Солнечные лучики на пыльной листве. Ни на что не похожее безмолвие летнего утра,
кажется, что это было всегда. Все это очарование завораживает, ты живешь лишь
настоящим, и нет на свете большей ценности, на которую можно променять вот такое
летнее утро. Еще слишком рано, чтобы умирать, но уже поздно, чтобы жить….
Неужели все прошло?
Жесткая деревянная лавка, словно античная скульптура, так же не хватает деталей,
такая же непостижимая и гордая в своем одиночестве. Песок на асфальте
отблескивает стеклянными гранями, как бриллиант, забытый и растоптанный ради
иной красоты. Паутинка на запыленном окне вздрагивает от каждого прикосновения
ласкового, невесомого ветерка, который кожа уже не воспринимает, эта паутинка –
самое нежное на свете существо, не то, что мы…. Ночью прошел легкий дождик, он
смочил бриллиантовый песок, но не смог утолить жажду тоскующей земли. Или, может
быть, просто не хотел?
Ты приближаешься, словно тень Миург, совершенно бесшумно, или это я уже не умею
слышать?
Тёмные, потертые джинсы, но ты их уже перерос, хотя с виду этого пока не скажешь.
Белая, навыпуск, маечка – «no problems!» - интересно, так ли это? Скорее всего –
нет. Нет проблем лишь у неба, хотя и с этим можно поспорить. Но ты здесь, что
это значит?
-- Привет.
-- Привет. Не спится? – я лениво киваю на лавку. – Присаживайся, малыш.
Ты послушно (послушно ли?) усаживаешься рядом. Слишком близко. То ли я такой
большой, то ли лавка очень маленькая, но мне лень даже думать об этом. Ты здесь
и этого достаточно, давай помолчим, малыш…. Но его надолго не хватает.
-- Мне и правда, не спится. – тихо, словно не мне, говоришь ты.
Я молчу, меня это не касается. Красивый подросток, зачем ты дразнишь природу?
Неужели тебе настолько мало всего окружающего, что ты решил включить в него меня?
Или это я когда-то давно включил тебя в свое окружение, включил нечаянно, не
думая о том, как мне это откликнется….

Это было половину твоей жизни назад. Не могу утверждать, что намеренно. С твоей
стороны. Жарко, но жара не такая, как сейчас: сухая и жесткая. Форменное
безобразие. Даже мороженое растекается, ибо не успеваешь его съесть. Белый,
слегка запотевший шкаф с вожделенным холодом внутри, безучастная женщина в белом
халате. Я для неё только тень, не более того, в глазах пустота. Но это не повод
для размышлений, меня больше интересует то, что внутри. У этого желания форма
вполне осязаемо отвечает за содержание. Зубы впиваются в хрустящую плоть еще до
того, как я успеваю расплатиться за это удовольствие. Женщина впервые при мне
улыбается, а щеку словно прожигает сфокусированный, озорной солнечный лучик,
непроизвольно оборачиваюсь. Две сверкающих линзы огня окутывают меня солнечным
сиянием, вымученная улыбка, взъерошенная гривка породистого жеребенка. Я
улыбаюсь, потрепав его по холке, а мальчик доверчиво жмется к моей руке.
-- Дениска, малыш, что ты здесь делаешь один?
Он не отвечает мне, пока я не вручаю ему второго «барашка в бумажке».
-- Мороженого захотелось! – таинственно шепчет он.
-- Да неужели?
-- Агааа…
Узкая, разбитая дорожка между остановкой и домом, заросшая вязовыми кустиками.
Выродившийся сад Эдема. По правую руку от меня семенит довольный мальчик,
изредка подпрыгивая, словно расшалившийся козлик. Он уже проглотил свое
мороженое и, пресыщенный, не отстает от меня ни на шаг. Помнишь ли ты поцелуй в
нежную шейку? Помнишь ли, как ты махал мне рукой в прощальном экстазе летнего,
агонизирующего пыльным прошлым, вечера? Помнишь ли ты, как я промывал глубокую
рану на твоей загорелой коленке, а ты, с глазами, полными слез, но с закушенными
от боли губами, упрямо твердил: «мужчины не плачут!»? А слезы, все-таки, были
упрямее тебя, они стекали по чумазым щечкам, оставляя светлые дорожки боли.
Помнишь ли ты тот нешуточный, скользящий хлопок по загривку, когда чужое стекло
разлетелось мириадами разноцветных искр? Помнишь ли ты, сколько было переживаний
по поводу потери такого нужного тебе мяча? Помнишь ли ты…? Однако я помню. И не
только это. Я помню радостную улыбку, когда ты протягивал мне дневник со своей
первой пятеркой. Я помню твою бешеную радость, когда мы с тобой вдвоем кружились
на загадочной и такой волшебной карусели. Я помню белого лебедя, которого ты без
страха гладил по белоснежной грудке. Все это было, но с кем-то другим, не с нами.
Не с нами….

Теперь ты иной, тебе почти пятнадцать…. Что ты мне пытаешься сказать?
-- …эти педики! …я не понимаю, зачем? – улавливаю лишь окончание твоей длинной
тирады. – Эй! Да ты не слушаешь меня!
-- Ну что ты, малыш, я весь – внимание.
-- О чем я сейчас говорил?
-- Тебе приснился сон….
Губы подросшего жеребенка растягиваются в улыбке.
-- Да ты гонишь!
-- А ты – Vanish…. Хочешь получить? – я шутливо толкаю тебя в бок.
-- Нет, не хочу. – ты отмахиваешься. – Ну так что?
Я критически смотрю в его серые глаза. Он молчит, явно ожидая моей реакции.
Короткие светлые волосы кажутся еще светлее. Солнце – превосходный художник.
Чувственные губы непроизвольно кривятся от моего бездушия. Ведь тебе именно так
кажется, мальчик? Ну же, не злись!
-- Зачем ты заговорил об этом, Денис?
Он молчит, пауза слишком большая для откровенной беседы. Наконец, он выдыхает:
-- Но это же так грязно!
-- Откуда тебе знать? – я пожимаю плечами. – Твой опыт позволяет знать это?
Мягкий жест отрицания.
-- А может, это тоже – любовь….
-- Любовь? Как же! Скажешь тоже….
-- Тогда как ты все это объяснишь?
Он порывается что-то сказать, но невидимая рука словно зажимает ему рот.
-- Ммммм… это же больно! Так один человек унижает другого.
-- Ты сам то понял, что сказал? Или тебе кажется, что грубая сила может иметь
здесь какое-то значение?
Он ухватывает лишь слово «сила» и расцветает.
-- Ну конечно же! Однажды….
Ага, мальчик ударился в воспоминания. Но, ей Богу, я понятия не имею, что сейчас
услышу.
-- …однажды, это было два года назад…. – пауза.
-- Продолжай.
-- Тебе, правда, интересно?
-- Да.
-- Поклянись, что никому не скажешь….
Вот еще!
-- Я когда-нибудь предавал тебя?
Щеки подростка заметно розовеют. Я поддел его за живое. После небольшой паузы
снова вижу жест отрицания. Так в чем же дело?
-- В общем…. Нам на лето много задали по русскому языку. – он говорит, а взгляд
его теряется где-то в кроне могучего тополя. – Я честно написал все, что надо. А
потом меня отправили в лагерь на август. Помнишь?
-- Да, Денис, конечно помню.
Он вздыхает, медлит. Ну же, мальчик, расскажи мне то, чего я не знаю!
-- Приезжаю я…. а Славка, оказывается, извел всю мою тетрадь на самолетики! – он
почти в истерике. – На какие-то дурацкие самолетики! Месяц работы! Месяц
потерянного времени! Урод!
-- Бывает.
-- Ты не понимаешь! Ты не знаешь, сколько я натерпелся в школе из-за этого!
Это ты так думаешь, мальчик…. Я прекрасно помню это время, твою непрекращающуюся,
даже агрессивную, взвинченность, ты конфликтовал по любому поводу. Я пытался
докопаться до причины, но ты словно ушел в себя. Двенадцать лет – сложный
возраст. Потом все забылось, но моя настороженность с тех пор уже не проходила.
Так вот в чем причина – твой младший брат.
-- Я хотел убить его…. Правда. Но ударить не смог. И тогда…. – тишина.
Не хочешь, не говори.
-- Денис, я не уверен, что хочу это слышать.
-- Нет, ты должен это услышать, а я должен рассказать. Тебе. Больше некому.
-- А мама?
Ты смотришь на меня, как на сумасшедшего.
-- Чё за глупости? Нет! Нет. Нет…. Я бы не смог, да и ей, думаю, было бы
неприятно это слышать.
-- Так что произошло?
-- Я…. Я унизил его.
Я все понял, можешь не продолжать, мальчик. Но тебя уже прорвало, и остановить
нельзя, бесполезно. Откровенность – палка о двух концах…. Помни об этом всегда.
-- Что ты сделал?
-- Я трахнул его в рот!
-- Денис! Об этом нельзя так громко.
Но ты не слышишь. Твой крик переходит на горячий быстрый шепот. Лавина эмоций. Я
вижу, как дрожат твои руки!
-- Я думал, что унижаю его, а он…, а он сосал, как последняя шлюха. Подумай! Мой
брат – педик! Я даже бросил двигаться, а он сосал…. Вдруг я почувствовал сильное
сжатие живота, словно у меня понос, начались какие-то судороги, я испугался. Я
вытащил х** из его рта, а на конце…. с каждым спазмом росла белая капля, они
отрывались и падали ему на руки…. В полной тишине! А он тянулся ко мне. Я его
отталкивал, а он тянулся!
-- Эй, да ты плачешь что ли?
Мальчик отвернулся, но его вздрагивающая тонкая спина не могла ничего скрыть.
-- Перестань. – я протянул руку, пересиливая себя, потрепал мальчишку по щеке.
Мальчик, что бы не случилось, для меня ты не стал менее породистым. Знаешь ли ты
об этом?
-- И ты считаешь себя натуралом?
-- ДА! Считаю, и считал.
-- Забавный натурал! Кончил первый раз в жизни в… рот собственному брату.
-- ЧТО?
-- Я сказал что-то непонятное?
-- Это ОН педик, а не я!
-- Успокойся, малыш.
-- Я НЕ МАЛЫШ!
Мальчишка рыдал. Я обнял его, гладил упрямые вихры, а они упорно распрямлялись,
меняя цвет. Бог ты мой, так вот в чем причина. Он мучился, но молчал. Глупыш.
-- Денис. Почему ты мне не рассказал сразу об этом?
-- Ага, расскажи такое, засмеют и его и меня!
-- Неужели ты мне не верил?
Мальчик даже перестал плакать, лишь слеза застыла на скуле, переливаясь всеми
цветами радуги. Я вытер её.
-- Слушай. А ведь, правда….
Я смотрел в серые влажные глаза и улыбался. Момент истины всегда приходит
неожиданно. Наконец и ты понял это. Поздно, но все-таки понял.
Неожиданно мне представилась эта картина. Все было, конечно, не так, но
подсознание рисовало все именно такими красками. Солнечный блик на щеке
девятилетнего мальчика заставляет сверкать матовое стекло капли, извергнутой
чревом его ошеломленного двенадцатилетнего брата. А капли как молочный дождь,
мягко деформируясь, бьют по рукам и заполняют мелкие складочки кожи. Перед
глазами улыбка и то, подтаявшее, мороженое. По правую руку пресыщенный мальчик.
Рядом истекающая мороженым плоть того, кто сам должен был быть по правую руку,
но оказался совершенно с другой стороны и… в другой роли тоже.
-- Ты мучался все два года именно этим?
Его глаза сказали «да».
-- Глупый мальчик.
-- Ну почему он такой?
-- Какой такой? – я сознательно пытаюсь уйти от темы.
-- Ну, такой. Почему он стал педиком?
-- Не говори глупостей, никто и никем еще не стал.
-- Нет! Он такой.
-- А может быть, в этом виноват ты?
Денис затаил дыхание. Красивая картинка, изображающая прекрасного фавна,
исказилась страхом.
-- Как я?
-- Разве это не ты сделал его таким?
-- Я ЛИШЬ ХОТЕЛ УНИЗИТЬ ЕГО! Отучить делать глупости!
-- Что же, ты вполне достиг своей цели. Ты отучил его делать одни глупости, но
взамен… научил делать другие.
-- Я не виноват!
-- Никогда не спорь со старшими, мальчик.
Красивый подросток принимает вызов.
-- Спорим, я не виноват!
А то я не знаю, глупыш. Конечно же, ты не виноват. И твой брат тоже не виноват.
Здесь вообще лучше не искать виновных, хотя… они есть. Это твоё искаженное
понимание человеческих отношений. Оно позволяет тебе пользоваться силой в
отношении слабых. Это – грех твоего окружения, ты вырос в нем и принял, даже не
задумываясь, все его законы.
-- Я не общаюсь с ним с того самого дня. А знаешь, что делает он?
-- Догадываюсь….
-- Он намерено дрочит вечерами! Так, чтобы я видел это. Противно….
-- Просто он привлекает твое внимание.
-- Зачем?
-- Может, он хочет тебе отомстить?
-- Да пошел он!
Тихо! Опять мальчишка уходит вразнос.
-- Денис….
-- Что?
-- Я готов поспорить о том, что, окажись вы каждый на месте другого…. Ты бы
делал самолетики из его тетрадки, а он бы «унижал» тебя. И гораздо чаще, чем ты
думаешь. Он бы не разговаривал с тобой, а ты бы привлекал его внимание, искренне
не понимая, чем вызвано такое неуважение.
-- Да ладно….
-- Что ладно? Тебе сложно представить такую ситуацию?
Мальчик задумался. Эти прикрытые глаза, вздернутые тонкие брови, закушенная губа,
напряженные скулы. Таким ты запомнился в тот момент. Ты сомневаешься. Ведь этого
не могло случиться! Ведь, правда?
-- Нет, не могу представить. Но…. Готов поспорить!
-- Эй, перестань! – я уже откровенно смеюсь над ним, чего, однако, раньше
никогда не случалось.
-- Дилемма! – хриплый голосок отчеканивает каждую букву. – Спорим!
-- О чем? И на что?
-- О том, что я опять сделаю это с ним! И он опять будет таким, как тогда.
-- Не вздумай. Убью.
-- Ты же мне не веришь.
-- Ты мне тоже!
Стоп! Дальше некуда.
-- Я могу поспорить с тобой лишь в одном.
-- В чем?
-- Ты считаешь себя правильным. А таких не бывает вовсе.
-- Это как?
-- А все очень просто. Спорим, если тебя хорошенько выдрать в задницу, ты будешь
скулить и кончать, как последняя сучка!
-- НЕ БУДУ!
-- Будешь. Когда тебе приятно, ты не думаешь о том, что делаешь.
-- Это не может быть приятно! Это больно…. Это противно!
-- Откуда ты это знаешь? Ты что, уже пробовал?
Мальчик смущен. Щеки его вновь краснеют.
-- Нет, не пробовал. О чем ты говоришь? Это же всем понятно!
-- Глупости все говорят, они так же не пробовали.
-- А зачем пробовать, если и так все понятно?
-- Верно, незачем….
Ты меня разозлил, мальчик. Разозлил сильнее, чем мне бы того хотелось.
-- Знаешь сколько мне лет? – я спросил это, чтобы просто переключиться на другую
тему.
-- Ну не знаю, лет двадцать, наверное….
-- ХА! – смеюсь я, хотя мне и лестно. – Ты еще никогда так не ошибался, как
сейчас.
-- А сколько? – мальчик явно сбит с толку.
-- Тридцать….
-- Вау. Тебе столько не дашь. Ну, ты и старик! – мальчишка хохочет.
Через пару минут здорового смеха, он вдруг смолкает и очень серьёзно говорит:
-- Я не верю, что тебе столько лет. Когда ты рядом, я думаю о том, что ты такой
же, как и я….
Спасибо за комплимент, но ты прав, малыш. Отвратительно прав. Чертовски прав.
Это часть меня и никуда от этого не деться.
-- А если бы я сказал тебе, что люблю мальчиков?
На его лице ничего не меняется.
-- Можно подумать, я этого не знаю.
-- Откуда тебе это известно?
-- А кто бы еще возился со мной столько лет…?
-- Если ты мне нравишься, значит, гомик – я, а не твой брат.
-- Нет, ты другой. И я… не могу назвать тебя так.
Маленький обманщик! Ну все. Ты меня достал! Я протягиваю к нему правую руку,
ладонью вверх. Он удивленно смотрит на неё, слегка отодвигаясь.
-- Ну что, готов поспорить? – могу поклясться, что в этот момент выражение моего
лица было истинно демоническое.
Мальчишка разыгрывает изумление, при этом плохо скрывая облегчение.
-- Ты хочешь меня трахнуть?
-- Именно! Чтобы доказать тебе….
-- А если я откажусь? – перебивает он меня.
-- …доказать тебе, что ты был неправ все эти годы.
-- Или если я скажу да? – вопрос явно не ко мне, просто он рассуждает.
Такие вещи никогда не происходят обдуманно. Мальчик все уже решил, но тянет
время. Кто знает, может он всего лишь проверяет мою искренность….
-- Короче, ты споришь или нет?
Мгновение он смотрит мне в глаза, его ладонь находит мою и сжимает со всей
возможной для него силой. От натуги мальчишка вновь краснеет. Прямо-таки «красная
девица, к которой похабно пристали на улице»…. «Разбей!»….
Ну, ты и дурачок, малыш. Ты что, не в курсе, что так спорить нельзя? Никогда!
Мне то что – привычно и приятно, но ты…. Мдя, ситуёвина. Послать его куда
подальше?
-- Пока. – говорю я и захожу в подъезд.
Растрескавшаяся синь стен обнимает меня, тяжелая поступь в приторно-тяжелой,
пыльной пустоте, блики света на треснувшем оконном стекле, дрогнувшая паутинка.
-- Ты куда?
Я оборачиваюсь, тонкие мальчишеские руки вздрагивают от непонятного мне
нетерпения. На лице Фавна нарисовано жестокое удивление.
-- Я домой. А ты куда?
-- А я с тобой. – эти слова словно бросают мальчика в мои объятия.
Я жадно целую его.
-- Иди домой.
-- Щас прям. Мы поспорили, забыл?
-- Ах ты, маленький извращенец! Ты что, не понимаешь, ЧТО я с тобой сделаю?
Он улыбается, «фиг ты со мной что-то сделаешь». Он еще верит в это, глупыш. Я
отталкиваю это податливое тело и ухожу. Он не отстает.
-- Ты хочешь меня обидеть? – выкрикивает он в полумрак подъезда.
-- Я тебя не могу обижать, и ты знаешь это! – кричу я в ответ.
-- Поэтому я и иду с тобой.
-- Иди лучше домой! Мое терпение не железное, и оно закончится.
Он обгоняет меня, оборачивается, словно издеваясь:
-- А я и иду домой.
Ах, так! Ну держись! Подхватываю мальчишку на руки и буквально вваливаюсь с этой
ношей в квартиру. Вот оно и лопнуло, это терпение. Сколько ты еще хотел
упиваться им?
-- Полегче, медведь. – смущенно шепчет мальчик.
-- Тебе то что? Попался, так терпи!
Джинсы остаются в прихожей, как жертва моего нетерпения. Белая «беспроблемная»
маечка – на кресле. Мальчик в полумраке спальни в одних трусиках. Они белым
пятном маячат где-то в тысячах километрах от меня. Но они так близко.
-- Снимай трусы, живо!
Он оборачивается ко мне спиной, пальцы уходят под резинку, но на полпути он
останавливается.
-- Что-то не так? – я спокоен, как никогда.
Любое возбуждение имеет свою границу, за которой лишь спокойствие могилы. Я
мокрый и запах желания чувствуется очень явственно. Известен ли он ему?
Обнаженный красавчик-фавн оборачивается ко мне.
-- Ты заставил меня! – его напускное (или нет?) возмущение, казалось, не имеет
границ.
-- Заставил, да? – мои пальцы скользят по бархату возбужденного члена. – А это
что?
Щелчком отталкиваю от себя такую нежную плоть.
-- Ай!!! – вскрикивает Денис, обеими руками закрывая уже упавший член. – Я был
готов, а ты все испортил!
-- Подумать только, он БЫЛ готов. – теперь я демон в этой тесной преисподней. –
Кто кого трахать собрался: я – тебя, или как?
Долго мы еще будем играть? Он умеет выводить людей из себя, этот мальчик. Но как
он красив! В этом мраке моей спальни он кажется артефактом, предметом, которому
не полагается быть здесь. Но он вещественный, вот он, во плоти. И его плоть
манит, притягивает меня. Интересно, что на самом деле видел сэр Исаак, когда
придумал свой закон тяготения. Ведь яблоко – чистая отмазка. Закон тяготения –
вот он, передо мной.
Мальчик в недоумении. Что он ждал от меня? Ведь я прямым текстом сказал ему,
чего я хочу. Белое облачко, неожиданно грубое, в моих руках. Я протягиваю
мальчику этот кусочек ткани.
-- Одевайся и проваливай отсюда.

Белые трусики-шорты, «где мои джинсы?», майка в цвет трусам скомкана в руках.
-- Чего ты ждешь?
Мальчик присаживается на постель, спазмы злости сотрясают его.
-- Ну, ты и козёл!
-- Что ты сказал?
-- То, что слышал!
Короткая потасовка, смятое покрывало. Я прихожу в себя. Мальчик притих,
придавленный моим телом. Я победил…. Я победил? Или это он победил меня?
Красивый подросток недоуменно озирается. Наконец, его взгляд находит мой.
Растрепанные, потемневшие волосы, томный взгляд, влажные зовущие губы. «Натуральная»
шлюшка в моей постели. Ты нашел, что искал, мальчик?
-- Ваааууу. Ну, ты даешь. Но это было приятно.
-- Давать будешь ты…. Это тебе за козла.
Он ничего не ответил, слышал ли он то, что ему было сказано. Хотя, сейчас это
уже не имеет значения. Уже не имеет.
Поднимаюсь, отбрасываю покрывало в сторону, открывая уголок рая, пропитанного
запахом свежести лесного ручья, смешанного с чуть заметным запахом чистого тела.
Все как в тумане. Мальчик стоит на коленях, заставляю его положить тело на диван,
он послушен, как никогда. Белая полоса не загоревших ягодиц поднимается как утес
в бурном море страстей. Рука нежно обследует промежность. Денис не шевелится.
-- Я сейчас. – тихо говорю я и выхожу из спальни, оставляя возбуждение за её
порогом.

Яркое, режущее глаза, пятно зеркала. В нем безумные глаза, чьи они? Мои или…
зеркала? Лихорадочный блеск губ. Кто сейчас в моем теле? Явно не я. Рука упрямо
тянется к тубе с маслом «Johnson’s baby». Господи, прости меня! Хотя, что я
говорю. Разве это можно простить? Нечего прощать. Я сам здесь в роли жертвы.

Силы, которые я оставил в спальне, вновь укутывают меня своими грубыми объятиями.
Я нахожу мальчика в том же положении, что и оставил. Если честно, я жаждал найти
его одетым, с шутливой улыбкой в серых глазах. Но нет. Ничего не изменилось.
-- Если испортишь мне простыни, будешь вылизывать их языком и… сосать мой член.
– вне себя от гнева шиплю я.
Глаза парня улыбаются мне, той самой отрешенной улыбкой, которая бывает лишь у
обреченных. Он не спорит. Почему? Он до сих пор не верит.
Умасленный палец проваливается в горячее жерло ада. Анатомия любви в картинках:
кипящая прямая кишка, напряженный, как удавка, сфинктер, массирую простату.
Мальчишка, словно мертвый, медленно расслабляется. Зацепило. Свободной рукой
скольжу по упругому животику, намеренно не касаясь члена. Я и так знаю, что он
напряжен. В тишине лишь тяжелое мое дыхание, и легкий, едва слышимый, присвист
дыхания кайфующего мальчика. Второй палец. Третий. Дрожь волнами под ладонью. Не
надейся, ненасытный, большего я тебе не позволю!
Внезапно напрягающиеся ноги еще выше поднимают грешный зад над уровнем моря.
Мальчик вырывается, но бесполезно, крепко держат его две руки дьявола.
-- Нет! Нет!!! Неееееет…. – крик души обрывается глубоким вздохом. – Аххххх….
Отпускаю мальчишку, он, словно одержимый, вскакивает на ноги. Что такое? (Улыбка).
Темные пятнышки терпких капель от самого подбородка и лужица спермы на этой
однотонной чистоте. Деланное удивление, как у того смайла, всплеск рук.
-- Ну что, поганец, доигрался?
-- Но я…. Это ты меня вовремя не отпустил!
-- Молчать! – мальчишка жмурится, он знает, что я не шучу. – Ты проиграл.
Проиграл по всем статьям. Чтобы к моему приходу все было чисто! Понял?

Закуриваю. Дым, словно сговорившись с очарованием листвы, окутывает меня. Лето
очень харизматично, но ему далеко до Весны. «Show must go one…» из открытого
окна звуки Queen отбрасывают меня на много лет назад. Фредди, симпатичный и
заводной Фредди, как ты там? Видишь ли ты, что происходит здесь? Знаешь ли ты о
том, что шоу давно уже началось…. Не сейчас и не здесь, а четверть века назад.
Это началось тогда, когда один задумчивый маленький мальчик спустил колготки,
чтобы сделать приятное другому мальчику, пусть не столь задумчивому и, даже,
немного глупому. Спустил, чтобы получить удовольствие, для чего оно ему было
нужно? Может быть для того, чтобы потом, далеко оттуда, вернуть этот долг?
Прихожу в себя. Откуда-то издали доносятся такие знакомые слова: «ты помнишь,
как все начиналось? ». Ну, конечно же, отлично помню. Это начиналось много
жизней назад. В такое же светлое лето? Или это была зима? Теперь это не имеет
значения. То, что уже началось, закончиться не может…. Даже с нашей смертью. Оно
– бессмертно….

Спальня встречает меня удивленной тишиной и озорным блеском глаз. Пятна
удивительным образом исчезли с простыни, оставив лишь подсыхающие края.
Удивительно. Привлекаю мальчишку к себе, целую его. Главным образом для того,
чтобы понять, куда же делись эти чертовы пятна! На его языке вкус всех пряностей
мира. Обалдеть, но мальчик держит свое слово.
-- Ты бы сделал это при мне?
-- Что сделал? – невинно спрашивает он.
Вместо ответа я дотрагиваюсь до холодящего пятнышка его желания. Он смотрит в
мои глаза, даже слишком серьёзно, чем нужно. «Нет» - говорят мне его глаза. Я
обнимаю мальчишку, он послушно замирает в моих объятиях. Его русая головка
прижимается к моей груди.
-- Как стучит твоё сердце. – тихо говорит он, я не слышу его, но понимаю, что он
хотел сказать.
-- Сейчас оно застучит еще сильнее! – ну как мне справиться с собой? как
перестать обижать этого слепого ангела?
Я усаживаю мальчишку на диван, спускаю трико. Мальчик, не отрывая глаз, смотрит
в это чудовищное жерло любви.
-- Вау. – вздыхает он. – Такой красивый….
-- Что ты должен с ним сделать, помнишь?
Мальчик кивает, продолжая осматривать это чудо. Боязливо дотрагивается до него.
-- Теплый….
-- А каким он еще должен быть?
Денис проводит рукой от живота до головки.
-- Нежный….
-- Не тяни время, мальчик!
-- Ну, ты Монстр!

Память возвращает лишь отрывки из пройденного….
[…]
-- Фууууу! – притворно возмущаешься ты. – Как кисло! Но… приятно.
[…]
-- Ну все, хватит уже! – через мгновение – Ты МОНСТР!
[…]
-- Ну почему? Почему каждый норовит пососать эту штуку?
[…]
-- Знаешь, что мне это напоминает? Ммммм… Супер!
[…]
-- Эй! Я НЕ ТВОЙ БРАТ!
[…]
-- Я уже не могу. Вряд ли ты выжмешь из него, еще хотя бы каплю….

Но после этого все помнится более-менее….

Несколько зубодробительных минут меня наполняет горечь, я физически чувствую,
как бьется его сердечко на кончике языка. Тонкие руки гладят то, что не скрыто
его плотью. Еще чуть-чуть и взорвусь, как мина под ногой пехотинца. Придерживая
мальчика за голову, вынимаю член, Денис… тянется за ним.
-- Что ты сейчас делаешь?
Фавн упирается в меня непонимающим взглядом: «Ты что, сам не видишь?».
-- Я же унижаю тебя, мальчик!
-- Да? А я что-то не заметил…. – легкое пожатие плечиков.
Еще одна попытка продолжить с его стороны.
-- Денис, хватит!
-- Но ты еще не кончил.
-- Не дождешься! Чем ты сейчас лучше, чем твой брат?
Он замирает от такого оскорбления.
-- Ах ты….
Я обнимаю парня, но он начинает вырываться.
-- Дениска, малыш…. Ну прости ты меня!
-- Ладно. – он вдруг успокаивается. – А знаешь, о чем я сейчас подумал?
-- О чем? – автоматически возник вопрос, чтобы как-то заполнить паузу.
-- О том, что мы поменялись местами с братом….
-- Даже так?
-- Да, именно так. Теперь я понимаю, каким я был дураком!
-- …
-- Я его обижал.
-- Случайно не ЕГО ты сейчас ласкал?
Денис задумался.
-- Скорее всего, нет. – наконец сказал он. – Я виноват перед ним, а
расплачиваюсь за это с тобой. Потому…. Потому что именно ты и открыл мне глаза.
Можно, я закончу начатое?

«И сок из каждого ствола сочит, сочит разнузданный Апрель»….

Как все изменилось, за один день. Уязвленная тишина спальни поспешила отступить,
и засела где-то в дальнем углу, лелея надежды о возвращении. Странные звуки,
словно щенячье повизгивание, скребут по душе. Мальчишка стонет в такт движениям.
Ты опять проиграл, мой мальчик. Сколько времени прошло – не знаю, да это и не
имеет значения. Взрываюсь, как динамит, наполняя огнем тесную укромную пещерку
подростка. Крепкие ягодицы продолжают сжимать мой член по инерции, хотя сам он
почти в отключке. Очухиваемся в объятиях друг друга, я уже не обращаю внимания
на скользкие пятна по всей постели.
-- Какой ты горячий! – шепчу Дениске пересохшими губами.
-- Это же твое тепло. – усмехается он одними глазами и добавляет – Ну ты Монстр!
Голова мальчика удобно устраивается на моём плече.
-- Денис, я давно хотел тебе сказать….
-- Не надо мне говорить свои пошлые слова! – вдруг взрывается он. – Я знаю, что
ты любишь меня. А теперь ты меня еще и трахнул, ну и кому они нужны, твои слова?
Я тебя спрашиваю!
-- Мальчик мой….
-- Я не твой…. Ты меня не присваивал! И я не мальчик! Ты…. Ты сделал меня
мужчиной. (Право, такой неожиданный поворот).
-- Это произошло не сегодня, малыш.
-- Я знаю. – успокаивается он и добавляет. – И я бы ни с кем это не стал делать,
кроме тебя.
-- Но мы же с тобой явно не любовники.
Снова пауза. Её нарушает тихий и мягкий говорок Дениса:
-- Никогда бы не подумал, что мой первый раз будет именно таким, и что… именно
ты лишишь меня девственности.
-- Глупости говоришь. – вяло откликаюсь я. – С каких это пор мужчину можно
лишить девственности? Помни, мой мальчик, ему можно лишь добавить мужественности.
– на что пресыщенный мальчик лишь весело хмыкнул.
Победные фанфары тишины! Она снова вступила в освобожденный форт. Но без флага
не бывает победы….

Я протягиваю Денису его порядком измятые белые трусики. Белый флаг. Я сдался. Он
ухмыляется, показывая, что делает это не по своей воле. Нет, все правильно.
Одевайся, малыш. Скорее всего, это больше никогда не повторится….
Прежде чем открыть ему дверь, обнимаю мальчика.
-- Не надо. – тихо говорит он. – А то снова захочешь.
-- Ты ведь никогда больше не придешь….
Он опускает глаза, я угадал.
-- Прости меня.
-- За что? Мы поспорили, и я проиграл. Так что, все честно!
Странные мысли.
-- Тебе было хорошо? – глупый вопрос, но он всплывает ВСЕГДА.
Он не ответил, он покраснел, хотя это красноречивее любых слов.

Ужасный вопль сотряс мою добрую старую черепную коробку. Я понял, что он уходит
навсегда! Он уходил, унося часть меня в своей узкой попке, размазанной по животу,
налипшей на небе и умирающей в кислоте молодого желудка. Он уходил, но он и
оставался. На безнадежно испорченной простыне, внутри меня… внутри моего сердца.
Кстати, о простыне…. Что с ней делать, я до сих пор не решил: выстирать и
уничтожить память об этом странном дне? Это жестоко. Выкинуть, рука не
поднимается, тоже – кощунство. Так и лежит она до сих пор нестиранная….
Гулкие шаги, блики света на осколках стекла, бледная синева потрескавшихся стен…
дрогнувшая паутинка. Серые глаза.
-- Знаешь, я простил брата.
-- А он простит тебя?
Пауза.
-- Я не знаю, но надеюсь, что простит.
-- Спасибо тебе, Денис.
-- Нет. Это тебе спасибо. Ты странный, но ты – мой друг. И так будет всегда….
Сколько раз я видел из окна эту Рублевскую двоицу, не сосчитать. Безумно
красивый Фавн и не менее красивый фавненок, взявшись за руки, так артистично
вышагивают перед моими окнами. Бесконечная нежность одиннадцати и строгая
красота четырнадцати, они все-таки помирились. Есть ли в этом моя заслуга? Какая
глупость…. Надеюсь, что они навсегда останутся только друзьями….
Жаль только, что нет своего Отто , чтобы начертать среди гламурных красок лета
это чудо – последнее отродье Олимпа. Ну почему же нет? Есть. Это – моя память.
Пока я их помню, надеюсь, что они будут счастливы.

Было это или нет? Если было - то именно так, если не было – ничего не прибавишь.
Пусть это останется маленькой тайной автора.