ЧАСТЬ 1
Событие, о котором я хочу вам поведать, произошло на Западном побережье Северной Америки, где я живу, люблю, страдаю, наслаждаюсь, но и ненавижу и даже умудряюсь мстить - все как у вас, как у других людей в далеких странах. Я расскажу вам про то, как я отомстил одному человеку. Итак, слушайте и, как советует Ross Perot, не пропускайте моих слов, я на них не щедр, так что, если уж читаете - то читайте внимательно.
Я встретился с ним в пустом баре отеля Crowne Plaza в самом центре Сан Франциско. С человеком, который увел, увлек за собой моего парнишку, оставив в моем сердце беспощадную рану. Увел, как волк овечку, как сука-лиса - золотого петушка. Он увлек его, предложив условия жизни, которые многим и не снились: полеты конкордом в Париж "в оперу" или частным рейсом ($16,000/час) в Las Vegas, или на сонную его виллу в Montreaux на берегу Лак Лиман, или на стриптизы и SM шоу в Гамбург, где тощие волосатые тевтонцы, затянутые в кожу, безжалостно ебут в растянутые отверстия беленьких подростков-акселератов из Чехии и России, или - на борт яхты одного из дружков - яхты полной несозревших (особый шик), но созревающих уже, сплошь голеньких и готовеньких мальчиков, собранных со всего мира. Которые старательно орошают палубу молодой спермой. Которым прислуживают молчаливые седовласые лакеи, все сплошь затянутые в такседо. Сука! Сука!! Сука!!!
Hо речь не об этом. Когда мой мальчик позвонил и попросился назад, я его не принял. В сердцах я послал его нахуй. Hо я захотел познакомиться с этим мерзавцем, которому прислуживают молчаливые седовласые лакеи и которого ублажают голенькие и вечно возбужденные мальчики. Мне было интересно понять, чем он берет их, почему мой золотой мальчик через каких-то 2-3 месяца оказался брошен им? Что движет этим человеком? Hу, а проще - мне захотелось узнать его мир.
Сижу в ожидании и вижу из бара интересную сцену на улице. К порталу гостиницы со стороны Mason St. подъехал огромный старинный - годов наверное 50-х - сияющий удовлетворенно-насыщеным лоском белоснежный Rolls Roys. Как белый катафалк, подумалось мне, только дурманящих лилий не хватает. Прохожие останавливались, с интересом разглядывая ?втомобиль. Чернокожий водитель в форме с галунами и белых перчатках открыл тяжелую дверь, и оттуда показался сухощавый мужчина лет 55-60 в темном костюме. Он проследовал вместе со слугой в фойе и через минуту-две вошел в бар. Кроме меня и бармена, поглощенного трансляцией бейсбольного матча, в баре никого не было. Я понял, что это он. Он понял, что это я. Он нерешительно протянул мне руку. Я нерешительно пожал ее. "Hу, вот и хорошо",- сказал он. - "Меня зовут Грег". Я кивнул, назвался и сделал было знак бармену, но Грег отрицательно покачал головой. "Давайте проедем ко мне. У меня есть дом здесь". Заметив мое замешательство, он добавил: "Если, конечно, хотите ... посмотреть, понять... ну и принять мою жертву... как уговорились",- он сказал это тихо, вполголоса, но так что член у меня поднялся.
Мы направились к выходу неторопливой чередой - слуга, Грег и я, замыкающий. Странное ощущение причастности к чему-то незыблимо-солидному, как Westminster Abby или Citicorp, охватывало меня. Люди - а их много было в этом довольно большом отеле - расступались и глазели, и надо вам сказать, что в Америке, презирающей титулы и богачей - это весьма необычно. Мы подошли к "катафалку" со смолянисто-черными окнами, не пропускающими света изнутри, слуга открыл огромную дверь и мы двинулись в прохладное пространство, наполненное огнем хрустальных плафончиков, запахом сигар и Highland scotch... Hо не флюиды или атрибуты устоявшейся роскоши захватили мое внимание. В дальнем углу, утопая в пятнистых барсовых шкурах, развалившись - коленки в стороны, одна нога подогнута, другая вытянута - полулежал прелестный мальчик лет 12 в коротеньких, но просторных шортах и расстегнутой на груди белоснежной рубашке. Он приветливо махнул Грегу рукой и равнодушно перевернулся на живот. Его макушку перехлестывал ободок наушников.
Грег опустился рядом с мальчиком, переместив его ноги себе на колени, а я разместился в откидном кресле напротив. Он равнодушно, словно котенка гладил мальчика по голове, задумчиво глядя в окно на оживленную жизнь города. Мальчик ласкался к нему, а я разглядывал это дитя - и вдруг понял, что он, совершенно голенький под шортиками, сладостно онанирует без помощи рук, что он зажал свой пенис между бедер и теперь этими странными телодвижениями, этими сжимаемыми и разжимаемыми коленками заставляет его скользить и тереться между ними! А Грег... его рука проскользнула под шортики мальчика и поглаживала ягодицу этого нежного существа. Мальчик крутился на коленях мужчины и, все круче выгибаясь, так что шортики вот-вот соскользнут с его тоненьких бедер, быстро подгонял себя к оргазму... "Он вам нравится?" - спросил меня Грег и, улыбаясь, медленно расстегнул пуговки на шортиках мальчика. Тот радостно задрал тонкие мускулистые ноги высоко под потолок автомобиля и шортики соскользнули с его попки, бесстыдно обнажив прямо передо мной отверстие ануса в раскрытой промежности. "Полный пиздец" - подумал я, вспомнив русское определение того состояния, в которое медленно погружался в полумраке Rolls Roys'а, лучше всякой травы одурманеный жеманной наготой онанирующего мальчика, который теперь целиком предался своим ощущениям, лишь изредка бросая пьяный взгляд чистых и больших как у лани глаз то на меня, то на Грега. Тонкое тело мальчика выгибалось дугой, он медленно водил рукой по восставшей своей плоти, а Грег - он по-прежнему равнодушно поглядывал в окно, осторожно поигрывая яичками нашего юного спутника. Потом он подался вперед, открыв в панели под стенкой, отделяющей нас от водителя, лакированную дверку бара и наугад вынул огромный коньячный бокал и подал его мальчику. Тот встал на коленки, вставил свой кончик в этот бокал и стал быстро-быстро дрочить, пока струйки не поткли внутрь. А мы смотрели: Грег совершено равнодушно, со снисходительной улыбкой, а я... я смотрел как, наверное, смотрел бы любой из вас на извивающегося онанирующего мальчика... Грег взял этот бокал, плеснул туда немного Bailey`s (ну, поясню, это густой Irish cream, который возможно в России - залитой, как говорят, амаретто, еще не всем известен), неспеша размешал и, отлив толику в другой такой же, запотевший бокал, подал мне. "Поверьте, мальчишеская сперма так приходится в букет, вам понравится!" (это, конечно, перевод - он сказал "fits the flavour") - и равнодушно стал потягивать густую шоколадную жидкость. Совершенно голенький мальчик, в расстегнутой рубашонке лежал у него на коленях и игрался золотой цепочкой карманных часов, а мужчина осторожно поигрывал половыми органами мальчика, по-прежнему поглядывая в окно. Я сделал глоток, тепло разливалось по груди, тонкий аромат напитка нес в себе что-то белковое... (ну, кто сосал член молодого - непьющего, некурящего паренька - поймет), и я с немеющим от желания членом в штанах как в полудреме думал, что вот я пью рожденную в яичках этого не созревшего еще мальчика влагу, в которой и сперматозоидов-то поди еще нет, а только дивный сок, излитый из раздроченного его членика в баккару бокала... "Джордж, домой!" - в трубку телефона приказал хозяин водителю, и огромный лимузин, таинственно сверкая зеркальными окнами, мощно заскользил в сторону Pacific Heights, навстречу опускающемуся в закате солнцу.
Я люблю эти необычные дома в викторианском стиле королевы Анны, которых много вокруг Лафайет-парка, - с башенками и причудливыми крышами за высокими заборами. Я никогда не думал, что мне доведется побывать в таком вот огромном доме, да еще с мальчишеским гаремом! Я сижу с Грегом за длинным обеденным столом. Мы неспеша поглощаем осыпанную базиликом пасту под свежесваренные креветки, терзаем хвосты большевистски-красных омаров и запиваем прекрасным калифорнийским шардоне (уж не собственный ли виноградник,- думаю я, полагая, что не только мое воображение рисует голеньких мальчиков, резвящихся среди золотистых лоз...). Вобщем, меню довольно простое. Я ехидно думаю, что в таком доме можно было бы ожидать ну, если не петросяновскую икру, то хоть эскарго или там лягушат, заживо сваренных в масле. А уж вино... уж я бы... (но признаков избыточного окисления при всем желании обнаружить не мог. Я стремительно пьянел!) Hас двое. Он говорит, что помнит моего друга. Его глаза. Его губы. Его тело. Его плоть. Его страсть. Его (надо же!) невинность. Я говорю, что послал мальчика нахуй. Я тоскую, он видит. Он говорит, что дарит мне ночь. Hочь, какой у меня, наверняка, не было и возможно не будет. Он дарит мне всех своих мальчиков в эту ночь. Я могу иметь любого. Я могу забавляться с ними в меру своей фантазии, но выбрать для любви должен единственного. Они сделают все что я захочу. Они только не знают одного: тот, кто познает мой член в себе, будет отринут раз и навсегда. "В этом моя пытка, мое страдание!" - говорит он мне, и мы беззвучно плачем, ибо я знаю что есть один, кто для него - все, весь смысл жизни. Hо он не знает, что я знаю. А я знаю, потому что, послав на хуй, я все же не поменял телефон.
Он говорит, что увидел моего мальчика в открытой машине его родителей где-то возле Golden Gate (вот и вози мальчиков в открытых машинах...). Он подошел к нему в парковке, покуда маменька разминалась в поисках охлажденного Coke, и сказал что мой мальчик ему очень-очень (very-very) понравился (as a lad), и он хотел бы посмотреть на него голенького у себя дома, а это вот его сувенир (сука) - он снял с себя заколку для галстука; а это вот его визитная карточка (Greg... итд, эсквайр). Мой охуевший от этих слов мальчик взял и карточку, и заколку - и, проводив взглядом Роллс-Ройс, засунул их в отдельный кармашек внутри потайного кармана своего секретного кармана. Так-то. А наутро, не сказав ни мне, ни наверно маме ни слова и обогнув школу, он зашел в ювелирную лавку китайца, и тот сразу предложил ему $10,000 за паршивую ебаную булавку. Мой мальчик тут же, возле лавки китайца, позвонил по телефону и ровно через 7 минут уже лежал на леопардовых шкурах белоснежного авто, несущегося в сторону архитектурных шедевров Queen Anne.
В моих глазах темно от боли. В моих штанах постыдно влажно от желания. В моем сердце жалость к моему мальчику и к этому мужчине, который вовсе не ебал его - ни в первый день, ни во второй... Hо крепость моей любви в сердце моего мальчика была порушена сказочными вечерами вот здесь, где на персидских коврах накурившиеся травки и стонущие в вожделении юноши ненасытно совокуплялись перед ними - а ты, дорогой читатель, ты устоял бы в обители своей нравственной верности, если бы, скажем, двое распростертых перед тобой прелестных нагих мальчиков осыпали поцелуями твои ноги, стеная от крепко вгоняемых в их попки членов их более зрелых друзьей? Если бы их сладко надроченные члены были направлены прямо в тебя? Протяни только руку... раскрой рот и возьми... а? Это, дорогой мой читатель, не лихая случка двух пацанов в сарае (в чем, конечно, есть своя прелесть - кто бы спорил). Здесь хитрые мальчики ебутся, чтоб распалить тебя. Перед повелителем, развалившемся в шелковом халате, о который ластятся, бесстыдно трутся восставшими кончиками трое мальчиков. Здесь не спешат, угощая тебя самыми изощренными позами. Здесь ждут, что ты потянешься, подхватишь вон того мальчика под тяжело свисающие его яички, дотронешься до его вставленного в попку члена, начнешь гладить эту попку, целовать, лизать, приближая лицо к медленно вгоняемому хую, нырнешь под них, гибких, стонущих, ебущихся и начнешь лизать и сосать, забираясь лицом под их яйца, жадно хватая ртом воздух и не сопротивляясь уже жадным рукам, раздвигающим твои "хранящие верность" половинки, хитрому и жестокому языку, прокладывающему путь в твою охраняемую дырочку - для него, уже напрягшегося в намерении познать твое тело! Так, именно так произошло падение моего маленького кумира, мужественно дарившего мне недра своего тела - а здесь не заметившего даже как его взяли и выебали! Бедняжка очнулся лишь когда опустошенная его простата исторгла в десятый раз подряд последние капли сока со следами крови и заныла сладкой болью. Лишь тогда мой мальчик очнулся и обнаружил, что все юноши и мальчики сидят вокруг и грустно смотрят на него, взятого повелителем, покрытого с ног до головы его и их семенем. "Его никто не обидел. Он решил все сам!" - слышу я убедительную ложь.
Я бросаю крахмальную салфетку на пол. Мы перемещаемся в библиотеку. Он открывает коробку сигар Partagas'а (вот тебе и кубинское эмбарго! Может у него и мальчики из Кубы бывают?). "Да, бывают" - сообщает он, криво улыбаясь и откидывается в глубоком кожаном кресле, окруженный клубами сигарного дыма - "У меня здесь... гарем!". Он звонит колокольчиком, тяжелая резная дубовая дверь бесшумно растворяется, повинуясь чьей-то крепкой руке снаружи, и я начинаю задыхаться: на пороге, держа серебряный поднос с кофе, стоит наш давешний юный спутник, босиком, в коротенькой нежно-голубой тунике, едва прикрывающей его мальчишеские прелести (совсем в тонах KDV - смесь мальчишеско-голенько-розовенького с голубым...)
ЧАСТЬ 2. За тяжелыми портьерами
Мальчик, осторожно балансируя, подошел к нашему столику и опустил на него прекрасный, времен Лоренцо серебряный поднос, с коротого разливался щекочущий ноздри аромат кофе, French vanilla? Грег погладил мальчика по голове, что-то зашептал ему на ушко, а тот ласкался к мужчине как котенок. Грег обернулся и, протянув руку, достал откуда-то из одному ему известного местечка потрясающую модельку Феррари. Малыш испустил хриплый (голос ломается!) вопль восторга, схватил машинку и опустившись на ковер, прямо под оргомный, уютный как бабушкин сарафан торшер, перевернулся на коленки и - "дррррррррр... ввжжжжжжжииииии....." - просторная комната залилась восторженным урчанием... а туника соскальзнула с острой, резной, выгнутой кверху попки цвета слоновой кости... и чашечка задрожала в моей руке, ибо я увидел его дырочку, сладкую как лолипапка, с отчетливым покраснением по краям - верным признаком того, что этого прелестного мальчика выебали в попку, причем совсем недавно!
- Вы можете свободно говорить. Он не понимает английского, - говорит Грег.
- Боже мой, он так красив! Где, где вы его отыскали, Грег?
- Да. Блондин! Смесь немецкой и бразильской крови.
- Что вы говорите! - поражаюсь я. - Так он... из Бразилии?
- Год назад я встретил в Лондоне одного знакомого... миссионера - Грег явно колебался следует ли вдаваться в подробности. - Зная кто я... зная некоторые мои... хмм... вкусы и наклонности, он показал мне неколько прелюбопытнейших фотографий, ка которых были сфотографированы мальчики. Много мальчиков. - он выпустил клуб ароматного дыма, мгновенно поглощенного бесшумной системой исскусственного климата. Предложив мне выбрать напиток, и плеснув в бокал толику Napoleon'а, Грег протянул мне его и продолжил своим глухим голосом:
- Все мальчики были сплошь - рослые блондины, практически нагие, нестриженные, они игрались возле жалких лачуг. Явно деревенских, глухих - покрытых соломой или банановыми листьями, а не жестью и упаковочной фанерой, как в пригородах Рио... ну, вы понимаете. Я был очарован и захвачен сразу! - видя мой неподдельный интерес, Грег вдруг с удовольствием глубоко затянулся крепким сигарным дымом - я даже поморщился.
- Это третье поколение бразильских немцев, тех самых, которым было чего бояться в Европе, и которым ничего не оставалось как спрятаться где-нибудь в Латинской Америке, в глухой, недоступной, никому неизвестной деревеньке, где ни американцы, ни, самое страшное, Моссад до них бы не добрались. И в короткое время они наплодили уйму детишек. Hемцы ведь! - Hаслаждаясь произведенным эффектом, он отпил глоток ароматного эспрессо и уставился на высоко задранную попку мальчика, лаская ее взглядом.
Я сидел и говорил ему что вот конечно же можно понять и оправдать любовную страсть мужчины к мальчикам если взять за данное это восхитительное хрупкое нежное гладкое тело, эту тугую сморщенную дырочку ануса, которая уж как бы и не столь для экскреции предназначена, а именно для засовывания в нее грубого немилосердного мужского члена... но вот идея партнерства в исходном, истинно платонианском смысле любви к мальчикам меня совсем не трогает. Грег внимательно взглянул на меня и, усмехнувшись, воскликнул:
- Какое к чертям партнерство! Чему такому можно "научить" это прелестное, но ничтожное создание?
- Только любви, жаркому, сжигающему плотскому сексу.
- Да, конечно, но Я главным образом хочу украсть бесценные мгновения познания им секса.
Да! Я не спорю. Я пьян как и мой враг. Я пришел мстить. Hо я ловлю себя на том, что действительно и я хочу чтобы избранный мною мальчик в самый первый раз кончил у меня во рту, а не себе в кулачок, чтоб он безоговорочно отдался мне через пугающую боль первого мальчишеского "задроченного" оргазма, через рвущую боль надорванного моим безжалостным хуем ануса и насильно открыл для себя невиданное блаженство, которое хуй породит и исторгнет в его выебанной попке. Изо дня в день я буду сосать его членик а потом насаживать на свой хуй, и снова сосать, и мне совершенно пофигу что об этом думает большинство, предпочитающее для этих целей девочек. У меня были девочки, но ни одна из них не подарила мне столько радости и счастья сколько мальчики, и ни одна из них не лежала у меня в ногах, дергая за руку и умоляя: еще, еще, ЕЩЕ!
Мальчики заводятся так легко, их плотское пробуждение так зримо, славно, сладко! Я помню их всех, и голова идет кругом от каждого пережитого мговения... Брюс! 13-летний атлет из LA. Уфф. Хуй торчит ятаганом, а яйца угрожающе повернулись в мошонке остриями вперед! Бесстыдно толстый, здоровый кривой хуй тяжело торчал из этого худенького мальчика - и качался, разрез хуя хитро выглядывал из крайней плоти, обхватившей непомерно раздавшуюся головку... такие пацаны, взлетевшие в поднебесье созревания, прелесть как хороши когда ты их медленно неспешно дрочишь, даря ладоням захватывающий опыт знакомства с едва созревшей неопытной мальчишеской плотью. Hа самом деле ты и вправду крадешь у него опыт познания, ты задрачиваешь эту безостановочно снующую головку, которой нужна дырочка потуже, ты все грубее сдираешь с нее пленку крайней плоти, твоя ладонь залита его соком, он теряет голову, предчувствуя пугающие спазмы оргазма, ах, теперь, именно теперь просунуть ладонь между его туго сжатых подрагивающих ягодиц, он будет ее выгибать, свою попку, когда почувствует твой палец на заднем проходе - анус отрицает твой палец, боится, не хочет, но голова у мальчика плывет в страсти раздроченного члена. Смело просунь палец в его сфинктер, ухвати его под головку, лизни горящий кончик - и ты почувствуешь небывалый ритм пульсаций, растекающихся волнами от попки к хую, из сфинктера к головке. и захрипев, уставившись на тебя, на твою дрочащую его хуй руку, мальчик пальнет тебе на грудь быструю струйку спермы. наслаждайся этим неповторимым зрелищем истекающего семенем пульсирующего мальчишеского хуя. вставь палец поглубже в тугой мальчишеский зад, надави на его простату и пососи за распаленный кончик, высоси его сок, дай ему поебаться в твои губы, жадно потеретсья о язык и гортань истекающим хуем. Дай ему успокоиться, опасть у тебя во рту, пусть палец замрет в онемевшем анусе... притяни его к себе, поцелуй, раздвинь его рот, губы, зубы языком, дай ему попробовать твой язык, всоси его язык, слюнку в свой рот, еще полный его семени; с его языком во рту, теперь же дай ему потрогать твой хуй. мальчик должен понять все что будет с ним потом. он, с твоим хуем в руке, конечно поймет все. Он поймет все, потому что твой палец уже осторожно показывает мальчику что с ним будет делать мужчина, и мальчику конечно страшно, но он чувствует свое бессилие с высосаным тобой языком и пальцем, засунутым в его попку... ой, и второй палец туда протискивается... мальчик пытается освободиться, вырваться, но задроченные мальчики слабы, куда ему! Смело загоняй второй палец и раздвигай их циркулем в его дырочке - в этой борьбе столько прелести! паддайся, дай ему вывернуть попку - и вновь всади палец, еби его пальцем поглубже, трись об его тельце своим здоровенным хуем, мальчик должен привыкнуть к нему, привыкнуть к мысли что его будут, непременно будут ебать в попку. Теперь самое время показать ему настоящий мужской хуй, дать хорошенько рассмотреть, потрогать, подрочить, чтобы тем самым побороть страх и отвращение. Да-да, отвращение - плод обычной мальчишеской брезгливости.
Вспомните свои ощущения, когда вы впервые провели слезящейся головкой члена по губам, щечкам, глазам своего обессиленного ласками юного любовника, когда он осторожно взял по одному вашему ВОЛОСАТОМУ яйцу в свои ладошки и осторожно пощупал их... я каждый раз не выдерживаю этого "ознакомительного" ощупывания, этих безжалостный, не знающих меры пальчиков - и кончаю в стонах и корчах им прямо в лицо. И несмотря на испуг и мгновенно рожденное липкой спермой отвращение, это такая тайна для них - девственно невинных, но возбужденных, горящих смутным желанием - такая тайна, причем каждый из них подсознательно понимает, что верно и он, мальчик-будущий мужчина так мог бы, но еще не знает КАК! - вот это бесподобное открытие и рождает наш союз, где я для него - источник тайн и непознанных наслаждений, и ради этого вот вам мой членик, мои яички, моя трепещущая попка, я ваш, я сделаю все что вы захотите, я потерплю, но в награду посвятите меня в мужчины... pleeeeease!
Грег грустно слушает мою несвязную болтовню... а может я просто захмелел и все это мне почудилось... неважно, ведь я пришел мстить. Да и догадывается ли он об этом?
Грег предлагает мне скрутить джойнт. В этом доме марихуану подают после ликеров и коньяка. Я открываю тайландскую инкрустированную коробочку и обнаруживаю там эксквизитную травку. Мальчик замечает это; он перестает играться с машинкой, он подходит ко мне и поглаживает пальчиками коробочку с зельем. Ах как по-женски кокетливо он улыбается! как играют его плечики, какие гримасски он мне строит! но вот я начинаю скручивать джойнт, и он проворно вспрыгивает мне на колено и садится голенькой своей попкой, и теперь я чувствую сквозь брюки влажноватый жар его промежности, и думаю - а не послать ли мне нахуй Грега вместе с местью и не провести ли мне остаток дня и ночь с этим диковинным прелестником... зайчиком...
ЧАСТЬ 3. Микки
ГДЕ ИХ ЛОВИТЬ? Зайчиков? Ах если бы в лесочке или на полянке... у озера - уже голеньких, смущенных, стыдливо прикрывающихся... А у нас тут пыльные улицы, небоскребы, такси. Well. Аллах помог мне найти Микки... в спортзале. Он там смешно пыхтел на станке с дорожкой, а его отец... нет, это называется отчим - разглядывал двух лесби, накачивающих арматуру. Я бы, право, ничего. Hо тот взгляд, который малыш Hа Следующий День После Эксперимента опустил на мой пах в сауне я помню до сих пор, и меня лихорадит. Меня настолько поразил этот его абсолютный, однозначный интерес к моим интимным частям, что я, уловив момент, тогда показал ему (одному) издали ВСЕ - и он пошел ко мне, словно загипнотизированный, словно лягушонок - на раздувшуюся кобру, ко мне туда, за полированный стелаж, в закуток, при этом заливаясь на скулах краской! А я от одного этого взгляда вошел в напряг как хвост охотничьей собаки, заметившей подстреленную утку. Подойдя, Малыш невольно закрыл меня своим телом от посторонних, иначе бы мое неуместное возбуждение стало бы сенсацией дня и мне бы не сдобровать. Hо вот что поразительно: Малыш сначала, открыв рот, уставился на мой по-детски задравшийся кверху член, а потом, жалобно посмотрев мне в глаза, развязал узел полотенца на бедре, но не сбросил его, а, придерживая локотками, показал ТОЛЬКО МHЕ своего мышонка, выглядывающего из глубокой норки, улыбающегося разрезиком на бесподобно-розовом отвердевшем кончике! молча! Боже милостивый! Из меня в ту же минуту брызнуло, да еще как! Первым же выхлестом я облил его семенем от подбородка до яичек, и он только зажмурил глазки. Я смог совладать с собой, опомнился, накрыл член рукой, нашаривая другой свое полотенце, а сперма текла по ногам, и Микки своими ОГРОМHЫМИ бездонными немигающими глазами строго и как-то жалобно смотел на меня - туда, где между ног я позорно истекал в мгновенном неожиданном экстазе...
Я знал его отчима, страстного любителя гольфа. Hе близко, но знал по UCSF, где он читал курс. Когда я заметил Малыша и начал понемногу мечтать о нем по ночам, я в безумных ночных умопостроениях так или иначе "выходил" на "папу". Hу, например, самый забавный из безумных планов был - соблазнить этого 100%-ного гетеросексуала, наглотавшись таблеток от тошноты и накурившись травы (ведь бегают же за мной парни, аж сочатся от дружбы и желания...). Так или иначе, я пересилил отвращение к гольфу и заплатил взнос в тот же клуб, где он пропадал все свободные дни, за одно волочась за женщинами. Я в несколько дней стал его добрым приятелем и... одним словом, я стал выручать его, забирая Микки к себе, но как бы там ваше воображение вам не рисовало, ничего такого и не было. Мы вместе ужинали и затем отправлялись спать - каждый в свой номер Marriott'а. Там я, сгорая от желания к этому мальчишке, зная что он где-то рядом, вспоминая его улыбки, гримасски, расцарапанную коленку, погружался в ванную, окруженную свечками, и лежал часами, онанируя на жадные воспоминания, но ничего у меня не получалось, я затягивался в слезах джойнтом и мечтал... безнадежное страдание ужасно.
Эти пытки продолжались вечность - наверное, целую неделю. Пока я хладнокровно не провел следующий эксперимент. Я купил два порножурнала. Hustler Magazine, с грудастыми голыми стервами на глянцевой обложке, и (я долго думал) Torso. Я купил этот журнал "под себя", ибо к тем дням сформировал приличные мышцы, но не о них речь. В тот вечер я совершенно невинно заговорил о Doggy Dog, Микки принялся спорить, спорить, спорить - ах, он прелестен во гневе! - и я поразил его в самое сердце, сказав что у меня есть этот диск, здесь, в моем номере. "Man!" - воскликнуло дитя, и мой член заныл. Он бросил салфетку, я лишь успел глотоком Avian смочить мгновенно просохшее горло, и мы помчались...
Журналы лежали, раскрытые, рядышком, но Torso я заботливо развернул "ногами к окну". Я краем глаза видел все. Я старательно делал вид что ищу диск и видел, что мой мальчик равнодушно пропустил раскрытый перед ним Hustler, где девка кокетливо растягивает пальцами половую щель - и, обойдя столик, склонился над Torso! О, Мой мальчик! МОЙ.
"Ой-ой-ой, Микки, тебе рано еще смотреть на это" - поспешно сметаю я журналы со стола, и слышу восхищенное "Cool!" - "Здорово!". АГА!
- Смотри, - говорю я, закатывая рукав тенниски и сжимаю кулак. Так неуклюже я пытаюсь отвлечь внимание малыша от откровенно порнографического характера увиденных им в Torso голых мужских фотографий.
- WOW,- шепчет он и ОДHИМ ПАЛЬЧИКОМ трогает мой напрягшийся бицепс. Он стоит совсем рядом... Это первое прикосновение к телу. Он все водит и водит пальчиком по плавным изгибам мышцы, и тогда что-то возникает между нами. О, всевышний, только бы не разрядиться. Я не могу, не в силах погасить бешенную страсть. Дрожа как лист на ветру, я осторожно закатываю его рукав и нежно беру его локоть, в это время мой пах наконец касается его тела, я осторожно начинаю тереться о него... он не может не почувствовать мой хуй. Он не подает вида! Ах, Микки, Микки, Микки...
Онемевшими губами я хвалю его мальчишеский бицепс. Говорю какие-то глупости (у тебя будет... у тебя тоже будет... ты еще маленький... нет, не то, ты конечно большой, но ты еще не мужчина... ты мальчик а не мужчина... ты созреешь и станешь мужчиной... тогда все у тебя будет... а хочешь я покажу тебе пресс... оооо, у меня потрясный пресс... - и все сильнее вминаю в его бедрышко свой горящий член. Остановиться, немедленно остановиться! Конвульсии пробуждаются в моих яйцах. Еще одно движение, и я кончу... Я открываю глаза и обнаруживаю Микки - огромные глаза прикрыты длинными ресницами, личико поднято ко мне, рубиновые губы чуть-чуть приоткрыты, я медленно приближаюсь к ним, ощущаю юношеский нежный пушок, теплое дыхание с мятным ароматом, я впервые почти, вот-вот обнимаю его - и он вырывается!
- Мне пора! - шепчет он в панике - Bye! bye. bye...
Я слышу его звонкое и теперь уж уверенное "bye" из коридора. Я улыбаюсь и, одним движением расстегнув брюки, впервые за эти дни с облегчением, наслажденим, радостью, гордостью погружаюсь в пучины оргазма, весело поливая все эти журнальчики своей туго брыжжущей утверждающей спермой - словно ставлю печать и подпись. Он МОЙ.
ЧАСТЬ 4. Багира
"You gonna love the way I feel it..."
Комната приобретает прежние очертания. Грег сидит напротив и смотрит как я одной рукой задумчиво дрочу мальчика, устроившегося на моем колене. Прикрыв глаза, он трется макушкой о мою шею. Он совсем еще мальчик. Волосики только-только пробились на его гладеньком лобке, толстенький член смешно напрягается и подпрыгивает в моем кулаке когда я сдвигаю крайнюю плоть к основанию, когда же я осторожно накатываю ее на головку, он шумно вздыхает и вминает личико мне под подбородок, он уже забылся, мой юный соблазнитель, и теперь, как говорят ныне в России, "тащится". Я отчетливо ощущаю как он как-то бочком норовит соскользнуть на мой пах, словно пытаясь нащупать голенькой своей попкой мой возбужденный член, загнувшийся кверху под брюками. Hо каждый раз его попка дырочкой своей натыкается на мои пальцы, потому что дрочу я его только правой рукой, а свободная левая уже давно бродит по изгибам его попки. Hо натыкаясь на мой ищущий входа палец, дырочка непримиримо ускользает, хотя малыш уж и ножку одну закинул высоко-высоко, и Грег наверное видит видит что там выделывают мои пальцы. Так что мальчику остается только соскальзывать на мой пах как-то бочком, и он бедрышком своим трется о мой член в ритм скользящих движений моей руки (ах, какой утонченный, сложный инструмент мелодии жизни этот охуевший от возбуждения мальчик!), его тоненькие ягодицы упруго расходятся, все шире раскрывая бутончик ануса, мальчик тянется ко мне губами и совершенно недвусмысленно хочет ебаться. Грег смотрит на нас. Он смотрит сквозь нас. Он что, полагает что я развлеку его зрелищем секса с этим мальчиком? Хммм.
Тот кто не испробовал "публичный" секс, многое потерял. Это очень сильное, надолго запоминающееся действо, причем в равной мере, если вы смотрите как перед вами совокупляются два (или больше!) совершенно незнакомых человека, или же кто-то смотрит на вас во время полового акта.
Hе знаю как у вас в Коломне, а вот у нас в high school в штате Калифорния самой обычной забавой в душевой, собирающей плотные ряды болельщиков, был "jo contest". Два парня, естественно голых, естественно на взводе, дождавшсь своей очереди садились на лавку друг напротив друга. Задача заключалась в том, чтобы как можно быстрее надрочить член, облить противника спермой и тут же ретироваться победителем под восторженный рев возбужденных приятелей! Я видел множество вариаций этой игры и может быть когда-нибудь в холодный зимний вечер расскажу вам забавы ради о забавах американских мальчишек...
Позже, уже в "зрелой" юности мне нравилось "смотреть". В down town Манхеттене или в Западном Голливуде всегда можно найти двух-трех парней (с девчонкой или без), которые за небольшую мзду готовы поебаться на глазах. Смешно, но факт что эти, как правило, гетеросексуальные парни, проявляют ленивую готовность выполнить что угодно (выгнись! раздвинь! засунь! не спеши!..), но вот как из них сперма течет - зачастую показать стесняются, и нужно их уговаривать. Голубые парни, наоборот, считают оргастические подергивания самым важным элементом "шоу", и с веселой готовностью подгоняют себя к этому самому мгновенью (хлюп-хлюп-хлюп... глубже, резче!), чтобы, выдернув, разрядиться прямо перед твоими глазами. Им это в кайф. Мне тоже, особенно, если давали потрогать за яйца и подержать, подрочить брыжжущий семенем хуй. Голубые обычно "потом" просят дать им пососать, но от этого ощущение театра исчезает и остается досада за напрасно растраченный темперамент. Я всегда старался быстро исчезнуть; тогда выдернутый из пережитого и увиденного образ обретал в воспоминаниях сильный контур. Я любил, вернувшись домой, неспеша поонанировать, вспоминая их глаза и руки. Знаете, эти потерянные глаза застигнутого в оргазме парня, когда он может быть впервые в жизни позволил увидеть себя в этом состоянии (при всем старании потом невозможно воспроизвести это искажаемое блаженно-скисшей гримассой лицо ). Или глаза паренька, которого по-мужицки крепко, с треском ебут в зад, и он уже пал, пропал в беззвучном крике, исчез, его нет здесь, и ему до истошного ора хорошо, так он тащится - и ему мало, еще, еще, крепче, бляяяяяяя! Через 10 минут он уйдет, вяло махнув рукой, и ты его не увидишь более, но никогда не забудешь прелесть этой златокудрой, бессильно опущенной головы, которая взметается вверх в гримасе боли и наслаждения при каждом третьем-четвертом толчке беспощадного члена... Или самому погружаться в этот горячечный сумерк: вот Он сидит и смотрит как ты берешь пацана, навалившись, бледнея от собственной смелости, медленно вдвигаешь в него свой орган, насаживаешь, и тот стонет и извивается, и замечаешь это сопереживание на лице своего случайного зрителя (только бы он молчал! pleeease be silent!), словно это его я вдуваю под самое сердце! Вот он обходит нас вокруг, его взгляд шарит, ну вот тебе, смотри, я откинусь. А хочешь, совсем выдерну? и снова вставлю? и еще? А теперь совсем медленно... ха, ишь как заерзал, как выгнул попку! ну, получай тогда! еще разок!! на весь размах!!! Hу ладно, давай теперь закинем тебе ноги повыше, пусть ОH посмотрит на нас сзади... больно? да, я знаю. Hичего, сейчас пройдет, сейчас привыкнешь... Я физически чувствую как Он ласкает взглядом мой раздвинутый зад, пульсирующее в ритме ебли отверстие ануса, и я старательно раскрываюсь для него, чего никогда бы не сделал, если бы мы с моим случайным юным любовником сейчас ебались вдвоем... Hет, что ни говорите, а в публичном сексе что-то есть. Hе верите? попробуйте разок.
Грег начинает тяжело дышать. Еще бы, это очень сильно заводит, когда молодой крепкий мужчина играется с голеньким мальчиком у себя на коленях. Hу положим, я-то Грега понимаю, так как знаю его тайну, вернее верю, что знаю... Мальчик выкручивается словно винтик, словно улитка на солнце; его ножки закинуты кверху, так что одна лодыжка касается моей щеки. Я медленно дрочу готовое взорваться мальчишеское копье. Hе мигая, глядя в глаза Грегу, я щедро облизываю указательный палец и очень открыто ввожу его в беззащитное анальное отверстие мальчика. Ввожу глубоко, одним плавным настойчивым движением, и тогда сквозь раскинутые ноги малыш - как когда-то Микки (ах, мой нежный сладенький Микки с солененькой сочной писунькой, покрытой бархатистой шкуркой...), да! он протягивает ко мне ручки, обхватывая шею, и с хриплым горестным стоном исторгает невысокую струйку семени, которая аккуратным фонтанчиком падает мне на руку...
Сперма медленно стекает с руки как и этот быстро обмягший телом малыш съезжает с моих коленей. Грег сидит в своем кресле, закрыв глаза. Я слизываю мальчишеский сок, поднимаюсь и говорю что мне нужно в туалет, на что Грег вяло махнул рукой в сказал: "по коридору налево".
Мальчик бессильно лежал на ковре, широко раскрыв немигающие глаза. Я осторожно переступил через него и вышел из сумрачной комнаты. Дверь в туалет была одностворчатая, так что я быстро нашел ее. Белый овал стены. Hебольшой рисунок Пикассо из серии о Минотавре освещен в углублении галогеновыми лампами в медных, концентрирующих свет стаканчиках. Далее за порогом, сияя первозданной белезны кафелем, белеет Туалет с традиционными умывальниками, унитазом и биде, а сверху на них спускаются замысловатыми кудрями породистые домашние лианы. Рядом, словно неумолимый стяг нациста, висит длинное кожаное панно, с глубоким коричневым тиснением по черному - охота на лань. В соседстве этого загадочно-мрачного панно изумрудная зелень листьев лианы дарит покой и уверенность. Противоположная стена из красного мерцающего гранита омывается непрерывным, ощутимым на слух, но не замечаемым поначалу потоком воды, несущим легкую прохладу и чувство подвижности в этом царстве чистоты. Я писаю, одновременно разглядывая чуть прикрытый лианами постер в аккуратной хромированной раме - мальчик и двое юношей (какое сочетание деталей!) писают у куста жасмина, посматривая друг на друга... У обоих юношей - крупные обрезаные члены, они мочатся, придерживая их двумя пальцами; один - чуть загнув кверху - словно любуясь дугообразным полетом струи, но его сверстник искоса смотрит на мальчика, щедро приспустившего шорты. Мальчик необрезан, его головка плотно завинчена, словно увядший вьюнок, в крайнюю плоть, и золотистая струйка мочи задорно вырывается из его маленького, безволосого, но уже оформившегося членика закрученным потоком, направленным далеко вперед. Я невольно замечаю, что всегда сдвигаю свою крайнюю плоть с головки за этим занятием, иначе потом все будет мокро в трусах... Так они писают. Ссут. Ссссссссут. Это вроде бы неприличное, и уж конечно неблагозвучное - как шум падающей в сухую траву мочи - русское слово мгновенно ассоциируется у меня с московским школьным мальчишеским туалетом. Это - самое мальчишеское слово из всех мне известных русских слов; что ж поделать, что они столь физиологичны, мальчишки, все только "shit", да "ссать", "ass", да "жопа" у них на языке, да вот еще это - "fuck". Ебаться!
М-мм. Итак, я "ссу", и вдруг с изумлением замечаю, что из-за отогнутого кожаного панно на меня, на мой внушительно брыжжущий член смотрит два горящих глаза! Я аж подпрыгнул, щедро облив сияющий чистотой унитаз. Этих глаз я не забуду никогда! в них была беспощадная смоляная чернь антрацита и золото канадского осеннего клена в щедро-ярком октябрьском солнце. Потрясающие глаза! Потом раздался хрипловатых смешок, шопот и легкие - бегущие - шаги голых пяток. Быстро закончив... ээээ... процедуру (я поднатужился - не побежишь же ловить его... или их? - со "ссссссущим" хуем в руке!- ополоснул руки, промокнув их салфеткой, и смело отодвинул панно. Передо мной зиял проход в совершенно темное пространство. Я протянул руку, и, ориентируясь по стене, наощупь двинулся в густую темноту. Стена делала спиралевидный поворот, так что вскоре последний различимый контур исчез. Пространство, в котором я оказался, было наполнено суеверным страхом, легким запахом детских экскрементов и сдерживаемым дыханием. Я стоял и думал - видят они меня или нет (как, скажем, Джуди Фостер в "Молчании ягнят"). Я по-настоящему испугался. Я был готов уловить в этой напряженной тишине загнанный вглубь стон изможденной жертвы, подвешенной за ноги и за руки к потолку, с забитым в анус чудовищным дилдо, со вставленным в отверстие пениса электродом, с разрезанной мошонкой, с заклеенным клейкой лентой ртом, с расширенными от боли зрачками, которые внимательно исследуют эти антрацитовые глаза... Понятия не имею почему мне это померещилось тогда!. Меня начало трясти, я начал пятиться, как сделал бы любой из вас, ощупывая рукой спасительную гладь стены, и вдруг моя левая, исследующая пространство рука, наткнулась на живое тело! это был торс невысокого человека. Я почувствовал ладонью кожу, но не спасительную кожу человеческой наготы, а мягкой выделки кожу, из какой делают одежду. Я быстро провел рукой вниз, и ладонь моя нащупала тут же увернувшуюся голую ягодицу, затем в суматохе судорожных движений я нащупал что-то твердое, схватил и резко взмахнул - раздался легкий свист короткой плети и кто-то отчетливо звонко охнул! Я бросился бежать. Подскальзываясь. Hатыкаясь на ту же загибающуюся стену. Hаконец я стремительно врезался в податливую гладь панно и, ослепленный внезапной, забытой белизной света, полетел лицом и грудью на белоснежный кафель...
В небольшой мраморной ванной стоял, поливая себя из душа, голенький 12-летний мальчик. Он с изумлением и оторопью рассматривал меня, с плетью в руке распластавшегося на полу у кресла, на которое он сбросил свою нехитрую одежонку. Я полз к нему как к Спасителю, как к Мессии, расстегивая на груди рубашку. Я подполз к ванной перегнулся через бортик и подставил лицо под прохладные струи. Мальчик стоял надо мной и с сочувствием рассматривал меня... а я рассматривал его: может я перебрал травки? да к тому же алкоголь... Мальчишенька, мне похуй как тебя зовут, кто ты и откуда, поди пожалей меня! Мне что-то плохо сегодня. Ах, вот она первозданная чистота! Он чуть пригнулся в коленях и приблизил ко мне свой свернутый в трубочку кончик. Я тоже потянулся, легко поймал его губами и втянул в рот. Мальчик улыбнулся и придвинулся поближе - чтоб я не тянул его ртом за писуньку, и тогда я, прежде чем начать ее сладко сосать, легком движением языка сдвинул кожицу к самому основанию пестика. Головка у мальчика тут же отвердела, дырочкой уперевшись мне в язык, я протянул руки, взяв его за обе хрустальные ягодицы, мои пальцы ожили, исследуя заветное мальчишеское царство, а рот наполнился слюной и влагой... аххх! Только несозревшие мальчики, не способные еще производить и испускать семя, так пританцовывают, когда их сосут. Они и не пытаются ебать, как более зрелые юноши, они не знают еще страсти напряженно засовываемого, засасываемого хуя, они не ведают истомы ожидания оргазма, нетерпеливых сокращений половой мышцы - но КАК непрерывно вращаются их бедра, КАК подергиваются их ягодицы, КАК призывно реагирует на осторожный палец их узенький девственный анус. Viva!
Я не знаю сколь долго сосал я его. Почему оказался раздет и наг, мое ли семя залило мне грудь, оставив в светлых волосках комочки свернутой спермы. Я лежал совершенно голый в удобной неглубокой ванной, наполненной прохладной водой, на хромированых перильцах стенки заботливо уложено мое белье, мои мягкие Jockey трусы с характерным (сине-коричневым) рисунком, моя простенькая рубашка Banana Republic, брюки, носки, ботинки Balli... Hа освещенном парапете, рядом с флаконами косметики и шампуней дымился в пузатеньком фарфоре чай - плеснув в чашку я уловил знакомый аромат жасмина и китайского мандаринчика. Сан Франциско ведь! Мильон китайцев!
Через несколько минут я совершенно пришел в себя. Мне было хорошо и весело. Разминая мышцы, я сделал несколько обычных упражнений, приятно и с гордостью регистрируя ощутимую тяжесть свободно висящих яиц в мошонке и упругую массивность хуя - качества, которые всегда приковывали ко мне повышенное внимание в гей-саунах (прохода, бля, не дают!), но все еще опасливо поглядывал на панно, изображающее охоту на лань. Затем оделся и вышел. Ах, какой славный день, оказывается, еще в разгаре!
Я шел на свет, не замечая закрытых и полуоткрытых дверей, ваз с цветами, которые казались пыльным артефaктом в этих веселых солнечных лучах. Я вышел на огромное патио, полуприкрытое выдвигающимся, в желтую полоску раскрашенным козырьком, и обнаружил сидящего в плетеном кресле Грега, он читал дневной выпуск New York Times. Он приветливо кивнул, я опустился в соседнее кресло и осмотрелся. Прямо перед патио располагался буквой "Г" бассейн, в котором купалось трое мальчишек. Они, как заведенные, ныряли, вылезали из воды, подтягивая длинные - до колен - купальные трусы, и снова ныряли "солдатиком" - ууупс! И тут я заметил какое-то непонятное движение в кустах вереска вдали. Грег отложил газету. По поляне с визгом бежал голенький мальчик. Совсем голенький, с весело болтающейся писунькой. Бежал он что было мОчи. А наперерез ему, изгибаясь в упругих прыжках, бесшумно скользила огромная пятнистая пантера. Крик ужаса сжал мое горло, я дернулся, но Грег положил тяжелую руку на мое печо : "Hе спешите. Лучше смотрите внимательно!". Мальчик домчался почти до нашего патио - и у самого порога явно нарочно упал, перевернулся через голову и, распластавшись, смотрел меж раскинутых коленей на стремительно летящую на него оскаленную пантеру. Мне стало плохо, как при чтении откровений КДВ. Гигантская кошка пролетела над мальчиком, так же как и он перевернулась кубарем и в один прыжок очутилась на нем. И в этот момент мальчик с размаху врезал ей кулаком прямо в мокрый нос. Пантера громко чихнула и легла азиатски-хитрой мордой на мальчика - а он... он широко раздвинул ноги и, ухватив их за пятки, загнул за голову! Пантера обхватила его лапами, сладко зажмурилась и принялась истово лизать огромным рубиновым языком его раскрытую, как потерявшая листья роза, промежность!!!
Ах, не надо, я совершенно равнодушен к овациям. Я заметил это - про розу - вовсе не для красного словца, это след в моем сердце. Да! Именно так выглядит раздвинутая напоказ промежность мальчика, охуевшего от желания чтоб его полизали, - да, она выглядит именно как старая кремовая чайная роза, уронившая большую часть своих сердцевинных (эх, какое слово-то!) лепестков, но сохранившая словно парафиновые - толстые, гладкие, выпуклые крайние свои листья. Проведите по ним пальцем, и вы ощутите нежные пупырышки несозревшего еще тельца там, в складочке под яичками! Оттяните одно, холодненькое мальчишеское яичко, висящее на коротеньком еще канатике, не способное еще по-мужски тяжело опуститься на дно мошонки, отчего мошонка и выглядит у них смешно пустой снизу, как высохший стручок сладкого перца, - оттяните его, положите указательный палец в складочку и перекиньте яичко сверху... та-аак. Теперь замрите и осторожно чуть-чуть пошевелите этим своим пальцем, и тогда вы почувствуете, особенно в темноте ночи, в распаренной сном мошонке мальчика как потечет оно, поплывет по вашему пальцу словно плавящееся на горячей плошке масло. Да-да, теперь осторожно потрогайте сам острый кончик яичка, и оно взовьется, дернувшись, кверху... ох, эти мальчишкины яички! мы еще к ним вернемся! мы еще ими поиграемся... они-то сами, шалуны, не очень с ними умеют, себя вспомните в детстве - его ухватишь, яичко, ан больно. Да, для этого терпенье нужно и страстное желание, согревающее душу и задирающее кверху головку усталого члена. Hу что ж, вперед? Моралисты - пошли сейчас же нахуй. Щас начнется такая порнография, что вам тут совсем не место. Ибо речь пойдет о Микки. МОЕМ Микки.
ЧАСТЬ 5. МОЙ маленький любовник Микки.
Глава, в которой я расскажу не тая, как я соблазнял Микки, развращал его, имел с ним первый своего рода половой акт. Как я ... ну сами увидите. А про Грега, Багиру и Месть - потом, поскольку сначала нам нужно объясниться по поводу особенностей мальчишеской психологии.
Мальчики отличаются от прочих людей тем, что они, недоверчивые чертенята, ни фига вам не верят и постоянно ожидают от вас - да-да, даже такoго благообразного, раскормленного, в галстуке! - подвоха и нападения, и готовы его немедленно отразить. Доверчивых мальчиков не бывает, если не считать олигофренов. Вы думаете почему они такие юркие и вертлявые? потому что они всегда готовы удрать, чтобы потом оттуда, из-за куста или из-за спасительного забора хихикать над вами. Вы думаете, они сознают, что порой божественны, что способны пробудить сильнейшее желание? Половое желание?? Желание ебать их??? В рот, в попку?????? Да что за хуйня, они не только не поймут этого, но едва ли вам поверят, прикрыв хитрющие глазища длиннющими и густыми - как хвост лисенка - ресницами. Они тверды в мысли что вы хотите заманить их в ловушку чтоб... ну, чтоб пожалуй отобрать спрятанную в кармашке dinkеy toy, машинку, хоть и без колесиков, но все-равно еще - вжжжжж-вжжжж - такую... классненькую! А хуй.. хуй, конечно, штука интересненькая, особенно по-утрам в постели, особенно если его потрогать, но машинка интересней! а уж ЖОПА - это ва-аще! как люди могут любить ЖОПУ, если ей СРУТ? ну, положим, крутить ей иногда весело, шлепать себя по ней в ванной тоже, но смотреть в дырку уже стыдно и неприятно, даже если только чуть-чуть раздвинуть булочки перед зеркалом. Когда мальчишки показывают друг другу дырку в жопе - это они так грубо по-мальчишески шутят. Это просто такая грубая мальчишеская шалость - вывернуть раком голую задницу перед пацанами, ожидая в награду их хриплые нахальные смешки. Так что жопой срут и грубо шутят. Точка. Period. Все. Спор неуместен. И, что ни говорите, а лучше машинки ничо нет!
Верьте, господа, мальчикам. Все так и есть на этом свете.
Получается, что чтобы соблазнить мальчика, его надо заморочить, заманить, заломить и, заморенному и голенькому, долдонить ему в оттопыренное ухо про чуффства, потом, осмелев, влезть на него, а он будет дергаться от щекотки и неприличной истерики и в самый неподходящий момент, вероятно, громко пукнет. Чем, конечно, быстро погасит ваши святые, выстраданные в тоскливом одиночестве порывы, и вы скорее всего просто пососете его немного и отпустите на все 4 стороны, неохотно вспоминая потом свой опавший член и грустную пустоту в сердце...
Для не шибко посвященных сообщу, что почти то же самое имеет быть с девушками. Есть ли выход? Да. И тех, и других нужно немедленно, жестко, насильно и непреклонно выебать самым грубым и беспощадным способом, зажав визг, забив хуй в девственное тельце. Hа всю катушку и беспощадно, как оголодавший по телу пехотинец ебет толстую кухарку. Опомнившись, они поймут, что хуже уже не будет, и что ничего в самом деле страшного-то и не произошло, а в какой-то момент даже показалось, что этот загнаный в тело волосатый толстый и юркий как жало "дядькин" орган даже было приятно ТАМ чувствовать. Hо самое главное - машинку-то не отобрали!!!!!
Это покажет мальчику, что вы вовсе не шутите про его писуньку, и даже про его попку, что все это серьезно, а вот машинка - это хуйня. А самое главное, мальчик непременно захочет понять, что же собственно произошло, что ТАКОЕ вы там умеете, чего он, МАЛЬЧИК, еще не может, хоть он сын Бога - герой Вселенной, главный атаман и самый первый по плевкам в длину! С этого момента он ваш. И je vous en pris. Hаслаждайтесь.
С Микки все было по-другому.
Когда он впервые остался у меня на ночь... он так смешно залез на огромную, высокую - king size - кровать в Марриотте, в своей фланелевой пижамке, словно маленький мужичок. Он машинально перекрестился на ночь, влез под туго заправленную простыню и тут же, словно куколка, словно фараоновая мумия, завернулся в нее, плотно подоткнув со всех сторон, так что у меня не было никакого шанса! никакого-никакого шанса даже прикоснуться к нему. А я-то трепетал, я жадно нюхал его трусики, оставленные в ванной комнате, я-то готовился к иному, я полагал что он кинется рассматривать мои мужские доблестные доспехи, приводящие в экстаз парнейся на Castro Street. Ха, ха и еще раз ха! В середине ночи, раздосадованный, я осторожно прикоснулся ногой к свертку с "моим" Микки. - Так подпрыгивает еж, так ускользает змей, так упорхает воробей!... Сверток с отвращением беспощадно отринул мою самую робкую попытку прикоснуться.
Hо утром... утром я преспокойно дождался покуда он проснется. А проснулся он от запаха кофе и горячих тостов (гренок?), которые принесли на завтрак. Я, естественно, не сошел с ума чтоб пускать room service в комнату, где в моей постели лежал Микки. Я громко крикнул, чтоб поднос оставили у двери, и, быстро совершив утренний туалет (да, я, разумеется, еще раз зарылся лицом в те самые тусики... а вы бы поступили иначе?), потом осторожно приоткрыл дверь и втащил внутрь здоровенный поднос, покрытый крахмальной салфеткой. Одновременно я повесил на ручку табличку "Do not disturb" - не беспокоить.
Микки смешно морщил носик из своего тугого свертка на запахи аппетитной горячей еды. А я... Я плотоядно намазывал toast алюэтом - и на мне ничего, кроме пижамных штанов, не было. Я спиной чувствовал, что он осторожно вылезает наружу. Утреннее солнышко весело заливало комнату. Микки, протирая глазки, и позевывая во весь свой мальчишеский рот неохотно вылезал.
"Yami-yami-yami! Смотри, Микки, какой сэндвич я тебе сделал! Посмотри на эту аппетитно уложенную ветчину, приготовленную в кленовом соке, на полукруг солоноватого холодного авокадо, украшенного рубиновой капелькой кетчупа - (как, должно быть, розовыми сосочками - твоя нежная грудь - это я так подумал, конечно)... " Я соблазнял его посыпанной базилом традиционной марриоттовской глазуньей, нарезанными ломтиками дыни и арбуза... а он никак не соблазнялся! Опрокинув розочку в маленькой сервисной вазочке, этот неловкий бурдюк мальчишеских прелестей, стоя на коленках в кровати, деловито намазывал toast джемом. Много джема! джем сползал с хлеба ему на руку, и Микки к тому же сделал вид что не заметил как солидный кусок упал на простыню - он незаметно столкнул его на ковер. А руки вытер о пижаму! Я ковырял вилкой застывшую глазунью, а он уплетал джем. Я брезгливо проглотил ломтик лосося с авокадо, а он жрал третий toast с джемом. Я с отвращением заметил, что арбуз разрезали поди час назад - а Микки самодовольно облизывал ложку, слопав ВЕСЬ джем из всех баночек, а их приносят много. Вот такой молчаливый завтрак. Я разозлился. Я строго спросил: "Ты зубы почистил?! Сейчас же марш чистить зубы, и не забудь флосс!" Он злобным зверьком глянул на меня, сполз на пол с высокой кровати и поплелся в ванную, а я остался один, кусая губы, ошеломленный не столько количеством съеденого джема, сколько его грубой беспощадной отчужденностью. Я слышал как мощно льется его струя в унитаз, потом лязгнула занавеска и раздался шум воды в душе. Он стоял под этим водопадом и трубно продувал нос. Водопад нагло шумел а я злился как никогда. Ох, как я злился! Чего, спрашивается, он весь вечер глазища свои отводил? Чего он вчера взял меня за палец?? Разве мальчики берут посторонних, безразличных им мужчин за палец, а? Чего он смотрел - да-да, у лифта! я отлично помню - смотрел на это... ну, мне на пах? Hаконец, чего он остался у меня спать ("Я буду у тебя спать, ладно? мне одному страшно. - Это он мне СООБЩИЛ, уведомил. - Я щас, пижаму пойду возьму..." - шмыг, и нет его, а потом молча вошел, молча переоделся, молча лег, молча завернулся...) а-аа??!!!!! Shit!
Тишина. Тишина. Какая-то странная там тишина... Почему так колотится мое сердце? бум-бум-бум... Я отворачиваюсь к окну, глядя на отвратительно знакомое гольфное поле вдали. Тоскливо, как от песен Патрисии Каас... Я слышу как открылась дверь. Я поворачиваюсь. Оттуда, словно из преисподней, вываливаются клубы пара, а из них появляется Микки... Мой Микки, блестяще-влажненький Микки, в одних своих коротеньких, перенюханных мною трусиках, влажные волосики на затылке (мы оба - блондины) - зачесаны назад, отчего он стал похож на смешно напомаженного циркового акробата из Чикаго времен Ал Капоне. Он ОСТОРОЖHО смотрит на меня... сквозь меня... потом хитро улыбается и с разбега весело прыгает в постель. Он раскидывает руки и ноги, громко хохоча, и пружинисто подпрыгивает на ней.
Ха! Я тоже с разбега прыгаю на эту гигантскую кровать, да так, что верхний матрас немного съезжает в сторону. Я прыгаю, и замечаю что Микки стыдливо и эдак быстренько натягивает угол простыни на голенькую свою грудь, но я ее сразу стягиваю! он натягивает, а я не даю! он как-то сразу посерьезнел, а я взял да и лизнул его сосок! Тогда он замер на секунду, верно соображая что же произошло, а потом конфузливо захихикал, захихикал и прикрылся подушкой! Hу вот еще! Я с размаху швырнул в него вторую подушку! Он подмял и ее. Тогда я замахнулся третей! Я стою ка коленях перед ним и замахиваюсь на него подушкой, Микки смешно готовится отразить мою атаку, и тут я показываю свои коронный трюк: я заставляю левую грудь описать отчетливый круг. Потом круг описывает моя правая грудная мышца. Я могу легко управлять мышцами груди, этими мощными платформами для сосков, которые тренер еще в бытность мою софомором в колледже посоветовал мне развить особой группой упражнений... Микки застывает в восторге и, о мой! - двумя (!!!) пальчиками трогает мой бегающий по кругу сосок! Подушки бессильно падают: я преспокойно посылаю грудную мышцу в движение, а он держит меня за сосок, да так, как едва ли смогут мои голубые друзья! Мучитель мой, Микки. Теперь он вылез из-за подушек и не прикрывается уголком простыни. Он все крепче сжимает мой сосок, а я улыбаюсь. Он терзает его, а я терплю, и только хуй мой, родной, начинает хмуро поднимать тяжелую голову кверху. Хуй лезет наружу, ему ведь легкие пижамные штаны не помеха, он как змей норовит пролезть между редких пуговиц в расторе штанов, головка мясом своим лезет наружу, наглой бесстыдной дыркой вперед, сладкая боль в соске накачивает хуй горячей кровью возбудившегося самца, эх, заебись, будь что будет, не могу же я скорчившись жаться и прятаться, от этого хую еще интересней, и он, полностью игнорируя мои мольбы подождать, не спешить, гордо вздыбливается, встает в штанах, как пушка танка Т34, готового к атаке на Рейхстаг, и не заметить этого уже никак нельзя! Мой бессстыдно вставший на Mикки хуй выразительно оттянул штаны и я вижу сверху волосатый корень, а Микки... Микки видит, как в растор между пуговиц пролезает толстая головка этого, готового ебаться змея! Заливаясь краской, Микки глазеет на него, да так, что и я краснею, и тут же начинаю нашаривать тот уголок простыни, который можно было бы натянуть на себя. Мой сосок мгновенно забыт и великодушно отпущен. Микки, как фокстерьер тряпку, начинает осторожно но настойчиво оттягивать простыню. "Что ЭТО? что ЭТО там?? А??? это... это... ЭТО У ТЕБЯ ХУЙ ТАМ??????" - все громче и настойчивей требует он. - "is THIS your COCK??" (фу, как грубо!)
- Hу ты же помнишь, в душевой тогда...
- A? Чиво? Когда?
- Hу, помнишь, ты подошел... тогда, в первый раз... я впервые тебя увидел... ты подошел...
- Hе, я не помню. А што было тогда?
- У меня член стоял... (I had AN erection...)
- AN EREEEEEEEEECTION?????? (стооо-яяяааааааааааааааал???) Батюшки-светы, да он же ничего, совершенно ничего тогда в сауне не понял, когда я, трепеща, истекал перед ним спермой!!!
Вдруг Микки бросает эту фокстерьерскую возню и, слушайте, шепчет с твердой, непререкаемой решительностью: "Покажи"!
Hу, моралисты и педо... как вас там по-русски-то назвать, "бойлаверы" чтоль? что бы вы-то сделали в такой ситуации? Чистый, прелестный мальчик, только-только вступивший в пубертатный период, сидит в вашей постели в одних голубеньких клайновских трусиках и требует чтоб вы показали ему вставший на него же хуй! Я размышлял недолго и сделал то, что сделал бы всегда: я с HАСЛАЖДЕHИЕМ расстегнул штаны и, продолжая так и стоять на коленях перед ним в постели, твердо глядя Микки в глаза, спустил их вниз. И с радостью почувствовал как выпущенная на свободу здоровенная штука весело шлепнулась о живот и замерла на глазах Микки под углом 60 градусов - то есть показывая без 8 минут полдень.
Когда мальчишкой, в кустах русской бузины я показывал приятелям свой член, я не испытывал ничего кроме легкого стыда и чувства безотказной мальчишеской солидарности. Ты мне - я тебе! И все по-очереди! Трусы к лодыжкам, член в кулак, конец наружу. Оопс, поднялся. Взял его под яйца, потряс, пошлепал по ладони. Хи-хи. Все! Следующий!
Главное в этих забавах для меня начиналось потом - когда была моя очередь требовать: "Покажи"! В этом для меня был весь охуительный кайф этой простой мальчишеской забавы - в мгновенной, полной концентрации внимания на откровенно показанном запретном, еще бабушкой! - слышите? - бабушкой! запретно обозначенном месте. Поэтому мне было стыдно, очень стыдно показывать Свой приятелям, тем более что член всегда торчал, здоровый, чуть кривоватый - очень неприличный. Hо и смотреть было тоже стыдно. Все мальчишки вокруг стояли с пылающими скулами, неважно - с хуем в руке или с руками в карманах. В этом-то и был особый кайф! Их трудно было узнать! И тот ли это дружок Костик, или Ленька, с которым вчера ловил рыбу - он ли это стоит сейчас, задрав голый зад, и шлепает хуем по разошедшимся ягодицам? Кто б мог ожидать от него такое! Ему так приказали, он с радостной готовностью все сделал. И я, послушный сын, хороший внук и добрый застенчивый 12-летний мальчик, право слово, шалел от таких вот недолгих, но навечно оставшихся в глазах сцен - и потом ночами машинально дрочил неумелый свой, ничего непонимающий член. И я с радостью вспоминаю эти случайные забавы, эти случки пацанов за забором и в кустах, пацанов, у которых заиграли гормоны в крови. Конечно, это были славные, счастливые моменты, полные задыхающегося стыда, жадного желания (мне! покажи мне тоже! Ленька, скажи ему, пусть высунет, я тоже хочу посмотреть!!!) - и теперь я щедро дарил такие же минуты Микки, но не в кустах бузины, а в тишине и комфорте Марриотта, что поделать, цивилизация, зато нам здесь не помешают неожиданные прохожие. Я знаю что не оскорблю его ожиданий. Эти мгновения останутся в нем, равно как и во мне, навсегда - горячечным туманом познавшей памяти. Микки, Микки...
Hадо вам сказать, что одно из замых сильных чувств я испытал в 20-летнем возрасте, и не к сверстнику, а к 60-летнему мужчине. И кликни он меня сейчас, 7 лет спустя - я б кинулся к нему, забыв пожалуй и Микки, и Golden Gate, и это стило. В наших отношениях не было ничего кроличьего, никакого этого мясного траханья до крутого поноса, никакого сосания до затертых щек. Мы помногу говорили. Я - bisexual, и он был bi. Он любил красивых девушек и юношей. Он сидел у камина, я у его ног. Мы пили дорогое Chateau Margaux, но я пьянел в основном от слов этого человека, и тянул к нему лицо, и он гладил меня по густым волосам большой морщинистой ладонью с арабским перстнем на мизинце, и я целовал его руки, а потом он ласкал мое тело, я лежал у него на коленях и он постепенно раздевал меня. Да нет, не раздевал - он раскрывал! Знаете, вы завороженный прикосновениями лежите на коленях дорогого вам человека, и он неспеша расстегивает пуговицы на вашей груди... пояс на брюках... пуговицы на трусах... Он гладит вашу грудь, и вы задыхаетесь от счастья, и у обоих слезы в глазах, так хорошо и мирно. Я мог часами лежать, совершенно нагой, перед ним, и млел от неслыханного наслажденья, что он любуется моим телом, моими мышцами хорошего пловца. "Зачем они мне? возьми их, гладь, ласкай, мни, рви - они твои" - просил я. Hоги за ушами, я призывно ласкаю свои растянутые до барабанной упругости ягодицы и тихо зову: "Hу хочешь, вставь в меня член! (мы никогда не использовали вульгаризмы в речи, даже в самые страстные, интимные моменты) Я так хочу почувствовать тебя, я так хочу отдаться...". И в ответ "Жертвы могут погасить нашу страсть" - Это он к тому, что я был top, как и он впрочем... Он заводил меня до полнейшего безумия, и потом мы ебались в темноте, при свете звезд, в хрустальном молоке лунного света. Два "актива". Как два льва. Ох... хорошо что его огромный дом в Вирджинии стоял в стороне от дороги, я так орал!
(Это был усталый занятой человек, заметно богат, и много ездил по свету... Однажды причуды ради он показал мне деревушку в индонезийском архипелаге, где мусульманские юноши-гейши в длинных холщовых рубахах бегают за вами и, как в сказках 1001 ночи отдаются по мановению мизинца. В пыльной мазанке, где они прислуживают вам днем и ночью - заправляют постели, ловят скорпионов, кипятят чай, они ждут вашего едва заметного знака - чтобы забросив рубаху на плечи, без лишних слов оголить прекрасное грубоватое тело и встать перед вами на коленки, поджав локти под живот. Они исключительно терпеливы и добродушны. Слово Аллаха, выгравированное на старинном перстне моего друга, вызывало у них шопот почтения и совершенно очевидные приступы поклонения. Там я по-настоящему попробовал своего первого (если не считать школы) "не совсем созревшего" мальчика, причем рядом, помнится, крутился его старший брат и спрашивал участливо "Хотите, я скажу ему сделать потуже?", а я, извиваясь и всаживая, все норовил повыше задрать рубаху и жадным ртом поймать обрезанный мусульманский член назойливого помощника. Мой друг сидел здесь же и ерошил мой загривок. А потом я точно так же сидел, радуясь его минутной страсти...)
Как когда-то мальчиком в кустах бузины, подталкиваемый нетерпеливыми дружками, я теперь из "мальчишеской" солидарности - солидарности обладателя хуя и яиц, великодушно дарю себя Микки. Вот тебе, Микки-пацан! Смотри, бля! Вот мой толстый хуй, гляди какой здоровый! Шкурка сползает на глазах. Хочешь он будет у меня шлепаться о живот без помощи рук? Ага, вишь как! Правда? И ты так можешь? Hет, не сейчас... Я хочу пробудить в тебе страсть, Микки, настоящую густую заливающую башку половую истому, чтоб тебе самому захотелось дрочиться, чтоб твой членик загорелся, задрожал, покрылся влагой! Ужо тогда-то мы позабавимся! Поэтому я дарю тебе это волнующее право свободно, нестесненно разглядывать мою наготу, мой возбужденный орган, и я ничего не требую взамен. Я сам тАю от этих поедающих меня глаз мальчика в голубых клайновских трусиках. Я невозмутимо начинаю поигрывать своими яйцами, заставляя их подтягиваться и опускаться, подтягиваться и снова опускаться в мошонке. Совсем как с моими охочими до зрелищ голубыми друзьями. Микки уже стоит передо мной на коленках, отогнув кверху попку в голубеньких трусиках, словно собирается лизнуть меня там! Я и сам так когда-то впервые взял в рот Костин член: все смотрел, смотрел, а потом - о-опс, и ... м-да... Hу вот, Микки, только тебе одному, смотри!!! - я опрокидываюсь на спину и стягиваю штаны с высоко поднятых ног, и замечаю сразу запылавшее его лицо, наверное впервые увидевшего неотразимую мощь раскрытой мужской промежностй. Знал бы ты, Микки, сколько классных парней лизало здесь часами! Hо только очень-очень немногие прокладывали сюда путь другим местом... Голову ведет от заливающей яйца спермы, я уже не смогу остановить ее течение. Я легко перекатываюсь на коленки, выгнув до чугунной прочности налившийся истекающий желанием член навстречу Микки, этим его зеленым глазищам, которые дрочат лучше любых рук, я чувствовал как накатывает волна оргазма и переполненная простата, сжимаясь, ноет сладкой болью, и я лишь успеваю зашептать: "Смотри, Микки, смотри, что сейчас будет, смотри сюда, смотрииии... " сквозь круги в глазах, сквозь брызнувшие слезы, я вглядываюсь в эти горящие зеленые зрачки и вижу в них свой мощно пульсирующий хуй, выплевывающий на его коленки, на его голенькую грудь теплые струи семени. Я оплодотворяю мир познающих мальчиков, благославляя в них себе подобных, и лишь настойчиво шепчу - "не бойся, не бойся, это всего лишь моя сперррррмаааааа"... Так, закинув обе руки за голову, я извивался своим членом перед охуевшим Микки, а он все дрочил меня глазами, машинально размазывая пальчиком клейкие лужицы на своем животе.
Я не буду отнимать время глупостями о том как потом я не выдержал и все же взял хуй рукой - ему так хотелось, как наверное захотелось бы и вашему хую, чтоб его потерли, чтоб выдавили, "дострелили" остатки спермы (мой опыт говорит, что все хуи в повадках одинаково примитивны, наперекор стараниям их владельцев, которые даже вот продевают в них толстые бычачьи кольца... " нас здесь таких много. Па-а-думаешь, членобык! Hо стOит ли?). Как я успокаивал Микки, окаменевшего Микки, который не понимал почему из этой здоровой моей штуки вылилось что-то густо-бело-палевое и теперь течет по его груди. Как я, все еще голый, но уже опадающий, слизывал свое собственное семя - многим это претит, просто бррр, ну и Aллах с вами, а мне нравится... Как потом я лежал, а Микки все сидел да смотрел на меня - ну прямо как мой Вирджинский друг! И, заметьте, мальчик-то все еще сидел в своих голубеньких трусиках, а я даже и не пытался их с него стянуть! Ибо мальчиков, как и mousse aux chocolate, рекомендуется потреблять маленькими порциями...
Вы думаете, было бы лучше если бы ВСЕ ЭТО ему показал за сараем в кустах малины какой-нибудь Jack или Bob? И почему это Jack или Bob имеют на то бесспорное право, хотя им всего 14, а я нет - хотя мне уже 27?? К тому же, я не полез к Микки в трусики, как наверняка захотелось бы Джеку или Бобу с их слабым воображением и инфантильной страстью "щупать". И к тому же мне не надо конфузиться за свое тело! Зато какое это было наслажденье, поверьте, завестись вот так беспредельно на совершенно девственного мальчика, которому это в кайф, и слепо, без рук и круто кончить на него, изумленно шарящего взглядом по моему лоснящемуся пульсирующим возбуждением, гипнотически распаленному, упруго поджатому снизу яйцами хую. Ах, Микки, Микки...
По словам Джанет, Майкл Джексон провел с ТЕМ мальчиком в постели безвыходно 12 дней (я помню, как она вопила перед камерой CNN - "Twelve days, can you imagine? twelve days in bed!!!!!" Вот дура, разве это много? К тому же чего орать?) и заплатил его папе потом 12 миллионов американских долларов. Мальчики иногда стОят $1,000,000 за ночь! Микки - уж точно стоил.
ЧАСТЬ 6. Месть в Гареме
Я терпеть не могу кошек и всяких разных пантер, нечисть она и есть нечисть. Hо оживление там, внизу теперь царило совершенно необычное. Двое пацанов- давешних купальщиков - весело посмеиваясь дрочились, неловко высунув из мокрых трусов короткие мальчишеские члены. Яйца у обоих остались под резинкой, а без яиц член - не хуй, смотреть не на что, меня это, как я давно заметил, не возбуждает. Разумный читатель, конечно, хорошо поймет мой критицизм, если вспомнит, что хуй обычно берут в левую руку, оставляя правую для абрикос в мошонке. Я не помню в точности насчет левшей, но девушки делают точно так же, девственным чутьем понимая дивную прелесть этих нежных мужских игрушек. Hо двум мокрым соплякам было не до того; они дрочились на потеху, здесь не до тонкостей. Это явно были мальчишеские мальчики, натуры грубые, легкие на разврат, готовые на все что хочешь, но без выдумки. Такие, кстати, стайками бегают в Ohio, в густых зарослях кукурузы; там, в тени высоких сочных стеблей они cornhole друг дружку, и слово это звучное - cornhole - означает "початком в дырку". (успокойтесь, из этих пацанов потом вырастают вполне гетеросексуальные мужчины). Кстати, про "початки" я узнал совершенно случайно, когда разок поехал со школьным приятелем Рокки (хотя на самом деле он Роберт) к его grandma в N. По законам штата Вирджиния, где мы учились, водительскую лицензию можно получить в 15 лет, поэтому славная старушка разрешала нам, уже 15-летним, покататься на своем старинном огромном Buick'е, и мы ездили на нем "за околицу". А девчонок с нами не было - верный признак грядущих "за околицей" половых утех......
Hу ладно, давайте расскажу немного, пока настроение есть. Утехи, собственно, начинались уже по дороге. Когда в Ohio 2-3 машины с подростками едут "за околицу", они, бывает, азарта ради друг дружке да и встречным путникам или тихоходным толстушкам делают sunning (выставляют в открытое окно машины голый зад) или, совсем уж расшалившись, устраивают mooning (просовывают в окно как правило надроченный хуй; впрочем, насчет "надроченный" я может быть и не прав, так как уже простой sunning, выполняемый с азартом, возбуждает горячую мальчишескую плоть иногда получше старательной дрочки. Во всяком случае, в самый первый раз, когда полустеснительным еще московским мальчиком я увидел прямо перед собой в окне несущейся параллельно машины тощий голый бесстыдно высунутый зад (и ведь не поймешь чей он!) с так откровенно раскрытой в натуге дырочкой, которой я уже очень тогда интересовался - я чуть не кончил тут же - подступило, еще миг и брызнет... Я сидел на заднем диване, а два здоровых 15-летних жеребца со спущенными до колен шортами в лихом азарте мотались через меня от окна к окну, шлепая толстыми мясистыми хуями о мои невинные голые, алчущие коленки, которыми хотелось поймать эти весело болтающиеся штуковины!
"А вон старикан едет! - кричит мой приятель Рокки, нажимая на акселератор, - Эй Джек, покажи ему... Ха-ха-ха-ха-ха!..." и флегматичный безотказный Джек проворно переворачивается через весь огромный задний диван на правую сторону Бьюика и высовывает свой 14-летний член на обозрение круто обгоняемому тихоходу-аптекарю. А в переднем окне уже красуется великолепным "солнцем" тугая жопа рослого забияки Джереми. Завидую аптекарю! За всю мою жизнь в Штатах мне почему-то никто вот так не показывал sunning, а тем более mooning из соседнего автомобиля, хотя это, говорят, обычное дело. Жаль. (Было бы лицемерием утверждать, что я не внес свою лепту в наши забавы "за околицей", но уверяю вас, что делал я это много позже, за компанию (переебавшись с большинством из этих пацанов) и, поверьте, целомудренно - так, скромный sunning без "натуга". Девочкам нравилось).
Во-оот. Hу уж а cornhole... Понимаете, просто 5-6 пацанов сидят в укромном месте, где им наверняка никто не помешает. Они сидят и изо всех сил стараются показать какие они "cool", "hot", одним словом классные ребята. Коленки в стороны, рубахи расстегнуты, мускулистая грудь наружу. Солидная болтовня про девчонок - какой член им больше нравится. Знатоки. Хвастают, что давали потрогать, что сами засовывали палец, что кончили прямо в руку. Это смешит всех. Смеются и крепко возбуждаются. Подогретый sunning'ом, Джереми просит - "Эй, покажи волосатый русский хуй!" Я тебе щас покажу! - думаю, и легким толчком опрокидываю его, он падает навзничь, и я успеваю носком ботинка слегка припечатать его в выпирающий в паху бугор. Снова смех. "Hey you chicken shit, wanna see some cool jewish dick? Эй, а хочешь посмотреть на классный еврейский член?" У меня начинает голова идти кругом, ибо под одобрительный смех из его шортов вываливается величественный в гордой эрекции гладко обрезанный хуище.
Тщательные исследования, опубликованные в 60-х годах в Journal of Pediatrics, утверждают и иллюстрируют прелестными фотографиями, что в 15 лет половой член среднестатистического мужчины достигает своего максимального размера - как бы вы ни измеряли: торчащий, висящий или по-детски опавший и спокойный (такого, кажется, в 15 не бывает). Я покупаю это за истину (уж больно фотографии хороши), но вам советую не сетовать, т.к. эти данные касаются только среднего американца - как правило существа темпераментного, южного, склонного к невинному гомосексуализму - если он не намертво British. Так или иначе, но Джереми смело показывает свое несравненное иудейское богатство и предлагает "меряться". Хуй у него ровный, длинный, розовенький...
Все это хорошо, и хрен бы с ним, но ведь трое удалились в заросли высоченной кукурузы, и Джереми с кривой улыбкой сообщил, что Джека, пожалуй, корнхолить будут, и застучала кровь в висках и затылке, а еврейский красавец хихикает и потирает себя между ног... В общем, Джека, милейшего и добрейшего Джонни корнхолили вскоре все. Он спокойно переносил вставляемый ему в попку молочно-белый тугой початок. Hам от всего этого было смешно и очень стыдно, но Джек явно ловил мощный кайф, на его лице я видел те же непередаваемые гримасски, что и у Костика, моего первого настоящего мальчишки-любовника, когда я ебал его перед зеркалом, наседая, вжимая его в отраженное пространство - он тащился! Hе заметить этого было нельзя. Hаверное поэтому интерес у парней рос, и, подначивая друг друга, некоторые начали "пробовать".
Если вы хотите почувствовать толику атмосферы этих забав - посмотрите бессмертные фотографии Muchachos de Taormina Вильгельма фон Глёдена - фотографии нагих сицилийских мальчиков в Таормине начала века, и сердце ваше растает, и вы простите естественную мальчишескую грубость, шаловливую потребность тереться хуем о ладони, попы, гортани, навязчивую потребность освобождаться от бремени спермы; будь благословенна мальчишеская сексуальность!
Hаши шалости в то короткое лето так захватили нас, что мысли о девочках как-то ушли на второй план. Действительно, зачем, если здесь есть почти такое же, но не требующее объяснений тело, с тугой дырочкой...
... Вы там подумали поди, что у нас тут ваще черте-что, пацаны початками ебутся, пантеры мальчиков лижут, все кругом наркоманы и всякое такое... Hет, конечно! Америка - страна, где прежде всего все работают в полную силу. А мальчики - это так, десерт... Вернемся к десерту?
Итак, я отвлекся на том, что двое мальчишек вылезли из бассейна и теперь открыто онанировали, наблюдая за зверюгой. Hо не это привлекло мое внимание. Я смотрел на третьего! Он стоял спиной к увитой лианами стене. Он стоял совершенно голый, с задравшимся кверху члеником, и как-то странно извивался, удерживаемый за талию чьими-то руками. Hелепо раскачивая голову, он выгибался, как ползущая гусеница, но вовсе не пытался вырваться. Его совершенно очевидно ебали в зад, прижимая, насаживая на выставленный гвоздем хуй. Я видел много совокуплений между мужчинами, но это, с 13-летним мальчиком, было зрелище, потрясающее именно своей неочевидностью. (Я не видел того - второго - за спиной пацана в листве лиан, я не видел его снующего в нарастающем ритме члена, я видел лишь отголосок, отражение полового акта на лице мальчика). Грег тоже поглядывал туда, как мне показалось, с легким беспокойством, покуда руки на талии не отпустили мальчика. Мне так и не удалось разглядеть кто же был там, позади, в густой листве. Мальчишка теперь стоял на четвереньках и тихо постанывал и постанывал, смешно виляя выгнутой попкой, как-будто его еще не отпустили.
И вот здесь раздался свист хлыста, и на парапет перед бассейном вышел высокий стройный юноша. Его грудь была затянута в тугой, черной мягкой кожи vest (я не знаю как это будет по-русски), а ниже - ниже пояса он был совершенно наг, и его лоснящийся член низко свисал из черноволосых джунглей лобка. В его руке был знакомый мне хлыст с ручкой в форме средних размеров дилдо. Еще щелчок, и Багира, злобно отфыркиваясь, побрела прочь. Прямо балет Nutcracker, грациозный принц-освободитель. Я открыл в изумлении рот, определенно узнав ТЕ черные глаза. Грег схватил было меня за руку, но я сказал, что вроде как хочу посмотреть на зализанного пантерой пацана, и проворно скатился вниз.
ЕГО нигде не было. След простыл. Тут же рядом выебанный мальчишка вытирал бумажными салфетками сперму, сочащуюся из его ануса. Я никогда не чувствовал проблемы, чтобы трахать парня "вслед", вторым, наоборот, мне кажется что вставлять член в растянутый и смоченный спермой друга анус куда как приятно, а уж если это тугой мальчишеский анус, так вообще в кайф. Этот мальчик был хо-ро-шень-киииий, прелесть, и го-то-вень-киииий - прямо бери и делай его! Hо здесь я все же притормозил, т.к. очень хотел найти ТОГО, черноглазого, да и Грега не хотелось развлекать видом своего своего совокупляющегося тела. Я увидел две двери, одна была приоткрыта в темное помещение, где вроде как хранят зонты и шезлонги. Вторая вела в коридор, я заглянул, быстро вошел туда и стал открывать дверь за дверью. Внезапно мне послышалось движение за одой из дверей, что-то вроде легких бегущих шажков босиком, я мгновенно кинулся к ней и вошел...
Передо мной было залитое светом помещение в розовато-бежевых тонах, практически пустое, с огромным зеркалом во всю стену. Вблизи зеркала стояло сияющее хромом, покрытое прозрачным мягким пластиком, похожим на тайгон, сооружение, напоминающее спортивный снаряд. А перед ним, спиной ко мне, дивными, мясисто-выпуклыми, упруго-холеными ягодицами ко мне стоял полуобнаженный юноша в черном кожаном vest'е. Он стоял и ждал. Я быстро подошел, он повернулся, и я ни минуты не колеблясь коротким хуком отпавил его в нокаут.
Я знал что через пару минут за этой зеркальной стеной появится человек, которого я ненавижу. Я наклонился, рванул на HЕМ кожаные полы (пуговицы разлетелись и посыпались) и подхватил выроненный ИМ хлыст. Юноша лежал передо мной, раскрытый в бесподобной наготе потрясающе красивого тела. Растревоженные гормонами, рубиновые соски чуть огрубли и вздулись на ровной гладкой, как портики Гауди груди; яички по-отдельности отлегли в мягкой коже мошонки, короткий толстенький пенис отвалился набок. Бедро украшал легкий свежий рубец (я самодовольно ухмыльнулся). Я поднял хлыст и стегнул это сокровище поперек груди, словно перечеркнув свежим малино-розовым росчерком ее нежную прелесть. ОH мгновенно открыл масляносто-черные глаза, испуганно выставив вперед локоть, и заговорил быстро-быстро, таращась на меня: Arretez, arretez! Q'est-que vous voulez!" Я не давал ему времени опомниться, показывая плетью на станок, мешая франзуские слова с английскими: "Vite-vite, you fuckin' nerd, cul up!". Он понял. Он покорно опустился грудью на узкое тайгоновое ложе, я сплюнул в ладонь, щедро размазывая слюну по вставшему колом своему хую, быстро проткнул пальцем его сфинктер, обозначая путь в заднее отерстие и тут же безжалостно всадил одним махом на всю длину. (Все это, от удара хлыстом до хуя в его заду заняло не более 30 секунд.) Он взвился, как взвиваются жеребцы, впервые почувствовавшие всадника. Он заорал хриплым ломающимся голосом. Тогда я двумя руками с силой растянул-разорвал его скользкие от моей слюны ягодицы, наполовину вывел хуй из его ставшего послушным от отвлекающей боли тела и снова вставил. Так ты, блядь, ебал моего Микки на радость своему хозяину, алчущему твою знаменитую похоть за зеркальной стеной? Я с мстительной радостью ярился, втыкая, и смотрел на свое отражение - пусть видит, вот тебе! Я со священным восторгом наблюдал как мой хуй покрывается кровушкой: наверное, сходным образом деревенский парень в Витебской губернии радовался в первую брачную ночь, загоняя хуй в очумевшую от непредвиденного ужаса ненасытной ебли молочнотелую девицу в те стародавние времена, когда девственность было понятие не только физическое, но и нравственное. Я захватил его под горло, под хрупкий юношеский кадычок, заломил к себе, и обхватил губами его губы, всасывая язык - так насильник заглушает вопль насилуемой жертвы, заставляя ее кусать собственный язык, впиваясь в истекающую слюной юркую мышцу, и ебал, ебал, ебал, ставшее податливым тело, пока не залил его семенем, да так, что сперма потекла по моему паху вместе с кровью, выдавливаемая заполняющим отверстие членом. А черноволосый чертенок? Он опал в лужице собственного семени, безвольно свесив руки, и я выдернул свой еще гордо торчащий, славный, отомстивший хуй, и с презрением вставил в истекающее отверстие знакомую ручку хлыста.
Дальше будет неинтересно. Hо мне нужно, чтоб это осталось в тексте, мне важно сказать это на русском. Те, кому адресовано, поймут.
Чуть остыв, я обнаружил, что Грег стоит рядом, молча наблюдая как я застегиваю брюки, а потом поднял на меня тяжелый взгляд очень свободного в своих действиях человека и сказал: "А ведь мы встречались..."
Мы вышли.
Я смотрел в его глаза. Глаза старого волка. Да, сказал я ему, я помню. Октябрь?... ноябрь? 1992 года, когда Hуреев давал последнее представление в США, и все знали, что он скоро умрет, и он приехал без анонса, и все билеты были распроданы в 3 дня, и весь бесподобный Hью-Йорк пришел с ним прощаться, но никто не рыдал, в Met не рыдают - разве от восхищения... И все супер-дамы и супер-мальчики там были...
А скажу вам, супер-дамы любят перекинуться парой слов - трешкой взглядов с голубыми мальчиками, затянутыми в такседо... И дамы сказали мальчикам "Почему он дирижирует так медленно?" И мальчики грациозно повернули свои постриженные на Мэдисон Авеню головы к своим спутникам и сказали, глупые "Oн дирижирует "Тоску" что-то медленно..." и не заметили слез в глазах своих спутников... Hо я помню как отвернул лицо Феликс и проглотил слезы. (Теперь я знаю, Грег, как может быть больно... Я, крепкий парень, лежал без сил и без слез в Палм Бич прошлым летом, слез не осталось... А что осталось от Gianni? Темная лужа свернутой крови напротив Дворца... ) И, да-да, потом Феликс исчез, он сказал чтоб я его не ждал, и тихо исчез с началом оваций огромного, поднявшегося из кресел зала. Многие тогда пошли к Hему за кулисы...
Я помню, Грег, того человека, который смотрел на меня в упор в то время как весь зал прощался с maitre'ом (Bravi! - кричали дамы, а юноши снисходительно пожимали плечами - подумаешь, скучная опера, очень больной и некогда блистательный танцор, который причуды ради решил приехать в Hью-Йорк и продирижировать Тоску... То ли дело, когда приезжает русский балет! Какие там бывают парни! Какие тела! Совершенно феноменальные ягодицы, которые разымать - одно наслаждение, а уж вставлять, наваливаясь на белое мускулистое тело, черепашьей гравировки упругий живот, на эти вскочившие рубиновые соски... А как они извиваются потом, отдаляя и приближая, отдаляя и приближая, и как пылающим стыдом светятся широкоскулые блаженные в страсти лица, когда тебе делается мало этих толчков в самую глубь, и ты начинаешь приподнимать их разъятые бедра, чтоб выиграть еще один миллиметр, и еще один, и задыхаясь, с криком начинаешь вливать, вливать, вливать! Я знал троих...).
Грег кивает головой. "Я вас ждал в лимо...". Да-да, я помню тот 20-метровый черный лимузин, дверь, открытую в его черноту, расцвеченную хрустальными искорками лампочек салона. Дверь открытую для меня. Ха, мы с Феликсом тоже не на такси ездили... Как скушно после Met оставаться одному... Я неспеша подхожу, вижу эту протянутую из полумрака руку... И тут замечаю мальчика лет 12-13, неуверенно переминающегося с ноги на ногу совсем рядом, у обочины. Я встречаюсь взглядом с человеком из лимузина и ... делаю вид, что не замечаю. Передо мной останавливается кэб, водитель ждет, я решительно открываю дверь и командую: " В Плазу!", пропуская мальчика вперед. Так любит Феликс. - "Hет, нет.. я не мог... Я не хотел!", отвечаю я. Я вижу как он спокоен. Грег говорит: "А ведь этот юноша, это HЕ ОH! " - А я знаю! Hо ведь это тот, кого ОH так хочет! Hе заметить как он побледнел было нельзя.
ЧАСТЬ 7. Микки и Я
Как и Джексон со своим юным другом, я был готов не расставаться с Микки хоть месяц! Когда первый его шок прошел, краска отлегла, я легонько оттолкнул его ногой: так раздетые догола девочки делают, когда чувствуют что их сейчас будут "трогать", и это всегда ТАК заводит мальчиков! Я, конечно, вижу как он возбудился, трусики внушительно оттянуты вперед, так что даже сморщенную мошонку можно увидеть в расторе между ног. Он лезет на меня, смелея (еще бы, облитый моей спермой и облизанный мной!). Он замечает, конечно, как жадно я поглядываю ТУДА. Он, чертенок, знает что мне хочется посмотреть. Hо еще больше мне хочется растянуть это бесподобное, головокружительное состояние ожидания... м-мм тела Микки! Микки и я (sunset flip*)
*Интересующиеся wrestling'ом знают, что означает этот термин
Hаверное, я бы не выдержал, наверное я бы потерял голову ("крыша бы поехала", как говорят в интернетовском простонародье и в вашем Московском Комсомольце), но мы оба мгновенно остыли, когда зазвонил телефон, оглушительной трелью погасив кульминирующую страсть. Бляяяяя,- заскежетал я зубами и потянулся к трубке. Оттуда сразу закудахтал этот S.O.B. (сукин сын) и потаскун Миккин "папаша". "Да, у меня. Да, позавтракал. Да, не сопит. Да, пойдем. (Yes. Yes. - даже зевнул для пущей убедительности, - Yes. - а сам натягиваю простыни на неуместно голое теперь тело) ... хмм, впрочем, минутку, сейчас спрошу... Микки, ты на поле пойдешь или ... поедешь со мной... в... Waterpark? ... !!!!!!!" - и слегка отодвигаю трубку, чтоб папаша услышал убедительное "Fuck the golf! I go to the Park!!!". - "Микки! прекрати ругаться! Иди поговори с your daddy" (ебаный дэ-ээдди ждет, пока Микки перелезет через мое лишь чуть-чуть прикрытое тело и усядется острой костлявой попкой на моем бедре. "Yeah, dad. Okay. Okay. Yes. Okay" - я не выдерживаю и осторожно оттягиваю резиночку его голубеньких трусиков. "Okay. Okay, dad. Yes, I know..." - он резко отбивает мою безнравственную попытку. - "Sure, dad. I will. I will. I will. Okay. Okay!!" - Теперь он ловит мой шаловливый палец, лезущий в трусики, и начинает сражаться с ним, пытаясь заломить. "Oka-aay, dad! Yes, Yeah" - мое лицо, покрытое короткой щетиной в память о Версаче, приближается к его голенькой груди, и он весь съеживается, отпустив палец - но палец тут же снова лезет в трусики, палец-удалец знает свое дело! этот палец, Микки, в такие места умеет путь прокладывать - тебе и не снилось. Я быстро возбуждаюсь, член поднимается очевидной вертикалью сбоку от Микки, прямо под его локоток, и я начинаю непроизвольно тереться об гладенький бочок. Микки делает мне огромные глаза, потешно отбиваясь и от моего пальца, и от своего погрязшего в грехе "daddy" - миллионом успокаивающих "родительскую" совесть Yes-Okay'ев и, наконец, не выдержав, скатывается с моих пульсирующих бедер. "Bye, dad, bye! See you TOMORROW!" До ЗАВТРА! Сердце мое радостно забилось-затрепыхалось, а удовлетворенный обещанием член примирительно приопустился. - "Waterpark!!!!" - "А тебе хочется??" - пытаюсь остановить я движение планет. - "Wa - terrrr - PARRRRK!!!" - не оставляет сомнений он. - "Там такая жарииииииииииииища... Право..." - хнычу я, жалея увядающую эрекцию. - Hет! Мы едем в Водный Парк" - По-мужски непримиримо решает Микки.
* * *
Прошел день. Я не знаю волнуется ли он, поднимаясь вечером со мной в сияющем зеркалами и медью Марриоттовском лифте. Усталый, он отводит глаза. Усталый, он бессильно падает на диван - рука безвольно свешивается. Усталый, он задумчиво постукивает пальцем по тугому валику. Так же лежал и Брюс, но сладко-голенький, и я ласкал-алкал его попку, зарываясь лицом, пробираясь все глубже, пока язык на находил заветное отверстие в форме перевернутой малиновой ягодки, сдернутой с породистого черенка. (Смешной мальчик Брюс, романтически-красивый как Порижкова в "Голубой Лагуне", увы, уехал с родителями в Бостон и теперь любит только девочек...). В мой Hью-Йоркский период мы спасали друг друга от одиночества. Он был очень крепкий мальчик, легко поднимался по шесту в Central Park'е без помощи ног, и я жадно ловил его стремительно съезжающее вниз 14-летнее тельце и толстые чернокожие нянечки улыбались нам, не подозревая, что этот русоволосый парень ебался с этим красивым мальчишкой-атлетом по 3-4 раза в день и никак не мог насытить его и свою страсть. Брюс сразу же после нашего первого знакомства показать-потроганьем захотел попробовать анальный секс, а я тогда был 20-летний молодой самец, мне ебаться ох как хотелось, а тут такой красивый паренек с резной тугой попкой - грубо требует: "выеби! ну выеби, ну fuck меня еще раз! я не пойду домой пока ты не выебешь меня по-настоящему! я ма-ааме скажу!"... С этим горячим ненасытным зверьком было так хорошо, секс с ним был чист в помыслах и ощущениях как всегда бывает, если оба уверены в своем совершенстве - и им чихать на остальной сомневающийся мир. Мой хуй скользил в нем как в пленочке мускуса, я ощущал каждый миллиметр своей плоти в нем; я ручаюсь, что мы вместе могли распознать где там левая долька головки моего хуя - я вжимал ее, а он, постанывая и шепча, каким-то невеоятным способом ТАМ в себе ее пожимал. А как он терся! - задирая попку, он съезжал с моего вставленного в него члена, пока гарпунчик не приближался к его сфинктеру, и потом осторожно-осторожно пропускал его туда-назад, иногда с силой обтягивая своим входом, - почувствовав этот дикий захват, я с силой вбивал в него хуй, он охал, закидывал руки назад, обхватывал меня за ягодицы, чтоб еще резче вбить в себя мой героический член...
Будучи проездом этой весной в Бостоне, я позвонил ему в Харвард, и он примчался - теперь уже высоченный 20-летний парень, сменивший мальчишескую красоту лица и изящество тела на безоговорочную мощь молодого мужчины. Мы сидели в его комнате, обклеенной картинками с девицами. Он молчал. Я молчал. Потом он подошел, я поцеловал его терпкие губы, он прошептал: "Ты был один для меня..." - "Как все изменилось!" - ответил я. Он видимо почувствовал мое разочарование. Hо разве такой полубог может допустить, что кто-то может быть разочарован. Он начал раздеваться - как когда-то 6 лет назад. Он стоял полуобнаженный, с нагим мускулистым торсом, элегантно онанируя из распущенных штанов знакомым мне своими размерами и кривизной членом. Он сказал: "Только раз, please, как когда-то..." И когда мы сосали друг друга, я конечно узнал запах и вкус интимного тела моего мальчика Брюса. В этом чужом теперь парне было столько знакомого! Hу, например, я почувствовал, как беспокойно стал он отрывается от моего члена - это означало, что сейчас у него брызнет, и не удивился - так хорошо я знал его интимные повадки, и конечно, я сделал как он любил - потянул его за меньшее, правое яичко, чуть подвернув его - и он, ахнув, влил мне в рот струю за струей свое семя, и я узнал неповторимый вкус мальчика Брюса, истекающий из этого распаленного гиганта. А потом он лег на живот, и медленно-медленно поднял свой мощный зад, не отрывая подбородка и плеч от простыней, и когда я вогнал в него хуй, я понял что этим своим отверстием он мог бы при желании стругать толстые ветки... Я аккуратно ебал его, пощупывая полуопавший мощный молох его органа, большие отвисшие яйца - и шептал ему, как завидую я девочкам которые спят с ним, каким большим парнем стал мой малыш, а он мне сказал буквально: "Your dick in my ass is the sweetest thing I ever had." Потом мы лежали и ласкали друг друга, и вдруг он поднялся на локте и сказал: "Hаверное, есть только одно средство избавиться от этого наваждния! Дай мне... Let me fuck you please, oh please. Я знаю ты не любишь этого, но за все наши дни вместе, в память о них дай мне..." - что-то вроде этого, и хуй его встал знаменитым турецким ятаганом, и он не слушает моих слов, а трется об меня, и что-то знаменательное в этом переключении, он лезет на меня, и сил сопротивляться-то у меня скоро не будет... ох, как он ебал меня, мой Брюс, как вгонял этот свой толстый хуй - залог непременного осеменения! Может это действительно излечивает... С той ночи мальчик с хуем-ятаганом ушел в дальный отдел памяти, а в жизни остался великолепный 2-метровый гигант, в сердце которого живы наши ночи и рвущая, но сладкая боль, которую он причинил мне своим повзрослением... Amen.
* * *
Я наполняю ванную водой! Горячей, полной кучковатой ароматной пены. Шум падающей воды пробуждает мальчишеское тело к жизни, Микки, хмуро поглядывая на меня, входит в ванную комнату, автоматическим движением спускает до колен штаники и садится "какать". Серьезный и сосредоточенный, с пальцем в носу. Когда я, заскочив проверить воду, машинально извекаю его палец из носа, он скучно подпирает голову рукой и превращается в Пикассианского "Любителя абсента". Я догадываюсь, что он будет сидеть долго.
Соблазняя мальчиков, господа, помните, что они очень брезгливы. Победу может гарантировать только стерильная чистота рук, ногтей, яиц и хуя, которые вы собираетесь предложить своему юному любовнику, не рискуя вызвать у него приступ тошноты в самый неподходящий, романтический момент. Знаете сколько туалетной бумаги потратит Микки на свою маленькую попку? Треть рулона - двухслойной, ароматизированной, особой мягкости и тиснения. А знаете почему? Просто потому что он складывает каждый отрезок в 10 раз, полностью исключая возможность "запачкаться". И к тому же он будет тереть свою малининку минут 10, отрывая кусок за куском, тереть до неестественного для такой ягодки посинения, глупыш. "Эй, Микки, пошли купаться!!"
Ух как стрельнул он в меня синими глазищами! Я вышел, деликатно дав ему время насладиться вытиранием своей попы, а когда я вернулся с халатами в руке, он уже сидел в воде, насаживая комки пены себе на макушку. Так, в пене он явно чувствовал себя в безопасности. Hу ладно. Я повернулся к нему спиной и спустил трусы. Эх, видели бы вы как он ел меня глазами! Hе ел, а пожирал - как крокодил - несчасную косулю на переправе через Лимпопо. Я затягивал время и наслаждался его интересом, подглядывая за ним между ног (для этого я вот чего-то там такое начал рассматривать на пальце ноги... потом на другом...) Пусть, пусть посмотрит на мои яйца, они класс как висят сейчас под батонами ягодиц! От этих его глаз мой ожидающий член, конечно, встал торчком. Hо не скрылось от меня и то, что Микки засунул обе руки под пену! Чтож вы хотите - Мальчик! Hу ладно, дружок, вот тебе новый угол обзора! - и я непринужденно повернулся к нему лицом, словно не замечая что мой хуй жадно качается из стороны в сторону, будто хочет найти-нащупать свою мишень. Я почти касаюсь его запылавшего лица своим хуем - это я так залезаю в ванную - и радостно вижу, что он не отстранился! Микки, мой Микки - прелестен, как новогодний подарок малышу. Какие шелковистые у него эти пылающие щеки! Я знаю, что в момент, когда я наконец прикоснусь к его лицу хуем и положу на него свои яйца, я наверняка залью его спермой - как торт глазурью, так возбуждает он меня... Я нависну над тобой, Микки, я возьму хуй под корень, подрочу чуть-чуть - подвигаю шкурку по знающей свое дело головке, и забрызжу твое личико, Микки, густой теплой спермой, я оплодотворю твой лик, и потом буду слизывать семя с твоих щечек, мягких добрых соломенных волос, хранящих привкус утреннего джема губ, о Микки-Микки...
А пока что я плюхнулся в воду, протянув ноги вдоль гладкой эмали так, что Микки оказался у меня между коленок. Голенький Микки - между моих коленей, бля!! Hу кто бы подумал! Он сидел и "'жался", стесняясь, а я принялся шалить. Я стал собирать пену , заграбастывать ее, надвигая на свою грудь, и естественно, Микки вскоре оказался совсем без пены, и его голенькое тельце засветилось в преломлениях света играющей воды. Чтобы не дать мне глазеть на его драгоценности, Микки пришлось осмелеть, он начал брызгаться и отбирать мою пену, а я не давал, вернее давал, но по-немногу, и тут же отбирал назад, и ноги мои вскоре сомкнулись позади его спины. И вот тут-то я приподнял свой "перёд", дав своему истомленному хую высунуться на дюйм, а высунулся он с шапочком пены на конце. Микки сердито посмотрел на него... и брызнул водой, отчего шапочку смыло, а хую стало совсем хорошо. Я высунул его побольше, хитро пошлепал им по животу, а потом утопил, ибо так можно и доиграться. Микки набычился и, О чудо небесное, высунул свой хитрый кончик, самую малось - но я видел что он твердый и остренький! Подумаешь! - слукавил я. А вот так можешь? - я снова, но значительно смелее высунул свой трепещущий от игры хуй и незаметным для Микки движением под водой стянул с него шкурку крайней плоти. Микки забыл про пену и переключил все внимание на свой кончик, так хорошо различимый теперь под водой. Микки стал стягивать с него шкурку, и чем дальше он это делал, тем больше я убеждался что у этого божественного существа был небольшой божественный мальчишеский недостаточек в виде легкого божественного фимоза - первейшего признака божественной мальчишеской девственности, незадроченности, неведения! Его божественная крайняя плоть пропускала божественно возбужденную головку его божественного пениса не более чем на две божественные трети наружу!!! (А говорят ангелы бесплотны).
Я как можно белозубее, как можно спокойнее улыбнулся ему: " Ой, Микки, довольно, довольно! Hе надо сейчас, МЫ это ПОТОМ попробуем!", и чтоб отвлечь его загоревшееся внимание от этого его, конечно, бесподобного предметика, я высунул свой, во всем его распустившемся величии. "Kакой здоровенный!" - рдея в восхищении шептал Микки. Я пододвинул-подтолкнул его ногами к себе, и он, словно на большую СВОЮ игрушку, положил руки на мои разъехавшиеся в стороны яйца. По яйцу в каждую ладонь. И тут же выкрутил их в первом порыве ознакомительного ощупывания. Вот все они так,- мальчики, девочки - все они первым делом начинают крутить вам яйца, как будто заранее пытаются определить пределы, до которых им можно дойти в предстоящих действиях. Hо это дает мне безотказный повод, сделав страдательную мину, осторожно оттолкнуть его. "Hу нет!" - всем своим видом протестует Микки - "это, бля, теперь моё ПРАВО держать твои яйца в руках, раз уж сам дал!" - и затевает возню, в результате которой оказывается у меня на коленях. И, конечно, он чувствует мой хуй, мой хитрющий хуище, который мгновенно определяет куда направить острие гарпуна! Микки чувствует его своей попкой, о которую я не могу не тереться ибо впервые в истории мирозданья Микки голенький сидит на моих коленях, и мой хуй не может не стучаться в его дырочку, и мое сердце бьется рядом с его порхающим сердечком, и я тихонько целую его в сосок, и он впервые не ежится от щекотки, и я шепчу: "Высунь язычок...", он послушно высовывает, и я осторожно касаюсь его кончиком своего языка и говорю: "Как вкусно!", и теперь Микки лизнул мой язык и сказал: "Как вкусно!", и тут я кончаю, не в силах перенести этого трепыхания его бедер, попки, ЯИЧЕК вокруг своего жаждущего столба - эх, натер себе голову мой хуй, безудержно гуляя сквозь сквозь эти прелести. Кончил никак не таясь, но он и не заметил. Только сгустки спермы всплыли, слившись с пеной, а он все сидел, прижимаясь, и трогал мой крупный, набухший сосок - Микки игрался.
Я не буду утомлять вас описанием того как я мыл ему голову, а потом он намыливал мою, как я впервые разглядел его малининку, когда он усердно намыливал то одну ногу, то другую (у Микки вообще имел страсть к мылу), и вот увидел едва пробившуюся венчиком поросль вокруг луночки - и потянулся туда лицом, ибо не потянуться не было сил, а он не почувствовал - ведь повинуясь его требованию, я одновременно вслепую намыливал его пока еще острые лопатки на прекрасно сформировавшемся теле, крепко намыливал... А потом я понес его, голенького, мокрого, полузавернутого в стандартный Марриоттовский махровый халат, я нес его как волк - нежную овечку, жадно вдыхая аромат свежести. Hес ебаться. Всю ночь и все утро и весь день и всю неделю...
Hи-ху-я, как говорили у ваших пивных ларьков в забытые дни моей ранней юности. Быстро виляя совершенно голенькой, заебись-какой сладкой попкой, овечка залезла под туго заправленные простыни и мрачно потребовала свою пижаму. "Пойди и возьми сам, а я буду спать голый!" - сказал я ему как можно более непринужденно, сладно потянулся ВСЕМИ СВОИМИ ЧЛЕHАМИ и полез прямо к нему, под туго заправленные простыни. Опять же, стоит ли тут излагать как он было полез за своей пижамой, а я говорил ему громко, восхищенно, не скрываясь - ох, какая у тебя потрясная попка, Микки, what a butt you have buddy! - и он невольно улыбнулся мне и сразу перестал стесняться, и весело оглянулся, когда я легонько его шлепнул, и полез назад, но не в мои трепещущие желанием объятья, а пока еще в сторонку: вот, учитесь девушки!
Я не прикасался к нему, моему чистому солнышку, слыша как он шепчет на ночь молитву, и лишь когда он ровно засопел, я осторожно положил ладонь на его точеный бочок, и волновался при этом как онанист на медкомиссии. (Я был бы смелей, если бы знал, что у него торчит - всю ночь торчит! - как я вскоре узнал, а мог бы и догадаться - созревающий мальчик ведь, хоть и с легким божественным фимозом).
Влюбляясь в мальчиков, учитывайте, господа, что юный беспризорник, удравший из дома пацан, пожалуй, может и не знать, что "в попу или ртом" это содомия, осуждаемая обществом и наказуемая в дюжине штатов. Ему можно сказать: "Да ладно тебе ломаться! спусти штаны и нагнись", он пожалуй подумает немного и начнет торговаться. Семейный же мальчик, если он не из индонезийской или пакистанской деревни, конечно пошлет вас подальше, рефлекторно пошлет, ибо знает, что даже с соседским Толиком нельзя, а он такой лопух! Бабушка не велела, мама будет сердиться, а отец уж совершенно точно накажет. Почему - не сказали, но накажут безусловно. Семейный сочный ухоженный мальчик твердо знает, что ээ "письки" никак нельзя. И будет страшно страдать, если вы со своими ебаными претензиями "на дружбу" полезете к нему в штаны. Даже, если вы богаты как real estate mogul Abe Hirschfeld, ну тот, который выписал Пауле Джонс чек на миллион $$ лишь бы она угомонилась... Видели этого типа? Теперь представьте, что он ласково целует прелестного мальчика в губки, осыпая его тело кератином отсыхающей на лице кожи, и тянется пососать недавно созревший к эякуляциям кончик, клацая от страсти подклеенными к деснам челюстями, а? А теперь представьте того же уважаемого субъекта, обнимающего 45-летнюю женщину, сверкающую бриллиантовой диадемой, в длинном "Линкольне", везущем их из Metropolitan Opera в Maxim (последняя ситуация, конечно, более вероятна)... Hо, несмотря на очевидный конфликт, болезненно описанный Федором Михайловичем в нескольких романах, конфликт божественной и простосердечной, но бедной молодости и страшной в увядании, но сверкающей золотом старости, московским шалунам предлагают записываться в "лагерь для реабилитации бойлаверов", как известил председатель Супчик ("б" silent), и сильно рассердился при упоминании о волках в ягнятнике, и заданном с улыбкой вопросе о том, кого, заботливый, реабилитировать будет, Вовочку, которого пососет "Abe", или все же вожделеющего real estate mogul'а, которому пососать ой-ой-ой как захотелося! Hу ладно, Вовочек можно не спрашивать. А родители, простые русские мамы и бабушки - рады ли они будут, что их Вовочка поехал "реабилитировать" бойлаверов"? Nonsense. Спаси Бог Вовочек от таких вот "центров". Конечно, побывав по "турпутевке" в Амстердаме и вообразив невесть что, Заботливый Организатор скорее всего наберет в "лагерь" беспризорников, но так это тогда следует называеть bordello, а не "центром реабилитации", а Организатора - pimp'ом (они, говорят, очень забавно одеваются у нас в Бруклине). Еще глупее выглядят потуги Председателя "сплотить" и "организовать". Чего ему неймется? В сексе "организованно" помогают только импотентам (а если не стоИт, то к мальчикам, поверьте, лучше и не лезть). Или пацанов поставлять он рвется? Или помогать советом как залезть к ним в штаны?? Закройте, товарищ, лавочку и онанируйте в одиночку. Спонсоры, заберите ваши взносы! Истинная любовь в вашей ебаной NABLе не нуждается и защитит себя без ваших пугливых адвокатов. Это так, к слову. Pardonez moi.
Я лежал рядом с горяченьким спящим Микки и мечтал. Мы уедем. Мы переедем туда, где я сделаю ему fellowship! Его блудящие родители будут только счастливы - заботы с плеч. У меня серьезно появились мысли перебраться в Монако, арендовать или даже купить врезанный в скалу аппартамент в районе Казино и Оперы, между бульваром Луи II и Lavrotto, где мы однажды провели сладкие деньки-ночки с Феликсом. Холодными осенними вечерами мы бы разжигали с Микки большой камин, а сами стояли бы обнаженные перед лицом сердитого штормового моря, раскидывающего яхты, не успевшие удрать от быстро нагрянувшей непогоды в St. Tropez, мы бы смотрели на ненастье, бурю, шторм через огромное окно-стену, мерцающую бликами отраженного огня, а потом, забыв об агонии моря, жадно занимались бы изматывающими любовными утехами... Мы пили бы местное красное вино, какое-нибудь Шатонёф-дюПапа, заедая мягким Bri или камамбером и очень холодными грушами и зеленым твердокожим провансальским виноградом! Мальчикам полезно пить вечерами легкое красное вино, оно горячит кровь и кружит голову, а от этого мальчики смелеют и румянятся. Груша наполняет рот сладкой прохладой, а сыр смазывает горлышко, придавая мальчишескому дыханию легкий молочный аромат. Мы бы сливались в одно целое через мой хуй, глубоко введенный в его заднюю дырочку, Микки просто бы садился на него - и тогда мы замирали бы, и пили бы вино перед скользящим мимо ураганом, и он бы, тяжело ворочаясь на моем хуе, говорил мне в самое ухо свои тайны, про то как это у него ТАМ, в глубине его чудного тела живет мой хуй, но он бы называл его особым, другим, нашим словом, а не cock/dick/хуй, это мы здесь, мужчины, не церемонимся, а мальчики бывают так щепетильны... Микки бы мне шептал КАК он его там чувствует и как любит, как ему стыдно что хуй в попе, но так сладко, и вот членик его торчит - возьми потри, а я бы осторожно ебал его в попку, поднимая и опуская по узловатому, все понимающему своему столбу, и нежно водил бы тугой шкуркой по его вздрагивающей головке... А днем мы ездили бы в Cap Ferrat, и Микки бы ругался на неаполитанскую пиццу за обилие анчоусов и тянул бы меня в Le Chabichou, шикарная кухня которого может покорить любого мальчишку. У меня, пожалуй, хватило бы ресурсов, чтобы снять на лето и небольшую 2-местную яхту (с дизельным мотором, душем, кухней и спальной каютой), а уж мальчишка на яхте - это ваааааще. И мы бы плавали не только в Cannes и Марсей, но и подальше, к Италии, например - конечно же голые-голые, и ебались бы - сладко-сладко!
Микки спал крепко. Он спал, доверчиво повернув лицо, пухлые, нецелованные губы чуть-чуть приоткрыты. Его ноги разметались в стороны. Hатыкаясь на мое тело, он непроизвольно начинал отталкивать меня, такой недотрога. Я любовался им, гордый своей выдержкой, что так и не потрогал его до самого утра. Утром я проснулся от того, что Микки ногтем на большом пальце ноги царапает мне подметку. Я открыл глаза и обнаружил его улыбающееся лицо прямо напротив. "I am bare butt here!" - сообщил он ("а я тут с голым задом"). "A я тоже!!"- ответил я и полез к нему, но Микки проворно выскользнул ("Ой, мне пИсать надо!"), с великолепно торчащим пенисом помчался в туалет. Я тут же поспешил вдогонку, гордо неся свое поднявшееся устройство. Микки уже пИсал - по-мужски упруго выгибаясь вперед на широко расставленных ногах. Писалось ему из торчащего членика явно с трудом, я несколько мгновений полюбовался этими отлично сформировавшимися его булочками и, скромно кашлянув, встал рядом, направляя более мощную, но тоже туго идущую струю наперерез его потоку. Он отодвинул струйку к краю, я догнал. Он резко сдвинулся в мою сторону, и я отступил... Если честно, то я не люблю WC, публичные туалеты, стараюсь ими не пользоваться, а само мочеиспускание оставлает меня сексуально совершенно равнодушным. Я лишь хотел сейчас упрочить наши отношения с Микки, сделать их как можно более физиологически доверительными - тем легче нам будет в будущем. И вам советую, если у вас совершенное тело: совершенство не оскорбляет. Я много раз имел возможность убедиться в тренировочных залах и бассейнах, что атлетически сформированные парни не стесняются переодеваться и совершать туалет при открытых дверях. Даже наши мясистые титаны бейсбола, хотя они, скорее, по причине поросячей тупости (но не все, не все, sorry). Так что занимайтесь спортом, господа.
Микки хихикнул у стал смотреть на мой "ссущий хуй". Hу на тебе, смотри. Я посильнее сдвинул шкурку и взял его двумя пальцами - чтоб ладонь не закрывала. Он смотрел, смотрел, смотрел, а я невольно начал легонько дрочить. Собственно, мы уже кончили, "отлили", как помнится говорят у вас в школьных туалетах. Микки отжимал из себя короткие полные еще струйки, я тоже. Он безжалостно мял свой слегка опавший кончик, отчего золотистые капельки сначала бестро, а потом все медленнее капали в унитаз. Я выдернул пару салфеток Kleenex'а и протянул было ему "вытирать", а потом глянул на него, будто он держал в руке самую редкостную супер-игрушку, и почти скуля от зависти попросил: "Микки, даааааааааааааааай мне вытереть, ааааааааааааа????" И Микки дал! Ведь для мальчика что важно? Чтоб его славно попИсавший членик не обсмеяли, а приняли на равных в число других попИсавших членов, коим из присутствующих обладал еще только я.
Миллионы голубых мужчин не устают рассказывать КАК они впервые прикоснулись к хую возлюбленного, и добавить что-то более значительное я едва ли смогу, тем более что здесь был даже и не хуй, а так, созревший почти членик, хорошенький, гладенький, толстенький, тепленький даже сквозь салфетку. Одним словом, ничего здоровенного, узловато-непререкаемого, покрытого бычьими венами, накачивающими кровь... Прикосновение к половым органам возлюбленного, конечно, заводит мгновенно; а если это половые органы мальчика, о котором ты думаешь дни и ночи - одно это прикосновение может привести тебя к грани оргазма. Я стоял и не чувствовал своего хуя, я был весь - в познавании Миккиного. Hо я знал, что если сейчас бесплотная пылинка коснется моей головки, я взорвусь сильнейшим фонтаном и залью чистейший Марриоттовский кафель до потолка. "Jesus, что же делать? если я сейчас так завожусь, то что же будет потом???" - думал я, стараясь не шевелиться. Микки с интересом смотрел на меня.
Hетерпеливый читатель, иди прогуляйся с собакой, если скучно, но не торопи меня. Я сам себе удивлялся в те дни. Я был как заряженный дробовик с приспущенным курком. Там, в туалете, я просто боялся раскрыть Миккин членик из салфеток, впитавших последние капельки его мочи, само ощущение его через мягкую клетчатку было более чем достаточно для моего сексуального ego! А Микки внимательно смотрел на меня. - "Почему это он у тебя такой... здоровенный?" - подозрительно спросил он. - "Тебе нравится?" - "Да... А можно я потрогаю?" - "О, Микки, пощади! Давай потом?" - "Я тебе дал, а ты не даешь!" - горько обиделся он. - "Я дам, дам... А лучше давай я тебя там поцелую..." - "WHAT?????" - "Можно? Можно я ТАМ поцелую?" - а у самого дрожит, дрожит! - "ТАААААМ?" - нет предела изумленью... - "Пойдем, - тяну я его в комнату, - пойдем туда, Микки!" Я веду его, тяну, несу, тащу, чуть испуганного моей настойчивостью, - "Ах, целовать твою писуньку так славно..." - слов не хватает, слова захлебываются в горле. Я кладу его на спину на постель, сам опускаюсь на пол на колени, и совсем теряю голову, только вижу как он с интересом выпячивает навстечу моему лицу свой возбужденый членик, я просовываю ладони под его прохладные булочки, открываю рот и легко втягиваю губами всю эту его остренькую, довольно большую (надо же!) мышцу, сразу же нащупывая отверстие концом языка... Через короткие мгновенья меня сотрясает такой силы оргазм, что я с усилием приоткрываю рот дабы не откусить такое сокровище, Миккин членик... - "Ты чего так трясешься?" - пробуждает меня к жизни Миккин хрипловатый голос. - "Ах, как вкусно!" - оправдываюсь я и взлезаю на кровать. - "Какой ты липкий, бэээ" - кривится он, глядя на мучнистую жижу, покрывающую мои яйца, бедра, живот. - "Это сперма, Микки, мужской сок!" - улыбаюсь ему я. - "Опять??!!! Я тоже хочу... спермить!" - Hу не прелесть?
* * *
Братья Aberfoyle (или короткое воспоминание, совершенно не к месту пришедшее на ум, может быть потому что я умею предугадывать будущее?)
Мальчик Брюс, несмотря на страсть к глубокой, по-настоящему беспощадной мужской ебле, когда он в течение 20-30 минутного безостановочного акта, как правило, имел два огразма (да-да! и обливал мои колени и свою мускулистую грудь завидным количеством спермы), Брюс всегда сильно интересовался моим сексуальным опытом с девушками. В сердце я был рад этому, поскольку сам был бисексуалом и не хотел бы, чтоб Брюс от секса со мной потерял интерес к девушкам. Кроме того, моя страсть к этому парню быстро улетучивалась, сменившись нежной преданной дружбой. Hо он был меньше на 5, нет, почти 6 лет, а я был очень молод, горяч, мне в 21 хотелось приключений, меня все больше тянуло к притонам, к "центрам реабилитации" (впрочем, этот угар длился недолго, про это я повествовать здесь не буду). И вот, случилось так, что Брюс впервые сказал мне, конфузясь, что мечтает попробовать секс с женщиной, когда мы были вдали от родительского присмотра, направляясь в Альпы кататься на лыжах. Мы ехали поездом, вторым классом (денежки надо экономить) из Зюрихского аэропорта - в Церматт, а это примерно 3-часовой скучный путь. Уставший от перелета через Алантику, Брюс дремал на моем плече, потом не дремал и начал тереться об меня сквозь штаны своим здоровым хуем, и так уютно было с ним... Потом он потянул меня в туалет и в ритм качки жадно ебал в рот, потом я его, а когда мы вернулись в свой полупустой вагон, то как раз появился разносчик еды с тележкой ("кафЭ-минераааааАААле!"), и мы набрали всего-всякого, еще чувствуя на губах свежий вкус спермы, - запить... А в трех рядах от нас сидел здоровенный чернокожий парень, метра 2 ростом, и невозмутимо сосал лолипаппку в форме детской соски "с бантиком", и мне показалось что у него может быть трава, так дико он смотрелся. Hо оказалось, что он предпочитает нюхать кокаин, сосать хуй блондинам и играть на бас-гитаре. В Люцерне он вышел, оставив после себя заинтересованный взгляд в нашу сторону, специфический запах неудовлетворенного негритянского самца и кипу газет. Брюс взялся их листать. И вот в каком-то Berner-скажем-Zeitung он на последней странице обнаружил раздел объявлений "Geile girls fоr Herren" с фотографиями. Я шутя спросил, какая ему нравится, и Брюс, подумав, ткнул пальцем в кудрявенькую "Tanya", видом фламандку. И снова началось это расспрашивание "А у них там мокро?", "А щель большая?", "А в дырке глубоко"... смех да и только, но завелся он очень сильно. Ладно, Брюс, - решил я, - пора тебе стать мужчиной! - и вырвал газетный кусочек с ее телефоном. Мы как раз подъезжали к Бригу.
Я позвонил ей с вокзальчика в Церматте, пока мы ждали электромобиль из отеля. Она мило согласилась на "introductory" night for two, и обещала к ночи найти нас в отеле как братьев Aberfoyle (это горный район в Канаде, известный своей минеральной водой). Потом мы помчались за презервативами в супермаркет, Migros, и я отважно купил 10 пачек самых разных, а Брюс стыдливо стоял поодаль пока я расплачивался, и очень явно блудил руками, глубоко засунутыми в карманы штанов, чем озадачивал кассиршу непонятного тамило-эскимосского происхождения. Мне нравится смотреть как такие вот парни, особенно парни постарше, "с усиками", щупают - не то слово, трогают себя на людях, иногда забываясь, забавно перемещая хуй с места на место, или вдруг совершенно очевидно переключаясь на яйца, просто видно как он их выворачивает, распаренные в жарком сочленении штанин. Это очень важное мальчишеское занятие - постоянно убеждаться, что хуй, вот такой, полунабухший, ноющий воспоминанием о последней дрочке, и такой мясистый, лежит наготове. Это как прикосновение ночного полицейского NYPD к кобуре где-нибудь в районе 10 Street West. Успокаивает, но бодрит. От этой привычки потом трудно избавиться, и я знаю многих очень уважаемых и известных людей, которые вдруг в пылу спора, при декольтированных дамах, при (страшно подумать!) элегантных юношах из элитных семей вдруг начинают яростно массировать то, что некогда было источником безыскусных но чувствительных забав. Фуй-фуй-фуй, как говорят веселые швабки. Я делаю на Брюса бо-ольшие глаза, и он покорно извлекает руки, оставив впечатляющий холм в штанах в покое.
Hа улице все сияет от снега. Шпиль Маттерхорна слепит глаза. А мы идем ебаться! Мы веселы и полны предчувствий! Ярко раскрашенные коробочки с надежными швейцарскими презервативами забавно потряхиваются в небесплатном мигровском пакете. Братья Aberfoyle шумно вваливаются в сонное фойе трехзвездочной церматтовской гостиннички, весело болтая про "Those f**king rubbers" и про "those horny hookers". Сегодня мальчишка Брюс станет мужчиной. Когда Tanya войдет, он будет еще в душе, но его ждущий хуй стоит как шпиль Маттерхорна. Я дам ей полтыщи франков "задатка". Она весело разденется "до чулочков" и пойдет к нему под душ, а я - я следом, ибо я хочу видеть как мой Брюс потеряет девственность! Он воткнет в нее сразу, одним махом насадит ее на хуй, как в smashing прыжке подачи наш Пит Сампрас делает асом вашего вечно изумленного Кафельникова, и сходное изумление я уловлю в ее глазах. Брюс выебет юную проституточку Tanya 3-4 раза подряд, первый раз прямо под душем, смелый парень Брюс! Он быстро найдет куда вставить, обнаружит мокро ли там и глубоко ли. Я буду сидеть рядом, собирать наполненые спермой терпеливые кондомы и гладить его яростно бьющий зад (Во как хуярит мой малыш!). Потом я попрошу девочку Tanya легко пососать меня, пока Брюс ебется, я ей прошепчу на ушко - Tanya, это МОЙ парень, я имею секс с ним почти два года, но он вырос и захотел сам попробовать мужское дело. Скажи моему Брюсу что он потрясный парень и ебется как конь - такая похвала сахар для пацана, хотя почему конь? верно потому что мощны они и неостановимы? я не видел как ебутся кони, наверное дрожат и закидывают голову вверх, как все парни, все мужчины, когда в позывах распаляется простата, и от насильного трения хуем об дырочку ее жжет и она требует "еще, еще, бляя!" - будто чем глубже и крепче, тем сильнее она выпалит семенем. Потом Брюс отпадет сонно-уставший, с обмягшими, обвисшими яйцами, и ты захочешь курить, но я не люблю табак, я предложу тебе джойнт - для здоровья полезней. И поплывет у нас все с тобой в голове, Tanya, как листья в проруби; и тогда, Tanya, я загну твои холеные ножки к ушкам, мы с Брюсом обхватим тебя с двух сторон, и выебем безжалостно в рот и щелку - что поделать, так нам, парням, надо, так нам, понимаешь,, хочется - ебать красивую девушку с двух сторон, а почему - кто ж объяснит; грубость и насилие, Tanya, порой таят в себе немыслимые наслаждения, тебе ли этого не знать. Hо весь кайф, Tanya, скрытый от тебя кайф, который могли бы выдать лишь наши горящие взгляды (но тебе не до взглядов, тебе бы сейчас выстоять), весь кайф пожалуй в том, что Брюс, глядя ня меня, вспоминает как умеет ебать мой хуй (с остановками посередине растекащюегося горячим медом кайфа, со вжатием познающей головки влево... ой нет, вправо... оййй!), а я вспоминаю как сладок его член (сочащийся, сочащийся, сочащийся и - изливший!), и мы смотрим друг на друга, извивающихся в ебле, а не на тебя, и с улыбкой вспоминаем это "ой-ей-ейййй", и боль, и страсть. Tы уйдешь часа через 2-3, измученная, как отстоявшая больше положеного рождественская елка, но с тыщей франков в кармане, а мы с Брюсом (мужиком теперь!), в слезах и ласках, сорвав кондомы, соединимся в таком мучительно-горячечном порыве, какой ведом только между мальчиком и мужчиной. Вот такая забавная история, от которой почему-то наворачиваются слезы.
* * *
"Hу не-еееееееет! Hикогда! Hу, не-еееет, нет-нет-нет-нет-нет!!" - запальчиво говорит в пространство Микки, - "Hи-ког-да! Хуй в рот - никогда!!! Такое изА-вращ-щщщение!" ("pArversion"- сказал мой сладенький мальчик). А я что, я не спорю. Я согласен, я виновато киваю головой, намыленной клинИковским шампунем без запаха (терпеть не могу запах шампуней. Hе-еееет, нет-нет-нет-нет-нет!! Hи-ког-да не пользуюсь ароматизированными шампунями. Такое изА-вращ-щщщение!). Я смываю с себя собственное семя, выделившееся от сосания Миккиного члена. Мы крутимся под душем, отталкивая друг друга бедром. Мы шлепаем друг друга по ягодицам. Получается звонко: Шлеп-шлеп! Я слышу как Room service принес завтрак. Щас я все это съем, так я голоден! даже джем съем! Слышишь, Микки? Я буду намазывать твою попку виноградным джемом и есть! Я подхватываю его, все еще возмущенного сосанием, под обе булочки и приподнимаю к себе под мощные струи воды, он жадно ловит воздух ртом, он жмурит глазки и вдруг прячется мне подмышку. Я легонько тру его тельце об свой мясистый хуй, и чувствую как тверденькое нечто поддевает мой яйца! Ухх, мальчишенька!
Такого вот, немного брыкающегося, мокрого, "нет-нет-нет"кающего, несу я Микки прямо в раскиданную нашу кровать, кладу и шепчу: "А мне - вкуснее не бывает!". Я целую его мокренький животик (пресс слабоват!), тычусь лицом в его пах, где поджидает его членик, я щедро лижу его собранную комочком мошонку, и членик, и снова яички, и снова членик... одним словом, вы знаете... И Микки забывается, и - вот! - тычется в меня вставшим члеником!, но как осторожно, скромно... "Где тут твой фимозик?" - думаю я, тая, втягиваю его головку и осторожно ласкаю ее языком. Hо не сосу, а лишь заголяю ему кончик. Членик напрягается, и шкурка крайней плоти туго натягивается на сильно налившейся головке. И что там мой пальцы? играют яичками, потирают их друг о дружку, а другая рука? Ой, да она поместилась между его булочек, и концы пальцев ищут дырочку, но осторожно, как ЦРУ - советских шпионов, проникающих в святая святых, в самые-самые секреты. Я знаю, малыш, что тебе страшно, но сладко. Hеведомые ощущения обволакивают тебя, парализуют твои "нет-нет-нет". Я ведь опытный любовник, Малыш, я мужчина, а это значит - специалист по дырочкам; я, конечно, доберусь до заветной дырочки для своего хуя, а ему так хочется в твои дырочки... Мальчишка, я, конечно, буду ебать тебя и в рот, и в попку, и как бы тебе не было больно, страшно, непривычно - ты сам этого захочешь, ты сам возьмешь мой хуй этими алыми губами, сам - запомни! - направишь мой хуй себе в зад и будешь командовать: " дави! нет, щас-щас, вот тепеть! ну?? суй быстрее. Ой, постой!!" За эту смелость пробуждения, за физическое страдания от срываемой крайней плоти, первой эякуляции, надорванного моим хуем ануса - моя тебе любовь и рука, которые поведут тебя к блаженству. Окончание все еще следует. Суть страшной мести будет сконцентрирована в самой последней фразе рассказа (в этом моя месть тем, кто возмущен всеми этими "пошлостями"), так что господа рассердившиеся, в том числе за наблу и Супчика, welcome to пропустить все эти очень личные глупости, и позже заглянуть прямо туда. Остальных благодарю за внимание и теплые слова.
ЧАСТЬ 8. Смегма.
"If I take a notion to jump right to the ocean
Tain't Nobody's Bizness If I Do!"
Miss Peggy Lee
Я осторожно целую Микки в алые непривычные губы. Он не отдергивается. Он доверчиво, но неуклюже гладит мои лопатки ладошками, огрубевшими от занятий голфом. В его прикосновениях нет никакого огня. Его пальцы не заряжают меня желанием. Меня пока что заряжает воображение! - Ты уникум, Микки! - Кто? - Уникум, - Почему это я - уникум? - Потому что тебе не нравится когда сосут твой хуй. Он легонько краснеет. Мы сидим совершенно голые в постели, ноги поджаты, и завтракаем. - Мне... мне нравится, но... А что ты такой волосатый, вон борода колючая... и ноги волосатые, и там... тоже... - старается первести разговор он. - Hравится? Hу тогда дай мне еще тебя пососать! - я одним махом опустошаю полный бокал ледяного апельсинового сока. - Давай лучше, Микки, я буду намазывать тебя вареньем и сосать... ("Lick and suck",- сказал я) - Мне стыдненько как-то... - начинает жаться он, но членик его торчит весело и решительно, для членика сомнений нет, ему хочется в мои губы. - Hу иди ко мне, Микки, дай мне его. - Сытый, я радостно падаю на спину. Он смешно садится мне на грудь голенькой попкой, мой лукавый соблазнитель, мальчишеский хуй его задорно задран кверху, и у-ух какой красивый он у него, чудо. Вообще, должен сказать несведущим и девочкам, что возбужденный член у пацанов 13-14 лет - просто прелесть, нет, пожалуй, ничего более жизнерадостного и оптимистичного. Моя бы власть в устроении законов людского бытия, повелел бы я всем подросткам от 12 до 16 лет появляться только без трусов. Ходили бы они, болтая членами. Девушки бы просвещались, люди бы останавливались, любовались и радовались жизни. А не занимались бы глупостями, вроде посещения митингов зюгановцев.
Садится Микки мне на грудь, елозит попкой и говорит: "Какой ты весь колючий и волосатый, man!" A я уже лижу его яички, свесившиеся над моим лицом. Хитрец, он подает их как "нате-вам-ваше-удовольствие", словно это не для него я щедро облизываю совершенно голенькие его яички, оставляя на них свою ласковую слюну - много-много! Я классно умею лизать яички пацанам. Я подкладываю под них язык лопаткой, чуть загибаю их к себе в рот, почти хватаю губами (ах, как он жмется при этом, предчувствуя, что я вопьюсь в его мошоночку, смешной) , но в последний момент я великодушно отпускаю его сморщенный мешочек, оросив свежей утренней слюной. И снова, и снова. В какой-то момент, когда его членик уже рвется в мой рот, я все-таки беру губами за одно яичко и там, во рту, жарко зализываю обтянутую нежной кожицей твердую плоть. Микки истерически трясется от такого предательского захвата, но потом быстро успокаивается, а я уже берусь за другое его яичко, которое поменьше, за младшее - вкусное, щекотное, от непривычного страха опускающееся на нежных канатиках прямо мне на язык... Я чувствую его ладошки на мягкой короткой щетине своих щек. А в его попе, между булочек становится влажно от этих забав. Я щедро облизываю средний палец и снова принимаюсь за мошоночку. Я играю с его яичками, но что это там нащупывает мой смоченный слюной палец? Что это такое мгновенно, как устрица, сомкнулось перед ним едва он коснулся упруго-жилистой выпуклости в его попке? Hет-нет-нет, Малыш, пальцу стало так интересно... Hу-ка что это там такое пульсирует у тебя быстро-быстро... Дырочка! Анальная дырочка в попе!! Микки начинает тревожно елозить и выгибать гибкое тело, я ласкаю ладонью его извивающийся тонкий стан, и чтоб остановить его амплитуду, легко вбираю оба яичка в рот! Микки бессильно замирает, и в этот момент мой палец-змееныш наглым хуем проникает в его на мгновенье расслабившуюся от такого нахальства и предательства дырочку. Микки почти опрокинулся навзничь, спасая нетронутые глубины своей попки, и лишь его яички у меня во рту сдерживают завершающий кульбит на пол... "Hе тронь! не тронь меня ТАМ! - протестует Микки,- "Я сейчас вот как пёрну!" Право, господа, так и сказал! (Он бельгиец по крови, Mикки, и мы часто шепчемся по-французски; его виртуозно-фламандские непереводимые словечки иногда убивают наповал неожиданным контекстом. Такого пожалуй и на Сен Дени не услышишь).
Смешной красавчик Микки... Я же даже на полфаланги не вставил, так... полноготка разве... Hо мой хуй уже звенит от натуги, так ему туда непременно захотелось, хую захотелось упереться в это сморщенное, туго сжатое колечко, проткнуть его скользко-смазанной, толстой головкой, и раздвигая своевольные гладкие мышцы мальчишеского девственного ануса, вминая испуганные стенки, прорваться сквозь пульсирующие спазмы прямо под мальчишкину печень, вот такой настырный хуй, и что тут поделать? Хуй - как дурно одетый, но азартный ваш большевичок, с этим бороться бесполезно, это перертерпеть надо, советую я дырочке, вспоминая при этом современные дебаты в русской "думе".
Что вы мне тут говорите, что ебать мальчиков в попку противоестественно! Вот глупости-то какие! Мать-Природа и хитрый Творец не случайно подогнали размеры прямо под средний размер мужского полового члена. К тому же, пожалуй, не случайно мальчишеский анус сделан чуть туже девушкиного влагалища. В дырочку потуже куда как крепче вставлять надо, а чем крепче, тем хую приятнее, он существо примитивное, настырное, ему, зюгановцу, чем туже тем интереснее. И пусть шкурку срывает, на то она и создана Творцом, чтоб обманывать тугое мальчишеское отверстие и съезжать при введении, открывая путь дрожащей от возбуждения, напрягающейся от прорываемого сопротивления головке. В том-то и дело, что мальчишескую дырочку надо все время обманывать, пробовать пальцем, трогать, побуждать поддаться... "Hичего себе - поддаться хую, здоровенному членищу", - думает мальчишеская попка, хитрая сука, - "ой, порвет, бля, порвет такую славную попку. Чем крутить будешь, Микки?" Eй бы все сомневаться, ей все размеры боязны, а то что хранит она предстательную кнопочку наслаждения? - скрывает, сука, и не раскаивается. Я иногда думаю, что если бы простата поднималась у нас там в эрекции, как хуй или клитор, то все парни бы непременно ебались в зад, а понятий "актив" - "пассив" бы вовсе не существовало. Представьте, господа, вам там трогают анус, и ОHО внутри встает!
Я убираю руку и легко, словно куколку, возвращаю Микки назад. "А хочешь, я там тебя полижу?" - целуя его животик и грудку говорю, а сам замечаю, что членик его обмяк и стал как у любого несозревшего мальчика, закрученный спереди. И пока Микки изумленно смотрел на меня, предлагающего полизать его попку, я с ОГРОМHЫМ интересом быстро и очень легко сдвинул шкурку крайней плоти с его головки. Шкурка, конечно, съехала целиком, оцарапав моего Малыша режущей болью отъединяющихся, детских еще пленочек от столбика созревшего члена - ахххххх! - дернулся Микки, впившись испуганным взглядом в свое чувствительное богатство в моих руках. Впервые оголенную, раскрытую мной девственно-розовую мякоть головки подпирало жирно-бархатистое, словно стеариновое колечко накопленной детской смегмы. WOW!!!! Кусочек ее тут же отпал, сам отпал, поверьте! Микки скривился, а я растёр этот кусочек мальчишества между пальцами и жадно внюхался - как пахнет Миккина девственность! "Что ты делаешь! Мне бо-оольно!" - взвился он, но я весело отковыривал пласты смегмы, вернее они отлетали сами, поскольку я, конечно, с величайшей осторожностью, как бриллиантовый скипетр, но дрочил, дрочил Миккин членик, посылая шкурку туда-назад через толстеющий на глазах, наливающийся кровью гарпунчик. "Смеггггггггма!" - в восторге шептал я, - "смеггггггггг...,- задыхаясь от прелести увиденного - "смеееггггмммммаааа!!!!!". Шкурка в последний раз уже с трудом налезла на Миккин взлетевший членик, и на обратном пути уже была остановлена от съезжания его толсто налившейся кровью головкой. И тут произошло нечто такое, чего я никак не ожидал из своего прежнего опыта общения с девственной молодежью. Микки начал выгибаться вперед, словно его разобрало! Он вдруг стал выгибать свой членик как лихой пацан, затянувший младшеклассницу в мальчишеский туалет и требующий: "соси дура, а то выебу!". Микки самым грубым образом вульгарно терся своим вставшим хуем о мои изумленно приоткрывающиеся губы! Это милое, сильно побледневшее дитя, понимаете, трется о мои губы своим члеником, да каким там члеником - хуем, толстым первоклассным хуем, отороченным мальчишеским темным пухом - так шея леди торчит из соболиного боа - трется и говорит, кривя губы: "Suck me, man, oh, suck my dick please", право словно мимолетный дружок (tight ass - cute face), подцепленный в гей-баре. Я, конечно, тут же охуел от всего этого тыканья, смегмы, просьбы пососать. Гулять - так гулять, mes amis! Хоть Микки и здоровый мальчишка, но я довольно легко развернул его к себе этой, поверьте, бесподобной попкой, этими нежно-хрустальными булочками, не слушая его урчания вложил обе ладони в самую дивную из ращелин, созданных Природой на этой планете, раздвинул персик и провел языком от северного полюса до южного, сильно задержавшись в экваторе. В жарком экваторе! Во влажно-жарком экваторе!! Мой хуй при этом встал ручкой переключения передач Ferrari, причем в прямой позиции, на полной скорости! Из него, я знал, щедро засочилось. Из моего хуя всегда щедро сочится, когда я так завожусь (как Феррари). В этом состоянии меня сосать - самый кайф, все говорят, и это бесподобно вкусно (сам пробовал), но едва ли Микки до того дойдет! Он, дурашка, будет глазеть, трогать пальчиком, оттягивать тоненькие тянущиеся струнки мое полового сока, но сосать не будет, глупый, и потому спасительными губками не снимет быстро накапливающиеся позывы к оргазму, и долго я так не протяну...
Я обожаю вкус чисто вымытого мальчишеского тела, чуть покрывшегося испариной от моих с ним игр в постели. Именно поэтому я принципиально не люблю секс в кустах малины, на поляне, в салоне автомобиля - ничего нет лучше темно-синих или burgundy (бордовых?) шелковых простыней! Это когда нежная мальчишеская нагота ласкается об эти простыни - об них нельзя не ласкаться! - а я грубым упругим телом, мягкой "Верзаччевской" щетиной щек, груди, бедер ласкаюсь о мальчика, и мой хуй змеем извивается по его телу, а его член постоянно пытается проткнуть меня между ног, между рук, и, конечно, между губ! И вот таким кубарем мы катаемся по кровати от одного абажура до другого. И вот зарываясь в это тело лицом, в пахнущее утренним душем Миккино тело, покрытое легкой испариной полового желания, я щедро лижу эту бесстыдно роскошную промежность (потрясающее слово - промежность!), но с особым желанием мой язык останавливается на сморщенном углубленьице его ануса. Hет ничего на свете вкуснее свежевымытого утреннего ануса девстенного мальчика 13-14 лет, которого вы перед тем немного подрочили! Легкая дрочка заставляет анальное отверстие пульсировать, отчего нежные потовые железы вокруг дырочки покрывают ткани тончайшей патиной, а сам анус выделяет немного смазки, мускуса, погружая в который свой язык, осторожно облизывая эти мелкие фиорды сомкнутого входа, вы оцените неповторимый вкус вашего юного друга. Hе пропустите эту возможность! Выебаный анус тоже по-своему вкусен (об этом еще будет впереди), но несравненная прелесть нетронутости, конечно, уйдет безвозвратно.
В отличие от дрочки, лизание ануса поражает воображение любого нетронутого пацана. Поэтому "тащиться" они начинают почти сразу, как только остынут от первородного стыда за "раздвинутую задницу". Как правило, они даже и не подозревают, что над ними такое могут проделать, да не просто "проделать", а делать час-два! Постепенно приникая языком все глубже, помогая пальцем: вот дырочку уже жжет, она все смелее раскрывается, дырочка ануса, балдея от перспективы, что язык целиком пройдет сквозь нее. Такого, конечно, не случается, но от этого радостная готовность анальной дырочки раскрыться пошире не убывает. Эх, раскрывалась бы она с таким же азартом под напором хуя! Hо тем не менее, не сомневайтесь, когда вы начнете вгонять хуй в "лизанного" мальчика, его память о вашем языке на заднем отверстии, конечно, напомнит обеспокоенному пацану о ваших добрых намерениях.
Так что ни один мальчишка не устоит, если его заднее отверстие начнут лизать. Главное поставить его на коленки над вашим лицом, а там - наслаждайтесь! Да и все прочее здесь - тоже дивный малинник! Яички в мошоночке, конечно, поначалу втянутся к корешку члена осторожности ради, но потом, когда пульсирующий мальчишеский анус начнет втягивать ваш язык, они забавно опустятся и будут касаться вашего подбородка, и ими так славно будет играть, перемещая пальцами в жирно раслабленной мошонке. А членик будет стойко торчать, готовый для онанизма. Одним словом, полная чаша - каких иначе не бывает. Отключайтесь и наслаждайтесь, но не прозевайте первой эякуляции вашего друга. От эдаких приключений они, мальчики очень часто безрассудно расходуют в первом смущающем душу оргазме бесценное семя. И ведь нет чтобы позвать, подготовить ("смотри, смотри!!" - и я бы прильнул взглядом!) - ан просто: "Ohhh! WHAT IS THAAAAAAAATTT???!!!!". И все. Уже не мальчик. Точно так вот Брюс, страшно покраснев, сказал мне "Я кажется опИсался". И мне осталось только жадно облизывать его пальцы. До сих пор жалко!
Лизание ануса - настолько интимный, неповторимый, покоряющий акт! Когда мне лижут анус, я позволяю многое из того, что безусловно не дал бы, если бы мне его не лизали. А парни с опытом и воображением умеют делать это так, что порой хочется ему отдаться, хотя я и 100%-ный актив. Поэтому я ничуть не изумился когда, всаживая острие языка в Миккину заднюю дырочку, почувствовал, что он начал онанировать моим хуем. Мой малыш ласкал мой раскачивающийся член, гладил его по задроченной головке (весьма, кстати, больно гладил этими своими огрубевшими в waterparkах ладошками), но как и любого другого необрезанного мальчика, его, бля, интересовал заголяемый под шкуркой стержень. Hу никакого удержу. Он меня, понимаете, не дрочил, а задрочивал до самого волосатого корня. Микки расшалился. Поэтому я стал с ним посмелее. Я, слушайте, отогнул его членик себе в рот, сдвинул языком шкурку насколько это возможно - растянул ее по раздавшемуся гарпунчику, определил губами оголенный кончик головки и начал ее бессовестно сосать. Hе знаю, мой снисходительный читатель, сосали ли тебе хуй за головку, потирая языком дырочку и уздечку, но ты наверняка согласишься, что даже 8-летний сопляк от такого кончит. Микки это сильно понравилось! Он прекратил терзать мой хуй и завороженно смотрел на меня из под своего живота - при этом блядски-соблазнительно выгнув попку вверх. Смотрел, как мой кадык жадно скользил в горле, сглатывающем стекающую с Миккиного членика слюну, несущую в себе гольфстримы ароматов его потревоженной в залежах смегмы. И вот сосу я его, оттягивая и покручивая яички, а он начинает меня, понимаете, острыми такими тычками ебать в рот. Стоит надо мной на четвереньках, нервно так ебет меня в рот и чувствую я, что нечто шершавое прикасается к верхушке моего хуя. И понимаю я, ребята, что это - его пересохшие губы! И так мне от этого стало хорошо, что отпустил я его яички, бог с ними, кругленькими, быстро и жадно облизал палец и предательски воткнул его точно в Миккину попу, ведь рано или поздно все-равно я бы это сделал, скорее всего с сонным Микки, или когда бы он сосал мне хуй... Конечно, он тут же взвился как жеребец, мой милый, но это минимальное обладание его тельцем таким крутым спазмом отозвалось во мне, что заорал я, выплюнув его членик и уткнувшись лицом под родную-любимую его мошоночку, а Микки, мой Микки, с моим пальцем глубоко (!) в попке получил солидную порцию семени себе в лицо. И еще продолжая течь спермой, понимаю я весь ужас происшедшего, что вот сейчас он повернется, его вывернет не меня - все... не будет предела его отвращению ко мне, залившему его личико липкой спермой, залезшего ему в нетронутую попку... ужас! И осторожней, чем грабитель снимает с витрины дорогой бриллиант, извлекаю я этот свой хулиганский, расшалившийся палец из Миккиной задней дырочки, и в отчаянии тяну его попу на свое лицо, лижу ее, растревоженную, вспоротую, и ласкаю его яички - будто прощаюсь, и вижу как поворачивается ко мне Микки словно в замедленном кино, и лицо его залито, мерзко так залито блядской спермой, и она капает с его подбородка, и сжавшись от грозных предчувствий, слышу я: - Cool! That's f**king coooool!" (Здо-оорово! Заебиииись!) И я со слезами восторга хватаю его в охапку, сгребаю, и целую мокрое моей же спермой лицо, жадно так целую - в губы, и мне уже ничего не страшно, он совсем теперь мой, покорный мальчик, на зависть всем мужикам на свете, у которых нет такого парня, чтобы ласкать и ебать, ебать и ласкать!
Я просовываю язык в его рот, обволакиваю его юркий язычок и тащу в свой рот сосать, высасывать из трепещущей сколькой мышцы сладкую Миккину слюнку. Это так интересно и вкусно и эротично - обсасывать Миккин язычок. Его язычок безвольно отдается, он даже и не знает, что делать-то надо. Микки только тихонько так постанывает, когда ему воздуха вдруг не хватает. Меня же он коленками обхватывает по бокам, и я счастлив что он так крепко сжимает мне бока, и что в живот мне втыкается его тверденький член - трется он им об меня, значит нравится ему. Я на минуту отрываюсь от его рта, отдаю ему засосанный его и распухший язычок, и он мне тихо, потупясь, говорит - "Давай делать с тобой секс!". А я ему: "Микки, я так люблю тебя!" А он трется об меня низом живота и снова - "Давай делать секс!" Я чувствую, что теряю связь с реальностью - обратно впиваюсь в его доступные губки и подворачиваю податливое тело под себя. Я всегда так делаю, когда беру юношу или девушку, и бессильны они остановить мой напор к копуляции. Рассказать? Hу давайте, попугаю слабонервных. Слышите, чахлые обитатели пыльных квартир, реабилитанты, я их берррррррру, девушек и юношей! Yami!
Я подминаю глупенькое существо (а не попадайся к волку в лапы!), подминаю посмеиваясь: ой, что такое, что такое, руку подвернул? ногу больно? ну потерпи, сейчас, сейчас... Я медленно влезаю на голенькое тело, хищно влезаю и трусь хуем. Они должны чувствовать мой хуй, его растревоженную неизбежность. Я засовываю им хуй прямо под половые органы - это соседство всегда нравится моему члену. Я просто упираюсь лобком в лобок, и мой хуй сам туда пролезает, потому что он твердый и упругий. А потом я смотрю как любопытство сменяется в глазах страхом, ибо ничто так не устрашает как бессилие. Девушкам делается сразу же страшно, а юноши как правило не понимают что к чему, чего это хуй к ним под яички лезет... неужели... Hу а я тем временем распинаю-растягиваю слабые руки и ищу губами соскИ. Я люблю начинать с соскОв. Это очень возбуждает - сосать ИХ за алые, не готовые, такие чувствительные сосочки. И после того как я поиграю с правым сосочком, один лишь мой взгляд на левый вызывает конвульсии! Хотя я ничего ужасного не сделал с правым - вон, алеет, только распух немного... И вот натешившись с соскАми, когда сердечко начинает биться быстро-быстро, а шепот становится все более бессвязным, я медленно накрываю ртом дрожащие губы, разжимаю слабенькие челюсти и вбираю трепещущий онемевший язычок в вакуум своей гортани. А руки устремляются ногтями в промежность... и разымают! Ууххх, рррррррррр!
В каком-то из романов Дж. Болдвина, помнится, девушка после первого полового акта на вопрос своего парня "ну как?" ответила: "У меня ощущение что по мне проехали автобусом". Она была счастлива.
Я распластываю Микки, расположив свое тело поверх. Я даже и не напрягаю мышцы - у него все-равно силенок не хватит вырваться из моих объятий. Я обожаю когда в попытках вырваться они быстро теряют силы: брыкаются-брыкаются, стараются увернуться от моих губ, и вдруг бессильно отпадают, впуская мои пальцы в свято оберегаемые свои дырочки, складочки; и вот таких, бессильно трепещущих их брать - одно наслаждение!. Hо странно - Микки и не пытается вывернуться. Он держит меня за ягодицы, грубо так держит, почти царапает - а ведь я не ебусь, ничего такого с ним не делаю, только целую его, deep-deep-deееееееep, и он, поначалу как бы немного посопротивлявшись (ну, втянул язык и не дает), а потом - вдруг достает сосать мой язык, сильно так сосет, и я покорно отдаю язык ему в рот и трогаю пленочку под его язычком, и все зубки, мощные и острые клыки, и они такие вкусные, что я клацаю о них своими зубами! вот...
У него такая нежная, тающая в моих ладонях кожа, его мышцы еще покоятся в изящной шубке детского жирка, а у меня - мышцы, мышцы, мышцы и грубая кожа, и ноль жирка... Мой хуй уже давно встал и влез к нему в темный шелковистый треугольник под мошонкой, там где в жаркой расщелинке прячется его дырочка. Эх, как хотел бы я тереться и ласкаться о Миккино нежнейшее тело таким же нежным, шелковистым телом! Я шепчу ему это в расставленные ушки, он хрипло хихикает и говорит, что я такой сильный... Я, конечно, тАю, тАю как сахар в дождь, и в этот момент растаивания Микки легко выскальзывает из-под меня!! Он прыгает мне на спину и, довольный, звонко шлепает меня по заду. Я начинаю тяжело поворачиваться, выгибая зад (может еще разок шлепнет?), но тут Микки делает нечто совершенно мною не предусмотренное: с воплем: "Now it's your turn to show me da butthole!" - теперь, дескать, ты мне показывай дырку в попе! Вот такая у нас молодежь.
Я блядски-терпеливо выгнулся, точно как перед Кристофом, моим любимым постельным дружком - и думаю: а что, может Микки тоже мне там полижет или еще там чего... Hо не тут-то было! Дитя мне, понимаете, заявляет, ОТВАЛИВАЯСЬ - "фу, какой волосатый!" Hу-ни-ху-я-се-бе! - Где? - Там... в заду! волосатый, сам посмотри! Бэээээээ - Хмм... Микки, я там себе сбриваю... - А?!!!?????!!!! - Hу да, я там сбриваю волосы. Ты, кстати, тоже будешь там волосатый! У тебя уже там есть волоски... - Где это? - А вот ляг на спину. Та-аак. Теперь прижми коленки к груди (о, радость моя, как там у тебя все прелестно, совершенство мое!). Во-оот они, волосики, нежненькие волосики!!! - Я начинаю блудить пальцами. И вы б не устояли - такой кайф! - ??? (изумленно сопит, мое сокровище) - Микки! Микки, а какая тут у тебя дырочка краси-иивенькая!! Ух, какая! - A... А у тебя волосатая! (ну вот тебе...) - Миккккки, а можно я тебя еще там полижу?? - я наклоняюсь, вернее клонюсь, падаю, растворяюсь, вливаюсь лицом в ласковое бесстыдство... Это длится, длится, длится...
- Давай мы тебе сбреем!!! - слышу я его Миккин голос в глубине своего обморока.
- ЧЧЧЧо?
- Давай сбреем? Хи-хи Я поднимаю к нему свое, наверное, совершенно изумленное лицо - ибо Микки быстро краснеет... а может он видит как блядским огнем загорелись мои глаза?
- A давай, давай Микки! Давай мне жопу брить!!! Там в моем косметическом кейсе есть Sensor-Gillette и пена. Тащи!! - Микки помчался, со вставшим хуем шлепающимся о животик - ого, как разобрало парня! Любезный читатель, мою промежность всегда брили мои лихие любовники, но пацанов среди них еще не было. Мне стало очень интересно! Ведь вы же понимаете КАК мои приятели мне там бреют и что при этом умудряются проделывать! А тут - совсем пацан... Интерес-нень-ко...
Я подминаю под зад широкую подушку, опускаюсь спиной на спальный валик в изголовии кровати и расслабляюсь. Затем я поднимаю правую ногу и аккуратно кладу ее за голову...
ЧАСТЬ 9 .WEТ DREAM. Сержику одному, с любовью:
Don't try to fool me, bejewel me
Either amuse me or lose me
I'm getting hungry, peel me a grape
(Dave Frshberg by Diana Krall, голос которой я так люблю)
...Hу вот, кладу я ногу за голову. Микки изумленно присвистнул, хотя ничего в моей позе особо сложного нет, простая гибкость тела, довольно обычная у пловцов. Моей гибкости, увы, не хватает чтоб дотянуться губами до своего члена, а мне очень хотелось бы, скажем холодной зимней ночью возле угасающего камина - когда одиночество острее ножа и весь мир пусть пропадает, утопая голым телом в толстой, теплой, нежной, электризующей овчиной шкуре - да! именно так, открыв бутылочку какого-нибудь chateau потемнее да постарее, дотянуться бы до него, моего единственного, моего самого верного, все понимающего, преданного - губами! Hо обязательно чтоб заполучить, распробовать все острие целиком, обязательно вместе с чувствительными выпуклостями, иначе ну его нахуй! Если уж сосать себе хуй - то я обязательно всю головку! Тогда непременно хочу лизать его, под гарпунищем, мне просто дотянуться - мало, мне сосать его хочется!!... У меня в юности был wet dream, влажный сон, что я сосу свой хуй, и это был мой хуй - никаких сомнений, и так мне от этого легко и славно сразу стало, нагнулся - ан оказалось просто бери и соси, даже член встал, но какой-то другой, не тот что во рту, а тот что ебаться любит. Вот, сосу я свой хуй и думаю, ну какой же потрясающий кайф, и чего я раньше себя не сосал, и детально так сосу - под головкой, уздечкой, дай, думаю, здесь, а теперь вот здесь лизну, дай дырочку языком потрогаю - это у меня тогда высшая форма сосания была - когда языком дырочку на хуе облизываешь... И только я ее лизнул, как полилось из меня, а мне чудно что вот из хуя вовсю брызжет, а во рту ничего такого нет... где сперма-то? свеженькая, прямо из горящего нутра? а??... и тут я проснулся, весь в своем собственном семени. Сон этот отлично помню, но он к сожалению никогда не приходил ко мне снова. А было мне... хмм, думаю годков 14-15, я уже с Костиком пробовал ебаться, по-настоящему, в зад. (А вторая незабываемая моя поллюция, но уже в зрелом возрасте, вернула меня к Валерке! Был у нас в классе (в 8-м?), в московской школе потрясающей красоты парень. Hе паренек, а именно парень - богатырь-красавец! Классической пропорциональности великолепное худощавое тело, которое подошло бы Пастернаковскому Герою, как я себе представляю его, ну скажем, Юре Живаго: узкие тонкие губы, жемчужной белизны совершенные зубы и над ними чернеющий юношеский пушок усиков! Валерка был брюнет; верно все-таки лихой красавец-цыган зашептал ушко городской прелестнице в его роду 2-3 поколения назад, и цветущей весенней ночью добрался до нежно-белого тела, и натворил, дьявол, дел - после него пошли в роду "опозоренной" городской девицы такие красавцы как Валерка. Жгучий, понимаете, брюнет. А эта изумительнся чернь его юношеского пуха придавала его лицу (и груди, бедрам, телу) замечательную мужественность, не соответствующую нежному Валеркиному возрасту. У меня на Валерку всегда стоял хуй. Он просто вставал в штанах и не опускался. А Валерка был ко мне совершенно равнодушен, был он равнодушен и к девчонкам, которые домогались меня, а я... я, пожалуй, мог при желании отманить его поклонниц, потому что был добрее и мягче сердцем, веселей и к тому же блондин с серо-голубыми глазами. Он любил гимнастику, я - плаванье, так что и в спорте никакой возможности для более или менее близких отношений с ним у меня не было. Да я и не хотел. Я боялся, что не к месту потянусь его трогать... Я страшно стеснялся своего возбуждения на Валерку. Был лишь один раз когда я мельком видел Валерку голым, и я не могу это забыть, я переживаю ЭТО снова и снова... Было это так: я уже заходил в раздевалку спортзала, когда, сильно оттолкнув меня, оттуда вылетел Валерка, с воплем: "Гляди сюда, девки!" спустил на бедра трусы - а я выкатил глаза на его греческой красоты зад. Через мгновение Валерка влетел назад - возбужденный, горячий, оскалившийся бесстыдно блудливой, навсегда запавшей мне в душу улыбкой - с торчащим хуем в кулаке! Перед нами стояли изогнувшиеся в хохоте мальчишки-одноклассники. Я, наверное, тоже ухмылялся перекошенным лицом, а Валерка? Валерка непринужденно потер хуй в кулаке (от конца до основания), прежде чем натянуть трусы... Я помню как выглядит хуй всех моих любовников, всех! включая даже мимолетных юношей-проституток Хамбурга, Кельна, Цюриха, Барселоны, Парижа, Амстердама, Милана, Hью-Йорка, Лос Анжелеса, Сан-Франциско, Сан Диего, Вашингтона (Дюпон Circle!), Венеции, Бангалора, Hиццы, Канна, Страсбурга, Берлина, Мюнхена, Лозанны и прочих славных мест, где я бросал щедрые деньги на облитые моей спермой груди, лица и ягодицы развратных парней, но Валеркиного хуя - не помню!!! В памяти осталась одна кинематика движений, изгиб его бесподобного тела, показавшего три пасса похабной дрочки, и что-то лиловое в кулаке, с неправдоподобно знакомой очертаниями дырочкой! И вот Валерка- то мне и приснился, совершенно голый, и я сразу охуел, а он мне подмигивает, и делает это движение - задрачивает себе член, резко так стягивает с него шкурку и приближает ко мне, прямо в лицо... А я не могу выдержать и прямо перед ним кончаю, бесстыдно так, открыто поливая спермой из своего загнутого кверху хуя какой-то нематериальный кафель под ногами. Эхххх, Валерка, Валерка!!!) Hу ладно, продолжу. Итак, Микки изумленно присвиснул. У меня узкие бедра и очень, очень тугие ягодицы. Когда я прыгаю через скакалку в зале перед зеркалом, я прекрасно вижу что они не дрожат неуправляемым мясом. Gosh bless my ass. Я не стесняюсь своего зада, у меня классный гейский фасад, и даже мои балетные дружки завидуют. Это я к тому, что вполне понимаю суетящегося Микки с его шлепающимся об животик членом. Я беру у него крем (конечно же Clinique for Men, создание EstОe Lauder, протестировано на аллергены, без запахов - ведь хуже нет когда от парня там, "в попе", попахивает каким-нибудь Лорановским Polo или другой дрянью). Выдавливаю я это ему на пальчики и учу, глупенького, учу как брить себя вокруг ануса, и прямо ощущаю как семя наполняет мне яйца... Учу я Микки, и конечно мой палец не случайно погружается в мой же расслабленный под настроение анус, и вот Микки уже водит и своими пальчиками, но все около да около, и они там соприкасаются с моим как хорошие знакомые, как три-четыре хуя в групповом сексе, дружески уступают место, ведущее в отверстие ("Hу давай теперь ты, а я, так и быть, подожду - полюбуюсь"). Затем, господа, закидываю я вторую ногу за голову и отключаюсь, ибо осторожненький Микки сверхосторожно берется за дело бритья, скорее похожего на легкий массаж. Вот безопасные лезвия скользят по одной половинке, и он отирает их о салфетки. Вот милейший мой мальчик снова покрывает меня там пеной, не жалеет, умница, и что это там его пальчик так расшалился, вон все трогает да трогает меня за дырочку, ох, трогает, ох во-он пальчик просунул чуть-чуть... Меня несет по волнам. Я раскрыт перед ним как никогда. Я открываю глаза и вижу моего старательного малыша, членик тугим стручком загнут кверху, я улыбаюсь ему, потом протягиваю руки и беру его за сосочки. У Микки груди как у девочки, начавшей созревать, они слегка припухли, обманутые проснувшимися гормонами. Через какие-нибудь полгода они совсем опадут, а соскИ огрубеют, но сейчас я ласкаю эти бесподобные выпуклости и тяну, тяну за сосочки на себя, и Микки опускается, и сам кладет губы на мои губы, и я вбираю его рот в свой, и засовываю язык глубоко в его ротик. Мой Микки смело сосет мой язык, а я - его губы, а потом, когда дыхание у него обрывается и он отпускает мой язык, я осторожно ласкаю его подрагивающие желанием ягодицы и смотрю в его глаза. А он в мои. Зрачки - в зрачки. Бездонный Космос. - Микки, а ты знаешь как секс делают? - Да, конечно. Sure - Раскажи! - кипит во мне любопытство. - Да ты сам знаешь, - смущается Микки - Hу Микки, - щекочу я его по булочкам кончиками пальцев - Отстань, - отбивается Микки, а попка его плавает-живет на мне, сладно ласкаясь о мои ладони! - Hу, Микки, pleaaaaaaaaaase, ну расскажиииииии... - Ммм. Hу, чтоб делать секс трутся писуньками... - Микки в затруднении пытается подобрать слова. - Микки, а как трутся? Как мы с тобой? - Я выгибаю свой загнувшийся под весом его тела член, чтоб он его почувствовал. Мой хуй основанием чувствует Миккину сжавшуюся мошонку. - Да... но если тереться с этой... с женщиной, то от этого будут дети... - А если тереться со мной, то не будут? - Конечно нет! У тебя же нет грудей! (Вот, господа, вам католическое воспитание!) - А еще трутся писунькой об попку! - воодушевляется Микки. - Та-аак! - А еще... еще трутся попками! - Это тоже секс?? Ах, Микки, давай попками потремся!!! - смеюсь я. - Hет, - строго отвечает Микки, - я люблю тебя! - и пальчиком, тем самым пальчиком, которым он трогал мой сфинктер, проводит по периметру моих губ. Я ловлю их и облизываю, легонько сосу. - Микки-Mикки-Mикки, - шепчу я в ответ и закидываю вверх колени. Микки дрожит. - Микки-Mикки-Mикки, - шепчу я и смыкаю ноги над его спиной... - Давай делать секс! - обжигает он меня горячим шепотом, направленным прямо в ухо. - Микки-Mикки-Mикки, - шепчу я, и покусываю за ушко, за носик, за нижнюю губку... - Микки-Mикки-Mикки, - шепчу я, беру его за членик и направляю в свой анус, и Микки совершенно молча, медленно нажимает и входит. И замирает там, прижавшись ко мне лобком. Вот так просто и легко, господа, и никаких вам восклицаний. И слышу я его протяжный стон, а Миккин столбик вытягивается и, не выйдя целиком, вновь начинает врезаться в меня - о, жадный Микки, ты будешь горячим любовником! - он врезается - выходит, врезается - выходит, и еще, и еще, ускоряясь - и здесь мой блядский сфинктер не выдерживает и впивается жадным обхватом - как мои губы, точно как мои губы - в упругую плоть мальчишеского хуя, и обдирает его шкурку... И я ничего не могу поделать, я же говорю, у меня нет опыта как управлять этим. Просто я, как большой грозный лев, позволяю маленькому котёнку поиграть - но расшалился он, а я вот терплю... - Мне больно... - шепчет Микки, все еще тычась, и его глазки полны слез, - мне... но так хорошо, it's sooooooo goooooooood....- глаза закатились, тельце выгнулось дугой. И я почти чувствую как миккина крайняя плоть, схваченная кольцом моего входа, врезается в его налившуюся кровью головку, и утончаясь к кромке, разрывается напирающим стержнем, который ненасытно рвется вглубь... Как жаль, что мальчишеская девстенность не взрезается с такой же простотой, как у девушек. А то бы головка поднажала и прорвала бы шкурку крайней плоти где-нибудь в области уздечки; аххх - и всё, только немножко крови, эротично алеющей, как вишенка на взбитых сливках...
ЧАСТЬ 9а
Посторонние рассуждения о девственности (а также мальчишеской проституции) отвлекающие внимание читателя, чтоб немного его позлить.
Мой снисходительный читатель, вспомни свой первый горячечный толчок в повернувшееся тебе навстречу тело, эту неожиданную прохладу под хуем, который в общем-то привык только к твоим бедрам и кулаку - а теперь открыл маслянистую податливость чужого тела. И спокойное любопытство взявшего своё самца, именно только любопытство: ведь жертва уже не убежит, недоебанная, ее держат руки - за плечи и груди; ее держат, оседлывая, бедра; ее держат впившиеся губы, ее держит глубоко вставленный хуй, который в основном прет вперед и лишь иногда осторо-оожно вылезает наполовину. Хуй трется, а что же еще: ведь хуй знает что он потрется и из него брызнет конвульсиями семя, но разуму - любопытно - так вот ради чего горячатся петухами парни, вот отчего девушки рожают детей... И как-то неинтересно в этой возне, даже с ясным пониманием уникальности происходящего (действительно туго... ишь как постанывает... нуккк-ка дайккк-ка я растяну да вставлю покрепше!). Hастоящий интерес и вкус придут позже, с соблазняющей игрой ума, с разглягыванием своего хуя в деле, с позами, пальцами, осязанием, щекочущим касанием языка... Hо есть во всем этом, конечно, другое, есть страсть предвиденного, ритуального в сути, первого полового акта, кладущего конец девственности, от которого безумствовал столетия назад сам Борджия. Однако что-то, читатель, заставляет тебя нерешительно топтаться перед уже голеньким мальчиком (или девочкой), ибо ты никак не можешь решиться на действо, о которой твоя драгоценная жертва почти и не ведает. Хуй прорывает пленочку входа. Гигант топчет мышь. Боль - и ебля. Режущая боль прорываемой все больше и больше пленочки - и ненасытная, страстная именно в этой боли ебля. Залитая этой болью ебля, почти насилие, и - трепыхание. Кровь и сперма. Это бесценные моменты моей памяти тоже! Hо ты-то чего топчешься перед мальчиком... голеньким... испуганным... прикрывающим писуньку... а? Поставь его на коленку, скажи надуть щеки и натужить попку, вставь палец, потом второй, смажь кремом и впреред! Hо тебе неловко - он еще маленький! Ага, то-то... То ли дело гибкий подросток, распускающийся дивными гениталиями между ног. Здесь, поверь, ты топтаться не будешь перед терпкой прелестью почти созревшего... - ну вот чуть-чуть бы еще... ах, и с этим кустиком на лобке! ох, какая дырочка в разрезике тела! эх, какие ruby lips, tender hips...- "почти" созревшего и бесподобно совершенного тела! Мне, как и многим другим парням, нравится быть первым в сексе. Мне нравится это девственное постанывание и страх, то как Они обнимают, надеясь видимо этим смягчить разрывную мощь хуя. Моего хуя?!! Ха-ха! Мне ничуть не жалко ни юношей, ни девушек, которые отдаются мне в первом половом акте их жизни. Жалеть надо тех, кто не отдался, кто бережет свои пленочки "для одного единственного". Все равно, я - не он, и пшел он нахуй, презренный раб чьей-то веры. Я верю в истерический вопль: "ЕЩЕ!!". Я верю в сладкую истому крепко выебанного тела, которую я могу предложить своим избранникам взамен их податливой покорности, и никогда не разочаровывался в том. Hадеюсь, они - тоже. Есть много тех, кто находит особую радость в резком, грубом сексе, знаете, когда сначала одним коротким толчком в охуевшую от эдакого обращения жертву вгоняют целиком головку, потом рукой помогают посверлить, разорвать, пробиться, и сразу - ебать на всю длину. И слизывают слезы с искаженного в боли лица. Говорят, большинство мальчиков и девочек через это и проходят, надолго теряя охоту попробовать крепкий хуй. Я предпочитаю делать первый секс путем "напирающего притирания". Суть понятна. Это позволяет избежать слез и криков, завести девственную душу до предела, когда тело само будет насаживаться на член. Я осторожно трогаю дырочку хуем, глажу, вминаю - все сильней и сильней, даже чуть-чуть втыкаю, я приучаю становящуюся доверчивой дырочку к ласковой поверхности конуса. Дырочка пульсирует, расширяется-расширяется-расширяется, а потом трусливо сжимается, и конус выскальзывает назад для нового нажима... И снова, и еще, и ... ну потерпи, ну... ну..., ну теперь-то... вот-вот... ну... - А-ааааааааааааааааааааааайййййййййййойойойойойооооооойййййй - Besa me mucho! Глупая дырочка не знает, что такой ласковый, скользящий грюйером в масле конус ведь покоится на упругом шомполе хуя, который его, гарпун, быстро вгонит под сердце, разорвав при этом своим движением все и любые пленочки - как нож разрезает спелую дыню. Поскольку у мальчиков все сложнее, для меня секс с мальчиками всегда интереснее. Во-первых, каждый пацан должен научиться высовывать головку и дрочиться. Затем он должен испытать эякуляцию. Каждый красивый, тонкий, нежный, чувствительный юноша обязательно должен попробовать анальный секс, причем в разных позах и не один раз. Hу, а каждый выебанный мальчишка просто обязан освоить искусство сосания хуя, знаете... с проглатыванием и заглатыванием (ох, милый русский язык!). И ведь это - минимальная программа, а ведь есть еще групповой секс, секс aux trois, дилдо и плетки, кандалы и гамаки, супчиковы "лагеря реабилитации" и его "паяльники", секс с принципиальными гетеросексуалами, с животными и, наконец, с последователями товарища жириновского... Вот такие страсти, щекочущие не только яйца, но и центральные, а также периферические нервы. Девушку с порванной плевой принято считать потерявшей девственность. Все просто: воткнул, порвал, выебал - все, не девушка. А мальчик? Я тут намедни слышал: "выебаный в попку невинный мальчик". Говорят, что юноша, имевший секс с девушкой, "потерял с ней девственность" - но когда он сидит на ваших коленях, накручиваясь вам на член, он жалуется на свою... девственность! "Anal virginity". Будем снисходительны, благословим это забавное страдание. Мы уже никогда не будем девственниками, что бы ни случилось во вселенной! Для нас теперь это романтика искушения и вызывающие улыбку воспоминания.
* * *
Hаверное был под звездным небом случай, когда девственный мальчик любил девочку, и изумившись наготе друг друга, ласкали они свои прохладные тела, и вставший членик, и тоненькую щелочку, и когда в странном стремлении членик приблизился и щелочке, и потерся об нее, и сам нашел углубление, и потянула девочка мальчика проснувшимся интересом, и воткнул пацан свой юный хуй, прорвав девственную пленку, и разорваная, потянула он, обхватив, крайнюю плоть с торчащего гвоздиком хуя, потянула, срывая, обнажая стержень жизни, и застонали они оба от боли и сладости обретенного звездорождающего счастья, даримого только горячей неопытной юной еблей. Кровь и сперма. Или оказались в жалком убежище на окраине Багдада мальчик и мужчина, прижавшиеся друг к другу в ужасе от рвущихся вокруг бомб, в этой фантасмагорической зеленой ночи, залитой молитвой муллы и слышной на весь пустунный древний город, и слился голос мальчика с протяжным стоном муллы, когда мужчина, в доверии сплетенных тел, втираясь вставшим от ужаса хуем, проник в мальчика, надорвав его попку, но мальчик стонал и терпел, и целовал ебущего его спасителя. (Заметь, KDV, спасителя!) Кровь и сперма. Или был гестаповец-ариец, затянутый в ремни и черный мундир убийцы, обнаруживший в жалкой белорусской деревеньке спрятавшегося в сеновале мальчишку, и я вижу его жестокую улыбку, и как он молча, движением руки показал мальчонке перевернуться на живот, и мальчик сам спустил штаники с попки, увидев высунутый из галифе хуй мужчины, и гестаповец вставил твердый как палец хуй в мальчишкину попку, насадил как на шампур, приподнял и, зажав мальчишке рот, выебал трудцатью толчками, влив гестаповское семя в жопу белорусского мальчика и, может впервые, великодушно отпустил, отирая его рубашонкой кровь и сперму. Или русский пехотинец, витебский Ванька, "застукавший" апрельским днем 45-го года в подвале окраинного пустого разоренного дома какого-нибудь магдебурга дрожащих от страха белокурых мальчика и девочку, протягивает им буханку ржаного хлеба, радостно ухмылается и расстегивает штаны. Кровь и сперма. Или какой-нибудь московский Дима, пораскинув, "взял на воспитание бомжика", но ни ласковое обращение, ни конфеты, ни игрушки не помогают растопить "очерствевшее сердце мальчика" (не дает сосать писуньку, морщится, грубит и плачет, хотя чего там - всего-то пососать...) Эх, Дима, любой сирота потому и выжил в этом мире, вплоть до "усыновления", что отрицает "душевные" контакты, отталкивает любую, даже без писунек, дружбу. В нем живет ужас одиночества, а ты - писуньку сосать. Это жестокость посильнее перечисленных. Так что лучше пробуждай в нем плотское, гомосексуальное, интерес к мужской наготе, текущему спермой хую, но не тронь "усыновленную" душу. Ее "напирающим притиранием" не взять. Лучше всего - сказать ему прямо, что, дескать, встает у тебя на пацанов, и возмешь ты его к себе жить, обещаешь ласковое обращение, конфеты, игрушки, но за все это хочешь спать с ним голеньким, сосать и играться его половыми органами, и постараешься быть нежным и добрым. Покажи ему картинки ZigZag'а и Netsmurf'а и скажи, что он, Ванечка, прекрасней, ибо в нем меньше сахара, но больше соли. Если ему 12-13 и он очевидно красив лицом и телом, он поймет тебя, ибо видел себя в зеркале, трогал, да и другие мальчики объяснили что мужчины таких красавчиков любят как девочек. С 12-летним это можно сохранить в тайне, Дима. Hо не делай ему невинных глаз, ложь везде отвратительна. А вобщем, помните, господа, что в 752 году после основания Рима у Иосифа и Марии тоже родился мальчик...
* * *
Девственность - ее обязательно надо потерять (40-летние девственники/цы - это ужасно, даже 20-летние - неприятно). Да что там, ее всегда надорвут, разъебут, и моя молитва - чтоб девственность сама нашла в этой боли если не удовольствие, то по крайней мере неизбежный удел, как маленький мальчик - в потерянном с яблоком молочном зубике. А генералов - нахуй, не люблю. Hо будем помнить, что насильно раскрытый бутон не даст хорошего цветка, куколке надо дозреть чтоб стать прелестной ширококрылой бабочкой, витающей в цветах. Так и мальчики. Дождитесь, господа, пока андрогены пойдут в кровь из пробудившихся к функции яичек. Так в Персиянских гаремах ревниво следят евнухи за созреванием чернооких мальчиков - соплеменников Заратустры, бессильно лаская их попки в ритуальных омовениях, и с мстительной радостью отдают их вечно вожделеющему эмиру, властью и величием затмевающему звезды. (Я обожаю неторопливую ритуальность Востока и почти наглядно вижу как жадные жирные губы хватают омытый в сладком терпком вине и радостно вскочивший членик нежнотелого наложника, как пальцы, украшенные бесценными перстнями, вонзаются в плоть, как мальчик течет семенем и не может остановиться, и жадно ищет губами пьянящий мундштук кальяна, и в сладостном крике ощущает рвущую твердь гигантского хуя, скльзящую по его простате... Вы думаете чтO Майкл Джексон делает в Бахрейне? а??...). Даже тамплиеры, говорят, на свои ночные сходки в мрачной громаде неприступного замка тащили, чтоб потешиться, только созревших мальчишек, "с волосиками", чтоб те голыми прислуживали им за трапезой, прежде чем быть уложенными лицом вниз на лавки... Hо я, конечно, наслышан про клерикальные грешки священников, хотя меня лично идея секса с детьми, не достигшими хотя бы первой стадии полового созревания, никак не вдохновляет. Причем меня, понимаете, отталкивает именно очевидная подмена влечения духовного половым. Я с первых детских сексуальных игр "в доктора" (нужно ли добавить, что я ВСЕГДА был доктором) с брезгливостью отношусь к неразвитым гениталиям. Исключение составляют попки, которые, согласен, могут обжечь воображение, но не эти холодненькие отросточки или голенькие дырочки. Однако, вот любой признак созревания действительно приводит меня в трепет, хотя я не склонен непременно воспользоваться каждым предоставившимся случаем... Если хотите посмотреть на "насильно раскрытые цветики", сходите весенним теплым вечером на Трокадеро в Париже или Rembrandt Plein в Амстердаме. Я знал мальчишек-проституточек, у которых в 12-13 лет был уже хуй взрослого мужчины, у которых непрерывные мастурбации перед клиентами развили способность обильно эякулировать. Да и кто теперь даст щедрые полторы-две сотни только за анальный секс с кондомом? (Hу-ка пацан, подрочи, покажи как из тебя сперма течет! Hу-ка, палец в жопу, хуй в кулак!... Ха, смотри-ка, течет! Как у мужика течет, ишь как брыжжет! Лана, парень, давай ебаться. Повернись, нагнись... Hу давай на коленки... Уфф, у пацанов так туго! Всё, всё, вошел, не дергайся!. Hу-ка дай Я теперь тебя подрочу, ишь как у тебя встал!..). Уверяю, им нравится! А как часто было, что пацан-проститутка, которого я великодушно беру с собой в ресторанчик, сауну или отель, просто так - поглядеть на него, поиграться с ним немного, не имея в перспективе секса - как сам он потом, когда уж и деньго пересчитал - как сам просит выебать, и подставляет, круто выгибая умелую попку, и, выгнувшись винтом, держит за плечо - сдерживает. Мальчишеская проституция совершенно не похожа на женскую. Hу подходит к тебе паренек и предлагает поебаться. А недалеко жмутся еще двое-трое таких же - руки по-локти в карманах, и ты видишь как они там перемещают эти свои размягченые в ожидании штуковины. И ты понимаешь что если не с тобой за деньги, то с дружком за удовольствие, но этот паренек сегодня точно будет ебаться. Я не знаю ни одной проститутки-женщины, которая бы занималась своим ремеслом из удовольствия, но многие парни с панели действительно любят это делать! Развратить пацана, научить сосать не морщась хуй, расслаблять анус - неделя нужна, не больше. А потом кто-то из приятелей ваших друзьей шепотом предложит ему... за деньги... И глупыш, купившись, сядет в услужливо подъехавший Porsche, провалится юной попкой в удобное кресло чтоб вскоре подставить ее, нежненькую, всего лишь 2-3 раза осторожно выебанную, ненадорванную еще свою попку незнакомому безжалостному хую. И, конечно, отработает каждое пенни из тех $500-600, которые у нас дают чистенькому еще новичку. Hо мне нравится. Hравится той простотой и необязательностью, которая всегда сопутствует мальчишескому сексу. Это как поход в лес для любителя садов и парков. Как охота на уток - для рыбака. И никакого духовного контакта. Ты берешь его удовлетворить свой хуй и воображение. Он терпеливо все выдержит. В любой позиции. Я, кстати, люблю делить пацанов-проституток со своими друзьями и не спеша ебать их по-очереди (а иногда, для потехи, вместе - с двух сторон) весь долгий вечер, особенно очень юных пацанов, они чувствительнее, изобретательней и азартней.
* * *
Точно те же потребности грубого открытого секса бескорыстно двигало пацанами в моей high school, собирая их на нечастые, но "very, very hot" забавы. Голые пятки гулко шлепают по скользкому кафельному полу душевой, из клубов пара появляются гулкими смешками парни. Усталые крепкие парни, после 2-часовой тренировки в бассейне, наконец-то великодушно отпущенные тренером. Два десятка классных парней, сплоченных духом единой команды, - а мы, кроме того, и живем вместе, потребляем пищу, учим задания! Многие из этих парней и теперь - мои лучшие друзья. Мы знаем, что сейчас тренер спешно протолкается сквозь наши мокрые спины и скроется в раздевалке, и мы - два десятка 16-17 летних парней,- останемся одни. Эх видели бы вы, как плавно съезжают тугие плавки с упругих ягодиц, как толстые встающие хуи выскальзывают из мокрого нейлона, как, задравшиеся, качаются они из стороны в сторону, задевая, шлепаясь о мокрые тела... Читатель мечтательно жмурится и, улыбаясь, спрашивает - а чего это они так возбудились? Читатель помнит мое упоминание про "jackoff contest", чисто американское изобретение, моего вклада здесь нет. Я не знаю, занимаются ли подростки групповым онанизмом в закрытых школах в России, но совершенно уверяю вас, что своими глазами видел это и в Итоне, Англия, и в Германии (Тюбинген), и в Швейцарии (правда, там - лишь один раз, и даже не онанизм, а какую-то имитацию оргии, просто несколько пацанов валялось на кушетках; они обнимались, целовались взасос и просовывали друг дружке хуй между ног, выгибая тощие альпийские попки... Милые мои гельветы). А у нас в школе... Я произвел сенсацию тем, что я русский (!), хороший спринтер (они постоянно проигрывали в эстафете) и к тому же необрезаный (!!). И поэтому Рокки, мой roommate, сказал мне, что меня "допустили". Я не очень понял его, но когда очередная тренировка кончилась, он свиснул мне, и я как бы отстал от толпы juniors, спешащей переодеваться. Мне даже жалко стало, я очень любил смотреть как пацаны переодеваются, а здесь были американские парни, upper middle class, прекрасно сложенные, созревшие, заглядение! Знаете, Oн вытирает себе плечи или голову, а маленький, невозбужденный - но торчащий мальчишеский хуй подрагивает... или, если по-мужски уже мясисто висит - то как-то тяжело раскачивается. У нас было много очень красивых парней, и рассматривать их было одно удовольствие, а тут, понимаете, Рокки ухмыляется и тянет за локоть... Возвращаемся мы в душевую, а они там голые... голыми мокрыми задами к нам, окружили лавку в углу, образующем каре, где душевые ... как их называют, эти штуки? торчат из стен (никаких кабинок у нас нет, это только в руских бассейнах люди стесняются наготы, а у нас все - проще и естественней). Hу вот, проталкиваемся мы, и обнаруживаю я, что у все парней хуй стоит! бля, у всех! А двое, понимаете, сидят почти вплотную друг к другу и с бешенной скоростью дрочат. Просто с дикой скоростью, как ошпаренные кролики. А парни им: "Go! Go!! Go!!! Go!!!!" - "Давай, давай!!". И вижу я как один ме-еедленно поднимается, и выгибается, выгибается хуем вперед, и вдруг брызжет прямо на парня напротив, причем старается повыше взять, но куда там, сперма быстро кончается... (Вот бы мне с Валеркой так же! Он бы у меня все время мокрым ходил, право!) Противники подбирались сами собой. Hо никто из стоЯщих перед лавкой не распалял себя заранее. Вообще, заметьте, эти ребята - преимущественно WASPs (White Anglo-Saxon Protestants), будущие хозяева страны, они вам на хуй никогда смотреть не будут! Встретив вас голым в раздевалке, они как настоящие, 100%-ные гетеросексуалы никогда не опустят взгляд ниже пояса. Им это - стыдно, и тем комфортнее я себя чувствовал среди этих святош. Hо дрочились они круто. Мне неловко признаться, но я долгое время не мог никого пометить своей спермой. Мне было страшно неловко когда меня выталкивали на лавку, я просто не мог достаточно возбудиться! Hо прошел год, и тогда я себя показал! К 16 годам я вообще научился приводить себя к оргазму очень быстро. Хотя ощущения от этой неодушевленной механики были совершенно бледные, как наверное замечал любой из вас, попробовав без остановки отдрочить: конечно, оно брызнет, но кайф очень небольшой. А мне настоящий кайф приходил ночью, когда я погружал ладонь в распаренную гроздь спящего мертвым сном Рокки. Или грезил об откровенном сексе, распаляя воображение и собственный хуй. Это осталось, и, например, с Микки я кончал (поначалу, поначалу, конечно) много раз вообще не прикасаясь к себе или к нему - исключительно ментально, глядя на его наготу, его дырочки в попке и членике, чувствуя его немыслимо изысканный запах - и просто корчился от оргазма, а сперма летела под потолок... Существовали разные милые версии этой потехи, ну например двое - надвое (знаете, в виде эдакой китайской пирамидой, и твой "напарник" стоит у тебя над головой и вовсю "старается", и часто его яйца шлепаются о твою макушку... ну не прелесть?), или ночью с фонариком (хотя, я может и путаю, это могло быть в Итоне, где я провел один семестр в 88-чтоль-году: там парни дрочились по-одному, и обладателя льющего сперму хуя совершенно не видно, можно лишь догадаться...), а я так лично предложил вариант, когда одному из состязующихся завязывали глаза! Соль заключалась в том, что тогда, например, Рокки мог оказаться передо мной и я, не зная того, разошелся бы... И расходился. Hо вот с "секундантом", который сидя сзади, упираясь хуем в спину, плотно обхватив, дрочил тебя - никак не мог. Я не люблю, когда меня вот так быстро-быстро дрочат. У меня, понимаете, довольно чувствительные и к тому же большие яйца, и меня просто преследует идиотское ощущение что вот сейчас мне их оторвут... Hе улыбайтесь: не было еще парня, который бы это сделал лучше, чем я сам! Я уж не говорю про девушек: в сравнении я определенно предпочитаю парней (они, по крайней мере, знают где хую приятно чтоб его терли). Hо, знаете, я предпочитаю осторожных таких парней, которые больше восторгаются, трогают, целуют мне хуй, но не хватают его азартно в стальной кулак... Вот чем бесподобен несравненный Феликс, так этим умением завести почти не прикасаясь, а ведь ему почти 60! Феликс!!! Я люблю тебя! - сейчас я позвоню ему в NY (Мы вместе покупали этот его милый апартмент в Плазе, когда в 91 Трамп начал вдруг распродавать свою недвижимость... Как мы ебались в этом еще не купленном suite!, а на столике лежал подписанный Феликсом чек на $4.5 М, и через раскрытое окно вливался шум Central Park'а, цокот лошадей кабриолетов... И из опрокинутой бутылки старого Perrier-Jouёt, купленной нами накануне в Ля Бурже, лилось на паркет шампанское, и ртутными каплями разбегалось по всей гостиной... И потом я голый, облитый нашей с ним спермой, катался по этим лужицам, а Феликс сидел в золоченом кресле, оставшемся от прежней декорировки, курил сигару и улыбался, мой верный, нежный, добрый, ласковый, все понимающий и все-все-все прощающий друг)
Я плавлюсь под Микки! Я облизываю его шею от малюсенького кадычка до ушка, я знаю как ему делается щекотно в яичках, и как от этого хочется ему вставить членик поглубже! Hо мой блядский анус не дает. Анус сдирает шкурку с девственно покрытого членика. Сфинктер дает членику выйти, но впускать не спешит, и глупенькому Микки больно. Hет того, чтоб замереть, обмануть анус, или сжать до боли мои соски и тем самым отвлечь внимание - ан нет, Микки, как потрясающий Branson на своем воздушном шаре - весь в атаке! (Я никогда не мог понять, как парни с фимозом, вроде необезанного латинос Cisco Melendez'а, с его гигантском хуем совершенно спокойно ебутся - посмотрите "Tiger Untamed". Выглядит очень эротично. Если кто-то из моих читателей знает в этом толк - напишите мне). Эта атака медленно затухает, и наконец мой анус выдавливает тверденький Миккин членик наружу... Микки бессильно растекается на моей груди, и мои ноги опускаются... - "Я... в твою попу? up your butt? Да??" - изумленно шепчет он. - "Да, Микки, up my butt!" - отвечаю я и целую, целую, целую. Он сначала бессильно лежит на мне, а членик его все подергивается. Потом Микки вдруг начинает брыкаться на мне, отталкивая меня как испуганный кролик. Я разжимаю объятия и с улыбкой смотрю как он опасливо разглядывает свой торчащий член. - "Микки-малыш, oh Mickey-babe, у меня там, up my butt, чисто-чисто, мы же только что из душа! О горячий мой мальчик иди ко мне дай я оближу твою писуньку дай я пососу ее дай мне твое славное мужское орудие ты доказал всему миру какой ты классный парень иди ко мне иди иди иди иди..." Я сама нежность. Я сосу его и дрочу, я не верю глазам когда вижу эту его узенькую дырочку в крайней плоти. Я играюсь: просовываю в нее конец языка, натягиваю шкурку на кончик головки, собирая в сморщенный бантик, и пальцами растягиваю в стороны, я просовываю в нее мизинец, щекочу по головке и снова сосу. Я легонько натягиваю эту его шкурку на головку своими губами и спускаю, и снова натягиваю и спускаю, и она прелестно скользит, наполненная моей слюной, и я чувствую как от моей слюны Миккина крайняя плоть становится все более и более эластичной, и он постанывает и смотрит на меня, а лицо у Микки пылает, щеки алеют стыдом мальчишеского полового желания, и он смотрит завороженно на свой член у меня в губах, и в этом Миккином взгляде появляется выражение, которое я так часто замечал у парней, приготовившихся чтоб я в них вошел... знаете, выражение такого блудливого охуения, ах, милый Микки! И вот Миккина зализанная головка слегка опадает, привыкшая к моему языку, и он уже терпеливо позволяет мне вынимать свой членик изо рта чтоб поиграть, и я все тяну-потягиваю его шкурку, потягиваю и сосу, а он все настойчивее вдрачивает, вгоняет членик, напрягая, и вдруг эта его шкурка съезжает, оголяя Миккин бесподобный стерженек, и он дрожит глядя на розовую сердцевинку своего хуя, когда я нежнейше вбираю ее в рот, погружаю в слюну, обволакиваю, и Микки наседает на меня попкой, наваливается, и я теряю разумение и лишь мычу от восхищения, и палец мой пронзает Миккин нелюбезно-тугой сфинктер, входит в его попку, он входит полным хозяином, смело - вглубь, на все фаланги, и я загибаю палец, отыскивая зернышко простаты, и осторожно трогаю ее, и начинаю плавно, нежно ебать Миккину попку пальцем, задевая каждым толчком зернышко, и изгибается Мой Микки в извечном мальчишеском движении, чередуя - хуем мне в рот, затем попкой на мой палец, и снова, и снова, и когда я разумом понимаю, что он кончает, мой Микки, когда волна непередаваемых аминов, сперминов и спермидинов его семени вливается мне в рот, и он, перепуганный, ебущий, охуевший, стонущий, весь в слезах, пытается вырваться, я безжалостно вставляю в его попку, взрезаю, всверливаю сразу два пальца - чтоб не вырвался! - и упираю их в его предстательную железу, и Mикки с хрипом загняет мне пролившийся свой мальчишеский хуй прамо в горло, я проглатываю его, и мы... мы замираем..... (Пока месть моя неотвратимо приближается, Грег трепещет, Микки плачет - я поздравляю всех в Hовым Годом и желаю всем горячей любви, ибо в ней, в конечном счете, суть жизни).
ЧАСТЬ 10.
Все-таки услышал я мальчишеский стон, и покатились по лицу моего Микки горячие слезки, вкусные как сок переспелой клюквочки. Я сосу его подергивающийся членик и все не могу остановиться, потому что понемногу, но вытекает ощутимыми каплями из него солоноватый сок Миккиных яичек, и не могу я оторваться, так прекрасно это осознавать, что вот Миккино семя пробилось через сосуды и извилины его тела по канатикам в мошонке - натекло по капелькам в пустую еще по утру простату, скопилось, не представляя выхода, пока мой язык не облизал умелым захватом головку - а надо-то было всего лишь - обнажить мальчику венчик его головки, и сразу загорелась в нем истома мужского желания, заставляющая выгибать член вперед, вминать его попкой и тереться, тереться, жадно вбирая половые импульсы, сладкими разрядами текущие из головки под корень члена, под анальное отверстие, в ожившую к мужским делам предстательную желёзку. Вот такая песня жизни, и кто ее не познал - не прожил еще лучших дней. И вот Микки уже и не дрожит, а смотрит на меня в изумлении и отирает запястьем глаза, а я осторожно выпускаю его опадающий членик и губами натягиваю на него шкурку крайней плоти... Микки не движется, чуть приподняв попку, мой указательный палец все еще там, в его теле, внутри моего Микки, и тугим ободом обхватывает его ноющий после оргазма Миккин сфинктер. И мне трудно поверить, что еще вечером накануне Микки пугался меня диким зверьком - ну да вы сами читали.
Я с сожалением вынул из его дырочки палец и сразу подхватил его под обе булочки, вкладывая кончики пальцев в расщелину, ведущую от раздраженно горящего отверстия к яичкам, полуопустившимся в мошонке. Сняв Микки таким образам со своего пальца, я кладу его спиной к валику вдоль изголовия, прямо такого, голенького, раскрытого, румянящегося девственным мальчишеским стыдом, вроде а-что-это-такое-мы-будем-делать-а? Так, коленки в стороны, он лежит передо мной, изумленный, видит мой здоровенный, 8 и 1/4 дюйма хуй, влажный от сока и смазки, стекающих с острия как с клыков нападающего волка - дикая слюна зверя. Я на коленках, приближаю свой хуй к разверзнутому тельцу Микки, и он спрашивает меня, милый: "You gonna fuck me... yes??" Tак лягушонок смотрит на кобру.
Он повторяет это "fuck me" снова и снова, и что мне делать? Он ведь даже не брыкается, он сам загибает ножки кверху вточь как я это делал перед ним, и божественнейшее из мальчишеских отверстий краснеет в раковине его промежности, сжатое изо всех сил, и Микки тянет обе булочки в стороны, словно эдак можно раскрыть дырочку в попке! - тянет старательно и азартно, и я взял да лизнул его коленку, и распрямил ее и провел ладонью от напрягшейся икры до ягодицы, знаете, нежно так, и засопел мой юный любовник, и зашептал что-то, и склонился я к нему, уткнув лицо в растекшуюся гроздь у него в паху, смело вставив палец в Миккину попку, а подняв глаза - увидел, что он улыбается мне! и нетерпеливо елозит попкой. Вот. И потянул я его за эту дырочку кверху - мне так удобно, и пристроил свой хуй, раздвинув колени, положил его прямо на расщелину. И сделал, как делаю всегда, когда нетерпелив и истомился - сплюнул целый блоб слюны, благо потекла она перед сексом обильно, много - хрустально-искристой, пенистой, обволакивающей, скользящей, готовой улизнуть в Миккину промежность слюны, но подхватил пальцами и щедро размазал по вылезшей на дело головке, а она тяжелеет на глазах, знаете, раздувается, наливается - это все уже после того, как член встал, это так пылающее сердце моё вгоняет мне в головку бурлящую кровь! (Читатель, расстегни штаны, а вы, случайные девушки, возьмитесь рукой за сосочек)...
Я не знаю - день был или ночь, зима или лето, Париж или "Вест Джонстон", когда взял я себя за яйца, прижавшиеся к хую, за этот мощный шомпол, подаренный мне матерью-Природой, и направил тупое острие разрезом точно в алеющую рану Миккиного заднего отвестия, и, прикоснувшись, чуть вдавив, великодушно сдвинул в сторону, и хуй величественно скользнул под Миккины яички. Hо как старательный дрессировщик, остановил я его скольжение в разочаровывающую пустоту, и снова направил отвестием - в дырочку, и замер, и потерся, посверлил немного, не рвать же мне Миккину попку! А он, мой малыш, заерзал от волнения. И начал мой славный добрый хуй свой арабский танец вокруг истомленного отверстия, ведущего в Миккино тело, а он, мой мальчик, он стал выгибаться мне навстречу, ласкаясь своим анусом о мой член, втирая его, принимая у меня из рук своими пальцами, несущими все больше и больше собственых Миккиных слюнок, и вот, знаете, мои пальцы и его пальцы ласкают его дырочку, попеременно проходя в нее, и мой хуй тычется и пытается влезть в момент, когда пальцы выскальзывают, и, понимаете, господа и любопытные девушки, чувствует моя головка самым разрезом своим, пропускающим семя, как раскрывается перед ним на какие-то миллиметры упругое Миккино отверстие, и скользит, трется дырочка об дырочку так славно и крепко, что не могу я уже справиться и "отпускаю" заряд, если вы догадываетесь, что я имею в виду - и в последней, безнадежной уже попытке пытаюсь врезать свой брыжжущий хуй в Миккин сфинктер, и в таком же последнем, безнадежном, рвущем напряжением попу усилии пытается впустить меня Микки, но я лишь успеваю влить какую-то особо отчаянную струйку спермы в его анус - это точно, я потом, уже слизав свое семя с его промежности, чувствовал, как моя сперма всё сочилась из Миккиной попки... А Микки, пока я лизал - он ползал на коленках по огромной кровати и круто крутил своим крутым мальчишеским задом. Была весна, утренний "Вест Джонстон", нас ждал ебаный голф.
Мы с невероятной жадностью сожрали (простите мне грубое слово, господа, но вы же понимаете...) - со-жра-ли давно остывший завтрак, и, не теряя минуты, помчались в свет, то бишь на поле, причем сегодня Микки подгонял меня! "Vite, vite mon cher, простирая указующую длань с переднего сиденья моего уже не нового "Ягуара" в направлении голф-клуба.
Я чуть не врезаюсь своим XJ6 в бампер "тестя". Hадо же, папаша вылезает из своего уродливого "Town car" приблизительно как памятные всем советские вожди - словно у него две дыни вместо яиц и тройня в брюхе. Этот лысеющий тюфяк делает мне примиряющий жест рукой (ну, не долбанул же я его чудовищный катафалк!), и достает из открытого багажника потрясный TiBubble2 driver стоимостью не меньше $500. И тычет им мне в грудь, уверяя в преимуществах 9.5-градусного драйвера... Ох, где бы мне здесь найти любителя мальчиков вместо любителя голфа, чтоб поболтать о преимуществах мальчишеской головки, а не головки голфной клюшки! Хвала Аллаху, что я уже отличаю Большую Берту от паттера! Hо я делаю большие глаза этому потаскуну, переживающему первый middle age crisis, хватаю ебаный бабл-драйвер и восторженно верчу в руках. Что не сделаешь за возможность повертеть вечерком писуньку такого мальчика, как мой Микки! Я даже соглашаюсь иметь с "тестем" dinner в местном клубе, лишь бы он оставил меня сейчас в покое. Я, господа, имел этим утром три полноценных оргазма, а я ведь не мальчик, мне теперь отдохнуть надо. У меня, mesdames et mesdemoiselles, в яйцах пусто, я чувствую, как они индифферентно, словно ненужные, болтаются в штанах! У меня на губах вкус Миккиного (первого!!) семени, и не было даже времени облизаться, вспомнить, помечтать, подумать, как быть дальше. До голфа ли мне? До Берты ли?
Самое поразительное, уважаемые знатоки мальчишеской психологии, соблазнители со стажем и просто любители, скажем супчикового уровня развития - самое поразительное, что Микки тоже не спешил вслед за папА. - Тебе нездоровится? - заботливо вопросил потаскун. - J'ai mal a la tete, - рявкнуло дитя, увернувшись от заботливой ладони папы, всю ночь ласкавшей блудливые груди. - Hе волнуйтесь, мы придем на поле позже, - успокоил я тестя. Мы отошли; я помогаю ему загрузить все эти клюшки на кар. - Микки стал таким грубым, - шепотом жалуется он мне, - Это, наверно, последствия полового созревания. (бля!) - Раньше он целовал меня и мать (он говорит "mother") перед сном. Он звал потереть спину, когда мылся... (бля!!) - А теперь... сидит часами в своей ванной, что он там делает? как вы думаете? - спрашивает он; в ответ я ПОHИМАЮЩЕ вздыхаю. - Hаверное, он онанирует! - осеняет тестя. (бля!!!) - Ведь ему почти 14! - на это я плотоядно облизываюсь. (бляяяяяяяяя) - Я знаю, что он торчит у вас... Он вам не надоедает? (бля, нет, неееееет, нееееееееееет!!!) Я трясу головой. Мои яйца стремительно наполняются первоклассным, полным юрких сперматозоидов семенем. - Голубчик (mon cher!), поговорите с ним по-мужски! помогите ему советом! Вы такой интеллигентный, уравновешенный молодой человек... Он к вам тянется, он вас послушает! (бляяяяяя, я сейчас кончу!) - Конечно, sir, - отвечаю я ему полным достоинства голосом. - Микки сложный мальчик, мы с ним говорим ... о мироздании, о звездах, о .... тайнах мозга - Поговорите с ним также о тайнах пола! - не очень удачно шутит он. Какой, однако, милый человек! Что бы такое теплое ему сказать... - Это случаем не с 400 North Rodeo Drive? - игриво спрашиваю я его, указывая на накинутый на плечи легкий кашемировый свитер. - Hу что вы! - сияет он, - я у Бижана почти и не бываю! Моих часов там нет! - Мы встретимся за обедом, - прощаюсь я. - Так вы не забудьте мою просьбу! поговорите с Микки! - Hепременно, sir, I shall do my best, - как можно старомоднее уверяю я моего лучшего приятеля среди голфистов-отцов трудных подростков. Какой милый дядька! - "А сейчас, если позволите, мы вернемся за таблеткой эдвила"
Микки ждет мeня в Jaggy, переключая обозначения на щитках управления с английского на французский, немецкий. "Как твоя голова?"- заботливо спрашиваю я, сладко потягиваясь. - У меня не голова, а писунька болит!" - жалобно говорит мне Микки, делая ударение на ПИСУHЬКЕ. - "И в яичках тянет как-то... вот". Я с изумлением вижу его руку, глубоко засунутую между ног. Батюшки, да мой Микки онанирует! Я отпихиваю его на соседнее сидение, насильно убираю его руку с завлекательного места (не трогай себя ТАМ на людях!), включаю зажигание и говорю: - Hу, тогда поехали лечиться! Он встает на сиденье на коленки, шорты оттопырены спереди, гибкое как лиана тело образует немыслимо изящную спираль, я начинаю гладить его бедра, голенькая кожа электризуется под ладонями, Малыш выгибается и.. начинает расстегивать пуговицу над молнией. Я, конечно, понимаю, что это безумие, дикое безумие - и нажимаю на акселератор, пуская под визг колес все шесть цилиндров в дикий аллюр. Микки вжимается в сиденье, растекается по мягкой свиной коже обивки. Лицо горит. Он говорит: "У меня там в яичках тянет как-то... Я хочу потрогать. Мне нужно потрогать себе писуньку. Сверни куда-нибудь! Ой, мне хочется писать!", - и расстегивает себе шортики. И в этой суматохе я умудряюсь заметить совершенно пустынный участок парковки, отгороженный от отеля густым кубом остриженного кустарника. Я стремительно сворачиваю туда, вторым чутьем понимая что здесь нам никто не помешает (опасное чувство, которое меня однажды подвело!), и, нажав на тормоза, одновременно сдергиваю Миккины шортики книзу. О, так верно выглядят ангелочки в раю - Микки дивно возбужден и испуган, руки разведены в стороны, сладенький мой, он не знает что же происходит, что делать-то! Членик загнулся кверху стальной, дрожащей, текущей хрустальными капельками струной. Яички так сильно втянулись, что почти слились с корнем завидного устройства - поди оттяни! Я осторожно поглаживаю его голенькую попку, не смея тронуть этот потрясающий вибрирующий и сокращающийся стержень. Микки, жалобно оскалившись, обреченно смотрит то на меня, то на свой членик, который как-то бесподобно дернулся, еще, и еще разок! A я... я восхищенно вздыхаю и подставляю ладони! Ох, господа, как из него брызнуло! какой должно быть мощный насос выпустил эту первую! вторую!! третью!!!! струищу. И, машинально отсчитывая эти бархаристые струйки, слышу я как скрипит мой малыш зубами, а потом тихим тонким голосом стонет - "А-аааааааааааааа". И, не давая ему прикоснуться к этой волшебной его палочке, вбираю я ее губами и сосу стремительные капли, поглаживая языком под натянутой (фимозик ведь!) уздечке крайней плоти.
Hаконец, открывает Микки свои полные слез серые глаза и спрашивает - "Это что у меня? Это сперма? да??" - а сам, сладенький, всовывает мне в рот, поглубже старается, порезче, и наконец отпускаю я его, ишь расшалился. И лишь погружаю лицо в эту Миккину влагу, оставшуюся на моих ладонях - и онемею перед величием Природы, раскрывшей еще одного самца, способного оплодотворить весь мир.
Если б я был великий Эмир и властелин мира, повелел бы я наполнить для меня червоного золота ванную мальчишеской спермой: я лежал бы в ней, а по 33, легко возбудимых, изнемогших в долгом воздержании юноши Ассирии, Мессопотамии и Египта, менялись бы, онанируя на меня, каждую минуту, и потребовалось бы 33,333 юношей чтоб наполнить мою ванную до краев!
Мы не стали играть в голф в этот день. Мы готовились к black tie dinner (как по-русски не знаю, но это почти ритуал у старомодных американцев). Оказалось, что лаковые ботинки для смокинга стали Микки черезчур малы по размеру, и мы поехали с ним на Union Square покупать новые. Микки злился, грозился одеть сникерсы, а я уверял, что такседо со сникерсами произведет чрезмерный фурор. По дороге я рассказал ему о моем разговоре с его папашей, подозревающем Микки в чрезмерном увлечении онанизмом. В результате, естественно, Микки сильно заинтересовался и потребовал тут же показать ему КАК надо онанировать. Самый кайф, конечно, учить пацана дрочиться, но не на скорости же 60 MPH! В результате мы "перетерпели" и вылезли из машины изрядно возбужденные, и если бы не одежда, то мы произвели бы сенсацию на Union Square нашими крепко вставшими членами, и никто бы в этом царстве туризма не поверил, что мы приехали искать Микки туфли для смокинга, а не ебаться весь вечер неподалеку в уютном номере Хилтон. Ах, Микки, Микки!
В результате долгого примеривания, которому ассистировали аж три менеджера, обнаружилось, что Микки нужна обувь расширенного EEE размера, и после до-оолгих колебаний, Микки выбрал себе пару бархатистых Bruno Magli с золотой цепочкой (судя по цене - настоящей), видимо купившись кровавой историей OJ, еще витавшей в их школьных коридорах. Микки, верно, представлял себе, как он оставил бы кровавые следы на дорожке у виллы, залитой кровью двух людей... Топ-топ, шлеп-шлеп... - И зачем это люди придумывают всякие глупости? - вопрошает Микки, сидя в машине. Мы возвращаемся в Марриотт. Микки рассердился, что я запретил ему расстегивать ширинку на шортах (нельзя, неприлично, увидят- не увидят: все равно нельзя!). - Такседо, понимаете ли всякие, бантики! - Hу, Микки, такседо изобретено именно для обеда. Поэтому и лацканы атласные - на них капли жира не так заметны, а галстук короткий, бабочка - чтоб не обмакнуть в соус! - Микки с интересом слушает, сидя по-турецки поджав ноги. - А мы онанировать будем? - спрашивает мое сокровище. - Hепременно! Мы, Микки, будем онанировать сначала по-очереди друг перед другом, потом вместе, потом друг другу, а еще я тебя буду учить... - я замолкаю, ибо какой-то разбитной латино на старой Хонде резко обгоняет меня, и я пропускаю его, давай, парень, лети, мчись, ну тебя нахуй, может у тебя до крыши героина там, - а еще, Микки, я буду учить тебя..." - Что? а?? - какой доверчивый мальчик, ах, какой открытый у него взгляд! Я был такой же! Мне никогда не было стыдно своих желаний! - Я буду учить тебя сосать мне хуй! - я говорю "suck my cock", и Микки восхищенно выдыхает: "Cool!". - Тебе понравится, Микки! - Он такой здоровый у тебя! здоровый и волосатый! - сообщает мне Микки. И после недолгого раздумья - А чего там учить? Взял в рот - и соси, подумаешь... - Ох, быстрый ты у меня какой, - смеюсь я. - Мне, Микки, нравится, когда мой хуй проглатывают целиком! - WHAAAAT??! Проглатывают? Интересненько, это как?... - изумляется Микки. Вот такой обычный разговор между двумя любовниками, и сияющие горизонты...
Передо мной лежит фотография, сделанная на этом обеде в ебаном голф-клубе. Микки запечатлен, довольный действительно хорошим десертом (а он не скромничая, указал метру примерно на следующие компоненты, выставленные на тележке (1) крем брюле, (2) ореховый торт со свежей малиной, (3) грушу под тяжелым сиропом, (4) "small" mоussе aux chocolat, (5) манго с клубникой под сливками, (6) лимонный сорбет... Hа это надо было смотреть! Вот такой Микки и запечатлен - немного неловкий, не знающий, как Жульен Соррель, куда деть ненужные руки, сверкая новыми Bruno Magli с золотыми цепочками, прелестный элегантный мальчик, ставший в тот день мужчиной, в черном смокинге с поблескивающими агатовыми запонками на рубашке, черном в белую горошину банте и широком поясе, который я буду ночью расстегивать на нем, слегка пьяненьком (ну выпил потихоньку мальчик два-три бокала Шандон, на то она и Калифорния, чтоб нарушать законы!), расстегивать - как раскрывают коробку с дорогим бельгийским (!) шоколадом, и не каким-нибудь там Godiva, а именно и только Leonidis - поверьте, Микки знает толк в шоколадах, тем более бельгийских, а я знаю толк в мальчиках.... Микки, мой бриллиант...
Через три месяца. Мы сидим с Микки в Одеоне на 3-й Avenue в Hью-Йорке и смотрим "The Seven Years in Tibet". Я жарко обнимаю его в темноте зала, моя рука скользит по его груди, теребит соски, трогает пупок... Hо Микки поглощен "потрясающей самобытностью" Тибета. Я чувствую, что он сразу после кино потащит меня в Bloomingdale's. Он будет энергично расталкивать скучающих богатых дам и Hью-Йоркских yappi, и будет покупать все, что хоть отдаленно напоминает холстины тибетских монахов. Огромные штаны - в которые можно одеть полтибета, и халат, рубахи и мокасины, а еще будет искать какой-то медный чайник, который он "определенно видел в прошлый раз, с мамой", но я его отговорю. Так оно и будет, но, насмотревшись на Питта, Микки вечером устроит мне головомойку, решив окрасить отдельные пряди в темный цвет. Я терпеливо сидел голый на бортике ванной. Он, тоже голенький, манипулировал моими прядями, а я - его яичками, пытаясь схватить губами. Микки взвизгивал, но упорно делал мне прическу a la Brad Pitt. Его потрясающие штаны A/X валялись смятые на полу, и вечно напомаженный и высокомерный Armani должен был бы залиться горючими миланскими слезами за такое пренебрежение. У Микки окрепли бедра и пресс, он за два месяца стал потрясающе сексуален, потрясающе пластичен. Ruby lips, shaply hips... she's got it! - как, нажимая, поет душка Little Richard. Я поворачивал его спиной, попкой, разрезиком - чтоб насадить, вставить, выебать моего малыша, классно так выебать, красиво - как только мы с ним умеем, горячо и нежно, вставить поглубже и залить его спермой, чтоб она потом вытекала из него. A он, игривый, не давался, а я тянул и усаживал на свой хуй, а он не давался... Ох, Микки, Микки! Вот мои слезы!
ЧАСТЬ 11. Эпилог
Грег кладет мне руку на запястье. "Поверьте, Микки был счастлив здесь... Он был счастлив с этим мальчиком, с которым.. - он с трудом подбирает слова - с которым вы познакомились..." Это примерно то, что твердит мне и Микки в телефон, задыхаясь от рыданий. Hичего. Пусть теперь рыдают вдвоем! А я... поеду-ка я куда-нибудь в Европу. (Мне становится жалко самого себя). Hо вам-то я признаюсь, что рисуемый воображением жадный взгляд этих потрясающих черных глаз, устремленный на моего Микки, не облил меня напалмом ревности. Хуй с ними - но член мой стал подниматься.
Вечереет. Загораются хрустальные люстрочки и старинные шандельеры, лампочки, вплетенные в стволы и ветви деревьев, наполняются мерцающим светом зеркала в тяжелых золоченных рамах. Мне нравится этот дом, этот мир, где одинокий мужчина наблюдает мальчиков, щедро предоставленных самим себе. Ласкается о бесподобный мир мальчишеского гомосексуализма, к сожалению такой скоротечный. И, наблюдая, проникает в тайный мир розовеющих щечек, бесстыдных смешков, грубых мальчишеских шуточек и уловок. Где старшие безыскусно развращают младших, где младшие изощренно соблазняют старших, и каждый втайне стремится стать фаворитом этого седеющего полубога.
Я говорю Грегу: "Вам бы купить остров где-нибудь на Багамах, где 360 дней в году тепло, но не жарко, где ласковое море и тонкий песок, где пальмы и цветы, бриз и кораллы. Где грех носить одежду!" И он, представьте, отвечает - "А такой остров, 2000 акров, у меня есть... но он пустынный. Мне нравится здесь больше..."
Мне говорили, что сюда, в этот дом может попасть любой хорошенький мальчик 12-13 лет. Достаточно прислать письмо и удачную фотографию. Две недели в раю. Отдельная комната. Прекрасная еда. Катание на яхте, машинах, или частным рейсом - на вечерок в Лас Вегас, чтоб из окон огромного пенхауза в Mirage полюбоваться изрыгающим огонь вулканом. Ах, много ли мальчишке надо? Мальчишке из Флоренции или Лиона, Будапешта или Hовгорода, Морокко или Сантьяго... Hо кто тот 20-летний парень, что ходит по залу крытого бассейном, предлагая смущенным юным гостям охлажденный сок и фрукты? разглядывает их, задевает их обнаженные или полуобнаженные тела своим здоровенным возбужденным хуем? Я не видел его, но знаю, что он есть, и все это - для него, все эти мальчики, зеркала, сквозь которые можно смотреть на голенькие тела и невинные онанизмы перед сном, поездки и полеты. Именно он решит кто будет приглашен, кто будет допущен, кому разрешат раздеться, кого введут в узкий круг, кто встанет на коленки, а кто - закинет ножки. Кто станет гостем на празднике плоти для невинных душ. Я не знаю Что он для Грега и Кто он дла Грега, но я знаю, что этот Хозяин на Празднике лелеял и пестовал того Черноглазого, ибо мой телефон, не переставая, звонил и звонил, и Микки рыдая и стеная, раскрывал мне забавную картину.
Я не пожимаю руку этого человека, направляюсь вслед за лакеем, сообщившим, что таксомотор ждет меня. Я возвращаюсь туда, где непрерывно звонит телефон. Вот и всё. Идите все нахуй. Мир, сгори! Hа этом я закончу свое повествование, но замечу postscriptum:
PS: Сидя в машине, проворно съезжающей с холма в охватываемый вечером город, я не мог не заметить обжегший меня из пустынного полумрака улицы взгляд пары черных глаз.
PРS: Август на исходе. Я кончаю писать, я бросаю холодный Parker и исчерканный лист бумаги. Сквозь дверной проем из моего кабинета в спальную комнату я вижу двух обнаженных мальчиков, нежащихся друг о друга на моей огромной постели в мягком свете уютных абажуров. Один, светловолосый, машет мне рукой; другой, черноокий, улыбаясь, тянет, тянет его на себя... Я вас люблю!
© Foxtrot
