Мы заходим в дом. Я чувствую себя слегка пришибленным. Так не бывает. Что-то тут не то. Еще вчера я обитатель помойки, сегодня - принц в сказочном дворце. Вестибюль дворца имеет овальную форму, по периметру расположены колонны, искусственно стилизованные "под древность". Колонны увиты плющом. Повсюду стоят какие-то древние (или сделанные под старину?) статуи и амфоры. Белоснежный мраморный пол. Вверх ведет широкая лестница. На лестнице стоит женщина.

Дядя Вова обращается к ней:

- Людмила Федеровна, вот наш Антон. Знакомьтесь.

До этого у меня было много возможностей наведаться сюда, еще находясь на излечении в больнице. За два последних месяца, когда тубик пошел на поправку, дядя Вова не раз предлагал мне приехать к нему на выходные, но я твердо сказал, что сделаю это только после завершающих контрольных анализов и выписки. От Кольки я знал, что домом заведует Людмила Фелеровна, теперь же я вижу ее впервые в жизни. Впрочем, как и сам дом. По секрету Колька уже давно поведал мне, что Л.Ф. не в восторге от нашего вселения в этот дом. Между ними уже случались какие-то стычки.

Людмила Федоровна - полноватая тетка лет пятидесяти с бесцветными глазами и огромной копной крашеных светлых волос, по форме и цвету действительно напоминающих то ли копну, то ли стог сена. Изобразив радостную улыбку, она приветствует меня:

- Очень приятно. Такой милый ребенок. Тебе тут будет хорошо, Антон. Так же, Коля?

- Конечно! Антоха, ты еще комнату увидишь, охренеешь!

- Коленька, я же говорила, что это нехорошее слово. Не говори так больше, прошу тебя.

Владимир Яковлевич улыбается и представляет мне Людмилу Федеровну:

- Антон, это наша управляющая хозяйством, она же главный инженер, экономист, ну и по совместительству теперь это ваш с Колей воспитатель. Прошу любить и жаловать. Сейчас она покажет тебе дом и расскажет как пользоваться электроприборами. Потом спускайтесь к столу, будем обедать.

Начинается знакомство с домом. На первом этаже, прямо из вестибюля можно попасть на кухню, в столовую, сауну, бассейн, комнату для совещаний и кабинет Л.Ф. С кухни можно спуститься в подвал в продуктовый склад и винный погреб. На втором этаже расположены шесть спален, включая спальню дяди Вовы. В каждой спальне имеется туалет и ванная. На третьем этаже находятся кабинет дяди Вовы, зимний сад и библиотека. Спальня дяди Вовы соединяется отдельной внутренней лестницей с его кабинетом наверху. Из кабинета можно напрямую попасть и в библиотеку и в зимний сад.

Во дворе отдельными строениями стоят дежурка охраны, домик для гостей, летняя кухня, оранжерея с цветами, гараж, и три беседки. Гараж рассчитан на три-четыре автомобиля, там же расположена небольшая мастерская. Я уже знаю, что эта часть Вовиных владений - любимое место обитания Кольки. За время моего лечения он пристратился к автомобилям и целыми днями пропадает в гараже и мастерской, особенно если там кто-то из водителей что-либо чинит или обслуживает.

Колька сообщает, что в дежурке всегда находятся два охранника. Они следят за системой сигнализации и изображениями с телекамер. Охранники не имеют права заходить в жилые помещения, если только не возник сигнал тревоги.

По Колькиной просьбе нас поселяют в одной спальне. Л.Ф. называет ее "детская". Это довольно большая комната с балконом и видом на море. За несколько дней до моей выписки сюда переносят второй диван и делают генеральную уборку. В нашей детской есть телек с видиком, куча кассет с мультиками, два компа для игрушек и обучения. Посреди комнаты стоит круглый стол с фруктами и соками.

Я начал понемногу учиться, еще находясь в больнице. Сначала ко мне ходил психолог, который задавал дурацкие вопросы, из которых он почему-то сделал вывод, что у меня с головой все в порядке. Потом стали приходить другие. Мне задавали какие-то тесты, устные задачки, я чего-то им писал, решал, рисовал, сочинял. После этого они доложили Вове, что у меня на удивление высокий коэффициент умственного развития.

Ну а последние два месяца я работал уже с учителями по школьной программе начальной школы. Теперь уже дома мне предстоит наверстать в обучении то, что я упустил за годы бродяжничества.

* * *

Я сажусь на краешек своего дивана и с каким-то щенячьим восторгом наблюдаю, как Колька взахлеб рассказывает мне, что телек и видик управляются с единого пульта, вставляет кассеты одну за одной, демонстрирует какие-то стрелялки-бродилки на экране компьютера, включает-выключает систему кондиционирования, рассказывает, что освещение можно менять плавно, а не только включил-выключил.

В дверях стоят Л.Ф. и Вова. Они улыбаются, наблюдая за тем, как я ошалел от всей этой роскоши и навороченности. Я хорошо запомнил этот момент. До мельчайших подробностей. Помню, как Колька потащил меня на балкон посмотреть в бинокль и показать телескоп, в который ночью можно будет посмотреть на лунные кратеры. Помню, что в тот момент у меня разболелась поломанная нога и что в душе сидело какое-то ехидное недоверие в долговечность наступивших в моей жизни перемен.

* * *

Мы спускаемся в столовую. Мой первый обед в раю. Во главе стола сидит хозяин, справа от него Л.Ф., слева Колька и я. Центральную часть стола занимает блюдо, на котором уложен огромный осетр, фаршированный маринованными белыми грибами и черной икрой. Центральное блюдо окружают многочисленные гарниры, салаты, закуски, приправы.

Л.Ф. раскладывает салаты по тарелкам и мы приступаем к еде. Вова наливает себе красного вина, в ответ Колька на правах старожила, спрашивает:

- Дядь Вов, а можно нам с Антохой пива?

- Ну если только в честь вашего новоселья.

Людмила тут как тут:

- Владимир Яковлевич? Ну и к чему это?

- Людмила Федоровна, в порядке исключения, под мою ответственность!

- Потом не говорите, что я вас не предупреждала.

Я про себя отмечаю, что Колька похоже прав, рассказывая мне, что Л.Ф. змеюка. Фигово. Ладно, посмотрим, что будет дальше.

Через некоторое время Л.Ф. опять подкладывает язык:

- Николай, пейте лучше соки, хватит уже налегать на пиво!

Я толкаю Кольку в бок, чтобы тот оставил бутылку с пивом. Со вздохом он берется за графин с соком. Да уж, похоже попьет она нам крови своим воспитанием!

Завершается обед огромным тортом. После обеда я, Колька и Вова отправляемся купаться в бассейн. Л.Ф. остается наводить порядок на кухне.

В бассейне Вова знакомит меня с планами относительно учебы. С завтрашнего дня ко мне начнут ходить три учителя: начальной школы (русский язык, математика, чтение), английского языка и какой-то спец по компьютеру. Занятия по шесть часов в день, кроме воскресенья. Приготовление самостоятельных заданий на первом этапе будет проходить под полным контролем учителей. Еще три раза в неделю ко мне будет ходить врач-психолог, с которым я познакомился еще в больнице. Он должен сделать так, чтобы я поскорее забыл все, что было в подвале.

* * *

Психолог хороший мужик, очень спокойный и добродушный. Его работа продолжается два-три часа. За это время сначала мы разговариваем с ним, потом он проводит для меня какие-то сеансы внушения, потом заставляет меня заниматься медитацией то ли по индийской, то ли по китайской системе. А в самом конце оставляет мне лекарства и объясняет как их принимать. Но мне с самого начала этих занятий кажется, что я все равно не забуду главное - подвал. Так оно потом и оказалось. С помощью психолога я успешно забыл многое из своего раннего детства, зато про подвал помню все до мельчайших подробностей.

* * *

До конца дня мы с Колькой плещемся в бассейне, носимся по дорожкам во дворе, занимаемся на тренажерах в спортивном зале. Вова, понаблюдав за нами с полчаса в бассейне, собирается и уезжает по делам своего бизнеса.

Как только мы остаемся одни, появляется возможность поговорить обо всем, что касается только нас двоих.

- Коль, а что с твоей учебой? Не надумал?

- Нет, читать-писать я итак умею, деньги считать вроде тоже получается. Буду на автомеханика учиться. Все равно у меня из учебы ничего хорошего не выйдет. Я в школе с двойки на тройку еле перебивался. А потом три года вообще пропустил. А там сам знаешь все было. И болячки и сотрясения мозга, клей нюхал, хотя и не пристрастился, анашу курил. Какая мне после этого учеба?

- А Вова что говорит?

- Он согласен, ему же учителя тоже самое говорили про меня. Слабак, говорят. Зато руки откуда надо растут, как Вовин автомеханик считает.

- Я подтверждаю.

- А ты откуда знаешь?

- Помню как наручники снял с меня в подвале.

- Ну для этого большого мастерства не требуется. А вообще не надо про это вспоминать. Меня Вова просил. Врачи говорят, что тебе про это меньше надо думать, оно постепенно забудется.

- Не забудется, Колян. Знаешь, мне сон часто снится один и тот же. Я вырос, стал крутой и сильный. Нахожу этого ублюдка. Он уже старый и слабый. Я настолько же становлюсь сильнее его, насколько он был сильнее меня в подвале. Он меня узнает, начинает унижаться, выпрашивая пощаду. А я беру его волосы и медленно так тупым ножом перерезаю ему горло. Так что даже кровь фонтаном меня обдает. А как только он начинает хрипеть и дрыгать ногами, я тут же просыпаюсь весь в поту. После этого у меня руки-ноги дрожат и долго заснуть не получается. Лежу и думаю, хорошо, что это только во сне. А в следующий раз, как только сон этот начинает сниться, я думаю совсем наоборот. Хорошо, что я его нашел и вот теперь отомщу. Это чтож получается, если я его встречу, то не смогу удержаться и убью?

- Все, Антоха, давай о другом. Я прошу тебя!

- Ну давай. О чем?

- Ты хотел на гитаре научиться. Тут инструмены есть. Хочешь посмотреть?

- Потом. Сейчас не хочу.

- Ладно, как скажешь. Я знаешь о чем часто думаю?

- Ну?

- Вот я теперь живу по человечески уже почти полгода. А ведь это ты своим здоровьем проплатил мне эту жизнь! Ведь так? Если бы ты тогда не сделал этот шаг, то сам бы уже умер, а я бы сейчас кочевал по вокзалам и ночлежкам, пил, курил анашу, нюхал клей. Ты, Антоха, сделал в жизни крутую ставку и выиграл круто. С кажи я прав или нет?

- Вообще-то в тот момент я про это не думал. Я же говорил, что желание было простое - закончить поскорее свои собственные мучения, а заодно освободить тебя от обузы. Мне казалось, что я действую наверняка. Джип небось три тонны весит? Чего там было выигрывать, кроме смерти? Про то, что так закончится, я знать заранее не мог, согласись?

- Я согласен, но все равно получается, что бог, если он конечно есть, послал мне тебя, потом заставил вызволить из подвала, потом не бросить одного в лесу, потом заставил полюбить тебя, потом чуть не сойти с ума, видя как ты падаешь под колеса, а потом, в награду за то, что я слушал бога и помогал тебе, он послал мне этот дворец. Как в сказке, скажи?

- Я тоже часто думаю о том, что мы идем с тобой по жизни, связанные какой-то тонкой ниточкой. Порвать ее ничего не стоит, а ведь не рвется же!

- Вот-вот, метко ты сказал! Не могу забыть, как я тогда ушел от тебя в лесу, бросив одного умирать. Иду и думаю, я итак уже сделал ему добро. Да и он все равно не жилец. А мне еще дорогу надо найти, да маньяку на глаза не попасться. Короче, своя рубаха ближе к телу. Еще думаю, вот пацанам приеду расскажу, ведь не поверят же! А тут другой внутренний голос говорит, шакал ты Колян, нехер гордиться таким поступком, перед пацанами хвастаться. Ты же бросил его умирать одного. Тут же опять первый голос говорит: не глупи, вали отсюда поскорее, этот героизм тебе может боком выйти. А второй голос перебивает: шакал, предатель, ты не сможешь с этим жить спокойно, совесть тебя заест. Тогда я сел, покурил, выматерил себя и вернулся. Да еще еле тебя нашел потом. Думал ты слинял куда-то, уже хотел снова уходить, а вижу ты под деревом. Точно, тонкая ниточка!

- Коль, если бы тогда ушел в лесу, я бы конечно загнулся. Без вариантов. Но там, на небесах, я бы все равно замолвил за тебя словечко Господу, чтобы тебе входной билетик выписали в рай. И это тоже без вариантов. И никогда себя не ругай за то решение в лесу. Мы еще не знали друг друга, а у тебя были свои планы. Имел право.

- Право имел, но это право было бы против совести.

- Это другой вопрос. Слушай, а я вот все думаю, почему джип меня не раздавил тогда? Я спрашивал у Вовы, но он не хочет, чтобы я говорил на эти темы.

- Мы говорили с ним, да я и сам помню, как все вышло. Вова увидел тебя издалека и сразу заподозрил неладное, потому что ты стоял раздетый, а было холодно и дождливо. В этот момент он шел где-то 120-140. Увидев тебя раздетого, машинально сбавил до 70-80. Оставалось метров 100. Ты обернулся ко мне, помнишь? Я выскочил на дорогу и побежал точно навстречу джипу. Вова потом сказал, что как только он это увидел, то вдавил тормоз до упора. Потом ты что-то крикнул мне, взмахнул рукой и бросился под колеса. В это время джип уже шел километров 20 в час, не больше. Удар был не сильный, но тебе и этого хватило, чтобы все переломать. Слава богу не хватило, чтобы убить. И еще тебе повезло, что ты стукнулся о бампер, а попал под колеса. Это уже было чистое везение. Джип уже почти затормозил, а тебя отбросило так, что ты полетел мне под ноги. Я тебя и подхватил. Потом выскочил Вова. Вот он матерился! Мне по шее засветил. Потом правда извинился. Когда мы тебя уложили на заднее сиденье, оно тут же все испачкалось кровью. А Вова даже слова не сказал. Прикинь, светлая кожа и вся в крови. Там до сих пор пятна остались.

- Ладно, пойдем, гитару посмотрим.

В читальном зале библиотеки на стене висит шикарная 12-струнная гитара. Рядом стоит электронное пианино. Я снимаю гитару и начинаю ее опробывать. Через несколько минут я понимаю как с ней обращаться и как вызвать звучание нужной ноты. Начинаю наигрывать простенькие мотивчики. Потом пересаживаюсь к электронному пианино. Сообща мы догадываемся как его включить. Еще через несколько минут я понимаю, что оно может задавать ритм и сопровождение в разных музыкальных стилях. Это здорово! На пианино мне оказывается гораздо проще подбирать известные мелодии.

После нескольких пробных заходов у меня получается вывести одну известную в то время мелодию, звучащую в силу ее популярности отовсюду. Это дело меня захватывает. Я продолжаю экспериментировать и тут пианино выдает мне ритм вальса. Я узнаю этот ритм. И начинаю играть "Венский вальс". Эта мелодия настолько въелась в мое подсознание, что воспроизвести ее в полном объеме не составляет для меня никакого труда. Пара пробных прогонов и я уверенно вывожу этот мотив сначала одной рукой, а потом, хоть и с огрехами, но двумя.

Никто не знает эту тайну, что значит для меня эта мелодия. Сзади слышатся аплодисменты. В дверях библиотеки стоят Вова и Людмила. Она произносит:

- Антон, у тебя абсолютный музыкальный слух. Поверь мне. Я заканчивала музыкальное училище по классу фортепиано и в этом разбираюсь. Тебе надо учиться и работать в этом направлении. Тем более, если тебе нравится классика.

Вова добавляет:

- Ты что, где-то учился музыке? Интересно, где?

- Первый раз в жизни вижу инструменты, дядя Вова. Честно.

- Ты меня просто сразил, Антон. А давай попробуем вот что. Сейчас я поставлю диск с моей любимой песней, а ты попробуй с ходу подыграть. Попасть в ритм и поимпровизировать на темы этой мелодии. Идет?

- Можно.

Он включает музыкальный центр и ставит "Вальс бостон" Розенбаума. Людмила протестует:

- Это сложная вещь, Владимир Яковлевич, он не попадет.

А я попадаю назло ей. Мне даже самому нравится. Когда замолкает последний аккорд, я продолжаю импровизации в стиле основной темы этой песни. Когда я заканчиваю, Вова подходит ко мне и обнимает за плечи.

- Ты умница, сынок. Я прошу тебя, занимайся музыкой. У тебя талант.

Людмила намекает, что уже пора ужинать. После ужина мы купаемся в бассейне и идем спать. Засыпаю, как только голова прикасается к подушке. И никаких снов!

Будни

Я постепенно привыкаю к новому укладу жизни. В общем-то мне и раньше хотелось учиться, теперь же я делаю это с удовольствием. Помню еще в Донецке я с завистью смотрел на своих сверстников, спешащих на занятия с ранцами за спиной и пакетиками со сменной обувью в руках. Но учеба для меня означала детский дом, а туда я не хотел.

Через пару дней после того вечернего концерта Вова привез преподавателя музыкальной школы по классу фортепиано. Начались ежедневные занятия музыкой. После прослушивания музыкантша Бэлла Иосифовна вынесла такой вердикт - абсолютный музыкальный слух, идеальное чувство ритма. Некоторую озабоченность у нее вызвали мои травмы рук (недавний перелом на левой руке и последствия от дрели в правой ладони). После часа занятий гаммами в руках возникают сильные боли и играть приходится через "не могу". Однако, занятия мне нравятся и я опасаюсь, что их могут сократить или вообще прекратить, поэтому не признаюсь в своих трудностях. После музыкальных уроков мне требуется по меньшей мере час, чтобы восстановить силы и утихомирить боль.

У меня складывается такой распорядок дня по будням. Утром подъем в 7 утра, тренажеры, бассейн, завтрак. С 9 утра школьные занятия, в 11 утра второй завтрак, потом снова занятия до 14-00. В 14-00 обед и самостоятельные занятия с уроками, но под контролем учителя. В 17-00 полдник и с 17-30 или музыка, иностранный или компьютер - в зависимости от дня недели.

Колька просыпается только к завтраку, к тренажерам он равнодушен. С 10 утра он в мастерской и гараже или катается по городу с водителями и Вовой. В гаражах ему нравится все - копаться в двигателях, мыть, чистить, разбирать, собирать. А особенно нравится водить машину, чему его взялся учить личный Вовин водитель Петюн с "Ягуара". Как только "Ягуар" свободен, Колька садится за руль и разъезжает по дворовым аллеям. "Ягуар" с правым рулем, за рулем гордо восседает Колька, слева сидит инструктор Петюн. А настоящий для Коляна праздник - водить машину в автогородке, где обучают начинающих автолюбителей. В такие дня по вечерам он без умолку рассказывает мне о своих трудностях и победах.

В конце декабря учительница начальной школы рапортует Вове, что мы прошли весь курс начальной школы с оценкой "отлично" по всем предметам. Вова удивлен, а меня распирает гордость. Объявляются каникулы до 10 января. Вечером 30 декабря у нас состоялся небольшой домашний совет. Начал его Вова:

- Ребята, давайте немного поговорим о вашем будущем. Меня беспокоит ваш неопределенный статус. Что касается Коли, то тут проблема попроще. У него есть мать, вероятно свидетельство о рождении и другие документы. Я хочу послать в Донецк своего человека, чтобы решить все вопросы на месте. Ты не возражаешь?

- А как его решать?

- Проще всего решить этот вопрос через опекунство. По крайней мере, это самый быстрый способ. Главное, чтобы твоя мать дала на это согласие. Если мы ее уговорим подписать соответствующие бумаги в местных органах власти, то впоследствии вопросы о гражданстве, паспорте, прописке решатся автоматически. Этим вопросом займется наш юрист, он все сделает грамотно. Что скажешь?

- Я согласен, что еще тут сказать? Лишь бы мать поняла правильно, чего от нее хотят.

- Ну вот и хорошо. Но тебе придется поехать тоже, потому что наверняка местные вызовут тебя на какие-нибудь комиссии. Ты готов?

- Ну надо, значит поеду. А когда?

- Давайте после 10 января, отгуляете каникулы, закончатся рождественские праздники и надо ехать.

- Поеду, заодно и мать повидаю.

Вова тяжело вздыхает и продолжает:

- С Антошкой сложнее. Ни для Украины, ни для России он не существует. Ни в каких документах он не значится. А где искать его концы в Приднестровье или Молдавии, я ума не приложу. Ведь он не помнит ни название населенного пункта, откуда они бежали во время войны в Приднестровье, ни своего настоящего имени, ни фамилии.

Я отвечаю:

- Вов, ну и фиг с ним, не ломай голову. Кольке сделайте, а я итак проживу.

- Нет, малыш. Документы это все. Потом встанет вопрос с твоей учебой. Тебе надо получать высшее образование. Ты очень толковый мальчишка. Учителя говорят, что ты намного превосходишь многих твоих сверстников. Тебе просто грех не учиться. Потом начнешь работать, займешься бизнесом. Везде нужен легальный статус.

- Ну, а как это сделать?

- Любые документы в нашей стране можно сделать с помощью связей и денег. С деньгами у нас проблем нет, а вот со связями в этой сфере есть одна заморочка. У меня давний конфликт с нашим главным городским ментом. Причем серьезный. Подставляться мне сейчас нельзя ни в коем случае. Он через свои карманные структуры и знакомых чиновников пасет каждый мой шаг, ожидая, что я сделаю какую-либо ошибку. Поэтому мои юристы и адвокаты трижды просчитывают каждое наше действие во избежание ошибок. Левое свидетельство о рождении, левый паспорт, левое опекунство в Сочи невозможно сделать, минуя его. Решить этот вопрос в других регионах России можно, но я пока не знаю через кого. Понимаете, ребята, от кого угодно с улицы такой заказ не примут. Тут доверие к просителю требуется, чтобы не напороться на подставу. Все мои родственные связи сосредоточены вокруг Сочи. Есть у меня близкий друг в Москве, но он сейчас сам с подпиской о невыезде. Он бы мог порешать эту проблему, но я не хочу его подставлять. А все остальные это просто деловые партнеры, их в эти дела я посвящать не хочу.

- Ну и ладно. Проживу и так.

- Нет не ладно, Антон. У меня есть такая мысль. Сделать тебе иностранное гражданство и иностранные документы на опекунство на мое имя. Как тебе перспектива стать гражданином Греции?

- Не знаю. Мне все равно, лишь бы тебе было удобно.

- Мой друг и компаньон в Греции сделает тебе документы о том, что ты грек, мой дальний родственник, и что я являюсь твоим опекуном в связи с отсутствием у тебя других родственников.

- Круто!

- В Москве мой юрист сделает тебе российскую визу. Это недорого стоит. Твоя легенда будет такая. Приехал жить к единственному оставшемуся родственнику, да к тому же, опекуну по документам. Отсутствие у тебя других родственников в Греции, скажем по причине смерти, послужит основанием для получения долгосрочной российской визы. Как только нашего главного мента проводят на пенсию, мы сделаем тебе нормальные российские документы - свидетельство о рождении и паспорт после 14 лет. Будет у тебя двойное гражданство, я считаю это не помешает.

- Да уж, сказал бы мне кто-нибудь год назад, что я стану греком, вот бы посмеялся!

- Возражений нет?

- Вов, ну какие возражения? Тебе видней. Мы все равно ничего в этом не понимаем.

* * *

Все это время меня продолжают наблюдать врачи. Кроме регулярно посещающего меня психолога, изредка наведываются невропатолог и инфекционист. Невропатолог обычно появляется после моих ночных кошмаров. Они случаются нечасто, но я переношу их очень тяжело. Да и не только я, ведь рядом спит Колька. Странно, что ничего этого не было пока мы скитались и ночевали где придется. Первый раз ночной кошмар случился у меня в больнице, когда дела с тубиком вроде бы уже пошли на поправку. Потом они стали регулярно повторяться с периодичностью примерно 1-2 раза в месяц.

Мне снится, что меня находит "хозяин". Я пытаюсь бежать от него, но мои ноги передвигаются, словно ватные. Погоня всегда заканчивается одним и тем же. Он настигает меня и валит на землю. От ужаса у меня перехватывает дыхание и я лишаюсь возможности сопротивляться и кричать. Я ощущаю его небритые щеки и влажные губы на своем лице, я вижу его застывший взгляд. Его потные руки срывают с меня одежду, а губы шепчут мне на ухо, что зря я от него ушел. Потом в его руках появляется болгарка, он включает ее и начинает подносить к моему лицу. В этот момент у меня прорезается голос, ранее скованный ужасом, я кричу, но не слышу себя из-за шума болгарки. Просыпаюсь от собственного крика, мокрый от пота. Рядом перепуганный Колька успокаивает меня, но я все равно начинаю плакать от стыда за свой страх и за то, что разбудил брата.

После этого, с наброшенными на голое тело одеялами, мы молча курим на балконе под еле слышный вдалеке шум морского прибоя. Мне нельзя курить, да и Колька при Вове не курит, дав обещаение бросить.

Потом мы ложимся рядом и долго не спим, перешептываясь о планах на завтра. Обычно после этого я прошу брата не засыпать раньше меня, потому что мне по-прежнему страшно встретить его во сне. Я засыпаю, держась за Колькину руку, и ощущая его теплое, такое родное дыхание.

Наутро после этих кошмаров у меня раскалывается голова, подскакивает давление и температура. Мне вызывают врача. Начинаются уколы, витамины, успокаивающие. Снотворные нельзя пить продолжительное время. Через несколько дней я прекращаю их принимать и ко мне возвращаются сны. Сначала безобидные, это сны ни о чем. Потом сны с бытовыми сюжетами. Потом "исторические" сны - мать, вагоны, вокзалы, бомжи, ночлежки, детдом, рынок. Заканчивается сном-кошмаром. Каждый раз мне кажется, что он больше не приснится, но он посещает меня неотвратимо, как восход солнца.

Вова знает об этих снах. Он чутко спит и слышит, когда я начинаю кричать во сне. Он знает, что рядом со мной Колька и поэтому не беспокоит нас, чтобы не смущать меня, понимая, что я очень стыжусь своей слабости.

* * *

В один из выходных дней после обеда у нас с Вовой происходит такой разговор.

- Антоша, я переговорил с врачами по поводу твоего самочувствия. Стабилизация нервной системы после таких стрессов, которые ты пережил, это долгий процесс. Но он идет успешно, на этот счет у врачей нет сомнений. Велико желание найти и наказать этого ублюдка, но тут проблема вот в чем. Подключать к этому милицию, значит волей-неволей будить в твоей память ужасные воспоминания. Допросы, протоколы неминуемо отразятся на твоем самочувствии. Поэтому мы попробуем найти его с помощью частного сыска. Я уже дал на этот счет распоряжение нашей службе безопасности. Я надеюсь, его найдут. Как только это случится, мы покажем тебе его фотографию. Как считаешь, ты его опознаешь?

- Даже через сто лет.

- Постараемся найти его раньше. Наши спецы не думают, что будет сложно, хотя конечно не исключено, что после твоего побега он мог сам пуститься в бега. Тогда потребуется время. Но он не иголка в стоге сена. Мы уже немало знаем о нем. Красная "Нива", квартира в городе, дача в пригороде, словесный портрет, кое-какие привычки. Должны найти, я верю. Но надо запастись терпением.

- Вов, а я смогу увидеть его после того, как найдут?

- Не стоит. Оставь это дело взрослым. Он ответит за все и по полной программе. Тебе потом скажут.

- Я не поверю, если скажут. Я должен видеть его своими глазами.

- Ты увидишь фотографии.

- Как его убьют?

- Давай не будем об этом, малыш? Поверь, я приложу все, чтобы он ответил по полной. Обещаю тебе.

- Если я убью его сам, мне перестанут сниться эти сны.

- Я понимаю, но они итак рано или поздно перестанут тебе сниться. Ведь теперь вокруг тебя только те люди, которые тебя любят.

- И Людмила Федоровна тоже меня любит?

- Да, только по-своему. Она женщина строгих правил и у нее свои представления о правилах поведения, о хорошем и плохом.

- А у меня эти правила и представления неверные?

- С чего ты это решил?

- Она нас не любит. Это же видно.

- Ты ошибаешься, просто у нее никогда не было своих детей, да и чужих она ни разу не воспитывала. Ей трудно в ее возрасте выбрать правильную линию поведения в отношениях с вами. Может быть она иногда несдержана и даже резка, но по-своему она вас любит, я уверен в этом. Ну а потом, она работает у меня очень давно. Это человек, преданный моему дому, моему бизнесу, мне.

- Прости меня, пожалуйста. Я об этом не подумал.

- Тебе не за что извиняться, ты не можешь всего знать, я тебя ни в чем не виню.

* * *

С такими итогами мы подходим к Новому Году.

Батя

31-е декабря, мой первый в жизни Настоящий Новый Год. А самое главное, Людмила уехала к своей сестре в Москву на Новый Год, причем аж до самого Рождества.

С утра я, Колька и Вова отправляемся в город. На улице не по-зимнему тепло, +15. В универмаге Вова покупает нам кучу новогодних подарков. Во-первых, каждому - японские электронные часы с кучей прибамбасов. Во-вторых, каждый из нас получает костюм настоящего итальянского производства, итальянские туфли, белоснежную сорочку и галстук. Прямо в магазине Вова заставляет нас надеть это все богатство на себя. Мы выглядим как два новорусских буржуина. Ну и наконец Вова дарит нам по сотовому телефону, которые уже подключены в сеть на его компанию. Говорит, болтать можно без ограничений.

После универмага мы отправляемся в Ривьеру, где посещаем музей восковых фигур, катаемся на колесе обозрения и прочих аттракционах, обедаем. После этого спускаемся к морю и идем по набережной в сторону Фестивального. Недалеко от морвокзала поднимаемся в небо на воздушном шаре. Сочи виден как на ладони. Может быть впервые в жизни в моей душе царит настоящий восторг.

Напротив Фестивального работает клуб виртуальной реальности. Я не знаю, что это такое, но иду играть вслед за Колькой. На меня надевают какой-то жилет с датчиками, шлем с очками, вручают автомат и начинается игра. Подземелье, какие-то уроды, вампиры. Мне становится не по себе. Я останавливаю игру и выхожу на улицу. Вова спешит мне навстречу:

- Что такое, Антоша, почему так быстро? А Коля еще играет?

- Не хочу играть в эту игру. Она мне напоминает о прошлом.

- Я понял, я не подумал. Прости, родной. Ради бога, прости!

- Ты тут ни при чем. Ладно, забыли. А можно пива в честь праздника?

- Только не холодное, согласен?

- Идет! Балтику-тройку, ага?

- Ага! Тогда и Кольке же надо взять?

- Само собой, что же я сам буду?

Из зала выходит Колька.

- Антоха, извини, я не сразу въехал, что тебе это будет неприятно. Потом снял очки, вижу тебя нет, ну я понял и тоже не стал играть.

- Да глупости, Колян, надо было играть.

- Нет, я не хочу.

- Ну ладно, пиво будешь? Вова разрешил в честь нового года.

- Спрашиваете! Вова, а на Новый Год шампанское будем?

- Будете конечно, только Людмиле меня не выдавайте!

- Могила!

После пива стреляем в тире. Стрельба ведется из помповых ружей пластмассовыми шариками по металлическим банкам из-под пива и пепси. Побеждает Вова, Колян второй, я с "бронзой". Идем к морю. Оно спокойное и чистое. Швыряем камешки, дурачимся. Снова раскручиваем Вову на пиво и уже после этого отправляемся на стоянку к машине.

Домой возвращаемся затемно, к 17-00. Подготовка к празднику уже завершена. Рабочие, которые занимались иллюминацией, видимо давно уже разъехались. Машина въезжает в ворота и мы попадаем в сказку. Дом украшен разноцветными огоньками, гирлянды огней вплетены в ветви пальм во дворе, огоньками подсвечен уличный фонтанчик и бассейн. Ну и разумеется окна, крыша, парадное. Ель у фонтанчика наряжена игрушками и украшена искусственным снегом и огоньками. Все искрится, мигает, светится разноцветными огнями.

Во дворе нас ожидает Петя, главный инженер с Вовиной интернет-фирмы, который руководил этими работами, пока мы гуляли.

- Владимир Яковлевич, все готово. Пойдемте я покажу Вам где рубильник и расскажу что там за пиротехнику мы приготовили вам к 12 ночи.

Мы с Колькой переодеваемся в привычную домашнюю одежду - спортивные костюмы и кроссовки и бежим поплавать в бассейн. Мы знаем, что там нас ожидает сюрприз, но то, что мы видим, повергает нас неописуемый восторг. Свет в бассейне погашен, зато вода изнутри подсвечена синими огоньками по всему периметру водоема. В одном из углов бассейна установили искусственный водопад метра два высотой. Вода падает отвесно с импровизированной скалы из дикого камня. Потоки воды освещены ярко-желтым светом. Такой же цвет имеет пена в том месте, где вода падает в бассейн. А посреди бассейна плавает искусственная лилия, в центре которой горит лампочка в виде свечи. Чудо!

Мы тут же бросаемся наверх к Вове, чтобы позвать его посмотреть новый облик бассейна.

- Вова! Скорее в бассейн! Ты только посмотри, что там устроили!

- Интересно, что же? Ну пошли!

После осмотра Вова усаживается в свое любимое кресло-качалку и сообщает, что немного подремлет, пока мы будем купаться. Колька интересуется:

- Так мы же будем орать!

- Ну и на здоровье, мне даже приятно будет под это дело отдохнуть. Разбудите в 9 вечера, пойдем в сауну перед ужином на часок, не возражаете?

- Как в "Иронии судьбы"? Тогда водки с пивом надо захватить!

- Ладно вам, никакой водки. Будет шампанское вечером.

Мы раздеваемся и ныряем. Вода, как обычно +27. Зато не холодно. Некоторое время Вова наблюдает за нашей возней, потом закрывает глаза и начинает дремать. Накупавшись, мы отправляемся в тренажерку, потом снова плещемся. В 9 вечера мы будим Вову и перемещаемся в сауну.

Пять минут в парной при 130 градусах, потом с разбега в бассейн. И так много раз подряд. Вова жалуется, что вода в бассейне слишком теплая, рассказывает как в молодости он купался в горных речках, где вода была около нуля. Завершается банная процедура, как и планировалось, через час. Мы облачаемся в здоровенные махровые халаты и идем в столовую.

Вова гасит свет и зажигает свечи, говорит, для торжественности момента. Пьем пиво с молчаливого Вовиного согласия. Как же после бани без пива? Потом выходим во двор разжигать мангал.

К полуночи мы оставляем догорать поленья и идем к столу пить заветное шампанское. Звучат куранты, Вова поднимает бокал:

- Ребята, вы уж извините, что я дотянул с этим до самого Нового Года. Так уж водится, что именно в Новый Год обязательно должно произойти какое-то чудо или просто знаменательное событие. В ваших непростых судьбах одно такое событие уже случилось. Вы стали братьями и неплохими братьями. Я хочу, чтобы сегодня у всех у нас случилось не менее важное событие. Вообще-то, фактически это событие итак уже произошло. Новогодний праздник - самый подходящий момент открыто объявить об этом. Мне трудно дальше говорить, вы понимаете, о что я имею в виду?

Переглянувшись с Колькой, мы как по команде бросаемся к Вове на шею. Невыпитое шампанское ставится на стол и мы от души даем волю своим чувствам. У нас у всех в глазах стоят слезы, уткнувшись бате в грудь, я мысленно переживаю еще раз основные вехи своей нескладной жизни.

Потом мы пьем шампанское, пускаем ракеты, едим шашлык, а мы с Колькой стараемся при каждом удобном случае обратиться к Вове словами "батя" или "папка".

Около часа ночи начинают звонить телефоны. Батю поздравляют родственники, друзья, партнеры. Около 3 ночи звонит бывшая жена и дочь, чуть позже сын. Пока батя отвечает на звонки, мы с Колькой налегаем на шампанское. К четырем утра мы уже прилично косеем. Кольке приходит в голову идея позвонить Андрюхе, что мы и делаем, уединившись на время в своей комнате с очередной початой бутылкой шампанского. Андрюха сразу же нас узнает, его радости просто нет предела. Заплетающимся языком он желает нам счастья, удачи, причудливо переходя с русского на украинский и наоборот. Такими же заплетающимися языками, вырывая друг у друга сотовую трубку, мы рассказываем Андрюхе о событиях, последовавших после расставания с ним в Ялте. Пока Колька, косясь на меня, подбирает слова, описывая нашу первую встречу с батей, я для стойкости духа делаю солидный глоток прямо из горлышка. Меня ведет окончательно.

Через час я еле спускаюсь вниз. Батя видит мое состояние и предлагает выпить крепкого чая и идти спать. Но я совсем этого не хочу! В смысле спать. Пью чай и предлагаю бате поиграть для него на пианино. Мы поднимаемся наверх и я играю ему попури из его любимых бардов.

Потом купаемся в бассейне, пьем кофе, дурачимся, носимся по дорожкам. Спать идем уже засветло. Я поднимаюсь наверх последним, задержавшись у бассейна. На лестнице поднимаю глаза и вижу ее. Спьяну что-ли привиделась?

- Давненько тебя не было. Чего тебе от меня надо?

- Хотела напомнить - не жалей о потерях, не радуйся находкам. Хорошему не обольщайся. Не забыл?

- Я пьяный, убирайся! Ты хочешь испортить мне праздник? Ты считаешь у меня их слишком много было в жизни? И этот праздник я не заслужил?

- Заслужил, заслужил. Я не хочу портить тебе праздник, я хочу, чтобы ты помнил мои слова и никогда не забывал их. Ты должен быть готов к плохому, тогда в трудную минуту тебя не сломит отчаянье. Иди спать, Антон, до свиданья!

- Прощай, старая ведьма. Не хочу больше видеть тебя.

* * *

Через минуту я валюсь без сил рядом со спящим Колькой и тут же засыпаю.

Западня

Во второй половине января Колька и батин юрист уезжают на Украину решать вопросы с его документами. У меня возобновляются занятия. Через несколько дней после их отъезда я начинаю сильно тосковать по брату. Обычно с самого раннего утра батя уезжает из дома и возвращается не раньше восьми вечера. У меня весь день проходит под присмотром Л.Ф. Даже во время занятий с учителями она имеет обыкновение заходить и молча наблюдать за нами.

Ее общество, ее манеры начинают тяготить меня все сильнее. Она не скрывает свою нелюбовь ко мне ни в малейшей степени. С некоторых пор она берет за правило объяснять мне почему она меня не любит и почему считает мое пребывание в этом доме неуместным. Этот конфликт зрел долго и перерос в открытое противостояние как-то незаметно. Когда я лежал в больнице, брат рассказывал мне о ее вредности, но между ними не было вражды. Была холодная учтивость и редкие взаимные колкости. Я полагал, что также будет и со мной. Однако по совершенно непонятным для меня причинам, с первых же дней пребывания в доме у бати я стал для нее, как красная тряпка для быка. До Нового Года она еще более или менее держала себя в руках, но после возвращения с рождественских каникул ее словно прорвало. Она начинает цепляться ко мне по всяким пустякам с каждым днем все сильнее и сильнее, открыто провоцирует меня на скандал.

Она хорошо изучила меня и понимает, что я не стану передавать бате подробности наших ссор. С каждым днем она прибавляет жару и смотрит пожалуюсь я или нет. Вероятно у нее был заготовлен какой-то ответ на этот случай, но я не даю ей возможности оправдываться перед батей за эти ставшие уже регулярными нападки на меня. Молчу и делаю вид, что между нами все нормально.

Отсутствие Кольки совершенно развязывает ей язык. И вот в первый же выходной после каникул, она находит удобный момент, чтобы свести со мной счеты. Рано утром батя уезжает на деловые переговоры в Новороссийск, обещая вернуться только на следующий день. Учителя по выходным не приходят, охрана никогда не заходит в дом без вызова или сигнала тревоги. Я спускаюсь к завтраку и она тут же начинает претворять в жизнь свой план.

* * *

- Антон, твое высокомерие по отношении ко мне выглядит странным и нелепым.

- Это не высокомерие, я вас просто не хочу замечать, потому что вы меня ненавидите.

- Ненавидеть можно равного себе, а кто ты такой? Ты грязный хитрец из помойки. Вместе со своим так называемым братом пользуетесь добротой и сентиментальностью Владимира Яковлевича.

- Это вы пользуетесь, а я просто живу.

- Ты спекулируешь своим прошлым, рассчитывая стать его наследником как только он тебя усыновит.

- Слушайте, оставьте меня в покое. Я же не фантазирую о том, на что вы рассчитываете?

- Ах ты маленький негодяй! Как ты смеешь трепать своим грязным языком о моих чувствах к этому великому человеку? Да тебя еще в проекте не было, когда я любила его и служила ему верой и правдой.

- Мне надо идти заниматься, станьте к зеркалу и поговорите на эти темы сама с собой.

- Откуда только в тебе столько злости и желчи? Другой бы ребенок молчал и делал выводы, а этот огрызается как собака.

- "Другой" имеет родителей, которые пришли бы и за такие наезды по шее вам надавали. А я сам себе защитник.

- Мне по шее??? Ах ты, скотина! Грязная вшивая бомжа. Бактериологическое оружие в нашем доме!

- У меня нет вшей. Заразы тоже уже нет. И я вам не скотина.

- А ты пожалуйся на меня Владимиру Яковлевичу. Ты же научился пользоваться его добротой, так что давай, расскажи ему, как я хочу защитить его дом от бомжовой хитрости, инфекции и грязи.

- Я и сам справлюсь.

- Ты??? Грязное ничтожество. Я была и останусь в этом доме. А тебя тут все равно не будет! Как не стало твоего "братца". Следующий отсюда вылетишь ты! Я тебе это обещаю.

- Врете! Колька вернется. Он поехал за документами!

- Ты дурак! На Украине его сдадут милиции, а те упекут его в колонию для малолетних преступников за наркотики, бродяжничество и незаконное пересечение границы. Вот так. Я сама это слышала своими ушами, когда наш юрист получал от Владимира Яковлевича необходимые инструкции. Ты наивный кретин, вот ты кто!

- Врете!

- Ошибаешься! Сейчас я тебе это докажу. Слушай меня внимательно! Следующая очередь твоя. Я знаю план твоего устранения с глаз Владимира Яковлевича. Как только тебе привезут греческий паспорт, тебя под каким-нибудь предлогом сразу же отправят в Грецию. На следующий день греческая полиция задержит тебя за фальшивый паспорт и посадит в тюрьму лет на десять. Оттуда ты уже не выйдешь со своим здоровьем. Я слышала об этом плане своими ушами. Ну что, теперь поверил?

От этих слов мне становится не по себе. Кажется, что у нее из-за спины выглядывает та самая цыганка, которая ехидно напоминает: "Умрешь на чужбине!". Неужели это правда? До этого цыганка меня не обманывала. Я гоню эту мысль:

- Не правда, вы врете! Это что батя такое задумал? Что вы такое несете?

- Какой он тебе "батя"? Наивный дурак! Да вы ему уже надоели, дальше некуда! Ну довез он тебя в свое время до больницы. Ну и что с того? В тот момент он сделал это исключительно чтобы лишних проблем с милицией не было. А уже потом, когда ты в больнице лежал, ему советники подсказали выгоду из этого извлечь. Затраты плевые, а свою репутацию можно поднять прилично. Этакий герой, вылечил мальчика-сироту, оформил опекунство, да не на одного, а сразу на двоих! А теперь все, дело сделано, весь город итак про вас все знает. Свою функцию вы, можно сказать, уже выполнили. Особенно твой дебильный братец. Я уверена, сейчас он уже парится в спецприемнике и ожидает суда и колонии. Скоро сюда приедет корреспондент из Москвы, будут статью про вас писать. Хотя вовсе даже не про вас, а про благотворительность Владимира Яковлевича. Уже и название готово "Сочинский филантроп". А где-нибудь через полгода город узнает, что твой сводный братец уехал жить на родину к матери, а ты поехал учиться за границу. Хэппи-энд, прослезиться можно! А в это самое время ты со своим придурком Колькой будете париться на нарах в колониях для малолетних преступников, причем в разных государствах. Уж не волнуйся, эти путевочки вам оплатят по высшему разряду. И надолго! А самое страшное для тебя, что в Россию тебе уже не попасть никогда. Ты не выйдешь из этой колонии, потому что без хороших врачей с туберкулезом в тюремной сырости долго не живут. А твой братец, даже если он и дотянет до конца срока, никогда уже не узнает, кто организовал ему этот санаторий. Вот так, все понял?

Я смотрю на нее с ненавистью, слезы застилают мне глаза. Откуда она все это знает? Похоже на правду. До этого дня я часто ловил себя на мысли, что чудес не бывает, что происходящее с нами совершенно нереально и что за всем этим кроется какой-то тайный смысл, постигнуть который нам пока не дано. Вся моя предыдущая жизнь приучила меня к тому, что плохое приходит легко и естественно, а хорошее или не приходит вообще, или это вовсе не хорошее, а умело замаскированное плохое.

Видя мое замешательство, она не дает мне опомниться:

- В Греции твоим устройством в тюрьму займется бывшая жена Владимира Яковлевича. Она сделает заявление в полицию, что ты вымогаешь у них деньги. Так ей подскажет служба безопасности Володи. Она с удовольствием проделает эту работу, потому что вы с братцем Колей по ее разумению в своей нынешней роли можете существенно снизить долю наследства его настоящих детей. Во время допроса полиция "совершенно случайно" обнаружит, что твой паспорт и документы на опекунство фальшивые.

- Я сейчас позвоню бате и все ему расскажу!

- Давай, придурок, звони! Я ему скажу, что у тебя разыгрались психопатия и невроз, а я тебе ничего подобного не говорила, потому что знать об этом не могу. И еще обвиню тебя в черной, гнусной неблагодарности и желании свести со мной счеты, за то, что тебе, уроду, не нравятся мои требования по дому и замечания в процессе твоего воспитания. Неужели ты подумал своей тупой башкой, что меня посвящали в тайны этой операции? Володя уверен, что я не могу об этом знать. Разговор между Владимиром Яковлевичем и его начальником службы безопасности о судьбе Николая на Украине и о твоей судьбе в Греции я услышала сегодня утром краешком уха совершенно случайно. С таким же успехом этот разговор мог подслушать и ты. Он мне поверит, потому что не знает, что я приехала немного раньше, чем обычно. Когда он уезжал на работу после этого разговора, то я слышала, как он пробовал звонить мне домой, чтобы сделать кое-какие хозяйственные поручения на день. А когда трубку там не сняли, он решил, что я нахожусь в пути. Тем более, что машины моей во дворе не было, она вчера сломалась и я приехала на такси чуть пораньше.

После этих слов мною овладевает отчаянье. Похоже, что это правда. Что же делать? Я обращаюсь к ней:

- Чего вы от меня хотите?

- Только одного, чтобы ты навсегда исчез из этого дома. Тебя вылечили, выучили, одели, откормили. Пора и честь знать. Ты хочешь подохнуть в тюрьме? Если нет, тогда выметайся отсюда. Я даже тебе денег дам на дорогу. Целых три тысячи рублей. А еще билет куплю на Украину. Сядешь на поезд Адлер-Цимлянская, доедешь до конечной станции Цимлянская. Это Ростовская область, оттуда недалеко до твоего Донецка. Ищи там колонию, где сидит твой братец и живи себе там сколько влезет. Это твой единственный шанс остаться в живых.

- Когда мне уходить?

- Сейчас.

- Хорошо, я согласен.

- Поезд через три часа. Ступай на вокзал и жди меня около справочного бюро. Я приеду за полчаса до отправления, куплю тебе билет, договорюсь с проводником, чтобы у тебя не было проблем с транспортной милицией в пути. Скажем, что едешь к тетке в Ростовскую область. Проводники будут опекать тебя в пути, я им заплачу за это. Сейчас иди одевайся, можешь прихватить с собой любые ценные вещи, которые захочешь взять с собой. Только не вздумай звонить Владимиру Яковлевичу. Если он узнает о том, что тебе известен его план относительно тюрьмы в Греции, тебя тотчас упекут в психушку. Месячный курс ежедневных психотропных инъекций и ты сам в петлю залезешь. Это уже проверено. Его начальник службы безопасности в КГБ служил. Там знают как такие вещи делать.

- Не беспокойтесь не позвоню.

- А вот записочку прощальную написать стоит.

- Не буду я ничего писать!

- Ну и дурак. Записка - это твоя безопасность. За тобой будет погоня. Этим посланием ты отправишь ее по ложному следу. Ты же не хочешь, чтобы тебя настигли и упекли в психушку? Так вот. Через час с морвокзала отправляется теплоход на Ялту и Одессу. Напиши, что решил ехать в Ялту, а потом старым маршрутом в Донецк. Дескать у тебя шиза такая найти и убить этого своего маньяка. Извинись за этот поступок, чтобы правдоподобно выглядело. Еще напиши, что проникнешь на теплоход нелегально. Они не станут рисковать репутацией, раздувая скандал. Поэтому никаких запросов с берега на теплоход не последует. Твои преследователи будут надеяться встретить тебя в Ялте и устроют там засаду. Пока теплоход доплывет до Ялты, ты уже сойдешь с поезда в Цымлянской и ищи потом тебя.

- Хорошо, я напишу про теплоход.

- По пути на железнодорожный вокзал покрутись в районе морвокзала. Поприставай к милиции с распросами о Ялте, о способах туда добраться. Сунься в справочное бюро и в кассы. Короче - засветись там. Это убедит их в том, что ты плывешь в Ялту.

- Я пошел собираться.

- Охране скажешь, что пошел погулять к морю.

- Не беспокойтесь.

* * *

Поднимаюсь к себе. Эта комната кажется мне совершенно чужой. Беру лист бумаги, пишу Вове письмо:

"Батя, извини, что так получилось. Мне нужно найти этого гада. Я думаю об этом все время. Пожалуйста, не ищи меня. Я тебе и так скажу, что сяду на теплоход до Ялты, а потом попутками до Донецка. Этот маршрут мне знаком. Спасибо тебе за все и прощай. Антон"

Письмо оставляю на видном месте посреди стола. Одеваюсь, снимаю подаренные часы, выключаю мобильный телефон, выкладываю на стол все свои сбережения - что-то около 1000 рублей. Ну, вот и все. У меня есть свой план действий и он не такой, как советует мне Людмила, и конечно же не такой, как написано в прощальной записке.

В холле у лестницы на первом этаже меня караулит Людимла.

- Все запомнил? У справочного бюро за полчаса до отправления поезда. И про морвокзал не забудь!

- Встретимся у справочного бюро.

Лес

Я сообщаю охране, что пошел погулять на набережную к Фестивальному, а сам сажусь на маршрутку до железнодорожного вокзала. На перроне стоит электричка на Туапсе. Сажусь в нее. Мы проезжаем Дагомыс и я выхожу на каком-то маленьком полустаночке. Небольшой поселок на берегу моря, в это время года совершенно пустынный.

Солнечно, но прохладно. С моря дует пронизывающий ветер. Я поворачиваюсь к нему спиной и иду по совершенно незнакомой мне дороге прочь из поселка. Ни одной живой души вокруг. Только лай собак во дворах.

Дорога выходит за пределы поселка и сразу же заканчивается асфальт и начинается грунтовка. Постепенно дорога начинает ползти в гору. Она серпантином взбирается по склону все выше и выше. Иду не останавливаясь и не оборачиваясь.

В голове крутятся одни и т же мысли.

Кто я на этом свете? Всего лишь маленькая песчинка? Будет существовать эта песчинка или не будет, мир от этого перевернется. Тысячи, а может миллионы таких песчинок ежедневно появляются и канут в вечность. Только я - это никому не нужная песчинка. В этом мое отличие от других, таких же исчезающих песчинок. Может только Кольке был нужен? Но нас разлучили на долгие годы. Потом как-нибудь мы встретимся на том свете и я расскажу ему правду. Он меня поймет и не осудит. Мне будет проще ждать его там. Ведь я же попаду в рай? Ну конечно в рай, я не заслужил, не успел заслужить ад. Свой ад я прошел на земле. Господь должен это учесть. Я знаю, то, на что я решился, это грех, но ведь он уже оплачен адом? Потом ведь я не стану накладывать на себя руки, я просто усну и все. Да, именно так, я просто усну.

Мне становится очень жалко себя. Иду и всхлипываю, вытирая слезы рукавом куртки. Какая красивая куртка, красно-желтая, куча карманов. Я помню как радовался, когда Вова купил мне ее. Она и сейчас еще пахнет новой тканью и краской, когда я подношу к носу рукав, чтобы вытереть сопли. Когда меня найдут, она будет вонять дохлятиной. Или меня сожрут шакалы? Интересно, тут есть шакалы? Шакалы, шакалы. Стоп! Так называл себя этот урод. Так оно и есть. Я - падаль. Тогда я был живой падалью, теперь превращусь в мертвую падаль. Моя судьба подохнуть в канаве и быть съеденным шакалами. Один раз я обманул судьбу, второй раз уже не обманешь.

От этих мыслей мне опять становится тоскливо и я начинаю реветь от обиды на весь мир, от жалости к самому себе, от бессильной злости.

Дорога переваливает гору и спускается в долину какой-то речушки. Через несколько километров я вижу тропу, которая уходит в сторону от дороги. Начинаю идти по тропе. Вокруг густой лес, кое-где лежат островки грязного, не растаявшего снега. Внизу стоит тишина, только где-то наверху гудит ветер.

Я иду, как мне кажется, уже часа два или три. Можно немного передохнуть. Сажусь на поваленное дерево. Интересно, шакалы меня уже ведут? Я где-то читал, что они чувствуют потенциальную добычу и начинают ее вести, пока она не ослабеет или не подохнет. Кстати, тот шакал меня тоже вел? Скорее всего. Тогда я не ослабел, а расслабился. Нужно не дать возможности шакалам рвать тебя на куски, пока ты еще жив. Потом можно. А до этого нельзя.

Продолжаю идти дальше. Тропа снова ползет вверх. На подъеме становится тяжело дышать. Снова отдыхаю и снова иду.

* * *

Вечереет. Я забрел уже далеко. Теперь меня наверняка не найдет никакая погоня. Если только шакалы? А вот и удобное место. На лысоватом склоне горы, почти у самой вершины, вижу небольшую впадину. Вот тут я и останусь. Все, Антон, пришел.

Я сажусь на пожухшую прошлогоднюю траву, облокачиваюсь спиной о какой-то камень и закрываю глаза.

Время пошло. Можно все обдумать, подвести итоги. И ждать.

Под курткой у меня майка и спортивный свитер. Майка мокрая от пота. От этой влажной материи становится холодно. Дует ветер. Я прячу руки в карман и надвигаю вязанную шапочку на глаза.

Вспоминается японский фильм, который мы с Колькой смотрели у Вовы по видику перед Новым Годом. Там у них есть какая-то священная гора, на которую поднимаются умирать старики. Когда они начинают быть обузой для молодых, они сами идут туда, на самую вершину. Там к ним приходит смерть. Вот и я такой же старик в 12 лет, а это моя священная гора.

Потом я думаю о Кольке. Сколько же лет предстоит провести ему в колонии? Каким он выйдет оттуда, и выйдет ли?

Вова, Владимир Яковлевич, батя. Он превратил нас в клоунов, которые играли свои незатейливые роли для поднятия его репутации. А вообще, он имеет право на это. Он управляет этим миром, он сильный, у него деньги. А кто я? Бомж, падаль, корм для шакалов? Хотя все равно не понятно. Можно было сдать нас в детский дом. Или прямо сказать, что мы уже лишние. Мы бы поблагодарили его за все и ушли. Я бы лично слова плохого о нем никогда в жизни не сказал. Ведь он знает, что я гордый, что я не стал бы навязываться? Он любил повторять, что для него самая большая загадка, это откуда во мне столько царственной гордости и обидчивости. Психолог тоже этого не понимал. Интересно, а зачем мне водили психолога? Чтобы понять меня и выяснить, на что я способен в критической ситуации? А зачем учителей? Наверное за тем, чтобы потом написать об этом газетах и снять про это сюжет для выпуска новостей? Нет, в детский дом сдавать нас было нельзя, выставить на улицу тоже. Это могло повредить его репутации.

Вспоминаю Новый Год. Первый и последний счастливый праздник в моей жизни. Надо было больше тогда выпить. Кстати, можно было захватить сюда бутылку водки. Было бы проще уснуть.

Какие звезды на небе! Звезды это маячки в бесконечность. Интересно, душа полетит к звездам?

Хочется пить. Становится очень холодно. Жажда и дрожь от холода. Я думал все закончится быстрее.

Кто это идет в направлении ко мне? Я вижу темную фигуру, которая неотвратимо приближается ко мне по склону. Я пытаюсь встать, мне страшно, но ноги не слушаются меня. Я хочу закричать, но издаю только сдавленный хрип. Это смерть? Тогда ее не надо бояться.

Она подходит. Это цыганка. В темноте я не вижу ее лица.

- А ты забыл меня, Антон.

- Не забыл, что тебе надо? Оставь меня, мне уже никто не нужен.

- Дурак ты, ничего ты не понимаешь в этой жизни. Ты делаешь приятное злым людям и приносишь боль добрым. Поэтому ты приговариваешься к жизни. Ты будешь жить и увидишь своими глазами плоды своей глупости. И еще раз повторяю, умрешь на чужбине и не скоро!

Она растворяется в темноте, не дождавшись моего ответа. Я пытаюсь понять тайный смысл ее слов, но не нахожу для этого сил. Я проваливаюсь в забытье. Сразу становится тепло. Я перестаю ощущать свои конечности. Моя сущность замыкается в моем мозгу. Я превращаюсь в чистое сознание. Мыслительные процессы начинают течь, как в замедленной съемке. Постепенно их ход замедляется до нуля.Возвращение

Почему так светло? Я ощущаю яркий свет через опущенные веки. Трудно открыть глаза. Не чувствую руки и ноги. Я еще жив? Или нет? Откуда-то доносятся незнакомые голоса.

- Еще один укол ему.

- Понятно. Давление растет, уже 60 на 90. Температура тела тридцать три градуса.

- Дайте ему еще тепла в ноги.

- Теперь кислород.

- Готовьте капельницу.

- Он открывает глаза.

- Куда он денется, не таких возвращали.

- Малыш, смотри мне на палец, а теперь сюда, теперь смотри в эту сторону.

- Все нормально, давайте еще тепло и пусть отдыхает. Закрывай глаза, малыш, тебе надо согреваться и отдыхать. А еще лучше поспи.

- Одет прилично, как его туда занесло?

- На летающей тарелке.

- Скажете тоже! Я же серьезно.

- Если серьезно, ставьте ему физраствор и пусть спит. Наблюдайте его непрерывно. Как проснется, сразу доложите мне.

Я то ли отключаюсь, то ли засыпаю.

* * *

Прихожу в себя от того, что кто-то гладит мою руку. Открываю глаза. Справа на стуле сидит Вова, батя Вова. Он плачет, совершенно не стесняясь слез, и гладит мою руку.

- Антоша, сынок, что случилось, как ты туда попал? Зачем ты ушел, почему не предупредил меня?

- Тебя снимают сейчас для новостей?

- Я не понял, Антоша, что ты говоришь?

- Ты корреспондентов привел с собой?

Вмешивается врач:

- Это бред, не обращайте внимание. Пройдет.

Я закрываю глаза. Действительно бред. Он отпускает мою руку. Слышу крики:

- Ему плохо, расстегните ему рубашку, снимите галстук. Это сердце. Нитроглицерин. Быстро укол!

Я пытаюсь сесть, но у меня ничего не выходит. Бессильно падаю на спину и опять выключаюсь.

* * *

- Ну вот, Алексей Михайлович, сегодня он уже хорошо спал. Давление и температура в норме.

- Переводите его в палату. Пусть сразу же невропаталог и физиотерапевт приступают.

- Как самочувствие, Антон?

- Что с Вовой? С Владимиром Яковлевичем?

- Микроинфаркт, будешь лежать с ним в одной палате. Сейчас уже вроде получше. Но подлечиться придется. С сердцем шутки плохи.

- Я не хочу находиться с ним в одной палате.

- О, вот оно оказывается что!

- Да, не хочу.

- Понятно. Владимиру Яковлевичу нельзя нервничать, поэтому Валя, переводите мальчика в другую палату. Потом разберемся. Давайте на завтра психолога ему.

- Понятно, сделаю. Ну, что поехали в палату, орел?

* * *

Вернувшись к способности думать, я размышляю о случившемся и пытаюсь понять, что же делать дальше. Надо бы объясниться с Вовой?

Его участие в моем излечении чувствуется. Во-первых, это улыбающиеся врачи, которые окружают меня заботой и вниманием. Во-вторых, отдельная палата с туалетом и ванной, телеком и холодильником. В-третьих, питание. Сначала, пока мне было очень плохо, меня кормили физрастворами через капельницу, потом стало просто плохо, начали кормить с ложечки. Потом стало удовлетворительно и я сразу понял, кто за этим стоит. Приносят мое любимое мороженное с ананасовым вареньем и шоколадом.

- Это что, такое тут всем больным дают?

- Нет, Антон, это только vip-больным.

- Я это не буду, отнесите назад.

Начинаются уговоры, но я твердо стою на своем. Обещаю объявить голодовку. Они соглашаются и приносят кефир с булочкой. Со всей возможной вредностью я начинаю требовать перевести меня в общую палату. Отвечают, что все места заняты. Ладно, хоть право на обычную жратву отспорил.

На третий день я начинаю ходить. Потихоньку ковыляю по больничному коридору туда-сюда. Интересно, где тут палата Вовы? Что с ним?

После обеда ложусь поспать. Просыпаюсь от звука открывающейся двери. Неохота открывать глаза. Наверное сестра или нянечка.

- Антоха, братан, на хрена ты это сделал?

- Колька????????

- Что случилось, почему тебя туда занесло? Я ничего не понимаю, мы так и не доделали мои документы, сказали, что ты попал в больницу и нужно срочно возвращаться.

Не отвечая на его вопросы, я крепко прижимаю его к себе и шепчу:

- Я думал, не увижу тебя больше никогда.

- Ты вольтанулся, Антоха?

- Колян, теперь уже точно буду жить!

- Пойдем покурим на лестницу?

- Пошли!

- Ну-ка, давай рассказывай все по-порядку.

* * *

Я заканчиваю рассказ на третьей сигарете и Колька произносит:

- Бред какой-то. Иди в палату, я поговорю с Вовой, он в кардиологическом отделении в соседнем корпусе. Жди.

* * *

Проходит час. Я тупо смотрю в экран телевизора. Влетает Колька.

- Антон, она развела тебя как лоха. Ты мне веришь? Скажи честно, да или нет?

- Тебе верю.

- Вова тут ни при чем. Ничего он такого не замышлял, он даже не понял, о чем идет речь.

- Я не знаю.

- Ну хорошо, тогда ответь мне на вопрос - почему я не в колонии, как эта стерва тебе наговорила? Мы действительно мотались там по всяким кабинетам, я лично все это наблюдал. Зачем они давали матери деньги на операцию, устраивали ее к лучшим врачам? Скажи, зачем это было делать, если меня привезли, чтобы упрятать в колонию?

- Хрен знает.

- Ну ладно, Антон, твою подозрительность я понимаю. Но ты хоть мне поверь. Человек получил инфаркт, когда услышал, что ты его в чем-то обвиняешь. Неужели не понятно, он любит тебя, и ему было больно слышать из твоих уст такие слова. Ты поверил этой суке, а ему не веришь? Неужели не ясно, что баба просто ревнует нас, и особенно тебя, к Вове? Она надеется женить его на себе, врачи говорят у него слабое сердце. Она наверняка об этом знает. Дальнейшие ее планы понятны? Спровадить его на тот свет и получить в свои руки его деньги.

- Почему ты говоришь, что она ревнует особенно меня?

- Потому что Вова не скрывает, что обожает тебя. И я это знаю и вижу. Я считаю это правильно, с моей стороны без обид. Это справедливо, что после всего, что было, ты нашел и брата и отца. И еще справедливо, что отец относится так именно к тебе, зная что у тебя за плечами в прошлом.

- Я и не замечал.

- А я слышал! Как то он беседовал с твоими учителями в библиотеке, а я зашел туда чисто случайно. Он так подробно выспрашивал их о твоих успехах, так радовался за тебя, что было абсолютно ясно, что это говорится искренне и с любовью. Человек, который задумал посадить тебя в тюрьму и сгноить там, не станет таким тоном и так долго интересоваться твоими успехами. Если конечно, он не конченный садист.

- Что же теперь мне делать?

- Идти к бате, говорить надо.

- Получается, что я довел его до инфаркта, а потом пошел извиняться?

- А что лучше, не извиняться? И чтоб второй инфаркт случился? Он любит тебя, дурака!

- Ну пойдем.

* * *

У дверей батиной палаты мы видим ее. Она пытается проникнуть внутрь, но ее не пускает охранник. Она вся в слезах и с ненавистью смотрит на меня. Мы проходим внутрь без проблем.

- Отец!

- Антоша?

- Прости меня, если бы не Колька, я бы так и считал, что это твоя задумка с тюрьмой.

- Почему ты мне не позвонил?

- Она сказала, что тогда ты упрячешь меня в психушку. Ну я и подумал, а зачем все так усложнять. Если я лишний, то итак уйду, по своей воле.

- Ну хорошо, допустим ты так подумал, но есть ведь еще и Коля?

- Она сказала, что Колька уже в колонии и не выйдет оттуда многие годы. Може и вообще не выйдет.

- Господи!

- Что теперь будет? Может нам пожить в другом месте?

- Не говорите глупостей! Я поступлю так. Людмилу переведу на работу в наш филиал в Новороссийск. Доступ в дом с сегодняшнего дня для нее закрыт. Вы возвращайтесь домой и побыстрее забудьте это, как страшный сон. А тебе Коля, необходимо все-таки завершить процедуру получения документов. Поезжайте опять в Донецк и доделайте все дела. Как только оформим опекунство, сделаем тебе документы о среднем образовании. Пойдешь в автомеханический техникум. Потом глядишь, институт осилишь. Будешь работать начальником автотранспортного цеха наших компаний. На этой долности без образования нельзя. Не всю же жизнь собираешься баранку крутить?

- Ну это круто будет, я и начальник!

- Это сейчас круто, пройдет время и поймешь, что это реально. Как там мать?

- Плохая она. Говорит что от рака и ее родители умерли.

- Ладно, не вешай нос. Мы заплатим за операцию, надо будет в Москву направим. Всякое бывает. Плохо, что она пила, не следила за собой. Обнаружили бы это раньше, было бы намного проще.

- Тебя, Антон, когда выписывают?

- Говорят завтра.

- Мне еще несколько дней придется тут побыть. Ну ничего, скоро встретимся уже дома.

Перед самым уходом я еще раз обращаюсь к бате:

- Прости меня и выздоравливай. Я конченный дурак.

- Все, малыш, не болтай глупости. Забыли, ничего не было. Бегите к себе.

Часть 3. Взросление

Учеба и быт

После выписки из больницы потянулись ничем не примечательные дни, заполненные учебой, уроками, музыкой, постижением компьютерной грамотности, первыми опытами приобщения к интернету.

Я узнаю подробности своего спасения. Меня заметили охотники. Яркие цвета моей курточки издалека привлекли их внимание. Они же и оказали мне первую помощь еще там, на месте, потом снесли вниз по короткой тропе. Говорят, до поселка всего час хода, если идти под гору.

Вместо Л.Ф., которую я больше никогда не видел, к исполнению обязанностей управляющего хозяйством приступает дядя Витя, Виктор Олегович, работавший до этого заместителем директора по хозяйственным вопросам одной из батиных компаний. Нормальный, спокойный мужик, который совершенно не лезет в мою и Колькину личную жизнь.

Колька повторно едет в Донецк, для завершения оформления своих документов. Возвращается грустный с рассказами насколько плохи дела у матери. Через неделю после моей выписки домой возвращается Вова, наш батя. Дом сразу же наполняется теплом и уютом.

Батя постоянно уделяет внимание моим занятиям, радуется успехам, огорчается неудачам. Я начинаю учиться по программе пятого года обучения средней школы. Теперь меня посещает сразу несколько учителей по разным предметам: русскому языку и литературе, математике, физике, истории и географии. Продолжаются также занятия по английскому языку и информатике с уклоном в интернет. Бате докладывают о моих отличных успехах по гуманитарным дисциплинам, чуть похуже обстоят дела с математикой и физикой, но только по той причине, что эти предметы нравятся мне чуть меньше гуманитарных.

Колька тоже начинает учебу, его готовят в автомеханический техникум. Учеба дается ему тяжело, это заметно даже мне, хотя я не присутствую на его занятиях. Во время обеда он сидит, как выжатый лимон и отходит только к вечеру после посещения автомастерской или поездок на машине.

Через год, весной, умирает его мать, он едет на похороны с сопровождающим юристом. В то время я не очень вдаюсь в такие тонкости быта, как квартира, опекунство, доверенности. У меня откладывается в памяти, что с их квартирой возникли какие-то сложности. Вроде бы государство не отбирает ее у Кольки, но до наступления совершеннолетия он не может стать квартиросъемщиком, то есть самостоятельно жить в ней и распоряжаться ею по своему усмотрению. А где жить, если бы не батя? Да хоть в детдоме, считает государство.

Колька тяжело переживает эту потерю, а я, как могу, стараюсь его ободрить. Старается и батя, ставший его официальным опекуном.

* * *

Мои занятия продолжаются даже летом. Мне действительно нравится учеба. К 14 годам я заканчиваю полный курс основных школьных предметов. Такое ускоренное обучение оказывается возможным не потому, что я гениален, а потому, что полнота изучаемого мною материала по каждому из предметов выбирается учителями исходя из принципа разумной достаточности. Химия, физика, математика, астрономия даются мне в сокращенном варианте. Зато сведения по гуманитарным предметам преподносятся мне намного шире, чем это заложено в стандартных школьных программах.

Мне действительно непонятно, откуда во мне взялись эти способности и эта тяга к учебе. Может это все-таки от родителей? Ведь не всегда же моя мать была нищей алкоголичкой? Я не помню этого времени, но зато помню ее рассказы после выпитой бутылочки о той, такой далекой и счастливой жизни в нашем домике на окраине молдавского городка.

* * *

В дополнение к английскому, я начинаю учить греческий язык. Красота этого языка меня просто покоряет. Учителя английского и греческого наперебой хвалят мои успехи. В процессе освоения языков используюся всевозможные технические средства - видеокурсы, компьютерные программы, тесты, живое общение с настоящими иностранцами. Батя строит свой бизнес совместно с компаньоном из Греции, своим давним другом еще со времен школы, Димой. Он имеет двойное гражданство, постоянно проживает на Родосе, там его зовут Димитрос. Дима часто гостит у нас и тогда батя требует, чтобы я разговаривал с ним только по гречески. Во время встреч с иностранцами очень часто я выполняю роль переводчика. Конечно, настоящий переводчик присутствует обязательно, но иногда батя останавливает его и просит, чтобы я перевел его слова. Он специально выбирает простые обороты, но я-то чувствую, что способен перевести и более сложные фразы.

* * *

Постепенно формируются мои музыкальные пристрастия. Здесь сказывается влияние батиных вкусов. В первую очередь - это джаз. Несметное количество записей всевозможных джазовых исполнителей у нас дома, обеспечивает для меня возможность изучать на практике различные течения и направления джаза. Через три года ежедневных занятий музыкой преподавателям удается "поставить" мне технику. Рука заживает окончательно и уже ничто не мешает мне гонять гаммы и часами шлифовать джазовые переходы и вариации.

Каждый вечер батя просит меня играть по его заказу те или иные вещи. Когда-то в молодости он играл на гитаре, что называется, для себя. У него неважно со слухом и ритмом, поэтому мое умение мгновенно схватить любую музыкальную тему, просто сводит его с ума. Я пробую играть и на гитаре, но это "не мой" инструмент. Клавиши - вот мой конек!

Моя музыкальная учеба проистекает на настоящем концертном рояле, который мне покупают сразу, как только я начинаю учиться музыке. Преподаватель не допускает и мысли об учебе на электронном инструменте. Зато по вечерам мне больше нравится играть на электронном инструменте, экспериментируя с тембрами, задающими ритмами и спецэффектами. Любимая батина присказка в момент прослушивания моих опытов:

- Такой маленький малыш, а что творит!

"Маленький малыш", я никогда не забуду эту фразу. Он произносит ее так нежно, с такой любовью, что каждый раз мне становится ужасно стыдно за тот поступок и за те идиотские мои слова в больнице. После "маленького малыша" я готов свернуть горы.

Как-то в универмаге в музыкальном отделении я беру в руки саксофон. Поймав его звучание, я сразу же понимаю, что это "мой" инструмент. Я хитрый, знаю что надо сделать, чтобы тут же заполучить себе этот сакс. Тут же подбираю и начинаю наигрывать любимый батин "Караван". Инструмент тут же оплачивается и с тех пор по вечерам я развлекаю батю с Колькой поперменно то клавишами, то саксом.

Саксофоном я занимаюсь сам, без преподавателей. А вот по фортепиано с 14 лет ко мне начинает ходить уже педагог с училища. Старичок-одуванчик, в смешных круглых очках, с белыми длинными пальцами, совершенно лысый, и который почему-то обращается ко мне только на "вы".

Мое слабое место в музыке - игра с нотного листа. Мне не очень нравится скрупулезно воспроизводить задумки композиторов. Начиная осваивать какую-то вещь, мне нравится тут же начать фантазировать по заданной теме. Ну и уж совсем я балдею (а вместе со мной и батя!) с исполнения музыкальной классики с джазовыми импровизациями.

Мой музыкальный педагог ужасно ругается за мои вольности, но я-то вижу, что в его глазах искорки одобрения! А самое главное это очень нравится бате. Ну и конечно мне. Немножко музыкального хулиганства я позволяю себе при первой же возможности.

Мое любимое развлечение состоит в следующем. При подготовке домашнего задания я учу произведение так, как оно записано нотами, то есть строго. Как только оно подготовлено мною в строгом, авторском варианте, я начинаю изобретать для него какой-либо джазовый наворот. По моей задумке примерно до середины оно играется строго, затем основная тема продолжается в джазовом стиле. Вечером я репетирую это перед батей и он просит меня рассказать потом, как это воспримет педагог. Во время сдачи я начинаю играть его с самым серьезным видом, а потом неожиданно вставляю в нить произведения свои импровизации, потом снова перехожу к основной теме в строгом варианте. Консервативный, старомодный и жутко интеллигентный дедушка-музыкант начинает чихвостить меня за дурной вкус и манеры, потом указывает на ошибки и нехотя показывает мне как бы он "испортил" эту вещь в том же самом стиле. Мы начинаем до хрипоты спорить с ним, кто более стильно портит авторскую тему. Вечером, когда я рассказываю об этом бате, он смеется до слез.

* * *

Три спокойных счастливых года...

К 14 годам я становлюсь довольно крепким физически. Дают о себе знать занятия в тренажерке и плавание. Ну а Колька в свои 16 становится просто красавец. Когда мы выходим с ним погулять по городу или искупаться в море, я горжусь, что рядом со мной идет такой представительный брат. Рослый, крепкий, симпатичный, еще и на все руки мастер. Нет такой бытовой технической проблемы, которую он не мог бы решить. В довершение ко всему, он прекрасно водит машину. Это его несомненный талант, точнее два таланта - золотые руки и чувство руля. Самой главной его мечтой становится поскорее получить права, и ездить по городу самостоятельно.
В своих увлечениях, в чертах характера мы совершенно разные. Я чистый гумманитарий, он чистый технарь. Я теоретик, любящий поразмышлять и пофилософствовать, он практик. Я люблю поговорить, у меня острый язык, он наоборот, вырастает молчаливым и слегка скованным в общении. Он совершенно равнодушен к музыке и компьютеру, меня за уши не оттянешь от клавишей и клавиатуры. Я люблю читать, он терпеть не может. Он любит смотреть боевики и фантастику, я ненавижу. Он любит мясо и вино, я пиво и рыбу. Он любит готовить еду, я терпеть не могу. Наконец, он вырастает добродушным, мягким и покладистым. Я же - ершистым, острым, порою откровенно злым. Да, это так, что есть, то есть. Не все удается сделать психологам и экстрасенсам. Многое, но не все.

При все при этом, мы с Колькой что называется "не разлей вода". Невероятно, но факт. Мы с ним так ни разу и не поссорились, даже по мелочам. С ним невозможно ссориться. Когда я начинаю грозно сверкать глазами и скрежетать зубами, он всегда произносит:

- Ну ладно, Антоха, я свалял дурака. Ты же простишь?

Только он умеет сказать эти простые слова с такой доброй интонацией, что у меня мгновенно исчезает всякое желание язвить и злобствовать. А иногда он поступает даже проще. Берет меня двумя руками за шею и притягивает к себе так, чтобы мы аккуратно соприкоснулись лбами. В такой момент он ничего не говорит, просто смотрит мне в глаза так, что я не могу не улыбнуться.

Причем, мерзавец, чувствует, когда надо говорить это заветное "я свалял дурака", а когда без слов коснуться лбами.

Мы настолько привязываемся друг к другу, что если не видим друг друга с утра до вечера, то при встрече жмем руки и обнимаемся, похлопывая друг друга по спине, как после долгой разлуки. Надо ли говорить, что никому из нас в голову не приходит отправиться к морю или в аквапарк одному, если другой занят?

А по ночам мы можем часами болтать перед сном, периодически вылезая из-под простыни выпить кофе, да покурить на балконе. И опять тут как тут наши различия. Говорю в основном я, он в основном слушает, изредка возражая или соглашаясь. Но не засыпает, даже если очень устал за день! Курит Колька, я не курю по настоянию врачей и согласно той клятвы, что дал бате. Колька пьет только чай, я только кофе. Но при всех этих отличиях, мы как сиамские близнецы. Не сомневаюсь, любой из нас спокойно пожертвовал бы своей жизнью ради другого. Только он бы сделал это скромно и сдержанно, а я с вызовом и пафосом.

* * *

Вот так мы и взрослели потихоньку на радость нашему бате.

Сейчас меня часто преследует одна и та же мысль. Чего-то я бате недодал. Слишком увлечен был учебой, нашими с Колькой мальчишескими проблемами, болячками, радостями и печалями быта. Батя всегда держал себя так, чтобы без крайней надобности не трогать наш с Колькой микромир, не лезть в него. А мы и не звали его в этот мир. А ведь он все время ждал, когда позовут! Теперь я это понимаю. Ждал!

Колька это чувствовал, он пару раз пытался донести до меня эту мысль, но не смог. Не языкатый он. А я не услышал его, или не захотел услышать. Потому что черствый. И наверное злой.

Заграница

В начале декабря 2002 года я сдаю экзамены за весь школьный курс по тем предметам, что изучал с учителями. Результаты такие: две четверки (физика, химия), остальные пятерки. Сразу же после экзаменов батя объявляет мне о дальнейших планах моего обучения. Я еду учиться в колледж на Кипр. По окончании колледжа через 3 года я должен поступить на юридический факультет местного, а может даже и английского университета. Почему именно юридический? Я думаю, принимается во внимание гуманитарный склад моего мышления, "языкатость", изобретательность и фантазия.

15 декабря к нам в гости приезжает дядя Дима. Это его идея относительно юридического образования. За ужином он много рассказывает о своих планах. В частности, он говорит, что после получения мною образования, не задумываясь возьмет меня на работу юристом по морскому праву в свою судоходную компанию. Потому что знание трех языков в дополнение к юридическому диплому, очень ценится в морском праве. Мне называется предполагаемый начальный размер заработной платы что-то около 4000 долларов в месяц. Сойти с ума!

Одно плохо, нам придется надолго разлучиться с братом. Но батя успокаивает, говоря, что все каникулы мы будем проводить вместе, а вне каникул сколько угодно болтать по телефону.

Я должен приступить к занятиям в середине февраля в одном из колледжей в Никосии. Вопросы, связанные с моим поступлением в середине учебного года, Дима уже утряс. Меня там ждут.

Интересуюсь, а где там придется жить? Тут предлагается такой вариант. Во время учебы с понедельника по пятницу я живу на квартире в Никосии, а на выходные уезжаю в бунгало, которое официально принадлежит батиной компании. Мне будет выдана доверенность на право проживания в этом бунгало аж до 2009 года, то есть до момента полного окончания образования и получения диплома юриста.

Теперь самое интересное. Каким образом нам с Колькой выехать за рубеж? Взрослые принимают такое решение. Нам "делают" греческие паспорта и доверенность на Диму, который является нашим сопровождающим и опекуном. Во все подробности этой операции с документами я не вникаю, но к моменту нашего отъезда за рубеж я впервые в жизни получаю паспорт. Причем по паспорту я гражданин Греции по имени Энтони, а Колька - Николаидис. С этого момента мы так и зовем друг друга в шутку. Почему опекуном становится Дима? Скорее всего потому, что он постоянно проживает на соседнем острове Родос и, в случае чего, всегда рядом. А может бате так было проще по каким-то его соображениям? Я не вдаюсь в подробности. Так, значит так.

В конце декабря батя, Дима, я и Колька вылетаем из Ростова-на-Дону в Салоники, Греция. Я, Колька и Дима проходим проверку в аэропорту, как греки, батя по русскому загранпаспорту.

Как только самолет отрывается от взлетной полосы, совершенно некстати в голову мне приходит цыганкино предсказание: "умрешь на чужбине". Я смотрю на удаляющуюся русскую землю и не верю в такой исход. Что там она еще говорила? Ах да, что "нескоро". Ну пусть хоть так. Хотя что значит нескоро? С того момента прошло уже 4-5 лет. Может пора? Типун мне на язык!

Мы летим встречать новый 2003-й год и рождество. По окончании праздников батя, Дима и Колька вернутся в Россию, а я останусь на Кипре один. Дима должен сопроводить Кольку назад и остаться в Сочи на пару недель по делам бизнеса.

Пока самолет набирает высоту, я предвкушаю шикарный отдых. Кто бы мог подумать? Еще пару лет назад оборвыш и бомж с кучей болячек, а теперь гражданин Греции, летит на "историческую" родину в бизнес-классе. Сказка, фантастика!

Я хорошо потрудился в учебе, это факт. Этот отдых - награда за мои достижения в учебе. Чего я только не наслушался по завершении экзаменов! Не скрою, это очень приятно, но в то же время не до конца осознается реальность происходящего. Преподаватель греческого утверждает, что природный музыкальный слух - серьезное подспорье для изучения иностранных языков. Не знаю, наверное это так.

Все-таки кто же были мои родители до войны? Этот вопросом часто задается и батя. Он говорит так: или генетика хорошая или это след из прошлой жизни. Я в этом не разбираюсь. А может действительно, мои предки были нормальные, здоровые люди? То, что случилось с матерью потом, это большая беда. Но я не виню ее в этом. Просто она не смогла выкарабкаться из этой трясины. А я смог. Точнее, мне помогли, а ей некому было помочь.

Воспоминания на высоте 11 тысяч метров...

Год назад прекратились поиски этого урода. "Хозяина", то есть. Как сквозь землю провалился. Интересно, он жив, ходит где-то по земле, ищет новые жертвы? Или уже подох? Не успокоюсь, пока не узнаю.

Перед отъездом звонили Андрюхе. Не застали дома, жена говорит в рейсе. Позвоню потом, обязательно позвоню!

Колька закончил технарь. Теперь он автомеханик. Следующим летом надо будет решать вопрос с воинской службой. У него теперь нормальный, легальный российский паспорт. Но он хочет идти в автомеханический институт. Говорит тяжело дается учеба. И это правда! Сколько я с ним не занимался, а все мимо. Пишет он вроде нормально, почерк красивый, ошибок допускает мало, а с точными науками ну просто беда. Я к этим наукам отношусь прохладно, но у меня хоть все выходит. А он не может постичь совершенно элементарные вещи. Например, сложение дробей или приведение подобных. Вроде бы схватит, но тут же вновь забывает. Я уже и злился на него и орал, а все без толку. Институт это способ не идти в армию. Ну и потом работать у бати лучше все-таки с высшим образованием. Он же рассчитывает на нас. С армией конечно батя решит вопрос, но образование карман не тянет, как тот же батя говорит.

* * *

Из Салоник мы летим на Родос, в гости к Диме. Мы с Колькой смотрим на все с открытыми ртами. Другая страна, другая природа, красота!

У Димы огромный домище с бассейном перед домом. В это время года бассейн пуст. Стоит холодная погода, такая же, как в Сочи в это время года.

Мы не задерживаемся на Родосе. Впереди - путешествие на яхте в Египет.

Египет, Гиза, пирамиды, экскурсия по Нилу, крокодиловая ферма, Хургада, отель, встреча Нового 2003 года на берегу Красного моря, феерверк в 30-градусную жару в 12 ночи. Акваланги, подводная съемка. Гонки на джипах по пустыне к неописуемому Колькину восторгу. Закрываю глаза и вижу его, вцепившегося в руль открытого джипа Wrangler, с горящими глазами, наполненными кайфом от бешеной скорости.

А еще помню наши ночные прогулки вдоль кромки моря. Штиль, тишина, звезды, купание голышом с замиранием сердца от страха перед акулами. Назло своим страхам мы наоборот отплываем все дальше и дальше от берега. Не боимся мы акул и все тут!

Потом мы лежим на теплом песке, пьем сладкое Мартини по очереди прямо из горлышка, заедаем апельсинами и болтаем о своем без умолка.

В отеле в своем номере уже давно спят батя и Дима. Мы возвращаемся только под утро и зваливаемся спать у себя в номере.

Самые счастливые дни моей жизни...

* * *

11 января мы приплываем в Лимассол на Кипре. Накрапывает дождик, +10. Под стать погоде наше с Колькой настроение. Да и батя грустит. Завтра они улетают в Россию, а я остаюсь тут один. Начинается новая жизнь.

Мы едем на арендованной машине в сторону Пафоса, где расположено наше бунгало. Грустно.

Вот и мой новый дом. Небольшая сосновая рощица, до моря рукой подать. Никаких заборов, двухэтажный дом, перед домом несколько пальм, беседка со столиком.

На первом этаже маленькая гостинная, телевизор, кухня, склад, туалет. На втором две крохотных спаленки, одна общая ванная и туалет. Есть телефон, в одной спальне стоит телек Sony, в другой компьютер.

Батя куда-то звонит и через полчаса в дом заходит женщина. Она тепло здоровается с нами, а Дима представляет ее мне:

- Антон, это Ксения, она следит за домом, убирает, стрижет газон, наполняет бассейн, оплачивает коммунальные услуги и налоги. Познакомьтесь, вам теперь долго придется общаться друг с другом.

- Очень приятно.

- Привет, Антон, я тоже очень рада.

Ксении лет 35-40, худенькая, миниатюрная, черноволосая, шустрая. Я думаю, подружимся.

Мне объясняют все премудрости здешнего быта, потом мы садимся на машину и едем на экскурсию. Вот отделение Bank of Cyprus. Тут открыт счет. Вот остановка автобуса на Никосию, вот курортная зона, вот рынок, таверны, магазины.

Медицинская страховка, паспорт, кредитка, доверенность, сотовый телефон, ключи от дома. Направление на учебу, документы об оплате первого года обучения, документы о моем начальном образовании (левые?), необходимые контактные телефоны.

Учеба начнется почти через месяц, пока мне предстоит пожить тут одному, адаптироваться к местному климату, который намного полезнее для моих легких, чем влажный сочинский. В начале февраля мне предстоит сдать экзамены за пропущенный первый семестр и приступить к занятиям примерно в середине февраля.

Такие планы, а пока после обеда мы отправляемся с Колькой погулять и осмотреться.

Наш последний вечер. Помню его в мельчайших деталях.

- Коль, пойдем вечером в таверну, посидим на дорожку?

- Давай.

- Ты мой адрес электронный помнишь?

- Ну.

- Не ну, а повтори!

Он повторяет.

- Ты мне тоже пиши. Я буду писать тебе огромные письма, потому что по телефону всего не скажешь. Понял?

- Ну я много писать не умею.

- Ну хоть читай мои письма каждый день!

- Это само собой.

- Как пользоваться компом не забыл?

- Да не волнуйся, не забыл.

- Как приедешь, позвони Андрюхе.

- Позвоню.

Вечером мы отправляемся в ближайшую таверну вдвоем. Батя с Димой остаются дома обсуждать свои финансовые дела, о которых они могут говорить часами.

Берем камбалу, салат из овощей, картофель и местное красное вино. Потом добавляем виски, потом пьем пиво. Берем с собой бутылку греческого коньяка и уходим гулять в сторону моря.

Прохладно, моросит дождь. Мы натягиваем на голову капюшоны от спортивных костюмов и бредем вдоль берега. Изредка останавливаемся, чтобы глотнуть коньяка. Он почему-то слегка сладковатый.

Почти все время молчим. Коньяк не берет совершенно. И что самое неприятное, не устраняет чувства тоски.

Возвращаемся глубоко за полночь. Замерзшие, голодные, мокрые.

Варим крепчайший кофе, достаем в баре виски и опять пьем. Виски запиваем кофе.

Мужики уже спят. Сверху доносится богатырский храп.

Почему так быстро пролетело время в Хургаде? Боже, как мы друг к другу привыкли! Как же плохо будет завтра!

Виски тоже не берет.

В эту ночь мы не смыкаем глаз.

* * *

После завтрака начинаются сборы. Следуют последние наставления, указания, советы.

Я по очереди быстро обнимаю Диму, долго обнимаю батю, который почему-то плачет. Потом обнимаю Кольку. Мои единственные на земле родные люди. Отец и брат. Оба спасли меня от смерти. Я их вечный должник, на все времена.

Вот и все. Они уезжают. Наступает злая тоска.

* * *

Звоню им через каждые полчаса вдогонку. В 6 вечера по Москве ловлю их звонком, выходящими из самолета в Адлере.

Вот я и на чужбине. Один. Хотя есть еще эта невидимая информационная нить: телефон, электронная почта.

Надо взять себя в руки! Я сильный, я обязан бороться в этой жизни. Сейчас мне надо выполнять поручение отца и учиться. Это мой долг. Сыновний долг. А потом может мне со временем придется помогать брату? Я обязан учиться хорошо. Я самый умный и толковый. Я покажу им тут всем, на что я способен! Ждите, скоро приеду в ваш колледж!

Все, сегодня немного выпью, завтра за учебу. Надо сдать экзамены так, чтобы у преподавателей сразу возникло понимание того, кто к ним приехал.

Интересно, а как ученики воспримут мои шрамы и седину? Боже, какая ерунда! Да все равно как. Плевал я на всех. Я тут ради отца и Кольки. Моих родных людей.

Капкан

17 января 2003 года я отмечаю свой 15-й день рождения. Да, мне исполняется 15 лет. На самом деле, я не знаю точно когда у меня день рожденья. Имеется лишь смутное воспоминание детства о том, этот день должен наступать спустя пару недель после нового года.

У меня нет настроения отмечать этот маленький юбилей, но ближе к вечеру почтовая служба DHL доставляет мне подарок от отца и Кольки. Две коробки с ленточками. Распаковываю. В большой - компьютер-ноутбук, навороченный П-4 с факс-модемом и кучей всевозможных CD-дисков. Это батя, ясное дело. В маленькой - красивый костюм-тройка с тремя галстуками в комплекте и еще две сорочки. Это от Кольки. Там же открытка. Вот она и сейчас передо мной:

Братишка! Не грусти там, учись хорошо, чтобы мы гордились. Хотя мы итак будем гордиться. Желаю тебе не болеть там, и чтобы мы поскорее встретились и провели время так же, как тогда в Хургаде. Скучаю по тебе, люблю и жду. Твой Колька.

Я тут же звоню в Сочи, чтобы сообщить о получении подарка. Болтаем долго обо всем.

В 20-00 по местному иду в свою любимую таверну "Монте-Кристо", что в пяти минутах ходьбы от дома. За пару дней до этого я познакомился с самим хозяином таверны. Вассос, грек. По-нашему, Вася. Высокий, плотный, грудь нараспашку, черноволосый и очень словоохотливый.

Я уже постоянный клиент "Монте-Кристо", потому что ужинаю там ежедневно в одно и тоже время.

В этот день Вассос угощает меня рыбным мезе. Национальное греческое блюдо, точнее целая смена рыбных блюд с салатами, гарнирами, приправами. Подается никак не меньше десяти различных горячих рыбных деликатесов. В каждом понемногу, но в итоге выходит форменное передание. Ну и конечно знаменитое красное сухое вино местного производства. Тут все пьют вино. Дети Вассоса - дочь моего возраста и сын чуть помладше тоже пьют понемногу. Считается полезным и непредосудительным.

Вассос сам обслуживает мой стол, изредка присаживаясь, чтобы выпить со мной вина и пожелать мне всего хорошего.

Во время ужина пару раз звонит Колька. Они с батей знают, где я и чем занимаюсь. Их звонки - это тосты и пожелания, потому что в тот же момент они отмечают мой день у себя за столом.

После ужина Вассос объявляет мне, что сегодняшний стол - это его подарок мне. За такое полагается выпить и мы выпиваем с ним по порции виски с содовой. Дрянь страшная! Бррр!!! Но я не подаю вида, неудобно же!

Вернувшись домой, до глубокой ночи занимаюсь настройкой ноутбука "под себя". Теперь я смогу пользоваться интернетом и среди недели во время учебы. Здорово!

* * *

Мой первый день в колледже. Меня представляет нашей группе лично директор колледжа. Он шутит, на тему моего "греческого" происхождения. И тут и в Греции принято различать настоящих греков и греков по паспорту. К грекам по паспорту отношение снисходительное и немного несерьезное.

Колледж расположен в тихом квартале на окраине Никосии недалеко от демаркационной линии, разделяющей южную, "греческую" и православную часть острова от северной, турецкой и мусульманской. Три этажа, большой внутренний двор, спортивный комплекс с бассейном.

В двух кварталах от моего колледжа расположена квартира, которую я снимаю за умеренную плату. Она находится на третьем этаже многоквартирного дома. Спальня, гостинная, кухня, туалет и ванная. Тут не принято говорить "у меня двухкомнатная квартира", говорят у меня "односпальная квартира". Это означает, что помимо этой самой единственнонй спальни может быть еще пять вспомогательных комнат, но квартира все равно будет считаться односпальной. Поэтому по российским меркам моя квартира двухкомнатная, а по местным - односпальная.

В квартире имеется все самое необходимое. Кровать, белье, стиралка, телек, телефон. На кухне - кофеварка, микроволновка, электропечь. Уборку делает хозяйка во время моего отсутствия. Все очень скромно и ненавязчиво. Можно подключаться к интернету. Плата за телефон повременная. Плати и сиди в сети сколько угодно. Оплата за телефон и электричество производится по счетам за истекший период времени, а квартирная плата - за неделю вперед. Полное доверие и ни тени сомнения, что постоялец обманет, обворует, скроется и не заплатит по счетам.

На первом этаже в этом же доме расположено небольшое европейское кафе. Следует различать кипрскую таверну и европейское кафе. Это небо и земля. Кафе - это бутерброды, кофе, мороженное. Таверна - это почти домашняя кухня с местным калоритом, изобилием и деликатесами.

Хороший ужин в таверне с бутылкой вина на одного человека обойдется в 7-10 кипрских фунтов (15-20 американских долларов). В кафе это будет намного дешевле, но и не так вкусно.

Есть тут и рестораны, особенно в отелях на побережье и в Никосии, но я туда не хожу. Только в свою любимую таверну под Пафосом, да в эту кафешку, что в моем доме в Никосии.

* * *

В классе за столом обычно сидят по два человека. Меня сажают на третью парту с девочкой по имени Елена. Она гречанка. Красивая, стройная. Немного выше меня ростом.

Первые два дня мы в основном молчим. Потом знакомимся. Она из Никосии. Зажиточная по местным меркам семья. Родители - юристы. Косится на мою седину, руки. Мне неловко и я стараюсь прятать от нее кисть правой руки. Она это явно замечает. Так мы с ней и играем в эту игру. Я вижу, что она видит и умирает от любопытства, она видит, что я вижу ее любопытство. Тут не принято задавать личные вопросы в лоб. "Прайваси" - частная жизнь. Священно.

Как-то после занятий я иду с ней по улице и произношу:

- Ты что-то хотела спросить обо мне?

- Да. А где твои родители?

- В России. У отца крупный бизнес. Мать умерла много лет назад. Есть старший брат. У тебя есть братья-сестры?

- Нет, я одна в семье. А твой отец не женился?

- Нет, он посвятил свою жизнь сыновьям.

- О! Это здорово!

- Спрашивай, что тебя интересует еще обо мне?

- Ну..., я не знаю, удобно ли....???

- Про травмы?

- Прости, пожалуйста, это не любопытство, просто мне это не безразлично.

- Ничего, я был в автомобильной аварии. После этого осталось много шрамов, вот еще волосы побелели от страха, видишь?

- Вижу, какой ужас!

- Не переживай, все уже позади. Я забыл.

- Ты такой умный, наверное будешь нашим лучшим студентом.

- А ты красивая! Наверное будешь мисс-Никосия!

Она заливается краской и смеется:

- Спасибо!

- И тебе спасибо.

- У тебя раньше была девушка?

- Раньше не было. Только в прошлой жизни. А у тебя?

Она смеется:

- Тоже в прошлой!

Постепенно между нами устанавливаются простые, дружеские отношения. Каждый день после занятий мы прогуливаемся, едим мороженное, пьем кофе с хрустящими хлебцами. Потом я сажаю ее на автобус и она едет домой. Я возвращаюсь к себе. По пятницам я забираю свои вещи и мы оба садимся в этот автобус. Только она выходит на своей остановке, а я еду к себе в Пафос. С той остановки хорошо виден их дом - огромный шикарный особняк с пальмами перед входом.

Как-то Елена распрашивает меня о моем бунгало, я объясняю ей где это находится, она обещает наведаться с папиком на машине в гости. Приходится объяснять, что это бунгало - дом третьестепенной важности для моего отца. А вот, дескать, в России у нас такие хоромища! Тут это очень важно. Друзья выбираются только в своем кругу и в соответствии с достатком. А признаком достатка обычно является бизнес, дом, автомобиль.

Бизнес Вовы вызывает у Елены уважение. Крупный торговец и владелец телекоммуникационного холдинга. Это я так загнул. Звучит! Ответная реакция не заставляет себя долго ждать. Она в деталях рассказывает о клиентах ее родителей, выигранных процессах, заключенных контрактах. Она уверена, что мне это интересно, ведь я буду учиться на юриста в университете.

* * *

Я иду первый раз в бассейн. Волнуюсь, как отнесутся к моим отметинам. Все уже знают про "аварию", но все-таки. Ясно, что это зрелище не может вызвать положительные эмоции.

В раздевалке снимаю майку и тут же ловлю на своей спине взгляды других ребят. Молчат. Прайваси. Ну и слава богу! Выхожу на построение. Из женской раздевалки выходят девочки. Косятся, как на прокаженного. Эти взгляды перехватывает Елена, подходит ко мне и совершенно неожиданно обнимает меня за плечо и увлекает в сторону:

- Иди, чего-то скажу!

Напряжение снимается. Она смотрит мне в глаза, я благодарю ее взглядом.

- Тебе было больно? Извини...

- Сейчас? Нет.

- Тогда.

- Было страшно.

- Это чеченцы?

- Глупости, с чего ты взяла?

- Отец говорит, что после аварии не седеют. А я думаю, что и ладонь в аварии повредить трудно, и спину.

- Меня тащило спиной по бетонке, а рукой я пытался тормозить.

- Антон, все. Извини, я лезу в твои дела. Прости.

- Все нормально, забыли.

* * *

Конец февраля, у меня лучшие в группе суммарные показатели успеваемости. Горжусь страшно!

28 февраля, пятница. Еду к себе на побережье в Пафос. Из автобуса звоню бате:

- Батя, здоров!

- Привет, Антош.

- Ну что, поздравь, я у тебя лучший студент колледжа по всему нашему курсу!

- Я знаю, сынок! Мне звонили уже по этому поводу. Ты отдыхай там, не перерабатывай сильно. Надо и об отдыхе думать тоже.

- Мне не трудно, честное слово!

- Чем вечером займешься?

- Схожу в отель, что у нас тут по соседству. Помнишь, такой стеклянный весь?

- Ну да, а зачем?

- Там в холле рояль, хочу поиграть, чтобы форму не терять.

- Это хорошее дело.

- Чего голос такой грустный?

- Устал наверное, погода паршивая. Сердце давит.

- Слушай, не нравится мне это. Вызови врача.

- Сынок, не бери в голову, у меня это через два дня на третий уже много лет. Ты лучше отдыхай сам.

- Батя, за меня не беспокойся, ты же знаешь, я железный. У меня еще много сил в запасе. Я когда летел сюда, дал сам себе клятву, что буду лучшим.

- Я бы очень хотел тебя сейчас обнять.

- Обними Кольку за меня, сделаешь?

- Сделаю.

- Ну давай, отдохни вечерком.

- Не получится. Сегодня Совет директоров, отчеты принимаем. Это дело надолго, сам знаешь.

- Вот блин! Ладно, я сегодня вечером сыграю твой любимый "Караван" для тебя.

- А ты набери наш домашний номер с мобильного, а я послушаю.

- Так ты поставь кассету с моими записями, можно даже видео.

- Я хочу живой звук, точнее хочу знать, что в этот момент ты сидишь там и играешь. Запись это хорошо, но уже немного не то.

- Я понял. Сделаю.

- Сынок, меня межгород требует, извини!

- Давай, целую.

- Я тебя тоже.

* * *

Вечером в отеле подхожу к портье.

- Здравствуйте. Я живу в бунгало в конце улицы, последний дом направо. Знаете?

- О, да! Хорошее место. Вы что-то хотели?

- Разрешите немного поиграть у вас на рояле? Я давно не подходил к инструменту, хочу немного поддержать форму.

- Никаких проблем, пожалуйста, сколько угодно.

- Спасибо.

* * *

- Алло, папа, ты сейчас слушать можешь?

- Антоша? Могу, сынок, я слушаю.

* * *

- Узнал?

- Спасибо, родной. Коле позвони, он хотел с тобой поговорить о чем-то.

- Пап, опять мне твой голос не нравится.

- Ничего, Антош, я уже скоро еду домой. Ты отдыхай.

- Ну давай!

- Целую.

* * *

- Колька, здоров!

- Привет, Антоха!

- Как дела, что делаешь?

- Дела у прокурора, у нас делишки! Прикинь, сегодня на мерине весь день ездил по городу!

- А менты?

- Знают, чей мерин, не останавливают.

- Ну и как? Лучше "ягуара"?

- Сравнивать трудно. Ягуар шустрее, а в этом, как в танке.

- Ясно. А я сейчас бате через мобилу "Караван" играл.

- А где клавиши достал?

- В отеле, помнишь, где мы дождь пережидали и кофе пили?

- А точно! Ты еще тогда рояль там в холле увидел и хотел поиграть как-нибудь.

- Было дело!

- Чем заниматься завтра будешь?

- Сначала отсыпаться до обеда. Потом кофе попью и в интернете поторчу. Мне реферат нужно к понедельнику сделать по истории острова. Вечером ужинать в "Монте-Кристо", на горшок и в койку. А ты?

- Дрыхнуть буду весь день. У нас погода хреновая. Дождяра лупит второй день.

- То-то батя фигово себя чувствует, он же обычно на погоду жаловался.

- Ну да. Врача не хочет. Он и тебе говорить про это запретил. А ты уже знаешь?

- По голосу итак ясно.

- Вчера скорая была.

- Не знал, Колян, это хреново. Что сказали?

- Стенокардия, аритмия. Кардиограмму делали, уколы кололи.

- Коль, еще я, козел, тогда ему добавил.

- Антоха, дело житейское. Это все сука эта сделала. Теперь тут другое. Работы много, мотается по всему побережью, устает сильно.

- Ладно, следи там за ним.

- Слежу.

- Настроение играть пропало, пойду коньяка в бар дерну.

- Ну вот. Скажи чего-нибудь хорошее на ночь.

- Хорошее? Ладно. А у меня теперь девчонка есть.

- Да пошел ты!

- Скажи честно, ревнуешь?

- Не верю.

- Нет, серьезно.

- И чего, к свадьбе идет?

- Ладно, Колян, не грусти. Ты же знаешь, буду выбирать только с твоего одобрения.

- Ладно, колись, чего там у тебя?

- Местная красавица. Батя из крутых адвокатов. Девчонка правда хорошая. Красивая, заботливая, внимательная. Меня опекает с самого начала.

- Ну а ты?

- А что я? Ты же меня знаешь.

- А чего ты мне под выходные настроение портишь?

- Колька, дурак ты. Конченный. Ну я что своего места в жизни не понимаю? Или думаешь меня понесло уже?

- А, ну кто тебя знает?

- Ну и все, успокойся. Потом ты же знаешь, что я сильно люблю только одного человека в жизни. И еще батю, как отца. А ты мне больше, чем брат. Ты подарил мне жизнь и свободу.

- Ладно тебе, завел свою песню. А как я уйти хотел от тебя в лесу, помнишь?

- Не помню.

- А помнишь, когда я сказал.....

- Не помню. Все, Колян, замяли.

- Ну, ладно.

- Чего делать сейчас будешь?

- Телек смотреть, "Поле чудес".

- А я порнушечный канал смотреть буду.

- Это полезно в твоем возрасте.

- С чего ты взял?

- Ну, значит развитие у тебя правильное идет.

- Конечно правильное. Ты же знаешь.

- Знаю.

- Ну давай, спокойной ночи!

- До завтра, братан!

* * *

Раннее утро. Еще темно. Звонок телефона. Мобильный я отключил с вечера. Как неохота вылезать из под теплого одеяла. Кого это угораздило в такую рань? Звонит, блин, не прекращая. Придется идти.

Шлепаю босиком вниз. Глаза не открываются. С вечера тяпнул 150 греческого коньяка, а сверху положил банку пива. Смотри-ка, звонит и звонит! Наконец снимаю трубку:

- Hello?

- Антоха, беда. Батя умер.

- Что??? Колька??? Как это? Я не верю!

- Два часа назад. Скорая не успела. У него это третий инфаркт.

- Коль, родной, скажи, что это неправда, что ты пошутил, я прощу тебе все.

- Антоха, это правда.

- Это я виноват.

- Не дури, я прошу тебя.

- Больницу помнишь?

- Антоха, еще раз прошу, не дури. Без того тошно.

- Где он сейчас?

- В спальне у себя. Там врачи, сейчас уже с работы съезжаются.

- Жене его звонили?

- Сейчас будут.

- Мне надо приехать, только как?

- Надо Диме звонить, ты сможешь только с ним. Его же твоим опекуном делали при выезде?

- Коль, что теперь с нами будет?

- Не знаю.

- Коль, за что нам с тобой все это? Только жизнь человеческая началась...

- Антоха, звони Диме, потом мне. Нам надо быть вместе.

- Звоню.

* * *

- Дима? Ты уже в курсе?

- Знаю. Завтра вылетаю в Сочи.

- Я с тобой.

- Вот этого не надо.

- Почему?

- По качану! Потому что я везу с собой его жену и дочь. Потому что прилетит его сын. А вы там кто такие будете? Братики? Приемные детки? Вас давно пинками под задницу не выставляли? На хрена дразнить гусей?

- А Колька?

- Поживет пока в гостинице, пока все уляжется. Потом думать будем.

- А я?

- Сиди тут и не рыпайся. Учись. Прилечу, с тобой порешаем.

- Я хочу видеться с братом. Может он сюда потом прилетит с тобой?

- Может.

- Дим, а что с нами дальше будет?

- Слушай, спроси что полегче! Я откуда знаю. Надо смотреть завещание, говорить с прямыми наследниками, я должен решить там свои компаньонские проблемы. Это сейчас важно. А ты заладил - братик, сестричка! Все, Антон, не доставай, без тебя тошно. Все выходные итак обосраны.

- Дим, а чего ты так? В такой день. Думаешь нам хорошо сейчас?

- Антон, все. Жди моего звонка из России. Мой тебе совет - туда не трезвонить без крайней надобности, Николаю звони только на сотовый. Передай мой приказ, чтобы слинял к воскресенью в гостиницу или еще куда. Не дай бог, Вовина баба его увидит там!

- Хорошо, Дима. Жду твоего звонка. Кольку забери потом с собой, ладно?

- Пока.

* * *

- Коль, это я. Собери все, какие только можно деньги и вали срочно в гостиницу. Дима говорит, что прилетит в воскресенье с его женой и дочкой. Если эти стервы тебя увидят, поднимут визг.

- Согласен. А потом?

- После похорон позвони Димке на сотовый. Он обещал привезти тебя сюда. Ты его тоже попроси об этом.

- А если он не согласится?

- Попроси у него денег и жди меня. Я сам тогда прилечу к тебе. Нам надо теперь вместе теперь. Только не пропадай и звони. Понял?

- Понял.

- Коль, ты же помнишь, я люблю тебя одного и теперь уже точно, кроме тебя, у меня нет никого на всем белом свете.

- Я жду тебя, Антоха.

- Коль, не раскисай, прорвемся.

- Держись и ты там.

- Держусь...

Одиночество

Я поднимаюсь наверх. За окном еще темно, но я привожу себя в порядок. Хожу по дому, совершенно не понимая, что сейчас необходимо сделать и как жить дальше. Так, для начала надо умыться. Кофе! Надо сварить кофе. Варю крепчайший кофе. Сигареты! Где сигареты? Плевать на запреты. Я давал обещание отцу не курить. Кольке не обещал, да он и не требовал.

После третьей сигареты до меня доходит, что моя вторая жизнь только что закончилась. Она плавно перетекла в третью, которая вряд ли сулит мне что-нибудь хорошее. Идиотская ситуация. Я тут, они там. Я не могу попасть туда, Колька не может прилететь сюда. Я русский иностранец, грек, временно живущий в соседнем государстве Кипр. Несовершеннолетний, поэтому самостоятельно перемещаться через границы не могу. Получается я в ссылке. Что будет дальше? Полный туман...

Эх, батя... Надо поискать чего бы выпить. Так, это что? Коньяк греческий "Метакса". Немного сладковатый с ванилью. Пакость, ненавижу. Надо взять себя в руки. Антон, будь мужиком! Много пить нельзя, надо сохранять способность думать и принимать трезвые решения. Я только чуть-чуть, чтобы унять дрожь в руках и коленях.

Ползут воспоминания... Бред какой-то! Кошмар. Не верю. Может это сон? Господи, два месяца назад в новогоднюю ночь он пил шампанское, шутил, смеялся, строил планы на будущее. Мое будущее! Мечтал относительно университета в Англии. Я помню этот его тост-поздравление в мой адрес "со стартом на западе". Я обещал не подвести и вопреки всему стать человеком, доказать всем и прежде всего самому себе, что чудо возможно, что я, бывший бомжонок с поломанный судьбой, состоялся как человек.

Я помню этот его взгляд, полный обожания. Дима тогда так и сказал: "Вован, ты его съесть готов, так любишь". Он засмеялся и начал смешно оправдываться. Дима продолжал свои шуточки, тогда Вова посерьезнел и сказал: "Димка, грешный я, ты же знаешь. Антошка чистый. Прихожу домой после всей нашей мрази, вижу его и накипь уходит". Мне в очередной раз стало неудобно перед Колькой.

Эти странные отношения в нашей семье. Отец обожал меня, прощал мне абсолютно все, любые выдури, капризы, перепады настроения, порою даже хамство. Это я-то чистый? В сравнении с Колькой я совсем даже не подарок. Мог моментально слететь с тормозов. Остановить меня умел только Колька. Батя не умел. Он только смотрел на меня с печалью и ждал, когда скажет свое слово брат. Батя, абсолютно жесткий и волевой в жизни (я-то видел его на работе!), рядом со мной делался беспомощным и безвольным. Он ровно и спокойно относился к Кольке. Сам Колька с легкой обидой как-то сказал, что он - это бесплатное приложение ко мне. Я ругал его за эти слова, но в глубине души был с ним согласен. Нет, батя великолепно относился к Кольке, я имею в виду другое. Это, во-первых, бросающееся в глаза обожание бати в мой адрес, во-вторых, всепрощение любых моих идиотских выходок. Прощал бы он с легкостью Кольке такие фортели, какие позволял себе я? Вряд ли. В то же самое время мы с Колькой шагу не могли ступить друг без друга. Батя чуть-чуть ревновал меня по отношению к Кольке, я ревновал Кольку по отношению к бате, Колька - батю по отношению ко мне. Такой семейный треугольник.

При всем при этом, мы жили дружно. Ссоры? Как в любой семье. Были обиды, были ссоры. Скандалов не было, это точно.

* * *

День проходит в каком-то дурмане. К вечеру я узнаю, что Колька уже поселился в небольшой частной гостинице по-соседству с батиным домом. А уже совсем ближе к ночи меня ожидает неприятный сюрприз. Пытаясь выловить Диму, у которого весь день не отвечает мобильный телефон, звоню в дом. Трубку снимает Людмила. Я сразу узнаю ее голос, слух-то у меня хороший. И память долгая.

- Здрастьте, это я, Антон.

- Ну и дальше что? Ты уже сделал свое черное дело, чего еще тебе надо?

Она плачет, громко всхлипывая в трубку.

- Извините, я хотел узнать, Дима приехал?

- Какое тебе дело? На твоей совести его жизнь и тебе никогда не смыть с себя этот грех. Я прошу тебя во имя памяти загубленного тобой человека, никогда, запомни, никогда сюда больше не звонить.

- Почему вы меня обвиняете?

- Тебе не понятно?

- С таким же успехом тоже самое можно сказать и о вас и о ком угодно. Отец жил не на необитаемом острове, а среди людей. Каждый из них приносил ему и огорчения и радости. Он сам выбирал как и с кем ему жить. И не вам мне указывать на дверь. Вы в этом доме кто? Домработница! Прислуга. А я его сын. Да, неродной, приемный. Но сын. Он меня любил и я его тоже. Было всякое, а у кого нет в жизни проблем? Но это не ваше дело лезть в нашу жизнь своими грязными лапами.

- А я смотрю, зубки прорезались?

- Прорезались и очень острые. Я не забыл еще наш последний разговор. И не забуду. Что вы делаете в моем доме? Немедленно убирайтесь! Я скоро приеду и вышвырну вас вон.

- Слушай, ты, маленький вонючий ублюдок, я прикажу охране спустить на тебя собак, если ты только посмеешь приблизиться к забору. Все документы, сделанные на тебя и твоего дебильного братца Володей, я уже нашла. Знаешь где они сейчас? Догорают в камине! Ты снова пустое место в этой жизни. Вернешься, будешь ходить с трубой по вагонам туапсинской электрички, играть жалобные мелодии и выпрашивать у пассажиров себе и братцу на бутылку дешевого пойла. Ты подохнешь, как и твоя стерва-мать в каком-нибудь тамбуре, нажравшись с горя и обкурившись анаши. После этого тебя закопают как бездомную собаку, и никто не придет к тебе на могилу и не вспомнит добрым словом, равно как никто не приходит на могилу твоей суки матери.

Кровь начинает стучать в висках. Сквозь зубы произношу:

- Запомни, тварь, я приеду и убью тебя. Мне терять нечего. Ты мне ответишь за мать. Ты подписала себе приговор.

- Замечательно, я записала этот разговор на диктофон, сейчас же передам эту запись в службу безопасности. Угроза убийства это уголовное преступление. Прилетай, тебя встретят прямо в аэропорту!

Она бросает трубку...

Я не нахожу себе места. Звоню Кольке, слышу его пьяный голос.

- Антоха, братан, как мне хреново!

- Колян, не надо сейчас расслабляться, не время. Ты в курсе, что Людмила уже в доме?

- Знаю, братан, я не хотел тебя расстраивать.

- Колька, какие документы у тебя есть при себе?

- Щас посмотрю... Ученический билет, медсправка на право вождения, все...

- Она нашла и спалила наши документы!

- Вот сука! А что теперь делать?

- Постарайся найти Диму. Он должен помочь. Я думаю он уже у вас. Только батиной жене не попадайся на глаза. Коль, и не пей, ладно?

- Антоха, сегодня можно. День такой. Давай и ты помяни батю. Он же тебя любил, Антоха. Тебя!!! Ты что уже забыл?

- Коль, я все помню, я просто волнуюсь за тебя. Меня нет рядом и я боюсь, что ты начнешь пить, а остановить некому. Им же только этого и надо. Сколько у тебя денег?

- Щас, посмотрю... Сто баксов и четыреста рублей.

- Да ты что? Почему так мало, я же просил тебя взять все, что только можно?

- Было больше, но мы тут с мужиками батю поминали...

- Коль, братик, что ты наделал? Зачем?

- Я завтра у Димона попрошу.

- Просить это хреново, надо было взять пока еще можно. Ты что не понимаешь, что теперь мы изгои, что мы опять вне закона?

- Прости, Антоха, я плохо соображаю, прости...

* * *

Утро. Звоню Кольке. Мобильный телефон не доступен. Вечер - не доступен. Тоже самое у Димы. Звоню в дом, не берут трубку. Автоответчик голосом Людмилы предлагает оставить сообщение или передать факс.

2 часа ночи, там у них 4 утра. Звонок на домашний телефон. Как ненормальный подхватываюсь с кровати и бросаюсь вниз в одном нижнем белье. Колька:

- Антоха, звоню с вокзала с переговорки. У меня мало денег, всего одна минута. Слушай и не перебивай. Я еду к Андрею в Луганск. Мы с ним уже созвонились, он ждет. Людмила сама купила билет мне на поезд. Дала еще 50 долларов, чтобы я поменял на Украине. Андрей разрешает пока пожить у него, говорит в рейс будет брать меня, помощник, говорит, все равно нужен. Там может с хатой в Донецке что-то проясним. Ты же помнишь, у матери была ведомственная хата, еще от отца. Он когда умер, квартиру оставили за матерью, потому что я на руках был еще малой. Ты Андрюхины координаты знаешь, запомни, чтобы не случилось - связь через него. Ты все понял? Я уже не пью, я же послушный твой брат.

- Коль, наверное ты прав. Я не могу так сразу все просчитать с ходу. Ты только будь осторожен, ладно?

- Ты тоже там держись. Не кури, ладно? Я не пью, а ты не кури.

- Постараюсь. Что с твоим мобильным?

- Деньги кончились, отключен. На твоем все нормально? С деньгами у тебя как?

- У меня все есть, не волнуйся. Если что пойду играть по вечерам в отель на рояле, не пропаду. Ты смотри не забудь наш домашний телефон тут, на острове, мой мобильный и электронный адрес в сети. Понял? Повтори!

- Значит так, телефон в Пафосе....

Идут короткие гудки...

Я шлепаю босиком на кухню и варю свой очередной кофе. Курю. Прости, Колька, ты только не пей. Тяжело ему будет с этим делом. Под моим присмотром он не позволял себе алкогольных излишеств, но я видел, что он к этому готов. В праздники батя всегда разрешал нам выпить чуток. После этого, он всегда продолжал добирать в нашей комнате. Я корил его, в ответ он стандартно обещал, что еще чуть-чуть в честь праздника и все. Потом за батю, потом, святое - за меня. Наутро пил пиво, я думаю, не будь рядом меня, не только бы пиво...

* * *

Колледж. Я сообщаю группе, что случилось. Ребята молча жмут мне руку, Елена плачет. Меня отпускают с занятий, я брожу один по улицам Никосии. Кофе в придорожных кафе и на заправочных станциях, сигареты. Одиночество. Телефон молчит. Отец умер, Колька уехал, я остался один. Елена. Надо встретить ее после занятий, поговорить. Она же многого не знает...

* * *

Мы сидим с ней в кафе на улице Принца Чарльза. Я рассказываю ей свою реальную историю взамен той легенды, о которой знает колледж. Она все время плачет и гладит мою руку. Я курю уже сверх всякой меры. От лошадиных доз кофе и сигарет бешено стучит сердце.

Елена звонит по мобильному своему отцу, просит срочно принять нас двоих. Я противлюсь, но она тянет меня за собой.

Офис адвокатской конторы на Касторос стрит. Он принимает нас у себя в кабинете. Господин Алексидис. Крупной комплекции, высокий, с черной бородой и темных очках. Мне приходится еще раз в самых общих чертах повторить свою историю. Слушает, не прерывая, периодически бросая взгляды на дочь. Елена опять плачет и это его заметно нервирует.

- Хорошо, Антон, я подумаю, чем можно тебе помочь. Мне надо поговорить о тебе с друзьями в Департаменте миграции. Вот моя визитная карточка. Давай созвонимся в конце недели.

- Спасибо.

- Не стоит благодарности.

- До свиданья.

- До пятницы. Ты Елена останься, Антон доберется сам.

* * *

Учеба скомкана. В среду мне удается дозвониться до директора одной из батиных компаний. Похороны состоялись во вторник. Дима с бывшей батиной женой решают юридические вопросы по наследству и разделу сфер бизнеса. Завтра прилетает сын Вовы. Дележ это надолго. Мне рассчитывать не на что. Завещания нет, дальнейших перспектив на какие-либо блага от этих людей тоже нет. И быть не может.

В четверг звонок на мобильный. На связи Дима:

- Антон, привет. Слушай, дела обстоят так. Я сделал все, что мог, хотя поверь, это было за гранью. Тебе оплатят учебу в колледже до полного завершения. Это раз. Рента и коммунальные услуги в кипрском доме будут оплачены со счетов оффшорной компании "Гриндос". Дом принадлежит этой компании, сама компания принадлежит Вовану, Вован в земле, акции в Швейцарии в одном из банков, заполучить их все равно крайне проблематично. У тебя доверенность до 2009 года, ну и живи себе там спокойно. Наследники обещают тебя не трогать и платить ренту и услуги по содержанию только при условии, что ты уже никогда не вернешься в Россию. Тебе надо обжиться там, будешь правильно себя вести, я помогу тебе с грин-кард. Устройся работать в свободное от учебы время, заработай себе на университет. Все в твоих руках. Ты парень толковый, не то что твой братец, прорвешься. Европа таких любит. Все понял?

Вот оно - "умрешь на чужбине и не скоро". Теперь понятно.

- Понял, спасибо. Что с Колей?

- Достал он тут всех, ну его в задницу. Вечно бухой, к людям лезет. Тут не до него, а он со своими пьяными слезливыми бреднями пристает. В общем, отчалил и скатертью дорога. Мой тебе совет, он тебе никто и звать его никак. Забудь. Ну было там что-то у вас когда-то, ну благодарен, так ты ему уже все долги вернул с лихвой. Он тебе что сделал? Ну спас, а это что ему дорогого стоило? Шел мимо, лежит, поднял, пошел дальше. Что теперь, молиться на него до конца своих дней? У тебя своя жизнь, у него своя. Если не сопьется, будет крутить баранку дальнобойщиком, трахать придорожных проституток, пить хреновый портвейн по вечерам в гостиничном номере на десятерых и под пьяные сопли рассказывать таким же дебилам, как он сам, о твоем чудесном спасении благодаря его неслыханному героизму. Другое дело ты. Толковый, грамотный, везучий. Тебе и карты в руки в этой жизни.

- Дима, как ты можешь так говорить? Я брата не брошу. Как только доберется до Украины, я свяжусь с ним и все равно придумаю, как нам жить вместе.

- Слушай внимательно, но я тебе этого не говорил. Понял?

- Ну понял. Что?

- Боюсь, не доберется он до Украины никогда.

- Что???

- Я сказал, что сказал. А ты сам кумекай что к чему и почем.

- Дима, повтори, что это значит, почему не доберется?

- Все, Антон, больше я тебе ничего не скажу. Вырастешь, может быть поймешь. Сюда не звони, меня не ищи. Я сам тебе позвоню, если будет надо. Номер мобильного я сменил, чтобы ты не приставал. Пока.

Я не нахожу себе места. Они что убьют его, а за что? Зачем? Думай, Антон, думай! Стоп! На Кольку батей было оформлено официальное опекунство, на меня нет, потому что я уезжал на учебу с документами на опекуна Диму. У меня левые документы, у Кольки они были легальные. Судорожно хватаю визитку господина Алексидиса. Спрашиваю по поводу прав опекаемого. Он поясняет:

- Согласно законов Кипра, опекаемый имеет права на долю в наследстве наравне с прочими наследниками. Как обстоят дела в России, я не знаю. У тебя все?

- Все, спасибо...

* * *

В пятницу господин Алексидис сообщает мне по телефону, что он не берется мне помогать. Говорит что-то о русском криминале, об искусственных сложностях, которые мы сами нагородили на ровном месте, о нежелательности моей дружбы с Еленой. В конце добавляет, что на последнем он настаивает, это решение их семьи и Елены тоже.

* * *

Ясно. Остается одно - надеяться, что Колька добрался до Луганска.

Звоню Андрею каждый день по многу раз. Проходит неделя. Он не приехал...

Наступила пустота. Я начинаю пить. Страшно, по-русски, по-черному. Сначала я просиживаю подолгу в "Монте-Кристо". Потом начинаю замечать, что мои тоскливые пьяные оргии перестают нравится персоналу и хозяину. Мне казалось, что пить в обществе людей не так безнадежно, как одному в пустом доме. Ладно, если не нравится, буду пить сам. Я же гордый...

Часто звонит Елена. О чем говорить? Не о чем. Она все понимает. Плачет и просит вернуться в колледж. Я перестаю отвечать на ее звонки. У меня в голове стоит ледяной голос ее отца.

* * *

27 марта. Утро. Спускаюсь вниз в ванную. Руки дрожат, мучает кашель. Смотрю на себя в зеркало. Антон, это ты? Закуриваю. Пускаю дым прямо в свое отражение. Пустота. Бессмысленная пустота.

Я знаю, где лежит батин "магнум". Это крайний вариант. Я помню.

Включаю телек, ставлю кофе. Пока варится кофе, достаю пиво из холодильника. CNN дает новости из Ирака. Бомбежки, ракеты, самолеты, зенитки. Ополченцы, патриотизм, фанатизм. У них в жизни есть смысл. Этот смысл - борьба. Любовь и борьба. Любовь к своей земле, своей семье, к детям и борьба за свободу. У меня нет больше любви, нет борьбы. Я сломлен.

А собственно что за идиотская смерть с этим магнумом у виска? Телевизор подсказывает мне выход. CNN рассказывает о "живом щите" вокруг Багдада. Люди со всех концов земли едут в Ирак, чтобы стать в "живой щит". Показывают лица этих добровольцев, говорят насколько это смертельно опасно. Мне ли бояться смерти? Смешные они...

Решение принято? Надо еще немного подумать. Впервые за последнюю неделю умываюсь и чищу зубы. Принимаю душ. Пью кофе с сыром. Курю.

Собственно, альтернатива простая. Магнум или Багдад? Магнум это быстрый выход. Но это грех. Отец верил в бога, рассказывал о христианских грехах и я это знаю. Багдад это почти тоже самое, но это не самоубийство. Точно, это не самоубийство!

Такой красивый русский театральный жест. В голову лезут всякие бредни. Я вышел из войны, туда же и ухожу. Дитя войны. Круг судьбы замкнулся? Ловлю себя на подленькой мыслишке. Жаль никто не узнает о моем решении и подробности моей смерти. Я представляю, как Людмила, Дима, Елена читают в газетах о русском парне, ставшем грудью на защиту иракской свободы и погибшем смертью героя.

Саддам Хусейн? Да какое мне дело до Хусейна, до их свободы? Какой бред! Я просто убегаю от самого себя. От этого магнума, от злой, гадючей тоски.

"Умрешь на чужбине и не скоро". Может уже и пришло это самое "не скоро"? Где ты, старая ведьма? Поджидаешь, караулишь? Ну ладно, посмотрим...

Начинаю сборы в дорогу...

Дорога в Ирак

Беру карту Средиземноморья, что висит на стене в моей спальне. Покупаю кучу газет, лезу в поисковые системы Интернета. Через пару часов размышлений и анализа рождается схема маршрута. Пафос (аэропорт) - Амман (Иордания) - граница с Ираком. Можно через Сирию, но мне на глаза попадается заметка в газете, что Сирия продолжает поставлять оружие в Ирак и через ее границы в Ирак переходят наемники. Поэтому США бросило на укрепление сирийской границы дополнительные силы. Израиль, как транзитный пункт, тоже отпадает. Пишут, что наличие израильской визы нежелательно при въезде во многие арабские страны.

На сайте одного из турагенств Москвы, специализирующегося по Ближнему Вовтоку и Иордании, нахожу кучу полезной информации по этой стране. Но есть вопросы. Пишу им электронное письмо. Меня интересует - как я, несовершеннолетний, смогу пройти таможню в Амманском аэропорту? Ну и еще меня интересует, смогу ли я в одиночку беспрепятственно путешествовать по этой стране?

Ответ приходит очень быстро. Пишет женщина, русская по национальности, но имеющая по мужу иорданское гражданство. Она сообщает, что с греческим паспортом я могу приехать в их страну без визы. Самое сложное, на таможне в Аммане мне необходимо будет кроме паспорта предоставить заверенное в греческом посольстве разрешение от родных (опекунов) на путешествие в Иорданию, а на месте меня должен встречать гражданин Иордании, который указан в этой доверенности, как принимающая сторона. Если эти условия соблюдены, то с отметкой в паспорте я смогу 90 дней свободно перемещаться по стране, куда мне вздумается.

Ни фига себе! Пишу еще одно письмо. Открытым текстом сообщаю о цели своего путешествия в Иорданию. Прошу помочь, если это возможно. Она отвечает, что ей необходимо проконсультироваться в Посольстве и с мужем в Аммане. Просит подождать до завтра. Хотя вряд ли она сможет в этом помочь. Но я жду.

На следующий день приходит ответ с совершенно другого почтового адреса:

Доброго времени суток, Саша! (так я ей назвался)

Высылаю образец необходимой тебе доверенности (разрешения от родных) в прикрепленном файле (jpg-формат). Она как раз заверена греческим посольством в Каире. На таможне тебе достаточно будет иметь КСЕРОКОПИЮ этой доверенности, потому что главное для тебя это встречающий человек. Тебе все понятно? Если эта проблема разрешима, я пришлю дальнейшие инструкции. Для них открой другой почтовый адрес и сообщи его мне. Пароль пришлешь на этот адрес. Реши сам проблему с провожающим на Кипре. Без него, скорее всего, ты не пройдешь контроль в аэропорту.

Удачи!

Открываю прикрепленный файл-вложение. Простенький такой текст, но куча всяких печатей сверху, снизу и с боков. Вставить сюда вместо какой-то Анастасии Антониадис меня, а вместо ее встречающего моего - пара часов работы в фотошопе. Как все просто! Открываю новый ящик, пишу ей письмо с паролем.

Через час приходит ответ. В нем имя встречающего и его данные (какой-то длинный код). Код такого же формата был в ранее присланном образце доверенности. Еще в этом новом письме содержится предложение мне подписать контракт с какой-то Амманской газетой, в которой главным редактором работает ее муж, о том, что я обязуюсь (если останусь жив) передать этой газете все права на свои путевые заметки в этой поездке. Если я на это согласен, то встречающий доставит меня до границы с Ираком бесплатно и подскажет как ее беспроблемно пересечь. Если не согласен, я должен передать встречающему в аэропорту Аммана 500 долларов, копию доверенности и навсегда забыть об этой их помощи с въездом в страну. Дальнейшее мое передвижение в сторону Ирака - мое личное дело.

Господи, да конечно согласен. Проблем-то!

В ответном письме она просит забронировать билет и сообщить ей дату вылета и номер рейса.

Звоню в аэропорт, мне предлагают билет на 2-е апреля. Рейс Ла-Валетта-Пафос-Амман. Авиакомпания Jordan-Airlines. Подходит. Война в разгаре, войска коалиции увязли в боях на юге, в центре Ирака бушует песчанная буря. По всему, эта война надолго.

Сообщаю ей дату вылета и номер рейса. В ответ она просит больше не писать, меня встретят в Аммане. Сообщает, что этот почтовый адрес она ликвидирует к концу дня. Так оно и происходит. К вечеру почтовик отвечает мне, что введенная пара логин-пароль не соответствует никакому адресу на их сервере. Пошел обратный отсчет времени.

Звоню Андрюхе. Он в рейсе, жена говорит, что Колька не появлялся.

Звоню Диме на домашний телефон. Снимает его жена, я прошу ее срочно дать мне Диму, у меня вопрос важный для него. Она не желает его беспокоить, говорит, что устал и спит. Предлагает сообщить ей, в чем проблема. Сообщаю, что послезавтра вылетаю в Иорданию, а потом в Ирак и мне нужна помощь с провожающим в аэропорту Пафоса. Просит подождать. Через пару минут трубку берет Дима:

- Привет, солдат.

- Привет. Ты поможешь?

- Помогу, но при одном условии. Ты передашь свои опекунские документы, весь пакет, тому человеку, который тебя будет провожать с Кипра. Согласен?

- Я знал, что ты это попросишь, я согласен.

- Догадливый, не зря тебя Вован ценил, царство ему небесное.

- Не зря.

- Вышли мне свой почтовый адрес. Мой адрес на моей визитке, не потерял?

- Нет.

- Я тебе скину данные моего человека на Кипре, который тебе поможет. Там же будет его мобильный телефон. Позвонишь ему завтра в сиесту и обо всем договоритесь. Понял?

- Понял. Спасибо.

- Хм-м-м... Не за что. Забудешь хоть одну бумажку из тех документов, что мне нужны, никуда не полетишь. Полный перечень того, что мне от тебя нужно, я вышлю электронной почтой. Запомнил?

- Запомнил.

- Тогда, пока. Больше мне не звони.

- Пока.

* * *

Отправляю ему адрес, жду ответ. Ночью приходит имя этого человека. Сажусь за компьютер работать с доверенностью-разрешением. Вся работа занимает пости час. Виртуозно! Делаю распечатку. Слишком чисто. Делаю с нее ксерокопию на стареньком Кэнноне. Так, пожалуй, пойдет. Готово.

* * *

Утром звоню Ксении и прошу зайти. Она приходит через час.

- Привет, Антон!

- Доброе утро, Ксения!

- Что случилось?

- Мне необходимо слетать на некоторое время в Грецию. Вылет завтра вечером. Я попрошу вас последить за домом.

- Никаких проблем. Не беспокойся, все будет в полном порядке. Когда вернешься?

- Не раньше, чем через месяц.

- Понятно, не волнуйся.

- Подскажите, могу я по вашим законам сделать копии с документов, так чтобы если я потеряю оригиналы, то копии оказались бы равнозначны оригиналам?

- Ну разумеется, сходи в юридическую контору "Петракос и Партнеры", там вам все оформят. Знаешь, где это? Отсюда метров 300 по центральной магистрали, потом повернешь налево на Фазан стрит, там увидишь их офис.

- Спасибо.

- Не стоит благодарности.

- Ксения, если в мое отсутствие приедет брат мой, Николай, прошу вас опекайте его в бытовых вопросах.

- Да-да, конечно. Не волнуйся.

- До свиданья, Ксения.

- До свиданья, Антон.

* * *

Делаю копии со всех документов, которые мне предстоит отдать завтра в аэропорту. Договариваюсь о том, что эти копии будут храниться в этой же конторе. Там же оставляю ноутбук. Вываливаю за это 75 фунтов по таксе и даю еще сверху 10 фунтов чаевых.

На обратном пути захожу в свое отделение Bank of Cyprus. У меня на карточном счете 1200 фунтов. Снимаю в банкомате 200 фунтов и меняю их на две стодолларовые бумажки, остальное прошу выдать мелкими долларами. Делаю это машинально. Обменный курс в аэропорту похуже, чем в глубинке. Имеет это для меня значение? Смешно. Я же говорю, сделал это чисто машинально.

* * *

2 апреля, 13-00. Звоню человеку Димы. Он назначает встречу в баре аэропорта в 17-00, за 2 часа до вылета.

* * *

2 апреля, 15-00. Звоню Андрюхе. Результат тот же. Задиктовываю на автоответчик обращение к Кольке:

- Колька, браток. Знаю, что дурак и урод я. Не дождался. Прости меня, ладно? Я не мог больше сидеть и ждать. Людмила сказала, что тебя убьют. Прошли все сроки в ожидании, которые я себе наметил. Это настоящая пытка, хуже, чем в том подвале. Предложили бы мне сейчас провести еще 3 месяца в подвале у того хозяина, чтобы потом пришел ты и спас, я бы не задумываясь согласился. Если бы я мог попасть в Россию или на Украину, я бы нашел тебя, потом нашел и убил этих тварей. Хозяина и Людмилу. Ты знаешь, я бы смог. Но попасть туда невозможно, поэтому я принял такое решение. Подло жить, когда тебя нет. А если ты все-таки жив, то буду жить и я. Еду в Ирак, на войну. Загадал я себе такое. Выживу, значит мне суждено узнать о тебе правду, а может и встретится. Погибну, значит встретимся там и уже никогда не расстанемся. Как бы не сложилось, знай, что ты был и навсегда останешься самым дорогим мне человеком. Я люблю тебя, братишка. Прости и жди.

Записываю тоже самое в виде записки на русском языке и креплю скотчем с внутренней стороны входной двери. Рядом креплю 200 долларов. Он же наверняка будет без денег.

Выключаю электроприборы, запираю дверь, прячу ключи в укромном месте. С внешней стороны двери вешаю записку с номером моего мобильного телефона и номерами телефонов Ксении.

Присаживаюсь на ступеньки у входа на дорожку. Курю. Вроде все продумано. Ну чтож, пора в дорогу. В последний путь? Кто знает? Мне все равно.

* * *

Взял с собой минимум. Документы, кридитку, наличность, компас, карту Иордании-Ирака. Зубную щетку, мыло. Смену белья. Мобильный телефон. Думаю на территории Иордании он еще будет работать. Мало ли что, вдруг Колька отзовется?

* * *

Беру такси у отеля. Через 40 минут я в аэропорту.

2 апреля, 17-00, аэропорт Пафос. Мой рейс в 19-00. Иду в бар на встречу с провожающим. Вот и он.

- Привет.

- Здорово, земеля.

- Русский?

- Ага. Давай, чего там у тебя. Где доверенность-разрешение? Так, понятно. Теперь давай другие свои документы. Проверю по списку... Так, ну вроде все в норме. С тебя виски, парень. Ну давай, за тебя, удачи!

- За удачу.

- Ладно, пошли на контроль.

- Пошли.

* * *

- Мальчик мой племяник, летит в гости к моей сестре в Амман рейсом W563. Вот разрешение от родных, вот тут моя фамилия, вот мой паспорт. Встречает его муж сестры, вот его данные. Все верно? Спасибо. Приятного тебе отдыха, Антон. Пиши письма!

- Спасибо, напишу обязательно.

- Пока!

- Пока.

* * *

2 апреля, 20-30. Аэропорт Аммана. Вот и мой встречающий. Он ожидает меня на контроле, держа в руках табличку с моим именем. Я передаю ему доверенность и свой паспорт. Он начинает общение с таможенниками. Разговор идет на их языке, я ничего не понимаю. Наконец формальности улажены. Данные с доверенности и моего паспорта заносятся в компьютер. В паспорт ставится штамп. Я прохожу спецконтроль. Встречающий платит за меня какой-то въездной налог в 5 местных динаров, о чем делается пометка в компьютере. Обращаю внимание, что он дает еще сверху 100 динаров, которые таможенник отправляет к себе карман. Наверное это плата за непридирчивость в рассмотрении представленных мною документов.

Мы выходим из здания аэропорта. Уже темно, на улице жарко. Отовсюду звучит восточная музыка, пахнет кофе и жаренными орехами. Мой провожатый на плохом английском начинает знакомится:

- Меня зовут Ахмед. Ты Антон?

- Да.

- Сейчас мы садиться и ехать в город. Ночевать в гостиница один ночь. Утром оформить контракт с редакция наша газета. Потом ехать в Ирак. Понятно?

- Понятно. Поехали.

- Ты должен мне давать 150 доллар. Я платить взятка в аэропорт, чтобы мои данные не заносить в компьютер. Заносить чужой данные. Понятно?

- Понятно, держи.

- Еще ты давать мне свой доверенность. Мы ее будем уничтожать. Она тебе больше не нужен. Такой условие. Ты понимать?

- Понимать, понимать. Держи.

- Очень хорошо.

Через час старенький форд тормозит у отеля "Бейрут". В фойе меняю доллары на динары. Номер стоит 10 динаров. Оформляюсь, иду в свой номер на 2-й этаж.

Маленький, скромный номерок. Комнатушка, кровать, ванная, туалет, телевизор, работает кондиционер.

Уже в номере Ахмед говорит мне:

- Завтра заезжать к тебе в 8 утра. Ты быть готов ехать со мной. Кофе будем пить редакция. Понятно?

- Понятно.

- Спокойной ночи!

- Спокойной ночи.

Сускаюсь в ресторан. Заказываю поесть. Наверх беру с собой пару банок Холстена. Пью пиво, курю. Набираю Андрюхин номер. Кольки нет.

Звоню Елене:

- Елена, это Антон.

- Ой, здравствуй! Ты где?

- В Греции. Мне тут надо уладить кое-какие дела по своему статусу и отношения с опекуном.

- Ты вернешься в колледж?

- А смысл?

- Как это в чем смысл? Ты лучший ученик колледжа. Ты просто обязан учиться. О чем ты говоришь?

- Елена, у меня есть проблемы, ты не знаешь о них. Не все так просто. Тебе трудно будет это понять.

- Почему, Антон?

- Не знаю, я так думаю.

- Это неправда, я люблю тебя. Понимаешь?

- Забудь, я не пара тебе. Теперь не пара. Ты ведь знаешь это?

- Это моя забота, есди конечно ты сам меня любишь. Скажи, любишь?

- Мне трудно сейчас говорить о любви, когда случилась беда с моим братом. Ты же знаешь, чем я ему обязан.

- Хорошо, пусть будет так. Я боялась услышать "нет". Когда ты вернешься?

- Не знаю. Я позвоню.

- Я буду тоже тебе звонить. Можно?

- Тут в горах не везде есть мобильная связь. Я сам тебе позвоню.

- Хорошо, я буду очень ждать.

- Спокойной ночи.

- Целую тебя.

- И я тебя.

Допиваю пиво, докуриваю очередную сигарету. Пора спать.

* * *

Утро. Привожу себя в порядок, спускаюсь вниз. Там уже ждет Ахмед на своем форде. Едем в редакцию. Газета "Аль Хаяад". Поднимаемся в кабинет главного редактора. На двери табличка: "Фарук Али, Главный редактор".

- Доброе утро, господин Али.

- А, приветствую нашего юнного воина ислама! Как добрался, как спалось, как тебе наша страна?

Я отмечаю его приличный английский.

- Все отлично, где мне надо расписаться?

- Вот контракт, пожалуйста поставь свои подписи везде, где указана твоя фамилия.

- Хорошо.

- Ну вот и отлично. Теперь ты сотрудник нашей газеты. Так сказать, фронтовой корреспондент. Вот моя визитная карточка. В случае любых проблем звони, не стесняйся. Теперь предлагаю тебе позавтракать вместе со мной и немного отметить нашу сделку. А потом в путь, Ахмед отвезет тебя до границы.

- Как скажете.

Мы идем в ресторанчик напротив. За завтраком он продолжает меня инструктировать:

- Мы не сможем снабдить тебя легальной аккредитацией, сам понимаешь, твой статус в нашей стране несколько сомнителен.

- Понимаю.

- Поэтому ты будешь как бы корреспондент-нелегал.

- Хорошо.

- Попрошу тебя без крайней на то необходимости не ссылаться на меня и не давать от моего имени никаких обещаний и поручительств. Тебе это понятно?

- Да, вполне, мистер Али.

- Ну тогда желаю тебе удачи и творческих успехов!

- Спасибо, мистер Али.

* * *

3 апреля. 11-00 местного времени. Амман.

Мы трогаемся в путь. Ахмед врубает на полную мощность кондиционер и музыку. Звучат заунывные восточные мелодии. Форд несется по пустыне на восток.

- Ахмед, это далеко?

- 450 километр. Поздно вечер будем на месте. Там один человек есть. Дать ему 50 доллар он перевести тебя через граница.

- Граница охраняется?

- Ирак охранял, мы нет. Сейчас война, Ирак не охранять граница. Проблем нет. Дальше проблем твои будут.

- Понятно.

Я прошу сделать потише музыку и начинаю дремать.

* * *

Ахмед толкает меня в бок.

- Город Асрак. Немного кушать надо. Ты угощать меня?

- Угощать.

Смотрю на часы. 15-30. Едим плов, пьем кофе и ледяную кока-колу.

Снова в путь.

Набираю Андрюху. Длинные гудки. Не берут трубку.

В 19-00 ужинаем в занюханном придорожном кафе. Жаркое из баранины, кофе, кола. По совету Ахмеда беру с собой литровую бутылку минеральной воды, немного хлеба, пару шоколадных батончиков, чипсы, жаренные орешки и блок Кэмэла.

- Тебе идти 20 километров до поселка в Ирак. Пригодится.

- Хорошо, согласен.

* * *

23-00. Машина останавливается у каких-то строений на окраине приграничного поселка Ас-Шали.

- Ждать меня тут. Понятно?

- Жду.

Пробую мобильник. Не работает. Значит приехал. Выключаю, прячу в свой ранец.

Шаги в темноте, подходит Ахмед и еще какой-то местный.

- Антон, это Мухсим. Он переводить тебя через граница. Заплати ему вперед.

- Привет, держи деньги.

- Мухсим не знать английский язык. Он показать тебе дорога руками. Понятно?

- Понятно, пошли.

- Удача тебе, Антон. Аллах Акбар!

- Воистину Акбар.

- Прощай!

- Прощай.

* * *

4 апреля, 2 часа ночи. Мухсим останавливается и показывает мне рукой направление куда идти.

- Go! Go! This is Iraq.

- Ясно. Пока.

* * *

Он разворачивается и уходит. Вокруг кромешная тьма. На востоке, далеко у горизонта видны всполохи света. Ну что, Антон, покурим и вперед?

Сажусь прямо на теплую землю. Закуриваю. "Умрешь на чужбине". Посмотрим...

Делаю пару глотков теплой солоноватой минералки и отправляюсь в путь по иракской земле.

Шпион

Иду навстречу всполохам света. От этих вспышек глаза никак не могут приспособиться к темноте. Несколько раз я спотыкаюсь о камни, с трудом удерживаясь на ногах. В лицо дует теплый ветер, несущий незнакомые, странные запахи.

Через два часа я натыкаюсь на спираль колючей проволоки. Точнее даже две спирали, расположенные одна над одной. Нижняя лежит на земле, верхняя поддерживается туго натянутым металлическим тросом. Об этом меня не предупреждали. Поворачиваю направо и иду вдоль колючки. Скоро вижу бетонный столб. Ага, понятно, колючка тянется от столба к столбу, между столбами и натянуты тросы. Озадаченный присаживаюсь покурить и передохнуть. Собственно вариантов особых нет, можно идти или влево, или вправо. Если уж я пошел вправо, буду продолжать идти туда. По компасу это направление на юг.

5-15 утра, на востоке начинает сереть небо. Хочется есть и особенно пить. Достаю шоколадку и орешки, перекусываю стоя, запивая теплой водой. У меня осталась всего одна треть бутылки. Это мало, надо бы растянуть, впереди день, пекло, кто знает сколько еще мне идти?

Около 6 утра. Рассвело, можно осмотреться. Параллельно этому барьеру из колючей проволоки, практически параллельно ему, но метрах в двустах тянется еще один ряд таких же столбов со спиралями колючки между ними. Двойное ограждение. Так вот видно где граница! Понятно, между рядами столбов находится нейтральная зона. Что-то подобное я когда-то слышал. Вот гады! Они не довели меня до границы. Как же мне теперь преодолеть эту полосу заграждений?

Будет весело, если провода под током. Лучше не касаться. Так, а это что? Неужели впереди виднеется разрыв? Пускаюсь бегом и через 50 метров вижу разрыв. В пяти метрах от очередного столба, внутри нейтральной полосы виднеется воронка от взрыва. Я так понимаю, прогремел взрыв и ударной волной разметало колючку. Ну и замечательно, мне туда.

Заглядываю внутрь воронки, пусто. Кратчайшим путем иду ко второму ряду столбов. Внезапно останавливаюсь как вкопанный. Прямо передо мной лежит человеческая рука! Она оторвана примерно по локоть, землистого, грязного цвета, место разрыва в области локтя облеплено мухами.

Ужас! Стараюсь побыстрее уйти от этого места.

Стоп! До меня доходит куда я попал. Минное поле! Стою как вкопанный, боясь пошевелиться. Капельки пота выступают на лбу, текут по щекам, по шее за воротник рубашки, начинают щипать глаза. Пытаюсь осмыслить ситуацию. До цели чуть дальше, чем если я поверну назад. Куда идти? Идти вперед страшно, идти назад чуть менее страшно, но стыдно. Страх плюс стыд отхода назад перевешивают страх идти вперед. Закуриваю, чтобы сосредоточиться. Черт, как хочется пить!

Интересно, что ощущает человек в момент взрыва мины у него под ногами? Каково это, когда тебя разрывает на куски? Бр-р-р... Мне действительно страшно. Впервые с момента начала моего бегства на войну я начинаю жалеть о содеянном. Вроде как начинает наступать отрезвление.

Дурак, ты Антон. Один шаг чуть-чуть не туда и все. Вспышка, удар и твои ошметки удобрением и кормом для живности разлягутся на сухой и негостеприимной иракской земле.

А если делать широкие шаги? Мелкие, частые шажки повышают вероятность наступить не туда. Логично, Антон? Логично. Значит шире шаг! Смотри внимательно под ноги, парень. Должны ведь остаться следы от закапывания мины? Ну там бугорок какой-нибудь, неровность или еще что? Черт, вроде все одинаково ровно. Ни малейшего намека на работу саперов-установщиков.

Делаю 5 шагов и останавливаюсь перевести дух. Потом снова 5 шагов и так далее. Каждый раз во время остановок курю и пью воду. По одному глотку. Сигарету по самый фильтр.

Рубашка прилипла к телу. Она совсем мокрая, хоть выжимай. Почему так медленно приближается цель?

Тот убитый шел обратным путем, из Ирака в Иорданию. Беженец? Он не дошел 5-7 метров. Значит есть место в другом ряду ограждения, где имеется проход! Как-то ведь он попал внутрь этой минной полосы? Скорее всего он шел кратчайшим путем от колючки до колючки. Так надо идти и мне, тогда я должен выйти как раз к тому месту, где имеется проход.

Остается 50 метров, не больше. Десять переходов. Примерно столько же сигарет. Черт, кончается вода. Два-три глотка и все. Больше не буду пить. Если дойду, там и выпью. А курить буду. Черт с ней жаждой и сушняком.

20 метров до цели. Вижу проход. Точно, это он. Колючка вероятно перекушена и разведена в стороны. Бедняга, он рассчитывал так же поступить и с теми спиралями. Не дошел всего ничего.

10 метров до цели. Что это? Внизу под ногами из под слоя бурой пыли торчит зеленоватый наконечник. Взрыватель? Если так, я нахожусь в нескольких сантиметрах от смерти. Может и тот человек в такой же момент решил, что цель достигнута, чуть ускорил шаг, неудачно наступил и все...

Шаг в сторону, все нормально. Можно идти дальше. Последние шаги делаю по одному. Шаг - остановка, шаг - остановка. Перекур в пяти метрах от прохода.

У меня еще пол-сигареты. Плевать, будь, что будет. Поправляю ранец, затягиваюсь и, не бросая сигареты, иду вперед самым обычным своим прогулочным шагом. Мне надоело бояться. Плевать! Раз, два, три, четыре, пять. Колючка цепляется за рукав рубашки, рукав рвется. Я, не замечая этого, прыжком преодолеваю последний рубеж. Все, минное поле позади.

Странная первая реакция. Быстрее выбросить окурки из кармана рубашки. Почему они так воняют? Только теперь у меня просыпается обоняние. Волчье обоняние!

Я боялся бросать окурки там. А вдруг его массы хватит для взрыва? Дурацкий страх, я понимаю. Но я поступил так...

Жаль мало осталось воды! Буль-буль-буль... Все... Больше нет. Впереди каменистая пустыня. Ни одного деревца, ни одного строения. Ничего, кроме чахлых кустарников и бурой пыли, поземкой стелящейся у меня под ногами на потрескавшейся красно-бурой земле.

* * *

4 апреля, 10-00 утра. Впереди на горизонте стелется шлейф черного дыма. Иду туда. А куда еще? Что это? Точно, это машина, грузовик. До него километра два, может три. Еле ползет откуда-то слева направо. Там что дорога?

10-45. Да, это дорога. Подхожу к бетонному полотну. По компасу она тянется в направлении северо-запад - юго-восток. Ни одной машины. Надо сориентироваться куда идти. Достаю из рюкзака карту. Да, есть такая дорога. Других тут вроде нет. Тогда мне надо на юго-восток.

Как хочется пить! Хоть бы одна машина попалась...

11-10. Солнце жарит со страшной силой. Начинает болеть шея. Достаю из рюкзачка майку и обматываю вокруг шеи. Вот почему арабы в пустыне вечно замотаны какими-то тряпками. Сзади слышу шум двигателя. Оборачиваюсь, вижу приближается микроавтобус. Поднимаю руку, он тормозит.

Залезаю внутрь, микроавтобус битком набит людьми. Приходится стоять на ступеньках, да еще и согнувшись. Но тут уж лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

Обращаюсь к пассажирам простыми английскими фразами:

- Я из России!

Никакой реакции.

- Мне надо в Багдад!

Никакой реакции. Я замолкаю. Ладно, что поделать. Куда хоть мы едем?

Через 30 минут в салоне наступает оживление. Пассажиры начинают что-то очень бурно обсуждать. Автобус тормозит. Пахнет дымом.

Я открываю дверь и первым вываливаюсь наружу. Ужасная сцена. Такого я еще не видел. У обочины догорает крупный автобус. Середина автобуса разворочена взрывом, крики, стоны, кровь. Ты хотел на войну, Антон? Получай свою войну...

Меня охватывает какой-то ступор. Вокруг бегают и кричат оставшиеся в живых залитые кровью пассажиры большого автобуса. Люди с нашего микроавтобуса пытаются оказывать им помощь. Рвутся какие-то тряпки, делаются перевязки, тяжелораненных пытаются разместить в салоне моей попутки.

Я понимаю, что произошло. Автобус был обстрелян с воздуха. Зачем???

Смотрю на весь этот ужас широко раскрытыми глазами. Меня начинает мутить от запаха паленого мяса и свежей крови.

Отхожу в сторону, меня выворачивает буквально наизнанку. Я не могу больше находиться там, не зная как и чем им помочь.

Как хочется пить! Господи, это настоящий ад. Палящее солнце, горящий автобус, трупы и раненые. Меня трясет, мне уже достаточно этой войны. Я больше ничего не хочу. Где мой дом, зеленый стриженный газон у входа, тенистые пальмы и холодильник, полный бутылок с пивом и минералкой.

Зачем они стреляли в автобус? Уроды, будь они прокляты!

Находиться там намного хуже, чем идти по автостраде. Я ухожу. Все равно мне не достанется места в микроавтобусе, туда скорее всего и раненные все не поместятся.

Иду, дурея от усталости и жажды и проклиная тот момент, когда мне взбрела в голову идея отправиться сюда. А может это надо было пройти? Чтобы очнуться от гнета своих проблем и страхов.

Вернуться назад? А дальше что? Снова искать проход в колючке, идти замирая от страха по минному полю, искать тот Иорданский поселок? А дальше? Ну нашел, ну добрался до Аммана. Как выехать из страны? Я сжег свои мосты. Теперь что посеял, то и пожнешь.

Вот дурак! Все, я "протрезвел" окончательно. Этого мне уже хватило. Добраться до ближайшего населенного пункта, напиться воды вволю, а там будь, что будет. Встречу американцев, сдамся им, не раздумывая. Скажу, что искал тут брата, который работал по контракту с иракцами на нефтяных вышках. Брат пропал, я приехал искать. Клевая легенда. Что с меня взять, я для них несовершеннолетний. Оружия нет, на головореза не похож. Американцы справедливые и добрые, не обидят. А потом домой! Сделают запрос Диме, Ксении, в колледж. Куда там еще? Да хоть в "Монте-Кристо" хозяину.

Решение принято. Конец войне! Только бы скорее добраться до американцев.

Указатель: "Эр-Рутба 60 км". Ни черта себе! Это мне что, пилить 60 км?

Мимо проносится микроавтобус. Повез раненных. Значит скоро вернется, там же еще много людей осталось.

Через час-полтора мне навстречу одна за одной несутся четыре машины скорой помощи. Хоть бы одна остановилась, попить предложили. А может мне плохо? Так и действительно плохо. Я умираю от жажды. Я не пил уже много часов и это на таком солнцепеке. Как я еще жив, не понимаю.

Скорые несутся назад. Опять без остановки. Так тебе и надо, Антон. Получай все, что хотел. Греби лопатой.

* * *

Еще один указатель: "Багдад 500 км". Не хочу я туда. Ну какое мне дело до этого Хусейна, до их независимости, их нефти? Нашел тоже способ вернуться в реальность. Какой же я идиот!!!

Изредка мимо проносятся битком набитые легковушки. Каждый раз я пытаюсь их тормозить в надежде, что хотя бы дадут напиться, но увы. Я же приехал вас защищать! Что же вы так встречаете своих защитников?

15-00. Сил нет, ноги не держат. Сажусь у обочины прямо на землю. Сидеть неудобно как-то. Кладу рюкзачок под голову, накрываю голову майкой, закрываю глаза и отключаюсь.

* * *

Меня трясут за плечо. Не хочется возвращаться из этого забытья.

Они что-то говорят мне, пытаются поднять меня за руки. Я в тени. Откуда тень? А, понятно, это автобус. Меня заталкивают внутрь и автобус трогается с места.

Прохлада от работающих кондиционеров, чудо! Кто-то протягивает мне литровую бутылку с водой. Не отрываясь выпиваю все, до последней капли. Значит буду жить.

Автобус несется в направлении Эр-Рутба.

* * *

Въезжаем в городишко Эр-Рутба. Время 16-15. Автобус виляет по узким улочкам, наконец останавливаясь у автостанции. Все выходят. Я подхожу к водителю:

- Багдад?

Он машет руками:

- Ноу Багдад! Ноу!

Похоже, что слово "ноу" - единственное английское слово в его словарном запасе.

- Отель?

Он указывает мне направление куда идти. Я отправляюсь на поиски ночлега. Да уж, без знания языка тяжело мне тут придется. Надо было хоть разговорник какой-нибудь поискать до отъезда.

Отель "Микон". Оцениваю его в две звезды с большим натягом. В фойе за стойкой читает газету служащий.

- Добрый день! Вы говорите по-английски?

- Немного, ты американец, англичанин?

- Русский.

Улыбка до ушей, пожимает мне руку.

- Мне надо в Багдад. Подскажите, как мне туда добраться.

- Никак.

- Это еще почему?

- Дороги перекрыты, опасно это. Транспорт идет в основном с Багдада. Беженцы. В Багдад едут только корреспонденты, дипломаты, да случайные люди. Если туда и идет транспорт, то переполненный. Взять попутку дохлый номер. Если хочешь попробовать, выходи завтра на Багдадскую магистраль и лови удачу.

Он говорит по-английски вполне сносно. Даже удивительно.

- Вы хорошо говорите по-английски.

- Довелось работать раньше в английской нефтедобывающей компании. Так что, номер берешь?

- Беру.

- 30 долларов.

- Не дорого?

- Война...

- Ясно. Вода-то хоть есть?

- Холодная есть. Горячей нет.

- Поужинать где можно?

- Можно в нашем ресторане, дешевле в кафе. Это 50 метров от нас, вывеску видно даже отсюда, вон она.

- Ясно, вот деньги, давайте ключи. Доллары берете?

- И фунты тоже.

В моем номере нет кондиционера. Это первый сюрприз. Второй состоит в том, что обещанная холодная вода течет такой тоненькой струйкой, что набрать ванную, оказывается делом ужасно долгим. Принимаю мудрое решение. Оставляю кран открытым, а сам отправляюсь ужинать.

* * *

4 апреля, 18-00. Сажусь за столик в кафе. Приносят меню. Написано по-местному и по-английски. Выбираю бараний плов, лаваш, овощи, литровую фанту, кофе. Приготовлено вкусно, порция большая.

За ужином обдумываю, что делать дальше.

В тот момент, когда я завершаю есть и приступаю к кофе с сигаретой, в кафе заходят четверо мужиков. Суровый вид, небритость, похожие черные рубашки, черные брюки. Они садятся за столик напротив.

Попивая кофе, я разглядываю их. Они заказывают жареного на вертеле барашка, хлеб, овощи, минеральную воду. Я продолжаю, как мне кажется, ненавязчиво их изучать. Неожиданно один из них обращается ко мне по-английски:

- Американец?

Я затягиваюь, медленно выпускаю дым в его направлении и нехотя отвечаю, стараясь показать, что меня этот вопрос не волнует:

- Нет, не американец.

- Кто, израильтянин, шпион?

- Русский. Из России.

Они переглядываются.

- И как тебя, русского сюда занесло?

- Ищу своего отца, он работал на буровой по контракту в вашей стране, но к началу войны домой не вернулся. Я приехал сюда найти его.

- Ну и где он работал?

Вспоминаю названия городов, которые я слышал из телевизионных репортажей:

- Под Басрой.

- Ну и чтоб тебе не ехать в Басру со стороны Кувейта? Какой-то странный ты выбрал маршрут, парень.

- Мне проще было ехать через Иорданию, потому что наша семья сейчас живет в Греции.

- Значит твой русский папа оставил семью в Греции, а сам работал в Басре на буровой? Потом он пропал, а ты приехал через Иорданию сюда его искать? Правильно?

- Да, а что нельзя?

Этот, что говорил со мной, начинает что-то быстро переводить своим. Видимо, мои ответы. Они улыбаются и что-то отвечают. Я начинаю нервничать. Тот продолжает:

- Ну а в Иорданию ты попал конечно же через Израиль?

- А вот и нет! Через Кипр самолетом!

- Скажи пожалуйста, как интересно!

- А на Кипре ты как оказался?

- Из Греции прилетел.

- Отлично. А иракскую визу ты в Иордании получал?

Холодный пот выступает у меня на лбу.

- А почему вы это спрашиваете у меня? Кто вы такие?

Тот, что говорил, опять переводит своим, они смеются и совещаются. Наконец мой собеседник достает из кармана рубашки удостоверение, разворачивает его и произносит:

- Тайная полиция, мы вынуждены задержать тебя по подозрению в шпионаже.

- Ну я же не шпион!

- Мы разберемся, не волнуйся. Подойди сюда.

Я подхожу к их столику.

- Покажи свой паспорт.

Я протягиваю им документ.

- Паспорт Греции, виза Иордании. Понятно. Дай сюда руку.

Он берет мою правую руку, застегивает на ней наручник и пристегивает его к спинке своего стула.

- Подожди, пока мы поедим.

- У меня вещи остались в гостинице. И вода там еще из крана бежит в ванную. Я пустил набирать, чтобы искупаться.

- Номер?

- 205.

- Мы принесем твои вещи сами.

* * *

4 апреля, 20-30. Мы заходим в полицейский участок. Они что-то говорят дежурному офицеру, тот почтительно их слушает. Наконец, он ведет нас на второй этаж, отпирает одну из комнат и мы заходим внутрь.

Пустые стены, в углу стоит стол. Два стула. Со мной остается двое. Тот, что вел разговор и, вероятно, их старший. Они запирают дверь изнутри.

- Оружие, шпионская техника имеется?

- Нет.

- Раздевайся.

- Зачем?

- Обыск. И не задавай нам вопросов. Тут мы спрашиваем. Понятно?

- Понятно. Чего снимать?

- Все.

- Как все?

- И носки тоже.

Я снимаю с себя все. Старший внимательно разглядывает меня и что-то говорит переводчику.

- Ты еврей?

- Нет, русский.

- Ты обрезанный. Значит еврей. Это ясно.

- Я не еврей!

- Молчать! Ноги расставил широко, руки за голову!

Старший начинает заглядывать мне под мышки, между ног, лапая меня своими волосатыми, потными ручищами.

- Наклониться вперед, руки держать за головой!

Старший изучает меня сзади. Я понял, они ищут на моем теле следы шпионской аппаратуры. Вот идиоты, думают я затолкал себе в задницу фотоаппарат, чтобы потом тайно сфотографировать им, не вынимая из задницы, какой-нибудь допотопный Миг-15, уничтоженный американцами в первые полчаса войны. Или прикрепил пластырем где-нибудь между ног портативный диктофон, чтобы записывать мои разговоры с представителями иракского генштаба.

- Открыть рот, высунуть язык! Теперь стоять смирно, пока мы осмотрим одежду.

Разделив ее между собой, они начинают миллиметр за миллиметром ее прощупывать. Из карманов извлекается все, что там было. Все мои вещи они тщательно переписывают. С удовлетворением смотрю за их нелегкой работой по прощупыванию моего нижнего белья и носков.

- Извините, помыться, постираться не успел.

- Ничего. Может еще получится. Когда-нибудь. Одевайся. Теперь можно сесть. Смотреть мне в лицо, на вопросы отвечать по существу и кратко. Желательно "да" или "нет". Все ясно?

- Да.

Следует целая куча совершенно идиотских вопросов о моей семье, происхождении, родственниках, роде их занятий. Интересная тактика. Они задают 20-30 вопросов "ни о чем", а потом неожиданно вставляют вопросики типа "Когда был последний раз в Хайфе", "Как часто посещаешь синагогу?", "Какой номер автобуса идет из центра Тель-Авива в аэропорт Бен-Гурион?".

На вопросы о родных и близких я безбожно фантазирую, понимая, что проверить это они все равно не смогут. Хотя не могу взять в толк, зачем им надо записывать такую пургу, как например, девичью фамилию моей матери "Ничипоренко" и то, что она закончила 13-ю школу города Винницы в 1958 году?

На улице становится совсем темно, допрос продолжается...

Через несколько часов после начала этого спектакля, я прошу их дать мне пить.

- Не положено, терпи.

Через минуту после этого старший уходит и возвращается с двумя банками минеральной воды. Переводчик интересуется:

- Холодная?

Они не спеша пьют, демонстрируя мне высшую степень наслаждения. Смешные, они же не знают, что мне приходилось терпеть в этой жизни. Думают, меня можно сломать такой ерундой, как жаждой и идиотскими вопросами с дебильными провокациями на израильские темы.

Наконец, после котороткого совещания, мне предлагается:

- То, что ты израильтянин, мы уже доказали. Если ты добровольно признаешься в этом и подпишешь протокол допроса, мы просто выдворим тебя завтра за пределы страны, скажем, в ту же Иорданию, и дело с концом. Подумай, добровольное признание позволяет нам поступить с тобой гуманно. Будешь упорствовать, мы отведем тебя в камеру с самыми конченными негодяями, скажем им, что ты агент "Моссада". Знаешь, что они сделают с тобой к утру?

- Догадываюсь, но я не агент "Моссада". Я не могу подписывать то, чего нет на самом деле.

- Ладно, прочти протокол допроса.

Переводчик протягивает мне листы бумаги. Только я опускаю голову и начинаю их читать, сильнейший удар кулаком в лицо отбрасывает меня вместе со стулом и листами бумаги в другой конец комнаты.

Ох, ничего же себе! Из глаз сыпятся искры, кровище хлещет из носа и разбитой губы. Ладно, ребята, вы думаете нарвались на пацана, которого легко поломать ударом по роже? Сейчас вы убедитесь, как вы не правы. Я медленно поднимаюсь, ставлю стул на место и спокойным голосом произношу:

- Там на столе лежит мой платок, я хочу вытереть кровь.

Они переглядываются.

- Руке не больно, не сломал?

- А ты наглый.

- Не наглый, а смелый. Могу вам сказать правду, я ехал сюда защищать ваш народ от агрессии. А вы так со мной.

- Еще чего придумаешь?

- Я говорю правду.

- Еще хочешь?

- Руку не жалко?

Он бьет второй раз. Я опять поднимаюсь и сажусь на свое место. С трудом шевеля разбитыми губами, я говорю им:

- Это не поможет мне вспомнить свой персональный код в "Моссаде". Можно не стараться.

После этого они налетают на меня оба, валят на пол и начинают молотить ногами.

Удары того, что бьет в живот, мне удается немного гасить руками, тот, что сзади бьет очень больно по спине, по почкам, по шее.

Сбросив накопившуюся в них ненависть к моему тайному сионизму, они остывают и закуривают. С трудом я приподнимаюсь и подсаживаюсь к стене, облокачиваясь на нее спиной. Из последних сил я шепчу им:

- Ну что, не видно, что я русский?

- Сейчас пойдешь в камеру, там и объяснишь уголовникам свое происхождение. А мы подскажем им снять с тебя трусы, и удостовериться в твоей сионистской честности.

- А может я мусульманин?

- Шиит? Сунит? Называй направление ислама, прочти суры из Корана, ответь нам на ряд вопросов по исламу и вопрос закрыт. Согласен?

- Я не специалист по исламу.

- Все, разговор окончен. После всех испытаний тебя ожидает ночь любви с настоящими восточными мужчинами. Это будет самое романтичное воспоминание в твоей короткой жизни.

Они поднимают меня, отпирают дверь и ведут в подвал, поддерживая за руки.

В замочной скважине одной из камер скрипит ключ, со скрипом раскрывается дверь и они вталкивают меня внутрь. Дверь закрыватся.Пуля

Темно, ничего не видно. Просто кромешная. Вонь, страшная омерзительная вонь. Сложный коктейль из запаха параши, немытого человеческого тела, табачного дыма и порченной еды. Непроизвольно начинает тошнить. Только бы не вырвало. Я слышу человеческое дыхание. Один, два, три, четыре человека. Да, их тут четверо.

Ну что они будут меня все вчетвером? Или кто-то откажется? Надо бы поскорее определиться, да принять свою судьбу. Обращаюсь по английски:

- Мне 14 лет, я грек по паспорту, но русский по происхождению. Приехал защищать Багдад, а меня считают израильским шпионом и хотят убить. Я не шпион, за чем тут шпионить? Я хочу воевать за свободу Ирака, а мне не дают. То, что я не вру, легко проверить. Пусть дадут мне в руки оружие и пошлют воевать, я докажу им, что я не еврей, а борец за свободу иракского народа.

Проговорив это с огромным трудом своими разбитыми губами, я замираю в ожидании удара. Сбавил себе год. Это правильно. Можно было и 13 лет назвать. Все равно в темноте не поймешь. Самое страшное в этой ситуации ожидать удара из темноты.

Совершенно неожиданно для меня из темноты звучит русская речь, хотя и с сильным акцентом:

- Ну-ка, парень, если ты русский, прочти-ка нам что-нибудь из Пушкина.

- Да пожалуйста. Вот, например:
Я помню чудное мгновенье,
Передо мной явлилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
Еще? Я и Блока могу про аптеку и Есенина могу, хотите?

- Не надо, ты где жил в России?

- В Сочи.

- Прикуп знал?

- Не понял.

- В карты играешь, в преферанс?

- Нет, только в дурака и в очко.

- В очко, говоришь? Ладно, замяли.

Чиркает зажигалка, я вижу неясный силуэт говорящего. Бородатый мужик сидит на нарах, еще трое лежат рядом. То-ли спят, то-ли просто лежат и слушают. Мой собеседник что-то быстро говорит им на незнакомом мне языке.

- Иди сюда, присядь рядом. Рассказывай свою историю. Ночь длинная, сна нет. Скучно нам.

- Можно спросить? А вы кто?

- Палестинцы мы. Я в России учился, в Москве.

- А вас за что?

- Про нас потом, давай о себе рассказывай.

Я начинаю свой рассказ с того момента, как мы с матерью бежали от молдавской войны. Я стараюсь рассказывать достаточно подробно, чтобы максимально оттянуть момент начала расправы. Не упускаю и подвал хозяина, ведь именно там произошло это проклятое обрезание, которое теперь может стоить мне жизни, но уже в другом подвале. Рассказываю все, как было, также, как изложено тут. Естественно, я упускаю подробности о бате, о Кольке, не называю им адреса, телефоны, названия фирм и другие частности.

Они слушают молча, не перебивая и не настаивая на сокращениях. Владеющий русским палестинец даже не переводит им мои слова. Может остальные уснули?

Наконец я приближаюсь в своем повествовании к недавнему ужину в кафе и моему аресту. Больше мне сказать нечего. Закончив, прошу закурить.

- Держи.

Я беру протянутую мне сигарету, нащупываю где у нее фильтр. Щелкает зажигалка, прикуриваю.

- Сними рубашку.

- Зачем?

- Хочу посмотреть твою спину.

Снимаю рубашку, он щелкает зажигалкой и дотрагивается до моей спины. Проводит по ней ладонью, ощупывая шрамы от давно зарубцевавшихся ран.

- Ты мужчина. Я тебе верю. И ты не еврей. Это же видно. С нами хочешь?

- Куда?

- Воевать с Америкой и Израилем.

- Как же вы собираетесь воевать, если мы с вами сидим в тюрьме?

- Сегодня сидим, завтра не будем. Завтра ночью мы выйдем отсюда. С нами идешь?

- Иду.

- Ты мужчина.

- Стараюсь.

- Оружие держал в руках?

- Газовый пистолет держал.

- Лучшее оружие для воина это АКМ. Знаком?

- Слышал. Ну и видел. Стрелять не пробовал.

- Научишься.

- В какого бога веришь?

- В Христа.

- Нормально. У нас есть и христиане.

- Захочешь ислам принять, можешь стать шахидом. Только правоверный может стать настоящим шахидом.

- Это что?

- Это убить себя и еще много американцев, англичан, евреев вокруг. Мучение за веру это подвиг во славу всевышнего.

- Ясно. Слышал про такое. Это, например, как чеченцы захватили "Норд-Ост"?

- Да, но мы были против этой акции. Россия не представляет глобальной угрозы исламу. Она делает ошибки, например в Чечне, но все равно враг номер один для нас это Америка и Израиль. Так и Бин Ладен учит.

- Круто он небоскребы порушил.

- Это только начало. Мир еще содрогнется.

- А чего еще будет?

- Тут не будет им победы. Они сломают себе зубы, а мы им в этом поможем.

- Так вы шахиды?

- Из нас шахид только один, это брат Мухаммад. Остальны в нашей группе воины-добровольцы.

- Так вы меня с собой берете отсюда?

- Берем. Но мы будем за тобой смотреть. Не хотелось, чтобы ты нас обманул.

- Не обману. Я ехал сюда за этим, зачем же мне вас обманывать?

- Ладно, ложись спать. Завтра к вечеру мы выйдем отсюда. Больше тебя никто не тронет. И запомни, меня зовут Махмуд.

* * *

Потянулась крайне маятная ночь. Жара, мухи, вонь, теснота, храп, жажда, боль в разбитом лице. Сон не сон, просто какое-то забытье.

Наутро, когда в камеру заходит охранник, мой ночной собеседник Махмуд сразу же начинает что-то быстро говорить ему на своем языке, периодически показывая на меня пальцем. Тот молча кивает головой.

Махмуд поясняет мне:

- Я сказал ему, что ты уйдешь с нами.

День тянется бесконечно долго. Сквозь миниатюрное окошко под самым потолком камеры почти не проникает свет и воздух. Поэтому внутри очень темно и затхло. Весь день я ужасно мучаюсь от жары. Не спасает даже то, что я раздеваюсь до трусов. Из крана у дверей камеры тонкой струйкой все время течет вода в стоящую в раковине пластиковую бутыль. Как только она наполняется, мы сразу же ее выпиваем.

Обо мне, равно как и о других моих спутниках, никто не вспоминает. Никаких допросов, никаких признаков расследования наших преступлений.

Я интересуюсь у Махмуда:

- А кто нас освободит?

- Охрана полицейского участка.

- Интересно почему и за что?

- О том, что нас задержали, уже известно нашим людям. Сейчас наше руководство по своим каналам выйдет на иракские спецслужбы и поручится, что мы именно те, за кого себя выдаем. Тут очень подозрительные граждане и очень опытная тайная полиция. Надо это понимать и не обижаться. Я уверен, что о тебе в полицию сообщили сотрудники отеля, где ты остановился.

- Я так и подумал.

* * *

Утром и вечером нам дают совершенно ужасную жратву в виде вонючей чечевичной похлебки с луком, черствый черный хлеб, чай.

* * *

Вопреки скорым ожиданиям палестинцев, освободили нас только к вечеру 6 апреля. В камеру вошли двое из охраны, передали нам личные вещи и провели на выход. Мне вернули не только содержимое моих карманов, но и рюкзачок со всем, что в нем было.

Мы вышли из полицейского участка и Махмуд объяснил мне, что следует делать:

- Иди в свою гостиницу, отдыхай, приводи себя в порядок. Завтра в 6 утра мы за тобой заедем. Ты должен быть готов и собран к этому часу. Попроси дежурного портье разбудить тебя без пятнадцати шесть утра. Никуда не выходи, двери никому не открывай. Будут стучать, скажи, что ты теперь боец палестинского подразделения, твой командир Махмуд Керим и все вопросы к нему. Тебя не тронут.

- Ясно. А куда мы едем завтра?

- Ты ведь хотел посмотреть Багдад?

- Ну да.

- Вот туда мы и едем. Надо выехать пораньше, это примерно 400 километров. А чем ближе к Багдаду, тем больше может быть задержек. В сам Багдад пока мы не поедем. Наше формирование сейчас находится в одном местечке под Кербелой. Прибудем туда, там нам и поставят задачи. Дальше по необходимости. Надо будет, отступим в Багдад.

- А что буду делать у вас я?

- Как что? Ты же хотел воевать? Уже завтра получишь оружие, а может завтра же придется его применить. Война есть война. Но я бы тебе советовал стать мученником ислама. С твоей биографией это очень даже логично. Примешь ислам, получишь цель, обретешь вечную свободу и рай. Ты ребенок, на детей меньше обращают внимание, тебе будет намного проще подойти к американцам, чем взрослому шахиду. Приедем, ты поговори об этом с нашим командованием.

- Я подумаю.

* * *

В фойе гостиницы мне радостно улыбается новый портье. Как будто он меня знает. Я прошу его разбудить меня в 5-45. Для надежности пишу ему эти цифры на бумажке.

Захожу в свой номер. Да уж! Мне еще не хватало подорваться ради ислама около американских солдат. Куда еще не шло рядом с Хозяином и Людмилой вместе взятыми. Ну уж нет, никаких шахидов и никакого ислама! Не дождутся!

С другой стороны вряд ли имеет смысл бежать от них сейчас. В этой подозрительной стране, наводненной тайной полицией, мне с моей очень не-исламской внешностью, ходить одному чревато новыми проблемами. Разумнее всего пока что держаться поближе к этим головорезам. С ними уж точно не попадешь в тайную полицию. А потом, как только представится возможность, надо переходить к американцам. Сочинять историю, как я искал тут отца с буровой и жалобно проситься домой.

* * *

Я моюсь в холодной воде, стираю свои грязнющие шмотки, развешиваю их сушиться по всему номеру и, не ужиная, заваливаюсь спать.

* * *

7 апреля. В 5-45 меня поднимает стук в дверь. Умывание, сигарета, быстрые сборы. Спускаюсь на улицу. Уже рассветает.

В 6-15 к гостинице подъезжают два микро-грузовичка с открытыми кузовами. В них палестинцы. А может и не только палестинцы. Короче, арабы-наемники. Всего нас 12 человек, считая и водителей. Много груза. Он упакован в мешки, коробки, ящики, тюки.

Трогаемся в путь.

* * *

За бортом автомобиля тянется унылый пейзаж. Глаз остановить не на чем. Красноватая земля, пыль, чахлые кустарники, убогие селения без единого деревца, высохшие русла речушек.

11-45. Селение Аль-Хашаб. Остановка на отдых и обед. Мы заходим в придорожное кафе без названия. Баранина, овощи, лаваш, много кофе и минеральная вода. Интересная тут кухня. В баранину кладут много чеснока и каких-то пахучих трав. Гарнир - тертый грецкий орех с лимоном. Кофе подают в высоких кувшинах. Каждый наливает себе сам. Мои спутники спиртное не пьют, даже пиво. Кофе запивают минеральной водой, в которую выжимают лимон.

* * *

После обеда наши играют в нарды, курят, продолжают пить кофе чашка за чашкой. Хозяин кафе то и дело меняет кувшины и бутыли с водой.

Трогаемся ровно в 15-00.

7 апреля, 19-30. Мы объезжаем стороной крупный город Ромади. Смеркается. Похоже город подвергся бомбардировке. Даже в сумерках видны шлейфы черного дыма, поднимающиеся вертикально вверх.

На дороге много автотранспорта. Груженые и забитые людьми автомобили тащатся по всем направлениям. Совершенно непонятно преимущественное направление движения. Транспортный поток одинаков в обе стороны.

Где же война? Где американцы? Скорее бы уж прибыть к линии фронта.

21-15. Мы проезжаем город Эль-Хаббания. Махмуд говорит, что до цели осталось недалеко. Едем без остановок. Я начинаю дремать, прислонившись спиной к кабине водителя. Мои спутники тоже клюют носом.

Просыпаюсь от резкого торможения, на меня валится тяжелый тюк, стоящий у меня в ногах. Ничего не понимаю. Двигатель глохнет, слышны истошные крики, совсем рядом раздается автоматная очередь. Наши грузовички освещены светом фар окруживших нас автомобилей.

Приподнимаюсь над бортом кузова и вижу направленный на меня автомат. Звучит английская речь вперемежку с короткими фразами, видимо, по-иракски:

- Руки за голову, лечь на землю лицом вниз!

Ура!!! Это американцы. Или англичане? Да какая разница, это наши! Свои. Цивилизованная армия цивилизованной демократической страны. Слава богу! Конец этой авантюре. Наелся досыта, пора домой! Вот дурак-то, на войну потянуло!

С этими мыслями я прыгаю вниз и обращаюсь к солдату в шлеме, с кучей каких-то наушников, антенн, упакованному, как инопланетный завоеватель:

- Я гражданин Греции, я ищу своего отца, он работал на буровой, я говорю по-английски.

- Руки за голову, лечь на землю лицом вниз!

Чего это он, не понял, что-ли? Я лезу в карман рубашки, чтобы достать свой паспорт, опускаю глаза, чтобы расстегнуть молнию на кармане и в этот момент получаю сильнейший удар прикладом. В последний момент каким-то чудом я успеваю среагировать на приближающийся приклад и закрываю лицо рукой. Сила удара немного гасится о мои руки, но тут же следует второй удар ногой в живот, я складываюсь и падаю перед ним на колени. Снова слышу крик:

- Руки за голову, лечь на землю лицом вниз!

Молча, превозмогая боль, выполняю приказ. Рядом валяется мой рюкзачок. Что это за самоуправство? Надо будет не забыть потом узнать название их части и имя командира. Жаловаться буду, ведут себя как бандиты с большой дороги!

Смотрю перед собой. В поле моего зрения вижу два "Хаммера". Их фары прожекторами дальнего света освещают наши грузовички. Ага, вон еще один "Хаммер" по другую сторону дороги. Да они просто окружили нас со всех сторон. Грамотно, умеют ребята воевать.

Надо мной наклоняется один из них. Ловкими, быстрыми движениями он ощупывает меня с головы до пяток.

- Лечь на спину!

Обыск продолжается.

- Лечь на живот, руки за голову!

- Слушай, я гражданин Греции, это же член НАТО, член Совета Европы. Я буду жаловаться!

- Молчать!

Слышу как они выбрасывают вещи моих спутников из кузовов на землю.

- Тут оружие!

- И тут тоже!

- Много оружия!

- Это наемники!

- Понятно!

Надо мной снова склоняется один из американских солдат:

- Отвечать быстро! Кто ваш командир?

- Махмуд Керим.

- Откуда вы едете и куда?

- Я из Иордании, они из Палестины. Я не с ними, я сам по себе.

- Сам по себе, но командир Махмуд Керим, так?

- Я познакомился с ними случайно.

- "Случайно" это не в лагере подготовки смертников на одной из Палестинских баз?

- Я не смертник. Они вытащили меня из тюрьмы, потому что иракцы решили, что я израильский шпион.

- Палестинцы просто так никого из тюрем не вытаскивают. И тем более чужих.

- Но я не смертник и не наемник.

- Хватит, молчать, все ясно. Сержант, их командир Махмуд Керим, это палестинские наемники-террористы.

Меня поднимают и ведут в другое место. Снова кладут лицом вниз. Перед тем как лечь, вижу, что все мои попутчики лежат рядком с руками за головой. К нам обращается их сержант:

- Вы наемники. Об этом говорят ваши документы, отсутствие иракских виз, оружие. Завтра вами займутся наши органы дознания. Сразу предупреждаю. Поскольку вы наемники, на вас не распространяется Женевская конвенция о правах военнопленных. Я могу всех вас расстрелять и не буду нести за это никакой ответственности. Но я не стану этого делать. Наше ударное подразделение должно выполнить поставленную задачу и вы нас тут только задерживаете. Но я не могу вас отпустить. Поэтому мы поступим с вами так. Сейчас по моей команде вы по очереди снимите с любой ноги обувь, мой солдат сделает вам аккуратную дырочку в стопе, так чтобы ни у кого из вас не возникло мысли бежать. После этого я оставлю с вами двух охранников, уведомлю штаб о пленении группы вооруженных наемников и отправлюсь выполнять свое задание. Через некоторое время за вами приедут наши тыловые структуры, занимающиеся арестованными, вам окажут необходимую медицинскую помощь и доставят в лагерь для военнопленных. Кто не согласен получить дырочку в стопе, получит ее в затылке. Желающие есть?

Эту же фразу другой голос повторяет по-арабски. Желающих нет.

Слышны команды:

- Сесть, снять обувь, лечь на живот, руки за голову!

Так повторяется 11 раз. Я считаю. Лежу последним. Солдат останавливается рядом со мной:

- Сесть, снять обувь, лечь на живот, руки за голову!

Это команда двенадцатая по счету.

- Что и мне? Я же вам объяснял...

- Командир, с этим что делать?

- А что он в затылок хочет? Ну тогда пусть не разувается.

Я снимаю кроссовку с левой ноги, потом носок. Не знаю почему, но я медленно разравниваю носок и прячу его внутрь кроссовки. Потом также медленно и аккуратно ставлю обувь чуть в сторонке слева от себя. Меня колотит от ужаса и я хочу хоть немного оттянуть этот момент.

Опять раздается команда:

- Студент, давай исполни! Это твоя работа. Заодно боевое крещение пройдешь.

Слышится смех, человек, которого назвали "студентом" что-то бормочет в ответ. Бряцает затвор. Он начинает с другого края. Хорошо хоть так. Или плохо?

Подъемом стопы я ощущаю мелкие камешки. Какая-то идиотская мысль свербит в голове. После выстрела от сильного импульса нога может пораниться об эти камешки. Пальцами ноги я начинаю расчищать себе ровную поверхность, куда я уложу ногу.

Грохот выстрела. Дикий вопль. Щелканье затвора. Снова выстрел...

Выстрелы, крики, стоны все это сливается в какую-то дикую симфонию ужаса. Я теряю счет выстрелам, потому что мне настолько страшно, что я готов сойти с ума. В моей голове начинает звучать мелодия давно забытого венского вальса. Я сжимаю себе уши, выстрелы становятся глуше, а музыка вальса сильнее.

Очередной выстрел звучит уже совсем рядом. Мне в пятку тыкается горячее дуло автомата (как там он у них называется, М16, что-ли?).

- Распрямить стопу!

- Мне еще нет 14 лет, не стреляй, пожалуйста. Я не убегу, клянусь тебе. Я ищу отца. Я украинец по происхождению. Грек по паспорту.

- Сержант, мальчишка говорит, что ему 13 еще нет и что он русский. Что делать?

- Останешься с ним, будешь менять ему памперсы. А пока выполняй приказ!

- Стрельни рядом, я не выдам тебя, ну пожалуйста!

- Распрямить стопу!

Одновременно с грохотом выстрела меня переворачивает на правый бок и я подтягиваю колено к животу. С чем это сравнить? Удар током одновременно с ударом копья. Я сжимаю зубы и мычу, стараясь не закричать. Эта идиотская идея не заорать при этом. Палестинцы орут, а я нет. Мужчины, наемники. А я молодой парень и терплю. Я переворачиваюсь на спину и поднимаю ногу вверх, чтобы увидеть, что сделалось с ногой. В свете фар вижу черную от крови стопу и пульсирующий фонтанчик недалеко от большого пальца. Почему кровь черная? А, понятно, это же ночь.

Студент стоит и не сводит с меня глаз. Понятно почему его называют студент. Он в очках, худые вваленные щеки. Интеллигент, интеллектуал. Потянуло отведать американского патриотизма в концентрированных дозах на переднем крае. Бросил учебу, записался в морпехи. Америка, Америка, великая страна... На, получай, гордись своей сраной Америкой, стреляющей от страха в безоружных несовершеннолетних.

- Поздравляю, ты прошел крещение, парень. Америка великая страна, ты победил.

Он разворачивается и идет к своему сержанту.

* * *

Нам, как собакам, бросают несколько индивидуальных перевязочных пакетов. Между палестинцами начинается спор кому сколько бинта и ваты достанется. Мне не достается нисколько, да я и не претендую. Стыдно просить после того, как я сдал их командира. Они-то это слышали.

Через 15 минут, погрузившись в свои "Хаммеры", америкосы уезжают. С нами остаются двое охранников, в том числе "студент". Второй охранник негр. Негр беспрерывно общается по рации со своей группой. Мне не слышно, о чем говорят ему, он же докладывает своему командиру о нашем поведении.

Ко мне подходит студент. Молча протягивает перевязочный пакет.

- Возьми, это мой личный пакет. Извини, парень. Приказ есть приказ. Я не мог стрелять мимо, я же солдат.

Я разрываю зубами оболочку, достаю бинт и вату с дизенфицирующим составом.

- На вот еще возьми это.

- Что это такое?

- Сильное обезболивающее. Надо уколоть в мягкие ткани.

- В задницу что-ли?

- Можно в ногу, в бедро.

- Ты меня покалечил.

- Извини. Ты правда из России?

- По происхождению. Я гражданин Греции.

- У меня была русская подруга. Мы расстались.

- Ясно. Помоги мне.

- Давай я тебе сделаю укол.

- Коли, тут не поймешь как этим пользоваться. Как это перевязать правильно?

- Я сейчас все тебе сделаю. Нас учили.

Уже через минуту после укола уходит эта дикая пульсирующая боль по всей ноге. Черех пять минут остается только ноющая и слабая боль. Он стоит рядом со мной и держит оружие наготове. Не выпуская палестинцев из-под контроля, он все время бросает взгляды на меня. Я спрашиваю:

- Тебя как зовут?

- Фред.

- Меня Энтони.

- Фред, сколько это будет действовать?

- Часа четыре. Может пять-шесть. Зависит от состояния организма и вида ранения.

- А дальше нас куда?

- Я не знаю. У нас есть специальные подразделения, которые занимаются пленными. Лагеря для пленных готовы. Там проводят дознание и если человек не виновен в преступлениях, его отпускают.

- Когда же за нами приедут?

- Едут уже, мы сообщили.

- Дай воды. Пожалуйста.

Он спрашивает разрешение у своего напарника. Тот, усмехаясь, разрешает:

- Валяй, Фредди. Ты у нас прямо Мать Тереза в штанах.

Фред протягивает мне свою личную фляжку.

- А прям из ствола, можно? Я не заразный, честно.

- Валяй, я не боюсь заразы. Нам делали универсальные уколы от всех типов инфекции. Даже если захочешь, не заразишь.

Во фляжке холодный черный кофе с привкусом лимона и без сахара.

- Спасибо, Фред.

- Ладно, чего там.

- Будешь на Кипре, заваливай в гости. Запомни адрес.
Я диктую ему адрес и номер телефона. Он силится запомнить на память.

- А ты будешь в Штатах, тоже заезжай ко мне. Запомни и мой адрес.

- Я запомнил.

* * *

В 2 часа ночи подъезжает большой армейский крытый грузовик и два автомобиля сопровождения. Под дулами автоматов и лай собак, при свете автомобильных фар, нас по одному заводят в грузовик и прищелкивают наручниками к металлическим поручням. Грузовик трогается.

Мы едем очень долго, часто останавливаемся, подолгу стоим, потом снова трогаемся в путь. Постепенно действие обезболивающего прекращается и мне становится все хуже и хуже. Внутри этой тюрьмы на колесах стоит дикая жара. Тряска на дорожных ухабах отзывается дополнительными болевыми ощущениями. Ну и плюс еще эти стоны раненых палестинцев. Им-то обезболивающее не давали. Жуткий этап.

Преступник

Мы прибываем на место в 11 дня 8 апреля. Юг Ирака, провинция Басра. Колючая проволка, бараки, часовые, собаки. Зона, ни дать, не взять.

Сразу же по прибытию нас начинают осматривать врачи. Всем делают уколы, обработку ран и перевязки. Потом нас кормят и разводят по камерам.

Начинаются "следственные действия"...

* * *

В камере нас четверо. Я и еще трое иракцев. Их обвиняют в преступлениях против мирного населения и работе на спецслужбу Хусейна. Иракцы общаются между собой, но о чем, мне трудно догадаться, совершенно незнакомый язык.
В перерывах между сном и допросами мне остается только одно - думать. Я вспоминаю свою жизнь в последние годы. Сколько было всего. Потери и приобретения, радости и разочарования, счастье и горе.
Наша камера имеет размеры чуть больше вагонного купе. Да и устроена аналогично. Два яруса нар, двое слева, двое справа, посреди узкий проход. В проходе столик. Стульев нет. Наверху зарешеченное окно. Слева от входа умывальник с теплой, сильно хлорированной водой, справа унитаз с крышкой. Створки окна открыты рамами наружу. Ни малейшего дуновения ветерка, жара, думаю +40, не меньше. Вонь. Настоящее бедствие это мухи-слепни. Крупные, серого цвета, наглые, кусачие. Их стая роится у потолка, беспорядочно перемещаясь как раз над верхними нарами. Зудящий звук их крыльев не смолкает ни днем, ни ночью. Ночью включается дежурное освещение и они летят с улицы на свет. Прикрыть створки окон и перебить их тоже не выход. Ночью температура на улице прилично падает и в камеру начинает поступать более или менее прохладный воздух. Стоит только закрыть окно, раскалившиеся за день стены мгновенно превращают камеру в парную. Мухи совершенно лишены инстинкта самосохранения. Налетавшись и проголодашись, какая-нибудь из них резко пикирует на выбранную добычу и с лету впивается в тело своим хоботком. Следует шлепок и ей наступает конец.
Из-за дикой жары я лежу в одних трусах. Ноги накрыты покрывалом. Через покрывало мухи не кусают. Получается, что атакующие меня твари всегда находятся в пределах досягаемости моих рук. Ногам жарко, зато не надо вскакивать, чтобы пришлепнуть очередную гадину. Чтобы заснуть, приходится натягивать покрывало и укрываться с головой.
Изредка вызывают на допросы. Собственно это даже и не допросы, а так, уточнения деталей. Я сразу же дал им всю информацию о месте моего постоянного проживания и о своем опекуне Диме. Вероятно они делают какие-то запросы по мне на Кипр и в Грецию. Мой паспорт у них, свой маршрут в Ирак я им тоже сообщил. Я им все сказал, даже правду зачем я сюда ехал. Наплел про свой пацифизм и пофигизм, про "живой щит" и про гринпис, взгляды которого я вроде бы разделяю с раннего детства.
Чаще вызывают к врачу. Армейский доктор лечит просто и незатейливо. Вкалывает мне в задницу нарко-содержащее обезболивающее, бесцеремонно обрабатывает рану и делает перевязки. На допросы и к доку меня ведят двое охранников,поддерживая за руки.
После наркотика становится кайфно. Боль уходит куда-то на второй план. Она не исчезает совсем, а как бы уступает место приятному состоянию, находясь в котором, хочется расслабиться и размышлять.
Пару раз ко мне является цыганка. Она ничего не говорит, я общаюсь с ней телепатически. Я знаю, что она хочет мне сказать. Про потери и приобретения, про нескорую смерть на чужбине. Знаю, знаю! Пошла вон, все я знаю.
Этот слабый наркотик помогает мне открыть окошко в глубины моего "я". Как только эта мысль до меня доходит, я начинаю симулировать страшные муки от болей в ноге. Доктор совершенно равнодушно и без всяких сомнений принимает решение увеличить дозу. Окошко вовнутрь открывается посильнее.
В этом состоянии я начинаю общаться попеременно то с Колькой, то с батей. Веду с ними длинные разговоры обо всем. В первую очередь с Колькой.
Сумасшедший калейдоскоп видений. Ялтинский пляж, мы бросаем камешки в набегающие волны. Я вижу его искрящиеся от радости глаза, сбылась детская мечта о Крыме. Потом паромная переправа. Мы в багажном отделении автобуса. Притихли, как два мышонка. Места совсем мало, лежим в кромешней тьме, тяжело дыша от недостатка воздуха. Его лицо совсем близко, я ощущаю его дыхание и отчетливо слышу его вкрадчивый шепот. Он не боялся заразиться, дыша со мной одним воздухом, хотя знал, чем я болен и знал, что это очень опасная болячка.
Боже мой, неужели я его пережил?
Потом этот бег, как в замедленной съемке, вдоль Туапсинского шоссе. Отброшенный в сторону термос. Полные безнадежного ужаса глаза. Потом были уже другие глаза. Вот мы сидим на корточках на балконе у бати в Сочинском доме. Поздняя осень. Днем еще тепло, а ночами холодно. Вышли покурить. Чтобы не одеваться, набросили на себя одеяла. Кольке не нравилось, когда я курил, врачи настоятельно просили его лично следить за этим. Курил я очень редко в то время и в основном ночами, когда этого настоятельно требовала ситуация, сложившаяся в процессе нашего общения. Он обещал врачам не разрешать мне курить, а отказать мне не мог. Обманывали друг друга, куря одну сигаретку на двоих. Чтобы мне меньше досталось. Ах да, я о его глазах. Совершенно необыкновенные отблески в свете полной луны. Холодный свет луны после отражения в его широко раскрытых глазах делается теплым и не лунным, а солнечным. Где сейчас эти глаза? Способны они видеть этот жестокий и несправедливый мир?
Какое-то идиотское видение. Я все время гоню его прочь. Его глаза засыпаны землей. Они так и остались широко открытыми. На них безжалостно падают комья земли. Сверху струится все тот же лунный свет. Последний лучик падает внутрь и остается там навсегда.
Неужели это правда?
Потери и находки... Это что-ли, потеря? Потеря это батя, причем крупная потеря. Если Кольки нет в живых, то это нельзя измерять понятием "потеря". Есть маленькая потеря. Есть большая, есть крупная. Если брат погиб, я не знаю для этого случая термина, такого понятия просто не существует.
Батя Вова. Он очень ровно, спокойно относился к Кольке. Также, как к сотрудникам своих компаний. Хотя нет, на сотрудников он мог позволить себе отвязаться по полной, а на Кольку никогда. Просто ровное и спокойное отношение. Всякое бывало. Колька тоже изредка совершал ошибки и приносил бате огорчения. Другого батя бы в порошок за это стер. На Кольку он просто надувался и все. Это чтобы ни в коем случае не обидеть меня. Батя не просто любил меня, он меня обожал. Мы с Колькой это знали, обсуждали это не раз. Я этим беззастенчиво пользовался. Интересно, что такое мне надо было бы вытворить, чтобы батя на меня наорал? Хотя орать он умел! Еще как. Наверное все-таки не существовало такого поступка в моем исполнении, который бы вызвал батин крик.
Колька очень любил батю. Очень. Боюсь как бы не сильнее, чем меня. Но батя воздвиг между собой и Колькой невидимую стену, которая безнадежно оставила моего брата в числе коллег и сотрудников. Кем он был в понимании отца? Шофер, механик, начальник транспортного цеха? Знаю кем. По батиным понятиям, Колька это моя любимая игрушка. Не очень вписывается в интерьер дома, но что поделать, ребенку нравится.
В моем присутствии батя относился к брату точно также, как и ко мне. Подчеркнуто одинаково. Настолько подчеркнуто, что это очень бросалось нам в глаза. Мы же прекрасно чувствовали все и без лишних слов и жестов. Расстраивало это брата? Конечно. Но он никогда не подавал виду, скрипя зубами. Расстраивало это меня? Нет, к сожалению. Меня не тянуло к особой близости с батей, мне вполне хватало близости с братом. Кем был для меня Колька? Человек, подаривший мне жизнь. Это раз. Брат. Это два. Родственная, очень близкая и родная мне душа. Это три. Я обожал Кольку ровно в такой же степени, в какой батя обожал меня. Колька очень тепло относился ко мне, опекал, любил, но обожал батю. Батя обожал меня, равнодушно мирясь с Колькой. Вот такой "семейный" треугольник.
Хотя, кто знает, может быть Колька и не так печалился от батиного отчуждения, как мне казалось? Это была единственная тема, на которую он не хотел разговаривать со мной. Может это все у меня чересчур надуманно? Может быть брат только слегка обижался, но не печалился глубоко по этому поводу, купаясь в потоках моего обожания? Кто же теперь разберет?
Все эти сложности я продумал и осознал только тут, в лагере под Басрой.
Другая тема моих размышлений. Как же так вышло, что батя не предусмотрел такой исход? Ведь были же варианты, как оставить мне хотя бы немного денег, были!
Я вспоминаю, как он научил меня управлять счетом кипрского оффшора через компьютер. Как я понимаю, он скидывал доходы от своего бизнеса на эту компанию. Говорил, что там почти нет налогов, что там целее будет. Интересно, но ведь сейчас складывается забавная ситуация. В России наследникам предстоит делить по существу только недвижимость. Ну там еще автомобили, катера, что еще? Мелочи. Я помню последний свой выход на связь с Bank of Cyprus. Помню этот остаток на счете. Даже мне было ясно, что там денег намного больше, чем стоит весь батин бизнес в России. Чтобы поделить эти деньги, им надо доказать в суде, что собственником этого оффшора был отец. Об оффшоре, они разумеется уже знают от Димы. Чтобы доказать право собственности в суде, надо предъявить сертификат акций этой компании на отца.
Стоп! Он говорил мне, что при регистрации компании получил пустой бланк акции. Так на Кипре принято. Акция на предъявителя. Отец из предосторожности не заполнял этот бланк. Он положил его на хранение в депозитную ячейку Swiss Bank в Цюрихе. Счет компании в Bank of Cyprus открывался по доверенности, которую батя выписал сам на себя, как на временного управляющего, в момент регистрации компании.
Значит при всем их желании наследники не сумеют получить деньги с этого счета. Повезло Bank of Cyprus. Он получил в свое пользование крупную сумму безпроцентно и на неопределенный срок. Пока суду не будет предъявлен оригинал акции компании, доказать право собственности наследников на эти деньги будет невозможно.
Интересно происходит управление этим счетом. Банк снабжает каждого клиента специальной программой и специальными кодовыми таблицами на CD-диске, уникальными для каждого клиента. В программе клиент видит шаблон стандартного платежного распоряжения банку. Чтобы платеж осуществился, необходимо заполнить все поля. После заполнения распоряжения программа обращается к кодовым таблицам и сопоставляет каждому атрибуту распоряжения цифровой код. Все полученные таким образом коды по всем полям распоряжения суммируются и определяется контрольная сумма. Эта сумма отправляется банку через интернет вместе с шаблоном распоряжения в зашифрованном виде в едином пакете. Банковский сервер, приняв этот пакет, дешифрует его, извлекает из своей базы данных кодовые таблицы данного клиента, рассчитывает по ним свое значение контрольной суммы и сравнивает его с полученным от клиента. Если эти значения совпадают, платеж клиента исполняется. Если не совпадают, счет блокируется вплоть до личного контакта уполномоченного владельца счета с администратором банка. Кодовые таблицы, как говорил отец, устроены таким образом, что двух одинаковых контрольных сумм не может повториться даже у разных клиентов.
Программа для удаленного управления счетом вместе с файлами кодовых таблиц хранилась на личном батином компьютере на шифрованном PGP-диске. Установочный компакт-диск батя уничтожил. Резервные копии программы и таблицы хранились в надежно зашифрованном виде на платных хранилищах данных в сети интернет.
Батя настолько мне доверял, что я знал пароль доступа к PGP-диску. Мне нравилось делать платежи с этого счета. А бате нравилось наблюдать за моей работой, он умилялся моему умению точно и безошибочно заполнить распоряжение, отправить платеж, получить распоряжение и распечатать ему выписку движений по счету.
Я и сейчас помню этот пароль доступа, если конечно батя его не сменил. Да что там пароль! Я помню много цифровых кодов из кодовых таблиц. Сколько я сделал всего платежей лично, своими руками? Пытаюсь сосчитать. Не меньше ста за полгода. Мой последний платеж состоялся 15 декабря прошедшего года за несколько дней до отъезда за границу на рождественские каникулы. Я перевел 5000 долларов на свой кард-счет. Это были мои карманные деньги на время учебы вплоть до летних каникул. На эти деньги я должен был питаться, развлекаться, оплачивать транспорт, одеваться, платить за телефон и интернет.
Батино доверие мне было безгранично, также как и моя идиотская честность. Чего бы мне стоило порезать PGP-диск на куски, зашифровать их и раскидать эти куски по разным почтовым ящикам? Да еще продублировать это для надежности. Да ничего. Ну если, конечно, исходящий с нашего телефонного номера траффик не анализировался на батиной же компании-провайдере. Но я не думаю, что это было так.
Был бы я сейчас не в иракской тюрьме, а в бассейне с шампанским. Но я такой вот честный и тупой урод. Хотя нет, честность тут ни при чем. Эта мысль просто не пришла мне в голову. Если бы она пришла, да еще если бы я хоть на секунду представил для себя последствия возможной батиной смерти, я бы это сделал. Оказавшись тут, я бы конечно не стал воровать эти деньги. Это понятно. Но у меня был бы запасной аэродром. И еще какой!
Как же батя не продумал свой уход и что будет со мной? В конце концов это даже подло выслать меня с родины, не оставив средств к существованию и не заготовив даже малюсенькой потайной тропиночки назад в Россию.
И с Колькой он тоже чего-то не продумал. Колька на его совести. Даже не на Людмилиной, а не его!
Колька. Братан. А ведь я начинаю понемногу забывать его. Шок от батиной смерти, растерянность, исчезновение Кольки, алкоголь, Ирак, ранение, наркотики. А ведь Колька уже на втором плане. Точно, на втором. Интересно смог бы я сейчас отдать за него свою жизнь, как раньше? Мы как-то говорили с ним на эту тему. Искренне признались друг другу, что не задумываясь сделали бы это. Лично я не кривил душой. Не знаю как Колька, а я тогда сказал правду. А сейчас? Скорее всего отдал бы. Но уже не потому, что безумно ему предан и люблю, скорее потому, что эта жизнь потеряла "тот" смысл, а новый еще не обрела.
Почему отец не оставил мне "ключик". А может оставил? Вспоминаю подробности нашего последнего с ним разговора по телефону:
- Антоша, как дела?
- Нормально, а что у тебя?
- Да вроде тоже.
- Что значит "вроде"?
- Да ничего, оговорился так. Волнуюсь я за тебя. Как ты там один?
- Учусь. Ты же знаешь. Хорошо учусь.
- Знаю, умница. Поскорее бы тебе повзрослеть!
- Куда уж скорее? Итак посмотри сколько уже всего за мной и за такой короткий срок.
- Знаю, знаю. Умница ты мой. Тебе бы еще немножко взрослой основательности. Трудно без этого одному по жизни идти.
- Это еще чего такое?
- Ну не знаю как тебе это сказать, чтобы ты чего лишнего не удумал. Понимаешь, надо всегда зрить в корень. Знаешь, что это такое?
- Догадываюсь.
- Антош, маленький мой малыш, повтори пожалуйста мне три раза "надо зрить в корень".
- Это еще зачем?
- Повтори, потом скажу.
- Надо зрить в корень, надо зрить в корень, надо зрить в корень. А на фига?
- Когда-нибудь, когда меня не будет и тебе станет плохо, вспомни эту фразу, хорошо? И подумай над ней. Ладно? Обещаешь?
- Ну, обещаю.
- Без "ну".
- Обещаю.
А ведь я забыл этот разговор и забыл это обещание. Что он хотел этим сказать? Это какой-то ключ? Но к чему? Он что-то чувствовал. Но боялся об этом сказать. Еще наверное не хотел накликивать беду и оттягивал момент, когда будет уже пора дать мне открытым текстом ключ к деньгам. Ну и дооттягивался. Подарил все банку. Банк это итак от денег опух уже. А мне хотя бы сотую часть тех батиных средств или даже тысячную!
Нет, Антон, перестань. Кощунственно об этом думать в таком ключе. Вспомни кто ты и откуда. Может все итак по справедливости? Судьба для начала меня прилично наказала. Потом послала избавление. Я обрел брата, отца, дом, деньги. Доступ к деньгам. Надо же было думать своей головой! Пока оно рядом, пока его можно пощупать, надо отбирать и не задумываться. Лох ты, Антон. Так тебе и надо!
"Надо зрить в корень". Стоп! Может надо еще раз обыскать этот дом? Вот дурень, почему я не догадался это сделать с самого начала? Там же есть подвал. Корень - это то, что под землей. Подвал ниже уровня земли. Ну спускался я туда. Надо было устроить там обыск! А теперь-то что? Хрен знает, когда теперь туда попадешь.

* * *

16 апреля меня перевозят в Кувейт. База американских ВВС под Эль-Кувейтом. Сообщают, что меня этапируют на английскую военную-воздушную базу на Кипре. Все вопросы согласованы, дальнейшее расследование в отношении меня будет осуществляться кипрской и греческой полицией.
Мне вменяется в вину два основных преступления. Фальсификация документов с целью незаконного пересечения границы острова и использование фальшивого паспорта Греции (докопались!). Расследование будет проводиться на территории моего постоянного проживания в период совершения последнего из преступлений, а именно незаконного пересечения границы. Военный американский следователь сообщает мне перед отлетом, что по совокупности совершенных преступлений, если моя вина будет доказана, я могу получить 2-4 года исправительной тюрьмы для несовершеннолетних. Что еще? Он рекомендует нанять приличного адвоката. Особенности прецедентного кипрского права при солидной адвокатской поддержке могут помочь избежать тюремного заключения.
Что касается, нарушения закона Греции, то адвокат может добиться в суде невыдачи меня в Грецию под предлогом того, что я несовершеннолетний и что мне грозит там тюремный срок. Гуманизм!

* * *

17 апреля самолет британских ВВС приземляется на базе под Лимассолом. Прямо у трапа самолета меня принимает на руки кипрская полиция.
Окружной полицейский участок Пафоса. Мне зачитывается постановление о проведении уголовного расследования по факту совершенных мною преступлений. Полицеский чин сообщает мне, что все мои документы изъяты в интересах следствия. Мне оставлена только кредитная карточка, поскольку оказывается она связана с неким корпоративным счетом, а не с моим личным, как я думал раньше. Хорошо хоть тут батя додумался сделать все по уму и без подстав.
Я ставлю подпись под постановлением об ограничении свободы моего перемещения. Отныне и вплоть до суда я могу покидать дом только после получения разрешения в ближайшем полицейском участке.
У меня осталось еще чуть меньше 1000 фунтов. На жизнь пока хватит, на адвоката нет. Даже плохонького.
Сам дурак, Антон. Надо было раньше о деньгах думать.
И чего-то я с Колькой не продумал. С этой гостиницей, с этим его последним звонком. Теперь плати, Антон, за все свои идиотские поступки по полной. Правильно батя говорил: за злые поступки мы ответим на том свете, а за глупые уже на этом.

Эпилог

Ну вот и эпилог на этом этапе моей сумбурной жизни. Цыганка, сука, накаркала.
В доме была полиция. Вижу, копались. Записка снята, но доллары на месте.
Звонил Андрюхе. Колька не появлялся. Андрюха зовет к себе. Говорит в рейс ходить вместе будем. Господи, мне только в рейс сейчас не хватало! Ладно, простим ему, ибо не ведает, что творит. Так, кажется, в библии?
Перелопатил весь дом, перерыл весь подвал. Сантиметр за сантиметром все простучал, прощупал. Ни-че-го! И не было ничего! Дурак я конченный. "Надо зрить в корень". Надо конечно. Только намного раньше и думать надо было о себе. Как говорил батя: "никто никому не нужен". В честность играл, в порядочность. Хотя нет, ничего я не играл, просто недотумкал, как стать богатым и независимым. Плохо когда нечестный, хуже когда нечестный, а еще и дурак.
Черт! Может полиция чего нашла во время обыска? Эти теперь не скажут. Тем более, поделом мне, дураку.
Плохо заживает нога. Куда там мне убегать? Еле ковыляю по дому с костылем. Боли не проходят. Мою медицинскую страховку признали недействительной из-за паспорта. Теперь много денег уходит на обезболивающие. Попробовал наркоту. Тоже выход. Под этим состоянием дописываю свою историю.
Много курю и травку тоже, пью отвратный, но дешевый греческий коньяк Метакса, колю наркотики против боли и так, для души. Жалею себя, проклинаю себя и свою тупость. Ненавижу отца. Подстава чистая.
Забрал в юридической конторе ноутбук. Позвонил, попросил привезти. Проверил почтовые ящики. Ничего интересного. На пустое даже отвечать не стал.
Колян. Что сказать про него? Переживать эту потерю мне помогли симпатичные стеклянные ампулы с промедолом. Странно он действует на меня. Уколю, мне становится легко с ногой и закипает обида на брата. Почему он оставил меня одного на этой проклятой земле? Лучше бы он бросил меня тогда в лесу. Так нет же, приучил к себе, приручил, заставил любить себя а потом хоп! и все, кинул, гад. Как только заканчивается туповатый промедоловый кайф, приходит эта ненавистная пульсирующая боль от ступни до бедра, а злость на Кольку сменяется дикой, щенячей жалостью к самому себе, одинокому волчонку среди красных флажков и жестоких охотников.
Звонил Дима. Мат и угрозы. Говорит я его подставил и оклеветал. Я ему сказал, что у него денег много, наймет адвоката, выкрутится. Попросил больше не звонить сюда. Короче послал его на...
Звонил в Российское Консульство в Никосию. Рассказал вкратце суть дела, попросил помочь. Через пару дней перезвонили, говорят, что подтверждений моего российского гражданства не обнаруженно. Дескать, сорри, много хитрецов всяких таким вот образом пытается заполучить российской гражданство и незаконно въехать в страну.
Суд назначен на 12 мая. Чего делать будем? Варианты есть. Какой применить не знаю. Ну, самый простой - достать магнум из потайного места. Второй вариант позвонить отцу Елены. Сразу скажу - не хочу. Гордость у меня, дурака. Как батя говорил, можно подумать, в прошлой жизни я принадлежал семье Виндзоров. А я всегда добавлял, а в этой жизни родился в помойке. Сердился отец! Ха! Ну такой вот я горделивый помойный кот. Третий вариант. Слинять на Северный Кипр. Те не выдадут из принципа. Что потом? Потом можно перебраться в Стамбул, там, говорят, местные чеченцы могут сварганить шикарный российский паспорт. Потом ясно что. Ну и наконец, четвертый вариант. Отсидеть и выйти на свободу с чистой совестью.
Короче я не знаю. Время подумать еще есть. Эта история может завершиться, если я выберу первый вариант, а может породить четвертую часть. Ну первый вариант, скажем так, гипотетический. Не стану. В вот насчет остальных думаю. Интересно, будет четвертая часть?

©Клюшев Антон, 1 мая 2003 года, Пафос, Кипр