Он шел по пустыне не первый день. Солнце нещадно слепило, а мелкие камешки казались живыми существами, назло кидающимися под ноги, чтобы доставить максимум неприятностей. Единственное, что удивляло - не чувствовалась жара. То ли привык уже, то ли вся влага вышла дни и дни назад, и потеть просто не осталось чем. В голове гудело, и мысли путались. Порой казалось, что это просто Полигон, но сознание не успевало схватиться за эту спасительную мысль, как его отталкивало безразличие. И это хорошо - иначе за надеждой пришло бы отчаяние, а так - ничего. Пустота. Ровная и звенящая.
А некоторые камни, красноватые, с пол-кулака ростом, были и вправду живые, и вцеплялись в его башмаки мертвой хваткой, стараясь прогрызть кожу. Что поделаешь - есть в пустыне нечего - вот они и приспособились... Одинаковые, похожие друг на друга несимметричные желудки с зубами. Он втаптывал их в песок, не заботясь о безопасности: он был уверен, что дойдет целым и невредимым. Вот только куда? Здесь память намертво отказывалась помочь. Надо было просто идти. Левая нога - правая - левая - правая - хрусть-"желудок" в песок - левая - правая - левая - хрусть... За барханом - бархан, за горизонтом - горизонт, за маразмом - маразм: хрусть... Что-то часто они стали попадаться: словно подходишь куда-то, а они там - охрана - хрусть, хрусть, хрусть... Ой! А этот чуть не прокусил! Вот тебе! Вот тебе! Хрусть...
Тень. Нет, это не Солнце укрылось за тучку. Это выросла из ниоткуда стена. Стена дома. Пятиэтажного, кажется. Почти. Откуда он среди пустыни? Кто его выстроил и зачем? Сколько веков он стоит тут необитаемый? Обитаемый?! Ой! В глазах потемнело, и он рухнул прямо на руки выбежавшим мальчишкам.
1
А может, все это было сном? Ну как мальчишки могли выбежать на улицу, если выход из Школы разрешен только представителям Клана Воспитателей! Даже Учителя и Надзиратели не имеют права покинуть Проклятые стены. А мальчишку за это... Никто не знает, что за наказание его ждет, ибо никто еще из наказанных не вернулся назад. Хотя заподозрить можно: не только же объедками из кухни питаются Каменные Желудки... А может, что и пострашней придумают за проявление Свободомыслия. Ведь это - величайший грех, ибо может разрушить Изначальный Порядок.
А Изначальный Порядок здесь ценится. По крайней мере, до Ночного Сна. Ибо когда наступает Сон и все звуки стихают, в коридорах никогда не появится ни Воспитатель, ни Учитель, ни Надзиратель. Выйти из своих комнат нельзя - двери блокированы, а бронестекла окон можно высадить разве что прямым попаданием ракеты. В это время тяжкая дрожь поднимается из запертых подвалов Дома, да с улицы доносится леденящий вой ночных Пустынников - безжалостных хищников, боящихся только Солнца. Они приходят из тьмы и кружат до рассвета, когда им на смену проснутся Желудки. Кружат и тоскливо, жалобно воют на неподдающиеся стены.
Но еще больше стонов в этот час в Школе. Днем тихие и послушные, мальчики "выходят на охоту". У Тома в Классе тоже есть такой. В первый же день Том спросил его имя - и он ответил: "Кореш". И в доказательство показал выжженную на руке букву "К" с разводами. Тому не понравилось его прозвище - оно напоминало ему одного очень близкого друга, но внешность этого щуплого стервятника класса могла вызвать только отвращение. Всегда в сопровождении двух-трех "ломовиков" с маленькими головами, но большими грудами мышц, он был негласным королем Класса. И его боялись все. Но почему - Томас понял не сразу. А потом увидел.
К ним тогда как раз прибыл новенький. Ладненький такой мальчик-переросток с улыбчивым лицом и красивой фигурой. Вот на него-то и положил свой глаз Кореш. А ночью и поимел.
Началось все просто - подошел к кровати мальчишки и присел на край. Сдвинул одеяло и принялся ласкать ягодицы спящего. Прямо так, сквозь трусы. А затем рука скользнула под резинку, и вот уже пальцы погружаются между теплых половинок. Нельзя сказать, что это не понравилось новичку - он томно заворочался во сне, постанывая. И вдруг проснулся. Отшатнулся. Взгляд - испуганный. Еще бы - сидит такое на твоей кровати, гладит тебя и дрочит свой член. Здоровенный. А Кореш привстал и ткнул своим членом в губы мальчишки. Тот рванулся назад - какое уж там! Из тьмы неслышно вынырнули мудаки "королевской охраны" и толкнули голову мальчишки вперед. И волосы сжали лапищей. Он захотел закричать, приоткрыл рот - вот тут-то его и атаковал Кореш. Член вонзился почти в самую глотку, затем отошел чуть назад, чтобы не дать пареньку задохнуться - и снова толчок. И новенький завозил по залупе языком, стараясь вытолкнуть наружу возбужденную плоть, но этим только раззадорил Кореша, и тот принялся методично втыкать-вытыкать, усилено дергая тазом. А затем оторвался от этого увлекательнейшего занятия и подошел к мальчику сзади. Тут же двое мудил из его эскорта развели пареньку ноги. Кореш, не обращая внимания на слабое сопротивление новичка, плюнул ему на попу - и тут же резко толкнул членом. От боли мальчишка вскричал, но ему тут же заткнули рот членом. И, чтобы не поперхнуться, он вынужден был замолчать, и только стонал, когда толстый кол вонзался в нежную дырочку ануса, разрывая непривычную к такому обращению кожу. Тело дергалось при каждом толчке, но цепкие руки ломовиков были сильней. И вот уже член Кореша, блестящий от слюны, слизи и свежей крови мальчишки, заходил туда-сюда, то погружаясь почти по самые яйца, то вылетая до складок кожи вокруг багровой залупы. Толчок-стоп-назад. Когда член стремился наружу, тело мальчишки расслаблялось, словно надеясь на чудо, но новый толчок вновь вязал узлы судорог, пронзая неясной болью. Но вот уже боль становилась все меньше, и мальчик не стонал уже так страшно. То ли привык, то ли просто не осталось сил.
Кореш начал кончать, и тогда он вынул залупу из дырочки, и белые капли спермы, мелькнув в тусклом ночном свете, упали на спину новичку.
Тут же, повинуясь взгляду Кореша, один из охранников слизнул их, словно это было варенье. А затем занял место своего шефа. И хотя член мудака был поменьше, но тыкал он им неумело, судорожно, и поэтому новичок вновь заорал и вдруг обмяк, потеряв сознание. Но это не остановило развлекающихся. Они продолжали втыкать в обмякшее тело, получая, кажется, даже больший кайф, чем обычно.
А затем Кореш толчками поднимал с постелей кого-то из пацанов и заставлял войти в новичка. И те не сопротивлялись. Вонзались в окровавленную попку и даже порой улыбались. Хотя и неясно, чему - то ли своим ощущениям, то ли тому, что сегодня трахают они, а не их.
Правда, к Томасу Кореш не подошел. И тот вновь удивился, отчего это "Король Класса" так вежливо относится к незнакомому найденышу. И в первый день даже не попытался изнасиловать. Не приглянулся, что ли?.. А, меньше хлопот.
А через день Томас увидел, как плачет Малыш, сидя у рукомойников.
- Что случилось?
Но Малыш лишь отмахнулся. Он был самый маленький в классе, Тому по пояс, щуплый, большеголовый, вечно всклокоченный. Иногда насмешливый, чаще - грустный. Но чтобы вот так плакать. А когда Том коснулся взъерошенных волос, Малыш вдруг сорвался с места и выбежал вон. А на том месте, где он присел, темнела застывающая кровь. Вот оно что?! Значит, мало Корешу новичка, мало других - он и за Малыша принялся! Первым порывом было пойти и врезать в эту наглую морду. Но затем возник страх: а если... Сейчас-то не трогают почему-то. Не замечают. А если сам на рожон полезу - через сколько секунд разделают дупло в кровь? Лучше уж воздержаться.
Томас сложил руки лодочкой, набрал в них воды и вылил на пятно. Розовые потеки устремились в раковину, унося последние следы несчастья Малыша.
А днем все шло как по писанному. Каждая секунда на счету, каждый вздох на учете. Вот только о чем говорят Учителя - не удавалось запомнить. Это словно под гипнозом, когда приказывают напоследок: "А теперь забудь все это, но сохрани в подсознании и руководствуйся этим в жизни!" - и ты послушно забываешь, а затем сам удивляешься порою своим поступкам.
Зато деяния Надзирателей и Воспитателей чувствовались нередко на своей шкуре и барабанных перепонках. И порой даже нельзя было понять, за что же последует наказание...
И всегда - простенький маршрут. Класс-спальня - столовая - класс Учителей - Класс-спальня... И все в пределах своего этажа. Ни разу не видели даже другие Классы, других ребят. Но ведь должны же тут быть еще люди! И еще - а кто готовит? Пища выползает из узенькой амбразуры над кухонным конвейером, выползает в одинаковых пронумерованных тарелках. Каждому ученику - свой номер. А возьмешь чужой - плеть Надзирателя. И неважно, что при этом по полу разлито все содержимое тарелки - добавок не будет. Хочешь быть сытым - не упускай свою тарелку, не давай кому-нибудь овладеть ею раньше тебя.
Бегом на уроки. Бегом на кормежку. Бегом в свой Класс. Бегом к рукомойникам. Бегом на перекличку. Дважды. Утром, сразу после сна - и вечером, перед сном. Можно подумать, что из Класса можно куда-нибудь деться! Через бронированные-то двери, запертые! Не иначе, как Перекличка - просто метод еще раз унизить, показать твою никчемность и незначительность перед всемогущими Учителями и Воспитателями.
2
А затем обидели Малыша. При Томасе. Но это случилось не сразу. Сперва был Кентавр. Стилизованный, словно иероглиф или наскальный рисунок, он красовался на листе плотной бумаги, лежащей на крыше тумбочки. Сложенный из тонких линий, Кентавр был на удивление живым. Он несся вперед с первобытной грацией, целясь из лука во что-то впереди себя. Томас схватил рисунок и впился в него глазами. Словно вспоминая что-то. И действительно, рисунок был чем-то знаком. Но чем? И где его можно было увидеть раньше, если все воспоминания - только о Школе. Да еще какой-то обрывочный бред о Пустыне, который не может быть правдой.
От созерцания рисунка вдруг сильно захотелось пить. И Томас не задумываясь кинулся к рукомойникам. А когда он вернулся - рисунка как не бывало. Словно и не лежал на тумбочке.
И тогда ему вдруг начали сниться сны. Впервые в этой Школе. То есть до этого они не снились. Абсолютно. Никакие. А тут - словно зреет что-то внутри. Теплое.
А потом обидели Малыша. Том проснулся от какого-то странного шума и сперва лишь опасливо приоткрыл глаза. Стоя на полу спального Класса, Кореш давил на плечи Малыша, стараясь прижать его к своему возбужденному члену. Малыш отчаянно сопротивлялся, а "охрана" тем временем ржала, глядя на эту забаву. Наконец Малыш вырвался, и тут же резкий удар по шее настиг его. Второй - "под дых", в солнечное сплетение. А затем Кореш сдернул с койки первого попавшегося пацана:
- Ты! Будешь бить его, пока я не скажу "хватит"!
И парень с тупостью робота-автомата принялся пинать ногами хрупкое беззащитное тельце.
- Яростней! Сильнее бей, или тебя щас!.. - крикнул Кореш, молотя Малыша с другой стороны.
Томас боялся пошевельнуться. Но вместе с тем было жутко жаль Малыша. И тут Малыш вскрикнул. Крик ударил по ушам и прорвался внутрь. Резонанс.
Тело и мозг еще боялись, но внутри Тома словно лопнула какая-то пружинка. Руки напряглись, пальцы сами сложились в клинки. И тут он почувствовал рвущуюся наружу дрожь. Сколько же ждало оно, погрузившись в хитросплетение мозга? Но теперь это вырвалось из подсознания, и волна ярости обратилась в движения, раскидывая врагов. "И тут он начал драться". Воистину, когда враги летают вдоль Класса, почти не опускаясь на землю - приятно. Но куда приятней было бы, если б ничего этого не было.
А вокруг "спят". И делают вид, что ничего не помнят и не видят. Тряпки. Стоит ли заступаться за них? Вот только Малыша жаль...
Кто-то тронул за руку, останавливая. Переворот через голову, взгляд. Стоп! Это Малыш. Он дернул Тома за руку и быстро потянул к рукомойнику.
Оставив корчащиеся на полу тела, двое мальчишек вошли... Но ведь это не поворот к раковинам! Это какой-то длиннющий ход, которому здесь отродясь не место! Он длинный, но это скорее чувствуешь, чем видишь. Ибо повороты скрадывают пространство, а лестницы и галереи, проходящие в толще стены Школы, как тайные крысиные ходы, запутывают все в причудливый лабиринт.
- Тебе лучше не видеть, что будет дальше,- первым нарушил тишину Малыш. - А здорово ты их разделал! Совсем как в первый день!
- В первый день?
- Ну да, когда Кореш подкрался к тебе, чтоб изнасиловать, а ты его, не просыпаясь, с ноги в челюсть, да так, что тот пролетел метра три, сбив по дороге одного из своих мудаков.
-"Ясненько, почему Кореш так сторонился меня",- мелькнуло у Тома, но мысль уже переключилась на иное: - А куда мы идем?
- Увидишь.
- Крысиные ходы...
- Хорошая Крыса нужна, чтоб прогрызть бетон.
- О ней я и говорю,- ухмыльнулся Том.
Лестницы вели все вверх и вверх, и вдруг ребята шагнули в пространство. Собственно, это было помещение, но после узких переходов оно показалось огромным, как вздох. И тут же Тому захотелось обернуться. За ним была серая бетонная стена. Ни двери, ни люка, только собственная тень. Да тень Малыша. Почему-то расхотелось спрашивать, как Малыш устраивает эти трюки. Да и устраивает ли? Скорее, использует какие-то неясные законы Дома.
Чердак, здоровенный, как зал. Не зря казалось, что в Доме не только пять этажей. Под единственным окном торчала батарея отопления. На нее-то и присел Малыш. Расставив тонкие ноги циркулем, оперся попкой о ребристый чугун. И задумчиво посмотрел на Тома. Тот подошел, обходя расстеленные прямо на полу постели - мягкие, с теплыми одеялами в пододеяльниках и взбитыми подушками - и обнял Малыша за плечи. Тот взглянул прямо в глаза, и в них блеснула искорка влаги.
- Ну почему они так? Тут все ненормально. Почему они так?- и Малыш зарыдал.
Том гладил его взъерошенные волосы, шептал что-то утешительное, ловил на палец и сбрасывал на пол сверкающие теплые слезинки. А затем не удержался и поцеловал Малыша. И тот не отпрянул. Взглянул чуть удивленно и радостно. Улыбнулся. И в ответ чмокнул в щечку Тома. А затем указал на лежанку у батареи: - Располагайся. До утра еще времени много. Можешь посмотреть телевизор.
Только тут Том углядел в углу деревянную раму, грубо имитирующую телевизионный экран. И за ним - фанерку с намалеванным певцом. Улыбнулся - детская игра... Но тут Малыш потянул за веревочку - и фанерка поднялась, открывая... настоящий телевизор! А вот это уже было серьезно! Откуда?! Даже Воспитателям иметь его не положено!
Телевизор работал, но шли почему-то лишь развлекательные программы и пели певцы на неизвестных языках. Откуда-то появились еще двое ребят. Незнакомых! Один моложе, другой - старше. Присели на постели у стены, покосились на Тома и уставились в экран.
Подошла девчонка, пошепталась о чем-то со старшим - и исчезла, отшатнувшись к стене. Какая-то кроха - на вид третьеклассница - привела зареванного малыша. Старший из ребят склонился над ним, и ладони склонившегося засветились желтоватым светом. Малыш перестал плакать и скоро ушел вместе со своей провожатой.
Но вдруг Малыш настороженно прислушался к чему-то, затем взял за руку старшего и уверенно шагнул к стене. И Том наконец-то разглядел, что происходит. Малыш просто вошел в собственную тень, словно это была дыра.
Созерцать прыгающих певцов стало скучно, и Томас принялся оглядываться по сторонам. За батареей у изголовья что-то белело. Он протянул руки и выудил оттуда два белых листка. На них были нарисованы Кентавры. Первый - уже знакомый, стреляющий вперед. Второй же обернулся на ходу, целясь во что-то, что оставил позади. Или сбоку - символичность рисунка не давала разобрать это подробней. Том отложил первый рисунок, показавшийся ему теперь неинтересным, и принялся созерцать второй... Из забытья его вывел шум возвращающегося Малыша. Тот вместе со старшим товарищем тащили ... Кореша! "Король" был без сознания и весь в крови. Том быстро запихнул листки за батарею, согнув ненароком один из них, и спросил:
- Что с ним?
- Он потерял власть, - лаконично ответил Малыш, но заметив лишь недоумение во взгляде Тома, пояснил: - Ты лишил его власти. Перед всеми. И тогда все, кого он обидел, а это все - стали вымещать на нем свою злобу. Боже, какие же они звери! То жмутся и лижут ему ноги, то избивают, как тряпичную куклу. Как макивару.
Старший тем временем осветил желтым огнем ладоней быстро затягивающиеся раны. И вскоре Кореш дико озирался по сторонам, стараясь понять, куда он угодил.
- Завтра он решит, что это сон, - шепнул Малыш, - а мы поможем ему в этом... Я услышал его боль, и мы успели вовремя. А то бы не спасти...
- Но он же тебя мучил!
- Так что я, от этого должен становиться зверем?
- Нет, но... - и не найдя нужных слов, Том повернулся к телевизору. Там на экране скакал с микрофоном молоденький парнишка в обтягивающем костюме. А Малыш вновь присел на батарею, свесив левую ногу. А правую поджал под подбородок, обхватив руками. Вселенская Печаль. Затем вдруг спрыгнул с окна и, укутавшись одеялом, присел у экрана. Затем толкнул Тома, кивнув на Кореша,- Смотри, сидит и дрочит.
- А то ты сам этим не занимаешься,- Том разглядел руку Малыша, быстро обнажающую и вновь закрывающую головку почти белого члена.
- А что, так ведь приятно.
Когда окончательно стемнело и все легли спать, Том протянул руку к Малышу, и в темноте наткнулся на протянутую к нему горячую руку. Пальцы их сплелись, и двое друзей погрузились в сон, слившись воедино. И сон, так похожий на явь, поглотил их. Они лежали на тех же лежанках, сжав руки, а вторые, свободные, скользили все ближе и ближе. И вот уже рука Тома коснулась белого члена Малыша, некогда торчащего, а теперь поникшего и отдыхающего. Малыш тем временем гладил бедро Тома. От этой ласки член Тома начал подрагивать, наливаясь силой, и скоро уже уверенно сдвинул одеяло, выбираясь на свободу. Член Малыша тоже не дремал. Затрепетав от прикосновений друга, он поднимался, удлиняясь и утолщаясь. Правда, он был еще вяловатым, но от него веяло такой притягательной силой юности, что Тому захотелось ему помочь. Сказано - сделано. Том склонился над Малышом, осторожно захватывая губами его сокровище. Головка была вяловатой и чуть прохладной, сухой. Язык шершаво скользил по ней, увлажняя, а затем Том втянул щеки, и поддаваясь вакууму, головка, а за ней и весь член скользнули внутрь рта. Член изгибался внутри рта, приятно возбуждая язык, но с каждым движением губ напрягался все больше и больше, пока не затвердел, разгорячившись и добавив солоноватый привкус "смазки". Теперь Том поднимал и опускал голову, скользя губами вдоль упругого кожаного ствола, и счастливое щемленье сжимало грудь мальчишки. Малыш же тем временем чуть сдвинулся, забравшись своей головой между ног стоящего на коленях Тома, и обхватив губами давно ожидающую ласки плоть. Его язычок робко коснулся углубления на кончике залупы, словно собираясь забраться вглубь торчащего красавца. А губы ласкали задравшуюся шкурку, щекоча и доводя до экстаза. Рука Малыша тем временем уже гладила упругие ягодицы Тома, а средний пальчик пытался атаковать дырочку между ними.
Том не шевелил тазом, чтобы ничем не напомнить насильников из Класса, и тогда Малыш сам стал поднимать и опускать голову, погружая в свой рот орган любви.
Мальчики сосали друг у друга, при этом Малыш раздвинул и чуть приподнял ноги, и, качаясь, Том теперь терся щеками о теплые ноги Малыша. А вечно всклокоченная прическа щекотала ноги Тома, доводя до невиданного экстаза. И тут Малыш выстрелил струей спермы, оказавшейся на удивление сладкой и приятной. А вот Том никак не мог завершить начатое, и тогда Малыш осторожно всунул-таки свой пальчик ему в анус. Но и это не помогло. Тогда Малыш, с молчаливого согласия Тома, присел и приставил свой член к вожделенной дырочке. После несильного толчка тот легко скользнул вглубь, раздвигая темнеющий вход. Чтобы впустить его поглубже, Том лег и закинул свои ноги на плечи Малышу, обняв его таким хитрым способом. И Малыш вонзился, насколько мог. При этом он умудрился чуть склониться, нагнув голову, и губами вновь поймать изнывающий по ласке член Тома. Волна блаженства накатывала от каждого толчка, и Томас ощущал, как внутри него ходит туда-сюда живой поршень. Хотелось закричать, но не от боли, как у бедняг в Классе, а от чувства всепоглощающей Вселенской Любви, захлестнувшей влюбленных мальчишек с головой.
Весь мир свернулся в их внутренние ощущения, и их чувства готовы были переродить Вселенную, затопив ее любовью и нежностью. А затем вдруг вспышкой сверхновой взорвался оргазм, и струи напитка любви рванулись в рот Малыша, И он пил их, не упуская ни капли, пил, как пил до этого Том. И этим дивным ритуалом побратались два одиночества Большой Школы. Навсегда.
А затем из тьмы вынырнул Второй Кентавр. И если Первый звал в будущее, то Второй заставлял вспомнить Прошлое. И не зря он явился сюда. А с собою принес знание Школы. Пять этажей. Уйма Классов. Отдельно - девчонки. Отдельно - мальчишки. Каждый Класс ничего не знает обо всех других. Они развиваются сами по себе, и в этом - и сила, и слабость. И тут вдруг в сознании Тома явился дивный чертеж: здание Школы, разделенное на пять этажей - по вертикали, на десять срезов - по длине, и на пять - по ширине. Двести пятьдесят кубиков. И вслед явилось понимание: по этажам надо разместить оценки - единицы, двойки, тройки, четверки и пятерки. Отличники сверху, неуды - ближе к Подвалу. Вдоль длины - Классы, от первого по десятый. Таким образом Класс занимал не одну комнату, а пять, одну над другой, и превращался в пять Классов, где невозможен был уже произвол Корешей - коса на камень... А третье измерение замыкало систему в коллапс. Это было так неожиданно, что Том даже вздрогнул. Что-то здесь было не так. Чего-то не хватало в этой стройности.
Но Малыш не дал додумать до абсолюта эту мысль. Ему захотелось еще немного счастья, и Том не посмел отказать. К ним присоединился Старший, и теперь они лежали, обнявшись втроем, а затем Том схватил губами член Малыша, а Старший приласкал языком член Тома. Они ласкались, но вскоре Старший отпустил Тома и потянулся к Малышу. Делать нечего - Том обхватил член Старшего, удивившись, что тот тоньше и короче, чем у Малыша. Но зато торчал сразу, словно стальной. И волосики вокруг него пахли крепким мужским потом, возбуждающим своим своеобразием. Никакие духи не сравнятся с этим запахом.
А затем Старший и Том вместе ласкали член Малыша, облизывая его с двух сторон, словно эскимо. И доводили до неимоверной прочности. После чего Том смазал кремом член Малыша, затолкал две порции белесой маслянистой смеси в попку Старшего - и вот уже тот лежит на спине, как раньше - Том, а тот пытается помочь Малышу войти внутрь, направляя торчащий член в сморщенную, лоснящуюся от смазки дырочку. Наконец головка попала в самый центр ануса и тут же погрузилась от резкого толчка. Чуть назад, чуть вперед - но она выскользнула наружу. И тогда Том вновь направляет ее рукой, и снова головка погружается в попку.
- Не напрягайся, так легче войдет,- с видом знатока советует Том, и вскоре вслед за головкой вползает сантиметр за сантиметром вся возбужденная плоть. То выходя до половины, то вновь шлепая яйцами по ягодицам, член Малыша взялся за прочистку недр Старшего. А Томас тем временем стал на колени у головы лежащего, сунув ему в рот своего красавца, а сам обхватил губами волосатое чудо юноши. Член Старшего вздрагивал от толчков Малыша, и близко- близко перед глазами Тома ходило мощное тело, погружающееся в попочку юноши. А когда оно устремлялось наружу, кожица попки натягивалась вслед, словно не желая отпустить его, и вновь уходила внутрь, образуя воронку, едва член Малыша вновь устремлялся в атаку.
Том оторвался от этого зрелища и поднял голову к Малышу. И их губы слились в долгом и страстном поцелуе, языки щекотали друг друга, рты чуть пульсировали... Чтобы Старший не обиделся, Том дрочил ему, обхватив рукой напряженный ствол члена. И тот вскоре кончил. Прямо на ладонь Тома. И, глядя на мутноватую жижу, чем-то напоминающую смазку из тюбика, тот вновь увидел трехмерную разделенную Школу, но теперь ее по диагонали, перпендикулярно ко всем трем измерениям, пронизывало четвертое, сексуальное. И оно оживило картину, дав ей завершенность и путь к развитию и совершенствованию.
По четвертому измерению было пять групп: ребята для ребят, ребята, желающие девчат, ребята + девчата, девчата, желающие ребят и девчата для девчат. Причем создать изначально надо было б лишь вторую и четвертую линию. Третья возникнет сама, когда сломится барьер стеснительности, а первая и пятая возникнут из Истинных Ценителей и тех, чья стеснительность к противоположному полу направит их не туда.
Фиксируя в мозгу эти мысли, вырвалась на свободу сперма Томаса. И Старший принял ее в себя, и тут же кончил Малыш.
А постели были мягкие, и прекрасно было нежиться втроем, прижавшись друг к другу, даже тогда, когда все минуло...
И лишь одна мысль зудела в подкорке: "Надо проснуться пораньше и успеть в Класс до Утренней Переклички. Иначе Воспитатели..."
Они ворвались на Чердак утром. Дико заорала несмазанными петлями железная дверь в далеком углу. И оттуда ринулись двое Воспитательниц в сопровождении Надзирателей. Впрочем, Надзиратели остались у двери, и лишь Воспитатели уверенным наглым шагом двинулись к мальчишкам.
В комнате Чердака в этот момент находились лишь Том, Малыш и спящий Кореш, которого они как раз собирались тащить в Класс.
Малыш успел отвязать незаметную веревочку, и фанерный щит наглухо скрыл телевизионный приемник.
Воспитательница заорала, и от этого дикого рева что-то сдвинулось в голове Тома, и в Абсолютной модели пропало третье измерение, то, что замыкало модель в коллапс. И не страх перед грядущим наказанием, а досада за испорченную идею проснулась в душе.
- Наша задача - соблюсти абсолютную Гармонию в развитии изолированного подрастающего поколения! - продолжала реветь децибелами Воспитатель.
"Ник погиб, пытаясь прорваться сюда,- мелькнуло в голове у Тома.- Откуда это сведение? Ведь Ник остался дома живой и здоровый... Сюда? Отсюда? Если отсюда, то это еще в тысячи раз сложней, ибо это только пока предстоит. Но зачем? Просто подальше от бреда. Этого бреда. Окружающего. Не может же целью задания быть <<Погибнуть здесь>>".
Во сне Том переродился. К счастью, не внешне, а только внутренне. Постарел, что ли? Повзрослел? Глаза его резанули Воспитателя, как два лазера. И она не удержалась, отшатнулась назад. А вторая вообще отпрыгнула. Разглядела-таки новую сущность. Испугалась. Хорошо хоть, ребята не заметили этой трансформации. Однако как теперь глядеть в глаза Малышу? А вдруг и он отшатнется - этого же не пережить!
- Господин... Инспектор?- пролепетала Воспитатель.
- А Вы как думали?
- Но зачем это инкогнито?
- Инспектор-Координатор. И пока Вы тут не устроили свой переполох - у меня набросался прекрасный четырехмерный план Абсолютного Взаимодействия внутри Школы. Идеальная Реформа, стимулирующая Абсолютные связи.
И Том набросал им вкратце свою идею, воткнув на место утраченного третьего измерения четвертое, эротическое, и скромно умолчав о вакансии. Зато, повинуясь интуиции, он добавил:-"А далее позволим расширение связей: единицы и двойки лишены перемещения вдоль. Тройки - на плюс-минус один Класс. В свободное, разумеется, время. Хорошисты - на два Класса вперед и назад. А отличникам позволяем вести поиск партнеров и партнерш на три Класса в обе стороны. Так четвероКлассник, допустим, может встретиться с десятиКлассником на территории седьмого Класса. Если они все, разумеется, отличники. Так и возникает личная заинтересованность.
Однако отличник уже не может встретиться с хорошистом, не говоря уже о середнячках или двоечниках. Один выбился в отличники в погоне за "свободой", другой не захотел его терять - тоже пусть подтягивается."
- Это все замечательно, и будет немедленно принято нами к исполнению, но... дети - здесь... На чердаке...
- Абсолютная Вольница (Воспитатель вздрогнула от этих слов, как от пощечины). Вы забываете о моих Неограниченных Полномочиях... Более того, Вы пальцем не тронете детей этого чердака. Хотя я не гарантирую, что я никого из них не трону (при этих словах вздрогнул Кореш).
- Но Вольница - это вольность, а любая Вольность разрушает Порядок. Не зря она введена у нас, как понятие... Вольница...
- Абсолютная Вольница. Она введена, как понятие, а значит - обязана существовать в пределах этой Школы. И не как пугало, как Вы все тут посчитали, а напротив - как поощрение ученикам, как то, к чему все они будут стремиться - но так и не достигать. Почти никто. А достигшие - смогут со временем перейти в клан Учителей. Сразу. Минуя Надзирателей. Ибо Патрули Вольницы сродни Надзирателям, да только работа еще сложней.
- Патрули Вольницы?!- ахнула Воспитатель.
- И не Вам их отменять!- прикрикнул Том. Общение на повышенных тонах подействовало: Воспитатели сжались перед вышестоящим по рангу. А Том тем временем повернулся к Корешу.
- Кореш - это твое прозвище. А имя-то у тебя есть?
- Есть. Сергей...
Сергей. И имя-то человеческое. Пожалеть?
- Переведите его в подвал Дома.
- Но там же...
- Обустройте ему отдельную комнату. Я оцениваю его в Ноль.
- Понятно. Но не нарушит ли это Вашу же стройную схему, господин Координатор?
Он пропустил мимо ушей эту якобы случайную лесть, "повышавшую" его сразу на два ранга.
- Ничуть. Это просто экстремум, второй полюс крайности: вверху, над всем - Вольница, внизу - Нули. Причем Нули - без права доступа в другие сектора. Пока не обретут значение. Сергей - первый.
3
Все пошло по-другому. И лишь в глаза Малышу Том рискнул взглянуть не сразу. Но когда взглянул - от сердца отлегло: в них горели те же два лазера решимости и отваги, замешанной на любви. Так значит, не приснились чердачные чудеса? Малыш... Милый... Родной... Ласковый... Любящий...
Реформа потрясла Школу. Все менялось, как в волшебном калейдоскопе. Но Малыш не променял Тома на девчонок, хотя многие из них, при этом очень даже фигуристые и красивые, искали дружбы и любви мальчишки из Вольницы, и готовы были раздвинуть свои ноги по первому его жесту. Да что там жесту - взгляду!
Вот только одно смущало - все больше ребят из их расслоенного Класса опускалось все ниже и ниже, к единицам, словно совсем расхотели учиться. Что случилось? Это было так неожиданно и дико...
Ответ пришел внезапно. Однажды ночью ребята вынесли дверь и по темным ступеням спустились в комнатку Подвала, где в одиночестве обитал Кореш. Увидев ребят, он, истомившийся одиночеством, несказанно обрадовался. Но тут же, разглядев их решительные и серьезные лица, его радость сломалась, уступив место страху. И не напрасно. Его повалили на землю, и десятки рук по клочкам срывали с него одежды, порой хватая вместо нее кожу, и тогда от зверских щипков оставались багровые темнеющие кровоподтеки. А затем сопротивляющемуся Сергею раздвинули ноги, и двое самых здоровых ребят принялись заталкивать ему в задницу биллиардные шары. Не выдержав напора, анус огрызнулся болью и кровью, но это лишь раззадорило толпу. Шары раздвигали кожицу, и темно-вишневые густые капли чинно стекали на потеху зрителям, оставляя на желтых костяных боках изломанные дорожки... Большинство "друзей" стояло и дрочило, глядя на распростертого "Короля", но некоторые подталкивали шары рукой, засовывая ее чуть ли не по локоть. Кореш дико хрипел, не в силах даже застонать, а тем временем бывшие одноклассники уже выстроились в очередь, желая попарить свой член в размятой до крови заднице. И, белая на красном, лилась рекой сперма, и, сменяя члены, вновь залазила в дырку рука.
Пацаны поднимали повыше ноги жертвы, чтобы было удобней войти внутрь, и по очередному кругу орошали его нутро спермой. А когда приблизилось утро - бросили коченеющее уже тело на пол и тихонько скользнули к себе, прикрывая на ходу все двери.
Говорят, виновных не нашли, а успеваемость у ребят вдруг скоропостижно возросла, поднимая их все выше от проклятого этажа.
Но Том и Малыш этого уже не застали. Как Третий Кентавр, мелькнула мысль: сегодня или никогда! И они побежали.
И снова мелькали хитросплетения коридоров, о которых ни один Воспитатель не имел ни малейшего понятия. И все это время, вспоминая то утро на чердаке Вольницы, Том ворчал, жалуясь Малышу:
- А как мы боялись, что Воспитатели увидят эти постели на Чердаке. Как спешили скатать их и вернуться в Классы до утренней Переклички. И все равно не успели - на мой какой-то сигнал навелись эти твари. Хорошо хоть, что о мой взгляд и обломались. Но никогда не прощу им, что забыл Третье Измерение Порядка, ведь эта Школа, в принципе - просто модель Окружающего Мира, со всеми его недостатками. Замени "оценки" на "рейтинги", а "классы" на "сословия" или возрастные градации - и модель универсируется. Но что же третье замыкало эту модель в коллапс? Не помню. Но "Фрейдизмы-Конизмы" были вынесены в Четвертое Измерение, как единственный мобильный фактор, не дающий закостенеть и деградировать Всей Системе. Единственное VARIA-состояние. А ведь только когда я превратил его в Третье - тогда по "оценкам" стали варьироваться связи между "Классами" для общений. Ведь в Абсолютной модели были строгие столбцы-"ниши" - и ничего никогда не пересекалось и не нарушалось. Ну как же я мог посеять третье измерение от вопля этой дуры-Воспитательницы! Разжаловать бы ее в Надзиратели. Или скормить Желудкам. Хотя нет - жалко, живая таки...
- Жалко. А вот ей нас - ни капли. Как биоробот: "Вижу цель...". Скорее она нас скормит - если не спрячемся...
- Куда?! Куда мы идем?
- Вверх. К Чердаку.
- Малыш, я не могу объяснить, но прошу - веди меня вниз, НА УЛИЦУ!
- А что мы там забыли?
- Забыли. Я не могу назвать, но подсознанием чую - нам туда.
И ребята свернули в иные проходы.
- А если б ты не забыл - ты Воспитателям и дал бы Абсолютную Модель?
- Я что, похож на кретина? Им бы я дал то, что дал. Но все же странно: словно что-то приказало мне - забудь третью составляющую. И я заменил ее на четвертую, эмпирически-эмоциональную, тем самым вмиг превратив стройное здание в мину замедленного действия. Боже, но я ведь действительно видел модель совершенства! И надо же - забыть третье измерение из четырех. Как заблокировали!
Вдруг Том остановился, словно споткнулся. Под ногами лежал потрепанный листок бумаги. На отогнутом уголке - знакомый почерк. Задрожавшей рукой он поднял лист и развернул его.
Это была схема, напечатанная в типографии, а сбоку шли комментарии, выполненные каллиграфическим красивым почерком Ника.
Ник! Так значит, он был тут?! Откуда же память о своем доме?
Строки плясали перед глазами, и тут где-то недалеко, за стенкой, родились новые звуки:
Легкие шаги, каблучки. И зычный женский голос:
- Патрулям - прочесать всю Школу. Найти Инспектора. Он знает слишком много, чтоб допустить утечку этого к Координатору и Абсолютному Совету. Сделайте... несчастный случай...
Шаги затихли вдали.
- Приказ ясен - выполняйте! - рявкнуло рядом.
Топот ног Надзирателей. Армейские башмаки.
- Сюда не доберутся,- хмыкнул Малыш. - Эти ходы не для официальных властей.
- Скажи проще, что их никто кроме Вольницы не знает.
- Знает.
- Кто?
- Дом. Или ты не понял еще, что он живой?
- Догадывался...- и Том вновь развернул лист. На нем красовалось:
- Тут нет подвала,- сказал Малыш, тыча пальцем в схему. И верно. Что же там? Том говорил как-то с Воспитателями, но какой же животный ужас появился в их глазах, когда он заговорил о Подвале. Почему?
Том еще глядел в схему, когда вдруг раздался изумленно-истошный вопль: - Смотрите! Тень на этой стене проницаема!
И в тайных коридорах Железной Крысы впервые загрохотали кованые подошвы. Но прежде, чем кинуться бежать, Том выхватил, словно клинок, ручку, и беглыми жестами дописал на мятом листке: "Так что же на самом деле было в Подвале?"
Но выяснять это уже было некогда - звуки погони приближались. Ребята выскочили наружу - как всегда, прямо через бетон.
А там, за стеной, уже ждало Оно. Дивное транспортное средство, ни на что не похожее: просто углубление в силовом поле Земли. Выемка под средних размеров восседалище. С размаху Том прыгнул туда, на ходу пристраивая Малыша на коленях... Вперед!
Они сорвались с места и заскользили по неимоверной эстакаде, тропой спадающей меж уходящих вниз барханов. Шум и топот затихают вдали. Шарахаются живые камни - то ли боятся, то ли отшвыривает их дивный транспорт. Свободное падение по горизонтали в колодец Мироздания. Извивы трека, как на горках. И вслед за извивами пути скользят мысли Тома:
-"Единственное мое сознательное действие во всей этой катавасии - спас Малыша. И то если ничего не сорвется. Из жалости или любви спас - теперь не пойму. Да это и не важно... Он оказался хорошим другом. И теперь я почему-то уверен - именно он командовал подлинной Вольницей, и именно он вышел из Здания Школы и подобрал тогда меня на улице. Больше некому. А это значит - он спас меня от смерти..."
Малыш прижался к Тому, и через тонкую ткань он ощутил горячие выпирающие ребра мальчишки, упруго колышущиеся в такт дыханию. И Томас - теперь Старший - ласково гладил непослушные волосы Малыша, которые озорной ветер разметал и теперь трепал набегающей волной. Но мальчишка был спокоен - теперь, вдали от всего, прикорнув на плече друга... А мысли летели вперед:
-"Но это никак не влияло на мои поступки: все это я понял лишь сейчас, значительно позже, втрезвую размышляя обо всем происшедшем... А тогда Малыш казался самым слабеньким и беззащитным, одиноким и несчастным во всей Школе. Впрочем, так оно и было...
Боже, откуда же у него столько силы воли, душевных чувств, чтобы тянуть на своих плечах всю Вольницу - эту оппозицию, это Сопротивление диктату и тупизму Властей Школы!.. Воистину, Господи, чудесны деяния твои, а души - безграничны!.."
Извивы трека сменяются прямой бесконечной стрелой дороги... Полет...
4
(Из дневников Томаса S.)
Я часто думаю, а не приснилось ли мне все это? Но по ночам вскрикивает Малыш - его тоже мучают эти кошмары. Боже мой, да что ж это было такое?! Стража. Школа. Абсурд неумолимой логики. А где-то развивается запущенная мною мина. И Абсолютная Школа теряет последний свой оплот - Равновесие. Хотя вряд ли я прочту о последствиях в газете...
©Инкуб Суккубус
