Я представил себе эту дачу - пыльные дороги, замусоренный лес, неистребимый запах навоза... Видимо, мои мысли отразились на моем лице, потому что Борис рассмеялся:

-Чудак человек. У меня ж не садоводство - настоящий дом в деревне, бабка там у меня двоюродная живет. Река, лес, озера чудные, всего-то ночь в поезде - и в раю.

"В конце концов париться в такую жару в городе смешно, тем более, если есть возможность отсюда свалить, тем более с Борисом, тем более, на халяву"- и мы поехали "на дачу".

Дом был старым, но еще вполне крепким и жилым. Полдня мы с Борисом разбирали хлам, накопившийся за год в комнате под крышей, куда баба Лиза нас поселила. После трудов праведных, уже под вечер, мы с ним выползли на травку под старой яблоней и развалились прямо на земле.

-Хорошо..- не то спрашивая, не то утверждая проговорил Борис.

-Угу, - мне говорить не хотелось. Хотелось просто валяться, ничего не делать и смотреть на длинные, подсвеченные закатным солнцем облака."А в кабаке сейчас

Витька вкалывает, тоска, с официантами болтает. Доживает до 12, музыка, наверное, орет, пара хачиков с рынка харчо лопает, путанки наши рыночные в уголке ликер лакают. А тут тихо, только шавка соседская на прохожих взлаивает, для порядка".

И в этот момент на дороге что-то грохнуло. За штакетинами забора громоздилась какая-то куча. Мы вышли за калитку. В канаве валялся велосипед, заднее колесо еще крутилось, и позвякивал звонок. На дороге в пыли сидел мальчишка лет 10-11 и негромко плакал, время от времени подвывая. Правая коленка у него была в крови, да и сама нога была как-то неловко подвернута.

-Котька, - Борис наклонился к мальчишке, - Ушибся?

-Бо-ольно, - проныл пацан, - а мамка в город уехала, завтра вернется.

Я нагнулся и поднял его на руки. Котька был легким, моя собака весила, наверняка, раза в два больше. Он обхватил меня за шею, и я понес мальчика в дом. От Котьки пахло цветами и клубникой, и еще - немного - пылью. Весь он был смешной, голенастый, как аистенок. Белобрысый, с шелушащимся носом и серыми глазами в обрамлении длинных светлых ресниц.

В комнате я положил Котьку на диван и ощупал ногу. Перелома или вывиха не было. Просто при падении с велосипеда он сильно ушиб ногу, может быть, немного растянул. Я погнал Бориса за перекисью, зеленкой и холодной водой, а сам разглядывал нашего случайного гостя. Он был очень симпатичным, этот соседский Котька.

- Так ты что, до завтра один, что ли будешь?

-Ага, - он беззаботно кивнул, - А чего, я часто один остаюсь. мама работает, сутки через трое.

-А отец?- Я тут же понял, что вопрос был бестактным. Отца у пацана, похоже, не было вовсе или он был, но, явно, где-то не здесь.

Котька сморщился и ничего не ответил. Увидев лекарства, которые принес Борис, он закрыл глаза и засопел. Я промыл его ссадины, сначала водой, потом перекисью, намазал от души зеленкой и, заодно, наложил на лодыжку холодный компресс. Котька все перенес стоически, молча, и только засопел сильнее, когда я мазал зеленкой его кровоточащую коленку.

-Ну, Котька, вот и все. Не больно?

-Не-а, - он мотнул головой и открыл глаза, - а тебя как зовут?

-Геннадий.

Котка фыркнул:

-Как крокодила.

-Какого крокодила?

-Ну крокодил Гена, из мультика.

Борис за моей спиной засмеялся:

-Котя, ну кто тебя воспитывал? Как ты со старшими разговариваешь?

-А чего?- Котяка захлопал глазами, - Я ж не обидно, я так. А вы надолго приехали?

-Да недели на две, - я провел пальцами по его худой исцарапанной ноге,- Где это ты так?

-В малинник лазал, только там ягод еще нет, - Котька попытался слезть с дивана, но передумал. Нога, видимо, еще болела. Он задумался, наверное, размышлял, чем меня отблагодарить за лечение, и несмело сказал:

-Хочешь, я тебе покажу, где змеи живут?

Меня передернуло:

-Нет уж, спасибо. Я их, как-то, не очень люблю. Ты мне лучше покажи, где тут у вас можно позагорать.

Мальчик оживился:

-Тут у нас речка есть, рядом, только там купаться нельзя -мелко, а еще два озера, одно близко, а одно в лесу, далеко, полчаса идти. Там во-о-от такая щука живет, старая, ей лет двести, наверное, - и он широко развел руки, показывая, какая огромная щука.

-Да мне только позагорать, я плавать не умею.

В глаза Котьки появилось недоумение:

-Как не умеешь? - он отказывался понять, как это такой взрослый и не умеет, - Я тебя научу.

Сказано было решительно. Я понял, что это и будет моей платой за скорую медицинскую помощь.

-Ну научи.

***

-Охота тебе возиться с мальчишкой?- Боря недовольно смотрел на меня, - Что он тебе сдался?

-Забавный, - я разделся и развалился на прохладной простыне,- Ты разве не заметил?

-Я надеялся, что мы будем вместе, без третьих-лишних.

-Мы и так вместе, - мне стало весело, - Иди сюда, что ты там сидишь?

***

Котька объявился в нашем дворе ни свет ни заря. Меня разбудил разбойничий свист, и я выглянул в окно. Мальчик стоял на дорожке и намеревался свистнуть еще раз, погромче.

-Тихо, весь дом перебудишь. Тебе чего?

-Так плавать-то, ты что забыл?

-Я еще сплю. Рань несусветная.

-Вставай, - Котька решительно отправился к нашей двери, и я, торопливо натянув трусы, спустился вниз. Не хватало еще, чтобы он увидел нас с Борисом в одной постели.

Котька уже стоял в прихожей и нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

-Чего ты спишь-то так долго? Солнце уже вона где, пока дойдем.

-А позавтракать? А умыться? Нога-то твоя не болит?

-Нога не болит, позавтракаешь по дороге, а умоешься в озере, - Котька был решителен и напорист. Он твердо решил научить меня плавать.

-Ну уж нет. Умоюсь я сейчас. Сядь и подожди меня тут.

Умывание прошло в пожарном порядке, Котька ждать не пожелал, а стоял над душой и поторапливал. Я торопливо похватал из холодильника, что под руку попалось, кинул в сумку пару бутылок пива, написал Борису записку, и мы отправились на "дальнее" озеро.

По дороге Котька болтал без умолку. Он рассказывал мне, как они тут все живут, в этой умирающей деревне на двадцать дворов. Как в прошлом году горела ферма, и они всей деревней спасали телят, что неподалеку есть блиндаж и там - скелет фашиста, что некий Витька свалился с яблони, вместе с вороваными яблоками, а дядя Гриша ему все яблоки отдал и позвал приходить еще. Рот у Котьки не закрывался, я слушал его болтовню, а где-то глубоко внутри меня поднималась мутная волна греховных и запретных желаний. Я смотрел на его стриженый затылок, на худые исцарапанные ноги, на острые лопатки под синей линялой майкой и представлял себе, как прижму это детское тело к белому мху на сопке. Я знал, что не позволю себе растлить этого беззаботного и доверчивого, как синичка, ребенка. Но ничего поделать с собой не мог. Дурные фантазии нагло лезли в голову. Я уже решил повернуть назад, как вдруг выяснилось, что мы уже пришли.

Озеро открылось неожиданно, за поворотом. Оно было длинным, с темной непрозрачной водой, в которой отражались сосны. Белый песок был устлан опавшей прошлогодней хвоей. Ни зарослей камышей, ни тины, ничего. Только вода, песок и сосны. И тишина, даже птицы, всю дорогу перекликавшиеся в листве, умолкли.

-Вот, - отчего-то шепотом сказал Котька, - Это озеро.

Вода оказалась неожиданно холодной. Почувствовав, что дно под ногами уходит круто вниз, я нырнул. Сразу стало темно, казалось, что наверху стояла темная безлунная ночь. Сначала я подумал, что в маске видно было бы лучше, но вскоре понял, что и маска тут не поможет. Какое-то неприятное чувство родилось внутри, и я поспешил вынырнуть.

Котька сидел на берегу, обняв острые коленки. Он был угрюм и неприветлив. Я вылез на берег и лег рядом.

-А врал, что плавать не умеешь, - проворчал он, и в меня полетела хвоя пополам с песком.

-А я и не умею, - я стряхнул с груди мусор с муравьями, - мне надо, чтобы дно под ногами было.

-Нету тут дна, - повернулся ко мне Котька, - Это озеро Ведьмин пруд называют. Сколько народу тут потонуло. Раз - и нету.

Он смотрел на меня, ожидая реакции. Не дождавшись, неохотно сказал:

-А ныряешь ты здорово.

-На юге научился, - лениво ответил я, - Мы там ропанов доставали. Знаешь, что это такое? Раковины такие, красивые. Бело-рыже-коричневые. На спор, кто самую большую вытянет.

Котька оживился. Наверное ждал, что я скажу, что достал самую большую и красивую. Пришлось его разочаровать.

Котька совсем расстроился и тут же предложил перекусить. Из своей сумки он вытащил газету и принялся выкладывать на нее завтрак. Запас был основательный - половина курицы, буханка хлеба, огурцы, бутылка кока-колы, с десяток яиц, кусок сыра. Потом так же деловито он распотрошил и мою сумку. Там ничего примечательного не оказалось - сухая колбаса, несколько вареных картофелин и пиво.

Котька укоризненно посмотрел на меня. По его мнению, я оказался совершенно неготовым к столь серьезному путешествию.

Я смотрел, как он уминает все это огромное, на мой взгляд, количество еды и удивлялся, как в такого тощего столько влезает. Мне хватило одного бутерброда с огурцом вприкуску и пива.

Позавтракав, Котька растянулся рядом со мной. Над нами проплывали белые пушистые облака, казалось, что мы плывем куда-то вместе с ними. Котьке стало неудобно и он улегся головой мне на живот. Потом ткнул меня пальцем:

-А почему у тебя тут волос нет?

Я зажал его ладонь под мышкой:

-Нету и все, - не объяснять же ему, что я их сбриваю.

-А дядя Боря тебе отец?

Этот неожиданный вопрос сбил меня с толку:

-Почему ты так решил? Нет, не отец, просто друг.

-А баба Лиза сказала, что вы в одной комнате спите.

Вот не было печали, объяснять этому любопытному пацаненку, почему мы спим с Борисом в одной комнате.

-Я темноты боюсь.

-Ага-ага, - Котька подлез повыше, голова его легла на мою грудь,- ты и про то, что плавать не умеешь, врал. Фигушки, не верю.

Я боялся спугнуть странное нечто, возникшее во мне. Так, в детстве, я замирал, когда на меня, случайно, садилась какая-нибудь огромная золотисто-зеленая стрекоза или бабочка. Я даже дышать тогда переставал. Вот и сейчас во мне было такое же сладко-щемящее чувство, словно предвкушение чего-то неизведанного, тайного, доступного лишь немногим. Я молил Бога, чтобы мальчишка не заметил, как я возбужден.

-Я домовых боюсь, Котька. А у бабы Лизы домовой живет, я сам вчера слышал, как он в холодильник лазал, дверцей хлопал. Ночью я встал - водички попить - а на столе записка - "Калубнику и смитану сел. Домовой Нафаня".

-Уй-й-й, - Котька так и закатился, дрыгая от восторга ногами, - Калубнику сел!!! Он что, неграмотный?

-Ну откуда ж ему быть грамотным? У домовых ведь школ нет, что успел подсмотреть - то и запомнил. Домовые - они такие, чужих не любят. Как начнет меня из дома выживать...

Я нес всю эту чушь, стараясь удержать Котьку рядом, на своей груди, продлить это ощущение близости, которое одно и было мне дано.

-Тебя не выживет, - Котька погладил меня, успокаивая, - Ты добрый.

Мысленно я скрипнул зубами. Знал бы Котька, что я с ним готов был сделать - бежал бы от меня без оглядки.

-А стучит у тебя как, - Котька прижался ухом к моей груди, - Бум-бум, как барабан. Это всегда так громко?

-Всегда, - я попытался успокоиться, все это могло кончиться очень плохо.

-А у меня так не стучит, вот, послушай, - он заставил меня послушать, как стучит его сердечко.

Воля моя иссякала и я снова вошел в озеро. Нырять уже не стал, сел на камень, торчащий из воды. Стало легче. Котька тут же пристроился рядом.

-Я тебе блиндаж покажу, со скелетом. Там тоже здорово. Я пулемет искал, не нашел, жалко, а то бы Витька от зависти лопнул. Он всегда завидует. И за яблоками полез от зависти.

-Коть, как можно лезть за яблоками от зависти?

-А у них все яблони зимой зайцы погрызли, вот он и полез. У дяди Гриши знаешь, какие яблоки! Во!- и он показал, какие.

-Так здесь и зайцы есть?

-Есть, зайцы, такие, знаешь, они зимой белые, а летом - их совсем в траве не видно. Серые такие. И лисы есть. Я и волка видел. Здоровый, вот такой.

-Так это наверное, собака была, - поддразнил я Котьку, и он тут же принялся мне доказывать, что это была не собака, собак он всех знает, это был волк, точно, волк, ему ли волков не знать.

Наконец, мой юный приятель решил, что надо идти уже домой, а то мама будет волноваться. Мы потихоньку собрались и, не спеша, отправились в деревню. По дороге мне был обещан (еще раз) поход в блиндаж и к змеям. От змей я решительно отказался. Котька снисходительно посмотрел на меня, но, видимо, решил, что уговаривать не стоит - раз уж я боюсь домовых, то змеи меня добъют. Болтая, мы добрались до деревни. Я удивился, что прошло так много времени. Борис, разобиженный, валялся в гамаке. На прощание Котька пообещал мне назавтра не менее увлекательный поход и удалился.

-Не пойму я тебя, - Борис разговаривал сквозь зубы, и видно было, что он зол,- Что ты нашел в этом мальчишке. Тоже мне, друг-приятель.

Я сел на траву рядом с гамаком:

-Ревнуешь?

-Вот еще, к пацану-то?

-А чего тогда злишься?

-А какого дьявола ты свалил утром? Просыпаюсь - тебя нет, бабка не в курсе. Болтаюсь тут один, как дерьмо в проруби. Тоже мне, гость.

-Борь, - мне хотелось успокоить его, но и забавляла эта ревность сорокалетнего мужчины к ребенку, - ну что ты в самом деле. Котя мне озеро показал, красивое, мы купались.

-Ведьмин пруд, что ли?

-Ну да, кажется, оно так называется.

-Ты поосторожнее, - Борис тут же озаботился, - Там каждый год люди тонут, опасное место, там омуты .

-Да ладно, что я, озер не видел?

-Я серьезно говорю. Нехорошее место, туда почти никто не ходит.

-Слушай, ты же взрослый человек, а веришь в такие сказки. Что там, действительно, дна нет?

-А черт его знает, - Борис сидел в гамаке и слегка покачивался, - говорят - нет. Глубоко, наверное, очень. Не знаю, я туда не хожу.

***

На следующий день Котька опять не дал мне отоспаться. На этот раз мы забрались в какую-то невероятную глушь. Я чуть не обломал ноги по буреломам, а Котька прыгал по ним как заяц. Чувствовалось, что с лесом он на "ты". Блиндаж был старый, бревна все погнили, и внутри, действительно, валялся скелет. Правда, вряд ли он был фашистским. Скорее всего, его стащили из кабинета биологии ради хохмы, или для еще каких-то целей. Мы с Котькой облазили окрестности, прошли по какой-то канаве - он уверял меня, что это окоп - и оказались рядом с глубокой ямой, засыпанной всяким мусором. Вид у Котьки был таинственный и я догадался, что следующим номером нашей программы будут змеи. Тут я решительно уперся и заявил, что дальше не пойду. Котькины упрашивания остались без ответа. Сначала он надулся, но быстро отошел и предложил поиграть. Я должен был быть беглым бандитом, а он - Шерифом. Деревянный пистолет Котька прихватил из дома. Каторжника мы ловили до 5 вечера. Я ободрал все ноги, руки и проголодался, как людоед. Наконец, справделивость восторжествовала, меня показательно расстреляли у старого дуба, после чего мне пришлось нести смертельно раненого шерифа( уже в качестве соратника по борьбе) на поляну, где он и скончался, завещав свою звезду шерифа самому достойному (мне).

Фантазия у Котьки была буйная. По дороге домой был предложен план на завтра. Мне предстояло стать роботом-убийцей, а самому Котьке - отважным полицейским, выслеживающим робота и его коварных хозяев. На послезавтра были зарезервированы романтические приключения в духе Трех мушкетеров. Разумеется, меня ждала роль Кардинала.

Борис был в бешенстве. Я, как мог, успокоил его и пообещал, что ночью он будет вознагражден за дневные переживания. При этом я ни словом не обмолвился о наших с Котькой планах на завтра. Однако, чтобы сдержать свои обещания, надо было как следует отоспаться. Устал я безумно и хотя мог не спать по двое-трое суток подряд, общение с Котькой меня утомило.

Проснулся я уже около 11 вечера. В комнате внизу бубнил телевизор, я жутко хотел есть и решил спуститься. Борис разговаривал с бабой Лизой. Я не собирался подслушивать, но, разобрав свое имя, застыл перед дверью. Они говорил обо мне, точнее, говорил Борис, а бабка хмыкала и вставляла реплики.

Выяснилось, что я бессердечный, что променял отдых с Борисом на болтание с мальчишкой по лесам и долам, что он, Борис, нужен мне только для удовлетворения моих низменных инстинктов ( кто бы говорил, а?), что он меня интересует только потому, что богат и держит ресторан, в котором я работаю, что по натуре я самая настоящая блядь и готов пойти с кем угодно и куда угодно, лишь бы платили. Кое-что было недалеко от истины, но, в основном, Борис был не прав. Никогда я не ложился в постель с кем попало. В первый момент мне захотелось войти и устроить безобразный скандал, но я вовремя сообразил, что это как раз и подтвердит мнение Бориса обо мне, как о склочной и сволочной проститутке. Пришлось на цыпочках снова подняться вверх, хлопнуть посильнее дверью и от души поскрипеть ступенями. В комнату я вошел, как ни в чем не бывало, улыбаясь и демонстрируя свое хорошее настроение. Они замолчали еще когда я скрипел лестницей и делали вид, что их очень интересует политическая ситуация в Чечне. На столе еще оставался ужин, и я основательно подкрепился. Бабка, охая, ушла к себе, а я предложил Борису выйти во двор подышать свежим воздухом. Честно говоря, я должен был завтра же уехать, если бы хоть немного себя уважал, но... Котька. Я не в силах был заставить себя отказаться от общения с ним. Этот мальчишка тянул меня, как магнитом. Ради него я готов был стерпеть все, что угодно. Поэтому, оказавшись в саду, я принялся выполнять обещанное, и вскоре Борис, забыв обо всем, шептал мне, как он меня любит.

Утром я успел удрать до того, как мой ревнивый любовник открыл ясные очи. Весь день хитрый и коварный робот ускользал от сыщика. Котьке никак не удавалось меня выключить. Под конец он разозлился и завопил, что так нечестно, что у меня давно уже кончилась энергия, что я должен уже лежать и не шевелиться, пока он меня будет перепрограммировать. Это слово он, конечно же, переврал. То ли от злости, то ли от незнания. Пришлось упасть на траву и ждать, пока Котька переключит мои контакты с выхода на вход. Мне было щекотно, и я не выдержал и расхохотался, схватив Котьку и повалив его рядом. Он тоже смеялся, даже прихрюкивал, что смешило меня еще больше. Отсмеявшись, мы пошли на Ведьмин пруд смывать с себя пыль. Потом долго лежали на песке, отдыхая.

-Кот, а ты книжки-то читаешь? Или только телек смотришь?- мне было любопытно, откуда он берет сюжеты для своих игр.

-Не-а, они неинтересные, - Котька лениво сыпал песок сквозь пальцы.

-Как это неинтересные? Книжки - и не интересные? А что ты читаешь?

-Ну мама приносит, с работы, только там все скучно, любят, целуются, ссорятся. Или убийцу ловят-ловят, а он совсем и не убивал, Это другой убил, который вместе со всеми ловил. И непонятно, зачем тогда другого ловили. Скукота. По телеку интереснее.

Видимо, мать Котьки приносила с работы любовные романчики и карманные детективы, которые в изобилии появились сейчас на книжных лотках. Это чтиво для поездок в метро нельзя было назвать книгами. Ну а в интернате, где во время учебы жил Котька, в библиотеке ничего, кроме Незнайки и Карлсона не было. Это были хорошие книги, но Кот их уже перерос.

-Котя, а ты про Белого Клыка читал?

-Про какого Клыка?- он повернулся на бок и смотрел на меня одним глазом.

-Про волка. Он был не совсем волк, его мама была собакой, но вырос он в лесу, как настоящий волк, а потом попал к людям.

Короче говоря, пришлось мне вкратце пересказывать Котьке историю Белого Клыка, потом о приключениях Смока и Малыша. Тут я уточнил, что Малыш - это не тот, который с Карлсоном, а совсем другой. Потом мы перескочили на Капитана Блада, потом на Всадника без головы. Котька слушал, почти не дыша. А я уже предчувствовал, что на днях придется мне побывать и Красавчиком Смитом, и пиратом Левасером. В этот день мы пришли домой поздно. Котька уже с полдороги начал нервничать. Он боялся, что его будут ругать и мать, и бабушка. Мы, действительно, сильно припозднились. Я предложил ему свою помощь, но он отказался. Капитан Блад сам мог справиться со своей мамой. Прощаясь со мной у нашей калитки, Кот попросил написать ему список "самых-самых" интересных книг. Он намеревался раздобыть их и сам узнать, как все было на самом деле. Я пообещал, и мы расстались. Я тоже волновался, не зная, как меня встретят дома. Но все было тихо, меня даже никто не ждал. Видимо, Борис решил воздействовать на меня презрительным молчанием. Меня это развеселило, и я, нахально сделав себе ужин, отправился в комнату, чтобы в тишине и покое поесть. Мне никто не мешал, но атмосфера в доме была раскалена. Всю жизнь я "пересыпал" неприятности, поэтому сразу же после ужина завалился спать.

Это была моя ошибка. Ревность Бориса перешла в стадию, когда человек уже мало что соображает, ему надо только излить свою боль и злость. Я проснулся, когда он прикручивал мои руки веревкой к спинке кровати. Борис всегда был немного склонен к садизму, но в этот раз все ограничения он с себя снял. Видимо, считал, что имеет на это моральное право. Мои уговоры и просьбы ему быстро надоели, и он просто завязал мне рот полотенцем. Никогда и никто не выделывал со мной ничего подобного. Пытаясь освободиться, защитить себя хоть немного, я до крови разодрал себе руки, но так и не смог развязаться. Бориса все это только раззадоривало. Под утро на мне живого места не было, руки затекли и онемели, и я, конечно же, никуда бы не смог уйти. Именно этого Борис и добивался. Хотя бы день, но я был с ним рядом, пусть оскорбленный, униженый, лицом в подушку, но с ним, а не с Котькой.

Котька, как всегда, появился рано утром, но я не мог даже встать, не говоря уже о том, чтобы куда-то идти. Борис спустился и объяснил моему юному другу, что я заболел, видимо, перегрелся или перекупался. Кот расстроился, он строил на сегодня большие планы. Тихо войдя в комнату, он сел рядом с моей кроватью и с сочувствием посмотрел на меня. Минут пять, после чего терпение его иссякло, и Кот начал ерзать на стуле. Он честно пытался поддерживать разговор, спросил, как это меня угораздило заболеть, когда все так было интересно. Я пробормотал что-то невнятное. Руки болели, но я был вынужден держать их засунутыми под подушкой, чтобы Котька не увидел длинных кровавых ссадин. Наконец, Кот посчитал, что визит вежливости закончен, встал и с явным облегчением пообещал зайти попозже.

После его ухода мне стало совсем тошно.

- Ну что, - Борис злорадствовал, -твой дружок не очень-то готов тебя развлекать. Посидел и сбежал.

-Он еще ребенок, а ты мерзавец, и я видеть тебя не хочу,- Я готов был наговорить кучу гадостей, но сил у меня не было даже на хорошую ссору, а вяло переругиваться было неинтересно. Кроме того, я был готов обидеться и на Котьку, хотя и понимал, что ребенку в его возрасте сидеть у чьей-то постели вместо того, чтобы носиться по улице, просто скучно. Борис на мои слова внимания не обратил, был весел и доволен, принес пластырь и залепил кровоподтеки на моих руках. Еще через полчаса я нашел в себе силы спуститься вниз и залечь в гамак. Было грустно и очень хотелось себя пожалеть.

Я продремал в тенечке до обеда и проснулся от того, что меня легонько потряхивали за плечо. Передо мной стоял Кот и держал в руках миску с малиной.

-Вот, это тебе, я набрал, правда, она еще не очень созрела.

Он смотрел на меня с тревогой, и я понял, что Кот искренне за меня волнуется. Он отправился за малиной, вместо того, чтобы идти куда-то играть или купаться. Комок встал у меня в горле. Я был несправедлив, когда решил, что безразличен для этого мальчика.

-Спасибо, Кот, - я взял миску. Малина была еще розовая, кисловатая, но мне показалась слаще меда. Ведь ее собрал для меня мой мальчик.

В этот раз Кот просидел у меня до вечера. Я снова рассказывал ему о книжках, которые ему стоило бы прочитать, вкратце пересказывал их сюжеты. Котька слушал, открыв рот, глаза его горели, видимо, он уже строил какие-то планы. Борису с трудом удалось отправить его домой. Мне не хотелось снова ложиться в постель и я заявил, что еще полежу в гамаке. Но мой настырный любовник отказался меня слушать. Он заявил, что если я не пойду своими ногами, он отнесет меня наверх на руках. Это было уже слишком, и я, полный дурных предчувствий, поднялся в комнату. Но в эту ночь меня оставили в покое. Видимо, Борис понял, что я ни на что сегодня не способен.

***

А утром я опять сбежал с Котькой в лес и мне было наплевать, что со мной будут делать ночью. Мы бродили по прекрасным солнечным полянам, где заливались кузнечики и летали бабочки, по сопкам, где величаво стояли корабельные сосны, а я все не мог отделаться от своих грешных мыслей. Вот на этой полянке было бы славно раздеть Котьку и посмотреть, как светится на солнце его смуглая кожа, а в этом глухом сыром овраге никто не услышал бы его крика. Я почти физически ощущал под своими ладонями его маленькие упругие ягодицы, слышал его стон, полный боли и стыда. Кот резвился, а у меня все болело от с трудом сдерживаемой страсти. Никогда я не испытывал ничего подобного, никогда мне не приходилось прилагать столько усилий, чтобы удержать себя в руках. Наверное, Котьку спасло только то, что я был еще слишком слаб после насилия, которое надо мной совершили.

Под вечер мы опять добрались до Ведьминого пруда, и я немного поучил Кота нырять. Я чувствовал его жилистое тельце под своими пальцами, и мне стало немного легче. Он меня не стеснялся совершенно, и я несколько раз касался его попки, бедер, а однажды, как бы случайно, поцеловал маленькую розовую пяточку. После всех моих мук я был вознагражден переодеванием Котьки на берегу. Вода была холодная, и я растер его полотенцем, постаравшись коснуться всего, чего можно.

Я ждал дома грозы, но, видимо, Борису все это надоело. Объяснять ему, что я влюбился в мальчишку, не стоило. Да он и не требовал никаких объяснений. Просто поставил меня перед фактом - или я с Котькой, или с ним. Пришлось согласиться провести следующий день дома. Борис обрадовался моей неожиданной уступчивости ( а чего бы я не сделал, лишь бы задержаться в этой деревеньке подольше) и предложил назавтра истопить баню. Он и не подозревал, что Котька тоже не собирался уступать меня просто так.

***

Мы только-только успели раздеться, как дверь бани отворилась, и в предбанник влез Кот со своими банно-прачечными принадлежностями. Он сообщил оторопевшему Борису, что мама и баба Лиза разрешили ему мыться с нами, потому что с мамой он не может, а в город ехать в баню смешно, если есть рядом. Борис, видимо, представил, что случилось бы, приди Кот чуть позже. Но отказать он не мог, как добрый сосед. Поэтому Кот присоединился к нашей компании, чему я был только рад. Впрочем, радость моя тут же испарилась, потому что пацан тут же задал один из своих коронных вопросов:

-Гена, а что это у тебя на попе?

Я внутренне проклял все на свете. Совсем забыл про эту чертову татуировку, сделанную еще полгода назад по пьяни. Сколько собирался ее свести, да все руки не доходили. Да и на моих друзей она производила однозначное впечатление. Но они были взрослые люди, а как я объясню Котьке, что означает разноцветный замочек с фигурным ключом на моей ягодице? Борис откровенно веселился, а я чувствовал, как лицо мое заливает предательский жар. Слава Богу, что в бане было темно. Буркнув что-то невнятное, я отвернулся и залез на полок. Удовольствие от бани быстро испарялось. Борис болтал с Котом, спрашивал, где мы ходим, что делаем весь день, Котька с охотой рассказывал, а я как-то сразу оказался в стороне.

Плохое настроение не покинуло меня ни вечером, ни ночью. Чувствовал я, что случится что-то нехорошее, и это нехорошее явилось следующим утром в образе Котькиной матери. Она решительно подошла ко мне и отозвала в сторону.

-Меня зовут Татьяна, а ты, наверное, Гена?- она не спрашивала, она и так знала, кто я.

-Да, - не мог же я отказаться от самого себя.

-Ну вот что, я не собираюсь тут долго с тобой разговаривать, нет у меня ни времени, ни желания. Костик рассказал мне про тебя, много, он в тебя просто влюблен. Впрочем, это меня не удивляет. У Кости никогда не было старшего друга, а он всегда хотел иметь брата. Но, в отличие от сына, я прекрасно понимаю, кто ты. Так вот - уезжай отсюда. Я не хочу, чтобы мой мальчик общался с таким, как ты.

-С каким же?- и хотел бы я сказать это с вызовом, да не вышло. Получилось тихо и немного жалко.

-Сам знаешь, - отрезала Татьяна, - Учти, тут тоже есть милиция, может, вас теперь и не сажают, но я заявлю, что ты хотел растлить моего сына. И тебя все равно посадят.

Что мог я доказать этой женщине, если сам ни в чем не был уверен? Она хотела спасти Котьку и была абсолютно права. Я был очень близок к тому, чтобы совершить над ее сыном насилие, пусть даже мне это грозило бы тюрьмой.

-Уезжай, слышишь? Я подниму на ноги всю деревню, здесь вам не Петербург, тебя на части разорвут, понял?

Мне оставалось только кивнуть. Я должен был уехать, чтобы спасти Котьку от самого себя.

***

Я сидел в купе. Как ни странно, мне удалось купить билет без труда. Наверное, сама судьба была против меня. До отправления оставалась буквально минута, когда я заметил на дороге велосипедиста. Он летел к станции изо всех сил, выжимая все, на что был способен, зная, что опаздывает. Я стиснул зубы. Котька, Котик мой, я ведь так и не попрощался с ним, не сказал ни слова. Вагон дернулся, и в эту минуту велосипед наехал на какое-то препятствие, может быть, на камень. Со всего размаху Котька полетел в пыль. Вагон, набирая скорость, прошел мимо, и я увидел, как вздрагивают худенькие плечи моего мальчика. Он так и лежал на дороге, ничком, не поднимая головы. Я залез на полку и закрыл глаза.

***

Я вернулся в эту карельскую деревню через несколько лет. Я отслужил в армии, хлебнув там лиха и из-за моей национальности, и из-за сексуальной ориентации. Да и потом мне пришлось несладко. Ничто меня не держало в России, и я решил уехать в Израиль. Ехал я туристом, ничего мне не надо было продавать - ничего у меня и не было. Несколько дней, оставшихся до самолета, я посвятил прощанию с друзьями. Борис жил на даче с одним из своих очередных мальчиков, и я решил поехать туда. Жила во мне смутная надежда на встречу с Котькой, но иллюзий я не питал. Прошло 5 лет, он, скорее всего, давно и прочно забыл обо мне.

Я вошел в такую знакомую калитку. Из дома раздавались голоса, я улыбнулся, шагнул к крыльцу, и тут из двери вылетел подросток. Он так и не научился ходить медленно, Кот, Котька, карельская синичка. Я узнал его сразу - белокурый, сероглазый, нескладный, как все мальчишки в 16 лет. Что-то трепыхнулось у меня в груди, перехватило дыхание. Как я ошибался, думая что Кот забыл меня. Нет, он тут же все вспомнил. Лицо его застыло, он на деревянных ногах прошагал мимо, не взглянув в мою сторону. У самой калитки повернулся, нос его презрительно сморщился, и он пропел насмешливым, звонким, юношеским тенорком, глядя мне прямо в глаза:

-Пи-и-идор.

***

Отлаяла свое соседская дворняга, улеглась пыль на дороге, поднятая босыми ногами Котьки, а я все стоял у калитки. В сердце моем была ночь.

ЭПИЛОГ

"Привет, Гена. Совсем ты меня забыл, на два последних письма так и не ответил. Я понимаю - новая страна, новые заботы, новые друзья. Но я не теряю надежды хотя бы получить от тебя письмо, я уж не говорю о телефонном звонке. У меня появились кое-какие новости. Скоро уезжаю в Германию - наконец-то пришел ответ. Ресторан я свой продал, бабки есть, надеюсь, до отъезда не отнимут. А из Германии в Израиль ближе, чем из России, так что со временем жди меня в гости. Не выгонишь? Я бы очень хотел тебя увидеть, ты мой самый лучший мальчик, я не вру, ты знаешь. Как жаль, что мы не вместе и не будем вместе уже никогда. Ребята наши передают тебе приветы, Юра, Вадим, они тоже все скучают. Жизнь у нас стала совсем невыносимая, впрочем, у вас же там есть наше телевидение, так что ты все знаешь. Дожить бы до отъезда, да чтобы никто не грохнул. Впрочем, как я еще устроюсь в этом Франкфурте - тоже неизвестно. Но поздно пить Боржоми... Все уже решено. Извини, письмо вышло короткое, но главное я сказал - я люблю тебя по-прежнему.

Целую, много-много раз.

P.S. Совсем забыл. Ты помнишь Костю, соседского мальчика? Неделю назад он утонул в Ведьмином пруду. Там была куча народу, он нырнул и не вынырнул. Тело так и не нашли. Мать его, Татьяна, по-моему, свихнулась - ее увезли в больницу. Жаль, неплохой был мальчишка, он, кажется, тебе нравился.

Еще раз целую. Твой Борис."