они знали, кто я есть на самом деле.

- Разве ты не знаешь, как тебя зовут? - спросила девочка.

- Конечно, знаю, - сказал я. - Но иногда мне нравится называть себя Джедом.

- Круто, - сказала она. - Иногда мне тоже нравится притворяться.

- Как тебя зовут? - спросил я.

- Бекки Уилкинс, - сказала она.

- А я Хизер, а это Дилан, - сказала женщина, указав на мальчика, который теперь помогал ей рыться в корзине. - А это Майк.
Майк продолжал курить свою самокрутку.

- Привет, - сказал он. - Я рад, что ты поймал корзину.

- Ты оставил ее слишком близко к воде, Майк, - сказала Хизер.

- Не подумал о приливе, - сказал он. - Во всяком случае, в этом нет ничего страшного. Ничего, о чём стоит сожалеть.

- Хлеб весь намок, - сообщила Хизер. - Наш обед окажется довольно скудным.

- Не только хлебом, - заявил Майк, глубоко затянувшись.

Хизер покачала головой.
- Ты слишком много куришь.

- В курении нет ничего плохого, - сказал Майк.

- Нет, но ты слишком часто это делаешь.

Майк пожал плечами.
- Я возвращаюсь на своё полотенце, - сказал он. - Никто не лезет в мои дела.

Через пару минут после того, как Майк ушел докуривать, подошёл Маркус. Он плавал и подошел посмотреть, что происходит. После того, как я всех представил, он глянул на корзину.
- И много вы потеряли? - спросил он.

- Хлеб и салфетки, - сказала Хизер. - Сыр и вино в порядке.
Она вытащила из корзины две мокрые буханки французского хлеба и несколько влажных салфеток.

Маркус поднял их.
- Послушайте, у нас в машине есть немного хлеба. Позвольте, я возьму и выброшу это, и принесу наш хлеб. Если мы сложимся, то обеда хватит на всех.

- Круто, - произнесла Хизер. - Звучит неплохо.

- Давай, я схожу, - сказал я.

- Ты хочешь? - спросил Маркус.

- Да, - сказал я.

- Окей, - сказал он. - Захвати ещё и фрукты.

И я пошел, оделся и отнес мокрый хлеб и салфетки на стоянку. Идти было минут пятнадцать-двадцать, вверх по крутому склону. Там стоял мусорный бак, а Маркус был фанатиком и никогда не оставляя мусор на природе. На парковке никого не было, поэтому выбросив мусор, я надел сухие трусы. В мокрых было не очень-то удобно. Надев остальное, я откопал две буханки хлеба - одну ржаную и одну цельнозерновую. Маркус ненавидел белый хлеб и хлеб, который был нарезан. Говорил, что такой хлеб безвкусен. Ещё я набрал фруктов. Это было еще одним большим плюсом Маркуса. Он любил фрукты и следил за тем, чтобы у нас всегда было много и разных. Как я уже сказал, мы хорошо поели.

Когда я вернулся на пляж, первое, что сделал, - это разделся до нуля. В конце концов, я был единственным на пляже, кто был одет, хотя бы только в трусы. И из-за этого чувствовал себя неудобно. Я никогда не думал, что может быть стыдно из-за того, что ты одетый, а не голый. Но в этом мире, куда меня завел Маркус, все было перевернуто.

Вскоре мне стало приятно быть голым. Мне нравилось смотреть на других голых. И мне нравилось, что они видят меня голым. И было очень приятно ощущать солнце и ветерок на своей коже. Я подумал, что бы сказали ребята из приюта, если бы я им все это рассказал. Наверное, мне бы не поверили.

Остаток утра я провел с Бекки и Диланом. Она очень внимательно присматривала за своим младшим братом, и, похоже, ей это нравилось. Мы исследовали пляж от края до края в поисках крабов, интересных ракушек и всего остального, живого или красивого.

Помню, как заметил маленькую рыбку, которую приливом вынесло на берег. Она билась, пытаясь вернуться в воду. Я решил, что подойду и выброшу её обратно в океан, но чайка опередила меня. Я был поражен тем, как быстро исчезла рыба. Минуту назад она ещё лежала на песке. А в следующий миг пропала.

Я нашел морского ежа идеальной формы.
- Майк может просверлить в нем маленькую дырочку, и ты сможешь носить его как ожерелье, - сказала Бекки.
Она заметила на мне бусы. Она не могла не заметить их, потому что это было все, что было на мне надето. И ей не показалось смешным, что мальчик носит бусы.

Как и предложил Маркус, мы соорудили общий обед. Он приготовил бутерброды с огурцами, помидорами, сыром и какой-то странной зеленой пастой, выглядевшей ужасно, но на вкус оказавшей довольно съедобной. Хизер и Майк сочли эти бутерброды великолепными, но я предпочёл простой французский хлеб с небольшим количеством масла. Мы с Бекки сложили все, что захотели, на жестяные тарелки, купленные Маркусом в армейском магазине. Она налила себе вина, и когда я увидел, что никто ничего не сказал на это, я тоже налил себе немного. Если кто и заметил, то ничего не сказал. Потом мы с ней пошли обедать. Чуть раньше мы нашли кусок бревна и решили, что будет здорово есть, сидя на нем.

- А что курит Майк? - спросила я, когда мы устроились на бревне.

- Травку, - сказала она.

- Это, похоже, марихуана? - спросил я.

- Это и есть марихуана, - сказала она. - Просто другое её название.

- И ты тоже куришь её?

- Иногда, - сказала она. - Я кашляю от неё, и чувствую себя счастливой без неё.

- Она заставляет Майка видеть забавные цвета и думать, что он может летать и видеть демонов?

- Это от кислоты, - сказала она.

- Кислоты?

- ЛСД.

- О.

- Ты ведь совсем ничего не знаешь о наркотиках, - сказала она.

- Я из штата Мэн, - сказал я. - Не думаю, что у нас там их много.

- Я ничего не знаю об этом штате, - сказала она. - Но у нас здесь много наркотиков.

- Что с тобой делают наркотики? - спросил я.

- Разные действуют по-разному. Трава заставляет почувствовать себя счастливым. Кислота заставляет смотреть на вещи чудным образом. Некоторые люди говорят, что она заставляет их видеть Бога. Кокаин заставляет не чувствовать боли. Ни в сердце, ни в голове. Ни даже в теле. И все они придают энергию.

Итак, эти люди были наркоманами. Маркус был извращенцем и коммунистом. А теперь я спутался с кучей наркош. Они казались хорошими, но именно так и говорил мистер Спрингер.
- Сатана не станет выглядеть отвратительным злым существом, - очень часто говорил он нам на вечерне. Сатана будет выглядеть хорошим парнем и будет очень дружелюбным. Искушение всегда выглядит хорошо на поверхности. Сатана использует для своих целей дружелюбных людей. Сатана обольщает вас. Мистеру Спрингеру нравилось это слово - «обольщение». Я так и не понял, что именно оно означает, но, похоже, это означало что-то вроде обмана. Неужели меня обманывают эти люди? - удивлялся я. Как только вы подсаживаетесь на наркотики, вы уже стучитесь во врата ада. Как я мог забыть воскресные вечерние выступления мистера Спрингера?

И все же было очень приятно находиться рядом с этими людьми. Когда еще у меня будет шанс оказаться голым и хорошо накормленным с множеством других обнаженных людей? Может, Бекки меня обольщает? Я не был в этом верен. Но и не считал тогда, что у меня слишком много проблем. Мне только не нужно принимать их наркотики. Я не думал, что они смогут заставить меня каким-нибудь образом. Я сделал глоток вина и посмотрел на Бекки.
- Ты когда-нибудь принимала кислоту? - спросил я.

- Только один раз, - сказала она.

- И на что это было похоже?

- Мне не очень понравилось, - сказала она. - Думаю, у меня был плохой приход.

- Что за плохой приход?

- Я видела монстров и всякую жуть. Не знаю. Это было похоже на кошмар. Будто вот-вот что-то должно было случиться, а я не знала, что мне делать.

- Ты решила, что монстры могут оказаться настоящими? - спросил я.

- Тогда да, - сказала она.

К этому времени на пляже было уже довольно много людей. Большинство из них ходили голышом. У одного было большое радио, и он включил его на полную громкость. Оно играло рок-музыку. В основном это были молодые люди - примерно двадцати лет. Но были и пожилые, и дети. Поставили сетку для волейбола и затеяли игру. Играть мог кто угодно. Им было все равно, хорошо ты играешь, или нет. Я никогда не был особо спортивен, но тут решил поиграть, как только понял, что никто не станет кричать, когда ты делаешь что-то глупое или неуклюжее.

После того, как я устал от волейбола, я подошел к корзине для пикника и перекусил французским хлебом с маслом. И налил себе немного вина. Люди просто подходили и набирали себе, что хотели. Затем я подошел и сел рядом с Майком. Он просто сидел, курил одну из своих сигарет и смотрел на людей.

- Эй, приятель, хочешь затянуться? - спросил он.

Я сказал:
- Нет, спасибо.

- Классное место, а? - спросил он.

- Определённо, - сказал я.
Некоторое время мы сидели молча. Дул ветерок и я обнаружил, что вдыхаю дым от его сигареты. У дыма был странный запах, который мне вроде как понравился. Я не чувствовал, что должен поддерживать разговор. Просто сидеть вместе, ничего не говоря, казалось ему нормальным. Но у меня возник вопрос.
- Бекки сказала, что вы можете просверлить дырку в моем морском еже, - сказал я. - Она думает, что из него получится красивое ожерелье.
Я захватил морского ежа с собой и передал ему.

Майк долго очень внимательно рассматривал морского ежа. Пока он смотрел на ежа, я смотрел на него. У него были татуировки по всему телу. В основном, изображения драконов и странных существ. Выглядело это красиво. А ещё он носил много украшений. У него было пять колец на двух пальцах, он носил серьги и два ожерелья на шее. Одно было простой золотой цепочкой. На другом висел бирюзовый кулон.
- Это хороший вариант, - наконец произнёс он.

- А вы сможете это сделать? - спросил я.

- Сделать что? - переспросил он.

- Сделать из него ожерелье.

- Конечно, - сказал он, - этим я и занимаюсь. Я делаю украшения. Ты хочешь, чтобы я украсил его?

- Не знаю, - сказал я. - А что с ним можно сделать?

- Дизайн.

- Какой дизайн?

- Он будет хорошо смотреться с символами инь и янь посередине, - сказал он.

- Инь-Янь?

- Да. Вот так.
Он нарисовал символ на песке.
- Речь идет о противоположностях и о том, как они объединяются, чтобы создать одно целое, - сказал он. - Как мокрый и сухой, или горячий и холодный. Положительный и отрицательный. Или мальчик и девочка.

- Круто, - сказал я.

- Единственная проблема в том, что у меня здесь нет оборудования, - сказал он.

Майк объяснил мне, что у него мастерская дома в Неваде. Он сказал, что это где-то на границе с Ютой. У него там было все его оборудование. Он рассказал мне немного об окрестностях их дома. Похоже, ему особенно нравились щетинистые верхушки сосен. Он говорил, что там почти пустыня и суровая местность, но явно считал, что это лучшее место на земле.
- Когда вы приедете в гости, я вам всё покажу, - сказал он.

- Мы приедем в гости к вам? - спросил я.

- Маркус говорит, что да, - ответил он.

Для меня это было новостью. Не то, чтобы это звучало плохо.
- Круто, - сказал я.
У меня начала слегка кружиться голова. На самом деле это было не совсем плохо, но мне захотелось встать и немного подвигаться. Так что я проглотил остаток вина и встал.
- Увидимся позже, - сказал я.

Он пытался отдать мне моего морского ежа, но я его не взял.
- Пока оставьте себе, - сказал я. - Когда вернетесь домой, то сможете превратить его в ожерелье. И отдадите, когда мы придем к вам.

- Конечно, - сказал он.
Хотя он большую часть времени проводил в мечтах из-за марихуаны, которую постоянно курил, я заметил, что он очень осторожен с моим морским ежом. Он не стал класть его на песок - даже на время, чтобы прикурить сигарету. Вместо этого он отнес его в свой Volkswagen и спрятал.

Я вымыл стакан на берегу океана и поставил его обратно к принадлежностям для пикника. А потом пошёл купаться.

 

ГАЙЯ

Я обнаружил, что, если выйти за полосу прибоя, то попадаешь в место в воде, где почти нет волн. Я неплохо плаваю. В приюте хорошо было то, что каждое лето нас отпускали на пляж у озера, находившееся неподалеку от нас, и я учился там плавать. В воде я мог делать все, что угодно. Так что я перевернулся на спину и некоторое время просто плыл. Я смотрел на облака, плывущих по небу, и довольно скоро у меня снова появилось то счастливое чувство, которое я испытал в ту ночь в лесу. Океан поднимал и бережно опускал меня, и это казалось очень приятным. Я был этими облаками. Я был волной, которую слышал. Я был чайками, парящими в небе.

Я поднял голову и посмотрел на берег. Я был не так уж и далеко от него, но меня сносило вдоль берега. Пляж, на котором мы все собрались, больше не находился прямо напротив меня. Я почувствовал себя маленьким в этом огромном океане и запаниковал. Подумал, что мне лучше снова вернуться на пляж. С того места, где я был, мне показалось, что я смогу выбраться на ближайшие скалы. Я подумал, что скалы, вероятно, не будут слишком крутыми. Оказавшись на их вершине, я запросто смогу вернуться на пляж. Итак, я поплыл.

В этот момент нечто схватило меня за ногу. Я чуть не умер от страха. Что это за штука могла так схватить за ногу? Акула бы просто откусила её. Когда я оглянулся, то увидел, что это был Маркус.
- Не туда, - сказал он. - Нам нужно плыть обратно, прежде чем мы сможем выйти на берег.

- Ты напугал меня, - сказал я.

- Ты можешь плыть? Не слишком устал?

- Я почти не устаю, - сказал я.

- Хорошо, это хорошо, - сказал он. - Сначала проплыви немного дальше - ровно настолько, чтобы волны не затянули тебя.

Я сделал, как он сказал, он пристроился рядом со мной со стороны берега, и мы начали плыть бок о бок к тому месту, где находился пляж, оставаясь поблизости от прибоя. Плыли мы медленно. Я всё-таки устал. Думаю, я начал понемногу сбавлять обороты.
- Даже если ты устал, мы не сможем отдохнуть, - сказал Маркус. - Мы даже не можем замедлить ход. Мы должны плыть быстрее, чем несёт течение.
Поэтому я старался изо всех сил. Думаю, мне помогал страх. Я понял, что если мы не сможем плыть быстрее, чем течение, мы погибнем.

К счастью, мы смогли плыть быстрее. Мне показалось , что прошла уйма времени, но через некоторое время мы добрались до места, которое находилось прямо напротив нашего пляжа.
- Теперь мы попробуем выйти, - сказал Маркус. - Будь рядом. Мы постараемся поймать волну.

Я изо всех сил старался остаться рядом с ним, и, думаю, мы «поймали волну». Вроде того. В какой-то момент он сказал:
- Хорошо. А теперь плыви изо всех сил.

В тот момент я слишком устал, чтобы плыть изо всех сил. Я старался, как мог, и нас накрыло волнами - по самые уши - но, тем не менее, мы выбрались. Он вытащил меня из прибоя и утащил на мелководье.

Когда мы выбрались на пляж, я глянул на воду, кружащуюся у меня под ногами от наступающих и отступающих волн. Маркус был очень близко от меня.
- Если бы я попытался выплыть оттуда, где ты меня нашел... - сказал я.
И остановился, чтобы отдышаться, взглянув ему в лицо.
- Если бы я сделал это...
Я снова остановился, чтобы вдохнуть побольше воздуха.
- Что бы случилось?

- Тебя бы разбило о камни, - сказал он.

- И?..

- Вероятно, ты бы убился, - сказал он.

Я задрожал. То ли от того, что долго пробыл в воде, то ли от страха. Пока мы плыли обратно, я в основном думал о том, что мне нужно делать каждую минуту. Теперь, когда я оказался в безопасности, все, что могло произойти со мной, начало всплывать в моей голове. Допустим, если бы мы не смогли опередить течение...

Маркус обнял меня за плечи и повел к тому месту, где лежали наши вещи. Я посмотрел на других людей на пляже. Насколько я мог судить, никто даже не заметил, что тут случилось. Майк по-прежнему сидел на том же месте, где я его оставил, и курил еще одну сигарету. Хизер разговаривала с небольшой группой женщин на другом конце пляжа.
- А как ты понял, что тут что-то не так? - спросил я.

- Потому что я люблю тебя, - сказал он.
Когда он это сказал, в его голосе не было ничего плаксивого или лживого. Это был просто ответ на мой вопрос. Конечно, было приятно это услышать, но это не совсем отвечало на мой вопрос. По крайней мере, я не понимал, как это произошло.

Я покачал головой.
- Но как ты узнал? - спросил я.

- Когда ты любишь кого-то, ты чувствуешь, когда он попадает в беду, - сказал он.

Я все еще не был удовлетворен.
- Но как ты узнал, где я нахожусь? - спросил я.

- Чайки знали, где ты находишься, - сказал он.

Ну, если он разговаривал с деревьями, подумал я, почему бы ему не поговорить с чайками?

В этот момент к нам подбежала Бекки.
- Франклин! Франклин! Вот ты где!

- Ага, - сказал я. - Я тут.

- Я везде тебя искала, - сказала она. - И забеспокоилась. А где ты был?

Маркус улыбнулся ей, а затем мне.
- Понимаешь, что я имел в виду? - спросил он. - Она тоже почувствовала, что ты в беде.

Я кивнул и повернулся к Бекки.
- Плавал, - слабо ответил я.

Маркус вытащил из сумки большое пляжное полотенце и обернул им меня. Затем сел и посадил меня к себе на колени. Обернутый полотенцем и его руками, под согревающим нас солнцем я почувствовал, что тоже начинаю согреваться. Но я все еще дрожал.

- Ему нужно выпить что-нибудь сладкое, - сказал Маркус. - И ещё что-нибудь, чтобы его накрыть получше.

Бекки побежала туда, где лежали их сумки, и вернулась с еще одним большим пляжным полотенцем и имбирным элем. Она протянула эль мне и накинула на меня второе полотенце. Потом села рядом с нами.

- Он уплыл слишком далеко и попал в опасное место, - объяснил Маркус.

Я крепко цеплялся за Маркуса, и то, как он обнимал меня и растирал мне спину, чтобы я согрелся, выглядело практически так, будто мы занимаемся любовью. Мне пришло в голову, что другие люди могут подумать, что это немного странно. Но меня это особо не волновало. Мне нужно было, чтобы меня обнимали. И я по-настоящему любил его.

- Ты мог утонуть, Франклин, - сказала Бекки. - Не стоило так рисковать.

- Я знаю, - сказал я. - Но там было так красиво...

- Это было как с тобой и с луной, не так ли? - спросил Маркус.

Я подумал с минуту, а затем кивнул. Я знал, что Бекки не поймёт, что он имел в виду, но я-то понимал. Конечно, он был прав. Это было очень похоже на тот случай, когда я мочился в ручей при лунном свете.

-А что такое с ним и луной? - спросила Бекки.

- Это похоже на Единство, которое иногда ощущают люди Викка, - объяснил он ей.

- Ой, - сказала она и уставилась на меня, нахмурив брови своего рода вопросительным знаком.
Словно я был какой-то букашкой или научным образцом, который она начала видеть по-новому.

Я не понял его слов насчет какой-то Викки. Но это именно то, что я имею в виду, говоря, что Маркус - волшебник. Он, казалось, знал, что все думают и чувствуют, еще до того, как они об этом говорили вслух, и он мог объяснить кому угодно что угодно, словами, которые они могли понять - словами, которые были для них особенными. Мне это казалось неким волшебством. Как, например, то, что он понял, что я в беде и где я нахожусь.

- Ты знаешь, что значит быть ложкой или камнем, - спросил Маркус.
Этот вопрос был адресован мне. Мне этот вопрос показался по-настоящему глупым.

«Иногда он действительно не в духе», - подумал я.
- Конечно, нет, - сказал я.

- Это потому, что ты знаешь камень или ложку только снаружи, - сказал он. - Но ты же знаешь, каково быть Франклином, не так ли?

- Конечно. Потому что это я сам.

- Ты знаешь, кто такой Франклин, изнутри.

- Думаю, можно так сказать, - сказал я.

- Итак, есть два способа познания вещей, не так ли, - продолжил он. - Ты не знаешь, каково быть ложкой или камнем. Ты просто знаешь, как они выглядят снаружи. Но ты знаешь самого себя изнутри. Ты знаешь, каково это быть собой. Как это чувствуется.

Я кивнул. Я все еще не понимал, к чему он клонит.

- Когда ты был в лесу с луной, ты, и лес, и все вокруг тебя было просто одной большой вещью. Все это было внутри тебя. То же самое с океаном, пока ты дрейфовали в нём.

Пришлось подумать об этом с минуту. Но потом я сказал:
- Да. Так и было.
Так и было. Я не мог подобрать для этого слов. Даже сейчас, когда я на три года старше, мне трудно подобрать слова. Если бы я не знал Маркуса, возможно, я бы никогда не нашел ни одного слова, которое даже близко подошли бы.

- Дело в том, - продолжил он. - Когда ты смотришь на вещи со стороны, ты не должен забывать, на что они похожи изнутри. А когда ты видишь вещи изнутри, ты не должен забывать, каковы они снаружи.
Я никогда не забуду его слова.

- Думаю, я понимаю, что ты имеешь в виду, - сказал я.
Каким-то неясным образом я это понял. Но я не мог понять, зачем он сейчас читает мне лекцию по внутреннему и внешнему виду. Мне не нужен был этот урок естествознания. Мне совсем не хотелось думать. Для этого нужно было напрягаться. Мне же просто хотелось, чтобы меня обнимали и согревали. Но он продолжал настаивать. Иногда он бывал таким. Он просто говорил и говорил, до тех пор, пока ты не начинал врубаться.

- Ты оказался там, чтобы узнать Океан изнутри, и это было круто, - сказал он. - Он чувствует себя Матерью и одновременно Богом, чем-то грандиозным и огромным, полным тьмы и солнечного света, и мне очень интересно быть частью всего этого. Но ты забыл, как Он выглядит снаружи.

- Я не понимаю, что ты пытаешься мне сказать, - пролепетал я.

- Если бы ты наблюдал за ним со стороны, ты бы знал, что Его не заботит смерть. Ему наплевать на тюленя, оказавшегося в зубах касатки, или на неосторожную чайку, которую утаскивает под воду какой-то невидимый хищник.

Он сделал паузу, чтобы до меня дошло. Я подумал о рыбе, которая исчезла в глотке чайки.

- Жизнь порождает смерть, а смерть зачинает жизнь, - сказал он. - Для моря это не имеет никакого значения.

Я кивнул. Я узнал смысл слов «зачать» и «породить"» слушая, как мистер Спрингер читает Библию. Так что я более или менее понял его.

- Океан, даже не задумываясь, разбил бы тебя о камни, - сказал Маркус.

- Да, он так бы и сделал, - сказал я.

- Я не Океан, - сказал Маркус. - Я не хочу, чтобы ты разбился о скалы. Или о любые камни.

Я прижался к нему еще ближе.
- Я тоже, - сказал я.

- Так что ты должен стараться держать оба глаза открытыми, - сказал он.

В конце концов я отогрелся и снова отправился бродить по пляжу с Бекки. Я был очень счастлив, хотя меня все еще немного трясло. Я больше никогда не был беспечен с океаном. Думаю, что тогда я узнал то, что никогда не забуду. Маркус относился ко мне как равному. Он позволял мне приходить и уходить, когда мне заблагорассудится. Он никогда не говорил: «Ты должен меня слушаться», как это делает большинство взрослых с детьми. Он держал меня, обнимал меня и учил, когда мне это было нужно. Но он никогда не руководил мной. И потому я понял, что собой должен командовать я сам. Пришлось глядеть в оба и самому определять, что опасно, а что нет. Если бы я не был внимателен, и принимал неверные решения, я мог бы оказаться в дерьме. Я должен был держать оба глаза открытыми.

За автостоянкой на вершине склона, спускающегося к пляжу, находилась небольшая площадка для кемпинга со столом для пикника. Там мы и поужинали. Маркус и Хизер собирали ужин, а мы с Бекки помогали. У нас было спагетти с чесночным хлебом, салатом и вином. Почему-то я запомнил это как один из лучших ужинов в моей жизни. Может быть, от того, что это происходило на свежем воздухе. Может быть, потому что ужин проходил с новыми друзьями. Или, может быть, потому, что огромный разрыв, который всегда существовал между детьми и взрослыми, внезапно почти изчез. Я был со взрослыми, которые мне нравились, с которыми я мог разговаривать и на которых я мог быть похож.

После ужина мы прибрались и развели костер. А когда стемнело, мы все собрались вокруг него за разговорами. Мы с Бекки уселись на бревно. Майк растянулся на одеяле. Маркус и Хизер сели на пару старых складных стульев, которые Маркус хранил в своей машине, а Дилан уютно устроился на коленях Хизер. Сначала было очень приятно. Я чувствовал себя очень близким к этим людям. Но затем разговор перешел на политику. Они начали обсуждать, как много плохого в США. Похоже, эти люди думали о нашей войне во Вьетнаме так же, как Маркус.

- Будет марш, - сказала Хизер.

- Я слышал про него, - сказал Маркус. - Ты знаешь дату?

- 21 октября.

- А что в повестке дня?

- Эбби Хоффман собирается изгнать дьявола из Пентагона. Очистить его от злых духов.

- Он честолюбив, если не сказать больше, - сказал Маркус.

- Да, - сказала Хизер. - Он собирается левитировать и стать оранжевым.

- Отпадно, - заявил Майк.
Он сел, чтобы услышать побольше.

Маркус рассмеялся.
- Было бы здорово посмотреть на это, - сказал он.

- Это будет самая крупная демонстрация за мир в истории, - сказала Хизер. - Мы положим конец их проклятой войне.

Все эти разговоры о необходимости прекращения войны меня очень встревожили. В конце концов, Соединенные Штаты боролись с коммунистами, которые хотели отнять у нас свободу. Меня всё это очень сбивало с толку. И заставляло чувствовать, что я не так уж близок к этим людям, как я считал. Мне стало очень грустно. Я сбежал из приюта, потому что чувствовал, что там нет близких мне людей. На какое-то время я почувствовал, что нашел себе близких, и это было прекрасно. Но теперь у меня снова возникли сомнения. Было слишком много красных флажков, говоривших мне, что это оказались не очень хорошие люди. Ненависть к США. Готовность отказаться от войны с коммунизмом. Наркотики. Извращенный секс. И я втягивался в это. Наверное, никто не может стать близким мне. А может, я просто не ладил с жизнью.

Как бы то ни было, мне захотелось уйти от них.
- Я устал и иду спать, - сказал я.
На самом деле я совсем не хотел спать, а собирался почитать свои комиксы о супергероях. Наша палатка уже была поставлена, так что никаких препятствий для чтения не было.

- Давай, - сказал Маркус. - Я буду немного позже.

- Нет, - сказала Бекки. - Подожди.

- Что? - спросил я.

- У меня есть игра, «Монополия», - сказала она. - Давай поиграем.

Мне показалось, что лучше играть, чем слушать политические разговоры, поэтому я согласился.

У них был микроавтобус Volkswagen. Весь разрисованный цветами и деревьями. Это выглядело очень красиво. Они спали в нем по ночам. Бекки пригласила меня внутрь. У нее была лампа на батарейках, которая дсветила очень ярко. Мы разложили игру и начали играть. Сначала игра подействовала на меня успокаивающе, но потом она начала побеждать. У нее оказалась вся сине-зеленая сторона доски. Мои четыре железные дороги и несколько других предприятий никак не могли сравниться с её достижениями. Но она одалживала мне деньги, чтобы игра не закончилась. Дошло до того, что стало совсем не весело, потому что я понимал: сколько бы игра ни длилась, у меня нет никаких шансов на победу. Она будет становиться только богаче, а я - всё беднее.
- Я сдаюсь, - сказал я после того, как снова попал на Парк-Плейс.

- Не надо, - сказала она. - Я одолжу тебе еще немного.
Она взяла листок бумаги, на котором мы записывали, сколько я ей должен. Он уже был заполнен многочисленными цифрами. Бог знает, сколько я ей был должен. Очень много.

- Не заморачивайся, - сказал я.

- Ну, хорошо, - сказала она. - Мы сможем сыграть и завтра.

- Круто, - сказал я.
Но в моем голосе не было большого энтузиазма.

Я стал помогать ей собирать игру, разбирая деньги и карточки. Проделывая это, она то и дело поглядывала на меня тем странным взглядом - как днем на пляже. Этот взгляд заставлял ее вопросительно морщить лоб.
- Когда ты плавал, у тебя было чувство счастья? - спросила она.

Я кивнул.
- Пока не испугался, - ответил я. - Потом всё исчезло.

- Ты мог погибнуть, - сказала она.

- Я знаю.

- Иногда человеку нужно бояться, - сказала она.

- Думаю, да, - сказал я.
Я передал ей все кучки денег, которые отсортировал.
- Откуда ты знаешь об чувстве счастья? - спросил я.

- Я викканка, - сказала она. - Это то, чем мы все занимаемся. Это единство с Духом Земли. Это приносит счастье.

- А кто такие викканы? - спросил я.

- Мы ведьмы, - сказала она. - Виккана - это религия ведьм и колдунов.

- О.
Я не смог понять это сразу.
- А Майк тоже? Я думал, ведьмы - только женщины.

- Мужчины тоже могут быть ведьмами, - сказала она. - Майк - один из них. Но он любит называть себя волшебником.

- Волшебник - это человек, совершающий волшебство, - сказал я. - Ты думаешь, что Маркус один из них?

- Думаю, да, - сказала Бекки. - Мама сказала мне, что у него есть магии. У него есть сила.

- Я тоже так думаю, - сказал я.

- Ты мог бы стать волшебником.

- У меня своя религия, - сказал я.

- И какая она?

- Я не знаю.

Она рассмеялась.
- Как ты можешь иметь свою религию и не знать, какая она? - спросила она.

- Думаю, что я лютеранин, - сказал я.

- Тогда все в порядке, - сказала она. - Любая религия хороша, если там люди хорошие и принимают людей с другими религиями.

Звучало неплохо, но я был уверен, что это не так. По крайней мере, я был уверен, что быть ведьмой и волшебником - не нормально. Но Бекки хотела быть моим другом. И я тоже хотел быть ее другом. Она была самой красивой девочкой, которую я когда-либо знал. Другие, которых я знал, никогда не относились ко мне хорошо. И она была очень хорошенькой. Даже в своей одежде она была хорошенькой. Как она могла быть ведьмой? Я не мог собрать все это в одно целое у себя голове, и тут мне попросту захотелось уйти и побыть одному.

- Я хочу спать, - сказал я. - Мне нужно лечь спать.

- Ты можешь спать здесь. Мама не будет возражать. У нас достаточно места для еще одного человека.

- А как насчет Майка?

- Майк всегда со всем соглашается.

Я немного подумал об этом. На самом деле, сейчас больше всего на свете мне хотелось побыть одному.
- Спасибо, но я лучше пойду к себе в палатку.

Я заметил, что она разочарована. Мне стало жаль её. Но то, что она мне только что сказала, меня очень расстроило.

Той ночью я никак не мог заснуть. Маркус и остальные взрослые долго болтали у костра, но я все еще бодрствовал, когда Маркус, в конце концов, пришёл в палатку. Я притворился спящим, потому что мне действительно хотелось побыть одному. Я не хотел разговаривать даже с ним.

Я уже более или менее свыкся с мыслью, что мой лучший друг - извращенец. Черт, я, наверное, тоже был одним из них. Как только я понял, что он не маньяк, я смог с этим смириться. С тем, что он - коммунист, всё было немного сложнее. А здесь он разговаривал с другими людьми, которые тоже говорили как коммунисты. Это было тяжело, но я тоже старался привыкнуть и к этому. Потом я узнал, что Уилкинсы - ну, по крайней мере, Майк - наркоманы. Я знал, что наркотики могут сделать с человеком, потому что мистер Спрингер очень ясно дал это понять. И я видел фотографии в National Enquirer о том, что заставляет делать наркотики. Хотя мне их никто не предлагал. Что меня, в конце концов, испугало больше всего - так это то, что все они поклонялись сатане. И я не видел выхода. Я услышал это напрямую от Бекки. Они ведьмы и колдуны. А я знал, что ведьмы и колдуны поклоняются сатане. Я догадывался, что все это знают. Это был настоящий сатанинский культ, совсем как те, о которых я читал в газетах из супермаркета.

Я не сомневался, что Маркус обладал магическими способностями. «Может, он получил их от дьявола», - подумал я. Может, я жив только потому, что дьявол помог ему спасти меня. В таком случае я уже кое-что должен дьяволу. Свою душу? Может быть, у дьявола имеется сила, которая заставляет полюбить, кого не следовало бы.

Бекки и Маркус, похоже, думали, что счастье, которое я испытал, когда пИсал в лесу (и то, что я почувствовал, когда плавал в океане, прежде чем он меня чуть не убил), было тем же счастьем, о котором они знали из их религии Викки. Если это правда, то я уже попал в плен к дьяволу. Возможно, это было правдой, но я не мог вот так просто её принять. Это счастье было самым большим счастьем, которое я когда-либо испытывал, за исключением, может быть, того момента, когда мы спали и Маркус обнимал меня. Счастье, которое пришло ко мне в лесу и в океане, было очень хорошим. А это значит, что мое счастье не было таким же, как их счастье. Таков мой вывод. У них было что-то вроде счастья, которое выглядело как мое снаружи и звучало почти как мое, когда о нем говорили, но глубоко внутри оно должно было быть совершенно другим видом счастья.

 

ПОБЕГ ОТ САТАНИНСКОГО КУЛЬТА

Я понимал, что мне нужно по-любому расстаться с этими людьми. Это был сатанинский культ, в который я оказался замешан. Бог не может послать меня за это в ад. В конце концов, это была просто случайность. Но если я продолжу общаться с этими людьми даже после того, как понял, что это сатанинский культ, ну, тогда другое дело. И я понял, что мне нужно уйти.

Я решил, что сразу после завтрака самое время бежать.

На следующее утро мы снова решили завтракать вместе и приготовили большой общий завтрак. Яичница с жареным картофелем, гренки, каша с персиками, апельсиновый сок.... Были ли мы одни или с другими людьми, Маркус всегда следил за тем, чтобы мы хорошо питались. Я буду скучать по такой еде.

На следующее утро, когда мы все собирались спуститься на пляж, я сказал Маркусу, что мне нужно в туалет. Я сказал ему это, потому что не хотел, чтобы он подумал, что я зашёл в океан и утонул. Туалет находился рядом с парковкой. А парковка у самой дороги. Я стоял у дороги и показывал палец всякий раз, когда мимо проезжала машина.

Я был уверен, что поступил правильно. Но чем больше я думал обо всех этих людях, особенно о Маркусе и Бекки, тем грустнее мне становилось. Появилась какая-то печаль. Я не знаю, как её описать. Но одновременно я почувствовал и облегчение.

Мне благоприятствовала удача. Примерно через десять минут подъехала старая и помятая машина. Я подбежал к машине, и открылась задняя дверь. Я запрыгнул в неё.

На заднем сиденье со мной сидели две девочки - одна выглядела немного помладше меня, а другая была ещё младше, может, лет трех, не больше. За рулем сидел мужчина. Он был в ковбойской шляпе, и с повязанным на шее платком. Его волосы были собраны в конский хвост, а лицо покрывала трехдневная щетина. Я не мог сказать, считает ли он себя ковбоем или хиппи. Рядом с ним сидела женщина с длинными взлохмаченными волосами и добрым лицом.

- Куда направляешься? - спросил мужчина, выезжая на шоссе.

- В Сан-Франциско, - сказал я.

- Не слишком ли ты молод, чтобы путешествовать автостопом?

Он улыбнулся так, как будто хотел дать понять, что не хочет навредить мне своим вопросом, но я сообразил, что должен очень быстро придумать правдоподобную историю, иначе он может сдать меня в полицию .

- Моя мама в больнице, - сказал я. - Мне нужно к ней.

- А что за больница, дорогой? - спросила женщина.

Я не знал ни одной больницы в Сан-Франциско.
- Не могу вспомнить её название, - сказал я. - Она очень большая и недалеко от центра.
Я решил, что в любом городе обязательно должна быть большая больница где-то рядом с центром.

- Он, должно быть, имеет в виду Дженерал в Сан-Франциско, - сказала женщина.

- Да, наверное, - сказал я.

Мужчина оглянулся на меня.
- Мне кажется, такое название легко запомнить, - сказал он.

- Полегче с ним, Том, - сказала женщина. - Разве ты не видишь, что он расстроен?

Но Том словно стал гончей, идущей по запаху лисы. Он не собирался так легко отступать.
- Почему ты путешествуешь автостопом? - спросил он. - Разве у тебя нет родственников?

- Конечно, есть, - сказал я. - Я был у дяди Боба и тети Мэри. Они согласились оставить меня у себя, пока маме не станет лучше.
Я создавал целую семью и историю из ничего. У меня хорошо получалось. И я постарался запомнить все имена.
- Но они не хотят, чтобы я ее видел, - объяснил я.

- Почему?

- Потому что они не хотят, чтобы я понял, насколько она больна.

- А чем она болеет? - спросила женщина.

У меня есть талант. У меня начинают слезиться глаза, а нижняя губа дрожит, как будто я вот-вот заплачу. Иногда я пользовался этим даром в приюте, поэтому много практиковался перед зеркалом. У меня задрожала губа, и я опустил глаза, которые начали слезиться.
- Боюсь, что она умирает, - сказал я.

Всё вышло почти идеально. Я был уверен, что смог сбить гончую со следа.

- Посмотри, как он расстроен, Том, - сказала женщина.

- Может быть, Мардж, - сказал Том. - Может быть, я слишком строг к людям.

Рядом со мной сидела самая маленькая девочка. Она похлопала меня по колену и сказала:
- Не плачь.

Я кивнул.
- Как тебя зовут? - спросил я.

- Салли.

- А твою сестру?

- Мэри Джо.

- С твоей мамой все будет в порядке, - сказала Мэри Джо, как будто у нее имелись какие-то сведения по этому поводу.

Я опять опустил глаза, позволив губам еще немного подрожать.
- Может быть, и так, - сказал я и с сомнением покачал головой.
По моим щекам скатилась пара слез.

- Дженерал не слишком далеко от нас, Том, - сказала Мардж. - Давай, проедем мимо.

Том молчал. Я мог сказать, что он из тех, кто не любит, когда его выставляют дураком. Он все еще не верил моему рассказу. Но, в конце концов, кивнул и сказал:
- Хорошо. Думаю, у нас есть на это время.

Мэри Джо порылась в бумагах и всякой всячине, сваленной на полке за сиденьем под задним окном.
- Хочешь посмотреть комикс? - спросила она.

- У тебя есть «Супермен»?

- Не-а.

– «Удивительная женщина?»
– «Дональд Дак?»

- Не-а.

- А что у тебя есть?

- У меня только есть «Маленькая Лулу».

- Звучит неплохо, - сказал я.
Это был не не слишком любимый мной комикс, но мне нравились истории, которые Маленькая Лулу иногда рассказывала Элвину. Сойдет.

Салли прижалась ко мне поближе в попытке рассмотреть комикс.

- Хочешь, чтобы я почитал тебе? - спросил я.

Она кивнула.

Читая Салли, я заметил, что Мэри Джо отложила свой комикс и тоже стала прислушиваться.

- Ты умеешь читать? - спросил я ее.

- Конечно, - сказала она. - Но мне все еще нравится, когда мне читают.

Так что на протяжении нескольких миль я читал комиксы о Маленькой Лулу Мэри Джо и Салли. Периодически я поглядывал в окно, чтобы отслеживать, куда мы идем. Через некоторое время я заметил, что мы поднимаемся на огромный мост. Я отложил комикс.
- Что это? - спросил я.

- «Золотые ворота», - ответил Том.
Он понимал, что я поражён, я слышал легкую гордость в его голосе, как будто он владел мостом или построил его.
- Это самый большой мост в мире.

- Второй по величине, - поправила его Мардж.

Он посмотрел на нее.
- Он был самым большим очень долгое время, - сказал он.

Первый или второй по величине - я никогда не видел ничего подобного. Невозможно было представить, как люди могут построить что-то настолько большое. Когда мы пересекали его, я все думал о том, что будет, если он рухнет. Он находился очень высоко над водой.

Вскоре после переезда через мост мы добрались до главного госпиталя Сан-Франциско. Когда я выходил из машины, все они сказали мне, что надеются, что моя мама скоро поправится, и что я должен позаботиться о себе и все в таком роде. После чего Том сказал:
- И передай своему дяде Геральду, чтобы в следующий раз он отвез тебя в больницу.

- Дядя Боб, - сказал я и улыбнулся ему. - Да, я обязательно ему передам.

Я поспрашивал и узнал, как добраться до центра Сан-Франциско. Он оказался совсем недалеко. Я провел день, бродя по улицам и разглядывая окружающее меня. Самый большой город, в котором я бывал — Портленд в штате Мэн - был ничто по сравнению с Сан-Франциско. У меня в кармане оставалась мелочь с того момента, когда я в последний раз покупал комиксы. На обед мне хватило стейка, а примерно в четыре часа дня я купил хот-дог, так что был не голоден. Но я очень устал.

Я зашел в большой универмаг и сел перед телевизором в отделе, где их продавали. Показывали вечерние новости. После пересказа нескольких местных событиях, которые для меня мало что значили, начали показывать множество убитых вьетнамских солдат и подсчитывать их тела. Я смог понять, почему Маркус так расстроился той ночью. Война - это очень неприятно. Она совсем не походила на то, что было в комиксах о Капитане Америка. Тем не менее, что мы можем сделать? Коммунисты пытаются захватить мир.

Проходящий мимо продавец пнул меня носком туфли.
- Сынок, не слоняйся тут, - сказал он.

Я поднялся и еще немного побродил по магазину. Пришлось соображать, где провести ночь. Я поднялся на лифте на этаж, где продавали кровати. Они выглядели по-настоящему красивым. Было уже 17:48. Когда я входил в магазин, то заметил на двери табличку с часами работы. Сегодня он должен был закрыться в 18:00. Я нашел уборную, зашел в кабинку и сел. Затем поднял ноги с пола и поставил их на край унитаза - и стал ждать. Через несколько минут я услышал, как кто-то открыл дверь и вошел. Мое сердце принялось биться так громко, что я боялся, что его могут услышать. «Предположим, кому-то действительно приспичило в туалет», - подумал я, когда он открывал дверь кабинки. Но он только открыл кран, который немного потек, выключил свет и закрыл дверь.

Стало очень темно. Но я напряг уши, чтобы знать, что происходит. Я слышал, как кто-то желает друг другу спокойной ночи, потом услышал, как опускается и понимается лифт. Некоторое время я слышал, как кто-то скребётся на полу снаружи туалета. Я не мог понять, что он там делает. Через какое-то время, показавшееся мне очень долгим, я услышал, как снова заработал лифт, а потом стало тихо.

Я очень осторожно выскользнул из туалета и с опаской оглядел пол отдела универмага, в котором находился. Я чувствовал, что проверять другие этажи слишком рискованно - по крайней мере, сейчас. «Может, позже», - подумал я. Зашел в отдел, где продают кровати, и нашел там самую большую и самую мягкую. В ней были все достоинства кроватей Мамы Медведя, Папы Медведя и Медвежонка, соединённых в одну. Никогда ещё я не видела подобной кровати - а, тем более, не спал в ней. Я плюхнулся на кровать и уставился в потолок. Я считал, что буду в безопасности до утра, когда магазин вновь откроется. Подумав, что тогда просто проделаю свой трюк с туалетом в обратном порядке. Если меня поймают, то не стоит признаваться, что я провёл тут всю ночь.

Я не знал о ночных сторожах. Я думал, когда закрывают магазин на ночь, его просто очень тщательно запирают, а утром снова отпирают.

Лежа на кровати, я задумался о Бекки и ее семье. Они мне очень нравились. Ещё я думал о Маркусе. По нему я скучал больше всего. Я вспоминал о том, как мы все вместе купаемся и развлекаемся. Никогда еще мне не было так грустно и так одиноко. Даже чудесная кровать, на которой я лежал, не казалась мне очень удобной. Однако я всё-таки заснул.

В Мэне негров было очень мало. Когда я рос, я мало думал о чернокожих. Я считал, что их немного, потому что они не любят холод. Они привыкли к теплой погоде. Так что я не думал, что у меня есть какое-нибудь мнение о них. Они просто не были частью моего мира. Но у меня сложилось ощущение, что в них есть что-то странное и волшебное - и, возможно, я немного их побаивался. Так что для меня оказалось потрясением, когда я проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо и, открыв глаза, увидел черное лицо, которое смотрело на меня.

- Что ты здесь делаешь? - спросил он.

- Кто, я? - переспросил я.
И сразу понял, насколько это глупо. Но я только просыпался. Мой мозг еще не включился.

Он огляделся, словно проверяя, не может ли он поговорить с кем-нибудь еще. Затем он сказал:
- Да. Ты. Кто же еще?

- Мне не хотелось спать на цементе, - сказал я.
Это было правдой, но я понял, что не совсем ответил на его вопрос.

- Ты всего лишь ребенок, - заметил он. - Ты потерялся?

- Я так не думаю, - сказал я.

Он посветил фонариком мне в лицо, а я прикрывал глаза. Полагаю, он заметил, что мне не нравится свет на моем лице, поэтому он выключил его. В комнате было немного света от пары ночников и лунного света, проникающего в окна. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я смог получше разглядеть, как он выглядит. Он не хмурился и выглядел почти дружелюбным.

- Ты сбежал? - спросил он.

- Вроде, - сказал я.

- Вроде?

- Ну, я думаю, вы могли бы назвать меня беглецом.
Я нарочно сказал это расплывчато, потому что пытался придумать историю, которая могла бы помочь выбраться из этой истории.

- Откуда ты сбежал? - спросил он.

- Из приюта в Мэне, - сказал я.
Я был готов ударить себя за эти слова. Но я еще не успел ничего сочинить.

- Они как-то давили на тебя? - спросил он.

- Не очень.

- Тогда почему ты убежал?

Внезапно мне пришла в голову хорошая история.
- Я пытаюсь найти своего отца, - сказал я.
Теперь, когда мне пришлось солгать ему, я почувствовал себя увереннее. Я сел на кровати и посмотрел ему в глаза. Люди с большей вероятностью поверят вашей лжи, если вы будете смотреть им прямо в глаза. Не помню, в каком комиксе я прочитал об этом. Или, может быть, это было в одной из газет из моего супермаркета. Но я знал, что лжецы обычно не смотрят прямо в глаза.
- Государство забрало меня у отца только потому, что он потерял работу, и они поместили меня в этот приют. Теперь мой отец говорит, что у него есть работа, но они все еще не позволяют мне вернуться к нему. Поэтому он написал мне, что бы я приехал к нему сам.
Мне показалось, что я неплохо придумал. Я надеялся, что ему тоже понравилось.

- Так ты не из Калифорнии? - уточнил он.

- Никогда раньше не был в Калифорнии, - признался я. - Никогда не был за пределами штата Мэн.

- Полагаю, мне следует позвонить в полицию, чтобы тебя отправили обратно, - сказал он. - наверное, они отправят тебя назад на автобусе.

- Пожалуйста, не делайте этого, - сказал я. - Мой отец действительно хороший человек, я люблю его, и я хочу быть именно с ним. Не заставляйте меня возвращаться в приют.
Он нахмурился. Не в плохом смысле, а скорее в задумчивом.
- И извините, что я спал на вашей кровати, - добавил я.

- Это не моя кровать, - сказал он. - Она принадлежит компании.
Он стряхнул песок, упавший с моей обуви, с покрывала. Я не заметил никаких грязных следов.
- Однажды я тоже сбежал, - сказал он.

- Почему? - спросил я.

Он подумал минуту, а затем пожал плечами.
- По множеству причин, - сказал он.

Я ждал, что он объяснит подробнее, но он ничего не сказал. Так что я решил, что он больше ничего об этом мне не расскажет. Но было видно, что у нас есть что-то общее.
- Все, что я хочу, это жить с отцом, - сказал я. - Я очень хочу его найти.

Я не знаю, как это объяснить. Я очень старался солгать, но каким-то образом сказал правду про себя вопреки самому себе. Не то чтобы Маркус действительно был моим отцом. Но он ближе всего был к настоящему отцу в отношении меня. Даже если он был извращенцем и коммунистом, он любил меня. По крайней мере, я надеялась, что он меня любил. Мне, казалось, что это так. Но даже этому я пока не мог полностью доверять. Но я понимал, что люблю его и больше всего на свете хочу найти его - и вернуться к нему.

- Ты знаешь, где его искать? - спросил он.

Я кивнул.
- На пляже недалеко отсюда.

- Насколько недалеко?

- Точно не знаю. Может, миль 30.

- Он там живет?

- Мы должны там встретиться. Он написал мне об этом в письме.

- Как называется этот пляж?

- Я не помню.

Он с подозрением посмотрел на меня.
- Как же тогда ты собираешься его найти?

- Я смогу его найти. Я знаю туда дорогу.

- Ты бывал там раньше?

Я понял, что он пытается меня подловить. Я же только что сказал ему, что никогда не был за пределами Мэна. Так как же я узнал, где мне искать этот пляж? Кроме того, если бы мой отец сказал мне, где мы собираемся встретиться, он бы назвал это место, и это было бы для меня самой важной информацией в мире. Такой, какую я навряд ли бы забыл.

Он наблюдал за мной, пока я все это обдумывал, и терпеливо ждал, что я отвечу.
- Мой отец описал мне дорогу туда в письме, - сказал я.

Он улыбнулся мне.
- Хорошо, - сказал он. - Пошли.

Теперь я действительно забеспокоился. Этот парень был умнее меня. Как будто я играл в шашки, а он всегда знал ходы лучше меня. До этого момента таким был только Маркус. Большинство людей я мог обмануть. Но я понял, что этот парень видит меня насквозь. Он не спорил со мной. Но он сообразил, что к чему. Вопрос был в том, что он собирается делать с тем, что понял. Я решил не называть ему своего настоящего имени, если он спросит.
- Пожалуйста, не позволяйте им отправить меня обратно, - принялся я молить.

- Я не собираюсь сдавать тебя, - сказал он. - Просто хочу тебе кое-что показать.

Я не особо-то доверял ему, и подумывал о том, чтобы сбежать. Но этот парень, похоже, находился в довольно хорошей форме, и после того, как он поймал меня, я подумал, что у меня могут возникнуть еще больше неприятностей. Я встал и пошел за ним.

Он привел меня к лифту, и мы поднялись еще на пару этажей. На этом этаже у них были игрушки, но мы прошли мимо них к книжной стойке.
- Ты читаешь? - спросил он.

- Довольно хорошо для моего возраста, - сказал я.

- Хорошо. Чтение - хорошая вещь, - сказал он.

Он снял со стойки две книги. Одна была «Приключения Гекльберри Финна», другая - «Оливер Твист». Обе книги были сокращенными версиями. Они предназначались для детей, а не для взрослых. Они по-прежнему у меня. Это были первые книги, которые мне по-настоящему понравились, помимо комиксов и газет из супермаркетов, из всего того, что я прочёл к тому времени.

Он отвел меня к моей кровати и дал фонарик, который держал в кармане.
- У меня есть запасной, на всякий случай, - сказал он. - Только верни. Но если тебе не спиться, то можешь почитать под одеялом.

- Спасибо, - сказал я.
И взял фонарик.

- Разуйся, - сказал он. - И штаны у тебя тоже грязные, так что тебе лучше их снять.

Я сделал, как он просил, и залез на кровать. Он протянул мне одеяло, чтобы я укрылся.
- Я должен закончить свой обход, - сказал он. - Никуда не уходи. Я тебя не сдам.
Затем он наклонился и поцеловал меня в лоб.
- Если ты заснешь, я прослежу, чтобы ты встал и ушел отсюда до того, как о тебе узнают.
Он повернулся, чтобы уйти.
- Я - Ллойд, - бросил он через плечо, уходя.

- А я Джед, - сказал я. - Джед Грин.

- Хорошо, - сказал он. - Я буду звать тебя Джед.

Я не мог в это поверить. Никто за всю мою жизнь не укладывал меня в постель и не целовал на ночь. А Ллойд меня даже не знал.
«Может быть, так поступают все черные люди», - подумал я.

Я не мог заснуть от волнения, поэтому включил фонарик под одеялом и начал читать «Гекльберри Финна». Могу сказать, что Гек был парнем, очень похожим на меня. Если Маркус научил меня интересоваться словами, то Ллойд научил меня интересоваться чтением. Он сделал это, просто подарив мне две эти книги. Но в то время в моей жизни произошло очень многое, и я не мог надолго сосредоточиться на книге. Я знал, что хочу вернуться и быть с Маркусом. Но как быть с сатанинским культом? Я решил, что по какой-то причине Маркус, должно быть, просто не заметил, что его втягивают туда. Может, он не читал об этом столько, сколько я. Мне просто следует его предупредить.

Как бы я не волновался, я ужасно устал и, должно быть, всё-таки заснул. Следующее, что я помню - это как Ллойд будил меня.
- Одевайся, - сказал он. - Тебе нужно выйти из этого магазина, пока никто не пришёл.
Он почистил и поправил кровать, пока я надевал штаны и обувь. Затем он спустил меня на лифте на первый этаж и провел к задней двери. Спускаясь на лифте, Ллойд очень тщательно проинструктировал меня, как добраться до ближайшего парка, и сказал, чтобы я подождал его там. Он отвезет меня туда, где я должен встретиться с отцом.

Следуя его указаниям, я быстро нашёл этот парк. Солнце только встало. Я сел на скамейку и принялся обдумывать свою ситуацию. Неужели я осмелюсь ждать Ллойда? Предположим, он обманывает меня и все, что он действительно собирался сделать - это попросту сдать меня в полицию. Нельзя никому доверять, чтобы быть тем, кем притворяешься. Но больше меня беспокоило другое. Я считал само собой разумеющимся, что Маркус по-прежнему будет в лагере рядом с пляжем. Но оснований для этого не было. У него имелась привычка всё время находиться в движении - никогда не оставаться на одном месте больше суток, самое большее, двух. И у него не было причин полагать, что я вернусь, и надеяться, что я его ищу. Чем больше я думал об этом, тем больше склонялся к тому, что он уедет сегодня утром. Как раз в эту минуту он мог начать собираться. Когда я путешествовал с ним, мы обычно завтракали вместе с восходом солнца и вскоре уезжали. Если Ллойд действительно собирается отвезти меня на пляж, это станет для меня самой лучшей возможностью добраться туда вовремя.

Верный своему слову, Ллойд пришёл в парк примерно через полчаса.
- Так куда мы идем? - спросил он, когда я сел в его машину.

- Вы знаете, где находится тот большой мост - Золотые ворота? - спросил я.

- Думаю, все в Сан-Франциско это знают, - сказал он.

- Ну, если вы довезёте меня туда, думаю, я смогу сказать, куда ехать дальше.

Когда мы спустились с моста, я перестал притворяться. Он наверняка понял, что я ищу знакомые ориентиры и дорожные знаки, и, должно быть, сообразил, что я пытаюсь вернуться туда, где бывал раньше. Поэтому я не стал сочинять историю о том, как я потерял письмо от отца, а вроде вспоминал, что было в нём написано.

Отчасти у меня была хорошая память, а отчасти мне везло. Вскоре я увидел дорогу, ведущую к пляжу, где мы встретили Бекки и ее семью. Он подъехал к стоянке и остановился.

- Спасибо за то, что подвезли, - сказал я. - И за книги.
Я подумал, что сейчас он уедет. Но он сказал, что останется со мной до тех пор, пока я не найду своего отца. Я направился к уединенному месту, где Маркус парковал машину. Её не оказалось. С холодком в животе я направился на пляж. Ллойд шел за мной. Я оглядел пляж, надеясь, что увижу его. Потом я заплакал. Только на этот раз я не притворялся.
- Он уехал, - сказал я.

- Может, его просто еще нет, - сказал Ллойд.
Он обнял меня за плечи.
- Может, он просто задерживается.

- Нет, - сказал я. - Он уехал. Он был здесь, а теперь его нет.

- Что ты будешь делать? - спросил он.

Я не знал. Я даже не мог придумать, что соврать. Лгать потеряло всякий смысл. Я покачал головой.
- Я не знаю, - сказал я.

 

ОБРАТНО НА ПЛЯЖ

Затем я услышал, как кто-то позади меня произнёс:
- Франклин?

Я повернулся и увидел Маркуса.
Я подбежал к нему и обнял его.
- Папа, - сказал я. - Я думал, что ты уехал.

Маркус посмотрел на Ллойда. Он сразу сообразил, почему я сказал ему, что он отец, и согласился с этим.
- Я никогда бы не уехал без тебя, Франклин, - сказал он. - Я бы прождал тебя здесь все лето.

- А где машина?

- Приходили копы, и я боялся, что они проверят машину, если будут её постоянно видеть. Поэтому мне пришлось перегнать ее в более укромное место.

Я крепко вцепился в него. Как будто боялся, что перестань я цепляться - он пропадёт. Маркус пожал руку Ллойду.
- Я Маркус, - сказал он. - Спасибо, что привезли сюда Франклина.

- Я думал, что его зовут Джед, - сказал Ллойд.

- Это моё прозвище, - сказал я.

- Окей, - сказал он.

- Вы приехали издалека? - спросил Маркус.

Ллойд пожал плечами.
- Не особо, - сказал он.

- Позвольте мне оплатить вам бензин, - предложил Маркус.

- Нет, - сказал Ллойд. - Я был рад помочь.

Маркус настаивал, но Ллойд даже не хотел об этом слышать.

- Он напомнил мне меня в таком возрасте, - сказал он.
Он похлопал меня по спине, пожал руку Маркусу и ушёл. Маркус поблагодарил его еще раз на прощание.

Затем Маркус повернулся ко мне.
- Я просил за тебя, чтобы получить кое-какую помощь, - сказал он.

- Ты имеешь в виду, что ты молился? - спросил я.
Это дало мне мимолетную надежду. Может, он все-таки христианин. В таком случае он не мог быть коммунистом.

- Не совсем так, - сказал он. - По крайней мере, это не то, что обычно понимают под молитвой. Я просто говорил с тем живым, что окружало меня, и слушал то, что мог услышать.

Остаток дня мы отлично провели на пляже,а потом отправились к его палатке, которая находилась в нескольких сотнях ярдов. В тот вечер Маркус приготовил суперский ужин. Думаю, это потому, что он был счастлив, что я вернулся. Он приготовил спагетти с соусом из лесных грибов, которые собирал в течение дня. Не знаю, откуда он узнал о грибах. Казалось, он знал о природе всё. Он даже испек яблочный пирог. У него имелось такое забавное металлическое приспособление, которое, по его словам, являлось походной печкой, и он мог печь в ней разные штуковины. Когда мы сели за стол для пикника и принялись за пирог, я решил, что мне лучше сразу разобраться со всем этим сатанинским культом. Маркус по-прежнему собирался навестить Уилкинсов.

- Ты знаешь, что Майк, Бекки и Хизер - ведьмы и колдуны? - спросил я. - Наверное, Дилан тоже, если он достаточно большой, чтобы быть им.

Я ожидал какой-то реакции, удивления, что ли. Вместо этого он просто сказал «Угу» весьма ленивым тоном.

Я чувствовал, что эта новость заслуживает большей реакции, чем это простое «угу».

- Ты знал об этом? - спросил я.

- Да, я знал об этом.

В его голосе не было ни тревоги, ни беспокойства, ни чего-то еще, чтобы сказало мне, что он понимает суть сказанного, поэтому я почувствовал, что должен довести разговор до конца.
- Это означает, что они поклоняются сатане, - сказал я. - Ты знал об этом?

- Нет, - сказал он. - Это совсем не так.

- Как ты можешь говорить такое? - сказал я. - Все знают, что ведьмы поклоняются сатане. Это же сатанинский культ.

Он усмехнулся и обнял меня.
- Нет. Большинство людей вообще ничего об этом не знают. Они - последователи религии Викки.

- Верно, это то, что сказала мне Бекки.

- Виккане поклоняются Матери-Земле и Отцу-Небу. На самом деле, в основном, Матери-Земле. По крайней мере, большинства из них. Но они не поклоняются дьяволу. Это просто то, что думает о них большинство людей.

- Я прочитал об этом в газете, - сказал я.

- В газетах полно чуши, - сказал он.

Для меня это было ново. Я всегда считал, раз что-то оказывается в газете, оно должно быть правдой.

- Они должны печатать факты, - сказал я. - Есть такой закон или что-то в этом роде.

- Нет, - сказал он. - Они все время печатают ложь и всякую чушь.

- Как такое может сойти им с рук? - спросил я.

- Они печатают то, что хотят слышать их читатели, - сказал он. - Так кто им сможет помешать?

Некоторое время мы молчали. Поразмыслив над этим несколько минут, я решил, что он, вероятно, прав. Я давно узнал, что большинство взрослых лгут детям о самых разных вещах. Я ловил их на наглой лжи, но никогда не говорил им это в лицо. Но я понимал, что они лгут. И я подумал, что если они лгали детям, они, вероятно, могут лгать и друг другу. А в газетах ведь пишут взрослые. Поэтому было бы логичным, что газеты тоже лгут.

- Ты уверен в этом? - спросил я.

- В чем?

- Насчет лжи в газетах.

- Ага, - сказал он. - Я уверен в этом.

- А насчет того, что виккане не поклоняются сатане?

- Да, и в этом тоже. Бекки и ее семья не поклоняются сатане. Ни один из них.

- Значит, они не злые?

- Нет, - сказал он. - Они думают, что люди должны иметь возможность в большинстве случаев делать то, что хотят, при условии, что они никому не причиняют вреда. Это не то, что думает большинство людей, поэтому большинство людей считает, что ведьмы и колдуны - это зло.

- Ты колдун? - спросил я.

- Не совсем, - сказал он. - Я не совсем что-то одно. Но, в основном, я согласен с викканами.

- Бекки сказала мне, что Хизер считает, что ты волшебник, - сказал я. - Хизер думает, что у тебя есть сила.

Маркус рассмеялся.
- Что она может знаеть? - сказал он.

Это меня очень успокоило. Маркус был единственным взрослым, который никогда не лгал мне. Также как он был единственным, кто никогда не пытался заставить меня что-то сделать. Думаю, он, должно быть, считал, что дети - как и взрослые - должны иметь возможность делать почти все, что им нравится, при условии, что они никому не причиняют вреда. Во всяком случае, он вел себя так, как говорил.

 

МРЗОСТЬ

В тот вечер я был так счастлив снова вернуться к Маркусу, что мне было все равно, коммунист он, извращенец или что-то в этом роде. Мне просто хотелось быть ближе к нему. Так что, как только мы оказались в палатке, я снял всю одежду и сказал ему, что хочу, чтобы мне помассировали спину. Он тоже снял всю одежду и принялся растирать меня. Как же хорошо это было! И как хорошо было снова оказаться рядом с ним. Но тут возникла проблема. И проблемой стала моя пиписька. У меня случился один из тех разговоров, примерно как с моей задницей, но на этот раз он был с моим членом.

- Я чувствую себя обделенным, - высказался он.

- Не вмешивайся, - сказал я.

- Тебе гладят попу. Почему не меня?

- Потому что это было бы мрзостью.

- То, что ты делаешь сейчас, уже мрзость.

- Будет ещё хуже, если он потрогает тебя, - сказал я.

- Я смогу подарить тебе больше счастья, чем ты чувствуешь сейчас, - сказал он.

- Я сам позабочусь о тебе, - сказал я.

- Будет лучше, если ты позволишь это ему, - сказал он.

- Я не могу просить его об этом, - сказал я.

- Просто перевернись на спину и посмотри, что случиться, - сказал он.

- Думаю, я смогу это сделать, - сказал я.

- Конечно, сможешь, - сказал мой член.

- Я буду не виноват, если что-то случиться.

- Верно, - сказал он.

Я перевернулся.
- Думаю, может быть, ты займёшься и этой стороной, - сказал я.
У меня был стояк, и я увидел, что у него тоже. И его был намного больше моего.

Он улыбнулся и принялся растирать мне грудь, затем живот, а затем и переднюю часть моих ног. Вау, как это было приятно! Потом он начал понемногу заигрывать с моим членом. По-настоящему нежно. Он явно был извращенцем, но не из тех, кто вырезает тебе сердце и бросает умирать.

Затем он сделал одну штуковину, о которой я никогда не задумывался. Трудно сказать, что это было, потому что когда я пытаюсь это описать - это звучит очень противно. И вот что в нем было странного. Когда Маркус делал это - это совсем не выглядело противным. От этого было хорошо. Но когда я об этом говорю, это звучит противно. Иногда слова просто не позволяют мне сказать то, что я имею в виду. Во всяком случае, вот что там случилось. Он сунул мой член себе в рот и стал как бы посасывать. Он сосал мой член. Вот. Я сказал это. И это вызвало у меня суперски хорошее чувство.

После этого я почувствовал себя каким-то успокоившимся. Более уми-ро-тво-рён-ным, чем я когда-либо был раньше на своей памяти, и я свернулся калачиком рядом с ним, и мы оба заснули.

Когда я проснулся на следующее утро, Маркус уже готовил завтрак. Я лежал и думал о том, что произошло прошлой ночью. И мне снова стало хорошо, стоило только подумать об этом.

Мне это понравилось.

Я, конечно, понимал - это означало, что я проклят. Я попаду в ад. Мистер Спрингер частенько рассказывал нам об аде, и я понимал, что не хочу туда. Мне хотелось, чтобы Бог любил меня. А не ненавидел.

И тогда я понял, что меня двое. Прям как у доктора Джекила и мистера Хайда. Об этом говорил и мистер Спрингер. Он называл эти две части нашим хорошим «я» и нашим плохим «я» и говорил, что нам всегда придется бороться с нашим плохим «я». Я назвал две части моей души доктором Гудом и мистером Диком. И они действительно сражались друг с другом.

Д-р Гуд: Ты же знаешь, что не должен так поступать.

Мистер Дик: Как?

Д-р Гуд: Ты сам знаешь, как.

Мистер Дик: Делать это с ним или позволять ему делать это со мной?

Д-р Гуд: И то, и другое - зло.

Мистер Дик: Это похоже на любовь. Любовь - это хорошо.

Д-р Гуд: Это нехорошо. Это мрзость.

Мистер Дик: Это никому не повредит.

Д-р Гуд: Это заставит Бога бросить тебя в ад.

После того первого раза я позволял ему делать это со мной в любое время, когда ему хотелось. Я говорю: «Я позволял ему это делать». Это не совсем справедливо. Я хотел, чтобы он делал это. Я продолжал делать эти мрзости, потому что мне это нравились. Я расхаживал перед ним голышом. Я принимал душ вместе с ним и позволял ему мыть меня полностью. Постепенно я начал его трогать. Сначала я боялся этого, но потом понял, что могу подарить счастье и ему. Я просто делал ему тоже, что и он мне, чтобы у нас обоих было это хорошее чувство. Было здорово вызывать такой восторг у взрослого.

Другими словами, я стал извращенцем.

Так что мне пришлось признать, что мистер Дик одержал верх, и я уже не могу просто игнорировать фразу о попадании в ад. Следующие несколько дней мы ездили по Калифорнии, «осматривая достопримечательности». Он сказал, что мы собираемся навестить семью Уилкинсов в Неваде примерно через неделю, но у нас есть время, чтобы увидеть здесь разные вещи. Пока мы ездили, я много думал о том, как мне положить конец войне между мистером Диком и доктором Гудом. В конце концов я определился с планом, благодаря которому доктор Гуд должен был выиграть.

План был довольно экстремальным. Но и моя ситуация была экстремальной. Быть наказанным самым жутким, ужасным образом во веки веков - ну, с вами не может случиться чего-то более ужасного этого ужаса. Так что мне следовало решиться на какую-нибудь крайность. Мне пришло в голову следующее: я отрежу свой член и попрошу Бога простить меня. Мистер Спрингер много раз читал то место в Библии, в котором говорилось, что если вас что-то оскорбляет, вы должны отрезать это и выбросить. Он объяснял это так. Предположим, это ваш глаз. Если вам слишком нравятся плохие картинки. Вот что Библия имела в виду, говоря, что ваш глаз вас и оскорбляет. Он объяснил это очень ясно. Это означало, что если какая-нибудь часть вашего тела вызывает у вас какое-то хорошее чувство, которое есть зло, вы должны отрезать эту часть тела. Мистер Спрингер также говорил, что если мы попросим во имя Иисуса, Бог нас простит.

Что ж, отрезание члена казалось ужасным поступком. Но это, может быть, было чуть лучше, чем самоубийство, о котором я также подумывал. Хотя это было ужасно, но после того, как я это сделаю, возможно, я смогу немного успокоиться. Мистер Спрингер всегда говорил нам, что душевное спокойствие - это величайший дар.

Проблема была в боли. Однажды мой член застрял в молнии, когда я экспериментировал, не надевая трусов. Было очень больно. Отрезать его будет намного больнее. Я понимал, что у меня недостаточно храбрости, чтобы причинить себе такую боль. Но потом вспомнил о наркотиках, о которых мне рассказывала Бекки. Один из них был таков, что не позволяет чувствовать боли. Я мог бы просто принять побольше этого наркотика, а затем отрезать. Только я не мог вспомнить, что это за наркотик. Но мы будем у Бекки через несколько дней, и я спрошу у неё. Она говорила мне, что у Майка есть почти все наркотики, которые только можно придумать, у него дома. Так что я смогу его украсть.

Как только у меня появился этот план, я почувствовал себя намного лучше. Я не попаду в ад только потому, что был извращенцем. Главное - убедиться, чтобы меня не убило каким-нибудь глупым образом до того, как я смогу выполнить свой план. Может, я смогу спасти и Маркуса.

А пока я решил наслаждаться жизнью.

 

И СНОВА ПРОБЛЕМЫ

Следующий день мы провели на пляже. Там стало ещё больше людей, и я хорошо провел время. Я смог выбросить из головы всю ту чепуху с мрзостью. Мы уходили поужинать, но потом вместе вернулись на пляж. К тому времени уже стемнело, все разошлись, и пляж был только наш. Некоторое время мы бродили взад и вперед, почти не разговаривая. Естественно, мы были голыми. К тому времени я понял, что быть голым - единственный хороший способ гулять по пляжу. Немного погодя мы нашли большое бревно. Он сел, прислонившись к нему, и я прижался между его ног и откинулся на него. Некоторое время мы молчали, просто слушая волны и глядя на луну.

Так что я удобно устроился и наслаждался волнами, луной и руками Маркуса, обнимающими меня. Но довольно скоро наше у-ми-ро-творение было прервано.

Все началось с далекого рева мотоциклов. Когда они подъехали ближе, их звук стал очень громким. Я решил, что они просто проедут мимо, и мы снова обретем покой. Но этого не случилось. Я услышал, как они остановились у тропинки, ведущей на пляж, как они кричали и ругались. Потом я услышал, как ругается Маркус.

- Вот дерьмо, - произнёс он.

Он особо никогда не ругался, за исключением случаев, когда дела шли уж очень плохо. И я понял, что у нас неприятности. Затем люди, которых мы слышали, двинулись по дорожке на своих мотоциклах и стали выезжать на пляж.

- Эти люди могут оказаться очень опасными - тихо сказал он мне. - Просто сиди тихо и не шуми. Мы будем невидимками. Это волшебство. Доверься мне.

Я не знал, верю ли я тому, что он сказал, или нет. Я не чувствовал себя невидимым. Конечно, мы находились более-менее в темноте, но стоило им направить фару одного из мотоциклов в нашу сторону, и нас наверняка заметили бы. Но мне было очень страшно, и я не мог придумать ничего лучшего.

Мы оставили нашу одежду в кемпинге. Так что теперь оказались в ловушке. Тропинка была единственным выходом с пляжа, и спрятаться было негде.

Мотоциклов было около восьми. Ими управляли очень страшные на вид мужики. Они все были большими и носили банданы. Думаю, с пятью из них были женщины. Если бы я был женщиной, я бы никогда не пошёл с этими мужиками. Я вспомнил одну статью из National Enquirer о 16-летнем мальчике, который продал свою сестру байкерам. Я подумал, не с этими ли мотоциклистами она? Мне было ее жалко, но я знал, что ничего не смогу тут поделать. Хорошо бы мне самому выбраться отсюда живым. Я не мог их как следует разглядеть, но, не знаю почему, решил, что они выглядят злобно. Я просто это чувствовал. Я ни минуты не сомневался в словах Маркуса, что они очень опасны. Я имею в виду, что они могли подумать, если бы обнаружили нас голышом, и все такое? Они подумали бы, что мы извращенцы. Может, они были бы правы. И я не думал, что они из тех, кто хорошо относится к извращенцам.

Некоторые из них забрели в заросли и стали тащить оттуда палки и ветки, а потом принялись сооружать из них беспорядочную кучу. Всё это они делали с большим шумом. Они не особо разбирались в том, что находили. Если это была деревяшка, то её бросали в общую кучу. Затем они облили кучу бензином и подожгли.

В результате получился огромный костер, который сильно дымил, потому что многие ветки, попавшие туда, были ещё зелёными. С одной стороны, костёр улучшил наше положение. Так как им хватало света, они повыключали все фары на мотоциклах. Я думал, что если одна из этих фар высветит нас, то мы погибнем.

У кого-то из них с собой было большое радио, которое он настроил на станцию с хард-роком. Он включил его на полную катушку. Вскоре они начали пить пиво и курить. Немного погодя я понял, что они курили травку, потому что вместе с дымом до меня долетал тот же запах, что и от курева Майка. Там, где мы находились, мы ясно чувствовали этот запах. Наверное, ветер дул в нашу сторону. Этот запах, казалось, успокоил Майка. Но не этих парней. Может быть, дело было в пиве, а может, просто ничто не могло их успокоить, но они очень громко ругались и смеялись, плевались и толкали друг друга. Кое-кто из них стал бороться. Затем две женщины и несколько мужчин разделись и побежали к воде. Я по-прежнему был напуган.

Мы уже просидели в своём укрытии где-то около часа, когда один из них подошел очень близко к тому месту, где мы находились, и начал мочиться. Я имею в виду, если бы он сделал еще пару шагов, он бы попИсал прямо на нас. Вот насколько он был близок к нам. Он смотрел почти прямо на нас. По крайней мере, мне так показалось. Я подумал, что все кончено, замер и не шевелился. Но этот парень закончил, развернулся и утопал к своим.

- Смотри, - прошептал мне Маркус. - Мы невидимы.

К тому времени я почти верил ему.
- Я хочу, чтобы они ушли, - сказал я.

- Не волнуйтесь. Они уйдут.

- Когда?

- Скоро.

- Не очень-то похоже на это, - заметил я.

- Что-то заставит их уйти, - сказал он.

- Что?

- Я не могу сказать. Но чувствую это.

Мне не верилось. Я думал, что он просто пытался меня утешить.

Вечеринка продолжалась еще минут 20 или 30. Казалось, она понемногу стихает. Может, это подействовала травка. Потом мы услышали сирены. Сначала они зазвучали где-то вдалеке, но довольно скоро стали гудеть совсем рядом.

Довольно скоро я разглядел в темноте на вершине холма мигающие красные и синие всплески света. Затем я увидел несколько огоньков, запрыгавших на тропинке, и понял, что на пляж спускается ещё несколько мотоциклов. Парни из «Ангелов Ада» - наверное, это они и были - все повернулись лицом к тропинке.

В поле зрения появилось четыре полицейских мотоцикла, копы сошли с них, и один направился к костру.

- Парни, пора двигать дальше, - сказал он. - Никто не может находиться на пляже после наступления темноты.

- Пошел ты на хуй, - сказал один из мотоциклистов.
Я никогда раньше не слышал, чтобы кто-нибудь разговаривал так с копом. Никогда не думал, что такое может случиться. Но полицейский не слишком-то испугался.

- У вас есть выбор, - сказал он. - Вы можете двигаться дальше и как можно быстрее покинуть пределы этого округа, или можете провести некоторое время в нашей тюрьме.

Никто не выключил радио, а двигатели полицейских мотоциклов по-прежнему работали. Поэтому им приходилось перекрикивать этот шум.

- Что это за долбаные обвинения? - спросил кто-то из «Ангелов Ада». - Мы никого не трогаем.

- Предположим, что мы вас обыщем, - сказал коп. - И, может быть, найдем какие-нибудь наркотики.

- Я не вижу никого, у кого-бы получилось меня обыскать.

- Тебе лучше не ставить на это, - сказал коп.

Пока они разговаривали, прибыло еще около дюжины копов. У двоих были винтовки, а у остальных - дубинки. Все они столпились у входа на тропу.

Эти две группы какое-то время смотрели друг на друга, но никто ничего не говорил.

Затем подошел еще один из этих «Ангелов Ада» и как бы оттолкнул того, кто говорил с копами, в сторону.
- Вы нас неправильно поняли, - сказал он. - Мы как раз собирались уезжать. Не обращайте внимания на грубую манеру Джереми. Ваши грубые слова и приказы немного разозлили его, но он не всерьёз.

Банда собрала свои вещи и завела мотоциклы. Их женщины уселись за их спины. Затем они двинулись к тропинке, и полицейские расступились, пропуская их. Довольно скоро я услышал, как вдалеке затихает рев их мотоциклов.

Пара копов подошла к костру и разбросала все, что от него осталось. У них были фонарики. Один из них посветил своим фонариком по краям пляжа. Несколько секунд он светил почти прямо в нас. Я понял, что боюсь быть пойманным копами почти так же, как и «Ангелами Ада». Но мы, должно быть, оказались невидимы и для копов, потому что он просто развернулся и пошел обратно к тропинке.

Когда копы разошлись, мы встали на ноги.

- Давай вернемся в нашу палатку и ляжем спать, - сказал Маркус.

- Ага, - сказал я. - Очень рад, что они ушли.

- Береги свои ноги, - сказал он. - Можешь наступить на горячие угли.

На следующий день за завтраком я спросил Маркуса, как он сделал нас невидимыми.

- Я этого не делал, - сказал он. - Такое случается только когда я действительно боюсь, или когда во мне есть какие-то другие очень сильные эмоции.

- Ты не делал нас невидимыми?

- Нет. Что-то просто сказало мне: «Не двигайся. И скажи Франклину, чтобы он тоже не двигался. И ты будешь невидимым для них». Я так и сделал. Если у меня и есть какая-то магия, то это просто способность слышать вещи. И дело не в том, что мы стали невидимыми. Мы просто переместили себя в наш собственный мир. Что-то мне помогает, но я не могу объяснить, что именно. И люди, которые являются нам врагами, не могут увидеть нас из своего мира. Это как-то связано с тем, как работает их мозг.

Я не слишком хорошо понял его объяснение. Но он говорил, что тоже этого не понимает, поэтому я решил, что он объяснил, как смог.
- Кто должен был победить прошлой ночью, за кого ты болел? - спросил я.

- Копы или «Ангелами Ада»?

- Да.

- Ну, я просто хотел, чтобы «Ангелы Ада» отправились в другое место.

- Да. И я тоже.

Он кивнул.
- Они очень жестокие. Даже когда они ничего не делают, они агрессивны.

Я кивнул.

- Но и копы тоже, - сказал он.

- Они должны быть такими, - сказал я. - Или их побьют.

- Полагаю, что так, - сказал Маркус. - И готов признать, что был очень рад увидеть их прошлой ночью. Но я пытаюсь сказать тебе еще кое-что. Посмотри, как копы - или, по крайней мере, то, что они представляют - создают «Ангелов Ада» так же, как «Ангелы Ада» создают копов. Это две стороны одной медали.

Для меня это было уже слишком.
- Я не понимаю, - сказал я. - Ты говоришь так, будто там никто не победил. Полицейские победили. «Ангелы Ада» победили. И что это одно и тоже.

- Примерно так, - сказал он.

- Так мы за кого были? - спросил я.

- Ни за тех, ни за других, - сказал он. - Нам бы следовало отчеканить свою монету.

Ну, для меня это имело примерно такой же смысл, как два плюс синий равнялось слойке с кремом. «Нам бы следовало отчеканить свою монету». Это были просто слова. Но я как бы уже привык к тому, что определенная часть его слов не имела никакого смысла. Иногда смысл появлялся позже, и я его понимал. Иногда нет. Может, он понимал, как это должно сработать. «А может, он просто не понимает, что я ещё ребенок», - подумал я. Я не могу этого сказать. Но я решил оставить все как есть. По крайней мере, я понял, что ему не нравились ни копы, ни «Ангелы Ада».

 

ПОЕЗДКА В НЕВАДУ

Через несколько дней мы двинулись в сторону Невады. Там жили Уилкинсы. В восточной её части недалеко от границы с Ютой. Я помню момент, когда мы въехали в Неваду. Там был большой знак с надписью «Добро пожаловать в Неваду». Как только я это прочёл, у меня в животе похолодело. «Что это значит?» - спросил я у себя. И тут же вспомнил - я собирался отрезать себе член. Я действительно с нетерпением ждал встречи с Бекки и ее семьей, но вот это все испортило. Тогда я подумал, что если отрежу свой член, я буду походить на девочку. Бекки и я сможем быть сестрами. Эта мысль немного успокаивала. Но не очень.

После того, как мы въехали в Неваду, мне захотелось отлить, поэтому я попросил Маркуса остановиться. Я уже не был таким стеснительным, после того нудисткого пляжа в Калифорнии. Я был счастлив просто стоять на обочине и заниматься своими делами спиной к дороге. Мне было всё равно, что меня видят люди. Они не могли видеть мой член, а если и видели, что тогда?

Отливать - это хорошо. Это то, о чем люди не часто говорят. Но это правда. Я не имею в виду, что это самая прекрасная вещь в мире. Но это, по крайней мере, так же приятно, как съесть печенье. Так что я наслаждался тем, что рисовал узоры на пыли своей струйкой, когда мой член снова заговорил. Как сами понимаете, не вслух. В моих мыслях.

- Ты не можешь так поступить со мной, - сказал он.

- Как?

- Ты сам знаешь, как.

- Отрезать тебя и выбросить?

- А что-то еще?

Я посмотрел на него. Он закончил пИсать и выглядел немного грустным.

- Я должен это сделать, - сказал я.

- Почему?

- Я не хочу попасть в ад.

- Ты не попадёшь, - сказал он.

- Попаду. Я уже на полпути.

- Ты пожалеешь об этом.

- Прости. Но либо ты, либо я.

- Я - это ты, - сказал он.

Я не знал, что на это ответить. Я просто засунул его обратно в штаны и снова сел в машину к Маркусу. Холмы, по которым мы проезжали, были пустыми и пустынными.

В тот вечер мы могли бы легко добраться до Уилкинсов, но Маркус сказал: «Лучше всего приезжать утром».
Поэтому мы остановились совсем недалеко от их дома и разбили лагерь на ночь. На следующее утро я надел свои лучшие синие джинсы, новую красную рубашку и бусы... Я хотел выглядеть как можно лучше.

Хизер нарисовала небольшую карту, показывающую, как добраться до их дома. Найти его оказалось не так-то просто. После того, как мы свернули с главной дороги, я стал штурманом и считаю, что неплохо справился. Даже не смотря на то, что нам пришлось пару раз возвращаться. Грунтовые дороги, по которым мы ехали, едва ли можно было назвать дорогами, и, конечно, там совсем не было никаких указателей. В конце концов, мы нашли небольшой холм, на котором они жили, и начали подниматься к их владениям. Я увидел, как Бекки машет нам рукой. Когда мы достигли вершины холма, Маркус остановился рядом с их Volkswagen’ом, и я выпрыгнул из машины.

Бекки бросилась меня обнимать, да так, что я едва мог дышать. Затем она подбежала к Маркусу и обняла его. Она провела нас по небольшой тропинке к ровной площадке, где находилось несколько небольших строений.
- Мама, они здесь, - позвала она. - Майк! Выходите.

Хизер вышла из одного строения, Майк - из другого. После объятий и приветствий они повели нас в дом, из которого вышла Хизер. В этом доме была только одна большая комната, но она делилась на три части - кухню с раковиной, столовую и гостиную. Большинство вещей в комнате выглядели самодельными. Я не имею в виду, что они выглядели плохо. А говорю о том, что такого не найти в магазинах. Например, стол в столовой, за который все уселись, был круглым, а посередине него - узор из гальки. Позже Бекки рассказала мне, что это был символ инь-янь. Его сделал Майк. Стол был законченным, блестящим и очень красивым. Но, как я уже сказал, такого не встретишь в магазинах. Хизер сварила большой кофейник кофе и подала нам всем домашние пончики. Они были в сахаре и очень вкусные. Довольно скоро взрослые вступили в какую-то политическую дискуссию. Я не мог понять, о чём они говорят. Бекки, похоже, тоже заскучала.

- Давай, Франклин, - сказала она. - Я покажу тебе окрестности.
Она схватила меня за руку и потащила из столовой. Дилан последовал за нами.

- Это лучше всего объяснит, почему наш дом - не одно здание, - сказала Хизер. - Мы все строили его, но спланировал его Майк. Он плотник. А ещё делает украшения. На самом деле он очень хорошо работает руками. Я покажу тебе его мастерскую.

Она провела меня в комнату, которая была почти такой же большой, как столовая-гостиная, в которой мы ели пончики. Вся эта комната была забита вещами. Множество инструментов, гаек, болтиков, гвоздей и прочего, что только может потребоваться для изготовления вещей. Там было столько всего, что сначала казалось, что комната полна хлама, и только потом замечаешь, что всё на своих местах. В одном конце комнаты стоял стол для изготовления украшений. И делал Майк не так уж много вещей. Серьги, обычные кольца, ожерелья и все, что вы можете себе представить.
- Он продает эти вещи на ярмарках и фестивалях, - пояснила Бекки. - Эти штучки многим нравятся.

Затем она повела меня на самую высокую точку холма, на котором они жили. Майк соорудил там небольшую платформу. Она была из ошкуренного дерева, так что на ней можно было сидеть, не боясь получить занозу - и там было разбросано несколько подушек. А ещё стояло большое мягкое кресло. И всё это под открытым небом. Мы с Бекки забрались в кресло, и Дилан запрыгнул на нас.
- Мы называем это место «Креслом», - сказала она. - Здесь мы медитируем. Здесь очень приятно утром, когда встает солнце. И вечером, на закате.

Но она не стала заниматься медитацией. Она привела меня обратно с холма и показала пристройку, который они пользовались, и частично подземную комнату, в которой находилась спальня Майка и Хизер, и небольшое здание, похожее на игровой домик. Там находилась комната Дилана. Он мог там спать, если бы захотел, но обычно он спал либо с Хизер и Майком, либо с Бекки в ее комнате, куда она привела меня потом.

Дом Бекки стоял на сваях - футах в десяти над землей. Она там спала. И все свои вещи хранила там.
- Ты можешь спать со мной, пока ты здесь, - сказала она.

- Звучит заманчиво, - сказал я. - Но я боюсь, что Маркусу может быть одиноко без меня.

- Он все время спит с тобой, - сказала она.

Я не стал с ней спорить. Я подумал, что мы разберемся с этим, когда придет время. В комнате у Бекки была большущая подушка и раскладное большое кресло, которое можно было использовать как кровать. Они с Диланом плюхнулись на кресло, а я устроился на подушке.

- Почему ты сбежал? - спросила меня Бекки.

- Ты имеешь в виду, с пляжа?

- Да. Только что был, а потом пропал, как будто и не было.

- Думаю, это случилось внезапно, - сказал я.

- Маркус был очень расстроен.

- Очень?

- Конечно, очень. Он любит тебя.

- Любит?

- Конечно. Разве ты не можешь сказать тоже самое?

- Наверное.

- Так почему ты это сделал?

- Сбежал?

- А что-то ещё?

Конечно же, я понимал, что она имеет в виду. Но я пытался выиграть время. Я никак не мог придумать, что соврать.

- Почему я сбежал? - повторил я.

- Да.

Мне не хватало времени. Я понимал, что Бекки действительно хочет знать правду. Почему бы и нет? Она не собиралась отступать. И вот я сижу, а у меня в голове только правда. Поэтому я решил сделать что-то по-настоящему странное и рискованное. Решил сказать правду.
- Я подумал, что ваша семья занимается сатанинским культом, - сказал я.

Почему-то ей это показалось смешным. Я считал, она рассердится, накричит на меня или что-то в этом роде. Но вместо этого она рассмеялась.
- Ты подумал, что мы поклоняемся Сатане?! - переспросила она.

Она посмотрела на Дилана.
- Может быть, это правда. Дилан может оказаться обычным маленьким дьяволёнком.

- Я не дьявол, - сказал он.

Бекки еще раз рассмеялась. Она обняла Дилана.
- Конечно, нет, - сказала она. - Но он подумал, что мы - это сатанинский культ.
Дилан тоже начал смеяться. Не думаю, что он по-настоящему понимал, что происходит, а смеялся только потому, что смеялась она.

Это оказалось чувствительнее, чем если бы она накричала на меня. Я понял, что говорить правду было ошибкой.

- Остановись! - сказал я.
Думаю, я сказал это довольно громко.
- Перестаньте надо мной смеяться.

Они перестали смеяться и уставились на меня. И выглядели очень удивленными.

- Я не люблю, когда надо мной смеются, - сказал я.

- Не злись, - сказал Дилан.

- Прости, - сказала Бекки. - Просто это так забавно - считать, что мы - это сатанинский культ.

- Это потому, что ты сказала, что вы ведьмы, - сказал я.

- А, это. Да, иногда люди думают, что мы поклоняемся сатане. Я понимаю, почему ты мог подумать такое.
Она понимающе кивнула. Но я по-прежнему считал, что она смеется надо мной.

- Я прочитал об этом в газете, - сказал я.

- Ты не должен верить газетам, - сказала она. - Там всегда лгут.

Я встал и сказал:
- Мне пора.

- Куда?

- В туалет.

Мне не хотелось в туалет. Решив, что она не сможет увидеть меня из своей спальни, я сделал круг и направился к «Креслу». Там никого не было, поэтому я плюхнулся в кресло и попытался разобраться в том, что происходит в моей жизни. Почему все так запутанно? Почему мне кажется, что я дружу с Бекки и ее семьёй, и с Маркусом, а в следующую минуту они кажутся мне врагами? Я подумал о том, чтобы снова сбежать, но понял, что не смогу таким способом убежать от всех сразу. Эти люди были моими самыми близкими друзьями, которых до этого у меня никогда не было.

Не знаю, как долго я просидел в кресле. Мне показалось, что несколько часов, но время может идти довольно медленно, когда ничего не делаешь. Так что, вероятно, когда пришла Бекки, прошло не больше часа. За ней тащился Дилан. Она подошла к креслу и села на подушку.

- Привет, Франклин, - сказал Дилан.

Я не ответил.

- Извини, что мы смеялись над тобой, - сказала Бекки.

Я по-прежнему не отвечал.

- Я испугалась, что ты снова сбежал. Я не хочу, чтобы ты это сделал.

Дилан подошел ко мне и забрался мне на колени. Я позволил ему это сделать, но не помогал и не обнимал.
- Не злись, - сказал он.

- Мне не нравится, когда надо мной смеются, - сказал я.

- Я больше не буду этого делать, - сказала Бекки.

- Окей, - сказал я.

Я обнял Дилана и притянул его к себе. Он буквально растворился по мне и засунул большой палец в рот. По какой-то причине ощущение его на себе и моё примирение с Бекки заставляло меня заплакать.
«Каждый раз, когда всё меняется, я плачу», - подумал я. Я становился похожим на девчонку. Я пытался сдержаться, но слезы текли из моих глаз, и я принялся шмыгать носом. Дилан посмотрел на меня и смахнул мне слезы.
- Не плачь, - сказал он.

- Я в порядке, - сказал я ему.

- Иногда я тоже плачу, - сообщил он.

Таким образом, я помирился с ними, и мы провели день с Бекки, которая показала мне некоторые из ее «мест для размышлений» и маленький домик, который она построила из досок и обрывков ткани. Я подумал, что мог бы сделать получше, но там было по-своему уютно.

Я решил, что будет забавно переночевать в спальне Бекки, как хотела она. Я поговорил об этом с Маркусом. Он не стал возражать: Дилан тоже захотел спать с нами, и это было нормально. Он спал рядом со мной на циновке на полу. Он был самым приятным малышом из тех, что я встречал в своей жизни. После того, как он заснул, Бекки принялась рассказала мне о викканах - об их верованиях и празднованиях.
- То, что ты чувствовал в лесу и в океане - это чувство счастья - не слишком хорошо сочетается с христианством, - сказала она.

- А что об этом говорят виккане? - спросил я.

- Что есть Богиня-Мать, вот и все, - сказала она. - Богиня-Мать поддержала тебя и ты это почувствовал.

Я попробовал это понять. Это действительно в чём-то походило на материнские отношения. Ну, мне так показалось. У меня никогда не было таких отношений, чтобы я мог понять эти чувства, но можно было предположить, что они таковы и есть.

Ещё она сказала мне, что виккане не могут быть сатанистами, потому что они даже не верят в дьявола.
- Дьявол подобен Санта-Клаусу, только наоборот. Это просто способ, которым взрослые пытаются заставить детей вести себя хорошо. Санта награждает тебя за хорошее поведение. Сатана наказывает тебя хуже, чем любой взрослый в этом мире, когда ты ведешь себя плохо.
По ее словам выходило, что они оба были всего лишь выдумкой.

Планировалось, что мы останемся у них на неделю. Затем мы собирались отправиться на празднование Викки в Западную Вирджинию. После этого мы собирались на марш против Пентагона в Вашингтон, что в округе Колумбия. Первые пару дней мы с Бекки почти все время проводили вместе. Я был удивлен, насколько мы хорошо поладили. Мы играли в «Монополию», искали ящериц, пауков и скорпионов, просто болтали. Рассказывали о своей жизни. Моя жизнь в приюте штата Мэн сильно отличалась от той, что была у нее в семье хиппи. И в некотором смысле мы с ней очень отличались. Я был угрюмым и скрытным. И, наверное, со мной было сложно ладить. Но у нас имелись общие интересы. До этого момента у меня никогда ещё не было настоящего друга примерно моего возраста. Такого, с которым можно было просто поговорить. Я был в восторге от подобного.

 

МЫ ИЗВРАЩЕНЦЫ?

Однажды, когда мы, гуляя, забрались в ее домик на дереве, Бекки решила, что мне нужно подстричься. Это заставило меня занервничать, но я согласился.
- Только не отрезай слишком много, - сказал я. - Я хочу отрастить их подлиннее.

- Хорошо, - согласилась она. - Ты должен позволить им отрасти. Я просто немного их подрежу.

Она настояла, чтобы я снял рубашку - чтобы на ней не осталось волос - и усадила меня в кресло с прямой спинкой. Она осторожно отрезала по клочку то здесь, то там. В основном, занимаясь расчесыванием и «укладкой» моих волос.
- Я - парикмахер, - объяснила она.

Эта игра мне очень понравилась, от неё у меня появилось какое-то покалывающее ощущение, от этой игры с моими волосами. Это ощущение сложно описать, но оно было очень приятным.

После того, как она удовлетворилась моей «прической», она достала набор для макияжа, хранившийся в ящике стола.
- Хизер не любит макияж, - сказала она. - Говорит, что это неестественно. Но мне иногда нравится.

- Она позволяет тебе им пользоваться? - спросил я.

- Конечно. Это никому не может повредить.
Она разложила принадлежности для макияжа на маленьком столике рядом со мной.

- Представь себе, что ты девушка, - сказала она. - И я должна сделать тебя красивой.
Она долго красила мне веки, а потом сказала, что мне требуется немного помады. Она нанесла её очень осторожно, а затем заставила меня поджать губы, чтобы все получилось, как надо. Мне подобное тоже понравилось. Думаю, мне нравится, когда люди в шутку что-то вытворяют со мной. К тому же было интересно притворяться девушкой.

- Из меня получилась хорошенькая девочка? - спросил я, когда она отступила назад с зеркалом, что висело у нее на двери.

- Красивая, - сказала она. - Но твои синие джинсы не очень красивы.

Она заставила меня встать, расстегнула мой ремень и молнию на джинсах, позволив им упасть на пол. Я вышел из них, ожидая, что последует дальше.

- Это мальчишеские трусы, - заявила она. - Ты должен их снять.

Мне было немного неловко это делать. Она уже видела меня голым, так что не это было проблемой. Но у меня был стояк. На нудистском пляже у меня ни разу такого не случалось. Но я всё-таки решил двигаться дальше и стянул трусы.

- У тебя стоит.

- Ага, - сказал я.

- Почему?

- Думаю, потому что ты смотришь на него, - сказал я.

- Симпатичный, - сказала Бекки. - Но мы должны превратить тебя в девушку. А он только мешает.

- Мистер Дик делает то, что должен, - сказал я.

- Как ты назвал его... это... мистер Дик?

- Да-а.

Она засмеялась, но я знал, что это потому, что она решила - дать моему члену такое имя было остроумно. Она не смеялась надо мной, так что все было нормально.

- Собирается ли мистер Дик опускаться? - спросила она.

- Наверное, когда я оденусь, - сказал я.

- Хорошо, тогда он будет незаметен, - сказала она.

Она подошла к своему комоду и достала свои трусики и юбку. Юбка представляла собой клетчатую накидку с большой золотой булавкой, скреплявшей ее. Она попросила меня надеть трусики, а затем надеть юбку. Я решил, что ничего страшного не случиться, если я всё это примерю. Затем она отступила назад и оглядела меня.

- Да, - сказала она. - Ты можешь быть моей сестрой. Я всегда хотела иметь сестру.

- Это только понарошку, - сказал я.

- Конечно да, глупыш, - сказала она.

- Но я всегда хотелось понять, что значит быть девочкой, - сказал я.

- Пойдём, покажем остальным.

- Они будут смеяться, - сказал я.

- Нет, они не станут.

И мы вместе вышли из ее спальни. Сначала мы пошли в мастерскую Майка, где он делал украшения.
- А, две милые девушки, - сказал он и улыбнулся мне.
Я заметил, что в мастерской у него не пахло марихуаной. Бекки позже рассказала мне, что он никогда не курит, пока работает. Мне понравилось, что он сказал, что мы «милые». Я почувствовал, что он не просто шутил, а сказал то, что подумал.

- Вы пришли как раз вовремя.
Он жестом попросил меня подойти ближе, и я подошёл. Он взял со своего стола морского ежа, которого я нашел на пляже. На нем была тонкая серебряная цепочка, продетая через два очень аккуратных отверстия. А на самом еже был нарисован черно-белый знак инь/янь. Всё было сделано очень аккуратно. Затем, чтобы сделать два круга, он добавил какие-то камни.
- Белый круг в черной части - это перламутр, - пояснил он. - А черный круг в белой части - это черный оникс.
Он надел ежа мне на шею и застегнул цепочку. Затем он оттолкнул меня, чтобы полюбоваться.
- Круто, - заявил он.
Наверное, он имел в виду получившееся ожерелье из морского ежа. Но, похоже, считал к тому же, что и я тоже нормально выгляжу. Во всяком случае, он не стал смеялся надо мной.

- Эти камни и в самом деле красивые, - сказал я.

- Это полудрагоценные камни, - сообщил он. - Перламутр добывают из внутренней части раковин устриц. На самом деле это тот же материал, из чего получается жемчуг. Оникс - всего лишь камень, но очень красивый.

- Я не смогу заплатить за работу, - сказал я. - Может, Маркус сможет.

Он рассмеялся.
- Не глупи, - сказал он. - Я делаю вещи для друзей, потому что хочу этого.

Я вспомнил о дизайне обеденного стола.
- Тебе нравятся эти инь/янь, - сказал я.

Он кивнул.
- Ага.

- Ты говорил тогда на пляже, что речь идет о противоположностях.

- Да, - сказал он. - У тебя хорошая память.

 Затем мы пошли на кухню/ в столовую, где Хизер готовила обед.
- Привет, девочки, - сказала она и улыбнулась.
Но не рассмеялась. Это была дружелюбная улыбка. Как будто я всегда был девочкой. Но Бекки до жути хотелось поделиться этим.

- Это я переодела его, - сказала она. - Как, по-твоему, он выглядит?

- Он или она - выглядит весьма симпатично, - сказала Хизер. - Может, нам стоит называть ее «Фрэнсис»?

- Я просто притворяюсь, - заявил я.

- В этом нет ничего плохого, - сказала Хизер.

- Чем занимаешься, мама? - спросила Бекки.

- Готовлю чечевичный суп, - сообщила Хизер. - Мне нужно помочь с овощами.

- Хорошо, - сказал я.  - И что нам нужно делать?

- Давай, я помогу ей, - сказала Бекки.  - А ты иди и покажи Маркусу, как выглядишь.

- А где он? - спросил он.

- Думаю, он в «кресле», - сообщила Хизер.

- Хорошо, - сказал я. - Пойду, посмотрю.

Маркус находился на платформе и сидел в «кресле». Сначала я подумал, что он спит. Но, подойдя поближе, я увидел, что он просто неподвижно сидит. Его глаза были открыты.
- Привет, Маркус, - произнёс я.

Он повернул ко мне голову и улыбнулся.
- Привет, Франклин, - ответил он.
Он ничего не сказал о моем новом наряде. Просто вел себя так, как будто это было что-то обыкновенное. Мне подобное пришлось по душе.
- О чём думаешь?

- Ничего особенного, - сказал я.
Потом мы оба какое-то время молчали. Мы не чувствовали, что каждую минуту, проведенную вместе, должны заполнять разговорами. Когда мы ехали в машине, мы молчали, если нам нечего было сказать, и это было нормально. Но теперь мне было что сказать.

- Можно, я сяду на тебя? - спросил я наконец.

- Конечно, - ответил он.

Я подошел к нему, и он помог мне взобраться к нему на колени. Я прижался к его телу и некоторое время просто сидел. Он слегка раскачивался в кресле. Это кресло позволяло такое. И он принялся поглаживать меня по спине. Очень нежно. И я понимал, что он нормально примет мой эксперимент - то, что я некоторое время побуду девочкой. Он не станет надо мной смеяться. Я посмотрел на него. А потом притянул его голову к себе и поцеловал в губы. Я был удивлен, что поступил так. Похоже, что и он тоже.

Мы посидели вместе еще немного, покачиваясь в кресле.

Затем я спросил:
- Маркус?

- Да?

- Мы извращенцы?

Он подумал минуту, а затем сказал:
- Я не смогу на это ответить.

- Почему?

- Трудно объяснить. С чего же начать? А почему ты спрашиваешь об этом?

- Мне нравится, когда ты делаешь со мной кое-что.

- Угу.

- И тебе, кажется, это тоже нравится.

- А что именно?

- Ты знаешь.

- Думаю, да. Но скажи мне, чтобы я был уверен.

- Ну, когда ты гладишь мою попу и мой член.

- И как тебе это? - спросил он.

- Приятно, - сказал я.

- Окей. Итак, у нас есть кое-что, что нравится тебе и мне, и ты спрашиваешь, стоит ли нам копаться в мешке с неприятными ярлыками, которые мы носим с собой, и наклеивать на наши отношения ярлык, который превращает что-то хорошее в нечто плохое.

- Ты говоришь слишком быстро. Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

- То, чем мы занимаемся, приятно для нас обоих. Ты сам это сказал. А ярлык - извращенцы. Он превращает хорошее в нечто противное. Это всё равно, что носить солнцезащитные очки, которые делают все вокруг розовым. Только в этом случае мы надеваем очки, которые заставляют вещи выглядеть противными. Я понимаю, почему люди хотят носить очки, которые делают мир розовым. Но зачем кому-то носить очки, которые делают мир плохим?

Я все еще не совсем понимал. Дело не в том, что мысль была слишком сложной. Но для меня всё это было в новинку. Маркус всегда говорил, что поначалу трудно принять любую новую идею. А потом, когда ты, в конце концов, принимаешь её, всё становится простым.
- О каких очках ты говоришь? - спросил я.

- О словах, - сказал он. - В данном случае о словах «извращенец» и «извращение».

Я немного подумал. И как-то сразу понял, что он имеет в виду.

- То есть слова подобны очкам, которые могут придавать вещам такой вид, какой ты захочешь, - сказал я.

- В значительной степени, - сказал он.

- Так мы извращенцы?

- Зачем тебе нужны эти очки? - спросил он. - Зачем связывать это слово с тем, чем мы занимаемся?

- Потому что все так поступают, - сказал я.

- Ах, - сказал он. - В этом вся загвоздка, да?
Он наклонился и поцеловал меня в шею так, что я захихикал и поежился.
- А этот мистер Все знает, каково тебе, когда я тебя целую?

- Не-а, - сказал я.

- Тогда что он знает? - спросил Маркус.

- Думаю, ничего, - сказал я.

- Значит, вопрос в том, должны ли мы, описывая это, использовать те же слова, что и мистер Все?

- Но если все говорят, что я извращенец, потому что мне нравятся такие вещи, возможно, это действительно так, - сказал я.

- Может быть, и так, - сказал он. - Но, опять же, каково тебе, когда я глажу твою попу или сосу твой член?

- Хорошо.

- Я бы не стал делать это тебе, если бы это было не так, - сказал он.

- Я знаю.

- Хорошо. Итак, извращенный - значит больной. Тебя от этого тошнит?

- Нет.

- Плохо себя чувствуешь потом?

- Нет.

- Ты счастлив после этого?

- Да.

- Значит, если это не вызывает у тебя недомогания и не вызывает позже тошноты, и на самом деле делает тебя счастливым, то имеет ли смысл говорить, что это болезнь?

- Думаю, нет, - сказал я.

- Не соглашайся только ради того, чтобы доставить мне удовольствие, - сказал он.

- Нет. Это действительно не имеет смысла.

- Итак, я пытаюсь сказать - не никому позволяй называть твой опыт. Это только твой опыт, и ты сам имеешь право называть его.

В течение нескольких дней после этого разговора я старался поступать так, как он говорил, насколько я это понимал. Я пытался думать о том, как это было с ним, и как мне нравится, когда он гладит мою задницу, и мою спину. И когда он что-то делает с моим членом. Как же мне называть людей, которым нравятся такие вещи? Поразмыслив, я решил, что мы всё-таки извращенцы. Все так говорят. Нельзя просто ходить вокруг да около, придумывая свои собственные ярлыки для всего. Предположим, я бы начал называть деревья блоксами. Никто бы не понял, о чём я говорю.

Но ещё я решил, что мы хорошие извращенцы. Это был тот ярлык, который я решил использовать в собственном сознании.
«Хорошие извращенцы».

Это было намного лучше, чем «сексуальные маньяки». Потом, сообразив, что всё это не такой уж большой грех, я подумал, может, мне все-таки не придется отрезать свой член. Может быть, я просто смогу попросить Бога простить меня когда-нибудь, прежде чем я умру. Если я сделаю это во имя Иисуса, он должен меня простить. Таков уговор.

В том, чтобы сразу же броситься просить прощения, не было особого смысла, потому что я точно не собирался отказываться от всех этих поглаживаний и прочего с Маркусом. И я был не совсем готов перестать пытаться увидеть, каково это - быть девочкой. Хотя, конечно, понимал, что это мрзость. Кроме того, мне хотелось видеть Бекки и ее мать обнаженными. Но даже думать о таких вещах было грехом. Мистер Спрингер совершенно ясно дал это понять. Так что сейчас не было особого смысла просить прощения. Я знал, что Бог не воспримет меня всерьез. Может, мне стоит просто подождать, пока я не стану по-настоящему старым и меня больше не станет волновать секс. Я слышал, что у людей всегда так. Конечно, если я когда-нибудь очень быстро погибну - без предупреждения - например, в автомобильной аварии, я могу оказался в аду. Но пока я решил просто пользоваться шансом.

 

БРИСТЛЕКОНСКИЙ ХРЕБЕТ [штат Юта, США]

Однажды утром, всего за пару дней до того, как мы должны были отправиться в Западную Вирджинию, Хизер сообщила, что собирается отправиться в поход к Бристлеконскому хребту. Она спросила, кто пойдет. Ей нужно было знать, потому что она должна была спланировать, сколько ей готовить еды. Бекки пришла ко мне с этой новостью. Я же бродил возле палатки Маркуса, раздумывая о том, чем мне заняться в этот день.
- Пошли, - позвала она. - Мы должны помочь маме с едой. Тебе понравится этот хребет.

В то утро у меня было плохое настроение из-за ночного кошмара. Прошлой ночью мне приснилось, что пришел дьявол и схватил меня. Я шел по высокогорному гребню, где было очень красиво, как вдруг две руки вытянулись из земли у моих ног. Я понимал, что ничего подобного не могло случиться на самом деле, но во сне это не имеет значения. Одна из рук схватила меня за лодыжку. И я понимал, что это дьявол. Не знаю, как я это понял. Ведь это мог быть какой-то мертвец, вылезший из могилы. Но во сне я точно знал, что это дьявол. И он потащил меня под землю, как будто это был зыбучий песок. Затем он обеими руками обнял меня, продолжая тянуть вниз. Меня тащили под землю. Я проснулся как раз вовремя, потому что над землёй осталась только одна моя голова.

И поэтому, конечно, у меня было плохое настроение.
- Что такого хорошего в этом Бристлеконском хребте? - спросил я.

- А что ты такой сварливый сегодня утром? - спросила она.

- Ничего. Я просто хотел узнать об этом Бристлеконском хребте - я имею в виду, почему это такое замечательное место.

- Это место силы.

- И что это значит?

- Я не знаю, - сказала она. - Это трудно объяснить. Это место, где ты можешь познавать мир. Где щетинистые сосны могут с тобой разговаривать.

- Окей, - сказал я.
Но она смогла прочесть по моему лицу, что я не купился на эту чушь о разговорах и слушании деревьев.

Мы были почти у столовой.
- Ты можешь мне не верить, - сказала Бекки. - Но, может быть, мама объяснит это лучше.

Пока мы собирали провизию для похода, Хизер рассказывала о деревьях, которые росли на хребте Бристлеконе. Она сказала мне, что щетинистые сосны - самые старые живые организмы на Земле. Некоторым из них было почти пять тысяч лет. Они росли очень медленно и были особенно приспособлены к жизни в очень суровых, сухих и ветреных местах, где большинство других растений вообще не выживают.

- Мы думаем, что из-за их преклонного возраста у них много мудрости, - сказала она. - Так что лес, в котором они растут, - это место понимания и осознания силы.

Поход к сосновому хребту вышел не слишком весёлым. Был жаркий, ветреный, пыльный день. Тропа была неровной и очень каменистой. На мне были кроссовки. У меня не было походных ботинок. К тому же я всё ещё переживал из-за своего сна о дьяволе. Я не мог выбросить его из головы, но ни с кем не хотел говорить об этом. Думаю, что моей первой мыслью о чём-то, важном для меня, - держать всё при себе. Кроме того, я также сознавал, что люди, окружавшие меня, имеют совсем другие представления о дьяволе, совсем не как у меня. Они даже думают, что его не существует.

Я же его признавал. Пока мы поднимались в гору, у меня разболелся живот и пришлось сбегать в кустики. Бекки со мной не спорила, но я заметил, что она предпочитает держаться в стороне от меня. Это был тяжелый подъем. Майк захватил особый рюкзак, в котором он часть времени нёс Дилана - как кенгуру. Так что Дилану не пришлось идти всю дорогу пешком. Не думаю, что он смог бы. Маркус иногда шагал рядом со мной, и он оказался единственным, кому я мог пожаловаться.

- Тут какая-то совсем уродливая местность, - сказал я.

- Хм.

- Эта проклятая пыль убьет меня.

- Хм.

- У меня болят ноги.

- Хм.

- И все в гору?

- Отсюда уже не далеко, - сказал Маркус.

Я отстал от них и, в конце концов, уселся на камень.
- Я не пойду дальше, - заявил я. - Вы можете забрать меня на обратном пути.

- Почему бы нам всем не отдохнуть минутку, - предложила Хизер.
Итак, они все расселись на камнях ярдах в двадцати впереди меня. Почти не разговаривали. Какое-то время мы все молчали. Затем Дилан спустился к месту, где сидел я. Несмотря ни на что, я не мог грубить ему.
- Привет, Дилан, - сказал я.

- Привет.

- Долгий путь, а?

- Ага, - сказал он.
Затем мы немного посидели вместе молча.

Наконец он сказал:
- Не убегай снова, Франклин.

- Думаешь, я снова сбегу?

- Ты можешь.

Я просто не знал, что сказать. Я совсем не планировал куда-то сбежать прямо сейчас. Хотя и не был уверен, что не сбегу. Я все еще подумывал об этом, когда, казалось, не мог поладить с окружающими.

- Я не знаю, - наконец выдавил я.

- Я буду скучать по тебе, - сказал он.

- Хорошо, - сказал я. - Не буду убегать.
Так же внезапно для меня стало ясно, что, если он будет скучать по мне, я не смогу убежать. Я понимал, что он не лжёт. Думаю, что он еще даже не умел лгать. Мне пришла мысль, что, может быть, когда-нибудь я смогу научить его этому.

Итак, мы пошли с ним пошли к остальной группе, и снова двинулись по тропе к хребту Бристлекону.

И я, можно сказать, оказался счастлив, когда мы наконец прибыли на хребет Бристлекон. Мы на некоторое время покончили с ходьбой, и я мог дать отдых ногам. Но должен сказать, что, увидев щетинистые сосны, я оказался разочарован. «Лес» состоял примерно из дюжины деревьев, и все они были не очень большими, и даже не очень-то здоровыми на вид. И, определенно, не соответствовали моим представлениям о «лесе». Большинство деревьев, особенно старые, выглядели полумертвыми. Лишь на некоторых из их ветвей было что-то живое или зеленое. Но я предположил, что они так выглядели веками, поэтому вряд ли умрут в ближайшее время. Все они были кривые и не очень высокие.

Хизер сказала, что щетинистые сосны обладают мудростью, потому что они очень старые, и этот факт придавал им особую целительную силу - особенно для разума. Она предложила всем нам немного посидеть в тишине и посмотреть, какие картинки придут в голову. Думаю, она сказала это, по большому счёту, только для меня, потому что я уже понял, что все они уже знали об этом хребте, и пришли сюда только ради этой цели.

Не думаю, что это могло кому-нибудь повредить, поэтому, когда остальные сели и замолчали, я сделал то же самое.

И мне представился дьявол. На этот раз он явился не из-под земли, а с неба. Он был огромен. Спустя некоторое время картины в моей голове стали почти такими же яркими, как мой кошмар из сна, и такими же пугающими. Я чувствовал, что он действительно рядом. То, что я видел у себя в голове, было просто картиной - я понимал это - но мне казалось, что это была картина чего-то реального. Дьявол протянул руку с неба, и эта гигантская жестокая рука приблизилась ко мне. Это походило на то, будто за мной гнался Зеленый гоблин - но не было супергероя, который мог бы меня спасти. Я подумал, что, может быть, умру прямо сейчас, даже не попросив у Бога прощения. Во имя Иисуса, как это положено. Это потому, что я был с этими людьми - с этими ведьмами и дьяволопоклонниками.

А потом случилась забавная вещь. Дилан встал и столкнулся с Дьяволом. Не в реальной жизни. А в моём видении. «Видение» было словом для тех картинок, которые можно видеть у себя в голове. Дилан, похоже, не боялся. Дьявол оскалился, чтобы напугать его, но вместо того, чтобы испугаться, Дилан просто надул щёки, сделав глубокий вдох, а затем выпустил струю воздуха в дьявола. Думаю, это было волшебное дыхание, или Дилан был каким-то супергероем. Может быть, как Баки или Торо, но намного моложе их. Как бы то ни было, дуновение воздуха, заставило Дьявола распасться на части. Как будто он был сделан из дыма, и дуновение заставило его потерять форму, пока он не превратился совсем в ничто. Я почувствовал облегчение. Я почувствовал себя спасенным от самой страшной опасности, с которой когда-либо сталкивался в своей жизни, - и заплакал. Иногда можно заплакать от облегчения. Как сейчас.

Затем я почувствовал, что кто-то на самом деле схватил меня. На секунду мне показалось, что это дьявол прокрался обратно и все-таки нашел способ схватить меня. Сзади. Я чуть не обкакался от страха. Но приоткрыл глаза и увидел, что это был Дилан. Он обнял меня.
- Почему ты плачешь? - спросил он.

- Из-за того, что увидел, - сказал я.

- Не грусти, - сказал он. - Мы рядом.

Почему-то это заставило меня зареветь еще сильнее. Сейчас я действительно вел себя как девчонка, но мне было все равно.

- Что ты видел? - спросила Хизер.

- Дьявола, - сказал я.

- И что случилось?

Я рассказал ей о том, что привиделось. Затем я рассказал ей о своем кошмаре, во время которого проснулся тем утром.

- Он думает, что мы поклоняемся дьяволу, - сообщила Бекки. - Готова поспорить, именно потому ему приснился такой сон, и он увидел дьявола.

- Да, - сказала Хизер. - Твой сон был о твоём страхе. Он показал тебе не то, что должно случиться, а то, чего ты боишься.

Я кивнул. Я это понял.

- И твоё видение здесь сказало тебе, что дьявол, которого ты так боишься, оказался не более чем клубом дыма пугающей формы - который может сдуть даже маленький ребенок. Мысль. Ничто иное, как мысль.

- Дьявол не настоящий, да? - спросил я.

- Да, - ответила Хизер.

И я заревел ещё сильнее. На этот раз Дилан не пытался меня остановить. Он просто держался за меня. Бекки подошла и тоже обняла меня.

Могу ли я верить этому? Если дьявол ненастоящий, и ужасное место, которым он владел, куда я обязательно должен был попасть в качестве наказания на веки вечные, тоже было не реальным, то такие новости были очень хороши, лучшие из тех, что я когда-либо слышал. Если это правда - тогда это самое большое счастье в моей жизни. Вот из-за чего я плакал.

Ненавижу признавать это, но мое собственное видение - единственное, которое я хорошо помню. Думаю, для меня оно было настолько важно, что вытеснило почти все остальное. Однако я помню разговор между Маркусом и Хизер. Когда другие люди рассказывали о своих видениях, либо Маркус, либо Хизер комментировали их. У Маркуса очень хорошо получалось. Я был удивлен, насколько Майк и Хизер внимательно выслушивали его слова. Похоже, они вообще не считали его психом. Когда все поделились своими видениями и выслушали комментарии насчёт них, Хизер спросила Маркуса, видел ли он что-нибудь.

- Ничего особенного, - сказал он.

- Но что-то всё же было? - спросила она.

Он пожал плечами.
- Да. Кое-что.

- И что это было?

Он, похоже, не хотел рассказывать, но она настояла.

Я не помню всех подробностей, но он рассказывал о лисе, которая попалась в одну из тех мерзких весенних ловушек, которые используют для ловли диких животных. Она отгрызла себе лапу. Я слышал, что животные так поступают, но не знал, происходит ли на самом деле такое. Как бы то ни было, в его видении лиса, хромая, спустилась к реке и позволила себе умереть.

- К какой-нибудь конкретной реке? - спросила Хизер.

- К Потомаку, - сказал он.

Это, казалось, расстроило Хизер.
- Может, нам не стоит идти на марш, - сказала она.

- Нам нужно идти, - возразил Маркус.

- Почему?

- Как Эбби собирается поднять Пентагон с земли без нашей помощи? - спросил Маркус.

Хизер и Майк рассмеялись.

- Хорошая мысль, - произнёс Майк.

- Но я серьезно, - сказала Хизер. - Может, тебе лучше остаться на ферме наших друзей в Западной Вирджинии, пока мы съездим в Вашингтон.

- Нет, - сказал Маркус. - Нам всем нужно пойти, и мы должны держаться вместе. Лиса была не так уж несчастна. У реки она вроде как нашла умиротворение.

- Мне это не нравится, - сказала Хизер. - Ты не должен игнорировать сны или видения, которые пытаются тебе что-то сказать.

- Я не игнорирую, - сказал он. - Но пойду на марш. Надеюсь, мы решим пойти все вместе.

Вот и все. Он больше не будет это обсуждать. На обратном пути в усадьбу Маркус шёл рядом со мной.
- Как бы ты отнёсся к тому, чтобы переночевать в палатке вместе со мной? - спросил он.

- Конечно, - сказал я.
Для него было такой редкостью пытаться заставить меня что-то сделать, поэтому я всегда слушался, когда он так поступал.

- Иногда я чувствую себя слегка одиноким, - сказал он.

Вечером, накануне нашего отъезда в Западную Вирджинию и Вашингтон, что в округе Колумбия, я тусовался с Бекки и Диланом в спальне Бекки. Я расспрашивал ее о марше в Пентагоне, на который мы все собирались пойти. Я не слишком хорошо понимал смысл этого действия.

- Это для того, чтобы остановить войну, - сказала Бекки.

- Я понимаю, что война ужасна, - сказал я. – Но, если мы не будем продолжать там сражаться, разве коммунисты не возьмут верх над нами?

- Это их страна, - сказала она. - Почему мы должны указывать им, как ей управлять?

- Разве они не хотят свободы? - спросил я.

Она изо всех сил пыталась объяснить, что эта война совсем не для защиты свободы. По ее словам, США борются за то, чтобы помочь богатым сохранить свою власть над бедными. Чтобы им не пришлось делиться. Я не знал, что и думать. Я никогда раньше не слышал о таком. Как объяснял мистер Спрингер, если во Вьетнаме победят коммунисты, то они попытаются захватить Францию и Канаду, и довольно скоро захватят Соединенные Штаты и будут править нами. Бекки сказала, что, если они вторгнутся в США, нам придется бороться с ними, но не наше дело рассказывать всем, какое правительство они должны и не должны иметь у себя в стране.

В тот момент я стал сомневаться в том, что мистер Спрингер рассказывал нам о коммунистах. Мне казалось, что, если он был неправ и во многих других вещах, то, возможно, он был неправ и в этом. Но и Бекки меня не убедила. Она была совсем ещё ребенком, как я, и многого не знала. Но ее настоящие чувства были не столько о том, на чьей стороне мы должны сражаться. Ее настоящие чувства были связаны с ненавистью к войне. Мне кажется, что она ненавидела войну так же сильно, как и все, с кем я встречался.

Наш разговор о том, должны ли США находиться во Вьетнаме, заглох, когда нам всем было уже нечего сказать. Некоторое время мы сидели молча. Затем она сказала:
- Я хочу показать тебе свой альбом с вырезками.

- О нет, - сказал Дилан, закатывая глаза. - Я ненавижу его.

- Тогда не смотри, - сказала Бекки.

- Лучше прочтите мне комикс, - сказал Дилан.

- Я почитаю, как только посмотрю альбом, - пообещал я.

- Хорошо, - сказал он. - Пойду принесу.
Он хранил комиксы в своей спальне.

Бекки вытащила из-под кровати большой альбом для вырезок. Когда Дилан ушел, она сказала мне, чтобы я сел на её кровать рядом с ней. В альбоме для вырезок был рисунок, нарисованный ею на обложке. Под картинкой большими красными буквами было вырезано из плотной бумаги слово «Война». Затем шла фотография солдат, убивающих какую-то семью. Это было очень кроваво. Показав мне это, она разложила альбом на наших коленях. Он был полон картинок, вырезанных из журналов, газет и книг. В основном это были фотографии происходящего на войне. Дети без рук и ног. Фотографии деревень, которых сжигали напалмом. И тому подобное. Некоторые картинки были не фотографиями войны, а просто изображениями людей, которых наказывали или убивали за преступления. Например, на одной вырезке был мужчина, сидящий на электрическом стуле. Я понял, почему Дилану не нравился этот альбом. Жутко смотреть на весь этот ужас, с которым ты ничего не можешь поделать.

Мне особенно запомнилась одна фотография. Это была старая вырезка - словно из глубин темных веков. Это был портрет богатых людей, сидящих на лошадях. Они выглядели так, как будто у них был обычный день. Позади них на дереве висели двое мужчин. У них были связаны руки за спинами, шеи безумно вытянуты, а головы свёрнуты набок. Я даже не знал, что повешенные выглядят так. Я думал, что это выглядит как-то... поаккуратнее, что ли.

- Эта картинка совсем не о войне, - сказал я. - Думаю, это просто преступники или что-то в этом роде.

- Это все то же самое, - сказала она. - Богатые всегда убивают бедных или нанимают бедных для убийства других бедняков.

Вот как она на всё это смотрела.

Тогда я не знал, как с ней спорить. Я не знал о Французской революции, когда у бедняков появился шанс. Но ей, наверное, революция тоже бы не понравилось. Она просто не любила войну.

Дилан вернулся со своими комиксами и стал ждал, пока она покажет мне весь свой альбом с вырезками. Но он не стал подходить ближе, чтобы не видеть эти фотографии.

- А теперь почитай мне, - сказал он, как только Бекки закрыла свой альбом.

- Хорошо, - сказал я.

- Почему ты не носишь девчачью одежду? - спросила Бекки.

- Не знаю, - ответил я.

- Я достану её для тебя, - сказала она.

- Он должен мне почитать, - возразил Дилан.

- Тебе же всё равно, если я сначала переоденусь в девочку? - спросил я.

- Мне все равно, - сказал он. - Только не занимайся этим весь день.

Я надел девчачью одежду, а затем сел на пол с Диланом и прочитал ему пару комиксов о Дональде Даке и Скрудже МакДаке.

Остаток дня я проходил как девочка. Мне нравились эти переодевания туда-обратно. Думаю, если бы мне пришлось выбирать между мальчиком и девочкой, я бы, наверное, захотел остаться мальчиком. Ещё я подумал о том, что женщины, когда вырастают, рожают детей. Это хорошо. Но всё-таки мне больше нравилась мысль, что выбирать между мальчиком и девочкой не придётся.

В ту ночь я спал в спальне Бекки. После того, как Дилан заснул рядом со мной, мы с ней разговорились.

- Я всегда хотела сестру, - сказала она.

- Поэтому ты все время хочешь, чтобы я наряжался девчонкой? - спросил я.

- Да. Думаю, из тебя получилась бы хорошая сестра.

- Во всяком случае, мы вроде как и есть, - сказал я. - Как брат и сестра, или две сестры, или что-то в этом роде.

- Почему бы тебе не побыть моей сестрой, пока мы будем в Западной Вирджинии? - спросила она.

- Ты имеешь в виду, на людях?

- Конечно. Когда ты переоденешься, тебя никто не узнает.

Я некоторое время обдумывал эту идею, прежде чем что-то ответить. Сначала это выглядело слишком безумно. Это было бы очень странно. И кто-нибудь мог заметить. Потом я подумал, что мне, ведь, придётся заходить в женский туалет. А мне всегда хотелось узнать, на что там похоже.
- Было бы круто, - произнёс я.

- Было бы, - сказала она.

- Может быть, на обратном пути мы оба будем мальчиками? - спросил я.

- Из меня получится хороший мальчик, - сказала она.

- Ты сможешь стоять у писсуаров и смотреть, как писают мужчины, - сказал я.

Мы оба рассмеялись.
- Было бы весело, - сказала она. - Но заметят.

- Заметят что?

- Что я не могу пользоваться писсуаром.

- Ты можешь зайти туда первой, а когда кто-нибудь подойдёт, ты можешь притвориться, что заканчиваешь.

Похоже, ей понравилась такая мысль. Но потом она внезапно замолчала. Я понял, что она о чем-то задумалась.
- Ты вернешься с нами? - спросила она.

- Ты имеешь в виду, после марша?

Она кивнула.

- Надеюсь, что да, - сказал я.

 

Во время поездки в Западную Вирджинию одна мрзость шла за другой. И это было замечательно. Мальчики не должны были носить одежду для девочек, а я делал это каждый день. Мужчинам не полагалось заниматься сексом с другими мужчинами, и уж тем более с мальчиками, а мы с Маркусом занимались этим, когда хотели. Девочки не должны были целовать девочек, а мы с Бекки все время целовались. Ей особенно нравилось целовать меня, когда я был одет как девочка. Она научила меня «французскому поцелую», который мне очень понравился. Ну, может, это были поцелуи двух девочек, а может, и нет, смотря как на это посмотреть. Но это была какая-то девчоночья часть меня, и я уверен, что это тоже какой-то вид мрзости. И мальчикам не следует заходить в женские туалеты - во всяком случае, таким большим мальчикам, как я. Я не знаю, есть ли что-нибудь об этом в Библии, но я был уверен, что мистер Спрингер отыскал бы какое-нибудь библейское правило, которое нарушалось. На самом деле в женских туалетах не оказалось ничего интересного, как я и думал. Все пользовались кабинками, и ничего не было видно, кроме щиколоток, а их можно видеть хоть каждый день. Но все же это было весело - прокрасться туда, и никто ни разу не заметил, что меня там быть не должно. И всякий раз, когда мы подъезжали к месту, где можно было искупаться, мы все окунались в воду. Мужчины и женщины, мальчики и девочки - все вместе. Это была одна из самых четких мрзостей. И когда люди видели девочку, когда они смотрели на меня и называли меня Фрэнсис, и думали, что я хорошенькая - это был рай. В этой поездке я узнал, что если нет дьявола, то можно делать все, что захочешь, и пока ты не вредишь кому-то другому, в этом нет ничего страшного. Без дьявола, наблюдающего за всем, оказывается, можно быть счастливым.

Какое-то время я ехал в «фольксвагене» Уилкинсов. Я читал комиксы Дилану; Бекки, Дилан и я и играли в «Я вижу что-то синее» или в какую-нибудь другую игру про путешествия. Еще я читал Гекльберри Финна вслух. Похоже, это понравилось даже взрослым. Пока я ехал с ними, Хизер ехала с Маркусом. Казалось, им нравилось разговаривать друг с другом. Однажды, когда мы ехали по одному из тех штатов, где одно кукурузное поле следовало за другим, Бекки сказала мне:
- Мама думает, что Маркус - святой.

- Не может быть, - сказал я.

- Почему?

- Потому что он не католик.
Я слышал, что святыми могут быть только католики.

- Это не имеет никакого значения, - сказала Бекки. - Дело в том, что он стар душой, многое знает и многое видит.

- Я так не думаю, - сказал я.

- Ну, я говорю то, что сказала мама.

Я пожал плечами и уставился в окно на кукурузные поля. Мы с Бекки обычно не спорили, и мне не нравилось, когда мы спорили. Кроме того, мне не хотелось называть настоящую причину, по которой, как я думал, он не может быть святым. Он был извращенцем. Я рассказывал ей о том, чем мы иногда занимаемся вместе, но она, похоже, не понимала этого. То есть, мы оба были извращенцами. Но она продолжала относиться ко мне и к нему, как к обычным людям. Но я был уверен, что извращенцы не могут быть святыми. Я имею в виду, что подобное могло как-то бросить тень на Бога.
- Давай поиграем в «Я вижу что-то синее», - предложил я.

Иногда Дилан или Бекки путешествовали с Мaркусом, пока я ехал в «фольксвагене». В нем не было лишнего места из-за вещей, взятых для поездки, поэтому, если я путешествовал с ними, то кто-то из них должен был ехать на машине с Маркусом. Но всех это устраивало. Иногда Дилан и Бекки спорили о том, кому ехать с Маркусом. Он нравился всем, и все были счастливы побыть с ним, по очереди. Это было похоже на прятки в автомобилях.

Однажды, когда Бекки ехала с Маркусом, я как бы прижался к Хизер. Я боялся, что ей это не понравится. В конце концов, я ведь не её ребёнок. Или, мог рассердился Майк. Может, он будет ревновать. Хотя я ещё и не совсем повзрослел, я был уже довольно большим ребенком. И я становился мужчиной. Уже можно было заметить волоски вокруг моего члена. Ну, почти. Я имею в виду, что требовалось присматриваться, но они там явно были. Но так как я был одет как девочка, поэтому, возможно, он и не ревновал.

Как бы то ни было, Хизер притянула меня к себе, и я прижался к ней, положив голову ей на грудь. У нее была большая грудь. Она мне очень нравились. И мне было очень приятно, когда она обнимала меня. Меня так никогда раньше не обнимали женщины - по крайней мере, когда я уже стал достаточно большим, чтобы помнить. Колебания машины укачивали меня - почти как в колыбели. Я долго отдыхал у нее на руках, находясь как бы между сном и бодрствованием. Не думаю, что когда-либо в своей жизни я чувствовал такое у-ми-ро-тво-рение. А потом заснул и не проснулся, пока мы не остановились, чтобы отдохнуть.

Когда мы останавливались в городе, чтобы купить продукты, мы с Бекки всегда шли вместе по тротуару или по проходам продуктового магазина. Иногда держась за руки. Все, кто нас видел, думали, что мы сестры.
- Мне очень нравится, что ты моя сестра, - сказала однажды Бекки.
Мне тоже нравилось. Это было одно из лучших переодеваний в моей жизни.

Однажды, когда мы ехали через Огайо, недалеко от границы Западной Вирджинии, машина, ехавшая впереди нас, сбила лису, которая пыталась перебежать шоссе. Эта машина даже не остановилась. Но Маркус остановился. В то время с ним ехал Дилан. Они остановились и побежали к лисе, которая как бы шлёпнулась на обочине дороги.

Майк следил за Маркусом. Он остановился, и мы все вышли посмотреть, что происходит. К тому времени, как мы добрались до лисы, Маркус уже склонился над ней, гладил её, пытаясь утешить.
- У неё сломана спина, - сказал он.

- Может, отвезем ее к ветеринару? - спросил Дилан.

Маркус покачал головой.
- Нет, здесь уже никак не помочь, - сказал он. - Она боится и испытывает сильную боль, но очень скоро умрет.

Как только он это сказал, животное перестало биться. Маркус продолжал с ним разговаривать.
- Не бойся, - сказал он. - Ты вернёшься к Лисе лисиц.
Я помню, как он это сказал. «Лисе лисиц». Мне показалось это странным. Он говорил и другое, только я не помню, что. Просто продолжал разговаривать с лисой, пока она постепенно затихала. Потом лиса вообще перестала двигаться. Маркус просто посидел с ней немного, а затем потащил её в лес и заросли травы за обочиной дороги. Я пошел с ним.

- Я сейчас поеду с Маркусом, - сказал я, когда мы вернулись.
Никто не стал спорить.

Некоторое время мы ехали молча. Я помню, что увидел знак, сообщивший, что мы въезжаем в Западную Вирджинию. Некоторое время после знака мы также молчали. Я вспомнил о его видении на Бристлеконском хребте и о том, как Хизер это расстроило. Теперь даже Маркус расстроился. Он был бледен, а лицо его выглядело очень встревоженным.

- С этой лисой что-то очень плохое, да? - спросил я наконец.

- Да, она была красивым животным и очень страдала, - сказал он.

Я кивнул и опять замолчал. Затем сказал:
- Я имею в виду, это плохо, да?

Он взглянул на меня. Затем улыбнулся. Он выглядел слегка грустным, но постепенно его лицо переставало быть бледным.

- Я не знаю, - сказал он. - Думаю, это зависит от того, как на это посмотреть.
Это все, что он сказал по этому поводу. Я пробовал пару раз позже расспросить его, но он просто отмалчивался. Он никогда не сказал, что имел в виду под «всё зависит от того, как на это посмотреть».

 

МАГИЧЕСКИЙ МОРСКОЙ ЁЖ

Нашей целью в Западной Вирджинии была ферма, принадлежащая двум женщинам-викканкам. Думаю, у них, более или менее, имелись семьи, и они были очень важными людьми в мире Викки. Во всяком случае, так мне сказала Бекки. Их звали Хелен и Лори. Хелен была высокой и худой, а Лори - невысокой, чуть повыше меня. На самом деле она была не толстой, но круглее, чем Хелен. Мне они напоминали Матта и Джеффа [два шпиона союзников во Второй мировой войне], но у меня не хватило смелости сказать об этом кому-либо ещё. Я не особо познакомился с ними, потому что у них была целая толпа посетителей на этой ферме. Но они показались мне достаточно милыми.

Ферма находилась в горах. Вся земля тут была неровной и гористой, никаких открытых мест для того, чтобы что-нибудь выращивать - как в Небраске, Индиане или где-то там ещё. У них были что-то вроде огородов в разных местах - кукуруза, помидоры, бобы, капуста, салат, редис, тыквы и другие овощи. Ещё у них имелись фруктовые деревья - яблони, персики, груши и сливы. Всего этого вырастало не в таких количествах, чтобы продавать, но для себя и гостей хватало. Еще у них были свиньи и куры.

Ещё там был небольшой ручей, который протекал через их землю, и в одном месте он был запружен, так что образовался бассейн, в котором можно было плавать. По крайней мере, в нескольких местах он был глубиной выше моей головы. На противоположной стороне этого бассейна была привязана веревка, схватившись за которую, можно было разбежаться и прыгнуть в воду. Что было очень круто.

Всего на этой ферме было примерно восемь групп или семей. Я говорю «семья или группа», потому что я не знаю, как называть машину людей, приезжающих сюда. Это могли быть двое мужчин и одна женщина, две женщины и несколько детей или люди в любой другой комбинации, которую только можно себе представить. Иногда было трудно сказать, кому принадлежат дети. Даже в этом случае разные группы жили вместе, как одна семьи. Я решил называть все эти группы семьями. Выходило так, будто мы с Маркусом были семьей. И Хизер, Майк, Бекки и Дилан составляли семью, хотя Бекки не была ребенком Майка, а Майк и Хизер на самом деле не были женаты. Семья - это просто те, кто любит друг друга и хочет жить вместе.

Все эти разные семьи разбили лагеря в разных местах на землях этой фермы и сами заботились о себе, хотя много раз мы занимались чем-то вместе. Большинство этих людей уже находились там, когда мы приехали. Мы собирались пробыть на этой ферме около недели до похода на Вашингтон.

В большинстве семей было по крайней мере один или два ребенка, так что детей было много. Большую часть времени мы болтались у бассейна или плескались в воде. Дилан завел несколько друзей примерно своего возраста - двух девочек и мальчика. Он представил их мне, и мы сыграли в «Существо из Черной лагуны собирается достать тебя». Естественно, я был Существом.

Пока мы жили там, мы с Бекки переговорили обо всём на свете. Мы даже разговаривали о вещах, о которых я никогда не осмеливался говорить раньше.

Ещё я помогал Хелен и Лори по хозяйству. Мне нравилось помогать им. Однажды мы - дети - отправились собирать ягоды. Для всех. Пару раз мы все сообща ели, сидя за столами под деревьями. На одном из таких застолий мы съели собранные нами ягоды с мороженым.

Иногда я одевался как девочка, иногда как мальчик, и никто надо мной не смеялся. Большую часть времени я был попросту «одетым в небо». Так они это назвали. Это означает, что все, что ты носил, было просто небом. Мне нравилось, когда вокруг меня было только небо. Все в бассейне были облачены в небесные одежды, за исключением тех случаев, когда ранним утром вода ещё не нагрелась.

За две ночи до нашего отъезда в округ Колумбия была запланирована какая-то ночная церемония. Бекки сказала мне, что причиной этой церемонии было желание получить силу луны, чтобы они могли использовать её в своей демонстрации. Я не совсем понял, что всё это означает, хотя сообразил, что подобное - что-то вроде подготовки к походу. Обычно такие церемонии проводились в полнолуние. В ту ночь луна был довольно большой - примерно в три четверти. Но тогда им срочно понадобилась её сила. Они не могли ждать полнолуния.

Днем я помогал собирать дрова. В основном это был хворост и сухие ветки из леса вокруг дома. Некоторые бревна приходилось распиливать. Это была тяжелая работа, но я старался помочь. После ужина я пошел к пруду искупаться.

Бекки нашла меня там и тоже быстро искупалась.

- Они позволят нам быть на церемонии? - спросил я, когда мы, подсыхая, сидели на траве.

- Конечно, - сказала она.

- А мы обязательно должны быть? - спросил я.

- Конечно же, нет.

Это церемония, определенно отличалась о тех, что бывали у лютеран.
- Я слышал, она продлится всю ночь, - сказал я.

- Это так, но тебе не нужно оставаться на все это время, если ты не хочешь.

- Я могу заснуть, - сказал я.

- У меня есть кое-что от этого, - сказала она.
Она вытащила свои шорты из небольшой кучки одежды, которую сбросила, раздеваясь для купания, и проверила их карманы. И вытащила пару таблеток. Одну протянула мне.
- Вот, тебе одна и мне одна, - сказала она.

Я посмотрел на таблетку с подозрением.
- Что она сделает со мной? - спросил я. - Я не хочу видеть дьяволов или ещё какую-нибудь жуть.

- Это кислота или мескалин могут заставить тебя увидеть ужасы, - сказала она. - А эта таблетка просто для того, чтобы ты не уснул. Для бодрости.

- Как кофе?

- Да. Только лучше.

- Окей. Звучит неплохо.

Мы спустились в бассейн, где и запили таблетки водой. Она сказала мне, что в ручье вода чистая, и можно спокойно пить.

- На этих церемониях принимают много наркотиков? - спросил я.

- Кто-то принимает, кто-то нет, - сказала она. - У некоторых людей есть кислота, но я бы не стала ее принимать.

- Почему?

- Потому что она может сотворить странные вещи с твоей головой.

- Ты когда-нибудь принимала?

- Только немного. Думаю, у меня случилось то, что называют «плохим приходом». Не знаю. Но мне не понравилось.

- Интересно, не случится ли со мной плохой приход, - сказал я.

- Всё может быть. Я слышала, как Маркус говорил с мамой о тебе.

- В самом деле?

- Да.

- И что он сказал?

- Он сказал, что думает, что у тебя «тонкая внутренняя химия».

- Что это за «тонкая внутренняя химия»?

- Я не знаю. Я думаю, это связано с тем, что ты можешь сойти с ума.

- «Тонкая внутренняя химия», - повторил я.
И покачал головой.
- Он всегда так говорит... как из книги.

- Он может. Но моя мама всегда понимает его. Она тоже иногда так говорит.

- Так он думает, что я сойду с ума?

- Нет. По крайней мере, я так не думаю. Они говорили о наркотиках. Насколько я поняла, он говорил, что надеется, что ты будешь держаться подальше от тяжелых наркотиков. Он думает, что они могут слишком сильно расшатать твой мозг.

- Тяжелые наркотики?

- ЛСД и пейот [или месккалин – психоделик, наркотик естественного происхождения, получаемый из кактусов]. И, конечно, героин. Это гадость.

- А есть тут у кого-нибудь героин?

- Нет. Все мы держимся подальше от этого.

Несколько минут мы оба молчали - просто смотрели на жуков, скользящих по поверхности воды.

Затем она сказала:
- Маркус считает, что ты станешь шаманом, когда вырастешь.

- Шаманом?

- Учителем.

- Вот дерьмо, я так ненавижу школу, и не думаю, что вернусь туда, когда вырасту.

- Не таким учителем.

- А каким тогда?

- Учителем святого дела.

- Как в церкви? Мне это тоже не нравится.

- Не думаю, что это будет связано с лютеранами. Это будет похоже на что-то индейское или викканское. Я думаю, это как быть волшебником.

Я не знал, что и думать. Мне нравилось иногда притворяться, будто я волшебник и что могу удивлять людей магией. Но если бы я когда-нибудь научился делать подобное, вряд ли бы я стал учить этому других людей, ну, кроме, может быть, своих друзей.

Я так и не понял, что имел в виду Маркус, но это привело к тому, что мы заговорили о самых разных вещах. Я думаю, мы были в каком-то восторге от будущей церемонии, и, возможно, ещё помогла таблетка, но мы говорили так, как будто я никогда раньше не разговаривал. Она сказала, что то же самое случилось и с ней. Вот что значит быть сестрами. Мы говорили о звездах. О луне. О том, что происходит после смерти. О том, где мы были до того, как родились. О том, что такое влюбленность. О викканской и лютеранской идеях о Боге. О греховных помыслах. Обо всем, что угодно. Было так хорошо просто сидеть и говорить с ней об всём. Потом мы увидели, что развели костёр. Он было на поляне, которая находилась недалеко. Примерно в половине футбольного поля от нас. Мы видели отсветы костра. Уже стемнело, и церемония почти началась.

- Я хочу переодеться, - сказал я. - Скоро встретимся.

Я побежал к нашей палатке и сунул одежду в сумку. Затем достал свои бусы и морского ежа и надел их. Я держал их в коробке, чтобы они не потерялись. Я знал, что на церемонии все будут «облачены в небо», поэтому не стал одеваться. Надел только сандалии.

Когда я вернулся, люди ещё только собирались. Как я и ожидал, ни на одном из них не было одежды. Я нашел Майка. Он сидел в сторонке и курил сигарету. Я уселся рядом с ним.

- Покажи мне, как ты это делаешь, - сказал я.

- Что?

- Как куришь марихуану.

- Ладно.

Сначала он показал мне, как он это делает. Потом дал мне сигарету. Сначала я закашлялся.

- Это нормально, - сказал он. - Ты же никогда раньше не курил. Попробуй еще раз. Сначала по чуть-чуть.

Я сделал несколько попыток и довольно скоро смог немного вдохнуть и задержать дыхание. Как раз тогда подошла Бекки. Она села по другую сторону от Майка.

- Ты куришь? - спросила она.

- Просто хочу попробовать, - ответил я.

- Ладно, - сказала она.
Я предложил ей сигарету, но она покачала головой.

- Нет, мне нравится быть самой собой, - сказала она.

Я почувствовал, как с моей головой происходит что-то странное, поэтому решил, что с меня хватит.
- Спасибо, - сказал я Майку, возвращая ему сигарету.

Спустя некоторое время Хелен начала церемонию с длинной речи о войне во Вьетнаме, о том, почему это она неправильная, и что они должны с этим делать. Мы собирались получить силу от земли. И от луны. Я не следил за ее речью. Я принялся блуждать неподалёку и просто ходил, глазея на всё. Я не могу слушать столько разговоров. Это слишком походило на школу. Я не уходил слишком далеко. Просто исследовал маленькие тропинки и окрестности поблизости от костра. Мне почему-то нравилось всё разглядывать.

Потом я услышал барабаны и другую музыку. Меня это привлекло, и я вернулся к костру. Люди принялись танцевать вокруг него. Я же только наблюдал. У них это очень хорошо получалось. Хизер увидела, что я смотрю на танцующих, и сделала мне знак присоединиться к ним.

- Я не умею, - сказал я.

- Не имеет значения, - сказала она. - Просто заходи в круг и двигайся вместе с нами.
Так что в следующий раз, когда она подошла в круге людей, я взял ее за руку и вошел в круг. Во время этой части танца все держались за руки. Они вроде как просто вышагивали под музыку. Но, похоже, никто не возражал. Я мог шагать, как мне вздумается, и это было нормально. Постепенно я начал понимать, как они танцуют. Я был в восторге от того, мы кружимся вокруг костра, одетые только в небо. Этот восторг напоминал те ощущения, что появились у меня той ночью, когда я пИсал в ручей, или в тот день, когда я плавал в океане. Каждый раз эти ощущения было немного другими. Под деревьями и с ручьем - одними. С океаном - другими. Теперь, с этими людьми и костром - иные. Думаю, мне нравилось больше всего то, что, когда появились эти ощущения, я находился вместе с людьми, дружелюбными ко мне. И всё-таки во всех этих моих ощущениях было что-то одинаковое. Ну как вода в супе. Овощи могли быть разными, но вода всегда одинаковая. В своих мыслях я просто называл всё это супом. Когда я заметил, что эти ощущения снова вернулись, я сказал себе, что снова попал в суп.

Спустя некоторое время мы перестали танцевать, и Хелен провела какую-то церемонию. В основном, она говорила Луне что-то вроде стихов. Она взывала к ней. Она пыталась заставить её силу проникнуть во всех нас.

Потом мы еще потанцевали у костра. Я увидел танцующего Маркуса и взял его за руку. Он, казалось, был очень рад и счастлив этому. И каждый танцевал свой танец. Маркус поднял меня, прижал к себе и закружил. Каждый раз в этой поездке, когда я открывал для себя новое счастье, я думал, что это, должно быть, самое большое счастье по сравнению со всеми предыдущими. Затем появился еще одно, которое было ещё больше. Это как горные хребты - каждый был выше предыдущего. А это счастье оказалось выше всего - это кружение под луной с Маркусом. Я был его девушкой. Его мальчиком. Его ребенком. Его драгоценным камнем. Его волшебный морским ежом. Через некоторое время он опустил меня на землю, а затем ему пришлось пойти отдохнуть. Он был очень силен, ну а мне почти исполнилось двенадцать. Ну, я был уже довольно большой и тяжёлый.

Мы праздновали всю ночь. Я ещё потанцевал. И покурил марихуаны с Майком. Потом спустился к бассейну и поплавал. Барабаны и музыка звучали всю ночь без перерыва. Я видел множество людей, знакомых и незнакомых, и танцевал или разговаривал с ними. Я почти не устал. И лишь когда начало светать, вернулся в палатку и проспал до середины дня.

Когда я встал, то соорудил себе бутерброд с сыром, захватил немного фруктов и направился к пруду. Бекки уже была там. Я сел рядом с ней и поделился с ней своим бутербродом и фруктами.

- Это райский сад, - сказала она мне.

- Я думал, ты не веришь в Библию, - сказал я.

- Кое-что из неё может оказаться правдой, - сказала она.

Библия или нет, но то, что сказала Бекки, было правдой для меня. То, что я увидел на той ферме в Западной Вирджинии, было похоже на Эдемский сад. Никогда раньше и никогда с тех пор я не бывал с таким множеством людей – и все они были такими, какими они были - где никто не притворялся кем-то другим, и где меня принимали таким, каким был я. Мне не нужно было притворяться другим, чтобы меня приняли в их общество. Мне не приходилось изворачиваться и что-то придумывать. Я был мальчиком, девочкой, мужчиной и женщиной одновременно. Я был извращенцем и был нормальным. В одних вещах я был умен, а в других - глуп. И это было нормально. Я был храбрым и боялся. Я был всем и ничем. Я думаю, что быть вместе с людьми, где каждый может быть тем, кто он есть, и никому не нужно притворяться, - это самое большое счастье, которого только можно пожелать. Это была монета, которую Маркус пытался отчеканить. Вы не можете не любить друг друга, когда это так. Тогда у меня не получалось подобрать для этого слов, но все было именно так. Даже сейчас, три года спустя, я не уверен, что могу подобрать подходящие слова, чтобы всё описать. Но однажды я всё-таки побывал на Небесах.

 

ПРОТЕСТ

В ночь перед отъездом в Вашингтон мне приснился плохой сон. Я заблудился в каком-то лесу. Я искал Маркуса. Я все думал, что какая-нибудь тропинка выведет меня к нему, но они никуда не выводили. Было темно и шла ужасная война. Я подумал, может быть, Маркуса пленили какие-нибудь вражеские солдаты. Я боялся, что они схватят и меня. Я думал, что они будут меня пытать. Потом я услышал, как они идут за мной. Их было много, а я оказался на их пути. Я попытался убежать, но случилось, как это бывает в снах. Я не мог заставить свои ноги двигаться быстро. Это было похоже, будто я пытался бежать по пояс в воде. И я понял, что не смогу убежать. А потом я проснулся. Иногда я могу очнуться от ужасного сна. Я спал в палатке с Маркусом. Я слегка коснулся его лица. Мне не хотелось его будить, я просто хотел убедиться, что он реальный.

Я встал, чтобы пописать, и немного посидел за пределами палатки. Этот сон заставил меня задуматься о войне. Я вспомнил вырезки Бекки. Вспомнил, как расстраивался, листая эту книгу. Ещё вспомнилась та ужасная картинка с людьми, повешенными на деревьях, с вытянувшимися шеями, и рядом с ними всадников на лошадях в своих опрятных одеждах, которых совсем не смущала ужасная сцена позади. Я думал о напалме, о горящих деревнях, о бегающих и кричащих детях. И дым клубится в небе. Вскоре меня стало клонить ко сну, и я вернулся в палатку. Я прижался к Маркусу как можно ближе и снова заснул.

Встали мы очень рано. К восходу солнца мы уже позавтракали. Я надел бусы и красную рубашку, но решил идти в поход мальчиком. Многие хиппи-мальчики и хиппи-мужчины носили бусы и ожерелья, и мне хотелось быть похожим на них. Планировалось, что Маркус последует за «фольксвагеном» Уилкинсов, если это будет возможно. Однако мы понимали, что из-за похода и неразберихи мы можем их потерять, и договорились встретиться здесь, на ферме, после того как все закончится и все разойдутся.

И мы снова отправились в путь. Я не хотел, чтобы кто-нибудь другой ехал с Маркусом в его машине на этом последнем отрезке нашей поездки в округ Колумбия. Я не хотел выпускать его из виду.

Я раздумывал обо всем, что узнал о людях Викки и их религии, пока мы петляли по извилистым горным дорогам Западной Вирджинии.
- Ты волшебник? - спросил я.

Он взглянул на меня. Дорога была слишком извилистой, чтобы он мог долго на меня смотреть. Но даже по этому короткому взгляду я понял, что на его лице появилась улыбка, которая означала, что я не получу легкого ответа.

- И да, и нет, - ответил он.

Я уже предвидел это. Это должно было стать одним из тех «да» и «нет», которые заставляли меня лезть на стену.
- Что значит да или нет? - спросил я.
Я уверен, что он услышал раздражение в моем голосе.

- Что означает твой вопрос? - спросил он.
Вот каким он был. Часто он отвечал на вопрос другим вопросом.

- Я имею в виду эту викканскую религию, - сказал я. - Ты принадлежишь к ней?

- Нет, - сказал он.

- Тогда кто ты? - спросил я.

- Я - Маркус, - сказал он.

- Я знаю это. Но я имею в виду, к какой ты религии принадлежишь. Я как будто лютеранин. Во всяком случае. А других я не знаю.

- Я последователь Маркуса, - сказал он.

- Но ты же не Иисус, Моисей или Папа, - сказал я. - Ты должен следовать за кем-то вроде них.

- Не должен, - сказал он. - Я могу извлечь немного из одной и немного из другой религии. Я беру истину там, где нахожу её. Если бы я был просто викканином, христианином или буддистом, я мог бы принимать только их истину, и пропустил бы все остальные.

- То есть ты как бы принадлежишь ко всем религиям одновременно.

- Ко всем и ни к одной из них, - сказал он. - Просто в каждой религии есть доля истины.

- Даже в сатанизме? - спросил я.
Я решил, что поймал его. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь защищал сатанизм.

Он кивнул.
- Даже в сатанизме. Сатанисты понимают, что они больше всего хотят добра. Это очень важная истина.

- Так почему они творят зло? - спросил я.

- Ну, я не совсем уверен, что в реальном мире они на самом деле совершают гораздо больше зла, чем кто-либо другой.

- Но иногда они это делают. В чем же причина?

- По той же причине, что и все остальные.

- По какой?

- Они не всегда понимают, чего хотят больше всего.

- Ты странный, - сказал я.

- Вероятно, это правда, - сказал он. - Но какое это имеет отношение к тому, о чем мы говорим?

- Может быть потому, что твои идеи странные.

- Они могут быть такими. Ты должен судить об этом сам.

Похоже, наш разговор ни к чему не привел. Мне хотелось поймать его на чём-нибудь. Я устал от всех этих сложностей, которые он понапридумывал. Мне нужны были ясные, простые для понимания ответы.
- Хизер говорит, что у тебя есть сила, - сказал я. - Откуда у тебя эта сила? Ты поклоняешься дьяволу?

- Нет.

- Откуда тогда у тебя эта сила?

Он не сразу ответил. Это был плохой знак. Это означало, что он придумывает новые сложности. Но он, похоже, думал, а я не хотел ему мешать.

- У меня больше силы, чем у большинства людей, - сказал он. - Это правда.

- Так откуда она?

- Я знаю кое-что такое, что большинство людей уже забыло. Вот откуда моя сила - те немногие знания, оставшиеся после того, как люди забыли.

- И что такого ты знаешь? - спросил я.

- У меня есть знание того, чего я хочу больше всего.

- Звучит несложно, - сказал я. - Думаю, что я понимаю.

- Ты учишься, - сказал он.

- Так что в этом такого особенного?

- Может быть, это не так просто, как кажется, - сказал он. - Большинство людей позволяют себе говорить, чего они хотят больше всего, и таким образом они запутываются и теряют свою силу. По крайней мере, они теряют ту единственную силу, которая имеет значение - способность делать себя и других счастливее. Они заменяют эту силу другой, которая заставляет других людей делать, думать или чувствовать то, что они хотят. Властью над другими людьми.

- Ты говоришь как по книге, - сказал я. - Я не могу тебя понять.

- Извини, - сказал он.

- Так что ты пытаешься сказать?

- Когда люди больше не понимают, чего хотят больше всего, они начинают командовать всеми вокруг.

- Как и все взрослые, которые командовали мной, - сказал я.

- Совершенно верно, - сказал он. - И дело даже не только в том, что они хотят сказать тебе, что ты должен делать. Они навязывают тебе, что ты должен хотеть.

- Да, - сказал я. «- Они хотели командовать мной во всем.

- Верно, - сказал он. - Они хотели командовать тобой во всем. Это то, как поступают все люди, у которых есть власть. Они будут пытаться контролировать то, что мы хотим, с помощью лжи и обмана, если у них получится. При помощи проповедей. Рекламы. Но они могут делать это и при помощи бомб и страха, промывания мозгов, стыда и пыток, если это необходимо.

- Значит, ты знаешь, чего хочешь больше всего, а другие - нет? - спросил я.

- Звучит немного высокомерно, правда? - сказал он.

- Ну да. Как будто ты единственный, кто знает об этом.

- Я не единственный, - сказал он.

- Но один из немногих.

- Да. Это действительно так. Я не знаю, что тебе ещё сказать. Просто я наблюдаю за людьми и все время слушаю их. И смотрю на себя и слушаю себя. И когда я смотрю и слушаю, я вот что замечаю: когда большинство людей говорят, это говорят не они. Это телевидение говорит через них. Или это их проповедник, говорящий через них. Или их мать. Или это мистер Все. Это то, что, по их представлениям, они должны думать, чувствовать и хотеть. Но это не они.

- Также есть множество вещей, которые я не могу понять, - продолжил он. - Когда мы пытаемся понять элементарные вещи, все очень быстро превращается в загадку. Но однажды я понял, что могу знать только одно: я могу знать, чего хочу. Я смог узнать это потому, что был тем, кто хотел этого. И узнал это из первых рук. И с этим знанием того, чего я хочу, я пришёл к мысли, это самое важное, что нужно знать. Стыдно от этого избавляться.

- Но большинство людей избавляются, - сказал я. - Ты сам сказал.

- Да, большинство людей поступают так, - сказал он. - Дело не в том, высокомерно это или нет. Это просто то, что я замечаю, когда смотрю и слушаю. Я вижу, как люди избавляются от самого ценного. Я вижу, как они меняют это на горшок с кашей.

- Так чего же ты больше всего хочешь? - спросил я.

- Я хочу любить и быть любимым. И я хочу создать пространство здесь, на этой земле, где люди могут любить и быть любимыми способами, которые естественны и правильны для них. Не так, как я скажу им любить - или кто-то другой скажет - а так, как они найдут это в своих сердцах.

- Думаешь, у тебя получится? - спросил я.

- У меня получилось создать небольшое пространство, где мы с тобой могли любить друг друга? - спросил он у меня.
Он смотрел на меня и улыбался.

Так бывало несколько раз, когда он говорил о том, что мы любим друг друга. Я чувствовал, как мое сердце начинает колотиться, как дикое животное в клетке. Сердцу хотелось уйти от всех правил против любви, которые устанавливались вокруг него - ограда за оградой - с момента моего рождения. Я хотел сказать Маркусу, как сильно я его люблю, как меня радует то, что он говорит о любви ко мне. Но, как всегда, я боялся показать это. Нужно быть осторожным, не позволяя окружающим понять, что для тебя важнее всего.
Поэтому я просто кивнул и сказал:
- Думаю, да.

На этом наш разговор закончился. Я лег на бок, спиной к сиденью, и положил голову ему на колени.
- Я хочу спать, - заявил я.

Больше он ничего не сказал. Он просто продолжал рулить машиной. Когда дорога оказывалась широкой и ровной, и он мог управлять одной рукой, он гладил меня по щеке, по волосам или теребил мое ухо. Это было даже лучше, чем секс. А может, это и был секс. Может быть, все мое тело было мистером Диком - и, может быть, все, чего хотел мистер Дик - это любить и быть любимым всеми возможными способами. Но только по-настоящему - как любил меня Маркус. Любил за все, чем я был. Я сунул большой палец в рот и был очень счастлив.

По мере того, как мы приближались к округу Колумбия, движение на дороге становилось всё более оживлённым. Все эти остановки, рывки, гудки и шум разбудили меня. Я сел и огляделся. Иногда наша машина вообще не двигалась. Тех, кто приехал на марш, было легко узнать. У них на машинах были наклейки с надписями «Мир», и многие люди в этих автомобилях походили на хиппи. В воздухе витало сильное волнение. Из-за постоянных остановок, множества людей, и прочего беспорядка мы потеряли машину Уилкинсов. Я немного расстроился из-за этого, но пока я находился рядом с Маркусом, меня это не слишком беспокоило. В конце концов мы приехали в город и нашли место для парковки. Это место оказалось довольно далеко от торгового центра, где намечалось место сбора, но после поездки было приятно прогуляться пешком.

Маркус сказал, что когда-то жил в этом районе и, похоже, он хорошо знал дорогу. Довольно скоро я увидел Белый дом, и мы обошли его стороной. Затем, когда мы прошли немного дальше, я увидел памятник Вашингтону. А потом Мемориал Линкольна. Между ними был длинный бассейн, который, по словам Маркуса, назывался Зеркальным прудом. А ещё я видел столицу Соединенных Штатов. Было захватывающе видеть все то, о чем я только читал.

Ещё никогда в жизни я не видел столько людей. Хорошо, что Маркус не пытался приблизиться к торговому центру, где все собирались, потому что мы бы не смогли этого сделать. Были люди в военной форме с табличками «Ветераны за мир». И, конечно же, множество хиппи. Но было много и обычных на вид людей, и довольно много людей в костюмах, при галстуках и в дорогой одежде. Мне нравилось глазеть на такое разнообразие. Все они слонялись туда-сюда. Через некоторое время мы заметили, что кто-то начал толкать речь, и пошли его послушать. Было довольно сложно услышать, что там говорят, даже когда мы постарались подойти поближе.

Пока мы протискивались сквозь толпу, я ухватился за руку Маркуса. Меня не волновало, что могли подумать люди - что я уже слишком большой для того, чтобы держаться руку. Я боялся потеряться.

После, казалось, очень долгого времени речей, криков и пения толпа начала двигаться. Я решил, что кто-то руководит людьми, хотя ничего не было видно. Мы перешли Мемориальный мост и двинулись в сторону Пентагона. Я немного испугался. Я подумал, что там могут решить, что мы атакуем их - что в некотором роде так и было - и начнут в нас стрелять. Но никто даже не пытался преградить нам путь. У Пентагона собралась большая толпа, много кричали и размахивали плакатами. Всё происходящее немного сбивало с толку. Но я думаю, что толпа донесла свою главную мысль. Все эти люди считали, что мы не должны находиться во Вьетнаме. Я тоже стал так считать - после того, как Бекки показала мне свои вырезки и объяснила, в чём тут дело.

Все эти люди хотели спокойствия и мира, в котором каждый мог быть тем, кем он был. Я понял, что эта перемешанная мешанина из людей и есть мой народ, к которому принадлежал и я. Это был кайф. Я и представить себе не мог, что есть такое множество людей, которые близки мне.

Пока мы бродили вокруг Пентагона, ожидая, что вот-вот что-то случиться, мы внезапно увидели группу солдат, марширующих к нам. Они выглядели так, как будто собирались любой ценой чего-то добиться. Потом рядом с нами сержант выкрикнул какие-то команды, и они остановились, держа перед собой винтовки. Я не видел, кого они пытались защитить. И мы стали обходить их. Когда многие из нас оказались позади них, сержант снова отдал приказ, и половина этой группы солдат развернулась и сделала шаг вперед. Это был ловкий ход. Теперь было две шеренги солдат, и каждая смотрела в противоположную сторону. Они защищали задницы друг друга, но не более того. Трудно было найти в этом хоть какой-то смысл.

Люди начали разговаривать с солдатами, спрашивая их, почему они занимаются делами правительства, и разве они не были бы счастливее, если бы присоединились к нам - протестующим - и тому подобное. В основном, шёл дружелюбный разговор, и было видно, что солдаты не знают, как это воспринимать. Я думаю, им было немного не по себе.

И тогда Маркусу пришла в голову идея. Неподалёку росли цветы. Думаю, что их посадили для украшения Пентагона. Даже Пентагон любил цветы. Маркус сорвал несколько и подошел к солдатам с винтовками. Он вложил один из цветов в ствол винтовки и улыбнулся солдату. И солдат улыбнулся в ответ. Это меня действительно поразило. Но тогда я понял, что солдат - это просто какой-то парень, пытающийся выполнять свою работу. У него не было причин ненавидеть Маркуса или кого-либо из нас. И этот солдат решил, что забавно стоять там с цветком в стволе винтовки. И многие из нас начали делать то же самое, пока из всех стволов всех винтовок не стали торчать цветы.

Сержанту было трудно это принять. Да и солдаты стали выглядеть немного глупо, стоя таким свирепым образом, и просто защищая друг другу задницы - и только. Но теперь, с торчащими из винтовочных стволов цветами они выглядели совсем нелепо. Но что им было делать? Нападать на нас со штыками? Расстрелять нас за то, что мы напали на них с цветами? Все, что им оставалось - это стоять с глупым видом. В любом случае, их перехитрили. В конце концов сержант рявкнул им еще несколько приказов, и половина из снова развернулась так, что все они снова стали смотреть в одну сторону. Затем, получив еще пару приказов, они ушли.

Одна из девушек в толпе крикнула им вслед:
- Вернитесь! Вернитесь! Мы только познакомились с вами.

- Я свободна сегодня вечером, - крикнул другая.
Все засмеялись. Но, конечно же, солдаты продолжали уходить.

Думаю, это была моя идея - отправиться туда, где было больше всего народу. Маркус пошел со мной. Когда мы подошли к тому месту, где множество людей кричали на солдат у входа в Пентагон - толпа там становилась всё больше и злее. Я выпустил его руку, чтобы мы смогли пробраться сквозь толпу.

- Я не уверен, что это хорошая идея, Франклин, - произнёс Маркус.
Но было слишком поздно. Позади нас подходили новые люди, и двигаться можно было только вперёд. Я оказался почти в самом начале толпы. Вокруг меня все стало диким и безумным. Кто-то вроде как попытался напасть на солдат. Но у солдат были дубинки, и они стали лупить ими. В основном, удары доставались тем, кто выскакивал из толпы вперёд, большинство же их избегало. Но я сильно испугался. Оглянувшись, я увидел, что нас с Маркусом разлучили. Толпа подталкивала меня вперед, и я оказался почти там, где били людей, поэтому попытался снова втиснуться в толпу. Я подумал, что, может быть, если выберусь отсюда, то смогу увидеть, где находится Маркус. То, что я был меньше ростом большинства людей, в некотором смысле помогло. Мне удалось протиснуться между людьми и добраться туда, где толпа уже не была такой густой и дикой.

Я залез на дерево и огляделся. В стороне я увидел человека, похожего на Маркуса. Он тоже находился там, где людей было не так много, но уходил от меня. Я слез с дерева и зашагал в том направлении, где увидел этого человека. Я не терял его из виду, пока шёл за ним, но когда, в конце концов, почти догнал его, то понял, что это не Маркус. Просто незнакомец. Мне стало очень страшно. Вокруг были тысячи людей. Думаю, сотни тысяч. Мне же это казалось миллионами. Я понятия не имел, как найти человека в такой массе людей. Я довольно долго бродил по окрестностям Пентагона и не видел никого, похожего на Маркуса. Я залазил на множество деревьев, чтобы получше видеть, но это не помогало.

Наконец, толпа у Пентагона, казалось, немного поредела, и я решил, что, может быть, Маркус спустится к Зеркальному пруду или куда-нибудь еще - поближе к тому месту, где произносили речи. Поэтому я вернулся через Мемориальный мост к Зеркальному пруду.

Маркуса по-прежнему нигде не было видно.

- Может, он воспользуется своей магией, чтобы найти меня, - подумал я.
Но как же мне помочь ему найти меня? Я вспомнил, что видел неподалёку от Мемориала Джефферсона деревья. Может, они смогут помочь. Может быть, я смогу поговорить с ними, и они как-нибудь сообщат Маркусу. Поэтому я пошел к тем деревьям.

Начало темнеть. Я ничего не ел с завтрака, но есть совсем не хотелось. Думаю, я слишком волновался. Я уселся под деревьями и заговорил:
- Вы должен помочь Маркусу найти меня. Все деревья знают Маркуса. Пожалуйста, просто скажите ему, где я.

И принялся ждать.

Я не знал, слышат ли меня деревья, или они могут слышать только кого-то с такой силой, как у Маркуса. По какой-то причине магия не сработала. Я сидел и сидел, а Маркус всё не шёл. Поэтому я нашел место, где деревья и кусты, казалось, могли немного меня защитить, и лег на траву. Может, если сейчас заснуть, то проснувшись, я увижу Маркуса. Но я был слишком взволнован, чтобы спать.

Казалось, что я так и не смогу уснуть, но, должно быть, я всё-таки заснул, потому что помню, что мне приснилось в тот раз. Приснилось, что множество людей сидят вокруг Пентагона большим кругом. Сидят и что-то поют. И что все эти люди, и я в том числе - ведьмы и волшебники. Затем внезапно Пентагон начал отрываться от земли. Это было потрясающе. Но потом он двинулся на меня. Он парил над моей головой. А затем начал опускаться. Словно, разозлившись на меня. Или будто люди в нем разозлились на меня. Но во сне с ума сошёл сам Пентагон. Он собирался раздавить меня. И в этот момент я внезапно проснулся.

Посмотрел вверх. Надо мной не было нависшего Пентагона. Вместо него в небе светила огромная оранжевая луна. Которая была моим другом. И это было хорошо. Но она никак не могла мне помочь. Я был разлучен с Маркусом. Ничего не могло мне помочь. Я снова попытался заснуть, но не смог. Я встал и принялся размышлять.

Небо только начало немного светлеть, когда я снова оказался у Зеркального пруда. Там больше никого не было, поэтому я снял с себя всю одежду и скользнул в воду. Я плыл на спине и смотрел на небо. Я очень хорошо плаваю на спине. Я чувствовал себя счастливым и одиноким одновременно. Трудно подобрать слова, когда много чувств перемешиваются вместе - как овощи в супе. Я боялся, потому что заблудился. Мне было одиноко, потому что я не мог найти Маркуса. Но мне было хорошо от ощущения воды. И я был в восторге от того, что вот-вот взойдет солнце. И я слышать пение каких-то птиц. Я боялся, что кто-нибудь придет и увидит меня. Но почему-то чувствовал, что все будет хорошо. Я не имею в виду, что все получится. Я думал, что все, наверное, не слишком хорошо. До сих пор такого не случалось. Но я знал, что Это – то, что я иногда чувствовал, было повсюду, и когда я был с Этим, я был со всеми, кого любил, где бы они ни находились. И что бы ни случилось, это всегда будет правдой.

Глупо называть эти ощущения «Этим». Я начинаю это слово с большой буквы, потому что полагаю, что это своего рода бог. Я действительно не знаю. Это то, что Бекки называла Богородицей. Может быть, было бы лучше и дальше называть это «Супом».

Я увидел людей в отдалении. Я решил, что это протестующие, которые переночевали где-то у торгового центра. Поэтому я вылез из воды и оделся.

Эти люди заметили меня и пошли в мою сторону. Их было трое. Две женщины и мужчина.

- Привет, - сказал мужчина. - Я Гален. Это Рут, а это Эрика.
Он кивнул в сторону двух женщин с ним.

- А я Джед, - произнёс я. - Джед Грин.

Рут была высокой блондинкой. У нее были острые зубы, но она все равно была хорошенькой. Эрика была обычного для девчонки роста. Чуть повыше меня. Она тоже была хорошенькой. Ее черные волосы были растрепаны, но это придавало ей какой-то дикий вид, что мне понравилось. Гален был худым. У него имелась борода, но она была какая-то редкая. Думаю, он был ещё слишком молод, и поэтому борода у него ещё не росла как следует. Все они были одеты как-то по-домашнему - вроде как хиппи. Они уселись на краю пруда и опустили ноги в воду. Они все были босиком.
- Мы видели, как ты плавал, - сказал Гален.

- Ага, - ответил я. - Я купался голышом. Потому что никого поблизости не было.

- Это круто, - сказала Рут. - Мы тоже любим купаться нагишом.

- Ты купаешься нагишом? - переспросил я.
Мне было все равно, купаются они или нет. Меня не сильно волновала возможность окунуться вместе с людьми и увидеть их обнаженными. Мне просто хотелось найти Маркуса.

- С кем ты? - спросила Эрика.

- С отцом, - сказал я. - Но я потерял его в толпе.

- Жаль, - сказал Гален.
Но выглядело так, будто он не слишком расстроен из-за этого.

- Ты не против, если мы искупаемся голышом? - спросила Рут.

- Почему я должен быть против? - спросил я.

Тут было совсем не глубоко, но это их не остановило. Все трое разделись и залезли в пруд. Они действительно не стали плавать, а просто плескались, брызгались и много смеялись. Затем они вышли и снова оделись. Эрика достала сигаретную бумагу из мешка, который была с ней, осторожно насыпала в нее немного табака и скатала. Получилась не самая идеальная сигарета в мире, но её можно было курить. Она подкурила, и они стали передавать её друг другу.

- Курни, - предложил Гален и протянул сигарету мне.
Я принял её в основном из вежливости. Меня совсем не волновал кайф. Я вдохнул дым и задержал его в легких, как показывал мне Майк. Только чуть-чуть закашлявшись. После еще нескольких затяжек мне стало чуть спокойнее. А всё вокруг как-то замедлилось.

Когда мы докурили сигарету, они встали и попрощались.

- Я ищу своего отца, - сказал я.

- Где ты в последний раз видел его? - спросила Эрика.

- У Пентагона, - сказал я.

- Что ж, надеюсь, ты его найдешь, - сказал Гален.
И они повернулись, чтобы уйти.

А меня с собой не пригласили. Я решил, что понравился им, но им просто не пришло в голову пригласить меня пойти с ними. Я надеялся, что они помогут мне найти Маркуса, но понимал, что не смогу заставить их помочь мне.

Так что я снова остался в одиночестве. Я должен искать Маркуса самостоятельно. Или, может быть, найти кого-то, кто сможет мне помочь в поисках. Я знал, что мы припарковали машину возле перекрестка, но никак не мог вспомнить его название. Поэтому вышел на самую большую улицу, которую увидел в округе, и выставил большой палец, словно собирался ехать автостопом.

Довольно скоро рядом остановилась машина. В ней сидели мужчина и женщина. За рулем был мужчина.
- Куда ты едешь? - спросила женщина.

- Я потерялся, - сказал я. - Я ищу своего отца.

- Хорошо, - сказала она. - Залезай.
Она потянулась через переднее сиденье и открыла мне заднюю дверь. Это была хорошая машина с большими плюшевыми сиденьями, и они оба были в дорогой одежде. На мужчине был костюм и галстук, а на ней было платье.

- Как тебя зовут? - спросила женщина.

- Франклин Хаббард, - сказал я.
Едва я это сказал, как мне захотелось пнуть себя. Зачем я сказал им правду? Что со мной не так? Я подумал, может быть, это случилось из-за того, что я только что курил? Может быть, эта сигарета подействовала как какая-то сыворотка правды.

- А я - Мэри Либби, - произнесла женщина. - А это мой муж Том.

- Здравствуйте, - сказал я.

- Где ты потерял отца? - спросила Мэри.

- У Пентагона, - сказал я. - Но я думаю, что он может быть на круге. Где-то на круге. Ну, понимаете, там, где круговое движение.
Мне показалось, что я говорю очень медленно, и я задумался, заметили ли это они.

Том бросил на меня взгляд с каким-то забавным выражением на лице, а Мэри просто уставилась на меня.
- Что за круг? - спросила она.

- Не могу вспомнить, - сказал я. - Но не слишком далеко. Мы там гуляли.

- Круг Логана? - спросила она.

- Нет.

- Дюпон-Серкл? [дословно - Круг Дюпона] - спросил Том.

- Да, именно там. Дюпон-Серкл. Он там.
Хотя мне по-прежнему казалось, что говорю очень медленно, но я ничего не мог с собой поделать. Том снова глянул через спинку сиденья. Похоже, он меня оценивал.

- Может, если ты заблудился, мы отвезем тебя в полицейский участок, и там тебе помогут, - предложила Мэри.

- Нет, - сказал я. - Не делайте этого.

Я, должно быть, выглядел очень испуганным, потому что она бросилась меня успокаивать.
- Все в порядке, - сказала она. - Там не причинят тебе вреда. Потеряться - не преступление. Они просто помогут тебе найти отца.

- Спасибо, мэм, - сказал я. - Но, если вы просто отвезете меня в Дюпон-Серкл, я сам найду его.

- Хорошо, - сказал Том. - Так и поступим.

Он развернулся на дороге. Я подумал, не везёт ли он меня в полицейский участок. Я видел, как они тихо и тайно переговариваются друг с другом, и мне от это не становилось лучше. Но они привезли меня прямиком в Дюпон-Серкл, как и сказал Том. Я узнал это место.

- Просто высадите меня тут, - сказал я.

- Мы могли бы подвезти тебя к твоему отцу, - сказал Том.

- Нет, здесь, все в порядке, - сказал я.
Я чувствовал, что мне нужно объяснить, почему мне хотелось выйти тут. Но причина никак не хотела придумываться. Мне пришлось напомнить себе, что важно выглядеть нормальным. Поэтому пришлось сосредоточиться и подумать.
- Мне нужно кое-что купить в этом магазине, - произнёс я наконец. И неопределенно махнул в сторону нескольких магазинов на улице. Ни один из них еще открылся. Было еще слишком рано. Но Том и Мэри, похоже, этого не заметили.

- Хорошо, - сказал Том и остановился.

Я выскочил и сказал:
- Спасибо за поездку.

- Прощай, Франклин, - сказала Мэри.

- Окей, пока, - сказал я и поспешил прочь, как будто знал, куда иду.
На самом деле я не знал, но, побродив немного, я увидел синюю машину с красной дверью. Автомобиль, который был моим домом. Я побежал к нему. Маркус сидел на капоте. Он спрыгнул, когда заметил меня. Я бежал к нему навстречу, и, подбежав, обнял его, сжал изо всех сил.

- Маркус, - сказал я. - Я всё время теряю тебя.
И снова заплакал. Казалось, что в те дни я только и делал, что плакал.

Маркус был так же рад видеть меня, как и я его. Я поднял глаза и увидел, что у него тоже выступили слезы на глазах.
- Ты, должно быть, голоден, - сказал он.
И это оказалось правдой. Теперь, когда я снова был с ним, я проголодался. Я хотел есть. Я хотел жить. Я не ел со вчерашнего завтрака.

Мы нашли небольшой ресторан, и оба заказали яичницу с беконом и с домашним картофелем фри, с кофе и апельсиновым соком. Мы поблагодарили Свинью и принялись за еду. Пока мы ели, я рассказал ему, как потерялся и обо всём, что произошло потом. Мой мир снова восстановился, и я начал думать о возвращении на ферму Хелен и Лори, где снова увижусь Бекки и Диланом. Но ближе к концу завтрака я заметил, что лицо Маркуса приняло обеспокоенное выражение. Теперь я понимаю, что он тогда что-то почувствовал. Как я уже говорил, он был таким. Он мог многое чувствовать. На обратном пути к машине он все уговаривал меня поторопиться, и мы почти бежали. Это был один из тех немногих случаев, когда я чувствовал, что он подталкивает меня - пытается заставить меня вести себя определенным образом.

Мы сели в машину и поехали, но не успели проехать и полквартала, как позади нас оказалась полицейская машина с включенной мигалкой. Маркус остановился. Я видел, что он был этим очень расстроен. Расстроен больше, чем я когда-либо видел. Затем спереди к нам подъехала другая полицейская машина, заблокировав нас на случай, если мы попытаемся уехать. В каждой полицейской машине сидело по два полицейских. Они выскочили из машин и подошли к нам - по двое с каждой стороны. Они сказали нам всем выйти из машины и даже обыскали Маркуса, чтобы убедиться, что у него нет оружия. Потом на него надели наручники. Наручники на меня не надели, но один из полицейских держал меня за руку - очень крепко, чтобы я не смог вырваться.

- Как тебя зовут? - спросил полицейский, который меня держал.

- Я Джед Грин,

- Ты сказал той паре, которая привезла тебя сюда, что тебя зовут Франклин Хаббард, - сказал он.

И я понял, что случилось. Эта пара позвонила в полицию и сообщила обо мне. Будь они прокляты. Почему люди должны вмешиваться в жизнь других людей?
- Я солгал им, - сказал я копу.

- Верно, - сказал он. - А какие у тебя отношения с тем мужиком, с которым тебя задержали?

- Он мой отец. Его зовут Ральф.

Пока этот коп меня допрашивал, я увидел, что два других копа задают вопросы Маркусу. Он им не отвечал. Он даже не смотрел на них. Как будто он их не видел. Они просто не были частью его мира. К сожалению, теперь он не стал для них невидимым. Они затолкали его на заднее сиденье одной из машин и захлопнули дверь. Когда они уезжали, я увидел, как он повернулся, чтобы в последний раз взглянуть на меня.

- Не думаю, что этот парень - твой отец, - сказал полицейский, держащий меня. - Он похитил тебя?

- Он мой друг, - сказал я. - Почему вы не можешь просто оставить нас в покое? Он мой друг.

Самое смешное, что я не заплакал. Несмотря на то, что плакал всегда, когда случались неприятности, и не только, я не расплакался. Это было больше, чем плач. Сложно сказать, что именно. Но я читал в одной из газет из супермаркета о парне, которому оторвало руку в жуткой автомобильной аварии. Он сказал, что, когда это случилось, было даже не больно. Иногда так случается с серьёзными травмами. Они просто сначала вызывают онемение, а потом начинают болеть, всё сильнее и сильнее. Вот примерно так было и со мной.

Оказалось, что Либби - те люди, которые привезли меня сюда - заподозрили, что я употребляю наркотики, и решили, что их мне дают взрослые. Наверное, я был немного не в себе. Поэтому они вызвали копов и сообщили им, а затем проследили за мной. Они заметили, как я нашел машину Маркуса, и рассказали копам обо всем, что увидели, когда те приехали. Это случилось, когда мы завтракали. Копы проверили машину и выяснили, что она угнана. Поговорив с полицией в штате Мэн, они предположили, кто мы такие.

Мне не стало легче, когда до меня дошло, что именно я оказался тем, кто привёл охотников к лисам. Это расстраивало меня очень долго. И расстраивает до сих пор.

Я должен отдать должное этим полицейским. Это была быстрая детективная работа. Многие копы довольно умны. Думаю, те люди, которым удается править миром, в большинстве своем довольно умны, иначе они не смогли бы им править. Но они не понимают, что люди не должны так пытаться управлять другими. Это единственное, для чего они недостаточно умны, и не могут понять этого.

Короче говоря, я оказался в молодежном центре штата Мэн, и они отвезли Маркуса обратно в больницу, где его держали взаперти. Они нашли одежду для девочек среди моих вещей, и это им сильно не понравилось. Поэтому они решили, что он, должно быть, не только псих, но и извращенец, и что он учил меня извращённым вещям.

Я не хочу рассказывать о возвращении в Мэн в машине шерифа, или обо всех моих допросах. Естественно, все, что я им говорил, было неправдой. За исключением того, что Маркус - мой друг. Думаю, им очень сильно хотелось дать мне хорошую затрещину, но они так не поступили.

 

ОН БЫЛ ХОРОШИМ ИЗВРАЩЕНЦЕМ

Находясь в молодежном центре штата Мэн, я встретился с одной социальной работницей. Ее звали Натали Фарр. Она была уже пожилой. Очень худой и маленькой, с длинными седыми волосами. Несмотря на то, что она была такой старой - достаточно старой, чтобы уйти на пенсию, - она не позволяла мне называть ее по фамилии. Я был для неё Франклин, а она для меня - Натали. Она сказал мне, что она никому не расскажет то, что я расскажу ей. Конечно же, я этому не поверил. Я слышал подобное от других социальных работников, и это никогда не оказывалось правдой. И она сказала, что я её «клиент» - я, а не государство.

- Что это значит? - спросил я.

- Я имею в виду, что я на твоей стороне, - сказала она.

Конечно, в это тоже было трудно поверить. Но удивительно то, что я ей поверил. Я проверял ее пару раз, например, рассказывал ей о плохих вещах, которыми занимался в молодежном центре, чтобы посмотреть, узнают ли об этом воспитатели. Самым большим испытанием было, когда я рассказал ей о секретной бухте, в которую иногда сбегал по ночам. Из общежития, в котором мы жили, было довольно легко выбраться.

Так мало-помалу я начал рассказывать ей о Маркусе и о том, что было между ним и мной. Она выслушала и сказала, что согласна с Маркусом почти во всем, что он говорил. Меня это потрясло. Маркус всегда говорил мне: «Не думай, что ты знаешь больше, чем знаешь. Если ты думаешь, что тебе больше нечему учиться, всё равно учись». Вот о чем он говорил. Я-то думал, что знаю про извращенцев все. Что все они плохие. Потом я с ним познакомился и узнал, что есть и хорошие извращенцы. И я думал, что знаю о социальных работниках все. Это были шпионы, присланные из взрослого мира, чтобы раскрывать наши секреты. Они помогали людям, которые правили нами. Они были как извращенцы. Они были плохими. Внезапно в мою жизнь вошла эта социальная работница, и она оказалась хорошей. Хорошие извращенцы. Хорошие социальные работники. Это больше, чем я мог выдержать.

Мы встречались в ее офисе. Это была маленькая комнатка в здании в Портленде. У нее в офисе были всевозможные картинки и много растений, а за столом висел большой плакат. Это были символы «инь/янь». Это был знак. Это было то, что заставило меня задуматься - может, я и в самом деле могу ей доверять? Кто-то из молодежного центра отвез меня на встречу с ней.

Однажды, примерно через год после того, как нас поймали в Вашингтоне, я сказал ей, что хочу увидеть Маркуса. Она сказала, что посмотрит, что тут можно сделать. На следующей неделе, когда мы встретились снова, она сказала, что ездила к нему, и «запрашивала» о нашей встрече. Она сказала, что считается, что он меня похитил. Они бы посадили его в тюрьму на всю жизнь, если бы его адвокат не утверждал, что он сумасшедший, и поэтому его поместили в больницу. Ему никогда не позволят увидеться со мной. В конце концов, ведь я был его жертвой. И он и я не должны были писать или общаться.

- Это нечестно, - сказал я.

Она согласилась.

На следующей неделе на нашем с ней сеансе она достала письмо. Оно было от Маркуса. Оно было запечатано, и она даже не открыла его. Я внимательно осмотрел конверт, чтобы убедиться в этом. Она тоже так сказала, но я, в основном, думал, что могу доверять ее словам.

Я спросил, могу ли забрать письмо с собой.

- Это твое письмо, - сказала она. - Ты можешь делать с ним, что захочешь. Но ты должен быть очень осторожен. Если его обнаружат, у меня будут проблемы, и оно окажется последним.

- Я буду осторожен, - пообещал я.

- Думаю, ты умеешь хранить секреты и прятать, - сказала она.

Она поняла меня.

- Ага, - сказал я и аккуратно засунул письмо в носок.
- Сначала я хочу прочитать его наедине, - сказал я.

Той ночью я прочитал письмо под одеялом с фонариком. С собой у меня был комикс, так что, если бы меня поймали, я успел бы спрятать письмо и притвориться читающим комикс. А в письме было написано:

Дорогой Франклин,

Я очень по тебе скучаю. Дни и ночи, которые я провел с тобой, были самыми счастливыми в моей жизни. Мне бы хотелось, чтобы мы могли видеться друг с другом, но, как я уверен, твой социальный работник уже сказал тебе, что это запрещено.

Это не лучшее место. В чем-то тут лучше, чем в тюрьме, а в чем-то хуже. На самом деле это просто еще одна тюрьма. Большая проблема здесь в том, что тут настаивают, чтобы я принимал лекарства. Это то, что называется «антипсихотической» медициной. Они думают, что я сумасшедший и что это позволит мне поправиться. На самом деле, сумасшедшие - это они, и все эти лекарства, конечно, не сделают меня «здоровым». Однако эти лекарства делает невозможным жизнь в том месте во мне, которое знает, чего оно хочет. До некоторой степени я все еще знаю, чего хочу. Я знаю, например, что все еще люблю тебя и хочу видеть. Но я уже не чувствую свою жизнь так, как раньше. Магия исчезла. Хуже всего те прутья, которые вставляют тебе в голову.

Я надеюсь, что к тебе хорошо относятся. У тебя очень хороший социальный работник. Пожалуйста, будь осторожен с этим письмом. Не позволяй другим увидеть его - кроме Натали Фарр, если захочешь.

Ты можешь ей доверять.

Напиши и расскажи, чем ты занимаешься и как у тебя дела.

С любовью,
Маркус

Я, конечно же, написал ему. Я рассказал ему все о своей жизни. Раз в неделю Натали привозила мне письмо от него, и я давал ей своё, чтобы она отвезла ему.

Однажды я написал ему о том, как плохо мне было из-за того, что я привел к нему копов. «Когда это приходит мне в голову, мне не хочется жить», - написал я.

«Я знаю, что ты не хотел этого», - написал он в ответ.
Иногда я виню себя за то, что не держался за тебя крепче. Думаю, я мог бы помешать тебе приблизиться к тому месту, где происходило всё то сумасбродство, но чувствовал, что ты должен быть свободен в принятии собственных решений. Также я думаю, что не стоило игнорировать тот сон, о котором я рассказывал на хребте Бристлекон. Тот сон о лисе. Он был предупреждением, но я настоял на том, чтобы пойти на марш, и я привел тебя туда. Но все эти обвинения ни к чему хорошему не приведут. Мы делали то, что считали нужным, когда это делали. Мы никогда не причиняли друг другу вреда. И кто знает? Может, именно так и должно было сложиться. Возможно, это был единственный способ узнать то, что мы должны были узнать.

Я не купился на то, что «так и должно было сложиться». Для кого, или для чего? Мне показалось, что это просто случилась ещё одна неприятность, как будто мой настоящий отец погиб в аварии. Но его письмо заставило меня почувствовать себя немного лучше. То, что мы не хотели причинять друг другу боль, было правдой. И мы сделали все, что могли.

Хотя я по-прежнему скучал по нему, было хорошо, что мы хотя бы могли друг другу писать. Когда я думаю об этом, то понимаю, что, в основном, это я разговаривал с ним. Он комментировал то, что я писал ему, и задавал мне вопросы. Но он мало что рассказал о своей жизни. Может быть, потому что рассказывать было не о чем. Но чего-то не хватало. Это был Маркус, но как бы не совсем он. Словно это был правильный суп, но в котором не хватало соли и перца. Я уж было подумал, может, он разлюбил меня. Я спросил об этом Натали. Она сказала мне, что он всё ещё любит меня, но ему тяжело это чувствовать. Это было из-за лекарств, которые заставили его принимать.

Мы переписывались так около трех месяцев, когда я получил от него письмо, которое меня очень взволновало.
«Я нашел способ сбежать», - написал он.
Он продолжал рассказывать о том, что мы оба сидим в тюрьмах, и как трудно из них сбежать. Он сказал, что движение хиппи было «величайшим побегом из тюрем всех времен». Он уже писал это раньше, но в этом письме объяснил немного подробнее:

Все общество - это тюрьма. Хиппи и им подобные пытаются вырваться из неё. Я не знаю, добьются ли они успеха. Конечно, будут прилагаться большие усилия, чтобы собрать их и снова посадить в тюрьмы. Но пока такое продолжается, оно великолепно. Мы с тобой вместе сбежали из тюрьмы. Это было непросто сделать, потому что в наших головах тоже была тюрьма. Вот почему хиппи принимают наркотики. Чтобы попытаться вывести себя из тюрем в их головах. Это может быть необходимо, но они продолжают принимать наркотики и принимают слишком много. Они продолжают принимать их после того, как узнают, чему можно научиться. Но как только вырываешься на свободу, нужно держать голову ясной. Но мы вырвались и какое-то время были свободны. Я всегда об этом помню.

В основном это было то, что он написал в своем письме. В этом письме он не объяснил, как собирается сбежать. Но я был уверен, что он придет за мной. Я думал о том, как мы снова поедем через всю страну. Мы сможем попасть на нудистские пляжи и увидеться с Уилкинсами. Как же мне хотелось увидеть Бекки и Дилана! Я снова мог быть тем, кем хотел быть. Я представлял нас в синем «Понтиаке» с красной дверью, но, конечно же, понимал, что мы больше никогда не сможем найти эту машину. Всю неделю после получения письма я пытался понять все, что он говорил о тюрьмах, и фантазировал о том, как мы с ним едем по шоссе, разбиваем лагеря у горных ручьев, встречаем новых людей и переживаем новые приключения. Я подумал о том, как мы с ним обнимаемся в палатке - может быть, в одном спальном мешке. Я написал ему длинное письмо, в котором рассказал обо всем, что пришло мне в голову.

В следующий раз, когда я увиделся с Натали, я отдал ей свое длинное письмо, чтобы она могла передать его Маркусу, и она передала мне его письмо.

Я был удивлен, что письмо, которое она мне отдала, оказалось очень коротким. По тонкости конверта я мог сказать, что в нем была всего одна страница. Как обычно, я не стал его открывать. Просто сунул в задний карман.

- Натали, как ты думаешь, Маркус сможет убежать? - спросил я.

- Они держат его в охраняемом блоке, - сказала она. - Боюсь, его поместили среди безумных преступников.
Она с минуту подумала.
- Я не уверена, что мне нравится этот термин, но их так называют.

- Маркус не преступник, - сказал я. - Ну, может быть, он и украл машину, но он не настоящий преступник. И он совсем не сумасшедший. В любом случае, не тот сумасшедший, который не может позаботиться о себе.

- Он не сумасшедший и не преступник, - просто сказала она. - Но считается, что он похитил и изнасиловал тебя.

- Это я попросил его взять меня с собой, - сказал я. - Я путешествовал автостопом.

- Я знаю.

- Ну и что с того, что мы там чем-то занимались?

- Я согласна с тобой, - сказала она. - Но его считают очень опасным человеком. Они знают, что он очень умен, поэтому внимательно следят за ним.

- То есть, ты не думаешь, что он может сбежать?

Она покачала головой.

- Как долго собираются держать его там?

Она посмотрела на какие-то бумаги. Потом на одну из картинок на стене. Она смотрела куда угодно, только не на меня. И я понял, что ей не хочется отвечать.
- Я не знаю, что тебе сказать, - сказала она.

- Ты думаешь, что его будут держать там вечно, - сказал я.

- Его считают очень опасным, Франклин.

В ту ночь я выскользнул из общежития и спустился в свое убежище в ближайшем лесу. Я сел на плоский камень, которым пользовался в качестве стула, и прочитал письмо при свете фонарика. Я мог читать и при луне. Настолько полной и яркой она была. Письмо оказалось очень коротким:

Дорогой Франклин,

К тому времени, как ты получишь это письмо, я уже сбегу. Хотел бы я взять тебя с собой. Но тебе и здесь есть чем заняться. Я всегда буду думать о тебе. Я очень тебя люблю.

Твой друг,
Маркус

Сначала я разозлился. Действительно сумасшедший. Почему он не мог взять меня с собой? Он же говорил, что любит меня. Я помогал ему во многом, когда мы раньше вместе ехали в машине. Он знал, как сильно я хотел сбежать.

Я сидел, надувшись, когда в ближайших кустах что-то зашумело. Я заметил, как там что-то мелькнуло. И решил, что это собака. Здесь водились дикие собаки, и все мальчишки их немного побаивались.

Я взял камень и сидел, ожидая, что последует дальше. Затем из-за куста медленно вышла лиса. Почему-то я бросил в неё камень. Не знаю, зачем я это сделал. Ведь я не думал, что она нападет на меня. Думаю, я злился на весь мир и хотел сорвать злость хоть на ком-нибудь. Это был плохой бросок. Камень ударился о землю перед лисой и отскочил, разбросав комочки земли. Сам камень был близок к тому, чтобы ударить лису при отскоке, но не попал.

Лиса посмотрела на меня. Но не сделала попытки убежать. Она просто стояла и смотрела на меня, очень долго. А затем я успокоился. Я никогда раньше не чувствовал ничего подобного. Стояла полная луна, и мы ясно видели друг друга. Затем она медленно потрусила прочь.

Я долго сидел и думал, пытаясь понять, почему Маркус не пришел за мной. И я подумал о лисе. Я имею в виду, что она, должно быть, была предзнаменованием. Ведь я же не зря провёл много времени с Уилкинсами и викканами, и с Маркусом, чтобы не сообразить это. И тогда я сразу всё понял. Так бывает со знанием. В этом нет ничего особенного. Минуту назад ты ещё ничего не знаешь, а в следующую уже всё понял. В один миг.

Я вскочил и побежал к шоссе. Стояла середина ночи, поэтому движения не было. Я голосовал пальцем, когда мимо проезжала машина, и шел или бежал, когда машин не было. Совершив пару переездов на машине и, много пройдя пешком и немного побежав, я добрался до здания, где находился офис Натали, еще до восхода солнца. Я сел на тротуар у входа в здание и стал ждать. К счастью, ни один полицейский не спросил меня, что я тут делаю.

Первые люди, которые вошли в здание после восхода солнца, похоже, меня не заметили. Я встал и принялся вышагивать перед входом. Прошло не так много времени, как я заметил Натали. Естественно, она была удивлена, увидев меня.

- Франклин, - сказала она. - Что ты здесь делаешь?

- Я должен узнать, все ли в порядке с Маркусом.

Она озадаченно уставилась на меня.

- Я ничего не слышала, - сказала она.

- Тогда ты должна позвонить.

Она не стала спорить со мной. Мы вместе поднялись в ее офис, и она позвонила в больницу, где держали Маркуса. Она позвонила в отделение, где он находился, и сказала, что хочет поговорить с ним. Конечно же, я мог слышать только половину разговора.

- Я доктор Фарр. Я имею право видеться с ним.

...

- Да, я помню вас. Вы можете мне сказать, как?

...

- Понятно. Когда?

...

- Снотворное. Понятно. Спасибо.

Она повесила трубку. Она посмотрела на меня и покачала головой.

Я уже знал, что она мне скажет. Она встала со стула и подошла к мне. Я заплакал. Я встал и позволил ей обнять меня. Она единственная, кого я бы не оттолкнул, потому что она была тогда единственной в моей жизни, знающей, что он хороший извращенец. И знающей, как сильно я его любил.

 

©2008