Саше Крошу -
О судьбе охотников...
в дореволюционной России

Примечание: Обилие речевых оборотов, не часто используемых в высокой литературе Русской классики, может прийти в конфликт с взыскательными вкусами публики. Посему автор смиренно опускает взор долу и просит чувствительный народ и дам далее не углубляться.

1.

В полдень, жаркий и скушный жужжанием пчелок да слепней, на подворье тетки Матрены, молодой еще бабенки, въехал гоголем Вавила, таежный охотник годков двадцати пяти, косая сажень в плечах и красавец на зависть женихам. Но зря вздыхали по нем девки и бабы, был он хоть и красив, но хмур, сосредоточен, неразговорчив. Жил одиноко в дальней своей охотничьей сторожке - кто ж туда за ним пойдет? Силы он был такой, что мужики и парни сразу уступали ему дорогу, не приебывались. Бил он точно в глаз и обычно укладывал обидчиков одним ударом, но был незлоблив, поверженных не трогал. Так, разве что сплюнет, и пойдет себе, охорашивая здоровенной ручищей свою мягкую рыжеватую бородку.

Девки на него не жаловались, но шептались. Поговаривали, что сильничать не лезет, но любит, выпив, усадить себе девку на колени, да пощупать, пальцем по губам меж ног поводить. А у самого, поговаривали, поднимался при этом такой, что девки в страхе убегали. Брехня, конешно.

Ну вот значитца, въехал этот самый Вавила на коне своем Ретивом на Матренино подворье, она и рада - а почему, никому не скажет. Строгая была. Она и кричит с порога: "Митяйка, эй, Митяйка! Хозяин твой новый приехал, встречай-ка! " - а сама подбоченилась, груди себе поправляет, улыбку выудила и на лицо надела.
- Здравствуй свет мой! - обращается, Вавилу привечает. И выходит тут на порог мальчишка, Митяй. Пасынок, не сынок. Соломенный чуб, носик уточкой. Худенький еще, но годков двенадцать к зиме наберет. - Иди, поклонись Вавиле в пояс, - учит Матрена, под затылок подталкивая. Мальчик на Вавилу не смотрит, боится. Только вот поклон отвесил, как положено. А тот даже глазом не повел - подумаешь, мелочь мелюзговая под ногами мельтешит.

- Вот те, Вавила, тот пацаненок... Митяйка зовут... бери его к себе, он тебе помошником будет, мож что путное поднаберет, тож охотником станет... - трещит Матрена, и все груди себе поправляет. А Вавила знай лишь кивает, да на дыньки ее поглядывает. Зевнул однако, потянулся. Матрена тогда всполохнулась и про баньку упомянула, дескать "хорошо с дороги-т в баньку-б... Митька веничком-б... А потом я с водочкой-т..." - Он и кивает, детина, ухмыляется.

Ушли они в избу, а Митяй затосковал. Свирепый мужик, здоровенный. Драть, поди, будет, по жопе хлестать. Ох, держись Митяйка! Так он судел себе и тужил, покуда не окликнула его Матрена: "Вавила в бане напарился, поди похлещи его веничком, порадуй, не прогневи только!"

Митяй и поплелся. Видит, на палатях в предбанничке рубашка свежая, отцова лежит. Остальная одежа почищена, развешана. Мальчонка рубашку стянул, но порточки на себе оставил, что ж заголяться-то перед мужиком... Выбрал веник погуще и в жаркий полутемный пар вошел. Смотрит - сидит на палатях леший и ухмылается, а из между ног вылез у него толстенный змей, и он его душит, корчит. Испугался мальчик, выскочил наружу, только хохот за спиной слышит.

- Тетка Матрена! Тетка Матрена! - кричит.
- Чего тебе?
- Вавила-т змея в баньке душит!
- Какого змея?!
- Вот тако-оого! - и сам показывает, только глазенки таращит.
- Ох, проста душа, глупый ты! - захохотала Матрена. - какой змей! Это он хуй себе дрочит, балует! Прости госди... сам подрастешь, баловать будешь!
- Тетка Матрена! Нет, нет, змей! Истинно слово! Вот такой зодоровый...
- Это у Вавилы хуй такой! - мечтательно вздохнула тетка Матрена - Иди, он не обидет...

Митяй и пошел. Жмется у двери, боится. Надумал жбаном тукать, чтоб Вавилу упредить, дескать, вот, люди здесь, щас зайдут. Вспомнил Матренины слова, оттянул себе порточки, глянул - стручок. А там змеище! Ох, что-то тут не так, брешет Матрена... Но перекрестился и вошел. А Вавила уж на полатях, жопой кверху - лежит-елозит. "Куда ж ты пропал, - спросил, - Ну, давай-к, похлещи." Митяй встал над голым мужиком, размахнулся и хлестанул... И еще, и еще! А потом холодной водичкой сбрызнул, и принялся охажить, охаживать, изумляясь, чего это детина перед ним елозит и постанывает. Сумерки спустились, уж ничего-то почти и не видно в окошко. В полумраке Вавила перевернулся на спину, а Митяй-то от страха глазенки зажмурил, не смотрит мужику в пах, дрожит, веничком прохаживается, а глаз-то сам косится, чего там у Вавилы? Где змей? Нету змея! Ой... А это ЧТО?, - и ахнул про себя: - Яйца!!!

В темноте чего не покажется...

Ушел мальчонка, упарился. Каши быстро поел, молоком запил и полез на печь спать. Ночью проснулся от шепота и стона. Слышит - Матрена то охает, то стонет. И рычит кто-то. Охает, стонет, потом шепчет "Ох, миленький... ох миленький... не надо... Ох боюся! Ох здоров! Ой-ой-оййй!" - А тот коль не рычит, то посмеивается. И шлепает Матрену вхлест. "Порет!" - решил Митяйка и забился под тулуп. Матрена - тетка здоровая, драть такую - ОСОБУЮ силу надо иметь! - решил мальчик. К утру затихли, и он забылся, уснул.

А поутру его еле растрясли. Матрена руманая, глазки масляные: "Вставай лежебока, в путь пора!". Пока собирались, Митяй все на тетку Матрену поглядывал и гадал - драл ее Вавила или нет, и чего это она такая довольная... Так и не понял.

2.

Ехали всю дорогу молча, то галопом, то шагом. Митяй крепко вцепился сзади в Вавилу, не оторвешь. Держится, силится не свалиться, задницу об конскую спину, широкую, отбивает, уж ноет вся. Страшно Митяю уж и не дальнего пути, а силищи свирепого Вавилы, чувствует он с трепетом, как напрягаются сталью мышцы молодого мужика, сдерживающие прыть ладного скакуна. Кажется, что весь Вавила из железа сделан, и железо то вдруг напрягается, то размягчается. Ну выехали на поляну, и решил Вавила передохнуть. Спихнул мальчишку, упал Митяй, ударился коленкой, но реветь не стал, побоялся. А Вавила с коня соскочил, холку ему погладил, повел к реке. Сидит Митяй на корточках, смотрит. Жадно пьет конь холодную воду. А Вавила стянул рубаху, скинул портки, к Митяю даже не повернулся. Ослеп мальчик от неожиданной красоты крепкого тела, залюбовался. А там уж булки на жопе задвигались - пошел вразвалку Вавила к воде, а у Митяя в портках зашевелилось. Стыдно ему стало - сколько мужиков голых видел, а не любовался никогда, вот только Вавила ему чего-то глянулся. Отвернулся. A сам баню все вспоминает, змеину, которую Вавила давил. Неужели хуй? - вертелось у мальчика в голове, и он стал терпеливо ждать. Щас сам увидит.

А Вавила с разбегу, широко взмахнув руками, нырнул дельфином в воду и ушел на дно, только конь беспокойно морду от воды оторвал, ищет глазом хозяина. А тот вышел из воды, фыркая - косая сажень в плечах, осиная талия, и хуй болтается чуть не до колен, толстый, обмякший. Раскраснелся Митяй, не смотрит, но горит ему. Отвердел его винтик чего-то, в ширинку упирается.
- Эй, Митяй, иди-к окунись! - велел ему Вавила, а сам коню на холку вскочил, ногами обхватил, ручищами поглаживает.

Разделся быстро Митяй, винтик руками прикрывает, стесняется. Засеменил, присел попой в воду, охнул от холода, отскочил. А Вавила дааже не смотрит. Вмазал пятками в покатые бока коню, понукнул и повел в воду поглубже. Посмеивается, холку ему теребит, за шею обнял, шепчет ему в ухо - голую задницу Митяю выставил, аж дырка в жопе вон мальчику видна. И дивно то Митяю, что хоть оно и стыдоба конечно, но нравится ему на эту дырку у Вавилы подглядывать, да яйца под нею в волосне угадывать. Так и стоит, вылупился - винтик к пупку аж загнулся.

- Ну что ж ты! - обернулся к нему Вавила, но вдруг взгяд свой опустил на мальчишеское бесстыдство, Митяй оробел и, обжигаясь холодом, рухнул всем телом в воду. Не видел, что Вавила как-то взглядом подобрел, а может это нам и показалось.

Взвизгнул Митяй, рванулся на берег, выбежал, дрожит, изподтишка видит, что направил Вавила коня к берегу. Соскочил, похлопал РетивОго по широкой спине. Пошел вразвалку к одеже, хуй тяжело болтается, о бедра шлепается.А под ним яйца здоровые - страшно стало Митяю, не по себе. Не видел он еще таких мужиков. Затрусил и он к своей одежонке, попкой виляет.

Накинул Вавила портки, растянулся под кустом можжевельника, велел Митяю слепней отгонять, да и уснул. Крепко спит. Ровно дышит. Мохнатая грудь плавно подымается и опускается. тесьма на портках завязана, но прореха раскрылась и темнеет в ней. Сидит Митяй, отгоняет мух, глядит в прореху - и ничего не видит. И так ему захотелось туда ладошку просунуть, потрогать Вавилу за хуй-змеину, а почему - не понимает. Помахивает Митяй веточкой, а сам уж и пальчик в прореху пробует, а у самого от страха слезы на глаза выступили... Тут видит, как здоровый слепень уселся Вавиле на живот, он его хлоп ладошкой - "Ты чо бля?!" - было проснулся Вавила, но тут же вновь в сон провалился. А Митяй осмелел.

Погладил Митяй Вавилу по животу, даже к пупку прикоснулся. Спит Вавила. Тогда - была-не-была - сунул Митяй ладошку в заветную прореху у сразу за горячую трубу мужскую взялся, а она и не вялая, и не твердая, но толстая-толстая... И понял тогда мальчик, что хочет он трогать Вавилу за хуй, и гладить его и может быть даже целовать, и что это самое сладкое для него. А хуй-то стал в его ладошке вдруг наливаться. Испугался Митяй, лаодошку выдернул, сидит, веточкой помахивает, а сам горит лицом, а винтик в портки упирается, он им и трется, трется...

Пробудился тут Вавила, зевнул широко, почувствовал чугун в штанах. Поглядел на смущенного мальчишку, поправил пятерней в портках. Легко вскочил, побрел к кустам - на Митяя даже не взглянул. Отошел подальше, встал, вроде помочиться хочет, но дивно Митяю - то одной рукой Вавила движет, то другой, и зад его упругий круто ходит - вот-вот из портков выскользнет. Хуем играет, - догадался Митяй и задрожал. И долго так, долго-долго морочился Вавила. Потом застонал коротко, буйную головы вроде как обронил, громко вздохнул. Заправился, тесемку на портках затянул. Вернулся и велел снова в путь.

3.

Уселись на РетивОго. Митяйка-то Вавилу обхватил, прижался, чтоб не свалиться - не оторвешь. А как ручонки-то спереди проскользнули под Вавилину рубаху, да прямо на его горячее упругое тело, то подумалось Митяю, что вот голый Вавила куда как ладней, чем в портках. Ишь вон живот не промнешь, словно жалезный!

Жар идет от Вавилы. Дух его крепкий щекочет Митяйке нос. Чужой еще дух, привыкнуть надоть. Прижался поплотнее, хоть и робеет. Про Вавилин хуй думает. Вспоминает как в портках его щупал да поддрачивал. И любо ему почему-то, аж жаром захолонуло

А Вавиле и дела нет. Знай РетивОго погоняет, да локтями Митяйку порой заденет: править средь коряг да стволов - здесь сметка нужна. А мальчонка сам удержится! Ишь вон как в пуп вцепился!

Едут не скоро, но справно. Порой Вавила, казалось, в дрему впадает. Да вот Митяйка остреньким подбородком в спину упиратца. Да ручонки спереду об хуй задевают. Бередят. А Вавила и не отпихивает. Жопку Митяйкину голенькую вспоминает. Да яички его низко подвисшие...

И то ли в дрему совсем он повалился, то ли леший глянул на него из чащобы, но словно померещился тут Вавиле Михей-пасечник. Был Михей мужичок так себе, но для пацанов приманку имел. Мед.

Вавила малой еще совсем был, годков семи. Раз - поздней весной дело было - увязался он с пацанами на речку гулять. Ну вот бегают они голышом по мелкой воде, а у Антошки стручок торчит. Тот его пальцем задирает, пацанам выпячивает: "Вот - посмеивается - Михею подарок!"
И говорит Гришуне - "Айда к Михею мед лизать!"

Хуй у Антошки толстенький, но безволосый. Вавилке смешно и интересно на Антошку смотреть, ишь срам торчит да болтается. У Вавилки у самого такой, но только совсем маленький.

Гришка, худой длинный недоросль, сидит на берегу, сжав коленки - яйца свесились. Елозит, усмехается, губы кривит. -"Да уж, у Михея налижешься!.. К нему Тонька грят приехала..."

Вавила стоит, рот раскрыл, слушает.

А Антошка задницу вывернул, шлепает да приговаривает" "Вот хорошая жопа для Михея!" - Ну, Гришка лишь елозит себе да посмеивается. Ус себе поглаживает. Лицо у Гришки прыщавое, пух на губе чернявый, стыдный. - Гриш, айда подрочим! - зовет Антошка.
- С Вавилкой вон дрочи.
- У него там ничо нету - хихикает Антошка.
- А правда Тонька приехала?
- Михей сам говорил. Встретил намедни, грит приходи с пацанами... Медку отведать, Тоньку пошшупать...
- Гы-ыыыы - радуется Антошка, и видит Вавила, что он себе залупу заголяет, бесстыдник.

Тут еще два пацана подошли, присели. Про Михея судачат. Потом хуй друг другу показывать стали. Вавиле и стыдно, и интересно что старшие мальчики-то делают. Сидит себе в сторонке, поглядывает.А как Гришка высунул, все аж присвиснули. Здоровый у Гришки хуй, волосатый. А как залупа-то вылезла, отвернулся Вавилка, не стал смотреть, противно ему, гадость. Решил уж было назад в деревню бежать, но пацаны совсем распохотились и порешили все к Михею идти, а Вавилке страсть как любопытно.

Ну, пошли. А Вавила у рябого Кешки про Михея выспрашивает, что да как. Кешка посмеивается, рукой у себя в портках шарит, и все повторяет - Увидишь, увидишь! Меду нажрешься от пуза!
- Гы-ыыыы
- А Тонька?
- А Тонька... дурочка она, да кажись немая.
- Ебут ее все подряд...
- Гы-ыыыыы
- Пизда у нее маленькая - под смех добавляет Гришка.
- Он поди-т не видел...
- Видел пизду? - наседает на Вавилку сзади Антошка, в штанах грех торчит, в жопу Вавиле упирается. Ну, тот отпихивается. Маленький еще, но юркий.
Так и шли. Пацанячьий грех сладкий.

А пришли, хоть путь не малый, - не уселись: Михей сам вышел, радостно машет, зазывает. Бородка у него коротенькая. Улыбчивый сам. Добрый вроде. Коренастый, но не высокий мужичонка. На поляне ульи стоят. Пчелки летают, на солнышке резвятся. Зашли за ограду. В сторонке девка толстая сидит, косу себе заплетяет. Ухмыльнулась. Пацаны осклабились. Михей в избу не ведет, - на сеновал. Гришку за плечи обнимает, Антошку по жопе пошлепывает.

- Ну вы, - говорит,- порточки-то поскидывайте. - А сам суетится, ласковый, довольный. Пацаны сначала жались, а потом портки распускать стали.
- Бражки я вам вот щас, бражки - радуется Михей. Гришку за яйца взял, - "Гришенька, - говорит, - чтож не приходил?"

Гришка красный стал. Хуй у него поднялся. Рубаху на груди поднял, по животу впалому поглаживает,
- Медовухи, - грит - Хорошо б. Тоньку ешшо расстелить бы...
А Михей поддакивает, за хуи их трогает. Они и рады, повысовывали.

Достал Михей ковшик медовухи, пустил по кругу. Вавилке не дал, мал ешшо, да и ковшик небольшой, по глоточку разве только и досталось. Потом повторили. Да и еще разок.
Но захмелели быстро.
Михей им тогда и говорит:
- Вы тут подрочитесь, а я за медком, за медком...
Тут пацаны рубахи еще выше задрали, хуями играют, Вавилку тож подталкивают - скидывай одежку!.

Входит Михей - да голый, волосатый - истинно леший!. Хуй толстый, короткий - медом обмазан. прилег на стожок, коленки раздвинул: "Ну, кто пососать?! медку полизать?!" Тянет пацана:
- Кирьяшка, давай яйцо здеся лижи! А ты, Кешка, другое...
Прильнули пацаны, слизывают мед с Михеевых яиц, мордами в волосню зарылись, только жопы голые торчат.
- Хуй не трожьте! командует тот весело. - Залупу Антошке дам сосать... Иди сюда, Антош, вот тебе! - выгибается хуем Михей, аж задницу поднял. Антошка присел, язык высунул.

Сосут Михею пацаны, мотню облизывают. А он из жбанчика медку добавляет, Гришке весело мигает. Тот тоже подлез пососать Михею хуй...

- А ты чего? - заметил Михей Вавилку. - Иди-к медку попробуй!
Вавила подошел, стручок торчит. Ухватил его Михей за стыдное место, подтянул. пацаны расступились, замерли, смотрят, лыбятся. Обмакнул Михей хуй в жбанчик, высунул залупу, Вавилу за макушку подталкивает. Пацаны облизываются: меду жалко. Лизнул его Вавила по залупе, а Михей в рот запихивает. Влезла она мальчонке в рот, губы растянулись. Сосет ее Вавила, сладко. А Михей доволен, пальцы в мед опускает, дает пацанам. А потом перегнулся над Вавилкой, по жопе провел ему ладонью, да в дырку палец вставил. Взвился мальчонка словно шмель его укусил, отскочил. Жопу себе трогает, проверяет. Хохочут все.

- Маловат, маловат ешшо - посмеивается Михей. А Вавилке обидно. Хмельные они все, приебываются.

Вошла тут Тонька-дурочка. Румяная, хихикает, жмется, голых пацанов за хуй трогает, на Вавилку даже не взглянула. Пацаны ее под руки на стожок потянули, опрокинули. Рубашку на ней задрали, а она подвизгивает, ногами отбрыкивается. Страшно стало Вавилке: темное у нее что-то между ног, не как у людей, не хуйчик - мож отрезали, подумал он.

Михей поднялся, рубашку на себе одернул. Подносит ей ковшик с медовухой. Ну хлебнула она, утерлась. Да на стожок сама и откинулась. Только Вавилка ковшик-то и успел подхватить. А Кешека с Кирьюшкой уж за ноги ее потянули, в стороны развели. Разрез и раскрылся. Притихли пацаны, глазеют. Дрочат все быстро-быстро. Потом пальцы начали совать. Засунут, потыркают. Потом другому место дают. Подошел и Вавилка. Хоть страшно, но интересно, как у девки-т хуй отрезанный. Тоже потрогал, мокро там, отдернулся. А Гришка учит:
- Там дырка в пизде ... куда ебут ... туда суй, вон гля... - И засунул, аж ладонь вмял. Тонька выгнулась.

Сунул Вавилка пальчик, не понравилось - мокро там, жарко. Хлюпнуло. Отдернул руку, вытирается. Пацаны, конешно, хохочут.

Потом Михей-то взял да щель ее голую медом и мазнул. Потек мед, а Антошка лизать в сладкое сунулся. Тонька довольна, охает да повизгивает. А Михей все Антошкину задницу вывернутую поглаживает, хуем к ней прижимается.

Вавилка отошел в сторонку, увидел ковшик, да медовухи-то из ковшика и хлебнул. Сладенькая. Понравилось. Он и допил. Поплыла у него головушка, закружилась. Присел в уголку. Глазенки трет. И хоть и кружится все перед ним, но чудится Вавилке, будто Михей к нему подходит: рубаха задрана, хуй торчит. Залупу высунул, по губам Вавилкиным ею водит и говорит: "Пососи... пососи..." Мож и снится это Вавилке, только вот сосет он, мякоть покусывает, да зубки слабые ешшо, давится. Толчет Михей, лезет, и вдруг потекло что-то липкое, захлебнулся Вавилка, закашлялся, а Михей вновь сует, рот разжимает, и приговаривает: "Соси, соси..." Так и провалился Вавилка в сон, только и слышал смешки да Тонькино кряхтение.

А проснулся - стал утираться, липкое да засохшее с лица смывать. Горечь облитую во рту выполаскивать. А потом пошел смотреть что пацаны делают.

Они-то теперь все голые были. Тоньку держали, разрез ее растягивали. Антошка стручком ее в щель колол, забьет - подержит, забьет - подержит. "Ебутся" - понял Вавилка. Отошел. Но подглядывает сбоку, хоть и страшновато, гадливо.

Видит - мальчишка топчется, задницей крутит, хуем сверлит. Узнал - Антошка.
Михей его сзади обнимает, по юркой жопе гладит, за яички треплет, а Антошка знай ебет, напрягся, дрожит весь.
- Погоди... не наебался я... - огрызается Антошка.
- Дай Гришке... - Оттянул его Михей, подхватил на руки, потащил в избу. Пацаны зашумели, сбились перед Тонькой, дрочат, суются. Но для Гришки расступились. Увидел тут Вавила растянутую девкину пизду, мокрую, красную, словно рана, да как Гришка, приседая, залупой ее гладит, здоровый хуй свой в нее запихивает - испугался, затошнило его - отошел. Дрожит. А пацаны столпились, Гришку подначивают, Тоньку за груди хватают. Дышит она тяжело, Гришкин хуй в пизде чавкает. Лишь смешки да кряхтение из-за голых пацанячьих жоп.

Оглянулся Вавилка - дверь в избу-то открыта. Не прикрыл ее Михей, когда Антошку утащил. Интересно стало Вавиле, чего они там, в полумраке делают. Авось не будет Михей приставать - пойду, погляжу, - решил. Может еще и медку найду. Тихонько пробрался в сени.

Антошка стоял, опираясь об стенку, выгнув голую задницу, извивался и стонал громко. Позади него ярился и пыхтел Михей. Кусал в шею, "Пытает!" - в ужасе решил Вавилка, попятился, споткнулся и упал на спину.

Обернулся к Вавилке, смотрит на него Антошка мутными, дикими глазами, дрочится, выпячивается вхлест да шипит зло: "Еби! еби! ебииии!!!" И вдруг распрямился да прямо из хуя-то в Вавилку и брызнул...

Назад шли усталые, вялые: наебались, хмель прошел. Вавилку обсмеяли, что обделали его.
- Чо, понравилась Михеева молофья?! - допытывались.
Обиделся, злым стал Вавилка. А Антошка заступился.
- Нук-ка, кто Михеевой сметаны не пробовал?! А? То-то!
- Любит, штоб пацаны ему сосали... - поддакнул рябой Кешка.
- Хуи сосать - эт пацанам обычно дело - заметил Гришка. - А вот у пацанов-т сосать, то грех. Вон поп Мефодий, помнишь?... - пацаны зло засмеялись.
- Гриш, пососи мне - полез к нему Антошка. Гришка отпихнул его.
- А как тебя Михей-то сегодня ебал! - заметил между прочим.- Ведра попадали!
- Сладкое дело - спокойно ответил Антошка.
- Михей умеет - согласился Кирьян.
- У него хуй короткий. Жопу не порвет. - Добавил Гришка. Все дружно согласились, что Михей умеет ебать пацанов. Но Вавилке уж было не до этих судачеств. Напуганный пиздой и еблей, урча Михеевой спермой в животе, он раз и навсегда заказался от мальчишеских забав, на речке голышом больше не бегал. Быстро вырос, окреп, в 13 лет случайной полуночной дрочкой впервые обделался, девок ебал редко, и только в темноте... но часто ночами к нему лез Михей, совал хуем в рот и приговаривал "Медку вот, медку..."

"И зачем мне этот мальчонка?!" - думал Вавила. Да нехорошие мысли вновь полезли ему в голову.

4.

К вечеру расположились на ночлег. Вавила из хвойных веток шалаш собрал. Костер разжег. Похлебку сварил. Ладный мужик, только молчаливый да хмурый. Митяй сидел в стороне, тоже молчал. Учился. На ночь завернулись каждый в суконный накид, и сквозь сон все мерещился Митяю Вавилов болтающийся, шлепающийся хуй. Вавила шел к нему и говорил: "Ну потрогай, потрогай...", a Митяй увиливал, убегал, но все больше почему-то крутил перед Вавилой своей голенькой ладной попкой. Попка почему-то подрагивала, выворачивалась к Вавиле, словно заманивала. Стыдный был сон, мокрый. Митяйка проснулся и обнаружил, что забился к Вавиле в самый жар своей худенькой, вечно мерзнущей, выбившейся из портков жопой, но почему оказалась она мокрой чем-то липким и вязким, быстро стынущим наруже - никак не понял. Ширкнул рукой и вдруг нащупал ладошкой скользкое шевелящееся липкое мясо. Перепугался Митяйка, жопу отодвинул, лежит только посапывает. Потом осмелел, ладошкой снова юркнул потрогать, но мужик накрылся лапой волосатой да храпит себе - так и уснул мальчонка.

А утром проснулся от холода - нет Вавилы. Сначала удивился, потом слышит сопенье. Раздвинул ветки, видит: стоит Вавила неподалену у куста ольшанника и руками что-то красное, толстое охорашивает. Выгибается. Померещилось Митяю, уж не хуем ли тешится - но не поверил, уж больно здоров ствол... Хотя вон задница заголилась, рубаху задирает, по животу себя поглаживает. Отвернулся Митяй в тоске, ладошки себе нюхать, ночное рукоблудие вспоминать, дремно-сладкое, томное, гадливое. Потом снова стал подглядывать - страсть как интересно, только стыдом матерным веет. Видит, вот наконец выгнулся Вавила колесом, задом к шалашику повернулся и быстро-быстро задницей задвигал, как кобель на сучке. Потом повернулся, змеину заправляя. Митяйку и не заметил. А тот только слюнки глотал с перепугу: Как щупаешь - не змеюга, а так себе, хуй простой. Как видишь - истинкрестте, змеюга, да ешшо шевелится!

Вернулся Вавила, на Митяя гаркнул, дескать вставать пора. Мальчик вылез, уж каша варится в котелке. Он и поплелся, пописать вроде - туда, где Вавила топтался. Подошел и видит: а с листьев ольшанника-то сопли густые какие-то свисают, все залито. Понял мальчик, что не моча. Он пальцем-то по листику поводил, понюхал и догадался, что Вавилово семя это. На бычье похоже... Пахнет как та, ночная слизь. Он палец лизнул, потом сосать стал, понравилось. А как ссать принялся, то оказалось - не может! хуй напрягся, яйца втянулись. Дрочить ему страсть как захотелось, как Вавила, чтоб жопа дергалась как-кобель-на-сучке. Присел, стал с листиков Вавилову малофью на хуй себе размазывать. Дрочит сладко, яички, животик поглаживает, приговаривает: "Простигосди...простигосди". И вдруг скрутило его, аж сердце захолонулось, охнул, но быстро успокоился. Хуй обмяк, да в сон потянуло. Так и болтался сонным мешком за Вавиловой мощной спиной, только Ретивому жопой и поддакивал.

Ну приехали. Утомились с дороги. Сторожка уютная, вокруг на сто верст ни души.
Вавила велел Митяю дровишек наколоть, да огонь на ночь разжечь.
Может и перестарался мальчик, стало жарко ему спать. Вдруг волк вдали завыл, Вавиловы собачонки заволновались, к двери жмутся, царапаются.
Да и хотелось Митяю чего-то, сам не знает чего. Вертелся с боку на бок, пока рассвет не разглядел сквозь слюдяное мутное окошко.

Глазеет Митяй и видит в утренней дымке: Раскинулся Вавила на своем топчане, раскрылся голый совсем, ноги широко разбросал. Уставился Митяй в темное между Вавилиных ног, аж слезы навернулись. Оторваться не может. Тянется, сполз с коечки своей, крадется, и смотрит только туда, где покоятся у Вавилы хуй и яйца, хуй и яйца. Сторожит его мерное дыхание, а сам задыхается от страха и истомы. Приблизился, лицом почти касается, вдыхает жадно мужской запах и, не выдержав, уткнулся Митяй лицом прямо в жаркое месиво мохнатой мошонки, прижавшись к ядрам тяжелых яиц. Сопит Вавила, мерно дышыт. Ласкается мальчик о яйца, жадный делается, к хую подбирается, уж губками столбище бычачье целует.Язычок высунул, легонько коснулся - и вдруг напрягаться начал хуй Вавилы, наливаться кровью, подниматься, толстеть. Шкура на нем задвигалась. Вылезает из хуя гарпун толстенный - сомлел Митяй, вот-вот застонет от страсти. Лезет он, тянется, сухими губками гарпун трогает, словно во сне, нагибает к ротику, вот-вот лизать начнет - и скорчился тут Митяй от обвалившейся на него истомы, вжавшись больно напрягшимся своим хуйчиком в хрустнувший соломенный матрац.

- Ты чо?!! - пьяно поднялся на локте Вавила. - Бля иль девка снится... Пшла вон! - оттолкнул он мальчика ногой, да так, что тот отлетел чуть не под стол, а когда, в мокрых портках поднялся, видит, что Вавила уж на живот перевернулся и знай похрапывает...

Заголился Митяй, потрогал свои мальчишеские игрушки, слизь размазал - даже испугался ее, потом угомонился, но сон не приходил: подползал тихонько несколько раз поглазеть на Вавиловы яйца, свалившиеся из жопы. Томился мальчик, а отчего - ну никак, никак все не понимал. Дрочился только. С кем не бывает...

5.

Днем Вавила отправился на Большие Камни, горбушу нерестящуюся брать. Митяй пошел следом. Пику тащил на плече. Шли недалеко, избушку было видно. На камнях, плоских здоровенных валунах, в воду уходящих, Вавила разделся догола. Велел: "Одежу сыми!" Ухмыльнулся чему-то, взял у Митяя пику, встал в воду по колено и замер, замахнувшись. Рыбина плывет - он в нее хрясь, и проткнул - Митяю подает. Набил дюжину рыбин. Вылез на камень, уселся. Яйца по граниту растеклись, ядрами провисли. Хуй набок отбросил. Тесаком рыбин разделывает, Митяю подает: "Прополосни!". Мальчик отошел к краю, опустился на корточки к воде, ан далеко она. Боится рыбину выронить. Встал на коленки, аж раскорячился. Жопу Вавиле широко раскрыл, тот и глазеет. Ох хороша и мальчонки дырка в жопе. Ровная, гладкая, розовая. Словно девкина дырка... ох захотелось, захотелось тогда Вавиле ебаться. Медленно пьянел он, глядя на голую Митяйкину жопу. Заметил Митяй, что смотрит на него Вавила как-то не так строго, хмельно смотрит... Видит Митяй, что у Вавилы-то хуй уж не на бок свисает, а набух вдоль ног, как та пика. Мясо из него красное вылезло, напряглось. Страшновато мальчику, вроде Перуна увидел. А Вавила ему еще рыбину дает, на воду вон головой кивает. А голос хриплый стал: "Оп-полосни!"

Полез Митяй, дотянулся, смотрит как вырезанные рыбьи кишки расплываются. Обернулся, а Вавила уж рядом присел. На жопу Митяйкину глазеет. Хуй торчит вверх, качается, извивается. Страшный хуй, здоровый, толще митяйкиной ручонки. Мужик-то и не прикрывается, рад хую, только лыбится себе хитро, с прищуром.

Указал Вавила Митяю в разъем между камней: " Ты там... туда иди... там вода ближе". Митяйка и рад, юркнул назад, жопой выпятился, да на хуй Вавилин наткнулся - детина только крякнул. Всеж вылез, об хуй не покарябался.

Ну, пошли. Взяли рыбин. Там действительно вроде маленькое озерцо, вода теплая. Митяйка спереди трусит, знай оглядывается. А Вавила позади сопит, хуй не придерживает, нравится ему поленом перед мальчонкой болтать.

Вавила рыбу разложил. Показал Митяю, как внешнюю, холодную воду зачерпнуть, давай, говорт, промывай рыбу... Митяй влез между камней и словно застрял, и вдруг чувствует, что Вавила его гладит. Стыдно гладит его Вавила, под яичками, там где попа у мальчика дырку имет. Потужился Митяй вылезть назад, но наткнулся на тостое, острое. Елозит сзади Вавила, кряхтит. Тужится Митяй вылезть, но не может. Поплевал Вавила в ладонь, наслюнявил себе хуй и пристроил к Митяевой жопе. Сладко насел он, выгнул мальчонку за хрупкие плечики. Не лезет - тем слаже стало Вавиле. Взял он хуй в руку и принялся сверлить мальчику жопу - пусть покричит, в такой глуши только ворон спугнет.

Так и не понял Митяй, чтего хочет от него Вавила, заплакал от обиды, не от боли. Вспомнил, что хотел целовать Вавиле яйца, играть его хуем - а пришлось ему орать да вертеться, не пропускать жопой лезущий в него. А Вавиле и дела нет - насаживал его себе на хуй, не зло - а усмехаясь, сладко подъебывая, чтоб не порвать мальчику жопу, но не уступал ему Митяй, и это веселило бесов мужской крепкой похоти, и стал он растягивать мальчику дырку, засовываться туда хуем, мальчик боялся, вырывался, проговаривая "Ой, дяденька, не надо, ой больно в жопу..." и тогда Вавила снова брался ебать его, но забить хуй здоровенному Вавиле всеж никак не удалось. Не дался Митяйка, а мож жопа тугая - ктож про то знает. И тогда равкнул Вавила громко, раздвинул колени пошире, прижал мальчонка ладонью к камням, побуравил его еще хуем, сморщился как обычно, да влил семя куда-то в пустоту, под яички - наебался.

А отдышавшись, Вавила не зло пришлепнул, отпустил Митяя. Хуй скользнул по тугой мальчишьей жопе и упруго шлепнулся об живот мужика, оставил клейкий след. Вавила отвалился, ухмыляясь, уселся напротив. Митяй повернулся к нему, всхлипывая, вытирал себе слезы и сопли. Затем всеж утих, покорно уселся, ерзал, ерзал насверленной да невыебаной жопой, подтянул коленки и провел там ладошкой. А Вавилова сперма стекала по исцарапанному разрезу между тощеньких ягодиц.
- Пойдем... я тебе жопу-то медвежьим жиром смажу... враз заживет... - хмельно предложил Вавила и осклабился. Митяй еще морщился от слез и рези, но, замирая, смотрел как поднималось и опускалось огромное, отвисшее в мошонке мужика яйцо. - Надоть-бы целку тебе сломать! - сказал вдруг страшное Вавила и осклабился. Ну мальчик и похолодел, успугался, ссать побежал, и все думал: "Ломать Вавила будет!.. чо ломать-то?!" Жалко ему себя стало до слез. Где там у него целка - не поймет. У девок, знамо, в пизде, а вот у мальчишек где?! Неужто в жопе?!! Страдал мальчик.

А вернулся, Вавила ему буркнул:
- В дальные кусты не ходи! Шатун вот задерет!...
- Какой шатун, дядь Вавила?!
- Ведьемедь-шатун! Злобный он, как сам есть одинокий. Задерет...
А еще велел к субботе разг ивовых наломать. "Драть тебя буду, - сцедил Вавила. - Уму-разуму учить!"

Совсем загрустил Митяйка. Извесно дело - пацанов драть по голой жопе кажин мужик любит. Стегать с присвистом, да с поученьем. Вдоль да поперек жопы, штоб больнее, штоб проняло. Штоб боялись, да плакали. Ох-ох-ох, - кручинился Митяйка, - розгами драть будет, целку ломать, а у самого хуище как бревно, да еще свиреп и зол Вавила... Истинно Шатун!

Пришли в избу, велел Вавила Митяйке портки спускать, а сам достал с притолка сверток - желтый жир медвежий, обтекший в лысой заячьей шкурке.
- Р-раком встань! - велел Митяйке, р-рявкнул. Ухмыляется. А Митяйка башкой трясет, не понимает. Голую жопу руками прикрывает - боится.
- Р-раком грю встань!
- Эт как "раком" ? - шепчет Митяйка.
- Не знашь как раком?! - изумился Вавила и показал, только портки холщовые на мощной жопе натянулись, чуть не треснули.
- Ой, дядь Вавила, не надоть... Ой погодь... - заскулил Митяйка.
- Жопу смажь! Под медвежьим жиром все враз заживет!
Повернулся Митяйка неохотно. Вавила ему сверток подсунул. - Смажь вот палец, да в жопу засунь, намажь поширше, - учит, а сам в портках себе копошит, хуище тешит.

Митяйке, знамо дело, противно в жопу палец втыкать. Мялся, мялся, да Вавила понукает. Ткнулся разок - ан понравилось! Дырка тугая, пугливая, палец сперва не пускает, а как вошел - обхватила его сама, сжала. Вынул, посмотрел боязливо не в говне ли, ну ткнулся еще раз - вскользнул пальчик, опять понравилось мальчишке, только вдруг защипало царапины. А Вавила знай лыбится, да хуй дрочит, потешно ему смотреть как Митяйка раком стоит да себе жопу жиром намазывает. Но ебать не стал, решил погодить. Своя ладонь привычна. Вышел на завалинку, подрочил, сбрызнул - кобели тут же и слизали.

6.

Хорошо в тайге, доволен Вавила. Из напастей - комарье да мошки, да вот еще нужно б Митяйке целку сломать, а то как тут сладким-то побаловать?! Ишь, голенький да ладненький, словно мала девка! Хуй на него стоит, страсть как ебаться хочет. Затомился Вавила, но тож и подобрел к Митяйке. Струнил конешно, порой и зажимал, но не сильничал - силу-то свою жеребячью сознавал детина.

По субботам, по вечеру, как положено, драл его розгами, но не злобливо - блудливо. Разложит мальчонку на лавке - портки долой, рубашонку задрать. Мальчонка жмется, сопит, похныкивает, знамо дело. Вавилу уж и разбирает. Прутики ивовые отбирает, на Митяйкино тело поглядывает озорно, аж грешный хуй встает. Свечки, конешно, поближе, жжет - не жалеет, видеть хочет. Жопу Митяйкину голенькую погладит - стеганет, погладит - стеганет. Учит разуму да покорности. Меж тем нравится ему, как Митяйка пищит, заставляет его Вавила жопу-то выгибать. Стеганет - погладит, стеганет - погладит... А хуй все тверже в портках встает, ебаться лезет. Забавно Вавиле, словно у девки под юбкой шалит. Да и Митяйка только для виду попискивает. У самого торчит - знай об лавку трется, даже не скрывает.

Вот стегает Вавила мальчонку, стежок за стежком укладывает, а сам яйца себе тешит да хуй поддрачивает, прям в выворот Митяйкиной жопы целит. Порой конешно и ладонью хлестанет - для звука. Да и понравилось, приятно Вавиле: жопа у Митяйки нежная, под ладонью звонкая...

Ну вот тешится он так раз - уж седьма суббота шла, хотя кто ж помнит - знай себе дрочит Вавила да пацана похлестывает. У Митяйки уж и жопа розовая стала, ревет тихонько, на Вавилу снизу поглядывает. Тут скрутило детину, сбрызнул он поверх розового, охнул, хлестанул покрепше по мокрому-то, своей спермой залитому - чтоб проняло. Митяйка взвизгнул, обернулся, да прям на протекший Вавилин хуй и уставился, бесстыдник. А тот ему вдруг: "Соси!". И в рот сует.

Сглотнул Митяйка слезы да сопли, втянул Вавилин хуй, конец лишь влез. Зачмокал - только глазенки выпучил. Уж больно здоров, да еще и Вавила подъебывать принялся. Понравилось мужику, а до пацаненка и дела нет, попривыкнет.

Так они стали жить-поживать. Днем Митяйка бегал по камням, вертел голенькой жопой, покуда у Вавилы не поднимался толстый хуй. Потом мужик зажимал его между камнями, недолго терся хуем об мальчишью жопу, обливал ее густой спермой, давал Митяйке обсосать и уходил в тень поспать. Митяйка утирался, облизывал пальцы, злился. А ночью подбирался к храпящему Вавиле поиграть его яйцами и вялой палицей. И каждий раз наказывал Митяйка Вавилову хую не ебать его больно, и за это целовал его, грозил ему, и все дрочил себя, пьянея от крепкого духа тяжелых, пухших в его пальчиках Вавиловых яиц.

"У, злодей, толстющий!" - думал, засыпаючи, про Вавилин хуй Митайка, поджимал коленки покруче да все протыкал себе дырочку в жопе, ну чтобы привыкла, поддалась. Палец нюхал, слюнявил - и все-то как во сне.

Привыкать начал Митяйка к Вавиле, только хуя его и опасается. Зажимает мужик мальчонку, силой берет - а тот в жопу никак не дается, вырывается. Уж жир-т весь медвежий вымазал - кобели косятся, медвежатину на нем унюхивают. Так-то вам в тайге жить.

Потом надумал убегать в кусты у конюшни. Липа там росла неломатая. Митяйка сучок нижний обстругал. Тот стал гладенький, ровненький. Спустит Митяйка портки, пристроится жопой, да и садится, чтоб внутрь вошло. Ерзает, сопит, жопу приноравливает. Ебется об сучок, хитрец.
Кряхтит да злится. "Отрежу Вавиле хуй!" - грозится. (Это ж надо такое надумать!)

Однажды ебался Митяйка с сучком, вдруг видит рыженький комок на полянку выскочил. Перепугался мальчонка, решил - волк! Да, бросив портки-то, в избу и помчался, пятками мелькает, писуньку ручонкой зажал. Вавила изумился, где волк? Взял ружье, вышел. Вскоре хлопнул глухо выстрел. Вернулся, портки Митяйкины принес, в усы посмеивается - оказалось это лисенок на Митяйку налетел.

На третий, то ли четвертый месяц ночью зовет его Вавила.
- Эй, Митяйка! Иди ко мне спать...
- Чо?! чо?! чо?! - сопит спросонок Митяйка.
- Подь сюда! - шепчет Вавила.
- Чо?! Зачем, дядь Вавила?
- Шатуна заслышал!...
Вмиг взлетел мальчишка и юркнул к Вавиле. Тот на него жаром дохнул, под себя подмял, накрыл, улегся сверху. Голый Вавила, горячий. Хуем трется, по митяйкиному телу ручищами шарит. Впился Митяйке в рот, стал язык сосать - весь себе в пасть втянул, вот-вот вырвет. Помирает Митяйка, совасем задохнулся. А Вавиле и дела нет, сосет, да под яйца пацану хуй подпихивает. Потом оторвался. "Я, - грит, - ебаться с тобой хочу. Как с девкой... Сожми ляжки поплотнее." Выгнулся, просунул, но елозил - только злился. Сплюнул, снова сосать заставил. Сосет Митяйка толстый хуй, вавилин сок сглатывает. Осмелел щенок, яйцами Вавилиными играть принялся - то развернет, то оттянет. Давится, поджидает когда из хуя брызнет да потечет. А мужик ярится, поглубже вставить норовит, а сам все повторял: "Целку тебе, Митяйка, ломать пора. В жопу тебя ебать буду. Других пацанят тож ебут, поте-еерпишшш"

Ну, наебался, натерся хуем об Митяйку. Помолились на ночь скороговоркой, для приличия, да и велел Вавила с тех пор Митяйке с ним спать. Уснул, захрапел. Раскинулся. А Митяйка не спит, рад, чертенок. Шарит Митяйка у обидчика, хуй ему дрочит, не таится. Думает как Вавиле хуй отрежет, да вот станет ли Вавила болеть без хуя. Зима уж подступила, мужик жаркий, Митяйка к нему ластится, хоть и страшно - вдруг проснется, да не понравится... И с тех пор стал класть у постели нож, чем зайцев да белок свежевал. Лезвие пальчиком ласкал. Блеском любовался.

Меж тем Вавила на охоту ушел, песца да соболя бить. Прошло два дня. Вернулся, обучил Митяйку свежевать зверьков. А к полудню истопили они баньку, и вот в баньке-то послал Вавила Митяйку под лавкой свечку искать. Лукавый мужик. Ну. юркнул малец под лавку, шарит там - лишь кряхтит, да осталась снаружи Митяйкина жопа. Раскрылась она широко, (а может и схитрил мальчишка, сам решился раскрыть мужику вход) - так или иначе, но встал у Вавилы хуй стальным дротиком, высунул Вавила толстый наконечник, обмылил от уздечки до яиц, приставил к Митяйкиной дырке, покуда мальчишка-то под лавкой, да и всадил в растопыренную жопу, навалившись! И выебал мальчика как девку, елозя да с подсадом, и посмеиваясь: "Жоп-то не пизда, быстро заживет". Перетерпел Митяйка, однако, не пищал.

А как выдернул Вавила хуй, наебавшись, то стала его сперма позывами выходить наружу из жопы мальчика, с кровавыми сгустками, да розоватыми разводами.

Вылез Митяйка под Вавилины насмешки, побежал в сени, присел на корточки да тужился, выдавливал из себя словно Вавилин хуй еще в нем, со спазмами да болью в поднадорванном входе. Затем вернулся все ж, сел выебаной жопой в шайку с тепловатой водой и там, в воде принялся трогать себя, пальчиком в дырочку. Она там в жопе сжималась, не давалась... Ой-ой-ейейейей!

Потом обернулся, увидел Вавилу лукавого да самодовольного, заплакал. Обидно стало, что мужик выебал.

- Ну чо ты, чо ты... - неуклюже успокаивал его тот. - Это я те целку сломал... потом полегше будет... Митяй насторожился. Но Вавила вдруг потянул его к себе.

- Не-еееет, - залился в слезах от обиды Митяй. Но противиться потянувшим его рукам не стал, уселся на колено Вавилы и вдруг увидел перед собой своего насильнока, огромный обмякающий хуй. Хуй еще подрагивал, опускаясь, был перемазан густеющей спермой, кровью и Митяевым собственным говном - и это больше всего смутило мальчика, он скривился и еще горше заплакал.

А Вавила ухмыльнулся, Митяйкини ноги задрал, жопу его разглядывает, да точно девкину пизду трогает. Палец засунул - Митяйка только морщится, терпит, но у самого-то подскочил, да как! Стал его Вавила в жопу пальцем ебать, с вкрутом, да посмеивается. А мальчишкин хуй напрягся, ну и брызнул мужику в усы. А вслед Митяйка выгнулся, и сунул, сукин сын, Вавиле в рот. А тот, дурила с непонятью, схватил губами Митяйкин хуй, и тут такая сладость в него пошла, что зачавкал он, а мож застонал, сосет пацаненка, да еще пальцем жопу подъебывает. С вкрутом. Ох, грех...

Но как расцепились, то засвербило Митяйке, и в жопе больно, и в яйцах резь. Озлился, засопел. А Вавила впал в полное умиротворение, брюхо поглаживат да на Митяевы всхлипы и охи лишь забавляется. Хуй себе подрачиват, да Митяйкину тугую жопу вспоминат. Ну а мальчонок догадывался, да думал как отрежет Вавиле хуй. Лег отдельно, но не спал, шатуна боялся. А главное - про Вавилин хуй замечтался.

А ночью позвал его Вавила... - Эй, мальчонок... иди, погрею!
И он нырнул в жаркие Вавиловы объятия, и сразу же взял его ручками, ощупывая, за хуй, за яйца, выкручивая их в волосатой прохладной мошонке. Но Вавила оторвал его, расстелил, разложил, беспомощного, на животике, жопой вверх. Он накрыл его всем тяжко непереносимым, чугунным телом, потерся хуем в разрез, развернул к себе, впился в рот, покусывая мальчику губы, высасывая язык, и все шарил по груди, стараясь нащупать соски. Так он вертел его, как маленькую беспомощную игрушку, то прижимаясь, тычась хуем мальчику в жопу, то вылизывая его ротик, то засасывая, покусывая небольшие, набухшие Митяйкины соски.
- Теперь ебаться хочу! - сказал он громко, отвалившись.
- Ой не надо... Ой Вавила... Ой больно... - начал страдать Митяй, но Вавила встал на коленки, выпростав хуй, и принялся обмазывать его жиром. - Так-то войдет! - приговаривал он. - Жопу...жопу поверни! -. Лег и усадил пацана себе на живот.

Митяй захныкал, но повиновался. И Вавила воткнул ему в жопу хуй, подсадил просунул, влез, вставил поглубже, пришлепывая, насадил, вогнал по яйца и принялся медленно, с восторгом, рыча и захлебываясь, ебать Митяйку, покуда из мальчишки не брызнуло. А когда брызнуло, он стал сосать его хуй и ебать еще горше и глубже, с подбросом и подскоком, ярился и стонал, а мальчик знай терпел. И тянулся к заветному клинку, которым свежевал белок.

Ну вот. Ебал его Вавила раза по три в день. Утром, конешно, наспех. Ну, днем, разложив пацаненка на столе - ебал стоя. Вставит, поебет, отпустит. Снова вставит, поебет... Нравилось Вавиле смотреть на Митяйкину жопу, как опадает дырка в ней - чтоб загонять, да покрепше. Отпустит, подрочит, снова вгонит. Но кончал мальчику в рот, да приговаривал, что, дескать, сперма, Митяйка, лучшее лекарство. Соси, не захлебнись. Хуй был толстый, лил долго, Митяйка глазенки зажмурит, сосет да глотает быстро-быстро, лишь кадычок по горлышку скользит. А про себя решил не резать Вавиле весь хуй, а отполовинить. Жалко ему стало весь-то отрезать, как лечиться-то тогда?!

А в большой снегопад под ранний вечер (уж не в Рождество ли?) вдруг залаяли завыли овчарки, забился в стойле Ретивой, раздался топот и глухое дикое рычанье. Помянул святых угодников Вавила, схватил ружье да патроны, выскочил за дверь. Матернулся крепко, раздался рев и выстрел, снова рев и выстрел, изба зашаталась и вдруг все замолкло. Перепугался Митяйка, дрожит, за печкой схоронился. Слышит - собаки скулят. Схватил ухват и выглянул за дверь. А там Вавила в крови лежит без движеньев, а рядом с ним гора и из нее лапа когтистая. Шатун подбитый, лишь вздрагивает. Закричал мальчонка, сграбастал, втащил Вавилу в избу, дверь подпер поленом. Ну, Вавила стонет, голова буйна набок. Распахнул Митяйка на нем зипун, а грудь-то у него когтем полоснута как лезвием, кровью исходит - кость белую видно.

- Вавила, Вавила! Голубчик, оживись - ревет Митяйка. Но меж тем на топчан мужика втянуть одолел, одежу с него кровавистую всю стянул, водкой вспрыснул. Воды холодной к губам поднес. Жадно хлебнул ее Вавила, малость опомнился. Застонал, да Митяйке и говорит: "Сдохнет шатун, не бойся! Я ему в глаз попал. Нацеди мне крови его в ковш, да побыстрее! Помру ведь...

Скатился Митяйка, схватил ковш, вылез за дверь - страшон зверь, опал навзничь брюхом кверху, лишь вздрагивает, да когтем шевелит. Псы осмелели, подбираются, на Митякйу рычат, кровищу со снега слизывают. Как тут нацедишь? Побежал мальчонка назад, Вавилу трясет да молит. Очнулся мужик, лишь прошептал: "Яйца ему режь... там вся кровь... кровь... кровььь"

Выхватил Митяйка укромный свой нож, за дверь выскочил, на псов матюгнулся да ковшом маханул - отползли, морды в снег засунули. Нагнулся Митяйка, яйца у шатуна нащупал, оттянул, да полоснул ножом, надрезал. Охнул зверюга и опал, запердел да заерзал, а Митяйка под кровищу ковш сунул, нацедил до краев, побежал в избу. Вавилу растряс, по морде хлестал, и все молился, молился "господипрости, господипрости..." Хлебнул Вавила из ковша, припал, присосался, отвалился и уснул. А Митяйка-то ковш подхватил, да с остатка и допил что там было. И поплыла у мальчонки башка баранкой, заикал он, захмелел. Налились глазенки кровью. Схватил тесак, вышел за дверь - псы взвизгнули, разбежались. Пнул он шатуна в морду, плюнул в нее. Отхватил ему яйца совсем, схватил клубок, понес в избу. Уселся с Вавилой рядом, яйца медвежьи выдавил, ножом их посвербил, вырезал. Полоснул посередке и Вавиле губы мажет, да сам пробует. Потом раскрыл Вавилин хуй, достал мякоть, шкуру стянул. "У, злодей! Щас отрежу!" Водит ножом, вены поддевает, вот-вот полоснет, совсем умом тронулся. Так и уснул.

А проснулся - хуй во рту. И Вавила смотрит на него, слабый, добрый. "Ты чего, Митяйка?! Нож то зачем?!"
- Да вот, дядь Вавила, хотел я тебе хуй отполовинить, заебал ты меня... Но пожалел. Ты ж не шатун...

ЭПИЛОГ

По весне, когда зазеленели мхи да лишайники, зацвели кашки да лютики решила тетка Матрена навестить пасынка. Оседлала лошадку побойчее, но не норовистую, а в пути все змеину Вавилину вспоминала, как влезала в нее, грешницу, да с подбросом, да с напором - так и ехала влажная, истеклася вся...

Долго ехала. Уж и до отмелей добралась. Суров, но красив край, пихты стометровые небу песни поют. Видит в высокого откоса - люди внизу. Привязала лошадку, подлезла за камень к самому обрыву - и видит:

Митяй то с Вавилой, да голые они, грешники. Держит мужик пацаненка на руках, да жопой на хуй себе насаживает. А Митяйка смехом заливается, обниматься лезет, ручонками тянется да за холку Вавилу треплет, и кричит на всю тайгу: "Ну еби же меня, еби! глубже, глубже!! - А Вавила дело свое знает, молотит на славу, да приговаривает: Сладенький! сладенький!! Уж третий раз... дай передохну!
- Не-ееет! Еще, еще, ещеее

Повернула лошадку вспять Матрена, распустила вожжи. Едет не спешит. И все улыбается.

©Foxtrot