* * *

Больно мне сделал ты, Александр, проникнув
В самую суть моего мальчишеского естества.
Ты мне признался, бесстыдник сребровисочный,
Как из гимнасия целого лишь одного заприметил меня.

Ну погоди! Изловчусь в объятиях крепких нахала,
Вздумавшего подсмотреть за мальчиков наготой,
И ухвачусь за хуй, отдыхающий после работы,
Словно пахарь сонный, и вновь заставлю тебя я пахать.

* * *

Сидя в гимнасии, вдруг я подумал про будущие поколенья:
Что если жизнь в полисах будет совсем не такой, как у нас?
Носить хитоны и мазаться маслом совсем перестанут,
От богов отрекутся и будут бороды брить.

Вдруг оружие станет не медным и не железным,
Но совершенно иным — станет, к примеру, летать.
Вдруг запретят любить мужчинам мальчиков — так я подумал,
«Вздор!» воскликнул, и тотчас меня наказал педагог.

new

* * *

Отбыл мой педераст по неотложным делам на Меотиду.
Ждать мне его не пришлось бы до греческих как бы календ.
Скучно гулять одному на стогнах, в садах, на агоре.
Тщетно, Эол, ты мой задираешь короткий подол.

После гимнасия мчусь я в Пирей ежедневно,
Не передал ли письмо из колонии мой педераст.
Но корабли шелестят парусами беспечно,
Да афинские девы с подарками в полис идут.

Встану же в полночь, Гермес, не надевши хитона,
К памятнику твоему на перекрёсток пойду
И на мраморный хуй твой усядусь я многократно,
Млечный путь свой собственный маленький произведу.

* * *

Как некстати я чеснока на ужине ныне наелся!
Вот и мой педераст внезапно в дверь мне стучит!
За три шага держусь от него хитроумно,
Петрушку одно душистую, словно ягнёнок, жую.

«Чем ты мучим», Асклепием мой педераст заклинает,
Озабоченно по дому гоняясь за мной.
Одиссея не хуже ему отговорки свои сочиняю
И ускользаю от милых объятий на три шага.

Долго ли отроку станет сил соревноваться!
В угол мощно загнал меня мой педераст.
Целует меня щекоча бородой и вдруг признаётся,
Что он нюха лишился, насморк вчера подхватив.

* * *

Дни идут — а мой педераст не приходит!
Дождь идёт — а мой педераст не идёт!
Благодаренье Олимпу, что мальчик я не спартанский:
Я бы цеплялся, голый, своим всюду твёрдым стручком.

* * *

Мой Эугенос принёс петуха для меня богоравный.
Скинув хитон, за петухом, подражая, хожу.
С хохотом валится мой педераст, утирая слезинки, на ложе,
Но его хуй не валится, впрочем, а грозно стоит.

В ножны свои вложив его меч, размышляю,
Для чего отроку рот такому, как я?
Эврика! Вот и ответ, Афине мудрой подвластный:
Чтобы есть, чтобы говорить и чтобы сосать.