Эписодий первый

...
Давно это было, однако...
Стоял прекрасное теплое утро самого начала лета, когда Александр Иваныч Пунин, тридцатишестилетний представительный мужчина, тогда еще затянувшийся холостяк, выйдя из дачного поезда, подходил к даче своего школьного приятеля Алексея Кирсанова, приглашенный к нему на именины. Он уже был тут когда-то, несколько лет назад, и помнил дорогу. Кирсанов был несколько лет как женат, и, насколько знал Пунин, детей у них с женой Лидией до сих пор не было. Правда, у них вроде бы до сих пор жил отдаленный родственник, некий Сережа Бабурин, который тогда, несколько лет назад, был еще совсем крохой.
Дача была старая, доставшаяся Кирсанову от бабушки, большое полутораэтажное строение, уже давно, еще в тот приезд, требовавшая ремонта. Похоже, все пока так и оставалось - капитально отремонтировать дом, понятное дело, стоит хороших бабок, но, если Кирсанов так и промедлит, старая дача превратится в сильно старую, а потом и в развалину. Об этом подумал Пунин, заходя в дощатую калитку и окидывая взглядом сероватый дом, обшитый потемневшими дощечками.
Но сад, раскинувшийся на восьми сотках, был хорош. Кирсановы, не имея большой охоты возиться на грядках, оставили бабушкины деревья и кусты, которые еще разрослись, мало знакомые с секатором.
- Саша, привет!
Большой плотный Кирсанов, в белой рубашке и широких светлых брюках, спешил к нему по дорожке, выложенной угловатыми плоскими плитками, за ним шла Лидия, весело смеясь. А за ней... - Пунин глотнул. За ней по дорожке шел белотелый довольно большой мальчик в одних узких белых трусиках - очевидно, Сережа.
Они встретились, и Пунин поздравил и обнял Кирсанова, и вручил подарок, и они сказали что положено говорить друзьям, видящимся раз в несколько лет. Кирсановы спрашивали Пунина, как дела, и он отвечал "нормально", как бы невзначай поглядывая на мальчика.
Пунин был взволнован: Сережа из плаксивого малыша, которому тогда вытирали нос и которого сажали на горшок, за это время неожиданно (как всегда бывает с чужими детьми) превратился в симпатичного мальчика лет одиннадцати - двенадцати, не худенького, но и не особенно толстого - скорее, еще по-детски пухлого, с кругловатым (возможно, из-за короткой стрижки) лицом и слегка суженными, как бы прищуренными глазами. Порозовевшее на утреннем ветерке, почти обнаженное его тело было красиво особой красотой начала лета, когда впервые наконец раздевшийся на дачном приволье мальчик еще не превратился в коричневого дикаря, когда тонкокожее беленькое тельце еще хранит тепло зимних одежек, и впервые появляется в новом сезоне из домашнего интима на свет Божий, заставляя своего отвыкшего за зиму обладателя стесняться - и своих розовых рук и ляжечек, и открытых всем трусиков, и вообще робеть от непривычки. Выйдя вместе со взрослыми к новому человеку, он робел и держался за спинами. Когда Лидия сказала ему, что это дядя Саша, и что он его маленького держал на руках, и велела поцеловать, мальчик застеснялся еще сильнее и покраснел, но все же подошел и неловко обхватил его голой рукой за шею, и чмокнул растерявшегося нагнувшегося Пунина в щеку, вогнав его самого в краску, и потом в основном прятался за спинами Алексея и Лидии. Но Пунин видел, что мальчик прислушивается к разговорам, и не спешит убегать. Наверно, бедному приемышу все же не хватает общества, промелькнула в голове Пунина соблазнительная мысль. Он чувствовал приятное волнение после неожиданного поцелуя, и ругал себя, что не сообразил тоже поцеловать парня в ответ, ведь не только можно было, но и должно - и он только потом понял, как ему этого хочется. Он вообще с удовольствием пообщался бы с таким симпатичным ребенком, каким стал теперь Сережа, но чувствовал какую-то непонятную робость, и не мог заставить себя сделать первые шаги. И когда после первых разговоров Лидия сказала: "Сережа, покажи дяде Саше нашу дачу", - Александр Иванович тихо обрадовался.
Они походили по дорожкам, и мальчик старательно показывал ему, где что у Кирсановых растет, и тд. Пунин невнимательно слушал (хотя голос у того был приятный), но Алексанадра Ивановича больше волновали розовые плечики Сережи и его беленькие домашние трусики-плавки, и нежные голые ножки, двигавшиеся рядом с его брюками. Он шел, в основном скромно потупя взор и поглядывая вбок.
- А вы раньше тут у нас тоже были?
- Да был один раз, еще давно.
- А я вас совсем не помню..
- Ты еще маленький был, года три наверно, а может и два.
- У-у, ну конечно...
Они проходили мимо зеленой беседки, очень маленькой, но все же беседки, достаточно укромной и уютной.
- А вот тут можно посидеть.
- Соловьев послушать...
- Нет, тут соловьев нет.
Пунин вдруг решился. Он остановился, сел и, набравшись нахальства, посадил аппетитного тяжеленького мальчика к себе на колени:
- Большой ты однако вырос, ну давай посидим, отдохнем.
Сережа замялся, но сел без особых протестов, сложив руки на тонкокожих лягушиных бедрышках. Кажется, он ничего не имел против дяди, носившего его на руках, просто не привык сидеть на коленях, навряд ли Кирсанов его этим баловал. Да еще в трусах.
Пунин опять подыскивал слова, но слова опять не находились. Да и посидеть им не дали.
- Александр, идем, - донесся голос Алексея.
Пунин поднялся.
- Ну ладно, надо идти, зовут, - сказал он и неловко потрепал Сережу по слегка вьющимся коротким темно-русым волосам.
...
Пунина ожидал сюрприз. Оказалось, уже топится банька, и как-то само собой было, что он тоже будет париться и мыться - как же на даче, да без баньки! Это еще страннее, чем без выпивки.
- Да я не любитель бани, - отбивался Пунин, - у меня от пара и сердце тепается, и вообще…...
– Так кто тебя заставляет париться? Пойдешь потом, когда просто тепленько будет.
– Ага! Вот Сережу заодно помоешь, - засмеялась Кирсанова.
Унимая дрожь голоса, и стараясь не измениться в лице капитально, Александр спросил как можно естественнее: а что, он тоже жара не любит?
- Да ну... куда ему париться, - сказал Кирсанов с неудовольствием, и Пунин подумал, что, скорее всего, мальчишка им в парилке совершенно не нужен.
- Да детям париться вроде и не рекомендуется, - добавил еще один гость, к этом времени прибывший на именины, которого Пунин тоже знал, лысый Иван Павлович Инсаров. Он был какой-то родственник Кирсановых, но какой - Пунин не знал, да и не особо интересовался.
- Ну что ж, и помою, - сказал он с приятной улыбкой. Опоздало подумал: может, не надо было так сразу соглашаться, а для виду еще покобениться, ну да ладно.
- Ой, да это я так сказала, - засмущалась Лидия.
Но Пунина уже понесло – он нащупал слегка шутливый тон, который ему самому понравился. Он словил весьма кстати подвернувшегося Сережу за руку, привлек к себе и сказал:
- Пойдешь со мной в баньку? - и чтобы чего не подумали, преувеличенно сильно потрепал его по головке.
- Пойду, - застеснялся мальчик.
- Ну, договорились, хе-хе, - Пунин на миг прижал к себе мальчика и оттолкнул, ласково шлепнув сзади по попе:
- Гуляй пока.
Мальчик отошел, переводя взгляд с одного на другого. Пунин оглянулся вокруг – но ничего, все как надо. Кажется, проглочено и пошло.
- Да он конечно пойдет, - засмеялась Лидия. Пунин не понял и встревожился.
- В смысле? - спросил он.
- Да скучно ему тут, а вы - новый человек, помыться с вами - почти приключение!
Слушать это было приятно.

...
Банька, гордость Кирсанова, с котлом из нержавейки, с каменкой, уже довольно остывшая и приятная – была неплоха.
- Дядя Саша, а у вас есть баня?
- Нет, Сережа, у меня и дачи-то нет.
- Если хотите, приезжайте к нам! Дядя Леша и тетя Лида любят, когда гости.
- Спасибо, Сереженька. Ну-ка, повернись попкой...
Кажется, единственной мыслью теперь стало – как справиться с эрекцией... Ибо она мешала, она лезла на вид, стоило больших трудов не выпячивать свое достоинство и не пугать зря ребенка. А попробуй спрячь, когда сидишь на банной скамейке, а у колен твоих стоит большой, совсем голый пухленький мальчик, и так долго это длится! И эта беленькая попка... и маленькие украшения спереди... Пунин теперь не особенно задумывался, что говорить, да это и не требовалось – говорил в основном отмякший под его руками мальчик, а ему оставалось только работать руками и поддакивать: "В самом деле?", "Да ты что?" - но это было как раз то, что требовалось. Польщенный тем, что его слушает дядя Саша, мальчик робко, но все смелее рассказывал ему подряд о соседском коте, о фильмах по телевизору, о том, что ему не разрешают лазить на чердак, а там старые вещи интересные... А дядя Саша слушал, но мысли его витали далеко, точнее, близко – тут, между его руками... Он мыл и поворачивал голого Сережу, и смотрел на голого Сережу, а голый Сережа застенчиво поворачивался под его руками, и он тер у голого застенчивого Сережи его голые плечики, попочку и пузичко, и под пузичком, между голыми ножками...
- Глаза закрой, - сказал он и встал над Сережей с тазиком теплой воды.
- Закрыл!
Он обрушил на мальчика теплый водопад, и сразу же принялся сгонять с него остатки мыла рукой, проводя по вымытому, скрипящему телу, и – надо же было ополоснуть и там, внизу… Уже не было скользкого мыла, но все же маленькое Сережино достоинство на упругом пухлом лобке так ласково тыкалось мордочкой в руку, что ему казалось - это восхитительное ощущение он будет помнить теперь всю жизнь.
- Ну все, Сереженька, беги, я сам помоюсь.
Ему уже хотелось остаться одному.
- А мне же вам тоже надо спину потереть.
Против этого возразить было нечего. Пунин быстренько намылил мочалку и дал мальчику, сидя, повернулся к нему спиной, и Сережа старательно начал возить ей по его согбенной спине.
- Все, хватит, спасибо.
- Ну я пошел.
- Ага, беги.
Сережа вышел в предбанник, и Пунин принялся мыться сам, постепенно приходя в себя.
Банька действительно оказалась что надо.

...
Они обедали – сидели на прекрасной кирсановской веранде, увитой вьюнками, все вместе – Кирсановы, Инсаровы, Пунин, Сережа… Пунин разговаривал с хозяевами, и поглядывал на сидевшего рядом мальчика. Сережа был еще недопросохший, с торчащими волосами, чистый и свежий. Пунину приятно было на это смотреть. Кажется, Джером К. Джером где-то писал, что лучшее обличье для ангела - это вид мальчика. Пунин бы присягнул, что белоснежные плавочки были бы лучшим одеянием этого ангела. К тому же его умиляло, что эта чистота – и его рук дело. Ангел в образе мальчика ел молча, и только временами тоже взглядывал на Пунина – и тут же отводил глаза, стесняясь. Щеки его розовели, как... черт его знает, с чем сравнить, как розовеют щеки почти двенадцатилетнего мальчика - как роза? Ах, как банально... Как марганцовка? Ну, не так грубо... короче, ясно. Поев очень быстро, он выскочил из-за стола и убежал по дорожке по каким-то своим делам, и его белый выпуклый трикотажный задик пропал между кустов.
Они болтали довольно долго, и мы не будем приводить здесь эти разговоры, ибо они не имеют отношения к нашей теме. Тем более что Пунин разговаривал и слушал невнимательно. У него в мыслях теперь был один предмет, и он повторял про себя одно милое имя, находя в его звучании все большую прелесть - Сережа Бабурин. Сережа Бабурин... замечательное имя, черт возьми.
После обеда остальные еще долго сидели за столом, а Пунин немного погулял по дорожкам между грядок, заглянул за домик. Ему хотелось найти Сережу, но чтобы это все произошло так, как бы между делом... И Сережа вдруг сам появился из кустов и несмело подошел к Пунину.
Александр Иванович, не удержавшись, погладил уже покрасневшую тонкую кожицу на круглом плечике:
- Не обгоришь в первый раз?
- Не, я ненадолго, потом рубашку накину, мне тетя Лида тоже сказала.
Потом сказал:
- Дядя Саша, а я вам еще спасибо не сказал.
- За что?!
Пунин, улыбаясь, смотрел на него, и не мог насмотреться. Сережа стоял перед ним в описанных белых трусиках, большой, уже почти по плечо Александру Ивановичу, и был неотразимо привлекателен - и робким румянцем на свежих щечках, и пухленьким телом, выставленным напоказ. Резинка была натянута по-детски высоко на выпуклый животик.
- Ну вы же меня помыли.
- Ну, так говори.
Мальчик пробормотал - "спасибо".
Он опять вспыхнул, и Пунин отметил, что у него своеобразная нижняя губы - верхняя тонкая, а нижняя выпяченная, пухлая, придающая иронической верхней оттенок наивной чувственности.

...
Но, как оказалось, баней подарки этого дня еще не кончились!
- А тут купаться есть где? - спросил Пунин Сережу, без особых мыслей, просто ища тему.
- Да на котловане можно.
- Ты там купаешься?
- Нет, меня одного не пускают.
Ясно, а Кирсанову с ним ходить - такое развлечение не по нутру...
- А пойдемте с вами? - вдруг сам предложил Сережа и замялся.
- Только там это, одни дети купаются... Взрослые редко. Вы наверно не будете.
- Ну пойдем, ты покупаешься, а я на бережке посижу. Если тетя Лида разрешит.
- Она разрешит, пойдемте!!
Тетя Лида, опять посмеявшись (веселая женщина, раздраженно подумал Пунин), разрешила. Она тоже сказала, что Пунину там купаться навряд ли захочется, и начала рыться по шкафам. Потом Александр Иванович, тихо трепеща, складывал в пакет полотенце и сухие трусики для Сережи, а сам Сережа в нетерпении переступал рядом, и в душе Пунина тоже двигалось и ворочалось что-то теплое, непривычное...
Идти на котлован по дачному поселку было недалеко. Сережа шел рядом с Пуниным, временами благодарно вскидывая на него глаза - похоже, ему не часто доводилось плюхаться в этом водоеме. Интересно, а когда это все же бывает, кто его водит - Кирсанов или Лидия? Они шли и разговаривали о какой-то чепухе, о соседних дачах и практике дачных купаний в котлованной купели.
Котлован был обычным дачным водоемом для полива, куда накачивают воду из дальней реки по трубам, и откуда потом идет водоразбор. Вокруг него стояли заборы, и только с одной стороны были кусты и подобие пляжа, где уже возилось в воде несколько ребятишек.
Пунин постелил покрывало на грязноватую вытоптанную траву и сел, следя за Сережей - тот сразу же бросился в воду, как только они пришли. Дорвался, с удовольствием подумал Пунин, следя за резвящимся в воде мальчиком. Сережа плавал - не очень искусно, но плавал, довольно уверенно, и нырял в мутную воду, зажав нос.
- Дядя Сережа, смотрите, как я умею! - кричал он, окунаясь с головой и выставив из воды белый задик.
Пунин смотрел, и говорил чтобы был поосторожнее - ну как же без этого. Потом он выгонял закупавшегося Сережу на берег и протирал его наскоро полотенцем, мокрого и дрожащего. Белые трусики Сережи, намокнув, стали прозрачными и облепили его просвечивающее розовым тело, так что даже стоило некоторого труда стянуть их, когда, велев мальчику держать вокруг себя покрывало, он сдирал с него эту мокрую прелесть. Да и сухие натянулись не сразу на влажное тело - Пунин не был опытен в таких делах.
Потом они шли назад, и Сережа уже держал его за руку, и благодарно заглядывал снизу в глаза.

...
Он не собирался подслушивать, это вышло само собой. За тонкой стенкой раздался голос Сережи:
- А дядя Саша ночевать будет?
И голос Кирсановой ответил:
- Да, наверно.
Молчание.
- А где он ляжет?
- Ну, уж найдем место...
Опять молчание, совсем короткое.
- Можно со мной... У меня диван разложить можно.
Слышно было, как засмеялась Лидия:
- Ну поговори с дядей Сашей, скажи, что хочешь с ним спать, может, он согласится.
После этого раздались шаги, и невольно покрасневший и с потеплевшими глазами Пунин поспешно вышел из комнаты.
Остаток дня прошел шумно и сумбурно. Подъехали еще гости, какие-то Берсеневы, потом явился полковник в отставке со странной фамилией Хорь, тоже с женой, и она была тоже Хорь. Пунин с кем-то разговаривал, с кем-то знакомился, и Сережа прочно ушел на задний план. Он иногда видел мальчика, как он появляется где-нибудь в дверях, и смотрит на него. Сережа был уже в клетчатой рубашке, а к вечеру, когда похолодало, надел и длинные синие штаны.
Пунин с трепетом ждал, как мальчик предложит ему свое скромное ложе, и в душе сомневался, что у Сережи хватит храбрости, но все решилось неуклюже и просто. Слегка поддавшая Лидия, смеясь даже больше обычного, в присутствии других гостей сказала, взъерошив Сереже голову:
- Ну, вот же дядя Саша, что ты хотел его попросить?
Сережа, покраснев, сказал "ну тетя Лида" и пытался спрятаться, но безжалостная тетя Лида вытащила его перед собой и сказала во всеуслышание:
- Вот, Александр, наш Сережа очень добрый мальчик, у тебя тут кровати нет, так он тебе предлагает с ним переночевать, на его диване!
- Вот спасибо! - попадая в тон, шутливо сказал Пунин, подумав, что дура-баба все испортила. - С нашим удовольствием!
Сережа неловко улыбнулся, застыдившись, и его кругленькие щеки опять мгновенно вспыхнули нежным ярким румянцем.
- Только Сережа ночью брыкается, не пугайся, - продолжала шутить Кирсанова.
Сережа вырвался и выбежал.

...
Пунин уже думал, что все пропало, но поздно вечером, когда все сидели за столом в большой комнате, которую Кирсановы иронично и старомодно называли "зало", Сережа подошел к нему, и, опасливо поглядывая на соседей, сказал:
- Дядя Саша, а выйдите на минуту?
- Что, Сережа? - отозвался Кирсанов, но Сережа упрямо повторил:
- Мне дядю Сашу...
Пунин вышел, и за дверями Сережа, стесняясь, сказал, заглядывая снизу вверх в его лицо:
- Дядя Саша, я уже сейчас лягу... вы же со мной будете?
С секунду Пунин смотрел в его лицо, соображая.
- Да вроде с тобой. А тетя Лида знает?
- Знает, я ей сейчас сказал...
- Ну и что она?
- Ну... посмеялась еще... дала вторую подушку и одеяло для вас... а вы сейчас еще не ложитесь?
- Да нет, Сережа, мы еще посидим... ты меня не жди, ложись.
Мальчик опять кивнул, но еще чего-то ждал, мялся.
- Дядя Саша, а давайте, вы посмотрите? Как я сейчас ложиться буду... То есть посмотрите где... - он замолчал, опустил глаза.
- Ладно, Сережа. Ты прямо сейчас идешь?
- Я сейчас еще помоюсь, ну... схожу там, я вам скажу! - Сережа смотрел на него снизу вверх, и в глазах его не было видно ничего, кроме добросовестного желания показать, где - чтобы бестолковый дядя Саша потом не перепутал и не лег бы куда-нибудь в другое место и с кем-нибудь другим, например, с престарелым Инсаровым, или с мадам Хорь. Но он видимо волновался, и руки он сначала держал у груди сцепленными, потом вдруг быстро расцепил и убрал за спину.
- Ладно, беги.
Пунин провел рукой по затылку мальчика, подталкивая, и вернулся за стол.
Минут через десять в дверях "зало" опять появился Сережа, и стал делать ему приглашающие жесты, смущаясь под веселыми взглядами гостей. Пунин снова полез из-за стола.
- Что это у вас там за секреты? - опять засмеялась Лидия, оказавшаяся рядом и видевшая Сережины знаки.
- Да так, сейчас вернусь, - неопределенно сказал Пунин.

...
Они поднимались по лестнице. Сережа молчал, но раз оглянулся, заглянув ему в глаза, и Пунин опять, как уже делал за этот день множество раз, провел рукой по его шее и по затылку - на этот раз просто так.
Мальчик повел его в свою комнатку на втором этаже. Комнатка была довольно уютна, хоть и по-дачному мала, с косой крышей. Наверно, крыша в середине лета сильно накалялась. Старый диван был разложен на две половины, на нем лежали две подушки и два легких одеяла.
- Ну вот... - неопределенно сказал Сережа.
- Ну что, очень хорошо.. думаю, уместимся, - сказал Пунин.
- Конечно, - сказал Сережа. - Мы же не толстые оба.
В углу горела слабая настольная лампа, создавая полумрак и уют.
- Ложись, Сережа.
Сережа сел и начал снимать свои длинные штаны, заглядывая снизу в лицо Пунину, и Алексанр Иванович по-отечески взял у него эти штанцы, встряхнул и повесил на стул. Сережа сидел, белели плавочки и майка, кожа рук и ног казалась гораздо темнее по контрасту, хотя и была незагорелой. Пунин сел рядом.
- Ложись, не стесняйся.
Он обнял мальчика за плечи и успокоительно похлопал. Сережа залез на постель, поднимая коленки, лег на спину, вытянулся. Сережа прошептал:
- Тетя Лида прямо при всех так сказала...
- Да не обращай внимания, это ерунда. Ну, спи.
- Дядя Саша, а вы скоро придете?
- Не знаю, Сережа. Наверно полчасика еще посидим. Да ты спи, не дожидайся меня! - Пунин укрыл его одеялом и успокоительно похлопал сверху.
- Да я наверно еще не засну.
Было приятно и тревожно. Куда меня несет, думал Пунин, идя обратно в зало и садясь на свое стуло, не зарваться бы...
...
Сережа не спал. Когда Александр Иванович залез под свое одеяло с края дивана, мальчик подсунулся к нему и зашептал вполголоса: "Дядя Саша, а можно к вам?" Ну еще бы было нельзя... Пунин приподнял одеяло сбоку, сразу и свое и Сережино, и теплый нагревшийся мальчик скользнул к нему, улегшись на подставленную обнимающую руку. Они о чем-то немного поговорили, о постороннем, и вполне подружившийся с Пуниным Сережа мостился у него на руке, то обнимая за грудь, то за шею. Они лежали в обнимку и тихо разговаривали дальше, о какой-то ерунде. Сережа вертелся, его рука бродила по груди Пунина, временами он терся о него щекой. Потом он закинул на него и ногу, и Александр Иванович готовно натянул ее подальше на себя, а затем, решившись, молча потянул на себя и самого мальчика. Сережа сначала не понял, что дядя Саша хочет, но до него быстро дошло, и он вскарабкался и вытянулся на дяде Саше, лицом вверх.
Сережа хихикнул:
- Я на вас сейчас весь лежу.
- Ну и лежи.
- А вам не тяжело?
- Да в самый раз.
Было тяжеловато, но не говорить же это! Сережа лежал на нем, придавив его спиной и попой, головой на плече, Пунин обнимал его на себе спереди за грудь, и мальчик держался за его руки своими пальчиками... и был в своем легком ночном прикиде таким сладким, таким вкусным - сущий мед, что Пунину не хотелось думать о возможных последствиях. Несколько рюмок винца этому содействовали. Да и чего такого, подумаешь... Казалось, что в голове пело радио, исполняя одну за другой и вместе сразу все песни советской эстрады. Он касался губами ушка Сережи, не целуя - чмокнуть в щечку казалось уже слишком смелым, эх, упустил момент днем... а так - ничего особенного, подумаешь, ну лежат и лежат двое вместе, раз уж места мало.
Александр Иванович погладил его по майке, потом, насмелившись, по трусикам... и по писе. Сережа молча лежал. Все, довольно... - Пунин убрал руку и остановил ее на безопасной майке.
- Спи, Сереженька.
- Прямо на вас? - мальчик был озадачен, но не испуган. Очевидно, все это озорство было ему приятно и интересно.
- Да прямо на мне. Будет тяжело, я тебя спущу, - сказал Пунин в ушко.
Сережа повозился, устраиваясь на нем - он был не против. Только еще сказал:
- Только вы тете Лене и дяде Алеше не говорите, что я на вас спал, ага?
- Ну конечно, Сережа.
Ну еще бы. Ах, какой славный мальчик, какой молодец. Умница. Пунину сразу стало легче. И когда мальчик молча еще сам повозил его ладонью по себе, и по писе тоже - Александр Иванович не противился, а еще немного помял теплую маленькую колбаску, и оставил на ней руку, прикрывая сверху.
Сережа так и заснул, довольно быстро после этого. Пунин лежал под ним, пока не стало сильно тяжело, тогда осторожно спустил мальчика на постель рядом. Да и войти могли.
Утром он проснулся рано. Сережа спал, откатившись в угол. Александр Иванович смотрел ему в затылок и соображал. Теперь дело предстало в новом свете, в свете занимавшегося нового дня. А все-таки дело сумнительно, очень... Положим, после баньки, после его мытья - ничего такого особенного, да и пацан сам ничего не скажет. Ну, а если его спросят? Разговорят? "Тебя дядя Саша не трогал?" Будет ли мальчик врать? Такой хороший парнишка, навряд ли... "Ну он немного только... писю... когда я лежал на нем..." Ну, и вообразят Бог знает что... ах, как все же неосторожно. Александру Ивановичу стало довольно-таки нехорошо, когда он представил себе возможную расплату за сластолюбивое и легкомысленное его озорство. Тут уже дело будет не просто сумнительно, а прямо-таки дрянь дело... со стыда сгоришь для начала. Он едва дождался более-менее приемлемого времени, тихо встал и, поспешно простившись с хозяевами и сославшись на дела, отбыл из Тургеневки с первой электричкой.
И долго, долго не звонил Кирсанову...

Эписодий второй

...
Шли месяцы. Пунин постепенно успокоился: все было тихо и мирно, Кирсанов несколько раз ему звонил по разным поводам, и никакой перемены в его голосе слышно не было. Именинное происшествие с ночевкой вспоминалось уже с приятностию, и довольно спокойно.
Прошел год, и снова началось лето. И снова были именины Кирсанова, и снова Пунина пригласили. Александр Иванович задумался - и чуть было не отказался, но еще подумал - и поехал. Просто на этот раз он будет умнее и осторожнее.

...
"А дачка-то скоро начнет разваливаться", - подумал Пунин, открывая знакомую калитку. Дерево облицовочных дощечек совсем потемнело, шифер крыши явно крошился.
- Александр, какая радость! Майский... то есть, июньский день, именины сердца! - к нему все по той же дорожке спешил Кирсанов. Он заметно потолстел, и неизменные светлые брюки, кажется, тоже стали шире и мешковатее. За ним, смеясь, спешила Лидия, тоже располневшая. О Боже, неужели и Сережа... - но нет, нет, он же зарекся даже думать о нем! Бог с ним. Но, опять же, а где он? Неужели остался в городе?! Пунин вдруг ясно понял, что без Сережи ему тут делать нечего - несмотря на все зароки.
Они шли к домику, разговаривая о приятелях и знакомых. Оказалось, что старик Инсаров помер зимой от рака простаты - ну что ж, мир его праху, все помрем... Тем более что народу на даче меньше не стало. Пунина знакомили с молодым врачом Базаровым, сыном уже знакомых ему Базаровых (они были и в прошлый раз), и с невесть откуда затесавшимся сюда кандидатом наук Сергеем Маниловым.
Александр Иванович жал всем руки, плел чепуху, смеялся над анекдотами (гости успели-таки уже клюкнуть), а сам думал все об одном - где Сережа? Он успокаивал себя мыслью, что охота просто глянуть, какой он стал.
- А где же Сережа? - все-таки спросил он Лидию.
- Сережа? Да здесь он, где ему быть! Баню топит! Сам и дрова уже колет, и печку зажигает. Он же уже большой стал, ты его и не узнаешь, поди.
Начинается, с грустью подумал Пунин... поди, тоже растолстел...
- Наверно, еще не знает, что ты приехал, а то бы уже прибежал, - продолжала Лидия.
- Дядя Саша, здравствуйте! - послышался застенчивый мальчишеский голос.
Пунин обернулся. В дверях стоял длинный, очень тонкий подросток-хворостинка со слегка вьющимися длинноватыми волосами - это Сережа?! Ну конечно! Он, точно он, Сережа Бабурин... но как же вырос! Ну да, ему же уже почти тринадцать. Голос все тот же, высокий, но как будто стал еще тоньше, а временами проскальзывали низкие ноты - перед петушиной ломкой. Он был в коротких темных шортиках, под ними белели длиннющие, тонкие, незагорелые ноги - ну как же, ведь опять только начало лета, и дачный сезон в Тургеневке только открылся, и идут первые жаркие дни...
- Ну, привет, - Пунин протянул руку. Сережа застеснялся и принялся обтирать руки о попу, подходя к нему:
- Да у меня руки... Там печка...
- Ну, и конечно, надо о штаны! - засмеялась Лидия, и гости вслед за ней. Сережа вспыхнул - все так же, внезапно.
Куда делась эта милая детская пухлявость?! И все же, он очень хорош... еще хорош. Пунин кладет руку ему на затылок, вглядывается в лицо. Хорош, определенно хорош! Может, он даже стал еще лучше, интереснее.
- Ну вот и твой дядя Саша пришел! - засмеялась Лидия.- Ну что же ты? Обними, поцелуй в щечку! Что, стесняешься?
"Твой дядя Саша" - ого! Мальчик розовеет, все в той же своей внезапной манере, что-то бормочет. Пунина тоже чуть не кинуло в краску, он улыбнулся, скрывая смущение.
- Ну я его тогда сам поцелую, - дерзко сказал он, и, обняв, легонько чмокнул Сережу, беря реванш за прошлогоднюю растерянность. Еще более порозовевшая щека была нежная, приятная, и вкусная до последней степени. Да и весь подросший Сережа стал так аппетитен - Александр Иванович так бы и съел его вместе с костями и с шортами.

...
День шел как в прощлом году, по заведенному образцу. Пунин думал - а остальное, что было у них с Сережей, что же будет теперь? Будет ли похоже?
Похоже было.
Он сидел в беседке, когда из кустов вышел Сережа. Он подошел и встал рядом, у колен Александра Ивановича.
- Ну как дела? - глупо спросил Пунин.
- Да нормально...
Что, спрашивается, еще мог ответить на такой вопрос даже самый умный мальчик. Сережа вдруг поднял на него красивые глаза, стесняясь, сказал:
- А помните, мы тут же сидели тогда. Я еще у вас на коленях сидел.
Ну еще бы он не помнил...
- Конечно, помню. Садись? - и Пунин приглашающе похлопал себя по брюкам.
- Да я уже большой.
- Ну конечно большой... да немного еще можно, - и Пунин, развратно (как ему показалось) хихикнув, потянул к себе мальчика. История повторялась, развиваясь, как и положено, по спирали, переходя на новые уровни.
Сережа уместился на его коленках, на самом краю. Он, похоже, сам еще не знал, можно ли ему теперь сидеть на коленочках у дяди, или уже предосудительно - скорее все же второе... Его пышная шевелюра густых, слегка вьющихся волос прикоснулась к виску Пунина.
- Что ты перед летом покороче не хочешь подстричься? - был превосходный повод опять поерошить эту шевелюру, что Александр Иванович тут же и не преминул проделать.
- Да не знаю... как-то неохота...
Очень хотелось уж если не съесть, то хотя бы сгрести в охапку все это легкое долговязое чудо из локтей, коленок, тонких бедрышек, коротеньких штанишек и темно-русых волос, перемешать в компактный комок и потискать, поприжимать к себе. А по большому счету - и перецеловать все это. Но было никак нельзя - они были чужие, страшно чужие друг другу, и далеки друг от друга, как декабристы от народа, хоть и не без внутренней симпатии. Он позволил себе только похлопать по тонким бедрышкам, у края шортиков, и сказал:
- Ну, беги, я тоже вставать буду.

...
В голове Пунина гвоздем сидела мысль - а банька? Будет или нет? И если будет, идти ему или воздержаться? Он не был уверен, что хотел бы оказаться голышом с нынешним Сережей. Утратив детскую пухлявость, Сережа стал остро-красив, интересен и нервен. И умен - видно по всему. В тот раз перед Пуниным стоял ребенок, теперь же это - подросток, который все понимает, и как тогда быть с признаками возбуждения? А он действовал теперь на Пунина очень сильно. Пожалуй, даже сильнее, чем год назад. Но, Боже, как же этого хотелось, несмотря ни на что...
И он пошел. С Сережей.
Сережа раздевался рядом, молчаливый и волнующийся, Пунин чувствовал это. Сам он изо всех сил отвлекался на посторонние предметы, временами сильно, до боли кусая язык - чтобы не терять приличного вида, так хорош был в открывающемся интимном неглиже тонкий, нервный, набитый гормонами отрок с невозможно высоким, уже почти ломким, в последней стадии детства голосом. Вместо детских белых плавочек на подросшем Сереже оказались черные сатиновые трусики, маленькие и коротенькие, рискованные по части выпадания из-под края. Впрочем, выпадать пока было особенно нечему, в чем тут же убедился Пунин - членик под плоским животом был еще маленький, хотя и побольше, чем тот росток.
Этот Сережа теперь был более скован - он был большой. Пунин хотел сказать - ну, давай я тебя потру, как тогда - но ничего не сказал, а взял мыло и легонько привлек Сережу за плечо. Сережа ничего тоже не произнес, только вскинул на дядю Сашу глаза и снова опустил, и шагнул к нему.
Александр Иванович намыливал тонкие длинные руки, ребрышки - все как тогда. И эта его шевелюра - попробуй ее промой! Какие же у него прекрасные, густые волосы...
Но вот с этим местом... тут уже молча было нельзя, тут все же стоило что-то сказать. Он уже мылил тут ребенка Сережу всего год назад, и его пухленькую писю тоже, но теперь это был другой Сережа, и пися другая. Тогда он мыл, а Сережа что-то ему рассказывал. Теперь в его руках был робкий застенчивый подросток.
- Сережа, ты знаешь, что мужчинам надо тут головку мыть? Ты уже большой теперь.
- Как?
- Вот так.
Руки в мыле были скользкими, поэтому Пунин не особенно опасался сделать больно мальчику, сдвигая кожицу, но Сережа все же вздрогнул под его руками.
- Вот так надо, сдвинуть и открыть головку, и тут обязательно промыть. И каждый день надо бы промывать. Потом головку закрыть можно. Понял?
- Ага.
Сережа смотрел вниз, на его руки, и член его ощутимо увеличился и отвердел. Александр Иванович поскорее скомкал тему, тем более что и свою писю прятать за бедром ему становилось все труднее. Он постарался сократить всю процедуру мытья, но все же как и тогда, не удержавшись, провел кое-где шкодливой рукой, пробежавшись общим порядком по промежности между тонкими бедрышками, и между булочками (все такими же мягкими и эластичными, но как будто ставшими меньше). Сережа молчал. Пунин впитывал ощущения...
Потом, когда они вытирались, он прочел мальчику небольшую лекцию про это дело, про интимную гигиену и прочее.
Сережа слушал, глядя себе туда, забирая в руку через полотенце и протирая свои украшения… Пунин смотрел, тоже вытирался и продолжал говорить – что-то в формате: вот, скоро уже совсем большой парень вырастешь, и тут все вырастет…
- Наверно, скоро уже волосы расти будут, - сказал Сережа.
- Ну конечно...

...
За день они еще пару раз перекинулись словами, и Пунин поразился развившемуся его уму и незаурядной начитанности.
Но все же, как же с ночью? Пунин боялся сам говорить об этом - ему же должно было быть все равно где спать, где положат, - а подросший мальчик тоже мог застесняться.
Но... все же насмелился Сережа.
- Дядя Саша, а вы опять со мной спать будете?
Они стояли у веранды, точнее, стоял Пунин, а Сережа подошел и встал рядом, глядя в сторону.
- Ну если можно.
- А вы хотите?
Теперь он смотрел на Пунина.
- Конечно, хочу.
Чего уж врать-то... иногда надо говорить и правду.
- Если тетя Лида разрешит.
- Да разрешит... ну, я тогда ей скажу?
- Давай.
Сережа быстро ушел, и все было решено... Пунин сладко перевел дух - а идет она к черту, осторожность. Лечь-то можно, просто дальше теперь надо вести себя с опаской. Вот интересно, будут ли они допоздна сидеть на этот раз, или Сережа тоже с ними будет?
Но Сережа сам отпросился спать, и Пунину показалось, что он сделал это нарочно - и сказал это Пунину, и ждал чего-то... конечно, он хотел, чтобы Пунин опять посмотрел, как он ложится, и уложил его под одеяло, как тогда, и погладил по головке на подушке. Пунин сказал:
- Ну пойдем, провожу тебя опять...
Сережа улыбнулся, и Пунин понял, что угадал. Он еще прибавил, подводя на всякий случай шутливую базу:
- А то толком не помню, где там твоя каморка.
Они поднимались по лестнице, он и молчаливый, взволнованный мальчик. Сережа только еще сказал, то ли спрашивая, то ли утверждая:
- Мы опять прямо вместе с вами ляжем, как в прошлом году.
Пунин молча потрепал его по затылку, не вдаваясь в подробности.
Потом Сережа так же раздевался, сидя на диване, а Пунин рядом отечески брал у него рубашку и шорты, и вешал на стул. Сережа лег. Александр Иванович подсел рядом, положил руки по обе стороны его черных трусов, и боялся только одного - что сейчас все заколеблется, и он очнется в своей комнате... ибо так не бывает. Все было то же, что и год назад, только вместо коротко подстриженной круглой головы на подушке была копна вьющихся волос, да между руками - черное вместо белого.
Сережа смирно лежал между его руками, тоже глядя на него. И Пунин укрыл его, и все же чмокнул в щечку.
- А вы скоро придете?
- Да постараюсь поскорее.
На этот раз он действительно собирался не мешкать.

...
Пунин залез под одеяло, Сережа молча лежал рядом, повернувшись к нему. Что, все, что ли на этот раз? Спать?
- А можно опять, ну, к вам... - Сереже нелегко далась эта фраза.
- Да конечно можно, - умерив восторг, спокойно сказал Александр Иванович, открывая проход, как тогда. И Сережа скользнул к нему, примостился на руке, под боком. И сразу обнял Александра Ивановича, крепко прижался - вот чего он хотел, вот что запомнил... И Пунин прижал его к себе, и сам прижался губами к его ушку - мальчик спрятал лицо где-то за его ухом. Ну что ж, почему бы и не пообниматься, и не поласкаться двум друзьям... И Александр Иванович ласкал жмущегося к нему худенького длинного мальчика, гладил его бархатные плечики и шею, его майку и трусики, и Сережа шевелился под его руками.
- А помните, как тогда, в прошлом году, я прямо на вас лег? - Сережа вскинул на него лицо, легонько засмеялся, приглашая вспомнить свое смешное детство.
-Хе, хе... помню, конечно, Сереженька. Ты так и заснул на мне.
Сережа повозился.
- Вам, наверно, тяжело было.
- Да не очень. Так, вроде кабанчика небольшого, - говоря это, Пунин ласково погладил Сережу по макушке, чтобы было понятно, что это тоже шуточка.
Сережа опять помолчал.
- Теперь я уже большой.
- Ну, еще не совсем большой...
И страшно, и жутко, и притягательно...
- Хочешь попробовать?
Молчание.
- А можно?
- Да можно.
Сережа задвигался, поворачиваясь, и Александр Иванович помог мальчику вскарабкаться на себя и ровно улечься на нем спиной
Было действительно тяжеловато, по сравнению с прошлым годом довольно существенно, но терпимо - Сережа был худенький, хоть и длинный.
Они полежали таким бутербродом, Пунин продолжал гладить Сережу сверху, по груди и животу... но погладить так, как в прошлом году, не рисковал, твердо помня свое решение быть благоразумным на этот раз. Хотя мальчик, возможно, и ждал его руки. Александр Иванович гладил его тонкие сатиновые трусики, обходил предмет сбоку, дотягиваясь до верха нежных бедрышек - дальше рука уже не доставала.
Сережа молчал. Что, если все же скажет... а погладьте меня опять там... - что тогда? Пресечь? Но Сережа молчал, он не будет говорить таких глупостей, хороший приличный мальчик.
- Дядя Саша! Я знаете что беспокоюсь...
- Что?
- У меня одно... ну, больше другого... это может быть?
- Как больше?
- Ну вот потрогайте...
Упс.
- Я сейчас трусы опущу.
Сережа опустил пониже резинку, и дядя Саша потрогал.
- Ну и что, оба одинаковые.
- А когда стоишь, одно ниже!
- Левое?
- Да.
- Ну так это так и должно быть! Не больше, а просто ниже. Все тут у тебя нормально, не беспокойся.
Яички были по-детски гладкие - время первых волосиков еще не пришло.
Пунин все же погладил и теплую палочку, задержав на ней руку - тут тоже все было нормально. Пися стала ощутимо больше, и, разумеется, была тверденькая.
- Дядя Саша, мы ведь ничего не скажем? - мальчик повернул к нему назад лицо, и Пунин поспешно убрал руку. Сережа натянул трусики обратно.
- Да конечно, это наши с тобой дела.
- Мы ведь ничего плохого не делаем.
- Ну конечно... и не будем. Просто как друзья.
Они еще помолчали, и потом Сережа своей ладошкой потянул его руку опять туда. И Пунин, забыв благоразумие, опять погладил Сережу, погладил там через тонкий сатин, и задержал там руку, на этом. Уже был как бы заключен договор о том, что это допустимо, и останется в тайне, и больше ничего не будет... И они еще лежали так, и говорили о чем-то, мальчик на дяде Саше, и Пунин держал руку на его трусиках, и мальчик иногда, когда он останавливался надолго, сам начинал двигать его рукой - просто так, уже даже и без особого возбуждения, которое спало само собой.

...
Что подумал Пунин, проснувшись утром, удрал ли опять из Тургеневки, и приезжал ли еще через год, и еще, и что было тогда - мы оставляем читателя догадываться об этом самому. А сами покидаем наших дорогих героев, ибо капустные пальмы О.Генри шумят по-прежнему, маня удалиться под их успокоительное бормотанье и отдохнуть перед новыми приключениями.

©Ян Глазкин