Давным-давно, когда на свете жили глупые короли и прекрасные принцессы, приключилась одна странная история с неким усатым солдатом в треугольной шляпе... Но тут мы делаем оговорку и просим прощения у тени великого и любимого нами Андерсена, ибо вовсе не имеем цели опошлить его творчество, и сами не одобряем такие вольные вариации на чужую тему! Но - волею мойр и мы идем по пятам озорника Шварца. Короче, извинения принесены, начинаем. Зачем? Как знать! Как говорил великий скасочник, дойдя до конца этой истории, мы будем знать больше, чем вначале...
...

О доблестях данов,
О конунгах датских...
Беовульф

Мы не будем повторять первую половину этой в высшей мере занимательной истории - старик Ханс Христиан достаточно правильно все там описал. Но вот дальше - дальше мы его немного дополним. Мы сразу воткнемся в то место, где солдат, уже открывший чудотворные свойства огнива, снова отъелся на медных и золотых деньгах, и ему захотелось клубнички.
И вот, дождавшись глухой полуночи, он чиркнул огнивом, и вызвал собаку с глазами, как чайные чашки - хранитель медяков пользовался его особенным расположением, ибо был умен, смекалист, да и по габаритам легче входил в комнату, чем его совсем уж монструозные собратья. Так часто бывает - тот, кто живет на медные деньги, более оборотист и предприимчив.
- Что угодно, господин? - пролаяла собака, выкатив свои чайные чашки.
- Теперь, правда, уже ночь, - сказал солдат. - Но мне до смерти захотелось увидеть принцессу, хоть на одну минуточку!
- Гм, - озадаченно пролаяла собака.
Но приказ есть приказ - собака исчезла, раз! - и вот она опять тут. На спине у нее сидела принцесса. Боже, как она была хороша! Всякий сразу бы увидел, что это настоящая принцесса. Принцесса крепко спала. Она была одета в розовую тончайшую ночную рубашку с королевскими коронами, а под ночнушкой, как тут же не преминул убедиться солдат (ведь он был бравый воин, настоящий кавалер), на принцессе были прелестные коротенькие кружевные панталончики, тоже из тончайшего батиста и восхитительные наощупь.
- Да, эй, а она не проснется? - на всякий случай спросил он верного пса, который сидел тут же и таращил глаза.
- Не извольте сумлеваться, господин, - гавкнул пес.
Не следует думать, что наш герой тут же сделал попытку испортить девчонку, или еще что-нибудь в этом роде - он ведь был настоящий воин галантного века, в синем мундире, с тесаком и с буклями, благородный и храбрый, как, впрочем, и автор, как и вы, читающие эти строки! Все было вполне невинно, а с учетом того легкомысленного времени даже глупо-невинно. Он с некоторым усилием снял девочку с собаки (девочке было лет пятнадцать, и она была весом с порядочный мешок картошки), положил на свою кровать, затем раздел и долго услаждал зрение созерцанием ее выпуклостей, впадин и мохнатостей. За зрением настала очередь осязания, а потом и обоняния - черт возьми, принцесса даже ночью, и даже в тех местах была надушена как тысяча чертей, - и, в соответствие с классиком, на прощание наш воин напечатлел на ее губках прощальный поцелуй.
Но, в отличии от классика, напрасно в следующую ночь старуха-фрейлина дежурила в принцессином будуаре, держа наготове непромокаемые сапоги... Впрочем, все по порядку.
Едва настала ночь, как разлакомившийся солдат повторил приказание. На этот раз собака отсутствовала секундой дольше, а когда появилась, на морде ее было сконфуженное выражение, и чашки она отводила в сторону. А на спине у нее...
- Черт побери, глупое животное, ты кого приволок? - вскричал солдат.
- Господин, сегодня никак нельзя было, там эта сучья... пардон... чертова фрейлина свои чашки лупит, - пролаяла собака, - ну я взял кого можно было. Может, вам сойдет? Только помет другой, а производители те же, и родословная настоящая.
На спине собаки сидел и спал изящный белокурый мальчик лет девяти-десяти. Он был одет так же, как и принцесса - в ночной рубашке с рюшками, с вышитыми золотом коронками. Это был принц.
Солдат рассердился и всплеснул руками в красных манжетах.
- Ну и что мне с ним делать?
Собака опять пролаяла свое "гм", и на морде ее, глядящей в сторону, было какое-то туманно-глупое выражение.
Поворчав, как подобало ветерану, солдат все же приступил к мальчику. Черт возьми, а мальчишка тоже ничего себе...
О! Не то слово! Он был прекрасен, как день! В целом Копенгагене не было мальчика прелестнее младшего королевского отпрыска - он был подлинным украшением Медного Замка, к тому же благонравен, набожен и прилежно учился, и его аспидная доска всегда была чисто вытерта, и на ней обязательно написано грифелем задание на завтра. Впрочем, королевские дети все были такие.
Под рубашечкой солдат обнаружил на мальчике такие же, как у принцессы, коротенькие кружевные панталончики с вышитыми золотом коронами, но, в отличии от принцессиных, принцевы штанишки были голубые, и спереди застегивались на золотую пуговку. Полюбовавшись на это чудо брабантских мастериц, солдат снял с мальчика штанишки и, велев собаке держать повыше в зубах подсвечник, с чувством верноподданного восхищения оглядел тот жезл, который на языке полинезийцев Туамоту называется кокоро, а в Дании черт их знает как, мы не знаем, да и ни к чему нам это знать. Кокоро принца, или как там оно по-датски, был маленький, пухленький и изящный, как у Амура (благо на дворе стояло барокко), и, будучи ценителем прекрасного, разнежившийся солдат при прощании напечатлел свой уставной поцелуй не на щечке принца, а совсем в другом месте. Стоит ли его за это упрекать? Мы не знаем, решайте сами.
На следующую ночь солдат едва успел взяться за огниво, как верный пес уже таращил перед ним глаза.
- Кого сегодня, господин? У принцессы опять торчит фрейлина в сапогах, так и заснула сидя. Может, фрейлину?
- Нет, дружок, фрейлину можешь утащить к себе. А королевские дети - еще кто-нибудь есть?
- Точно так, ваша милость! Есть старший сын, наследник.
- Наследник, старший? Поди, уже борода растет?
- Отнюдь! - пролаяла собака и улыбнулась, как умеют собаки, приподняв брылья. - Не мое собачье дело, но мальчик - персик, пальчики оближешь-с!
- Так тащи его сюда!
- Тяф!
...
Старшему принцу было лет тринадцать-четырнадцать, и он цвел первым цветом юности. Темные, слегка курчавые волосы курчавились на висках, полные, чувственные губы, красиво изогнутые, казалось, готовы были изобразить джокондову улыбку... Солдат задрожал от еще неопознанных ощущений. Твердой, но трепещущей рукой он поднял на мальчике рубашку, открыв тонкое стройное тело. На нем тоже оказались голубоватые кружевные панталончики, уже совсем коротенькие и тесноватые (принц из них вырос, но прижимистая королева пока не спешила завести ему новые, дожидаясь, пока эти сгодятся для младшего), и спереди они приподнимались небольшим, но уже ощутимым упругим бугорком. На бугорке сияла золотом вышитая корона.
Умиляясь своей огрубевшей в походах душой, солдат осторожно перенес мальчика на свою кровать с витыми колонками по углам и положил на покрывало. Потом он задрал на нем рубашку до подмышек, и, приподнимая, с помощью хранителя медяков стащил с худеньких чресл маленькие штанишки, и положил их на скамеечку. Мальчик спал беспробудным сном - собака знала что говорила. Он сладко спал, лежа на спине, и под впалым его животиком мягкой дугой лежала упругая светло-розовая штучка, скромный красивый росток мужественности, обещавший в недалеком будущим стать могучим стволом, великолепным королевским кокоро - радостью фавориток и надеждой династии, и во впадинке лобка над ним уже темнели отдельные волоски. Да, это был настоящий принц! Младший по сравнению с ним казался пресным и приторным, как молочный поросеночек, при всей своей херувимско-бесполой красоте.
Солдат не посягнул и на целомудрие мальчика - он был настоящий рыцарь. Он только попросил собаку притаранить пива и копченых угрей, и битых два часа они с псом благородно сидели, пили пиво, закусывали и освежали взор созерцанием принцевых прелестей. Солдат временами пускал в ход свои мужественные руки, и почтительно и осторожно ласкал кокоро принца и орешки, и предавался монологам на тему, какое преприятнейшее времяпровождение доставляет огниво, дура-ведьма по бабьей глупости наверняка использовала его не по этой части! Он сожалел, как много времени потеряно зря, и планировал, как после королевских детей будет залучать к себе дочерей (да и сыновей, тоже годится) видных сановников, потом именитых купцов - да что там, он готов был постепенно перетаскать к себе в гостиницу весь юный Копенгаген, а перетаскав, приняться опять сначала за всех этих спящих красавиц и красавцев. Собака лакала пиво, подкреплялась угрями, вращала глазами, слушала эти мечты и молчала, думая о чем-то своем. Возможно, ей приходило в голову, что солдат - предок набоковского Гумберта, по крайней мере по склонностям к спящим лолитам и сомнительным планам. А, возможно, она размышляла, не украли ли у нее за время отсутствия ее медяки. Что до солдатских забав, то мудрого пса давно уже мало волновали человеческие глупости.
Но настал конец и этому затейливому времяпровождению - всему, всему бывает конец! Близилось утро. Собака потащила принца на место, а солдат, заметив, что принцевы панталончики остались лежать на скамеечке, ничего не сказал, а взял да и спрятал их в свой ранец. Ему хотелось что-нибудь сохранить на память об этой прелестной ночи.
Но напрасно он так сделал!
...
На следующее утро придворные, пришедшие одеть мальчика после сна, обнаружили, что он без панталончиков. Дали знать первому министру, явился и канцлер королевства. Старый честный министр был тот самый, что в свое время вляпался с новым платьем короля, и теперь при таком зрелище ему прежде всего вспомнился тот разнос, который закатил тогда ему и другим придворным король, бегая перед ними в невидимых панталонах. Старый честный министр тогда так ничего и не понял, и теперь новые фокусы с тряпками на манер прежних перепугали его до смерти. Струсив, он сделал вид, что потерял очки, и только отворачивался и махал руками, когда на принце задирали рубашку. Но канцлер был не так стар, очков он не терял, да и не имел их вовсе, поскольку видел очень хорошо, и факт был засвидетельствован со всем тщанием. Канцлер к тому же подметил своим большим носом, что от чресл принца исходил запах копченых угрей. Так как случай был серьезный и из рядя вон выходящий, для перестраховки в качестве свидетелей позвали еще несколько министров, камергеров и даже статс-дам, и они тоже убедились, что принц под рубашкой был без штанишек. Переполох был большой. Пропажа даже одной штуки дорогого батистового белья в королевских покоях была делом неслыханным. Куда могли штанишки задеваться ночью, исчезнуть прямо с принца? Были обысканы все места, куда принц мог зайти во сне и нечаянно оставить там панталончики, но все было безрезультатно. Три взвода гвардейцев подняли по тревоге и выслали искать в саду под окнами Медного Замка, подробно объяснив, что надлежит высматривать в траве и на ветках деревьев, но только под окнами кордегардии нашли дамские панталоны, в которые принца можно было бы обернуть дважды.
Пригласили для совета королевских ученых! Они тут же составили конференцию. После научного доклада и прений о панталонах вообще и о панталончиках в частности, где затрагивались вопросы национального приоритета и прочие чисто научные вещи, потребовались и эксперименты - ибо наука без опытов мертва. Принцу (которого, кстати сказать, звали Яльмар - настоящее андерсеновское имя!) пришлось снова раздеться, лечь в постель и изобразить, как он утром проснулся и обнаружил пропажу панталончиков, и что делал при этом, и опять уже всей комиссией через очки и лорнеты обозревали отсутствие на наследнике этого злосчастного предмета туалета, нюхали его чресла (мнения о запахе копченых угрей разошлись, а впрочем, уже прошло много времени), делали умные лица, трясли париками и долго говорили по-латыни, временами забывая о мерзнувшем мальчике. Но все их предположения или были слишком заумны (например, гипотеза о сублимации, иначе - возгонке панталончиков вследствии внезапно наступившей ночью febris и их от этого переполнения теплородом и флогистоном, на что указывал и запах, принимаемый неискушенными в науках людьми за запах копченых угрей), или уклонялись в метафизику, и их рассуждения не давали никакого реального выхода. Дело кончилось назначением принцу на всякий случай жаропонижающего, то есть слабительного и клистира, парой заметок в ученых журналах, повествующих о таинственном явлении натуры - возгонке панталон, и подробным отчетом на эту тему в ежегодных Анналах Академических конференций. Отчет этот позже был издан иждивением университетской типографии отдельной брошюрой и снабжен достаточным графическим материалом в виде десятка изящно исполненных гравюр, обозначенных, как положено, fig 1, fig 2 и тд, изображавших мальчиков в панталончиках и без панталончиков, а также панталончики как таковые. Брошюру продавали в книжных лавках, и она пользовалась некоторым спросом, и не только в ученых кругах. Впрочем, никто не видел в этом ничего особенного или удивительного - времена тогда были простые, во всей Европе дворцы украшали позолоченными голенькими мальчиками с крылышками, и даже в толстозадой России этим не возмущались, так как в Думе тогда заседали бояре, а не мымры и святоши, как много позже... впрочем, мы отвлеклись.
Но надо же было придти к какому-то выводу, а, главное - установить виноватых, и король собрал неофициальный совет из наиболее сметливых придворных и служителей двора. Но, как ни рядили, оставалось предположить одно, хоть это и было невероятно для такого большого мальчика: что принц ночью испачкал панталончики и бросил их в камин, а там уж сублимация их была вполне вероятна - по ночам были холода, и камин топился все время. Предположение это сделала обер-гофмейстерина, дама большого практического рассудка. Так и порешили, за неимением другого. Придворным раздевальщикам-одевальщикам влепили высочайшее неудовольствие и послали надзирать за королевским обезьянником, слугам за несмотрение было урезано жалованье, главного смотрителя королевского белья уволили без пенсиона, а принца высекли. Принц плакал от обиды и унижения (все-таки он был уже совсем большой мальчик, и его не пороли с прошлого Рождества), вздрагивал голой попой под позолоченными прутиками красного дерева, которыми по традиции под дробь двух барабанчиков в руках маленьких пажей стегала его обер-гофмейстерина, и кричал, что он не пачкал панталончиков, и порывался рассказать, что ему снился сон, в котором панталончики с него снял солдат, и оставил себе. За явное вранье Яльмару досталось лишних три удара, но гофмейстерина все же сообщила королеве о глупых фантазиях.
Королева была мастерица не только в каретах разъезжать. Она призадумалась над словами сына - что за притча, и принцесса ведь поминала какого-то солдата, хотя панталоны на ней утром оказались на подобающем месте, и никакие солдаты их не похищали. Яльмара вызвали и допросили уже внимательно, в присутствии всего двора для вящей серьезности, а сначала с ним провел беседу пастор, вконец запугав его братом Оле-Лукойе, черной Смертью, и воздаянием на том свете за вранье. Измученный клистирами, утомленный учеными опытами, обиженный поркой и доведенный до паники пастором, Яльмар испуганно, пуская петуха (у него недавно начал ломаться голос), нес какую-то непонятную ерунду, все про того же солдата, якобы снявшего с него штанишки, дополнив ее подробностями, которые временами заставляли краснеть присутствовавших фрейлин. Он явно был правдив - напуганный адскими муками подросток даже не скрыл, что перед таинственным похищением сам спускал панталончики и шалил в постели с собой, но не снимал совсем, а когда пастор попросил уточнить, каким образом спускал и с каким местом шалил, показал наглядно. Король похвалил наследника за правдивость, и Яльмара наконец простили и оставили в покое, выдав ему в утешение коробочку леденцов. А пастор сказал, что они еще поговорят об этом поподробнее на исповеди.
Вызвали и осторожно расспросили и младшего принца, Вольдемара, не снилось ли и ему нечто подобное. Этот ангелоподобный чертенок сразу заявил, что ему тоже являлся солдат, делавший ему непристойные предложения - в частности, снять и показать. Вольдемар был известным фантазером, мастером наговаривать в таком духе на солидных людей (пара гувернеров уже сидела в крепости), и придворные относились к нему с опаской. Так и сейчас: раз начав, этот предтеча Ноздрева тут же принялся расширять свои поклепы, и быстро дошел до совсем уж баснословных вещей. Так, солдат якобы предлагал ему за это весь Копенгаген, всех сахарных поросят у торговок сластями, всех оловянных солдатиков, всех деревянных лошадок и все кнутики на свете! Но он-де гордо отказался, не как некоторые (при этом он покосился на старшего братца, грызущего в горе леденцы - младший часто задирал более тихого старшего). Но, поскольку никаких поросят и кнутиков в покоях у старшего принца не появлялось, словам этим ходу не дали, и Вольдемару сделали порицание за клевету.
Спросили на этот счет и принцессу (ее звали Луиза), но принцесса на вопросы о ее панталонах только плакала и сморкалась, как и положено стыдливой датской девице. (Мы откроем секрет, дело было не только в стыдливости - в ту памятное утро оказалось, что панталоны были на ней, но одеты задом наперед: неопытный солдат не разобрался, напяливая их обратно на принцессу, а пуговок у девочек на этом месте не водится. Но об этом дщерь Дании никому так и не сказала, тайна эта была похоронена в ее девическом сердце).
Между тем скандал все расширялся.
На рынке, куда явились гвардейцы и начали обыскивать все лотки, торгующие нижним бельем, то и дело сверяясь с какими-то образцами, поползли совсем уж нелепые слухи - якобы сам король потерял ночью свои спальные панталоны, и их вынесли из замка пьяные солдаты, и сбыли перекупщику краденого.
Слухи проникли и за границу, и возгорелся дипломатический кризис - глупый принц соседнего королевства, за которого собирались отдать стыдливую принцессу, наотрез отказался породниться с такой семейкой, девицы в которой ездят по ночам к солдатам и теряют там панталоны. Посол короля в иносказательных дипломатических выражениях пояснил ему, что принцесса вовсе не теряла своих панталон, несчастье стряслось с наследником, на котором его никто не заставляет жениться, но принц заявил, что это все равно. Панталонный кризис, как его уже называли в газетах, разрастался, и в обеих державах начались смотры войск и ревизии армейских магазейнов.
Проблему с таинственным ночным солдатом надо было решать. К очередной ночи королева, как положено, взяла золотые ножницы и сшила прелестный маленький мешочек, в который насыпала и тд (хотя если представить себе, сколько надо просыпать гречки от дома до дома, даже соседнего, то мешочек будет по меньшей мере с килограмм), мешочек прицепили, прорезали и тд. Яльмара как всегда раздели перед сном, новые придворные надели на него новые панталончики и оставили одного. Бедный мальчик дрожал от страха и долго не мог заснуть, но собака знала свое дело.
...
Но что же солдат?
А солдат, самый легкомысленный на свете человек, не читал газет, и ничего этого не знал. Все это время он продолжал свои ночные забавы, а днем отсыпался, но пока оставил королевских детей, а для разнообразия собака таскала к нему девчонок и мальчишек из среднего мещанского сословия. Это тоже было достаточно мило, но все эти отпрыски мелких и крупных лавочников, Мадсенов и Расмунсенов, все эти Герды, Каи и большие и малые Клаусы, быстро утомили его своей раскормленной или наоборот худосочной простотой, курносыми носиками и безвкусными холщовыми рубахами. Он не мог забыть - кого? О нет, не принцессу, вопреки сказителю, сработавшему сюжет в угоду дамам... И не ангелочка младшего. Нет - он не мог забыть Яльмара. Яльмар прочно занял его солдатское сердце, огрубевшее, но благородное! Солдат, конечно, не мог знать, какой это был кроткий и чуткий подросток, любитель читать книжки с картинками и собирать бабочек, но прозорливо угадал в нем, даже в спящем, тонкую и нежную душу. О, если бы знал наш солдат, сколько претерпел за это время бедный Яльмар по его легкомыслию! Солдат доставал из ранца панталончики и рассматривал их, но, лишенные своего чудесного содержимого, они сильно проигрывали, и выглядели просто как клочок тонкого батиста. Он пытался представить внутри них Яльмара, но его военному воображению это удавалось плохо - ему нужен был сам оригинал. И в одну прекрасную ночь, чиркнув огнивом и закуривая, он сказал собаке: "Сегодня приволоки мне, пожалуйста, опять того... ну, старшего принца".
- Есть! Будет исполнено, ваша честь! - гавкнул пес, предвосхитив ответ Кука мистеру Твистеру.
...
Залучив наконец в свои крепкие длани спящего Яльмара, солдат немало удивился, обнаружив прицепленный сзади к принцу пустой дырявый мешок с остатками гречки.
- Що це таке? - пробормотал солдат (он в свое время побывал под Полтавой).
Но такие предметы его интересовали мало, тут были вещи поприятнее... И солдат принялся услаждать свои уже искушенные зрение, осязание и обоняние. Опустим завесу скромности над этим занятием, упомянем только, что, как и прежде, дело ограничилось совершенно невинными манипуляциями, щекотанием усами и легкими бесследными поцелуйчиками во все места.
Солдат полюбовался на новые штанишки Яльмара, но не стал их красть, а натянул обратно на тоненькие бедра. Но, увы, это ему уже не помогло.
...
Следственный эксперимент с гречкой оказал себя, и наутро к солдату вломились гренадеры. Ранец висел на стене...
Кража была налицо - ранец солдата и панталончики принца лежали на столе перед королевскими судьями. И солдата осудили за кражу панталончиков из королевских покоев - такова была скромная формула обвинения. В остальное судьям было велено не вдаваться во избежание излишних сложностей, да это было и ни к чему! Состав преступления был вполне достаточен по тем временам, и всем было ясно, как писал гораздо позже совсем о другом товарище Оскар Уайльд в переводе Бальмонта, что "его веревка ждет".
Кто же из судей мог знать о кинологических резервах солдата!
Дальнейшее известно. К счастию, королевских детей не взяли на казнь, хотя они и просились, поэтому они избегли участи быть подброшенными собаками за руки и за нос и разбиться вдребезги, равно как и лицезреть разбитые останки своих родителей и королевского совета. Солдату пришлось стать королем и жениться на принцессе - что поделать, если такова была воля народа! С волей народа ничего не мог бы поделать целый собачий питомник. И солдат въехал в Медный Замок на троне на плечах народа, в результате непосредственного волеизъявления ликующих масс, став таким образом тем, что много позже называлось в Латинской Америке prezidente proclamada.
Принцесса вышла из заточения в Медном Замке и стала королевой, чем была очень довольна. Солдат-король был к ней добр, а ее братьев воспитывал с большой заботой. Старший, так много претерпевший от его легкомыслия, на удивление придворным моментально стал его любимцем - да и было за что, он действительно был славный мальчик, и мы вместе с придворными рады за него. Солдат-король выспросил о его склонностях и подарил ему, купив в чужих краях за большие деньги, чудеснейшую коллекцию насекомых, и замечательную книжку с картинками! А младший за свои наветы (доброхоты не преминули шепнуть) был записан мстительным воином в славный Ютландский полк кадетом, и ни о каких панталончиках с коронами и сахарных поросятах уже не было и помину. Солдату тоже быстро стало не до ночных похождений - молодая супруга, несмотря на молодость, прибрала его к рукам уже на вторую неделю. Известно, что девочки развиваются быстрее мальчиков!
Панталончики, которые извлекли из ранца, Яльмару не понадобились, они стали ему совсем малы. Да, так быстро течет время! Они долго лежали в суде, а потом попали в кунсткамеру, да там и остались. И вы, дорогие читатели, если случится вам быть в Копенгагене, наведайтесь туда и спросите служителя, дав ему пару евро, где тут хранятся батистовые панталончики принца Яльмара. Он вам обязательно покажет!

©Ян Глазкин, 2013