Как меня донимала эта жара, кто бы знал… Ветерок, что дул в лицо, не приносил облегчения. Он был горяч и неприятен, одна только польза – уносил надоедливых мух. Но стоило тарантасу приостановиться, невесть откуда налетали эти зловредные насекомые. Что их забавляло во мне? Впрочем, немало доставалось и вознице, и лошадям. Да только мой возница был привычен, а лошади и вовсе отделывались легкими движениями хвоста. И то верно, мухи – не комары.
Впрочем, хватит об этих мерзостях летней поры. Во всем остальном жизнь была не так уж и плоха. Отучившись в Петербургском университете, я был отпущен на каникулы и намеревался провести их с пользой для моей утомленной занятиями и многочисленными лекциями души, а также для моего изрядно оскудевшего кошелька.
Мой приятель по учебе соблазнил меня интереснейшим рассказом о знакомом своих родителей – графе Разумовском. Сей граф искал гувернера и наставника для своего малолетнего сына, да все попадались какие-то недотепы и недоучки.
И вот, с рекомендательным письмом в кармане, я и ехал в родовое поместье графа, с надеждой поступить на службу.
Знать бы мне тогда, во что выльется мое путешествие, развернул бы тарантас и помчался во весь опор обратно, отобрав кнут у кучера и загоняя лошадок!

Лошадок было две. Правая, белая в пегих пятнах, то и дело косила на меня большим темным глазом, будто пыталась угадать мои мысли. Левая, непонятной мне темной масти, шла, понуро уставясь в дорогу перед собой, столь же сонная, как и мой возница. Когда она совсем засыпала, возница стегал ее кнутом – вернее, со свистом рассекал воздух у нее над ухом. Этого хватало на несколько миль пути, потом лошадь опять кивала мордой и сбавляла шаг.
Но я и не спешил особо. Прочитав сочинения Пушкина о разбойнике Дубровском, я представлял себе графа эдаким поместным чудищем, кормящим медведей с руки. Ну да как бог даст, так и повернется…

Останавливались по дороге в трактирах, обедали, давали отдых лошадям и снова трогались в путь. Так прошло три дня, когда, наконец, часам к десяти утра, впереди замаячило длинное белое здание о трех этажах. Это и был дом графа Разумовского, Петра Егоровича.
Собственно говоря, после дворцов Петербурга, после мощных колонн Исаакиевского собора, после изящной красоты Зимнего дворца, этот дом представлялся мне не столь шикарным, как мнил, должно быть, его владелец. Но для такой глубинки здание, несомненно, выглядело шедевром архитектуры.
Тарантас въехал во двор, миновав большие резные ворота. К нам подбежала челядь, принялись с интересом меня разглядывать – все же новый человек в их захолустье.
Узнав, что я учитель по найму, послали за графом. И вот, он появился…
Степенно вышел на крыльцо, встал, подбоченясь, и строго посмотрел на меня. Нет, он не выглядел монстром, как я себе рисовал в воображении. Изящный, стройный, в приятного, темно-зеленого цвета охотничьем костюме, граф смотрелся на фоне своих слуг настоящим щеголем. Лицо его давало сто очков вперед даже петербургской знати, а уж на что там изысканное общество. Резко очерченные скулы, умные, глядящие прямо в душу собеседника глаза, треугольная бородка, выдающая франта – все это говорило о неординарности этого человека.
- Добрый день, - сказал он, и строгость в лице сменилась мягкой улыбкой. – Рад приветствовать вас.
Он распорядился унести мои вещи в дом, а сам пригласил к столику, что стоял невдалеке от дома, в тени большого дерева. Дерево оказалось липой, как я определил по медовому запаху, что разливался вокруг.

- Ну-с, как добрались? – спросил граф, когда мы расположились в плетеных креслах. – Не слишком ли утомительна была дорога?
- Благодарю вас, ваше сиятельство, - вежливо склонил я голову. Потом вынул из кармана письмо моего приятеля и подал графу. – Это рекомендательное письмо.
- Ах, оставьте, - отмахнулся он и отложил конверт, не вскрывая. – Я неплохо разбираюсь в людях и одного взгляда достаточно, чтобы убедиться – вы тот, кто нужен для моего сына.
Конечно, я был польщен, но такое смелое заявление меня смутило.
- Позвольте хотя бы представиться, - пробормотал я и попытался привстать, но был остановлен плавным жестом его руки. Тем не менее, продолжил: - Мое имя Евгений Колосов, студент третьего курса Петербургского университета. Родители проживают в Новгородской губернии. Отец мой – купец второй гильдии, мама все больше по дому…

Граф слушал с улыбкой на тонких губах, вежливо кивал. Когда я остановился, он сказал:
- Ну что же, сударь. Чем дальше, тем больше вы мне нравитесь. Правда, мой сын в этом вопросе более избирателен, и не исключено, что он откажется от ваших услуг. В таком случае, я не буду настаивать.

Это было для меня ново – чтобы ребенок выбирал себе учителя по вкусу. Но в каждом доме свои порядки.
Тем временем появился он – мой будущий ученик.
На столе слугами были расставлены чашки, фрукты, печенье, торжественно внесен большой фарфоровый чайник. Я как раз придвигал чашку, и едва не опрокинул себе на колени кипяток, настолько поразило меня увиденное.
С крыльца сбегало чудное, легкое создание – белокурый синеглазый ангелок лет десяти-одиннадцати от роду. Цвет глаз я разглядел даже на таком приличном расстоянии, настолько они были ярки и зажигательны. И одежда ребенка выглядела под стать его божественности. На мальчике была надета белоснежная туника на манер древнегреческой, подпоясана золоченым шнурком; на ногах – легкие сандалетки, сплетенные из светло-соломенных полосок кожи. В руках сей небесный житель держал кифару. Или лиру – я не достаточно сведущ в музыкальных инструментах старины.
Ребенок подбежал к нам, и надо было видеть, как изменилось лицо его родителя – из строго-надменного оно превратилось в мягкое, добродушное, с искренней улыбкой на устах. Несомненно, граф души не чаял в своем отпрыске.
Да что говорить, даже я, совершенно новый здесь человек, мгновенно попал под обаяние этого мальчугана. А уж когда рассмотрел вблизи его тонкое личико… Такие нежные черты даровал ему господь, что не отвести глаз.
И сам ребенок, похоже, осознавал свою исключительность. Он капризно свел бровки, поглядел мельком на меня, и чинно сел на краешек третьего стула.
- Доброе утро, папенька, - зазвучал его голосок. Пальчиками он провел по струнам, разлилась невесомая мелодия, растворяясь в воздухе. Конечно, о каком-то музыкальном произведении речь не шла, ребенок просто перебирал струны, как душа ляжет. Но тем не менее, в меня проникало умиротворение, хотелось просто глупо улыбаться и смотреть на это чудо природы.
- Как спалось, мой милый? – проворковал граф и потянулся, чтобы погладить мальчика по спутанным со сна волосам.

Милый мальчик увернулся, пальцы графа повисли в воздухе, потом убрались восвояси. На лицо родителя набежала едва заметная тень, но он совладал с собой и предложил:
- Хочешь чаю, Николенька? Смотри, какое удивительно сахарное печенье!
Мальчик искоса взглянул на блюдце с розовыми марципанами, сморщил носик и облизнулся. Быстренько цапнул одну печенюшку, кинул ее в рот и захрустел. При всем при этом продолжая бренчать на своей лире.
Мой взгляд медленно перебрался с лица моего будущего ученика на его чудные округлые коленки. Вот настоящее произведение искусства, подумалось мне. С каким удовольствием я тискал бы их, слизывая крупицы марципана, что ссыпались с алых губок.
Проклятье, что за мысли лезут мне в голову! Я встряхнулся, приходя в чувство. Никогда ранее мне не доводилось думать о мальчиках в таком непристойном ракурсе… Раньше меня занимали только лишь девицы, но сегодня… Сегодня что-то во мне переменилось. И волшебник, сотворивший со мной это, сидел напротив, покачиваясь на стуле, хитро поблескивая синими глазами на меня.
Граф решил, что пора нас познакомить:
- Николенька, - сказал он немного заискивающе, - это твой новый учитель. Зовут его Евгений, студент университета. Будет учить с тобой историю, литературу, математику, грамматику… И разные прочие науки.

Мальчик выслушал этот список довольно безразлично, забавляясь со струнами. Но я видел, что он то и дело продолжал стрелять в меня глазками – взглянет и тут же спрячет их под длинными ресницами.
Граф же теперь принялся нахваливать мне ученика:
- Евгений, поверьте мне, Николя схватывает все на лету. Прочитает страницу – и уже все запомнил! А как он говорит по-французски, заслушаешься! Николенька, расскажи тот стишок, что мы на днях учили.

Николя тяжело вздохнул, будто его попросили переметать стог сена, потом нехотя продекламировал:
- Allons enfants de la Patrie,
Le jour de gloire est arrivé !
Contre nous de la tyrannie,
L'étendard sanglant est levé,
L'étendard sanglant est levé,
Entendez-vous dans les campagnes
Mugir ces féroces soldats ?
Ils viennent jusque dans vos bras
Égorger vos fils, vos compagnes !

Граф умилялся на своего ребенка, а я чуть за голову не схватился, когда понял, что именно малыш читает. Это была Марсельеза, ни больше, ни меньше. И подобные произведения в этом доме учит ребенок?! Нет, право, я все больше поражался свободным нравам, царившим здесь.
Мальчик счел, что первого куплета будет с меня довольно, завершил свои речи и склонил голову набок, проверяя произведенный эффект. Конечно, я не разочаровал его, выразив бурные эмоции, всплеснул несколько раз ладонями и сказал с восхищением:
- Это просто великолепно! Ни единой запинки, совершенно парижский прононс! Браво!
И я нисколько не лукавил, мне и вправду понравилось, как Николя читает. Если и в прочих науках он так же умел, как во французском, то мне будет очень легко преподавать.
Мы с графом еще немного поговорили. Я рассказывал о моей методике преподавания (как я считал, учиться лучше всего не в пыльной комнате со спертым воздухом, а на природе, у реки или в роще.) Граф с этим согласился, но заметил, что географию, к примеру, без больших атласов и глобуса не изучишь. А тащить их с собой в лес – чересчур утомительно. Да и в других науках не помешают грифельная доска и письменный стол.
Тут оказалось, что моему воспитаннику недостает самого главного в учебе – усидчивости. Мальчик вдруг широко и сладко зевнул – очевидно, недоспал, и в следующий миг нежный инструмент, что он держал на коленях, полетел наземь, жалобно звякнув струнами. Это нисколько не опечалило Колю. Рассмеявшись (по лужайке точно колокольчики рассыпались), он подбежал к липе, у которой мы сидели, и, ловко цепляясь руками и ногами, стал карабкаться по ее склоненному стволу.
Граф смотрел на мальчишку с ласковым прищуром, ни слова не сказав озорнику. И я смотрел… Смотрел, позабыв про все на свете, позабыв про то, что нужно дышать… В груди обмерло сердце.
Мальчик лез вверх, а снизу мне открылся такой вид, что я едва удержался на стуле. Как оказалось, под туникой у ребенка не было совершенно ничего! Он был прекрасен в своей наготе… Да что там – никаких слов я не смогу подобрать, чтобы выразить свои чувства в тот миг.
Чудные стройные ножки сходились к бледно-розовым половинкам, разделенным резкой чертой. Конечно, на дальнем расстоянии я не разобрал всех деталей, но фантазия мне подсказала остальное.
Я облизнул пересохшие губы, ухватил наощупь чашку и залпом допил остаток чая.
- Хорош, не правда ли, - сказал граф и хмыкнул со значением. Не сомневаюсь, от него не ускользнуло мое чрезмерное внимание к этой бесстыдной картинке.
Коля тем временем добрался до первой ветки и уселся на нее, как пичуга на жердочке. Свесив ножки вниз, заболтал сандалетками. Они крепко держались, иначе непременно прилетели бы к нам в чайный сервиз.
Я продолжал пялиться в темный проем, едва прикрытый краем туники. Ни один вырез женского платья не манил меня сильнее, чем этот таинственный треугольник!
Граф, вспомнив про отцовские обязанности, сказал, придав голосу заботливой строгости:
- Николя! Довольно баловаться, немедленно слезай! Ты расшибешься!
Ответом ему был заливистый смех. Ребенок, цепко держась руками за ствол, выгнулся, словно на качелях, от чего у меня и вовсе захолонуло все внутри. Я вообразил, что он и вправду может упасть, хоть было и невысоко, метра два, да сколько там надо такому крошке!
Я вскочил со стула и подошел к дереву. Глядя снизу вверх и стараясь смотреть мальчику в лицо, чтобы хоть немного совладать с собою, проговорил:
- Послушайте, Николя. Ваш папенька беспокоится, вы же видите. Слезайте, к чему такие шалости. Вы же почти юноша!

«Почти юноша» поддразнил меня языком, почесал льняные волосы на затылке и ответил с ленивой протяжкой:
- Ну ла-адно. Ловите меня!
- Что ты задумал, Николя?! – уже всерьез испугался граф и тоже подскочил поближе, перекинув стул. И то, он ведь лучше меня знал, на какое безрассудство способно его чадо.

Коленька тем временем поджал ноги, примерился и полетел очертя голову прямо в мои объятия. Я, естественно, уже держал вытянутыми руки. К счастью, полет завершился удачно – мальчик не промахнулся, а я сумел его удержать.
Он был так легок, что я даже не почувствовал веса. Или мне это показалось впопыхах? Нет, вряд ли – позже я не раз носил его в охапке, и поражался, куда девается вся та еда, которой Николеньку пичкают в доме няньки.

- Как же тебе не совестно, - с укором сказал граф, качая головой. – У меня сердце едва не выскочило, сорванец этакий.
- Ах, папенька! – отвечал мальчик, выскальзывая на землю из моих рук, чему я был очень опечален. – Что здесь такого? Господин учитель меня поймал так ловко, что я даже не ушибся!

Я мог бы вступить в воспитательный процесс, но совершенно утерял дар речи – мои ладони вспоминали гладкость и шелк его кожи, теплоту мягкого тела, а нос еще щекотал молочный запах его волос, в сочетании с чем-то пряным и слегка терпким. С каким удовольствием я потискал бы еще этого мальчугана… Впрочем, я надеялся, что эта возможность мне еще представится.
- И почему, скажи на милость, ты не надел штанишек? – ласково спросил граф и погладил, наконец, сына по голове. Ребенок дернулся было в сторону, да видно, передумал и застыл на месте, поддаваясь ласке. Я видел, что выходило это у него натужно, но не понимал, отчего. Ведь отношения с отцом у него по всему довольно свойские.
- Папенька, такая жара! – сморщил нос мальчик. – Меня даже в этом платье пот прошибает, а ты говоришь о каких-то штанишках! Бр-р-р-р…
Я стал покусывать губы – настолько забавно было слышать из уст такого ангельского создания грубоватые выражения, свойственные простолюдью.

И хоть он был прав – солнце жарило все сильнее – пот у меня на лбу выступил вовсе не от жары, а от сильного душевного волнения. Не каждый день вам в объятия падают полуголые очаровательные создания.
Граф снова потрепал мальчика по голове, поправил сползшую с плеча тунику и сказал, обернувшись в мою сторону:
- Вас сейчас проведут в дом, Евгений, покажут ваши апартаменты.
Склонив голову, я ответил:
- Благодарю, ваше сиятельство. Признаться, хотелось бы отдохнуть с дороги.
- Вот и славно.
Граф сделал жест рукой и к нам подскочил немолодой человек лет сорока, одетый в опрятную ливрею. Камердинер или мажордом, я так и не узнал его должности в графском имении, но влиянием он пользовался немалым, слуги словно по струнке ходили.
- Степан, проводи учителя в дом, - велел граф. – Да вещи пусть занесут.
- И я пойду! – подпрыгнул на месте мальчик, почувствовав, что от него отвлеклось внимание взрослых.
Граф даже не подумал перечить, только улыбнулся ласково.
Николенька побежал в дом, то и дело озорно оглядываясь на меня. С телеги слуги сгружали мой сундук – надо сказать, немаленький. Я основательно подготовился, накупив книг и прочего учебного инструментария. Позже оказалось, что напрасно, здесь была собрана великолепная библиотека.

В доме было прохладно, большие окна закрывали портьеры, сохраняя тень. Коридор украшали высокие китайские вазы, которые Николенька опасливо обходил стороной – видимо, был уже случай столкновения.
И повсюду ковры, в которых утопала нога. Видимо, они и были причиной царившей в доме тишины – шагов не было слышно вовсе, а голоса не отдавались эхом в высоких сводах.
Комната, отведенная мне для проживания, находилась во втором этаже. Довольно большая. Во всяком случае, гораздо больше, чем моя студенческая комнатушка.
Два мужика в опрятных одеждах внесли мой сундук и поставили у стены. Дружно поклонились, но задерживаться не стали, посчитав свою миссию исполненной. Я и не останавливал их, тем более, что отвлекся на резвого шалунишку, который как раз вбегал в комнату. Не обращая внимания на меня, Николенька прошмыгнул под локтем у камердинера и прыгнул на постель, животом вниз. Тут же перевернувшись, развалился на перинах, устеленных светло-кремовым покрывалом, бесстыдно разбросав тонкие руки и очаровательно-бледные ножки по сторонам.
Я едва удержал стон, но в присутствии камердинера вынужден был взять себя в руки. Степан, как называл его граф, спросил:
- Ваша милость изволит позавтракать?
- Да, неплохо бы, - ответил я, с силой уворачивая голову от хмельного зрелища. – Чай был вкусен, но неплохо бы что посущественней.
- Слушаю, ваша милость, - склонился Степан, но уходить не торопился: - Как вам пришлась комната? Не изволите ли чего приказать? Может, мебель добавить или постельное?
- Нет-нет, все славно, - поторопился я. – Передайте графу, что я всем доволен, даже с лихвой. Не смею задерживать.

Тут ему ничего более не оставалось, как удалиться за дверь. Мы остались с Николенькой наедине… Сердце заколотилось с тройной силой, члены затряслись, а язык отказывался повиноваться. Тем не менее, я решил показать ученику, что с учителем так себя вести не подобает. Первая заповедь в школе – дисциплина. Иначе о всякой учебе можно позабыть.
- Извольте подняться, - сухо проговорил я, поджимая губы. – Порядочный мальчик не ведет себя столь распущенно.
Николя посмотрел на меня, сгоняя улыбку с прекрасного личика. Несколько секунд он размышлял, не шучу ли я. Похоже, я был первый (после его отца) кто осмелился говорить с ним не в сахарном тоне.
Я, как мог, старался сохранить строгое лицо, хоть это было почти невозможно.
Не знаю, то ли он действительно подчинился, то ли захотел поиграть со мной, но Николя взбрыкнул ногами и соскочил на пол.
- Слушаю, господин учитель, - сказал он, вытянувшись в струнку и встав, как подобает приличному ребенку.
- Вот и славно, - сказал я, чуть улыбнувшись. – Приступим после завтрака, ты не против?
Николя чуть ослабил стойку и тоже улыбнулся в ответ, решив, что с послушанием не стоит перебарщивать.
- Да, господин учитель, конечно.
- Ну, в таком случае, ступай. Или поможешь мне разложить вещи?

Спросил я это на всякий случай, уж очень не хотелось лишаться его прелестного общества. И Николя меня не разочаровал:
- Конечно, непременно останусь! – воскликнул он и отскочил к сундуку. Похлопав по крышке, спросил с живостью: – А у вас тут книги, да?
- И книги, и прочие вещицы, - ответил я, отпирая замок.
Мальчик склонился над сундуком, предвкушая увидеть настоящие сокровища. Для него даже мой сундук представлялся настоящим пиратским. Чтобы разглядеть все получше, он встал на коленки, едва не провалившись внутрь. Как бы его там крышкой не прихлопнуло, забеспокоился я. Но массивная крышка держалась крепко и не собиралась падать обратно.
Сверху я несколько мгновений наблюдал открывшийся вид, который вовсе не добавил мне спокойствия – белая окантовка туники мальчика задралась, оголив светлые округлые ягодицы. Возбуждение мое все нарастало, брюки стали тесны.
Смотреть на это чудо и не сметь прикоснуться, это ли не пытка! Я не причислял себя к любителям самоистязаний, потому немедленно опустился на пол рядом с Колей и принялся рассказывать ему, что находится внутри сундука. При этом я действовал только правой рукой, перебирая вещи, а левая замерла, легонько прижавшись к теплому бедру моего ученика. Я впитывал кожей энергию юности, пытаясь отвлечь мальчика разговорами.
- Вот, гляди, это микроскоп, - говорил я, раскрывая черный футляр, изнутри обитый красным бархатом. – Он сейчас разобран. Но мы обязательно установим его на стол и я покажу тебе, как выглядит капля воды и крылышко мухи, лапка кузнечика и лепесток розы. Это очень познавательно, Николя.
- Здорово! – восхитился мальчик, тронув осторожно металлический тубус микроскопа. При этом он чуть качнулся в мою сторону, и бедро прижалось плотнее. Я искоса взглянул на него, но похоже, что в этом движении не было ничего нарочитого, мальчик по-прежнему был в образе кладоискателя. – А это что?
- О, это… - я отложил футляр и взял новую игрушку, две круглые пластины, установленные на стержне с ручкой. – Это машина, изобретенная самим Ломоносовым! С ее помощью я расскажу тебе, как в небе рождается молния.
- Ух ты… - прошептал мальчик. Я понимал, что ему хотелось все испытать немедленно, но к чему спешка?
- А вот еще, смотри, - проговорил я и, словно невзначай, положил руку ему на спину. Под ладонью шевельнулась лопатка. Коля не стал противиться и даже будто не заметил. – Видишь? Нравится?
Я выудил из глубин сундука большую пузатую бутылку, внутри которой на небольших стапелях был утвержден такой же небольшой кораблик. Как настоящий, с парусами и реями, он не мог не взволновать мальчика. Конечно же, у Коли разгорелись глаза и он принял бутылку в обе ладони.
- Это вы сами сделали? – спросил он свистящим шепотом.
- Нет, что ты. Я так не смог бы. Я купил его в одной лавке, в порту, привезли из-за моря, из Испании.
- Какой красивый…
- Да, очень. Ну, давай поставим на стол.
Эх, напрасно я это сказал… Николя поднялся, моя рука соскользнула, разрушилась атмосфера единения. Но оно и к лучшему, иначе я рисковал потерять голову.
Водрузив бутылку с корабликом на стол, мальчик вернулся ко мне, и я подал ему по очереди микроскоп, электростат, затем – гальваническую батарею. А затем еще несколько столь же притягательных для мальчишки вещей, но о них я не рассказывал, еще будет время.
Когда в сундуке остались только книги и одежда, в комнату вошел камердинер и сказал самую известную театральную фразу:
- Господа, кушать подано! Извольте пройти в столовую.
Я обрадовался этой паузе, потому что, признаться, изрядно взволновал меня полуголый эльф, в первый же день решивший свести с ума мою грешную плоть.
Потому я и поспешил сказать Коле:
- Ступайте оденьтесь, как подобает к завтраку, Николай.
Мой тон стал официальным, потому что при камердинере, да и вообще при посторонних, я не мог позволить себе дружеские отношения с учеником. Во всяком случае, в самом начале моей службы.
Мальчик не обиделся, склонил прелестную головку и убежал.
Я направился вслед за Степаном в столовую, которая оказалась в первом этаже. Высокие, под самый потолок, окна не препятствовали солнцу освещать большую залу, посреди которой стоял укрытый белоснежной скатертью стол. За таким столом не то, что завтракать, можно батальные битвы устраивать! Во всяком случае, поместилась бы целая рота солдат, никак не меньше.
А между тем, за столом сидел только один человек – сам граф. Он милостиво приподнялся, поманил меня рукой:
- Будьте любезны, милейший, составьте компанию. А где же Николенька?
- Благодарю. Николя сейчас изволит быть, он переодевается.
Я присел рядом с графом, и слуга тотчас придвинул ко мне приборы. Завтрак был выдержан в английском стиле – овсянка, пудинг, чай с молоком, тосты. Не густо, но и не пусто.
Мне было немного не по себе – чужой дом, новая обстановка. Заметив мое состояние, граф пришел на выручку и стал развлекать, вернее – отвлекать меня беседой.
- Как в Петербурге, жизнь бьет ключом?
- О, да! Конечно, меня не приглашают на светские балы, но у студентов и без того веселья хоть отбавляй, - усмехнулся я.
- Могу представить. Хоть я и не учился в университетах, но наслышан о студенческой вольнице. А у нас, как видите, тишь да благодать. Мухи на лету дохнут, до того скучно.
- Как же изволите развлекаться? Не заезжают ли к вам актеры?
- Отчего же, был весной бродячий театрик, ставил пьеску, уж не припомню и название. Презабавное зрелище, особенно когда девицу в конце арап придушил.
Граф искренне рассмеялся, я тоже не сдержал улыбку:
- Должно быть, «Отелло»
- Браво! Простите уж, я невзначай вам экзамен устроил, - кивнул граф и указал слуге, чтобы подлил чаю. – Отрадно, что вам и Шекспира преподают. Только не читайте его с моим Николенькой. Мал еще, не поймет. Да где же он?
Мальчика все не было, и мы не торопились завершать завтрак.
- И вот еще что… - граф посерьезнел. – Не расспрашивайте его о матери. Это была довольно взбалмошная особа. Два года назад вздумалось графине сбежать от меня с каким-то заграничным франтом. Теперь вот живут в Испании, письма шлет с оказией. Да я их не показываю Николеньке, и сам не отвечаю. Не нужна ему такая мать, сам воспитаю.
Я сочувственно покивал и заверил, что ни словом не промолвлюсь.
Скрипнула дверь и в столовой появился Николя. Он был одет по современной моде – матросский костюмчик, белый воротник, не хватало лишь бескозырки.
- Ты надел подарок дядюшки Генриха? Отрадно! – воскликнул граф. – Усаживайся же поскорей, не то мы с учителем здесь все доедим подчистую!
Мальчик хохотнул, с шумом придвинул к себе стул, опередив лакея. Так же непринужденно он принялся орудовать на столе, собирая все, на что падал взгляд.
Я укоризненно смотрел на все это безобразие, но мальчишка упорно не глядел в мою сторону, а делать замечание вслух при графе я пока опасался.
Наконец ребенок занялся чаем и тостами, и я смог спокойно полюбоваться его белокурыми локонами, что то и дело ныряли в чашку со лба.
- Чем намерены сегодня заняться? – спросил граф.
- Полагаю, что после завтрака не помешает легкая прогулка. Я слышал, у вас есть не то озеро, не то речка поблизости?
- Да-да, есть. Превосходная река. Несудоходная, к счастью, но и не настолько мелкая, чтобы куры вброд ходили. Прогуляйтесь, прогуляйтесь. Что вы думаете о конной прогулке?
Я поморщился:
- Верхом ездить не обучен, ваша светлость.
- Ну, это дело поправимое. Поживете, пообвыкнете, а там вас Николенька научит в седле держаться.
Николя серьезно кивнул, подтверждая слова отца.
Я едва не прыснул, представив, как этот малыш будет меня обучать жокейским приемам. Наверняка он сам едва может в седле удержаться!
Однако за разговорами и завтрак пришел к концу. Мы с Николя распрощались с графом и вернулись в мою комнату.
- Ну-с, что возьмем с собой? – спросил я, разглядывая выставленные на столе мои богатства.
Судя по глазам мальчика, он готов был погрузить все в большой мешок и немедленно утащить с собой на прогулку. Конечно, я не мог этого позволить, и прежде чем ребенок озвучил свои желания, сказал:
- Пожалуй, на первый раз ограничимся вот этой книгой (я показал ему чудесное издание Вильгельма Мейера от 1905 года «Жизнь растений» с иллюстрациями.) Посмотрим, что именно растет в ваших местах. И, пожалуй, захватим с собой лупу.

Лупу я сунул в карман, книгу взял под мышку, и мы двинулись в путь. Уже при выходе из дома нас перехватила кухарка и едва не насильно всучила небольшую корзинку со снедью. Николенька повертел носом, но был вынужден нести корзинку сам, хоть умильно поглядывал на меня и надеялся, что сжалюсь над несчастным младенцем. Не тут-то было – я с увлечением рассказывал обо всех деревьях, что попадались нам на пути.
Сад, по которому мы прошли, выглядел приятным и ухоженным, в эту пору укрытый нежно-розовыми цветками.
- Вишня, яблоня, груша… - перечислял я и рассказывал, чем примечателен каждый вид.

Николенька внимательно слушал, водил ладошкой по шершавым стволам. Потом я сломил ему веточку вишни и мальчик с минуту разглядывал цветки под лупой.
- Как красиво, - восхищенно проговорил он. – Правда ведь?
- О да… Природа постаралась на славу.
- Почему природа? Разве не господь бог?
Я смутился – богословские толкования всегда были моим слабым местом.
- Ну, да, ты прав, - сказал я и поспешил увести разговор в сторону. – А плодоносить вишня будет через два месяца, в июле. Любишь вишни?
- Конечно! – обрадовался Николя. – М-м-м, вкуснятина! Особенно как наварят вареники с вишнями.
- Это малороссийское блюдо, - пояснил я. – Ну, идем дальше?
Вместо ответа мальчишка лукаво взглянул на меня и мазнул веточкой по моей щеке – воздушные лепестки вишни пощекотали кожу. Я удивился такому искреннему проявлению чувств, даже немного смутился. Николя звонко рассмеялся, счастливый, и упрыгал далеко вперед, я едва поспевал за ним. Он так размахивал корзинкой, что я испугался за ее содержимое. К тому же это был повод увести тему со скользкого пути:
- Николя! Осторожней! Ты превратишь наш обед в салат Оливье!
Мальчик притормозил и резво обернулся:
- А что за салат? Вкусный?
- Не пробовал? Это новинка в ресторанах Петербурга. Надо смешать как можно больше компонентов и залить все майонезом. Пальчики оближешь.
- Надо будет посоветовать папеньке выписать из столицы повара, - деловито сказал мальчик.
- Вот-вот, посоветуй… Смотри, мы уже пришли!

И вправду, сразу при выходе из сада перед нами раскинулась блестящая полоса – та самая речка, о которой говорил граф.
- Как же она называется? – спросил я.
- Старица! – сообщил Николя, прищурившись на солнце, что отсвечивало от воды.
- Занятное название… Присядь вон под деревом, отдохни.

Я спустился по пологому склону на песчаный бережок, присел и опустил в воду ладони. Умылся с наслаждением, смывая сухость и пыль с лица, напился. Просто здорово!
- Вода удивительно чистая до прозрачности, - сказал я, возвращаясь к Николеньке. – Про Неву такое уже сложно сказать. Мутна, болотом пропахла…
Мальчик улегся на траве на спину, заложил руки за голову и, зевнув, ответил:
- У нас речка славная. Мы с mon papa иногда рыбку ловить ходим. А ты любишь рыбачить?
- Отчего же нет, - я присел с ним рядом. – С удочкой посидеть на рассвете, потом ухи наварить, это ведь преотлично.
- Искупаться хочу, - заявил вдруг Николя, прерывая мои откровения.
Я забеспокоился:
- Эй, эй, погоди. Про купание твой отец ничего не говорил. Он позволяет?
- А то нет! – хмыкнул сорванец и стал расстегивать матроску. – Здесь же мелко. Да и ты рядышком, если что.
Я пожал плечами, но спорить прекратил – по правде говоря, мне и самому захотелось окунуться в прохладные воды, сбить хоть немного палящий зной, что охватывал нас все сильнее.
Мальчик раздевался быстро, но вместе с тем такими плавными движениями, что я просто не мог оторвать от него глаз. Да и он то и дело вскидывал ресницы, одаривая меня блеском лазури. Нет, определенно, его мысли были далеко не так невинны, как следует детям в его нежном возрасте. Меня это волновало, но природы его интереса я тогда еще не понимал. Не хотел понимать…
Матроска полетела на песок – какой мальчишка станет укладывать одежду аккуратно, если некому прикрикнуть? Да никакой! Впрочем, я недалеко ушел от своего ученика – тоже уронил рубаху кое-как.
Надежда, что под штанами у Николя не окажется ничего, себя не оправдала – теперь на нем остались белые полотняные штанишки до колен (видимо, о них и упоминал утром граф) Сандалеты Коля стряхнул минутой раньше, расшвыряв их по обе стороны от себя.
И вот, издавая воинственный индейский клич, мальчик радостно помчался к воде, хлопая себя по бедрам, как гусенок крыльями. Он влетел в воду, подняв целый водопад брызг – и как только умудрился? Весу-то в нем… Впрочем, я уже об этом упоминал.
Мне стало завидно, и я тоже поспешил сбросить остаток одежды. Но последовать советам, которые выдает в своих трудах основатель нудизма в России Максимилиан Волошин, я не решился. В Петербурге ходили разговоры об этом модном течении, да не всякий решится показать свои телеса публике. Вот и я перед учеником предстал в более-менее приличном виде – таких же белых шароварах, как и у него.
Николя взглянул на меня одобрительно, стряхнул со лба прилипшие пряди и ударил ладонью по воде, окатив мое разгоряченное тело. Я не остался в долгу и в шалуна веером полетели брызги.
Под его звонкий хохот мы принялись плескаться, бегать взапуски по мелководью, нырять и плавать.
Надо сказать, что плавал Николя прилично, у него был хорошо поставлен стиль.
- И кто же тебя так обучал? – поинтересовался я, когда выдалась передышка.
- Плавать? Дядюшка Генрих! – сказал с улыбкой мальчик, разлегшийся на берегу, в воде только ноги.
- А, тот самый, что подарил тебе твой костюм? Кто он? Ваш родственник?
- Ну-у… - Николя пошевелил ладонью, захватывая горсть песка. – Нет. Он гостил у нас зимой.
Что-то он неразговорчив… Может, утомился? Я решил не надоедать. Тем более, что мне было так приятно разглядывать его освещенное солнечными лучами тело. Мокрые штаны не скрывали, а лишь подчеркивали тайну, скрытую под ними, пробуждая мою фантазию.
Между нами повисло молчание – я любовался его точеными ножками, а Николя строил из песка вавилоны на моем животе. Конечно, это непозволительно, такое обращение с учителем, но я не препятствовал. В конце концов, проявить строгость я еще успею, но не сейчас, когда вокруг такая прекрасная природа – синее высокое небо, шелестящая над головой листва, плещущая в речке рыба. А главное, ангельской красоты мальчик, от которого глаз не отвести.
Хм, однако от этих мыслей у меня появилась проблема – восстали мои чресла, и это не может не заметить Николя… Он копошился с песочными фигами все ниже и ниже, застраивая все свободное пространство, и даже изредка цепляя локтем то самое место…
Нет, положительно, больше так продолжаться не может! Я резко вскочил, чем вызвал протяжный стон разочарования – все его творения ссыпались с меня. Чтобы утешить ребенка, я рассмеялся:
- Ну-ну, завтра еще придем! Продолжишь свои архитектурные изыски. А сейчас купаться!
Не дожидаясь его ответа, я помчался на глубину, чтобы холодная вода хоть немного сняла жар с моего тела. Мальчик перестал хныкать и прибежал. Мы поплескались еще немного, потом я предложил сплавать на другой берег. Николя посмотрел на меня, встряхнул мокрой головой, и сказал:
- Нет уж! Ты сам смотри, тут же стремнина. Затянет сразу или ногу сведет. А еще я слышал, тут сом обитает! Здоровенный такой!.. Он собак глотает запросто, телят тоже. А еще говорили, будто он года три назад мальчика заглотнул, представляешь?
- Да брось, врут, наверное, - с сомнением сказал я, но купаться сразу перехотелось, и я побрел на берег.
Николя выбрался следом, попрыгал, вытряхивая воду из ушей. Обхватив себя за локти, он мелко-мелко дрожал на ветерке.
- Замерз? – участливо спросил я и накинул ему на плечи свою рубаху.
И тут сорванец решил меня совсем докончить: постояв немного и согревшись, он сбросил рубашку и двумя ловкими движениями стянул влажные штанишки. Я остолбенел, не решаясь ни вздохнуть, и шевельнуться. Моим глазам открылся тайный мир, о котором я грезил весь этот день. Что Апполоны и Давиды, вместе взятые, перед этой несравненной живой наготой?! Не родился еще такой Микеланджело, чтобы в мраморе выделать это крохотное сокровище, что выделялось между стройных ног мальчика.
А Николя, не обращая на меня ровно никакого внимания, ухватил мою рубашку с песка и принялся вытираться ею без зазрения совести.
Я покачал головой, глядя на маленького нахала, но смолчал, чтобы он подольше оставался в своем первозданном виде.
- А ты так и пойдешь в мокрых? – невинно спросило меня дитя, поднимая голову. В его глазах я прочитал только наивность и желание удружить. – Сними, выжми.
Мои щеки вспыхнули. Раздеться перед учеником? Не потеряю ли я и без того шаткий авторитет. И тем не менее, я не мог позволить мальчишке дать повод для насмешек за излишнюю стыдливость.
Поглядев по сторонам и не заметив никого поблизости, я быстро стянул штаны и принялся их отжимать, скручивая в жгут.
Конечно, Николя тут же прекратил вытираться и с любопытством на меня уставился. Его синие глаза ощупывали мое тело, а я ежился от прохлады.
- Ты красивый, - вдруг проговорил он без привычной усмешки.
- Что за чушь, - хмыкнул я, разворачиваясь к нему тылом. – С чего ты взял эту глупость?
- Вижу… - вздохнул мальчик. – У наших слуг все какое-то корявое… А у тебя нет.
Я закусил губу, чтобы не рассмеяться – странное у мальчика понятие о красоте.
- Ты лучше бы девочек разглядывал, подружек. Есть подружки-то?
- Есть… В гимназии.
- Разве у вас не раздельное обучение?
- Раздельное для старших классов, а у нас еще нет.
- Интересная гимназия. В Петербурге с первого же класса раздельно обучают.
- А у нас нет.
Беседуя ни о чем, он сделал круг и снова оказался передо мной. Причем ближе, чем требуют приличия – на расстоянии вытянутой руки. Я почувствовал на себе горячее дыхание мальчика, увидел застывший настороженный взгляд.
- Ты чего? – спросил я, забеспокоившись, и замер со штанами в руке.
- Так просто… - пробормотал он, опуская голову.
Мне бросилось в глаза, что в паху у Николя все было взведено и говорило о крайнем возбуждении. Нет, определенно, пора прекращать эти странные игры…
- Одевайся, продрогнешь… - сказал я негромко и стал натягивать штаны.
Песок царапал кожу, было неприятно, но я терпел. Николя вздохнул и тоже принялся одеваться. Нижние штаны он, правда, так и не одел, только костюм – прямо на голое тело. А влажное белье затолкал в корзинку, потеснив продукты, завернутые в холст.
- Может, перекусим? – предложил я.
Николя замотал головой:
- М-м-м, не хочется! Идем вдоль реки! Там, знаешь, какой луг есть. На нем деревенские коров пасут. Поглядим!
Да, с ним не соскучишься. Ребенок с таким восторгом сказал про коровье стадо, будто это цирк-шапито на гастролях. Ну да я не противился – где в Питере я еще увижу этих славных животных?
Мы медленно побрели по бережку, ступая то в песок, то в воду, то по траве. Я продолжил разговор о коровах, рассказал, как и зачем в них образуется молоко. Это было сложновато, пришлось обходить скользкие темы о деторождении, но я выкрутился.
- А я видел однажды теленка! – похвастал Николя. – Он такой смешной был, все в вымя тыкался. Мне даже самому захотелось оттуда молочко попить, да я пастуха застеснялся.
Я рассмеялся, представив эту картинку – Николя отталкивает теленка, и они вдвоем сосут молоко.
- Ты чего? – обиделся мальчик. Я в двух словах описал ему свои мысли, и он тут же звонко расхохотался.

Мы не обманулись в ожиданиях. Коровы действительно паслись на лугу, лениво жевали сочную траву и поглядывали на пастушка, сидящего поодаль.
- Здравствуй, - приветливо поздоровался я.
Пастушок поднялся, поклонился с достоинством и без подобострастия, степенно ответил:
- Добрый день, барин. И вам доброго здоровья, Николай Петрович.
- Ух ты… Откуда меня знаешь? – поразился Николя.
Пастушок подтянул большие не по возрасту штаны:
- Мамка моя у вас в имении полы драить ходит, вот и рассказала. Я тоже раз приходил, видел вас, издаля.
- Вот как! А я тебя не видал! Чего ж не подошел, поиграли бы вместе. Знаешь, чего у меня есть? Пожарная машина! Почти как настоящая, даже лестница движется. А если воды залить, то из шланга поливает. Честно-честно!

Я видел, как у пастушка сверкнули глаза, должно быть, увлекла игрушка. Но виду он не подал, в лице почти не сменился. Однако, выдержка у мальчишки будь здоров.
- А тебя как зовут? – спросил я приветливо.
- Алешей кличут, - вытянулся пастушок. Ох, ну и фигурка у него – если бы не скудная одежонка, дворянин, да и только!
- Алешей? – поразился Николенька. – Точь-в-точь, как Цесаревича, да?
Пастушок шевельнул плечом:
- Не знаю, может и так. Батя мой назвал.
- А тебя в честь Императора, - улыбнулся я и погладил Николеньку по серебристым прядям.
- Наверное, - довольно равнодушно ответил он.
Алеша искоса поглядывал на меня, не решаясь спросить, а кто же я такой буду. Николя же не спешил представить своего попутчика. Да и было бы кому – он, как-никак граф, будет докладывать какому-то батраку?
Впрочем, я поспешил с выводами, Николя оказался без предрассудков:
- А это мой учитель. Из самого Петербурга папенька выписал! Сегодня приехал, и мы гулять вышли. А ты нам коров покажешь?
Пастушок посмотрел на меня с уважением, но хмыкнул:
- Чего на них глядеть. Коровы они и есть, живность бессловесная. Да коли хочется, глядите, чего уж. Вон пасутся себе.
Николя подпрыгнул на месте и резво подскочил к ближайшей буренке. Я поспешил предупредить:
- Только близко не подходи! Еще лягнет невзначай.
- Ну, вот еще, - возразил пастушок, обидевшись за своих подопечных. – Это они только с виду глупые.

Николя стоял, приоткрыв рот, и смотрел, как корова, раза в два выше его ростом, жует жвачку.
- На зебру похожа, - усмехнулся я. – Только зебра в полосках, а эта в пятнах.
Наконец я увидел на лице пастушка искреннюю, а не натянутую улыбку.
- Точно, и вправду зебра. Белая, да в пятнах. Ее Манька зовут.
- Это где же ты, друг мой. Зебру наблюдать изволил? – удивился я. – В наших краях они, кажется, не обитают.
- А на картинке. У меня дома азбука есть, вот там на букву «З» она и нарисована.
- Надо же. Ты и грамоте обучен?
- А чего ж, не дурнее барчуков, - буркнул Алеша и смутился от собственной дерзости.
Хорошо, что Николя не вникал в суть нашего разговора – он в это время обходил корову по кругу, пытаясь рассмотреть животное со всех сторон – от рогов до хвоста. Особое внимание мальчик уделил обширному вымени. Даже собрался было потрогать соски руками, да я его вовремя окликнул:
- Николя, осторожней!
Коля быстренько спрятал руки за спину и деловито спросил:
- Много ли молока дает?
- Много, Николай Петрович, добрая коровенка, - похвалил Маньку пастушок. – Может, отведать желаете? Так деревенька неподалеку, прогуляйтесь, зайдите в любую хату.
Николя скривил рожицу – молока он терпеть не мог, как я успел заметить за завтраком.
- А не бодливая? – продолжил он расспрос.
- Отчего же, может и поддать, если ей чего не по нраву сделается.
При этих словах Николенька сделал сразу три шага назад. И с независимым видом сорвал ромашку – будто только ею и заинтересовался.
- Ну, Николя, ты поброди здесь, - предложил я. - Алеша тебе покажет все стадо. А я посижу в тенечке, что-то ноги загудели с непривычки. В Питере я все больше на извозчике.
Ребята отправились разглядывать остальных коров, а я сел в тени невысокой ивы. С этого места было хорошо видно, как Николя степенно прогуливается, а Алеша что-то ему рассказывает. Впрочем, очень скоро детство взяло свое и мальчишки принялись весело бегать взапуски, позабыв о различиях в ранге.
Однако, что-то в облике Алеши показалось мне знакомым. Я приглядывался и не мог понять, что именно. Когда они в очередной раз пробегали мимо и остановились на минутку, Николя принялся взахлеб рассказывать, как здорово Алеша умеет щелкать хлыстом. Я слушал, но не слишком внимательно – меня занимало раскрасневшееся счастливое лицо Алеши. И, наконец, я понял! Да он же почти точная копия графа! Даже родной сын так не похож на отца, как Алеша. Очень, очень странно… Я видел только одно объяснение этому – наверное, мама Алеши ходила в графское имение не только драить полы. Но осуждать его я не собирался – трудно зрелому мужчине без супруги.
Тем временем Алеша показал свое умение не на словах, а на деле – он взял хлыст в руки и по лугу разнеслись звонкие щелчки.
- И вправду, ловко! – восхитился я. – Настоящий ковбой! Николя, не желаешь попробовать?
- Я читал про ковбоев, - закивал Николенька. – В одной книжке. Ух, они так здорово на конях скачут, по этим, по прериям!
- Держи, - сказал ему Алеша, подавая хлыст. – Попробуй. Вот так надо, с оттягом и резко.
Николя попробовал. Вокруг него тут же затянулась петля, и мальчик едва удержался на ногах. Следующим ударом он зацепил меня. Больно, конечно, но я не показал вида – не хватало еще потерять лицо перед мальчишками. На этом попытки были прекращены, и хлыст вернулся к владельцу.
Коровы продолжали равнодушно жевать жвачку, и интерес к ним у Николеньки приугас.
- Нам возвращаться пора, - сказал я. – Как раз к обеду домой поспеваем. Будь здоров, Алеша. Может, еще навестим.
- И вам здоровья, барин, - поклонился он. – И вам, Николай Петрович.
- Ты приходи к нам в гости, - радушно пригласил его Николя. – С маменькой или один, я рад буду. Поиграем!
- Непременно зайду, - пообещал пастушок, хотя вряд ли собирался обещание исполнить.
Мы отправились в обратный путь. Из головы не выходила семейная тайна, к которой я невольно прикоснулся, но делиться с Николя я не собирался – маленький еще. Да и графу я тоже вряд ли что скажу. Хотя интересно, знает ли он о подрастающем неподалеку сыне? А может я и не прав и все это от жары померещилось?

Обратный путь мы прошли молча – сказывались усталость и жара. Я сорвал большой зеленый лопух и соорудил для Николя шляпу. Он похихикал, но не воспротивился.
Во дворе дома нас повстречал сам граф.
- Как прогулка? – спросил он, сощурив глаза. – Что видели, что слышали?
Я только было раскрыл рот, чтобы изложить, как вперед выскочил Николя. Он затрещал скороговоркой, выбалтывая все, что произошло за последние полтора-два часа. И про купание, и про коров, и про пастушка.
- Папенька, я с ним подружился! Он такой, такой!.. Он такой веселый и хороший! Папенька, можно, он в гости к нам придет? Я пригласил!
- Стой, стой ты, закружил меня совсем! – рассмеялся граф, подхватывая сына на руки. С мальчишки слетела шляпа, да она и не нужна была больше. – Евгений расскажи лучше ты, только попонятней.
Я стал говорить то же самое, что и Николя, только медленно и с расстановкой.
- А как зовут этого пастушка вашего? – спросил граф. Он все еще улыбался, но глаза перестали лучиться, потускнели.
- Алеша! – звонко выкрикнул Николя.
- Вот как… Нет, не помню. Ну, придет так придет. Пойдемте лучше обедать. Проголодались, наверное?

Я понял, что разговор про Алешу графу не доставляет удовольствия и поддержал его предложение:
- Да-да, мы ведь даже к корзинке не притронулись! Ох, Николя, да где же она?
Только теперь я сообразил, что ни в моих руках, ни у Николя корзинки не было.
- А я подарил ее Алеше, - довольно заулыбался мальчик. – Пусть покушает. Ему ведь там еще долго сидеть, коров своих пасти, голодный совсем.
- Добрый ты у меня, - сказал граф и поцеловал мальчика в щеку. – Все, идем, идем скорее.

* * *

Прошло три дня. Мы с Николя совсем сдружились, и даже больше скажу – во мне пробудилось неизвестное доселе чувство, которое я с полным правом мог бы назвать любовью, если бы не его возраст и не пол. Мое воспитание противилось такому повороту событий – влюбиться всей душой в ребенка, да еще и желать его плотски – это ли не грех?
Всеми силами я старался держать себя в руках, но мальчишка словно издевался над несчастным учителем. То заявится ко мне в комнату ни свет ни заря в своей тунике с маскарадного костюма, в которой он щеголял в первый день знакомства; то примется зазывать искупаться с ним в мраморной ванне (а ванна шикарная, я таких даже в Питере не видел.)
То влезал ко мне на колени и принимался целовать в щеки, хоть я и уворачивался, как мог. Удивительно ласковый ребенок… И каких усилий мне стоило не ответить взаимностью, до сих пор не понимаю…
Я пытался проводить уроки, но шалости Николя сводили все к звонкому смеху, пока его не приструнил отец. После небольшой нотации все пошло более-менее гладко – мальчик сидел спокойно, внимательно слушал уроки из истории, литературы, математики, астрономии. Я увлекался, вспоминал самые захватывающие случаи из жизни великих ученых. Особенно нравились мальчишке уроки по Древней Греции – мифы про богов и героев. И надо же мне было обмолвиться, что в те времена была в порядке вещей дружба взрослых мужчин с мальчиками в гимнасиях! Николя так и забросал меня вопросами. Но я не был готов рассуждать на эту тему и свел все к обычным кадетским корпусам. Мальчик разочарованно надул губки, но обижаться надолго он не умел, и вскоре мы продолжили занятия.

С графом же мы изредка беседовали на отвлеченные темы, но дружбы он со мной не искал, да и я все еще робел в его присутствии.
Но на третий день случились события, которые в корне изменили наши отношения…

* * *

День прошел, как обычно – с утра немного позанимались, на это раз в комнате. Почитали тонкую книжицу с французскими сказками. Автор не был указан, но, по-моему, это был Шарль Перро. Во всяком случае, Николя был доволен. Он переместился ко мне на колени и наотрез отказывался слезать, хоть я и поглядывал с опаской на дверь – вряд ли графу понравится, что его сын проявляет такое участие к простому учителю.
Затем я раскрыл атлас и принялся рассказывать Николя азы географии – про океаны и континенты. Заметив, что мальчишка заскучал, я сделал небольшой перерыв на полчаса, и мы побросали друг другу мяч. А после математики и урока правописания нас позвали обедать.
Чем мы потом занимались до ужина? Прогулялись на речку, только уже без купания, к вечеру стало прохладно.

Я искренне старался исполнять свои обязанности – не ввергал ученика в скуку смертную, что царила в гимназиях; не перетруждал его на письменных уроках; не загружал в его светлую головку латинские и греческие трактаты, хоть того и требовала современная система обучения. Наоборот – выискивал даже в сложных предметах смешное и увлекательное. А попробуй, отыщи подобное в, скажем, геометрии или химии. Впрочем, это я подзагнул – ни то, ни другое я Николя не преподавал, успеет еще намучиться, когда прекратит домашнее обучение (на будущий год граф решил отправить сына в престижную столичную гимназию, но мальчику пока не говорил, чтобы не расстраивать раньше времени.)

Но вот пришел вечер… Мы отужинали, еще немного почитали у камина – граф тоже с интересом послушал. Когда Николя принялся зевать, мы распрощались, и я ушел к себе в комнату.

Хоть в этом особняке и было уже электричество, я не включал верхний свет. Мне больше нравилась обычная масляная лампа, с ее коптящим фитильком под пузатым стеклом. Свет от нее был мерцающий, таинственный, и читать было не в пример интереснее, чем под ярким абажуром – в полумраке создавалась некая тайна.
Я сел за стол, подкрутил фитиль, выложил перед собой хрустящие галеты и раскрыл книжку. Нат Пинкертон увлеченно гонялся за преступниками и гангстерами, я следил за его похождениями, еще немного и преступление было бы раскрыто, но тут скрипнула входная дверь. Кажется, ко мне гости.
В проеме стояло белесое существо в колыхающихся одеждах. У меня сразу сердце рухнуло в пятки – только привидений мне не хватало для полного счастья! Я сидел ни жив ни мертв, а существо стояло и молчало. Потом шмыгнуло носом и я чертыхнулся про себя – Николя!
- Ты откуда взялся?! – набросился я на ребенка. – Чего не спится? Фу ты, напугал как! Ты уже десятый сон должен смотреть!
- А чего такого? – спросило дитя, шлепая ко мне босыми ногами. – Мне не спалось… А ты что читаешь?
Я предъявил мальчику обложку потрепанного томика.
- Нат Пинкертон… - прочитал он вслух. – А кто это?
- Сыщик. Он расследует загадочные преступления.
- Ух ты… Интересно?
- Было интересно, пока ваше высочество не заявилось.
- А давай, вместе почитаем?
Слова не разошлись у Николя с делом, и мальчик немедленно влез ко мне на колени. То, что я принял за белый саван, оказалось ночной рубашкой, длинной, до самых пят. Этой рубашкой он поелозил, устраиваясь поудобней, откинулся на меня, как на спинку кресла, и приготовился внимать.
Мне ничего не оставалось, как начать читать вслух. Конечно, рассказы были не для детского уха, но я надеялся, что до утра Николя все позабудет.
Прошло минут десять, судя по большим напольным часам, откуда время от времени вылетала кукушка (как мне хотелось затолкать ее обратно!). Николя согрелся, засопел, и мне показалось, что он уснул. Но не тут то было… Несносный мальчишка… От его тела шел пряный запах, смешанный с молоком и медом; под моей рукой гладко скользила ткань на его бедре. Я не ощутил края штанишек – похоже, что ребенок заявился го мне голышом… От этой мысли стало невыносимо, я едва мог произносить текст, через силу продираясь сквозь дебри букв и слов.
А Николя не терял времени даром – поняв, что я в его власти, мальчишка повернул ко мне свое прекрасное личико и прижался губами к щеке.
- Ты чего? – прошептал я удивленно.
- Ничего… Ты такой хороший… - зашептал он в ответ и обнял ручонками за шею.
Я начал таять, не в силах сопротивляться. Мальчик становился все настойчивее, его горячие ладошки уже проникли мне под камзол, коснулись груди, обжигая. Я затаил дыхание… Насколько далеко продвинутся его фантазии?..
Сухие мягкие губы ощупывали мое лицо со все нарастающей страстью. Я был в растерянности, ведь стоит кому-нибудь войти, и на моей карьере можно поставить крест. Да и на учебе тоже… И все же я был не в силах шевельнуться, помешать.
Николя как-то непонятно всхлипнул, и в ту же секунду я ощутил его ладонь на своем паху. Именно этого он и добивался, потому что сразу нащупал дорожку через край штанов, в их глубину…
Нет, все, хватит! Я резко вскочил, сталкивая мальчишку на пол, потом подхватил его под мышки и быстрым шагом вынес в коридор.
- Немедленно ступай спать! – велел я грозным шепотом и захлопнул дверь перед носом ошалевшего ангелочка.
Избавившись от его присутствия, я медленно съехал по стенке на пол, да так и остался сидеть, пока сердце продолжало бешено колотиться.
Еще немного, и я совершил бы непоправимую ошибку. Но, черт возьми, как мне хотелось ее совершить!

За дверью раздались едва слышимые всхлипывания, затем все стихло. Подождав еще немного, я приоткрыл дверь – коридор был пуст. Вот и хорошо… Мой маленький искуситель отправился спать.
На дрожащих ногах и я добрался до постели, быстро снял верхнюю одежду и влез под одеяло. Перина поколыхалась подо мной, словно лодка на волнах, и я стал медленно проваливаться в сон.
Но в эту ночь, похоже, все сговорились мне мешать! Не успел я уснуть, как в дверь постучали. Я нехотя сбросил ноги на пол и, зевая, пошел открывать.
За дверью стоял граф… Я переглотнул, в груди разлился противный холодок. Неужели Николя нажаловался отцу?
- Доброй ночи, Женя, - сказал граф негромко. Его взгляд был спокоен, лицо не выражало недовольства. – Позволишь войти?
- Да, конечно же, - посторонился я.
Разжигая лампу, я поглядывал искоса на замершего у стены графа.
- Что-то стряслось? – спросил я, чтобы прогнать неизвестность.
- И да, и нет, - уклончиво ответил мой гость. – Присядь.
Я опустился на стул, но граф остался на месте. Он кашлянул, прочищая горло, и сказал:
- Я знал, что рано или поздно это произойдет.
- Что именно?
- Не перебивай…
Граф помолчал, потер висок и все-таки присел на второй стул.
- Я знаю, что было в твоей комнате полчаса назад.
Все, мне конец… Я стиснул зубы до боли в скулах, лихорадочно выискивая себе оправдания, но граф меня опередил:
- Не волнуйся. Я также знаю, что ты не поддался на искушение и выставил Николя за порог. Ведь так?
- Ну-у… Да… - промямлил я.

Несколько секунд граф смотрел мне прямо в глаза, видимо, выжидая, не начну ли я каяться. Но я тоже молчал, в большей степени потому, что пересохло во рту, и язык не поворачивался.
- Вот что… Одевайся! – сказал он вдруг, отрывисто дыша.
- Зачем? – поразился я такому предложению.
- Мы совершим небольшую прогулку.
- В этот час?! Уже почти полночь! Что можно увидать в такой тьме?
- Не беспокойтесь, - перешел он вдруг на «Вы», и мне почудился в этом дурной знак. – Там, куда мы отправимся, именно в это время интересней всего совершать пешие экскурсии.
Мне стало жутковато, но, тем не менее, я поспешил одеться, путаясь в рукавах и штанинах.
Граф смотрел на меня с сожалением и кривой усмешкой.
- Лампу захватите, - бросил он и вышел в коридор.
Я взял за ободок лампу, проследовал за ним…
Мы вышли на улицу, плечи охватил ночной холодок. Но мне и без него было зябко, от одних мыслей и предчувствий.
Граф шагал впереди, я семенил следом, но через десяток шагов он посторонился и пропустил меня. Впрочем, если он полагал, что я буду освещать путь, то ошибся – от трепещущего под стеклом красноватого огонька света было не больше, чем от скрытой за тучами луны. Такой же мутный желтый блик под ногами, как и на небе.
Вдобавок по обочинам замельтешили тени, заворочались вековечные страхи, населяющие душу каждого человека, и моя не была исключением.
Хрустя гравием, мы вышли на задний двор, но граф не остановился – наш путь лежал дальше. Потянуло прелой соломой и коровниками, сонно закудахтали куры, затявкал пес.
- Куда мы идем? – решился спросить я, оглядываясь на ходу.
- Прямо, - хмыкнул граф. – Уже недалеко.

Мы вышли в ажурную чугунную калитку. По сторонам узкой тропинки поднялись ели, невысокие, но вставшие плотной стеной. Зачем здесь этот живой забор, мне было непонятно, но неизвестный садовник наверняка преследовал какую-то цель спрятать от лишних глаз этот путь.
За спиной я вдруг услыхал хруст гравия под чужими подошвами. Но это был не граф, он ступал мягко, почти неслышно. За нами явно кто-то шел…
Я оглянулся и встретился с графом взглядом.
- Вот мы и пришли, - проговорил он.
Я остановился, огляделся вокруг и обомлел… Перед нами высились над землей несколько аккуратных земляных холмиков. Как будто дождавшись этого момента, из-за тучи выглянула луна и осветила это скорбное место. Да-а… Вот так прогулка… Крестов не было, но я понял – это кладбище…
- Вы испугались? – участливо спросил граф. – Ну-ну, полно-те, я ведь даже не все показал. Взгляните вон туда!
Он взмахнул рукой, и я увидел, что одна из могил еще не заполнена – вместо нее зияла свежевыкопанная яма. Комья земли еще лоснились от влаги.
Откуда-то из тени выросли двое слуг, и молча встали поодаль. Вот кто следовал за нами по пятам…
- Что все это значит, ваше сиятельство? – хрипло спросил я.
И граф пояснил:
- Если бы вы оставили Николя у себя на ночь, вас бы зарыли эти двое молодцов. Но поскольку вы сдержались, я только продемонстрировал вам перспективу. Ясно?
Мне было ясно. До жути, до дрожи, до холодного пота ясно, что я был на волосок от гибели.
- Ну, вот и славно, - удовлетворенно сказал граф. – Пойдемте прочь отсюда. А в доме я вам еще кое-что расскажу.

Обратно я не шел, а почти бежал, и теперь графу следовало поспевать за мной. В совершенно смешанных чувствах я влетел в свою комнату, дрожа, упал на стул, бессильно свесив руки.
С усмешкой посмотрев на меня, граф достал из внутреннего кармана небольшую плоскую фляжку с вензелем.
- У вас есть рюмки? – спросил он. – Впрочем, откуда…
- Есть, - я прервал его попытку вызвать слугу.
Да, как ни странно, рюмки у меня были. Шесть металлических стаканчиков – набор, приобретенный мной по настоянию друзей, более сведущих в делах походных.
Я вынул из сундука деревянную шкатулку, в которую были заботливо упакованы эти весьма нужные предметы. Поставил два на стол, протер их чистой салфеткой. Граф удивленно приподнял бровь и молча плеснул в каждый стаканчик немного темной жидкости. По запаху я определил коньяк.
Мы выпили… По горлу пробежало тепло, прогоняя дрожь. Теперь я мог спокойнее выслушать рассказ, что приготовил мне граф.
- Должно быть, ты догадался, - сказал он медленно, снова перейдя на «ты» - Мы побывали на кладбище. Конечно, предки Разумовских покоятся в фамильных склепах, а это так, для гостей… Кхм… Чего мне стоило уладить с полицией, даже не буду вспоминать… Ну, неважно…
Его сбивчивая речь прерывалась покашливанием и длинными паузами, словно граф не решался рассказать мне правду. Но, наконец, он решительно глотнул еще из стаканчика, и рассказ потек плавно, как заранее выученный урок.

- Это началось полтора года назад… Николеньке было одиннадцать, только-только исполнилось. Он был довольно болезненный в то время, и я не отдавал его в гимназию. Нанимал учителей… Они часто сменялись – то мне не нравились, то Николя, то уезжали сами. И вот, один из них, как-то сразу сдружился с мальчиком. Вот как ты… Они все время были вместе, в доме, на речке, в саду. Я не препятствовал – Николя просто расцвел на глазах, порозовел, повеселел. Я радовался вместе с ним… Так прошел целый месяц, и вот однажды… Однажды утром Николя вбежал ко мне в спальню, прыгнул на кровать и зашелся слезами. Я испугался за него, стал расспрашивать. Мальчик бился в истерике, не мог вымолвить связных фраз. Наконец мы его отпоили, и выяснилось, что той ночью учитель надругался над моим сокровищем… Доктор, за которым послали, осмотрел Николя – действительно, все следы говорили об истинном положении дел… Я хотел вызывать полицию, но мальчик, услыхав об этом, взмолился и потребовал, чтобы я сам наказал негодяя! Конечно, все мое существо желало точно того же. Дождавшись, когда доктор уедет, я велел схватить учителя, связать и сунуть в холодную. Там он просидел до ночи… Он рассказывал мне бредни, что Николя сам соблазнил его, сам влез к нему в постель, сам раздел, но разве в это было возможно поверить?! Чтобы мой ангел… Сущая галиматья… Своими россказнями этот молодой человек только разозлил меня еще больше.
Ночью слуги удавили негодяя, и зарыли в том месте, где мы только что побывали.
Николя приходил в себя месяца два. Он больше не вспоминал об учителе, а я велел слугам не напоминать о страшном происшествии.
Новый учитель был стар, и я надеялся, что ему не придет в голову подобное. Если бы я тогда знал о талантах моего ненаглядного сына… Я взялся бы за его обучение самолично, но чужих в дом не приглашал бы ни за что.
Прошла всего неделя и весь кошмар повторился. Истерика Николя утром, смерть учителя ночью…
Да, ты можешь обвинить меня, что я не пошел по законному пути – полиция, суд, каторга… Но разве я могу в чем-то отказать моему Николя? Когда он рыдает, у меня сердце плачет вместе с ним. И я уничтожу любого, кто причинит вред моему сыну.

Мы помолчали. Я – от ужаса, охватившего мою душу, граф – допивая остатки из фляжки. Видимо, придется ему все же звать слугу с новой порцией спиртного.
А страх в меня вползал нешуточный… Я и представить себе не мог, что в этом благопристойном на вид доме могут твориться такие страсти. Не про такие ли дома и писал свои сочинения Николай Гоголь?.. Но до чего же мне было жаль несчастного Николя – сколько уже испытал на своем недолгом веку.

- Да, так вот… - продолжил граф. – Я уже был умнее и взял не учителя, а гувернантку. Николя покапризничал, но смирился. Целых три месяца мы жили спокойно, почти всю весну и начало лета. Да вот на беду занесло к нам бродячую театральную труппу. Я упоминал о ней, нет? Актеры были приглашены в имение, дали спектакль. Конечно, я хотел показать себя завзятым театралом, да еще соседи были приглашены. Не мог же я после представления выгнать актеров на дорогу, ведь так? Их разместили в доме… Проклятье!

Граф грохнул кулаком по столу, лампа подпрыгнула, но, к счастью, пожара не наступило – я ее удержал. Рассказ продолжился:
- Утром ко мне в комнату снова явился Николя, и опять весь в слезах… По его словам, его заманил к себе в комнату один из актеров, продержал целую ночь, всячески издеваясь… Но я уже не верил мальчишке, не верил – слишком уж часто с ним такое происходит. Я вызвал к себе актера, допросил о случившемся, и выяснилось, что Николя сам пришел к нему около полуночи. Все в точности, как рассказывал тот первый, учитель, первая жертва… И я принялся за мальчика. Я пытался разговорить его почти все утро, но упрямый мальчишка не раскрывал рта, только плакал. Я отчаялся и снова поддался на его мольбы об отмщении… На этот раз было труднее – пятеро актеров, которых я выставил за порог, прямым ходом направились к полицмейстеру. Мне удалось уладить вопрос, затратив немало средств. Слугам я тоже дал расчет, оставив троих самых преданных, остальных набрал новых. Потом, с интервалом в два-три месяца, было еще трое - случайные гости и один дальний родственник… Помните, дядя Генрих? И все повторялось – ночью с мальчишкой, утром в могиле… Как вам история? Страшновато, не так ли? Но самое ужасное, что все это чистая правда…
- Значит, я седьмой? – произвел я в уме нехитрые подсчеты.
- Да. Счастливая цифра, говорят.
- Пока что да… Я все еще жив.

Я сидел, уставившись в одну точку, а в голове перемешивались картинки – то холмики без крестов, то разверстая яма, то Николенька в постели с захолустным актеришкой, то учитель с удавкой на шее…

- Я устал! Понимаешь? Я устал! – проговорил граф. А в лице его уже не было ни кровинки, оно выделялось в свете масляной лампы белым пятном с почти безумными глазами.
Появился слуга с бутылкой французского вина, хотел разлить по стаканчикам, но граф услал его за дверь и стал разливать сам. Мы выпили… Да, в ту ночь мне хотелось основательно напиться и потому я от графа не отставал.
- Что будет дальше, Женя, скажи мне! – спросил он. – Николя, мой Николенька, он не остановится! Он болен… Понимаешь?
Я кивал в ответ, в голове уже появился легкий туман, в котором стали скрываться мои страхи.
- Ладно, я гляжу, ты уже спишь…
Граф поднялся, пошатываясь, побрел к двери. Оглянулся…
- Скажу тебе напоследок… Я ведь порешил только пятерых… Шестой, дядюшка Генрих, мой троюродный племянник… Его нашли в комнате Николя на рассвете, после той ночи… По всему – мальчишка придушил его подушкой. И хватило же силенок, а?.. Спокойной ночи…

Граф скрылся за дверью, а я решил прикончить бутылку. Осилил лишь половину – я по этому делу не мастак. А затем завалился на кровать, как был, в одежде. Скорей бы закончилась эта ночь… Скорей бы утро… Может, окажется, что это всего лишь дурной сон?

Утром, едва продрав глаза, я первым делом глянул на часы. Ого, четверть двенадцатого! Вино у графа было просто убойное, хоть голова после него чувствовалась на удивление ясно.
Я оправил одежду, вспомнив, что спал не раздеваясь, наспех умылся и вышел в столовую. Меня не ждали, но слуги быстро накрыли на стол. Пока они готовили обед (или завтрак), появился и граф. От его вчерашней бледности не осталось следа, но и улыбки на лице я не заметил.
- Присаживайтесь, - сказал он сухо и первым опустился на стул.
- Благодарю.
Я придвинул свой стул поближе к столу, звякнул случайно вилкой.
- Спали хорошо? – спросил граф из вежливости.
- Да, благодарю. Ночь была бурная, да и вино… Превосходное.
Несколько минут мы ели, но вкуса блюд я даже не мог распробовать – вчерашние события не давали покоя.
- Что Николя? Он уже поел? – спросил я.
Граф поперхнулся, быстро запил морсом.
- Он не придет…
- То есть?
- Он уехал.
Я удивленно воззрился на него.
- Как уехал? Один? Куда?
Граф вздохнул.
- Я отправил его на лечение за границу, в Швейцарию. Говорят, горный воздух просто целебен. Жаль, что не догадался сделать этого раньше, в самом начале болезни. Но надеюсь, теперь его поставят на ноги, там превосходные врачи. Если смогли распознать комплекс Эдипа, то почему бы не вылечить и комплекс Клеопатры? Помните легенду об этой египетской царице?
- Да, помню. Она наутро казнила всех, кому дарила ночь любви. Хм, действительно, очень похоже…
- Очень… Бедный мой мальчик…
Граф увел взгляд. В его голосе было столько тоски, что у меня перехватило горло. Есть я не мог, вид жаркого вызвал отвращение, и я сдвинул тарелку в сторону.
- Я не слышал, как прошли сборы, - вполголоса сказал я. – Хотелось бы попрощаться с Николя…
- Простите. Я не мог медлить, вы же понимаете. Мальчика увезли на рассвете.
- Понимаю… Что мне теперь, собирать вещи?
- Как пожелаете. Впрочем, я вас не гоню. До конца каникул еще есть время, к тому же, у вас будет новый ученик.

Вот новая загадка!
- Новый ученик? Но кто?
- Погодите немного, я уже велел послать за ним. А впрочем, вот и он! Как вовремя.
Граф с отрешенной улыбкой посмотрел на кого-то за моей спиной, и я медленно обернулся.
В дверях столовой стоял камердинер, а рядом с ним тот самый пастушок, с которым мы познакомились на днях. Как же его имя? Ах да, Алеша!
Сейчас он не выглядел оборвышем – на нем была опрятная белая рубаха навыпуск, с красным пояском, и темные брюки, не новые, но без заплат и выглаженные. Видно, мама постаралась приодеть мальчика к визиту в графское имение.
- Добрый день, ваша милость, - поклонился он.
На щеках Алеши показался румянец смущения. Такая честь для какого-то деревенского паренька, еще бы не смутиться. Опустив глаза, пастушок ждал, что изволит сказать граф.
- Здравствуй, здравствуй, - ответил граф, поднимаясь навстречу. Подойдя ближе, он и вовсе приобнял мальчугана за плечи. – Знаешь ли ты, кто я?
- Да, ваша милость, - с удивлением сказал мальчик. – Вы наш хозяин, граф, Петр Егорович, дай вам бог здоровья.
Граф усмехнулся и приподнял пальцами подбородок Алеши:
- Так, да не совсем. Я твой отец.
Судя по распахнувшимся глазам, мальчик не знал об этом, мама скрыла от него эту семейную тайну. Алеша взмахнул большими ресницами, приоткрыл рот, но вымолвить ничего не сумел. Неудивительно, если даже у меня, свидетеля этой сцены, перехватило горло.
- Не верится? – спросил граф и погладил мальчика по голове. – Тем не менее, это правда, потом спросишь у мамы. Пригласил я тебя вот зачем… Я бы хотел, чтобы ты остался жить в моем доме. И мама твоя тоже, для нее найдется работа.
- Я могу за лошадьми ходить, - хрипловато пробормотал Алеша.
Граф хмыкнул:
- Ну какие лошади, Алешенька. Ты мой сын, понимаешь? Ты будешь учиться, потом… Потом поступишь на службу, куда захочешь. Если повезет, можешь даже оказаться при дворе самого Императора, представляешь? Да мало ли, куда можно приложить силы и знания. Ты, главное, не отказывайся…
Граф смотрел на мальчика несколько заискивающе, чему я был поражен. Но, пожалуй, в таких делах приказать невозможно…
У мальчика заблестели глаза – не от восторга, а от подступивших слез.
- А как же ваш Николенька? Николай Петрович… Он согласится ли?
Граф склонил голову, вздохнул:
- Он уехал… Далеко… И, наверное, надолго. Так что, малыш, ты теперь у меня один сын… Соглашайся, я прошу тебя…

Наконец губы Алеши тронула робкая улыбка и он едва заметно кивнул. Тут уже граф привлек к себе мальчишку крепко, по-отечески, больше не терзаясь в сомнениях.
- Вот и славно! Евгений, вот вам и ученик, как я обещал. Принимайте. А я пока что отправлю человека за его мамой.
Пришел мой черед и я подошел к мальчику.
- Помнишь меня?
- Конечно, - улыбнулся он открыто и искренне. – Вы с Николай Петровичем изволили на луг приходить, на коров глядеть.
- Да, было дело… - я предался воспоминаниям на мгновение. – Знаешь что, пойдем-ка прогуляемся по воздуху…

Мы вышли на улицу. Солнце уже вовсю палило, птицы свиристели, как заведенные, и жара им нипочем. Сперва я хотел пойти на речку, но мои намерения переменились. Мне вдруг показалось, что ночью я просто видел дурной сон. О, как бы я хотел, чтобы это было именно так!
Я решил пройти по ночному маршруту… Только вот стоит ли вести туда мальчика? Но не идти же спрашивать позволения у графа. А, будь что будет!
Сейчас, при свете дня, страха не было, его заменил странный азарт – увидеть свою несостоявшуюся Голгофу дано не каждому.
Пройдя по заднему двору, я отыскал калитку, увитую темным, словно припорошенным пылью, плющом. Калитка скрипнула, провожая нас, плечо Алеши под моей рукой вздрогнуло.
- Смелее, - сказал я ему. – Волков здесь не водится.
- Да видел я волков, - сказал мальчик. – Забегали пару раз к стаду, я их шуганул палкой.
- Ой ли? – позволил себе усомниться я. – И вправду не испугался?
- Ну, маленько, - признался он. – Не за себя, а что корову задерут, мне же и достанется.
- Смелый ты парень, - похвалил я и потрепал ему волосы. Мальчишка расцвел, смущенно засопел.

Мы шли по дорожке, усыпанной гравием. Ели по обочинам шелестели, их лапы качались, хоть ветра не было и в помине.
- А куда идем? – спросил мальчик.
- Сейчас, сейчас… Уже недалеко…
Мне не хотелось разговаривать, знакомый холодок снова пронизал меня, как вчерашней ночью.
А вот и погост… Да, граф не обманул – шесть могил без крестов. Хотя погоди… Я быстро пересчитал холмики и обмер – их было семь! Да, то место, где вчера зияла яма, теперь было превращено в ровный аккуратный холмик – причем единственный, над которым высился крест. Что это все значит?!.. Кого захоронили здесь вместо меня? Я отпустил Алешу и подбежал, в надежде, что на кресте есть хоть какая-нибудь надпись или пометка. Так и есть… Всего три буквы, вырезанные ножом, с изящными завитушками - НПР… О, Господи… Николай Петрович Разумов… Нет, не может быть! Этого не может быть, это чудовищно…
Я ухватил Алешу за руку и потащил прочь.
- Никому, слышишь, никому не рассказывай, что был здесь! – выкрикнул я на ходу. – И лучше забудь это место…
- Почему? – вопросил он.
- Так надо! Когда-нибудь расскажу.
Мы промчались до самого дома, и только здесь я остановился и перевел дух. Стерев со лба испарину, я через силу улыбнулся Алеше.
- Да не дрожи ты, ничего плохого не случилось. Просто мы забрели в одно место, не предназначенное для прогулок. Это семейное кладбище, понимаешь? Негоже, если граф узнает, что мы гуляли там.
- Да, я понимаю, - закивал мальчик. – Я никому не скажу.
- Ну, в таком случае, пойдем в дом, я покажу тебе свою комнату. Поглядишь книги и научные пособия.
Алеша с готовностью подчинился, и вскоре мы разглядывали в микроскоп пойманную им муху. Мальчишка увлекся, а у меня из головы не шло страшное открытие. И чем больше я над ним размышлял, тем меньше верилось в его реальность.
И многие годы спустя я видел чудесную картину в своем воображении: залитый солнцем луг, по изумрудной траве идет не спеша босоногий мальчик, одетый в развевающуюся на ветру тунику. На светлорусой голове мальчугана венок из перламутровых эдельвейсов, в руках лира, струны которой он перебирает пальчиками. Мальчик с лицом ангела и с дьяволом в сердце.
А на горизонте темной громадой высятся Альпы…

©Кирилл