Машков Павел

Погоняли по траве мяч, потом устроились на песочке - "пульку" расписать: Кирилл с Мефодием, Димка и я. На самом деле, играли мы втроем, а Димка учился, заглядывая в карты всем по очереди.

Кирилл Викторович - доцент с нашей кафедры. Мефодий (Мишка Мефодьев), мой бывший сокурсник, ныне такой же аспирант, как и я, и Кирилл - его научный руководитель. Они сняли на лето дом под Рузой на водохранилище - настоящий бревенчатый сруб! - и пригласили погостить. А у меня как раз случилось "окно" между выпускными экзаменами в школе продолжительностью в шесть дней. Ну мы с Димкой прикупили выпивки и закуски кое-какой и рванули к ним на перекладных: электричкой от Рижского, дальше автобусом.

На факультете ходили упорные слухи, что они, ну партнеры, что ли... любовники... Короче, голубые, и как бы пара. Мне эти перешептывания были в общем-то до лампочки. С Мефодием мы дружили с первого курса. Кирилл тоже, вроде, нормальный мужик: спокойный и не без юмора. Но тут я получил возможность удостовериться в небеспочвенности этих слухов. Не только по бесконечному ряду мелочей, вроде игривых пошлепываний друг друга по заднице. Потому хотя бы, что комнат в доме было две - не считая залы и веранды - а они не разъехались по разным комнатам, как сделали бы просто друзья, а спали в одной. Как следствие, впрочем, нам с Димкой досталась отдельная комната! Плюс лес, плюс ничейное (совхоза какого-нибудь) гороховое поле, плюс водный простор и буквально в ста шагах маленький "собственный" пляж с лодкой, привязанной к колышку.

Игра у меня катастрофически не шла, терял и по "вистам", и по "горе". В попытке спасти положение объявил сомнительный "мизер", само собой, подсел на нем - и загрустил.

Немедленно состоялся "разбор полета". Мне объяснили, почему именно я есть ишак первой категории. Ради Димки диспозицию разжевывали подробно, длинно и нудно, и ему стало скучно. Он пристроился на коленях позади и принялся массировать мне шею и плечи, прижавшись мокрыми плавками к спине. Я почувствовал спиной, что у него в плавках встает. У меня немедленно тоже в плавках встало, причем когда сидишь в позе "по-турецки", это очень заметно для окружающих. И руки, как назло, заняты: тасовал колоду, нечем прикрыться было. Попытался сменить позу, загородиться коленом, и только неуклюже завалился спиной на Димку, так ничего и не прикрыв.

Кирилл сказал:

- Я тоже хочу такой массаж. Слабо, Димочка?

Димка быстро нашелся:

- Не слабо. Я только окунусь по-быстрому, а то жарко.

Прежде чем выбраться из-под упавшего меня, поправил на себе плавки - и бегом в три прыжка в воду. Глядя ему вослед, Кирилл произнес:

- Красивый мальчик...

Поостыв в воде, Димка вернулся и честно сотворил ему массаж шеи. Все прошло спокойно, ни у кого ничего нигде не встало.

Перед сном, уже в нашей комнате, я сказал Димке:

- Видишь, в общественных местах нам с тобой появляться нельзя. Давай утром поплывем на острова, позагораем без свидетелей. А то у тебя, вон, перманентная эрекция.

- Что у меня?

- Стояк у тебя.

Димка обиделся:

- Сам виноват! У меня ведь не просто так, а на тебя стоит. Вот смотри, и сейчас стоит.

Я посмотрел. Точнее, пощупал: потому что темно было, свет мы уже выключили, - действительно стояло.

- А у тебя на меня - стоит? - поинтересовался он.

- Проверь, - пригласил я.

Он тут же проверил. Произнес уважительно:

- Ого! - И после паузы хитренько эдак: - С этим надо что-то делать...

Я вытянулся на спине, хрустнул суставами. Чувствовал себя уставшим. Да и не умел я, как он, посвящать этому делу двадцать четыре часа в сутки. Простонал только:

- Устал я что-то...

Димка забрался на меня, жарко прошептал:

- А я все сам. Ты только трусы сними. Ну, пожалуйста!

Как откажешь?..

* * *

В школе он появился после мартовских каникул. Накануне завуч меня предупредила:

- У вас в классе новый ученик. Постарайтесь сделать так, чтобы ребята его приняли. У него мама актриса. А это значит - сами понимаете: гастроли, съемки и тому подобное. И мальчик с ней ездил. А что это значит? Меcяц в одной школе, месяц в другой, два месяца вообще вне школы. А это, в свою очередь, что значит? Что, во-первых, наверняка отстал по всем предметам. И во-вторых, жил среди взрослых, и в коллектив класса ему будет нелегко вписаться. Поэтому я и прошу вас, Андрей Павлович, уделить ему особое внимание.

- Нет проблем, Алла Ивановна, - бодренько ответствовал я. - Принято к исполнению, уделю особое.

И уделил...

Но это позже. А пока что завуч строго смотрела на меня сквозь очки. Алле Ивановне за пятьдесят. Всю жизнь проработала в школе, опыт колоссальный, ничем ее уже не удивишь. И таких, как я, "молодых специалистов", навидалась - тех, кто приходил в школу ради передышки или трамплина - либо в науку, либо в комсомольско-партийные коридоры. Речь ее тяжеловесна. Она так громко и отчетливо произносит штампованные фразы, разбивая их по пунктам, что мне становится неловко за нее и смешно одновременно.

А ночью со мной случилась поллюция (по-простому - "мокрый сон"). Обычно содержание подобных снов не запоминается. Так и в этот раз: я мало чего мог наутро вспомнить. Но то, что вспомнил, повергло в ужас! Во сне я лизал чью-то промежность... Причем не женскую. Потому что в процессе лизания утыкался носом в яйца. У женщин снаружи яиц, как известно, нет. Но даже и не мужскую: я точно помнил, что яйца те были маленькими и безволосыми. То есть, мне снился мальчик! При этом обкончался я так, что утром едва отодрал трусы от тела.

Никогда я не лизал промежностей, не довелось как-то. Вообще в сексе, во всех этих способах и приемах, всех этих камасутрах - абсолютный профан. Да и откуда чему было взяться? Сначала теоретические изыскания друзей-соседей - когда информации мало, зато вдоволь мата и подхихикиваний. Потом перепадали девушки: три или четыре. Случайные, где-то у знакомых на вечеринках, когда все делается полураздевшись и на полупьяную голову. А два года назад, на четвертом курсе, появилась Надя. И моя "половая жизнь" кое-как наладилась.

Почему "кое-как"? Надя ко мне от родителей так и не переехала. Мы оба учились в аспирантуре. Только я - в заочной: пошел работать, денежку какую-никакую зарабатывать. А она - человек серьезный, за полгода сдала весь кандидатский минимум и с полной выкладкой принялась за свою физико-химическую диссертацию. А это что значит (как говорит Алла Ивановна)? А значит это: не только библиотеки и лаборатории, но и научные доклады, конференции, семинары, симпозиумы. И каталась Надюха по городам и весям необъятной нашей Родины. А залетая в Москву, в основном, проводила время у родителей: постираться, подкормиться домашним - после вокзальных и аэропортовских столовок.

Но даже когда мы проводили время вместе... К сексу Надя относилась спокойно, вроде как к одному из элементов быта. Каждый раз мне приходилось напрягаться и ее на это дело раскручивать. То есть, мне-то это было нужно, а ей как бы не очень. Поэтому и "кое-как': нечасто и без особых выкрутасов.

На следующее утро школа, еще накануне пустая и тихая, с гулкими своими коридорами, наполнилась шумом ребятни.

Алла Ивановна подвела ко мне нового ученика.

- Дмитрий Чудской. Познакомься, Дима, это Андрей Павлович, твой классный руководитель.

Мальчик как мальчик. Худой, невысокий. Длинные пушистые ресницы. Под ними - густо-зеленые глаза. Шевелюра темно-русых волос.

Он произнес тихо-тихо:

- Здравствуйте.

И протянул руку. Вообще-то в школе не принято здороваться с учителями за руку. Он повидимому этого не знал, а не пожать протянутую мне руку я не мог. Сказал завучу:

- Все в порядке. Мы подружимся.

Алла Ивановна вдруг спохватилась:

- Почему ты без галстука? Разве не пионер?

Мальчик отрицательно покачал головой. Завуч возопила:

- Тебя исключили? Я не нашла этого в твоем деле. Когда? За что?

- Нет, не исключили. Я никогда не был пионером. Переходил из одной школы в другую - и пропустил, когда принимали.

- Ну ничего, - успокоилась завуч. - В следующем учебном году весь класс будет вступать в комсомол. - И не удержалась, съехидничала: - Постарайся не пропустить.

- Постараюсь, - тихо-тихо ответил он.

У каждого человека в жизни были завучи и классные руководители. Но столько разных, сколько их было у этого парня - при постоянных, как у цыган, переездах с места на место, - мало у кого еще. И он повидимому научился в обращении с каждым новым начальником быть вежливым и послушным.

Из дневника Дмитрия Чудского:

"Опять в новую школу. Не хочу!

Опять новый класс, новые люди. Приставать станут: или драться. или в друзья напрашиваться. Не хочу! Ни того, ни этого. Одного хочу: оставьте меня в покое! Все!! Пожалуйста!!! Разве я многого прошу? Ни от кого ничего мне не надо. Только чтоб в покое оставили..."

* * *

По утрам хозяева подолгу спали. Мы с Димкой "угнали" хозяйскую лодку и поплыли на острова. Димка сел на весла: для практики, как он сказал, ну и мускулы подкачать. Расставил ноги, уперся пятками в ребристое днище - и раз-два, раз-два - всем корпусом, как я учил его накануне, изгиб вперед, изгиб назад, только маечка на плечах топорщится.

Я заметил, что под шортами у него ничего не было: оттуда при каждом наклоне корпуса с робкой наглостью выглядывали яички.

- Почему плавки не надел? - спросил я. - Купаться не собираешься, что ли?

- Так мы же на острова плывем, - отвечал он, - правда? А там никого нет, можно и так.

Мне оставалось только пожать плечами: логично ведь. Я каждый раз пасовал перед убийственной его логикой. Димка умел не просто делать, как и что хотел, но всегда был в состоянии подвести под это рациональную базу.

Помолчали немного. Потом он сказал:

- Прошлым летом я тоже вот так на острова плавал. Это не здесь, а на Волге было. С дядькой одним. Он в Волгограде был, вроде, начальником филармонии, а у мамы там гастроли были. Она днем репетировала, а он позвал меня на лодке покататься. Знаешь, на Волге это труднее - ну, на лодке: там все время баржи огромные ходят.

Он замолчал. А мне и хотелось, и не хотелось услышать продолжение волжской истории.

Потом он сказал:

- А в сентябре мы были в Новосибирске. Там с еще одним дядькой, тоже из филармонии, на Обь ездили. В палатке ночевали. Но не купались: вода холодная была.

Причалили к одному из камышовых, длинных и узких островов. Вытащили лодку на полкорпуса на сущу - никакая цунами не смоет, - расстелили на траве то, что некогда было габардиновой шторой. Димка сразу снял маечку и шорты и так и остался стоять, обозревая окрестности.

- Лег бы, - пробурчал я, - или сел хотя бы: увидят же!

Он вздохнул - но послушался. Сел голой попой на подстилку, обнял колени и, глядя в сторону дальнего берега, сказал:

- Тот дядька, ну, о котором я рассказывал, он, как и ты, тоже все время боялся. Но здесь хоть трава высокая, а на Волге острова песчаные, голые.

- Голые, как ты? - пошутил я. - Перефразируя великого Горького: "Глупый Димка робко прячет тело голое в осоке."

Он закатился в хохоте.

- Откуда это?

- Из "Песни о Буревестнике". Вы еще не проходили по литературе?

- Не помню. Но все равно это неправда. Потому что не я прячу, а как раз ты прячешь!

И принялся стаскивать с меня штаны вместе с плавками.

- Не надо, Дим, - слабо сопротивлялся я. - Увидеть же могут!

- Кто и откуда? Разве что - с вертолета.

И покончив с раздеванием меня:

- Вот теперь загорай. Заднице тоже ультрафиолетовые лучи полезны.

Я подумал: начитанный мальчик... Предложил:

- Давай сначала искупаемся.

Впервые в жизни я купался нагишом. Ощущал всем телом какую-то радостную свободу.

Мы брызгались, ныряли, стараясь ухватить друг друга за ноги. Пока вконец не замерзли. Из воды на островок я выбирался пригнувшись, как солдат под огнем неприятеля. Все-таки свободными в один день не становятся, раба надо выдавливать из себя по капле. Вот Димке не надо: он свободен. А я - увы: закомплексован, запуган. Чем? Воспитанием. Всей жизнью. Когда боишься, сам не знаешь, чего. То есть, всего боишься.

Упал на подстилку лицом вниз. Было еще не слишком жарко. Обещанный ультрафиолет приятно покалывал кожу. Димка тоже лег, пристроился рядом и положил руку мне на спину. Сказал:

- Так и загоришь - со следом от моей пятерни. Будет память на всю зиму, пока загар не сойдет. Друзья твои в бане спросят - интересно, что ты им соврешь?

- Совру что-нибудь, - в полудреме пробормотал я.

* * *

Первый урок последней четверти учебного года я провел на подъеме. Может быть, элементарно отоспался в каникулы. Но и темой, как говорится, владел: Иван Грозный, его войны и реформы, жены и любовницы. Потом закат Рюриковичей, стремительная "семилетка" Годунова, Смутное время с крестьянскими бунтами и чередой Лжедмитриев, потом нижегородское ополчение и воцарение Михаила Романова. То есть, я гнал ребятам одну из своих университетских курсовых, расцвечивая по ходу деталями бесчисленных "убиений". И грех жаловаться: бестолковый и бесшабашный седьмой "Б" сидел тихо и слушал внимательно. Может, и вправду, утопление в проруби очередной надоевшей жены Грозного и рискованное диссидентство князя Курбского пробуждали интерес у этих оболтусов, пребывавших в сложном возрасте формирования вторичных половых признаков?

Новичок приземлился за пустующей партой в первом ряду. Ибо задние ряды - "галерка", то есть - как и в любом другом классе, были плотно заселены. В начале урока я представил его таким образом, что, дескать, по семейным обстоятельствам с географией страны он знаком не только по учебникам и что через две-три недели на очередном классном часе он расскажет о своих путешествиях. Димка вскинул на меня свои пушистые ресницы - ведь ни о чем таком у нас с ним и разговора не было! Но промолчал. Даже головой кивнул. А куда ему было деваться?

Я это сказал не ради "подставить". Знал, что оболтусы с "галерки" могут придумать парню какое-нибудь "испытание на прочность". А так, может быть, им не захочется цепляться к будущему лектору.

В течение всего урока Димка смотрел на меня, не отрываясь, своими распахнутыми густо-зелеными глазами. Как-будто находился под гипнозом. Или наоборот - меня гипнотизировал. Так внимают шаману, а не школьному учителю.

После звонка, когда все уже с шумом и грохотом вывалились из класса, он из-за своей парты тихо спросил:

- Мне можно идти?

Смешной такой...

В этот день я несколько раз натыкался на него. То в коридоре, то возле учительской.

Алла Ивановна поинтересовалась:

- Как там новенький?

- Нормально, - отвечал я. - Хорошо умеет слушать.

Из дневника Дмитрия Чудского:

Я знал! Я верил! Иначе давно бы умер, если бы не надеялся.

Что я, училок разных не навидался, что ли? Все без исключения какие-то скучные, пыльные, малосольные... Всем им с нами, с учениками, неинтересно. Нам с ними - тем более. Тоска! Школа - это одна сплошная тоска. Десять лет сроку...

Но Андрей Павлович... Он - инопланетянин! За что (или зачем) его сослали (или прислали) на Землю, да еще в самое ее пекло: учителем в школу?

После уроков я тащил домой портфель с дневниками седьмого "Б", собранными на предмет проверки и заполнения на новую четверть, и еще рулоны карт, одолженные мной на кафедре - в школе таких не было.

Димка сидел в одиночестве на школьном крыльце. При моем появлении вскочил.

- Андрей Павлович, можно, я вам помогу?

- Помоги.

Отдал ему рулоны карт: пузатый портфель с дневниками был во сто раз тяжелее. Пытаясь рулоны не растерять, смотрелся парень с ними уморительно. В трамвай с таким негабаритным грузом решили не лезть и три остановки до моего дома прошли пешком. Он попил у меня чаю с конфетами, поблагодарил и ушел.

Из стопки дневников, подлежавших проверке, извлек его. Похоже, придется и вправду позаниматься с ним индивидуально. Под всеми оценками разные подписи... Сколько же школ и преподавателей парень за год сменил!

Из дневника Дмитрия Чудского:

Побывал у него дома. Напросился помочь, поднес карты. Попили с ним чаю. Пока он возился на кухне, обошел его однокомнатное "логово". Понравилось: уютно. Не знаю, есть ли у него жена (или девушка), все прибрано, но все-таки выглядит по-холостяцки. Например, книги, альбомы и все такое - лежат стопками, и только хозяин сможет найти нужное.

А еще я совершил первую в жизни кражу! Украл с письменного стола фотографию. На ней - он в костюме Арлекино с бубенчиками на голове, улыбается, прижимая к себе красивую Коломбину в фиолетовых буклях. Коломбину я оторвал и выбросил, а его показал маме. Она расспрашивала меня о новой школе, и я не удержался, показал фотографию классного руководителя. Мама сказала, что надо бы как-нибудь пригласить Андрея Павловича в гости.

Через несколько дней Димка снова был у меня дома. Снова пили чай с конфетами, и я устроил ему допрос с целью определить степень академической запущенности. Договорились заниматься через день по полтора часа.

Нарисовалась Надежда, вернулась откуда-то с Урала с очередной конференции. Познакомил их с Димкой, когда он в очередной раз пришел заниматься. Она сказала:

- Удивительно красивый мальчик.

На этот раз Надя задержалась у меня на рекордный срок: на целую неделю. Роль хозяйки, то есть, без мамочкиных пирожков и блинчиков, давалась ей не без труда. Зато в берлоге моей появилась, наконец, Женщина. Вместе с ней - новые запахи духов и шампуней. Теперь я регулярно вытряхивал пепельницу и по утрам заваривал не одну, а две чашки кофе. И мне это нравилось. И еще нравилось засыпать и просыпаться не одному.

Молодость - когда хочется бегать, прыгать, сходить с ума и все время искать чего-то нового - эта молодость моя заканчивалась. Ну и ладно...

Днем, впрочем, ни Надежды, ни меня дома не было. Я работал, а она возвращалась из университета только к ночи. Говорила, что со всеми этими командировками запустила работу на кафедре и в лаборатории. Так что надоесть друг другу мы просто не успевали.

Зато Димка появлялся почти каждый день. Мне даже казалось, что он нарочно придумывает поводы, чтобы наведаться. Наши с ним занятия не были репетиторством в строгом смысле слова. То есть, конечно, мы занимались по программе. Но помимо этого Димка делал у меня домашние задания по другим предметам, читал книги, смотрел телевизор, иногда обедал или ужинал. А однажды, задержавшись дольше обычного, попросился остаться ночевать.

Ни Надя, ни я в восторг не пришли. Она - потому что ни с того ни с сего чужой человек ночевать остается. Для меня Димка, вроде, был уже не совсем чужим, но у меня на Надю после отбоя были кое-какие планы. Спросил его:

- Что-нибудь случилось?

Он помялся, пошмыгал носом.

- Мама в Крым на эпизоды улетела. А мне домой одному... ну как-то...

Надя на это безразлично пожала плечами, и Димка остался. Постелили ему на раскладушке системы "кресло-кровать". А сами посидели еще под телевизор на кухне.

- Не с твоим характером, - говорила Надя, - в школе работать. Вот уже ученики у тебя дома ночуют. Скоро на весь класс бутерброды таскать станешь. Потверже надо быть. Тогда и уважать будут, и на шею не сядут.

- Потверже, - возражал я, - надо быть офицерам в армии. Когда отрабатывается строевой шаг. А с детьми... И потом, вспомни себя в его возрасте: ночевка в новом месте - это ведь приключение!

- Нечего мне вспоминать, - отвечала она. - В его возрасте я по чужим домам не ночевала: мама бы не позволила.

Из дневника Дмитрия Чудского:

Итак, выяснилось, что девушка у него имеется. Причем серьезая. Может быть даже, что он у нее под каблуком. Значит, мне остается что - просто быть рядом. Пока он или она не прогонят. Ведь кто я для него? Посторонний, случайно попавший к нему в класс, один из тридцати восьми учеников этого класса. Одно из стеклышек в калейдоскопе его жизни. В которой есть важные вещи: работа, наука, друзья, девушка и много мелких стелышек, вроде меня.

Я не соврал. Мама действительно улетела в Крым. Просто немножечко сыграл в ребенка, который боится оставаться на ночь в пустой квартире. Это был повод, и только. На самом деле я и раньше оставался один. И на ночь тоже: мамины концерты с вечеринками иногда затягивались до утра. И честно, я люблю оставаться один. Особенно если выбирать между одиночеством и шумными мамиными компаниями. Но еслм выбирать между одиночеством и Андреем... Мне не хотелось уходить! Несмотря на его Надю. А может быть, именно назло ей...

Когда наконец улеглись, я полез к Наде.

- С ума сошел? - удивленно прошептала она. - Ребенок в комнате!

- Ребенок видит десятый сон, - прошептал в ответ я. - Дети вообще крепко спят. А мы с тобой по-тихому, а? Так даже интересней.

- Ничего интересного. А вдруг проснется и услышит? Увидит?

- Что увидит? Темно ведь.

- Абсолютная темнота бывает только в космосе. И ученик седьмого класса увидит своего учителя в момент совершения последним полового акта. Очень педагогично! А не надо было оставлять его на ночь. Короче - отстань!

И она решительно отодвинулась.

Из дневника Дмитрия Чудского:

Я ждал долго. Его и ее. Когда они наговорятся там, на кухне, и придут в комнату. Подобрал положение, чтобы им казалось, что я сплю. Подобрал - и действительно уснул... А ведь хотел дождаться постельной сцены! Так и не знаю, была сцена или не было ее.

Впрочем, это и к лучшему. А не то я ревнивцем каким-то становлюсь. А ревность - это плохо. Так считал Шекспир в "Отелло", так считает и моя мама. Если бы я стал ревновать маму ко всем ее увлечениям, то просто запутался бы.

Андрей - исключение! Его я не могу не ревновать. Ко всем: к другим ученикам, к его друзьям и особенно к Наде. Конечно, это глупо, но когда я думаю, что кому-то другому может достаться улыбка или даже поцелуй, я схожу с ума.

На следующий день Надежда испарилась. Ее ждали лаборатория, папа с мамой и симпозиум в Ленинграде. Мой дом и я сам - признай очевидное! - были в ее жизни не более, чем эпизодами. А мне было, ну, как-то грустно, что ли: успел привыкнуть. Жить не один. Спать не один. К хорошему ведь быстро привыкаешь...

Мама умерла, когда я учился на втором курсе. В девятнадцать лет остался один. При квартире, но без денег: сбережений едва хватило на похороны. На вечернее отделение переходить на стал и подрабатывал к стипендии вечерами и по выходным. Само собой, пошли вечеринки. Когда отдельная комната среди моих друзей была редкостью, отдельная квартира стала просто магнитом.

И через какое-то время на одну из моих вечеринок попала Надя. Начали встречаться... Но прошло, наверно, года полтора, прежде чем мне удалось затащить ее в постель.

В добрые старые времена мудрые отцы семейств давали сыновьям-гимназистам деньги, чтобы те шли в публичные дома и учились уму-разуму у профессионалок. В наше время половое воспитание поставлено из рук вон плохо. Точнее говоря, начисто отсутствует.

Ни у Надюхи, ни у меня опыта никакого в этих делах не было, и взять его было неоткуда. Я и не думал "гулять" от нее "на сторону", а ей, похоже, это дело вообще было безразлично, и она не часто баловала меня, допуская к священному своему телу. И вот в последний перед ее отъездом день (точнее, ночь) у нас снова не состоялось. Из-за Димки. Я подумал: вот встречу ее утром в воскресенье на Ленинградском, затащу к себе и не дожидаясь ночи... И никакого Димки!

Небо, серое с утра, под вечер разразилось ливнем. Я зубрил диамат и ждал Димку - готовиться к его лекции на классном часе. Вместо Димки заявился Мефодий: позвонил от метро и через десять минут стоял в дверях с пузырем портвейна. Мне оставалось только порезать хлебушка, огурчиков и колбаски. И поехали - как в былые времена.

Я был почти уверен, что по такой погоде Димка не придет. Думал только: позвонит или нет. Не позвонил - пришел, мокрый насквозь, как рыба в аквариуме. Затащил его в ванную, велел раздеться, выдал полотенце. Разыскал свой длинный "походный" свитер, вернулся в ванную. Димка стоял в трусах и носках, и они были такие же мокрые, как и все остальное. Велел ему снять и то, и другое и облачиться в мой свитер. Развесил его одежду сушиться и повел Димку на кухню - знакомить с Мефодием. В свитере до колен и больших - моих - тапках парень выглядел уморительно.

Мефодий моментально въехал в задачу, и вместе мы разработали сценарий.

- Ограничимся пятью-шестью городами. Чтобы не перегружать слушателей и уложиться в "академический час". Ты, Дима, рассказываешь только о своих собственных впечатлениях: что запомнилось, что понравилось. А Андрей... э-э... как тебя по отчеству?

- Павлович.

- Андрей, значит, Павлович периодически вроде как перебивает тебя: делает вставки, задает вопросы. Те, которые он задает тебе, нужно заранее подрепетировать. А те, которые классу - экспромт. Например: говоришь, бывал в Горьком?

- Да.

- В кремле тамошнем?

- Да.

- Отлично! Ты рассказываешь, что ты видел, что запомнил, и почему. Андрей Павлович комментирует и задает вопросы. Например: Горький, в прошлом Нижний Новгород, основан в тысяча двести двадцать первом. За сколько это лет до Батыева нашествия? А вдруг кто-то из класса вспомнит. Можно за просто так пятерку заработать. А почему владимирские князья заложили город именно в этом месте? И пошла тебе дискуссия: холм при слиянии двух больших рек, восточная граница княжества и так далее. Как вам, товарищи, планчик?

Я переваривал и тащился. Спросил Мефодия:

- Почему ты не пошел, как я, в школу? Ты ведь гениальный педагог!

Мишка погрустнел, почесал макушку:

- Честно? Испугался.

- Чего? - удивился я

Он посмотрел на Димку, тряхнул хмелеющей головой:

- Детей... Себя... Не сейчас, когда-нибудь объясню...

Вечер переползал в ночь. Портвейн мы прикончили, и Мишка собрался уходить. Уже будучи в дверях, он позвал меня в следующую пятницу вечером в баню. Почему именно в пятницу вечером? Потому, сказал он, что вечерами меньше народу, и перед выходными можно себе позволить по лишнему стопарику.

После его ухода Димка тоже засобирался. Я пощупал его развешанную одежду: она была еще мокрой. Куда он пойдет?

Вытянул из него домашний номер телефона. Позвонил его маме. Представился. Сказал, что вещи ее сына сушатся, и я оставляю его ночевать у себя. Она не возражала. Напротив, извинилась за беспокойство. Сказала, что Дима обо мне много замечательного рассказывал и она, "пользуясь случаем", хотела бы пригласить меня в гости. Например, завтра вечером она как раз не занята в театре. Я поблагодарил - и согласился. Надо же: в гости к самой Маргарите Чудской! Вроде, не страдаю "звездной болезнью", но все же...

Сообщил об этом Димке. Налил ему и себе чаю. Посидели еще над тезисами к классному часу. Он пожаловался, что в свитере жарко. Действительно, в квартире было тепло, батареи шпарили вовсю, как зимой. Достал из шкафа футболку. Вот со штанами было сложнее: все-таки размеры у нас с ним разные. Но он сказал, чтобы я не беспокоился, что он и дома так спит - если только я не против. Я не был против. Я и сам любил спать нагишом. Не сегодня, конечно.

Перебираясь из свитера в футболку, он отвернулся. Но не на все сто восемьдесят. Что позволило мне заметить: у парня эрекция. Ничего удивительного, возраст такой, подростковая гиперсексуальность.

Курс детской психологии у нас на факультете читала клинически скучная тетенька, никто ее не слушал и ничего не запомнил, сдали зачет - и проехали. Здравый смысл подсказывал: поощрять нельзя, запрещать бессмысленно (ну как запретишь хую вставать!?), остается - не обращать внимания. Хоть это и непросто: эрегированный член под футболкой не очень-то спрячешь. Мне, впрочем, показалось тогда, что Димка не слишком и старался спрятать.

Выпитый портвейн давал о себе знать: клонило ко сну. Постелил гостю на "кресле-кровати". Пока сам раздевался, он смотрел на меня, и я испытывал неловкость. Почему? В лагерях, казармах, общежитиях мужчины раздеваются перед сном. Отчего неловкость эта? Оттого только, что у пацана под футболкой стояк не проходил? Или оттого еще, что нечто эдакое было в его взгляде?..

Погасил свет. Пожелал ему спокойной ночи. Глупости всякие в голову лезли!..

Из дневника Дмитрия Чудского:

Странный какой-то вечер...

Я ждал, что он накричит на меня. Может быть, даже выгонит. Ведь я не намекал даже - я соблазнял! Знаю, что нельзя, знаю! Ничего не могу с собой поделать. Не могу или не хочу?

Магнитофон почти весь вечер пел группу "Наутилус". Их заглавная песня: "Я хочу быть с тобой! Я так хочу быть с тобой! И я буду с тобой!.." Отныне и навсегда - это мой гимн.

Нарочно не ушел и не отвернулся, когда переодевался. Был почти уверен, что он на смех меня подымет - как сделал бы любой мой ровесник. Но нет, отреагировал спокойно. То есть - никак не отреагировал. Педагог с большой буквы! Или, может, ему действительно все равно? Скорее всего. Почему ему должно быть дело до меня и моих тайных желаний?

Он заснул сразу, как только лег. А я не мог заснуть. Не давало чувство стыда. Тоже мне, соблазнитель нашелся! Наверно, было бы легче, если бы понять, что именно плохого в том, что я делаю.

Вставал, ходил по комнате, смотрел в окно - там были только дождь и темнота. Присаживался на край его дивана - но потрогать его не решался и даже старался не дышать. Смотрел на него, спящего, слушал его дыхание, и был счастлив и несчастен одновременно. Счастлив, что рядом с ним. Несчастен, что не могу ему всего сказать, во всем признаться.

Мама пригласила его в гости. Только ли познакомиться? Зачем я, дурак, показал ей фотографию? Конечно, он ей понравился! Как может он не понравиться?

Маргарита Чудская выглядела в жизни так же, как на экране: небольшого роста, худенькая, молодая женщина. Пожалуй, слишком молодая для такого взрослого сына. Но это женские секреты - уметь выглядеть молодо. И мне, впрочем, говорили, что я выгляжу моложе своих двадцати трех. Надя тоже говорила. Не потому ли она не торопится за меня замуж?

Идти в гости к женщине принято с букетом цветов и бутылкой вина. Но ведь я шел к матери своего ученика - и не принес ни того, ни другого. И напрасно: чувствовал себя из-за этого жмотом каким-то.

Ужинали втроем. Маргарита рассказывала:

- В этом году к Восьмому марта мне сделали подарок: пригласили в театр, в труппу. Согласилась с радостью, хотя и теряю в деньгах: ставки в театре, сами знаете, небольшие. На гастролях с постановкой или антрепризой какой-нибудь зарабатывала значительно больше. Плюс, бывало и по два, и даже по три выступления в день. Плюс командировочные, суточные... Но и черт с ними! Надоело мотаться с чемоданами по чужим углам. По Москве страшно соскучилась. А главное - это Дима. С бабушками у нас негусто, и он повсюду со мной ездил. Пока маленький был - одни были проблемы, а подрос, и возник вопрос школы. Ведь согласитесь, образование должно быть систематическим.

- Согласен, - вставил я свои "пять копеек".

- Вот! Поэтому я так рада, что мы не будем больше кочевать. На съемки, правда, ездить придется, но это, как правило, всего на несколько дней. Да и Дима большой уже, перезимует день-другой без мамы. Правда, Дима?

- Угу, - кивнул Дима.

- И еще, - продолжала она, - я рада, что он попал именно в ваш класс. И благодарна, что вы находите время для индивидуальных занятий. Знаете, он мне о вас много рассказывал, какой вы замечательный учитель.

- Он преувеличивает, - вежливо ответствовал я.

Тщеславен я все-таки! Помню, когда хвалили на защитах курсовых, просто таял весь от радости. И теперь, вот, приятно было. Захотелось погладить Димку по лохматой голове. Но не успел: это сделала за меня Маргарита. Димка недовольно отодвинулся.

- А ведь он хороший ребенок, - сказала она.

- Я не ребенок! - возмутился он.

- Само собой, ты почти уже взрослый мужчина. - Она не изменила тона. - Много читает, и не только по школьной программе. Да, Андрей Павлович, он ведь еще и стихи сочиняет! Дима, прочти, пожалуйста, что-нибудь свое.

Парень пошел красными пятнами.

- Да ну, не надо...

- Почему "не надо"? - настаивала она. - Почитай, если тебя просят.

Димка уставился на меня в упор густо-зелеными своими глазищами и лукаво эдак произнес:

- Ладно, раз просят, тогда премьера. - И продекламировал: - Полководец Ганнибал древних римлян заебал. Хуй проссышь, коль без стакана - как он сделал их при Каннах? А с сегодняшнего дня Ганнибал достал меня: я всю ночь не спал - учил, как он римлян тех мочил.

Я не сдержался, заржал в голос. Маргарита сидела с открытым ртом. Спасая ситуацию, я произнес:

- Вторая Пуническая война - это материал пятого класса. Почему же вдруг "премьера"?

- Потому что сегодня только сочинилось.

Очнулась Маргарита:

- На самом деле, он пишет лирические стихи. Иногда, на мой взгляд, слишком печальные. А вообще-то, юное дарование, не пора ли тебе баиньки?

Димка был явно недоволен, однако, послушался. Вставая из-за стола, вежливо попрощался. Я посмотрел на часы.

- Пожалуй, мне тоже пора. Спасибо за чудный вечер, Маргарита... э-э...

- Можно просто Рита. И на ты. - Она положила свою руку поверх моей и посмотрела мне прямо в глаза своими зелеными, как у Димки, глазами. - Андрей, тебе действительно нужно уходить? Может, еще по одной коньячку выпьем?

Из дневника Дмитрия Чудского:

Когда они закрылись в маминой комнате.. Черт возьми, я не маленький, я знаю, для чего мама с мужчинами закрывается в комнате! Но Андрей Павлович!.. Для меня он - не просто один из ее гостей. Я чувствовал, что умираю, что не переживу этого.

Сел в коридоре на пол возле двери, как шпион, и подслушивал. Никогда я так не ревновал - никого ни к кому - как в этот раз! Он ведь и не догадывался, что изменял. Мне изменял! И не объяснишь ведь...

Чувство вины от того, что изменяю, появилось. И прошло. Рита все делала очень умелo и, главное, с удовольствием. Понятное дело, она лет на десять старше Нади, отсюда и опыт. А вот насчет удовольствия - тут возраст не причем. И Надя ведь не жена мне, значит, это как бы и не измена. И потом: откуда я знаю, что она делает в этих ее командировках? А такого минета мне никто никогда не делал!

Рита сказала:

- Если тебе хорошо, то и мне хорошо.

И я завелся. Целовал ее волосы, лицо, глаза, ее маленькие груди. Она извивалась подо мной, кусала пальцы, кричала в голос, потом едва слышным шепотом просила: "еще!" - и снова кричала.

Уходил под утро после трех сумасшедших сеансов. Я и не подозревал за собой таких способностей! Просто не было до сих пор случая испытать себя.

В темном коридоре на пути к двери едва не навернулся через спавшего на полу Димку.

Подумал: подслушивал, паршивец!

Потом подумал: сам я паршивец. Классный руководитель трахается с мамой - какая прелесть!

Еще подумал: поднять на руки, отнести в кровать. Но ведь проснется. А в глаза ему смотреть мне не хотелось.

И еще подумал: ночь на исходе, пусть уж лучше так доспит.

Обошел на цыпочках и по-тихому вышел.

В воскресенье утром встретил Надю на перроне Ленинградского. Не слушая возражений, повез к себе. Напоил кофе. Не удержался, похвастался знакомством с актриссой Чудской - опустив, впрочем, ненужные подробности. Раскрутил на секс. В постели неистовствовал: кусал, лизал, стонал. Надя поинтересовалась: не накурился ли я травки и не ходил ли в ее отсутствие брать уроки у проституток?

Задерживаться у меня в этот короткий заезд в Москву в ее планы не входило. Через день она должна была снова быть в Ленинграде - до следующего воскресенья. Мне оставалось только честно предупредить ее, что снова встречу на вокзале и снова повезу к себе домой. Она не возражала.

Неужели ей понравилось? Неужели, как писали классики, под маской безразличия скрывалась страстная натура?

Перед тем, как дать ей уйти, я снова - в который уже раз - предложил пойти расписаться. И она снова - в который уже раз - ответила, что не против, но нужно подождать до защиты. Дескать, зачем мне такая "приходящая" жена?..

Из дневника Дмитрия Чудского:

Накануне очередного отлета в Крым после вечернего спектакля мама устроила дома "всенощную" - как она это называла. Гостей было немного, из них я почти никого не знал: новые люди с ее новой работы. Кроме дяди Гриши, последнего маминого "увлечения", он у нас уже бывал и даже ночевать два раза оставался. Пили вино, громко и много смеялись, громко играла музыка...

Хоть и не люблю засыпать под такой шум, но было уже заполночь, назавтра мне в школу, а гости расходиться не спешили. Пошел в ванную: почистить зубы и умыться перед сном. Дверь открылась, вошел дядя Гриша, запер за собой задвижку. Я видел его в зеркале, он был сильно пьян, придерживался за стену. Потом подошел сзади, не говоря ни слова, спустил мне трусы до колен, надавил на спину, пригнув меня лицом к крану, и стал лапать попу, искать дырочку. Нашел. Расстегнул свои штаны, потянулся через меня, взял тюбик маминого крема, смазал свой член - мне все это было видно в зеркало - и вогнал его мне в попу. Если бы я раздвинул ноги, может, было бы не так больно, но резинка трусов стягивала колени. Я терпел, не стонал: не хотел доставить ему этого удовольствия. Через отражение в зеркале мы встретились взглядами, и больше он глаз не поднимал.

Наверно, я мог бы вырваться. Хотя бы попытаться. Но не стал: на шум прибежит мама, ее гости - что они увидят? Конечно, это не очень приятно, когда вот так, без спроса, как бы даже силой. Впрочем, ничего страшного, и не так уж больно было, да и не в первый раз.

А потом, уже лежа в постели, я подумал, что это стало как бы моей местью Андрею. За то, что он тогда с мамой... А теперь вот я с дядей Гришей... Но ведь месть - это так же нехорошо, как и ревность! Да и не хочу я ему мстить! Представил себе невозможное: в разгар события в ванную заходит Андрей и выгоняет в коридор дядю Гришу со спущенными штанами. А потом обнимает меня... нежно-нежно...

* * *

Ближе к полудню стало припекать.. Я снова впал в дрему и пробудился от чувства щекотки в самом неожиданном месте. Обернулся: Димка орудовал пушистой травинкой, медленно шевеля ею от яиц к анусу - и обратно. Инстинктивно сжал ягодицами травинку, и она торчала меж них, как остаток хвоста свежеощипанного павлина. Димка от души радовался, разве что в ладоши не хлопал. Еще бы: нашел новую забаву. Потом уже без травинки, а руками, пальцами занялся моей задницей: сдвигал, раздвигал, массировал, надавливал. Сказал:

- Интересно...

- Что там интересного, товарищ юный следопыт?

- Кожа вокруг дырочки у тебя темная. А у меня светло-розовая.

Я удивился:

- Ты изучал собственный анус?

- Конечно. Много раз. А ты?

- Никогда. А зачем?

- Ну если он у тебя только для посрать, тогда конечно. А тебя когда-нибудь кто-нибудь туда... не того?

- Нет.

- Понятно, - протянул Димка. - Запущенный случай. А хочешь попробовать?

Шустрый пальчик попытался проникнуть внутрь.

- Ты что! - Я поднялся на локтях. - Здесь? Сейчас?

- А что? Раздеваться не надо: уже раздетые. Река рядом, после искупнемся.

- Меняем юного следопыта на юного натуралиста. Итак, Жан-Жак Руссо, назад к природе, значит?

- Кто?

Каждый раз забываю, что он еще ребенок. Нет, это он заставляет меня забыть.

- Философ такой был, мы его в восьмом классе проходить будем. Согласно его учению, пастушок должен ставить пастушку "раком" не где-нибудь, а непременно в роще у ручья. В ручье вода чистая, следовательно, необходимые требования гигиены соблюдаются. Но, Димка, я ведь не пастушка - как же без вазелина? Развалюсь на две половинки и умру от потери крови.

- Не бойся, - отвечал он, - у меня хуйчик маленький. Не то, что твой. И потом...

Он откинулся на спину, потянувшись к шортам, демонстрируя сразу все интимные свои места. Его хуйчик стоял вовсю, загибаясь вверх к пупку. Мне вообще не часто доводилось видеть его в нестоячем состоянии. Хуйчику этому, конечно, предстояло еще подрасти, но уже сейчас он представлял собой внушительную боевую единицу. А еще мне открылась попка: маленькая и действительно нежно-розовая. Я потянулся к ней губами, но тут Димка неожиданно сел, сжав мне голову ногами и стукнув по носу яйцами. В ладони он держал баночку вазелина.

- Фокус-покус! - сказал он. - Сегодня моя очередь. Ну это несправедливо, в конце концов: ты меня сколько раз делал в попу!

- Заранее, значит, готовился, негодяй! - возмутился я.

- И что? Нельзя, что ли? Я ведь тоже никогда никого в попу не пробовал. - И повторил обиженно: - Это несправедливо!

Что скажешь? Убедил он меня этой своей обидой на несправедливость. Или это я позволил себя убедить?..

* * *

Из дневника Дмитрия Чудского:

Позвонила мама из Ялты - узнать, как у меня дела, сказала, что из-за погоды съемки откладываются и, значит, она задерживается с возвращением в Москву на несколько дней. Я сказал, чтобы не беспокоилась за меня.

Я очень рад! Впервые рад отсутствию мамы. Это потому, что в моей жизни теперь есть Андрей.

После уроков подловил его - насчет приходить ли вечером заниматься. Он ответил, что нет, что на вечер запланирован поход с друзьями в баню.

Про баню я помнил: разговор об этом при мне происходил. Зато теперь у меня появился повод попроситься с ним. Что я и сделал. Не забыв волшебное слово "пожалуйста". Он пожал плечами - и разрешил. Велел захватить чистое белье - переодеться. Велел покушать. Спросил, есть ли у меня дома чего поесть. Я ответил, что - да, есть. Еще он спросил, бывал ли я в бане раньше. Я ответил, что бывал.

Действительно бывал. Точнее, был - один раз. В Перми. Не совсем, правда, в бане, а в отдельном номере с сауной. Пошел туда с тамошними концертными начальниками. Помню, было жарко, и от веника захватывало дух, но в целом - терпимо. Так что почему бы не повторить? Только на этот раз не с кем-то, а с Андреем! Хочу быть с ним всегда и везде.

Сейчас на мне черные трусы. На смену возьму белые - для контраста. Заметит ли?

Димка напросился со мной, и я разрешил. Хотя опять-таки был не в восторге.

Во-первых, как объяснить Кириллу и Мефодию, с чего это я в баню с учениками хожу? Можно было бы придумать, что Димка - ну племянник, например, - если бы Мефодий уже не познакомился с ним в качестве ученика. Причем в нелепом виде: без штанов. Хорошо еще, эрекции его не видел, черт-те что подумал бы.

Во-вторых, эрекция эта самая. Конечно, и у меня в его возрасте член вставал ни от чего - в автобусе, например, - и ведь даже не поправишь на людях, и я стирал его в кровь, пока до дому добирался. Но вот недавно в бане видел: подросток один спокойно перемещался в пространстве с восставшей своей плотью, ни на кого внимания не обращая, как будто так и надо. И все, кто там был, провожали его взглядами, чувствуя неловкость за него. А вдруг и с Димкой такое при народе случится? Мне только этого не хватало!

И в-третьих, я планировал "оторваться", то есть, отдохнуть с выпивкой. Напиваться же в присутствии ученика, мягко говоря, непедагогично.

И вот несмотря ни на что, я не сказал Димке "нет". Почему?..

Все шло по плану. Встретились, купили веники, заняли кабинку на четверых. Кирилл и Мефодий разделись и пошли в парную. Я тоже был готов и ждал Димку: тот возился с одеждой. Когда они вышли из кабинки, он спросил:

- А в трусах можно?

- Нельзя, - ответил я. - Не принято. Что случилось - стесняешься?

Вместо ответа он показал глазами вниз. Трусы его спереди откровенно топорщились.

- М-да... ситуация... Что ж, сидим, отдыхаем.

Купил у банщиков бутылку лимонаду, принес Димке. Тот так и сидел: на скамье, в трусах, колени к подбородку.

- Вы идите, - сказал он виноватым тоном. - Я потом приду.

Я подумал: он прав. Объяснил, какая дверь куда ведет, и ушел. Присоединился к Кириллу и Мефодию.

- А где же молодое поколение? - поинтересовался Кирилл.

- Пьет лимонад и настраивается, - ответил я.

Мефодий как бы в шутку спросил:

- А он по карманам... не того?

Нормальная, вроде, шутка, а мне почему-то стало обидно. Как будто он не в Димкиной, а в моей порядочности усомнился. Отреагировал резко:

- Не говори глупостей! Хочешь - иди проверь.

Сказал это - и подумал: вдруг и вправду пойдет, а там Димка в "положении"...

Из дневника Дмитрия Чудского:

Хорошо, что он ушел к друзьям. Когда он эдак запросто раздевался передо мной, и я мог любоваться им, обнаженным - само собой, хуйчик мой встал. Пришлось заняться успокаиванием: и так его складывал, и эдак, и вниз загибал, и между ног зажимал - все бесполезно, отпружинивал обратно.

Заглянул в кабинку банщик. Что он увидел? Мальчишку, пришедшего в баню и так и недораздевшегося. Что он подумал? Что мальчишка этот ждет удачного момента, чтобы пройтись по карманам соседей.

Ненавижу себя за эту свою способность попадать в дурацкие ситуации: кто, кроме меня, в этом виноват!? Да, я хочу быть с Андреем. Всегда и везде. Но поход этот в баню мог бы и пропустить. И самому - хоть сквозь землю провалиться, и Андрея подставлять не имею права.

Что же делать? Просидеть так - под осуждающими взглядами банщиков - весь вечер? Пока Андрей не вспомнит о моем существовании и не придет проверить, на месте ли его бумажник? Засмеет ведь: сам напросился, а теперь сидит, скучает в обнимку со своим упрямым стояком.

Лимонад как средство от стояка не работал. Оставалось только подрочить и кончить - единственный надежный способ. Только не в кабинке, конечно: она не закрыта, вся просматривается, в любой момент кто-нибудь из троих вернуться может или банщик снова заглянет. Решил пойти в туалет. Пришлось надеть штаны: в трусах стояк был заметен.

Туалет был не очень чистым - и унитазы, и пол, на котором я стоял босиком. И пахло... Следом за мной вошел и встал рядом мужчина в полотенце на бедрах. Из-под полотенца он вынул свой большой хуй, не стесняясь, показал его мне и явно ждал, когда я покажу свой.

И то ли от грязи, от запаха этого туалетного, то ли от чужого человека, который явно "клеил" меня, потряхивая хуем над унитазом - я почувствовал, что стояк мой проходит. Испаряется. Но нельзя ведь, зайдя в туалет, уйти, ничего не сделав. Я расстегнул ширинку, смело достал хуйчик - он был обычным, маленьким - и просто поссал. Застегнулся, спокойно взглянул на разочарованного соседа и вышел.

Как бы во искупление, Мефодий классно обработал Димку вениками, только листья во все стороны летели.

Прошли положенные несколько циклов "парная - бассейн - парная" с перерывами на покурить и глотнуть пива. Димка - пацан ведь! - само собой, задерживался в бассейне, нырял до посинения. Наступила пора мыться. Он с мылом и мочалкой пошел под душ, стоял там лицом к кафельной стене, а я смотрел ему в попу и думал, стоит у него сейчас или нет? И почувствовал, что у меня у самого встает... Присел, положил ногу на ногу. Что это вдруг со мной такое?

Подошел Мефодий, кивнул в сторону Димки:

- Красивый мальчик... - И добавил строчкой из старинной песенки - Эх, Андрюша, нам ли жить в печали?..

Наконец приступили к заключительной части мероприятия: трапезе. Я притащил от банщиков пива, Кирилл разродился коньячком, балычком и финской колбаской - сплошь дефицит. Димка пил лимонад. Он сидел в белой хрустящей простыне, накинутой на плечи, и белых трусах. Я подумал: правильно сделал, что трусы надел - мало ли чего... После замечания Мефодия я как-то по-новому смотрел на него: густые темно-русые волосы, пушистые ресницы, густо-зеленые глаза... А ведь никогда прежде я не задумывался о мужской красоте. Тем более мальчишеской. Уродство замечал, а красоту - никогда.

И тут я снова почувствовал предательское шевеление в промежности. Хорошо, на этот раз был завернут в простыню. Да что же это со мной происходит!? Ну мальчик, ну красивый - дальше что?

Налил коньяку, да побольше. Провозгласил тост "за отсутствующих здесь дам". Запил коньяк пивом - и помогло, в смысле, отлегло, полегчало. Красивый мальчик по-прежнему был рядом, но неконтролируемые самопроявления мои в связи с ним, вроде, прекратились. Выпили еще по одной, заговорили - с моей наводки - о женщинах. Выяснилось, что Кирилл когда-то был женат, давно развелся и, как он выразился, завязал с этим делом. Мефодий после этой истории на полном серьезе обратился к Димке:

- А у тебя девушка есть?

Димка испуганно замотал головой.

- Отчего же? - продолжал Мефодий. - Вроде, пора уже.

Димка покраснел. Или скорее - зарумянился. Я пришел на выручку, спросил Мефодия:

- А у тебя - есть?

- Была. До конца восьмого класса. Потом она перешла в училище, там началась другая жизнь, потом переехала с родителями в Измайлово...

- И с тех пор?

- С тех пор - ничего. В смысле, никого. Завязал с этим делом - как говорит Кирилл.

Тот отреагировал:

- Не встретил он, Андрюша, такую, как твоя Надежда. Такую, чтоб пришла - и взяла. Кстати, когда наконец на свадьбу позовешь?

- Когда оба защитимся.

Мефодий ухмыльнулся:

- Это значит - когда рак на горе пукнет. При твоих темпах подготовки...

Кирилл разлил всем коньяку. Сказал:

- Тут ведь еще одно привходящее обстоятельство: красивые здоровые дети, как правило, рождаются от молодых родителей. То есть, если вы с Надей это дело затянете... - И к Димке: - Сколько твоей маме лет?

- Тридцать три.

- А тебе?

- Тринадцать. Скоро четырнадцать будет.

- Ну вот я и говорю: посмотрите, какой парень получился у молодой мамы!

Из дневника Дмитрия Чудского:

Это было так комично: Андрей долго не мог попасть ногой в штанину! Друзья его, тоже поддавшие, не хотели отпускать его одного. Он отвечал, чтобы отстали, не морочили голову, что он преспокойно сам доберется. Тут я сказал, что мы с ним соседи, и поэтому я провожу его.

По дороге Андрей много чего рассказывал. Вернее, рассуждал. Он необычный учитель: историю он не просто излагает, то есть, как оно было, а - что ли - пропускает через себя. Вот например, удивляется французским королям, которые спали отдельно от жен. И если захочется поцеловать собственную жену, нужно было вначале отправить посыльного и потом самому со свитой через весь дворец тащиться. Тогда что означает понятие "супружеского ложа"?

С пьяным, с ним даже еще интереснее, чем с трезвым!

О чем мы болтали с Димкой по дороге домой, я не помню. Помню, что он много и весело смеялся. Как я ни старался держаться прямо, у самого подъезда все-таки оступился. И Димкa подхватил меня за талию - так ловко, как будто прошел тренировочные курсы по транспортировке нетрезвых личностей.

Помню, как дома пил воду из-под крана: проверенное средство от утреннего сушняка во рту. Хотел попрощаться с Димкой, но понял, что он намерен остаться. Мне было все равно, я буквально на ходу засыпал. Сказал только, чтобы он сам себе постелил, и отрубился.

Из дневника Дмитрия Чудского:

Андрей не возражал, когда я сказал, что останусь у него. Вначале мне показалось, что он просто не расслышал, но он спросил, смогу ли я сам разложить диван и постелить белье? Я сказал, что смогу, и он лег спать. Заснул сразу. Мгновенно. Даже раздеться не успел. Рубашку снял, но остался в джинсах и носках, так и уснул.

Я взял его сигареты и вышел на кухню. У меня был выбор: уйти или остаться. Дома никого. Что я там буду делать один? Мечтать об Андрее? Когда он вот - рядом! И не гонит...

Налил и выпил вина. Что-то я расхозяйничался в его доме: без спросу таскаю сигареты, пью вино. Почему я его совсем, ну нисколечки, не боюсь?

Давным-давно в детстве - уже не вспомню, в каком городе это было - мама повела меня в церковь. Священник - весь в черном, с черной бородой - проповедывал. Из проповеди я понял и запомнил одно: бога не следует бояться. Его нужно любить, в него нужно верить, а бояться нельзя. Бояться надо людей.

И это верно! Люди - они злые. Предают, подножку норовят поставить. И взрослые, и дети. Начальники кричат на подчиненных, учителя на учеников. А ученики дразнят друг друга, обидные слова говорят, и если ты не такой, как они - хоть в чем-то! - или просто новенький, не из их скотного двора - как в сказке про "гадкого утенка" - то вообще прохода не дадут. И плачь себе в своем углу в подушку, сколько влезет...

...Засиделся я на кухне. Как-то удивительно хорошо, уютно в его доме. Выпил еще вина, выкурил сигарету. Вымыл за собой стакан и пепельницу. Пошел в комнату. Думал: зажечь свет или стелить себе в темноте?

Андрей спал. На спине, широко раскинув руки в стороны. Полуприкрыт одеялом. Полуобнаженный. Я долго вглядывался в черты его лица, линии шеи, плеч, рук... он прекрасен! Или даже так: он совершенен. Как бог. Так вот почему я не боюсь, а верю и люблю...

Снял с него носки. Расстегнул джинсы, запустил пальцы под резинку трусов. Все время смотрел в его лицо: а вдруг проснется! Скажу, что случайно получилось, что просто хотел его раздеть, чтобы удобнее спалось.

Но он не просыпался. Я аккуратно стянул с него джинсы вместе с трусами. И долго-долго, не дыша, рассматривал его - всего.

В какой-то момент я все-таки проснулся. Приятно ныло в низу живота. Разлепил глаза и увидел в темноте чью-то спину. Протянул руку, потрогал ее. Спина вздрогнула. Ощущения в низу живота прекратились.

Я погладил ее, спину эту. И снова все заныло, сильнее прежнего. И достигло пика... Я положил руку на чье-то плечо и снова провалился в сон.

Из дневника Дмитрия Чудского:

Он спал, обняв меня за плечи. Я лежал на спине - без сна, изучая потолок и еще изучая и запоминая вкус его спермы. Хотелось, чтобы вот так было всегда, каждый день, каждую ночь - чтобы он был рядом.

Понимал, что должен встать, одеться и уйти. Потому что, вот, проснется он утром, обнаружит меня в своей постели - незванного - и что тогда?

Встал, оделся и ушел. Время было около полуночи, улицы пусты. Я шел и думал: а вдруг он наутро ничего не вспомнит? Тогда и ругаться не станет. Но ведь и не позовет...

Дома разделся. Зубы чистить не стал: хотел сохранить на как можно дольше остававшийся во рту привкус. Рассматривал самого себя в зеркало. Ну как я могу понравиться!? Тощий, руки-ноги худые, плечи узкие, хуйчик - даже когда стоит - маленький...

Но ведь другим нравился - тем, которые были прежде. А может, им, тем, было все равно - лишь бы мальчик? А мне? Ведь если по-честному, мне тоже все равно было. Больше так не хочу! Андрей - он не один из них. Он - единственный!

Состояние "а поутру оно проснулось" описывать нет смысла: те, кому не довелось пережить хотя бы раз настоящего хорошего похмелья, все равно не поймут. Таких, впрочем, немного...

Разбудил меня телефон: позвали на день рождения супруги приятеля. Поблагодарил - само собой! - ответил, что навряд ли. Какой, на фиг, день рождения: голова раскалывается, все тело болит, мыслей, кроме как о бутылке пива, никаких... В доме пива не оказалось. Нашлось вино, и то совсем чуть-чуть. Запил вином таблетки, упал в постель, закрыл глаза...

Снова телефон. Димка:

- Андрей Павлович, можно сегодня зайти? Вы не заняты?

Зачем он мне сегодня?..

- Не занят, - ответил, - но как бы приболел и нахожусь на постельном режиме. - Потрогал бедную свою голову. - Так что позаниматься сегодня не получится.

- Может, лекарства какого-нибудь купить?

На языке крутилось, что такого, какое мне нужно, ему из-за возраста не продадут. Сказал:

- Не нужно.

- Так можно зайти?

- Заходи...

Поднялся с дивана, поплелся на кухню покурить. Открыл окно - там, снаружи, все было свинцово-серым: собирался дождь. И это ни состояния, ни настроения не улучшало.

Попытался восстановить по кусочкам вчерашний вечер. Димка провожал меня до дому. Вроде, собирался остаться ночевать. Но не остался: ни раскладушки разложенной, ни его самого утром не было. Хотя какое утро - давно за полдень перевалило! Он вполне мог успеть прибраться и уйти. Какая, впрочем, разница - "а был ли мальчик"?..

Из окна подуло. Сообразил, что пребываю в неглиже. Вернулся в комнату. Джинсы аккуратно сложены на стуле. Необычно для меня...

И тут еще сон этот... Эротический. Или не сон? Было у меня что-то с кем-то прошлой ночью - или не было? И с кем? Не с Димкой же!

Вместо того, чтобы одеться, нырнул обратно в постель.

Из дневника Дмитрия Чудского:

Он сказал: "постельный режим". Класс! Именно то, чего мне больше всего на свете хочется - быть с ним на "постельном режиме"!

Со мной такое впервые - когда не меня кто-то хочет, а я кого-то хочу. Нет, что значит - кого-то? Не "кого-то", а его, моего Андрея!

Помнит ли он что-нибудь из вчерашнего? По телефону голос и вправду больной. Похмелье это или что-то посерьезнее? Не возражал, что я зайду сегодня. Зачем? Отругать за вчерашнее? Или повторить?..

По радио передали - "осадки". Это хорошо, есть шанс промокнуть и задержаться у него дома.

Проснулся от грома: на улице лило и сверкало. Вспомнил, что не закрыл окно на кухне. Действительно, подоконник уже начинало заливать.

Увидел: под проливным дождем к дому бежал человек с хозяйственной сумкой. По курточке узнал: Димка! Через минуту он был уже в дверях, мокрый, как дельфин, и при этом совершенно счастливо, до ушей, улыбался. Протянул мне сумку. Там оказалось пиво... Чешское... Четыре бутылки!

На мое обалденное:

- Откуда дровишки?

Ответил:

- Из дому, вестимо. У нас целый ящик.

Я торжественно процитировал из классика:

- Ты, царевич, мой спаситель, мой могучий избавитель...

Димка заржал: оценил шутку. Похоже с русской литературой у него было неплохо.

- Теперь, - сказал я, - нужно сделать так, чтобы ты не заболел. Как насчет горячей ванны?

- Ага!

Пока я наполнял ванну, он позади меня раздевался. Среди Надиных импортных баночек нашел ту, которая делает пену. Взболтал в воде - получилось красиво. Сказал:

- Попробуй воду: не горячая ли?

Он попробовал рукой.

- Нормально. Выдержу.

Он был во вчерашних белых трусиках. И так же, как вчера, трусики спереди лихо топорщились. Я сказал:

- Можно, конечно, и в трусах. Вопрос - зачем? Если стесняешься, я выйду.

- Нет, не надо! - Димка это почти выкрикнул и для верности удержал меня за руку.

- Тогда вперед.

Я отвернулся. Позади слышалось сопение, аханье и уханье: парень погружался в горячую воду. А я пока что откупорил бутылку пива и засосал ее в один глоток. Что такое - пиво на похмельную голову - объяснить невозможно. Так же как и само похмелье. На ум приходит только одно слово: освобождение!

Откупорил вторую бутылку, присел на край ванны, откуда из пены торчала Димкина голова с несмываемой счастливой улыбкой. Спросил:

- Ну как?

Он ответил:

- Кайф!

- Во сколько ты вчера ушел?

Он ответил:

- Около двенадцати.

Мне хотелось спросить: было ли что-нибудь... такое - прежде чем он ушел? Вместо этого спросил совсем другое:

- Мама еще не вернулась?

- Нет.

Рука сама собой потянулась потрепать его вихры. А он - смешной такой! - вдруг прижался к моей руке щекой, как котенок. И я... ну, не знаю... почувствовал... или нет, скорее, понял, что сегодня произойдет нечто. Неизбежное. И непоправимое. И что этого нечто я хочу так сильно, как никогда в жизни ничего не хотел.

- Останешься у меня?

- Да! - выдохнул он и положил мокрую, в пене, руку на мое колено. Попросил: - А можно мне пива глотнуть?

Я подумал: а ведь парень должен нервничать не меньше моего...

Мелькнула мысль: остановиться, прекратить все это прямо сейчас. По-быстрому одеться и уехать. На день рождения к этой... как ее... супруге приятеля! Но мысль мелькнула - и не более того: его ладонь поползла от коленки вверх по ноге - щекотно, против шерсти. И глаза густо-зеленые смотрели в мои в упор, не мигая...

Снова потянулся к его вихрам, не удержал баланса и плюхнулся спиной в ванну. Пена хлопьями полетела вверх и в стороны. Но бутылку не разбил и пива не расплескал. Димка забрал у меня пиво и поблагодарил. Мы громко смеялись: оригинальный способ сервировки напитков!

Лед тронулся...

Из дневника Дмитрия Чудского:

Андрей неуклюже сидел поперек ванны, забрызгав все вокруг, свесив ноги над полом и усевшись мне на живот. Мы весело смеялись. Я допил из его бутылки. Он спросил, не раздавил ли меня? В воде он не казался тяжелым. Руками пошарил под собой. наткнулся на мой хуйчик, стиснул его - и я сразу кончил: прямо в его ладонь и в воду. Потом он помыл меня всего. Потом я помыл его. Потом мы обнимались, стоя под душем, и он поцеловал меня в губы. Оказывается, это так здорово!..

В ванной мы провозились часа полтора, не меньше. Потом сидели на кухне, замотавшись в полотенца, болтали, курили и допивали пиво.

Потом я сказал, что пора спать. Димка сразу рванул в комнату и ждал в моей постели. Чтобы мне не пришло в голову предлагать ему раскладушку. Еще оставался шанс тормознуть, отступить, превратить все в более-менее невинную шутку... Но Димка смотрел на меня так призывно соблазнительно, как до сих пор ни одна женщина. И я сдался.

Он был неутомим и изобретателен, фантазия его казалась безграничной.

Гроза за окном не прекращалась, раскаты грома как будто подстегивали нас в нашем безумстве...

Из дневника Дмитрия Чудского:

Он все время боялся сделать мне больно. А я как раз и хотел, чтобы он делал мне больно. Ну хоть немножко! Потому что когда совсем не больно, то, вроде, и не интересно.

Никогда раньше я никого не целовал. А его целовал - всего. И он меня целовал. Самые разные мои места. И я умирал от счастья. А еще он сказал, что однажды я ему уже снился - когда-то очень давно...

Я старался все делать так, чтобы ему понравилось. И мне тоже было очень-очень хорошо - как никогда!

Потом мы засыпали, обнявшись. Мой Андрей наконец был моим! Я так сильно об этом мечтал, что когда все случилось именно так, как я мечтал, мне почему-то захотелось плакать.

А потом сквозь сон я услышал, как щелкнул замок входной двери. Пока протирал глаза, Надя уже стояла в дверях комнаты. Я не успел ничего: ни спрятаться, ни хотя бы прикрыться. Было темно - но не настолько, чтобы она не увидела.

С секунду, наверно - а может, целый час - она смотрела мне глаза в глаза. Потом развернулась, прошла на кухню, повозилась там недолго, и потом, не возвращаясь в комнату, щелкнула входным замком. Все стихло.

Моего оцепенения хватило, наверно, еще минут на десять. До меня медленно доходило, что произошло ужасное. Что я только что сломал Андрею жизнь. И что он мне этого ни за что не простит. И что домой к нему - мне больше ни ногой. И значит, я сломал свою жизнь тоже. Потому что как же без него жить?

Я сбежал. На цыпочках пробрался в ванную к своей уже почти сухой одежде - и сбежал. Одевался на ходу, уже на лестнице, прыгая вниз то на одной, то на другой ноге.

О третьей жизни - Надиной - я не хотел думать. Потому что она - дура! Как та Кассандра из древней Трои: сам Аполлон ее любил, а она выебывалась. Не любит Надя Андрея. Не любит... А он ее? Разве можно любить того, кто тебя не любит?..

Проснулся поздно. Посмотрел на часы и понял, что безнадежно проспал, и на вокзал ехать бесполезно. Отругал себя за то, что не сообразил завести будильник. Потом подумал, что, вроде, и не обещал встретить на все сто. Позже позвоню ей домой, повинюсь, позову к себе. Или сходим куда-нибудь вместе. В кино, например.

Димки не было. Сторона дивана, на которой он спал, холодная - значит, встал давно. Одежды его в ванной тоже не оказалось. Ушел... Или мне опять все приснилось?

Содрал постельное белье, заляпанное нашей с ним спермой, запихнул в стиральную машину. Нет, на сон не похоже... Я был в полнейшей сумятице. Это ведь ужасно - то, что произошло! А он - любопытно, что сейчас чувствует он? Сожаление? Стыд? Или глорию виктории? Ведь он именно этого добивался. И добился. И получив - свалил...

Но ведь мне было хорошо! Как никогда до сих пор. Как никогда не было с Надей. Полет куда-то в запредел, отключка от реальности, и не вспоминаешь о причинах и следствиях...

Стоп! Он ученик. Я учитель. Он несовершеннолетний. Я не должен был, не имел права позволить всему этому случиться. И тот факт, что не я его, а он меня клеил и раскручивал, не оправдывает.

Поставил кофе на плиту. На столе рядом с пустыми пивными бутылками обнаружил вырванный из тетради листок бумаги в линейку. Крупными буквами на нем было написано: "Не звони мне больше никогда. Надя."

Кофе безнадежно выкипал...

Я встряхнулся. Поставил новый кофе. Набрал номер Нади - там сразу бросили трубку. Налил кофе, закурил, снова набрал номер - длинные гудки: трубку не поднимали.

Принял душ, оделся и поехал к ней домой. Надо было попытаться спокойно поговорить. Объяснить, что это - недоразумение. То есть, я не-до-разумел. Только и всего. С кем не бывает? Не ошибаются только покойники. И все в таком духе. Потому что если бы не способность прощать друг друга, человечество вымерло бы задолго до Потопа. Она ведь умница - в конце концов...

Из дневника Дмитрия Чудского:

Ждал я очень долго. Все утро, почти до полудня. Наконец Андрей вышел из подъезда и двинул к автобусной остановке. В воскресенье по утрам дворы и улицы пусты, я не мог подойти ближе, оставаясь не замеченным, поэтому даже номера автобуса, на котором он уехал, не разглядел.

По законам жанра мне следовало взять такси и ехать за этим автобусом. Увы - денег не было.

Говорят ведь, хуже нет, чем ждать и догонять. Догонять не получилось, остается - ждать...

Пристроился на лестнице. Пожилая женщина, его соседка, чуть не споткнулась об меня. Спросила:

- Мальчик, ты что здесь? Ждешь кого-нибудь?

Я ответил:

- Да, Андрея Павловича.

Она удивилась:

- Кто это - Андрей Павлович?

Я подсказал:

- Из сорок четвертой.

- Ах, Андрюша! - сообразила она. Потом спросила: - Может, тебе в туалет надо? Или чаю хочешь?

Я не отказался ни от того, ни от другого. Пока пил чай, пушистый рыжий кот дремал у меня на коленях. А соседка рассказывала об Андрее: как он рос, каким всегда был добрым и вежливым мальчиком, о маме его, как она, заболев, медленно угасала и в конце концов оставила его совсем одного. Ему, Андрюше, предлагали помощь - приготовить, постирать, прибраться - но он все делал и делает сам.

Пока она это говорила, мне вдруг ужасно захотелось устроить в его квартире генеральную уборку. И еще передвинуть мебель. Стал думать, что и куда нужно переставить, и соседку уже почти не слушал.

На лестнице хлопнула дверь. Поблагодарил, освободился от кота, вышел, позвонил в его квартиру - тишина. Значит, это был кто-то из соседей. Я снова сел на ступеньку.

Для уборки с перестановкой нужно для начала, чтобы в квартиру пустили. А пустят ли?

* * *

Из леса на песчаный берег вывалилась стайка мальчишек. Крики, смех, возня - и вот уже компания плещется в воде, только брызги летят!

Димка встал во весь рост и наблюдал за этими водными процедурами.

- Смотри, - сказал он мне, - они все в трусах, им потом отжиматься придется, и все равно штаны намокнут. Правда ведь, мы с тобой лучше устроились?

Двое из компании оторвались от остальных и поплыли на глубину в сторону нашего острова.

- Они сюда плывут? - забеспокоился я с подстилки: из положения "лежа" плохо было видно.

- Похоже, - отозвался Димка.

- Одеваемся, значит?

- Зачем? В бане, вон, все голые.

- Бани существуют отдельно: мужские и женские. А река - место общего пользования.

- Так пацаны же плывут, не девчонки.

Несмотря на его железобетонную убедительность, я потянулся за плавками. Подумал: он - как хочет, а я лучше оденусь. Но он сказал - чуть ли не с сожалением:

- Опасность миновала.

Я посмотрел на воду: действительно, ребята повернули назад, к берегу. Возможно, увидели Димку, поняли, что остров занят. Разглядели ли, что парень голый? Кто знает...

- Хочешь сплавать к ним? - спросил я.

- Зачем?

- Ну познакомиться, поиграть, понырять вместе. Штаны только одень. Ничего, потом высохнут.

Димка помолчал с минуту. Потом спросил:

- А ты?

- Я здесь поваляюсь, тебя подожду. Зачем я мешать буду?

Он вернулся на подстилку, ткнулся носом мне в плечо, сказал:

- Не, я хочу быть с тобой.

* * *

Надя мне не открыла. Из-за двери сказала:

- Уходи!

- Надюха, ну давай поговорим! - Я был противен сам себе. - Все тебе расскажу, все объясню.

- Что ты объяснишь? Этого нельзя объяснить! Что ты мне расскажешь? Я сама все видела! Собственными глазами! - Она переходила на крик. - Я знала, я чувствовала, что ты мне изменяешь! Но - с кем!?

Попытался перебить ее:

- Наденька, открой дверь, впусти меня. Или хочешь - пойдем погуляем, поговорим...

- К черту! К дьяволу! Нагулялась я с тобой! - Она за дверью орала так, что слышно было, наверно, во всем доме. - Ты, оказывается, педераст! Надо же, как мне повезло: мой жених - педераст! Ха-ха!.. Что же ты мне раньше не сказал?

- О чем не сказал? - Я тоже кричал в дверь. - Что ты говоришь такое?

- Я-то знаю, что говорю! Вопрос в другом: знаешь ли ты, что ты делаешь? Известно ведь: все тайное рано или поздно становится явным. Хорошо хоть замуж за тебя выйти не успела - вот смеху было бы!

На этаже стали приоткрываться двери, сквозь цепочки виднелись любопытствующие глаза. Я прижался лбом к двери и перешел на шепот:

- Надя, успокойся! Люди слышат. Открой дверь, поговорим спокойно...

Но она продолжала кричать:

- Не хочу! Не желаю! Ни спокойно - никак не желаю! Не о чем мне с тобой разговаривать! Думаешь, после всего этого я смогу с тобой в постель лечь!? Да мне тебя видеть, слышать противно! Мерзко! Уходи. Уходи - а не то в милицию позвоню!

При слове "милиция" двери соседей приотворились пошире. От полной своей беспомощности я стукнул кулаком в дверь и, физически ощущая буравящие взгляды доброго десятка глаз, убежал, в два прыжка преодолевая лестничные марши.

Остановился на углу улицы, оглянулся на ее дом и побрел в сторону метро.

Надя права. Пожалуй, можно было обойтись без базарного ора на весь подъезд, но по сути она права. На ее месте любая чувствовала бы себя точно так же.

Мужик, гуляющий от невесты к мальчикам - как это называется? Бисексуальность? Ни фига: слишком много чести! Это называется развратом. А если не к мальчикам, а к девочкам - это разве не разврат? Но ведь этим грешит едва ли не каждый второй! Неверность, конечно, не поощряется, но как бы общепринята. С мальчиками - это не настолько общепринято. И в этом вся разница...

А Надин крик "ты - педераст!" все звучал и звучал в ушах...

Что же все-таки произошло прошлой ночью? Она пришла и засекла меня с пацаном в обнимку? А как получилось, что она так рано пришла? Может быть, вместо поезда летела самолетом? Какая, впрочем, разница... Плохо, что я не услышал, не проснулся. Удержал бы ее, усадил, успокоил, уговорил как-нибудь...

Представил сцену: Надя стоит посреди комнаты с чемоданчиком в руках, а я скачу кругами, пытаясь попасть ногой в трусы. Нет, уж лучше, что обошлось без такого домашнего театра. С Димкой в качестве зрителя...

Димка... Знает ли он вообще, что случилось? Проснулся ли он? Видели ли они друг друга, смотрели ли друг другу в глаза? Может, потому парень и сбежал? Как он сейчас, что он, где?..

Записную книжку я оставил дома, номера телефона на память не помнил. И просто поехал к нему. Двери мне никто не открыл. Наверно, Рита все еще в Крыму. А Димка - где его-то искать?

А мне куда теперь?..

В ларьке у трамвайной остановки выпил кружку пива. Подумал: пойти куда-нибудь, напиться в зюзю и снять какую-нибудь шлюху. Зачем? Отвлечься ради... Еще подумал: от Нади через Риту, через Димку - к шлюхам... Этапы большого пути! После ночи, которая так странно началась и так дико закончилась, мне только проституток не хватало! Другое дело - выпить. Если не с кем - значит, дома сам с собой. И дальше - пусть будет что будет...

Очередь в винном оказалась на редкость небольшой. Раскошелился на бутылку хорошего портвейна. Вспомнил, что холодильник дома пуст, купил в гастрономе пачку пельменей.

Димка спал на лестничной площадке, прислонившись к стене. Я подумал: вот сейчас схвачу его за вихры и спущу с лестницы, паршивца...

Он улыбнулся во сне. Почувствовал меня, что ли? Потом открыл глаза, посмотрел снизу вверх, продолжая лучезарно улыбаться, спросил:

- Тебе хочется меня убить?

- Да, - честно признался я.

Он потянулся со сна, хрустнул всеми суставами и спокойно сказал:

- Убей. Вообще делай со мной что хочешь.

Я спросил:

- Голоден?

Он ответил:

- Да.

Я спросил:

- Пельмени варить умеешь?

Он ответил:

- Умею.

Я сказал:

- Пошли. Будешь варить пельмени.

* * *

Казалось, Димка под солнышком так и уснул на моем плече. Я лежал и думал, не забыл ли он о своем коварном намерении? Поймал себя на мысли, удивившей меня самого: мне хотелось попробовать. Хотелось ощутить, почувствовать, что это такое, когда хуй в жопе...

Он, впрочем, и не забыл вовсе, и вроде даже не спал. Укусил меня за ухо, встал на колени и прямо перед моим носом стал смазывать свой орган вазелином. Потом перебрался назад, раздвинул мои ноги в стороны, пристроился между ними, и его навазелиненный пальчик забегал туда-сюда в моей дырочке. Было не то что больно, просто как-то... необычно. Он попросил:

- Расслабься.

Я постарался расслабиться, и пальчик забегал легче и глубже. Потом он сказал:

- Ну вот, все готово.

Я лег щекой на руку, закрыл глаза и запечатлевал ощущения. Он входил в меня медленно и осторожно: видно, боялся сделать больно. А мне - к моему удивлению - было совсем не больно. Возможно, хуйчик его действительно недорос еще до настоящей мужской ебли, да и вазелина Димка не пожалел. По какой-то странной ассоциации возникло сравнение с хирургией, когда под местным наркозом, и чувствуешь входящее внутрь инородное тело, а не больно...

Введя наконец свой пестик в мою тычинку до конца, Димка выдохнул мне в ухо:

- А у тебя там глубоко...

Не то вопрос, не то утверждение. Я ответил:

- Стандартные двенадцать метров кишечника, как у всех. Плюс еще метр на желудок, пищевод и горло.

- До горла я точно не достану! - голосом, полным сожаления, произнес он.

И начал двигать бедрами

Бесполезное дело - пытаться объяснить, как это, когда тебя ебут в зад. Тот, кто не пробовал, не поймет, как ни объясняй. Одно только: это очень сильно в эмоциональном отношении. Понял, прочувствовал значение слова "отдаваться": я отдавался моему мальчику!

Тишину знойного утра разбило тарахтение моторки. Звук приближался, нарастал. Сюда они плывут или нет? Видно нас с воды или нет? Сказал Димке:

- Пригнись!

В ответ он стиснул мои плечи и задвигался быстрее. Раз за разом он попадал в какое-то такое место внутри меня, что я сквозь зубы застонал. Он тоже застонал и рухнул мне на спину. Моторка, похоже, проходила под самым островом. Димка стонал и сопел, до боли стискивал мои плечи, его хуйчик пульсировал во мне. Он кончал и, бесстрашно выглядывая поверх травы, следил за моторкой.

- Опасность миновала, - второй раз за сегодня успокоил меня.

Действительно, слышно было, как катер удалялся. Димка снова распластался на моей спине, шумно дыша. Отдышался и произнес задумчиво:

- Травка зеленеет...

Я отреагировал:

- Солнышко блестит...

Димка прошептал:

- Ласточки ебутся...

- Господи прости! - возмутился я.

И мы заржали. Потом Димка сказал:

- Давай теперь будем стихи вместе сочинять. А ебаться давай по-очереди. Тебе понравилось?

- Что - стихи?

- Нет - ебаться.

- Понравилось. Но по-очереди - это глупость. Что за очередь такая? По четным числам ты, по нечетным я - как расписание дежурств?

- Нечетных в году больше, чем четных: после тридцать первого идет первое, и так... - Димка считал на пальцах, - и так семь месяцев в году.

Он задвигал попой, извлекая из меня свой хуйчик.

- Искупнемся?

Я сел на свою только что окученную задницу, огляделся. Ой, мамочка, народу-то кругом столько! И на берегу, и лодки туда-сюда плавают. Пока мы загорали, дремали и совокуплялись, раннее утро сменилось поздним, и публика из окрестных пансионатов и прочих зон отдыха успела проснуться.

Схватил Димку за локоть.

- Как же ты без трусов купаться собираешься? Зрителей-то вон сколько! Надень шорты - черт с ними, высохнут.

Димка выдернул локоть из моих пальцев. Сказал:

- Не хочу!

Недовольно, сердито так сказал. Но тут же заулыбался:

- Я по-быстрому туда и по-быстрому обратно. И потом сразу в полотенце завернусь. Никто заметить не успеет.

И рванул прямо из осоки в воду. А я натянул плавки - ну не дорос я до нудизма! - и присоединился к нему: отмывать под водой задницу от вазелина. Потом он покатался на мне верхом. Я при этом старался держаться, где поглубже, чтобы его задорная попка не слишком мелькала над водой.

Когда вылезали, я завернул его в полотенце, и потом по моей настоятельной просьбе он с показной неохотой надел под полотенцем шорты Ему явно нравилось играть на моих нервах!

Я спросил его:

- Почему ты заставляешь меня нервничать?

- А почему ты нервничаешь? Что я такого делаю?

Ну как объяснить, что это не принято - скакать, как зайчик, нагишом? Как объяснить, что это еще хуже, когда он со мной, со взрослым, да впридачу учителем? Что вообще все, что происходит между нами, противоестественно? Он спросит: "Почему?" - и поди ответь... Не на Библию же ссылаться!

На обратном пути Димка снова сидел на веслах, расставив ноги, и его озорные яички весело прыгали у меня перед глазами.

Я попросил:

- Вечером, когда шашлык делать будем, одень все-таки трусы.

Он надулся:

- Само собой. Я ведь не какой-нибудь там...

Из дневника Дмитрия Чудского:

У Андрея есть ученики, с которыми он занимается дома: подтягивает к экзаменам.

Недавно появилась новая ученица: в институт готовиться. Зовут Аленой. Вся из себя такая... ну, короче, секс-бомба. Лифчик под кофточкой не носит, кофточка расстегнута до пупа, сиськи едва наружу не вываливаются. Мини-мини юбка, а под ней такие ляжки!.. Я уронил ластик, полез за ним под стол. Она не только лифчика, но и трусов, оказывается, тоже не надевает. Впервые в жизни видел пизду, забыл из-под стола вылезти. Пока она не сообразила и ноги не сдвинула. Потом еще зло так на меня смотрела.

Так вот она, Алена эта, откровенно залипла на Андрея: глазки строит, губки бантиком складывает, грудью налегает и то рукой, то коленкой дотронуться до него норовит. Блядища! А Андрей - он или не замечает, или вид делает.

Когда уходила, я улизнул вслед за ней. Догнал во дворе, окликнул, назвал тем самым словом и еще для убедительности съездил ей по морде. Она, само собой, прибалдела, за щеку держится, глазами хлопает. Объяснил ей, что Андрей - мой. И чтобы делала отсюда ноги и больше не появлялась. Она спросила - дескать, мы с ним - что - того? Я ответил в том смысле, что того или не того, но я его никому не отдам.

Не забыть выражения охуения... нет, лучше припизденности на ее личике.

Наступил день Димкиного рождения.

В то утро мы проснулись поздно. Димка вылез из-под одеяла, принес пепельницу, и мы неспеша курили в постели.

Потом затеяли игру в "Красную шапочку", которая всегда заканчивалась одинаково. Димка задавал вопрос:

- Бабушка, бабушка, а для чего у тебя такой большой хуй?

На что я должен был ответить:

- Это чтобы получше оттрахать тебя, внученька.

После этого переходили к другой игре - без названия, армейского образца. Меняя тон голоса, я как можно бодрее спрашивал:

- Товарищ командир, разрешите выполнять?

Димка занимал нужную позицию и разрешал:

- Выполняйте.

А позиций, им придуманных, было несчетное множество. Например, грудью на подоконнике - вроде, просто в окно смотрит. Или лежа на кухонном столе - эту последнюю он придумал накануне и назвал: "разделочная доска".

Однако к выполнению мы не перешли: позвонила Рита из Ялты. Извинилась за беспокойство, сказала, что не застала сына дома, а позвонить, кроме как ко мне, ей некуда. Я ответил, чтобы не беспокоилась, что Димка у меня, что мы - э-э-э... занимаемся. И передал ему трубку.

Подумал, что вот так ведь и не нучился врать, не краснея. Еще подумал: нечасто она о сыне вспоминает: Димка от меня уже неделю не вылезал. Но хорошо, хоть про день рождения не забыла.

Он поболтал с ней минут пять. В одной руке держал трубку, а другой продолжал забавляться моими гениталиями. Вот ведь паршивец!

- Что сказала мама? - спросил я по окончании их разговора.

- Сказала, что вернется через несколько дней на несколько дней. И что у нее для меня есть подарок. А какой - не сказала. - Он лег грудью мне на грудь, глаза в глаза. - А у тебя для меня есть подарок?

- Само собой. На столе коробка - видишь?

Димка пулей вылетел из постели, припал к коробке.

- Что это?

- Открывай и владей.

Это был кассетный магнитофон, стоивший мне месячной зарплаты. Димка визжал от радости! Категорически отказался от завтрака и вплотную занялся новой игрушкой: включал, выключал, нажимал одновременно и по очереди на все клавиши, какие только были - пять черных и одна красная. Когда, умывшись, я вернулся в комнату с чашкой кофе, он уже вполне освоил аппарат, подключился к моей системе и переписывал на кассету своего любимого "Наутилуса".

День провели в зоопарке. Оказалось, что Димка ни разу не был в московском зоопарке! Вел он себя, как любой мальчишка: дурачился, дразнил обезьян, пытался кормить птиц, строил морды льву - пока тот не ушел. И долго молча грустил над лебединым озером...

А еще мы ели мороженое. После чего он взял меня за руку липкой от мороженого рукой. Чтобы не потеряться - так он сказал. А меня преследовало неотвязное чувство, что все вокруг про нас с ним понимают. И осуждают...

* * *

К вечернему шашлыку он не только надел трусы, но и нарядился в джинсы. Хотя вполне мог обойтись шортами: вечер выдался теплым.

Ему доверили раздувать газетой угли и брызгать водой, чтобы не слишком разгорались. Он отнесся к своим обязанностям чрезвычайно серьезно, я наблюдал за ним с удовольствием.

То ли от усталости по жаре, то ли из-за утренних приключений - короче, я быстро перебрал свою норму выпивки. Почему в компании Кирилла и Мефодия я неизменно напиваюсь? Готовый шашлык пробовал на "автомате", не помню даже, вкусно ли было. И вскорости уполз в дом спать.

А наутро Димка запросился в Москву. Я удивился.

- У нас ведь еще два полных дня есть! В такую жару лучше уж здесь побыть, чем в душном пыльном городе. Что-нибудь случилось?

- Ничего не случилось. Просто надоело здесь, скучно. И еще я вспомнил, дома дела всякие есть.

- Да ну тебя, весь кайф ломаешь! Если скучно, можно в какой-нибудь дом отдыха в кино или на танцы сходить.

- Не, это не то все. Давай домой поедем, а? Ну пожалуйста!

Тут обнаружилось, что его одежда мокрая.

- Купался, что ли, вечером без меня?

- Ну вроде...

- Ты - человек крайних крайностей: или совсем голышом, или при полном параде.

Димка ничего не ответил.

Узнав о нашем намерении уехать, Кирилл и Мефодий запротестовали. Особенно усердствовал Кирилл. К кино и танцам он добавил целый список возможных удовольствий: от рыбалки и похода по грибы по ягоды до краеведческого музея и местного ресторана.

И все же мы уехали. Всю дорогу Димка был молчалив и невесел. И так, и эдак я пытался расшевелить его на разговор, распрашивал о его странствиях по стране - он отвечал односложно. Спросил, не заболел ли он? Ответил, что нет...

На том и расстались: Димка не пошел ко мне, а направился домой.

Из дневника Дмитрия Чудского:

Андрей спрашивал, не случилось ли чего-нибудь. Я отвечал, что ничего не случилось. Я не врал: могло случиться, но не случилось.

Просто Кирилл Викторович ко мне приставал. Андрей ушел спать, а я остался. Было еще не поздно, и спать не хотелось. Я спустился к воде, забрался в привязанную лодку и смотрел на бесконечную мерцающую по воде лунную дорожку.

Подошел Кирилл Викторович. Предложил искупаться. Сказал, что по вечерам летом вода теплее воздуха, потому что медленнее остывает, и что в темноте можно купаться без плавок. Я ответил, что мне не жарко и что я накупался днем. Странное дело: утром я раскручивал на это же самое моего Андрея, а теперь вот чужой человек уговаривал меня.

Кирилл Викторович говорил, что я красив, строен, пластичен, грациозен - еще что-то в этом роде. Что он всегда мной любуется и мечтает увидеть меня обнаженным - и что это должно быть прекрасно.

Я не вру, он действительно все это говорил. И мне не было неприятно. До тех пор, пока он не потянулся к моей ширинке. Я отодвинул его руки и пересел на корму.

Тогда он изменил тон. Сказал, что нечего мне из себя целку строить. Что мы просто поиграем... нет, он сказал - побалуемся. Вдвоем. А можно втроем - с Мишей, если я не против. Спросил, пробовал ли я когда-нибудь втроем. Сказал, что мне обязательно нужно попробовать, потому что это очень кайфово.

Я спросил: а как же, мол, Андрей? Он ответил, что мне не о чем волноваться, что Андрей спит и ничего не узнает. И еще сказал, что он, как замзавкафедрой, обещает помочь Андрею с защитой диссертации. И что когда я закончу школу, он устроит так, что меня примут в университет без экзаменов.

Потом он пересел ко мне на корму, одной рукой обнял за плечи, другой снова полез к ширинке. Я отодвигался, он не отпускал и уже почти расстегнул на мне штаны. Тогда я закричал, что пожалуюсь на него. Понятия не имея - кому жаловаться... ну Андрею, наверно. Оттолкнул его и свалился с лодки в воду, прямо в одежде. И побежал к дому - как был, мокрый.

Весь вечер наслаждался одиночеством. Ни учеников, ни Нади, ни Димки. Как же я устал от сумасшедшего этого мальчишки! Как замечательно, что он дал мне отдохнуть от себя!

Надя... Может, позвонить ей? Спросить, не передумала ли, позвать обратно... Нет, не сегодня. Может быть, когда-нибудь... потом. Да и вряд ли она, с ее характером, так быстро остынет. А мне хотелось просто побыть одному...

Из дневника Дмитрия Чудского:

Правда ведь,ничего не случилось! И я ни в чем не виноват! Почему же мне стыдно? Боюсь смотреть ему в глаза: вдруг по глазам о чем-нибудь догадается! Это ведь его друзья! Как же я ему на них жаловаться стану? Нехорошо это. Не по-мужски.

Двое суток провел в свое удовольствие. Действительно, в свое, не в чье-нибудь.

И заскучал. По Димке. Твердо решил не звонить и уж тем более не идти к нему домой: там наверняка его мама, и смотреть - после всего - ей в глаза и при этом уворачиваться от ее флирта - было бы выше моих сил. Но по Димке скучал. Вспоминал белозубую его улыбку, темно-русые вихры, бездонные густо-зеленые глаза... Но зато сел наконец за диамат: никто, в том числе и Димка, кандидатский минимум сдавать за меня не станет.

А на следующий день мне предстояло не сдавать, а принимать экзамен - выпускной по истории. Пришел в школу подготовить аудиторию: экзаминационные билеты и все такое. Алла Ивановна обнаружила мое присутствие и вызвала к себе. Она замещала директриссу: та, не дождавшись окончания экзаменов и раздачи аттестатов, скоропостижно отбыла в отпуск.

- К нам поступили сведения... - Алла Ивановна явно была не в своей тарелке. И вне этой самой ее тарелки чувствовала себя прескверно. На меня во время разговора она не смотрела, предпочитая мне письменный прибор на директорском столе. - Андрей Павлович, вы член партии?

- Нет.

- Тем лучше, - вздохнула она. Потом спохватилась: - То есть, я хотела сказать, это все равно ужасно.

- Что ужасно, Алла Ивановна? - поинтересовался я, ничего еще не подозревая.

- Ужасно то, что вы... Короче, Андрей Павлович, вот вам бумага и ручка, пишите заявление по собственному желанию.

- Но за что!?

- Не догадываетесь?

- Нет. И не собираюсь догадываться. Объясните, пожалуйста.

- За ваше развратное поведение. Из правоохранительных органов с вами еще не беседовали?

- Нет... - Я растерялся. - А собственно...

- Вот, читайте сами, если до сих пор не удосужились. - Алла Ивановна протянула через стол книжку. - Статья сто двадцать первая, часть вторая.

Это был Уголовный Кодекс РСФСР. Нужная страница заложена, нужный параграф обведен красными начальническими чернилами. Я прочел: "мужеложство... в отношении несовершеннолетнего... до восьми лет... с конфискацией имущества..." До меня начинало доходить. И я задал самый дурацкий - но, наверно, самый естественный вопрос:

- Откуда вы узнали?

Алла Ивановна глубоко вздохнула - как мне показалось, с облегчением, и вроде даже улыбнулась.

- Значит, не отрицаете. Это хорошо. Разумно. Признание, как известно, облегчает вину. Впрочем, это дело не наше, а органов. - Она облокотилась о столешницу и смотрела на меня в упор. - Пленум ЦК партии провозгласил школьную реформу. Но у вас, похоже, свой взгляд на школьную реформу. Короче говоря, администрация школы не может позволить вам продолжать ваши преступные действия по отношению к учащимся в этих стенах. - Для убедительности она обвела стены кабинета глазами. - А что это значит? Что вы отстраняетесь от участия в выпускных экзаменах и...

- Но я ведь целый год готовил ребят к этим экзаменам! - взмолился я.

- И!.. - возвысила голос она, прерывая всякие возражения. - И короче говоря, пишете заявление. И ступайте в бухгалтерию за расчетом.

Выдержав паузу - наверно, чтобы дать мне прочувствовать серьезность происходящего - она добавила полушепотом:

- К чему вы ребят целый год готовили, мы теперь знаем.

По дороге в университет я все думал: откуда, ну откуда она могла узнать? Кто донес? Кто? Ну не Надя ведь! Кто-то из "домашних" учеников: Димка ведь у меня неделями пропадал? Но мы ведь при них ничего такого не делали!

Димка сидел на первой парте, прямо передо мной - ну и что? Кто-то ведь должен сидеть на первой парте! Да и разместился он там, когда только пришел в класс, задолго до того, как...

Иногда он брал меня за руку. Но не в школе и не поблизости.

Однажды я застрял на очередном педсовете. Вернулся - а из нагрудного кармана пиждака, оставленного на стуле, торчала записка: "Забрал ключи. Буду ждать дома. Без трусов." Мог кто-то прочесть? Даже если мог - там же ни имени, ни подписи не было...

А может, его мать о чем-то догадалась и решила, так сказать, "оградить"? Или еще проще: он сам ей сказал?

Надоело бессмысленно голову ломать. Подумал, что, может быть, это даже к лучшему, теперь смогу целиком сосредоточиться на аспирантуре и диссертации.

На кафедре, едва я туда ступил, сказали, что меня разыскивают из деканата. Пошел туда. Замдекана профессор Поляков, шикарно вальяжный, как всегда, пригласил в кабинет, предложил коньяку, сам сел не по ту, а по эту сторону стола, создавая как бы неформальную обстановку.

- Мне сообщили печальную новость, коллега: вас уволили с работы.

Я молча изучал собственные кеды. Он продолжил:

- И представьте, я даже знаю за что: вы пошли по стопам древнегреческих аристократов, а это в наш век не приветствуется.

Я по-прежнему молчал. Поляков вздохнул:

- Вы, разумеется, понимаете, мы здесь, на факультете, обязаны, что называется, "отреагировать".

Я не поднимал глаз и чувствовал себя прескверно.

- Вот и замечательно! - с облегчением закончил профессор. - Вы хорошо себя зарекомендовали за годы учебы. Поэтому вместо исключения из аспирантуры вы отправляетесь в академический отпуск. На год. За это время, будем надеяться, все утрясется и уляжется. Как говаривал ходжа Насреддин, или ишак сдохнет, или падишах.

Поляков красиво поднял свой коньяк и выпил залпом.

- Мой вам совет, коллега: держитесь подальше от учебных заведений. Одно дело - адюльтер на стороне, в частной, так сказать, жизни, и совсем другое, ежели на рабочем месте, так сказать, при исполнении.

И в заключение, глядя куда-то поверх моей головы, мечтательно произнес:

- И все же любопытно: как это - с мальчиками?..

Из деканата я выскочил с пылающими ушами и наткнулся в коридоре на Мефодия: он меня ждал.

- На кафедре сказали, что тебя вызвал Поляков. Что случилось?

- Ничего: отправил меня на год в академку.

- Зачем тебе академка?

- Вот именно! - я только рукой махнул.

Пошли в столовую, в "профессорский" зал, взяли в буфете пива, устроились за столиком у дальней стены.

- Что теперь делать будешь? В ректорат жаловаться пойдешь?

- Бесполезно.

- Тогда что: работать и понемногу готовить материал?

- Какой материал? Мне ведь до сих пор тему не утвердили. А насчет работы - меня и оттуда поперли.

- Ты что!? Почему? За что?

- За Димку...

- Понял, - как-то сразу отреагировал Мишка. И почесал макушку. - А Поляков за что?

- За то же самое. Интересно, как это получается, что все про все вдруг сразу узнают?

- Ну мало ли... Кстати, Димка твой - крепкий орешек. Кирилл пытался его расколоть - а он это умеет, поверь мне. Но не тут-то было: парень не поддался.

Я спросил:

- А почему вы с Кириллом решили, что Димка "мой"? Ну в смысле...

- В том самом смысле, Андрюша. Как говорится, невооруженным глазом видно, как он по тебе умирает и слюной исходит. А еще, например, раскладушка, которую для него постелили, так ведь и осталась нетронутой.

- Бля! - не удержался я.

- Именно, - согласился Мефодий. - И вообще, как говорится, шила в трусах не утаишь. Короче, Кирилла потянуло на свежатинку. Еще бы - такой красивый мальчик, он мне про него все уши прожужжал. Я знал, что ему молодые нравятся, но думал, что я для него достаточно молод, а его вот к мальчишке потянуло. Хотя тебя тоже ведь потянуло, чего я тебе-то объясняю? Сам я не по этой части, предпочитаю постарше и помужественнее.

Попили молча пива. Возражать, оправдываться, отнекиваться не было ни смысла, ни желания. Так вот почему Димка внезапно домой запросился...

- Миш, а Кирилл - он что, пытался Димку... того... изнасиловать?

- Не думаю. Изнасиловать - слишком громко сказано. Он, конечно, весьма похотлив, но головы не теряет.

- Слушай, а откуда ты-то про все это знаешь?

- Что значит - откуда? От Кирилла, откуда же еще?

- Но вы же с ним... ну вроде... вместе - так?

- Вроде так. И что?

- И он, значит, по другим гуляет и тебе об этом рассказывает? А ты терпишь? Не понимаю.

- Я и сам не понимаю, - вздохнул Мефодий. - Терплю. Привык. И потом, он ведь мой научный руководитель. Начну выступать - он меня вышвырнет. Из сердца, из постели, из аспирантуры. Вроде как тебя только что...

Мишка оторвался от пива, снова почесал макушку.

- Знаешь, он ведь после того, как вы уехали, сразу собрался и тоже в Москву двинул. Хотя накануне ни слова про эти планы свои не говорил.

- Ты хочешь сказать, что это Кирилл меня подставил?

- Не знаю. Говорю только то, о чем знаю.

Я вез домой пиво из "профессорского" буфета. Всю дорогу - и в метро, и в трамвае - в голове стучало: "восемь лет с конфискацией". Никак не мог понять, причем здесь конфискация? Каким местом думал автор этой статьи? Не то чтобы жалко - но почему!? А так - что, собственно, конфисковывать будут? Кухонный стол плюс четыре табуретки. Стол письменный. Выходной костюм плюс нижнее белье. Зачем кому-то мое нижнее белье? Ах да - диван, место совершения преступления...

Дома меня ждал сюрприз. Нет, не милиция - Димка! Он жарил котлеты. Квартира пропахла перегоревшим маслом. Магнитофонный "Наутилус" громко стонал: "Я хочу быть с тобой!"

- Привет! - крикнул Димка сквозь музыку. - Уже почти готово!

Я убавил звук.

- Спасибо, не голоден.

- Неужели даже не попробуешь? - удивился он.

- Попробую, - вяло согласился я и открыл бутылку пива. - Будешь?

- Буду. А знаешь, тут Надя твоя заходила.

- Когда?

- Недавно. Полчаса назад, наверно. Сказала, что была поблизости и зашла проведать.

- Еще что-нибудь сказала?

- Просила передать, что желает тебе успехов в работе и личной жизни. И все - ушла.

Надя... Прошло уже больше месяца, и вот она пришла... Не позвонила, а пришла: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. И увидела. Того же мальчишку, который отбил меня у нее. Хозяйничающего на кухне, где, по идее, должна была бы хозяйничать она. Больше Надя не придет. Будь я на ее месте - не пришел бы. Может, мне к ней поехать? По свежему следу... Выгнать, к черту, Димку, поехать к Наде, позвать ее обратно... Зачем я ей нужен - без работы да под статьей? Не хватало еще, чтобы меня при ней арестовали!

- Готово! - Димка был страшно горд собою. - Давай поедим, пока горячие.

Во мне медленно закипало нечто похожее на ненависть...

Димка глотнул пива и замер над котлетой:

- Я хотел тебе рассказать... Тогда на озере...

- На водохранилище, - поправил я.

- Ну ладно. Помнишь, ты ушел спать? Так вот, Кирилл Викторович хотел со мной... ну того... Он сказал "побаловаться". Я думал не говорить тебе: он ведь твой друг. А потом решил, что ты должен знать. И еще ты должен знать, что у меня с ним ничего не было! Я не дался! Слышишь? Он уговаривал. Сказал, что поможет тебе с диссертацией, а мне с поступлением в университет. Потом полез руками, но я вырвался, даже в воду упал. Сказал ему, что пожалуюсь.

Димка пытался заглянуть снизу мне в глаза. Я отвернулся. Произнес глухо:

- Он правду говорил. И с диссертацией мог бы помочь, и с поступлением, и вообще...

- Что "вообще"? - Димка продолжал попытки поймать мой взгляд.

- А то! - Меня все-таки прорвало: - Мог бы без шума, без пыли доставить удовольствие гостеприимному хозяину. Он сказал "побаловаться"? Ну и "побаловался" бы, и сам удовольствие получил. Ты ведь и раньше, до меня с другими "баловался"! Почему бы еще разок не "побаловаться"? И все было бы хорошо - и с диссертацией, и вообще. И волки сыты, и овцы целы. А так ты его только спугнул: жаловаться собрался! Кому? На что?

Встал из-за стола и уже почти спокойно добавил:

- Если он успел в милицию настучать, то за мной вот-вот придут. А ты будешь давать показания в суде. Понял?

Ушел в комнату, хлопнул за собой дверью. Ни Димку видеть не желал, ни котлет его подгоревших. Желал одного: чтобы он ушел. Навсегда. Из моего дома, из моей жизни.

Из дневника Дмитрия Чудского:

Никогда еще мне не было так обидно. Никогда еще так не хотелось плакать.

Разрыдаться - и уйти... Так поступила бы девчонка. Я не девчонка. Не разрыдался и не ушел.

Мир перевернулся! То, что я всегда считал правильным и хорошим, оказалось неправильным и плохим. Я думал, что самое страшное, что только может быть, это измена другу. И не изменил. И ошибся, поступил неправильно, подвел его, единственного моего друга. И он ненавидит меня. А я хочу, чтобы любил. Говорят, от любви до ненависти один шаг. А от ненависти до любви - сколько?

Пиво, как обычно, сделало свое дело: я уснул. Не раздевшись, не расстелив постели. Когда проснулся, в комнате было темно. И пусто. Такое вот почти физическое ощущение пустоты. Димка! Его не было. Я вспомнил, каких гадостей наговорил ему днем. Стыдно, ох как стыдно!.. Если Кирилл сволочь, а я дурак, причем тут Димка?

Прошибла мысль: подростки неуравновешены. Нужно немедленно, сейчас же его найти! Разыскать. Успокоить, прижать к себе, погладить вихры. Поговорить. Попросить прощения...

Искать, впрочем, долго не пришлось: Димка дремал на кухне, щекой на столе, устроившись на табуретке, как на насесте. Рядом с носом, поджатым щекою, лежал потрепанный на углах блокнот. Почерк у Димки мелкий, мне пришлось нагнуться, чтобы прочесть.

"Держать и не пущать - не так уж это плохо.
Швартовый протяни большому кораблю.
В короткий интервал меж выдохом и вдохом
Спокойно умести короткое "люблю"..."

И дальше:

"Буду бороться до конца. За него и за себя. За нас с ним."

Похоже на дневник... Я заставил себя оторваться, не читать дальше. Преодолевая желание поцеловать мирно спящее чудовище, отошел к окну, закурил. Чудовище - или Чудо?

От чирканья спички он проснулся. Обернулся и выпалил - так, как будто долго готовился:

- Хочу рассказать тебе кое-что. Можно сейчас?

- Можно.

- А можно, я закурю?

Положил перед ним пачку и вернулся к окну. Подумал: он жив и он здесь. Все остальное настолько не важно!..

- Ну вот... - неуверенно начал он. - Короче, ты сказал, что я и раньше, до тебя с мужчинами... того... ну сексом занимался. Так?

Он сделал паузу, как бы давая мне возможность прекратить разговор на эту тему. Самому Димке после такого начала отступать было некуда. Я не оправдал его надежд: курил и молчал. И ему пришлось говорить.

Его приключения начались чуть больше года назад. До этого он даже не дрочил и тоже - камешек в мой огород! - не знал, что попу можно использовать не только для выведения из организма говна. Впрочем, его первый мужчина с ним не трахался. Зато он научил его дрочить и брать в рот и, главное, получать от этого удовольствие. Случилось это прошлой весной в городе Горьком. Мужчина тот был директором театра, в котором мама выступала почти два месяца подряд. Поэтому и встречались они не один, а много раз, и не только сексом занимались, но и по городу гуляли. Мама потом говорила, что благодаря дирекции ей заплатили по ставке "народной", хотя она была только "заслуженной".

А летом они были в Волгограде. На Мамаев курган поехали втроем: Димка, мама и некто из областной филармонии. Потом ездили на острова - те самые голые, песчаные - но уже вдвоем: без Риты. Зато с трахом - прямо на теплом песочке. Димка помнил, что не столько больно было, сколько он боялся обосраться, опозориться. Но у того, правда, и хуй небольшой был, не то что у некоторых - это, похоже, снова в мой огород...

Потом в сентябре они гастролировали в Новосибирске. В палатке на берегу Оби очередной музыкальный начальник, поскольку было прохладно, затащил его в свой спальный мешок и всю ночь не давал спать.

А под Новый год в городе Пермь состоялся поход в сауну. Сразу с двумя начальниками. Там уже было по полной: и в рот, и в попу. Но, правда, еще и парились, и в бассейне плавали. Там, в Перми, Рита была занята ежедневно в трех спектаклях и заработала порядочно.

А в феврале в Ленинграде - точнее, в Сестрорецке под Ленинградом, на даче - там была большая компания, много выпивки. Гуляли до утра. Были там и другие мальчики тоже, но все постарше. Устроили танцы на столе с раздеванием, и закончилось чем-то вроде групповухи. Он, Димка, не помнил, что и с кем делал. Помнил, что долго потом собирал по помещению части одежды и все-таки оказался в чужих носках.

От этой "истории любви" у меня одновременно и на голове, и в штанах все торчком стояло. Ведь даже если забыть, что парню всего только четырнадцать...

Я спросил:

- А мама?

- Что - мама? Она, сама знаешь, увлекающаяся. У нее эти увлечения в каждом городе. Но ведь это не мое дело, правда?

- А про твои "увлечения" она знала?

Он задумался, ответил не сразу:

- Нет. Я не рассказывал. И она не спрашивала. Хотя, может, и догадывалась... Не знаю.

- И про наши с тобой... отношения?

- Нет. Я никогда ничего не говорил. Ни ей, ни кому-нибудь другому. - Он подумал и добавил: - Да вроде и некому...

Во мне... нет, не клокотала, не бурлила - а шевелилась элементарная ревность. То есть, я ревновал Димку к его прошлой жизни. Но это ведь, по меньшей мере, глупо! Хорошо, что не умею испытывать сильных эмоций, а не то еще устроил бы фарс, сцену ревности: "Подмылась ли ты на ночь, Дездемона!?"

Наивернейшее средство успокоиться - пиво. Есть, правда, еще валокардин, но это мне, вроде, не по возрасту. Откупорил бутылку.

Димка спросил:

- Так подогреть котлеты-то?

Я посмотрел на часы: четверть первого.

- Давай валяй.

Защелкала сковородка. Он лихо с ней управлялся. Спросил меня:

- Что это будет: поздний ужин или ранний завтрак?

Я ответил:

- Тайная вечеря.

Подумал: неужели все так просто? Неужели "заслуженная" мама сама подкладывала пацана под нужных ей людей? Но даже если нет - возможно ли, чтобы она за все время ничего не заметила, не заподозрила? И еще вопрос: вхожу ли я в число нужных людей? То есть, может ли быть что и я...

Котлеты, кстати, оказались на удивление съедобными, даже в повторно подогретом виде. Не хуже Надиных.

- Знаешь, я часто думаю... - заговорил Димка. - Вот смотри: между вами, взрослыми, и нами, детьми - непреодолимая стена. Всегда и во всем. Ну в школе - это понятно, между партой и учительским столом - стена. Но...

Я открыл было рот - возразить. Он выставил ладонь:

- Подожди! Ты не такой, я знаю. Я ведь не про тебя, а вообще. Теперь смотри: на улице, во дворе - везде и всегда - стена. Взрослые требуют, чтобы мы слушали их, а сами не хотят слышать нас. Не принимают нас не только за равных - вообще за людей. У которых может быть свое мнение. Свои желания. Взрослым наплевать! И даже дома - за нас решают, когда делать уроки, когда идти спать, когда можно и когда нельзя пойти погулять или включить телевизор. И ведь не достучаться: разные миры! Как в геометрии: параллельные плоскости не пересекаются.

Он взял сигарету, на этот раз уже без спросу, окутался, как вещунья, дымом и продолжил:

- Но есть один способ оказаться с вами на равных. Угадай - какой?

- Ну?

- Секс! Смотри: когда в метро говорят, чтобы я встал и уступил старушке место, у меня нет выбора. Я должен встать и уступить. Верно? А в сексе - могу согласиться, а могу и не согласиться. Или условие какое-нибудь поставить. Например, за мороженое. Или за пятерку в четверти.

Димка засмеялся.

- Ну вот, - огорчился я, - сказал глупость и сам же над ней смеешься. Секс - это от любви. А когда в обмен на что-то - это взятка или проституция.

- Ничего подобного! Секс, я читал - это от гормонов. Они вырабатываются в организме и влияют на поведение. И человек начинает искать другого человека, у которого тоже гормоны. И когда эти двое находят друг друга, получается секс. А покупает ли один другому при этом мороженое или нет - не важно.

- Но подожди! Выходит, что твои гормоны толкают тебя к мужчинам, так? А почему не к девушкам?

- Об этом я тоже думал. Ну во-первых, это их гормоны ко мне толкают, я ведь ни к кому, кроме тебя, первым не подходил. А во-вторых, девушку надо чем-то заинтересовать, чтобы она тебя хотя бы заметила, внимание обратила. И потом надо как-то так сделать, чтобы ее гормоны стали отвечать твоим. А как это сделать? Цветы дарить, конфеты, стихи сочинять, на танцы ходить... С мужчинами ничего этого не надо. И в-третьих, у мужчин есть одна штуковина, которой у девушек нет.

- Кошелек, что ли - мороженое покупать? Или в нашем с тобой случае - пятерка в четверти?

- В нашем с тобой случае, - передразнил Димка, - и то, и другое. - Он нахмурился: - Вот теперь ты сказал глупость. Мне уйти?

Он снова смотрел снизу вверх в упор густо-зелеными своими глазами. Я ответил вопросом на вопрос:

- Ты хочешь уйти?

- Нет! - выдохнул он.

- А если за мной милиция придет? Возьмут с поличным... Ты - мое "поличное".

- А я их не пущу. Скажу, что квартирой ошиблись.

Он пересел ко мне на колени, обнял за плечо, прижался щекой к щеке, прошептал:

- Хочу быть с тобой!

А я подумал вслух:

- На что жить-то? В школе больше не работаю...

Он сразу нашелся:

- Будем продавать мороженое. В зоопарке. Вместе. А? Лето ведь только начинается!..

©Павел Машков
Октябрь 2002 - март 2003

© COPYRIGHT 2008 ALL RIGHT RESERVED BL-LIT