Жил-был Город. Город был уже старый, и много повидал на своем веку. Но каждой новой весной он встречал своих заспанных жителей, юный и свежий, как будто ему было не семьсот лет, а каких-нибудь двести пятьдесят. И каждое новое лето его старые кирпичные стены наполнялись теплом, цвели ароматные липы, и фонтаны рассыпались мелкими прохладными брызгами. А каждой новой осенью на дорожках старого парка появлялись поэты и влюбленные, которые собирали пожелтевшие листья и говорили вещи, удивительные своей простотой и мудростью. А зимой, зимой Город укутывался пушистым снежным пледом и радушно встречал замерзших путников уютным теплом, треском поленьев в камине и чашкой ароматного глинтвейна с травками.
А еще в Городе жил мальчик по имени Теодор. Он был похож на всех остальных мальчишек Города: зимой любил играть в снежки, весной шлепал по лужам и искал первые подснежники, купался и ловил рыбу летом, а долгими осенними вечерами внимательно слушал старого Сказочника. Теодор любил Город, и Город любил Теодора. Так и жил он со своими друзьями, и казалось, что так будет всегда.
Но однажды в Город пришел Художник. Он был не молод, но и не стар, не низок и не высок, не грустен и не весел. Он словно искал чего-то, но что именно - никому не говорил. Никто не знал, откуда он пришел и куда направлялся. Появился Художник замечательным майским утром, когда счастливые обитатели города вышли на залитые солнцем улицы насладиться первым настоящим теплом.
Художник улыбнулся и мысленно поздоровался с Городом. И Город ответил ему веселым солнечным зайчиком прямо в глаза. И тут Художник заметил довольное мальчишеское лицо в доме напротив. Мальчуган улыбался во весь рот и держал в руках маленькое зеркальце, которым и ловил зазевавшиеся лучики, направляя их по назначению.
Художник посмотрел на мальчишку и его губы растянулись в улыбке, а в глазах заиграли веселые искорки.
- Ты кто? - спросил Художник.
- Меня зовут Теодор, - весело и немножко вызывающе ответил мальчуган. - Друзья называют меня Тео. А ты?
- А я Художник. Просто Художник. Когда-то и у меня было имя, но это было так давно. Я уже позабыл его, пока странствовал и искал.
- Искал чего?
- Не знаю. Может быть - истину, а может, - тебя.
- Меня!? - мальчуган очень удивился: еще ни один взрослый не говорил ему ничего подобного, и он привык думать, что эти люди давно живут своим собственным миром, совершенно не связанным с простым и уютным миром мальчишек Города.
- Ага! Именно тебя. Спускайся, Тео, - прогуляемся. У вас такой красивый город! Покажи мне, каким его видишь ты!
- Я сейчас! Но. Город-то, он для всех одинаковый.
- Нет, Тео, к сожалению, не для всех. Я потом тебе все обьясню, если только захочешь.
- Уже хочу! Я бегом!
* * *
И они гуляли весь день по солнечным улицам Города. Мальчик показал Художнику старые полуразвалившиеся ворота, постоянное место их мальчишеских игр, Площадь Солнца - самое главное место в Городе, на которой всегда, невзирая на время года и погоду вокруг, было ясно и солнечно, башню старого Сказочника, и парк, в котором этим маем так красиво цвели каштаны.
А еще они бегали наперегонки, забирались на самые высокие деревья, с которых весь Город был как на ладони, и громко кричали, широко взмахнув руками и глядя на бездонное синее небо над головой. Кричали от переполняющей их юные души весны, которая рвалась наружу, сметая все запоры и преграды на своем пути.
И Теодор рассказывал Художнику о своей мальчишеской жизни, о своих радостях и печалях, мыслях и надеждах. А Художник рассказывал мальчику о далеких диковинных землях, удивительных приключениях, и казалось, что этим историям не будет конца.
Мальчик был рад этому первому теплу, этому необъятному простору вокруг, и конечно тому, что встретил друга. Их знакомство было совсем недолгим, но в юной мальчишеской душе уже зародилось чувство глубокой привязанности к этому человеку, мудрому и честному, доброму и сильному, от которого не хотелось держать секретов, и который понимал его с полуслова.
В душе Художника тоже все трепетало. Во-первых Ее Величество Весна не может оставить равнодушным ни одного настоящего Художника. Во-вторых рядом с ним шла настоящая маленькая весна с чудесными золотистыми глазами и чуть волнистыми каштановыми волосами. Весна, которую не хотелось отпускать никогда. Весна, дарящая сердцу покой и уверенность, глядя на которую Художник и сам сбрасывал много-много лет.
Так они нашли друг друга тем замечательным майским днем, когда все вокруг кружилось и пело на славном празднике жизни.
* * *
А потом Художник принялся за работу. Он извлекал из своей дорожной сумки краски, мольберт и несколько серых холстов. Он садился на площади, у речки, у окна снимаемой им комнатки, или даже на дереве. Садился и рисовал. Рисовал все, что ему нравилось: Город во всех его нарядах, в разную погоду и с разных сторон; жителей, проходящих мимо него и любопытно косящихся на его работу; каштаны и липы старого парка, повидавшие на своем долгом веку не одного художника, и потому, умело и профессионально позировавшие ему; рассветы и закаты, во всем их великолепии и многообразии; и, конечно же, Теодора.
Мальчик ни на шаг не отставал от своего нового друга, помогал ему, как мог, показывал все новые интересные места, достойные кисти Художника. А Художнику и не требовалось ничего большего. Достаточно было, чтобы Теодор находился рядом, и тогда в нем просыпалось невиданное прежде вдохновение. Так и получилось, что все полотна, написанные Художником той весной, дышали чистотой и любовью.
* * *
За весной всегда приходит лето. И тот год не был исключением. Зелень городских деревьев стала темней и насыщенней, солнышко припекало уже в полную силу, луга заиграли всеми цветами радуги, а речка наполнилась веселым ребячьим гомоном.
Мальчик и Художник по-прежнему были неразлучны. Мальчик узнавал все больше нового об этом удивительном человеке, а Художник понял, что именно Теодора он искал все это время и торопился насладиться быстротечным счастьем мальчишеского общества.
- Мне очень хорошо с тобой, - признался однажды Теодор, - я знаю, ты Художник, странник, но. я прошу тебя, не уходи от нас никогда.
- Мне тоже хорошо с тобой, - ответил Художник и понял, что в самом деле никуда больше не хочет отсюда идти. - Я буду с тобой. Обещаю. Ты мой друг и я, я не знаю, как это сказать. я, я очень люблю тебя.
- Я тоже тебя люблю. - Сказал мальчик и обнял друга, прижавшись к нему всем телом.
Они оба были счастливы.
* * *
А когда люди счастливы, то время бежит совсем незаметно. Художник все чаще рисовал Теодора, грустным и веселым, озорным и задумчивым. И все больше понимал, что всем сердцем привязался к этому мальчугану, к Городу и ко всем его жителям.
Мальчик и Художник теперь часто просиживали вечерами на берегу реки, купались, дурачились и шутливо, по-дружески боролись. А потом Художник рисовал Теодора. Голышом, сразу после купания, когда все тело было покрыто мелкими капельками речной воды.
Укромный закуток у подножья старой ивы стал их потайным местом, известным только им двоим.
И вот однажды. Однажды Художник очень захотел встретить рассвет прямо на речке и решил остаться на ночь у костра. Теодор пришел в восторг от этой идеи и, после непродолжительных уговоров, остался ночевать на берегу, с Художником. Ночь выдалась прохладная и мальчуган придвинулся вплотную к другу. Тот ласково прижал его к себе, и, не удержавшись, нежно поцеловал в губы. Самые сладкие, нежные и желанные губы на всем белом свете.
Художник целовал его и с ужасом понимал, что сейчас его маленькое счастье в страхе отпрянет, и он потеряет то, чего так долго искал. Но Теодор не отстранился, он с интересом включался в эту новую игру, от которой так сладко ныло все тело, и где-то ТАМ зарождалось новое, неизведанное и глубокое чувство. И совершенно ошалев от этой доступности, от очарования летней ночи, от пьянящей близости тел друг друга, они совершили То, Чего Никогда Делать Нельзя, Потому Что Нельзя Делать Никогда.
Но их счастливые лица были лучшим прощением друг другу.
* * *
Теперь, когда наши герои открыли для себя любовь, пьянящую и всепоглощающую, летние дни побежали совсем быстро, почти незаметно. И вот настал август, такой яркий и такой грустный. А вслед за августом, как это ни печально, обычно приходит осень.
Но этот год был для Города не совсем обычным. В этом году здесь встретились два горячих ищущих сердца, согревающих все живое вокруг. Поэтому птицы не торопились улетать в теплые края, деревья - расставаьтся со своими роскошными нарядами, а люди - облачаться в плащи и куртки.
И все были довольны и счастливы. Кроме строгого мэра, который больше всего на свете любил порядок, и пришел в ужас от того, что осень не торопилась примчаться вслед за летом.
- Здесь что-то не так! - Сказал он сам себе. - Так не должно быть! Это не правильно! Осень должна прийти вслед за летом. Иначе - непорядок! А там, где нет порядка, там нет и мэра!
И мэр стал напряженно думать, в чем же причина происходящего. Он был человеком неглупым и догадался, что если ход времени в Городе изменился, то значит в этот год произошло что-то значительное, способное на это повлиять. И он стал перечислять в уме все изменения, произошедшие в Городе за это время.
- Художник!!! В этом году к нам пришел Художник! Это самое серьезное изменение. И этот мальчишка. Ходит за ним, как привязанный! Что-то тут нечисто! Надо бы проследить!
И мэр принялся усердно следить за Художником и Теодором, за их работой и играми. И, как того и следовало ожидать, однажды вечером, подкравшись вплотную к уютной ложбинке в корнях старой ивы у реки, мэр увидел то, что всяким мэрам видеть категорически противопоказано.
Сказать, что он был в шоке, значит не сказать ничего! Но он нашел в себе силы добраться до своего мэрского дома, и всю ночь над чем-то напряженно работал.
* * *
А на следующий же день глашатай разнес по городу весть о том, что мэр хочет видеть всех жителей на Площади Солнца по "экстренно важному делу".
Любопытный народ собрался. Ищущий взгляд мог легко заметить среди толпы заинтересованные лица Теодора и Художника. На середину площади вышел мэр. Он одел жутко официальное лицо и важно растягивал каждое слово.
- Дорогие жители горячо любимого и уважаемого Города! - начал он, - Сегодня мы все, как один, собрались здесь, чтобы обсудить события, имеющие место быть, с некоторых пор, - он немного помялся, - пребывать, так сказать, в нашем родном Городе. Все мы знаем, что вслед за летом должна прийти осень. Это закон природы. Закон, я подчеркиваю это слово! Однако, если этого по тем или иным причинам не происходит, - налицо прямое нарушение ЗАКОНА! То бишь ПРЕСТУПЛЕНИЕ! А у любого преступления всегда есть свое имя! Я разобрался в сути дела, посмотрите на этого человека! - толпа расступилась, гневный перст мэра указывал прямо на Художника. - Этот человек обманом вкрался в наше доверие! Он нагло нарушил все законы, включая и непреложный закон природы! Но и этого ему показалось мало! Он сделал вот с этим мальчиком, - мэр перевел взгляд на Теодора и вместе с ним это сделала вся толпа, - сделал с ним То, Чего Никогда Делать Нельзя, Потому Что Нельзя Делать Никогда!
Последние слова были сказаны мэром в почти религиозном экстазе от собственной правоты и негодования. Толпа ахнула. Сам Город затих и молча слушал, не зная, что и думать: за его семисотлетнюю историю такого еще никогда не бывало.
Насладившись произведенным эффектом, мэр продолжил:
- Я долго думал, как можно наказать преступника, надругавшегося над самой, я не постесняюсь этого слова, ммм. основой нашей тихой и спокойной жизни! Но в назидание ему и его несмышленой жертве, мы должны быть великодушны! Я подготовил акт "Об изгнании Художника из Города на вечные времена". - Толпа загудела. - Отныне тебе нет места среди нас, Художник, - уходи!
- Я уйду, - тихо, но уверенно сказал Художник. Уйду, хотя никогда, да будет Город моим свидетелем, не покушался ни на что и не желал вам зла. Я ухожу. Теодор, пойдем со мной.
- Нет! Мы не отдадим мерзкому чудовищу своих детей! - взвопил мэр и толпа одобрительно загудела, - держите его! - и множество рук опутали рвущегося Теодора, заткнули ему рот, стальными обьятиями сдавили полный отчаяния крик.
- Прости, Теодор. Я не могу остаться. Нас разлучают. Я должен идти, но я оставляю тебе, слышишь, тебе одному все свои картины! И когда-нибудь я обязательно вернусь за тобой!
- Только поробуй! - рявкнул мэр, - Тут тебя только и ждали. Да мы тебя.
Но Художник уже исчез. Так же загадочно, как и появился.
- Но это еще не все! - кричал мэр, - Он околдовал нашего маленького Теодора! Но я знаю, как избавиться от этого проклятья! Мы запрем его в старой башне со всеми картинами, что оставил ему этот злодей, и не выпустим, покуда он не порвет их все до одной. Так он сам должен разорвать те оковы, которыми связал его колдун!
И толпа, несмышленая толпа, которой так легко командовать, понесла ослабшего от попыток вырваться и слез Теодора к старой башне.
* * *
Осень вступила в свои права. На дворе уже стоял ненастный ноябрь и ненастные мысли роились в умах редких, унылых пешеходов.
Многое изменилось в Городе с тех пор, как ушел Художник. Небо стало низким и тяжелым, воспаленно-разбухшим от мрачных угрюмых туч. Все время непрерывно моросил мелкий дождь и казалось, не будет просвета в этой вечной серости.
Мальчик все еще сидел в старой башне. Картины, оставленные там, были целы-целехоньки. Сам Теодор, лишенный солнечного света, заболел. Он стал бледен, его глаза болезненно блестели, он почти перестал принимать пищу, которую заботливо приносил старый Сказочник. А Город очень любил Теодора и потому с каждым днем становился все дряхлее и угрюмее. От нескончаемых дождей стены отсырели изнутри и покрылись плесенью. Старые городские часы заржавели. Произошло небывалое: на Площади Солнца теперь было также пасмурно и сыро, как и везде в Городе, и только холодный северный ветер свободно гулял по опустевшим улицам, хлопая деревянными ставнями.
Этой осенью не вышли в положенное время поэты и влюбленные, они все сидели по домам и думали. Думали о том, что произошло, и как жить дальше.
* * *
А потом наступил декабрь. Самый грустный и унылый декабрь, какой только видел Город. Его мостовые покрылись, как сеткой мощин, выщербинами да выбоинами, стены облупились, да и старые кирпичные здания стали понемногу осыпаться. Город очень тосковал по мальчику, который уже не вставал. На смену бледности пришел болезненный румянец. Некогда ясные золотистые глаза открывались теперь все реже и реже, чуть подернутые мутной пеленой. Спутанные каштановые волосы разметались по подушке.
Теодора бросало то в жар, то в холод. Он беспокойно ворочался в своем забытьи и тихо хрипло звал Художника. Все до одной картины стояли в его комнате нетронутыми.
Старый Сказочник еще больше постарел за это время. Он один теперь неустанно находился у постели Теодора, менял ему компрессы, и клал в уши по маленькой прохладной клюквинке от жара. А старую башню так перекосило, что она стала напоминать свою пизанскую сестрицу.
Тоска и уныние охватила всех жителей города. Да и мэру стало не по себе: он понял, что если так пойдет и дальше, то Город просто развалится, а жители разойдутся, кто куда. И где он тогда будет мэрствовать? И вот однажды он вышел прямо на балкон мэрии и обратился ко всем жителям Города с такой речью:
- Доргие ммм. друзья! Думаю, нет смысла дальше скрывать от себя, что мы стали жертвами страшного проклятья, павшего на наш Город. Такие проклятья обрушиваются на нас ммм. как правило, за страшные преступления. Я не знаю, в чем мы провинились перед ммм. нашим любимым у уважаемым Городом, но.
- Это из-за Тео! - раздался возглас из толпы. Кричал маленький Марвин, друг Теодора. - Ему очень плохо, наш Тео умирает. Это МЫ виноваты!
- Спорить об ответственности можно долго! - снова взял ситуацию в свои руки мэр. - Мы должны решить, что же нам делать дальше!
- А чье было предложение посадить ребенка в башню? Заточить его! Да тебя самого судить надо! - громко крикнула какая-то женщина.
- Ээээ, Это же не выход!.. Я, .я действовал как должностное лицо, - начал оправдываться мэр, подобно многим людям, в моменты опасности, привыкший прятаться за свои звания и чины. - Да и вы тогда безоговорочно меня поддержали. Но мы все эээ. готовы признать свои ошибки, и эээ. даже исправить их.
- Немедленно Тео на свободу!!!
* * *
Был день тридцатого декабря, когда огромная толпа подошла к старой башне, ворвалась внутрь, и буквально вынесла на руках маленького мальчика.
Теодор пришел в себя. Он открыл глаза и устало и удивленно посмотрел на людей, столпившихся вокруг него. Дождь стих
- Картины. - тихо прошептал Тео, - мои картины. - люди тут же заботливо вынесли на улицу все картины из его комнаты. - Разнесите их по всем улицам, развесьте по стенам домов.
Горожане тут же кинулись выполнять просьбу, потому что каждый из них уже давно чувствовал свою вину перед одиноким мальчуганом.
Вскоре картины Художника были развешены везде, где только можно. То тепло и та любовь к жизни, которой они дышали быстро согрели не только стены домов, но и людские души.
Глядя на эти полотна, многие поняли, что были несправедливы к художнику, чье искусство было рождено настоящей любовью и служило целям вечным и благородным.
Дождь прекратился давно, на улицах стало суше, но настоящей зимы все еще не было. А ведь завтра "Новый Год", думали люди. И ни единой снежинки.
* * *
Наступило утро 31-го. Тихое и солнечное. Накануне вконец обессилевшего Теодора перенесли обратно в постель, и он снова забылся тревожным сном.
Утро было уже в разгаре, но жители не торопились выходить на улицу: им было о чем подумать этим утром.
А в старой башне впервые встал после двухмесячной болезни мальчик по имени Теодор. Встал и подошел к окну, возбужденный и нетерпеливый.
Потому что в Город вернулся Художник.
Он бесшумно прошел по пустынным улицам к старой башне, туда, куда звало его сердце. Он подошел, и тяжелые дубовые двери легко распахнулись. И его маленькое каштановое солнышко с золотистыми глазами, его огромное счастье, кинулось ему навстречу и обняло, крепко-крепко, и горячо-горячо.
- Теперь вместе навсегда? - спросил мальчик
- Вместе навсегда. - ответил Художник. - Пойдем отсюда
Вот и вся история. Добавлю только, что в тот же день Тео и Художник покинули город. Они шли вдвоем, а остальные жители молча смотрели на них из окон своих домов. А когда их фигурки стали почти неразличимы вдали, пошел мягкий пушистый снежок - так Город прощался с ними, Художником и мальчиком по имени Теодор. И было ему грустно и легко в тот день. Грустно - оттого, что он очень любил мальчика и приходилось с ним расставаться, а легко - оттого, что и эта история закончилась хорошо.
Людей в Городе жило немало. И, подобно всем нам, у каждого из них был целый набор серьезных грехов и мелких пригрешений, даже у городского священника.
Но этим вечером наконец-то пошел снег.
И каждая снежинка бесшумно ложилась на землю маленьким прощением за один человеческий грешок.
©Флавий
