- Ну что, давай ещё по маленькой... Да тут на большую уже и не осталось-то. Твою мать, скажи кому у нас во дворе - не поверят! С таким человеком пью! С таким человеком! Ты ж знаменитость...
- Ага... Бывшая... А теперь кто?.. Такой же "светлячок", как и ты. Даже фамилию мою никто уже не вспомнит...
Водка проскочила в горло привычно, её и глотать-то не надо было - достаточно просто влить. Только теплее внутри стало. На сером халате Кирилла Дмитриевича виднелись жирные пятна от вчерашнего яйца под майонезом - другие относительно приемлемые по цене закуски в буфете киностудии водились редко. А звёзды экрана предпочитали по большей части дорогие отбивные, салаты из крабов и бутерброды с икрой. Впрочем, с такой публикой, как осветители, они если и сталкивались, то лишь в иногда возникающей общей очереди к прилавку, поскольку ели за специальными столиками отдельно от "технарей" - так кинознаменитости презрительно называли между собой тех, кто ходил по "фабрике грёз" в серой униформе.
- Ладно, пошли. Посидим, покурим перед работой, - с трудом дожевав слегка подсоленную половинку ядовито-зелёного тепличного огурца беззубо прошамкал напарник Акимыч.
В раздевалке студийных осветителей, рядом со шкафчиком Кирилла Дмитриевича на стене висела приклеенная скотчем афиша старого фильма, где его фамилия значилась в качестве главного режиссера-постановщика. С листа слегка пожелтевшей бумаги глядели в полумрак тесной клетушки слегка прищуренные глаза симпатичного пацана лет четырнадцати-пятнадцати. Рядом - другая, уже цветная, на которой среди иностранных надписей красовался сексапильный нагловатый молодец годков под тридцать. Общее у обоих, если не считать еле уловимых черт лица, было только одно - глаза. Совершенно особенные синие глаза, которые просто не могли не притягивать к себе какой-то странной, словно волшебной, силой. Впрочем, если на той, первой афише во взгляде паренька явно читались затаённые где-то в глубине души грусть, обида и лёгкое недоверие, то взгляд второго, взрослого, говорил лишь одно: "О, как же вы мне все пофигу". Глаза на холёном лице голливудского красавца были какими-то кукольными, стеклянными, что ли, но притягивали от этого не меньше.
- Дмитрич, снял бы ты его, что ли.
- В картине? Так снял уже однажды, хватит...
- Да нет, со стены снял бы. Чего убиваешься - столько ж лет уже прошло.
- Нет, Акимыч, не сниму. Пусть висит.
Кирилл Дмитриевич затянулся раздирающим горло дымом "Беломора". Водка уже немного ударила по мозгам, отчего потянуло на откровения:
- Любил я его тогда. Больше жизни. Всю душу вложил. -- бывший режиссёр выдохнул ядовито-сиреневый дым. - И теперь люблю.
- Да я знаю, Дмитрич. Полстудии знает... Только плевать он хотел на тебя - звонит, когда сценарий нужен. А спит с этим козлом голливудским, потому что любит он только их, - Акимыч потер большой и указательный пальцы друг о друга, - только бабки. Да забудь ты его, себя пожалей...
- Не могу. Да и не хочу, как ни странно. Ладно пошли, пора уже.
Оба осветителя шаткой походкой поплелись в павильон, где им предстояло разбираться в хитросплетениях электрощитов, кабелей, рубильников, нещадно плавящих на лицах актёров любой грим своими мощными лампами огромных "юпитеров", чуть поменьше "сатурнов" и маленьких, но не менее горячих от этого "бебиков". Готовились снимать эротическую сцену (как всегда в таких случаях вокруг съёмочной площадки толпились любопытствующие из числа работников всех служб киностудии - от дворников до главного бухгалтера). Да, слухи здесь разносятся быстро. Очень...
* * *
В ту ночь Кирилл Дмитриевич должен быть лично встретить с поезда знаменитую актрису, которую худсовет утвердил на роль доброй феи в одной из его сказок. Характер у феи был полностью противоположным её героине, а именно - откровенно сволочным. Капризы, сплетни, мелкие пакости коллегам - это всё в порядке вещей... Попробуй тут не встреть - скандал обеспечен. Поезд приходил в половине четвертого ночи, а водитель "Волги", закреплённой за съёмочной группой, как назло, смылся вместе с машиной в деревню к маме. Поэтому Кирилл Дмитриевич, всесоюзно известный режиссер, на киносказках которого выросло уже не одно поколение детишек, решил скоротать время до поезда в зале ожидания, а стервозную фею отвезти в гостиницу на такси.
- Дяденька, да-а-айте двадцать копеек!
Ангельский голосок донёсся откуда-то совсем рядом. Оглянувшись, Кирилл Дмитриевич, смотревший перед этим на электронное табло с расписанием поездов, увидел рядом с собой чумазого, но от этого не менее красивого мальчишку лет четырнадцати. Хрестоматийная фраза Остапа Бендера про ключ от квартиры, где деньги лежат, так и застряла на языке. Вместо нее вырвалось:
- Есть хочешь?..
- Да...
Синие глаза смотрели прямо, но как-то очень недоверчиво. "Да, парень, видно много тебе от жизни доставалось", - подумал режиссер, доставая из кармана потрепанный кошелёк.
- Что кушать изволите, молодой человек?
- Не знаю... Не надо, наверное, лучше...
- Надо, надо! А уж потом я тебя порасспрашиваю немного. Только чур не врать. Договорились?
- Не буду я врать, - парнишка обиженно насупился.
- Верю. Пошли в буфет.
...Уплетая за обе щеки вокзальные чебуреки, Пашка (так звали мальчика) чуть ли не давился ими. "Да, видно ты целый день не ел, - думал Кирилл Дмитриевич. - А ведь красавчик! И фотогеничный очень, наверное..."
Наконец, последний кусочек немудрёного ужина исчез за пухлыми розовыми губами. Мальчик допил чай и снова посмотрел прямо в глаза режиссёра:
- Спасибо вам большое...
- Э, нет. Так дело не пойдёт - я же ещё не совсем старый хрен. Давай на "ты".
- Давайте... Ой, давай, конечно!
В глазах Пашки вспыхнули два озорных синих огонька. "И то хорошо, - подумал Кирилл Дмитриевич, - хоть благодарность есть у парня. Вот и отогрелся, раз улыбается... Это здорово."
- Может, у тебя закурить будет? - спросил мальчик.
- А тебе не рано ли? Ладно, я сам в пятнадцать начинал... Пошли на улицу, подымим. С поездами за компанию...
Они встали на монотонно урчащий эскалатор и медленно поехали вниз, на платформу. За окнами виднелся ночной перрон и какой-то поезд. Казалось, будто они стоят прямо, а поезд - под углом, словно в небо собрался... Новый вокзал тогда ещё не построили, а старый уже успели снести, и зал ожидания находился в наспех построенном несуразном помещении прямо над железнодорожными путями, отчего его прозвали в народе "избушкой на курьих ножках".
- Ну давай, рассказывай как ты тут очутился, почему не дома...
Пока Пашка нехотя рассказывал свою (увы, достаточно типичную) историю из серии "мама пьёт, папа бьёт", Кирилл Дмитриевич даже не столько слушал его (подобных пацанячьих "биографий" за свою жизнь он уже успел изрядно наслушаться), сколько рассматривал. И пытался понять его душу...
- И вот, она мне сказала, что если я дома буду держать котенка, то удавит нас обоих. А я его всё равно принёс, у себя в спальне спрятал. Но отец его нашёл и утопил, сволочь... Вот тогда я из дома и ушёл. Не хочу я их больше видеть!
- А как жить собираешься? Вечно же ты не будешь так скитаться по вокзалам...
- Не знаю... Но домой - точно не вернусь. Лучше уж - вон, под поезд...
- Тоже мне Анна Каренина... Дурак! В твои годы жизнь только начинается!
- А кто такая Анна Каренина?
- Долго объяснять, Паша. Да это и неважно. Короче: сейчас встречаем с поезда одну грымзу, отвозим её в гостиницу, а потом едем ко мне. Отоспишься, отмоешься, а потом придумаем, что с тобой делать.
Встреча с актрисой, как водится, не обошлась без фальшивых дружеских поцелуев и слюней. "Уж лучше с гадюкой поцеловаться", - подумал Кирилл Дмитриевич. Вопреки этикету, он усадил "фею" на переднее сидение в такси, а сам с Пашкой пристроился сзади. "Нехер ей его разглядывать", - решил режиссёр. И вправду - для его племянника, приехавшего погостить из провинции (именно так он представил актрисе Пашку) мальчик выглядел подозрительно оборванным и грязным. Впрочем, середина ночи, верного друга - ночи, могла спрятать всё, что не было предназначено для посторонних глаз. В сказку про "племянника" старая сплетница всё равно, конечно, не поверила, но Кириллу Дмитриевичу было на это глубоко плевать.
Домой они приехали примерно в пять утра. Жутко хотелось спать, но режиссёр, усадив Пашку за стол на кухне и налив ему чаю, прямиком отправился в ванную и открыл теплую воду.
- Что, купаться будете... Ой, будешь? - спросил мальчик.
- Нет, это ты будешь.
- А может не надо?
- Надо, Паша. Вон, посмотри на себя в зеркало... Там на крючке халат мой висит, оденешь его потом. А шмотки прямо на полу оставь, я завтра постираю.
- Да неудобно как-то...
- Неудобно грязным ходить.
Недовольно хмыкнув, Пашка отправился в ванную. "Не закрылся изнутри, - заметил про себя Кирилл Дмитриевич, - значит, доверяет. И не боится. Смелый мальчишка, это хорошо".
Дверь была чуть-чуть приоткрыта, и через щель было слышно, как льётся вода. Режиссер достал из шкафа свежие, пахнущие дорогим стиральным порошком простыню и пододеяльник: "Раз уж встречать такого принца, так по-королевски", - подумал он в этот момент.
Наконец, скрипнула дверь, и в комнату вошло Маленькое Чудо. Махровый халат был явно велик, и поэтому тащился за ним по ковру, на котором его босые ноги оставляли мокрые отпечатки. Кирилл Дмитриевич заметил ещё, что светлые волосы Пашки были аккуратно расчёсаны.
- Извини, братец, диван у меня один, а я тоже всю ночь на ногах. Так что спать вместе будем. А фен - вон на полке возьми, подсушись, а то завтра лохматый будешь.
- Ладно...
- Ну тогда располагайся, а я пока приберу там.
Кирилл Дмитриевич сыпнул в тазик гигантскую дозу стирального порошка, налил воды и бросил туда всю Пашкину одежду. Он обратил внимание, что свои трусики мальчик уже успел постирать сам - они висели там же, в ванной, на батарее. "А ты чистюля, оказывается," - подумал режиссёр.
Когда он вернулся в комнату, из-под одеяла при свете едва просыпающегося за окном солнца виднелись только Пашкины глаза. Испуганные немного. Причём при виде Кирилла Дмитриевича он сразу же их закрыл, сделав вид что уже спит. Режиссер не спеша разделся и осторожно прилёг рядом, стараясь не касаться мальчика. И всё равно всей правой стороной он чувствовал тепло его нежного тела, лежавшего рядом...
Так они оба и лежали на спине минут пять. Конечно же, спать совершенно не хотелось. Первым не выдержал Пашка и шёпотом спросил:
- Кирилл, а ты это... Не будешь?..
- Что?..
- Ну это... Понимаешь, у меня уже один раз такое было. Пристал на вокзале какой-то мужик, пригласил к себе домой, вином угостил... А потом...
- Что потом?
- Ну ты понял... Мне так больно было! А утром он меня выгнал, сказал, что жена приезжает... Зато перед этим такие ласковые слова говорил, я даже поверил... Всё стерпел.
- Не бойся, Паш. Если ты сам не захочешь, ничего не будет. Понял?.. А теперь - спи.
- Спасибо тебе! - Пашка неожиданно подскочил повернулся, обнял Кирилла Дмитриевича обеими руками и, положив светловолосую голову ему на грудь, разрыдался...
- Да ладно тебе, не реви, - шептал режиссер, нежно поглаживая мальчика по шелковистому затылку, - все нормально. Сколько хочешь, столько и живи у меня, мне не жалко...
И вдруг уже переставший плакать Пашка поцеловал его! Сам! Прямо в губы! А затем, сбросив одеяло прямо на ковёр, мальчик начал нежно ласкать Кирилла Дмитриевича, да так, что удержаться от взаимности тот уже никак не мог, даже если бы и хотел. И тут Пашка, тяжело дыша от возбуждения, прошептал ему прямо в ухо:
- Я твой... Весь... Навсегда... Весь, без остатка...
...Проснулись они где-то около двух часов дня, причём первым встал Кирилл Дмитриевич. Уставший после бурной ночи Пашка мирно посапывал на подушке (не поцеловать его утром режиссёр просто не мог, от чего тот сразу заворочался), пока он стирал его одежду и готовил завтрак. Наконец, Кирилл Дмитриевич приготовил себе чашку кофе, сел на кухне за стол и закурил.
- Ну вот, сам куришь, а меня не зовёшь!
Одновременно с этим режиссёр почувствовал на своих плечах прикосновение двух нежных юных рук.
- Садись, угощайся. Кофе будешь?
- Давай...
Взгляд Пашки был уже совершенно не таким, как вчера. От недоверчивости и следа не осталось, его глаза светились благодарностью и нежностью. Огромный халат мальчик застёгивать не стал, лишь завязал пояс, и из-под него виднелась нежная белая кожа и даже выступающий, похожий на круглую кнопку вызова лифта, пупок. "А он при дневном свете ещё лучше, - подумал Кирилл Дмитриевич. - Эх, затащить бы его на фотопробы!"
- А почему у тебя везде на стенах плакаты висят? - спросил мальчик.
- Это не плакаты, а афиши. Фильмы, которые я снимал.
- Как, и этот - тоже? Мой любимый фильм был в детстве!
- Представь себе.
- Слушай, а можно мне посмотреть, как кино снимают? Хоть разочек, хоть одним глазком!
- Конечно. Только у меня сегодня выходной. А вот завтра - возьму тебя с собой на работу. Ты завтракать-то будешь?
- Давай!
* * *
- Ой, девчонки, представляете, встречает меня Дмитрич на вокзале, а с ним - пацан какой-то ободранный, бродяжка просто. Говорит племянник. Ну совсем обнаглел, хоть бы уже не афишировал. Думает - раз талант, так всё простят. Тоже мне, гений мирового кинематографа, Педерико Педофиллини хренов...
Дверь в курилку была приоткрыта, и актрисуля, утвержденная на роль доброй феи, смакуя болгарскую "Стюардессу" (весь фильтр был всё в той же дурацкой малиновой помаде), увлечённо рассказывала подругам подробности позавчерашней встречи. Заходить внутрь Кирилл Дмитриевич не стал, но про себя заметил, что с этой феей они сработаются вряд ли.
- Это она про нас? - испуганно спросил Пашка.
- Наверное. А хрен на неё, не обращай внимания. Дура она. Уволю завтра же.
В фотопавильоне было, как всегда оживленно: в очереди сидела группа студентов театрально-художественного института, которых, начиная с первого курса, заносили в картотеку киностудии. Кирилл Дмитриевич нахально провёл Пашку в комнату и посадил на стул.
- Женя, надо с этим парнем пробы сделать.
- Дмитрич, нет проблем.
Пока фотограф крутился вокруг аппарата, режиссёр подумал: "Да, малыш, вот сейчас-то твоя судьба и решится. Если ты окажешься фотогеничным, тебя такая слава ждёт! Не зазнался бы ты только..."
Уже через два часа Кирилл Дмитриевич держал в руках десяток снимков - ещё горячих после мощного фотоглянцевателя. С них смотрел Пашка, причём был он ещё краше чем в жизни. "А ведь бывает и так, что в жизни человек красавчик, а на фото или киноплёнке - крокодил. И наоборот... А здесь как раз тот редкий случай, когда и в жизни прелесть, и фотогеничный к тому же... Повезло пацану," - подумал режиссёр.
* * *
...Сценарий был написан очень быстро. За его основу Кирилл Дмитриевич взял одну из добрых старых сказок Андерсена. Само собой, Пашке в картине отводилась главная роль. Пока режиссёр сидел за пишущей машинкой, мальчик суетился на кухне (оказалось, что готовить он умеет просто изумительно) и охотно занимался делами по хозяйству. А по ночам... Похоже, таким счастливым Кирилл Дмитриевич не был ещё никогда. Пашка не просто позволял делать с собой всё, что угодно, он сам проявлял инициативу, и было видно, что удовольствие друг от друга получают оба...
Пришлось, правда, познакомиться с Пашкиными родителями, отчего у Кирилла Дмитриевича осталось самое мерзкое впечатление: вечно пьяные, опустившиеся донельзя мужик и баба... Однако закон есть закон, и у них пришлось взять подписи - "не возражаем", мол. В чём они и расписались с абсолютно безразличными лицами.
Затем начались съёмки в другом городе, очень похожем на андерсеновский Копенгаген. Съёмочная группа жила в гостинице, и, когда все ложились спать, Пашка тайком пробирался в номер к режиссёру. А утром ему надо было как можно раньше незаметно проскочить к себе... "И как же ты, малыш, только выдерживаешь, - думал Кирилл Дмитриевич, весь день на площадке пахать, а каждую ночь - ещё и это". Впрочем, сам режиссёр работал не меньше, а может и больше. Но усталости не ощущал. "Вот что значит любовь", - думал он.
А когда Пашка на съёмках упал с лошади (были в сценарии и такие эпизоды, причём заменить его каскадёром было никак нельзя), Кирилл Дмитриевич добежал до него первым! И как только добежал, Пашка, лежавший до этого, совсем как мёртвый, на булыжной мостовой, вдруг резко поднялся, улыбнулся и спросил:
- Что, испугался?
- Да, очень, - ответил режиссер. - Не делай так больше, ладно?
- Хорошо, не буду. Обещаю.
И они обняли друг друга на глазах у всей съёмочной группы... Лишь вечером, при свете гостиничного ночника, Кирилл Дмитриевич увидел на Пашкиной спине огромный синяк, нежно поцеловал его туда и сказал:
- И ты после этого ещё шутил, улыбался...
- Не хотел тебя расстраивать - ответил мальчик.
* * *
...В день премьеры в зале было очень многолюдно. Пашка по такому случаю надел подаренный Кириллом Дмитриевичем чёрный костюм и даже галстук-бабочку, в котором он смотрелся как заправский аристократ. После показа был запланирован, как и положено, банкет в узком кругу. Если бы режиссёр на радостях не напился в дрыбадан, он, наверное, заметил бы, что весь вечер Пашка при помощи переводчика общался с каким-то американцем, проявившим к нему неподдельный интерес. Но - не заметил.
Уже на следующий день в их отношениях начал ощущаться какой-то труднообъяснимый холод. Дальше - больше: работать Пашка наотрез отказывался, то одно ему не нравилось, то другое... Сплошные истерики. Мало того, он всё чаще стал пропадать в кабинете у того американского режиссёра, который по дешёвке арендовал на киностудии павильоны для съёмок своих фильмов. И наконец...
На листке бумаги, которую утром Кирилл Дмитриевич нашёл на кухонном столе, было Пашкиным почерком написано: "Прости, но я уже не вернусь. Мне в этой стране неинтересно, я достоин большего чем твои детские сказочки. Да и ты мне надоел"...
...Пил режиссёр примерно несколько месяцев подряд. Уволить его с работы, конечно, не могли (былая слава не позволила бы) но и на новые картины не назначали. В конце концов Кирилл Дмитриевич сам попросил, чтобы его перевели в простые осветители, или, по-киношному, в "светлячки".
Примерно через год Пашка позвонил ему - уже из Голливуда! - и попросил написать для него сценарий нового фильма. Отказать Кирилл Дмитриевич, конечно же, не смог, вот только его фамилию потом даже в титрах не указали, а денег, по американским меркам, заплатили просто курам на смех.
Понемногу и коллеги стали забывать, что простой осветитель когда-то был известным режиссёром, и многие из молодых, что появились на киностудии в последние годы, уже позволяли себе называть Кирилла Дмитриевича на "ты". То, о чём он раньше сам просил, теперь раздражало и оскорбляло, но простому "светлячку" качать права не имело смысла, знай, свети себе - и всё. Освещай чужую славу... Неважно - талант ли, бездарность ли, ведь решали это всё равно уже другие.
Вот так с тех пор жизнь и шла... Примерно последние лет пятнадцать. Кирилл Дмитриевич держал у себя дома кассеты со всеми фильмами, в которых снимался его Пашка и, просматривая их, грустил в одиночестве, а потом шёл в ближайший магазин за водкой или недорогими "чернилами".
* * *
- Эй, ты как? Живой?..
Пацанёнок сидел на ступеньке где-то между третьим и четвёртым этажами подъезда, в котором жил в прошлом известный режиссёр, а теперь простой студийный осветитель Кирилл Дмитриевич. "Странно, - подумал он, - а ведь час назад его ещё не было. Готовенький уже..."
Бутылочка портвейна из ближайшего (полчаса пешком!) "ночника" во внутреннем кармане кожаной куртки, пронесенная сквозь декабрьскую метель, как-то приятно согревала душу. Что из неё получится - Кирилл Дмитриевич тогда ещё не знал. Возможно - новый сценарий (впрочем, толку с него - в последние годы режиссёр писал их скорее для себя, в стол). А возможно - банальное похмелье... Чаще получалось почему-то именно второе.
Но теперь был он. 13-летний сюрприз. Прямо на лестнице...
- Давай, поднимайся! Не хватало тебе ещё в ментовку залететь!
Мальчишка посмотрел на Кирилла Дмитриевича в дупель пьяными, но от этого не менее красивыми карими глазами. И тут же снова опустил давно не стриженую голову на руки, которыми он обнимал худенькие коленки в потёртых джинсах.
- Нет, дорогой, не надейся! Как же я тебя здесь оставлю? Замёрзнешь ведь... Давай-ка, поднимайся скорее...
И всё-таки он проснулся! И в квартиру пошёл сам... Ну, почти сам - Кирилл Дмитриевич всё же немного поддерживал его за совсем тоненькую, дрожавшую от холода талию.
Согрелся мальчишка быстро, минут за пятнадцать - для этого хватило чашки горячего чая с мёдом. И, прямо как был, - в джинсах и куртке - завалился спать на широкий диван. Куртку с него удалось снять с большим трудом, причем под ней обнаружилась лишь застиранная до бледноты рубашка. Когда парень уже мирно посапывал, Кирилл Дмитриевич заботливо укрыл его теплым пледом и, вооружившись пачкой любимого "Беломора", пошёл на кухню. Ему ещё предстояло о многом поразмыслить: ночь длинная, а бутылка всего одна... Хоть и не первая за день.
"К чему бы это? - думал он, не спеша потягивая тёмно-бордовый портвейн вперемешку с папиросным дымком вместо закуски. - Откуда он взялся? А ведь, если отмыть, будет очень даже хорош собой. И личико вроде бы не глупое. С чего бы это в его годы так надираться?.. Впрочем, шансов у меня, скорее всего, нет - годы, годы, мать их..."
* * *
...Проснулся Кирилл Дмитриевич от боли в голове и сухости во рту. Открывать глаза жутко не хотелось, но, несмотря на слипшиеся намертво веки, он ощутил, что уже почти светло. Пошевелив пальцами на ногах, определил, что они в носках. Кажется... А чуть чуть приоткрыв один глаз, увидел размытый зелёный свет. "Ну вот, светофор, что ли? Опять на остановке заснул, наверное. Нет, не может быть!"
Слегка испугавшись, режиссёр всё-таки открыл глаза и увидел прямо перед собой светящиеся ярко-зелёным цветом электронные часы. Правда, цифры разобрать было трудновато. За окном уже светало. "Ага, значит я дома. А почему в кресле?.. Ах, да!!! Где ж ты, мой гость вчерашний? Неужели сбежал?"
С огромным трудом Кирилл Дмитриевич заставил себя повернуть голову. И... Вчерашний мальчишка, стеснительно переминаясь с ноги на ногу, стоял рядом с его креслом! Видимо, уже давно. А в руке он держал стакан с водой, который тут же молча протянул режиссёру. Тот выпил всё до дна жадными глотками (вода была холодной, словно только что из под крана), два раза вздохнул и сказал:
- Спасибо! А тебя как зовут?
- Женя меня зовут. А где я? Вы кто?
- Я - Кирилл. Только на "вы" не надо, пожалуйста. Мы у меня дома.
- А как я сюда попал?
- Спал ты у меня на лестнице. Я подумал, что на диване тебе всё-таки получше будет. Ладно, пошли чай пить.
На кухню Женя пошёл первым - сразу было ясно, что в квартире он уже успел освоиться. Чай они пили молча, стараясь не глядеть друг на друга: обоим было как-то немного стыдно за вчерашнее. Наконец, мальчик сказал:
- Спасибо. Ну, я пойду, наверное.
- Куда, если не секрет?
- Не знаю, - Женя уставился грустными карими глазами в линолеум на полу, словно изучая его шахматные клетки.
- Почему не домой?
- Нельзя мне домой. Не-льзя.
- Это ещё почему?
Взгляд паренька стал ещё печальнее.
- Долго рассказывать...
- Понимаю, - Кирилл Дмитриевич затянулся папиросой. - А знаешь что? Оставайся у меня. Хочешь, за пивком сейчас сбегаю?..
- Да неудобно как-то... Может, лучше я сам? Только вот денег у меня...
- Брось. Посиди пока, видео посмотри. А я мигом...
...Когда Кирилл Дмитриевич вернулся с шестью бутылками пива в полиэтиленовом пакете, то ещё из прихожей он услышал подозрительные стоны... "Твою мать, - подумал он. - Неужели он поставил именно эту кассету?! И как ему теперь всё объяснить?.."
Да, это было, мягко говоря непредусмотрительно - держать служившие единственным утешением одинокого человека видеокассеты на одной полке с остальными. Впрочем, ведь ещё вчера он никаких гостей и не ожидал. Кирилл Дмитриевич нарочито громко покашлял и позвенел бутылками в пакете. Звуки в комнате прекратились. Когда он вошёл, посреди ковра стоял испуганный Женя с пультом от видика в левой руке. Правой он кое-что прикрывал.
- Ну что, Евгений, "мама пришла - молочка принесла". Заходи на кухню.
Женя, весь красный от стыда, быстренько прошмыгнул в дверь и молча уселся на табурет. Кирилл Дмитриевич открыл пиво - сначала мальчику, потом себе.
-Давай, не стесняйся, - сказал он. - Что молчишь?
- Да так...
Подозрительный румянец упорно не желал сходить с Жениных щёк. Отхлебнув ещё пива и выдержав паузу, которая висела над кухонным столом, словно двухпудовая гиря, режиссёр, наконец, решился и нахально, глядя прямо в глаза, спросил:
- Кассета понравилась?..
Мальчик покраснел ещё больше и в очередной раз уставился в пол. Кирилл Дмитриевич, понимая, что тот прекрасно чувствует взгляд, старался на него больше не смотреть. Примерно через полминуты Женя сказал:
- Кирилл, знаешь... Я всё понимаю. Я ведь и сам... Такой же... Вот поэтому я домой идти и не могу: неделю назад отец с матерью всё узнали. И соседи - тоже. Если появлюсь - убьют меня там. Хотя я этого совсем не боюсь - зачем мне теперь жить?..
"Серьёзно говорит для своих тринадцати, - подумал режиссёр, - очень даже. Да, молодёжь в наше время продвинутая стала. А вот родители - как были идиотами, так, наверное, и через тысячу лет ими останутся". Прикурив очередную беломорину, Кирилл Дмитриевич спросил:
- И что, у тебя уже был кто-то? Застукали?
- Был... Наш учитель литературы. Теперь он из-за этого в другой город уехал. А что делать? Вся школа знает... Всё Ленка виновата, гадина... Я ей как другу доверял, а она всем растрепала. Вот нас и выследили. В классе. Вечером... После факультатива...
- Да, парень, невесёлая у тебя история. Поживи пока у меня, а там что-нибудь придумаем.
- Правда, можно? - в глазах Жени неожиданно загорелись огоньки надежды. - А никто не выгонит? Жена, родители?..
- Родители мои в другом городе живут. А жены - нет, не было и не надо, - улыбнулся режиссёр.
- Спасибо тебе!
- Да не за что. Пей вон пиво, пока есть. Ну что, предлагаю тост: за знакомство! И за откровенность...
- Давай!
Женя, сверкнув белоснежными зубами, расплылся в улыбке. Две бутылки пива весело звякнули в руках.
Примерно часа через полтора, когда от похмелья уж и следа не осталось (всё это время они весело болтали о всяком разном), мальчик спросил:
- Слушай, а почему у тебя вся комната плакатами увешана?..
Кирилл Дмитриевич сразу смолк. "Тот же самый вопрос, - подумал он. - Как и тогда, с Пашкой, много лет назад... Что это? Судьба шутит надо мной? Или просто издевается?.."
- Кирилл, ты так и не ответил! - карие глаза Жени пристально смотрели прямо на него.
- Что? Ах, да... Плакаты... Это афиши моих фильмов. Понимаешь, я раньше режиссёром на киностудии работал...
- Правда?! Вот интересно!
- Скажи, Жень, а ты хотел бы в кино сниматься?
- Да...
* * *
...Сложнее всего было убедить нового директора киностудии (на то время их сменилось уже несколько), что и осветитель Дмитрич иногда может писать хорошие сценарии - сперва он даже и читать-то не хотел, пришлось "задвинуть" под чужой фамилией. Нелегко было и убедить продюсера вложить деньги в совершенно, казалось бы, непродаваемый в наше время жанр - сказку. Да и съемки ему, снова режиссёру-постановщику, дались нелегко: если в прежние времена за всё платило Госкино, то теперь приходилось выкручиваться самостоятельно. Ушёл на всю эту катавасию примерно год.
Помогала только любовь... Женя оказался на редкость талантливым парнишкой, и ради него Кирилл Дмитриевич был готов часами сидеть в приёмных у различных чиновников и спонсоров. Ради его первой главной роли...
Однако теперь это было уже позади: у них всё получилось! Среди пьяного шума неизбежной послепремьерной презентации (совсем как тогда, больше 15 лет назад, только водка была уже не советская!) Женя не отходил от Кирилла Дмитриевича ни на шаг и всё время белоснежно улыбался... Звёзды, те самые заносчивые звёзды, которые когда-то брезгливо отводили в студийном буфете взгляд от простого осветителя, теперь заискивающе улыбались и подходили пожать руку.
А вдалеке, на углу стола, режиссёр заметил ту самую актриску - бывшую "фею", пришедшую в банкетный зал Дома кино пожрать на халяву. Что у неё с успехом (несмотря на вставную челюсть) и получалось: уплетала она что-то за обе щеки, причем держа это "что-то" прямо сморщенными ручонками. За эти годы она сильно изменилась, и на роль феи её уже вряд ли взяли бы. А вакансий Бабы Яги в то время ни на одной картине не было. "Видно с голодухи и зашла ко мне, забыв, что всегда называла меня не иначе, как Педерико Педофилини, - подумал режиссёр. - Видно совсем уж ей хреново. Совсем как мне когда-то... Ладно, пусть поест, я сегодня добрый".
- Кирилл, а пошли покурим?
Слегка повеселевший от шампанского Женя посмотрел на режиссёра как-то уж очень загадочно. За год с небольшим, прошедший со времени их первого знакомства на лестнице в подъезде, Кирилл Дмитриевич, хоть и не сразу, но довольно быстро научился понимать, что означает этот взгляд: он у Жени был фирменный, неповторимый. И всегда предвещал нечто из ряда вон выходящее.
- Пошли.
Они поднялись по винтовой лестнице на второй этаж Дома кино. Здесь гигантской полированной баранкой поблескивал в полумраке круглый стол для конференций, а по углам манили к себе плюшевой бездной два больших мягких дивана. Где-то неподалёку, в темноте, размеренными щелчками тикали напольные часы...
Дойти до дивана они так и не успели: Женя буквально бросился Кириллу Дмитриевичу на шею и страстно поцеловал его в губы.
- Сегодня наш с тобой праздник, - прошептал мальчик на ухо режиссёру. - Только наш! Один на двоих, правда?..
- Да... - задумчиво сказал Кирилл Дмитриевич. - Только наш. А ты здорово работал - всем понравилось!
- Для тебя старался... Да ведь ты же меня всему и научил. Всему-всему... Спасибо тебе, Кирилл...
- Это тебе спасибо, малыш. Если бы не ты, я так и остался бы простым "светлячком". Понимаешь, для того чтобы сделать что-то, мне нужен человек, ради которого я буду это делать. Пока не появился ты, я просто никому не верил. Ведь однажды меня уже предали. Понимаешь?
- Я тебя никогда не предам! Ты мне веришь?..
Глаза Жени смотрели прямо и очень-очень искренне. А в одном из них неожиданно появилась слезинка. Кирилл Дмитриевич нежно обнял юную кинозвезду за плечи и просто-напросто слизнул эту капельку языком - она оказалась неожиданно солёной на вкус...
* * *
...Откуда-то снизу доносился шум банкета. Они лежали, обнявшись, на мягком плюшевом диване уставшие, но очень счастливые, и курили, стряхивая пепел прямо в украденную ради такого случая со стола хрустальную вазу... Наконец, Женя, поплевав на окурок и выбросив его куда-то в угол, улыбнулся и сказал:
- Ну что, пойдём?.. А то там без нас и соскучиться могут.
- Хорошо, давай одеваться. Ну мы и нахалы! Прямо здесь...
- Тебе понравилось? Понравилось. А всё остальное мне до фонаря, - уверенно сказал Женя. - Это был мой подарок тебе. И самому себе - тоже. Ведь мы оба его заслужили, правда?
А внизу их ждал сюрприз: сам министр культуры (неизвестно, правда, зачем ему понадобилось ждать для этого почти конца банкета) вручил режиссёру и исполнителю главной роли по билету на очень престижный европейский кинофестиваль! И Женя, и Кирилл Дмитриевич поначалу подумали, что это был просто розыгрыш, но нет - все оказалось совершенно серьёзно: их картина была выдвинута на конкурс! Вот это да...
* * *
...Примерно через две недели они вдвоём сидели в зале ожидания вокзала, коротая время до поезда в Париж. Коллеги с киностудии (почему-то все разом стали навязываться в друзья) хотели устроить пышные проводы, но режиссёр с трудом от этого отвертелся.
- Ну что, по кофейку? - спросил Кирилл Дмитриевич.
- Давай, - согласился одетый в не по годам солидное чёрное пальто Женя.
В вокзальном буфете Женю узнали сразу же - ещё бы, фильм к этому времени уже успели показать по двум телеканалам... Продавщица даже автограф попросила, и мальчик, довольно улыбаясь, расписался прямо на листке обёрточной бумаги.
Уже когда они пили кофе, стоя за столиками, Кирилл Дмитриевич услышал, что его окликнули. Он оглянулся и увидел небритого мужика лет 33-х, одетого явно во всё фирменное, но, тем не менее, очень грязное. Давно не мытые волосы свисали на воротник маслянистыми клочьями, бритва с этим лицом соприкасалась как минимум неделю назад, а пахло от этого человека примерно так, как обычно пахнет в очередях приёмных пунктов стеклотары - словно он в течении месяца ежедневно глушил глушил дешёвый портвейн. Единственное, что его выдало - глаза. Хоть и заплыли они от опухшей физиономии, хоть и были с выраженным красным оттенком, но не узнать их было невозможно.
- Паша, ты что ли? Вот это встреча! А я думал, ты в Голливуде обосновался...
- Да кинули меня там... Основательно. Не нужен я им больше. Еле баксов наскрёб на билет домой. Вот, месяц уже как вернулся. Родители неизвестно где, квартиру они продали, прописки нет... Даже гражданства никакого. Короче, приплыли. А ты, я смотрю, времени даром не теряешь...
- Ну да, вот, с Женей в Париж на фестиваль едем.
Злорадствовать Кириллу Дмитриевичу почему-то совершенно не хотелось. Пашу, скорее, было просто жалко, впрочем какие либо другие эмоции его виноватый вид вызвать просто не мог.
- Кирилл, слышишь... Может ради старой дружбы дашь пару копеек? Жрать охота... Помираю. Помнишь, как тогда, в первый раз?..
Режиссёр брезгливо сморщился и вытащил портмоне. "На том же самом месте, ну почти на том же самом, - подумал он. - Воистину, история повторяется. Трагедия и фарс..."
- Наших нет, уж извини. Вот тебе 50 евро, поменяешь.
- Кирилл, спасибо тебе! Ты - человек!
- Да не за что. Иди поешь. Только поешь, а не выпей-закуси!
В исполнение своего последнего совета видавший виды режиссёр почему-то и сам не особенно верил...
- Да не вопрос!
В этот момент, наконец, объявили посадку на поезд. Кирилл Дмитриевич и Женя, оставив на столе недопитый кофе (он всё равно уже успел остыть) направились к выходу.
- Слушай, а что это за бомжара? - спросил мальчик.
- Ты, Женя, подобных слов остерегайся. Никто от такого не застрахован. Вспомни хотя бы, кем ты сам год назад был...
- Ну ладно, извини... А всё-таки, кто он?
- Просто человек. Человек, предавший любовь. И преданный ей в отместку.
- Кажется, я всё понял...
- Вот и славно. Какой там у нас вагон?..
...За окном купе проносились столбы, птицы и деревья. Они сидели за столиком друг напротив друга и периодически обменивались нежными, тёплыми взглядами. Где-то под ними размеренно стучали колёса, и они оба знали, что это отсчёт их длинного пути. Пути всей жизни.
Конечно же, им обоим было понятно, что этот путь лишь только начинается...
©Никитин Ярослав, 2002г.
