Было очень похоже, что город вот-вот расплавится под этим невыносимым солнцем. Я в очередной раз подставил голову под кран с холодной водой, вытер волосы махровым полотенцем, захватил очередную сигарету и вышел на балкон, перешагнув валяющуюся посреди ковра давно собранную дорожную сумку – до поезда оставалось три часа. Жестокая это штука – похмелье по жаре...
Казалось, будто его голос звучит из каждого окна, открытого в моём дворе в тот небывало знойный августовский вечер... Он блуждал между домами, отражался от раскалённых бетонных стен и всё равно – рано ли, поздно ли – настигал меня и многократно ранил сердце. Каждым словом... Спрятаться от всепроникающего голоса можно было лишь зарывшись с головой в кучу подушек, но я почему-то вовсе не хотел этого делать. Кроме того, в моей собственной комнате радио было включено почти на полную мощность. В эфир, как всегда с двух до трёх дня, шла программа по заявкам, которую он вёл. Я знал, что слышу её уже в последний раз – туда, куда собрался, никакие радиоволны не долетят, часовых поясов только – аж восемь... И не надо!
Да, вот именно, не надо мне этого! Хватит! Этих отношений, о которых слышат весь город и даже большая часть области! Не понимают, правда. Понимаем только мы двое. Ах нет – теперь уже трое, к сожалению... Причём из этих троих лишним оказался именно я.
Но теперь это уже всё равно. Больше ты до меня никакой радиоволной не дотянешься...
На столе, среди всякого ставшего в одночасье ненужным барахла, совсем рядом с открытым окном лежит и ждёт своего времени билет на поезд. Жёлтенький такой весь, как лист осенний... Финал лета. Конец любви... Целая неделя в пути – такого у меня раньше ещё никогда не бывало. Лишь бы подальше... Подальше от него. “Хоть бы сквозняк этот билет сдул”, – всё-таки подумал я и многоэтажно выругался.
Но ветра в этот жаркий день, как назло, не было. Да и не любил я менять однажды принятые решения.
Впрочем, в одном я всё же не сдержался: этот, последний, эфир писался на аудиокассету... Её я планировал взять с собой, эту маленькую пластиковую штучку с коричневой лавсановой лентой внутри. Лентой, на которой я надеялся заполучить в единоличную собственность хотя бы маленький кусочек Его. И увезти в те края, где мне никто не помешает быть с ним – хотя бы так.
Машинально взглянув на часы, я понял что до конца программы остаётся ещё четыре минуты. Следом – новости (а ведь помнишь, когда-то мы делали их вместе!). Чем же ты, интересно, это время заполнишь? Ведь знаешь же, что я сейчас именно тебя слушаю...
Вот это да! В эфир пошла Уитни Хьюстон с песней “I will allways love You”... Из того самого фильма “Телохранитель”, который мы вдвоём смотрели по видео – перед той самой ночью, когда у нас всё случилось в первый раз... А я, дурак, ещё сказал потом, уже под утро, когда бледно-розовый рассвет за нами в окна подглядывал: “Если ты почувствуешь ко мне это, поставь её в эфир так, чтобы я понял – именно для меня”... Вот он и поставил.
Только теперь – уже поздно. Не верю! Враньё! Жалкая попытка утешить. Неужели я только твоей жалости теперь заслуживаю? Так вот не нужна мне она!
Эх, как же кстати подвернулся этот контракт! Всё. Собираюсь и еду. Слёзы – прочь, я ведь мужик всё-таки. Вот только душа... Было такое чувство, будто из меня её вытащили. Не страшно, ведь время и расстояние – хорошие доктора... Проверенные.
* * *
...Шёл примерно пятый или шестой день пути. И первый – как я перестал пить водку. Накануне, лёжа на верхней полке в состоянии непонятного транса, которым так чреват “отходняк”, и глядя в белый пластик над собой, я воочию увидел чёрта: зубастого, с рогами и почему-то с кроваво-красной физиономией. Он нагло смотрел в глаза и, как тогда казалось, даже тяжело дышал прямо в лицо... А я в это время был в каком-то странном оцепенении, даже шевельнуться не мог. И глаза закрыть не получалось. Так и смотрели мы с ним друг на друга, пока я не отключился – жуткое, надо сказать, ощущение...
Именно поэтому на следующее утро я решил с пьянством решительно покончить – по крайней мере, до приезда в пункт назначения. Соседи по плацкартному вагону уже успели стать почти родными, выпить в ресторане всё, что горит, вдоволь попеть песен под гитару и обменяться адресами, которые по приезду они наверняка просто выбросят... Поэтому остаток пути, пока за окнами вагона летела в неизвестность тёмно-зелёная сибирская тайга, все коротали в сонной тишине. А перегоны там, в России – ой дли-и-инные...
И вдруг, когда поезд ненадолго остановился (я в это время сидел, устало прислонившись к окну, и в очередной раз перематывал в плеере ту самую кассету), случилось чудо!
На небольшом полустанке в неописуемой дыре где-то между Иркутском и Улан-Уде в мой вагон вошёл он – синеглазый и русоволосый, одетый в застиранный почти до белизны джинсовый костюмчик мальчишка лет 15... Тихонько сел наискосок от меня, затолкал ногой под полку огромную по сравнению с ним самим сумку и вытащил из кармана курточки какой-то разноцветный журнал, который тут же начал листать с явным интересом.
Как же с ним заговорить? О чём? Да откуда он, в конце-то концов, вообще взялся, куда едет? Почему один, без родителей?
Загадка... Пока, во всяком случае. Хотя одно уже ясно: молчун. Стоп, нельзя смотреть так нагло, он уже на меня косится. Господи, ну что же у меня за глаза такие – как только на кого-то посмотрю, человек сразу это чувствует и оборачивается – хоть очки тёмные не снимай...
Лучше буду в окно смотреть – Байкал проезжаем, красотища... Такая сила, такая мощь, простор! Темно-синяя – моего любимого цвета – сказка. Впитать бы всю её в себя, прочувствовать до капельки... А он вот в окно не смотрит, от чего становится понятно, что ездит паренёк этим маршрутом часто и все здешние пейзажи давно видел – вот мне ещё информация к размышлению. Нет, малыш, никуда ты не денешься, быть тебе моим дорожным собеседником как минимум...
* * *
– Дай спички, пожалуйста!
– Возьмите...
Его голос в обшарпанном тамбуре прозвучал совсем как кусочек какой-то музыкальной фразы. В тембре скрипки... На фоне ударных – колёс вагона. А синие глаза посмотрели на меня, отчего по позвоночнику словно электроток пробежал.
– До конца едешь?
– Угу, – лениво промычал мальчик.
Разговаривать со мной ему почему-то явно не хотелось – он, отвернувшись, уткнулся лбом в вагонное стекло, сложил свои красивые губы трубочкой и выпустил в него сигаретный дым. На фоне таежных пейзажей это получилось довольно красиво, как туман в утреннем лесу. Некоторое время я просто молча курил и разглядывал его со спины, благо, под джинсовой тканью контуры тела читались достаточно легко.
Да, Микеланджело, пожалуй, мечтал бы о таких натурщиках... На этот раз он уже не оборачивался, хотя наверняка чувствовал взгляд. Наконец, я набрался нахальства и спросил:
– А сам-то откуда?
Он сказал ничего лично мне не говорящее название какого-то затерянного на российских просторах городка.
Нехотя, конечно, но паренёк всё-таки разговорился. Было очень заметно, что на него давит какая-то серьёзная проблема, какая-то приключившаяся недавно беда, о которой он совсем не хотел рассказывать. Выяснилось, что он едет в тот же город, что и я – закончив 8-й класс, собирается в ПТУ поступать на автомеханика. А жить будет в общежитии – тоска... Раньше так и вообще жил в детдоме, из которого его отпускали на каникулы к бабушке – единственной живой родне на свете – почему он действительно ездил туда-сюда по этому отрезку Транссибирской магистрали довольно часто и в одиночестве. Словом, судьба у парня невесёлая...
– Меня, кстати Андрей зовут.
Об этом-то я его и забыл спросить – при том, что имя человека обычно так много для меня означает! Странно...
– А меня – Ярослав.
Серьёзно, “по-взрослому”, мы пожали другу другу руки. Его ладошка оказалась тепленькой, удивительно нежной, и отпускать мне её очень не хотелось... С такими-то руками – и в автомеханики? Зря он это, наверное, зря. Хотя – а где ж там ещё учиться?..
– Плеер дашь послушать?
Вот как, заметил! Значит, внимательный. Видимо, он тоже меня разглядывал... Интересно, почему бы?
– Да ради Бога! Слушай! Только эту кассету, извини, я вытащу...
Действительно, зачем ему слушать запись эфира какой-то радиостанции в чужом городе? Хоть она, эта запись для меня столько значит... И так выбор огромный, я ведь вёз собой целую сумку всякой музыки, самой разной – первую в том городе FM-станцию открывать собирался всё-таки... CD в те годы были ещё относительно “крутой” по цене игрушкой даже на радио, поэтому всё было записано на обычных, хоть и дорогих, “хромовых” кассетах, что для такого случая оказалось очень удобно – можно и в поезде послушать.
Что бы тебе, малыш, поставить?.. На глаза попался сборник инструментала, который я приготовил для эфирных подкладок: как раз под пейзажи за окном подойдёт идеально. Сам всё выбирал, лично у себя на прежней работе записывал на крутом студийном мафоне “Marantz” – качество идеальное... Интересно, понравится ли? Это бы мне многое о тебе рассказало. Вот и попробуем.
Загадочный и почему-то грустный Андрюша одел наушники, осторожно нажал на клавишу “Play” своим изящным указательным пальчиком и уставился в окно, опершись подбородком о сложенные руки.
Через минуту он громко, на весь вагон, спросил:
– А кто это? Что за музыка?..
– Кричать не надо – я не глухой. Первая композиция, да?
Когда человек в наушниках, он сам себя слышит плохо, а поэтому говорит громче обычного – со стороны это выглядит довольно смешно. Я-то подобное явление хорошо знал, а вот Андрюше пока ещё только предстояло объяснить.
– Пока первая.
– Это “El condor pasa”. “Полёт кондора” в переводе, птица вроде орла. Оркестр Поля Мориа – знаешь такой? И вообще – тебе нравиться? Если хочешь, что-нибудь другое дам.
– Не знаю... Никогда не слышал. Но нравится! Очень! Так красиво!
– Ну тогда слушай дальше...
– Ага!
Пока Андрюша впервые за свою пока ещё недолгую жизнь задумчиво глядел в вагонное окно и знакомился с Фаусто Папетти, Клаудерманом и “Shadows”, я тихонько продолжал его разглядывать... Сказал “нравится”, это уже кое что... Значит, чувствовать умеет. Только что же за груз у него в душе лежит – вот бы разузнать, может, помог бы чем...
* * *
...На перроне меня встречала целая делегация: учредители, заочные знакомые, коллеги... Конечно же, сразу потащили в ресторан, а потому я даже не успел заметить, куда исчез Андрей. Было жаль – это знакомство хотелось продолжить, тем более, что за время пути мы уже успели почти подружиться.
Но предстояло сделать почти невозможное: с нуля создать радио в FM-диапазоне, что для такой провинции было абсолютной диковинкой и, конечно же, местные спецы, выросшие ещё на совковых проводных репродукторах времен диктора Левитана, ничего в этих делах не смыслили. А у меня, хоть и небольшой, но кое-какой опыт был. Правда, работать приходилось много, и когда я заполночь приходил в снятую мне новыми работодателями квартиру, то валился с ног от усталости. Это даже нравилось: отвлекало от мыслей об оставшейся там, за тысячами километров сибирской тайги, истории любви и предательства.
И вот, уже через три месяца мы пили шампанское, а в эфир в это время шла первая песня. Есть! Готово! Мы это сделали! И грудь переполняло чувство удовольствия от проделанной работы.
“Мавр сделал свое дело”, можно было забирать причитающееся вознаграждение и ехать восвояси, но, вспомнив о голосе по радио, который я там всё равно не смогу – просто не сумею – не слышать, и мне снова придётся глушить себя водкой до беспамятства, решил остаться. И, как оказалось, не зря.
* * *
...Осторожно передвинув пальцами две ручке на пульте, я увёл из ночного эфира один чувственный шедевр, запустил в освободившееся над заснеженным городом пространство следующий и потянулся другой рукой к полке с аппаратами – нужно было кассету сменить.
Классная это всё-таки штука: эфир ночью! Днём он не такой, он насыщен дешёвой попсой вперемешку с совершенно нерадостными (а какие ещё были тогда, в начале 90-х?) новостями и надоедливой рекламой. Суетной и торопливый. А вот ночью – размеренный и плавный, откровенный и смелый... Сижу себе один в холодной, опустевшей ото всех до утра студии, попиваю чаёк сладкий, и знаю, что город слышит ту же музыку, что и я. Такой кайф! Тут даже и плей-лист с хронометражем, как днём, не нужен, можно импровизировать в своё удовольствие... И я даже порой не знаю, что поставлю через пять минут – что Бог на душу положит, то и будет.
В то время мне часто казалось, будто я их вижу, моих слушателей: вот кто-то пьёт в одиночку на грязной, засиженной тараканами кухне, и печальная минорная композиция добавляет ему в стакан ещё немного белой зимней грусти. А ведь это ему сейчас и нужно – погрустить, чтобы потом легче стало... Вот мальчишка какой-то не спит ещё, сидит над тетрадкой по математике, ломает голову с задачкой, которую задала очкастая мымра-учительница, а думает-то совсем о другом – о любви своей первой и чистой, как слеза. Ой! Эта слеза ему кляксу в тетрадке устроила – нет, этого я не хотел... Давай, промокашку хватай скорее! И не плачь – всё у тебя ещё будет хорошо, я знаю... Я ведь всё про вас, пацанов, знаю!
А вот – солдатик молоденький в карауле стоит, какую-то ерундень охраняет, замёрз, бедолага – зимой то в тех краях под минус 30 – а в караулке у него радио работает тихонько, чтобы начальство не слышало, по инструкции-то ведь нельзя. Но ему эта музыка дом напоминает, согревает его в морозную ночь, а значит – можно! Парень, тебе это сам я разрешаю, понимаешь? Ведь диджей по ночам – он почти как Бог, невидимая сила, что управляет здесь ручками и кнопками и думает о тебе...
Так, а что у нас вот за этими окнами? Вот это – да! Двое! В постели! И что вытворяют... Классно им, мне бы так! Сейчас им ещё лучше будет – куда это я диск “Sade” положил?.. Дико дорогой, из Германии привезённый, неужели опять кто-то из коллег домой взял? Ага, вот он, лежит себе спокойно, всё в порядке... “No Ordinary Love” – что сейчас может быть более подходящим, в такой-то момент. “Неординарная любовь” для вас сегодня и прозвучит, неординарные вы мои...
Ну, это я потом, вы балдейте пока, наслаждайтесь друг другом, а мне надо звоночек послушать – вон, светодиод зелёным глазом об этом мне уже подмигивает: какой-то пока неизвестный полуночник на проводе. Как действовать? Можно поговорить с человеком сначала тет-а-тет (мало ли – вдруг какой-нибудь пьяный мужик дозвонился с матом-перематом, потом неприятностей с начальством не оберёшься), а можно сразу – в эфир. Ну, это кто-то хороший, кто-то добрый, я чувствую. Поэтому лучше – сразу, так получается живее, естественнее и интересней.
Внутренне настраиваюсь на общение и делаю свой фирменный, “суперсексуальный” голос – ну, есть тут свои маленькие профессиональные хитрости. Всё, вывожу звонок на пульт – у нас это так называют – и готовлюсь убавить уровень своей любимой “подкладки” – вдруг человека будет плохо слышно...
– Доброй ночи, вы в эфире.
– Привет!
Боже мой, где я слышал этот мальчишеский голосок? Такой знакомый... Но паузы недопустимы. Судя по мигающему зелёными огоньками индикатору уровня – всё в порядке, ничего подстраивать не надо. Повезло, связь хорошая...
– И вам привет. Наверное, эти приветы мы и будем кому-то передавать сегодня ночью?
Ну что же он молчит? Стесняется, закомплексовал?.. Попадаются и такие – эфир не только дарить удовольствия умеет, он ещё и пугает иногда: своим масштабом обалденным... Такие ощущения, будто у тебя неожиданно сняли с глаз чёрную повязку, и оказалось, что ты стоишь перед самым обрывом. Некоторые дар речи теряют, когда дозваниваются. Надо забивать паузу.
– Тогда для начала давайте познакомимся. Меня Ярослав зовут, а вас как, молодой человек?
– А я тебя знаю – мы в поезде вместе ехали. Я – Андрей, помнишь?
Кажется, сейчас дар речи потеряю уже я сам... Так, быстренько решаю, как с ним говорить: как с мимолётным знакомым (тогда он может обидеться) или как с кем-то намного большим – тем, кем он успел стать для меня ещё тогда, в поезде... А ведь нас сейчас столько народу слышит! И, подозреваю, среди этих людей есть не только хорошие. Ладно, была ни была...
– Конечно помню, таких попутчиков разве забудешь! С чем звонишь к нам, Андрей? Что рассказать хочешь ночному городу?..
– Что холодный он. Очень... Я тут на улице сейчас, из автомата звоню...
– А как же ты наше радио слушаешь, если на улице?
– А у меня теперь плеер с приёмником есть, как у тебя тогда! Слушай, а поставь какую-нибудь песню, чтобы согревала, а? Пожалуйста...
Скажу по секрету: выполнять заявки в прямом эфире так, как это представляет себе слушатель, невозможно в принципе! Хотя бы просто потому, что ни ди-джей, ни звукорежиссёр (если ди-джей сам за пультом не сидит) никогда заранее не знают, о чем попросят их по телефону. А необходимый диск, кассету, ленту или MP3-файл ещё найти нужно! Поэтому такая программа по заявкам – немножечко обман. На самом деле со слушателем всегда заранее договариваются. Впрочем, они обычно не в обиде.
Вот и сейчас: с удовольствием поставил бы что-нибудь про лето и тепло, а пришлось предложить Андрюшке то, что уже стояло в аппарате:
– “Sade” хочешь послушать?.. Песня хорошая, мне лично нравится.
– Значит и мне понравится. Спасибо тебе!
– Уже... Не вешай трубку пока, ладно?
– Ладно... Ой, у меня ж только один наушник одет, так слышно не очень...
Наш дальнейший разговор был уже вне эфира: сигнал с телефонной линии на пульте я аккуратненько убрал. Андрюшка рассказал, что у него в общежитии неприятности: старшие ПТУшники бьют, стипендию отбирают. Возвращаться туда он боится, вот и шатается по улицам ночью один голодный. А там – мороз... Да и вообще, мало ли что может случится – город-то почти сплошь уголовный, триста лет в эти края каторжников слали – генофонд, блин...
В общем, пригласил я его к себе – хотя бы чайком погреться. Где-то через полчаса он дошёл до нашей студии пешком и, как было условлено, помахал мне рукой с улицы: все эти полчаса я в окно смотрел, волновался... Музыка в эфир шла нон-стопом: с двух часов ночи я всегда так делал. И кое-что о лете я, конечно, поставил – чтобы ему теплее было добираться ко мне по заснеженным улицам. Хотя бы чуть-чуть, но – теплее.
Открыв тяжеленную железную дверь на первом этаже нашего здания (по ночам я всегда бывал здесь один на все пять этажей) впустил Андрюшу внутрь и обалдел: одета-то на нём всего одна тонкая курточка-ветровочка! В таких только летом в дождливую погоду ходить, а сейчас – морозище! Вполне естественно, что он весь дрожал и разговаривать мог с трудом. Как же мне его обнять в этот момент захотелось! Хотя бы сопли вытереть из под его красивого, но уже посиневшего носика... Но – нельзя ещё пока, испугается...
– Ну что, ночной странник, поехали чай пить!
– А кофе нету?
– В такое время? Ладно, для тебя – найдём.
Уже когда мы поднимались в сонном и дребезжащем от того, что его разбудили в неурочный час, лифте, я при свете тусклой лампочки разглядел у мальчика под глазом след от недавнего синяка. Кто мог это чудо ударить, у какой сволочи рука поднялась?.. И спрашивать нельзя – лучше ему лишний раз не вспоминать про это, наверное.
– Ух ты, как здесь здорово! А это что за ящик такой? Столько ручек всяких, – спросил Андрюша, едва успев оглядеться в студии. Правда, он все ещё продолжал стучать зубами, пока я наливал в чайник воду из графина – это было слышно даже несмотря на полный звук.
– Это пульт микшерский. Кстати, сейчас как раз песня заканчивается, надо следующую ставить. Хочешь сам попробовать?
– А как? Я не умею...
– Просто. Я покажу. Только переход здесь должен быть плавным. Смотри. Сначала жмешь вот сюда, а потом тащишь эту ручку к себе, а эту – наоборот, от себя... Но только не быстро! Вот так... Да, и набрось-ка мою куртку сверху – ты ж весь дрожишь. Вот тебе твой кофе, только, смотри, на пульт не ставь – если прольёшь, меня директор убьёт.
Оказалось, Андрею чертовски интересно разобраться во всей этой горе техники и музыки. Мальчишка оказался смышлёным и впитывал всё, как губка. Уже совсем скоро он научился ставить композиции в эфир сам, почти как заправский звукорежиссёр!
Мы и не заметили, как наступило утро. Скоро уже народ начнёт на работу приходить, и наличие в студии совершенно постороннего 15-летнего мальчика пришлось бы как-то объяснять. Поэтому я написал Андрею на листке бумаги адрес своей квартиры, дал ему ключ и вызвал по телефону такси.
– Только помни: пока не прийду – не спать! Ключ у меня один, поэтому буду звонить в дверь, откроешь, – сказал я ему, пытаясь казаться строгим. Не получилось, конечно же.
– А у тебя там поесть ничего не найдется?
– В холодильнике посмотри. Что-то, наверное, будет...
Признаться, готовить я никогда не умел, приходилось ограничиваться “быстрыми” макаронами в пачках и магазинными пельменями. “Видимо, теперь придётся научиться”, – подумал я, глядя как такси с Андреем отъезжает от нашего здания.
* * *
Дверь он мне открыл почти сразу после первого звонка: значит ждал. К квартире пахло свежесваренным кофе из чего я сделал вывод, что излишними комплексами мальчик не страдает, действует уже по-хозяйски. А мне то что? А мне ничего, я не жадина... Наоборот хорошо – он очень прост, не обременён налётом цивилизации в виде всяких (как правило – неискренних, как улыбка американца) “простите-пожалуйста”. Вот таких-то, откровенных и смелых, я больше всего и люблю.
– Ярослав, ты кофе пить будешь?..
Вот как, он ещё, оказывается и заботливый! И надо же – на столе в кухне стояли, возбуждающе дымясь, не одна, а две чашки... После морозной улицы это было просто здорово.
– А как ты догадался, что я уже близко? Как?..
– Я в окно видел, как ты от остановки шёл. Думал, захочешь согреться. Ты же меня согрел этой ночью.
Значит, он всё это время смотрел в окно и ждал меня! Приятно. И так трогательно...
Потягивая кофе, я расспрашивал Андрея о его жизни. Увы, особенно он не откровенничал, но кое-что “вытащить” мне всё таки удалось. Оказалось, больше всего на свете он мечтал уехать из этого захолустного, вечно пьяного и заполонённого китайскими челноками города, в котором никогда ничего интересного не происходит. Признался он и в том, что нашу радиостанцию слушал едва ли не с первого дня (в этом не было ничего удивительного, потому что тогда в этих краях она была вообще единственной), только в эфир мне звонить всё стеснялся... А сегодня ему просто стало особенно одиноко. Настоящих друзей, по его словам, у него не было и поговорить особенно не с кем.
– Хочешь, стану твоим другом? – спросил я и посмотрел ему прямо в глаза.
– Хочу. Очень хочу. Только тебе со мной будет неинтересно. Я же маленький ещё... А ты – взрослый.
– А какая разница? Главное, что ты умный и добрый. Возраст – он вообще никакого значения не имеет.
– Правда? Я этого ещё тогда, в поезде, очень хотел, только не верил, что так можно. Ой, всё, 8 утра уже, – испуганно сказал Андрюшка, взглянув на настенные часы. – Мне же в училище надо!
– Какое, нахрен, училище? Ты же всю ночь не спал!
– На уроках посплю. Я всегда так делаю.
– А давай ты сегодня учёбу прогуляешь!
– Попадёт потом.
– А я договорюсь. Что-нибудь придумаю. И ничего тебе не будет.
– Ну, если обещаешь... Слово пацана?..
– Не вопрос!
* * *
Как же сладок этот миг! Миг первого прикосновения к нежному юному телу... Он и сладок, и страшен одновременно, ведь ещё за секунду до этого никогда нельзя предугадать, что последует дальше, чем ответит это тело и заключённая в нём душа. Возможно – испугом и отвращением. А возможно (мне почти всегда на это везло) – взаимной нежностью. Да ещё какой иногда...
Сладкий миг... Момент истины, момент мучительного для юного создания выбора: довериться или нет? Хорошо это или плохо и стыдно? И, если плохо, то почему же тогда так приятно и здорово?! И какими глазами я буду смотреть на мир после этого? А мир – смотреть на меня?..
Одно знаю совершенно точно: никогда нельзя прикасаться к телу, не прикоснувшись перед этим к душе и не почувствовав прикосновения в ответ. Если оно произошло – значит, всё получится...
А вот с Андреем всё было как-то не так. Да, он шёл на контакт, он доверял... Но я чувствовал, что он что-то недоговаривает.
Мы лежали на диване под одним одеялом, но не касались друг друга. И тут он сказал:
– Ярослав, мне холодно... Ничего, если я тебя обниму? Или ты – меня? Нет, ты только ничего такого не подумай...
– Да пожалуйста. Так действительно теплее намного.
Уж это-то я давным-давно, ещё лет с двенадцати, и сам знал совершенно точно! Прижавшись к Андрюшке, я, стараясь преждевременно не выдавать нежности, положил на него руку. И тут случилось невозможное! Он прикоснулся к ней своей нежной ладошкой и начал поглаживать мои пальцы!
Мне всё стало ясно... Ясно, что всё – можно!
* * *
Проснулись мы лишь где-то под вечер: любовником он оказался просто неутомимым. Было очень заметно, что всё это у него не впервые, но я совсем не хотел расспрашивать его о прошлом, захочет – сам расскажет (позже он действительно признался мне, что там, в детдоме, у него уже был один мальчишка чуть постарше, но он попал на 5 лет в тюрьму за кражу – собственно, это и было той его бедой, которая так в нём ощущалась тогда, в скучном поезде).
Так он с тех пор у меня и жил. Примерно с год. Было всё: любовь и ревность, ссоры и примирения... Он всегда слушал мои ночные эфиры, хотя больше никогда мне не звонил. Иногда мы общались с ним посредством песен: ведь можно какую-то композицию с таким смыслом поставить! С такими эмоциями! И, конечно же, Андрей без всяких лишних слов прекрасно знал: это – для него. И понимал, что именно я хочу ему сказать.
А иногда он приходил по ночам ко мне в студию и, сидя у меня на коленях, увлечённо орудовал кнопками и ручками, постигая волшебную силу ночного эфира. Несколько раз он даже ставил кое-какие песни специально для меня, причём перед этим просил взять его потёртый плеер с приёмником и сходить в коридор покурить: говорил, иначе сюрприз не получится. Было здорово это слышать... Очень!
Но потом мне нужно было возвращаться в свой город: радиостанция в моих услугах больше не нуждалась. Проще говоря – на фоне вечных российских финансовых кризисов я стал для неё слишком дорогим удовольствием, ведь уже научились работать и свои, местные диджеи, которым не нужно было снимать квартиру.
Провожая меня на самолёт (ездить на такие расстояния поездами я уже зарёкся), Андрюша, которому недавно исполнилось 16, тихонько плакал. И пообещал приехать ко мне на каникулы.
Так и не приехал. Даже на письма не отвечал. Жаль... И лишь недавно, через много лет, от общих знакомых я узнал, что он, когда вырос, так и не сделал карьеры автомеханика и теперь работает диджеем на той же станции, где и я когда-то.
Наверное, он теперь точно так же видит по ночам своих слушателей... Приятно, чёрт возьми, что именно я его этому научил теми морозными ночами!
©Никитин Ярослав
