Да простит меня читатель за лексикон Эллочки-людоедки и недостаток философского романтизму.
Аминь.

ПРОЛОГ

Сидим на кухне. Андрюха наливает себе чаю и с довольным видом садится за стол. В это время Володька, не будьдурак, убирает из-под него табуретку. Андрюхе это, разумеется, невдомёк. Он прямо светится предвкушением удовольствия. Но вот, выражение начинает меняться: брови ползут вверх, улыбка скисает. На лице – величайшее изумление, за которым следует отчаянный испуг и, наконец – когда он грохается об пол, выплёскивая из чашки всё, что с такой любовью туда наливал – ярость дикого зверя! Володька, не дожидаясь развязки, выскакивает вон. Весь караул падает на пол, задыхаясь от хохота, пока Андрюха гоняется за своим обидчиком по всей пожарке.
Кайф!
Всё-таки пожарка - это класс! Хоть «зряплата» копеечная зато – сутки балдеешь, потом три дня отдыхаешь. Основные развлечения – телевизор, бильярд, домино, настольный теннис, сушка и перебортовка пожарных рукавов…
Самый мой друган в карауле – Игорёк. Коренастый крепыш, бритая налысо голова, рожа отпетого уголовника. Играть с ним в теннис – все равно, что с начкаром Черепом – в шахматы. Тот, садясь со мной за доску, убирал у себя ферзя и ладью и за две минуты оставлял от меня мокрое место. И в шахматах и в теннисе я был слабоват, но, благодаря Игорю стал быстро набирать обороты. Через три месяца во всей пожарке я уже был единственным, кто мог оказать Игорьку более-менее серьёзное сопротивление. А как мы орали!!! Народ из бокса прибегал с вытаращенными шарами – что случилось?
Что в бильярдной творилось – вообще усраться!
Начинаем партию. Саня разбивает. Сам грузный, руки – что твои грабли, голова: бильярдный шар (один раз хотел для прикола на спор ножовкой по металлу лом вдоль распилить). Глаз прищурил, целится. Плавно отводит кий, затаил дыхание… БАНЗА-А-А-Й!!! Кий карябает сукно, шар улетает за пределы поля.
Саня бывший зек. Слушать, как он матерится, и видеть его мимику невозможно. У меня слезятся глаза я просто вою от смеха – скулы болят. Ну, ладно. Успокоились. Начинаем сначала. Шар на месте. Саня наготове. На этот раз он целится тщательнее. Гораздо тщательнее! Я стою в стороне. И не даром! Стоял бы напротив этот «тщательный» шар влетел бы мне прямо в бубен!
Два раза подряд! Саня рвёт и мечет. Я изнемогаю.
Третья попытка.
Не-ет, я сейчас укакаюсь.
Кий со страшной силой лупит по шару, тот, как из пушки врезается в пирамиду и… взлетает вверх, чуть ли не на целый метр! Саня раскрывает рот, собираясь утопить свою непруху в Ниагаре виртуозного блатняцкого мата, поднимает кий, готовясь переломить его об колено и… чвак! – шар плюхается прямо в лузу!!!
Немая сцена. Занавес!
Ну, в общем, я же сказал – кайф!

ЛАГЕРЬ

В середине апреля, будучи в конторе нашего ЗЖБИ (пожарка у нас ведомственная), замечаю на доске объявлений одиноко приколотую бумажку: «Для работы в пионерском лагере требуются такие-то и сякие-то… и подпись: профком». Чем чёрт не шутит? Прихожу, пишу заявление, жду.
Жду и мечтаю: Море… пляж… мальчики…
Есть!!! Есть, есть, есть!!!!!!! – я принят. Так. Быстро к капитану – за «добром» на командировку. Шеф не возражает. Отлично! Теперь медкомиссия (терпеть не могу).
Всё в норме. Ха! Анализ спермы: врачиха дает стекляшку мол, завтра принесёшь. Ну, я, понятное дело, сдрочил нехилую кляксу, да и принёс. Делов-то!
Какая теперь пожарка? Лагерь!!! Ла-а-герь!!! Ну, ради тенниса я всё же, конечно, приходил. Игорь-то, оказывается, тоже едет. Он – баянист, я – фотограф. Класс!!! Как узнал, что я еду – обрадовался. А что со мной творилось – вообще кошмар. Две ночи не спал – голодный же, как чёрт! Ну, был у меня сосед Петька. Пацан 12 лет. Симпатичный, фигурка, ляжки, попочка – призовые. На коленях сидел частенько. Раз даже в ванне вместе валялись но, сугубо в рамках приличий. Родной папа бы не придрался. А ведь чувствовал меня мой Петенька, чувствовал, гад такой. Я – говорит – зна-а-ю, чего тебе охота! Садист!
Наконец-то дождался. Вот он - день отъезда. Перрон забит детворой. Мы стоим с Игорем, треплемся. Подмечаю двоих мальчишек. Саша и Вова. Держатся вместе. Оба хорошенькие, особенно Саша. Он чуть пониже ростом и фигурка – идеал (насколько можно угадать через одежду). Вова повыше, где-то по грудь мне будет. Немного худощавый, даже нескладный малость, но мордашка славная. Выделяется.
В вагоне тепло. Саша в футболке и трико, Вовка бегает в джинсовых шортах. Я еду как раз в ихнем вагоне. Знакомимся махом. Я не вожатый, не воспитатель, короче, казнить и миловать не уполномочен. Мальчишки этот момент просекают сразу. С третьего слова со мной уже на «ты». Обращаю внимание ещё на троих. Ромка. 12 лет. Не красавчик, но и не урод. Рыженький, белокожий, общительный. Серёжка – выглядит в отряде самым маленьким, хотя по возрасту почти двенадцать. Личико приятное, от носа в обе стороны крапинки веснушек. Он привлекает меня своей непосредственностью и компактной фигуркой. Любит поспорить и подраться. Ну, ещё Игорёк. Он темноволос. Опрятен, вежлив, но немного замкнут. Держится особняком, но не из гордости, а скорее из робости. Видит моё внимание – смущается. Сашка и Вовка наоборот липнут, подкалывают. Когда Сашка спиной, сквозь трико угадывается симпатичная попочка, так и тянет пощупать! Что-то в лагере будет??
Пионерский лагерь. Он небольшой. Просто поселковая школа, сданная в аренду на время летних каникул. Побросав вещички в палате, я, Игорь, Андрюха идем на пляж. По дороге заходим в магазин. Боже мой! Пиво!!! Пи-и-ииво!!!! Забыли уже, как оно и выглядит-то. Набираем целую сумку и - к морю. Солнца нет. Ветер – из туфлей вылетаешь. Песок лупит прямо по глазам. Ну и хрен с ним. Я полез. Бр-р-ррр! Холодно. Хотя, ничего. Купаться можно. Только вот как обратно вылазить, на леденящий ветер-то?
- Ну, ты и морж!
- А вы чего, не будете?
- Да ну, на фиг.
- Ладно, давайте по пивку.
Вот он и закончился, наш первый день на море. Мы в лагерь, а нас уже ищут. Мне на втором этаже комнату дают под фотолабораторию. Комната просторная, есть раковина, и даже вода течет. Вода тепловатая, пахнет сероводородом, но всё-таки! Нужно задрапировать окна. Наглухо, чтоб ни намёка на свет. Двери тоже подбить, занавесить одеялом. Столы расставить, шкафчики. Кровать притащить – что я, дурак - в общей палате спать, когда тут целая «квартира» в руках! Энтузиазм проснулся – херачил, как папа Карло. Даже электроплитку и сковородку раздобыл. Типа воду кипятить для растворов ну, а раз плитка есть то и сковородка не помешает, верно ведь? Под конец уснул как убитый. А думал, не усну.
Первые три дня моря у детей не было: карантин. В столовой кормили неплохо. В обед всегда давали каждому по баночке сметаны. Некоторые дети её даже не открывали, несли обратно.
- Эй, пацан! Ты что, сметану не будешь, что ли?
- Не’а, не хочу.
- Сюда её, родимую. Я с ней разберусь!
Был бы холодильник – весь бы сметаной забил. Да и без этого наедался по самое не могу.
На третий день после полдника торжественная линейка. Открытие лагеря, пионерский костёр. Работы у меня валом. Две плёнки ушло. Но это всё фигня. Хотя нет. Не совсем. Пару кадриков я всё ж-таки урвал. На одном Сашку поймал – прямо в объектив улыбается, такой красавчик!
Но главное будет завтра. В девять утра - все на море. О-ооо… майн готт!!! Сашка, Вовка, Ромка, Серый, Игорёк… Стоя, лёжа, сидя… на песочке, в воде… Что говорить? Некоторые фотки прятать пришлось. Я для этого отдельный конвертик завёл. Увидели бы коллеги – ахнули: извращенец! Ага, извращенец. Что я, тёлок фотографирую, которые мне до лампочки? Сами вы извращенцы! Дуля вам … в кармане.
А ещё купание, валяние на песочке, солнышко…

МОРЕ

Я купаюсь со вторым отрядом. Пацаны сами в воду затаскивают: есть на ком покататься, попрыгать, на шее повисеть. Самый кайф для них – когда сижу на корточках под водой, руки вверх тяну, малыш за них цепляется, карабкается мне на плечи, встает – и тут я резко поднимаюсь и он, как торпеда, взлетает и в воду рыбкой (или пузом) плюх! Сашке показал – отбою не стало. Я не отказывал никому. Даже девчонкам. А позагорать? Лежишь себе на жгучем песке, солнце жарит, балдёж! Сижу, на море смотрю. Серенький рядом стоит, тоже смотрит куда-то. Ножки его близко совсем. Икры кругленькие, ляжечки точёные крепенькие, попка … м-да-а… Не выдерживаю, протягиваю руки и – хлоп! – его плавки ниже колен. Ай! Серый мгновенно дёргает их на место. Я скорчился, смеюсь, голову спрятал в колени, руками закрылся. Он в ярости. Кулачки дубасят меня по чем попало, мне больно, я ржу, задыхаюсь от восторга. Он, бедный, думает – это я над ним. А мне просто весело, что так здорово получилось. Дожидаюсь, пока он устаёт, раскрываюсь, хватаю и крепко прижимаю его к себе.
- Серенький, миленький, не сердись, я ведь не со зла…
Чувствую, вроде оттаял. Отпускаю. Он меня по плечу ещё раз кулачком шмяк! Но уже без злости, так, для порядку и сам отходит, улыбается уже. Блеск!

БАЛДЁЖ

В лагере маета. На втором этаже актовый зал. Голый пол, под стенами скамейки, у стены напротив входа эстрадный помост, за ним дверь в мою лабораторию / спальню.
Надо работать. Негативы, отпечатки, растворы, промывка, сушка, печать, снова промывка, глянцевание – караул!!! А когда работать? До обеда съёмка, до вечера съёмка, только в тихий час, или после отбоя. Каждый день какое-нибудь мероприятие. Устал. Одна отрада – мальчишки. Вожатый был у них Санька, ничего так, нормальный парень. За девками побегать не дурак. Просит меня:
- Слышь, Миха, мне в город позарез смотаться надо. Выручи, будь другом.
- Ну-у… зависит от полноты налитого стакана. Интим не предлагать.
- Значит, по рукам?
- О чём речь, выручу конечно.
- Будут шуметь, лупи, не стесняйся.
- Ладно, давай, не боись. Всё нормально будет.
Ну, тихий час, сами знаете: всем лежать, не болтать, с кровати не вставать. Я ни разу вожатым не был. Особо на них не напирал.
- А ну-ка, тихо! Тихо, я сказал! – Куда там! Что в лоб, что по лбу. Не бить же их, в самом деле!
В палате двенадцать коек. Некоторые сдвинуты попарно – иначе бы не поместились. Шесть кроватей под окнами, шесть напротив. Санька с Вовкой рядом на сдвинутых вместе койках. Игорёк в том же ряду, но в самом углу. Ромка и Серый друг от друга через две кровати у противоположной стены. Никто не спит. Санчик лежит на спине поверх одеяла в майке и плавках. Коленки задраны кверху. Попка нахально так выглядывает из-под кромки слегка закатившихся плавок. Отчётливо вижу пару характерных, резко обозначенных морщинок – Рубикон между публичной и сугубо личной зонами. Чёрт!
- Миш, иди к нам - Санька хлопает ладошкой по своей койке.
Я не могу удержаться, присаживаюсь. Сашкины коленки то сходятся, то расходятся вновь. - Хочешь - говорю ему – кайф тебе покажу?
- Давай! – Он даже не спрашивает о чем речь.
Я начинаю гладить его ляжку от попки до самого верха. Глажу не ладонью, а только кончиками пальцев, едва-едва касаясь бархатистой кожи. Саня закатывает глаза и начинает похотливо стонать – дурачится, изображает экстаз. К нам приковано внимание всей палаты. Сашка стонет, я балдею. Бесконечно это продолжаться не может.
- Ну, как, – спрашиваю его – понравилось?
- Класс!
- А мне?!! – Вовка смотрит на меня умоляющим взглядом.
Я встаю, перебираюсь на его сторону. Он уже наготове. Приступаю. Вова не стонет. Он лежит не шевелясь, по лицу блуждает мечтательная улыбка.
- И мне!!!
Серому я ещё угождаю, но на этом всё. Хватит!
- Всё, пацаны. Сеанс окончен!
- Ну-у-ууу!!!
- Всё, всё. В следующий раз.
Среди недовольных - Ромка и ещё пара мальчишек. Игорёк хранит нейтралитет.

ТИХИЙ ЧАС

Этот микроскопический эпизод производит на меня сильнейшее впечатление. В этот день я очень долго не могу уснуть. Вернее, в эту ночь. Под утро в мыслях вырисовывается некая идея.
- Сань, помощь нужна. – Теперь уже я обращаюсь к вожатому второго отряда.
- А в чём дело?
- Слушай, у меня работы накопилось. Мне сегодня больше сотни фоток надо сделать. Ты бы дал мне пару пацанов на тихий час. Что скажешь?
- Да ради бога! Только, ты их не выпускай до подъёма, а то мне влететь может, лады?
- Без проблем.
Мы заходим в палату, и я сразу подхожу к своей «сладкой парочке».
- Поможете мне сегодня фотки напечатать? Саня вас отпускает на тихий час…
Вопль восторга в ответ.
- А когда, сейчас?
- Ну да, когда же ещё?
- Класс!
Они мигом катапультируются из кроватей, и через три минуты я уже запираю за нами дверь лаборатории.
Процесс печати, особенно, момент проявления отпечатка, штука занимательная. Бедняги даже чуть не разругались из-за очерёдности, кто будет первым проявлять. Но уже где-то на тридцатой фотографии их неподдельный интерес начинает тускнеть. На шестом десятке я над ними сжалился (кто бы меня пожалел???).
- Отдохните, пацаны. Я пока сам поработаю.
Включаю им музычку и возвращаюсь к столу. Кровать, на которую они уселись, была у меня за спиной. Мне пришлось оглянуться на их возню. «Борьба» их выглядела вполне безобидно. Просто Саша лежал на спине, а Вова ерзал на нем сверху. Увидев, что я смотрю, Сашка начал стонать и вздыхать, как всамделишный любовник. Эта простенькая, в общем-то, сценка убивает меня наповал. Я-то рассчитывал всего лишь подольше и поближе полюбоваться их чудесными мордашками (ну и прочими частями, в пределах легального), насладиться звуками милых мальчишечьих голосов, и, может быть, маленько офонареть от пары-тройки нечаянных прикосновений… А тут, такой пассаж! Максимум, о чём я пытался тогда мечтать (всего лишь мечтать!), это погладить их «запретные» места хотя бы сквозь одежду. Как этого добиться практически я себе не представлял. Такая неслыханная раскованность поведения повергла меня в величайшее офанарение! Я до того растерялся, что ляпнул, мол, кто же в штанах-то ебётся? Вова перестаёт елозить и медленно слезает со своего друга. «Дурррак! Идиот, кретин, недоумок!!! Ну что у тебя за язык такой?!!!» Вместо того, чтоб подлить масла в огонь я, кажется, плеснул в него ушат воды. «Уж лучше бы молчал себе в тря…» Вова начинает стаскивать с себя шорты.
Мои очки начинают сползать с носа, выталкиваемые лезущими из орбит глазами. Целое сонмище мух могло сейчас залететь ко мне в рот и устроить себе там повальную оргию – клянусь, я бы этого не заметил!!! Вслед за шортами Вовка спускает до колен плавки, а футболку просто сбрасывает на кровать.
За полторы недели солнца и моря мальчишки успели внушительно потемнеть. В кроваво-красном полумраке лаборатории светло-розовая мальчишечья попа светится, как семафор, возбуждая меня до судорог и дрожи в коленках, своей порнографической наготой. Саша немедленно последовал примеру товарища. Только футболку он снимать не стал, а лишь задрал её под самую шею. Дальше я смотреть не в силах. Моя природная, проверенная двадцатью пятью годами скромность заставляет меня отвернуться, делая вид, что продолжаю работать. Какая там работа!!! Сашка вздыхает уже вовсе не понарошку.
В кювете с проявителем лежали два отпечатка; один уже полностью готовый, второй доходил. На сухом столе было еще с десяток уже проэкспонированных листов бумаги, которые нужно было проявить, промыть, закрепить и снова бросить в проточную воду на длительную промывку. Вытаскиваю проявленные снимки из кюветы и бросаю в воду. Начинаю освобождать кювету с закрепителем от уже готовых листов. Пот течёт градом. Хуй стоит, как работа. Бросаю мимолетные взгляды на кровать. Вижу, как судорожно сжимаются две сияющие белизной упругие половинки… Ма-а-а-амочки-и-и-и!!! Щас взорвусь!!!
Пытка прерывается. Кажется, малыши натискались вволю. Вова опять натянул свои шорты, а Сашок сделал то же, поправив ещё и футболку. Продолжаю стоять к ним спиной, что-то там ковыряю в растворе стеклянным дротиком, слышу, как оба подходят ко мне. Я на них даже не смотрю. Подошел к раковине, умываюсь, снимаю майку, протираю себя влажным полотенцем.
- Миш, а Миш… а… ты нам свой покажешь? Покажи, а? – Сашка дёргает меня за трико.
- Ну Миш, ну покажи…
- Э? - ……….. (дар речи отсутствует). Вздыхаю. Вроде могу отвечать.
- Ладно, покажу. (браво, Мишаня, ну ты, брат, даёшь!)
Я подхожу к кровати, покорно спускаю трико и сажусь. На стене висит войлочное одеяло, чтобы было удобно слушать музыку, опираясь на стену. Пацаны впиваются глазами в торчащее из меня нечто.
- Класс!!! (Вова)
- Та-акой здоровый! (Сашок)
«Гм… куда там, здоровый! На средний-то дотянул бы!»
- Давай мы тебе его подрочим… (не помню, кто именно)
Потихоньку начинаю соображать.
- Ладно, только, одна вещь…
- Чего?
- Пусть сперва Вовчик а ты, Сань после него. (Ого! Делаешь успехи!)
- И ещё…
- ???
- В общем, вы давайте тоже, шмотки свои снимите… (А?)
Оба подходят ко мне уже голышом. Я беру Сашу за руку и втаскиваю на кровать. Он стоит, продавливая коленками матрас и держится за мою шею. Вова становится слева и тоже кладет руку мне на плечо. Его левая рука тянется к моему столбу и охватывает вокруг. Средний палец смыкается с большим. Указательный не достаёт. Я (не верите – ну и чёрт с вами) впервые чувствую чужую руку на своем родном. Детскую руку. Её возраст можно угадать с закрытыми глазами.
- Помедленнее.
Вова послушно замедляет темп. Моя рука сползает по его спине, пока не стискивает плод, до сего дня казавшийся недосягаемым. Сашкина попа возбуждает ещё сильнее. Она чуть покруглее, разрезик чуть поглубже… Я чувствую лёгкую шероховатость кожи в самом низу. Рассматриваю Сашину канарейку. Его голенькая безволосая пиписька меня возбуждает. Трогаю эту приятную во всех отношениях штучку в разных местах, ласково тискаю, тереблю, поднимаю кверху за мягкий комочек, забавно перекатывающийся в пальцах…
- Он у тебя встаёт?
Саша смущенно машет головой. (Пока нет. Гм..мм…12 лет, однако…) Но, мне так даже больше нравится.
- Мне так даже больше нравится, - говорю ему вслух.
Чувствую, как у него вздрагивает попка от некоторых манипуляций с его писюном. Это заводит. Вовчик, кажется, пытается довести дело до логического конца. Но усилия тщетны, (слава онанизму). Я предлагаю им поменяться ролями.
- Подожди, я сейчас… - Вовка отпускает мой член и становится у меня между ног. Его «морковка», размером с мой указательный палец, торчит вовсю. Он упирается мне в плечо и слегка прогибается вперёд, пытаясь дотронуться своим кончиком до моего. Я хватаю его за попку и тяну к себе и Вовчик начинает тереться. Сашиной задницей я на ощупь чрезвычайно доволен: Вовка может оценить этот факт по предельному одеревенению моего дракона и, кажется, принимает это на свой счёт. Я не возражаю. Но мне хочется оценить достоинства Сашиной кормы визуально. Поворачиваю его к себе спиной. Прелестная голенькая попка прямо у меня перед глазами. К этому дню я успел наспускать целый Байкал своей спермы, рассматривая фотографии мальчиков в плавках. И вот, этот предмет мучительного вожделения демонстративно (эксклюзив) предъявлен мне на обозрение во всей своей неприличной наготе. Ужасно хочется поцеловать, но стесняюсь и не целую. Вместо этого снова начинаю «изучать географию вслепую». Вторая рука занята тем же самым на «Вовкином дворе».
- Вовчик, ну ты такой простой… Я ж тоже хочу подрочить – Сашка спрыгивает на пол и пытается столкнуть Вовку в сторону. Я подхватываю «маниакального пионэра» подмышки и втаскиваю на Сашино место. Он молча хватает мою руку и суёт в неё свой торчащий перец. Ничего не имею против. Сашка стоит на коленках у меня промеж ног и не дрочит, а гладит, ласкает мой кожаный плунжер, глядя на него жадными глазами.
- Пососи его, Санчо! (Ого!)
Саша, словно под гипнозом, наклоняет член к себе, его губы раскрываются но, милое личико замирает на полдороге. Взгляд трезвеет и он, едва заметно, отрицательно машет головой. Пухленькие, красиво очерченные губки, только что собиравшиеся принять в себя моё непотребство, растягиваются в извиняющейся улыбке. Поднимаю его с пола и втаскиваю к себе на колени. Прохладные, упругие половинки плотно вдавливаются мне в пах, сдавливают собой подрагивающий член, крепко прижимая его к животу.
- Подрочи меня попой… О-ох! Санчик, какая же она у тебя сладкая!!!
Вовчик ложится на нас сверху и ерзает, что есть силы. Я возбуждён не меньше, чем он. Мои ладони лежат на его половинках, - каждая на своей. Чувствую их судорожное, ритмичное сокращение, тискаю, тяну на себя, заставляя Сашулю ещё сильнее вжиматься в меня попкой. У меня темнеет в глазах. Начинаю взлетать под небеса. Вот уже и облака остались где-то далеко внизу. Ещё немного и я – в открытом космосе, мимо начинают проноситься галактики, целые вселенныё…
Та-та-та та-та та-та та …. – звуки пионерского горна сбрасывают вниз всех троих. Мы снова на грешной земле. «Всё, пиздец тебе Андрюха (горнист из первого отряда) будем в теннис играть – порву, из пятака у меня не вылезешь!!!» Вовчик мигом прекращает свой полёт, резво складывает крылья – начинает одеваться. Саша некоторое время лежит на мне, я по инерции всё ещё двигаюсь, но он тоже встаёт. Чувствую себя, как голодный пес, у которого изо рта вырвали кусок сочнейшего мяса. Вова выскакивает за дверь. Сашка рвётся за ним но я хватаю его поперёк талии, валю на себя, перегибая через колено.
- Не-ет. Так не отпущу!
Втыкаю руку ему под шорты, стискиваю голенькие ягодицы. Он притворно охает, скрывая за насмешливым тоном истинное желание.
- Хочу, чтобы ты чувствовал мою руку на своей голой жопе, когда побежишь в столовку и будешь лопать там своё мороженое.
С этим напутствием ещё раз хорошенько его ощупываю, как можно непристойнее щекочу пальцами «там» и, на прощанье, не больно, но сочно шлепаю его поверх шортиков. Он убегает – рот до ушей.
Я валюсь на кровать и верчусь, как толстая, зелёная гусеница, прижатая щепкой. Хочется вскочить и прыгать на кровати до самого потолка (80 кг. после туалета), или бежать по берегу моря а потом занырнуть и плыть, плыть, плыть, сколько хватит сил…
Вот так да-а! Вот так «не думал, не гадал он»!!! Еще одна бессонная ночь!

АРТЁМКА

Сашка ведет себя, как ни в чём ни бывало. Вовчик, если ловит мой взгляд, начинает заговорщически ухмыляться. Повода для дальнейших встреч пока не появляется, а сами они инициативы не проявляют. На море всё по-прежнему. То есть я по-прежнему балдею от почти голеньких мальчишек, с которыми купаюсь, загораю, играю в волейбол, фотографирую…
Один раз Сашка всё-таки попался. Хотел, чтобы я его подбросил в воде, подплыл ко мне, повис на шее, обхватив ногами талию, а я стал тискать под водой его заманчивый задик. Вокруг полно народу, но над водой торчат только наши плечи. Вершим бесстыдство на виду ничего не подозревающих праведников. Похоже, Сашку сие обстоятельство тоже заводит…
На пляже вообще немало всяких приколов происходит. В четвёртом отряде самые малыши: 7-8 лет, не больше. Самый симпатичный – Артёмка. Я не пытался с ним заигрывать. Он сам начал (чтоб у меня до смерти больше не стоял!). Как-то лежу на песке среди любимых мною пацанов из второго отряда – пузом кверху. Никого не трогаю, просто валяюсь, загораю. Этот маленький засранец мимо проходит и бац! – нагло ухмыляясь мне в глаза, наступает прямо на мой баклажан! Ни с того ни с сего!
- Хулиган! Ты чего это а?! - Пытаюсь его схватить – убегает со скоростью пули. Ну и молодёжь пошла! Разврат! Дал ему фору в полчаса. А когда он сам лежал на песке, подкрался и тоже наступил на него – только на попку. Не сильно, конечно. Он быстро вывернулся, на спину крутанулся и давай ногами отбиваться. Хватаю его за тонкие лодыжки, отрываю от земли на вытянутых руках – он висит вниз головой. Только руки по песку шарятся. Сделал ему «карусель»: стал вертеть кругом, как ведро с водой аж у самого голова закружилась. Он визжит от удовольствия – чего ещё надо? Помирились, короче, хоть и не ссорились. А фигурка у него ничего, ладненькая… надо заняться. (Маньяк!)

ПЯТЫЙ ОТРЯД

На утро - планёрка. У директора для меня новость: приезжают дополнительно два отряда иногородних, вожатых нет – будут не раньше, чем через неделю.
- Так что, сам понимаешь, Михаил, придется поработать тебе вожатым.
Да-аа, озадачил на корню, «родственник». Ой, бля! Я ж забыл вам поведать! Вовка–то ну, с Сашкой который, это ж родной сын нашего директора, как оказалось. Да уж… породнились! Нечего сказать!
Ну и фиг с ним.
Вожатым, так вожатым. Хотя, блин, это ж спать теперь с ними в палате придётся. Ни подрочить, ни пёрнуть. Ладно, переживу.
Отряд сборным оказался. Девятнадцать мальчишек от восьми до четырнадцати. Прибыли через час после планёрки. Повёл их в палату, потом к завхозу – за матрацами и бельём. В общем, расквартировал без проблем. Из всех только один меня околдовал. Игорь. Одиннадцать с половиной лет, каштановые волосы, вьющиеся, большеглазый с темно-серыми зрачками, длинными ресницами. Красивый, движения вкрадчивые как у кошечки, но без намека на разврат. Наоборот, смотришь на него и думаешь – с ним и заговорить-то на такую тему – не поймёт. Попка довольно вызывающе обтянута мягкими, коротенькими шортами - ляжки голенькие по самое-самое. Ну, это…самое. Я и не пытался делать вид, что ко всем отношусь одинаково. Специально не афишировал, но, что Игорь оказался у меня в любимчиках мальчишки смикитили без всякой подсказки. Были и «изгои». Например один толстенький, глуповатый мальчик, которого я сразу окрестил Пончиком, да так это к нему и прилипло. Не то, чтобы я его недолюбливал, или придирался. Я вообще подличать не люблю. Просто он был абсолютно не в моём вкусе. С ним у меня случай произошел, которого я до сих пор стыжусь. Вернее не с ним, а в связи с ним. Это случилось на пляже. Пончик лепил из песка себе замок, или крепость – уж не помню точно. Лепил довольно-таки коряво, бездарно, но очень старался. (Прям, как я сейчас). Любовно оглаживал покатые «стены», круглые, конические башенки – в общем, оттягивался по-своему, как умел. А тут, как назло, рядом оказался Плохиш (имени не помню). Плохиш этот, хоть и был задохликом, но забияка был страшный причем, того сорта, что любят поиздеваться над слабаками. Плохиш не стал делать крюк, чтобы обойти стороной архитектурное творение Пончика. Он просто двинул по прямой к своему насиженному месту, равнодушно пройдясь по нему ногами. Бедняга Понч не бросился с кулаками. Он закрыл лицо и горько заплакал. Меня это так взбесило, что я не смог сделать ничего лучше, как подойти к Плохишу и весьма чувствительно огреть его промеж лопаток пластмассовой трубкой для ныряния. Плохиш реветь не стал, только зыркнул на меня волчьим глазом и уполз зализывать шкуру. А сейчас мне кажется, что я зря его тогда треснул. Лучше он от этого не стал ведь, верно?
Ну да ладно. Это так, к слову. А в этот день мне предстоял самый настоящий пир. Пока я размещал пацанов по койкам, меня вызвали к старшей воспитательнице (та ещё мымра).
- Ну, что, ты детей уже разместил?
- Да. Всё нормально (мэм), одеяла, матрацы, бельё – всё в ажуре.
- Вот и отлично. Сейчас берёшь Валеру, везешь их в баню. Проследи, чтоб вымылись хорошенько. Голову помыли как следует, уши и всё такое. Ясно?
- Конечно (мэм)! (особенно насчет «всего такого»!)
Да, доверь козлу капусту, что называется. Уж я прослежу, чтоб они помылись, по крайней мере, Игорёк! Уж будьте спокойны!!!
В те времена Родик Газманов был еще сладким зайчиком и пел детские песенки про Люси, и т.д. А моя лаборатория по совместительству была ещё и радиоузлом. Не настоящим, а так – пара бобинников, кассетник, усилок, колокол во дворе, в общем, я включал какую-нибудь музычку, когда присутствовал в помещении – только и всего. И поскольку звонкий голосок Родика меня возбуждал, песенки были детские – как раз в «тему» – я и врубал его чаще всего. Да. Так у Родика песенка одна была там про какую-то кукурузу, каких-то там карапузов – галиматья в общем, но довольно милая такая песенка. Ну и Валера, водитель нашего ПАЗика (такой же плотненький, закруглённый как, его автобус), спрашивает у меня подозрительно так:
- Ты зачем эту песню про карапузов всё время ставишь?
- Так это ж концерт, там все песни подряд идут, а что в ней такого-то?
- Да нет, ничего. Я думал, это ты меня подкалываешь, насчет «карапуза».
- Тьфу ты, блин! Да я и не думал даже! Ну ты даёшь!
- Да не, я так. Прикалываюсь просто. Ну что там твои орлы скоро соберутся?
- Щас подгоню.
И поехали мы в баню.
Баней называлось такое одноэтажное невзрачное строение, выкрашенное изнутри унылой облупившейся краской с ржавыми трубами и запахом влажного гниющего дерева. Наплевать! У меня был Игорёк. Он раздевался у меня на глазах и больше я не видел ничего. Нет, видел, конечно, что другие тоже снимают с себя свои рубашки, майки, брючки, штанишки, носочки - всё, кроме самого главного. С этим произошла некоторая заминка. Преодолеть её удалось легко – я просто подал им личный пример. Игорёк тоже снял свои беленькие трусики (их края легко угадывались под эластичной тканью шорт).
Ффу-у, чёрт. Вам не скучно? Мне в этот момент скучать не пришлось. Поверьте на слово. Банан свой держать под контролем удавалось, но в голове творился полный бардак. Наплевав на мнение юного общества, я и в душевой пристроился возле Игорька. Захотелось потереть ему спинку. Спиной мне показался участок тела от затылка до самых пяток и наиболее прилежно я стал тереть «среднюю» часть. Покончив с намыливанием «спины», я принялся за «грудь». Чтобы Игорь мог твёрже стоять на ногах, намыливая его спереди поролоновой губкой я, вполне естественно, свободной рукой придерживал его сзади – напротив того места, которое тёр. Но, принимаясь за его ноги, опорную руку придержал. Его скользкая кругленькая попка являла такой соблазн, что я продолжал за неё держаться много дольше, чем было необходимо даже для проформы. Игорёк был явно смущён, но не делал попытки отстраниться. Кажется, мы друг друга поняли без слов. Меня это вдохновило.
На обратной дороге, так же, как и до этого, мы сидели рядом, но теперь я обнимал его за плечи, слегка прижимая к себе. Было весело и легко.
Перед тем, как укладывать своих малышей по койкам, я сообщил Игорьку, что мы будем спать вместе. Он только стрельнул в меня глазами, взмахнув ресницами и больше ничего. (Опять я пренебрёг общественным мнением, как ни крути)
Не так-то просто заставить уснуть почти два десятка юных шалунов, даже при помощи увесистой ножки от стула, которая, правда, не вызывала у них ничего, кроме хихиканья и притворного ужаса. И всё же к полуночи я смог, наконец, раздеться и прилечь под гостеприимно раскрытую простынь, служившую нам одеялом. Мучить вас подробностями моего спанья не стану. Рассказывать, как я ждал до двух часов, как щупал спящего, по миллиметру в час стаскивал с него трусики и т.д. и т.п. не вижу смысла. Мне кажется, что это своеобразный ритуал, который прошёл каждый, понимающий толк в этом деле. Скажу только, что первый раз в жизни мне захотелось пососать. И первый раз в жизни я это сделал. Как говорит мой внутренний голос: «Фи! Безответный секс – это всего лишь разновидность онанизма!», ха! Мне ли к этому привыкать? Помню, что это был обалденный кайф! Что запомнилось по этому поводу Игорьку, сказать не могу, но писюн его был явно доволен…

СЕВАСТОПОЛЬ

Жизнь в лагере, конечно, не ограничивалась только купанием и едой. Хотя и с этими приятными мероприятиями бывали связаны многие интересные, а иногда и прикольные, моменты.
От спортивных олимпиад сохранилось только одно воспоминание:
Фотографируя прыжки в высоту, устраиваюсь лёжа на травке, чтобы поймать наиболее выразительный ракурс. И тут же чувствую, как на меня кто-то прилёг. Вроде - я матрац какой (с подушкой посередине)! Оглядываюсь через плечо – натыкаюсь на Серёжкину улыбку. Доводилось ли вам испытывать подобное блаженство (Имею в виду не только улыбку)? Лично мне захотелось, чтобы на побитие рекорда по прыжкам в высоту выстроилась очередь человек, этак, двести…
А что же было ещё? Были экскурсии и походы.
Первая экскурсия была в город-герой Севастополь. Ехали двумя лагерными автобусами (кроме ПАЗика, были ещё ЛИАЗ с вечно дребезжащими дверями и «дальнобойный» Икарус). Город понравился. Только вот кто-то в толпе прохожих наступил мне на сланец и до самого возвращения в лагерь я так и ходил босиком. Обедать пришлось в одной из общепитовских столовых. Вернее это было, что-то вроде кафе, так как там была глубокая ниша с невысоким подиумом. Разместиться за столиками все не могли и поэтому те, кто уже пообедал, ожидали остальных, топчась в этой самой оркестровой пещере. Рядом со мной маялся ожиданием Сашка. Сашка-проказник. Мы с ним болтали о том, о сём. Было приятно придерживать его за плечи, смотреть на милую симпатичную рожицу. Вовка, конечно, тоже был рядом. Не знаю, какая муха его укусила, но на Сашку вдруг напало игривое, я бы даже сказал чересчур игривое настроение. Он стоял, обняв меня за талию и вдруг, принялся гладить. Вот так – жмется всем телом и гладит мне ширинку!
- Санчо, да ты офигел!!! – Перепуганный до смерти, хватаю его за шаловливую ручку и быстро отвожу её подальше.
- О-оо! Кайфе-ееец! – не внемля моему испугу (стоим на самом виду), он снова начинает нагло меня ощупывать. Отталкивать его я не стал, но руку пришлось зажать. Тогда и та рука, которой он меня обнимал, сползла с талии, подкрадываясь к запретной зоне. Блин!
- Санька, да ты что, рехнулся?!! На нас же народ смотрит! – пришлось всё-таки отпихнуть его от себя подальше. Он не обиделся. Кажется, всё-таки маленько успокоился.
Что это было?
Приятно, слов нет, но не на глазах же у всей толпы! Да что толпа! Одной мымры-воспитательницы хватит выше крыши, если уж на то пошло. А ему хоть бы что. Смеётся себе, балда такая!
Обратно едем в Икарусе. Спинки высокие – сидишь, как в «отдельном кабинете». Я – возле окна, Вова рядом а Сашка у меня на коленях. Дорога длинная, почти два часа ехать.
- Саня, поаккуратней, сейчас мокрые будем.
Саня только ухмыляется, продолжает елозить. Уф! Ну ничего, думаю. На мне джинсы плотные, футболка, авось не просочится. Санёк меня доводит. Специально ерзает. У Вовки рот до ушей. Да ещё чувствую – ручонку свою он начинает под меня засовывать – сбоку-то не видно. А может видно? Ручка у него приятная, даже очень. Неужто моя задница его так цепляет?
Пятно всё-таки просочилось. Не думаю, чтобы кто заметил. Кроме Вовчика да Саньки, понятное дело. Надо же! Когда он голой попой по живому хую тёрся я так и не кончил, а тут – через четыре слоя тряпок довёл!

СЕКС

Не знаю, как в других лагерях а моя фотолаборатория - это мраки! Полный абзац.
Только что на ночь никого взять не мог, а с подъёма и до отбоя – в любое время мог закрыться на ключ и «пошли все на…». Плёнки проявляю. Даже Артёмка забегал. Сначала ради мороженого (на полдник всегда пломбир давали, а я его не переносил, но для пацанов сохранял). А потом так втянулся – иной раз отшивать приходилось. Ничего не стеснялся. Хотелось мне его натянуть по самое-самое, да куда? С Сашкой-то сколько раз пробовали – так ничего и не вышло. В смысле не вошло. Не то чтобы толщина неимоверная, просто опыта нет ни у меня, ни у него. Он орёт: больно, мол, а мне и самому больно. Так ничего и не добились. Зато в ротик он уже и при Вовчике не стеснялся брать. Нравилось ему это дело. Я это ещё тогда понял, когда он дернулся, было, да не стал, помните? В тот раз он стеснялся. Когда же он в первый раз согласился, мы были наедине.
А с Артёмкой вообще кайфово было. Малыш совсем, от горшка два вершка а заводился с пол-оборота. Сосать не любил, упрашивать приходилось: мол, нечестно так. Я у тебя сосал, а ты не хочешь. Но зато если соглашался, то не филонил, пыхтел, будь здоров!
Самый кайф, помню: суета, детишки бегают по эстраде, орут, а я за дверью стою, голоса их слушаю. Артёмка передо мной на коленках, штанишки спущены, ротик занят – языком не шевельнуть. То и дело затылком на дверь натыкается. А попка у него! Смак! Персик! Сколько раз ему спинку обтирать приходилось, я уж и не помню. Такая сладкая – от одного вида столбняк происходит, а уж если пользоваться начинал: три минуты – и всё, Хиросима! Кракатау!
Зато с Игорьком у меня так ничего и не срослось. Ну с тем, из пятого отряда. Постепенно, шаг за шагом, вроде, довел его до кондиции… Целовал в шейку, за ушком, в щёчку… попочку щупал сквозь шортики – без проблем. Даже сам приходил. Рядом присядет на кровати, прижмется, музычку слушаем вдвоём ну, я его и лапаю потихоньку. Через шорты – пожалуйста, а внутрь – ни-ни. В губки поцеловать не давался ни в какую. Один раз только, задремал у меня на койке на боку. Ляжки голенькие, из-под шортиков попка самую малость так, выглядывает. Не выдержал я, кромочку подцепил, задрал тихонечко – пол-ягодицы наружу и губами трогаю, целую а потом, перелез через него к стенке, рядом с ним прилег и к губкам его полураскрытым присосался. Он разок только в ответ губами шевельнул (О-ох!) и тут же – на другой бок – с понтом дремлет. Ну, я его и наказал за это. В наглую, руку ему в шортики засунул, прям под трусики. За попку голенькую ухватил. Натискался-а-а! Всласть!!! А ему «проснуться»- то западло, да и не хотел он вовсе. Не меньше меня балдел, наверное. Кстати, Сашка да Вовка тоже целоваться отказывались. Трахаться – хоть боком, хоть раком, в рот – хоть по самые яйца (это я фигурально, конечно), а целоваться – ни за что! «Мы что тебе, голубые, что ли»! (термин «голубые» ещё только начинал завоёвывать популярность) В таком вот духе, значит.
Только не подумайте, что я прям весь такой Казанова из себя, гарем целый развёл, что пацаны на меня толпами вешались. Вешались, это правда, но без всякой, так сказать, «задней» мысли. И сценки, подобные вышеописанным, далеко не каждый день происходили. Работа почти всё время отнимала. Да и боялся я, если честно сказать. Узнали б – затоптали, на хрен, а директор вообще очко мне порвал бы на немецкий крест, как представил бы своего Вовку с моим хуем во рту!!! Даже не сфотографировал никого голышом, хотя Серый мне сам это дело предлагал.
Боялся.

ДЮС

К концу первой смены наметился у нас выезд на природу с ночёвкой. На три дня.
Палатки, спальники, продукты загрузили на бортовуху, а сами - в ПАЗик. Отвезти нас должны были одним автобусом, поэтапно. Сначала первый отряд, потом все остальные. Моё присутствие было обязательным, так что пришлось ехать с первым рейсом. «Ну и хорошо, - думаю – а то опять из-за Сашки себе штаны обтрухаю, пока доедем». Поднимаюсь, значит, в салон, оглядываюсь, где бы лучше присесть и… «О-оох…» - МАЛЬЧИК. У меня и матка опустилась. «Бесконечную Историю» видели? Нет? Значит, не на тот сайт залезли. Короче – Атрэйо, (Noah, в смысле Hataway), только стриженый почти под ноль и на пару лет моложе. Как он в первый отряд попал, непонятно. По возрасту – как раз во втором должен быть. Да ладно! Где ж мои четыре глаза-то были до сих пор?!! Загадка.
ОН сидит на последнем сиденье, возле стекла. Справа ещё четверо вьюношей задницы протирают и, как раз между ним и крайним левым – зазорчик – аккурат под мою жопу не целованную.
- Как тебя зовут? – спрашиваю.
- Андрей.
- А я – Миша.
- Знаю. – И смотрит на меня своими глазищами.
Я взял, да и обнял его за плечи – будто мы старые друзья. Он – ничего, только ресницы опустил на мгновение. До самого приезда почти ни слова друг другу больше не сказали. Он вообще разговаривать не любил. Да и заикался малость. Другим смешно, а для меня это его заикание ещё одна милая чёрточка. Аж мурашки по коже бегали, когда слушал.
Футболка в горошек, чёрные вельветовые джинсы, ну и кроссовки там простенькие, какие-то – вот и весь его наряд.
В дороге правое переднее колесо пшикнуло.
- Бля-я-адь! Гвоздя поймал. – Валерка стоит, в затылке чешет. Домкрата нет. От трассы далеко. Пошёл за поленом. Благо рядом село небольшое. Принес.
- Так, Миха. Короче, ныряешь под передний мост, полено ставишь под наклоном, одним концом в землю, другим под мост, возле колеса. Я потихоньку трогаюсь, как на полено заеду, ставлю на ручник о’кей?
Прошло как по маслу. Двадцать минут – и запаска на месте. Голь на выдумки хитра!
Всё. Мы на месте. На лимане. Песочек, травка, спокойная водичка, километрах в пяти – радар. Тарелка, что твой стадион. И мухи.
Газушка, наш грузовичок уже здесь. Палатки, мешки, коробки, дрова, продукты пока разгрузили, пока разобрали, расставили – уже и Валерка вернулся со вторым отрядом на борту.
Раздолье! Купайся хоть до посинения. Буйков нет, из воды никто не гонит. Кто удочки взял – на рыбалку, подальше от палаток. Вечером костер, печёная картошечка, чай из эмалированных кружек вприкуску со сгущёнкой… Здорово! А тут ещё в «ручеёк» затеяли играть: девочки - мальчики попарно в колонну выстраиваются, за руку друг друга держат, получается такой живой коридор. Один (одна) по нему проходит, кого ему хочется за руку берёт и встаёт с ним в самый первый ряд. Распарованный повторяет в том же порядке и так, пока не надоест. Меня тоже позвали. Ни один пацан не выбрал. Всё девчонки таскали. Как очередную кралю мою кто-то увёл, я Андрюху выбрал. Вроде как для хохмы. На природе легко. Всё проще и естественней. Его, правда почти сразу у меня девка отобрала. Лакомый кусочек, однако! Зато потом, когда совсем уж стемнело мы с ним вдвоём купаться пошли подальше, метров за сто от всех. На берегу сидели рядом, плечо к плечу. Смотрели на лунную дорожку. Молчали. Потом пришел кто-то. Облом. Чай пить позвали.
Он в палатке со старшими спал. Я к ним не захотел. Полез к малышам. Они с меня плавки стащили. Прям, как у Высоцкого: «навалились гурьбой, стали руки вязать, и в конце уже все позабавились!». Орут. Еле отобрал. Вовка на Саньку навалился, попрыгать. Саша стонет: «еби меня, еби, о-ооо-ооо!». Хохмачи. Палатки не очень большие, то ли четырёх, то ли шестиместные, брезентовые, с тамбуром. Но человек 8 – 10 помещалось. Спальники ватные, двухместные. Кое-где ободранные, кое-где обоссанные. Я к Ромке с Серёгой залез. Лежу с краю, Серый посерёдке. Шепчет: «Миш, покайфуй мне, как тогда в палате». И началось. Сперва по ляжкам его гладил, потом шепчу:
- Серенький, сними плавки, чтоб не мешали…
Снял без разговоров. Я уже не глажу – лапаю самым бесстыжим образом. Хочу его, аж пищу.
- На спинку перевернись.
Он слушается. Минуты три щупаю его промеж ног. У меня стоит, у него – нет.
- Давай, лучше я сам – шепчет мне в ухо.
- Нет – говорю, - мне это нравится очень. Лучше у меня подрочи…
- Давай, я? – у Ромки голосок прорезался.
Он тянется через Серого и тискает мою балду. Я хочу потрогать у него – не даёт. Стесняется. Хочу Серого в губки поцеловать – тоже отворачивается. Да что же это такое, из конца-то в конец!
- Ромка, дай хоть за попу потрогать!
Это действует. Рома стягивает плавки, лежит уже на животе. «О-о! Очче-ень даже ничего себе! Да и ляжечки, скажу я вам, весьма вкусненькие…» Сережка начинает засыпать. Зевает, поворачивается на бочок, задом ко мне. Наивный! Ромке нравится мой кутак. Все время к нему лезет. Я ещё некоторое время Серенького глажу, ляжечку, животик, плечико, щёчку… Снова к Ромке суюсь. Он уже тоже спать захотел.
- Миха, отвали, надоел! Я спать хочу.
(Ах ты ж засранец! Надоел?!! Ну и черт с тобой. Пошел в жопу, пиздюк!). Некоторое время не шевелюсь, перевариваю обиду. «Обидно, слюшай! Обидно, клянусь, честное слово! Ничего не сделал, да. Только зашел!»
Серёжкина спина щекочет грудь. Чувствую запах его волос. Он лежит на моей руке, как на подушке, всё в той же позе. Обнимаю сверху. Прижатую им руку тихонько сдвигаю вниз. Черт, не выходит. Решаюсь. Обхватываю его поперёк свободной рукой, чуть приподнимаю – есть! Моя ладонь теперь прижата его бедром. Малыш только ногами шевельнул и вздохнул чуть слышно. Придвигаюсь. Прижимаюсь. Отчетливо осязаю атласную упругость попки. «Боже ж ты мой! Какое блаженство!!!»
«И создал он его по образу и подобию своему…» Гм… (К чему это я, а?)
Потихоньку начинаю ебать. (по образу и подобию) Движения медленные, как у ленивца. Возбужден так, что из меня брызжет чуть ли не в ту же секунду. Жарко. Нашариваю плавки. Мои? Его? Какая разница? Вытираюсь, вытираю. Сплю.
Всё.
- БЛЯ-Я-Я-Я-Я-АААДЬ! ССУКА!!!!! ТЬФУ!!!! ТЬФУ, блядь! Твою мать, падла такая!!! – чертова муха прямо по губам проползла. Чтоб ей!
Снаружи уже светло. То и дело раздаётся треск. Кто-то готовит костёр. У-уф! Разбудила, гнида. Вылезаю из спальника. Где плавки? А, вот, кажись, нашёл. Нет, не мои. Вот мои. Натягиваю, выхожу. Действительно – утро. Даже припекать начинает.
Снова купанье. Песок. Завтрак. Пацаны марлю к двум палкам привязали, бродят по колено в воде – креветок ловят. Вчера полведра поймали. Молодцы. Беру маску, трубку, ласты и в воду. Вода прозрачная, как слеза. Холодная. На метр нырнёшь – бр-р-р-ррр! – дубак! Вижу рыбёшка под камень, нырк! Ныряю за ней. Глубина метра два. Руку засунул, поймал! А вытащить не могу. Ладонь проходит, кулак не вылазит. Чуть не захлебнулся, пока догадался пальцы разжать. Вот умора!
Ребятня уже вся бесится. Дал им свой матрац покататься.
Что интересно: сто человек взрослых и только у меня одного надувной матрац! Наверное всё-таки я педофил, ей-богу! А вот и Андрюша на горизонте.
- Привет! Как спалось?
- Нормально.
- И я нормально. На матраце хочешь поплавать?
- Давай.
- Щас, заберу у пацанов.
Вокруг матраца бойня. Один залезет, трое его стаскивают. Визг, брызги летят! Пытаются оседлать его впятером. С какой-то попытки им это удаётся. Сидят плотно, как патроны в обойме. Так и навевает на размышления! Один шевельнулся неловко и все летят кувырком. Матрац вверх тормашками из воды выпрыгивает. Я его забираю.
- Ну Ми-и-ииш, ну ещё! Ну после-е-едний разочек!
Да так жалобно, так преданно в глаза всматриваются. Только у меня губы дрогнули: не смог улыбку сдержать – визжат от радости:
- Ура!!! Пацаны, лезем ещё!
Потом Андрюша на матраце лежит. Щёчка к подушке прижата, на спине капельки моря блестят, руки в воде и я рядом с ним. Плыву, тяну за собой подальше от берега, подальше от суеты – только водная гладь, солнце и мы двое. «Андрюша, ласточка, нежный мой одуванчик, как же мне хорошо с тобой!» - шепчут ему мои глаза. Но губы молчат. Не могут вымолвить нежных признаний.
И снова окунаемся с ним в ненужную нам суматоху, теряем друг друга в круговерти обыденных забав и забот. Чтобы выглядеть как все, чтоб не слышать нескромных вопросов, не испытывать удивленно-презрительных взглядов, направленных в спину.
Ты не Сашка-красавчик,
Не Вовка-проказник,
Не Серёжка - наивный и милый котёнок.
Ты – мечта моя, сладостный сон, от которого
Хочется петь и кричать на весь мир
О радости жизни и счастье…
(во, блин! В жизни стихов не писал и не любил)
- Дю-у-у-уус! Пошли игра-а-аать. У нас одного игрока не хватает…
- Слышь, Майкл, как насчёт «культурно отдохнуть» – Валерка на заправку едет, привезёт…
Вот так и пролетает ещё один день беззаботного блаженства. От водки теряется скованность. Мы сидим у ночного костра и Андрюша смотрит на искры укутанный в тепло моих рук. И нет мне никакого дела, что «народ может не так понять». Впрочем, не смотрит никто и не бросает на нас подозрительных взглядов. Кто-то что-то рассказывает, кто слушает, глядя в огонь, щелкая оранжево-красных креветок. И всё же кончается наша идилия. Пора расходиться в палатки. Эх! Не полезу я сегодня к Серому с Ромкой. А заберусь-ка лучше между Сашулей и Вовчиком, и будем мы шушукаться и ёрзать неслышно до глубокой ночи, пока не уснём усталые и довольные, а утром, незаметно от всех под стеганой ватой спальника будем снова искать, и натягивать плавки, путая зад и перёд.
Вы согласны, доктор Джекил? Да куда уж мне от вас деться, мистер Хайд?!

ИГОРЬ, ИГОРЬ, ИГОРЁК, СЕЛ НА БАБУШКИН ГОРШОК!

Неплохая машинка, этот Зенит TTL. Накручиваешь на него зеркально-менисковый телевичок 500 мм.- почти тоже самое, что подзорная труба получается. Только картинку можно сохранить, если вовремя нажать на спусковую кнопку. И такие картинки, скажу я вам, на плёнке иной раз оседают – аж в пот бросает, как посмотришь. Вот, например, Игорёчек. Тот самый темноволосый скромняшка, что смотрел, как я Сашины ляжки охаживаю и вида не подавал, что ему тоже охота этой сладкой щекотки попробовать. Что он себе думает интересно? Вместо плавок – беленькие трусики, которые он и не помышляет поправлять: так и ходит с заголившейся попой. У всех мальчишек привычка такая есть – чуть «попа трусики кушать» начинает – сразу одёргивать. (да и со мной всегда так же) а у него – нет. Нарочно дразнит что ли? А попа у него – этакий персик мясистый и притом, аккуратный такой, вкусненький прямо объедение. Когда он лежит на песке, кулачками подбородочек подпирает, так и тянет улечься сверху и поёрзать, покататься на этом похотливом мячике взад-вперёд. Потереться об него напряженной торпедой, которую две сладких половинки в глубоком промежутке своём стискивают, как золотой Паркер в бархатном ручейке пенала. А он, бесстыдник, с невинными глазками даже и не смущается, когда я сзади прицеливаюсь, явно точку выбираю, чтоб самую срамоту в центр кадра поймать. Еще и улыбается мне через плечо. Пол плёнки на него извёл. Сашуле с Вовкой да и Серому и Ромке тоже не мало внимания уделил. Но у них не так вызывающе всё выглядит, разве что позу иногда подкараулю не совсем приличную, или поймаю момент, когда из под прослабленной кромки выглянет забавная штучка такая…
Смотреть как у него – у Игорька, то есть, двигается вся эта красота при ходьбе можно только с закрытыми глазами. Иначе не удержишь свой механизм в повиновении. И если Андрюша – это нектар для глаз, магнит души и горение сердца, то Игорёк – ничто другое, как машина для выкачивания спермы. А я – всего лишь человек из плоти и крови, со всем прочим, что к этому прилагается. Нет, мальчик он обычный, не томно-развратная кошечка ждущая, чтобы её захотели. Не мог я, например, к нему подойти и, улучив момент, ухватиться за эту соблазнительную мякоть, нашептывая в ушко бесстыжие комплименты. Но сделать мне это хотелось, признаться, частенько. Он выглядел аппетитно даже одетый в свои тёмно-серые спортивные трусики из ацетатного шёлка. Вот только как, как извернуться, чтоб быть допущенным ко всей этой роскоши?
Все ж мольбы мои бессловесные были услышаны где-то там, на самом верху или, наоборот, в глубокой, чёрной бездне.
Утром третьего дня на природе нас стали собирать для возвращения в лагерь. Вся амуниция оставалась на месте только детишки да несколько взрослых и я, в том числе, грузились в автобус. На этот раз поотрядное разделение не соблюдалось. Кто-то хотел ещё остаться на пару часов, а кто-то наоборот уже пресытился однообразием игр и развлечений, и в салон набилось народу даже больше, чем хватало мест. Я снова сидел бок о бок со своим ангелом. Мы сделали это не сговариваясь. И прямо возле нас оказался Игорёк – он залез в почти уже полный автобус, когда свободных сидений не было и в помине. Мальчишки и девчонки теснились по трое на некоторых сиденьях, а кое-кто даже остался стоять в проходе. Многие не дали себе труда одеться и ехали, как обычно бывало после пляжа, в одних плавках. Можете не гадать: и я и Игорёк и даже Андрюша были в числе этих раскрепощённых «нудистов». Всё-таки на улице стояла жара, а в автобусе и того жарче. В общем, когда мы тронулись, я, недолго думая, (поскольку, увидев вблизи стройный стан, украшенный потрясающей задницей, думал уже не головой, а сами понимаете чем), потянул его за руку и, без малейших возражений с его стороны, усадил к себе на колени. Прямо на самое то место, которое в этот момент заменяло мне мозги.
Он (Игорёк) не вставал до самого лагеря.
ПАЗик – не Мерседес, а грунтовые дороги не европейский автобан. Можете представить, через какие муки мне пришлось пройти, чтобы не лицом и, тем более ничем другим не выдать своё состояние. Его, как обычно, до неприличия оголённая попа, осязалась столь явственно, что ничего кроме неё я почти и не чувствовал. Его обнаженная спина и (очень даже сочные) ляжки затмевались бурей ощущений, вызываемых его «мягким местом» и подогреваемых непрерывной болтанкой и подскоками на ухабах и ямах из которых, собственно, наши дороги и состоят. И у меня ещё хватило совести обнимать сидящего рядом Андрюшу – в то время, как другая рука «непроизвольно» поглаживала Игорев животик. До сих пор не знаю, как мне это удалось, но я оставался невозмутим, как индеец, несмотря на то, что практически, обкончался всухую. И знаете, что этот застенчивый мучитель мне сказал, когда, наконец, поднялся на ноги?
- Спасибо.
!!!!!!!!!!!!

ЭПИЛОГ

Было ещё много интересного в то яркое лето. Наверное, самое яркое в моей жизни.
Возвращались домой мы все вместе в одном поезде. Игорёк – мой любимчик-недотрога из пятого отряда вместе со своими земляками высадился в своём родном городе, задолго до нашей станции. Он так соскучился по своей маме, что даже забыл со мной попрощаться, и не видел, как я машу ему рукой из окна уходящего поезда.
Андрюша стал приходить ко мне в гости но, я так и не решился открыть ему свои чувства. Только однажды, ещё до отъезда домой, когда он выходил из моей фотолаборатории, я не удержался и выпалил ему вслед: «Андрюшечка, как я тебя люблю!» Он лишь оглянулся на меня, ответив на это признание ясной, радостной улыбкой. И всё, что я осмеливался себе потом позволить, это ласково потрепать его под подбородок и улыбаться от всего сердца, когда встречал его на пороге своей квартиры.
Вова заходил только один раз, мы смотрели фотографии, слайды и заговорщически улыбались друг другу как тогда, после первой забавы у меня в лаборатории.
Саша приходил сначала часто, но потом всё реже и реже. Он как-то постепенно охладел к нашим сексуальным играм, а я не мог, да и не хотел ему предложить ничего взамен (я его, кстати, так и не поимел по-настоящему. Может, поэтому он и перестал ко мне приходить?)
Серёжка заходил в компании с каким-то подростком преотвратного вида, чтобы полистать наши фотографии и даже робко напомнил мне как мы с ним «кайфовали» тогда в палатке. Но в присутствии неприятного мне индивида, я был вынужден эту тему замять, хотя, будь мы одни, уж я бы постарался эту искорку раздуть в бушующий факел. А больше он не приходил и я его не искал. (А зря. Он ведь меня даже ревновал к другим пацанам вплоть до драки, да и я был бы рад его видеть у себя частым гостем).
Артемка, маленький проказник жил в другом посёлке, в сорока километрах от нас и видеться с ним мы тем более не могли.
Из всех моих любимцев только Ромка, тот самый, что послал меня чуть ли не на хуй тогда, в спальном мешке, стал приходить регулярно. И даже после армии пытался возродить нашу интимную дружбу, развившуюся у нас уже спустя несколько месяцев после лагеря (то есть зимой).
Вот так и закончились мои пионэрлагерные приключения. Чего и вам всем желаю по самые немогухи!

©Miguel, апрель 2003