Он сидел на площадке первого этажа моего подъезда, спрятав от холода подушечками мягких лап свой тёмно-коричневый нос, и, казалось, спал. Услышав мои шаги, приоткрыл пронзительно-голубые (такие только у сиамской породы бывают) глаза и вопросительно взглянул, словно произнёс: “Кого ещё тут черти принесли?” А потом, заметив моё приближение, то ли испуганно, то ли обиженно побрёл в сторону.
-Не бойся, Маркиз. Это же я. Помнишь?..
Надо же -узнал! Подошёл, потёрся о мою ногу тёмно-коричневой мордочкой, посмотрел прямо в глаза и хрипло, простуженно так, очень жалобно мяукнул.
-Что, замерз?..
Маркиз потерся об меня мордашкой ещё раз. Я взял его на руки, прижал одной рукой к себе, а пальцами погладил самые чувствительные у кошек места -за ушами и под подбородком. Кот, закрыв глаза, благодарно заурчал и тут же вцепился в мою кожаную куртку когтями, то сжимая, то ослабляя их, словно говорил: “Только не оставляй меня! Пожалуйста...”
Увы -притащить в родительскую квартиру несчастного зверя было никак нельзя: самого бы не выгнали. Поэтому мне хотелось остаться с ним как можно дольше: ведь чувства Маркиза я понимал, наверное, лучше, чем кто-нибудь другой. Были на то свои причины...
-Все ждёшь его? -спросил я. -Своего Алёшку?
Кот снова посмотрел на меня, перестал урчать, а затем положил мордочку на мой белый шарф. Так, как можно только положить голову на грудь понимающего друга, когда тебе очень плохо -я сам не раз так делал... И снова вцепился в меня коготками. А я продолжал его гладить, случайно нащупав кончиками пальцев несколько уже заросших упругой, бежевого цвета, шерстью шрамов от дворовых драк. Да и хвоста у Маркиза давно не было: подраться с сородичами, надо сказать, он очень любил и никогда не отступал.
Точно так же, как и его бывший хозяин -Алёшка...
Однако что поделать: не стоять же вечно в подъезде. Пришлось, погладив Маркиза на прощание, посадить его на холодную ступеньку. Он понимающе, но очень грустно посмотрел на меня и улегся на коврик у дверей квартиры.
Той самой, в которую когда-нибудь обязательно вернётся его хозяин -во всяком случае, Маркиз был в этом уверен.
* * *
Алёшка вырос как-то совершенно незаметно, хотя и на моих глазах. Из чумазого малыша, сына дворовой алкоголички по прозвищу Танька-помидориха, он понемногу превратился в милого 12-летнего подростка с удивительно красивыми, как у лесной лани, карими глазами. В отличие от матери, в квартире которой с утра до ночи веселились местные алкаши, к спиртному он не прикладывался. Да и курить начал сравнительно поздно.
Его мамаша, которой, видимо, надоело валяться у подъезда мертвецки пьяной, тем временем решила закодироваться. Больше с тех пор не пила. Зато приторговывала по ночам водкой и “чернилами”, причем её клиентами стали, в основном, бывшие собутыльники-любовники (кто из них был отцом Алёшки, не знала ни она, ни они, ни, конечно же, он сам).
Что греха таить -я иногда, хоть и редко, туда захаживал, поскольку стоять в очереди синих носов в ночном магазине не очень-то хотелось.
Вот именно в одну из таких ночей, когда по случаю отъезда родителей у меня собралась компания друзей, а водки, как всегда, не хватило, я и отправился по грязной лестнице на первый этаж.
Пока Танька-помидориха, пересчитав морщинистыми руками деньги, поковыляла к заветному, запирающемуся на ключ, шкафу, Алёшка от неожиданно включённого света заворочался на кровати, и одеяло с него свалилось. Первое, что я заметил -спал он в тоненьких обтягивающих трусиках. Это тело было просто восхитительно! А второе -он обнимал изящной ручкой сиамского кота Маркиза, с которым, как выяснилось, и любил проводить ночи.
Протянутые мне Алёшкиной матерью две поллитровки “беленькой” я едва не выронил, а весь остаток вечера за столом было уже совсем не весело. Шутки гостей я поддерживал довольно вяло -мысли были уже совершенно другом... Об Алёшке. Странно: почему я раньше не обратил на него внимания? Ведь рядом живём.
Точнее, теперь уже, -жили...
* * *
Через несколько недель после этого случая, возвращавшись домой незадолго до полуночи, я заметил Алёшку стоявшим у подъезда. И очень грустным.
-Чего домой не идёшь? -спросил я у него.
-Боюсь... Там мой дядька пьяный, на всех с ножом кидается.
-Ну, посиди у меня пока. Не против?
-А твои?
-Да я один сегодня.
Приготовив Алёшке чаю с бутербродами, загрузив на своём (в те времена ещё, кажется, 386-м) компьютере “Предисторика” и, показав ему, на какие клавиши нажимать, чтобы нарисованный первобытный человечек мог без особых потерь для здоровья преодолеть неслабые неприятности доисторической жизни, я отправился смотреть телевизор. Впрочем, последние новости интересовали меня мало: всё равно я тайком поглядывал через незакрытую дверь на увлечённую игрой мордашку юного гостя. Минут через пять, судя по донёсшемуся из комнаты шопеновскому си-бемоль-минору, именуемому в просторечии похоронным маршем, душа съеденного огромным медведем компьютерного человечка отлетела в лучший мир. “А сам-то ты снова не загрузишь, -подумал я. -Интересно, когда позовёшь?”
-Ярик, помоги! -донеслось из комнаты минут через пять.
“Гордый, -понял я, -сначала сам пытался разобраться.”
-Иду уже. -Я приглушил пультом звук телевизора. -А может, во что-нибудь другое поиграем? Только давай вдвоём...
-А во что? -спросил Алёшка.
-Ну, например, в танковую войну. Хочешь попробуем?..
-Это как?
-Встань, пожалуйста, я игрушку загружу.
Алёшка моментально вскочил со стула. Я мигом нашёл нужную директорию (тогда ещё в старом добром “Нортоне”!), запустил “экзешник”, и на мониторе появились куча песка и два танка по бокам от неё.
-Смотри. Вот этими кнопками наводишь пушку. Этими -регулируешь силу выстрела. Стреляешь -вот так... Траекторию видишь? Вот по ней и пристреливаешься. Садись ко мне на коленки...
С какой-то странной опаской, но всё-таки он на них примостился. Чтобы мальчик не упал, мне пришлось придерживать его левой рукой. Боже мой, одни косточки! Даже рёбра прощупывались... Слабовато тебя, Лёха, мамаша-то кормит...
В первый раз Алёшкин танк пал смертью храбрых примерно выстрела с третьего. Мальчик расстроился -хоть и пытался это скрыть, но я, конечно же, заметил. Во второй раз -каюсь -я “мазал” специально, чтобы дать ему шанс. Не хватало Алёшке всего каких-то миллиметров -наверное, это был единственный случай в моей жизни, когда мне хотелось быть “убитым” хотя бы в игре... И это, в конце концов, удалось.
-Йес! -закричал Алёшка, -я тебя сделал!
-Молодец, поздравляю, -ответил я и с максимально серьёзной физиономией пожал ему руку. -Хочешь ещё?
Чтобы Алёшка не заметил подвоха, несколько раз я у него всё-таки выиграл. Однако общий счёт (его мы записывали на тетрадном листке) был всё-таки ощутимо в его пользу -по другому я просто не мог, хотелось доставить парню хотя бы такую радость.
Когда я, наконец, посмотрел на часы, то обнаружил, что уже половина второго ночи!
-Всё, меня мамка убъёт -сказал мигом погрустневший Алёшка. Хоть домой не ходи...
-А ты и не ходи, -ответил я. -Оставайся, моих всё равно до послезавтра не будет. А у меня -выходной, спи хоть по самое не могу.
Скрепя сердце, я постелил ему на соседней кровати. Ещё подушку заботливо взбил... Пока Алёшка, не торопясь, раздевался и укладывал на стул свою нехитрую одёжку, я, конечно же, украдкой на него посматривал -при свете тёмно-красного ночника это тело было ещё прекраснее, чем в прошлый раз. В конце концов, он остался в таких же, как и тогда, обтягивающих белоснежных трусиках и юркнул под одеяло. Я выключил свет и улёгся на свою холостяцкую койку у другой стены.
-Ярослав, -прошептал Алёшка минут через пять.
-Что?
-Я так не засну. Я привык Маркиза моего обнимать. Не могу без него...
-Лёха, ты что, с ума сошёл? -вспомнил я бородатый анекдот. -Ну где я тебе в два часа ночи найду Маркиза?
-Не знаю... Но мне одному страшно... Там, у матери, вечно ночью всякие алкаши приходят, и я один боюсь... А с ним -не боюсь. Это они его боятся -когда меня кто-то обижает, Маркиз всегда на них рычит, а потом прыгает -и когтями по морде.
“Да, Лёха, -подумал я, -видно и обо мне ты был такого же мнения, когда испуганно заворочался той ночью”. А вслух спросил:
-А что мне делать? Самому к тебе вместо кота Маркиза лечь?..
-Попробуй, -как-то не очень решительно, словно заставляя себя, после пятисекундной паузы шепнул Алёшка.
Признаться, когда я вылезал из-под тёплого одеяла, чувства мои были смешанными. С одной стороны, организму не прикажешь -ощутить прикосновение этого чудесного юного тельца чертовски хотелось. С другой -я прекрасно представлял, что только прикосновением дело не закончится, не удержусь... А что дальше?.. Дальше-то?.. Тайные встречи у общего (к несчастью) с ним подъезда? Косые взгляды родителей и соседей? Наконец -и самое главное -ответственность за его судьбу?..
Не удержался... Когда Алёшка начал поглаживать меня ручонкой по волосам, руки мои начали действовать, словно позабыв спросить разрешения у мозгов -нежно, деликатно, но всё настойчивее и настойчивее. Малыш, как ни удивительно, отвечал взаимностью и постепенно возбуждался, становился нежнее и ласковее... “Как будто с другом в детстве на качелях, -подумал я, -каждое движение дальше предыдущего, раскачиваемся сильнее и сильнее... Но ведь у качелей есть определённый предел! А здесь -где же он?”
Наконец, я ощутил в темноте его губы и прикоснулся к ним своими. Сначала -лишь чуть-чуть, едва заметно... Потом ещё и ещё... А мои руки в это время не переставали ласкать его грудь и животик. Мальчик начал громко дышать и даже немножко вскрикивать! Очень скоро он задрожал, приподнялся на кровати изящным мостиком, опираясь на пятки и голову, вскрикнул последний раз и, через несколько мгновений, тяжело дыша, рухнул на кровать... Несмотря на его чисто символический вес, она заскрипела. Опустив руку (впервые!) к его трусикам, я ощутил, что они влажные...
-Ярик, что это? -испуганно спросил Алёшка.
-Не бойся, -ответил я. -Это просто сок... Сок любви... Так его иногда называют. Пошли мыться?
Я встал и включил ночник. Словно стесняясь своего худенького тельца, глядя куда-то вниз, Алёшка прошлёпал босыми ногами по линолеуму в направлении ванной, благо, планировки наших квартир были одинаковыми и заблудиться он не смог бы при всём желании...
...Собственноручно выстиранные мной Алёшкины трусики сохли на ребристой, почти как его тело, и такой же, как он, тёплой батарее. А мы в это время (я предусмотрительно сдвинул обе кровати вместе) вытворяли такое! От былой стеснительности у юного ночного гостя не осталось и следа: всё, что бы я с ним ни делал, он тут же желал повторить. Прилежный (не то что в школе!) ученик, он жадно впитывал в себя все премудрости любовной науки и тут же рвался сдавать мне экзамен по этому нелёгкому для его лет предмету -настоящий самородок-вундеркинд... Как наступило утро, мы даже не заметили.
Выспавшись (это было уже вечером следующего дня), я отправился вниз по лестнице к его матери. Пожалуй, так я разговаривал с ней впервые: пришлось внушить Таньке-Помидорихе, что если её гости и сожители будут обижать Алёшку, то у неё будут серьёзные проблемы с милицией, благо с этой конторой у меня в то время было уже всё “схвачено”. Что удивительно, своё обещание она сдержала -больше в этой квартире Лёху никто не трогал.
Правда, от другой беды я его уберечь не смог...
* * *
Наши отношения безмятежно продолжались примерно года два: когда я возвращался с работы, Алёшка частенько ждал меня у подъезда. Конечно, такие моменты, когда мои родители уезжали из дома, были не такими уж и частыми, но летом нас соглашалась приютить заросшая кустами поляна в лесу на окраине города, а зимой -теплый чердак соседнего дома, ключ к замку которого мне удалось подобрать.
Но однажды я перестал замечать у подъезда знакомую стройную фигурку (за эти годы Алёшка, которому уже исполнилось 14, заметно вытянулся ввысь, а над его верхней губой появился лёгкий пушок первых усиков). И лишь однажды, по дороге на автобусную остановку, мне удалось встретить его в компании коротко стриженых, с наглыми физиономиями приятелей на два-три года старше. Мальчик сделал вид, что меня не узнал. “Не к добру всё это”, -подумал я.
...Неприятную новость через несколько недель сообщила мне Алёшкина мамаша: её сын в следственном изоляторе. Вооружённый грабеж -вместе со старшими приятелями ребята ухитрились снять с какой-то жирной тётки норковую шубу...
Не одну бутылку водки пришлось раздавить со знакомыми ментами, чтобы Алёшку отпустили из СИЗО под подписку о невыезде. Мать встречать его не пошла -свалилась с температурой, -но, наверное, это было и к лучшему. Едва выйдя за ядовито-зелёные двери старинной крепости, переоборудованной в нашем городе в тюрьму, он увидел меня среди небольшой группки скорбнолицых родственников “сидельцев”, что ожидали своей очереди с продуктовыми пакетами в руках, и тут же бегом бросился ко мне. Обнял за шею, и, привстав на цыпочки, прошептал прямо в ухо: “Ярик, спасибо тебе! Следак, когда меня выпускал, сказал, что если бы не ты... Я думал, повешусь там нахрен...”
...Ночь любви в этот раз была особенной -даже теперь, через столько лет, я помню её до мельчайших подробностей... И только утром, когда рассвело, и Алёшкина рука, свесившись, словно плеть, с подушки, лежала прямо перед моими глазами, я заметил у него странные следы на вене.
Героин!
Только этого не хватало...
Конечно же, Алёшка, когда проснулся, клятвенно пообещал мне, что это больше не повториться. Но не прошло и полугода, как он снова начал меня избегать. Я знал, что на суде ему -единственному из всей компании -дали условный срок (лично об этом договаривался), он был обязан приходить домой не позднее 9 вечера и дважды в месяц отмечаться в милиции. Однако где он ночует на самом деле, никто не знал.
Лишь однажды, когда я встретил его в городе (он был снова в компании блатноватого вида парней лет 18-20) мне удалось отозвать его в сторону на пару слов.
-Ярик, я приду к тебе сегодня, -сказал он. -Вечером. Обязательно... Мне надо с тобой о многом поговорить. А сейчас -прости, я с друзьями, у нас дела... Знаешь -мне сейчас очень плохо. Я иногда просто выхожу на крышу дома, сажусь на ограду, свешиваю ноги вниз и... И вспоминаю про тебя, только поэтому и не прыгаю... Жди меня, ладно?.. Обещаю! Нам надо поговорить, обязательно... Ну, всё, пока, меня ждут.
В глазах Алёшки в этот день словно отражался осенний туман. Выводы напрашивались сами собой...
* * *
ТЫ НЕ ПРИДЕШЬ
Ты не придешь. И будет только дождь...
И будет ложь. Твоя, очередная...
Ты не придешь. Обманешь -ну и что ж,
Как будто я заранее не знаю!
Но только жду. И мерзну у окна,
А каждый звук шагов по мокрым листьям
Мне кажется твоим. Да вот луна
Мне хитро улыбается по-лисьи
И говорит: "Пожалуйста, не верь,
Не верь, не жди -- оно того не стоит",
Но на замок не запираю дверь --
А вдруг твоя рука ее откроет?
А вдруг тихонько ты ко мне войдешь
И нам мешать не будет кто-то лишний...
Но только ложь... Очередная ложь --
Вот всё, что от тебя сегодня слышал.
И мы расстались, не поговорив
О том, что накопилось в эти годы
Опять друг другу души не открыв
От глаз чужих не чувствуя свободы...
А ведь так много я хотел сказать,
И ещё большее -- хотел услышать...
А впрочем -- ты ведь вправе выбирать,
Сидеть ли тебе, свесив ноги с крыши...
Как выяснилось уже через два дня, примерно как раз в те минуты, когда я писал эти строки, Алёшка с новыми друзьями вовсю орудовал в чужой квартире на другом конце города, пытаясь заработать на очередную дозу героина. Вот такие у них и были “дела”... Возможно, им бы это и удалось, да вот беда -- сигнализации ребятки не заметили. А милиция в наших краях приезжает по вызову очень быстро... Взяли их тёпленькими прямо у подъезда.
Учитывая, что судимость у Алёшки была уже второй, кража групповая, а ущерб -- в крупном размере, “припаяли” ему в суде 7 лет. Да ещё прибавили те три, которые он “заработал” в первый раз -- ведь испытательный срок на тот момент ещё не закончился. Всего 10... Разумеется, ни о каком условном сроке и речи быть не могло -- никаких лазеек в законе уже не оставалось, несмотря на все мои связи. И даже несмотря на Алёшкин цирроз печени, из-за которого он не вылезал из тюремной больницы: героин -- штука жестокая, особенно в 14 лет...
На суде он лишь однажды посмотрел на меня сквозь железные прутья клетки. Во взгляде было очень много боли. И ещё чего-то такого, словно он просил у меня прощения: ведь тот вечер (а значит -- и все последующие) мог сложиться для него совершенно иначе. Теперь, когда он выйдет на свободу, ему будет уже 24...
* * *
А как же Алёшкин кот? Маркиз, кот без хвоста? Когда сына посадили, мать выгнала несчастного зверя из дома. Я и сейчас каждый вечер вижу его лежащим на коврике у двери его квартиры и при случае подкармливаю, чем могу... Он ждёт. Ждёт и надеется -- как ни прогоняют Маркиза Лёшкины родственники-алкаши, как ни пинают ногами в стоптанных ботинках, он всё равно возвращается на то же место.
Вот такая она -- верность. Настоящая... Жаль только, кошачий век недолог по сравнению с нашим, а Маркиз -- давно уже старичок. И вряд ли он дождётся хозяина... Почему-то я уверен -- умрёт здесь же, на коврике у дверей... Видимо, он и сам этого хочет.
Лишь недавно я увидел, что под моими окнами в компании четверых бездомных чёрных котят бегает один, словно две капли воды похожий на Маркиза! Резвится в траве, охотится за воробьями и бабочками, лазит по яблоням -- этакий подросток-непоседа! Совсем как Алёшка когда-то...
Этот котёнок больше уже не бездомный: я понемногу, посредством “ласки и колбаски”, приручил его, поймал и отдал в очень хорошие руки. Совсем ещё юные... Которые тоже наверняка нежно обнимают его по ночам...
Знаете, почему я это сделал? Потому, что жизнь -- продолжается!
Во всяком случае, лично мне бы очень этого хотелось...
©Никитин Ярослав
