(Толик! почитай)

1.

Вдоль дальней границы виноградника брела хорошенькая девочка и собирала цветы. Полное имя этой дивной, 12-летней девочки было Лоретта, но мы звали ее Лора. Лора была дочерью нашей горничной, и она старательно соблазняла меня, двадватидвухлетнего "мужчину", наполненного до макушки всякими мужскими тайнами, в которые она хотела проникнуть, поскольку, как все "продвинутые" дети, обожала риск, презирала условности запреты и отлично знала силу и власть источаемых девочками чар. Я следил за ней глазами, она замечала все-все-все, но лишь плавным движением расширенных от любопытства зрачков под пышными ресницами давала знать, что замечает мой интерес. "Ага!" - ликовали ее глазки, наблюдая как мой взгляд начинал непроизвольно шарить по ее чрезчур высоко обнаженным ногам. "Ага" - отмечала она, чуть краснея, когда замечала как шевелится в штанах мой хуй. Она, конечно, знала, что у меня в штанах есть здоровый хуй, что он то поднимается, то опадает, что он встает, когда она невинно как бы садится напротив и совершенно невзначай раздвигает колени - в общем, мой славный, сильно возбудимый хуй и его повадки были предметом ее ненасытного любопытства. Одним словом, Лоретта меня непрерывно, но совершенно скрытно, чтобы нельзя было придраться маме, соблазняла. А я... я, честно говоря, с удовольствием подыгрывал ей. Я вообще воображал себя в те дни если не Гумбертом, то по крайней мере Набоковым.

Наши игры продолжались с возрастающим риском для ее физической девственности и моей врожденной добродетельности. Я непременно замечал ее во время разминок, когда делал джоггинг вдоль виноградников. Она, казалось, поджидала меня, а завидев, тотчас уходила скрывающимися в кустах тропинками, непрерывно оборачиваясь, ну а я... я следовал за ней из пустого любопытства, покуда она не пускалась бежать, а догонять смеющуюся убегающую девочку в коротеньком платьице, согласитесь, хмм... забавно, а уж возбуждает, возбуждает-то.... Мы бежали вдоль кустов, покуда она, обессиленная, не падала в мягкую сочную траву, я опускался рядом и смотрел на ее кокетливо подогнутые ноги, пробирающееся между пуговиц платьица совершенно по-летнему голенькое тело, и все как-то лихорадочно думал, что же мне с нею сделать, что делать-то?. Мои руки тянулись к ней, хуй, стянутый штанами, торчал и тоже тянулся... Одним словом, я тянулся к ней всеми элементами тела, она с каждым днем все как-то тише смеялась и все как-то выше поджимала коленки, покуда в один прекрасный июльский день я не обнаружил, что Лора совершенно голенькая под своим неплотно застегнутым платьицем. А подогнутые коленки лишь на полдюйма скрывали ее сокровенную дырочку. Дырочку, затянутую нежной пленочкой.

Одним словом, как-то раз она, затихнув и став серьезной, поджала коленки и склонила их в сторону от меня. Я потянулся и приподнял тоненький ситец над ее пахом. На ней не было трусиков. Голенькое бедро каплей молодого розового вина перетекало в упругую ягодицу. Она сама расправила коленки и чуть-чуть, совсем чуть-чуть раздвинула их, но вполне достаточно, чтобы я увидел чуть припухший от возбуждения девочкин разрезик и легонькие реснички волосиков, обрамляющих его созревшие к раздвиганию хуем кромки.

Разрезик был совсем небольшой - типа для указательного пальца, но вот эти реснички, образующие типа скобочку над девочкиной щелью, припухшие от желания губы, сами своей щедрой припухлостью раздвигающие щель - ах, все это типа просилось и напрашивалось на... вернее просилось к моему славному, вставшему каланчой хую. Я не сомневаюсь, что девочки хотят откровенного телесного секса ничуть не меньше мальчиков, а нерастянутость и ненадорванность их химена v никакая не помеха, а (для них) осознанно досадная преграда. Вот Лореттушка - она видит, что я вижу, а я тоже вижу, что она видит как я вижу эту припухлую раздвинутость ее половых нежных губок, стеснительно приоткрывающих скользкий ненадорванный вход в ее тело.

Девочки, как и наполненные желанием мальчики, понятия не имеют о том, как это все в реальности у них будет с хуем, как их будут... это-самое, как вообще преподнести себя насмешливому обладателю взрослого любознательного хуя, типа там "хей, ну давай эту свою штуку... ну, поприкасаемся... ну, в общем, ладно, попробуем "вдавить"... но если мне заболит, то я оттолкну и ты прекратишь... или (о ужас) я убегу от тебя совсем! навсегда... но все же давай поиграем... Ну!!

Одним словом, кто из нас с ней был первым - я ли протянул указательный палец потрогать, или она протянула свою драгоценную набухшую щель ко мне поиграться, но так или иначе, я стал трогать, она - краснеть, "теряться" и тереться, милое дитя, своей щелочкой о мой палец, она сама отыскивала углубления для моей нескромности, и мои пальцы, углубляясь, гуляли в нежной влаге ее возбуждения. "Щас я покажу ей хуй, - меланхолически думал я, - и она сама, изнывая, наденется своей пасеттой на него..."

(Сейчас я закончу про девочек, не беспокойтесь, г-да "бойлаверы", не елозьте!)

Понимаешь, друг Толик, когда я потихоньку вынул его, сочный и толстущий, из намокшей моими непреднамеренными соками джоггерской ликры, Лоретточка теоретически верно и практически безошибочно ухватила его под гарпун и... принялась дрочить. А я нашелся лишь покусывать ее за ушко и, стараясь не спугнуть, спрашивал: "Мою нежную Лоретточку уже ебал какой-то мальчишка?! (я употреблял слово "ебал" - "ник-ник", ибо 12-летние девочки, как и мальчики, разумеется - животные в этом возрасте, и "ебать хуем в дырку" для них более доступно просто и понятно, чем "совокуплялись", несмотря на знание теории арпеджио или принципов тоеквондо. - "Ник-ник?"

- Не-аааааааа! - заявила прелестница, раздвигая колени. - Просто мне SashA показывал... (СашА - ударение на "А").

Я тотчас понял, что ебать ее не буду, только вот уверюсь в упругой непорочности ее химена, (что само по себе очень славная забава с девочками), а потом, приподнявшись, и широко разведя ее половую щель, покрою ее спермой, показав мужской оргазм во всей его мощной, трясущейся красе. Ничто так не соблазняет 12-летних девочек, Толик, как идея оргазма. Ничто так не хмелило мой мозг в тот момент, как взглянуть на ненадорванную Лореттину дырочку.

- Так что же вы делали с СашА? - жарко шептал я ей в ухо, некрепко втыкаясь хуем - чтоб он выскальзывал, выскальзывал из последней, самой горячей ложбинки в разъеме ее ножек.
- Мы... оххх..... охххх..... оххххххххххххх...
- ? ну?! - мой хуй упирается в химен и начинает надавливать. Отверстие натуженно поддается, врезаясь кромочками в нетерпеливую головку.
- оххххх... охххххххх... мы играли в... о-оххххххх...в доктора...
- Ну же?! Ну?!! - пытаю я сладенькую горящую Лоретту, подтягивая под ягодицы. Как бы натягивая на хуй, но не прорывая.
- Он показывал... он показывал мне... половые органы... - она замешкалась, подбирая слова и выгибаясь телом, потому что мой хуй начал непроизвольно пролезать в нее, туго застряв на полпути, и я, понимая, что теряю голову, замер, остановил ставший стальным хуй, лишь пульсировал, вжимаясь разгоревшимся разбухшим концом в натянутый вход. - ... и свою попу...
И я тут же погрузился в сладкие конвульсии, облив изрядным количеством агрессивного 22-летнего семени ее непорочно развратное влагалище. - "Ах-аах-аахххх!"

2.

SashA, или Сашенька, был нежный прелестный 13-летний мальчик.. ах, да какая там разница, 12- или 13-летний - он был такой... хмм... упругий персик, наполненный волнующими соками, с заметным в трусиках устройством, обворожительными, набухшими сосками и длиннющими, чуть загибающимися ресницами. Они раскрывались, обнажая бездонной глубины глазища, в которые хотелось улыбаться. Он вскоре приехал к нам из Сальцбурга погостить, оказался заметно выше ростом, по-прежнему трогательно скромен и все больше тихо задумчив. Я очень люблю такую тихую задумчивость в созревающих мальчиках, она являет собой неоспоримое свидетельство обращенности в себя, уход в сокровенный мир мальчишеских фантазий и физиологического по существу ожидания новых ощущений. Он то погружался почти в летаргическое безмолвие и апатию, то вдруг заливался отрешенным смехом, так что окружающие смущались, то вдруг пылал щеками, а коленки непроизвольно сжимались, что в замечательном сочетании с еле заметным движением бедер неоспоримо указывало на - как ему казалось скрытую от постороннего взгляда - сфокусированность на раскрывающейся чувствительность плоти... Я обожал наблюдать за ним и, каюсь, вожделел, и больше всего хотел бы оказаться между его сжатых бедер, лелеющих внезапно напрягшийся мальчишеский непокорный хуй. Я много бы дал, чтобы меня допустили в таинственный, секретно-зажатый и набухающий половыми гормонами мир разгорающейся сексуальности этого прелестного тихони.

(Есть не менее захватывающий мир мальчишеских радостей, где хуй выставляется напоказ на потеху миру всякий раз, когда есть к тому повод, где мальчишки обучают друг друга развратным забавам с самого малолетства. Ручаюсь, что в одной из каменистых лагун Коста Бравы 3-4 мальчика (да хватит ли лагун на этих мальчиков!) сегодня, ближе к сиесте, весело ебались, дабы повеселить щедрого путника и свою юркую плоть - даже в присутствии девочек, таких же диких и смешливых. Я наблюдал такие вот беспечные мальчишеские оргии не только в Испании, но и в Нормандии, и в Провансе - почти везде, где в отдаленных укрытых лагунах весело плещутся голые мальчики, всегда найдется несколько сметливых друзьей, которые заметят ваш горячий интерес, и вы пойдете за ними, и они, покривлявшись немного "для приличия" и подрочив, начнут тереться друг об друга вскочившими членами, все больше наседая сзади, посмеиваясь и отталкивая в суматохе выяснения кто - кого, покуда, наконец, самый удалой не ухватится за подвернувшуюся поясницу и, хитро подмигнув вам, не вставит настойчивым толчком, не обращая никакого внимания на охи и ахи. Он будет ебать поначалу страдающего дружка сначала "для себя", жарко шлепаясь об его ягодицы (шлепшлепшлеп), потом вспомнит о вас, чуть отпрянет, чтобы показать, что все по-настоящему, вот он, хуй, вставлен, хотите - потрогайте... Затем вспомнит об изнывающем от соглядатайства дружке: "Эй, Хуан! Хочешь Хулио поебать? Погоди... Сейчас вот... Ты лучше пока покажи-ка дяденьке свою дырку..." - шлеп-шлеп-шлеп... -"Загни холку, пацан... Щас... А? Дам и тебе... погоди..." - шлеп... шлеп ... ... шлеппп.)

Но Сашенькин мир привлек меня тем летом 199.. года скрытой, сокровенной неизведанностью, особенно после того, как девочка Лоретта вдруг раскрыла мне, что святость бездонных Сашенькиных глазок, прикрытых длинными ресницами, отнюдь не бесспорна. Он, оказывается, показывал девочке свой членик и яички и даже, о боги, поворачивал к ней свою попочку! ах, а раздвигал ли он для нее дольки? - горел я вопросиком, устремляясь к деталям, девочке совершенно не интересным... И вот он сидит невдалеке, в неприступной ауре сладкой мальчишеской непорочности. Улыбаясь ей навстречу, я не мог не напрягаться хуем на мысли об этом скрытном юном развратнике: ведь и Лоретточка, как она призналась, отираясь от моей спермы, показала ему свою щелочку. "Но трогать ему не позволила!" - провозгласила Лоретта с ударением на "ему". (А вот мне позволяет... Вот ты, друг Толик, когда-нибудь прикасался - затаив дыхание - к трепещущему химену, к ненадорванному входу в девочкино влагалище? Говорят, в иных провинциальных городках школьниц в Турции раз в год проверяют на наличие девственности. Толстый волосатый потный турок с масляными глазками одним взглядом велит девочке лечь на лавку, раздвинуть ноги пошире и растянуть половую щель... а если потребуется, он ведь и поможет ее раздвинуть своими дрожащими толстыми пальцами... Непременно нужно поехать в Турцию консультантом: ведь всякому ясно, что несомненно, мальчиков тоже нужно проверять - в соседней комнате, особенно накануне обрезания, символизирующего у них начало созревания. Ну-ка Муратик, дай мне ощупать твои тяжелые яички, стянуть шкурку со вскочившего кончика... ах, задышал-то как! Слышишь, за стеной девочка охнула - девственница, девственница - так и записали... Ну-ка давай мы теперь попочку тебе проверим... шлеп-шлеп! Выгнулся, охнул - девственник, девственник - так и запишем в тетрадочку: Муратик, 12 с половиной лет, еще девственник. Следующий!)

Сашенька невозмутимо продолжал свое безмолвное существование среди вещей и людей, но мне отдавал предпочтение. Он с явным удовольствием играл со мною в теннис, плавал в бассейне (где можно было вполне оценить сногсшибательную прелесть его расцветающего тела) и музицировал: мы вдвоем подсаживались к роялю и с удовольствием наигрывали что-нибудь веселое, а-ля Бернстайн. И все чаще он приходил ко мне в комнату, листал альбомы живописи, которые я покупал в детстве, разглядывая полунагие тела кисти Пуссена или Рубенса. И вот в один прекрасный день уикенда дом опустел: мама уехала в Монтро на джазовые концерты, отпустив прислугу. И мы с Сашенькой остались одни: у него почему-то болела головушка, а я тоже не хотел никакого Монтро. Я хотел Сашеньку.

- Давай играть в доктора! - предложил я Сашеньке. Он сразу покраснел, но согласился. - Ты будешь доктором, а я больным. Доктор! Я больной! - входил я в роль, ощущая сладкую истому.
- Больной! Что у вас болит? - неуверенно спрашивает Сашенька и смущенно засовывает ладошки между коленок.
- У меня болит бедро! - говорю я, не решаясь на большее. - Вот здесь, чуть выше колена.
- Нужно осмотреть. - тоже входит в роль Сашенька.
- Снять штаны? - Он начинает краснеть щечками и кивает. Я с готовностью стягиваю легкие летние штаны, и мальчик не может не заметить колышущийся в широких трусах хуй. Для потехи я засовываю руку, "поправляю" свой хуй, и скромно говорю: "Вот".
Он с усилием отводит взгляд от этого шевеления и кладет ладонь на мое колено.
- Выше, доктор... еще выше... Да, вот здесь. - Сашенька водит ладошкой по упругим мышцам моего бедра.

- Вам нужно сделать укол! - наконец произносит от и почти слепнет от эдакого нахальства. То есть как бы пьянеет. Детский садизм налицо. Его возбудила близость моей наготы, моих половых органов. И он хочет сделать мне укол, сделать больно, чтобы удовлетворить свою неосознанную потребность обладания чужим телом. Интересно, в какое место он намеревается меня колоть? (Неужели туда же, куда и Лорретту?!..)
- Да, доктор... А... куда укол?
- Как куда?! - изумляется Сашенька - В попу...
Бля, ну я сейчас здесь прямо кончу! Ай да Сашенька!.. Ну что же, вот тебе мой зад! Коли!! И, покряхтывая ему на радость, я медленно-медленно ложусь животом на широкий диван, вминая хуй в мягкую кожу покрытия. И затем, словно приглашая, чуть приспускаю трусы на ягодице. Я даю ему насладиться своей властью. И жду, когда он сам потянет мои трусы книзу. Раздевай меня, Сашенька! Обнажай мои сокровенные части тела v они ждут тебя, сладенького, твоих неумелых ладошек... А он ждет. Смотрит, не веря глазам: раздел почти догола молодого взрослого парня.
- Ну?! - не выдерживаю я, и сам как бы пытаюсь стянуть трусы. В этот момент его ладошки касаются моих ягодиц и начинают тянуть с меня трусы. Но он вскоре останавливается на полпути, а зря: если бы он был посмелее, его горящему взору открылись бы и мои яйца: Я не столько хочу, чтобы он разглядывал мои половые органы, сколько пытаюсь подтолкнуть его, чтоб осмелел. Наконец я чувствую, как к моей ягодице прикасается что-то твердое и заостренное. Наверное карандаш, - решаю я и спрашиваю: "Доктор, а сколько уколов?"
- Три! - сообщает Сашенька, и радость бурлит в его голоске.
- И все ... в попу? - подталкиваю я его воображение.
- Да... - не решается он на большее. Я поднимаюсь, натягивая штаны.
- А еще два укола?! - возмущается SashA. Я снисходительно опускаюсь на диван вновь, смело сдергивая трусы пониже, и раскидываю ноги, чтобы он мог все же коснуться взглядом мужских яиц. Мальчик должен воочию узреть степень неравенства - это сделает его более податливым в сексе, убедительно устраняя глупости вроде "Я тоже мужчина". Саша тычет карандашом мне в ягодицу, еще раз, и отходит, пунцовый как вареный омар - но довольный!
- Мне стало лучше. Бедро не болит! - объявляю я. - Теперь я буду доктор!
- Ладно, - легко соглашается Сашенька. - Доктор! Я поцарапался об ржавый гвоздь и мне нужно сделать противостолбнячный укол - сообщает Сашенька застрявшую в его юной головушке формулу докторского соблазна.
- А животик у вас не болит? - допытываюсь я, как иезуит на допросе, и привлекаю Сашеньку к себе поближе.
- Болит... - нерешительно соглашается он, втягиваясь в игру.
- Где?
- Вот здесь, - указывает Сашенька на низ живота, и задирает рубашку. Я глажу его чуть по-детски еще округлый животик и как бы чуть-чуть оттягиваю его штанишки и трусики вниз. А он не дается. Но моя ладонь уже задела напрягшийся членик, выпирающий в штанишках. Он тотчас прикрывает его руками.
- Здесь?
- Да....
- Назначаю вам один укол в руку! - его личико забавно вытягивается от очевидного разочарования.
- А также... два укола в попу v разочарование мгновенно сменяется зардевшейся радостью..
- и один укол в писуньку! - Сашенька потупил пьяный взор. Слово брошено. Забава началась!
- Больной! Закатайте рукав на левой руке! - (Я тоже трясусь от вожделения, хуй торчит Калашниковым и кажется готов стрелять). - Выше! - я с нежностью отвожу его руку и касаюсь юного бицепса дурацким карандашом. Мы застываем в паузе, глядя в глаза друг другу: мой черед приказывать, и он томно ждет - в попу или в писунечку?
- Давайте спустим трусики и сделаем вам укол в писуньку, - я беспощаден. Я не даю ему ПРИспустить. Я заставляю его именно спустить трусики до колен и обжигаюсь взглядом о бесподобную эрекцию, какая бывает только у начинающего созревать мальчика: обрамленный самыми невинными усиками волосиков, его весьма внушительный хуй торчит на вжатых яичках, покачиваясь наполовину высунутой розовенькой головкой.
- Так! - беру я его за упругий членик, и он начинает беспокойно елозить - не бойтесь, больной. Больно не будет! - а сам осторожно тяну шкурку книзу, и он пытается смущенно отпрянуть. Я тоже теряюсь: больше всего мне бы хотелось взять его губами и пососать этот нежный хуй. А Сашенька уже вырывается, выгибаясь попой, и жарко шепчет мне: "Уйй... мне щекотно тут!.." И тогда я, вздохнув, тычу карандашом в упругий столбик Сашенькиного хуя. Мальчик тут же с облегчением натянул штаники вместе с трусами, но я останавливаю его:
- Больной! повернитесь спиной. Один укол я вам сделаю стоя, а на второй - вы ляжете. - Сашенька почти укоризненно смотрит на меня, поворачивается и замирает. Ах, Толик, зарыться бы лицом между этих нежных долек, подхватив рукой под яички, и дрочить его до самой ночи, заставляя изнывать от оргазмиков... Я чуть отвожу его ягодицу ладонью, но мне не удается рассмотреть его дырочку. Тогда я прижимаю карандаш к ягодице со стороны впадины и, шлепнув, отпускаю. - "Больной! ложитесь на живот!"

Сашенька даже не скрывает своей бесстыдно выпирающей эрекции: раскачивая хуем, он неуклюже плетется к дивану, скованный спущенными до колен штанами. Он ложится на него совсем как я несколько минут назад, и точно так же трется члеником о мягкую кожу покрытия. А его попочка оказывается в моей власти. Она выглядит еще по-детски чуть припухлой, но не лишена шелковой упругости, отличающей мальчиков от девочек. Я вожу по ней ладонью, лаская - и Сашенька тревожно напрягается и поворачивает ко мне голову. Глаза укоризненно взирают.
- Больной! Не волнуйтесь! Перед уколом мышцу нужно размять! - Сашенька терпеливо вздыхает и нехотя утыкается лицом в диван, а я продолжаю "разминать", стараясь раздвинуть его ягодицы, но от этого они сжимаются еще плотнее... "Не надо так..." - шепчет он. Хмм, ну что ж, подождем. Я беспощадно сжимаю его мышцу, как когтистый коршун - глупого суслика, и грубо втыкаю в нее карандаш. "Уйй!" - вопит Сашенька, подскочив на диване, и пронзительный крик жертвы веселит ненасытного коршуна. Его членик оставляет заметный влажный след на конъячного цвета коже дивана... Мы оба, похоже, входим во вкус.

Раззадоренный и разыгравшийся, он теперь готовится отплатить мне! Welcome, милый, bienvenue! терзай меня на удовольствие: я откидываюсь в диване, широко раздвинув колени. Я не стал надевать штаны, чтобы не тратить времени. Я сижу в трусах и просторной t-shirt. Сашенька еще оправляется и отряхивается, ну вточь как голубка, на которой только что попрыгал шустрый парижский голубок. Его глазки горят задором, предвещающим мне невиданные процедуры. Мой хуй тяжело приопускается, чтобы не пугать мальчика. Ну же, милый, бери меня! Ты - мой доктор!

3.

- Доктор... мне, право неудобно как-то сказать... - начинаю я, запинаясь, и Сашенька начинает покусывать кончик своего большого пальца, знаете, ноготком вниз.. - у меня боль какая-то в паху... - Я развожу ноги так, что яйца почти вываливаются из трусов, и я вынужден их придерживать. - Осмотрите, пожалуйста!

Он осторожненько касается ладошкой моего паха, но жесткие волоски отпугивают его. Да и нужно сказать, что я был в те счастливые дни уже довольно здоровенным парнем, эдаким 6'5" монстром - хотя, конечно, ласковым и добрым. Но физические размеры тела, мышцы и все такое самое, что так кружит головки голубых мальчиков, не могло не пугать Сашеньку - уж очень он остерегался даже прикоснуться ко мне... "Вот здесь." - приглашаю я его осмелеть. Он снова опускает свою ладошку на мой пах и тогда я убираю руку, и тяжелое яйцо ложится на его ладонь сверху. И руку-то он свою не отводит, а наоборот, рдеясь щечками, как бы подбирается ею под самые мои шалеющие от этих прикосновений яйца. Мы оба смотрим туда, на шевеление в трусах (щас я начну его целовать, потяну на себя, приникну ладонью в его распаренные хуем трусики, щупая юркую гроздь...) - "М-мм, больной... - пробуждает он меня от грез, - это сложная болезнь.
- А уколы куда?
- В пенис, - отрезает он жестко. (Знает слова!)
Я понимаю его, сладенького, и, высунув из трусов крепко вставший - килограммовый - хуй, медленно спускаю с него шкурку перед изумленным Сашенькой - "Сюда, доктор, вот сюда... укол..."

Позднее, когда Сашенька стал моим горячим неутомимым и чертовски затейливым любовником, он мне часто говорил, что впервые увидел тогда наяву хуй взрослого мужчины, и испытал ужас, трепет и восторг. Я заметил лишь трепет и растерянность: мальчику, понимаете, вполне в русле его желаний показывают настоящий крепкий хуй (бери! соси, дрочи, ебись об него всеми своими впадинками, ласкайся о его сочный атлас), а он все глазки отводит и как бы невзначай пальчиками яйца трогает, и все спрашивает: "куда... куда укол?.." - а я ему, почти со стоном - "не бойся, Сашенька, раздвинь мои яйца, Сашенька... Сюда укол, в левое... теперь в правое... а теперь в хуй! скажи "хуй"! Он "ховаться" хочет... - смеется и горит, горит и смеется мальчик.

- Ладно, Сашенька! Теперь моя очередь! Я назначаю тебе полный медицинский осмотр.
- А?!
- Ты когда-нибудь проходил медицинский осмотр?
- Да... перед школой...
- Ну, и что тебе там делали?
- Ну... проверяли там все...
- Ну вот и я проверю... Раздевайся догола!
- А?! совсем?!!
- Носочки можешь оставить, - улыбаюсь я и поправляю себе хуй в трусах.

Саша быстренько раздевается, повернувшись спиной снимает трусики, и я замечаю, как висят под сводами выпуклых ягодиц его яички... Ах, какой красавец, юный атлет с осиной талией... Где, o музыка Шопена, где колючие, только что срезанные розы? Где ты, грусть, застывшая в мраморе... как его, бля - Родена - DIE FRAU ohne Shonnen
- Иди сюда... Ну что ж... руки-ноги, вижу, на месте. Давай-ка займемся осмотром твоих половых органов.- Он просто пьянеет от этих слов "половые органы", ведь это именно то, что ему так жадно хочется, хоть и стыдненько... - Тебе уже осматривали половые органы?.. - Сашенька конфуженно кивает головой
- А кто?
- Тогда... для школы... Доктор велел показать... и трогал... - Я делаю бо-ольшие глаза (педофилы, бля, кругом одни педофилы!) - И как он тебя ... трогал?
- Он меня... - глазки опустил, шепчет - за яички брал...
- А за членик? - допытываюсь я, любуясь его вздрагивающим, задравшимся к потолку хуем.
- Он его высовывал ... это, ну выпячивал...
- Больно было?
- Не-ее... неприятно... у него руки холодные, - склонив головку рассказывает Сашенька.
- Ну ладно! У меня горячие - притягиваю я его поближе. - Осмотрим больного! - Та-аааа-аааак! Вот здесь у тебя уже есть волоски... На лобке! Зна-ааа-ааачит ты уже на-ааа-ааачал со-зре-вать! - радуюсь я за Сашеньку, поглаживая его в общем еще совершенно голенький лобок. Сашенькин хуй при этом торчит точно вверх, к небу, ввысь, и слегка подрагивает. - Ну-ка, СашА, а подмышками у тебя есть волосики? - Он вскидывает руки кверху, демонстрируя нежную наготу впадинок. - Ах, у тебя и здесь УЖЕ есть! - замечаю я темный пушок, и поглаживаю его подушечками пальцев. Ему щекотно. - Ну а в попе... знаешь, вокруг дырочки...?
- Чи-и-иии-иво???!
- Ну-ка, повернись и раздвинь попу! - командую я. Он нехотя, о-очень нехотя поворачивает ко мне гордую выпуклость немного мясистых еще ягодиц и о-оочень скромно как-то раздвигает их, то есть акт раздвигания налицо, но ничего не видно, так - лишь розовая впадина. - Саша! Нагнись-ка... нет, попу не опускай... - я сам раздвигаю его дольки и вижу в наркотическом угаре то, что хочу, и мне дела нет до поиска волосков, когда раскрылась нежнейшее из отверстий, сваянных богами на теле скромного прелестника...
- ну? ну что? - тужится он в неудобной позе - Есть?
- Что "есть"?
- Ну эти... волосы там есть?
- Ах, есть у тебя все, милый... - отрываюсь я от сладкого. - Дай-ка я посмотрю на твой член...
- член... хи-хи, - конфузится Саша от нового испытания, но выгибает хуй навстречу моей ладони.
- Та-аак! Торчит он у тебя... сантиметров аж на 12-13,- я отгибаю его членик, одновременно стягивая шкурку, но Сашенька делает юркое движение тазом, высвобождая членик из моей ладони - ну вточности как девочка, когда, расшалившись, попытаешься вставить палец в ее скользкую дырочку.
- Больной! Сдвиньте крайнюю плоть!
- Какую плоть? - Он придерживает себя за яички и за нежно-розовенький хуй
- А вот эту же! - и я принимаю из его доверчивой ладошки подвижный шелк на пестике и стягиваю с головки. Он ежится, отгибаясь попой, но дает себя дрочить, только чуть-чуть покряхтывает. И, извиваясь прямо перед моим лицом, вдруг спрашивает:
- А правда, что за писуньку сосут ротом?

©Foxtrot