Футарк — древний рунный алфавит, используется в настоящее время как мантическая система
  
      — Оракул не даёт инструкций «что делать»
       и не предсказывает будущего.
       Оракул направляет внимание
       на те скрытые силы и мотивы,
       которые формируют будущее
       своим неощутимым присутствием
       внутри каждого момента настоящего.
       Мартин Райнер
  
      — Моральные правила не должны мешать
       инстинктивному счастью.
       Бертран Рассел
       
       — А разве можно заколдовать по-настоящему?
       — Можно. Всё можно, если очень сильно захотеть...
 

      

Удивительно, что жизнь наша полна какими-то странными символами. Проще, когда они не вмешиваются в спокойное течение твоего тихого и мирного существования. Есть символы всеобщие, нейтральные, есть частные и очень настойчивые. И сложнее всего разобрать — то ли ты повинуешься им, то ли они тебе.
       Безудержная фантазия Муркока придумала Рунный Посох...
       А может и не придумал он его, а где-то увидел. И вряд ли здесь.
       И априори я даже не задумывался над этим, пока не столкнулся с ним «нос к носу»... Правда, сначала во сне, а потом, и это уже совсем необъяснимо, наяву.
       Но ведь настоящий Рунный Посох — это лишь символ... Как он мог появиться в реальности? И почему я? Что, не было более достойных кандидатур? На фига мне это нужно?
       Глюкообразная жизнь получается. И наркотиков никаких не надо — и так от жизни прёт...
       Ну как кто-то поймёт и поверит, что можно грезить наяву?
       И не псих я. Проверялся... Лаборатория психодиагностики и тому подобное... Нормальный. Нормальнее некуда. Рефлексы только повышены. Обычный урбанизированный человек со страстью к внушительным спецэффектам и острым ощущениям.
       ...
       1. OTHILIA
       Сейчас утро.
       Мертвая утренняя тишина.
       Солнечный лучик застыл на стене.
       Последний сон растаял в моей тяжелой голове.
       Ночные тени прячутся в тёмных занавесках, еще не потревоженные лучами солнца.
       Шаг первый: никогда не поздно что-нибудь начать делать.
 
       2. BERKANA
       Достал меня мой отпуск. Скучно до изнеможения. А еще только половина прошла.
       У-у-у-у!...Скучно!
       Да еще и понедельник.
       Спать до бесконечности не получается. Ну, до полудня ещё можно, благо солнце в моей квартире вообще не имеет права появляться без моего желания. Так, лёгкий круглосуточный полумрак. Но к полудню глаза всё равно уже не закрываются.
       Блин, три дня беспробудного пьянства, а чувствую себя как огурчик, это же надо! Только вот весь дом провонялся табаком... Нда, чего мы только тут не вытворяли вчера. И не только здесь, но и по городу. Только мы собрались выбраться погулять, разразилась такая гроза, которая за полчаса затопила почти весь город. Это же надо, стоишь перед своим двором и отойти никуда не можешь, потому что всё кругом затоплено. Хм, только вплавь... И машины почти все стоят... хотя не все, иномарки еще катаются.
       Какая-то толпа по колено в воде выталкивает своих «железных коней» на сушу... С гиканьем и дикими воплями радости. Надо же, как стихийное бедствие объединило людей, да ещё и подняло им настроение.
       Ух, а воздух какой! Уже сумерки, кругом грохочет и сверкает, как в лучах стробоскопа... Блеск!
       Поймали машину на ходу... И как это она тоже не утонула? А, ну моё недоумение быстро развеялось — мы гордо выехали прямо на тротуар и так ломанулись вперёд, что дух захватило...
       Водиле, кажется, только и удавалось с какими-то изощренными матюгами уворачиваться от бредущих в воде пешеходов. Аналогичные по цветистости маты неслись нам и вслед, но как-то безобидно...
       В «Сильверстриме» никого, кроме официантки.
       — А где Золотинка с Кошмариком?
       Недоумённо разводит руками и плечами — на шарнирах они у неё, что ли? Или на пружинках?
       — Ну что, уходим?
       — Ага..., — понуро как-то.
       Вышли.
       — Да ну его, мы же вплавь не доберёмся.
       — И что ты предлагаешь?
       — Что, что... Будем пить.
       — Шо, опять?!! — уже радостнее.
       Киваю головой.
       Возвращаемся.
       — Пива!!!, — требовательно.
       — Почему бы двум блаародным донам..., — улыбается официантка.
       И мы подхватываем:
       — Не выпить по стаканчику старого доброго ируканского! — и уже покатываемся со смеху все вместе.
       Похоже она тут здорово скучала.
       Коэн явно ею заинтересовался. А что, славная девчушка.
       — Рыбу будешь? С пивом? С нами?
       Смутилась.
       Я заученным жестом махаю рукой, и она уже не сопротивляется. Куда уж ей... И вообще, мы люди, оч-ч-чень располагающие к общению.
       Стаканы, бутылки, тарелки, прозрачный золотистый балык, тающий во рту. Сигареты, спички, а нет, не спички — зажигалка. Блин, она же сейчас сдохнет. А, впрочем, ладно.
       Топот за спиной, вваливает толпа. И мимо нас, к стойке.
       Я изумляюсь:
       — Золотинка, Кошмарик!!!
       Они удивляются ещё больше:
       — Элик! — улыбки до ушей.
       Визг и крики, шум, гам. Поцелуи, рукопожатия, какие-то малознакомые и незнакомые люди... Знакомимся. Всё равно ни в лицо, ни по имени никого не запомню.
       А щечки и у Золотинки, и у Кошмарика у обеих золотистые... И нежные... И вкусные... Аж до кошмара... И вообще они похожи — даже по золотистости волос, словно сёстры-близняшки.
       Мы всей толпой пьём. Опять, снова и снова, пока не заканчивается пиво во всём «Сильверстриме».
       Кто-то уже совсем готов и угрюмо молчит, кто-то уже набрался, поругался с кем-то, кто-то уже в приступе злости (ревности?) швыряет об стену мобильник, и тот разлетается с жалостным хрустом на тысячу кусочков, которые потом скрипят и рассыпаются под нашими ногами.
       Каждый занят своим делом. Все, как это не удивительно, довольны.
       Я же даже не думаю ни о чем — я пью. Я пришел сюда для этого, и методично и не торопясь воплощаю в реальность своё желание.
       Расходимся. Пока ещё только полночь. Домой — рано.
       Лужи спали, утекли... Но ещё не все... У-текА-а-ай!...
       Идём в «Джазхолт». Перед ним — огромное озеро дождевой воды, и в нём со всей дури прыгает толпа мальчишек. Я сначала шарахаюсь в сторону, боясь, что меня тоже захлестнет водопадом грязнющих брызг, который при каждом прыжке одного из них разлетается вокруг сплошным гигантским веером. Но, услышав их полные дикого восторга вопли, я, совершенно незаметно для себя, расплываюсь в улыбке. Ладони теплеют, и всего меня наполняет кусочком их безумной радости. Ещё, еще!
       Невольно замедляю шаг, но Коэн нетерпеливо тянет меня вперёд, взяв за плечо своими пальцами. А потом и сам начинает идти медленней, словно вспомнив о чем-то и задумавшись. На небе разлетаются тучи и показывается Луна.
       Ха! Сегодня полнолуние. Она сияет словно маленькая копия солнца, так, что почти не виден рисунок её поверхности. Всё вокруг начинает серебриться. Время на мгновение застывает, и мы все вместе стоим как на картине... Но...
       Снова шумный всплеск и хохот напополам с визгом.
       Встряхиваю головой.
       Померещилось, что ли? Небо по-прежнему затянуто тучами, и вновь где-то грохочет гром.
       Мы движемся мимо воды и спускаемся в душный полумрак «Джазхолта».
       Повезло! Есть свободный столик.
       Пьём.
       ...
       Единственное, что есть хорошего в этом заведении — живой джаз, который играют большие профи в этом деле. Притом играют с удовольствием. Ноты — побоку, настоящая импровизация.
       Мы набираемся пивом так, что домой доходим пошатываясь. Закончились сигареты, блин, и денег нет с собой больше, а из дома переться за куревом в падлу. Коэн вообще никакой, валится спать. А я, всё ещё не дошедший до кондиции, мечусь по квартире с тупым однообразием, не зная чем заняться.
       А-а-а-а, к чёрту! Устал как собака, спать! Или выпить кофе и за сигаретами? Нет, спать.
       Музыку на реверс, таймер, часа через два сама вырубиться.
       Спать. Проваливаюсь во тьму без сновидений с одной мыслью — лишь бы он не переполз ко мне ночью. Спать я хочу, спать... Я устал... Хватит того, что было днём...
       Но я зря беспокоился — он и так выбился из сил больше меня.
       Ночь...
       Где-то сквозь сон,уже утром, неразборчиво и тихо:
       — Я пошёл...
       — Мгм-м-м... Угу... — почти не просыпаясь.
       Зазвенел его пояс, шаги, топ, топ, захлопнулась дверь. Семь часов, сон ещё только начат.
       Снова проваливаюсь, на этот раз уже не в темноту, в полумрак...
       И вот полдень, спать уже не могу. Глаза склеить, что ли?
       Кофе? Ага, кофе... Бездумно сыплю его в турку... Тихий шорох... С ума сойти, зачем я столько насыпал... Сейчас сердце взорвётся...
       Проваландался до трёх часов. Надоело — пойду по гостям.
       Визит первый — выгодный...
       Еще кофе, деньги перекочёвывают в мой карман:
       — Великолепная работа! Даже красивее и не придумаешь!
       — Ерунда! Каких то три часа ненапряжного труда. Завтра на море?
       — Послезавтра... Приезжай если захочешь...
       — Нет. Не хочу. Когда вернётесь? Через пару недель? Отлично, очередной конец света встретим по домам...
       — Ха-ха-ха-ха... Ты тоже так об этом думаешь?
       — Я об этом не думаю... И не жду... — теперь я смеюсь. — Вы же знаете... — Конечно, знаю...
       Визит второй — душевный и приятный.
       Бутылка замороженного шампусика — старые друзья ведь... Рады будут. А я крестника увижу.
       Ну нет у меня своих детей, зато крестников уже двое... И оба — мальчишки...
       Улыбаюсь...
       Но... пришлось поработать жилеткой, той, в которую плачутся. Жена жалуется на мужа и на свекровь, муж — на жену и тёщу, хм, одни скандалы. Муж насупленно молчит и нянчится с ребёнком, жена курит не останавливаясь...
       Два часа выслушивать и пытаться ободрить... Как они живут вместе уже больше года? Я им отвёл всего год... Хотя, кажется, это всё закончится очень скоро... Довольный собой, улыбаюсь...
       — Я же сказал тебе, что они больше года не проживут вместе...И ребёнок им не поможет.
       — Помнишь, как пару месяцев назад я искренне радовался, что моё предсказание не оправдалось? А ведь, оказывается, что всё так и есть...
       — Почему ты не пойдёшь работать психологом?
       — Я не смогу... Не удивляйся так, опусти брови... Я никогда не стану работать психологом профессионально, только как, — улыбка, — «любитель».
       — ?
       — Профи не должен проникаться проблемами. А я так не могу — мне, чтобы помочь человеку, надо влезть в его шкуру, смоделировать всё это на себе... По-другому я не могу... А я такого не выдержу...
       Улыбка... Печальная... Продолжаю:
       — Крыша уедет. Всего-то.
       — А вообще-то ну вас на ... с вашими проблемами, — но это уже не вслух, а про себя...
       Третий визит — действительно приятный.
       Брат, племянницы, невестка... Пиво...
       — Какой красавицей стала твоя старшая!
       — Ага, у неё теперь проблема — физиономия стала прыщами покрываться.
       — Бедная девочка... Сколько проблем и душевных мук!
       — Да, дальше хуже будет...
       — Что так уныло?
       — А чего радоваться? Мне ей теперь что, презервативы покупать?
       — Конечно. Что тут странного? Ты же ведь ей отец... Лучше ты это сделаешь сам, чем потом...
       — Да уж...
       ...
       — Ещё пивка?
       — Давай, допиваем, и я ухожу, поздно уже.
       — Пешком пойдёшь, прогуляешься.
       — Да я знаю, что пешком, минут сорок...
       На самом деле оказалось полтора часа. Хотя...
       Как классно было прогуляться по этому, уже местами пустынному городу...
       Полнолуние, после дождя, не жарко, ласковый прохладный ветерок...
       И Луна всё время светит мне в лицо...
       Одинокие пешеходы...
       Как славно... Сто лет я уже не бродил вот так, не торопясь, сам в себе, наедине со своими мыслями...
       Если бы эти мысли остановились! Кто бы знал, как мне хочется помолчать самому с собой; и не говорить вечно с воображаемыми собеседниками, а послушать их...
       Но вновь этот нескончаемый диалог, в котором я или сам себя развожу, или делюсь чем-то с самим собой...
       Курить после вчерашнего больно. Или неприятно? А, нет, неудобно! Хм... Когда это закончится?
       Играю я с ним, играю...
       Интересно, что он обо всём этом думает? Мы же об этом с ним не говорим, словно нет ничего. Случая подходящего нет? Не знаю... Я ощущаю, что он не хочет об этом говорить. Да и зачем? Поздно уже.
       Может это как раз то, о чём никогда и ни с кем не станешь разговаривать.
       Или может это совсем и не он? Вернее не тот «он», с которым я обычно беседую?
       К чёрту!
       Я сам — свой ангел-хранитель. А, впрочем, — улыбка, — и не только свой.
       Всё равно я уже равнодушен к этому.
       Была любовь, была ненависть, а теперь — сплошное безразличие.
       Почему так поздно? Зачем оно всё теперь?
       Наверное, чтоб вкус к жизни не потерял...
       И что мне теперь со всем этим делать, а? Принимать как есть?
       Больше, впрочем, ничего другого и не остаётся...
       Разрушить? Не хочу... А раз не хочу, значит всё же что-то есть.
       Удобно, что ли?
       Разучился я фантазировать. А зачем, если и без этого хватает, уже придуманного. Нового уже не будет... Наверное (с такой ма-а-аленькой надеждой)...
       Дома.
       Спать.
       Спать... Хватит думать...
       Буду смотреть...
       
       Шаг второй – держи глаза открытыми!
 
       3. GEBO
       И увидел...
       В первый раз.
       ...
       Дом в предместье города, деревья, трава, затянутое тучами небо...
       Откуда они его принесли? Что они собираются делать?
       Как великую драгоценность...
       Ух! Аж дух захватывает! Вот он, рядом... Только руку протяни...
       Рунный посох...
       А ведь они тоже знают, что это. Невозможно сразу не понять. И даже не потому, что обращаются они с ним как с великой святыней. Нет... Это... ощущается. Всем телом...
       Почему? Почему рядом со мной, почему мне дано это увидеть и понять? Почему я? Зачем я?
       Украсть? — Нет, не выйдет... Не подберешься, и вообще, такие вещи не воруют.
       А ведь как тянет, влечёт...
       Надо же, именно в этом дурацком месте, таком мне знакомом, на этой дурацкой лужайке... И, вроде бы, всё должно быть нереально, ан нет... Слишком реально... Всего-то — протяни руку, и вот... вот... вот... коснешься его...
       Я протягиваю руку...
       Мгновение...
       И моя ладонь уже держит его!
       Ошеломление? — Нет.
       Удивление? — Нет.
       Благоговение? — Нет.
       Страх? — Может, где-то, особенно когда понимаешь, что он — как двери, и за ним — уже другое место... Он как ключ... Как разлом... Трещина...
       Но нет... страха тоже нет!
       Радость? Да! Именно, радость. Всепоглощающая... Растворяющая в силе, которой наполняешься.
       В моих руках!
       В моих руках...
       В моих руках инструмент. Впрочем, инструмент чего? Чёрт, а я ведь и не знаю — чего. Или это я — инструмент?
       И уже на их лицах всё то, что не на моём — ошеломление, удивление, благоговение и страх, да, страх!
       Ещё и ненависть... И злоба...
       Они считали, что одного их почитания будет достаточно, чтобы заслужить снисхождение этого символа? Хотя, какой же это символ? Вот, в моих руках, и я ощущаю теплоту дерева из которого он сделан.
       Небольшой чёрный стержень, покрытый рунной вязью.
       Что же в нём такого чудесного? Где исток той силы, которая окутывает от одной близости с ним?
       И почему он оказался в моей руке? Он сам сделал это? Он что, действительно обладает собственным духом? И, если это действительно «инструмент», то как им пользоваться? И смогу ли я?
       Лавина вопросов и вопросительных знаков обрушилась, не давая время на попытку найти ответы. Хотя, как я понял гораздо позже, мне и не нужно было их искать. Все они заключались во мне, и я лишь должен был захотеть их услышать... Вернее почувствовать... Даже нет, не так! Я должен был поверить в то, что это не вопросы, а сомнения. В самом себе? Наверное, и это где-то тоже.
       Я понимал, что мне предстоит доказать своё право на обладание этой вещью. Как?
       Оказавшись в положении неандертальца, вооруженного ядерной боеголовкой против мамонта (неудачное сравнение, но похоже), я не знал что мне делать. И рефлекторно выставил перед собой руку, с зажатым в ней Рунным посохом...
       Это же был сон, хотя я и принимал всё за реальность, и я отдался всецело на волю волны, которая меня сюда занесла. Опасность, грозящая мне, казалась неимоверно больше, чем то, чему я мог бы противостоять.
       Кто знает, может именно из-за того, что я положился на то странное и необычное ощущение силы предмета, который я держал в руке, то, что произошло, совершенно не удивило меня.
       Из Рунного посоха вырвались белые молнии, причём их количество равнялось числу надвигающихся на меня людей.
       Пять, шесть, семь?..
       Они не умерли, не упали на землю, а просто исчезли, словно эта вспышка из короткого отрезка дерева в моей ладони, осветила тёмную пещеру светом, в котором растаяли призраки, будоражащие мой разум.
       Они просто исчезли.
       Странно... Словно они действительно были призраками моего разума...
       Или же здесь, на стороне моего мира, они, явно пришедшие из другого, потеряли своё бесноватое мужество и тихо ретировались, осознав себя беспомощными тенями.
       Но... Рунный посох оставался реальным, попирая все законы теневого мира...
       Потом пришло осознание, что это не конец. Что это — первый, и не самый сложный... бой, урок, опыт... Что?
       Я же знал, что это тени... Только не принимал во внимание пару-тройку неписаных законов.
       Владение Рунным посохом накладывает, хм..., впрочем как и всё остальное, что с нами происходит, отпечаток не только прав, но и, как ни банально звучит, обязанностей.
       Власть человеку даётся в том размере (ежели, конечно, даётся), в каком он в состоянии с нею справиться...
       — В дела мудрецов носа не суй — голову потеряешь.
       Интересно, когда Джон писал эту фразу, «потеряешь голову» он подразумевал в прямом смысле или в переносном?
       ...
       Я понимал, что это только начало борьбы, и, как ни удивительно, чувствовал, что вторая схватка близка.
       Я успел к ней приготовиться. Во всяком случае я так думал.
       
       Шаг третий — сила скрыта внутри тебя, и надо лишь найти инструмент, с помощью которого ты можешь её применить.
  
       4. NAUTHIZ
       Волки напали внезапно — в оглушающей тишине. Было слышно лишь шорох травы под их лапами.
       Двое коричнево-рыжих волков с непомерно большими ушами.
       Странно, зачем им такие уши?
       Чтобы лучше меня слышать?
       И не страх, а какое-то омерзение.
       Каким-то непостижимым образом Рунный посох вытянулся и превратился в металлический прут. Два выпада, и тела волков, проткнутые насквозь, уже у моих ног. И всё в таком же безмолвии. Странно... Я даже не почувствовал никакого сопротивления, словно кусок железа в моих руках пронзил обычный воздух.
       Но тела лежали, не исчезая, оставаясь до удивления материальными. Я присел над ними и провёл рукой по жёсткой, ещё теплой шерсти. Наткнулся на что-то в гуще меха.
       Ошейник.
       Обыкновенный кожаный ошейник с металлическими заклёпками.
       Меня передёрнуло.
       Значит это были обыкновенные собаки... Господи... Зачем же я их убил... Чуть слёзы на глаза не наворачивались.
       Как жалко...
       Я развернулся и понуро побрёл к дому.
       Меня исключительно добротно начала грызть совесть.
       Я присел на лавочку под навесом.
       И тут ко мне медленно начала приближаться ещё одна, невесть откуда взявшаяся, собака... или... хм, волк?
       Такой же странной расцветки, но побольше ростом... раза в два.
       Переложив свою импровизированную «пику» в левую руку, я протянул правую открытой ладонью вверх:
       — Ну, иди сюда, псинка... Не бойся... Я ничего тебе не сделаю... Иди, поговорим...
       Она (или он?) подошла ко мне почти вплотную, внимательно посмотрела на меня своими каштановыми глазами и... улыбнулась...
       Тот, у кого никогда не было своих собак, никогда не поймёт, что это не «фразеологизм». Они действительно умеют улыбаться.
       Вот только улыбка этой собаки была слишком подозрительной.
       — А с чего ты взял, что я действительно умею разговаривать?
       — ..., — я ошарашенно молчал.
       Что, по-вашему, я мог ответить говорящей собаке?
       — Ты слишком доверчив... Но, может, именно это тебя сейчас и спасло, — собака кинула взгляд на «пику» в моей руке. — Я мог бы напасть (значит всё-таки Он) на тебя со спины пока ты не догадывался о моём присутствии.
       — Почему же ты не напал?
       — Я не имею права... сейчас...
       — Нападать сзади?
       Молчаливое согласие.
       — Зачем ты пришёл?
       — Уничтожить тебя. Но...
       — ?
       — Уже не смогу.
       — ??
       — Ты не тот, за кого себя выдаёшь.
       — ??? — моему удивлению уже не было предела.
       — Ты сам уничтожишь себя... И без нашего вмешательства. Не сможешь вечно... Р-р-р-р-р, — это прозвучало как ругательство на собачьем языке. — Прощай...
       Я не успел ничего сказать, когда это странное создание исчезло среди деревьев, словно стрела.
       Дьявол за ней, что ли, гнался? Вернее, за ним...
       А потом...
       Потом, такой же ошарашенный, я проснулся.
       
       Шаг четвертый: действие оправдывается необходимостью, а бездействие не требует оправдания.

      

5. ANSUZ
       Проснувшись, я выбрался из кровати и долго смывал с себя холодной водой весь этот ночной бред. Он смывался с трудом.
       Опять, я как робот, варю своё кофе, пью его, и не могу отделаться от навязчивых идей этих сновидений.
       Приснится ж такая... бредятина!
       Днём снова отправляюсь к друзьям — тем самым, которые накануне жаловались на свою семейную жизнь.
       По дороге получаю порцию острых ощущений — всё время, которое я ехал, меня пристально изучал глазами какой-то мальчишка. Хм, что это он вырядился в защитную форму? Идиот, что ли — по такой дикой жаре в такой одежде шататься? От кого защищается? Или наоборот?
       Потом мне надоело делать вид, что я не замечаю его взгляда.
       И вот мы уже смотрим в глаза друг другу. Без всякой мимики, отрешённо, как на чёрную кошку в тёмной комнате... В никуда смотрим... Без эмоций. Ну, только что моргаем, иногда. Не знаю, на фиг ему это было нужно и чего он хотел, а я лично просто купался в его глазах. Погрузился в провал его зрачков, и утонул.
       Бесплатное развлечение, и только для меня.
       Странно, странно... Обкуренный он, что ли? Да не похоже...
       Наконец-то (чёрт, слишком быстро) мы подъехали к нужной мне остановке. Несколько мгновений колебался, а потом молча, распихав всех локтями, выбрался на улицу и принялся рыться по карманам в поисках сигарет.
       — Когда мы с тобой увидимся?
       — Захочешь — придёшь...
       Но, только показалось, что эти слова были сказаны. Нет... Просто вспомнил повторявшийся неоднократно диалог, вечно приводящий к одному и тому же — слезам, а потом обиженному уходу.
       Он не вылез за мной... Я ухмыльнулся.
       Шёл я с намерением вытянуть друзей вместе с ребёнком прогуляться по соседнему парку, но, видать, за сутки, которые прошли с нашего расставания, у них окончательно поехала крыша и они, отказавшись без всяких объяснений от прогулки, предложили мне больше не появляться в их доме. Вернее муж предложил, жена же просто ретировалась куда-то в комнату.
       И я, очень удивлённый, отправляюсь гулять сам, обдумывая всё происшедшее.
       Хм..., а чего это он меня послал? Приревновал к жене, идиот? Так... он же знает, что меня не только она не интересует, но и многие другие... В конце концов знать всё до конца не обязательно, но и этого бы хватило. Или, в ослеплении ревностью, он это забыл?
       Или же она ему ляпнула, что всё рассказала мне об их скандалах, и он озверел от того, что я теперь в курсе какой он «слабый» человек? Даже по всем пунктам никчёмный?
       Наверное, второе...
       Что же с человеком делает супружеская жизнь! Девять лет из десяти нашего знакомства — крепкой дружбы, и на десятый год он перестаёт меня понимать?
       Хм... Он думает, что послал на ... меня? Ой ли!
       Эх, дружище, ты придёшь ко мне извиняться за эту минутную слабость, и будешь смущенно топтаться на пороге, пунцовый от стыда, не смея поднять на меня свои глаза... Ты всегда был таким... Ведь за всю твою жизнь я был и остаюсь твоим единственным другом... Других ты не нажил... Жалко, что ты так сам себя унизил...
       Я никогда ничего не прощаю. Я могу только забыть...
       Эх, что будет теперь с большеглазым малышом Энди, которому еще нет даже шести месяцев?
       Если б можно было забрать его у них... (Так, мечтательно.)
       Посмотрим...
       Подождём...
       Продолжаем получать острые ощущения, ха!
       А совсем рядом живет мой второй крестник.
       Вперёд!
       — Как быстро растут чужие дети!
       — Да, ты прав... Я не замечаю, что своё чадо быстро растёт...
       — Так ему же через неделю четыре года?
       — Помнишь, да?
       Улыбаюсь.
       — «Какая это мука — воспитывать детей!»
       Теперь и она улыбается. Даже смеётся.
       — Помнишь, как ты говорила это, когда он был ещё совсем маленьким свёртком? Не помнишь? Было... Было...
       Большая кружка дымящегося кофе, самого вкусного кофе в этом городе...
       Неторопливая беседа. Долго, долго...
       Темнеет, пора домой.
       Я еду обратно уже в пустом троллейбусе, улыбаясь сам себе, чему-то непонятному, необъяснимому, но невыразимо хорошему и приятному... Словно стылой зимой греясь в лучах солнца, ловя их уголками глаз...
       Где-то, уже на подходе к дому, появляется мысль, которая меня заводит. Я покупаю огромадную бутылку пива, пару пачек сигарет...
       Дома я засовываю тёплое пиво в морозильник, и жду...
       Тут, ну совершенно не в тему, появляется Коэн. Блин, вот мальчику делать нечего. Или на запах пива пришёл? Я же слишком погружён в свои собственные мысли, чтобы получить удовольствие от его появления...
       — Ты же собирался зайти не сегодня?
       — Скучно, — виновато оправдывается он.
       — Чаю?
       Кивает головой.
       Пиво я ему не предлагаю, приберегая его для себя на «попозже».
       Я не могу отрешиться от собственных мыслей, и несколько раз на протяжении двухчасового чаепития звучит:
       — Элик, ты меня не слушаешь?
       — Слушаю, слушаю...
       — Элик, ты что, не хочешь со мной разговаривать?
       — Да нет, я просто думаю над твоими словами...
       — Элик, ты что такой напряжённый? Расслабься!
       — Не обращай внимания, я очень внимательно тебя слушаю... И не напряжённый я, с чего ты взял?
       В конце концов, он или устаёт от отсутствия обратной связи с моей стороны, или все темы для разговора исчерпаны, и мы прощаемся.
       От выпитого чая весь сон улетает в ночную темноту. И я, наконец, обставившись сигаретами, пивом, бумагой и пером, занимаюсь тем, что пришло мне в голову по дороге домой. Я излагаю на бумаге всё, что произошло со мной за последние три дня, и не только потому, что это чем-то беспокоит меня, а лишь с целью ничего не забыть...
       Потому что подспудно ощущаю еле уловимое дуновение — чувство, что многое, что произойдёт дальше, будет продолжением этих странных событий... И, чтобы не забыть...
       В четырём утра рука уже отказывается выводить вязь символов на бумаге. И, не ставя точку, я заваливаюсь в постель, уже изрядно захмелевший. Проваливаюсь в полную темноту.
       Ворочаясь в постели, между какими-то снами, я чувствую очень отчетливое неудобство — что-то больно колет меня в спину.
       Сквозь сон я шарю рукой и нащупываю... карандаш, что ли? И, со всей дури, удивляясь тому, что он оказался здесь, я, не открывая глаз, швыряю его в темноту рядом с диваном.
       Звон разбитого стекла, что-то сыпется на пол...
       — Откуда там стекло — окна то с другой стороны? — недоумённо проскальзывает у меня в голове, и я снова крепко засыпаю, сказав: — Это всё сон!
       Окончательно теряю ощущение разницы между сном и реальностью.
       ...
       Я в каком-то магазине игрушек, хожу бесцельно между полок, пытаясь интуитивно найти на них лишь одну, правда не знаю какую, игрушку.
       Но не нахожу...
       ...
       Я снова в своей постели...
       Мне снится, что я сплю?
       Как это?
       ...
       Я слышу, как кто-то ключом открывает дверь, потянуло сквозняком... Топ, топ, топ... Шаги... Кто-то подошел ко мне и смотрит на меня...
       Но я ведь сплю...
       Он всё равно стоит... Потом наклоняется, я чувствую его губы на своей щеке, и дыхание — лёгкое-лёгкое, такое же лёгкое, как и шаги...
       Уходит...
       Я же сплю, не мешайте мне...
       Хлопок двери...
       Я вскакиваю и несусь как полоумный к ней, чтобы распахнуть снова, увидеть, кто это был.
       Хруст под ногами, что-то не то и не так...
       Когда я слишком резко дёргаю дверь, то сразу отшибаю об неё пальцы и стукаюсь головой.
       Бум-м-м-м-м...
       Ох!
       Да я ведь не сплю!
       Я стою голый перед открытой дверью и в лёгком рассветном полумраке смотрю на дорогу, ведущую к дому...
       Никого!
       Бр-р-р... Холодно...
       Окончательно придя в себя, я захлопываю дверь, и с диким грохотом падаю на пол, поскользнувшись на какой-то теплой гадости на полу.
       Не выдерживая всего этого странного стечения обстоятельств, начинаю истерически хохотать, одновременно ругаясь трёхэтажным матом в адрес проклятого линолеума, на котором я растянулся.
       Ситуация...
       Успокоившись, я, опираясь на стенку, встаю с пола, и, морщась от непонятной боли в ногах, нашариваю выключатель.
       Да будет свет!
       Ох!!! У меня окончательно пропадает сон и смех...
       Весь пол перепачкан кровью! Меня начинает подташнивать от этого зрелища кровавых пятен.
       Окончательные байты информации усвоились в моей голове. Я смотрю на свои ноги — мои подошвы изрезаны, и из них сочится кровь.
       !!! Снова матерясь, осенённый внезапной догадкой, я возвращаюсь в комнату, где я спал.
       Весь пол усыпан славными, крупными кусками... стекла?
       Ё!... Это же зеркало.
       Я, с шипением от всё подступающей боли, включаю свет и здесь.
       Сползаю на диван....
       Значит это было не стекло, а зеркало.
       Туман в голове... Кружится... ну еще бы, пол-литра крови точно на полу размазано.
       Хорошо, хоть сворачивается быстро. Уже не сочится...
       Тупо смотрю перед собой...
       Зеркало... Разбилось... Только этого мне теперь и не хватало! А я то думал, что до этого была чёрная полоса в моей жизни...
       Карандашом, зеркало...
       ...
       Стоп! Каким карандашом?
       Карандашом — зеркало??? Я уже говорю вслух, не думаю...
       !!!
       Наклоняюсь, смотрю на пол.
       Среди осколков, в которых отражается причудливо изломанная мозаика комнаты, лежит то, что я вытащил из своей постели, и швыранул... Это не карандаш!
       Это...
       Это... Я прищуриваюсь, и с кошмарным стоном хватаюсь за голову.
       Это чёрный деревянный стержень, покрытый рисунком из знаков... Я знаю, что это такое...
       И уже не стон, а какое-то всхлипывание исторгается из моей груди.
       ...
       Зажмуриваюсь, встряхиваю головой.
       За окном — шум заводящейся машины — соседи на работу собрались.
       Открываю глаза, но ничего не изменилось.
       А-а-а-а!...
       И что мне теперь делать?
       
       Шаг пятый: у любого оружия две стороны — одна для защиты, другая для нападения.
 
       6. DAGAZ
       Некоторое время я провёл, тупо разглядывая окружающие предметы. Слишком болезненно было решить реально или нет происшедшее со мной. Но с течением времени ничего не менялось
       Я затряс головой — может что изменится?
       Чёрта с два!
       В общем, таким образом я просидел около двух часов, находясь в непонятной прострации, и, естественно, не из-за разбитого зеркала, и не из-за пятен крови.
       Кстати! Надо же... Порезы на ногах уже почему-то не болели. Да и правильно говорят, что у страха глаза велики — на самом деле глубоких пореза было всего два — по одному на каждой ноге.
       Чуть прихрамывая, я отправился к шкафу с аптечкой, и, не долго думая, стянул лейкопластырем края порезов. Заживет как на собаке. Теперь предстояло навести порядок.
       Вытирая пятна крови на полу, я старался как можно дальше отодвинуть момент, когда подойдёт время наводить порядок в спальне.
       Но...
       Аккуратно собрав часть зеркальных осколков, я понял, что как ни страшно, придётся всё же взять руками эту штуку...
       Сам себе не верю — чуть ли не зубы от страха лязгают...
       В конце концов, ну не взорвётся же она?
       А-а-а-а-а!!!
       ...
       Ничего... Абсолютно ничего. Обыкновенный кусок дерева...
       Да что же это такое?
       И никого нет, чтобы сказать — держу ли я его в руках или нет.
       Аккуратно, задержав дыхание, я кладу его на шкаф.
       И когда он катится по поверхности, рефлекторно вжимаю голову в плечи, и зажмуриваюсь.
       Ничего... Остановился...
       Уф-ф-ф... Какая-то часть горы спадает с моих плеч.
       Собираю осколки, и с непонятной злостью, выйдя на улицу, швыряю их в мусорник.
       Дальше моя жизнь продолжается, как и обычно, за исключением мелочи — всеми возможными способами я стараюсь не смотреть и не подходить туда, куда положил эту... деревяшку.
       А нервишки-то пошаливают.
       Ложечка, которой я мешаю сахар в своей чашке, дрожит, позвякивая, мелкой дрожью.
       Хорошо, что в доме не одно зеркало. Я умываюсь, и испуганные глаза останавливаются на собственном отражении.
       — Гм-м-м... Батенька... А мордочка у вас тоже испуганная...
       — Хотя тебе это даже идёт... Я решаю побыстрее уйти из дома, чтобы не продолжать ходить на цыпочках и пытаться сконцентрировать зрение перед собой.
       В моих хождениях по городу нет определённой системы, но через некоторое время, погрузившись в дела, которыми я занимаюсь, совершенно забываю о мучавшем меня кошмаре.
       Ближе к вечеру, решив вопрос с макетом книги, который (сволочи!) ребята никак не сдадут в типографию на печать, я собираюсь домой. Насыщенный день...
       — Тебя подвезти?
       Задумываюсь...
       — Да что тут идти, я лучше пешком прогуляюсь.
       — Что ты, ноги же не казённые...
       — Так тебе же в другую сторону ехать!
       Она машет рукой:
       — Ха! Я — не домой!
       — Налево решила съездить?
       — Какая тебе разница?
       Колеблясь, я стою перед машиной, не решаясь что делать — ехать или идти пешком... Потом обиженно говорю:
       — Ну, только если ты меня прямо к воротам подвезёшь...
       — Ох, Элик, типа уговаривайте меня, уговаривайте...
       Я смеюсь...
       — Садись, я тебе сказала!
       Мы трогаемся, и, разговаривая о каких-то мелочах, отправляемся в неспешное путешествие по городу.
       — Блин, я бы всё же быстрее пешком домой добрался, нежели ты меня довезёшь на своей колымаге.
       Она усмехается.
       И как раз после этого на нас, вернее на меня, обрушивается сразу несколько событий.
       Вспоминая потом всё случившееся, до сих пор удивляюсь скорости моей мысли...
       Мы выезжаем на перекрёсток. За одно мгновение, или за несколько секунд, я успеваю слишком много...
       Успеваю понять, что машина, едущая по поперечной улице, держит слишком большую скорость.
       Успеваю понять, что она сейчас со всего размаха въедет в мою дверцу...
       Когда она это делает, я успеваю увидеть, что мы теперь едем прямо в дерево, и понять, что я почему-то не пристегнулся ремнём.
       Успеваю... Как в замедленных съёмках...
       Понять и услышать, как женщина, сидящая за рулём, кричит «Ой!», и, если бы она, дура, не крикнула это своё «Ой!», она бы успела нажать на тормоз...
       Вспоминаю, что зарекался ездить с женщинами в виде водителей...
       Понимаю, что уже даже не успею дёрнуть ручной тормоз... Да, наверное, и не поможет.
       С тихим спокойствием смотрю на неотвратимо приближающееся дерево...
       В последний момент зажмуриваюсь...
       Бабах!!!
       «Вижу» искры, летящие из глаз, потому что со всего размаху врезаюсь головой в лобовое стекло.
       Какая-то пауза, в течение которой я, вспоминая разбитое зеркало, понимаю, что приметы на свете есть, и они иногда сбываются...
       Не открывая глаз, которые кажутся мне запорошенными песком, на ощупь, открываю искорёженную дверь (которую потом так и не смогли закрыть, долго удивляясь, как это я её открыл без посторонней помощи), и, вываливаясь на землю в абсолютном молчании, позволяю себе долгожданную слабость — потерять сознание...
       ...
       Голова кружится...
       Вот это я стукнулся!
       — Вы в порядке?
       Молча стараюсь открыть глаза, но... что-то мешает...
       — Ой!.. — тихонько взвываю от нестерпимой рези...
       Домой добираюсь значительно позже, чем рассчитывал, потому как после встречи с деревом оказываюсь на операционном столе, где мне вытаскивают из глаз добрую пригоршню осколков лобового стекла этой треклятой машины, и, вдобавок, накладывают пару десятков швов...
       Нельзя сказать, что счастливый, но, довольный тем, что наконец добрался до дома, борясь с накатывающей волнами тошнотой, ухитряюсь раздеться, и, уже проваливаясь в странный сон, похожий на волчок, вспоминаю, чем началось сегодняшнее утро... Я не хочу подниматься и включать свет чтобы убедиться — лежит ли Рунный посох на том же месте, где я оставил его утром. Да и глазам всё ещё чертовски больно...
       То ли не придя окончательно в себя после наркоза, то ли воспользовавшись глупой мыслью, крутившейся в моей голове, я шепчу:
       — Пропади ты пропадом...
       О чём это я — так и не успеваю сообразить, потому как засыпаю.
       
       Шаг шестой: если хочешь научиться летать — спрыгни в пустоту — или полетишь, или разобьешься.
 
       7. URUZ
       Несколько дней прошли лишь в одной заботе — таскаться через полгорода на перевязки моей подранной и зашитой физиономии. Вдобавок эта дамочка, которая меня перевязывала, и попутно продолжала доставать из моих глаз стёкла, кажется находила удовольствие в разрисовывании моего лица зелёнкой.
       Пакость какая...
       Мне было страшно смотреть на себя в зеркало. Глаза слезились не останавливаясь несколько дней, и я не мог ничего делать — ни читать, ни смотреть телевизор. Оставалось только спать, думать и принимать посетителей.
       О! Посетителей было предостаточно, и меня, честно говоря, достали их вздохи и ахи, вкупе с сожалением о происшедшем.
       Валенсия, по милости которой я вынужден был оставаться под домашним арестом, отделалась лёгким испугом и переломом пары рёбер.
       Машина.. Хм-м-м... Машина нуждалась в капитальном ремонте.
       Коэн, увидев меня в столь плачевном состоянии, некоторое время ошеломлённо молчал, а потом истерически расхохотался.
       Я так разозлился, что схватил его за майку и прорычал ему прямо в ухо, что если он не перестанет смеяться, я изукрашу его хорошенькое личико по образу и подобию своего.
       Он обнял меня за шею и поцеловал в не испачканное зелёнкой пространство щеки с таким извиняющимся видом, что моя злость сразу куда-то пропала.
       После того, как я в красках описал всё происшедшее, он опять полез обниматься, шепча, что это чудо, что я так легко отделался.
       Я лишь умолчал о том странном предмете, который послужил причиной случившегося. Да и вообще я старался даже не думать о нём.
       На следующий после аварии день, первое, что я сделал, это кинул сверху на Рунный посох какую-то из своих вещей, чтобы он не бросался в глаза.
       Он по-прежнему продолжал меня пугать всё с той же силой, что и странным-странным утром, когда всё окружающее меня раскололось на кусочки отражений. И я упорно пытался из этих осколков выложить мозаикой прежнее, знакомое и родное, хорошо мне известное прошлое и настоящее. Не хотелось признаваться себе в том, что это было невыполнимой теперь задачей.
       Продолжение не заставило себя ждать.
       Через неделю мне нужно было ехать снимать швы. А ко мне должен был зайти Коэн. У него были ключи от моей квартиры, поэтому я черкнул ему пару строк, что скоро буду, и спокойно отправился к своему врачу.
       Обратно я возвращался в самом жизнерадостном состоянии за последнее время.
       Открыв двери, увидел его кроссовки в коридоре, и удивился той тишине, которая царила в доме. Он обычно не любил тишины, и всегда врубал сразу как минимум две шарманки — магнитофон и телевизор.
       — Коэн!
       Тишина.
       Спать что ли завалился?
       Тут меня поразил запах, которым тянуло из комнаты... Мне не стоило долго принюхиваться, чтобы понять — пахло каннабисом. И это в моём-то доме!
       — Мать... — и еще несколько матерных слов и фраз повисли в воздухе, пока я, спотыкаясь, сдирал с ног туфли.
       — Маленький выродок, ты что тут устроил?
       Я так разозлился, что был готов его убить. Но когда вошел в комнату и увидел его, то, честно говоря, испугался...
       Коэн сидел в кресле, не двигаясь, и смотрел открытыми глазами куда-то в пустоту. Первой мыслью, так меня испугавшей, было предположение что он мёртв... Хотя... От каннабиса не умирают.
       Я подошёл к нему, присел на корточки и взял его руку. Она была тёплой, пульс бился ровно, но жутко медленно. Да и грудь, тоже очень редко, но поднималась в дыхании.
       Я окинул взглядом стол, рядом с которым он сидел, и увидел в пепельнице пять (мой бог, целых пять!) окурков, явно не с табаком.
       Он не отвечал ни на какие слова, и находился в полной прострации...
       Его серые глаза стали черными — я даже сначала не понял в чём дело, а потом разглядел, подняв его лицо к свету, что его зрачки настолько расширены, что нет даже и намёка на серую радужку.
       Это были чрезвычайно пугающие и одновременно жутко притягивающие глаза. Как два пятна абсолютно прозрачной темноты.
       Я тупо продолжал разглядывать его лицо, но оно оставалось столь же бесстрастным — единственным признаком реакции на окружающее было то, что его пальцы, доселе бездвижные, слегка дрогнули.
       Я уселся перед ним на пол... Что делать? Получив такую дозу наркотика, он мог отъехать прямо здесь, на моих глазах... Или начались бы судороги...Я закрыл ладонями свои глаза и застыл в таком же ступоре, как и мальчишка в кресле.
       А в голове кружилось слишком много вопросов — от обыденного «что делать?» до саркастически дурацкого «кто виноват?».
       Что-то было в водовороте этих мыслей, что-то ценное и необычное, но мне понадобилось несколько минут, чтобы выудить эту мысль на поверхность.
       Я поднялся с пола, пошёл в другую комнату. И ещё немного времени потратил, топчась в нерешительности перед шкафом, на котором, накрытая моей рубашкой, лежала эта штуковина.
       Но когда вспомнил пустые глаза Коэна, я плюнул на свой страх, сдёрнул рубашку и взял Рунный посох в руку.
       Хм, на что это я надеюсь?
       Обыкновенный кусок деревяшки, правда неизвестно откуда взявшийся, но что я ожидаю от него?
       — А я сошел с ума, а я сошел с ума... Какая досада... Как не вовремя.
       Странно... Вроде он деревянный, а на вес как из текстолита... Голову проломить можно.
       Подождите... Так ведь он действительно был лёгким... Ведь я до сих пор помню своё удивление, тому как такая лёгкая вещица могла расколоть толстенное зеркало...
       Хм... Что-то часто в последнее время я хмыкаю...
       Впрочем, а что же делать дальше?
       И тут где-то в памяти всплыл фрагмент из «Янтарных хроник», когда то ли Кэвин, то ли его сын, оказавшись (в какой раз!) в центре Лабиринта, предоставил самому Лабиринту выбрать место, куда бы он его хотел отправить.
       Без всякой задней мысли я помахал в воздухе Рунным посохом и сказал:
       — Ну что, многоуважаемый символ, говорят ты обладаешь своим собственным разумом... Так сделай что-нибудь, что бы пошло на пользу этому маленькому выродку...
       И постучал его испещрённой рунами поверхностью по ручке кресла, в котором сидел Коэн...
       А-а-а-а-а-а-а!!! Моя рука, против моей собственной воли, вернее, без всякого участия с моей стороны, дёрнулась в воздухе, и...
       И, как я думаю, наверное, может быть, вероятно, начертила концом Рунного посоха в воздухе какой-то знак...
       Прямо как в каком-нибудь затрапезном голливудском мистическом ужасе... Господи, хренатень-то какая!
       Правда я уже ничего не мог поделать, когда из какой-то точки в пространстве потянулись разноцветные нити, словно из расслоившейся радуги, и, опустившись на Коэна... словно втянули его в себя...
       Холодок неповторимого ужаса пробежал по моей спине, когда я понял, что кресло уже пустое... Ещё не веря собственным глазам я оглянулся — но его действительно больше ЗДЕСЬ не было...
       Оппаньки...
       Удивление от происшедшего не вызвало такого шока, который, как мне казалось, должен был меня охватить.
       Единственное, что теперь свербило мою голову, это мысль о том, что будет дальше...
       Ну, в том смысле, что Коэн ушел ко мне и исчез...
       И как я теперь буду объяснять его исчезновение тем, кто будет его искать? А то, что искать будут, сомнению не подвергалось.
       
       Шаг седьмой: не возлагай на себя ответственности за чужие потери; всё уравновешено, какой бы нелепостью это ни казалось.
 
       8. TEIWAZ
       Происходящее после было само собой разумеющимся.
       Коэна стали разыскивать.
       Сначала явилась наша с ним матушка — нет, не пугайтесь, мы не братья — просто его мать — моя крёстная.
       Она долго пыталась мне доказать, что Коэн пропал именно когда отправился ко мне в гости.
       То ли я врал не вдохновенно, то ли мои руки дрожали слишком заметно, но, кажется, так и не развеял её подозрения. Она была уверена, что я видел-таки его в тот вечер, и что именно я был последним человеком, который его видел. Моё везение было в том, что никто из соседей не видел Коэна входящим в мой дом в тот злополучный вечер.
       Мало того, откуда-то выплыло, что он в этот день был засечён в покупке наркотиков, но по какой-то (опять же, на моё счастье) причине за ним не пустили хвост.
       Запах каннабиса быстро выветрился из моей квартиры, а его кроссовки, так и оставшиеся стоять в моей прихожей, я просто сжёг в печке.
       Как в допотопном детективе.
       Ну, посудите сами, как можно было рассказать кому-нибудь о том, что произошло на самом деле. По меньшей мере посчитали бы ненормальным.
       Потом... Потом ко мне с обыском явилась полиция. Но, как и следовало ожидать, они ничего подозрительного не нашли. Да и что они могли обнаружить предосудительного? Черную деревянную палочку, украшенную резьбой?
       Единственным компроматом на меня мог бы стать мой компьютер, но его я еще до всей этой истории очень удачно сбагрил так, что следов не найдут. А перед состоявшейся сделкой постарался сделать всё для того, чтобы помешать восстановить его содержимое.
       После обыска за мной установили слежку... Каково? Приятно, правда?
       Моя значительность в своих собственных глазах всё возрастала.
       Хотя, честно говоря, моё состояние было наиомерзительнейшим. Не столько из-за свалившихся на меня неприятностей, сколько из-за того, что я всё-таки любил (наверное) этого маленького поганца, если всё время только и думал о том, что же с ним случилось и где он находится...
       Я почему-то ни на йоту не подвергал сомнению то, что он жив. Но где он находился?
       Лучшее, что я мог сделать — это затаится. Взял отпуск за свой счёт, и, благо, что несмотря на всё удивление шефа из-за отсутствия с моей стороны внятных причин и аргументов такого поступка, он согласился.
       Я перестал выходить из дома, совершая лишь редкие вояжи в магазин за продуктами.
       Затаился, как загнанный зверь в своей норе, забившись в самый дальний угол, и почти не дыша...
       Хотя, разве мне было чего бояться?
       Глупо как-то...
       Но, по большому счёту, было... И я боялся... Чуть не до дрожи в коленках.
       Эта деревяшка превратилась в мой насущный кошмар, с которым я не знал как, да и не хотел бороться. Или просто набирался терпения и решимости? Кто знает...
       Даже сам себе я боялся в этом признаться.
       Я обложился книгами и читал старые и добрые истории, известные почти наизусть.
       Через две недели такого кошмара снова появилась мать Коэна, и, разрыдавшись, сказала, что она давно подозревала, что меня с её сыном связывали далеко уже не только дружеские отношения.
       Она попыталась обвинить меня в его исчезновении, но потом, когда её истерика прошла, сказала:
       — Извини, Элик... Ты в этом не виноват... Видно это судьба...
       А после, уже стоя в дверях и прощаясь, добавила:
       — Прости меня... Я просто обыкновенная мать... Я забыла, что ты любил его не меньше... или даже больше меня... Мы любили его оба — ты своей, а я своей любовью... И, боюсь, что тебе теперь ещё хуже, чем мне... Прости...
       Она погладила меня по голове и исчезла в темноте наступившей ночи.
       Что ж... Она была права... Где-то... В чём-то...
       Если я вообще-то способен кого-то любить, кроме себя...
       Я стоял и смотрел на своё отражение в зеркале.
       Оно было... слишком нереальным. Я подошёл поближе, провел рукой по лицу.
       Что-то за это время изменилось в его выражении. Неуловимо, а в то же время ощутимо...
       Из отражения на меня смотрел вовсе не тот человек, что еще месяц назад.
       Внешне это был не я... А внутренне?
       И тут я заулыбался... В первый раз с исчезновения Коэна...
       Внезапно я понял, что именно угнетало меня в последнее время...
       И...
       И улыбнулся ещё веселее.
       Всё стало на свои места.
       Я вспомнил...
       — Ты не тот, за кого себя выдаёшь...
       Так... Ах вы так?
       Что у меня там над головой — рожки или нимб?
       Ладно-ладно...
       Приключение ещё только начинается...
       В первый раз за последние дни я заснул безмятежным сном счастливого ребёнка...
       Нужно было как следует выспаться, потому что утром... впрочем, утро ведь ещё не наступило.
       Не будем загадывать.
       
       Шаг восьмой: изредка возникает необходимость послать всё к чёрту, по крайней мере чтобы увидеть результат.

      

9. MANNAZ
       Ночь... Словно ещё одно испытание. Я сплю...
       И я — в городе моих снов.
       Он так похож на реальный...
       Но одни и те же места застроены совершенно иначе, одни и те же здания не похожи друг на друга.
       В городе сновидений есть места, которых нет и не может быть наяву. По крайней мере с двух сторон — с юга и запада этот призрачный город окружён морем. Вернее, морями, потому что Западное море, в котором садится солнце — прозрачное и прекрасное. Южное наполнено мутной водой, пугающее, подавляюще величественное. Западное — мелкое, камешки и песок устилают его чудный берег. Южное же кажется невообразимо глубоким и заковано в бетон.
       К одному ведёт залитая солнцем дорога, которая примечательна ещё тем, что проходит мимо двух чудесных парков и дома, где мне всегда рады даже стены и двери.
       К другому ведёт путь мимо застоявшегося болотца, среди заброшенного леса.
       Два этих моря непостижимым образом разделяет самая странная из всех виданных мною, даже во сне, дорог. Один раз с её помощью я выбрался из этого города... И совершил путешествие в самое прекрасное место на земле... Я обязательно расскажу об этом, но позже, когда снова попаду туда.
       Впрочем, жаль, что в городе моих снов «дорога обратно» всегда не та, что «дорога туда».
       Самым поразительным в сегодняшней ночи было сновидение, которое до мельчайших деталей напомнило уже виденное мною.
       У меня есть идиотская привычка записывать, хотя бы вкратце, те сны, которые... отличаются своей эмоциональной насыщенностью.
       Лишь один раз я записал сон с числом, когда он мне приснился... Случайность? Не знаю, не знаю... 31 января 1993 года я уже видел этот сон.
       О-о-о... Семь чертей, а, нет, пятнадцать дьяволов на сундук с моим телом!
       Только сейчас меня осенило, почему я тогда, шесть лет назад сделал эту приписку в виде точного числа. Ё!!! Это же надо!.. Вот так вот, порой, и офигеваешь сам с себя...
       Как же это объяснить... Хм... Может так: именно тогда моё подсознание очень (очень!) осторожно постучало в дверь моего сознания, и так скромно, ненавязчиво прошептало:
       —Эй, парень, может ты хочешь чего-то совершенно другого? Ты бы подумал...
       Охохонюшки... Какой же я тормоз! Шесть лет... Две с лишним тысячи дней... Где-то чуть больше четверти жизни...
       Боже мой, боже мой, неужели всё было так просто?
       А ведь мне тогда было всего двадцать лет...
       Всё равно никто не поймет о чём я думаю сейчас и что испытываю в душе...
       Вот уж воистину слеп человек и ему надо записывать свою жизнь по шагу, а затем время от времени перечитывать...
       Разве что попытаться описать, как это было? Не судите строго, если это плохо получится...
       ...
       Шёл я вечером мимо здания, в котором проучился последние три года своей школьной жизни. Чего-то вспомнилось мне всё, что пришлось пережить в этих стенах. И, как водится, вспомнилось в основном плохое... То что меня уничтожало, унижало и низводило до положения червяка. Боролся... Конечно боролся... Как мог... Ребёнком же был. Соображал бы я в жизни тогда, как сейчас, и умел бы пользоваться своей силой в собственных интересах — сами бы у меня в ногах ползали все...
       В общем, видно я прошипел в адрес этой школы что-то совершенно непотребное, такое, что несколько человек (двое девчонок и парень с мотоциклом), стоящих за забором, у ступенек этой школы, обернулись и пригрозили мне... Далась им эта школа, что они выступили на её защиту...
       Я послал их подальше и дал дёру... Ходу, ходу...
       Полквартала отбежал, слышу — догоняют. Я оборачиваюсь — та самая пара девиц... Ну, я человек не самый храбрый, и струхнул как следует. Думаю, что делать?
       А тут, какого-то чёрта, в руках у меня три игральные карты — две пиковой масти и одна червовой... Мелочь какая-то, без картинок.
       Не знаю что мне в голову тогда шарахнула, беру я эти две пиковые карты и под ноги этим девицам. А сам, раззинув рот с перепугу, стою как вкопанный.
       Добегают они до меня — и дальше, мимо, словно я в невидимку превратился.
       Офигел я с такого поворота и пошёл спокойно дальше.
       Уже успокоился, да не тут-то было... Слышу за спиной треск мотоцикла и думаю: всё, кранты. Оборачиваюсь — тот самый парень... Ну, не долго размышляя — ныряю в первый попавшийся двор. Вспомнил, что там удобное дерево над одним домом есть — всю крышу ветками и листьями закрывает.
       Успею залезть — повезло. Не успею — бить будут... И, наверное, больно...
       Карабкаюсь, пыхчу, блин, ведь никогда (!) по деревьям не лазил.
       Уф-ф-ф! Кажется успел — затаился, не дышу...
       А он въезжает во двор, мотоцикл бросает и — прямым ходом на дерево.
       Он же не видел, как я сюда залез... Какого?
       Впрочем, поздно...
       Вот он уже передо мною, и, отмахиваясь правой рукой от густых веток, левой хватает меня за майку, тянет к себе...
       Ну, думаю, всё... Вдруг вспоминаю про оставшуюся карту, кидаю ему её под ноги, и тут мы оба, не удержав равновесия, не кубарем, но начинаем сползать по склону крыши. Я в панике хватаюсь за него руками, цепляюсь, как утопающий за спасательный круг. А он в это время как-то остановил это наше стремительное падение. То ли за ветки схватился, то ли ещё как. Так и лежим мы на крыше как два идиота — он мне морду набить хочет, а я его руками обхватил, отпускать боюсь... Эх, думаю, была не была! И впиваюсь ему в губы так, что до сих пор этот поцелуй вспоминаю. Чувствую, обмякает он, и уже сам не против..
       Хм... Приснится же такая порнуха. Ха-ха-ха!
       Чёрт его знает, сколько мы так целовались, только помню сидим мы дальше на самом краю этой крыши, спинами облокотились о дерево, трепемся о жизни.
       О чём мы говорили? Кто его знает. Запомнилось только, что он сказал, будто живет в этом самом доме, сверху которого мы сейчас находится. И сам на эту крышу часто забирается. Поэтому и понял сразу, что я здесь прячусь — больше во всём дворе нет места удобнее.
       Жалко, что сон нельзя заснять на камеру... Или хотя бы на диктофон.
       Провал какой-то...
       Темнеет... Он говорит, мол, пойдём в дом — ужинать и спать.
       А я что? Я, конечно, не против, хотя до собственного дома — один квартал.
       Потом оказывается, что он просто комнату снимает у хозяев. Представил им меня своим братом. Вот только я до сих пор понять не могу, откуда у хозяев этих — деда с бабкой, ребёнок был лет эдак одиннадцати-двенадцати... Сын? Внук? Откуда он там взялся?
       Впрочем — сон ведь, что с него взять, кроме как посмотреть и офигеть...
       Опять какие-то обрывки...
       Тут — помню, а тут — не помню.
       Однако ж помню, что мальчишка этот ночью забрался в мою постель и мы там такое устроили, что никакая цензура бы не допустила описать. А потом и парень этот, «брат» мой «названный», присоединился.
       А что мы там делали? Хм... Заснули спокойным сном.
       Наверное это мои мозги подстраховались, чтоб я менее болезненно адаптировался.
       Да уж... Хоть стой, хоть падай...
       Наука говорит, что сны не повторяются... Чёрта с два! Повторяются, ещё как! Только почему?
       Почему я именно этой ночью увидел снова этот сон?
       Помню, сходил я тогда, шесть лет назад, в этот двор, постоял, посмотрел, подумал...
       Двор есть, дерево есть, а дома нет... А, впрочем, и дерева теперь уже нет... Спилили...
       Кстати, что-то я отвлёкся... Непорядок! Пора, брат, пора!
       Пора сделать очередной шаг.
       Глаза только не зажмуривать! Страшнее уже не будет.
       
       Шаг девятый: веди обычную жизнь необычным способом.
  
       10. INGUZ
       Ещё одно утро.
       Я с превосходным настроением одеваюсь, и, сварив кофе, сижу с чашкой в руках. С превосходным настроением...
       Забавно...
       Впрочем, чего тут забавного?
       Запихиваю в карман Рунный посох и отправляюсь проведать матушку.
       Трамвайчик мерно покачивается на рельсах...
       Тук-тук-тук... Тук-тук-тук...
       Ехать через весь город, почти до самого конца, поэтому я со спокойной, и, где-то, умиротворённой душой, закрываю глаза, прислоняю голову к окну...
       Тук-тук-тук... Тук-тук-тук...
       Только почему-то всё быстрее и быстрее... Я поздно соображаю, что есть во всех этих звуках странное. Спохватываюсь, и, вздрогнув, как от удара электрическим током, открываю глаза.
       Состраиваю самую идиотскую гримасу удивления, потому как вижу за окном совершенно не то, что собирался увидеть.
       Хотя чего удивляться-то? Я на это и рассчитывал.
       Уже улыбаясь, достаю из-за пазухи Рунный посох и спрашиваю:
       — Это твоих рук дело?
       Но не слышу ответа...
       Хи-хи-хи... А я и не рассчитывал услышать...
       Где-то я уже такое читал — сел человек, и поехал... А приехал совсем не туда, куда собирался попасть. Кажется у Макса Фрая...
       Нет ничего нового в этой жизни.
       Судя по тому, как никого, кроме меня в трамвайчике больше не было, ну ни одной души (даже водителя), а он продолжал нестись вперёд со всё нарастающей скоростью, явно нужно было положиться на волю Рунного посоха, и ждать.
       Ждать пришлось не долго — просто из-под колёс вагона сначала исчезли рельсы, и некоторое время он, видимо, нёсся по воздуху, а потом, всё же, опустился на землю, и быстро остановился.
       Куда же это меня черти занесли?
       Люди, вы не поверите!
       Я оказался в каких-то лесных дебрях. Притом это было нечто среднее между лесом и мусорной кучей, подпаленой и некоторое время горящей, да ещё потом и закрученной каким-то ураганом.
       И ни одной зеленой иголочки!
       Рыже-бурый хвойный лес сплошной стеной — вверх и вширь...
       Задумчиво почесав в голове, я расценил, что единственно правильным решением будет отправится хоть куда-нибудь. Какого тут торчать и чего ждать?
       Влево? Вправо?
       Пойду влево...
       Блин, кучи мусора, дряни разной, наломанных веток — вот и перебирайся через них... Все руки и ноги себе порасцарапал.
       Подойдя вплотную к непроницаемой стене деревьев, чтобы обойти очередную груду мусора, вижу маленькое окошко, почти у самой земли.
       Обычное полуподвальное окошко, с обычным разбитым стеклом, вот только за каким хреном оно здесь стоит?
       Вдруг краем глаза замечаю, что за разбитыми стеклами в черноте этого подвала (или не подвала?), чего-то дёрнулось.
       Меня охватывает паника, что мне так и придётся тут ковыряться одному, и я начинаю орать тому кто там прячется:
       — Спасите!!! Помогите!!! Выведите меня отсюда, я заблудился!!!
       Пауза...
       Снова кричу то же самое.
       — Хватит орать, щаз я стёкла вытащу, и пролезешь сюда.
       — Ура, люди! Живые люди!!! — радуюсь я.
       Тот, кто прячется за этим окошком, аккуратно вытаскивает осколки стекла из рамы и машет мне рукой.
       Я немного нервничаю, опускаясь в темноту — мало ли что меня там ждёт. Ещё кто-нибудь решить грохнуть меня по голове и все проблемы решаться сами собой...
       В слабом свете, падающем из леса, вижу приятное женское лицо, только с гримасой какой-то усталости...
       — Ты как сюда попал?
       — Да вы знаете, — решаю я прикинуться шлангом, — ехал я себе, ехал, да вот приехал куда-то не туда. А где я? И как вас зовут? И вообще, что будем дальше делать?
       — Меньше трепись, и без тебя проблем хватает. Ещё мне не хватало службой спасения работать. Все вы тут говорите, что неизвестно как и неизвестно почему сюда попали... Какого чёрта вас всех сюда тянет, как мух на мёд? Пойдём! — монотонно, как поп в церкви, пробормотала она и потащила меня за руку куда-то в темноту, вперёд.
       Это действительно оказался подвал, и когда мы из него выбрались, моё впечатление о пожаре вкупе с ураганом начало подтверждаться.
       По эту сторону стены леса стояло несколько сгоревших домов, а еще несколько были буквально скручены в спираль, и так, полуразвалившись, удивительным образом ещё не рассыпались окончательно.
       Дамочка оказалась одетой в какую то грязную рваную робу.
       — Вы чего тут, мародёрствуете что ли? Или разбираете разрушенное? — не подумав спросил я, и по выражению её лица понял, что лучше делать ноги в руки.
       — Катись отсюда, дорогой, пока я тебя собакам не скормила, и скажи спасибо, что у меня сегодня настроение радужное.
       — А как мне отсюда выбраться? Куда мне идти?
       Её ответ мне напомнил Алису Льюиса Кэррола:
       — Смотря куда ты хочешь попасть...
       — Туда где людей побольше.
       — Тогда валяй вперёд, между этими домами, — она махнула рукой, — там будет тоннель, по нему вылезешь к людям.
       — Спасибо.
       Я отошёл подальше, и, чувствуя спиной что она пристально смотрит на меня, повернулся и спросил:
       — Последний вопрос! А что здесь случилось?
       — Да так, мальчик один пошутил... Вали, вали давай!
       ...
       Уф-ф-ф... Вот и тоннельчик... И куда же он ведёт?
       Тут потихоньку, когда я уже несколько минут безрезультатно брёл по слабо освещённому туннелю, меня потихоньку стала переполнять злость.
       Что же это такое, вместо того, чтобы заняться делом я вынужден ковыряться в каком-то дерьме и брести неизвестно куда?
       Тут, неловко поставив ногу на какой-то камешек, я её подвернул и чуть не потерял равновесие — благо схватился за стенку. Это было последней каплей.
       Вытащив Рунный посох, я заорал:
       — Кончай надо мной издеваться! Или давай мне путь сразу туда, куда я бреду по твоей милости, или я сейчас спущу тебя в канализацию!
       Оп!
       Тоннель исчез и я стоял на какой то коричневой винтовой лестнице, держась за перила.
       — ...! .........!!! — моя злость только разгорелась в ярость.
       — И куда теперь? То было или влево или вправо, теперь что, вверх или вниз? Грёбаная деревяшка! Куда теперь?
       — Эй, кто там кричит? — послышалось снизу. — А ну, спускайтесь!
       — Сейчас, вот только поднимусь наверх!
       — Зачем наверх?
       — Чтобы разбежаться как следует!
       — Спускайтесь, вам говорят!
       Прикинув все возможные последствия, я решил последовать совету кричавшего.
       Спустился.
       Маленькая комната.
       Пара окошек. Обыкновенная зачуханная квартира. Только почему темно так? По идее ведь ещё утро!
       Включается свет, и посередине комнаты я вижу человека. Потом, когда понимаю всю нелепость происходящего, Рунный посох вываливается у меня из рук, а я прислоняюсь к стенке, чтобы не сползти на пол. Есть от чего! Я словно смотрюсь в зеркало. Передо мною стоял я сам!
       Но я даже не успел ничего почувствовать и понять, потому что упавший на пол злосчастный отрезок дерева, словно гильотина, пробил пол и я стал падать куда-то в свет, в след за ним.
       Вспышка, еще одна, какие то разноцветные разводы света, еще вспышка, и уже с грохотом, ещё, и еще одна...
       — Элик! Как тебе, нравится? — кто-то нетерпеливо дергает меня за рукав.
       Даже не понимая кто ко мне обращается и что от меня хочет, я тупо киваю головой и закрываю глаза... Ну куда уж больше такого безумства.
       — А я сошёл с ума, а я сошёл с ума...
       — Элик, ты чего?
       Осторожно приоткрываю один глаз, потом, уже совсем ничего не понимая второй.
       Стою я на какой-то площади... Постойте-ка, не на «какой-то», вовсе нет, это одна из самых больших площадей нашего города. Ночь, в небе сверкает фейерверк, самый грандиозный какой я только видел в жизни, вокруг куча народа, а передо мною стоит мальчишка, держит меня за рукав.
       Он протягивает мне Рунный посох:
       — Возьми, а то потеряешь! Он тебе ещё пригодится! — и заливается безудержным смехом.
       ...
       ...
       — Т-т-т-ты к-кто? — у меня уже нет никаких эмоций, я просто пытаюсь прийти в себя.
       — Я? Ха-ха-ха!!! Я — Джеми! — он продолжает заливисто хохотать. — А ты ожидал увидеть папу римского?
       Отрицательно мотаю головой.
       — Джеми... — рассматриваю его лицо, пытаясь вспомнить... — Джеми...
       Но ничего не вспоминается...
       
       Шаг десятый: никогда и ничему не удивляйся — попадёшь в дурацкое положение.
 
       11. KANO
       Некоторое время я ошеломлённо смотрел на хохочущего мальчишку, одновременно хватая ртом воздух, как рыбка, выброшенная на сухой берег.
       И тут как молния ударила у моих ног. Я действительно где-то его видел. Я уже видел эти глаза...
       Джеми перестал смеяться и как-то вдруг резко стал серьёзным.
       — Ты же сказал мне: захочешь — придёшь. В смысле захочешь увидеться — придёшь. Вот я и пришёл...
       Меня осенила внезапная догадка:
       — Так это ты тогда так на меня пялился в троллейбусе?
       Джеми кивнул.
       — А откуда ты взял это? — я показал пальцем на Рунный посох, который мальчишка до сих пор держал в руке.
       Он недоумённо пожал плечами:
       — Это моя игрушка... — и добавил совсем тихо. — Или наоборот...
       Я схватил его за плечо, и, не смотря на то, что он молча упирался, потащил подальше от шумевшей в своём веселье толпы. Когда мы выбрались к краю площади, я нашёл пустую скамейку, и уселся на неё, поставив Джеми перед собой:
       — Объясни пожалуйста, что происходит, а?
       — Как что? Мы с тобой играем. Ты разве ещё не понял?
       — Минуточку, каким это образом?
       — Ну..., — он замялся, — мне показалось что я нашёл способ тебя развлечь и заинтересовать... Кажется, ты слишком скучал.
       — Если ты и выглядишь как ребёнок, но соображаешь ты не хуже любого взрослого человека. Послушай, а откуда ты взялся?
       Он состроил такую гримасу, словно у него разом заболели все зубы.
       — На, возьми, — он снова протянул мне Рунный посох.
       Без всякого ожидания подвоха я взял его.
       Джеми, освободившись от этой странной вещи, поднял свои ладошки куда-то назад, к воротнику своей майки. Не знаю, что он там делал, но то, что случилось после, заставило меня издать одновременно затравленный и безмолвный вздох восхищения:
       — Вау!!!...
       По его плечам каскадом рассыпались длиннющие каштановые волосы, которые до этого были чем-то скреплены сзади.
       Он был пугающе красив... Красив до безумия, до ступора... Я слов таких не знаю, чтобы описать какой он был... В свете фонаря его глаза зазолотились, а когда он потряс головой, расправляя свои чудные волосы, словно стая светлячков закружилась вокруг его лица.
       Я остолбенел...
       Странно, словно это уже когда-то было — будто вот так же точно я уже сидел и любовался им, не в силах оторвать взгляда от его лица.
       Время, стой! Стой! Остановись...
       Продли эту сказку...
       Налетел порыв ветра и каштановые пряди упали на лицо Джеми. Он пальцами отвёл их в сторону и тихо-тихо, одними губами спросил:
       — Я тебе нравлюсь?
       Или мне почудилось?
       Я окунулся в золотисто-чёрные бездны его глаз, и, не в силах что либо сказать, просто кивнул головой.
       Его лицо словно осветилось солнцем, он улыбнулся одними уголками своих тонко очерченных губ, и...
       И бросился бежать...
       Я вскочил, но выронил Рунный посох. Пока же я искал его на земле, Джеми исчез в толпе людей.
       Тут, совершенно обезумев, я заорал чуть ли не на всю площадь:
       — Джеми!!! Джеми...
       Народ стал недоумённо оборачиваться, кто-то покрутил у виска пальцем, кто-то засмеялся...
       Какое безумие...
       Я, развернувшись побрёл в сторону дома. На моих плечах лежал такой груз, что я еле-еле передвигал ноги. Бессмысленно крутя в пальцах черную деревяшку, ставшую опять легче воздуха, я дошел до дома.
       Войдя в свой двор, заполненный темнотой, я подошел к крану, открыл воду и засунул под неё голову. Туман, застилавший мои глаза, не рассеивался.
       Чуть позже, пытаясь заснуть, положив под подушку Рунный посох, я первый раз за всё последнее время вспомнил, что этот странный предмет обладал не просто собственным разумом.
       Меня озарила внезапная догадка. Я вскочил и кинулся к книжной полке.
       Нашёл! Листаю страницы... Ещё, ещё, ещё... ВОТ!
       « — Так кто же он, этот Джемия Коналес? — воскликнул Хокмун.
       — Ясно кто — дух Рунного посоха, — ответил Орланд Фанк. — Он редко принимает образ человека. Вам оказана особая честь».
       Всё так просто...
       Это точно сказочка какая-то получается.
       — Завтра к психиатру! Топать! Лечиться от глюков...
       Швырнув книжку об стенку, и матеря про себя её автора, я всё-таки отправился спать, сделав очередной шаг.
       
       Шаг одиннадцатый: не существует того, в чём нет необходимости.
 
       12. ISA
       Утром мои кошмарные ночные видения были прерваны настойчивым стуком.
       Проклиная идиота, который явился так рано, я открыл дверь.
       Первое, что я увидел, была корочка, которую поднесли прямо к моим глазам.
       У-у-у-у-у-у-х-х-х...
       Сердце упало куда-то вниз, к пяткам, и там гулко заколотилось.
       Двое мужиков, блин, как двое однояйцевых близнецов — в одинаковых костюмах, с одинаковыми тупыми мордами и с одинаковой стрижкой.
       — Одевайтесь, вы поедете с нами.
       — А где ордер на арест?
       — Вы не арестованы, с вами лишь хотят побеседовать.
       Новая форма приглашения на допрос? Чёрт! А ведь я здорово перепугался.
       Уже через несколько минут, глядя в окно из машины, в который мы ехали, мне стало понятно, куда меня везут.
       — Вот это да, Элик... Готовься... Вляпался ты в дерьмо по самые ушки... А ещё говорят «страна непуганных идиотов»... Пуганных, пуганных, ещё как запуганных.
       Приехали. Ля-ля-ля... Главное — скорчить дурацкую рожу. Буду изображать из себя придурка.
       Лестницы, двери, двери, двери... Кабинеты... Стоп. Пришли.
       — Здравствуйте.
       Киваю головой.
       — Присаживайтесь.
       Разваливаюсь на стуле, нога на ногу, закуриваю сигарету.
       — Я вас слушаю, — реплика в мой адрес.
       От неожиданности закашливаюсь табачным дымом. Сложно играть абсолютное спокойствие, когда все поджилки трясутся и косточки постукивают друг об друга. Но я всё же справляюсь с собой.
       — Это я вас слушаю. В конце концов меня сюда привезли с какой-то целью? Вот и потрудитесь изложить. Вам за это зарплату платят.
       Не слишком по-хамски?
       — Вот здесь, — человек хлопает рукой по закрытому скоросшивателю, лежащему перед ним на столе, — зафиксировано всё о вас, что может представлять интерес для государства.
       — Ой-ой-ой! Надо же, у этого государства есть ко мне какой-то интерес? Славненько... И в чём же он, если это не государственная тайна?
       Человек за столом пытается играть со мной в гляделки, но у него это не получается. Он первый не выдерживает моего взгляда:
       — Я отлучусь на часик-два, а вы посидите, подумайте об этом сами, — он встаёт и уходит, оставляя моё «досье» на столе.
       Я остаюсь предоставленным самому себе.
       Ай-яй-яй!... Какие недалёкие работники стоят на страже безопасности нашего государства...
       Они что, рассчитывают поймать меня на эту дешёвую провокацию? Типа: мальчик, посмотри что у нас есть на тебя, а там и поговорим.
       Ой-ли! Не на того напали. В конце концов можете себе глаза сломать, рассматривая сейчас мою физиономию и мои действия в свои камеры слежения.
       Надо же! Собирался вот к психиатру, а попал...
       В углу комнаты стоит диван. Я ложусь на него, закрываю глаза и начинаю ждать. Уж это-то я умею...
       Я лежу и думаю — мне есть о чем подумать и есть что вспомнить.
       Сколько ещё будет длиться этот кошмар?
       Я жалею, что не взял с собой свой странный талисман — ведь можно было бы немножечко пошалить. Хотя...
       Первым надоедает им — они отпускают меня, правда, когда за окном уже темнеет. Они решили проверить мою психологическую устойчивость? Ля-ля, ребятки, разве это так делается?
       Можно было бы вместо «досье» положить передо мною набор швейных иголок, плоскогубцы и пару паяльников, или паяльную лампу.
       Тогда бы я сразу рассказал всю правду и ещё столько же придумал. Меня бы не надо было даже провоцировать и пугать. Я слишком боюсь боли — настолько, что мысль о ней пугает меня ещё сильнее, чем сама боль.
       Поэтому когда мне говорят «Вы свободны», я удовлетворённо хмыкаю и покидаю гостеприимное серое здание с государственным флагом на крыше.
       Найдя первый же попавшийся телефон, я засовываю в него свою карточку, и набираю телефонный номер, которым еще ни разу не пользовался.
       — Кош (вот же идиотская кличка!), здравствуй, это Элик…
       На другом конце трубки продолжительное молчание. Я думаю до него быстро дошло, кто ему звонит. Мои услуги редко забывают…
       — Ты меня слушаешь?
       — Да.
       — Кош, у меня небольшие неприятности, меня сегодня вызывали в твоё ведомство.
       Молчание…
       — Ничего конкретного они мне не сказали, но нервы потрепали. Ты мне поможешь, если что?
       — Я же тебе обещал. Можешь не беспокоиться.
       Я без изъявления благодарности вешаю трубку и отправляюсь куда глаза глядят…
       Шок наступает позже, когда я судорожно всхлипываю в каком-то тёмном переулке и начинаю истерически хохотать, распугивая одиноких прохожих.
       Роюсь в карманах, нахожу деньги и отправляюсь в первый попавшийся по дороге кабак. Забыв о том, что я ещё ничего сегодня не ел, мешаю водку с коньяком и загрызаю этот безумный коктейль кусками льда.
       Лёд раскалывается на моих зубах с ужасным хрустом, отдающимся в ушах колокольным звоном.
       — Нам не дано с тобой понять... Тьфу ты, чёрт! Привязалась эта дурацкая песенка...
       Я продолжаю набираться до того момента, когда понимаю, что после следующей рюмки меня начнёт тошнить.
       С совершенно потерянной головой выбираюсь в ночную прохладу и отправляюсь бродить по засыпающему городу в поисках приключений.
       Но мне не удаётся их найти.
       Почему-то во мне просыпается дикая, непомерная злость и агрессия — хочется кому-нибудь набить морду...
       О! Навстречу попадается настолько же агрессивно настроенная толпа из пяти-шести бритоголовых выродков, и я уже прикидываю — кому успею отбить печень, кому почки, кому переломать пару костей... Успею... Дайте мне только до вас добраться, а там — пара из вас окажется в реанимации...
       Но, не судьба, видно...
       Наверное по всем телепатическим каналам от меня исходила такая ненависть и жажда убийства, что они, как трусливые собаки, шарахнулись на другую сторону улицы и зачапали раза в два быстрее, иногда оглядываясь...
       Ноги сами вынесли меня на набережную реки и я лёг на траву, уставясь в звёздное небо.
       Пространство между мерцающими точками словно залито молоком.
       А точки эти словно жалятся... Колются... Как рой ос на небе, который несётся сквозь пространство, чтобы впиться в тебя миллионом отравленных жал.
       И звёзды уже не стоят на месте, они начинают кружиться в непонятном хороводе.
       Или они стоят на месте, а земля подо мною завертелась быстрее?
       Они слепят меня, безжалостно вонзаются в мои глаза, падают и рассыпаются фейерверками разноцветных холодных искр.
       Я в страхе прикрываю лицо ладонями, забыв, что можно просто закрыть глаза. Но и сквозь щели между пальцев звёзды продолжают меня терзать...
       «Яркие, далёкие, непонятные, непостижимые...
       Дикие, дикие...»
       Не выдержав такой пытки, переворачиваюсь на живот и засыпаю, уткнувшись лицом в траву.
       Но во сне я вижу лицо Джеми, чувствую его руку на своей голове, и все страхи отступают. Я улыбаюсь пересохшими губами и что-то шепчу... Что-то очень хорошее...
       
       Шаг двенадцатый: а, впрочем, к чёрту все эти шаги! Я же не философскую притчу пишу... К чёрту! Сами себе мораль извлекайте… Quantum satis.

      

13. THURISAZ
       Просыпаюсь с рассветом...
       Слишком яркий свет будит меня.
       Ещё раннее утро, часов шесть, наверное. Наш город просыпается теперь гораздо позже, чем когда-то.
       Голова на месте...
       Обратив внимание на то, что ночью меня занесло на самое немноголюдное место на все набережной, решаюсь сделать то, о чём давно мечтал.
       Я скидываю одежду и ныряю в воду.
       Бр-р-р... Ужасно холодная. И течение приличное. А ведь плавать-то я не умею... Ещё не хватало попасть в водоворот, которых тут масса. Меня всё же сносит по течению, и я, приложив кучу усилий, выбираюсь на песок. Да уж, приключение могло закончиться так же внезапно, как и началось.
       Сижу на песке, сохну.
       Боже, до чего же жарко... Так рано и уже так жарко. Эта погода ещё покажет себя. Сколько ещё страшного произойдет в этом городе из-за дикой жары.
       Будет как у Брэдбери в «Прикосновении пламени».
       Лучше не вспоминать. Каждый раз, читая некоторые его рассказы, я готов выть как волк на полную луну.
       Пару часов я провёл сидя на берегу и слушая пение птиц. Просто, бездумно, сидя и слушая.
       Но надо было собираться домой.
       И снова меня поджидало приключение.
       На том самом месте, где я совсем недавно вляпался в аварию, господь бог, видимо, установил двери в чистилище.
       «Протухло что-то в Датском королевстве»...
       За полквартала до злополучного перекрёстка я услышал шум удара и громкий скрежет.
       Опять кто-то что-то не рассчитал.
       Пока я дошёл до места новой аварии своим неторопливым шагом, успела собраться небольшая толпа вездесущих старушек и зевак. Из их разговоров я понял, что в ментуру и скорую уже позвонили. Я пропихнулся вперёд.
       Фу...
       Я так и не привык к виду крови за всё своё бытие в медицине.
       Одно дело, когда она стоит во флаконах в холодильнике, обклеенная этикетками — ты её воспринимаешь как одно из многообразных лекарств. Но совершенно другое — когда в лужах крови лежат два трупа.
       Впрочем... Где-то подсознательно я почувствовал, что человек, вылетевший через лобовое стекло своего тёмно-зелёного «Мерседеса», ещё жив. А вот тот, которого он сбил так, что тот отлетел на несколько метров, если бы не вписался головой в дерево, тоже мог остаться живым. Но слишком неестественно повёрнута его голова.
       Труп и полутруп.
       Благо больница рядом.
       По крайней мере тот, который отдал Богу душу, не мучался и, видимо, даже не успел понять что произошло.
       Господи, даруй нам всем как великое благо, мгновенную и безболезненную смерть...
       Понаехала куча машин — пора было отсюда убираться, а то ещё свидетелем запишут. Я перекрестился, что делаю довольно редко, и собрался топать дальше, когда проходя мимо задней дверцы Мерса, услышал жалобное пищание.
       Воспользовавшись тем, что никто не смотрит в мою сторону, я потянул дверцу.
       Бедный ребёнок!
       Двух-трёхнедельный щенок... Нет, не мастифа [ :о) ], чёрный с белыми пятнами кутёнок русской борзой. Я молча и незаметно цапнул его из машины, и, положив за пазуху, проскользнул прочь.
       Бедный собачёнок... То ли от голода, то ли с перепугу, он вцепился ртом в мой палец, которым я поглаживал его по голове.
       Молочный щенок... Мне стало так тепло и приятно на душе, что я заулыбался как идиот.
       Накупив по дороге кучу детского питания и потратив остатки денег, я сразу поехал к матушке на дачу.
       Просто я не мог сам сейчас сидеть с маленьким «ребёнком» — мне пора было выходить на работу из своего долгосрочного отпуска.
       А матушка сможет уделить ему столько внимания и ласки, сколько необходимо.
       Она жутко обрадовалась. Я не стал пугать её дикими подробностями, сказав, что просто подобрал щенка на улице.
       Мы назвали его Ромкой, и я, с чувством выполненного долга, отправился на работу.
       Шеф долго изучал меня критическим взглядом:
       — Ты что, дома не ночевал?
       — Ага...
       — По тебе заметно...
       Работы всё равно не было, и остаток дня я потратил на то, чтобы описать события последних дней.
       Я засиделся допоздна, и, когда, наконец, вылез из-за компьютера, весь Дворец уже погрузился в абсолютно нерабочую тишину. Хорошо, что в этот вечер нет никаких мероприятий.
       Вырубив все компьютеры и пнув при выходе из кабинета в очередной раз сломавшийся копир, я, уставший как собака, побрёл домой.
       Вроде бы на сегодня сюрпризов больше не намечалось.
       Да не тут-то было.
       Из почтового ящика достаю письмо. Зайдя в квартиру, я разрываю конверт и читаю.
       Маленькое уведомление из Национального Визового Центра США о том, что я выиграл в лотерее DV-2000. Меня приглашают приехать в посольство для оформления документов. Правда дата слишком далека, но всё же...
       Вот тебе и виза с видом на жительство...
       Вот тебе, бабушка, и Юрьев день... Манал я эту Америку…
       Я аккуратно сворачиваю бумагу и прячу её подальше. По крайней мере у меня ещё пропасть времени, чтобы подумать.
       Дома начинаю наводить порядок в своём секретере — слишком там уж большой бардак. Разбирая книги, валяющиеся там в полном беспорядке, наталкиваюсь на «Дикие ночи» Сирила Коллара. Улыбаясь с затаённой грустью, листаю книгу, и глаза мои останавливаются на дарственной надписи, оставленной Дэном.
       «...А какой-то робкий мальчишка на окно тебе прячет цветы...»
       …
       Что-то сломалось во мне.
       …
       Я уже не тот. И подтверждение тому — прогулка поздней ночью на рынок — совсем недалеко от дома. Покупаю громадную охапку ромашек. Всю обратную дорогу меня пьянит их дивный июльский аромат. Запах самого настоящего, самого лучшего лета на земле...
       Дома, найдя самую огромную вазу, помещаю их все туда и некоторое время любуюсь.
       Потом у меня появляется непреодолимое желание выпить. Я долго роюсь в шкафу, ища запрятанную в его глубине маленькую плоскую бутылочку кизлярского коньяка. Наливаю в тонкую хрустальную рюмку этот чудный напиток, поворачиваюсь и... роняю её. Она с прозрачным звоном разбивается об пол.
       — На счастье, — думаю я.
       И ведь правда на счастье... Потому что на диване, съежившись в комочек, сидит Джеми, и, зажмурив глаза, упивается пряным ароматом одной из ромашек.
       Я опускаюсь перед ним на пол, и любуюсь застывшей картиной.
       — Звёздочка моя...
  
       14. PERTH
       Идиллия продолжается недолго.
       Джеми глубоко вздыхает и поднимает на меня свой взгляд.
       Мне совершенно ничего не хотелось говорить, но всё же, поневоле, словно отвечая на просьбу в его глазах, я произношу:
       — Я не буду спрашивать, откуда ты появился.
       Джеми повертел в руках цветок:
       — Лучше спроси «зачем» я здесь появился.
       — Ты продолжаешь непонятную мне игру?
       Джеми отрицательно покачал головой.
       — Тогда зачем? Хотя мне совершенно всё равно. Главное — что ты здесь, каким бы удивительным это ни казалось.
       — Ты кое что забыл... — немой укор отразился на его лице.
       Я не выдержал этого упрёка и отвернулся. Мне не то чтобы стало стыдно, нет, просто я действительно забыл.
       — Ты забыл про своего... друга, — казалось последнее слово далось ему с трудом.
       — И ты, — продолжил Джеми, — должен кое-что для него сделать.
       Интонация его голоса как-то резко изменилась. Я испуганно обернулся. Казалось, его лицо потемнело а глаза загорелись недобрым огнём.
       — Почему ты ТАК об этом говоришь? Я натворил что-то непоправимое?
       — Да нет, — ответил Джеми, срывая листья со стебелька ромашки и бросая их на пол. — Дороги и судьбы идут загадочными путями. И даже Рунному посоху порой неподвластно менять их.
       — Что я должен делать?
       — Ложись спать, а там посмотрим...
       — Спать? — удивился я. — Зачем? Я... я не хочу!
       — Так будет проще.
       — Кому? Мне?
       — Нет... Мне, — Джеми подтолкнул меня ладошкой. — Иди, иди, ложись и постарайся побыстрее заснуть. А там, может, всё решится само собой...
       Я просто был не в состоянии сопротивляться... Словно это прозвучал приказ.
       — А ты посидишь со мной, пока я не засну?
       — Конечно, ведь я тоже... — он недоговорил.
       Я несколько секунд подождал, но продолжения так и не последовало.
       Что ж, спать так спать. Хотя, проку от этого?
       Я разлёгся на кровати, повернувшись так, чтобы видеть Джеми, расположившегося радом на полу. Он положил руки на кровать, опустив на них голову в каком-то десятке сантиметров от моего лица.
       И тут мне страшно захотелось... нет, не поцеловать его... Я протянул пальцы, чтобы коснуться его чудных волос. Он испуганно отпрянул:
       — Ещё никто не осмеливался сделать это!
       — Тогда можно, я буду первым?
       Джеми какое-то время словно боролся с самим собой, но потом в молчаливом согласии опустил голову щекой на кровать, позволив моим пальцам прикоснуться к каштановым прядям.
       Словно электрический ток заструился искрами по моей руке — ласковыми, теплыми, обжигающе нежными.
       Словно шёлковые нити послушными змеями обвили мои пальцы. Это было настолько восхитительное ощущение, что я зажмурился и задержал дыхание, чтобы подольше продлить эту сказку.
       Этот нежный шёлк усыпил меня, и я словно погрузился в горячее озеро.
       Ещё не провалившись окончательно в пучину ночной тьмы, я почувствовал, что рука Джеми скользнула под мою подушку. Зачем? Конечно, чтобы достать Рунный посох.
       Но я уже крепко спал.
       Правда мне не рассказали на сон грядущий сказку — добрую и хорошую.
       Зато мне показали... Показали самый страшный кошмар, который и поныне иногда мучает меня...
 
       15. HAGALAZ
       От первого и до последнего все воспоминания мои от этого сна вызывают глубокий эмоциональный шок.
       Я оказался на узеньком-узеньком мостике без перил, извилисто протянутом неизвестно кем на огромной высоте над грязно-бурым морем.
       Я стою на этом мостике, и во все стороны вокруг меня простирается нескончаемая гладь грязной воды.
       Небо затянуто тучами, солнца не видно.
       Куда идти? Если я вообще способен буду пройти по этому мосту... Мне стало так страшно, что я опустился на колени, схватил руками узкие доски, из которых был сделан мост, и завопил. Тут же налетел такой ветер, что меня буквально оторвало от досок, как я не старался в них вцепиться, и сбросило вниз, в воду.
       Потеряв от страха способность ориентироваться и здраво оценивать ситуацию, я просто начал тонуть. Это была настоящая паника. Я безумно паниковал, и понимал, что вот-вот пойду ко дну, но ничего не мог поделать со своим страхом. Я ослеп и оглох от страха, настолько, что даже не услышал шум подъезжающего ко мне катера — очнулся и пришел в себя я уже тогда, когда кто-то начал хлестать меня по щекам.
       С меня текла вода, но под моими ногами была твердая опора. Я находился в небольшом моторном катере, в котором, кроме меня, было еще двое человек. Один сидел за рулем, а второй пытался привести меня в сознание.
       Меня трясло, хотя холода я не чувствовал. Мне даже не пришло в голову спросить кто они такие, и куда мы едем, я просто сжался в комочек, тщетно пытаясь унять охватившую меня дрожь.
       Будь проклята моя трусливая натура!
       Меня в абсолютном молчании высадили на какой-то берег, покрытый песком, но куда мне идти и что делать дальше, я не знал.
       Не успел я пройти нескольких шагов, как по прибрежной полосе моря проехал еще один катер, с которого раздались выстрелы.
       Абсолютно неосознанно я рухнул на песок, скрывшись за небольшим холмиком, и начал отползать подальше от берега. Я так и не понял, кто и почему по мне стрелял. Или это не по мне? Тогда по ком же ещё?
       Нырнув в спасительную гущу леса, я принялся пробираться через поваленные деревья, колючки и какие-то полуразрушенные здания. Через несколько минут такого бесцельного пути я начал подспудно ощущать, что эти места мне знакомы.
       Еще через какое-то время мои ощущения превратились в уверенность, когда передо мной оказалось знакомое окошко в куче мусора.
       Но если в прошлый раз путешествие сюда было для меня развлечением, то в этот меня не переставая колотило...
       А тут еще над моей головой начала летать, злорадно каркая, мерзкая тварь, похожая на ворону. Похожая на сгусток темноты на грозовом небе, она описывала круги надо мною. В глазах двоилось...
       Я попытался успокоиться, и закрыв глаза, начал контролировать свое дыхание. Через несколько минут сработал навык, закрепленный во мне, наверное, уже на генетическом уровне, и я почувствовал себя лучше...
       Сердце перестало гулко стучать в грудной клетке, исчез шум в ушах, и когда я вновь открыл глаза и поднял их вверх, то смог различить в этом странном сгустке тьмы действительно ворону, только уже не черного, а серебристого цвета.
       Как только мои глаза увидели ее в другой цветовой гамме, она, злобно (вот именно злобно) каркнув что-то еще, шарахнулась прочь.
       Решив не ходить известными мне путями, я отправился в другую сторону.
       Через несколько минут безрезультатных блужданий, я наткнулся на тропинку, которая уводила куда-то в сторону от этой безумной и безысходной разрухи, окружающей меня.
       И, хотя, казалось, ничего пугающего в новой дорожке не было, меня снова начало давить к земле от наползающего волнами страха, я словно плыл в невидимом тумане, продираясь сквозь невидимые стены...
       Постепенно тропинка привела меня к маленькому деревянному домику, густо заросшему неизвестными мне растениями...
       У этого дома не было ни одного окна с той стороны, которая была обращена ко мне, и вместо двери зиял провал черноты.
       Пересилив себя, я шагнул внутрь.
       В лучах света, падающих снаружи в дверной проем, я увидел среди пыли, покрывающей все вокруг, небольшой деревянный ящик, и тело человека в лохмотьях, лежащее перед ним.
       Обойдя на цыпочках этого неподвижного человека, я протянул руку, и откинул крышку с ящика.
       На дне его лежал... конечно же, Рунный посох...
       Стараясь производить как можно меньше шума, я взял его, и, так же неслышно, крадучись, начал пятиться к двери. Потом я совершил очередную ошибку, повернувшись спиной к телу, лежащему на полу.
       Я ощутил удар, который отбросил меня к стене, услышал хрип и дикое завывание.
       Мое сердце захолонуло ледяными когтями, и через мгновение, после того как возникшие от боли разноцветные пятна перед глазами прошли, я понял, что существо, до этого совершенно недвижимое, нависло надо мною, и, полное страшной злобы и ненависти, застыло в нескольких сантиметрах от моего лица.
       Его костлявые пальцы держали в руках заржавленный нож, покрытый кусками засохшей земли, и нож этот неумолимо приближался к моему сердцу.
       Страх парализовал меня настолько, что я даже перестал дышать... Лишь в ушах гулким эхом отдавались удары моего сердца, видимо, последние...
       Тут что-то зашевелилось на моей руке.
       Какими-то еще не до конца умершими чувствами, зрением ли, ощущениями ли, или чем-то еще, я понял что это было.
       Змея обвилась вокруг моего левого запястья...
       Тонкая змейка, абсолютно черная, холодная, с горящими красными глазами...
       Это чудовищное ощущение вернуло меня к жизни, и, вздрогнув от омерзения, я сорвал ее с руки, и бросил в лицо страшному призраку, нависшему надо мною.
       Она исчезла в складках плаща, скрывающих лицо напавшего на меня человека.
       Раздался крик, полный такого же животного ужаса, которым был наполнен за мгновение до этого и я сам, нож выпал из его рук и скатился по моей груди на землю, я отпихнул ногами дергающееся в судорогах тело, и оно отлетело к выходу.
       Крик, полный не страха, не ужаса, нет, полный боли, отчаянья, разорвал тишину, разносясь волнами, заставив мое тело корчиться в таких судорогах... Я ощущал то же, что и он... Черти бы побрали моё умение проецировать на себя чужие ощущения…
       Краем глаз я видел, как фигура, дергавшаяся на полу, пытается руками сорвать со своей шеи душившую его змею, но тщетно...
       Еще несколько мгновений, и все было закончено.
       Я пытался отдышаться, откинув голову назад, глотая воздух, который означал для меня жизнь, а для кого-то уже смерть. Меня продолжало трясти, я был весь мокрый от выступившего пота, заливавшего мне глаза, и капающего на пол, мне казалось что вокруг все дымится...
       Я пытался пошевелить губами, но не мог... Я пытался глубоко вдохнуть, но мои мышцы сводило невероятной болью...
       Несколько минут я безвольно лежал, пытаясь вновь обрести контроль над своим телом... Постепенно мне это удалось.
       Выход из дома был один, и мне пришлось пересилить все своё омерзение, чтобы перешагнуть через труп в дверях.
       Счастье, что Рунный посох завалился мне за пазуху, иначе бы у меня не хватило сил вернуться за ним туда, в эту темноту...
       Сделав последний шаг, я обернулся и посмотрел на бездыханное тело.
       Я понял, что не смогу уйти отсюда, не узнав, кто это был...
       В непонятном трансе я наклонился, и трясущимися руками откинул капюшон с лица трупа.
       До конца жизни я не прощу себе того, что согласился удовлетворить свое любопытство, потому что...
       ...
       Потому что я увидел синее, с оскаленными зубами, вздувшееся от боли и напряжения лицо... Это было лицо, слишком знакомое мне, чтобы забыть его хоть когда-нибудь...
       Это было лицо Коэна, такого, каким я его запомнил навсегда...
       А вокруг его шеи была обвита та самая змея, убившая его. Это был кожаный шнурок, который я несколько лет носил на своём левом запястье...
       Тут.... Только теперь и только тут я понял, что теперь Я действительно УБИЛ ЕГО...
       И я закричал, как смертельно раненный зверь...
       Я закричал... Я не мог остановиться... словно это был последний выдох в моей жизни... Я кричал, как смертельно раненый зверь, считающий последние мгновения своей жизни...
       Мой крик разорвал пространство вокруг меня... Он истончил его, взорвал, рассеял, словно зеркала, окружающие меня, с жалобным стоном, разбитые, хлынули вниз...
       Пространство вокруг меня осыпалось, словно куски мозаики, опадающие со стен...
       Я кричал, и не мог остановиться...
       Я кричал...
       ...
       И от этого крика я проснулся...
       ...
       ...
       Я проснулся дрожа, всхлипывая, крича, весь мокрый, полный того страха и кошмара, который мне привиделся... И не знаю, чтобы со мной произошло, если бы... Если бы я не почувствовал на своём горящем лбу прохладную руку, которая гладила меня, и не услышал бы нежный, успокаивающий шёпот склонившегося надо мною Джеми...
       — Всё... Всё... Всё закончилось, Элис... Дыши, дыши, не останавливайся... Не кричи... Перестань кричать... Тише... Тише... Всё уже позади... Всё позади... Тише... Я с тобой, я рядом... Я не оставлю тебя...
       Эти слова, вливающиеся в меня тонкой струйкой жизни, уже почти покинувшей меня, остановили мой крик и заставили меня зарыдать...
       Из моих глаз катились слёзы, и всё моё тело сотрясалось в этом истеричном припадке...
       — Господи! За что ты так наказываешь меня?
       — Джеми, Джеми... Зачем ты сделал это? Господи... Джеми... Не говори ничего, я ведь знаю, что это ТЫ сделал... Джеми... Джеми... Джеми... Не оставляй меня... — мои губы беззвучно пытались сказать что-то еще, но у меня просто не было сил...
       Я продолжал захлебываться в несдерживаемом рыдании...
       И, наверное... я бы не смог с этим справиться, я бы сошёл с ума, свихнулся, стал бы навсегда истеричным идиотом, если бы не Джеми...
       Он обхватил меня своими нежными руками, и обнял... Он продолжал гладить мою голову, а его губы целовали мое лицо, мокрое от слёз...
       — Неисповедимы твои пути, Господи...
 
       16. ALGIZ
       Что это было? — Сон или явь?
       Мне это неизвестно, и, наверное, никогда не будет известно, потому что сам Джеми наотрез отказался когда-либо говорить об этом.
       Может это и к лучшему?
       Несколько дней понадобилось мне для того, чтобы окончательно прийти в себя. И в том, что я остался совершенно здоров после случившегося, целиком и полностью заслуга длинноволосого мальчугана, который, как заботливая мать, возился со мной эти несколько дней.
       Что он делал? О!...
       Он рассказывал мне истории, якобы происходившие с ним.
       Многие, если не все из них, казались настоящими сказками — не только по красочности и разнообразию, но и по нереальности происходящего.
       Несмотря на то, что мы с ним довольно сильно сблизились за эти дни, между нами так и не было ничего, способного перевести наши отношения во что-то большее, нежели обоюдная нежная привязанность.
       Поначалу я еще пытался делать слабые попытки объяснить ему, что странное чувство в моей душе — не просто прихоть, но Джеми так искусно обходил все эти «опасные» темы разговоров, что мне казалось, будто я безрезультатно пытаюсь поймать руками увертливую рыбку в бурном ручье.
       — А я не рассказывал тебе об этом?... — и вновь разговор убегал в совершенно заоблачные дали, отвлекающие меня от всего реально существующего.
       После нескольких безуспешных попыток сдёрнуть с лица судьбы вуаль, скрывающую блеск её изменчивых глаз, я успокоился, вернее, угомонился, и полностью отдался во власть своего «здесь и сейчас» счастья...
       А оно, это самое счастье, видно только и ждало этой моей покорности и готовности принять его. Оно захлестнуло меня, наполнило собой каждую клеточку моего тела, заставляя меня забыть обо всём, и, взмахнув несуществующими крыльями, решиться на полёт в неизвестность.
       Я перестал барахтаться, сопротивляясь, в том потоке, который властно нёс меня. Зажмурив глаза в сладострастной неге, я слился с этим потоком.
       Мы разговаривали и молчали, мы смеялись и грустили, мы кружились в безумном хороводе слов и историй, а потом, утомлённые и лишённые сил, засыпали.
       Мы словно две части одного целого, дополняли друг друга, несмотря на то, что не только казались, но и были абсолютно несхожими.
       Временами мне казалось, что мы с Джеми поменялись ролями — он был взрослым, а я несмышлёным ребёнком. Может мне этого и хотелось очень давно? Не знаю... Я просто не хотел знать...
       ...
       Бывает так в жизни, когда вся она кажется одной большой и чёрной полосой. И ты живёшь лишь ожиданием и надеждой в то, что когда-нибудь, пускай очень не скоро, но наступит момент, когда на тебя свалится вся квинтэссенция белого и радостного.
       И ты ждешь, затаив дыхание, боясь спугнуть это большое и заслуженное счастье, словно бабочку, севшую на твою неподвижную ладонь.
       ...
       Жаль, что у бабочки такая короткая жизнь... Но «жаль» не со слезами, а с улыбкой.
       Вы меня понимаете?
       ...
       Всё уравновесилось и обрело свою законченную форму. Только уж слишком сказочно выглядело это равновесие.
       И так же сказочно оно закончилось.
       — Мне пора... — на лице Джеми появилась загадочная улыбка, свойственная только ему одному.
       — Уже? — я еще находился в слишком большой эйфории, чтобы понять его.
       Он кивнул головой, не оставляя мне возможности возмутиться и закричать, что я не хочу остаться без него.
       — Ведь ты вернешься?
       — Пока да... Я уже привык к тому, что он часто говорил метафорами, поэтому совершенно не обратил внимания на это «пока».
       И, поэтому же, мы попрощались радостно и без печали, хотя, нет, не «попрощались», а сказали друг другу «до свиданья». После чего Джеми и исчез в предутренней мгле тумана.
       ...
       Пора было возвращаться к реальной жизни.
       Мне это удалось сделать без труда, потому что я теперь жил ощущениями и чувствами того, что было, и что, возможно, будет... По крайней мере, ведь я ещё ЖИЛ...
  
       17. JERA
       С головой окунувшись в жизненную суету и житейские проблемы, я провел около месяца.
       Скучал, конечно, безмерно…
       Но это была восхитительная скука — она заставляла надеяться и существовать в предвкушении сияния жизни.
       Работы у меня было валом, возвращался домой я уже почти ночью, позволяя себе по утрам как следует отсыпаться.
       Сказать что мне было неинтересно — было бы сказать неправду.
       На меня каким-то непостижимым образом снизошло удивительное душевное спокойствие и умиротворенность. Давно знавшие меня друзья и знакомые даже удивлялись иногда улыбке счастья, застывшей на моем лице.
       Я действительно был счастлив…
       В самые грустные и тоскливые моменты мне достаточно было вспомнить сияющую жизнью улыбку Джеми, чтобы моя душа вновь начинала ликовать.
       Осень, наступившая в нашем славном городе, казалось, решила посоревноваться с летом в тепле и солнечном блеске. Решительно приближался октябрь, а с деревьев всё ещё не упало ни одного желтого листика, еще ни одним намеком не казалось, что вот-вот всё вокруг оденется золотистой парчой.
       К* – столица мира.
       Вас удивляет эта формулировка? А зря… Многие, побывавшие или пожившие в нашем городе, соглашались с этой мыслью. Конечно, для каждого человека свой родной город – самый прекрасный из всех, и у каждого города есть своя непередаваемая прелесть, но К* в этом отношении – отдельная стать.
       Никогда не уеду отсюда. Тут прошла вся моя жизнь, с воздухом этого города, с его улицами и домиками, парками и озерами, связаны все мои воспоминания, связано всё, что со мной происходило. Потеряв его, я потеряю себя…
       Правда говорят, что человек, живущий обрывками, сам становится обрывком прошлого, но это не так…
       Самое чудесное в нашем городе – это розовые всполохи цветущих в начале марта персиков, белоснежные стволы платанов в декабре, летние дожди и весенний запах цветущей сирени, яблонь и каштанов.
       Еще чудеснее – люди, которые в нём живут. В том числе и я. :о) Ну, это, конечно, шутка, но не без основания…
       Выклянчив у директора нашего концертного зала пригласительный на органный концерт, в последний день сентября, я, в предвкушении громадного удовольствия, отправился в здание мэрии, в котором и располагается наш органный зал. Евгения Лисицина, хранительница органа Домского собора в Риге, играла мессу Иоганна Себастьяна Баха.
       Наш инструмент, конечно, и в сравнение не идет с Рижским, но «император музыкальных инструментов», построенный у нас в городе шесть лет назад, тоже вызывал у меня чувство глубокого благоговения… Титанические ощущения…
       Как всегда, в самый неожиданный момент, меня поджидал очередной сюрприз (как ни странно — приятный)… Когда я перед концертом изучал живопись наших местных художников, развешанную в холле концертного зала, из толпы, с диким радостным визгом выскочил… ну, конечно, Джеми… Как маленький лорд, в канареечном костюме, и даже галстук был приколон булавкой к белоснежной рубашке… Хм… Видели бы вы глаза людей, которые в ступоре застыли, увидев как Джеми с размаху запрыгнул на меня, обхватив руками и ногами, и впившись поцелуем в мои губы… Холодок пробежал по моей спине, но не из-за того, что могли обо мне подумать (впрочем, какое мне до этого дело?), а от внезапно нахлынувшей радости… Откуда он здесь взялся?
       Нда... Не люблю шокировать людей, но что-то за последнее время это происходит слишком часто и само собой… И есть в этом что-то приятное…
       В нашей «правительственной» :о) ложе нашлось достаточное количество места, чтобы я и Джеми смогли себя чувствовать в полном комфорте. Но, видимо, мой «звёздный» мальчуган не привык к таким концертам, и, в конце концов, заснул, уронив голову мне на колени, а затем и совсем перебрался мне на руки. Его шелковистые локоны рассыпались сверкающим каштановым каскадом по моим рукам.
       Его тёплое тело было почти невесомым, словно пушинка. Я первый раз в жизни держал на руках спящего ребёнка, мальчишку, восхитительно-прекрасного, которого любил больше всего на свете…
       Это был такое незабываемое ощущение!
       Воистину, я — самый счастливый человек на земле!
 
       18. LAGUZ
       После продолжительной прогулки по ночному городу и ужина, я долго лежал в совершенном нежелании засыпать, несмотря на то, что рядом со мной спал Джеми, и его тихое-тихое дыхание было способно убаюкать даже меня.
       Я, честно говоря, побаивался, что или мне опять присниться какой-нибудь кошмар, или же утром постель рядом со мной снова будет пуста, и Джеми вновь исчезнет неведомо куда и неизвестно насколько…
       В конце концов, сон сморил меня…
       …
       Это было море. То самое море, которое присутствует в большинстве моих снов — только лишь с той разницей, что место, в котором я оказался, было мне еще незнакомо.
       Густой зеленый лес подступал к самой кромке моря, чего я никогда не видел в жизни, и с земли в море шел дощатый пирс. Не очень далеко, но прилично. На самом его краю я сидел вместе с Джеми.
       Мы сидели обнявшись, спиной к морю, смотрели на лес впереди нас, и молчали. Рядом, на деревянных прутьях, висела и сушилась рыбачья сеть.
       Опять время словно застыло. И мы замерли вместе с ним. Это было какое-то необъяснимое чувство всеохватывающего и полного счастья...
       Но, как и любое счастье, оно было мимолетно. Я не помню, что было дальше, была какая-то суета, мы плавали, куда-то ходили, потом он куда-то пропал, и я искал его... Искал, искал, и не мог найти. Джеми появлялся где-то в стороне от меня — то спереди, то справа, то слева, но, как только я пытался пробиться сквозь вещи и людей туда, где был он, ничего не получалось... Я не успевал...
       Он смотрел на меня и растворялся в толпе, всё вокруг становилось плавным и текучим. А в моей голове раздавались его слова — тихие, печальные, полные неизбывной безысходностью, наполненные какой-то обреченностью, неизбежностью.
       Казалось бы, мне оставалось впасть в отчаяние, но... Я каким-то странным образом ощущал, что это действительно было единственное и неповторимое мгновение... Это было то, ради чего я жил... И я никогда даже больше не встречу его, но никогда и не забуду... Всю оставшуюся жизнь я теперь буду жить, вспоминая этот миг, как доселе жил в ожидании его.
       Это было мое счастье. Я получил его сполна, понял и прочувствовал, это была моя синяя птица, которую нельзя посадить в клетку... Она села мне в руки, и, взмахнув крыльями, улетела туда, где она нужна еще больше.
       …
       Проснувшись, я боялся открыть глаза, чтобы не увидеть себя снова в пустой квартире…
       Но теплые руки Джеми, обнявшие меня за шею, заставили забыть страх, рожденный этим ночным сном…
 
       19. FEHU
       Утром, уплетая бутерброды и запивая их дымящимся кофе, Джеми, заговорщически спросил:
       — Хочешь на море?
       — Хочу конечно, а ты что, предлагаешь съездить? — какое-то странное предчувствие больно-больно закололо моё сердце — я еще не забыл свой ночной сон…
       — Я не предлагаю, но догадываюсь, что сегодня мы обязательно попадём на море!
       И, как в подтверждение его слов, раздался наглый, можно сказать хамский, стук в окно.
       Без всякой задней мысли я недовольно закричал:
       — Кого там черти принесли с утра пораньше?
       — Элик, гад, открывай, хватит дрыхнуть!
       Кумовья… Ну, конечно же…
       — Джеми, всё нормально, — кивнул я головой, и отправился открывать дверь тарабанящей толпе.
       — Элик, мы собрались отпраздновать День Города на море! Собирайся!
       Я уже привык к самым неожиданным, «под настроение», развлечениям своих друзей, и, конечно, не мог отказаться от такой поездки. Но… Предчувствия меня не обманывали… Всё было одно к одному.
       — Щаз, только я не один, ладно?
       — С любимой женщиной?
       — Почти, — моя улыбка могла показаться нахальной, потому что из-за моей спины выглянула лохматая голова Джеми, который поздоровался с неожиданными гостями.
       — Привет, я племянник Элика, — он, не моргнув глазом, помог выйти мне из щекотливого положения. — Думаю вы не откажетесь взять меня с собой?
       — Конечно, молодой человек, — ответил, улыбаясь, мой кум, и они отправились к машинам.
       Джеми отличался, видимо, уникальной способностью располагать к себе людей, и, пока я кидал в сумку «традиционные» походные, успел перезнакомится со всей многочисленной толпой друзей моего кума, вываливших из своих машин в ожидании меня.
       Веселая компания: куча мужчин и женщин с детьми, в основном все художники, а, следовательно, люди совершенно безбашенные и без комплексов…
       Уик-энд обещал быть запоминающимся.
       
       Как я тогда не обратил внимание на абсолютную закономерность всего происходящего? Уже было бы пора…
       Шаг за шагом, не останавливаясь, целенаправленно, в полном предопределении.
       Интересно, во всей этой странной истории хоть что-нибудь по-настоящему от меня зависело?
       Зависело… И коренным образом, как показали последующие события.
       И не забывайте, что всё, написанное мною (ну, за маленьким исключением), является чистой правдой…
       :о)


       20. RAIDO
       Мы отправились в Утриш.
       Полтора часа езды, и мы приехали в самый тихий и девственно-нетронутый уголок на всем побережье Черного Моря.
       Сияющее великолепие зеленых гор и сверкающее под лучами самого яркого в этом году солнца, море, впрочем, как и всегда, поразило меня своим видом.
       Наша толпа, расставив свои машины, принялась за оборудование полянки — натянули несколько палаток и большой тент, насобирали кучу дров для костра, а потом, всей кучей, отправились купаться. Джеми резвился с детворой, и меня где-то даже кольнула иголочка ревности, что он, видимо, ощутил своим сверхчутьем, и тут же примчался ко мне.
       Мы развернули свой импровизированный «городок» в двадцати-тридцати метрах от берега, и он, схватив меня за руку, буквально втащил в воду.
       Окрестности разразились визгом и воплями детей и взрослых, несмотря на то, что вода была такой же теплой, как и в июле месяце. А почему бы и не подурачиться? Чем это мы отличаемся от детей?
       Кто-то привез с собой огромный надувной мяч, и все принялись играть прямо в воде. Масса визга, криков и удовольствия…
       Маленький хитрюга, чувствующий себя как рыбка в этой воде, словно знал, что я плохо плаваю и страшно боюсь глубины, постоянно пытался затащить меня туда, где поглубже… Я безуспешно пытался его догнать, на что он, ускользнув в очередной раз, начинал весело хохотать, поливая меня водопадом соленых брызг.
       Наконец, устав до безумия, я выбрался на какой-то плоский камень прямо в воде, а Джеми подплыл поближе.
       — Ну как? — на его лице светились капельки воды, играя отражениями словно бриллианты в лучах полуденного солнца.
       — Лучше, чем всё, что было со мной до этого, — я даже не смог скрыть улыбку, которая, наверное, прямо светилась на моем лице.
       Он подплыл еще ближе, и, вынырнув, сложил свои руки прямо передо мною. Его волосы, намокнув, превратили его в настоящую русалку.
       — Тебе, Джеми, никто не говорил, что ты самый красивый мальчишка на свете?
       — Говорил! Ты! Только что! — он обхватил меня за шею руками и оставил на моих губах вкус соленой воды.
       — Народ! Пошли шашлыки жарить! — раздался крик, и мы выбрались на берег, хотя и с неким сожалением.
       Впрочем, времени у нас было еще предостаточно.
       Мы провели в этом славном месте два дня, которые стали для меня квинтэссенцией счастья и радости. Для Джеми, похоже, тоже. С его лица куда-то пропало задумчивое выражение, до этого нет-нет, да и набегающее, словно тучка на небо… Он действительно стал больше похож на ребенка, чем до этого.
       Костер до глубокой ночи, старые и добрые песни под гитару, треск угольков, ночной, в полной темноте, шум моря, словно убаюкивающий незваных гостей, залитое, будто молоком, небо, и совершенно незыблемое спокойствие…
       Вся жизнь с её неприятностями и проблемами осталась где-то далеко, став похожей на кошмарный сон.
       Но, сами понимаете и знаете, все слишком хорошее заканчивается, и ему на смену приходит что-то совершенно новое.
       Вечером воскресенья мы отправились домой
       Уже глубокой ночью, разговаривая с Джеми перед тем, как заснуть, я подумал, что слишком уж всё происшедшее было похоже на сказку, чтобы оказаться явью.
  
       21. WUNJO & 22. EHWAZ & 23. EIHWAZ
       Извините, но три части удалены по просьбе Джеми.
       Считайте, что удалено цензурой. :о)
       Без комментариев.
 
       24. SOWELU
       — Где Рунный посох?
       Ситуация была совершенно идиотской, тем более, что я совершенно забыл об этой странной деревянной палочке и о том, что всё происходившее со мной в последнее время, было как-то с ней связано. Но, спустя мгновение, до меня начало доходить, что незнакомка появилась здесь совершенно неслучайно. Тупой… ещё тупее…
       — Мама? — на лице Джеми возникло настолько испуганное выражение, что я, невольно, заранее проникся неприязнью к женщине, сидящей перед нами в кресле.
       Она была, как и её сын, удивительно красива, но то, что мне казалось Джеми прекрасным — в ней самой только отталкивало. Она была словно кукла в витрине фешенебельного магазина и оставалось лишь повесить ей на шею табличку "Руками не трогать".
       Видимо, неприязнь наша с ней была с самого начала обоюдной. Её золотисто-карие глаза выражали брезгливое отвращение, что меня сильно покоробило. Она долго изучала меня взглядом, прежде чем что-то сказать.
       — Какие права вы собираетесь мне предъявить на моего сына? — слова эти, словно капли раскаленного свинца, медленно капали в пространстве, заставляя меня самого сжаться в испуганный комочек.
       Она, не дождавшись моего ответа, поднялась с кресла, и резким движением руки, таящим, казалось бы, нечеловеческую, звериную силу, сдернула Джеми, сидящего у меня на коленях, на пол, и отвесила ему пощечину, которая зазвенела в полной тишине колокольным набатом.
       Удар был настолько сильным, что Джеми по инерции отлетел на несколько метров и упал у стены, уткнувшись головой в ковер. Его волосы, закрывшие лицо, не позволили мне увидеть, что с ним происходит, но сотрясающиеся в мерном, ритмичном подрагивании худенькие плечи, заставили менять понять, что он совершенно безмолвно рыдает.
       — Я собираюсь поставить вас в известность, — продолжила она, — что ваше время истекло.
       Пауза.
       А что я мог сказать?
       — Случайным образом в ваши руки попал артефакт, которому вы не в состоянии найти применение. Не в ваших силах владеть им, а посему я лишаю вас возможности им пользоваться.
       Господи! Опять эта хренатень! Почему я не могу жить спокойно, не погружаясь в совершенно необъяснимые события, смысл и ход которых я совершенно не понимаю... При чем тут Рунный Посох? Неужели это действительно так необъяснима паутинка моей судьбы — быть вечно ввязанным в чью-то игру, не имея возможности знать её правил…
       — Мама, — Джеми поднял лицо, всё мокрое от слёз, — он лежит в другой комнате, на шкафу.
       Феерично… Фантастика какая-то…
       Пока эта дамочка рылась в поисках идиотской деревяшки в другой комнате, я приподнял Джеми с пола, и вытер его слёзы, чуть не зарыдав сам:
       — Зачем он ей нужен?
       Получил я всё такой же, совершенно непонятный ответ:
       — Это её право на мою жизнь. Я же говорил тебе, что я лишь игрушка…
       Говорил… Я помню эти слова… Правда тогда, давным-давно, я не придал им значения…
       Когда его мать появилась вновь перед моими глазами, в руках у неё переливался сияющими нитями предмет, столь безапеляционно вторгнувшийся в мою жизнь, и заставивший меня потерять чувство реальности происходящего. Правда, он и принес мне… принес то, от чего я отказаться был уже не в силах.
       Хэппи-энда не будет. Это было написано у нее на лице.
       — Ты уничтожил себя... И без нашего вмешательства. Ты не смог… — она не продолжила, но я и так понял, потому что слышал уже эту фразу. Слышал… Только не понял сначала…
       Джеми продолжал всё так же заходиться в беззвучном плаче, а я стоял растерянно, не зная, что делать дальше.
       Что мы с ним могли поделать перед лицом поставивших нас в безвыходное положение обстоятельств.
       Бог мой, Бог мой… Я же не смогу больше жить по-другому. Я не смогу разорвать своё сердце, выкинув ту часть, которая любила… Зачем мне ТАКАЯ, без НЕГО жизнь…
       Я слабый человек… Я просто не смогу без Джеми… Зачем мне жить без него? Кому нужна моя несчастная, мелочная жизнь в этом мире? Никому. Оставалось лишь помахать ручкой…
       — Я могу в последний раз подержать в руках этот талисман?
       Она долго колебалась, но потом, видимо поняв, что это ничего не решит, согласилась, и протянула мне Рунный Посох.
       Джеми, не говоря ни слова, метнулся к двери, и я услышал только, как она хлопнула. Он даже не захотел попрощаться… Как мне в этот момент стало хреново… Кто бы знал…
  
       25. ...............
       (у двадцать пятой руны нет названия – это чистая руна)
 
       Вы стояли когда-нибудь на перекрестке дорог? Не на том, где светят трёхглазые светофоры...
       Моё время на счастье истекло. Судьба? Чёрт побери её вместе с этим Рунным посохом.
       Разве это было счастье?
       Мне, как маленькому ребёнку, показали конфетку, под обёрткой которой ничего не было.
       Что мне делать, люди?
       Бояться? — Я уже не умею...
       Страдать? — Я уже достиг в этом искусстве совершенства.
       Принять обязанности? — А кому это нужно?
       Совесть? — Я никогда не смогу перешагнуть через черту, которую она мне воздвигла как границу. Я слабее своей совести.
       В чём решение?
       И есть ли оно вообще?
       Я задумчиво вертел в руках странный и загадочный талисман, столь внезапно перевернувший спокойное течение моей жизни, разрушивший все мои воздушные замки и грёзы.
       Он заставил меня пересмотреть свою жизнь и потерять богов, в которых я верил.
       Сейчас я стою на краю и мне не хватает решимости сделать последний (или первый?) шаг. Вернее, решимости хватает, но какой дороге доверить свой путь?
       Какой дорожке позволить себя вести?
       Узор, которым был покрыт Рунный посох, вдруг стал удивительно чётким. Теперь в нём не было хаотичности.
       Знаки на его поверхности сплелись в отчётливую ленту из рун, которые стали мне давно понятны. И, так же странно, как и появились, они начали, один за другим, исчезать, словно испаряясь.
       ...
       Так вот оно что...
       Теперь мне всё понятно.
       Теперь я мог позволить себе засмеяться и сделать то, чего не ожидала даже всемогущая госпожа Судьба.
       Я взял Рунный посох за концы и переломил о своё колено.
       ...
       На этом и закончилось всё это моё безумное, безумное, безумное приключение.
       ...
       Прощай сказка...
 
       Эпилог
       Сейчас утро.
       В наступившей внезапно тишине я слышу смешное детское посапывание.
       Солнечный лучик медленно двигается по стене, так медленно, что этого даже не заметишь. Но я теперь способен замечать гораздо больше, чем раньше.
       Надо же... Прямо преображение какое-то... Прямо таки «Глава последняя, в которой Элис, наконец, преображается»...
       Или мне всё это приснилось?
       И я, чтобы убедиться в реальности происходящего, просто приподнимаю и поворачиваю над подушкой голову, теперь такую лёгкую и светлую, словно разгоняя остатки ночных теней, прячущихся за тёмными занавесками.
       Я вижу — следовательно, я существую!
       Вопреки всему, что мешало и подталкивало, тянуло назад и подгоняло вперёд. Вопреки самому себе.
       Я вижу прекрасное и безмятежное лицо Джеми в окружении его густых и длинных волос. Я даже чувствую их запах — словно венок цветущих роз спрятан в них.
       Я любуюсь... Я наслаждаюсь...
       Я беру в свои руки его ладошку и прижимаюсь к ней щекой. А Джеми сквозь сон что-то мурлычет...
       Я кладу его руку на своё сердце и умиротворённо засыпаю.
       Пускай утро подождёт.
       ...
       И утро будет ждать...
       Потому что в маленьком нефритовом ларце, на шкафу рядом с нами, лежат два кусочка чёрного дерева... Только раньше они были украшены двадцатью четырьмя странными символами, а теперь — нет.
       Каждый символ был прочитан и исчерпан.
       Не верите? ;-)
       Тогда заходите в гости к нам с Джеми и мы ещё раз расскажем вам всю эту историю.
       Добро пожаловать!

©Морис