Нику Дракуля и Воинам Сновидений посвящается...

Когда воск так мягок и податлив, а воображение безгранично – может случиться все, что угодно...

Нику было скучно. Откровенно скучно. Вообще-то ситуация сложилась почти невероятная – остаться одному в родовом замке. Представляете себе, каково это – чувствовать себя единственным на все эти залы и галлереи, полные величественной красоты ушедших эпох, прекрасные в своей суровой мрачности. Колонны и своды, блестящие доспехи, сложенные в стоящие фигуры рыцарей, сверкающие клинки на стенах. Эхо шагов, разносящееся по всем самым тайным закоулкам. Все это способно произвести впечатление и на взрослого. А уж на ребенка... А Ник был как раз ребенком. Ему недавно исполнилось всего лишь двенадцать. Впрочем, за годы жизни в этом замке маленький Никола привык к подобной обстановке, но...

Когда родители покинули его, отправившись в эту поездку, он обрадовался: отдохнуть от суровой четы в течение месяца... Но прошел всего лишь седьмой день, а тоска и скука уже сковали юного дворянина. Хотя и нельзя сказать, что это была тоска по родителям. Хотелось общаться со сверстниками, хотелось поговорить с кем-нибудь, пригласить к себе в гости...

Но в том-то и дело, что одиночество Ника в замке было не абсолютным: в нем оставались все слуги, что и всегда. И хотя порою это было хорошо – не надо было думать о приготовлении пищи или стирке носков – но имело и единственный минус: никто из них не пустит в замок ни единого постороннего человека, хоть взрослого, хоть ребенка. Да ладно со взрослыми! Но то, что нельзя пригласить к себе сверстников, порой мелькающих за окном... И самому туда не выбраться – дворецкий, пообещав родителям, теперь не выпустит Ника за предел парадной двери замка.

Мелькающих за окном... Да за сотни метров к замку не подпустят никого. Просто, глядя в подзорную трубу на деревушку, раскинувшуюся у подножия холма, Ник часто любил наблюдать за детворой, играющей на улицах, и представлять себя среди них. Особенно нравилась ему одна красивая девчонка, Тома, порой бегающая в платье, но чаще носящая современный спортивный костюм и ленточку, стягивающую прическу как у женщин из трансляции аэробики. Она бегала босиком, играя с пацанами, и длинные ее волосы цвета спелой пшеницы волной падали ей на плечи, а затем взлетали, подхваченные ветром, и тогда она звонко смеялась.

И в такие моменты Нику очень хотелось оказаться там, в теплой пыли деревенской улочки, и смеяться рядом с ней, играя и веселясь. Но это, увы, было совсем невозможно. И дело даже совсем не в дворецком. Когда родители были дома, то и они не пускали своего отпрыска далее замкового сада, раскинувшегося у рва. Так что Ник ни разу в жизни так и не побывал даже в той деревеньке, что так ласкала его взор. Да и имя девчонке – Тома – придумал он сам, ведь откуда ж узнать настоящее!

Конечно, это не значит, что Ник никогда не общался со сверстниками. Но все это были люди "их сословия", аристократы в очередном поколении, чопорные и заносчивые, гордящиеся своей родословной, словно породистые собаки, и появляющиеся в замке только на званые приемы, куда являются со своими родителями. И разговоры их были занудны и скушны, как ноябрьский дождь...

А так хотелось бы плюнуть на все условности, сломать все аристократические предрассудки и вести себя, как обыкновенный уличный мальчишка. Или хотя бы как пацаны из тех фильмов, что порой глядел Ник по телевидению.

Правда, было в его положении и одно преимущество – никто из слуг не смел самовольно даже зайти в комнаты, принадлежащие мальчишке. И поэтому на своей территории Ник мог вытворять все, что хотел. Но все чаще и чаще он сидел с подзорной трубой и глядел...

И тогда отчетливо – до боли – он представлял, как бежит с ребятами по пыльной улочке, и с ним Тома. Они смеются и толкаются, и и волосы Томы щекочут ему щеку. Он проводит рукой в воздухе – и рука натыкается на стройные ноги девочки. А затем, споткнувшись и падая, он попадает носом прямо между пышных девичих ягодиц. А руки уже обхватывают ее стан – машинально, конечно же, просто, чтоб не упасть. И в трусах вдруг возрастает давление, и Ник сбрасывает с себя эту последнюю одежду, и не стесняясь никого и ничего, начинает ласкаться...

И как горько потом осознать,

Что все это – всего лишь мечты,

Одинокого Вам не понять,

Королева земной красоты.

Ты смеешься, забыв обо всем,

И тебе на меня наплевать,

У тебя есть квартира, но дом

Затерялся, и мне не сыскать...

Не прийти, не увидеть тебя,

Не обнять, не прижаться щекой.

Мне останется плакать, скорбя,

Проклиная дворянский покой.

Стихи родились сами по себе, кровью слов истекая из раненого сердца мальчишки и слезами катясь по щекам. А ночью во сне являлся прекрасный образ в светлом нимбе пшеничных волос.

И тем тоскливее было пробуждение.

Но сегодня снился Нику странный и удивительный сон.

Стучали под полом вагона колеса, подрагивая на стыках рельс. И вздрагивал вагон, уносясь в неизвестную даль. Какие-то люди деловито сновали между кожаных сидений, то входя, то выходя из вагона на крошечных остановках, и вагончик вновь набирал ход. А Ник сидел, развалившись на трехместном сидении в одиночку, и словно ждал чего-то, глядя на проносящиеся мимо деревья и пашни. Он ехал куда-то, но лишь сердцем чувствовал, что выходить пока еще рано, а мозг уже не помнил, куда и зачем держит путь.

Мимо мелькнул какой-то поселок, бетонное здание вокзала. Железный клепаный мост через реку... А поезд уже тормозил у какого-то крохотного полустанка. Вновь засновали люди. Две волны прокатились вновь по вагону: сперва те, кто выходили, а затем уже те, что входили на их место. И тут... Золото волос мелькнуло в толпе. Тома! Девчонка, одетая в свой спортивный костюм, грациозно уселась невдалеке от юного дворянина, и цветастая ленточка вновь обручем охватывала ее голову, удерживая прическу.

– Данило-мастер,– подумалось вдруг Нику, не кстати вспомнившему русские сказы Бажова, читанные на досуге в библиотеке отца. Перевод, правда, был не ахти какой, но зато иллюстрации... А Тома действительно чуть похожа на того большеглазого паренька из книжки.

Она сидела, чуть склонив голову, и волосы колыхались в такт качанью вагона. Никола любовался ее милым профилем, ее золотом волос, но не решался ни окликнуть ее, ни подойти. Сколько раз он мечтал об этом мгновенье – а теперь сидел, как статуя, скованный робостью и проклиная себя в душе. Но тут Тома, ощутив на себе столь долгий и пристальный взгляд, повернулась, и сердце Ника рванулось из груди, сломив барьер. И мальчик кивнул головой, приглашая Тому присесть поближе. Она охотно пересела, и вскоре они уже весело болтали, смеясь и неотрывно глядя друг на друга. А затем Ник слегка коснулся своим коленом ноги девочки. И тут же горячая волна захлестнула парнишку с головой, полыхнула жаром щек. А руки уже обнимали за плечи, и Тома в ответ обхватила за талию Ника. Их лица сблизились, и горячий поцелуй соединил нежные губы юности.

В вагоне вдруг не оказалось никого, кроме них двоих, и поезд уносил их к мерцанию звезд столь близкого вечера.

Ник был на вершине блаженства. Казалось бы, чего тут желать. Но Тома вдруг расстегнула рубашку своего друга и осторожно стянула ее на скамейку. А затем скинула свою спортивную кофту, и их горячие тела впервые соприкоснулись. Словно молния пронзила мальчишку, кровь застучала в висках, в глазах потемнело. Уже не соображая, что делает, Ник елозил руками, лаская спину девчонки и опускаясь все ниже и ниже. И вот уже рука осторожно скользнула под резинку спортивных штанов, под которыми упруго колыхались пышные девичьи ягодицы.

А руки Томы уже стянули брюки и трусы мальчишки и ласкали воспрявший член, возбуждая все больше и больше. А затем нежные губы обхватили восставшую плоть, и Ник ощутил язык, скользящий по его возбужденной головке. Это было так необычно, что хотелось, чтобы все это продолжалось бы вечно.

Потом Тома встала и повернулась к парнишке спиной. И тогда одним решительным движением Ник сорвал с нее остатки одежды и прильнул губами к спелому персику попочки. От поцелуев и нежного запаха мальчишка хмелел, но какой-то странной искоркой мелькнула вдруг шальная мысль, что а вот войти-то в Тому он почему-то не хочет. Вот если бы...

И в этот момент Тома обернулась к нему. И Ник обалдел, вместо губок пизды увидав вдруг огромный и пламенный член! Никола поднял голову, и только тут осознал, что грудь-то у Томы плоская, мальчишечья.

– Так ты...

– Том,– и Том стянул с головы свою ленточку, разметав длинные волосы по плечам.

Ника не удивило, что Тома превратилась в Тома, это было как продолженье мечты. И вскоре дворянские губки уже ласкали залупу члена деревенского друга.

А затем Том развернул Ника и поставил его коленями на кожаное сидение. Руками Ник ухватился за спинку сиденья и изо всей силы оттопырил свой зад. На половинках он ощутил нежные пальцы так похожего на девочку друга, и вдруг... Что-то резко вонзилось в него, и толчок резанул такой болью, что Ник... проснулся!

Но уже проснувшись на своей кровати в опостылевшей комнате замка, Ник ощутил, как внутрь попы проваливается маленький горячий шарик, возраждая радостное настроение сна, и на ягодицах еще чувствовались нежные тонкие пальцы Тома.

Солнце било в лицо, пробившись в узкое стрельчатое окошко. Ник легко вскочил и, подойдя к стеклу, прильнул к подзорной трубе. Том играл в деревеньке вместе с ребятами. Или все-таки Тома? Ведь лишь во сне это девочка превратилась в мальчишку, даровав незабываемую радость и счастье. Но так не хотелось забывать это.

Одежда валялась на полу, хотя, кажется, вчера Ник аккуратно сложил ее на стуле. Или не сложил? Наверное, кинул после ссоры с прислугой. А, не все ли равно? Хотелось тех чувств, что будоражили ночью и эхом вторгались в день. (Еще рассказы - на xgay.ru). Ник прицелился было пальцем к своей попке, но затем, поддавшись какому-то озорству, выдернул из подсвечника толстую свечу и, обхватив ее дрожащими от волнения пальцами, присел на уголок кровати.

И вновь нахлынули ночные воспоминания, и вновь стучали колеса вагона и нежные руки ласкали горячую плоть.

Ник крепко сжимал свечку, представляя себе, что он сжимает член Тома, как вдруг почувствовал, что свеча начала изгибаться: жар ладоней мальчишки размягчил воск. И тогда шальная мысль пришла в голову юному дворянину. Своими тонкими аристократическими пальцами он стал надавливать на воск, придавая ему новую форму. Вскоре уже на конце свечи сформировалась ясно различимая головка. Теперь торопиться не стоило. Никола внимательно рассматривал свой торчащий в возбуждении член и штрих за штрихом переносил его черты на свечу. Углубление на конце головки, плавный гарпун залупы, жилки и сосуды на прямом теле. Все это переходило на мягкий воск, но было крупней, чем на собственном члене. И восковой фаллос был уже не подрастающей крохой Ника, а длинным упругим красавцем Тома. Попка Ника вздрогнула, желая вновь ощутить катящийся внутри шарик, но мальчик не спешил вонзать свечу, желая дать воску застыть и запомнить новую форму, и поэтому он сунул между пылающих ягодиц указательный палец. Палец скользнул вглубь на всю длину, но попка почувствовала лишь небольшое давление. Зато палец ощутил, что его обволакивает что-то нежное и горячее, мягкое и податливое, словно висящее на тонких упругих волосках. Палец посгибался туда-сюда, и анус отозвался на это упругими волнами. Страстный озноб пробежал по телу. И Ник, продолжая извивать пальцем, другой рукой провел по головке своего изнывающего в ожидании члена И тот, не выдержав, задергался, и волна оргазма захлестнула Ника, кружа и наполняя тело сладостной истомой. Волнами накатывало божественное напряжение, распирая мальчишку изнутри, заставляя подрагивать член и сжиматься, пульсируя, дырочку ануса. И попка, сжимаясь, ласкала воткнутый в нее палец.

И тут начался отлив. Истома спадала, но чувство неудовлетворенности, проснувшись где-то в глубине естества, выползало теперь на поверхность, словно древний Морской Змей из глубин океана. И Ник, вынув палец из попки, уселся, расставив поудобней ноги и откинувшись назад, а затем схватил затвердевший уже восковой член и со всей силы толкнул его в себя. Но воск уперся в дырочку, не желая нырять вглубь неизведанного. И тогда Ник кремом для рук растер сначала свою дырочку, а затем намазал головку прекрасного члена. Приставил к себе, ощутив легкую щекотку в месте касания, а затем нажал со всей силы.

И горячий шарик заскользил внутрь подростка, сметая на своем пути любое сопротивление и упруго раздвигая дрожащие в возбуждении стенки ануса. Он вскочил почти на всю свою свечную длину, когда его остановил изгиб внутри тела Ника. И тогда мальчишка замер, наслаждаясь неизведанным ранее ощущением наполненности. Хотелось петь и плясать от радости, и в то же время вновь захотелось чего-то еще. И Ник, ухватившись за выступающий конец свечки, принялся вытаскивать ее, а затем резко вгонять внутрь, и все тело дрожало от этих приятных толчков. Юный же член Ника напрягся, колом поднявшись над лобком, а затем вздрогнул, и новая волна страсти понесла парнишку с собой, сотрясая чудесным оргазмом. Соски небольших грудей Ника запросили вдруг ласки, и Ник провел по ним пальцем, приятной щекоткой доводя тело до истомы. И страсть его длилась вечно, а истома, разливаясь по телу, тормозила время и ночь все не спешила прийти...

Уходя из своих аппартаментов на ужин (завтрак и обед Ник пропустил, не желая видеть никого из постных замковых лиц), он спрятал заветный член под подушку, вспоминая, как в обеденную пору он встал на коленки у окна, и, любуясь в подзорную трубу за игрой пацанов в деревеньке, с силой вогнал в себя восковой член Тома, и возбуждал им себя, глядя на стройные полуобнаженные мальчишеские тела.

А ночью вновь явился Том. Он с укоризной взглянул на Ника, присаживаясь на угол его кровати в замковой комнате, и полная луна глядела из окна через плечо мальчишки.

– Зачем же, зачем ты не дотерпел вчера, в поезде. Ведь все могло б быть иначе!

– Но ты пришел. Пришел ко мне, сюда. И разве это не счастье?

И Ник обнял своего друга, и два разгоряченных тела слились в объятьях любви. Руки ласкали друг друга, член Тома уперся в живот Нику, а малыш Ника вонзился между ног Тома, щекоча свою головку о редкие волоски мальчишки.

А затем Ник лег на спину, а Том обхватил губами изнывающее от истомы хозяйство Ника, доводя того до оргазма. А потом развернулся, коленями упершись в подушку с двух сторон от головы Ника, и громадный красивый член навис над дворянскими губками. И Ник не устоял. Качнув головой, он впился в залупу друга, и они сосали друг другу, шероховатостями языка полируя головки друг друга. А затем Ник вновь стал раком, но теперь – на постели, а не на сидении поезда, и вновь Том нежно раздвинул румяные ягодицы и со всей силы толкнул. На этот раз огненный шарик не разбудил, а лишь возбудил. И движения мощного поршня Тома были куда приятней, чем его воскового заменителя. Чувствовалась упругость и теплота члена мальчишки, разжигающая огонь изнутри. И когда член вздрогнул, кончая, то волна его сотрясла все тело Ника. И от первых лучей солнца он проснулся.

А рука уже потянулась за свечкой. И неясно было, отчего какая-то неведомая сила так тянет к окну, будто что-то должно случиться.

Но повинуясь наитию, Ник прильнул к подзорной трубе, одновременно вводя в себя воскового красавца и изумленно отмечая, что входит он куда легче, чем накануне. А взгляд все скользил по деревне.

На улице играли ребята и Тома. Она была вновь в спортивках, и девичья ее фигурка скрадывалась современным покроем одежды.

Но тут какой-то озорник-пятилеток повис на Томе, уцепившись в штаны. И те не выдержали, спадая.

Дыхание Ника прервалось и рука с восковым членом замерла, не завершив толчка – у Томы спереди висел красивый мальчишечий член. Это был Том! Не соображая, что делает, Ник кинул член-свечу под подушку, оделся и кинулся к выходу замка.

Он долго бился в объятиях дворецкого, пытаясь вырваться и бежать в деревеньку, кусался и лягался, молил и грозил, но каменное лицо было непроницаемо, а взрослые руки сильней пацана. И тогда Ник вернулся к себе, кинулся на постель и плакал, плакал и плакал, пока ночь не сокрыла его.

И в третью ночь, как и во вторую, Том присел на уголок кровати. Но сегодня он был странно печален.

– Так это правда?

– А ты думал, что сон?– разорвал тишину гость.– Я полюбил тебя и хотел быть всегда рядом.

– Кто ты?

– Твой Том. И тот, кто любит тебя. И готов помочь. Скажи лишь, готов ли ты бросить все и идти со мной? Не пожалеешь ли, что бросил тут кого-то?

– Я должен ответить сейчас?

– Да, сегодня последняя, третья ночь. Если б я, почуяв твою тоску, не поехал бы в первый день с тобой на Поезде – может, я бы еще и мелькал бы в деревеньке внизу. Но теперь я уйду. Готов ли ты идти со мной?

– Да. Да! Да!!! Милый... Милый мой Том...

И Том полез под подушку и вытащил оттуда свечку-член. Подковырнул ногтем залупу, достал фитилек, а затем разместил член рядом со своим. Сходство было огромным. Но лишь грустная улыбка тронула губы Тома.

– И этим ты помнил меня...– он поставил свечу на пол и зажег.– Мы сможем идти лишь пока горит свеча. И если мы не успеем – все вновь вернется на круги своя. Для тебя...

И они прямо из замкового окна рванулись по лунному лучу к далекому призраку Вокзала.

Они вышли прямо через окно, и лунный луч держал их надежней стального моста. Под ними расстилались залитые призрачным ночным светом земли, мелькнула залитая Луной уснувшая деревенька, негромко вскрикнула ночная пичуга...

Друзья шли все дальше от ненавистного замка, и свежий ветер развевал им волосы, освежал и бодрил. А за спиной таял одинокий свечной огонек.

Привокзальная площадь. Какие-то псы, псы, псы на ней, которые лезут лизаться, а алый блеск глаз уже напоминает об их клыках. Но встретив кинжальный взгляд Тома, оборотни отступают во тьму, а на их место выходит из суеты вокзала прекрасная дева и манит к себе. Но свет от фонарика Тома падает на нее, и разоблаченная вампирица, не отбрасывающая тени, гигантским нетопырем взмывает вверх, сливаясь с ночью, и стоны носферату угасают вдали. Какие-то щупальца, свесившись с потолка вокзала, увлеченно таскают бутерброды из пищевых автоматов. Они так увлечены своим занятием, что им совершенно не до мальчишек, пересекающих зал. А на перроне их уже ждет маленький зеленый состав. Ник рванулся было к нему, но Том удержал друга и повел за руку к ржавеющей куче хлама. И лищь вблизи мара спала с глаз и Ник увидел, что куча на самом деле – поезд, а то, что казалось поездом – блестящий зеленью своей чешуи Дракон, разлегшийся на путях. Он шумно вздыхает и переползает на соседний путь, освобождая дорогу Поезду...

Солнечные лучи не застали состав, ускользнувший от них по бесконечности рельсов.

А в замке – переполох: пропал наследник! Все двери закрыты, все окна целы, нигде ни лестницы, ни веревки, а Ника не видать! От подвала до крыши все перерыто вверх дном, но своевольный парнишка исчез. И лишь в его комнате на полу появилась откуда-то огромная куча воска. Как раз столько, сколько весит обычный мальчишка...

А юный потомок древнего рода Никола, так и не ставший вампиром и даже адамсом, уезжал в пустом последнем вагоне Поезда вместе с милым своим Томом, и лишь изредка голос диктора разрывал тишину, заглушая на миг стук колес на стыках звезд: "Станция Большая Медведица. Выход на правую платформу. Осторожно, двери закрываются, следующая остановка – Млечный Путь..."

©Инкуб Суккубус