-Илюшка!
Мне тебя из ванной выковыривать, что ли? Опоздать хочешь,
да?
- Мама, я завтракать не буду.
- Что за новости?
- Не хочу.
- Ага, значит, ты хочешь, чтобы я тебе бутерброды в сумку положила?
- Ну, уж нет! - я ужасаюсь. - Поем, только много не надо!
- У тебя сегодня сколько уроков?
- Ух-ты! Ветчина! Ты что ж вчера не сказала? А где взяла? Мам, мы же хотели на
талоны пельменей купить! Брысь, Пират, тебе рыба будет.
- Не сказала, потому что забыла. Как твою героическую физиономию увидала, так
и забыла. Нам заказ дали. Там ещё шпроты, гречки кило и масло шоколадное. Так
когда придёшь?
- Вкусно! Сегодня попозже, у нас собрание. Пионерская дружина на марше. Что-то
там про съезд будет. А я алгебру вчера подмял! Сам. Ты спала уже.
- Молодчина. Ты знаешь, нам на работе обещали книжную лавку открыть, от общества
книголюбов. Хорошо бы, да?
- Хорошо бы, да только дорого ведь будет. Нагрузки там, какие-нибудь, как в прошлый
раз, про это... как его... партийное строительство.
- Ну что ж. А где бы я тебе Саймака купила? Или Шекли твоего любимого. Не у "Дома
книги" же, с рук. Знаешь, сколько там, у спекулянтов, твой "Заповедник
Гоблинов" стоит?
- Сколько? - интересуюсь я. - Дороже клюшки?
- Ой, ну Илья! Я про клюшку слышать уже не могу, снится проклятая! Сказала же,
двадцать седьмого аванс получу, там и видно будет. Ты в школу так вот, в трусах,
и пойдёшь? Галстук хоть пионерский одень.
Я смеюсь, представив себе такую картинку!
- Не-е, не поймут. Хорошо тебе, мам, два дня дома будешь!
- Да, а потом двенадцать часов, - всю ночь, - с реактивами сидеть!
- Ты же сама такой график хотела.
- И очень довольна, что добилась. Разве хорошо было, когда я пять дней в неделю
в лаборатории торчала? А ну, одеваться! Диван я тебе сама заправлю.
Снегу-то, снегу! Вот это да! Интересно, за сегодня лыжню накатают? Накатают,
должны. Ух-ты, почти по колено провалился.
- Илья! Токмаков! Подожди! - это Вовка Рыжков, мой одноклассник и друг.
Мы с Вовкой идём к школе, не торопимся особо, сегодня никто не торопится, болтаем
о том, о сём. Чего это у тебя, - фонарь, что ли? Ага, поскользнулся, - как же!
Да ладно тебе. Может, позвать его сегодня на лыжах покататься? Во сколько? Токмаков,
да ты чё, сегодня же Шерлок Холмс по телеку! Точно, блин, прикинь, Вовка, я забыл.
Ты даёшь, Илюха! А поесть не забыл? А сумкой по башке? А снежком умыться? Ну,
Рыжков, держись! Пусти! Скажи, - дяденька, пожалуйста! Ах, ты...
- Погоди, Вовка, я расписание гляну.
- Чего глядеть, - история сейчас! Илюха, ты про Тиля этого читал, про Уленшпигеля?
Расскажешь перед уроком по быстрому?
- Расскажу, да ты сам прочитай, - тебе понравится, ты ж про историю любишь.
- Ну, куда ты?
- Иди, раздевайся, я догоню...
Я, протолкавшись через толпу, смотрю на доску расписаний. Так. Восьмые, восьмой "А"...
Так, ага, сегодня у них шесть уроков, два последних труды... Считай, что четыре,
- трудовик болеет, у нас в субботу трудов не было. Хотя, им могут и заменить,
- восьмой класс, всё-таки. Ну, а мне-то, какое дело? Дался мне Мишка этот!
Как его, - Соболев, что ли? Соболем, наверное, зовут... А чего это он про самбо
говорил,
будто бы пять лет занимается. Туда с двенадцати лет записывают... Может, у
них там, - ну, где там он жил, может у них раньше можно. Меня же вот в фехтование
в девять взяли. Да, но мне-то дед помог. Китель одел, и нет проблем! Как они
Звезду увидели... Ох ты ж! А ведь опоздаю я, на фиг! С Мишкой этим...
Начинается обычный маетный учебный день в шестом "Г".
Обычный, да не совсем. Всё у меня сегодня как-то... Но четвёрка по алгебре, это
да! Пятак по истории, ну это, как здрасьте, а вот алгебра, - это всё-таки да!
После пятого урока нас, как стадо, чтобы никто не смылся, гонят в актовый зал.
Собрание дружины. Мы с Рыжковым потихоньку рубимся в морской бой. Кто-то втихаря
читает, кто-то спит с открытыми глазами, Закутаев с Прокопычем из "В" режутся в карманные шахматы, - значит, после школы подерутся... Рыжков, зараза,
у меня выигрывает. Пятый раз подряд! Я подозреваю, что он не все корабли рисует
перед началом боя. Ну, Вовец, если поймаю... А чего я? Честные, хитрые глаза...
После старшей вожатой Светки Тихоновой, именуемой в пионерских массах Белым
Пуделем, - за причёску, - после неё говорит завуч. То, сё, повысим, достойно
встретим,
а теперь о переформировании. После весенних каникул увеличится нумерация классов
по буквам, численность учащихся в классах сократится. Ну, и тд. и тп.
- Вот увидишь, Токмаков, загремим мы с тобой в разные классы, - шипит Вовка.
- Может, пронесёт... Ты бы батю, Рыжков, подключил.
- Придётся, на крайняк...
Собрание заканчивается, - "Взвейтесь кострами" под
магнитофон, и по домам.
- Ну что, Илюха, давай тогда после кино на лыжах покатаемся?
- Вот после кино-то я и не смогу, Вовка. Сочинение надо писать.
- Чего дотянул-то? Завтра сдавать же.
Я вздыхаю. Мы с Рыжковым делаем небольшой крюк, хотя мне можно и напрямик, -
через школьный двор, просто хочется побыть вместе подольше. Мы на прощание жмём
друг другу руки, я обещаю Вовке, что если он попадётся мне на мухляже с морским
боем, то я сам попрошусь в другой класс. Тот беззаботно смеётся и, хлопнув меня
по спине, убегает.
Мамы дома нет, записка под магнитом на дверце холодильника. Ушла к тёте Маше.
Грей, обедай, будь умницей. Целую в синяк. Ха! Шуточки ей вечные, а что у сына,
- единственного! - что у сына не клюшка, а дрова, - это как, смешно? Женщины...
Пират, как обычно, когда мама выходная, сытый до отвала, дрыхнет у меня в комнате
на письменном столе. Ну, пусть себе дрыхнет. Ого, - почти три часа! Есть охота.
Ни фига себе, - курица! Так, мамочка, будет у нас сегодня разговор. Я, пока греется
обед, смотрю в окно на поляну между моим домом и домом Мишки этого. Интересно,
- он здесь с собакой гуляет или на пустыре, там, где все собачники собираются?
Да, Корнет, - это, конечно, всем собакам собака. И медали, и вообще... А чем
они его кормят? Это не Пират, здесь мойвой мороженой не обойдёшься. Такому псу
мяса надо, наверное, прорву. Нет, ну мама у меня всё-таки! Курочка вкусная какая
получилась. И рис с соусом. Так, чай я пить не буду, - дед говорил, что чай после
еды, это есть отсутствие культуры питания. Не знаю почему. Ну, ему виднее было,
насчёт культуры.
Вот хорошо, что завтра никакой гадости нет, вроде алгебры там. География, русский-литература,
две физры, - ура, лыжи, и всё. Здорово, что физра последняя. И секция. Не забыть
чёрную изоленту Серому для клюшки взять. Ёлки, у меня же колет порвался! Надо
было вчера домой взять, тетеря. Так, посуду помыл, сесть за сочинение, что ли?
Мама! Чего это она быстро так? Обычно, если она идёт к тёте Маше, - это надолго.
- Ты дома, сокровище?
- Дома, дома, - был на Марсе, теперь дома. Что так быстро? Тёть Маши дома нет?
- Тоська у неё болеет, - зубы лезут, я и сбежала. Ты поел?
- Поел, посуду помыл, четвёрку по алгебре получил.
- Четвёрку! А почему не пятёрку?
- Ну, ты мам, даёшь! Заявочки! Мне четвёрка эта, знаешь, как далась?
- Илюшка, Маша сегодня на работу звонила, говорит, что нам премию выписали,
за первое место в соцсоревновании. Так что, клюшка у тебя, считай, есть! Присмотрел,
наверное, уже в "Орбите"?
Ой! Илья, прекрати! Илюшка, я же накрашенная! Ну вот, всю зацеловал, а сам-то
как перемазался. Помаду дай вытру. Жалко, что я не могу тебе эти клюшки каждый
день покупать, обожаю я тебя, сокровище!
- Мама! И я тебя, ты же самая-самая! Клюшка, - это здорово, это вещь, но я тебя
и без клюшек там разных, знаешь, как люблю? Вот прям больше-больше всех! Ты чего?
Опять плакать? Мама! А ну! Целоваться больше не буду! Ну, то-то. Так-то лучше.
И чего вы, девчонки, такие плаксивые? По поводу и без повода...
- Ну да, ты же у нас мужчина, вот ты и не плачешь. Пойду, умоюсь.
Настроение у меня резко падает. Не плачешь! Вчера... И тут на меня накатывает
тяжкий ужас. Настолько тяжкий, что я, не выдержав этой тяжести, падаю на диван.
Жутко мне делается, но не оттого мне делается жутко, что вчера случилось, а оттого,
что могло бы случиться! А если бы я вчера дверь эту гадскую, на крышу, которая,
если б я её успел раньше открыть, чем Мишка этот поднялся ко мне? А если бы он,
вообще, не стал бы подниматься? Тогда-то что? Ведь спрыгнул бы я! А мама тогда
бы как, а? Псих! Тряпка сопливая! Истеричка. Так, всё, спокойно. Не было ничего,
забыли. Нет, постой, это что же получается? Получается, мне вчера Мишка этот
жизнь спас? Ни фига не получается! Если бы не он, ну не они, точнее, то ничего
бы и не было, ни того, что в подсобке, ни крыши бы этой не было. Но ведь он всё-таки
поднялся, искал меня по подъезду и нашёл, и ведь, как ни крути, не спрыгнул с
крыши я вчера только потому, что он вовремя появился. А Мишка... Блин, запутался
я...
- Мам, ты кушать будешь? А почему? А я пошёл тогда сочинение писать. Поможешь
творить? Ну, сам, так сам.
Для сочинения я всегда выбираю свободные темы. Свободные-то они свободные,
да только писать надо про то, про что сказано. "Подвиг
Красной Армии". Делов то. Вспомним парочку дедовых
рассказов, лучше про Гражданскую. Крови только, чтобы поменьше, а то у деда
про войну как-то...
Кровь, вши, кровь, тиф, кровь, грязь, и снова кровь. Голод ещё, вечный. Так,
наверное, и было, но для сочинения, как-то... Про то, как они Киев назад у
белополяков взяли, - это вот пойдёт. Без подробностей, главное.
Часа полтора, примерно, я пыхчу над черновиком. Ну, более или менее. Конец придумать
надо. Придумать, - это потому, что после 12 июня двадцатого года ничего не кончилось.
А про то, как в августе было под Варшавой, дед рассказывать не хотел, сказал
только коротко: драпали. Но сказал так, что мне и расспрашивать не захотелось.
- Мам, проверь черновик, ошибки заметишь, - отметь, я перепишу.
- Быстро ты, Илюшка. Пирата не мучай.
Мама читает мой черновик, я смотрю в окно в её комнате на Мишкин дом. Интересно,
где его окна...
- Да, - вздыхает мама. - Здорово, Илья. Сильно тебе Ильи Павловича не хватает,
а?
- Что ж тут поделаешь, мам. Не хватает, конечно. Много ошибок?
- Порядочно. Вот это хорошо, - "росведка".
Это что такое, - разведка? Ты бы повнимательнее, правда, Илюша. А так очень
хорошо. Про Будённого хорошо, и вообще, - мне всё понравилось. Ты не зазнавайся
только,
Илья, но, по-моему, у тебя способности. Покраснел! Надо же. Ну всё, всё, молчу.
А интересно, почему Илья Павлович ничего сам не писал, - такая жизнь ведь человеку
выпала.
- Потому и не писал, что была жизнь.
- Философ ты у меня. Иди, переписывай набело.
- Бу сде!
Вот ведь я! Как хорошо получается, - сейчас перепишу сочинение, туда, сюда, Шерлока
посмотрю, а потом можно и на лыжах с Рыжковым. Набор лыжных мазей, он говорил,
у него есть. Сроду я без мази катался.
Ну, вот и всё. Переписал. Пойти телек включить? А почитаю ка я, лучше, чего-нибудь.
Опа, в дверь звонят, - кто бы это?
- Илья, иди, к тебе мальчик пришёл.
Вовка припёрся, что ли? В прихожей никого.
- А где, мам?
- За дверью остался, почему-то. Ты в подъезде, Илюша, не торчи, в квартиру проходите.
В подъезде стоит Мишка! Вот так вот. Я, раскрыв рот, молчу, как рыба и только
хлопаю глазами.
- Приве-ет, - насмешливо, нараспев говорит он и протягивает мне руку.
- П-привет, - поперхнувшись, отвечаю я, осторожно пожимая его ладонь. - Ты чего?
Ко мне?
- Ну, а ты как думаешь? А ты молодец, самолётик-Ил, не соврал мне.
- Про что?
- Про лифт, и правда работает он у вас.
- А-а... - я молчу, уставившись в пол.
- Слушай, Илья, можно поговорить? Да ты не беспокойся, я сразу же уйду, скажу
тебе кое-что только, и уйду, я ж понимаю... Можно?
- Ну... Можно, наверное.
В дверь выглядывает мама. Она смотрит на меня и на Мишку, склонив голову к плечу.
- Илья, - стараясь быть строгой, говорит она. - Зайдите в квартиру. Что же ты,
а? К тебе пришли, а ты в подъезде гостя встречаешь. Не стыдно?
- Вы извините, я не надолго, - торопливо заступается за меня Мишка.
- Да ладно, заходи, в комнате поговорим, - отзываюсь я. - Мам, это вот Миша,
ну, парень, что вчера... ну, умылся я у него, я тебе говорил. Собака ещё у них...
- Очень приятно, Миша, а я Наталья Николаевна, мама этого растяпы. Спасибо тебе,
Миша, за то, что ты Илюшке помог.
Мишка краснеет и, откашлявшись, говорит:
- Да ну, я и не сделал ничего особенного.
- Это уж точно, - ляпаю я, вот ведь язык мой проклятый! - Ну, заходи, чего мы,
и правда, в подъезде-то...
Я показываю Мишке, куда можно повесить его зимнюю куртку-аляску, и киваю на мою
комнату.
- Туда, - коротко говорю я, а сам отчаянно смущаюсь и думаю: - и чего же это
ему надо?
- Илья, можно тебя на секунду? - зовёт меня мама.
- Проходи, я сейчас, - говорю я Мишке и иду к маме в комнату.
- Илюша, ты чего это так с ним, а? Такой приятный мальчик, и красивый, и вежливый,
да и старше он тебя всё-таки, а ты... Он же тебе помог вчера? Что, не понравился
он тебе? Не понимаю.
- Да ладно, мам, всё в порядке, как-то неожиданно просто. Ну, не ждал я его совсем,
вот и всё. Пойду я к нему, что-то он сказать хочет.
В моей комнате Мишка сидит на самом краешке дивана, сложив руки на коленях, -
как первоклассник у директора, хмыкаю я про себя. Я сажусь рядом и смотрю на
него. Мне вдруг, неожиданно, становится весело. Жду.
- Это что, шпага, такой тебе досталось, да? - Мишка смотрит на мою спортивную
саблю.
- Такой, только это сабля, а не шпага.
- Ясно. Так вот, Ил-Илья, я чего пришёл. У нас сегодня только четыре урока было,
вот я пораньше со школы и пришёл... Вот. Нет, не то... Я это...
- Да ты говори нормально, - что я тебе сделаю, ничего я тебе ведь не сделаю.
- Ладно. Илья, я сегодня утром, перед школой съездил к Наилю, ну к этому гаду,
что вчера...
Я резко отворачиваюсь от него и смотрю в стену. Вот ведь...
- Да ты погоди, Ил! Послушай. Ну вот, съездил я, значит, к нему и поговорил с
ним как надо.
- Зачем? - сглотнув, спрашиваю я. - Зря...
- Не зря, - жёстко и холодно говорит Мишка. - Не зря, Ил. Так надо было. И тебе,
и мне. Ну вот, забудь о них, вообще забудь, как будто не было их. Они теперь
не то, что к нам на квартал, они теперь и остановку нашу, и то с закрытыми глазами
проскакивать будут.
- Ты что, бил его? - решаюсь я, наконец, взглянуть на Мишку.
- Мозги я им там прочистил, чтобы и мыслей таких больше не возникало у них! Хорошо,
что и Толик, ну второй, тоже там оказался. Всё, Илья, всё! Забыли о них. Ладно?
- Попробую, - потихоньку говорю я
- Молодец! Ну, вот, это во-первых.
- А во-вторых?
- Держи-ка, - Мишка достаёт что-то из кармана и, взяв мою ладонь, вкладывает
в неё какую-то маленькую штучку.
У меня в руке лежит, - не пойму я, что у меня лежит в руке.
- Что это?
- Зуб, - спокойно так отвечает Мишка.
- Зуб, - повторяю я. - Ничего себе. А чей это зуб?
- Дракона, - так же спокойно говорит он.
- Какого ещё дракона? Ты что, ладно тебе, - я не маленький, я в драконов не верю.
- Это зуб динозавра, Илья, а говорят, что они и были драконами.
- Правда? Настоящего динозавра? А где ты его взял?
- Мне его один человек дал, а я его тебе дарю вот. Ты не сомневайся, Илюха, это
самый настоящий динозавр. Этот человек был геологом, вот, ну и нашёл этот зуб.
- Ничего себе. А где он его нашёл?
- В Монголии. Я, правда, не знаю, что это был за динозавр, этот человек говорил,
что этого никто не знает. Череп и остальной скелет у них там трактор раздавил,
а вот несколько зубов осталось. Так что, считай, что это и взаправду дракон.
А назвать его можешь, как захочешь, я вот так и не назвал, не придумал...
- Здоровски, - шепчу я, рассматривая Зуб. Он сантиметров пяти в длину, чуть кривой,
окаменевший, коричневый, отполированный временем, миллионами лет, - подумать
страшно! И сам он какой-то тёплый, как живой, и совсем не кажется каменным, а
в его основании проделана маленькая дырочка.
- Это что бы его носить можно было. Ну там, как талисман, какой или, как залог...
- Мишка вдруг осекается. - Ну, в общем, найдёшь шнурок или там, цепочку, например,
- и носи. Тот человек говорил, что этот зуб удачу приносит. Я-то сам, правда,
не знаю.
- А что это за человек?
- Хороший очень это был человек, один из самых лучших. Я это, правда, потом только
понял. Ты извини, Ил, я не очень хочу про него сейчас говорить, ладно? - и лицо
при этом у Мишки делается грустным-грустным.
- Конечно, Миш, как хочешь. А можно я зуб маме покажу? И Вовке Рыжкову, - он
точно от зависти помрёт, зараза, это ему не в морской бой мухлевать! Это же...
Можно?
- Можно, конечно! - смеётся Мишка и легонько тычет меня кулаком в плечо. - Это
твой друг?
- Ага, классный пацан, хитрый только уж очень. Изобретатель! Слушай, а как же
мне Зуб назвать?
- Не знаю, Ил. Ты не спеши, подумай. Серьёзное имя должно быть и верное, - дракон
всё-таки, не щенок.
- Я подумаю. Погоди, я счас...
Я срываюсь и чуть не в припрыжку бегу к маме. Она восхищённо рассматривает Зуб,
а я торопливым шёпотом рассказываю ей, что это такое.
- Мам, а можно я Мишке покажу? Ну, дедовы, - можно?
- Ты же никому не показывал, - удивляется мама и говорит: - Покажи, конечно,
они же теперь твои.
Я, покивав, спешу назад в свою комнату. Мишка уже не сидит на диване, а стоит,
засунув руки в карманы.
- Ну что, Ил, пойду я, а? - опять он какой-то грустный.
- Как пойдёшь, - глупо спрашиваю я, и так же глупо добавляю, - Куда? Ты торопишься,
что ли?
- Да нет, просто...
- Ну и всё, не гоню же я тебя. Я наоборот...
Мишка бросает на меня быстрый внимательный взгляд. И вдруг улыбается мне такой
улыбкой, что я сразу понимаю, - нет, не хочу я, совсем не хочу, чтобы он уходил.
Ни сейчас, ни вообще...
- А я, Миш, тебе показать хотел тоже кое-что, ты такого никогда не видел. Вот,
а потом я на лыжах хотел, вместе можно.
- Нельзя на лыжах, - смеётся Мишка. - Не умею я, Ил, на лыжах. Я на них, как
корова на льду!
- Как это, - не умеешь? - поражаюсь я.
- Да вот так, - не научился. Там, где я жил снега почти и не бывает, - океан,
- вот и не научился. А я и на коньках не умею.
Мишка говорит эти поразительные вещи совершенно спокойно, и даже улыбается! Я
потрясён. Как же это так, ведь лыжи, коньки, - это ж... Это ж надо!
- Ну, не знаю, на коньках тебе поздно, наверное, - большой ты уже, а на лыжах
я тебя запросто натаскаю. Хочешь?
- Если ты, то очень хочу, - Мишка снова делается весёлым и насмешливым. - А ты
меня как, не сильно покалечишь?
- Да нет, так только, - чуть-чуть совсем, - подхватываю я.
- Ну смотри, если чуть-чуть, тогда ладно. Только не сегодня, а то у меня и лыж-то
нету. А что ты мне показать хотел, а?
- Я покажу, но только ты никому не говори, хорошо?
- Хорошо, конечно, никому не скажу, - посерьёзнев, обещает мне Мишка.
Я прячу Зуб в коробку со своими сокровищами, - ну, всякое разное там у меня,
пусть и Зуб там же полежит. Я беру Мишку за рукав и веду его к сундуку.
- Ты обещал, - говорю я ему. - Не забудь, Миша.
Мишка согласно кивает мне головой, ему явно очень интересно, - чего же это я
хочу такое показать, да ещё и под секретом. Я сажусь на пол рядом с сундуком
и хлопаю рукой по полу, приглашая Мишку тоже сесть. Он усаживается, подогнув
ноги по-турецки. Я открываю тяжёлую, окованную широкими железными полосами, крышку.
Помедлив чуть, я достаю широкий и длинный кожаный футляр с медными углами и увесистый
свёрток китайского шёлка. Свёрток я кладу рядом на пол, а футляр передаю Мишке.
Он осторожно берёт его и вопросительно смотрит на меня.
- Вот, Миша, это деда моего. Теперь я храню. Открывай, не бойся.
Мишка открывает крышку футляра и замирает, увидев, что там внутри.
- Вот это ничего себе! Это что же, - настоящие? Конечно, сразу видно, что настоящие!
Вот это да! Ну, ты даёшь, Илья! А... А можно? Я осторожненько, честное слово!
Можно, Ил?
- Можно, - улыбаюсь я, очень я доволен, какой эффект на Мишку произвели дедовы
шашки. - Вот эту сначала посмотри, а потом уже кавказскую.
Мишка, поставив футляр на пол, достаёт из него офицерскую шашку с бронзовым призовым
знаком на ножнах, между устьем и обоймицей. Он, запинаясь на непривычных буквах,
читает надпись на знаке:
"II ИМПЕРАТОРСКIЙ ПРИЗЪ Л. Гв. КЕГСГОЛЬМСКАГО П. ПОРУЧИКУ
И. П. ТОКМАКОВУ ЗА СОСТЯЗАНIЕ НА ШТЫКАХЪ
МАРТА 28го 1912го".
- Ничего себе! Так это что, - при царе ещё было? - удивлённо спрашивает меня
Мишка.
- Да, после Пажеского Корпуса дед в Гвардии служил, а потом, - когда война началась,
- в Армию перевёлся, в кавалерию.
- Ух ты! Гвардия, Первая Мировая... Сколько ж ему было лет?
- Он в 1890-м году родился, я же тебе говорил, что он девяносто пять лет прожил.
- Ну да, ну да, - я просто как-то не сообразил. А можно я её достану?
- Доставай, чего же нельзя.
Мишка обнажает слегка изогнутый клинок, и восхищённо смотрит вдоль него на свет
из окна.
- Как блестит! А она острая?
- Ну что ты, Мишка, совсем тупая. Шашки только во время войны точили. По специальному
приказу. Даже у полиции шашки тупые были. А с этой дед не воевал, говорил, что
на ней крови нет.
- Ого! Крови... - Мишка смотрит на меня во все свои серые глазищи. - А эта, вторая?
Можно?
- Кавказская? Смотри, конечно.
Мишка осторожно убирает клинок в ножны и кладёт шашку в футляр. Вторая из дедовых
шашек достаётся наружу.
- А эта другая, без скобы.
- Без дужки гарды, - поправляю я. - Это кавказского типа, не офицерского, почти
такие же и у казаков были.
- "ЗА ХРАБРОСТЬ". Да уж! Это как?
- Ну вот так, за храбрость, - значит, за храбрость. Видишь маленький белый крестик
на эфесе. Да нет, с другой стороны, слева. Да. Это Георгиевский Крест. А называется,
- Золотое Георгиевское оружие. Такое за храбрость и давали.
- Она что, правда золотая?
- Позолоченная. А совсем давно, рукояти из настоящего золота делали к такому
оружию, а так, - война ведь шла. Ты достань её из ножен, там на клинке ещё надпись
есть.
"КАПИТАНУ АДЪЮТАНТУ 14го ГРУЗИНСКАГО П.
И. П. ТОКМАКОВУ. ГАЛИЦIЯ - 1915".
- Уже капитан, - уважительно говорит Мишка.
- Да, из Гвардии с повышением переводили. И вот адъютантом полка дед был, - видишь.
- Так он, что, - у белых был? - почему-то шёпотом спрашивает Мишка.
- Почему же у белых, - возражаю я. - Не все же офицеры белые были. Дед у наших
был, с Будённым. И у Тухачевского они потом вместе с поляками дрались.
- Вот это да, с самим Будённым, надо же!
- Сам балдею! Я тебе потом ещё фотографии покажу, - ахнешь! А у деда ещё две
шашки было, одна подарочная, от генерала Иссы Плиева, дед у него в кавкорпусе
полком командовал. И на сорокалетие Красной Армии, юбилейная, от Верховного Совета.
Он их обе в музей Армии передал.
- А эти?
- А эти нет, - просто отвечаю я. - Убери, я тебе ещё не всё показал.
Пока Мишка с неохотой убирает шашку и закрывает футляр, я разворачиваю жёсткий,
как жесть, шёлк и достаю кинжал. И молча протягиваю его Мишке.
- Здоровый какой! И здесь тоже чего-то написано, на пластинке. "Красному
доблестному командиру т. Илье Токмакову от рев. ком. Белой Церкви Киевской губ.
25 июня 1920г. Смерть белопольским панам!".
Ну, у меня даже слов нет. Слушай, Ил-Илья, а почему ты говоришь, что никому
это не показывал? Это ведь... Я бы знаешь, - я бы экскурсии водил! Это же такое
дело,
это ж история! А дед у тебя, выходит, герой!
Мишка воодушевлёно помахивает огромным кубачинским кинжалом в такт своим словам.
- Герой, - соглашаюсь я. - Настоящий Герой Советского Союза. В сорок четвёртом
получил.
- А... а за что? - совсем уж тихим шёпотом спрашивает Мишка, а глаза у самого
круглые, как мой будильник.
- Он всего с полуэскадроном три танка захватить умудрился, я потом как-нибудь
расскажу, - обхохочешься. Я так смеялся, когда дед рассказывал, - аж соседи прибегали!
- А что тут смешного, это же подвиг. Надо же, три танка!
- Да уж больно смешно всё это у них получилось, по-дурацки как-то. Да дед-то
и сам смеялся, знаешь как? Говорил, что это самый нелепый случай, который ему
известен.
- А расскажи, Ил! - загорается Мишка.
- Потом как-нибудь, скоро кино начнётся, - Шерлок Холмс. А оставайся у меня,
вместе посмотрим. Оставайся, Миш, правда!
- Ну, не знаю. Я не ужинал ещё, и вообще...
- Так у меня и поужинаешь! Давай?
- Да неудобно как-то. И мама твоя... - я вижу, что Мишке и самому хочется остаться
со мной, а чего он мнётся тогда, - не пойму.
- Ну и что, - мама! Мама у меня, знаешь какая? Человек! В морской пехоте, правда,
не служила...
Мишка смеётся и ерошит мне волосы. По-доброму, ласково так, я даже и не отстраняюсь.
- Ах ты Ил! Самолётик... Ладно, только я домой, по быстрому сбегаю, своих предупрежу,
а то у нас с этим строго.
Я, проводив Мишку, смотрю на маму, она стоит в коридоре и сморит на меня.
- Ты чего, Илюшка, - улыбка прямо до ушей. Что, понравился тебе этот Миша?
- Понравился, по-моему. Он сейчас вернётся, дома отпросится и вернётся, мы кино
вместе посмотрим. Можно, мам? И поужинаем.
- Можно, - мама удивлённо поднимает левую бровь, у меня у самого такая же привычка.
- Надо же, - дома отпросится! Какой ответственный паренёк. Вот с кого пример
бы брать тебе надо. А то Рыжков твой... Да нет, Илья, погоди. Вова очень милый
мальчик, но я вас вдвоём оставлять просто боюсь. Не вернуться бы мне на пепелище,
однажды. Пират бедный, - сколько он от вас натерпелся.
- Мама! - возмущаюсь я. - Мы его нырять учили! Морского котика хотели воспитать!
- Вот-вот! Его сейчас в ванную калачом не заманишь!
- Ну и нечего ему там делать. Скажи, а тебе Мишка понравился?
- Да. Но не это главное, а главное, сокровище, - чтобы он тебе понравился.
- А я ему?
- Не было ещё человека, которому ты бы не понравился. Ты же Илья Токмаков, забыл?
- Так-то оно так...
- Иди чайник ставь, я ветчины нарежу.
Пока мы с мамой возимся на кухне, возвращается Мишка. Он довольно мне подмигивает,
- отпустили его дома, значит. У них с мамой сразу налаживается разговор. Я ем
хлеб с шоколадным маслом, пью себе чай и слушаю. Мишка рассказывает моей маме
о себе, о своей семье, о том, как они живут, - но я чувствую, что рассказывает
он это всё, вообще-то для меня. Он так со мной знакомится. А мама говорит Мишке,
что мне срочно требуется крепкая мужская рука. А то он, - это я, значит, - мало
управляемый совсем делается. Кота с другом мучает. И с алгеброй до утра сидит.
- А у меня с алгеброй тоже... не очень того... - невесело вздыхает Мишка.
- А у меня ничего, четвёрку оторвал сегодня, и ничего я не до утра сидел, я способный,
но не внимательный я, просто. Слушай, Миш, а ты плавать умеешь? Ты же говорил,
что у вас там океан есть, да?
- Плаваю я хорошо! Вот только там, где мы жили купаться нельзя, - грязно очень.
Там у нас база, - кораблей много военных, - ну и мазут там всякий, мусор там...
А вот немного подальше, тоже Тихоокеанск, только у нас Шкотово-17, так вот, там
бухта есть, вот там-то мы и купались всегда. Классно! Чисто и понырять даже можно,
осторожно только надо. Там где знаешь можно нырять, - там кладбище.
- Как это, - кладбище? - удивляемся мы с мамой.
- Ну, так вот... Да вы что? Нет, не настоящее, конечно! Свалка там кораблей старых,
вот с них мы и купались, - здорово!
- Здорово, - завистливо соглашаюсь я. - У нас на Урале такого нет.
- Ты из него и так не вылазишь всё лето, водоплавающее! - смеётся мама.
- А там ещё тигры есть, - вспоминает Мишка.
- Настоящие? Живые, да? А ты сам видел?
- Мне повезло, я их не видел, а вот слышать довелось.
- Как это, - не видел, и повезло? - удивляюсь я. - Почему это повезло?
- Да с тигром если встретишься, то это последняя встреча в твоей жизни будет!
У нас там, на одной сопке свинарник был, там для части свиней держали, так туда
один раз тигр приходил, обошлось, правда, - никого он не съел, походил просто
вокруг, поорал, да и ушёл себе. Морячки закрылись, потом даже офицеру не сразу
открыли, - так испугались. А после оказалось, что от рыка тигриного одна свинья
со страху сдохла! Во как! Я же говорю, - сам один раз слышал, как тигр рычит,
до сих пор мурашки по коже!
- Ничего себе! Да мам?
- Да уж, Илюшка, это тебе не Пират наш, - тигра ты бы с Вовой нырять не поучил!
- А чего же они испугались? - спрашиваю я Мишку, досадливо дёрнув плечом в ответ
на мамину реплику. - Морячки эти? Взяли бы его, да из автомата!
- Так откуда ж у них автоматы, - в свинарнике! Да и то сказать, тигра увидишь,
так про всякий автомат забудешь, на фиг. Ой, извините, - торопливо говорит Мишка
моей маме.
Мама только спокойно улыбается Мишке. Вот так-то вот! А мне бы влетело... А потом
Мишка рассказывает, как его старшая сестра Ольга в наш пединститут поступала.
Мы с мамой смеёмся, а Мишка совсем разошёлся, - маме моей улыбается, мне подмигивает,
- чувствую я, что настроение у него здоровское. И нравится мне, что у него такое
настроение, и что совсем не грустный он сейчас. И нравится мне весь Мишка, весёлый
и сильный, и что со мной он так вот, - ну, как с младшим братом, что ли... Не
выпендривается, не ставит из себя чёрти что. А вообще-то, так даже старшие братья
себя не ведут, - вон, у Славки, такая зараза брат! Только и слышно, - уйди из-под
ног, гадёныш, да отстань, гадёныш... Не-е, - Мишка, всё-таки классный парень.
Ну да, напугался я вчера до одури, - так ведь кто ж не напугался бы?! А сейчас
мне даже хорошо с ним, даже рад я как-то, что мы с ним познакомились, - пусть
хоть и так, как вчера...
- Илюшка! Шестой кусок! Лопнешь ведь, сокровище. Нельзя же столько сладкого.
- Я тоже сладкое люблю, - похоже, Мишка решил за меня заступиться, не заметил
я что-то, чтобы он на шоколадное масло налегал.
Я беспечно пожимаю плечами.
- У меня, мама, потребности, - организм у меня растёт. Мишка, а тебе до скольки
разрешили у нас быть?
- Что, выгоняешь? - смеётся Мишка.
- Да ну тебя! Давай после кино ещё посидим? Давай, Миш! Можно, мам?
- Посидим, только не очень долго, а то мне ещё черчение надо закончить. Я так,
как ты, Ил, до утра просидеть с чертежом не смогу, я слабый, я спать хочу...
- Да не сидел я до утра! Вот ведь! Мама! Всё ты. Как сама с тётей Машей сидишь,
так тебе значит можно. Мишка, а мне мама клюшку обещала, с премии, - хочешь,
вместе пойдём покупать?
- Пойдём, конечно, только я в этом ни шиша не понимаю. А когда?
- Через неделю, в следующий понедельник, - говорит мама. - Ох, чувствую я, что
будет у меня та ещё неделька! Повезло твоим родителям, Миша, что ты в хоккей
не гоняешь. Спят себе спокойно. А тут, - сплошные коньки да клюшки! И синяки
ещё. Видел, Миша, шрам какой у Ильи? И ведь не говорит, где заработал, молчит,
как Зоя Космодемьянская, партизан! Весь в прадеда.
Я сижу и, правда, молчу, как партизан.
- Так это же он вас расстраивать не хочет, - рассудительно говорит Мишка. - А
шрам, - что же, что шрам. Пустяки, Илюшке даже хорошо с эти шрамом. И я бы от
такого не отказался.
- Уж лучше не надо. Так, идите в комнату, включайте своего Шерлока, а я здесь
уберу всё.
- Давайте мы с Ильёй сами, - предлагает галантный Мишка. - Да, Ил?
- Нет, не "да Ил", пусть сама убирает,
а то и так всегда я, да я. Ты почаще приходи, Мишка, тогда я совсем филонить
буду.
- Буду приходить почаще, - серьёзно говорит Мишка. - Если ты меня приглашаешь,
Ил, тогда буду.
- Как ты его называешь, Миша? Ил? А что, мне нравится. А тебе, сокровище?
- Нормально, - я смотрю на Мишку и улыбаюсь ему. - Пошли, а то опоздаем.
Мы выходим из кухни, - я впереди, Мишка следом, и, вдруг, он кладёт мне руки
на плечи, сжимает их и говорит мне в ухо:
- Ты мой мотор, а я пилот, а вместе мы самолёт Ил-2. Куда лететь-то? Сюда кажись?
Мишка поворачивает меня за плечи к двери в туалет. Я смеюсь и пытаюсь повернуть
в сторону маминой комнаты.
- Какой у меня мотор не послушный! - удивляется Мишка. - Ага, не сюда. Тогда,
значит, сюда? Блин, ванная! Аэродром где, а? Так и топлива не хватит!
Мне совсем смешно, - так со мной никто ещё не играл! Здорово! Я начинаю пофыркивать
и жужжать, изображая звук самолёта, а руки, которые теперь у меня не руки, а
крылья, раскидываю в стороны.
- Что же это, - заслуженному геройскому лётчику и кино теперь не посмотреть,
да?
- Вот сюда надо! Да нет же! Сюда! Рули сюда, говорю.
- Во! У меня мотор говорящий! Чудеса. Поверить ему, что ли? Ну, поверим. Шасси
выпускай!
- Как? Чем?
- А, ладно, без шасси. Сажусь на пузо!
Мы с Мишкой, который продолжает мной рулить, влетаем в мамину комнату и, не торопясь,
делаем по ней круг, а потом мягко падаем на широкую тахту.
- Удачная посадка! Без шасси-то, - того... А ну-ка, пропеллер целый у нас?
Мишка ловит меня за голову и разглядывает мне лицо. Я, задыхаясь от смеха, смотрю
ему в глаза. Они у него снова кажутся мне другими, - серые-то они, серые, - но
теперь они совсем светлые, как сталь. Как дедовы шашки, и блестят так же. Мишка
тоже смеётся и, легко притянув меня к себе, крепко меня обнимает. Я не вырываюсь,
- а чего мне вырываться! Мне хорошо.
- Самолётик! - смеётся Мишка. - Включай телек, а то начало прозеваем.
И мы с Мишкой смотрим, как Шерлок Холмс с доктором Ватсоном прячутся от профессора
Мориарти в горах Швейцарии. Мама сидит с нами недолго, а потом уходит ко мне,
- читать. Я беру Мишку за руку, - он не вырывает её у меня, не ворчит, - чего,
мол, как маленький! А я не маленький, просто мне так хочется, и всё. Так мы и
смотрим кино, - рука в руке... И я чувствую, что Мишке тоже хорошо, и ему тоже
нравится со мной вот так, - рука в руке...
- Ну вот! Кончилось... - говорю я недовольно. - И чего бы им сто серий не снять?
Я бы все посмотрел. Тебе тоже нравится, Миш?
- Здорово, - отвечает Мишка. - Только сто серий, - это ты загнул, Ил. Скажи спасибо,
что столько-то сняли. А всего Холмса очень много.
- Да знаю я, - мне чуть-чуть смешно. - Я же читал. У нас собрание Конан Дойла
есть.
- Правда? - восхищается Мишка. - У нас тоже... А мне больше фантастика нравится.
Я молча улыбаюсь, встаю, снова беру Мишку за рукав, и тащу его в свою комнату.
Он послушно идёт со мной.
- Мама, кино кончилось, я хочу Мишке свои книги показать, можно?
- Ну конечно, сокровище. Я тогда к себе пойду. Миша, я надеюсь, ты Ильке не дашь
себя мучить? Если, вдруг, у него такая вздорная мысль появится?
- Я попробую, - соглашается Мишка.
- Вот, смотри, - я открываю свой книжный шкаф.
- Ничего себе... Ух ты, Азимов. Мне про роботов у него нравится. Кларк, Шекли...
Ха, Булычёв! И Хайнлайн! А Стругацкие у тебя есть? Нет? Что ж так? Мои любимые,
- "Трудно
быть богом", читал? Нет? Ну, ты даёшь! Обязательно
дам тебе почитать, суперкнига! Договорились?
- А тебе разрешат? У меня мама не очень любит, когда я свои книги даю кому-нибудь.
- И правильно, что не любит. Папа мой тоже, не очень-то. Но тебе, я думаю, разрешит.
Во-первых, я тебе пообещал, а во-вторых, ты ему понравился, по-моему. Точно тебе
говорю, Ил!
Я даже чуть краснею от удовольствия. Хочется, ах как хочется мне спросить Мишку,
- а как я ему самому-то, - понравился? Но я лишь беру с полки "Заповедник
Гоблинов", и протягиваю его Мишке.
- А ты это читал? Вот и возьми, обязательно прочитай, - вещь! Тут тоже про Дракона,
и не только про него. А Дракон такой, знаешь... Не повезло ему, просидел миллион
лет в камне, а вокруг него потом дела такие начались! И тигр ещё тоже, саблезубый...
Миш, а Миш... - тихонько зову я.
- Чего, Илька? - так же тихонько отзывается Мишка.
- А можно я... можно мне с тобой... в общем, можно я с тобой дружить буду, а?
- выговариваю, на конец-то я, у-уф-ф! И тут же тороплюсь ему всё сказать, раз
уж решился: - Ты только не думай, я не навязываюсь, я понимаю, ты старше и вообще.
Если нет, то ладно... Я понимаю. Но ты не думай, так-то я не плакса, я вообще,
редко плачу, даже когда саблей мне, даже дед когда... Просто вчера... ну ты же
сам всё видел, что случилось вчера со мной. Вот, а так я не плакса! И на лыжах
я бы тебя научил, и купаться бы вместе на Урал ходили летом. А можно абонемент
в бассейн взять, и не дорого вовсе. Ты бы мне приёмы показал, из самбо, ну и
вообще, поучил бы меня чему-нибудь, - я же вижу, ты сильный и весёлый ты... За
меня даже заступаться не надо, - ты не подумай, что я из-за этого! А я тебе совсем-совсем
надоедать не буду, вот честно! А если нет, то нет, только ты сразу скажи, чтобы
я не думал про себя, не придумывал чего-нибудь. А, Миш?
Мишка молча откладывает "Заповедник",
молча притягивает меня к себе, молча обнимает, я молча утыкаюсь ему в грудь.
Вот так вот мы какое-то время и стоим, - молча. А потом Мишка чуть отстраняется,
поднимает мою голову, смотрит на меня близко-близко, и говорит:
- Всё можно! Тебе всё можно, Ил-Илья! Дружить со мной хочешь? Знаешь, если бы
ты сказал мне, чтобы я больше не приходил к тебе... Ну конечно, я больше не пришёл
бы, но хреново бы мне было. Не помер бы я, но так бы мне плохо тогда было, что
не знаю даже, как! Дружить! Да ты знаешь, какой ты? Вот ты говоришь, что заступаться
за тебя мне не надо. Да если кто на тебя хоть палец поднимет! Да пусть только
кто-нибудь рискнёт, всю жизнь потом жалеть будет! У меня никогда друга младше
меня не было, старше был, а младше нет. И я с тобой не потому хочу быть вместе,
что мне за вчерашнее стыдно, ну что я вчера облажался, нет. Ну, может быть и
из-за этого, но только сначала. А сейчас нет, - просто сейчас я вижу ведь, какой
ты, Илька. А ты говоришь, - дружить! Это я тебя просить должен. Понял? Эх ты,
самолётик...
В газах у меня начинает щипать, - а ещё говорил, что не плакса я. Но вот ни сколечко
мне сейчас не стыдно, почему-то. А Мишка-то тоже кажись, - того, чуть сам не
плачет. Ну, вообще! Как девчонки! Но мы не девчонки, мы два пацана, - просто
такое дело...
- Мишка, Миша, а пойдём тогда сейчас с Корнетом погуляем, а? Давай? Снежки ему
покидаем. Так просто, - побесимся, снег ведь какой! Чистый. А потом просто на
улице посидим, поболтаем.
- Да нет уж, Ил, не получится. С Корнетом уже папа погулял или Олька. Да и мне
уже скоро домой надо, - черчение у меня, забыл? А Корнет никуда не денется, наиграешься
ещё. Давай лучше у тебя немного посидим ещё, можно?
- Да конечно, что ж ты спрашиваешь!
И мы сидим, и я рассказываю Мишке про себя, - всё-всё рассказываю. Даже про
то, про что я и маме то не рассказывал. Как я, например, в "Горном
Ущелье" летом, ну лагерь у нас такой, пионерский, ну вот, как
я там испугался, когда мы по скалам лазили. А я вообще высоты боюсь, только не
говорю никому, а Мишке вот рассказал, надо же! И про то, как мы с Рыжковым водой
из брызгалок у него в подъезде обливались, да мужика какого-то и облили, а он
меня поймал и в домоуправление притащил. Дурак он, Ил, - подумаешь, брызгалки!
Дурак-то он, Мишка, дурак, да только он начальником каким-то оказался. А Рыжков
сначала удрал, а потом, когда увидел, что меня в домоуправление волокут, так
тоже туда припёрся, не бросил меня. А штраф, - прикинь, десятка целая, - только
Вовке, почему-то пришёл! А он молчал, и даже вот совсем ничегошеньки своим не
сказал, - ну, что не один был. Представляешь? Молодчина он, Вовка твой! Да он-то
молодчина, это ежу ясно, а мне-то каково? А ты меня с ним познакомишь, Илька?
С Вовкой? Конечно, только он хитрый очень, я ж тебе говорил, так ты с ним, Миш,
никогда лучше ни во что не играй, ни в карты там, вообще ни во что. А плавает
он хуже, чем я! А что, может нам и правда в бассейн абонементы взять? Сколько ты говоришь, он стоит?
Трояк в месяц. Фигня! А бассейн у нас классный, на Центральном, знаешь? Да,
я знаю, мы там с секцией бывали, - зачёты по плаванию сдавали. Вот так вот!
Самбистов,
значит, в бассейн водят, а нас ни шиша! Завтра надо у Портоса, - ну, тренера
нашего, Сергея Владимировича, мы так зовём, - так вот, надо будет у него спросить,
а почему нас в бассейн не водят? А там ведь и вышки ещё есть, Илья. Как ты
насчёт вышки, а? Да ну и что, подумаешь... Прыгнул бы! Глаза бы зажмурил, и
прыгнул.
Ты чего ржёшь? Ах, ты так, да? Ну, всё, сейчас, Мишка, я тебя зарублю! В капусту
нашинкую! Где сабля моя? Ой! Не честно так! Я ж без оружия! А самбо расшифровывается,
знаешь как? Самооборона без оружия. Ни фига себе, Илюха! В глаз заехал! Ох
ты ж, блин горелый, ты ещё и кусаешься? А вот так вот тебе понравится? Больно?
А
в глаз, по-твоему, как, - не больно? Ну, Мишка, ну держись, зараза! Уф-ф-ф...
Получил? Ну, ты даёшь, Ил! В солнечное сплетение, локтём... Погоди, дай отдышусь. Ты чего, Миш? Извини, а? Не хотел я, правда, я не специально.
Ну, Миша, ну ты как? Да-а, здорово! А ты хоть и маленький, ну меньше меня,
я хотел сказать, а ловкий! Ха, Илюшка! А у меня тоже шрам есть! Покажи! Не-е,
он
у меня в таком месте... Чего? А, смешно тебе, да? А вот так вот, что не смешно
сразу, да? Ой-ёй-ёй!
- Илья, ты чего орёшь, как тепловоз на переезде? Что, Миша, раскрутил он тебя,
всё-таки, на драку? Это за ним не заржавеет. Мальчики, а у меня лампочка перегорела.
- Мы счас, мам! Мишка, помоги, там стол двигать надо. Мама, где у нас запасные
лампочки? Да погоди, я же их сам убирал.
- Ил, берись за тот край, осторожно, сервант не зацепи. Ну, куда полез, я сам,
там же высоко. Это ты, что ли, её так закрутил? Сила есть, ума не надо... Давай
целую лампочку. Ну, вот и всё. Можно включать. Да будет свет!
- Мо-лод-цы! Спасибо, Миша.
- А я, а мне спасибо, а стол то кто таскал?
- Ты таскал, сокровище.
- Ну, всё, пора мне, пойду я. Ил, у тебя завтра секция, да? И у меня тоже, только
с утра. А в школе завтра у нас пять уроков, так что ты давай, часов в шесть ко
мне приходи, с Корнетом пойдём погуляем, хорошо? Только ты оденься как-нибудь
так, а то он тебя изваляет всего в снегу.
- Здорово! Я костюм лыжный надену, да мам? Он у меня непромокаемый. В шесть,
значит? Я обязательно приду, Мишка. Погоди, ты же книжку забыл, "Заповедник...".
Мам, я ему почитать дал, можно? А Миша мне Стругацких обещал.
- Можно, конечно, только вы, ребята, поосторожнее с книгами, хорошо? Миша, очень
рада была с тобой познакомиться, ты к нам и правда, почаще приходи. Только Илюшке
особо не потакай, а то он на шею тебе сядет.
- Какая шея ещё?! Мама! Мишка, ты не слушай, не сяду я тебе на шею.
- Да можешь садиться, на здоровье, шея у меня крепкая, - выдержит. До свиданья,
Наталья Николаевна. Пока, Ил-Илья! Держи пять! Ну, всё, смотри, не забудь, -
завтра к шести.
Я стою на пороге, дверь не закрываю, жду, пока к Мишке приедет лифт. Улыбаюсь
ему аж до ушей, - вот здорово, завтра с Корнетом побесимся! А Мишка мне улыбается,
- уж не знаю я, чего он улыбается, но улыбка у него такая! Лифт приехал. Мишка
машет мне на прощание книжкой. А в подъезде-то прохладно, замечаю я. Нет, ну
всё-таки, какой парень! Надо будет обязательно с Вовкой его познакомить. И Корнет!
Такой пёс! А может, мне вчера повезло, может то, что случилось, - просто это
такая плата? За то, что я с Мишкой вот познакомился. И ведь подружимся мы, -
в этом у меня никаких сомнений нет, это уж точно. На всю жизнь подружимся. А
если бы не эта мразь вчерашняя, то и Мишки бы тогда не было. Чего там думать,
- мне сейчас хорошо, а то что было... Ну, было, и было, что уж теперь. Главное
ведь то, что теперь будет! Это главное. Теперь-то уж со мной ничего плохого не
будет, раз Мишка теперь со мной, то всё будет здорово у нас.
Пока то, да сё, время спать, но в отличие от вчера, сегодня засыпаю я медленно.
Думаю, думаю... Как всё будет. А почему это Мишка вчера не захотел меня... того...
Да потому, что он самый лучший. А если бы захотел? А потом бы мы с ним как? Да
ладно, спать надо. Да, Мишка...
***
Да-а, Мишка! Нет, надо же, ведь Тулу эту нашёл, подарил,
денег занял, наверное, кучу. Бутовский, Курбатов! Это
тебе не Испания какая-нибудь отвёрточная, вшивая!
Ну, я отвечу! А Борька всё-таки свинья, а не собака. Пятно какое-то, - похоже,
он мне его посадил, когда в гараже лизаться полез. Восемь месяцев щенку,
- а что будет, когда ему пять лет стукнет? А семь?
Сожрёт он меня. Точно сожрёт,
- от восторга и сожрёт когда-нибудь. Чего Соболев с пацанами там застрял,
опять Вадька, наверное, чего-нибудь затеял. А быстро
мой сын с Егоркой подружился,
сразу же, практически. Вадька, - он такой, это как раз не удивительно. А
вот Егор... От него не ожидал, если честно. Совсем
не контактный парень, да и то
сказать, - с чего бы ему контактным быть-то? После того, что на его долю
выпало. Да уж... Как Мишка тогда вовремя Егорку подобрал,
- чудо просто. Впрочем, это
природное Мишкино качество, - вовремя появляться. Одно слово, - телепат.
Сходить в магазин, что ли? Ага, сами идут. Ни фига
себе! Пакетов-то, пакетов, помочь
надо
бы, а, ладно, - их там трое, а вылезать на мороз, - ой, как неохота.
- Ну, чего ты тут? Борька, погоди, дай пакеты поставить. Ил, ты его тут не
обижал? Вот, держи, поставь на колени.
- А в багажник нельзя? Чего мне-то? Мишка, вы там что, - кирпичей накупили?
Вадька, ты чего такой тихий? Если ты дядю Мишу опять на что-нибудь раскрутил...
- И ничего я никого не крутил! Вот почему, - только стоит задуматься о чём-нибудь,
так сразу... Егорыч, а спорим, что я сегодня смогу не спать? Я вообще могу
не спать! Папа! Чё ржёшь, правда могу!
- Егорка, ты пакет между ног, на пол поставь, не держи на коленях. Так лучше?
Вадим, ёлки же с дымом! Весь в отца! Одно слово, - Токмаков... Ну, и чего
теперь делать будем? Торт целый? Давай-ка, и правда, лучше в багажник. Смотрите,
чтобы
Борман не выскочил, - лови его потом по площади...
- Мишка, это же "Советское",
ты рехнулся, да? Ты что ж, думаешь, я это пить буду? Поехали, перед трамваем
проскочим.
- Это я человеку одному купил, не нам, не боись. Я же знаю, что у тебя есть
Alain Thienot, так ведь? Brut, да? Millesime, если не ошибаюсь, 1985 года.
- Восемьдесят седьмого. И не брют, а брют ультра. Тебе же не нравится. Ты
же полусладкое шампанское больше любишь. Мишка, блин, бабку не задави! Ну,
вот
куда её несёт, а? Нет, ты мне скажи, Соболь, ты где этого Бутовского взял?
Всё-таки "Русские
Палаты", да? Что-то я в каталоге там не видел... Впрочем,
тебе её там не продали бы, ты же не в VIP листе, а вещь не рядовая.
- Ил! Ты уймись, я тебя прошу. Где взял, там нету. Ну, изволь, если тебе
так уж хочется знать, - я эту вещицу по случаю отхватил. С Егоркой в Москве
увидели,
ну и... В галерейке одной, у них там всего понемногу, и живопись, и антиквариат,
ну вот и она там была. Да я бы и не заметил, ладно Егор меня носом ткнул.
- Егор, так это ты, да? Тебе я должен спасибо сказать?
- А вам понравилось, да? - застенчиво, как всегда, когда он обращается ко
мне, отзывается Егорка. - Дядя Илья, правда же красивая штука?
- Очень.
- Кто красивая, кто очень? Мне, мне почему не показали? Егорыч, что вы там
Илу такое купили, а? Папа, покажи!
- Вадька, цыц! Нож кабинетный они мне купили. Потом покажу, я его в офисе
оставил. Вадим, ты лучше подумай, чем отдариваться будем. Ну, с Егором я
придумал, как
нам быть, а вот с дядей Мишей, что делать будем?
Мишка, посмеиваясь потихоньку, косится в зеркало заднего вида. Егор молчит,
тише воды, ниже травы. Вадька взволнованно сопит, обдумывая мои слова. Борман,
похоже,
дрыхнет.
- Пап, а что ты для Егора придумал, а? А то давай мы им аквариум наш подарим?
Точно! Только рыбки вот...
- Ну, уж нет! - тут же возмущается Мишка. - Мне эта братская могила для селёдки
дома не нужна! Я кладбища вообще не люблю, ни человеческие, ни рыбьи, уж
тем более. Верно, Егорка?
- Да ладно тебе, дядь Миш! Я ж не знал, что они передохнут, я же хотел, чтобы
им веселее было. В простой воде скучно, а я им хотел зелёную сделать! Передохли,
гадство... А растениям по фигу, растут. А рыбок я спасти хотел потом. Я им
даже искусственное дыхание делал, если хотите знать, не помогло только ни
шиша, блин...
Мы все молчим, переваривая услышанное. До меня медленно доходит.
- Чего ты им, сынок, делал? - вкрадчиво спрашиваю я Вадьку. - Искусственное
дыхание? Опиши, пожалуйста, этот процесс поподробней, в деталях, - это надо
в анналы занести.
Ихтиолог! Локуста рыбья! Отравитель водоёмов! Вози тебя на море после этого...
Ладно, хоть, что в Венеции в Лагуне ничего путного не водится. У-у, Вадька,
ты когда-нибудь такое отмочишь, в Голливуде офигеют.
- Гены, - задумчиво вздыхает Мишка. - Тут уж ничего не поделаешь, - гены,
есть гены. Двадцать лет назад знал я одного мальчика, так он своего кота
нырять учил.
Без акваланга, без скафандра, - за шкирку, и в ванну. Как же этого мальчика
звали-то, а? Илья, ты случаем не помнишь?
- Вовка Рыжков его звали, - хихикнув, говорю я. - Его это идея была. Кот,
правда, был мой, Пират. Рыжков, кстати, вчера звонил, тебе привет. Зовёт
нас к себе,
на Байкал, - может, съездим летом? Без Вадьки, разумеется, - всё-таки Байкал,
это ж мировое достояние.
- А я и сам не поеду, меня там, в прошлый раз, комары чуть не сожрали! Не
комары, - Дракулы! Прикинь, Егорыч, ростом с вашего Борьку! А в Байкал этот
и не сунешься,
- холодина! Зачем нужно озеро, в котором и искупаться-то нельзя? - довольно
резонно спрашивает Вадька.
- Эстетика дикой природы, Вадим, тебе явно недоступна, - печально заключаю
я. - Так, Мишка, давай-ка сначала к подъезду, пакеты домой затащим, а потом
уж в
гараж.
- Дай мне ключи от него, я машину сам поставлю, а пакеты уж ты как-нибудь,
с мальчиками. Да погоди ты, Ил, не возникай! Мне ж Бормана придётся тащить,
понял?
В гараже-то место есть, а то я завтра как заведусь? Егор, не надо со мной,
иди с дядей Ильёй.
- А почему это завтра? Я думал, что вы у нас все выходные будете, я и маме
так сказал.
- По делу мне завтра съездить надо будет, а так всё правильно, - все выходные
у вас.
- Ур-ра!!!
- Вадька! Не ори в ухо! А ну, отстань от Егорки!
- Ну, всё, берите пакеты. Егор, ты чего нахохлился, я же быстро, - машину
поставлю только, и всё. Илья возьми этот пакет, он тяжелее.
Я с мальчишками захожу в подъезд, мы здороваемся с консьержем, и проходим к лифту.
Вадька что-то шепчет Егорке, тот сначала хмурится, а потом,
рассмеявшись, бросает на меня виноватый взгляд.
- Так, Вадим, что за гениальная мысль тебя посетила? А ну-ка поделись.
- И ничего не гениальная! То есть гениальная конечно, у меня они все гениальные.
Мы с Егором тоже шампанского хотим!
- А ещё что? Ты и без шампанского буйный. Лифт приехал, заходите.
Вадька и в лифте продолжает что-то там такое нашёптывать Егору. Вот ведь неугомонный.
Точно беговой таракан под допингом.
- А вот давай, Вадик, у твоего папы спросим? - вздыхает Егор. - А то будет, как
в прошлый раз...
- Чего ещё? - устало спрашиваю я.
- Ил, то есть папа, дашь нам доспехи померить? Эти вот, что в кабинете слева
стоят? Как там они называются? Ну скажи, пап, ну Ил, ну пожалуйста!
- Рё-такахимо-рэндзяку-до-гусоку, - вздохнув, покорно отвечаю я.
Вадька довольно смотрит на Егорку. Тот, не удержавшись, смеётся, тут же, впрочем,
смутившись. Нет, всё-таки, - чудо, а не пацан!
- Прикол, да, Егорыч? Как они сами-то это выговаривали? Японцы эти? Папа, приехали.
Дверь в квартиру открыта, мама стоит на пороге.
- Баба! Ты нас в окно увидела, да? А Борман тоже с нами! Егорыч, а у меня джойстик
новый, может он дольше продержится, а то те как-то не того. Баба! Я же большой
уже, - целуется, понимаешь...
- Недотрога ты, Вадимка! Егорушка, мальчик мой, как я рада! Илюша, пакеты в кухню.
Вадимка, а где шарф? Илья?
- Шарф где, тетеря?
- Тьфу ты! Да в машине, наверное, где ж ему ещё быть-то? С шарфом вашим... Позвони
дядь Мише.
- Вот же блин, я, похоже, мобильник тоже в машине забыл...
- И кто тетеря, а? Егор, ну пошли ко мне! Нет, в кабинет лучше!
- К оружию и доспехам даже не прикасаться! Егор, я на тебя надеюсь, а то мне
Мишка... Ну, ты как, мама?
- Нормально, слушай, Илья, а Егор-то до чего на Мишу становится похожим. Повадки,
манера...
- С кем поведёшься... Они мне нож купили, представляешь?
- Дорогой?
- Мишку, что ли не знаешь? Я бы сто раз подумал, прежде чем такой купить. Тула,
музейная... А у нас лимоны есть? Чего, один только? И где денег он взял, - не
знаю. Столько ведь Валериан с него выгреб, под Егоркино дело...
- Но ведь решилось всё? А деньги, - что ж! Заработаете, вы у нас способные. А
Егор-то как?
- Нормально, ты, мам, пожалуйста, этот вопрос не педалируй особо. Привыкает пацан.
Ещё бы! Отец теперь у него есть, семья, и всё по закону.
- А настоящих родственников его вы так и не нашли?
- Не очень-то и хотелось, если честно. Хотя, вообще-то, надо было бы с этими...
с этими, - не знаю даже, как и сказать-то! Такого парня профукать! Если б не
Мишка, пропал бы пацан, - а ведь какой пацан, - золото! А, ладно... Ну, куда
же ты балык, не надо его в холодильник.
- Я телятину запекла, как Вадик любит, с сыром и оливками. О, это Миша, наверное,
иди открывай.
Я, открыв дверь, отпрыгиваю в сторону, так, чтобы меня не задел Борман. А тот,
пулей, визжа от предвкушения, несётся, спотыкаясь и скользя на паркете, прямиком
на кухню.
- Ох ты ж! Мама, балык! Вадька, Егор!
Мы, толпой, бросаемся спасать наш праздничный обед. На кухне мама стоит с поднятыми
руками, подняв балык и окорок повыше, а Борька исполняет вокруг неё какой-то
собачий вариант боевого гопака. И при этом не перестаёт визжать почти на ультразвуке.
Мы втроём с Мишкой и Егором ловим этого голодающего. Почему втроём? Потому, что
Вадька, согнувшись пополам от смеха, помощь нам оказывает чисто виртуальную,
- бестолковыми, невразумительными советами.
- Ну и псина у вас, Соболевы! Мишка, мне одно непонятно, какого немцы войну умудрились
проиграть, - с такими-то собаками! Вадька, хорош ржать! Восемь месяцев щенку
всего, а хлопот, как от всего питомника "Waffen
SS"!
- Тётя Наташа, здравствуйте! Тут вот икра и крабы ещё. А лимоны у вас есть, а
то я забыл купить? Ладно, обойдёмся. Ребята, тащите Бормана отсюда, нечего ему
здесь. Ил, держи шарф Вадькин, и мобильник твой, растеряшки вы оба.
- Сам ты! Спасибо... Вадька, кому сказано, чешите отсюда. Блин, надо табличку
на кухне вывесить. А, да, - Борман же по-русски не того... По-немецки надо...
Вадик, как по-немецки, - "собакам
вход воспрещён"?
- Это, как его... щас, погоди, а дайте Борьке сосиску какую-нибудь, а то... "den
Hunden ist es verboten", вот как. Пошли, Егор, отсюда. Bormann, auf den Ausgang!
Пока Егорка с тихим восхищением смотрит на Вадьку, Борман исхитряется сожрать
у него из рук сосиску. Я, без лишних слов, выталкиваю мальчишек с Борькой из
кухни. Мишка, накинув пальто на спинку стула, моет руки над кухонной раковиной.
- В ванную нельзя пойти? - ворчу я.
- Илья, отстань от него, - говорит мама. - Устал, Мишенька?
- Есть такое дело, тёть Наташа, - благодарно отзывается Мишка. - Притомились
ноженьки, умотались рученьки! Наоборот, то есть... Но ничего! Главное, что всё
позади, - теперь Егорка мой законный сын! А то неопределенность эта, проклятая...
- Ну, не знаю, Мишка, не знаю. Насчёт позади... Впереди ещё, знаешь, сколько?
Растёт ведь человек. Мам, послушай, - а может нам тоже собаку завести? Чего-нибудь
такого, - мастиффа там, какого-нибудь, а? А то Вадька меня совсем достал.
- А почему мастиффа? - спокойно говорит мама. - Давай уж сразу берберийского
льва! Миша, а как он сам-то, - Егор, я имею в виду?
- Нормально, - Мишка пожимает плечами. - Ил вот считает, что обвыкнется.
- А ты?
- А что я? Люблю я его, аж до колик. Такой парень! Вчера после суда говорит мне:
- "А
может, я работать пойду?" На заправке, говорит,
пацаны, мол, неплохо получают. А то, мол, говорит, столько денег ты на меня убухал...
Представляете, а? Я аж... Тёть Наташ! Вы чего? Вот же блин, а, Илья...
- Мама! Ну, пожалуйста!
- Всё, всё, мальчики, не буду. Слёзы сами, как-то... Какие вы у нас, всё-таки!
И Вадик вот, и Егорка. Алексей Михайлович и Катя тоже не нарадуются. А съезжу
ка я к ним завтра! Точно. С Нового Года не встречались. Всё телефон, да телефон.
Ну, мы обедать будем или нет, а то давайте на стол накрывать. В столовой, да,
Илюша?
- В столовой, только я покурю сначала. Айда, Мишка, в кабинет. Мам, ты что сказать
хочешь?
- "Какие
Хорошие
Выросли дети!
У них удивительно ясные лица!
Должно быть, им легче живётся на свете,
Им проще пробиться, им легче добиться.
Положим, они говорят, что труднее:
Экзамены, всякие конкурсы эти.
Быть может, и верно: им, детям, виднее,
Но очень хорошие выросли дети.
Конечно, задорные эти ребята,
А впрочем, по множеству признаков судя,
Мы сами такими же были когда-то -
И нас не смирение вывело в люди".
- Точно! - вякает Мишка. - Хорошие какие стихи, чьи это?
Мама выжидающе смотрит на меня.
- Шефнер? - брякаю я наугад. - Нет? Ну, Тарковский, тогда, который старший.
- Иди отсюда, невежа! Это Леонид Мартынов, Мишенька, сейчас он не очень популярен.
- Пошли, Мишка. А я, мама, не невежа! Просто в искусстве я узкий специалист.
Посмеиваясь довольно, оттого что последнее слово осталось за мной, тащу Мишку
в кабинет, - курить я хочу, аж уши опухли. В кабинете Вадька с ногами забравшись
в огромное кожаное кресло, барабанит по клавишам моего компа, а Егорка зачарованно
смотрит на монитор. Борька с упоением что-то там такое у себя выкусывает на ляжке.
- Ну, понял? И ни шиша сложного. А тут вот можно ещё бонуса добрать, щас, погоди...
- А ну, брысь отсюда! Вадька, гадость мелкая, ты как комп запустил, я ж его запоролил,
блин!
- Как, как... Что, жалко тебе, да? Повёлся?
- У тебя свой есть, его и колошмать, а к моему не фиг соваться. Идите отсюда,
я курить хочу, потом обедать будем. А это что такое, а? Чего это, я тебя спрашиваю!
У-у, Вадька, точно дождёшься ты ремня хорошего по заднице! Мишка ты посмотри
только, что он мне на стол выложил! Гадость какая!
На рабочем столе моего компьютера женщина-робот, частично затянутая в сталь-кожу,
сверкает двумя аппетитными половинками... этого... Ну, того, по чему я Вадьке
ремня обещаю. Егорка, покраснев, как рак, тут же начинает отвлечённо рассматривать
катанакаке с мечами, что стоит напротив моего письменного стола. Вадька, аж подпрыгнув
от возмущения, тут же на меня обрушивается:
- Это кто это гадость, а? Я? Или это вот гадость? Да это же Сорояма, Ил! Ты что,
совсем, - это ж не порнуха какая-нибудь. Дядь Миш! Ну скажи хоть ты ему.
- Э-э, нет, Вадик, меня ты в это не втягивай! А если папа тебе говорит, что не
надо это на стол вытаскивать...
- Драть его надо, Мишка! Точно говорю. Слова тут бессильны. Егор, а ты-то, что
молчишь?
- Да я не знаю... А так вроде ничего... Ну, красиво, что ли... - и Егорка совсем
уж засмущавшись от своих слов, умолкает.
- Да? - тут же оживляется Мишка. - Ну-ка, ну-ка... Так. Ну и чего ты орёшь, Илья?
Я, признаться, никакого криминала здесь не вижу. Как ты Вадик, говоришь, что
там за "яма"?
- Так, всё! Хватит с меня сегодня дискуссий по искусствоведению! Вадька, а ну
марш к себе! Стоять! В ванную сначала, руки мыть. Ещё раз стоять. Егор, ко мне!
Стань-ка тут. Вадька, не мельтеши. Эх вы, дети века, внуки НТР... Значит так.
Я подхожу к секретеру, откидываю палисандровую крышку-столешницу, достаю из шкафчика
коробочку из крокодиловой кожи. Все заинтригованы. Даже Борька, не мигая, замирает.
- Вот, Егор, такое дело. Поздравляю тебя. От души поздравляю! Теперь ты Соболев.
Сам знаешь, какая это фамилия, носи её с гордостью и достоинством. Ну-ну, чего
ты? Егор Михайлович! Держи, малыш, это тебе на память от нас с Вадькой. Открывай,
давай.
Егорка, шмыгнув носом, открывает крышку.
- Вау! - орёт Вадька и лупит Егора по спине. - Молодец, папа! Это лучше аквариума.
- Это мне, что ли? Совсем, да? - молвит тихонько Егор. Чёрт, а парень-то потрясён
по-настоящему.
На чёрном бархате тяжёлым золотом тускло поблёскивает легендарный хронограф от
Omega. На чёрном же, - чёрном, как ночи Ле-Мана, - циферблате, стрелки любому
говорят, что это даже не просто Speedmaster, а Broad Arrow, - легенда внутри
легенды.
- Ремешок подгоним, и носи. Нравятся? Вадька, погоди ты, не скачи! Егор, да вытащи
ты их, чего растерялся-то? Что скажешь, Михаил Алексеевич? Егорка, дай-ка я тебя
расцелую, - хотя нет, не буду, а то расплачусь.
- Я, я не расплачусь! - тут же орёт Вадька и лезет к Егорке целоваться. - Ты,
Егорыч, молодец чувак! Я тоже поздравляю! И тебя, дядя Миша! Всё! Теперь с вас
точно шампанское! По целому бокалу, да Егорыч? По два! Егор, давай на пуск жми,
они даже десятые доли секунды считают. Вот кнопка, а эта - стоп. Папа, ты чё,
не завёл их?
- Егор сам заведёт. Валите, Вадим, к себе, руки не забудьте помыть только. Бормана!
Борьку с собой отсюда заберите, на фиг!
- Дядя Илья! И ты, Миша... ой извини, - папа, я хотел сказать, - я не привык
ещё... Я вам сказать хочу. Вы... Я не знаю, что бы со мной сейчас было... Вы
самые лучшие! И ты, Вадик. А я, - не знаю я, почему мне так вот повезло. А, пап?
- Потому, что ты этого достоин, сынок. С хорошими людьми должны происходить хорошие
вещи, да Ил? Только так.
- Потому, что это, и только это, - правильно! Ступайте, ребята, мы скоро.
Мальчики, прихватив Бормана, оставляют нас вдвоём с Мишкой. Он подходит ко мне,
берёт мою правую ладонь своей левой рукой. Пальцами свободной руки он проводит
вверх по моей щеке, потом гладит мне бровь. Нежно трогает мой шрам.
- Ил... Самолётик ты мой. Ты...
- Не надо, Миш, не говори ничего, не надо...
Мишка целует меня. Его губы такие... За двадцать лет ничего со мной так и не
случилось лучше вот этого. Лучше этих губ. Сколько было других губ, - а, не важно!
Мишка лучше всех, - был лучше всех, и всегда останется лучше всех. Я отрываюсь
от него, смотрю ему в облака серых глаз. Лучше всех Мишка! Егор удивляется, как
ему повезло, - мальчик ещё не понял до конца насколько он прав. КАК ему повезло.
И как в своё время повезло мне.
- Ил, а может это чересчур, а?
- Ты о чём?
- Да часы эти, Omega. Они же стоят, - пропасть ведь, сколько они стоят! А? Наверное,
на BMW тянут, на пятёрку, да?
- А какая разница, сколько они стоят? При чём здесь деньги? - удивляюсь я. -
Мне захотелось, и всё тут. Стоят! Я вчера три вагона сортопроката продал, если
хочешь знать. Немцам. Подумаешь, - стоят! А Егорка-то, как обрадовался! Вадька
доволен, Егор рад, тебе хорошо, - ну, и чего же ты? Хочешь сигару? Нет? А коньяку?
То-то. Otard. Что может быть более коньяком, чем коньяк, сделанный в подземельях
замка Cognac?
- У тебя, Ил, двойные стандарты, - французов ты не любишь, а коньяк и шампанское
их, - за милую душу...
- А какая связь? Французы французами, коньяк коньяком. Они вот русских тоже не
того, а, однако же, икорку нашу...
- Я Егора хочу в самбо записать.
- Не надо, - советую я. - Груз фамилии его раздавит. Соболев! Сын чемпиона. Он
же чемпионом не станет, - поздно, и будет парень переживать. Оно тебе надо? В
плавание отдай, лучше. Во! Слушай, Мишка! У нас же лучшие в стране стрелки! Практическая
стрельба! Ничего интересней для пацана и быть не может, - это тебе не пейнтбол
даже! Всё по-взрослому. Я бы Вадьку давно отвёл, - да боюсь, пристрелит он там
кого-нибудь, по запару... Прикинь, Соболь, российская сборная чуть не на половину
из Магнитки, и они в Таиланде, что ли, первое место выиграли! Только там, наверное,
с четырнадцати лет... А то ещё эти, как их, - ну, по ледяным стенам лазают, в
университете у вас, - тоже чемпионы Европы, кажись...
- Ну, загорелся! Сам вот и лазай. Лучше уж плавание, в самом деле...
Пока мы с Мишкой так вот болтаем, к нам заходит мама, тихонько садится на диван,
улыбаясь, слушает нас. Я обращаюсь к ней, спрашиваю, как она день провела. Нормально.
А Вадим на меня ей жаловался, я, видите ли, не купил им с Егором абонемент на
сезон, на игры "Металлурга"!
Почему всё я, да я! Забыл... Новый Ледовый какой строят, видал? А в старом что
будет? Баскетбол? Н-да... К нам Задорнов приезжает, тётя Наташа, вам билеты брать?
Илья, пойдёшь? Я скопления людей не люблю, я гордый! Сынок, но причём же здесь
гордость? А вот! Ну-ну... Мишка говорит, что думает земли купить на Верхнеуральском
водохранилище. А что? Здорово, да ведь, тётя Наташа? Дом с Егоркой построим,
пускай мои там летом живут, отец рыбалку любит. На какие шиши, - знаешь, сколько
там сейчас земля стоит, - мода есть мода! Ты поможешь, ты тоже рыбалку любишь,
ну вот и... Я тут же начинаю ныть, что, мол, маркет совсем плохой стал, вата
сплошная, обороты падают, мол... Мама с Мишкой смеются. Мишка вспоминает, как
они с Егором ездили на Кубу. Прикинь, Ил, - социализм сплошной, митинги, все
дела, Фидель бодрый такой, крепкий, шесть часов без бумажки говорил, - представляете,
тёть Наташа? Уму не постижимо... Всяких Бушей переживёт нафиг! А лангусты только
иностранцам, гадство ведь какое... Услышав про лангустов, мама тут же вскидывается:
- Что же это я? А ну, давайте-ка ребят зовите, обедать пора. Илья, вы кого угодно
заболтаете. Мишенька, а Борман борщ вчерашний будет? А то может быть, ему что-нибудь
сварить надо, специально?
- Морда треснет, - ворчу я. - Тогда так, борщ ему на первое, а кеды на второе.
Мишка, отстань зараза, мама, чего он! Блин, пепел из-за тебя уронил. Вадька,
Егор! Убивают! Борька, пошёл вон! Соболь, гад! Уйми собаку свою! У-у, я не знаю,
что я с вами сделаю! Где катана моя? Вадька, ты сдурел, да? Это же период Муромати,
начало шестнадцатого века, ему ж цены нет! Откуда знаю, - от верблюда! Клейма
на нём! Сугата без клейма, - это не сугата, а металлолом. Погоди, Мишка, да не
хватай ты! Порежешься. Вот, видишь? Это "дзурё-мэй",
титулярная подпись. Имя кузнеца, Кацахиро, а это титул у него придворный, - Сюри-но-Сукэ...
Да пошли вы! Будете ржать, вообще ничего показывать не буду! Отстань! Сказал,
- не буду, значит, не буду. Отвали, блин, сказал же, порежешься! Чего, чего,
- имя владельца, вот чего... По-японски: "кирицуке-мэй". Откуда ж мне знать, кто он такой, а, Егор? Воин... Да не вакидзаси это, Мишка,
а катана, а короткая потому, что тогда их делали такие. Кубо Юсаку его звали,
Егор, а Ка-Хо имя клинка, это значит: "фамильная реликвия". Идём, идём, мам! Мальчишки, бегом бабушке помогать! Мишка, возьми из бара шампанское,
да не там, - в холодильном отсеке. Чёрная, да. Эх, хороши сигары! "Corona-coronas", прямо бы дым лизал! Тебе не понять...
Мы обедаем. Егорка, впрочем, не столько ест, сколько ежесекундно смотрит на своё
запястье, на котором красуется мой подарок. Мишка тоже чего-то как-то вяло ковыряется
в своей телятине. Ну, мама понятно, - диета. Вадька в минуту расправляется со
своей порцией мяса, с негодованием отвергает мамины попытки подсунуть ему рыбы,
и, демонстративно не замечая моего негодования, подкармливает со стола Борьку.
Вот тот-то отдувается за всех! У меня давно уже есть подозрения, что эта собака
не просто собака, а часть тайного плана неоимпериалистов, по подрыву российской
экономики. А что? Запросто...
- Так, Егор! Если ты сейчас не оторвёшься от своих часов, то я их у тебя отниму,
спрячу и отдам только тогда, когда ты в одиночку тут всё съешь. И из холодильника
тоже... И кеды Борькины. То-то. Мишка, ты-то чего? Телятина не нравится? Погоди,
сейчас шампанское откроем.
- Пусть дядя Миша открывает! Ты, пап, не умеешь, оно у тебя не стреляет!
- Оно и не должно. Вадим, а ты что, всерьёз рассчитываешь на шампанское? Наивный!
- Так, да?! Так? Ну, ладненько, увидишь! Я тебе, папочка, тогда в увлажнитель
в ящике твоём с сигарами, знаешь, чего налью?
- Боги! И знать даже не хочу! Давай бокал, пошутил я. Мама?
- Дядя Илья, а мне тоже можно немножко?
- Всем можно! Напьёмся! Коллективно, блин! Это, как его, - корпоративно. Тащите,
кто-нибудь, Борькину миску, а ладно, не надо, - я ему потом шнапсу налью.
- А у тебя шнапс есть? - вдруг живейшим образом интересуется Мишка.
- Нету, - несколько растерявшись, отвечаю я. - А ты что, шнапсу хочешь?
- Не хочу я шнапсу, я просто вспомнил, как ты с немцами своими тогда...
- Что, блин, темы другой нету, - за столом поговорить? Вспомнил он! Вадька, не
маши вилкой перед носом!
- Нет, в самом деле, Илюша, - вступает мама. - А действительно, почему так получается,
в Германии у себя они такие сдержанные, холодные даже, а тут...
- Поведенческие стереотипы, - глубокомысленно изрекаю я. - Они, мама, заранее
морально готовы к тому, что если уж ты попал за русский стол, то вести себя надо
соответственно. Да разве только немцы? Все одинаковы. За исключением японцев,
разве только... Ну, они вообще, сверкают, подобно драгоценной яшме. Кстати, о
японцах, - я же цубу купил! Напомни, Мишка, покажу потом. Вадька, а по шее? Мама,
хорош за него заступаться, - он же всю вишню с торта сожрал! Один ты тут, да?
Водки, что ли выпить...
- После шампанского? - щурится на меня Мишка. - Зря я о шнапсе заговорил.
- А это не ты заговорил, это он заговорил! - возникает Вадька. - Торта ему жалко!
Баба, я сыр не буду! Раз торт нельзя... А ещё шампанского можно? Егорыч, давай
ещё по бокалу дёрнем?
- Во лексика! - восхищаюсь я. - Я щас как дёрну, - кому-то сразу дёргать расхочется!
Ух-ты, а чего это он, а?
Я показываю на Бормана. Тот, выгнув спину коромыслом, задумчиво смотрит, куда-то...
внутрь себя он смотрит!
- Егор, вы что же, - не выгуляли его с Вадиком? И сам я ему погулять не дал.
Вот же ёлки с дымом, вести его придётся, - Мишка начинает вставать из-за стола.
- Я сам, папа, - Егорка торопливо срывается с места. - Борман, пошли! Вадик,
ты с нами?
- Вадим, сидеть! Оставь, Мишка, я с Егором пройдусь, - я, отложив вилку и нож,
встаю. - Сиди, Миш, ты чего-то и правда, усталый какой-то, а с Вадькой они опять
толком не погуляют. Егор, возьмёшь меня?
Егорка вопросительно смотрит на Мишку. Тот, улыбаясь, кивает мальчику. Вот если
б Вадька у меня был бы такой! Хотя... Мы с Егоркой торопливо одеваемся, - Борька
ждать не будет, видно, что невмоготу ему.
- Обожрался! - ворчу я, пока Мишка надевает на пса ошейник. - Ничего удивительного,
столько слопать. Егор, готов, - пошли.
- Илюша, ты не долго, - мороз.
- Долго, не долго, - не от меня, мам, зависит, это уж как Борман. Ладно, постараемся...
- Guten Spazierganges, Bormann. Тебе тоже, Ил! - это Вадька из-за стола голос
подал.
Мы заходим за дом, там у нас такой скверик есть. Вообще-то с собаками оттуда
гоняют, но сейчас нам без разницы. Я достаю сигарету Nat Sherman, мои любимые,
с ментолом, прикуриваю. Борька, вместо того, чтобы сразу делать свои дела, начинает
валять дурака, носиться по скверику, ну и всё такое, в этом роде. Впрочем, я
подозревал, что он себя так поведёт. Просто из фашистской вредности.
- Дядя Илья, а можно вас спросить?
- Можно.
- А какой Миша был, когда он был маленький? Вы же с детства его знаете.
- Такой же, как сейчас, - самый лучший. А чего это ты вдруг?
- Так... Интересно.
- Ну-ну. Егор, ты не замёрз?
- Совсем нет. Потеплело, кажись...
- Кажись...
Я вижу, что парень что-то хочет спросить, но ему мешает его застенчивость. Поможем...
- Слушай, Егор. Твой, - наш, - Мишка, был, есть и будет самым лучшим человеком,
которого я знаю. Он всегда всё делает так, как надо. Не сразу это всем ясно,
может быть, но в итоге так и получается, что он всё и всегда делает правильно. "Правильно",
кстати, не значит - "скучно". С ним, вообще, скучно не бывает. Впрочем, ты и сам это не хуже меня знаешь.
- Знаю... - вздыхает Егорка.
- Ну, а в чём тогда дело? Послушай, Егорка, ты очень хороший человек, люблю я
тебя, мы все тебя очень любим, но нельзя же, в самом-то деле, быть таким застенчивым!
Ну чего ты всё стесняешься? Пойми, наконец, - ты такой же, как и все мы. Ты с
нами. Всё. Ну, есть, конечно, у тебя обязанности, - а у кого их нет? У меня их,
знаешь, сколько, - поделился бы, с радостью! Вот и у тебя, тоже... Но и прав
у тебя не меньше, чем у Вадьки, например... А уж право спрашивать, - это вообще
есть право неотъемлемое. Спрашивай, я же вижу, - ты что-то хочешь.
Егор смотрит на меня, - внимательно смотрит, по-взрослому совсем, - и взгляд
у него такой хороший и умный.
- Я спрошу, только вы не обидитесь? Правда нет? Ну ладно. Вот мы с Мишей... Ну...
Нет, не знаю, как сказать.
- Вы любите друг друга. По-настоящему, я имею в виду, по-взрослому, - так?
Егор зачарованно смотрит на меня и медленно кивает головой.
- И тебя это волнует, да? Ты не знаешь, правильно это или нет. А что тут голову
ломать! Ступай сейчас к Мишке и скажи ему: "Всё,
мол, Миша, - или папа... Ну вот, всё, мол, не будет у нас с тобой больше ничего
такого, всё! Хоть и нравится мне это, но не знаю я, - правильно это или нет.
Так что всё. Будем, как сын с отцом, и всё. Будем любить друг друга на расстоянии". Пойди, я тебя осуждать не буду, а уж Мишка, тем более. Что? Нет? Чего ты там
шепчешь-то?
- Нет! - почти кричит Егор. - Нет... Я не хочу, я не смогу без него, без этого.
Это и мне нужно...
- Закрыта тема, значит. Я, когда был на твоём месте, не думал! Во мне тогда любовь
одна бушевала. Она сразу же все сомнения смела, она меня всего затопила, все
другие чувства. Были лишь Любовь и Счастье...
Егорка потрясённо смотрит на меня.
- Вы?..
- А чего ты так удивляешься-то? - спокойно говорю я. - Я думал, ты знаешь...
Представь себе. Ну, у нас не так это было, как у вас, - Мишка говорит, что не
так, - мы оба тогда мальчишками были. Но это было здорово! Я бы таким сейчас
не был, если б не это.
- А потом... почему тогда...
- Почему, почему... - ворчу я. - Вырос я, наверное. А может, поглупел, не знаю.
Да и влюбился я... В Вадькину маму. Право, не знаю, Егор... Но то, что было у
нас с Мишкой, это было лучше всего и это навсегда со мной. Forever.
- Здорово... - растерянно молвит Егорка. - Ничего себе, а я и не знал... Блин,
как же я сам не догадался-то, не маленький ведь, не слепой! Я теперь понимаю...
Как это здорово, дядя Илья! Миша, он такой... Forever...
- Смотри, Борька прибежал, похоже, что он всё уже сделал. Пойдём домой, что ли,
- холодно, всё-таки. Сколько там времени, глянь-ка.
Егор торопливо задирает рукав и с удовольствием смотрит на часы.
- Пол восьмого. Вау! А тут стрелки светятся!
- Возьми-ка ты Борьку на поводок, Егорка.
Мы обходим дом и направляемся к подъезду. И тут от остановки маршруток, от ларьков,
доносится какой-то шум.
- Чего это там, а, дядя Илья? Пацаны дерутся, что ли? Борька, стой.
- Дерутся? - я смотрю на стайку пацанов, человек пять-шесть. - Если дерутся,
то как-то странно это у них, Егор. А ну-ка подойдём, только
ты позади меня держись, но так, чтобы они Бормана видели.
Да, теперь всё ясно. Пятеро мальчишек, лет так по четырнадцать-пятнадцать, повалили
на снег шестого, все вместе бьют его. И хотя они мешают друг другу, но лежащему,
похоже, всё-таки достаётся. Особенно старается один, покрупнее других, всё пнуть
норовит. И ведь по голове норовит пинать, шакал! И на остановке, как назло, никого...
- А ну, крысы! - рычу я. - Разбежались, твари! Брось пацана, кому сказал, - ты,
большой! Щас собаку спущу, Борман, фас!
Я, в общем-то, не слишком рассчитываю на Борьку, но тот, вопреки моим ожиданиям,
рявкает настолько убедительно, что я и сам подпрыгиваю от неожиданности! Видно
кровь тридцати предков, нёсших службу в каком-нибудь там Бухенвальде, всё-таки
сказалась. Пятеро гадов, - вот уж кто точно фашисты, так это они, - не теряя
времени на оценку возможностей Бормана, моментально испаряются. Врассыпную, как
тараканы. Я присаживаюсь возле паренька на корточки.
- Ты как, живой? Егор, придержи Бормана, чего-то он разошёлся не на шутку. Ты
цел, парень?
Мальчик, приподнявшись на руке, с благодарностью смотрит на нас. Нос разбит,
губа тоже, из-под сбившейся спортивной шапочки чуть сочится кровь.
- Не знаю, цел, вроде...
- Держи-ка платок, у тебя из носа кровь идёт. Бери, бери, платок чистый. Вот
так вот прижми и голову запрокинь. Да ты погоди, поднимись со снега, чего ж ты...
Кто это были, зачем они тебя били, а? Егорка, там вот снег почище, набери-ка
мне немного. Так что у вас произошло тут?
- Не знаю я, кто это были. Просто, гады какие-то. Я маршрутку ждал, "сорок третью", мне домой на ней надо. Потом хотел сникерс купить, они деньги увидали и пристали.
Ой, у меня и лоб разбит! Ногой, наверное...
- Наверное... Давай снежок, Егор. Борька, отлезь! Ты собаку не бойся, не обидит.
Убери платок, снег лучше приложим, а платком лоб зажми. Ты где живёшь-то?
- На Гагарина... Как теперь домой, - деньги забрали, сволочи...
- Не близко. А здесь-то ты чего делал, у кого был?
- Я к бабушке приехал, я забыл, что она на дежурстве, баран. А мама сегодня тоже
в ночь работает, а я ключи, как назло потерял, дважды баран... Что же делать?
Мальчишка не жалуется, нет, - я спросил, он ответил. И "что
же делать?", - это он спрашивает не у меня, а у самого
себя... Тут вздыхает Егорка, да так тоскливо.
- Хреново на улице, особенно если с непривычки, да ещё и без денег... - говорит
он, а сам смотрит на меня.
- Тебя как зовут-то, парень? - спрашиваю я для начала, и лихорадочно соображаю,
а что же делать-то, в самом деле? А глаза-то у парнишки кажись серые, - ну точно,
блин, серые...
- Миша, - говорит мальчик.
Меня ни разу в жизни не било током. Ну, вот не случилось, и всё! А тут я понимаю,
что значит, когда говорят: "будто
током ударило"! Я даже на какое-то время, на несколько
секунд, теряю дар речи. Смотрю я на этого мальчика, и ощущение реальности происходящего
покидает меня. Чёткое, абсолютно ощутимое чувство де-жавю! Но ведь так не бывает!
Это же... А ну-ка, возьми себя в руки! - приказываю я себе.
- Миша... - повторяю я. - Так, Миша, значит. А твоя фамилия, - не Соболев, а?
А ведь я не шучу! Какие там шутки, голос мой даже делается каким-то жалобным,
и если мальчик скажет "да",
то я даже не знаю, что тогда, вообще... Тут уж и Егорка вскидывается и смотрит
на паренька странно так.
- Почему Соболев? - удивляется мальчик. - Нет... Шилов я. Миша Шилов.
Егорка смеётся с каким-то даже облегчением.
- Ну вот! А то вы, дядя Илья, того... А что мы делать-то будем, а?
- Ну, что-то делать надо, у него вон кровь идёт. Сначала к нам пойдём, а там
и решим, все вместе.
- Не, не надо. Может, вы мне десять рублей займёте, на маршрутку, а я бы вам
потом привёз, честно. Вы только скажите, где живёте, а я привезу, обязательно!
- Ну, десятка деньги не великие. Но что же ты делать будешь? Как я понял, домой
ты попасть не можешь, куда же ты пойдёшь, на ночь глядя? Да и кровь. Надо же
посмотреть, что там у тебя..
