"Если
выйти из отеля около часу дня. И пойти по любой авеню в даун
таун, то постоянно будешь идти в солнце. И это тепло, даже
если февраль."
Э. Л.
* * *
Люби меня-шуршало за стеной у соседей и гас синий
язычок кухонного газа, холодная картошка не сбивала охоту
поесть,
чай с лимоном...кислое,кислое. Люби меня-
грохотало в парадных, неумением целоваться, шумным дыханием через нос,
холодно,холодно...Люби меня- плыло по экрану монитора
фальшивым словом Free и фото пятилетней давности
принимал за истину...Люби меня- брело по улицам в желтом свете светофора,
в резиновом скрипе жесткого снега.
А ты смотрел мне в спину и думал. Я знаю что ты думал.
Ты плохо думал. Неправильно:
-никогда, никогда не будет праздника у тебя, на твоих улицах продают плохое
пиво и дешевую водку, на твоих улицах вечно не хватает монет и не длиненн
день, и некуда идти если все же купил и напрасно ждать сегодня, если вчера
держался
за маленькую ладонь в холодном подьезде...
Время Жар-птиц прошло.Тридцать шесть и шесть,не выше. Ровно и спокойно
бьется пепел в моем сердце, старый Лисс сгорел, не приручив никого, старый
Лисс утонул
в серых глазах пуская большие пузыри.
Похоть заводит карусель в этом фиолетовом мире. Снег и скрип, скрип, прыг
через ступеньки. Широко раскрытые глаза смотрят недоверчиво:- Разве это
ты?...Уже
нет разговоров, уже сразу.
Я падший. Я прихожу только таким.
* * *
Мы сидим, пьем. На мои. Возле соседнего подъезда.
Потому-что как всегда меня раскручивают на бабки.
Потому что я знаю, у них нет - а я хочу бухнуть. Я алкоголик.
Возле соседнего подъезда, где я живу. Мы пьем, пока у меня есть деньги.
Мимо проходишь ты.
Ты это видишь. Тебе это заебало. Но ты видишь.
Ты живешь на пятом, я на третьем.
Кто-то говорит мне - эй, тебе свистят.
Я оборачиваюсь. Я иду туда.
Я возле подъезда, где мы живем. Ты говоришь мне - проводи меня, на что
я пьяно
возмущаюсь - да, кто тебя здесь тронет!
Но иду. Возле моей квартиры, показывая пальцем, ты говоришь мне - иди домой,
не пей.
Я обманываю тебя.
* * *
Сначала
позвонит. Еще не проснувшись, хрипло скажу: " Да,
конечно, вот только умоюсь". И выйду в холодный декабрь. Увижу его.
Сначала набьет себе цену. Скользнув из объятий, сожмет свои губы. Обидно
смеясь, расставит капканы - не подойти.
Сначала сыграет в измену. Помашет рукою кому-то другому. Растает под
солнцем, оставив лишь запах, что б смог отыскать.
Я стану растерян. Смешон, давно уже взрослый. Давно непонятен. Когда-нибудь
сгину, исчезну. Когда-нибудь. А пока я тоже сыграю. Скажу как больно,
скажу, как плохо быть одному…
Пытаюсь прикурить от кировских спичек. Где-то объявляют полночь,
чудом сохранившиеся, часы, с пойманной в плен кукушкой. Кровь приливает
к лицу, убегая от никотина. Это невыносимо. Это, наверное, глупо - ходить
вокруг да около. Минуты медленно бредут в прошлое, посмеиваясь надо мной.
Это бессмысленно, прижавшись лбом к холодному металлу ворот двадцатой школы,
ждать тебя.
Мы разминемся среди балаганного дня.
* * *
Я побежал по ступеням.
Я побежал по ступеням, я постучался в дверь.
Я постучался, она открылась.
Ты стоял с растерянным лицом. У тебя были широко раскрытые
глаза, они у тебя всегда были такие. Ты не знал что делать.
Я тоже. Было поздно.
Ты сказал:
- Ну что тебе нужно?
Наверное, ты устал. Ты хотел спать.
Я не знал, что я должен делать. Я пришел. Моя дорога кончилась.
Тебя позвали из комнаты. Ты закрыл дверь. Кто-то большой и спокойный
сказал тебе:
- Возраст.
Я ждал. Было поздно. Уже ночь.
Ты не открывал двери. Тебя успокоили. Я сел на ступени. Значит
вот так ставят крест на всем, подумал я. Сразу и трезвым, с запахом
потерянности,
с неуклюжими движениями в чужом подъезде. Аккуратный крестик. Значит
вот так.
Я посмотрел в последний раз на дверь. Там спали.
Или крест ставят другие?- пришло мне в голову. Кому я надоел ночными
визитами, шумным характером по пьяни, а кажется, что порвал все
сам.
Но они вежливы. Они добивают тебя постоянством в ответах и ты теряешься.
Ты устаешь спрашивать. Потом уходишь. А они ложатся спать в уверенности,
что завтра все повторится. Но это не так. Уже не так.
Северный ветер не утихал.
Северный ветер шелестел между домами, рассказывая как, сто лет назад, однажды
зимой, я сидел на скамейке во дворе и слизывал снег с вязанных детских
варежек, одетых на мои руки, а рядом притворно возмущался хозяин верхонок.
* * *
Дежурный ангел помог сойти на станции
Говори - потребовал он
Он кутался в армейский тулуп
Я стоял, удивляясь большому снегу
Маленький человек бежал навстречу
Большие по колено валенки
Отцовская шапка, что сбивалась на лоб
Я испугался, что он не добежит
Я рванул по перрону сквозь большой снег
А я не знал, добежит ли он
А я рванул по полю, боясь одного исхода
Говори - прошептал ты, уткнувшись мокрой щекой.
* * *
"Лунный свет " Кармигелта
Снег в октябре
Надоевшее похмелье, взгляд из окна
Отрада.
Отрава.
* * *
Вечером одно и тоже. Одна страница.
Но мне не нужно другое.
Я сижу рядом с ним, он говорит редко и думает о своем.
Около него мне спокойно и еще хочется прикоснуться, но
нет повода
И нет времени – сейчас он уйдет , улыбнется извиняющее
и торопливо
Зашагает к двери подъезда, больше не оборачиваясь. Я
увижу только затылок,
Волосы закрывающие тонкую шею. Он уйдет. Все будет просто
и правильно.
Я тоже пойду домой, боясь идти домой.
Я тоже лягу спать, боясь заснуть.
Одиночество пройдет сквозь сны отшатываясь эхом от стен.
Фиолетовая ночь по расписанию разобьет стекла окон –
у ней холодная улыбка незаплаканных глаз. Ей есть что
сказать. Она разделит на правду и ложь
последний рассказ.
Радость,робость, рана, рана.
Измена - красивое слово. Измена - пушистые ресницы. Меня прости.
* * *
бездомная кошка с сорванным голосом
сломанные ногти, дверь в полутьме
гладкие ступени подъезда
прочь, прочь, прочь
не сильней, не выше
стороной и мимо
из дождя и в дождь
лицом с размаха в ночь
* * *
пахнет всем, что мешает быть
пахнет другим, дымом и неумением
быть, тоской по ладу с тобой
пахнет утром, что для работы
пахнет днем, что навсегда
а вечером пахнет тоской по ладу с тобой
* * *
Жил день за днем. Хулиганила ревность.
Смотрел, как плыло солнце к закату, работал как-то, искал
деньги на водку
и сочинял сказку, где мне было
неплохо, где одиночество держали в самой темной-претемной темнице.
И кто-то рядом спрашивал меня - а завтра ты придешь,
- я отвечал - конечно,
приду, - и никогда не обманывал. И меня всегда ждали в самый
теплый-претеплый вечер. А одиночество билось головой
об стену, умоляло выпустить ее из
темницы. Но мы дали слово друг другу, что не выйдет этот зверь
на волю. И держали его.
Иногда ночью темнота опрокидывала небо. Мы бежали по жесткому
насту облаков, а сзади, зарываясь черными носами в лохмотья слабого
отсвета звезд, пытались
догнать нас волчата с алой пастью безмятежности. Мы смеялись,
мы убегали в детство.
А потом наступало утро. Жил день за днем. Хулиганила ревность.
Смотрел, как плыло солнце к закату.
* * *
Это легко и просто. Другое лето и немного
возраст. Но легко и быстро. Другое имя, но твой голос
- а глаза,
глаза, в меру жадные, не уйти, не спрятаться.
Это начать сразу, лишь бы красиво и ладно в фигуре и одежда - шорты
из шелка по колено - немного широкие, разноцветны, но красиво и остальное.
И поговорить, потрогать рукой, еще лучше ладонью по легкому тонкому,
ведь красиво и разноцветно и разговор - обязательно!
Непонятно прохожему, да ерунда, вы знаете, вы знаете, что дальше и
потому не спешить, миллион секунд, успеете, успеешь, лишь бы красиво
и хорошо ладони.
Ладно?!
©Лисс
|
