ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

- Ба, я пришел, - крикнул Саша, закрывая за собой входную дверь.
Из кухни доносились приятные запахи жареных домашних котлет, и Саша, в любой другой день, даже не сняв куртку, пробрался бы на кухню, чтобы, не обращая внимания на ворчание бабушки, попробовать эту вкуснятину. Что ни говори, а бабушкины котлеты, да еще, пожалуй, бабушкины пирожки мальчик любил больше всего на свете.
В любой другой день… Но не сегодня. Потому что сегодня, сейчас он не мог больше думать ни о чем. Ни о вкусных домашних котлетах. Ни о взятом у соседа на время видеокассету с новым боевиком с Ван Даммом. Ни о чем…
Тело мальчика бил озноб. Мысли путались в голове, одна страннее другой. И все они были об одном… О том, что так не может быть. Не с ним. Вернее, может быть с кем угодно, а с ним, с простым тринадцатилетним семиклассником Сашей Севостьяновым, так не может быть.
Я же простой… Простой мальчишка... Почему это так происходит? И что это такое? – горько думал мальчик.
Скинув с себя школьную форму, мальчик юркнул в кровать, накрылся одеялом с головой. Попытался успокоиться. Но легче не становилось.
- Саша, - раздался тревожный голос бабушки.
- Да, - буркнул из-под одеяла мальчик.
- С тобой все хорошо? Ты не заболел?
- Да все нормально. Просто спать хочу.
Оставьте вы меня, пожалуйста, думал мальчик. Ну хоть на минутку.
- Ох, - снова недовольный бабушкин голос, — это все из-за приставок ваших. Говорила я, что игры все эти до добра не доведут. Что, опять, небось, до часу ночи играл в своих «клопов»?
- Не до часу, - высунул нос из-под оделяла мальчик, - а до половины первого…
Бабушка только рукой махнула.
- Ладно, отдыхай уж. В магазин за молоком и за картошкой сама схожу.
Дверь закрылась.
Мальчик долго лежал так, уставившись в потолок невидящим взглядом. Спать не хотелось, он бабушке соврал. Правда, под мерный звук старых дедушкиных ходиков на него навалилась какая-то дремота, полная неясной тревоги и какой-то необъяснимой боли.
Глупо все… Глупо… Потому что неправильно так. Такое не может произойти... Не с ним… И вообще ни с кем.
Все он виноват, Ванька Павленков. Он виноват…

* * *

…А день был самый обыкновенный. Хороший, по-апрельски теплый. Снег давно сошел, а на деревьях набухали почки. Всюду раздавался веселый щебет птиц, радующихся весне. Даже в школе царила особенная атмосфера, особенно на физре – еще бы, совсем скоро можно будет заниматься на в опостылевшем зале, а на улице – и наконец-то можно будет сыграть в футбол на новой, специально оборудованной для этого площадке. По несчастливой иронии, площадку оборудовали в прошлом году, осенью, к ноябрьским праздникам, но сыграть на ней так и не получилось – после праздников ударили первые морозы, а вскоре выпал первый снег. Так что теперь до весны.
Но пока занимались в зале. И сегодня была нелюбимая Сашей гимнастика. Нет, ему нравилось кувыркаться на матах, ходить по бревну, лазить по канату, но еще была перекладина, на которой нужно было делать подъемы с переворотом, а они мальчику никогда не удавались. Может, сегодня ему повезет и его не вызовут?
Все мальчишки и девчонки, рассевшись на длинной, во всю ширину зала, скамейке, ждали своей очереди. Ребята вполголоса переговаривались, травили анекдоты. Саша и сам что-то смешное рассказывал. Ну, тот дурацкий анекдот про чукчу в чуме… Но все поменялось, когда…
Хлопнула дверь и в зал вбежал мальчик, Ванька Павленков. Осторожно, будто боязливо замерев возле дверей, он спросил, обращаясь к Ивану Сергеевичу, учителю физкультуры, пожилому плотному мужчине лет пятидесяти.
- Ой, Иван Сергеевич, можно войти?
- Павленков, - недовольно констатировал факт Иван Сергеевич, - почему опаздываем?
- Я… Я за формой бегал. Вот…
- Ладно, проходи… Да, раз уж пришел – штрафную тебе. К перекладине…
Казалось бы, простой мальчишка, Ванька Павленков. Светловолосый, стройный мальчик, невысокого роста. Немного растрепанный, со слегка ниспадающей на лоб челкой давно не стриженных волос. Ну, да, отличник, по математике твердая пятерка, по русскому. Да и по физре тоже… Да, отличников всегда недолюбливают, и правда – друзей у Ваньки почти не было. Чем же тогда? Чем?
Ванька был в шортиках. Вернее, спортивных трусах-шортах. Нет, не обычных шортах до колен, в которых занимаются все мальчишки. А в коротеньких, чуть прикрывающих бедра, черных шортиках с белой полоской сбоку. На ногах мальчика были стоптанные кеды и серые носки.
- Эх, шорты какие напялил? – раздался среди ребят смешок.
- Ага, как у моей сестры.
- И тут отличился, зубрила…
Иван Сергеевич повернулся:
- Так, тихо всем.
Тем не менее, мальчишки не переставали хохмить, правда, уже полушепотом.
Но Саше было совсем не смешно… Он и не понял, в чем дело. Что произошло… Нет, он знал, что такие спортивные трусы-шорты носил его отец, когда был мальчишкой. Форма тогда строгая была – черные трусы-шорты, белая футболка. Но не об этом думал мальчик.
Он поймал себя на непонятной, езе неосязаемой мысли, которая будто еще не донесла до сознания мальчика всю тяжесть этого осознания того, что…
Что он не может отвести взгляд от Ванькиной фигуры. От его стройных ног. Гладкой, чуть смугловатой, кожи… Подтянутых бедер… Остреньких, в царапинах, коленок. Еле заметной сине-серой прожилки вен на икрах. И светлой, чуть заметной глазу, линии трусиков, сзади выбивающихся из-под шортиков…
Ванька подошел в перекладине, подпрыгнул, подтянулся, ловко запрокинул ноги назад, перевернулся через перекладину и через мгновение замер наверху, с торжеством взглянул на ребят, снизу таращившихся на него. Ноги вытянул в струнку, носочки вместе. Или нет, он сам стал будто натянутая струна, замершая перед финальным аккордом. И, ловко, крутанувшись на перекладине, спрыгнул на мат, вскинув ладошки вверх, с улыбкой посмотрев на ребят.
Саша чувствовал, что у него кружится голова. В горле пересохло, а внизу стало горячо-горячо, будто… Будто он пролил себе на шорты теплый чай, как в прошлом году. Но теперь было не так. Было горячо-горячо… и приятно – ну, почти как в парке аттракционов, на американских горках – когда ты заезжаешь на самый верх большой горки, а потом очертя голову ныряешь вниз, крича и визжа от восторга. И еще что-то мешается… Ну, там… В трусах. Что же это?
Но тут мальчика будто холодной водой облили… Резкий окрик Ивана Сергеевича оглушил его…
- Севостьянов… Севостьянов, тебе что, особое приглашение?
Мальчик очнулся, будто от оцепенения. Оглянулся – на него насмешливо таращились одноклассники. Девчонки, хихикая, перешептывались, озорно поглядывая на Сашу. А рядом с ним, будто глыба, возвышался пышущий от негодования тренер.
- Севостьянов… Сколько тебе можно кричать, а? К перекладине…
- Я… Я задумался… Просто…
- Он стихи сочиняет… Поэт, – презрительно бросил кто-то.
- А может, наш Саша влюбился? – протянул кто-то из девчонок.
- В Петрову, дылду эту? Или, может, в нашего Ваньку? – парировал кто-то из ребят и весь класс покатился со смеху. Даже тренер не сдержался, усмехнулся…
Саша почувствовал, что просто со стыда готов сгореть… Все лицо его саднило, будто горячая сковородка. И внизу… Внизу уже было не так горячо… А неприятно мокро…
- Я, просто, - выдавил красный как рак мальчик, - у меня живот… Болит, очень…
- Ладно, все, - тренер стал сразу серьезным – давай в медпункт. Бегом.
Саша поднялся и, прижимая руку к животу, согнувшись, побрел в медпункт. Лишь по пути сумев поймать сочувствующий взгляд Ваньки. Он не смеялся, даже не улыбался.
И Саша был ему так благодарен за это…

* * *

В медпункт Саша не пошел. Быстро оделся, напялил куртку и вышел на улицу. Все равно физра последним уроком. А дома еще уроки… Уроки…
Они все смеялись, думал мальчик горько. Понятно, что шутка удалась и никто серьезно не воспринял ситуацию. Но как тогда понимать произошедшее? Когда внизу горячо-горячо, и… Ведь Ванька всего лишь мальчик, если бы девчонка, то понятно. Вон, Петрова – говорят, уже с ребятами из старшего класса гуляет. А Ванька? Ведь это ненормально, неправильно…
И ведь это уже не впервые, не первый раз… Саша не раз ловил себя на мысли, что заглядывается на мальчишек. Любуется их лицами, чувствуя, как у него в груди радостно начинает биться сердце при виде живой мальчишеской улыбки. Что, разглядывая старый отцовский фотоальбом, он подолгу не может отвести взгляд от старых фото, где его отец, еще мальчишка совсем, позирует в пионерской форме с барабаном в руках. Сколько ему там? Лет 10-11, не больше. В коротких шортиках, длинных, до колена, белых гольфах, в белой приталенной рубашке, с ярком горящим на груди красным, как кровь, пионерским галстуком. И это чувство, необъяснимое и оттого страшное в своей непонятности, что зреет где-то там, в глубине, своим жаром обдает его с ног до головы, растекаясь по всему по телу, постепенно сползая все ниже и…
А твой двоюродный братишка, Олежка, которому нет еще и 9... В прошлом году братишка вместе с родителями гостили у них, и Саша вынужден был спать в одной постели с Олежкой. Кровать была довольно узкая, и ребята спали, прижавшись друг к другу. И Саша помнил, как прижимаясь ненароком к нежному телу двоюродного братишки, чувствовал то же самое необъяснимое и пугающее чувство, когда внутри тебя расцветает цветок неописуемой нежности и какого-то постыдного желания, желания прижаться покрепче, прикоснуться… Когда внизу так же что-то начинает мешать в трусах…
И хотя мальчик не понимал еще всего, не в силах был понять многообразие этого нового, взрослого мира, на порог которого он ступал – все равно где-то в глубине, в потаенным уголках своего мальчишеского сердца он, с ужасом для себя, понимал, что все его помыслы и думы есть вершина чего-то постыдного, страшного и омерзительного. Но сформулировать это «что-то», даже как-то обозвать в душе, он не мог.
Хотелось заплакать… Он непонимания, от страха невозможности принять свои помысли и думы.
Одно он понимал – что обиднее, чем фраза «он влюбился в Ваньку» он ничего не слышал в жизни. Разве можно так шутить? Ведь любовь, влюбленность – это когда парень ухаживает за девушкой, когда дарит цветы, когда… Нет, но должно же быть что-то еще. Что сближает, влечет их друг к другу… Что-то такое, что…
Нет, это все глупости. Глупости. А Ваньке этому он завтра морду начистит в школе. Просто так. Ни за что. Чтобы не возникал больше. Чтобы…
Но ведь он не засмеялся. Единственный, кто не засмеялся.
И Саше стало стыдно…
И ведь посоветоваться даже не с кем… Не с родителями же. И не с бабушкой.
Может, зря все это? Волнение это… Может, завтра, в школе, все забудется и все будет как раньше. А если нет, резанула мальчика по сердцу тревожная мысль. Что, если не забудется? По телевизору рассказывали об одном мальчике, которого затравили в классе только из-за того, что у него странная фамилия «Девочкин». Так девчонкой и дразнили. Возле дома караулили. В результате мальчишка с собой покончить пытался, из окна выбросился. К счастью, остался жив. А потом он с родителями в другой район переехали…
Глупо все. И бесполезно…

* * *

…Его разбудил звонок. Открыв глаза, Саша несколько секунд лежал, пытаясь сообразить, где он… Ах, да… Он дома. Он вскочил, выбежал в коридор, поднял трубку висящего на стене телефонного аппарата.
- Да, мам, - ответил мальчик, поразившись своему голосу, какой-то он стал чужой и надтреснутый, - что? Да, поел… Уроки делаю… Да помню, помню, мусор выкину. Ладно. Пока…
Разве им объяснишь всего? Мам, а мне мальчик один из нашего класса… Ну… Понравился… Понравился? Саша чуть не прыснул со смеха над самим собой. Что я как девчонка какая-то…
А ведь и правда – как это обозвать, когда смотришь на него, ну, на Ваньку и там, внизу…
Желая отвлечься, мальчик включил «Дэнди», поставил картридж с «Контрой» … Поиграл пару минут, вырубил. Да ну ее, в самом деле.
Нет, нужно браться за уроки, мучительно подумал мальчик. Взять себя в руки и заняться. К тому же завтра алгебра, а им задали задачку с системами уравнений. Не хватало очередную двойку принести – мама опять вздыхать будет и разговаривать с ним весь вечер не станет, а отец отругает. И бабушка тут слово вставит, что, дескать, если бы не эти ваши игровые приставки, то…
Но алгебра на ум не шла. Он битый час вертел в руках ручку, пытаясь вникнуть в условие, но мысли разбредались в разные стороны. Неизбежно натыкаясь на воспоминания о стройной Ванькиной фигурке, повисшей на турнике…
Саша отодвинул кресло, подошел к шкафу, порылся там и через минуту вытащил пропахшие нафталином спортивные трусы-шорты, темно-синего цвета, и такую же футболку. В прошлом году мама купила ему этот комплект для занятий физкультурой в школе, но он все как-то стеснялся. Все ребята в обычных шортах до колена бегают, или в трениках. А он… Задразнят еще.
Саша скинул домашние треники, рубашку, с замирающим сердцем натянул шортики, футболку. Будто боясь чего-то, вышел в коридор и глянул на себя в большое, во всю стену, зеркало. На него смотрел худой, как палка, слегка смущенный мальчишка, с некогда зачесанными на пробор, но сейчас растрепанной донельзя шевелюрой густых темных волос. Огромные, будто блюдца удивленно-смущенные серо-голубые глаза. Слегка румяные от смущения щеки. Слегка полноватые губы, будто у девчонки какой, а не у мальчишки. Он всегда жутко комплексовал из-за этих губ. Правда, мама говорит, что он вполне симпатичный. Даже говорит, что похож на актера… Ну, того мальчишку что играл в том дурацком фильме... Ну, как его...
Саша почувствовал, что краснеет. Ну, чего он таращится на самого себя, как на…
Блин, и опять то чувство... Внизу… Там, где короткие донельзя шортики с белой оторочкой внизу нежно обтягивают эту, ну, попу… Открывая взору гладкую, будто блестящую в свете коридорного светильника, кожу подтянутых бедер стройных Сашиных ног... Саша чуть повернулся задом – блин, попа какая-то дурацкая, выпячивается немного назад бугорком… Дрожащими, тонкими пальца мальчик коснулся бедер, провел чуть влажными от пота ладошками ниже. Кожа и правда гладкая как шелк… Это разве нормально, ну, чтобы у мальчишки его возраста так было? У девчонки понятно, а у него?
А у Ваньки? У него как? Наверное, тоже?
Саша почувствовал, как голова начинает кружиться, дышать становилось все труднее, а внизу было горячо-горячо. И снова топорщится там что-то… Что-то, пытающееся пробиться сквозь тонкую материю шорт. Маленьким бугорком заставляя мальчика еще больше покраснеть…
Руки дрожали, будто мальчик только что делал отжимания на физре… А по спине тонкое неприятной струйкой бежал пот… Чувствуя, что влажная на спине футболка неприятно покалывает кожу, мальчик снял ее, оставшись в одним шортах…
Как странно… Как-будто я раньше никогда не смотрелся в зеркало, не разглядывал себя, и даже не строил рожицы. Вроде бы я, думал Саша, и вроде бы… Тонкие плечи… Руки… Гладкая грудь с еле заметными клюквинами сосков. Тощий плоский живот и торчащие и-под кожи ребра. Мальчик положил дрожащую от волнения ладонь на грудь, провел чуть ниже… Такая же гладкая… Странно как… И внизу становится, ну, совсем как-то… Как-то…
Он сам даже не понял, зачем это он сделал… Может, поправить хотел шорты. Или трусы подтянуть. Тонкие Сашины пальцы обхватили материю шортиков и потянули книзу. Небольшое усилие… Стоп – трусы зацепились за что-то… Что-то… Ой…
Мальчик почувствовал, что ноги его не держат совсем… Свет в глазах мучительно резал глаза, коленки дрожали, и чтобы не упасть мальчик уперся ладонями в зеркало… Он успел увидеть то, что… Что это? Это его?
Саша почувствовал, что его будто окатили с ног до головы холодной ледяной водой. Он словно очнулся от какого-то оцепенения, полный стыда и ужаса, непонятного, необъяснимого… Прикрыл ладошками ЭТО, не решаясь взглянуть на себя.
Ведь он помнил, что говорила ему мама, еще в раннем детстве – Саша, пипиську нельзя показывать, это очень плохо и неприлично.
Но он не показывает никому… Он просто посмотрит. Ну, разок же можно… И никто не увидит…
Он приоткрыл ладошку, пытаясь, не смотря в зеркало, угадать, а ЭТО, оно точно его? Ну, то самое… и тут же отвел глаза.
Ну, что ты как девчонка какая-то, в отчаянии сказал мальчик сам себе. Нужно досчитать до пяти, и решиться. Один… Два… Четы… Ой, три… Четыре… Пять…
Зажмуриться... И…
Он разом открыл глаза… И стоял так, не в силах отвести их…
Из зеркала на него смотрел он… Абсолютно голый, красный от смущения мальчишка. Шорты с трусами, валялись на полу… Они открывали белую, лишенную загара, линию плоского мальчишеского животика, без единого волоска лобка, и… Торчащий, кверху, будто карандашик, белый, толщиной с небольшую морковку… С небольшой, наполовину прикрытой тонкой кожицей… Он…
Или нет, подумал мальчик, она. Писька… Или пиписька… Или все же он? Писюн, он же банан, он же…
Ему стало страшно… Голова все еще кружилась, а жар снизу будто усиливался… А что, он теперь такой будет всегда? Ну как тогда одевать штаны, когда спереди он все время мешаться будет?
Мальчик положил ладошку на писюн, обхватил его тонкими пальцами… Совсем не больно… Даже не неприятно. Напротив…Он разжал ладошку и провел пальцами вдоль писюна… До самой головки…
Ой… Его будто обожгло. В глаза на мгновенье потемнело…
Так что же это такое?
Может, ему почудилось? А если еще раз… И еще… Прикоснуться…
Ай… Ноги чуть не подкосились, и мальчик опять вынужден был упереться ладонями в зеркало.
Странно. И так жарко становится внутри. И столько такой… Такой нежности какой-то… От которой стыдно самому перед собой…
Мальчик пальцем провел по писюну, снова дотронулся до прикрытой кожицей головки. Ну, теперь не так перехватывает дух, подумал мальчик… Странно, а что, если… Двумя пальцами мальчик обхватил кожицу и чуть сдвинул ее ниже… Второй ладошкой обхватил обнажившуюся головку. Слегка сдавил… Немного неприятно, будто мешается что-то. И в то же время… Хочется еще раз попробовать. Он разжал пальцы ладошки, сжимающей писюн… Ого… А если еще раз сжать… И потом разжать. Ой…
На кончике писюна мальчика выступило несколько капелек… Чего-то такого, тянущегося… Странно, что это?
И вообще, странное чувство… Смесь стыда и желания попробовать ЭТО еще раз, буквально разрывала мальчика на части. Как же…
… Щелчок дверного замка мгновенно заставил Сашу прийти в себя. Не нужно, чтобы бабушка увидела его… А то… Схватив шорты с трусами и футболку мальчик ринулся в комнату и юркнул под одеяло.
- Саша, ты дома? – раздался бабушкин голос.
- Да дома, дома, - крикнул мальчик, пытаясь под одеялом, дрожащими руками, одеть на себя трусы.
Его всего трясло, будто в лихорадке. Все тело пощипывало от пота, а в горле было сухо, словно в пустыне.
- Ты все в постели валяешься? А уроки кто делать будет? – проворчала бабушка, заглянув к нему в комнату.
- Да буду я, буду, - ответил мальчик.
- Ну ка? - бабушка подошла к нему, положила руку на лоб, - что-то ты мне не нравишься… Лоб вроде не горячий.
- Да я просто заспался сегодня, и все, - ответил Саша.
Бабушка подошла к серванту и вынула из верхнего шкафа градусник.
- Все равно, померь-как температуру, - ответила она, протягивая мальчику градусник, - весной всяких инфекций кругом… не хватает еще, чтоб накануне майских праздников ты слег.
- Ну да, кто же еще грядки копать будет на даче? – чуть было не ляпнул раздосадованный мальчик, но промолчал.
Конечно же, у него нет никакой температуры. Что за глупости? Просто… Просто…
Вы все равно ничего не поймете, в отчаянии думал мальчик. И оттого у него еще больше, еще сильнее сжималось сердце…
И никто не поймет.
Разумеется, никакой температуры у него не было. Нормальная, 36 и 5. Но бабушка была неумолима:
- Так, хватит уже спать, разоспался-разленился совсем. Бегом в душ, взбодрись. А потом за уроки, а то опять от отца получишь ремня за двойку по алгебре…
- Ладно, - ответил мальчик, инстинктивно поджимая ноги, будто боясь, что бабушка через одеяло все увидит, ЧТО у него там, - только ты не смотри, ладно?
- Вот еще, смотреть на тебя? – ответила бабушка, - мне еще ужин готовить. Ох…
После душа мальчику стало получше. Он немного успокоился, даже то странное непонятное возбуждение прошло, оставив в душе… Какое-то странное разочарование. Странно все это, думал мальчик.
Если бы был кто-нибудь, кто смог бы объяснить все…

* * *

И наутро, в школе, все было как обычно. Будто и не было вчерашнего происшествия. Саша даже пятерку умудрился получить по ненавистной алгебре – за самостоятельную работу, отчего на его душе совсем спокойно стало. Даже к Ваньке цепляться не захотелось – ну подумаешь, выпендрился немножко. Ну и что.
Да и я тоже, думал Саша со злостью – разжалобился как девчонка какая-то. Дурак…
Последним уроком была география и мальчик уже совсем успокоился. С географией у него никогда проблем не было. Тем не менее, с переменки он вернулся в класс пораньше – решил на всякий случай перелистать параграф на случай, если его спросят. В классе ребят пости не было – только четыре девчонки из класса шушукались на задней парте, да дежурный, Дима Котов, невысокий полноватый мальчик, с курчавыми, как у Пушкина, волосами, прибирался в классе. Саша учелся за свою парту, открыл учебник и… стоп, что это?
Между страницами учебника географии лежал вчетверо сложенный листок бумаги. Будто закладка. Мальчик в недоумении взял в руки листок и развернул его.
Это был простой листочек, вырванный из школьной тетрадки в клеточку. На нем слегка неровным почерком было написано такое, отчего у мальчика просто перехватило дух:
«Саша, привет. Ты меня совсем не знаешь, и я тебя тоже, хоть мы и учимся в одном классе. Но мне нужно сказать тебе, только ты не смейся и не считай, что просто над тобой прикалываюсь, ладно? Это очень важно, ты не поймешь, наверное, но ты мне очень нравишься. Как мальчик, понимаешь?»

* * *

Мальчик почувствовал, что краска заливает ему лицо. Испуганно он огляделся вокруг, будто боясь, что кто-то сейчас подсматривает ему через плечо. Но девчонки как ни в чем не бывало шушукались на задней парте, а дежурный Дима вытирал доску.
- Эй, Котов, - окликнул его Саша.
- Чего тебе? – оглянулся Дима.
- Ты… Это… Ты видел, ну кого-нибудь, кто к моему столу подходил?
- Я тебе что, твой стол сторожить должен? – скривился Дима, - не видел я никого… Я тут делом занимаюсь, не видишь?
Двинуть бы ему, чтоб не зазнавался, подумал мальчик, но совладал с собой. Связываться не хочется.
Да и вообще, подумаешь – влюбилась девчонка какая-нибудь. Нужно ему это как - будто, вон, пусть она лучше Иванову в любви признается, тот самый высокий в классе и самый представительный в плане внешности. Но не это беспокоило мальчика. Невольно вспомнилось вчерашнее происшествие и обидная фраза «Он в Ваньку влюбился» … Может, это очередной розыгрыш от одного из ребят? А если и правда розыгрыш – тогда что последует за ним? Эта неопределенность пугала мальчика, как ничто другое.
Урок приближался и галдящие ребята потихоньку заполняли класс. Саша сидел и листал учебник по географии, стараясь не показывать виду, что его что-то беспокоит помимо урока. Но тут до него донеслось:
- Павленков, ну дай контурные карты срисовать.
Это Сажнов, вечный двоечник и бездельник, который, как обычно, не сделал уроки, приставал к Ваньке. Ванька, бледный, как белый лист бумаги, сидел, прижимая к груди папку с контурными картами. Саше даже стало жаль его.
- Не дам. Сам сиди и рисуй, - ответил Ванька, - надоел уже. На алгебре дай списать, на географии дай срисовать…
- А если подумать? – угрожающе переспросил Сажнов.
- Вот возьми с сам подумай, а потом нарисуй, - сопротивлялся Ванька.
- Чего-о-о-о-о-о? – Сажнов рванулся к Ваньке.
Тут Саша рванулся вперед.
- Сажнов, оставь его.
- А тебя, педрила, не спрашивают, по – ял, - презрительно бросил Сажнов.
Ванька оторопел.
- Чего? Че…го ты сказал? – выдавил мальчик.
Ребята вокруг притихли, ожидая, что будет дальше. Никто не вмешивался.
- Педрила, - повторил Сажнов, ухмыляясь.
У мальчика невольно сжались кулаки, он шагнул вперед.
- Что, беспокоишься о своем… Ай, - крикнул Сажнов, прижимая к разбитому носу ладони.
- Будешь за словами следить, понял? – в тон ему повторил Саша, разжимая кулак.
Рука немного болела, ну да фиг с ней.
- Так, что здесь происходит? – прогремел голос Василия Андреевича, учителя географии.
Он только что вошел в класс и осуждающе смотрел на мальчиков.
- Он… Он дерется, - прохныкал Сажнов.
- А чего ты обзываешься? – крикнул ему Саша.
- Так, - перебил спорщиков учитель, - Сажнов, быстро в медпункт. Севостьянов – дневник на стол и из класса…
- Василий Андреевич, вы не понимаете, он…, - у мальчика выступили на глаза слезы от отчаяния.
- Я все понимаю, - жестко ответил учитель, - дневник на стол и из класса вон. Или ты хочешь завтра в школу с родителями прийти?
Нет, родителей тут как раз не хватало. Отец точно устроит ему потом «Варфоломеевскую ночь». А наутро еще и «утро стрелецкой казни». Ремнем по известному месту. Не постесняется, что ему еще тринадцать…
Ну, еще дешево отделался, подумал мальчик, выйдя из класса и усаживаясь на подоконник. Вот, Елена Петровна, классный руководитель, точно бы родителей вызвала. А так – ну по шее отец даст слегка, да, может, приставку отберут до конца недели. Ну да фиг с ней…
А Ванька дурак… Что у него, своей головы на плечах нет? Один раз дал списать, другой дал списать – а на третий уж, будь готов как пионер. И четвертый, и пятый.
«Как пионер» - потому что пионерами им стать так и не довелось. На дворе стоял уже 1994-й год, СССР уже 3 года как почил. Три года назад, осенью, вроде бы и собирались принимать, даже собрания проводил старший пионервожатый, но увы… Жалко... Сашка так мечтал, что будет носить красный галстук и значок…
…Урок пролетел быстро. Прозвенел звонок и через мгновенье Сашины одноклассники, весело галдя и размахивая школьными сумками, побежали в гардероб. Мимо пробежал и Сажнов, бросил чуть слышно «С тобой поговорим еще». Прошел мимо, делая вид, что не замечает его, Василий Андреевич. Опустив голову мальчик вернулся в класс. В классе не было никого, кроме нескольких ребят, да еще Ваньки, который все никак не мог застегнуть толстенный, набитый учебниками, портфель. Вот дурачок, подумал Саша с досадой, в седьмом классе учится уже, а в школу по-прежнему ходит с тем же портфелем-ранцем, что и в началку.
На Сашином столе лежал дневник. Открыл его на нужной странице. Мальчику сразу бросилась в глаза жирная «Пара», выведенная красной ручкой. Ну и ладно, горько подумал мальчик. Не умирать же из-за «двойки».
- Послушай, - его заставил очнуться от невеселых дум Ванькин голос, - спасибо, что ты…
Мальчик взглянул на Ваньку. Мальчик сидел на парте, прижав к груди портфель, сжав кулаки. А пальцы у него тонкие и кулак совсем какой-то маленький, словно у девчонки, вдруг бросилась в голову Саши мысль. И румянец на щеках, он такой… Такой…
Да что с тобой, выругался Саша, чувствуя, что сам краснеет. Чтобы скрыть свое смущение, он буквально крикнул в ответ:
- Да что ты заладил, «спасибо» да «спасибо». Не девчонка, сам умей за себя постоять.
Он увидел, как Ванька побледнел, глаза увлажнились. Ну, сейчас заплачет еще. И ему стало стыдно… Стыдно, как никогда.
- Зачем ты… Так… - выдавил он, - я же не могу, как ты. Кулаком…
Господи, опять это чувство… Когда все замирает внутри и…
- Ладно, прости, - бросил Саша, подхватывая портфель и направляясь к выходу, - бывай.
- Подожди, - крикнул в ответ Ванька.
Он нагнал его в коридоре.
- Слушай, я все понимаю… Ты из-за двойки, да? – начал Ванька
- Да ну ее, - ответил небрежно Саша.
- Ну, хочешь, я сам к твоим родителям схожу и все им объясню.
- Не надо… И вообще, - опять взорвался мальчик, - что ты за мной ходишь все? Ну, защитил тебя от Сажнова, ну и что? Я, что, сам со своими проблемами разобраться не могу?
- Я просто… Ну, подумал, что…
- Ну, чего? – недовольно обернулся Саша.
- Ни… Ничего, - ответил Ванька и развернувшись, бросился прочь.
Зачем я так с ним, с какой-то неописуемой болью в груди подумал Саша про себя… Ведь я совсем не это хотел сказать. А то, что… А, разве это теперь важно?

* * *

…Саша лежал на кровати, прижимая к груди ненавистную «Химию», но мысли его были далеко за пределами учебника. Ухо слегка побаливало от отцовских методов «воспитания», но это не беспокоило Сашу. Что все-таки у него происходит? И зачем он вот так с Ванькой? Сам заступился, и сам же наорал. Как в той сказке про барина, который сначала журавля дубиной по голове ударил, а потом выхаживал много дней, все повторяя каждый день «Я спас тебе жизнь».
Странный он мальчик, Ванька… Вроде отличник, не по всем предметам, конечно – по черчению четверка, да по химии с физикой тоже четверка. И по физкультуре – вон как подъемы с переворотом делает. И подтягивается десять раз без рывков… А постоять за себя не может. А чуть что – в слезы.
Впрочем, такими нежными кулачками, как у девчонки, он даже ударить не сможет никого. А если и ударит, то потом сам побежит извиняться и прощения просить.
А все-таки… Все-таки, он, Ванька… Это, как его, ну…
Красивый.
Сашка почувствовал, что буквально сгорает со стыда. Будто сделал что-то постыдное, и все это видели. И теперь смеются над ним, а он ничего сделать не может.
Но ведь это правда, подумал он опять. Если бы кто-нибудь назвал Ваньку уродом, он, Сашка, дал бы тому по носу. Потому что Ванька и правда… Красивый.
И его руки. Так хочется взять их в свои ладони и… Просто подержать… И все сказать… Все… Что, он тогда, в спортивном зале, подумал про него…
И пускай смеется.
Нет, он не засмеется, подумал вдруг мальчик. Скорее заплачет и испугается. И от этих мыслей ему стало совсем невесело.
А в груди мальчика билось, будто пытаясь вырваться через грудную клетку, сердце. И было ему так хорошо и спокойно отчего-то, как не было никогда в жизни…

* * *

Наутро Ванька не пришел в школу. На перекличке, на уроке алгебры классный руководитель Елена Петровна, на вопрос Саши по поводу Ваньки, сообщила:
- Павленкова сегодня в школе не будет. Заболел.
- А что с ним? – забеспокоился мальчик.
- Простуда. Вчера из школы убежал без куртки, вот и простыл. А погода сейчас… Сам знаешь.
Это все из-за него. Из-за Саши.
Мальчику стало стыдно, как никогда. Если бы он не наорал на Ваньку – кто все было бы по-другому. Надо бы позвонить ему. Или пойти навестить. Но как узнать номер телефона?
И мальчику в голову пришла мысль… На переменке подойти к старосте класса, Ленке Сидоровой…
Ленка, высокомерная и не по годам серьезная девочка, сидела за партой и заполняла дневник.
- Лен, послушай, - начал Саша, пытаясь говорить спокойно, будто бы ничего не произошло, но чувствуя, как сердце тревожно бьется в груди, - у тебя телефона Павленкова нет?
- А зачем тебе?- полюбопытствовала девочка.
- Понимаешь, я у него картридж с «Контрой» от Дэнди взял на три дня под честное слово, а сегодня пообещал вернуть. Родаки у него строгие...
- А, сейчас. Но, может, лучше адрес?
- Нет, дай лучше телефон, позвоню сначала. Может, неудобно пойти будет. Может, у него ангина или еще что-нибудь заразное.
Девочка порылась в сумке, достала оттуда маленькую записную книжечку и на нужно странице нашла номер.
Днем мальчик пришел домой и тут же начал звонить Ваньке.
А сердце-то как бьется, подумал Саша, набирая на кажущемся чересчур тяжелым, будто мельничный жернов, дисковом телефоне Ванькин номер. Трубку взял какой-то дядька:
- Ало, да… Слушаю.
Мальчик окончательно оробел. Он ожидал услышать голос Ваньки, а тут…
- Говорите же… Говорите.
Мальчик положил трубку.
… Он потом долго не мог решиться позвонить. Нет, не потому, что боялся того дядьки. Просто он хотел услышать голос Ваньки и поговорить только с ним. Блин, что же я, в самом деле, укорял себя Саша. Я же с ним по поводу вчерашнего поговорить хочу, попросить прощения, а не по поводу же… Ну, тому, что позавчера он возле зеркала тут вытворял…
Конечно, можно было просто попросить того дядьку позвать Ваньку к телефону… А если Ваньке совсем плохо, и он не сможет поговорить?
Наконец, он решился. Ну, подумаешь, подойдет тот дядька. Подумаешь, спросит – а кто его спрашивает. Скажу, что одноклассник. А если он в ответ «У Вани горло болит, и он не сможет говорить»? Тогда скажу «извините» и перезвоню завтра. Не говорить же тому дядьке, что Ванька из-за него заболел.
Он набрал номер. Долгие гудки, которые показались вечностью.
- Але, - раздался в трубке детский голос.
А это еще кто, подумал Саша. Может, младший брат? Или сестра?
- Але же, говорите - раздался в трубке детский голос.
- Простите, а Ваню Павленкова можно? – спросил Саша, чувствуя, что краснеет.
- Это я. А кто это?
- О, Ванька? - удивился Саша, — это я, Севостьянов... Из школы.
- Ой, Сашка, привет, - обрадовался Ванька, - а я тебя не узнал.
- Я тебя тоже. Думал, мальчик какой-то маленький… Голос такой, детский совсем…
- Да у тебя тоже… Не подарок голосище, - обиженно возразил Ванька.
- Да? – озадаченно возразил Саша.
- Ага, это телефонный динамик голос искажает… Вон, у моей сестры, ей пятнадцать уже, голос почти такой же, как у мамы. Так ее постоянно путают с мамой, когда звонят.
- Послушай, - ответил Саша, переходя к делу, - я по делу тебе звоню. Понимаешь, я за вчерашнее извиниться хотел.
- А, да ерунда, подумаешь, - ответил Ванька, - Сажнов дурак, да и я тоже, повел себя, сам понимаешь…
- Да я не из-за Сажнова… Я из-за того, ну… Что ты простыл…
- А, да ерунда… Я ночью сегодня спать лег и форточку оставил открытой. Меня и продуло за ночь. Ерунда, температура всего 37, завтра выздоровлю.
- А, - облегченно ответил мальчик, - а я подумал, что из-за того, что ты вчера без куртки из школы убежал.
- Да нет, - усмехнулся Ванька, - я вчера в раздевалке Сажнова увидел, он с кем-то из старшаков общался, вот и испугался его.
- Я подумал, что ты из-за меня простыл... И…
Да что со мной такое, подумал Саша, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. Еще разревусь тут…
- Нет, не переживай, - ответил Ванька, - Але… Але, Саш… Ты тут? Саш?
- Да тут… Тут я, - буркнул Саша.
- Ты только не переживай, у меня просто температура и все. Завтра пройдет.
- Ага, хорошо, - ответил Саша, - ну, я тогда пошел, ладно?
- Да, хорошо… Саш, я… Ну…
- Чего?
- Ничего… Завтра-послезавтра я приду в школу, обещаю…
Саша положил трубку.
Зачем я так с ним, снова подумал он. Ведь можно было просто поболтать, а ты… Ладно, в школе увидимся и тогда поболтаем…
И как он только Ваньку раньше не замечал? Впрочем, Ванька перешел в их школу только в прошлом году… А заметил его только сейчас…
Только сейчас…
…Но назавтра Ванька в школе не появился. И послезавтра тоже… Оказалось, что у Ваньки какая-то непонятная ОРВИ и ночью его с приступом забрали в детскую больницу.

* * *

…И все-таки странная штука – когда в твоей жизни что-то меняется и обыденные вещи становятся совсем необычными. Если бы полгода назад Ванька просто заболел, то Саша даже и не подумал бы об этом как о чем-то из ряда вон. Ну заболел – ну бывает. А теперь – когда Ваньки не было Саша впервые понял, что скучает по нему. Просто бы увидеть его, услышать… Прикоснуться к его руке, чтобы почувствовать теплоту его рукопожатия. Его, Ваньки… мысли о Ваньке зачастую не давали мальчику спать. Он мог попросту проснуться среди ночи и уже не уснуть до утра. Ведь где-то там, на больничной койке, спит тот, который ему… Небезразличен… Мальчик сознательно не хотел признаваться самому себе в чем-то большем – мысли об этом заставляли его краснеть, смущаться, он буквально до боли стискивал зубы, сжимал кулаки до ломоты в костяшках пальцев, только чтобы не слышать тех мыслей. Нравится… Ванька – не девчонка, чтобы нравиться…
И в то же время мысли о Ваньке вновь и вновь пробуждали в нем те чувства, что он испытал впервые в тот апрельский день, в зале для физры. Когда увидел Ваньку в коротких шортиках. Когда впервые своим взглядом приласкал Ваньку, пригрел его в своем сердце, сам не в силах самому признаться в этом, стыдясь этого…
Почему он, все не мог понять Саша. Почему именно на Ваньку он обратил внимание в тот день? Почему ? И что это такое, когда простой мальчишка, будто заноса, запал тебе с голову и не выходит из нее, заставляя мучаться? Почему он, Саша, должен мучаться? Почему?
Тем не менее, с ним что-то происходило… Что-то непонятное… Почти каждый день он приходил из школы, и, если дома не было никого, раздевался полностью и вставая перед зеркалом, так стоял часами, рассматривая себя, то спереди, то сбоку, то повернувшись полубоком или сзади. Трогая себя, грудь, живот, ноги, иногда словно массируя их, а иногда будто ненароком касаясь кожи, потом переходя чуть ниже живота, касаясь уже привычно твердого карандашика, а потом спускаясь чуть ниже, пальцами теребя теплые, сморщенные будто курага, комочки яичек... Испытывая при этом столько разного… От нежности до ненависти к самому себе за то постыдное дело, чем он в настоящий момент занимается; и от безудержной радости и возбуждения, когда хочется бежать куда-то, нестись, стоять на логове – до почти полной апатии, когда не хочется ни видеть, ни слышать никого. Совсем… Внутри него все кипело, будто в жерле вулкана, и это чувство расцветало нежным томным бутоном, прикасаться к которому хотелось вновь и вновь, но чем чаще он это делал, тем страшнее и страшнее ему становилось. Иногда, после таких занятий, вымотанный до предела, истерзанный своими же переживаниями, мальчик закутывался в одеяло и там плакал, неслышно, стыдясь своих слез…
Однажды его чуть не застукали. Он стоял голым перед зеркалом и там замечтался, представляя, что он, тот мальчик в зеркале, вовсе не он, тринадцатилетний Саша Севостьянов, а Ванька Павленков, что буквально в самый последний момент услышал звук поворачивающегося ключа в замке. Не хватало еще, чтобы его увидели таким… В ужасе мальчик кинулся в ванную, заперся там и, зайдя в душевую кабину, врубил душ. Горячий душ сразу успокоили его. А снаружи уже стучали:
- Саша, с тобой все в порядке?
Это мама.
- Да, мам.
- А что ты там делаешь? – голос женщины был встревожен.
- Моюсь… В комнате жара, я вспотел весь.
Это была правда. Вернее, частица той правды, о которой можно было говорить родителям.
- Хорошо. Мойся, только недолго. Мне тоже душ нужен.
Мальчик сделал душ чуть попрохладнее, затем увеличил напор воды. Ему нравилось, когда струи воды под напором бьют по телу, будто массируют его сотнями горячих иголок. Мальчик повернулся, стараясь встать под самую струю, и тут… Ой… Его все еще торчащий вверх карандашик попал под напор сотен водяных струек… Будто волной нежности обдало мальчика с ног до головы… Он еле-еле смог устоять на ногах… Это было очень похоже, когда касаешься пальцем кончика головки, но тут… Все сильнее… Намного сильнее. Мальчик снял душ с крючка, взял в левую руку и, чувствуя, что сейчас может произойти что-то страшное, направил струю на низ живота и на свой торчащий писюн. Ого… Мальчик еле удержался, чтобы не застонать. В глазах будто потемнело. Еще раз… Ого… Мальчик прикусил губу… А если попробовать чуть сдвинуть кожицу? Ведь вода должна уменьшать трение, следовательно, сдвинуть ее будет проще, чем… Кожица и правда сдвинулась уже легче, чем тогда… В тот день… А если теперь направить струю на… Ой-ой-ой… Мальчик схватился за трубу, чтобы не упасть… А если еще раз кожицу вниз, а струю душа направить прямо на... И еще кожицу вниз и водой из душа. И еще… Ааааа….
Мальчик, со стоном, без сил упал на пол… Все его тело били судороги… Стало невыносимо холодно… И страшно… Сил не было даже чтобы просто привстать на ноги… Мальчик взглянул на ладонь – с нее тонкими струйками стекала вода, смешиваясь с какой-то непонятной белой жидкостью, похожую на клейстер… Он хотел что-то сказать, крикнуть… Но слов не нашлось, а из глаз брызнули слезы. Слезы боли, оставшейся от того странного непонятного чувства… Слезы очищения и слезы неописуемого ужаса, который нельзя выразить словами. Мама… Мамочка… Что же с мной…
- Мама, мамочка, - шептал мальчик, не в силах успокоиться.
А его слезы, смешиваясь с потоками воды, уносились прочь...
…Сколько он так лежал, он не помнил. Может, час, может, два… Хотя на деле прошло не более 2-3 минут. Наконец, с трудом поднявшись на ноги, закутавшись в полотенце, на еле гнущихся ногах мальчик направился в комнату, где без сил упал в постель…
Ему стало страшно… Страшно от содеянного… Чего-то постыдного, но такого, в чем нельзя сознаться. Ни перед кем. Даже перед мамой. Хорошо, что она ничего не слышала. Хорошо…
А потом он понял другое… Он извращенец. Только извращенцы так могу издеваться над самим собой. А значит он ненормальный. Как тот псих из телека, который бегал по улице и нападал на прохожих. И он такой… Он один такой… Один…
А может и не псих. Просто нужно скрывать все это. От других. От мамы, папы. И от Ваньки. Не говорить ему, иначе он всю жизнь будет вот так. Как сейчас. Один-одинешенек…
Так, незаметно для самого себя, мальчик уснул…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Прошло несколько дней, и мальчик понемногу успокоился. Правда, на уроках учителя не могли не заметить, что мальчик стал каким-то чересчур рассеянным, на вопросы учителя отвечает невпопад, а порой, во время урока, просто сидит и отрешенно смотрит в одну точку, будто в этой точке и кроется истинная суть его проблемы. Но день шел на днем и, казалось, что все постепенно возвращалось на круги своя – понемногу, казалось, незаметно для всех.
А Ванька все не возвращался. Где же он? А может, думал мальчик, все к лучшему? Может, если он, Саша, больше не будет думать о Ваньке, то тогда всем будет лучше? И ему тоже? И пройдет это его «дурацкое» сумасшествие?
Перед зеркалом в коридоре мальчик больше не вертелся. А проходя мимо все время отводил глаза – словно боялся, что тот «мальчишка из зеркала» увидит его, заглянет в глаза и поманит за собой неосязаемым жестом. Холодным прикосновением снова похитит его и доведет до того безумного исступления, заберет все силы, эмоции, а с последней слезинкой заберет все то, чем он жил до того. Может, с ужасом думал мальчик, именно тогда человек решает свести счеты жизнью – когда больше не осталось ничего, кроме боли, с которой некому поделиться, некому рассказать. А родители – только хуже сделают.
Порой он даже не мог понять, что больше всего его пугает – мысли о самоубийстве или мысли о его сумасшествии? И оттого становилось невыносимо больно, так больно, что даже мыслью нельзя было передать эту боль.
Однажды, на уроке литературы ребятам задали учить отрывок из поэмы Твардовского «Василий Теркин». И вызвали как раз Сашу. Саша вышел к доске, взглянул на ребят и начал:

Переправа, переправа…
Берег левый, берег правый…
Снег шершавый, кромка льда…
Кому память, кому слава,
Кому темная вода, -
Ни приметы, ни…

И вдруг мальчик заплакал… Ни с того, ни с сего. Он и сам не мог понять, почему. По классу прошел смешливый рокот. Мальчишка – и плачет… Где это видано вообще?
- Севостьянов… Севостьянов, - слова учительницы заставили его очнуться, - что с тобой? Саша?
Она положила мальчику руки на плечи.
- Саша, что с тобой?
- Мария Ивановна, я… Я…
Может, переутомление, подумала учительница. Переходный возраст, все такое…
- Саша, ступай-ка домой, - только и ответила она.
Надо родителей вызвать на всякий случай. Может, с ними посоветоваться, что происходит с мальчишкой?
Саша молча подхватил сумку и вышел в коридор.
Вызвали в школу родителей. Как обычно, беседа ничего не дала. Посоветовали как всегда – следить, чтобы ребенок больше спал, меньше сидел за приставкой, больше гулял, больше витаминов ел, особенно сейчас, весной, когда авитаминоз и все такое. Ну, и дома Сашку «пропесочили» - «что с тобой происходит, как это понимать, нюни распустил ни с того, ни с сего. Может, в школе что не так? Может, уроки не получаются? Может, с ребятами поссорился? А, может, ты просто обленился и от школы устал, учиться не хочешь?».
А он и сам не мог объяснить, что с ним.
Ничего, подумали родители, вот настанет 1-я мая, на даче, с лопатой в руках, мальчик развеется. Как-никак, свежий воздух, физический труд, который облагораживает человека…

* * *

С дачи Саша вместе с родителями вернулись 4-го мая. А завтра в школу… Хорошо, что 1-го урока, урока труда, завтра не будет – их предупредили еще перед праздниками. Так что модно поспать подольше.
Интересно, как с погодой, повезет? Сегодня была настоящая жара – термометр показал двадцать пять градусов. И это в начале мая!
Выучив уроки (задали немного, по алгебре решить несколько задач, по геометрии выучить теорему да задачку решить, да по литературе прочитать рассказ Чехова) Саша сел было за приставку. Но его отвлек телефонный звонок.
- Мам, возьми трубку, - крикнул из комнаты мальчик, не в силах оторваться от процесса истребления толп злобных ковбойцев и индейцев в «Gun smoke».
Мать взяла трубку.
- Да, алло… Кого? Сейчас…
Она заглянула в комнату.
- Саша, тебя к телефону.
- Ну, кто там еще? – недовольно ответил Саша.
- Мальчик какой-то…
Мальчик? Саша подбежал к телефону.
- Да, слушаю.
- Але… привет, - раздался в трубке знакомый голос Ваньки.
Как же не хотел Саша думать о Ваньке, как ни заставлял себя выкинуть всякие дурацкие мысли о том проклятом уроке физры… Не мог заставить… И вот сейчас его голос. Саша почувствовал, как внутри него будто потеплело.
- Саш, привет. А я тебе звонил, звонил… Вчера, позавчера… И никто трубку не брал.
- Да мы да даче были, - ответил Саша.
- А, понятно… А меня только 30-го апреля из больницы выписали. Я, признаться, уже сбежать был готов – надоело, до смерти, понимаешь?
- Ага, - подтвердил Саша, - мне в 2-м классе аппендицит удаляли, несколько дней даже вставать разрешали только в тубзик. Думал, чокнусь совсем.
- А я подумал, что… Может, в кино сходим. В «Зарядье» кино новое вышло, «Три ниндзя» называется, комедия с драчками в стиле кунг-фу, про трех мальчишек. Как «Один дома», но смешнее. Мы с мамой ходили. Думал, может, вместе…
Вместе, с какой-то необъяснимой злобой вдруг подумал про себя Саша. Чего он ме в друзья набивается? И тут же ему вновь стало стыдно. Ведь ты думаешь совсем не об этом… А о том… Что завтра физра и…
- Слушай, а ты на физру завтра придешь?
Саша почувствовал, как в груди тревожно забилось сердце. Но ответ Ванька спустил его с небес на землю.
- Неа, - ответил Ванька, - у меня освобождение от физры до следующей недели... А ты почему спрашиваешь?
- Да, ничего… Так, - ответил мальчик, краснея…
Хорошо, что не видит, что я покраснел. А то…
- Ладно, - вдруг ответил Ванька, - я пойду, тут маме надо помочь, в магазин сгонять… Пока, Саша…
- Пока Вань…
Завтра он увидит Ваньку, думал Саша. И в душе его, в самой глубине его сердца тревожно и радостно пела и трепетала маленькая струнка. И оттого хотелось самому петь, кричать…
И что это с ним такое происходит?

* * *

А утро выдалось просто прекрасным. Солнечным, и совсем по-летнему теплым. В такое утро бы бросить все и побежать в двор, но… Увы, школа, школа…
К тому же, с кем играть во дворе – со всякой малышней куличики лепить? Все ребята его возраста в школе все равно.
И еще Ванька. Он увидит Ваньку…
К счастью, в такой теплый день мама не стала заставлять его одевать на себя противный школьный пиджак поверх рубашки. Брюки брюками, конечно, тут школьный распорядок нельзя было нарушать, но рубашку с коротким рукавом одеть-то можно.
…Мальчик не спеша шел в школу. Солнце ласково пригревало голые Сашины руки, ветерок весело трепал так усердно зачесанные на пробор Сашкины волосы. На душе было легко и спокойно. Обогнув старый, покосившийся, недавно выселенный двухэтажный дом, в котором до недавнего времени размещалось общежитие, мальчик ускорил шаг. До уроков оставалось не больше 10 минут. Впрочем, серое здание школы уже виднелось вдали. И тут у него сердце екнуло…
Впереди шел какой-то светловолосый мальчишка. Он, так же, как и Саша, спешил в сторону школы, но дело было не в этом, Подумаешь. Мальчишка и мальчишка… Дело было в том, как он был одет. На нем были короткие, повыше колена шортики цвета хаки, такого же цвета приталенная рубашечка с коротким рукавом, на ногах кроссовки. Саша невольно залюбовался им – его стройными, подтянутыми ногами, тонким осиным торсом, плотно обтянутым рубашечкой. А этот небольшой кулачок, крепко сжимающий в руке старый портфель-ранец. Маша почувствовал, что краснеет… Нет, нужно взять себя в руки…
Стоп, есть что-то в нем знакомое… Затылок только коротко стриженый, но непослушный вихор на макушке выдает с ног до головы. Да и ранец этот.
- Павленков, - крикнул ему Саша, чувствуя, что сердце в груди тревожно и радостно забилось.
Ванька обернулся, будто испуганно. Но тут же улыбнулся, увидев Сашку. У Саши невольно сжалось сердце – похоже, болезнь не прошла для Ваньки бесследно. Лицо осунулось, а кожа, некогда смуглая, стала совсем бледной, почти прозрачной. Да и короткая стрижка эта. Сейчас Ванька выглядел не как семиклассник, уж точно, а как четвероклассник, наверное… Лет на 10, не больше… Интересно, сколько ему вообще лет? Тринадцать, как и ему?
Только улыбка все та же – веселая, чуть смущенная.
- Ой, привет, Саш, - ответил Ванька, слегка потупив глаза.
- Привет, - ответил Сашка, вдруг почувствовав, что краска какого-то стыда ни с того ни с сего заливает ему лицо.
Да что это я, подумал Сашка, в самом-то деле.
- А я тебя не узнал совсем, - с наигранной бравадой в голосе ответил Саша, - ты и правда поменялся немного.
- Ага, - улыбнулся мальчик, - мама говорит, что за время болезни вытянулся будто струнка. А папа говорит, что наоборот похудел, на целых 7 кило, представь?
- А я подумал, что младшеклассник идет какой-то. А потом смотрю – ранец твой… А ты чего его в руке тащишь ?
- А, да, порвались лямки совсем, - огорченно хмыкнул Ванька, - мама говорит, что на день рождения мне сумку школьную подарит. У меня как раз через неделю.
- Через неделю? А тебе…Ну, сколько исполняется? Тринадцать?
- Четырнадцать, - тихо ответил Ванька и снова потупил глаза, будто от стыда.
Ему уже четырнадцать, поразился Сашка. А на вид вообще лет двенадцать, не старше. Да и голос – у старшаков, что в восьмом классе, голоса у всех почти как у взрослых, а у него звонкий. Как у девчонки, снова подумал Саша… И в груди снова бешено забилось сердце, а внизу… Внизу…
- Я вообще в 7 лет в школу пойти должен был, но заболел, как раз перед первым сентября. Воспаление легких. В деревне отдыхали тогда, весь день в речке купались, ну и… В больницу увезли, месяц там провел, потом бабушка еще месяц травами всякими отпаивала. Вот мама с папой и решили – как только в город вернулся, в спорт меня отдать, чтоб закалялся. Скачала в карате занимался, а потом легкой атлетикой. Но школу все рвано пропустить пришлось. Правда, папа со мной и так занимался – он ведь профессор математики, в институте преподает…
Но Саша его не слушал. Думал — вот ведь, ему четырнадцать уже, а он думал, что. А ведь и не скажешь…
- Слушай, а ты приходи ко мне на день рождения, - Ванька схватил Сашку за руку, - мама торт испечет. А сестра у меня на фортепьяно играет. Придешь?
- Приду, - улыбнулся Саша в ответ.
И в груди мальчика снова, бешено и яростно забилось то самое… Чувство… Радостное и полное какой-то непонятной нежности и еще чего-то такого, что…
А рука у него и правда, как у девчонки. Совсем нежная.

* * *

Четвертым уроком, сразу после физры, была геометрия. Сашка примчался в класс одним из последних. И практически в дверях столкнулся с Сажновым. Тот будто ждал его.
- Ну что, нытик, приготовил домашку по геометрии? – насмешливо протянул Сажнов.
- А тебе-то что? – буркнул мальчик.
- А то, что спаситель всея класса, Ваня Павленков, геометрию не сделал, так что списать неоткуда.
- Ваня? – удивился Сашка.
Удивительно, но ни разу за весь год не было такого, чтобы Ванька не сделал уроки. Саша оглянулся назад и поймал встревоженный Ванькин взгляд. Мальчик, бледный, будто белый лист бумаги, сидел за своим столом, держа тонкими дрожащими пальцами авторучку. Он попытался улыбнуться, но улыбка показалась вымученной. А глаза… Будто расплачется сейчас, екнуло в сердце у Саши.
- Так дашь списать или нет? – не унимался Сажнов.
- Да иди ты, - рявкнул Саша, да так резко, что Сажнов побледнел.
- Ладно, ладно, - криво ухмыльнулся Сажнов, - поговорим… Потом…
Саша подошел к Ваньке. Ванька сидел, сжавшись, будто птенец, только что выпавший из гнезда. Ноги его были сжаты вместе… От взора Саши не ускользнуло, что ткань шорт задралась повыше, и теперь стройные Ванькины ноги с почти зажившими царапинами на острых худых коленках, просто режут его сердце, заставляя внутри все трепетать… Но сейчас было не до них…
- Саш, я не знал, что по геометрии задано, - выдавил бледный Ванька, - я Сидоровой позвонил, а она говорит, что не задано. Наверное, просто записать домашку забыла, да?
- Что же ты мне не позвонил? – разозлился Саша.
- Я звонил же, - оправдывался Ванька, - ты же на даче был.
Черт, и правда… Впрочем, какая теперь разница, подумал Саша. Саша бросился к своей парте, взял свою школьную спортивную сумку, рванул на себя молнию, достал тетрадку и протянул ее Ваньке.
- Спасибо, - прошептал Ванька и в глазах его блеснули слезы…
- Ладно, не ре… не надо, - смутился Саша, - пиши быстрее, там всего одна задачка.
И теорема, которую нужно было выучить, мучительно подумал он. Но ничего не сказал.
Он вернулся за парту, достал учебник. Раскрыл его – и в сердце у него снова екнуло. Там лежал листок бумаги, сложенный вчетверо. Что, еще одна записка?
Дрожащими пальцами он развернул записку, осторожно оглядевшись по сторонам. Нет, ничего – соседка, некрасивая толстая Юлька Пухина сидела и увлеченно листала «Работницу». Саша взглянул на записку – там были стихи.
Стихи…
Он несколько раз перечел их, чувствуя, что голова начинает кружиться, а в горле саднить, будто туда натолкали речного песка. А сердце начало так сильно биться, что мальчик даже прижал к груди дрожащую ладошку, будто боялся, что оно выскочит у него из груди.
Там было следующее:

Когда чувства придут – не узнаешь,
Если сердце прикажет – краснеешь.
Только я не могу, понимаешь,
Жить и знать, то, что ты мне не веришь.

Наверное, целую вечность Саша сидел и мучительно пытался сообразить, что же это? И как это вообще понимать? Выходит, кто-то пытался признаться ему в своих чувствах? А как иначе можно это расценивать?
И как написано… Он бы так не смог. Наверное, кто-то в него влюбился и все.
Влюбился… В такого нескладного пацана как он, Сашка? Ну, что за глупости. Но, тем не менее – глупости, не глупости, но записка была написана тем же почерком, что и та, предыдущая. Да, точно – вон, даже завитки у букв «у», «р» и «т» одинаковые, с крючочком. Значит, кто-то втюрился. Если бы всего месяц назад ему сказали, что кто-то в него втюрился, он бы только посеялся. А теперь…
Но кто… Кто мог такое написать?
- Юль, - толкнул соседку Сашка.
- Ну, чего? – недовольно повернулась к нему соседка.
- Ты не видела, ну, - мальчик пытался собраться с мыслями, - к нашей парте на переменке кто-нибудь подходил?
- Подходил. Вернее, подходила?
- Кто, - у мальчика забилось сердце.
- Сидорова.
- Сидорова? – у Саши округлились глаза.
- Да, она все задачку искала, у кого списать.
Сидорова сидела от Саши через парту. Чувствуя, что лицо горит от стыда, будто раскаленная сковородка, от встал и подошел к Сидоровой.
- Лен, - начал мальчик, - ты меня искала?
Проше была сказать все, как на духу. Ты написала записку или нет?
- Ой, Саш, я задание по геометрии не записала. Искала, у кого бы списать.
- А, я подумал…
- Да я уже списала, мне Варя дала списать, спасибо тебе, - мило улыбнулась девочка.
Глазки строит, блин. Да нужна она мне… А записку все же она написала… Наверное… Ничего, после уроков спрошу.
Сейчас главное тетрадка… А, вон она, лежит на парте… Ванька уже все списал. Быстро же он…
- Так, класс, рассаживаемся, - раздался громкий голос учительницы.
В класс вошла, держа в руке классную указку, Карина Васильевна, учитель алгебры и геометрии в старших классах. Ее в школе ребята не любили. Учитель она – так себе, но вот двойки ставить за любую провинность, это пожалуйста. Ее так и прозвали в старших классах – Сколопендра Вурдалаковна. Странно, а где Елена Петровна, ведь обычно она ведет занятия?
- Елены Петровны сегодня не будет, - неприятным, скрипучим голосом ответила Карина Васильевна, внимательно осматривая класс из-под огромных, словно чайные блюдца, роговых очков, - так что урок сегодня проведу я. Сегодня вам было задано…
Ребята притихли…
- Т-а-а-а-ак. Теорема синусов. Что же, начнем. Может, кто хочет?
И тут Сашка отчетливо, с болью у сердца понял – могут вызвать Ваньку. И тогда… Плакал его статус отличника.
Ваньку можно спасти. Нужно только.
И, в тот самый момент, когда мальчик был готов вскинуть руку, раздался голос Сажнова.
- Павленкова вызовите. Он у нас отличник.
Саша обмер…
- Можно я, Карина Васильевна, - попросил Саша.
Ну, пожалуйста, вызовите меня, молил мальчик.
Но у Карины Васильевны было на этот счет свое мнение. Она открыла журнал.
- Так, посмотрим, - опять заскрипела она, - Павленков… Павленков… Тебя три недели уже не вызывали, Павленков.
- Он болел, - робко возразил кто-то из ребят.
- Тем более. Нужно вливаться в учебный процесс. Давай, к доске.
Саша видел, как Ванька встал и на еле гнущихся ногах направился к доске. Повернулся…
Господи, на него страшно было посмотреть. Лицо бледное, на лбу блестят капельки пота. Руки прижаты к бедрам, будто кто-то скомандовал ему встать по стойке «смирно». Лишь пальцы, тонкие длинные Ванькины пальцы, еле-еле дрожат, будто через Ваньку пропустили ток. Фигурка бледного, как смерть, мальчика казалась еще более худой…
Сашу отвлек резкий голос учительницы.
- А это что за вид? Что за подштанники на тебе?
Класс грянул от хохота. Не смеялся только Саша. И бедный Ванька.
- Это не подштанники, - возразил мальчик, - это костюм.
- Костюм школьника, Павленков, - наставительно продолжила учительница, - состоит из школьной формы. Слышишь, из школьной формы, состоящей в свою очередь из…
Началась длинная лекция о школьной форме школьника и о том, как правильно ее носить. Ванька взглянул на Сашу – в его глазах блеснули слезинки.
Нужно что-то делать. А что? Что?
Сашка сунул руку в сумку, достал оттуда альбом для рисования, фломастер, вырвал из альбома лист и на нем начал размашисто рисовать схему доказательства теоремы. Только бы успеть…
- Таким образом, я праве отправить тебя домой переодеваться. Но, думаю, чтобы не срывать урок, ограничимся лишь тем, что сообщим Елене Петровне о твоем ненадлежащем внешнем виде. Пусть она проведет с вами разъяснительную беседу. Ну, или с твоими родителями.
Ребята притихли. Саша почувствовал, как у него от негодования сжимаются кулаки. Дура старая…. Да если бы я был постарше, я бы…
- Так, поведение поведением, но от доказательства теоремы это тебя не спасет. Пожалуйста.
Стол учительницы стоял возле окна, а Саша сидел в среднем ряду, справа. Если взять лист бумаги и держать его в правой руке, чуть ниже высоты парты, то Ванька сможет разглядеть доказательство. И Сколопендра ничего не увидит.
Саша так и сделал. Взглянул на Ваньку. Ванька поймал его взгляд и улыбнулся. «Спасибо» - читалось в его` глазах.
Ваня взял линейку, мел и начал рисовать условия теоремы. Саша держал лист не выпуская из рук…
Только бы Сколопендра не встала. Тогда Ванька будет спасен. И, может, она даже е будет сообщать Елена Петровне о «ненадлежащем виде».
Какое же долгое оно – это доказательство… Когда же оно окончится?
- Таким образом, частное от деления длины отрезка «АБ» на синус угла «дельта» равно диаметру окружности, в которую вписан треугольник, - закончил Ванька и победно оглядел класс.
Будто тяжелый камень упал с Сашиных плеч.
- Так, отлично, - ответила учительница, отрываясь от журнала, который она изучала, - кстати, а как зовут вон того мальчика, что листок с теоремой держит в руке.
У Саши все оторвалось.
- Это Севостьянов Саша, - резанул с задней парты Сажнов.
- Понятно, - томно улыбнулась учительница, значит, имеет смысл мне поставить одну оценку на двоих, так? Поскольку доказательство теоремы заслуживает оценку «пять», то пополам это будет как раз «два с половиной». Отбросим ненужные половинки и пожалуйста – «заслуженные двойки» у вас в кармане. Дневники мне на стол, пожалуйста.
Ванька уже не смог сдерживаться… Он схватил сумку и бросился к двери…
Дверь громко хлопнула, оглушив ребят.
Саша уже не мог терпеть.
- Не надо… Не надо… Ваньке не надо двойку… Он болел, понимаете, в больнице лежал, потому и не выучил. Поставьте лучше мне двойку. Даже две двойки, за Павленкова и за меня. Пожалуйста…
- Защищаешь товарища? – снова томно улыбнулась Сколопендра, — это хорошо. Но за свои поступки нужно отвечать по всей строгости. С полной ответственностью…
- Не имеете права, - крикнул мальчик, делая шаг вперед, - я Елене Петровне пожалуюсь, она вас...
Он видел, как побледнела Сколопендра. Еще бы, никто, тем более в старших классах не высказывал в открытую своего отношения к ней.
- Мальчишка, - прошипела она, - завтра же… Завтра же... Родителей ко мне… А пока – с вещами, из класса. Вон.
- Да пожалуйста, - хладнокровно бросил Саша и, буквально швырнув свой дневник на стол учительнице, подхватил сумку и выбежал из класса.

* * *

А день был все такой же – веселый, по-летнему теплый… Солнце ярко светило, а небольшие еле заметные облачка на ярко-голубом небе не предвещали беды… Даже намека на беду.
А она, беда, уже произошла. И черт бы с ней, с двойкой, горько думал Саша… Родителей вызвали, а Сколопендра этого так не оставит. Да и от родителей попадет. Но главное – он виноват во всей этой истории… Он и только он. Если бы он не написал ту шпаргалку, то, может быть, Ваньке как-нибудь удалось разобраться… Как-нибудь… Нет, Сколопендра так бы не оставила – она уже Ваньку ославила бы на весь класс. А бедный Ванька, стоял и краснел бы. За свое никчемное прилежание, за неподобающий внешний вид… Так это у них называется, кажется? Уж она-то смогла. Дура старая.
И Сажнов тоже. Сволочь… Специально подставил Ваньку. Знал, что Ванька не выучил урок.
Словом, двойка за поведение в четверти ему обеспечена, наверное. И было бы за что. А так – и двойку схлопотал, и друга не защитил. Ну, ладно, Ванька тебе не друг. Пока еще нет…
А кто тогда, резанула мальчика мысль? Просто товарищ по несчастью?
В кармане у Ваньки было пара мелких купюр – как раз хватило бы два мороженых в стаканчике. Как здорово было бы – идти вместе с Ванькой по улице, есть прохладное сливочное мороженое и думать о том, что скоро лето, а там…
Держась за руки…
На миг непонятное тепло растеклось в его душе, словно случайный лучик солнца проник в беспокойное сердце мальчика. Но лишь на миг. Который исчез так же быстро и незаметно, как и появился.
Домой идти не хотелось. Мальчик пересек аллею и вышел на бульвар. На бульваре было совсем по-летнему. Клумбы пестрели свежепосаженными цветами всех цветов – красными, желтыми, синими, фиолетовыми. Почки на деревьях и кустарниках давно раскрылись, и теперь на кончиках веточек виднелись ярко-зеленые, липкие будто от меда, молодые листочки. Но даже это не радовало сердце мальчика.
На бульваре не было никого, кроме… Сердце Саши радостно забилось – на скамейке, расположенной в самом конце бульвара, он заметил знакомый профиль в костюмчике цвета хаки. Ванька…
Он, Сашка, виноват перед ним. Если бы не он, то…
- Ванька, - Саша замахал руками.
Ванька оглянулся, увидел Сашу и отвернулся. Обиделся, наверное…
Саша подошел, присел на краешек скамейки. Ванька даже не оглянулся. Он сидел, опустив голову.
Как же Сашке хотелось приободрить его… Сказать что-то хорошее, доброе. Чтобы он… Улыбнулся и забыл обо всем. Но что тут говорить…
Саша дотронулся кончиками пальцев до голой Ванькиной коленки. Кожа у мальчика была гладкой, как шелк и прохладной, будто Ванька только что вылез из холодной речки. Внутри в Саши что-то бухнуло, в самом сердце, но лишь на миг.
- Вань, я… Прости, я… - начал Саша.
- Сашка, спасибо тебе, ты… Хороший, - Ванька обернулся и Сашка увидел, что милое Ванькино лицо все заплакано. Даже нос, аккуратный, чуть курносый носик был в каких-то грязных точках. А губы…
- Ты весь грязный, как поросенок,- попытался улыбнуться Саша, то улыбка получилась невеселой.
- Саша, - Ванька протянул свою руку и своими тонкими дрожащими пальцами обхватил Сашкину ладошку, - ты, правда… Если бы не ты.
- Ты бы не получил двойку, - грустно молвил Саша, чувствуя, что к его горлу сами собой подступают слезы, - и я бы тоже. И родаков моих бы с школу не вызвали.
- Да нет, просто я бы так не смог, как ты… Ты попытался, понимаешь? И не смеялся, как остальные… Когда они все….
У Ваньки снова выступили слезы на глазах.
- Если бы я не достал ту проклятую шпаргалку, то…
- Ты бы тем более мне ничем не смог помочь, - возразил Ванька, - а так, ты сделал все…
Мальчики помолчали. Сашка поймал себя на мысли, что пялится на дрожащие слезинки в уголках серых глаз Ваньки, прикрытых густыми, как у девчонки, ресницами и не может ничего с этим поделать. Ведь ему скоро четырнадцать, а он тебе кажется совсем еще маленьким мальчишкой. Которого нельзя бросить в беде… Того, кого хочется обнять, прижать к себе, чтобы не отпускать уже никогда. Того, который тебе…
Нужен…
Потому, что он тебе нравится, вдруг мальчика резанула мысль. Мысль, над которой он посмеялся совсем недавно, но сейчас он ему не казалась таковой – скорее наоборот. Именно сейчас она обрела смысл, настоящий, тот смысл, который мы незаметно вкладываем в простые человеческие фразы, будто письма в конверты, адресуя их тем, кто нам хоть немного дорог в этом жестоком мире.
«Понимаешь, как мальчик», - вдруг вспомнилась фраза из записки. А что, если…
Нет, глупости. Просто глупости. Он не мог. Это Сидорова. Дура… Или еще кто…
А, может, все рассказать ему? Сейчас? И от этой мысли стало вдруг легко и просто. Он поймет. Должен понять. И он не засмеется…
- Сашка, ты чего? – Сашку заставил очнуться тихий Ванькин голос.
Сашка поймал себя на мысли, что все так же сидит на скамейке, нелепо сжимая одной рукой школьную сумку, а другой держа свою дрожащую ладошку на Ванькином колене. Не в силах отвести глаз от покрытых слезами Ванькиных щек.
Ванька повел коленом и смущенно опустил голову.
- Прости, просто… задумался, - ответил Саша, убирая руку, чувствуя, что краска стыда вновь заливает его лицо.
- Просто… Ты так посмотрел на меня, - смущаясь, ответил Ванька, носком кроссовка ковырнув посыпанный песком грунт.
- Как? – спросил Саша, от стыда опуская глаза.
Ванька не ответил, лишь еще раз носком кроссовка ковырнул посыпанный песком грунт. Вытер грязной ладонью слезы с лица, вернее, просто размазав их по щекам. Взглянул на Сашку, улыбнулся невеселой улыбкой.
- Так, ничего, - словно ничего не случилось беспечно ответил Ванька, - только я беспокоюсь...
- Из-за чего?
- Да из -за тебя. Ты говорил что-то про своих родителей.
- А, да… ты же к тому времени ушел…
Саша рассказал Ваньке о том, что произошло после того, как Ванька убежал из класса. Ванька сочувственно слушал, не перебивая.
- Вот и выходит, - горько ответил Саша, - что и двойку схлопотал, и училке нагрубил, а теперь еще и родителей в школу вызовут. Да, ладно… Тебя-то за двойку не убьют?
- Ну, папа огорчится, может, и отругает даже, - ответил огорченно Ванька, - у меня же двоек в жизни не было еще по геометрии. Мама – она ничего, может, заступится даже. А вот сестра на смех поднимет – вот, значит, какой отличничек-то у нас растет... Всем ребятам во дворе пример, а двойки таскает не хуже других… Хоть прямо сквозь землю провались от стыда. Дура она… И меня ненавидит.
- За что? – удивился Саша.
- Не знаю. Наверное, оттого, что папа ей не родной.
- Как это? Отчим? – поразился Саша.
- Ну да. У нее папа умер, когда она совсем маленькой была, вот ее мама на моем будущем папе и женился, а спустя некоторое время и я появился. Но, папа – он хороший, ее любит как родную.
- А ей сколько лет?
- Шестнадцать уже. Она в выпускном классе учится, в нашей школе тоже… Послушай, а у меня идея.
- Какая? – оживился Саша.
- Ты знаешь, где Елена Петровна живет?
- Ну да… В том доме, где хозяйственный магазин на 1-м этаже. На 2-м этаже, кажется… Да, точно. И квартира справа у нее.
- Пойдем к ней, а? Объясним все, расскажем, что ты не нарочно вспылил. Может, она со Сколопен… Ой, ну с Кариной Васильевной поговорит, а?
- Да она нас слушать не будет, наверное, - неуверенно ответил мальчик.
- Но ведь она наша классная руководительница. А прогонит – ну и ладно, все равно хуже не будет.

* * *

Саша сам себе признался, стоя перед закрытой дверью квартиры Елены Петровны, что даже перед прошлогодней районной контрольной работой не так волновался, как сейчас. Может, бросить все и уйти отсюда домой? Но кнопка звонка уже была нажата, и они с Ванькой ждали. Подумать только, всего секунду-другую назад нажал на кнопку, и столько дурацких мыслей в голове.
Раздался скрип отпираемой двери и на пороге они увидели Елену Петровну, одетую в не по погоде теплый домашний свитер и длинное, до пят, домотканое платье. Вид у нее был болезненный. По одному только осуждающе-серьезному взгляду классной руководительницы мальчики поняли, что ей уже все известно.
- Елена Петровна, мы… - запинаясь начал Ванька, понурив голову.
- Да, знаю уже, что «вы», - вздохнула учительница, - ладно, проходите.
Саша думал, что учительница их отругает и уже, признаться, был готов принять удар на себя. И за себя, и за своих двоих.
Но Елена Петровна усадила их на диван и усевшись рядом, начала:
- Карина Васильевна мне позвонила полчаса назад. Она вся на взводе была… Грозилась до ГОРОНО дойти, заявить о поведении Севостьянова и Павленкова.
- Ванька тут на при чем, - возразил Саша, это все я…
- Нет, Елена Петровна, Саша на при чем, это из-за меня Саша пошел на хитрости с той шпаргалкой.
- Тихо, тихо… Я объяснила Карине Васильевне, что Ваня Павленков учится на «4» и «5» и буквально накануне вышел из больницы. А Саша Севостьянов, хоть и учится, скажем так, - Елена Петровна улыбнулась, не на одни «пятерки», в хулиганском поведении ранее замечен не был, а просто защищал друга. Так что… Мы с Кариной Васильевной, я полагаю, поняли друг друга. Двойки ваши за поведение пока отменяются… Но только, замечу, в этот раз. Но Саша – перед Кариной Васильевной нужно будет извиниться.
- Я извинюсь, обязательно, - прошептал Саша, чувствуя, что будто огромный тяжелый груз свалился с него плеч.
- Мы вместе. Вместе подойдем и извинимся.
- Да и на следующем уроке, - уже более строгим тоном ответила Елена Петровна, я с вас спрошу по всей строгости пройденный материал на сегодняшнем уроке. Так что параграфы 37 и 38 вызубрите наизусть. И еще – Ваня, пожалуйста, за внешним видом проследи, пожалуйста. Шорты – это не для школы.
- Ага, хорошо, - не в силах сдержать радость, откликнулись ребята.

* * *

Только на улице мальчики, наконец, почувствовали, как огромный камень беды свалился с их плеч. И казалось, только сейчас они, наконец-то, почувствовали главное – что на дворе весна, а воздух теплый, будто летом. Хотелось бежать куда-то, прыгать до самого неба и дурачиться по-всякому… Будто и взаправду настали настоящие каникулы.
- Сашка, - Ванька просто сиял от восторга, - если бы не ты, то я. Меня бы дома, знаешь как, пропесочили бы…
- Я? – удивился Саша, - но ведь это ты идею подал пойти к Елене Петровне и извиниться.
- Да, но я же не знаю, где она живет. А ты… Ты… Ты здоровский прям…
- Ладно тебе, здоровский, - Саша ответ взгляд.
А глаза у него, как море, подумал мальчик… Такие же глубокие. В которых, кажется, можно и утонуть.
- Слушай, а у меня тут мелочевка есть. Пойдем, по мороженому купим? – предложил Саша.
- Ага, пойдем – просиял Ванька.
Уже через несколько минут мальчики шли по улице, ели удивительное вкусное мороженое в вафельных рожка и болтали.
- Слушай, и чего она прицепилась к твоим шортам? Нормальный костюм, тебе даже идет, - возмущался Саша.
- Правда? – Ванька смущенно улыбнулся в ответ.
- Ага. Мой папа вообще в детстве шорты носил короткие, ну, примерно, как сейчас девчонки носят, только без всяких там разрезов по бокам и рюшечек. И нормально. Правда, он жил в Астрахани в детстве, а там жарища. Ну и мальчишки почти все в шортах в школу бегали – их не ругали даже.
- Да этот костюм мне мама с папой купили в прошлом году. Папа говорит, что как у скаутов костюм будет, у американских.
- Нашел чему завидовать, - фыркнул в ответ Саша, — вот если бы…
Вот если бы как в папином детстве шорты носить позволили, подумал Саша и тут же покраснел, не решаясь произнести эти мысли вслух. Потом что сразу же представился Ванька, в коротких шортиках, обнажающих стройные мальчишечьи ноги донельзя. И пускай ему скоро четырнадцать – все равно он самый… Самый…
Плюх… В Сашкино лицо ткнулся холодный рожок Ванькиного мороженого, размазывая само мороженое и крошки вафель по Сашиному лицу. От неожиданности мальчик чуть не грохнулся.
- Не грусти, похрусти, – хохотал Ванька.
Саша вытер ладонью растекшееся мороженое, ставшее противно липким на его руках.
- Ты о чем-то таком задумался, вот я и… - продолжал кочевряжиться хохочущий Ванька.
В любой другой момент Саша, наверное, принял бы условия игры и в ответ своим мороженым измазал бы румяные Ванькины щеки, хохоча в ответ, не обращая внимания на прохожих. Но сейчас…
Почему-то к глазам подступили слезы. В горле сделалось горько-прегорько, будто мороженое было с экстрактом горькой ромашки. Он и сам не понял, что с ним. Может, это как тогда, в тот день, когда он расплакался прямо на уроке? Улыбка с лица Ваньки исчезла.
- Саш, ты чего? Обиделся, да? Прости меня, пожалуйста, я не хотел тебя обидеть, – виновато ответил Ванька, положив ладонь Саше на плечо.
Через тонкую ткань рубашки Саша почувствовал, что небольшая Ванькина ладошка горячая, будто раскаленный утюг. И… Снова это чувство… Которое…
- Ничего, - Саша повел плечом, сбрасывая с себя ладонь, - просто, в горло что-то попало. Может, песчинка.
Он попытался улыбнуться. Ванька тоже улыбнулся в ответ.
- Ладно, - как ни в чем не бывало ответил Саша, - пойдем, а то мои волноваться будут. Бабушка, может, милицию вызовет.
- Пойдем, - оживился Ванька, - слушай, а в школе… Ну, та девчонка, что к тебе подходила. И ты к ней… Как ее… Сидорова, Лена…
- Ну, и чего?
- Просто она так на тебя пялится иногда. Я видел несколько раз… - тихо промолвил Ванька.
- Ну и что, - небрежно возразил Саша, - влюбилась в меня, вот что…
- Кто? Сидорова? – Ванькины глаза удивленно загорелись, на лице появилась насмешливая улыбка.
- Ну да, вон, записки мне пишет всякие со стихами…
- Какие записки? - полюбопытствовал Ванька.
- Да, ерунду всякую… Макулатуру…
Ваня изменился в лице… Улыбка исчезла, а щеки покраснели, будто от стыда.
- Разве стихи – это макулатура? – спросил он.
- Ну, нет, конечно, - возразил Сашка, - просто у Пушкина, Лермонтова – это стихи… А это… Так…
Ванька не ответил. Он сунул в рот остатки рожка от мороженого и, будто задумавшись о чем-то, замолчал…
- Ты чего? – спросил Саша, удивленный сменой Ванькиного настроения.
- Да, ничего, - ответил мальчик, - слушай, я тут вспомнил... Мне на рынок забежать нужно, капусты купить, а еще к папе в институт забежать, учебник отнести, это близко, две остановки на троллейбусе. Я побежал, ладно? Увидимся завтра…
- Ладно, - ответил удивленный Саша, - увидимся…
И чего это он, подумал Саша…

* * *

Саша сидел дома, перелистывая вызубренные параграфы по геометрии. И все думал. Думал о Ваньке. Иногда, будто инстинктивно, клал руку себе на плечо – то, за которое его держал своей горячей ладошкой Ванька. Уставившись своими огромными, будто небо, глазами. И еще… Его губы…
Нет, так нельзя. Это неправильно. Так не может быть… Ведь он мальчик. Постарше его даже. Но мальчик.
Как это называть, когда другой мальчик не идет из твоей головы? Каким-то извращением? Или это что-то такое, что-то более… Более такое, что ли, не мог сформулировать мысль мальчик, как это… Всеобъемлющее кажется… Когда тебе природой дано…
Любить по-другому, резанула сердце мальчика простая и одновременно пугающая мысль… И заставляя вновь и вновь, в тысячный, миллионный раз краснеть со стыда…
Любить? А разве, когда другой мальчик не идет из твоей головы, когда внутри все замирает от его голоса, а от его прикосновений становится так жарко внутри, что, разве это не есть любовь?
Или это то же самое, что дружить?
Нет, это что-то совсем другое.
Ах, с тоской в сердце думал мальчик, вот бы все рассказать ему? Ванька бы понял, все бы понял. И наверняка бы объяснил, что с ним происходит. Или, во всяком случае, они бы вместе смогли бы разобраться.
Саша, знал, верил, что он поймет. Но как сказать?
А ведь послезавтра их распустят на четырехдневные выходные, по случаю праздника дня Победы. И они не увидятся четыре дня… Саша с родителями послезавтра должен был ехать на дачу. А там… Двенадцатого числа у Ваньки день рождения. Но четыре дня… Целых четыре дня они не увидятся… Ни в школе, ни…
И от этой мысли стало так грустно и больно, что…
Стоп, Саша поймал себя на мысли. А что, если…
Ну, конечно…
Записка… Можно написать записку. И осторожно подкинуть ее в Ванькину школьную сумку…
Саша открыл стол, вытащил оттуда чистый листик бумаги, взял ручку и, чувствуя, что руки дрожат, начал писать…
Ах, как это непросто, оказывается. Писать о чем-то таком… О главном. И в то же время совсем-совсем непонятном для тебя…
«Ваня» - было первым словом. Или нет, «Ванька». А, может просто, «Павленков»? Слишком уж официально. Лучше «Ваня». Так, подумал Саша, сначала напишу на черновике, а потом начисто. А то всю тетрадку испорчу.
«Ваня. Привет. Да, не пугайся, мы с тобой уже здоровались, но ведь нужно же с чего-то начать?»
А дальше что? Ну, начал…
Эх, была не была, напишу, как могу… Без утайки, и притворства, подумал Саша. И держа в дрожащих пальцах авторучку, принялся писать.

«Ваня. Привет. Не пугайся, мы с тобой уже здоровались, но ведь нужно же с чего-то начать? Знаешь, это так непросто порой бывает, начать. Потому что сказать хочется много о чем, но сказать не могу решиться. А сказать надо, потому что я сойду с ума наверно. Можешь назвать меня простым трусом, можешь даже посмеяться надо мной. Но я почему-то знаю и верю, что ты смеяться не будешь. Потому что сможешь понять. Постарайся понять, ладно?
Я не понимаю, что со мной происходит. Вернее, началось это давно, и как это чувство объяснить, я не понимаю. Понимаешь – мне кажется, что ты мне нравишься. Ну, то есть это не то же самое, когда мальчик признается в дружбе другому мальчику, и не так, как нравились бы девочки. Это что-то совсем другое, понимаешь? Когда закрываешь глаза и видишь тебя. Когда в классе ловишь каждый твой взгляд, а когда ты отвечаешь у доски, то сердце начинает так стучаться, то становится страшно. А когда берешь тебя за руку и глядишь в глаза, то хочется так сразу много всего сделать для тебя, хоть даже с крыши пригнуть, если бы ты захотел. Понимаешь? А ночью просыпаешься и потом не можешь заснуть, потому что думаешь о тебе и том, что завтра я тебя снова увижу. Но так и не смогу сказать всего. Наверное, это ненормально, когда мальчик пишет другому мальчику такое. Может, я просто сумасшедший. Но что делать, я не знаю. К родакам обращаться не могу, боюсь. Пожалуйста, помоги мне разобраться в себе. Иначе, я наверно, по-настоящему сойду с ума.
Сашка.»

Написав, Саша долго сидел у приоткрытого окна, уставившись в одну точку. Думая о чем-то своем. И даже не предполагая, какие страшные беды принесет ему это письмо.

* * *

Первым уроком в тот день была геометрия. И Сашку, и Ваньку Елена Петровна вызвала к доске, как и обещала. И ни Сашка, ни Ванька не подвели друг дружку, ответили урок как следует. Лишь изредка, на мгновение, отвлекаясь, украдкой одаривая друг друга несмелой, осторожной улыбкой, словно спрашивая при этом:
- Ну как, все правильно, да?
Потом была физра. Ребята играли в футбол, но мысли Саши были о другом. Из-за своей невнимательности Саша, стоя на воротах, пропустил несколько мячей к немалой досаде других мальчишек.
Осталось еще два урока. Нужно исхитриться и незаметно подбросить записку Ваньке. Конечно, можно и просто передать – но тогда Ванька сразу ее прочитает и… О последствиях Саша старался не думать. Гораздо лучше, если он придет домой, начнет разбирать учебники и прочитает. А потом они это вместе обсудят.
Саша верил, что Ванька его поймет.
А вообще нехорошо, конечно – что-то делать для друга украдкой от него самого.
В кабинете русского языка царило предпраздничное настроение. Ребята делились своими планами на праздники - кто-то собирался поехать на дачу, кто-то даже в деревню к бабушке на 3 дня…
- Вань, а ты куда поедешь? – спросил Саша.
- Дома останусь, - недовольно хмыкнул Ванька, - к нам гости приедут, какие-то мамины дальние родственники. Нужно произвести на них впечатления, показавшись «хорошим воспитанным мальчиком».
- А ты будто «невоспитанный»? – улыбнулся Саша.
- Ну, с Настюхой цапаемся постоянно. С сестрой. А так…
Внезапно в класс влетел, размахивая портфелем, Дима Котов.
- Ура, ребя, «русички» не будет, у нее какое-то собрание в ГОРОНО. По домам…
- Ура, - обрадовались ребята, хватая вещи и бросаясь к выходу.
Мальчики шли домой вместе. Вернее, Саша сам вызвался проводить Ваньку. Да и Ванька, казалось, был рад. Шли, болтая о каких-то пустяках.
- А вон и мой дом, - сказал Ванька, указывая сна пятиэтажный кирпичный дом на углу улицы.
Саша хотел что-то сказать, но тут…
- Ваня, ты что, школу прогулять вздумал? - послышался насмешливый голос.
Ребята обернулись и увидели, как к ним направляется девочка, вернее, правильнее было бы сказать девушка, лет шестнадцати-семнадцати, в светло-голубом платье. В руках у нее была сумочка. Девушка Саше не понравилась - то ли взгляд чересчур пронзительный, то ли эта улыбка… Какая-то будто нарисованная.
- Настюха, - вздохнул обреченно Ванька, - нас отпустили с двух уроков. А ты что не в школе?
- Не твое мальчишеское дело, - насмешливо возразила девушка, - я с девчонками сейчас в парк Горького еду.
- А мама с папой, они знают?
- Не знают, потому ты-то им все и объяснишь. Буду попозже. Да, и еще посуду помой, я не успела. И стирку поставь в машинке, я им еще утром обещала.
- И снова не успела? – в тон ей ответил Ванька.
- И не хами, я старше, - назидательно ответила девушка, - кстати, это еще кто с тобой?
- Это мой друг, Саша Севостьянов.
- Друг значит? Ну, ну… Ладно, пойдем, поговорить еще нужно…
Ванька обернулся.
- Саш, пока, тога, ладно. Удачных выходных и… - ответил раздосадованный Ванька.
И только тут Саша вспомнил о записке… Не успел… Разве что…
- Погоди, Вань. Ты записал, что нам по геометрии задано?
- Записал, - недоумевающе ответил мальчик.
- Дай дневник списать, а?
Ванька вынул из портфеля дневник и протянул Саше.
Саша достал свой дневник, ручку и, делая вид, что списывает задание, незаметно вложил между страничками дневника записку.
- Вот, держи, - ответил смущенный Саша, протягивая дневник Ваньке.
Ему показалось, что Ванькина сестра как-то подозрительно взглянула на него. Наверное, просто показалось, решил мальчик.

* * *

Всю дорогу до дома Саше думал о записке и о том, как Ванька ее воспримет. Где-то в глубине души он надеялся, что придет домой, а мама ему скажет:
- Саша, тебе мальчик какой-то звонил. Сказал, что очень важно.
Но дом его встретил кучей наваленных возле двери коробок, ящиков, сумок…
- О, Саша, - обрадовалась мама, - как раз вовремя. Переодевайся, сейчас на дачу поедем. Тетя Надя, соседка по даче, с дядей Сережей заедут за нами на машине. Заодно вещи поможешь отцу погрузить.
- И побыстрее давай – раздался из соседней комнаты голос отца.
Этого еще не хватало… А как же Ванька, и записка?
- Мам, а уроки? – уцепился за последнюю надежду Саша, - мне уроки делать нужно. Я думал сегодня сделать, а завтра…
- На даче уроки сделаешь. А у нас еще дел невпроворот, нужно за рассадой заехать к бабе Свете, а потом…
Эх, все равно вас не переубедишь, в отчаянии подумал мальчик.

* * *

С дачи вернулись уже в ночи – старая «Волга» дяди Сережи сломалась, не успев выехать в сторону Москвы. Пока взрослые чесали «репу», пытаясь справиться с поломкой, пока то, се… Приехали домой уже затемно – на часах было уже двенадцать часов. Но все Сашины мысли были лишь об одном – о его записке. Прочитал ли Ванька записку?
Добравшись до дома, мальчик тут же бросился к телефонному аппарату. Набрал заветный номер, чувствуя, что от волнения сердце буквально выскакивает из груди. Наконец, заветный гудок…
- Але, але, Ванька, - закричал в самую трубку мальчик.
- Молодой человек, вам что угодно, - раздался в ответ заспанный басовитый мужской голос.
Опять тот дядька, подумал мальчик.
- Мне Ваню, можно его позвать? – неловко поправляя трубку рукой ответил Саша.
- А вы в курсе, юноша, который сейчас час? Ваня спит уже давно, десятые сны видит, - раздосадовано ответил бас.
- Да, простите, до свидания, - ответил стыдливо мальчик и повесил трубку.
Спит… Впрочем, неудивительно. Не будет же он ждать его у телефона.
Интересно, звонил ли Ванька в его отсутствие? Ведь он, Саша, даже не предупредил его о том, что на дачу уедет 8-го, днем, а не 9-го, с утра. А ведь звонил, наверняка. Может, даже переживал…
С этими беспокойными мыслями мальчик и уснул.

 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Звона будильника мальчик не расслышал. Родители в тот день уехали на работу пораньше, а бабушка осталась на даче по хозяйству. Потому, проснувшись, мальчик несколько минут нежился в кровати, не в силах понять – когда же зазвенит будильник. Обычно он всегда поднимался за несколько минут до звонка будильника, привычка выработалась с годами, а тут…
Скосив глаза на стену, он взглянул на еле слышно тикающие старые часы, оставшиеся еще от дедушки. Внутри все похолодело – было без десяти минут 8, а занятия начинаются через 25 минут. Проспал… Блин… А ведь хотел встать пораньше и позвонить Ваньке.
Вскочив, мальчик напялил рубашку с коротким рукавом, сунул ноги в брюки, затем кинулся в коридор, где несколько минут убил на поиски летних полуботинок – не тащиться же в школу в убитых на дачных грядках кроссачах.
А ведь сегодня Ванькина днюха… Как он мог забыть… Ничего, он уже вчера продумал, что подарить Ваньке – он ему подарит свой новый складной перочинный ножик с перламутровой рукояткой, который ему подарила бабушка на день рождения. Вещь полезная…
Сунув ножик в сумку, он забежал в ванную комнату и, наскоро пригладив растрепанную шевелюру, схватил сумку и побежал в школу.
Нехорошее предчувствие не покидало Сашу… Он даже понять не мог, чем оно может быть вызвано.
В классе царило невероятное оживление – ребята толпились возле доски, словно рассматривая что-то, шушукались, посмеивались вполголоса. Когда он вошел в класс ребята, сидевшие на своих местах, тут же затихли. Лишь один, Сережа Индюков по прозвищу «Индюк» закричал:
- Вот он, герой-любовник, - закричал он.
Весь класс, как по команде, расхохотался. В классе поднялся такой гвалт, что разобрать нельзя были ничего.
- Что происходит? – спросил Саша, не понимая...
Ребята возле доски расступились, открыв доску, на которой висела… Его, Сашкина записка…
Мальчик почувствовал, что земля уходит у него из-под ног, голова начинает кружиться, а в глазах потемнело. Чтобы не упасть он ухватился за край доски.
Что же это? Как? Откуда?
Только теперь, кажется, до него донеслись обидные выкрики одноклассников, презрительных и обидных, полных отвращения и издевки, бьющих будто кинжал в самое сердце:
- Я же говорил, что он пидарас…
- Да, точно, педрила.
- Ой, - говорила какая-то девочка, - как интересненько…
- А думали, он нормальный. А я с ним даже за одной партой сидел…
- А я ему еще списать изложение по Некрасову давала.
Что же… Как..
Ванька почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.
И почему? Почему любое упоминание о Ваньке из записки вычеркнуто. Точнее, замазано чернилами, да так, чтоб разобрать ничего нельзя было. Почему…
- А в кого же он втюрился то?
- Да в кого. В Павленкова, небось...
- Нет, Павленков не такой, он нормальный парень, - перебил всех громогласный Сажнов.
Только сейчас Саша заставил себя поднять глаза и взглянуть на Ваньку. Ванька сидел на своем месте, с бледным, будто фарфоровым лицом, не выражающим ничего кроме страха и какого-то непонятного презрения. Саша встретился с ним взглядом и… Ваня смущенно ответ взгляд в сторону.
И будто гром среди ясного неба прорезала сознание Саши страшная, полная безысходности и отчаяния мысль… Неужели это…
- А я вчера иду домой, - с издевкой в голосе хвастал Сажнов, - а возле подъезда стоит наш Ванек, а вместе с ним семиклассница Юлька Полякова из «математички». И знаете, что они там делали – поцелуйчиками занимались.
- Ого, - раздался в классе одобрительный рев одноклассников.
- А Ванька-то, молодчинка.
- Тогда кому это письмо написано?
- Откуда я знаю, там разберемся, - небрежно бросил Сажнов, с победным видом взглянув на Сашку, и, подражая голосу какого-то комментатора, начал, - а теперь, по многочисленным просьбам радиослушателей, я прочту вам всем повесть о неразделенной несчастной любви нашего с вами, надо полагать, ныне уже бывшего, одноклассника Александра Севостьянова. Итак, «началось это давно, и как это чувство объяснить, я не понимаю. Понимаешь – мне кажется, что ты мне нравишься. Ну, то есть это не то же самое, когда мальчик признается в дружбе другому мальчику…»
Всю злость, ненависть и отчаяние, поразившие Сашу всего несколько минут назад и, казалось, лишившие его инициативы, в то же время вложили в его тело столько силы, что, казалось, он был готов порвать Сажнова на куски. Бросившись вперед, он ударил кулаком Сажнова в грудь, да так, что тот отлетел к двери. Но боль в кулаках лишили Сашу последних сил и, когда мальчик уже был готов упасть, несколько ребят покрепче подбежали к нему и подхватили на руки. Мальчик рванулся, но его крепко держали за руки и локти. Сажнов поднялся и, вытирая пыль с брюк, подошел к Саше и изо всех сил ударил Сашу в живот. Мальчик упал, хватая ртом воздух. Он попытался подняться, но Сажнов снова ударил его, на этот раз ногой. Удар пришелся по почкам, и мальчик скривился от боли, чувствуя, что яркий свет под глазами меркнет.
- Полундра, Елена идет, - в класс вбежал Дима Котов.
Ребята бросились по местам. Поднялся, с трудом передвигая ноги, Саша. Чувствуя, что глаза застилают ему лицо, он взглянул на Ваньку. Ванька сидел, опустив голову. Даже не смотрел на него.
Что он сейчас чувствует? Что? Сволочь… Гад… Предатель…
Он просто взял его записку и притащил в класс. Дескать, полюбуйтесь, каков он. Друг называется…
А ведь Саша ему поверил, думал мальчик, с болью в сердце. Может, в первый и последний раз в жизни. А он... Лучше бы его, Сашу, избили до смерти Сажнов с приятелями, он был бы готов и на это тоже. Все равно теперь ему жить не дадут.
Скрипнула дверь и в класс вошла Елена Петровна. Она взглянула на стоящего возле парты Сашу, поморщилась.
- Севостьянов, ты почему не за партой? Урок начался. И что за внешний вид – брюки грязные, рубашка грязная…
- У него несчастье на личном фронте, неразделенная любовь, - с издевкой в голосе вставил кто-то из класса.
- Что? Какой – не поняла учительница.
- У нас Саша, оказывается, сохнет по мальчикам, Елена Петровна. Яркая индивидуальность, так сказать.
- Что? Саша? Поясни, пожалуйста, - пораженно воскликнула Елена Петровна.
Саша чувствовал, что глаза ему застилают слезы, а все тело трясет, будто судорогой. Схватив школьную сумку, мальчик бросился вперед, чуть не сбив с ног учительницу, и выскочил за дверь.

* * *

Весь день Саша где-то бродил, сам не зная, не понимая, куда идет и зачем. Лишь когда солнце село и на землю упали зловещие закатные сумерки, мальчик обнаружил, что находится возле конечной автобусной станции, расположенной рядом с городским лесопарком. Поправив на плече сумку, мальчик направился в самую чащу, не разбирая дороги, натыкаясь на острые сучья кустарников, царапаясь о незаметные в ночной темноте ветки деревьев.
Ему было все равно куда идти. Все равно назад он не вернется. Никогда…
В конце концов силы оставили его. Усевшись под толстым деревом, мальчик прижался к морщинистому вековому стволу и, поджав ноги, задумался.
Как люди могут быть такими жестокими? Как можно вот так, простым росчерком пера перечеркнуть жизнь того, кто тебе верит, того, кому ты веришь? И что чувствует теперь он? Сидит, небось, жрет свой праздничный торт и радуется, и даже не думает о нем. О Сашке.
Нужно было молчать. Хранить в своем сердце эту свою ненормальность, чтобы никто и никогда… Не узнал. Но они знают… Все. И мама, и папа тоже. Мама, небось, сейчас пьет корвалол, желая успокоиться. А отец сидит с ремнем в руках, ждет его. Лечить будет народными методами…
А ведь он… Никому, совсем никому не нужен. Совсем…
Теперь он понимал того мальчика, который выбросился из окна. Может, так оно проще? Забыть?
А, может, уехать отсюда? Забраться в какой-нибудь поезд, и уехать на юг. В книжках мальчик читал, что раньше мальчишки его возраста уезжали в Крым, жили на пристани, и подрабатывали в порту грузчиками. И на еду хватало. К тому же в Крыму тепло. В море рыбы полно. И купаться можно.
Уехать и тогда. Рано или поздно все забудут о нем. Что был такой Сашка Севостьянов, простой тринадцатилетний мальчишка, который любил книжки про войну и про всякие приключения, который терпеть не мог манную кашу и простоквашу…. Который был извращенцем и ненормальным…
И мальчик заплакал, от осознания своей ненужности, одиночества и беспомощности…

* * *

Проснулся он, когда уже совсем рассвело. Весело пели птицы, и солнце, пробивающееся сквозь вековые кроны деревьев, будто пыталось ободрить мальчика. Но идти не хотелось. Не было ни сил, ни воли, ни желания просто подняться на ноги. Странно, он не чувствовал голода, ни жажды, хотя больше суток ничего не ел. Да, вчера перед школой он не позавтракал даже. Торопился…
Хотелось пить… Только пить и все. Мальчик с трудом поднялся на ноги, и покачиваясь направился вглубь леса. Хорошо бы найти ручеек или речку. Ну, или пруд. Хотя, где он, этот пруд или речка, он не знал. Он забрел в такие дебри, что теперь не мог найти выход. Вообще, он не любил этот лесопарк – несколько лет назад в нем пропал какой-то мальчишка, катался на велике и пропал, и с тех пор об этом лесопарке ходила дурная слава.
… Он нашел небольшую ложбинку – она была полна дождевой воды. Нагнувшись, мальчик с наслаждением напился, хотя вода имела отвратительный вкус и пахла тиной и гнилыми листьями. После чего он повалился на кучу сухих листьев и забылся в тревожном сне.
…Так он провел еще одну ночь… Просыпаясь в темноте ночи, он подолгу сидел так, таращась в непроглядную тьму. Будто пытаясь увидеть так что-то. Странно, но страха он не чувствовал. Равно как и ночного холода. А ведь майские ночи бывают очень холодными. Его охватила какая-то необъяснимая апатия. Ко всему и ко всем…
И еще один день… Такой же солнечный и по-летнему теплый. Напившись воды из ложбинки, мальчик снова повалился на листья… Нет, нельзя вот так, мучительно зрела в нем мысль, ведь так можно и концы отдать…
Отдать концы…
Еще не отдавая себе отчет в том, что делает, мальчик открыл сумку. Там, среди учебников и тетрадок лежала скакалка, обычная скакалка, которую мальчик носил с собой для уроков физкультуры. Хорошая скакалка, крепкая…
Может, закончить это все? Чтобы не мучиться больше никогда. Он помнил, как в одном фильме герой, загнанный врагами в темный лес, окруженный со всех сторон, делает петлю из веревки и вешается, чтобы не даться врагам живому. Может, сделать так же? И все закончится…
Навсегда…
Будет больно, наверное. Но совсем недолго… Совсем-совсем…
И мальчику стало страшно. Так страшно, как не было страшно никогда в жизни… В отчаянии он схватил скакалку и размахнувшись, закинул ее из последних сил так далеко, как только смог. И, повалившись на сухие листья, заплакал, чувствуя, что не сможет… Вот так… Решиться…
… Проснулся он уже под вечер. Рядом лежала расстегнутая сумка, из которой высыпались учебники, тетрадки и те самые, злосчастные, записки. Нужны они теперь, как же… Собирая тетрадки мальчик вдруг наткнулся на незнакомую ему тетрадку по русскому. «Тетрадь по русскому языку Павленкова Ивана». Ах да… мальчик вспомнил, что Ванька давал ему на прошлой неделе тетрадку, переписать домашку. А он ее так и не вернул. Забыл… Он раскрыл тетрадку и мельком пролистал… Красивый почерк, аккуратный… Будто девчонка, а не мальчишка пишет…
Но… Стоп…
Что это?
Мальчик почувствовал, что руки его начали дрожать, а по телу пробежал озноб…
Почерк…
Знакомый, как… Он достал со дна записки, развернул их...
«…Ты меня совсем не знаешь, и я тебя тоже, хоть мы и учимся в одном классе...» и «Только я не могу, понимаешь, жить и знать, то, что ты мне не веришь.».
Буквы «у», «з», «р» - с одинаковыми завитушками на концах, буквы «ш» и «т» - размашистые, в то время как остальные буковки будто подогнаны друг под друга. И этот наклон…
Саша перелистнул тетрадку, еще, еще… И вот последний листок, порванный… Будто из него выдрали кусок бумаги…
Кусок, на котором… Саша расправил последнюю записку и приложил к тетрадке. Один-в-один…
Саша почувствовал, как слезы сами собой вновь хлынули из его глаз…
Ванька… Ванька, ну почему… Почему ты…

* * *

Слегка покачиваясь, в помятой и грязной рубашке, мальчик шел в направлении города. Он должен был. Должен… Найти его и спросить… Почему он так с ним поступил…
Ведь он ему тоже небезразличен. Саша помнил, как Ванька несколько раз, в процессе разговора, пытался ему что-то сказать. Пытался…
А он не слушал…
Значит, вот почему Ванька обиделся тогда, когда он, Сашка, назвал его записки «макулатурой». Ванька писал из от чистого сердца, а он, Сашка, не понял тогда.
И оттого Ванькино предательство жгло еще больнее.
Нужно найти его и спросить… Почему…
А там… Кто знает…
…Прохожие с удивлением смотрели на грязного мальчишку, в порванной на локте рубашке, кто-то даже попытался проявить сочувствие, но мальчик не обращал на них никакого внимания.
Лишь когда впереди показался знакомый Ванькин дом мальчик понял, что сил почти не осталось. Нужно срезать путь, через дворы. Так быстрее будет.
Двор был небольшой. Слева темнело здание старой бойлерной, с одной стороны отгороженное высоких забором в рост человека, с другой стороны стояли старые заброшенные бараки, а между бараками и бойлерной располагалась хоккейная коробка, на которой какие-то ребята, явно постарше Саши, играли в футбол. Не обращая внимания на ребят, мальчик направился в сторону темнеющего за бойлерной Ванькиного дома. Как вдруг…
- Вон он, держи его, - раздалось сзади.
Саша оглянулся – со стороны хоккейной коробки к нему бежал… Сажнов и еще трое или четверо ребят. Настрой их был вполне понятен. Но страха не было, было лишь четкое осознание того, что делать.
Мальчик поднял с земли кривую толстую палку и, выставив ее как меч, приготовился. Ребята замерли…
- Брось дубинку, педрила, - вызывающе ответил Сажнов.
- Брось и поговорим, давай, - ответил чернявый парень лет четырнадцати, в модных джинсах.
- Не брошу, - выдавил мальчик, сжимая палку.
Но тут… Один из ребят, стоящий чуть левее, бросился на Сашу. Саша не успел выставить палку вперед, парень выбил оружие из слабых Сашиных рук, а потом, сильным, хорошо поставленным ударом ударил мальчика по лицу. Все перевернулось в его глазах…
Прежде чем Саша успел что-либо сообразить, ребята подбежали к нему и начали избивать ногами лежащего на земле мальчишку… Били несильно, по туловищу, спине, ногам… Били так, чтобы унизить, еще больше… Хотя куда больше.
- Все, баста бить, - ответил тот чернявый парень, - поднимите его на ноги.
Его подхватили под руки и подняли… Саша пошатывался, из носа текла тоненькая струйка крови. Все тело жутко болело. Но он был жив и так просто они его не возьмут…
- Так, значит это именно тот подарок, о котором ты говорил, малой? – спросил парень.
- Он самый, - ответил Сажнов, и, обращаясь к Саше, с издевкой ответил, — вот видишь, Севостьянов, я же говорил тебе, что мы с тобой еще поговорим.
- Да пошел ты, - выругался Саша, сплевывая кровь.
- Че-е-е-е? Да ты….
- Тихо, - остановил его парень, - у меня идея есть… Берите его и тащите за мной.
Сашу подхватили под руки и потащили за здание бойлерной. Тут, между зданием и забором, росла береза. Мальчика толкнули к березе и, прежде чем он мог что-то сообразить, прижали спиной к дереву, больно заломили руки назад, а потом тот самый чернявый парень, вынув из штанов ремень, крепко стянул им запястья мальчика… Саша дернулся, но все было бесполезно.
- Я… Я кричать буду, - прохрипел мальчик.
- Ну, попробуй, - усмехнулся парень…
- По… Помоги… Помогите, - попытался крикнуть мальчик, но из его рта вырвался лишь хрип.
В ловушке… Гады… Гады…
- Так, малой, - сказал парень Сажнову, - ты вроде говорил, что у тебя дома видеокамера есть. Тащи, у меня идея есть.
- Но она отцовская, - ответил Сажнов.
- Мы на пару минут и все…
Сажнов убежал. Мальчик все так же стоял, привязанный к дереву. Он попытался дернуться, вырваться – но увы, сил не было. Да и привязал его парень крепко.
- Так, слушай, как тебя там звать? – начал парень.
- Са… Саша…
- Так, Саша, пока малой не пришел…. У тебя есть выбор – либо уйти отсюда самому, по-хорошему, либо…. Словом, лучше тебе не знать. Ты меня слушаешь?
Саша насторожился.
- Малой тебя все равно не оставит. А мы… мы люди мирные. Давай сделаем так – малой приносит камеру, и ты на камеру признаешься, что любишь мальчиков. Что пидорас и все такое. Станешь у нас… Звездой экрана…
- Иди ты…
- О, храбрый мальчик, - усмехнулся ответил парень, а остальные загоготали, - но я продолжу, если ты не против… Второй вариант – ты отказываешься. Твой выбор… Но поскольку у тебя альтернативы нет, то в случае, если ты откажешься, тебе придется… Сделать нам всем приятное… Ты понимаешь?
Парни загоготали, а мальчик в ужасе зажмурился. Нет, он не понимал еще в полном объеме, что от него добиваются эти мерзавцы, но чувствовал, что это что-то такое… Что гораздо страшнее побоев.
- Ну, что, будешь хорошим мальчиком? Или станешь хорошей девочкой? – гоготал парень.
Ах если бы не забор. Если бы…
- Ну, по-хорошему или как? – спросил парень, расстегивая ширинку на своих джинсах.
И тут…
- Оставьте его, гады, - раздался крик.
Саша повернул голову – со стороны бараков в их сторону бежал… Ванька, а вместе с ним два взрослых мужика… У одного в руках была палка.
- Бежим, - заорали парни.
- А ремень. Мой ремень у него, - заорал чернявый парень, - он же финский, блин…
- Бежим…

Успели, подумал мальчик… Не чувствуя ничего, ни боли, ни слез на щеках… В глазах у него потемнело и он потерял сознание…
А потом было забытье… Будто сон…
А, может, его просто не стало?

* * *

- …Так что подонков этих поймали и будут судить, - закончила мама, сидя возле Сашиной больничной койки.
- А Сажнова… Сажнова поймали? – шептал мальчик
- Сажнова… Да, но он ведь несовершеннолетний. Его перевели в другую школу. Тем более, когда стало известно о той шутке с запиской.
- Какой шуткой? – у мальчика все внутри похолодело.
- Именно Сажнов подкинул ту записку. Он во всем признался. И учительница всем объяснила, что это была просто чья-то злая шутка. Но не переживай – в следующем месяце мы переезжаем в новую квартиру, дождались переселения, наконец… И там ты будешь ходить в другую школу. Тебе не придется никому ничего объяснять.
- Не может быть. Но как записка оказалась у него?
- Не знаю. Саша, очень много вопросов. И в следующий раз, прошу, не убегай из дома без разрешения.
Мать улыбнулась.
- Ладно, я пойду, тут к тебе пришел твой товарищ…
- Товарищ? - Саша удивился.
Открылась дверь и в палату робко вошел Ванька. В своем неизменном костюме цвета хаки – шортиках и футболке.
Сашка отвернулся. Зачем он тут…
- Ну, мальчики, мне пора, - ответила мать. Да, Ваня, доктор сказал, чтобы недолго, Саше надо на физиотерапию.
- Ладно, - ответил Ванька.
Ванька подошел и присел рядом на Сашкину кушетку. Дотронулся до Саши…
- Чего тебе? – буркнул Сашка.
- Саш, - виновато начал мальчик, - я… прости… Болит?
- Нет, только запястья в синяках все, - ответил Саша, не поворачиваясь
- Ты когда сознание потерял, я подумал, ты умер. Я так плакал, представляешь, как девчонка…
Саша молчал, не в силах ответить.
- Я в магазин шел, вижу – драка какая-то. А потом тебя увидел, как тебя куда-то потащили те уроды. Я перепугался так… Кинулся к телефону автомату было, да, думаю, не успеет милиция. А тут гляжу – сосед наш, дядя Рома с работы возвращается, а с ним приятель. Я к ним, кричу, мол, там друга моего убивают, помогите. Ну, они похватали дубины какие-то и за мной. Успели… еще бы чуть-чуть… Дядя Рома, тот спортсмен, легкой атлетикой занимается – за парнями погнался и одного, чернявого какого-то поймал… Тот всех своих друзей и выдал. Представляешь (Ванька хихикнул), у парня того штаны все время сваливались, как мешок какой.
- Это он меня своим ремнем связал, - ответил Саша, потирая запястья.
Ванька помолчал, собираясь с мыслями.
- Саш, - серьезно начал он, - с той запиской… Это не я. Я вообще понятия не имел о ней. Ты ее мне незаметно подкинул что-ли?
- Да, перед праздниками. Дневник попросил у тебя и… Подбросил…
- А я как в школе увидал записку, на доске, так мне чуть плохо не стало. Почерк узнал твой сразу. Прости, я просто струсил, когда ты… Когда тебя…
Ванька заплакал.
- Как записка тогда оказалась в школе? – спросил Саша, поворачиваясь к Ваньке, - и хватит ныть, чего ты...
- А ты не понял? – чуть не крича ответил Ванька, - это все Настюха.
- Сестра? – удивился Саша.
- Она… Я в школе к ней подбежал на переменке… Ну, когда ты убежал уже. К стенке ее и прижал, говорю, ты Сашку свинью подложила?
- А она?
- Призналась… Дура… Говорит, что такие как я ничего другого не заслуживаю…
- Да о чем ты? – Сашка приподнялся.
- Понимаешь… Ну, - Ванька перешел на шепот, - я когда в прошлой школе учился, то там у нас с одним мальчиком… Ну, было… Мы с ним у него дома в приставку играли, и он начал приставать… А я ему ответил… Нам хорошо так было. Мы письмами обменивались, перезванивались. А потом… Одно письмо ему сестра нашла и передала его родителям. Скандал был, но Витька… Его Витька звали, Витя… Словом, он не признался, не сдал меня. А Витька в другой город вообще. Да все равно, меня травить стали, «голубым» обзывать. Вот мы и переехали в другой район, по обмену. А сестра на заметку это взяла видно. Ну, что я на мальчиков западаю…
- Зачем она так?
- Потому что ненавидит. Я ведь в семье любимчик, понимаешь. А она так, сбоку припеку. Бесит ее, что меня родители любят больше. Вот она и поступает так, чтобы досадить мне, сделать больно, сделать так, чтобы я мучился так, как она. Вот и с тобой так…
- Наверное, - Саша догадался, - она увидела, что я подкладываю тебе записку…
- Она рассказала, что передала записку Сажнову, чтобы он ее подкинул.
- Сажнову? – удивился Саша.
- Ага. Оказывается, Настюха со старшим братом Сажнова встречается, и она часто с самим Сажновым видится. Она сама мне сказала. А Сажнов еще и сказку придумал, что я с соседкой. Ну, целовался…
Как люди могут быть такими жестокими, горько думал мальчик. Лицемерить перед теми, кто им роднее всех на свете.
Но это уже было не так важно. Важно, что друг, в котором ты ошибался, на самом деле тебя не предавал. И как ты мог ошибаться в нем?
- Знаешь, теперь домой идти не хочется даже. Тем более родаки в отпуск уезжают, на месяц целый. А я с ней остаюсь, - горько ответил Ванька
- Да хватит тебе реветь, - улыбнулся Саша, - а знаешь что? Переезжай к нам на все лето. Мы летом на новую квартиру переезжать будем, твоя помощь очень нам потребуется.
- К тебе? Домой? – обрадовался Ванька, но тут же изменился в лице, - ты в другом районе жить будешь?
- Да, но, - Саша покраснел, - я попрошу, чтобы меня в этой школе оставили.
- Нет, лучше пусть меня в твою новую школу переведут. А то мне Сажнов житья не даст.
Мальчики помолчали…
- И, Ванька, только, - наконец решился Саша, - я про ту записку… Я не шутил, когда… Когда…
Саша почувствовал, как из глаз у него начинают течь слезы.
- Я знаю, - ответил Ванька, - я с самого начала это знал. И знал, что ты такой же, как я… Давно смотрю, как ты меня пялишься. Я и шорты тогда, на физре, понимаешь. Для тебя одел, чтоб тебе приятно было. И когда в школу в шортах тоже… Я сначала думал, что это ненормально, но теперь… Теперь я понимаю, что это такое, когда ты совсем один и тебя никто не понимает.
- Но ты ведь понимаешь, - сквозь слезы улыбнулся Саша, и запинаясь, процитировал:

Когда чувства придут – не узнаешь,
Если сердце прикажет – краснеешь.
Только я не могу, понимаешь,
Жить и знать, то, что ты мне не веришь.

Ванька улыбнулся сквозь слезы.
- Значит, ты все еще хранишь мою «макулатуру».
- Это не макулатура, это хорошие стихи. Самые лучшие… Понимаешь?
Снова это чувство… Когда сердце рвется наружу и хочется так много сказать, но слова застревают в горле…
Какое это все-таки странное, неописуемое простыми мальчишечьими фразами, потрясающее нежное чувство. Саша невольно прикрыл глаза и… Почувствовал на своих губах вкус теплых и влажных Ванькиных губ, восхитительно пахнущих яблоками, нежным морским ветром, теплым майским солнцем и еще чем-то таким, что хочется сохранить в своем маленьком сердечке, чтобы не отдавать это чувство никому. Кроме того, кому ты по-настоящему дорог.

 

ЗАПИСКА. ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

И кто только придумал эту дурацкую летнюю школьную практику, невесело думал Сашка, направляясь в школу теплым июньским утром. У всех каникулы как каникулы, вон, соседские ребята - кто в лагерь укатил, кто в деревню, кто даже на дачу. Да на даче во сто крат лучше, чем тут, в пыльной Москве. Утром бежишь в школу и до обеда то территорию с граблями шерстишь, то дорожки подметаешь, то в классах парты отмываешь от всяких каракуль там, то подоконники. То полы драишь как проклятый. А днем приходишь домой и помогаешь своим родителям до вечера собирать вещь для переезда на новую квартиру. Вся квартира заставлена коробками, чемоданами, ящиками, тюками, прочей фигней. Не пройти, не проехать, блин… даже книжки – и те уже упаковали. И еще воспитывают то и дело при этом:
- Саша, ну чего ты такой грустный сидишь? Иди, погуляй во дворе, что-ли?
А с кем гулять? Все ребята поразъехались. А Ванька болеет – траванулся дурацким пирожком с грибами. Говорил же ему, злился про себя Саша, не покупай эту гадость, в нее все, что угодно положить могут, кроме грибов. Вон, даже в колбасу, говорят, туалетную бумагу добавляют, в хлеб - древесные опилки, а в молоко – стиральный порошок. Говорят… Но, нет же, не послушал… Теперь лежит, третий день уже, с животом мучается. На таблеточной диете, блин.
У всех родители как родители. Вон, половину его одноклассников родители «отмазали» от практики, написали записки в школу в стиле «наш сын, Вася Пупкин, будет проходить школьную практику в деревне, на сельхозработах». Почему он, Сашка, не может проходить практику по месту жительства? Вон сколько барахла вывезли на новую квартиру, а еще больше он, Сашка, оттащил на помойку на своем горбу. А в награду:
- Сашенька, возьми денюжку, купи себе мороженое. И не покупай эту гадость, пепси, фанту и прочую отраву.
Мамочка родная, мне уже тринадцать, горько думал мальчик. Давайте я уже сам буду решать, что мне делать и как?
И с кем…
От этой мысли невольно сделалось жарко. И еще больше засосало под ложечкой от тоски… Что Ваньки нет рядом. И еще родаки его. «Нет, Ваню навестить нельзя, он очень болен. А вдруг дизентерия».
Хорошо, хоть их новая квартира находится не где-нибудь, «у черта на куличках», а рядом, всего шесть остановок на автобусе. Правда, школу все равно придется сменить – новая школа совсем рядом, всего в минуте ходьбы. И с Ванькой они смогут видеться часто-часто. Каждый день…
Одно радовало только – на школьную практику можно ходить не в форме. Родители для него специально приготовили старые драные джинсы и такую же джинсовую рубашку, которые не стыдно было и выкинуть. Но Саша не стал церемониться, а попросту взял ножницы и обрезал джинсы повыше колена. Ну, то есть совсем-совсем повыше… Чуть ниже бедра… И пускай в них его худая фигура кажется еще более худой (особенно после двух недель больничной диеты) – все равно…
Конечно, мама с бабушкой поворчали, поворчали… Особенно бабушка. Зато папа одобрил – мол, он в наше время в таких же бегал и ничего. И ему Сашка был благодарен.
Что скажут одноклассники его не особо волновало. Не он единственный мальчишка, кто ходит на практику в шортах.
Эх, увидел бы его Ванька…

* * *

Почему-то вспомнился тот день, когда Саша вновь появился в школе, выписавшись из больницы. Сердце волнительно трепетало – как-то воспринят его появление одноклассники. Нормально восприняли, даже более чем – по школе прошел слух, что именно благодаря Саше Севостьянову был пойман опасный бандит, шестнадцатилетний Василий Ромахин (тот самый «чернявый», который издевался над Сашкой). На переменке Сашку обступили одноклассники и, перебивая друг друга, расспрашивая о том происшествии:
- А ты правда, с ним врукопашную схватился? Или ты вооружен был?
- Не испугался, только честно, а?
- А говорят, Ромахин карате занимался. Даже разряд имеет.
- Сам ты разряд… Черный пояс…
Сашка лишь улыбался, не успевая отвечать на вопросы. Но самым главным для него стали слова старосты, Ленки Сидоровой:
- Саша, - ответила он, смущаясь, - ты нас прости, пожалуйста, ладно? Это ведь все из-за Сажнова.
- Да, ладно, - как ни в чем не бывало отвечал Сашка, - я же все понимаю.
Сажнова в классе не было. По слухам, он болел. Как же, как же… После всего, что произошло, ему лучше вообще в школе было не появляться.
На душе было легко и спокойно. И не из-за одноклассников, и не из-за того, что Сажнова он больше не увидит. А в том, что Ванька, как и следовало ожидать, стоял тут же рядом с ним, как всегда, немного смущенный и… Такой милый…
И, как обычно. В своих шортиках и рубашке цвета хаки. И плевать на запреты учителей.
В первый же день писали итоговые контрольные по алгебре, геометрии и русскому. Сашка, к удивлению многих, справился чуть ли не лучше других – «пятерки» по алгебре и геометрии и «четверка» по русскому, да и то - оценку снизили из-за его почерка. Вот тебе и пропустил занятия.
Разумеется, пока Сашка был в больнице, Ванька приходил к нему и ребята вместе занимались, делали уроки, повторяли пройденный материал. Вот Сашка и подтянулся.
Впрочем, не только уроками…

* * *

Если бы Сашке сказал кто-нибудь, например, пару месяцев назад, что он будет целоваться с кем-нибудь, то он бы лишь фыркнул в ответ. Нужны ему эти телячьи нежности? Да и он кому нужен, простой нескладный тринадцатилетний мальчишка? Девчонки на него и внимание-то не обращают, да и ему эти выскочки ну нужны – только и могут, что строить глазки, шушукаться и хихикать над тобой где-нибудь в уголке, а ты стоишь рядом, как дурак, краснеешь, бледнеешь и думаешь – когда же они заткнутся. А тут… первый поцелуй. И поцелуй… С мальчиком… Каждый раз, вспоминая тот, свой первый поцелуй, у него вся душа буквально уходила в пятки – от какого-то внутреннего смущения, стыда, и в то же время так начинало биться сердце, переполняемое восторгом и чем-то еще, совсем неизведанным, что не описать и словами. Это сродни тому чувству, когда ты зимой, оседлав санки, летишь вниз по склону горы, твое дыхание перехватывает, а сердце рвется из груди, наполненное радостью и восторгом от скорости. Когда кажется, что тебе все по плечу, любая опасность и преграда. Потому что ты больше не один.
Тот поцелуй он не забудет никогда. И вкус Ванькиных губ, мягких и нежных, будто шелк. И его дыханье, теплое и волнительное, проникающее внутрь тебя, пронзающее будто игла своим пьянящим ароматом, с головы до пят, наполняя твое сердце неизведанной, неописуемое нежностью, переходящей в неописуемую страсть. Когда внизу становится горячо-горячо, когда руки дрожат, а прикосновения губ, из робких и несмелых, будто нерешительных становятся все более и более яркими, обнажая подлинные чувства, сближающие эти два юных сердца, некогда затерянные не необъятных просторах Вселенной, но ныне нашедшие себя и друг друга. Когда хочется оторваться от этого нежного вкуса лишь для того, чтобы своими губами прижаться к нежной гладкой коже Ванькиных щек, пунцовых от нежности, переполняющей их обоих. Вдохнуть запах Ванькиных волос, чуть сбивая спесь с аккуратно постриженной шевелюры, а потом спуститься ниже и ниже, приподнимая Ванькину футболку и проникая глубже, в таинства нежного Ванькиного тела, вдыхая дивный аромат его кожи, прикасаясь в покрытой мелкими бисеринками пота гладкой Ванькиной груди, чуть задевая за тоненькие пупырышки сосков. И чувствовать при этом, как Ванькины горячие ладошки ласкают твое тело, грудь, поднимаются чуть повыше, ласкают твои плечи, руки, нащупывают пальцами тонкие запястья, твои чуть дрожащие пальцы и мокрые от пота ладошки. А затем снова переходят к телу, спускаются ниже, и ласкают твои бедра, коленки… А потом снова, как на качелях, выше и выше. Туда, где тонкой материей сокрыто то, что вот уже целую вечность пытается вырваться из темницы, разрывая шаблоны кажущейся незыблемой вечности. Концентрируя на кончике тонкой иглы всю нежность и страсть, что есть в тебе самом, в твоем сердце, в том, что управляет твоими эмоциями, движениями и чувствами.
Сашка почувствовал, как тонкие Ванькины пальцы ухватились за тонкую резинку его плавок и… Мальчик почувствовал, как все его тело будто пронзило судорогой, в которой смешались чувства небывалого стыда, смущения и чего-то такого, с чем бороться не хотелось, а хотелось лишь отдаться этому странному чувству…
Нет, так нельзя… Это же… Некрасиво, неприлично, не… неправильно.
И в то же время… Это же Ванька. Ему можно. Пусть видит, пусть….
Ай… яркий импульс пронзил Сашино тело от ласкового прикосновения горячих ладошек Ваньки к его набухшим яичкам. Щекотно не было, а было лишь…
Ай, что это... Такое…
Импульс угас, но лишь для того, чтобы новый, еще больший импульс небывалой нежности поразил мальчика. Еще сильнее, чем тогда, в душе, дома, сильнее, чем…
Саша скосил глаза и увидел, как Ванька… Взял у него торчащий карандашиком член и медленно вводит себе в рот. Хотелось крикнуть, но слова будто застряли в горле, а наружу вырвался лишь стон. Хотелось убежать, спрятаться куда-то от этой стыдливой страсти, и в то же время… Хотелось поддаться ей… До конца…
Именно в этот момент мальчик понял, что Ванька… Полностью доверяет ему, Сашке… Доверяет настолько, что готов даже переступить зыбкую грань стыдливости, но, чтобы он, Саша, смог почувствовать себя на вершине того блаженства, когда… Когда…
Аааах… Еще один импульс, мощнейший, исходящий из глубины твоего тела. Почти как тогда, в тот раз, в ванной, но, опять же, намного, намного сильнее – настолько сильнее, что описать его в единицах измерения чувственности было невозможно. А можно было лишь почувствовать, как из тебя вырывается нежный сладкий сок страсти, заполняющий Ванькин рот, а из твоего рта доносится лишь стон, который сдержать уже не получается.
Без сил Сашка повалился на кушетку и… заплакал… Заплакал, сам не понимая, что с ним. Рыдания сотрясали покрытое влажным потом Сашкино тело, будто вернувшаяся страсть пыталась до конца извести измученное от недосказанности и недопонимания истинного себя сердце мальчика. Встревоженный Ванька бросился к другу.
- Саш, Сашка, - тормошил он Сашу, - ну… ты чего? Чего?
- Ванька, я… Мне… понимаешь, так… - сквозь слезы шептал Сашка.
Ну, почему он… Не понимает… Ведь он должен… Должен понять, что Сашка чувствует сейчас…
Ванька понял. Он обнял Сашку и прижался к нему. Так они и лежали, без слов, тихо, глядя друг на дружку, прижимаясь истерзанными непонятной страстью душами друг к другу. Ведь истинные чувства понятны и без слов.
Лежали, пока в коридоре не послышался шум шагов медсестры – Сашке пора было на физиотерапию. Ванька еле успел вскочить на ноги. И как только их не застукали? Мальчики переглянулись и еле заметно улыбнулись друг дружке.
…Ванька приходил к нему каждый день. И они вместе, уединившись в укромном уголке больницы, наслаждались друг дружкой. Укромный уголок найти было несложно – несколько кабинетов в конце коридора были закрыты на ремонт, а сам коридор заставлен старыми шкафами, столами, тумбами и прочей ненужно мебелью, за которыми так легко был спрятаться. Конечно, все равно приходилось соблюдать осторожность. Но, видимо, само провидение помогало ребятам…
И все-равно риск был велик. Потому, как только Сашку выписали (а мальчик несколько раз просил врачей, чтобы его выписали пораньше, ну, школа там и все такое) они с Ванькой переместились в Ванькину квартиру. В Сашкиной квартире был полный бардак в связи с переездом, да и родители не отлучались. А у Ваньки родители работали с утра до вечера, а ненавистная Настюха целыми днями пропадала где-то у подруг. И что могло быть более приятным, чем время проведенные с Ванькой.
…Обычно инициативу всегда брал Ванька. Начиная с легких поглаживаний, поцелуйчиков, он, будто играя с Сашкой, заманивал его в свои объятия, с которых и начиналось их «маленькое безумие». Но иногда Сашка сам брал на себя инициативу, будто исподтишка бросаясь на Ваньку будто дикий тигр, а Ванька, делая вид, что пугается, пытался улизнуть от него. Но все равно неизменно оказывался поверженным, а Сашка, с торжеством победителя, садился сверху, Ваньке на грудь и, сгорая от нетерпения, сам снимал с себя трусики.
Поначалу Сашка боялся сам попробовать на вкус Ванькиного «дружка» и, чем больше они встречались, тем больше он понимал, что Ваньке нужно нечто большее, чем простые валяния на кровати, ласки и поцелуйчики, оканчивающиеся оральными ласками Сашкиного «писюна», от которых Сашка просто млел. Однажды, когда мальчики в очередной раз изводили себя «вручную», теребя своих «дружков», Саша предложил, буквально краснея от стыда из-за своих слов:
- Ванька, а можно я… Попробую, ну… Это как ты у меня?
Ванька лишь улыбнулся и поднялся, а Сашка, чувствуя, что от стыда готов расплакаться, встал на коленки перед Ванькой. Какой же он красивый… Стройное, изящное тело, гладкий теплый, как сваренное вкрутую яичко, животик. И… он, внизу… Он был побольше, чем у Сашки. У Сашки что – так, торчащий, похожий на толстенький портняжный карандашик, писюн, с еще не до конца оформившейся головкой. С голым, как у младенца, лобком. У Ваньки нет… Потолще, с оформившейся большой головкой, крупными шариками яичек. И лобок был весь покрыт волосиками. Правда, не очень густыми, и было их не так много, но все равно… Он казался таким… большим, что Сашка боялся, что просто дышать не сможет если возьмет его. Как же решиться… Как…
- Сашка, не бойся, - шептал Ванька, гладя Сашу по голове.
- Я и не боюсь, - прошептал в ответ Сашка, поднимая голову и слабо улыбаясь, чувствуя, что его всего трясет от какого-то непонятного ему страха.
- Это классно, попробуй. Не бойся, если тебе не понравится, я это пойму… И не обижусь, ну вот честно-пречестно…
Ванька, смущаясь, приблизил свое лицо к торчащему, будто уставившегося на него своим крохотным глазком, Ванькиного члена. Зажмурился… Нет, не получится, в отчаянии подумал мальчик.
- Сашка, я с тобой, - успокаивал ему Ванька, пальцами шебурша Сашкины волосы.
Сашка открыл рот и жмурясь, впустил в себя Ваньку, обхватив губами его естество. Странный он был на вкус. Чуть солоноватый, чуть терпкий, чуть… еще какой-то. И снова, будто какой-то странный импульс пронзил Ваньку, а его невидимые отголоски волной нежности одарили Сашку, заставив его невольно вздрогнуть…
- Сашка, ну, давай. Чуть, чуть, языком… - шептал Ванька, и Сашка чувствовал, как Ванька волнуется за него, а его естество будто просится взять еще глубже…
Он не может подвести друга. Того, кто в него верит, доверяет. Ведь у них не может быть друг от друга никаких секретов. Ни в дружбе, ни в чем-либо еще. Ни в эмоциях, ни в страсти…
В этот момент они были единым целым. Сашка – продолжением Ваньки, а Ванька – его началом. Единым…. Целым.
Было удивительно и странно. И естественно…
Сашка чувствовал, как Ванькино естество растет, а сам мальчик, будучи уже не в силах сдерживаться, весь дрожит, как одинокий лист на ветру, не в состоянии скрыть свои стоны. И от его стонов Сашка сам возбуждался еще больше, еще сильнее, чем прежде… Лишь время от времени Саша поднимал глаза на Ваньку, не выпуская это их «общее начало» из своего рта, будто спрашивая: «Я все правильно делаю, да»?
Ванька все глубже входил внутрь Сашкиного рта, готовый в любой момент…
- А-а-а-а-а-а-х, - простонал Ванька и в Сашкин рот брызнул терпкий, приятный на вкус, Ванькин сок. И Сашка проглотил его, весь, до последней капли.
И только теперь, прижавшись в еще дрожащему от возбуждения Ваньке, он заметил, что его собственное тело покрыто липким соком. Его, Сашкиным соком.
Они это сделали одновременно…
Ведь теперь они были частью одного-единого начала.

* * *

Мальчики лежали на Ванькиной кровати, прижавшись друг другу. Все еще мокрые после освежающего душа, который они, конечно же, приняли вместе. Сашка лежал и пальцами гладил нежные Ванькины бедра, покрытые россыпью мельчайших водяных капелек. Вид у него был невеселый… кажется, он думал о чем-то.
- Сашка, - шептал Ванька, прижимаясь к мальчику.
- Ну, чего? – буркнул Сашка, поворачиваясь.
Ванька улыбался, своей милой и открытой улыбкой, и его непослушная прядь волос смешно спадала на его глаза.
- О чем ты думаешь? – спросил Ванька.
- Ни о чем…
- Не ври. Я же вижу, что ты врешь.
- Да… Что завтра эта проклятая практика начинается. И еще учебники тащить сдавать.
- Врешь, ты о другом думаешь…
Сашка вздохнул.
- Понимаешь, - начал он, - получается, что то, что у нас… Ну, с тобой… Об этом ведь никто знать не должен, ты понимаешь… Потому что если узнает, то…
Ванька не ответил, рассеянно играя прядью своих волос.
- Вань…
Ванька печально улыбнулся.
- Да, я знаю. В лучшем случае в психушку попадем.
- Но ведь мы не… такие. Мы же нормальные, - возмущался Сашка.
- А попробуй это доказать тем старым пердунам, что в больнице сидят. И нашим с тобой родакам. Сашенька, Ванечка, - улыбаясь ответил Ванька, подражая голосу матери, - мальчики, вас только врач посмотрит, таблеточки пропишет и все будет хорошо.
- Ага, таблеточки… Меня отец ремнем лечить будет. Два года назад я модель планера собрал, начал дома запускать и случайно в телек попал. Телек взорвался, к счастью, все обошлось. А меня отец так ремнем отходил, да кулаками в придачу, что потом два дня дома отлеживался.
- Кулаками? – ахнул Ванька, - а мама?
- А мама тогда в отпуске была, в санатории. Приехала, отцу выговорила, конечно. А, - Сашка махнул рукой.
Они помолчали.
- Выходит, так и жить, скрываясь от других? – не выдержал Сашка.
- Да, - печально улыбнулся Ванька, - одно только радует. Детство уже совсем скоро уйдет. Мы повзрослеем, станем взрослыми дядьками. Выучимся. Работать пойдем. А там и семьями обзаведемся. Мне уже четырнадцать, скоро голос портится будет, как у взрослого станет. А там до седых волос недалеко. Вон, у моего папы седые волосы уже в 20 лет появляться стали.
- Да, брось, это еще не скоро будет, - пытался подбодрить друга Саша.
- Заметить не успеем, как вырастем.
- Но ведь мы же останемся вместе, все равно? Будем дружить…
- Будем, - отрешенно ответил Ванька и отвернулся.
Расстроился, подумал Сашка.
- Вань, не расстраивайся, пожалуйста, - ответил Саша.
- Я и не расстраиваюсь, - ответил Ванька, не поворачиваясь.
- Расстраиваешься. Я же чувствую…
- Глупости, - Ванька повернулся и Сашка увидел, как на его лице сияет улыбка, - ну, немножко расстроился, а подумал о хорошем, и вот.
Он поцеловал Сашку в губы… Мальчик ответил, но как-то невпопад.
- Послушай, - начал Саша, - а вот Сажнов… И эти, ну которые меня били… Называли меня словом таким, ну… Нехорошим. Пидором, что ли… Мы что, правда, эти…
- Нет, мы не такие, - ответил Ванька уверенно, - мы не пидоры. Мы сами по себе. А пидоры – это которые в попу.
- Что – в попу? – не понял Саша.
- Ну… Это делают… – неуверенно ответил Ванька
- Да что? – рассердился Саша, - что ты никогда прямо не говоришь, все тайнами какими-то?
- Что, что? Трахаются, вот что, как мы в рот друг друга, так они в зад - ответил с досадой в голосе Ванька.
Саша побледнел вот страха. Как это можно, чтоб вот так… Как это? Это как же… Это же больно ужасно.
- Но это же больно, наверно?
- Больно.
- А ты откуда знаешь, что больно? Сам что-ли…
Сашка осекся, понимая, что сказал что-то не то. Глупость какую-то. Он заметил, как по Ванькиному лицу пробежала тень недоверия… Буквально на мгновение.
- Ванька, прости, - кинулся к нему Сашка, - я не хотел обидеть тебя. Я…
- Да ладно, - улыбнулся Ванька, своей обычной милой улыбкой, - знаешь, многие пацаны, ну, пробуют это. И многим нравится, я, правда не знаю, почему… Я вот сам не пробовал, но Витька… Тот мальчик, с которым я… Тогда. Тот пробовал. Правда, не по своей воле. Его в интернате старшаки…
Ванька замолчал, не решаясь продолжать. Сашка чувствовал, что ему непросто говорить о том, кто пострадал за него, взял вину на себя за то, что связывало их обоих. Вместе…
- А ты все-таки еще совсем мальчишка, Сашка, - как ни в кем не бывало улыбался Ванька, - о таких вещах простых не знаешь.
- Сам мальчишка, - парировал Саша, - думаешь, тeбе четырнадцать, так уже взрослым стал, да?
- А ты попробуй, справься, - начал подначивать его Ванька.
- И попробую…
- И попробуй…
- И попробую…
Сашка вскочил, навалился на Ваньку и мальчишки начали весело бороться, пытаясь подмять друг дружку под себя. Сашка был посильнее, но Ванька половчее. Уже через мгновение Сашка лежал на спине, а Ванька держал Сашкины руки, заведя их мальчику за голову.
- Пусти, - задергался Сашка.
- Не пущу, - парировал Ванька.
- Пусти, блин, ну.
Мальчик дернулся раз, другой. Но Ванька крепко держал ему руки, наслаждаясь моментом превосходства. И тут…
Ванька вдруг побледнел, отпустил Сашкины руки и испуганно отскочил на другой конец кровати. Смущенно прикрываясь спереди, будто впервые в жизни предстал перед другом обнаженным. Саша, потирая запястья, поднялся, недоумевающе поглядывая на Ваньку. Оглянулся – все, как обычно… Вроде бы…
- Ты чего? – недоумевающе спросил Саша.
- Странно как-то, - прошептал Ванька.
В голосе его звучали нотки страха.
- Да что с тобой? – волнуясь за друга спросил Сашка.
- Понимаешь… Сейчас, странно это все. Когда ты лежал, а я тебе руки держал. Когда ты пошевелиться не мог…
- Ну, говори же, - чуть не плача попросил Саша.
- Только не ругайся, ладно? – заискивающе ответил Ванька.
- Хорошо, -удивился Сашка.
- Понимаешь… Когда ты лежал сейчас… Я почувствовал, что хочу… Нет, не так, как всегда… А намного сильнее. Ну, чтобы ты пошевелиться не мог.
- Я не понимаю… Что ты имеешь в виду? – не понял Саша.
- Я, - Ванька явно волновался, - я подумал, что было бы… Подожди, я сейчас.
Ванька соскочил с кровати и, сбегав в соседнюю комнату, притащил оттуда пояс от маминого халата. Саша недоумевая посмотрел на друга.
- Ты… Ты чего?
- Ложись на спину и руки вверх вытяни, чтобы они за головой были, - попросил Ванька.
Саша послушно улегся. А Ванька, ловко запрыгнул на кровать и, усевшись верхом на Сашкину грудь, свел вместе запястья друга и ловко связал их за Сашкиной головой. Саша и пикнуть не спел.
- Ванька… Ванька… Ты чего? – испуганно заверещал мальчик.
- Не бойся, пожалуйста, - умоляюще зашептал Ванька.
- Не надо, - Саша начал вырываться, пытаясь порвать путы. Не тут-то было.
- Я очень хочу… Так, понимаешь? Ну, Саш, ну один разочек, а?
Саша кивнул и закрыв глаза, тут же почувствовал, как в его рот входит Ванькин стоящий до упора член…
Было неприятно и больно. И еще эти голоса в голове… Те голоса, когда его привязали к дереву те парни – «Ты сделаешь нам приятное…» и «Будешь послушным мальчиком».
…Стало страшно. И больно… Внутри… Он снова переживал те неприятные минуты. Снова казалось, что сейчас произойдет что-то непоправимо жуткое, что-то такое, после чего возврата уже не будет.
Одна мысль только грела его в этот момент – что так хочет Ванька… Что ему сейчас хорошо… Что ему так нравится…
И в то же время это пугало…
И Саша лежал, позволяя изнывающему от страсти Ваньке входить снова и снова в его рот. Лишь слезы беззвучно лились из Сашкиных глаз.
Он не почувствовал, как потоки Ванькиного живительного сока полились на его тело, орошая грудь, губы теплом вырвавшейся на свободу страсти… Он слышал только те голоса… Тех парней, которые…
Которые… Были… Там...
В глазах мальчика потемнело…
Саша, видимо, на мгновенье провалился в забытье, всего лишь на мгновение. И очнулся он лишь от плача Ваньки, тормошащего его.
- Сашка. Са-а-а-а-шка. Ну пожалуйста… Ну прости… Я… Я не подумал. Я всего лишь…
Саша открыл глаза. Его руки уже не были связаны. Лишь неприятно ныли запястья. От той ли боли, которую причинил своей необузданной страстью Ванька? Или это была еще та, не позабытая до конца боль. Боль от страха перед теми, кто сильнее тебя, теми, кто упивается своим превосходством над тобой, а ты ничего, совсем ничегошеньки не можешь им противопоставить.
- Сашка, Саша, - Ванька бросился покрывать поцелуями залитое слезами и его собственным соком лицо друга.
- Ладно тебе, - небрежно буркнул Саша, пытаясь показать, что ничего плохого не произошло, - свои нежности прибереги, а то совсем как девчонка расхныкался.
Но Ванька, видимо, все понял. Во всяком случае, на его бледном лице это читалось невооруженным глазом.
- Сашка, я…, - плакал Ванька, - я не буду больше так, ладно? Я совсем позабыл, что тогда…
Больше подобных экспериментов они не ставили. И как - будто все позабылось. Как все плохое забывается в обыденности беззаботной мальчишеской жизни.
…А в июне началась школьная практика. Две недели должны были пролететь быстро, а там… Планов было немало. Но тут это поганое Ванькино отравление…

* * *

…Подходя к школе, в школьном дворе, среди ребят, Саша, к своей радости, заметил знакомую фигурку в шортиках цвета хаки. Ванька… Выздоровел?
- Ванька, - замахал руками Саша
Ванька обернулся и, заметив друга, улыбнулся ему в ответ и замахал руками.
Саша подошел. Ванька, держа в руках какие-то нелепые старые грабли, сгребал в кучу прошлогоднюю листву. Получалось у него не очень-то ловко, и это немудрено – Ванька был бледен, как никогда, а в движениях у него не было прежней энергии и силы. Видимо, не оправился еще от отравления.
- Сидел бы ты дома, - назидательно сказал ему Саша, беря в руку грабли.
- Мама с папой так и сказали, мол, сиди дома. Но не могу я понимаешь. Достало это одиночество. Да и…(тут Ванька понизил голос) по тебе соскучился.
Саша испуганно оглянулся… К счастью, никто из ребят его не слышал.
- Тихо ты, болван, - зашипел Саша, - услышат же...
- Не услышат. А вообще, я читал, что в Америке, например, о таких вещах свободно говорить можно, и никто на тебя и косо не посмотрит.
Саша открыл было рот, чтобы возразить ему, но его перебил резкий окрик классной руководительницы, Елены Петровны:
- Севостьянов, Павленков, - кричала с школьного крыльца Елена Петровна, - а ну-ка, ребята, подойдите сюда…
В голосе учительницы не звучало и тени подозрительности. Мальчики переглянулись и, побросав грабли, подошли поближе.
- Что, Елена Петровна?
- Мальчики, вот какое дело… Нашей библиотекарше, Наталье Константиновне, помощь нужна – из библиотеки перетаскать старые списанные учебники на чердак, в книгохранилище. Она вроде бы Токарева с Сажновым к этому делу привлекли, но их сегодня почему-то нет.
- Сочкануть решили, - прошептал Ванька.
У Саши в груди так и екнуло. Сажнов… Опять он. Ведь он же школу поменять должен был.
- Словом, ваша помощь нужна, мальчики. До конца дня отправляетесь в распоряжение Натальи Константиновны.
Ванька многозначительно взглянул на Сашу. Еще бы, книжки — это получше, чем граблями листву собирать.
Наталья Константиновна была уже немолодой женщиной лет 55-60, плотная, в огромных допотопных роговых очках. Хмуро взглянув на мальчиков она пробурчала:
- Ну вот, еще одни помощнички нарисовались. Где же ваши то друзья, а? Вчера отпросились на 5 минут, за мороженым сбегать, и поминай как звали, так?
Мальчики не ответили, лишь смущенно переминались с ноги на ногу. Да и как они могли отвечать за халатность своих одноклассников.
- Ладно уж, - ответила Наталья Константиновна, поднимаясь, - пойдемте, покажу, что надо делать. Вот в моем-то детстве подобные поступки так не проходили, не-е-е-е-ет. Сразу на совет пионерской дружины вопрос выносился. А сейчас… Эх…
Задача оказалась не из простых. Нужно было разгрузить 7 книжных стеллажей в библиотеке, все списанные книжки отобрать и, увязав их шпагатом в стопки, оттащить наверх, на 5- этаж, где располагалось книгохранилище. Само книгохранилище представляло собой довольно большое помещение, полутемное, с одним слуховым окошком, буквально заваленное стопками с книжками. И, признаться, довольно пыльное. Мальчики провозились до двух часов дня, таская стопки с книжками, обливаясь потом, то и дело разрежая тишину гулких школьных коридоров чиханием. Поднимаясь по лестнице с очередной стопкой книг Саша даже пожалел, что они не остались во дворе работать с граблями – как-никак работа на воздухе. Даже стишок вспомнился смешной, который он недавно прочел в «Крокодиле»:

Палач не знает роздыха!..
Но все же, черт возьми,
Работа-то на воздухе,
Работа-то с людьми.

Саша не выдержал и прыснул от смеха.
- Ты чего гогочешь, как гусь? – разозлился Ванька.
- Да я так… Стишок вспомнил… Смешной…
- Вот я тебе сейчас так вспомню, - сердито бросил Ванька, опуская книжную стопку на пол, - вот возьму и так дам… Больно…
- А я вот книжку возьму и так трахну, - в тон ему, подначивая друга, бросил Саша.
Ванька разогнулся, на лице у него появилась смешная улыбка.
- Нет, книжка не влезет, как ни старайся, - делая вид, что серьезно задумался, ответил Ванька.
И мальчишки расхохотались… Хорошо, что Наталья Константиновна их не слышала, она как раз вышла на обед.
Как ни старались мальчики, но разгрести книжные завалы в этот день им не удалось.
- Ну, ничего, - говорила им Наталья Константиновна, - завтра закончите. Может, и ваши друзья-одноклассники подтянутся.
И не друзья они нам вовсе, подумал Саша. Во всяком случае Сажнов…

* * *

Наутро Саша проспал… И совсем не удивительно – вчера до двух часов ноги смотрел зубодробительный боевик с Брюсом Ли. А потом еще уснуть не мог, ворочался с боку на бок, все думая – а хорошо бы, если бы Брюс Ли и Чак Норрис не друг против друга дрались, а вместе, против тех бандитов. Вот здорово бы было. А третьим к себе в команду взяли бы Ваньку, да и его, Сашку, тоже. Вон, Ванька даже карате изучал в свое время. Он и его бы научил. Подумаешь, ноги он и так умеет выше головы задирать. Только бить ими бы научиться и все.
В дверях школы его встретила недовольная Наталья Константиновна. Недовольно поморщившись, она изрекла, глядя в глаза потупившемуся Саше:
- А я подумала, что вы, юноша, и не придете. Вон, ваш товарищ уже полчаса работает в поте лица.
- Я проспал просто, - оправдывался мальчик.
…Через минуту он уже мчался вверх по лестнице на чердак, на ходу придумывая, что он скажет Ваньке в свое оправдание. Хоть бы он только не обиделся.
Ваньку он застал наверху – тот как раз раскладывал очередную партию учебников по полкам. Он был все в те же, неизменных шортиках цвета хаки. На чердаке было жарковато, поэтому, видимо, Ванька снял футболку и сейчас на нем из одежды были лишь шортики повыше колена, без стеснения открывающих Сашиному взору стройные Ванькины ноги. И еще его торс. Стройный, весь покрытый капельками пота, которые, смешиваясь с пылью, скатывался вниз тоненькими кокетливыми струйками. Саша невольно остановился в дверях, любуясь Ванькой со спины.
Ванька оглянулся и, заметив Сашу, улыбнулся:
- Пришел? Здорово, давай помогай.
Саша сделал шаг и, чувствуя, что не может сдерживаться, коснулся ладонью Ванькиной груди. Провел пальцами вдоль вертикальной ложбинки на груди, и слегка коснулся пальцами ярких клюквин Ванькиных сосков. Теплая, нежная и такая гладкая кожа у него… Ну что он с ним делает, а? Саша почувствовал, что сердце буквально выскакивает из груди, а руки сами тянутся к…
Ванька лишь улыбнулся и отстранил Сашину руку.
- Слушай, давай не сейчас, ладно?
- Я… Я просто, - попытался ответить Ванька и не смог.
Ну почему в самый ответственный момент так сложно подобрать слова?
- Кстати, - продолжал Ванька как ни в чем не бывало, - а, знаешь, анекдот такой есть?
- Какой, - удивился сменой темы разговора Саша.
- Такой… Идет мужик ночью по улице, в дорогом заграничном пальто. Из-за угла к нему парень подходит и спрашивает: «Простите, вы тут случайно милиционера не видели поблизости ?». Мужик: «Нет, а что?». Парень: «А то – снимайте пальто». Смешно, да?
- Смешно, - разочарованно протянул Саша.
- А Наталья Константиновны ты тут случайно не видел? – загадочно, в тон анекдота, продолжал Ванька.
- Нет, она на 1-м этаже что-то делает. А что? – улыбнулся Саша.
- А то, - ответил Ванька и неожиданно обнял Сашку, припав своими губами, горячими, пыльными, к Сашиным губам.
Мальчики начали целоваться, несмело, будто впервые, нежно лаская друг друга. Саша не стесняясь ласкал нежное Ванькино тело, не в силах унять трепетную страсть, разгорающуюся внизу. Будто впервые… А для них каждый раз был будто самым первым.
Упиваясь Ванькиной страсть Саша даже не заметил, как Ванька скользнул вниз и, стянув с него шорты, припал губами к его торчащему, будто стойкий оловянный солдатик, карандашику. Вбирая в себя Сашину нежность, страсть и волнение. Саша застонал…
Вдруг что-то резануло его слух. Будто муха пролетела над самым ухом. Но нет, это была не муха. Что-то еще…
- Стой, - Саша отстранил Ваньку.
- Ты чего? – обиженно спросил Ванька, вытирая рот.
- Там… Там есть кто-то, - ответил Саша, оглядываясь на приоткрытую дверь.
- Да нет там никого, - досадливо ответил Ванька.
- Нет, а вдруг… Вдруг…
Вдруг их застукали? А они совсем позабыли про осторожность… Дураки мы, думал Саша.
- Да брось. Давай лучше, - улыбаясь шептал Ванька, вновь припадая губами к Сашкиному, уже чуть опавшему карандашику.
- Не надо, - отстранился Саша.
Саша подтянул шорты, выглянул за дверь. Никого.
- Ну, вот, видишь, никого же, - улыбался Ванька.
- Никого… Я, понимаешь... – Саша уселся на стопку книг рядом с Ванькой, - мне страшно вдруг стало… А что, если они узнают? Про нас с тобой?
- Не узнают, - хладнокровно возразил Ванька, - брось.
Вдруг, откуда-то снизу, раздался еле слышный голос Натальи Константиновны:
- Мальчики, Саша, Ваня… Где вы там?
- Ладно, - нехотя поднялся Ванька, - пойдем. А то нам с тобой шеи намылят в очередной раз, за то, что сачковать вздумали.

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Наконец, закончилась эта проклятущая практика. Но впереди Сашку с родителями ждал переезд на новую квартиру, обустройство, прочие заботы и тяготы. Большая часть вещей была уже вывезена, осталось вывезти мебель, телевизор с Сашиной приставкой, посуду. Опять, горько думал Саша, половину лета проведем в Москве, изредка наведываясь на дачу, где уже вовсю хозяйничала Сашина бабушка. Вот бы с Ванькой на дачу махнуть – там и речка, и лес, и… Но родители Ванькины были неумолимы – «Ваня привык к городским удобствам, а спартанская дачная жизнь в доме без электричества и водопровода – это для кого-нибудь еще. Так и передай своим родителям, Саша».
Ну да ничего. Сегодня вечером они с Ванькой собрались в парк, на лодочную станцию, на катамаранах покататься. А потом… Потом можно домой ехать не на метро, а пойти напрямки через парк, а там столько укромных уголков, где они могли бы… Уф, даже дух захватывает. А пока Сашка уже третий час убивал, пытаясь пройти дурацкий уровень в «БэттлТоадс». Жаль, что Ванька в «БэттлТоадс» играет кое-как – его убивают уже на втором уровне, а то бы вдвоем, прижавшись друг к дружке, замочили бы этого гада-монстра… Впрочем – с Ванькой тоже играть интересно. Особенно, когда сидишь в кресле, растворившись в приставочной игре, а Ванька тем временем исподтишка ласкает тебя через футболку своими горячими ладошками. И вот уже джойстик от Денди летит в сторону, а ребята, лаская друг дружку, валятся на диван и…
Как их только еще не застукали взрослые. Впрочем, Сашины родители все равно на работе. А то… Кто знает…
Но сегодня Ванька остался дома. Родители попросили его помочь – в магазин сбегать, на рынок, квартплату оплатить. И сегодня особенно скучно. Впрочем, до вечера уже недолго.
На тебе, на… Уф, наконец, проклятый гад отправился на тот свет, а Саша, утерев пот со лба, отбросил в сторону джойстик. Наконец-то прошел. С двадцатого раза, наверное. Нужно будет Ваньку порадовать.
Часы натужно прозвонили 14 часов, окончательно вернув Сашу в реальность. И тут же будто водой из ведра его окатили – ведь в половине второго он должен был встретить бабушку на вокзале, она как раз едет с дачи. А у нее две большие сумки грязного барахла для стирки. Блин, что же делать? Вот попадет ему, думал с ужасом Саша. И если маму можно будет убедить, что он не специально, не нарочно и т.д., то папа теперь точно отберет приставку. На несколько дней минимум.
Нужно бежать – до вокзала всего полчаса на метро. Правда, до метро еще бежать минут десять. Не успею… Но, хотя бы он успеет до метро добежать, встретит ее возле метро. Можно даже придумать для отвода глаз какую-нибудь историю, что он будто по пути встретил ненавистного Сажнова, ну, «того мальчишку, из-за которого меня тогда избили, ты помнишь» и едва ноги от него унес.
Пятнадцать минут Саша убил на поиск шорт – не бежать же к метро в трусах и футболке. А среди этого бардака разве их найдешь… И ведь правду говорят родаки, думал Саша, что вещи нужно складывать в одно место. А он и складывает в одно. Только каждый раз это «место» меняется. Шорты он нашел – они завалились за диван и все были в пыли. Чертыхаясь, Саша побежал в ванную и начал оттирать с шорт пыль.
Наконец, когда Саша, одетый в привычные шорты и футболку, завязывал шнурки на кроссовках и уже готов был выбежать на улицу, раздался звонок в дверь. С тяжелым сердцем Саша подошел к двери и открыл замок. На пороге стояла бабушка с двумя большими сумками, с укоризной посматривая на внука.
- Ба, прости, я… задержался… Тут, понимаешь… - повесив голову начал мальчик.
- А я его жду, жду, а его нет, - сердито ответила бабушка, - слава богу, нашлись добрые люди, помогли до метро донести сумки, а то уж руки отрывались просто. А возле нашего метро еще один кавалер нашелся, дай бог ему здоровья. Помог сумки дотащить…
Она отошла в сторону, и Саша увидел, как из-за ее спины выглядывает, улыбаясь привычной ехидной улыбкой, Сажнов. Ну вот, вспомнил про гада – а он уже тут как тут.
- Ладно, спасибо тебе, юноша, - ответила галантно бабушка, - заходи, я тебе хотя бы стакан кваса налью за твои труды.
Саша сделал решительный шаг вперед.
- Ба, он, это… Не хочет.
И Сажнов, к удивлению Саши, ответил:
- Да не нужно. Я же от чистого сердца.
От чистого он, как же, кипел Саша. Да у него оно такое же чистое, как у меня ботинки.
- Ну, как хотите. Еще раз спасибо, - улыбалась бабушка.
Саша, стараясь не глядеть на Сажнова, уже собирался закрыть дверь. Но Сажнов незаметно подставил ногу.
- Убери ногу и проваливай, - шепнул Саша, чтобы бабушка не расслышала.
К счастью, бабушка уже была в ванной комнате и не слышала их.
- Слушай, тут, - многозначительно начал Сажнов, - поговорить нужно…
- Сам с собой разговаривай, понял? – у Саши невольно сжались кулаки.
- Жаль, а поговорить есть о чем… Например, - Сажнов прошептал о одними губами, - о вас с Ванечкой твоим.
Саша почувствовал, что у него внутри все оборвалось. Он что, знает? Догадывается?
- Одевайся и пойдем, - шептал Сажнов, - бабке ни слова, скажи, что погулять пойдешь.
Негнущимися пальцами Саша завязал шнурок, поднялся, крикнул бабушке чуть срывающимся голосом.
- Ба, я погуляю. Чуть-чуть…
- Ладно, но недолго, - отозвалась бабушка.
Саша захлопнул дверь, и они Сажновым вышли на улицу. День был ясным и как обычно жарким, но Саша почувствовал, что внутри него зреет едкий холодок страха, а ноги стали будто ватные.
- А денек-то хороший, да? – улыбался Сажнов, оглядываясь по сторонам.
- Как ты узнал, где я живу? – не выдержал Саша.
- Совершенно случайно, - ответил Сажнов на ходу, - иду к метро, смотрю бабка твоя идет. Я же помню, как она тебя в первом классе в школу водила. Вот и решил подойти, познакомиться…
- Что тебе нужно, говори же, - повторил бледный как смерть Саша.
- Не тут, пойдем, - ответил Сажнов, то и дело оглядываясь.
Они пересекли несколько дворов и направились в сторону гаражного кооператива. Саша невольно поймал себя на мысли, дурацкой совершенно, что Сажнов, ну вообще-то, ничего – светловолосый, лохматый стройный мальчишка с тонкими чертами лица, джинсы на нем сидят неплохо, подчеркивая стройность фигурки. Конечно, он не такой худой, как Саша или Ванька, более плотный и подтянутый, но все равно милый. Только футболка на нем идиотская – какого-то нелепого бело-серого цвета с почти стертой надписью «Camel» на груди.
Сажнов явно волновался – он был весь бледный, губы его были плотно сжаты, к тому же он постоянно оглядывался – будто боялся, что за ним будут следить.
Что ему еще в голову пришло, мучался Саша. Ему что-нибудь известно о нем и о Ваньке? Нет, конечно, нет. Впрочем, вряд ли они идут в сторону тех полузаброшенных гаражей, чтобы поболтать за жизнь.
Они прошли вдоль однообразной линии ржавых гаражных коробок и завернули за угол. Прошли еще немного. Место тут было, мягко говоря, небезопасное – вечером или ночью можно нарваться на стаю бездомных собак, или на каких-нибудь гопников. Но днем тут мало кто появлялся – гаражи вскоре собирались сносить и поэтому практически все автовладельцы успели вывезти из гаражей все свое имущество.
Сажнов огляделся и, будто раздумывая, сунул руку в карман и вынул…фотоснимок, сделанный полароидом и, усмехнувшись, показал его Саше.
Саша сначала не понял даже, что происходит… Не поверил… Что это так… Может… Быть…
Земля начала уходить у него из-под ног. В горле появился противный тошнотворный привкус. Чтобы не грохнуться в пыль он уперся рукой в стенку гаража…
На снимке были он, Саша и Ванька. Там, в школьном книгохранилище. В тот самый день. В тот момент, когда Ванька делал ему приятное ртом, а он, Саша, стоял, прислонившись к стеллажу. Фото было сделано очень неплохо – Ванькиного лица видно не было, виден был лишь его стриженый затылок, а вот Саша… Был виден во всей красе.
Значит, ему не показалось тогда… Тот шум... Не показалось, не показалось, - била его по вискам мучительная мысль.
- Ну что, отпираться будешь, или как? – вернул его в реальность циничный голос Сажнова.
Нет, думал Саша, опираться поздно. Нужно что-то делать, как-то объяснить…
- Скажи, а это как вообще? Здорово, когда у тебя сосут, а? – саркастически спросил Сажнов.
- Ты… Ничего не… докажешь, - прошептал Саша пересохшими губами.
- А мне и не нужно доказывать, - улыбался Сажнов, убирая снимок в карман, - я просто возьму этот милый снимочек и передам его… А-а-а-а-а…
Буквально из последних сил Саша, со сжатыми кулаками бросился на Сажнова и прижал его к горячей от яркого летнего солнца гаражной стенке. Сажнов больно ударился затылком.
- Ты… ты мне его сейчас же отдашь, сволочь, - шептал Саша, чувствуя, что под глазами появились круги. И тогда… Тогда…
Сажнов сухо, оглянувшись, прошептал, будто по нотам читая заученный текст.
- Если со мной что случится, то второй снимок попадет к твоим родакам, а его копия - к родакам твоего Ванечки. Как думаешь, им очень приятно будет узнать, что их сынок – пидор, а?
- Ты не успеешь… Я…
- Я все уже устроил. Если у меня на лице будет хотя бы намек на синяк или на царапину… Если я вечером не появлюсь дома и не позвоню куда надо, то пиши-прощай. Снимочки поедут по своим адресатам.
Саша почувствовал, как руки его сами собой разжимаются, а ноги подкашиваются.
- Я и Ванька… Мы…
- А вот ему вообще не стоит ничего знать. Поверь мне, если он узнает и попытается сделать хоть что-нибудь в отношении меня, то его сестра…
Сажнов запнулся, поняв, что сболтнул лишнее.
- Значит, - догадался Саша, - ты его сестру в это дело впутал?
- А то, - улыбнулся Сажнов, оттолкнув обессилевшего Сашу в сторону, так, что Саша упал на землю, - она же ненавидит его, ты, наверное, знаешь. Ей будет очень приятно, что любимчика родителей отправят в какую-нибудь психушку. У нас с ней все обговорено – если что не так, ей нужно всего лишь опустить два почтовых конверта со снимками в почтовые ящики.
Саше хотелось закричать, снова броситься на ненавистного Сажнова, но сил уже не было. К горлу подкатил болючий ком, а на глазах невольно выступили слезы.
- Зачем… Зачем ты это делаешь? – прошептал Саша.
- А за все. За то, что вы меня перед всей школой ославили, - с ненавистью бросил ему в лицо Сажнов, - что с первого класса ненавидели меня, все, всем классом. За каждую двойку, из-за которых меня дома бьет отец, да так, что тебе и не снилось даже. Вот, смотри.
Он задрал футболку и у него на теле Саша с ужасом увидел несколько темно-синих, плохо заживших гематомы.
- Видишь, это он кулаками, выпьет для храбрости и вперед, - резал пустоту голос Сажнова, - говорит, я тебя научу, сукин сын, учиться на пятерки. А я не могу. Не могу так больше… Ходить туда и видеть ваши счастливые лица. Твои, Ванькины, все… Слышать презрительный шепот – «А вон, Сажнов пошел, двоечник и прогульщик». А дома выносить боль от побоев, слышать слезы матери, которая даже ответить ему боится. И брата старшего видеть, который даже дома не ночует, а все по бабам шляется. Гад… А я не могу… Не хочу…
На миг в голове Саши мелькнуло какое-то странное чувство, похожее на жалость. Но тут же исчезло, скрывшись за страхом и болью… Его, Сашкиной болью.
- Что тебе нужно? – прошептал Саша.
- Ну, подумать нужно? – ответил Сажнов, усмехаясь.
- Хочешь, приставку тебе отдам?
- Приставку? Какую?
- Денди.
- Прошлый век, - сплюнул Сажнов, - нет, мы по-другому поступим. Теперь, Сашенька, ты этими снимочками ко мне навеки привязан будешь. Уроки за меня в школе делать будешь, например. Пока мне не надоест окончательно возиться с тобой. А в свободное время…
Тут Сажнов расстегнул ширинку и вытащив содержимое джинсов наружу, оглянувшись, подошел к перепуганному Сашке.
- А в свободное время, - заключил Сажнов, - будешь мне делать приятное. Как своему Ванечке. И тогда, может быть, я тебе разрешу в ним видеться.
Саша с ужасом взглянул на бледное, как - будто испуганное лицо Сажнова, в надежде увидеть на нем хоть что-то… Что даст ему хоть малейшую надежду, что ЭТОГО не случится.
Сажнов отвел взгляд и, оглянувшись, сделал решительный шаг навстречу Саше, прошептал:
- А теперь давай… Бери…
Естество у Сажнова было так себе. Даже сейчас, в напряженном состоянии. Небольшой, правда, потолще, чем у Ваньки. И лобок – покрытый редкими волосиками.
- Бери, ну же, - настойчиво ответил Сажнов и, не успел Саша ответить, сам взял упирающегося Сашку за голову и вошел…
…Домой Саша пришел уже когда родители пришли с работы. Не обращая внимания на их поучения по поводу встречи бабушки, он прошел к себе в комнату и повалившись на кровать, прямо в одежде, уснул.
Разбудил его телефонный звонок.
- Саша, - в Сашину комнату заглянула мама, - там твой друг звонит, Ваня, говорит, что вы с ним погулять собирались.
Саша, утерев с лица слезы, отвернулся к стенке.
- Так что ему сказать? – не унималась мать.
- Ничего, - буркнул Саша.
- Вы что, поругались?
Саша повернулся, приподнялся на кровати и, полный слез, бросил:
- Оставьте меня в покое же, ну…
И, отвернувшись к стенке, затих.
Мать что-то пробурчала по поводу «этого проклятого переходного возраста» и закрыла дверь.

* * *

А наутро снова приперся Сажнов. И они снова шли туда, за гаражи, где Саша вновь брался за ненавистное, вызывающее отвращение, «дело». А потом, возвращаясь домой, запирался в своей комнате и, словно преступник, вздрагивающий от каждого постороннего шума, сидел в уголке, выходя лишь тогда, когда родители чуть ли не силой заставляли его сесть за стол и принять пищу. Он глотал пищу, не чувствуя ее вкуса, а после брел к себе и снова забивался в свой уголок.
Ванька звонил постоянно. Обеспокоенный, чуть ли не плача, он пытался узнать, что с Сашкой. Саша отвечал, что сильно болеет, чем-то заразным, и вешал трубку… Он не хотел никого ни видеть, ни слышать.
Ничего, думали родители, переходный возраст… Может, влюбился мальчик. В его-то годы немудрено, говорил отец. А может просто с другом поссорился. Перемелется все, перетрется.
Но Саша понимал, что ничего уже не изменится.
Никогда…
Он вспомнил про тот самый день, когда в школе появилась его, Сашкина, записка. Когда он отсиживался в лесу. Вспомнил про скакалки, с помощью которой он хотел… Думал…
Все закончить…
Не смог. Не решился.
Трус…
А теперь… Может, теперь получится – резанула его мучительная мысль? Но и она разбилась о полное безразличие и опустошенность его души и тела.
… Наутро снова пришел Сажнов. И они снова шли «гулять».
И так день за днем. Счет которым Саша уже потерял…

* * *

… Так было и в тот день. Саша, безучастный ко всему, стоял на коленях, не обращая внимания на впивающиеся в голые колени камешки, не слыша шепота Сажнова, а думая лишь об одном – только бы не в рот в этот раз он спускал свой сок. Иначе его опять стошнит и, ладно бы, если бы на землю… А вчера он испачкал джинсы Сажнова, так, что ему пришлось вести Сажнова к себе домой и там застирывать пятна. Ни Саша, ни увлеченный Сажнов не заметили, как из-за угла гаражей показалось двое мужиков.
Это были обычные работяги, решившие, видимо, в обеденный перерыв, раздавить поллитровку в тихом укромном месте. Было им явно за 40, да и вид у них был, мягко говоря, после вчерашнего…
И надо же было им наткнуться на ребят…
Удивленные, мужики стояли несколько секунд, наблюдая за чудесным явлением природы, а затем, один из них, ткнул пальцев м ребят.
- Димон, глянь, - прохрипел, грязно выругавшись, с презрением в голосе один, - пидоры собрались на свиданку.
- Бл… - выругался второй, - и тут они. Всю малину нам испортили.
- А ну-ка, давай...
И мужики бросили к ребятам.
…Первым их заметил Сажнов. Резко рванувшись назад, он, бросил Сашке:
- Бежим. Быстро…
Не чуя под собой ног, Саша бросился за Сажновым. Спустя мгновение Саша его нагнал. Даже странно как-то, подумал мальчик, он почти не ел последние дни, и вот откуда-то берутся же силы.
Саша не понял сначала, что произошло. Страх, непонятный, неосязаемый, гнал его вперед. Рядом бежал ненавистный ему Сажнов. Только страх гнал их вперед, один, общий страх, страх на двоих.
И тут… Сажнов запнулся о торчащий из-под земли камень и плашмя рухнул на землю. Сильно ударившись о камни. В глазах его потемнело от боли…
Саша даже не понял, что Сажнова рядом нет. Понял он это лишь пробежав еще с тридцать метров, добежав до крайнего гаража. Оглянулся.
Сажнов, сжавшись от боли, постанывая, вытирая из-под носа кровь, пытался подняться.
- Беги, - хрипел он Саше отчаянно, - беги же.
Но тут Сажнова настигли преследователи. Один из преследователей, схватив мальчишку, будто пушинку, изо всех сил ударил Сажнова в живот. Со стоном Сажнов грохнулся на землю. И тут - еще один удар, который нанес ему второй преследователь. Тот удар отбросил его, будто футбольный мяч, к стенке гаража.
Рухнув на землю, мальчик уже не поднялся.
- Пидор, бл… - выругался один.
- Пошли за вторым, - ответил ему другой мужик, кивая в сторону замеревшего невдалеке дрожащего Сашку.
- Да по...л он, - рявкнул первый, - и так уже, вон, гляди, чуть поллитровку не разбили.
- Слушай, а может… - второй хитро подмигнул, - устроим себе, ну… тебе твоя-то, Верка, уже давно не дает.
- Да уж месяц, - засмеялся первый, - поправляя штаны.
Сашка все это видел, но не мог сделать ни шагу. Да, он понимал, что нужно бежать, звать на помощь, иначе… Иначе…
А может, черт с ним, мелькнула в его голове мысль. Так и надо этому гаду.
Но тут же другая мысль пронзила его… А если Сажнова убьют? Ну, пускай он гад, сволочь… Но ведь он, Сашка, никогда себе не простит, если по его вине погибнет человек. Пусть даже и мерзавец.
Но куда бежать? Кого звать? Ведь здесь…
Сашкина нога уткнулась в камень… Вся дорога тут была посыпана крупной, величиной с крупную картошку, щебенкой. В отчаянии Саша опустился на колени, схватил в обе руки по камню. Сжал кулаки…
Острые края камней больно порезали ладони. Но эта боль будто дала мальчику новые силы, дав волю накопившейся злости, отчаянию, ненависти и презрению. Презрению к самому себе, к своей слабости.
Ведь не девчонка, а мальчишка.
Мальчишка.
И он не помнил, как рванулся назад.
- Оставьте его, козлы, - орал он, бросая камни в мужиков.
Тут же наклонился, поднял в руки еще по камню, и снова бросал. Снова и снова.
- Оставьте его. Оставьте, - кричал мальчик, бросая камни.
А вместе с этими криками, полный боли и отчаяния, из глаз мальчика потоком лились слезы…
И еще ноги… Они совсем не слушались… Совсем…
Только бы не упасть… Только бы не….
Будто провидение направляло снаряды, пущенные нетвердой мальчишеской рукой. Саша видел, как один из нападавших, прижав к лицу руки, заорал и повалился на землю. Другой, будто замер в растерянности, но, обернувшись и заметив, что это всего лишь камни, пушенные мальчишкой, в ярости кинулся к Саше, но тут же получил удар камня прямо в лоб. Удар был такой силы, что мужик грохнулся не землю и вырубился.
Саша не нетвердых ногах подбежал к Сажнову, который, все еще лежал на земле, сжавшись в комок, жалобно постанывая. Нужно было спешить. Косясь на катающегося по земле, орущего что было мочи, одного из нападавших на них мужиков, Саша помог Сажнову подняться. Тот, все еще сгибаясь от боли в животе, прижимая одну руку в окровавленному лицу, другой ухватился за Сашкину руку.
Куда бежать? Домой? Но дома бабушка. Начнутся охи, ахи. Вызовы милиции.
Нет, только не домой.
Мальчики вышли на проезжую часть. На другой стороне дороги, за домами, виднелась темно-зеленая полоса лесопарковой зоны.
Все еще оглядываясь по сторонам, мальчики поспешили туда.
Через 10 минут ребята, скрытые плотным слоев зеленой листвы, брели по лесной тропинке. Брели подальше отсюда. Куда-нибудь подальше.
Им повезло – через пятнадцать минут впереди блеснула речка. Неглубокая, по колено, и неширокая, чуть пошире ручейка, но, тем не менее, с прозрачной чистой водой.
Тут силы окончательно оставили Сажнова. Повалившись сто стоном на траву, он, поджав ноги, прошептал:
- Дай… Пожалуйста, попить…
Воды была совсем рядом, но куда налить воду. Саша сложил ладони лодочкой и набрав в нее холодной, как лед, воды, поднес в окровавленным губам Сажнова. Тот жадно выпил, тяжело дыша при этом.
- Еще… Пожалуйста…
Саша принес еще воды… А потом еще… Сажнов все выпил, морщась от боли.
- Больно? – спросил Саша, чувствуя, что слезы вновь подбираются к глазам.
- А ты как думаешь? – прошептал Сажнов, кривясь от боли.
Зачем Саша, вот так, с этим… С этой…
Ведь Сажнов же угрожал ему. Издевался над ним. Над Ванькой, над всеми…
Но Саше в душе, глубоко в сердце, было почему-то жаль его. Он и сам не понял почему. А может, где-то в глубине души он чувствовал, что Сажнов не такая уж и сволочь? Может, и правда глубоко внутри он такой же тринадцатилетний мальчишка, как и он, Сашка, просто жизненные обстоятельства сложились так, что ему выпала участь быть мерзавцем.
Как в кино, горько подумал с усмешкой Саша. Во всех фильмах «хороших» и «плохих», «героев» и «мерзавцев» играют обычные актеры. А какие они в жизни – никто не знает. Может, вон тот актер, играющий «преступника» - в жизни тихий и честный человек, а вон тот, играющий «милиционера» - мерзавец, подонок, бьет жену и детей и вообще… Ведет аморальный образ жизни.
Сразу вспомнились слова Сажнова об отце. И у мальчика еще больше сжалось сердце.
- Зачем? -прошептал Сажнов, пытаясь подняться и сесть.
Саша не ответил, вынул из кармана платок, намочил и протянул Сажнову.
- Вот, лицо вытри, - ответил мальчик, не глядя на Сажнова, - у тебя фингал под глазом будет. И щека расцарапана, заражение быть может. Оботри и подорожником сверху приложи.
Сажнов взял платок. И, бросив полный боли взгляд, повторил:
- Зачем ты меня спас? Ты же мог сбежать?
Саша не ответил, зачерпнул из речки пригоршню воды, с наслаждением выпил. Оглянулся. Нет, слава богу, поблизости никого нет.
- А, понимаю, - со знакомой издевкой в голосе протянул Сажнов, откладывая окровавленный платок в сторону, - из-за фотокарточки, да?
Фотокарточка. Действительно, вдруг подумал Саша. А ведь он и думать о ней забыл.
- Нужна мне твоя фотокарточка, - возразил Саша, - я просто… Сам не знаю….
- Из-за фотокарточки, я знаю. Вы все, вот такие, выгоду ищете себе, - зло протянул Сажнов.
- Дурак ты, - разозлился Саша, - я просто не хотел, чтобы ты… Чтобы кто-нибудь пострадал по моей вине. Даже ты.
- Ты… не хотел? – удивленно протянул Сажнов, - как это? Так не бывает…
- Просто испугался за тебя, и все, - признался, наконец, Саша, - что ты погибнешь из-за того, что я тебя бросил по причине собственной дурости и трусости.
И сразу стало как-то легко. И свободно. И даже боль во всем теле поутихла, отступила. Потому что, когда перестаешь лгать самому себе и окружающим, всегда становится немного легче жить. Пусть даже на мгновение.
Саша на мгновение взглянул на Сажнова. Тот поспешно отвел глаза, но в его взгляде Саша успел заметить что-то. Какую—то маленькую искорку… Нет, не злости, не отчаяния, не боли. А чего-то…
Хорошего. Доброго.
А, может, это был просто маленький отблеск клонящегося к закату солнца, которое, задержавшись в карих глазах Сажнова, отразилось маленькой надеждой в сердце Саши.
А, может, это была маленькая слезинка, которую не всегда удается скрыть от окружающих. Каким бы ты сильным не был, или каким бы ты сильным не хотел бы быть в глазах окружающих.
Особенно если ты всего лишь мальчишка.

* * *

Мальчики сидели возле речки уже давно, наверное, час. И молчали. Каждому из них было о чем подумать. И смириться с чем-то таким, с чем ты ранее не мог смириться, чем-то, что не мог принять.
Или просто – не мог найти кого-то, кому можно верить. Просто верить.
- Послушай, Сажнов, тебе ко врачу нужно. Пойдем, я провожу тебя в травмпункт, - начал Саша.
- Коля… - прошептал Сажнов.
- Что?
- Коля… Меня Коля зовут. А мама Колюшкой зовет, особенно, когда мы с ней вдвоем дома остаемся, когда отец на смене и не орет, - прошептал Сажнов задумчиво и, тут же, будто испугавшись собственной слабости, ответил в своей привычной манере, - ничего, пройдет.
Есть в нем что-то хорошее, подумал Саша. Есть же… А ведь и правда – чего это он – Сажнов, да Сажнов. Ведь есть же у человека имя. А он, Сашка, даже и забыл, что Сажнова Колькой зовут.
- Ничего не пройдет. А если они тебе там печень отбили? Заражение может быть.
- Не будет, - мотнул головой Сажнов.
- И не спорь, пожалуйста. Ты… встать можешь?
- Могу, - ответил Сажнов, морщась, пытаясь подняться, - а живот почти не болит уже.
- Все равно, пойдем. Недалеко, он моего дома пять минут ходу. И вообще…
Саша почувствовал, что краснеет.
- Что, вообще? – пытливо заглянул Саше в глаза Сажнов.
- Ничего, просто, - замялся Саша, - имя у тебя… красивое. Будто лошадка копытами – цок, цок…
- Да ладно тебе, - улыбнулся Колька.
А у него хорошая улыбка. Настоящая, подумал Сашка.
А если человек может по-настоящему улыбаться, искренне, то он и правда – хороший…

* * *

В травмпункте они надолго не задержались. Сажнову сделали рентгеновский снимок, который не показал «ничего особо заслуживающего внимания». Но на всякий случай ему выписали направление в районную детскую поликлинику на обследование.
- Да на фига оно мне нужно, - отвечал Сажнов, трогая пальцем заклеенную пластырем щеку, - живот совсем не болит уже.
- Раз врач сказал, значит надо, - убедительно ответил Саша, - вон, недавно про одного музыканта писали, не помню, как его фамилия. Живот у него заболел на концерте. Ну, но подумал, ерунда какая-то, обезболивающее принял и все. Но на следующий день боль сильнее стала. Он снова таблетку принял. А спустя несколько дней прямо на сцене сознание потерял. Увезли в больницу, но уже поздно было. Умер от перитонита – ну, это заражение в животе когда…
Сажнов взглянул на Сашу, будто испуганно.
- Ладно, - примирительно сказал Сажнов, - завтра пойду.
- А если боишься, хочешь, я с тобой пойду? И буду каждый день ходить.
- Боюсь? Вот еще, нужно мне бояться, – удивился Сажнов, - и вообще, что ты со мной нянчишься?
- Я не нянчусь, - обиделся Саша, - просто так, за компанию.
И снова этот Колькин взгляд. Хороший, добрый… И искренний.
- И еще, слушай, - ответил Саша, - у тебя по алгебре и геометрии что?
- Два балла. Но если пересдам в конце лета, то тогда… Не знаю…
- Хочешь, вместе заниматься будем?
- Как это? – остановился Сажнов.
- Ну, вместе. Приходи ко мне, чтобы отца твоего не злить, и будем заниматься. По учебникам мы быстро всю школьную программу повторим.
- Ты… Ты правда это? – Сажнов не верил.
- Конечно. А, хочешь, втроем с Ванькой заниматься будем – он в геометрии и алгебре вообще ас.
Сажнов изменился в лице – взгляд его потемнел, а в глазах мелькнуло что-то вроде испуга.
- Нет, не надо… Его не надо…
- Да Ванька хороший, он не злой совсем. И над тобой смеяться не будет.
- Я не потому, - замялся Сажнов, и, будто испуганно, оглянулся, - давай, лучше вместе, ладно? Без Павленкова.
- Ну, хорошо, - ответил Саша и протянул ладонь Сажнову, - тогда… Тогда, мир, да?
- Мир, - ответил Сажнов и снова улыбнулся…
…Сажнов проводил Сашу до самого дома и только здесь, достав из кармана пресловутую фотокарточку, протянул Саше:
- Вот, возьми. Можешь порвать, мне не жалко… Да, и других копий нет, я тебе соврал, - ответил он, и потупив глаза, запинаясь, выдавил, - и, знаешь, если можешь… Прости меня, Саш, ладно ?
Саша взял фотокарточку и порвал ее на мелкие клочки. А клочки выкину в урну.
- Знаешь, я никогда не думал, что скажу это тебе, но, знаешь – ответил Саша, чувствуя, что сам от смущения краснеет, - ты, как мне кажется, хороший мальчишка, а не сволочь.
- Нет, - поспешно, будто испуганно, ответил Сажнов, - я сволочь… Причем последняя…
- Да почему же? – удивился Саша.
- Я… Я не могу сказать… Но обязательно скажу… Потом, ладно.
Все-таки странный Сажнов… И почему он так завелся при упоминании Ваньки?
Впрочем, вот уже и Сашкин подъезд. Саша уже собирался попрощаться…
- Слушай, а телефон я же не… Погоди. Тут, погоди… - поспешно сказал Сашка.
Он поднялся наверх, позвонил в дверь. Дверь открыла встревоженная мама:
- Саша, ты где так долго…
- Мам, подожди, - перебил ее Сашка.
Он вбежал в комнату, вырвал альбомный лист, взял ручку… Нет, лучше на улице, а то, мало ли, убежит Сажнов, не дождется его…
Выбежал на улицу – Сажнов не ушел, он сидел на лавочке и терпеливо ждал возвращения Сашки.
- Ты чего? – удивленно начал он.
- Ничего, - ответил Сашка, записывая на бумаге телефон и протягивая бумажку Кольке, - вот, телефон мой. Звони в любое время и не стесняйся. И завтра, помни, в 12 утра в поликлинику идем…
- Да помню уже, - пробурчал Колька.
Он взял бумажку, сложил ее напополам, следя, чтобы записанный Сашкой телефонный номер остался на одной половинке листа, и потом ловким движением порвал листов надвое.
- Это зачем? – спросил Сашка
- Затем, что у меня теперь есть твой телефон, а у тебя моего нет. Дай ручку.
Саша протянул ручку. Колька начал записывать номер. И тут…
- Ой, Сашка, приветик, - раздался знакомый голос.
Сашка обернулся – перед ним стоял Ванька. Его Ванька. В своих неизменных темно-зеленых шортиках.
- Слушай, а я иду мимо, смотрю – ты стоишь. Ты уже выздоровел, да?
Сашка почувствовал, что краснеет.
- Да, вот, как видишь, - попытался улыбнуться он.
- Ну, здорово? – улыбнулся Ванька, - а мы завтра мы с мамой и папой в Терехово едем, на шашлыки. Поедешь с нами?
- Не могу. Мне в поликлинику надо…
- Ты же говоришь, что выздоровел, - с досадой возразил Ванька.
- Да не мне. Вон, Кольке Сажнову.
Ванька словно только сейчас заметил Сажнова, сидящего на скамейке.
- А он тут что делает? – насупился внезапно побледневший Ванька.
- Да, понимаешь, дело какое…
Саша взглянул на Кольку – тут покраснел и опустил голову. Стыдно…
- На нас… Мужики какие-то пьяные напали. Вернее, я шел домой из магазина, смотрю – какие-то пьяницы Сажнова избивают. Что от него им было нужно, не знаю. Ну, я заорал, те мужики сдриснули. Ну, я Сажнова в травмпункт, там и назначили ко врачу.
- А ты зачем ему нужен? Пусть сам идет, - зло бросил Ванька.
- Нет, понимаешь… Я тебе объясню все. Доктор меня попросил отвести, ну, по-товарищески что-ли. А один он не пойдет, не решится.
Ванька взглянул на Сашку, на Сажнова. Что-то нехорошее промелькнуло в его глазах. Лишь на миг.
- Ну, тогда ладно, - снова улыбнулся Ванька, - вечером тогда позвони, пожалуйста. Нам дядя Рома кассету с новым боевиком со Шварцем принес, позырим, ладно?
- Ага, пока…
Следом засобирался с Сажнов.
- Держи, Саш, - Сажнов протянул Сашке записку с телефоном, - позвони завтра, только обязательно, о-кей?
- О-кей, - в тон ему ответил Сашка, улыбаясь и ловя ответную, виноватую улыбку Кольки Сажнова.
А все же он хороший... И пускай они ненавидели друг дружку до сей поры. Все равно, Саша был уверен, что они обязательно подружатся. И Ванька тоже – он поймет, что Колька не такой. Совсем не такой.
… Уже дома, перед сном, Сашка развернул Колькину записку. На половинке альбомного листа был написан его номер. Оканчивается на «9» - его, Сашкино, счастливое число по гороскопу.
Но тут внимание Сашки привлекла надпись в самом низу записки. Сердце мальчика так и екнуло - мелким убористым почерком там было записано:
«Саша, не верь Павленкову»

 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Наутро Саша проснулся бодрый и веселый, как всегда. Будто все неприятные события последнего месяца исчезли сами собой, растворились в чьем-то воображении, оставив только самое хорошее. А хорошее – это то, что теперь у него появился новый друг, Колька Сажнов, который совсем не такой уж гад оказался, а нормальный мальчишка. Ну и Ванька, конечно. Саша обязательно расскажет Ваньке обо всем, что случилось… Он верил, что Ванька поймет и не будет сердиться.
Только вот что означает та фраза Кольки Сажнова в записке – «Саша, не верь Павленкову». Саша вчера целый час ворочался в постели, не в состоянии уснуть, все пытаясь понять, что Колька имел в виду, из-за чего он так с Ванькой? Может, позвонить Кольке? Но уже поздно, почти час ночи.
Ничего, завтра он обязательно спросит его. Завтра…
А потом все стало просто и понятно. Колька просто запуган. Отцом, который его бьет, одноклассниками, которые над ним постоянно смеются. А еще своим одиночеством… И любое, даже самое незначительное проявление чувственности, заботы пугает его, вызывая не то страх, не то что-то такое, что ему самому кажется проявление человеческой слабости. А он, Сажнов, не привык показывать свои слабости… Никому.
Разве только ему, Саше. Вчера… Ничего, он поможет Кольке справится с этим. Но завтра. Только завтра.
Сладко зевнув, Саша спокойно уснул…
Наутро Саша наскоро позавтракал холодными, оставшимися с вечера, сырниками, и запив холодной кипяченой водой из чайника, бросился к телефону звонить Кольке.
Долгожданные гудки. И мужской голос – грубый, жесткий.
- Да, слушаю. Говорите, ну.
- Простите, а Колю можно к телефону? – немного испуганный неожиданной грубостью собеседника попросил Сашка.
- Нет его. Позже звоните.
- А…
Саша хотел спросить, когда Колька вернется, но собеседник повесил трубку. Может, в магазин выбежал? Ладно, время еще ранее, всего 10 часов.
Саша врубил приставку, но мысли его были далеки от прохождения очередной части «Контры». Какое-то неясное нехорошее предчувствие зрело в его голове, мешая думать об игре.
Позвонил Ванька.
- Сашка, привет. А мы в Терехово едем, выезжаем уже. Давай с нами, ну? – весело поприветствовал Ванька.
- Не могу, я Кольку дождаться должен.
- А, - разочарованно протянул Ванька, - ну, смотри, как хочешь. А папа у меня бутылку «Пепси» купил здоровенную, на 2 литра почти. Всем хватит, от пуза. И еще…
- Слушай, давай в другой раз, ладно? – вдруг рассердился Сашка.
Ванька умолк, будто испугавшись.
- Саш, - снова раздался в трубке дрожащий Ванькин голос, - ты обиделся на меня, что с тобой? Или я уже для тебя не… не… Ну, это….
Сашке стыдно стало.
- Ванька, - зашептал Сашка, - ну ты чего, ну правда? Ты для меня самый-самый… Ну правда… Просто я слово дал, понимаешь.
- Спасибо, - прошептал Ванька, - только тогда…
- Что? – не понял Сашка.
- Вечером приходи к нам, будем новый фильм со Шварцем смотреть, «Последний герой» называется…
- Хорошо.
Но вечером прийти к Ваньке не получилось. Днем приехала с работы мама и сказала, что через 2 часа придет машина, которая будет перевозить их мебель на новую квартиру. И несмотря на то, что с грузчиками она уже договорилась, все равно – помощь Сашки может понадобиться.
А ведь Колька искать его будет, мучительно думал мальчик. Они же договорились с ним вчера. А вдруг Колька позвонит и, не застав Сашку дома, подумает, что он ему просто наврал… Про помощь, взаимовыручку и прочее.

* * *

…Утром Саша проснулся в незнакомой постели, в незнакомой светлой комнате с красивыми цветастыми обоями. Сладко потянулся, разминая затекшие руки, огляделся… Вся комната была заставлена коробками, ящиками, тюками с тряпьем…
Ах, да, подумал мальчик, мы же теперь на новой квартире. Вчера таскали мебель до 3 часов ночи. Уф.
- Саша, ты еще спишь? – раздался из соседней комнаты голос мамы.
- Да встал я уже, мам, - сердито ответил мальчик, спуская ноги на холодный, устланный линолеумом пол.
Открылась дверь и в комнату заглянула мама. Она держала в руке сумочку.
- Саша, я на работу убегаю, меня папа подвезет. А ты, пожалуйста, съезди на старую квартиру, захвати оттуда свою приставку, да не забудь серый чемодан с твоими вещами, он у двери стоит. Да, и телефон захвати, только провод отсоединить не забудь, не порви. И будь дома в 6 часов, пожалуйста, тетя Тома с мужем на новоселье придет.
- А вещи разгребать они помогут? – буркнул Саша, - вон, бардак какой…
- Не груби, - осуждающе ответила мама, - а вещи… Что ж, у тебя ведь каникулы. Вот и займись.
Займись, займись… А у меня что, своих дел нет, что ли, сердился мальчик.
Выпив стакан молока из холодильника, Саша натянул шорты, футболку и поспешил к автобусной остановке. К счастью, автобуса долго ждать не пришлось.
Старая квартира встретила мальчика пустыми гулкими комнатами да покрытыми пылью старыми коврами, которые решили на новую квартиру не везти, дабы «не захламлять помещение», как говорил папа. Мальчик достал пакет, сунул туда свою приставку, картриджи. Да и телефон нужно прихватить…
Телефон будто услышал его мысли… Отчаянная телефонная трель в пустом гулком помещении буквально оглушила мальчика.
Колька, подумал мальчик… А ведь Саша совсем забыл про него. Злясь на самого себя мальчик снял трубку:
- Алло, алло, - в трубке звучал незнакомый Сашке, заплаканный женский голос.
Может, не туда попали, подумал мальчик.
- Да, я слушаю, - ответил мальчик.
В трубке, на той стороне, был слышал чей-то грубый мужской голос, показавшийся мальчику знакомым:
«Да шляется он опять где-то. Придет. Хватить истерить».
- Говорите же, я слушаю, - ответил мальчик.
В трубке снова раздался женский голос.
- Алло. Я могу поговорить с Сашей Севостьяновым?
- Это я, - растерянно ответил мальчик.
- Саша, Сашенька… Ты прости, пожалуйста… Я твой телефон у Коли на столе нашла, вот и решила позвонить. У него ведь друзей никого совсем…
- У кого? – не понял Саша, чувствуя, как холодный неведомый страх проникает ему за шиворот…
Он невольно поежился.
- Это Маргарита Васильевна, мама Коли Сажнова. Это ведь твой одноклассник, да?
- Колька? – испуганно пролепетал Саша, - да, конечно.
- Саша, ты, может, знаешь… Коля не у вас случайно? Может, ты его где-то видел?
- Позавчера мы виделись, вечером, - упавшим голосом ответил мальчик.
Что он так натворил еще, с болью в сердце подумал Саша. Опять в историю попал какую-то?
- Саша, - плакала женщина, - Коли уже больше суток дома нет. Где он, что с ним, ума не приложу. Все дворы обегала, всех соседей порасспрашивала.
- Что? – Саша не поверил своим ушам, - Колька пропал? Не молчите, прошу…
- Не знаю, - всхлипывала женщина, - позавчера домой забежал вечером, даже не поел, так, водички попил из-под крана, потом и говорит мне, мол, мам я погулять, ненадолго. Я ему, мол, весь же день гулял, куда ж тебя несет опять. А он мне и говорит, что ненадолго, на пятнадцать минуточек и все. Вечером домой не пришел, ну, такое и раньше бывало, у него с отцом отношения не самые, знаешь… Весь день ждала его, а он так и не пришел. Все дворы обегала, соседей расспросила – никто его видел. В милицию пошла – там говорят, мол, трое суток не прошло же еще, значит, искать его не будем и все тут. Я домой, плачу вся. Да и мой, о, Господи, все орет… А дома смотрю – у него на столе записка с номером телефона лежит, а номер твой… Вот я и позвонила…
Мысли, одна страшнее другой, мучили Сашку. Боль в висках будто темным покрывалом накрыла его, сжав голову будто тисками. Колька пропал... Так вот почему Сашка не смог до него вчера дозвониться.
- …Саша, может, ты одноклассников своих обзвонишь? Может, он у них где-то?
Сашка в отчаянии сжал трубку, да так, что она затрещала… Нет, нельзя паниковать. Нужно действовать… Действовать, но как?
- Да, вы только не волнуйтесь, - срывающимся голосом отвечал Сашка, чувствуя, что сейчас заплачет, - я обзвоню… Всех обзвоню, кого смогу.
- Я учительнице пыталась дозвониться, до Елены Петровны, а у нее телефон не отвечает. Сашенька, прошу тебя, обзвони ребят, а то я прямо не… Прямо…
Женщина плакала, не в силах говорить.
- Я сейчас…
…Он обзвонил всех одноклассников. Ну, вернее, почти половину – многие разъехались по лагерям и санаториям после окончания школьной практики. Но те, до кого удалось дозвониться, ничего дельного ответить не могли – «не видели», «не слышали», «не знаем», «не в курсе». Все, как обычно.
Оставался лишь Ванька. Но телефон в его квартире молчал. Может, дома нет…
И тут раздался звонок в дверь. Громкий и неожиданный. Сердце бешено заколотилось в Сашкиной груди. Может, Колька, мелькнула в его голове надежда…
Но это был Ванька. Как обычно, в своих милых шортиках. Он буквально бросился к Сашке и, прежде чем Сашка успел опомниться, буквально прижал его к стенке, целуя своими горячими губами.
- Сашка, я соскучился так, - шептал Ванька.
- Вань, погоди, - Сашка отстранил Ваньку от себя и захлопнул входную дверь, - тут дело такое… Колька пропал, уже больше суток его дома нет.
- Да какой Колька? – улыбался Ванька.
- Сажнов.
Ванька побледнел, насупился. Ну вот, сейчас подумает бог знает чего, в отчаянии подумал Сашка.
- И чего тебе этот гад сдался, а? Что он, медом намазанный, что-ли? – сердито буркнул Ванька.
- При чем тут медом, ты чего? – отчаянно крикнул Сашка.
- А то, что от тебя только и слышно «Колька», да «Колька». А я… Я будто и не нужен совсем, - повесив голову Ванька.
Голос у него дрожал от еле сдерживаемых слез.
- Ты не понимаешь, Вань, - Сашка положил на плечо друга ладонь, - тут дело такое…
- Ну, так объясни, что за дело, – пытливо ответил Ванька, буквально сверля Сашку взглядом.
- Ну, тогда присядем, - ответил Сашка.
И Сашка рассказал ему все. Про фотокарточку, про шантаж Сажнова, про тех мужиков, что чуть не убили Сажнова и про то, что Сашка вступился за него. А потом про их разговор в парке. Ванька слушал молча, весь бледный, как смерть, то и дело сжимая свои небольшие кулаки.
- Вот, и выходит, понимаешь? – закончил рассказ Сашка, - что не он виноват. Вернее, не он один, - его дома отец бьет, ребята над ним смеются, да и друзей у него нет. Он озлобился на нас с тобой, на всех, а вчера… Понимаешь, он впервые понял, что нужен хоть кому-то. Нам с тобой, понимаешь?
Ванька промолчал. Лишь из его глаз вниз скатилась маленькая, будто бусинка, слеза, и, ударившись о голое Ванькино колено, рассыпалось на кучу микроскопических брызг.
- Ванька, я понимаю, что виноват и должен был сказать тебе… - начал Саша.
- А почему ты мне сам об этом не рассказал? Сразу, в тот день, когда он рассказал тебе о фотокарточке? - тихо спросил он.
- Потому, что, - Сашка собирался с мыслями, - потому, что я испугался за тебя. Что ты пострадаешь.
- Ты… Ты беспокоился обо мне? – дрожащим голосом спросил Ванька.
- О тебе, и о нас с тобой - признался Сашка и прижался к Ваньке, - потому что по-другому не мог.
Ванька повернулся к Сашке – в его заплаканных глаза сияла небывалая, просто неописуемая радость. Он прижался к Сашке, обнял его своими тонкими руками, да так крепко, что у Сашки перехватило дыхание.
- Я знал… Я верил, что ты у меня самый… Самый хороший. И что ты меня любишь… по-настоящему, а не так, как… Как… - шептал Ванька, гладя своими ладонями Сашку.
- Только, - смущенно ответил Сашка, - только теперь Колька пропал. И я не смогу уже просто так бросить его, как бросил тебя. Потому что и он, и ты мне поверили.
Ванька взглянул на Сашку. Во взгляде Ваньки что-то мелькнуло. Что-то такое, будто пугающее, что—то, что Сашка раньше не встречал в его глазах.
Может, Ванька ревнует, подумал Сашка. И ему тут же смешно стало от своей мысли. Нет, Ванька не такой.
- Пойдем, - ответил Ванька, поднимаясь.
- Куда? – спросил Сашка.
- В одно место, - загадочно улыбнувшись ответил Ванька, - я, кажется, знаю, где Сажнов может быть.
- Ты? Откуда? – удивился Сашка.
- Ну-у-у-у-у, - протянул Ванька, - понимаешь, в прошлом году, когда я пришел к вам в школу, я попытался подружиться с Колькой, ну, живем рядом все-таки. Но, не сложилось, сам понимаешь. Но он мне рассказал, что есть у него одно укрытие, где он иногда прячется. Ночует даже, если отец его из дома выгоняет.
Вот это новость. И почему Ванька все время молчал о этом….
- Ты про себя и Сажнова не рассказывал никогда, - сухо проговорил Сашка.
- Да, - Ванька смущенно опустил голову, - гордиться особо нечем, потому и не рассказывал. Ладно, собирайся, пойдем…
Они вышли из дома. Обойдя стоящие напротив многоэтажки, ребята направились в сторону пресловутого гаражного кооператива. Сашка поймал себя на мысли, что все очень и очень напоминает те дни, когда он, Сашка, вот так же, следовал за Сажновым, не зная еще, каким-еще мерзостям Сажнов его подвергнет.
Ванька уверенно шел впереди и Сашка, глубоко внутри, верил, что все получится. Что им удастся найти Кольку, поговорить с ним, убедить вернуться домой к матери, которая с ног сбилась в его поисках. А лучше – они пойдут к нему домой вместе и убедят его отца не наказывать Кольку. Пусть увидит, что у его сына тоже есть друзья, способные за него заступиться.
Они прошли мимо того места, где позавчера у Сашки была стычка с теми алкашами, и, пройдя почти до самого конца гаражной линии, остановились перед гаражом с цифрой 118. На ржавых тяжелых металлических воротах гаража висел большой замок. Ванька разочарованно остановился.
- Закрыто. Значит, тут его нет.
- Значит, все бесполезно, - обреченно проговорил Сашка.
- Нет, погоди. Он мог тут быть…
Ванька начал шарить между камнями, сложенными сбоку от гаража. Достав небольшую, ржавую круглую банку из-под монпансье он открыл ее и торжественно показал Сашке ключ.
- Вот он. Я знал, что ключ где-то тут.
Ванька вставил ключ в замок и повернул его. Замок щелкнул и открылся. Ванька схватился за ручку створки ворот.
- Помоги мне, а то тяжелая, - попросил Ванька Сашку.
Мальчики ухватились за металлическую ручку, и дверь, с угрожающим лязгом, распахнулась. Саша вошел в гараж первым.
В гараже был полумрак. Возле боковых стен гаража был свален какой-то хлам – промасленные старые тряпки, дырявые шины, ржавый домкрат и прочий хлам. В гараже неприятно воняло машинным маслом и чем-то омерзительным. Дверь за спиной резко, с лязгом закрылась. Стало совсем темно.
- Ванька, не видно ничего? – прошептал Саша.
- Я сейчас, - ответил Ванька.
Щелкнул выключатель и под самым потолком загорелась яркая лампа, мгновенно осветившая все вокруг.
Пол в гараже был устлан старыми скрипучими досками, прогибающимися под ногами. А возле дальней стены…
У Саши екнуло сердце, голова закружилась от страха, а в рту, помимо запаха машинного масла, появился неприятный металлический привкус.
У дальней стены сидел, прижавшись спиной к вертикальной балке, какой-то человек. Ноги он согнул в коленях. Руки его были заведены назад, за металлическую балку, а глаза и рот замотаны не то какой-то тряпкой, не то скотчем. Вытерев со лба липкий холодный пот Сашка на нетвердых ногах подошел поближе…
Это был Сажнов… Колька… Все в тоже своей нелепой футболке и грязных джинсах.
Только теперь, подойдя поближе, Саша с ужасом увидел, то руки Сажнова не просто заведены за балку… Они были связаны куском грязной веревки. Ноги, сжатые в коленях, были тоже связаны вместе.
Но, как он сюда попал? Кто его сюда притащил?
Неужели….
У Сашки от страха задрожали руки… Нет, это не могли же быть те мужики? А если и правда они поймали его вчера, оттащили сюда, и…
Дрожащими, непослушными пальцами Сашка сорвал с лица Сажнова тряпку. Мальчик, невольно зажмурившись, уставился на Сашку.
Господи, все его лицо было в синяках. Глаза красные, заплаканные. А от позавчерашней раны на щеке вниз, к самому подбородку, тянулась тонкая линия высохшей крови.
- М… Ммммм, - замычал Сажнов и задержался.
- Колька, - прошептал сухими губами Сашка, хватаясь за конец скотча, которым был залеплен его рот, - сейчас… Сейчас я тебе помогу.
- Мммм… мммм, – мычал перепуганный Колька, бросая взгляд Сашке за спину.
- Ванька, ну что ты стоишь? – крикнул Сашка другу, - помоги же…
… И тут раздался ЕГО голос. Ванькин… Спокойный и в то де время жесткий, будто произнесенный по нотам. Только смысл произнесенной Ванькой фразы не сразу дошел до него…
- Отойди от него, Саша.
- Что? – не понял Сашка.
Он оглянулся – Ванька стоял в трех шагах от него, а на вытянутой руке держал… Пистолет. Направленный прямо на него. На Сашку…

* * *

…Поначалу ему стало смешно. Ну, что это за глупая игра такая… Но постепенно, пугающая до немоты догадка добиралась до его и без того уже измотанного сознания.
Но нет… Ванька не такой… Он хороший, самый-самый лучший. Он…
Нет… Ведь они всего полчаса назад сидели в его квартире и прижимались друг к дружке. Чувствовали друг друга. Ощущали биение сердца друг друга через обтянутые тонкой материей футболок груди.
- Саша, отойди от него, - повторил Ванька.
Голос у него был жесток и бесстрастен. Ну, почти как в том фильме про робота из будущего, который они смотрели недавно у Ваньки.
- Значит, - до последнего момента не веря тому, что он, Сашка, произносит ЭТО, — значит, Сажнова ты… Ты его сюда…
Как это, ну? Привел, притащил… Не знаю…
- Я, - усмехнулся Ванька, - чтобы закончить тут все, раз и навсегда. Твой новый друг оказался вполне послушным, стоило ему лишь показать эту игрушку (он кивнул на пистолет).
Саше на мгновение показалось, что все происходящее – всего лишь какая-то глупая шутка. И Ванька тоже… Он не такой же… Куда делся его милый, добродушный Ванька?
Вместо того Ваньки перед ним стоял подросток, крепко сжимающий в пальцах пистолет. Бесстрастный, бессердечный и жестокий.
- Он… Ненастоящий, - выдавил Саша.
- Газовый, - усмехнулся Ванька, - у отца взял. Он даже и не предполагает, что об это игрушке знает еще кто-нибудь, кроме него самого.
- Что… Что ты будешь делать?
- Хочу закончить все. Раз и навсегда, - повторил Ванька, - ради нас с тобой.
Да что он такое несет?
- Что значит «ради нас с тобой»? – не понял Сашка, чувствуя, что холодный пот струится противными тонкими струйками по спине.
- А то… Что с этим гадом нужно покончить. Сейчас. И я хочу… Хочу, чтобы ты это видел, как в мире останется на одного мерзавца поменьше.
Саша сделал шаг к Ваньке.
- Не надо, ты же знаешь… Я же говорил тебе.
На глазах Ваньки выступили слезы.
- Ты что, не понимаешь? – чуть не плача бросил он в лицо Сашки, - он же тебя перед всей школой с той запиской… Чуть на тот свет тебя не отправил… А потом чуть со своими приятелями не… Не…
- Да все я понимаю, - горячо возразил Саша, - а также понимаю, что это мы его сделали таким. Мы с тобой, другие ребята… Вон пошел двоечник и бездельник Сажнов, смотрите, смейтесь… Его отец, который бьет Кольку за каждую малейшую провинность. Его мать, которая даже слова доброго для сына найти не может, так как боится отца. Брат, который вообще живет сам по себе и для которого семья – это так, мусор. И я это понял позавчера, понимаешь, когда те мерзавцы Кольку избивали, а я… Я мог убежать… Но я не смог, потому что лучше пусть меня самого убьют, чем я потом буду жить, зная, что по моей вине погиб мальчишка.
- А теперь ты меня послушай, - пистолет в руке Ваньки дрожал, а слезы уже лились по его щекам, - думаешь, из-за твоего великодушия он сразу исправится, да? Станет хорошим и примерным мальчиком, да? Да он в любой момент совершит какую-нибудь подлость, чтобы…
- Значит, мы сделаем все, чтобы он эту подлость не совершил, - ответил Саша, делая шаг вперед, - а для этого он должен нам с тобой верить и доверять. А мы не должны с ним поступать вот так, отбирать у него это доверие.
Рука у Ваньки дрогнула, немного опустилась, но тут же поднялась вновь.
- Ты дурачок, Саша, - ответил Ванька, улыбаясь сквозь слезы, - дурачок и слабачок. Тобой манипулировать можно как обезьянкой. Покажи банан – вот, она уже твоя. Да ему на твою веру в него наплевать, понял. Только он этого сказать не сможет в глаза тебе никогда. Никогда. А ты должен научиться быть сильным, учиться переступать через свои слабости. Ты поверил этому гаду, значит – проявил слабость. Потому что он ненавидит тебя. Меня. Нас всех.
- Значит, - ответил Саша, - мое доверие к тебе – это тоже слабость?
- Да, да, - полным отчаянной злости голосом крикнул Ванька, - только другая. Мы доверяем, мы нравимся друг дружке. Даже, если тебе нравятся красивые слова, мы любим с тобой друг дружку. Ведь так? Так, же? Это наша с тобой общая слабость, одна на двоих, а другой слабости мы не имеем права поддаваться.
Сашка чувствовал, как Ванькины слова о чувствах режут ему сердце. Режут, оставляя в нем пустоту и безразличие. Больше ничего.
Не осталось больше ничего, думал Сашка. И вдруг стало так больно внутри, за себя, за Ваньку, за Сажнова. Больно от лжи, лицемерия… Потому что до последнего не хотелось верить в то, что люди могут быть такими жестокими к тем, что им ближе всех на свете. И дороже. И любимее.
Саша повернулся спиной к Ваньке и, чувствуя, что боль мешает ему говорить, выдавил из последних сил:
- Сейчас я развяжу Кольку и мы с ним пойдем домой. А ты нам не помешаешь. Если захочешь нас остановить, стреляй… Прямо мне в спину…
Он присел рядом с Колькой, негнущимися пальцами, наощупь, развязал ему руки… И все ждал… Выстрелит или нет?
Казалось, его мозг сейчас жил одной этой мыслью…
Выстрелит или нет?
…Выстрел оглушил его. Дикой, неописуемой болью. Казалось, что сейчас из ушей хлынет потоком кровь… И Сашка закричал… Не слыша собственного голоса. И закрыл глаза.
Сколько он лежал вот так, он не помнил. Может, всего минуту, а может и несколько часов. И все ждал…
- Не бойся, - донесся до него далекий Ванькин голос, - я вверх стрелял. Но следующий выстрел будет уже тебе в спину.
Гараж наполнился мерзким запахом дыма. Сашка закашлялся, но, тем не менее, нашел силы подняться.
- Знаешь, - начал он, чувствуя, что слезы застилают ему глаза, - когда мы познакомились… Я подумал, что вот, наконец, я нашел того, кто поймет меня и поверит мне… И я верил тебе. Верил. И никак не мог бы поверить, если бы узнал, что ты можешь быть таким жестоким. Ты говоришь о своей правоте и о том, что мы должны быть сильными, но сам же готов разрушить все, что было когда-то, ну, между нами. Ты еще страшнее Сажнова. Пусть Сажнов был гадом, но он и не пытался казаться всем кем-то другим, а ты… Ты просто волк в овечьей шкуре. И мне страшно оттого, понимаешь, страшно сознавать, что ты можешь быть таким…. Таким…
И вдруг за спиной раздался хриплый измученный голос Кольки:
- Может, еще как может… Ты что, не понял до сих пор ничего? Он стоит за всем этим с самого начала…

* * *

… Смысл последней фразы не сразу дошел до Сашиного сознания. Голова мучительно болела и кружилась, то ли из-за духоты, царящей в гараже, то ли из-за звука выстрела, который все еще отдавался еле слышным стуком молоточков в висках мальчика. Он непонимающе взглянул на мрачного бледного Ваньку, потом на Кольку, который, наконец, отодрал со своего рта пластырь, и теперь пытался развязать ноги. Выглядел Колька ужасно – весь грязный, на израненной щеке кровоподтеки. Волосы растрепаны…
- Что ты… Что ты имеешь в виду? – прошептал Сашка, не слыша собственного голоса, а слыша только, как в груди отчаянно бьется сердце, будто пытается вырваться наружу.
- Что слышал, - ответил Колька, измученно поглядывая на Сашку, - что вся эта история, с запиской, с фотокарточкой, все… Все это придумал он, а нас при этом просто использовал.
Сашка непонимающе смотрел на Кольку, все еще ожидая объяснений, как вдруг…
Ванька расхохотался, нервным, истерическим смехом. Смех так и разбирал его, буквально до колик, так, что он даже опустил оружие и, не в силах стоять на ногах, упал на колени. Лицо его было искажено дикой, неприятной гримасой, а по бледному грязному лицу лились слезы.
- Ты… Ты… - плачущим голосом крикнул Ванька Кольке, - ты все испортил… Все, слышишь, все…
Он резко вскинул руку, направив оружие на Кольку, но Сашка в последний момент заслонил его. Раздался оглушающий звук выстрела и Сашкино плечо обожгло сильной болью. В глазах потемнело, и мальчик упал на колени…
- Саша, - донесся до него эхом голос Сажнова, попытавшегося броситься к нему на помощь.
Постанывая, Саша взглянул на плечо. Футболка была порвана, а на плече медленно расплывалось темное пятно. Колька подбежал к нему, помог стянуть футболку. Сашка поморщился от боли.
- Ерунда, - с облегчением ответил Сажнов, - все лишь по касательной задело. Прижми футболку к плечу, так кровь остановится.
- Ладно, - скрипя зубами от боли ответил Саша, прижимая футболку к ране.
Стало немного полегче.
- Что ты делаешь, гад, ты ведь убьешь его, - кинулся к Ваньке Сажнов.
Ванька, с непоколебимым видом, сидел невдалеке, держа на вытянутой руке пистолет.
- Убить – не убью, это ведь газовый. Правда, если к голове приставить, то тогда, - задумчиво ответил Ванька.
- Объясни, что тут происходит? Ну же? – простонал Сашка.
Ванька усмехнулся.
- Объяснить? Ну, что же, ты сам этого хотел. Дурак…
В тяжелом воздухе гаража повисла мертвая тишина.
- Помнишь, я тебе рассказал про Витька, которого в интернате старшаки изнасиловали, а? Так вот, - ответил Ванька, собираясь с мыслями, - это не Витька тогда, а меня. Слышишь?
Саша молчал. В сердце его не шевельнулась ни одна частичка жалости.
- Меня мальчики с детства привлекали. Сначала я этого пугался, даже плакал ночами. Но ничего не мог поделать с собой. А четыре года назад мои родаки уехали в Новосибирск в длительную командировку, на полгода почти, а меня с сестрой на этой время в интернат определили. И вот там я встретил одного… Как его звали… Андрей, кажется… Да, Андрей… Хороший, отзывчивый – но главное, он был удивительно красивый, почти как ты, Саш, даже, может быть, еще более красивый. Помню, сколько ночей я провел, думая о нем, не в силах погасить свои чувства к нему. А потом, как то, пошли в лес за малиной, там малины уйма растет. И там у нас случилось… Вернее, я ему признался в чувствах и попросил его поцеловать. А там ласкать его стал и… В общем, так… Андрей сказал мне потом, что он не чувствует чего-то такого же ко мне, просто не понимает этого, пока не понимает. Но что бы ни произошло, я для него все равно останусь другом. И я ему поверил. А он… Он взял и разболтал старшакам обо мне. И они пришли ночью… Я даже лиц не видел… Только помню, что подушку голову придавили, чтобы кричать не мог, за руки и за ноги держали, а потом… Больно… Там, сзади… Даже не знаю, физическая она или просто боль от осознания всей этой мерзости, что они натворили. Я вырубился тогда, а когда пришел к себя, они сказали, чтобы молчал и не говорил никому, иначе они меня убьют. А на следующую ночь все повторилось. И опять… Я не выдержал и сбежал оттуда. Меня поймали, вернули обратно. И опять ночью это произошло со мной. Мне было так больно, что не описать и словами. Больно от осознания собственной беспомощности, от непонимания всего, что происходит, от невозможности пожаловаться кому-то, защититься от этого. Я уже начал думать, представляешь, может, все к лучшему – эта боль сможет изменить меня, лишить этой мерзкой страсти, которую я испытываю к мальчикам. Но нет…. Не произошло. Она проклятьем висела на мне, издеваясь надо мной. Мало того, знаешь (Ванька снова рассмеялся), я начал понимать, что мне это нравится. И я уже ждал, когда они придут за мной. Ждал…
- А родители, - шептал Саша.
- Что родители? Узнали обо всем (кто-то из мальчиков втайне пожаловался педагогам, они связались с родителями, и они меня забрали оттуда).
- А милиция?
- Что, милиция… Родителям посоветовали «молчать об этом, не раздувать скандала, иначе это повредит мне, моему будущему». Потом они по клиникам возили меня всяким, к психологам. Беседы со мной вели всякие. Дураки… А я понял для себя одно – вся эта боль, она не только укрепила мои чувства, но и сделала сильнее. Я сказал себе, что найду того, кто будет со мной рядом и не предаст. Но для этого…
- Тот должен будет пройти через все то, что прошел ты, - с ужасом прошептал Саша, все еще не веря себе.
- Именно так, - с отчаянием в голосе усмехнулся Ванька, - только так ты бы смог понять, что то, что связывает нас, не просто безделушка какая-то, вроде «подрочили и забыли». Это намного сильнее… Это навсегда. Потому, что настоящая любовь приходит всегда через боль и страдания.
- А Колька как же? Как его ты сюда вовлек?
- Я не виноват, - отозвался Сажнов, — это из-за брата все…
- Из-за брата? – не понял Саша.
- Ладно, рассказывай сам, - усмехнулся Ванька, обращаясь к Сажнову.
- Понимаешь, Саш, - начал Колька, - мы с Ванькой дружить поначалу пытались. Ведь и живем рядом, и родители наши знакомы. Брат мой тогда в институт только поступил. И этот… Друг, скажем так, услышал случайно отрывок телефонного разговора моего брата, ну, когда у меня в гостях был, ну… Словом, мой брат денег дал кому-то там, чтобы ему в институте вступительный экзамен зачли один. Вот и…
- Он тебя шантажировал? – не веря своим ушам поразился Сашка.
- Сказал, что сообщит в институт декану, Ванькин отец ведь в том же институте работает, где мой брат учится. Если не буду помогать ему…
- Помогать? Но как, чем?
Господи, ну во что ты нас втравил, Ванька, думал Саша, чувствуя к уже бывшему другу только омерзение.
- Ну, - ответил Ванька, - сначала история с запиской. Я же видел, КАК ты на меня пялишься, потому нужно было лишь немного поднажать. Я этой запиской, по сути, сам подал тебе идею – как можно суметь выразить свои чувства. И я с самого начала заметил твои манипуляции с дневником. А дальше я вычеркнул оттуда свое имя, чтобы никто ничего не подумал, принес записку в школу, пораньше, перед уроками. А потом попросил Сажнова разыграть этот спектакль. Может, тебе будет приятно, Сашенька, что Сажнов сначала сопротивлялся. Даже плакать пытался. Но упоминание о его брате сразу сделало его послушным. Знаешь, хорошо, когда в жизни есть кто-то, кем ты можешь управлять так, как тебе вздумается…
- Я тебе скажу, кто ты… Ты… Ты мерзавец, Ванька, понял?
- Ну, зачем же так? – c укоризной заметил Ванька, - ты бы мне сам потом спасибо сказал. Кстати, Сажнову можешь спасибо сказать, что спас тебя от тех мерзавцев, что тебя схватили возле моего дома.
- Как это? – не понял Саша.
- Да так. Его те парни за видеокамерой послали, а Сажнов ко мне побежал домой. Прибежал, кричит, что Сашку убить хотят. А дома у нас как раз дядя Рома с приятелем были, они к моему отцу в гости зашли…
Сашка, чувствуя, что слезы наворачиваются на глаза, взглянул на Сажнова. Тот сидел в углу, потупившись.
- Саш, прости, что двинул тебе тогда, - ответил Сажнов, - но, ты сам понимаешь…
- Соплей тут еще не хватало, - раздосадовано ответил Ванька.
Саша повернулся к Ваньке.
- А фотокарточка?
- Нууу, - протянул Ванька с торжественно улыбкой, - это должно было бы стать финальным аккордом нашего спектакля. И финальной проверкой твоей верности и честности. Это я попросил Сажнова сфоткать нас, а потом заставить тебя сделать что-нибудь непристойное, шантажируя тебя. Вот мы и узнали, что для тебя важнее – твоя собственная гордость или безопасность друга.
- У него в кармане, - прошептал Колька, - там…
- Что? – не понял Саша.
- Ах, да, - ответил Ванька, доставая из кармана стопку снимков и бросая их Сашке, - вот, полюбуйся…
Саша взял снимки и его сердце екнуло – на этих снимках был изображен Сашка во время орального соития с Сажновым.
- Так ты… - не веря своим глазам выдавил Сашка, - все это видел?
- И снимал на фото, гад, прячась за гаражами - прошептал Сажнов.
Саша вспомнил, что Сажнов во время их встреч все время оглядывался. Значит, знал…
- Так я вот что скажу тебе, Ваня, - собрался с силами Саша, - знаешь, кто ты после этого? Ты подлец и мерзавец. Если и есть еще кто страшнее тебя, то…
- То, что? – улыбался Ванька.
- А то… Что ты говоришь о высоких чувствах, что любовь познается через страдания. Но ты ведь сам, заставляя человека страдать, убиваешь в нем все чувства. Даже то, что осталось сейчас в тебе – это просто красивые слова, и ничего более. Ты убиваешь человека, подчиняешь его себе, и при этом говоришь о дружбе и любви?
- Нет, это ты ошибаешься, Саша. Ты… Просто я тебе никогда не было по-настоящему дорог. Не был. Иначе ты бы взял пистолет и прикончил этого, - он кивнул на Кольку.
- И смог бы жить с этим, думаешь? – усмехнулся Саша.
- Смог бы… Ведь я же смог…
Смысл этой фразы дошел до Саши не сразу.
- Как… Что ты имеешь в виду?
- Помнишь про Витька? История нехороша вышла – нас с ним застукали в школе учителя. Скандал был жуткий. Но Витька в меня взаправду влюблен был, как мелкий собачонок в мамку. Я попросил его взять всю вину на себя, сказать, что это он залез ко мне в штаны. И он сделал все, как нужно.
- Но тебе этого оказалось мало, - отозвался Колька из угла.
- Ну, - Ванька улыбнулся, - я попросил его доказать, что его чувства не просто слова.
- И… Ты попросил его…
- Да, - хладнокровно ответил Ванька, - попросил спрыгнуть из окна 3-го этажа. И он спрыгнул. Кто же мог подумать, что он ударится головой об асфальт…
- И он…
- Погиб, да, - ответил Ванька, - я, признаюсь, даже плакал потом… Жалко его было.
- Сумасшедший, - горько усмехнулся Сашка, - ты просто сумасшедший. Ненавидящий всех и вся вокруг. И прежде всего себя.
- Это еще почему? – побледнев, спросил Ванька.
- Ты до сих пор не смирился со своим собственным «я», со своим влечением. Ты сам убил в себе все хорошее. А теперь стремишься уничтожить это и в других. Но тебе не удастся…
Ванька поднялся на ноги, сжал в руке пистолет.
- А мы сейчас это посмотрим. Встали, оба, - скомандовал он.
- Ты все равно нас не убьешь.
- Ты так думаешь, - насмешливо возразил Ванька, - думаешь, у меня не хватит сил поднести к твоему виску пистолет и нажать на курок, да?
Саша молчал.
- Ну, так что же?
- Давай, стреляй, - ответил Саша, повесив голову, - мне уже все равно. Ты и так сегодня уже убил одного человека.
- Ты чего мелешь? – спросил Ванька.
- Да, убил… Себя… Того мальчишку, который мне нравился и которого я любил, ради которого я мог бы… Мог бы пойти на все, что угодно… Его больше нет. И не будет. Стреляй же…
- Не тут, - прошептал Ванька, и тыча дулом в сторону гаражной двери, скомандовал, - вперед… К двери. Если кто посмеет сделать лишнее движение, сразу стреляю.
Сашка поднялся на ноги, помог подняться Сажнову. После почти двух голодных суток Колька еле ноги передвигал.
Ванька толкнул ногой дверь – в лица мальчиком брызнул яркий дневной свет. Саша и Колька вышли наружу, Ванька еще оставался внутри. И вдруг…
Ванька резко рванул дверь ворот на себя. Дверь захлопнулась, отрезав мальчиков от Ваньки. Щелкнул дверной замок…
- Что он делает? – не понял Колька.
Но Сашке все стало ясно. В один момент до его сознания долетела страшная, чудовищная по своей форме мысль. Он рванулся к двери.
- Ванька, - заорал Сашка, бросаясь к двери, дергая ее на себя, - открой, открой же, дурак. Не делай…
Тишину прорезал выстрел…
- Аааа, - закричал Сашка, в ужасе обхватывая голову руками.
Он из последних сил ухватился обеими руками за длинную дверную ручку, уперся ногами в землю. И рванул на себя. Еще… Еще…
- Помоги же, - крикнул он Кольке.
Они вдвоем вцепились с дверную ручку и на счет «раз, два, три» рванули ручку на себя. …И старый, проржавевший замок не выдержал… Мальчики еле успели отскочить в сторону, иначе рванувшаяся навстречу им мощная металлическая дверь, наверное, просто придавила бы их.
На полу гаража лежал Ванька. Он лежал, раскинув руки, в одной руке все еще сжимая пистолет. Вся Ванькина голова была в крови.
- Ванька, - чувствуя, что слезы вновь подбираются к его глазам, ответил Сашка, касаясь друга, - Ванька…
И, к невероятной радости Сашки, Ванька застонал…
Живой…
Колька подошел поближе, нагнулся над Ванькой.
- Черт, только кожу на лбу срезало, - будто разочарованно ответил Колька, - живучий…
- Беги, вызови скорую, ну, - процедил плачущий Сашка, держа голову Ваньки у себя на коленях.
- Сейчас, - ответил Колька, поднимаясь на ноги…
… Ванька открыл глаза… Над ним склонился Сашка. Все еще плача, не чувствуя боли в плече, он вытирал кровь с лица друга.
Ванька улыбнулся… Застонал…
- Ничего не могу сделать как надо.
- Молчи, тебе вредно…
- Зачем ты меня спасаешь? Ведь я же…
- Потому что не могу тебя бросить, дурак...
- Дурачок-идеалист, - усмехнулся Ванька, закрывая глаза, - я был прав все-таки. Чувства, любовь… Они существуют по-настоящему. В головах таких как ты. Только я это не смог… Не смог…
Ванька потерял сознание…
Сашка понял заплаканные глаза – по дороге к ним приближалась милицейская машина и еще машина скорой помощи. Как Колька сумел так быстро вызвать и скорую, и милицию?

* * *

Сашка с Колькой сидели на лавочке возле 118-го гаража. Плечо у Сашки было перебинтовано. Колька, бледный, как смерть, со смешной заплаткой из пластыря на лице, сидел рядом и пил воду из бутылки. Выдохнул, протянул Сашке:
- Хочешь еще?
- Нет, - покачало Сашка головой.
Вокруг суетились милиционеры, осматривающие помещение гаража. Участковый стоял, облокотившись на дверь милицейской машины, и составлял протокол. Рядом стояли родители - Сашкина и Колькина мама, они что-то обсуждали с участковым. Мама Ваньки, сидела в машине скорой и плача, гладила по руке лежащего без сознания Ваньку. Голова Ваньки была перебинтована, а к руке тянулась тонкая блестящая трубка, подключенная к капельнице.
- Ничего, сынок, - шептала женщина, будто Ванька сейчас мог ее слышать, - ничего, вот выздоровеешь, к тете Варе в деревню поедем, все вместе… Как и раньше, да? Там фрукты… Яблоки, груши. Все, как ты любишь… Все, как ты…
Колька отставил в сторону пустую бутылку, вытер рот тыльной стороной ладони.
- А я выбежал на улицу, гляжу – милиция едет. А за ней скорая. Я к ним... Оказывается, мужик какой-то с собакой гулял тут и услышал звуки выстрелов. Мужик, то ли с Афгана недавно вернулся, то ли еще откуда – но сразу понял, что это такое. Вызвал и скорую, и милицию…
Сашка молчал.
К ним подошел участковый.
- Так, хлопцы, - начал он, протягивая протокол - с ваших слов все ли верно записано, проверьте.
В протоколе было записано, что мальчик Ваня Павленков, взяв без спроса отцовский газовый пистолет, вместе с Сашей Севостьяновым и Колей Сажновым, своими одноклассниками, пошел испытать пистолет в деле, а именно, испытать его в стрельбе по бутылкам. В результате неосторожного обращения Саша был легко ранен в плечо, сам же Ваня Павленков получил серьезное ранение височной части головы. И ни слова о травме Кольки.
Так будет лучше, решили мальчики. Пусть думают, что это дело рук тех мужиков, что напали вчера на Кольку.
- Да, все верно, - ответил Саша, подписывая протокол.
Подошел врач.
- Ну как, ребята? – осведомился он, - с вами все в порядке? Боевые раны не ноют?
- Нормально, - ответили мальчики.
- Доктор, а Ванька? Он, ну… Правда выживет? – спросил Саша.
- Да, ранение не очень серьезное. Если бы в последний момент его рука не дрогнула, то… Но все равно поваляться в больнице придется.
Мальчики помолчали.
- Саша, - раздался голос мамы, - сынок, пойдем домой.
- Мам, я скоро, хорошо? – крикнул в ответ Сашка.
Но все равно сидеть уже не было мочи. Да и рука почти не болела.
- Слушай, - начал Колька, - пойдем, поговорим.
Они отошли в сторонку.
- Слушай, - начал несмело Колька, - ты уверен, что… Что так лучше будет. Ну, что Ванька и мы, по неосторожности с пистолетом, ну, и все такое?
- Думаю да, - ответил Сашка, - не объяснять же этим остолопам все, как было. Так для всех будет лучше. Особенно для Ванькиных родителей.
- Все же, ты его жалеешь? – с каким-то отчаянием в голове спросил Колька.
Сашка поник головой, то ли от стыда, то ли от чего-то еще.
- Да, жалею.
- Но почему? – чуть ли не крикнул ему в лицо раздосадованный Колька.
- Сам не знаю, - признался мальчик, - просто, я не выношу жестокость ни в каком виде, понимаешь? И тебя тогда я спас, помнишь, потому что не смог бросить тебя. Просто не смог бы потом жить с этим, чувствуя постоянную вину в сердце. Зная, что смог спасти, и не спас.
- Ты и правда дурачок-идеалист, как сказал Ванька, - усмехнулся Колька.
- Да называй как хочешь, - бросил Сашка.
- А как ты думаешь… Ну, Ванька – он и правда сумасшедший? Может, ему и правда в том интернате так мозги вправили, что… Сам понимаешь…
- Не знаю, но думаю, что… Знаешь, мне кажется Ванька – просто несчастный мальчишка и все.
- Несчастный? – у Кольки округлились глаза.
- Да, несчастный. Понимаешь, он ведь тоже в некотором роде идеалист. Он считал, что настоящие чувства и настоящая любовь познается через боль и страдания, через свои и чужие. Но глубоко внутри себя он понимал, что, причиняя другим боль, он убивает в них все то, что сам пытается создать. И он это понял, именно тогда, когда решил покончить с собой. И все же…
- Что?
- Все же он добился своего. Ну, тогда, когда увидел, что я его не бросил. Остался с ним, несмотря на всю боль, что он мне и тебе причинил.
- Значит… Значит это и есть настоящие… Настоящие чувства или как там их называют?
- Наверное, - ответил Сашка, чувствуя, что на глаза вновь наворачиваются слезы.
- Знаешь, может, ты и был прав… И жаль, - как-то отрешенно ответил Колька.
- Чего?
- Ну, жаль, что ты не девчонка?
- Это еще почему? – вспыхнул вдруг Сашка.
- Потому, что если бы ты был девчонкой, то я бы в тебя, наверное, влюбился, - улыбнулся Колька.
Сашка смущенно отвел взгляд. Смешной он, Колька. И… хороший.

* * *

Переезд был уже почти завершен. Оставалось отвезти стол, стулья, книжки, еще всякую мелочь... Во дворе старой Сашиной квартиры стоял дымящий смрадным выхлопом грузовик. Сашины папа с мамой сидели в машине, ждали бабушку.
Прошло всего две недели с тех, последних событий. И вроде бы все наладилось. Но в душе Сашка стремился уехать отсюда. Уехать, чтобы забыть и никогда больше не возвращаться. Забыть все…
Только о Кольке забывать не хотелось. Последние дни они не виделись – он был чем-то занят. Но, узнав о том, что Сашка переезжает, обещал прийти.
Ну, где же он? Вон, уже и бабушка вниз спустилась. Пора ехать.
Колька появился будто из ниоткуда. Опять в своих драных джинсах и футболке. В руках он тащил смешного рыжего котенка, пары месяцев от роду. Котенок жалобно пищал и пытался вырваться.
- Ох, успел, - грустно улыбнулся Колька, протягивая котенка Сашке, — вот, возьми.
- Зачем? – удивился мальчик.
- Затем, что в новую квартиру сначала кошака запускают. Кроме того, все равно ему жить больше негде.
- Что значит негде? – не понял Сашка.
- Да, то и значит, - ответил Колька с ноткой обреченности в голосе, - мамка у меня с отцом расходится.
- Как, расходится? – удивился Сашка.
- Да, так… Обычно… Решили, что нельзя так больше, вот… Словом, завтра мы с мамой уезжаем.
- Куда? – упавшим голосом спросил Сашка.
- В Сосновку, деревня такая есть, в Пермской области, - усмехнулся он, - там у меня бабушка живет, мамина мама. Сначала почти сутки на поезде, потом еще полдня на попутках добираться…Там хорошо… Правда, к школу придется в соседнее село ездить, а это 10 километров почти.
- А отец… Брат?
- Брат в общежитие ушел, там живет теперь. А отец… Пусть тут живет, как сам знает, - вырвалось у Кольки.
А мы как же, хотел спросить Сашка, но не смог.
- Словом, не поминай лихом, как говориться… И прости меня за все, если сможешь, - ответил Колька, и в его глазах блеснула слезинка.
Как хотелось Сашке сказать ему все… Что-нибудь такое… Хорошее, доброе, чтобы только он не…
Не уезжал…
Но слова застряли сами в его горле.
- Тогда, прощай, - ответил мальчик и отвернулся.

* * *

Но судьба-злодейка приготовила для Сашки еще один «подарок». Подарок, который он никак не ждал получить…
На следующий день Сашка вернулся домой под вечер. Мать встретила его в коридоре. Вид у нее был необычайно строгий и, какой-то даже растерянный.
- Александр, - ответила он холодно, - нам с тобой и папой нужно поговорить.
Мальчик вошел в комнату. Отец сидел в кресле и строго глядел на него. Мальчик непонимающе оглянулся на мать, словно ища поддержки.
- Мам, что происходит?
- Он еще спрашивает, что происходит, - рявкнул вдруг отец, да так, что у Сашки все внутри сжалось.
Мать подошла к шкафу и достала оттуда конверт.
- Сегодня, - начала она, - меня участковый вызвал, в опорный пункт. Сказал, что в деле с тем мальчиком, как его, Ваней Павленковым, есть какой-то щекотливый момент. И там он показал мне это.
Она вынула из конверта его содержимое и бросила на стол перед Сашкой.
- А теперь постарайся объяснить, что это означает?
У Сашки все похолодело внутри - на столе лежали Ванькины снимки, где изображен он с Колькой, там, за гаражами. Те самые снимки, что они позабыли в том проклятом гараже.
Сашка почувствовал, как пол уходит у него из-под ног. Но продолжалось это недолго. Буквально несколько секунд. И стало все по-прежнему… Только странное опустошение внутри. И безразличие… Ко всему.
- Чего молчишь? Постарайся отвечать на вопросы, которые тебе мать задает, - снова начал закипать отец.
В его голосе было столько злости и отчаяния, что мальчик невольно вздрогнул. Даже полное безразличие не способно было скрыть всю ту жестокость, которую почувствовал мальчик. Хотелось просто закрыться изнутри, чтобы не видеть, не слышать…
- Думаешь, вырос, да? Пошлостями всяким заниматься можно, значит? Ну и как это, расскажи нам?
Мальчик молчал.
- А я-то думаю, чего это к нам Павленков зачастил, а за ним и этот, как его, бандит тот…. Так они оказывается сына нашего развращает тут. Или, может, ты их, а? Кто из вас волк в овечьей шкуре?
- Виктор, не надо, - начала мать.
- Не надо? – кипел отец, - тебе что, все равно, кем твой сын вырастет, мужиком или бабой толстозадой? Нет, я просто знать хочу, мне интересно…
- Пап, на надо, - шептал мальчик, чувствуя, что слезы застилают ему глаза.
- Виктор, он же мальчик.
- Мальчик? - кипел отец – да ты с него штаны сними, посмотри, что он уже не мальчик. Нет, мне все же хочется понять, почему… Почему у нас в семье, порядочной, как я полагал ранее, расчет пидорас малолетний.
- Виктор, - плакала мать, - давай обсудим все. Есть же врачи... Есть хорошие специалисты…
Внезапно какая-то злость, полная отчаяния, навалилась на мальчика.
- Врачи, специалисты, да? – кричал он, - да вы хоть знаете… Вы понимаете, что я… Я не ребенок уже. Что я не могу всю жизнь по вашей струнке ходить – распорядок дня и все такое… Я тоже живой человек, и я тоже могу чувствовать, только не знаю, не умею справиться с ними. Мне страшно, понимаете вы, страшно оттого, что происходит со мной, а вы… Где были вы, когда я был совсем один? Вы только и думаете, что о картошке на даче, да о новых фирменных занавесках в квартире. А то, что у меня на душе, на сердце, вам всегда было пофиг. Главное сыт, одет – а там все остальное, да? Вы взрослые, но вы меня не любите… Я вам не нужен. А Ваньке, и Кольке… Да, я им был нужен. Был, потому что больше никогда не буду нужен никому. Никому, слышите? И вы говорите, что я не мальчик, да? Вот смотрите сами.
Он сорвал с себя шорты, трусы и встал на четвереньки.
- Смотрите, там все в порядке. Убедитесь сами…
…Мать, рыдая, без слов повалилась на кровать. А отец, дрожащими руками срывая с себя ремень, бросился к Сашке:
- Сейчас я покажу тебе чувства и преданность, щенок. Чувства у него. Сейчас мы эти чувства быстро вылечим.
Раздался свист ремня и мальчик, крича от боли, повалился на пол.
- Бейте, все равно не убьете, - шептал Сашка.
Удар раздавался за ударом, но Сашка, казалось, уже не чувствовал боли. Только вздрагивал от слез и боли в груди…
Ванька… Колька… Ребята…
Где вы?
Почему вас больше нет рядом?

* * *

Сашка очнулся, когда солнце стояло уже высоко. Наступил новый день. День, который еще предстояло прожить, но… Наверное, кому-то другому.
Он не помнил вчерашний вечер. Не помнил, как от дикой боли потерял сознание, как мать на руках перенесла его в постель, а потом всю ночь сидела рядом, плача и шепча ему что-то о том, что все будет хорошо, что они обратятся к самому лучшему врачу, который поможет ему, и еще что-то.
Он им не нужен... Совсем…
Ванька, ты добился того, что хотел, горько подумал Сашка. Только почему я совсем-совсем один?
Нет, не один, вдруг подумал Сашка. Есть тот, который помнит о нем, и который ему небезразличен. Который не прогонит его, не изобьет и не предаст. Он верил в это.
И от осознания того, что ему предстоит, мальчику стало немного легче.
Он встал и, немного морщась от боли, прошел в большую комнату. Слава богу, родители на работе. Подошел к большой копилке, в которую уже 2 года они вместе откладывали деньги на покупку новой «стенки». Взял молоток и разбил копилку на части. Собрал купюры в стопку, пересчитал. Да, хватит… Должно хватить.
После этого он достал телефонную книгу и, пролистав до нужной страницы, взял трубку телефона. Набрал номер.
- Тетенька, алло. Не подскажете, а сколько стоит билет на поезд до Перми?

 

ЗАПИСКА. ПОСЛЕДНЯЯ СТРОКА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

На вокзале Сашка немного оробел. Толпы людей, носильщиков с телегами... Груды багажа - каких-то чемоданов, узлов... И голоса – пронзительные женские, громогласные мужские. Пронзительный детский плач. И духота… Просто дикая духота, буквально сводящая с ума, до тошноты, то боли в висках.
Поправив ремень на стареньких протертых джинсах и, пожалуй, в сотый раз уже пожалевший, что не одел шорты, Сашка, подхватив поудобнее школьный рюкзак, двинулся к кассам. Возле касс толпился народ. Ух, и очередь же тут…
В очередной и, наверное, последний раз в груди Сашки шевельнулась мысль – а, может, не надо? Может, вернуться домой?
Назад… Туда, где остались они. Те, кто были для него ближе и роднее всех. Всего пару дней назад.
Нет, Сашка не помнил о боли, что оставил глубоко в его мальчишеском сердце отцовский ремень. Эта боль заживет в его памяти и лучшим лекарством тут будет простое забвение. Дело не в этом…
А в том, что они никогда его не примут таким, какой он есть. И не поймут. Не смогут, а может, просто не захотят. Они всю жизнь будут относиться к нему, к его чувствам как к чему-то ненормальному. Будут таскать по врачам, по психушкам, как Ваньку. И сделают его, Сашку, таким же, как он, Ванька. Циничным, эгоистичным и глубоко несчастным, неспособным в одиночку пережить свою боль, боль, от которой становится немного легче, если заставить кого-то страдать так же, как когда-то давно заставили тебя.
Пока он, как и Ванька, окончательно не тронется рассудком.
Он, Сашка, им не нужен. Не нужен, никому…
Боль уже не чувствовалась, она попросту витала где-то над Сашкой, словно напоминала о себе легким прикосновением, и это прикосновение заставляло его каждый раз еле заметно вздрагивать, словно ты слышишь чей-то резкий оклик, или свисток милиционера, или резкий хрипящий голос из динамика вокзала, напоминающий о заканчивающейся посадке на какой-нибудь поезд.
Очередь длилась вечно, казалось. А до отправления поезда оставалось уже 4 часа. Целая вечность…
Сашка видел как взрослые то и дело косятся на него. Мол, какого черта родители мальчишку одного отпустили за билетами и как им за свое чадо не страшно.
Наконец, его очередь подошла. Сашка сунул голову в окошко кассы. За столом сидела полная неопределенного возраста тетка и, красная от духоты, до и дело обмахиваясь сложенной вдвое газетой.
- Тетенька, а можно… Узнать, а на поезд до Перми есть билеты? – краснея от смущения спросил Сашка.
- В плацкарт что-ли?
- Ага, - ответил мальчик.
Тетка недовольно взглянула на мальчика словно он был виновен в это чертовой духоте.
- У меня деньги есть, вы не думайте, мне папа оставил кошелек, - ответил Сашка и покраснел.
Нет, врать он не умеет… Не научился еще.
- А папа твой где? – подозрительно начала тетка.
- Он в… Магазин за сувенирами пошел. Тетенька, нам очень нужно в Пермь попасть, там мама… - поспешно ответил мальчик.
Тетка вздохнула и, с каким-то непонятным презрением во взгляде ответила:
- Вообще-то, детям без взрослых билетов не продаем.
- А я не ребенок уже, мне тринадцать, - сопротивлялся мальчик.
- Вот тем более. Не имеем права. Без документов. Пусть папа твой подойдет, тогда и говорить будем.
- Но…
- Все, - отрезал тетка, - мальчик, мне некогда с тобой разговаривать.
Вот блин дура, подумал Сашка. Какая ей разница, кому билеты продавать, взрослому или мальчишке? Да и он тоже хорош. Папу сюда приплел своего. Можно было придумать что попроще. И послезливее… Чтобы разжалобить. Например…
Он вспомнил о случае, о котором ему рассказывал Дима Котов, одноклассник. Пару лет назад он со старшим братом, Владиком, которому было как раз тринадцать, как и ему, Сашке, поехали на экскурсию во Владимир. Вернее, поехал Владик, а Димку взял с собой, «прицепом», так сказать И на обратном пути, на вокзале, они от ребят отбились – засмотрелись в киоске на красивые значки и забыли обо всем на свете. А поезд к тому времени ушел, и преподаватель в суете не заметил отсутствия ребят. Ушел с вещами. Только и осталось у ребят, что денег немножко, на пару мороженых, и все. Они пошли в начальнику станции, там объяснили все, даже всплакнули. Ну а вы подумайте, двое ребят в незнакомом городе, без взрослых, без никого. В результате их напоили, накормили, а потом еще и на экспресс посадили до Москвы. И все забесплатно. В результате ребята до Москвы добрались на экспрессе быстрее, чем их одноклассники. Вот удивились все, когда Владика с Димой на вокзале встретили. Правда, от преподавателя потом им попало, да и родители потом уши понакрутили порядком. Чтобы внимательнее были.
Сбоку от касс стояли какие-то мутные личности – полноватый мужик неопределенного возраста, то и дело усталым басом выкрикивающий:
- Такси. А вот кому такси-и-и-и.
Рядом стоял потрепанного вида мужичок в потертой джинсовке, как попугай повторяющий:
- Билеты в купе-е-е-э-э. Симферополь, Адлер… Недорого.
Вот удача, подумал Саша. Может, он поможет?
- Дяденька, а вы… У вас билеты до Перми есть?
Мужик презрительно взглянул на Сашку снизу вверх.
- Могу достать. Стоить будет…
Мужик назвал такую цену, что у мальчика просто дыхание перехватило. Это почти в 2 раза дороже обычной цены в кассе.
- А почему так дорого?
Мужик сплюнул.
- А дорого, так иди отсюда до мамки, сопляк. Нечего тут вертеться.
От обиды у Сашки резануло сердце. Сопляком его давно уже никто не называл. Ему ведь тринадцать уже.
- Сами вы, - буркнул он, отворачиваясь.
- Че-е-е-е?
Сашка как по команде дал стрекача, не дожидаясь, пока мужик соберется его поучить уму-разуму. Выбежал на платформу и, спрятался за каким-то обшарпанным киоском. Перевел дух, чувствуя, что сердце буквально выскакивает из груди. Осторожно выглянул из-за угла. Мужика не было видно. Видимо, решил не связываться с «сопляком».
Что же делать?
Мальчик оглянулся. На стоящих вдоль здания вокзала скамейках сидело куча народу – какие-то деревенского вида бабки с сумками, мрачные пропитого вида мужики, молодая женщина измученного вида с плачущим ребенком на руках. А, может, вдруг родилась у мальчика мысль…
Он подсел к какой-то бабке в старом цветастом платье, сидящей с краю. В ногах у бабки стояла большая сумка, явно набитая чем-то съестным – запах домашней выпечки приятно защекотал Сашкины ноздри, перебивая разношерстные вокзальные запахи.
- Что, малец, от родичей отбился? – улыбнулась бабка Сашке.
- Почему вы решили? – озадаченно спросил мальчик.
- Да не решила, так…
Повисла недолгая пауза. Котору нужно было как-то прервать.
- Да, отбился, - глухо ответил мальчик, опустив голову, - мы с классом на экскурсию приехали, из Перми, а я потерялся.
- Потерялся? – бабка ахнула.
- Ага. Засмотрелся на значки красивые в киоске. Там, знаете, где Ван Дамм, Брюс Ли… И поезд проморгал.
- Ох, господи. В милицию надо тебе, - засуетилась бабка.
- Нет, тетенька, не надо в милицию, - испугался Сашка, хватаясь за плечо бабки, - я один, с бабушкой живу. Если ей сообщат, что я в милиции был… А у нее сердце больное.
- В Москве-то то тебя есть кто из родичей?
- Неа. Мы с ребятами в гостинице жили…
- Нужно сообщить. В милицию и по месту жительства. Домой-то тебя надо вернуть.
- Да я все уже продумал, – торопливо продолжил мальчик, - у меня деньги есть, на билет как раз хватит. А в кассе не продают, говорят, что только взрослым билеты продавать можно. Может, вы мне билетик купите. А деньги на билет я вам дам.
- Ну а дома как же? Ведь все равно узнает бабушка, - подозрительно ответила бабка.
- Не узнает. Наш поезд совсем недавно ушел. А следующий через четыре часа. Подумаешь, на несколько часов позже приеду. А дома совру, что к приятелю в гости забегал. Вот.
- Сколько тебе лет-то пострел? – спросила бабка.
- Тринадцать.
- А зовут как?
- Саша.
- Саша… Моего тоже Саша зовут, - вздохнула бабка, - в Москве служит. Чуть постарше тебя, ему девятнадцать стукнуло в июне, на той неделе. Вот, приехала навестить из Курска, поздравить то есть. А у них ученья какие-то, и через два дня только вернутся. Вот и сижу тут, жду. Все равно идти некуда.
Она сунула руку в сумку и вытащила оттуда большой, размером с два Сашкина кулака, круглый пирожок. Протянула Сашке.
- Вот, ешь. Проголодался наверное.
- Ага, - ответил мальчик, вгрызаясь зубами в пирожок.
Пирожок был с вишней. Как раз такие Сашка любил больше всего.
- Фпафибо, - ответил он с набитым ртом.
- Кушай, кушай… Пока свежие. Не выбрасывать же…
- А с билетом…Ну, поможете? – спросил мальчик.
- Ох, ну давай твои деньги. Схожу, заодно до ветру дойду, извелась совсем. А ты сумки мои постереги.
- Постерегу, постерегу, конечно, - заликовал Сашка, расстегивая рюкзак и доставая кошелек.

* * *

Почти сутки в поезде. Умом тронуться можно. Да к тому же тревожное предчувствие некоей неопределенности не покидало Сашкину голову. Уже несколько раз он про себя называл все это «мероприятие» полным безрассудством. Ну, ладно, доедет он до Перми. Как добраться до неведомой Сосновки, в которой живет теперь Колька Сажнов? Да и вообще… Нужен он там больно. Дружба дружбой, но реалии таковы, что он, Сашка, в чужом краю не нужен никому. Только Кольке... Сашка верил, что он заступится за него, не бросит, а потом вместе они что-нибудь придумают.
Все равно ему больше никто не поможет, горько думал Сашка. В эти минуты он сам себе казался подобным утопающему, который, постепенно погружаясь в зыбкую водную мглу, пытается ухватиться на любую соломинку, былинку. Только чтобы спастись. Выжить…
И остаться самим собой.
У него получится, думал Сашка. Обязательно. И так он докажет всем, что он не просто тринадцатилетний маменькин сынок, а уже взрослый подросток. И от таких мыслей на душе у Сашки становилось легче.
И попутчики попались нормальные вроде бы. Нормальные – потому что вопросов не задавали. Так, спросили, что да как – он и ответил, мол, в Пермь еду, к бабушке. Больше к нему не приставали. Какая-то полная тетка, похожая на торговку, бабка с внучкой, чуть помладше Сашки, которая всю дорогу то и дело дразнила Сашку, тайком показывая ему высунутый язык. Хорошо, что у него, Сашки, полка верхняя. Можно попросту лежать, смотреть в окошко или дремать, уткнувшись в крашеную стенку перегородки.
Только вот есть охота… Живот крутит ого-го. Те пирожки, что дала ему в дорогу бабка на вокзале, давно закончились. Да и попить бы. В «титане» вода горячая, кипяток просто, а в душном жарком вагоне хочется чего-нибудь попрохладнее. Пепси, там, кваса. Да что кваса – простой воды.
Жаль, что все остановки были короткие – минут 5, не более. Пока соберешься, выйдешь на улицу – уже ехать надо. Да и выйти на улицу непросто – на каждой остановке к поезду, словно муравьи на сахар, сбегались местные жители, предлагая пассажирам домашнюю выпечку и всякий ненужный домашний хлам. Пока до Сашки очередь доходила, поезд уже начинал трогаться.
Лишь вечером, на одном полустанке, ему посчастливилось купить у одной торговки чебурек. Вкусный, горячий. А потом Сашка полночи не спал, мучался животом, то и дело бегая в тубзик, посидеть да поразмышлять о бренности всего «ссущего». А ведь он совсем позабыл про печальный Ванькин опыт с пирожком с грибами, который выбил Ваньку из колеи почти на неделю. Дурачина…
В очередной, может быть, сотый раз, соскакивая с верхней полки вниз по нужде, Сашка задел пяткой спящую внизу торговку, раскинувшую свои «окорока» чуть ли не поперек прохода и услышал такую отборную брань в свой адрес, что Сашки уши в трубочку чуть не свернулись. Остаток ночи мальчик провел в тамбуре и, лишь когда за окном начал заниматься новый день, давая о себе знать тонкой багровой полоской на горизонте, мальчик тихонько запрыгнул наверх, на свою полку, и забылся в пустом предрассветном сне.
Часам в 12 дня по поезду среди пассажиров прошел рокот – к Кирову подъезжаем. А в Кирове стоянка длительная, почти 20 минут. Это шанс, подумал Сашка с наслаждением. Можно мышцы размять, да на вокзале купить что-нибудь попить да поесть. Только с выпечкой на этот раз эксперименты ставить он не будет. Купит пару пачек печенья какого-нибудь, а еще лучше бы пару столичных булочек да бутылку кефира или молока. Все равно до Перми еще часов 8 трястись.
Киров оглушил Сашку диким вокзальным шумом, толкотней и давкой на перроне, к которому примешивался базарный рокот торговок и торговцев. А еще новой порцией летней одуряющей духоты…
Базар раскинулся прямо тут, неподалеку от платформ. Торговали как с рук, так и с самодельных прилавков, наскоро сколоченных или просто сложенных из пустых ящиков и коробок. Чего тут только не было. Разнообразная выпечка, овощи и фрукты, явно выращенные на приусадебных дачных участках. Домашнее молоко в бутылках из-под пепси-колы, кефир, зернистый творог.
О предметах домашнего обихода и прочего хлама на прилавках промолчу – всяких самоваров, наборов домашней посуды, потускневшей от времени, ложек, вилок и прочего хлама тут было столько, что и не описать в двух словах. Что говорить, голод - не тетка.
- Домашняя выпечка, пирожки, беляши. Беляши-и-и-и-и, - слышалось спереди.
- А кому картошечки. Молодая, хорошая… Со своего огорода, - слышалось сзади.
- Блины-ы-ы-ы-ы. Домашние блины-ы-ы-ы-ы-ы, – доносилось откуда-то слева.
- А кому домашний мед, варенье. Варенье кому, - доносилось справа.
- Чебуреки, самса… Самса-а-а-а. Домашние шанежки, ватрушки с творогом, - доносилось еще откуда-то.
Сашка протискивался сквозь торговые ряды, толкаясь в толпе таких же покупателей, как и он, главное – не потерять рюкзак, там смена белья и, главное - кошелек.
Купив три пирожка с картошкой и бутылку кваса у полной улыбающейся торговки, Сашка решил, что пора возвращаться. Поезд должен был отойти с минуты на минуту. Протискиваясь сквозь плотные ряды покупателей Сашка, обливаясь потом, уже начал жалеть, что вообще вышел на улицу. А если поезд уйдет без него. И вдруг…
- Ой, люди-и-и-и-и, - раздался пронзительный бабий крик позади него, - что же это делается, а? Кошелек-то, кошелек вынули. Там пенсия вся, до копейки-и-и-и.
Сашка обернулся – кричала пожилая плотная тетка в старом домотканом платье. Вокруг нее начал собираться народ. Конечно, жаль тетку было, но что он мог поделать. Нерешительно топчась возле прилавков, Сашка же думал повернуть назад, к поезду, как вдруг его взгляд зацепился на какой-то небольшой квадратный предмет, лежащий не земле возле прилавка. Сердце мальчика радостно забилось…. Это кошелек…
Недолго думая Сашка подхватил кошелек и подойдя к тетке, тронул ее за локоть.
- Тетенька, а это не ваш кошелек? Он вон там, на земле валялся.
Тетка обернула к нему свое раскрасневшееся от плача лицо, буквально мгновение разглядывала, будто не понимая, что происходит. И вдруг – резко бросилась к Сашке и схватила его за руку.
- Вот он, ворюга. Сам вызвался, значит… или стыдно стало. Люди, да где же вы?
Оробевший от неожиданного теткиного поступка Сашка даже не понял поначалу, что произошло. А когда до его сознания наконец дошло, что это его, Сашку, хотя обвинить в краже, то было поздно. Двое здоровенных мужиков уже схватили Сашку за плечи и за руки. Он испуганно рванулся. Но уже было поздно.
- Это не я, - закричал Сашка, пытаясь перекричать возмущенный гомон толпы, - я просто его увидел, там, возле прилавка.
- Ничего, милиция разберется.
Остальное Сашка помнил как в полусне. Небольшая пристройка с еле различимой надписью на дверях «Милиция», небольшое полутемное помещение, полный милиционер со скучающим видом видящий возле окошка. От милиционера за три версты несло вчерашним перегаром, который перебивал и без того омерзительную смесь из запахов пота, гнили и еще чего-то, не менее мерзкого. Милиционер долго заполнял длиннющий протокол, то и дело зевая, а тетка без устали на чем свет стоит чехвостила бледного Сашку.
- Ну, что творится, что творится. Уже среди бела дня тащут. Да ладно бы мелочь какую. Так в кошельке вся пенсия была. На кой им столько, а? Небось, наркотики всякие.
Эх, броситься бы прочь отсюда, стрелой, раз – и ты на улице уже, а там ищи его, мучительно думал Сашка. Но его рюкзак был у милиционера. Рюкзак, в котором лежали деньги и его, Сашкины, вещи. И билет на поезд. Правда, поезд все равно уже ушел, мучительно думал Сашка. Да и за спиной стояли двое мужиков, тех, с базара. Они поймают его запросто, да еще и отлупят небось.
- Дяденька милиционер, - уже уставший от ощущения дикой несправедливости, которая творилась сейчас тут, отвечал Сашка, размазывая слезы по грязным щекам, - я не виноват, я просто кошелек увидел на земле.
- Просто увидел… Все они говорят так, - начал один мужик, сплевывая.
- Да с него теперь взятки гладки, - говорил другой, - они тут компанией работают, - один деньги крадет, а потом по цепочке передает другим своим, сообщникам значит…
В теткином кошельке денег не было. Но ведь был еще Сашкин рюкзак. Милиционер в присутствии тетки и этих двух мужиков, достал оттуда ворох скомканной Сашкиной одежды, брезгливо отбросил в сторону пакет с пирожками и бутылкой кваса. Достал Сашкин кошелек.
- Ну, так куда деньги-то гражданки дел, а? – спросил милиционер, рассматривая содержимое Сашкиного кошелька.
- Ди никуда я, - из последних сил сопротивлялся Сашка.
- А это что? – спросил милиционер, демонстрируя содержимое Сашкиного кошелька.
- Это мои. Честно.
Тетка рванулась вперед.
- Небось, награбленные тоже. Товарищ милиционер, вы…
- Так, - зевая, перебил милиционер тетку, - граждане, просьб соблюдать спокойствие в помещении опорного пункта. Протокол о правонарушении составлен, будем разбираться.
- На, а деньги-то, - плакала тетка.
- Разберемся… Можете быть свободны. Кроме тебя, - обратился он к Сашке и, обернувшись, крикнул куда-то в сторону двери, - Сванов, кончай перекуры свои, задержанного отведи куда следует.
Какой-то милиционер, совсем молодой, лет двадцати, не больше, бесцеремонно взял Сашку за локоть и отвел в соседнее помещение – небольшую комнату, с зарешеченной дверью. Дверь за ним захлопнулась.
Ну, вот, мучительно подумал про себя Сашка, опускаясь на вытертую прохладную скамью, его уже в тюрьму посадили. А за что? Ведь только за то, что тетке помочь решил. А дальше? Что дальше будет ? Домой сообщат? Что родители скажут? Все его предыдущие беды на миг показались Сашке полной чепухой. А ведь он ни в чем не виноват. Ни в чем не…
Слезы подступили в Сашкиным глазам. Почему же… Почему все они, взрослые, весь мир, такие… Такие несправедливые по отношении к нему. К нему, простому тринадцатилетнему мальчишке, который за всю свою жизнь даже не ударил никого, даже не обозвал браным словом. А тут…
Ну и пускай, с какой-то обреченной злобой подумал Сашка. Пускай делают, что хотят. Все равно теперь уже… Все равно.
- Привет, - вдруг полумрак комнаты пронзил чей-то тихий голос, - ты чего нюни распустил, а?

* * *

От неожиданности Сашка чуть со скамейки не свалился. Наверное, примерно так себя чувствует человек в том дурацком анекдоте, который идет по пустыне, изнывая от жажды, кругом на многие-многие километры, ни кустика, ни холмика, а тут раз – и из-за угла араб на верблюде выезжает и говорит:
- Вода нужна, недорого…
Сашка оглянулся – в углу комнаты, сидел, поджав под себя ноги, мальчишка. Еще один «виноватый», печально подумал про себя Сашка. В полумраке помещения Сашка не мог как следует разглядеть собеседника. Светловолосый, с целой копной вьющихся давно не стриженых волос, спадающих на самые плечи, мальчишка внешне больше походил на девчонку, если бы не скуластое лицо и волосы, которых явно очень давно касалась в последний раз расческа. Мальчишка был одет в видавшие виды футболку и шорты, непонятного землисто-зеленого цвета, а на ногах были такие же, непонятного цвета кроссовки. Он сидел в углу, поджав грязные острые коленки к подбородку и с любопытством разглядывал новичка.
- Ну, чего нюни-то распустил? Или дяденьки-милиционеры конфетку отобрали? – с насмешкой спросил он.
Голос у него был звонкий, совсем мальчишечий. И, то ли от этой насмешки, то ли вообще, ото осознания своей беспомощности, Сашка почувствовал себя еще более неуютно.
- Тебе какое дело? – буркнул он и отвернулся.
Еще не хватало чтобы он тут разревелся. Стыдно будет и перед самим собой, и перед этим…
Он вздрогнул, почувствовав, что незнакомец присел рядом с ним.
- Ладно, не реви, брось, - пренебрежительно бросил он, - пожурят и отпустят.
- Не отпустят, - невольно вырвалось у Сашки.
- А за что тебя поймали-то? – полюбопытствовал незнакомец.
Сашка обернулся – незнакомец сидел рядышком и с любопытством таращился на Сашку. Тут, вблизи, Сашка смог разглядеть его получше – огромные, светло-голубые глаза, небольшой, чуть вздернутый кверху носик и вообще. Черты лица мальчишки были такими… Такими знакомыми... Ну, будто бы перед ним Ванька сидит. Но Ванька чуточку постарше, да и волосы у него не такие, ну, кудлатые, что ли, подумал Сашка про себя. И когда Ванька улыбается, то практически всегда щеки покрывает нежный румянец, а у этого мальчишки – нет, только смешные ямочки на щеках. И рот, небольшой, аккуратный и небольшими, чуть полноватыми губками. Совсем как у…
- Ты чего пялишься? – усмехнулся мальчишка, - я не девчонка, чтоб на меня пялиться.
Сашка смущенно отвел глаза.
- Ладно, - незнакомец похлопал Сашку по плечу, - не хочешь, не говори…
- Да я, это, - решился Сашка, - из-за того кошелька проклятого…
И он рассказал незнакомцу все. О том, ехал в поезде к (тут Сашка приврал) к двоюродной тетке, что живет в Перми, как вышел на платформе купить поесть и как его поймали с кошельком, который он не крал. Незнакомец слушал внимательно, не перебивая, лишь усмехаясь уголками рта.
- Ну, ты и дурила из Тагила, - присвистнул незнакомец.
- Чего? – обиженно возразил Сашка.
- Да разве можно пустые кошельки подбирать? Да ведь так все карманники работают, кошелек вынут, деньги достанут, а сами кошелек скинут от греха.
- Да разве я знал…
- Знал он… Сидел бы дома с мамочкой…
Сашка обиделся. Ну вот, всегда так… Ты к кому-нибудь с раскрытой душой, а в ответ тебя чуть ли не палкой по башке. А ведь он почти с симпатией к этому…
- Ладно, не парься так, - ответил незнакомец, снова похлопав Сашку по плечу, - я и сам таким был… Раньше…
- Когда это, раньше? – невольно вырвалось у Сашки.
- Да, тогда… - ответил незнакомец, махнув рукой, - в прошлой жизни… Кстати, меня Сережка зовут.
- Я Саша, - ответил мальчик.
- Моего приятеля тоже Сашей звали, с которым мы… Ну, вместе были, когда…
Сережка не договорил, лишь выдохнул в ответ.
- Когда милиция замела нас, на вокзале. Сашку в интернат отправили, а я сбежал. Его уговаривал все, а он. Дурак. Ладно, чего уши раскрыл?
- Я не раскрыл, просто/ Просто, обидно вот так, когда не за что, - вырвалось у Сашки.
- Да не парься ты, говорю. Это они так - работа у них такая. Подержат и отпустят, к мамочке с папочкой.
- А тебя?
- А что тебе до меня-то? – пренебрежительно бросил Сережка.
- Да, так… Нельзя мне домой, понимаешь? – решился Сашка.
Все равно больше некому рассказать, подумал Сашка.
- А ты что? Из дома сбрызнул что-ли? – присвистнул Сережка с удивлением.
- Сбрызнул. Потому что…
Их разговор прервался. Лязгнула входная дверь и вошел молодой милиционер.
- Так, Свиридов или как там тебя, - обратился он к Сережке, - на выход давай. Хватить отдыхать, нам и без тебя тут…
Сережка поднялся на ноги. Только теперь Сашка увидел, что Сережка примерно одного с ним, с Сашкой, роста. Может, даже чуточку поменьше.
У самого входа Сережка оглянулся.
- Слушай, если найти меня захочешь… Я неподалеку отсюда работаю, в сквере, бутылки там собираю. Меня там знают местные, они хорошие, не тронут. Спроси Серого – это я.
… Сашка, обессиленный и опустошенный сегодняшними событиями, притулился в уголке комнаты и вскоре сам не заметил как уснул. Ему снились какие-то дурацкие сны, какие-то злые тетки с кошельками больше их самих, какие-то дядьки с длинными, будто змеи, руками, тянутся к нему, а он, Сашка, все силится убежать, укрыться от них, но ноги его совсем не слушаются.
- …Эй, Севостьянов, - послышалось откуда-то.
- Севостьянов…
- Уснул ты там, что ли?
Сашка очнулся, разлепил сонные веки. В дверном проеме камеры стоял все то же молодой милиционер.
- Вставай, сколько тебя будить можно, - бросил он.
Сашка поднялся, с наслаждением разминаю затекшие ноги, и побрел за милиционером. Куда меня, интересно, с тревогой подумал мальчик ? Может, и правда отпустят?
Сашку провели в ту, прежнюю комнату с тучным милиционером. Сашке указали на стул возле того самого стола, за которым работал милиционер. Мальчик присел. Милиционер сидел за столом, пил «Боржом» из стеклянной бутылки и заполнял какой-то длинный протокол. Сашка долго, минут двадцать, наверное, сидел и наблюдал, как милиционер убористым аккуратным почерком выводит на листке какие-то непонятные мальчику фразы.
Вот бы мне такой почерк, подумал мальчик, тогда по русскому наверняка бы пятерка в четверти была…
- Ну так, - вдруг начал милиционер, не поднимая головы, - значит, откуда ты будешь, если не секрет?
- Я местный, - соврал Сашка, чувствуя, что начинает краснеть.
- Да ну? – ухмыльнулся милиционер, - а я думал, что из Москвы в Пермь намылился.
Блин, как он узнал, с тревогой подумал мальчик. А может… Эта мысль кольнула тревожной иголкой Сашку. Может, тот, который Сережка или как там его? Он разболтал? Сашка вспомнил какой-то детектив, в котором к одному преступнику в камеру сажают шпиона, который втирается к преступнику в доверие и тот в порыве чувств все ему рассказывает.
Милиционер вынул из кармана Сашкин билет.
- Вот, билет твой, из Москвы до Перми. И деньги в кошельке. Не успел, значит, в Киров приехать, как уже попал в передрягу…
- Дяденька милиционер, - начал Сашка, пытаясь выдавить из глаз хоть маленькую слезинку, - я не виноват, не брал я денег.
- А кошелек зачем подобрал? Теперь мне из-за тебя отчет писать наверх… Упустили в очередной раз карманника.
Сашке стало стыдно. Ну, в конце-то концов, откуда он, Сашка, мог знать, что все так случится?
- Ладно, черт с тобой, некогда мне тут с тобой возиться. Забирай свой рюкзак с вещами, и кошелек, главное, - ответил милиционер, протягивая обрадованному Сашке вещи, Поезд, правда, давно уже ушел, так что билет, считай, что пропал... На новый-то денег хватит?
- Да, хватит, - ответил Сашка, пересчитывая деньги. Да, денег в обрез, ну да ничего. Ему бы главное до Перми доехать, а там… Там видно будет.
- Ну, тогда удачи. Да, поезд на Пермь утром будет, а сейчас, гм, - ответил милиционер, взглянув на часы, почти восемь вечера, - вот тебе совет, возьми билет в кассе и из зала ожидания до утра никуда носа не высовывай, а то опять в передрягу попадешь.
- Не попаду, - весело крикнул Сашка, на бегу подхватывая рюкзак.

* * *

…За окном сгущались сумерки. Но даже вечер не принес долгожданной прохлады – даже в зале ожидания царила духота, в которой были неприятно замешаны запахи людского пота, сигаретного дыма и какой-то тухлятины. Впрочем, Сашке не привыкать. Он вспомнил вдруг, как в позапрошлом году возвращались домой из деревни с родителями и из-за смены расписания они почти сутки торчали на небольшом полустанке в ожидании поезда.
В билетную кассу очереди не было. Больше всего мальчик боялся, что денег не хватит на билет. Да и документы попросить могут – впрочем, это в Москве свои порядки, а тут… Но ему повезло. Усталая заспанная тетка-кассир даже не посмотрела в его сторону, а только пробурчала:
- Есть в общий вагон. Верхняя полка.
Ну, верхняя так верхняя, так даже лучше. И денег хватило, даже осталось еще. По Сашкиным расчетам денег как раз хватит на несколько дней, если, конечно, не тратить на мороженое и прочие пустяки. Главное – до Перми доехать, а там – узнать дорогу до неведомой Сосновки будет несложно. Во всяком случае, после сегодняшних приключений это вообще его не беспокоило
Народу в зале ожидания было сосем немного. Удобно устроившись на деревянной скамье Сашка понемногу успокоился. Жалобное урчание в животе лишний раз напомнило о том, что за весь день он почти ничего не ел. Расстегнув рюкзак он достал пирожки и бутылку кваса. Квас оказался невкусным, каким-то водянистым, да и пирожки тоже – холодные, к тому же начинка оказалась не из картошки, а из непонятной смеси из перетертого картофельного пюре и квашеной капусты. Гадость… Впрочем, голод – не тетка и мальчик быстро умял свой нехитрый ужин и запил квасом. Уф… По телу разлилось приятное тепло и блаженство. Сейчас бы ноги вытянуть и подремать. Но нельзя. А если рюкзак вытащат? Типов тут много всяких. От подобных мыслей Сашка невольно поежился.
А все же как медленно тянется время. Надо было книжку хоть какую-нибудь с собой из дома. Хотя, в тот день разве до книжек было?
…Сашка не заметил как задремал. Он просто прикрыл глаза, буквально минуту и… вырубился. А когда открыл, то сначала не понял, где находится. Большое просторное помещение с высоким потолком и кучей деревянных скамеек, груды багажа в углу. Пассажиры, ждущие поезда. Ах да, вокзал… Сашка потянулся и взглянул на висящие под самым потолком часы. Половина двенадцатого. Поздно… Обычно в это время Сашка уже спал. Ну, или, если по телеку показывали какой-нибудь интересный фильмец, особенно американский, то, конечно же, Сашка обязательно досматривал фильм до конца, невзирая на ворчание матери. Мама… В груди неприятно засвербило, а на глазах выступили слезы. Как же так получилось, что теперь я сам по себе? А вы с папой, вы…
Совсем один… Совсем... Сашка все повторял и повторял эти слова как заклинание, до конца не желая самому себе признаваться в том, что вся его прежняя жизнь, родители, друзья, приятели, школа, субботне-воскресные семейные посиделки у телека за чашкой ароматного чая с маминым пирогом, игры в «Контру» на «Денди» - все то, что когда-то случилось с ним, теперь закончилось. А главное – это Ванька. Его точно уже никогда не будет в его жизни. Никогда не будет. Эти слова будто эхом отдавались в Сашкиной голове и он нарочно старался не думать об этом. Выкинуть из головы как приятный, но неожиданно оборвавшийся сон.
Да, ждать еще долго, а внизу, определенные физиологические процессы давно напоминали Сашке о том, что неплохо бы уединиться по малой нужде в небольшой комнате с кафелем. Поднявшись и с наслаждением расправив затекшие плечи мальчик направился в дальний конец зала ожидания, к комнате с изображением двух фигурок противоположного пола.
«М - это мадам, Ж - жентльмен. Главное не перепутать», - с усмешкой вспомнил Сашка старую Ванькину шутку. Он взялся за ручку и рванул дверь на себя. Дверь оказалась закрытой.
- Ну, чего озоруешь? – раздался чей-то стариковский голос.
Мальчик оглянулся – неподалеку, возле окошка, сидел какой-то пожилой дядька плотного телосложения с газетой в руке.
- Я в тубзик, - объяснил Сашка.
- Ну, не в «тубзик», а в «туалет», во-первых. А во-вторых, туалет до утра закрыт.
- Как закрыт? – удивился Сашка.
- Да так. Чтобы не шастали все, кому не следует, - пояснил дядька и снова углубился в чтение.
- А если в туалет надо?
Но дядька его уже не слышал. Уткнувшись в газету он делал вид, что не замечает Сашку.
А подумаешь, очень надо, усмехнулся про себя Сашка. На улице в уголке где-нибудь…
Выход на улицу был неподалеку. Выйдя, Сашка с наслаждением вдохнул свежего ночного воздуха. Пусть и не такого чистого, как у бабушки в деревне, но все же намного приятнее спертого воздуха в зале ожидания. На улице давно царила ночь. Мимо неторопливо проплывали редкие для столь позднего часа автомобили, освещая все вокруг едкими лучами фар. Прохожих на улице не было, лишь возле освещенных киосков, торгующих всякой всячиной, толпились какие-то мутные личности. Боязливо подернув плечами мальчик, оглянувшись, завернув за угол одного из киосков. Запахи тут стояли, надо сказать, не самые приятственные. Брезгливо зажав нос Сашка уже собрался расстегнуть ширинку джинсов, как вдруг…
- Ой, ма… - только и успел выдавить он, почувствовав, как в бок ему уперлось что-то острое а рот обхватила чья-то широкая мужская ладонь.
- Так, - зашипел чей-то грубый голос, - тихо, сопляк, понял? Деньги есть?
Сашка, еще не до конца понимая, что происходит, испуганно помотал головой. Что это, чья-то шутка.
- А тебя не учили, что взрослым врать нехорошо? В рюкзаке что?
Сашка замер, не в силах пошевелиться от страха. Он попытался повернуться, но в бок еще сильнее впилась та странная острая штука. Он невольно застонал.
- Молчи, сопляк, не то и правда сейчас кишки на «дуньку» намотаю. Руки назад.
Сашка почувствовал, как все тело начинает трясти мелкая дрожь. Он завел руки на спину и тут же ловкие мужские руки начали снимать с его плеч рюкзак. На мгновение оцепенение, казалось, оставило его. Может, просто позвать на помощь, закричать? Но слова буквально застряли в его груди. Нет, нужно бежать, просто бежать иначе…
Иначе…
Резко рванувшись вбок Сашка, ловко проскользнув между стоявшей за его спиной темной фигурой и углом киоска, кинулся туда. Где горели тусклые привокзальные фонари. Где были люди. Помощь. Но тут же сильный, хорошо поставленный удар по голове опрокинул его на землю. Все в его глазах перевернулось…
Последнее, что он помнил, был свет качающегося где-то там, впереди, меж ветвей старого раскидистого тополя, ночного фонаря. Качающегося, будто в ему в укор.
И совсем не больно, успел подумать мальчик, теряя сознание. Совсем…

* * *

- Ну вот, ровно двадцать, - подытожил Сережка, ставя последнюю пустую бутылку в металлический ящик для пустой тары,- помоги, а?
Толик, невысокий щуплый мальчик лет 10, в футболке-безрукавке и стареньких матерчатых шортах, которые то и дело сползали вниз, так что их постоянно приходилось поправлять, подхватил ящик и вместе с Сережкой они, наконец, взгромоздили тяжеленный ящик на прилавок.
- Итак, двадцать, - заметил тучный продавец в засаленном переднике.
- Нет, дядь Толь, двадцать четыре – четыре во-о-н в том ящике еще, не уместились, - поправил Сережка, довольно улыбаясь во весь рот.
- А, ну да, - разочарованно ответил продавец, разочарованно хмыкая, - ладно, - вот ваши барыши, заработали…
Он протянул ребятам несколько засаленных мелких купюр.
- Да, кстати, завтра с бутылками не приходите, тары и так свободной нет, дай бог, вечером машина приедет.
- Ладно, - махнул рукой Сережка.
Он взял деньги, отсчитал ровно половину и протянул их Толику.
- Вот, держи.
- Половина? – испугался Толик, - но моих же там всего семь было. Да и тащил ты все…
- У тебя отец дома ждет, - возразил Сережка, - а я один, сам понимаешь. Куда мне…
Он отвернулся. Ну вот, опять про отца вспомнил. Где он теперь…
- Ладно, - улыбнулся Толик, - только в другой раз ты большую часть забираешь, лан?
- Лан, лан, - передразнил, улыбаясь, Сережка.
- Слушай, – смущенно начал Толик, - а пойдем завтра на рынок, «Леший» с «Ниндзей» меня обещали взять с собой на погрузку? Я бы и за тебя попросил.
- Тебя? – удивился Сережка, - да тебе лет сколько?
- Десять, и что?
- А им по пятнадцать уже…
- Ну и что? – возразил Толик, - я же коробки с бананами и мешки с картошкой грузить не буду, там, пустые ящики всякие, мусор. Зато заплатят. Пойдем, а?
- Не, с «Лешим» не пойду. Опять будет из себя главного корчить, как-будто он взрослый весь такой из себя. Пойди туда, принеси то, а сам будет сидеть да семечки лузгать.
- Ну, как знаешь, - огорченно ответил Толик, в очередной раз, может, сотый, подтягивая шортики.
- Ладно, не обижайся, - потрепал Сережка Толика по макушке, - давай, может, пирожков возьмем, а?
- Давай.
Они подошли к небольшому киоску с кое-как намалеванной на вывеске надписью «Пирожки». Несмотря на поздний час киоск еще работал.
- Дядь Валер, а с повидлом есть еще? – бросил Сережка через витрину.
Продавец, невысокий худощавый мужчина лет 45, в небольших очках, чем-то напоминающие пенсне, видимо, задремал, потому Сережкин вопрос не расслышал.
- Что, чего ? А, ты, Сереж? – очнулся продавец, потягиваясь, - ну что, как улов?
- Нормалек, двадцать четыре за четыре часа.
- О, неплохо… Так, за пирожками?
- Ага? С повидлом есть?
- Есть, вчерашние, - поморщился продавец, - возьмите лучше с капустой и яйцом, они свежие.
- Ладно, давайте э… 4 штуки.
Пирожки были еще теплые. Уплетая за обе щеки невероятно вкусные, чуть сладковатые пирожки, мальчики не спеша пошли в сторону автобусной остановки. Хорошо, что автобусы ходят до часу ночи…
- Как твой папа там? – спросил Сережка, принимаясь за второй пирожок.
- Да как, - поморщился Толик, словно в начинке пирожка попался камешек, - все пьет. Вечером напьется, начинает орать на меня, маму последними словами ругать. Говорит, мол, жизнь она ему всю испортила. Ну, тем, что бросила нас с папой. А наутро просыпается, плачет, все прощения у меня просит. Все бросить пить обещает. Говорит, что завод когда снова пустят, так он сразу… Ты как думаешь, бросит, а?
- Не знаю, - признался Сережка, - наверное, бросит. К тому же, ты у него… Стой…
Сережка остановился у закрытого табачного киоска. Прислушался.
- Ты чего? – удивился Толик.
- Звуки странные. Прислушайся. Может, котенок мяукает?
Толик прислушался. Действительно звуки, будто…
- Словно стонет кто-то, - прошептал Толик.
Вокруг не было ни души, лишь метрах в двустах, на автобусной остановке, топталось несколько человек в ожидании автобуса.
- Подержи… Да, стой тут, если что, позову - Сережка протянул недоеденный пирожок Толику и, прислушиваясь к странным звукам, обогнул киоск…
Через мгновение раздался его испуганный голос.
- Толик, сюда.
Толик кинулся за Сережкой.
За киоском, в темном проулке, между киоском и старым кирпичным ограждением, в груде мусора лежал человек. Вернее, не просто человек. Мальчик... Сжавшись в комок он еле заметно дрожал.
- Эй, ты живой? - зашептал Сережка.
- Может, пойдем, а, Сереж? А то, вдруг… - опасливо оглянулся Толик.
- Позови кого-нибудь. Да брось ты этот пирожок к черту, - вдруг сорвался Сережка.
- Кого? Милицию?
- Да, хотя бы дядю Валеру, его пирожковая всего в десяти метрах.
- Ага.
Толик убежал, а Сережка, присев возле мальчика, перевернул его на спину. Мальчик был без сознания. В ночном сумраке, освещенном лишь отблесками далеких ночных фонарей, он с изумлением узнал своего дневного знакомого по милиции.
- Ого, да это все знакомые нам лица, - удивился Сережка, - как тесен мир.
Он дотронулся до Сашкиного плеча. Он лишь застонал, скривившись от боли.
- Сейчас, погоди, - начал Сережка, - сейчас помощь придет.
И правда, навстречу уже бежал Толик, а за ним дядя Валера.
- Ого, досталось же ему, - ответил дядя Валера, ощупывая Сашку. Похоже, ао затылку его звезданули…
- Зачем? Он же простой мальчишка, - удивился Толик.
- Я знаю его, - признался Сережка, - он из Москвы, в Пермь ехал, в двоюродной тетке. И на вокзале в милицию попал, приняли его за карманника какого-то. Там, в отделении, мы и познакомились…
- А ты в милиции побывал сегодня? – удивился Толик, - тебя-то за что?
- Да, за все хорошее, - буркнул Сережка, - на вокзале какой-то козел-носильщик на меня налетел. Больно, блин. Ну, чемоданы в разные стороны, тетка какая-то кричать «воры, помогите». Ну, меня ни за что и…
- Ладно, хватит вам, - осадил ребят дядя Валера, - давайте-как его ко мне перенесем в киоск. Там рану осмотрим.
- Может, милицию? – осторожно спросил Толик.
- Нет уж, - поморщился мужчина, - сами справимся…

* * *

- Вот, держи, приложи затылку посильнее, полегче станет, - ответил дядя Валера, протягивая Сашке сложенное мокрое полотенце.
Они находились в киоске. Небольшая лампочка, прямо под потолком, ярко освещала бледное Сашкино лицо, мокрое от пота и слез.
Сашка взял полотенце, приложил к затылку, поморщился. Голова кружилась, а в желудке было так, будто… Сейчас вывернет наружу…
Сережка понял без слов и молча протянул Сашке ведро.
… Полегчало. Даже боль в голове, казалось, утихла.
- В больницу бы надо тебя, - сочувственно проговорил Толик.
- Нет… Не надо, я уже хорошо… Чувствую, - прошептал несчастный Сашка.
Дядя Валера присел рядом.
- Где это тебя так угораздило, дурачок? – заботливо спросил дядя Валера, присаживаясь рядом.
- Да там… Я пошел в тубзик, а он закрыт оказался, - морщась от боли шептал Сашка, - на улицу вышел, а тут сзади… Какой-то, я не знаю. Чем-то в бок ткнул мне, говорит, деньги давай… Я бежать, а он по голове и…
Ребята молчали…
- Эх ты, дурында, - выругался Сережка, - нужно было стоять и не шевелиться. Жизнь дороже любых денег.
- Там же билет был. И вещи мои... Вещи, понимаешь?
- Здоровье на вещи не променяешь, - ответил дядя Валера, - так, значит, ребята, мне предприятие мое закрывать надо. Я мог бы вас тут оставить до утра, но, боюсь, милиция нагрянет, и вас по голове не погладит, и мне по шеям тоже надает.
- Да, я сейчас, я встану, - ответил Сашка, с трудом поднимаясь.
Голова все еще кружилась, но совсем чуточку. Ничего, жить можно, подумал Сашка.
- Тебе остановиться-то есть где? – спросил дядя Валера.
- На вокзале только, - ответил Сашка, - но мне вещи найти надо. И билет…
- Да завтра с твоими вещами разберемся, - сказал Сережка, - может, кто-то из пацанов с рынка? С «Лешим» поговорю завтра… Тебе лежать надо. Дядь Валер, может. У вас можно?
Сережка поморщился в предвкушении неприятного общения с «Лешим». Еще припомнит ему прошлое.
- Нет, у меня мать дома, - ответил дядя Валера, - она человек специфический у меня.
- А у тебя, Толик?
- У меня папа, опять пьяный, наверное. Покоя с ним нет, - глухо ответил Толик.
- Ладно, - усмехнулся Сережка, - пойдем в мою берлогу, - идти-то сможешь?
- Смогу, - прохрипел Сашка.
- Ладно, тогда пойдемте, - ответил дядя Валера, - я пока закрою киоск. Да, и бутылку возьми, на прилавке, с водой. Ему пить надо.
- Да, все равно есть нечего, - ответил Сережка.
Через пятнадцать минут ребята вместе с дядей Валерой, уместившись в старенький 412-й «Москвич» мчались по опустевших ночным улицам города. Сначала завезли домой Толика – отец, хоть и пьяница, а все же за сына волнуется уже, небось, думал Сережка. А еще через минут пять «Москвич» остановился возле старенькой кирпичной пятиэтажки.
- Ну, приехали, молодежь, - весело ответил дядя Валера, - кстати, Сережа, завтра, вернее, уже сегодня, в 8 утра, я новую партию пирожков привезу из дома в киоск. Поможешь разгрузить и разложить? За мной не заржавеет.
- Помогу, - ответил Сережка, - ладно, Саша или как там тебя, вылазь, приехали…
Через минуту ребята поднимались по старой обшарпанной лестнице наверх. Сашка чувствовал себя уже получше. Только слабость в ногах да небольшая головная боль напоминали о травме. И ноги гудели от усталости. Да, хорошо бы сейчас поспать, думал он.
Ребята поднялись на последний этаж. К немалому удивлению Сашки, Сережка подошел у металлической лестнице, ведущей на чердак, и ловко начал карабкаться наверх.
- Ты куда? – удивился Сашка.
- Домой, - усмехнулся сверху Сережка, - давай следом, у нас… вернее, теперь уже у меня, тут все по-простому.
Ухватившись за лестницу Сашка полез наверх.
Чердак был довольно просторным. Чертыхаясь впотьмах, Сережка, отряхиваясь достал из кармана зажигалку, чиркнул и зажег небольшую керосиновую лампу, висевшую под самым потолком, на гвоздике. Свет, тусклый и неровный, осветил нехитрое Сережкино убежище. К немалому удивлению Сашки, на чердаке было довольно-таки чисто. В тусклом свете керосинки он разглядел даже тумбу в углу, старую гитару у стены и табуретку с деревянной сидушкой, без обивки. На гвоздике, вбитом в стену, висела пара курток, а в углу стояла пара старых резиновых сапог. На полу, возле стены, лежал большой надувной матрац, вроде тех матрацов, на которых загорают на пляже.
- Ну вот, «дом милый дом», - горько усмехнулся Сережка.
- Ты тут живешь? – удивился Сашка.
- Нет, вообще я живу в королевском дворце, а сюда – так, иногда, захожу на посиделки, - саркастически парировал Сережка, - ну, конечно, тут.
- Ничего себе, - поразился Сашка, - я и не знал, что ты… Ну, этот…
- А ты вообще ничего не знал, как я посмотрю, - сердито ответил Сережка, - и, вообще, знаешь ли, мир состоит не из одних молочных рек и кисельных берегов.
Сашка обиделся. И так погано на душе, а тут еще и Сережка издевается. Разве он виноват во всем этом, во всех своих несчастьях? Ну почему все несчастья и беды мира свалились именно на него?
- Ладно, - ответил Сашка, разворачиваясь, - спасибо за приглашение, но я пойду.
- Да куда ты? – будто испугавшись кинулся к нему Сережка, - ночь на дворе, у тебя ни денег, ни еды, ничего…
- Ничего, на дворе тепло, не замерзну. И вообще, я не виноват, что все… Все…
Сашка не выдержал и заплакал. Как ни силился он сдержать слезы, все равно – его нежный мальчишеский организм уже не смог сдержать эмоций, полных страха, недоверия и чувства полной безысходности.
Сережка виновато стоял рядом. Ну, правда, зачем он так с ним? Сережка же сам, по-хорошему помочь Сашке решил, а сам ведет себя как последний гад.
- Ладно, прости, - буркнул Сережка, - я просто сам перенервничал и все. Не каждый день на твою голову падает глупый мальчишка, да еще абсолютно неспособный постоять за себя.
- Сам ты, - буркнул в ответ Сашка.
- Ладно… Не переживай так, - Сережка подошел к Сашке и взял его за плечи, - насчет вещей я с пацанами завтра поговорю. Деньги, конечно, скорее всего уже тю-тю, но это дело наживное. Ты есть-то хочешь?
- Нет, - признался Сашка, вытирая слезы, - ноги, вот, совсем не держат уже.
- Ложись тут, - Сережка кивнул на матрац, тут мы вдвоем легко разместимся.
Сашка улегся, не раздеваясь на плотный матерчатый матрац. На чердаке было душновато, но это ничего…
- Тут душно. Можно было фанерку убрать, - Сережка, будто разгадав Сашкины мысли, кивнул на большой лист фанеры, закрывающей чердачной окно, но продуть может запросто, будешь потом весь скрюченный ходить как инвалид.
Сережка задул огонек керосинки. Помещение чердака залил сумрак теплой июньской ночи.
- Ты не бойся, главное, - ответил Сережка, укладываясь рядом, - сюда никто не сунется. Я на чердачный люк изнутри засов приделал, он хороший, крепкий.
Сашка не ответил. Всхлипнув, прогоняя остатки слез, он закрыл глаза.
- Да, кстати, тебе лет-то сколько? – спросил шепотом Сережка.
- Тринадцать.
- Тринадцать? – удивленно спросил Сережка, - а я думал…
- Чего думал?
- Ничего… Ну, что ты младше. Мне тоже тринадцать. В январе исполнилось…
Сережка замолчал, отгоняя неприятные воспоминания. Что было, то и было. Главное, что ОН сюда не доберется.
- Сереж, - Сережку заставил очнуться от невеселых мыслей Сашкин голос.
- Ну чего?
- Спасибо тебе, что помог. Ты и Толик, вместе вы…
- Ладно, не плачь только, ты же не девчонка какая, - бросил в темноту Сережка.
«Спасибо», «Пожалуйста»… Тоже мне… Воспитанный маменькин сынок, подумал Сережка. Ему вдруг стало стыдно. И правда, с чего бы это?
- Сереж, - а ты всегда тут? Ну, один? – спросил Сашка.
- Почти год уже, с прошлой осени.
- А родители? Мама с папой?
В груди что-то неприятно екнуло. На миг неприятные воспоминания, то, о чем он давно хотел забыть, снова вернулись. А вместе с ними и злость на этого, невесть откуда взявшегося мальчишку. Тринадцать лет ему, а ревет, как десятилетка.
- Прости, я не хотел, - снова раздался тихий Сашкин голос, - они умерли, да?
На мгновение в Сашкином голосе мелькнуло что-то такое, искреннее, неподдельное сочувствие. То, что Сережка сто раз слышал от других, но не чувствовал ни единой частичкой своего еще совсем неокрепшего разума.
Ну вот, еще не хватало тут самому разреветься, горько подумал Сережка.
- Все с отца началось, - ответил Сережка, сам удивляясь своей решимости рассказать о том, о чем раньше не решался, - отца в тюрьму посадили, два года назад.
- В тюрьму? За что? – удивился Сашка.
- За то, - огрызнулся Сережка, невидяще таращась в темноту, - он водилой работал. Ехал как-то, ночью, домой, остановили его двое, предложили какие-то шмотки подвезти. Заплатить обещали. Загрузились, поехали. Довез их Карелино, это село одно, километрах в сорока. Заплатили ему, не обманули. Вернулся домой. А через пару дней к нам менты. Ну, то есть, милиционеры. Отца под руки и в каталажку. Выяснилось, что мужики те грабанули какого-то толстосума, а свидетели показали на отцовскую машину – ну, вроде бы он соучастник преступления.
- Но он де не виноват.
- Не виноват. Только на суде никто этому не поверил. Бандитов то тех не нашли и всю вину на отца свалили. Приговорили его к шести годам…
- А этот, как его… Адвокат?
- Адвокат… Киношек заграничных насмотрелся, да? – сердито бросил Сережка.
- Нет, просто… Жалко.
- Жалко, - дрогнувшим голосом ответил Сережка, - да еще обидно, что тех гадов так и не нашли…
- А мама? Я слышал, можно какую-то там бумагу подавать с просьбой о том, чтобы дело пересмотрели еще раз.
- Апелляцию, - хмыкнул Сережка, - да, слышал, как же. Да только матери на это пофиг оказалось. Пить стала, с работы уволилась. Мужики к ней ходили. Один даже поселился у нас, толстый такой, мерзкий, как жаба. И фамилия у него жабья – Клоакин. А один раз он напился и меня избил так, что я потом дома не ночевал неделю. Показалось ему спьяну, что я у него из кошелька деньги таскаю, а я не ворюга там какой. Однажды возвращаюсь домой, а у дома милиция, скорая. Соседка наша, тетя Рита, хорошая тетка, меня со слезами на глазах обнимать давай, все талдычит «Деточка моя» да «Деточка моя». А я стою и не понимаю ни фига. Оказалось, что дядька тот, Клоакин, с матерью не поделили чего-то, в результате он ее ножом и…
Сережкин голос дрогнул…
- А сам… Ну, Клоакин тот, - продолжал Сережка, - руки на себя наложил, повесился в кухне. Словом, потом похороны… Родственники какие-то, о которых я и не слышал раньше. Я после этого еще пару недель у тети Риты пожил, а там за мной явились из милиции. Да в детский дом. Но я оттуда сбежал, осенью прошлой. Страшно там, понимаешь? Старшаки бьют, заставляют побираться на вокзале или на трассе. Если денег не принесешь сколько надо, то побьют или «темную» устроят. Или еще хуже… Вот и сбежал. Сначала думал – домой… Мы жили не тут, в Кирове, а в Слободском, это километрах в тридцати от Кирова. У тети Риты пожил пару дней, а ее муж, гад, возьми да в милицию заявил. Поймали меня и в детдом снова вернули. Старшаки ночью в подвале меня избили, да так, что я несколько дней кровью писал. Снова убежал. В Киров приехал, а тут с мальчишкой с одним скорешились, его тоже Сашка, как и тебя… А потом… Эй, ты там не спишь, Саш?
Но Сашка уже крепко спал, совсем по-детски чему-то улыбаясь во сне.

* * *

Среди ночи Сашка проснулся. Сильно хотелось пить. Нащупав рукой бутылку с водой он сделал большой глоток и, повалившись на матрац, забылся в душном тревожном сне.
Снилась ему всякая чепуха. Какие-то поезда, стремительно несущиеся мимо, поезда, в которых сидели улыбающиеся, будто вырванные из детской книжки, дети с искусственно-фарфоровыми улыбками. Они таращились на стеклянными немигающими глазами на Сашку, а он кричал, размахивая руками:
- Возьмите меня с собой, пожалуйста. Возьмите же, ну пожалуйста.
Но поезда продолжали нестись мимо, куда-то в далекую туманную пустоту, пугающе разверзшуюся впереди.
А потом эта фантасмагория исчезла. И приснились мама с папой. Это был тот самый вечер, когда вскрылись их с Ванькой отношения. Но родители не кричали, не ругались. Мама, тяжело вздыхая, сидела на диване, с отрешенным видом уткнувшись в вязание. Папа сидел в кресле с чашкой чая в руке и все с тем де отрешенным видом таращился в телек, по которому показывали любимый Сашкой «Крепкий орешек». Этот фильм Сашка обожал и еще в прошлом году, когда фильм вышел в московских кинотеатрах, посмотрел его с десяток раз, не меньше. Ах, как хотелось ему сесть рядом с папой и еще раз посмотреть любимый фильм. Но разве до фильма теперь, когда его, Сашку, они не замечают? Не видят, не слышат, будто его и нет, совсем нет…
- Мам, ну, пап,- кричал Сашка со слезами на глазах, ну, пожалуйста, не сердитесь, я же ни в чем не виноват. Я ничего не сделал такого, ну…
Они его не слышали… Не замечали. А может, все дело в том, что его и взаправду нет? И никогда не было? Какой-то писатель, в порыве безумной фантазии придумал его, Сашку Севостьянова, тринадцати лет от роду. Придумал Ваньку, придумал Кольку Сажнова… Ведь их тоже нет рядом.
Ему стало страшно… Так страшно, как никогда в жизни не было. Ведь не бывает так, чтобы человека не было. Не бывает. И он докажет это, прямо сейчас. Сашка бросился к двери, но там, где раньше была дверь, двери не было – была лишь глухая стена. Сашка подбежал к этой стене и в отчаянии, смешивающемся со слезами, начал колотить кулаками в эту стену, сбивая кулаки в кровь.
- Помогите, - кричал он, не слыша самого себя, - я тут, я есть на самом деле. Заберите меня отсюда, пожалуйста.
А потом он услышал его голос.
- Саш, не надо, а?
Это был Ванька. В привычных коротеньких шортиках, рубашке с коротким рукавом. Он стоял рядом, за Сашкиной спиной и, будто осуждающе, глядел на него. Бледный, будто неживой.
- Теперь ты понял? – спросил он.
- Что… понял? – выдавил Сашка в ответ.
- Что ты никому из них не нужен. Тебя для них нет, никогда не было и не будет. Никогда…
- Но ведь это не так. Я ведь помню. Помню детский сад. Первый класс в школе. Помню, как принес домой первую пятерку по чтению. Помню, как в пионерлагере грохнулся с качелей и рассадил коленки до крови, а потом вожатый на руках нес меня ко врачу, потому что я не мог подняться на ноги. Помню… Тебя…
- Все это тебе приснилось, - ответил Ванька, - а я нет, я – настоящий. Все то, что было с тобой, с нами - все это настоящее. И с Колькой Сажновым тоже. Он, ты, я, мы – это настоящее. И когда я достал тот пистолет, помнишь – он был настоящим. Только я не смог больше, понимаешь, жить так. По-настоящему, потому что в настоящем меня тоже нет.
У Ваньки в глазах блестели слезы.
- Что ты… Такое говоришь? – шептал в ужасе Сашка.
- То, что ты до сих пор ничего не понял. Даже когда я выстрелил в себя, ты не понял.
- Что – не понял?
- Нас с тобой никогда не было. Мы просто выдумка – того, кого мы никогда не узнаем. Это примерно как художник берет бумагу и рисует на ней дом, сад и маленькую собачку. Их тоже нет, они просто фантазия художника, перенесенная на бумагу. Сожги бумагу – и их не станет. И нас тоже, если… Мы решим уйти…
- Уйти? Значит, умереть? – в ужасе шептал Сашка.
- Да, называй это как хочешь. Все равно тот, кто нас придумал, уже все для себя решил.
- Что решил? Убить?
- Никто не знает, - улыбнулся наконец Ванька, - может, и нет. А может, и да. Надо просто решиться сделать этот шаг, чтоб уйти. Освободиться от этого… Только так мы сможем, наконец, быть вместе... Там, далеко…
Сашка почувствовал, как на глазах снова набухают слезы.
- Я… Я не могу… Я боюсь…
- Это не страшно, ни капельки. Всего один только шаг, и мы, я и ты будем вместе. Как одно. Большое начало, с которого начнется все с нуля. Ну, не плачь, Сашка, ты же знаешь, ты веришь, я знаю, в нас с тобой. Даже когда я достал тот пистолет, ты все равно верил в меня и знал, что я не убийца. Я тот, кого так же, как тебя, обманули, заставили быть как все, жить как все, лгать с честным выражением на лице, всю жизнь. Поверь, мы не одни такие. Есть те, кто нам помогает по жизни, следует за нами, чтобы в один прекрасный миг помочь нам. Сделать шаг…
- Я… Я…. Не…
Ванька подошел к Сашке, обнял его и Сашка, с замиранием сердца, почувствовал на кончиках своих губ позабытый давным-давно, в далекой, какой-то прошлой жизни, вкус Ванькиных губ, пахнущих невероятно вкусной смесью конфетно-цветочных ароматов. От которых просто кружится голова. И сердце несется куда-то в пустоту.
- Пожалуйста, отпусти это в себе. И доверься… Ему, который обязательно придет. И поможет… Отпусти... Отпусти… Отпусти…

* * *

Сашка открыл глаза, не в силах заглушить в себе тот голос. Из приоткрытого слухового чердачного окна лилась светло-серая предрассветная тишь. На чердака царил полумрак.
А голос все звучал. Громче и громче. Оглушая до потери сознания.
- Отпусти… Отпусти же…
Сашка раскрыл глаза, стряхивая с ресниц молочно-сонную пелену забытья. И, еще не осознавая смысл увиденного, не понимая его увидел Сережку, лежащего на старом надувном матраце, прижатого его, Сашкиными руками к полу. Руки держали Сережку за плечи и не давали ему вырваться...
- Пусти, гад, Пусти же, - плача, кричал Сережка.
Ошарашенный увиденным Сашка на мгновение ослабил хватку. И этого мгновения оказалось достаточно. Сережка, поджав по себя ноги, вдруг резко выпрямил их, ударив Сашку в грудь. Сашка отлетел почти на метр и, еще не успел подняться, но Сережка был уже на ногах. Схватив в руку обломок какой-то доски, он поднял его перед собой, готовый в ту же секунду пустить его в ход и обрушить на Сашку.
- Урод, извращенец чертов, - тяжело дыша кричал Сережка, задыхаясь в смеси страха и собственных слез, - навалился на меня, чуть не задушил, а потом еще и губами меня… Тьфу… Я кричу ему, а он снова душить…
- Я… Я не… Не понимаю, что, - в ужасе кричал Сашка.
- Ты сумасшедший, да? Сумасшедший… Так, вали быстро отсюда, иначе я тебя этой доской прибью прямо тут, понял? – орал Сережка.
- Сереж, я во сне… Это не я же, - плакал Сашка.
- Вали, сказал. Считаю до трех. Один… Два… Три…
Ни слова не говоря, Сашка рванул на себя люк на чердак и, скользнув по лестнице, растворился в предрассветной темноте подъезда.

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Он бежал вперед, не разбирая дороги, гонимый страхом, болью, а главное непониманием всего, что только что произошло. Неужели это был просто сон? Но его чувства, его, Сашкины, Ванькины, слезы в том сне были самыми настоящими.
И Сережка тоже дает… Чуть не убил его той доской. И чего он взъелся – мало ли, что ему во сне приснилось. Нет, чтоб с пониманием каким-то, а он… А показался нормальным мальчишкой поначалу, немного с гонором, конечно, но вполне нормальным. И, как бы не гнал от себя Сашка эти мысли, симпатичным же, черт подери, хоть и похож на девчонку. Ну и пускай похож – что, мальчишки не могут носит длинные волосы? Конечно, не такой как Ванька, а другой, совсем другой. Сашка почувствовал, как на лицо набегает стыдливая краска.
Нет, конечно он тоже виноват. Если бы на тебя, где-нибудь в переулке, набросился какой-нибудь малознакомый мальчишка, то как бы ты себя повел? С пониманием отнесся к его поступку? Сашке стало смешно от подобных мыслей. Конечно, бросился бы наутек или двинул бы ему пару раз по носу, чтобы не зарывался. А тут в ночи, в глухой темноте… Сашке немного стало стыдно за свое поведение этой ночью, но он тут же отогнал от себя подобные мысли. В любом случае, рассчитывать сейчас Сашка мог только на самого себя. У него тоже голова на плечах имеется, не ребенок уже, тринадцать лет все-таки.
На улице постепенно светало. Дороги были совсем пустынны, лишь изредка по ней проносились машины, освещая предрассветную мглу своими фарами. Солнце еще не взошло. И взойдет ли оно ? Одному человеку на свете на этой было плевать.
Обессиленный, измученный Сашка примостился в каком-то скверике, на старой деревянной скамейке. Подложив кулак под голову и, поджав ноги, не обращая внимание на пронзительный холод июньской росы, покрывающей скамейку тонким бисерным покрывалом, он забылся.
Проснулся он с первыми лучами солнца. В сквере было пустынно, лишь неподалеку какой-то мужик гулял с собакой. Потянувшись, Сашка пошел восвояси.
Куда идти он и не предполагал. Вернее, в глубине души он понимал, что разумнее всего вернутся на вокзал. Может, там ему кто поможет? В конце - концов, может, он найдет свой рюкзак. Сашка читал где-то, что грабители обычно воруют лишь кошельки с деньгами, ну, может, еще ценные вещи, а остальное выбрасывают. Может, ему повезет…
Но сначала надо разобраться, как дойти до вокзала. Вчера, насколько он помнил, они проезжали мимо этого сквера. А может, то был другой сквер? Кажется, они проехали какой-то памятник, повернули направо…. Ах, черт, совсем ничего не понятно.
Голова уже не болела, совсем. Но ужасно хотелось есть. Просто до боли в животе.
И ведь дорогу спросить даже не у кого. В столь ранний час на улице было совсем пусто.
Наконец, ему посчастливилось встретить на дороге какого-то парня с девушкой – видимо, припозднившихся накануне. Они указали Сашке дорогу на вокзал.
- Сейчас все время прямо, а там, на светофоре, налево и до конца. Минут за двадцать дойдешь, - объяснил парень.
Улицы постепенно просыпались. На тротуарах появились торопящиеся на работу пешеходы. Мимо проносились машины. Сашка немного повеселел.
Дойдя до перекрестка со светофором Сашка запутался. У него вылетело из головы, куда ему надо – направо или налево. И спросить-то не у кого – народ будто вымер весь.
Пойду направо, решил Сашка, а там спрошу.
Он шел вдоль кажущейся бесконечной линии типовых пятиэтажек. Скоро и они закончились, расступившись в стороны, открывая выход на большую площадь. Здесь располагался продовольственный рынок – в несколько рядов стояли прилавки, с которых продавали овощи, фрукты, домашние варенья, соленья и прочую снедь. Возле рынка стояли несколько грузовых машин, возле которых толпились какие-то хмурые мужики. Мужики курили сигареты и, не стесняясь в выражениях, горячо обсуждали свежие новости. А в сторонке, на груде сваленных деревянных ящиков, сидели подростки, в основном, мальчишки Сашкиного возраста, но были и явно постарше. Да, он явно зашел не туда, подумал Сашка.
- Эй, привет, - услышал он знакомый голос.
Сашка оглянулся – к нему спешил, на ходу поправляя шорты, Толик. Ну, хоть одно знакомое лицо.
- Привет, - ответил Сашка, улыбаясь в ответ.
- А я гляжу – ты идешь. Как ты меня нашел? – удивленно спросил Толик.
- Да я и не искал… В смысле, специально не искал. Я на вокзал спешил, а тут ты, - признался Сашка.
- А, а Серый не с тобой?
- Нет, он… Там, на чердаке, - смущенно бросил Сашка.
- Жаль… Знаешь, а я вчера так домой и не попал. Папа изнутри дверь на ключ закрыл, а сам, видно, уснул. Я звонил, звонил. Пришлось в подъезде ночевать.
- Ну, тут мы с тобой похожи, - натянуто улыбнулся Сашка, - слушай, а у тебя пожевать нет ничего?
- А, яблоко есть, держи, - засуетился Толик, вынимая из кармана небольшое зеленое яблоко, - «Леший» угостил, а у меня от них уже оскомина. Ну, когда горло щиплет. Как у тебя-то? Голова не болит?
- Нет, просто есть охота, живот совсем подвело, - признался Сашка, вонзая зубы в яблоко.
Яблоко оказалось спелым, но жестким, будто из пластика. Ну, и такое сгодится.
- Слушай, а хочешь со мной? Работать будем. Там, ящики грузить какие, еще, что скажут. Заплатить обещают. Я с «Лешим» поговорю.
А деньги не помешают сейчас, подумал Сашка, дожевывая яблоко. Все равно за красивые глаза билет на поезд до Перми не дадут.
- Ну, давай, попробуем, - ответил Сашка.
«Леший», коренастый паренек лет шестнадцати, с усмешкой осмотрел Сашку и, презрительно сплюнув в сторону, спросил:
- Тебе лет-то сколько, мальчик?
- Тринадцать, - покраснел Сашка.
- А че краснеешь как девчонка? Или молоко в лицо ударило?
«Леший» и окружающие ребята загоготали, довольные шуткой.
- Ладно, - примирительно ответил он, - будешь с малым, ну, Толиком то есть, в упряжке. Пустую тару грузить. Расчет после работы.

* * *

Работа спорилась быстро. Через пару часов вся пустая тара была погружена в кузов грузовика. Толик, весь красный от пота, сидел неподалеку и все пытался вытащить из пальца попавшую занозу.
- Ну, пацаны, амба, - закричал Леший, доставая сигарету, - перекур полчаса. А там видно будет.
Сашка присел рядом с Толиком.
- Слушай, а почему его Лешим зовут? – спросил он Толика.
- А, черт, зараза, - с облегчением выдохнул Толик, которому удалось-таки поддеть занозу пальцами, - чего?
- Говорю, почему его Лешим зовут?
- А фамилия него такое, - фыркнул Толик, - такая… Ну, «Леший». Да, правда, не смейся. К тому же пословица есть – «Леший его знает». Вот и он тоже…
- Ладно, Леший так Леший, - примирительно ответил он.
- Только с ним ухо держать надо. Ну, осторожнее быть. Короче, тут дело такое. У Серого кореш был, вместе они держались, тоже Сашей звать, как и тебя. И тот кореш вроде бы с «Лешим» дела какие-то мутил. Не знаю какие. А потом, когда Саша пропал, то Серый на «Лешего» подумал. Пацаны говорили (тут Толик голос понизил), что они кошелек у кого-ты тиснули, ну, вроде как сперли, а потом деньги не поделили и «Леший» Сашку того… Ну, того…
- Что?
- Чего «что»? – шептал раздосадованный Толик, - ты что, вчера родился? Убил, вот что…
- «Леший»? – испугался Сашка.
- Ну да, пацаны говорили промеж себя. И я слышал.
- А милиция?
- Что милиция? У них и без того своих проблем дофига. Тем более, что Сашку нашли.
- Так его все-же нашли?
- Нашли, - тут Толик совсем голос понизил, опасливо оглядываясь по сторонам, - за городом… Неживого… Зимой...
Сашка почувствовал, как внутри все похолодело от страха.
- Под Новый год, мужики пошли в лес елки рубить, и там нашли, в лесу. Говорят, повесился.
- Как повесился?
- Да так. Только пацаны говорят, что его убили, а потом…
- Может, и правда повесился?
- Чтоб мальчишка – да повесился? – горько усмехнулся Толик, - да не смеши мои портки. А вообще, тут у нас дел странные случаются. Летом Данька Акулов пропал, соседский мальчишка, мы с ним вместе в одну школу ходили, но в классах разных - он в «А», а я в «В» классе. Спортсмен, дзюдо занимался, а по утрам бегал кросс. Идешь утром с Армой гулять, это собака наша, с ней отец обычно гуляет, но иногда и я, если время есть – а Данька навстречу бежит, уже с пробежки возвращается. Прикинь, это же он в шесть утра встает, чтобы на пробежку успеть, да еще и в школу не опоздать.
- А как он пропал?
- Да, не знает никто. У него бабка живет недалеко от города, а деревне, километров десять, так он летом иногда к ней на велосипеде прямо едет. На автобусе не всегда удобно – пока его дождешься, пока все остановки по пути соберешь. Мы вдвоем к ней иногда ездили с Данькой. Данька меня на раму посадит, спереди, и едем. Бабка у него хорошая, сливками нас угощала, объедение. В общем, как-то Данька поехал к ней, утром. Меня звал, но я не мог, я с пацанами на рыбалку обещался. Вернулись с рыбалки – а дома суета. Данька пропал – ни дома его нет, ни у бабки. Пропал. Милиция приезжала, всех опрашивали, что, где и когда Даньку видели. Да так и не нашли.
- Может, из дома убежал?
- Из дома? – засмеялся Толик, - от кого ему бежать ? Да Данька как сыр в масле катался, чего ему бежать? Отец его на рынке работал, мать бухгалтер на стройке. Денег дома куры не клюют, что еще надо… Хотя, мальчишка он что надо, не такой, вон как «Леший». Заступался всегда, чуть что. В общем, говорят, у нас этот завелся, как его… Маньяк, вот… Который мальчишек убивает.
Сашка почувствовал, что его буквально начинает трясти мелкая дрожь.
- А «Леший»? Может, он?
- Не знаю, - признался Толик, - говорят, его в милицию вызывали по этому делу. Он у тетки своей живет где-то, недалеко от вокзала.
- И отпустили?
- Ну да, только, - Толик вновь оглянулся, на всякий случай чтобы удостовериться, не слышит ли их кто, - только с тех пор про «Лешего» байки рассказывают всякие, что он вроде бы откупился от них. Ну, то ли сам денег дал, через тетку, то ли за него кто попросил.
Сашка оглянулся – «Леший» с самым бесстрастным видом сидел на перевернутой металлической бочке и смолил папиросу.
- И ты не боишься? Ну, работать тут?
- А чего бояться? – хладнокровно возразил Толик, - я тут не один, пацаны кругом, а деньги нужны – отец и так третий месяц без работы сидит. Жрать захочешь – и язык проглотишь. А «Леший» тут все грамотно держит – пацаны его и боятся, и уважают, – он под «Гирей» ходит, это авторитет один, он всю торговлю в городе держит.
У Сашки мелькнула мысль – а не бросить ли ему эту затею ко всем чертям? Но нет – деньги нужнее.
- Вот, потому мы ночами стараемся в одиночку не ходить, - продолжал как ни в чем не бывало Толик. Да во всякие пустые дворы нос не совать, а то… Фиг знает. А может, фигня все это, враки, ну, про «Лешего»…
- Эй, салабоны, - окликнул «Леший» ребят, - хватит сачковать. Малой и ты, как тебя там... Пойдете с «Ниндзей» и ребятами в картофелехранилище, картошку перебрать помочь нужно. И чтобы работать там, а не лясы точить…

* * *

«Ниндзей» звали невысокого мальчика-подростка лет четырнадцати. Причина, по которой к этому хмурому немногословному мальчишке прицепилась столько странная кличка, была неизвестной никому из ребят. Может, из-за чуть раскосых глаз, как у японца. А может и из-за чрезмерного увлечения боевыми искусствами.
- Говорят, он в одиночку двух мужиков завалил, которые его грабануть пытались, - шептал Сашке Толик на ходу.
Картофелехранилище представляло собой невысокое приземистое строение на задворках рынка. Спустившись по полутемной лестнице, Саша, Толик и другие ребята оказались в большой комнате, освещенной небольшой тусклой лампочкой. Если не считать этой лампочки и небольшого, размером чуть больше ладони, слухового окошка, иного источника света в помещении не было. А посредине комнаты высилась огромная, размером с Сашку, куча влажной картошки.
- Да тут кило триста, не меньше, - озадаченно выразился кто-то из ребят.
- Кому – триста, а кому - …ать у тракториста, - выругался «Ниндзя», - короче, кто работать не хочет, пусть валит восвояси. Остальные – гнилую картошку сваливаем вон туда (он указал пустой деревянный ящик в углу комнаты), остальную – вон в тот угол.
Сашка, вообще, картошку любил, вареную, а особенно печеную в золе. В Москве он с ребятами частенько разводили костер за домами и там жарили картошку. Но тот день в картофелехранилище он запомнил надолго – во всяком случае, на картошку он теперь точно смотреть не сможет без отвращения. Картошка была влажной, грязной, пахнущей гнилью и Сашка за какие-нибудь десять минут умудрился перепачкаться целиком. Запах от всего этого месива, по другому не скажешь, исходил такой, что хотелось зажать нос. К тому же в помещении было душновато и Сашка за полчаса работы весь покрылся противной липкой испариной. Вот бы быстрее это закончить.
Когда через два часа работы Сашка, усталый, грязный, вместе с другими ребятами вышел на улицу и глотнул, наконец-то свежего воздуха, ему показалось, что вкуснее этого воздуха нет ничего на свете.
- О, вот они, шахтеры-стахановцы, - встретил их «Ниндзя» с сарказмом, - все, на сегодня амба работать...
«Ниндзя» даже и не думал помогать товарищам – все эти два часа он провел на улице. Удобно примостившись в холодке, на груде старых досок, он томно жевал огромное красное яблоко, чуть прикрыв от наслаждения глаза.
- Вот тебе и «Ниндзя», - шепнул Толик.
- А я думал, он у тракториста был, - в ответ шепнул еще кто-то из ребят.
К счастью, «Ниндзя» этой реплики не слышал.
У самого входа на рынок, возле одного из киосков Сашка увидел «Лешего», а рядом с ним, к немалому Сашкиному удивлению, Сережку. Ребята стояли возле сложенных штабелями металлических ящиков с пустой стеклянной тарой и о чем-то оживленно спорили.
Бутылки пришел сдавать видимо, недовольно подумал Сашка.
Встречать с Сережкой ему совершенно не хотелось, особенно после сегодняшнего ночного происшествия. Но не бежать же ему восвояси, в самом деле. А снова на рожон полезет, так он, Сашка, и ответить может. Что он, девчонка что ли?
Возле киосков стоял небольшой грузовичок. Двое грузчиков, судя по внешнему виду, не особо трезвой наружности, грузили ящики с пустой стеклотарой к кузов грузовика. Сашка с Толиком остановились неподалеку.
Сережка с «Лешим» продолжали что-то обсуждать, не замечая никого вокруг. И потому они не обратили внимание как один из грузчиков, загружая в кусов очередной ящик со стеклотарой, видимо, пытаясь перехватить тяжелый ящик поудобнее, случайно зацепил стоящие рядом ящики. Посуда жалобно зазвенела… Что случилось потом Сашка вспоминал как в замедленном кино. Подобно снежной лавине, низвергающейся с горной вершины, высоченный штабель из ящиков качнулся и, будто раздумывая, подчиниться или нет безжалостному закону всемирного тяготения, начал заваливаться набок…
- Берегитесь, - закричал Сашка, бросаясь к ни о чем не подозревающим ребятам.
Подобно яростному порыву ветра Сашка бросился на Сережку и «Лешего», сбивая их с ног и увлекая за собой. Ребята кубарем покатились по земле, но, прежде, чем они осознали, что произошло, прежде, чем «Леший» успел перепугаться, а Сережка чертыхнуться из-за разбитой о камень коленки, за из спиной раздался дикий грохот, в котором одновременно смешались звуки падающих металлических ящиков и звон разбитой посуды.
Потирая ссадины, ребята ошарашенно таращились как на том самом месте, где они только что стояли, сейчас возвышалась громадная гора из перевернутых металлических ящиков и разбитой посуды. Если бы не Сашка, то…
- Ешкин - макарешкин, вашу налево, - выругался «Леший», подымаясь на ноги.
- Офигеть блин, - пролепетал испуганный Сережка.
Они не успели даже осознать, что произошло. А площадь вокруг киоска уже наполнялась зеваками, а гортанные гневные голоса продавцов и грузчиков, оглушали так, что Сашка даже не понял, как его схватили за руку и потащили прочь.
- Бежим, - расслышал он Сережкин крик.

* * *

- Ну, ты даешь, блин, - восхищенно ответил Сережка, - если бы не ты, черт бы, блин…
Они с ребятами стояли у входа на рынок. «Леший» сидел неподалеку, на бордюре, и как ни в чем не бывало покуривал, бросая насмешливые взгляды на Сережку с Толиком.
- Нет, как ты вовремя заметил эти ящики, - поражался Толик.
- Да сам не знаю, просто я сам перепугался то чертиков, - ответил Сашка, смущенно глядя под ноги.
На улице была жара, а его всего бьет будто ознобом. Что с ним такое, в самом деле?
- Слушай, считай, что я твой должник, - ответил Сережка, - если бы не ты, то, хрен вообще знает, был бы я жив или нет.
- Да ничего бы с тобой не было, Серый, - усмехнулся «Леший», - как после папкиного ремешка…
- Да иди ты знаешь, - вскипел Сережка, делая шаг в сторону «Лешего».
Леший только улыбнулся в ответ.
- Ладно, - он полез в карман, вытаскивая несколько купюр и протягивая их Сережке, - вот ваш навар за сегодня, берите.
Толик взял деньги и, огорченно хмыкнул.
- Погоди, тут половина всего. Ты же обещал, что…
- А вас двое на одну ставку у меня, я их что, на печатной машинке печатаю.
- Все равно, - продолжал Толик.
В любой другой раз Сашка бы вмешался, но после всего пережитого сегодня он просто ног не чувствовал. Голова опять разболелась, а и в желудке уже сверчки верещали.
- Толик, не надо, - устало ответил Сашка, забирая деньги и, пересчитав, протянул половину Толику.
Немного, конечно, на пару раз в кино сходить разве, с усмешкой подумал про себя Сашка.
- Ну, нет же, он теперь твой должник, Саш, - не унимался Толик.
- Ладно, сочтемся, молодежь, - ответил «Леший», выплевывая сигарету и подымаясь. Считай, что твой рюкзак найду забесплатно.
- Рюкзак? – удивленно спросил Сашка.
- Ну, или что там у тебя было? Вон, Серый, он рассказал.
Ничего себе, подумал Сашка, оглядываясь на стоящего рядом Сережку. Выходит, Сережка сюда пришел из-за него.
- Ну, тогда считайте, что мы в расчете, - ответил Сашка, и пошел восвояси.
Ему хотелось только одного – уйти куда-нибудь отсюда, где нет никого, ни «Леших», ни этой шумихи, ни Сережки, ни Толика. События последних дней забрали у него остаток сил. Даже если бы сейчас на него попросту наставили пистолет, как в тот день Ванька, то он бы не стал убегать.
Просто бы забиться в какой-нибудь уголок и немного поплакать. А от слез всегда немного полегче становится.
Все равно он тут никому не нужен. Как не нужен нигде. Ванька, ты был прав тогда. Никому…
- Постой, Саш, - раздались сзади крики.
Сашка оглянулся – к нему бежали Сережка с Толиком.
- Ну, чего, - буркнул Сашка.
- Саш, слушай, - Сережка подошел поближе и виновато положил Сашке руку на плечо, - слушай, ты это… За сегодня прости меня, а? Я же понимаю, что это ты во сне все, а я как дурында какая-то.
Толик стоял рядом, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, смущенно посматривая на ребят:
- Ребят, а вы что, поссорились, что ли? – бросил он испуганно.
Сашка взглянул на Сережку – он смущенно смотрел Сашке в глаза, а уголках глаз у него дрожали маленькие слезинки.
- И я спасибо хотел сказать тебе, что спас меня там, я так перепугался, что… Ну, понимаешь, ты это, - Сережка мялся, будто не решаясь сказать что-то главное, - в общем, если по правде, я думал, что ты маменькин сынок какой-то и неженка вообще, а ты парень и правда, ну, словом, нормальный, не трус.
А он совсем не выскочка, вдруг подумал Сашка. Может, и правда, улица заставляет человека казаться более жестким, чем ты есть на самом деле. Может, и правда он ошибался в Сережке?
- Ну, тогда мир? – спросил Сашка, протягивая руку.
- Мир, дружба и жвачка, - передразнил Сережка и улыбнулся.
Искренне, совсем не так, как раньше. По свойски как-то… И отчего-то, Сашка и сам не понял отчего, у него на душен стало так тихо и спокойно от этой улыбки, будто и правда кто-то совсем родной и близкий протянул ему заботливую руку помощи, сквозь через многие сотни километров.
- Знаешь, - признался Сашка, - мне кажется, что там, на рынке, ты на моем месте так же поступил бы, - а на чердаке, это я виноват. Если бы на вокзале я был осмотрительнее, то и не случилось бы со мной этого всего… Ну, что случилось, в общем. К тому же…
Длинную Сашкину тираду вновь прервала жалобная трель в животе.
- К тому же есть так охота, что и переночевать негде, - снова улыбнулся Сашка и ребята, уже не в силах сдержаться, расхохотались.
- Эй, ребят, - раздался вдруг чей-то мальчишеский голос.
Сашка оглянулся – в десятке шагах от них кучковалась компания ребят – среди них Сашка узнал и тех, с кем недавно они работали в картофелехранилище.
- Бежим на карьер купаться, жара, а, - закричал лохматый рыжеволосый мальчишка лет двенадцати.
- А ведь и правда, - по дружески приобнял Сережка Сашку за плечо, шмыгнув носом, - пойдем, вас нужно как следует отмыть. А то пахнет от вас…
- Чердаком и мышиными какашками, - в тон ему добавил Сашка.
И ребята покатились со смеху.
Правду говорят, что искренний смех не только продлевает жизнь, но и помогает забыть обо всем дурном, что происходит в нашем мире, что разобщает нас и заставляет быть жестокими по отношению друг к дружке…

* * *

Карьер располагался неподалеку. Много лет назад, еще во времена СССР, тут располагалось открытое месторождение природных ископаемых – добывали тут глину и природный известняк. В конце 80-х месторождение иссякло и городские власти одно время думали сделать на месте карьера городской парк. Однако средств хватило лишь на то, чтобы превратить широкий, общей площадью около 400 кв. м. карьер в пруд. На большее ни времени, ни средств не хватило. Затопленный барьер быстро стал излюбленным местом местных мальчишек. Пускай вода тут была не самой чистой – своим мутновато-глинистым цветом она больше напоминала кофе с молоком. И пускай дно было неровным и каменистым – все равно вода тут была теплой все лето. Все равно купаться больше было негде – в Волге в начале июня вода прохладная.
Сбрасывая на ходу одежду мальчишки стаей бросились в мутноватые воды карьера, весело перекрикивая друг друга. Бросился со всеми и Сашка. Несколько минут Сашка весело плескался и нырял в мутноваты молочных водах карьера. Наконец, ребята вылезли на берег – берег у самой воды был каменистым, но чуть подальше, метрах в двадцати, уже зеленела мягкая трава. Тут и решили расположиться Сашка с Толиком. Сережка еще плескался в карьере.
Дрожа от холода Толик взял в руки футболку и сложив ее «морковкой», принялся вытираться. Сашка невольно окинул взглядом Толика – про таких ребят говорят «Кожа да кости, больше некуда». Бледный, будто прозрачный какой-то, и худющий он был, будто Кащей Бессмертный – ребра из под кожи выпирают, руки тонкие, будто тростинки, а ноги, длиннющие, но такие же худые, с немного заостренными, будто выпирающими коленками.
- Кожа да кости, ага? – улыбнулся Толик, стирая последние капельки с коленок.
- Да, ерунда, - бросил Сашка, - я такой же почти.
- Ну, у тебя не так все запущено, - ответил Толик, дотрагиваясь теплой ладошкой до Сашкиного плеча, - и мышцы есть, чуть правда. А у меня, сам видишь… А лет до 8 я вообще полным был.
- Ты? – удивился Сашка.
- Ага, а потом у меня воспаление легких было, и я пару месяцев дома провел, - грустно улыбнувшись ответил Толик, - вот и похудел весь. А потом и мама… Ну, ушла… Мы с папой вдвоем остались.
Толик выглядел невозмутимым, но в его огромных, будто испуганных глазах, сквозила неприкрытая грусть.
- А у тебя мама есть? – спросил вдруг Толик.
- Есть, - горько выдавил Сашка, - только я им совсем не нужен. Ни маме, ни папе, никому.
- Нет, это не так, - возразил Толик, - они любят нас. Папа мой, хоть и пьет, а если меня дома нет долго, все искать меня начинает, соседей всех обзвонит, знакомых. А потом, когда я домой возвращаюсь, не ругает меня даже, так, только плачет иногда. Ну, бывает, что ругает, но не меня, а маму. Говорит, что я тут ни при чем. А я… Понимаешь, страшно становится, когда чувствуешь себя совсем один. А папа меня обнимет и вроде нет так страшно. Вот только мамы…
Толик не договорил и, отвернувшись, опустив голову, уткнувшись в поджатые худые коленки.
Сашка невольно чувствовал себя виноватым перед Толиком, и как же ему хотелось сейчас как-то поддержать Толика, но слова будто застряли у него в груди. На мгновение его собственные проблемы показались ему столь мелочными, что стало стыдно.
- О, а чего вы не купаетесь? – раздался веселый Сережкин голос.
Сережка стоял рядом, улыбаясь своей широкой искренней улыбкой. Густые, спадающие на плечи волосы, казались еще более спутанными, отчего Сережка больше походил на какого-нибудь клоуна из цирка. Но выглядел он отнюдь не комично, нет, наоборот - на его худом, обветренном теле еще блестели многочисленные мириады водяных капелек. Худой, подтянутый торс, крепкие плечи и руки, длинные, худые ноги, кажущиеся невероятно гладкими в свете румяного, начинающего клониться к вечернему закату солнца. А ведь уже и правда вечереет, подумал Сашка, словно испуганно, не в силах отвести взгляд от Сережки.
- Ладно, хватит таращиться, я тебе не памятник, - смущенно бросил Сережка, отворачиваясь.
- Да я вовсе не… - начал Сашка и слова сами собой застряли в его горле.
Сережкина спина сверху донизу была покрыта белыми, перекрещивающимися между собой светлыми полосами, будто какой-то художник взял белую краску и расписал ей мальчишескую спину странным, хитроумным рисунком.
- Что у тебя там? На спине? – испуганно выдавил Сашка.
- А , это? – небрежно переспросил Сережка, натягивая на голову футболку, - ерунда, бульдозер проехал…
- Бульдозер? – недоверчиво переспросил Сашка.
- Ага, строительный. Ладно, давайте одеваться. Тут неподалеку чебуречная есть, чебуреки просто объедение. А то я со вчерашнего утра не ел ни фига, а сейчас уже (он взглянул на часы) почти 4 часа.
Ребята молча собрались. Конечно, не особо приятно было натягивать одежду на еще не конца высохшее тело, но чувство голода было намного сильнее.
Сережка, как ни в чем не бывало, напялил футболку и махнув рукой, направился по тропинке в сторону стареньких пятиэтажек, тонущих в зеленой гуще старинных тополей. Сашка с Толиком направились следом.
- Саш, - шепнул Толик, потянув Сашку за руку, - слушай…
Сашка оглянулся – Толик, чуть виновато глядел на него.
- Ты это, слушай… Не обращай внимания на Сережку, он не такой вообще. Он хороший, добрый. И заступается всегда. Просто он прикидывается, что весь такой из себя, ну… Чтобы перед незнакомыми пацанами слабаком не казаться, понимаешь.
- Ладно, я уже и так вижу, - улыбнулся Сашка.
- И еще… Вы не ссорьтесь, пожалуйста, вот. Потому что… Когда ты совсем один, то нельзя вот так, чтобы всех от себя отталкивать, без оглядки, понимаешь…
Сашка присел на корточки, взглянул Толику в глаза. В уголках его глаз еще темнели следы не до конца высохших слез.
- Не будем, обещаю тебе, - ответил Сашка и обнял Толика за плечи.
- Эй, ну где вы там? – раздался сердитый Сережкин голос, - догоняйте.

* * *

Что может быть лучше, чем в теплый летний день лежать где-нибудь на лужайке, в холодке, есть вкусные теплые чебуреки с картошкой и грибами, запивая их холодным ароматным квасом. Сашка этого не знал – во всяком случае, в тот день он сам себе вынужден был признаться, что даже бабушкины пирожки уступают по своей вкусности этим чебурекам.
Расположиться на обед ребята решили прямо на траве, под ветвями раскидистого дуба, в небольшой рощице, уютно примостившейся между жилыми кварталами. Тишина, благодать, только в гуще листвы птички поют. И даже не верится, что всего в нескольких десятках шагов от них бурлит городская жизнь.
- Ох, вкуснотень, - выдохнул Толик, похлопав себя по набитому животу, - еще бы поспать часок-другой.
- Ну, так спи, вон, лопухом только укройся, чтобы не продуло, - зевнул Сережка, ковыряя травинкой в зубах.
Толик обиделся.
- Я не такой уж мелкий, как ты мог бы подумать. Ничего, вот осенью в школу пойду, в секцию запишусь атлетическую. Сразу расти стану. Тогда посмотрим, что тут мелкий.
- Ладно, не обижайся, я же шучу. А для роста морковку есть надо и овощи всякие с фруктами, - ответил Сережка.
- А еще лучше ягоды, чернику, малину, смородину.
- Ну да, - вдруг погрустнел Толик, - Данька вот тоже, клубнику из сада в морозилке замораживал, а потом как мороженое трескал. Вкусно… Говорит, что мороженая клубника сил прибавляет в мыщцах. Только вот… Где теперь он, Данька…
Ребята помолчали – всем стало немного грустно.
- Ничего, милиция найдет. Может, на юг смотался, в тетке, бабке там или еще в какой родственнице, - предположил Сережка.
- Да, не надо, не успокаивай, - грустно ответил Толик, - я же знаю, что, скорей всего… Ладно, я пожалуй пойду…
- Куда ты? Пойдем, у нас еще промысел на вокзале, «вечерняя смена» - хмыкнул Сережка.
- Что за «вечерняя смена»? – удивился Сашка.
- Да, в сквере по вечерам мужики собираются, мы ходим и бутылки собираем. Хочешь, давай со нами?
- Давай, - согласился Сашка.
- А я нет, я домой, - ответил Толик, - папа волнуется уже наверное. Опять соседей тревожить будет, где я, что я, ну и тому подобное. Увидимся тогда...
Они пожали друг другу руки…
- Ну ладно, давай, пока, - ответил Сережка.
- Завтра, если что, я на рынке опять, увидимся, - улыбнулся, оборачиваясь Толик.
- Ага, увидимся.

* * *

- Ну вот, наконец-то и поесть можно, - устало ответил Толик, - вытаскивая из заплечной сумки кучу еще горячих пирожков с повидлом и пузатую 2-х литровую бутылку «Пепси».
На дворе уже смеркалось. Солнце зашло за горизонт, сдав пост штатного осветителя мировых проблем городским фонарям. Сережка приоткрыл слуховой чердачной окошко и на чердаке стало посвежее. Сашка невольно расправил плечи и с наслаждением вдохнул – наконец-то будет попрохладнее. Да, работа по сбору бутылок – не такое уж простое дело. Главное – не разбить ни одной, а потом еще дотащить до пункта приема посуды. И хорошо еще, если тара есть – а если нет, то придется пилить на другой конец города, на пресловутый рынок, а с тяжеленной сумкой это не так-то просто. К тому же Сережка «любезно» взвалил ее на Сашку, сам сказавшись на «больную поясницу». Но Сашка не обиделся – напротив, Сережка, считай, делился с ним своим хлебом, так что почему-бы и не помочь? Правда, у него в кармане тоже деньги кое-какие теперь были, но их нужно было приберечь для последующих нужд. На черный день, например.
С темнеющего на глазах вечернего неба начал капать мелкий, довольно неприятный дождик. Но была в этом какая-то своя, невысказанная поэтами романтика… Ведь что может быть лучше, чем сидеть на теплом чердаке, прислонясь к теплым деревянным балкам, и, вдыхая запах ночного воздуха, есть вкусные пирожки с повидлом, запивая их «Пепси», слушая перестук капель дождя на крыше.
- Да, летом совсем другое дело, - ответил Сережка, мечтательно вдохнув, - тепло, хорошо. Можно хоть все лето в шортах бегать. И с деньгами тоже, всегда можно где-то подкалымить.
- Чего? – не понял Сашка.
- Ну, подработать, чего непонятного. Да, кстати, все спросить тебя хотел… Ну, ты как бы это… Чем заниматься планируешь? В ближайшей перспективе, так сказать?
За чередой сегодняшних забот и событий Сашка, казалось, совсем подзабыл о своих, более насущных проблемах – о родителях, о дороге в Пермь, о Ваньке и о Кольке Сажнове, который, конечно, вряд ли его ждет в далекой потерянной деревушке под названием Сосновка. Ну, конечно, он о них помнил – но в этот вечер так хотелось забыть обо всем… И немного вздохнуть…
- Знаешь, - ответил Сережка, грустно, будто с укором, поглядывая на Сашку, - только ты не обижайся на меня. Домой тебе надо, к родакам. Толик прав – ищут они тебя, наверняка ищут. Только не надо говорить про тетку из Перми, нет там у тебя никого, тут ежу понятно…
Сашка почувствовал, как его будто водой из ведра облили.
- Как ты догадался?
- Да так. От родаков ты сбрызнул? Сбрызнул. А к ближайшим родственникам просто так не бегут зная, что они в любой момент могут тебя на поезд посадить да назад в Москву отправят. Значит, в никуда бежишь, так?
Сашка промолчал, все размышляя, стоит ли рассказать Сережке все. Ну, вроде товарищ по несчастью, с одной стороны. А с другой – как он воспримет его правду? Которая самого Сашку режет так, что хочется закрыть глаза и забыть о ней, навсегда. Да только не выходит забыть…
- Я к приятелю еду. Вернее, к другу, можно сказать. Правда, он меня не ждет совсем, да и найду ли я его вообще, не знаю. Просто мне больше некуда совсем…
- Разве так бывает? – удивленно усмехнулся Сережка, - вот мне и правда, некуда. Мать померла, отец сидит, и когда выйдет – фиг знает. Родных нет, только двоюродная тетка где-то живет, то ли в Ставрополе, то ли еще где, не помню, но я ей там нафига? Так и живу, для себя. А ты-то что?
- Да, все равно не поймешь, - ответил грустно Сашка.
- Коленкором не вышел, - улыбнулся Сережка и, почему-то вдруг нахмурившись, отвернулся.
- Ты чего? Обиделся? – удивился Сашка.
Сережка промолчал, будто вслушивался в перестук капель дождя.
- Всю ночь лить будет наверное, - отрешенно ответил Сережка, будто раздумывая о чем, - а хочешь, я скажу, почему ты из дома сбрызнул ?
- Ну и почему? – спросил Сашка, чувствуя, как по коже мурашки бегут.
- Я это вчера еще понял… Ну, ночью, потому и испугался. Думал, что ты… Ладно, неважно… Словом, ты из дома сбежал потому что у тебя было, да? В смысле, с парнем? Или с мальчишкой вроде тебя?

Как обухом по голове… У Сашке в глазах помутнело, а в горле мгновенно пересохло. Нащупав рукой бутылку с «Пепси» он сделал глубокий глоток.
- Ну, я прав? – будто насмешливо спросил Сережка.
Сашка молчал, собираясь с мыслями.
- Хочешь, я скажу, как догадался? Ну, сначала ты на меня там, в милиции пялился, будто я из сахара сделан. А потом ночью, когда ты слюнявить меня начал своими губами. А в ночи все «Ванька», да «Ванька» повторял. Кто этот «Ванька» ? И сегодня, там, на карьере… Взгляд с меня не спускал, блин… Мальчики нравятся, значит?
Сашка все молчал, не зная, что ответить.
- Ладно, не парься, - примирительно ответил Сережка, - мне вообще пофиг, кто там с кем – девчонка с парнем или парень с парнем. Главное, чтобы человек нормальный был, а не какой-нибудь там урод педальный. Но учти, блин, если сегодня ночью попробуешь меня снова лапать, я тебя свяжу, у меня и веревка есть, там, в углу.
Не поймет он ничего, думал Сашка с болью в груди. Только насмеется. А от этого еще больнее становится.
- Да, можешь прямо сейчас связать, - в отчаянии вырвалось у Сашки, если тебе так надо. А хочешь, я прямо сейчас уйду, чтобы не пугать тебя лишний раз.
- Да ладно, брось, - вдруг испугался Сережка, - я же так, не со зла. Просто… Словом, не поймешь ты… А так, живи сколько хочешь, мне все равно.
Может, и правда рассказать ему, мучительно размышлял Сашка. Все равно теперь больнее уже не будет. А уйти он всегда успеет.
Дождик прекратился. На улице стало совсем свежо, а на чердаке сгустились плотные сумерки. Сережка поднялся и зажег керосинку. Стало поуютнее...
- Ладно, что сидеть без толку. Давай спать что ли, - ответил Сережка, укладываясь на матрац.
Но Сашке спать не хотелось. Напротив, хотелось выговориться. Один раз в жизни. Единственный.
- Понимаешь, - начал Сашка, будто самому себе (Сережка от неожиданности даже вздрогнул), - я давно с этим живу, просто до определенного момента старался не замечать этого в себе. Странно, когда чувствуешь, что ты не совсем такой, как все ребята в классе. И это пугает, знаешь, особенно ночью, когда один остаешься в пустой квартире. Думал, что я один такой на белом свете. Что я извращенец, каких лечить пора. В психушке или еще там где.
Сережка молчал, не перебивая.
- А потом я Ваньку встретил. Вернее, получилось так, что это он на меня глаз положил, а я, как дурак какой-то, этого не замечал. А потом я записку получил, в которой. Только не смейся… Мне в чувствах признавались.
- В чувствах? – тихо спросил Сережка.
- Ну, это было так… В стихах, по-настоящему. Искренне, настолько, ну, что я даже передать не могу. Я правда, поначалу подумал, что это девчонка какая-то влюбилась. А потом… Словом…
И Сашка рассказал Сережке все, как было, без утайки. Рассказал об ответном письме, которое потом всплыло на школьном уроке, о побеге из школы. О том, как потом его поймали хулиганы, а Ванька его спас. И как потом он лежал в больнице, а Ванька навещал его, каждый день.
- И там мы впервые признались друг другу в… Нет, я не знаю, как это сказать. Не как в кино каком-то, где парень признается девушке. А по-другому. Ну, знаешь, это когда если бы у тебя был такой друг, ради которого, ну… Если бы он сказал спрыгнуть в пропасть, то ты бы спрыгнул. Но это еще сильнее... Когда он тебя понимает даже больше, чем ты сам…
Сережка молчал, думая о чем-то. Лишь на улице, будто в подтверждение Сашкиных слов, снова начал накрапывать дождь, неторопливо барабаня ко крыше. На душе Сашки было тихо и спокойно. Так бывает лишь когда на душе нет больше той тяжести, что мешает дышать полной грудью. Или попросту жить.
- А потом всего этого не стало. Знаешь, я до сих пор не верю, что этого больше нет. Может, этого просто не было, и мне, нам это показалось. Особенно кога выяснилось, что все это – и записка, и скандал в школе из-за нее, и шантаж Сажнова… Все это и самого начала придумал Ванька.
И Сашка, скрепя сердце, продолжил, еле в состоянии сдержать слезы. Он твердил про себя лишь одно – Ванька бы понял.
- Значит, чувств никаких не было, вот и все? – спросил Сережка, когда Сашка закончил, - и Ванька этот просто сумасшедший.
- Нет, все не так, он просто такой же идеалист, как и я, наверное. Он верил в чувства, а получил лишь боль в ответ. От родителей, от окружающих его ребят, в детдоме. И он решил испытать свои чувства, наши чувства, заставить меня пройти через то е самое, через что суждено было пройти ему. Только так.
- Но ведь это же глупости? – воскликнул Сережка, поворачиваясь к Сашке, - а если бы он убил тебя? Или в Кольку?
- Нет, не убил бы… Потому что, я так думаю, он понял, что через чужую боль создать что-то хорошее, общее не получится. И потому он пустил в себя пулю.
- Но он же выжил, ты говорил.
- Выжил. И когда с Колькой не смогли бросить его там, мы поняли, что Ванька в чем-то был прав.
- Прав? – поразился Сережка.
- Да, прав в том, что мои чувства к нему, наша дружба с ним, называй как хочешь – она и правда настоящая. Только мы с ним так этого и не поняли до конца. Он не захотел это принять, а я просто не успел.
Сашка промолчал.
- Ты и правда идеалист, Санек, - наконец ответил Сережка, - жизнь она совсем другая. И это понимаешь, когда тебе холодно, а в кармане нет ни куска хлеба, ни монеты. И когда помочь совсем некому. Тогда понимаешь, что проще всего – закончить все, но ты не можешь принять это в себе. Я знаю, что говорю.
- А может, лучше умереть уже тогда, когда ты остаешься совсем один? Без надежды на будущее?
- Красивые слова – надежда на будущее… В чем она?
- В том, чтобы искать ее дальше. Как я… Потому что, когда родители узнали о нас, с Ванькой и Колькой, то я понял – все… Это правда конец. Дальше – меня ждет только врачи, поликлиники, больницы, проверки на «нормальность» и всеобщие унижения – от всех, родителей, врачей, ребят во дворе. И это будет продолжаться до тех пор, пока я не превращусь в такого, как Ванька. Циничного, лживого и в тоже время глубоко несчастного человека, для которого в этой жизни выход лишь один – уход. Потому я и решил бежать. Куда глаза глядят – к Кольке в Пермь, еще куда… Все равно… Только чтобы сбежать оттуда. Навсегда…
- Нужен ты в Перми в той, как козе баян на новоселье, - ответил Сережка, словно размышляя о чем-то, - ты что думаешь, тебя там с караваем ждать твой Колька будет? У них там своих бед невпроворот, а тут ты еще на голову – и здрасьте – пожалуйста.
- А куда тогда?
- Да фиг знает. Но все равно одному тебе не выжить, Сань, - ответил Сережка, - это летом хорошо, тепло, птички поют, а зимой? У нас тут такие морозы, что плюнешь – а слюна до земли не долетит, замерзнет. Рвать когти надо куда-то в сторону югов. Там, где тепло, где даже зимой можно без куртки ходить.
- Да все равно, - ответил Сашка, - можно и зайцем в поезде залезть, а там…
- Нельзя зайцем – сразу с поезд снимут, на первой остановке. А там – хорошо, если домой отправят, а если в детдом, - Сережка даже вздрогнул, - мне вот точно нельзя туда. Один раз побег простили, а другой раз – не простят. Старшаки точно до полусмерти изобьют, а то и… Еще хуже…
- Что может быть хуже? Не убьют же?
- Не убьют, но лучше бы и убили, - мрачно подытожил Сережка, задувая керосинку, - ладно, давай на боковую, язык во рту уже не ворочается...
Сашка мигом уснул, а Сережка долго не спал, все таращился в пустую темноту чердака и о чем-то думал.
… Проснулся Сашка среди ночи от непонятных звуков на чердаке. Еще не стряхнув с себя сонную пелену, он не до конца понял причину этих звуков. Будто всхлипывает кто-то сквозь стоны. А потом он понял… И долго не мог заставить себя повернуться к своему товарищу.
Сережка плакал. Сжавшись во сне в комок, поджав ноги к груди, он тихо, совсем по-детски плакал, уткнувшись лицом в жесткую ткань матраца. Тихо, будто стесняясь своих слез, будто боясь, что он, Сашка, проснется и насмеется над ним.
- Сереж, ну ты что? – зашептал сочувственно Сашка, дотронувшись до Сережкиного плеча.
Сережка дернулся.
- Ничего, - всхлипнул он и, будто озлобившись на него, фыркнул в ответ, - чего привязался, отстань.
Странно было видеть, как этот, кажущийся Сашке таким взрослым и самостоятельным, мальчишка сейчас лежит тут и льет слезы. И Сашке невольно стало страшно. Ведь он, Сережка, тут совсем один, и уже давно. А по виду и не скажешь. Сколько же боли у него там, в его груди, что только слезами ее можно высказать, а не словом.
- Сереж, не надо, - ответил Сашка, чувствуя, что у самого на глазах набухают слезы.
Сережка не ответил, лишь отвернулся на другой бок и затих.
Как же Сашке в тот момент хотелось что-то сказать такое… Как-то поддержать своего нового товарища. Но чем он, простой московский мальчишка, мог поддержать его? Чем? Если его самого никто поддержать не может? А, может, просто не придумали взрослые еще те слова?
Сашка повернулся к Сашке и, прижавшись, приобнял его за плечи и, уткнувшись ему в плечо, затих. Спокойным, детским сном.

* * *

Сашка проснулся уже утром, когда сквозь приоткрытую фанерку слухового окна чердака струился яркий дневной свет. Оглянулся. Сережки не было. Блин, неужели проспал. А ведь Толик ждет его на рынке…
От неожиданного скрипа Сашка вздрогнул. Но это был всего лишь Сережка. Он был весь мокрый – с одежды и спутанных волос на пол капали тонкие водяные струйки.
- Ты чего весь мокрый? Под поливалку попал что-ли? – улыбнулся Сашка.
- Ага, под небесную, - ответил Сережка, фыркнув, сдувая капельку воды с кончика носа, - выгляни на улицу, дождь только закончился.
Сашка отодвинул фанерку – действительно, по тротуарам бежали тонкие ручьи, а деревьев капали уже редкие капельки.
- Я как назло под самый ливень попал, пока бежал сюда. Вон, даже пирожки чуть намокли, - он протянул Сашке еще теплые пирожки.
- Спасибки, - ответил Сашка, налегая на пирожки.
Пирожки были вкусные, но не с повидлом, как вчера, а с капустой и яйцом.
- Ой, а ты? – спохватился Сашка.
- Да я уже поел, дурында ты, - улыбнулся Сережка, - ведь уже одиннадцать часов. А я утром встал уже, на вокзал сбегал, вот, и «записку про вашего мальчика принес».
- Какую записку? – не понял Сережка.
- Да вот, - Сережка вынул из-за пазухи чуть намокшую газету «Труд», - вот, уже и тут пишут.
Среди колонок заглавной страницы Сашка с замиранием сердца прочитал: «В Москве пропал мальчик, Сережа Севостьянов, такого-то числа вышел из дома и больше его никто не видел. Одет был…».
- Наверное, за тебя и награда полагается – велосипед, а? – засмеялся Сережка.
Но Сашке было не до смеха. Значит, его уже ищут. Вопрос только один – что с ним будет, когда найдут?
- Ладно, не переживай так, я тебя точно не сдам, - ответил Сережка, - вообще, валить надо тебе отсюда. Чем дальше - тем лучше. Да и мне, пожалуй…
- Тебе? – удивился Сашка.
- Да, - ответил Сережка, зевнув, - хватит мне тут прохлаждаться, на юга пора.
- А папа? А Толик?
- Что папа? – сердито возрази Сашка, - папе еще пару лет сидеть как минимум. А выйдет – куда он пойдет? Наша старая квартира конфискована после смерти мамы. Где жить? А Толик… Толик – у него свой отец есть, друзья, школа. Так что некуда мне теперь деваться. А вдвоем проще чем одному все же, а?
- Проще, - улыбнулся Сашка.
- Ну так заметано? Вместе отсюда двигаем?
И правда, чем не компания, радостно подумал Сашка. Парень он нормальный, и друг вроде надежный…
- Так что надо начинать на билеты деньги копить. Ну и чтобы с собой в дорогу взять. А там на юг, в Крым или в Краснодарский край, ну или, на худой конец, на Каспий. Пристанем там к какой-нибудь рыбацкой артели и проживем.
- Только на сдачу бутылок долго не протянешь, - ответил Сашка.
- Ну да, это долго, - ответил Сережка задумчиво, - слушай, а вот смотри.
Он подхватил стоящую у стены гитару и, брякнув по струнам, запел, подражая грубому вокалу известному рок-музыканту:
Белый снег, серый лед,
На растрескавшейся земле,
Одеялом лоскутным на ней,
Город в дорожной петле…
У Сережки оказался звонкий, еще не начавшийся ломаться тенорок, чуть даже писклявый, оттого Сережкины попытки взять более низкие ноты показались Сашке настолько смешными, что, как Сашка не сдерживался, но не прыснуть от смеха не мог.
- Ты чего, блин? – обиделся Сережка.
- Ты не своим голосом поешь. Тебе надо повыше брать, - смеялся Сашка.
- Так непохоже будет, - сопротивлялся Сережка.
- А тебе обязательно, чтобы похоже?
- Конечно, это же Цой.
- Ну тогда выбирай – или пой, чтоб похоже было, но тогда все смеяться будут. Или пой своим голосом.
- Много ты понимаешь, - отвернулся Сережка, - если такой понятливый, то тогда сам пой.
- Да пожалуйста, - улыбнулся Сашка и запел песню известной группы:

Пусть в твои окна смотрит беспечный розовый вечер.
Пусть провожает розовым взглядом смотрит вам в след.
Пусть все насмешки терпит твои,
Пусть доверяет тайны свои,
Больше не надо мне этих бед.

Поначалу Сережка сморщил нос, услышав «попсу», но вслушиваясь в звонкий мальчишечий Сашкин голос невольно заслушался…
- Слушай, а классно у тебя, - восхищенно ответил Сережка, - а ну, давай попробуем под гитару.
- На трех аккордах, что ли?
- Ну, как умею. Меня приятель научил. Ну, Сашка, другой который. Давай.
Через пару часов Сережка с Сашкой уже свободно исполняли на пару песенку про «Розовый вечер», вернее, Сашка пел, а Сережка подыгрывал на гитаре, неуклюже подпевая в припеве.
- Слушай, это бомба просто, - размахивал руками Сережка, - если в электричках играть, например, то за час мы с тобой таких деньжищ подымем.
- Это как? Побираться, что ли? – ужаснулся Сашка.
- Почему побираться? – возразил Сережка, - будем играть, как музыканты, а за это нам платить будут. Мы же за это, как его, за искусство. Назовемся с тобой группа «Два брата и лопата».
- А лопата для чего? – не понял Сашка.
- Ну, для названия. Крутецко будет, а?
- Ну, если попробовать только… Только без «лопаты» давай, а?
- Хорошо. Но вот увидишь, получится.

* * *

От платформы вот-вот должна была отойти очередная электричка. В последний момент Сашке стало не по себе. С гитарой, на в электричке еще. Боязно… А если его узнают.
- Да не боись, - ответил Сережка, - помнишь, как в том мультике? Мало ли таких мальчиков, за которых не дают?
- Что не дают? – не понял Сашка.
- В смысле, за которых велосипеды на дают, дурында. Почтальон Печкин такой был, помнишь, и галчонок Давайка с ним. Так что давай, запрыгивай в вагон, поезд сейчас отойдет.
Несколько остановок ребята проехали в тамбуре. Сашке все не решался зайти в вагон. Сережка уже начал злиться.
- Ну блин, что ты ломаешься, как старый веник? Разок споем песню и все.
- А если не получится?
- А не получится, то фиг с ней тогда. Давай – не узнаешь, не продашь.
Сашка на подгибающихся ногах зашел в вагон, Сережка – за ним. На ребят тут же уставилось с три десятка любопытных и настороженных глаз – в вагоне ехали по большей части дачники, немолодые тетки с сумками на колесах, какой-то старик с саженцами, несколько молодых мамаш с детьми (видимо, на дачу собрались).
- Ну, народу немного как раз, давай, - шепнул Сережка, подталкивая Сашку.
Не успел Сашка рот открыть, как Сережка загорлапанил на весь вагон:
- Граждане пассажиры. Мы с моим братом не какие-нибудь нищие, а артисты Кировского цирка, Василий и Арчибальд Шатуновы, в прошлом – музыканты известной группы «Масковый лай», ой, «Ласковый лай». Сейчас мы представим вам нашу известную композицию «Розовый вечер».
Он легка подтолкнул Сашку вперед. Сашка от стыда готов был сквозь землю провалиться, но справился с собой и запел, под нестройный аккомпанемент Сережкиной гитары. Поначалу голос его срывался, но потом, по мере того, как Сашка распелся, голос звучал сильнее и звучнее. Сашке даже весело стало от такой работы.
…Через сорок минут, сидя на скамейке небольшой пригородной станции, мальчики ели мороженое, купленное в местом магазинчике, и подсчитывали барыши.
- Ну, немного для начала, но все равно. Полчаса работы – это все равно что целый день в бутылками бегать, - ликовал Сережка. За день мы с тобой…
- Только не надо больше врать что мы с тобой братья Шатуновы, - сердился Сашка.
- Ну, эффектно же, - хохотал Сережка.
… Дальше была еще электричка, потом еще…Ребята играли сначала в одном вагоне, потом переходили в другой. У Сашки уже горло заболело. Впрочем, солнце уже начинало клониться к закату. Хорошо бы уже домой… Вернее, на чердак.
- Ну, еще вон в том, в последнем вагоне сыграем и все, - довольно ответил Сережка, - а там домой.
Электричка тем временем весело неслась в сторону Кирова. До самого Кирова оставалось еще с десяток остановок.
- Только разок и все, ладно? – умолял Сашка, - а то у меня горло болит уже.
- Разок и все, а то и у меня пальцы уже сводит, на гитаре играть – это тебе не кур кормить.
Ребята зашли в очередной вагон. Сережка вскинул было гитару, но тут же замер – по проходу в их сторону двигались твое мужчин в темной униформе с красными повязками на рукавах.
- Эх, пацаны, - загремели они.
- Бежим, - пискнул в ответ Сережка.
Не чуя под собой ног ребята кинулись прочь – впереди Сашка, а за ним Сережка, волоча за собой гитару. Милиционеры бежали следом.
- Стоять, – кричали они.
- Железнодорожная милиция, - тяжело дыша, кричал Сашка, то и дело спотыкаясь о гитару, - если поймают, то нас точно определят. Меня в детдом, а тебя…
Сашка бежал изо всех сил, перескакивая на ходу через расставленные в самом проходе баулы с вещами. Сердце у него бешено колотилось, а дыхалка уже нестерпимо болела – словно вместо легких ему поставили горячую сковородку. Быстрее бы станция…
Что произошло, Сашка даже не понял сначала. Какой-то грохот сзади. Он оглянулся – Сережка без движения лежал в проходе, гитара валялась рядом.
- Сережка, - Сашка кинулся назад.
Измученный Сережка поднял голову – из его разбитого при падении носа текла кровь. А милиция была уже в нескольких шагах.
- Беги, - крикнул Сережка, - я справлюсь… Беги…
И Сашка бросился дальше. Еще один вагон, еще. Но мысли его было о Сережке. Как он, где…
Сил уже не было. А милиция была уже совсем рядом – буквально в нескольких метрах от него.
Еще один тамбур. Сердце у Сашки тревожно забилось. Одна из дверей мчащейся электрички была открыта – видимо, заклинило механизм. А за ней виднелись проносящиеся мимо деревья.
- Прыгать… надо прыгать, иначе не спастись, - бухнула в его голове безумная, полная отчаянного страха мысль.
Он еще слышал биение своего сердца. Слышал безумные крики сзади:
- Пацан, стой…
Но его ноги уже несли его вперед. Прыжок.
Все смешалось в Сашкиной голове. Земля, небо, электричка, заросли придорожных лопухов. Ветер подхватил его легкое тело и, прежде чем мальчик успел что-либо осознать, перевернул его несколько раз в аэродинамическом потоке мчащегося поезда и безжалостно швырнул в густые заросли мягкой придорожной травы.
Прежде, чем Сашка успел почувствовать боль от удара, свет затухающего дня, будто сжалившись над мальчиком, померк в его глазах.
Кто знает, может быть, навсегда…

* * *

Плотный невысокий дядька в форме сержанта милиции стоял в тамбуре и, крепко держа за руку Сережку, разговаривал по рации.
- Да, товарищ лейтенант. Задержали двоих, вернее, пока одного. Второго ищут. Да, за нарушение общественного порядка. Песни горланили. Да, так точно, через двадцать минут будем.
Сережка стоял рядом, опустив голову. Всхлипывая, он то и дело вытирал грязным платком нос, из которого все еще капала кровь.
- Дяденька милиционер, мы из Долгопятово, с другом ехали и…, - совсем как ребенок ныл Сережка, пытаясь давить на жалость.
- Поздно, друг мой. Сейчас твоего товарища приведут.
Словно по команде открылась дверь вагона и появились двое милиционеров. Вид у обоих был не самый лучший.
- Ну, Смирнов, что там?
- Товарищ сержант, там это, - начал самый молодой из милиционеров, смущенно уставившись в пол, - пацан, по ходу, того... Расшибся…
- Что? – не веря своим ушам, кинулся к милиционеру перепуганный Сережка.
- Так говори по форме, что значит «расшибся»? – побледнел сержант.
- Там дверь заклинившая была, ну, открытая. И мальчик в нее выпрыгнул.
- Господи, – прошептал сержант, - может, выжил?
- Навряд ли. Там камни у насыпи и все такое. Мы сами не поняли, как…
- Нет, я знаю, он выжил же, я знаю, нужно туда, к Сашке на помощь, - из полных ужаса и отчаяния Сережкиных глаз брызнули непрошенные слезы.
- Так, вот вам и доигрались, - молча констатировал сержант.
- Мы не. Мы не хотели, просто деньги были нужны, - размазывая кулаком слезы кричал Сережка.
- Теперь уж молчи, - осадил мальчика сержант и, обращаясь к младшим по званию, ответил, - сейчас прибудем в линейный отдел, вышлем группу сюда на машине, со «скорой», перегон между…
- Глушихой и Кстинино…
- Вот именно.
- Только, товарищ сержант. Василий Петрович, там проезда нет, дорогу размыло после дождей и…
- Значит, пешком пойдем, - рявкнул сержант.
- А этого куда девать?
- Куда… Пусть в линейном разбираются.

 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Бывает так, что людям в жизни не везет. Роковая случайность одним росчерком пера перечеркивает человеческую судьбу. Например, вышел человек на улицу, настроение хорошее, птички поют - и тут ему на голову кирпич падает. А бывает и наоборот – случайное везение человеку спасает жизнь. Идет вот по улице такой невезучий человек, вздыхает. Вот, все у него в жизни не так – денег нет, с работы уволили, дома бардак и общая неустроенность в личной жизни. И тут раз – под ногами кошелек с золотом. Конечно, такие везения случаются крайне редко.
Сашке, можно сказать, повезло. Ему повезло вытянуть один счастливый билет из тысячи бесполезных бумажек. Оглушенный, еще не пришедший в себя после падения, он долго лежал в траве, все не решаясь сделать даже малейшую попытку сдвинуться с места. Ноги, руки будто не слушались его, были словно принадлежали не ему, а какому-то другому мальчишке. И даже сознание еще не до конца вернулось к нему, а словно блуждало где-то вдали, сверху, чуть искоса поглядывая на своего отчаянного владельца.
Сначала он почувствовал, что лежит не то в какой-то луже, не то в пруду. Вокруг него была вода. Попытки уцепиться на пучки растущей вокруг, кажущейся такой мягкой, травы отдались режущей болью в ладонях. Он испуганно отдернул руку и взглянул на ладонь – на ней тонкой линией постепенно проступал порез. Боль помогла ему прийти в себя. Сашка попытался привстать, прикусив губу от неприятной тянущей боли во всем теле. Наконец, это ему удалось…
Вечерело. Солнце потихоньку заходило за горизонт, скрытый железнодорожной насыпью, отбрасывая на землю последние лучи багрового заката. Сашка огляделся. Он находился в небольшой, площадью около двадцати метров, низине. Год за годом, талый весенний снег, в тесном сотрудничестве с проливными сезонными дождями постоянно заполняли эту низину своими водами. Пересыхала низина лишь в сильную засуху. Это низина, поросшая сочными болотными травами, была неглубокой, около полуметра в глубину, но именно ей суждено было сегодня спасти жизнь отчаянного тринадцатилетнего мальчишки, волею случая спустившегося, в буквальном смысле слова, с небес на землю. Еще одна странная случайность. Спасшая Сашке жизнь.
Сашка снова предпринял попытку встать на ноги. Голова кружилась как после многочасового катания на аттракционах, в животе немного мутило. Сашка зачерпнул воды из низины, вытер лицо. Стало полегче. Слегка покачиваясь Сашка двинулся в сторону еле заметной тропинки, ведущей вдоль насыпи.
Идти было нелегко. Ноги подкашивались, голова гудела, а все тело саднило как после хорошей трепки. К тому же и футболка, и джинсы были все насквозь мокрыми. Мокрая ткань неприятно холодила кожу, но Сашка не этой не обращал внимания. Он шел, даже не соображая, куда он идет и зачем. Одна мысль жила в нем – идти туда, где люди. А где они, люди, вообще?
Впоследствии Сашка, сколько ни пытался, никак не мог вспомнить, как ему удалось доплестись до ближайшей станции, до которой было не меньше двух километров, и сесть на электричку, к тому же именно на ту электричку, что идет до Кирова. Помнил он только жесткую деревянную скамью в электричке, на которую без сил повалился и через мгновенье провалился с схожее со сном забытье.
…Он чувствовал, что его кто-то тормошит за плечо. Разлепив веки он увидел рядом милиционера.
- Тут тебе чего, спальный вагон? Ступай отсюда, поезд в депо идет.
Садясь на скамейку Сашка с облегчением почувствовал, что головокружение почти прошло. Осталась лишь слабость в ногах и неприятная муть в животе.
- Ты уберешься или нет? Или в отдел пройдем?
Конечно, мальчишку нужно бы в отделение препроводить. Но связываться с грязным с ног до головы, к тому же мокрым, мальчишкой он побрезговал.
- Еще вшивый небось, - брезгливо подумал милиционер.
Все еще покачиваясь, Сашка, еле чувствуя ноги, побрел к выходу из поезда.
Ночной город оглушил Сашку светом вечерних огней и грохотом музыки – поблизости, на привокзальной площади, играла какая-то самодеятельная группа. Играли довольно фальшиво, а вокалист, молодой парень лет двадцати, гнусаво-мяукающим голосом пел какую-то муть:
И ночь июньская, тра-ла-ла,
Меня с тобой, тобой связа-ла,
С тобой мы делали ю-ю,
И я кричал тебе «люблю».

Ну и мерзость, подумал Сашка, не в силах сдержать улыбки. Какофония острой болью отдавалась в его висках, но Сашка думал не об этой дурацкой песне. Невольно вспомнился Сережка. Где он, жив ли? Но Сашка тут же себя успокоил. Сережка и без того не раз бегал от милиции. Возможно, он уже ждет его, на чердаке.
Сашка шел в сторону уже ставшей родной старой пятиэтажки. Ноги уже буквально подкашивались и он мечтал лишь об одном – бухнуться на старый матрац и вырубиться. Но оказалось, что до дома добраться мало. Еще нужно было вскарабкаться на последний пятый этаж, а там еще и по металлической пожарной лестнице на чердак. На последний этаж он карабкался, наверное, около часа. То и дело отдыхая на каждом пролете. Но самым сложным оказалось залезть по пожарной лестнице. Обхватывая железные ребристые ступени, до боли сжимая кулаки, думая лишь «только бы не упасть вниз». Наконец, последняя ступенька. И люк на чердак.
Люк поддался легко, к Сашкиному удивлению. Но там, наверху, не было никого – лишь на светлом фоне слухового окна маячил пугающий силуэт недопитой ребятами бутылки «пепси», стоящей возле самого окошка.
Захлопнув крышку люка Сашка на карачках дополз до матраца и вырубился.

* * *

Сколько продолжался его сон он даже и вспомнить не мог. Вспомнил лишь, что проснулся уже днем. Щурясь от яркого, бьющего в глаза солнца через приоткрытое слуховое чердачное окошко, Сашка ползком добрался до недопитой бутылки «пепси» и буквально вылил в себя ее содержимое. Вода была теплой, противной на вкус, к тому же газ практически полностью выветрился. Но Сашка не обратил на это никакого внимания. Без сил дополз до матраца и снова вырубился.
Проснулся он ночью. Кругом было темно, даже свет уличного фонаря был, казалось, в ту ночь не на его стороне. Или нет, он попросту перегорел? Сашка сел и, потянувшись, несколько минут молча сидел, осматриваясь по сторонам. Постепенно его глаза привыкли к темноте. Да, на чердаке ничего не изменилось, если не считать валяющуюся возле матраца пустую бутылку из-под «пепси». Другим следов присутствия кого-либо из людей, кроме него, Сашки, тут не было.
- Значит, Сережка не вернулся, - сказал себе Сашка и эта мысль отозвалась тревожной ноткой в его голове.
Постепенно Сашка пришел в себя. Наконец, он с облегчением для себя признал, что ему наконец-то стало легче. Голова не кружилась, ноги и руки тоже на месте, в животе не мутит. Сон действительно исцелил его израненное измученное тело, видимо, сон, как говорил какой-то умник в одной телепередаче, и правда явился настоящим лекарством для Сашки. По сути, он стал единственным, кто по-настоящему пожалел его. Даже не стал пытать его новыми жуткими сновидениями, а просто – дал отдохнуть от полученных душевных и физических травм.
Только вот… И эта мысль отозвалась неприятным урчанием в желудке. Ну еще бы… Он не ел уже… Сколько, Ну, если не считать пары пирожков, которыми они с Сережкой перекусили в то злосчастное утро…
Нужно пойти купить поесть. Сашка сунул руку в карман и похолодел. Денег, тех денег, что удалось заработать на рынке, не было. Он еще раз обшарил все карманы, потом обшарил все вокруг, заглянул под матрац. Бесполезно. Видимо, он потерял деньги тогда, во время бегства. Или они выпали у него при падении. В конце-то концов, деньги могли вытащить в электричке, пока он спал.
Ну да что теперь поделаешь, подумал Сашка. Нужно собраться и отправиться в сквер. Там можно бутылки пустые собрать. К тому же, с воодушевлением подумал Сашка, можно будет встретить кого-нибудь из ребят. Или Сережку, наконец, может, он там, с ребятами ? Ну, или, может, кто из ребят его встречал…
Сашка спустился в подъезд и медленно побрел вниз по лестнице. Слабость в ногах чувствовалась приличная. Но это, скорее, от голода, который отзывался в Сашкином желудке мучительно ноющим покалыванием.
Вид только у него, конечно, морщась, подумал Сашка. Лицо ладно, можно умыть в умывальнике, в вокзальном тубзике. Если он, конечно, открыт. А вот остальное… Футболка порвалась, у джинсов одна штанина распорота в районе коленки, другая вся в болотной тине. Ну да фиг с ним, по большому счету, в темноте никто не увидит. А завтра утром можно пойти на карьер, по пути в магазине купив кусок мыла, а там хорошенько их простирнуть. А рваная штанина – и фиг с ней. Можно обрезать штанины у джинсов и сделать вполне приличные шорты. Тем более, что в такую жару париться в джинсах не очень-то и приятно.
До вокзала он дошел минут за двадцать. На город уже спустилась ночь, лишь ночные фонари, да пролетающие мимо Сашки редкие легковушки озаряли своим светом тьму. Здание вокзала было открыто. Стрелки часов на циферблате перескочили за полночь. На табло прибытия/отправления поездов была указана сегодняшняя дата «четверг, 30 июня 1994 года». Погоди, подумал Сашка. Они с Сережкой последний раз виделись в… Ну да, в понедельник как раз. Значит… Значит, он спал больше двух суток. И двое суток без еды…
Надо пройти в сквер и попробовать поискать пустые бутылки. Возле лавочек их всегда хватает, если только его уже не опередили другие охотники.
А слабость в ногах чувствуется. Может, зря он все же пошел ночью на вокзал? Спал бы лучше, ничего бы с ним не случилось. Без еды человек может прожить целых…
- А-а-а-а-а.
Увлеченный невеселыми мыслями Сашка переходил дорогу возле сквера и не заметил приближающейся машины. Яркие фары автомашины ослепили Сашку, но ноги его будто вросли от еще не осознанного страха в землю. Лишь в последний момент перед столкновением он успел шагнуть назад, но, споткнувшись о бордюр, упал на проезжую часть.
Потирая ушибленный бок Сашка поднялся, морщась от боли. А из машины к нему уже спешил водитель, полноватый немолодой дядька.
- Ну ты чего, пацан, с ума сошел, под колеса лезть? – обеспокоенно начал он.
- Да я… Я не… Ненарочно, я просто шел, а тут, - голосом, срывающимся от, казалось, только сейчас посетившего его страха, ответил Сашка.
- Не ушибся хоть?
- Нет, просто…
Мужчина подошел и ощупал Сашкины плечи, спину, руки.
- Так, не болит? Нет?
- Нет.
- А на локте ссадина?
- А, да это там, на платформе… Не сейчас, давно уже, - попытался улыбнуться Сашка.
- Ясно, - констатировал мужчина, - ты это, садись что-ли…
- Куда? – не понял Сашка.
- В машину, поговорим. Местный?
- Да… Ой, то есть почти… Я друга своего ищу, потерялись мы с ним, - запинаясь, ответил Сашка.
- Ладно, - усмехнулся мужчина, - давай, садись. Есть хочешь ?
- У меня денег нет, - признался Сашка.
- Ладно, считай, что ужин за мой счет. Как виновника почти состоявшегося столкновения. Компенсация морального ущерба, если так можно выразиться. Я рядом тут живу, не думай. Заодно душ у меня примешь, несет от тебя, как от козла. Да не бойся, не трону, я не крокодил какой-нибудь.
В любой другой момент Сашка трижды бы подумал, прежде чем сесть в машину к незнакомцу. Но перспектива помыться, а заодно и поужинать, была очень уж заманчивая. К тому же ноги уже подкашивались сами собой от почти двухдневного голодания, а боль в желудке стала почти нестерпимой. Да и дядька вроде бы нормальный. И машина тоже… А когда Сашка сел в мягкое теплое кресло и уронил голову на подголовник, то ноги уже сами собой не захотели давать обратный ход. Мужчина слегка улыбнулся Сашке, захлопнул дверь и врубил первую передачу. Машина, взревев, рванула вперед, по ночному шоссе.

* * *

Пригревшись в легковушке Сашка задремал. Сон его был спокойным, может, впервые за много дней. Даже сны какие-то пронеслись мимо. Сережка с гитарой, смешно поющий «под Цоя», виновато улыбающийся Толик в новых «неспадающих» спортивных шортиках повыше колена рядом:
- А папа со вчерашнего дня не пьет больше. На работу вышел, говорит, что теперь ни капли.
Хорошо и приятно было на душе у Сашки в те минуты. Если у ребят все хорошо, значит, и у него будет. Обязательно…
- …Эй, проснись, ночной прохожий, - тормошил Спящего Сашку мужчина.
- Ой, что? – вскочил испуганный Сашка.
- Да ничего, приехали, - улыбнулся мужчина, - давай, выходи.
Машина была припаркована возле старой панельной пятиэтажки. Двор был не освещен, если не считать небольшого сиротливого фонарика над козырьком подъезда. Мужчина закрыл дверь и, взяв Сашку за плечо, повел к подъезду.
Жил мужчина на третьем этаже, в небольшой двушке. Мужчина захлопнул дверь и закрыл ее на замок. Щелкнул свет в коридоре. Мужчина, улыбнувшись зажмурившемуся от яркого света Сашке, потрепал его по макушке:
- Ну, так, может, теперь познакомимся? Я Олег Георгиевич, можешь звать меня просто «дядя Олег». А ты?
- Я Саша.
- Ну, хорошее имя. А лет тебе сколько?
- Тринадцать, четырнадцать будет зимой, в декабре.
- Хороший возраст, почти взрослый уже, - все улыбался мужчина, - ладно, договоримся так. Я на кухню, пельмени варить. А ты в душ, там мочалка, мыло, шампунь, все найдешь.
- Да я… Мне неудобно, - смущенно проговорил Сашка, - мне бы просто поесть и…
- Давай-ка никаких «просто», - возразил мужчина, - от тебя запах такой идет такой, что соседи могут подумать, что у меня тут производство химического оружия идет. Не смейся, я серьезно. Давай, без разговоров. А одежду свою брось тут, в коридоре, потом постираешь.
- А что одеть?
- Халат там висит, на дверце, - ответит мужчина, направляясь в кухню.
Конечно, перспектива мыться в квартире совершенно незнакомого человека, не особо нравилась Сашке. Но, как только первые струи горячего душа коснулись его изможденного тела, Сашка забыл обо всем на свете. Он купался, плескался, наслаждаясь этими незабываемыми минутами. Даже мысли о далеком, покинутом им доме отошли куда-то прочь, а ему не хотелось этот момент думать ни о чем. Лишь мысли о Сережке вскользь прорывались сквозь пелену забвения.
Нужно завтра поискать Сережку. А там, может, попробовать автостопом до югов доехать? Ведь ездят как-то люди, не боятся. А там, море, тепло, фрукты всякие… Пристать к какой-нибудь рыбацкой артели. Не выгонят же двух мальчишек. А дальше – видно будет…
- Ну, долго ты там? – раздался веселый голос дяди Олега.
Как следует вытеревшись большим махровым полотенцем Сашка напялил на себя хэбэ-шный халат и вышел в коридор. Странно, подумал Сашка, что халат ему совсем впору, будто сшит по его мерке.
- О, совсем другое дело, - встретил его, как всегда улыбаясь, дядя Олег, - ну, давай садись.
В небольшой, но довольно уютно обставленной кухне, на столе уже стояли тарелки с горячими дымящимися пельменями, заправленными густой деревенской сметаной, а рядом стояла вазочка с ярко-бордовыми бакинскими томатами, нарезанными дольками. Тут же стояла бутылка какого-то дорогого спиртного непонятного рыжеватого цвета, не то водки, не то чего-то еще, с заграничной этикеткой. От запахов у Сашки буквально живот свело, а изо рта чуть слюнки не потекли.
- Давай, не стесняйся, - ответил дядя Олег, садясь напротив Сашки.
Сашку долго уговаривать не пришлось. Усевшись за стол Сашка за обе шеки начал уплетать пельмени, зачастую не пережевывая, обжигаясь, но не обращая на это никакого внимания. Мужчина налил рюмку и опрокинув ее в себя, не спеша принялся за ужин, все так же, с томной улыбкой поглядывая на Сашку.
От еды Сашку разморило. Ел он уже не спеша, размеренно, уже не боясь, что пельмени ускачут от него, как в том старом советском фильме. Как же его… Мужчина о чем-то расспрашивал Сашку, он даже не помнил, о чем именно, Сашка отвечал, как в полусне. Спать нельзя. Нужно возвращаться, а то вдруг Сережка придет, а его нет... Только вот чуть-чуть подремлю, совсем чуточку, минутку и все, засыпая, думал Сашка, роняя голову на стол.
Очнулся он от какого-то непонятного рывка, будто что-то изнутри схватило его и толкнуло куда-то вперед, словно по инерции. Что-то холодное и чуть будто липкое. Нет, это не…
- Ну, ты чего, перепугался, дурачок милый, - над его ухом звучал томный голос дяди Олега, а еще это тяжелое, чуть учащенное дыхание мужчины над ухом. И неприятный запах алкоголя.
Но не это наставило замереть Сашку в непонятном, еще не осознаваемом до конца страхе. Его усталое сознание еще не могло сформулировать, понять всего того, что происходит тут, на этой теплой кухне, где все еще так заманчиво пахло горячими пельменями со сметаной.
Понял Сашка это лишь, когда до его перепуганного сознания дошли… прикосновения. Широкие, чуть влажные от пота руки дяди Олега чуть приспустили халат с Сашкиных плечей и сейчас ласкали его еще влажную, не просохшую после душа кожу, спускаясь все ниже, к груди, чуть захватывая пальцами еле заметные глазу красные точечки Сашкиных сосков, а потом опять выше, к плечам, постепенно покрывающимися гусиной кожей.
Сашка почувствовал, как его начинает трясти, мелкой неосязаемой дрожью. А голова снова начала кружиться, как после дикого бесконечного танца на танцплощадке.
Инстинктивно, скорее бессознательно он попытался рвануться, но мужчина крепко держал его сзади, за плечи.
- Ну что ты, дурачок мой, не бойся же. Совсем доконала тебя эта улица, и я тебя понимаю. Ни слова сострадания, ни нежности, ни тепла. Не дрожи, расслабься. Это же не страшно совсем.
Сашкино сознание вновь резанули воспоминания. О них с Ванькой, о тех далеких днях, полных самого прекрасного, самого искреннего тепла и нежности, которую они отдавали друг дружке. И те далекие Ванькины слова о той мерзости, что творили старшие с ним, с Ванькой, в том злосчастном интернате, на миг захлестнули его сознание, мгновенно забрав все чувства и эмоции, оставив лишний дикий страх, ужас.
- Ну, что ты дрожишь? Холодно? – звучал прежний приторно-тяжелый голос дяди Олега, который по-прежнему, сжимая руками дрожащие Сашкины плечи, одними губами начал ласкать взъерошенные Сашкины волосы, - ну, ничего. Сейчас мы с тобой пойдем в душ, там тебе станет тепло, совсем тепло. А потом мы пойдем с тобой в комнату, а там я тебе сделаю еще теплее, совсем горячо…
Сашка почувствовал, как противные толстые губы дяди Олега касаются его бледных щек, и от этого жгучего прикосновения стало еще страшнее. Сашка закрыл глаза, попытался стиснуть зубы изо всех сил, но по его лицу начинают катиться непрошенные, горячие слезы. Слезы непонимания и дикой бессознательной обреченности.
- Пожалуйста, пустите, я никому ничего не… Я ведь ничего не сделал, я ведь, - шептал Сашка.
- Не сделал, - улыбнулся дядя Олег и присаживаясь рядом с дрожащим от страха и слез мальчиком, обхватил своими широкими ладонями его лицо, дохнув в самый нос запахом перегара, - ну, а за ужин чем платить будешь? Или ты думал, что все хорошее тут за так делается? Нет, милый мой мальчик, за все требуется платить. А ведь тебе есть чем, правда? Ведь есть…
- Я кричать…
- А вот этого не надо, на надо вот так , - ласково продолжал дядя Олег, до боли стискивая своими сильными пальцами Сашкины запястья, - ведь прежде, чем тебя услышат, поверь мне, я смогу заставить тебя замолчать.
С этими словами дядя Олег достал из кармана свернутый в тугой жгут ремень.
Сашка почувствовал, как в его глазах потемнело. Что он будет делать? Бить? Или…
И в этот самый момент, когда Сашка был готов, казалось, потерять сознание, раздался звонок в дверь… А за ним еще раз. И еще…

* * *

- Кого там черти принесли в ночи? – чертыхнулся дядя Олег, подымаясь.
Снова звонок…
- Так, это явно не случайный прохожий, мать-перемать, - выругался дядя Олег, - ладно...
Резким движением он завел дрожащие Сашкины руки назад, за спинку стула, и крепко стянул запястья мальчика ремнем. Сашка только дернулся, но было уже поздно. После чего мужчина снял с вешалки полотенце и туго - претуго завязал им Сашкин рот. Сашка попытался крикнуть, но наружу вырвалось лишь некое подобие мычания.
- Так, сопляк, тут сиди понял и не пыхти, даже не дыши, - тяжело дыша, ответил дядя Олег, - если пикнешь, голову оторву, понял. Кивни, если понял?
Заплаканный Сашка лишь кивнул.
- И не уходи никуда, - хищно улыбнулся он, - я сейчас вернусь.
Дверь за дядей Олегом закрылась и в коридоре раздались его шаги. Так, надо действовать. Окошко в кухню чуть приоткрыто, можно выпрыгнуть. Ну и что, что третий этаж, жизнь дороже. Выпрыгнул же он из поезда и жив остался, ничего. Но сначала надо отвязаться. Сашка рванулся, но было бесполезно. Руки были крепко связаны сзади, кроме того, рывок отдался резкой болью в локтях и запястьях. Бесполезно…
Сашка прислушался… Входная дверь хлопнула. Еще раз. И раздались голоса. Один – дяди Олега. А второй… Знакомый, мальчишечий. Нет, не может быть…
- Ну так ты как, должок вернуть пришел или насовсем? – раздался удивленно-приторный голос дяди Олега.
- Да насовсем, дядя Олег. Не могу так больше, спать не пойми где да питаться сухарями.
Сашка долго, казалось, целую вечность не мог заставить себя произнести это имя… Сережка… Его голос? Или нет, похож просто?
- Ну, образумился наконец, милый мой. Хорошо. А то деньги таскать мы все умеем, а по хорошему дела делать…
- Да я исправлюсь, дядь Олег, я все сделаю… Вы же знаете? – дрожащим голосом ответил второй.
- Поверю пока на слово. А пока в душ и закройся там изнутри.
- Зачем? – удивился голос.
- Тут у меня дела кое-какие. Да и тебе вымыться не мешает. А потом увидишь, сюрприз будет маленький тебе. Вернее, сюрприз мне, но ты в нем можешь поучаствовать.
Что он имеет в виду? Что значит «поучаствовать»? Нет, это точно не Сережка. Нет…
- А переодеться во что? – снова мальчишечий голос.
- Сейчас принесу из комнаты, твои старые треники остаться были должны…
Что дальше было Сашка даже не разобрал. Да он и не видел. Он услышал только громкий оглушающий звук разбитого стекла и глухой звук удара, словно уронили что-то тяжелое. И вдруг снова тот, мальчишечий голос. Его голос…
- Сашка!!! Сашка, ты тут? Сашка!!! – отчаянно кричал мальчик.
Сережка. Это и правда он, понял Сашка, но наружу вырвались лишь слезы. Сережка ворвался в кухню и склонился над плачущим Сашкой.
- Сашка, - дрожащим голосом, полным слез, шептал Сережка, дрожащими руками развязывая путы, которыми был связан Сашка, - живой… Живой, дурында Московская. А я думал, что все…
Сашка буквально без сил упал на Сережкины руки и, не сдерживая больше слез, заплакал, прижимаясь к заплаканным Сережкиным щекам.
- Сережка. Как ты… Тут…
- А ты-то как? Мне сказали, что ты разбился насмерть. А потом…
Он спасен, шептало еще не опомнившееся Сашкино сознание своего владельцу. Спасен.
Сережка невольно отстранился, вытирая слезы.
- Погоди, спешить надо. Пока он, там, не пришел в себя. Вещи твои… Где?
- Там, в коридоре…
Они бросились в коридор. На бегу Сашка оглянулся в сторону приоткрытой двери в комнату. Дядя Олег лежал на полу, раскинув руки, рядом валялись какие-то стеклянные осколки.
- Это я бутылкой его. Очнется скоро. Но ничего. Вещи где твои?
- Вон, - Сашка указал на свернутые в узел грязные джинсы и футболку.
- Ну и запах. Болотом каким-то, - невольно дернул носом Сережка.
- Так и есть – болото, - ответил Сашка, - у самого-то…
- Ну, не скажи, я свои шмотки постоянно стираю, в карьере, причем с мылом… Иногда. Так, сейчас…
Сережка бросился в комнату, открыл нижнюю дверцу большого шкафа и достал оттуда стопку каких-то вещей.
- Вот, лови, - Сережка бросил вещи Сашке, - примерь…
- Это… что?
- Шмотки мои, что… Тебе подойдут, да и мне достанется тоже.
Сашка, не разбирая, напялил на себя короткие шортики из брючной ткани и темно-серую футболку. Остальные вещи кинул Сережке.
- Так, бежим… Погоди…
Сережка сунул руку в куртку дяди Олега, достал оттуда бумажник, расстегнул и вытащил стопку денег.
- Вот. Тут нам с тобой хватит надолго.
- Но, - испугался Сашка, - это же воровство…
- Это справедливость. Чтобы больше пацанов не мучил, - возразил Сережка.
Из комнаты раздался стон – дядя Олег потихоньку приходил в себя.
- Все бежим, - шепнул Сережка, засовывая свои вещи и деньги за пазуху, - нет, еще одно…
Он открыл шкаф прихожей, достал оттуда белый балончик с какой-то, не то краской, не то морилкой, и, сунув в руки Сашке, бросил, усмехнувшись:
- Все. Прощай, старая жизнь. Да здравствует свобода попугаям и всем остальным !!!
Выбежав на улицу Сережка взял из Сашкиных рук баллончик и, встряхнув, подошел к подъездной двери и написал на ребристой деревянной двери:
«Тут, в квартире номер такой-то и такой-то живет дядя Олег, который мучает и насилует пацанов. Милиция, примите меры».
- Все. Бежим, пока он не спохватился.
До старой пятиэтажки мальчики добрались когда уже начало светать. Обессиленные, голодные, перепуганные со смерти, они забрались на чердак, повалились на матрац и, крепко обнявшись, прижавшись друг к дружке заплаканными щеками, уснули.
Давайте и мы пожелаем им хотя бы один сон на двоих, но по-настоящему добрый и хороший…

* * *

Его разбудил шум дождя, монотонно барабанящего по крыше. На улице уже почти рассвело, но все небо было затянуто серой беспросветной пеленой. Поеживаясь он холода он прикрыл фанеркой слуховое окошко, затем снял с гвоздя старую куртку и, укрывшись ей, снова уснул.
Сашка проснулся когда Сережка еще спал. Дождь еще не прекратился, но уже потихоньку начинал стихать. Взглянул на Сережкины часы – было почти 9 часов. Решив не будить Сережку Сашка достал из его кармана несколько мелких купюр и, напялив куртку (на улице было не по-летнему прохладно), сбегал в магазин, где купил полбуханки хлеба, пару бутылок кефира и несколько пачек плавленого сыра «Дружба» в блестящих фольговых упаковках и большую полуторалитровую бутылку лимонада. Домой (если, конечно, их чердак можно было назвать домом) пришлось возвращаться бегом, так как дождик усилился. В дверях подъезде он чуть не сбил с ног Сережку. Сережка, весь лохматый и явно невыспавшийся, встретил его неласково:
- Я проснулся, а его нет, блин. Куда тебя черти понесли вообще ? – сердился он.
- В магазин, вот, поесть купил, - испуганно ответил Сашка.
- А, ладно, - уже более миролюбиво ответил Сережка, - я подумал, что ты на вокзал побежал. Нам там пару дней лучше не показываться из-за дяди Олега.
Дождь усиливался. В такую погоду лучше вообще носа было не высовывать на улицу. Впрочем, рассуждал Сашка, когда они с Сережкой подымались по лестнице, еда у них есть, попить тоже, так что день они точно могут не выходить на улицу. К тому же Сашка еще не совсем оправился после вчерашних приключений. Да и Сережка тоже выглядел неважно – сам бледный, еле на ногах держится. Не заболел бы…
На чердаке было тепло и уютно. Этот уют особенно ярко чувствовался сейчас, когда на дворе лил холодный проливной дождь. И поесть сейчас было весьма кстати. Сережка ел мало, сослался на «отсутствие аппетита». Сашка буквально силой заставил его съесть кусок хлеба с сыром и запить лимонадом. Лимонад, тем не менее, он пил с удовольствием – впрочем, как всегда.
- Может, ты расскажешь теперь, что с тобой тогда приключилось? Ты что, правда из поезда выпрыгнул? – удивлялся Сережка, налегая на лимонад.
Сашка рассказал о своих злоключениях, о том, как добрался до города, как проспал двое суток. А потом пошел раздобыть поесть и…
- И встретил доброго дяденьку, - горько усмехнулся Сережка.
- Да я чуть под машину не попал, - возразил Сашка, - иду, а он тут, летит. В миллиметре от меня остановился. Думал, вообще убьет меня, а он…
- Ну да, посочувствовал, помощь предложил тебе и пригласил на ужин при свечах, так? – криво улыбнулся Сережка.
- Ну, почти, а как ты узнал? - удивился Сашка.
- Элементарно, Ватсон, - крякающим голосом ответил Сережка, - распространенный прием… У него…
Сашка почувствовал, что сейчас самое время расспросить Сережку про дядю Олега. Иначе голова у меня просто лопнет, думал Сашка. Но Сережка и сам понимал, что пора рассказать об этом.
- Наверное, удивлен, как я тебя нашел? Думаешь, случайность помогла? Шел по улицу, зашел к знакомому дяденьке, а там ты? – спросил Сережка словно виновато.
- Но ты правда вовремя очень успел…
- Ага… Только все это неслучайно… И наша с дядей Олегом встреча совсем неслучайной была.
Сережка замолчал, словно собираясь с мыслями.
- Понимаешь, - вдруг начал он, - я в том году, когда из детдома убежал, то думал – а, фигня, перекантуюсь как-нибудь. Особенно когда твоего тезку, Сашку, встретил. Скорешились с ним, а когда ты не один, а рядом товарищ хороший, то и не страшно совсем, и вообще – сам себе кажешься совсем взрослым. А оказалось, что ни фига. Особенно, когда Сашка пропал.
- Говорят, его «Леший» прибил, - вырвалось у Сашки.
- Кто говорит? – удивился Сережка.
- Да, Толик рассказывал…
- Толик малой еще, не понимает ни черта. Нет, Леший его не убивал, они ведь тоже товарищи вроде были. Только дела у них там какие-то были совместные, до того, как мы с ним встретились, но какие - я не знаю, Сашка не говорил ничего мне. Говорил только, что скоро разбогатеет, и тогда – рванем мы с ним в Крым, там у него родственники, не то брат троюродный, не то сестра, взрослые уже. Сашка в тот день с ранья убежал куда-то, мне не сказав ничего, а куда и что – не знаю. Ребята говорят, что в тот день с Лешим его видели, а потом… Потом он и пропал, а через месяц нашли Сашку в лесу, повешенным. Вроде бы сам повесился, но я-то знаю, что не мог он. Да только им всем пофиг. Говорили, что маньяк какой-то завелся, особенно после того как еще один мальчишка пропал, кстати, приятель нашего Толика.
- Данька…
- Ну да, вроде… В общем, дело прикрыли. Но Леший-то последний был, кто Сашку живым видел.
- Ты думаешь, что он что-то знает?
- Возможно… Но молчит… Может, пригрозили ему, а может… Думаю, в мутное дело они ввязались в какое-то с Сашкой, а трындеть об этом направо и налево не хочет – подставиться боится. Ну, сам в тюрьму загреметь. Ладно, что теперь вспоминать. Словом, после того, как Сашка пропал, я что-то приуныл совсем. Уже начало зимы, на чердаке холодно спать. Даже если в пальто завернуться, то все равно. Пробовал на вокзале перекантоваться, да после того, как в милицию несколько раз притаскивали, решил – все, а обратно в детский дом не хочется. Прибьют меня там старшаки. Есть еще тетка одна, я тебе про нее рассказывал, тетя Рита, наша бывшая соседка, да у нее тоже дела… Муж бухает, из дома тащит все, что плохо лежит, а на меня орет, дармоедом и прочими браными словами ругает, грозит в милицию отвести, как уже было тогда. Пробовал я у нее перекантоваться, да больше, чем на день оставаться у нее страшно. Словом, думал, что кердык придет – либо под забором замерзну от голода и холода, либо на улице прибьют за воровство, либо – в детдом отправят, а там… Хрен знает.
- За воровство?
- Ну, а чем зимой на пропитание зарабатывать? Бутылки собирать? Так зимой пива и не пьет почти никто, заработка ноль. А жрать охота. Каким бы миленьким и честненьким себе не казался, а жрать захочешь – по-другому запоешь. Так я и встретил его…
- Дядю Олега.
- Да, сволочь эту. Декабрь был уже, скоро Новый год, а я как бомж последний, по вокзалам да по подвалам ныкаюсь. Три дня не жрал ничего я тогда, холод стоял под минус двадцать на улице, и я в подвале каком-то с бомжами ночевал. Вышел, бреду по улице, а сам думаю – как бы ветер не подул посильнее, иначе упаду и вообще не подымусь нафиг. А тут этот… «Мальчик, что с тобой, ты не болен, помощь не нужна ли» и так далее. Словом, повез меня к себе. Я как в ванной оказался, впервые за долго время, то расплакался даже, даже боялся душ включать – думал, снится мне это все. А уж когда поел, да то овала, то… Блин, знаешь, в такую минуту и отца родного продать готов будешь. Сидел, блин, жрал да доброго дяденьку благодарил, дурак чертов. А потом, когда этот дяденька меня в комнату отнес и там раздевать стал, то мне вообще пофиг было, что со мной будет и вообще. Накормлен, напоен, в тепле – что еще надо? Даже когда меня он там, ну, везде, начал… В смысле, ртом и губами, то вообще пофиг было. Тогда когда поставил меня в позу, ну, как его… Позу «игрушечной машинки, закатившейся под кровать»…
Сашке на мгновенье стало смешно от этой фразы, но, глядя в испуганные Сережкины глаза, смешинка исчезла сама по себе.
- Словом, больно было, ужасно, я плакал, а он, сука, меня все руками держал и сдвинуться с места не давал. Я лежал тогда и думал, блин, этот урод уснет и я убегу, черт с ним, лучше замерзну ночью в лесу каком-нибудь. А наутро проснулся – он как ни в чем не бывало и говорит, мол, если я хочу идти, то он даже задерживать меня не будет, а вот если захочу остаться…
- И ты, решил остаться, - догадался Сашка.
- А что делать? – горько возразил Сережка, - жить и драть охота постоянно, а остальное все - фигня и детский лепет. Сам посуди – и еды вдоволь, и питья всякого, видик, приставка «сега». К тому же в школу ходить на нужно. Живи от пуза… Ну, к тому же шмотки он мне купил, шорт, футболок, джинсы модные, куртку, вон, на висит, кстати, на гвоздике. Ну, а остальное… К боли я быстро привык, к ней легко привыкаешь через какое-то время. Единственное, когда он напивался, то мог и ремнем хватануть.
- За что?
- Да просто так… А в остальном – ну, жить можно, если только осторожно. Что, - усмехнулся горько Сережка, - думаешь, я скотина последняя, раз на такое решился? За руку со мной теперь здороваться мерзко, да и вообще…
- Нет, я не думаю так, - признался Сашка, - у тебя выхода не было тогда. И ты не виноват.
- Нет, - еле сдерживая слезы ответил Сережка, - скотина я последняя. Говорят, в тюрьме таких, как я, убивают – и правильно делают. Лучше бы я сдох.
- Значит, - парировал ему Сашка, - и я тоже скотина, ведь меня тоже дядя Олег чуть не…
- Да ты-то тут при чем? – рассердился Сережка, - ты вообще наивный маменькин сынок. Я вообще не понимаю, как ты живешь на свете, как тебя еще не прибил никто. Да ты по полю будешь идти, на котором будет одна-единственная лужа, и ты в ней умудришься утонуть. По глупости своей. А если упадешь – то не шишку набьешь, а голову разобьешь
Сашка почувствовал, как на глаза набегают слезы. Ну, зачем он так…
- Ну хочешь, возьми и бей, - не сдержался Сашка, - вон палка валяется. Зачем я такой нужен и кому? Никому, даже… Даже…
Даже мне самому, хотел сказать Сашка и не смог.
- Ладно, Санек, прости, - Сережка подошел к Сашке, присел рядом и обнял его за плечи, - просто не сдержался. Задолбали меня все эти извращуги. Чуть что – сразу готовы тебя нагнуть, а что мы при этом чувствуем, больно нам или нет, всем пофиг. Даже когда ты меня во сне, ну, лобызать стал – я перепугался до чертиков. Думал – нормальный пацан, а оказалось, что извращуга.
- Думаешь, мне легко от всего этого? – сквозь слезы ответил Сашка, - если даже родные родители меня возненавидели за это. А ведь мне всего тринадцать. Еще тринадцать, понимаешь? А что будет потом? Через год, два, десять? Может, и правда лучше, как твой Сашка, чтобы петлю на ветку и все.
Сережка, перепугавшись, обнял Сашку.
- Дурачок, - только и вымолвил он, - вроде и ровесники мы с тобой, а все же ты еще такой малыш. Нет, Сашка, тебя одного бросать нельзя, иначе ты и взаправду сгинешь насовсем.
- Да брось ты, какой я…
- Да хороший ты пацан. Жаль, что не девчонка.
- А то что? Влюбился бы в меня? – сквозь слезы улыбнулся Сашка.
Сережка покраснел и отвернулся.
- Ну вот еще, удумал. Влюбиться в мальчишку. Нет, просто.
- И Колька так же говорил, знаешь, - признался Сашка.
- Какой Колька?
- Сажнов, я тебе рассказывал.
- А… Ну, значит, хороший он пацан, этот Колька, - вымолвил Сережка.
- Да самый лучший, - горячо ответил Сашка, - и… Ну и ты, самый лучший тоже.
И правда ведь, Сережка замечательный, думал Сашка. Немного несдержанный только.
- Ладно заливать, - рассмеялся Сережка, - слушай, а погода-то распогодилась. Пойдем погуляем, на рынок сходим, может «Леший» твой рюкзак нашел уже. А на обратке к «англичанину» забежим, пирожков купим, с повидлом объедение просто.
- Какому англичанину? – не понял Сашка.
- Да, к дяде Валере. Он учителем английского работал несколько лет, а потом их сократили всех. А кликуха осталась.
- Ладно, только пить хочется. Лимонад есть еще?
- Не-а, - улыбнулся Сережка выливая в рот последнюю каплю.
Больше попить не было ничего, кроме кефира. Но кефиром не напьешься. Сашка осмотрелся – в самом углу чердака что-то будто бы поблескивало. Это оказалась початая бутылка с водой, той самой, что дал им дядя Валера с собой. Видимо, кто-то из них во сне задел стоящую рядом бутылку и она закатилась в дальний угол. И она была как раз кстати. Откупорив бутылку Сашка за один присест выдул все содержимое.
- Ну ты и даешь, блин, - позавидовал Сережка, - в тебе можно огурцы солить наверное.
Дождик и правда прекратился, тучи разошлись и на небо выбежало радостное, по-летнему теплое, солнышко. Ребята, щурясь от ярких солнечных лучей, направились в сторону рынка.
- Слушай, а ты от дяди Олега сам убежал? – спросил Сашка
- Да, сам. Он напился как-то, в марте, кажется, у него на работе какие-то там нелады были, вот он и напился. А когда он напивается, то… А в тот день я еще и видик ему сломал. Ненароком – он фильм проигрывал, а потом что-то там щелкнуло и все, привет. Словом, дядя Олег схватил ремень и…
- Сильно он тебя? – стыдясь своих слов, будто он сам был к этому причастен, спросил Сашка.
- Да, прилично. Помнишь следы у меня на спине, ну, когда на карьере купались?
- Ты про бульдозер какой-то говорил.
- Вот. Дядя Олег и был тем бульдозером. Словом, бил меня, пока в глазах у меня не помутнело. Потом все извинялся наутро, а я, знаешь, даже подняться не мог, больно так было. Решил, что все, баста. Пожировал и будет. На другой день дождался, пока он не смотается на работу, собрался и деру дал. Ну, деньжат прихватил чуть, он деньги всегда под подушкой прятал.
- Слушай, а как ты меня-то нашел?
- О, да эта отдельная история. Мне тогда, как сказали, что ты разбился, я не поверил конечно. Думаю, враки это все. А из ментовки я все равно сбегу как-нибудь. Ну, привезли меня на вокзал, отвезли в отделение, посадили в «обезьянник» как преступника какого-то. Ну, думаю – подержат часок и выпустят, нафига им мальчишка понадобился. Да какой-то «нехороший человек» там нашелся и обо мне справки навел в централке своей. И выяснилось, что я такой-то и такой-то, сбежал из детдома. Стали из детдома ждать ответа, ну, чтобы за мной приехали. Как раз вчера днем это было. А тут сижу и слышу: менты и говорят, мол, что недалеко от города мальчишку какого-то мертвого нашли, вроде как возле жеде-станции.
- Ты подумал, что меня?
- Ага. Даже не знаю, что со мной случилось. Сижу, а слезы сами собой из глаз. Жалко тебя было, ведь из-за меня же ты…
Сережка не договорил и отвернулся.
- Сереж, - Сашка положил ладонь на Сережкино плечо, - ты не виноват. Это я же выпрыгнул, а не ты меня толкнул.
- Да, все равно. Ну, мент меня и спрашивает, мол, чего плачу. Я ему и отвечаю, что, мол, товарищ это мой, ну, друг то есть. Мент тот и сжалился, видимо, надо мной. Спрашивает, есть ли отец или мать. Я и ответил как есть, ну, что мать погибла, а отец сидит. И что в детдом мне никак нельзя, прибьют меня там.
- И он тебя отпустил?
- Да, сказал, чтоб бежал во всю прыть. Я и сбежал. Пока добрался до вокзала уже в ночи. Нашел ребят наших на вокзале, а «Рыжий», ну тот пацан, что с нами тогда на карьере был и говорит, что тебя видел, как ты в тачку садился только что. Тебе кричали, кричали, да ты, верно, и не слышал. Меня словно по башке дубиной съездили. Точно, спрашиваю, это Сашка был? Точно, говорит «Рыжий». А что за тачка, спрашиваю? Ну, он и сказал. И номер тоже, у него память фотографическая. Стих любой с первого раза запоминает. Ну я понял, куда ты там направился и с кем, а также что там тебя ждет. Пока добрался, блин, все ноги сбил. Бегу, а я сам думаю, ну вот ведь как получается, выжил пацан, а его теперь этот гад в оборот взял.
- А как ты решился его по башке съездить? Я бы так точно не сумел, - восхищенно ответил Сашка.
- Да, как-то само получилось. Да не пялься ты на меня как на шоколадный торт. Знаешь, больше всего боялся, что он тебя уже… Ну…
Да, с ужасом подумал Сашка, что было бы, если бы Сережка не успел вовремя. Тогда и правда, может, проще было бы, если бы он тогда разбился насмерть при прыжке из того проклятого поезда.

* * *

До рынка добрались довольно быстро, минут за пятнадцать. Внимание Сашки сразу привлекли две милицейские машины, стоящие невдалеке от входа. Невдалеке, на штабелях сложенных досок, сидели ребята. Среди них Сашка сразу заприметил «Лешего». Вид у всех был мрачный, кто-то просто сидел,, потягивая папироску, кто-то вполголоса переговаривался. «Леший» сидел в сторонке, задумчиво крутил в руках незажженную сигарету, и сидел, тупо уставившись перед собой, словно истукан.
- Привет всем, - поприветствовал Сережка ребят, - что мрачные такие?
Ребята не ответили, лишь кто-то искоса глянул в сторону «Лешего». Вроде бы как он должен ответ держать…
- Милиция приезжала, - выдавал «Леший» сухо, не глядя на ребят.
- Что случилось? Из-за тогдашнего события что-ли, с ящиками? – удивился Сашка.
- Нет, тут это, - ответил «Леший», словно собираясь с мыслями, - по поводу убийства…
- Какого убийства? – побледнел Сережка.
- Такого… Мальчишку убили, неподалеку отсюда, возле станции.
Сашка почувствовал, как земля от страха из под ног уходит.
- Кто? – стиснув зубы, выдавил Сережка, и, уже еле сдерживаясь, - ну же, кто? Кто, говори же?
«Леший» бросил изможденный, будто испуганный взгляд на Сережку и отвернулся, уставившись вновь в землю.
- Ну же, - сжимая кулаки продолжал Сережка.
Ответ «Лешего» Сашка услышал как в полусне.
- Толик.

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Сашка был уже вполне взрослым мальчиком, чтобы иметь представление о том, что такое смерть. Когда ему было 5 лет у него умер дедушка и он помнил нелепых людей в черных одеждах, как плакала мама на похоронах и как отец, мрачный и какой-то поникший, договаривался о чем-то с не совсем трезвыми дядьками на кладбище, чтобы они «все сделали как полагается». И еще непонятные разговоры старушек на поминках «Ох, Петр Евграфович так мучился в последние годы этой проклятой меланомой».
Но одно дело, когда умирает старый больной человек, а когда мальчишка? Причем не просто мальчишка, а твой товарищ… Тот, с которым ты лишь вчера делил единственное яблоко. С кем купался в карьере, резвился, веселился, забыв обо всем на свете. С кем ел невероятно вкусные чебуреки в кафе и, прощаясь, даже не думал, что ты прощаешься с ним навсегда.
«Вы с Сережкой не ссорьтесь, пожалуйста, потому что, когда ты совсем один на свете, то нельзя вот так, чтобы всех от себя отталкивать, без оглядки, понимаешь», вспомнил Сашка слова Толика.
- А ведь он тогда был совсем один. И никто, никто ему не помог, не, - прошептал Сашка, чувствуя, что слезы сами собой льются из глаз.
…Он не помнил, сколько еще сидел вот так, на каменном бордюре, поджав ноги и плакал, пытаясь как-то в душе смириться со смертью Толика. Пытался и не мог… Сережка, сам не в состоянии более сдержать слезы, обнимал Сашку за плечи, говорил что-то. Но Сашка не слышал… Или не хотел слышать…
- Менты говорят, - мрачно констатировал «Рыжий», что Толика задушили, а перед этим еще и… Ну это, как это, ин-за-си, из-на-си…
Сашка не понял даже, что с ним произошло. Словно какая-то неведомая сила, подгоняемая болью, страхом, всеми возможными, когда-либо существовавшими пороками человеческими, рванули его к «Рыжему». Сашка обхватил обеими руками «Рыжего» за горло, и, сжимая зубы, проорал ему в самое лицо:
- Прекрати, слышишь. Прекрати… Это вы.. Вы, каждый из вас… Вы его убили, здесь… Из-за вас он.. Из-за вас, сволочи… Гады… Га-а-а-а-д-ы-ы-ы-ы-ы…
…Его схватили за руки, оттащили в сторону, кто-то двинул по лицу. Он упал в пыль и почувствовал, как омерзительный песок хрустит у него на зубах, смешиваясь со вкусом слез и крови из разбитой губы. Он хотел броситься назад, на них, на всех. На «Лешего», на «Рыжего», на
Сережку, на всех. Рвать, на куски, бить до исступления. Ведь это они виноваты в том, что Толик погиб. Они не уберегли своего товарища, они виноваты в том, что он, Сашка, застрял в этом проклятом городе, они виноваты в том, что он чуть не стал жертвой дяди Олега. Только они… Они все… Это они убийцы.
- Сволочи, я вас… Я всех, - закричал Сашка, нащупывая в придорожной пыли какую-то палку, и, сжав ее до боли в кулаке, бросился вперед.
Но сильный, хорошо поставленный удар «Лешего» сбил его с ног.
- Всех у…., - прошептал несчастный Сашка и потерял сознание.

* * *

… Сначала он не понял, где находится. Беленый потолок, крашеные стены, огромные, чуть приоткрытые окна, за которыми буйствует зелень старых лип, берез и кленов. Он что, спал? Где он находится?
- Ну что, проснулся, наконец, - раздался чей-то добродушный мужской голос.
Мальчик взглянул направо – возле стены, на стуле, сидел светловолосый мужчина средних лет, в светло-сером костюме. В руках у него был блокнот. Сашу больше всего поразил цвет волос мужчины – белый, будто выцветший на солнце или крашеный. Вид у мужчины был вполне добродушный и Сашка успокоился.
- Где я? Вы… Вы… Кто?
- В городской больнице, в отдельной палате, в отделении психиатрии.
- Но почему я…
В голове у Сашки от страха все смешалось… Мысли, события. А главное – воспоминания.
- Ты помнишь, что произошло?
- Я, - Сашка силился вспомнить, - помню, что… Да, Толик… Нам сказали, что его… Его…
На глазах опять выступили слезы.
- А больше не помнишь ничего? Как бросился душить товарища, как бросился с дубиной на ребят?
- Что? – потрясенно спросил Сашка.
Он и правда не помнил. Ничего…
- Значит, не помнишь? – спросил мужчина.
- Вы не верите? Но я честно, я…
- Верю, моя профессия – верить людям. Да, давай представимся – я Ильмар Каан, следователь прокуратуры из Москвы. А ты Саша, я знаю. Саша Севостьянов.
- Вы… Следователь? – испуганно спросил Сашка.
- Да. Кстати, пусть тебя имя мое не пугает. Вообще, я из Прибалтики, но с детства живу в Москве.
- Но что, зачем вы… Я ведь ничего не сделал, - выдавил испуганный Сашка.
- Верю. А также верю, что ты не помнишь того, что сделал.
Все они так говорят, подумал Сашка. А потом.
- Думаю, ты не против поговорить со мной? Я понимаю, что ты устал, но все же… У меня к тебе несколько вопросов. Прежде всего, относительно твоего товарища… Толи, точнее (мужчина сверился с блокнотом), Анатолия Петрова, 1984 года рождения, найденного убитым три дня назад…
- Толик, он, - начал Сашка, но слова застряли у него в горле.
- Дело вот в чем. Ты уже мальчик взрослый,- ответил мужчина, - потому постарайся понять. В крови твоего товарища нашли приличную дозу… Скажем так, препарата… Препарат этот в небольших дозах может вызвать галлюцинации, кроме того у детей с еще неразвитой нервной системой может вызвать приступы, скажем так, немотивированной агрессии.
- Зачем вы мне это…
- А затем, что следы этого препарата найдены и в твоей крови. Они же были обнаружены полгода назад, в крови Александра Каякина, тринадцати лет, тело которого обнаружили полгода назад в пригороде Кирова.
Сашка почувствовал, как у него все сжалось внутри. Что за бред такой? Что за препарат?
- А этот препарат, он…
- Наркотик, сильного действия. Действие его многократно усиливается в случае смешения с алкоголем в крови, особенно крепким. Но тебя этот аспект дел не касается, я думаю.
- Но я…. Я не наркоман, я даже когда одноклассники мои, в прошлом году сигареты курить пробовали на школьном дворе, то не пошел с ними, - волнуясь, испуганно лепетал Сашка.
- Тогда как этот наркотик попал к тебе в организм? Это первый вопрос. А второй – кто его тебе дал?
- Да я ни с кем не…
Слова невольно застряли в Сашкином горле… Как же он раньше не догадался. И эта догадка резанула его по сердцу так сильно, как не могла бы, казалось, и самая острая бритва.
Сережка… Только он мог что-нибудь ему вколоть, пока он спал… И тот Сашка, его тезка. Ведь Сережка был последним, с кем виделся Сережка. Может, он его и…
Нет, Сережка не мог. Он ведь настоящий товарищ, он спас его от дяди Олега. И вообще…
Неужели он не такой. Неужели он, как и Ванька… Как Ванька… Водил его за нос все это время. Но зачем ему это было нужно?
- Ладно, ты подумай пока. А я пока тебя оставлю… Кстати, твои родители должны к тебе приехать…
Но Сашка не слышал этих слов. Он все думал о Сережке…
- Это мог быть Сережка. Только он, - выдавил Сашка.
- Сережка, ээээ… Сергей Котов?
- Да, кажется.
- Котов… Да, тот, который сбежал…
- Откуда сбежал? – испугался Сашка.
- Из милиции... Его, как свидетеля, препроводили в отделение, а он оттуда сбежал. Попросился в туалет и, как это у вас говориться, сбрызнул. Ничего, его мы найдем.
- Значит, это Сережка…
Потолок будто качнулся над Сашкиной головой. Но почему так все происходит? Почему именно с ним? А Сашка думал, что Сережка настоящий товарищ… А он мерзавец…
Ванька… Ты говорил тогда о том, что мы обречены на одиночество. Даже самый близкий товарищ никогда не поймет нас тобой, потому что он всегда найдет способ тебя предать, оставить, бросить и втоптать в грязь.
Только мы с тобой, Ванька, были настоящими. Только мы…
- Ладно, отдыхай пока. До приезда твоих родителей ты пока побудешь здесь. Кстати, тут к тебе пришли.
- Кто? – удивился Сашка.
Открылась дверь и в дверном проеме показалась лохматая голова «Рыжего». Выглядел он испуганно.
- Привет, - попытался улыбнуться он.
- Ладно, не буду вам мешать, общайтесь, - бросил следователь и вышел.
Повисла немая пауза.
- Слушай, я на тебя не обижаюсь, ты не думай, - ответил «Рыжий», садясь рядом, - и ребята тоже. Милиционер сказал, что тебя накачали чем-то, типа наркотика какого-то…
- Да, это, - глухо выдавил Сашка, отворачиваясь, - наверное, Сережка.
- Думаю, это не он. Когда тебя вчера «Леший» вырубил, то Сережка сам потом на него бросился, тебя защищать. Досталось ему тоже, разнимать их пришлось.
- Сережка – и на «Лешего»? – поразился Сашка.
- Ага.
Тогда он ничего не понимает. Да и вообще тут все не понятно с самого начала.
- Он из милиции сбежал, ты слышал? – спросил Сашка.
- Да, слыхал уже, он ведь ко мне прибегал. Кстати, это он просил меня тебя навестить, узнать как ты.
- Сережка? – удивился Сашка.
- Ага. Он сам все хотел прийти, но боялся, что милиция его схватит. Он же их боится как огня.
- Где он сейчас?
- Не знаю. Я ему как про тот велик сказал, так он и смылся…
- Какой велик? – не понял Сашка.
- Да, я же не сказал тебе… За день до того, как Толик… В общем, мы с пацанами тогда на вокзале машины мыли. Тут Толик прибежал, обеспокоенный, вас с Сережкой спрашивает. А вас не было тогда. Я ему, мол, что такое. А он и говорит, что какой-то велик нашел, за гаражами, ну, где стройка идет. Какой велик…
- Велик, - пробормотал Сашка…
И вдруг… И эта мысль будто огорошила его по голове, да так, что голова закружилась… Велик… Ведь тот приятель Толика на велике был, как его – Данька, кажется. Неужели…
- Слушай, мне Сережку найти нужно… Срочно.
- Да он, наверное, на чердаке сейчас чалится. Или может велик тот ищет.
Нужно найти Сережку и поделиться своими догадками. Если и правда он не виноват в том, что…
Может, это он, Сашка, ошибается?
Больше всего ему сейчас хотелось, чтобы все было именно так.
- Слушай, «Рыжий», мне смотаться отсюда нужно.
- Как? – удивился «Рыжий».
- Не знаю, впрочем…
Сашка выглянул в окно. Второй этаж, не так высоко. Выходит окно в запущенный больничный сад. Это хорошо. А буквально в метре от окна растет раскидистый клен. Это вообще здорово.

- Слушай, выгляни там… Посмотри, не идет ли кто, - волнуясь, попросил Сашка, - и еще, это, прости... Мне одежда твоя нужна.
- А сапоги и мотоцикл - нет? – с сарказмом ответил Рыжий.
- Ну, пожалуйста… Я же не могу голым по улице бежать, в одних трусах. А мою одежду забрали. Слушай, это важно очень, ради Сережки. И ради Толика.
«Рыжий» нахмурился, недовольно хмыкнув.
- Ладно, что не сделаешь ради хорошего дела, - согласился «Рыжий», снимая с себя потертые шорты и футболку. Только…
- Что?
- Вообще, меня Костя зовут, Костя Синицин, а не «Рыжий», - улыбнулся он.

* * *

Через десять минут Сашка во всю прыть несся по залитой жарким послеполуденным солнцем улице. Так, размышлял про себя Сашка, стараясь не сбиться с ритма. Сейчас до вокзала, а там найти Сережку. Может, кого из ребят встречу… Но, в конце концов, сначала на чердак не мешает заскочить.
На чердаке Сережки не было. Так, значит остается одно – вокзал.
Блин, хорошо еще, что «Рыжий», ой, Слава по комплекции почти как он, Сашка. И одежда его пришлась впору.
До вокзала Сашка еле добежал. В боку покалывало, лицо все горело, будто сковородка. Но времени отдыхать не было. Эх, ладно, может к дяде Валере забежать, его пирожковая как раз рядом? Он-то точно может знать, где Сережка.
У «Пирожковой» было безлюдно. Да и кому в голову в такую жару захочется есть.
- Дядь Валер, - Сашка сунул голову в окошко, - здрасьте.
- О, Саша, - удивился дядя Валера, - заходи, гостем будешь. Как сам? Как, оправился после того удара?
- Ага. Да, дядь Валер, а Сережку вы не видели?
- Сережку – нет. А что такое? – осведомился дядя Валера.
- Да, это самое… Вы слышали о Толике?
- А, да, славный мальчуган был, - горько ответил дядя Валера.
- Да, тут дело такое. Понимаете, Толик, ну, перед тем, как… Как с ним это случилось. Он велик нашел, понимаете? Ну, я не уверен, но мне кажется, что это тот велик, который у Даньки был, его друга, ну, того мальчишки, что пропал прошлым летом. Я хотел Сережке рассказать об этом. Может…
Дядя Валера побледнел.
- Ты уверен?
- Да точно вам говорю.
- Так, тогда надо действовать, - ответил дядя Валера, поднимаясь, - Сережку ты позже найдешь. Нужно в милицию, к следователю. Немедленно.
- А где милиция?
- Пойдем, я тебя отвезу? - ответил дядя Валера, - у меня знакомый следователь работает, это в десяти минутах езды.
- Пойдемте…
Сашка запрыгнул в душный салон 412-го «Москвича». Да, дышать нечем, ну да ничего, он потерпит.
- Жарковато тут, - ответил дядя Валера, трогаясь с места, - бракоделы эти, блин, оставил им три дня назад машину, чтобы стеклоподъемник починили, ну, и еще кое-что по мелочи, а они повозились, повозились, деньги взяли, а сделали криво и косо. Утром машину из сервиса забирал, все работало, а сюда трогаться собрался было – глядь, а он опять заедает. Так что извини, придется потерпеть в духоте. Может, попить хочешь?
- Ой, здорово было бы.
Дядя Валера протянул Сашке бутылку с минералкой. Откупорив бутылку Сашка сделал глубокий глоток и…
Господи… Что же это? Как же он раньше не догадался? И эта мысль буквально парализовала его. Весь ужас от осознания всего того, что раньше он не замечал, не обращал внимания.
Вода… Ну, конечно… Он пил тогда воду, перед тем, как они с Сережкой пошли на рынок. И тогда, ночью, когда ему приснился тот страшный сон, в котором был Ванька. Перед тем, как лечь спать, он пил ту воду…
Вода… Вот как тот препарат попал ему в организм. Но тогда… Тогда…
В салоне было невероятно душно, но Сашка почувствовал, что его всего трясет от страха, разливающегося смертельно холодной пеленой по всему телу. Он вспомнил Ваньку с пистолетом, направленном на него. Даже тогда ему не было так страшно. Даже тогда…
И сломанная машина… Как он не подумал сразу. Вот почему Толика нашли возле платформы. У убийцы просто не было возможности вывезти тело за город, так, как он это сделал с…
Вот он – убийца. Дядя Валера…
Так, главное сейчас не волноваться. Нет… И…
Только почему так спать охота?
- Можете остановить? – помертвевшим голосом попросил Сашка.
- А что такое? – улыбнулся дядя Валера, сворачивая во двор.
- Укачивает. И голова…
- А ты водички попей, и легче станет.
- Я не… Не…
Сашка вырубился, уронив голову на грудь. Бутылка выпала из его ослабевших пальцев и ее содержимое разлилось по душному салону.
- А ты боялся, - криво усмехнулся дядя Валера, - сильнодействующее снотворное никогда не подведет.

* * *

Когда Сашка пришел в себя, то сначала подумал, что это ему снится. Он лежал в мягкой густой траве, возле какого-то дерева. Вокруг него расстилался густой лес, настолько густой, что сквозь листья еле-еле пробивались солнечные лучи. Он попытался двинуться, но движение отозвалось резкой болью в руках и ногах.
Он связан? Опять? Это уже начинает надоедать, неожиданно подумал Сашка, злясь на самого себя.
- Ну что, как ты там? Живой? – спросил дядя Валера.
- Пустите меня… Пожалуйста, - прошептал несчастный Сашка.
- Ну, это мы обсудим позже. А теперь… Давай-как помогу тебе.
Он приподнял Сашку и помог ему сесть, прислонив связанного мальчика к стволу дуба. Сашка поморщился от боли в запястьях.
- Это вы…. Вы убили? – шептал Сашка.
Ему уже не было страшно. И слез на глазах тоже не было. И вообще – ему уже было все равно.
- Это они сами себя убили, мой мальчик. Я им лишь помог. Просто помог, - улыбнулся дядя Валера.
- Вы ненормальный. Ненормальный, как… Ай…
Сашкино лицо обожгла пощечина.
- Не смей, сопляк, называть меня так, слышишь? Не смей, слышишь? – рычал дядя Валера, - да, это они виноваты во всем. Твой тезка, Саша, был милым, замечательным мальчиком… Я в нем души не чаял и, если бы не эта проклятая старуха, приходящаяся мне матерью, то я бы его взял бы к себе. Но потом он связался с этими… Мать их, сорванцами. С «Лешим», с Сережкой. Чему он от них только ни научился. И потом шантажировать меня вздумал, сопляк, деньги требовал за свое молчание относительно наших отношений. А я ведь ему даже больно не сделал ни разу, все по личному уговору. Он даже пытался «Лешего» подтянуть, но «Леший» оказался благоразумнее и не стал на это дело подписываться. Спросишь, откуда я об этом знаю? Поверь мне, Саша мне все рассказал перед тем, как все закончилось. Он ведь повесился, ты слышал?
Сволочь, поганая гадина. Сашку всего трясло, но не от страха, а от ненависти к этому гаду.
- А Даньку вы тоже?
- С Даней случайно получилось. А всему виной эта его страсть к ранним тренировкам. Зацепил я его случайно своим «Москвичем», вылетел на своем велике сорванец на дорогу и прямо передо мной. К счастью, на безлюдной улице дело было. Не видел нас никто. Ударился он головой сильно, сознание потерял. И я решил не рисковать.
- Вы его… Тоже?
- Ну, помог, да. А тело вывез и закопал, я даже сейчас не вспомню где. Ну, а велик спрятал. Хороший велик, заграничный. Я думал, припрячу пока, а потом продам. Спрятал за гаражами.
- А его Толик нашел, да?
- Да, по гаражам лазил, любил он это дело, и нашел. К счастью, у него хватило ума не бежать в милицию, а прибежать ко мне. Я ведь заботился о Толике, деньгами помогал, при отце-пьянице-то не особо забалуешь. Ну и…
- Вы его из… Изна…
- Ну, это моя слабость маленькая… Поверь, я его не хотел убивать. И больно ему не было – чуть-чуть волшебной водички, петля на шею и…
- А вывезли вы его не на машине, так как она была в ремонте. Потому и бросили у платформы как…
- И главное, что не так далеко от дома. Ночью дело было, нас никто и не увидел. Браво, мой мальчик. Тебе бы сыщиком работать, но увы…
- А Сережка? Вы и его?
- Сережку я не видел, мой мальчик. Так что он жив. Пока еще жив. А теперь, мой милый, ты мне ответишь на один вопрос. Кто еще знает о велосипеде?
В глазах у Сашки потемнело. Ну вот, сейчас начнется. Как в фильме том. Когда героя хватают враги и начинают задавать вопросы, а герой молчит. И тогда враги…
- Ну, молчать будем или как? Ведь у меня есть способы развязать тебе язык.
И этими словами дядя Валера достал из кармана перочинный ножик. Сталь хищно сверкнула в лучах солнца.
- Никто, только я. Это только я…
- Но ведь тебе кто-то сказал об этом. Не Толик же сам? Ведь так? Кто это? Сережка?
Сашка судорожно собирался с мыслями.
- Мне Толик записку написал. Она на чердаке, там осталась… Честно, проверьте.
Главное, чтобы он не подумал ни на кого. Ни на Сережку, ни на Славу, ни на кого из ребят. Пусть с ним делает что хочет. Ему все равно уже…
«Доверься ему. Тому, кто придет» вспомнил Сашка Ванькины слова из того сна.
Значит, вот что он имел в виду.
- Знаешь, - улыбался дядя Валера, - а я тебе верю. Верю, что ты честный и умный мальчик. Поэтому, знаешь… Из уважения к Толику, которого я безумно любил и буду любить, я с тобой решу все по-быстрому.
С этими словами дядя Валера достал из багажника веревку и свернув из нее петлю, забросил один конец веревки на дерево. Сашка безучастно наблюдал за ним.
Сашке уже было все равно… Что с ним сделают. И если придет конец, то и пускай. Все равно он уже никому не нужен на свете. Даже Сережке… У которого есть еще на свете те, кому он, Сережка, нужен. Есть отец, есть ребята. Нормальные, не такие, как он, Сашка…
А таким, как он, места тут нет. И не будет…
Поскорее бы уж…
И тут…
- На землю, быстро !!! Лежать !!! Вы окружены !!! – тишину лесной чащи пронзил громогласный, очень знакомый голос.
Остальное Сашка помнил как в полусне. Выстрелы, падающий дядя Валера, держащийся за раненое плечо. Милиционеры, люди в белых халатах. И Сережка, плачущий, которого буквально силой удерживали милиционеры:
- Сашка… Сашка, только не умирай, Сашка… Пожалуйста…
Если бы ты знал, Сережка, что он уже… Давным-давно умер для всех.
Только понял он это только сегодня.

* * *

- А еще мой папа вышел из тюрьмы оказывается. Представляешь, еще месяц назад. Нашли тех гадов-грабителей и они все признали. А отец все это время у тети Риты жил, тетя Рита с мужем развелась еще зимой. И теперь они вместе. Отца на работе восстановили. И я к нему жить переезжаю. Правда, в школу ходить придется, блин, - тараторил Сережка.
Сашка лежал в больничной палате, возле окошка. За окном был яркий солнечный день, ласково пели птицы, слышался гомон ребятни, играющей на детской площадке по соседству с больницей. Вот уже несколько дней он лежал, безучастный ко всему. К слезам матери, которая приехала на днях и не отходила от его постели целые сутки, пока врачи чуть ли не силком заставили ее отправиться в гостиницу и поспать. К следователю, к Сережке, к ребятам, которые приходили навестить его.
- Я тогда, когда узнал о велике, в гаражи побежал. Все искал, искал. А пацаны сказали, что какого-то мужика видели на «Москвиче». И я сразу подумал, а может, это он был дядя Валера. Я в милицию побежал, думал, черт с ним, поймают – пускай, зато расскажу все, как есть. А там уже народ как на ушах стоит. Оказывается, в ту ночь, ну, когда Толик, в общем… Словом, видел он дядю Валеру с мешком каким-то, ночью. Ну, мужик значения не придал всему, а когда узнал, что Толика нашли на станции спустя несколько дней, то сразу в милицию побежал. Милиция «план-перехват», то да се. Словом, я тому следователю в машину, мол, друг у меня там погибает, меря с собой возьмите. Ну он даже вопросов задавать не стал. А в машине, ну, когда начал расспрашивать о наркотике том, ну я и вспомнил о воде той, что ты пил. И все сразу сложилось в домик, как говорит тот следователь.
Сашка молчал, лишь в уголках его глаз замерла маленькая, еле заметная глазу слезинка.
- Сашка, ну что с тобой? Почему ты все молчишь? – дрожащим голосом лепетал Сережка, - я ведь для тебя… Ну, хочешь, принесу тебе что-нибудь? Хочешь, лимонада или еще что? Я ведь не сержусь на тебя, это ведь не ты, а тот наркотик виноват. Мы ведь друзья, ты и я, и нас двое, да? Хочешь, я с тобой куда угодно, хоть в Москвы твою, хоть куда, а? Хочешь, ну, если тебе так нравится, ну… Хочешь я для тебя это сделаю. Ну, только скажи хоть слово. Ну, скажи же…
Отворилась дверь и в комнату вошла врач с каталкой, на которой были разложены медицинские препараты.
- Все, посещение окончено. Мальчик, выйди, пожалуйста.
- Сашка, - уже не в силах сдерживать слезы кричал Сережка, которого врачиха, крепко держа за руку пыталась вывести из кабинета, - Сашка, пожалуйста… Только скажи, ну хоть словечко. Пожалуйста…
Наутро Сашка исчез. Его больничная койка оказалась назастеленной, вещи нетронуты. Свидетели видели мальчика, по описанию похожего на Сашку, на вокзале, у билетных касс. Говорят, что примерно месяц спустя, мальчика, похожего на Сашку, видели где-то у районе Дагомыса, на причале. Но больше никаких следов не нашли.
А спустя несколько дней после исчезновения Сашки исчез и Сережка. Милиция обыскала весь город, но никаких следов мальчика обнаружено не было. По городу поползли тревожные слухи о том, что настоящий «убийца» так и не был пойман. Но никаких подтверждений этому получено не было.
Говорят, что человек продолжает жить на свете лишь когда он кому-то по-настоящему нужен, не на словах, а на деле. И даже если среди миллиона человек найдется лишь один такой человек, то судьба свяжет эти судьбы навеки.
И уже никогда не даст их разорвать, ни за что на свете.
А может, это всего лишь сказки…

P.S. Внимательные читатели наверняка заметили в этом произведении несколько отсылок к рассказу «Профессия-фотограф»:
Во-первых, четырнадцатилетний Ильмар из «Профессия-фотограф» и взрослый Ильмар Каан в этом произведении – это один и тот же человек.
Во-вторых, упоминание следователя о наркотике, чей эффект «многократно усиливается в случае смешения с алкоголем» является косвенным намеком на то, что гибель мальчика на озере по вине не способного контролировать свои действия фотографа была неслучайной и, вполне возможно, что конъяк, который пил фотограф, содержал наркотик. Кстати, погибшего мальчика из «Профессия-фотограф» зовут Сережкой, равно как и одного из героев этого произведения, но, замечу, что это два разных героя.
В-третьих, фотограф из произведения «Профессия-фотограф» вспоминает, что после своей встречи с Ильмаром в 1964 году неоднократно предпринимал попытки найти Ильмара, который вернулся с дядей в Прибалтику, но найти Ильмара так и не удалось. Вместе с тем, в этом произведении следователь Ильмар рассказывает, что живет в Москве с детства. Следовательно, Ильмар лжет Сашке Севостьянову. Зачем нужно было лгать Сашке и не является ли эта ложь частью большей лжи, в которую оказался втянут Сашка, неизвестно. Во всяком случае, последующее исчезновение Сашки и Сережки, как основных фигурантов данного дела косвенно намекает на связь убийцы с Ильмаром, а также на то, что исчезновение Сашки и Сережки – отнюдь не случайное стечение обстоятельств. А может, это всего лишь домыслы, вам решать.
Во всяком случае, я искренне верю, что Сашка и Сережка живы и здоровы.

P.P.S. В произведении есть маленькая отсылка к произведению «Похищенные» - «Рыжий», он же Костя Синицин, и отец главного героя, Славы Синицина, из «Похищенных» - это один и тот же человек. Кроме того, в «Похищенных» главные герои упоминают о человеке, по вине которого в озере утонул мальчик, а сам «человек» после этого сошел с ума и утопился. Этот «человек» и есть фотограф из произведения «Профессия-фотограф». Кстати, то, что о факте гибели Сережки в произведении «Профессия-фотограф» становится известно главным героям, является еще одним подтверждением гипотезы о причастности «некоего стороннего наблюдателя» к событиям произведения «Профессия - фотограф», коим вполне мог быть Ильмар Каан.

 

ЗАПИСКА 2. ПОСЛЕДСТВИЯ (совместно с Экзаром Куном)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Он бежал вперед, задыхаясь на бегу, чувствуя, как сердце буквально выскакивает у него из груди. Ноги заплетались, будто хотели за мгновение задержать своего хозяина, ветви деревьев цеплялись за его одежду, словно стремились сорвать ее с мальчика. Он бежал без оглядки, не видя окружающих его темных лесных зарослей, в густой листве которых притаились страшные неведомые ему хищники. Он был один, а кругом – кругом были только они. Враги…
Казалось, что тропинка сейчас выведет его на опушку. И правда, порой, за очередным виражом тропинки, сквозь плотное покрывало листвы, нет-нет, да и блеснет светлое пятнышко лесной прогалины. И тут же вновь исчезнет, оставит вместо себя плотное темное кольцо. Которые все сильнее и сильнее сжималось вокруг до смерти перепуганного мальчика.
Наконец, впереди блеснуло еще одно светлое пятнышко, затем еще, еще… И вот деревья расступились, отодвинулись, как бы выталкивая из своего темного жерла фигурку до смерти уставшего мальчишки. Выталкивая на небольшую, залитую ярким солнечным светом, полянку.
Мальчик огляделся по сторонам, щурясь от нестерпимо яркого солнца. И увидел их…
Мальчишек. Ребята, сгрудившись в небольшую кучу, стояли, повернувшись к мальчику спинами. Их лиц он не видел, хотя профили некоторых ребят он сразу узнал. Да, конечно, вон Костя-Рыжий, Леший, еще какие-то ребята, имен которых мальчик не знал, но помнил их по рынку.
Мальчики стояли, низко опустив головы, что-то пристально рассматривая перед собой. На мальчика они не обращали никакого внимания. Будто его тут и не было.
- Ребята, это я, - окликнул их мальчик.
Ему не ответили. Даже не обернулись на его крик.
- Это же я, - снова окликнул мальчик, - я, Сашка Севостьянов.
Среди ребячьих голов мелькнула знакомая Сережкина макушка.
- Эй, Сережка, я тут. Сережка, - кричал Сашка, не понимая, почему никто не реагирует на его крик.
С трудом протискиваясь сквозь толпу ребят Сашка, наконец, протиснулся к центру кольца. Тут он и увидел Сережку. Сережка стоял, низко опустив голову, как и остальные мальчишки. А у его ног, в густой траве, лежал Толик. В привычной Сашке футболке-безрукавке и матерчатых шортиках. Ноги и руки Толика были покрыты целой сетью ссадин и синяков, а к голой коленке прилип маленький березовый листик. Глаза Толика были закрыты. Но на эти детали Сашка обратил внимание не сразу. Это случилось потом, через миллион-миллионов мгновений после. После…
Из уголка рта Толика тоненькой струйкой сочилась кровь.
- Толик, - вырвался из Сашкиной груди полный ужаса шепот.
В непонимании всего происходящего Сашка взглянул на Сережку. И Сережка поймал его перепуганный взгляд, одарив Сашку холодно-презрительным, полным ненависти взором.
- Сережка, я, - начал Сашка, но Сережка перебил его.
- Зачем, Саш? – прошептал Сережка сквозь зубы.
- Что? – не понял Сашка.
- Зачем ты убил Толика? Что он тебе сделал? – дрожащим голосом процедил Сережка.
Сашка покачнулся от осознания ужаса всего сказанного сейчас.
- Это… Это не я, - шептал Сашка, - Сереж, ты же помнишь. Это все дядя Валера сделал.
- Это все ты… Ты убил Толика. Ты, приехал в наш город, чтобы убить Толика. И Даньку. И остальных ребят… Ты… Ты…
- Нет, это не я… Не я, не я, - кричал, задыхаясь в слезах, Сашка.
Почему они его не слышат? Почему не верят? Почему не понимают? Он оглянулся.
- Это все ты, - шептал Рыжий, невидящим взглядом сверля Сашку.
- Ты, - презрительно хмыкнув, подытожил Леший.
- Ты.
- Ты.
- Ты, - неслось уже со всех сторон, било мальчика по вискам жгучей нестерпимой болью.
Что происходит? Как вырваться из этого кольца? – размазывая слезы по лицу, колотился Сашка. Нужно бежать, прорываться из этой ловушки. Но ребята все сильнее и сильнее сжимали кольцо вокруг Сашки.
- Тебе не кажется, - снова раздался жесткий Сережкин голос, - что жизнь трех ребят – слишком высокая цена, чтобы закадрить какого-то там пидараса с рынка.
- Я не… Я же не… - пытался объяснить Сашка, - он меня похитил… Я не хотел. Я не хотел… Не хотел…
Господи, что он несет? Что – не хотел? Ведь он не убивал, это все дядя Валера, это все… А-а-а-а-а-а-а-а-а.

* * *

Сашка дернулся, спросонья озираясь по сторонам. Его окружала обволакивающая синева сумерек. Неужели он заснул? Да, немудрено тут заснуть – после двух бессонных ночей, да еще и под мерный перестук колес пассажирского поезда…
Сашка выглянул в окно купе. Ни черта не видно. Лишь темные тени деревьев проносились мимо, из-за неровных вершин которых выглядывали просветы оранжево-розового заката. Отодвинув в сторону свернутый полосатый матрац и, брезгливо покосившись на кучу сваленного в углу грязного постельного белья, мальчик спустил ноги на холодный пол и, нащупав кроссовки, принялся обуваться. Да, ехать в купе проводника – не самое приятное, что может случиться с тобой в пути. Впрочем, нашел чему жаловаться, подумал Сашка? Какую-нибудь неделю назад он не брезговал спать на голом полу чердака.
Где-то там, на краю сумерек, остался Киров. И Сережка. При воспоминании о Сережке Сашка вновь загрустил. Ведь он даже не простился с другом.
Ничего. Главное – что теперь его, Сашку, никто не найдет. Ни родители, ни органы опеки… И даже проклятый Ильмар Каан.
При воспоминании об Ильмаре Сашку передернуло от наползающей из небытия отступившего сна ужаса.

* * *

…Сережка уже час как ушел. Сашка, забравшись с ногами на широкий подоконник, безучастно смотрел на улицу. Шел сильный дождь. Сквозь беспросветную пелену дождевых капель, стекающих неисчислимыми потоками по стеклу, виднелся небольшой участок больничного дворика, заросшего тополями. В углу дворика сиротливо притулился старенький «Рафик» скорой медицинской помощи. Думы Сашки были невеселыми. Ну, вот, не сегодня-завтра за ним приедут родители. А дальше… Дальше – суд над дядей Валерой, на котором ему, Сашке, тоже отведена не самая последняя роль – роль свидетеля. А также – пострадавшего. Сашка с дрожью представлял, какие вопросы будет задавать ему судьи и адвокаты. Расскажи, мальчик, что он с тобой делал, как он это делал и что ты при этом чувствовал. Заставляя вновь и вновь переживать ужас тех часов. А потом – родители заберут его с собой в Москву и уже там, в Москве, решится его судьба – стать очередным заложником психиатров, которые будут пичкать его всякими препаратами, пытаясь сделать его «самым нормальным мальчиком», а не тем, кем его сделали проклятые извращенцы Ванька Павленков с Колькой Сажновым. Ведь ты всегда был хорошим, послушным мальчиком, а вот они, эти извращенцы, заставили тебя думать, что ты «не такой, как все». Что тебе нравятся мальчики, словно они не мальчики, а девочки. Ведь это ненормально, ведь ты же не хочешь на всю жизнь остаться извращенцем, чтобы тебя все ненавидели, били тебя, унижали, издевались? Ты же хочешь стать нормальным, как все?
Мамочка, ты никогда не понимала меня… Я всегда был нормальным, всегда… Просто я… Мне нравится Ванька. И Колька Сажнов. И Сережка, он тоже. А еще Толик. Я не понимаю еще, что это все значит, но я не могу скрывать всего этого от тех, кто меня понимает. Тех, кому я еще нужен на этом свете. А, может быть, ты полагаешь, что все эти «нормальные» люди, что окружают тебя на работе, в метро, те, что вместе с тобой спешат каждый день на работу/с работы – что все они «другие», не такие как я? Или они просто убедили всех остальных, что они «нормальные»?
А я не хочу, не хочу врать, притворяться, что я не такой, как вы, - сжимая кулаки твердил себе Сашка. И не буду.
Кто знает, мучительно думал Сашка, если бы Ванька тогда пристрелил бы его, Сашку. Может, тогда ему стало бы легче. Наконец-то легче?
Но потом был Киров. Знакомство с Сережкой. И Толиком. Которого уже не вернуть.
Почему все так происходит? Почему, где бы он, Сашка, не появлялся, всегда происходят какие-нибудь беды. Почему там, куда злая судьба заносит несчастного, забитого всеми Сашку Севостьянов, страдают люди. И не какие-то там люди, а мальчишки?
Или это он, Сашка, несет смерть на своих плечах, подобно ангелу смерти? Снимая с себя частицы боли и отдавая ее, эту боль, невинным мальчишкам… Ваньке. Кольке, Толику, Сережке? Глупости, думал Сашка. Но, все же – в этих глупостях кроется что-то истинное. Непонятое им до сих пор…
- О чем задумался, гражданин хороший? - прервал его веселый оклик.
Сашка обернулся – в дверях стоял, улыбаясь. Ильмар Каан. Тот самый следователь из Москвы.
- А, здравствуйте, - невесело улыбнулся Сашка.
- Ну, привет, привет, - ответил Ильмар, запирая дверь за собой и присаживаясь на стул рядом с Сашкой, - а я захожу, смотрю, сидишь и думы думаешь. О бренности всего сущего небось? Или стихи сочиняешь? В твоем возрасте я баловался этим – залезешь куда-нибудь на чердак с блокнотом в руке и сочиняешь. Эх, «когда мы были молодые и чушь прекрасную несли»…
Что ему нужно, мучительно думал Сашка. Ведь Сашка уже все ему рассказал, и о том, что случилось с дяде Валерой в частности.
- Ну, что, - уже серьезным тоном ответил Ильмар, - завтра за тобой приедут родители и, наконец, заберут тебя в Москву, домой.
- Как, домой, - удивился Сашка, - а как же суд?
- О, не переживай. Твоих показаний (Ильмар похлопал ладонью по полированной крышке дипломата) тут хватит, чтобы засадить этого мерзавца на несколько пожизненных. Да и дома у него нашли столько всякого. Например, целую коллекцию использованных мальчишеских трусиков.
Сашка испуганно вздрогнул.
- Как это?
- А, так, - брезгливо ответил Ильмар, - подойдет к какому-нибудь одиноко играющему мальчику на улице и говорит, мол, мальчик, хочешь денюжку дам, а ты мне свои трусики взамен. Ну, мальчишка и рад – подумаешь, трусы какие-то – они уж точно не стоят нескольких мороженых на палочке. А потом эти вот трусики Валера у себя хранил. Вместе с фотографиями разными там. А на эти фотографиях… Ты ведь знаешь, что дядя Валера в интернате учителем работал?
- Слышал, - подтвердил Сашка.
- Ну, вот, - ответил Ильмар, - именно там он начинал свои эксперименты с сильнодействующим снотворным. Увлечения химией со школьной скамьи не прошли даром. Мальчишек к себе водил – видик посмотреть, в спектрум поиграть. А потом подольет им что-нибудь эдакое – мальчишка и не помнит ничего. Ну, а потом… В общем, даже язык не поворачивается…
К чему он ведет, не понимал Сашка. И зачем это все мне рассказывает?
- Словом, - вздохнул Ильмар, - один такой вот эксперимент не прошел бесследно. У мальчишки, которому в питье подлили очередную дозу препарата, случился эпилептический припадок. Его доставили в больницу, где, к счастью, состояние его удалось нормализовать. Только мальчишка тот рассудком слегка тронулся. И, похоже, тронулся всерьез и надолго. После чего его, вместе с сестрой, забрали родители и увезли в Москву. От греха подальше. А Валера бросился в бега, пока не вскрылись результаты его экспериментов. И это ему удавалось, до недавних событий.
- А мальчишка тот? – шептал бледный как смерть Сашка.
- О, да ты его знаешь. Ваня Павленков, твой хороший друг. И не только друг, как я понимаю.
Сашка почувствовал, что все его тело пронзает холодный липкий страх. Хватает его своими морозными, заиндевелыми пальцами, стискивает его конечности и хватает за горло.
- Откуда… как вы, - шептал Сашка, пытаясь собраться с мыслями.
- Ну, мальчик мой, это ведь моя работа – все про всех знать. И про тебя, и про Ваню, и про Колю Сажнова. И про ваши милые, хм, отношения. Ваня, кстати, тебе привет передает. И крепкий-крепкий поцелуй.
Чего он добивается, колотила Сашку пугающая мысль. Он угрожает мне? Или добивается чего-то совсем иного?
- Ты, наверное, - улыбаясь уголками губ констатировал Ильмар, - думаешь, а чегой-то этот дядька добивается? Так?
Сашка еле заметно кивнул, потирая дрожащие, немеющие от страха пальцы.
- Понимаешь, мальчик мой, - ответил Ильмар, кладя ладонь на острую Сашкину коленку, - я следователь и должен довести дело до конца. И, поверь мне, все факты, имеющие косвенное и непосредственное отношение к текущим событиям, я не имею права игнорировать. Даже, если в дело окажутся втянутыми те, кто тебе дорог и близок.
- Ванька… Сережка… Тут ни при чем, - прохрипел Сашка.
- Да, я понимаю тебя. Но это еще предстоит установить.
- Вы… Вы жестокий человек, Ильмар Каан, - горько заметил Сашка, - если не понимаете, что причиняете боль людям в битве за правду.
- Я реалист, мой мальчик. Но, поверь мне, я откровенен с тобой – как никогда не был откровенен ни с кем, кроме… Впрочем, о нем не буду. Я лишь хочу, чтобы ты понял – что я ДОЛЖЕН буду сделать, чтобы добиться успешного завершения дела. Как следователь, как профессионал своего дела. Но я не упомянул о том, чего я ХОЧУ сделать в данном контексте.
- Что… Что вы имеете в виду? – не понял Сашка.
- Лишь то, что мы с тобой должны помогать друг другу. Ведь я, когда-то очень давно, тоже был на твоем месте. А рядом был такой же вот мальчик. Ну, разве что немного старше тебя. И когда близкие люди делают все на свете, чтобы развести вас по разные стороны баррикад. Когда тебя изолируют в маленькой комнате с мягкими стенами, а ты кричишь, бьешь головой об эти мягкие подушки стен, кричишь, желая сорвать себе связки, чтобы только докричаться до кого-нибудь. А надежде, что ты – либо докричишься, либо у тебя пойдет горлом кровь и ты умрешь от кровопотери. Чтобы не видеть больше эти гадкие самодовольные рожи.
Сашка с ужасом глядел на Ильмара, который с диким, почти звериным воодушевлением, рассказывал ему, простому тринадцатилетнему мальчишке, о вещах, которые в перспективе могут ждать и его, Сашку.
- Я прошел через это, - мальчик мой. И никому, слышишь – никому я не пожелаю пройти и через сотую часть всего того, что пришлось пережить мне. Именно поэтому я и пришел сегодня. Чтобы помочь тебе…
- Но что можете сделать вы? – в отчаянии воскликнул Сашка.
- Как следователь – в данном случае, ничего. У меня связаны руки. Я даже не могу вывести тебя отсюда – найдутся свидетели, которые обличат меня. И тогда мне конец. Мне, моей карьере... Ибо, поверь мне – мне есть, что и кого терять в этой жизни. Поэтому – поступим следующим образом. Тебя нужно спрятать от всех, на время. Туда, где о тебе никто никогда не узнает. А я тем временем постараюсь уладить все дела, выстирать твое доброе имя из анналов судебной волокиты. Постараюсь, и мне это удастся, что все факты, имевшие место быть с тобой и Ваней Павленковым, а также Колей Сажновым – не более, чем подтасовка фактов, фикция, обусловленные желанием следствия поскорее закрыть дело.
- А фотографии? Мои с Ванькой?
- Фотографии. Монтаж, обыкновенный монтаж. В этом я постараюсь обличить следователя Мишина, который вел в свое время это дело. У него тоже есть… Хм... за что понести ответ.
Сашка почувствовал, как у него начинает кружиться голова. Неужели, он сможет…
- А все ненужные никому толки, слухи… Поверь мне, все их можно списать на травму, что ты получил во время весенней потасовки в хулиганами. Шоковое состояние и все такое. Уверен, результаты экспертизы я смогу раздобыть без особого труда. И приложить их к делу. Но все это займет время…
- Много… Ну, времени?
- Много... Может, месяц, два, три… Полгода… А пока – тебя нужно будет спрятать. И у меня есть такое место. В Томской области, километрах в трехстах, есть интернат. Небольшой, закрытый интернат для, назовем это так, детишек богатеньких родителей. Тебя можно будет устроить в тот интернат. Места там замечательные – лес, речка неподалеку. С ребятами там подружишься, поверь мне, среди них могут весьма нужные тебе ребята оказаться. На будущее…
- Но у меня денег нет, - возразил Сашка.
- Не переживай. У меня там все схвачено и тебя устроят совершенно бесплатно. Правда, под другим именем. Например, Петя Васькин, как тебе ?
Сашка фыркнул.
- В любом случае, медлить нельзя. Сегодня – последний срок, когда тебя можно будет вывезти отсюда. Если ты готов пойти мне навстречу, если хочешь вернуться к полноценной спокойной, нормальной жизни в будущем, вернуться к родителям – скажи да. Если же готов принести себя в жертву правосудию – то, тут я уже не смогу тебя защитить.
- Я готов вернуться, - твердо решил Сашка.
- Отлично. Значит так, слушай меня. Сегодня, когда часы пробьют ровно одиннадцать часов. Выйдешь из палаты. В конце коридора – бывшее помещение раздевалки, комната номер 103. Раньше там персонал переодевался. Несколько месяцев помещение пустует. Сегодня оно будет открыто. Можешь не переживать – окон в помещении нет, тебя никто не увидит снаружи, В небольшом шкафу тебя будет ждать новая одежда. Переодеваешься, затем – выходишь во внутренний дворик, проходишь через служебную калитку (она в самом дальнем углу дворика, где сгоревший сарай, если из твоего окна смотреть, то во-о-о-н там, за левым крылом здания). Постарайся, еще раз повторяю, постарайся, чтобы тебя никто не заметил. Это крайне важно. После чего бегом бежишь на пересечение улиц Левитана и улицы Пугачева – там, возле старой «хрущевки» тебя будет ждать машина. Черный «джип», номер 275. Люди в ней уже обо всем проинформированы и проинструктированы. Им можешь всецело доверять. Как мне. От них получишь дальнейшие инструкции и документы. Ну как, не испугаешься?
- Нет, - твердо ответил Сашка.
- И главное – никому ни слова. Ни Сережке, никому.
- Даже Сережке? – жалобно возразил Сашка.
- Даже Сережке. Иначе ты его сделаешь невольным соучастником нашего заговора, - попытался улыбнуться Ильмар.

* * *

Весь день Сашка был как не свой. Отказался от ужина, даже от стакана любимого фруктового кефира перед сном. Какой тут может быть сон.
Доверять Ильмару или нет? Какие цели преследует Ильмар? Действительно хочет защитить его, Сашку? Или он ведет какую-то свою игру, правила которой известны лишь ему одному.
В конце-концов, что он, Сашка, теряет? Чем рискует? Можно отдаться в руки правосудия – но тогда ему не жить той жизнью, к которой он привык. И «комната с мягкими стенами» - не самый худший вариант при таком раскладе.
С другой стороны – Ильмар открылся, доверился ему. Значит, и он, Сашка, может попытаться довериться Ильмару.
Если получится.
Опять же – чем он рискует.
… Когда на город спустились сумерки и стрелки часов в коридоре неумолимо приблизились к одиннадцати, Сашка, выглянув из палаты, на одних цыпочках прокрался к старой раздевалке. В коридорах было пусто, лишь где-то там, в противоположном конце коридора, гремела ведрами уборщица. Раздевалку мальчик нашел быстро – это была небольшая комнатка с закрашенными белой краской окнами. В небольшом шкафчике он нашел вещи – новенькие шортики из джинсовой ткани и светло-голубую футболку с синим принтом. Там же, на нижней полке, лежали кроссовки и пара носок. Одевшись, мальчик несколько мгновений покрасовался перед зеркалом в туалете, с трудом сдерживая волнение. Хорошие шортики, конечно, хотелось бы, чтобы покороче были чуточку, но все равно – неплохо. Эх, видел бы его Ванька сейчас. Или Сережка.
Никем не замеченный, мальчик выскользнул на улицу. После дождя было довольно-таки свежо и мальчик посетовал, что Ильмар не позаботился о какой-нибудь более теплой одежде. Впрочем, оставался еще его рюкзак. Там, на чердаке. Там есть и олимпийка, и джинсы. Их стоит прихватить с собой. Но тогда придется сделать крюк. Ничего, подождут лишние пять минут.
Поднимаясь по лестнице на заветный чердак Сашка думал лишь об одном – где Сережка, на чердаке или он уже вернулся домой, к отцу? А вдруг – он на чердаке, сидит и ждет его, Сашку. Сможет ли он, Сашка, сдержать слово, данное Ильмару?
К счастью. Сережки на чердаке не оказалось. Зато его рюкзак с вещами были на месте. А еще и Сережкина куртка, в кармане которой не преминули затеряться деньги, заработанные Сашкой и Сережкой в импровизированном концерте в электричке, чуть не стоящем Сашке жизни. Пригодится, подумал Сашка. А Сережка не обидится, ничего, ведь с ним теперь отец. Может, он и не вспомнит больше о тебе, горько подумал Сашка.
А потом Сашка заплутал. Так торопился опоздать, что перепутал переулки. А потом блуждал темными дворами, надеясь найти нужный дом на пересечении улиц Левитана и Пугачева.
Впоследствии Сашка не раз благодарил судьбу за то, что выйти к заветному перекрестку решил дворами. Пройдя через небольшую арку он рассчитывал выйти на нужный ему перекресток. Осторожно прижимаясь к стене арки он выглянул на улицу. В конце-то концов, осторожность никому еще не мешала. В фильмах всяких ведь как – герой бежит, мочит врагов всяких, а в конце фильма на мгновение теряет бдительность – бах, и вот он уже ранен, а враги стоят рядом и глумятся над ним.
В нескольких метрах от арки стояла машина. Окошко машины было приоткрыто. Из окошка до Сашки донеслись мужские голоса.
- Да закрой ты окно, холодно, - произнес один голос.
- Пусть проветрится, - раздался голос второго, - от этого кондера уже дышать невозможно. И где этого сопляка черти носят?
- Слушай, а может… Прямо тут и все?
- По инструкции не положено, говорю же. За город вывезем, там есть местечко надежное. Не найдут.
Сашка почувствовал, как от внезапно домчавшейся до его сознания догадки ноги перестают его слушаться, а дыхание перехватывает словно тисками. Ноги его подкосились, а сам Сашка, тяжело дыша, привалился к стене.
- Только бы не закричать. Только бы не закричать, - шептал по себя мальчик, закрывая дрожащими ладонями глаза.
Вот значит как. Все россказни Ильмара о проклятом интернате, о бескорыстной помощи, о заботе о ближнем и все таком прочем – просто фикция. Ложь.
Ильмар и не собирался мне помогать, мучительно соображал мальчик. Он думал лишь о том, как бы вывести его, Сашку Севостьянова, из игры. Убить его, единственного свидетеля дела о Кировском маньяке.
Для чего? Зачем? И страшная догадка мелькнула в голове мальчика…
Ильмар стоял за всем этим. И за дядей Валерой тоже. А теперь он, Сашка – для Ильмара просто нежелательный свидетель.
Сил не было даже подняться. Но оставаться тут было опасно – в любой момент мужчины могли выйти из машины и обнаружить его, Сашку, в этой арке.
Двигаться… Быстрее, быстрее, заставлял себя Сашка. На каком-то автоматизме, будто робот, не чувствующий ни эмоций, ни боли, мальчик поднялся на ноги и, превозмогая боль, растворился в темноте июньской ночи.

* * *

Вагон дернулся, качнулся на очередной стрелке. Сашка сбросил с себя остатки сна, выглянул в окошко, еле-еле освещенное далекими уличными фонарями. Мимо поезда медленно проплывал пустынный темный перрон. Похоже, остановка? Или нет?
Но поезд и не думал останавливаться. Слегка замедлив ход перед очередным семафором поезд, замерев на мгновение, вновь взял разгон и уже через несколько минут вновь буравил своим свежевыкрашенным носом густую, словно смола, ночь. В Сашкином животе недовольно заурчало. В который раз уже, уныло подумал мальчик. Ведь со вчерашнего дня он ничего не ел. Интересно, долго до следующей станции? Может, тогда его выпустит тетка-проводница на платформу? Хоть чебурек какой купить. Главное – не уходить от поезда далеко. Сашка прекрасно помнил, чем закончился его предыдущий выход за припасами в городе Киров. Правда, тогда у него был билет в плацкарт и ехал он в Пермь на вполне законных основаниях, теперь же он существует на птичьих правах и отсиживается в купе неразговорчивой угрюмой проводницы. А поезд едет в Симферополь.
Да, давно Сашка хотел увидеть море. И хорошо бы было поехать к морю с ребятами – с Сережкой, с Колькой, с Ванькой – всех ребят собрать вместе, всех, кто тебе дорог и близок. Вот бы повеселились… Купались бы днем до упаду, загорали, а вечером ловили бы рыбу, жгли бы костры и мечтали, глядя в бездонную глубину южного неба. Хорошо бы…
Скрипнула дверь купе и небольшое, заваленное грязным постельным бельем и свернутыми матрасами, помещение купе озарилось тусклым светом ночного фонаря. Вошла проводница, невысокая угрюмого вида женщина средних лет.
- Ну, не спишь, что ль? – окликнула она мальчика, - как там тебя, Петя, Вася?
- Сережа, - соврал мальчик.
- Ладно, нехай Сережа, мне-то что. Вот что, держи-ка.
Женщина поставила на столик стакан крепкого чая в стеклянном граненом стакане, рядом положила небольшой бумажный сверток. Саша развернул сверток – там оказались 2 бутерброда с сыром.
- Вот, поешь-ка, - дружелюбно ответила проводница, - сегодня рано утром, в 6 часов будет Белгород, там я тебе выйти не дам, стоянка пять минут, а там, дальше – таможня. Я тебя разбужу, залезешь наверх, в отделение для багажа, сиди как мышь там, чтобы не слыхать было. А то, если поймают – знай, я тебя впервые вижу, понял.
- Понял, - уныло ответил мальчик, краснея, - а если… Ну, приспичит?
- Там, под сиденьем, - тетка ткнула толстым пальцем, - утка стоит, туда делай дела свои. И гляди, тихо тут, не то… Я на обход пошла, через полчаса вернусь. Ты поешь и спать, на верхнюю полку полезай тогда. Тряпье вниз скинь, если мешать будет.
Проводница ушла и Сашка накинулся на ужин. Чай бал очень крепкий и по запаху напоминал болотную тину нежели чай, хлеб был отсыревшим, а дешевый маслянистый сыр по вкусу больше напоминал засохший майонез. Все равно – это был его первый прием пищи за последние сутки.

* * *

Сбежав от людей Ильмара Сашка минут десять бежал прочь, бежал через незнакомые дворы, мимо каких-то старых заброшенных палисадников. Бежал, пока силы окончательно не оставили его. Доковыляв до ближайшей скамейки подле крыльца старого заколоченного деревянного дома, он перевел дух.
Куда бежать? К Сережке? Нет, бесполезно. Наверняка, те мордовороты уже сообщили Ильмару о том, что Сашка не явился. И у Сережки Сашку уже ждут. Может, на вокзал? Там тоже может быть засада. Конечно, может быть, у него есть еще час-другой свободного времени, кто знает? Прежде чем Ильмар разошлет повсюду Сашкино фото или, как там оно называется, ориентировку. Сообщит что-нибудь вроде: «разыскивается опасный преступник и все такое прочее». Им ведь главное поймать его, Сашку, а там – кто знает, что с ним сделают? От этих мыслей у Сашки сосало под ложечкой, словно враги и впрямь таились сейчас везде, всюду.
Нужно попробовать добраться до рынка. Там дождаться утра. А утром – может, повезет встретить Лешего или еще кого. Объяснить им, мол…
А что объяснить? Что его хотят убить как нежелательного свидетеля? Они у виска покрутят только, мол, мальчик тебя что, еще раз по башке приложили?
Нет, соваться на рынок не стоило. Может, попробовать сунуться на вокзал?
Можно, но проще, подумал Сашка, доехать на электричке до какой-нибудь отдаленной узловой станции, а там пересесть на поезд дальнего следования и...
Конечно, Сашка был еще совсем мальчик и не подозревал об истинных трудностях, с которыми ему предстоит столкнуться в ближайшей перспективе. Мир вокруг него казался ему простым и бесхитростным и, несмотря ни на что, он верил, что ему удастся вырваться из тех невеселых жизненных обстоятельств, в которые ему «посчастливилось» попасть.
Восток уже начинал алеть когда Сашка, измученный и уставший, прикорнул на скамейке, свернувшись калачиком будто котенок. Но спал он недолго. Какая-то неприятного вида тетка с кокер-спаниелем на поводке растолкала его.
- А ну, вали-как отсюда. Или мне милицию вызвать, а? Беспризорники чертовы, развелось вас, - заворчала она.
В любой другой момент Сашка, конечно бы, не стерпел и высказал бы тетке все, что он о ней думает. Какой же он беспризорник, когда…
А ведь и правда, горько подумал Сашка, ковыляя в сторону вокзала, беспризорник и есть. Никому не нужный. Совсем ведь никому.
Снова на глаза навернулись слезы. А в животе привычно заурчало – еще бы, ведь в последний раз он ел часов 8 или 10 назад.
Уже совсем рассвело. На дороги выползали ранние легковушки. Мимо пронеслась, взметая мириады водяных брызг, поливальная машина.
На часах было уже почти 7 утра. Ничего, нормалек, убеждал себя Сашка. Накинув на озябшие плечи олимпийку и, поправив рюкзак, мальчик поспешил к зданию вокзала.
В здание вокзала Сашка сунуться побоялся. Возле самых дверей дежурили, явно скучая, двое милиционеров.
Кого-то ждут… А если меня, горько подумал Сашка?
Каково это, невесело усмехнулся мальчик, когда все вокруг становятся против тебя. И ладно, если бы ты был врагом, предателем, человеком, виновным в каком-то страшном преступлении. А он, Сашка, в чем он-то провинился? В том, что сам стал жертвой?
На вокзал сунуться мальчик так и не рискнул. Но метрах в трехстах от здания вокзала была автобусная остановка. На табличке мальчик прочитал – «Автобус К-3. Киров – ж/д ст. Дачная». Что же, вполне подходит.
Автобуса пришлось ждать недолго, минут двадцать. В ожидании автобуса Сашка спрятался за росший рядом с остановкой раскидистый дуб, то и дело оглядываясь. Не заметили бы его те милиционеры.
Но все обошлось. К тому же мальчик без труда затерялся среди пассажиров автобуса - дачников с поклажей и баулами, бросившихся в атаку на приближающийся автобус, было столько, что Сашка испугался – как бы его не раздавили этими баулами. Но все сложилось в его пользу – зажатый между мягкими тюками с чем-то мягким (тряпками, что ли) и каким-то рюкзаками мальчик устроился вполне себе неплохо. Даже умудрился вздремнуть, привалившись спиной к одному из баулов.
- Остановка «Дачная» - недовольно промямлил голос из динамика, - конечная, автобус дальше не идет.
Железнодорожная станция располагалась немного в отдалении от автобусной станции – до нее было еще топать с полкилометра по пыльной ухабистой обочине. Ну, ничего, обнадеживал себя мальчик, ему не привыкать.
На станции в киоске РосПечать мальчик купил атлас России с подробной картой путей железнодорожного сообщения. Изучив карту мальчик решил, что единственным для него вариантом уйти от потенциальных преследователей (интересно, Ильмар уже предпринял какие-либо шаги чтобы найти его) – сесть на электричку и – как можно дальше Кирова. Может, доехать до конечной, а там, на перекладных, добраться до Саранска. Сколько у него на это времени уйдет – день, может, больше? А в Саранске он уже примет решение – куда ехать дальше. Деньги у него есть, может, их не так много, как хотелось бы, но все же… А пока до поезда есть еще почти полчаса. Нужно поесть.
На станции мальчик купил два жирных сочных чебурека с бараниной и бутылку кваса. Обливаясь бульоном, обжигаясь, мальчик слопал оба чебурека в один присест. Уф, подумал он, хорошо бы с собой пару чебуреков купить. Но вот завернуть их не во что, целлофановый пакет не выдержит и всю одежду заляпать можно только так.
Так или иначе, сытость отогнала прочь невеселые думы. «Снова хочется жить и верить, что хороших людей на свете – намного больше, чем дурных», - вспомнилась Сашке фраза из какого-то детского фильма. Кажется, это из «Детей капитана Гранта». Или нет…
Снова немного взгрустнулось. А может, виной всему было солнышко, внезапно спрятавшееся за небольшое облачко. Ничего, успокаивал себя Сашка, все обязательно устаканится. Когда-нибудь, спустя столетия, про все эти почти что фантастические события, что сейчас происходят с ним, здесь и сейчас, все позабудут. И не останется в памяти ничего.
И его, Сашки, тоже не станет.
Стоп, время восемь утра десять минут, опомнился Сашка. Электричка подойдет уже через 5 минут.
В электричке Сашке опять же повезло. Пожилая семейная пара, разместившиеся напротив Сашки, конечно же, сразу начали выяснять, кто он и откуда, и почему едет один не пойми куда и зачем. Сашка решил не рисковать понапрасну и назвался Сережкой Ивановым, что ему тринадцать и он едет в Саранск домой.
- Отстал от экскурсии. Они на поезде уехали, ночью, а я… Я, - выдавил из себя жалостливую слезинку, поник головой Сашка.
Не говорить же им, что за мной охотится Ильмар Каан и вся милиция города Кирова, усмехнулся про себя мальчик. Попутчики оказались весьма расторопными – они тут же начали распаковывать пожитки, доставая вареную курицу, яйца, сваренные вкрутую, огурцы, помидоры, дабы накормить несчастного школьника.
- Вот, говорю же тебе, - уже в сотый раз разъясняла Сашке пожилая женщина Сашке, - проще всего доехать до Шахуньи, там на электричке всего пара часов до Нижнего Новгорода, а там – возьмешь билет до Саранска. Ночь – и ты уже там.
Сашка так налупасился все этой домашней снеди, то был даже рад, когда его попутчики сошли на одной из промежуточных станций.
И вроде бы все звезды на небе сошлись над Сашкой. И, кто знает, еще день пути – и он в Саранске, где его следы уж наверняка затеряются. А там… Там… Перед ним вся наша необъятная Родина. Захотел – на юг, захотел – на восток, в далекую затерянную в горах и лесах Сибирь.
О родителях Сашка не думал. Он даже был рад, что их больше нет с ним. Без сожаления, без боли в сердце он вспоминал лица мамы, папы, бабушки… Словно они когда-то у него были, а потом вдруг исчезли, растворились в придуманном невесть кем мире.
Думать о них не хотелось. Во всяком случае, сейчас. Ибо сейчас были другие заботы, другие дела. А охватить нависшие над ним хлопоты у Сашки еще не хватало ни сил, ни времени, ни элементарного понимания. Он был всего лишь мальчишкой - слабым, беззащитным и, по большому счету, совсем еще глупеньким.
До Шахуньи оставалось еще несколько часов. Солнце стояло уже высоко, в вагоне царила жуткая духота, но наш Сашка, может, впервые за последний месяц, насытившийся до отвала, не замечал этого. Он спал, прислонившись щекой к нагретой стенке вагона. Оставим его ненадолго. Пусть он поспит немного и, может быть, ему приснится что-то хорошее и доброе. Ему это сейчас нужнее, чем что-либо в этом жестоком мире.

* * *

В Нижний Сашка прибыл на следующее утро. Город встретил Сашку очередной порцией изнуряющей духоты, раскаленным добела перроном и новой порцией уныния: свободных билетов на ближайший поезд до Симферополя не было. До Перми билетов тоже не было. Нет, у спекулянтов можно было достать билетик-другой. Но таких денег у Сашки не было и при приблизительном подсчете. Оставались билеты в Волгоград, в Ростов-на-Дону, но эти города не входили в Сашкины планы.
Юг, только юг, - твердил себе Сашка, вспоминая разговоры с Сережкой, - там можно у вокзала пристроиться, бутылки собирать и сдавать в приемку. Или на городскую пристань, еще лучше, - можно носильщиком или просто на подхвате в доки устроиться. Или к рыбакам прибиться…
- Там народ свойский, не обидят, работы подкинут и хлебом не обидят, - вспоминал Сашка рассказы Сережки, - мне приятель рассказывал, тот, другой Сашка, помнишь, я тебе говорил…
Сашка помнил. Тот, другой Сашка, стал тем, первым мальчишкой, пострадавшим от рук Кировского маньяка. Эх, жаль, что они тогда с Сережкой не знали, что маньяк этот - ни кто иной как кажущийся безобидным дядя Валера, у которого они регулярно покупали пирожки.
Но билетов не было. Эх, если бы встретить тут кого… Из знакомых, друзей. Как же...
Сашка в очередной, может, десятый раз, подошел к кассе и заискивающим голосом, полным несбыточной надежды, начал:
- Тетенька, а не появились лишние билеты на поезд до Симферополя? На сегодняшний, дневной?
Эх, если бы нашелся вот хотя бы один билетик… То через какие-нибудь сорок минут Сашка уже мчался бы навстречу далекому теплому морю.
- Мальчик, уйди, - только отмахивалась от надоевшего Сашки кассирша, - нет билетов и все тут.
Махнув рукой Сашка огорченно отошел. И вдруг…
- Мальчик, постой, - на Сашкино плечо легла чья-то широкая ладонь.
Сашка испуганно обернулся – рядом стоял милиционер.
- Ты кто такой? Как зовут? Откуда? – строго начал он.
Сашка почувствовал, что душа опускается куда-то в район пяток.
- Я, ой… Я – Сережа Петров, живу тут.
- В Нижнем?
- Ну, да.
- Лет тебе сколько?
- Тринадцать.
- А билет куда ищешь? Говоришь, домой, домой еду. Так, все-таки?
Повисла тяжелая тишина, не нарушаемая, казалось, даже звуками вокзальной сутолоки.
- Ну, то есть, - отвечал Сашка, чувствуя, что его лицо заливает красная краска стыда, - у меня бабушка тут живет, а я с ней. А сам я из Симферополя, с мамой и папой там живу. Бабушка заболела и в больницу ее увезли, а меня домой отправили. Вот билетик и ищу.
- Значит, в больнице, - задумчиво протянул милиционер, - ну, тогда пойдем и разберемся.
- Куда? – прошептал Сашка.
- В отделение, куда…
Сашка на негнущихся ногах побрел следом за милиционером.
В опорном пункте милиции царила дикая духота, к которой в свою очередь примешивался крепкий запах дешевого табака. За широким столом сидел худощавый очкастый мужичок, немного похожий на Шурика из «Кавказской пленницы» и, держа в руке телефонную трубку, что-то кому-то объяснял.
- Да… Что? Наряд выслал уже полчаса назад. Что? А свидетели? Их показания? Ну? Так что вы от меня-то хотите? Свои дело мы сделали, теперь участковый ваш разбираться будет. Да, говорю же вам, это не наша зона ответственности, за это должен отвечать ваш участковый. А, черт…
В небольшом обезьяннике сидел крепко выпивший мужик неопределенного возраста, лицо которого напоминало один огромный синяк.
- Так я и говорю, в натуре, - ныл алкаш, - говорю, ни при чем я тута. Ни за что, ни про что арестовали. Ты – бил, спрашивает вот этот (тычет пальцем в милиционера, который привел Сашку). Я не бил, говорю, а ударил, за дело. Ну, раз за дело, то и пойдем. Отвечать будешь «за дело».
«Очкастый», наконец, положил трубку.
- Слушай, как тебя, - презрительно бросил «Очкастый», - Сиваев… Зачем вы нанесли побои гражданину Нифонтову, дежурному по станции?
- Я не наносил, вы че? – развязным голосов бросил алкаш, - он денег мне должен, занял три дня назад. Говорил – на неде-е-э-лю. А сам – три дня фигу в кармане носит. Ну я и за грудки его…
«Очкастый» только рукой махнул. Взглянул в нетерпении на Сашку.
- А это кто, сержант? Очередной карманник? – спросил он у
- Какой карманник, - торжествующе начал сержант, - вы гляньте. Похож, по ориентировке на этого. Ну как там… Савоськин, что ли… Гляньте в папку.
Сам ты Савоськин, чуть не вырвалось у Сашки.
«Очкастый» вынул из какой-то папки фотокарточку, на которой был изображен… У Сашки все похолодело внутри Ну да, он, Сашка. Только это фотокарточка старая, ей уже лет 5 или 6. Да, как раз фоткаться ходили с родителями 1-го сентября, 6 лет назад, в тот самый день, когда Сашка впервые в жизни в школу пошел.
- Так как тебя там величать? – ласково спросил «Очкастый».
- Сережа, Петров, я же говорил.
- Лет тебе сколько?
- Тринадцать же, ну сколько можно…
Это уже начинало ему надоедать, подумал Сашка.
- Давай, тут я буду решать, сколько можно, а сколько нет, - сердито оборвал его «Очкастый», - так, адрес какой?
- А… Улица Ленина, дом 41, корпус 3 квартира 24.
- Может, улица Ленинская ?
- Нет, улица Ленина, - подтверждил Сашка, чувствуя, что пол уходит у него из под ног.
«Очкастый» торжествующе взглянул на сержанта.
- Надо ж, тридцать лет живу на свете, а не знал, что в нашем городе есть улица Ленина. Есть проспект Ленина, а улицы…
- Так это я не про Нижний, - нашелся Сашка, - это я про Симферополь. Там я с мамой и папой на улице Ленина живем, а тут, в Нижнем, по другому адресу… Улица… Эээ, Пушкина, дом 7 квартира 18.
Сашка знал, что в любом городе, обязательно, есть либо улица Ленина, либо Пушкина. Называй любую – не ошибешься.
Очкастый только головой покачал.
- Так, надоело мне. Слушай, сержант, в обезьянник его сажай к этому вот, - «очкастый» указал на алкаша, - а я пока проверю, и улицу Пушкина в нас в городе, и заодно Лермонтова и Тургеневым.
Вот влип, подумал Сашка.
Теперь все, горько подумал Сашка. Сейчас они все выяснят и тогда меня уже… Уже ничто не спасет. Если только не…
- Ой, ой-ой, - застонал Сашка, садясь на корточки, держась рукой за живот, - блин, живот.
- Эй… ты чего, малой, а? – перепугался сержант, - не придуриваешься, а?
- Нет, я, - стонал Сашка, больно.. Живот же, ну… Мне в тубзик надо срочно.
Сержант взглянул на «очкастого» - тот лишь рукой махнул.
- Отведи его. А сам рядом стой.
- Так ведь наш сортир… Того… Ремонт, - ответил сержант.
- На общевокзальный отведи. А сам снаружи стой, понял?
Так, это уже что-то, лихорадочно соображал Сашка. А все же хорошо иногда иностранные фильмы смотреть. Теперь, если там есть окошко...
В заплеванной грязной туалетной кабинке и правда было окошко. Но совсем, совсем узкое. Как в тюремной камере, подумал Сашка. Ну, ничего, как раз по ширине его плеч.
Надо попробовать. Иначе… Иначе – мне точно конец, в отчаянии подумал Сашка.
Он залез на подоконник и ужом выскользнул из туалета на перрон. Поднялся, отряхнулся и с облегчением вздохнул.
Эх, только… Только тут, только сейчас, оказавшись на перроне, мальчик понял, что там, в отделении милиции, он позабыл свой рюкзак. А вместе с ним… Джинсы и атлас. Хороший атлас, эх… Зато деньги, его деньги, были при нем, в кармане.
Но времени на сожаление не было. Лавируя между провожающими и праздными зеваками он побежал в сторону платформы, где уже почти час ожидал посадки поезд «Нижний Новгород – Симферополь». До отправления оставались считанные минуты. Сашка бросился к ближайшему вагону, у двери которого стояла угрюмого вида проводница, женщина неопределенного возраста.
- Уважаемые пассажиры, - монотонно твердила она, - посадка завершается. Через пять минут поезд отправляется.
В дверном проеме вагона появился какой-то усатый мужчина.
- Позвольте, я сигарету выкурить. Пара минут, ну.
- Не положено, - бесстрастным голосом возразила она, - займите место в купе, поезд отправляется.
Мужчина махнул рукой и, развернувшись, вернулся в купе.
Вот, последняя надежда, мелькнула в Сашкиной голове мысль.
- Тетенька, - бросился к ней Сашка, чувствуя, как от волнения его начинает колотить, - тетенька, посадите меня на поезд, пожалуйста. У меня мама в Симферополе, в больницу попала, а билетов нет.
- Не положено, - одарила тетка Сашку презрительным взглядом.
- Ну, тетенька. У нее сердце больное, пожалуйста. Ей волноваться нельзя, а я у нее один остался совсем, - тараторил мальчик, испуганно озираясь по сторонам.
- Без билета нельзя, - отвечала тетка.
- Так нет билетов, же, закончились, - чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы, ответил мальчик, - но у меня деньги есть, вот. Вот, возьмите, все возьмите.
Он протянул тетке скомканные, мокрые от пота купюры.
Тетка пересчитала их, настороженно оглянулась по сторонам и, поморщившись, ответила.
- Ну, давай, запрыгивай. В моем купе отсидишься. Только чтоб не пикнул у меня.
Так Сашка и оказался в купе поезда, мчащегося в Симферополь. Глядя на медленно проплывающий мимо отправляющегося поезда перрон Сашка увидел, как по перрону бежит красный от пота сержант, а за ним, то и дело теряя фуражку, «Очкастый» .
- Ничего, мы еще посмотрим, кто кого, - незримо улыбнулся своим незадачливым преследователям Сашка.

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

- Саш….Сашка, - кто-то тронул мальчика за руку.
Сашка открыл глаза – рядом с ним, возле притворенной двери купе стоял Ванька. Он осуждающе посматривал на Сашку.
- Тебя тут нет, ты мне снишься, понял? – пробурчал Сашка, отворачиваясь к стенке.
Но тут же сильные Ванькины руки вцепились в Сашкино плечо и рванули его на себя. Сашка полетел вниз, сильно ударившись при этом плечом о столик.
- Больно же, идиот, - крикнул он Ваньке в лицо.
- Ну, так кто тут кому снится, а? – усмехнувшись, спросил Ванька.
Черт, это что, взаправду? Как он тут очутился?
- Я же говорил тебе, доверься. Доверься тому, кто придет. А ты? Ты что, - кинулся к Сашке Ванька и схватил его за плечи, - струсил.
- Он… Он хотел… Убить, - прошептал Сашка.
- Он хотел тебе помочь. Тебе, мне. Освободить тебя… Как ты этого не понимаешь? – в отчаянии кричал Ванька.
- Он солгал мне, уверял, что я могу довериться ему. А сам хотел прикончить меня. Избавиться от…
- Дурак. Он – такой же, как и мы с тобой. Он знает, что мы чувствуем друг к другу. И он помог бы тебе. Вывез бы тебя прочь из этого проклятого города. И мы были бы вместе. Навсегда.
Сашка рванулся вперед к Ваньке, замахнулся и изо всей силы врезал ему в лицо. Ванька повалился на нижнюю полку, зажимая кулаком разбитый нос.
- Ты… Ты сумасшедший, - кричал Сашка, - ты что, не понимаешь, что это они тебя сделали таким. Таким, как ты сейчас есть. Из обычного мальчишки превратили тебя в монстра, способного…
- Способного быть самим собой, - печально повторил Ванька, поднимаясь.
- Постой, зачем… зачем ты ходишь за мной как привязанный? Ты мне не нужен. Никто мне не нужен, понимаешь? – кричал ему в самое лицо Сашка.
Ванька оттолкнул рукой Сашку – да так сильно, что тот повалился на пол.
- Дурак. Маленький мой дурачок, - улыбнулся Ванька, вытирая кровь из-под носа, - тебе еще многое предстоит понять. Помни только одно – он еще придет. Еще раз, последний. И тогда ты решишь для себя сам - либо ТЫ СТАНЕШЬ КАК ОН, ЛИБО ТЫ СТАНЕШЬ КАК Я. Убийцей или тем, кто подчинится убийце.
- Я не… Не, - в ужасе воскликнул Сашка, поднимаясь на ноги, - постой, я...

* * *

- Ай, - поморщился Сашка, потирая шишку на лбу.
Он совсем забыл о том, что потолок багажной полки слишком низко нависает над головой, потому невозможно поднять голову не ударившись при этом лбом.
Сашка осмотрелся – за окном рассвело. Ярко светило жаркое южное солнце.
- Ну, что ты там? Всю ночь и утро продрых, таможенники уж так сильно шумели, так сильно, а ты спал как убитый,- снизу раздался дружелюбный голос проводницы, - вставай вот, поешь. Бутерброды с колбасой и чай. Через 4 часа прибываем.
Еще морщась от боли Сашка слез вниз. Протерев спросонья глаза он уселся за стол и машинально начал размешивать чайной ложкой сахар в стакане с чаем. Чай на этот раз был свежий, да и колбаса тоже пахла весьма неплохо.
- Так, я в соседний вагон, приду через полчаса, - отвечала проводница, а ты пока завтракай. Если белье принесут сдавать, то примешь. Сложишь вот сюда вот… Ох, а это что такое?
Она указала на скомканную простынь, лежащую среди вороха грязного белья – на ней были свежие пятна крови.
- Не знаю, это не моя, - в ужасе прошептал Сашка, вспоминая, как во сне ударил Ваньку, да так сильно, что у того кровь пошла из носа.
- Ладно, может критические у кого, - презрительно бросила проводница, - и слово-то какое придумали – критические. Тьфу ты…

* * *

А они еще говорили, Крым, тепло, фрукты разные, - бормотал про себя Сашка, бесцельно бродя по тенистым Симферопольским улочкам.
Отрезвление к Сашке пришло в первый же день после прибытия в южный город. Новый город, новые люди, даже воздух тут казался совсем иным, нежели дома – сухой, будто в бане. Дышать было просто невозможно. Все время хотелось пить. Пить… Пить… Даже высокие пальмы и величественные кипарисы уже не поражали Сашкино воображение так, как на картинке. Хорошо, что проводница на прощание дала ему пару бутылок воды и немного денег. Странные они были, эти деньги, не такие, как у нас. Но, все равно – на них можно было купить что-нибудь. Например, бутылку воды. Нет, две бутылки… Четыре… Пять…
А проводница будто бы прознала про то, что Сашка совсем один в Симферополе. И никаких родственников, равно как и родных, у него тут нет. Откуда только?
- А может, обратно, а? И помощник из тебя хороший, вона как с бельем быстро управился, - хвалила она Сашку.
Может, зря я отказался ? – размышлял Сашка. Впрочем, размышлять было уже поздно.
Главным разочарованием для Сашки по прибытии в Симферополь стало понимание того простого факта, что, собственно говоря, до моря еще пилить и пилить. А он-то думал… Правда, было еще Симферопольское водохранилище, которое местные зовут «Симферопольским морем», но это было не то. Правда, весь свой первый день Сашка провел именно на пляже водохранилища. Народу там… Как в бочке селедки. Приткнуться негде. Впрочем, купание для него было единственным спасением от жары.
К вечеру, когда жара немного спала, голод вновь дал о себе знать. Насчет воды Сашка уже не переживал – неподалеку от водохранилища оказалось несколько бюветов, где можно было вполне себе забесплатно запастись водой. А бутылки для воды у него были отложены про запас. Вот насчет еды… Денег, что у него оставалось, хватило на три пирожка с яблоками. Удобно устроившись в небольшом тихом скверике, на лавочке, Сашка вполне неплохо перекусил, запив свой простой ужин минеральной водой из бутылки. Минеральная вода была немного странного привкуса но мальчик не обратил на это ни малейшего внимания. Чувство сытости в желудке отогнало уныние из Сашкиного сердца.
Ну, ничего, подумал он, нужно как-нибудь устраиваться. Для начала хорошо бы денег заработать, а потом можно на автобус – и к морю. А там – там уже проще будет. Мало ли там бездомных мальчишек обитает вроде меня? В том же порту?
Насчет заработка Сашка не особо беспокоился. Вполне ведь можно собирать бутылки, прямо как в Кирове, сдавать их, а на вырученные деньги жить. Первое время протянуть можно. А спать… Спать можно прямо тут, или в парке том, что рядом с водохранилищем. Сейчас на улице тепло.
Ночь Сашка провел на скамеечке в сквере. Беспокойно прошла эта первая ночь на новом месте. От пения ночных цикад и каких-то горластых птиц Сашка то и дело просыпался, а потом долго не мог снова уснуть. К тому же Сашка сильно озяб – вот тебе и теплые южные ночи. Лишь под утро, когда за верхушками пирамидальных тополей показались первые робкие солнечные лучи Сашка уснул. Но опять ненадолго – яркие солнечные лучи быстро нагрели подостывший за ночь воздух. Снова вернулась нестерпимая жара. А вместе с ней и жажда.
Пора вставать, грустно подумал мальчик. Вволю накупавшись в водохранилище и, перекусив оставшимся от вчерашнего «ужина» пирожком, он начал собираться на вокзал. Где же еще можно найти пустые бутылки в достатке, как не на вокзале?
Ему повезло в тот день. Уже через два часа он набрал полный пакет пустых пивных бутылок, а потом сдал их в пункт приема, выручив немного денег. Уже кое-что. Купив несколько пирожков и пополнив запасы пресной воды мальчик провел почти весь жаркий день у водохранилища, купаясь и загорая. Жалел он лишь об одном – что рядом нет Сережки. С Сережкой было во сто крат проще, интереснее и веселее. К тому же, голова у Сережки работала как часы – он бы точно придумал, чем бы им вместе заняться и куда податься. И еще море… Оно было так близко и в то же время так далеко… Порой казалось, что тихий ветерок доносит до Сашки запахи соленой морской волны. Но это лишь чудилось ему.
Ночь на скамейке прошла уже получше. То ли ночь была теплее, то ли Сашка потихоньку привык к капризному южному климату, но спал он буквально как убитый.
Наутро он опять пошел за бутылками. И тут ему не повезло. Вернее, все начиналось вполне нормально – ему удалось подцепить пару пустых бутылок, забытых под скамейками в зале ожидания, а потом еще пару бутылок он нашел в сквере. Заботливо укладывая бутылки в целлофановый пакет он забыл обо всем на свете.
- Эй, пацан, - кто-то грубо схватил его за плечо.
Сашка вздрогнул от неожиданности, дернулся назад и, не удержавшись, упал на спину. Пустые бутылки отозвались печальным позвякиванием из пакета.
Перед ним стоял высокий бородатый мужик неопределенного возраста, в грязных джинсах и такой же футболке.
- Ой, вы чего? – испуганно начал Сашка.
- А ты чего тут? На чужой территории промышляешь, а?
Голос у мужика был неприятный, хриплый и низкий, как у Карабаса из известного детского фильма.
- Какой «чужой», - не понял мальчик.
- Такой. Что бутылки таскаешь чужие, - рычал мужик.
- Это ничейные бутылки, - возразил Сашка, поднимаясь.
Мужик расхохотался и, оглянувшись, крикнув кому-то.
- Эй, а он еще и дурачок, оказывается, - хохотнул мужик.
Сашка оглянулся – в нескольких шагах от Карабаса (так Сашка окрестил про себя незнакомца) стояли еще двое – худой, будто палка, неопрятного вида мужик, с узким прокуренным лицом и такая же женщина, неопределенного возраста.
- Может, прикидывается, козел малолетний, - сиплым, совсем не женским голосом ответила она.
- Пусть выкладывает бутылки и валит, - ответил третий.
Дела плохи, подумал Сашка. Конечно, он может сбежать, но… Их трое и они старше его. А значит сильнее. К тому же как он может бросить бутылки – на что-то ему нужно жить все-таки…
Положение было безвыходным. Карабас и двое других приближались все ближе и ближе...
- Эй, Карп, оставь его, понял? – услышал мальчик чей-то мальчишечий голос.
Сашка оглянулся – метрах в трех от него стояли какие-то незнакомые Сашке мальчишки. Их было семь человек. А впереди стоял чернявый, похожий на цыгана, мальчишка лет четырнадцати, в коротких оборванных шортах, обнажающие грязные исцарапанные колени, и светлой футболке-безрукавке.
- Вано, ты чего тут, - выругался «Карабас», - мы сами разберемся.
- Нашел с кем разбираться, - хмыкнул мальчишка, - с пацаном каким-то… Постарше не мог найти никого? Да ему тычка в спину дай – он и загнется.
- Этот сопляк на нашу территорию залез, - прорычал «Карабас».
- Ну и что, - фыркнул Вано, - стоило из-за нескольких бутылок… Пацан не местный, порядков наших не знает. На первый раз и простить можно. К тому же, сам понимаешь (мальчишка понизил голос), если твои узнают, что ты до мальчишки докопался… Подумают еще чего…
Сашка видел как «Карабас» побледнел. Видно, слова Вано задели его за живое.
- Ладно, хрен с вами, валите, – сердито бросил «Карабас», разворачиваясь и, махнув рукой своим сообщникам, ответил, - пойдемте на фиг.
Вано помог Сашке подняться на ноги. Высокий смуглый Вано оказался почти на голову выше Сашки. Да и в плечах пошире.
- Ты что за хрен-жюльен такой? – несмешливо спросил он Сашку.
- А тебе-то что? – буркнул Сашка, отряхиваясь.
- Ну, дает, - насмешливо возразил Вано, - глядите-как. Мы ему помогли, от Карпа-сотоварищи спасли. А он артачится еще.
Сашка промолчал, испуганно поглядывая на ребят. В груди все рос тревожный комок – а что теперь? Их семеро, а он – один…
- Ладно, - криво усмехнулся Вано, - вон, глядишь, со страху коня двинет. Что, яйкеды скатились в кеды, а?
Мальчишки дружно расхохотались.
Обидно сделалось Сашке, со слез обидно. Будто все невзгоды, свалившиеся на него в последнее время, как-будто подзабытые, вновь ожили в его сердце, еще раз напомнив о себе.
Ты все равно будешь один,- кольнули его из глубины сознания горькие Ванькины слова, один. Пока не придет тот, кому нужно довериться. Или – или… Или-или…
- Да пошли вы, - выругался Сашка и, развернувшись, побрел в сторону вокзала.
Он с трудом сдерживал слезы и сейчас боялся больше всего, что они, эти мальчишки, увидят его слезы. Подумают, что он, Сашка Севостьянов, простой столичный слабачок. А он – не такой. Ведь Сашка один бросился на защиту Кольки Сажнова, когда на них напали пьяные мужики. А потом в одиночку схватился с Ванькой Павленковым, когда тот собирался спустить курок пистолета, направленный на них с Колькой. А еще в Кирове не расплакался и не спасовал, когда его похитил дядя Валера.
- Да, постой же, - кричал ему вслед Вано, - погоди.
У Сашки невольно сжались кулаки. Будь – что будет… Он обернулся.
- Ну, чего? – сквозь зубы выдавил Сашка.
- Да ладно тебе, - смутился Вано, бросив взгляд на сжатые Сашкины кулаки. Каждый из которых был чуть ли не вдвое меньше кулаков Вано, - я не со зла же. Пошутить решил просто.
- Неуместная шутка, - бросил Сашка.
- А ты… Ты что, и правда, неместный? - догадался Вано.
- А тебе-то что?
- Ладно. Не обижайся, мы тут народ простой. Я – Ваня, но меня все Вано зовут, - ответил Вано, протягивая Сашке крепкую загорелую ладонь.
Ваня… Ванька, - дернулось что-то в Сашкиной голове.
- Я Саша, - ответил Сашка, нехотя пожимая руку Вано.
- Ладно, - усмехнулся Вано, похлопав Сашку по плечу, - считай, что познакомились. А это ребята, познакомься.
Ребята оказались примерно одного с Сашкой возраста. Всем было от 13 до 14 лет. Самый старший был Вано, ему скоро должно было исполниться 15. А самым младшим оказался Петька, по прозвищу Пентюх, невысокий полный мальчишка двенадцати лет, которому, впрочем, из-за его роста можно смело дать не более десяти.
Нового знакомца ребята встретили дружелюбно. Только Пентюх, протягивая толстую будто котлета ладонь, недовольно хмыкнул.
- Ладно, не обращая внимания, - улыбнулся Вано, - Пентюх – он такой, недоверчивый. Попривыкнет. Кстати, слушай, а ты-то чей будешь? На вольные хлеба или где?
И чего он привязался, подумал Сашка. Чей, да чей.
- Свой, собственный, - буркнул Сашка, - из дома я сбежал, что…
Вано только хмыкнул.
- Не ты первый… Слушай, а ты откуда сам?
Сказать или нет, думал Сашка. Эх, будь что будет.
- Из Кирова я, - ответил Сашка.
Вано нахмурился
- Ого, а ты в Кирове всю жизнь живешь или как? – спросил Вано.
- Или как, - сострил Сашка, - а что?
- Да, братан мой троюродный в прошлом году туда свистнул. Его, как и тебя, Сашкой кличут. У Сашки в Кирове приятель какой-то живет с теткой. Ему, кстати, тоже тринадцать тогда было, как и тебе. Может, знаешь?
- Да я что, всех в Кирове знать должен, - фыркнул Сашка.
- Да, зовут того приятеля смешно. Фамилия смешная. Леший, слыхал, может?
Сашку как током ударило… Нет, это не могло быть совпадением. Леший, Сашка. Сережка же рассказывал о каком-то своем друге, тоже Сашка его звали. Который все с Лешим корешился. И который пропал осенью прошлого года, а потом, спустя несколько месяцев, его нашли… В лесу…
«Да у него в Крыму родственники какие-то, не то брат троюродный, не то сестра», - кольнули Сашку Сережкины слова.
Снова вспомнился проклятый вкрадчивый шепот дяди Валеры. «Ведь он повесился, ты слышал»…
«Да чтоб мальчишка и повесился», - еще вспомнились слова Толика, - «да Сашка, он никогда бы».
Сашка почувствовал, как в глазах потемнело. В ушах появился странный гулкий звук. Будто невидимые барабаны били в его висках.
- Эй, ты чего? – раздался испуганный голос Вано.
Сашка встряхнул головой. Стало чуточку легче.
- Ничего, я так, - попытался улыбнуться Сашка.
- Ладно. Слушай, тут дело одно есть. Словом, денег заработать можно. И без вот этих стекляшек, - Вано пнул ногой Сашкин пакет с бутылками, - пойдем-ка, лишние руки нам пригодятся.

* * *

Шли они долго, минут двадцать. Миновали городские кварталы и углубились в так называемый «частный сектор». Дома тут были самые разные – от развалюх с заросшими сорняками садами и покосившимися заборами до уютных, вполне современных домов, утопающих в зелени и ярких красках цветов и фруктовых деревьев. У Сашки буквально глаза разбегались – практически в каждом саду росла алыча, слива, черешня и какая-то странная ягода, похожая на малину, но только крупнее. И росла при этом «странная малина» не на кустах, а на деревьях.
- Это что за мутант такой? – поражался Сашка.
- Какой еще мутант? – удивлялся Вано, - это же шелковица. Попробуй, пальчики оближешь.
Ветви фруктовых деревьев нависали над выложенной плоскими каменьями дорогой, словно призывая путников срывать ягоды без стеснения. Сашка попробовал – правда, очень вкусно.
- А куда мы идем? – спросил Сашка.
- Сейчас, тут близко совсем, - отвечал Вано.
Вскоре ребята остановились перед высоким, в человеческий рост, забором, за которым виднелся высокий двухэтажный кирпичный дом с красной черепичной крышей. Вано постучал в дверь.
- Эй, дядь Вов. Это я, Вано, откройте.
Скрипнул засов и на пороге появился пожилой толстый очкастый дядька. Увидев Вано он улыбнулся.
- О, пришли, помощники. Думал, что не придете уже. Ну, давайте, вперед тогда.
У дяди Вовы, как его называл Вано, был шикарный черешневый сад. Более 20 усыпанных ягодой деревьев ждали ребят – на днях Вано договорился с дядей Вовой, что придет с ребятами и поможет собрать всю ягоду. Непростое это дело – собирать черешню в одиночку. Другое дело – компанией.
И работа закипела – веселые ребята, скинув с себя футболки (чтобы не обляпаться), бросились собирать спелую, ароматную черешню. Нет-нет, да и закидывая порой по паре сочных ягод в рот.
Казалось бы, работа пустяковая. Но черешни было столько, что, казалось, конца-краю ей не будет видно. Сашка старался не отставать от других. Мало того, мальчик оказался самым щуплым и самым легким из всех ребят – так что Сашку отрядили на сбор черешни по верхам – подставляешь лесенку и собираешь. Сашка не перечил – зараженный общим рабочим азартом он с удовольствием принялся за дело.
К вечеру, почти в сумеркам, работа была завершена. Усталых, но довольных ребят, покормили – Сашка признался сам себе, что за всю жизнь не ел ничего вкуснее тушеной картошки с бараниной. После чего дядя Вова принялся за расчет.
- Погодите, дядь Вова, - ответил Вано, пересчитывая купюры, - тут же из расчета на семерых. А нас же 8 человек.
Дядя Вова скривился.
- Ну, договор был насчет семерых. Потому и получите.
Сашка обреченно рукой махнул. Он, признаться, сильно устал за сегодняшний день, да и спать после ужина хотелось чертовски.
- Ну, нехорошо же, - ответил Вано, виновато оглядываясь на Сашку.
- Считайте, что кормежкой расплатился. Будет с меня, - отрезал дядя Вова, - или отцу твоему пожаловаться, что ты у меня деньги вымогаешь тут?
- Не надо, - ответил Вано, - ладно, пойдем мы.
Назад шли молча. Сашка еле ноги переставлял, мечтая поскорее бы добраться до заветной лавочки.
- Слушайте, ребята, нехорошо так, - остановился Вано, - давайте поровну разделим. Ведь Сашка больше всех нас работал.
- Не надо, - вдруг одернул Сашка, - денег и так немного. Вы же не для меня старались, а для друг друга, так? Не стоит из-за меня так вот, не по товарищески… Ладно, я пойду, тут до вокзала всего ничего.
И направился было в сторону вокзала.
- Погоди, - окликнул его Вано.
Сашка оглянулся.
- Слушай, - Вано, улыбнувшись, положил руку Сашке на плечо, - а ты парень, видно, и правда неплохой. Правда, ребята?
- Ага, - раздалось у них на спинами.
- Так что, давай, не сторонись коллектива. Пойдем-ка с нами. У нас пусть и не хоромы, но все равно – крыша есть над головой.

* * *

- Значит, от родаков сбежал, - протянул Вано, тыкая прутиком в костер, проверяя, испеклась ли картошка, - и правильно, от них одни нравоучения только. А понимания – ноль.
Ребята сидели возле костра, на самодельных соломенных матрацах, в небольшом тихом внутреннем дворике заброшенного деревенского дома. Дом располагался на окраине Симферополя, на пустыре, окруженный такими же заброшенными покосившимися от времени домишками. Когда-то тут была деревня, но лет 10 тому назад дома выселили, жителям дали квартиры в городе, а сами дома почему-то не снесли. Один из таких домов и облюбовали местные мальчишки.
Вкус печеной картошки был просто восхитителен. Обжигаясь, Сашка глотал горячую картофельную мякоть, практически не жуя, то и дело вытирая рот тыльной стороной ладони.
- Я вот тоже, - протягиваясь за очередной картофелиной отвечал Вано, - сбежал. После того, как отец нас из дому выгнал. С братом, тезкой твоим, Сашкой…
- Выгнал? - удивился Сашка, - за что?
- За все хорошее, - уклончиво ответил Вано, махнув рукой – ладно, не будем об этом.
Потихоньку сгущались сумерки. Ребята начали расходиться по домам. Остались у костра лишь Сашка, Вано, Пентюх, да еще двое мальчишек, немногословный долговязый двенадцатилетний Алешка, прозванный Молчуном и веснушчатый, казалось, никогда не унывающий тринадцатилетний Петька по прозвищу Кот.
- А я думал, вы все тут, - ответил Сашка, - ну, беспризорные.
- Ха, - махнул рукой Вано, - не, тут только мы вчетвером… Такие… Вон, у Кота мать с отцом в Керчи жили. Отец семью бросил, мать бухала и как-то в пьяном угаре квартиру спалила. Кот домой пришел, а там…
Сашка сочувственно глянул на Кота. Мальчишка невесело улыбнулся Сашке в ответ.
- Кота сначала в детдом, оттуда он сбежал. И сюда, к нам...
- А я вообще родителей не помню, - задумчиво ковырнув поленья палкой ответил Алешка, - с бабкой жил в Симферополе. А как бабка умерла, в прошлом году, я и сбежал.
- А Пентюх, вообще, - начал Вано.
- Слушай, не надо, - дрожащим голосом прошептал Пентюх.
- Ладно, чего уж там. Пентюх с родаками прошлым летом приехал отдыхать на море. Родаки купаться пошли ночью, навеселе, видимо, были. Ну, и не вернулись.
- Утонули? – ужаснулся Сашка.
- Ну да, - небрежно констатировал Вано, - Пентюха в детдом сначала устроили. А потом за ним бабка приехала. Думал, заберет к себе. А бабка с ним прогуляла часок по улице и вернула в детдом, а сама свалила к себе, в Краснодар.
- Бросила, - не веря своим ушам прошептал Сашка.
Он разглядывал лица сгрудившихся вокруг костра мальчишек и невольно стыдился своего немыслимого побега. Его, Сашкина история показалась ему комиксом, карикатурой по сравнением с реальным горем, которые испытали мальчишки.
Пентюх всхлипнул и, встав, вышел прочь со двора.
- Сейчас поплачет и вернется, - со злым сарказмом ответил Вано, - не ходи за ним, у него это почти каждый день. А то и во сне родаков звать начинает. Хоть самому плачь.
- Но ведь нехорошо так. Жалко ведь, - ответил Сашка.
- Жалко? – криво усмехнувшись спросил Вано, - думаешь, нам самим друг другу не жалко? Только жалость на хлеб не намажешь, от нее не согреешься. Только слезы и все. Это ты вот тут… Герой дня. Жил себе, не тужил – а тут, блажь какую-то в голову взял и смотался ни с того, ни с сего. Дурачина.
Мерзко как-то стало на душе у Сашки. – ведь никто, ни Вано, ни эти несчастные мальчишки не знают на самом деле, из-за чего он из дома сбежал на самом деле. А рассказать он не мог.
- Ну а ты-то сам? Ты-то чего? – вскочил на ноги Сашка, - тоже смотался из-за блажи какой-то.
Вано тоже вскочил на ноги, сжал кулаки.
- Ну сбежал и все. Тебе-то что? Ты вообще кто тут, а?
- Да я уйду, не переживай, - горько бросил Сашка, чуть ли не бегом направляясь к выходу.
- Ну и вали, - неслось ему вослед, - вали к своей мамочке.
- Ну и свалю, - невольно вырвалось у Сашки, - а ты сиди тут, может, не сдохнешь, как твой Сашка…
Слова эти больно резанули по сердцу. Зачем он так?
Сашка со всех ног бежал по кривой тропинке в сторону города, спотыкаясь в потемках. Задыхаясь он ненависти к самому себе. Зачем? Почему не сдержался? Почему?
- Стой, - слышалось сзади, - стой, гад.
Вано легко догнал Сашку и, толкнув, повалил Сашку прямо в заросли бурьяна. Не успел Сашка опомниться как Вано набросился на него и прижал к земле крепко ухватил за грудки.
- Что? Что ты сказал… Гад? – в ярости кричал о Сашке в лицо.
- Пусти, - пытался вырваться Сашка.
- Нет, говори. Говори… Говори, что знаешь про брата…
- Нет…
Вано вцепился обеими руками в Сашкину шею и сдавил ее. Свет в Сашкиных глазах померк.
- Говори, сука, - задыхаясь кричал Вано.
- Его… убили, в Кирове. Зимой, - прохрипел Сашка из последних сил.
Вано ослабил хватку. Сел рядом в траву и, уже не сдерживаясь, заплакал, уткнувшись в голые колени. Сашка, кашляя и потирая горло, сел рядом.
- Ты говоришь, блажь, да? – уже не беспокоясь за то, как воспримет Вано его слова, тараторил Сашка, - я из-за мальчишки из дому сбежал, понимаешь? Ну, нравится мне он, понимаешь ты? Не так, как друг настоящий, а больше во сто крат. Сбежал, потому что они никогда меня не примут таким, как я есть. Всю жизнь меня по клиникам таскать будут. Как мальчишку того. Его по клиникам затаскали и он с ума сошел, понимаешь? А я не хочу, не могу вот так. Я жить хочу.
Сашка ждал, что Вано обзовет его извращенцем, сумасшедшим, пидором или еще как. Но Вано даже не дернулся.
- Расскажи, - прошептал он, поднимая заплаканное лицо, - расскажи про… Про брата.
И Сашка рассказал все. Про побег в Киров, про знакомство с Сережкой. Про убийства. Умолчал он лишь про Ильмара. Не стоит ему пока знать об этом. Тяжелый это был рассказ. Чувствуя, что у него от каждого воспоминания о тех события, сжимается сердце.
- Сволочи, - шептал Вано, сжимая кулаки, - я их. Их…
- Не надо, - ответил Сашка, сочувственно положа руку на Ванькино плечо, - все равно его уже арестовали.
- А если он выйдет? Если его освободят? Тогда что? – в гневе шептал Вано.
- Все равно ничего изменить уже нельзя. Если даже он сбежит, то все равно не останется в Кирове. Но, скорее всего, его посадят. Или к высшей мере… Ну, понимаешь.
Мальчики помолчали.
- Теперь, - горько Сашка, чувствуя, что сейчас заплачет, - теперь можешь называть меня извращенцем ненормальным. Мне уже все равно.
- Не буду, - прошептал Вано, - никогда.
Сашка повернулся к Вано. Уже сгустились сумерки, но даже при свете луны Сашка видел как яркие отблески звездного неба отражаются в огромных, широко раскрытых глазах Вано, опадая вниз, к чуть приоткрытым, слегка пухловатым губам мальчишки. И Сашка невольно поймал этот взгляд. Взгляд, проникающий в самые недра его, Сашкиного, сознания. Взгляд, заставивший дернуться его измученное сердце куда-то ввысь.
А он все красивый. Не такой как Ванька, и не такой как Сережка, резанула Сашку мысль.
- Не буду, - снова прошептал Вано и Сашка почувствовал, как горячая пыльная ладонь Вано легла на его, Сашкину, исцарапанную коленку, - не буду. Потому что я и сам знаю, каково это.

* * *

Начинало потихоньку светать. Но к ребятам сон не шел. Они лежали рядом в густой траве и любовались громадой сереющего звездного неба, нависающей над ними словно гигантское пестрое покрывало.
- Мы с Сашкой ровесники были, - рассказывал Вано, - даже родились в один месяц, в марте. Сашка с отцом вдвоем жили, мать их бросила еще когда Сашка под стол пешком ходил. И, несмотря на то, что троюродные – всегда как родные были. И все детство вместе провели – жили-то рядом. Играли вместе, в школу пошли вместе. Но по характеру мы всегда разные были – Сашка всегда заводилой был, а я – напротив, тихий и скромный, как девчонка. Ты не думай, что я сейчас такой весь из себя, ну, типа лидер у ребят – это я так, больше красуюсь.
- Да и я не думаю, - признался Сашка, - просто твои шуточки чересчур уж плоские, ненатуральные.
- Да уж, - вздохнул Вано, - в общем, такие дела… Сашка заводилой был, лидером, а я таскался за ним как на веревочке. Пялился на него как на ярко начищенный самовар. Не понимал тогда еще. А года 3 назад Сашка у нас ночевал и… Словом, случилось все тогда. Впервые… Я даже понять ничего не мог. Плакал даже… Смешно, наверное?
- Нет, - признался Сашка, - это сложно объяснить вот так вот. А слезы… Слезы помогают смириться с этим, что-ли…
- Ну да. Словом, начали мы с братом заниматься. ЭТИМ. Тайком, конечно. А потом случилась беда – Сашкин отец заболел воспалением легких и не оправился. Мой отец Сашку к нам взял, как родного. С одной стороны – здорово, конечно. Только смерть отца на Сашку повлияла сильно. Повзрослел он как-то сразу. Угрюмый стал, как нелюдимый. Все про Киров рассказывал… Мы несколько лет назад, когда еще Сашкин отец жив был, в пионерлагере отдыхали вместе, под Ростовом-на-Дону. Ну, еще когда СССР не развалился. И там он с Лешим познакомился. Скорешились они. Потом переписывались даже. И, когда отец его умер, все в Киров хотел свалить. Говорил, что Леший там на рынке подрабатывает, можно у него перекантоваться. А заодно и денег заработать. Меня звал все с собой. А я боялся все.
- Из-за отца с матерью ?
- Не только… Сложно все тут.
- Но все же бросил? – допытывался Сашка.
- Чего уж там, - вздохнул Вано, - все из-за нас с Сашкой. Короче… Короче, застукал нас как-то отец. За этим делом. Ну, сдерживаться он не стал, схватил ремень и так отходил. Меня-то еще ничего. А вот Сашку… До крови, пряжкой от ремня прямо. Ну, Сашка в ту же ночь и свалил. Меня звал все, плакал даже. А я… Струсил, понимаешь? Испугался… Один, в чужой город какой-то. А мама как, папа? Ну, и остался. А отец целую бучу поднял – как-то только не орал на меня, каких только слов я от него не услышал в те дни. Даже сейчас уши в трубочки сворачиваются, как вспомню. Психушкой угрожал все. Надоело мне это. Ну, я и свалил. Плюнул. Не могу я так вот. А вот сейчас думаю – дурак. Нужно было с Сашкой ехать. Тогда бы с ним не случилось бы…
Вано замолчал, еле сдерживая слезы.
- И что ты думаешь теперь делать? Так и будешь бездомничать?
- А, фиг знает. Думал, в Малореченское податься. Это не так далеко отсюда.
- Зачем?
- Да, мужик там один есть хороший. Дядя Рома. Он раньше в Симферополе работал, на рынке, ну и я с пацанами с ним вместе. А потом в Малореченское уехал, там какая-то рыбацкая артель у него, что ли. На траулере плавают, вернее, ходят в море. Весной еще на рынке с ним повстречались – все к себе звал. Говорит, работа у него и для меня найдется. Ну, а что? Мне 14 уже, весной 15 будет. Совсем взрослый уже почти.
- А почему не едешь?
- А ребята как же? – возразил Вано, - как я их брошу? А вместе тоже смысла нет – с такой оравой точно не возьмут.
…Рано утром, когда Алешка с Котом вышли на улицу, они нашли Сашку с Вано спящими в густой траве неподалеку от дома. Ребята спали обнявшись, чему-то улыбаясь во сне. Может быть, друг дружке?
Не будем же будить их в столь ранний час…

* * *

- Да ладно тебе. Это во сто крат лучше, чем с бутылками возиться, - разглагольствовал Вано по пути на городской рынок.
Позавтракав холодной картошкой, оставшейся после вчерашнего ужина, Сашка собирался вернуться на вокзал и заняться дальнейшим сбором бутылок. Но Вано его отговорил.
- Ерунда все это. Пусть те бомжи с этой стеклотарой возятся. У меня дело получше найдется – на рынок с нами пойдешь, там помочь нужно в разгрузке фруктов. Работы на несколько часов, да и заплатят неплохо.
И правда – нехорошо все же отрываться от коллектива. К тому же ночной разговор сильно поменял их отношения друг к дружке. Главное, что Вано перестал казаться Сашке задирой и выпендрежником каким-то. Сашка знал теперь наверняка, что и у Вано тоже есть что свои тайны. Тайны, которые он мог открыть лишь Сашке и никому другому.
А еще Вано красивый. Конечно, может, не такой как… Ладно, отогнал от себя Сашка навязчивую мысль.
Главное, что рядом был понимающий тебя человек. А это уже немало значило для Сашки. Для и для Вано это значило кое-что.
На рынке у Сашки глаза разбежались от разнообразия всяких вкусностей. Фруктов, овощей всяких, ягоды. А еще куча всевозможных сладостей – пахлава, чурчхела, халва, щербет. От обилия запахов у Сашки голова закружилась. Вот бы попробовать… Хотя бы кусочек маленький от всего этого разнообразия. Но впереди ждала работа.
Несколько минут Сашка с ребятами наблюдали как Вано по хозяйски беседует с каким-то толстяком. Судя по всему, хозяином каких-то торговых точек.
- Значит так, Вано, - декламировал толстяк, - разгрузите яблоки с грушами, потом Иваныча найдете, он направит вас дальше, что и как там. Потом ко мне, за расчетом. Главное, чтоб ребята не подвели.
- Да не подведут, дядь Петь, не первый раз же, - усмехнулся Вано.
- Слушай, - тут дядя Петя понизил голос, - слушай, тут отец опять искал тебя. Помирились бы с ним, а?
- Потом, дядь Петь, ладно, - хмуро ответил Вано.
- Плачет он, все молит, чтоб вернулся. Да и пить стал, говорят. Неладно это все.
Вано не ответил, лишь виновато оглянулся на ребят.
- Ладно. Пойдем мы. А то до заката не управимся.
Работа закипела. Таскать тяжелые ящики с яблоками и грушами было непростым занятием. А нужно было не только сгрузить ящики, но и на тележке отвезти их на склад. Приходилось брать один ящик вдвоем. Но даже вдвоем тащить один ящик было непросто. Ребята поскидывали с себя футболки, оставшись в одних шортах. Смуглые от загара, мокрые от пота мальчишки были похожи на индейцев. Сашка исподтишка любовался стройной подтянутой фигурой Вано. Стройный, широкоплечий четырнадцатилетний мальчишка разительно отличался от худосочного незагорелого Сашки. И Сашки невольно стеснялся своего «дрищеватого», как он выражался про себя, тела.
- А ты ничего, - улыбался ему Вано, подбадривая, - жилистый.
Сашка смущенно улыбнулся в ответ.
Когда работа была почти закончена прибежал Кот. Вид у него был встревоженный.
- Вано, там беда, - кричал он, размахивая руками, - какие-то козлы к Пентюху привязались.
- Та-а-а-а-к, - протянул Вано, отодвигая очередной ящик с яблоками, - бежим.
И ребята побежали куда-то в сторону выхода с рынка. Сашка за ними.

* * *

Пентюх, размазывая по лицу слезы и кровь, капающую из разбитого носа, стоял, испуганно прижавшись к бетонному забору.
- Ребята, я… Я не.. Не виноват, - ныл он.
Напротив мальчишки стояла двое парней лет пятнадцати. Один был светловолосый подкаченный верзила в фирменных «вранглерах» и футболке-безрукавке с надписью «Кино», другой – невысокий бритый паренек в светлых брюках и цветастой рубашке навыпуск.
- Ну что, по карманам шарить не будешь больше, сопляк, - с издевкой в голосе спросил «светлый».
- Я не. Не шарил, я просто.. Просто, - шептал Пентюх.
«Бритый», не говоря ни слова, наотмашь врезал по лицу Пентюху.
- Еще артачится, гад, - презрительно сплюнул «Бритый», оглядываясь на собравшихся вокруг зевак.
Зевак собралось немало, но никто и не подумал вступиться за мальчишку, которого избивали парни. Напротив – из толпы то и дело звучали осуждающие мальчишку тирады.
- И правильно, так их, ворюг, - неслось справа.
- Ни стыда, ни совести. Вон, в том месяце у меня из кошелек вынули, а там пенсия. Может, вот этот вот и вынул, - неслось слева.
- Может, милицию все же? - раздался чей-то осторожный голос.
Расталкивая зевак вперед протиснулся Вано. Вид у него был суровый, кулаки сжаты.
- А это кто еще? Заступник что-ли? – хохотнул «светлый».
Вано не обратил внимания на издевку.
- За что вы его? – он указал на Пентюха.
- За то, что по карманам шарил, гад. А ты что, дружок его что-ли? – спросил «Бритый».
- Я не шарил, - плачущим голосом возразил Пентюх, - я просто в толпе мимо проходил, может, кто из толпы.
- Молчи, - одернул его Вано, - слушайте, ведь он мелкий еще. Вам не стыдно на мелкого руки поднимать?
- А ты что, борец за правду что-ли? Или, может, вы с ним заодно?
- Это мой друг, поняли? А я за своего друга в ответе. И воровать он – не воровал, не такой он. А если не верите, то вызывайте милицию.
- Да мы и без милиции тут… Разберемся, - ответил «Светлый», сжимая кулаки и приближаясь к Вано.
Толпа замерла. Сашка почувствовал, как его начинает колотить мелкая дрожь. На всякий случай оглянулся вокруг, может, поблизости найдется какая-нибудь палка или еще что? Но увы…

«Светлый», усмехаясь, приблизился к Вано. Вано был и ниже «Светлого», и в плечах поуже, и фигурой поскромнее, так что исход предстоящей драки ни у кого не вызывал сомнений. Сашка внутренне напрягся, готовый, если что, броситься на защиту Вано. Но все случилось намного быстрее, чем можно было подумать. «Светлый» рванулся вперед, занеся для удара кулак. Видимо, намереваясь по быстрому разделаться с выскочкой. Но произошло непредвиденное. Вано в последний момент уклонился и, ловко перехватив руку нападавшего, точным ударом ноги в колено свалил противника на землю.
- Аааа, сука, - рычал «Светлый», кривясь от боли в колене.
Вано оглянулся и весело подмигнул Сашке и ребятам.
- Осторожнее, - крикнул Сашка, видя, что «Бритый», выхватив из кармана что-то наподобие кастета, бросился на Вано.
Но Вано среагировал быстрее. Отскочив в сторону Вано ударил противника ногой в паховую область, а последующий удар ногой в область грудной клетки повалил «Бритого» на землю. И вот уже двое парней, каждый из которых был и старше, и сильнее Вано, валялись на земле, матерясь от боли.
- Сука, мы тебя найдем еще, - стонал «Светлый».
Но Вано не стал ждать пока парни придут в себя. Схватив за руку Пентюха он вместе с ребятами скрылся прочь.

* * *

- Классно ты их, - возбужденно размахивая руками разглагольствовал Сашка, - пиу, пиу – и нокаут. Прямо как Брюс Ли, даже клевей.
Ребята сидели на пустых ящиках из-под яблок, ждали пока придет новая машина на разгрузку. Усталые и еще не до конца пришедшие в себя после драки с хулиганами они живо обсуждали произошедшее.
- Вано еще не так может, - с гордостью за друга отвечал Алешка, - в прошлом месяце на пляже он с тремя справился запросто.
Вано лишь смущенно улыбался.
- Это ерунда все. Просто дядя Рома научил меня паре приемов – он в десантуре служил и карате занимался. Так, для самозащиты сойдет.
Только Кот отмалчивался. Сидя в сторонке он задумчиво чертил палочкой на пыльном асфальте какие-то причудливые фигуры.
- Кот, ты чего? – спросил Алешка, - или от страха чуть в штаны не наложил?
- Дурак ты, - отмахнулся от него рукой Кот, - я не из-за драки той. Слушай, Вано, парень тот, который «светлый». Я знаю его – это сын начальника районного отделения милиции, его Макс зовут, кажется. Как бы беды не было…
- Да, ерунда… Что он мне сделает? Еще придет – еще получит, - ответил Вано.
Но по внезапно побледневшему лицу Вано Сашка понял, что эта новость его немало взволновала.
В переулок, урча, заехал грузовик, до отказа груженый ящиками с яблоками.
- Все, баста дурака валять, - скомандовал Вано, - давайте за работу.

* * *

Домой возвращались уже на закате, еле волоча ноги от усталости. Жутко хотелось есть и пить, а на ужин у них ничего не было. К счастью, заплатили им весьма неплохо.
- Может, пирожков возьмем. И кваса, а? – задумчиво протянул Алешка.
- Не, завтра. Сегодня там еще картохи малость есть, доесть надо б, - отвечал Вано.
- Кстати, а куда Пентюх делся? – недоумевал Сашка.
- А, небось к Иванычу смылся, - отвечал Вано, - раны свои обработать, а заодно и поплакаться. С него станется.
Прежней веселости в глазах Вано уже не было. Может, из-за сегодняшней драки. А, может, просто усталость дала о себе знать. Ведь он еще совсем мальчишка, подумал Сашка, такой же как я, только чуть постарше.
Притащившись домой ребята развели костер и повалились на матрацы. Тем не менее, разговор не клеился и Сашка, уткнувшись носом в матрац, уснул.
… Ему приснился Ванька. И тот, далекий день, когда они остались наедине на пыльном школьном чердаке. И Ванька был все тот же, милый, немного смущенный, в своих неизменных коротеньких шортиках. Которые так нравились Сашке. Ванька стоял, прижавшись спиной к книжной полке, чуть согнув ногу в колене. Милый, совсем прежний Ванька. Только лицо у Ваньки было еще более бледным, бледнее, чем обычно.
- Ты долго не приходил, - шептал он Сашке с укоризной, - я жду, жду тебя… А тебя все нет. Я… Я, понимаешь. Соскучился очень.
Как много невысказанных слов накопилось в душе у Сашки. Как много ему хотелось рассказать Ваньке. О том, что произошло за последнее время, о путешествии в Киров, о Сережке, о том, как он чуть не погиб удирая от милиционеров, об Ильмаре. И о своей боли, невыплаканной до сей поры. Но все эти слова задержались где-то там, в небытии, а наружу вырвались лишь слезы.
- Я тоже… Больше всего на свете… Скучал, - шептал Сашка, чувствуя, что слезы льются у него по лицу.
А потом было прикосновение. Как всегда, робкое, осторожное. И волшебная теплота нежных Ванькиных ладошек, его дыхание у самого плеча успокоили Сашку, словно забирая себе все те беды, что он испытал за последнее время. А потом было еще одно прикосновение… Теплых Ванькиных губ, вкус которых был слаще самых спелых новогодних мандаринок. И Сашка припал губами к этому нежному вкусу, впитывая в себя весь сок Ванькиной нежности, не в силах оторваться, словно боясь потерять то, что обрел спустя долгие недели странствований и страданий.
- Я его чувствую, - не верил самому себе Сашка, - чувствую. По-настоящему. Ванька….
Что-то толкнуло его изнутри, рвануло, словно какая-то неведомая сила подхватила и понесла куда-то.
- Сашка…
Сашка открыл глаза. Костер уже практически догорел, оставив после себя лишь еле тлеющий угольки. Темное ночное небо внутреннего дворика заброшенного дома нависало над мальчиками. А над своим плечом он чувствовал горячее дыхание Вано. Его широкие горячие ладони скользили по обнаженному Сашкиному телу, слегка задерживаясь на торчащем из-под приспущенных шортиков Сашкином писюне.
- Сашка, ты такой… Такой, - слышал он шепот Вано.
Сашка дернулся, отскочил в сторону.
- Ты… Ты чего? – удивился Вано.
- Я… Я не могу, нет… Мне нельзя, нет, - еле сдерживал слезы Сашка.
- Я напугал тебя? – извиняющимся голосом спросил Вано.
- Нет, просто я… Мне приснилось, что Ванька… Ванька, мой Ванька, он рядом и…
Вано сел на матраце, обняв колени.
- Я понимаю… Прости, - дрожащим голосом выдавил Вано, - я не должен был. Просто ты мне… Понимаешь, ты мне очень…
Он не договорил… Внезапно черную мглу сумерек пронзили яркие лучи света, не то прожекторов, не то автомобильных фар. И раздался оглушающий голос, доносящийся, видимо, из громкоговорителя:
- Все, кто находится в доме. Ни с места. Дом окружен.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Ничего не понимающие, осоловевшие от сна ребята, протирая глаза, чертыхаясь, поднимались на ноги. Еще мгновение никто не понимал что происходит. А с улицы уже несся топот ног, звуки чьих-то до голосов.
- Бежим, - рванул Сашку за руку Вано, бежим. Менты, блин, облаву затеяли.
Что дальше произошло Сашка потом вспомнить не мог. Какие-то фигуры в дверных проемах, слепящий свет карманных фонариков в руках незнакомцев. Что-то толкнуло Сашку, опрокинуло его на землю, острым болевым импульсом пронзив и без того израненные колени. Но он вскочил на ноги и, не разбирая дороги, бросился в дом.
- А ну, стоять. Стоять, - неслись крики вдогонку.
Что-то схватило Сашку за плечо. Но он рванулся в сторону, в темную мглу дома, внутреннее пространство которого освещалось лишь ярким светом луны, проникающего через разбитое окошко.
Не чувствуя боли от стекол, тончайшими лезвиями ранившие его плечи, Сашка выскочил на улицу и по тропинке бросился вниз, к дороге. Сердце бешено колотилось в груди, а вперед его гнал дикий неописуемый страх. Словно все зло мира в этот момент ополчилось против несчастного тринадцатилетнего Сашки Севостьянова. И если бы не предательский камень, совсем не вовремя оказавшийся у него под ногами… Все вокруг перевернулось у него в глазах. Прежде чем Сашка смог понять, что произошло, неведомая сила подхватила Сашку и бросила в густые заросли лебеды и лопуха.
Сколько он лежал без сознания он даже и представить не мог. Час, два, а, может, целую вечность. Открыв глаза он увидел над собой начинающее светлеть звездное ночное небо. Приближался рассвет. Сашка шевельнул рукой, ногой. Вроде все в порядке. Все тело щипало, словно его всего отстегали дикой крапивой. Рот и глаза были полны песка. Стряхнув песок и протерев глаза Сашка сел. Дом был сравнительно недалеко, метрах в тридцати-сорока. Голосов уже слышно не было.
Что с ними, с ребятами? – дерзала Сашку одна-единственная мысль, - живы ли. Что с ними сделали эти… Которые…
Нужно двигаться. Быстро, только незаметно. Пригибаясь к земле, превозмогая ломоту во всем теле Сашка рысцой помчался к дому. В дом он заглянуть побоялся – вдруг там еще есть кто-нибудь. Прижимаясь спиной к потемневшей от времени стене он двинулся вперед. Главное, лихорадочно соображал он, если заметят – сразу бежать.
Он заметил их сразу. Вовремя успев пригнуться к земле, зарывшись в заросли придорожного лопуха. Затаившись, задержав дыхание, словно боясь, что они заметят его.
Неподалеку от дома стояли 2 УАЗика. Возле машин Сашка разглядел несколько милиционеров. Один из них, полноватый, видимо, главный – стоял, держа в руке какую-то папку, и курил, с брезгливым видом оглядываясь по сторонам. Не нравились ему эти трущобы, подумал Сашка. Сам-то небось в уютной квартире живет, не то, что «эти мальчишки».
- Товарищ лейтенант, - к лейтенанту подошел какой-то молодой сержант, - этих двоих куда?
- В отделение, куда, а там в распределитель. Сопляки, сопротивляться еще вздумали…
- А что товарищу подполковнику докладывать? – не унимался сержант.
- Иванцов, не твоего ума дело, - отрезал лейтенант, и, в досаде бросил, - «банда, банда». Какая банда, к чертям собачьим – сопляки беспризорные какие-то.
- Один скрылся, товарищ лейтенант, - ответил, будто извиняясь, сержант. Сбег, наверное. А с одним – вон, повозиться пришлось.
Сашка взглянул туда, куда указывал сержант. Сердце его сжалось – двое милиционеров тащили под руки Вано. Голова мальчика была вся в крови, а сам он был, видимо, без сознания – уронив голову он безжизненно висел на руках тащивших его милиционеров, а ноги мальчика волочились по пыли.
- Вот, товарищ лейтенант, задержали. Сопротивляться вздумал, Кривенко, вон, в пах заехал ногой. Но, ничего, мы тоже приложили его здорово.
Лейтенант в ярости рванулся к милиционеру.
- Ты что, Кривцов, с ума съехал? «Задержал он». Да ты его чуть не прибил, дурак. Вон, вся голова в крови. Может, коня двинет пацан, как пить дать, окочурится. Что я за этого пацана докладывать должен, я тебя спрашиваю?
- Может, скорую, - нерешительно промямлил Кривцов.
- Скорую. А служебное несоответствие не хочешь, а?
Лейтенант выдохнул. Осмотрелся по сторонам.
- Так, - распорядился он, осмотревшись, - этого сопляка в кусты и бросьте там. Если что - никто из вас ничего не видел и не знает. В рапорте укажу, что двое беспризорников скрылись и все тут. А пацан – подумаешь, может, споткнулся и голову разбил. Или свои же побили? Поняли?
- Поняли, - проворчали милиционеры.
…Сашка еле дождался пока милиция уедет. С замираем сердца он бросился туда, куда милиционеры бросили тело несчастного Вано.
- Только бы он был жив… Только бы он был жив… Не Вано. Только не Вано. Не забирайте и его тоже, - колотила его одна и та же мысль.
Вано лежал в кустах и не двигался. Вся голова мальчика была залита кровью.
- Вано, Ваня, Ванька, - шептал Сашка, не в состоянии более сдерживать слезы, - ну, очнись же, очнись.
Сашка наклонился над грудью Вано, припал ухом к сердцу.
- Бьется… Живой, - шептал Сашка, вытирая слезы.
Нужно взять воду… Там, в дома, оставалась вода в бутылках. Ему нужна вода.
Сашка быстро сбегал в дом, принес оттуда всю воду, что мог найти, вернулся к Вано. Откупорив бутылку Сашка начал лить воду прямо ему на лицо, вытирая с лица следы крови краем футболки.
Вано застонал, попытался приоткрыть глаза.
- Живой, - кинулся к нему Сашка, вытирая слезы, - а я думал… Думал.
- Больно, - прошептал Вано, - больно… Голова…
- Я скорую вызову, сейчас. Погоди.
- Не надо… Не надо скорую, - кривясь от боли Вано, - Сашка, ребята… Где ребята?
- Их забрали. Они забрали.
- Сволочи, - проговорил Вано, - это этот «светлый» их науськал. Нажаловался папаше, вот он и… Кто только стуканул им о том, где мы…
Он снова застонал, дрожащими окровавленными пальцами пытаясь нащупать голову.
- Это он меня… Свинчаткой в висок… Сука… Но, ничего, я все равно. Все равно их…
- Тебе в больницу нужно, - сжимая кулаки шептал Сашка, - в больницу.
- Не… Не надо. Саш, беги на Сельскую улицу. Там, дом красный такой, за взгорке, один… одиннадцатый. Там… Там отец, он…
Вано потерял сознание.

* * *

Сашка не послушался Вано. Он бросился к ближайшим домам, благо до них было рукой подать. Постучался в первый же дом. Сбивчиво, глотая слезы, объяснил, что нужно вызвать скорую. Через полчаса Вано грузили в карету скорой помощи. В сознание он так и не пришел. А вызванный на место происшествия участковый оформлял протокол.
- А где свидетель? – Свидетель где? - озирался по сторонам милиционер, - тот, что мальчика нашел?
Но Сашки рядом не было. Он бежал со всех ног на Сельскую улицу, где без труда нашел одиннадцатый дом. Забарабанил кулаками в забор. В ответ раздался злобный собачий лай и чей-то мужской голос.
- Полкан, фу, лежать. Лежать, я сказал.
Скрипнув засов калитки и на пороге показался высокий плотный мужчина в домашнем халате.
- Чего хулиганишь, ну? – набросился он на мальчика.
- Я не хулиганю, а, - сбивчиво объяснял Сашка, - я из-за Вано? Bp-pf Dfyb.
- Что?
Он схватил Сашку за плечи.
- Ваня, сынок? Где он?
- В больницу увезли… Он… Его, - снова заплакал Сашка, - его хулиганы избили.
В больницу приехали быстро, через двадцать минут. Мужчина так быстро гнал старенький мотоцикл «Иж», что Сашка чуть с сиденья не вылетел. Но в больничное отделение их не пустили.
- Да, Ваня Захаров. Только что привезли, - констатировал врач, - в реанимации он. Состояние крайне тяжелое. Предстоит срочная операция.
В больнице оставаться было опасно. И Сашка, незаметно выскользнув из больничного крыла, вышел на улицу. Уже совсем рассвело. Сашка, грязный, измученный, еле передвигая ноги, на каком-то автоматизме, брел в сторону дома. Того места, что он называл домом. И ему все равно, что там оставаться было опасно. Все равно.
Он хотел только одного. Чтобы Вано выжил. Любыми средствами, любой ценой. Даже если ему, Сашке, больше суждено будет увидеть белый свет.
- Ты больше не заберешь никого… Никого, понял? – шептал про себя Сашка, сжимая кулаки, - он будет жить. И все ребята – они тоже. Тоже…
Прохожие с удивлением оглядывались на странного мальчишку, а одна бабулька сочувственно покачала головой.
- Может, блаженный?
Еле дотащившись до дома Сашка без сил повалился на соломенный матрац и вырубился.

* * *

Он и не помнил сколько проспал. Два, три часа… Может, целый год. А на самом деле почти сутки. Проснулся он от того, что услышал чей-то плач. Тихий, словно перезвон колокольчика.
Он открыл глаза, оглянулся – рядом, у стены, поджав ноги, сидел Пентюх. Он плакал.
- Сашка, живой, - обрадовался Пентюх бросаясь к мальчику, - а я все звал, звал. Думал, что ты умер.
Голова почти не болела. И тянущая боль в теле тоже ушла. Лишь жутко хотелось пить. И есть тоже.
- Есть попить что? – прошептал Сашка, - и поесть.
- Да, да, вот, - Пентюх протянул Сашке несколько холодных вареных картофели и бутылку воды.
Воду Сашка выпил в один присест, буквально в один глоток. Одну картофелину съел и без сил повалился на матрац.
- А ребята? Ребята, они, - спросил Пентюх каким-то странным поникшим голосом
- Милиция нагрянула. Алешку с Котом забрали в распределитель. А Вано до полусмерти избили, в больнице он, в реанимации.
Пентюх не ответил. Казалось, он не было удивлен.
- Это все из-за меня, - глухо проговорил Пентюх, - из-за меня все.
- Что, - не понял Сашка.
- С ребятами…
Сашка испуганно уставился на Пентюха.
- Ну, что уставился? – в отчаянии заорал Пентюх, - я это, я. Я в милицию настучал, я…
Сашка почувствовал, как кулаки сами сжимаются. Хотелось броситься на Пентюха, избить его, выместить всю ненависть, что скопилась в его сердце. Отомстить. За ребят, за Вано, за Алешку и Кота. Почему? За что он так ?
Но сил подняться не было. Совсем…
- Говори, - только и молвил Сашка.
- Меня в тот день… Ну, Макс тот с дружком своим, «Бритым» поймали. В ментовку притащили. Там какой-то мент и говорит, мол, говори, где эти бандиты прячутся. Я сначала сопротивлялся, а они, потом…
Пентюх всхлипнул.
- Короче, этот мент меня схватил, рот зажал, штаны с трусами сорвал и говорит, мол, если не скажу, то он меня дубинкой милицейской в девочку превращать будет. Сука…
Пентюх заплакал.
Как-то мерзко и противно стало Сашке. И не винил он Пентюха ни в чем, просто…
Сашка с трудом поднялся на ноги.
- Что, бить будешь, да? – сквозь слезы шептал Пентюх, - ну, давай, бей. Только лучше сразу до смерти. До смерти сразу…
Но Сашка даже не взглянул на Пентюха.
Ему надо было идти.
Прочь из этого проклятого места.

* * *

В калитку одиннадцатого дома долго стучать не пришлось. Его будто ждали. Дверь открыл отец Вано.
- Вано, Ваня, он, - с порога начал Сашка, - как, что…
Только не говорите, что… Что…
Мужчина прижал к себе Сашку, обнял.
- Спасибо тебе, - шептал он, - живой, слава богу. Операция прошла успешно, теперь жизни Вани ничего не угрожает. Если бы не ты…
Слава богу, подумал Сашка, чувствуя, что с сердца словно камень упал.
- Послушай, - он обнял Сашку за плечи, - я теперь для тебя… Ну, считай, что должник. Чем могу помочь, в любое время дня и ночи - обращайся. Не стесняйся.
- Ничего не надо, - сбивчиво ответил Сашка, - только, знаете. Вы Вано из дома не выгоняйте. Вы разве не знаете, какой он? Он всем нам, мне, ребятам помогал, заступался за нас всех. Не вините его ни в чем, ну, в том, что он не такой, как… Ну, как другие ребята. Друг и товарищ он самый… Самый лучший, я взаправду вам говорю.
И, не договорив, бросился бегом прочь. Мужчина еще долго стоял, недоуменно смотря Сашке вслед.
- Эх, мальчишки, мальчишки, - только и молвил он.

* * *

Август близился к концу. После изнуряющей июльской духоты в середине августа наступил сезон дождей. Несколько дней бушевало море, выбрасывая на берег водоросли и различный мусор, накапливаемый в морских недрах годами, десятилетиями. Лишь в конце августа море поутихло и вернулась жара. Рыбаки, наконец, смогли выйти в море.
Когда-то, в совсем, кажется, недалекие советские годы, в этих мечтах располагался санаторий для работников пищевой промышленности. Но с закатом СССР санаторий закрылся, а работники – кто уехал на «большую землю», а кто-то остался жить тут. В начале 90-х тут был основан небольшой рыбацкий поселок – рыбаки собирались в небольшие артели и ходили в море за рыбой. Рыбу сбывали оптом различным кооперативам и оптово-распределительным центрам. Жили рыбаки, как правило, тут же, на берегу, в небольших хижинах или даже бараках.
К причалу, издав протяжно-натужный гудок, причалил небольшой траулер. Высокий плотный бородатый мужчина средних лет, облаченный в плащ защитного цвета, сжимая в руке швартовочный конец, крикнул:
- Эй, там, на суше? Держи концы, в самом деле. Не докричишься до вас.
Из небольшого домика выскочил невысокий светловолосый мальчик-подросток, в коротких, до колена, джинсовых шортиках. Волосы у мальчика были давно не стрижены и длинными, слегка вьющимися локонами ниспадали на плечи. Издали мальчика можно было принять за девчонку-переростка, впрочем, мальчика это не сильно беспокоило.
- О, дядь Рома, - обрадовался мальчик, хватая швартовочный конец и ловко наматывая его на причальный кнехт, - а я с ребятами завозился что-то с покраской барака... Как в море?
- Нормалек, - весело ответил мужчина, - только вчера поболтало нас слегонца, а так… Ерунда, одним словом. Зато улов хороший.
- А меня в следующий раз возьмете? Ну, дяди Ром, вы же говорили, что у меня неплохо получается, не хуже, чем у взрослых, - воскликнул мальчик, - а то я совсем уже спекся с этими хозяйственными делами.
- Ладно, посмотрим, - усмехнулся мужчина.
- Ой, спасибки, - обрадовался мальчик.
А все же как здесь здоровско, думал про себя Сашка Севостьянов (а это был он, наш герой). Только бы никогда больше не возвращаться туда, откуда он прибыл в эти края. Никогда в жизни. И вообще – забыть бы вовсе про все то, что случилось с ним почти 2 месяца тому назад. Навсегда придать их забвению. Получится ли?
- Эй, Сашка, - окликнул Сашку Олег Гараев, невысокий темноволосый паренек лет шестнадцати, работавший на пристани, - там спрашивают тебя.
- Меня, - удивился Сашка, - кто?
- Да, мальчишка какой-то, незнакомый…

* * *

Что же произошло с нашим героем с тех самых пор, как он решил навсегда покинуть Симферополь и как оказался он в рыбацкой артели? Несомненно, полоса невезения, в которую попал несчастный Сашка Севостьянов, рано или поздно должна была закончиться. Так всегда происходит в жизни, какие бы страшные беды не сыпались не наши непокрытые головы, все равно – и они рано или поздно перестанут сыпаться. Сашка вспомнил рассказ Вано о дяде Роме, его старом знакомом, который живет в каком-то неведомом поселке Малореченское.
- Дядя Рома все к себе звал, он там в артели какой-то рыбачьей работает, что-ли, - вспоминал Сашка слова Вано.
А, может, и правда – рискнуть? Конечно, Сашку дядя Рома не знает, но ведь можно сослаться на Вано. В конце-то концов, не прогонит же он Сашку прочь. А Вано, когда выздоровеет, может, тоже приедет к нему. Вот здорово будет.
Все, решено. Конечно, на дорогу до Малореченского деньги нужны, билет на автобус и все такое, думал Сашка. Но, в конце-то концов, путешествуют же туристы автостопом. Сашка вспомнил как в какой-то газете читал рассказ про одного парня, который объехал всю Россию, от Камчатки до Калининграда, исключительно автостопом. Но ему-то, Сашке, нужно не через всю Россию топать, а всего-то до Малореченского доехать. А там – море. Настоящее… И новая свободная жизнь. Во всяком случае Сашке очень хотелось в это верить.
… Ночь Сашка провел в уже опостылевшем ему заброшенном доме. Доме, в котором развернулись трагические события последних дней, чуть не стоивших жизни Вано. Как он там сейчас? Как остальные мальчишки? Кот, Алешка? Ворочаясь на колючем дырявом матрасе, поджав ноги, Сашка не мог уснуть. Где-то там, в темноте полуразрушенного сарая, на матрасе спал беспокойным сном Пентюх, то и дело всхлипывая в тревожной полудреме. Переживает, думал Сашка. Нет, Сашка не сердился на Пентюха, что с него взять – двенадцать лет еще. Впрочем, ему-то, Сашке тоже немного, всего тринадцать… Как бы он себя повел оказавшись на месте Пентюха. Он и сам не знал. И это непонимание пугало его, Сашку. Он закрывал глаза и с дрожью в сердце представлял здоровенного мильтона, угрожающе сжимающего в руках резиновую дубинку. И перепуганного до смерти мальчишку, сжавшегося в уголке комнаты.
Может, взять Пентюха с собой? Ведь пропадет пацан на за что? Но что-то в глубине Сашкиной души противилось этому. Нет, дело вовсе не в том, что он боялся ответственности. Было тут еще что-то, какое-то новое чувство, совсем еще незнакомое ему. Он даже не понимал, как это сформулировать…
Безразличие… Полное безразличие граничащее с цинизмом. Ему, Сашке, было все равно, что будет с тем мальчишкой. Тем, который их предал, пусть даже его заставили пойти на это. И в то же время… Сашке было стыдно, безумно стыдно от таких вот мыслей. Он не мог бросить его тут, одного. Как же ему тогда поступить?
Сашка проворочался всю ночь и лишь под утро, вконец обессиленный, уснул. Проснулся он когда солнце уже было высоко, а жара стала просто невыносимой. Продрав глаза и осоловело оглядевшись по сторонам он позвал:
- Пентюх… Где ты там, выходи. Ладно, не дуйся там, давай поговорим.
Но Пентюха давно и след простыл. Убежал… Кто знает, может, на рынок подался? А может в детдом вернутся решил? В любом случае, с Сашкиного сердца будто камень свалился. На нет и суда нет, криво усмехнувшись про себя подумал Сашка.
А может, его разыскать? Наверняка, ребята на рынке помогут, - шевельнулась в еще не до конца огрубевшем Сашкином сердце мысль. Шевельнулась и растаяла, уступив место былому безразличию.
Когда он стал таким? Ведь он никогда не был жестоким. Даже во дворе, когда случались потасовки между ребятами, он всегда старался миром уладить конфликт. А если не получалось, то он всегда уступал, инстинктивно не решаясь причинить боль товарищу. И вот, теперь…
Это они сделали тебя таким, вспомнил Сашка о своем последнем сне, в котором к нему пришел Ванька. Только это слова предназначались Ваньке, а не Сашке. Может, те слова, произнесенные во сне, были лишь проекцией его собственного сознания, попыткой примириться с теми демонами, что росли с каждым днем в его сердце. Попыткой выбраться наружу, вернуться туда… Туда, где свет, где дом, где мама с папой, где Ванька…
Нет, туда пути уже не будет и Сашка это знал. Но то, что ждало его впереди, его пугало своей неопределенностью. Но он до последнего продолжал верить людям, в то, что его не оставят одного, не бросят как ненужную скомканную бумажку в урну, помогут выбраться и обрести то, во что верит каждый мальчишка на свете. В доброту и всеобщее счастье. Ведь не бывает же такого, что все люди на свете вмиг превратились в злых бесчувственных оборотней, которым плевать на тебя, на твою боль, твои беды и заботы. Не бывает.
И в то же время в самых сокровенных глубинах его сердца рос страх, еще неосознанный в своей первородной сути. Страх, что те, кому ты больше всего веришь, в конце концов тебя и предадут.

* * *

Путь совсем не казался Сашке тяжелым. Широко шагая вдоль обочины он с интересом рассматривал живописные окрестности: утопающие в зелени уютные окрестные деревушки, темнеющие вдали горы. Сжимая в руке пакет с припасами он наслаждался теплым летним ветерком, в котором отчетливо чувствовался запах морских просторов. Впрочем, до моря было еще неблизко. Так или иначе, Сашка с оптимизмом глядел в будущее. Эх, если бы тут был Ванька. Или Сережка. Или Вано. А лучше все бы вместе. Вот бы было здорово.
Редкие машины проносились мимо с бешеной скоростью, не обращая внимания на одинокого путника. Лишь через три или четыре часа пути рядом тормознул небольшой «каблучок».
- Давай подвезу, пацан, - из кабины высунулся водитель, пожилой полноватый мужик.
- Но у меня денег нет, - потупился Сашка смущенно.
- Что, из дома убежал, что ли? – усмехнулся водитель.
- Почему из дома? –возразил побледневший Сашка, - я к бабушке еду, в Малореченское, а на автобус опоздал, ушел без меня.
- Малореченское, - хмыкнул водитель, - ну, до Малореченского не обещаю, но до Верхней Кутузовки довезу. Садись.
К великой Сашкиной радости, водитель оказался не особо разговорчивым, парой фраз за всю поездку перекинулись и все. А то, думал Сашка, начнет еще расспрашивать: «Кто, откуда, зачем едешь, а где живешь», ну, и так далее. Еще в милицию заявит. Но водителю, кажется, было вовсе не до Сашки – хотя вид у Сашки был такой, что ему не «к бабушке» нужно было ехать, а прямиком в больницу: одежка грязная, футболка порвана, руки от ладоней до плеч все в ссадинах и синяках, голые коленки разбиты в кровь. В общем-то, на коленки водитель только и обратил внимание:
- Что это тебя пацан, будто, палкой колотили? – угрюмо поинтересовался водитель.
- Это не палкой, это я с пацанами подрался, - ответил Сашка, отчего-то краснея.
Да, не умеет он врать, Сережка был прав, подумал Сашка.
До Верхней Кутузовки неспешно добрались за полтора часа. Солнце уже начинало опускаться за горизонт, стало немного прохладнее. Эх, если бы он не рассусоливал и в путь пустился с раннего утра. А тут – продрых весь день почти, вот теперь и расплачивайся.
Сашка с восхищением оглядывался по сторонам, - горы, темнеющие в предзакатной дали, поражали его еще совсем детское воображение. А синеющая в подножия горы синяя лента реки словно манила Сашку, предлагая окунуться в свои воды. Сейчас бы помыться, мечтательно думал Сашка.
Водитель остановил машину возле небольшого домика с надписью «Кафе».
- Ну, дружище, приехали. Вылезай, - ответил он, глуша двигатель.
- Спасибо вам, - поблагодарил Сашка, - только у меня денег…
- Ладно, - бросил вскользь водитель и тут, словно позабыв о чем-то, схватил Сашку за запястье, - слушай, а ты это… Есть не хочешь?
Еще бы, подумал Сашка. У него и остался с собой всего один пирожок, да две бутылки воды. Но сказать об этом он стеснялся.
- А то, смотри… Могли бы поужинать вместе. А там, может, я бы тебя и до Малореченского довез бы… Если, так сказать, сойдемся, - криво улыбаясь ответил мужчина.
Малореченское – это, конечно, здорово, но… Было что-то в взгляде этого водителя. Да, неприятное, мерзкое. И руки, широкие крепкие, пропахшие потом и мазутом мужские ладони, крепко сжимавшие Сашкино запястье. И улыбка… Мерзкая, слюнявая…
Одного этого взгляда было достаточно, чтобы Сашка вспомнил… Киров, дядя Олег. Страх от осознания собственной беспомощности. Сердце, буквально выпрыгивающее из груди, словно пытающееся вырваться прочь из этой темницы, немеющие от страха пальцы.
Он, этот водитель прекрасно понимал и осознавал, что ему нужно от Сашки. И Сашка сейчас понимал это как никто другой.
Бежать… Немедленно, прочь отсюда, куда угодно, - резанула Сашкино сознание мысль.
- Отпустите, дяденька, - резко рванулся Сашка прочь.
От неожиданности водитель выпустил Сашкино запястье. Потирая ушибленное запястье Сашка, не разбирая дороги, рванулся вниз по склону, по каменистой тропинке, мимо темнеющих в сумерках домиков.
- Стой, пацан, погоди же, - кричал ему вослед водитель.
К счастью, Сашка нигде не заплутал, не заблудился. То и дело спотыкаясь о кочки, рискуя споткнуться и грохнуться оземь, он все бежал и бежал вперед. И, лишь когда впереди блеснула лента горной реки, он остановился и, тяжело дыша, огляделся. Неподалеку виднелись густые заросли какого-то кустарника. Неплохое укрытие, подумал Сашка, если этот водила вдруг захочет последовать за ним, сюда. Ведь тот водила сразу понял, мучительно соображал Сашка, что он, Сашка Севостьянов – беспризорник. А беспризорник, он что? Жаловаться побежит, если что, в милицию? Конечно же, нет.
Забравшись в самую чащу Сашка улегся на траву и, свернувшись калачиком, просидел несколько часов, затаившись как мышка. И, лишь когда сумерки окончательно сгустились над уходящим в небытие днем, он вылез из чащобы и, спустившись на берег горной речки, искупался. Вода была холоднющей, буквально ледяной, но вымотанный до предела Сашка не обращал на холод никакого внимания. И, лишь выбравшись на берег, стуча зубами от холода, в бесполезных попытках напялить на мокрое тело волглую, пропитанную вечерней росой одежду, он не выдержал и, повалившись на каменистый берег, расплакался.
- Суки… Вы все… Слышите, вы, - сжимая кулаки, шептал Сашка, размазывая слезы по исцарапанным щекам.
Страх и бессильное отчаяние, скопившиеся в истерзанном Сашкином сердце, сейчас вырывались наружу, словно потоки лавы из жерла вулкана. Он был готов сейчас бросится на них на всех, на дядю Олега, дядю Валеру, этого водилу. Колотить их кулаками, рвать их зубами, царапаться, из последних сил пытаясь дорваться до их искореженных взрослых сердец, заставить их хотя бы на мгновение почувствовать то, что сейчас чувствует Сашка. Сашка, Ванька, Сережка… Что чувствовал Толик, Данька… Хотя бы на мгновение…
Кое-как одевшись и успокоившись Сашка снова забрался в заросли и там, сжавшись в комочек, подобно котенок, уснул. Голодный, без еды и денег, продрогший… Мог ли он знать, что самое страшное испытание в его жизни еще впереди.

* * *

Проснулся Сашка на рассвете. Выкупавшись и сделав зарядку он немного повеселел. Да, денег у него не было, но с едой было все не так плохо. В садах местных жителей росла слива, алыча и абрикосы, причем в достаточных количествах. И для этого не нужно было лезть в чужой сад – ветви плодовых деревьев простирались далеко за пределы огороженных штакетником дворов. Подходи, рви да потом лопай от пуза.
Наевшись сливы Сашка собрался в дорогу. Вверх по склону он шел осторожно, то и дело оглядываясь – словно тот «назойливый водила», как его про себя окрестил Сашка, был где-то поблизости. Но ни у дороги, ни возле кафе знакомого Сашке «каблучка» не было. Тревога немного ослабила свою хватку с Сашкиного сердца. Все равно, решил про себя Сашка, лучше идти пешком и ко всяким незнакомцам в машины не подсаживаться. Конечно, можно идти ночью, но ночью еще страшнее – дикие звери всякие, змеи. Ведь тут водятся дикие змеи, наверняка, думал Сашка, чувствуя, что по спине побежали мурашки. Так что лучше днем.
Впрочем, много в тот день он пройти не смог. Через полчаса пути живот отозвался заунывным урчанием, давая сигнал о некоей нештатной ситуации, происходящей в настоящий момент в Сашкином организме. А уже через пару минут Сашка очертя голову несся в близлежащие кусты за одной-единственной физиологической надобностью, которая в настоящий момент была важнее всех остальных.
Минут через двадцать Сашка, держась за живот, выбрался из кустиков и морщась, вновь направился вдоль обочины. Но через минут пятнадцать он вновь мчался в близлежащие кустики…
К полудню, Сашка, вконец обессилевший от бесконечной борьбы с желудком, поклялся, кто в жизни не съест ни одной сливы и ни одной алычи, даже если будет пухнуть от голода. Но чем тогда питаться? Он и сам не знал пока.
К полудню следующего дня Сашка добрался до Алушты. Большой приморский город, за бесконечной линией крыш которого угадывалась светло-голубая линия моря. Морю Сашка обрадовался словно старому знакомому. Тут уж не пропаду, решил он про себя, мгновенно почувствовал прилив сил.
Целый день Сашка беззаветно купался в море, валялся на переполненном морском пляже и отдыхал, восстанавливая силы. Голод уже не так заботил его, напротив. Большой город не даст пропасть бездомному мальчишке, главное – самому не затеряться в его пугающей бездне. И ему опять повезло – вернувшись к ставшему уже привычным бутылкособирательству Сашка за каких-нибудь четыре часа заработал сумму, на которую вполне можно было существовать пару дней. Конечно, экономя на всем, но, тем не менее. Днем Сашка купался и загорал на городском пляже, ночью спал там же, заняв освободившийся шезлонг. Тем не менее, в Алуште Сашка решил не задерживаться и, более-менее восстановившись, через несколько дней решил продолжить свой путь В Малореченское. Однако, ночи, проведенные под открытым небом, без теплой одежды и прочего необходимого каждому туристу снаряжения дали о себе знать. Через пару дней Сашка свалился с простудой. А может это была какая-нибудь вирусная инфекция, он не знал. Насморк, озноб – казалось, что теплый Крымский климат сыграл с мальчиком какую-то злую шутку. Провалявшись несколько дней и более-менее оправившись Сашка двинулся в дальнейший путь. Денег осталось совсем немного, но Сашка рассчитывал за пару дней добраться до Малореченского. На подгибающихся ногах он медленно брел к заветной цели своего путешествия, словно робот.

* * *

- Пойдем, что покажу, - заговорщическим тоном шептал девятилетний Митька семилетнему Шурику, таща его за руку по пыльной сельской дорожке.
Шурику не очень-то нравилась перспектива тащиться на другой конец села. Если кто из соседей узнает, что они с Мишкой сбежали со двора – быть беде. И всыпят в первую очередь ему, Шурику, не посмотрят на то, что ему семь, а Митьке, его двоюродному брату, уже девять. А все из-за того, что Митька был любимчиком у бабушки с дедушкой.
- Нет, не пойду, - насупился Шурик, - если не расскажешь, что за секрет.
- Ну, увидишь, секрет для того и нужен, чтобы его в тайне держать, - улыбался Митька.
- Ну, Мить, ну скажи. Может, фигня какая-то, а от бабушки опять мне попадет.
Шурик огляделся по сторонам.
- Ладно, - зашептал он, наклонившись над Шуриком, - слушай, значит. Помнишь, сарай тот, что на краю села, ну, там, где мы с Тимохой удочки храним?
- Ну, помню.
- Ну, я утром решил сбегать за удочками, вечером с Тимохой на рыбалку собирались. Захожу, а там - он.
- Кто, он? – не понял Шурик.
- Ну, он, мертвец, - округлив глаза шептал Митька.
Шурик побледнел, испуганно отступив назад.
- Брешешь?
- Да вот чтоб мне провалиться. Честное слово. Мертвец, всамделишный. Лицо я его не разглядел, там темно было, но, я думаю, что мальчик. Я – бегом оттуда.
- Мальчик? – ужаснулся Шурик, - а отчего он умер?
- Ну, не от старости явно, - сердито ответил Митька, - может, убили. А может от болезни какой. Я слышал, что в одном городе недавно один мальчик вот так вот по улице шел, шел, а потом - раз, и упал. Взрослые подбежали, а мальчик мертвый уже. Потом выяснили, что у него болезнь какая-то, ну, когда сердце останавливается само.
У Шурика мороз прошел по коже.
- Слушай, а может, это, взрослым сказать? – нерешительно предположил Шурик
- Взрослым? Ага, щас? – фыркнул в ответ Митька, - ты им расскажешь, они – милиции, а милиция приедет и скажет, мол, может, это вы его и убили. И нас с тобой в тюрьму.
- Тогда – как быть?
- Думаю, вот как. Мы сейчас посмотрим, что там и как, а потом в милицию записку напишем без подписи, что там-то и там-то мертвеца нашли. Пусть тогда докажут, что это мы.
На самом краю села, неподалеку от береговой кручи, отвесно падающей в утыканное острыми скалами море, построек не было, если не считать небольшого полуразрушенного сарая, затерявшегося в густых зарослях кустарника. Когда-то этот сарай использовался местными рыбаками для хранения всевозможного рыбацкого инвентаря, но ныне сарай никак не использовался. Лишь местные мальчишки хранили тут свои нехитрые рыбацкие снасти.
Когда до сарая оставалось по меньшей мере с полсотни шагов мальчишки замедлили ход. Шурка с Митькой нерешительно переглянулись и, осмотревшись по сторонам, остановились.
- Слушай, Мить, - зашептал Шурик, словно боялся, что тот, кто находится в сарае, их услышит, - а он, это… Ну, не бросится на нас?
- А с чего бы ему на нас бросаться? – выдавил Митька.
- Ну, так… А вдруг, он – это… Ну, вурдалак какой? Помнишь, бабушка рассказывала, что…
- Да сказки это все, - попытавшись изобразить на лице улыбку ответил Митька.
Митьке уже не особо нравился их первоначальный план. Надо бы в милицию заявить, пусть разбираются. Но показаться трусом в лице младшего брата не хотелось.
- Ладно, - ответил Митька, - я пойду, осмотрюсь.
- А… А я ?
- Стой тут. Если что – беги к дяде Роме, кричи что есть духу.
- А если… Если дядя Рома в море?
- Ну, ребят там позови. Не знаю.
Все же одному не так страшно, подумал Митька, приотворяя дверь и с отвращением вдыхая кисловато-сладковатый запах перепрелой соломы. В углу сарая, на старой мешковине лежал, раскинув руки, мальчик.
- Эй, - шепнул Митька, замерев на пороге, - ты там, это… Живой нет?
Ответа не последовало.
- Эй, отзовись, а? – шепнул снова Митька.
Из-за двери раздался тревожный голос Шурика.
- Митька, бежим отсюда, а? А вдруг он сейчас в вурдалака превратится…
И, словно в ответ на звонкий Шуркин голос в темноте сарая раздался еле слышный стон.
- Живой, - обрадовался Митька, наклонившись над мальчишкой.
Из темноты донесся еле слышный шепот.
- Пи…ть. Принесите попить… Пожалуйста…
Митька вскочил на ноги и кинулся в угол сарая. Нашарив в темноте сарая некогда припрятанную здесь пустую фляжку он выскочил из сарая и метнулся мимо замершего Шурика в сторону колонки. Набрав воды во фляжку Митька вернулся в сарай и раскрыл дверь нараспашку, чтобы в помещении стало, наконец, светло. Тут только Митька смог рассмотреть мальчишку. Грязный, в оборванной футболке и рваных шортах он лежал в углу и лихорадочным, испуганным взглядом таращился на замерших на пороге мальчишек.
- Вот, держи, - Митька протянул мальчишке бутылку.
Дрожащими грязными пальцами мальчик вцепился в бутылку и, наверное, целую минуту не мог оторваться от источника живительной влаги. Наконец, мальчик опустил флягу и, тяжело дыша, снова уронил голову на мешковину. С трудом повернув голову он взглянул на перепуганных Митьку с Шуриком.
- Кто ты такой будешь? – наконец решился Митька, - не местный, да?
- Я, - мучительно подбирал слова мальчик, - я… Я – Сашка. Сашка Севостьянов, из Москвы.
- Ой, а мы тоже из Москвы, - весело затараторил Шурик в ответ, - я Шурик, а это мой брат, двоюродный, Митька…
Сашка несколько мгновений рассматривал мальчишек. Обычные мальчишки, вон тот, лохматый, вроде лет девяти или десяти. А второй помладше, лет семи или восьми. Обычные вроде бы мальчишки, похожие на деревенских. И даже симпатичные. В любой другой момент Сашка несомненно бы обратил внимание на двух стройных мальчишек в коротеньких шортиках и стоптанных кедах. Кроме этих самых шортиков на мальчишках одежды никакой не было, а их стройные, лоснящиеся от пота, бронзовые от загара тела больше делали их похожими на индейцев из фильмов с Гойко Митичем.
В любой другой момент… Потому что сейчас сил не хватало даже на разговоры.
- Душно тут… Жарко, - только и прошептал Сашка, отворачиваясь.
- Послушай, - Митька вновь склонился над Сашкой, - тебе… Это… Может, врача?
- Нет, мне… Мне дядя Рома нужен. Который в… Артели, - ответил Сашка, попытавшись приподнять голову.
- Какой дядя Рома? Ковалев? – догадался Митька.
- Не знаю… Он… Про него Вано говорил. Он… Он…
Сашка вновь уронил голову на мешковину и потерял сознание.
Митька поднялся на ноги, оглянулся на перепуганного Шурика.
- Так… Я к дяде Роме бегу, его позову. А ты… Давай, бери фляжку и воды набери, вода понадобиться может. И бегом, бегом.

* * *

Сашка проснулся в какой-то незнакомой комнате. Его тело утопало в мягкой теплой перине. Ходики на стене мерно отсчитывали свой ход. Убранство комнаты было простым – небольшой шкаф в углу, круглый столик посередине, комод возле затянутого кружевными занавесками окошка. В комнате царил полумрак, и лишь из-под неприкрытой занавесками щели над подоконником в комнату пробивались робкие солнечные лучи. А над кроватью склонилось несколько незнакомых Сашке ребячьих лиц. Один из ребят, видимо, самый старший, темноволосый курчавый мальчик лет шестнадцати оглянулся и крикнул куда-то:
- Дядь Ром, он проснулся.
В комнату вошел высокий бородатый мужчина средних лет, одетый в поношенный джинсовый костюм.
- Ну, как там найденыш наш, - вполне дружелюбно улыбнулся он Сашке, - проснулся?
- Ага, - ответил Сашка, с наслаждением потягиваясь.
- Как себя чувствуешь? – участливо спросил мужчина, - не болит ничего?
- Нет, колени только. И… И, - ответил Сашка, поморщившись от утробной трели в животе, - и есть охота еще очень.
- Сейчас, ребята тебе бульона принесут с лапшой, больше тебе пока есть нельзя.
- Сколько… Сколько я спал?
- Да, уж двое суток почти, беспробудно, - улыбнулся мужчина, - нашли тебя мальчишки наши как раз вовремя. Еще бы день-другой и от истощения ты бы уже… Того…
Сашка почувствовал, как мороз пробирается по коже.
- Ты сам кто будешь-то? Звать тебя как? – спросил мужчина.
- Сашка… Севостьянов, я… Мне дядя Рома нужен, который из артели. Из рыбацкой.
- Ну, считай, что нашел, - усмехнулся мужчина, - других «дядь Ром» в окрестностях не завелось пока. А ты меня откуда знаешь? Мы же вроде не знакомы с тобой.
- Я… Я не знаю, мне про вас Вано рассказывал. Ваня Захаров…
- Ваня? Захаров? – обрадовался мужчина, - ну, как там поживает герой садов и огородов?
- В больнице он, - выдавил мальчик, - его… Его милиционеры чуть не убили.
Мужчина побледнел и нахмурился. Взял в руку Сашкину ладонь и крепко сжал ее.
- Так… Рассказывай, что там приключилось?
И Сашка рассказал. О встрече с Вано, о потасовке на рынке и о милицейской облаве. Мужчина слушал молча, не перебивая, уставившись в одну точку как истукан.
- Так, - мрачно констатировал он, поднимаясь, - я в город съезжу. Ты волнуйся, отдыхай, набирайся сил. Я узнаю, что там и как.
После обеда Сашка вновь вырубился, а проснулся лишь поздно вечером. Комната была залита ярким теплым светом. Дядя Рома сидел напротив и улыбался Сашке. Улыбка его была теплой и искренней, такой же теплой, как и мягкая удобная перина, в которой спал Сашка.
- Ой, вы… Вернулись? Как Вано, вы видели его? – с волнением в голосе выдавил Сашка.
Мужчина ничего не ответил, а лишь ласково погладил Сашку по растрепанной густой шевелюре.
- Жив… Слава богу, жив. Что ж ты, дружочек, не признался мне, что помог Ваньке, что первый скорую вызвал? Постеснялся?
- Да я просто, я не…
- Дурачок ты мой, если б не ты, не жить бы ему сейчас. Мне про тебя все Ванькин отец рассказал.
- А Вано, Ваня… Как он?
- В порядке все. Операция прошла успешно, сейчас восстанавливается потихоньку. Только… Только вот…
Мужчина не договорил и отвернулся.
- Что… Что с ним? – в волнении приподнялся Сашка.
- Да… Ничего, - ответил мужчина, снова погладив Сашку по голове, - ты вот лучше расскажи мне. Какая муха тебя в наши края занесла?
Рассказать или нет, мучительно размышлял Сашка. Если расскажу об истинной причине побега… Нет, не стоит, размышлял Сашка. Сашкин рассказ о побеге из дома вышел путаным и мутным. Впрочем, мужчина на это внимания не обратил.
- Ладно, не переживай. Ваню я давно знаю. И про его, скажем так, интересы тоже.
Сашка испуганно рванулся вперед, чувствуя, что волна стыда заливает ему лицо.
- Нет, вы не понимаете. Мы просто…
- Лежи, лежи, – ответил мужчина, погладив Сашку по руке, - не волнуйся, в моем доме тебя никто не тронет. Судить мальчишек за их искренность и честность нам, взрослым, еще никто права не давал. И твоим родителям тоже не дает.
- Просто, я… Просто…
Неужели он его понимает? Неужели он все знает? Но откуда? Мысли смешивались в Сашкиной голове, а глаза сами собой закрывались от легких, чуть заметных прикосновений дяди Ромы. Полных неосязаемой, и в то же время необычайно чувственной и откровенной нежности. Той нежности, о которой Сашка почти позабыл.
- Только… Только вы… Не выгоняйте меня, я прошу. Не надо, иначе я… Я…. – шептал Сашка, чувствуя, что не может сдержать слез.
- Спи, малыш, отдыхай. И набирайся сил, - шептал дядя Рома, ласково поглаживая мальчика по голове.

* * *

Дни летели за днями. Сашка поправился и вскоре прочно обосновался в небольшой рыбацкой артели, в которой работал дядя Рома. Всего в артели было человек пятнадцать. Основную массу артельщиков составляли приезжие из соседних, бывших братских советских республик, как правило, это были молодые парни лет от двадцати и старше. Но были среди них и совсем еще молодые ребята – шестнадцатилетний Олег Гараев из Симферополя, да еще один паренек, пятнадцатилетний Генка Васильев, из Алушты, местный острослов и весельчак. Ребята подрабатывали в артели на каникулах – и денег заработать можно, и от безделья маяться не придется. Сашка со всеми очень быстро сдружился, и те приняли его в свою команду как родного.
Работы в артели было – непочатый край. Помимо работы в море и на суше работы хватало – и за снастями уход нужен, и за различной оснасткой. Траулер после каждого выхода в море требовал серьезной уборки, которая и легла на плечи Сашки и остальных ребят. А еще нужно было перестроить барак, в котором жили артельщики, обшить его вагонкой, поменять крышу. А за бараком был разбит огород, на котором росла картошка, морковка и прочие культуры, составляющие основной рацион артельщиков. И огороду тоже требовался уход. Работы было столько, что Сашка поначалу даже пожалел, что решился на всю эту авантюру. Но быстро втянулся и работал не хуже бывалых артельщиков.
- Гляди, малой-то за двоих работает, - шутили артельщики, - гляди, двойную ставку платить вскоре надо будет.
Первые дни Сашка жил в доме дяди Ромы, что располагался неподалеку, но потом решил, что негоже отрываться от коллектива и переехал в барак, где у него был свой собственный топчан с тумбочкой. Почти-то своя комната, думал Сашка.
Порой выпадали и свободные вечера. В такие вечера Сашка любил проводить на пляже, один или с ребятами, с Генкой и Олегом, а также с Митькой и Шуриком, с которыми Сашка очень сдружился за последнее время. Ребята уходили подальше от цивилизации, километра за два-три, и там купались, ныряли в воду с огромных, в два-три человеческих роста скал, и просто загорали, наслаждаясь сладким счастливым воздухом свободы и беспечной, кажущейся бесконечной, юности. Купались, без стеснения сбросив с себя всю одежду, даже трусы, без стеснения подставляя обнаженные стройные мальчишеские тела под струи ласкового южного солнца – и никто ни перед кем не комплексовал, не смеялся, не подтрунивал, места там были дикие и кроме мальчишек в этих водах никто не купался. А вволю накупавшись они разводили костер, пекли в горячих угольях рыбу и рассказывали друг другу всякие разные истории – и смешные, и страшные и порой какие-то совсем фантастические. И Сашка в такие часы чувствовал себя самым счастливым мальчишкой во всей Вселенной. В такие минуты ему хотелось петь, кричать, стоять на голове, забыв обо всем на свете – ему было хорошо тут, с новообретенными друзьями. Хорошо, как никогда.
Лишь по ночам, забившись в свой уютный уголок на топчане, к глазам вновь подступали былые воспоминания, о Сережке, о Ваньке, о Толике, о Вано… О родителях. И он, не стесняясь никого, давал волю слезам, тихонько, чтобы никто не слышал, выплакивая накопленную на сердце боль, растворяя ее в этом бесконечном Крымском лете. Артельщики не лезли к Сашке с пустыми расспросами.
- Ничего, пусть поплачет малец, - судачили они промеж себя, - ребенок же еще.
С расспросами к Сашке особо не лез никто. Все понимали, что у Сашки непростая судьба, но подробностей не знал никто. Кроме дяди Ромы, конечно. Да, что говорить – у каждого из артельщиков, пожалуй, было в жизни что-то такое, чем не хотелось бы делиться друг с другом.
За почти два месяца Сашка окреп, закалился, тело его загорело на горячем южном солнце, да так, что внешне он уже мало отличался от местных ребятишек. Мышцы его окрепли, прежняя худоба и вялость исчезли из его мальчишеского тела, превратив Сашку из худосочного дрища в крепкого подтянутого подростка. Лишь по-прежнему звонкий мальчишечий голосок выдавал истинный Сашкин возраст. Давно не стриженые Сашкины волосы отросли и вьющимися локонами, совсем по-девчоночьи причудливо ниспадали на его загорелые плечи. Впрочем, если бы кто и заикнулся о том, что Сашка внешне похож на девчонку, то быстро бы узнал чего стоят кулаки «этой девчонки». Да и не только кулаки, и ноги тоже – в свободное от работы время дядя Рома учил Сашку, Олега и Генку искусству самозащиты.
- Каждый пацан должен уметь защитить себя и своих друзей, - любил разглагольствовать дядя Рома, - и если хороший боец всегда знает, как отразить удар своего противника, но ваша задача – не дать противнику ни малейшего шанса нанести этот удар. Вы должны научиться предугадывать его помыслы и его движения. А на этого нужны годы и годы тренировок.
Первое время Сашка уснуть не мог после таких тренировок – каждая частичка его тела болела, каждый мускул. Но постепенно и он втянулся, а в один прекрасный день даже поверить не мог, когда в очередном поединке ловким обманным маневром поверг Генку, который был старше Сашку почти на 2 года, в нокаут.
- Так его, так, - смеялся дядя Рома, - молодчина, Сашка. А ты, Ген, следи за этим хлопцем, парень он проворный, с ним ухо востро держать надо.
Только один из артельщиков, нелюдимый здоровяк Журков недолюбливал Сашку. Увидит Сашку и сразу взгляд отводит, да еще при этом и бормочет что-то про себя.
- Никак, заговор какой, - посмеивались артельщики.
Журков был главным помощником дяди Ромы в артели, работал он как зверь, с охотой, но людей сторонился, будто побаивался их.
- Такой уж он, Сашка, - подбадривал Олег мальчика, - не дуйся на него.
- Да больно нужно мне, – пожимал плечами Сашка.
Больше всего Сашка мечтал, конечно же, чтобы его, наконец, взяли в море. Но дядя Рома все откладывал этот день, будто боялся за неокрепшее здоровье мальчика.
- Вот увидите, дядь Ром, я работать буду как взрослый. И мускулы у меня – вот, глядите, - убеждал мужчину Сашка, сжимая руку в локте.
Дядя Рома ничего не отвечал, лишь грустно улыбался Сашке.
О прошлом дяди Ромы никто из артельщиков распространяться не любил. Вернее, знали, что дядя Рома в десантуре служил и все. И более ничего.
Однажды, темным августовским вечером, после тренировки, ребята вместе с дядей Ромой пошли купаться на привычное им место. Выкупавшись и, разведя костер, они сгрудились возле живительного тепла, ожидая, когда дрова прогорят и можно будет жарить рыбу. Дядя Рома достал из рюкзака початую бутылку с какой-то мутновато-коричневой жидкостью, и, жадно отхлебнув из бутылки, с наслаждением растянулся на гальке, подложив под голову рюкзак.
- Дядь Ром, а вы в десантуре служили, правда? – спросил Олег, насаживая на прутик рыбешку.
- Ну, ясно дело, - зевнул дядя Рома.
- А расскажите?
- Да, да расскажите, - затараторили ребята.
- Да о чем?
- О службе?
- Чего о ней рассказывать, - зевнул он, делая еще один смачный глоток «жидкости», - служба как служба. Как у всех…
Ребята молча сидели возле костра, слушая рассказ дяди Ромы. Рассказ обычного, уже немолодого мужчины, годящегося каждому из этих мальчишек в отца.
- …А вернулся, в семьдесят девятом как раз, в Рязань поехал. На работу устроился там, а в 80-м в отпуск, в Симферополь. Первый раз на море. Там и встретил ее, - засыпая, продолжал дядя Рома, - да только не задалось у нас ни черта. А потом уже, спустя двенадцать лет узнал, узнал про Ваньку. Про сына… Вот… Я и приехал сюда, бросил все, жену с дочерью… Да, только пустое все оказалось.
Какого Ваньку, мучительно размышлял Сашка. Неужели Вано? Значит, дядя Рома и Вано… От поразительной догадки Сашку будто током прошибло. Вано – сын дяди Ромы? Как же такое может быть? А Вано знает?
- Ладно, хлопцы, - позевывая, ответил дядя Рома, переворачиваясь на другой бок, - я прикорну малость. Вы уж меня не бросайте тут, ладно?
Настроения сидеть с ребятами у Сашки в этот вечер не было. Тихонько поднявшись он прошел в отдаленную часть бухты, там скинул с себя одежду и с наслаждением выкупался в еще хранящей дневное тепло морской воде. Выкупавшись, он долго стоял на берегу, смотря в даль, любуясь причудливыми скоплениями черных как смоль туч на горизонте. Видно, будет буря, подумал мальчик.
Кто-то положил Сашке на плечо ладонь. Мальчик невольно вздрогнул и обернулся. Это был дядя Рома.
- А ты чего не с ребятами? – спросил он.
- Не хочется что-то, - ответил Сашка смущенно.
- А, вот как. Понятно, - ответил дядя Рома и, подойдя поближе к Сашку, вдруг обнял его и крепко-накрепко прижал к себе.
Сашка каждой жилкой ощущал теплоту крепкого мужского тела, биение сердца в широкой мужской груди, прикосновение горячих, покрытых мелким песком мужских ладоней к своим обветренным плечам. И почувствовал, как сердце начинает учащенно-учащенно биться. А все тело дрожать, будто через него пропустили десять тысяч вольт.
- Не… Не надо, дядя Рома, я не… не могу, - прошептал Сашка, чувствуя, что от небывалого прилива нежности слезы выступают у него на глазах.
Господи, да что он говорит. Сердце же говорит само за себя, признай это, дурачина, била в глубине Сашкиного сознания какая-то доселе неведомая ему жилка.
Но мужчина лишь прижался сухими потрескавшимися губами к Сашкиному лбу и нежно поцеловал его.
- Дурачок ты мой. Разве я могу хотя бы пальцем обидеть тебя, - шептал он, - я просто… Просто спасибо тебе сказать хотел. За сына, понимаешь?
Сашка понимал. И потому сам, не понимая еще, зачем он это делает, еще крепче прижался к мужчине, прижимаясь дрожащими на ветру ладошками к крепкой мужской груди…
Ванька… Это ты меня никогда не понимал, никогда в жизни, а не я тебя. Какие же мы были с тобой дураки, Ванька…

 

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

- Эй, Сашка, - окликнул Сашку Олег Гараев, - там спрашивают тебя.
- Меня, - удивился Сашка, - кто?
- Да, мальчишка какой-то, незнакомый. Возле магазина околачивался.
Интересно, кто это мог быть? Вано? Но Вано неделю назад уехал с родителями в Севастополь, в какую-то клинику, где работал какой-то доктор, хороший знакомый его отца. Не дяди Ромы, нет, другого – того, которого Вано считает настоящим. Кто же тогда?
Сашка прошел от пристани в сторону автобусной остановки. Неподалеку от остановки располагался сельский магазин, в котором продавалась всякая всячина, от спичек до местного (довольно мерзкого на вкус) вина в безликих черных бутылках. А от магазина в его сторону, уже мчался со всех ног …
Нет, этого не может быть… Нет… Сашка почувствовал, что ноги мгновенно стали ватными, в горле пересохло, а глаза ни с того ни с сего начинают застилать слезы.
Сережка… Это был Сережка…
- Се… Се…Сережка, - зашептал Сашка и не обращая внимания на прохожих, бросился навстречу другу.
Мальчики с такой силой налетели друг на друга, что в буквальном смысле слова треснулись лбами, повалившись при этом друг на дружку. Потирая ладонями набитые шишки, хохоча они, уже не сдерживаясь, обнялись.
- Сережка, - шептал Сашка, прижимаясь к груди друга, - как ты меня нашел? Ну, признавайся, как?
- А ты что думал, дурында московская, что сбежал от меня раз и навсегда, - едва сдерживая слезы шептал Сережка, - вот, видишь, нашел. И теперь уж ты от меня не уйдешь, как ни крути. А будешь убегать, то я тебя веревками к себе привяжу, понял? Вот.
Сашка еще не знал, что ждет его впереди. Но он знал наверняка, что отныне он никогда, никогда в жизни не останется один на белом свете. Потому что с ним рядом был его Сережка. Его Сережка… Самый лучший Сережка.
Увы, ход времени неумолим. И ни Сашка, ни Сережка еще не знают, какие трагические события развернутся в самое ближайшее время на этом тихом солнечном берегу. События, которые навсегда изменят Сашку Севостьянова.
Но сейчас они были счастливы, и Сашка, и Сережка. Они были вместе. Не будем же мешать их общему, пусть маленькому, краткому, но самому искреннему мальчишечьему счастью.

* * *

- Вот, таким образом я и очутился в Малореченском, - закончил свою рассказ Сашка, тоненькой палочкой вороша остывающие угольки в костре.
Мальчики сидели на берегу, прислонившись к огромному врезающемуся в море скальному выступу, которые местные ребята прозвали «Кораблем». Вполне заслуженно, к слову. Если забраться на этот выступ в шторм, то, глядя вниз, на море, может показаться, что выступ превратился в настоящий корабль и в настоящий момент идет по морю, врезаясь в бунтующие морские волны. Но сейчас море было спокойным и его еле слышное дыхание докатывалось до умиротворенного сознания двух друзей лишь утопающей в вечернем полумраке рябью морских барашков.
Сережка меланхолично подбросил в угольки несколько картофелин.
- Да, дела, - задумчиво прошептал Сережка, - выходит, Ильмар и правда решил убить тебя как свидетеля?
- Выходит, - признался Сашка, - думаю, знаешь, он сам стоит во главе всей этой организации, которая с наркотой дело имеет.
- Только об этом никто, скорее всего, не узнает, - грустно возразил Сережка, - после того, как дядя Валера отдал концы…
Сашку как по башке дубиной огрели.
- Что? – не веря своим ушам, испуганно прошептал он, - как это – отдал концы?
- В газетах написали, на другой день, когда ты исчез… Нашли его в камере, повешенным. Вроде как сам.
- Ага, жди, - хмыкнул Сашка в ответ, - его Ильмар и убил, чтобы дело закрыть и с себя подозрения снять. А все подстроил под самоубийство.
- Да, наверное, - пожал плечами Сережка, - потому, иначе это и объяснить невозможно…
- Что… объяснить? – не понял Сашка.
Сережка лишь вздохнул.
- Да, то, что после твоего исчезновения произошло. Там такое началось… единственный свидетель… Мы еще и не поняли толком ничего. Рано утром, часов в 5-6, к нам милиция заявилась, домой, с обыском. «Где Саша Севостьянов, что вы о нем знаете, где его прячете». Сейчас-то я понимаю, что их Ильмар подослал видимо. Весь дом перевернули. А тут отец еще… С ночи на грудь принял, ну, и завелся – по какому праву вы в наше жилище суетесь, то да се. Главный у них, милиционер молодой совсем, мерзкий такой, зубы длинные как у этого, музыканта, который в «Машине времени», все к отцу, мол, «Да тыыыэ, кто такой, ты вообще тут никтооооэа». Ну, отец и сунул ему кулаком промеж зубов, чтоб улыбка не казалась столь ослепительной. Ну, отца тут же повалили, повязали и - в ментовку. Ну, наутро нас в ментовку вызывают, меня и тетю Риту, а там бумагу показывают, мол, заявление и свидетельские показания людей, которые видели, как мой папа того милицейского следователя избивал. И люди все какие-то неизвестные. Я и говорю, что не было ничего такого. Да они не слушают ни черта. А еще оказалось, что мой папа по УДО освобожден был – по условно-досрочному, так сказали. А в связи с от-тяги-ва-ющими обстоятельствами…
- Отягощающими, - поправил Сашка.
- Во-во, - грустно подтвердил Сережка, - в связи с этими обстоятельствами самыми... В общем, мне и говорят, мол, мальчик, поедет твой папа в края уже им изведанные еще на пару лет минимум. Тетя Рита попыталась вступиться за нас, а ей, мол, женщина, а вы вообще молчите. Мол, вы же не будете отрицать, что в вашем доме ребенок незаконно проживает (это про меня), в то время как органы опеки его ищут днем с огнем. В общем – один день мне дали, собрать вещи и – явиться в службу опеки. Вернулись мы домой… Ну, тетя Рита меня успокаивала, успокаивала – говорит, мол, не волнуйся, в детском доме тоже ребята хорошие. Да, думаю, хорошие… Только побег мой (какой уж по счету – не знаю) мне там теперь вряд ли простят. В общем, не стал я ждать – и ночью сбежал, вещи кое-какие прихватив с собой. Сначала думал на чердак на наш – а на люке замок висит, и все, как говориться - привет, мальчик.
Сашка сидел молча и с виноватым видом слушал Сережку.
- Из-за меня это все, - вырвалось у него, - если бы не я…
- Дурачина, - выругался Сережка, - ты-то при чем тут? Или думаешь, всем легче бы стало, если бы тебе башку оторвали ?
- Ладно, - потупился Сашка, - не ругайся только?
- Не буду, - выдохнул Сережка, грустно усмехнувшись, - я за тебя, за дурня, боялся. Понял, что ищут тебя, что, видать, натворил чего сдуру. А мы – расхлебывай тут. А потом понял – когда про дядю Валеру узнал, ну, что повесился… Неспроста все это. Значит, и правда – дело темное, а ты, видно, крайним оказался. Страшно за тебя стало, мочи нет. Все себя винил – не смог помочь, уберечь тебя. А в больнице на тебя вообще смотреть страшно было – все думал, что ты того, богу душу отдашь. А все вон как вышло. Искал я тебя, весь Киров облазил. Леший тоже подключился с ребятами – очень он из-за Сашки, ну, друга своего, на этих гадов зол был. Да, без толку все. Никто и ничего…
- Как же ты меня нашел? – допытывался Сашка.
- Да, как? Сначала все боялся, что тебя… Ну, понимаешь, - голос Сережки дрогнул, - что тебя нет уже. А потом, через пару дней, я к тете Рите забежал, на работу, - она и говорит, что дядька заходил какой-то, по описанию на Ильмара похож, улыбается все время, да про тебя спрашивает. Весь такой из себя порядочный, комплиментики всякие. Дерьмо порядочное… Говорил, что если Сашка у нас дома появится, чтобы она, тетя Рита, сразу ему позвонила. Так, настойчиво просил. Ну, думаю, значит, жива еще, дурында Московская – решил я…
Сережка прервал рассказ и закашлялся, словно в горло что-то попало. В полумраке августовского вечера, в отблесках костра, Сашка не переставая разглядывал Сережку. Вытянулся вроде, только похудел сильно. И кожа бледная, будто после болезни сам. И отчего вдруг этот кашель? Уже не первый раз за вечер Сережка заходится в кашле. Может, продуло?
- Это все акклиматизация, - по слогам повторил Сережка, грустно улыбнувшись Сашке, словно угадал его мысли, - не парься. Вот, держи-ка, уже остыла.
Он бросил Сашке теплую подрумянившуюся на угольках картофелину. Не чистя картофелину Сашка вонзил голодные зубы в ее теплую, пахнущую костром рассыпчатую мякоть. Сережка последовал его примеру.
- Вкусно, - с набитым ртом прошептал Сережка, - прямо как у нас дома.
- Угу, - подтвердил Сашка, - а как ты узнал, что я в Крым уехал?
- Узнал, - фыркнул Сережка, - если бы я узнал… Поверь мне, этот Ильмар тоже не дурак. Если какой-то там тринадцатилетний мальчишка навроде меня смог бы аналитическим способом вычислить твое местонахождение, то для Ильмара это вообще пустяк. Сначала я думал, что ты в Москву уехал, но потом, когда узнал, что Ильмар тебя в Кирове ищет, понял – в Москву ты не сунешься, слишком банально все и просто. Тогда куда? В Пермь, на деревню дедушке? А потом про Крым вспомнил. Я же сам тебе сто раз про Симферополь рассказывал. Помнишь, мечтали с тобой, что в Крым поедем, а там устроимся куда-нибудь, в порт или на корабль какой, на подхвате чтобы? И сыты, и при деле?
- Да уж, забудешь такое, - фыркнул Сашка, вспоминая долгие вечера на чердаке.
- Да и вообще, - продолжал Сережка, - я решил для себя – все, хватит, по чердакам да подвалам чалиться. Летом еще ладно, а зимой? Что, опять к доброму дяденьке под крыло? Нет, пора и честь знать. Пора делом заняться. Вот и решил – поеду в Симферополь, а там – уж решу, куда и зачем. В конце-то концов, через четыре месяца мне уже 14 исполнится, может, юнгой куда-нибудь возьмут, на корабль какой-нибудь устроюсь. Ну, а параллельно можно в вечерней школе учиться, слышал, что есть такие. Про родителей и наврать можно, ведь так. Ты как думаешь?
Сашке было решительно все равно. Теперь, когда с ним Сережка, ему уже ничего не было страшно. Куда угодно, хоть на край света – лишь бы с Сережкой.
- Я – как ты, - кротко вымолвил Сашка.
- Ладно, - пренебрежительно молвил Сережка, - только гляди, полезешь ко мне в штаны – прибью, а остальным скажу, что так и было.
- Ладно тебе, - обиделся Сашка.
- Да не обижайся, - рассмеялся Сережка, обняв Сашку за плечи, - мы теперь с тобой, и в огонь и в воду. Ничего не страшно, знаешь, даже…
Сережка осекся. Исподтишка, будто испуганно, зыркнул на Сашку, словно хотел сказать что-то важное, но потом передумал. Отвернувшись, он сделал вид, что рассматривает обагренный горизонт.
- А завтра погодка будет неплохой, думаю, - меланхолично вымолвил Сережка.
- Послушай, а как ты узнал про Малореченское? – решился Сашка.
- Малореченское – это еще что, – грустно улыбнулся Сережка, - вот до Симферополя как доехал… С проводником в поезде договорился, а меня на границе и поймали. Назад вернуть хотели. Двое суток в обезьяннике проваландался. А потом на пересылке смылся. Несколько дней отсиживался в подвале каком-то. Потом на рынке с каким-то парнем местным познакомился, он и пообещал перевести меня. А потом ночью, в автобусе, с какими-то челночниками трясся. Все боялся, что поймают. Нет, прокатило. А потом - Симферополь. Там и прибился к ребятам беспризорным. От одного из них, смешного пацана такого по прозвищу Пентюх и узнал про тебя, что есть такой мальчишка, Сашка Севостьянов, который в Малореченское зачем-то срулил.
- Пентюх? – удивился Сашка, - а откуда он…
Он не договорил. Догадка как стрела пронзила его сознание. Значит, от Вано узнал? Больше не от кого? А Вано, видимо, от дяди Ромы знает. Вот ведь совпадение.
Лишь одна мысль тревожила сейчас Сашку. Рассказать или нет Сережке о Вано и о том, что его Сашкин тезка, с которым Сережка дружил в Кирове, на самом деле его брат? Нет, лучше не надо. До поры, до времени…
- Вот, я на автобус и сюда, - отвечал Сережка, - правда, сам еду и себя же ругаю. А если просто однофамилец? Мало ли на свете Сашек Севостьяновых? А оказалось, что ни черта никакое не совпадение. Вот ведь чудеса, да?
- Да, и не говори, - улыбнулся в ответ Сашка.
Костер уже совсем догорел. А небо начинало потихоньку светлеть. Скоро рассвет, мучительно подумал Сашка.
- Пойдем спать, а? – зевнул Сашка, сворачиваясь возле костра как котенок.
- Угу, - шепнул Сережка, дожевывая картофелину.
Но в барак они не пошли, а уснули тут же, возле догоревшего костра, обнявшись, прижавшись друг к дружке. Прямо как в те совсем недалекие дни в Кирове, на безымянном чердаке старого дома.
Совсем недавно… А словно целую вечность тому назад.

* * *

Поначалу ребята побаивались, что дядя Сережа прогонит Сережку прочь. Потому, в случае чего, Сашка морально был готов броситься на защиту друга. Но дядя Рома был, казалось, не против.
- Ладно, оставайся, - ответил он, вздыхая, - так и быть, работы на всех хватит. Но учти, халявщиков мы не держим. Не устраивает – езжай обратно в свой Киров.
Сказано это было с какой-то еле прикрытой неприязнью. Ну, еще бы, со стыдом подумал Сашка, явился – не запылился очередной нахлебник. Но глубоко в душе Сашка признавал, со стыдом для самого себя, что дядя Рома держит его исключительно из-за Вано – вроде бы как дань благодарности за то, что спас его сына. А так – кто знает, может, выгнал бы ко всем чертям. Хотя, Сашка работал исправно. Помогал по хозяйству, с починкой барака, с уборкой траулера. И по огороду тоже – в июле он вместе с ребятами собрали больше ста килограммов помидоров, да еще почти 90 кг огурцов. А на носу была уборка свеклы – ее тут было будь здоров. И все же…
Все же, с тревогой размышлял Сашка, рано или поздно им с Сережкой придется уезжать куда-нибудь. Только вот куда?
Тем не менее, Сережка быстро вписался в новый для него коллектив. Только Журков относился к Сережке с неким пренебрежением. Хотя работал Сережка не хуже Сашки, а порой даже и лучше.
В море ни Сашку, ни Сережку дядя Рома так и не взял. Будто опасался за здоровье и безопасность ребят. Как ни крути, работа на траулере требует грубой мужской физической силы, а Сашка с Сережкой были еще совсем мальчишки.
В бараке Сережка разместился по соседству с Сашкой. Но в барак ребята наведывались только спать. Обедали они на улице – под широким тентом стоял наспех сколоченный из досок стол. И все бы ничего, но неумолимо приближался сентябрь месяц. Уехали домой Митька с Шуркой. Засобирались домой Олег с Генкой. И вскоре из ребят в артели остались лишь Сашка с Сережкой… Впрочем, ребятам скучать не приходилось.
Порой, засыпая, Сашка подолгу разглядывал спящего по соседству Сережку, все время ловя себя на странной для самого себя мысли… Кто для него Сережка? Просто друг или кто-то больше, ближе? В душе Сашка признавал, что Сережка ему безумно нравится, но совсем не так, как тот же Ванька. Сережку Сашка воспринимал именно как друга, близкого друга и потому глубоко в душе понимал, что никогда, ни нежным прикосновением, ни откровенным поцелуем вдали от посторонних глаз, не сможет нарушить ту дружбу, что установилась между ним и Сережкой.
После работы ребята по-прежнему убегали купаться на пустынный пляж. Впрочем, купаться уже было не так комфортно. В начале сентября стало намного прохладнее, темнеть стало тоже очень рано, а потому проводить свободное время в кромешной тьме было не самым приятным развлечением. К тому же Сашку серьезно беспокоило Сережкино здоровье. Сильные приступы кашля у Сережки не проходили. А на предложение помощи он реагировал одинаково:
- Пустяки, подумаешь, в горле щекочет, - с натянутой улыбкой отвечал Сережка.
В конце сентября начались дожди. Одежда, которая с широкого дяди Роминого плеча перепала Сашке с Сережкой, уже не годилась – нужно было что-то посущественнее. А тут еще и дядя Рома подкинул ребят проблем…
В один прекрасный день дядя Рома уехал в Симферополь по делам, а вернулся раньше срока, мрачнее тучи. Отказавшись от обеда он ушел к себе домой, и лишь под вечер позвал к себе Сашку с Сережкой.
Рядя Рома сидел на кухне за небольшим круглым столом. Возле него стояла початая бутылка водки и тарелка с соленьями. Хмуро глядя на замерших в дверях ребят он начал:
- Так, хлопцы, дела такие, - начал он мрачным тоном, не предвещавшим ничего хорошего, - с дочерью сегодня разговаривал. Жена моя, ну, которая бывшая… Словом, в больнице она, врачи говорят, что операцию делать нужно. В общем, ехать мне надо…
Ребята настороженно переглянулись.
- А… А как же артель? – обреченно вымолвил Сашка.
- Журков останется после меня. Потому вас и позвал… Журков – не нянька, сами понимаете, с вами как с писаной торбой возиться на станет. Так что я вам предлагаю… В общем, бросайте все это ребячество и вертайтесь-как домой. Ты, Саш, в свою Москву, ты, Сереж, в Киров. Билеты на поезд я для вас достану.
Сашка почувствовал, как в груди тревожно забилось сердце.
- Дядя Рома, мы, - умоляюще прошептал он, - пожалуйста, мы не… Не можем.
- Что – не можем? – срываясь на повышенный тон ответил дядя Рома, - хватит, побесились, поиграли в робинзонов. Учиться вам надо. Родители за вас беспокоятся, в самом деле. Подумайте о них, хотя бы.
- А мы, - прошептал со слезами отчаяния на глазах Сашка, - кто о нас подумает? Кто…
И, ни слова не говоря, выскочил из домика, размазывая по щеках непрошенные слезы. Сережка – за ним.
…Потому ребята долго сидели на берегу, прижавшись друг к дружке. И молчали. Да и о чем еще было говорить. Только-только они почувствовали, что кому-то нужны в этом мире – и вот. Подурачились и хватит. Так получается, что ли?
- А я думал, что дядя Рома понимает меня, - наконец решился Сашка, - а оказывается, он все время считал наш с тобой побег из дома простым ребячеством.
- А может… Может, он прав, - прошептал бледный как белая скатерть Сережка.
- Как это - прав? – округлив глаза от удивления молвил Сашка.
- Так. Домой тебе надо, к папе с мамой. Они волнуются за тебя, я знаю. Потому что любят и, наверняка, примут тебя таким как ты есть, рано или поздно…
Сашка потрясенно смотрел на Сережку, не веря, что это говорит его друг.
- Ты… Ты не понимаешь разве, если я вернусь, то, - в негодовании сжимая кулаки ответил Сашка.
- Все я понимаю, - ответил печальный Сережка, - просто наш с тобой путь… Он – в никуда… Понимаешь, мы с тобой еще совсем дети. Которые не нужны никому на свете, никому, ни дядя Роме, ни этому Журкову, ни остальным. Никому. Только друг для друга. А потому… Мне страшно, понимаешь. Страшно оттого, что мы не сможем, что я…
Он не договорил и закашлялся. Кашель сотрясал его грудь, не переставая, и, намертво вцепившись неведомыми лапами в тщедушное мальчишеское тело повалил задыхающегося мальчика на песок.
- Сережка, - в ужасе кинулся к другу Сашка, хватая его за плечи, - Сережка, что… Что с тобой. Сережка…
- По… помоги, - выдавил Сережка из последних сил.
Сашка бросился к бараку, крича.
- Кто-нибудь… Дядя Рома, помогите…Помогите, там Сережка, - кричал он, размахивая руками.
А от дома к нему уже спешил дядя Рома, Журков и еще несколько артельщиков. Сережку подхватили на руки и отнесли в дом. Там уже дали горячего чая с малиной и вскоре обессиленный приступами кашля Сережка уснул.
Все следующее утро Сашка не отходил от Сережки. Сережке стало немного лучше, но дядя Рома чуть ли не силой заставил его остаться в постели. А Сашку выгнал на работу – требовалось помочь ребятам с уборкой свеклы в огороде.
А через два дня дядя Рома уехал в Симферополь. Проводить его вызвался Журков на своей старенькой «Таврии». Больше всего Сашка переживал, что дядя Рома силой заберет его с собой. К счастью, дядя Рома не стал настаивать на Сашкином возвращении.
Помогая дядя Роме с вещами Сашка проводил его до гаража. Там и попрощались.
- Ладно, Сашок, - грустно улыбаясь начал дядя Рома, - не переживай, все наладится. С Журковым я поговорил, он прогонять тебя не станет, а через месяц-другой, глядишь, и я вернусь. И вот еще…
Он полез в карман и вытащил оттуда какую-то записку.
- Вот, гляди, тут мой адрес, в Рязани, - ответил мужчина, - если вдруг что, приезжай, чем могу – помогу. Да не вешай нос, малыш, жизнь продолжается…
… Сашка долго стоял у дороги, глядя вдаль, вдогонку скрывшейся за поворотом старенькой «Таврии». И где-то в глубине души он понимал, что все беды еще только начинаются…

* * *

Через два дня Сережке стало хуже. Попытки сбить температуру привычными средствами ни к чему не привели. Сережка лежал в постели, тяжело и натужно дышал, а гладкая, тяжело вздымающаяся грудь мальчика была полностью покрыта бисеринками пота. Сашка положил дрожащую ладонь на Сережкину грудь. И невольно отдернул руку – Сережкина грудь была горяченная как песок на пляже в жаркий день.
- Ай, - поморщившись простонал Сережка, - не на… до… Больно…
- Да, что же с тобой такое… что, - шептал, не в силах сдерживать слезы, Сашка.
- Ды… дышать… Тяжело… Тяжело, - стонал Сережка, будто не осознавая происходящее вокруг..
- Тебе к врачу надо же, говорю, - продолжал убеждать друга Сашка.
- Нет, все прой…дет. Это обычная… Простуда, - выплевывал слова Сережка.
Нет, хватит. Сашка выскочил из домика и бросился к бараку, где спали артельщики. Где спал Журков, совсем недавно вернувшийся из Симферополя. На него была последняя надежда.
- Дядя Журков… Василий Николаевич, - тряс его за плечо плачущий Сашка, - Сережка… Совсем плохо ему, в больницу ему надо. Пожалуйста…
Чертыхаясь, Журков поднялся и, ни слова говоря, направился к домику дяди Ромы. Через несколько минут Сережку, закутанного в одеяло, они с Сашкой положили на заднее сиденье машины. Сережка впал в какое-то забытье, похожее на сон.
Сашка собирался сесть рядом, но Журков не позволил.
- Только мешаться будешь, сам справлюсь, - распорядился Журков, - сиди тут, жди. Вернусь утром.
Сашка вернулся к себе в барак, но уснуть так и не смог. Тревожные мысли и боль за Сережку не давали ему уснуть. Что с ним такое? Неужели воспаление легких?
- Не боись, Сашкец, - подбадривал его соседу по топчану, - простудился твой товарищ и все. И выздоровеет, вернется. Ну, чего ты?
Сашка и сам не понимал, что с ним происходит. Впервые, пожалуй, за долгое время боль и тревога за Сережку стало его главной болью, словно подменив собой его собственные чувства и помыслы. Лишь сейчас Сашка понял для себя насколько ему дорог Сережка, насколько близок, Ближе родителей, ближе Ваньки, Кольки, всех вместе взятых. Он, Сережка, был словно продолжением его самого, второй половинкой его души, незримой частичкой его тревожно бьющегося во тьме сердца. Ах, если бы он мог что-нибудь сделать для него…
А ведь он может, понял вдруг Сашка. Может быть просто рядом. Наверняка, ему понадобится какая-нибудь помощь, может, лекарства какие, продукты. Ведь у Сережки тут, на этом краю мира, нет ни одного близкого человека.
Кроме Сашки. И он не имеет права бросить своего друга в одиночестве. Не имеет права.
Утром вернулся Журков, усталый и злой. Ни слова не говоря он поставил машину в гараж, вернулся в барак и без сил повалился на топчан.
- Василий Николаевич, - теребил его Сашка, - как Сережка? Что с ним?
- Порядок,- буркнул сонный Журков, - в центральной городской больнице он. Выздоровеет. А сейчас отстань, спать хочу, сил нет…
Сборы были недолгими. Позаимствовав из дома дяди Ромы небольшой, видавший виды рюкзак, Сашка бросил туда смену белья, свою старенькую застиранную олимпийку с джинсами и буханку вкусного деревенского ржаного хлеба. Артельщики, ни слова не говоря, скинулись, кто сколько смог – деньги тоже понадобятся. Они все прекрасно понимали без слов… Сашке нужно ехать к другу. Единственному оставшемуся у него на белом свете.
На следующее утро Сашка прощался с артельщиками… Грустным было это прощание. И, несмотря на обещание обязательно вернуться, Сашка, в самой глубине своего сердца понимал – он не вернется. Никогда… И этот теплый морской берег, ласковые волны, теплое Крымское солнце. Не вернутся никогда. Все это осталось в прошлой жизни, там, куда больше никогда не вернуться. И мальчик еще сам не мог объяснить - почему…
Вечером он приехал в Симферополь. Без труда нашел больницу, ту самую, в которой некогда лежал Вано. Долго стоял в душном пропахшем потом и лекарствами помещении регистратуре, с замирающим сердцем дожидаясь своей очереди.
- А вдруг, - рассуждал про себя Сашка, - Сережку уже выписали и он вернулся назад, в артель? Вот смеху то будет, он, Сашка, тут, а Сережка там, ищет его.
От этих мыслей стало немного спокойнее. Даже улыбчивое лицо пожилой медсестры в регистратуре вселило в него некую уверенность.
- Что тебе, мальчик? – спросила она.
- Я… У меня друг тут… Сережка. Сережа… Котов, тринадцати лет, его привезли к вам два дня назад.
Из-за шкафов выглянула еще одна медсестра, молодая женщина в смешных круглых очках, с медкартой в руке.
- Елена Петровна, это в инфекционке который, я тебе рассказывала, - ответила она, - который…
Какой инфекционке, не понял мальчик. Он взглянул на медсестру в приемной и у него все похолодело внутри. Улыбка с ее лица исчезла, взгляд будто остекленел, а под глазами стало влажно.
- Мальчик, а Сережа тебе кто был? Брат?
Сашка почувствовал, что у голове появился странный гул, а в глазах потемнело от неясного, непонятного ему недоброго предчувствия.
- Почему… Почему вы говорите, - еле слышно пролепетал мальчик, - почему вы говорите «был».
- Сережи не стало сегодня утром. Мне очень жаль, но…
Почему-то стало смешно… Что за шутки такие. Ведь нехорошо шутить так… Дурацкие шутки... Вот сейчас, Сашка понял, Сережка выскочит из-за угла и, как всегда, с насмешкой, крикнет ему:
- Что, испугался за меня, дурында эдакая, а я вот он где. Ищу тебя, понимаешь, свищу, в артель ездил, а мне говорят, что ты в Симферополь смотался. Я же говорил тебе, что не отстану от тебя ни на шаг, а ты не поверил…
Сережка, не надо… Не надо так шутить, Сережка. Я не хочу, мне страшно одному… Страшно, понимаешь, без тебя, так страшно, как никогда не было… Сережка-а-а-а-а-а-а...
- Сережка, - прошептал Сашка, без чувств падая на колени, ощущая лишь как неотвратимая боль наваливается на него, сжимая все его естество в своем каменном кулаке. Он пытался кричать, но боль, разрывающая его сердце холодными когтистыми лапами, заглушили крик, оставим место лишь слезам.
Перепуганная медсестра кинулась к нему.
- Врача вызовите, - кричала она, - нужна помощь.
Но Сашка не слышал всего. Он лежал, сжавшись в комочек, и лишь тихие слезы бессилия лились по его щекам, растекаясь по истертому кафелю.
- Сережка, почему… Почему…
Медсестра подошла в мальчику и сочувственно положила свою ладонь ему на плечо.
- Мальчик, успокойся, пожалуйста…
Прикосновение, словно змеиный укус… Неведомое, просто неописуемое отчаяние внезапно охватило мальчика. То отчаяние, которое невозможно ни описать словами, ни выразить слезами. Отчаяние, которое через сотую долю мгновения сменило чувство бессильной ярости. Не человеческой, с скорее некоей животной, основанной на доселе непознанных инстинктах, заложенных в глубине сознания, сродни той ярости, что он испытал тогда, в Кирове, когда узнал о смерти Толика. Эта безумная ярость рванула Сашку прочь, в угол, подальше от этих ослепительно-белоснежных халатов.
- Мальчик, - рванулась к нему перепуганная медсестра.
Но это был уже не Сашка, а озлобленный, перепуганный до смерти, зажатый в ловушку зверек, с горящими как угольки глазами, спутанными волосами и сжатыми каменными кулаками.
- Что… Вам от меня нужно ? Зачем я вам? Оставьте меня, не трогайте. Слышите, не трогайте, - орал он, не обращая внимания на слезы.
Что со мной происходит, все еще билась где-то в глубине сознания мальчика неведомая жилка… Что… Что я такое…
Но на помощь медсестре бежали уже санитары, два крепких взрослых парня. Они буквально накинулись на мальчика и зажали его в угол. Сашка кричал, царапался, кусался, пытаясь из последних сил вырваться из лап.
- Лучше убейте… Убейте… Я больше не могу… не могу, - орал он, колотя кулаками санитаров.
Боль от укола он не почувствовал… Непонятная холодная пелена темным покрывалом блокировала его сознание, заставив померкнуть свет перед его глазами. Но из его рта все еще доносился уже бессознательный шепот:
- Больше… Больше не могу…

* * *

- Ну, как тут наш больной, - дружелюбно начал врач, присаживаясь на край Сашкиной кушетки.
Врач был совсем молод. Может, недавний выпускник ВУЗа или практикант. На вид ему можно было дать не больше 25 лет, а если бы не жиденькие усы с такой же козлиной бородкой, напоминающей клочки ваты, то, может быть, и того меньше. Точно такие вот бороды Сашка любил клеить в детстве. Том, далеком детстве. Лет в 7-8, кажется. Отрежет ваты кусочек и прислюнявит к подбородку. Ну вот, почти как настоящая.
Сашка попытался дернуть рукой, ногой. Не получилось. И руки, и ноги были привязаны широкими стерильными бинтами к койке.
- Не дергайся, это для твоего же блага, - сочувственно улыбался врач, - вчера, ты помнишь, может быть, тебя отвязали, а ты снова бросился на санитаров. Бориса вообще укусил так сильно за палец, что ему потом в травмпункт бежать пришлось. Не, не стыдно, а? Взрослый уже мальчик… Кстати, я уточнить пришел. Зовут тебя, ты говоришь, Саша Севостьянов. И ты из Москвы, так?
Как они узнали, мелькнула в его голове мысль. Может, он в бессознательном состоянии что-то ляпнул такое. Он не помнил. Последнее, что он помнил, это лицо медсестры в регистратуре. И слова: «Сережа» и «Был».
Был… Значит, правда.
Странно, почему он ничего не чувствует? Кроме отчаяния и полного одиночества? Только какая-то пустота. И… Что-то наподобие страха… Да, страха. Но почему мне совсем не больно? И даже слез не чувствуется. Вообще, Сашка часто давал волю слезам. Он всегда был очень впечатлительным мальчишкой и из-за этого частенько становился объектом насмешек со стороны одноклассников и дворовых приятелей. Но сейчас…
Это все ушло.
Да, он чувствовал полное опустошение, сродни тому чувству, что посетило его в тот далекий день, когда его похитил дядя Валера. То самое чувство, когда он, связанный по рукам и ногам, был готов… Ведь он был готов…
Закончить все. Принять этот исход…
Но сейчас… Это чувство вновь вернулось к нему, но самого предчувствия этого исхода уже не было. Была лишь темнота и неопределенность. Единственное, что пугало его сейчас. Что-то наподобие страха… Так вот что это такое…
- Сережка… Почему он? – прошептал Сашка.
Тем не менее, на каком-то подсознательном уровне его тело еще не утратило контакта с окружающей его реальностью. И Сережка – он оставался еще тем связующим звеном. Связывающим его, Сашку с этим миром.
- Видишь ли, - начал врач, - я не знаю, имею ли я право...
- Пожалуйста, прошу вас. Прошу, - шептал Сашка, сжимая кулаки.
Врач помедлил, будто взвешивая каждое слово.
- Наш профессор в институте окрестил это простым и емким словом, Саша. Чума 20-века… Спид. Слышал что-нибудь о таком?
Сашка слышал. Года два назад он смотрел с родителями какую-то жуткую передачу, где говорилось о страшной неизлечимой болезни, от которой умирают в жутки муках.
- Видишь ли, Сережа, видимо, простудился, а на этом фоне болезнь дала серьезные осложнения.
- Неужели, - шептал Сашка, - ничего нельзя было сделать?
- Увы, мой мальчик, - грустно подтвердил врач, - Сережа был обречен. День-два, поверь, ничего бы не решили.
Врач еще что-то говорил, но Сашка молчал. Лишь бесстрастным невидящим взглядом продолжал сверлить потолок, словно на нем было начертано что-то важное, способное дать ему силы выжить, дать ответы на те вопросы, которые он и сам для себя еще не мог сформулировать.

 

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

- Что, спишь, а? – раздался знакомый Ванькин голос.
Сашка открыл глаза. За окном смеркалось. Робкие предзакатные лучи солнца проникали сквозь мелкие щели жалюзи, создавая атмосферу некоей загадочности. Впрочем, все, что произошло с Сашкой в последнее время, казалось ему чьей-то больной выдумкой.
Сашка дернулся, но путы не позволили ему освободиться.
- Не дергайся, все без толку, - улыбался Ванька своей неизменной грустно-сочувствующей улыбкой, - это для твоего же блага.
- Развяжи меня, - прошептал Сашка.
- Не могу, - дернул плечиком Ванька, присаживаясь к Сашке на кушетку, - ты же и сам понимаешь, почему?
- Ты не существуешь. Ты плод моего воображения.
- Ты как думаешь? А, может быть, я просто забочусь о тебе? Ведь, если я тебя отвяжу, ты тут же совершишь какую-нибудь глупость. Например, снова кинешься на санитаров. Или опять на меня бросишься с кулаками. А может и того хуже… Руки на себя наложишь.
- Я… Я больше не могу, понимаешь? Я устал, Вань. Я не хочу больше. Жить не хочу, не могу. Не могу видеть, как умирают мои друзья, как они уходят от меня. Мне страшно жить. Страшно открывать утром глаза и думать – кто следующий?
Ванька сочувственно погладил Сашку по руке.
- Уже скоро. Скоро все закончится.
- Как? Как скоро? – мучительно вымолвил Сашка.
- Чем скорее ты отсюда выберешься, тем лучше, поверь мне. И тебе надо вернуться.
- Куда? В Москву? В Киров? Куда?
Ванька поднялся и неслышно пошел в сторону двери.
- Куда? Куда, скажи мне? – неслось ему вослед.
- Ты знаешь. Все в той записке, что тебе он оставил.
- Кто? Кто ОН? – попытался рвануться к Ваньке Сашка.
- Ты знаешь, - раздался в ответ еле различимый отголосок Ванькиного голоса.
Ванька растворился во тьме.

* * *

- А ты ничего, молодцом держишься, - до Сашки донесся сквозь грезы чей-то голос.
Он с трудом разлепил веки. Рядом, на небольшой табуретке, сидел, улыбаясь какой-то чернявый мальчишка и улыбался. Ему улыбался, Сашке. Такой знакомой, открытой и непринужденной.
- В… Вано, - слабым голосом прошептал Сашка.
- Узнал, - засмеялся Вано, - а врачи сказали, что у тебя какой-то нервный приступ случился, что ты не узнаешь никого и вообще, сам не свой какой-то.
- Как ты… Нашел…
- Как? Врач один тебя вспомнил, что ты ко мне в больницу приходил. А адреса – они все у них в медкартах записаны. Понял теперь? Вот, из милиции вчера и заявились – знаете ли вы такого Сашу Севостьянова или нет? Вот я и примчался. Правда, пускать сначала не хотели, но мой папа договорился. Он умеет.
А он совсем не изменился, с каким-то облегчением для себя заметил Сашка. Только вот прежней кудрявой шевелюры не было, а была лишь короткая стрижка «под бобрика». И одежда – приличные шорты из брючной ткани чуть повыше колена, белая рубашка и пиджак на манер школьной, из такой же ткани, что и шортики.
- А тебе идет, - заметил Сашка, попытавшись улыбнуться, - ну, в смысле - стрижка.
- А, ерунда, - улыбнулся Вано, досадливо проведя ладонью по «бобрику», - когда операцию делали, то вообще налысо обрили. Как Фантомаса, прикинь.
Сашка почувствовал, что какой-то комок подступил к самому горлу, не давая сил выговориться. А ведь столько хотелось всего рассказать…
- Как ты? Давно приехал? – только и смог выговорить он.
- Да, три недели уж как. Вот, сейчас примеряю на себя костюм «приличного мальчика», - фыркнул Вано, похлопав по коленке, - в школу пошел вот. Сам понимаешь, уроки и все такое, - год пропустил ведь, нагонять надо.
- А… Отец… Он как?
- Да, чуть ли не на руках меня носит. Как с малым дитем, честно говорю, - ответил Вано и, внезапно вдруг погрустнев, словно вспомнив о чем-то, отвернулся.
- Ты… Ты чего? – спросил Сашка, хотя в глубине души прекрасно понял, о чем сейчас пойдет речь.
- Про друга твоего слышал. Жалко его, правда, - сочувствующе заметил Вано.
- Да… Сережка, он…
Сашка снова почувствовал как пелена боли пытается накрыть его с головой, но он досадливо отогнал ее, словно назойливую муху. Словно и не было этой боли и в помине. И Сережки… И его тоже не было.
- Я слышал, что у него был спид… Это… Правда? – послышался робкий голос Вано.
- Правда, - прошептал Сашка.
- А… А у тебя? Анализы, они…
- Врач сказал, что все в порядке. А что?
- Ну, понимаешь. Спидом же не заразишься просто так, через воздух. Им только наркоманы заболеть могут, которые шприцы не моют. Ну, и еще… Такие, как мы с тобой…
- Что значит… Как… мы? – не понял Сашка.
- Ну, это когда в задницу… Понимаешь? Без презика. Когда незащищенный контакт.
Эти слова обрушились на Сашку будто гром среди ясного неба. Внезапно ему все стало ясно.
- Значит, - он пытался собрать в голове еще не до конца ясный пазл, - значит, это он.
- Кто? – не понял Вано.
- Дядя Олег. Помнишь, я рассказывал тебе, что Сашка у него жил прошлой зимой. Который чуть меня не изнасиловал тогда ? Значит, он Сережку и заразил…
Мальчики помолчали, пытаясь справиться с этой ужасной догадкой.
- Саш, ты должен… Должен взять себя в руки, - попытался подбодрить товарища Вано.
- Слушай, хватит, а, - начал выходить из себя Сашка, - должен - не должен. Без тебя справлюсь, ясно?
Вано обиженно отвернулся.
- А ты… Ты изменился… Сильно, - ответил Вано, не поворачиваясь.
Сашка еле-еле справился с собой, чтобы не наорать на Вано.
- Знаешь, - решился он, - мне кажется, что то, что произошло с тобой и мной, с ребятами, с Сережкой. Это все произошло не со мной… Вернее, со мной, но с каким-то другим мной. Словно мне во всех подробностях рассказал кто-то о тех событиях, а потом заставил заучить наизусть.
- Я понимаю, - грустно заметил Вано, - знаешь, когда мой брат в Киров свалил. Я чувствовал примерно так же себя. Когда понял, что предал его и…
- Нет, это не то же самое, - горячо возразил ему Сашка, - твой брат был тогда жив. А Сережка, Толик, все ребята, они…
Сашка почувствовал, как снова начинает задыхаться от бессильной, полной отчаяния, злобы, полной отчаяния. Если бы не путы, с ужасом понял Сашка, он бы бросился сейчас прочь. И Вано – он бы точно не остановил бы его. А если бы и попытался, то…
Нет, с ужасом подумал про себя Сашка, с трудом усмиряя гнев. Нет, только не Вано…
- Послушай, если я что могу сделать что-то для тебя. Я имею в виду – прямо сейчас, понимаешь? – нагнулся над Сашкой Вано.
- Мне нужно свалить отсюда, понимаешь? – прошептал ему Сашка, - только сначала нужно, чтобы меня отвязали, сам я не смогу. И одежда с вещами – они в кладовой.
- Да насчет вещей не парься, я принесу свои…
- Нет, - возразил Сашка, - мне рюкзак мой нужен. Там, во внутреннем кармане, записка с адресом. Мне она очень важна, понимаешь?
- Ну, хорошо. Я попытаюсь, - неуверенно ответил Вано.
- Не надо пытаться, слышишь. Надо сделать и все, - твердо ответил Сашка.
- А ты… Ты мне горло потом не перегрызешь? – с горьким сарказмом спросил Вано.
- Ладно, прекрати, - ответил Сашка, попытавшись улыбнуться.

* * *

Время в этот день, кажется, длилось особенно долго. Дольше самого надоедливого школьного урока. Сашка невольно вспомнил, как в прошлом году заснул на сдвоенном уроке географии, не в силах дождаться звонка, - а все из-за того, что всю предыдущую ночь он провел за чтением «Одиссеи капитана Блада» и никак не мог остановиться не узнав, чем же все это закончится. А закончилось все тем, что он так и уснул на уроке, заработав два балла за поведение, а еще и запись в дневнике «Спал на уроке». Но сейчас все было еще хуже. Нет, спать не хотелось, но от многочасового неподвижного лежания на кушетке все его тело в буквально смысле свело какой-то судорогой, словно парализовало. Вдобавок эти привязанные к кушетке руки и ноги… Ни повернуться, ни почесаться, ничего.
В час дня нянечка принесла обед. Да, есть хотелось, конечно, но от процедуры кормления, которой подвергался Сашка в последние дни, у любого сразу исчезнет аппетит. Нет, его не отвязывали, просто нянечка приподнимала спинку кушетки, таким образом, что Сашка оказывался в сидячем положении, а потом с ложечки кормила его, как малыша. Сама еда была жутко невкусная, суп несоленый, макароны переварены в труху, а компот по вкусу больше напоминал перетертые в кашу вареные сухофрукты, слегка разбавленные кипяченой водой. И попробуй отказаться.
- Ну, мальчики же должны кушать, - ласково, будто малышу шептала пожилая нянечка, - за маму, за папу, за бабушку…
Наконец, пытка закончилась. А потом началась новая – эта же нянечка прикатила тележку с кучей каких-то порошков, таблеток и микстур. И все это нужно было глотать либо грызть. Просто мерзость.
Еще одного дня я не выдержу, мучительно думал Сашка. Еще один день – и я превращусь в настоящего сумасшедшего, думал мальчик. И где Вано, почему его все нет?
Наконец, часов около трех (по Сашкиным расчетам) в палату, с нескрываемой Сашкиной радости, проскользнул Вано, с Сашкиным рюкзаком под мышкой. Притворив за собой дверь и, закрыв дверь на щеколду, он вытащил из кармана перочинный ножик. Перерезать эластичные бинты было парой пустяков, конечно, при условии достаточной степени остроты ножика. Но ножик у Вано был довольно-таки тупой, так что с путами он справился минут за 5. За все это время Сашка весь извелся – в любой момент сюда может постучаться врач, нянечка или просто прийти милиционер – и тогда все. Оба они – пропали.
- Не бойся, - шептал Вано, перерезая очередной бинт, - у них с трех до четырех обход. Самый верхний этаж, на котором находишься ты, они осматривают в последнюю очередь. Я все это выяснил доподлинно.
Так вот почем он задержался, поразился Сашка. Надо же, ему только взломщиком или вором каким-нибудь работать, подумал Сашка.
Наконец, с путами было покончено. Сашка с наслаждением сел, разминая затекшие руки и ноги. А Вано уже доставал из рюкзака одежду – правда, не его.
- Прости, твоя одежда слишком уж примелькалась тут, застукают только так на выходе. Так что я тебе свою притаранил, думаю, подойдет, примерь.
Одежда была как раз впору – шортики, перекроенные из брючной ткани, по длине – чуть повыше колена, рубашка в клеточку с коротким рукавом, легкая хэбэшная олимпийка, даже кепка с логотипом какого-то спортивного клуба. Ну, и в придачу – серые полуботинки.
- Ботики классные, я в них в том году бегал еще, а в этом уже малы оказались, - шептал Вано, - в них нога не устает нисколечко.
Все подошло как нельзя лучше. Теперь – нужно сматываться.
Им опять повезло. Вернее, если бы Сашка был один, то его бы точно сцапали. Но Вано провел Сашку какими-то окольными путями, по пожарной лестнице. И через несколько минут они уже бежали по людной Симферопольской улице.
- Вот видишь, - беспечно веселился Вано, - теперь все в ажуре. Пусть побегают теперь, поищут тебя. Слушай, сейчас четыре часа почти. Может, на Салгир купаться, а? Или домой пошли, а? Мне на новый учебный год мама приставку новую купила, «супер ниндендо» называется, классная, и два картриджа к ней, «данки конг» и «контра», игрухи просто отпад. Пойдем?
Сашка остановился, размышляя о чем-то.
- Нет, я не могу, - смущенно ответил мальчик.
- Почему? – поразился Вано, - да ты не бойся, папа тебя не выгонит, наоборот, только рад будет, если ты останешься. И вообще – живи хоть всю жизнь, мне не жалко, правда…
- Нельзя, – ответил Сашка, - в больнице, наверное, уже узнали о моем побеге. Значит, первые, к кому придут милиционеры, будете вы.
Вано разочарованно пнул камешек.
- Блин, я не подумал. Тогда, может… Может, давай я тебя к тетке своей пристрою. У нее…
- Не могу я, - ответил Сашка, кладя ладони на крепкие плечи товарища, - мне ехать надо.
- Куда?
- В Рязань. К дяде Роме.
- В Рязань? – упавшим голосом повторил Вано, - но, почему?
Ты все равно не поймешь, Вано, хотел сказать Сашка. Ты хороший товарищ и вообще – очень, очень нравишься мне, но мне надо положить конец всей этой заварушке. Раз – и навсегда. Одному.
- Просто, мне так нужно, понимаешь? Я не могу сказать всего, - пояснил Сашка.
- Значит, не доверяешь, - обиженно вымолвил Вано.
- Нет, я…
- Не доверяешь. А я думал, что мы с тобой… Ну, не просто приятели, а настоящие друзья. Настоящие, понимаешь. И то, что тогда произошло, в том заброшенном доме…
На глазах Сашки выступили непрошенные слезы. Неужели они вернулись, с тревожной радостью в сердце подумал Сашка? Нет, показалось. Видимо, просто ветром в глаза надуло.
- Не надо, ты же понимаешь, что я никогда не смогу… Чтобы ты из-за меня… Рисковал. Как Сережка, понимаешь.
Улыбнувшись, Вано обнял Сашку, прижавшись своей горячей щекой к его щеке.
- Дурак, ты что, не понимаешь? Не понял еще ничего?
Он отстранился, взглянув в Сашкины глаза. В самую глубину его широко раскрытых глаз. И Сашкино сердце дрогнуло. Из глаз Вано лились слезы.
- Я же… Ты не понял еще. Я тебя люблю, понимаешь, Саш, люблю, дурачок ты мой… И никогда, слышишь никогда не смогу…
Он не договорил и, прижавшись к Сашкиному плечу, дал полную волю слезам. Так они и стояли, не обращая внимания на удивленно-презрительные взгляды прохожих - потрясенный откровением товарища Сашка, и Вано, прижавшийся к теплому Сашкиному плечу.
- А ведь он старше меня, - вдруг подумал Сашка, - старше больше чем на год. А ведет себя будто малыш.

* * *

Они забежали домой к Вано, где он выгреб из семейной копилки почти все деньги.
- Вот, еще с прошлого года отец копит, на ремонт дома, - беспечно продолжал Вано, убирая деньги в сумку, - хотя, знаешь, я думаю, что эту халупу сносить надо к чертям собачьим и вместе с барахлом вывозить на свалку. Как думаешь?
- Не знаю, нормальный домик, - пожимал плечами Сашка, осматривая двухэтажный отделанный вагонкой дом-теремок.
- Ладно, - ответил, застегивая рюкзак, Вано, - поспешим на вокзал.
До вокзала добрались быстро, минут за двадцать. Билетов на поезд, к сожалению, в кассе не оказалось, но предприимчивый Вано быстро сторговался и купил билеты у спекулянтов, правда, в купейный вагон только. И поезд отходит совсем скоро, уже через три часа.
- Ну, ничего, в кои-то веки в купе прокатимся, так? – подмигнул Вано Сашке.
- Дорого же.
- Да, фигня. Я почти по госцене купил, так, с небольшой переплатой. Теперь только насчет таможни договориться.
И тут им тоже повезло – проводник из их вагона оказался весьма сговорчивым (конечно, за небольшую сумму) и согласился спрятать мальчишек при прохождении таможни.
- Правда, в почтовом вагоне посидеть придется, - проворчал он, - ну, да ничего, не склеетесь, молодые еще.
Потом ребята заскочили на рынок, купить фруктов и хлеб в дорогу, а еще воды. Закупившись и затарившись они поспешили на вокзал – до отхода поезда оставалось всего пятнадцать минут.
- Слушай, - вдруг остановился Сашка, - пойдем, в тубзик заскочим. Очень охота по маленьком нужде.
- Да ладно, в поезде сходим.
- А санитарная зона, - упорствовал Сашка, - все равно не раньше чем через полчаса после отхода поезд откроют.
- Ну, ладно, пойдем.
В привокзальном тубзике народу совсем не было. Зайдя в помещение туалета Сашка незаметно для Вано закрыл входную дверь на защелку. На всякий случай. Ничего не подозревающий Вано подошел к писсуару и, расстегнув, ширинку, принялся за дело.
- Вот увидишь, - разглагольствовал Вано, - дядя Рома мне как родному обрадуется. И нас с тобой обоих приютит, не прогонит. А отцу своему я напишу, что, мол, у дяди Ромы пока поживу. Слушай, а зачем тебе вообще к нему нужно? Он тебе денег должен что…
Резкий удар ладони пришелся точно по сонной артерии беспечного подростка. Вано упал на кафель, широко раскинув руки и ноги. Подхватив Вано за плечи Сашка, с трудом справляясь с весом своего старшего товарища, затащил его в одну из кабинок, затем притащил из комнаты уборщицы швабру и подпер ей дверь. Чтобы не выбрался.
- Прости, Вано, - шептал Сашка, будто Вано мог его услышать, - ты не должен во всем этом участвовать. У тебя есть папа, мама… А у меня – лишь тот, кто меня давно ждет, для окончательного выяснения отношений.
И, подхватив рюкзак, уже у самой двери он оглянулся и грустно молвил:
- Знаешь, я тоже мог бы тебя полюбить. Если бы знал, что это такое. А может я и знал, что это такое, но совершенно об этом забыл…

* * *

Проводник поторапливал опаздывающих пассажиров. Одним из последних в поезд заскочил Сашка.
- Через минуту отходим, - властным голосом просигнализировал он, - слушай (это он к Сашке), а товарищ твой где? Не опоздает?
- Он дома решил остаться, - нашелся Сашка, - у него родители и все такое.
- А, ну, понятно, - поморщился проводник, - ладно, садись.
Поезд уже отходил от платформы когда на перроне появился раскрасневшийся Вано. Он изо всех бросился вслед отходящему от платформы поезду, словно был в силе остановить его.
- Стой, - орал он, уже не сдерживая слез, - стой… Сашка... Гад… Трус… Предатель… Стой, Сашка…
Поезд оставил перрон далеко позади, а Вано все бежал и бежал. Бежал, пока были силы, пока ноги его не подкосились, а он не упал, до крови ободрав голые колени. Вцепившись тонкими пальцами в металлические ограждения он рыдал, крича вослед уходящему поезду, как заведенный, будто Сашка и правда мог его услышать:
- Сашка, почему? Почему, Сашка? Ведь я… Я… Сашка… Я ведь правда… А ты… Не поверил… Почему, Сашка-а-а-а-а?
Но до Сашки донеслось лишь эхо тех криков. А, может, это был просто крик неведомой птицы…

 

ЭПИЛОГ

Погода в Рязани этой осенью была весьма и весьма противоречивой. Вернувшееся было летнее тепло к середине октября сменилось холодными затяжными дождями, а в концу октября начались первые заморозки. Дядя Рома стоял возле приоткрытой форточки и курил, таращась в беспроглядную ночную мглу. Вообще-то, он бросил курить несколько лет назад, но в связи с последними событиями вновь вернулся к пагубной привычке, выкуривая по 2-3 пачки за день. На столе стояла початая бутылка дешевого коньяка и тарелка с нетронутой, еще теплой вареной картошкой. Есть не хотелось совершенно, кусок попросту не лез в горло.
Ситуация была патовая. Прогнозы врачей были неутешительны – две, может, три недели. Либо операция, стоимостью двадцать тысяч долларов. А таких денег не было ни у него, ни у дочки, которой и без того хватало своих трат – и на учебу в институте, и на проживание, и на все остальное. Даже если он продаст квартиру, то он не наберет и половины суммы.
Впрочем, был еще выход. Но для этого нужно было обратно ехать на другой конец необъятной страны. Стоило ли оно того?
От горьких раздумий дядю Рому прервал звонок в дверь.
- Кого еще черти принесли? – выругался мужчина, направляясь к двери.
Он открыл дверь. На пороге стоял, весь мокрый, дрожащий от холода, Сашка.
- Саша, - не поверив своим глазам, бросился к мальчику мужчина, подхватывая ослабевшее тело мальчика на руки, - как ты тут? А Журков написал, что ты пропал и с концами… Как ты, как Сережка?
- Нету Сережки, - глухо прошептал мальчик.
- Как, - побледнел мужчина.
- Умер Сережка, нет больше Сережки, - уронив голову на грудь повторил мальчик.
Господи, как же это, в ужасе повторял про себя мужчина. Неужели от той простуды? И он, Сашка, это все видел?
- Дядь Ром, я приехал. Все, я больше не могу убегать. Не хочу, - шептал Сашка, не глядя в глаза мужчине.
О чем это он, не понял мужчина. Господи, да что с ними приключилось, в самом деле?
На Сашку было страшно смотреть. Грязная, порванная одежда, какая-то куртка, шорты, совсем не годящиеся для холодной октябрьской погоде. Спутанные лохматые волосы, грязное в каких-то разводах лицо. Мокрые, порванные ботинки…
Сашкин путь в Рязань был тенист и непрост. До Курска он доехал без приключений. Там, на вокзале, его поймали милиционеры – приняли за бродягу. Дальше – милиция, где он назвался именем Сережки Котова, пересыльный пункт, детский дом, побег… На поезд можно было больше не рассчитывать – ни денег, ни сил их заработать у него уже не было. Бродяжничая и побираясь, на перекладных электричках, он добрался до Рязани. Словно этот город и был смыслом его жизни. Но он знал, что обязан дойти. Ради себя. Ради тех ребят, кого больше нет. Хотя он и не представлял, чем это все закончится. Продрогший, замерзший, вечером двадцать шестого октября он стоял возле подъезда дяди Ромы.
Спустя час мальчик, распаренный и раскрасневшийся после душа, с удовольствием уминал вареную картошку, глотая ее, не жуя, то и дело, словно испуганно, поглядывая на дядю Рому.
- Ешь, малыш, ешь, не стесняйся, - шептал мужчина, ставя перед мальчиком чашку горячего чая.
А он и не стеснялся. Больше не стеснялся. Ни к чему это, думал мальчик про себя.
Чай он не допил. Просто, уронив голову на стол, он задремал. Мужчина подхватил мальчика на руки и перенес в постель, помог раздеться. А потом укрыл несчастного Сашку теплым байковым одеялом, а сам уселся возле окошка. Дрожащими пальцами налил себе рюмку коньяка, выпил.
Стало немного легче… Легче соображать.
Ты должен решить, твердил он про себя. Что для тебя важнее… Этот мальчик, по сути, практически незнакомый тебе… Да, он спас твоего сына, но, согласись, у него, у Вано, своя жизнь, своя семья – мама и еще тот, кого он считает своим родным отцом. Который в нем души не чает и которого Вано любит как родного. Вся жизнь – это выбор. И ты должен его сделать. Кто для тебя важнее, незнакомый мальчишка или женщина, с которой тебя связывает нечто больше, чем простая симпатия. Семья, дочь… Ведь всегда можно вновь воссоздать то, что когда-то потерял в этой жизни. А то, что так и не обрел, восстановить нельзя. Ведь этот мальчик… Он ведь по-настоящему нравился мужчине. Но кроме симпатии к мальчишке есть всегда и нечто большее. Что не стыдно поставить на кон и разыграть ва-банк.
Больше сомневаться не было времени. Мужчина встал, подошел к шкафу и достал оттуда два куска толстой бечевки. После он подошел к мирно спящему мальчику и встал перед ним на колени. Несколько мгновений, длящихся для него целую вечность, мужчина любовался нежными чертами Сашкиного лица, еле заметно коснулся дрожащими пальцами светлых Сашкиных волос, и, с трудом сдерживая слезы, прошептал:
- Прости меня, мальчик мой, но я должен… Я должен.
Он аккуратно приспустил одеяло вниз, дотронулся пальцами до тонких Сашкиных запястий и еще мгновение любовался нежной, еще пропитанной Крымским загаром, пахнущей летом мальчишеской кожей, тонкими нежными Сашкиными пальцами, чуть сбитыми косточками кулачков. И, резко выдохнув, крепко связал запястья мальчика бечевкой. После чего проделал ту же процедуру с Сашкиными ногами. Мальчик даже не проснулся, а лишь улыбнулся чему-то во сне.
Мужчина подошел к телефонному аппарату и набрал номер:
- Да, алло, - глухим шепотом проговорил он, - это я. Да… Мальчик у меня. Да, вы не ослышались. Можете приезжать. Все наши договоренности по компенсации остаются в силе? Да, хорошо, просто к среде мне очень нужны деньги, в полном объеме… Да, я все понимаю... Только дайте обещание, что все сделаете быстро и безболезненно. Это для меня очень важно. Да, жду…
Мужчина уронил трубку и, упав в кресло, зарыдал.
Мальчик все еще крепко спал. Ему снился хороший и добрый сон. Впервые за много-много месяцев. Он шел по бескрайнему ромашковому полю, держа за руки Толика и Сережку. Рядом шли веселые и беспечные Колька Сажнов, Ванька Павленков, Данька, Олег, Генка и еще много-много других мальчишек, имен которых Сашка не знал. Да и не было это таким уж важным. Они были живы. Они были счастливы.
И впереди у них была еще целая жизнь.

©Ляпкин-Тяпкин Алексей (2025)