Товарищи, сегодня в горе я,

          Проснулась боль

          В угасшем скандалисте!

          Мне вспомнилась

          Печальная история -

          История об Оливере Твисте.

          Мы все по-разному

          Судьбой своей оплаканы.

          Кто крепость знал,

          Кому Сибирь знакома.

          Знать, потому теперь

          Попы и дьяконы

          О здравье молятся

          Всех членов Совнаркома.

          И потому крестьянин

          С водки штофа,

          Рассказывая сродникам своим,

          Глядит на Маркса,

          Как на Саваофа,

          Пуская Ленину

          В глаза табачный дым.

          Ирония судьбы!

          Мы все отропщены.

          Над старым твердо

          Вставлен крепкий кол.

          Но все ж у нас

          Монашеские общины

          С "аминем" ставят

          Каждый протокол.

          И говорят,

          Забыв о днях опасных:

          "Уж как мы их...

          Не в пух, а прямо в прах...

          Пятнадцать штук я сам

          Зарезал красных,

          Да столько ж каждый,

          Всякий наш монах".

          Россия-мать!

          Прости меня,

          Прости!

          Но эту дикость, подлую и злую,

          Я на своем недлительном пути

          Не приголублю

          И не поцелую.

          У них жилища есть,

          У них есть хлеб,

          Они с молитвами

          И благостны и сыты.

          Но есть на этой

          Горестной земле,

          Что всеми добрыми

          И злыми позабыты.

          Мальчишки лет семи-восьми

          Снуют средь штатов без призора,

          Бестелыми корявыми костьми

          Они нам знак

          Тяжелого укора.

          Товарищи, сегодня в горе я,

          Проснулась боль в угасшем скандалисте.

          Мне вспомнилась

          Печальная история -

          История об Оливере Твисте.

          Я тоже рос,

          Несчастный и худой,

          Средь жидких,

          Тягостных рассветов.

          Но если б встали все

          Мальчишки чередой,

          То были б тысячи

          Прекраснейших поэтов.

          В них Пушкин,

          Лермонтов,

          Кольцов,

          И наш Некрасов в них,

          В них я.

          . . . . . . . . . . . . . . .

          Не потому ль моею грустью

          Веет стих,

          Глядя на их

          Невымытые хари.

          Я знаю будущее.

          Это их...

          Их календарь...

          И вся земная слава.

          Не потому ль

          Мой горький буйный стих

          Для всех других -

          Как смертная отрава.

          Я только им пою,

          Ночующим в котлах,

          Пою для них,

          Кто спит порой в сортире.

          О, пусть они

          Хотя б прочтут в стихах,

          Что есть за них

          Обиженные в мире.