Снег валил с неба пушистыми хлопьями, кружился и метался из стороны в сторону, ни на миг не прекращая свой путь: сверху – вниз. Снежинки забивались за шиворот, назойливо лезли в лицо, в глаза, осыпаясь с век подтаявшей хрустальной крошкой. Волосы опутала густая снежная паутина, ни капельки не похожая на седину – теперь бы никто не разглядел их истинный цвет, но даже этого “никто” поблизости не было. Взгляд застилала белая пелена, сквозь которую отнюдь не виднелся приветливый далекий огонек, как любят писать в приключенческих романах. Пусто, грустно, одиноко – для того, кто замерзает в снегу, это всего лишь слова. Назови эту ночь прекрасной, волшебной, романтичной, способной вдохновить повидавшего жизнь поэта – ничего не изменится. То, что слова способны согреть и утешить, всего лишь красивая сказка.
Холод пробирал сжавшегося в комочек мальчика до костей, нет, до самого костного мозга, пробираясь под изношенную куртку с легкостью опытного насильника. Мальчик чувствовал, как обмороженные пятна под хлипкой одежонкой ширятся и разрастаются, отнимая у тела возможность хоть что-нибудь ощущать. Перенеси его сейчас в тепло, и он бы кричал и корчился от боли, а сочувствующие с ужасом смотрели на сине-багровые отпечатки цепких зубок холода. Как бы он приветствовал эту боль, говорящую о надежде на жизнь... Но такое спасение было бы равносильно чуду, а о чудесах на этой промерзшей насквозь земле не слышали задолго до того, как в полулегендарных южных краях столь же мифические пророки пытались накормить тысячи одной единственной рыбиной.
Тем временем низкие температуры понемногу брали свое. Мальчик даже радовался подступившему безразличию: оно позволяло забыть о своем имени, о своей коротенькой и грязной жизни, о садистке-судьбе, толкнувшей его на эту забытую богами дорогу. Когда его выбросили из попутки, он надрывно плакал и скреб вмиг покрасневшими пальцами рыхлый снег, тихонько воя от бессилия и отчаяния. Потом прекратил – когда едкие капли стали замерзать прямо на щеках. Мальчик давно понял, что плакать и молиться - одинаково бесполезные занятия, но все же не смог удержаться от проявления беспомощных эмоций. Все равно оно обещало стать последним.
Снег. Стерильно белая чистота операционной вокруг. После того, как за посланной небом вуалью дорога исчезла из виду, он еще некоторое время шел, выжимая из усталого тела последнее, пока не осознал, что идет в никуда. Тогда он сел, - почти что упал, ноги отказывались удерживать даже такой ничтожный вес – прямо в снег, и принялся ждать. Нет, не чуда, только живые верят в чудеса. Конца. Стирающего все ластика. Кнопки “Delete”.
Почему-то не желающие шевелиться пальцы вдруг показались самым интересным и зловещим зрелищем в мире. Мальчик уставился на эти прикрытые тонкой тканью обрубки, не понимая, как эти омертвевшие куски мяса могут принадлежать ему. Сейчас уже можно было бы снять перчатки, все равно это ничего не изменит, но он до дрожи в коленках боялся взглянуть на то, во что превратилась его плоть. Пусть лучше все будет скрыто неумолимо падающим снегом. И прошлое и настоящее сплелись в тугой клубок умирающих воспоминаний. Единственное, что осталось – снежная равнина, редкие, скорченные в три погибели, деревца, чьи обломанные веточки так походили на его руки, и утекающее сквозь распухшие пальцы время. Гигантские песочные часы в его воображении – только вместо песка, неуместного здесь и сейчас, в них пересыпались тучи снежинок – уже методично отмеряли последние оставшиеся секунды.
Где-то позади, в невообразимой дали, остались дикие светлые пляжи, заросшие кустарником улочки тихого приморского городка, блестящий на солнце виноград в деревянных ящиках – все затерялось в снежной круговерти. Внезапно мальчик почувствовал себя неимоверно старым и дряхлым обломком кораблекрушения. Ему захотелось умереть. Мысли ворочались и скрипели, как гигантские валуны, поднять которые под силы лишь великанам. Скованные холодными стальными когтями мышцы отказались далее служить ему опорой – легкое тело оставит на снежном покрывале почти незаметную вмятину. Лежать на спине было на удивление удобно и спокойно, вездесущий холод постепенно уступал место ласковым пульсациям тепла. Веки на мгновение приоткрылись, словно бы в последней попытке увидеть в снежном водопаде случайный проблеск света, и разочарованно смежились, навсегда скрывая от мрачного неба зеленоватую радужку. А снег все сыпался белесым пеплом на бесплодную равнину, пока смертельно холодные снежинки не перестали таять на обращенном к источнику снега лице мальчика. Скоро, очень скоро, вместо застывшего детского тела виднелся расплывчатый силуэт, а еще чуть позже – равнина вновь стала гладкой и пустынной. Ни у снега, ни у неба, ни у тонкоруких деревьев не было глаз, чтоб поплакать на этой новоявленной могилке. Да они и не стали бы – что такое одна человеческая жизнь?
Водитель грузовика, выбросивший мальчика на дорогу – ему показалось, что сволочной пацан хочет незаметно вытащить из его кармана бумажник с вчерашней получкой, сейчас этот урод у меня попляшет – умер через двадцать три года и полтора месяца после двух инфарктов. На похоронах присутствовали его жена, двое взрослых сыновей и многочисленные собутыльники. Количество слез и сетований не превысило пределы разумного.
В приморском городке и сейчас можно купить очень вкусный виноград, только вот продавцы жалуются, что увеличилось число рыночных воришек.
По окончании долгой зимы водители стали чаще ездить по ухабистой проселочной дороге. Все же мало кто из них решался возвращаться тем же путем – все днище оцарапает, и вообще, почти что бездорожье... А тех, кто останавливался во время поездки через этот участок было и того меньше. Да и зачем – ведь на обочине не маячила тощая детская фигурка. А деревья, давно растаявший снег и небо не могли ни о чем рассказать – они ведь ничего не видели.
Поэтому никто не узнал о мальчике и его могиле.
А снега с каждой зимой выпадает все больше.
©Insenity
