От автора: Предлагаю вашему вниманию мой новый рассказ (или маленькую повесть). Простите еще раз за отсутствие литературного таланта и некоторую банальность, но для меня каждый рассказ - это в некотором роде откровение и личные переживания.
Герои моего произведения частично пересекаются с героями рассказов "Юрка." и "Юрка. Продолжение".
Храни вас Бог !!!
Часть I
В классе прозвенел звонок. Маргарита Анатольевна, встав из-за учительского стола, торжественно объявила:
- Ребята, на этом последний урок в этой четверти можно будет считать завершенным. До встречи в новом учебном году.
Ребята зашумели, подхватили ранцы и, толкая друг друга, бросились к выходу. Маргарита Анатольевна, бросив взгляд на одного из оставшихся учеников, сказала:
- Леша, Громов.. Задержись, пожалуйста…
Невысокий светловолосый мальчик, собирающий высыпавшиеся из рюкзака тетради, испуганно оглянулся. На вид ему было лет 10, может, 11, и было во взгляде его больших светло - серых глаз то ли испуг, то ли какая-то непонятная настороженность.
- Да, Маргарита Анатольевна, - ответил мальчик, подходя к учительскому столу.
- Леша, - ответила Маргарита Анатольевна, глядя на опустившего голову мальчика, - мне категорически не нравятся твои итоговые отметки в этом учебном году. Скажи, ну почему у тебя столько троек? Даже по литературе? А ведь в свое время ты был одним из лучших учеников в классе, мы даже ставили тебя в пример на школьном собрании… Ты перестал усваивать предметы? Или просто меньше стал заниматься?
- Маргарита Анатольевна, я… - начал мальчик, - я обязательно поправлюсь в следующем году…
- Но ты ведь то же самое мне обещал в прошлом году, - ответила учительница и, присев на стул, положила свои руки мальчику на плечи, - Леша, скажи, что у тебя происходит? Я могу тебе помочь?
- Нет, - ответил мальчик, - поднимая глаза на учительницу, - у меня все хорошо, я просто… просто меньше занимаюсь, но в следующем году я буду заниматься больше, честно…
Какой же у него странный взгляд, подумала учительница. Столько необъяснимого страха и вообще… Мальчик в последний год стал совсем необщительным, одноклассников сторонится, на каждый вопрос учителей на уроке вздрагивает, как будто его бьют в этот момент. У доски отвечает невпопад, мнется, сбивается с рассказа, а зачастую просто стоит и ни слова выдавить не может. Может, отца вызвать? Но, по словам мальчика, отец работает с утра до ночи и, насколько она помнила его по классным собраниям пару лет назад, мужчина вполне адекватный… Матери, правда, нет, но сейчас много неполных семей. В одном только ее классе четверо растут без отцов, а Леша без матери… Время такое…
- Ладно, - ответила учительница, ступай домой. Давай со следующего года возьмемся за учебу как следует?
- Да, хорошо…
Лешка взял рюкзак и, все так же, опустив голову, пошел к выходу.
- Леша, у тебя точно все хорошо? Ничего не болит? – окликнула его учительница.
- Нет, не болит, - выдавил из себя мальчик и пошел домой.
Нужно было спешить домой. А сначала надо забежать в магазин, иначе домой путь заказан. Подхватив рюкзак и нащупав в кармане деньги, мальчик зашел в угловой магазин с едва различимой надписью «Продукты». В магазине народу было немного и это хорошо – не хотелось, чтобы кто-то опять тыкал в него пальцем как в прошлый раз. В прошлый раз, когда Лешка покупал сигареты для отца, две девчонки, кажется, из параллельного класса, подбежали к нему и наперебой начали рассказывать о вреде курения, особенно для детей. Лешка слушал их, но отвечать – ничего не ответил, просто стоял и слушал, опустив голову. Минут через десять девчонки поняли, что от «этого тормоза» ничего не добьешься, и убежали прочь. Мальчик подошел к прилавку - за прилавком стояла какая-то неизвестная продавщица, молодая, лет 30 женщина с бездарно-пафосной укладкой на голове в стиле «Вавилон». Видимо, она совсем недавно устроилась сюда, потому - что мальчик раньше ее не видел.
- Ну, чего тебе, мальчик – недовольно спросила продавщица, пережевывая жевачку.
- Мне, пожалуйста, бутылку «Пшеничной», ответил мальчик, выгребая из карманов купюры по 50 и десять рублей, а также гору мелочи, - тут без сдачи.
- Тебе, я понимаю, уже 18 исполнилось? – с непонятным мальчику злым сарказмом ответила продавщица, - мы не продаем водку детям.
- Это не мне, это отцу, - выдавил мальчик.
- Да? – усмехнулась продавщица, - а ты знаешь, что я не имею права продавать водку детям до 18.
- Это отцу, я же говорю, - в отчаянии ответил Лешка, глядя на непоколебимую продавщицу.
- А я вот сейчас в милицию позвоню, они приедут и разберутся, кто ты, зачем и почему…
- Не надо я правда отцу… Если я ему не принесу…
- Зойка, - перебил Лешку продавец, стоящий за прилавком соседнего мясного отдела, невысокий широкоплечий мужик лет 40, которого Лешка за его очки в роговой оправе про себя прозвал Профессором, - Зоя, продай ему…
- Но я не имею права, - уперлась Зоя.
- Зой, у пацана отец бухает уже 2-й год подряд, как с работы его по инвалидности выперли на пенсию, а матери у пацана нет, вот он и посылает мальчишку каждый день за водкой сюда, - ответил Профессор, - мы уж привыкли.
- Я не имею права, и все тут, - уперлась Зоя.
- Ну и дура ты, Зойка, - в сердцах выдохнул Профессор, - живешь себе и в ус не дуешь, только в…
- Так, давайте без оскорблений, пожалуйста, - взвизгнула Зойка, и, повернувшись к мальчику, звонко поставила бутылку по прилавок- держи, на, чтоб не видела тебя больше тут.
- Тут без сдачи… - пролепетал мальчик, протягивая деньги.
- Иди, иди…
Мальчик сунул бутылку в рюкзак и побрел к выходу. Продавщица еще пререкалась с Профессором, но Лешке было все равно. Нужно было спешить домой.
Поднимаясь на четвертый этаж своего подъезда Лешка почувствовал, что его ноги подгибаются, а руки подрагивают… Что то сейчас отец ему устроит? В тайне мальчик понадеялся, что отец спит, тогда он просто оставит бутылку на кухне и уйдет к себе. А если не спит, да еще и голова после вчерашнего гудит, тогда не миновать беды… Подойдя к двери своей квартиры мальчик попытался вставить в скважину ключ, чтобы открыть дверь – но не тут то было. Значит, отец закрыл дверь изнутри. Мальчик нажал на кнопку звонка, подождал – никто к двери не подошел. Нажал еще, а потом еще – наконец из-за двери донеслись еле слышные звуки шагов, затем послышался звук отпираемого замка – и дверь открылась. На пороге стоял невысокий мужчина лег 45, с взлохмаченными, давно не стрижеными волосами и опухшим, каким - то даже синим, лицом. Мужчина держался за ручку двери, но даже так можно было заметить, что мужчина слегка покачивается. Наклонившись над бледным мальчиком и дохнул в его сторону недельным, не меньше, перегаром, от хрипло выдохнул:
- Чего сам дверь не открыл? Отдохнуть совсем нельзя, что ли?
- Пап, я попытался открыть, - возразил мальчик, - но дверь была закрыта изнутри, я…
- Ладно, проходи, - ответил мужчина…
Мальчик зашел в душную, пропахшую сигаретным дымом, квартиру. Если бы неподготовленный посетитель зашел бы в квартиру, он несомненно обратил внимание на жуткий беспорядок в коридоре и в комнатах, на разбросанную повсюду грязную одежду, на кучу пустых бутылок из под водки и пива в коридоре. И еще на жуткий запах, непонятную тошнотворную смесь курева, дешевого алкоголя и чего-то еще… Но мальчик жил здесь уже дано и потому внимание не обратил. Он вошел в коридор, снял рюкзак и поставил его возле двери.
- Что, взял? - спросил мужчина, направляясь в свою комнату и даже не обернувшись на мальчика.
- Да, вот, - ответил мальчик, подавая бутылку…
- Чего руки дрожат? Тоже с перепоя что - ли? – рявкнул отец
- Я не… - попытался ответить мальчик
- Не пререкайся с отцом… Кормишь вас, а вы как девки красные… Нервные все пошли. Где вторая? – со злым, циничным сарказмом спросил мужчина.
- Какая вторая? – не понял мальчик, ты же мне дал всего на одну.
- Не ври, я тебе 400 рублей дал, это на две бутылки как раз. Вторая где? – кричал отец…
- Пап, там всего 200 рублей было, и мелочью половина, - пролепетал мальчик, чувствуя, что ноги подгибаются от громогласного рыка отца.
- Ты что, щенок себе позволяешь? - рявкнул отец, рванувшись к мальчику и хватая его за футболку правой рукой, - возражать мне надумал? Или прямо в наглую воровать решил начать у родного отца?
- Папа, я не, - в отчаянии возразил мальчик, чувствуя, что слезы наворачиваются на глаза…
Мужчина отпустил футболку и, размахнувшись с размаху, отвесил мальчику затрещину. Лешка отлетел в угол комнаты и, падая, больно ударился плечом об угол не застеленной кровати.
- Папа, я не брал деньги, - плача, кричал мальчик…
- Придется тебя опять учить, да? Уговоры по-хорошему опять на тебя не действуют, да, щенок? – орал отец, снимая с себя ремень.
- Папа, не надо… - плакал Лешка.
- Снимай штаны, быстро.
Лешка приспустил штаны, и через мгновение спину обожгло сильной болью, потом еще и еще. Мальчик не вскрикнув, а, только прикусив губу, лежал и ждал, когда это закончится.
- Неблагодарный щенок… - выдохнул мужчина, отбрасывая в сторону ремень, - марш к себе, чтоб не видел тебя больше.
Лешка подтянул штаны и, слегка вздрагивая на ходу, побрел к себе. Зайдя в комнату, он без звука повалился на кровать, накрылся одеялом и заплакал.
Когда это все началось? 2 года назад, со смертью бабушки? Или еще раньше, когда 4 года назад от них ушла мама? А ведь когда-то у них была хорошая, по настоящему дружная семья, как бы картинно это не звучало. Мама занималась хозяйством дома, отец работал на хорошей должности на инструментальном заводе, неплохо зарабатывал… Все сломалось в один день… Или нет, не сразу… Сначала мама объявила о своем желании найти работу, поскольку «она устала сидеть дома», ездила по каким-то непонятным Лешке собеседованиям, а с Лешкой оставалась бабушка. Потом мама стала задерживаться допоздна и, когда она приходила домой, они с отцом закрывались в комнате или на кухне и долго о чем до спорили, даже ругались. А потом… Лешка помнил этот день как вчера – он пришел домой с прогулки, и мама, прежде такая веселая и добрая, взяла его за руку, увела в комнату, где сидел мрачный, показавшийся Лешке невероятно чужим, отец. И мама, держа Лешку за руку, объявила ему, что она должна уехать и уехать надолго, в другой город. И что Лешку с папой она не может взять с собой, может, как-нибудь потом… Потом… потом Лешка узнал, что мама встретила другого человека, другого «папу» и уехала с ним в далекий город под названием Новосибирск. Но это потом… А тогда он был уверен, что мама обязательно вернется. Что она просто уехала по работе. И когда он спрашивал об этом бабушку, она молча гладила его по голове и говорила:
- Конечно вернется, куда ж денется, - вздыхая, отвечала бабушка.
Отец стал совсем нелюдимым и мрачным, целыми днями пропадал на работе, а после работы стал чаще приходить домой в нетрезвом состоянии. А когда он выпивал, то становился совсем неадекватным. В такие вечера Лешка забивался в свою комнату и, накрываясь одеялом, ложился в кровать, не желая слышать крики и перебранки отца и плач бабушки, пытающейся образумить своего сына. А ночами Лешка плакал. Плакал от страха, от осознания того, что с отъездом мамы он остался совсем один. А еще больше оттого, что знал, что мама не вернется больше никогда. Даже, когда через 2 года бабушку увезли в больницу и когда вернувшийся домой отец бесстрастным, ничего не выражающим голосом объявил, что бабушки больше нет, Лешка, с удивлением для себя, воспринял это как данность, как судьбу, от которой не уйти. И хотя плакать со временем он стал гораздо меньше, все равно – по ночам он зарывался с головой в одеяло и так лежал часами, вздрагивая от малейшего скрипа, малейшего звука. Он мог даже не спать по 2 ночи подряд, а если засыпал, то снов не видел совсем, а как - будто проваливался в небытие. А потом отец… На работе отца произошел несчастный случай, в результате чего отец серьезно повредил сухожилие на левой руке. После несчастного случая рука его почти не гнулась и, получив пенсию «по инвалидности» он был отправлен «в отставку». Серьезной работой с тех пор не занимался, и если по дому он еще мог что-то делать, то на большее его никуда не брали. Даже на почту, куда он попытался устроиться, не взяли. И теперь целыми днями он пил, пил почти всегда в одиночку, и когда выпивал, становился еще более злым и раздражительным, вымещая свою злобу на мальчике. Зачастую, приходя домой, Лешка вынужден был снова бежать на улицу или закрываться на ключ в комнате, чтобы подождать, пока его отец закончит свои бесчинства, успокоится и ляжет спать. Тогда можно выйти из комнаты, немного прибраться, перемыть черную от засохшей грязи посуду в кухне, и, найдя в хлебнице кусок черствого хлеба, съесть его вприкуску с пустым чаем без сахара. Хозяйством отец практически перестал заниматься, практически вся домашняя работа легла на плечи Лешки – стирка, уборка, глажка. В минуты просветления отец пытался что-то делать самостоятельно, но чаще Лешке приходилось выслушивать бесконечные упреки и ругань в свой адрес от находящегося под воздействием алкоголя отца, а иногда дело доходило до побоев. Отец вымещал на мальчике злость, не понятную, не осознанную мальчиком до конца. Злость, которая являлась не более, чем страхом отца перед завтрашним днем и перед нежеланием и невозможностью что-то изменить. Даже слезы мальчика не помогали отцу придти в себя, взять в руки. А может, это уже была начальная стадия деградации взрослого мужчины, вызванной одиночеством и предательством любимого человека, матери мальчишки, которая решила начать свою жизнь с чистого листа, повесив недостойного отпрыска ему на шею... Иногда, отец срывался на Лешке просто без повода, просто - чтобы заставить его «страдать, как он страдал». Лешка плакал, просил не кричать и не говорить так, но отец не слушал:
- Вы с матерью мне всю жизнь испортили - и твоя мать, и ты не приложили ни малейшего усилия, чтобы сохранить нашу семью. Чертовы эгоисты… вы хоть знаете, хоть понимаете, почему я пью, понимаете?
И отец уходил к себе, а Лешка лежал и ждал, когда отец уснет. Чтобы выбраться из кровати, залезть в душ и, немного поплакав, попытаться смыть с себя все то, чем наградил его отец. Хоть и смыть это было невозможно.
Учеба, друзья… Если учеба вообще практически была забыта и на нее почти не оставалось времени, то она хотя бы напоминала о себе – уроками, занятиями, своими оценками, чаще неудовлетворительными. Да, в школу Лешка продолжал ходить, но делал это как то по инерции… А друзья…. Были ли они у Лешки когда-нибудь? Или их просто не стало… Чаще всего, от сверстников Лешка слышал только насмешки и оскорбления. Вроде прозвища «бутылочник» - из-за того, что Лешка собирал на помойках бутылки и сдавал их в утиль, чтобы на вырученные деньги купить домой хоть что-то из еды. Пару раз Лешка подряжался мыть машины с ребятами, но и там его, можно сказать, выдавили из коллектива за неуживчивый, замкнутый нрав. Лешка был совсем один и выхода из ситуации он не видел. Да и не задумывался он об этом… Просто жил, а когда его посещал страх, не желая признаваться себе же в своих страхах, зарывался дома в одеяло и там лежал, не думая ни о чем и ни о ком…
- …Эй, хватит дрыхнуть, - раздался из комнаты зычный полупьяный рык отца, - приберись в коридоре, былье постирай и в магазин сходи за бутылкой. И чтобы без промедления…
Лешка вскочил с постели как ошпаренный… Посмотрел на часы – почти 3 часа дня. Нужно торопиться, а то еще впереди много дел. В принципе, к работе Лешка был привычен, хотя в последнее время он все делал на автомате, даже не задумываясь о процессе. Сначала навел порядок в коридоре, подмел и вымыл полый в комнатах и на кухне, сунул белье в старенькую, на ладан дышащую стиралку. Заглянул в холодильник – есть вчерашние макароны, да еще банка тушенки на полке. Пойдет. Теперь главное – сдать бутылки. Достав с полки старенький рюкзак, Лешка собрал все пивные бутылки, что были в доме и упаковал туда. Немного, всего 10 штук, но по пути можно найти еще, главное, пакет дома не забыть. Да, и еще переодеться, а то в джинсах, которые Лешка называл «школьными», несподручно – как-никак единственные брюки более-менее презентабельного вида. Лешка переоделся в старые рваные шорты, которые были ему уже короткие, так как Лешка вырос из них года 2 назад. Ничего - главное застегиваются, а то, что сильно выше колена это ерунда, так даже свободнее и прохладнее. Напялил серую застиранную футболку. Надел на себя рюкзак и вышел из дома.
На улице было по-летнему жарко – несмотря на то, что был еще конец мая. Тем не менее, учебный год уже закончился и во дворе бегали целые стаи ребятишек, ошалевших от свободы и счастья. Но Лешке было не до игр. Сначала нужно было зайти на помойку во дворе, который располагался через 3 квартала от них – рядом находится небольшой пустырь, где регулярно собираются местные алкаши (своего отца Лешка там тоже пару раз видел), там-то наверняка можно будет разжиться парой бутылок. Потом эти бутылки нужно было сдать и на вырученные деньги купить бутылку водки для отца, а еще, если хватит, хотя бы батон хлеба. Прямая дорога в искомый двор лежала через квартал, в одном из домой которого жил парень по прозвищу Каланча – здоровенный парень лет четырнадцати, но из-за своего телосложения тянущий на все восемнадцать. Каланча жил с бабкой, учился из рядя вон плохо, курил, а в свободное время вместе с такими же оболтусами, как и он, наводил страху на близлежащие кварталы. Ходили слухи, что Каланча работает наводчиком у местных домушников, в принципе, поэтому он всегда при деньгах… Но больше всего от его действий страдали местные мальчишки – он не гнушался отбирать у мальчишек карманные деньги, а зачастую и шантажировать их, требуя деньги за защиту от других бандитов. Лешка ненавидел Каланчу, как ненавидел и его прихвостней, но с Лешки взять было нечего и потому его часто не трогали, хотя оскорблений и насмешек в его сторону было выпущено немало.
Конечно, можно было обойти квартал Каланчи кругом, но напрямик проще и быстрее. Подтянув рюкзак, мальчик ускорил шаг. Вот и двор Каланчи – вокруг никого, кроме двух алкашей, сидящих на лавочке у подъезда. Может, пронесет… Но не успел мальчик дойти до арки, ведущей в соседний двор, как услышал:
- Эй, бутылочник, иди сюда.
Лешка оглянулся – так и есть, Каланча и еще трое ребят лет 12 - 14 сидели на скамейке, уютно расположившейся в тени сиреневых кустов. Пацаны лущили семечки и с презрительным интересом поглядывали на Лешку. Подняв голову и стараясь не поддаваться страху, Лешка подошел к ним.
- Ну что, никак в поход собрался, а, - загоготал Каланча, - похлопав Лешку по рюкзаку.
- Нет, это он бутылки пошел сдавать во вторсырье, для своего папаши водяру покупать будет, - ответил другой парень, имени которого Лешка не знал.
- Не, вы гляньте, - загоготал один парень, лет четырнадцати, которого почему-то звали Цыганом, возможно из – за черных как смоль волос, - смотрите парни, какие у него шортики сексуальные, как у моей сестры прямо.
- А может, он и есть девочка, а? – загоготал Каланча, - ну что, бутылочник, покажешь всем нам, девочка ты или мальчик? Ну, признавайся, все же свои…
Все загоготали.
- Отстань от меня, Каланча… Прекрати дурью маяться.
Смех прекратился.
- Чего? – переспросил Каланча, - чем хочу, тем и маюсь. А ты выбирай – или покажешь нам прямо здесь и прямо сейчас, или, давай по справедливости, плати налог.
- Какой налог? – не понял мальчик.
- Какой? - скривился Каланча, - а такой. Бутылки собираешь? Собираешь. В утиль сдаешь? Сдаешь. Деньги с этого имеешь? Имеешь. А делиться не хочешь. А двор то это наш, между прочим.
- Это общий двор.
- Это наш двор, ты не понял, бутылочник? – приподнялся Каланча, - и если не хочешь, чтобы тебя на проценты поставили, плати, или…
- Или что? – с вызовом спросил Лешка, чувствуя, что ноги у него немеют.
- Или… пойдем за гаражи и ты нам все покажешь.
- Что покажу? – не понял мальчик, инстинктивно пятясь.
- То, что умеют... Увидишь… Ну что, пацаны, погнали наших городских?
С этими словами Каланча и остальные поднялись со скамейки и направились к Лешке. Лешка попятился назад и, споткнувшись и бордюр, упал…
Часть II
Мальчик почувствовал, что все тело бросило в холод от неосознанного страха, страха перед тем непонятным, что ожидало его «за гаражами». Ноги и руки онемели и совсем перестали его слушаться. Чувствуя, что все, что он сейчас может – это кричать, Лешка из последних сил крикнул:
- Оставьте меня. Я не буду….
- А может прямо тут, а? – загоготал Цыган, подходя к мальчику первым… Лешка закрыл глаза…
И вдруг:
- Оставьте его, сволочи, - раздался чей-то звонкий голос.
Лешка и хулиганы обернулись. Метрах в десяти от них стоял высокий светловолосый мальчик, лет двенадцати, на нем были джинсовые шорты, чуть повыше колена и темно-синяя футболка. Настроен мальчишка был весьма решительно - в руке он сжимал длинную палку, а взгляд мальчишки, полный решимости, был направлен на хулиганов. Мальчишка был худощавого телосложения и вряд ли был сильнее Каланчи, но решимости в его взгляде было столько, сколько не было ни у кого из парней.
- А ты что за хрен с горы? – спросил Каланча.
- Парня в покое оставь, - повторил мальчик, крепче сжимая дубину, - иначе…
- Что, иначе? – улыбнулся Каланча, но в глазах Каланчи Лешка увидел нотки страха.
- Иначе – огребешь прямо здесь и сейчас, - глядя Каланче прямо в глаза, ответил новенький.
- Кто это такой? – спросил Каланча у Цыгана.
- Не знаю? – ответил Цыган, - новенький какой-то.
- Убери палку и иди вон отсюда, - ответил Каланча, - проблем себе не создавай.
- Сначала парня отпустите, а потом уберу, - ответил мальчик, держа палку на вытянутых руках.
- Ну, мне это надоело, - вдруг выдохнул Каланча и бросился на мальчика.
Каланча был не вооружен, но он был выше и главное сильнее новенького. Но новенький оказался проворнее – в тот момент, когда Каланча, почти вцепился в новенького, тот вдруг резко отскочил вбок и палкой со всей дури заехал Каланче прямо в живот. Каланча, заскулив, согнулся в позу эмбриона и упал. Следом на новенького бросился Цыган, но мальчишка просто сильно ткнул его палкой в грудь. Цыган, заорав от боли, упал на землю. Пока остальные парни стояли и мучительно соображали, как им поступить – броситься ли на защиту своего лидера или пуститься наутек, мальчишка, схватив за руку Лешку, потянул его за собой:
- Бежим, пока они не пришли в себя.
Ребята бросились прочь, а вслед им раздавался гневный голос Каланчи:
- Тебе конец, новенький. Слышал?
Ребята бежали, держась за руки, не останавливаясь, пока не пробежали несколько кварталов. Остановились только, когда сил бежать уже больше не было. Присели на скамейку. Только сейчас Лешка смог рассмотреть своего спасителя попристальнее – светловолосый, почти как Лешка, но если у Лешки волосы лежали прямо, их даже расчёсывать не нужно было, то у новенького волосы были густые и всклокоченные. Глаза – серые и взгляд какой-то странный, как будто слегка удивленный, а черты лица, совсем нежные, как у девчонки…. Так что с одной стороны – мальчик казался почти ровесником Лешки, но, с другой стороны, по своему поведению и жестам он казался немного взрослее своих лет.
- Устал? - спросил новенький, тяжело дыша.
- Ага, - признался Лешка.
- Чего они пристали к тебе?
- Ну, - замялся Лешка, - они деньги требовали за то, что в их дворе бутылки ищу.
- Деньги за бутылки? – удивился новенький, - что за бред?
- Иначе, говорят, что надо показать, что… - Лешка осекся и покраснел.
- Чего?
- Ну, что… Ты не будешь смеяться? – спросил Лешка и сам себе удивился, услышав в своем же голосе нотки мольбы и какой то надежды.
- Нет, ты чего? – удивился новенький…
- Ну, то, что… - начал Лешка и вдруг взорвался, - а тебе не все ли равно? Кто просил тебя встревать? Я сам бы со всем справился…
Новенький ошарашено и растерянно смотрел на Лешку.
- Ты чего? – удивленно смотрел новенький.
- Ничего, - Лешка смутился и, взяв рюкзак, пошел прочь, не оглядываясь.
Новенький недоуменно посмотрел ему вслед и бросился догонять:
- Подожди, - крикнул новенький, на секунду…
- Чего еще, - недовольно оглянулся Лешка.
- А зачем… зачем ты бутылки собираешь?
- Какое твое дело?
- Просто подумал, что… - мальчик сунул руку в карман и, достав что – то, протянул Лешке, - вот, возьми.
Лешка взглянул – 100 рублей. Ему сразу стало стыдно за свое поведение. Незнакомый мальчишка вступился за него, а он, Лешка, – мало того, что не поблагодарил, так еще и нахамил ему. А теперь еще и деньги предлагает.
- Я не могу, - ответил Лешка и покраснел.
- Бери же, - улыбался новенький, - тебе они нужнее.
- А почему ты… Как ты узнал, что… - не мог сформулировать Лешка.
- Ну, я думаю, что не от хорошей жизни ты будешь бутылки собирать. Вот и решил.
- Мне чужих денег не нужно,- ответил красный как рак Лешка.
- Да бери, не стесняйся, мне их на мороженое дали, а я мороженое не люблю, если честно… Тебе нужнее, чем мне…
- Не могу…
Повисла немая пауза.
- Слушай, пойдем тогда со мной, - ответил новенький.
- Куда еще?
- Пойдем, пойдем, - новенький схватил Лешку за руку и куда-то повел.
Мальчики пошли дворами, через которые Лешка обычно сокращал дорогу, когда торопился в школу. Новенький, как его окрестил Лешка, похоже, плохо ориентировался в этих местах, так как пару раз останавливался, оглядывался по сторонам и бормотал:
- Так, похоже, ошиблись… Нет, туда, точно…
Лешка чувствовал себя полным идиотом – мало того, что как баран шел следом за новеньким, так еще и не понимая, куда они вообще направляются. А спросить напрямую Лешка постеснялся – как постеснялся спросить имя новенького.
Наконец, мальчики дошли до дома номер 18 – он находился всего в нескольких кварталах от Лешкиного дома.
- Слушай, - новенький взглянул на Лешку, - ты можешь подождать тут, всего минутку?
- Хорошо, - ответил Лешка, - ты бы сразу сказал, какой дом тебе нужен, и я бы тебе более короткую дорогу показал бы…
- Да, я… - улыбнулся новенький, - мне самому привыкать нужно потихоньку. Ну, ты не уходи только, ок?
- Ок, - усмехнулся Лешка, подумав, про себя, - вот ведь странный мальчишка какой, вроде постарше его, да и похрабрее явно, а ведет себя совсем как не от мира сего…
Мальчишка скрылся в подъезде, а буквально через пару минут вышел, с трудом тащя по земле огромную сумку, похожую на те, с которыми обычно ходят гастарбайтеры, в которой что-то звенело. Лешка подошел, чтобы помочь – сумка была битком набита бутылками.
- Вот, - ответил новенький, переводя дух, - мне мои задание дали выкинуть всю эту посуду, да еще руки не дошли, мы ведь только позавчера приехали. Но я подумал – зачем пропадать добру, если можно использовать его по назначению.
У Лешки забилось сердце – тут бутылок рублей на 700, не меньше. Но это ведь не его бутылки. И ему опять стало стыдно за свою грубость по отношению к этому мальчишке.
- Ну, давай помогай, - ответил новенький, хватаясь за одну из ручек сумки, - а то я один не дотащу это. К тому же где тут бутылки принимают, не знаю.
Лешку не надо было просить дважды – он подхватил сумку за вторую ручку и ребята с трудом потащили сумку по тротуару. Новенький, несмотря на то, что был постарше Лешки, все-таки был немного послабее, так как уже через пару минут начал тяжело дышать.
- Давай передохнем, - ответил примирительно Лешка.
Так, за какие-нибудь двадцать минут мальчишки добрались до пункта приему стеклотары. Народу тут было немного, но у всех бутылок столько, что, казалось, ими можно было заполнить весь вагончик, в котором сидел приемщик. Мальчики встали в очередь и стали ждать. Новенький, похоже, подустал, - он весь раскраснелся и тяжело дышал. Лешка стоял рядом и все думал, как завязать с новеньким разговор, но подобрать слов он не мог. Лешке и так было ужасно неудобно перед новеньким. Сначала, ни с того ни с сего, вдруг решил вступиться за него, совсем незнакомого человека, перед хулиганами, несмотря на заведомо проигрышную для себя ситуацию. Потом, вдруг решил помочь с деньгами. Зачем он это делает, зачем ему это нужно? А может…
Так мальчишки и стояли, перебрасываясь лишь отдельными фразами и ожидая своей очереди. Приемщик, увидев, сколько бутылок притащили ребята, заворчал, что, мол, и так тары мало, а тут все несут и несут и конца краю этому не видать. Так или иначе, через пятнадцать минут мальчишки, получив свои 850 рублей за сданные бутылки, весело шли по направлению к магазину.
- Слушай, а ты здорово сказал, когда продавец начал ругаться, что у него тары нет - улыбаясь, ответил новенький Лешке, - ну что, мол, назад мы все равно бутылки не понесем, а вы по закону обязаны их у нас принять.
- А так он всегда, у них всегда тары нет, а на самом деле возиться не хочет и все.
- Вот, возьми, - протянул новенький деньги Лешке? – это по праву твое.
- Ты чего? – удивился Лешка, - это ведь твои бутылки были, давай по справедливости поделим…
- Нет, я не могу… - засмущался новенький, - тебе они все равно нужнее будут.
- А тебе? Или ты богатый? – усмехнулся Лешка.
- Нет, просто меня всегда учили, что нужно бескорыстно помогать людям, вот и все, - просто ответил новенький.
Лешка с удивлением смотрел на новенького – подумать только, до сегодняшнего дня он думал, что таких воспитанных мальчишек, как этот новенький, можно теперь сыскать только в старом кино или на страницах книжек для малышей.
- К тому же, ты помог мне избавиться от этих бутылок, а то мама вечером опять возмущаться станет, скажет, что проваландался весь день без толку, - добавил новенький.
- На воспитанных воду возят, - отрезал Лешка, - пополам и все…
- Ты меня переоцениваешь, - покраснел новенький, - я не такой уж белый и пушистый. Я просто за справедливость и все.
- За справедливость? – усмехнулся Лешка, - а заcтупился ты за меня тоже из-за справедливости?
- Да, но… - признался новенький, останавливаясь, - признаюсь, у меня руки до сих пор от страха дрожат… Я вообще трус по жизни…
Лешка смотрел на новенького и невольно проникался симпатией к этому странному, но в чем-то очень простому и честному мальчишке. Своей обезоруживающей откровенностью он не походил ни на одного Лешкиного знакомого. А главное, он говорит о чем то, совершенно личном с мальчишкой, которого совсем не знает… А вдруг, я его подниму на смех, - подумал про себя Лешка, - а он мне даже возразить ничего не сможет.
- Держи, сказал пополам, значит пополам, - ответил Лешка, буквально силой засовывая выручку новенькому в карман, - это и есть главная справедливость.
- А что по-твоему такое – справедливость? – спросил новенький просто.
Вот это вопрос, - подумал Лешка. Сходу и не ответишь. Вот учат их в школе – всегда поступать по справедливости со всеми, а что такое – эта справедливость… Как просто сказать об этом? Как сформулировать?
- А по твоему, это что такое? – спросил в ответ Лешка, поворачиваясь к новенькому.
- Мне кажется, справедливость, - ответил новенький, призадумавшись на мгновение, - это вопреки всему, лицом к лицу, не оглядываясь назад и не думая о том, чего тебе это будет стоить, главное – стоять за правду…
Как все просто и одновременно сложно, подумал Лешка… А ведь так сразу и не скажешь…
Мальчики свернули в переулок и впереди, метрах в двухстах, показался Лешкин дом. Новенькому же нужно было пройти еще по улице метров пятьсот, а затем свернуть через арку во двор.
- Ладно, - ответил Лешка и покраснел от стыда, не в силах найти слов для продолжения разговора, - пришли почти… Мне тут… в магазин нужно зайти, отец просил продуктов купить…
Новенький взглянул на Лешку и едва заметно улыбнувшись, сказал:
- Прости, что тебе это говорю… Но вид у тебя и правда затрапезный…
- Чего? – почувствовав обиду, переспросил Лешка.
- Вид у тебя затрапезный… Шорты совсем короткие. Да и футболка тоже, как будто… Ну, как будто ты ей полы мыл…
- Что хочу, то и ношу, - резко ответил Лешка, чувствуя, что лицо покрывается краской от стыда…
- Не обижайся только, хорошо? – ответил новенький, - я наверное палку перегнул немного. Слушай, хочешь я тебе кое-что из своих старых вещей подарю? Мне они ни к чему, а тебе как раз будут…
- Не надо, спасибо, у самого есть, - пробурчал Лешка.
- Да не стесняйся ты, я же по-дружески хотел… Слушай, у меня тут все равно никого нет знакомых, кроме тебя… - как - будто пытаясь оправдываться ответил новенький.
По-дружески… Давно Лешка таких слов не слышал. И чем он заслужил такое внимание и доверие? Ведь ничем… Кроме упреков и ругани Лешка и не слышал в свой адрес ничего… Или тут дело в другом?
- Ну, так найди кого-нибудь… - пробурчал Лешка, про себя подумав, что говорит вещи, на которые новенький может обидеться. И зачем снова провоцировать ссору. Ведь новенький не заслужил такого отношения.
- А ты почему считаешь себя хуже других? – с вызовов спросил новенький.
- Я не считаю… - ответил Лешка, - мне просто…
Он никак не мог подобрать простых слов. Сказать, что у тоже него нет вообще никого в этом мире, кроме отца - пьяницы, который его периодически поколачивает, да сверстников, которые над ним смеются и не воспринимают всерьез.
- Ну, тогда давай знакомиться, - улыбнулся новенький, протягивая руку и глядя Лешке прямо в глаза, - а то так и будем с тобой на «эй, ты».
- Ну, я Алексей, - ответил Лешка, пожимая руку новенькому. Рука у новенького была худая и какая-то нежная, совсем не мальчишеская…
- А меня… - начал новенький.
- Вот ты где, мелкий, - услышал Лешка гневный крик сзади. Он обернулся и увидел отца, который, покачиваясь, спешил ему навстречу.
- Пап, я, - начал Лешка, оглядываясь на новенького. Новенький стоял рядом, удивленно поглядывая на спешащего к ним нетрезвого мужика, одетого в старые домашние шаровары и дырявую футболку.
- Так, в магазине был? – начал отец.
- Нет, пап, я сейчас… - оправдывался Лешка, стараясь придать своему голосу более-менее беззаботный оттенок, чтобы новенький ничего не заподозрил.
- Сколько ждать тебя можно, дома жрать нечего, А ну быстро… Ко мне сегодня дядя Андрей придет, а дома ни выпить, ни пожрать.
- Да, хорошо, я сейчас, - ответил Лешка, - я сейчас сбегаю…
- Все, дуй со всех ног. И чтобы без проволочек мне… Две бутылки возьмешь. Деньги есть у тебя?
- Да, есть, - ответил Лешка, с извинением оглядываясь на новенького. Взгляды их встретились, и Лешка увидел, как новенький едва заметно кивнул…
- Ну все, я побежал… Пока, - крикнул Лешка и, чтобы не спровоцировать отца на очередной приступ гнева, побежал в сторону магазина.
- Пока, Леш, - услышал он голос новенького.
А все-таки неплохой он парень, кажется, - подумал Лешка, - простой, какой-то может даже чересчур наивный, но… настоящий человек, что ли. И самому Лешке стало смешно от своих же мыслей. И почему-то немного грустно.
Когда через полчаса Лешка вернулся домой из магазина, дома он застал Андрея Михайловича, или, как выражался отец Лешки – дядю Андрея. Андрей был ровесником Лешкиного отца и его бывшим одноклассником. Долгие годы после окончания школы они не виделись, а встретились совершенно случайно, пару месяцев назад, в магазине рядом с домо. Андрей, в отличие от Лешкиного отца, был человеком более удачливым в жизни – у него был какой-то свой бизнес, который приносил неплохой, но непостоянный, доход. Что это за бизнес Лешка не знал, тем не менее, каждый раз, когда дядя Андрей приходил в гости, а за 2 месяца он побывал у них гостях раза 3, на столе обязательно оказывалась бутылка импортного коньяка и палка копченой колбасы, которую приносил с собой гость. Вот и сейчас, оказавшись дома и открыв дверь на кухню, Лешка оказался буквально окутан клубами едкого сигаретного дыма, к запаху которого примешивался мерзкий запах перегара и приторно-соленый запах колбасы. Дядя Андрей, слегка подшофе и Лешкин отец, успевший неплохо набраться с утра, сидели на кухне и что-то увлеченно обсуждали.
- А, вот и наш герой объявился, - улыбнулся Андрей, повернувшись на табурете к Лешке, - ну привет, что ли?.
И он протянул Лешке полную рыхлую ладонь. Лешка с отвращением ее пожал – очень неприятное рукопожатие, как будто жмешь не руку, а котлету. Все-таки, несмотря на свое кажущееся добродушие, этот человек чем-то отталкивал Лешку – то ли своим отталкивающим рыхлым телосложением, то ли рукопожатием – руки у него были всегда потные и слегка дрожали, а пожимая Лешкину руку, он ее каждый раз придерживал в своей ладони, как будто не хотел отпускать. То ли своим сальным взглядом, окидывающим Лешку как экспонат в музее с ног до головы. От и сейчас, пожав Лешкину руку, он окинул мальчика с ног до головы и с улыбкой заявил:
- Что это за тебе за одеяние такое? Ты выглядишь как прасол, в самом деле…
- Ладно тебе, Андрюх, - вяло одернул его отец, - может, ему нравится… Да и возраст еще такой, когда можно одевать что хочешь. Ты не помнишь, как мы в его годы вообще в трусах бегали.
- Ну да, - хохотнул Андрей, - было, было… Но что ни говори, ты мальчишку запустил… Да… Заботы ему мало, ласки… А то вырастет как вон Пашка из соседнего подъезда…
- Это какой?
- Ну из двадцатого дома… Тот, который инвалидом после Афгана вернулся, без ноги… А все хотел героем стать… Догеройствовался, блин… Ладно, давай еще по одной.
- Пап, ну я пойду к себе… - начал Лешка.
- Ты погоди, - ответил Андрей, наливая себе и отцу в рюмку коньяк и с улыбкой глядя на Лешку- скажи лучше, как в школе дела.
- Нормально, у нас каникулы с завтрашнего числа, - ответил Лешка, уже не в силах дышать сигаретно-алкогольным смрадом.
- Ладно, иди, - ответил Андрей, и, достав из кармана пару сотен, протянул Лешке, вот, купи мороженое себе…
- Ага, - ответил Лешка, - пап, я водку купил, макароны и пару банок консервов рыбных, у двери поставил.
- Ладно, - протянул недовольно отец, затягиваясь сигаретой.
- А сказать что надо, малой? – снова приторно улыбнулся Андрей.
- Спасибо…
- Ну, иди, - ответил Андрей и похлопал мальчика по попе, отчего Лешка инстинктивно дернулся в сторону, - не боись, не обижу….
Лешка сунул двести рублей в карман шорт и вышел на улицу. Уже наступил вечер, в окнах потихоньку зажигались вечерние огни. На улице народу было немного, только у соседнего подъезда сидели на скамейке несколько ребят и бренчали на гитарах какую-то знакомую мелодию. Можно было бы пойти в магазин, тут за углом был как раз ночной магазин, работающий круглосуточно, но мороженого не хотелось. Хотелось просто погулять. Лешка пошел по тротуару, время от времени заглядывая в освещенные окна соседних домов. Хорошо все-таки, подумал Лешка, когда дома тебя ждет семья, когда все собираются за большим столом, когда на подоконнике светит голубым экраном телевизор, показывая какой-то фильм, а на столе оказывается горячий, пахнущий яблоками пирог. Когда можно поговорить о чем то, обо всем и одновременно ни о чем, наслаждаясь уютом и спокойствием домашнего очага. Лешке вдруг стало грустно… Так грустно, что захотелось снова оказаться дома, у себя под одеялом и немного дать волю чувствам. Но оказаться дома, в компании пьяного отца и его малоприятного друга Лешке не хотелось…
Решив немного отдохнуть, Лешка присел на край бордюра. Поджав ноги и обняв голые колени руками, Лешка склонил голову и прикрыл глаза. Как недавно все это было у него… Мама, всегда ласковая и заботливая. Строгая, немного ворчливая, но такая же заботливая и любящая его бабушка. Отец, строгий, но всегда поражающий Лешку своей рассудительностью… А потом… Сначала ушла мама и о ней Лешка никогда не слышал больше. Потом бабушка, которая после развода Лешкиных родителей взяла на себя заботы о доме и о мальчишке. Каждый раз, долгими вечерами, когда отец отсутствовал на работе, Лешка давал волю чувствам и, садясь на диван рядом с бабушкой, предавался воспоминаниями о былом, о маме, о том, как хорошо им жилось тогда, всем вместе, хотя для мальчика, наверное, не принято предаваться ностальгии – это больше удел пожилых умудренных опытом людей. А когда в такие минуты Лешка плакал, бабушка всегда умела найти для него ласковое слово, а иногда просто, обняв его, сидела с ним, пока мальчик не засыпал… А когда бабушки не стало и Лешка без слез воспринял эту новость от отца, то соседи и знакомые поражались выдержке мальчика, хотя на самом деле… На самом деле в душе мальчика уже не осталось почти ничего из той, былой жизни, а воспоминания о маме и о бабушке казались чем то вроде красивой сказки с не самым хорошим концом… А может, это и была сказка, конец которой был еще не написан судьбой.
Лешка поднял голову, вытер ладонью слезы, поднялся и пошел в сторону дома. Он не обратил внимания, что гуляя по округе, оказался возле дома того самого мальчика, с которым познакомился накануне. Поэтому он даже вздрогнул от неожиданности, услышав сзади знакомый голос:
- Лешка, это ты?
Лешка оглянулся – от подъезда к нему спешил его знакомый, которого он окрестил про себя новеньким.
- Привет, - улыбнулся он, хватая Лешку за руку, - а я смотрю в окно, ты идешь…
- Привет, - ответил Лешка, немного отводя взгляд…
- Слушай, - затараторил новенький, - а пойдем к нам, мама пирог с яблоками испекла, вку-у-у-усный, я сам только что два куска съел. Ой, Лешка…. Ты чего, плачешь?
- Я… нет, - запинаясь, ответил Лешка, - просто в глаз соринка попала.
- С тобой правда все хорошо? – с тревогой в голосе спросил мальчишка, - пойдем к нам все равно, я тебя с мамой познакомлю и с дядей, правда дяде нездоровится, но он тоже рад будет… Чай пить будем, я тебе свою коллекцию марок покажу, я ее с семи лет собираю…
Лешка почувствовал, что колени у него подгибаются, а на глаза снова наворачиваются слезы. И он тоже…
- Не надо, - выдавил из себя мальчик, поворачиваясь спиной к новенькому, - мне домой надо.
- Леш, - окликнул его мальчишка, - ты обиделся на меня, что ли?
- Слушай, - вдруг взорвался Лешка, оборачиваясь, - отстань от меня, пожалуйста. Чего ты ко мне привязался со своей заботой? Чего тебе вообще от меня надо?
- Я… Просто подумал, - запинаясь, ответил новенький, - что мы… ты...
- Уйди… Я тебя ненавижу… И всех вас ненавижу, - закричал Лешка и бросился прочь.
Часть III
За окном стояла темная ночь. Даже уличные фонари не работали, из-за этого ночная тьма, проникающая в Лешкину комнату через окно, казалась еще более зловещей. Лешка плотнее укутался в одеяло, но сон не шел. Какой тут может быть сон… Зачем новенький вообще полез к нему, зачем он ему вообще сдался? Или он думает, что мне нужна его забота, его внимание и его жалость? - думал Лешка. Не нужны они мне, я уже столько услышал подобных слов – и после ухода мамы, и после смерти бабушки, а больше всего от соседей, дальних родственников, бывших друзей, в отношении которых была какая-то фальшивая жалость и сострадание, которые пытались говорить какие-то заученные фразы, подбодрить тебя. А на деле им всем плевать на тебя. На тебя и на то, что ты чувствуешь, о чем переживаешь. А больше всего сейчас плевать на тебя отцу - он и раньше относился к тебе, как к ребенку, а теперь считает тебя виновным во всем - в том, что ты разрушил его жизнь, что ты не позволил ему жить так, как хочет он сам.
А чего хочешь ты сам? Может, ты такой же эгоист как и они? Или ты вообще ничего не хочешь, а просто хочешь, чтобы тебя оставили в покое? Ты вообще любишь кого-нибудь? И способнее ли ты вообще чувствовать что - либо? Или ты способен только ненавидеть? Лешка сам не мог ответить на эти вопросы. Может, он был еще слишком мал, а может… Может, просто никогда не задавал себе эти вопросы? А правда, чего я хочу? Почему я такой… такой псих…
А ведь я просто хочу… Хочу жить, как все. Жить, учиться, дружить, драться в подворотнях с мальчишками… И чтобы дома… Я просто хочу быть нужным, хочу чувствовать это и отдавать себя всего, все свои чувства и помыслы другим. Тогда почему кругом одна только ложь, почему все, что его окружает – даже отцовские чувства замешаны на фальши и поисках личной выгоды для себя? Почему бывшие друзья и знакомые при встрече с ним дежурно, с натянутой улыбкой бросают приветствия, украдкой перешептываясь с приятелями ему вослед:
- А вон мальчик пошел, от которого мама ушла, а бабушка умерла, и теперь он один живет с отцом – пьяницей, собирает бутылки по дворам, а потом покупает водку для своего отца.
И Лешка решил закрыться от всех, от знакомых, друзей, близких, даже от отца. От стыда, из-за страха перед окружающими. Он жил по какой-то инерции, не чувствуя ни угрызений совести, ничего… Только иногда, по вечерам, закутываясь в одеяло, давал волю слезам. После чего снова уходил в себя…
А потом этот новенький… Ведь ты даже не знаешь его имени… Сначала он заступился за него, бросив вызов местным хулиганам. Хотя сам впоследствии признался, что сам ужасно трусил в этот момент. Потом помог деньгами, зная, что он, Лешка, собирает бутылки не от хорошей жизни. Почему он это сделал? Из жалости ли? А может, этот новенький просто захотел принять и понять Лешку таким, какой он есть, а не таким, каким он сам себе казался? А потом, когда новенький пригласил его к себе… Почему он это сделал? Тоже из жалости? А может, он просто увидел в тебе друга, того, кому можно доверять? А ты… Признайся же, говорил себе Лешка, что ты испугался. Ты испугался, услышав слова про семью, про дом, услышав отголоски того счастья и взаимопонимания, то, что ты потерял в свое время, что ты сознательно пытался задвинуть в глубину своей прошлой жизни, которая уже казалась тебе какой то несбыточной феерией, «сказкой с несчастливым концом». А теперь… Тот мальчишка наверняка расстроился из-за твоего хамства. Ведь он к тебе со всей душой, а ты… Ты ответил, что ненавидишь его. Наверняка, теперь он считает тебя подлецом, предателем, таким же, как Каланча и его приятели… А ведь никакими деньгами нельзя искупить предательства… Зачем ты так поступил? А ведь если ему все рассказать, то он наверняка поймет все… или хотя бы попробует понять… И не будет смеяться, презрительно ухмыляться и не оттолкнет его. Если ты сам его не оттолкнешь. А ты это уже сделал… А ведь он первый человек за много лет, который к тебе по-настоящему хорошо отнесся…
Надо завтра же пойти и попросить прощения… Эх, если бы знать квартиру, в которой он живет… А Лешка даже имени того мальчишки не знал… Не будет же он обходить все квартиры по очереди и спрашивать:
- Скажите, а не здесь случайно живет мальчик, я не знаю его имени, он светловолосый, как и я, и еще он недавно приехал в Москву.
А если он скоро уедет? Может, он в Москве проездом… Тогда, получается, что новенький так и останется обижен из-за недостойного Лешкиного поведения? А если…
Так, хватит нюни распускать… Надо идти, сесть возле подъезда и ждать. Может, он так же, как и раньше, выглянет в окно и выйдет, чтобы объясниться. И Лешка ему все расскажет, откроется, как никому другому. И пусть новенький его осудит, пускай считает его мерзавцем и эгоистом... Тогда, во всяком случае, между ними не будет никаких недомолвок. А захочет ли он тебя выслушать? Все равно… Выхода нет…
Лешка взглянул на часы… Было почти 4 часа утра. На улице еще было темно, но уже весело щебетали птицы. Через полчаса – час наступит рассвет. Лешка поднялся, надел шорты, футболку, носки, сунул ноги в кроссовки. Разбудить отца? Нет, не стоит, пусть спит… Вчера, когда Лешка пришел домой, дядя Андрей уже ушел, а отец был в таком невменяемом состоянии, что без помощи Лешки уж точно не добрался бы до постели. Мальчик подошел к двери и аккуратно, чтобы не разбудить отца, открыл замок и выскользнул на улицу. Утренняя прохлада обняла Лешку, а трава, росшая возле подъезда обдала голые ноги пробежавшего по ней мальчика свежей росой, как будто пыталась сказать мальчику, - «Ничего, все будет хорошо, не переживай»… Лешка торопился… Он знал, что новенький, скорее всего, спит, но спешил. Как - будто торопился загладить хотя бы чувство собственной вины тем, что решился на столь отчаянный шаг в столь ранний час. Вот и его дом. Возле дома никого. Ну что же, подождем, - подумал мальчик. Лешка присел на край бордюра и, прислонившись к стволу дерева, росшего возле самой дороги, принялся ждать.
На улице потихоньку светало. На улице появились дворники с метлами, редкие для столь раннего утреннего часа прохожие с собаками, без особого стеснения позевывая на ходу, вывели своих питомцев на прогулку. А Лешка все и сидел и ждал… Чего? Он уже и сам не знал…
- Что не спится то, - услышал Лешка голос рядом. Повернулся – рядом стояла незнакомая старуха в каком то старом домотканом халате, державшая на поводке маленькую кудлатую беспородную собачонку.
- Просто жду… - выдавил мальчик.
- Опять небось хулиганить будете? И так от вас проходу тут нет, то курите в подъезде, а то стекло выбьете… - заворчала старуха.
- Я не курю, - возразил Лешка, - и с хулиганами не вожусь. Я… друга жду…
- Это еще какого друга? – прищурив глаз, подозрительно спросила старуха.
- В этом подъезде живет, мы только вчера познакомились… - ответил Лешка.
- А зовут-то как? Я в этом подъезде всех знаю, сама тут живу…
- Я не знаю, как зовут, - признался Лешка… Просто…мне очень надо его увидеть…
- Что ж ты за друг, раз имени не знаешь, - с насмешкой в голосе спросила старуха, - ты сам-то кто?
- Я Леша Громов… - растерянно проговорил мальчик, не зная, что сказать.
- Это не с двадцать восьмого дома ли? Михаила Громова сын?
- Да, - ответил Лешка с какой-то непонятной надеждой, - а вы откуда знаете?
- Да, - ответила старуха, - Витька мой дружил с ним в детстве, хулиган еще тот был помню… Отец то как сам?
- Пьет, - признался Лешка, - уже 2 года как…
- Слышала, - вздохнула старуха, - мой-то Витька тоже пил будь здоров. А женился – и ни грамма с тех пор. Вот, недавно и дочка родилась. Теперь вот ни грамма, даже в праздники… Приедет, я ему, Вить, но хоть рюмку выпей, он - нет, мама, только чай. Ох… А… мать-то пишет тебе?
- Нет, - признался Лешка, - не пишет, я не знаю даже, как она и где…
- Скучаешь небось? – с какой то небывалой нежностью спросила старуха.
- Скучаю, - признался Лешка, - особенно, как бабушка… Ну…
Леша почувствовал, как слезы наворачиваются ему на глаза. И даже немного вздрогнул, когда почувствовал, как старуха гладит его по голове…
- Ладно, милок, - ответила старуха, - пойдем ко мне…
- За…зачем?
- Зачем… - передразнила старуха, - чаем тебя напою, вон кожа в мурашках вся.
И правда – Лешка даже не заметил утренней прохлады – выскочил из дома в одних шортах и футболке. А майские ночи еще не такие теплые, как хотелось бы, несмотря на то, что днем жуткая жара.
Через пятнадцать минут Лешка уже сидел на кухне у гостеприимной старухи. Прихожая, в которой оказался Лешка, когда вошел в квартиру, а также кухня, в которую привела Лешку старуха, были обставлены старинной мебелью, даже огромный холодильник «ЗИЛ», гудящий как самовар в углу кухни, хоть и был, наверное, самой современной деталью интерьера, больше напоминал не холодильник, а какой-то аппарат из фантастических фильмов. На старой конфорочной газовой плите весело гудел чайник, возле Лешки сидела все та же кудлатая собачонка, с неимоверной скоростью поглощающая собачий корм из миски. Старуха хлопотала рядом – заваривала чай, поставила на стол сахар и тарелку с баранками. Лешка с интересом осматривал кухню – все здесь было ему в новинку, как будто оказался в каком-то старинном музее – и полки из потемневшего от времени дерева, и старинные деревянные рамы на окнах, и огромные настенные часы в виде избушки на курьих ножках…
- Что, нравится, - спросила старуха, наливая чай себе и Лешке.
- Да, нравится, - ответил Лешка.
- Вот твой отец тут часто с Витькой моим сиживал, уроки вот за этим столом делали…
- Прямо тут? – удивился Лешка, осматривая комнату.
- Да, - ответила старуха и, с каким-то едва заметным волнением в голосе спросила, - отец то про мать не рассказывал ничего?
- Нет, он только пьет и все, - отрезал Лешка сухо…
- Да…. Отец… - пробормотала старуха.
Помолчали…. Лешка, который не совсем понимал, зачем старуха затащила его к себе, уже решил было поблагодарить старуху за угощение и откланяться, как старуха вдруг заговорила, обращаясь то ли к себе, то ли к Лешке:
- За Витька моего мать твоя выскочила… Ругала же я его, дуралея, что семью Мишкину, твою стало быть тоже, разбил. А он мне, мол, со школы ее люблю и жить без нее не могу. Молча собрались, расписались по-тихому и все, даже свадьбы не справляли, а потом сразу уехали в Ленинград.
- Куда? - потрясенный таким странным совпадением, выдавил Лешка…
- В Ленинград… Ну в Санкт - Петербург теперешний ваш… Отец то твой как узнал, что за Витька замуж вышла, а она ж не сказывала ему, ну, что за Витьку замуж… В общем, прибежал, помню, кричит, смертным боем бить его буду, говори, мол, баб Варь, куда охальников спрятала… Да они уж далече были, я и адреса то их не знала тогда…
Лешка слушал старуху, и голова у него гудела как рой диких пчел. Значит, мама в Питере? А отец? Почему он не узнал, где она и что с ней… Хотя бы ради него, хотя бы… Ведь она любила Лешку, и Лешка любил ее больше жизни. И почему мама ему не писала? Или он действительно никому в этой жизни не нужен?
- Через год приехали, в ноги мне бухнулись, мол, прости мама, - продолжала бубнить про себя старуха, - а я ей, мол, Свет, сын ведь у тебя. А она мне, мол, боюсь, ведь Мишка убьет меня. Они ж с Мишкой, ну, Витька мой, за Светкой, ну, за матерью твоей, с детства ухлестывали. А выбрала она Мишку. Мой-то Витька и начал пить. А потом, как сказал, что… Эх…
Лешка молчал.
- Шел бы ты домой, милок, - вдруг ответила старуха, поглаживая Лешку по голове, - отец то искать будет небось… А меня ты не слушай… Только, знаешь… Погоди…
Старуха открыла один из настенных шкафов, вынула оттуда письмо и передала Лешке.
- Вот, возьми, - ответила старуха, - тут письмо с адресов ихним, стало быть, ленинградским. Напиши, может, ответит…
Лешка вышел от старухи и побрел в сторону дома. Туча мыслей роилась в его голове, но разобраться в них, упорядочить, привести в некоторое соответствие было совсем не по силам для одиннадцатилетнего мальчика. Он лишь вспомнил, что так и не спросил у старухи про новенького. Нужно вернуться… Нужно обязательно спросить ее… А потом что? В этот момент Лешка, как никогда ранее в своей совсем недолгой жизни, почувствовал себя одиноким. Когда тебе нужен кто-то, кто тебя поймет и примет таким, как ты есть. Подскажет, поддержит в чем-то… И снова в его голове мелькнула мысль – а может он и правда никому в этой жизни не нужен?
Лешка вернулся в подъезд, поднялся на второй этаж и позвонил в дверь старухиной квартиры.
- Простите пожалуйста, - ответил Лешка старухе, когда она открыла ему дверь, - а насчет… Ну моего друга… Понимаете, я вчера обидел его, я не хотел, просто…
- Стало быть, сам виноват, - улыбнулась старуха, - прощения попросить решил...
- Да… - признался Лешка, - и мне очень надо с ним поговорить.
- Ну, если бы ты знал фамилию или имя. Сложно сказать… Вообще, мальчишек тут много живет… Разве что у Гисмановых, на пятом этаже живут, так ему уже 16 или 17 годов, в последний класс школы пошел… Такой оторва, что диву даюсь. Вон, на днях Тайку мою, ну, собаку, пнул, когда она на него загавкала… А лет то твоему другу сколько?
- Моему другу лет 12 где-то, - ответил Лешка, чувствуя себя ужасно глупо в создавшейся ситуации.
- Ну, не знаю тогда… У нас одна малышня только, да еще этот, Петька Гисманов. Ты подъездом то точно не ошибся?
- Да точно, - оправдывался Лешка, припоминая вчерашний разговор, - знаю только, он приехал недавно… У него дядя еще есть и мама…
- Может, у Смирнова Сашки, то есть, для тебя - Александра Павловича? Хороший мужик, одинокий, правда. К нему кто-то из родных на днях приехал… Сестра, кажется… В 19-й квартире, на четвертом этаже…. Может, они…
- Да, наверное… - обрадовался Лешка, - спасибо…
И Лешка бросился наверх, на третий этаж.
- Подожди, - окликнула его старуха, - время еще 8 утра, спят, небось, все еще…
Ничего, - подумал Лешка, взбираясь наверх. Посижу здесь и подожду здесь немного… Идти домой, где в состоянии полной невменяемости спит отец, ему совершенно не хотелось. Лешка добежал до пролета между третьим и четвертым этажом, залез на подоконник, поджал ноги, чтобы хоть как то уместиться в ограниченном пространстве, и стал ждать. От нечего делать Лешка смотрел на улицу – там уж вовсю работали дворники, спешили на работу или еще по каким своим делам горожане… Бессонная ночь, которую провел Лешка, начала потихоньку брать свое – Лешкины глаза стали потихоньку слипаться, в результате он даже и сам не заметил, как уснул, уронив голову на колени.
Когда Лешка проснулся, солнце уже стояло высоко. В подъезде стояла жуткая духота – даже дышать было нечем. А ведь так и задохнуться недолго, - подумал про себя Лешка и спрыгнул с подоконника. Потянувшись и расправив затекшие руки и ноги, Лешка решил, что пора подняться… Он понимал, что, возможно, это не совсем вежливо с его стороны, но… А вдруг, новенький не сегодня-завтра уедет. Уедет с обидой на Лешку… А ведь он совсем не такой плохой парень, так зачем же его мучить. Решив, что будь - что будет, Лешка позвонил в дверь 19-й квартиры. Дверь открылась, и на пороге появился заспанный, одетый только в одни домашние шорты, новенький. Он взглянул на Лешку и на его лице Лешка прочитал смесь удивления, недоумения и какой-то непонятной ему радости.
- Леша? – с удивлением, как будто не веря своим глазам, спросил новенький, - но как… как ты узнал?
- Послушай, - начал Лешка, чувствуя, что краснеет от стыда, - можно… с тобой поговорить… Слушай… Я повел себя вчера как полный идиот и баран. Ты ко мне так… ну, со всей душой, а я тебя…
- Лешка, - вдруг радостно бросился к нему новенький и схватил его за руки, - здорово, здорово, что ты пришел. Блин, я из-за вчерашнего... ночь не спал совсем, думал, что своей дурацкой назойливостью вывел тебя из себя. А ты… ты ни в чем не виноват… Это все я…
- Нет, это я очень виноват перед тобой, - оправдывался Лешка, - я не должен был говорить, что ненавижу тебя. Это совсем не так и… Слушай, мне поговорить с тобой надо… А то я совсем… ну.
- Ладно, давай потом, хорошо, - опять затараторил новенький, буквально затаскивая Лешку в квартиру, - а пока проходи. Чаю хочешь? У меня дядя чай заваривать умеет по-китайски…
- Да нет, мне неудобно, - признался Лешка.
- Да не бойся же ты… Тут все свои, - ответил новенький, улыбаясь.
Новенький был дома не один – Лешка познакомился с его дядей, взрослым мужчиной лет 40 и с его мамой, удивительно похожей на самого новенького. Лешка сначала подумал, что это его старшая сестра, но оказалось, что она его мама. Мама приветственно кивнула Лешке, а дядя, Александр Павлович, при знакомстве протянул широченную, как лопата, ладонь Лешку и сжал ее так, что Лешка аж вскрикнул от боли:
- Ну, будем знакомы… Мы о тебе уже наслышаны, Юрка нам уже все уши вчера про тебя прожужжал.
Юрка… Так значит, новенького зовут Юрка. Простое и вместе с тем какое-то удивительно доброе имя…
Потом все вместе пили чай на кухне. Лешку буквально силой заставили сесть вместе со всеми и выпить чашку горячего сладкого чая с куском холодного пирога. Разговор был самым обычным, никакой напряженности и ощущения дискомфорта – Лешке на мгновение показалось, что он знаком с Юркой, его мамой и дядей всю свою жизнь. Лешку спрашивали о учебе, о том, чем он любит заниматься, Юрка взахлеб рассказывал о том, как в прошлом году ездил на Селигер отдыхать. Мама то и дело поправляла Юрку:
- Так, так… Ты не очень-то привирай…
После чая Юркина мама засобиралась по делам, а Александр Павлович, сославшись на рабочие дела, ушел в свою комнату. Лешка и Юрка остались совсем одни.
- Так значит, тебя зовут Юра? – спросил его Лешка.
- Ага, - весело поблескивая глазами, ответил Юрка.
- А то ты даже не представился тогда… Тогда, когда… Ну…
- Да я понимаю… ответил Юрка. Он как-то даже немного погрустнел…
- Слушай, я… Прости, я просто…
- Я понимаю, - ответил Юрка, заглядывая Лешке в глаза, - ты из-за отца расстроился. Он выпивает у тебя, и это ужасно непросто… Ну, когда близкий человек… И когда ты совсем один на этом свете…
Значит, он все понял… Но как? Откуда?
- Как ты догадался? – поразился Лешка, - тебе кто-то все рассказал про меня?
- Да нет, - ответил Юрка, - я все понял это еще тогда, когда ты… Ну, с этими хулиганами. А потом, когда я увидел твоего отца, и когда… Когда ты ответил мне, что ненавидишь меня… И всех…
- Нет. Ты неправильно понял… - отчаянно возразил Лешка…
- Я понял, что мы с тобой очень похожи… - закончил Юрка, - ты, как и я, боишься остаться один на этом свете, боишься оказаться никому не нужным, потому что даже твой родной отец…
- Не надо, Юр… - ответил Лешка, отворачиваясь…
- Знаешь, у меня все тоже очень похоже, - признался Юрка, вот ты хотя бы папу знаешь своего, а я своего совсем не помню, мама с папой разошлись много лет назад. Мы вообще то из Волгограда сами, мы там живем. Друзей у меня особо и нет, так, только приятели. Да и в школе с одноклассниками совсем непросто… В общем, понимаешь, ну, когда тебя все ненавидят только из-за того, что ты не такой, как все, что ты воспитан не так, как они, что ты не можешь себе позволить проводить все свободное время на улице среди сверстников только потому, что мама работает до самой ночи и на тебе еще хозяйство – продукты, уборка дома… Потому что мама не справляется со всем сама. А еще ведь уроки учить надо… Ну и, ты понимаешь, настает день, когда ты понимаешь, что ты совсем один… И никому, кроме родителей ты не нужен, равно как и тебе, как ты сам думаешь, никто не нужен в этом мире, совсем-совсем. И это, ну ты сам понимаешь, непросто, потому что одному очень нелегко... Когда даже поговорить не с кем…А потом, в прошлом году, мы приехали с мамой к дяде и за ту неделю, что мы пробыли здесь я понял, ну… Я понял, что… Понимаешь, что дядя для меня – он как отец почти, он меня понимает так, как ни мама и ни один мальчишка на свете. Но это я понял уже потом… А тогда… Ну, мама уехала по делам как то раз, а дядя на работе задержался, а я дома остался один. Вышел было мусор вынести - дверь то я захлопнул, а ключ дома в куртке оставил. В общем – оказался я на улице. И ты не представляешь, наверное… В общем, я до ночи просидел возле метро, ждал – вот сейчас мама или дядя приедут, а их не было все. И я действительно испугался, так сильно, что… Ну сам представь – один в незнакомом городе. А если с ними что случилось, может, им помощь нужна – а я совсем ничего и не знаю об этом, я то на улице… И когда дядя меня нашел, я… В общем, он начал какую то ерунду мне говорить, что, мол, задержался на работе, и что мне нужно было… В общем, воспитывать меня начал, нести какой то бред, который нам втирают за уши на уроках. И я… Я подумал, что все, о чем мне мой дядя говорил до этого, все его попытки помочь мне, все попытки найти взаимопонимание – это все ложь, наглая ложь, которую обычно несут взрослые детям только для того, чтобы дети были послушными и не путались под ногами. И я… Я без стеснения назвал его предателем и что ненавижу его. А потом…
- Что, потом? – спросил Лешка.
- Потом, я бросился прочь от него, мне хотелось убежать куда-нибудь, где я останусь совсем один. И потом эта машина… Я даже не видел ее, а он… Дядя бросился ко мне на помощь, и оттолкнув меня, сам оказался под колесами машины… Представь себе, когда машина останавливается в нескольких сантиметрах от твоего носа и ты понимаешь, что еще чуть-чуть и все… А ты, то есть я… Виноват в этом только я. Потом я не помню ничего, помню, что идти не смог, меня трясло всего… Только не смейся, хорошо? – вдруг с какой-то жалостью в голосе ответил Юрка.
- Не смешно совсем, - признался Лешка, - у нас в третьем классе мальчик один из класса, на наших глазах прямо, под машину попал, Димка Новиков… Мы из школы выходили, как раз перед зимними каникулами, домой спешили… А тут машина, мы то перебежать успели дорогу, а он нет… Выжил, к счастью, только потом полгода ходить не мог, в каталке ездил… Теперь в другой школе учится – на него все пальцами показывали, вот, мол, идет мальчик, который под машину попал... житья совсем не стало…
- Тогда ты поймешь, наверное. Я… У меня состояние было, которое, как дядя потом говорил, называлось шоковым. Понимаешь, когда ты на ногах даже стоять не можешь, просто ног не чувствуешь. И сказать ничего не можешь – рот как будто горячей картошкой забит. Меня дядя на руки взял и домой отнес, потом в душ и горячей водой прямо обливать начал. И мне реально стало легче, я начал пытаться что-то сказать, а он меня на руки взял, прямо как маленького, в одеяло закутал, чаем напоил, потом врача вызвал. И всю ночь от меня не отходил. И понимаешь, когда я увидел в его глазах слезы, мне… Мне так стыдно стало… Понимаешь, я действительно понял, что он… что он меня любит по настоящему, невзирая на мои поступки, на то, что он сам чуть не погиб из-за меня. В этот момент я понял, что я действительно не один на этом свете. Да, у меня есть мама, но мне кажется, даже она любит меня любит не так, как мой дядя. И когда ты мне крикнул то, что ты… Что ты меня и всех ненавидишь, я услышал в этом то отчаяние и страх, которое я чувствовал тогда, год назад… И мне… Мне стало стыдно, что я струсил…
- Ты, струсил? Почему? – удивился Лешка.
- Не смог решиться броситься за тобой вслед, чтобы остановить... Леш, прости… Я веду себя совсем как девчонка, хотя парень не имеет права позволить себе слабости…
- Юрка, не надо, - ответил Лешка, положив руку Юрке на плечо, чувствуя, что у него сжимает сердце, - ты ни в чем не виноват… Те же такой же мальчишка, как я, а не робот какой то там…
- Да, но понимаешь… Я же старше тебя и ты, ну, я имею в виду вообще, мальчишки помладше должны равняться на более старших что - ли. А на меня равняться, ну… Наверное, неправильно…
- Ну, ты ведь и не намного старше меня...
- Мне четырнадцать уже, - ответил Юрка, опустив голову, а веду себя, как будто мне лет десять…
- Но зато ты не притворяешься, не говоришь то, что другие хотят от тебя услышать, - возразил Лешка, - а говоришь все, как есть, ну… Правду… Помнишь, ты мне про справедливость говорил… Теперь я понимаю, что это такое на самом деле…
- Спасибо тебе, Леш, - ответил Юрка и заглянул Лешке в самые глаза, - ты и правда… настоящий… настоящий товарищ…
Описать чувства Лешки, когда он услышал эти слова, было бы нелегко. Все внутри Лешки ликовало – неужели это так просто, вот так – понять друг друга, найти того, кому ты небезразличен и которого ты сам рад поддержать в трудную минуту. Когда даже самое сокровенное высказать не страшно, когда можно не бояться, что над тобой посмеются, как то переиначат твои слова или одернут тебя, сказав «Прости, я сейчас занят и мне не до тебя». И Лешка рассказал Юрке все, не боясь и не опасаясь, что он поднимет его на смех. Рассказал про свою семью, про маму, про отца. Про свои страхи и про все то, что его волновало. И в эти минуты, может даже часы, что они болтали с Юркой, с которым совсем, казалось, не были знакомы, Лешка себя чувствовал таким счастливым, каким никогда раньше не чувствовал. Юрка больше не казался Лешке просто «мальчиком без имени», ему казалось, что они знакомы всю жизнь, просто долгое время не встречались друг с другом, а вот теперь встретились вновь, встретились, чтобы остаться друзьями навсегда, на всю жизнь.
Когда Лешка рассказал Юрке о том, что он узнал о своей маме сегодня утром, то Юрка, без тени сомнения ответил:
- Мне кажется, тебе обязательно нужно встретиться с ней. И поговорить. Ведь мама наверняка любит тебя, просто она боится, что твой отец не позволит ей встретиться с тобой.
- Но как я ее найду? Ведь и никогда не был в Санкт-Петербурге…
- Ты хотел сказать – как МЫ ее найдем?
Лешка смотрел на простое, такое открытое лицо Юрке и не верил, серьезно ли он:
- Ты…. Правда хочешь, чтобы…
- А ты думаешь, что я тебя одного отпущу? Отец то тебя точно одного не отпустит…
- А тебя? Тебя отпустят?
- И меня не отпустят… Но мы обязательно что-нибудь придумаем. Я тебе обещаю… Ведь мы теперь… Мы теперь друзья, ведь так? – решился Юрка, глядя на Лешку так, как будто просил его «Ну скажи же, что я не ошибся, что мы не ошиблись друг в друге».
- Конечно, - весело ответил Лешка и мальчишки пожали друг другу руки… Так крепко, как никогда…
В этот вечер Лешка мчался домой как на крыльях. Ему казалось, что все беды, все плохое в его жизни закончилось и теперь начнется другая жизнь. Лешка даже не предполагал, что самое страшное еще ждало его впереди…
Часть IV
Где я нахожусь? Сколько сейчас времени? И какое сегодня число? А разве это имеет значение? Разве от этого что-либо изменится? Люди рождаются и умирают, день сменяет ночь, а ночь – день, лето сменяется зимой, а зима - летом. А зачем это, для чего? Разве это что-то меняет? Разве воздух от этого становится чище, небо голубе, солнце ярче, а люди лучше? И что это значит – лучше? То, что мы начинаем лучше понимать друг друга, или то, что естественная природа вещей, естественный ход времени, делает нас немного мудрее и снисходительнее друг к другу? Но если это так, то почему мерзость и грязь, окружающие нас, не становится чище, а боль не утихает?
Лешка не помнил уже, сколько времени он лежал вот так, без движения… Час, два часа, или, может, уже много дней подряд… Чувство апатии и безразличия ко всему не покидало его. Не хотелось даже открывать глаза… Почему? Он и сам этого не понимал. Даже удивительно, что такого чувства он никогда в своей жизни не испытывал. А может, он просто спит? Нет… Тиканье будильника, доносящееся откуда то неподалеку, напоминало ему, что он не спит и по крайней мере пытается, пусть и неосознанно, нащупать грани восприятия окружающего мира…
Наконец, собравшись и, превозмогая какую-то неясную боль, Лешка открыл глаза и несколько минут всматривался в окружающую его обстановку, пытаясь осознанно найти ключ к тому, к той действительности, что его окружает. Диван... Белые простыни… Знакомый стол, кресло… Окно, сквозь которое пробиваются оранжевые лучи предзакатного солнца. Это значит, что я дома? Но как я тут оказался? И почему я ничего не помню? Лешка попытался повернуться на диване и тут же ощутил ужасную, тупую боль, буквально парализовавшую все тело. Лешка закрыл глаза и стиснул зубы так сильно, что ужасная боль отдалась сильной, выводящей из прострации пульсацией, пронзившей голову до самого мозга. Что это? Превозмогая боль, Лешка перевернулся на спину и попытался поднять одну руку, потом другую. Не сразу, но ему это удалось. Руки дрожали, как будто к ним были привязаны гири. Значит…. Значит, я дома… И со мной все хорошо? Но почему так больно? И почему рядом никого нет? А разве рядом кто-то должен быть? Ведь кто-то же должен быть рядом? Или я всегда был один? Но ведь сам я себе не мог причинить такую боль?
И вдруг – резкий звук, громкий, от которого можно было оглохнуть. Лешка инстинктивно зажмурившись, закрыл уши руками. И услышал вдруг где-то рядом голоса, голоса, которые звучали так нереально, как будто были лишь звуковой галлюцинацией, начинающиеся где-то в подсознании, а заканчивающиеся – где-то далеко, но по непонятной причине отголоски этих звуков Лешка слышал, пусть и неясно:
- Здравствуйте. А Леша дома?
- Нет его… Ты кто такой? Чего тебе надо?
Очень знакомые голоса… Первый – взрослый, немного запинающийся, а другой – звонкий, мальчишеский. Но чьи это голоса?
- Я его друг, мы с Лешей договаривались на речку пойти сегодня вечером, он должен был зайти к нам, но не зашел и я подумал…
- Не зашел, значит, не смог… Чего еще?
- А когда Леша придет?
- Когда придет, тогда и придет. Тебе какое дело?
- Просто… Просто передайте, что Юра заходил, хорошо?
- Понятно… Передам…
Звук запираемого замка... Шаги в коридоре… Сквозняк от раскрытой настежь двери в Лешкину комнату. И голос…
- Сколько раз тебе повторять, чтобы твоих дружков я тут не видел? Или тебе это в письменной форме оформить, я не понимаю? Чтобы не водил больше никого, и ни адреса, ни телефона чтобы никому не давал. Ни видеть, ни слышать никого из этих сопляков я дома не желаю… Чего молчишь? С тобой отец, между прочим, разговаривает…
Отец… И тот мальчик. Юра… «Я его друг»… Юра… Юрка… Лешка начал припоминать…
- Лицо от подушки оторви..
Не обращая внимания на боль, Лешка поднял голову – отец… Как всегда с бодуна, лицо синющее, взгляд блуждающий…
- Чего лыбишься? Встать не пробовал сегодня, нет? Или жрать мне готовить прикажешь? – своим обычным тоном, не предвещающим ничего хорошего, спросил отец.
И словно какая-то непонятная волна, как будто Лешку окатили из ведра холодной водой, а потом еще дали по голове чем-то тяжелым, вдруг накрыла Лешку с головой. Уши заложило, во рту появился неприятный металлический привкус, голова закружилась…И чтобы справиться с собой, чтобы сдержать поток ужаса, страха, от нахлынувших в одно мгновение воспоминаний, Лешка из последних сил закрыл уши ладонями и скорее почувствовал, нежели услышал собственный голос:
- Уйди от меня, уйди, я не хочу тебя видеть… Я не хочу тебя видеть, Я не хочу…
И Лешка упал на кровать, сотрясая воздух, нет, не плачем, а криком, в слезах и звуках которого были одновременно заключены вся боль, весь ужас и все отчаяние, охватившие мальчика в то мгновение. Отец, ни слова не говоря, вышел из комнаты… Потому что он не знал, да и не хотел знать всего... Того, что произошло накануне…
…Лешка прибежал домой в том вечер в приподнятом настроении. Как все-таки здорово, когда находится в этой жизни человек, которого еще несколько дней назад ты почти не знал, а уже сегодня, кажется, что ты знаешь его всю свою жизнь. Когда еще несколько дней назад ты даже не знал его имени, а уже сегодня дороже этого человека у тебя нет никого на свете. Как все-таки это замечательно, думал Лешка, когда рядом есть такой друг как Юрка, который тебя понимает и принимает таким, какой ты есть, и ты готов для этого человека сделать все, что только возможно. Сегодня Лешка с Юркой весь день провели в парке Горького, катаясь на роликах, а завтра… Что ждало их завтра?
Дома Лешку застала все та же обстановка, не меняющаяся за последние несколько месяцев – свет на кухне, смрад от сигаретного дыма в прихожей. Раскиданные по полу бутылки в коридоре… Но войдя на кухню, Лешка не видел отца – тут сидел все тот же малоприятный отцовский знакомый, Андрей. Андрей курил сигарету, рядом стояла почти опорожненная бутылка коньяка.
- Ба-а, вот и наш запоздалый гость пожаловал, - поприветствовал Андрей Лешку, глядя на мальчика мутноватый взглядом.
- Здравствуйте, - ответил Лешка, на расстоянии чувствуя неприязнь к отцовскому гостю, - а… папа где?
- Спит уже… где… - ответил Андрей, - все тебя ждал, бесился весь, спрашивал, мол, где этот паршивец носится.
У Лешки все настроение упало – он спешил домой, думая, что отец хотя немного порадуется за него, Лешку, что Лешка наконец то нашел настоящего друга. А тут этот…
- Я, пожалуй, к себе пойду… - ответил Лешка.
- Да ладно.. Присядь лучше, расскажи, чем занимался сегодня… Вон кока-кола, выпей баночку заодно, охладись…
Лешке совершенно не хотелось сидеть на кухне с этим мужиком, который, к тому же, не сводил своего сального взгляда с Лешки. Но пить и правда ужасно хотелось… Если на минутку только… Лешка взял банку кока-колы, открыл и, присев на стул, сделал большой глоток. Полегчало…
- Ну, так чем мы занимались сегодня? – опять спросил Андрей, улыбаясь.
Лешка вкратце пересказал Андрею свое знакомство с Юркой, опустив встречу со старухой, а также о вещах, которые касались только их с Юркой. Как-никак, мальчишки всегда остаются мальчишками … Андрей курил сигарету за сигаретой, не отводя взгляд от мальчика, да по ходу рассказа приговаривая время от времени «А, вот как», «Ну да», «Да, похоже на то». А потом вдруг, затушив сигарету, оборвал Лешку на полуслове:
- А что, Леш, у тебя с девчонками то как? Есть уже знакомые?
- Да нет, - смутился Лешка поставленным вопросом, - нету…
- А сколько тебе сейчас лет?
- Одиннадцать…
- Ну что ж, хороший возраст, - ответил Андрей и, придвинув свой стул к Лешке поближе, присел рядом, - а тебе не хотелось бы, ну, понимаешь… А?
- Чего? – не понял Лешка.
- Да, это я так… - улыбнулся Андрей, дохнув на Лешку перегаром, - я вот о чем поговорить с тобой хотел… Твой отец бухает крепко, а я на ногах хорошо стою, деньги водятся, ну и так далее. Ты не против был бы… Вернее, я вот что хочу сказать… Я позаботиться о тебе хочу, немного.. Понимаешь?
- Да, спасибо, - ответил Лешка, немного отодвигаясь, и чувствуя, что мороз пробирает его по коже, - но мне ничего не нужно.
- Совсем ничего? – улыбнулся Андрей.
- Совсем… Спасибо вам, но… Папа обязательно бросит пить и тогда у нас все наладится…
- Ты то сам в это веришь, дурачок? - снисходительно улыбнулся гость.
- Конечно, - ответил Лешка, даже не моргнув, но чувствуя, как неясная, непонятная ему тревога постепенно нарастает у него внутри.
- Да брось ты, - Андрей снова закурил, - когда это будет… А ты… Ты мне очень симпатичен, понимаешь?
- Да, я понимаю, но…
- Нет, ты не совсем все понимаешь, малыш, - ответил Андрей и положил свою потную ладонь Лешке на колено.
- Я понимаю, - ответил Лешка, поведя коленом и пытаясь сбросить мокрую, похожую на жабу, ладонь Андрея.
Но Андрей не убрал руку, а наоборот, провел ладонью по голому бедру мальчика, пока его пальцы не нащупали край шорт.
- Я лучше пойду, - выдавил красный от смущения и страха Лешка и, встав, на почти негнущихся ногах пошел к себе.
Андрей бросился за Лешкой, нагнал его и, прежде чем мальчик успел что-либо сообразить, схватил его за плечи и буквально отбросил его к стене. Лешка больно ударился затылком, в глазах у него потемнело.
- Слушай меня, - зашипел Андрей, тяжело дыша в самое лицо Лешки, - ты не понимаешь своей выгоды… Хочешь, нормальные шмотки, - джинсы, куртку, фирменные кроссачи? Они у тебя будут. Хочешь, велосипед или ролики последней модели? Получишь… Хочешь приставку или компьютер, У тебя это все будет…. Просто будь немного поласковее со мной. Немножко совсем… Я ведь все равно своего добьюсь, как ты не понимаешь…
- Я милицию… - в отчаянии крикнул Лешка, но Андрей одной рукой зажал ему рот, а другой с силой ударил в живот. Лешка согнулся и упал на пол, тяжело хватая ртом воздух.
- Твой папаша все равно спит, и ему пофиг на тебя, а милиция тут все равно ничего не сделает, - тяжело выдохнул Андрей, весь багровый от напряжения.
По лицу Андрея тонкими струйками тек пот. Глядя на согнувшегося от боли в животе мальчика, Андрей снял брючный ремень и перевернув не соображающего Лешку на спину, ремнем стянул его руки сзади. Прежде, чем Лешка мог что-либо сообразить, Андрей подхватил его на руки, отнес к Лешкину комнату и бросил на кровать…
Лешка позже пытался вспомнить, что произошло тогда в ту страшную ночь, но не смог… Страх, ужас, буквально парализовавший мальчика не оставил ни сил, ни возможности оказать какое-либо сопротивление, тем более силы взрослого мужчины и одиннадцатилетнего мальчика были крайне неравны. А потом на смену страху пришла боль… страшная, обжигающая, полностью подчиняющая себе. Лешка не помнил, плакал ли он, или просто лежал, уткнувшись в подушку, боль не оставила ему ни единого шанса к хотя бы попытке осознать все то, что с ним происходило тогда. А потом, когда ушла боль и страх, наступила полная апатия, безразличие. Свет полностью померк в глазах мальчика и какими-то остатками, осколками былых чувств, которые у него остались, он услышал голос Андрея, доносившийся до него подобно эху:
- Ну вот, видишь, как легко быть послушным. Ты у меня просто молодец…
А потом для Лешки исчезли и эти звуки, а осталась лишь темнота…
* * *
Отец больше не заходит в тот вечер в комнату сына, а Лешка все лежал на животе, уткнувшись в подушку, и беззвучно плакал. Все чувства, все, чем жил на сегодняшний день Лешка, сконцентрировались в едином чувстве, банальном казалось бы, но простом чувстве жалости к самому себе. Почему, почему мир так несправедлив. Почему, когда судьба дает тебе одну надежду в этой жизни, пусть даже самую маленькую, при этом забирает что-то более значимое, оставляя тебя наедине с твоей бедой. Почему рано или поздно с тобой случается что-то такое, что не просто обособляет тебя от всех тех, кто тебе дорог, от тех, кто тебе небезразличен и для кого ты хоть что-то значишь в этом непростом мире, но и не оставляет тебе шанса разделить ее с кем-нибудь? Почему все в этом мире могут жить полной грудью, а другие вынуждены страдать всю жизнь. Почему все так? И как с этим жить дальше?
А потом… К чувству жалости добавилось еще одно чувство. Чувство омерзения и стыда. Как дальше жить, как смотреть людям в глаза, что от них ожидать, если доверия ни к одному из них больше нет. Как выходить на улицу, если каждый человек, которого ты потенциально встретишь на своем пути, способен причинить тебе боль не раздумывая о последствиях? Как Андрей… Как отец… Как дворовые хулиганы во главе с Каланчой. Как одноклассники… Как с этим справиться? Может, стать одним из них? Взять в руку оружие? Или… просто уйти? Оставить все, как есть? И в этот момент, когда Лешке пришла в голову эта безумная мысль, будто какой-то назойливый комар запел в его голове:
- Ты все равно никому не нужен… Никто не вспомнит о тебе… Ты всем только мешаешь… Вот увидишь, всем скоро станет намного легче – и тебе, и всем остальным… Скоро ты станешь все тем же мальчиком без имени, и все, наконец вздохнут с облегчением. Тебя просто не будет существовать…
Лешка поднялся на ноги и, морщась от сводящей суставы и мышцы ног боли, медленно побрел в ванную. На полке в ванной комнате, среди зубных щеток, флаконов с шампунем, флаконов с дезодорантами Лешка без труда обнаружил опасную бритву отца. Лешка дрожащими пальцами взял ее за лакированную ручку и простым движением руки достал лезвие. Попробовал лезвие пальцем – острое, несмотря на то, что отец брился ею крайне редко. После сжал бритву в руке… Какая она все-таки удобная в руке. Хотя, конечно… Ведь так просто сделать одно движение по вене на одной руке. Даже ничего не почувствуешь… Может, именно для этого она и была создана, а человек, руководствуясь исключительно принципами пацифизма, приспособил ее для бритья?
Лешка долго стоял, рассматривая лезвие… Но пустить его в ход…
- Значит, даже на такой простой шаг ты не способен, - пел в его голове все тот же комариный писк, - так мужик ты или девчонка?
- Я…я... Не могу…Я не хочу… – шептал Лешка, но не смог больше ничего сказать…
Внезапно его сознание резануло воспоминание о самой первой их с Юркой беседе.
- Слушай, - спросил тогда Лешка, - а как ты тогда решился броситься на мою защиту? Их ведь много, а ты один? Или ты был уверен, что одержишь верх? Я бы точно не рискнул так…
- Да нет, конечно, у меня поджилки тряслись будь здоров. Просто есть моменты в жизни, когда, чтобы добиться правды и справедливости, ты можешь рассчитывать только на себя. И неважно – победишь ты или нет. Главное – встретиться с опасностью лицом к лицу, не испугаться ее. И если ты выстоишь, выдержишь, то ты обязательно одержишь верх, независимо от того, окажешься ли ты на лопатках или с мечом победителя…
- А если бы тебя побили? Или даже убили? – спросил тогда Лешка, испугавшись своего же вопроса.
- А что, по твоему лучше получить нож в спину и умереть как трус? А как же наши деды, которые прошли всю войну, которые бросались в штыковую атаку против превосходящего по своей численности врага, когда с гранатами наперевес бросались под танки?
- Нет, конечно… Но ведь одному справиться с превосходящим противником очень сложно, а с Каланчой ты бы точно не справился…
- Так для этого же и существуют друзья, Леш, - улыбался Юрка, - когда мы вместе, мы – сила. Нельзя решить проблему, спрятавшись от ее решения в кусты. А вместе решить любую проблему проще, чем одному, ведь так?
- Так… - ответил Лешка.
Бритва выпала из руки Лешки и со звоном упала на кафель. Лешка присел на корточки и обхватил голову руками:
- Я – трус, я последний трус… - думал мальчик. Перерезать вены и все? А Юрка? пусть он не знает всего, что произошло со мной, но ведь мы товарищи, мы же друзья. Получается, что если я бы перерезал вены, я бы ушел от решения проблемы, и по сути, предал бы нашу дружбу, не решившись довериться Юрке. И пускай правда – вещь жестокая и в чем-то мерзкая даже, но по-другому поступить нельзя. Нужно поговорить с Юркой. Только он сможет мне помочь. А если Юрка отвернется от меня, то… Тогда, наверное, и правда, жить не имеет никакого смысла.
Преодолевая себя, Лешка вернулся в комнату, оделся в свои неизменные шорты, так как другой одежды искать времени не было, надел мятую футболку и, с трудом передвигаясь, преодолевая боль, открыл дверь и вышел в подъезд. Через минуту Лешка был уже на улице… На улице уже стояла темная ночь… Подумать только, уже прошли целые сутки с тех пор, как… Как ЭТО произошло. Если бы не боль во всем теле, то Лешка бы бегом добежал до дома Юрки, причем добежал бы за пару-тройку минут. А теперь ему потребовалось не меньше пятнадцати минут… С замиранием сердца Лешка поднялся на нужный этаж и позвонил в дверь. Дверь открыл Юркин дядя, вид у него был встревоженный. Тем не менее, увидев Лешку, он немало удивился.
- Здравствуйте? – поздоровался Лешка, стараясь сохранять спокойствие, - а Юра дома? Мне очень нужно поговорить с ним…
- Леша… Разве. Разве Юра не с тобой? – встревожился мужчина.
- Нет, - ответил Лешка, - я… Меня дома не было… Юрка приходил к нам днем, когда…
- Так, понятно… - ответил мужчина, сжав губы, - хорошо, что матери дома нет, на дачу уехала сегодня. Так… Я в милицию позвоню, а ты… ты ступай домой.
- Я… Я не могу домой, - в отчаянии воскликнул Лешка, - я не могу…
- Леша…Ступай домой… Ты все равно не сможешь сам ничего сделать… А вы… вы с ним не поссорились случайно?
- Нет, просто…
Лешка не мог рассказать всего Юркиному дяде. Потому, опустив голову, Лешка побрел назад, в сторону дома. Что делать? Дорога домой отныне ему заказана… Только Юрка мог ему помочь. Только Юрка…
Когда Лешка подошел к своему подъезду, в круге света, отбрасываемого ночным фонарем, он увидел чью-то тень. Юрка, - мелькнула радостная мысль у Лешки. Но это был не Юрка – это был другой мальчишка, более плотного телосложения с густыми, вьющимися волосами. Даже при слабом освещении Лешка признал в нем Цыгана, одного из парней Каланчи. У Лешки инстинктивно сжались кулаки… Будь – что будет. Если полезет, то я не отступлю… Пусть даже сам Каланча выйдет против него. Однако, Цыган настроен был более миролюбиво и, как показалось Лешке, был напуган.
- Эй, Леша, - затараторил Цыган, подбежав к Лешке, - я к тебе, чтобы… Чтобы сказать, что я не имею к этому никакого отношения. Это все Каланча, вместе с двоюродным братом своим, он как раз из отсидки вернулся… Они выпивали во дворе, а потом Каланча им все про того мальчишку рассказал, ну, что за тебя вступился. Ну, брат его и говорит, мол, поговорить с ним нужно.
В голове у Лешки помутилось.
- Что с Юркой, - захрипел он, не узнавая своего собственного голоса.
- Ну что, они и пошли, вдвоем, а с ними Баклан и Дылда. Я с ними было увязался… Мы сначала ждали у твоего дома, смотрим – он выходит из твоего подъезда. Мы за ним. Ну, подождали, пока он во дворы свернет соседские, ну где двадцатый дом, там малолюдно вечерами. Ну, Каланча и его брат на него налетели, с ног сбили и потащили, я с Бакланом и Дылдой говорю, мол, бросьте его, подумаешь, подрались и все. А они ни послушали и…
- Куда? – схватил Лешка Цыгана за плечо.
- Туда… За гаражи. Леш, а они же его убить могут, да? – испуганно кричал Цыган
- Показывай.
Лешка и Цыган свернули в соседний двор, там прошли мимо детского сада и вышли на небольшой пустырь, окруженный со всех сторон палисадниками, на которых предприимчивые горожане устроили огороды. На пустыре стояло с десяток старых гаражей. Сюда то и привел Цыган Лешку.
- Вон там, - указал он и, повернувшись, бросился наутек…
Лешка с замирающим сердцем пошел к гаражам. Возле гаражей стоял фонарь, который ярко освещал все пространство вокруг гаражей. Зайдя за первый же гараж, с краю, Лешка увидел Юрку. Юрка лежал на земле на животе, прижавшись к ней, как - будто боясь потерять равновесие. Мальчик лежал, раскинув руки в разные стороны, вцепившись окровавленными пальцами в редкие пучки травы, росшей вокруг. Ноги Юрка поджал под себя, будто готовясь броситься на своего противника, а лицо… У Лешки сжалось сердце… Лицо у Юрки было все в ссадинах и синяках, тоненькая, едва заметная струйка крови стекала на песок из разбитого лба мальчика. Футболка и шорты Юрки были все в грязи и пыли, а руки все в синяках и ссадинах. Судя по всему, Юрку били, били долго и сильно. А Лешка… Лешка ничего не мог сделать. Сжав кулаки от ненависти, забыв о боли, Лешка бросился к мальчику.
- Юра, Юра, - тронул Лешка лежащего мальчика…
Юрка не пошевелился.
- Юра… Юрка, пожалуйста, отзовись, - просил Лешка, чувствуя, что глаза наполняются слезами.
Мальчик не шевелился. Тогда Лешка нагнулся над Юркой и с замиранием сердца склонился над его грудью – сердце билось. Тогда Лешка перевернул Юрку на спину, приоткрыл его рот и, как в каком-то увиденном Лешкой фильме, начал делать искусственное дыхание.
- Юрка, давай, ну давай же, - просил Лешка, не обращая внимание на слезы, капающие на неподвижное Юркино лицо
И вот, Юрка закашлялся, застонал и очнулся. Он взглянул вверх и увидел Лешку, склонившегося над ним.
- Леш, - простонал Юрка, попытавшись улыбнуться сквозь разбитые в кровь губы, - ты…
- Не говори ничего сейчас, прошу, - ответил Лешка.
- Лешка, ты настоящий… Настоящий…
- Молчи, дурак, - ответил Лешка, молчи… Я сейчас сбегаю за помощью… За дядей, он дома сейчас… Милицию вызывает…
- Лешка, - Юрка вцепился Лешке в футболку, - только… Только скажи дяде Саше, что я… Что я не побежал, я не побежал прочь, я не струсил… Ты скажи, а он все поймет. Пожалуйста…
- Я скажу….
И Юрка снова потерял сознание. А Лешка, хромая, побежал назад, к Юркиному дому. Только не смей умирать, просил Лешка, не смей…
Через час возле дома Юрки стояла машина милиции. Юрку уже погрузили на носилки скорой помощи и увезли в травматологию, Юркин дядя, Лешка и невесть откуда взявшийся Цыган давали предварительные показания. По горячим следам Каланчу и его брата удалось задержать, причем Каланча даже не стал отрицать своей вины.
- Мы хотели его просто попугать и все, - оправдывался он впоследствии.
Но это уже было потом. А тогда обессиленный Лешка и Юркин дядя поймали такси, чтобы ехать в травматологию. В милицию для дачи показаний их вызвали на завтрашнее утро. А сейчас нужно было ехать к Юрке. Юркин дядя просил Лешку остаться дома, но Лешка был непреклонен. Когда ехали в машине, все молчали… Потом приехали в травматологию. Врач, полный, добродушный на вид мужчина лет 50, вышедший им навстречу из отделения реанимации, заявил, что у мальчика переломов нет, но есть сотрясение мозга, множество ушибов и ссадин.
- Сказать вам ничего больше не могу, - заверил их врач,- в настоящий момент мальчик находится без сознания, ему поставили капельницу. Но обнадежу вас – привезли вы его вовремя, еще бы чуть-чуть…
Чуть-чуть… Чуть - чуть и Юрки бы больше не было… А ему, Лешке, как тогда быть? Ведь если Юрки не станет, как он тогда сможет жить… Ведь Юрку избили из-за него. Только из-за него… Это он во всем виноват.
Лешка чувствовал, что у него кружится голова. А все кости ломит, как будто его только что вынули из-под бульдозера. А еще эта боль… Лешка встал, но стоять было тоже непросто. Только бы не упасть…
Рядом на скамейку присел дядя Саша, Юркин дядя. Он выглядел вымотанным, но держался молодцом. А ведь он чем-то болен, говорил ему Юрка. Только вот чем?
- Знаете…- вспомнил вдруг Лешка, - Юрка просил сказать вам, что… Он сказал, что вы поймете…
- Да, я тебя слушаю…
- Юра просил вам сказать, что он не струсил и не испугался, не побежал прочь… Он сказал, что вы поймете…
Дядя Саша взглянул на Лешку – в глазах его блеснули слезы:
- Да… Да, малыш, я пойму… я пойму, - ответил он, взяв Лешку за плечи, и слегка сжав их, сказал, - я тебя почти совсем не знаю, но уверен, что ты самый настоящий друг и товарищ…
Прикосновение рук дяди Саши обожгло Лешку как огнем изнутри. Вновь, с силой полыхнула боль во всем теле, голова снова закружилась, во рту появился противный тошнотворный привкус, а перед Лешкой на мгновение появился дядя Андрей, толстыми слюнявыми губами шепчущий:
- Будь немного поласковее со мной. Немножко совсем…
И Лешка, на дрожащих ногах, вырвавшись от дяди Саши, шарахнулся к стене, пробормотал:
- Я не буду… Я не буду… Я больше не буду…
- Леша, ты чего? - встревожено воскликнул дядя Саша, беря Лешку за руку.
- Не трогайте меня.. Не трогайте. Не трогайте, - закричал не своим голосом Лешка и бросился прочь, но споткнулся и растянулся на полу во весь рост.
Шорты у него задрались и мужчина увидел на попе мальчика следы высохшей крови, ведущие в… И он все понял. Подбежав, он приподнял Лешку и в каком-то отчаянии пробормотал:
- Кто? Кто это сделал? Кто? Смотри на меня… Леша… Скажи, кто…
Но Лешка уже ничего не видел и не слышал…
Часть V
Весь день лил сильный дождь. Что ни говори, а осень в этом году пришла рано. Совсем недавно отзвенел своими жаркими красками июль. Казалось, что впереди грядет такой же жаркий август с его привычными запахами спелых арбузов и дынь, с примесью легкой ностальгии по уходящему лету. Но в середине августа температура упала до плюс 15 градусов, и целыми днями лил дождь. Листва на деревьях потихоньку желтела и опадала, неслышно уходя в небытие, оставляя лишь желто – красно - бордовые следы на земле среди еще зеленой травы… Все уходило куда-то…
Немного вдали от черных могильных оград, огораживающих небольшие, но аккуратные могилы кладбища, виднелся большой пустынный участок, недавно вспаханный, но превращенный августовскими дождями в непролазную кашу. С краю этого участка, выделенного недавно для нужд кладбища, пристроилось несколько свежих могил. Скоро, через 2-3 года весь участок будет покрыт рядом крестов и могильных плит, но сейчас тут было пустынно. По странному стечению обстоятельств раньше, еще в советское время, вся эта земля принадлежала ныне заброшенному и разворованному пионерскому лагерю, а теперь... Теперь она принадлежала кладбищу… Воистину, советская идеология, оклеветанная и уничтоженная, первой нашла свой последний приют здесь…
Народу на кладбище было совсем мало. Где-то вдали шумел грузовик… Только он вносил некоторый диссонанс в тихую спокойную атмосферу кладбища. Наверное, не зря многие писатели признавались, что сюжеты для своих произведений черпали во время прогулок по кладбищу, как бы это кощунственно не звучало. Впрочем, как написал в свое время в одной из своих статей журналист Игорь Оранский: «Мертвые не потеют, а живым не все равно». Кощунственно звучит… Но жизнь, рано или поздно, расставляет все по своим местам… Ведь жизнь - жестокая штука, как ни крути…
Возле одной из новых могил на самом краю кладбища, под сенью тонкой плакучей березки, склонившей свои ветки над свежевыкрашенной оградой, стояли две фигуры. Одна – высокая, с виду еще молодая женщина, в черном платке и таком же черном платье до щиколоток, поверх которого был наброшен черный дождевик. Другой – стройный светловолосый мальчик в джинсах и куртке, поверх которой был наброшен дождевик, такой же, как у женщины. Оба молчали. Женщина беззвучно плакала, держа у глаз небольшой платок. Мальчик стоял рядом и растерянным пустым взглядом, как - будто не осознавая то, что находится перед ним, разглядывал могильную плиту перед собой. На плите висела фотокарточка, а ниже были выгравированы фамилия и имя того, кто ушел и никогда уже не вернется. На фотокарточке был изображен мальчик, такой же светловолосый, как и тот, что стоял перед могилой. Даже внешне они были похожи, так что любой прохожий принял бы их за братьев. Но братьями они не были… Хотя, не зря говорят, что когда людей связывает нечто общее, они даже внешне становятся похожи друг на друга, пусть эта схожесть и остается незримой для большинства из нас…
Мальчик наклонился над могилой и притронулся к опавшим, уже пожелтевшим березовым листьям, укрывающим плиту.
- Не надо, пожалуйста, - попросила его женщина, - пусть все останется так… Пусть с ним побудет хоть кто-то, помимо нас. Ведь и мы когда-нибудь…
Помолчали. Странно все-таки, как долго может длиться молчание, когда слова бывают излишни.
- Когда нам врачи в роддоме сказали, что у мальчика врожденный порок сердца, то врачи… - вдруг заговорила женщина, - то врачи… Предложили мне отказаться от ребенка. Говорили, что это может никогда и не проявиться у малыша, а может и проявиться… Причем в любом возрасте… Но я не смогла… Ведь это и не проявлялось никогда в детстве… Он никогда не жаловался… И когда это случилось… В больнице…
Женщина еще что-то говорила, но мальчик ее не слышал. В его голове звучали голоса, голоса, которые забыть невозможно…
- Скажи, а ты свою маму помнишь хорошо? – спросил Юрка, когда они сидели на пляже возле речки. Солнце стояло уже высоко и спасаясь от жары мальчишки забрались в тень большого дуба, росшего на берегу. Неподалеку от них дремал, прикрывшись газетой, Юркин дядя. Купаться уже не хотелось.
- Помню, но плохо… - признался Лешка, - помню, что она меня очень любила. Целовала на ночь. Возилась со мной как с маленьким лет до 7, а я еще злился на нее, говорил, что я не маленький уже. А по выходным пекла пирожки с яблоками, такие вкусные, что и передать не могу… А как ты думаешь? Она все еще меня любит?
- Конечно, любит, - уверенно ответил Юрка, - мама всегда любит тебя, даже самые страшные, самые неожиданные жизненные обстоятельства не могут заставить ее тебя не любить… Я не понимаю этого всего сам, если честно, но мне моя мама всегда это говорит. И я ей верю…
- А папа? Он тоже?
- Не знаю… Я не помню отца… Да и мама мне про него ничего не рассказывала, я спрашивал, но она все время разговор на другое переводила… Был у меня отчим, дядя Гена, но мама с ним развелась недавно…
- Почему?
- Да сволочью он последней оказался… Нашу с мамой квартиру заложил под свой бизнес…
- Как это заложил?
- Ну, не знаю точно. Это, например, когда ты какую-то вещь другому человеку даешь в долг, а он тебе взамен деньги. Он тебе деньги не возвращает, а ты не возвращаешь ему эту вещь .
- А разве можно квартиру вот так? – удивился Лешка.
- Можно… Сейчас все можно… Вот мы и переехали в Москву, к дяде. Теперь уж навсегда.
- Но это ведь хорошо? – улыбнулся Лешка, - теперь, теперь мы всегда будем вместе.
- Да, это здорово, - улыбнулся в ответ Юрка, но улыбка вышла немного грустной, - но маме-то тяжело, я же вижу. Понимаешь, когда близкий человек тебя предает… Ну, как дядя Гена…
- Я тебя не предам, - ответил твердо Лешка.
- И я…
Дождь почти перестал. Ветер усилился. Но для двоих на кладбище это было нипочем, казалось, они застыли вне времени и вне пространства.
- Скажи, - женщина положила мальчику руку на плечо, - вы… вы дружили?
- Если и был в жизни человек, которого я могу назвать своим настоящим другом, это он, - признался мальчик, - хоть мы и были знакомы недолго, всего несколько дней… Но иногда несколько дней, проведенных плечом к плечу с настоящим другом может стоить больше целой жизни, проведенной в одиночестве. Мы обещали друг другу, что не предадим нашу дружбу. И мы ее не предали…
Ветер все гнал облака. Подобно огромным гигантам они проплывали над головами людей, каждую минуту грозясь низвергнуться вниз в виде нового, еще более сильного ливня.
- Леш, можно тебя спросить? – начал Юрка, только ты не обижайся…
- Хорошо, - улыбнулся Лешка…
- Леш, а ты… Ты своего отца любишь?
- Я, - Лешка погрустнел, - я не знаю… Помнишь, я у тебя спрашивал, что такое любовь?
- Да, помню…
- И ты сказал, что это когда ты не можешь без кого-то… Когда все время думаешь о ком-то… А мне кажется любовь – ну, это почти как дружба, но только… Немного другое, наверное, но… Я не знаю, как сказать… Но главное в любви – это когда ты веришь кому-то, доверяешь все себя… как другу. А я… отцу не верю совсем. Я знаю, что это неправильно, нельзя так говорить о родителях, даже в школе нас учат, что родителей надо уважать. А я отцу не верю… Я боюсь его…
- А мне… нам с тобой ты веришь?
- Да. Верю.
Снова закапал дождь. Мальчик поплотнее закутался в дождевик, хоть дождевик и не грел совсем… Хотелось уйти отсюда и побыть немного одному. Хотя, за последнее время мальчик столько времени провел в одиночестве, что и не помнил сам.
- Знаете, я пойду, наверное, - выдавил мальчик, - мне нужно… Нужно идти.
- Я немного побуду еще, - ответила женщина…
Мальчик развернулся и пошел прочь, переступая промокшими насквозь кроссовками через лужи.
- Мальчик, - услышал он голос женщины, - прости, пожалуйста, я с тобой мало общалась совсем. Спасибо тебе за все, что ты…
- До свидания, - ответил мальчик, оборачиваясь…
- Прости, - услышал он снова, - я позабыла совсем … Как… как твое имя?
Мальчик не ответил, а ускорив шаг, направился к выходу из кладбища. Взгляд опущенных к земле глаз был по-прежнему пуст и не выражал никаких эмоций. Как - будто он и не чувствовал ничего… Многие говорят, что, когда не осталось другого средства преодолеть горе, то только слезы помогают с ним справиться. А у мальчика слез уже не осталось. Они остались где-то в той, другой жизни, а здесь – не осталось ничего.
Когда там, в больнице, ему сообщили о смерти друга, то мальчик отреагировал очень спокойно, как - будто и не понял, не осознал всей тяжести утраты. Его пытались утешать, что-то говорили, но он не проронил ни слова. И ни единой слезинки не выкатилось из его глаз. Многие посчитали, что у мальчика шок. А мальчик просто не знал, не понимал, или просто не хотел понять того, что произошло. Все его чувства, все эмоции и помыслы, во всем, казалось бы, многообразии, можно было описать только как растерянность и опустошенность. Он продолжал жить, есть, пить, спать, но делал это исходя из какой-то нечеловеческой, животной необходимости, неосознанно. Просыпаясь утром он не помнил вчерашнего дня, да и помнить его было незачем, так как каждый день был теперь похож на предыдущий.
Трясясь в душном салоне «Икаруса» мальчик прижался лбом к холодному стеклу и невидящим взглядом смотрел на улицу. Рядом сидели какие-то старухи в мокрых, блестящих от дождя дождевиках и что-то активно обсуждали.
- А вы слыхали, маньяка поймали того, который недавно совсем одного мальчишку изнасиловал. Ну, в присутствии отца прямо…
- Да ты что? Неужто поймали?
- Да в «Московском Комсомольце» пишут, что скрывался он от милиции у какой-то знакомой. Знакомая-то и ни сном, ни духом про его подвиги... А тут пошла к участковому по какому то делу, а на двери в отделение его фотокарточка визит, ирода этого.. Ну она и заявила… Того прямо в халате и домашних тапочках и взяли.
- Ох… Вот она – сознательность человеческая.
- Да… А писали еще в другой газете, что…
Мальчик, чувствуя, что в висках начинают бить маленькие молоточки, встал и пошел к выходу. Не могу больше этого слышать…
Мальчик шел по проспекту, не обращая внимания на проливной дождь. До метро было еще далеко, но ехать в автобусе было просто невыносимо. Хотелось воздуха, побольше свежего воздуха. Мальчик отбросил с головы капюшон. Холодные, колючие капли дождя оросили его лицо. Но легче не стало. Он шел, не обращая внимания на прилипшие к ногам мокрые джинсы, на промокшую куртку, с которой ручьями текла дождевая вода, на кроссовки, хлюпающие в такт шагам… Не обращая внимания на ручейки, стекающие по его волосам. Он шел вперед, желая найти ответы… Узнать… И понять…
Почему он стал таким? Ради кого и ради чего он теперь жил? Почему когда-то он помнил об этом, а теперь забыл? Почему те прописные истины, постижению которых он посвятил свою совсем еще короткую жизнь, с самого рождения, теперь казались ему глупыми и несбыточными? Почему все то, что раньше казалось ему правильным априори – теперь казалось ересью… Почему все то доброе, что жило в его еще совсем юном сердце, пропало, забылось... А может? Может, его у тебя просто отняли? Может, оно осталось с тем, кто сейчас не с тобой, c тем, кто больше не вернется, не позвонит в дверь и не наберет номера твоего телефона? С тем, кому ты доверил самого себя, а вместе с собой оставил и часть своей души, своих чувств, желаний и стремлений? Почему?
Уже смеркалось, когда мальчик добрался до своего района. Осталось перейти перекресток, а там, немного дальше, уже его дом. Дом, в котором его никто не ждет. И где, кроме него, никого больше нет…Внезапно, его внимание привлекла пара – молодая женщина, увлеченно болтающая по мобильному телефону и маленькая девочка, лет пяти, не больше, судя по всему, дочка той женщины. Женщина стояла возле самого перекрестка и, видимо, настолько заболталась, что совершенно забыла про дочку. А девочка стояла на самом перекрестке и обернувшись назад, ныла:
- Мам, пошли же, зеленый свет горит…
Но зеленый сигнал светофора прощально моргнул и загорелся красный. Машины начали движение. Но девочка не смотрела по сторонам, а смотрела только на мать, которая даже и думать забыла о безопасности ребенка. Забыв обо всем на свете, мальчик бросился на выручку. И вовремя. В тот самый момент, когда мальчик буквально выхватил девочку из потока машин, раздался дикий рев сирены, визг тормозов, и по тому месту, где еще мгновение назад стояла девочка, пронесся груженый самосвал… Мальчик с замиранием сердца провожал машину, вцепившись в куртку девочки, не осознавая, что опасность миновала и не слыша визга женщины.
- Леночка, Леночка, с тобой все хорошо? – бросилась она к дочке.
- Да, мама, все хорошо, - ответил девочка. Видимо, она даже и не поняла, что произошло.
Потом женщина что-то говорила мальчику, жала ему руку, попутно ругая непослушную дочурку. Но мальчик слышал все как в полусне. Развернувшись, он молча побрел домой… Машина… Я уже это слышал когда то… Или видел…
Голова мальчика гудела будто не своя… Уши заложило, а ноги стали заплетаться… Что со мной происходит? С трудом, хватаясь за перила, мальчик добрел до своего подъезда, поднялся на этаж и открыл дверь ключом. Захлопнув дверь он буквально упал в кресло и закрыл глаза… Стало легче… Нужно успокоиться… Все закончилось… Все…
- Юрка, а помнишь, ты мне про тот случай рассказывал? Ну, когда тебя чуть машина не сбила? – спросил как-то Лешка, когда сидели дома у Юрки и играли на компьютере в гонки.
- Да, помню…
- А скажи… Это страшно?
- Нет, я и не помню ничего, - признался Юрка, - страх потом уже пришел. Если бы не дядя Саша, то я… Я бы точно погиб…
- А ты боишься? – спросил снова Лешка.
- Чего?
- Смерти…
Вопрос застал Юрку врасплох. Он иногда думал об этом… Но ответить вот так, в двух словах….
- Знаешь, боюсь, - признался Юрка, - но боюсь не того, что я умру. А что умрут мои близкие, мама, дядя… Когда я подумаю, что их рядом не будет, то мне становится страшно… Знаешь… когда говорят по телеку, что после того, как человек умирает, он попадает в какой-то дивный мир называемый «Рай», то я этому не верю. Я думаю, что там страшно и темно…
- И ты очень огорчишься, когда их не будет? – тихо спросил Лешка.
- Я не знаю, как это выразить… - ответил Юрка, чувствуя ком в горле, - наверное, я просто еще не готов это понять. Но, огорчусь, конечно… Сильно огорчусь…
Какой же ты еще маленький, Лешка…
- А если я... Если я умру? – вдруг, грустно уткнувшись носом в пол, спросил Лешка.
- Дурачок, - воскликнул Юрка, хватая Лешку за плечи, чувствуя, как в глазах становится мокро, - почему ты такое говоришь? Ты никогда не умрешь. Никогда, слышишь.
- Врешь ты все… - ответил Лешка, отводя взгляд, - я когда-нибудь умру. А ты мне это говоришь, чтобы успокоить меня.
- Я не вру… - ответил Юрка, - мы никогда не умрем. Потому что мы друзья. Потому что мы похожи как братья. И если кого-то из нас не станет, то другой будет жить и помнить… Помнить, потому что забыть нельзя, потому что… Потому что забыть – это значит предательство, а страшнее предательства друга не может быть ничего…
- А как тогда мы будет жить без друга? Как можно?
- Лешка, - ответил Юрка, прижимая его к себе и надеясь, что Лешка не видит его слез, - помнишь, про то, что я тебе говорил тогда… О том, что нужно стремиться к справедливости невзирая ни на что.
- Да… Ты говорил, что нужно всегда идти по жизни, с поднятой головой, невзирая ни на что. Просто честно жить во имя поставленной цели, и если ты один не сможешь пройти, то рядом с тобой всегда будет друг, а ты – рядом с ним, рука об руку. А вместе можно достичь всего на свете…
- Просто понимаешь… Иногда жизненные обстоятельства складываются так, что друг теряется в пути. И не по своей вине. И не по твоей. А вернуться назад уже нельзя… Потому что повернуть назад – значит струсить. А трусить нельзя, потому что трусость – это всегда предательство. Предавая то, что мы называем правдой, ты предаешь своих друзей, а они тебе этого никогда не простят.
- А если друзей уже нет в живых? Как в войну…
- Тогда твоя совесть тебе этого никогда не простит… Потому что ты пообещал. Потому что ты дал слово. Своим друзьям, себе. И если надо идти, то нужно идти не оглядываясь назад. Никогда…
За окном стемнело. Мальчик сидел в кресле, уронив голову на колени, и плакал. И впервые за много-много дней ему стало намного легче. Потому что когда возвращаются слезы, возвращаются чувства. А когда возвращаются чувства, то самые близкие нам люди, как бы далеко они ни были, всегда приходят к нам. Чтобы и нам, хотя бы на мгновение стало немного проще жить в этом жестоком мире…
©Ляпкин-Тяпкин Алексей
