Чижик. Подвижный, быстроглазый, рыжий. Ни секунды на одном месте. Вот только что шлепнулся в кресло перед телевизором, а через минуту он уже около клетки с Дрыном. И ведь предупреждал я его - не суй пальцы к попугаю, злой, кусит. Так нет, гонит его мальчишеское любопытство, вечный вопрос - "что будет, если..."
Дрын мальчишек не уважает. Он и меня не очень-то, но я его кормлю, поэтому ко мне попугай относится терпимо. Появился он у меня странно. Как-то весной я услышал на кухне звон. Заглянул и оторопел, - по столу расхаживал крупный сине-желтый попугай и долбил внушительным клювом по забытой тарелке. В руки дался спокойно, цапнул меня между делом за палец, не больно, а чтобы я понял, что он натура серьезная. Для очистки совести я расклеил объявления по окрестным столбам, но за месяц так никто и не позвонил. Дрын у меня прижился, я купил ему высокую клетку с большим кольцом, на котором попугай и висит большую часть времени, причем вниз головой. Разговаривать Дрын не умеет, зато очень искусно подражает звонку в дверь, чем доводит меня по ночам до бешенства. Подозреваю, что его предыдущие хозяева перекрестились, когда он улетел.
Ну, так я и знал, - за спиной слышу громкое "Ой". Оборачиваюсь - Чижик сует в рот укушеный палец. По себе знаю, что клюв у Дрына приличый, запросто может раздробить кость. Глаза Чижика наливаются слезами. Пока я вожусь с йодом и бинтами, он начинает тихонько всхлипывать.
- Сам виноват, я же тебе говорил - не лезь к нему.
- Я погладить хотел, - голос у Чижика севший от боли.
- Погладил? Теперь будешь знать, что если запрещено - лучше не трогать.
На самом деле мне страшно хочется Чижика пожалеть - посадить к себе на колени, поцеловать, погладить, но... нельзя. Пока - нельзя.
Справившись с раной - не особо глубокой, но очень уж кровавой - мы идем на кухню. Чижик проголодался, а открывать холодильник и смотреть, что можно взять, он стесняется. Первый раз в гостях и ведет себя скромно. Впрочем, он вообще не нахальный. Не научился еще, слава Богу.
Предлагаю ему выбрать, что душа захочет, а сам сажусь покурить.
Чижик скромно вытаскивает колбасу и сыр. Меня такие бутреброды не устраивают, приходится заниматься поздним ужином самому.
Гость с удовольствием подкрепляется ветчиной. От чая или кофе он отказался, но на пирожные согласен. Как Чижик может есть сладкое и сладкой же кока-колой запивать - уму непостижимо. Смотрю на его губы - ярко-алые, измазанные в шоколаде пальцы, блестящие от удовольствия карие глазки... Чижик-пыжик, как же я хочу тебя. До безумия, до перебоев пульса. Боюсь испугать, оттолкнуть, увидеть ужас на его круглом довольном личике. Но и сдерживать себя - совсем невыносимо.
- Ты наелся? Еще хочешь?
- Нееее, - Чижик, улыбаясь, крутит головой и вспоминает, - Спасибо.
- Не за что, малыш.
Разговор не клеится. Я мучительно ищу подходящую тему, Чижик вообще не задумывается о происходящем. Он пришел в гости, даже - с ночевкой, у меня много интересного для его мальчишеской души, и он опять умчался в комнату. Надеюсь, к Дрыну Чижик больше не подойдет.
Странно, в другой обстановке мы с Чижиком общаемся вполне спокойно, но сейчас я просто не могу ни о чем другом думать, кроме как о его пухлых губах. Я уже целовал их однажды, очень давно, и сейчас меня вновь преследуют эти воспоминания.
Наверное, надо выпить что-то - слегка успокоиться или, наоборот, для смелости. Чижик влетает в кухню как раз в тот момент, когда я наливю себе водки.
- У тебя там кассеты, все надписаны, а несколько штук нет. А что там? А ты чего пьешь?
Добрался, значит, до видика. Не подписаны у меня порнокассеты, это и ежу понятно, но Чижик - святая душа, о таких вещах еще и понятия не имеет.
- Не знаю, это не мои.
- Я гляну? Глянь, Чижик, глянь.
Если не удерешь, сломя голову, может быть, что-то у нас и склеится. Я киваю и залпом выпиваю водку. Горло перехватывает, про закусить я впопыхах забыл. Слышу, как заиграла музыка на заставке, потом - бормотание и вздохи по-немецки. Осторжно заглядываю в комнату. Чижик умудрился включить самый крутой hard. Иду к телевизору и выключаю видак.
- Нууу, - Чижик смотрит на меня умоляюще, - Ну включииии
- Рано тебе, маленький ты еще.
- Я не маленький, - он смотрит на меня узкими карими глазками, покусывает пухлые губы - стесняется.
Сажусь перед ним на корточки. Под моей ладонью подрагивает худая коленка - от страха? От возбуждения?
- Маленький. Ты еще, наверное, ни с кем не целовался еще.
- Целовался, - Чижик прячет глаза за рыжими ресницами и краснеет, - С тобой...
- Еще скажи, что понравилось, - я смеюсь, ощущая дикую боль в паху. Черт бы побрал эти джинсы!
Он не отвечает, только краснеет еще сильнее, хотя сильнее, на мой взгляд, некуда, и еле заметно кивает. Будь, что будет, - я сажусь на подлокотник кресла, в которое угнездился Чижик, беру в ладони его лицо и касаюсь языком нежных губ. Они сладкие от шоколада и колы, теплые и очень мягкие. Чижик не сопротивляется, только дрожит всем телом и неожиданно обнимает меня шею. Он зажмурился, очень крепко. Дурачок, открой глазки, я хочу видеть их, карие и блестящие от удовольствия.
Резкий звонок в дверь вырывает Чижика из моих рук. Он отшатывается, закрывая лицо ладонями и пламенея оттопыренными ушами.
Дрын, чтоб он сдох, проклятый попугай! Чертова птица довольна собой, висит на одной лапе и противно скрипит.
Подхожу к клетке. Удавил бы мерзавца, но Дрын распахивает цветные крылья и орет во весь голос. Накидываю на клетку покрывало, выслушивая возмущенное скрипенье и звон. Чижик по-прежнему не отнимает ладони от лица, мне приходится отвести его руки с некоторым усилием. Он весь в слезах от смущения, и я осторожно касаюсь его щеки.
- Испугался? Это Дрын хулиганичает.
В потерждение моих слов Дрын опять звенит из-под покрывала и бормочет что-то на своем попугайском языке. Чижик приоткрывает глаза, но скользит взглядом куда-то мимо, по стенам. Разворчиваю его лицо к себе, заставляя посмотреть на меня.
Чижик опять заливается краской, он такой очаровательный в этой своей застенчивости, что я не могу удержаться и снова начинаю целовать его - влажные от слез веки, конопушки на курносом носике, яркие губы. Одно его движение - отталкивающее, сопротивляющееся - и я остановлюсь, чего бы мне это не стоило, но Чижик вновь обнимает меня и неумело тыкается мокрыми губами куда-то мне в щеку.
Страшно неудобно на узком подлокотнике, и я вытаскиваю Чижика из кресла, сажусь в него сам, а мальчишку усаживаю себе на колени. Чтобы он там ни почувствовал - но теперь мне намного легче обнимать и целовать его, полулежащего в западне моих рук. Приоткрываю языком его губы, проскальзываю внутрь, касаясь сладкого нёба, встречая там, в жаркой влажности, неумелый перепуганный язычок. Рот Чижика полон слюны со вкусом шоколада, он судорожно сглатывает, с негромким горловым пристаныванием. Будь я проклят, но он возбужден, хотя и сам не понимает, что с ним происходит в этот момент. Чувствую, как вспотела его ладонь, которая лежит на моем плече. С трудом заставляю себя оторваться от исследования глубин мальчишеского рта, беру в руку трясущуся ладошку и начинаю целовать - пальчик за пальчиком, покусывая пухлые подушечки, проводя языком по бугоркам и линиям. Чижик положил рыжую голову мне на плечо, глаза его закрыты, он облизывает свои припухшие от поцелуев губы.
На тонком запястье судорожно бьется живчик. Мне слышно, как отчаянно стучит сердечко - в ожидании чего-то неизведанного, таинственного, "взрослого". Того, что он успел увидеть на видеокассете, пока я ее не выключил. Мне хорошо знакомо это состояние - просыпающейся сексуальности, приобщения к новым ощущениям. Для меня самого эти воспоминания еще не стали настолько далекими, чтобы я не понимал, что сейчас творится в душе Чижика. Сумбур и страх, и желание продолжения, каким бы оно не оказалось. Когда твердо уверен, что надо остановиться, бежать, прятаться, но не сил, нет сил, нет сил... и ноги не слушаются, а внутри вибрирует туго натянутая струнка, подчиняя себе всё и вся, заставляя делать то, что вчера еще приводило в ужас, а сегодня кажется единственно нужным и правильным.
Школьные брючки Чижика, узковатые и коротковатые, туго обтягивают его. Я ощущаю коленями, как буквально пышет жаром его тело. Осторожно, очень осторожно провожу ладонью по ноге Чижика - от колена вверх, к бедру. "Не бойся, не бойся", - молюсь про себя то ли черту, то ли Богу, хотя какая разница, кому.
Чижик вздрагивает и.... неожиданно сползает куда-то вниз. Теперь он лежит затылком на сгибе моей руки, закинув одну ногу на подлокотник. Глаза его по-прежнему крепко зажмурены. Мне тоже страшно, Чижик. Страшно, потому что прознай хоть одна живая душа про эти игры, - и куковать мне несколько лет в петушином углу на зоне. Дай Бог хотя бы живым оттуда выйти. Даже если ничего больше не произойдет - одних только поцелуев да тех пяти минут на порнокассете будет достаточно, чтобы повесить на меня статью о растлении малолетних. Я все это знаю - разумом, но не он сейчас руководит мной.
Желание скользит губами от впадинки под ключицей - вверх по мальчишечьей шее, желание путается пальцами в пластмассовых пуговицах школьных брюк, желание пробирается внутрь трусиков, касаясь испуганно подрагивающей плоти...
Неожиданно Чижик спрыгивает с моих колен и отбегает на пару шагов в сторону. Он торопливо подхватывает спадающие брюки, пытаясь их застегнуть, и вдруг разражается бурными рыданиями. Я вижу, как трясется его голова, слышу, как он судорожно всхлипывает, и сам готов заплакать.
Встаю, подхожу и слегка обнимаю узенькие плечи, касаясь губами взмокшего лохматого затылка:
- Не плачь, малыш. Я ничего больше не буду делать. Успокойся. Давай я тебе постелю на кровати, и ложись-ка ты спать. Уже поздно.
Чижик рыдает еще горше, я оставляю его в покое и иду за бельем. Самому мне придется спать на кухне, на неудобном угловом диванчике, а хотелось.. Впрочем, что теперь об этом думать.
Сижу на кухне, в темноте. Чижик притих, из комнаты не доносится ни звука. Надеюсь, он уснул. Счастливчик, мне вот никак не удается придти в себя. Наощупь нахожу на столе сигареты с зажигалкой, закуриваю, невесело размышляя о том, что не случилось. При одном воспоминании о недолгих посиделках в кресле, меня вновь охватывает возбуждение. Не глядя, раздавливаю в пепельнице окурок и стаскиваю с себя трусы. Ну хотя бы помечтать я имею право сегодня?
Перед глазами плавают разноцветные искры, вязкая горячая жидкость выплескивается мне на живот, сердце стучит так, что, кажется, его слышно на улице. Открываю глаза, - рядом с диваном стоит Чижик, внимательно глядя на меня, голого и беззащитного.
Обнимаю его за пояс, притягиваю к себе и утыкаюсь горящим лицом в тощий мальчишеский живот. Сколько ж он отстоял рядом, что видел? На мои плечи ложатся две прохладные ладошки:
- Так не бывает, - Чижик говорит это очень серьезно и негромко.
- Бывает, Чижик, еще как бывает, - шепчу я в ответ, - Просто ты еще не знаешь.
- Ты взрослый, - в голосе Чижика все сразу - зависть, что я, взрослый, делаю что-то, ему пока недоступное, осуждение, что я, взрослый, напугал его до слез, страх, что я - взрослый, а он - маленький и он в полной моей власти до утра.
Отпускаю его, снова ищу сигареты, курю, откинувшись на спинку дивана. Чижик пристраивается рядом, словно понимая, что я сейчас для него абсолютно неопасен. Ощущаю себя выжатым лимоном, даже сигарету с трудом доношу до рта. Где-то внутри лениво проползает мысль, что неплохо было бы одеться, но шевелиться нет сил. Чижик привалился ко мне прохладным боком и занят тем, что осторожно ведет пальцами вниз, по моему животу. И, разумеется, вляпывается в подсыхающую сперму. Забавно, но руки он не убирает, размазывая жидкость по моей коже. Дурачок, игрушки ему, он хихикает - липко, мокро - а я чувствую, как знакомо начинает подергиваться внутри. Впрочем, мешать Чижику я не собираюсь. Он занят исследованиями - пусть исследует все, что захочет.
Наверное, ему до смерти хочется меня потрогать. Несколько раз уже Чижик подбирался совсем близко, но в последний момент уводил пальцы в сторону. Перехватываю его запястье в тот момент, когда оно вновь пытается увильнуть куда-то вбок.
- Пусти, - шепчет Чижик, осторожно вывинчивая ладонь из моих пальцев, - Пусти...
Он не слишком настойчив в своей попытке освободиться, скорее, это кокетство, поэтому я не отпускаю его руки, подношу ее ко рту и прикусываю оттопыренный палец. Чижик негромко взвизгивает от неожиданности и тогда, тогда...
Я разворачиваюсь к нему всем телом, обхватываю за плечи, нахожу в темноте теплые губы и прижимаюсь к ним. Ты же хотел этого, Чижик, ты же сам пришел ко мне, после всего, зная, что может быть. Пришел практически раздетый, в смешных сатиновых трусиках. Пришел, уже понимая, что я от тебя хочу.
Две руки упираются в мою грудь. Нет, не упираются - скользят по телу, обнимают, гладят. Скрипит чертов диван, он не рассчитан на такие упражнения. Я встаю, беру Чижика на руки и несу в комнату. Холодный паркет слегка приводит меня в чувство, но не настолько, чтобы я уложил мальчишку спать и ушел снова на кухню. Тем более, что Чижик затих, прижавшись ко мне всем телом и крепко обняв за шею.
На этот раз он позволяет делать с собой все, что угодно. Трусики падают куда-то на пол, и его мальчишеское сокровище оказывается в полном моем распоряжении. Моя ладонь накрывает его целиком, Чижик вздрагивает и делает бедрами движение, словно стараясь вжаться в мою руку еще сильнее. Как жаль, что меня не хватит на то, чтобы ласкать и гладить его тощее тельце все целиком. Я могу только проводить губами по влажной тонкой коже впалого живота, перебирать пальцами возбужденно торчаший мальчишеский членик, напрягшиеся вздувшиеся яички. Когда мои губы вбирают в себя горячую плоть, Чижик вскрикивает и вцепляется мне в волосы обеими руками. Похоже, он совсем перестал соображать - всем корпусом выгибается навстречу моим движениям, что-то бормочет, пристанывает негромко и протяжно, всхлипывает. Я прислушиваюсь - Чижик быстро-быстро повторяет мое имя, так, что оно складывается в одну длинную бесконечную жалобную фразу. Возвращаюсь к его губам, ласкаю приоткрытый рот языком, Чижик неожиданно страстно прижимается ко мне неумелым, но каким-то отчаянным поцелуем. Он весь вспотел, просто пылает, стараясь обнять меня как можно крепче, обхватить - руками, ногами, всем, чем можно. Я отрываюсь от его жадного мокрого рта и снова опускаюсь вниз.
На это раз я не просто ласкаю его, а осторожно проникаю пальцем внутрь узкой горячей попки. Чижик судорожно сжимается, но я не останавливю движений ни ртом, ни рукой и вскоре он опять уже извивается всем телом, широко раскинув ноги .
Когда я вхожу в Чижика, он только негромко охает, и все тело его покрывается холодным, моментально высыхающим потом. Я стараюсь не причинять ему сильной боли, хотя мне это и не очень удается, но Чижик не кричит, не плачет, не пытается вырваться. Наоборот, мне кажется, что он пытается принять меня в себя как можно глубже. Что это? Страсть? Жертвенность? Я двигаюсь внутри него - жаркого, узкого, влажного, возбуждаясь еще больше от хрипловатых стонов, время от времени вырывающихся из его груди. Я ласкаю его, открытого и доступного мне везде, я прикасаюсь ладонью к его губам, и Чижик крепко сжимает зубами мой палец, обводя его языком...
... Он спит, положив голову мне на грудь, усталый, измученный слезами, которые все-таки пролились - потом, когда все кончилось. Мои руки обнимают его, я вдыхаю запах мальчишеского тела, доверчиво прильнувшего ко мне. Ради него я готов перевернуть весь мир, пойти на что угодно - лишь бы слышать ровный негромкий стук его маленького сердечка. Я улыбаюсь медленно сереющему небу, видному сквозь неплотно задернутые шторы. Сегодня мы пойдем с Чижиком куда-нибудь. Я накуплю ему кучу всяких разных вешей - нужных, ненужных, неважно. Пусть объедается мороженым, надувается, как барабан, лимонадом или соком. Я хочу, чтобы каждый день для Чижика был праздником, их не так уж и много у этого заброшенного мальчишки, нужного только самому себе. И еще - мне.
Правда, шевелится где-то внутри маленькая кусачая змейка по имени Совесть, но я, как и все, как и всегда, успокаиваю ее заверениями, что Чижик сам хотел, что он сам ко мне пришел и так далее. Спорю сам с собой, что я не покупаю эту мальчишескую любовь дорогими подарками- Чижик ведь еше ничего от меня не получал, кроме конфет и шоколадок. Пытаюсь разобраться в собственных чувствах - люблю я его или просто хочу? Нет ответа.
Знаю только, что уже не представлю себе дальнейшей жизни без Чижика. Знаю, что он придет ко мне завтра. И послезавтра. Я уверен в этом - мир, открытый мной этому мальчишке, затягивает сразу и навсегда. Мне все равно, что будет завтра со мной, но от этого пацаненка, только что открывшего заспанные глаза и улыбающегося мне спросонок, я не откажусь никогда.