Номера в гостинице, как это изначально и предполагалось, были двух и трехместные, и когда Зебра, она же Зоя Альбертовна - классная руководительница десятого класса, отмечая на листке со списком группы, кто с кем будет заселяться в один номер, первой из фамилий парней назвала фамилию Димона, а затем, что-то черкая по листку ручкой, вслед за фамилией Димона назвала фамилию Расима, сердце у Димки сладостно ёкнуло... это было то самое, на что он втайне рассчитывал - чего он страстно желал! Мысленно расцеловав Зебру за её е д и н с т в е н н о п р а в и л ь н о е решение, Димон внешне спокойно посмотрел на стоящего рядом Расима, с трудом скрывая рвущееся из души ликование: десять дней... десять дней жить вместе - в одном номере... кайф!
Собственно, Димка и поехал-то из-за него - из-за Расима, потому как поначалу ехать он категорически не хотел, хотя мать на поездку деньги отстёгивала без разговоров; впрочем, группа и без Димки формировалась вяло - из их класса деньги сдали только шесть человек, и тогда Зоя Альбертовна, чтобы хоть как-то группу укомплектовать, то есть количество человек в группе довести до необходимого минимума; предложила поехать девятиклассникам, из девятого класса деньги сдали еще семеро, в том числе сдал деньги новенький - Расим, - Димка, узнав о том, что Расим едет, буквально на следующий день принёс Зое Михайловне необходимую на поездку сумму, пояснив, что он решил "не отрываться от родного коллектива"... понятно, что истинную причину, почему Димка вдруг решил ехать, никто - ни в классе, ни дома - не знал.
А истинная причина была в том, что Димка... истинная причина была вполне банальна - в том смысле, что ничего необычного в самой ситуации не было: в возрасте, в каком находился Димка, тяготение парней к парням случается довольно часто - с той разницей, что тяготение это в каждом конкретном случае имеет свою интенсивность, или, говоря иначе, свою глубину/продолжительность чувств; у кого-то такое тяготение трансформируется в обычную дружбу, напрочь лишенную каких-либо сексуальных контактов, что встречается сплошь и рядом, а у кого-то это же самое тяготение на пике бушующей гиперсексуальности переходит в полноценные сексуальные акты, что, впрочем, тоже не такая уж редкость - в подростком или юношеском возрасте секс по целому ряду причин чаще бывает не разнополым, а именно однополым, причем сам по себе такой опыт ещё никаким образом не свидетельствует о какой-либо жестко детерминированной сексуальной ориентации, потому как та или иная сексуальная практика ещё не есть свидетельство сексуальной ориентации, и бывает... всякое бывает!
Бывает, что парень на гребне своей бушующей, ищущей выхода сексуальности полноценно трахается, кайфует в формате однополого секса с одноклассником или с другом, а потом это естественное, возрастом обусловленное тяготение вдруг слабеет, исчезает само по себе, и парень, взрослея, всецело переключается на девчонок - женится, растит детей... а бывает наоборот: первый секс у парня случается с девчонкой, и тяготеет он исключительно к женскому полу - полноценно трахается, кайфует с девчонками, а потом в силу каких-то непреднамеренных, случайно сложившихся обстоятельств однажды пробует секс с парнем - и вдруг открывает для себя, что секс с парнем его прикалывает намного сильнее... тоже бывает! Или в армии парни трахаются между собой, с наслаждением шпилят друг друга в рот и в зад - кайфуют, не будучи голубыми: отслужив, они переключаются на девчонок - влюбляются, женятся... а бывает совсем по-другому: в душе невидимо тяготея к полу своему, парни женятся исключительно потому, что "так надо" - "так делают все"... словом, и сексуальное тяготение, и сексуальная практика не всегда идентичны сексуальной ориентации, тем более в возрасте молодом - в возрасте подростковом, юношеском...
Так вот, что касается Димки... истинная причина была бы вполне банальна, если б не одно "но" - если б в душе Димки, ученика десятого класса, не бушевало пламя никому не видимого пожарища, причиной которого был Расим, парень из девятого класса; он появился в школе в начале учебного года - Димка впервые увидел его на перемене в школьном коридоре, и что-то в груди у Димки в то же мгновение тихо дрогнуло: Димка почувствовал невольно вспыхнувший интерес к стоящему у окна пацану и, еще не зная ни имени этого пацана, ни в каком классе он учится, с трудом удержал себя, чтоб, пройдя мимо, не оглянуться, - Димка втюрился в парня первого взгляда... именно втюрился - по уши влюбился, втрескался, потому как уже на следующий день Димка не шел, а летел в школу с одной-единственной мыслью: он снова увидит этого появившегося в их школе пацана, узнает, как его имя, в каком классе он учится, где он живёт... словом, он узнает про него всё-всё! - так, в одночасье, стройный, хрупкий, но вовсе не субтильный Расим с живо блестящими глазами на симпатичном смуглом лице, сам о том не догадываясь, занял в душе десятиклассника Димки наиглавнейшее место, став предметом неотступных Димкиных мыслей, скрыто бушующих чувств, сладко томящих желаний, фантастических планов, мечтаний, грёз...
Узнал о новеньком Димка всё, что можно было узнать, довольно быстро: оказалось, что Расим попал в один класс с Саней, который хотя и был девятиклассником, но тусовался в компании старшеклассников - в одной компании с Димкой... и потекли, полетели-помчались, потянулись для Димки дни, с утра до вечера наполненные мыслями о Расиме! Это лишь кажется, что всё так просто, а на самом деле... на самом деле даже сойтись с Расимом - начать с ним по-дружески общаться, что могло бы стать началом сближения - оказалось делом почти невозможным: Димка учился в десятом классе, Расим был девятиклассником - они тусовались в школе и вне школы в разных возрастных компаниях, так что никаких точек соприкосновения у них практически не было, а подойти к пацану просто так, ни с того ни с сего обозначить своё стремление к общению - это, как казалось влюбленному Димке, было бы слишком очевидным свидетельством его, Димкиных, чувств, чего Димка никаким образом допустить не мог, потому как чувства, бушующие в его душе, не подлежали публичному обозрению в принципе - в классе Димка заигрывал с девчонками, считался ловеласом, бабником, и никто... ни в классе, ни в школе никто не догадывался, что, заигрывая с девчонками, симпатичный, весёлый, всегда остроумный Димка в глубине души был неравнодушен к парням - мечтал Димка о дружбе и сексе не с девчонками, а с парнями... впрочем, такое происходит тоже сплошь и рядом: к миру, где правит бал лицемерие, каждый приспосабливается по мере необходимости - кто как может, становясь при этом заложниками собственного лицемерия.
Словом, дни летели - текли-тянулись, а Димка, влюблённый в Расима - думавший о Расиме с утра до вечера, изнывал-томился, не зная, как подступиться к парню, чтоб это выглядело и естественно, и непринуждённо... на пути у Димки, тщательно прячущего свою любовь, неодолимой помехой стояла сама любовь! И Димка... неотступно думая о Расиме всё время, Димка мечтал-фантазировал, чтоб случилось что-нибудь такое... ну, например: чтоб Расим попал бы в какую-нибудь беду - и тогда он, Димка, его от беды бы уберёг... или: если б на Расима, угрожая его жизни, напал бы кто-нибудь - и тогда он, Димка, оказавшись рядом, Расима спас бы от неминуемой гибели... или: если бы они вдвоем оказались на необитаемом острове, и тогда... эти "если бы" множились, варьировались и, с обыденной точки зрения, были похожи на бред сумасшедшего: Димка, думая о Расиме, придумывал целые истории с неизменным хэппи-эндом в конце... но разве любовь, не встречаясь с любовью ответной - это не есть у ж е сумасшествие? С обыденной точки зрения... как бы не так! По вечерам - лежа в постели перед сном - Димка привычно приспускал с себя трусы, и мечты его о Расиме тут же наполнялись сладостно ноющим чувством сексуального наслаждения: с упоением мастурбируя, гоняя кулаком вверх-вниз, Димка представлял Расима... точнее, представлял он, в кулаке сжимая член, Расима и себя - как горячо отдаются они друг другу, как страстно они друг друга ласкают... у Димки было хорошо развито воображение - сочинения он писал без каких-либо затруднений, в один присест.
Так - в любовном угаре - пролетели для Димки два месяца... Зоя Альбертовна, или просто Зебра, как называли её за глаза ученики, с трудом собрала группу перед самыми каникулами; о том, что в числе прочих девятиклассников едет Расим, Димка узнал совершенно случайно, когда увидел, как на перемене Расим принёс Зебре деньги. "Ну, и сколько пацанов всего едет?" - стараясь, чтоб голос его звучал нейтрально, тут же поинтересовался Димка, едва Расим, отдав деньги, вышел из класса. Оказалось, что в общей сложности пацанов набралось семь человек: трое из десятого класса плюс четверо из класса девятого; причем, дальше Димка ничего не спросил, а Зебра сама добавила - зачем-то сказала-уточнила, что из девятого класса едут три брата-близнеца, уже сдавшие деньги, и еще этот новенький, который деньги только что сдал... Димка знал, что номера в гостинице предполагались двух и трёхместные - и потому дальше он просчитал почти мгновенно: из его десятого ехали Вовчик, Серёга и Толик - они корешились между собой, вместе ходили в бассейн, и потому наверняка они захотят заселиться тоже вместе, то есть в номер трехместный... братья-близнецы однозначно будут заселены Зеброй вместе... значит, Расим оставался один... а номера в гостинице предполагались трёх и двуместные... это был шанс! "Может, мне тоже поехать?" - проговорил Димка, как бы раздумывая. "Дима! Я целый месяц вас уговаривала... группа уже набралась! Конечно, если ты хочешь... - здесь Зебра, видимо, вспомнила, что она всё-таки, как-никак, Димкина классная руководительница, - если ты хочешь, то... но имей ввиду: завтра я иду в турагенство оформлять документы! Потому, если ты хочешь..."
Назавтра Димка принёс и деньги, и паспорт - потому как это был ш а н с... это был шанс сойтись, сблизиться с Расимом естественно - в силу сложившихся обстоятельств, то есть сойтись-сблизиться без каких-либо явно видимых Димкиных усилий, чтоб потом ни у кого не вызывало удивления, что он, Димка, тусуется с пацаном, не входящим в его, Димкину, компанию, - если всё сложится... если всё сложится-склеится так, как просчитал это Димка, они окажутся вместе по воле Зои Альбертовны, и не нужно будет... не нужно будет выручать Расима из какой-нибудь беды, не нужно будет спасать его от смертельной опасности, не нужно будет его, потерявшего сознание, выносить, прижимая к себе, из горящей школы - все эти сладостно упоительные, но мало что имеющие к реальной жизни мысли-фантазии, ежедневно крутившиеся в пылающем Димкином воображении, были, конечно же, несбыточны в плане своей реализации, в то время как воля Зои Альбертовны, точнее, её решение, кому с кем жить в гостинице - это будет не только реально, но это будет естественно, будет всем понятно... короче, это был не просто шанс - это был обалденный шанс! И Димка, предвкушая, как он окажется с Расимом вместе - вдвоём в одной комнате, снова и снова просчитывал один и тот же вариант: Вовчик, Серёга и Толик - в трехместном номере... братья-дебилы из класса девятого - в другом трехместном номере... оставались они - для номера двуместного... логика в таком раскладе была железная, так что Зебра просто не могла не увидеть этот единственно правильный, во всех смыслах мотивированный вариант расселения - не могла Зебра сделать как-то по-другому! Не могла!
И - вопрос с расселением парней по комнатам Зоя Альбертовна решила так, как Димка рассчитывал, как он это предполагал... правильно решила этот вопрос! Дальше Димку уже ничто не волновало; не глядя на Расима и вместе с тем почти физически чувствуя его присутствие рядом, Димка мысленно сосредоточился на том моменте, когда они, он и Расим, останутся вдвоём... собственно, с той минуты, как Димка сдал на поезду деньги, он думал о том, как будет с Расимом знакомиться, постоянно - думал об этом в школе, стараясь увидеть Расима на перемене, думал после школы, потому что не думать об этом не мог, думал перед сном... особенно сладострастно о предстоящем знакомстве Димка думал перед сном, когда, представляя себя с Расимом наедине, он с упоением мастурбировал... теперь все эти сладко томящие мысли были позади, - Димка стоял в гостиничном холле, рядом стоял Расим, судьба в лице Зои Альбертовны распорядилась быть им вместе, и - до их совершенно естественного, непреднамеренного, неизбежного знакомства оставались буквально считанные минуты... сердце у Димки, внешне ничем не отличавшегося от остальных, невидимо билось от счастья, - на душе у Димки было и сладостно, и радостно, и вместе с тем чуточку неуверенно, как если б ему предстоял сейчас какой-то важный экзамен.
Говорят: любовь способна свернуть горы - и, наверное, это так... сколько раз спасал Димка Расима в своих мыслях-фантазиях от самых разных смертельных опасностей! Сколько раз бросался ему на помощь, рискуя собственной жизнью! Сколько раз выручал его из беды! И не Димкина была вина, что на Расима никто не нападал, что никто Расиму не угрожал, что Расим, теряя сознание, не задыхался в горящей школе, не умирал под обломками взорванного террористами самолёта или поезда... случись что, и Димка ради Расима свернул бы горы - такова была сила его любви! И вместе с тем эта же самая любовь - уже не в грёзах-мечтаниях, а в реале - странным образом лишала Димку присущей ему непринуждённости, легкости в общении, делая его, неглупого, компанейского, в меру ироничного шестнадцатилетнего парня, почти беспомощным перед Расимом... было б куда проще, если б Димка, заселяясь с Расимом в одну комнату, хотел бы всего-навсего поиметь Расима сексуально, и не более того, - кто не хочет секса в пятнадцать-шестнадцать лет! В пятнадцать-шестнадцать лет - в случае умного проявления инициативы со стороны хотя бы кого-нибудь одного - секс двух парней в однополом формате является делом не просто реальным или возможным, а почти заурядным, в чём-то даже обыденным, если иметь в виду его невидимую, но совершенно объяснимую и потому вполне очевидную распространённость среди пацанов, в чьей крови начинают бушевать гормоны... словом, если б всё упиралось в секс, Димка особо не волновался бы - за десять дней совместного проживания у них э т о наверняка получилось бы! Но в том-то и дело, что Димка хотел не только секса - по уши влюблённый Димка хотел от Расима понимания, жаждал взаимных, не менее искренних чувств, и вот здесь-то - при таком непростом раскладе - вмиг всё делалось зыбко и непредсказуемо, порождая у Димки чувство неуверенности, несвойственной ему скованности... было и радостно, и сладостно, и вместе с тем было напряженно у Димки на душе - словно ему, влюблённому Димке, сейчас предстояло сдавать экзамен!
Наконец, все были Зеброй расфасованы - по номерам, кому с кем заселяться, и парни, и девчонки были распределены; и тут, когда стали получать ключи, оказалось, что номера находятся на разных этажах: вся группа в двух и трехместных номерах заселялась на этаже восьмом, сама Зоя Альбертовна селилась в одноместном номере на этаже седьмом, а у Димки с Расимом их двуместный номер оказался один-одинёшенек на этаже девятом, так что Димка, едва это выяснилось, тут же подумал, что даже в этом судьба ему явно благоприятствует, потому как такая пусть даже мизерная отдалённость от всех в какой-то мере невольно снижала частоту посещаемости со стороны одноклассников и одноклассниц, когда начнётся шараханье из комнаты в комнату по вечерам, - Димка уже дважды бывал в подобных поездках и, как это происходит, знал... короче, мало того, что они будут проживать вдвоём, так ещё и номер их на оказался на отшибе - на другом от всех этаже! Отдалённость эта была иллюзорна, и тем не менее... тем не менее, всё равно это чем-то напоминало необитаемый остров, на котором Димка несчетное число раз воображал себя и Расима, перед сном приспуская с себя трусы... блин, как же классно, как удачно всё начинало складываться - буквально с первого дня! А с другой стороны... разве он, Димка, два месяца раздираемый, распираемый любовью, не заслужил того, чтоб судьба увеличила его шанс на чувство ответное? Заслужил, еще как заслужил!
Они вышли из лифта вдвоём - на своём девятом этаже; из небольшого холла, держа в руках объёмно набитые спортивные сумки, молча шагнули в неширокий длинный коридор, крыльями уходящий в разные стороны; деловито посмотрели, крутя головами, направо-налево.
- Кажется, нам туда... - проговорил Расим, кивком головы показывая направо. - Туда номера пошли увеличиваться...
- Точно! - отозвался Димка, глядя на брелок с ключом; они бесшумно зашагали по ковровой дорожке. - Тебя Расимом зовут? - проговорил Димка, изо всех сил стараясь, чтоб голос его прозвучал как можно нейтральнее. - Правильно? - Димка посмотрел на идущего рядом пацана, изо всех сил стараясь, чтоб во взгляде его не было ничего, кроме естественной вопросительности, соответствующей прозвучавшим словам.
- Да, - Расим, кивнув головой, посмотрел на Димку. - А тебя Димой зовут... да?
- Да, - Димка так же, как Расим, кивнул головой; во взгляде Расима, идущего рядом, была естественная, ситуацией обусловленная готовность к диалогу, к началу общения или, если сложится, к ни к чему не обязывающей дружбе - на время их совместного проживания; и ещё во взгляде Расима Димка прочёл едва уловимое - не подчеркнуто показное, а такое же естественное, возрастом обусловленное - понимание, что из них двоих он, то есть Дима, является старшим, а сам Расим является младшим, что тоже было вполне разумно... причем, назвав идущего рядом Димона, как звали Димку все, по-домашнему Димой, Расим проговорил это слово удивительно мягко и тепло, так что собственное имя в устах Расима показалось Димке чарующей музыкой - у Димки эта Расимова интонация вкупе с устремлённым на него взглядом отозвалась в душе чувством сладко колыхнувшейся нежности... и не только в душе! Как же всё удачно начиналось...
Номер оказался обычным двуместным "пеналом" - с душем и туалетом, двумя стоящими друг против друга деревянными кроватями, двумя стульями, двумя небольшими, подле кроватей стоящими тумбочками... ещё в номере был стол и был шкаф для одежды; словом, никаких изысков в номере не было - всё было простенько, всё было по минимуму... или, точнее сказать, по деньгам.
- Ты на какой кровати спать будешь? - Димка вскинул на Расима по-деловому вопросительный взгляд.
- Не знаю... мне всё равно, - Расим, переводя взгляд с одной кровати на другую, пожал плечами. - А ты на какой будешь?
- Мне тоже без разницы - хмыкнул Димка, и действительно: разницы не было никакой. - Давай, я буду на этой, а ты - на этой, - Димка кивнул головой направо-налево, распределяя места.
- Хорошо, - отозвался Расим, опуская сумку на пол возле своей кровати.
В течение получаса они, распаковывая свои сумки, перебрасывались ничего не значащими словами-фразами - типа "так, еще одни джинсы", "блин, мать второй пуловер мне впихнула", "а в этом пакете что?", "шорты... я в этих шортах на море был - летом у тетки гостил в Туапсе", "глянь, какая футболка... прикольная, да?"... фразы были пусты и, на первый взгляд, совершенно не нужны, но они, проговариваясь легко и звуча непринуждённо, не давали возникнуть пустоте в начинающемся общении... в течение получаса сумки были распакованы - вещи были разложены-развешены, и гостиничный номер приобрёл вид некой обжитости. Последним Димка вытащил из сумки небольшой, на книгу похожий черный футляр, откуда извлёк комп-наладонник.
- Расим, смотри, что я взял... классная штука! Если есть здесь вай-фай, можно будет полазить в интернете... у меня еще фильмы всякие здесь! Потом покажу, как им пользоваться, и ты, если захочешь, будешь брать - будешь пользоваться.
- Хорошо, - Расим кивнул головой, и лицо его тут же осветилось благодарной улыбкой; "если захочешь, будешь брать" - так говорят друзьям, говорят тем, кому доверяют, от кого не отгораживаются стеной отчуждения либо пренебрежения, а потому Расим, которому предстояло жить с парнем-старшеклассником в одном номере десять дней, не мог не оценить великодушие с Димкиной стороны - слова "если захочешь, будешь брать" прозвучали как свидетельство полного доверия, и Расим почувствовать мгновенно вспыхнувшую благодарность Димке за его простоту, за его человеческую нормальность, потому как... по-всякому можно строить отношения: можно, будучи старшим и по возрасту, и в парадигме жесткой школьной иерархии, крутить пальцами, изображать из себя крутизну, а можно совершенно не кичиться ни тем, ни другим, а быть просто нормальным пацаном - быть товарищем или даже другом... Расим улыбнулся Димке благодарно, и улыбка его, обращенная к Димке, отозвалась в душе влюблённого Димки новой волной горячей, рвущейся наружу нежности.
Они были вдвоём, и... будь его, Димкина, воля, он бы сейчас, сию секунду, привлёк бы Расима к себе - прижал бы его, бесконечно желанного, к своему телу, жарко бы стиснул в горячих объятиях, и целовал бы, целовал, целовал, медленно раздевая... всё это было уже, несчетное число раз многократно проигрывалось в Димкином воображении, но то были его одинокие, его сладостные фантазии, где он был и автором, и героем в одном лице - где Расим отдавался ему по первому зову, а сейчас они было в реале, где много чего перевёрнуто с ног на голову, где правят бал другие законы, и потому нужно было не форсировать события, а по-умному распорядиться дарованным шансом - нужно было не испортить всё глупой поспешностью, не наломать дров... словом, нужно было снова и снова всё продумывать - и прежде всего нужно было думать, какую надо создать, смоделировать ситуацию, чтоб подкатиться к Расиму естественно, чтоб не спугнуть его, не ошарашить... так прекрасно всё началось - и началом этим нужно было дорожить, нужно было его развивать и углублять, а не перечеркивать одним нетерпеливым преждевременным движением! Тем более что Расим - Димке казалось, что он это чувствует - был предрасположен к диалогу, к доверительности, к дружбе...
- Дим, а это что? - с удивлением проговорил Расим, открыв дверь в туалет.
- Где? - Димка с готовностью подошел к Расиму - стал позади близко-близко, заглядывая в туалет из-за плеча Расима.
- Ну, вот... ванна какая-то... для чего она? - Расим с недоумением оглянулся - вопросительно посмотрел на Димку.
- Это бидэ, - усмехнулся Димка, который точно так же, как сейчас Расим, два года назад, впервые попав в гостиничный номер, спрашивал об этом у пацанов-старшеклассников, и те, похабно смеясь, популярно и красочно объясняли ему назначение этой "ванны"... тогда, два года назад, номер гостиничный был на четверых, и Димка был в номере номером четвёртым - самым младшим.
- А для чего оно? - Расим, как когда-то Димка, видел бидэ впервые.
- Ну, блин... для баб это - чтоб подмываться, - хмыкнул Димка; Расим отвернулся от Димки - перевёл взгляд на странное приспособление, и Димка, стоящий за спиной Расима, невольно скользнул взглядом по пацанячей шее... кожа у Расима была нежная, матовая - Димка почувствовал, как в паху у него сладостно, горячо потяжелело, и эта горячая сладость тут же невидимо, но совершенно ощутимо полилась в шевельнувшийся член, отчего член стал медленно разбухать, увеличиваться, расти - вопреки Димкиным разумным мыслям о необходимости тактики-стратегии в лепке отношений... у головы была логика одна, а у члена была логика другая, и эти две логики мало согласовывались между собой.
- Прикольно! - Расим рассмеялся. - Ну, и как они это делают? Ну, то есть... как они в этой ванне подмываются?
- Откуда я знаю? - отозвался Димка, испытывая неодолимое желание вжаться невидимо взбугрившимся, отвердевшим членом в Расимовы ягодицы.
- Ну, а нам для чего оно? - хмыкнул Расим.
"Нам - для того, чтоб попки подмывать" - мгновенно возникла в голове у Димки игривая мысль... и, наверное, можно было б сейчас, сказав так, одновременно с этим прижаться пахом к Расимовым ягодицам, округло обтекаемым тонкой джинсовой тканью брюк, но... в невидимой схватке головы и члена голова Димкина одержала над членом победу, и потому сказал - проговорил - Димка совсем другое, объясняя непонятливому девятикласснику, что номера в гостинице не делятся на "мужские" и "женские":
- Может, до нас здесь девчонки жили... или будут жить после нас... это ж, Расик, гостиница! Сам подумай... не могут же они каждый раз эту бабскую ванну то удалять, то снова вделывать - в зависимости от того, кто будет здесь поселяется в очередной раз!
- Ну-да... я чего-то так не подумал! - Расим рассмеялся вновь, снова оглядываясь на Димку. - Меня Расиком бабушка называет, когда летом я езжу к ней в гости... ты сказал сейчас "Расик" - и мне сразу вспомнилось лето...
- Ну, я не знаю... если не хочешь, чтоб я тебя так называл, я тебя так называть не буду, - проговорил Димка, не уловив, хорошо это или плохо - называть Расима так, как его называет бабушка.
- Почему не хочу? Я просто сказал... называй! Меня в школе Расиком ещё никто ни разу не называл... вот я и сказал. Называй...
Расим проговорил всё это чуть сбивчиво, словно смущаясь оттого, что ему приходится посвящать старшеклассника в сугубо личные вопросы; и вместе с тем ему, Расиму, была приятна такая Димкина предупредительность, как если бы Димка - Д и м а - был ему другом или близким человеком... они стояли так близко, и Расим был так мил своей непосредственностью, что Димке в какое-то мгновение показалось, что если сейчас Расима привлечь к себе - если обнять его, притянуть, прижать к себе, то... Димка не успел ни додумать до конца эту сладостную мысль, ни тем более сделать импульсивное движение в сторону Расима, как вдруг неожиданно раздался стук в дверь, и Димка, от неожиданности вздрогнув, торопливо отступил от Расима, поспешно сделал шаг назад, одновременно с этим на секунду наклонив голову вниз - мимолётно скользнув взглядом по ширинке своих брюк, проверяя, не бугрятся ли штаны в том месте, где сладкой тяжестью каменел напрягшийся член; брюки не бугрились, - тесные плавки, специально купленные Димкой для поездки - для таких вот случаев - прочно прижимали член к паху, скрывая возбуждение.
- Кто-то в гости к нам... - проговорил Расим, не заметивший ни Димкиной поспешности, с какой Димка отступил назад, ни мимолетно скользнувшего вниз Димкиного взгляда. - Открыто!
Дверь бесшумно открылась - и на пороге, в дверном проёме, нарисовалась Зоя Альбертовна.
- Можно, мальчики, к вам? - Зоя Альбертовна шагнула в комнату. - Я уже всех обошла - посмотрела, кто как устроился... о, да вы молодцы! - Зебра скользнула взглядом по комнате. - Вещи распаковали, разложили-развесили... просто умнички! А то зашла в восемьсот восьмой, а Петросян сидит в курточке на кровати, уткнувшись в телефон...
- Петросян - лох, - спокойно проговорил Димка, за спиной Зебры весело подмигивая Расиму.
- Какой Петросян? - обернулась Зебра, с недоумением глядя на Димку.
- А к какому вы заходили? - Димка, в свою очередь, посмотрел на Зебру вопросительно.
- Я имею в виду Леру Петросян - из нашего класса...
- Значит, лохушка, - невозмутимо проговорил Димка, глядя на Зебру смеющимися глазами.
- Дима! Что за выражения... - Зоя Альбертовна запоздало сообразила, что Димка её банально разыграл. - Ты ж воспитанный парень... чтоб такого я больше не слышала!
- Ну, а что, Зоя Альбертовна, не прав я, что ли? Стоило лететь за тысячу километров, чтоб по приезду сразу же уткнуться в телефон... сидела бы дома - лупилась бы дома в телефон! Что - я не прав?
- Ну, прав ты или не прав... в любом случае нужно следить за речью! Договорились?
- Договорились, - улыбнулся Димка, демонстрируя Зебре свою покладистость.
- Ну, хорошо,- Зоя Альбертовна перевела взгляд на Расима. - Как, Расим, твоё настроение?
- Нормальное... даже отличное! - улыбнулся Расим.
-Дима не обижает? - шутливо проговорила Зоя Альбертовна, вновь посмотрев на Димку.
- Нет, - Расим тоже посмотрел на Димку, и улыбка у Расима стала еще шире. - Всё классно!
- Ну, и отлично! Значит, мальчики, так... ужин сегодня будет в семь часов, потому без пятнадцати семь все собираемся внизу - в холле. Без опозданий! Там я скажу о программе на завтра. Всё ясно?
- Ясно! - одновременно - в два голоса - отозвались Димка и Расим, и оттого, что получилось у них это синхронно, непреднамеренно слаженно, они, переглянувшись, тут же рассмеялись; Зоя Альбертовна, покачав головой, улыбнулась - вышло и в самом деле "в один голос"!
- Мой телефон у вас есть... Расим, вбил мой номер? - Зебра посмотрела на Расима.
- Нет, - Расим отрицательно покачал головой. - Сейчас Дима продиктует - я вобью.
- Хорошо. Значит, мальчики, без опозданий - ждать никто никого не будет! - подытожила Зебра, выходя из номера. - Через полчаса собираемся внизу! А я зайду ещё раз в восемьсот восьмой - посмотрю, как у них дела...
Зебра вышла, бесшумно закрыв за собой дверь, и Димка с Расимом, посмотрев друг на друга, друг другу непроизвольно - одновременно - улыбнулись... классно всё начиналось! Член у Димки за те несколько минут, что находилась в комнате Зебра, чуть ослаб, утратив свою сладостно ноющую окаменелость, острота возбуждения миновала - и Димка, глядя на Расима, подумал, что хорошо... хорошо, что появилась Зебра - постучала-вошла, словно ангел-хранитель Димкиного счастья, не дав Димке сделать явную глупость! Любовь безрассудна - и человек, который влюблен, порой в угаре своей любви перестаёт понимать, как может тот, кого он безумно любит, не разделять его чувств, - человек влюблённый подчас теряет ощущение реальности, и ему начинает казаться, что сила любви его такова, что не ответить на любовь его просто невозможно... вот и Димки в какой-то миг показалось-почудилось, что если он Расима обнимет, то Расим воспримет это соответствующе - на объятие отзовётся объятием ответным... да уж! Не появись Зоя Альбертовна - и неизвестно, что теперь было бы... "идиот!" - подумал о самом себе Димка, только теперь осознавая, как близок он был к тому, чтобы своими руками разрушить только-только зарождающиеся отношения; и ещё подумал, что не надо торопиться, не надо форсировать то, что придёт само... "обязательно придёт!" - в состоянии радостной эйфории подумал Димка, еще не зная, как именно это случится, но пребывая в полной уверенности, что случится это обязательно... потому как по-другому просто не могло быть - теперь, когда они оказались вместе!
Ужин был так себе - пюре, жареная рыба... какая-то запеканка, и ещё - по пирожному... компот или чай - по выбору. Расим сидел отдельно от Димки, причём сидел он за Димкиной спиной, и Димка, за одним столом сидя с Вовчиком, Толиком и Серегой, слушая их, говоря что-то сам, то и дело ловил себя на мысли, что ему хочется обернуться назад - хочется увидеть Расима... После ужина Расим сказал Димке, что он сходит в гости к братьям-близнецам - посмотрит, как устроились в своём номере они, и Димке ничего не оставалось делать, как тоже идти в гости, - сидеть в номере одному было глупо, и Димка, подумав, что всё равно это делать будет нужно, отправился к девчонкам; с Расимом Димка договорился, что Расим, если он будет домой возвращаться раньше, чем Димка, ему, Димке, позвонит, чтоб узнать, в каком номере взять у Димки ключ от номера своего.
Девчонки встретили Димку радостно - и щебетали, щебетали... два часа щебетали, не умолкая, - время пролетело совершенно незаметно. Расим не звонил. Димке хотелось, чтоб Расим позвонил, чтобы он закончил свои посиделки первым, но телефон упорно молчал - и Димка, устав от глупого щебетания, в начале третьего часа своего пребывания в комнате девчонок, наконец, поднялся, говоря, что "пора шагать в свои апартаменты". "Дима, заходи к нам ещё! Завтра приходи! Каждый вечер будем ждать!" - щебетали девчонки, и Димка, девчонкам обольстительно улыбаясь, говорил, что хорошо, что обязательно придёт, в то время как перед его мысленным взором уже неотступно стоял Расим - парень-девятиклассник, который, едва появившись в школе, свёл Димку с ума... теперь они были вместе, жили в одном номере и уже были п о ч т и друзьями, а он, Димка, битых два часа просидел в номере девчонок, привычно изображая ловеласа... пипец, как всё это было и несуразно, и глупо!
Говорят: "человека ведёт судьба"... говорят так в том смысле, что ничто в нашей жизни не бывает случайным - ничто никогда не происходит просто так, и кто-то верит в это, полагая, что действительно в жизни каждого человека всё заранее где-то кем-то расписано и предопределено, а кто-то, наоборот, всё это отрицает, пребывая в твёрдой уверенности, что никакой предопределённости в нашей жизни нет, что каждый сам кузнец своего счастья, и кто здесь прав... как можно узнать достоверно то, чего нельзя ни увидеть, ни потрогать? Димка мог бы ещё посидеть у девчонок в номере полчаса или даже час - девчонки его не гнали, он им, всем троим, втайне друг от друга нравился, но он вдруг решительно поднялся, говоря, что ему "пора двигать в свои апартаменты"; конечно, девчонки своей пустой трескотней за два часа его изрядно притомили, и потому желание их покинуть было вполне объяснимо - и вместе с тем какое-то смутное, непонятное, необъяснимое беспокойство вдруг овладело Димкой, заставив его поспешно покидать номер девчонок... а дальше, войдя в лифт, Димка по ошибке нажал кнопку не своего - девятого - этажа, а нажал кнопку этажа десятого, и объяснение такой невнимательности тоже было вроде как на поверхности: Димка, входя в лифт, был всецело поглощен мыслями о Расиме - он, влюблённый, хотел видеть Расима, хотел его слышать, а потому по ошибке нажал не ту кнопку... то есть, всё это - и желание улизнуть от порядком надоевших девчонок, и невнимательность при нажатии кнопки этажа в кабине лифта - было вполне объяснимо, точнее, было бы вполне объяснимо, если б, выйдя из лифта на чужом этаже, он, Димка, не увидел бы Расима... Димка, нажавший не ту кнопку в кабине лифта, увидел Расима там, где его, Расима, не должно было быть, - думая о Расиме, Димка нажал именно т у кнопку, какую нужно было нажать, и вот это-то было уже совершенно необъяснимо... как здесь не поверить в то, что ведёт человека его судьба?
Выходящие из кабины лифта сразу попадали в небольшой холл, из которого вправо-влево уходили коридоры с номерами, - Расим стоял к Димке вполоборота, рядом стояли два чужих парня - тоже к Димке вполоборота, так что Димка их всех троих увидел на мгновение раньше, чем они, повернув головы, увидели его, и - перво-наперво, что испытал Димка, это чувство кольнувшей ревности: Расим - е г о Расим - стоял с какими-то парнями... но уже в следующее мгновение, когда они - все трое - повернули на шум открывшейся двери лифта головы, Димка увидел лицо Расима, и по лицу Расима он тут же понял, что что-то здесь неладно, что-то не так... то есть, всё совершенно не так, как ему померещилось в первое мгновение,- в глазах Расима, устремлённых на Димку, была растерянность и вместе с тем беспомощность, отчего выражение лица Расима показалось Димке каким-то детским, бесконечно милым, щемяще родным, но уже в следующее мгновение, едва лишь Расим понял-осознал, что из лифта вышел Д и м а, взгляд его мигом преобразился, вспыхнул неподдельной радостью, словно Расим подался взглядом вперёд - к Димке... этих мгновений оказалось достаточно, чтоб Димка понял главное: Расима пытаются прессинговать, что-то хотят от него, что-то требуют - помимо его, Расимовой, воли... и, едва лишь Димка это осознал-понял, как в то же миг он почувствовал, как кровь прилила к его лицу, а ладони сами собой сжались в кулаки...
Парни, стоявшие подле Расима, смотрели на Димку выжидающе вопросительно; - они, увидев вышедшего из лифта Димку, в первое мгновение, видимо, предположили, что Димка пройдёт, не задерживаясь, мимо, но уже в следующее мгновение они уловили-увидели какие-то им непонятные изменения на лице у замершего Димки, и теперь замерли сами, выжидающе глядя на Димку - не зная, что всё это может значить-означать; Димка, мимолётно скользнув взглядом по лицам парней - мысленно отметив, что парни не старше его, вновь устремил свой взгляд на Расима.
- Расим, что-то случилось? - голос у Димки прозвучал чуть глуховато, так что Димке самому показалось, что голос, прозвучавший в холле, словно не его.
- Вот... пацаны... - Расим растерянно хлопнул ресницами, не зная, как сформулировать ответ.
- Так, всё понятно, - Димка медленно перевел взгляд на парней - посмотрел на одного, потом на другого, чувствуя, как взгляд его непроизвольно - ничуть не наигранно - сам собой наливается свинцовой тяжестью. - Короче, парни... отвалите в сторону!
Тот, что был пониже, чуть прищурился, в свою очередь стараясь изобразить во взгляде полное презрение к Димкиным словам... но вся разница была в том, что парень, сверля Димку взглядом прищурившихся глаз, старался изобразить исходящую от него угрозу, в то время как Димка ничего не изображал - Димка, чувствуя, как горячий ком подкатил к его горлу, лишь крепче сжал кулаки.
- А ты кто? - медленно, "по-блатному", процедил-проговорил тот, что был повыше; глаза его, устремленные на Димку, точно так же сощурились, и тот, что был ростом пониже, то ли демонстрируя перед Димкой их слаженность, то ли просто подражая своему приятелю, так же, "по-блатному" выделяя каждое слово, повторил-проговорил в свою очередь:
- Да, ты кто?
- Хуй в пальто! - ни на секунду не задумываясь, отчетливо произнёс Димка, одновременно с этим делая шаг вперёд. - Я сказал вам: отвалите... ну!
По складу характера Димка был парнем мягким - в душе он был фантазёром, был романтиком, но ни то, ни другое в мире, насквозь пронизанном прагматизмом, никаких плюсов Димке принести не могло, и потому и в школе, и в своей дворовой компании Димка не без успеха изображал из себя парня о б ы ч н о г о, то есть в меру отвязного, в меру циничного и прагматичного, временами язвительно-ироничного, чтоб таким образом ничем не отличаться от других, - все эти качества, Димке не свойственные, были своеобразным пропуском в мир, где протекала внешняя - тусовочная - жизнь, без которой тоже никак было нельзя... потому, делая шаг вперёд с накрепко сжатыми кулаками, чувствуя, что его сейчас ничто не остановит, Димка сам удивился собственной ненаигранной решимости, в один миг всколыхнувшейся, в один миг созревшей в его душе, - такого с ним никогда еще не было... он несчетное число раз спасал Расима от разных опасностей, выручал его из различных бед, но всё это проигрывалось в его воображении, а теперь Расим - е г о Расик - был рядом, всё было в реале, и Димка не столько понимал-просчитывал, сколько всем своим существом ощущал-чувствовал, что сейчас он этих двух гопников, посмевших к Расиму пристать, просто-напросто разорвёт на части... причём, если в этом и было animus rem sibi habendi, то оно было лишь отчасти, потому как любовь Димкина была неизмеримо больше.
- Ты что - угрожаешь нам? - проговорил тот, что был повыше, ещё пыжась, изо всех сил стараясь демонстрировать перед Димкой исходящую от него угрозу, но что-то в нём неуловимо дрогнуло - в интонации голоса, во взгляде устремлённых на Димку наглых глаз мелькнула неуверенность; гопники, стоявшие перед Димкой, в конечном счете лишь изображали из себя парней крутых или даже отмороженых, в то время как от Димки исходила угроза вполне реальная, неподдельная, так что гопники не могли не почувствовать, мысля присущими им категориями, кто именно здесь, в холле, из них троих является настоящим отмороженым.
- Я вам, суки, не угрожаю - я вас конкретно сейчас урою... - медленно проговорил Димка, одновременно с этим делая шаг вперед; Димку совершенно не заботило, какое впечатление он производит, и в этом тоже была его сила - было его неоспоримое преимущество: Димка не угрожал, а просто предупреждал, ч т о он сейчас сделает.
И - гопники дрогнули: переглянувшись, они отступили от Расима в сторону, медленно попятились назад, к коридору, не спуская с Димки настороженных взглядов.
- Мы тебя ещё встретим, - обещающе проговорил тот, что был пониже. - Ты ещё пожалеешь...
Димка не отозвался, - едва гопники попятились - едва стало ясно, что они капитулируют, он в ту же секунду перевел взгляд на Расима... что ему были какие-то гопники! Перед ним стоял Расим - единственный, кто был для Димки по-настоящему значим... между тем, спонтанно вспыхнувшая в Димке ярость произвёла впечатление не только на гопников, которые видели Димку впервые, ничего про него не знали, а потому могли запросто решить-подумать, что Димка - полный беспредельщик, но эта неподдельная, нешуточная ярость произвела ничуть не меньшее впечатление также на Расима, который, не двигаясь с места, смотрел на Димку широко открытыми, совершенно перепуганными глазами...
- Ну, чего ты стоишь? Поехали... вниз поехали - домой, - как можно спокойнее проговорил Димка, нажимая кнопку вызова лифта.
Лишь выйдя из лифта - шагая рядом с Расимом по коридору к своему номеру, Димка почувствовал, как его медленно покидает напряжение - словно разжимаются невидимые тиски, возвращая тело и мысли в прежнее русло... никогда с ним такого ещё не было - ни разу в жизни он не испытывал такой оглушающей ярости! Ну, то есть... получалось, что он сам не знал, на что он способен! Ведь если б гопники оказались действительно беспредельщиками - если б они не поджали хвосты, а на Димку бы кинулись, он ведь, Димка, не отступил бы... однозначно не отступил бы!
- Чего они от тебя хотели? - Димка покосился на Расима, виновато шагавшего рядом, и сердце у Димки вмиг наполнилось прежней щемящей нежностью.
- Они хотели, чтоб я пошел в их комнату - чтобы дал им на время свою "симку"... - глядя на Димку, Расим виновато хлопнул ресницами.
- Зачем? - Димка, замедлив шаг, непонимающе приподнял брови. - Нах им нужна была твоя "симка"?
- Не знаю... они сказали, что им надо куда-то позвонить, но позвонить надо так, чтоб звонок был как бы с чужого телефона, а номер, куда им надо было звонить, они не помнили - и потому им нужно было мою "симку" вставить в свой телефон... сначала просто просили, чтобы я шел к ним - чтобы дал им свою "симку", а потом стали требовать, чтоб я шел... вот, и здесь появился ты - вышел из лифта...
Рассказывая - объясняя Димке, что хотели от него незнакомые парни, Расим всё время смотрел на Димку виновато, понимая, что это из-за него, из-за Расима, Димка только что был готов подраться с чужими парнями - и потому, наверное, при словах "и здесь появился ты" виноватость в глазах Расима мгновенно сменилась искренней благодарностью - Расим, сам того не сознавая - о том не думая, смотрел на Димку с неподдельной теплотой... ну, то есть, с неподдельной благодарностью.
- Ну-да, и здесь появился я... - хмыкнул Димка, мысленно удивляясь, как всё это могло совпасть... как всё это удивительным, непостижимым образом совпало! - А ты как попал на чужой этаж? Там же наших нет вообще...
- Ну... я на лифте катался, - запнувшись, проговорил Расим.
- Что ты делал? - Димка невольно остановился. - На лифте катался?
- Ну, просто... выходил на каком-нибудь этаже - потом снова входил... пацаны так тоже катались.
- Какие пацаны? - Димка, с удивлением глядя на Расима, снова приподнял брови.
- Ну, наши пацаны - мои одноклассники... мы сначала все вместе катались, а потом они все свалили - им надоело, а я ещё пару раз решил прокатиться... вышел на десятом, а там эти - говорят мне: "Постой! Нам нужна твоя помощь...". Вот... а потом они стали требовать "симку"...
- Блин, на лифте катался... ты что - маленький? - Димка, глядя на Расима, невольно улыбнулся; Димка улыбнулся, с трудом скрывая под лёгкой, совсем не обидной иронией рвущуюся из груди нежность; в улыбке не было ничего уничижающего, и Расим, мысленно переведя дух, с облегчением подумал, что Д и м а на него не злится... это, и только это, было для Расима сейчас самым главным! И еще Расим подумал, что Д и м а в их совместном проживании в одном номере отныне является однозначно старшим, а он, Расим, является младшим... это возникшее ощущение, кто старше, а кто младше, не имело никакого отношения ни к возрасту, ни к школьной иерархии, а было продиктовано глубинным, исключительно личностным восприятием Д и м ы после всего, что случилось-произошло на десятом этаже.
- Значит, ты вышел из лифта, а там эти гопники - в холле стоят... и они тебя стали просить, чтобы ты пошел в их номер - чтобы там им дал свою "симку"... - проговорил Димка, вставляя в замочную скважину ключ... и тут вдруг до Димки дошло, Димку осенило, чем это всё могло быть на самом деле - чем могло это всё обернуться, если б Расим пошел с ними в их номер! А что? Очень даже легко... запросто! Всё равно что два пальца обоссать...
Димка, поворачивая ключ в замке - не глядя на Расима, стоящего рядом, в одно мгновение представил, как в номере, заломив Расиму руки, его валят ничком на кровать, как, удерживая его, с него торопливо стаскиваю, сдёргивают джинсы, как, поочерёдно наваливаясь сверху, его сладострастно насилуют - трахают в зад, возбуждённо сопя, стараясь проникнуть как можно глубже... всё было б именно так! Что - мало, что ли, таких случаев? "Симка" - это был лишь предлог, и... вполне возможно, что в номере, куда эти двое пытались Расима зазвать, могло б оказаться ещё два-три человека, точно таких же гопника, и тогда они все... поочерёдно - все... подушкой накрыв Расиму голову, чтоб заглушить его стоны-крики, они б отымели Расима вместо девчонки, утоляя своё молодое желание... и - что? Расим побежал бы жаловаться Зебре - поспешил бы рассказывать Зое Альбертовне о сотворённом насилии, о том, что его, пятнадцатилетнего парня, только что отымели, оприходовали в зад? Ни за что бы не побежал! Пережил бы всё это молча, и - никто ничего никогда не узнал бы... мало, что ли, таких случаев? Димка представил всё это в одно мгновение - вообразил, как Расима насилуют, как его, голого, в очередь трахают, содрогаясь от наслаждения, и у него, у Димки, на миг потемнело в глазах: если бы... если бы он подумал об этом в холле - если б он догадался, что именно хотели эти ублюдки сотворить с Расимом, он так просто их там не отпустил бы, - открывая дверь в номер, Димка почувствовал, как у него поднимается, жаром наливается в плавках член...
Возможно, всё было б совсем не так, окажись Расим в номере гопников: никто бы Расима к сексу не принуждал - никто б его там не насиловал... а с другой стороны: ведь для чего-то ж они Расима в свой номер тянули - что-то они от Расима хотели, - история с "симкой" казалась правдоподобной, но...говорят: "у голодной куме одно на уме" - и Димка, подумав о том, что Расима хотели банально отыметь, тут же уверовал в это предположение, как если б это был доказанный факт... ну, а что - мало, что ли, бывает случаев, когда парни принуждают к сексу не девчонок, а парней? Или - вместо девчонок трахают, или, лишь говоря, что "вместо девчонок", на самом деле трахают потому, что с парнями им больше нравится... парни принуждают, насилуют парней - немало таких случаев бывает! Заманили б Расима в свой номер, навалились бы на него, одного, вдвоём... или даже втроём-вчетвером... отымели б по полной программе - сзади, спереди... и - никто б ничего не узнал... никто б не узнал! Димка смотрел на Расима, задом к нему склонившегося над своей дорожной сумкой, и член у Димки снова был наполнен сладостно ноющей твердостью... член снова стоял колом - и снова это было совершенно незаметно: тесные, плотно обтягивающие плавки, скрывая Димкино возбуждение, надёжно прижимали член к мошонке.
Время было ещё не позднее - был всего лишь двенадцатый час, но день выдался суматошным и напряженным, так что не только Расим, но даже Димка почувствовал, как усталость пеленает движения... Говоря себе, что нельзя хотеть всё и сразу, что программа на день сегодняшний выполнена полностью - он с Расимом живёт в одной комнате! - и что теперь, когда всё так сказочно сложилось, торопить события не следует, чтобы всё не испортить, Димка решил, что он начнёт думать-искать подходы к Расиму завтра с утра... это у гопников, блять, всё просто, а у Димки в душе неизбывным томлением плавилась нежность - и хотелось ему... хотелось Димке, чтоб Расим его так же любил, как он, Димка, любил его - Расим... в то, что Расим не отзовётся, не откликнется на его чувства, влюблённый Димка просто-напросто не верил, - теперь, когда они были вместе, когда жили вдвоём в одной комнате, нужно было лишь правильно, по-умному распорядиться этим дарованным шансом! А значит - нужно было не спешить, не торопиться, а сделать всё так, чтоб у Расима запела душа, чтоб Расим понял, что всё это не просто так... чтобы он и понял, и почувствовал, какое это счастье - и любить, и быть любимым... какое это упоительное счастье! Вот что нужно было ему, Димке, сделать! Оставалось лишь придумать, к а к это сделать...
Димка сходил в ванную комнату - сменил плавки на свободные короткие трусы... становиться под душ никакого желания не было, тем более что утром - дома - Димка душ принимал, под душем плескался... ну, и не очень он запылился - за один-единственный день, - выйдя из ванной, Димка неторопливо прошел в трусах к кроватям, стоящим одна против другой... в свои шестнадцать десятиклассник Димка был рослым, крепко сбитым - и при этом хорошо сложенным, по-юношески стройным, так что фигурой своей он нравился не только девчонкам, но даже самому себе, - остановившись перед сидящим на кровати Расимом, Димка коротко проговорил:
- Что делаешь?
Расим, оторвав взгляд от монитора телефона - поднимая вверх голову, скользнул по Димкиной фигуре взглядом:
- Эсэмэски посылаю... бабушке и маме, - Расим, глядя Димке в глаза, улыбнулся. - Сообщаю, что всё хорошо... ты уже спать собрался - спать будешь?
- А ты что - спать не хочешь?
- Хочу, - отозвался Расим. - Ещё две минуты - ещё эсэмэску отправлю... я быстро!
- Я что - тороплю тебя? - хмыкнул Димка. - Отправляй...
Откинув в сторону тонкое одеяло, Димка плавно повалился на кровать - и тут же, натянув одеяло до подбородка, повернулся набок, чтоб видеть Расима, сидящего напротив, - вновь склонив голову над телефоном - шевеля губами - Расим писал эсэмэску... видимо, тонкие длинные пальцы Расима, скользящие по телефонной клавиатуре, то и дело ошибались, потому что Расим, то и дело останавливаясь, непроизвольно дёргал бровями, на миг закусывал губы, что-то соображая, затем, сообразив, снова начинал шевелить пальцами, беззвучно складывая из букв слова... лежа в постели, Димка смотрел на Расима, сидящего в двух метрах от него, смотрел, как Расим пишет эсэмэску, и сердце Димкино плавилось от неизбывной нежности, - Димка сам не знал, что особенного было в этом Расиме, и вместе с тем даже просто смотреть - просто видеть - этого пацана было для Димки уже в кайф... глядя на Расима, Димка вдруг поймал себя на мысли, что сейчас, в эти самые минуты, он совсем не думает о сексе - он, в Расима влюблённый, смотрел на Расима, любовался им, сидящим напротив, и этого было вполне достаточно для ощущения полного счастья... но - только Димка так подумал, как в тот же миг он почувствовал между ног сладко шевельнувшееся томление, тут же невидимо заструившееся в член, стремительно наполняя член горячей твердостью, - желание секса с Расимом никуда не делось, оно никуда не исчезало и не пропадало - оно, это желание, лишь затаилось на время, чтобы властно, неодолимо напомнить о себе сладостно каменеющим в членом... а может, это был уже успевший сформироваться условный рефлекс? - ведь дома, в течение двух последних месяцев о Расиме думая, Димка перед сном регулярно мастурбировал... ну, то есть, он делал это перед сном в постели, делал систематически - и теперь точно так же, как дома, его член привычно запросился в кулак, требуя неотъемлемой ласки? Или, может быть, это было всё вместе: первая, душу заполонившая любовь - парень, сидящий рядом... неутолимая жажда секса - неистребимое стремление снова и снова испытывать самое главное в жизни удовольствие... желание мастурбировать в постели перед сном - как условный рефлекс, сложившийся за два месяца сладострастных погружений в кайф... может - это всё было вместе? Впрочем, как бы это всё ни объяснялось, а только член в трусах у Димки, лежащего под одеялом, стал стремительно напрягаться, наполняясь сладостным зудом юного желания...
Расим был рядом - сидел напротив, склонив голову над телефоном... он был близок пространственно, но эта близость в пространстве сама по себе не делала Расима ближе в плане ответной - взаимной - любви, то есть в том смысле, в каком жаждал этого влюблённый Димка: близость в пространстве сама по себе ещё ничего не значила; дома Димка, о Расиме думая-мечтая, мысленно делал с Расимом всё, что хотел: в своих жаром полыхающих фантазиях Димка страстно, запойно целовал Расима, раздевал его, тискал, мял... в мечтах, сопровождаемых неутомимо снующим кулаком, Димка неутолимо любил Расима, и это было легко - любить, фантазируя и мечтая; а теперь Расим сидел рядом - был близок Димке в пространстве, но эта пространственная близость была обманчива, отчасти даже коварна, потому как в смысле любви ответной она не только не облегчала, а скорее усложняла путь к реальному сближению: одно дело - когда ты преодолеваешь этот путь в своих фантазиях, где ты сам себе режиссёр, и совсем другое дело - когда этот же самый путь надо проходить в реале, где все твои устремления-желания реально зависят от желания-нежелания другого... Возможно, Димка, отчасти склонный к рефлексии, всё чересчур усложнял, но тогда усложнял всё это не он, точнее, усложнял не столько он, сколько усложняла его сильная, страстная, неподдельно искренняя любовь - любовь, не смеющая проявить себя с той лёгкостью, с какой она проявляется у парней, влюблённых в девчонок... если б Расим был девчонкой! Понятно, что если б Расим был девчонкой, всё было б совсем по-другому - всё было б намного проще... неизмеримо проще! Но в том-то и было всё дело, что Димка любил Расима не вместо девчонки, а любил Расима именно как парня, и никак иначе - любил как парень парня... в этом было всё дело! То есть, дело было в самой любви, не смеющей назвать себя открыто и потому требующей каких-то ухищрений со стороны любящего, чтоб любовь его была воспринята адекватно, - Димка, незаметно скользнув под одеялом рукой в трусы, невидимо сжал, стиснул, сдавил ладонью сладко напрягшийся член, одновременно с этим внешне спокойно, ничуть не сладострастно глядя на сидящего напротив Расима; понятия не имевшего о Димкиных чувствах - о той неподдельной, тщательно скрываемой страсти, что негасимым огнём пылала в юной Димкиной душе...
- Всё... послал эсэмэски, - подняв голову, Расим вскинул на Димку блестящие, как угли, глаза. - Будем спать?
- Будем, - словно эхо, отозвался Димка, невидимо сжимая под одеялом напряженно твёрдый член... это был замкнутый круг: с одной стороны, влюблённый Димка боялся проявлять какую-либо инициативу, чтоб не испортить только-только начавшие складываться отношения, а с другой стороны, Димка хорошо понимал, что само по себе, то есть без его, Димкиной, инициативы, ничего не сделается - ничего не будет.
Расим пружинисто встал с кровати - положил на тумбочку телефон, быстро повернулся к Димке спиной, деловито откинул в сторону одеяло и тут же, вновь поворачиваясь к Димке лицом, энергично потянул с себя песочного цвета тонкий свитер, - Димка, глядя на то, как Расим раздевается, невольно затаил дыхание... а Расим, бросив снятый свитер на стул, так же деловито расстегнул брючной ремень, потянул с себя вниз, ни на миг не задумываясь, джинсы - снял их, спокойно выпрямился, оставшись в облегающих тело голубых хлопчатых плавках-трусах, - Димка, глядя на Расима, изо всех сил старался, чтоб взгляд его был спокойным, отстранённым, в э т о м смысле нисколько не заинтересованным - ничего т а к о г о не выражающим... ростом Расим был чуть ниже Димки и, в отличие от Димки, был уже в плечах и в бедрах - он был тоньше Димки, однако в фигуре его не было ни хлипкости, ни субтильности... в фигуре Расима не было угловатости - наоборот, изящная плавность линий делала Расима не просто стройным, а гибким, дразняще податливым... бесконечно желанным! Плавки у Расима выпукло оттопыривались - округлённо выступали вперёд, укрывая, судя по всему, вполне приличное пацанячее "хозяйство"... не счесть, сколько раз влюблённый Димка в своих упоительных мечтах-фантазиях жарко ласкал руками и губами то, что было сейчас скрыто под плавками!
- В душ не пойдёшь? - глядя Расиму в глаза, неожиданно для себя проговорил Димка, прилагая невидимые усилия, чтобы взгляд его не устремился вниз - туда, где у стоящего в полный рост Расима плавки маняще бугрились округлой выпуклостью...
- Нет, - отозвался Расим, ничуть не удивившись Димкиному вопросу... ну, а чего было удивляться - чего особенного было в этом вопросе? Д и м а спросил про душ... ничего необычного в этом вопросе не было, и - глядя Димке в глаза, Расим тут же с улыбкой легко пояснил-добавил, не вкладывая в свои слова никакого скрытого смысла: - Ты ж не ходил... я - как ты!
Объясняя своё нежелание идти в душ тем, что Димка в душ тоже не ходил, Расим произнёс последние слова как бы в шутку - типа перевёл стрелку с себя на Димку, и вместе с тем в этих шутливо сказанных словах отчетливо прозвучало вполне очевидное признание за Димкой неоспоримого старшинства: проговорив "я - как ты!", Расим тем самым невольно обозначил свою готовность видеть в Димке не просто старшего, а такого старшего, на которого хочется равняться, которому хочется во всём соответствовать... в этой готовности Расима видеть в Димке именно такого старшего не было ничего необычного или странного: в том возрасте, в каком пребывал Расим, многие пацаны вольно или невольно ищут себе того, кто мог бы стать для них кумиром, образцом для подражания... ну, и чем был плох в этом качестве - пусть не кумира, а просто примера для подражания - старшеклассник Д и м а? Тем более что он, старшеклассник Д и м а, был рядом... Понятно, что т а к о е отношение к Димке у Расима никогда бы не появилось, если бы он, Расим, не почувствовал Димкино расположение к себе, проявляющееся в самых разных мелочах... а ещё этот малопонятный, неприятный случай на десятом этаже, когда к нему, к Расиму, пристали-докопались чужие парни, - ведь если б не Д и м а, оказавшийся рядом... парень, в трудную минуту небезучастно оказавшийся рядом, - разве этого мало? Не зная истинную причину т а к о г о Димкиного отношения к себе - не имея ни малейшего понятия о тех чувствах, что бушевали в Димкиной душе, Расим решил, что Д и м а сам по себе отличный, классный парень, а потому и к нему, к Расиму, отнёсся по-доброму, - именно так решил Расим! Потому-то, объясняя своё нежелание идти в душ тем, что Димка в душ не пошел тоже, Расим невольно выразил своё отношение к Димке в целом - выразил короткой, но ёмкой фразой "я - как ты!", тем самым с готовностью признавая за Димкой не только старшинство на время из совместного проживания в одном номере, но и высказывая таким завуалированным образом затаённое желание стать для Димки настоящим другом... если, конечно, получится - если Д и м а захочет, чтоб он, Расим, стал для него настоящим другом.
"Я - как ты!" - произнёс Расим, и Димка, глядя Расиму в глаза, не мог не почувствовать в этих шутливо произнесённых словах скрытую симпатию, - сердце у Димки, невидимо дрогнув, невидимо рванулось в сторону Расима... и - то ли во взгляде Димки на миг прорвалось-промелькнуло что-то такое, для Расима непонятное, что Расима смутило, то ли Расим смутился сам по себе, почувствовав в собственных словах скрытое желание ещё больше понравиться старшекласснику Д и м е, а только, вдруг стушевавшись, он торопливо, поспешно развернулся, готовый побыстрее юркнуть в постель - под одеяло.
- А свет выключать? - хмыкнул Димка, тут же скользнув взглядом по небольшим и вместе с тем сочно, округло оттопыренным полусферам Расимовых ягодиц, обтянутых голубыми плавками-трусиками.
- Блин! В самом деле... - Расим, не успевший оказаться в постели, быстро метнулся к двери - к выключателю, и Димка, глядя, как под тонкой тканью трусов сочно-упругие ягодицы Расима, словно играя друг с другом, чуть заметно содрогаются, с силой сжал под одеялом сладостно ноющий напряженный член, почувствовав, как вокруг его туго стиснутого ануса сладко закололи-заплясали тысячи невидимых иголок... свет погас - и на мгновение комната погрузилась в абсолютную, совершенно непроницаемую тьму. - Ничего не видно, - засмеялся Расим в темноте. - Вообще ничего не вижу...
- Иди на мой голос, - деловито проговорил Димка, и тут же - вслед за словами, сказанными вслух - он мысленно взмолился, сладострастно сжимая, тиская под одеялом жаром налитый несгибаемый член: "иди ко мне!"; на какой-то миг Димка подумал, что так - именно так! - сейчас и должно случиться, должно произойти: Расим в темноте подойдёт к его кровати, протянет, ничего не видя, руки, он, Димка, в шутку потянет его на себя, и они... что - разве не может так случиться, не может так произойти?
- Я уже вижу, - отозвался Расим, медленно двигаясь в темноте.
- Ты не Расим, а просто... навороченный прибор ночного видения! - рассмеялся Димка, в чуть прояснившейся темноте наблюдая за смутным, едва различимым силуэтом парня, медленно плывущего от двери к кроватям.
- Ну! - рассмеялся Расим. - Глаза привыкают за пару секунд, и можно... вполне уже можно ориентироваться! - Расим, подойдя к своей кровати, повалился на постель.
Какое-то время они молчали... да и о чём было говорить? Расим ничего не спрашивал, а Димка... старшеклассник Димка, лежа на боку под одеялом - всматриваясь в едва видимого пацана-девятиклассника, лежащего в постели напротив, был в том состоянии, когда хотелось не говорить, а действовать... и Димка, будь он сейчас дома, уже бы привычно д е й с т в о в а л: уже были б приспущены или даже сняты совсем трусы, уже ходила бы ходуном рука, доставляя своим характерным движением вверх-вниз неистребимо желанное, всегда желаемое наслаждение, - будь Димка один, он бы уже кайфовал - уже бы с чувством, с упоением мастурбировал, думая о любимом Расиме... но сейчас он был не один - всего лишь в каких-то двух метрах от него в своей постели лежал Расим... и на нём, на Расиме, были одни хлопчатые плавки-трусики, которые можно было б сейчас стянуть, сдёрнуть с бёдер в одно мгновение... или нет, наоборот: он бы стягивал плавки с Расима медленно-медленно, предвкушая, наслаждаясь каждым мигом ощущения сбывающейся мечты, - Димка, лёжа в темноте, бесшумно сжимая, сладострастно стискивая под одеялом напряженный член, снова был на распутье... с одной стороны, неотступно думая о Расиме в течение двух месяцев, Димка столько раз проигрывал, зримо проживал в своём воображении сцены их страстной в з а и м н о й любви, что сейчас - именно сейчас, когда они, оба раздетые, лежали в такой близости друг от друга! - возбуждённому Димке казалось, что Расим a priori готов вспыхнуть, загореться, заполыхать ответным чувством, - лежащий в постели Расим был так ощущаемо близок, что поневоле казался Димке не просто доступным, а безоглядно готовым тут же откликнуться, отозваться на проявление его, Димкиных, чувств... словом, с одной стороны - влюблённому Димке хотелось, ни секунды не медля, встать, подойти к постели Расима, страстно, горячо обнять его, скользнуть, нырнуть-юркнуть к нему под одеяло... всё было так понятно, так естественно, так желаемо, и это было - с одной стороны; а с другой стороны...
Влюблённый Димка, с упоением мастурбируя перед сном дома - каждый раз неизменно представляя свою любовь с Расимом, мысленно проникая в Расима, из раза в раз сладострастно трахая его, с воображаемым наслаждением каждый раз подставляя ему сам, вместе с тем так долго лелеял в душе это п р о с т о о б щ е н и е, что теперь, когда так удачно, так сказочно всё сложилось, когда они самым естественным образом оказались вместе... да, теперь нужно было не торопиться, не лезть напролом, а быть максимально разумным - разумным в том смысле, чтоб поспешностью не разрушить, не зачеркнуть складывающиеся отношения... то, что отношения у них складывались, Димка чувствовал, и нужно было хотя бы немного, хотя бы чуть-чуть отношения эти развить, закрепить, для начало сделать их п р о с т о дружескими, доверительными, по возможности максимально предрасположенными к проявлению п о д л и н н ы х чувств, а уж потом... ждать этого "потом", когда лежащему в темноте возбуждённому Димке казалось всё таким осуществимым уже сейчас, не было никаких сил, но и лезть напролом тоже не годилось, не нужно было - это Димка, в темноте возбуждённо тиская, сжимая, чуть поддрачивая под одеялом напряженный член, хорошо понимал; и потому, поколебавшись некоторое время на своём р а с п у т ь е, он решил не дёргаться, не торпедировать события: "спи!" - мысленно приказал себе Димка, волевым усилием заставляя себя извлечь руку из трусов; можно было бы встать - в темноте пройти в туалет и там, закрывшись, по-быстрому кончить, избавиться от сладко давящего, гудящего в теле напряжения, слить своё неуёмное возбуждение в унитаз, как это он делал иногда дома, когда не было сил тереть до вечера, а дома кто-нибудь был... можно было б и сейчас подрочить в туалете, но, во-первых, рядом был Расим, а во-вторых, делать это наспех Димке не хотелось, и потому, секунду поколебавшись, мысль о туалете Димка также отбросил, отмёл: "отбой, солдат!" - не без иронии подумал Димка, мысленно обращаясь к своему члену, липкой залупившейся головкой вздыбившему под одеялом трусы; "спи!" - уже не себе, а члену приказал Димка, подсовывая руки под подушку - надеясь побыстрее уснуть сам.
- Дима, ты спишь? - раздался в темноте негромкий, неуверенный голос Расима, и у Димки на миг от этого голоса, к нему обращенного, сладко защемило на сердце... на миг показалось, почудилось Димке, что Расим сейчас скажет... в темноте ему скажет... что он скажет?
- Засыпаю, - отозвался Димка. - А что?
- Я хотел тебя спросить... - Расим, не закончив фразу, умолк, словно тут же засомневался, не зная, спрашивать ему или нет.
- Спрашивай, - проговорил Димка, изо всех сил стараясь, чтоб голос его звучал в темноте как можно спокойнее.
- А ты... ну, когда мы катались - когда ко мне пацаны докопались... ты сам на десятый этаж зачем заехал?
- Тебя искал, - не задумываясь, отозвался Димка; он проговорил это внешне спокойно, ни на миг не задумавшись, как если бы он действительно искал Расима... а с другой стороны, разве это было не так - разве, нажимая в лифте кнопку не своего этажа, он в то мгновение момент думал не о Расиме? "Тебя искал"... а кого он, Димка, мог ещё искать?
- Меня? - голос у Расима неуловимо дрогнул, и Димке показалось... точнее, ему почудилось в голосе Расима что-то тёплое, благодарное, затаённо радостное - как если б Расим, уточняя-переспрашивая, в темноте невольно улыбнулся от ощущения мимолётного счастья: "меня?"
- Тебя... а кого же ещё? - хмыкнул Димка, не столько осознавая, сколько чувствуя, что, может быть, сейчас, в эти самые минуты, этим ночным разговором невидимо закладывается фундамент их будущей дружбы.
- Странно... - проговорил Расим таким голосом, как будто сказал-произнёс он это сам себе - не Димке.
- Что тебе странно? - невольно напрягся Димка.
- Ну, это... как всё совпало... - Расим на секунду умолк, что-то думая-соображая. - Эти двое ко мне пристали, докопались до меня - чтоб я с ними пошел в их номер... я говорю, что я не могу - что я спешу, а они говорят, что всего на минуту надо, что они мою "симку" вставят, позвонят одной девчонке, и всё... ну, потом угрожать стали - говорят: или сам иди, или, говорят, мы тебя заломаем, силой поведём, если ты, говорят, такой жадный... при чём здесь жадность? - сам у себя спросил Расим. - Я ничуть не жадный... ну, и вот: я один, а их двое, и оба они старше меня - оба сильнее, чем я... говорят мне: "заломаем, если сам не пойдёшь"... и тут я подумал... - Расим на секунду запнулся - умолк, снова что-то соображая. - Тут я подумал: хотя б ты появился... и - через пять секунд появляешься ты - выходишь из лифта... прикинь, как всё вышло! - Расим произнёс, и не просто произнёс, а невольно воскликнул последние слова с такой интонацией, как будто он сам не мог поверить, что так получилось - так всё вышло.
- То есть... - Димка, стараясь говорить максимально нейтрально - делая вид, что всего лишь переспрашивает-уточняет, одновременно с этим почувствовал, как в душе его жаром полыхнула благодарность Расиму - благодарность за то, что он, Расим, оказавшись в такой непростой для себя ситуации, подумал о нём, о Димке... блин, до чего ж это было приятно - просто кайф! - Ты подумал... обо мне подумал - подумал, что б я появился...
- Ну! И ты появился... прикинь! - воскликнул Расим, невольно приподнимаясь на локте. - Как так вышло? Как в сказке...
- Ну, совпало... состыковалось одно с другим, - проговорил Димка, тщательно подбирая слова.
- Понятно, что совпало... - согласился Расим. - И всё равно... всё равно это вышло странно - всё получилось, как в сказке...
- Всё получилось, как надо... - твёрдо проговорил Димка, вкладывая в свои слова скрытый, потаённый смысл - ликуя в душе, что всё действительно произошло, всё получилось т а к, к а к н а д о.
- Ну-да, - согласился Расим. - Если б не ты...
Они замолчали... в темноте, лёжа на разных кроватях друг против друга, они, два парня - десятиклассник Димка и девятиклассник Расим - думали об одном и том же: Расим думал о том, каким классным парнем оказался этот Д и м а, как ему, Расиму, сказочно повезло, что их поселили вместе - в одной комнате, как было бы классно, если б они, Дима и он, стали б настоящими друзьями... а Димка думал, что Расим оказался немного наивным, совсем бесхитростным, открытым и оттого - ещё больше любимым, что ему, Димке, нужно что-то предпринимать, что-то придумывать-делать, чтоб Расим ему полностью доверился - чтобы он, Расим, захотел узнать... захотел узнать, что бывает на свете такая дружба, которая - вопреки бытующим представлениям - по сути своей ничем, ни в чём не уступает любви... "То есть, что значит - "не уступает"? - мысленно поправил сам себя Димка. - Н а с т о я щ а я дружба - это и есть любовь... Какие козлы придумали, что парень не может любить парня - что это стыдно или позорно? Кому это нужно было - извращать нормальные человеческие чувства?" Мысль о "козлах", извративших любовь - превративших любовь парней во что-то такое, что теперь нужно было скрывать, прятать в душе, приходила Димке и раньше, но сейчас, когда всё было так ощутимо близко - когда страстно любимый Расим лежал в темноте практически рядом, эта мысль о "козлах", "о каких-то уродах", оболгавших, извративших любовь парня к парню, показалась влюблённому Димке особенно важной, животрепещущей... мысль эта возникла как объяснение, почему он, Димка, сейчас не встаёт, не идёт к Расиму, и Димка, подумав про "козлов", тут же подумал про гопников, что прикопались к Расиму вечером, - "козлы", "гомофобы", "гопники" стояли для Димки в одном ряду моральных уродов - в общей шеренге моральных извращенцев...
- Дим... ты не спишь еще? - нарушая молчание, вопрошающе проговорил Расим, хотя и так было ясно, было понятно, что за две-три минуты, что они молчали, уснуть Димка никак не мог - уснуть он просто не успел бы.
- Нет, - отозвался Димка, с трудом подавляя желание встать, подойти к Расиму... ну, почему, почему он не может сейчас это сделать - не может встать, подойти к Расиму, обнять его?! Почему он должен скрывать свои чувства - должен таиться и лицемерить?! Потому что Расим его может просто-напросто не понять - он, Расим, о чувствах таких может думать так же, как думают все... почему в этой жизни всё шиворот-навыворот?!
- Там, на этаже... ну, когда ты из лифта вышел - видел бы ты своё лицо! - Расим приглушенно засмеялся.
- А что с лицом у меня было?
- Зверское было лицо...
- Ну, правильно... - Димка довольно хмыкнул. - Я выхожу, а они от тебя чего-то хотят - прессуют тебя... какое лицо у меня должно было быть?
- Их было двое... - проговорил Расим.
- Ну, и что? Нас было тоже двое, - уверенно отозвался Димка, не отделяя Расима от себя.
- Конечно! Их было двое - и двое н а с... нас тоже было двое! - поспешил согласиться Расим, не отделяя себя от Димки - в душе радуясь, ликуя, что Димка сказал "нас", и он, Расим, это "нас" сейчас повторил, дважды проговорил тоже... у Расима не было никаких причин скрывать, таить-прятать от Димки свои чувства, потому что его чувства были просты и понятны, как солнечный день, не затуманенный ни единым облачком; Димка уловил в голосе лежащего в темноте Расима невольную радость - и снова он, Димка, подумал, что, может быть, зря он боится, что Расим его не поймёт, ему не ответит взаимностью, оттолкнёт его, если он сейчас встанет, если он в темноте подойдёт к Расиму, если обнимет его...
Кто знает... быть может, если б Димка сейчас подошел к Расиму - если б он в темноте обнял его, крепко и нежно прижал бы к себе, то, возможно, Расим не стал бы Димку отталкивать... возможно, не стал бы, - кто знает! Димка любил Расима - любил осознанно, самозабвенно... любил так, как любят в юности - горячо и страстно! Но ведь и Расим, о любви такой не думая, не помышляя и не мечтая, вместе с тем - как всякий нормальный пацан - чувствовал пробудившуюся в душе пылкую, деятельную потребность в дружбе, и не просто в дружбе, а в дружбе с ним - с Д и м о й... ну, а разве желание такой дружбы - н а с т о я щ е й дружбы - не есть чистое, искреннее, ещё ничем не замутнённое, но неосознанное, по причине душевной наивности ещё не осознаваемое желание любви? Разве само стремление к такой дружбе - не есть преддверие юной, огнём опаляющей страсти? "Любовь", "настоящая дружба" - понятия если и не тождественные, то по сути своей очень близкие, синонимичные, - сам того не осознавая, Расим стоял на пороге любви... он стоял в преддверии любви, и вопрос был лишь в том, кто и когда, как и зачем откроет эту дверь, - можно ведь дверь открыть, распахнуть так, что в душу солнечным светом ворвётся, хлынет музыка вечной весны, и это будет одна ситуация, а можно эту же дверь открыть-распахнуть ногой, грубым ударом сорвать с петель, и тогда это будет уже не музыка - это будет совсем другое... Димка, конечно же, всего этого знать не мог, но интуитивно он это чувствовал - не понимал, а именно чувствовал! - как чувствовал он и то, что теперь, когда они оказались живущими в одном номере, именно от его, Димкиного, такта будет зависеть если не все, то очень и очень многое... а потому... потому: "не надо спешить!" - именно это чувствовал Димка, чувством любви осознавал вопреки желанию, жаром разлитому в темноте по всему телу... "спи!" - приказал себе Димка, изо всех сил стараясь игнорировать, не замечать собственный член, напряженный, налитый жаром желания, который, ничуть не считаясь со здравым смыслом, продолжал в трусах Димки упорно бодрствовать, - член, под одеялом вздымая трусы, пребывал в состоянии наиполнейшей готовности, требуя от Димки хоть какого-то применения; "спи, - сказал Димка члену, - сегодня тебе ничего не обломится... спи!"
Они ещё перебросились в темноте несколькими - уже ничего не значащими - фразами, и вскоре уснули, - обнимая подушку, первым едва слышно засопел Расим - провалился в сон с ощущением предвкушения дружбы с Д и м о й, с мыслью о том, как всё хорошо получилось, какой Д и м а прекрасный парень и как было бы классно, если б он захотел с ним, с Расимом, сдружиться, если б он захотел стать для него, для Расима, настоящим другом... и тут же, буквально через минуту, тихо засопел Димка, провалившись в сон с мыслью о Расиме - о том, что надо что-то придумывать, что-то предпринимать, чтобы спать им не в разных постелях, а в одной... ведь это же глупо - жить в одном номере и при этом не пользоваться такой возможностью... жить вместе, вдвоём, и - не любить друг друга?! Не наслаждаться взаимным чувством?! Не кайфовать?! Это было б не просто глупо - это было б абсурдно! А потому - надо что-то придумывать, что-то предпринимать, чтоб Расим точно так же понял, что это и глупо, и абсурдно... глупо и абсурдно - двум нормальным парням игнорировать свыше даруемую любовь! Как всякий влюблённый, Димка всем своим существом верил, что любовь его не окажется безответной - что любовь его будет взаимной... нужно только суметь её проявить - надо сделать так, чтоб Расим всё понял... чтобы всё он п р а в и л ь н о понял! Димка уснул - провалился в свой сон с мыслью о том, что завтра... завтра он придумает... обязательно что-нибудь придумает... а иначе - какой в этой жизни смысл?
Димка уснул, и - если сны являются продолжением дневных мыслей, чувств, чаяний, переживаний, то не было ничего удивительного в том, что Димке, перед сном не сбросившему сексуальное напряжение, приснился сон, в котором... сначала они всей группой летели на самолете, и Расим в Димкином сне сидел рядом с ним, с Димкой... потом появился лифт, гудящий, как самолёт, - Расим непонятно куда исчезает, испаряется, его нет рядом с Димкой, и нет вообще никого рядом - Димка спускается с трапа один, но спускается он не на лётное поле, а сразу в гостиницу, и не просто в гостиницу, а в пустой гостиничный коридор... "где все?" - думает Димка, и в этот момент он видит гопника, который, как понимает Димка, его встречает... гопник - один из тех, двоих, что тянули Расима в свою комнату, где хотели с Расимом побаловаться, покайфовать... "сосать будешь?" - говорит Димка, пристально глядя гопнику в глаза... смазливое лицо гопника неуловимо преображается, но Димка не может понять, что означает это преображение, - это тот самый гопник, который был ростом чуть пониже... "ты за кого меня принимаешь?" - говорит гопник, изо всех сил стараясь показать свою крутизну, продемонстрировать Димке своё возмущение... "давай... ты же хочешь - ты хочешь этого сам... идём!" - смеётся Димка... игнорируя возмущение гопника, он делает шаг вперёд... "а как ты узнал, что я хочу?" - вслед за Димкой смеётся гопник, и только теперь, когда гопник смеётся, Димка понимает, ч т о отразилось на лице парня, когда он, Димка, спросил его, хочет ли он сосать, - гопник, глядя на Димку, сбрасывает с лица маску крутизны, и теперь на смазливом его лице Димка отчетливо видит нетерпеливое желание... "а чего здесь знать?" - пожимая плечами, говорит Димка, - "вы же хотели Расима трахнуть - тянули его к себе"... гопник, глядя на Димку, пытается объяснить, как ему кажется, очень важную разницу: "мы его трахнуть хотели, а не он... не он - нас!", - Димка в ответ пожимает плечами: "а это без разницы - кто кого... это уже не существенно!" - говорит он, - "идём со мной - пососёшь у меня!" - говорит Димка, приближаясь к гопнику... "а если узнают?" - пугается гопник, и лицо его вновь преображается - на смазливом лице гопника отображается страх.... видя, что гопник боится, Димка берёт его за руку - успокаивает: "мы же одни... никто ничего не узнает - а потому никто про тебя не будет думать, что ты некрутой... для всех остальных ты будешь такой же крутой, и только я один буду знать, что ты, вставляя в рот пацану, в глубине души своей хочешь сосать точно так же сам... идём!"
Димка сказал "идем!", и гопник, нетерпеливо увлекая Димку за собой, с готовностью Димке ответил: "идём!", - коридор внезапно исчез, испарился, и они в тот же миг оказались на залитой солнцем деревенской улице... Димка, нисколько не удивившись, мгновенно понял, что они в деревне - в той деревне, где жила Димкина бабушка и куда он каждое лето на две-три недели ездил в гости, - навстречу им, Димке и гопнику, шла почему-то Зоя Альбертовна... поравнявшись с ними, она с улыбкой спросила, обращаясь к Димке: "Дима, Игорь тебя не обижает?", причём Димка нисколько не удивился, что Зоя Альбертовна назвала гопника Игорем: так звали того пацана, с которым у Димки в деревне был "секс"... "нет, не обижаю... всё нормально, Зоя Альбертовна!" - вместо Димки сказал-произнёс Игорёк, незаметно толкая Димку ногой, чтобы Димка невзначай не проговорился, куда и зачем они идут... "ну, и отлично!" - заулыбалась довольная Зоя Альбертовна, и Димка во сне тут же порадовался, как ловко они обвели её вокруг пальца... они свернули к сараю - к тому сараю, куда три года тому назад не во сне, а в реальной жизни, в действительности Игорек зазывал Димку по вечерам и где они, до колен приспуская с себя шорты, с сопением, с удовольствием "трахали" один одного на старом скрипучем диване, одновременно прислушиваясь, не подходит ли кто к сараю с улицы, - Димке было тринадцать лет, Игорю было в то лето столько же... теперь - в Димкином сне - это был тот же самый сарай, и парня звали точно так же Игорем, только парень был не Игорем, деревенским Димкиным другом, а был одним из двух гопников, докопавшихся до Расима - хотевших Расима оттрахать-выебать, - парень был гопником, которому Димка во сне предложил пососать...
В сарае, куда свет проникал через множество щелей, был полумрак, - Игорь тут же сел на диван, раздвинув, расставив в стороны ноги, чтобы Димке было удобнее стать к нему ближе... "хочешь?" - зачем-то спросил-поинтересовался Димка, одновременно с этим нетерпеливо расстегивая джинсы... то, что гопник по имени Игорь хотел, было понятно без всяких вопросов и уточнений, и потому было не совсем ясно, зачем Димка об этом - вполне очевидном - желании гопника, то есть Игоря, вообще спросил, - возбуждённо и вместе с тем чуть насмешливо глядя парню в глаза, Димка извлёк из расстегнутых джинсов напряженно торчащий член - медленно, с наслаждением оттянул к основанию крайнюю плоть, обнажая чуть влажную, сочно пламенеющую головку... "ну, а кто не хочет?" - возбуждённо засмеялся гопник, с трудом отрывая взгляд от Димкиного члена - глядя Димке в глаза, - "ты сам мне сказал, что парень, вставляя в рот парню, в глубине души всегда хочет взять-отсосать сам... разве не так?"... дальше всё было так, как Димка видел в геевских порнофильмах: гопник по имени Игорь сначала облизывал член, губами скользил по стволу от головки до основания, и Димка, глядя на это сверху вниз, не торопил парня, давая тому возможность вдоволь наиграться с членом... потом гопник вобрал член в рот - насадил свой рот на колом торчащий Димкин член, и тут уже Димка, ничуть не считаясь с чувствами гопника, решительно взял инициативу в свои руки: обхватив ладонями голову парня, Димка ритмично задвигал задом, вгоняя член гопнику в рот до самого основания, на всю длину ... всё было так, как он, Димка, это видел это в порнофильме! Было лето - был день, и солнечный свет проникал, лился-струился в сарай через щели, - в сарае был полумрак... "давай... брюки снимай - в жопу давай... я тебя в жопу выебу!" - нетерпеливо проговорил Димка, рывком извлекая член изо рта парня... "мы же так в гостинице не договаривались" - гопник вскинул на Димку удивлённый взгляд, - "ты ж говорил, что лишь пососать..." - проговорил гопник, глядя на Димку снизу вверх... "а ты что - в жопу не хочешь?" - засмеялся Димка... "хочу" - секунду подумав, отозвался гопник... как они оказались голыми - как раздевались-разделись, в Димкином сне совершенно смазалось, не отразилось, а только в следующее мгновение совершенно голый Димка лежал с парнем уже не в сарае, а в лежал он номере гостиницы, и парнем этим уже был не гопник по имени Игорь, а парнем этим, лежащим под Димкой, был голый Расим... всё перепуталось, перемешалось в Димкином сне!
Голый Расим лежал под Димкой - лежал с разведёнными, поднятыми вверх ногами, ритмично дёргаясь, содрогаясь на постели от толчков, - лёжа на Расиме сверху - глядя Расиму в глаза, Димка сладострастно, с наслаждением двигал вверх-вниз задом... странно, но ощущения члена в теле Расима у Димки не было, словно он трахал Расима не членом, а трахал его вообще, - ощущение наслаждения не концентрировалось в какой-то части тела, и даже было не в теле, а тоже было вообще - оно было словно разлито в воздухе, и в наслаждении этом, как в океане, Димка с Расимом купались одновременно... "тебе хорошо?" - прошептал Димка, не прерывая движения задом - глядя Расиму в глаза... "да, хорошо" - отозвался Расим, глядя на Димку счастливыми, от удовольствия и довольства живо блестящими глазами, - "я два месяца думал, мечтал об этом - я два месяца этого хотел", - пояснил Расим, словно испугавшись, что Димка ему не поверит - не поверит в то, что ему, Расиму, сейчас хорошо... странно, - подумал Димка, не прерывая движения задом,- это же я два месяца думал об этом, мечтал об этом... наслаждение, между тем, нарастало, становилось с каждым мгновением - с каждым движением-содроганием - всё сильнее, всё слаще... наслаждение стало почти фантастическим, казалось, ещё немного, ещё чуть-чуть, и... не кончив во сне, не достигнув оргазма, Димка проснулся - открыл глаза, - ночь пролетела, и было утро...
Бывает, что ночь пролетает мгновенно: кажется, лишь минуту назад сомкнул глаза, провалился в сон, а вот уже утро - ночь прошла, пролетела ночь, как одно мгновение... Димка открыл глаза, и в первый миг ничего не понял: ощущение наслаждения, внезапно прерванного, за миг до оргазма остановленного, прекращенного просыпанием, ещё плавилось в теле и было так свежо, что Димка не сразу сообразил, что это был сон - всего лишь сон... ещё не успев ничего подумать, он не столько осознанно, сколько по наитию скользнул рукой в трусы, где стоял несгибаемым колом напряженный член, и только лишь в следующее мгновение до него дошло, что лежит он не дома в своей постели, а лежит он в гостиничном номере, где они проживают вдвоём - он и Расим... ёлы-палы, до чего же был сладок сон! Димке нередко снился Расим - с того самого дня, как Димка Расима увидел, а увидев, в него, в Расима, по уши влюбился; Димке и раньше снился секс с Расимом, но каждый раз это было как-то размыто, урывочно и беспорядочно, а главное - убийственно коротко: сюжеты с сексом в Димкиных снах по своей протяженности были чем-то похожи на рекламные ролики, длящиеся считанные секунды... это были не сны, а одно расстройство, - просыпаясь, Димка каждый раз чувствовал себя словно обманутым... и - только лишь один раз он, Димка, во сне кончал, спустил, - это был обалденный сон! Правда, потом пришлось самому стирать простынь, и еще он был вынужден, вернувшись из школы и пользуясь тем, что дома не было никого, застирывать тот кусок матраса, где было отчетливо видно пятно во сне извергнутой спермы... "Классно было бы, если б сейчас я проснулся в мокрых трусах, а простыня подо мной была б в мокрых разводах... офонареть, как было бы классно!" - не без иронии успел подумать Димка, прежде чем повернуть голову набок - посмотреть, спит ли Расим... "Нет, сон мой прервался всё-таки вовремя, как это, блин, не печально осознавать..." - подумал Димка, сжимая в трусах напряженный, сладко ноющий член; Расим спал.
Расим мирно спал, чуть слышно посапывая во сне... он спал, ничего не ведая ни о Димкином сне, в котором Димка его, Расима, трахал-натягивал в зад, ни о том, что Димка уже проснулся, - Расим лежал на спине, расставив ноги, разбросав в стороны руки, одеяло с него сползло в сторону, сбилось к стенке, и... было уже утро, но за окном по-осеннему было хмуро, и потому в номере было ещё не светло, а серо, - Расим лежал на спине, и трусы у Расима, круто бугрясь, вздымались натянутой тканью вверх, изнутри поднятые, подпёртые напрягшимся членом... блин! - у Димки, едва он это увидел, сладко перехватило дыхание... в том, что член у Расима стоял, ничего необычного не было - у всех пацанов, как правило, члены по утрам бывают сладостно напряжены, и это всего лишь физиология... одна лишь физиология, и не более того! Но что было Димке до всех пацанов! - затаив дыхание, тиская в кулаке свой собственный напряженный член, Димка какое-то время смотрел на стояк Расима так, как если бы он, проснувшись, увидел чудо... лежать просто так - смотреть на Расима на расстоянии - сделалось невмоготу, и Димка, стараясь всё делать как можно тише, боясь потревожить, разбудить спящего пацана, бесшумно соскользнул со своей кровати, предварительно вытащив руку из собственных трусов, чтоб, если Расим вдруг проснётся, если он вдруг откроет глаза, не оказаться в глупом-смешном положении, - прижимая ладонью свой член к животу, Димка бесшумно сделал шаг к кровати Расима - и, затаив дыхание, застыл-замер, с наслаждением, с любовью скользя взглядом по стройному телу Расима... ах, до чего же он был хорош, этот спящий Расим! Лицо Расима, и без того симпатичное, чистое, во сне словно припухло, и не припухло даже, а едва уловимо, почти заметно округлилось, сгладилось, отчего Димке показалось ещё миловидней - ещё любимей... плоский живот - не тощий, а именно плоский - чуть впал, потому как Расим лежал на спине, а поскольку член поднимал, дыбил на спящем Расиме трусы, то резинка трусов поднялась вслед за членом вверх, и Димка сумел рассмотреть-увидеть в образовавшуюся между животом и трусами прорезь кустик вьющихся на лобку смолянисто-черных волос, показавшихся Димке шелковистыми... а может, они у Расима и были шелковистые, - как знать! Но особенно впечатляюще - особенно возбуждающе - у любимого Расима дыбились плавки-трусики, - Димка, глядя на колом поднятую ткань трусов, стал через ткань трусов своих сладострастно тискать, сжимать и мять собственный сладко ноющий, садко гудящий, несгибаемо напряженный член... ёлы-палы... так, на Расима глядя, можно было в любой момент кончить-спустить!
Расим шевельнул во сне губами, и Димка испуганно замер - затаил дыхание... блин, стоять так возле кровати Расима было и глупо, и опасно, - в номере с каждой минутой делалось всё светлее, Расим мог в любую секунду проснуться, в любую секунду он мог, просыпаясь, открыть глаза, и... что бы он подумал, увидев стоящего над собой возбуждённого Димку? Да, это было опасно - было чревато, как минимум, непониманием... а как максимум? Димке, стоящему у постели Расима, было страшно подумать, что мог бы вообразить про него проснувшийся Расим... и потом - смотреть на любимого Расима, беспечно разбросавшего в стороны руки, словно готового обнять его, влюблённого Димку, было уже невмоготу: член у Димки полыхал огнём, член распирало от жгучего, от нестерпимого желания, и хотелось... неимоверно хотелось как можно быстрее кончить... кончить, спустить, разрядиться - вот что хотелось до предела возбуждённому десятикласснику Димке, не сдрочившему перед сном, не успевшему кончить во время сна! И Димка, скользнув по Расиму взглядом ещё раз, буквально на миг задержав свой взгляд на колом торчащих плавках-трусиках, бесшумно развернулся, чтоб так же бесшумно, на цыпочках, скрыться в ванной... это на данный момент было самым разумным, самым оптимальным решением! Закрывшись на щеколду, Димка тут же включил воду, чтоб создать видимость, что он принимает душ, затем он поспешно, как словно кто-то его подгонял, сдернул, стащил с себя трусы, и член его, ощутив свободу, тут же подпрыгнул, как ствол зенитки, вверх - с той существенной разницей, что ствол у зенитки короткий и тонкий, а ствол у Димки, шестнадцатилетнего десятиклассника, был толстый и длинный... не зря, блин, гопник во сне так сладострастно ласкал-облизывал Димкин ствол! Вода шумела, скрывая, камуфлируя своим шумом подлинное действо, - стоя под тёплыми струями в ванне, сунув левую руку себе между ног, чуть ссутулившись от напряжения, Димка неистово мастурбировал, закрыв глаза, приоткрыв рот... гопник, сосущий в сарае... Расим, разметавший руки во сне... Игорь, с которым в сарае Димка "трахался", когда ему, Димке, было тринадцать лет... снова Расим, содрогающийся под Димкой... сам он, ласкающий Расима... он, сладострастно сосущий у Расика немаленький член... снова Расим, сосущий член у него... голый Расим, поднимающий ноги вверх... картинки, как слайды, летели-неслись перед мысленным взором Димки, правый кулак, сжимающий член, ходил ходуном, было утро, шумела вода... елы-палы, как всё это было неимоверно сладко!
Видимо, напряжение, скопившее у Димки за двое суток сплошного сухостоя, было такой неистовой силы, что Димка едва не вскрикнул от боли, огнём полыхнувшей в промежности, - струйка спермы, молниеносно преодолев расстояние никак не меньше пяти или даже шести дециметров, белой кляксой впечаталась в белый кафель, и вслед за ней из члена, как из жерла зенитки, вдогонку рванула-метнулась вторая струйка, и следом третья... так офигенно Димка не кончал ещё ни разу! Он стоял, тяжело дыша, конвульсивно сжимая ягодицы - глядя, как по кафельной стенке клейко сползает вниз его только что выплеснутая, извергнутая сперма... сладко было всегда, но чтобы так... чтобы так ф а н т а с т и ч к с к и сладко, сладко до боли - такого оргазма у Димки ещё ни разу не было! А с другой стороны... близость Расима, вчерашнее возбуждение перед сном, трах без оргазма во сне - всё это спрессовалось, сконцентрировалось, аккумулировалось у Димки так, чтоб случился именно т а к о й оргазм... "да, нехило начался день..." - чувствуя в теле приятную опустошенность, лёгкость, удовлетворённость, не без юмора хмыкнул-подумал Димка; он смыл с кафеля сперму, обмылся-ополоснулся сам, с удовольствием ощущая на теле упруго бьющие - сладко бодрящие - струйки воды, и, уже когда вытирался, гадая, проснулся Расим или нет, услышал, как за дверью мощным хором грянул "Интернационал", - эту побудку на свой телефон Димка поставил неделю назад, сделав это исключительно по приколу, а вчера, ставя новое время будильника, менять не стал - поленился... "Мы наш, мы новый мир построим..." - на полную мощь орал за дверью динамик телефона, - вытираясь, Димка не без удовольствия рассматривал себя в зеркале; фигура у него, у Димки, была классная - что плечи, что бёдра, что попка... всё Димке в самом себе в это утро нравилось! Попка была небольшая, скульптурно выпуклая, на вид - и на ощупь! - сочная... плечи широкие... бедра узкие... и при этом всё было сбито, не субтильно и не хлипко - всё в фигуре было соразмерно, пропорционально! И член, отстрелявшийся за два дня, выглядел более чем достойно: чуть потемневший, чуть припухший, член, утратив твёрдость, почти не изменил своего размера, и теперь тяжело, солидно висел вниз полуоткрытой головкой, словно сочная вкусная сарделина... телефон за дверью смолк - новый мир, очевидно, был построен, - Димка уже хотел надевать трусы, но подумал, что лучше будет на всякий случай надеть узкие плавки, не дающие члену игриво взбрыкивать в самые на то неподходящие моменты, а поскольку плавки лежали на Димкиной полке в комнате, Димка решил на время обвернуться полотенцем... тоже получилось-вышло классно, - он обмотал полотенце вокруг бёдер, изобразив из него узкую, попку обтянувшую юбку, конец, чтоб полотенце на бёдрах держалось, подсунул под обмотку в районе живота и в таком виде шагнул из ванной в номер, ловя себя на мысли, что ему уже хочется... ему хочется видеть Расима! И оттого, что сейчас он его увидит, и оттого, что он будет видеть его рядом с собой весь день, настроение у Димки стало еще лучше...
- Что, соня... проснулся?
Расим не спал - он всё так же лежал в постели, лежал на спине, но теперь он был укрыт по грудь одеялом, и одна нога была под одеялом полусогнута в коленке, так что одеяло было над Расимом как бы чуть натянуто коленкой... "чтобы не было заметно было стояка" - мгновенно догадался Димка, останавливаясь в посередине номера.
- Проснулся... - отозвался Расим, глядя на Димку с лёгким недоумением. - Дим, что у тебя за побудка на телефоне? Я, блин, чуть не уссался...
- От кайфа? - с деланным пониманием не столько спросил, сколько утвердительно проговорил Димка, пряча улыбку.
- От кайфа... от страха, блин! Думал, что что-то случилось - что рушатся стены... как заорали!
- Ну, извини меня, Расик... прости! - Димка, изобразив на лице виноватость, от души рассмеялся... солнечно рассмеялся, легко. - Завтра будет другой музон... откуда я знал, что ты испугаешься?
- Просто, блин, неожиданно... - оправдываясь, проговорил Расим. - Если, Дим, тебе нравится, то - зачем менять? Так даже лучше... никогда не проспишь!
- А соседи за стенкой? - хмыкнул Димка. - Думаешь, ты один испугался? Нет, заменю однозначно! - Димка развернулся, направляясь к шкафу. - Ты, кстати, в душ пойдешь? Обалденное ощущение! Время ещё есть...
- Да, сейчас... - отозвался Расим, но не встал с постели - не меняя позу.
"Ждёт, чтоб ослаб стояк" - догадался Димка... он протянул руку за плавками, и в этот момент почувствовал, как полотенце на бёдрах, стремительно ослабевая, начинает сползать с бёдер вниз... в принципе, Димка успел бы перехватить полотенце, не дать ему упасть на стопы, но мгновенно пришедшая мысль - "пусть Расим меня увидит голым!" - Димку на какой-то миг остановила, и этого мига оказалось достаточно, чтоб полотенце, окончательно ослабнув, устремилось вниз, - полотенце соскользнуло с Димкиного тела, оставив Димку, стоящего вполоборота к Расиму, абсолютно голым...
- Блин! - чертыхнулся Димка, тут же наклоняясь - подбирая полотенце с пола. - Маленький стриптиз, - словно извиняясь, пробормотал он и, тут же быстро выпрямляясь, снова обмотал полотенце вокруг бёдер.
Всё случилось так быстро, а главное, так естественно-правдоподобно, что у Расима ни на мгновение не возникло ощущения, что Димка всё это мог подстроить... да и с какого перепуга у него, у Расима, ощущение такое могло б возникнуть? С него, с Расима, так полотенце слетало тоже, когда он у бабушки летом выходил из летнего душа... всё было объяснимо, было правдоподобно; и вместе с тем... в течение трёх-четырёх секунд - никак не больше! - Димка был перед ним, перед Расимом, совершенно голым, но этих секунд вполне хватило, чтоб Расим во всей красе увидел не только классную фигуру десятиклассника Димки, но и его солидный, по-взрослому свисающий книзу член... Это блеф, что на члены смотрят лишь парни "голубые"! Любой пацан или парень, имея такую возможность, всегда непременно, хотя бы мельком посмотрит на член у другого парня или пацана, чтобы увидеть, оценить, сравнить... любопытство это - неизменное внимание к члену д р у г о г о - корнями своими уходит в седую древность, когда ещё не было юной Евы, сотворённой из ребра Адама, и юный Адам от нечего делать то и дело рассматривал, изучал и исследовал свой перманентно напрягавшийся пенис, или, говоря на сленге молодёжи, свой личный пипис, справедливо предполагая; что куда-то его можно и нужно всовывать... вообще, история эта достаточно тёмная и; как всё и всегда у святых коммерсантов, довольно двусмысленная, а точнее сказать, лукавая: ведь если Ева была сконструирована, сбацана-сотворена из ребра Адама, то не выходит ли так, что эта Ева, по сути своей, есть ни что иное, как тот же самый Адам? Ну, то есть... гражданка Ева - это вовсе не гражданка Ева, не какая-то и н а я особь, а это клон гражданина Адама, лукаво замаскированный, закамуфлированный под и н у ю особь продублированным спереди отверстием задним? Два влагалища - на выбор... интересно получается! Но тогда получается, что никаких так называемых гетеросексуалов нет в принципе, что все эти "страшно крутые пацаны", громогласно демонстрирующие свою непогрешимую гетеросексуальность как несомненное достижение мирового прогресса - всего лишь убогие, одураченные недотёпы? Ведь если Ева... если Ева есть подделанный Адам, то, следуя логике, есть те, кто, не довольствуясь подделкой, любит себе подобных непосредственно, напрямую, и есть те, кто любит себе подобных не напрямую, а опосредованно, прибегая к помощи как бы третьих лиц... черт знает что получается, если во всё это начать вдумываться!.. Впрочем, ни Димка, ни, тем более, Расим про общих своих пра-пра в лице тандема Адам-Ева по причине отсутствия в том какой-либо надобности никогда и ничего не думали вообще, - в непреднамеренном, совершенно естественном интересе Расима к члену Д и м ы не было ничего т е м а т и ч е с к о г о, и вместе с тем Расим поймал себя на смутной, как бы размытой мысли, что это естественно и даже классно, что у Д и м ы "классный писюн", - пацану в глубине души всегда хочется, чтоб кумир его был во всех смыслах самый-самый... ну, а самым-самым на данный момент для Расима был он, Димка, - прихватив плавки и джинсы, предусмотрительно придерживая, рукой прижимая к животу коварное полотенце, со словами:
- Расик, вставай! - Димка скрылся в ванной, внутренне довольный, что так неожиданно и вместе с тем так клёво, со стороны ничуть непреднамеренно и потому совершенно естественно с этим полотенцем всё вышло-получилось... Д и м а снова исчез в ванной, и Расим, подумав, что дальше лежать в постели будет просто глупо, решительно отбросил в сторону одеяло.
Член у Расима лишь начал ослабевать, теряя утреннюю окаменелость, и потому плавки-трусы всё ещё топорщились, выпирали вперёд крутым бугром; "хорошо, что Дима ушел... а то как бы я встал?" - подумал Расим, тут же беря в руки джинсы, чтоб ими прикрыть себя ниже пояса... в принципе, можно было б спокойно одеваться, но Д и м а с утра принял душ, и Расим решил от него не отставать, тем более, что Д и м а его, Расима, уже спросил, пойдёт ли он в душ... конечно, пойдёт! В номере было совсем светло - в окне сквозь тучи проглядывало солнце, и день за окном обещал быть сухим и солнечным, - ожидая, когда Димка когда выйдет из ванной, Расим посмотрел на своём телефоне время: ополоснуться, как Д и м а, он успеет! Потом, через сорок минут будет, завтрак... потом - разные экскурсии... и всё это время он будет рядом с Д и м о й... клёво! Расиму подумалось, что если он будет рядом с Димкой, то он будет чувствовать себя куда уверенней, и хотя никаких причин, чтоб чувствовать себя неуверенно, у Расима не было, всё равно ему было приятно думать-осознавать, что Д и м а будет постоянно рядом... разве это не клёво? Когда в школе Зоя Альбертовна на уроке сказала, что в группе, едущей на каникулах в Город-Герой, есть свободные места, а потому желающие могут к ней, к Зое Альбертовне, подойти и записаться, он, Расим, поначалу никак не отреагировал: друзей у него, у новенького, в классе ещё не было, а ехать просто так не очень-то и хотелось... но одноклассник Антон, сразу решивший, что он поедет, стал уговаривать Расима, чтоб Расим ехал тоже, говоря, что ему, Антону, будет скучно с братьями-близнецами, что они, он и Расим, попросят, чтоб их заселили в один номер, и Расим, поддавшись на уговоры - надеясь в поездке с Антоном сдружиться, сойтись поближе, согласился; он два дня уговаривал мать дать ему деньги на эту поездку, а в последний момент Антон от поездки отказался - сказал, что у него возникли "непредвиденные обстоятельства", и получилось... получилось то, что получилось: Расим поехал один, без Антона, Зоя Альбертовна заселила его в один номер с десятиклассником... ожидая, когда Димка выйдет из ванной, Расим совершенно отчетливо подумал, что, во-первых, как это классно, что у Антона возникли "непредвиденные обстоятельства", а во-вторых... и "во-первых", и "во-вторых" всё для него, для Расима, получилось как нельзя лучше!
Димка вышел из ванной в джинсах, и Расим, держа джинсы в руках - прижимая их к животу, тут же в ванной исчез, - продолжая ощущать лишь слегка ослабший, но не спадающий стояк, Расим, мимолётно улыбнувшись Димке, постарался исчезнуть в ванной как можно быстрее, чтоб Димка стояк его не увидел, но, несмотря на прикрывающие живот джинсы, Димка неуловимо скользнувшим взглядом всё равно успел заметить, успел уловить, что у Расима трусы топорщатся - в трусах стоит; прошло пять, десять, пятнадцать минут, а Расим из ванной не выходил, и Димка, вслушиваясь в доносящийся из-за двери шум воды, невольно подумал, чувствуя лёгкое возбуждение от пришедшей мысли: "тоже, наверное... тоже там дрочит сейчас - как я" - и, так подумав, это предположив, Димка, не зная этого наверняка, оказался прав: Расим, стоя в ванной под струями тёплой воды, в самом деле торопливо мастурбировал...
Расим, как и Димка, дрочил п и п и с... вообще-то, Расим это делать не собирался - в мыслях у него этого не было, но когда, закрывшись изнутри в ванной, он снял свои плавки-трусики, член его, тут же игриво воспрянув, сам по себе запросился в кулак, - стоя на том самом месте, где всего полчаса назад до него стоял мастурбировавший Димка, Расим торопливо сновал кулаком, точно так же, как Димка, напряженно ссутулив плечи, чуть разведя напряженные, полусогнутые в коленях ноги... конечно, ничего необычного в этом не было: приходя из школы, Расим занимался этим дома, потому что дома в это время никого не было, иногда он делал это вечером, перед сном в постели, иногда, как теперь, мастурбировал в ванной, принимая душ... покажите того, кто не делает это - не дрочит - в пятнадцать лет! Но, в отличие от Димки, Расим это делал от случая к случаю, нерегулярно, не больше двух раз в неделю, и делал он это только тогда, когда возникала необходимость снять, сбросить скопившееся напряжение, - если для Димки его мастурбация перед сном была абсолютно естественным, совершенно закономерным завершением дневных мыслей, мечтаний и чаяний, и Димка, предаваясь мастурбации, занимался этим с упоением, каждый вечер проигрывая в воображении целые сериалы, то для Расима это занятие было в первую очередь обусловлено потребностью снять напряжение и потому являлось скорее физиологическим, чем сексуально-чувственным - даже каких-то излюбленных, из раза в раз возникающих сюжетов, как это бывает у большинства парней, у него, у Расима, не было... вот и теперь в воображении Расима, торопливо снующего кулаком, картинки мелькали хаотично, быстро, без всякого мысленного смакования; пару раз в воображении Расима всплыл Димка - возник таким, каким Расим его видел в это утро, когда с него слетело полотенце... красивая фигура, солидно свисающий вниз толстый и длинный, на сардельку похожий член цвета кофе или какао, на треть разбавленного молоком... но Д и м а был вне того действа, каким сейчас занимался Расим, он был за пределами этого действа, и потому, работая кулаком, Расим на Димке своё внимание осознаваемо не зафиксировал, - как всегда, оргазм накатил неожиданно, сладко кольнул-ущипнул в промежности, и струйка спермы, вылетев из члена - шлепнувшись Расиму под ноги, тут же поползла, смываемая водой, к круглому отверстию слива... всё, - будто и не было ничего!.. Расим, вдруг подумав, что он зависает в ванной уже порядочно - что Дима, наверное, его ждёт, наскоро ополоснул теряющий твердость член и, закрутив воду, тут же начал торопливо вытираться.
До завтрака оставалось пятнадцать минут; к ужину накануне опоздали братья-близнецы и, конечно же, опоздала девушка Петросян, которая вышла из лифта, уткнувшись, как дурочка, в свой навороченный телефон, а потому Зебра десять раз повторила-предупредила, чтобы к завтраку никто не опаздывал - что утром ждать никто никого не будет. Димка был уже одет - он смотрел на Расима, торопливо застёгивающего пуговицы на рубашке, и сердце Димкино снова плавилось от неизбывной нежности... "пятое время года" - вдруг подумал Димка, глядя на Расима; эти три слова пришли ему в голову месяц назад - вдруг возникли в голове сами собой, непонятно к чему и зачем, - был конец сентября, стояла сухая, сказочная осень, Димка умышленно задержался в школе, чтоб пацаны ушли без него, и потом сам пошел домой не короткой дорогой через дворы, а, сделав небольшой крюк, пошел через сквер... деревья - на фоне осеннего, уже не теплого, пронзительно голубого неба стояли, как золотые, и золотыми казались шуршащие под ногами опавшие листья, - Димка шел по аллее, устланной листьями, думал о Расиме, о своей любви, о том, как нелепо устроен мир, в котором он, Димка, не может во всеуслышанье прокричать, как он любит, как страстно и нежно он любит парня по имени Расим... вот тогда-то - там, в полыхающем золотом парке - и возникли вдруг в Димкиной голове эти три слова: "пятое время года"... три случайных слова, - глядя, как Расим, стоя к нему задом, торопливо заправляет в джинсы рубашку, Димка с удивлением подумал, что слова эти, ни с чем не связанные, совершенно случайные, странным образом не забылись, не вытиснились из памяти, а снова возникли в голове - непонятно к чему...
- Дим, ты тепло оделся? - Расим, оторвав взгляд от полки, где были сложены его вещи, оглянулся на Димку, не зная, что ему надеть; Расим взял с собой два пуловера: один пуловер был яркий, в крупных, наезжающих друг на друга разноцветных квадратах, а другой был однотонный, приглушенно-желтый, словно излучающий невидимую теплоту.
- Ну, не знаю... нормально оделся - как обычно, - отозвался Димка, подходя к Расиму. - А в чём проблема?
- Этот надеть? - Расим, торопясь, сдёрнул с полки аляповый пуловер. - Или этот... - он сдёрнул с полки второй пуловер. - Ты как думаешь?
- Этот! - Димка, почти не задумываясь, кивнул головой на однотонный, матово-желтый пуловер, и лишь в следующее мгновение, уже проговорив, сказав "этот", Димка совершенно отчетливо вспомнил, что именно в этом пуловере Расим был в школе в тот самый день, когда его, Димку, потянуло в сквер - когда вдруг захотелось пройтись по усыпанным листьями аллеям... ёлы-палы! "Пяток время года... ну, бля, дела! Просто мистика какая-то..." - чуть ошарашено подумал Димка, вопросительно глядя на Расима.
- Ну, я тоже так думаю... этот надену! - по-своему истолковав вопрошающе устремлённый на него Димкин взгляд, мгновенно согласился Расим, швыряя аляпистый пуловер назад на полку.
Они уже выходили из номера - Расим уже открыл дверь, когда Димка неожиданно проговорил:
- Стой, воротник поправлю...
Делая вид, что он деловито поправляет на Расиме воротник рубашки, Димка прикоснулся к шее тут же замершего Расима ... пальцы Димкины прикоснулись к шее, и Расим невольно зажмурил глаза от внезапного, щекотливо-приятного удовольствия, чуть откинув назад голову, чтобы Димке было сподручней воротник поправлять... в удовольствии, что мгновенно ощутил Расим, если и было что-то чувственное, то Расимом оно ещё совершенно не осознавалось как чувственное, а было... было просто чуть щекотно и необыкновенно приятно, что Димка о нем, о Расиме, заботится! Так не всегда позаботится о брате младшем брат старший, как заботился о Расиме Димка... ну, и кому это не будет приятно?
- Чего ты лыбишься? - проговорил Димка, чуть встряхивая, разглаживая отвороты рубашки - ощущая пальцами тёплую, нежную кожу на шее Расима.
- Щекотно... - отозвался Расим, терпеливо дожидаясь, когда Димка поправит-расправит на нём воротник.
- Идём... а то Зебра сейчас нам обоим сделает "щекотно" - по самое никуда! - хмыкнул Димка, от которого не ускользнуло, с какой готовностью Расим остановился, чтобы он, Димка, поправил на нём воротник... член у Димки в плавках, пока он "поправлял" на Расиме воротник, сладостно заныл и даже начал медленно увеличиваться в размерах, но член был стиснут, прижат к мошонке узкими плавками, и потому у Димки никакого беспокойства это не вызвало - стояк, если б он и случился, был бы всё равно незаметен.
Опоздала снова девушка Петросян, и "по самое никуда" Зебра, пока они шли на завтрак, перемещаясь из холла в ресторанный зал, вставляла Лерке, всеми силами изображавшей их себя девушку эмо; а за пару минут до этого, когда все уже были в сборе - когда, возмущаясь между собой, все ждали в холле неадекватную Петросян, случилось нечто такое, что Димку не только озадачило, но отчасти даже смутило... Сначала к Димке подошла-подрулила Светик, или, как её называли в классе близкие подруги, Светусик - одна из тех трех девчонок, в чьём номере он накануне вечером просидел, убивая время, без малого два часа, - подрулила, игриво глядя Димке в глазки:
- Привет, Димочка! Ну, как тебе спалось на новом месте? Говорят, что сон, который человек увидит на новом месте, обязательно сбудется...
- Точно? - Димка, мгновенно подумав о с в о ё м сне, мечтательно улыбнулся, без труда подыгрывая Светику в плане в о з м о ж н о й взаимности. - Ты меня, Светик, обнадёживаешь...
- Даже так? - Светик обольстительно стрельнула глазками. - Это что же, Димочка, тебе снилось? Ты меня, Димочка, заинтриговал...
- Давай, на ушко скажу... чтоб никто не слышал, - понижая голос, игриво проговорил Димка, и когда Светик с готовностью подставила Димке ухо, он, едва слышно выдыхая одно-единственное слово, умышленно обдал ухо Светусика щекотливо горячим дыханием: - Ты...
- Ой, Дима! - негромко взвизгнула Светик, ощутив, как ухо её полыхнуло горячим жаром близких Димкиных губ. - Врешь ведь... - отстранилась она от Димки, чтоб немедля увидеть его глаза. - Дима, врешь? - повторила Светик ещё раз, не зная, верить ей или нет.
- Зачем мне врать? - Димка пожал плечами.
- Ну, не знаю... бывает, что мальчики девочкам врут, - игриво проговорила Светик, всё ещё силясь определить, правду ей Димка сказал или нет.
- Это, Светик, плохие мальчики, и врут эти мальчики нехорошим девочкам... нас это, Светик, никак не касается! - Димка, говоря это, игриво закусил губу.
- Точно? - засмеялась Светик; "врёт... всё он врет!" - подумала она, и всё равно ей было приятно.
- Однозначно! - подражая голосу известного своей беспринципностью шоумена от политики, подтвердил-проговорил Димка... впрочем, кто там у них, в их политике, принципиальный - кто там не шоумен? Не про клоунов речь... разговор с Светусиком Димку и прикалывал, и веселил, но совершенно не возбуждал - не вызывал в душе ни малейшего шевеления.
- Надеюсь, Димочка, это был эротический сон? - игриво засмеялась Светик, вновь застреляв, заегозив глазками.
- Это, Светик, был очень... очень эротический сон! Просто супер! - с чувством проговорил Димка, невольно подумав о Расиме... и оттого, что он, говоря про сон, подумал про Расима, слова его прозвучали настолько искренне, что Светик вновь растерялась, не зная, верить ей или нет в то, что она сегодня Димке снилась.
- Ой, Дима... ты меня пугаешь! - изображая испуг, Светик округлила глаза. - Даже не знаю, как теперь быть...
"Волков бояться - в лес не ходить" - хотел сказать Димка, думая о том, как упоительно сладок был Расим в сегодняшнем сне... но вместо этого, глядя на Светика, Димка игриво проговорил совсем другое:
- Ну, и чего ты боишься... ты же хорошая девочка?
- Хорошая, - согласилась Светик. - Иной раз хочется быть плохой, а... всё равно хорошая! Прям безысходность какая-то... - изобразив томный вздох, Светик вновь засмеялась. - Пойду, Димочка, порадую подружек - расскажу им, что я тебе этой ночью снилась... пусть завидуют, змеи подколодные!
- Ага, Светик, расскажи им... только ты поскромнее рассказывай - ничего вгорячах не уточняй. А то сделают тебе тёмную - фоту твою попортят, и... никогда ты больше мне не приснишься! Прикинь, в каком я буду непробудном горе...
- Ой, Димка... какой ты болтун! - с укоризной в голосе засмеялась Светик, отходя от Димки в сторону.
Это был самый обычный трёп, иногда веселящий Димку, иногда его раздражавший, но, по большому счёту, никогда его, Димку, не напрягавший, - это был тот самый трёп, который создавал Димке в школе репутацию ловеласа и бабника, всегда умеющего найти к девчонкам нужный подход... Разговаривая со Светиком, Димка стоял спиной к дверям лифта и потому не мог видеть, как из лифта вышло несколько парней, - он, едва Светик отвалила в сторону, увидел, как к нему приближается Расим, стоявший всё это время чуть в стороне в компании братьев-близнецов; взгляд у Расима был встревоженный.
- Дим, там пацаны... - негромко проговорил Расим, глядя Димке в глаза.
- Что пацаны? - невольно напрягся Димка, тут же подумав про братьев-близнецов.
- Ну, эти... которых ты вечером строил - на десятом этаже.
- Где? - Димка, говоря "где", непроизвольно оглянулся назад.
Парней было пятеро, и среди них были те двое, с которыми Димка едва не сцепился из-за Расима, - парни стояли метрах в десяти, о чём-то негромко переговариваясь, но Димка тут же выделил взглядом того, который в его, Димкином, сне у него, у Димки, отсасывал... вчера на Димку, увидевшего, как парни прессуют Расима, накатила мгновенно вспыхнувшая ярость, так что он, по сути, парней этих особо не рассматривал, готовый в любой момент вступить с ними в драку, а теперь, во-первых, он был спокоен, а во-вторых... "интересно, а он в реале взял бы в рот - он в реале сосёт?" - мелькнула у Димки вполне объяснимая мысль... парень стоял к Димке вполоборота, так что взгляды их встретились не сразу, как Димка оглянулся, и потому, с любопытством глядя на парня, Димка успел про себя отметить, что, в принципе, ничего необычного в этом парне не было: парень как парень... с виду не старше и не младше Димки: скорее всего, ему тоже было лет шестнадцать; разве что ростом чуть ниже, чем Димка... вполне симпатичный... "так классно сосал..." - глядя на парня, невольно подумал Димка; мысленно видя на втором плане сцену в сарае... "если они хотели с Расимом, то они... наверняка они тянут, ебут друг друга - шпилят один одного в очко... или - об этом мечтают... просто так желание поиметь Расика у них не возникло бы, не появилось - чтоб ни с того ни с сего" - подумал Димка, и перед мысленным его взором на миг мелькнул, явственно всплыл отрывок из сна: "а ты что - в жопу не хочешь?" - он смеётся, глядя на парня, и парень, секунду помедлив, говорит в ответ: "хочу"... ёлы-палы! - этого парня, совсем незнакомого, он, Димка, чуть не оттрахал, не натянул в очко в своём сне! А перед этим ему, этому парню, он нехило заправил в рот... и ведь как всё было натурально - как всё было ощутимо реально! Обалденный был сон...
И вот - он стоит, этот парень, и ничего, ничего об этом не знает! "А ведь ты, Игорёк... ты классно сосёшь!" - чуть насмешливо подумал Димка, чувствуя, как в плавках у него сладостно заныл, утолщаясь-вставая, член; Димка смотрел на парня, не испытывая ни вчерашней злости, ни, тем более, той ненависти, что вспыхнула в нём вчера, когда он, выйдя из лифта, увидел, как два гопника в коридорном холле Расима прессуют, от него, от Расима, что-то требуют, что-то хотят, - в принципе, в какой-то мере Димка в душе был благодарен этим двум гопникам за то, что они, сами того не ведая, дали возможность ему, то есть Димке, хотя бы отчасти проявить свою любовь - дали возможность влюблённому Димке защитить Расима, спасти, уберечь его, оказать ему помощь... разве Расим не увидел это - разве он это не оценил? Потому-то Димка и смотрел на парня, стоявшего в нескольких метрах от него, совершенно спокойно, без какого-либо внутреннего негодования - смотрел с невольным любопытством, видя его на фоне спонтанно возникающих картинок из сна... "интересно, - мелькнула у Димки мысль, - а если, допустим, в реале... не во сне, а в реале встретить этого гопника вечером где-нибудь в укромном месте один на один и предложить ему взять в рот - предложить пососать... он согласится?" И в ту же секунду, как Димка это подумал, парень то ли почувствовал устремлённый на него взгляд, то ли он повернул голову в сторону Димки случайно, а только взгляды их, устремлённые друг на друга, встретились - скрестились-пересеклись... трудно сказать, о чём подумал гопник, увидев Димку, стоявшего рядом с Расимом - спокойно смотревшего на него, а Димка, по взгляду гопника видя, что гопник его узнал, вдруг подумал легко, даже весело: "что Игорек, обломались вчера?" - мысленно называя при этом парня так, как назвала его в Димкином сне Зоя Альбертовна... вот ведь во сне как всё вышло прикольно: Игорь, и Димка с ним - в т о м сарае... ну, то есть, в том самом сарае - из жизни реальной, в которой был т о ж е Игорь... бывает же так! И ещё Димка подумал, весело глядя гопнику в глаза: "не получилось у вас с Расиком - ни фига не вышло... что - натянули, небось, друг друга?" Секунду-другую они, два незнакомых парня-ровесника, ничего друг про друга не знающих, жали-давили один одного взглядами, и... вполне возможно, что Димка первым отвёл бы свой взгляд в сторону, нимало не заботясь, как это истолкует гопник, потому как он, гопник, для Димки, рядом с которым стоял Расим, абсолютно ничего не значил, но в эту минуту разъехались, распахнулись бесшумно створки лифта, из кабинки в холл энергично шагнул средних лет мужчина, по-спортивному подтянутый, сухой; мужчина остановился, недовольно глядя на компанию парней, затем властно позвал-проговорил:
- Игорь! Подойди ко мне! - и гопник, в ту же секунду дернув в сторону мужчины головой, первым отвёл от Димки свой взгляд; в следующую секунду, повинуясь голосу, гопник послушно поспешил к мужчине, который, видимо, был у этих парней тоже каким-то руководителем... или, может, был тренером - фиг его знает!
"Игорь?! - Димка невольно вздрогнул. - Этого парня... этого гопника, Зеброй названного во сне Игорем, зовут Игорем в р е а л е - на самом деле?! Игорь... ну, бля, дела! Мистика какая-то..." Димка, на миг ощутив, почувствовав самую настоящую растерянность - с трудом оторвав взгляд от ставшего к нему задом гопника, перевел взгляд на Расима, и взгляд при этом у него, у Димки, был такой, словно он... взгляд был такой, словно он, то есть Димка, готов был на месте Расима увидеть сейчас кого угодно... или - не увидеть никого... черт знает что! "Игорь"... как могло так совпасть - так совместиться одно с другим?! Ни в какую мистику Димка не верил - учитель истории, Анатолий Филиппович, называемый в школе Филиппком, ещё в начале учебного года им популярно объяснил, что вера во всё мистическое, во всё сверхъестественное, необъяснимое возникает у людей тогда, когда люди утрачивают какие-то жизненно важные ориентиры; "Смотрите, - говорил Филиппок, - двадцатый век для страны был веком созидания, и потому общество не нуждалось в разного рода сказках - люди жили реальной жизнью; сейчас наступило время деструкции, время уничтожения в стране нравственных ориентиров, и потому в обществе усиленно насаждается, культивируется вера во всевозможные чудеса - чтобы отвлечь людей от насущных проблем, от реальных вопросов, от желания жизнь созидать самим; а потому не будьте глупцами - смотрите на жизнь реально и трезво"; так говорил Анатолий Филиппович, и Димке всё это казалось вполне разумным: он, Димка, любил Расима, любовь эта была для Димки насущна и реальна, а потому чья-то в е р а в то, что любовь такая постыдна или даже позорна, казалась Димке нелепым бредом... люди верят, когда не знают! А теперь он не знал, как объяснить все эти странные совпадения, и оттого готов был поверить, что всё это неспроста - что есть во всём этом какой-то скрытый смысл; понятно, что заселение с Расимом в одном номере он, Димка, элементарно просчитал... а кнопка десятого этажа, им нажатая в нужное время? А гопник Игорь - парень из сна, оказавшийся Игорем в жизни реальной? Конечно, всё это может быть случайностями, но тогда это уже ц е п о ч к а с л у ч а й н о с т е й... так бывает? Димка вопросительно посмотрел на Расима - тот стоял рядом, никуда не девшись, не испарившись, не исчезнув внезапно, как это случилось во сне, - Расик - реальный, любимый Расим - был в светло-желтом, словно матово-приглушенном, однотонном пуловере, который ему, Расиму, необыкновенно шел... "пятое время года, - подумал Димка, - это - любовь, и я от любви схожу с ума..."
- Дим, если что... - Расим, отлично помнивший, как накануне парни угрожали Димке расправой, и потому теперь истолковавший вопросительный Димкин взгляд по-своему, произнёс порывисто, горячо и искренне: - Если что, то я рядом... рядом с тобой!
- Никаких "если что" не будет, - с необъяснимой себе самому уверенностью проговорил Димка, вмиг почувствовав, как от слов Расима, от его искренности мигом полыхнуло в груди нестерпимой нежностью. - Но всё равно... всё равно, Расик, ты и я... мы с тобой рядом... да?
- Да! - с невольной горячностью выдохнул - отозвался - Расим, донельзя довольный таким Димкиным ответом.
Ни Димка, ни Расим что-то ещё добавить к сказанному не успели, - в это мгновение двери лифта разъехались в стороны, и из кабинки невозмутимо шагнула в холл девушка Петросян, встреченная сдержанным, но ощутимо недовольным гулом, причём громче других своё недовольство дружно выразили братья-близнецы - то ли потому, что они, братья-близнецы, хотели есть сильнее других, то ли оттого, что на этот раз они почувствовали себя обойдёнными девушкой эмо; к девушке эмо подрулила Зебра, и все тут же, не без удовольствия наблюдая, как Зебра начала вставлять невозмутимой Лерке "по самое никуда", дружно направились в ресторанный зал - на завтрак...
После завтрака все поднялись в свои номера - на двадцать минут, чтоб одеться для выхода на улицу, и... началось то, для чего, собственно, все и ехали, - начались экскурсии в различные музеи, в разные галереи, в мемориальные квартиры... кто, будучи школьником, хоть раз бывал в подобных экскурсионных поездках, тот знает, как это происходит, - Город-Герой, как известно, богат на самые разнообразные, самые неожиданные достопримечательности... Димка думал о своём сне, о Расиме, о гопнике - парне по имени Игорь, о том Игоре, что три года назад зазывал его, Димку, по вечерам в сарай, где они, приспуская шорты, сладострастно тискали друг друга... и снова он думал о Расике, о его искренней, неподдельной готовности "в случае чего" встать рядом - Димка думал о своей невидимой любви к Расиму, о том, что Расим про любовь его ничего не знает... а ещё Димка весь день с наслаждением вспоминал, как любил он Расима во сне, и член у Димки весь день то и дело вставал, незримо напрягался, сладостно гудел, - то и дело выхватывая Расима взглядом из общей массы, Димка внешне безучастно, внешне равнодушно смотрел на него, ещё более желанного, страстно желаемого, но каждый раз за секунду до того, как возникало ощущение, что Расим может посмотреть на него тоже, Димка поспешно отводил взгляд в сторону, чтоб Расим не подумал, что он, Димка, на него пялится, - взгляды их не встречались практически весь день, и Расим поневоле начал беспокоиться, полагая-думая, что Д и м а в нём, в Расиме, совсем не нуждается... Димка весь день общался с одноклассниками - весь день был рядом с Вовчиком, с Толиком и с Серёгой, и теперь уже Расим в глубине души хотел, чтоб на него, на Д и м у, напали бы те парни, что ему угрожали, и тогда бы он, Расим, смог бы легко доказать Д и м е, что слова его про помощь были сказаны не просто так...
Перед обедом к Димке подошли Ленусик и Маришка, жившие в одном номере вместе со Светусиком; сама Светусик при этом демонстративно осталась стоять в стороне, издали посылая Димке томные взгляды.
- Димочка, что мы узнали! Это правда? - округляя глаза, прошептала Маришка.
- Что вы узнали? - Димка, тут же догадавшись, о чём пойдёт речь, блудливо заморгал, захлопал ресницами, подыгрывая девчонкам.
- Это правда, что ты... - начала Маришка, но её, не дав ей сказать, перебила Ленусик:
- Что ты, Димочка, видел сегодня во сне Светика?
- И не просто видел, а это был сон... - подхватила Маришка, и снова, не дав ей договорить, её перебила Ленусик:
- Это был эротический сон... Димочка, это правда?!
- Да, Димочка! Это правда?
Димка, на миг закатив глаза - продолжая девчонкам подыгрывать, с лёгкой укоризной в голосе вздохнул:
- Ох, девчонки... какие вы любопытные! Ничего от вас не скроешь - ничего не утаишь...
- Ну, а мы?! - возмущенно воскликнула Маришка, ещё больше округлив глаза. - Как же мы, Димочка?!
- Да, Димочка... - подхватила Ленусик, - как же мы?! Почему тебе снилась эта змея, а не мы, две красивые девочки?
- Ну, посудите сами... - Димка развел руками. - Вы же хорошие девочки?
- Да! - в один голос проговорили-воскликнули Маришка и Ленусик, как если бы они эту синхронность долго и упорно репетировали.
- Вот! Вы хорошие девочки... ну, и как вы могли мне вдвоём присниться? Сами подумайте... - Димка хмыкнул, всем своим видом изображая свою правоту. - Ведь если б вы мне вдвоём приснились, то это было бы... что это было бы?
- Эротический сон... - Маришка, посмотрев на Ленусика, мечтательно закатила глаза.
- Это, девочки, была б оргия... вот что это было бы! - с жаром проговорил Димка, чуть растягивая слово "оргия" - проговаривая его сочно, смачно, едва ли не по слогам.
- Ой, Димочка, ты нас пугаешь... - засмеялась Ленусик, оглядываясь назад. - Светусик, иди сюда! Он признался... во всём признался!
- Что - рассказал свой сон? - подошла-подскочила Светусик, демонстрируя лёгкую возбуждённость.
- Нет, Светусик... увы! Димочка нам открылся - честно сказал нам, что всё он тебе наврал... ни фига ты ему не снилась!
- Ах, коварный! - с чувством проговорила Светусик, изображая гнев. - Обнадёжил меня, поманил... я, как дура, ему поверила, а он, коварный...
- Потому что, Светусик, ты дура и есть - самая натуральная! - засмеялась Маришка. - Разве можно верить красивым мальчикам? Вот... Толик идёт! Сейчас спросим, что снилось ему...
- О чём базарим? - с улыбкой произнёс Толик, подходя к одноклассникам.
- Толик, скажи нам... что тебе снилось? - деловито, как врач на приёме, проговорила Ленусик, всем своим видом демонстрируя серьёзность вопроса.
- В смысле? - не понял Толик.
- Ну, сегодня - на новом месте... что тебе снилось?
- Ничего, - Толик пожал плечами. - Мне сны вообще снятся редко...
- Вот! Ты, Толик, у нас не маньяк какой-нибудь - ты, Толик, достойный член нашего общества! - Маришка, изображая торжество своей мысли, вскинула вверх указательный палец с ярко накрашенным длинным ногтем. - А Димочке, между прочим, снились мы - ему сегодня снилась оргия...
- С нами оргия, - уточнила Ленусик, томно закатывая глаза.
- Ну, правильно! - Толик, тут же поняв-врубившись, что к чему, весело подмигнул улыбающемуся Димке. - Вы же сами всё время вьётесь вокруг Димона - сами не даёте ему прохода... вот и снятся ему кошмары всякие!
- Интересно узнать... в каком это смысле - "кошмары всякие"? - медленно проговорила Ленусик, делая вид, что пристально смотрит Толику в глаза.
- Ну, а чего здесь непонятно? - рассмеялся Толик. - Оргия с вами... вот в каком смысле!
- Ой, Толик! Какой ты хам! Какой грубиян! - всплеснула руками Маришка. - Вместо того чтоб сказать нам что-то приятное...
- Да, Толик! Вместо того чтоб нас поддержать-обнадёжить... - встряла Светусик...
Они протрепались, подначивая, подкалывая друг друга, еще минут двадцать, стоя в холле гостиницы - ожидая, когда подойдёт время обеда, и снова это был обычный, ничего на значащий трёп, от которого Димке, без какого-либо труда подыгрывавшему девчонкам, было ни холодно и ни жарко, - разговаривая с девчонками, влюблённый Димка то и дело думал о Расиме, который перед обедом пошел в номер к братьям-близнецам...
После обеда была запланирована поездка в усадьбу какого-то то ли графа, то ли князя, жившего в позапрошлом веке, но в усадьбе что-то случилось, что-то произошло, и усадьба была заменена на Музей Изящных Искусств, посещение которого предполагалось в предпоследний день пребывания в Городе-Герое, - у экскурсантов такая замена никаких эмоций не вызвала. Переходя из зала в зал, Димка снова думал о Расике - снова бросал на Расима мимолётные, внешне равнодушные взгляды, точно так же стремительно отводя глаза в сторону, едва возникало ощущение, что Расим может посмотреть в его, Димкину, сторону... и всё это время Димка думал, что ему сделать, что предпринять, какую создать ситуацию, чтоб Расиму быстрей открыться и чтоб всё при этом было естественно, легко и непринуждённо - как само собой разумеющееся; проще всего было б просто обнять Расима, прижать его к себе... и - целовать! целовать! целовать, задыхаясь от счастья... ч т о могло быть естественнее такого искреннего, непосредственного проявления любви? Между тем, Димка смотрел на возможность слияния, на момент а б с о л ю т н о г о сближения глазами Расима, ставил себя на место Расима, и... он не знал, ч т о ему сделать, чтоб Расим всей душой поверил в то, что чище его, Димкиной, любви нет ничего на всём белом свете! Димка видел и чувствовал, что они неуклонно сближаются, что он становится для Расима другом, что он вызывает у Расима растущую симпатию, и всё это Димку безмерно радовало, всё это наполняло его сердце горячей нежностью, нестерпимым желанием обнять Расима, прижимать его к себе... но ведь дружба - это ещё не любовь! Димка, сгорая от страсти, хотел Расима целовать, ласкать губами его член, входить в него членом своим, ощущать его член в себе... но ведь вполне возможно, что у Расима, готового стать для него, для Димки, другом, были совсем иные представления о дружбе, и в эти представления - в представления Расима - не входили ни объятия, ни ласки, ни секс... ложные представления могут блокировать его, Димкин, порыв - вот в чем была проблема! А с другой стороны... с другой стороны, когда сегодня утром, делая вид, что он поправляет на Расиме воротник рубашки, Димка касался пальцами шеи Расима, разве Расим не щурился, не улыбался от удовольствия? Стоял, довольно улыбался... но где гарантия, что это удовольствие хотя бы отчасти осознавалось Расимом как удовольствие эротическое? Не было такой гарантии... и Димка, глядя на экспонаты в Музее Изящных Искусств - слушая экскурсовода, напряженно думал... думал, не находя решения, - думал, вспоминая сон, в котором он Расима любил, и член в плавках у Димки то и дело затвердевал, наполняясь неизбывной сладостью...
Наверное, проще всего было бы затеять с Расимом шутливую борьбу, какую-нибудь возню, повалить его на кровать, непринуждённо смеясь, дурачась... собственно, именно так началось всё у него, у Димки, с Игорем - в то лето, когда он гостил у бабки в деревне: они боролись, сопели-пыхтели, поневоле вжимаясь один в другого... никто не хотел уступать, силы были примерно равные, и когда у обоих случилась эрекция - у обоих от борьбы члены вскочили-затвердели, борьба их сама собой перешла в сладострастное ёрзанье друг по другу... классное было лето! Но, во-первых, им было тогда по тринадцать лет, а потому т а к о е воспринималось совсем по-другому... по-детски воспринималось; а во-вторых, если б Димка затеял нечто подобное сейчас, то член у Димки подскочил бы буквально в первую секунду, так что тут же пришлось бы или отваливать в сторону, или объясняться, открывать свои чувства, свою любовь, не зная, опять-таки, как это воспримет Расим, - сейчас никакой шутливой борьбы, никакой нейтральной возни у него, у Димки, просто-напросто не получилось бы... да, они жили вдвоём в одном номере, и Расим уже был почти другом, но это, как ни странно, нисколько не облегчало Димке задачу; наоборот, Димке начинало казаться, что секс с Расимом - по мере того, как они сближались - становился всё более проблематичен... не в плане желания, потому как желание Димкино было уже на пределе, а в плане объяснения - в плане открытия своих подлинных чувств...
- Посмотрите, как он прекрасен! - донёсся до Димки голос тётки-экскурсовода, и Димка, отчасти повинуясь этому голосу, отчасти делая это на своей волне, лишь мельком взглянув в ту сторону, куда показывала указкой экскурсовод, посмотрел на Расима... весь день Димка избегал встречаться с Расимом взглядом - весь день стремительно отводил свой взгляд в сторону, едва у него возникало ощущение, что Расим может повернуть голову в его сторону, а в этот раз они повернули головы друг к другу синхронно, посмотрели друг на друга одновременно - взгляды их встретились... и на лице Расима тотчас обозначилась неуверенная, как будто вопрошающая, улыбка, как если бы он, Расим, не знал, чего ему от Димки ждать-ожидать, - улыбка Расима мгновенно отозвалась в Димкиной душе новым всплеском горячей нежности, и Димка в ответ, на миг позабыв про осторожность, улыбнулся Расиму так, как улыбаются влюбленные любимым: он улыбнулся в ответ открыто, щедро, горячо, не в силах спрятать, скрыть, сдержать прорвавшиеся чувства, пылавшие в Димкиной душу... и хотя Расим не понял, не распознал и не расшифровал и с т и н н о г о смысла Димкиной улыбки, он, Расим, совершенно определённо увидел-понял, что Д и м а на него не злится, что он его не игнорирует, что ничего в их начинающейся дружбе не изменилось, а это для Расима было самое главное, - Димка, улыбнувшись Расиму, одновременно с этим весело, хитро подмигнул правым глазом, и в ответ улыбка у Расима вмиг сделалась теплой, благодарной, совершенно счастливой - как если бы он, Расим, всей душой рванулся навстречу Димке... "елы-палы... я сейчас кончу - кончу здесь, в Музее Изящных Искусств... кончу в плавки себе - не дотяну до вечера", - подумал старшеклассник Димка, ощущая-чувствуя, как от улыбки Расима член у него в плавках стал невидимо и вместе с тем стремительно затвердевать, наполняясь-наливаясь нестерпимой сладостью... шутливо нахмурившись - сделал строгое лицо, Димка, глядя на Расима, чуть двинул подбородком в сторону тётки-экскурсовода, тем самым как бы говоря, шутливо приказывая Расиму: "слушай - не отвлекайся!"
Сколько длились эти взгляды-улыбки? Две-три секунды... не больше! Но Димке, увидевшему, как осветилось лицо Расима в ответ на его подмигивание, как искристо вспыхнули у Расима глаза, вполне хватило, чтоб совершенно отчётливо, со всей определённостью неожиданно твёрдо подумать: "сегодня... сегодня будет в с ё... я признаюсь Расику, откроюсь ему, и мы... или мы будет любить друг друга, или..." Чем могло быть второе "или", Димка не додумал, потому что второго "или" для страстно влюблённого Димки просто-напросто не могло быть! В принципе - не могло быть! И хотя было совершенно непонятно, к а к и м е н о он, Димка, собирается открываться, потому как никакого конкретного плана-сценария у него ещё не было, а он хотел, чтоб всё было для Расима и естественно, и ненапряжно, как нечто само собой разумеющееся, однако, неожиданно твёрдо подумав о том, что "сегодня будет в с ё", Димка, не имея на то никаких оснований, никаких т е м а т и ч е с к и х предпосылок, тут же поверил в это, как если бы это было то же самое, что, например, восход солнца... разве не глупость - сомневаться в том, что солнце взойдёт, что утро настанет? Солнце зайдёт, и вечером... всё у них будет, и всё у них будет - сегодня! Любимый Расим был рядом, а это значит... нельзя, невозможно так долго скрывать, прятать-таить от Расима свои настоящие чувства! Что в его чувствах плохого?! И потом... у него, у Димки, уже не было никаких видимых сил это делать - изображать из себя не влюбленного! Слушая тётку-экскурсовода, Димка думал: "Я выключу свет, подойду в темноте к кровати Расима, сяду на край его постели... он, наверное, удивится - не сразу поймёт, но я... я ему всё, всё, всё скажу! Честно скажу, ничего не скрывая... скажу, что люблю его... что не могу без него... что он - самый лучший пацан на свете! Я в темноте протяну к нему руку - я обниму его... прижмусь к нему - крепко-крепко... прижму его крепко к себе, и мы... почему Расим должен мне не поверить - должен меня оттолкнуть? Если я всё ему объясню... я найду самые нежные, самые лучшие, самые искренние слова - он услышит меня, он поймёт меня, он поверит мне, и всё... всё у нас будет сегодня!" Слушая, но не слыша тётку-экскурсовода, Димка сосредоточенно - снова и снова! - крутил-прокручивал в голове план-сценарий, уточняя его деталями, жестами, словами...
На ужин девушка эмо, она же девушка Петросян, снова невозмутимо опоздала: ни на кого не глядя, уткнувшись в телефон, она неспешно прошла к своему месту, когда все за столами уже сидели, весело позвякивая вилками... и после ужина в холле Ленусик и Светусик энергично подрулили к Димке - подошли-подскочили сказать, чтобы он через тридцать минут был в их номере, куда также придут Вовчик, Серёга и Толик и где они все, вместе объединившись, с Леркой серьёзно поговорят о её напряжном поведении.
- Совсем, бля, охуела! Корчит из себя хуй знает кого! - не в силах сдерживать себя в амплуа "гламурной девочки", на самом что ни на есть понятном наречии в сердцах выдохнула, резанула-выдала возмущенная Ленусик, так что в этот момент проходивший мимо них парень-африканец в приятном удивлении весело, одобрительно заулыбался, растянув толстенные, но вполне симпатичные губы на сильно смуглом лице. - У меня тоже есть телефон... но я ж не хожу, в него уткнувшись... кошка драная!
- Короче, Дима, через полчаса... будем её прорабатывать! - серьёзно, чуть ли не скорбно проговорила Светусик, всем своим видом подчеркивая неоспоримость их общих с Ленусиком чувств, пусть даже выраженных Ленусиком не без помощи нескольких экспрессивных слов.
- Стоп! Вы её будете прорабатывать... - хмыкнул Димка. - А что сама Лерка? Она что - явится, как овца, на вашу проработку?
- Мы ей сказали... и придёт, и явится! Куда она денется?- живо отозвалась Ленусик, глядя вслед прошедшему парню. - Ой, Светусик, ты глянь... глянь, какая у негра фигурка!
- Тише, Ленусик! Какая ты... - Светусик запнулась, подыскивая слово.
- Не политкорректная, - подсказал Димка, не глядя на Светусика. - Расим! Ты домой идёшь? - окликнул Димка Расима, проходящего мимо в компании братьев-близнецов.
- Да... не знаю, - остановился Расим. - Переодеться нужно, и к пацанам потом... Гера приставку купил... покажут мне.
- Какую приставку купил, Героин? - Димка перевёл взгляд на братьев-близнецов, которые при близком рассмотрении, хоть и были близнецами, всё-таки малость друг от друга отличались; того, который был чуть-чуть мордатей братьев, звали Герой, и в группе его сразу же, ещё в аэропорту, окрестили, не мудрствуя, Героином.
- Да... как сказать? Не совсем приставка...
- Ладно, потом расскажешь! - оборвал Димка Героина. - Расик, возьми ключ! - он протянул Расиму ключ. - Подожди меня пять минут - не уходи. Я сейчас перетру здесь пару минут и - поднимусь тоже... хорошо? Подождёшь меня пять минут? Я быстро...
- Конечно! - кивнул Расим, с трудом удерживая себя, чтоб благодарно, признательно Димке не улыбнуться; потому как... коротко и властно оборвал Героина, даже не став его слушать, старшеклассник Д и м а одновременно с этим у него, у Расима, спросил, подождёт ли Расим его пять минут... да ещё при этом назвал Расиком - назвал просто, совсем по-дружески! Для него, для Д и м ы, всё это было мелочью, ерундой, а для Расима... в присутствии братьев-близнецов такой расклад дорого стоил!
Расим, взяв ключ, направился вмиг окруженный братьями-близнецами к лифту, и Димка, с трудом оторвав взгляд от удаляющегося Расима, перевёл взгляд на Ленусика-Светусика... "сегодня... сегодня у нас будет в с ё!" - подумал Димка, чувствуя, как томительно сладко отзывается на эту мелькнувшую мысль в плавках член.
- Значит, что у нас получается? - Димка, изобразив на лице шутливую строгость, посмотрел на Ленусика, на Светусика. - Вас мамы отправили за духовностью - в музеи, в картинные галереи... дали вам денег на жвачку, на разноцветное мороженое... а вы?
- А мы... а что мы? - Ленусик, не поняв, куда Димка клонит - к чему говорит всё это, недоуменно хлопнула ресницами.
- А вы... "глянь, Светусик, какая у негра фигурка!" - поговорил, и даже не проговорил, а, подражая голосу Ленусика, пропел Димка, с трудом сдерживая смех. - Вы же хорошие девочки... ну, и что теперь думать про вас? Пацана назвали негром... как это всё понимать?
- Ой, Дима! - с едва уловимой досадой в голосе проговорила Ленусик. - Можно подумать, что вы на девчонок не смотрите - не обсуждаете...
- Мы африканских девушек не обсуждаем! - назидательно проговорил Димка, и снова... снова сама собой у него мелькнула мысль: "сегодня... всё будет сегодня!"
- Это мы, Димочка... мы тебя проверяли! - игриво повела глазами Светусик. - Проверяли: будешь ты ревновать своих одноклассниц к мальчику-африканцу или нет?
- Ой, девчонки... - делая вид, что он поверил, Димка обескуражено развёл руками. - Какие вы... какие коварные!
- А то! - игриво проговорила Светусик. - Мы такие...
Они перебросились ещё двумя-тремя фразами и, условившись, что Димка через полчаса придёт к девчонкам в номер, разошлись: Димка поспешил к лифту, а Светусик с Ленусиком остались в холле, чтоб дождаться еще не вышедшую из ресторанного зала Лерку - "чтобы напомнить ей, овце, что её, овцу драную, будут ждать"..
На всех четных этажах, начиная с четвертого, были мини-бары: кофе, бутерброды, соки, минералка и еще масса всяких съедобных мелочей, иронично называемых Димкой "разноцветным мороженым"; Димка вышел на восьмом этаже, достал телефон и, открыв в телефоне адресную книгу, щелкнул пальцем по сенсорному экрану, вызывая Расима; номерами они обменялись еще вчера, когда Димка диктовал Расиму номер Зебры.
- Да, Дима? - отозвался Расим, едва Димка поднёс телефон к уху.
- Я в баре, - проговорил Димка, входя в небольшое уютное помещение всего на четыре столика. - Я возьму себе минералку... если она есть. Что взять тебе?
- Мне? - отозвался Расим, и в голосе его Димке послышалась едва уловимая растерянность. - Мне... ничего мне не надо, Дима, спасибо!
- Смотри... - проигнорировав отказ Расима, Димка пробежал глазами по узким полочкам с выставленными на них разными разностями. - Есть "пепси", "спрайт", "минералка"... соки разные... есть вино, - улыбнувшись, проговорил Димка, и улыбка эта мгновенно отозвалась в интонации его голоса. - Будешь пить вино?
- Вино на вынос не продаётся! - глядя на Димку, встряла в разговор Димки с телефоном средних лет барменша с пухлыми, ярко накрашенными губами. - Вино продаётся лицам...
- Понял! - Димка, на этот раз улыбнувшись барменше, кивнул головой. - Расик, с вином облом... да, обломайся! Его, во-первых, нельзя выносить - его пить нужно здесь...
- Дима, я не хочу вино! Я вообще вино не пью! - донёсся до Димки голос Расима.
- Знаю, что хочешь - что любишь и пьёшь... а что я сделаю? - Димка, дурачась, энергично заговорил дальше, как если б Расим произнёс-сказал нечто совсем противоположное: - Да, Расим, да - нельзя выносить... говорю, что нельзя... это в нашем городе можно, а здесь - нельзя... это не я говорю - это мне сказали... да, так сказали - именно так сейчас сказали... при чем здесь администратор? Расик, я старше тебя, и я лучше знаю, что можно делать, а что нельзя... это во-первых, а во-вторых, я ещё маленький... я говорю, что я ещё маленький - малолетний... ну-да, мне всё равно продать не могут... это в нашем городе всем продают, а здесь - не могут... да, и на вынос нельзя, и возраст не тот - хоть так, хоть этак... да, однозначно - с вином пролёт! Говорю, пролёт - вина не будет! Не кина, а вина... говорю: вина не будет, а кино будет... обязательно будет! Что? Хочешь фильм эротический? Ну, хорошо, хорошо... будет сегодня эротика! Говорю: будет сегодня эротика... да, без вина - одно лишь кино! Расик, смотри: есть ещё соки, тоники разные... что тебе взять - вместо вина?
- Ну, не знаю... бери, что хочешь! - ответил Расим, и Димка, мысленно видя Расима перед собой, по голосу понял, что он, Расим, сейчас улыбается. - Возьми, что себе будешь брать.
- Я минералку пью... может, "спрайт" тебе взять? Или сок какой-нибудь... ты что хочешь?
- Ну, можно "спрайт"... если можно, - отозвался Расим, и в его голосе Димка уловил... во всяком случае, Димке послышалась - показалось-почудилось - в голосе Расима что-то мягкое и тёплое, отзывчиво благодарное, почти интимное... а может быть, не почудилось это Димке, не показалось? Может быть, он уловил-услышал то, что было на самом деле? "Если можно..." - подумал Димка, ощущая-чувствуя, как волна горячей нежности, вновь всколыхнувшись, в один миг наполнила и сердце, и тело...
- Можно, Расик, можно! Это у них, может быть, нельзя, а у нас - всё можно! Сейчас я приду... - весело, уверенно проговорил Димка, вкладывая в слова свой - потаённый - смысл... "сегодня... - подумал Димка, завершая вызов - прерывая с Расимом телефонный разговор, - сегодня у нас будет в с ё... всё-всё! Потому что, Расик, я люблю тебя... если б ты только знал, как я тебя люблю!" И снова - сами собой! - вдруг всплыли, возникли-вспыхнули в голове Димки слова... те самые слова, которые он сегодня уже вспоминал: "пятое время года" - но на этот раз Димка совершенно не удивился этим словам, потому что... "пятое время года - время любви моей..." - подумал Димка, невольно добавив к трём предыдущим словам три новых... и снова он ничуть, нисколечко не удивился, уловив во фразе их шести слов послышавшуюся ему музыку, потому что сама любовь - его любовь! - была для него нескончаемой музыкой... "я люблю тебя, Расик, - подумал Димка, - и эта любовь... это и есть пятое время года - время всех тех, кто любит, как я..."
Димка шел по коридору, нёс две бутылки - со "спрайтом" и с минералкой - и сердце у Димки прыгало, рвалось из груди от счастья... какай это был ощутимый, лишь ему одному понятный, им ощущаемый кайф - просто купить для Расима бутылку воды! Ёлы-палы... "я выключу свет, подойду в Расиму - к его кровати... я сяду на край его постели - ладонью коснусь его груди..." - думал Димка, шагая по коридору, и такой вариант начала их н а с т о я щ и х отношений, такой вариант признания и объяснения, прокрученный им за вечер не один десяток раз, казался Димке самым естественным и потому самым верным, самым правильным, - Димке трудно было поверить, и он не хотел верить, что Расим не поймёт его, не услышит и не расслышит, не разделит его, Димкины, чувства... когда любишь всецело, всепоглощающе, то трудно представить, что может случиться так, что ты со своей любовью окажешься абсолютно ненужным, даже смешным тому, ради кого ты готов в огонь и в воду, - в это Димка верить не мог - в это верить он не хотел, и потому он в это не верил; "я прикоснусь к его груди - палец нежно вдавлю в сосок..." - думал Димка, шагая по коридору... дальше для Димки всё расплывалось, было невнятно, но это Димку не беспокоило, потому как главным было н а ч а л о, а дальше... он столько раз страстно, самозабвенно любил Расима в своих мечтах, столько раз, мастурбируя перед сном, он в грёзах-фантазиях Расика б р а л и ему о т д а в а л с я, что о том, что последует дальше, он сейчас уже не думал, - сейчас он был весь сосредоточен на п е р в о м шаге - на первом слове, на первом движении... это, и только это, сейчас было самым главным - первостепенным!
Хотя... какого-либо реального - настоящего, то есть внятного и конкретного - сексуального опыта в формате "парень-парень" у Димки не было, если не брать в расчет то наивное "траханье", что на старом скрипучем диване происходило по вечерам в сарае с Игорем, потому как ничего по по-настоящему в то лето они не делали... то есть, что они делали в то лето - в том сарае по вечерам? Приспускали шорты, дрочили друг другу возбуждённые члены, потом ложились один на другого, поочерёдно елозили друг по другу, торопливо тёрлись друг о друга... сопя и содрогаясь, они каждый раз добивались сладостных оргазмов, извергая из зажимаемых животами членов клейкую влагу... вот т всё, что было в то лето - в сарае по вечерам! Никакой любви у них не было, а было нормальное, совершенно естественное пацанячее желание заполучить удовольствие, и они этому обоюдному желанию не чинили препятствий: они не обсуждали это, не пытались это анализировать, не изнуряли себя ненужной рефлексией - они просто шли в сарай, приспускали шорты... в тринадцать лет это делать намного проще, намного легче и беззаботней, чем делать это же самое в пятнадцать или в шестнадцать лет: в тринадцать лет ещё не встаёт вопрос сексуальной идентификации, и потому в тринадцать лет это часто воспринимается как приятная, вполне безобидная забава - как игра-развлечение... окажись на месте Игоря в то лето какой-нибудь другой пацан и случись такая же точно ситуация, Димка то же самое проделывал бы с пацаном другим, - никаких проблем в то лето не было! И потом... они не брали друг у друга в рот, не вставляли члены друг другу в попы - им вполне хватало того, что было, то есть им хватала взаимной дрочки, хватало трения друг о друга напряженно твёрдыми писюнами, и потому сама мысль о том, чтоб продвинуться дальше, чтобы сделать что-то по-настоящему, им обоим в голову как-то не приходила... ну, и какой это опыт, если брать по-серьезному? Детский сад... детским садом всё это, и не более того! На следующий год, когда Димка вновь поехал в деревню, он Игоря не увидел: Игорь в то время, когда Димка приехал, уехал на Чёрное море - в детский оздоровительный центр, или, как сказала Димке мать Игоря, "в пионерский лагерь"... они разминулись, хотя Димка ехал в деревню с тайной надеждой, что всё у них повторится, и даже... даже, быть может, не просто всё повторится, а они, уединившись в сарае, попробуют секс по-настоящему - в рот или в зад; но - не сложилось... или, как говорят ещё, не случилось - не получилось попробовать. А в прошлом году...
В прошлом году, когда Димка опять был в деревне, вдруг оказалось, что дважды войти в одну и ту же воду никак невозможно: прошло два года, им было уже по пятнадцать лет, и потому... может быть, потому, что в пятнадцать лет всё это уже не совсем игра, или даже совсем уже не игра, а может быть, по какой другой причине, а только Игорь Димку в сарай не позвал ни в первый вечер, ни во второй, ни в третий... он, Игорёк, ни единым словом не намекнул Димке на то, что было у них - между ними - два года тому назад, и Димка, в свою очередь, тоже сделал вид, что ничего никогда не было - что не дрочили они друг другу члены, вгоняя их в жарко сжимавшие кулаки, что не кончали они, друг на друга ложась, поочередно друг в друга вжимаясь - елозя один по другому с приспущенными штанами... может быть, Игорь втайне ждал, что первым о том, что было, "вспомнит" Димка, а может быть, для него, для Игоря, всё это было на самом деле детской забавой-игрой, уже не уместной в пятнадцать лет, а только о том, что было в сарае по вечерам, оба они "не вспомнили" - оба себя повели так, будто в сарае по вечерам не было ничего, и... тайные надежды Димки, связанные с Игорем, не сбылись - никакого нового опыта Димка не приобрёл; и... жизнь покатила дальше, - весь месяц, что Димка пробыл в деревне, он мастурбировал по вечерам, делая это в одиночестве - воображая и фантазируя, ч т о могло б у них с Игорем быть, если бы всё сложилось-срослось... это было в прошлом году - перед девятым классом. А весной - на исходе девятого класса - Димка, сидя дома за компом, готовясь к экзамену по математике, вбил в поисковой машине на "гугле" слова "гей голубой секс", и - вдруг открылся, распахнулся необъятный радужный мир, о котором он, Димка, лишь смутно догадывался... фотки, истории, видеоролики - это было как раз то самое, что Димку уже манило, втайне от всех влекло, потому как в мечтах своих он всё чаще и чаще видел-воображал парней, а не женщин и не девчонок... и - началась для Димки двойная - двойственная - жизнь: в школе, в своей дворовой компании Димка усиленно делал вид, что ему интересны девчонки, одни девчонки и только девчонки, создавая тем самым себе репутацию ловеласа, а дома, усаживаясь за комп, он загружал фотки с парнями и, тиская свой напряженный член, всматривался в их симпатичные лица, в их фигуры, в их грациозно раскрепощенные позы... елы-палы, как Димке хотелось в такие минуты любви! Вот, в общем, и всё, что было у Димки до Расима...
А в самом начале десятого класса в жизни Димки возник Расим - в Димкину жизнь ворвалась любовь... ну, и какой у Димки был опыт - в смысле реального, настоящего секса? "Трах" на скрипучем диване - в сарае в тринадцать лет? Опыта не было никакого - ни орального, ни анального... никакого не было опыта, чтобы было в реале по-настоящему! А с другой стороны... да, Димка ни разу не брал в рот, и никто никогда в рот не брал у него, он никогда никому не вставлял в попу, и никто не вставлял в попу ему - ничего из т а к о г о опыта накануне Расима у Димки не было... но разве опыт влюблённого сердца - это не опыт? Разве мысли-мечты, неотступно бурлившие целых два месяца, - это не опыт? Или, может быть, опыт души, устремлённой к любимому, менее ценен, чем опыт секса? Димка любил, и любовь... страстно желаемая, всепоглощающая любовь - мечта о горнем слиянии душ и сердец - была неразрывно слита с неодолимым желанием секса, - секс снился Димке во сне, о сексе Димка думал-мечтал, и в то же время секс - оральный или анальный - не был для Димки целью, к которой он, Димка, стремился любыми способами, секс был в представлении Димки неотделим от любви... и потому теперь, когда до решающего момента оставались считанные часы, Димка думал не столько о сексе, сколько о том, какое он скажет Расиму первое слово, каким должен стать его первый жест... вот что было теперь по-настоящему важно!
Расим открыл сразу же, едва Димка стукнул в дверь, славно он, Расим, за дверью стоял - Димку ждал... "а может быть, ждал?" - подумал Димка. Расим уже успел переодеться - сменил свитер, в котором он был на ужине, на просторную, как балахон, клетчатую рубашку, надетую поверх тёмно-синей футболки.
- На... твой "спрайт", - Димка, проходя в номер, протянул Расиму бутылку с водой.
- Ага, Дим, спасибо! - Расим улыбнулся, не зная, как выразить Димке свою благодарность... он, Расим, не мог даже предположить, что жить в одном номере со старшеклассником будет настолько кайфово! И потом... в тот момент, когда Д и м а ему позвонил, он, Расим, совсем не испытывал жажды - он пить не хотел, а теперь вдруг так захотелось пить... словно эту возникшую жажду Д и м а каким-то образом предугадал... разве такое может быть? И потом... глядя на Димку, Расим вдруг подумал, что он бы, наверное, не догадался... да, он бы точно не догадался купить воду Димке, а Димка... Д и м а догадался! - Дим, сколько я должен?
- Что? - не сразу понял Димка.
- Ну, за "спрайт"... - произнёс Расим, и тут же, увидев Димкин взгляд, услышав, с какой интонацией Димка сказал-произнёс своё "что?", он в тот же миг почувствовал странную, непонятную и вместе с тем совершенно ощутимую неуместность и своего вопроса, и своего пояснения... ну, то есть, Д и м а потратил деньги, купив ему воду, и деньги нужно было отдать, исходя из обычных соображений... это было понятно - было логично; а если по-дружески, то... глядя на Димку - видя устремленный на него Димкин взгляд, полный удивления-непонимания, Расим на миг растерялся, не зная, что правильнее.
- А по ха не хо? - улыбнулся Димка, до которого лишь секунду спустя дошло, о чем Расим у него спросил - чем Расик обеспокоен; "а по ха не хо?" - так говорили в школе, и означало это "а по харе не хочешь?", причём всё зависело от того, с какой интонацией это спрашивалось - с шутливой или с серьёзной; чаще, так говоря, пацаны шутили.
- Не хо, - отозвался Расим, невольно улыбаясь.
"Сейчас, пользуясь моментом, можно вдогонку к вопросу шутливо сцепиться с Расимом, затеять дурашливую борьбу... и, повалив его на кровать..." - мелькнула у Димки шальная мысль, но... у Димки уже был план, и потому Димка возникшей возможностью не воспользовался - этот шанс пропустил.
- Смотри... а то будет хо! - строго, как старший младшему, проговорил Димка, и вопрос, как быть с оплатой за "спрайт", оказался решенным, как если б вопроса этого, прозвучавшего из уст Расима, не было вовсе.
Димка прошел к своей кровати - плюхнулся на постель, одновременно скручивая с горлышка бутылки колпачок.
- Расик, я что хочу... - обхватив губами горлышко бутылки, Димка, глядя на Расима, сделал несколько глотков; вода была сильно газированная, холодная, приятно бодрящая жгучим покалыванием во рту. - Я сейчас тебе звонил, и вот я о чём подумал... все номера в телефонной книге у меня с фотками, потому что мне так удобнее - я сразу вижу, кто звонит мне или кому звоню я... даже номер Зебры с фотографией. А твой номер пустой - просто "Расим", и всё... понятно, что в книге телефонной у меня Расим один - это ты, и все равно без фотки мне как-то непривычно... мне так не в кайф! Короче, Расик... давай, я сейчас тебя сфоткаю, чтоб номер твой был у меня - как все номера... ну, то есть, чтоб был он в моём телефоне нормально оформлен... ага?
- Ага, хорошо! - отозвался Расим; он точно так же, как Димка, обхватил губами горлышко бутылки, сделал, щурясь от удовольствия, несколько глотков. - А я, Дима, сфоткаю тебя... да?
- Конечно! - согласился Димка. - Я тебя, а ты меня...
Лишь сказав - проговорив "я тебя, а ты меня" - Димка сообразил, какой скрытый смысл мог таиться в этой фразе: я тебя, а ты меня... кайф! Именно этого страстно хотел Димка - об этом мечтал он, это воображал, когда, задыхаясь от удовольствия, мастурбировал по вечерам в своей постели... и именно это должно было произойти, сбыться-случиться сегодня - через несколько часов! "Ты меня, а я тебя..." - мысленно повторил Димка собственные слова, глядя на Расима - думая о взаимной любви... но э т о т смысл для Расима был ещё скрыт - т а к о й смысл Димкиных слов для Расима ещё не вызрел, ещё не сложился из чувств-желаний, и потому Расим в словах Димки не услышал того, что услышал в своих словах сам Димка.
- Давай, Расик... становись к свету! - Димка, не задумываясь, автоматически отвел руку с бутылкой минералки в сторону, ставя бутылку на кровать - рядом с собой... и только в следующую секунду, вставая с кровати - доставая из кармана джинсов телефон, по лицу Расима Димка увидел, что что-то случилось, что-то не так.
- Дима, вода! - быстро проговорил Расим, одновременно с этим пальцем показывая на постель.
- Что вода? - Димка, стремительно оглянувшись, увидел, как на постель из упавшей бутылки льётся вода. - Блин! - Димка поспешно схватил бутылку, из которой успело вылиться, может быть, глотка два... короче, чуть-чуть. - У меня, блин, дома... - Димка поставил бутылку на тумбочку, - дома приставлен к стулу журнальный столик, и я привык на него, не глядя, отставлять всё то, что мешает мне на столе... словом, забылся, что я не дома! - Димка, сам удивляясь своей рассеянности, покачал головой. - Хорошо, Расик, что ты заметил... автоматически, блин, поставил - совсем не думая!
- Ну-да, - согласился Расим - я тоже, бывает, что-нибудь делаю на автомате - тоже совсем не думаю...
- Да, так бывает, - сказал-согласился Димка. - Воды пролилось чуть-чуть... - он ладонью провёл по чуть потемневшему месту на покрывале. - Короче, фигня! Давай... становись вот сюда - к свету! Птичку не обещаю...
Расим засмеялся, и Димка в этот момент, наведя на него телефон, щелкнул пальцем по кнопке "фото"... снимок вышел чудесный: Расим лучисто, счастливо смеялся, глядя открыто распахнутым взглядом юно искрящихся глаз... солнечный вышел снимок!
- Что, Дим... получилось? - Расим, сделав шаг, приблизился к Димке - стал рядом с Димкой почти вплотную
- Да, нормально... - отозвался Димка, глядя на фотографию... как он раньше не догадался, раньше не додумался Расима сфоткать? Вот... теперь Расик - любимый Расим - будет в любой момент улыбаться ему с монитора его телефона... разве это не кайф? И - то ли от близости парня, подошедшего близко-близко, почти вплотную, то ли оттого, что фотка вышла действительно классная, Димка тут же почувствовал, ощутил в плавках сладостное томление. - Ты на фотке прям светишься... как гирлянда на ёлке! - чуть иронично проговорил Димка, пряча под иронией распирающую сердце нежность.
- Ну, я ж улыбался... - словно оправдываясь, что он "светится", отозвался Расим. - Давай, Дим... теперь я тебя! Птичку не обещаю...
Расим, отойдя от Димки, навёл на Димку камеру телефона своего, и... Димка на фотографии в телефоне Расима вышел тоже нормально: он не улыбался, как Расим, и вместе с тем смотрел удивительно тепло... он, Димка, смотрел влюблёно, но Расим о любви Димкиной ничего не знал - и потому он этого не увидел; какое-то время они молчали, "прикрепляя" фотки к номерам.
- Расик... а ну, позвони мне! - проговорил Димка, держа телефон наготове.
- Сейчас... сохраню настройки... всё! Дим, я звоню тебе... - Расим нажал кнопку вызова, и тотчас на мониторе Димкиного телефона вместе с мелодично раздавшимся звонком возникла фотография Расима. - Есть?
- Ну, а куда ты, Расик, денешься! - Димка, переводя взгляд с фотографии Расима на Расима, стоящего рядом, довольно засмеялся. - Делай отбой... я звоню тебе... - Димка щелкнул пальцем по строчке "Расим", и тут же раздался звонок в телефоне Расима. - Есть? - Димка глянул на монитор.
- Ну, а куда ты, Дим, денешься! - засмеялся Расим. - Классно, Дима, придумано - сразу видно, что звонишь ты!
- Сразу видно, что звонишь ты! - отозвался Димка, невольно выделив голосом местоимение. - За твой телефон я не отвечаю, а в телефоне моём теперь порядок... полный порядок! Так что, Расик, звони... не стесняйся! - Димка, глядя на Расима, рассмеялся.
- Я не стесняюсь, - Расим улыбнулся. - Дим, я пойду - к Гере схожу... ненадолго. Да? Они звали меня...
- Конечно, - Димка кивнул. - Ключ у меня будет...
"Неужели он ничего не чувствует? Расик... я люблю тебя, Расик!" - подумал Димка, глядя Расиму вслед, и в этот момент зазвонил его, Димкин, телефон.
- Это не я! - Расим, оглянувшись, засмеялся... и, уже открыв дверь - уже выходя, Расим услышал, как Димка говорит:
- Да, Светик, да... уже бегу - мчусь на всех парусах! Да, через пару минут... главное, чтоб пробок не было!
Расим вышел, прикрыв за собой дверь, и Димка стал торопливо переодеваться, о Расиме думая: "я тебя, а ты меня... - стаскивая джинсы, Димка вспомнил, как утром у спящего Расима колом вздымались, дыбились вверх плавки, и промежность у Димки вмиг наполнилась сладостным томлением, - я не стесняюсь - сказал ты сейчас... и я не стесняюсь... не буду стесняться - сегодня, когда погашу свет... потому что стесняться любви - это, Расик, моральное извращение... где-то когда-то кто-то придумал, что можно любовь разделить на "правильную", "неправильную"... всё это чушь! Это могли придумать лишь те, кто сам никогда не любил... это придумали, Расик, к о з л ы, которые сами любви не ведали и потому любовь ненавидели... только какое нам дело до них, до этих убогих - нищих душой и телом! Мы - это мы... я выключу свет... я подойду в темноте к твоей постели... я прикоснусь к твоей груди, и ты почувствуешь... ты узнаешь, Расик, какой бывает любовь! Ты услышишь, как бьётся мое сердце... увидишь, как сердце моё пылает огнём... я утоплю тебя в своей нежности, и... мы будем любить друг друга, потому что любовь - это самое главное, что есть на свете... самое, самое главное - из всего, что есть на земле на под луной и под солнцем..." Димка, поправив в плавках напрягшийся член, торопливо застегнул джинсы, - он сменил новые джинсы, в которых он был в столовой, на старые - "домашние", неоднократно стираные; в меру потёртые, удобные и привычные, в которых Димка себя чувствовал наиболее комфортно; "если не любить, то зачем тогда жить?" - подумал Димка, надевая батник, - как всякий влюблённый, Димка не верил, что любовь его может оказаться без ответа, и потому, мысленно разговаривая с Расимом, он в мыслях своих у ж е любил, точнее, любили они друг друга - в мыслях влюбленного Димки... "а иначе - зачем на земле этой жить?" - подумал Димка, беря телефон; он хотел уже выходить из номера, чтоб "лететь на всех парусах" в номер девчонок, и тут взгляд его мимолётно скользнул по бутылке с водой...
Идея - ч т о можно сделать - возникла мгновенно... а почему, собственно, нет? Когда он пил воду, он, не задумываясь, поставил бутылку на кровать, и бутылка тут же опрокинулась, причём, заметил это не он, Димка, а заметил Расим... если б не Расим, заметивший, что бутылка опрокинулась, из неё, из бутылки, как минимум, половина воды бы вылилась... вышло это у Димки совершенно непреднамеренно - и потому получилось всё более чем естественно... он, Димка, ещё сказал, что поставил бутылку рядом с собой автоматически, то есть совсем не видя, ничуть не задумываясь, куда он её ставит, и Расим это воспринял совершенно нормально - Расим сказал, что он сам иногда что-либо делает на автомате, то есть тоже совсем не думает... ну, и кто мешает ему, Димке, свою рассеянность, свою невнимательность проявить ещё раз - п о в т о р и т ь по причине спешки? Ведь он торопился, он спешил... он очень спешил! - Расим, выходя из номера, не мог не слышать, как Димка, отвечая на звонок, проговорил, что он уже бежит, уже мчится на всех парусах... ну, и что получается? Он сделал глоток-другой... затем, не думая, не глядя, поставил бутылку на кровать, торопливо дёрнувшись на выход... бутылка бесшумно опрокинулась, легла набок, но он, Димка, этого видеть уже не мог, потому что он, торопясь, уже выходил из номера... логично? Логично... вполне логично! В результате такой "рассеянности" постель окажется мокрой, а это значит... "я попрошусь переспать к Расиму - с ним на его кровати... - подумал Димка, мысленно удивляясь, как всё просто, - и он... он не откажет, потому что он ни о чём т а к о м не подумает... я, таким образом, самым естественным образом окажусь в его постели, а это значит, что можно будет так же естественно - не внезапно! - перейти к проявлению своих чувств... ёлы-палы... офонареть, как просто!"
Идея возникла у Димки спонтанно - и тут же, буквально в считанные секунды, превратилось в совершенно конкретный план, ч т о надо сделать и к а к надо сделать... единственным уязвимым - и вместе с тем самым главным! - моментом этого плана было согласие Расика с ним, с Димкой, на одной кровати ночь переспать... а с другой стороны, что в этом могло быть такого, чтобы Расим, ни о чём не знающий, категорически отказался с ним, с Димкой, разделить кровать? Ведь спать вместе, в одной постели - это вовсе не значит, что обязательно надо трахаться... "надо, конечно, но вовсе не обязательно" - подумал Димка, подходя к тумбочке, на которой стояла бутылка с минералкой; "что - разве так не бывает, что парни п р о с т о, без всякого траха, спят в одной постели?" - задал вопрос Димка, глядя на смоделированную им ситуацию глазами Расима; и тут же, словно в подтверждение своих мыслей, он вспомнил, что где-то читал, что в многодетных семьях братья-подростки нередко спят вместе - в одной постели, причём спят они так не одну ночь и не две, а спят постоянно... ну, то есть, на протяжении какого-то времени; трахаются пацаны при этом или нет - это вопрос другой, а вот то, что спят пацаны на одной кровати, Димка читал самолично... ну, то есть, ничего зазорного в самом нахождении в одной постели нет - если смотреть глазами Расима, а значит, Расим не должен ему отказать... "он не откажет!" - подумал Димка, скручивая с горлышка бутылки пластмассовый колпачок... Димка поставил бутылку на кровать, ожидая, что бутылка упадёт, но бутылка, едва качнувшись, не упала - осталась стоять на кровати в вертикальном положении; "блин, я ж тороплюсь - я не ставлю её, а отставляю, не глядя, делаю это быстро, рывком... делаю это, не думая..." - подумал Димка, невольно улыбаясь собственной изобретательности; он снова взял бутылку в руку, секунду-другую поддержал её и - поставил на кровать не глядя, быстро, рывком - бутылка, качнувшись, тут же упала набок, и из неё на постель полилась вода... "так... бутылка упала, но этого я уже не вижу... я спешу - я спешно выскакиваю из номера" - Димка рванул на выход... всё! За дверью из бутылки лилась на постель минеральная вода, а Димка шагал по коридору - "летел на всех парусах" - весело думая, как классно всё получилось... ну, а что? Если б когда-то где-то к о з л ы - импотенты, не ведавшие любви - не извратили б любовь, то никаких ухищрений делать было б не надо... а так... "Расик, я люблю тебя!" - подумал Димка, подходя к номеру Маришки-Ленусика-Светусика...
Обсуждение - о с у ж д е н и е - "вызывающего поведения" девушки Петросян получилось вялое: Вовчик, подключившись к интернету, смотрел на монитор своего телефона - что-то читал, Толик смотрел на усилия Ленчика с неприкрытой иронией, Серёга откровенно скучал; сама девушка эмо, явившаяся на собственную предполагаемую экзекуцию, была подчеркнуто невозмутима, словно все происходящее касалось кого угодно, но только не её; Димка, слушая Ленчика, думал о Расиме, - в номере, кроме него, были парни ещё, и Димка не напрягал себя, чтоб привычно подыгрывать л е н у с и к а м в их перманентном устремлении окунуться в "гламурную духовность".
- Мальчики, ну а вы что... вы чего молчите? Вам что - нечего сказать нашей однокласснице? - Ленусик обвела взглядом парней.
- Лерка, пообещай, что не будешь больше опаздывать, - не отрывая взгляд от монитора телефона, проговорил Вовчик.
- Вот ещё! - буркнула девушка эмо. - Я вам что - дурочка? Обещать я им буду...
- Мы же так не говорим! - вскинулась Светусик. - Но ты постоянно опаздываешь, и мы... это мы, как дурочки, тебя ждём! Все приходят вовремя, а ты...
- Не ждите, - коротко - без каких-либо эмоций в голосе - отозвалась девушка эмо, не глядя на Светусика.
- Ну, как мы можем кого-то не ждать? - рассудительно проговорила Маришка. - Мы же все вместе... мы все - одна группа, а ты Лера, нам всем себя постоянно противопоставляешь... разве это красиво?
Девушка эмо на эти слова - про то, что "мы же все вместе" - никак не отреагировала... она вообще была малость странная, эта девушка эмо: в школе училась неплохо, но в классе особо ни с кем не общалась, ни с кем не дружила... словно была на своей волне, нисколько не беспокоясь о том, как всё это будет воспринято окружающими... и Димка, невольно подумав о себе, поймал себя на мысли, что, может быть, так и надо... ну, то есть, по жизни так надо - не подстраиваться под "всех", не притворяться, не лицемерить, чтоб казаться-выглядеть таким, "как все", а быть просто самим собой, ориентируясь прежде всего на свой собственный внутренний стержень... "если, конечно, он есть, этот внутренний стержень", - подумал Димка, - "вот, скажем, Лерка... она такая, какая есть... хорошая она или плохая, удобно с ней окружающим или нет - вопрос другой, но она не старается быть, как "все", не стремится под "всех" подстраиваться... а я?" - подумал Димка, вполуха слушая, как Ленусик, развивая Маришкину мысль о том, что они здесь "все вместе", объясняет Лерке, почему она, то есть Лерка, :ведёт себя вызывающе:
- Ты, Лера, что - умышленно это делаешь? Постоянно опаздываешь, ходишь, уткнувшись в телефон - никого вокруг себя не замечая... хочешь, чтоб все на тебя обратили внимание? Чтоб все стали думать, что ты особенная - не такая, как все? Так все уже обратили внимание... успокойся! Не причиняй неудобства своим вызывающим поведением н а м - будь как все!
- Да, Лера, не нужно выпендриваться! - поддакнула Светусик. - Ты никакая не особенная... будь, как все, и не будет никаких проблем - ни у тебя, ни у нас!
- Мы же, Лера, не просто так это всё говорим - мы желаем тебе добра, - рассудительно проговорила Маришка.
Лерка, словно не слыша, в ответ молчала - на призывы быть "как все" девушка эмо никак не реагировала, и Светусику-Ленусику-Маришке ничего не оставалось делать, как продолжать словоблудие в режиме коллективного монолога... "Лерке плевать, что она не такая, как "все"... ей по барабану! А мне? - спросил сам себя Димка, вполуха слушая слаженный монолог. - А мне не плевать, и потому я старательно изображаю из себя не того, кем я являюсь на самом деле... ну, и кем я являюсь на самом деле? "Голубым"? Я люблю Расима - люблю парня... ради него - для него - я готов сделать всё, что угодно... разве это плохо - любить другого? Просто любить... разве в любви так важен цвет? "Голубой", "не голубой"... какая, блин, разница? Любовь или есть, или её нет... а между тем, в восприятии л е н у с и к о в я такой же, как Лерка, потому что я не такой, как "все"... вот Вовчик, к примеру... или Серёга, или Толик... я не такой, как они, но всё моё отличие от них заключается лишь в том, что я люблю парня, а н а д о, любить девчонок - надо любить л е н у с и к о в... но разве я виноват в том, что я люблю парня - люблю Расима? И вообще... разве любовь может быть чьей-то виной? Любовь - это счастье, а не вина! Если Расик меня полюбит... или хотя бы ответит мне взаимностью - не испугается, не оттолкнёт меня сегодня... кому от этого будет плохо? Любовь - это счастье! И это счастье нужно скрывать - нужно притворяться, лицемерить... разве всё это не абсурд?! Лерка такая, какая есть - она не скрывает свой пофигизм... а я скрываю свою любовь, как будто любовь моя - преступление... или счастливым быть - преступление? Мир, в котором любовь надо прятать, надо скрывать-таить... полный пипец! А между тем, не скрывать такую любовь нельзя, потому что живу я в мире л е н у с и к о в, убеждённых в том, что все вокруг должны быть "как все" - как они, которых в этом грёбаном мире явное большинство... хотя... кто знает! Может быть, большинство это не столько реальное, сколько в и д и м о е? Вот я, к примеру... пряча свои настоящие чувства, скрывая свою любовь, я кажусь таким же, как "все" - как Вовчик, как Толик, как Серёга... и - таким образом я пополняю это самое б о л ь ш и н с т в о... а сколько ещё парней лицемерят т а к ж е, как я? Ведь не я же один... не я один делаю т а к в этом грёбаном мире! И получается - б о л ь ш и н с т в о... большинство, бля! Я думаю о Расиме - я хочу, чтоб у нас всё было взаимно... я люблю Расика - и при этом я Светке говорю, что мне снится она... разве можно доподлинно знать, кто о чём думает - кто чего хочет? Вполне возможно, что никакого р е а л ь н о г о большинства на самом деле нет... только кого это волнует? Одни - овцы по жизни - готовы верить во всякую хрень, чтоб только шагать в общей шеренге, быть "как все", потому что именно это - "быть как все" - для них показатель их нормальности... другие врут, лицемерят, скрывают свои настоящие чувства, мысли, желания - чтобы к а з а т ь с я такими, как "все"... и получается - большинство: Ленусик, Светусик, я... охренеть, как ловко устроен мир - грёбаный мир, протухший от лицемерия! Лерка плевать хотела на большинство - в отличие от меня... ну, и какое я имею право её осуждать, если я сам не могу быть таким, каким я являюсь на самом деле?"
- Дима, а ты что молчишь? - врезаясь в сумбурные Димкины мысли, до Димки донёсся голос Светусика. - Что, Дима, ты думаешь об отношении Леры к нам?
- Я? Ничего я не думаю... - Димка пожал плечами. - Я думаю, что проблемы здесь нет в принципе... - Димка, так говоря - подбирая слова, вспомнил-подумал, как вчера в разговоре с Зеброй он назвал Лерку "лохушкой"... может быть, он был не прав? - Если Лере нравится телефон... ну, то есть, если Лера ни минуты не может без него обойтись, то... какое нам до дело до всего этого? Это её касается - не нас...
Димка, говоря про телефон, подумал про Расима... в принципе, времени прошло ещё не очень много, и Расим мог запросто находиться в номере у братьев-близнецов... или, может быть, они все вместе пошли в гости к девчонкам из своего класса... но в любом случае Расим должен был вернуться домой - в их номер - раньше, чем Димка, чтобы первым увидеть пролившуюся на постель воду... то есть, Расим должен в любом случае ему, Димке, позвонить - чтобы взять от номера ключ... "а потом приду я, и... сегодня у нас будет в с ё!" - подумал Димка, глядя на Светусика - ощущая, как в плавках при мысли о том, что "будет в с ё", возникла сладостная истома...
- Дима! Но разве тебя не напрягает, что все мы Леру постоянно ждём? Или то, что она постоянно ведёт себя не так, как все... тебе это без разницы? - с недоумением проговорила Ленусик, явно не ожидавшая, что Димка выскажется в таком духе.
- Что значит - "напрягает"? - отозвался Димка, одновременно с этим думая, что если член у него сейчас напряжется, встанет-поднимется, то это будет и не вовремя, и не к месту. - Опоздания Леры, быть может, создают кому-то какие-то неудобства, но неудобства эти в любом случае не такие большие, чтобы её, Лерку, вести на эшафот... вот что я думаю, - Димка, простодушно глядя на Ленусика, бесхитростно улыбнулся; Димке было понятно, зачем все эти "разборки" потребовались л е н у с и к а м... ему непонятно было другое - ему непонятно было, зачем на эти "разборки" явилась девушка Петросян и теперь, не проявляя никаких эмоций, весь этот бред слушает... "или она действительно дура... набитая дура, - подумал Димка, - или - наоборот... она тащится от абсурдности ситуации, и тогда получается... тогда получается, что она, Лерка, умнее всех нас, здесь собравшихся... может такое быть?"
- Про эшафот, между прочим, никто ничего не вспоминал, - Ленусик, не встретив поддержки с Димкиной стороны, обиженно поджала губы.
- Ну, я же образно, - отозвался Димка; "и вообще... я люблю Расика, - подумал Димка, - я люблю его так, как вы никогда не любили... так, как вы никогда не полюбите... ну, и какое мне дело до всего этого? Есть Расик - любимый Расим... и есть - параллельно - все остальные: ленчики, светики, вовчики, толики... какое мне дело до всех остальных?"
Наверное, если б Димка л е н у с и к о в поддержал, они с удовольствием поупражнялись бы в словоблудии ещё какое-то время, но... от осуждения девушки эмо Димка увильнул, Серёга с Толиком вообще не проронили ни слова, Вовчик, предложив Лерке покаяться, к сказанному тоже ничего больше не добавил, сама девушка Петросян на всё происходящее не реагировала вовсе, так что Ленусик-Светусик-Маришка, исчерпав небогатый набор своих собственных аргументов, вскоре выдохлись, и - тема была закрыта.
После того, как девушка эмо ушла, заговорили о всякой всячине, и разговор тут же сделался легким, пустым и непринуждённым, - Димка, смеясь, в меру иронизируя, необидно подкалывая то Ленусика, то Светусика, в то же время думал о Расике - о любимом Расике... на исходе был второй час, как Расим пошел в гости к братьям-близнецам, и уже пора было б ему, Расиму, из гостей возвращаться - прибиваться к дому; о том, что Расим может снова влипнуть в какую-нибудь историю, как это случилось вчера, Димка не думал - почему-то он был уверен, что сегодня никаких п о б о ч н ы х историй быть не может... и хотя по мере того, как время шло, Димка с каждой уползавшей минутой всё больше и больше превращался в одно сплошное ожидание звонка, звонок, тем не менее, прозвучал для Димки совершенно неожиданно, - телефон мелодично запел в кармане джинсов, и Димка, невольно вздрогнув, в следующую секунду изобразил для Ленусика-Светусика-Маришки чуть удивлённое выражение лица... прежде, чем нажимать кнопку ответа, на мониторе извлеченного из кармана телефона Димка увидел лицо улыбающегося Расима... "а на его телефоне - фотка моя, и он сейчас смотрит на меня" - мелькнула у Димки счастливая мысль.
- Да, Расим, - внешне спокойно, деловито-буднично проговорил Димка, прижав монитор телефона к щеке. "Дим, ты где? - донёсся до Димки голос Расика. - Я сейчас домой иду... ну, пацаны уже спать собираются... ты, Дима, дома? Или мне за ключом надо к тебе куда-то зайти?" - Второй вариант, - отозвался Димка. - Я в восемьсот... - Димка назвал номер девчонок. - Стукни в дверь - я вынесу ключ. - "Ага, я сейчас! Восемьсот..." - донёсся до Димки голос Расика. - Давай! Отбой! - Димка, едва оторвав телефон от щеки, тут же нажал на кнопку завершения связи, чтоб л е н у с и к и не успели рассмотреть, как счастливо, тепло и светло улыбается Расим на его, Димкином, телефоне... разговор получился сухой, деловой - и по содержанию, и, главное, по интонации голоса, так что Димка, снова пряча телефон в карман, не мог не почувствовать радостного удовлетворения: всё получилось абсолютно естественно!
Стук в дверь - негромкий и оттого как будто робкий, неуверенный - раздался буквально через минуту, - проговорив:
- Это ко мне... пацан за ключом, - Димка неспешно поднялся, неторопливо пересёк номер, открыл дверь; Расим стоял за дверью, и выражение лица у него было такое, как будто он готов был в любую секунду улыбнуться - ему, Димке... ну, а кому он мог ещё улыбаться? - На, - Димка протянул ключ. - Не усни смотри... а то буду стоять под дверью - буду тебя будить...
- Мальчик, ты можешь уснуть, - игриво пропела Светусик. - Если Дима тебя не разбудит, он переспит у нас...
- Хорошо, - отозвался Расим, интуитивно почувствовав, что в слове "мальчик" нет ничего обидного или, тем более, уничижительного - что словом этим по каким-то своим, гламурным, правилам здесь называют всех парней; на миг устремив взгляд в глубину номера - увидев сидящих в номере старшеклассников, Расим снова посмотрел на Димку, не зная, в шутку сказано или всерьёз про то, что он, Д и м а, останется спать у девчонок.
- Делай, что я говорю! - улыбнулся Димка.
- Понял! - Расим, глядя Димке в глаза, энергично кивнул, и улыбка тотчас озарила его симпатичное лицо.
- Интересно, блин, получается... - проговорил Серёга, едва Димка, взглядом проводив Расима, закрыл дверь. - Значит, если Димон, то он... "переспит у нас"... - последние три слова, подражая Светусику, Серёга не произнёс, а пропел. - А я?
- А я? - вскинулся Толик.
- А у вас, мальчики, ключик с собой! - улыбнулась Ленусик, грозя "мальчикам" пальчиком. - А ты, Толя... ты вообще молчал бы!
- Это почему, интересно? - Толик удивлённо вскинул брови.
- А потому! Кто назвал Димочкин сон кошмаром? Разве не ты? Мальчики, вы представляете... - Ленусик посмотрела на Серёгу, посмотрела на Вовчика, - Диме мы сегодня приснились, а Толя... он сказал, что это не сон был, а кошмар... вы представляете?!
- Скотина ты, Толик... - хмыкнул Серёга. - Грубый ты, Толя, реалист...
Так - ни о чём - они протрепались еще минут сорок... и всё это время, участвуя в общем разговоре, Димка неотступно думал о Расиме, точнее, о том, ч т о и к а к нужно будет говорить, чтоб Расим ни в коем случае не догадался, что разлитая на постели минералка - это результат не недогляда, а результат умысла... всё должно быть естественно! Конечно, наилучшим вариантом было бы, если б Расик сам предложил ему, Димке, переспать вместе - на одной кровати... это было б самым наилучшим вариантом! Ну, а если Расик этого не скажет, тогда он, Димка, сам попросится с Расимом переспать, и... Расим не должен ему отказать - потому что он, Расим, ничего не должен заподозрить! А потом, когда они уже будут лежать рядом, он, Димка, скажет в темноте: "Расик, бывают такие случаи, когда парни, оказавшись в одной постели, играют, балуются друг с другом"... или, может быть, лучше спросить - в шутку поинтересоваться: "Расик, ты когда-нибудь пробовал секс с парнем? Говорят, что прикольно..."... или, может быть... может быть, надо будет просто сказать, что он, Расим, ему, Димке, очень - очень-очень! - нравится, чтобы он, Расим, не подумал, что Димка, пользуясь моментом, хочет его, пацана, банально развести на секс, то есть, используя ситуацию, хочет с ним примитивно потрахаться, поебаться-покайфовать... "а если просто молча прижаться к нему в темноте - нежно обнять его и, не давая ему ничего сказать, тут же жарко, страстно засосать его в губы?" - подумал Димка, с необидной, лёгкой иронией глядя на Светусика - слушая, как Светусик развивает мысль о том, что "надо будет всем нам завтра же предложить Зое Альбертовне сходить на какую-нибудь настоящую дискотеку", потому как "надо же что-то поиметь и для души приятное, а не только шаркаться по музеям всяким да по дворцам"... для него, для Димки, прижать Расима к себе, начать его страстно, с упоением целовать, ласкать и обнимать, было самым естественным вариантом, потому как он, Димка, десятки раз всё это делал в своих жарких мечтах-фантазиях, но в мечтах он был сам себе режиссёром, а теперь было всё реально, и потому нужно было думать не о себе, а нужно было думать о том, как всё это будет воспринять Расим... наконец, подавляя зевоту, Толик проговорил, глядя на Вовчика:
- Что, Вован? Будет двигать до дома? - Толик перевёл взгляд на Серёгу. - Ты, Серый, как? Идёшь домой?
- Ну, а что? - отозвался Серёга. - Девчонки нас у себя оставлять не хотят...
- Ой, мальчики! Какие вы... откровенные! - Ленусик игриво повела глазами. - Нельзя же так напрямую выражать свои тайные желания...
- А какие у нас тайные желания? - Толик, подыгрывая Ленусику, маслянисто прищурился.
- Ой, Толик! Не заставляй нас краснеть... - заулыбалась Светусик, с игривым осуждением качая головой. - У всех у вас на уме одно... а то мы не знаем, о чём вы думаете при виде красивых девчонок!
- Ну, и о чём же мы думаем? - Толик, подавшись к Светусику, сделал вид, что хочет Светусика обнять.
- Вот об этом и думаете! - радостно воскликнула Светусик, вскакивая с кровати - игриво уворачиваясь от предполагаемых объятий.
"Если её где-нибудь отбарабанят - насильно оттрахают, изнасилуют, сделав это вопреки её воле, не считаясь с её нежеланием, она даже не поймёт, что на секс спровоцировала она сама..." - мелькнула у Димки мысль; парни поднялись, чтоб уходить, и Димка поднялся вместе с парнями - уходить тоже.
- Мальчики, завтра вы нам расскажете, кому что снилось... запоминайте свои сны! - Ленусик-Светусик-Маришка проводили парней до двери.
- Блин, дались им эти сны! - хмыкнул Толик, когда дверь за ними закрылась. - Димон, тебе правда, что ли, они снились.
- Кто? Кошмары? - засмеялся Димка. - Если девчонкам хочется, чтоб они кому-то приснились, то... мне что - трудно им это сказать, чтоб доставить им удовольствие? От меня не убудет, а им приятно...
- Понял! - рассмеялся Толик. - Завтра я им тоже скажу, что они мне приснились... Светка, бля, сама лезет на кукун - сама просится на шишку... засадить бы ей между ног - по самые помидоры! - Толик, парень простой, с чувством говоря это, автоматически то ли помял, то ли поправил через джинсы член.
- Засади! - иронично хмыкнул Димка, от которого не ускользнуло это непроизвольное, непреднамеренное и потому совершенно естественное движение Толиковой руки.
- А что - ты думаешь, она не даст? - Толик посмотрел на Димку вопросительно; Димка не только в классе, а во всей школе считался з н а т о к о м амурных дел.
- Думаю, не даст, - отозвался Димка. - Из них всё это прёт пока лишь на словах, и нужно ещё какое-то время, чтоб они мозгами созрели для секса реального... а там - кто их знает... пробуй, Толя! - Димка рассмеялся; Толик был парень простой, совершенно не склонный к рефлексии, и потому при п р а в и л ь н о м подходе он мог бы с таким же успехом захотеть попробовать с парнем... а впрочем, при п р а в и л ь н о м подходе кто из нормальных парней от этого откажется? - Пробуй! - повторил Димка. - Во всяком случае, под лежачий камень вода не течёт...
- Это точно! - согласился Толик, вновь, сам того не замечая, непроизвольно трогая через джинсы член.
Парни были на своём этаже - им было по коридору направо, а Димке было налево, и Димка, хлопнув ладонью по протянутым ладоням Толика-Вовчика-Серёги - говоря "до завтра!", повернул налево, - Димка упруго, уверенно зашагал в сторону лифта, чувствуя, как от предвкушения начинающихся событий у него чуть тревожно и вместе с тем сладостно защемило на сердце... "Быть, как все... а вот хуй вам, девочки!" - подумал Димка, входя в лифт; теперь ошибаться б ы л о н е н у ж н о, и Димка на миг задержал палец над цифрой "9", мысленно фиксируя, что он жмёт на кнопку своего этажа. - "Быть как все... как же, разогнался! Нужно быть овцой, чтобы быть - как все... будьте сами - как все! А я буду таким, каким быть хочу я... и не нужно меня, бля, встраивать ни в какие ваши ряды, ни в какие шеренги!" Это была уже формирующаяся позиции, и позиция эта касалась не только секса, а позиция эта формировалась, принимала внятные очертания применительно ко всей жизни, - Димка, неглупый парень, вынужденный скрывать свою любовь, потому что какие-то ненавидящие любовь и счастье к о з л ы сумели перевернуть в сознании людей всё с ног на голову, не столько знал, сколько интуитивно чувствовал, что о в ц а м, с готовностью потребляющим то, что подсовывают им лукавые манипуляторы, конечно же, жить намного легче, но эта лёгкость, порождаемая отсутствием собственных мозгов, вызывала у Димки скрытое презрение, а потому... "хуй вам, девочки!" - весело подумал Димка, выходя из лифта.
На этаже никакого не было; Димка достал телефон, в адресной книге щелкнул пальцем по слову "Расим" и, пока шел вызов, несколько минут жадно смотрел на возникшее фото улыбающегося Расика... блин, до чего ж это было кайфово - просто смотреть... да, просто смотреть на фотку того, кого любишь!
- Да, Дима, - раздался голос Расима.
- Ещё не уснул? - проговорил Димка, поднеся телефон к лицу - прижимая лицо Расима к щеке.
- Нет, - отозвался Расим, и Димке показалось, что голос у Расима какой-то неуверенный, или, сказать точнее, растерянный... да, голос был скорее растерянный - словно Димка звонком своим застал Расима врасплох.
- Я буду через минуту... не спи! - спокойно проговорил Димка, одновременно с этим подумав, что растерянность Расима, очевидно, вызвана пролитой на постели водой... "всё, теперь нужно быть максимально естественным... главное - не переиграть!" - подумал Димка, пряча телефон в карман.
Расим открыл дверь сразу же, едва Димка коснулся двери костяшками пальцев, - чуткость Димку не обманула: вид у Расима действительно был растерянный... и растерянный, и вместе с тем словно виноватый - как будто он, Расим, что-то натворил, и теперь ему в этом надо признаваться.
- Что случилось? - быстро проговорил Димка, стирая с лица улыбку - делая взгляд, устремлённый на Расима, вопрошающе встревоженным; вид у Расима действительно был такой, что не отреагировать на выражение его лица было никак невозможно.
- Дима, вода... - проговорил Расим, отходя в сторону - пропуская Димку в номер.
- Какая вода? - не сводя с Расима ничего не понимающего взгляда, Димка вошел в номер, отводя руку назад - закрывая за собой дверь.
- Я пришел... вошел я, а свет горит... ну, и я сразу заметил: на кровати твоей бутылка лежит, и одеяло потемнело... ну, то есть мокрое пятно на одеяле - из бутылки вода на кровать пролилась... почти вся вылилась... - чуть сбивчиво проговорил Расим, виновато глядя Димке в глаза. - Почти вся вода на постель вылилась... - повторил Расим, глядя так, как будто он, Расим, был виноват в том, что случилось.
Димка, устремив недоумевающий взгляд на свою кровать, торопливо пересёк номер... действительно, его постель была мокрая: одеяло было сдвинуто к стенке, и на простыне сыро серело достаточно приличное пятно...
- Блин! - проговорил Димка; не глядя на Расима; он произнёс это вполголоса - как если бы он вслух это подумал: он сказал это сам себе, выражая голосом и досаду, и явную растерянность, и даже едва уловимую злость на себя самого... ну, а как ещё он мог реагировать? Время - спать, а у него... у него - мокрая постель!
- Я сдвинул одеяло... - словно оправдываясь, проговорил Расим. - Ну, чтоб высыхало...
Димка, ничего не отвечая, приложил ладонь к пятну - простыня была сырая, неприятно холодная... В принципе, пояснять-объяснять Расиму ничего было не надо - всё было понятно и так: он, Димка, торопясь к девчонкам, снова поставил бутылку на кровать, снова сделал это машинально... и вот - результат! Расим уже видел, как у него, у Димки, это бывает... и, тем не менее, поясняя случившееся не столько Расиму, сколько себе самому, Димка медленно проговорил:
- Значит, я выпил воды, уже выходя, и... получается, что бутылку я опять, не думая, поставил на кровать... так, что ли, было? - Димка вопросительно посмотрел на Расима, словно ища у него подтверждение своей догадке.
- Ну, я тоже так подумал... тоже так решил, - Расим, соглашаясь, кивнул головой. - Когда торопишься или делаешь что-то машинально, не всегда думаешь, что делаешь...
- Ну... а что делать теперь? - медленно проговорил Димка, и снова он проговорил это так, что было непонятно, у кого он это спрашивает - у Расима или у себя? - Как теперь спать - на мокрой кровати?
Расим не отозвался: во-первых, Д и м а спрашивал это не у него, а спрашивал это скорее сам у себя, то есть вслух размышлял-думал, а во вторых, Расим ничего не мог посоветовать, потому как он, Расим, не знал, что Д и м е теперь делать... ситуация была глупая, вид у Д и м ы был явно растерянный, а он, Расим, ничем не мог Д и м е помочь - ничего не мог посоветовать... и Димка, растерянно помолчав несколько секунд - словно думая-размышляя, как теперь ему быть, сделал взгляд, устремлённый на Расима, вопрошающе осмысленным, - Димка вопросительно посмотрел на стоящего рядом Расима:
- Расик... - назвав Расима по имени, Димка снова умолк... он замолчал, то ли споткнувшись о собственную мысль, то ли проверяя возникшую у него мысль на предмет её реальной осуществимости.
- Что? - живо отозвался Расим, вопросительно впившись глазами в глаза Димкины... ему, Расиму, так хотелось Д и м е помочь, что он готов был сделать для него, для Д и м ы, всё что угодно... но в этом "всё что угодно" был не трезвый просчет всевозможных вариантов посильной помощи, а было желание исключительно эмоциональное, абсолютно искреннее, то есть готовность Расима сделать "что угодно" была не прагматичной, не рациональной, а душевной, идущей от ощущения Д и м ы как друга - друга, которому надо помочь... вот что было в отклике Расима! - Дим, что ты хочешь? - повторил Расим.
- Расик, может быть... я вот что подумал: давай, я пересплю эту ночь с тобой... ну, то есть, вместе переспим - на одной кровати... можно так сделать?
Димка проговорил всё это так, как если б он сам не до конца был уверен в предлагаемом им варианте, и вместе с тем в Димкином голосе, в его вопрошающе устремлённом на Расима взгляде было ощущение того, что то, что он предлагает, есть единственно правильный, единственно возможный вариант в сложившейся ситуации... он, Димка, не заявил категорично: "переспим на одной кровати" или "я пересплю с тобой", а спросил у Расима: "можно так сделать?"... вот как всё это прозвучало - и на словах, и во взгляде, и в интонации голоса!
- Ну... можно... - глядя Димке в глаза, неуверенно отозвался Расим, и от Димки не ускользнула на мгновение возникшая растерянность Расима: он, Расим, явно не думал - никак не предполагал, что у возникшей проблемы может быть т а к о е решение... и в то же время предложенный Д и м о й вариант был вполне логичным, совершенно приемлемым, абсолютно естественным... почему он, Расим, не мог потесниться в сложившейся ситуации? - Можно, - повторил Расим, тут же справившись с секундным замешательством; теперь голос его прозвучал вполне уверенно: можно... а почему нельзя?
- Расик, потеснимся как-нибудь... да? - словно оправдываясь и вместе с тем извиняясь, проговорил Димка, внутренне ликуя, что всё п р е д в а р и т е л ь н о е сложилось как нельзя лучше - и естественно, и быстро... пока всё развивалось так, как он, Димка, предполагал - как он планировал. - Разве мы не друзья? - Димка, глядя на Расима, улыбнулся, с трудом скрывая распирающую душу нежность.
- Друзья, - отозвался Расим, и в ответной улыбке Расима было столько тёплой, искренней признательности, что у Димки на миг перехватило дыхание... он, Расим, стоял рядом - единственный, любимый, ни с кем не сравнимый, ни на кого не похожий, и Димка в свои шестнадцать лет любил этого парня так, что у него, у десятиклассника Димки, перехватывало дыхание - любовь, нежность, желание, страсть огнём распирали Димкину грудь... "друзья" - проговорил Расим, внутренне ликуя, что Д и м а сам произнёс это слово, сам об этом сказал... конечно, они друзья!
- Тогда, Расик, делаем так... - деловито проговорил Димка, не глядя на Расима - доставая из кармана телефон. - Я сейчас сменю музон у себя в будильнике... уберу те бравые позывные, от которых ты поймал утром нестандартный кайф... - Димка улыбнулся, - а ты в душ пока сходишь... потом я схожу, и - будем размещаться... согласен?
- Согласен! - не задумываясь, отозвался Расим; теперь они были д р у з ь я, и Расим был согласен на всё... во всяком случае, он так искренне полагал - так думал!
Расим скрылся в ванной, и Димка с наслаждением сжал, стиснул через джинсы напряженно твёрдый член... неужели сейчас всё сбудется - будет то, о чём он, Димка, так страстно мечтал, о чем грезил и фантазировал? Димке верилось и не верилось, что всё сейчас сбудется, всё сейчас будет, - в душе Димки пылала страсть, в теле его бушевало желание... его, Димку, в буквальном смысле распирало от нетерпения! Расик... любимый Расик сейчас будет с ним - не в мечтах, в реале, и он, Димка, будет целовать его, ласкать, обнимать... неужели всё это будет? Будет... всё сейчас будет! Сердце у Димки нетерпеливо стучало - учащенно билось от предвкушения..."пятое время года" - подумал Димка, уже нисколько не удивляясь, что эти слова снова возникли, всплыли в его голове: пятое время года - это время любви, и нет никакой разницы, осень это или весна... за окном была осень, а в душе у Димки была весна: они будут любить друг друга, и это будет сейчас...
- Дим, я всё... - Расим, улыбаясь, вышел из ванной комнаты. - Ты где будешь спать? У стенки или с краю?
Димка скользнул по Расиму мимолётным взглядом, - Расим был в других трусах... трусы были короткие в то же время свободные - словно расклешенные... на стройном Расиме трусы были похожи на короткую юбочку, - у Димки снова перехватило дыхание... Расик был обворожительно красив - красив был не только улыбающимся лицом, а красив был всей своей юной мальчишеской статью... "пятое время года... - подумал Димка, на мгновение залюбовавшись вышедшим из ванной Расимом, - я сегодня от счастья сойду с ума... пятое время года - время сходящих с ума от любви..."
- Это ж кровать не моя, а твоя - ты, Расик, хозяин... как ты решишь, так и будет, - с улыбкой отозвался Димка. - Давай... ложись! Я сейчас быстро... - последние слова, сам того не замечая, Димка произнёс так, как если б они оба понимали, ч т о сейчас будет.
Димка скрылся в ванной, и Расим, откинув одеяло в сторону, с наслаждением рухнул на постель, предусмотрительно переложив Димкину подушку на свою кровать - подготовив для Д и м ы место... он, Расим, еще ни о чём не догадывался - он ничего не чувствовал, ничего не предполагал, и вместе с тем какое-то смутное, неясное, невнятное томление разлилось по его юному телу, - мысль о том, что они - Д и м а и он - будут спать вместе, в одной кровати, Расима приятно тревожила... приятность эта не осознавалась Расимом как предвкушение возможного т е м а т и ч е с к о г о контакта в постели, - приятность была в том, что они д р у з ь я, и они будут спать вместе... конечно, это может быть немного неудобным в том смысле, что кто-то из них, к примеру, во сне станет брыкаться, но это неудобство было ничтожно по сравнению с ощущением, что они друзья и они вместе... "я буду спать у стенки, если Д и м е всё равно, где спать... у стенки лучше" - по-детски эгоистично подумал Расим, прижимаясь к стене - невольно прислушиваясь к шуму воды, доносящемуся из ванной комнаты... Вода теплом струилась по телу - бежала по плечам, по груди, по животу, по бёдрам, по ягодицам, по ногам, - Димка стоял под душем с вздыбленным, сочно залупившимся членом, закрыв глаза, не делая никаких движений; лицо Димка поднял вверх - по лицу били тёплые струйки, отчего Димка невольно морщился, - предвкушение кайфа плавилось в теле, как плавится лава в печи мартена... прикосновения к члену отзывались невольной вибрацией судорожно сжимающихся мышц ануса, и, тем не менее, Димка еще раз намылил член, пальцем водя по кругу в районе сдвинутой крайней плоти, затем, раздвинув ноги, мыльной ладонью раз и другой провел по промежности, мыльными пальцами, чуть присев, потёр-потрогал туго стиснутое отверстие входа... "интересно... это всем пацанам приятно, когда они подмывают своё очко, или только у меня у одного такое ощущение?" - подумал Димка, снимая со стены гибкий шланг распылителя... что ещё нужно было сделать? Зубы были почищены, член был тщательно вымыт, попа была тщательно подмыта... всё! Димка, выключив воду, начал медленно вытираться, пытаясь продумать свои дальнейшие действия, но сейчас, когда до любви оставались считанные минуты, ничего внятного в голове не возникало, слова, которые нужно будет говорить в постели, во фразы не складывались... и Димка, решив, что всё это он сообразит по ходу действия, нетерпеливо потянулся за трусами: "Расик..." - едва слышно прошептал Димка, изнемогая от нежности... Расик - любимый Расим - ждал его, Димку, в постели!
Димка вышел из ванной, держа перед собой перекинутый через руку банный полотенец - пряча таким образом оттопыренные, колом бугрящиеся трусы.
- Всё, Расик? Я выключаю свет? - проговорил Димка, глядя на Расима, лежащего у стены; в номере было тепло, и потому Расим укрылся одеялом всего лишь до пояса, точнее, он укрылся лишь половиной одеяла, вторую половину и постели, и одеяла предусмотрительно оставив для Димки.
- Да, выключай, - отозвался Расим и тут же, невольно улыбаясь, объявил-добавил: - Дима, ты будешь спать с краю... согласен?
- Без вопросов! - отозвался Димка; повернувшись к Расиму спиной; Димка сделал шаг к двери - к выключателю; свет погас. - Ну, блин... ничего не вижу! - проговорил Димка, укладывая напряженно твёрдый член вдоль живота - прижимая головку члена к животу широкой резинкой трусов.
- Иди на мой голос, - проговорил в темноте Расим, вспомнив, как вчера ему точно так же говорил Димка. - Дима, я здесь... приём!
- Слышу. Иду. Приём! - отозвался Димка.
- Курс на меня. Приём! - засмеялся Расим.
- Понял. Иду по курсу. Приём! - вслед за Расимом рассмеялся Димка, приблизившись к кроватям, Димка наугад бросил ненужное полотенце в сторону своей кровати - отбросил полотенце на кровать.
- Долго идёте... пора уже быть на базе. Приём! - дурачась, вновь рассмеялся Расим.
- К базе подошел. База к приёму готова? - Димка, скрестив на животе руки - прикрывая таким образом бугрящиеся плавки, замер у кровати Расима.
- База давно готова! - бодро отозвался Расим. - Ваша подушка уже на базе!
- Понял! Спасибо за связь. Отбой! - дурачась, рассмеялся Димка, готовый расцеловать Расима за его и своё дурачество...
Сердце у Димки предвкушающе билось, учащенно стучало в груди; он стоял перед кроватью Расима, смотрел на смутно видимый силуэт лежащего у стены парня, и снова у него, у Димки, возникла шальная мысль: отбросить в сторону все уловки, все п р е д в а р и т е л ь н ы е шаги, все объясняющие что-то слова, и просто... просто, ничего не говоря, ничего не объясняя, повалиться на Расима, прижаться к нему всем телом, обнять его, вдавиться в него напряженно гудящем членом... и - целовать его, целовать, целовать... что может быть на свете естественнее любви - самого прекрасного человеческого чувства?! Целовать любимого - ласкать его, обнимать, ощущать его всем своим телом, всей душой... для него, для Димки, это было так же естественно, как естественно было дышать... а для Расика? Ах, как было б всё просто - и просто, и естественно - если б когда-то какие-то драные к о з л ы не извратили б любовь своими сраными комплексами... или, может быть, то были вовсе не комплексы, а жажда тотальной, неограниченной власти над мыслями и чувствами людей, над их душами? Ведь это ж надо было постараться, чтоб впердолить извращенные представления о любви целым поколениям - целому миру... впрочем, сейчас Димку меньше всего волновал "целый мир", - понимая, что теперь, когда обстоятельства сложились максимально благоприятно, практически всё зависит от него одного и ни от кого больше, Димка тут же отбросил мысль о каком-либо форсировании событий: любое форсирование было непредсказуемо, и потому рисковать не стоило...
- Приземляюсь, - проговорил Димка, садясь на край постели.
- Прикровативаюсь, - весело поправил Расим, ещё больше отодвигаясь к стенке - чтобы другу Д и м е было больше места, то есть, чтобы было удобней.
- Припостелился, - рассмеялся Димка, вытягиваясь в полный рост.
- Классный я навигатор? - Расим, сам того не замечая, невольно подался всем телом вперёд - по направлению к Димке.
- Обалденный! - выдохнул Димка, поворачиваясь набок - к Расику лицом.
Расим лежал на расстоянии чуть вытянутой вперёд руки... где-то в это время было утро, и люди просыпались, завтракали, шли по своим делам... а где-то был вечер, и люди, наоборот, торопились домой... где-то было в это время жарко - там было вечное, нескончаемое лето... а где-то, наоборот, была никогда не прекращающаяся зима... где-то кто-то в эти самые минуты летел на самолёте, или плыл на океанском пароходе, или ехал в поезде, в троллейбусе, на автобусе... где-то кто-то в это время воевал, и там раздавались звуки выстрелов... где-то парни спали в казармах, а где-то наоборот, парни маршировали, или бежали кросс, или несли караульную службу... где-то - на разных континентах - в эти самые минуты говорящие на разных языках подростки сладострастно тискали свои напряженные члены, задыхаясь от юного удовольствия... а где-то - на тех же самых материках - другие подростки в это самое время сидели за партами в школьных классах, или долбили девчонок, или трахались с пацанами... где-то мужчины любили женщин, а где-то мужчины любили мужчин - неисчислимое число людей в эти самые минуты, тяжело дыша, обливаясь потом, содрогались от наслаждения... и в это же самое время два парня лежали на одной кровати в номере гостиницы: был уже поздний вечер, и в номере был погашен свет, и один парень безумно любил другого, не зная, как в этом признаться, а другой в это самое время был вполне счастлив ощущением возникшей между ними дружбы, ещё не зная, что это та же самая любовь, - Расим лежал на расстоянии чуть вытянутой вперёд руки, так что Димке оставалось лишь протянуть свою руку в сторону Расима, но Димка этого не делал - он, Димка, медлил, боясь одним неверным движением совершить непоправимое...
- Расик, ты спать хочешь? - прошептал Димка, чуть придвигаясь к Расиму.
- Нет, - отозвался Расим. - А ты?
- Я тоже не хочу... тебе не холодно? - Димка протянул вперёд руку, и пальцы его прикоснулись к груди Расима... в принципе, они лежали друг достаточно близко друг к другу, то что, может быть, Димка руку вовсе не протягивал, а просто рукой двинул, и пальцы его совершенно случайно коснулись груди Расима... кто знает!
- Нет... нормально. А тебе? - отозвался Расим, почувствовав, как Димка тронул пальцами его сосок.
- Ну... тоже нормально, - прошептал Димка. - Хотя... можно было бы чуть согреться... ты занимаешься спортом?
- Нет, - прошептал Расик, ощущая, как Д и м а словно машинально, словно невзначай подушечкой указательного пальца теребит твердеющий пупырышек его соска. - Я, когда учился не здесь, год занимался плаванием... а здесь, в школе, бассейна нет...
- Ну, можно же узнать... может, есть какая секция в городе... наверняка есть! - Димка, говоря это, выпрямил пальцы, и пупырышек соска в тот же миг оказался под его ладонью, точнее между средним и указательным пальцами. - А ты где-то участвовал? Ну, были у вас какие-то соревнования... или сам по себе?
- Нет, почему... были соревнования, - отозвался Расик... то, что делал Д и м а, было приятно, и в то же время это было немного странно - как будто Д и м а его, Расима, ненавязчиво ласкал. - В прошлом году у меня было третье место в городских соревнованиях - в моей возрастной группе... - проговорил Расим, пытаясь сообразить, что всё это может значить.
- Третье? - переспросил Димка, и ладонь его, оставив сосок в покое, чуть сместилась по центру вдоль живота, одновременно с этим делая медленное, словно машинальное - ничего не значащее - поглаживание.
- Третье, - отозвался Расим, чувствуя, как у него, у Расима, от Димкиных прикосновений вдруг начал медленно, приятно напрягаться в трусах член... сердце у Расима учащенно забилось: он не знал, что думать - как всё это воспринимать, как на это на всё реагировать!
- А сколько всего было человек? Ну, в твоей возрастной группе... - Димка, говоря это, снова едва заметно подался всем телом вперёд, одновременно с этим чуть сдвигая, перемещая ладонь по животу Расима книзу.
- Не помню... человек двадцать... из разных школ... - отозвался Расим, думая не о том, что он говорит, а о том, что он чувствует... то, что делал Д и м а, было приятно - член у него, у Расима, помимо воли напрягся, сам по себе затвердел, наполнившись сладко саднящим, щекотливым зудом, и вместе с тем то, что делал Д и м а, было похоже на то, как будто... "он меня трогает - как девчонку" - в смятении подумал Расим, не зная, что ему надо предпринимать; сердце от внезапно возникшей догадки застучало, забилось в груди Расима ещё сильнее... разве так можно?! Ну, то есть... так - как с девчонкой... "мы же друзья!" - растерянно подумал Расим, ощущая на животе горячую Димкину ладонь...
- Ну, если третье место... из двадцати участников - третье место... то это же, Расик, хорошо! Хорошо... - горячо прошептал Димка, одновременно с этим снова смещая - перемещая - ладонь ближе к трусам...
Теперь ладонь была совсем близко от трусов - от колом напрягшегося, невидимо оттопырившего трусы члена... Расим почувствовал, как Димка медленно утопил, углубил подушечку мизинца в ямку пупка, и... делать вид дальше, что ничего под одеялом не происходит, что он, Расим, ничего не чувствует, было уже никак нельзя, и Расим ладонь руки своей торопливо прижал к животу чуть ниже ладони Димкиной, преграждая таким образом Димке путь к трусам... или - в трусы... причем, они уже лежали так близко, что Расим, поспешно двигая рукой, совершенно непроизвольно коснулся Димки ниже пояса, на миг ощутив сквозь ткань Димкиных трусов окаменевшую твёрдость... "у него тоже... тоже стоит!" - чуть ошарашено подумал Расим, и... у Расима вдруг возникло совершенно внятное ощущение совершающегося п р е д а т е л ь с т в а: он, Расим, думал, что они стали друзьями... или в скором времени станут друзьями - настоящими друзьями, а теперь вдруг выясняется, что Д и м а хочет его... хочет - как девчонку... разве это не самое настоящее предательство?
- Дима... - глухо проговорил Расим, и в его голосе Димка отчетливо услышал растерянность и недоумение... именно это было в голосе любимого Расика, и ещё в его голосе Димке почудилось осуждение. - Ты сейчас делаешь нехорошо...
Сердце у Димки сжалось... сердце на миг остановилось - и от тех слов, что Расим произнёс, и от той интонации, с какой эти слова были сказаны... вот он, тот миг невозврата назад, которого он, Димка, боялся больше всего! Миг невозврата... но разве Расим был прав, так говоря?! "Ты сейчас делаешь нехорошо"... это сказал не Расим - это устами Расима сказали те грёбаные к о з л ы, которые когда-то, движимые мутными помыслами, лукаво решили, что можно любовь поделить на "хорошую" и "плохую"... ах, пидарасы - гнусные пиндосы! Как же они, суки, ненавидели тех, кто хотел быть счастливым помимо них - без их растлевающего участия... "нехорошо"... разве он, Расим, сказал это слово?! Нет... тысячу раз "нет"! Это в Расиме, ничего не знающем о любви, но уже считающем, что э т о "нехорошо", говорили они, суки позорные, извратившие представления о самом прекрасном чувстве...
- Что я делаю нехорошо? - глухо проговорил Димка, внутренне удивляясь тому спокойствию, с каким прозвучали в темноте его слова.
- То, что ты хочешь... - отозвался Расим, и тут же, едва это проговорив, он подумал, что, может быть, он ошибается... может быть, у Д и м ы вовсе нет тех намерений, о которых он, Расим, так скоропалительно подумал - которые он заподозрил в Д и м и н о м поведении? И тут же Расим подумал, что у Димки член, до которого он только что случайно дотронулся, твёрдо напряжен - член у Д и м ы стоит, член возбуждён... плюс эта рука, которая, продвигаясь вдоль живота, подобралась уже почти к самым трусам - к возбужденному, сладко затвердевшему члену самого Расима... "то, что ты хочешь" - ответил-сказал он Д и м е, в то время как у него... у него у самого трусы вздыбились, натянулись-взбугрились под одеялом сладостным колом!
- А что я хочу? - не меняя интонации, так же глухо и так же спокойно проговорил Димка, невольно шевельнув лежащей у Расима на животе ладонью, и Расиму вдруг показалось... ему почудилось, что рука Д и м ы и голос его никак не связаны - что Д и м а сам не знает... или, может быть, сам не понимает, что и как рука его делает... но разве такое может быть? Спокойный тон, каким Димка спрашивал - задавал свои вопросы, явно сбивал Расима с толку...
А между тем, Димка на какой-то миг просто - элементарно! - растерялся... Оказавшись с Расимом в одном номере гостиницы - восприняв это как ш а н с превратить свою "любовь на расстоянии" в любовь реальную, Димка, в принципе, допускал такой вариант, когда Расим в первый момент может не понять его, не воспримет его чувства всерьёз, испугается или даже, не задумавшись, оттолкнёт его, подчиняясь ещё не утратившим силу представлениям о любви парней как о чём-то зазорном, постыдном и неестественном, и потому он, Димка, с первой же минуты их пребывания вместе стал уповать на е с т е с т в е н н о е развитие событий - чтоб Расим хотя бы отчасти, хотя бы чуть-чуть был готов к его, Димкиному, признанию, - короче, Димка не мог не учитывать тот факт, что в реале все может оказаться не так просто, как об этом на разных сайтах пишут в своих откровенных историях парни, не встречающие преград... но то были сплошь взрослые парни - им было по двадцать лет и более; у них уже был, наверное, немалый любовный опыт, а Димке было только шестнадцать, и это была его первая, страстная, упоительная любовь, переживаемая им втайне от возлюбленного, а потому, не имея опыта любовных отношений, Димка вполне закономерно опасался, что что-то у него, не имеющего опыта, может не получиться... и вместе с тем - в то же самое время! - за два месяца своей не убывающей, а лишь нарастающей любви Димка настолько слился с мыслью о Расиме как о возлюбленном, а в своих страстных мечтах-фантазиях, неизменно заканчивавшихся сладостным оргазмом, он настолько проникновенно и ярко воображал сцены их ничем и никем не ограниченной взаимной страсти, что, когда они оказались проживающими вместе, в одном номере гостинице, он, влюблённый Димка, на волне своей страсти, своей неизбывной любви поневоле решил, что Расим в своих чувствах ответных будет так же отзывчив, как отзывчив он был в его, Димкиных, сладостных грёзах... и когда всё начало складываться как нельзя лучше - когда вмиг возникло взаимопонимание, простота и естественность в общении, ненапряжность в отношениях, когда вспыхнула и стала расти симпатия к нему, к Димке, со стороны Расима - он, Димка, окончательно уверился в том, что никаких о с е ч е к, никаких препятствий на пути к реально взаимной любви возникнуть уже никак не должно, а потому - оставалось лишь ненавязчиво создать, смоделировать ситуацию, в которой можно было бы открыть Расиму свои подлинный чувства... тут-то и возникла - удачно возникла! - идея со случайно пролитой на постель минеральной водой... и ведь как обалденно, как всё классно получилось! Изнемогая от любви, Димка самым естественным образом оказался в постели Расима - они стали о чём-то говорить... он, Димка, как бы машинально тронул сосок Расима - стал нежно, ненавязчиво теребить его пальцами, чувствуя, как сосок стремительно затвердевает от этой ласки, от чувственного соприкосновения с пальцами... Расик лежал, не возражая, и рука Димкина медленно двинулась вниз, устремляясь к желанному члену Расима, как вдруг: "ты сейчас делаешь нехорошо - то, что ты хочешь"... словно в знойный день на него, на Димку, одномоментно вылили, опрокинули ушат ледяной воды! Это было практически неожидаемо, и - Димка почувствовал себя совершенно растерянным, не зная, как ему реагировать на прозвучавшие слова... потому и спросил он - "а что я хочу?" - голосом, на миг лишимся всяких эмоций...
- Дима... ты будто сам не знаешь, что ты делаешь - что ты хочешь... - проговорил Расим, и в его голосе Димка уловил лёгкий укор... он, Расик, сказал это так, как будто не Димка, а он был и старше: "Дима... ты будто сам не знаешь..."
- Не знаю... скажи! - тихо и, может, потому как-то странно смиренно - покорно - отозвался Димка.
- Ты знаешь сам... - произнёс Расим, на секунду запнувшись, и в голосе Расима Димка не услышал, не уловил уверенности... не было в голосе Расима уличающей - обличающей - правоты!
- Нет, я не знаю! - упрямо проговорил Димка; Расим, преградив путь Димкиной руке, почему-то не столкнул, не сбросил Димкину руку со своего живота, и он, Димка, по-прежнему ощущал всей ладонью, прижатой к животу Расима, шелковистую упругость тёплой кожи. - Скажи... скажи, что я делал сейчас нехорошее!
- Ты сейчас делал так... ты делал так, как это делают парни с девчонками... - выдохнул Расик, невольно злясь на себя за то, что он вынужден э т о произносить... "неужели Д и м а не понимает сам?!" - подумал Расим, ощущая на животе тёплую Димкину ладонь. - А я... я не девчонка! Зачем ты так делал? Я думал, ты друг... - в последних словах Расима совершенно отчетливо прозвучала нескрываемая мальчишеская обида.
- Какая девчонка... Расик, о чём ты?! - Димка, задохнувшись от нежности, разорвавшей сердце, в невольном порыве подался к Расиму всем телом, и... в то же мгновение Димка ощутил, как ему в пах несгибаемо упёрся твёрдый, напряженно торчащий член лежащего на боку Расика. - При чём здесь девчонка, Расик?! Мы парни, и я... ты подумал сейчас, что я... я хочу тебя обидеть?! Да?! Ты это подумал?! Это?! - Димка, ощущая через трусы возбуждённый член Расима, горячо выдыхал слово за словом, и теперь в его голосе была совершенно другая интонация - Димка говорил жарко, порывисто, спотыкаясь о паузы, почти не думая, и оттого его искренность была ещё убедительнее, ещё неопровержимее; не в силах сдержать себя, Димка придвинулся к Расиму почти вплотную, одновременно с этим скользнув ладонью по пояснице лежащего на боку парня, словно желая его таким образом притянуть, прижать к себе... любовь бушевала в словах Димки, и страсть полыхала в его движениях. - Какой ты дурак... Расик... какой ты дурак! - Димка произнёс, проговорил-выдохнул слово "дурак" с такой рвущейся изнутри нежностью, что слово это, грубое само по себе, прозвучало у Димки почти как невольное признание в любви. - Мы парни, и я любого... любого сотру в порошок, кто только захочет... кто только подумает тебя обидеть! "Девчонка"... при чём здесь девчонка, Расик?! Мы парни... мы парни, и мы друзья... мы друзья с тобой, Расик! Разве нам сейчас плохо?
"Мы друзья с тобой, Расик!" - полыхнули Димкины слова - слова Д и м ы - в сознании Расима, и Расим почувствовал, как старшеклассник Д и м а, плотно прижавшись к нему всем телом, страстно вдавил свой твёрдо выпирающий возбуждённый член в член его, такой же твёрдый и возбуждённый... члены у них у обоих стояли... стояли несгибаемо - как каменные! Друзья... "но разве друзья так делают" - в смятении подумал Расим, не зная, как ему реагировать на столь неожиданный поворот в их отношениях... жаркий напор Димкиных слов, жар его страстью пылающего горячего тела невольно передались Расиму, и Расим почувствовал, как по телу его сладостным возбуждением прокатилась волна удовольствия... "разве нам сейчас плохо?" - догнали Расима Димкины слова... "а разве так можно - разве это не стыдно, не позорно?" - подумал Расим, вопреки возникшим в голове словам ощущая стремительно нарастающее во всём теле чувство сладостного, необъяснимого удовольствия... ему вдруг вспомнилось, что в той школе, когда он учился, был т о ж е случай - п о х о ж и й случай: двое парней-старшеклассников на протяжении полугода регулярно насиловали - трахали - пацана из седьмого класса... ну, то есть, в неделю по два-три раза, а то и чаще, после уроков они уводили его к себе домой и, пока родители были на работе, делали с ним всё то, что делают парни в постели с девчонкой, - сам Расик учился тогда в пятом классе, и потому подробности той истории, наделавшей много шума в школе, он, естественно, позабыл... говорили, кажется, что никто того пацана не насиловал, не принуждал это делать - что пацан-семиклассник сам ходил к старшеклассникам домой, потому что ему это всё вроде как нравилось самому, и он сам... он сам всего этого хотел - всё делал совершенно добровольно... но вот что Расим, ощущающий нарастающую сладость во всём теле от соприкосновения с телом Д и м ы, теперь вспомнил совершенно отчетливо, так это то, что парней за т а к о е потом судили: когда история эта всплыла наружу, был суд, на котором парням-старшеклассникам дали по несколько лет тюремного заключения... а пацан-семиклассник потом из их школы исчез - никто не хотел с ним общаться, все улюлюкали, смеялись ему вслед, и его через какое-то время родители перевели в другую школу... и ещё говорили, что к тому пацану из седьмого класса через какое-то время стали настойчиво приставать другие пацаны - чтобы делать с ним точно такое же...
-Дима, не надо... не надо так делать! - Расим, отстраняясь, отодвигаясь от Димки к стенке, одновременно с этим упёрся рукой Димке в грудь, энергично отталкивая его от себя. - Пусти меня... пусти!
- Почему?! Расик... - Димка попытался преодолеть сопротивление Расима - попытался удержать тело Расима прижатым к телу своему, но тут же почувствовал, как Расим молча удвоил, утроил свои усилия, чтоб его, Димку, от себя оттолкнуть, и... подчиняясь воле Расима, Димка подал своё тело к краю постели - от Расика в сторону, прочь...
Какое-то время они, оба возбуждённые, оба знающие о возбуждении друг друга, но снова лежащие на расстоянии друг от друга, молчали, - они опять лежали на расстоянии друг от друга, но теперь это было совсем иное расстояние, нежели то, которое их разделяло, когда Димка только очутился в постели Расима: каждый из них, лежащих на разных краях кровати, по-своему осознавал, осмысливал только что произошедшее... Димка думал о том, что, наверное, всё - всё-всё! - он сделал не так, как это было нужно; нужно было не торопиться, нужно было, скрывая свои чувства, потерпеть ещё какое-то время, несколько дней или даже неделю - пусть даже неделю! - чтоб Расим проникся к нему ещё большим доверием, чтоб Расим стал близким-близким другом, и только потом предпринимать какие-то шаги, ведущие к подлинному сближению... "я поторопился..." - с отчаянием думал Димка, кусая губы... "я даже не удосужился поинтересоваться у Расика, как вообще от относится к такой любви" - запоздало корил, клял себя Димка, готовый от чувства захлестнувшего его отчаяния провалиться сквозь землю... от безысходности, от ощущения непоправимости совершенного у него, у Димки, готовы были навернуться на глаза слёзы, - он был совсем не сильный, этот взрослый Димка, шестнадцатилетний десятиклассник, фантазёр и мечтатель... и потом: если б он, возжелавший секса с парнем, не был бы в парня - в Расика, то есть - по уши влюблён! Без любви - той трепетной, нежной, томящей душу любви, что испытывал Димка к Расиму - всё было бы неизмеримо проще: он бы, не обломавшись, не придавая такого сакрального значения первому отказу, без труда, без всякой рефлексии предпринял бы ещё попытку: движимый жаждой секса, он подмял бы возбуждённого Расика под себя, стал бы его уговаривать, стал бы его убеждать, предлагая попробовать, и... нет, наверное, такого пацана, который в нормальных условиях смог бы наотрез отказаться от подобного предложения... всё это было бы и возможно, и вполне осуществимо, если б он, Димка, не был бы в Расима влюблён, - как ни странно, но именно любовь делала Димку в той ситуации, в какой он оказался, совершенно беспомощным... он не секса хотел, точнее, не только секса - он Расима любил, и хотел он перво-наперво понимания... он, Димка, хотел любви! Он лежал в полуметре от Расима, от любимого Расика, и - страсть, растерянность, нежность, обида разрывали влюблённое Димкино сердце... любовь, неистребимая любовь пылала в юной душе влюблённого Димки!
А Расим, в свою очередь, ощущая в темноте близость лежащего на его кровати Д и м ы, пытался понять, что в с ё э т о могло означать... он, Расим, не с луны свалился, и, как всякий другой пацан, в свои пятнадцать лет он прекрасно знал, что есть "голубые", есть, соответственно, однополый секс - взять хотя бы случай, произошедший в их школе! - но, во-первых, он, Расим, никогда такой секс не примерял на себя, никогда о такой возможности не помышлял, не думал, а во-вторых, он совершенно не предвидел, абсолютно не предполагал, что Димка - старшеклассник Д и м а - этого захочет, оказавшись в ним, с Расимом, в одной постели... ведь не было никаких предпосылок к тому, что э т о может произойти - что всё повернётся таким образом! За два дня их общения со стороны Д и м ы не было ни намёков на что-то подобное, ни, тем более, каких-либо разговоров на т а к у ю тему, и вдруг... "что всё это может означать?" - растерянно думал Расим, лихорадочно прокручивая в голове события двух минувших дней: он, Д и м а, всё это время был по отношению к нему, к Расиму, предусмотрителен, может быть, даже заботлив, как заботлив бывает старший брат в отношении младшего... но разве это плохо? Он, Д и м а, о нём, о Расиме, беспокоился - и потому стал искать его, когда к нему, к Расиму, пристали старшие парни, а потом, не раздумывая, готов был вступить с парнями в драку, защищая его, Расима... разве в таком отношении одного к другому можно увидеть что-то ненормальное? И разве он, Расим, не встал бы рядом с ним, с Д и м о й, если б те парни решили бы с д р у г о м поквитаться? Встал бы... встал бы, не думая - ни на миг не задумавшись! Потому что он, Расим, ещё не встречал в своей жизни пацана - парня взрослее себя - рядом с которым ему, Расиму, было бы так хорошо, так надёжно, так обалденно клёво...и разве он, Расим, не загорелся искренним, неодолимым желанием стать для Д и м ы самым лучшим другом? Пусть не единственным, но настоящим, искренним, преданным... "разве в таком желании может быть что-то постыдное - что-то нехорошее?" - подумал Расим; он лежал возбуждённый, растерянный... лежал, ф и з и ч е с к и чувствуя, ощущая присутствие рядом - всего лишь в каком-то полуметре! - такого же возбуждённого Д и м ы, которого он, Расим, только что оттолкнул от себя... "разве нам сейчас плохо?" - догнали Расима Димкины слова, и Расим, чувствуя жаром налитый член, не находя во всём предыдущем поведении Д и м ы никаких, хотя бы малейших, изъянов, чувствуя никуда не девшееся, не испарившее желание стать для парня по имени Д и м а настоящим, преданным другом, в смятении подумал, мысленно повторил ещё раз: "разве нам сейчас плохо?" - и уже было непонятно, повторил ли он это слова Димки, или он об этом подумал сам...
- Расик... - чуть слышно - виновато - произнёс Димка, первым нарушая затянувшееся молчание.
Расим не отозвался, - вздрогнув от тихого и в то же время отчётливо, громко прозвучавшего в звенящей тишине Димкиного голоса, Расим невольно напрягся, не зная, что ему надо делать - как ему надо реагировать на Д и м и н ы слова.
- Ты ничего не понимаешь... - выждав несколько секунд, тихо произнёс Димка, стараясь в густой темноте всмотреться в лицо Расима... и снова Расим ничего не проронил в ответ, не издал ни звука - он лежал, не шевелясь, затаив дыхание, как если бы его рядом с Димкой вообще не было...выждав несколько секунд, Димка проговорил ещё тише: - Ты не хочешь со мной разговаривать? Расик...
Димка произнёс, тихо проговорил всё это с такой искренней - неподдельной - интонацией вины, затаённой любви, запоздалого покаяния, что у Расима, лежащего в темноте, от т а к о й интонации Димкиного голоса душа, вырываясь из-под контроля сумбурных, вихрем летящих мыслей, невольно рванулась Димке навстречу... "ты не хочешь со мной разговаривать"... разве он, Расим, называемый Димкой Расиком, не хотел с ним, с Д и м о й, разговаривать?! Разве он, Расим, не хотел...
- Расик... - повторил-позвал Димка в темноте.
- Что? - чуть слышно произнёс - отозвался - Расим, чувствуя, как у него колотится, гулко стучит в груди сердце.
- Ты хочешь, чтоб я ушел? - Димка проговорил это внешне спокойно, так же тихо, но в голосе Димки невольно возникла какая-то обречённость. - Хочешь? Ты скажи мне... ты только скажи мне, и я уйду...
- Куда? - после секундной паузы, показавшейся Димке вечностью, прошептал, произнёс-проговорил Расим с едва уловимым недоумением в голосе.
-На свою постель, - отозвался Димка. - Куда же ещё...
- Она мокрая, - чуть помедлив, отозвался Расим, как будто он, Д и м а, мог об этом забыть.
- Ну, и что? Я смогу переспать на мокрой... - внешне спокойно проговорил Димка, но сквозь это спокойствие в голосе Димки невольно проступила едва уловимая горечь. - Хочешь, чтоб я ушел?
"Он сейчас скажет мне "уходи", и... пусть!" - подумал Димка, сглатывая невольно подступивший к горлу комок... конечно, Димке было уже шестнадцать лет, и в школе он был старшеклассником - он учился в десятом классе... но он, стройный высокий Димка, лишь казался взрослым, ироничным и прагматичным - он сам делал из себя взрослого, ироничного и прагматичного, чтоб ничем не отличаться от других, а на самом деле... на самом деле - в никому не видимой душе - он, Димка, был нежным, был по-мальчишески мечтательным... а ещё он был влюблён в Расика - он, Димка, был влюблён в парня по имени Расим, и... как вдруг выяснилось-открылось, он оказался вовсе не сильным перед лицом своей первой, страстной и трепетной любви... "пусть говорит "уходи"... пусть! Завтра я в с ё ему объясню... и - попрошу у него прощения... я скажу ему... скажу ему: Расик, я не хотел тебя обидеть... скажу: давай всё забудем, давай снова станем друзьями... просто друзьями!" - с отчаянием подумал Димка, чувствуя, как любовь - неистребимая, никуда не девшаяся любовь - рвёт его сердце на части... "Расик... - подумал Димка, кусая губы - мысленно видя Расима таким, каким он вышел на фото в телефоне, - я же не виноват, что я без тебя не могу... совсем не могу... совсем..."
Расим молчал - ничего не отвечал, и Димка, не переспрашивая повторно, остаться ему или надо уйти, шевельнулся, намериваясь вставать... завтра он всё, всё объяснит... ему, Димке, нечего стыдиться... и уже ничего не нужно от него, от Расика, скрывать! Конечно, можно было бы прямо сейчас всё то, что случилось, превратить в ш у т к у - можно было б сейчас сказать что-то типа: "а ты, Расим, настоящий пацан - на провокацию не поддался!", и... наверняка можно было б пустить Расиму пыль в глаза, обмануть его, заставить его поверить, что он, Димка, всерьёз ни о чем т а к о м не думал - не помышлял... или, наоборот, можно было б сказать совсем по-другому: "чего ты, Расим, ломаешься - хуля ты жмёшься... парни делают это сплошь и рядом - кайфуют один с другим... нормальный секс!", или можно было б сказать совсем просто, совсем понятно: "расслабься, Расим, и - давай покайфуем... взбодрим писюны - пошпилим друг друга в попец или в ротик... никто ничего не узнает!", но... в том-то и было всё дело, что все эти шутки, все уловки, все эти, в принципе, правильные, вполне объяснимые, совершенно понятные, а потому в общем и целом нормальные слова были б уместны и объяснимы совсем в другой ситуации - в ситуации, когда просто хочется секса, хочется сексуального удовольствия, и они же, эти слова-уловки, были совсем невозможны, никак неприемлемы в ситуации нежной, трепетной Димкиной любви, потому как любовь - это не только секс, каким бы желаемым он ни был, - Расим смутно увидел в темноте, как Димка задвигался, стал подниматься, чтобы уйти...
- Дима... лежи, - проговорил Расим... он сказал это неожиданно для себя самого - и тут же, словно испугавшись, что Д и м а его может совсем н е т а к понять, торопливо добавил, поясняя своё с губ сорвавшееся "лежи": - Постель твоя мокрая... как на мокрой кровати спать?
Димка, уже приподнявшийся, чтобы вставать - чтоб уходить, замер... конечно, это слово "лежи" ещё ничего не означало, ни на что не указывало, ничего т а к о г о не предполагало - оно, это слово "лежи", было вполне объяснимо и логично в точки зрения элементарного предположения, на какой постели комфортней спать, и в то же время... в то же время это слово "лежи", прозвучавшее в темноте из уст Расима, теперь - после того, что случилось-произошло - означало для него, для Димки, бесконечно много, - Расик сказал "лежи", и Димка, ничего не отвечая, чувствуя, как дрогнуло, сладкой надеждой мгновенно отозвалось на это слово его влюблённое сердце, снова опустился на постель... конечно же, он, Расим прав: как можно спать на мокрой постели?.. Какое-то время они молчали - лежали друг против друга на расстоянии полуметра с возбуждённо твёрдыми, сладостно напряженными горячими членами, и Расим... затаив дыхание, чувствуя, как пылают, огнём горят его щеки, Расим в смятении думал, что если Д и м а сейчас опять протянет руку - если снова коснется пальцами его тела, снова проведёт по телу горячей ладонью, устремляясь т у д а, то он, Расим, не найдёт в себе сил этому воспротивиться... да и надо ли этому сопротивляться? Разве он, Расим, не хотел, чтобы Д и м а стал для него самым лучшим другом? Хотел, ещё как хотел! А разве в этом желании не было ещё смутного, ещё невнятного, ещё неосознаваемого, но уже сладко томящего душу стремления к какой-то максимально возможной - н а с т о я щ е й - близости? Взять хотя бы такой пустяк: разве он, Расим, не испытывал смутное и вместе с тем радостное удовольствие, когда утром, стоя на выходе из номера, Д и м а поправлял воротник его рубашки - разве ему не приятно было в тот момент ощущать неподдельную Д и м и н у заботу... разве он в тот момент не поймал себя на мысли, что ему доставляют удовольствие эти лёгкие, щекотливо приятные прикосновения Д и м и н ы х пальцев? И разве он, Расим, был неискренен, когда в холле утром порывисто сказал Д и м е, увидев тех пацанов, что в случае чего он, Расим, будет с ним, с Д и м о й, рядом? Рядом... они лежали рядом - лежали в одной постели, и Расим с каждой секундой всё яснее, всё отчётливее осознавал, что ему, Расиму, хочется, с каждой секундой все больше, всё сильнее хочется, чтобы Д и м а снова протянул к нему руку... полная - максимальная - близость... его, Д и м и н а, рука на животе... рука, готовая устремиться дальше - туда, где у него, у Расима, сладкой окаменелостью дыбился, упираясь головкой в трусы, жаром налитый член... "полная - максимальная - близость..." - подумал Расим, с трудом удерживая себя от желания сжать, стиснуть свой член в кулаке... разве она, такая близость, не может присутствовать в дружбе - в искренней, в н а с т о я щ е й дружбе - если парень, твой друг, тебе нравится... сильно-сильно нравится - как Д и м а! "Полная - максимальная - близость..." - снова подумал Расим, ощущая, как не только напряженный, сладостно ноющий член, но и всё тело его наполняется жаром желанием... он, Расим, никогда о т а к о м не думал - никогда он т а к о г о желания не испытывал... ну, и что с того, что не думал он о таком? Раньше не было Д и м ы - раньше он, Расим, вообще не знал, что бывает такое желание дружбы, когда хочется, страстно хочется слиться с другом в нерасторжимое целое...
Расик сказал "лежи", и Димка, который за пару мгновений до этого клял, корил себя за поспешность, за неразумное нетерпение, тут же воспрянул духом, - вновь опустившись на постель, Димка почувствовал, как горячая надежда вновь наполнила его страстью пылающее сердце... разве он, Димка, хочет плохого? Да и как вообще он может хотеть плохого, если он, Димка, Расима л ю б и т?! По-настоящему любит - всем сердцем, всей душой... В знаменитом платоновском диалоге есть такие слова: "О любом деле можно сказать, что само по себе оно не бывает ни прекрасным, ни безобразным. Например, все, что мы делаем сейчас, пьем ли, поем ли или беседуем, прекрасно не само по себе, а смотря по тому, как это делается, как происходит: если дело делается прекрасно и правильно, оно становится прекрасным, а если неправильно, то, наоборот, безобразным. То же самое и с любовью: не всякий Эрот прекрасен и достоин похвал, а лишь тот, который побуждает прекрасно любить"... Расик - любимый Расик! - просто не понял его, по наивности вообразив, что он, то есть Димка, хочет с ним, как с девчонкой - хочет его, Расима, вместо девчонки... какая чушь! Если б он, Димка, хотел с девчонкой, он бы мог этого без труда добиться, потому как, во-первых, он знал, что девчонкам он нравится, а во-вторых, он умел, он мог с ними, с девчонками, разговаривать... это у Толика может ничего не получиться, потому что он, Толик, сразу полезет девчонке в трусы - сразу, без всяких предисловий, начнёт домогаться конкретной близости, нисколько не утруждая себя тем, чтоб попудрить девчонке мозги... для него, для Димки, попудрить мозги ничего не стоило, и - если б он захотел с девчонкой, он бы сейчас лежал с девчонкой... он ведь не в армии и не в тюрьме, где без девчонок парни лезут к парням; да и потом... в м е с т о девчонки - это трусливый самообман! Или - сознательный обман... потому как можно сколько угодно раз говорить себе "вместо девчонки" или можно на тему "вместо девчонки" ловко вешать лапшу на уши другим, но удовольствие... и удовольствие, и наслаждение заполучаются, в конечном счете, от секса не с девчонкой, а с парнем - вот в чём вся суть! "Вместо девчонки"... при чём здесь девчонка, если он, Димка, всем сердцем, всей душой любит Расима?! При чём здесь девчонка, если ему, Димке, хочется, страстно хочется слиться в нерасторжимое целое с ним, с любимым Расимом... "как ему это сейчас объяснить?" - подумал Димка, вновь ощущая страстное, неодолимое желание протянуть руку, прижать рядом лежащего Расика к себе, снова почувствовать... снова почувствовать-ощутить, как в него, в Димку, несгибаемо твёрдо упирается возбуждённый член... разве Расик не хочет того же, если член у него возбуждённо стоит, и стоит он ничуть не слабее, чем у него, у влюблённого Димки?!
"Лежи"... как можно было лежать - просто лежать - когда он, Расим, лежал рядом?! "Я люблю тебя, Расик..." - подумал Димка... любовь распирала Димкину грудь, и член его, распираемый от возбуждения, казалось, вот-вот разорвётся от непомерного, невыносимого напряжения, - протянув руку, Димка нежно коснулся ладонью бедра лежащего на боку Расима...
- Расик... - прошептал Димка, почувствовал, как Расим от его неуверенного прикосновения вздрогнул, мгновенно напрягся. - Расик... ты не думай, что я... что я просто так - что я несерьёзно... я не просто... не просто так... - не встречая сопротивления, Димка медленно скользнул ладонью не вниз, а вверх - по спине Расима. - Ты классный, Расик... классный пацан... ты сам не знаешь, какой ты классный... самый классный пацан... самый-самый... - Димка, горячо выдыхая слова, потянул Расима на себя, одновременно с этим качнувшись сам к центу кровати. - Расик... всё будет классно... всё будет классно, Расик... ты даже не представляешь... ты просто не представляешь, Расик, как будет нам хорошо... - Димкины пальцы коснулись щеки Расима, эфемерно, легко скользнули по подбородку, по груди, по животу... их разделяли считанные сантиметры; ладонь Димки, на миг замерев у резинки трусов, снова скользнула на бедро, скользнула по пояснице... - Расик... - прошептал Димка, двинув тело вперёд... он снова почувствовал, как в пах ему твёрдо упёрся несгибаемый, напряженный член Расима, показавшийся через трусы фантастически толстым, и в то же мгновение ладонь Димкина, наполняясь упругой округлостью, остановилась, замерла-застыла на сочных Расимовых ягодицах... - Расик... - Димка, задыхаясь от страсти, от наслаждения, от осознания, что Расим не отталкивает его, порывисто вжался пахом в пах Расима, через трусы скользнув членом своим по члену Расима... и в то же мгновение ладонь его, неуловимо дёрнувшись вверх, вскользнула под резинку Расимовых трусов - Димка ощутил ладонью нежную кожу Расимовой попы, непроизвольно сжавшейся то ли от прямого, непосредственного соприкосновения с обжигающе горячей Димкиной ладонью, то ли от какого-то другого невольно возникшего удовольствия...
Теперь они лежали, вжимаясь один в другого, - через тонкую ткань трусов они упирались друг в друга напряженно твёрдыми, сладко залупившимися членами, рука Димки была в трусах Расима, Димка ласкал, стискивал, мял ладонью упруго сочные Расимовы ягодицы, и Расим не мог не чувствовать, что всё это ему, Расиму, доставляет удовольствие... ему, парню, это было приятно! И приятно, и сладко было Расиму, пятнадцатилетнему девятикласснику... и ещё ему, пятнадцатилетнему парню-девятикласснику, впервые оказавшемуся в такой необычной, совершенно непредвиденной, для него ситуации, было отчего-то стыдно - как будто Д и м а, парень-старшеклассник, с которым он, Расим, хотел подружиться, делал теперь что-то желаемое, очень приятное и вместе с тем необычное, непозволительное... как будто он, старшеклассник Д и м а, делал то, что делать было нельзя... никак нельзя... почему нельзя?
- Дима... - глухо проговорил Расим, чувствуя, как Димкины пальцы возбуждающе втискиваются в расщелину между туго сомкнутыми полусферами его, Расимовых, ягодиц, подбираясь к з а п р е т н о м у месту. - Дима, зачем ты... зачем ты... не надо...- глухо прошептал Расим, с силой стискивая, сжимая ягодицы - вмиг затвердевшими, окаменевшими булочками невольно удерживая Димкины пальцы на подступах к сладко покалывающим мышцам сфинктера. - Дима, не надо... - выдохнул Расим, и хотя в этом "не надо" не было ни внятной уверенности, ни какой-либо твердой категоричности, тем не менее, движимый остатками нелепого, ненужного, неуместного в данном случае "здравого смысла", он - вопреки распирающему желанию - поспешно дернул рукой назад, через трусы обхватив руку Димкину. - Не надо... не надо туда...
- Расик... не убирай мою руку... - тихо, мягко прошептал Димка, и... столько в его, Димкином, голосе было нежности, столько было страсти, надежды, затаённой мольбы, что Расим, на миг растерявшись от опалившего его непонятного чувства ещё неведомой ему, Расиму, любви, покорно расслабил пальцы, тем самым давая Димке полный карт-бланш на все его действия, то есть вольно или невольно подчиняя себя его, Д и м и н о й, воле...
- Завтра нам будет стыдно... - медленно прошептал Расим, едва слышно выдохнув эти слова в темноту - адресуя их то ли Димке, то ли себе самому.
- Завтра? - Димка почувствовал, как счастье - бесконечное счастье - вмиг заполнило, захлестнуло его сердце: если "завтра нам будет стыдно", то это... это могло означать лишь одно - то, что сегодня... сейчас... сейчас будет т о, из-за чего, как ошибочно думает Расик, завтра им "будет стыдно"... любовь, ликующая любовь сладким жаром бушующего огня заплясала-запела в каждой клетке Димкиного тела! Потому как... разве эти слова, сказанные Расимом про з а в т р а, и разве его рука, ощутимо утратившая волю к сопротивлению, не означали, что с е г о д н я он, Расим, уже больше не будет сопротивляться - что с е й ч а с он, любимый, страстно желаемый Расим, не оттолкнёт его, влюблённого Димку, от себя? - Расик... - выдохнул Димка, и Расим почувствовал, как губы Д и м ы обжигающе коснулись его пламенеющей щеки, - ни завтра, ни послезавтра... никогда... никогда нам не будет стыдно! Потому что... - Димка хотел сказать "я люблю тебя, Расик!", но... движимый неодолимым желанием, юной страстью, первой любовью, он, ликующий от захлестнувшего его счастья, не договорив, порывисто опрокинул Расима на спину, подмял его, бесконечно любимого, под себя, страстно вдавился в него, податливо растерявшегося, прижавшись к нему всем своим пламенеющим, жаром наполненным телом...
Мечты сбываются... о, ещё как сбываются, если мечтать неотступно, мечтать горячо, всем сердцем - так, как мечтал о Расиме шестнадцатилетний Димка! Разве он, Димка, знал до того, как увидел Расика, что такое любовь? Ни фига он не знал! До Расима у Димки случались влюбленности в парней, но то были именно влюблённости, а не любовь... то были всего лишь влюблённости - скрываемые влюблённости, и не более того: время от времени у Димки возникало чувство тайной, внешне никак не проявляемой симпатии к тому или иному парню в школе, и тогда он, Димка, в течение какого-то времени наедине с собой сладко думал о том, что с э т и м парнём он, Димка, мог бы попробовать... ну, то есть, мог бы потрахаться-попихаться - в попу или в рот, но каждый раз это тайное хотение не выходило за пределы скрытых фантазий, потому как он, Димка, никаких конкретных шагов в смысле сближения, в плане возникновения каких-то о с о б ы х отношений никогда не предпринимал, потому как в возникавших чувствах симпатии к тому или иному пацану никогда не было подлинной глубины, а было хотя и внятное, но ещё неуверенное, ещё пугливое желание элементарного секса, и - пофантазировав на тему траха с тем или иным пацаном, Димка через какое-то время остывал, чтобы снова мечтать неконкретно и отвлечённо... "неконкретно и отвлечённо" - так называлось сопровождаемое мастурбацией рассматривание откровенных фоток из интернета: научившись находить на просторах всемирной паутины геевские сайты, Димка загружал на свой комр бесконечные галереи трахающихся парней и, рассматривая их, запечатлённых в момент занятия сексом, сладострастно дрочил, сидя перед монитором в своей комнате; понятно, что делал Димка всё это, когда дома никого не было... впрочем, в пятнадцать-шестнадцать лет это делает каждый второй пацан, парень или подросток - с той лишь разницей, что кто-то дрочит на "девочек", а кто-то дрочит на "мальчиков", и потому ничего необычного в этих Димкиных действиях не было в принципе. А осенью... осенью в Димкину жизнь ворвался Расим, точнее, не сам Расим, а мысли о нём, чувства, мечты, фантазии, - Расим заполнил Димкин внутренний, никому неведомый мир, и это... это была уже не влюблённость - эта была любовь! Первая, юная, страстная... немая и потому безответная любовь. И вот теперь он, Расик... любимый Расик лежал под ним, под Димкой, разведя врозь ноги, Димка ощущал - пусть даже через трусы! - твёрдый возбуждённый член Расима, вжимался, сладострастно вдавливался в Расима членом своим... о, разве не об этом он, Димка, мечтал перед сном, приспуская с себя трусы, - разве не этого он хотел, сладостно мастурбируя каждый раз перед тем, как погрузиться в сон? Разве не это он представлял, видя Расика на переменах в школе - исподтишка наблюдая за ним, ничего не подозревающим, ничего не ведающим о том, что творится в душе обычного с виду десятиклассника? И вот...
Мечты сбываются! Димкины губы обжигающе впились в губы Расима - жарко и страстно Димка припал открывшимся ртом ко рту любимого Расика, вобрал его губы в свои, обхватил губы парня влажно пылающим кольцом губ своих, и Расим почувствовал, как Димкин язык трепещущим мотыльком оказался у него, у Расима, во рту, - в горячих, жадно всосавшихся Димкиных губах было столько нескрываемой жаркой страсти, столько неутолённой ликующей любви, что Расим даже не подумал каким-либо образом воспротивиться Д и м е... да и как он мог противиться, если в теле его, сладко придавленном телом Д и м ы, уже бушевало сладчайшее наслаждения? Димка сосал Расима в губы, одновременно с этим непроизвольно двигая бёдрами, - конвульсивно сжимая, стискивая ягодицы, Димка делал давящие движения пахом на пах, отчего члены их, пусть даже через трусы, сладостно тёрлись один о другой... не выпуская губы Расима из губ своих, Димка немного сместился с Расима в сторону, одновременно с этим скользнув рукой к мгновенно взбугрившимся трусам лежащего на спине возбуждённого Расима, и Расим почувствовал, как горячая ладонь Д и м ы, поднырнув под резинку трусов, страстно сжала его напряженный, сладко гудящий член, - Димка, не отрываясь от губ Расима, в жаром пышущей тесноте трусов уверенно обхватил ладонью горячий, несгибаемо твёрдый член... сколько раз он, Димка, проделывал это в своих фантазиях, сколько раз, мастурбируя перед сном, он думал-мечтал, что когда-нибудь это сбудется - произойдёт, случится наяву! Димка запойно, неотрывно сосал Расима в губы, одновременно с этим страстно сжимая, тиская в кулаке вполне приличный - жаром пламенеющий - член любимого Расика... и оттого, что член у Расима был не пипеточный, а ощутимо большой, длинный и толстый, ладонь Димкина тут же превратилась в сплошную эрогенную зону, - Димка, смещая на члене крайнюю плоть, то и дело касался пальцем клейко-влажной головки, и Расим, от наслаждения сжимая, стискивая ягодицы, чувствовал, как т а м, куда Д и м а пытался добраться пальцами, всё полыхает от небывалого удовольствия... наконец, оторвавшись от губ Расима - выпустив губы его из губ своих, Димка чуть слышно выдохнул:
- Расик... - и тут же, не удержавшись, снова ткнулся губами Расиму в кончик носа, скользнул губами по щеке, по шее, по мочке уха, одновременно с этим сладострастно вдавливаясь пахом - напряженно гудящим членом - в бедро лежащего на спине парня. - Расик... - повторил Димка, словно в бреду; чувства переполняли Димку, и голос его прерывисто, жарко дрожал... собственно, это был даже не голос, а это была жаром выдыхаемая - в звуки превращаемая - сама любовь... и страсть, и нежность, и любовь, - "пятое время года" - мог бы подумать ликующий от любви Димка, но все его внятные мысли были вытеснены из головы ощущением бесконечного, и сердцем, и телом ощущаемого счастья. - Расик... - в третий раз прошептал-выдохнул Димка, страстно сжимая в ладони Расимов член - хаотичным касанием губ целуя Расима в щеки, в горячие губы, в глаза, в подбородок...
- Что? - чуть слышно отозвался Расим, почувствовав, как губы его сделались вдруг непослушными - словно чужими, едва шевелящимися... пылающие губы Расима от страстного Димкиного сосания стали большими и толстыми, словно они непомерно опухли - налились, наполнились жаркой страстью.
- Давай... давай трусы снимем... - прошептал Димка; выпустив из ладони член Расима, в тесноте Расимовых трусов Димка скользнул ладонью по мошонке, и ладонь его, сложенная лодочкой, тут же наполнилась крупными мальчишескими яйцами.
- Ты первый... - прошептал Расим, в ту же секунду подумав, что теперь, когда Д и м и н а рука была у него, у Расима, в трусах, когда Д и м а ласкал рукой его возбуждённый член, а он, Расим, этому нисколечко не противился, когда Д и м а со всей откровенностью целовал его в губы, в лицо, в шею, это - кто из них первым снимет трусы - уже не имело никакого значения... слова прозвучали по-детски наивно - как будто они, два маленьких мальчика, решали сакраментальный вопрос, кто из них первым должен открыть, обнажить, показать другому свой драгоценный пипис.
- Расик... как скажешь... как ты мне скажешь, так и будет! - с жаром выдохнул Димка, тут же вставая на колени.
Димка стянул, нетерпеливо сдёрнул с себя трусы, и член его, залупившийся влажной, липко-клейкой головкой, упруго дернулся, радостно подпрыгнул вверх, почувствовав желаемое освобождение, - немаленький, чуть изогнутый от частых суходрочек, возбуждённо окаменевший Димкин член, распираемый жаркой страстью, в боевой готовности застыл, сладостно замер, обнаженной головкой устремившись к потолку... член привычно запросился в руку, и Димку на секунду стиснул его, сладострастно, до боли сжал в ладони, но уже в следующую секунду Димкины руки оказались на бёдрах Расима, - зацепив пальцами за резинку, Димка нетерпеливо потянул трусы с Расима, и Расим тут же невольно подался бедрами вверх, приподнимая, отрывая от постели юный мальчишеский зад - то ли желая облегчить Д и м е задачу, желая ему, Д и м е, помочь, то ли стремясь побыстрее освободиться от пеленающих, ощутимо стесняющих, а потому мешающих, совершенно ненужных т е п е р ь трусов... трусы Расима вслед за трусами Димки полетели на соседнюю - Димкину - кровать, - теперь они, Расим и Димка, были совершенно голые... они были - друг перед другом - совершенно нагие, и эта их полная обнаженность рождала в душе каждого ощущение первозданной, ничем не ограниченной свободы, как если б они, два неприкрыто возбуждённых парня, находились не в номере гостиницы, а находились где-нибудь на затерянном, никому неведомом острове, куда никогда не ступала нога человека: голый Расик лежал на спине, чуть раздвинув, расставив ноги, голый Димка стоял перед ним на коленях, и оба они ощущали, как в их раскалённых страстью телах плавится неистребимое, уже не подвластное им желание слиться в одно нерасторжимое целое... п я т о е в р е м я г о д а, - это ли было не подлинное, не настоящее счастье?! И хотя в голове Расима, затуманенной сладким, вполне естественным удовольствием, еще не возникла, ни разу не вспыхнула мысль о любви, то есть слово "любовь" - само слово - ещё не пришло ему в голову, это, по сути, уже ничего не меняло... разве дело было в словах - в названиях чувств, а не в самих чувствах, распирающих грудь? Ничего не говоря - ни о чём не спрашивая, Димка без малейшего колебания наклонился над пахом любимого Расика, и Расим в ту же секунду почувствовал, как к головке его напряженного члена уверенно и оттого абсолютно естественно прикоснулись, мягко прижались горячие, влажные, обжигающе сладкие Д и м и н ы губы... невольно сжав, стиснув мышцы сфинктера, Расим содрогнулся от наслаждения - замер от нового ощущения, сладкой волной прокатившегося по телу.
Головка члена у Расика была влажной, чуть солоноватой, но эта естественная солоноватость влюблённого Димку нисколько не смутила, - у него у самого от возбуждения всегда выступала из члена перламутровая капелька увлажняющей смазки, и Димки, занимаясь мастурбацией, из любопытства пару раз пробовал эту естественную влажность на вкус... головка члена у Расика была липко-солоноватой, и это лишний раз свидетельствовало о том, что Расим - любимый Расим - был возбуждён по-настоящему, - Димка, округляя губы, медленно вобрал голову в рот... блин, какой же это был кайф - ощущать во рту горячий, возбуждённо твёрдый член любимого Расика! Задержав губы на крайней плоти - влажным кольцом пламенеющих губ обжимая член в районе уздечки, Димка круговым движением языка облизал головку во рту, одновременно с этим пальцами правой руки теребя, лаская мошонку... именно так Димка делал всё это в своих неуёмных фантазиях, когда, задыхаясь от наслаждения, мастурбировал перед сном! Но то были его фантазии - то были грёзы-мечты, а теперь всё было в реале, было всё наяву, и оттого, что всё это было на самом деле, у него, у Димки, сладко кружилась голова, - вбирая член Расика в рот - ощущая губами нежную кожу, обтянувшую твёрдый ствол, Димка медленно заскользил обжимающим, влажно-упругим кольцом пылающих губ вдоль горячего, несгибаемо твёрдого члена... у Расима перехватило дыхание - от кайфа, щекотливо полыхнувшего и в члене, и в промежности, и в туго стиснутых, конвульсивно дёрнувшихся мышцах девственного ануса, - Димка, ритмично двигая головой, плавно заскользил вверх-вниз губами по горячему, вертикально торчащему члену, и у Расима, от наслаждения закрывшего глаза, мелькнула мысль, что, делая так, Д и м а ему, Расиму, всецело доверяет, считает его, Расима, своим н а с т о я щ и м другом... разве не этого он, Расим, хотел в глубине своей юной души - не этой к о н е ч н о й искренности он жаждал, думая о н а с т о я щ е й дружбе с Д и м о й? Конечно, он совершенно не думал, что может быть т а к... но разве т а к - разве то, что делал Д и м а - не являлось свидетельством их абсолютно доверительных и потому по-настоящему дружеских отношений? Они теперь будут - как одно целое... думать об этом - осознавать это - было не менее сладко, чем ощущать, как горячие Д и м и н ы губы ритмично скользят по члену вверх-вниз...
Д и м а сосал член, и ощущение его влажно-горячих губ, жарким кольцом скользящих вдоль распираемого от напряжения ствола, было настолько приятным, что у Расима то и дело перехватывало дыхание, как если бы он, Расим, не дышал, а едва слышно, судорожно всхлипывал, - сладость разливалась по всему телу, и в этом не было ничего удивительного... ну, какому пацану в пятнадцать лет т а к о е могло бы не понравиться - могло бы оставить равнодушным? Нет таких пацанов - не бывает в принципе! Другое дело, что удовольствие от скользящих вдоль члена губ у него, у Расима, было бы не таким всеобъемлющим, если б губы, жарко обжимавшие член, были б не Д и м и н ы, а чьи-то другие, потому как удовольствие тоже может быть разными: одно дело, когда удовольствие - сугубо сексуальное - локализуется исключительно в районе паха-промежности-ануса, не распространяясь дальше, и совсем другое дело, когда сексуальное удовольствие сливается с устремлением жаждущего сердца... чего жаждал он, Расим? Конечно же, дружбы - н а с т о я щ е й дружбы... искренней, отзывчивой, доверительной, преданной дружбы жаждало сердце пятнадцатилетнего Расима, и в этом желании не было ни чего-то удивительного, ни, тем более, чего-то необычного, потому как многие, очень многие мальчишки хотя бы раз - или даже не раз - испытывают, чувствуют осознаваемую или, наоборот, смутную, на томление похожую потребность в настоящей дружбе, не всегда понимая, ч т о кроется в желании такой дружбы... чистой, ничем не замутнённой душой Расим искренне потянулся к Димке, готовый стать для него, для Д и м ы, самым лучшим, самым преданным другом, и когда это юное, горячее, порывистое желание вдруг - совершенно неожиданно, неожидаемо! - встретилось, соединилось-слилось с удовольствием сексуальным, Расим не мог не почувствовать, как наслаждение, охватившее его, не ограничилось одним лишь членом, оказавшимся во рту старшеклассника Д и м ы, не локализовалось в пределах промежности-ануса, а разлилось по всему телу, включая радостно забившееся сердце, - мысль о том, что Д и м а, так делая, тем самым ему, Расиму, доверяет, считает его своим н а с т о я щ и м другом, была не менее сладостной, чем Д и м и н ы губы, сладко, неутомимо скользящие вверх-вниз... кайф сексуальный и кайф душевный слились в теле и в сердце Расима в одно - сладостно ликующее - наслаждение! Они - Д и м а и он, Расим - теперь будут вместе... они будут - как одно целое! Вот что почувствовал - о чём подумал! - изнемогающий от кайфа Расим, ощущая, как Димка неотрывно сосёт, дрочит губами его сладостью распираемый пипис...
А Димка, заполучив член Расика в рот, никак не мог от члена оторваться, - наклонившись на пахом лежащего на спине Расима, Димка ритмично двигал головой, ощущая во рту горячий, жаром обжигающий твёрдый ствол, и ощущение это было сравнимо с чувством неизъяснимого, упоительного блаженства; теперь для него, для Димки, сплошной эрогенной зоной сделался его рот - губы, язык, внутренние стороны щёк... да и как могло быть иначе? Разве не об этом он, Димка, страстно мечтал? Разве не об этом он, тиская в кулаке свой член, фантазировал и грезил? Настоящая любовь неотделима от секса, и ощущение Расикова члена во рту доставляло ему, Димке, такое неизъяснимое наслаждение, что уже от одного этого можно было бы кончить, - Димка скользил губами вдоль члена Расима, и осознание того, что всё это происходит не в его, Димкиных, фантазиях, а всё это происходит наяву, наполняло Димкино сердце сладостным ликованием... но у Расика - у любимого Расика! - помимо его прекрасного члена ещё были губы, были плечи и шея, был по-мальчишески плоский живот, была обалденная грудь с двумя набухающими сосками, были изящно округлые узкие бёдра и были стройные длинные ноги, была небольшая, красивая, упруго-сочная попка, и всё это неодолимо манило, всё это было возбуждающе притягательно, всё это было ещё никак не обласкано, - ему, влюблённому Димке, нестерпимо хотелось ласкать, целовать, любить Расима везде, всего! А потому, оторвав губы от распираемого твёрдостью члена, Димка нетерпеливо приподнял голову, пытаясь в темноте рассмотреть лицо возбуждённого, жарко дышащего парня - самого любимого человека во всём необъятном мире.
- Расик... - вопросительно и вместе с тем радостно, совершенно ошалело прошептал Димка, вытирая тыльной стороной ладони мокрые губы.
- Что? - едва слышно отозвался Расим, и в этом коротком "что?" - в той интонации, с какой это "что?" было выдохнуто-произнесено - внятно прозвучала готовность Расима ко всему... ко всему, что будет дальше!
- Расик... - вместо ответа повторил - прошептал-выдохнул - Димка; подавшись всем телом вперёд, голый Димка мягко и в то же время уверенно, нетерпеливо опустился на лежащего на спине Расима - страстно, горячо вдавился в него, тоже голого, горячего, ощутив, как от этого жаркого, ничем не ограниченного вдавливания тела в тело у него, у Димки, по телу прокатилась волна нестерпимой сладости... содрогнувшись от кайфа, невольно сжимая, сладострастно сводя, стискивая ягодицы - с силой вдавливая свой залупившийся член в член Расима, Димка снова скользнул пламенеющими губами по шее Расика, по горячей мочке уха, по жаром пышущей щеке, и... губы Димкины снова прикоснулись, сладко прижались к губам ничего не возражающего, не противящегося Расима, - округлив рот, Димка страстно, нетерпеливо вобрал губы Расика в губы свои, одновременно с этим судорожно сжав полушария ягодиц... ах, какой это был обалденный кайф! Это был фантастический, непередаваемый кайф... лёжа на Расиме - ощущая тело Расика телом своим, Димка неотрывно, страстно сосал Расима в губы, и снова... снова Димкин язык, ещё минуту назад страстно, неутомимо ласкавший обнажённую голову члена, мотыльком затрепетал у Расима во рту, - ощущая пьянящую наготу Расима наготой своей, Димка, присосавшись к губам, целовал любимого Расика взасос, одновременно с этим судорожно, конвульсивно двигая бёдрами взад-вперёд, отчего его член, туго сдавленный животами, липко, сладостно залупался, то и дело выскальзывая из крайней плоти - доставляя тем самым Димке неимоверное наслаждение... Димка сосал Расима в губы, тёрся о Расима напряжённо гудящим членом, и снова - снова! - осознание того, что всё это происходит не в его, Димкиных, фантазиях, а всё это происходит наяву, наполняло Димкино сердце сладко полыхающим ликованием... так, двигая бёдрами, можно было бы запросто кончить, но у Расика - у любимого Расика! - ещё была попка, была поясница, была спина... но прежде всего у него, у любимого Расика, была восхитительная, красивая, сочно-упругая попа, и её Димке тоже хотелось ласкать, ощущать, любить, - не отрывая губ от губ Расима, прижимая Расима к себе, Димка перевернулся в постели на спину, и Расим в тот же миг оказался лежащим сверху...
Теперь не Димка, а он, Расим, вдавливался в Димку своим обнаженным телом, - руки Димкины медленно скользнули по спине Расима, по пояснице, и ладони, вмиг превратившись в эрогенные зоны, округлённо замерли на упругих Расимовых булочках... сколько раз, мастурбируя перед сном, Димка мысленно гладил, ласкал Расимовы ягодицы! А теперь Расим - любимый Расик! - лежал на Димке голый, горячий, возбуждённый, и попка его, совершенно доступная, сочной мякотью ягодиц наполняла Димкины ладони... разве это было не счастье - для него, для влюблённого Димки? В прошлом году, когда Димка учился в девятом классе, им на уроке задали сочинение... тема была написана на доске в двух вариантах: "Я счастлив!" - для пацанов, и "Я счастлива!" - для девчонок, словно кто-то из них мог попутать, "счастлив" он или "счастлива", - за сорок минут каждый должен был написать, что нужно для счастья лично ему... как будто в пятнадцать-шестнадцать лет все могут сказать об этом открыто и откровенно! Так вот, Димка тогда написал какую-то галиматью из красивых и правильных, но неискренних и потому пустых, не согревающих душу слов, и хотя потом, на следующем уроке, его сочинение было отмечено как лучшее, Димку это счастливей не сделало: он написал тогда, что счастье для него - когда мир во всём мире и все друг другу вокруг улыбаются... ну, то есть, как в телевизоре, из которого, демонстрируя неиссякаемый оптимизм, одни улыбаются другим, на них смотрящим, с хорошо оплаченной жизнерадостностью неутомимо рекламируя прокладки, проекты, планы, прогнозы... счастье, а не жизнь! А с другой стороны... что он, Димон, знал о счастье полгода назад? Ничего он не знал о счастье, потому что тогда, в прошлом учебном году, в их школе еще не учился Расим и Димка в него, в Расима, ещё не был влюблён... конечно, он и сейчас - на тему "Я счастлив!" - написал бы какую-нибудь фигню, но сейчас... сейчас слово "счастье" было наполнено для Димки совершенно конкретным смыслом, и смысл этот сводился к одному-единственному слову: "Расик!" Любить Расима, думать о нём, надеясь на понимание, на взаимность... вот что такое счастье! А улыбаться при этом будут все, или все будут грустить... для него, для Димки, это не играло никакой роли, потому что счастье - это, конечно же, не улыбки л е н у с и к о в... и не мир во всём мире... настоящее счастье - это лежать под Расимом, чувствовать сладкую лёгкость его обнаженного тела, впитывать жар его мягких горячих губ, гладить ладонями сочно-округлую мякоть его ягодиц... и не нужно... не нужно ни в рот, ни в зад, - просто лежать, обнимая Расима... лежать вот так, как сейчас... лежать под Расимом, осознавая и телом, и сердцем, что Расик - любимый Расик! - в его горячих объятиях... "просто лежать... разве это у ж е не счастье?" - то ли подумал, то ли почувствовал Димка, страстно лаская ладонями попу Расима.
Расим лежал сверху, и ему, Расиму, ничто не мешало чуть приподнять вверх голову или чуть двинуть лицо в сторону, чтобы тем самым освободить свои губы от жарко сосущих губ Димки, но он, Расим, этих движений не делал, - Димка, лёжа под Расимом, сосал Расима в губы, одновременно с этим вжимая ладони в Расимовы ягодицы - вжимая горячий Расиков член в свой пах; мысль, на какой-то миг промелькнувшая у Димки - про то, что "не нужно ни в рот, ни в зад" - возникла, конечно же, от ощущения полноты чувств... но чувства были в душе - чувства переполняли Димкино сердце, в то время как тело его, распираемое бушующим в нем огнём юной любовной страсти, рвалось к ощущению полной физической близости; это звучит прозаично: "в рот" или "в зад" - и звучит прозаично это тогда, когда нет настоящей любви, а всё сводится исключительно к сексу, к сексуальному удовольствию... а когда любишь, и любишь по-настоящему, то эти слова - "в рот" или "в зад" - наполняются музыкой подлинной страсти и звучат не менее поэтично, чем звучат любовью дышащие шекспировские сонеты, потому как посредством физического проникновения друг в друга влюблённые получают возможность почувствовать и осознать подлинное - ф и з и ч е с к и ощущаемое - слияние друг с другом в одно неделимое целое, - подумав от полноты чувств, что "не нужно ни в рот, ни в зад", он, Димка, всем своим существом хотел Расима любить и в рот, и в зад... он хотел сразу всё - всё-всё! - как голодный странник, увидевший стол, заставленный яствами...
Ладонью одной руки прижимая Расима к себе - указательным пальцем скользя по стыку сомкнутых ягодиц аккурат напротив скрытого ягодицами входа, ладонью другой руки Димка скользнул по спине Расима, и ладонь его мягко коснулась Расимова затылка, - выпуская из губ своих губы Расика, Димка легонько надавил Расиму на затылок, и Расим податливо ткнулся мокрыми губами в Димкину шею, прижавшись пламенеющей щекой к Димкиной скуле... непослушные губы Расима, ещё больше налившись от Димкиного сосания, пылали огнём, - чувствуя, как Димкин палец, медленно проникая между сомкнутыми ягодицами к сладко зудящему входу, Расим совершенно невольно приподнял зад, отчего ягодицы его разомкнулись, чуть разошлись в стороны, и... содрогнувшись от кайфа, от нестерпимого удовольствия, Расим ощутил, как мягкой подушечкой пальца Димка коснулся туго стиснутых мышц сфинктера... "разве так можно?" - мелькнула у Расима запоздалая мысль, но уже в следующее мгновение эта глупая мысль была вытеснена ощущением небывалой сладости, - Д и м и н палец - горячий, волнующе твёрдый - с лёгким напором заскользил, заелозил по мышцам сомкнутого входа... офигеть, как ему, Расиму, были приятны эти прикосновения! Вообще... вообще было всё приятно! - вжимаясь губами в Д и м и н у шею, Расим с наслаждением сжал, стиснул ягодицы, тем самым вдавливаясь, сладострастно вжимаясь в лежащего на спине Д и м у своим каменно напряженным, горячим, сладко полыхающим от кайфа членом... это движение его было импульсивным и оттого абсолютно искренним - совершенно непреднамеренным, - он, Расим, пятнадцатилетний парень, школьник-девятиклассник, физически чувствовал неодолимое желание слиться с Д и м о й в одно - неделимое! - целое...
- Расик... - чуть слышно выдохнул Димка, ощущая-чувствуя, как под напором его указательного пальца сладострастно сжимаются, вибрируют, конвульсивно вздрагивают мышцы туго сжатого Расимова сфинктера. - Расик... - задыхаясь от кайфа, повторил Димка, - давай развернёмся... ты ко мне задом... ложись ко мне попкой - возьмём друг у друга... Расик... одновременно возьмём... давай...
Димка дважды проговорил - нетерпеливо, горячо выдохнул - слово "давай", причём сделал он это с такой настойчивой, не оставляющей выбора интонацией, что у Расима, по сути дела, никакого не оставалось выбора, кроме как подчиниться... да и не было у него, у Расика, никакого желания что-либо выбирать, - сейчас он готов был всецело, безоговорочно подчиняться Д и м е... и не только готов был, а он и душой, и телом - всем своим существом - х о т е л подчиняться, потому как то, что делал в постели Д и м а... то есть, то, что делали они оба - и Д и м а, и он, Расим! - было необыкновенно сладостно... и сладостно это было, и волнующе, - офигенно всё было - классно! Приподнявшись над Димкой - оторвав от Димки своё жаром пылающее тело, Расим, не раздумывая, послушно развернулся на сто восемьдесят градусов; Димка тут же, обхватив Расима за ноги, потянул его зад на себя, и Расим, подчиняясь Д и м е, податливо переместился - чуть подался всем телом назад... он сделал так, как Д и м а ему сказал, - колени раздвинутых ног Расима оказались на уровне Димкиных плеч, в то время как лицо его очутилось аккурат над пахом лежащего на спине парня-старшеклассника; лицо Расима оказалось над Д и м и н ы м членом, напряженно торчащим вверх, и у Расима тут же мелькнула мысль, что он, Расим, сейчас возьмёт этот член в рот... он возьмёт Д и м и н член в рот - так, как это только что делал сам Д и м а, и эта мысль, похожая на осознаваемое желание, совершенно не смутила, нисколько не испугала Расима, не внесла в его душу никакой - даже секундной, даже мимолётной - сумятицы, потому что всё... абсолютно всё, что делал Д и м а и что вслед за ним, за Д и м о й, готов был делать он, Расим, было совершенно естественно... и естественно всё было, и желаемо! - именно такое ощущение было у него, у пятнадцатилетнего Расима, на мгновение застывшего, замершего над Димкой!
Димка нисколько не сомневался, что Расик - любимый Расик! - теперь с а м, без всяких подсказок, возьмёт его член... возьмёт точно так же, как это сделал он, Димка, - да и как могло быть иначе - т е п е р ь, когда он, влюблённый Димка, ощутил-почувствовал, как его огнём пылающая страсть передалась любимому Расиму? Смутно видя в темноте распахнувшуюся попу Расима, расплывчато белеющую над ним сладко манящими ягодицами, Димка нетерпеливо потянулся вверх, устремляя свои жаждущие губы к члену Расика... и в этот момент он почувствовал, как губы Расима прикоснулись к члену его, - содрогнувшись от кайфа, непроизвольно сжав, стиснув мышцы сфинктера - невольно дёрнув бёдрами вверх, Димка, не дотянувшись губами своими до члена Расима, снова откинулся на подушку, ощущая, как одно лишь лёгкое прикосновение губ любимого Расика к обнаженной головке его сладостью распираемого члена мгновенно отозвалось во всём теле неизъяснимым блаженством... "Расик..." - мысленно прошептал, простонал Димка, и ему, шестнадцатилетнему десятикласснику, на какой-то миг показалось, что сердце его вот-вот разорвётся от счастья, - возникло нестерпимое желание обхватить голову Расика ладонями, чтоб его, Расика, подтолкнуть - чтоб тем самым ускорить процесс проникновения члена в рот, но вместо этого... вместо этого, скользнув руками по разведенным ногам Расима, Димка страстно обхватил ладонями раскрывшиеся, распахнувшиеся Расимовы ягодицы и, прикасаясь большими пальцами к туго сомкнутому пацанячему входу, тут же почувствовал-ощутил, как от лёгкого прикосновения его пальцев конвульсивно дрогнули мышцы девственно стиснутого Расикова сфинктера, - ощущая горячие губы Расима на головке своего напряженно вздыбленного, сладостью распираемого члена, о с о з н а в а я это сладчайшее прикосновение губ любимого Расика к его, Димкиному, члену как знак, как свидетельство ответного чувства, лежащий на спине Димка, ещё больше разводя, раздвигая ладонями и без того распахнутые Расимовы ягодицы, снова нетерпеливо потянулся головой вверх, устремляя свои жаждущие губы к нему, к любимому Расику... ах, какой же это был кайф - осознавать-чувствовать, что Расим не только не противится его, Димкиным, устремлениям, но что он сам... он, бесконечно любимый Расик, с а м устремлен навстречу ему - Димке!
И действительно... действительно, он, пятнадцатилетний Расим, всем телом, всей душой был устремлен навстречу Димке! Понятно, что в этой искренней устремлённости Расима было вполне естественное, для его возраста уже насущное желание сексуального удовольствия, и то, что партнёром мог стать парень, практически не влияло ни на степень желания, ни на саму возможно полноценного сексуального контакта, потому как любой возбуждённый парень при наличии минимальной симпатии может и хотеть, и иметь такой секс... мало, что ли парней, которые, не будучи "голубыми", это или пробуют, или даже в течение какого-то времени регулярно практикуют - кайфуют и в рот, и в зад! В том возрасте, в каком был Расим, парни идут на подобные контакты - пробуют это хотя бы раз, хотя бы из любопытства - достаточно легко, и происходит это довольно часто... то есть, происходит это - без всякого о том уведомления окружающих, родственников и друзей - между парнями сплошь и рядом, а потому не было ничего удивительного в том, что он, Расим, был всем своим сладостно гудящим телом устремлён навстречу Димке, - он, пятнадцатилетний Расим, был возбуждён сексуально, а потому он готов был попробовать, и в этом смысле он, Расим, был самым обычным парнем... но устремлён он был не только телом, а и душой, и устремлён Расим был навстречу не Димке, а устремлён он был навстречу Д и м е, потому как для него, для Расима, не было ни "Димки", ни "Димона", а был именно Д и м а - парень, с которым ему, Расиму, хотелось сдружиться по-настоящему... юная жажда дружбы - н а с т о я щ е й дружбы с Д и м о й - соединилась, сплавилась, слилась-переплелась с возникшим сексуальным желанием в неразделимое целое! Ну, и как он, Расим, мог не быть устремлён навстречу Димке? Тем более что он, Расим, жаждавший н а с т о я щ е й дружбы, не мог не чувствовать исходящую от Д и м ы самую неподдельную любовь, хотя это слово - слово "любовь" - его, Расима, ещё ни разу не озарило...
Прикоснувшись губами к Д и м и н о м у члену, Расим замер, ощутив лёгкую, едва уловимую солоноватость обнаженной головки... и тут же у Расима мелькнула мысль, что так, наверное, и должно быть, потому как член - это не сладкий батончик, не леденец, - та часть головки, которую он, Расим, обхватил губами, была горячая, упруго-мягкая и, как показалось Расиму, необыкновенно нежная... "Д и м и н пипис" - подумал Расим, осознавая прикосновение своих жаром пылающих губ к Димкиному члену, - разве в нём, в этом прикосновении, было что-то плохое или неприятное? Д и м а только что сам у него, у Расима, брал в рот - ласкал его член губами, и ему, Расиму, это было сказочно приятно... так почему он, Расим, не может сделать точно так же - почему он не может взять в рот член Д и м ы? "Может", "не может"... вся эта пустая, ничтожная, не от сердца идущая хрень лишь на какой-то миг мелькнула в сознании Расима и, не задержавшись, не сбив Расима с толку, тут же вытиснилась из головы неодолимым, страстным желанием сделать Д и м е приятное... и Д и м е, и себе - себе тоже! - потому что губы Расима от ощущения Д и м и н о г о члена тут же наполнились сладостным, щекотливо-приятным зудом, - губы Расима наполнились неодолимым желанием, и Расим... он, пятнадцатилетний Расим, не раздумывая - нисколько не сомневаясь в правоте своих действий, кольцом округлённых губ скользнул по головке Д и м и н о г о члена, вбирая горячую, сочную и нежную головку в рот... разве всё это с его, Расимовой, стороны не было искренним и потому совершенно естественным, безоговорочно желаемым проявлением н а с т о я щ е й дружбы? Той самой дружбы, по которой томилась и к которой стремилась его юная, не замутненная глупыми предрассудками, не растленная извращенными представлениями о любви и дружбе душа... разве не этого, весь сегодняшний день думая о дружбе с Д и м о й, он хотел в глубине своей души, сам не ведая - не подозревая и не догадываясь - об этом своём желании?
Перехватив пальцами Димкин член у самого основания, Расим медленно, плавно насадил округлившийся рот на твёрдый горячий ствол, - на секунду он, Расик, замер, ощущая - осознавая! - во рту напряженный, сладко волнующий Д и м и н член, показавшийся ему, Расиму, очень даже немаленьким, и тут же, подталкиваемый неодолимым желанием, ритмично задвигал, заколыхал головой, скользя по стволу жарко обжимающими губами... о, какой же это был кайф - невообразимо сладкий, ни с чем не сравнимый кайф! - разводя, раздвигая ладонями и без того распахнутые Расимовы ягодицы, Димка нетерпеливо потянулся головой вверх, устремляя свои жаждущие губы к нему, к любимому Расику! Промежность Расима, склонившегося над Димкой, была аккурат над его, Димкиным, лицом - направив член Расика обнаженной головкой вниз, Димка кончиком языка провел по уздечке, отчего Расим, не переставая сосать, тут же сладострастно дёрнулся всем телом, затем, точно так же округляя губы, медленно вобрал член Расима в рот, но сосать в таком положении, когда голова была навесу, оказалось не очень удобно, и Димка, не выпуская член изо рта - скользнувшими на поясницу Расима ладонями пригибая попу Расика книзу, снова опустил голову на подушку... теперь было самое то! - ощущая влажно скользящие губы Расима на члене своем, Димка, ослабив кольцо обжимающих губ на члене Расима, обхватил Расима за бёдра и, подсказывая ему, как надо делать - как именно он, Димка, хочет! - усилием рук двинул бёдра Расика вверх-вниз, чтобы Расик сам... чтоб он, Расим, сам - сам! - задвигал, заскользил членом в его, Димкином, рту! И Расим это Д и м и н у подсказку понял - уловил-почувствовал, - не выпуская член Димы изо рта, Расим задвигал, заколыхал задом, скользя членом своим во рту Димы... ах, какой это был кайф - невообразимо сказочный кайф!
Но и это не могло продолжаться долго! Потому как хотелось... ему, влюблённому Димке, хотелось всего - всего-всего, словно он, не веря в происходящее, торопился-спешил зафиксировать своё счастье максимально полно, во всех его ипостасях! Per omnes modus et casus - вот чего хотел Димка! Расик - любимый Расик! - не переставая сосать, одновременно с этим двигал задом, таким образом сладострастно трахая его, влюблённого Димку, в рот, - член Расима скользил в кольце обжимающих Димкиных губ, и Димке было неимоверно приятно ощущать во рту живо снующий горячий ствол Расимова члена, но ещё приятней ему, Димке, было осознавать, что Расим это делаем с а м и что, делая так, он, Расим, по-настоящему с ним, с Димкой, кайфует; попа Расима, смутно видимая в темноте, ритмично колыхалась над Димкиным лицом, они оба - оба! - кайфовали от ощущения бушующего в их раскалённых телах наслаждения, и можно было бы таким образом им обоим кончать - спускать друг другу в рот, но оргазмы стали бы завершением, физиологией обусловленным окончанием их взаимного наслаждения, а он, Димка, ни окончания, ни завершения ещё не хотел... никак не хотел! И потом... для ощущения полного, всеобъемлющего и безоговорочного, всей душой желаемого счастья, для осознания необратимости их о б о ю д н о й - взаимной! - любви ему, Димке, страстно хотелось слиться с Расимом посредством взаимного проникновения членов в сладостно ноющие, сладко зудящие девственные анусы... почувствовать Расика членом с з а д и, почувствовать член любимого Расика в попе своей - вот как должна была завершиться эта их первая, сладкая, упоительно сказочная ночь! Димка, вновь раздвигая, разводя-распахивая ладонями страстно колыхающиеся ягодицы Расима, снова коснулся большими пальцами туго стиснутого Расимова входа, и... ощутив-почувствовав, как под пальцами его рук мышцы сфинктера у Расима сладострастно сжимаются, он, Димка, вдруг поймал себя на мысли, что ему хочется... до конца не додумав возникшую мысль, Димка тут же - в порыве мгновенно вспыхнувшего желания - усилием рук мягко надавил на попу Расима, отстраняя её, страстно желаемую попу любимого Расика, от своего лица, - мокрый член Расима легко выскользнул из Димкиного рта, и Димка, убирая пальцы рук с Расимова входа, ещё больше разводя - разводя-растягивая - ягодицы Расика в разные стороны, тут же оторвал голову от подушки, устремляя к манящей попе свой жаждущий рот...
Расим, почувствовав, как Д и м а отстраняет его от себя, и вслед за этим тут же ощутив, как его жаром распираемый член вследствие этого отстранения одномоментно выскользнул из сладко знобящего кольца огнём обжимающих Д и м и н ы х губ, поначалу ничего не понял; Д и м а оттолкнул, отстранил его, Расика, от себя, и у Расима невольно мелькнула мысль, что, может быть, он, Расим, по причине своего незнания сделал что-то не так: "что-то не так" - подумал на миг растерявшийся Расим, и в это мгновение... в это мгновение он, пятнадцатилетний Расим, ощутил-почувствовал, как к его туго стиснутому входу прикоснулось что-то влажно-горячее, обжигающее сладкое, - вздрогнув от небывалого наслаждения, Расим растерянно замер, ощущая, как это "что-то" мотыльком затрепетало в самой сердцевине его попы... и только в следующее мгновение его, пятнадцатилетнего Расика, школьника-девятиклассника, озарила, ошпарила догадка: "это Д и м а... он делает э т о языком!" - то есть он, старшеклассник Д и м а... он его, Расимову, попу трогает-ласкает кончиком языка! И даже не попу, а сам в х о д - сладко зудящую сжатую дырочку... "разве т а к можно?" - ошалело подумал Расим, содрогаясь от новой волны небывалой сладости... а Димка, без малейших раздумий подчинившись внезапно возникшему желанию - прикоснувшись языком к туго стиснутой дырочке Расикова входа, в первый миг ощутил лёгкий, едва уловимый вкус заднего прохода, но вкус этот - вкус характерный, узнаваемо специфический - был удивительно ч и с т ы й, т о н к и й, не вызывающий ни малейшего отторжения... да и какой ещё мог быть вкус у страстно любимого Расика? Только такой - чистый и тонкий, как аромат... и Димка, ни секунды не колеблясь, ощущая упругую сжатость Расимова входа, изнемогая от страсти, от любви, кончиком влажно-горячего языка страстно заскользил, запел-затанцевал в самой сердцевине Расимовой попы! - содрогаясь от кайфа, конвульсивно сжимая под пляшущим Д и м и н ы м языком мышцы сфинктера, Расим подумал, точнее, не подумал даже, а душой и телом почувствовал, что Д и м а... что лучше Д и м ы нет никого на свете! И если он, обожаемый Д и м а, делает т а к, значит... "так можно!" - с чувством наполнившего сердце ликования подумал Расим, обжимая губами горячий Димкин член.
Конечно, Димка такое - чтоб попу ласкать языком - нередко видел на фотографиях, которые он среди прочих геевских фоток находил на сайтах с гей-эротикой, но, думая о Расиме, мечтая о страстной любви с Расимом, в своих сладостных грёзах-фантазиях Димка т а к о е ни разу не представлял - никогда он т а к не делал в своих неотступных мечтал, и теперь, в эту первую ночь, когда любовь его стала стремительно обретать плоть, перед мысленным взором Димки не возникло, не всплыло ни одно из виденных ранее изображений, - порыв Димкиных губ к Расимовой попе был вызван не подражательством ранее виденному, а чувством бушующей, распирающей тело и душу любви, то есть в этом спонтанно возникшем порыве было одно лишь страстное, неодолимым желанием стать для Расика ещё ближе, слиться с любимым Расимом максимально - всеми возможными способами... вот что двигало Димкой, страстно вжимающим влажно-горячие полуоткрытые губы в туго стиснутое колечко Расимова входа! - может, минуту, а может, полторы Димка жарко, самозабвенно ласкал-целовал любимого Расика в попу... наконец, оторвав свои губы от конвульсивно сжимавшихся мышц Расимова сфинктера - чувствуя, как всё тело его распирает от сладости, Димка дрожащим голосом выдохнул:
- Расик... давай... в попу давай - в зад... друг друга... да? - он зачем-то добавил в конце своих слов это совсем не нужное, абсолютно излишнее "да?", как будто Расим, у которого мышцы горячо обласканного сфинктера уже вовсю полыхали огнём неодолимого желания, сейчас мог ему, л ю б и м о м у Д и м е, ответить отказом...
Расим, оторвав свои губы от члена - вытирая мокрые губы ладонью, разогнулся, становясь на коленях сбоку от Димки... конечно, в попу! - он, Расик, сам... сам хотел в попу! Димка, приподнявшись - повернувшись к Расиму, стоящему на коленях, обхватил губами головку Расикова члена, и снова Расим невольно вздрогнул от наслаждения, - Димка, скользнув кольцом обжавших губ вдоль Расимова ствола, вобрал член в рот почти до основания, на мгновение замер, ощущая, как рот его сладко заполнился твердостью его, Расикова, возбуждения, и тут же задвигал, заколыхал головой, не в силах удержать себя от желания любить Расима везде - сзади, спереди... per omnes modus et casus, и это всё сразу, одновременно! Да и как он, Димка, мог удерживать себя, как он мог не хотеть этого, когда Расик - любимый Расик! - был готов отзываться на все его, Димкины, устремления? Скользнув ладонью по сочно-упругим, горячим, округленно оттопыренным ягодицам стоящего перед ним на коленях Расима, Димка, выпуская член Расика изо рта, нетерпеливо выдохнул - горячо прошептал:
- Расик, давай... ложись сюда... сюда - на моё место... - одновременно с этими словами отодвигаясь в сторону - уступая место Расиму.
Расим на секунду замешкался, не зная, как ему ложиться - на живот или на спину... Д и м а сказал, что они "друг друга", и у него, у Расима, ни на секунду не возникло вопроса, кто кого будет первым, - и без вопросов было понятно, что Д и м а будет первым... а кроме того, у него, у Расима, мышцы сфинктера полыхали огнём, и ему, пятнадцатилетнему Расиму, самому хотелось, чтоб Д и м а был первым - чтоб Д и м а вставил, вогнал свой член в его возбуждённо зудящий, огнём полыхающий анус... ему, Расиму, хотелось - нестерпимо хотелось - чтоб в попу его вошел, внедрился-вскользнул напряженный член! Да и какому нормальному парню, окажись он на месте Расима, э т о г о не хотелось бы?!
- Расик, на спину ложись... - подсказал Димка, не столько заметив, сколько почувствовав, как Расим, стоя на четвереньках, по причине незнания замер, на миг замешкался. - Ноги раздвинь... вверх подними - и в стороны... Расик... в стороны ноги раздвинь - разведи...
Димка, командую - выдыхая вполголоса жаркие, возбуждённо звучащие фразы-слова, оказался стоящим на коленях перед раздвинувшим ноги Расимом, - молча, послушно, безоговорочно подчиняясь Д и м и н ы м словам, Расим развел в стороны полусогнутые, поднятые вверх ноги, и его ягодицы щедро раздвинулись, распахнулись перед Димкой, тут же опустившимся вниз - севшим на постель аккурат против попы Расима... "angulus ridet": девственно сжатая, туго стиснутая дырочка Расика была готова для сладостного слияния их двух страстью пышущих тел в нерасторжимое целое, и Димка, держа залупившийся, напряжением распираемый, губами Расима обласканный член, ощутил-почувствовал, как от радости, от ликования у него ещё слаще, ещё сильнее забилось-заколотилось сердце... разве это было не счастье? Видеть-осознавать, что Расик хочет, что он готов... разве не этот сладостный миг он, любящий Димка, день за днём лелеял в своих фантазиях? Разве он, любящий Димка, видя Расика в школе на переменах, не об этом думал-мечтал? Разве он, мастурбируя перед сном, не об этом грезил - не этого страстно, неутолимо желал, лёжа с приспущенными трусами на чуть поскрипывающем матрасе своей одинокой постели? Расик - любимый Расик! - лежал перед ним... и Димка, качнувшись всем телом вперёд - опершись на левую руку, правой рукой нетерпеливо направил член, всем своим телом, всей душой предвкушая сладостное слияние - апофеоз безграничной любви...
Обнаженная, жаром налитая - в темноте невидимо пламенеющая - головка члена коснулась горячих мышц Расимова сфинктера... на мгновение Димка замер, осознавая возникшее ощущение: головка несгибаемо-твёрдого, распираемого от наслаждения члена упёрлась в жаром пышущий Расимов вход... затем, двинув бёдрами - напирая бёдрами на Расима, Димка нетерпеливо, уверенно надавил членом на туго сжатые мышцы сфинктера, и... дёрнувшись всем телом - ускользая от напирающего Димкиного члена в сторону, Расим в то же мгновение поспешно, стремительно отстранился, одновременно с этим непроизвольно выдыхая исказившимся от боли ртом протяжный стон, - ему, Расиму, показалось, что зад его от напора Димкиного члена обожгло, опалило огнём... тупая боль, полыхнув между ног Расима, в один миг наполнила мышцы сфинктера, промежность, внутренние стороны ягодиц.
- Ты чего? Расик... чего ты? - Димка, ничего не понимая, снова двинул бёдрами вперёд, с силой напирая, надавливая головкой несгибаемого члена на туго стиснутый вход.
- Дима, больно! - Расим, опять дёрнувшись - опять ускользая, стремительно опустил разведённые в стороны ноги. - Не могу... не могу я... больно...
Только теперь до Димки дошло: Расим говорил ему, Димке, напирающему своим рвущимся вперёд немаленьким членом, что ему, Расику, больно... "больно... больно" - дважды царапнули Димку Расимовы слова, и Димка растерянно замер, соображая, - в голове у Димки от жаром распирающего, напористого желания, разлитого по всему телу, от бушующей в сердце любви, от юной горячей страсти был туман... "больно" - мелькнула у Димки мысль, и тут же растерянность Димкина сменилась недоумением: Димка не то чтобы Расику не поверил, а просто... просто он - влюбленный, разгоряченный, всем своим существом устремлённый к Расиму, жаждавший апофеоза - не мог, не хотел в это верить! "Больно... но ведь не на столько же больно, чтоб было нельзя... чтоб было никак невозможно..." - лихорадочно подумал Димка, нависая над Расиком с раскалённо-гудящим, залупившимся, нетерпеливо вздрагивающим членом, и в тот же миг в его, Димкиной, голове калейдоскопом промелькнули фотки, которые он, Димка, видел на каком-то тематическом сайте: огромные члены были наполовину или даже полностью, до самого основания вставлены в попы парней, и парни, довольные, улыбались... разве это не кайф?! Конечно, на тех фотографиях парни были сплошь опытные, поднаторевшие в таком сексе, и всё равно... все равно - разве может такое быть, чтоб э т о у них, у Расима и Димки, здесь и сейчас не получилось, - разве могут быть у любви препятствия?!
- Расик... давай... давай ещё раз! - горячо, нетерпеливо прошептал Димка, одновременно с этим сжимая, тиская пальцами свой залупившийся член.
- Я не могу... не могу я, Дима... не могу! - отозвался Расим, прикрывая ладонью промежность - упреждая новый напор его, Д и м и н о г о, члена.
- Я осторожно... чуть-чуть... - настойчиво выдохнул Димка, сам не зная, что значит его "чуть-чуть". - Расик, давай... ещё один раз... давай!
- Дима, я не могу! - срывающимся голосом прошептал-выдохнул Расим, прижимая к промежности ладонь, и в интонации его голоса Димка уловил отчаяние, как если бы он, Расим, не мог это сделать - снова подставить Д и м е попу - вопреки своему желанию.
- Ну, один раз... ещё один раз... попробуем, Расик... просто попробуем... один лишь раз... давай... ещё один раз, и всё... может, получится... - нетерпеливо, горячо, настойчиво прошептал, проговорил возбуждённый Димка, не веря, что что-то может не получиться... он убеждал, он просил Расима не столько словами, жарко срывавшимися с губ, сколько просил, убеждал самой интонацией - напористой, не оставляющей выбора интонацией, с какой слова эти выдыхались.
- Не получится... - вновь отозвался Расим, но голос Расика утратил категоричность - словно он, Расим, сам усомнился в том, что сказал... да и как могло быть иначе - разве он, Расим, не хотел?! Он хотел - ещё как хотел! - и если б не эта боль... "не получится" - отозвался Расим, и вместе с тем он почувствовал, что, говоря так, он, Расим, сейчас Д и м е уступит... ещё один раз... почему не попробовать? Они просто попробуют, и, может... может, действительно, всё получится!
- Расик, давай! Ещё один раз... - напористо выдохнул Димка, почувствовав, что Расим, говоря "не получится", в то же время готов был... в душе - вопреки словам! - он, Расим, готов был попробовать ещё раз! - Если вдруг станет больно, то ты лишь скажи... ты только скажи, и я сразу... сразу пипис уберу! - убеждая Расима в том, что бояться не надо, горячо, нетерпеливо произнёс-пообещал Димка, одновременно с этим сдвигая ладонь Расима с промежности.
Подчиняясь Д и м е - его словам, его страстно звучащему голосу, Расим снова поднял разведённые ноги вверх, и снова его ягодицы раздвинулись, снова раскрылись, распахнулись перед Димкиным членом, - словно желая проверить готовность Расима к анальному сексу, Димка пальцем коснулся - слегка надавил - на туго сжатые мышцы Расимова сфинктера, в то же мгновение ощутив, как Расим невольно напрягся, конвульсивно дёрнув мышками сфинктера под его, Димкиным, пальцем.
- Расик, не бойся... - прошептал Димка, подушечкой пальца поглаживая - лаская - Расимов вход. - Растяни... растяни свою попу руками... - прошептал Димка, вновь нависая над парнем-девятиклассником, на спине лежащим с широко разведенными, вверх запрокинутыми ногами.
Обхватив ладонями ягодицы, Расим еще больше развёл, распахнул-растянул их в разные стороны - так, чтоб Д и м е было удобней, - Димка, рукой направляя член, снова приставил сочно налитую, пламенеющую головку к Расимову входу, ощутив, головкой почувствовав, как вздрогнули мышцы сомкнутого сфинктера.
- Расик, не бойся... - вновь повторил - прошептал - Димка, изнемогая от предвкушения... "пятое время года" - мог бы подумать Димка, но мыслей в Димкиной голове никаких не было - было одно сплошное желание, огнём полыхавшее в теле... и желание, и страсть, и любовь, и нетерпение - вот что было в Димкиной голове! Осторожно двинув бедрами, Димка надавил головкой члена на Расиков вход, пытаясь вскользнуть, войти-проникнуть членом Расиму в анус, и... невольно вскрикнув от давящей боли, вновь полыхнувшей в промежности, торопливо дёрнувшись, убегая-спасаясь от этой боли, Расим снова стремительно отстранился от Димки в сторону, невольно сжимая, с силой стискивая, растирая ладонью промежность, - елы-палы... снова... снова у них ничего не вышло - опять ничего, совсем ничего не получилось! Причём, на этот раз Димка сам почувствовал, что, надавив членом на туго стиснутый вход, головкой члена он не продвинулся ни на миллиметр: головка члена тупо упёрлась в мышцы сфинктера, не разжимая их, не растягивая... ёлы-палы! - член не входил - не в с к а л ь з ы в а л - в попу...
- Смазка нужна, - с отчаянием проговорил Димка, и было совершенно неясно, кому он это сказал - себе он это сказал или сказал он это Расиму, вновь опустившему ноги...
Конечно, нужна была смазка! Разве он, Димка, ни разу не слышал про вазелин? Разве не должен был предполагать, что для секса анального им обязательно потребуется смазка? Конечно, он слышал... он слышал об этом - и должен был это предполагать! Он ехал с уверенностью, что Зебра его и Расима поселит в одном двуместном номере... он закачал на свой комп-наладонник несколько классных галерей с молодыми трахающимися парнями - предполагая, что, может быть, Расику это придётся показать... он купил себе пару тесно обтягивающих плавок - чтобы скрывать стояк, возникающий всякий раз при мыслях о нём, о любимом Расиме... он взял с собой все свои деньги, горя желанием сделать Расиму какой-нибудь классный подарок... он целыми днями думал, мечтал и грезил об их взаимной любви... он думал-планировал, как всё устроить так, чтоб всё получилось у них естественно... и - он совсем, совсем упустил из виду такой пустяк, как тюбик со смазкой! Тюбик с вазелином - всего-навсего... ну, и что теперь было делать? Вазелина не было, и Димка, на коленях стоя перед лежащим на спине Расиком - ощущая, как член его распирает он неизбывного желания, лихорадочно думал-соображал, чем можно смазать головку члена вместо вазелина. - Расик... смазка нужна! - повторил Димка голосом, полным отчаяния. - У тебя есть какой-нибудь крем? Любой... просто крем - чтобы смазать головку и вход...
- Нет, - отозвался Расим, и это было действительно так: у него, у Расима, крема не было... да и зачем ему нужен был крем - ему, пацану?
- Ну, и что теперь делать? - проговорил Димка растерянно, и опять... опять было непонятно, у кого он об этом спрашивает - у себя, стоящего на коленях с набухшим, сладко окаменевшим членом, или спрашивает он это у Расика, лежащего перед ним на спине с разведёнными, широко раздвинутыми ногами... как будто он, Расим, мог лучше Димки знать-понимать, что теперь делать!
- Не знаю... - произнёс - отозвался - Расик... да и откуда он мог знать, если Д и м а был старшим - был в и х постели ведущим, а он, Расим, был всего лишь ведомым!
Секунду-другую они молчали... конечно, отсутствие вазелина было всего лишь временным, чисто техническим сбоем, и потому невольно возникшая заминка никак не могла повлиять на их юное возбуждение - на их обоюдное, жаром бушующее желание, - они оба хотели, неутолённая страсть никуда не делась, и Димка, сжимая-тиская член в кулаке, с жаром проговорил, предлагая Расиму другой вариант:
- Расик, давай... давай, теперь ты... ты попробуй меня... может, получится у тебя...
- Дима, это больно... больно будет! - отозвался Расим, то ли желая Димку тем самым предупредить, то ли невольно делясь с ним, с Димкой, своим неудавшимся опытом.
- Ну, попытка не пытка... вдруг получится! - отозвался Димка, отодвигаясь в сторону - уступая Расиму своё место.
Конечно, Димке хотелось - нестерпимо, страстно хотелось! - самому войти в Расика, вставить ему, Расиму, в попу... за два месяца он, Димка, несчетное число раз об этом мечтал - фантазировал-грезил! В школе на переменах, провожая Расима взглядом, он невольно смотрел на Расимову попку... дома, лёжа в постели - сжимая свой член в кулаке, представлял он Расимову попку... в ванной, стоя под струями тёплой воды, воображал он попку Расима... попа Расима, недосягаемая до этой ночи, просто сводила Димку с ума! И вот, когда всё так прекрасно сложилось, из-за отсутствия смазки... было от чего прийти в отчаяние! А с другой стороны... разве член любимого Расика, вставленный в него, в Димку, не означал бы их сладостного слияния в нерасторжимое целое? Почувствовать, ощутить член Расика в попе своей - разве это не станет апофеозом их страстной любви? "Активный", "пассивный"... может быть, это где-то и важно, а для любви это были пустые, совсем ничего не значащие понятия, и потому Димка не менее страстно хотел почувствовать член Расима в попе своей! Если, конечно, получится...
Они поменялись местами: Димка лёг на место Расима, а Расик с торчащим вверх членом встал на колени перед Димкой - между его разведёнными, полусогнутыми в коленях ногами... мысль, что он, Расим, сейчас вставит, всунет в Д и м и н у попу свой возбуждённый, сладостью распираемый пипис, казалась Расиму невероятной, - ещё час назад, собираясь спать, он, Расим, ничего подобного не мог даже предполагать... вообще ни о чём т а к о м он не думал - совершенно не думал! А между тем, голый Д и м а - парень-десятиклассник - лежал перед ним, и у него, у такого же голого Расима, парня-девятиклассника, несгибаемым колом стоял залупившийся член, - ему, Расику, это казалось невероятным, и вместе с тем это был не сон - это была реальность... самая настоящая, сладостная, страстью наполненная реальность, - он, пятнадцатилетний Расим, никогда ни о чём т а к о м не думавший, никогда о подобном не помышлявший, нестерпимо хотел... хотел вставить, вогнать свой пипис в горячую Д и м и н у попу - хотел сладостно слиться, сплавиться с Д и м о й в нерасторжимое целое, - он, Расим, хотел Д и м у любить! Или, может быть, он у ж е л ю б и л?
- Расик, давай... я пипис послюню - смажу головку твою слюной... - проговорил Димка, нетерпеливо приподнимаясь - наклоняясь торсом к Расимову паху; конечно, слюна не смазка - не вазелин, и тем не менее... обхватив Расима ладонями за ягодицы, Димка вобрал в рот головку Расикова член, предварительно собрав у самых губ во рту максимальное количество слюны, и Расим в тот же миг содрогнулся от наслаждения... о, какой это был обалденный кайф - чувствовать член у Д и м ы во рту! Чувствовать член Расима губами - это был обалденный кайф! - Всё... давай! Должно получиться... - горячо, нетерпеливо выдохнул Димка, вновь откидываясь на спину.
И - ничего у них, у Димки и Расика, снова не получилось... подняв вверх широко разведённые ноги, ладонями рук обхватив ягодицы - ещё больше разводя, растягивая их в стороны, Димка подставил под член Расика свою девственно сжатый вход, но когда Расик, приставив мокрую головку своего члена, с силой надавил на мышцы сфинктера, пытаясь войти, втиснуться в Димку одним горячим рывком, у Димки от боли, полыхнувшей в промежности, на миг потемнело в глазах, - половина головки члена, раздирая мышцы сфинктера, успела втиснуться внутрь, прежде чем Димка, рванувшись от боли, успел порывисто выскользнуть из-под Расимова натиска!
- Пипец... - выдохнул Димка, так же, как Расик, стремительно опуская ноги. - Ни фига без смазки не выйдет...
- Я ж говорил... - словно оправдываясь, виновато прошептал Расим, машинально сжимая, стискивая в кулаке свой каменно твёрдый, огнём полыхающий член. - Смазка нужна...
- Завтра, Расик... завтра мы купим вазелин... или просто какой-нибудь крем - для рук, для лица... и - завтра всё получится... всё у нас получится! - убеждённо выдохнул Димка, потянув Расима на себя.
Повинуясь Д и м е, Расим податливо качнулся вперёд, и - два голых парня, соприкоснувшись жаждущими телами, одновременно почувствовали новый прилив неизбывного наслаждения; напряженный член Расика твёрдым горячим стволом ощутимо вдавился в Димкин пах, напряженный член Д и м ы горячо вдавился в пах Расима, Димка обхватил Расима, оказавшегося сверху, любящими руками, нежно и страстно прижал его к себе... в попу у них не получилось - друг другу в попы они не вставили, но любовь от этого не испарилась, не стала слабее, - они оба были возбуждены... они оба были нисколько не утолены, - Расим почувствовал, как горячие Д и м и н ы ладони, скользнув по его спине, обтекаемо замерли на ягодицах... обхватив ладонями попу Расима, Димка замер от наслаждения, - о, как нежно, как страстно любил он Расима - любил его всем своим телом, всей душой! Не смогли они в попы - не получилось... ну, и что? Получится завтра! Всё - всё-всё! - у них завтра получится, - ощущая ладонями сочно-упругую мякоть Расимовых ягодиц, Димка с нескрываемой в голосе радостью жарко, возбуждённо прошептал:
- Расик... а ты всунул немного... да?
- Ну... чуть-чуть! - отозвался Расим, невольно сжимая, стискивая ягодицы - вдавливая свой распираемый сладостью член в лежащего под ним старшеклассника Д и м у.
Димка, почувствовав это непроизвольное и вместе с тем страстное движение Расимовых бедёр, ладонями рук надавил на попу Расима, одновременно с этим порывисто двигая вверх бёдрами своими - с силой вжимая свой пах в пах Расима.
- Расик... поцелуй меня... - чуть слышно прошептал Димка, изнемогая от страсти, от желания, но ещё больше изнемогая от распирающей сердце нежности.
- Я не умею... - отозвался Расим, и в этом бесхитростном, искреннем ответе было столько подкупающей простоты, что у Димки от неизбывной любви перехватило дыхание.
- Ты что - никогда ни с кем не целовался? - прошептал Димка, скользнув ладонями по спине Расима вверх - обняв лежащего сверху Расима за плечи.
- Никогда, - выдохнул Расим, нисколько не стесняясь в этом признаваться... да и чего ему, Расику, было стесняться? Конечно, бывает, и часто бывает, когда пацаны, стремясь скрыть свою н е п р о д в и н у т о с т ь в области секса, выдают себя за людей бывалых - навязчиво или походя изображают из себя уже в к у с и в ш и х, уже всё познавших и всё испытавших... но ведь это бывает либо от неуверенности в самом себе, либо в силу каких-то скрываемых комплексов, либо бывает ещё, когда хочется пацанам выглядеть более взрослыми, и они выдают желаемое за действительное... фигня всё это! У него, у Расима, не было ни малейшего желания хоть в чём ему, Д и м е, врать, и потому... "никогда" - честно признался Расим в ответ на Димкин вопрос.
- Ну, это ж легко... смотри! - Димка, ладонью руки скользнув на затылок Расима, надавил на голову Расима, приближая тем самым его губы к своим, и - губы их слились в долгом сладостном поцелуе...
Димка хотя и сказал Расиму "это ж легко!", но ведь он, Димка, тоже делал это впервые - в первый раз в эту ночь целовался взасос... другое дело, что это действительно было л е г к о - и легко, и сладостно! Да и как могло быть иначе? Губы у Расима были сладкие, горячие, податливо-отзывчивые - страстно желанные, и потому... потому - сосать в губы Расима было не просто легко, а кайфово... необыкновенно кайфово! Димкины ладони, скользнув по спине Расима, снова наполнились сочной упругостью ягодиц... от одного этого можно было бы запросто - в два счёта - кончить!
- Давай... теперь ты! - прошептал Димка, выпуская губы Расима из губ своих.
Расим, лежа на Димке - вдавливаясь в него, в старшеклассника Д и м у, сладко гудящим членом - приблизил свои вновь потолстевшие губы к губам Д и м ы и, приоткрыв рот, попытался сделать так же, как это только что делал Д и м а... но - то ли потому, что он, Расим, ещё недостаточно сильно Д и м у любил, то ли потому, что от жаркого Д и м и н о г о сосания его вновь потолстевшие губы сделались непослушными, а только у него, у Расика, ничего не получилось... или, может быть, не получилось потому, что Д и м а был старше не только по возрасту, но и в его, Расимовом, ощущении, и он, Расим, полагал, что в губы сосать должен старший младшего - независимо от пола партнёров, потому как бытует такой стереотип... а может быть, не получилось потому, что он, пытаясь засосать Д и м у в губы, делал это отчасти осознаваемо, и потому невольным внутренним зрением он как бы смотрел в этот миг на себя самого со стороны - в то время как Димка сосал-целовал Расима, нисколько об этом не думая, или, точнее, он целовал-сосал в губы любимого Расика так, как дышат... разве мы, делая выдох-вдох, думаем, как и зачем мы это делаем? После майского ливня мы жадно вдыхаем озоном насыщенный воздух лишь потому, что воздухом этим так упоительно, так удивительно радостно дышится...
- Не получается... - рассмеялся Расим с едва уловимой виноватостью в голосе.
- Расик... ну, как это - "не получается"? Всё получается... смотри! - Димка, рассмеявшись вслед за Расимом, снова вобрал его губы в свои - словно, ничуть не задумавшись, сделал глубокий вдох... или подобно путнику-пилигриму, изнемогающему от жажды, жадно припал к живительному источнику - вот с каким чувством он, влюблённый Димка, вновь засосал Расима в губы!
Между тем, всякая страсть, трансформируясь в действия рук и губ, в конечном счёте стремится к оргазму - венцу любой сексуальной активности; можно какое-то время оттягивать этот момент, стремясь насладиться самим упоительным действом, но в любом случае - рано или поздно, но неизменно и обязательно - возникает, в конце концов, та "точка невозврата", когда, поплутав в лабиринтах страсти, мы выходим на финишную прямую, чтобы, уже не делая передышек, гнать на всех парусах к желаемому итогу; и чем моложе любовники или партнёры, тем скоротечнее их лабиринты, - влюблённый, огнём пылающий Димка не столько подумал о неуклонно растущей жажде оргазма, сколько почувствовал эту стремительно нарастающую - неодолимую! - жажду-желание... не выпуская губы Расима из губ своих, обняв-обхватив Расима за спину - не отрывая его от себя, Димка усилием всего тела перевернул Расима на спину, в одно мгновение поменявшись с ним, с Расимом, местами: теперь Димка был на Расиме сверху, а Расик - под ним, под Д и м о й... невольно раздвинув ноги - шире разведя свои ноги в стороны, Расим, не задумываясь, что делает, сомкнул руки на Д и м и н о й спине, и Димка с силой вдавился, вжался в Расима своим напряженным, сладко гудящим членом...
- Расик... - оторвав свои губы от губ Расима, страстно выдохнул Димка, одновременно с этим сжимая, стискивая ягодицы. - Расик... - повторил Димка ещё раз, и Расим уловил жаром пышущее дрожание в Д и м и н о м голосе.
Чувствуя, что в настроении Д и м ы что-то неуловимо изменилось, Расим не отозвался... да Димке, собственно, в эти минуты никакого отзыва от Расима уже было не нужно, - ткнувшись губами Расиму в шею, сжимая упругие ягодицы, Димка медленно, сладострастно задвигал бёдрами, словно стараясь втереть в Расима свой стиснутый животами каменно твёрдый, скользяще залупающийся член... собственно, так он, Димка, по вечерам на скрипучем диване делал с Игорем, а Игорёк, соответственно, делал с ним, но тогда было детство, и такой "трах" в сарае был больше похож не на секс, а на манящую, сладко-приятную тайную игру; и потом... тогда Димкин член был не бог весть каким большим - тогда, три года назад, член у Димки был в стадии роста, в поре взросления, а теперь Димке было шестнадцать лет, теперь он страстно, самозабвенно любил Расима, и член у него, у старшеклассника, был более чем приличный, - содрогаясь от наслаждения, жарко сопя Расику в шею, ощущая Расима пахом, руками, сосками, лицом, животом, Димка, сладострастно двигая бедрами, судорожно сжимал, стискивал ягодицы, и его член, от этих движений невидимо залупаясь, подобно поршню скользил-двигался между горячими животами взад-вперёд... разве это было не наслаждение - не упоительный кайф? Расик - то ли отчасти подражая Д и м е, то ли сделав это непроизвольно, по наитию - скользнул ладонями по спине содрогающегося на нём старшеклассника, и ладони его наполнились страстно сжимающимися полусферами сочно-упругих Д и м и н ы х ягодиц, - Димка, двигая телом, жарко сопел Расиму в шею, и у Расима от этого жара на шее, от ощущения Д и м и н ы х телодвижений сладко сжимались мышцы сфинктера; тело Расима под Димкой послушно, податливо дёргалось... разве всё это был не кайф - не упоение наслаждением?
Оргазм, как всегда, возник-зародился где-то в н у т р и туго стиснутого отверстия зада и тут же, стремительно вырываясь наружу, огнём небывалого наслаждения ожег-опалил промежность, мошонку, невыносимо зудящий анус, - содрогнувшись от сладости, на какой-то миг буквально парализовавшей всё тело, Димка в то же мгновение почувствовал, как из члена его неукротимой лавой рванулась струя обжигающей спермы... стало не просто сладко, а стало невыносимо сладко - до боли в промежности, - Димка, уткнувшись лицом Расику в шею, судорожно всхлипывающими, обжигающими вдохами-выдохами тяжело, прерывисто дышал, упиваясь апофеозом своей любви... ради этих стремительно ускользающих, но пережитых секунд упоительного, ни с чем не сравнимого блаженства, наполнившего все тело, стоило жить... и жить, и мечтать, и ждать, и надеяться! И неважно, что эти секунды так скоротечны - их можно будет теперь повторять, проживая снова и снова... разве не так? Расик - любимый Расик - лежал под Димкой, и животы их клейко слипались Димкиным соком осуществлённой мечты... разве всё это было не счастьем?
- Расик... - оторвав пламенеющее лицо от шеи замершего, неподвижно лежащего под ним Расима, чуть слышно выдохнул Димка, и в этом коротком выдохе-слове было всё: и любовь, и нежность, и благодарность... чувство горячей благодарности наполнило сердце влюблённого Димки! - Расик... давай... теперь ты - как я... ты - меня...
И тут же, нисколько не сомневаясь в том, что возбуждённый Расим, лежащий под ним, хочет ничуть не меньше, чем этого хотел он сам, Димка усилием тела, качнувшись набок - увлекая Расика за собой, рывком опрокинулся, перевернулся на спину, - они вновь поменялись местами... чтоб Расиму было удобней, Димка шире раздвинул под ним, под Расимом, ноги, одновременно с этим скользнув ладонями к неистребимо манящей Расимовой попе, - Димка, целуя Расима кончик носа, вдавил ладони в сочно-упругие ягодицы, тем самым стараясь сильнее вжать напряженный горячий член Расима в свой липко-клейкий живот.
- Давай... - выдохнул Димка. - Расик... давай!
Димка чувствовал в теле приятную опустошенность, и вместе с тем из души шестнадцатилетнего Димки никуда не делась, не испарилась любовь, - любимый Расик лежал на нём, и Димке - влюблённому Димке! - страстно хотелось, чтобы Расиму было так же кайфово, так же классно и обалденно, как только что было кайфово, классно и обалденно ему... "давай!" - прошептал Димка Расиму, но Расим, жаждавший с Д и м о й настоящей дружбы, сейчас нисколечко не нуждался ни в подсказках, ни в каком-либо руководстве с Димкиной стороны: Расим не по-детски был возбуждён, голое тело его полыхало желанием, он лежал на только что кончившем Д и м е, в гостиничном номере было темно, они были вдвоём, и при этом при всём он, пятнадцатилетний девятиклассник, был совершенно нормальным - вполне адекватным - парнем... ну, а какой адекватный - нормальный - пацан в т а к о й ситуации не сумел бы, не смог бы сообразить, что ему надо делать? Тем более, когда сердце было искренне устремлёно... какие подсказки могли быть в такой ситуации? Нужно было быть конченым извращенцем, чтоб в т а к о й ситуации что-то не понять или, тем более, не захотеть! Вжимаясь всем телом в тело Д и м ы, Расим сладострастно задвигал, заколыхал вверх-вниз мальчишескими бёдрами, опуская-вздымая голый зад, - содрогаясь всем своим юным телом от неуклонно растущего наслаждения, Расик всем своим естеством устремился к апофеозу... да и как могло быть иначе? Только так - и никак по-другому! Расим скользил, двигал членом между животами, но теперь животы были липкими, и головка его, Расимова, члена, залупалась в Д и м и н о й сперме легко и сладостно... головка Расимова члена, сжатая животами, залупалась-каталась - как сыр в масле!
Димка, ладонями чувствуя, как сладострастно сжимаются - танцуют-играют - Расимовы ягодицы, закрыл глаза... разве сейчас Расик - любимый Расик! - его не любил, содрогаясь на нём, на Димке, от наслаждения? Конечно, это был секс - всего лишь секс: нормальный секс нормального парня... "любви не бывает без секса, а секс может быть без всякой любви, и Расик... сейчас, в эти сказочные секунды, он любит меня или просто... просто кайфует - как кайфовать может всякий и как кайфовал бы он с кем-нибудь с другим, окажись этот другой на моём месте?" - подумал Димка, всем своим телом влюблённо вслушиваясь в тело содрогающегося Расима, - между тем, Расик его, влюблённого Димку, лежащего на спине с расставленными, разведёнными в стороны ногами, трахал с упоением, с полной самоотдачей... и хотя секс без любви встречается сплошь и рядом, что-то подсказывало Димке, что сейчас это был не просто секс - не просто трах, - Димка ощущал, с каким упоением содрогается на нём жарко сопящий Расим, Димка чувствовал твердый горячий член любимого Расика, Димка ласкал ладонями спину Расима, его плечи, его поясницу, его судорожно сжимающуюся попу, и ему, влюблённому Димке, хотелось думать, что Расик не просто... не просто трахает его - кайфует на нём, используя его, влюблённого Димку, в качестве удачно подвернувшегося сексуального партнёра, а любит... именно л ю б и т - как любил его, пятнадцатилетнего Расика, он, шестнадцатилетний Димка! Хотя... какая была разница, кому сколько лет? Разница в возрасте - разница в год - для влюблённого Димки в принципе не имела значения, а теперь эта разница не будет иметь никакого значения и для Расима, - "он любит меня!" - подумал Димка, и ощущение счастья горячей волной опалило его юное ликующее сердце... "он любит меня!" - мысленно повторил Димка, ощущая-чувствуя страсть содрогающегося от кайфа пятнадцатилетнего парня по имени Расим... разве счастье бывает только в грёзах - только в мечтах-фантазиях?
Между тем, Расим вдавился пахом в пах Д и м ы изо всей силы, на какой-то миг замер, словно сердце его остановилось, и тут же тело Расима содрогнулось от накатившего оргазма, - из члена, стиснутого животами, вырвалась струя пацанячей спермы, огонь полыхнул в промежности, обжег мышцы ануса... никогда ещё ему, Расику, не было так сказочно сладко! Ни в какое сравнение с э т о й сладостью - с э т и м небывалым наслаждением - не шла сладость от суходрочек! Когда Расик дрочил, сладко делалось только в попе - в районе ануса, и сладость эта была короткая, скоротечная... а теперь сладость разлилась по всему телу - как если бы он, Расим, с головой нырнул в бочку солнцем нагретого золотистого меда! Кончил... "с Д и м о й кончил - на Д и м у... как он - на меня..." - мелькнула у Расима радостная мысль, и Расим, ощущая в промежности огнём полыхающую сладость, с чувством невольно возникшей благодарности обессилено ткнулся пересохшими горячими губами в Димкину шею; "завтра нам будет стыдно..." - подумал Расим, но эта возникшая мысль никак не вязалась с его чувствами, и Расим тут же отмахнулся от этой мысли, однако ощущение лёгкой виноватости снова царапнуло сердце, как это бывало у него, у Расика, всегда, когда он кончал в одиночестве, занимаясь мастурбацией... "стыдно... почему нам должно быть стыдно, если обоим нам - и Д и м е, и мне - было так хорошо?" - подумал Расим, чувствуя горячее объятие крепких Д и м и н ы х рук, в то время как сам Димка, лёжа под Расимом - прижимая кончившего Расика к себе, с чувством ликующей радости думал о том, что сейчас случилось-произошло самое главное: Расик кончил - испытал с ним, с Димкой, не просто оргазм, а познал несомненное наслаждение, и теперь... "теперь он уже никуда... никуда не денется от нашей взаимной любви!" - ликующе думал Димка, ощущая сухие горячие губы Расима на своей шее - чуть ближе к ключице... разве это было не счастье?
Какое-то время они лежали молча, не шевелясь, - смешавшаяся сперма липко склеивала их животы, и Димке было приятно думать о том, что сперма его и сперма Расима перемешалась в одну неделимую субстанцию; это смешение казалось Димке символичным - имеющим сакральный смысл... как если бы это смешалась не их горячая сперма, а они сами слились друг с другом и душами, и телами в неразделимое целое! Повернув голову набок - не размыкая объятий, Димка краем дотянувшихся губ поцеловал Расима в пылающую скулу.
- Расик... - чуть слышно прошептал Димка, и руки его ещё крепче прижали Расима к груди.
- Что? - так же тихо - так же чуть слышно - отозвался Расим, не делая никаких попыток высвободиться из Д и м и н ы х объятий.
- Я люблю тебя... Расик, я люблю тебя!
Слова эти прозвучали, сорвались с Димкиных губ совершенно спонтанно, сами собой... конечно, Димка сотни раз говорил эти слова мысленно, видя Расика в школе, или думая о нём дома, или общаясь с пацанами-приятелями во дворе, но теперь - именно в эти минуты! - он, Димка, о признании Расику в любви совершенно не думал, поскольку в эти минуты для него, для Димки, любовь не требовала никаких словесных воплощений, и тем не менее... слова сами сорвались с Димкиных губ: "я люблю тебя" - дважды произнёс-повторил Димка, выдохнув эти слова жарко, порывисто, нежно, искренне, и Расим... услышав от Д и м ы эти слова, Расим нисколько не удивился: он вдруг подумал, что он, Расим, об этом знал - знал об этом сегодня, знал об этом вчера... знал с того самого момента, как они вошли вместе в номер, и даже ещё раньше знал, когда они шли по коридору - когда уточняли, как друг друга зовут... конечно, этого не могло быть, потому что Д и м а эти слова - "я люблю тебя" - произнёс-проговорил сейчас впервые, а ему, Расиму, слово "любовь" вообще ни разу не приходило в голову ни вчера, ни сегодня, и тем не менее... тем не менее, Расим, услышав Димкино признание, нисколько не удивился... как будто он знал об этом - знал всегда! Расим нисколько не удивился, услышав эти слова от Д и м ы, и вместе с тем... вместе с тем, это было и странно, и необычно - услышать т а к и е слова от парня, - если б он, Д и м а, сейчас произнёс бы, проговорил бы не "любовь", а "настоящая дружба", это было бы совершенно понятно: н а с т о я щ а я д р у ж б а, наверное, такой - именно такой! - и должна быть... а любовь?
- Дима, мы ж пацаны... - тихо проговорил Расим, и в интонации его голоса Димке почудилось едва уловимое замешательство. - Ну, то есть... мы с тобой парни - пацаны... как ты можешь меня л ю б и т ь?
- Просто... люблю - и всё, - отозвался Димка, скользнув ладонью по спине Расима. - Разве парни не могут любить друг друга? - Димка умышленно проговорил "друг друга", таким образом делая свою любовь взаимной - обоюдной.
- Не знаю... наверное, могут, - чуть помедлив, отозвался Расим, невольно вслушиваясь в собственные слова - в собственный голос... "наверное, могут" - сказал-услышал Расим и тут же подумал... разве он, Расим, не любил сейчас Д и м у - не испытывал чувство необъяснимого удовольствия от ощущения максимально возможной близости? Конечно, это можно было б называть сейчас н а с т о я щ е й дружбой, и это тоже, наверное, было б правильно... но разве т а к а я дружба - это не есть любовь? А с другой стороны... как они могут любить друг друга? Трахаться, кайфовать, друг другу всегда и во всём помогать, один другого всегда поддерживать... словом, дружить крепко, по-настоящему - это ему, Расиму, было понятно... то есть, стало теперь понятно - после всего... а любить... как они могут л ю б и т ь друг друга, если они обычные парни - обычные пацаны? - Дима... можно, я о чём-то тебя спрошу? - неожиданно для себя самого проговорил Расим.
- Спроси... - отозвался Димка, мгновенно догадался, о ч ё м Расим его хочет спросить - о чём он сейчас его, Димку, спросит. - Ну, спрашивай! - повторили Димка, понятия не имея, что и как он будет Расику отвечать.
- А ты не обидишься? - чуть помедлив, проговорил Расим; он оторвал лицо от Димкиной шеи, но Димка по-прежнему прижимал его к себе, и потому он по-прежнему лежал на нём, на Д и м е, сверху; огнём полыхнувшая сладость из тела Расима ушла, уступив место не менее приятной легкой опустошенности... опустошенности в теле, но не в душе!
- А ты разве хочешь сейчас о чём-то меня спросить для того, чтоб меня обидеть? - вопросом на вопрос отозвался Димка.
- Конечно, нет! - не задумываясь, искренне проговорил Расим. - Я совсем не хочу тебя обидеть... нисколько не хочу!
- Ну, и как в таком случае я могу обидеться? - невольно улыбнулся Димка, и ладони его медленно скользнули по спине Расима к ягодицам... горячие ладони Димки обтекаемо замерли на упруго-сочных Расимовых булочках. - Спрашивай...
Если б Д и м а не произнес "я люблю тебя" - не сказал бы сейчас само слово "люблю", то у него, у Расима, этот вопрос не возник бы... ну, то есть, возник бы - наверняка возник бы! - но не сейчас, потому что сейчас... сейчас ему, пятнадцатилетнему Расиму, было хорошо без всяких вопросов! Они стали друзьями - стали н а с т о я щ и м и друзьями, и это было классно: непредвиденный, совершенно неожиданный, но обалденный секс органично дополнил накануне возникшую у Расима горячую симпатию по отношению к Д и м е: секс неожиданно, но удивительно верно раскрыл, расшифровал подлинный смысл его, Расимовой, симпатии, и, таким образом, желание н а с т о я щ е й дружбы у него, у пятнадцатилетнего Расика, осуществилось, сбылось... они стали д р у з ь я м и, - какие могли быть вопросы? Но Д и м а сказал "я люблю тебя... Расик, я люблю тебя!", и этими словами невольно сбил Расима с толку, подтолкнув к тому, чтоб его, Д и м у, спросить... чтоб задать ему, старшекласснику Д и м е, вопрос, который он, Расик, в данное время задавать не собирался - о чём он, Расим, совершенно не думал...
- Ну... чего ты, Расик, не спрашиваешь? Спрашивай! - повторил-проговорил Димка, чувствуя, как Расим невольно замер, то ли думая, как лучше сформулировать свой вопрос, то ли решая, задавать или нет свой вопрос вообще... они, шестнадцатилетний десятиклассник Димка и пятнадцатилетний девятиклассник Расим, лежали на постели в гостиничном номере, и смешавшаяся сперма, спущенная с интервалом в несколько минут из двух мальчишеских членов, липко склеивала их по-мальчишески плоские животы; была ночь, и где - совсем рядом - спали л е н у с и к и, спали братья-близнецы, дружно подрочившие перед сном на своих кроватях после того, как погасили в номере свет, спал Толик, перед сном в ванной комнате кончивший с мыслями о Светусике, спали без сновидений Серёга и Вовчик, спала неугомонная Зоя Альбертовна, после ужина позвонившая сыну в армию, спала отрешенная от всех - то ли глупая, то ли слишком умная - девушка эмо... спали все, прилетевшие в Город-Герой в составе туристической группы школьников, и только они, Димка и Расик - двое из этой группы - лежали без сна в одной постели: голый Расик лежал на голом Димке, и Димка - счастливый Димка! - в ожидании вопроса, одной рукой обнимая Расима за плечи, ладонью другой руки ласкал по-мальчишески сочные, мягкие и вместе с тем упругие Расимовы ягодицы; "спрашивай..."
- Дима, скажи мне... ты голубой? - прозвучал в темноте вопрошающий голос Расима.
Конечно, он, Димка, угадал, о ч ё м Расик его, Димку, хочет спросить... "ты голубой?" - прозвучал в темноте вопрошающий голос Расима, и Димка, предчувствуя именно этот вопрос - о ж и д а я этот вопрос, вдруг неожиданно для себя самого растерялся: у него, у влюблённого Димки, не было ни для Расима, ни для себя исчерпывающе короткого - внятного и однозначного - ответа на этот вопрос! Как будто на все другие вопросы можно всегда отвечать однозначно и коротко... "ты голубой?"
"Голубой", "не голубой" - "да", "нет"... не было у Димки, шестнадцатилетнего десятиклассника, однозначного ответа на этот вопрос - ни для себя ответа не было, ни для Расика. Потому как он - по своим устремлениям - явно склонялся в сторону предпочтения однополого секса, и вместе с тем он внятно - осознанно - ещё не сказал самому себе, что парни, и только парни, ему, Димке, нужны по жизни... о каких однозначных выводах можно говорить в шестнадцать лет?! Дело ведь не в словах, которыми одни - по своему недомыслию или по иным, нередко мутным, причинам - спешат-торопятся поименовать других: "голубой", "голубой"... дело не в словах, или, точнее, не в самих словах, а в осознании этих слов как единственно верных, не подлежащих внутреннему сомнению... вот в чём было всё дело! Проще говоря, "голубым" парень становится не тогда, когда скажут ему об этом другие, а тогда, когда скажет об этом себе он сам - когда внутренне это осознает, а осознав, это внутренне примет, причём, без разницы, оповестит он об этом мир или скроет это знание о самом себе внутри своей собственной души; у шестнадцатилетнего Димки такого внутреннего осознания не было, и потому Димка, будучи честным по отношению к самому себе, не мог - stricto, strictissimo sensu - назвать себя "голубым"; но и назвать себя "не голубым" - в строгом, строжайшем смысле слова - он тоже не мог, потому как тема эта его, Димку, и волновала, и манила... волновала и манила ещё до того, как он страстно влюбился в Расима! Тема манила, волновала... но и здесь - в предыдущей Димкиной жизни, то есть в жизни до любви - всё было тоже не совсем однозначно! Потому как...
В тринадцать лет он, Димка, "трахался" с Игорем - в сарае они приспускали с себя штаны и, испытывая совершенно естественное удовольствие, на старом скрипучем диване поочерёдно тёрлись друг о друга своими сладко напрягавшимися пиписами... ну, и что с того, что всё это было - в тринадцать лет? Мало, что ли, мальчишек делают точно так же, вступая в пору своего нетерпеливого жадного взросления? Понятно, что их пацанячий "трах" в сарае по вечерам был в то лето всего лишь игрой, был подростковым экспериментом, и потому ни о какой конкретной ориентации тот первый сексуальный опыт свидетельствовать не мог. Потом, спустя два года, когда секс с Игорьком не случился, Димка всё лето мастурбировал, воображая Игоря и себя... и опять в тех фантазиях не было ничего особенного: он, мастурбируя, представлял то, что знал. В это же время он стал обращать внимание на парней... но ведь он, Димка, не был при этом совсем равнодушным-амбивалентным к девчонкам - девчонки его волновали тоже! Не какие-то конкретные девчонки, а вообще... он, Димка, нисколько не сомневался, что у него будет всё, что бывает у всех: и любовь, и семья, и дети, - девчонки его волновали тоже, но он, открыв для себя в интернете мир однополых отношений, стал всё чаще и чаще мастурбировать, думая не о девчонках, а о парнях, страстно трахающих друг друга на бесчисленных сайтах с бесконечными галереями... и снова: разве можно было на основании одного лишь этого делать вывод, что он, Димка, является "голубым"? Разве не могло получиться так, что - по мере взросления - весь этот интерес к однополым отношениям постепенно притупился бы или даже совсем исчез бы? Ведь, сидя дома перед монитором - мастурбируя "на парней", Димка вместе с тем нисколько не стремился вступить с кем-то в реальный половой контакт - никто из парней ни в школе, ни во дворе у него, у Димки, такого желания не вызывал... ну, и какой же он был "голубой"?
Димка не стремился к однополому сексу в реале... и то же время он, Димка, не только рассматривал фотки, мастурбируя "на парней", но ещё и читал на всяких тематических сайтах кой-какие статьи, и хотя чтение это было совершенно хаотичное и бессистемное, тем не менее он, Димка, уяснил для себя два важных момента: во-первых, в занятиях однополым сексом нет ничего постыдного или предосудительного и только совершенно безграмотные либо лукавые люди могут считать или утверждать, что такой секс позорен и недопустим, а во-вторых, Димка с удивлением узнал, что есть немало людей, которые периодически имеют секс то с партнёрами пола своего, то с партнёрами пола противоположного... или даже имеют секс с партнёрами разных полов не периодически, а параллельно, то есть мужчина может быть успешно женат и при этом с таким же успехом ходить "налево", то есть трахаться на стороне, но трахаться не с женщиной, а с парнем... эти два осмысленных Димкой знания сделали для него, для Димки, вопрос о его возможной "голубизне" и несущественным, и неактуальным, - "надо просто жить, полагаясь на собственную природу, а не на визг подзаборных гопников или лукавые нравоучения внешне респектабельных козлов... потому как в жизни есть только два пути: либо быть самому кузнецом своего судьбы, либо овцой брести в стаде, бездумно потребляя лишь то, что тебе будут подсовывать лукавые пастухи" - здраво решил неглупый Димка накануне десятого класса, предполагая в самом ближайшем будущем попробовать секс и с девчонкой, и с парнем... ну, и какой же он был "голубой" - stricto, strictissimo sensu? А в начале десятого класса...
В начале десятого класса в Димкину жизнь ворвалась любовь: он увидел Расима, нового парня в своей родной школе, и у него, у Димки, в один миг "сорвало крышу" - в его жизни внезапно наступило радостное, мучительное, неизбывно-томительное, сладкое, ни на что не похожее и ни с чем не сравнимое п я т о е в р е м я г о д а, как он сам в один из осенних дней, возвращаясь домой через парк, утонувший в золоте листопада, определил свое состояние упоительной влюблённости: п я т о е в р е м я г о д а... любовь завладела Димкой всецело - он по уши влюбился, втрескался-втюрился в парня, и здесь-то, казалось бы, к нему и должно было прийти осознание того, что он, Димка, однозначно и безоговорочно "голубой"... ну, а как могло быть иначе? Это трахаться могут в формате "парень-парень" все поголовно - и геи, и натуралы, и гопники, и гомофобы, и бедные, и богатые, и мракобесы, и атеисты, и люди с высшим образованием, и люди без всякого образования... ну, то есть, все - без всякого исключения - могут в формате "парень-парень" с успехом трахаться-кайфовать, но чтоб влюбляться, и влюбляться по-настоящему... много званых, да мало избранных, - разве он, Димка, по уши влюбившись в Расима, не должен был сделать вывод, кем он, шестнадцатилетний десятиклассник, является на самом деле - в плане своей сексуальной ориентации? Вроде как должен был бы сделать однозначный вывод - мысль о безоговорочной "голубизне" лежала, как говорится, на поверхности. А между тем... между тем, по уши влюбившийся Димка ни разу не подумал об этом - ни разу не возникла у него мысль увязать свою любовь с сексуальной о р и е н т а ц и е й, потому как любовь его - любовь парня к парню! - была такой небывалой силы, она пылала в Димкином сердце таким неизбывным, с ума сводящим огнём, что сама мысль о какой-либо ориентации своей любви показалась бы Димке и смехотворной, и нелепой... при чём здесь была какая-то ориентация, если он, Димка, любил! Он любил, и любовь его была вне всяких ориентаций! За все два месяца - с того самого дня, как он увидел Расима впервые стоящим на перемене в школьном коридоре, и до этой сегодняшней сказочной ночи - он, Димка, лишь пару раз заходил на сайты с гей-эротикой, потому как сама собой исчезла такая потребность: Расик - любимый, один-единственный! - заполнил все Димкины мысли, чувства и желания, напрочь вытеснив из круга его потаённых интересов бесконечные галереи трахающихся парней... никакие парни, кроме Расима, его, Димку, не интересовали! И даже цвет... даже цвет у его, у Димкиной, любви был не шаблонно "голубой", а был нежно-желтый - под цвет обалденного пуловера, в котором любимый Расик однажды, в золотой листопад, пришел в школу...
"Дима, скажи мне... ты голубой?" - прозвучал в темноте вопрошающий голос Расима, и Димка, который внутренне ожидал этот вопрос - предвидел этот вопрос, на какой-то миг растерялся... не было у него, у счастливого Димки, лежащего под Расимом, однозначно исчерпывающего ответ - ни для себя, ни для Расика; не было ответа... не было потому, что он, Димка, любил - любил страстно, самозабвенно, и это было для него, для Димки, главное... а "голубой" он или "не голубой" - эти вербальные определения по сравнению с чувствами были для него, для влюблённого Димки, мало что значащими... совсем ничего не значащими! Между тем, Расим ждал - ждал от него, от Димки, ответа... и ему, не втискавшему свою любовь в какой-то заданный цвет, ничего не думавшему об этом, теперь нужно было на вопрос Расима отвечать, - Расим задал нормальный вопрос... вопрос был нормальный, да только вот он, влюблённый Димка, понятия не имел, как ему, Димке, на этот вопрос ответить, - он, шестнадцатилетний Димка, сам не знал, "голубой" он или "не голубой".
- Расик, скажи... а это так важно: голубой я или нет? - медленно проговорил Димка, словно встречным своим вопросом желая узнать о своей собственной ориентации у него, у любимого Расика.
- Ну, не знаю... - Расим, ожидавший ответ, но никак не вопрос, на миг запнулся... "действительно... разве это так важно?" - мелькнула у Расима мгновенная мысль... ну, в самом деле: разве Д и м а перестанет быть Д и м о й, если он сейчас скажет, что он голубой? Ну, голубой... допустим, что голубой... "и что с того?" - подумал Расим, чувствуя под собой горячее Д и м и н о тело - ощущая, как Д и м а приятными прикосновениями нежно гладит своими ладонями его, Расимовы, ягодицы... наверное, если б он, пятнадцатилетний Расим, узнал о том, что старшеклассник Димон, заигрывая с девчонками, на самом деле является голубым, ещё в тот момент, когда они только-только заселялись, то есть еще до того, как у него, у Расима, возникло неодолимое желание с Д и м о й сдружиться, то, вполне возможно, реакция у Расима была бы совсем другой... а теперь, когда было в с ё, и всё это было так классно... какая т е п е р ь была разница, голубой старшеклассник Д и м а или нет? Ему, Расику, было классно... было кайфово от мысли, что они - Д и м а и он - стали друзьями... они стали настоящими друзьями, и это было самое главное! - Думаю, что неважно... - буквально через секунду после сказанного "не знаю" проговорил Расим, и Димка не мог не почувствовать искренность этих слов.
- Расик! - Димка, ладонь одной руки вдавив в Расимову попу, ладонью другой руки прижал лицо Расима - его горячие губы - к своей щеке... ему, Димке, это тоже было неважно, "голубой" он или "не голубой", и теперь это его ощущение неважности всяких определений своей любви совпало с точно таким же ощущением Расима... разве это было не счастье? Димкино сердце вновь захлебнулось в волне накатившей нежности! - Ты думаешь, что неважно... я тоже так думаю, Расик! - горячо, порывисто прошептал Димка, и руки его сомкнулись на спине лежащего на нём Расима - Димка страстно и крепко прижал Расима к себе, словно желая с ним слиться в одно неразрывное целое. - Я думаю так потому... ты спросил меня, голубой ли я, а я сам... я сам не знаю ответа на этот вопрос! Иногда мне кажется, что "да" - что я голубой... а иногда я думаю, что никакой я не голубой... я сам - сам! - этого не знаю, потому что не это главное... не это главное, Расик! Главное то, что мы... что я... я люблю тебя, Расик! Я люблю тебя, и... и мне всё равно... нам с тобой всё равно, в какой цвет маркируют другие нашу любовь! - Димка - в порыве нахлынувшей нежности - совсем неумышленно спутал местоимения, говоря то "я", то "мы", и потому получилась эта непреднамеренная подмена совершенно естественной, абсолютно искренней. - Разве не так, Расик? Разве не так?
- Так... - отозвался Расим, невольно заражаясь ликующе-радостным, жаром пышущим Д и м и н ы м настроением; "нашу любовь" - выдохнул Димка, прижимая лежащего сверху Расима к себе, и его, Расима, нисколько не царапнуло, ничуть не смутило прозвучавшее местоимение - он, Расим, подумал совсем о другом... он вдруг подумал, что Д и м а, несколько раз опять выдохнув-проговорив слово "любовь", не совсем точно определяет их новые отношения, потому как любовь... любовь может быть у парня с девчонкой или у двух парней - у парней "голубых"... а они... никакие они не "голубые"! Д и м а просто не знает, как говорить... конечно, большой роли это не играло, потому как важны были чувства, а не слова, и тем не менее, прижимаясь всем телом к Димке, Расим подумал, что надо всё-таки уточнить - надо ему, Д и м е, подсказать... он уже хотел это сделать, но в этот момент Димка снова - словно дразня Расима своим непониманием - страстно, порывисто выдохнул:
- Я люблю тебя, Расик! Люблю!
- Но любовь... это ведь все равно, что дружба - настоящая дружба... да? - проговорил Расим, невольно выделяя голосом слово "настоящая".
- Да! Всё равно что дружба - настоящая! - словно эхо, отозвался Димка, так же, как Расик, выделив голосом слово "настоящая"; конечно, Димка мог бы сейчас сказать, что в мире, насквозь пронизанном ложью и лицемерием, любовь, чтоб спасти-уберечь себя от пошло-усредненных, для обуздания паствы предназначенных представлений, порой может или даже бывает вынуждена маскироваться - называться н а с т о я щ е й дружбой... но ведь суть от этого не менялась! Любовь... или дружба - настоящая дружба... разве всё это не синонимичные понятия, наполняемые одним и тем же содержанием - страстью, нежностью, упоительно-сладким сексом?
"Настоящая дружба - это любовь" - подумал Расим; "ну, то есть, любовь - это дружба... так будет правильней" - сам себя тут же поправил Расим, прижимаясь всем телом к телу Д и м ы, - теперь для него, для Расима, всё стало понятным, всё встало на свои места: если слово "любовь" Расима чуть-чуть напрягало, то слово "дружба", наоборот, наполняло сердце горячей радостью... да и как Расиму было не радоваться? Он страстно хотел подружиться с Д и м о й, и... это желание осуществилось - они стали не просто друзьями, а стали друзьями н а с т о я щ и м и... самыми-самыми настоящими! Как ему, Расику, было не радоваться?
Руки Д и м ы скользнули вниз, - Димка вновь обхватил ладонями сочно-упругие половинки Расимовых ягодиц, легонько сдавил их, стиснул, одновременно с этим разводя, раздвигая в стороны... елы-палы... так классно - так упоительно классно! - всё получилось, и... из-за какой-то долбаной смазки... как он, Димка, мог упустить это из виду?!
- Завтра куплю вазелин... и - в попу... друг друга... да? - прошептал Димка, касаясь подушечкой пальца туго стиснутого девственного входа. - Расик... в попу - друг друга... ты хочешь?
- Как голубые? - едва слышно засмеялся Расим, непроизвольно дёргая мышцами сфинктера - конвульсивно сжимая, от удовольствия стискивая и без того сжатый-стиснутый вход.
- Как друзья... как настоящие друзья! - отозвался Димка, чувствуя, как отзывчиво, жарко играют под пальцем мышцы Расимова входа. - Расик... ты не ответил на мой вопрос!
- На какой вопрос? - чуть помедлив, отозвался Расим, то ли действительно не поняв, о чём его Димка спросил, то ли делая вид, что не понял... во всяком случае, в голосе Расима прозвучала одновременно и искреннее, и, как показалось Димке, вместе с тем весёлая, от ответа уходящая хитрость.
- На такой вопрос... - подражая интонации Расика, произнёс-прошептал Димка, одновременно с этим целуя Расима в ухо. - Я спросил тебя: в попу друг друга... хочешь?
- А ты? - прошептал Расим, чувствуя, как жаркого Д и м и н о г о дыхания, от кругами скользящего между ягодицами Д и м и н о г о пальца у него, у Расима, по телу побежали сладостные мурашки.
- Я хочу... - прошептал Димка, шевеля жарко пышущими губами у самого-самого уха. - А ты?
- Я - как ты, - отозвался Расим, содрогаясь от удовольствия.
- Уговорил! - засмеялся Димка. - Завтра будет у нас любовь...
- Дружба, - поправил Расик.
- Дружба у нас сегодня... - прошептал счастливый Димка - А завтра... - руки Димки горячо скользнули по спине Расима вверх: Димка обнял Расима за плечи, крепко и страстно прижал его к груди. - Завтра куплю вазелин, и будет уже не дружба, а будет у нас любовь... Расик... если б ты знал, как я тебя люблю!
В Димкином шепоте было столько нежности, столько нескрываемой, жаром пышущей страсти, столько искренней, не подлежащей никакому сомнению л ю б в и, что у Расима по телу вновь побежали щекотливо-сладостные мурашки... словно сладкий озноб прокатился по телу - то ли от странно волнующих Д и м и н ы х слов, то ли от той интонации, с какой он слова свои выдохнул-прошептал, - старшеклассник Д и м а, лёжа под Расимом - лаская Расима горячими ладонями, упорно называл дружбу любовью, при этом он говорил "люблю" ему, Расиму, так страстно и проникновенно, так радостно, так уверенно, что Расим, невольно сжимая, конвульсивно стискивая от удовольствия мышцы сфинктера, неожиданно для себя подумал, что, наверное, дружба... "настоящая дружба - это любовь" - подумал Расим, чувствуя, как в теле его незримо плавится, полыхает щекотливо-сладкий озноб.
- Расик... - прошептал Димка, целуя Расима в губы... не в засос целуя, а нежно касаясь губами губ.
- Что? - отозвался Расим, невольно млея от удовольствия.
- В душ идём?
- Идём, - словно это, проговорил Расим.
- Так вставай с меня... - тихо засмеялся Димка, не разжимая объятий.
- Ты меня держишь - не пускаешь... - засмеялся - отозвался смехом на смех - Расими.
- Потому что, Расик, я люблю тебя... - прошептал Димка, снова касаясь губами губ Расима.
- Дима, ты всё время... всё время об этом говоришь! - отозвался Расим с едва уловимым осуждением в голосе.
- Потому что я люблю тебя... - повторил Димка и, тихо засмеявшись - ещё крепче прижимая Расима к себе - пояснил-добавил: - Я всё время... всё время тебя любою!
Откуда ему, Расиму, было знать, что эти слова - "я люблю тебя!" - он, Димка, за два месяца проговорил-прошептал мысленно бессчётное число раз: он говорил эти слова в школе, видя Расика на перемене - мимолётно скользя ничего не выражающим взглядом его лицу, он шептал мысленно эти слова, глядя Расику вслед - надеясь, что Расим каким-то образом однажды почувствует его, Димкину, любовь, он шептал эти слова дома, мысленно представляя Расима... бессчётное число раз эти слова, обращённые к Расиму, выдыхались Димкой в пустоту, и вот - Расим был рядом... любимый Расик был рядом, и Димка готов был снова и снова повторять "я люблю тебя", упиваясь одним лишь тем, что он может говорить это вслух - может говорить эти слова ему, любимому Расиму...
- Вставай! - Димка, разомкнув объятия, шутливо хлопнул Расима по попе... и детское слово "попа" нравилось Димке применительно к Расиму, и нравилось слово "вазелин", потому что завтра он купит этот самый вазелин, чтобы любить Расика глубоко - до самого донышка... чтобы любовь Расима ощутить в себе - в своём жаждущем т а к о й любви теле... он, Димка, готов был любить всё, что имело хоть какое-то отношение к любимому Расику!
Расим, поднимаясь, оторвал свой живот от живота Димки - отлип от Димки, часть Д и м и н о й спермы забирая с собой, часть спермы своей отставляя на теле Д и м ы, - "всё перемешалось" - подумал Расим, вставая на пол, и тут же, вслед за ним, упруго колыхнув телом, встал на ноги Димка, чувствуя, как холодком обдало его мокрый от спермы живот.
- Держим курс на ванную... кто навигатором будет? - дурачась, прошептал Димка.
- Ты! - рассмеялся Расим, тут же включаясь в Д и м и н о дурачество.
- Согласен... ну, Расик... опять ты меня уболтал! - отозвался Димка, рассмеявшись вслед за Расимом. - А если я навигатор, то делаем так... - Димка протянув в темноте к Расиму руку, и Расим почувствовал, как член его оказался в свёрнутой Д и м и н о й ладони. - Идём... - легонько сдавив член Расима в своем кулаке, Димка потянул Расима за собой.
-Дима! - словно протестуя, с легким возмущением выдохнул Расим, но... непонятно было, то ли Расик возмутился действительно, то ли сделал вид, что он возмутился. - Ты как маленький... тянешь меня за пипис!
- А я и так маленький! - тут же согласился Димка, увлекая Расика за собой - держа его за мягкий и вместе с тем ощутимо упругий член. - Мне в баре даже вино не продали... барменша сказала: ты ещё маленький!
Расим рассмеялся, вспомнив, как Д и м а дурачил его по телефону, - ведь сначала он, Расим, подумал, что Д и м а всерьёз говорит про вино... а потом, когда понял, что Д и м а дурачится, стало слушать прикольно- в кайф... классный розыгрыш получился!
- А что - барменша поверила, что ты хотел мне вино купить? - откликнулся Димка, невольно улыбаясь.
- А фиг её знает... во всяком случае, на меня она смотрела осуждающе... может, она бы и не поверила, да ты ж в телефоне кричал: "вина! хочу вина!"... думаешь, она не слышала?
- Я не кричал: "вина! хочу вина!"... чего ты придумываешь? - Расим тихо рассмеялся.
- То есть, как это - я придумываю? Ничего я не придумываю! - запальчиво проговорил Димка, с трудом удерживая смех. - Хочешь, завтра пойдём, и ты сам у ней спросишь... она подтвердит, что слышала, как ты требовал в номер вина, кина и главного администратора... спросим?
- Спросим! - подыгрывая Димке, живо отозвался Расим.
- Вот... сразу говоришь, что спрашивать не надо! Потому что знаешь, что я прав... - Димка легонько сжал в кулаке чуть напрягшийся член Расима, чувствуя, как от ощущения в ладони горячего Расикова члена у него, у Димки, незримо разливается по телу сладостная истома. - Кажется, прибыли... без происшествий и аварий. Классный я навигатор? - улыбнулся в темноте Димка, пытаясь нащупать на стене сенсорный переключатель света.
- Ага, - отозвался Расим, вдруг подумав, что сейчас... сейчас Д и м а включит в ванной яркий свет, и они... как они посмотрят в глаза друг другу - при ярком свете? Разве им, двум парням, не будет стыдно за всё то, что они только что делали-вытворяли? Они, парни... они друг у друга сосали, и друг другу пытались вставить в попы, и Д и м а в попу его, Расика, целовал... и ещё говорил, что он завтра купит вазелин, а он, Расим, против этой покупки нисколько не возражал, - разве за это... за всё это им не должно быть стыдно? Блин... "хорошо, если б свет сейчас не зажегся, по какой-то причине не загорелся" - подумал Расим, ощущая в своей пацанячей душе и смятение, и стыд... то есть, он, Расик, понимал, что, во-первых, стыдиться им уже поздно, потому как в с ё уже случилось - всё уже произошло; а во-вторых... во-вторых, стыдиться им было вроде как нечего, потому как всё, что между ними было в постели, было классно, причём классно им было обоим - и ему, и Д и м е... они оба сладостно кончили, и сперма их смешалась на их животах, - стыдиться им было нечего, и всё равно у Расима от чувства внезапно возникшей неуверенности неприятно засосало под ложечкой: Расиму вдруг показалось, что всё то, что они делали и что говорили друг другу в темноте, сейчас, когда Д и м а включит свет, будет восприниматься совсем по-другому... "неужели Дима об этом не думает?" - мелькнула у Расима смятением рождённая мысль...
- Блин, где же эта иллюминация... - нетерпеливо прошептал Димка, ладонью водя по стене; по идее, переключатель должен был бы иметь какую-то минимальную подсветку, но её то ли не было вообще, то ли она перегорела... впрочем, то, что "по идее", часто не совпадает с тем, что "в реале", - как образно сформулировал один шибко популярный персонаж из театра абсурда, "мухи отдельно, а котлеты отдельно", возразив тем самым другому в своё время не менее популярному персонажу из того же театра, просившему не раскачивать лодку, поскольку, как он полагал, "все мы сидим в одной лодке", ну то есть, всё-все плывём в одной общей лодке: и зайцы, и герасимы, и дедушки мазаи, и муму... и ленусики, и светусики, и Расик, и Димка, и девушка эмо, и озабоченные гопники, что зазывали Расима в свой номер, - все в одной лодке: absque omni exceptionae - ab unum omnes... как бы не так! - Блин... то вазелина нет, то свет не включается... что у нас, Расик, за жизнь? Не жизнь, а одно выживание... в трудных условиях... - ворчливо прошептал Димка, шаря рукой по стенке... ему, влюблённому Димке, не терпелось поскорее включить свет, чтоб при свете увидеть Расима рядом - обнаженного, доступного, отзывчивого... такого, каким Димка видел его всё время в своих фантазиях! Это Расик, пятнадцатилетний девятиклассник, в эту ночь лишь вкусивший сладость дружбы, но ещё не познавший счастья любви, по наивности, по неопытности и чистоте души своей в смятении думал, что то, что они делали в темноте, при ярком свете может показаться и постыдным, и нехорошим... а Димка - уже не просто влюблённый, а счастливо влюблённый - думать о стыде не мог в принципе, потому как "стыд" и "любовь" были для него, для Димки, категориями несовместимыми, взаимоисключающими: любви не могло быть без обнаженности чувств и желаний, без неуёмности губ и рук, и потому говорить или думать о каком-то стыде после упоения страстью, после сладостного взаимного наслаждения было бы для него, для влюблённого Димки, и смешно, и нелепо, - Димке нужен был свет, чтобы видеть любимого Расика, чтоб смотреть на него, чтобы им любоваться... он, старшеклассник Димка, жаждал света!
Пальцы Димки были подобны заблудившимся в ночи пилигримам... наконец, Димка нащупал небольшой, со стенкой слившийся квадратик сенсора-переключателя, и - в ванной вспыхнул яркий молочный свет.
- Ну, наконец! - облегчённо выдохнул Димка, широко открывая в ванную комнату дверь... он повернул голову в сторону стоящего чуть позади Расима - посмотрел Расиму в глаза, и... на него, на Расима, из ярко блестящих, широко распахнутых Димкиных глаз хлынул поток такой неодолимой страсти, неизбывной нежности, радостной, торжествующей любви, что у Расима на миг перехватило дыхание... "разве так можно смотреть парню на парня?" - подумал Расим... и вообще: никогда он, Расим, не видел такого обжигающе солнечного, счастливого, ликующе-радостного, взгляда! - Расик... - прошептал Димка, и улыбка - такая же радостная, солнечно щедрая, нескрываемо счастливая - в один миг озарила Димкино лицо. - Ты воду какую любишь?
- Какую воду? - не понял Расим, чувствуя, как в глубине его души невольно рождается, ответным теплом возникает такое же - встречное! - чувство сладко щемящей радости... на постели - в комнате комнаты - был несомненный кайф, но то был кайф от секса, от ощущения соединявшихся тел... там, в темноте комнаты, были почти неразличимы лица, и удовольствие Расиму доставляли жаром пылающие Д и м и н ы губы, его обжигающе горячие ладони, а теперь Расим видел перед собой знакомое и вместе с тем странно изменившееся - радостно светлое, счастливое, ставшее ещё более симпатичным - лицо не просто Д и м ы, а д р у г а Д и м ы, и у него, у Расика, это выражение Димкиного лица, выражение его глаз невольно рождало в душе ответное чувство и радости, и благодарности, и чего-то ещё такого, чего он, Расим, никогда не испытывал...
- Ну, под душем... какую мы воду сделаем - какую ты любишь? - Димка, шагнув в ванную комнату, протянул руку к смесителю. - Расик, чего ты замер в дверях? Как не родной стоишь... заходи! Тёплую, чуть-чуть тёплую, сильно тёплую... какую воду нам делать?
- Не знаю... я горячую всегда делаю, - отозвался Расим, непроизвольно прикрывая ладонью, как щитом, свой полунапряженный, словно налитый - обтянутый нежной матовой кожей - упруго-мясистый пипис.
- Я тоже всегда горячую делаю! - мгновенно откликнулся Димка, и из подвешенного на кронштейне распылителя ливнем брызнула-полилась вода - заструились перламутром серебристые нити. - Расик... ну, чего ты стоишь? Иди... - нетерпеливо проговорил Димка, только тут заметив, что Расим, словно стесняясь-стыдясь, прикрыл ладонью свой пацанячий член. - Ра-а-а-сик... - прошептал Димка укоризненно, по-смешному растягивая первую гласную, - ты чего?
И тут же, шагнув к Расиму сам, Димка порывисто, страстно обнял Расима - прижал его, любимого, к себе, словно стараясь тем самым защитить его от глупого, совершенно неуместного смущения, от нелепого стыда, от наивного непонимания, как прекрасна может быть любовь не только в темноте комнаты, но и в молочно-ярком свете горящей "иллюминации"... губы Димкины ткнулись в губы Расима - и снова, как в комнате, Димка пылающим жаром своих неуёмно страстных, ничего не боящихся губ влажно обвил губы Расима, втянул его губы в свой жадный, огненно обжигающий рот, и Расим, невольно поддаваясь этому искреннему, не подлежащему никакому сомнению Д и м и н о м у порыву, медленно отвел свою руку в сторону, убирая от пиписа щит-ладонь... какое-то время Димка страстно целовал Расима взасос, обвив его шею руками, вдавливаясь членом в член; наконец, оторвавшись от губ Расима - ликующим взглядом блестящих глаз глядя Расиму в глаза, Димка жарко выдохнул-прошептал:
- Расик... - всего одно слово проговорили Димкины губы! Но в этом слове - в одном-единственном слове! - было всё: и ликование юности, и счастье первой любви, и неизбывная нежность, и неуёмная страсть... он, Димка, любил Расима - любил самого прекрасного парня на планете, и Расик, бесконечно милый своей наивной мальчишеской целомудренностью, своей доверчиво отзывчивой искренностью, чистотой своей ничем не замутнённой юной души, его, Димкину любовь, не отвергал... какие ещё нужны были слова?! - Расик, идём... под душ идём - друг друга помоем! - нетерпеливо проговорил Димка, увлекая Расима за собой.
Горячая вода приятно расслабляла - добавляла в юные обнаженные тела дополнительную сладость... казалось бы, после всего, что уже было, что случилось-произошло, стесняться было нечего, а между тем Расим стоял перед Димкой с опущенными руками, и по нему, по Расиму, было видно, что он снова смущен... "как не пацан!" - с чувством лёгкой досады на себя самого мимолётно подумал Расим, ощущая в себе растущую потребность прикасаться к Диме, трогать его, ласкать - так, как это делал с ним он, Дима... намылив безучастно стоящему Расиму живот, Димка протянул Расиму мыло:
- Расик, на... делай, как я! - нетерпеливо проговорил Димка, счастливо смеясь искрящимся взглядом. - Я обкончал тебя, и потому я мою тебя... а ты обкончал меня - ты моешь меня... справедливо?
- Справедливо, - отозвался Расим, и ответная улыбка озарила его лицо; беря из рук Димы мыло, Расим почувствовал, как в душе его мгновенно вспыхнула радость, и даже непонятно было, отчего эта радость вспыхнула - то ли от устремленного на него Диминого взгляда, то ли оттого, как правильно - как справедливо! - Дима всё рассудил.
Расим всё делал так, как делал Дима, - стоя друг против друга, они медленно скользили мыльными ладонями друг другу по животам, по груди, по плечам... снова по животам... и снова по груди... они мылили - ласкали - друг друга, не прикасаясь при этом к членам, словно сознательно оттягивая эти самые сладостные прикосновения, желая предварительно насладиться ощущением плеч, животов, сосков друг друга, - они оба - и любящий Димка, и любимый Расик! - испытывали одно и то же чувство томительно сладкого, упоительно неспешного, чарующего удовольствия от этих взаимных, наполненных страстью горячих прикосновений... да и как могло быть иначе? Димка любил стоящего перед ним обнаженного Расима своими трепетно скользящими по телу Расима ладонями, и Расим, который с явным удовольствием делал всё в точности, как делал Дима, в свою очередь тоже... он, Расик, тоже л ю б и л - любил его, Димку! Как же это было сладко... как упоительно, невообразимо сладко было видеть перед собой любимого Расика, ласкать ладонями его плечи... живот... рука Димки, на миг остановившись чуть ниже пупка, скользнула вниз - и Димка, глядя Расиму в глаза, сжал, легонько стиснул ладонью, свернувшейся в трубочку, полунапряженный - толстый, мягко-упругий, на сардельку похожий - Расимов член, - рука Расика, остановившись чуть ниже пупка на животе Димы, не двигаясь вниз, нерешительно замерла...
- Расик... - прошептал Димка, мыльной ладонью сдвигая, смещая на члене Расима крайнюю плоть - обнажая продолговато-округлую, на клубнику похожую сочно-алую голову. - Делай, как я...
"Делай, как я" - прошептал Димка, сладострастно сжимая член Расима в ладони... он уже стискивал, ласкал член Расима в комнате, делая это и рукой, и губами, но в комнате было темно, а теперь Димка, ощущая в ладони твердеющий член Расима, смотрел Расиму в глаза, и это было совсем другое наслаждение - ещё более сладостное, более упоительное... "делай, как я" - сказал Дима, и ладонь Расима медленно, неуверенно скользнула вниз... Только глупые, никогда никого не любившие, ничего не смыслящие в любви штатные моралисты, либо лукавые бородатые к о з л ы, ненавидящие любую любовь кроме той, которая им приносит барыш, либо такие же мутные политиканы-законодатели, превращающие любовь в разменную монету своего дешевого пиара, могут твердить-утверждать, что любви в однополом формате не существует... кто им дал право судить обо всех? Два парня - Расим и Димка - друг против друга стояли в ванной под серебристо струящимися нитями льющейся сверху воды, и тела их вновь наполнялись музыкой негасимой юной страсти, - слаженно, синхронно двигая руками, они смотрели друг другу в глаза, и уже не нужно было... не нужно было никаких слов! Когда действую пушки, музы молчат... или как там звучит эта пословица? Их члены - их юные, но вовсе не маленькие пиписы - были снова налиты горячими соками неудержимого желания, и сладость опять растекалась по их обнаженным телам, - музыка страсти неслышимо, но вполне ощутимо звенела-звучала в их юных душах: стоя друг против друга, они сладострастно ласкали - мыльно дрочили - друг другу напряженные, сладким жаром распираемые пиписы, приближая один для другого желаемые оргазмы... и - оргазмы не заставили себя ждать!
Димка почувствовал, как судорожно дёрнулись, конвульсивно сжались мышцы его сфинктера, - невольно двинув бёдрами вперёд, Димка судорожно сжал, стиснул свои ягодицы, и в то же мгновение из его окаменевшего члена молниеносно вылетела струйка перламутровой спермы... струйка долетела до Расима - влепилась в Расима чуть ниже пупка, и тут же, буквально через секунду, Димка ощутил, как упруго дёрнулся, встрепенулся в его кулаке член Расика, - он увидел, как на миг лицо Расика словно застыло от ощущения ознобом прокатившегося по телу кайфа; сперма Расим, не долетев до Димкиного живота, крупной горячей каплей вязко шлёпнулась Димке на ногу...
- Расик... - то ли выдохнул-прошептал, то ли всхлипнул-проговорил Димка, порывисто прижимая податливо подавшееся тело Расима к себе. - Расик...
Разве это было не счастье? Расим, подавшись вперёд - всем телом прижавшись к Димке, непроизвольно вскинул руки вверх, обвил руками Димкину шею, уткнув пылающее лицо Димке в щеку, - какое-то время они стояли, обнявшись, не шевелясь, ощущая-чувствуя, как полыхнувшее, прокатившееся по их телам обжигающе сладкое наслаждение медленно испаряется, словно сворачивается, вновь возвращается в скрытые глубины их юных тел... "пятое время года - это не осень... и не зима, не весна и не лето... пятое время года - это любовь" - подумал Димка, прижимая любимого Расика к себе - ощущая, как сердце его наполняется чувством ликующе-радостной благодарности... кого он, счастливый Димка, должен был сейчас благодарить? Конечно же, Расика - любимого Расика! - прежде всего: за то, что он, обалденный пацан, есть на земле... и ещё - самого себя: за то, что так вовремя он узнал, что Расик едет в Город-Герой в составе группы... и Зое Альбертовне Димка был искренне благодарил - за то, что она заселила его и Расима в двуместный номер... и той барменше, что продала ему воду, он тоже был благодарен... и даже гопникам - озабоченным гопникам - Димка был чуточку благодарен, поскольку они ему дали возможность реально спасти-уберечь Расима от неминуемой беды... любовь щедра, и Димка - любящий Димка - был благодарен всем-всем! Он держал в объятиях Расика - прижимал Расима к себе, и сердце его, шестнадцатилетнего Димки, никакого не взрослого старшеклассника, а мечтателя и фантазера плавилось от любви, от нежности, от горячей благодарности... разве это не счастье? Ау, нестриженые козлы! Любовь двух парней - это, по-вашему, извращение? А вот хуй вам... "хуй вам, девочки" - легко, весело подумал Димка про неведомых ему к о з л о в, потому как даже к к о з л а м, извратившим любовь и растлившим своим лицемерием целый мир, он, Димка, сейчас не испытывал ни малейшей капли гнева, потому как любовь... благодарная любовь всегда безгранично щедра!
Сколько они простояли, обнявшись, в серебряных нитях неутомимо льющейся сверху воды? Минуту? Две? Наконец, разжимая объятия, Димка мягко отстранил Расима от себя, посмотрел Расиму в глаза. И тут же, не удержавшись, поцеловал Расима в губы - не засосал, а лишь коснулся губами губ, выражая тем самым свою никуда не девшуюся - неиспарившуюся - нежность.
- Расик... давай снова обмываться - по-новой! - тихо засмеялся Димка, наклоняясь за мылом. - А то, блин... пришли обмыться, а сами - как маленькие... - в голосе Димки звенели колокольчики искрящейся радости. - И всё, блин, ты... несдержанный какой!
- Кто несдержанный? Я? - Расим шутливо округлил глаза. - Сам ты, Дима, несдержанный...
Смеясь, шутливо перебраниваясь, они снова начали мылить друг друга... они снова друг другу мылили плечи и животы, мылили один одному упругие, сахарно-сладкие попы и потемневшие, солидно свисающие книзу мальчишеские пиписы... они мыли друг друга в свете "иллюминации", и Расим уже не испытывал ни стыда, ни стеснения, ни смущения, - шутливо отбирая друг у друга мыло, они шутливо толкались под серебристыми струями льющейся сверху воды, то и дело смеясь, без конца подначивая друг друга... и - трудно было сказать, отчего Расим так внезапно преобразился, - то ли глаза его привыкли к свету, то ли всё дело было во взаимной, упоительно сладкой мастурбации... эта взаимная мастурбация, в которой парни в пятнадцать-шестнадцать лет никогда не признаются другим, если только не делают это совместно или взаимно, удивительным образом подействовала на Расима: он, отдрочив Д и м и н пипис, вдруг почувствовал, что Д и м а, оставаясь для него старшим в их дружбе, вместе с тем как бы перестал быть для него, для Расима, старшеклассником: взаимная мастурбация удивительным образом уравняла их в глазах пятнадцатилетнего Расика, отчего ему, Расику, сделалось удивительно легко и свободно... как если б они - Расим и Дима - познакомились не вчера при заселении в номер гостиницы, а уже знали друг друга тысячу лет! При этом Димка не упускал момента поцеловать Расима, а Расим, шутливо вырываясь, не упускал момента напомнить Димке, кто именно в с ё начинает:
- Дима, ты сам... сам несдержанный! - вырывался, смеясь, Расим, на что Димка, прижимая Расима к себе, округлял глаза, изображая смущение и возмущение:
- Расик, пусти... не приставай ко мне! Блин, ну какой ты... какой ты несдержанный!
Пару раз Димка садился на корточки - брал в рот член Расима, желая тем самым досконально проверить, не осталось ли на головке Расимова члена "микроскопических молекул мыла", - член у Расима - как и у Димки - был "в состоянии нестояния", и месте с тем он был словно налит, то есть он был не твердым, а мягко-упругим, как аппетитная сарделька... Расик не сделал так ни разу - не изъявил ответного желания проверить на предмет наличия "микроскопических молекул мыла" головку члена у Димки, но Димку это нисколько не напрягло и уж тем более не обидело, - Димка, дурачась сам, ни разу Расима к этому не подтолкнул... да и зачем было подталкивать Расима теперь, когда он, любимый Расик, во всём остальном дурачился ничуть не хуже самого Димки? Они дурачились, и Димка... шестнадцатилетний Димка был счастлив! Но теперь он был счастлив ещё и потому, что он чувствовал, как любовь - его любовь - по крупицам передаётся бесконечно любимому Расику... разве э т о было не счастье?
Когда они вышли из ванной комнаты, Димка, понятное дело, тут же выключил-погасил в ванной комнате "иллюминацию", и на какой-то миг всё вокруг погрузилось в непроницаемую тьму.
- Расик, ты теперь будешь навигатором, - предложил Димка. - Посмотрим, кто из нас лучше...
- Посмотрим! - Расим тихо рассмеялся в темноте. - Идём... - Расим в темноте нащупал Димкину руку. - Курс на базу!
- Расик, так нечестно! - тут же энергично запротестовал Димка, не трогаясь с места. - Я тебя вёл не за руку...
- Ну, Дима... ты как маленький! - Расим снова тихо рассмеялся в темноте. - Идём... курс на базу! - Расим потянул Димку за руку.
- Никуда не идём! - не тронулся с места Димка.
- Ну, Дима... - шутливо капризничая, пропел-прошептал Расим.
- Ну, Расик... - подражая Расиму, пропел-прошептал в ответ Димка. - Ты навигатор или нет?
- Ну, хорошо... уговорил! - Расим в темноте нащупал ладонью Димкин пипис, несильно сжал его в кулаке, и от этого ощущения - от ощущения горячей ладони Расика на своем члене - у Димки вмиг полыхнуло огнём благодарное сердце. - Идём? - спросил Расим, не трогаясь с места - ожидая, что скажет Д и м а.
- Идём... - отозвался Димка, в темноте скользнув ладонью по упругой Расимовой попе. - Курс на базу...
Конечно, Расим был тоже отличным навигатором! Он вёл Димку, преодолевая невероятные трудности, вёл, минуя смертельные опасности, обходя коварные рифы, избегая встречи с метеоритами, залетевшими в их мир из других галактик... и только уже у самой "базы" Расим неожиданно растерялся, - остановившись между кроватями, он обернулся к едва различимому, смутно видимому в темноте Димке:
- Дим... а трусы наши где? - прозвучал озадаченный голос Расика.
- Трусы? Зачем нам трусы? - удивлённо отозвался Димка.
- А как... без трусов будем спать? - не менее удивлённо проговорил Расим, одновременно с этим осмысливая стремительно возникающую - совершенно новую - ситуацию. Ведь одно дело - снять трусы для секса... ну, то есть, для дружбы... или, как говорит Дима, для любви... и совсем другое дело - спать голыми всю ночь... "всю ночь..." - подумал Расим.
- Без трусов, - подтвердил Димка, невольно любуясь наивностью Расика... и наивность Расима, и его милая, смешная, искренняя непосредственность - всё это в один миг вызвало у Димки новый прилив горячей нежности... "в трусах он хочет спать... как вообще такое могло прийти в голову?" - искренне удивился Димка, мысленно хмыкнув: спать сейчас в трусах было всё равно что знойным летом загорать на пляже в скафандре... "Расик... какой ты дурак!" - подумал Димка, изнемогая от нежности - от распирающей сердце любви.
- Совсем? - спросил Расим, тут же сам понимая - осознавая - глупость своего прозвучавшего вопроса.
- Нет, наполовину... - засмеялся Димка, жарко прижимаясь к Расику сзади - горячо обнимая его кольцом скрестившихся на груди рук. - Сейчас мы наденем трусы, как полагается, а потом до колен их приспустим, как нам этого хочется, и... как говорится в таких случаях, и волки будут сыты, и овцы будут целы! - тихо засмеялся Димка, сладострастно вжимаясь горячим полустоячим членом в Расимовы ягодицы... точнее, вжимаясь членом в расщелину, образованную двумя упруго-мягкими, сладостно округлыми полушариями. - Расик... - прошептал Димка, целуя Расима в затылок, - завтра будем трусы искать... ложись!
Димка, колыхнув бёдрами, подтолкнул Расима к кровати, и они тут же повалились на постель... какие трусы могли быть в эту сказочную, необыкновенную, упоительно счастливую для них для обоих ночь? "Завтра нам будет стыдно" - сказал Расим накануне взаимной любви, совершенно не понимая, что т а к о г о завтра, в котором им, двум в унисон дышащим пацанам, было бы стыдно, не наступит никогда... в принципе - никогда! Потому что...
- Дим - прошептал в темноте Расим, жарко вжимаясь в Димкино бедро своим горячим полустоячим членом. - Ты поменял побудку на телефоне?
- Ага, - отозвался Димка, едва уловимыми движениями ладони теребя, лаская Расимовы ягодицы. - Ты же сказал поменять... на фиг нам нестандартный кайф! - Димка тихо рассмеялся, вспомнив, какое лицо у Расима было утром. - Пусть нестандартно кайфуют другие...
- А мы не проспим? - вопросительно прошептал Расим, осторожно трогая пальцем Димкин сосок.
- Расик... какой ты умный! - Димка в порыве нежности прикоснулся губами к щеке Расима. - Конечно, проспим... ещё как проспим! Я вообще про это забыл - совсем не подумал... блин! Что - ставим музон назад?
- Я думаю, да, - отозвался Расим, ощутив-почувствовав полыхнувшую в его сердце радость от искренней Димкиной - Диминой - похвалы.
- Я тоже так думаю! - отозвался Димка, мягко отстраняя Расима от себя - садясь на кровати. - Сейчас переставлю музон назад, и... - Димка, протянув руку - взяв со стола телефон, неслышно забегал пальцами по ярко вспыхнувшему сенсорному экрану, - и пусть наши соседи справа и слева пакуют за стенками чемоданы... а мы с тобой точно уже не проспим... всё! - Положив телефон назад, на стол, Димка вновь опрокинулся на постель - вытянулся, прижимаясь полустоячим членом к горячему Расикову бедру. - Расик... - чуть слышно прошептал Димка, снова касаясь губами нежно-горячей Расимовой щеки.
- Что? - отозвался Расим, обнимая Димку за поясницу.
- Я люблю тебя!
Димка подумал, что Расим, может быть, сейчас скажет ему то же самое, и... он даже замер на миг от сладкого предвкушения этих простых и вместе с тем бесконечно значимых слов, но... обнимая Димку за поясницу, он, любимый Расик, этого не сказал, - чувствуя удовольствие от ощущения горячо вдавившегося в бедро полустоячего Диминого члена, обнимая Диму за поясницу, Расим на мгновение замер, невольно повторив про себя горячие Димины слова, и... плотней прижимаясь к самому лучшему в мире д р у г у, в ответ чуть слышно прошептал-проговорил:
- Дим, давай спать... а то, блин, ни фига завтра не встанем - не проснёмся!
- Давай, - словно эхо, отозвался Димка, снова целуя - едва касаясь губами - Расима в щеку... он, Димка, нисколько не обиделся на Расима, что Расим т а к отреагировал на его слова о любви... в конце концов, любовь можно выражать не только словами - любовь можно выражать прикосновениями, близостью тел, жарким шепотом, обжигающим в темноте... разве всё это не любовь? Прижимая Расима к себе, Димка подумал о том, что он, Расим, с завидным упорством избегает этого самого лучшего, самого прекрасного в мире слова - слова "любовь"... "он хочет думать, что это дружба... н а с т о я щ а я дружба... ну, и что?" - мысленно сам у себя спросил Димка, оправдывая Расима; "любовь это или дружба - настоящая дружба... разве дело в названиях - дело в словах?" - вполне резонно подумал неглупый Димка, чувствуя, что Расик начинает в самом деле засыпать... и действительно: разве дело было в словах? - любимый Расик лежал на постели рядом, они прижимались друг к другу горячими обнаженными телами, и Димка... шестнадцатилетний Димка был бесконечно счастлив - без всяких слов! И, уже засыпая сам, он, нежно прижимающий спящего Расика к себе, подумал, что "завтра... нужно будет не забыть... купить... смазку... чтоб в попу... друг друга - в попу...", - проваливаясь в сон, мысленно давал Димка на завтрашний день сам себе задание, как будто он, любящий Димка, мог завтра об э т о м забыть!
Засыпая, они боялись утром проспать, точнее, боялся Расик, что они не проснутся вовремя, и Димка поставил в будильнике на телефоне бодрящее танго строителей нового мира, но, хотя уснули они довольно поздно, этот слегка подзабытый хит всех времён и народов им совершенно не понадобился, потому как проснулись они даже раньше того времени, что установил Димкой для побудки в своём телефоне... может быть, получилось так потому, что спать вместе впервые в одной постели им обоим было ново и непривычно, а может быть, проснулись они раньше будильника оттого, что подсознательно - в глубине никогда не спящей души - они оба чувствовали: спать при т а к и х обстоятельствах было бы с их стороны непростительным расточительством того драгоценного времени, что было даровано им для совместного проживания в двуместном номере гостиницы на недолгий период их пребывания в Городе-Герое; да, скорее всего было именно так: сон их прервало юное - даже на время сна никуда не девшееся, не испарившееся и не исчезнувшее - желание любви, - оно, это юное желание любви, разбудило их утром, в качестве побудки опередив зубодробительный блюз всего прогрессивного человечества... музон им, Расику и Димке, не потребовался - в их юных душах и юных телах звучала совсем иная мелодия... да и как могло быть иначе? In vas pertusum congerere! - бездонной бочки не наполнишь!
Димка открыл глаза с таким ощущением, как если б закрыл он их только что - всего секунду назад, а потому ему, лежащему на спине с напряженно твёрдым, жаром любви наполненным членом, не потребовалось даже доли секунды, чтобы сообразить, где он и с кем он, - в одно мгновение Димка зримо вспомнил-представил всё-всё, что было и в этой постели, и в ванной комнате накануне, и сердце его забилось от нестерпимой радости - счастливое Димкино сердце наполнилось сладостным ликованием... ах, какое же это было неизъяснимое наслаждение - проснуться в одной постели с Расимом! Димка медленно, осторожно повернул в сторону лежащего рядом Расика голову, и только тут его, Димку, настигла мысль, что они, наверное, проспали... проспали - не услышали побудку... или, может быть, будильник не сработал... ёлы-палы! В комнате было почти светло - хмурое утро, заглядывая в окно, наполняло комнату ровным серым светом, - Димка, стараясь не разбудить лежащего рядом Расика, быстро протянул руку к лежащему на тумбочке телефону... до побудки оставалось ещё семь минут! "Блин... какой кайф!" - Димка с облегчением перевёл дух... конечно, даже если б они и проспали, ничего смертельного не случилось бы, и тем не менее... подскакивать с кровати, торопливо умываться, спешно одеваться, не обращая внимания друг на друга, не видя друг друга... и это после всего, что было накануне?! Спешить-торопиться - вместо каких-то очень важных, теплых, нежных, проникновенных слов, которые он, Димка, хотел сказать Расику сразу после пробуждения?! Бесшумно пробежав пальцами по сенсорному монитору телефона, Димка отключил будильник, положил телефон назад, на тумбочку, и, не медля ни секунды, осторожно повернулся лицом к Расиму - чтобы прежде, чем его будить, на него, любимого, полюбоваться... разве это было не счастье - видеть-смотреть, как рядом с ним, с Димкой, сладко посапывая, спит самый прекрасный пацан на земле?
Расим лежал на боку - лицом к Димке, и Димка, желая всмотреться в Расима близко-близко, изнемогая от нежности, придвинул к лицу его лицо своё... Расим лежал, не прикасаясь к Димке, - их разделяло расстояние в несколько сантиметров, и всё равно Димке казалось, что он физически ощущает тепло, исходящее от тела лежащего напротив Расима, - "Расик... я люблю тебя, Расик!" - как заклинание, мысленно прошептал Димка, бесшумно шевеля губами - жадно и страстно, любяще всматриваясь в лицо лежащего напротив него парня... губы у Расима от сна чуть-чуть припухли - и Димка мысленно обвёл их по контуру кончиком своего горячего языка... над верхней губой у пятнадцатилетнего Расика был редкий короткий пушок, делавший его юное лицо необыкновенно привлекательным... нос был небольшой, но прямой и ровный, - Димка мысленно поцеловал Расима в нос - в самую пипку... всё это Димка делал предварительно - делал мысленно, предвкушая, как сейчас он разбудит спящего Расима, страстно прижмёт его к себе и всё-всё повторит в реале, - сжимая в кулаке горячий, напряженно твёрдый член, Димка нежно поцеловал Расика в губы, поцеловал его в нос, в подбородок, в обе щёки... и только тут, собираясь целовать Расика в его закрытые глаза, Димка неожиданно заметил, что длинные пушистые ресницы Расима чуть заметно подрагивают, - Расик... любимый Расик не спал! Он притворялся, что спит! Димка, не веря своим глазам - затаив дыхание, внимательнее всмотрелся в закрытые глаза Расима... да, так оно и было, - желая выдать себя за спящего, Расим старательно сжимал веки, но от этого слишком упорного старания эффект получался совершенно обратный: ресницы у него, у Расика, предательски вздрагивали, как если бы он сильно-сильно щурился... как щурился он тогда, когда Димка, стоя в дверях, "поправлял" воротник его рубашки...
У Димки мелькнула мысль, что, притворяясь спящим, Расим тем самым даёт ему, Димке, знать, что в состоянии сна - в состоянии совершенного безволия - он, то есть Расик, всецело доступен, а это значит, что с ним, с лежащим в постели голым Расиком, можно делать всё-всё, что ему, Димке, захочется, - "Расик..." - мысленно прошептал Димка, изнемогая от нежности... но уже в следующее мгновение Димке в голову пришла мысль, что, возможно, всё совсем, совсем не так: возможно, Расим потому не открывает глаза, притворяясь спящим, что он стесняется или даже стыдится всего того, что у них было ночью... и теперь он оттягивает время своего "просыпания", не зная, к а к - после всего того, что между ними было - посмотреть ему, Димке, в глаза, - разве такое не могло быть? Очень даже могло... "Расик..." - изнемогая от ещё большей нежности, мысленно прошептал Димка, в мыслях своих целуя Расима в его чуть подрагивающие ресницы, - то, что Расим не спал, а притворялся, Димку и смешило, и вместе с тем умиляло, наполняя его влюблённое сердце жарким огнём неодолимой страсти - сладким трепетом юной любви...
Между тем, Расим, лёжавший в одной постели с Димкой, действительно не спал: больше Димки боявшийся утром проспать - не проснуться вовремя, Расик проснулся даже раньше, чем проснулся Димка, - пятнадцатилетний Расик, школьник-девятиклассник, открыл глаза и в первое мгновение ничего не понял: он увидел рядом спящего старшеклассника Д и м у, и не просто увидел его, лежащего близко-близко, а тут же почувствовал, как своим обнажённым - ничем не стеснённым, абсолютно свободным - телом он прижимается к обнаженному телу лежащего на спине Д и м ы... они были голые, при этом рука его - рука Расика - лежала на Д и м и н о м животе, а нога его - нога Расика - была уютно вставлена между Д и м и н ы м и ногами... член у проснувшегося Расика стоял колом - своим сладко залупившимся членом Расим упирался в Д и м и н о бедро, - в таком положении он, Расим, открыл глаза... и только в следующую секунду Расим в с ё вспомнил! - вспомнил, как накануне вечером в этой самой постели Д и м а полез к нему, словно к девчонке... как он, Расим, стал отталкивать Д и м у, говоря, что он не девчонка... как Д и м а, обидевшись, хотел уйти на свою кровать - на сырую постель... как он, Расим, остановил его, против воли сказав "лежи"... как потом Д и м а снова полез к нему - стал его страстно, горячо обнимать, стал жарко сосать его в губы, и - они оба сняли трусы, потому что трусы им стали мешать, не позволяя всецело ощущать, чувствовать друг друга... а потом... потом Д и м а первым взял у него, у Расима, в рот - стал сосать его член... потом он, Расим, т о ж е... он сделал то же самое - он тоже взял в рот возбуждённый член Д и м ы, и они... они стали сосать друг у друга одновременно, и это ему, Расиму, было приятно... это было очень приятно! - глядя на спящего Д и м у, парня-десятиклассника, Расим вспомнил, как Д и м а его, Расика, щекотливо скользящим языком горячо целовал в попу - в саму сердцевину, - у Расима от этого воспоминания сладким зудом наполнились мышцы сфинктера... он вспомнил, как они безуспешно пытались вставить друг другу в попы свои возбуждённые члены, но без смазки у них ничего не вышло, и Д и м а сказал, что он завтра купит для этого дела вазелин... "завтра... то есть, сегодня" - подумал Расим, - он лежал, прижимаясь к спящему Д и м е; затаив дыхание, боясь пошевелиться... они не смогли без смазки вставить друг другу в попы, и Д и м а... старшеклассник Д и м а его, Расика, стал любить другим способом: он, Расим, лежал на спине с раздвинутыми, в стороны расставленными ногами, и Д и м а его, голого Расика, страстно мял своим телом - содрогался всем телом до тех пор, пока на него, на Расима, не кончил... а потом точно так же стал делать он, Расим: задыхаясь от небывалой сладости, от ощущения н е з е м н о г о кайфа, он с наслаждением мял своим телом тело Д и м ы, и тоже... тоже делал это - мял лежащего под ним Д и м у - до тех пор, пока точно так же, как Д и м а, не кончил... то есть, кончили они оба... и ещё потом в ванной - в ванной комнате... стоя под душем, они, ничуть не стесняясь, сладко дрочили друг другу пиписы, делая это да тех пор, пока оба опять... там, в ванной, они оба - оба! - кончили тоже! Елы-палы...
Всё это, проснувшись - открыв глаза, Расим вспомнил буквально за считанные секунды... калейдоскопом пронеслись-промелькнули перед мысленным его взором фрагменты минувшей ночи, и Расик... обыкновенный пятнадцатилетний тинэйджер - самый обычный школьник-девятиклассник, никогда до того не помышлявший о сексе в формате "парень-парень", Расик почувствовал, как лицо его вспыхнуло, полыхнуло огнём - в один миг наполнилось жаром... кровь прилила к лицу прижавшегося к Димке Расима! - стыд и смятение, радость и возбуждение, слившись-переплетясь, в одно мгновение наполнили душу парня... стыдно стало за то, что они делали ночью, - как всякий пацан, Расим был наслышан о том, что парни трахаются с парнями, и даже более того - случай такого секса однажды был выявлен в той школе, в которой учился Расим, но - несмотря на всё это - он никогда о т а к о м не задумывался, и когда пацаны зубоскалили-шутили на эту тему, он, то есть Расик, никогда особо не вслушивался, потому как не было у него, у Расика, к этой теме никакого интереса... а теперь он сам... он сам стал т а к и м пацаном, - разве это было не стыдно? Стыдно... "как могли мы так делать?!" - с чувством полной растерянности подумал Расим, глядя на спящего Д и м у... ему, Расику, было стыдно! И вместе с тем... заглушая стыд - делая стыд никчемным, в душе Расика неудержимо росла, ощутимо крепла сладостная, ликующая радость, - елы-палы... разве ему, Расику, было плохо? Он искренне, даже страстно хотел подружиться с Д и м о й - хотел, чтоб у них была н а с т о я щ а я дружба... но, думая-мечтая о настоящей дружбе, он сам не знал, в чём должна выражаться такая дружба, - ощущая сладостное, всей душой устремлённое к Д и м е мальчишеское томление по н а с т о я щ е й дружбе, он, Расик, сам не ведал - не знал и не подозревал - каким содержанием должны наполниться эти сладко волнующие слова... в этих словах - в словах "настоящая дружба" - Расиму лишь смутно грезилось что-то искреннее и радостное, что-то необыкновенное... ему представлялась какая-то особая доверительность, особая близость - когда нет друг от друга никаких тайн, когда каждый готов для другого сделать всё-всё, когда просто... просто быть рядом друг с другом - уже кайф, - именно так представлялась Расиму н а с т о я щ а я д р у ж б а... "Дима..." - невольно подумал Расим, глядя на спящего рядом Димку, - разве он, Расик, не испытал прошедшей ночью чувство настоящего кайфа от близости с Д и м о й - самым лучшим, классным парнем из всех, кого он, Расим, знал? Испытал... ещё как испытал!
Вжимаясь в бедро спящего Димки сладостно возбужденным членом, Расим жадно всматривался в Димкино лицо, и - чувство стыда за всё то, что они делали ночью, с каждым мгновением уменьшалось, испарялось-улетучивалось, уступая место юной, горячей, неудержимо ликующей радости: у них - у него и у Д и м ы - была настоящая, ни с чем не сравнимая близость... разве т е п е р ь они не друзья? И вместе с тем - наряду с этой радостью - в душе Расима росло смятение... "сейчас Дима проснётся - откроет глаза, и... как он посмотрит на то, что между нами было?" - подумал Расим, - "и на всё то, что мы делали ночью, и - на меня... как посмотрит он на меня?" - подумал Расим... вдруг испугавшись, что Димка вот-вот проснётся, Расим, затаив дыхание, медленно, осторожно оторвал руку от тёплого Димкиного живота, так же медленно и осторожно приподнял ногу, уютно лежавшую между тёплыми Димкиными ногами и, не сводя с Димки глаз - всё так же не дыша, медленно, бесшумно подался всем телом назад, отстраняясь от Димки прочь... именно эти телодвижения Расика и разбудили Димку, - Расим, увидев, как у просыпающегося Д и м ы дрогнули ресницы, успел, притворяясь спящим, закрыть глаза на мгновение раньше, чем Димка глаза открыл... они - два лежавших в постели парня - после ночи, наполненной страстью любви и секса, разминулись взглядами буквально на секунду!
Димка смотрел на Расима - на его неумело сомкнутые и оттого предательски подрагивающие длинные ресницы, млея от нежности и умиления... он смотрел на бесконечно любимого Расика, думая о том, что Расим потому не открывает глаза, притворяясь спящим, что он стесняется... он, Расик, стыдится всего того, что у них - между ними - было ночью... "Расик, какой ты наивный... какой ты наивный, Расик!" - Димка, с нежностью глядя на Расима, улыбнулся от ощущения бесконечного счастья, - "я люблю тебя... я люблю тебя, Расик... люблю!" - улыбаясь, Димка мысленно успокоил "крепко спящего" парня, чувствуя, как ему, счастливому Димке, всем своим жарко бьющимся сердцем хочется страстно и нежно целовать Расима - в губы, в щёки, в глаза, в пипку носа... целовать, целовать, целовать - целовать его, любимого, до бесконечности, - "Расик... просыпайся!" - мысленно попросил Димка, глядя на дрожащие ресницы "спящего" Расима - думая о том, что он, этот лежащий с ним рядом обнаженный, доступный, всей душой желаемый парень... он, этот Расик, самый-самый - самый красивый, самый классный самый чудесный парень на свете, - Димка смотрел на лежащего рядом Расима, и сердце Димкино от ликования, от ощущения счастья вырывалось, выпрыгивало из груди, словно ему, то есть сердцу, в груди уже было тесно... "сейчас проверим... сейчас мы проверим, Расик, как ты спишь... как ты крепко-крепко спишь..." - коварно подумал Димка, млея от удовольствия, - рука Димкина медленно скользнула вниз, и Димка тут же ощутил в своей ладони напряженно горячий, влажно залупившийся член "бесчувственно спящего" парня... видимо, от удовольствия Расим невольно сжал, конвульсивно стиснул мышцы сфинктера, потому что член его в Димкиной ладони тут же дернулся, встрепенулся, отзываясь на Димкино прикосновение, но... глаза Расим не открыл - лишь сильнее задрожали, затрепетали его длинные красивые ресницы, - "Расик... какой ты упорный!" - подумал Димка, медленно, с чувством неизъяснимого наслаждения двигая сжатой в кулак ладонь вдоль напряженно твердого горячего ствола Расикова пиписа - легонько смещая на пиписе крайнюю плоть... ему, Димке, неодолимо захотелось вобрать возбуждённо горячий член Расима в рот, нежно обжать пламенеющую головку жаждущими губами, но... ещё больше Димке хотелось, чтоб Расим в это время не лежал "бесчувственно спящим", а чтоб он всецело разделял его, Димкину, сладость - чтоб своим взглядом, своими руками, своим дыханием он разделял его, то есть Димкину, любовь... и Димка, легонько сжимая горячий, напряженно твёрдый Расиков член, страстно стискивая член в кулаке - с улыбкой глядя на неумело закрытые Расимовы глаза, чуть слышно прошептал:
- Расик... ну, хватит - не притворяйся... чего ты - как маленький? Я же знаю, что ты не спишь... открывай глаза!
Димка прошептал это тихо, нежно, с едва уловимым укором в голосе... он прошептал это чуть шутливо, чуть умоляюще - он прошептал это с явной любовью в голосе, и сердце Расима вмиг наполнилось чувством горячей порывистой благодарности, - Расик, секунду помедлив - успев подумать, что Д и м а его раскусил, вопрошающе приоткрыл один глаз... и - прямо перед собой он увидел радостно улыбающееся, счастливое, светом искрящееся лицо д р у г а Д и м ы, - смотреть одним глазом было никак невозможно, и Расик, тут же забыв про свои сомнения, широко отрыл, распахнул навстречу Д и м е свои ни капли не сонные - вопрошающе-радостные - глаза... разве это было не счастье - увидеть взгляд, полный доверия и понимания? Секунду-другую они, словно осознавая чудо встречи, жадно смотрели в глаза друг другу...
- Расик... доброе утро! - с видимым наслаждением, улыбаясь глазами, губами, всем лицом, прошептал-выдохнул Димка, и в этом шепоте было столько радости, столько нежности, столько безграничной теплоты, что Расик, не удержавшись, улыбнулся в ответ... его, Расима, любили все - любила мама, любила бабушка, но даже они, когда он был маленький, не говорили ему с такой любовью "доброе утро"... то есть, они - и мама, и бабушка - говорили Расиму тоже с любовью "доброе утро", когда будили его по утрам, но то была совершенно другая, совсем не такая любовь, как теперь, - сердце Расима наполнилось радостью, благодарностью... чем-то ещё - тёплым, порывисто встречным, сладко щемящим...
- Доброе утро, - словно эхо, глядя с улыбкой Д и м е в глаза, прошептал-отозвался Расим.
Димка, подавшись вперёд, страстно прижался к Расиму всем телом - с силой вдавился в член Расика членом своим, таким же горячим и напряженным, - от удовольствия у обоих сладко задёргались, конвульсивно сжимаясь, мышцы сфинктеров... времени было не очень много, но его было вполне достаточно, чтоб насладиться близостью, - оторвавшись от Расика, Димка медленно и в то же время нетерпеливо скользнул губами по шее Расика, тронул губами поочерёдно мигом набухшие - враз отвердевшие - соски, кончиком влажного, обжигающе жаркого языка провел до лобка по животу... волосы на лобке у Расима были не очень длинные, но густые, мягкие и шелковистые, - Димка, перехватив член Расика у основания - держа напряженно горячий ствол вертикально вверх, секунду-другую, кайфуя от предвкушения, смотрел на красивую, ало пламенеющую головку члена, затем, качнув голову вниз, тронул губами налитую жаром нежнейшую плоть и, округляя губы влажно-горячим кольцом, медленно, с наслаждением вобрал головку в рот... Расик, дёрнувшись от наслаждения, непроизвольно двинул бёдрами вверх, судорожно сжимая мышцы огнём полыхнувшего сфинктера, - солоноватость головки члена теперь, после ночи, была чуть сильнее, чем накануне, когда они только приняли душ, но эта солоноватость, лёгкая, то есть ч и с т а я, не острая и не терпкая, и вместе с тем вполне ощутимая, была в к у с н о й - возбуждающе приятной... чувствуя наслаждение, Димка медленно скользнул губами вдоль распираемого сладость Расикова члена - насадил на член жаждущий рот и, ощущая во рту горячую твёрдость, сладострастно заколыхал, задвигал головой вверх-вниз, обхватив ладонями Расика за бёдра... разве это было не счастье - проснувшись, любить Расима, самого лучшего парня на свете?
Димка сосал у Расика член - лаская губами юный, легко залупающийся во рту пипис, и от наслаждения у него у, у Димка, сладко покалывало в мышцах сфинктера, - Расик, лежа на спине - ощущая скольжение Д и м и н ы х губ вдоль члена, от накатившего наслаждения непроизвольно сжимал, стискивал мышцы сфинктера, как если бы попа его - помимо члена - тоже чего-то хотела, чего-то просила, чего-то настойчиво жаждала... склонившись над пахом лежащего на спине Расима - обжимая сладко скользящим кольцом горячих, влажно пылающих губ распираемый сладостью член, Д и м а сосал, и наслаждение от ощущения жарко сосущих Д и м и н ы х губ плавилось, полыхало огнём у Расима и в самом члене, и в затвердевшей промежности, и в туго стиснутом - девственно сжатом - анусе... но ведь у него, у Расима, тоже... тоже были - помимо члена и ануса - губы! И его юные губы тоже... тоже хотели, - губы Расима, пятнадцатилетнего школьника-девятиклассника, страстно хотели делать точно так же!
- Дима... - настойчиво, нетерпеливо прошептал Расим, оторвав от подушки голову - глядя, как член его то исчезает, то вновь появляется, влажно скользя у Д и м ы во рту. - Дима, давай... давай, как вчера...
Он, Д и м а, сказал вчера: "делай, как я", и хотя это было сказано в ванной комнате, и сказано это было совсем по другому поводу, но... разве слова эти - "делай, как я" - не являлись универсальными, применимыми в самых разных случаях? Д и м а сосал у него, у Расима, и Расик... юный Расик ничуть не меньше хотел сосать у него, у Д и м ы! Разве суть истинной - н а с т о я щ е й дружбы - заключается не во взаимных переживаниях? "Дима, давай..." - нетерпеливо, настойчиво прошептал Расим, и Димка... он. Димка, услышав шепот Расима - сердцем осознавая просьбу Расика - нисколько не удивился, потому как желание Расика было не просто естественно, как естественно было бы возникновение т а к о г о желания в т а к о й ситуации у любого нормального пацана, а желание Расика было ответом на его, Димкину, л ю б о в ь... он, Димка, любил Расима - любил всем сердцем, всей душой, и потому он не удивился, - разве могло быть как-то иначе? Димка нисколько не удивился, и в то же время сердце влюблённого Димки вмиг полыхнуло от чувства горячей благодарности, от накатившей девятым валом неутолимой юной любви, - Расик - любимый Расик - хотел... с а м хотел, - разве это было не счастье? Magna res est amor! Великое дело - любовь... что - разве это было не так? Оторвав свои губы от члена Расима - выпустив мокро блестящий пипис изо рта, Димка вскинул на Расика влюблённый, нежный и страстный взгляд благодарно ликующих глаз:
- Расик, как вчера... друг у друга, да?
- Да, - коротко, однозначно отозвался Расим... всё и так было ясно - без лишних слов!
Димка, не медля ни секунды, подался вперёд - передвинулся, на коленях переместился к центру кровати, тут же развернулся на сто восемьдесят градусов и, вытягиваясь на постели рядом с Расиком, повернулся набок.
- Расик, сдвинься немного... - нетерпеливо прошептал Димка, но подсказка его была совершенно излишней: Расим, поворачиваясь, как Д и м а, набок, одновременно с этим сместил своё тело точно так же, как Д и м а, к центру, и - в результате они оказались лежащими друг против друга так, что член Расима очутился аккурат против Димкиного лица, а залупившийся, пламенеющий алой сочной головкой член Д и м ы оказался против лица Расима... классическая конфигурация - два парня, "валетом" лежащие друг против друга!
Сотни тысяч парней на всех континентах ежеминутно делают так - сосут друг у друга одновременно, но... отнюдь не всегда этих парней, жаждущих удовольствия, связывает любовь или дружба - н а с т о я щ а я дружба - как это было у Димки и Расика... член у Д и м ы был точно так же солоноват, но эта солоноватость была такой же несильной и потому для него, для Расима, странно - приятно - возбуждающей, - двигая головой, Расим ритмично нанизывал округливший рот на толстый и длинный ствол Д и м и н о г о пиписа, в то время как Димка, двигая головой, точно так же нанизывал свой округлившийся рот на член Расима... конечно, парни, поднаторевшие в таком деле, как сосание члена, наверняка бы всё это делали более искусно, потому как возможности этого вида секса не исчерпываются одним лишь скольжением губ вдоль стволов, но Димка и Расик делали это - сосали пиписы один у другого - всего лишь второй раз в жизни, и потому каких-то изысков они по неопытности не проявляли, - ритмично двигая головами, они губами дрочили пиписы друг другу, но... разве этого было мало? Ладонью скользя по Расимовым ягодицам, влюблённый Димка млел от блаженства... и точно так же, как Д и м а, скользя ладонью по ягодицам Димки, Расик чувствовал-ощущал, как не только член его в жарком Д и м и н о м рту, не только сжатые, туго сомкнутые мышцы его сладко зудящего ануса, но и губы его горят-пылают от наслаждения... ёлы-палы, как это было классно - как это было всё кайфово, упоительно хорошо!
- Расик... - оторвав пылающее лицо от Расимова паха, Димка чуть отстранился, чтоб видеть лицо Расима. - Я тебе кончу в рот... или ты, может, не хочешь?
Сладость, пылающая за туго сомкнутыми мышцами сфинктера, уже ощутимо концентрировалась, воронкой сводилась в зудящую точку, зрела, набухала, чтоб, в любой миг взорвавшись, обернуться сладчайшим оргазмом, в Димка подумал, что надо спросить у Расима, можно ли кончить - спустить - ему, Расику, в рот...
- Не знаю... - Расим, точно так же, как Димка, выпустив член изо рта - чуть отстранившись в сторону, вопрошающе посмотрел в счастливо искрящиеся, ошалевшие от кайфа Димкины глаза. - А ты, Дима, как... сам ты как думаешь?
- Ты, Расик, мне кончишь в рот! - не на секунду не задумавшись - ни на миг не усомнившись в искренности своего желания, горячо, уверенно выдохнул Димка
- Ну... ты мне, Дима, тоже... тоже мне кончи в рот, - отозвался Расим, однако в голосе его Димка почувствовал - уловил - неуверенность... как если бы он, Расим, усомнился в искренности произнесённых им слов.
- Расик! Ты если не хочешь, то я в рот не буду... я выдерну член изо рта, и всё - в рот я тебе не спущу... ты только скажи, как ты хочешь... ну, то есть, как ты хочешь на самом деле!
- Дима, спускай... кончай мне в рот - я хочу так, как хочешь ты! - отбросив на миг возникшее сомнение, Расим невольно, неожиданно для себя самого улыбнулся, потому что не улыбнуться ему, Расиму, было никак нельзя - глаза Д и м ы, устремлённые на него, буквально сияли от радости-ликования... и потом: чего он, собственно, испугался? Д и м а не боится - ничуть не боится, а он испугался... смешно!
- Хорошо, Расик... как скажешь! - жарко выдохнул Димка, вновь обжимая губами горячий ствол Расимова члена.
Они снова засопели - задвигали головами, нанизывая жаждущие рты на колом стоящие члены друг друга... о, какой это был кайф! Только убогие извращенцы, чьи представления о сексе, о любви или дружбе перевёрнуты с ног на голову, по причине своей персональной ущербности могут думать и полагать, что подобное наслаждение является чем-то постыдным или даже позорным, недопустимым; только лукавые кукловоды - хитрые пастыри-пастухи, жаждущие манипулировать овцами - могут с пафосом бескорыстных праведников неустанно твердить-утверждать, что подобное наслаждение является чем-то греховным или даже преступным, недопустимым; но - вопреки как убогим домыслам, так и лукавым помыслам - сотни тысяч парней на всех континентах ежеминутно берут друг у друга в рот, и Димка и Расик в этом смысле не были исключением, - парни сосали, сосут и будут сосать pro futurum, делая это в квартирах, в казармах, в студенческих общежитиях; делая это в салонах автомобилей, на чердаках и в подвалах, делая это в самых укромных местах, и вовсе не все они, ублажающие друг друга, являются геями proprie sic dictum; а если кто-то из них и является геем, то... что в этом может быть запредельного - необычного-необыкновенного? Вечная музыка флейт доступна всем: proprio motu сосут друг у друга юные школьники, сосут молодые курсанты и пухлощёкие семинаристы, сосут субтильные мальчики-мажоры и атлетически сложенные спортсмены, сосут студенты, сосут солдаты... кайф! Beatae plane aures, quae non vocem foris sonantem, sed intus auscultant veritatem docentem - истинно блаженны уши, внимающие не голосу, звучащему на площадях, но голосу, в тиши учащему истине... разве голос, в тиши учащий истине - это не голос любви?
В номере было уже светло, и если бы кто-то в этот момент вдруг заглянул бы каким-то образом в двуместный номер гостиницы, то он увидел бы двух обнажённых, жарко сопящих парней, "валетом" лежащих на смятой постели, - парни, лаская ладонями попы друг другу, страстно сосали, ласкали губами друг другу мокро блестящие - то исчезающие во ртах, то вновь появляющиеся - пиписы... если бы кто-то каким-то образом в этот момент вдруг заглянул бы в двуместный номер, то он увидел бы - наверняка увидел бы! - в двух обнажённых телах музыку юной страсти, первой любви, настоящей дружбы; конечно, если б Расик Димке сказал бы, что ему, Расиму, спускать в рот не надо, то Димка никогда бы этого делать не стал; но Расик ничего не имел против, и Димка... кайфующий Димка совсем перестал себя контролировать, - наслаждение, сладко сверлящее в туго сомкнутых мышцах сфинктера, снова начало концентрироваться, ощутимо, стремительно набухать нестерпимой сладостью: счет до оргазма пошел на секунды... в какой-то миг "точка невозврата" была пройдена, тут же превратившись, преобразившись в ощущение неизбежности приближающегося оргазма, и... буквально через секунду саднящая сладость полыхнула в промежности, в члене, в яйцах, в мышцах зудящего ануса распирающим, раздирающим взрывом огня, - непроизвольно дёрнувшись, содрогнувшись всем телом, Димка почувствовал, как его сперма, огненной лавой извергаясь, вылетая из члена, наполняет горячий рот Расика - любимого Расима; и в ту же секунду - буквально в то же мгновение! - он, Димка, почувствовал... кольцом обжимающих мокрых губ Димка почувствовал, как член Расима неуправляемо дёрнулся, конвульсивно запрыгал во рту у него: горячая сперма Расима, струёй извергаясь из члена, обожгла Димкино нёбо, язык, дёсны, внутренние стороны щёк, - буквально в одно мгновение рот Димки обильно заполнился сладким оргазмом любимого Расика...
Рот был полон, и Димка, соскользнув губами с члена Расима - выпуская член изо рта, инстинктивно сжал губы, чтобы сперма Расима, перемешавшаяся во рту с его, Димкиной, слюной, не пролилась на постель, - секунду-другую Димка, ощущая во рту горячий коктейль из слюны и спермы, то ли раздумывал, что ему делать дальше, то ли внутренне сосредотачивался перед тем, как делать глоток; объём извергнутой Расиком спермы оказался вполне приличным, - Димка невольно напрягся, и - не без некоторого усилия - медленно вдавил в себя то, что у него было во рту... а что было у него, у Димки, во рту? "Смесь продуктов секреции шести мужских половых органов: яичек и их придатков, предстательной железы, семенных пузырьков, пуперовых желез уретры"... или вот ещё: "спермоплазма, сперматозоиды, лейкоциты, жир, аскорбиновая, лимонная и прочие кислоты, некоторые витамины и минералы, сахар, фруктоза, сера, медь, кальций, калий, цинк... то есть все важные для человека химические элементы"... вот что было у Димки во рту, если смотреть с позиции науки на химический состав спермы; а если смотреть с позиции любви? Сахар, фруктоза, витамины и минералы... "более тридцати различных компонентов присутствуют в сперме", но - какое ему, влюблённому Димке, было до всей этой химии дело? С позиции любви он, шестнадцатилетний Димка, школьник-десятиклассник, проглотил не сперму Расима, пятнадцатилетнего школьника-девятиклассника, а растворил в своём теле материализовавшуюся в сперме сладость Расикова оргазма... неподдельная юная страсть Расима, его наслаждение, его любовь, его сладостный, огнём полыхнувший оргазм - вот что теперь в виде калия-кальция было у него, у Димки, внутри!
Между тем, Расим тоже попытался сделать так же, как сделал Д и м а, и - не смог... как и Димка, Расим ощутил-испытал оба оргазма - и Д и м и н, и свой - практически одновременно: Д и м и н член дёрнулся у него, у Расика, во рту, и в то же мгновение из члена Д и м ы вырвалась горячая струйка, в один миг заполнившая рот вязкой, на кисель похожей субстанцией, и тут же, буквально через секунду, самого Расима пронзил, огнём опалил сладчайший оргазм - Расик почувствовал, как в рот Д и м ы стремительно устремилась сперма его... они, "валетом" лежащие парни, кончили-спустили - разрядились друг другу в рот - почти что одновременно! То, что убыло, тут же прибыло... калий, кальций... какая всё это была фигня! Не калий и кальций был во рту у Расима, а кайф, оргазм, наслаждение самого лучшего в мире парня - д р у г а Д и м ы... почувствовав, как член Д и м ы, плавно подавшись назад, легко выскользнул изо рта, Расим точно так же соскользнул губами с члена Димкиного и тут же, особо не раздумывая, ощущая ещё не исчезнувшую, не испарившуюся сладость собственного оргазма, попытался сделать глотательное движение, но спермы во рту оказалось так много, что проглотить её у него, у Расика, не получилось; вязкая, на кисель похожая жидкость, не проскользнув в горло, горячей плазмой заполонила рот, и Расим... совершенно неопытный Расик, школьник-девятиклассник, растерянно замер, не зная, как быть ему дальше - что ему делать...
- Расик, глотай! - торопливо прошептал Димка, отстраняя от Расима в сторону - глядя на округленные, как теннисные мячики, щёки парня.
- М-м-м-м... - Расим, беспомощно глядя на Димку, отрицательно качнул головой, и Димка по взгляду Расима понял, что проглотить сперму Расим не может... ну, не может он проглотить сперму - и что с того?
- Тогда... в ванную давай! - вставая на колени, Димка сдвинулся в сторону, освобождая место, чтоб Расим мог быстро встать. - Выплюнь в раковину... выплюнь, если не можешь глотнуть!
- М-м-м-м? - вопросительно промычал Расим, вопрошающе глядя на Димку - то ли не соглашаясь с таким Д и м и н ы м решением, то ли спрашивая-уточняя, правильно ли будет ему, Расику, так делать; глядя Димке в глаза, Расим снова попытался проглотить, продавить в себя Д и м и н у сперму, и снова сделать это он не смог - ничего у него, у Расика, не получилось.
- Расик, не мучь себя... вставай! - уверенным - командным - голосом проговорил Димка, видя бесполезность предпринимаемых Расимом усилий. - Выплюнь в раковину! - категорично проговорил Димка, и Расик, уже не раздумывая - всецело подчиняясь Д и м е, тут же соскочил с кровати.
Ну, а что ему, Расику, оставалось делать? Если б Д и м и н о й спермы было б чуть меньше, Расик её проглотил бы без всяких сомнений, - проблема возникла чисто техническая, а вовсе не по сути... непреднамеренно и вместе с тем дразняще соблазнительно мелькнув матово-белой попой, голый Расим с округлёнными, как мячики, щеками, скрылся в ванной комнате, - Димка, проводив Расима взглядом, невольно улыбнулся... он улыбнулся Расиму, себе, прошедшей ночи, этому утру, начинающемуся дню - он, Димка, был счастлив! В ванной комнате зашумела вода... "я люблю тебя, Расик!" - горячо, благодарно, порывисто подумал Димка, и нежность... неизбывная нежность вновь наполнила юное Димкино сердце, - энергично вставая с кровати, Димка потянулся за телефон, чтоб посмотреть, сколько времени.
А времени было уже о-го-го - до завтрака оставалось не более двадцати минут... а ещё нужно было хотя бы на пару минут стать под душ - обмыть пиписы, нужно было почистить зубы, заправить постели, одеться-собраться, поцеловать - и не раз! - Расика, расставаясь с ним на весь день, - "успеем!" - подумал Димка, рывком сдирая с кровати Расима одеяло-покрывало, которым они укрывались ночью; Димка перебросил одну из подушек на свою кровать, быстро расправил смятую простынь, смахнув с неё несколько чёрных коротких волосков, затем аккуратно застелил покрывало... всё, одна кровать была готова! Никакого темнеющего влагой пятна на его, Димкиной, кровати не было - простыня и матрас, облитые минералкой, за ночь высохли, и Димка так же быстро и аккуратно застелил свою кровать; свои трусы Димка сунул под подушку, а трусы Расика, на мгновение прижав к лицу, положил на кровать Расима, - трусы Расим надел вчера вечером после душа, через какое-то время Димка трусы с Расима стянул, и потому никакого волнующего запаха он, Димка, не уловил... "наверное, Расик сейчас удивился бы, если б увидел, как я целую его трусы... наверняка решил бы, что живёт с сумасшедшим" - весело подумал Димка, направляясь в ванную комнату... "а я, Расик, не сумасшедший... я никакой не сумасшедший - я просто очень, очень тебя люблю!" - мысленно подумал-пропел Димка, чувствуя, как всего его распирает от счастья.
Расим стоял к Димке спиной - обнаженный, стройный, по-мальчишески тонкий и гибкий, но при этом ничуть не субтильный, с плавно округлой, скульптурно оттопыренной попкой, - у Димки при виде стоящего к нему задом Расима сладко ёкнуло сердце... как словно бы он не кончил - не разрядился - всего несколько минут тому назад! Расим, в зеркале увидев возникшего в дверном проёме Д и м у, оглянулся назад - виновато посмотрел Димке в глаза.
- Дим, я не смог... - извиняющимся тоном проговорил Расим, имея в виду не проглоченную Димкину сперму. - Я выплюнул...
Димка, глядя Расиму в глаза, с улыбкой шагнул в ванную комнату, - Димка приблизился к парню вплотную, горячо прижался к нему сзади, кольцом обхватив его плечи жарко скрестившимися на груди руками... он, Димка, плотно, страстно и нежно вдавился в Расима грудью, животом, пахом, словно стараясь тело Расима нерасторжимо соединить с телом своим, и Расим в то же мгновение почувствовал, как в ложбинку между сочно округлыми полушариями его сомкнутых ягодиц ощутимо вдавился упругим валиком полустоячий Димин пипис, - прижимаясь щекой к щеке Расима - глядя в отражаемые зеркалом глаза Расима, Димка чуть слышно выдохнул-прошептал:
- Я люблю тебя, Расик! - и тут, не деля паузы - не давая Расиму никакой возможности уточнить-поправить, чем, по мнению Расика, являются их отношения, быстро и весело проговорил: - Знаешь, сколько у нас до завтрака времени?
- Сколько? - хлопнул Расим ресницами, глядя в отражаемые зеркалом счастливые Димкины глаза.
- Пятнадцать минут!
- Дима! Мы опоздаем! - Расим шевельнул плечами, пытаясь высвободиться из Димкиного объятия.
- А вот ни фига! - рассмеялся Димка, размыкая руки. - Делаем, Расик, всё быстро-быстро...
И действительно, они успели - уложились в пятнадцать минут! Быстро почистили зубы, со смехом толкаясь у раковины; стали на пару минут под душ - ополоснулись без мыла, наскоро; быстро обтёрлись, вытирая одновременно и себя, и друг друга, причём, вытирая Расима, Димка всё время норовил ухватить его за пипис, а Расим, резко отводя назад попу, каждый раз проворно уворачивался, отстранялся, не давался - со смехом крутил попой, отталкивая Димкину руку от своего тяжело колыхавшегося между ног потемневшего мальчишеского пиписа... он, Расик, приятно был удивлён, увидев, что Дима заправил не только свою кровать, но также заправил кровать его, - "нашу кровать" - подумал Расим, надевая трусы; Расик, не раздумывая, надел свой желтый пуловер; Димка сунул в карман голубых джинсов телефон и деньги... уже в дверях Димка неожиданно остановил Расима:
- Растик, постой... я поправлю тебе воротник на рубашке! - но вместо этого, когда Расик, повернувшись к Д и м е, замер, он, Димка, страстно прижал Расима к себе... одной рукой обвив Расима за шею, Димка ладонью другой руки страстно скользнул по Расимовым ягодицам. - Расик... я люблю тебя! Каждую минуту, каждую секунду... я люблю тебя, Расик! - горячо выдохнул Димка, вжимая свой пах в пах Расима.
- Дима, мы опоздаем! - Расим почувствовал, как у Д и м ы твердеют брюки... ну, то есть, стремительно наливается, каменеет, наполняется твердостью то, что в брюках - его, Д и м и н, пипис.
- Каждую минуту, каждую секунду... я люблю тебя! Просто люблю... - Димка, нежно коснувшись губами губ Расима, разжал объятия - времени действительно не было ни минуты.
- Дим, а воротник... - проговорил Расим, одновременно с этим подумав, что хорошо... хорошо, что нет времени, потому как у него, у Расима, от Д и м и н о г о объятия, от его жаром опалившего голоса, от его странно волнующих слов в трусах началось сладостью наполняемое ответное шевеление. - Ты воротник на рубашке хотел мне поправить...
- А я что сейчас делал? - рассмеялся Димка, открывая дверь.
Они, Расим и Д и м а, не опоздали - они вышли из кабины лифта в холл за минуту до времени "общего сбора", а если учесть, что Лерка Петросян, она же девушка эмо, снова - к всеобщему неудовольствию - задержалась на целых пять минут, то они, Димка и Расик, вообще спустились к завтраку, можно сказать, заблаговременно... во всяком случае, на то, что парни, живущие вместе в двуместном номере, появились в холле тютелька в тютельку, никто внимание не обратил; после завтрака Расик отправился в номер, чтоб для выхода на улицу взять свою и Д и м и н у ветровки, а Димка подошел к своим одноклассникам... начинался новый экскурсионный день, и в этом н о в о м дне ему, счастливому Димке, теперь было труднее всего скрывать своё счастье, - его, Димку, буквально распирало от любви, оказавшейся взаимной, ему от счастья хотелось прыгать, петь, смеяться, хотелось всех любить и обожать, а вместо этого он, усмиряя ликующую душу, должен был выглядеть таким, каким он, десятиклассник Димка, был вчера, позавчера, неделю назад... это было неправильно, было абсурдно, нелепо, но в мире, погрязшем в тотальном лицемерии, где лицемерие правило бал, где взаимная любовь, где упоительное счастье, где искренность сердца могли легко сойти за ненормальность, нужно было казаться прежним - в меру ироничным, прагматичным, чуть насмешливым... нужно было казаться таким, как в с е, - он, шестнадцатилетний Димка, уже умел прятать свою нежную душу, свои сокровенные чувства и мысли под самыми разными масками, но на этот раз - в это утро! - он проделал это не без некоторого труда, потому что счастье его было реально, действенно, всеобъемлюще... можно всегда умело спрятать, скрыть от других своё настроение, свои мысли, свои симпатии-антипатии, но как спрятать, как утаить-скрыть от других себя самого? Любовь к Расику была не частью Димкиных устремлений, а была для него, для Димки, в с е м - любовь была самим Димкой, она была тождественна Димке: ведь он, Димка, вовсе не для красного словца сказал Расику, что он будет любить его, Расика, каждую минуту, каждую секунду... а ещё у него, у Димки, было внутри в виде кальция-калия и прочих "различных компонентов" утреннее наслаждение любимого Расима - внутри у него, у Димки, был оргазм бесконечно любимого, неповторимого, самого прекрасного парня на свете! Димке казалось, что он сердцем чувствует сок любимого Расика - ощущает-чувствует внутри себя извергнутую Расимом сперму... "хорошо, что хоть это не нужно скрывать - что мы все пока ещё не прозрачные" - весело подумал Димка, не без некоторого внутреннего усилия переключая себя на пустую повседневность, потому как теперь для него, для Димки, пусто было везде, где он не мог прикоснуться к Расиму, не мог обнять его, поцеловать, прижать к себе... или - хотя бы видеть его, любимого, рядом, - Расик поехал в номер за и х ветровками, и Димка, проводив его взглядом до кабины лифта, подошел к одноклассникам.
- Ну, и что ты, Димочка, обо всём этом думаешь? - Светусик, демонстрируя своё возмущение, капризно поджала губки, вопросительно глядя на Димку чуть округлившимися всё от того же возмущения глазами.
- О чём? - не сразу понял Димка, потому как в этот момент он, Димка, подумал о Расике... точнее, подумал о том, где можно купить вазелин.
- Не "о чём", а "о ком"! - поправила Димку Ленусик. - О Лерке... о ком же ещё! Она снова всех нас задержала! Снова все её ждали...
- А мы ведь ей всё вчера объяснили... - поддакнула Маришка.
- Срать она хотела на наше мнение! Коза, бля, драная... - перебила Маришку Ленусик, для полноты выражения своих чувств употребляя слова из общепринятого лексикона.
"Ёлы-палы! Опять двадцать пять... как им не скучно мусолить одно и то же? - невольно подумал Димка, ощущая себя заложником не своего, то есть в н е ш н е г о, мира, который мешал ему, Димке, всецело сосредоточиться на сладких, радостных мыслях о Расике. - Одно и то же... и всё это надо слушать, надо поддакивать, надо им что-то в ответ говорить - изображать соучастие... какая тотальная скука в этом всём!" - Ощущение пустоты, неискренности, никчёмности мира л е н у с и к о в возникало у Димки и раньше, но теперь - на фоне ликующего в нём счастья - он почувствовал это всё неожиданно остро. - "Скука, - подумал Димка, - это не то состояние, когда нечего делать, а скука - это когда вокруг пустота: пустые слова, пустые проблемы, пустые эмоции... неужели они всё это не понимают - не чувствуют, не осознают?" Эти мысли возникли у Димки всего лишь на миг - промелькнули чувством легкой, снисходительной жалости к гламурным л е н у с и к а м, заполняющим пустоту своих душ вперемежку с матом пустыми, из пальца высосанными проблемами-переживаниями, и тут же мысли эти исчезли, улетели-испарились, потому что его, упоённого счастьем Димку, переполняла пьянящая, радостная, никому не видимая любовь.
- А, кстати, где она, наша Лерка? - неожиданно для самого себя проговорил Димка, ещё сам не зная, сам не осознавая, зачем он об этом спрашивает; вопрос с его губ сорвался спонтанно... а может быть, и не спонтанно - надо же было ему, Димону, проявлением внешней жизнедеятельности маскировать то, что у него пылало в душе.
- Вон, бля, стоит! Изучает пожарные выходы... - язвительно проговорила Ленусик, кивнув головой в сторону одиноко стоящей Лерки.
- Лера! - позвал Димка, повернув голову в ту сторону, куда показала Ленусик. - Иди к нам... есть один неотложный вопрос!
И снова... снова слова эти проговорились, вырвались из Димки совершенно спонтанно! Он, позвав Лерку - говоря "неотложный вопрос", вместе с тем понятия не имел, о чём её, Лерку, он может спросить, - ему, влюблённому Димке, просто хотелось... хотелось двигаться, танцевать и петь, потому что прошло уже пять минут, как Расик скрылся в кабине лифта, а это значило, что время его краткосрочной разлуки с Расиком неуклонно движется к концу, что Расик вот-вот покажется вновь... разве этого было мало для ощущения радости? Димкина радость была никем не видима - она, его солнечная радость, весело плавилась у него в душе, но разве это играло какую-то роль? Важно было другое: радость рождала великодушие, и Лерка... то ли Лерка почувствовала, смогла уловила в голосе одноклассника Димки - для девчонок Димочки, для парней Димона - это совсем не обидное великодушие, то ли она решила-подумала, что глупо делать вид, будто интереснее схемы пожарных выходов на свете ничего не существует, а только, секунду поколебавшись, она, Лерка, неспешно подошла к стоящим в центре холла одноклассникам.
- Что? - вопросительно посмотрела девушка эмо на Димку. - Какой неотложный вопрос?
"Блин! Таким тоном спросила, как если б пришла оказать нам посильную помощь... типа: чем могу вам помочь? Ну, елы-палы... непробиваемая!" - весело подумал Димка, мысленно удивляясь Леркиной независимости; видимо, эту же самую интонацию в Леркином голосе уловила-почувствовала и Светусик, потому что подкрашенные губки у Светусика невольно передёрнулись, сложившись презрительно-возмущенным бантиком, что, в свою очередь, тоже не ускользнуло от веселящегося Димки.
- Ты сегодня без телефона... - с невольной улыбкой проговорил Димка, и снова ни в его голосе, ни в его улыбке не было для неё, для девушки эмо, ничего такого, что могло б показаться обидным или насмешливо-снисходительным. - Чего ты без телефона? Мне, конечно, без разницы, но... с телефоном тебя видеть как-то привычнее.
- Разрядились обе батарейки, - спокойно проговорила, произнесла Лерка, едва заметно пожав плечами. - Я думала утром поменять, а второй элемент тоже разряжен... вот! Если, Дима, тебе интересно... я ответила на твой вопрос?
- Лерка, скажи... - в разговор неожиданно вклинился Толик, - а чего ты всё время в своём телефоне делаешь? Ну, то есть, всё время... всё время ты с телефоном! Вовчик вон тоже в свой телефон частенько лупится, так он в интернете порнуху смотрит... это нам всем понятно! - Толик, глядя на Вовчика, весело рассмеялся. - А ты? - Толик посмотрел на девушку эмо. - Тоже, что ли, порнуху смотришь?
- Блин! Чего ты врешь? - лениво проговорил Вовчик, нисколько не обижаясь на Толиковы слова. - Ты лучше, Толян, чем трепать языком, ссылки в браузере на телефоне своём покажи... сразу всем станет ясно, кто и что из нас смотрит.
- Я изучаю японский язык, - спокойно проговорила девушка эмо. - У меня там стоят две программки... ну, и ссылки на сайты японской культурой - туда ещё захожу...
- Какой ты язык изучаешь? - у Толика от неожиданности полезли, поползли вверх брови... и не только у Толика! Удивился Димка. Ещё больше удивились Вовчик и Серёга. Развязался бантик на губах у Ленки - у Ленусика. Заморгала - часто-часто - длинными ресничками Маришка. Вмиг слетела гламурность с лица Светусика. Елы-палы... они, все вместе и поодиночке, ожидали от Лерки чего угодно, но только не этого - не изучения японского языка... потому Толик и уточнил - проговорил-переспросил - словно он ослышался или не поверил своим ушам.
- Японский, - проговорила Лерка, явно наслаждаясь произведённым эффектом и вместе с тем совершенно не рисуясь - нисколько не выпендриваясь - перед своими одноклассниками.
- А на хуя? Ну, то есть... зачем тебе нужен японский? - на лице Вовчика отобразилось и недоверие, и недоумение, и невольно вспыхнувший интерес... причём, всё это было настолько искренним, что Вовчик, который даже в компании парней матерился лишь в исключительных случаях, теперь, глядя на Лерку, не смог сразу найти никакого другого - менее экспрессивного слова-выражения - чтоб внятно и коротко выразить свой вопрос.
- Интересно, - Лерка пожала плечами. - Каждый чем-то интересуется...
- Ну, блин... дела! И что - ты можешь что-то сказать сейчас на японском? - недоверчиво проговорил Толик.
- Могу, - отозвалась Лерка.
- Ну, например! - живо вклинился в разговор Серёга.
- Ну, например... - Лерка на миг задумалась и, улыбнувшись, вдруг проговорила - мелодично пропела - длинную непонятную фразу из музыкальных, непривычных уху звуков.
- Охуеть! - коротко выразил своё неподдельное восхищение Серёга. - Ну... и что это значит?
- Я сказала, что нет времён года в нашем обыденном понимании - что за окном может быть ненастная осень, но если в душе человека в это ненастную пору расцветает сакура, то это значит, что для него за окном наступает весна... - Лерка, словно извиняясь, снова улыбнулась. - Я эту фразу не сама составила - я её прочитала на сайте, она мне понравилась, и... я её просто выучила.
- Ни фига себе - "просто"! - хмыкнул Толик. - Ты по-японски шпаришь, как гейша, а мы ничего об этом не знали...
- А никто никогда об этом не спрашивал, - Лерка снова пожала плечами.
- Между прочим, Толя... гейша у японцев - это то же самое, что у нас элитная девушка для оказания вполне конкретных услуг, - весело проговорил Вовчик, демонстрируя всем свою продвинутость. - И потому никакого отношения это слово к нашей однокласснице Лере Петросян не имеет. У тебя, Толя, лишь одно на уме...
- Между прочим, Владимир, гейша - это совсем не то, о чём думаешь ты, - рассмеялась Лерка. - Гейша - это... ну как у нас тамада, только в более утончённом варианте. Название этой профессии состоит из двух иероглифов - "искусство" и "человек" - и, таким образом, означает это слово "человек искусства". А то, о чём ты подумал, называется дзёро...
- У них, может быть, это и тамада... - хмыкнул Серёга. - А у нас гейша - это пассивный гей... гей-ша! Всё равно что банкир-ша, президент-ша, комендант-ша, бармен-ша, генераль-ша...
- Ёлы-палы... вот чем Серёга наш озабочен! А мы и не знали... - Толик вмиг сделал блудливо-весёлое и в то же время приятно-изумлённое лицо. - Такие познания в языке... офигеть, сколько всякого нового узнаёшь про одноклассников!
Парни - включая Димку и самого Серёгу - весело, дружно рассмеялись... ну, а чего им было не смеяться? Нормальные шутки нормальных парней... Лерка тоже рассмеялась - вместе с парнями. Глупее всех себя чувствовали всё это время л е н у с и к и, и, как говорится, было от чего... во-первых, их неприятно поразило, что Лерка, оказывается, совсем не такая дура, какой она им, л е н у с и к а м, казалась, а во-вторых, они, то есть Ленчик, Светик и Маришка, не почувствовать, как парни всё своё внимание переключили на эту в ы ё б и с т у ю Петросян... и даже Димочка - даже Димочка! - их, красивых девочек, тоже предал! Было отчего им, л е н у с и к а м, огорчаться... летом Светусик гостила у бабушки - была в деревне как раз в тот день, когда было у бабушки день рождения; в гости к бабушке на день рождения пришли другие бабушки - все они за столом выпили водочки, поговорили немного и стали петь всякие древние песни; так вот: слова из одной такой песни ей, Светусику, врезались в память... всю песню Светусик не запомнила, а две строчки в памяти остались, и теперь всё было - как в той песне... в той самой песне, что грустно, проникновенно тянули-пели в июльских сумерках позднего деревенского вечера чуть подвыпившие бабушки: "зачем вы, девочки, красивых любите - непостоянная у них любовь"... всё было в жизни - как в песне! А поскольку у гламурных девочек тоже временами есть душа, Светусику на какой-то миг даже стало себя немножко жалко... впрочем, немножко - чуть-чуть.
В это момент двери лифта разъехались, разошлись в стороны, и из кабинки вышли Расик, Зоя Альбертовна, несимпатичный парень с несимпатичной девушкой, два представителя солнечной Африки плюс ещё одна женщина средних лет, - Димка свой жаждущий взгляд устремил на Расима... елы-палы, до чего же он хорош был, этот любимый пацан в своём солнечно-желтом свитере, в по-мальчишески распахнутой ветровке, в голубых, идеально сидящих джинсах, в белых спортивных кроссовках... он для всех был самым обычным, самым обыкновенным пацаном, а для него, для Димки, он был упоительно, сказочно, солнечно красив, этот школьник-девятиклассник! Он был обалденно хорош своей робкой, не очень умелой, но искренней страстью ночью... он был обалденно хорош в постели утром - во время их сладкой игры на флейтах... он был обалденно хорош сейчас - в своём солнечно-желтом пуловере... "я люблю тебя, Расик!" - как заклинание, мысленно прошептал Димка, чувствуя, как в груди у него от невидимой нежности млеет сердце, а в катоновых тесных плавках - при одной лишь мысли о прошедшей ночи и сегодняшнем утре! - начинается тоже невидимое, но не менее ощутимое сладкое набухание... не доходя нескольких метров до Д и м ы и до стоящих с ним рядом старшеклассников, Расим деликатно остановился, - невольно улыбнувшись Димке, Расик глазами спросил у Димки, что ему делать с его, с Д и м и н о й, ветровкой - подойти и отдать или он, то есть Д и м а, сам подойдёт к нему, к Расиму, чтоб ветровку свою забрать... ветровку он, Расик, прижимал к груди, - Димка внутренне дёрнулся навстречу любимому Расику, но, неожиданно подумав, что и его, Димкины, одноклассники, и одноклассники Расима должны постепенно привыкать видеть их совершенно нормальные - повседневно дружеские - отношения, чуть протянул руку в сторону деликатно остановившегося Расима, тем самым давая понять Расиму, что он, Расим, может смело подходить... иерархия в школе была железная! "А потому, - подумал Димка, - пусть все привыкают видеть нас вместе - пусть у всех ненавязчиво формируется убеждение, что, оказавшись в одном гостиничном номере, мы не просто прожили десять дней на одной территории, а стали за эти дни друзьями... в принципе, мелочь - захватить заодно и мою ветровку, но из таких каждодневных мелочей для всех вокруг незаметно и потому совершенно естественно за десять дней нарисуется вполне убедительная картина наших нормальных дружеских отношений, и потом, когда мы вернёмся домой, никто не будет удивляться, что наши дружеские отношения естественным образом продолжатся в школе... сущая мелочь, но завтра, Расик, я принесу ветровку тебе - и это будет выглядеть такой же дружеской услугой, какую сегодня оказал мне ты! Главное - не перегнуть палку, не переборщить, то есть всё делать так, чтобы всё выглядело естественно..."
- Расик, спасибо! - внешне спокойно проговорил Димка, и... никто не заметил, а только один Расим почувствовал, как Д и м а, беря у него, у Расима, ветровку, на миг прикоснулся к руке Расима рукой своей...
- Так, все в сборе! - раздался голос Зои Альбертовны, успевшей сверить наличие экскурсантов со списком в своей помятой бумажке. - Всё, ребята, выходим на улицу... автобус нас уже ждёт!
- А сакура... она сколько цветёт? - спросил Димка у изучающей японский язык девушки эмо, когда они всей гурьбой подходили к автобусу.
- Где-то неделю... или чуть больше - я точно не помню, - ответила Лерка. - Хочешь, я почитаю на сайте и завтра тебе скажу... или дам тебе ссылку - сам почитаешь... или можно узнать еще проще - вбей в какой-нибудь поисковик...
- Действительно! - хмыкнул Димка. - Я посмотрю, спасибо... я посмотрю вечером сам!
- Что, Димон... тоже хочешь учить японский язык? - рассмеялся Толик, оказавшийся рядом.
- Да ну! У нас с тобой, Толя, ума не хватит... - легко рассмеялся Димка, словами своими делая Лерке завуалированный комплимент.
А ведь он, Димка, в первый день - в разговоре с Зоей Альбертовной - назвал её, Лерку, лохушкой! А оказалось... вот ведь бывает как забавно: можно встречаться день изо дня - можно учиться в одном классе, видеть друг друга шесть раз в неделю, и в то же время про человека абсолютно ничего не знать! "Можно... ещё как можно!" - весело подумал Димка, в один миг представив прошедшую ночь... он, страстно влюблённый Димка, два месяца думал-мечтал о Расиме, но разве кто-то об этом знал? У них - у парней, живущих в двуместном номере гостиницы - была упоительная ночь, но разве кто-то об этом знает? Разве кто-то об этом догадывается - кто-то что-то подозревает? Можно встречаться хоть каждый день - видеть друг друга ежедневно, и при этом у каждого может быть свой, ни друзьям, ни приятелям-одноклассникам невидимый мир... И еще он, Димка, подумал, что ему надо купить вазелин, а он, Димка, понятия не имеет, где вазелин вообще продаётся - где его можно купить: в магазине или, может, в аптеке... никогда ведь он смазку для секса не покупал! Знал бы он, страстно влюблённый Димка, что всё так случится-получится удивительно сказочно, быстро и естественно, он бы купил вазелин ещё дома - заблаговременно приобрёл бы... глядя в огромнейшее окно отъезжающего от гостиницы экскурсионного автобуса, Димка подумал про Расика - про бесконечно любимого Расика, и сердце Димкино вновь наполнилось сладкой трепетной нежностью, - "пятое время года" - подумал Димка, чувствуя, как между ног у него, у влюблённого Димки, всё опять невидимо, но ощутимо набухает жаркой, желанной, неизбывно томительной сладостью...
День оказался насыщен разнообразными экскурсиями, но это ничуть не мешало Димке целый день думать о Расике, - Димка снова и снова вспоминал прошедшую ночь... как богач, любующийся своим богатством - неутомимо перебирающий драгоценные камни и всякие золотые украшения, Димка мысленно видел то одну картинку прошедшей ночи, то другую, - картинки прошедшей ночи наплывали сами собой, и Димка, вместе со всеми глядя на экспонаты в музеях, слушая экскурсоводов, то и дело чувствовал-ощущал, как твердеет в плавках его юный пипис... он, Димка, читал, что плавки носить всё время нельзя - что это вредно, что член у мужчин должен "дышать" свободно, но, во-первых, он носил плавки не всё время, во-вторых, он купил плавки чисто катоновые, и потому это были даже не плавки, а плавки трусы - очень тесные плавки-трусы, а в-третьих... в-третьих, что ему ещё было делать, если его неугомонный пипис совершенно не понимал, где можно бодриться, а где нельзя: ему, пипису, было без разницы - было по барабану, стоял ли Димка в мемориальной квартире скромного разночинца, или он, Димка, глазел на обилие позолоты в одном из бесчисленных офисов известной своим мракобесием и непомерным богатством госкорпорации, - Город-Герой был щедро богат на самые разные достопримечательности... и еще он, Димка, с замиранием сердца думал - не мог не думать! - о ночи предстоящей: он представлял, как они снова, Расик и он, будут любить друг друга в постели - любить всецело, безгранично, до самого донышка, и... к этим Димкиным мыслям его, Димкин, пипис тоже был очень даже неравнодушен, - член в Димкиных плавках на протяжении всего дня неустанно дёргался, то вроде ослабевая, то вновь наливаясь сладкой горячей тяжестью... ну, и что б он, Димка, весь день делал бы без туго обтягивающих плавок - не вынимал бы весь день руки из карманов? Тоже было бы интересно...
Весь день они, Расик и Димка, обменивались - перекликались - мимолётными, для других совершенно неуловимыми взглядами: Димка, едва заметно щуря счастливый глаз, весело подмигивал Расику микроскопическим шевелением век, и Расик в ответ - точно так же задорно блестя глазом своим - весело подмигивал Д и м е... они, словно два затерявшихся во вселенной спутика, постоянно держали друг друга на связи - не упускали друг друга из поля зрения, - разве это было не счастье? Расим тоже думал - не мог не думать! - обо всём том, что случилось ночью, что потом было утром, и член у него, у Расима, то и дело подскакивал, вынуждая Расима время от времени с отстранённым видом словно бы невзначай засовывать руку в карман голубых джинсов... хорошо, что никто вокруг на всё это не обращал внимания! Расик смотрел на пацанов - на своих одноклассников братьев-близнецов, энергично жующих весь день жвачки, смотрел на Диминых одноклассников - на Толика, Вовчика и Серёгу, и... он, Расим, думал о том, что никто из них ничего не знает, а потому... "разве все они могут знать, какой это кайф - быть другом Димы?" - думал Расим, - "и даже не кайф... точнее, не просто кайф, а счастье - быть н а с т о я щ и м другом такого классного, необыкновенного, ни на кого не похожего парня, как Д и м а!" Расим, пятнадцатилетний школьник-девятиклассник, сам по себе не был избыточно озабочен, как нередко бывают озабочены пацаны в его возрасте, у которых все мысли сводятся к сексу и только к сексу, и вместе с тем он, Расик, был в том переходном возрасте, когда всякий парень-пацан в силу совершенно естественных причин так или иначе устремляется к сексу, будь то сладостные мечты-фантазии, или с разной степенью интенсивности втайне практикуемая мастурбация, или - что тоже отнюдь не редкость! - вполне реальное траханье в самых разных форматах, - Расик, конечно же, сам по себе не был парнем, озабоченным сексуально, но теперь, после ночи, проведённой в одной постели с Д и м о й, не думать о сексе он просто не мог... а если учесть, что сексуальное удовольствие у него, у Расима, органично слилось, неразрывно сплавилось с ощущением Д и м ы как самого лучшего, самого классного парня на свете, то в совокупности это всё наполняло душу Расима, для всех совершенно обычного пятнадцатилетнего парня, чувством, сильно похожим на никому не видимое, никем не замечаемое счастье... он, Расик, просто не представлял - абсолютно не представлял! - как бы он мог вообще жить в гостиничном номере с кем-либо другим, а не с Д и м о й, - весело подмигивая самому лучшему в мире д р у г у Д и м е, Расик думал о том, как они снова окажутся вместе - вдвоём в своём номере - и пипис у него, у Расима, предвкушающе набухал, наливался горячей сладостью...
Между тем, небольшая заминка у Димки случилась в аптеке, куда он зашел, чтоб узнать, можно ли в аптеке купить вазелин, - это произошло уже в самом конце экскурсионного дня; они завершили обзорную экскурсию по наиболее значимым местам Города-Героя, и, когда автобус остановился на набережной, Зоя Альбертовна объявила, что, прежде чем группа отправятся на ужин в гостиницу, у всех есть сорок минут свободного времени, которое все они могут потратить по собственному усмотрению... естественно, Димка тут же усмотрел аптеку! Собственно, так получилось, что аптека оказалась буквально рядом с остановившимся автобусом... л е н у с и к и, едва двери автобуса открылись, тут же, наперебой чирикая, устремились в зазывающий рекламой магазин "Всё Для Настоящих Леди", Расик с братьями-близнецами исчез в магазине "Сделай Сам", Толик, Серёга и Вовчик незамедлительно отправились разыскивать туалет, потому как держаться у них уже не было никаких сил - срочно требовалось отлить, кто-то куда-то ушел ещё, и Димка, ни минуты не мешкая, никому ничего не объясняя - ни для кого не придумывая историю про внезапно возникшие у него болезни, тут же скрылся за стеклянной дверью небольшой аптеки; в принципе, это была самая обычная аптека... вот только за стеклянными стеллажами, сплошь уставленными разноцветными упаковками с самыми разнообразными лекарственными препаратами, оказалась не пожилая женщина, которую Димка видел в аптеке дома, куда его посылали время от времени за какими-нибудь таблетками, а оказался молодой рослый парень в идеально белом халате... Димка, остановившись перед стеллажом - наискосок от парня, побежал глазами по полкам, ища вазелин.
- Вам что-то подсказать? - услышал Димка обращённый к нему голос; больше в аптеке никого, кроме Димки, не было.
- Мне вазелин... вазелин нужен! - выпалил Димка; он, оторвав взгляд от стеклянных полок, вскинул глаза на парня, и... ему, Димке, показалось, что этот стоящий за стеллажами парень каким-то образом догадался - понял! - з а ч е м ему, Димке, нужен вазелин... парень смотрел сквозь узкие стёкла стильных очков на Димку внешне бесстрастно, то есть дежурно доброжелательно, и вместе с тем... вместе с тем, ему, Димке, почудилось, что парень непостижимым образом тут же прочитал в его, Димкином, взгляде о том, ч т о ему, Димке, увиделось, померещилось-почудилось во взгляде самого парня за миг до этого... ну, то есть, стоящий за стойкой парень понял, что Димка понял, что парень всё-всё про него, про Димку, понял, едва Димка проговорил слово "вазелин", - они не больше двух-трёх секунд смотрели друг другу в глаза, но в это ничтожно малое время словно невидимая искра в з а и м н о г о п о н и м а н и я пробежала между их устремлёнными друг на друга взглядами... как сказали б французы, chaque villain trouve sa vilaine - рыбак рыбака видит издалека... similia similibus!
- Вам какой - детский или косметический? - спросил парень в белом халате, оставаясь таким же внешне бесстрастным - дежурно вежливым, доброжелательным.
Ему, Димке, в ответ нужно было б сказать или "детский", или "косметический", потому как для секса анального вазелин подошел бы любой, но вместо этого чуть растерявшийся Димка зачем спросил-уточнил, как будто это была так важно:
- А в чём между ними разница?
- По качеству продукта разницы нет никакой, - парень, внимательно глядя Димке в глаза, едва заметно улыбнулся. - "Детский вазелин" - вазелин обычный, классический, а "Косметический вазелин" имеет те же самые качества плюс приятный запах, нейтрализующий другие побочные запахи... смотря для чего вы этот продукт приобретаете - с какой целью вы вазелин покупаете...
"Бля!" - непроизвольно матюгнулся про себя вконец опешивший Димка, которому показалось, что парень, внимательно глядя ему в глаза - говоря "для чего" и "с какой целью", чуть ли не открытым текстом даёт ему, Димке, понять, что он, этот парень, его, Димку, вычислил, что он про него, про Димку, всё знает, - Димка, стремительно отводя взгляд в сторону, почувствовал лёгкий п и п е ц...
- Мне обычный... классический, - торопливо проговорил Димка, поспешно доставая деньги. - И ещё этот... ещё - лейкопластырь мозольный!
Нах ему, Димке, нужен был мозольный лейкопластырь, он, Димка, не знал сам! Пару раз он покупал мозольный лейкопластырь дома, и теперь мысль о мозольном лейкопластыре возникла сама собой... ну, то есть, чтоб не так всё было явно, не так однозначно - чтоб ещё хоть что-то ему, Димке, было нужно, помимо вазелина, в этой долбаной аптеке!
Парень положил перед Димкой коробочку с тюбиком вазелина, положил пакетик с мозольным лейкопластырем, назвал сумму для оплаты, неторопливо пробил чек, так же медленно, неторопливо отсчитал сдачу, - буркнув:
- Спасибо! - Димка метнулся на выход, успев услышать за спиной внешне бесстрастный, вежливо доброжелательный голос:
- Всего наилучшего! Заходите ещё...
Засовывая во внутренний карман ветровки упаковку с вазелином, Димка, как ошпаренный, выскочил на улицу, едва не сбив входящую в аптеку пожилую тётку, и... тут же - почти что нос к носу! - столкнулся с л е н у с и к а м и, которые, разочаровавшись в ассортименте небольшого магазинчика "Всё Для Настоящих Леди", в этот самый момент спешили мимо аптеки в магазин "Украшения Для Дам".
- Димочка! Что случилось? - округлила глаза Светусик, увидев торопливо выходящего из аптеки Димку... конечно, бабушки, выпив водочки, в летних сумерках очень душевно - очень правильно! - пели, тянули-выводили грустные слова "зачем вы, девочки...", но ведь и их, красивых мальчиков, тоже должен кто-то любить... кто-то должен о них заботиться! - Ты заболел?
- Нет... - Димка, снова на миг растерявшись, тут же сообразил, что он в руках держит пакетик мозольного лейкопластыря. - Вот... кажется, стал мозоль натираться... на левой ноге... купил лейкопластырь!
Блин, как удачно всё получилось - как быстро он, Димка, сообразил! Лёйкопластырь мозольный, в одном месте купленный от растерянности, в другом месте оказался как нельзя кстати!
- Конечно, лучше не ждать, пока образуется твёрдый нарост... лучше всё делать сразу - делать своевременно, - одобряя Димку, рассудительно проговорила Маришка. - У меня папа...
- Димочка, с нами идёшь? - перебивая Маришку - не слушая про папу, Ленусик первой подхватила Димку под руку.
- Куда? - Димка улыбнулся.
- А вон - магазинчик, где украшения! Идём!
-Да, Димочка! Идём! - Светусик вцепилась в Димкину руку с другой стороны.
- Девочки! Ну, вы сами подумайте: все украшения там для женщин... ну, то есть, для девочек - для вас... а я там чего не видел? - Димка весело рассмеялся, мягко высвобождая обе руки - радуясь, что так ловко все обошлось благодаря лейкопластырю... вот и думай теперь, что в этой жизни бывает случайно, а что происходит преднамеренно! - Вы идите, девочки, в свой магазин, а я загляну в "Сделай Сам"... может, что-нибудь сделаю!
- Димочка! Мы современные люди! Зачем нужно делать что-то самим, если всё-всё-всё можно купить? Были б деньги! - непонимающе запорхала, захлопала ресницами Ленусик.
"И в самом деле... зачем гламурной девочке знать географию, если её отвезёт паровозик по рельсам - ту-ту! - в любое место...были б деньги - мозгов не надо! А у кого денег нет, тем те, кто с деньгами, убедительно расскажут, что не в деньгах счастье... расскажут, что правильно, а что неправильно, что вкусно, а что невкусно, что истинно, а что ложно... нах о чём-то думать им самим, если им в телевизоре скажут, куда им идти и где им свернуть, кого им любить, а кого ненавидеть... безмозглые блаженствуют на свете!" - мысленно хмыкнул Димка, но вслух проговорил совсем другое:
- Девочки! Вам хорошо - вы женами будете. А мы, мальчики, будем мужьями, и наши жены... ну, то есть, вы, девочки, вы... наверняка вы будете хотеть, чтоб мы вам или гвоздик где-нибудь вбили, или шуруп покрутили туда-сюда... ведь будете ж вы этого хотеть - будете требовать от своих мужей?
- Ну, а как же! - Светусик заулыбалась. - Ещё как будем требовать...
- Вот! А потому я зайду в магазин "Сделай Сам", а вы, девочки, в это время сходите в магазин "Украшения для женщин"... а потом мы встретимся снова! Уговорил?
- Ой, Дима! Ты кого хочешь уговоришь... - томно закатила глаза Светусик.
- Только, Димочка, смотри... с кем попало не разговаривай! - Ленусик шутливо погрозила пальчиком. - С мальчиками разговаривай - с Вовой, с Сережей, с Толиком... а больше - ни с кем!
- Да! Ты понял, о ком мы... - многозначительно посмотрела на Димку Светусик. - Не будем сейчас называть японское имя...
- Ой, девочки... как скажите! - Димка изобразил на лице покорность... и л е н у с и к и, тут же послав Димке по воздушному поцелую, с радостным чириканьем устремились в сторону магазина, а Димка, постояв секунду на месте, неспешно направился к Реке.
Вазелин у него, у Димки, был в кармане! Оставалось дождаться возвращения в гостиницу, потом ужина, потом... при мысли о том, что будет потом, у него, у Димки, сладко заныло в промежности, - достав из кармана телефон, Димка открыл телефонную книгу, прокрутил имена-фамилии-прозвища и, дойдя до строчки "Расим", мягко коснулся пальцем сенсорного экрана... глядя на вмиг возникшую фотографию Расика - слушая, как пошел набор-вызов, Димка чуть слышно прошептал:
- Я люблю тебя, Расик... очень-очень люблю - сильно-сильно!
-Да, Дима! - раздался голос Расима.
Димка прижал Расима - фотографию Расика на мониторе - к щеке.
- Ты сейчас где?
- Мы в магазине... это Дима мне звонит, - "мы в магазине" прозвучало отчётливо и чисто, а "это Дима мне звонит" раздалось из телефона приглушенно, как фон, и Димка сообразил, что кто-то у Расика спросил, кто ему звонит, и Расик, убрав телефон в сторону, кому-то ответил, кто ему, Расику, звонит. - Гера хочет купить себе... - Расим произнёс какое-то слово, которое Димка не разобрал, но поскольку хотел покупать Героин, у него, у Димки, не возникло ни малейшего желания уточнять-переспрашивать, что именно хочет Героин покупать. - А ты, Дима, где сейчас?
- Я на улице - на набережной... - Димка хотел сказать Расиму, что он, Димка, его, Расика, сильно-сильно любит - хотел Расиму об этом напомнить, и даже открыл уже рот, чтоб это сказать-произнести, но в последний миг успел подумать, что, возможно, громкость на телефоне у Расима сейчас приличная, а близнецы-братья стоят рядом... и, вовремя спохватившись, Димка тут же проговорил совсем другое:
- Расик, если ты тоже что-то хочешь купить, а денег, может быть, не хватает, то я могу тебе одолжить... ну, то есть, чтоб ты это просто знал.
- Дима, спасибо! Я ничего покупать не хочу, но всё равно - спасибо! - Расик проговорил это радостно, порывисто, проговорил с чувством рвущейся из сердца благодарности... проговорил это так же солнечно, как он солнечно улыбался на мониторе телефона, и у Димки по сердцу вновь прокатилась волна горячей нежности.
- Ну, смотри! Я просто подумал, что надо тебе об этом сказать - чтобы ты знал, что деньги ты можешь взять у меня, если вдруг у тебя на что-то не хватит... для этого позвонил. Отбой?
- Отбой! - отозвался эхом Расим, и Димка нажал на своём телефоне красную скобку - кнопку отбоя... "даже если сейчас героиновые братья разговор наш случайно слышали, то в словах моих не прозвучало ничего такого, что могло бы Расима скомпрометировать" - с удовлетворением подумал Димка, держа телефон в руке; и ещё Димка подумал, что нужно будет сегодня же узнать, какой в телефоне Расима уровень громкости; "на всякий случай... чтоб точно знать, можно ли Расику говорить по телефону что-то важное..." - подумал Димка.
Открыв в телефоне папку "Photos", Димка коснулся пальцем значка "расим", и - Расик мгновенно возник на мониторе снова, обжигая Димкино сердце своей радостной - солнечной - улыбкой... "Расик... - подумал Димка, с чувством томительной страсти-нежности глядя на фотографию, - если б ты знал... если бы, Расик, ты только знал, как я люблю тебя - люблю твой голос, твои глаза, твою улыбку, твой пипис, твою сладкую попу, наполняющую мои ладони...", - Димка вспомнил, как ночью, разведя ягодицы Расима в стороны, он ласкал языком туго стиснутый, конвульсивно сжимавшийся входик, и член у Димки в то же мгновение стал стремительно - предвкушающе - напрягаться... оставалось совсем немного времени до того счастливого момента, когда они - Расик и Димка - наконец-то останутся в своём номере вдвоём! Вазелин был у Димке в кармане... разве это не счастье - любить того, кого любишь? Spiritus agens - вот что такое любовь! Димка, подумав про попу Расима, тут же невольно подумал про парня в аптеке... конечно, парень в аптеке всё понял... он догадался-понял, зачем Димка покупал, как бесстрастно он выразился, "этот продукт": для чего и с какой целью... "ну, и что с того, что он понял? - совершенно резонно, подумал-спросил у себя самого ученик десятого класса - шестнадцатилетний влюблённый Димка. - Я его видел всего пять минут - и никогда не увижу больше... чего я, собственно, растерялся? Ну, догадался он... ну, и что? В дополнение к вазелину нужно было б купить ещё пару презиков, и... пусть бы потом он думал всё, что хочет! Его догадки - его проблемы... а то, блин, пипец получается: я для Расика горы готов свернуть, а сам при этом в какой-то аптеке едва вазелин смог купить... полный пипец!" У Димки невольно возникло чувство лёгкой досады на себя самого, но - вазелин был в кармане, и Димка, глядя на монитор телефона - на радостно улыбающегося Расика, с чувством неизбывной нежности улыбнулся Расику в ответ: "я люблю тебя, Расик... мы любим с тобой друг друга, и это... это - самое главное!"
Димка предполагал - страстно хотел, думал-планировал - уединиться с Расимом сразу после ужина, чтобы, не дожидаясь ночи... потому как ждать ночи у него, у Димки, не было уже никаких сил, но еще перед ужином к Димке подошел Серёга - попросил Димку, неплохо знающего английский, настроить на его, Серёгином, ноутбуке пару приглянувшихся ему программ, - Серёга не пожалел деньги - купил диск в лицензионным софтом, и Димка после ужина сказал Расиму, что он, Димка, задержится минут на тридцать или даже на сорок... а какие у него, у знающего английский Димона, могли быть основания, чтоб Серёге отказать? Впрочем, в том, что нужно было идти к парням, тут же оказался свой плюс: Димка сказал Светусику, что сегодня он вряд ли сможет прийти к ним в гости, потому как "надо помочь Серёге - надо настроить ему программы, а потом надо будет попарить ногу, чтоб наложить на мозоль лейкопластырь"... так мозольный лейкопластырь, купленный в "долбаной аптеке", ему, Димке, пригодился ещё раз!
Пробыл Димка в номере парней - своих одноклассников - почти час... а едва вышел, тут же достал из кармана телефон.
- Расик, ты где?
- Дома, - отозвался Расим. - Я как пришел, сразу в душ сходил... сейчас эсэмэски отправил - маме и бабушке... а ты, Дима, где?
- Я сейчас буду... я буду через пару минут! - весело проговорил Димка и тут же, не удержавшись, добавил - спросил, придавая своему голосу загадочную таинственность: - Расик... сказать тебе что-то?
- Что? - отозвался Расим; прижимая телефон к щеке, Димка уловил в голосе Расима и любопытство, и - с любопытством одновременно - проскользнувшую тревогу... он, Расик, в два счета купился на Димкин тон!
- Я люблю тебя, Расик! - выдохнул Димка чуть слышно.
- Дима! Опять ты... - протестующим тоном проговорил Расим, но... прижимая телефон к щеке, Димка уловил-почувствовал, что протест в голосе Расика был какой-то ненастоящий, несерьёзный... так, для проформы!
- Через минуту я буду! Отбой! - Димка, подходя к лифту, нажал на своём телефоне красную скобку - кнопку отбоя... "Расик сходил уже в душ!" - подумал Димка, нажимая кнопку остановки лифта... он, Димка, всем сердцем, всей рвущейся к Расику душой уже чувствовал сладость объятий, и его, шестнадцатилетнего Димку, школьника-десятиклассника, распирало от ликования - от счастья!
Кабина лифта остановился - двери разъехались в стороны, и... уже сделав шаг - уже войдя в кабину лифта, Димка, думающий о Расике, увидел, а точнее, рассмотрел в парне, стоящем в кабине лифта - оказавшемся напротив, Игорька! Елы-палы... этот был тот самый Игорёк - один из двух гопников, которые с ним, с Димкой, обещали при встрече поквитаться! Двери лифта плавно закрылись, - Димка, нажав кнопку своего этажа, спокойно посмотрел гопнику в глаза... Наверное, можно предположить, что каждый, кто не влюблён, всегда является в той или иной степени ущербным - рядом с тем, кто любит и кто любим... ну, то есть, является ущербным не сам по себе, а именно рядом с тем, кто безраздельно, бесконечно, всецело счастлив своей любовью, - Димка смотрел на парня-гопника совершенно спокойно, чуть снисходительно и в то же время ликующе радостно, не считая нужным скрывать свою радость, потому что парень этот, стоящий напротив, был для него, для Димки, всё равно что пустое место; у Димки был взгляд счастливого человека - взгляд человека, не имеющего никакой необходимости кому-то что-то доказывать, и в этом была его, Димкина, неоспоримая сила, - парень, глядя Димке в глаза, не мог не почувствовать себя рядом с Димкой и ущербным, и слабым... да и как могло быть иначе? Если б их, гопников, оказалось сейчас рядом с Димкой двое-трое, то, возможно, они, почувствовав Димкино превосходство, попытались бы Димку спровоцировать на драку, чтобы численным перевесом вернуть себе вдруг пошатнувшееся ощущение своей внешней значимости и силы, - в толпе мозги у иных отключаются по причине их скудости, а сами ущербные стремятся к реваншу... в толпе мозги не нужны - они только мешают; а когда человек - пусть даже он гопник - один, то он поневоле всё начинает видеть-воспринимать немножко не так, как это бывает, когда он в толпе, - по одиночке гопникки трусливы, и... парень-гопник - вполне симпатичный, ничуть не задиристый в силу своей одинокости в этот момент - отвёл свой взгляд в сторону; "если б не Расик... - неожиданно для себя подумал Димка, и уголки Димкиных губ снисходительно дрогнули, - если б не было в жизни моей Расима, я б сейчас, Игорёк, предложил бы тебе отсосать... предложил бы тебе взять в рот - подрочить свои губы о мой пипис... и мне кажется почему-то, что ты, Игорёк, не отказался бы - в обмен на моё обещание, что я никому никогда об этом не расскажу... а я бы сравнил, Игорёк, так ли умело ты делаешь это в реале, как умело ты это делал в моём сне... ты классно сосал у меня во сне, но ты, Игорёк, об этом не знаешь - и потому ты стоишь сейчас, делая вид, что меня не узнал... ты смешной, Игорёк... ты сосал у меня в моём сне, а теперь бы ты наверняка отсосал бы у меня наяву, потому как сны мои, Игорёк, сбываются... но - не судьба, Игорёк, не судьба... меня ждёт сейчас самый прекрасный парень на свете, рядом с которым ты, Игорёк, просто пустое место: и сам ты никто, и звать тебя "никак"... соси, Игорёк, у своих друганов... соси, Игорёк, соси - для таких, как ты, все писюны одинаково сладкие!"; лифт, замедляя движение, остановился; двери лифта плавно разъехались в стороны, и Димка, спокойно повернувшись к гопнику спиной - тут же забыв о и гопнике, и о своих чуть насмешливых, немного язвительных мыслях, нетерпеливо шагнул в коридор своего - девятого - этажа... да какое ему, счастливому Димке, было дело до какого-то гопника? Nullus nulla sunt praedicata - то, что не существует, не имеет и признаков; или: nolite mittere margaritas ante porcos... как говорится, кому что нравится - кому что кажется предпочтительней!
Димка порывисто, страстно прижал Расима к себе, едва дверь за его спиной закрылась - захлопнулась, - ничего не говоря, ничего не спрашивая, не объясняя, Димка жарко засосал Расима в губы - горячо впился в губы Расима губами своими, чувствуя, как Расим податливо прижался к нему, к Димке, всем своим телом... Расик был в шортах, в синей - домашней - футболке, - одной рукой обнимая Расима за шею - целуя его взасос, Димка ладонью другой руки скользнул под резинку-пояс Расимовых шорт, и ладонь Димкина округлённо наполнилась тёплой, сочной, упруго-мягкой мальчишеской ягодицей... всё - абсолютно всё: парень в аптеке, гопник Игорь, девушка эмо, Толик-Серёга-Вовчик, братья-близнецы, гламурные л е н у с и к и, лицензионный софт, сам Город-Герой - испарилось-исчезло в одно мгновение! Всё исчезло, всё испарилось - остались только они, двое парней, стоящих в залитом светом гостиничном номере... только они: Расик и Димка - Д и м а и Расим! Ёлы-палы... как же это было непередаваемо, невообразимо сладко - всем сердцем, всем телом чувствовать радостное, ликующее, упоительное счастье! Всосав в свои губы горячие губы Расика - целуя Расима взасос, Димка почувствовал-ощутил, как в его мигом окаменевший, жаром налившийся пах твердо упёрся взбугрившимся колом пипис Расима, - не отнимая от губ Расима губы свои - продолжая сосать Расима в губы, Димка, скользнув ладонью по Расикову бедру, переместил ладонь в шортах с попы Расима на его распираемый сладостью член... страстно и нежно Димка сжал, обхватив ладонью, возбуждённый пипис Расима, и Расик невольно дёрнулся - дёрнулся от нестерпимого, огнём полыхнувшего удовольствия... разве он, Расик, не этого целый день хотел?
- Расик... - прошептал Димка, выпуская губы Расима из губ своих. - Я что-то купил... ты ходил уже в душ?
- Ходил... - отозвался Расим, глядя Димке в глаза - облизывая губы, чуть налившиеся горячей припухлостью.
- Я тоже сейчас... тоже сейчас схожу - по-быстрому ополоснусь, и... Расик! - возбуждённо глядя в глаза Расиму, Димка легонько сдавил ладонью напряженный Расимов пипис.
- Что? - отозвался Расим, невольно сжимая от удовольствия ягодицы - непроизвольно стискивая туго сомкнутый мальчишеский вход.
- Я люблю тебя...
- Дима! - Расим невольно улыбнулся в ответ на эти Д и м и н ы три слова, и вместе с тем в его голосе послышались нотки прежнего протеста. - Мы друзья с тобой...
- Расик! Друзьями мы были вчера... ну, и сегодня - сегодня утром мы тоже были друзьями! А теперь у нас, Расик, кое-что есть... и сейчас у нас будет любовь! - Димка, говоря это, хитро улыбался, как если бы он и дразнил Расима, и в то же время им, Расимом, любовался - одновременно.
- Всё равно... у нас, Дима, дружба! - упрямо проговорил Расим, не желая с Д и м о й соглашаться, потому как любовь... слово "любовь" у Расима упорно ассоциировалось не с глубиной чувств, а с такими словами как "жених", "невеста", "муж", "жена", "дети", "семья"... конечно, всё это было тоже правильно, было тоже верно, но такое представление о любви было неполным: ограниченное сложившимися стереотипами, такое представление о любви было, вне всякого сомнения, ущербно однобоким - верным в отдельных частных случаях и совершенно неверным в принципе, вообще; взгляд на любовь как на чувство исключительно разнополое - гетеросексуальное - для людей мыслящих, а не застрявших в дремучем средневековье, давно уже был анахронизмом, свидетельством внутренней закостенелости либо тупой, безмозглой зависимости от лицемерно-лукавых пастырей, любящих свет не солнца, а золота... но - таким уж он был несовременным, этот школьник-девятиклассник - бесконечно любимый Димкой честный искренний Расик! Что он, Димка, мог с этим поделать? Только одно - любить его, Расика, невзирая на разницу в терминологии...
- Ну, хорошо! - рассмеялся Димка, одновременно и удивляясь, и млея от Расиковой наивности. - Уговорил... пусть будет по-твоему! Я дружу тебя, Расик... просто дружу! И вообще... никакой любви не бывает! Сейчас я по-быстрому схожу в душ, и... мы будем с тобой дружить друг друга... мне это тоже нравится!
- Дима! - Расим рассмеялся. - Ты, блин, сейчас наговоришь...
- Расик! Ну, как я должен тебе угодить? - Димка, дурачась, изобразим на лице полное отчаяние. - И так - не так... и так - не подходит! Тебе, Расик... ну, никак тебе не угодишь! А все равно... все равно ты, Расик, самый классный пацан на свете! И я всё равно тебя люблю... ну, то есть, дружу! Я тебя очень, очень дружу! - вытащив руку из шорт Расима - порывисто прижав парня обеими руками к себе, Димка едва уловимым касанием кончика языка лизнул Расима в пипку носа. - Всё, я в душ - на пару минут...
Димка исчез в ванной комнате, а Расим - радостно возбуждённый, невольно чувствующий сладостное нетерпение, огнём разлившееся в промежности - прошел к свое кровати, думая о том, как всё быстро получилось... он, пятнадцатилетний Расик, хотел ничуть не меньше самого Д и м ы! Член у Расима распирала от сладости, в яйцах слегка ломило, промежность набухла, в туго стиснутом пацанячем входе, зажатом полусферами ягодиц, щекотливо свербело... "Дима..." - подумал Расим... точнее, он не произнёс это слово мысленно, не подумал это слово, потому что думают головой, а это короткое слово - помимо головы! - радостно, сладко, нетерпеливо пропело его юное сердце и юное тело, - он, Расим, не подумал это слово, а ощутил его сердцем и телом, как если бы имя парня, нетерпеливо скрывшегося в ванной комнате, выражалось-обозначалось не словом вовсе, а было б физическим ощущением и радости, и сладости, и нетерпения; "Дима..." - почувствовал-ощутил Расим Димкино имя, состоящее в этот момент для него, для Расима, не из гласных-согласных звуков-букв, а из жаром обжигающих Д и м и н ы х губ, из горячих Д и м и н ы х объятий... и ещё - слово "Дима" состояло для Расима из его, Расимова, ожидания, - большим пальцем левой руки оттянув книзу резинку шорт, Расим посмотрел на свой напряженный, тут же подпрыгнувший, вверх подскочивший пипис... член у него, у Расика, был не маленький - не пипеточный, - обнаженная головка члена, сочно налитая ярко-багровым огнём, влажно лоснилась, блестела в электрическом свете, словно отполированная или покрытая еще не высохшим лаком...
- Расик! - сквозь шум воды из ванной комнаты донёсся через полуоткрытую дверь голос Димки. - Я тебе что хочу сказать...
Димка, не договорив, умолк - и Расим, тут же убрав напряженный член в шорты, словно устыдившись своего нетерпения, отозвался, выждав две-три секунды:
- Что, Дима?
- Ты самый лучший пацан на свете! - весело крикнул Димка, сидя в серебряных нитях льющейся сверху воды: сидя в ванне на корточках - широко разведя колени ног, Димка быстро и вместе с тем тщательно мылил скользящей ладонью промежность, мылил туго стиснутый девственный вход, отчего у него, у Димки, миллионами микроскопических иголочек сладостно покалывало между растянувшимися, широко распахнувшимися полусферами ягодиц... и особенно - в мышцах сладко свербящего сфинктера...
- Дима! Ты это уже говорил! - невольно улыбнувшись Д и м и н ы м словам, звонко и радостно отозвался Расим.
- Разве? - тут же донёсся до Расика удивлённый Димкин голос. - Тогда вот ещё... вот ещё что: я люблю тебя, Расик! - звонко и радостно проговорил-прокричал Димка, вставая в ванной на ноги - выпрямляясь под струями льющейся сверху воды в полный рост.
- Дима! Ты это тоже... тоже ты это говорил! - рассмеялся Расик, подумав, что Д и м а... Д и м а - неисправим!
- Тоже? - тут же донёсся до Расима ещё более удивлённый Димкин голос. - Ну, ни фига себе... я тебе всё это говорил? Расик... а ты мне хоть что-нибудь хочешь сказать?
- Ты самый лучший пацан на свете! - не на секунду не задумавшись - ни на миг не усомнившись в своих словах, радостно отозвался Расим, и Димка... стоя в ванне в серебряных нитях воды - тщательно мыля твёрдый, жаром налитый пипис, Димка почувствовал, как от слов Расима, от его искреннего, звонкого и радостного голоса у него, у Димки, на миг перехватило дыхание... слышать это от Расика - от любимого Расика! - было неимоверно сладостно... неимоверно сладко - всё равно что его, Расима, целовать в губы!
- Так... зачёт! - отозвался Димка, сладострастно сжимая, стискивая мышцы сфинктера, потому что мылить обнаженную головку члена было так же сладостно, как слышать признание Расика - как прижимать Расима к себе. - А ещё... ещё что ты, Расик, хочешь сказать мне?
- Ты, Дима, самый... самый лучший на свете друг! - отозвался Расим, стоя у своей кровати - через ткань своих шорт сладострастно стискивая, сжимая напряженный, несгибаемо твёрдый, сладостно ноющий пипис... а что - разве это было не так? Для него, для Расима, лучше Д и м ы сейчас никакого на свете не было!
- Так... зачёт тоже, но зачёт пока временный - предварительный! Теорию, Расик, ты сдал... - рассмеялся Димка, подумав о том, что Расик... любимый Расик неисправим! Ну, и ладно... главное, что они вместе! Увеличив напор воды, Димка стал быстро, тщательно смывать с себя мыльную пену, с весёлым нетерпением думая о том, что верность всякой теории подтверждается исключительно практикой... разве с этим можно было спорить - разве можно было хоть что-то возразить?
Тщательно - насухо - вытершись, подхватив с пола джинсы, рубашку, свитер, носки и плавки, Димка, держа это всё в руках, вышел из ванной комнаты, - ни обматываться полотенцем, ни тем более надевать плавки Димка не стал... зачем? Расим стоял у своей кровати, через шорты сжимая ладонью напряженный член - взгляды их, устремлённые друг на друга, встретились, и Димке показалось, что он увидел во взгляде Расика нетерпение и страсть... впрочем, почему ему, Димке, это показалось? Во взгляде Расика - любимого Расика! - было и нетерпение, и желание, и ожидание, и готовность... полная готовность делать всё, что скажет Д и м а!
- Расик... ты чего стоишь, как неродной? Я думал, ты постель уже разобрал... - с улыбкой проговорил Димка, бросая одежду на свою кровать. - Разбирай постель!
Расим, скользнув по обнаженному Д и м е быстрым взглядом - увидев напряженно торчащий вверх, б о л ь ш о й, багрово залупившийся член, чуть слышно выдохнул:
- Ага! - тут же развернувшись к Димке спиной - наклонившись над своей кроватью, чтоб сдёрнуть с неё покрывало... синяя домашняя футболка на Расиме чуть задралась, обнажив поясницу... шорты обтянули Расимовы ягодицы, при этом шов на шортах врезался в ложбинку между ягодицами, еще больше выделяя - подчеркивая - округлость мальчишеских полусфер... у Димки от одного вида наклонившегося - нагнувшегося перед ним - Расима перехватило дыхание!
- Расик... - прошептал-выдохнул Димка, ладонями рук - растопыренными пальцами - обхватывая бёдра склонившегося над кроватью парня. - Расик... стой... стой так!
Зацепив большими пальцами резинку шорт, Димка медленно потянул шорты вниз, обнажая Расимову попу - чуть разошедшиеся, раздвинувшиеся в стороны матово-белые, возбуждающе сладкие половинки... "Дима хочет... хочет меня... хочет прямо сейчас?" - мелькнула у чуть растерявшегося, четвёртой буквой алфавита застывшего Расима мгновенная мысль, и... не зная, что Димка хочет, Расик послушно замер, опёршись ладонями рук о кровать - чувствуя, как Димка стягивает, спускает вниз с него, с наклонённого застывшего Расика, ненужные шорты... он, Расим был готов - он, пятнадцатилетний Расик, школьник-девятиклассник, готов был отдаться Д и м е хоть сейчас! Но... хотя он, Димка, и хотел - страстно хотел любить Расика в попу - однако форсировать события в таком темпе ему, Димке, вовсе не хотелось, потому как у любимого Расика ещё были и губы, и пипис... куда им было спешить - куда было торопиться? И потом... всему своё время: время целовать и время обнимать, время вставлять и время вынимать, время ласкать и время размыкать объятия... всему своё время!
Попа Расика, наклонившегося над кроватью, была полностью обнажена - шорты съехали по ногам вниз, - Димка, чувствуя, как у него возбуждённо бьётся сердце, секунду-другую смотрел на Расима с з а д и... стоя с залупившимся, распираемым от сладости членом, Димка смотрел на любимого Расима, наклонившегося перед ним, перед голым возбуждённым Димкой, в своей безоговорочной готовности разделить его, Димкино, сокровенное желание... но разве сам Расик не желал этого, послушно застыв перед Димкой четверной буквой алфавита? Попа Расика была совершенно доступна, и можно было бы прямо сейчас... но - опустившись сзади Расика на корточки, Димка в порыве своей шумящей любви приблизил к попе пылающее лицо, и Расим почувствовал, как к его по-мальчишески тугой, сочно-упругой булочке огнём прикоснулись Д и м и н ы губы, - Димка открытым ртом страстно припал к Расимовой булочке, ощущая нежный атлас юной мальчишеской кожи... Димка поцеловал одну булочку Расика, поцеловал другую булочку... Димка скользнул языком по ягодицам Расика снизу вверх сверху вниз, и, обхватив булочки пальцами, раздвинул их - развёл, растянул в стороны, открывая для глаз туго стиснутый входик... он, Димка, сам не знал, хочет ли он точно так же поцеловать Расима в самую сердцевину его, Расикова, тела, или хочет просто увидеть его девственно сжатое отверстие, проникнуть в которое он, Димка, так страстно мечтал в своих одиноких фантазиях-грёзах... сколько раз, лёжа в постели с приспущенными трусами, Димка мысленно прокручивал в своём воображении это упоительный миг! А теперь Расик стоял, наклонившись, ягодицы Расима были распахнуты, и Димка в реале - не в своём воображении - смотрел на туго стиснутый вход любимого Расика... матово-коричневый кружочек размером с монету непроизвольно вздрагивал, конвульсивно сжимался, словно подмигивал Димке, маняще, зазывающе дразнил его, шестнадцатилетнего старшеклассника, - ни о чём не думая - всецело подчиняясь порыву неодолимой страсти, Димка снова приблизил лицо к попе Расима, но теперь ягодицы Расика были раздвинуты, растянуты в стороны, попа была распахнута, и... уловив всё тот же чистый, нежный, едва различимый запах, больше похожий на утонченный, странно волнующий аромат, Димка, ни на миг не усомнившись в правоте своего желания, влажно прикоснулся к туго стиснутому матово-коричневому кружочку девственно чистого входика кончиком языка, в тот же миг ощутив, как Расим всем своим юным, страстью наполненным телом передёрнулся-вздрогнул от опалившего его удовольствия...
В любви приемлемо всё, и тот, кто любит или любил, поймёт этот Димкин внезапный порыв - вдруг вспыхнувшее желание целовать Расика т а м... любовь безгранична, - non scripta, sed nata lex! Можно без особого труда предположить, что Димка, если б в жизни его не появился Расим, в обозримом будущем всё равно познал бы - для себя персонально открыл бы! - сладость не воображаемого, а вполне реального секса в формате "парень-парень", потому как его, шестнадцатилетнего Димку, этот козлами оболганный, но всё равно популярный формат всё ощутимее, всё явственнее и манил, и возбуждал, - юность всегда рвётся вперёд - к еще неизведанным ощущениям, и потому, насытившись суходрочками "на парней", чьи фотографии он, Димка, скачивал на свой комп из интернета, симпатичный неглупый Димка на волне своей возрастом обусловленной гиперсексуальности в обозримом будущем наверняка нашел бы для себя сексуального партнёра среди знакомых ему пацанов, благо таких пацанов, втайне либо желающих вкусить однополый секс в силу своей пробуждающейся склонности к этому формату, либо готовых просто перепихнуться, потрахаться, попробовать "в попец" из любопытства, всегда вокруг нас предостаточно, и... есть тысячи способов, как смоделировать ситуацию, когда однополый секс самым естественным образом становится не только возможным, но и желаемым - вне всякой зависимости от сексуальной ориентации, - здесь можно сослаться на Горация: "Haec decies repetita placebit"; многим парням зачастую нужен лишь внешний импульс - нужна чья-то умная инициатива! Димка был парнем неглупым, и потому... если б в его, Димкиной, жизни не возник бы Расик, Димка наверняка бы уже в ближайшее время нашел себе парня-партнёра для секса, и было бы у него, у Димки, всё - и оральный секс, и анальный... юность не топчется, не стоит на месте, - секс у него, у Димки, был бы! Секс... а любовь? Всепоглощающая, ежесекундная, упоительно страстная, нежная, горячая, огнём наполняющая устремлённое к парню сердце... была б в его, Димкином, сердце т а к а я любовь, окажись на месте Расика кто-то другой? П я т о е в р е м я г о д а... было б оно, его пятое время года, если б вместо Расима был бы просто парень-партнёр? Секс оральный и секс анальный... это да! Но секс без любви имеет свои пределы, а потому - вряд ли у него, у десятиклассника Димки, возникло б неодолимое желание ласкать губами, ртом, языком туго стиснутое отверстие зада... без любви Димка делать т а к о е ни за что не стал бы! Но перед ним был Расик - самый классный, самый прекрасный парень на свете - и потому... он, любящий Димка, ни на миг не усомнился в правоте своего желания, - растянув ягодицы Расима в стороны, какое-то время Димка страстно ласкал языком и губами Расиков вход, упиваясь не только сладостью ощущения, но в не меньшей степени изнемогал от осознания, что всё это он, Димка, делает Расику - бесконечно любимому Расику... для кого-то всё это является лишь формой секса - одним из видов сексуального удовольствия, и не более того, - для Димки же это - и это тоже! - было не формой, а содержанием его безграничной любви!
Оторвав жаром пышущий рот от сердцевины Расимовой попы, Димка секунду-другую затуманенным страстью взглядом смотрел на чуть потемневший, влажно блестящий вход... мышцы ануса у Расима чуть вздрагивали, конвульсивно сжимались - словно манили разгоряченного Димку! По бокам вход Расима был окаймлён черными волосками, мокро прилипшими к нежной коже... волоски, словно два ручейка, сходились внизу - под входиком - вместе, убегая далее по промежности к мошонке, чтоб, разбежавшись тонкими ручейками вокруг мошонки, влиться в куст шелковистых волос на лобку... разве Расик, склонившийся перед ним, перед Димкой, четвёртой буквой алфавита, был не прекрасен? Упруго сочные булочки Расика были распахнуты - разведены им, Димкой, в стороны...
- Расик... - проговорил Димка чуть хрипловатым, полным страсти голосом. - Ты хочешь?
- А ты? - отозвался Расим, непроизвольно сжимая мышцы сфинктера от удовольствия предощущения.
Оба вопроса были совершенно не нужны, излишни - оба вопроса, нарушившие тишину ярко освещенного номера, были риторическими, и Димка спросил лишь для того, чтобы лишний раз услышать в ответе Расика его желание слиться с ним, с Димкой, в одно нерасторжимое целое, а Расик ответил вопросом в том смысле, что он, Расик, безоговорочно готов и хотеть, и делать всё то, что хочет делать Д и м а, - возбужденный Д и м и н ы м ртом, Расиков вход полыхал нестерпимым огнём желания... ничего не отвечая Расиму - слыша ответ в его встречном вопросе, Димка порывисто выпрямился, встал на ноги, - окаменело твёрдый Димкин член, распираемый сладостным нетерпением, сочно полыхал багрово залупившейся головкой, напоминающей крупную перезревшую сливу, из-под тончайшей оболочки-кожицы которой неудержимо прёт налитая спелостью плоть-мякоть... ничего не отвечая Расиму - развернув тут же выпрямившегося парня лицом к себе, Димка страстно впился губами в губы Расика, с силой, с наслаждением вдавился всем телом своим в тело любимого... разве это был не ответ? Разве отвечать на излишние вопросы можно только словами? Минуту-другую Димка страстно, запойно сосал Расима в губы, одной рукой прижимая его, Расика, к себя, другой рукой лаская Расиму упругие булочки... "всё смешалось в доме Облонских" - Д и м а только что целовал, губами ласкал Расика в попу, а теперь он его, Расима, целовал в губы, и у Расика, пятнадцатилетнего парня, не было ни малейшего сомнения в правоте всего происходящего, потому что всё это был обалденный кайф! Оторвавшись от губ Расима, но продолжая его, любимого Расика, обнимать, Димка жарко выдохнул - горячо, нетерпеливо прошептал-проговорил, глядя потемневшими от страсти зрачками глаз в возбуждённо блестящие глаза Расима:
- Расик, я что-то купил... сегодня купил... догадайся, что!
- Я знаю, Дима... - тихо засмеялся Расим, горячо глядя Димке в глаза - облизывая огнём налившиеся от сосания губы.
- Откуда ты знаешь? - тихо рассмеялся Димка... блин, когда любишь, все вопросы становятся риторическими!
- Ты же хочешь... ты хочешь этого, - прошептал-выдохнул Расик, не сводя с Димки блестящих глаз; он, Расим, не спросил об этом - он, отвечая на Д и м и н вопрос, произнёс это утвердительно: "ты хочешь этого".
- Я хочу... а ты разве не хочешь? - Димка снова задал ненужный - риторический! - вопрос.
- Я... я тоже хочу! - Расик был бесконечно мил своей искренностью, своим нескрываемым желанием... разве возможно было его, Расика, не любить?!
- Расик... - у Димки от захлестнувшей сердце нежности на миг перехватило дыхание... ничего не добавляя к сказанному, Димка снова всосался в губы Расима, но теперь он всосался лишь на мгновение; оторвавшись от Расима - разжав объятия, Димка потянул, снимая с Расима, футболку, и Расим, помогая Д и м е, тут же послушно вскинул руки вверх...совершенно ненужная футболка полетела на Димкину кровать; чуть подавшись вперёд, Димка содрал с кровати Расима покрывало - и оно точно так же полетело вслед за футболкой на его, Димкину, кровать; переступая с ноги на ногу, Расим торопливо освободился от ненужных шорт... два обнаженных парня - шестнадцатилетний Димка, школьник-старшеклассник, и пятнадцатилетний Расим, ученик-девятиклассник - с залупившимися, кверху задратыми членами стояли друг против друга в залитом светом гостиничном номере, изнемогая от юной страсти, до краёв наполнившей их юные тела. - Расик, ложись... - прошептал-выдохнул Димка, нетерпеливым взглядом обводя номер.
Расим опустился голой попой на кровать - и тут же, повалившись на спину, вытянулся на постели во весь рост, не сводя с Димки ж д у щ е г о взгляда.
- Блин... куда я сунул свою ветровку? - проговорил Димка, спрашивая это то ли у Расика, то у себя самого.
- Она на кровати... на твоей кровати - под покрывалом, - отозвался Расим, подсказывая Д и м е, где его ветровка.
- Ага! Вот она... - Димка извлёк из внутреннего кармана своей ветровки приобретенную в аптеке продолговатую упаковку-коробочку с тюбиком вазелином; Димка вытащил из коробочки тюбик, и коробочка упала на пол - Димке под ноги. - Расик... - проговорил Димка, откручивая колпачок. - Сказать тебе что-то? - Димка, глядя на лежащего на постели обнаженного Расима, предвкушающе засмеялся... засмеялся радостно, нетерпеливо, ликующе.
- Я знаю, что ты скажешь... - улыбнулся Расим, невольно глядя на возбуждённый, пугающе большой, сочно залупившийся член стоящего перед кроватью Д и м ы... туго стиснутый вход Расима, наполненный сладостным зудом, полыхал в огне, и Расиму казалось - разве только казалось? - что ему, конвульсивно сжимающему мышцы сфинктера, нестерпимо хочется как можно быстрее почувствовать, ощутить Д и м и н член в своей попе... вчера это было больно, но вчера у них не было смазки - не было вазелина, а теперь... анус Расика полыхал огнём, член у Расика дыбился - несгибаемо стоял ... всё его тело было наполнено сладостным ожиданием! Да и как могло быть иначе? Какой другой парень на месте Расима мог бы чувствовать что-то другое?
- Ни фига ты не знаешь! - снова засмеялся Димка, подзадоривая Расима; горлышко у тюбика оказалось запечатано фольгой, и Димка на миг замер, думая, чем бы проткнуть фольгу.
- Знаю! - засмеялся Расим.
- Ну, скажи... скажи тогда, Расик, что я хочу тебе сказать! - всё с той же радостной интонацией подзадоривания отозвался Димка, любуясь лежащим перед ним Расимом.
- Ты, Дима хочешь сказать... - Расим, не закончив фразу, умолк, глядя на Димку и хитро, и вместе с тем вопрошающе... вопрошающе - словно он, Расим, неожиданно усомнился в правильности своей догадки.
- Ну! - нетерпеливо выдохнул Димка. - Что?
- Что мы с тобой, Дима... что мы друзья - настоящие друзья! Так? - голый Расик, лежащий в постели, смотрел снизу вверх на Димку так, как будто у его догадки могла быть какая-то альтернатива... сердце Димкино вновь полыхнуло от нежности! - Угадал? - нетерпеливо проговорил Расим, глядя на Димку вопрошающе ждущим взглядом.
- Ну... почти! - засмеялся Димка. - Какой ты, Расик, упёртый... не хочешь признать очевидного! А очевидно то, что я... - Димка проткнул фольгу в узком горлышке тюбика телефонным стило. - Я люблю тебя, Расик! И ты это, Расик, не угадал - ты это знаешь, чувствуешь, видишь... я тебя, Расик, люблю!
"Какой он, Дима, упёртый..." - подумал Расим, но вслух ничего не сказал... да и подумал он это с радостью, а вовсе не с осуждением! Слово "любовь" Расиму хотя и казалось не очень правильным, но... слышать, как э т о говорит Д и м а, ему, Расику, было очень приятно! Между тем, Димка выдавил из тюбика на голову члена вазелин, и головка тут залоснилась в ярком электрическом свете, - держа член пальцами правой руки, Димка подушечкой указательного пальца левой руки медленно раз и другой обвёл вокруг головки, равномерно размазывая, распределяя выдавленный вазелин по всей багровеющей плоти... затаив дыхание, Расик молча смотрел за Димиными приготовлениями.
- Кажется, так... не весь же пипис намазывать? - Димка вскинул на Расика вопрошающий взгляд.
- Я не знаю... - чуть слышно отозвался Расим, глядя Димке в глаза - оторвав свой взгляд от Димкиного члена.
- И я не знаю... нормально! - последнее слово Димка проговорил весело, упруго, уверенно... решительно проговорил, как если б он, Димка, это делал в сто первый раз.. - Расик, давай... давай, я на всякий случай смажу тебе твою дырочку... тоже смажу - чтоб лучше вошло! - Димка присел на край кровати. - Давай... поднимай ноги!
- Дима, а мы... - Расим запнулся, словно не зная, как ему лучше сформулировать вдруг возникший вопрос. - Мы что - будем делать это при свете?
- Расик... - Димка, невольно улыбнувшись, наклонился над лежащим на спине Расимом - нежно поцеловал Расима в пипку носа. - Мы э т о будем не "делать" - мы будем с тобой дружить, а дружбу... - Димка едва уловимым касанием провёл кончиком влажного языка по губам Расима, - дружбы скрывать смешно... я, Расик, хочу при свете, но сделаем мы с тобой так, как скажешь ты!
- Ну... я тоже хочу при свете, - проговорил Расим, подумав, что возражать Д и м е - не соглашаться с Д и м о й было б и глупо, и смешно... да и потом: разве Д и м а не видел его, Расиков, анус? И видел, и страстно ласкал там губами, ласкал языком... он, Дима, его, Расима, т а м целовал! Нах им свет теперь выключать?
- Расик, сказать тебе что-то? - Димка, глядя Расиму в глаза, хитро прищурился.
- Дима, не надо!- Расим засмеялся.
- Тогда поднимай... раздвигай ноги врозь - как вчера! - нетерпеливо проговорил улыбнувшийся Димка, отрываясь от Расима - отстраняясь чуть в сторону, чтобы дать возможность Расиму вскинуть вверх полусогнутые в коленях ноги... так, как они это делали вчера.
Прошли всего сутки, даже чуть меньше, с того времени, как Димка, задыхаясь от любви, от захлестнувшей его сердце нежности, изнемогая от бушующей в теле страсти, впервые попробовал, попытался втиснуть пальцы в расщелину между крепко сомкнутыми полусферами его, Расимовых, ягодиц, подбираясь тем самым к з а п р е т н о м у месту, а Расим, с силой стискивая, сжимая ягодицы - сдерживая Димкины пальцы на подступах к сладко покалывающим мышцам сфинктера, в ответ глухо шептал: "Дима, зачем ты... зачем ты... не надо..."... прошло меньше суток, а как всё круто, всё кардинально изменилось! И всё потому, что любовь... a posse ad esse, - любовь творит чудеса, сметая сомнения, непонимание, страх, ложный стыд!.. Разведя ноги в стороны, запрокинув их вверх, Расим прижал колени к плечам, обхватив ноги руками; ягодицы Расима раздвинулись, широко распахнулись в стороны, - Расим, подставляя Д и м е свой вход, гибко сложился вдвое... собственно, он, Расим, приготовился - сделал всё от него зависящее: это была простая и вместе с тем совершенно удобная, абсолютно функциональная - классическая - поза для возлюбленного, - туго сомкнутый анус Расима, по сторонам обрамлённый черными волосками, в виде коричневого кружочка был перед Димкой как на ладони... он, пятнадцатилетний Расик, школьник-девятиклассник, был всецело готов!
Напряженный, ало залупившийся член Расима, чуть вздрагивая, мелко дёргаясь от возбуждения, лежал вдоль живота... крупные яйца, обтянутые тончайшей - под цвет ануса - кожей, сместившись вверх, рельефно круглились по бокам у основания члена... промежность - расстояние от входа до мошонки - была выпукло напряжена... он, Расик, был готов, - Димка, устремив лицо между раздвинутых, разведённых ног Расима, коснулся языком одного яйца, затем другого... изнемогая от страсти, Димка провёл языком по набухшей промежности, по горячей мошонке, по стволу напряженно твёрдого члена, - Димкин язык медленно, любовно скользнул вдоль жаром налитого ствола Расимова пиписа... головка члена, разделённая уздечкой на два округлых, сочно налитых треугольника, была липко-влажной, чуть солоноватой, - Димка прижал приоткрывшиеся губы к пламенеющей плоти, и язык его мотыльком запрыгал, затрепетал вверх-вниз по натянутой уздечке... у Расима от удовольствия, от наслаждения конвульсивно задёргались, зашевелились мышцы сфинктера... офигеть, как всё это было приятно! Невыносимо приятно - до ломоты в промежности, в гудящих яйцах... если б можно было сейчас представить в принципе невозможное, а именно: если б Димка по какой-то совершенно невообразимой причине вдруг захотел бы, решил бы на этом остановиться, всё прервать-прекратить - то Расим, наверное, стал бы сам упрашивать, умолять Д и м у, чтобы он, Д и м а, вставил в него пипис... таково было его, Расимово, возбуждение! Но в том-то и дело, что не было ничего такого в мире, что могло бы Димку остановить - отвратить от любимого Расика! Не было - в принципе! Оторвав свои губы от сочно налитой головки, Димка ликующим взглядом насмотрел Расиму в глаза... ему, бесконечно влюблённому Димке, всем пламенеющим сердцем хотелось, чтобы Расику - любимому Расику! - было так же упоительно хорошо, как упоительно хорошо было ему самому... потемнев от страсти, зрачки Расимовых глаза, устремлённых на Димку, агатово блестели - словно два сверкающих на солнце уголька!
- Расик... - прошептал Димка, - Расик... я люблю тебя! - И тут же, быстро приподнявшись - оторвав голый зад от постели, Димка всем телом порывисто подался вперёд, чтоб прижать свои губы к губам Расима - чтоб ему, наивному Расику, не дать ничего ответить.
А вазелин, между тем, нагрелся в тюбике - в Димкиной руке... и член у него, у Димки, уже был смазан - был приготовлен... оторвавшись от губ Расима, Димка приставил горлышко тюбика к анусу парня, возбуждённо лежащего на постели с ожидающе разведёнными, врозь расставленными ногами, - сдавливая пальцы, обхватившие тюбик, Димка медленно выдавил немного вазелина на коричневый небольшой кружочек... лёгким - нежным - касанием пальца Димка медленно заскользил по кругу, чувствуя, как под подушечкой пальца в тот же миг завибрировали, затрепетали мышцы пацанячего сфинктера...
- Расик, приятно? - Димка вопрошающе посмотрел на Расима, одновременно с этим сверлящим движением пальца нежно водя-нажимая в самом центре коричневого кружочка... и хотя ему, то есть Димке, т а к никто никогда ещё не делал, всё равно вопрос этот был риторическим - можно было бы и не спрашивать! А с другой стороны... разве, когда любишь, не хочется лишний раз услышать голос любимого, подтверждающего даже вполне очевидное? Хочется... ещё как хочется, потому как любовь - это вовсе не "всунул-вынул", а это... это - всё! Causa efficiens - вот что такое любовь, если она, эта любовь, настоящая! "Расик, приятно?" - спросил Димка, хотя мог бы об этом не спрашивать...
- Да! - отозвался чуть слышно Расим, глядя Д и м е в глаза - ни на миг не задумавшись, что ответить... всего сутки назад, отдаваясь Д и м е - подчиняя волю свою воле, желанию Д и м ы, он, Расим, думал, и даже не просто думал, а был в тот момент убежден, что утром им будет стыдно... он так и сказал: "завтра нам будет стыдно"; а теперь он лежал перед Димой в залитой светом комнате - лежал с разведёнными, вверх поднятыми ногами, Д и м а смазывал вазелином его огнём пылающий анус, чтоб со смазкой было легче войти, они смотрели в глаза друг другу, и ему, пятнадцатилетнему Расику, школьнику-девятикласснику, было ни капельки не стыдно... разве любовь не творит чудеса? То, что было сейчас - в этой светом залитой комнате - было так же естественно, как естественна радуга после дождя, как естественна трель соловья в зеленеющем радостном мае, как естественны звёзды на небе ночью, а лучистое солнце естественно днём... разве стыдятся того, что естественно? Всё естественно в человеческих отношениях - в дружбе и в любви, если оно, это "всё", продиктовано сердцем... если оно, это "всё", продиктовано искренностью - если всё наполнено безусловным доверием... разве искренность и доверие могут быть стыдными, а рождённая ими горячая страсть разве может быть неестественной? Просто он, юный Расик, сутки назад был ещё очень, очень наивным - наивным и глупым! А за сутки, что истекли - что пролетели-прошли, случилось так много всего-всего, что стыд, если б он вдруг возник-появился, был бы теперь и ничтожным, и глупым; и неуместным... чего Расику было стыдиться? Ему, Расику было приятно - было кайфово, и этот кайф был не только физический ощущаем в члене, в промежности, в смазанном анусе, во всём теле... кайф у него, у Расима, был в душе!
Димка, поднявшись с кровати, положил на тумбочку тюбик с вазелином, одновременно ища глазами что-нибудь, чем можно было бы вытереть пальцы и свой живот, потому как живот у него, у Димки, был тоже местами в вазелине - оттого, что Димка наклонялся, когда Расика целовал в губы, не давая ему, Расиму, ничего сказать-возразить на свои слова о любви... вспомнив, что на полке в шкафу лежат два носовых платка, Димка, весело подмигнув Расиму, тут же устремился к шкафу - зачем-то взял сразу оба платка, вернулся назад, колыхая задратым кверху членом, один платок положил на тумбочку, другим вытер свои пальцы и живот... всё, теперь они оба были готовы: у Димки была обильно, щедро смазана головка члена, у Расика был точно так же щедро намазан вазелином девственно стиснутый вход... "всего наилучшего!" - кажется, так напутствовал его, смущенного Димку, парень в аптеке, когда Димка, запихивая коробочку с купленным вазелином в карман ветровки, торопливо из аптеки выходил-выбегал... как в воду смотрел этот парень-аптекарь! Положив платок рядом с Расиком, Димка тут же оседлал кровать - стал на колени перед Расимом, запрокинувшим ноги вверх в своём затянувшимся ожидании, - ягодицы Расика были распахнуты... он, любящий Димка, стоял перед попой любимого Расика... разве это было не счастье? "Pulsate et aperietur vobis!" - "Стучите, и вам откроют!", - вход в Эдем был перед Димкой как на ладони; оставалось только войти...
"Пятое время года" - мелькнули в Димкиной голове три слова... мелькнули как шифр, как пароль, как код... мелькнули как ключ от счастья - как само счастье, - подавшись всем телом вперёд - опёршись ладонью левой руки о постель, переместив всю тяжесть тела на эту левую руку, Димка навис над Расимом, правой рукой направляя свой член... головка члена коснулась ануса - коснулась коричневого кружочка, - Димка, держа двумя пальцами член у самого основания, пошевелил им вверх-вниз, скользя по входику сочной, от вазелина блестящей плотью... и ещё раз - вверх-вниз, вверх-вниз... как будто он, Димка, дразнил Расима, изнывающего от ожидания - от томления и предвкушения... наконец, нависая над Расиком - окольцевав бёдра Расима разведёнными в стороны коленями, Димка приставил головку к входу, плотно прижал её, тут же почувствовав, как мышцы сфинктера у Расима нервно дёрнулись-затрепетали, то ли сжимаясь, то ли, наоборот, предвкушающе раздвигаясь... "стучите, и вам откроют" - сказано не сегодня, - Димка, глядя Расиму в глаза - затаив дыхание, медленно надавил скользкой головкой члена на чуть потемневший от возбуждения Расиков входик... По-разному происходит п е р в ы й р а з - первое проникновение члена в анус, но, как правило, в первый раз это всегда бывает больно... если, конечно, тот, кто отдаётся в реале впервые, предварительно сам с собой упорно и долго, систематически это не репетировал - не разминал мышцы сфинктера огурцами, скалками или прочими удлинёнными предметами разной толщины, воображая желаемое проникновение... конечно же, необходим в таких случаях вазелин или другое аналогичное средство, его заменяющее, но вазелин - это всего лишь смазка, облегчающая проникновение, но не снимающая боль... понятно, что юный Расик себя никогда не тренировал - ничего подобного со своим анусом он не делал; понятно, что вазелин создает условие для скольжение, и не более того... но сила боли - само восприятие боли - порой зависит ещё от того, с какой целью совершается анальное проникновение; ну, то есть: если всё это делается в порыве любви, то любовь, несомненно, может значительно уменьшить, в значительной степени нейтрализовать ощущение боли... любовь вообще творит чудеса! Любовь или дружба... какая разница!
Димка почувствовал, как головка его члена, разжав-разомкнув тугие мышцы сфинктера, словно ухнулась - провалилась - в горячую бездну, - Расик, мгновенно округлив глаза, от опалившей промежность боли невольно приоткрыл рот... у Расика, пятнадцатилетнего школьника-девятиклассника, был девственный входик, а у шестнадцатилетнего Д и м ы, ученика-старшеклассника, был крупный - длинный и толстый - юный пипис... боль была неизбежна, и она опалила Расика между ног, словно кто-то плеснул ему между ног раскалённым свинцом... между тем, Димка, у которого тоже не было никакого практического опыта по этой части, ощутив-почувствовав, что головка его распираемого от наслаждения члена уже т а м, то есть в нём, в любимом Расике, напористо двинул вперёд бёдрами, нажал-надавил, и член - длинный и толстый, окаменело твёрдый Димкин пипис - в одно мгновение оказался в Расике весь... полностью! Наждачная боль в виде огненного столба обожгла-пронзила тело Расика изнутри, - невольно всхлипнув - то ли выдохнув, то ли вдохнув, Расим замер с полуоткрытым ртом, - Димка, вогнав свой член в тело Расика до основания - вжавшись лобком Расиму в промежность, в тот же миг ощутил-почувствовал всем своим существом неизъяснимое блаженство... и вместе с тем он, Димка, не мог не видеть, как замерло, исказилось от боли лицо Расима!
- Расик, что? - встревожено прошептал Димка, не имея никакого понятия о тех ощущениях, какие бывают, когда девственный зад заполняет раздирающе большущий пипис.
- Больно... - выдохнул Расик, глядя на Димку плачущим взглядом.
- Расик... вынуть? - малодушно проговорил Димка, ничуть не желая вынимать, но ещё больше не желая, чтобы ему, Димке, было кайфово за счёт Расима - любимого Расика... ему, Димке, было кайфово, было неизъяснимо хорошо, но если б Расик сейчас ответил - сказал ему - "вынь", он бы, Димка, вынул безоговорочно... сделал бы это, не задумываясь!
Но... разве он, Расим, не был для Д и м ы настоящим - самым-самым настоящим - другом? Он, Д и м а, этого хотел... а разве сам Расик этого не хотел? Боль была сильная, но не смертельная...
- Дима, сейчас... я привыкну... не надо - не вынимай... - прошептал Расим, медленно адаптируя - умом и сердцем осознавая - Д и м и н о присутствие в своём теле... разве он, Расим, не хотел всем своим искренним - для него, для Д и м ы, открытым - сердцем сделать другу Д и м е приятное? Хотел, ещё как хотел!
Есть немало парней, для которых всунул-вынул - всё равно что чихнул или шморгнул носом... но опять-таки - легкость такая множится опытом, достигается практикой, а два парня в залитом светом гостиничном номере всё это делали впервые, - для них - для Димки и Расика - эти первые мгновения их подлинного соединения, слияния в одно целое стали в каком-то смысле "моментом истины": на волне своего небывалого наслаждения Димка готов был всё тут же прервать - готов был в одно мгновение прекратить свой кайф анального проникновения ради него, любимого Расика... в то время как сам Расим готов был вытерпеть, преодолеть свою боль ради Д и м ы - самого лучшего в мире друга... да и как могло быть иначе? Димка любил Расима - любил его нежно и страстно, любил его всем своим юным, чистым, по-мальчишески пылким, горячим сердцем, любил его, Расика, всей душой... а Расик - наивный, искренний Расик - хотя и считал, что они не любовники, а они, Д и м а и он, настоящие друзья, но... разве дружба - настоящая дружба - может быть без любви? Без секса, наверное, да... а без любви? Впрочем, как ни крути, а получается в итоге - в сухом остатке - одно и то же: настоящую дружбу трудно представить без искры любви, а любви - взаимной любви - не бывает без секса, и потому... потому он, искренний Расик, ещё сам того не осознавая, уже любил - любил! - Димку ничуть не меньше, чем Димка любил его, Расима, искренне думавшего, что у них дружба... pyladea amicitea - пиладова дружба, рассказ о которой восходит к мифу о двух неразлучных братьях, - разве т а к а я дружба не есть любовь? А когда любишь всем сердцем, любишь всей своей щедрой душой - разве думаешь о себе? "Вынуть?" - Димка спросил, подумав о Расике, - "не вынимай" - ответил Расим, подумав о Д и м е... разве это - всё это - не есть любовь?
Principium demidium totius - труднее всего начало... боль была сильная - опаляющая, тупая... наждачная боль распирающим столбом заполнила Расиков зад, но мысль о том, что это... это Д и м а... это его, Д и м и н, пипис в него, у Расима, внутри... мысль эта удивительным образом приглушила боль, уменьшила её, сгладила, сделала вполне терпимой, вполне выносимой... и даже... даже что-то смутно приятное почудилось Расику в боли, вызванной Д и м и н ы м пиписом... разве любовь не творит чудеса? Расик сказал "я привыкну", сказал "не надо - не вынимай", и Димка послушно - терпеливо! - ждал, ощущая-чувствуя, как член его плавится в теле Расика словно в бушующей пламенем доменной печи... ощущать - осознавать-чувствовать - свой член в попе любимого Расика было неизъяснимо, невыразимо, непередаваемо сладостно, - Димка, нависая над лежащим под ним на спине Расимом, наслаждался уже самим фактом слияния с Расиком, даже не делая никаких движений - не шевелясь, не двигая членом... разве это было не счастье - и телом, и сердцем осознавать, ощущать-чувствовать себя и Расима как одно неделимое целое? Может, прошла минута... а может быть, полторы минуты... или, может, прошло даже две минуты, - боль в попе Расика уменьшилась, окончательно притупилась, свернулась-скукожилась, и Расик, глядя Д и м е в глаза, непроизвольно шевельнул навстречу ему, Д и м е, бёдрами - снизу вверх; это вышло непроизвольно, но и призывно - одновременно, и Димка, тут же уловив это встречное движение, сердцем и телом понял его как "можно" - как разрешение... содрогнувшись от кайфа, Димка сладострастно шевельнул, колыхнул - снизу-вверх-сверху-вниз - бёдрами...
В гостиничном номере - в залитой электрическом светом комнате - два парня на разобранной постели, на белой простыне, впервые в своей жизни любили друг друга по-настоящему - Димка, нависая над Расиком - опираясь ладонями рук о постель - ритмично колыхал бедрами, скользя своим окаменевшим, сладостью раскалённым членом в горячей, туго обжимающей норке любимого Расика... время от времени Димка, останавливая движение бёдрами, наклонялся над Расиком - жарко, но коротко целовал Расика в губы, в пипку носа, в щеки, в глаза... затем, отрывая лицо от лица Расика, снова возобновлял колыхание бёдрами, - Д и м и н пипис скользил в теле Расима вверх-вниз, и Расику было и больно, и сладко - одновременно... было еще не поздно; Димка и Расик, слившись в нерасторжимое целое, в своём номере страстно любили друг друга, а в это самое время в номере своём, сидя на кровати, Ленусик изящной пилочкой обрабатывала ноготки, рассказывая девочкам, Маришке и Светусику, в каких шикарных магазинах она была этим летом, когда с мамой и папой гостила у тёти Наташи в другом, таком же большом и не менее героическом городе... было ещё не поздно, и в эти самые минуты Серёга, то и дело заглядывая в листок с переведёнными Димоном некоторыми не совсем понятными командами, осваивал лицензионную нерусифицированную программу, предназначенную для конвертирования видеофайлов в телефонный формат... было ещё не поздно, и Толик в эти самые минуты, лёжа на кровати поверх покрывала, на своём сотовом телефоне, подключенном к интернету, рассматривал трах пышногрудых блондинок с черными парнями-африканцами, предвкушая, как перед сном он пойдём в душ и там, под шум воды, снова всё это сладко представит - вообразит, энергично двигая рукой... было ещё не поздно, и братья-близнецы в эти самые в своём номере дружно уминали за всё шесть щек предварительно разрезанный на три равные части пышный торт, который они купили в кафе на шестом этаже... было ещё не поздно, и девушка эмо, она же девушка Петросян, на своём сотовом телефоне в эти самые минуты читала статью о культуре периода Эдо - культуре Гэнроку... ещё было не поздно, и Зоя Альбертовна в эти самые минуты инструктировала по телефону мужа, как надо правильно сжарить курицу - чтоб было вкусно... было ещё не поздно, - нависая над Расимом, пятнадцатилетним школьником-девятиклассником, шестнадцатилетний старшеклассник Димка ритмично двигал задом, скользя сладко залупающимся членом в глубине Расимова тела... во всем мире была осень, и осень была в Городе-Герое, и только в одном из номеров одной из гостиниц Города-Героя было п я т о е в р е м я г о д а - время первой, юной, упоительно сладкой любви... время любви в её самой действенной и потому самой сладостной стадии - стадии телесного воплощения...
Оргазм, как это бывало у Димки часто во время его предыдущих грёз, когда он себя не контролировал, накатил внезапно: упреждающе сладко кольнув в глубине тела, стремительно, неудержимо нарастая, сгусток нестерпимой сладости, подобно сгустку вселенной, взорвался у Димки в промежности, разлетевшись в разные стороны миллиардами невидимых звезд-осколков, - содрогнувшись от фантастической сладости, Димка в ту же секунду почувствовал, как из члена его в огнедышащий жар Расимова тела неудержимой, стремительной лавой вылетела сперма... от небывало кайфа Димка замер - закрыл глаза, ощутив-почувствовав, как за первой струёй извергнутой спермы по стволу члена пронеслась-пролетела струя вторая, и вмиг образовавшаяся пустота в Димкиной жаром набухшей промежности тут же заполнилась - отозвалась - всплеском остро полыхнувшей боли... так было всегда, когда Димка кончал сладко-сладко, а теперь он кончил не просто сладко, а фантастически сладко! - содрогнувшись, Димка замер, упиваясь мигом оргазма, и Расик, почувствовав, как внутри его тела стало ещё горячее, понял, что Д и м а кончил... в него кончил, в Расика... спустил ему, Расику, в попу! Открыв глаза, Димка посмотрел на Расима шумяще счастливым, от наслаждения чуть затуманенным, словно подёрнутым дымкой, взглядом...
- Расик... - прошептал Димка... и тут же, не зная, что сказать ещё - не вынимая член из Расимовой попы, он порывисто наклонился к Расиму, страстно и горячо - благодарно - поцеловал его в губы. - Расик... я люблю тебя, Расик! - прошептал Димка, целуя Расима в губы, в глаза, в пипку носа - Я люблю тебя... люблю... люблю... люблю...
Димка целовал Расима в губы, в щёки, в глаза, в пипку носа, целовал страстно, порывисто и благодарно, и Расим, ощущая, как медленно ослабевает распирающая, несгибаемо твёрдая окаменелость Д и м и н о г о пиписа у него в попе, и вместе с тем продолжая чувствовать приятную заполненность своей попы отстрелявшим Д и м и н ы м пиписом, млел от счастья, - ему, Расику, было приятно... во всех смыслах было приятно! И слова Д и м и н ы "люблю... люблю..." не вызывали у него, у Расика, ни какого-либо внутреннего протеста, ни или хотя бы малейшего несогласия, как это было всё предыдущее время, когда Д и м а ему, Расиму, говорил "люблю", - Расик, лёжа с Д и м и н ы м пиписом в попе, улыбался, лучисто щурился, закрывая от кайфа глаза... он, Расик, понятия не имел ни про Димкино п я т о е в р е м я г о д а, ни про цветение сакуры... но разве от этого он, пятнадцатилетний Расим, был менее счастлив? Братья-близнецы, кстати, в эти самые мгновения тоже были совершенно счастливы - были счастливы, сожрав на троих немаленький торт... но разве это было сопоставимое счастье - счастье Расима и счастье его трёх одноклассников? Хотя... у каждого счастья свои координаты - у всех людей своё представление о счастье, о дружбе, о любви... in varietate unitas - единство в разнообразии! Не навязывать никому - ни силой, ни ложью - свое представление о счастье, о дружбе, о любви... не в этом ли главная добродетель? Мир прекрасен разнообразием... а между тем, сколько сейчас нашлось бы желающих втоптать Димку и Расика в грязь, выставить их на всеобщее осмеяние, сделать из них изгоев или даже заклятых преступников, если б они, Димка и Расик, не посчитали нужным скрывать свое упоительное счастье... ау, нестриженые козлы! Не вашими ли пастушескими усилиями, предпринимаемыми на протяжении не одного столетия, сам воздух пропитался тлетворным ядом вашей ненависти к счастью до такой степени, что счастье братьев-близнецов для многих будет выглядеть предпочтительнее - н р а в с т в е н н е е - счастья Расима? Впрочем, это так, к слову... потому как ни Димка, ни - тем более - Расик в эти сказочные минуты упоения своим счастьем ни о козлах, ни о ленусиках-светусиках, ни о братьях-близнецах не думали вообще: их, всех скопом, ни для Расика, пятнадцатилетнего школьника-девятиклассника, ни для Димки, шестнадцатилетнего старшеклассника, в эти минуты просто-напросто не было - не существовало! А было - что? Был номер в гостинице, залитый ярким электрическим светом, за окном которого была весна... была разобранная постель... был тюбик с вазелином... и были они, Д и м а и Р а с и к, в этом гостиничном номере - друг для друга... друг для друга - больше ни для кого! Было п я т о е в р е м я г о д а...
Оторвав свои губы от лица Расима, Димка секунду-другую смотрел Расиму в глаза, осознавая - для себя лично! - значимость произошедшего... затем, отстранившись от Расика - двинув всем телом назад, Димка коротким движением извлёк из Расимовой попы член, - чуть обмякший Димкин пипис, похожий на упруго толстую сардельку, выскользнул из ануса легко, и Димка, тут же опустив глаза вниз, увидел, что вазелин приобрел коричневатый оттенок... он, Димка, перед введением члена в попу, смазывал вазелином одну лишь головку, а теперь этот светло-коричневый, неравномерно распределённый оттенок покрывал весь член полностью - от головки до основания... в комнате, едва Димка извлёк из попы член, вмиг запахло коричневым вазелином, смешавшимся в глубине Расимова тела с его, Димкиной, спермой, - в комнате возник специфический запах завершенного анального секса... быстро подхватив свой носовой платок, который, как оказалось, он положил предусмотрительно рядом с Расимом, Димка тут же накрыл платком член, спрятал его, одновременно вытирая его - свой толстый, упруго-мягкий член - от смеси спермы и вазелина... от Расима не ускользнула эта Димкина торопливость, - едва пипис Д и м ы выскользнул из попы, Расик тут с чувством приятнейшего облегчения опустил ноги, одновременно с этим глядя, как Д и м а вытирает свой скрытый носовым платком пипис; у самого Расика, пока Д и м а его, Расика, трахал, пипис тоже слегка обмяк - не совсем обмяк, как это бывает, когда напрочь уходит возбуждение, не сжался-скукожился, а именно обмяк, потеряв несгибаемую твёрдость, и не более того... носовой платок, оказавшийся рядом как нельзя кстати, полетел на пол скомканным комком, - Димка, сияя глазами, посмотрел на Расика, всё так же лежащего перед ним на спине, на Расиков пипис... "теперь Расик меня - как я его" - подумал Димка, чувствуя радостное предвкушение... елы-палы, до чего же всё это было классно!
- Расик... - тихо проговорил Димка, лучась влюблёнными глазами... и тут же, ничего не добавляя - ничего не поясняя, ни о чём не спрашивая, порывисто наклонился над пахом лежащего на спине Расима... да и о чём было говорить? Они - два парня, ещё не определившиеся в своих сексуальных предпочтениях - вкусили лишь половину любви, и теперь им обоим оставалось вкусить половину вторую... всё было ясно без слов! И ясно, и обоюдно желаемо...
Наклонившись над пахом Расима, Димка кончиком языка тронул Расиков член в районе уздечки... обхватил обнаженную, ало пламенеющую головку Расимова члена губами... влажно скользнул округлившимся жарким ртом по члену Расима от головки до самого основания... в попе Расима - там, где только что был Димкин член - вновь засвербело от щекотливой сладости, - член Расима, стремительно наливаясь нереализованным желанием, в считанные секунды наполнил Димкин рот окаменелой твёрдостью... он, Расик, был снова во всеоружии - он был всецело готов!
- Расик, давай... меняемся местами! - нетерпеливо выдохнул Димка, соскальзывая губами с моментально напрягшегося Расимова члена. - Теперь ты меня... вставай!
Димка, сместившись на кровати в сторону, потянулся за тюбиком с вазелином, и Расим тут же порывисто, нетерпеливо приподнялся - встал на колени, уступая своё место Д и м е, - они поменялись местами: Димка опустил перед Расиком на спину, в то время как сам Расик оказался стоящим перед Д и м о й на коленях с напряженно вздёрнутым вверх залупившимся членом... конфигурация на постели изменилась с точностью до наоборот!
- Расик, на... мажь свой пипис! - Димка протянул Расиму тюбик с вазелином... собственно, подсказывать что-либо Расиму, возбуждённому пятнадцатилетнему парню, никакой необходимости уже не было: он, Расик, видел, как это делал Д и м а, и теперь точно так же он выдавил на головку своего члена вазелин, точно так же размазал вазелин по головке пальцем. - И там... - Димка так же, как до этого Расим, вскинул вверх разведённые в стороны ноги. - Смажь мне там тоже...
Ягодицы Димкины распахнулись - раздвинулись, разошлись в стороны, открывая перед взором Расима обрамлённый черными волосами Д и м и н вход... старшеклассник Д и м а - Димон, вокруг которого в школе постоянно увивались симпатичные девчонки, который на равных тусовался со старшими парнями и чей авторитет в школе среди пацанов был весом и непререкаем - только что трахнул, натянул в попу Расима и теперь лежал перед ним, перед Расимом, в ожидании ответного траха... не сверстник-ровесник, не одноклассник, а с т а р ш е к л а с с н и к Д и м а лежал перед ним, перед Расимом, с подставленной для траха попой, и у Расима невольно мелькнула мысль, что он, Расим, даже в самом своём фантастическом сне ещё пару дней назад ничего подобного не мог даже представить - не мог ни представить, ни вообразить, ни даже о чём-то подобном просто подумать... как всё - всё! - в жизни может быть непредсказуемо... офигеть! Д и м а лежал перед ним, перед Расимом, с распахнувшимися ягодицами, и Расик, выдавив на палец вазелин, осторожно прикоснулся пальцем к тёмному кружочку туго стиснутого Димкиного входа, почувствовав, как под скользкой подушечкой его пальца дрогнули, нетерпеливо сжались мышцы девственного ануса, - Расик, круговым движением пальца водя по кружочку, быстро смазал вазелином Д и м и н вход...
- Расик, возьми... на тумбочке чистый платок возьми - вытри пальцы от вазелина... - подсказал Димка.
- Ага, - отзываясь, выдохнул Расим; он так же точно, как Димка, вытер пальцы от вазелина... и хотел уже бросить платок назад - на тумбочку, но Димка, протянув руку, упреждающе прошептал:
- Дай сюда! - потому как он, Димка, уже знал, что этот платок пригодится им ещё раз.
Расик ворвался в Димку нетерпеливо, страстно, горячо - одним махом вогнал в Димкину попу свой немаленький, окаменело твердый член, и Димка, невольно дёрнувшись, от боли закусил нижнюю губу, - член Расима в одно мгновение заполнил Димкино тело тупой распирающей болью, как если бы в Димку - аккурат между ног - вогнали-ввели деревянную скалку, обернутую горящей наждачной бумагой: горячая боль тупо опалила Димкину промежность... но ведь это же был не кто-нибудь, а это был Расик - любимый Расик! И ему, любимому Расику, было сейчас - вне всяких сомнений! - в кайф... разве он, Димка, не об этом мечтал, мастурбируя дома в своей постели? Разве он, изнемогая от кайфа в одиночестве, не об этой взаимности грезил? И мечтал он, Димка, и грезил... радостная, ликующая мысль, что Расик в нём - что это Расиков член распирает его изнутри, вмиг притупила боль, потому что и осознание, и ощущение любимого Расика в себе было в сто крат сильнее любой боли... боль не исчезла - не испарилась и не пропала, но она потеряла свою остроту, она отступила, словно ушла на задний план - боль, опалившая промежность, стала-сделалась фоном для удовольствия, для наслаждения, для кайфа... разве любовь не творит чудеса?
Между тем, Расим, едва его член очутился в Д и м и н о й попе, ощутил-почувствовал такое небывалое, почти сказочное удовольствие, что у него, у Расима, на мгновение спёрло дыхание, - член, вскользнувший в тугое, жаром обжимающее отверстие Димкиного зада, словно очутился в невесомости, но невесомость эта была ощутима - она обтягивала, стискивала, обжимала... член, оказавшийся в Д и м и н о й попе, вмиг превратился в пылающий сгусток небывалого, сладко знобящего наслаждения, и Расим, уже ни о чём не думая - ощущая-чувствуя неодолимое желание двигать членом в горячей, жаром обжимающей н о р к е, ритмично заколыхал вверх-вниз голым задом... какое-то время в комнате слышалось лишь прерывистое, сладострастное сопение содрогавшегося от кайфа Расима, - нависая над Димкой, Расик уверенно, с упоение двигал задом, и ягодицы его то сжимались, то расходились в стороны - раздвигались-приоткрывались... когда ягодицы приоткрывались, было видно, как между ними сочно блестит в электрическом свете вазелином намазанный тёмный кружочек... словно он, Расим, сладострастно двигая попой, темным блестящим глазом кому-то подмигивал - словно кого-то он этим кружочком-глазом весело, дерзко, задорно дразнил, - двигая попой - скользя своим жаром обжатым членом в попе Д и м ы, Расик с каждым невозвратимым мгновением приближал свой первый - в т а к о м формате - оргазм...
Димка, содрогаясь под Расиком от толчков, вскинул вверх руки - обвил руками шею Расика, потянул его, Расика, на себя... он, Димка, хотел поцеловать Расима в губы, но, прервав колыхание задом - порывисто приблизив своё лицо к лицу Димки, Расим совершенно неожиданно сам накрыл Димкины губы губами своими... он, Расик, сделал это спонтанно, непреднамеренно, неожиданно для себя самого! Губы Расима жарким кольцом обхватили губы Д и м ы - Расим, выставив вверх распахнувшийся зад, жадно, страстно всосал Димкины губы в свой жаром пышущий рот, скользнул, задыхаясь от наслаждения, упругим горячим языком по языку Димки... и в это мгновение его, Расика, настиг оргазм! Где-то в промежности - под сочно блестящим кружочком - вмиг возникла, мгновенно набухла горячим сгустком невыносимо зудящая сладость и тут же, мгновенно созрев, рванула, разорвалась миллиардом невидимых искр-иголок, огнём опаливших промежность, - Расим, конвульсивно дёрнувшись - выпустив Димкины губы из губ своих, ощутил, как внутри его члена стремительно прокатилась, пронеслась извергаемая в Д и м у сперма... офигеть, как сделалось хорошо! Невообразимо, сказочно хорошо! Поняв, что Расик кончает, Димка, тут же порывисто приподняв голову, накрыл рот Расима ртом своим - горячо и страстно Димка засосал кончающего Расима в губы... офигеть, как это было классно - как было всё это упоительно сладко!
Член Расима уже стал медленно ослабевать в Димкиной попе, а Димка сосал и сосал Расима в губы - он, Димка, никак не мог оторваться от сладких губ... наконец, выпустив губы Расима из губ своих, Димка лёгким движением оттолкнул, отстранил Расима от себя; Расик послушно подался всем телом назад, член его выскользнул из Димкиной попы, и Димка, тут же нащупав лежащий рядом носовой платок - опуская ноги, порывисто приподнялся, - широко раздвинув полусогнутые в коленях ноги - сев перед севшим на ноги Расиком, Димка стал быстро вытирать платком липкий Расиков член... опустив голову - не возражая, Расик молча смотрел, как Д и м а стирает с его пиписа коричневый вазелин, - в комнате вновь возник запах спермы и изменившего цвет вазелина - запах мужского анального секса... да, сплошь и рядом бывают случаи, когда парни или мужчины вставляют свои вожделеющие пиписы в анал женщинам или девчонкам - трахают в зад не парней, а их, пышногрудых блондинок-брюнеток, но и в таком формате - в формате "парень-девчонка", "мужчина-женщина" - при всей вроде бы явной, очевидной гетеросексуальности полового акта этот зигзаг мимо женского лона прямо или косвенно свидетельствует лишь об одном - о более-менее осознаваемом или, наоборот, подсознательном - латентном - желании парня или мужчины трахать-любить себе подобного, то есть парня или мужчину... парни или мужчины, вставляя пиписы в женский анал, таким образом сублимируют глубинное - часто латентное - желание трахать-любить партнёра своего пола... потому что анальный секс - это прежде всего секс мужчин; зигзаги в анал брюнеток-блондинок - лишь сублимация, - потому и поплыл по комнате запах не просто анального секса, а запах м у ж с к о г о анального секса... через минуту смятый в комок липкий платок полетел на пол.
- Расик, ложись... - проговорил Димка, сдвигаясь в сторону - уступая рядом с собой место Расиму. - Чуток полежим - и пойдём в душ... да?
- Да, - словно эхо, отозвался Расим.
Какое-то время они, два обнажённых парня с заметно припухшими, чуть потемневшими пиписами, молча лёжали друг против друга - смотрели друг другу в глаза; они оба чувствовали полное сексуальное удовлетворение, оба ощущали приятную - лёгкую - опустошенность в своих промежностях... нежно глядя на Расика - на бесконечно любимого Расика - Димка думал о том, что теперь он, любящий Димка, самый счастливый человек во всей необъятной вселенной, - Димка сам не знал - сам себе не мог объяснить, почему анальный секс с Расимом для него, для Димки, с самого начала его вспыхнувшей, вмиг разгоревшейся, незримо заполыхавшей любви был наполнен сакральной значимостью, но в своих сладких грёзах-фантазиях Димка неизменно трахал любимого парня в попу, и теперь, когда э т о произошло, когда э т о осуществилось уже в фантазиях, а в реале, у него, у Димки, вдруг появилось, внезапно возникло стойкое ощущение, что Расик - любимый им Расик - его любовью не просто наполнился в виде спущенной в попу спермы, а он, то есть страстно любимый Расик, его бесконечной любовью словно бы освящен, оплодотворён... это было и странное, и вместе с тем необыкновенно приятное, сладостное ощущение - думать так, глядя на самого лучшего в мире парня, - Димка смотрел на Расима, и ему, Димке, казалось, что теперь он любит Расима ещё сильнее, ещё крепче, еще нерасторжимее... кайф от этих сладостных мыслей был ничуть не меньше, чем упоение-наслаждение от самого секса, - Димка смотрел на Расима - не бесконечно любимого Расика, думая о том, что он, любящий Димка, теперь самый счастливый человек на свете... А Расим, глядя на Д и м у, в свою очередь думал о том, что ему, Расиму, рядом с Д и м о й необыкновенно, необыкновенно хорошо - душевно сладко и хорошо... ещё вчера - ещё ничего об этом не зная, в силу своей наивности он, Расик, думал-предполагал, что э т о г о делать никак нельзя, что им, двум обычным простым парням, потом за т а к о е будет стыдно, но сейчас он лежал на постели с Д и м о й в залитой ярким светом комнате - он смотрел Д и м е в глаза, и... он, э т о познавший и э т о вкусивший Расик, глядя Д и м е в глаза, не испытывал ни малейшей капельки хоть какого-то внутреннего стыда или внутреннего смущения... стыдятся чего-то плохого, а Расику было сейчас хорошо... ну, а разве можно стыдиться того, что д е й с т в и т е л ь н о хорошо?
- Расик, а ты ведь вчера меня обманул... - Димка, прерывая молчание, улыбнулся - хитро прищурился радостным взглядом счастливых глаз.
- В чём я тебя обманул? - во взгляде Расима вмиг отразилось недоумение... даже глаза у него, у Расика, чуть округлились - от неподдельного недоумения.
- Ты мне, Расик, сказал, что ты не умеешь целоваться, а сам меня так сейчас засосал, что я чуть не умер от кайфа... на фига ты меня обманул? - Димка, глядя на Расима - любуясь Расимовым недоумением, тихо засмеялся.
- Дима, я правда... я правда не умею! Так получилось... ну, то есть, само получилось! - Расик, невольно оправдываясь - словно сам удивляясь, что "так получилось", чуть растерянно улыбнулся.
- Нет, Расик, нет! Ты меня обманул! - горячо, напористо выдохнул Димка, подавшись всем телом к Расиму. - Честно признайся...
Поняв, что Д и м а дурачится - что Д и м а шутит, Расим весело рассмеялся:
- Честно! Я не умею...
- Да? Не умеешь? А ну... поцелуй меня! - Димка, скользнув ладонью по спине лежащего на боку Расима, страстно прижал парня к себе - вдавился своим пиписом в папис Расима, ощущая ладонью упругую мякоть любимой Расимовой попы. - Поцелуй меня...
- Я не умею! - повторил Расик, вновь рассмеявшись; рука Расима непроизвольно - сама собой - оказалась на Димкином бедре.
- Вот! Поцелуй меня... поцелуй неумело - чтоб я убедился, что ты не умеешь! - жарко выдохнул - горячо, настойчиво прошептал - Димка, приближая свои губы к губам Расима.
- Дима... ну, правда! У меня не получится...
- Расик, целуй... всё получится!
Губы Д и м ы - самого лучшего в мире друга! - почти вплотную приблизились к губам Расима... он, Расим, сам не понимал, как так у него получилось, что за мгновение до оргазма он, не задумываясь - не отдавая себе отчета, порывисто, страстно, горячо засосал-поцеловал Д и м у в губы, - он ведь действительно не умел целоваться - он никогда никого не целовал взасос... целовать в губы парня ему, Расиму, было немножко странно и необычно, и вместе с тем губы Д и м ы словно притягивали - неодолимо влекли с каждой секундой всё сильнее... если бы Д и м а сейчас не сказал "поцелуй меня", то, наверное, Расик не осознал бы этого притяжения на фоне общего удовольствия, а теперь он чувствовал, как губы Д и м ы его манят, притягивают, влекут... "поцелуй меня", - никогда он, Расим, ни с каким другим парнем или пацаном не стал бы целоваться в губы, но Д и м а... Д и м а ведь был не просто парнем - он, Д и м а, был н а с т о я щ и м д р у г о м... и ему, Расику, сейчас было так хорошо - так сказочно хорошо сейчас было ему, пятнадцатилетнему Расику, рядом с парнем по имени Д и м а...
- Расик, целуй... - повторил Димка, ладонью лаская сочно-упругую мякоть Расимовых ягодиц.
- Ладно... закрой глаза! - неожиданно для себя прошептал-выдохнул Расим, ощущая-чувствуя, как в промежности у него вновь зарождается, возникает томительно сладкая истома... "закрой глаза" - прошептал Расим, невольно почувствовав-ощутив вдруг возникшее смущение по причине своей предполагаемой неумелости.
Димка, улыбнувшись, послушно закрыл глаза - сомкнул длинные пушистые ресницы, и Расик, секунду помедлив, словно примеряясь-прицеливаясь, открывшимся ртом - округлившимися, чуть вытянутыми вперёд губами - накрыл податливо дрогнувшие Димкины губы, - Расик всосал горячие Д и м и н ы губы в губы свои, вскользнул упруго дрожащим языком в Д и м и н рот... всё у него получилось - всё он, Расик, умел! Он только думал, что он не умеет... ну, то есть, он не умел, но научился в считанные секунды, - губы парней слились в страстном засосе... quod erat demonstrandum! Может, минуту, а может, две Расик сосал Димку в губы, и языки их - то у Димки во рту, то во рту у Расима - страстно соприкасаясь, исполняли неистовый танец любви... ну, или танец дружбы - н а с т о я щ е й дружбы, если использовать другую терминологию, - прижимаясь всем телом к телу Д и м ы, Расим ладонь ласкал Д и м и н у попу, в то время как Д и м а ладонью гладил-ласкал попу ему... члены у них у обоих набухли - не затвердели, но ощутимо уплотнились, увеличились, - в попах у них у обоих сладостно засвербело, и промежности вновь налились-наполнились сладкой истомой... может, минуту, а может, две Расик сосал Димку в губы - горячо, жадно, страстно сосал Д и м и н ы губы... наконец, оторвавшись от губ Д и м ы, Расим пылающим взглядом посмотрел Д и м е в глаза, словно спрашивая взглядом, так ли он всё делал...
- Расик, ещё... - тихо выдохнул Димка, ощутив-почувствовав, как губы его в один миг сделались толстыми, непослушными - словно резиновыми.
Ничего не отвечая - ничего не говоря в ответ - Расик улыбнулся Д и м е ликующим взглядом, и... уже не требуя, чтобы Димка закрыл глаза, не прицеливаясь и не примериваясь, он, Расик, снова припал губами к губам Д и м ы - жадно и страстно, горячо всосал Димкины губы в свой полыхающий жаром желания рот... он, Расик, сосал Димку в губы, а Димка, лаская Расиму попу, в это самое время страстно массировал пальцем скользкий от вазелина Расиков вход... разве всё это было не п я т о е в р е м я г о д а? Потом Димка сосал в губы Расима - взасос целовал бесконечно любимого Расика... и снова он, Расик, взасос целовал друга Д и м у... разве всё это было не счастье? Когда они встали с постели, чтобы идти в ванную комнату, члены у обоих снова стояли... почти стояли - не каменно твёрдо дыбились вверх залупившимися головками, не к потолку задирались пламенеющими багрянцем залупами, а торчали внушительно и массивно указующими перстами в направлении друг друга... члены снова были достаточно тверды, и можно было бы снова попробовать осуществить - повторить - анальные акты, но Димке вдруг захотелось взять член Расика в рот... ну и, конечно, почувствовать-ощутить сладкие губы Расима на члене своём, а для того, чтобы взять друг у друга в рот, нужно было сходить после кайфа анального в душ... наклонившись - раскрыв-распахнув ягодицы, Димка подхватил с пола носовые платки, чтобы выбросить их по пути в унитаз, и Расим, стоя в этот момент позади Димки, успел увидеть, как в электрическом свете на миг блеснул вазелин на тёмном кружочке стиснутого, сомкнутого Д и м и н о г о входа...
Вода была снова горячая - такая, какую Расим любил, - серебристыми нитями вода мягко струилась по обнажённым телам двух страстно обнявшихся - страстно друг к другу прижавшихся - парней... стоя пол струями воды, они снова сосали друг друга в губы... потом Димка стал мылить себе и Расиму пиписы, а Расик стал мылить себе и Димке плечи, руки, грудь, и как-то естественно и быстро произошло у них "разделение труда": Димка мыл-мылил себя и Расика ниже пояса, а Расик себя и Д и м у мылил-мыл выше пояса... смеясь - перебрасываясь словами - они мыли себя и друг друга, и это было и весело, и прикольно, и возбуждающе приятно: Димка мыл-подмывал Расику попу, скользя мыльной рукой по расщелине между полусферами ягодиц, мыл точно так же попу себе, мыл-промывал отвердевший пипис Расика, мыльными пальцами скользя по уздечке, по рубчику крайней плоти, мыл точно так же пипис себе... а Расик мыл Димке шею и плечи, мыл грудь и живот, мыл-мылил Димке подмышками, то же самое делая-повторяя на самом себе... разве всё это было не прикольно - не в кайф? Они смывали друг с друга мыльную пену... снова друг друга мылили обильно мылили... снова смывали один с одного белоснежную мыльную пену... наконец, когда всё было самым тщательным образом вымыто - промыто-подмыто, Димка снова прижал Расима к себе, целуя его, неизбывно любимого Расика, в губы, в лучисто сжимающиеся глаза, в пипку носа... губы Димкины скользнули не нежной коже Расимовой шее, по ключицам, по груди - Димка поочередно пощипал, пососал-потеребил вмиг отвердевшие Расиковы соски, и губы тут же скользнули дальше... губы Димкины жаром скользнули по животу Расима - Димка поцеловал мокрые, прилившие к телу волосы на лобку Расима... член у Расима полустоял, и Димка, скользнув губами по толстому, мягко упругому валику члена, округлившимися губами вобрал обнажённую головку в рот, - Расик, всё это время млевший от удовольствия, невольно дёрнулся, а Димка, держа Расима за бёдра, сначала сел-опустился на корточки, но сидеть на корточках показалось Димке не очень удобно, и он тут же стал перед Расиком в ванне на колени, одновременно с этим чувствуя, как член Расима стремительно затвердевает, наливается у него, у Димки, во рту жаром нового возбуждения, нового желания...
Член Расима в считанные секунды превратился в горячий каменный столб - и Димка, скользя округлившимися губами вдоль ствола, ритмично задвигал головой... одна рука Димки оказалась у Расика между ног, - средним пальцем втиснувшись Расику между сжатыми ягодицами, Димка нащупал подушечкой пальца туго сомкнутые мышцы Расимова сфинктера... ладонью другой руки Димка вверх-вниз заскользил по попе Расима, вверх-вниз заскользил по его ногам - по упругим мальчишеским ляжкам... может, минуту, а может, две, стоя на коленях на дне ванны - колыхая головой, Димка страстно сосал у Расима пипис, чувствуя, как от этого сладостного сосания, от ощущения Расикова пиписа во рту у него, у Димки, сладостным зудом полнится, свербит-набухает промежность, мышцы сжатого ягодицами сфинктера, кверху задравшийся сочным багрянцем твёрдый член, - Димка сосал у Расика член, и это был обалденный кайф!
На секунду выпустив член изо рта - соскользнув губами с лиловой головки, Димка поднял лицо вверх... он, Расик, всё это время, опустив голову, сверху вниз неотрывно смотрел, как его толстый пипис то исчезает у Д и м ы во рту, то изо рта появляется вновь, - Димка задрал голову вверх - взгляды их встретились... взгляды, полные юной страсти, юного желания, юной упоительной любви... ну, или дружбы - настоящей дружбы!
- Расик, кончи мне в рот... - прошептал Димка и тут же, не дожидаясь ответа, опять опустил голову - поймал открывшимися губами кверху задравшийся Расиков пипис, вобрал сочную головку Расикова члена в рот...
Димка то насаживал рот на член почти до самого основания, то, задерживая рот исключительно на головке, ласкал языком уздечку, крайнюю плоть, то ритмично - с небольшой амплитудой - двигал кольцом обжимающих губ посередине члена... может быть, не совсем умело - не виртуозно, не изощрённо, но искренне и страстно Димка играл на флейте Расимова члена вечную музыку первой любви, - открывались новые материки, совершались походы-завоевания, приходили в упадок империи, налетали смерчем кровопролитные войны, истреблялись народы и государства, что-то навеки стиралось с лица земли, что-то снова рождалось, снова возникало - на ветру тысячелетней истории шелестели-мелькали годы, столетия, даты, события, имена, и только любовь - неистребимая любовь - оставалась неизменной в своей изначальной сути... любовь воспевали, возносили, слагали ей гимны одни - и её преследовали, жгли на кострах инквизиции другие... любовь приручали, вытравливали, уничтожали, с любовью боролись, её загоняли в гетто - в прописанные ей рамки-оковы, а она всё равно жила по своим законам, неподвластным ни лукавым пастырям, ни далеким от чистоплотности политиканам, - шестнадцатилетний Димка, школьник-старшеклассник, играл на флейте Расимова члена вечную музыку неистребимой любви, и Расик, пятнадцатилетний ученик-девятиклассник, ощущая на своём огнём пылающем члене жар Д и м и н ы х губ, чувствуя палец Д и м ы на мышцах сладко зудящего сфинктера, млел от бушующего в теле наслаждения... струйка спермы, вырываясь из члена, ударила в Димкино нёбо, наполнив рот солоноватым соком накатившего на Расика оргазма, - Расик замер, и только мышцы его сфинктера под подушечкой Димкиного пальца конвульсивно задёргались, завибрировали от нестерпимой сладости... Димка выждал пару секунд, но вторая струйка не последовала - Расик уложился в одну струя, и Димка, соскользнув сомкнувшимися губами с Расикова пиписа, сделал большой глоток - растворил в себе любовь Расима...
Расик кончил - Димка благодарно поцеловал головку Расимова члена, поцеловав сам член... разве это было не счастье - осознавать, что любовь Расима, материализовавшись в страстно извергнутой из члена сперме, теперь у него, у Димки, внутри? Губы Димкины скользнули по животу Расима... поднимаясь с колен, Димка целующими губами заскользил по телу Расика снизу вверх - Димка осыпал поцелуями грудь Расима, пощипал губами Расиковы соски, скользнул губами по Расимову подбородку... и - губы их слились, соединились в жарком засосе, - прижимая бесконечно любимого Расика к своему наполненному страстью телу, сладко вдавливаясь в Расима напряженно твёрдым членом, ощущая пахом теряющий твёрдость мягко упругий член Расима, Димка страстно, благодарно сосал любимого парня в отзывчиво жаркие губы, и этому парню - бесконечно любимому Димкой пятнадцатилетнему Расиму - казалось, что он своим пляшущим, жарко трепещущим языком ощущает-чувствует во рту Д и м ы вкус собственного оргазма... оторвавшись от губ Расима, Димка - глядя Расиму в глаза - тихо выдохнул:
- Расик... - вкладывая в имя парня всю свою нежность, всю страсть, всю свою бушующую, огнём полыхающую любовь... "Расик" - жарко выдохнул Димка, ничего не желая добавлять к этому единственному слову, потому как добавлять что-либо сейчас, в этой ванной комнате, было совсем необязательно, даже излишне: само слово "Расик" было для него, для Димки, синонимом и нежности, и страсти, и любви... всё было в этом единственном слове!
- Дим, я тоже хочу... - прошептал Расим, машинально облизывая губы - глядя Димке в глаза. - Давай... теперь я... я у тебя... да?
- Да! - выдохнул Димка, осыпая лицо Расима горячими поцелуями - страстно, порывисто целуя парня в глаза, в щёки, в подбородок, в пипку носа. - Да, Расик, да...
Точно так же, как Д и м а, Расим устремил свои губы вниз: скользнул губами по Д и м и н о й шее, поочерёдно тронул губами Д и м и н ы соски, провёл губами по животу замершего от кайфа влюблённого Димки... член у Димки стоял, несгибаемо дыбился, распираемый сладостью от предвкушения, - Расик - так же, как Д и м а, опустившись перед Димкой на колени - вобрал в рот красивую, сочную, багрово-лиловую головку возбуждённого Д и м и н о г о пиписа, на секунду замер, ощущая, как рот его жарко наполнился плотью л ю б и м о г о д р у г а, и, насаживаясь горячим ртом на горячий ствол, ритмично заколыхал, задвигал головой, кольцом обжимающих губ смещая на Димкином члене туда-сюда вдоль ствола крайнюю плоть... так же, как Расик, опустив голову, Димка смотрел как Расик сосёт, ласкает губами его напряжённый член, и ему, Димке, казалось, что от счастья, от кайфа и наслаждения, от любви сердце его вот-вот разорвётся... вот-вот... вот-вот... в попе у Димки сладко свербело - словно там, в его попе, скакали-резвились никому невидимые маленькие чёртики... ему, Димке, казалось, что от сладости разорвётся сердце, но разорвалось у него не сердце - от накатившей нестерпимой сладости взорвалось-рвануло у Димки в промежности, в мышцах сфинктера, в самом анусе, и Расик в тот же миг ощутил, как из дёрнувшегося у него во рту окаменевшего Д и м и н о г о члена вырвалась, извергаясь ему в рот, струйка солоноватой спермы... теперь спермы было не так много, как утром, и Расик, соскользнув губами с члена, на секунду замер с наполовину наполненным ртом, - утром он, Расик, не смог проглотить горячий, клейко-вязкий Д и м и н сок, а теперь... спермы во рту было немного, - Расик сделал глотательное движение, и... всё у него получилось!
Подняв лицо вверх, Расим с вопрошающей улыбкой посмотрел Димке в глаза, словно взглядом своим его, Д и м у, спрашивая, так ли он всё сделал.
- Расик... - задыхаясь от счастья, Димка опустился перед Расимом на колени - порывисто притянул Расима к себе. - Расик... - повторил Димка, не зная, какими еще словами он может выразить свою любовь... конечно, он мог бы сказать сейчас "я люблю тебя, Расик!", но это было настолько очевидно, что... вместе слов Димка страстно вобрал губы Расима в губы свои, жарко всосался своим неуёмным пылающим ртом в податливо жаркий рот парня по имени Расим... ёлы-палы... как же он, Димка, его, Расима, любил! Просто любил... бесконечно любил!
Он, Димка, был счастлив - бесконечно счастлив... ab imis unguibus ad verticem summum! Он был счастлив "a capillo usque ad ungues" - "от волос на голове до ногтей на пальцах ног"! Говорят, что бесконечна одна лишь Вселенная, а всё остальное имеет своё начало и свой конец, - Димке казалось, что любовь его простирается дальше Вселенной... да и как могло быть иначе? Свершилось всё то, о чем он, Димка, в глубине своей юной души целых два месяца неустанно мечтал, фантазировал, грезил... он смотрел на Расима в школе на переменах - смотрел скользящим, ничего не выражающим взглядом, изнемогая в душе от страсти и нежности; он мысленно видел Расима вне школы - когда шел из школы домой, когда дома обедал или ужинал, когда вне дома общался с приятелями; он страстно воображал Расима все два месяца перед сном - когда, лёжа в постели, в темноте приспускал с себя трусы и рука его неутомимо сновала вверх-вниз да боли в плече и в локте... и вот всё сбылось - всё случилось-произошло: он любил Расима сзади и спереди, а Расик сзади и спереди любил его... ну, и как он, Димка, мог не испытывать чувство бесконечного счастья? Сама Вселенная рядом с его бесконечным счастьем казалась ничтожно малой величиной...
Смеясь и дурачась, хватая один одного за потемневшие, заметно опухшие пиписы, они уже вытирались - вытирали не столько себя, сколько, шутливо толкаясь, вытирали друг друга, как вдруг, нарушая эту весёлую возню, призывной трелью залился, зазвонил Димкин телефон... это было так неожиданно, что на секунду они оба - и Димка, и Расик - в недоумении замерли, как могли бы застыть-замереть безмятежно веселящиеся аборигены на затерянном в океане острове, впервые услышав рёв пролетающего над их головами реактивного самолёта; это было не просто неожиданно или внезапно - это было абсолютно неожидаемо, - упиваясь своей любовью - или, как полагал Расик, дружбой - они напрочь забыли, упустили из виду, что за пределами их двуместного номера есть ещё какая-то жизнь... ну, то есть, они совсем упустили из виду, что в этой гостинице, в этом городе, в этом огромном мире они не одни!
- Кто это? - Расик, глядя на Димку, невольно прикрыл пипис полотенцем, как если бы кто-то не звонил, а ломился в дверь.
- Фиг его знает... - пробормотал Димка, не скрывая недоумения; в принципе, было ещё не поздно, и позвонить ему, Димке, мог кто угодно. - Может, Серёга... может, надо ему что-то перевести... - проговорил Димка, вставляя ноги в шлёпанцы. - Сейчас, блин, узнаем, кто нас тревожит...
Димка, обмотав полотенце вокруг бёдер - поцеловав Расика в пипку носа, быстро подошел к тумбочке, на которой лежал его несмолкающий телефон, - с монитора телефона, демонстрируя гламурную - искусственно радостную - улыбку, на Димку глянцевым взглядом смотрела Светусик... "ну, бля... нашла время, когда звонить!" - с досадой подумал Димка, беря в руки телефон; секунду помедлив - словно раздумывая, отвечать ему или нет, Димка, прерывая неутихающую трель, нажал на кнопку с зелёной скобкой... в конце концов, Светусик была нисколько не виновата в том, что он, Димка, был бесконечно счастлив - что он, Димка, любил не её, а всем сердцем, всей душой любил он парня по имени Расим!.. Хорошо ещё, что позвонила Светусик сейчас, а не сорок минут назад, когда он, Димка, лежал под Расимом - с разведёнными в стороны ногами, с членом Расика в попе... или ещё чуть раньше - когда его, Димкин, член был в попе у Расима... вот был бы прикол: разговаривать со Светкой по телефону, а самому в это время двигать членом в попе любимого парня-девятиклассника... вот была б хохма!
- Да, Светик... привет! - Димка, говоря "привет", весело подмигнул подошедшему к нему Расиму. - Что сейчас делаю? Ничего не делаю...ну, то есть, Серёга купил сегодня диск с прогами - я помогал ему их настроить. А потом пришел к себе - вспомнил, что у меня самого два неустановленных дистрибутива на буке - перед поездкой скачал, а устанавливать было некогда... да, установил... - Димка, слушая, что говорит ему Светусик, снова подмигнул стоящему рядом Расиму. - Нет, Светик... сейчас буду ногу парить - на пакете написано, что прежде, чем лейкопластырь накладывать, нужно мозоль хорошо отпарить... конечно, лучше сразу всё делать... ну, я тоже так думаю... дискотека? Помню... да, мы говорили... а ты думаешь, что Зебра согласится?.. Ну, понятно, что нужно ей предложить... да, конечно... я? Пойду... ага... сон? Ой, Светик, не знаю! В прошлую ночь ничего не снилось... - говоря "в прошлую ночь", Димка поправил на лбу Расима чёлку. - Ага... ну, постараюсь... да... говорю: постараюсь! Да... да... ой, Светик, с огнём ты играешь! Говорю: с огнём... а ты как думала? - засмеялся Димка, едва заметным нежным касанием указательного пальца сверху вниз скользя по лбу Расима, по его носу, по губам, по подбородку. - Ну, это надо обдумать... - Димка снова засмеялся, подушечкой пальца теребя Расиков сосок - слушая, что говорит ему Светусик. - Да... ну, не знаю... может быть... да... ладно, посмотрим! Хорошо... девочкам мой привет! Ага... вам тоже спокойной ночи! Да-да, и сладких сновидений... ну, конечно! Хорошо... всё, Светик, я тебя тоже... тоже целую! Ага, ответно... всё, отбой!
Димка, нажав на кнопку с красной скобкой, завершил разговор и, словно оправдываясь, совсем другим голосом - голосом, обращённым к Расиму - произнёс-пояснил:
- Делать им нечего... в гости, блин, звали. А я сказал, что натёр на ноге мозоль - что я собираюсь парить ногу... вот! Светка поверила!
- Дим, а они тебя спать оставляли... ну, вчера, когда я заходил за ключом от нашего номера... да? - проговорил Расим, вопрошающе - и вместе с тем словно бы испытующе - глядя Димке в глаза.
- Да ну! - улыбнулся Димка. - Кто там меня оставлял... это, Расик, они прикалывались - от нехера делать фантазировали.
- А если б серьёзно... ну, если б серьёзно они тебя спать оставили - ты бы остался? - проговорил Расим, не меня выражения устремлённого на Димку взгляда.
- Нет! - не задумываясь, отозвался Димка. - Как бы я мог там остаться, если я... - Димка прижал Расима к себе, - если я, Расик, люблю тебе - тебя одного! - Димка коснулся губами губ Расима - поцеловал Расима в губы, в пипку носа. - Чего ты так смотришь? Когда есть рядом такой обалденный парень, как ты... нах мне девчонки, Расик!
- Значит, ты голубой? - чуть помедлив, проговорил-спросил Расим, чувствуя, как рука л у ч ш е г о д р у г а Д и м ы, скользнув по его спине, раскрытой ладонью вдавилась через махровое полотенце в ягодицу.
- Расик... ты же меня уже спрашивал об этом... ты что - не помнишь? - Димка, снова целуя Расима в пипку носа, тихо рассмеялся.
- Нет, почему... я помню, - Расим неожиданно смутился... как будто его, Расима, этот вопрос волновал - не давало ему, Расиму, покоя! Он, Расик, смутился, а между тем... нисколько это его не тревожило - нисколько не волновало! И он вовсе не думал Д и м у об этом спрашивать - тема ориентации, возникшая прошлой ночью, тогда же сама собой испарилась, исчезла как малосущественная либо совсем не значимая в проявлениях их н а с т о я щ е й д р у ж б ы, и теперь Расим спросил Димку об этом лишь потому, что стал невольным свидетелем разговора Д и м ы с одной из тех девчонок - Д и м и н ы х одноклассниц, которые говорили, что Д и м а может остаться у них на ночь, и про которых он, Д и м а, только что выразился "нах мне девчонки"... вот почему он, Расик, спросил! А вовсе не потому, что он парился этим вопросом...
- Расик, а ты... - Димка спрятал улыбку, и только глаза его, хитро сияя, могли навести на мысль, что он, Димка, готовит Расиму какую-то скрытую каверзу... или, как Димка сам говорил в таких случаях, с т а в и т к а п к а н. - Ты, Расик, что - хотел бы, чтобы я завтра спал не дома? Хочешь, чтоб завтра я на ночь остался у девчонок?
- Нет, не хотел бы... не хочу! - отозвался Расим, чувствуя, как Д и м и н а ладонь нежно сжимает, стискивает, мнёт его попу через махровое полотенце; Расим свое "нет, не хотел бы... не хочу!" проговорил так порывисто и искренне, ни на миг не задумываясь, что... он, Расик, тут же попал в тот самый капкан, который ему коварно поставил влюблённый Димка.
- Значит... - весело рассмеялся Димка, лучисто сияя счастливыми глазами. - Значит, ты голубой?
- Почему? - глаза Расика в один миг недоумевающе округлились.
- Ну, как же... смотри! - живо проговорил Димка, одной рукой - поперёк спины - прижимая Расима к себе, ладонью другой руки неутолимо лаская Расимову попу. - Если я завтра уйду к девчонкам, то это значит, что мы с тобой... мы, Расик, не будем любить друг друга. А если я никуда не уйду - если я буду дома, тогда... - Димка, не договорив, многозначительно умолк - сделал секундную паузу, - тогда, Расик, всё будет у нас, как было сегодня... ты только что мне сказал, что ты не хочешь, чтоб я уходил! Вот я и спрашиваю: ты голубой?
- Блин! - Расим на секунду растерялся... в словах Д и м ы - в его рассуждении - однозначно присутствовала логика, но вывод... вывод, который из этого рассуждения следовал, назвать правильным он, Расик, никак не мог! - При чём здесь это? Голубой, неголубой... мы же, Дима, друзья - настоящие друзья! И я хочу... я просто хочу, чтобы друг был рядом... просто рядом! Этого, наверное, все хотят, когда друг настоящий... ну, то есть, хотят, чтобы друг был рядом! При чём здесь ориентация?
- Вот и я о том же! - Димка, весело рассмеявшись, порывисто прижал Расима к себе - прижался щекой к щеке парня... какой это был офигенный кайф - просто прижаться щекой к щеке Расима! Просто прижаться... в мире так много простых вещей, а люди - глупые люди - всё усложняют, всё искажают, всё извращают... зачем?! В юном Димкином сердце плавилась неизбывная нежность... "пятое время года" - подумал Димка, уже нисколько не удивляясь, что эти три слова - как символ его любви, как формула его счастья - вдруг снова возникли в его душе... и тут же он, Димка, вдруг вспомнил ещё... вспомнил другие слова - слова девушки эмо о том, что нет времён года в нашем обыденном понимании... разве она, эта девушка эмо, была не права? - Расик... - прошептал Димка, не отрывая своей щеки от щеки Расима. - Расик, скажи мне... когда наступает весна?
- Ну... понятно когда: после зимы, - чуть помедлив, отозвался Расим, не понимая, зачем Д и м а его об этом спрашивает.
- Нет, Расик, нет... ты не прав! - чуть слышно прошептал Димка, целуя Расима в мочку уха - обдавая и шею, и ухо его щекотливо горячим дыханием. - Вовсе не обязательно после зимы... потому что, Расик, нет времён года в нашем обыденном понимании: за окном может быть ненастная осень... или знойное лето... или морозная, всё сковавшая лютая зима... ну, то есть, за окном может быть какое угодно время года, но если в душе человека вдруг наступает весна, то это значит, что за окном для него, для этого человека, тоже наступает весна... это же так понятно! Если в душе бушует весна, то никакие морозы не в силах эту весну обмануть... это так же, Расик, как и в любви...
- В дружбе, - поправил Расим, уловив Д и м и н у мысль.
- Да... - согласился с Расимом Димка, - и в любви, и в дружбе! - Оторвав своё лицо от лица Расима, Димка серьёзно, без всякого смеха в глазах посмотрел в глаза любимого парня. - Если вдруг возникает дружба - настоящая дружба... - медленно проговорил Димка, думая о Расиме, - или если приходит любовь - настоящая любовь... - так же медленно проговорил Димка, думая о самом себе, - то никакой нет разницы, какая при этом ориентация... разве важны они, эти определения? Когда настоящие чувства, суть, Расик, в них, в этих чувствах, а не в словах... и потому лично мне без разницы, "голубой" я или "неголубой"... я хочу быть с тобой, и это главное... я хочу, чтобы рядом со мной был ты! А ты хочешь, чтоб рядом с тобой был я... когда чувства взаимной симпатии искренние и настоящие, когда для другого хочется сделать всё-всё, когда хочется с другом быть постоянно рядом, то желание такой близости самым естественным образом может переходить в максимально возможную близость - в слияние сексуальное... ну, как у нас с тобой! - Димка, не удержавшись, поцеловал Расима в пипку носа. - Секс - это, Расик, вершина близости... и любви настоящей, и в настоящей дружбе секс - вершина близости человеческой! Прежде всего - человеческой... и потому ориентация здесь вторична - не это главное... мне, Расик, кажется так! Ну, то есть... если в душе у меня весна, то, блин, какое мне дело до того, как время года, текущее за моим окном, называют другие... для меня за окном - весна! Главное в дружбе или в любви - это близость... максимальная близость! А максимальная близость - это... это - кайф! Вот как у нас... ну, и какая мне разница, какая это ориентация! "Голубой" я, "неголубой"... мне от слов этих, Расик, не холодно и не жарко! - Димка умолк, невольно думая о том, что он Расиму только что наговорил... хотя, чего он такого наговорил? Он сказал, может быть, немного сумбурно, но сказал он всё это так, как он, Димка, всё это чувствовал-понимал... на миг прикоснувшись губами к губам Расима, Димка вопрошающе посмотрел Расиму в глаза: - Вот, Расик... я думаю так! Ты, может быть, думаешь по-другому?
- Ну... я согласен с тобой, - отозвался Расим, подумав о том, что ведь он, Расим, поначалу ни о каком сексе не думал, а просто хотел - сильно-сильно хотел - стать для парня по имени Д и м а другом... да, именно так: он хотел стать для Д и м ы самым близким - близким-близким - другом! Самым-самым - близким-близким... потому и возникла у них м а к с и м а л ь н а я б л и з о с т ь - кайф, удовольствие, наслаждение... "разве в этом есть что-то плохое - разве в этом есть что-то такое, чего надо стыдиться?" - подумал Расим, глядя Димке в глаза... и ещё он, Расик, подумал о том, что Д и м а, конечно же, прав, когда говорит, что его не волнует ориентация... разве главное - ориентация? Главное - это доверие, понимание... вот что на первом месте! - Я согласен с тобой! - повторил Расим, и... тема ориентации снова ушла, растворилась-исчезла по причине своей абсолютной незначимости ни для Димки, шестнадцатилетнего влюблённого старшеклассника, ни для Расика, пятнадцатилетнего школьника-девятиклассника, так счастливо нашедшего в Д и м е настоящего друга - самого-самого, лучшего-лучшего... друга единственного, неповторимого!
- Расик, на... - Димка сдёрнул с себя полотенце. - Отнеси полотенца в ванную... а я пока нашу кровать приготовлю - простынь расправлю... нах, блин, в двуместном номере, где живут пацаны, ставить вторую кровать? - Димка, глядя на Расима, рассмеялся.
- Ну... не всегда ж пацаны бывают друзьями, как мы с тобой, - резонно заметил Расик, вспомнив, как в самый первый день Дима ему объяснял про бидэ, не нужное им, пацанам.
- Да, это точно! Не всегда... - Димка, глядя на Расика, весело хмыкнул. - Просто, Расик, пацаны все разные... есть пацаны нормальные - как мы, к примеру... пацаны, для которых взаимные чувства превыше всего! Есть ещё пацаны нормальные - те, кто искренне точат шишки свои на девчонок, но при случае могут и с пацанами... а почему, блин, нет, если возникнет-случится в з а и м н о е желание? Знаешь, как говорят в таких случаях? Звёзды не принуждают, но сильно благоприятствуют... а если звёзды благоприятствуют, то умные люди к звёздам прислушиваются! - Димка, глядя на Расима, рассмеялся. - А есть пацаны ущербные - те, кто впитал в себя дух козлятины... нах нам думать про них, про ущербных! У меня есть ты, у тебя есть я, и мы с тобой, Расик... - Димка хотел сказать "любим друг друга", но, Расим, Димку перебивая, поспешил закончить, весело блеснув смеющимися глазами:
- Мы, Дима, друзья!
- Ну... тоже правильно! - Димка рассмеялся. - Мы с тобой дружим друг друга... да?
- Мы не дружим друг друга, а мы дружим друг с другом! Какой ты, Дима... - Расик запнулся, не зная, какое слово ему подобрать, чтобы Димку охарактеризовать. - Всё время слова переделываешь... фантазёр ты, Дима!
- Зачёт! - согласился Димка, любуясь Расимом... какой это был обалденный кайф - просто видеть Расика рядом! Просто... просто быть с ним, с любимым, в одной комнате - в номере для двоих... просто слушать его... смотреть на него - видеть взгляд его искренних, живо блестящих глаз... сердце у Димки полыхнуло от неизбывной нежности.
- Дим... - Расик, по направлению к ванной дойдя до середины номера - в одной руке держа полотенце Димки, другой рукой придерживая на бёдрах полотенце своё, остановился напротив шкафа с одеждой. - Мы будем трусы надевать?
- А зачем? - отозвался Димка, млея от счастья. - Я тебе что - без трусов не нравлюсь?
Гладя на Расика, Димка сделал свой взгляд непотребно блудливым - максимально похабным, но... вот ведь что удивительно: даже намеренно подчёркнутая блудливость в Димкином взгляде, полном любви, выглядела не пошло и не скабрезно, не похабно, не потребительски унижающе, - в устремлённом на Расика Димкином взгляде пылала страсть... жаркая страсть юного и потому неизбывного, ненасытимого в принципе желания - во что Расик увидел в глазах Д и м ы! Расик невольно скользнул своим взглядом по Д и м е - по его стройной юной фигуре, по длинному, толсто висящему вниз пипису с полуоткрытой головкой, по кусту черных волос на лобке... он, Д и м а, Расику нравился - очень нравился!
- Блин... я нормально тебя спросил, а ты мне сразу... ну, ни о чём тебя нельзя спросить! - Расик, невольно смутившись, со смехом скрылся в ванной комнате, придерживая на бёдрах сползавшее полотенце.
- Расик... ну, прости меня! - жалобным голосом проговорил Димка, улыбаясь от счастья - изображая голосом дурашливое раскаяние. - Прости меня, Расик... ты добрый, я знаю... Расик... прости меня! Расик...
- Прощаю! - послышался из ванной комнаты смеющийся голос счастливого юного Расика.
Потом они, голые, просто лежали на кровати, не выключая в номере свет... ну, конечно, они не просто лежали, а боролись, возились, толкались-смеялись, обнимались, целовались, разговаривали... пиписы у них у обоих стояли, но твёрдость эта была не каменная, стояки их не были переполнены тем нестерпимо жгучим желанием, когда нестерпимо - сильно-пресильно - хочется как можно скорее запустить свой несгибаемо твёрдый стояк в дело, - пиписы их были напряжены, и желание... желание лёгкой ноющей сладостью тлело в промежностях, тлело в юных мальчишеских попах - тлело, готовое вспыхнуть в любой момент; на тумбочке - на расстоянии вытянутой руки - лежал чуть примятый тюбик с вазелином и несколько приготовленных Димкой салфеток... он, шестнадцатилетний влюблённый Димка, живо воображая два месяца трах с Расимом, кайфуя с Расимом в своих упоительно сладких грёзах-мечтах, почему-то ни разу не подумал о том, что для реальной любви нужны не только взаимные чувства, но ещё нужны - даже необходимы! - такие элементарные, совершенно прозаические вещи, как смазка, салфетки... тюбика вазелина им должно было хватить до конца их совместного проживания в Городе-Герое, а упаковку салфеток Димка завтра же собирался купить, - те салфетки, что лежали на тумбочке, оказались в дорожной Димкиной сумке совершенно случайно... ну, а что? Если подумать - разобраться... откуда он, школьник Димка, до этого вечера никогда и ни с кем не трахавшийся в зад, мог обо всех сопутствующих реальной любви деталях знать заранее?
- "Детский"... ну, что это, блин, за название! - шутливо хмыкнул Димка, глядя на тюбик с вазелином. - Как будто дети на это способны... а ещё там, Расик, был вазелин "Косметический"! - Димка рассмеялся, вспомнив, как парень в аптеке ему объяснял, что выбор "продукта" зависит от того, с какой целью "этот продукт" приобретается... а с какой он целью приобретается? С э т о й целью он, вазелин, и приобретается... неудивительно, что парень в аптеке вмиг догадался - сразу всё понял! - Расик, прикинь...
Ничего не скрывая - вставляя одни лишь шутливые комментарии, Димка во всех подробностях рассказал Расиму, как он, Димка, приобретал вазелин... как он едва не снёс с ног какую-то тётку, улепётывая, словно заяц, из помещения аптеки... смех, да и только!
- Выходит, он голубой? - подытожил Расим, когда Димка закончил свой рассказ.
- Фиг его знает, какой он... может, и голубой... а может, ему это просто нравится - тоже нравится... ну, то есть, как нам с тобой! - Димка, лаская ладонью Расимов пипис, весело рассмеялся. - Но то, что он понял - что он догадался, зачем покупаю я вазелин, это, блин, точно!
- Дим... а если бы он предложил тебе? - проговорил Расик, с любопытством глядя в Димкины глаза.
- Что предложил? - не понял Димка.
- Ну, это самое... в попу потрахаться - как трахались мы с тобой... ты б согласился?
- Расик! - Димка, лежащий на боку, порывисто прижал к себе лежащего на боку Расима. - Нах он мне нужен! Это во-первых... а во-вторых: мы, Расик, не трахаемся с тобой, а мы... мы д р у ж и м друг друга - сильно-сильно... разве не так? Ну-ка... попробуй сказать, что не так!
Димка, одной рукой прижимая Расима к себе, пальцами другой руки нежно, вкрадчиво провёл у Расима подмышкой, и Расим тут же со смехом забился, задёргался в Димкиных объятиях:
- Так, Дима, так... я согласен... согласен... не щекочи!
- То-то! - Димка коснулся губами губ Расима. - Попробуй только не согласиться... защекочу! А вообще... я бы назвал вазелин "Дружеским"... или "Любовным", или - что было бы ещё лучше! - назвал бы так: "Вазелин для дружбы и любви"! Есть же всякие средства, называемые "Для улучшения сна", "Для укрепления десен", "Для снятия порчи"... внятно и понятно! А вазелин - "Вазелин для дружбы и любви"... как ты думаешь, Расик, мыслю я правильно?
- Лично я бы такой вазелин никогда б не купил! - отозвался Расим, смеясь.
- Почему? - улыбнулся Димка.
- Ну, блин... сразу ведь было бы всем понятно, зачем т а к о й вазелин покупают, - пояснил Расим, выделив голосом слова "такой".
- Интересная логика... - хмыкнул Димка. - А когда покупают презики, продающиеся во всех киосках, то это что - не сразу понятно? Тоже сразу понятно... что, Расик, естественно, то - естественно! Даже если кому-то - каким-то ущербным козлам - это кажется неестественным, то... кому кажется, тот пусть крестится! Зато, Расик, как это было бы романтично: "Вазелин для дружбы и любви"... - Димка, глядя на Расима - любуясь Расимом - весело рассмеялся...
Ах, какой упоительной, какой радостно сладостной бывает дружба-любовь в юности! На постели - в залитом светом гостиничном номере, предназначенном для двоих - они снова возились-боролись, снова смеялись, барахтались, обнимались и целовались, снова о чём-то разговаривали, целуясь и обнимаясь, - они упивались чувством никем и ничем не стеснённой свободой в проявлении своих искренних, жаром страсти наполненных чувств... ну, и понятно, во что это вылилось - чем это всё закончилось: перед сном они снова любили друг друга - снова любили друг друга в попы... снова было и больно и сладостно, и кайфово и радостно - всё это попеременно и всё одновременно! Из шести салфеток, случайно оказавшихся в Димкиной сумке, три было использовано, а три осталось на утро... они снова сходили под душ - снова обмылись, полагая, что на этот раз уже точно обмылись перед сном; но сон не шел, и, полежав какое-то время - подурачившись на постели - они снова... сначала шутя, они стали играть на флейтах друг друга, поспорив, чей пипис продержится дольше в "состоянии нестояния", но у пиписов была своя - совершенно другая! - логика, а потому пиписы тут же начали соревноваться между собой, кто из них, из пиписов, быстрее окажется во всеоружии... победила, естественно, дружба, и они, два возбуждённых парня, снова неутомимо любили друг друга - любили жарко пылающими, неутомимо жаждущими, страстно обжимающими губами, выдаивая один из другого мгновения упоительной сладости, или, говоря суконным языком науки, витамины-минералы, калий-кальций, а также другие "жизненно важные для человека компоненты"...
Уснули Димка и Расик далеко за полночь, - они, два бесконечно счастливых парня, затерявшихся во Вселенной, уснули, прижимаясь один к другому... разве это было не счастье - не их общее, обоюдное счастье? Счастье - одно на двоих... разве их спаянная чувственной страстью взаимная дружба-любовь была не тем самым счастьем, о котором втайне думают-мечтают многие парни, мальчишки, пацаны в пору пытливой своей возмужалости? Впрочем... multi sunt vocati, pauci vero electi, - suae quisque fortunae faber est! Они уснули, обнявшись - прижавшись один к другому в неизбывном желании не расставаться даже во сне...
А утром всё повторилось снова - всё было опять... перед сном Димка поставил в своём телефоне время побудки на полчаса раньше, и это оказалось как нельзя кстати: проснулись они от громыхнувшего камнепада вечно актуальных слов "вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир...", - подскочив, как ужаленный, Димка стремительно протянул руку к телефону - нажал на сенсорную кнопку "стоп"... офигенный музон - мертвого разбудит! Из окна в номер лился жидкий свет осеннего утра... начинался новый - счастливый! - день, и никакой музон, никакая погода за окном не могли ни стереть, ни смазать ощущение бесконечного счастья, - Димка, повернув голову, посмотрел на проснувшегося Расима, и сердце Димкино вмиг наполнилось неизбывной нежностью.
- Расик... доброе утро! - улыбнулся Димка, глядя в любимые глаза... и тут же, не сдерживая заполыхавшей в душе нежности, порывисто прижался к Расиму всем телом, вдавившись возбуждённо твёрдым членом парню в бедро.
- Доброе... ну, Дима... я ещё не проснулся! - засмеялся Расим, вмиг оказавшись в Димкиных объятиях. - Дима... что ты делаешь... Дима...
- А что я делаю? Я тебя бужу... - Димка, коснувшись губами тёплых, чуть припухших от сна губ Расима, легонько сжал в кулаке напряженно горячий Расимов член.
У них у обоих - и у Димки, и у Расика - возбуждённо залупившиеся пиписы, налитые жаром утреннего желания, несгибаемо стояли, словно скалки... а что - разве можно найти хоть одного пацана или парня, у которого в пятнадцать-шестнадцать лет не стоял бы пипис сразу после пробуждения? По утрам у всех пиписы стоят колом... а у них, у Димки и Расика, пиписы стояли тем более! "Самое доброе утро - это утро, когда просыпаешься с тем, кого любишь" - подумал Димка, прижимаясь горячим телом своим к горячему телу любимого Расика... какое-то время они, два проснувшихся пацана, страстно, упоительно сосались в губы, неутолимо лаская друг друга жаждущими ладонями - ладони скользили по попам, по спинам, по бёдрам и поясницам, ладони обхватывали пиписы, тискали их, сжимали, и снова... снова ладони устремлялись неутомимо блуждать по телам - по попам, по спинам, по поясницам, - от всего этого - от слитых в засосе губ, от страстно, горячо ласкающих тела друг друга рук - в попах у обоих конвульсивно пульсировала сладость нестерпимого желания ... да и времени у них было не так уж много, - приподнявшись - от Расима оторвавшись, Димка потянулся за лежащим на тумбочке тюбиком с вазелином, и Расик, видя, как Дима, встав перед ним на колени, откручивает на тюбике колпачок, тут же поднял, с готовностью вскинул вверх разведённые в стороны ноги - приготовил для Димы свою сладко зудящую в области ануса попу... ах, какое это было удовольствие! Сначала, сладострастно двигая бёдрами, в попу Расика любил Димка, потом - точно так же сладострастно содрогаясь - в попу Диму любил Расим... это был обалденный кайф! Procul, o procul este profani!
Любовь окрыляет людей... любовь, воспылавшая взаимно, делает любого человек не только счастливым; но ещё свободным и независимым, - не потому ли смрадные козлы, жаждущие тотального контроля над душами людей, так страстно и яростно ненавидят любовь? Они, лукавые пастыри, ненавидят любую любовь, потому как всякий человек, любящий другого человека, вряд ли будет любить виртуального идола, - нах любому счастливому человеку - человеку, упоённому счастьем - спешить-торопиться в козлиные офисы со своим послушно распахнутым кошельком... разве им, смрадным козлам, любовь не в убыток? Они, лукавые пастыри, неустанно направляющие людей в отведённые для послушания загоны, ненавидят любую любовь, но если с любовью в формате "мужчина-женщина" они ничего поделать не могут, кроме как опустить её до примитивного воспроизводства, то над любовью в формате "мужчина-мужчина" они, эти самые козлы, ненавидящие любовь, изгаляются как только могут: нах им люди счастливые, независимые и свободные, если весь их козлиный бизнес строится исключительно на несчастных, убогих, ущербных, послушных... разве мало таких растленных ими ходит по земле? Неспособные мыслить самостоятельно - не осознающие, как ловко ими манипулируют, люди с задатками потенциальных овец с радостной готовностью сбиваются в послушные стада, и... когда миллионы блеют одно и то же "ме-е-е-е...", разве не возникает у этих блеющих в одном загоне овечек ощущение собственной неколебимой правоты? "Ме-е-е-е... мы ненавидим гомосеков... ме-е-е-е..." - хором блеют овечки, не понимая и не задумываясь по причине промытых козлами мозгов, что любовь выражается не форматом влюблённых - "мужчина-женщина" или "мужчина-мужчина", а выражается неподдельной щедростью, искренностью и глубиной их неповторимых чувств... "ме-е-е-е..." - возмущенно блеет какая-нибудь тётя Маня, которая в п р и н ц и п е не может знать, в чём прелесть и сладость неистребимой любви двух никому не мешающих - страстно влюблённых друг в друга - парней... впрочем, мешающих, ёщё как мешающих: счастливые люди мешают козлиному бизнесу, подрывая счастьем своим саму идею спрятавшегося под благостью лицемерного бизнеса, построенного на эксплуатации горя, страданий, одиночества, ощущения беззащитности, - тёти Мани в офисах и вне офисов искренне блеют с чужого голоса: "ме-е-е-е...это разврат... извращение... ме-е-е-е..." - думая-полагая, что они таким образом защищают некую нравственность; "мэ-э-э-э..." - не выбиваясь из общего хора, в стаде овец угрожающе блеет какой-нибудь праведный дядя Вася или какой-нибудь гопник в кодле своих друганов - одноразовых "правильных" пацанов, которых то ли судьба, то ли просто счастливый случай не сподобил вкусить ни сладость взаимной любви, ни пряность взаимного секса в формате "мужчина-мужчина", "парень-парень", - "мэ-э-э-э... ненавижу педиков... мэ-э-э-э... мэ-э-э-э"... что в таких скорбных случаях можно сказать? Только одно: procul profani! Хотя... кто посвящён, а кто нет - это ведь тоже вопрос интересный: сгоняя овец на загон один, сами козлы при этом нередко резвятся втихую совсем на других - содомских - лужайках... впрочем, это случается сплошь и рядом не только сегодня - метастазам козлиного лицемерия уже без малого две тысячи лет; взять хотя бы впервые введённое в крепостной стране уголовное наказание за однополый секс - тоже отчасти ведь показательно: наказание это - за однополый секс - для всех своих подданных ввел тот самый царь, который сам был не прочь в молодые годы порезвиться-потрахаться и с другом своим, и с не отказывавшими ему подневольными симпатичными парнями - денщиками-солдатиками, - в мире, прогнившим от лицемерия, непонимания и нелюбви, два пацана - Димка и Расик - любили друг друга и были в любви своей счастливы... по-человечески счастливы, - разве не это - главное в жизни?
После душа, натягивая на себя укрощающие стояк плавки - глядя, как Расик надевает неплотно обтекающие тело трусы, Димка хитро прищурился:
- Расик, скажи мне... ты чего руки вчера весь день в карманы засовывал? Проверял, на месте ли пипис?
- Да... просто так! - Расим невольно смутился и тут же, глядя на Диму, сам рассмеялся собственной смущенности... чего он, Расик, смутился? После всего того, что между ними было, скрывать от Димы что-либо было и глупо, и бессмысленно!
- А я, блин, думал, что у тебя стояк возникал... - поправляя свой мягкий, точнее, упруго мягкий припухший член в плавках - укладывая пипис член в плавках головкой вниз, подчеркнуто простодушно хмыкнул Димка.
- Ну, и стояк... прикинь, ходим по музею, а у меня вдруг подскакивает - ни с того ни с чего! - чуть обескуражено признался-проговорил Расик, надевая джинсы. - Начинают штаны вздыматься - бугром выпирать... сразу видно, что там стояк!
- Ага, и ты сразу вгоняешь в карманы двух омоновцев - усмирять природную стихию... да? - рассмеялся Димка, стоя перед Расиком в своих в туго обтягивающих плавках-трусах.
- Да, - рассмеялся Расим. - А что, блин, делать? Не могу же я ходить со стояком...
- Расик, давай тебе купим плавки - такие, как у меня... смотри! - Димка легонько похлопал себя по паху - по округло обтянутой хлопком продолговатой выпуклости. - Стояк, не стояк - мне по барабану... и при этом я ничуть не парюсь - чистый хлопок! Ну, то есть, я вообще не парюсь - ни в прямом смысле, ни в переносном... купим тебе плавки такие тоже?
- Купим! - отозвался Расим, чувствуя, как от этой Д и м и н о й заботы на сердце у него, у пятнадцатилетнего Расика, стало тепло... и на сердце стало тепло, и в пиписе стало приятно - тёплая сладость колыхнулась в упруго висящем, словно сарделька, матово-коричневом стволе... нет, пипис у него, у Расима, не стал напрягаться, но - напрячься он, его юный пипис, мог в любой момент: познавший блаженство реальной любви, пипис у него, у Расима, совсем обнаглел - за последние пару дней он вышел из всякого повиновения, и потому... потому - плавки такие, как у Д и м ы, Расиму были нужны... даже - необходимы!
Спеша - торопясь на завтрак - они уже выходили из номера, когда, останавливая Расима в дверях, Димка неожиданно проговорил:
- Расик! Мы что-то забыли...
- Что? - Расим, выходивший из номера первым, остановился - оглянулся, вопросительно глядя Димке в глаза.
- Мы забыли поправить воротник твоей рубашки... - проговорил Димка, закрывая дверь - прижимая Расима к себе. Губы Димкины лёгким касанием скользнули по нежной коже Расимовой шеи, и Димка почувствовал, как в тот же миг член в его плавках стал стремительно затвердевать, наливаясь сладчайшим зудом, отдающимся в мышцах ануса.
- Дима... - Расим засмеялся, щуря глаза от сладкой щекотки, вызванной прикосновением Д и м и н ы х жаром скользящих губ. - Воротник у рубашки... сегодня тоже... тоже надо поправлять?
- И сегодня... и завтра... всегда! - Димка, обхватив ладонями Расика за попу - вжав ладони в упругую мякоть скрытых под джинсами ягодиц, страстно прижал парня к себе... губы их слились - сплавились - в горячем поцелуе.
- Дима, хватит... мы с тобой опоздаем! - проговорил Расик, вырывая свои губы из губ друга Д и м ы - отталкивая друга Д и м у от себя; джинсы у него, у Расика, заметно оттопырились - взбугрились-приподнялись. - Смотри, что ты сделал... - Расим показал глазами на низ своего живота.
- Блин... ну, а что я такого делал? Я воротник поправлял на твоей рубашке... а ты, блин, такой несдержанный - такой возбудимый! Сразу начал меня совращать... - Димка, глядя на брюки Расима, весело - счастливо - рассмеялся. - Расик... сегодня же купим тебе плавки! Я сам куплю - я знаю, какие надо! Смотри у меня...
У него, у Димки, джинсы были в полном порядке - ничуть не топорщились, не бугрились.
- Видишь? А теперь пощупай - рукой потрогай... - Димка, взяв руку Расима за запястье, притянул её к своим джинсам, и Расим, невольно прижив ладонь к паху Д и м ы, тут же ощутил скрытый под джинсами окаменело твердый ком... словно в штанах у него, у друга Д и м ы, был спрятан-скрыт немаленького размера булыжник! - Всё, Расик, идём... пока в лифте будем спускаться, пипис у тебя упадёт! - Димка, быстро поцеловав Расима в пипку носа, со словами: - Расик, я люблю тебя! - широко распахнул дверь в коридор...
И полетели - закружились в хороводе страсти - счастливые дни их первой любви... amantes sunt amentes! А что - разве не так? Разве любовь - не безумие? "Amabilis insania! Dulce periculum!" - вот что такое любовь! Со всем необузданным пылом юной страсти парни любили друг друга по вечерам, упиваясь любовью до сладостного изнеможения... и, конечно, любили они друг друга утром, когда просыпались в одной постели - любили друг друга перед подъёмом; причем, утром времени было в обрез, и потому их утренняя любовь сводилась по большей части лишь к сексуальному выражению: они, укорачивая время взаимных ласк, поочерёдно кончали друг другу в попы или спускали друг другу в рот, выбирая - за неимением времени - что-то одно, но эта вынужденная скоротечность жарких соитий-соединений не делала их любовь менее сладостной или менее упоительной, как это было у них по вечерам, - утром они любили друг друга, если любовь уподобить музыке, allegro fiero, allegro con spirito, allegro furioso.... а вечерами у них времени было вполне достаточно, и они, никуда не спеша, любили друг друга andante affettuoso... это, опять-таки, если сравнить их скрытую, тайную, никому не видимую любовь с незримо звучавшей в их юных душах прекрасной музыкой вечной неисчерпаемой страсти, - они, два парня, любили друг друга con tutta forza - со всею возможною силою... разве это было не счастье?
Плавки Расику Димка купил в тот же день, и вечером, едва они поднялись в номер после ужина, Расик плавки тут же примерил... ему, Расику, плавки были просто необходимы, потому как весь день он, пятнадцатилетний Расим, школьник-девятиклассник, вынужден был то и дело засовывать руки в карманы по причине своей вдруг проснувшейся юной пылкости, - Расик надел обтянувшие сзади и спереди тесные плавки-трусы... всё было классно - ткань прижимала пипис к мошонке, образуя округло выпуклый бугорок, но Димка сказал, что эффективность новых Расимовых плавок необходимо подвергнуть проверке - нужно проверить их эффективность опытным путём, - Расик, не возражая, надел джинсы, заправил в джинсы футболку, и Димка, не медля ни секунды, тут же прижал парня к себе; губы их слились в сладостном поцелуе... член у Расима напрягся в считанные секунды, - Димка, ладонью лаская, сжимая-тиская, нежно поглаживая через ткань брюк каменеющий бугорок, страстно сосал Расика в губы... может, минуту сосал... или две... наконец, оторвавшись от губ Расима, Димка, отходя от Расима, сделал шаг назад.
- Расик, ну что... смотри: ничего не видно, - проговорил Димка, глядя на джинсы Расима в районе паха. - Ну-ка, пройди по комнате...
Чувствуя сладостно распирающую твёрдость между ног - ощущая сладостное покалывание в мышцах приятно зудящего ануса, Расим дошел до двери... глядя на собственный пах, вернулся назад - к Д и м е, - действительно, видно не было ничего: стояк не дыбился - не выпирал из джинсов бугрящейся шишкой... теперь можно было, думая о Д и м е, о дружбе и сексе с Д и м о й, спокойно ходить по залам музеев и залам прочих мемориальных мест, не держа при этом руки в карманах... глядя на Димку, Расик весело - лучисто! - улыбнулся. Ну, разве он, Д и м а, был ему, Расику, не настоящим другом?
- Дим... - глядя на Димку, Расим запнулся, не зная, как лучше спросить... и Димка, мгновенно поняв, что именно Расик хочет сказать, шутливо нахмурил брови - проговорил, упреждая вопрос невольно смутившегося парня:
- Расик... ты, кажется, снова хо по ха?
- Нет, Дима, нет! Я не хо по ха! - Расим, глядя на Димку, весело засмеялся, мысленно удивляясь, как Д и м а смог догадаться, о чём он, Расик, хочет спросить... "ладно... я тоже сделаю Диме подарок... только узнаю, что он хочет!" - подумал Расим, сияя-светясь от неподдельного счастья... ведь классно же - очень классно! - когда рядом есть всё понимающий настоящий друг! - Дим, спасибо! - проговорил Расим, расстегивая ремень на джинсах, чтоб плавки снять... плавки нужны ему будут завтра!
- Блин, "спасибо"... и это всё, что я заслужил? - Димка сделал обиженное лицо. - Расик... хотя бы поцеловал меня... просто поцеловал!
- Дима, потом... - засмеялся Расим, невольно смутившись - вдруг застеснявшись огнём полыхнувшей на сердце своей мальчишеской нежности.
- Расик, сейчас... - Димка, сощурив-прикрыв глаза, чуть повернул набок голову, подставляя Расиму для поцелуя щеку... но, едва Расик к Димке приблизился, как в тот же момент Димка порывисто обнял Расима - обхватил его поперёк спины, страстно прижал к себе. - Расик... это ты поцелуешь меня потом... а я целовать тебя буду сейчас... потому что, любимый мой Расик... никогда... не нужно откладывать на потом... то, что можно... и нужно... делать... сейчас... я люблю тебя, Расик!
Впившись губами в губы Расима, Димка, не разжимая своих объятий, опрокинул Расика на кровать - повалил его на застеленную постель, всем телом вдавившись в парня сверху... член у Димки стоял - был напряжён... и у Расика член стоял тоже - был напряжён ничуть не меньше... разве оба они не хотели любви? Утром, торопливо одеваясь после душа, Димка сунул тюбик с вазелином в свою сумку - на тот случай, если в их отсутствие их номер будет кто-то убирать... две пачки столовых салфеток, которые Димка купил, лежали на его, Димкиной, кровати - в непрозрачном целлофановом пакете... перед ужином Димка обещал Светусику прийти "на полчасика в гости", но... вечер только-только начинался, и Димка подумал, что он к Светусику-плюс-Маришке-Ленусику в гости сходить ещё успеет, - оторвавшись от сладких губ бесконечно любимого Расика - возбуждённо глядя Расиму в глаза, Димка приподнялся, нетерпеливо снимая, стягивая с лежащего на спине Расима голубые джинсы...
Дни летели, - за окном была осень: облетали с деревьев последние листья, каждый день был прохладнее предыдущего, но ещё было солнечно и сухо, было сухо... за окном была осень, а в одном из двуместных номеров гостиницы, где проживали двое парней, было п я т о е в р е м я г о д а, - парни, на период осенних каникул приехавшие в составе группы школьников в Город-Герой, неутомимо любили друг друга, упиваясь любовью своей, наслаждаясь любовью взаимной... они любили друг друга утром - любили allegro feroce... или даже prestissimo possibile, - они любили друг друга, едва просыпались... они любили друг друга вечером - любили andante assai, когда времени было достаточно, - каждый вечер они, Димка и Расик, кончали два-три раза... они любили б друг друга и днём, но днём нужно было ездить на всякие-разные экскурсии, и потому они днём любили друг друга на расстоянии - думали друг о друге, перекликаясь мимолетно скользящими взглядами, едва уловимыми улыбками, - они любили друг друга в музейных залах, в мемориальных квартирах и дворцах, в экскурсионных автобусах и в метро, просто на улице во время пеших прогулок на расстоянии, и от этой дневной любви пиписы у них то и дело невидимо напрягались, каменея под джинсами жарким желанием-предвкушением...они, Расик и Димка, любили друг друга ежеминутно, любили нежно и трепетно, страстно, напористо и горячо, и об этой любви никто в их группе не ведал - никто о любви их не знал, никто не догадывался... да и как могло быть иначе? П я т о е в р е м я г о д а - скрытое время года... п я т о е в р е м я г о д а - время лишь для двоих!
Дни летели, - как мало их было, этих счастливых дней! Димка хотел быть с Расиком всё время - хотел постоянно видеть Расика, хотел с ним шутить, разговаривать, хотел Расика обнимать, целовать, ласкать любить... член у Димки, шестнадцатилетнего школьника-десятиклассника, готов был к любви - ad delectandum! - все двадцать четыре часа в сутки, и днём, и ночью - член был готов всегда... и - точно так же, как у Д и м ы - всегда был готов для любви пипис у пятнадцатилетнего Расика, школьника-девятиклассника! Они любили друг друга утром, любили друг друга вечером - вода в унитазе смывала салфетки, вазелин из тюбика с каждым днём понемногу убывал... А между тем... между тем, ещё были Ленусик-Светусик-Маришка, были Серёга, Толик и Вовчик, были братья-близнецы, с которыми тоже нужно было общаться, чтоб создавать видимость, что ничего в жизни ни у Димки, ни у Расика ровным счётом не изменилось! После ужина трахнув друг друга в попы, Димка с Расиком расставались - уходили в гости каждый к своим одноклассникам, чтоб, вернувшись в свой номер через час или полтора, уже основательно посвятить всё оставшееся до сна время друг другу... а как можно было делать иначе?
На пятый день - перед завтраком - Светусик, отозвав в сторону Димку, Толика, Вовчика и Серёгу, сообщила, что "у Маришки сегодня день рождения", что "Маришку надо поздравить - надо ей что-нибудь подарить... и вообще - собраться всем вместе по этому поводу".
- Дык, в чём проблема? Давайте подарим ей... ну, подарим ей что-нибудь! - проговорил Серёга, выражая общее мнение парней.
- Мы с Ленусиком ей подарок уже присмотрели... в магазинчике рядом с гостиницей. Такое колечко... недорогое, но очень красивое! Я предлагаю его подарить... ну, от всех нас - на долгую память! Вы, мальчика, как... согласны? Сделаем нашей Марише общий подарок? - Светусик вопрошающим взглядом деловито пробежала по лицам парней-одноклассников.
- Ну, и по сколько бросаем мы в общий котёл? - Толик, парень простой, задал самый главный вопрос.
Светусик сказала, сколько стоит "красивое колечко" и по сколько, таким образом, нужно с носа на это "очень красивое" колечко; сумма для каждого оказалась вполне приемлема, и парни, не парясь мыслями о подарке, тут же отстегнули Светусику деньги.
- Ой, мальчики! Как Маришечка будет рада... вы даже не представляете! - Светусик быстренько сунула деньги в карман брюк. - Теперь, мальчики, так... через час после ужина вы все вместе приходите к нам - мы все вместе вручаем Маришке подарок и потом пойдём посидим в кафешке - именинница нас угостит чем-нибудь вкусненьким...
"Блин! Полвечера быть без Расика - полвечера слушать этот слащавый бред!" - подумал Димка, чувствуя невольно возникшее в душе раздражение... конечно, он, Димка, мог бы... в принципе, мог бы и уклониться от посещения кафешки - мог бы наверняка придумать какую-нибудь причину, чтоб избежать посиделок в кафешке, потому так... охуеть, как это было и весело, и интересно - тратить отпущенное им с Расиком время на гламурный пустопорожний трёп, но... было б это разумным - игнорировать одноклассников? Раздражение Димкино было вызвано не с в е т у с и к а м и, а скорее самим собой - ощущением, что он, Димка, является заложником ситуации... видимо, какая-то тень то ли досады, то ли неудовольствия промелькнула на Димкином лице, потому что Светусик, глянув на Димку, тут же проговорила тоном необсуждаемой категоричности:
- Никаких возражений не принимается! Димочка, слышишь?
В этот момент двери лифта разъехались в стороны, и из кабинка лифта вышла, держа телефон в руке, девушка эмо - Лерка Петросян.
- Светик, а Лера будет с нами - с нами со всеми? - проговорил Димка, переводя взгляд с девушки эмо на Светусика.
- Димочка! Но она ведь не с нами... - Светусик, тут же решившая, что он, Димочка, недоволен отсутствием в их компании "кошки драной", вмиг нахмурила брови, не скрывая своей досады.
- Светик! - Димка, с трудом скрывая растущее раздражение, улыбнулся Светусику с самым невинным - самым простодушным - видом. - Ты ведь сама говорила, что мы должны быть все вместе... разве не так? Тем более мы должны быть все вместе в такой знаменательный день, как день рождения нашей Маришки... в чём я не прав? - в голосе Димки проскользнула едва уловимая ирония, но то ли ирония эта была чересчур утончённой, то ли гламур и ирония в принципе не совместимы, но только Светусик никакого подкола в словах Димкиных не ощутила - "знаменательный день" Светусик восприняла совершенно буквально.
- Лерка учит японский, чтоб потом туда соскочить - чтобы в Японии жить не тужить, - не совсем в тему проговорил Серёга, высказывая своё предположение насчёт того, зачем Лерка учит японский. - Все убегают на Запад, а она - на Восток... оригиналка, однако!
- Димочка, я объясню тебе, в чём ты не прав! - Светусик, не обращая внимания на слова Серёги, сузила глазки, глядя на Димку. - Нас большинство, а она одна... ну, так скажи мне: кто кому должен из нас подчиняться?
"Ёбнуться можно от такой логики! - невольно подумал Димка, глядя, как у Светусика сузились глазки. - Вас в с е г д а большинство... и что теперь - смотреть вам в рот? Большинство, бля... сегодня вам скажут в телевизоре, что белое - это чёрное, и вы, глядя на белое, будете верить, что это черное... завтра вам скажут-покажут в телевизоре, что нет, всё совершенно наоборот: чёрное - это белое, и вы, глядя на черное, будете верить, что видите белое... вас в с е г д а большинство!" - подумал Димка, внезапно почувствовав-ощутив чувство, смутно напоминающее отчаяние; как если бы он, Димка, упёрся в стенку - чувство было такое... улыбаясь Светусику, Димка пожал плечами:
- Я думаю, что подчиняться никто никому не должен... разве мир не прекрасен разнообразием? Светик, все люди разные... ты, я, Вовчик, Лерка, Толик, Серёга - все мы разные! Почему ты считаешь, что Лерка должна быть такой, как ты? Мы же не клоны - мы люди... мне кажется, будет не очень красиво, если вы Лерку не позовёте.
- Ну, я тоже так думаю... я с Димоном согласен! Не понимаю, чего вы на Лерку взъелись... - хмыкнул Вовчик. - Нормальная девчонка...
- Ну, не знаю, мальчики... не знаю! "Нормальная девчонка"... - Светусик, никак не ожидавшая такого поворота в разговоре, скривила губы. - Она, бля, нормальная, а мы, значит... что - мы, получается, ненормальные? Да? Так, по-вашему, получается?
- Да при чём здесь... получается, не получается - при чём здесь это?! Что - обязательно нужно кому-то кого-то противопоставлять? - Вовчик - парень, в общем-то, немногословный - досадливо поморщился. - Ты сама сейчас гонишь пургу...
- Короче, мальчики... - Светусик, на миг растерявшись - искренне не понимая позицию парней, натянуто улыбнулась, изо всех сил стараясь выглядеть так, как выглядят обворожительные девушки-модели на глянцевых страницах модных журналов, рекламирующих "современный стиль жизни". - Это, мальчики, не мой день рождения, и не я решаю, кого надо приглашать, а кого не надо... я скажу о вашем желании Маришке, и... пусть решает она!
"Да уж... она решит!" - саркастически подумал Димка, но вслух говорить ничего не стал; Светусик, сказав, чтобы парни на вечер ничего не планировали, направилась в сторону стаявших невдалеке подружек, и Вовчик, с улыбкой посмотрев на Димку, негромко проговорил:
- Это, Димон, ты виноват... ты Светку расстроил!
- Чем я её расстроил? Тем, что сказал, что никто никого не должен гнобить? А что - я не прав? Нормальные люди терпимы друг к другу, даже если они друг на друга в чём-то не походят - чем-то не похожи... мир прекрасен разнообразием! А у Светика мир весь делится на "своих" и "чужих", и под это деление она гнёт-прогибает других... скучно всё это! И скучно, и тупо, и примитивно... пещерный подход! - Димка, говоря всё это, с трудом скрывал раздражение. - Чем Лерка хуже Светусика? Тем, что не ходит с ними по их магазинам - по "магазинчикам"?
- Да при чём здесь, бля, их магазины! Светка глаз на тебя положила... это же видно! - Вовчик, глядя на Димку, засмеялся. - Трахни её, и она успокоится...
- Трахнуть её подрывался Толян... если мне память не изменяет, - Димка, смеясь, посмотрел на Толика. - Толик, блин... в чём проблема? Будем сегодня в кафешке сидеть, и... используй ты, Толик, этот момент - прогуляйся со Светиком до своей комнаты.
- Ну... можно попробовать, - хмыкнул Толик, улыбаясь так, как если бы всё уже было предрешено и оставалось лишь "прогуляться" - дойти до номера.
- Сон, как Димон, расскажи для затравки... ну, чтобы было наверняка! - смеясь, подсказал Серёга. - Сон какой-нибудь... чтобы он был эротический... ну, типа вещий!
Разговор принял шутливо-скабрезный характер, и Димка, повернув голову набок, мимолётно глянул на стоящего к нему спиной любимого Расима... голубые джинсы не обтягивали, а плотно - элегантно - обтекали округлую, по-мальчишески оттопыренную попу пятнадцатилетнего девятиклассника Расима, в которую он, Димка, всего сорок минут назад с наслаждением выстрелил - разрядил-выплеснул - свой утренний оргазм... накануне вечером, играя-шаля в постели, Димка пытался поставить на попе лежащего на животе Расика засос, и теперь у Расика, парня-девятиклассника, на правой ягодице - ближе к расщелине, образованной соединёнными полусферами сочно-упругих мальчишеских булочек - был побуревший кровоподтёк, о чём, естественно, ни один человек, кроме них двоих, не знал, - стоя к Димке спиной, Расик вместе с парнями и девчонками - своими одноклассниками - чему-то смеялся, слушая Героина... мимолётного взгляда, скользнувшего по стройной фигуре стоящего задом Расима, Димке хватило, чтобы он, Димка, почувствовал в груди мгновенно вспыхнувшую неутолимую нежность... слушая, как Вовчик с Серёгой, прикалываясь и ёрничая, со смехом помогают Толику сочинить-придумать "вещий сон", Димка почувствовал, как в плавках у него, наполняясь сладостным зудом, невидимо затвердевает - каменеет - член... утром, проснувшись в одной постели, они кончили друг другу в попы, экскурсионный день только-только начинался, и до вечера - до возможности снова любить друг друга - было ещё о-го-го сколько времени, а он, Димка, уже хотел... он снова хотел! Он хотел обнимать Расима, целовать и ласкать его, ощущать его членом и попой, и это томительное желание тоже было никому не видимым счастьем - целый день неотступно думать о Расике, сладко томиться душой и телом, зная наверняка, что долгое ожидание будет, в конце концов, с лихвой вознаграждено упоительным кайфом!
Конечно, Маришка решила, что девушку эмо звать на свой день рождения она не будет... как будто Маришка, преданно смотревшая в рот своим более продвинутым подружкам, могла решить этот вопрос по-другому! Она, Маришка, была из тех, для кого органичным является sacrificium intellectus - отказ от возможности мыслить самостоятельно... ну, то есть, была из тех типичных овечек, которых так обожают доить вездесущие пастыри вкупе с алчными рекламодателями! Короче, Маришка р е ш и л а, и... пока все сидели в кафешке на восьмом этаже гостиницы, Толик и Светусик ненадолго отлучались; вернулись они довольно скоро, вновь присоединившись к остальным, - как узнал Димка на следующий день, ничего у Толика со Светиком не вышло - Светик Толику не дала... в смысле: ноги под ним не раздвинула, - как рассказал пацанам сам Толик, поначалу всё вроде было нормально: сидя на кровати Толика, они несколько минут классно сосались в губы, и у него, у Толика, "хуй встал - как пушка"... но когда Толик вознамерился завалить Светика на кровать, та вдруг самым решительным образом пресекла эту попытку, сказав, что "не всё, Толик, сразу" - что "этого делать пока не надо", - что ж... бывает и так! Сидя в кафешке, Димка помимо воли то и дело думал о Расике - о том, как он, Димка, вернётся в номер и как они, два парня, будут любить друг друга, - Димка думал о любимом Расике, и член в плавках у Димке стоял - предвкушающе сладко ныл... вернулся он, Димка, с дня рождения Маришки в одиннадцатом часу, и перед сном они, шестнадцатилетний десятиклассник Димка и пятнадцатилетний девятиклассник Расик, снова страстно любили друг друга - сначала любили друг друга губами, делая это одновременно, потом, отдохнув, поочерёдно любили друг друга в попы... так тоже бывает, - мир прекрасен разнообразием! В тот момент, когда Димка и Расик, лёжа "валетом", сосали друг у друга пиписы, в своём номере, закрывшись в ванной, семнадцатилетний десятиклассник Толик принимал душ, и... ванная комната - это ведь, когда парень в помещении не один, очень удобное место для одиноких мечтаний, - стоя под струями тёплой воды, Толик мысленно видел - воображал-фантазировал - что было бы, если б Светка его не отфутболила, и рука Толика, полусогнутая в локте, сладострастно ходила ходуном... что - разве так не бывает? Бывает, всё бывает, - только глупые люди, растлённые лукавыми пастырями, могут - в угоду извращенным представлениям о сексе и любви - лишать себя всем доступного земного удовольствия!
Утром они, Димка и Расик, едва не опоздали на завтрак... и всё потому, что Д и м е всё время было мало, - шестнадцатилетний Димка, влюблённый школьник-десятиклассник, никак не мог утолиться своей неизбывной любовью! Ну, то есть, утром они, разбуженные камнепадом бравурного вальса, вновь разрядились друг другу в попы - погасили свои стояки в тесно обжимающих, сладко обжигающих пацанячих н о р к а х; затем они вместе сходили в душ, быстро оделись, но при выходе из номера Димка, как это он делал каждое утро, стал "поправлять" на Расике воротник рубашки... не мог же он, Димка, допустить, чтобы Расик - любимый Расик! - вышел из номера с "непоправленным" воротом рубашки... никак он не мог такого допустить!
- Дима... - прошептал Расим, вырвав губы свои из страстно всосавшегося в них жаркого Димкиного рта, - ты мне губы сейчас ... насосешь мои губы, и - как я пойду на завтрак...
- Хорошо, - засмеялся Димка, прижимая Расима к себе. - Тогда я, Расик, тебе насосу твой пипис... и - ты смело пойдешь на завтрак, потому как пипис твой никто видеть не будет... хочешь?
- Мы опоздаем... - отозвался Расим, обнимая Димку - страстно вжимаясь в друга Д и м у быстро твердеющим пахом. - Пойдём...
- Ты не ответил... - Димка, глядя Расиму в глаза, скользнул ладонью по спине Расима, и ладонь его наполнилась Расимовой булочкой. - Хочешь, чтоб я насосал пипис? - одной рукой прижимая Расима за плечи к себе, ладонью руки другой, соскользнувшей с ягодицы, Димка легонько провёл по Расимову паху, ощущая каменеющую твердость под Расиковами джинсами. - Хочешь? Я быстро... - Димка, чувствуя, как в нём стремительно нарастает желание, страстно вдавил ладонь в твердый Расиков пах.
- Мы опоздаем, Дима! - прошептал Расим, глядя на Димку ж е л а ю щ и м и глазами.
- Нет, ты скажи... ты скажи мне, Расик: хочешь ты или нет? - жарко выдохнул Димка, расстёгивая Расиму джинсы.
- Дима... не надо - не сейчас... вечером - после экскурсий... мы опоздаем... Дима... - Расим содрогнулся от сладости, ощущая, как Димка сжимает, горячо стискивает его извлечённый из плавок напрягшийся член.
- Сейчас... - возбуждённо засмеялся Димка, разжимая объятие - отстраняя Расика от себя... он, Димка, читал во взгляде Расима л ю б о в ь, и его, Димкино сердце, захлёбывалось от неизбывной нежности.- Расик... целый день... целый день смотреть на тебя - и при этом... при этом к тебе даже не прикасаться... я люблю тебя, Расик... люблю!
Вмиг опустившись вниз - став перед Расиком на колени, Димка скользнул округлившимися губами по пламенеющей головке напряженно торчащего Расимова члена... наверное, Расик был прав, говоря "не сейчас" и "вечером - после экскурсий", но разве страсть - юная страсть первой любви - подотчётна здравому смыслу? П я т о е в р е м я г о д а диктует свои законы, и законы эти для всякого, кто влюблён - кто дышит воздухом э т о г о времени года, неизмеримо важнее всех прочих законов и предписаний... з д е с ь и с е й ч а с - вот что такое любовь и страсть! Времени было в обрез, и Димка, шестнадцатилетний десятиклассник, стоя на коленях перед Расиком, парнем-девятиклассником, стал напряженно-горячий Расиков член, колом торчащий из расстегнутой ширинки, не сосать - не губами дрочить, а дрочить быстро-быстро тремя пальцами: держа пальцами член Расика ближе к головке, Димка шесть-семь секунд двигал на члене крайнюю плоть, затем обхватывал головку члена губами, упруго трепещущим горячим языком пять-шесть секунд ласкал уздечку, и снова, убирая с головки влажный рот, начинал работать пальцами, - Расик, зачарованно глядя сверху вниз, как друг Д и м а дрочит его пипис вперемежку с сосанием багрово пламенеющей головки, млел от наслаждения, невольно сжимая ягодицы - сладострастно стискивая мышцы сфинктера... уложился Димка менее чем в две минуты, - дёрнувшись от кайфа, Расик выпустил Д и м е в рот струйку вязкой горячей спермы... спермы было не очень много, - сделав глоток, Димка, не медля ни секунды, ладонью вытер мокро блестящую головку Расикова члена, удаляя с поверхности головки свою слюну, и, быстро поднимаясь на ноги - тыльной стороной той же самой ладони вытирая свои мокрые губы, весело посмотрел кончившему Расиму в глаза:
- Вот... а ты боялся! В руках мастера любое дело спорится... - Димка засмеялся. - Убирай пипис в штаны - прячь его до вечера...
- Дима, я тоже... давай, я у тебя! - Расик, уложив пипис в плавках, застегнул свои джинсы и, не теряя ни секунды времени, так же быстро, как Димка, опустил вниз - стал перед Димкой на колени, расстёгивая джинсы на нём, на Димке... времени было в обрез, и; наверное, уже все были внизу, в холле, готовясь идти на завтрак, но разве он, Расик, не хотел сделать приятное другу Д и м е?
Точно так же, как Димка, Расик, держа возбуждённый Димкин член тремя пальцами, стал попеременно то дрочить его, то ласкать губами и языком, вбирая в рот багровеющую головку... тот, кого Димка любил всей душой, всем своим сердцем, страстно ласкал его, Димкин, пипис, и у Димки от удовольствия, от осознания своего бесконечного счастья в груди пылала огнём неизбывная нежность, а в мышцах ануса тем же самым огнём свербел вечно юный зуд наслаждения-сладострастия... "в руках мастера..." - сказал Димка Расиму, но вряд ли Расима можно было назвать мастером в таком деле, как сосание члена; дело было не в мастерстве, а в чувстве взаимной любви, в желании сделать друг другу приятное, и... не прошло и двух минут, как Расику в рот выпустил струйку горячей спермы Димка, - спермы у Димки после утренней любви - после утреннего траха попу в постели - оказалось точно так же, как у Расика, не очень много, и Расик, соскользнув губами с головки Димкиного члена, тут же сделал глоток - как Д и м а... уложились они, отсосав друг у друга, в общей сложности в пять минут, - это было molto allegro; вытерев мокрые губы Расима нежным касанием ладони, Димка, убирая член в плавки, благодарно прижался к губам парня губами своими... как же он, Димка, его, любимого Расика, обожал!
Они уже были в лифте, когда неожиданно ожил Димкин телефон - зазвенел-запел полицейской сиреной, призывно вибрируя в кармане ветровки.
- Зебра, - проговорил Димка, едва взглянув на дисплей телефона - на фотографию Зои Альбертовны. - Да, Зоя Альбертовна! - проговорил Димка, поднеся телефон к щеке - весело подмигивая невольно напрягшемуся Расику. - Нет, всё нормально... мы уже в лифте - будем внизу через десять секунд... да, хорошо! - Димка, нажав на кнопку с красной скобкой, хотел, не сдерживая своих чувств, поцеловать Расима в пипку носа, благо в кабинке лифта они были одни, но Расик, весело засмеявшись, тут же подался всем телом в сторону, и - ничего у него, у влюблённого Димки, с поцелуем не получилось.
- Ну, Расик... я тебе вечером это припомню! - Димка, дурачась - изображая злопамятного мачо, сузил-сощурил смеющиеся, счастьем наполненные глаза. - Вечером я тебе, Расик, всё припомню... всё-всё припомню - мало тебе не покажется!
- Вечером, Дима, но не сейчас, - отозвался Расим, чувствуя, как Димкина радость передаётся ему, наполняя его, Расимово, сердце точно такой же радостью - сладко шумящей радостью осознания юного счастья... он, Расик, смотрел на счастливого Димку, и сердце его плавилось-млело от мысли, что Д и м а - самый классный пацан на земле! - его, Расиков, д р у г... н а с т о я щ и й д р у г... разве это было не счастье?
Десять дней пролетели - как миг... пролетели как сон - как сказка, - два парня в двуместном гостиничном номере в пору своей неуёмно шумящей счастьем юности - что может быть лучше такой ситуации? Два парня, затерянных во вселенной... они, юные Димка и Расик, любили друг друга утром, любили друг друга вечером - они, юные и счастливые, с упоительной страстью любили друг друга в постели и ванной, любили друг друга лёжа и стоя, любили друг друга пылко и нежно, неугомонно и неустанно, самозабвенно и безоглядно... скрывая от всех своё счастье, они любили друг друга легко и солнечно - con estro poetico, - п я т о е в р е м я г о д а было в их юных душах! Десять дней... точнее, не десять, а восемь счастливых дней пролетели-промчались - как сладкий туман, - ах, если б можно было, замедлив время, продлить, растянуть-задержать эти восемь счастливых дней! Димка, любя Расима, ничего Расиму не навязывал, ни к чему его, Расима, не подталкивал - всё у них было в постели ad libitum... ну, например: Димка, шестнадцатилетний десятиклассник, целовал любимого Расика везде-везде... он, Димка, каждый вечер любил Расима жаждущим ртом в туго стиснутый анус, - вжимаясь губами в коричневый нежный кружочек, Димка ласкал языком сомкнутый, страстно подёргивающийся входик, и Расик... пятнадцатилетний Расик, сказав на заре своей дружбы с Д и м о й "я как ты", делал всё то же самое: кончиком влажно-горячего, упруго трепещущего языка Расим сладострастно ласкал туго сжатый вход у Димки, целовал Димку в его коричневый кружок... разве в постели влюблённые знают преграды - разве преграды есть у любви? De gustibus non est disputandum, - о вкусах не спорят: каждый волен выбирать то, что ему нравится - что по душе... разве не так?
В последний день их пребывания в Городе-Герое была заключительная - обзорная - экскурсия... когда они - после утреннего траха con brio, после совместного принятия душа - одевались, чтоб идти на завтрак, Димка невольно обратил внимание, что Расик вновь берёт с полки аккуратно свернутый желтый свитер... то есть, глядя на Расика, уже надевшего джинсы и рубашку, Димка вдруг подумал, что он, Расик, все десять дней проходил в одном и том же свитере.
- Расик, ты всё время, как мы приехали, носишь этот свитер... - с улыбкой проговорил Димка, застёгивая рубашку - стоя перед Расимом в рубашке и в плавках. - У тебя же есть ещё клетчатый - тоже симпатичный...
Димка, сказав-проговорив "тоже симпатичный", мысленно улыбнулся, осознавая нелепо прозвучавшее слово "тоже": как будто что-то, что носил Расим, могло быть на нём, на Расиме, несимпатичным... симпатично на Расике было всё, - ему, Димке, нравилось всё, что носил Расим! Да и как могло быть иначе? Вопросительно глядя на Расика, Димка потянулся за своими джинсами, - глядя на Д и м у, Расим на секунду замер, держа желтый свитер в руках... но уже в следующую секунду лицо Расика озарилось чуть радостно щедрой - солнечной - улыбкой:
- Ну... тебе ж этот понравился, - произнёс Расим, просто и внятно объясняя Д и м е... объясняя, почему он все десять дней проходил именно в этом - солнечно-желтом - свитере.
Елы-палы... он, бесконечно любимый Расик, все десять дней... каждое утро он неизменно надевал этот свитер лишь потому, что этот свитер - именно э т о т свитер! - нравился ему... ему нравился - Димке, - сердце у Димки, полыхнуло от ощущения неописуемого - сладкой радостью взорвавшегося - счастья!
- Расик... - едва слышно проговорил Димка, чувствуя, как жар негасимой любви заполняет всю его грудь. - А ты... ты откуда знаешь, что мне нравится этот... ну, то есть, этот - именно этот! - твой свитер?
- Ну... так мне показалось, когда я - помнишь? - спрашивал у тебя, что мне надеть... ты тогда сразу мне показал на этот свитер, и я подумал, что он тебе нравится больше, чем клетчатый... вот почему я в нём стал ходить! - Расик, проговорив всё это - глядя на Димку, вдруг совершенно неожиданно смутился... ведь что получалось? Получалось, что он, Расим, стал сознательно надевать именно этот - Д и м е понравившийся - свитер еще до того, как пролилась на постель вода... ну, то есть, до п е р в о й их ночи он, Расик, стал надевать этот свитер, и - получалось, что он... получалось, что он тем самым х о т е л ему, Д и м е, понравиться - ещё до того, как у них в с ё случилось - всё-всё произошло... ну, а что - разве это было не так? Разве он не хотел подружиться с Д и м о й? Разве он не хотел стать для Д и м ы самым лучшим - настоящим - другом? Хотел... ещё как хотел! Он, правда, не думал, что будет т а к - что будет т а к а я дружба... но разве т а к было плохо - разве то, что случилось-произошло, было не в кайф? В кайф! Восемь дней обалденной - ни с чем не сравнимой! - дружбы... так чего ж теперь было ему, Расиму, смущаться? - Или, может, тогда... может, тогда я, Дима, не так тебя понял? - во взгляде Расима, устремлённом на Димку, возникло - помимо смущения - искреннее непонимание, отчего это Д и м а в самый последний день вдруг спросил его, Расика, про этот свитер...
Секунду-другую Димка молчал, - ничего не отвечая, Димка молча - влюблённо - смотрел на Расима, держащего желтый свитер в руках... "пятое время года..." - подумал вдруг Димка, вспомнив, как в тот самый день, когда Расик впервые пришел в школу в этом солнечно-желтом свитере, он, страстно влюблённый Димка, шел через сквер, утопающий в золоте желтой листвы, и ему, Димке, шестнадцатилетнему десятикласснику, от безответной любви хотелось плакать... не двигаясь, Димка влюблённо смотрел на стоящего парня, и сердце Димкино сладостно плавилось от распирающей его нежности, - сама нежность казалась Димке солнечно-желтой, как сладкий мёд... нежность была солнечно-желтой - как свитер любимого Расика! Расик бессменно носил этот свитер все десять счастливых дней - носил для него, для Димки... а он, Димка, об этом узнал только теперь - в самый последний день!
- Расик... хочешь, я что-то тебе скажу? - медленно проговорил Димка, жадно и страстно всматриваясь в Расима... он проговорил это так, как если бы он увидел Расима впервые.
- Хочу... - отозвался Расим, слегка озадаченный Д и м и н ы м взглядом. - Скажи...
- Расик... я люблю тебя! - тихо выдохнул Димка, не сводя с Расима ликующе вспыхнувших - страстью наполненных - глаз. - Я люблю тебя, Расик...
- Дима... ты это сегодня уже говорил - сто раз говорил за утро! - Расим, глядя на Димку, тихо - счастливо - засмеялся, и счастье это весело заискрилось в его заблестевших, как угли, глазах. - А если всё-всё посчитать за все дни, то ты... ты это сказал мне уже сто тысяч раз!
- Ну, и что? - Димкино лицо озарилось счастливой улыбкой. - Я скажу тебе это ещё сто тысяч раз... и ещё сто тысяч раз... я скажу тебе это столько, сколько на небе звезд... я буду тебе говорить это каждый день, потому что... потому что я, Расик, люблю тебя... я люблю тебя... люблю!
Димка, говоря это - страстно повторяя слово "люблю", выпустил из рук свои джинсы, и они упали на пол к его ногам... в один миг Димка оказался рядом с Расимом, - прижав парня к себе, Димка вдавился пахом в пах Расима, и Расим, ощущая-чувствуя, как пах у Д и м ы стремительно каменеет, в тот же миг почувствовал, как - в ответ на Д и м и н о возбуждение - у него самого пипис начинает стремительно затвердевать, наполняясь зудящей сладостью... времени было совсем немного, - Димка, прижав Расима к себе, ещё не знал, как именно он - через секунду-другую - будет любить Расима, но то, что любовь сейчас будет обязательно, сомнений у Димки не было: чуть отстранившись от Расика - глядя - Расиму в глаза, Димка стал торопливо расстёгивать на парне ремень, чтоб приспустить с Расима джинсы... он, Димка, воспылав-вспыхнув мгновенно возникшим желанием, хотел любить его, Расика, здесь и сейчас, и желание это было страстным, сладким, неодолимым!
Дальше, говоря языком музыки, всё было allegro energico: джинсы Расима, скользнув вниз, упали на ступни ног, Димка, засосав Расима в губы - одной рукой обнимая Расима за плечи, пальцами другой руки приспустил с Расима плавки; оторвавшись от губ Расима, Димка решительно повернул Расима к себе задом, вслед за этим тут же приспуская плавки с себя; Димкин член, освобождённый от пеленающей ткани плавок, пружинисто подпрыгнул - упруго подскочил - вверх, пламенея залупившейся головкой.
- Дима, мы опоздаем... - прошептал Расим, чувствуя, как у него от предвкушения любви зарделись щёки.
- Не опоздаем! - выдохнул Димка, метнувшись к тумбочке, на которой лежал ещё не спрятанный тюбик с вазелином; на ходу скручивая с тюбика колпачок, Димка в полсекунды оказался снова позади Расима. - Наклонись... Расик, нагнись немного - раздвинь руками булочки...
Стоя к Димке задом, Расим послушно нагнулся - наклонился перед Димкой, подчиняясь его желанию; обхватив ладонями свои булочки-ягодицы, Расим растянул их - развёл в стороны, делая доступным вход; выдавив на палец вазелин, Димка коснулся туго стиснутого кружочка - смазал Расику вход; круговым движением пальца Димка размазал вазелин по головке своего члена - подготовил для входа пипис; бросив незакрученный тюбик на пол, Димка снова метнулся к тумбочке - выхватил из пачки несколько салфеток; Расик, наклонившись - растянув ягодицы, ждал... времени было в обрез, но Расик об этом не думал - Д и м а был старшим, и если он, Д и м а, решил, что они успеют, значит, они успеют, - рубашка на Расике была задрана, член у Расика дыбился колом; Димка, чуть приседая - сгибая в коленях ноги, головкой напряженно твёрдого члена прикоснулся к блестящему кружочку туго стиснутого входика; смаковать ощущение призывно затрепетавших мышц ануса времени не было, и Димка, надавив членом на светло-коричневый кружочек, вскользнул багровой головкой Расику в попу, - сжав ладонями бёдра Расима, Димка одним движением плавно, уверенно вдавил член в попу парня до самого основания; мышцы ануса эластичны, податливо растяжимы, - у всех парней мышцы ануса способны под проникающим напором разжиматься-растягиваться, потому как сама природа для всех парней - независимо от их сексуальной направленности - заблаговременно предусмотрела такой вид любви; каждый раз, как Д и м а это делал, Расику было немножко больно, но с каждым разом боль была всё менее и менее ощутимой, и возникала она, эта боль, лишь в первые мгновения, - невольно дёрнувшись, Расик тут же расслабился, ощущая внутри себя - в попе - твёрдый горячий ствол Д и м и н о г о члена; вжавшись пахом в расщелину между мягко-тугими полусферами мальчишеских ягодиц, Димка обхватил Расика поперёк груди - выпрямил его, прижался грудью к его спине... ах, какой это был кайф - стоять, ощущая член в попе Расима! Одной рукой прижимая Расима к себе, Димка ладонью другой руки стиснул напряженно торчащий Расимов член, и... рука Димкина заходила ходуном: прижимаясь к Расиму всем телом сзади, Димка начал энергично, страстно дрочить пипис бесконечно любимому Расику - пятнадцатилетнему девятикласснику...
Всё случилось спонтанно - желание вспыхнуло неожиданно, полыхнуло сильно, и... разве этот искренний порыв не был самой любовью? Они, два школьника, стояли посередине номера с приспущенными плавками, Димка вжимался в Расима сзади, член Димкин был у Расима в попе, - одной рукой Димка прижимая Расима к груди, другой рукой Димка страстно мастурбировал Расиму ало залупающийся член... разве это был не кайф? Они оба сопели, изнемогая от наслаждения... двигать бёдрами так же быстро, как быстро сновала рука, сжимавшая Расиков член, у Димки не получалось - любить Расика кулаком и членом одновременно не выходило - ритмы были разные, и потому Димка стал делать движения рукой и бёдрами попеременно: сделав пять-шесть толчков членом своим, Димка пять-шесть секунд сладострастно дрочил член Расику... останавливая руку, снова делал толчки - и снова, вжимаясь пахом Расику в зад, начинал сновать рукой, - Расик, ощущая горячее дыхание Д и м ы на затылке, с каждой секундой неуклонно близился к оргазму, но ещё быстрее - с каждым толчком-тычком - приближался к оргазму Димка... он, Димка, кончил первым: содрогнувшись от кайфа, Димка замер, спуская... и, не вынимая из попы Расика член - вжимаясь пахом в Расимовы ягодицы, Димка тут же принялся без остановок любить Расика рукой, - сперма из Расикова пиписа брызнула на пол через полминуты... какое-то время - несколько секунд - они стояли неподвижно, ощущая-чувствуя, как в унисон колотятся их сердца... но время было неумолимо, - смаковать своё чувственное наслаждение им было некогда, и Димка, рывком выдернув слабеющий член из попы Расима, тут же потянулся за лежащими на кровати салфетками... а ещё через три минуты они, Расик и Димка, уже были в кабине лифта, - по времени они на завтрак явно опаздывали, но... на восьмом этаже лифт остановился, двери разъехались в стороны, и - в кабину лифта торопливо шагнули сразу шесть человек: Толик, Серёга, Вовчик плюс трое хмурых братьев-близнецов, - ни фига они, Димка и Расик, не опоздали!
Оказалось, что парни - все парни! - банально проспали: на телефоне Вовчика разрядилась батарейка, телефон среди ночи отключился, будильник не прозвенел, и если б не Толик, проснувшийся по нужде пятнадцать минут назад, то они - все трое - наверняка бы ещё дрыхли; по той же причине проспали и братья-близнецы: разрядилась батарейка на телефоне Геры, и проснулись они, братья-близнецы, лишь тогда, когда зазвенел будильник на телефоне Богдана, предупреждая, что им пора выходить из номера - время спускаться вниз на завтрак, - проснулись братья-близнецы всего десять минут назад, и оттого они были ещё сонные - хмурые и недовольные. Объясняя своё опоздание, Димка сказал, что они - он и Расим - проспали тоже... и Расик, подтверждающе кивнув головой, в который раз мысленно удивился, как, оказывается, всё в этой жизни просто... трудно было другое - трудно было, глядя на Д и м у, ему, Д и м е, лучисто не улыбаться, радуясь сердцем, ликуя душой, что он, настоящий друг Д и м а, есть на свете.
День начался с любви - день любовью закончился, - это была из последняя ночь... то есть, последняя ночь их совместного проживания в двуместном гостиничном номере, - долго и страстно, неутомимо - неутолимо - они любили друг друга перед сном... любили сладко и упоительно, как это бывает в безоглядной юности, - они не проговаривали вслух, но оба прекрасно понимали, что т а к о г о кайфа в обозримом будущем у них не будет: кайфа жить вместе - вдвоём... не просто встречаться урывками, чтобы, вставляя пиписы один в другого, жадно упиваться физической близостью, а именно жить - возвращаться в гостиничный номер как в свой общий дом, неспешно наслаждаться упоительной близостью, вместе плескаться в ванной, просыпаться по утрам в одной постели, говорить друг другу "доброе утро" и снова... снова любить друг друга - начинать новый день с любви, - такой кайф - в обозримом будущем - им не светил, и потому в их страстных неутомимых ласках в эту последнюю ночь была вполне объяснимая неутолимость; они с упоением ласкали друг друга, то и дело решая одну и ту же, постоянно возникающую проблему: как удержаться, ускользнуть-увильнуть от преждевременных оргазмов, чтобы иметь возможность как можно дольше слышать в своих сердцах музыку юной неутолённой страсти - музыку первой своей любви... потом ещё был секс в ванной - в перламутре серебряных нитей воды они, опускаясь друг перед другом на корточки, долго и сладко играли на флейтах, - ubi rerum testimonia adsunt, quid opus est verbis... уснули они далеко за полночь.
А среди ночи Димка внезапно проснулся - открыл глаза... ему приснился тот самый сквер, утопающий в золоте листопада, сквозь который он шел когда-то - давным-давно! - один в истоме своей безответной любви...а теперь - в своём сне - он шел с Расиком, и они держались за руки... ничего в его сне больше не было, только это: срываются желтые листья с деревьев, медленно кружатся в воздухе, беззвучно ложатся им под ноги, а они идут и идут сквозь этот горящий золотом листопад, взявшись за руки... принято думать, что желтый цвет - это цвет предстоящей разлуки, но Димке эта мысль в голову не пришла, потому как листопад в его сне был сказочно красив, а они были счастливы... счастливые, они медленно шли, взявшись за руки, - "пятое время года" - подумал Димка, ощущая тепло рядом спящего Расика... погода к концу их пребывания в Городе-Герое окончательно испортилась, и теперь было слышно, как по стеклу окна бьёт-стучит, барабанит порывами налетающий дождь, - за окном был ветер, срывался дождь... за окном уже было по-осеннему холодно, было сыро и ветрено, было промозгло, а в постели было уютно и на фоне стучащего по окну дождя ещё сильней ощущалось, сладостно чувствовалось - и душой, и телом - тепло прижавшегося к нему, к голому Димке, обнажённого Расика... Расик - любимый Расик! - тихо посапывая во сне, вжимался горячей щекой в его, в Димкино, плечо, - "пятое время года - время любви... нашей - т в о е й - любви..." - подумал Димка, мысленно обращаясь к Расиму с чувством нарастающей в душе томительной неизбывной нежности... за окном ветер рвал с деревьев последние листья, в Димкином сне, сливаясь с небом, только что полыхал золотой листопад, в постели, обняв рукой Димку поперёк живота, прижимаясь к его плечу горячей щекой, вжимаясь в его бедро не до конца напряженным, но ощутимо твёрдым горячим членом, спал бесконечно любимый Расим, и Димка... на волне своей юной любви Димка вдруг почувствовал, как в душе его сами собой рождаются - сами собой возникают и исчезают - золотыми листьями кружатся какие-то очень важные, очень нужные, очень необходимые для него, для Димки, слова...
Слова, вспыхивая, наскакивали друг на друга, теснились и толкались, исчезали и вновь появлялись, пытаясь сцепиться, соединиться между собой в ещё непонятную, но уже различимо звучащую в душе невидимую мелодию... подчиняясь этой рождающейся в душе мелодии - невольно шевеля губами, проснувшийся Димка пытался слова эти удержать, как-то соединить их, склеить, подогнать одно слово под слово другое, но они, не подчиняясь Димке, словно дразнили Димку - они ускользали, заменялись другими, прыгали с места на место, - мелодия, едва возникнув и зазвучав, тут же обрывалась... в своём классе Димка лучше всех писал сочинения - получалось у него всегда складно, и, как правило, за сочинения его всегда хвалили, - все свои домашние сочинения Димка писал на компе, потому как, во-первых, было удобно править, переставлять слова и целые фразы местами, а во-вторых, бегать пальцами по клавиатуре было намного легче, чем водить ручкой по листу бумаги; потом он, естественно, переписывал всё в тетрадь, но привычка на компе с о ч и н я т ь у него уже почти сформировалась, и сейчас Димка вдруг поймал себя на мысли, что ему не хватает клавиатуры, чтоб удержать, зафиксировать дразнящие его слова... наверное, это была заведомая, здравым смыслом необъяснимая глупость - отрывать себя от прижавшегося к нему тёплого Расика, подниматься с постели, включать-загружать свой комп-наладонник... с какой, блин, стати? Он за всё это время ни разу комп не включал, и теперь - среди ночи! - вдруг это делать... "все нормальные люди спят" - подумал Димка, имея в виду безмятежно посапывающего Расима, но отмахнуться от мысли, что надо слова свои удержать, остановить-зафиксировать, Димке не удалось, тем более что из слов уже явственно, различимо слагалась в душе невидимая мелодия... сна не было ни в одном глазу, - Димка, прислушиваясь к дыханию Расика, стараясь его, любимого Расика, не разбудить, осторожно сдвинул-убрал его послушную тёплую руку со своего живота, в то же время не удержавшись от того, чтоб мимолётно не прикоснуться к полунапряженному горячему пипису спящего парня, затем он, Димка, так же осторожно отодвинулся, медленно отстранился от Расима в сторону и, торопясь, словно боясь, что слова вдруг исчезнут и не вернутся, превратятся в мираж, торопливо опустил ноги на пол... он уже встал, когда сзади него неожиданно раздался голос проснувшегося Расима:
- Дим, ты куда?
- Я сейчас... - вдруг растерялся Димка, не зная, как объяснить Расиму свою причуду - среди ночи возникшее желание пообщаться с "клавой"... было б понятно, если б он, Димка, проснувшись среди ночи, вдруг воспылал бы желанием пообщаться с ним, с любимым Расимом, - такое желание было бы и понятно, и вполне объяснимо... но с "клавой"?! У него, у Димки, на миг возникло такое чувство, как если б Расим, неожиданно проснувшись, застал бы его за желанием заняться чем-то нехорошим, преступным, заведомо предосудительным... а между тем, слова словно дразнили Димку, всё отчетливая сливаясь, слагаясь в сладостную мелодию; обернувшись, Димка наклонился в темноте над Расиком - поцеловал его в горячую щёку. - Спи! Я сейчас...
"В туалет" - подумал Расим про Диму, машинально сжимая, стискивая свой полустоячий пипис... но вместо того, чтоб идти в туалет, Дима на минуту задержался у своей тумбочки, что-то нащупал в темноте, взял, затем его едва различимый силуэт растворился в глубине комнаты, и через несколько секунд вспыхнул свет, но свет вспыхнул не в туалете, - Расим увидел, как обнаженный Дима, на секунду мелькнув в дверном проёме, быстро проскользнул в ванную комнату, тут же закрыв за собой дверь... комната вновь погрузилась в темноту - осталась видна только узенькая полоска молочно-белого света, образовавшаяся от неплотно прикрытой двери... "чего это он?" - с недоумением подумал Расим, вслушиваясь в порывисто бьющиеся об оконное стекло дождевые капли... из ванной комнаты шум воды не доносился, и зачем пошел туда Дима, было совершенно непонятно, - "может, ему плохо?" - обеспокоено подумал Расим... проще всего было бы Диму окликнуть, позвать - спросить, что случилось, но Расик почему-то об этом не подумал, - полежав еще какое-то время, с чувством нарастающего беспокойства Расик поднялся с кровати, думая, что дверь за собой Дима не закрыл, а потому он, Расик, может в ванную комнату заглянуть... не чужие же они друг другу! Вдруг действительно что-то случилось...
В темноте Расим пересёк комнату, медленно, осторожно приоткрыл в ванную дверь, - Димка сидел на полу в обмотанном вокруг бёдер полотенце, глядя на светящийся монитор своего на коленях лежащего компа-наладонника.
- Дим, ты чего? - прошептал Расим, с удивлением глядя на Димку, склонившего голову над компом; уйдя в свои мысли, Д и м а не услышал, как он, Расим, тихо, осторожно приоткрыл дверь, и потому Расим произнёс - прошептал - свой вопрос чуть слышно, словно боясь потревожить его, Д и м у, своим неожиданным вмешательством.
Невольно вздрогнув, Димка оторвав взгляд от монитора - медленно поднял голову, у з н а в а ю щ и м взглядом скользя снизу вверх по замершему в дверном проёме обнаженному юному Расику: длинные стройные ноги, по-мальчишески округлые, изящно-продолговатые бёдра, темнеющая мошонка, сквозь тонкую кожу которой рельефно выделялись двумя овалами достаточно крупные пацанячие яйца, чуть приподнятый - полустоячий - пипис с наполовину обнажённой алой головкой, кустик густых, смолянисто-черных полос на лобку, плоский безволосый живот с ямкой маленького, внутрь спрятавшегося пупка, красивая, словно два чуть приподнятых диска, грудь с матово-коричневыми кружочками сосков, изящно-округлые и вместе с тем зримо налитые, совсем не субтильные плечи, ключицы, нежная кожа шеи... пятнадцатилетний Расим был строен, красив, и ещё... стоя в дверном проёме, любимый Расик был необыкновенно, чарующе мил своим чуть встревоженным, вопрошающим и вместе с тем искренне недоумевающим выражением лица... "пятое время года" - пропела в Димкином сердце упоительно сладко невидимая мелодия.
- Расик... я стих сочинил... ну, то есть, стишок... небольшой стишок... - проговорил Димка, и Расиму показалось, что голос у Димы прозвучал то ли растерянно, то ли неуверенно, словно он, Дима, сам для себя не мог поверить в то, о чём только что сказал - проговорил.
- Ты что - стихи сочиняешь? - удивлённо проговорил Расим.
- Нет... это первый раз, - Димка, словно оправдываясь и вместе с тем сам удивляясь случившемуся, смущенно улыбнулся. - Вдруг проснулся... и - сочинял.
- Про что? - недоверчиво проговорил Расим, глядя на Димку с ещё большим - ничуть не скрываемым - удивлением... ну, то есть, если бы Дима сейчас признался, что летом он прыгал с парашютом, или сказал бы, что он в водолазном костюме спускался в морскую пучину, Расим удивился бы тоже, но всё ж удивился б не так... потому как в его, Расимовом, представлении Дима мог запросто совершить что-то опасное или рискованное, то есть мужественное - мужское, а сочинять стихи... это у Расика - применительно к Д и м е - в голове укладывалось как-то не очень... точнее, не укладывалось совсем - потому и спросил он не просто удивлённо, а недоверчиво: "про что?" - таким образом отреагировав на неожиданное Димкино признание.
- Ну... - Димка запнулся, и Расиму показалось, что он, Д и м а, смутился ещё больше. - Это тебе, Расик... ну, то есть, тебе посвящается, - проговорил Димка, не сводя с Расима по-прежнему вопросительного - вопрошающего - взгляда... словно он, Димка, сам всё ещё не верил - не мог поверить, что он сочинил вполне складное стихотворение.
- Мне? - у Расима от удивления чуть округлились глаза... и тут же в его округлившихся глазах живо вспыхнули-заблестели радостные искорки: мало того, что Дима стих сочинил, так он ещё и посвятил этот сочинённый им стих ему, Расиму! Ёлы-палы... это было совсем неожиданно! - Дима... мне? - переспросил Расим, словно не веря тому, что услышал.
- Ну... а кому же ещё? - искренне удивился Димка. - Расик... я прочитаю?
- Сейчас... подожди! Я сяду с тобой... - Расим шагнул в ванную комнату, сдёрнул с крючка своё полотенце, так же, как Димка, крутанул его вокруг бёдер, и так же, как Димка, опустился - сел - рядом с Димой на пол. - Всё... читай! - нетерпеливо проговорил Расим, прижимаясь к Димкиному плечу плечом своим - глядя на монитор лежащего на коленях у Димки компа-наладонника.
Димка непроизвольно прикрыл ладонью святящийся монитор, вдруг подумав, что без какого-то предварительного - предваряющего - пояснения Расим может ничего не понять... хотя, что он, Димка, мог сейчас рассказать-поведать сидящему рядом Расику? Как однажды он шел через парк, утонувший в золоте листопада? Как в том парке ему, страстно влюблённому Димке, вдруг пришли в голову три ничего не значащих слова? Но ведь всё это было давно... любимый Расим сидел рядом, и Димке вдруг показалось, что всё это было не просто давно, а было совсем в другой жизни - тогда, когда он, безответно влюблённый Димка, о взаимной любви мог только мечтать, приспуская трусы в постели - воображая Расика перед сном... "ничего пояснять я не буду" - неожиданно решил-подумал Димка, ощущая плечом своим плечо Расима - чувствуя, как близость парня рождает в его душе сладкую истому неутолимой любви.
- Короче, Расик... такое стихотворение:
пятое время года -
время любви Твоей!
осень ли - непогода,
лето ли - суховей,
или зима - морозы,
или весна - цветы, -
пятое время года -
это не дни, а Ты!
Стихи не пишутся - случаются... они случаются так же, как случается внезапно сорвавшийся с неба майский ливень, как случается поваливший на землю ни с того ни с сего белыми хлопьями легкий пушистый снег, как случается внезапно улыбнувшаяся в небе радуга... стихи случаются - как случается в жизни первая любовь, - Димка, хотел прочитать Расиму своё только что случившееся стихотворение по памяти, но, в последний момент подумав, что от волнения он может сбиться, прочитал, глядя на монитор... и пока он, Димка, читал, Расим, прижимаясь плечом к его плечу, тоже смотрел на монитор - скользил глазами вслед за чуть изменившимся Д и м и н ы м голосом по коротким, застывшим на мониторе строчкам.
- Маленькое стихотворение... да? - проговорил Димка, не отрывая взгляд от монитора... "конечно, никакое это не стихотворение - всего несколько строчек... несколько строчек, и... вполне возможно, что Расику оно совсем не понравилось" - подумал Димка, продолжая смотреть на монитор.
- Дима... а "ты" - это кто?- чуть слышно проговорил Расим, никак не реагируя на Димкин вопрос о размере стихотворения, или, точнее, о его объёме, потому как слово "размер" а поэзии имеет своё - совершенно другое - значение.
- Ты! - выдохнул Димка, отрывая взгляд свой от монитора; они посмотрели друг другу в глаза... ну, почему, почему каждый раз, когда они смотрят в глаза друг друга, у него, у Димки, сердце замирает от мгновенно вспыхивающей, жаром полыхающей нежности, так что иной раз на миг перехватывает дыхание?! Вот как сейчас... "пятое время годы - это не дни, а Ты!" - мысленно повторил-произнёс Димка, глядя Расиму в глаза.
- Я? - тихо переспросил Расим, словно он не расслышал Димин ответ... или расслышал, но не поверил... "я?" - проговорил Расик, словно желая этим коротким и совершенно конкретным вопросом ещё раз выяснить-уточнить, чтоб всё было наверняка.
Ты! - так же коротко - односложно - повторил-отозвался Димка, уже предчувствуя, как он сейчас... здесь и сейчас зацелует любимого Расика до их взаимного изнеможения.
- А почему слово "ты" с большой буквы? - медленно проговорил Расим, не сводя своих глаз с глаз Димки.
- Потому что... - Димка почувствовал, как у него стремительно тяжелеет, напрягается, наливается сладкой горячей твёрдостью скрытый под полотенцем член. - Потому что, Расик... потому что ты - это Ты! - Димка игрой интонации точно расставил акценты, где в этих двух рядом стоящих местоимениях буква большая, а где буква маленькая.
Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза, и взгляды эти говорили друг другу ничуть не меньше, чем самые прекрасные, самые искренние слова... теперь он, Димка, видел, что Расиму понравилось его короткое, но очень точное стихотворение, и значит... значит, он, Димка, совсем не напрасно проснулся среди ночи! И Расик проснулся... он тоже проснулся, и тоже... тоже проснулся не напрасно! "Расик..." - благодарно подумал Димка, ощущая, как чувство распирающей грудь нежности сливается с неодолимо растущим желанием, сладостно наполняющим низ живота, и этот пьянящий "коктейль" - эта смесь из нежности и желания - неудержимо разливается по всему телу музыкой нестерпимой, неодолимой страсти... обмотанный полотенцем вокруг бёдер, Димка сидел, согнув ноги в коленях, и полотенце обтягивало его бёдра, колени и ноги подобно юбке, так что член его под полотенцем виден не был, а между тем член у него, у Димки, уже стоял, дыбился несгибаемым колом - залупившийся член сладостно, конвульсивно вздрагивал, едва Димка, глядя на Расика, предвкушающе сжимал, сладострастно стискивал мышцы сладко зудящего ануса... "пятое время года - это не дни, а ты... ты, Расик... ты, и только ты!" - горячо, порывисто подумал Димка, неотрывно глядя Расиму в глаза.
- Дима... - тихо проговорил Расим, чувствуя, как у него стремительно тяжелеет, сладко напрягается, наливается горячей твёрдостью точно так же - как у Димы - скрытый под полотенцем член. - Поцелуй меня... - тихо выдохнул Расик, глядя на Димку своим потемневшим от страсти взглядом.
"Поцелуй меня" - выдохнул Расик, пятнадцатилетний школьник-девятиклассник, в два часа ночи сидящий на полу в залитой молочным светом ванной комнате на девятом этаже огромной гостиницы, обозначенной на карте Города-Героя одним из более чем трёх десятков совершенно одинаковых - неотличимых один от другого - значков-картинок... Расик произнёс - проговорил вслух эти простые и вместе с тем бесконечно значимые слова "поцелуй меня" - в п е р в ы е за всё это время, что они, Расим и Дима, неуёмно любили друг друга в своём двуместном гостиничном номере, - вообще-то, Димке об этом совершенно не нужно было говорить: он готов был целовать Расима всё время, утром и вечером, днём и ночью, потому что это было офигенно приятно - целовать любимого Расика, и Димка делал это всё время, едва они оказывались наедине в своей гостиничном номере... но теперь Расим, опережая Димкин порыв, попросил об этом сам, и в словах этих - "поцелуй меня" - Димка влюблённым сердцем отчётливо уловил, ощутил-почувствовал что-то более важное, чем порывистое, вполне естественное для всякого нормального пацана чувственное желание, - "поцелуй меня" - чуть слышно проговорил Расик, глядя в глаза обожаемому - л ю б и м о м у - Д и м е... а что - разве он, Расик, всем своим искренним сердцем в него, в самого лучшего д р у г а Диму, не был влюблен? Amitie amoureuse, как говорят французы...
В ванной комнате горел яркий молочный свет... отложив в сторону комп-наладонник, Димка медленно приблизил свои губы к ждущим губам Расима, - "поцелуй меня"... разве это было не счастье? И что им было с того, что где-то - за тёмным ночным окном - стояла промозглая осень, и ветер срывал с деревьев последние листья, и дождь барабанил дробью, стучал в окно... что им, двум на полу сидящим мальчишкам, было до всего этого, если в их юных, любовью наполненных душах шумела ликующая весна! Жарким упругим кольцом жаждущих губ Димка накрыл, обхватил горячие, податливо сладкие губы Расима, - страстно и нежно целуя сидящего рядом Расима взасос, Димка рукой скользнул парню под полотенце... пятое время года - время счастливой любви, - рука Димки наткнулась на твёрдо торчащий, огнём полыхающий Расиков член, и Расим, почувствовав, как ладонь Д и м ы горячо и страстно обхватила, обжала его распираемый сладостью пипис, невольно раздвинул колени, одновременно с этим чуть подавая бёдра вперёд - открывая доступ к туго стиснутому пацанячему входику... на тот случай, если Димка захочет потрогать, поласкать пальцами т а м; какое-то время Димка сосал Расика в губы, медленно двигая на его члене крайнюю плоть; головка члена у парня от накатившего возбуждения сделалась клейкой, и крайняя плоть сворачивалась под Димкиной ладонью влажно-липким колечком-рубчиком, отчего мышцы ануса у Расима уже полыхали огнём неистребимого мальчишеского желания... так же, как Д и м а, Расим скользнул нетерпеливой рукой под полотенце к Димке - обхватил, сжимая в кулаке, напряженный, горячий, клейко залупившийся пипис любимого Д и м ы...
Страсть бывает неистовой, торопливой, быстрой, все сметающей на своём пути, а бывает медленной - упоительно медленной... это было adagio sostenuto: медленно, словно певуче, они ласкали друг другу напряженно торчащие члены, смещая вверх-вниз на стволах крайнюю плоть, - это был сладостный кайф a due corde - кайф на двух несгибаемо твёрдых мальчишеских с т р у н а х... наконец, оторвавшись от губ Расима, Димка чуть слышно выдохнул - прошептал-проговорил:
- Расик... я люблю тебя... Расик... поцелуй меня!
Словно сладостным эхом вернулись к Расиму его же слова... "поцелуй меня" - горячо произнёс Димка, глядя в глаза Расиму потемневшим от сладкой любви взглядом, и Расик - любимый и любящий Расик - тут же, порывисто приблизив лицо к лицу Д и м ы, накрыл Димкины губы своими... он, Расик, страстно вобрал горячие Д и м и н ы губы в свой жаром пылающий жаждущий рот, по-мальчишески страстно всосался в Димкины губы, чувствуя, как юное неизбывное наслаждение переполняет всё его тело, - Расим засосал Димку в губы, и в тот же миг он, Расим, почувствовал, как пальцы Д и м и н о й ладони, соскользнув с его члена, коснулись мошонки: какое-то время Димка ласкал, нежно теребил пальцами Расиков мешочек, катая, щупая-лаская по-взрослому крупные яйца пятнадцатилетнего парня-девятиклассника... затем пальцы Д и м ы скользнули по промежности сидящего Расима - медленно скользнули между разведённых в стороны ног, и Расим ощутил-почувствовал, как тёплой подушечкой пальца Д и м а нежно коснулся его, Расимова, ануса, - вжимаясь в колечко сомкнутых мышц сфинктера, палец Димкин заскользил круговыми движениями по туго стиснутому входику... млея от кайфа - не отрывая рот от Д и м и н ы х губ, Расим тотчас проделал то же самое: пальцы его руки непроизвольно скользнули по промежности Д и м и н о й, и Димка, сидящий с раздвинутыми ногами, ощутил-почувствовал, как подушечка пальца Расика нежно коснулась его ануса... в кайф было, слившись губами в страстном засосе, ласкать друг другу горячие члены, но ещё кайфовей - ещё приятней! - было, всосавшись губами в губы, одновременно с этим ласкать друг другу сладко зудящие пацанячие анусы... любимый - и любящий, любящий! - Расик сосал в губы классно, - Расик сосал Димкины губы страстно и горячо, и Димке хотелось длить и длить - бесконечно длить! - этот сладостный миг упоения п я т ы м в р е м е н е м г о д а...
Наконец, оторвав свой рот от Димкиных губ, Расим перевёл дыхание, - глядя ликующим взглядом в глаза л ю б и м о г о Д и м ы, он, Расик, нетерпеливо прошептал:
- Дим... пойдём на кровать... пойдём?
- Расик, ты хочешь? - выдохнул Димка, в порыве страсти благодарно облизывая - обводя по контуру - кончиком языка мокрые губы любимого Расика... вопрос был заведомо риторическим и потому совершенно ненужным, пустым: они оба уже нестерпимо хотели, оба страстно, неодолимо желали, и не было никаких препятствий на их пути, но Димке вдруг захотелось, чтоб Расик - любимый им Расик - сейчас, в эту последнюю ночь их счастливого проживания в номере гостиницы, сказал "хочу"... как будто он, возлюбленный Расик, мог сказать сейчас "не хочу"!
- Да! - выдохнул Расим, солнечно улыбнувшись Димке - л ю б и м о м у Д и м е... всё тело его пылало набухшим - нестерпимо сладостным - желанием!
- Расик, я люблю тебя... - прошептал Димка, целуя Расима в пипку носа.
- Дима... я тоже... я тоже люблю тебя! Пойдём... - Расим, в порыве давно назревавших чувств невольно - непроизвольно! - проговорив "я тоже... я тоже люблю тебя!", порывисто прижался горячей щекой к горячей щеке любимого Димы.
Он, Расик, с к а з а л... сказал э т о... сказал это в с л у х - проговорил-произнёс, и Димка, ощущая жар прижавшейся к его щеке щеки Расима, замер, почувствовав, как сердце его полыхнуло огнём накатившего счастья... разве это было не счастье - не самое главное счастье в жизни? Он, Расик, сказал... он сказал это, сказал! Разве не это есть счастье для всякого любящего - услышать т а к и е слова от возлюбленного? "Расик..." - подумал Димка, закрыв глаза, - Расик, который... который все эти дни, отдаваясь взаимной любви, упорно - сознательно! - избегал слова "любовь"... который искренне верил-считал, что у них, двух парней-пацанов, не любовь, а самая лучшая в мире дружба - настоящая дружба... который, подчиняя свои представления о любви бытующим стереотипам, искренне думал-полагал, что любовь - л ю б о в ь - бывает только в формате "мужчина-женщина"... он, этот искренний в мыслях, в словах и поступках Расик, сказал ему, всем сердцем влюблённому Димке: "я тоже... тоже люблю тебя!"...разве это было не счастье?!
- Расик, скажи еще раз... - тихо проговорил Димка, не отрывая своей щеки от щеки Расима.
- Что? - прошептал Расим, то ли не поняв Димкиной просьбы, то ли осмысливая - осознавая - слова, сорвавшиеся с его губ в порыве неодолимого желания слиться с Д и м о й в одно неразделимое целое.
- То, что ты только что... только что мне сказал... скажи ещё раз! - Димка, оторвав лицо своё от лица Расима, посмотрел парню в глаза.
Лишь секунду они смотрели другу в глаза... почему он, Расим, считал, что у них, у двух парней-пацанов, не может быть настоящей любви? "Парень-девчонка", "парень-парень" - сексуальные ориентации... ну, и при чём здесь это?! Разве дело в форматах, а не в чувствах? Разве любовь - горячая, распирающая душу, рвущаяся из сердца л ю б о в ь! - не выше форматов? "Я люблю тебя, Дима!" - подумал Расим, глядя любимому Д и м е в глаза, и лицо Расима, вспыхнув радостью, тотчас озарилось солнечной улыбкой.
- Я люблю тебя, Дима...
- Я люблю тебя, Расик... - словно эхо, повторил Димка... он порывисто прижался губами к губам Расима - начал страстно, горячо целовать Расима в губы, в щеки, в лучисто жмурящиеся глаза, в пипку носа. - Я люблю тебя, Расик... любою... люблю... - Он, упоённый счастьем Димка, говорил это Расику каждый день - каждый день признавался Расиму в своей любви, а Расим ему, Димке, признался в любви только сейчас, и Димка, словно не веря в то, что он только что от Расима услышал, желая вслушиваться в слова Расима снова и снова, тут же проговорил: - Расик, ещё... ещё раз скажи!
- Дим, ну чего ты... как словно ты маленький, - засмеялся Расим, с обожанием глядя Димке в глаза.
- Расик, я маленький... я хочу... хочу ещё раз услышать... скажи! - отозвался Димка, глядя в глаза Расиму шумящим от счастья взглядом.
- Ты что - мне не веришь? - вновь засмеялся Расим, подумав о том, что это же... это же так очевидно, так просто и сладко, так неоспоримо естественно - им, двум парням, любить друг друга! Как он, Расим, не понимал всего этого раньше?
- Верю! И всё равно... всё равно, Расик... скажи ещё раз! - прошептал Димка, сжимая под полотенцем горячий, возбуждённо торчащий Расимов пипис.
- Я люблю тебя, Дима! - выдохнул Расик; он точно так же сжал, страстно стиснул пипис любимого Д и м ы... он, любящий Расик, хотел во всём походить на того, кого он любил!
Какое-то время они целовались... точнее, не целовались - не в засос целовались, а, смеясь, шутили-дурачились... как словно маленькие! Полотенца были размотаны, и теперь они, Расик и Димка, на них просто сидели в залитой молочным светом ванной комнате, - шутя и дурачась - склоняясь один над другим, они ласкали губами друг другу пиписы, сосали багровые, сочно пламенеющие головки, ласкали губами один у другого потемневшие, возбуждённо набухшие соски, и Расик - так же, как Д и м а! - целовал Димку в глаза, в щеки, в губы...
- Я люблю тебя... - шептал Димка, шестнадцатилетний десятиклассник, млея от счастья, от сладкого зуда в мышцах ануса, от распирающей сердце нежности...
- Это я, Дима... я люблю тебя! - смеялся в ответ Расим, пятнадцатилетний девятиклассник, млея от счастья, от нежности, от полыхающего огнём сладостного зуда в мышцах ануса...
- Я всё равно люблю тебя больше! - смеялся Димка, склоняясь над членом Расима - теребя губами багрянцем налитую головку Расикова пиписа.
- Ни фига, Дима... я тебя больше люблю! - шептал счастливый Расим, склоняясь над членом Димки - лаская губами пламенеющую багрянцем головку Димкиного пиписа.
Было уже почти три часа ночи, и в окно по-прежнему бил-барабанил дождь... за окном была осень, а в одном из гостиничных номеров было п я т о е в р е м я г о д а, - два обнаженных парня, смеясь и дурачась, толкаясь, лаская друг друга, целуя один одного куда попало, сидели на полотенцах полу в залитой ярким молочным светом ванной комнате, и... они, Димка и Расик, были счастливы! "Мерзость"? "Грех"? "Извращение"? А вот хуй вам, нестриженые козлы, ненавидящие любовь - не сегодня сумевшие подменить сладость и трепет живой любви приносящим вам прибыль коммерческим суррогатом! Хуй вам, небритые девочки...
- Расик... неси вазелин! - проговорил - жарко выдохнул - Димка, пальцем буравя Расиму стиснутый входик.
- Здесь? - отозвался Расим, и в его голосе не было ни малейшего удивления... он только спросил-уточнил: "здесь?"
- Здесь! - коротко проговорил Димка, вдруг подумав, что здесь - именно здесь, где Расим впервые сказал ему, Димке, "я люблю тебя" - они будут любить друг друга - Полотенца расстелем...
- Ага, Дим... я мигом! - отозвался Расим, упруго вставая на ноги... пламенеющий факелом член, словно толстый ствол пушки-зенитки, взметнулся вверх над кустиком черных - густых, шелковистых - волос, обрамляющих крупный Расиков член у самого-самого основания... он, Расик, был строен, был элегантно тонок, и вместе с тем в его теле не было никакой субтильности... яйца, как два ядра, оттягивали мошонку книзу, и Димка, снизу вверх вожделённо глядя на вставшего перед ним в полный рост парня, почувствовал, как от страсти-любви у него предвкушающе сладко задёргались мышцы зудящего сфинктера...
Расим, повернувшись задом - чуть колыхнув, дрогнув упругими, по-мальчишески сочными, небольшими, скульптурно округлыми ягодицами, вышел из ванной за вазелином, и Димка, изнемогая от нежности и желания, тут же, не медля, расстелил-разложил на полу их два банных махровых полотенца... ах, как классно всё получилось! И приснившийся сон, и вдруг невесть откуда возникшие, зашумевшие в голове слова, начавшие выстраиваться в осмысленные фразы... и то, что он, Димка встал - что вдруг почувствовал неодолимое желание эти слова остановить, удержать, не дать им исчезнуть в ночи... и то, что проснувшийся Расик встал тоже - что он появился в ванной за ним, за Димкой, вслед... и получившееся стихотворение, которое Расику явно понравилось... и это порывистое признание Расика - его искреннее признание в любви... всё сложилось в последнюю ночь как нельзя лучше! Димка подумал, что это последняя ночь - ночь их совместного проживания... но - ночь ещё не закончилась! И у них ещё было утро... ещё было море кайфа! Главное... главное то, что они любят друг друга - любят взаимно! Димка, любящий и любимый, счастливый и радостный, лёг на спину лицом к двери, широко разведя-раздвинув в стороны согнутые в коленях ноги - предвкушающе стискивая, сжимая в кулаке напряженно гудящий несгибаемый член... сейчас он, Димка, поднимет ноги, и Расик... любимый Расик сольётся с ним, с Димкой, в неразделимое целое! Или - он, Димка, первым войдёт в Расима, сливаясь с ним, с Расиком, нерасторжимо... какая разница им, двум влюблённым друг в друга парням, кто в кого вставит первым, если у них на двоих любовь одна!
- Расик, люби меня... - выдохнул Димка, едва Расим, солнечно улыбаясь, возник-появился в дверном проёме с практически плоским - почти что сплюснутым - тюбиком вазелина. - Люби меня, Расик... люби меня так, как ты хочешь... я, Расик... я - твой!
-Дима, я тоже... я тоже твой! - выдохнул Расик, опускаясь рядом с Димкой на колени...
В эту последнюю ночь своего совместного - счастливого - проживания в номере гостиницы они уже больше не уснули, решив, что выспаться они смогут в самолёте за пять часов беспосадочного полёта... да и глупо - непростительно глупо - было бы спать в последнюю ночь! Ну, то есть, сначала они любили страстно и жарко друг друга на полу - на расстеленных рядом махровых полотенцах... потом любили они друг друга в ванне - под струями льющей сверху воды... потом, когда, шаля и дурачась, они насухо вытерли друг друга и, не включая в номере свет, вновь улеглись в постель, времени на сон уже практически не оставалось... то есть, можно было б, конечно, забыться коротким сном, ничуть не заботясь о том, что они могут проспать, потому как проспать они, Расик и Димка, не могли в принципе - звероподобное революционное танго в будильнике Димкиного телефона, начинавшееся сакральным словом "вставай", способно было с лёгкостью разбудить не только их, а даже глухих за стенкой, но Расик сказал:
- Дим, давай спать не будем совсем... давай? - и Димка, обнимая любимого Расика - прижимая его к себе, отозвался в ответ:
- Давай... я, Расик, как ты!
Спать им действительно не хотелось - сна у обоих не было ни в одном глазу, и они... всё оставшееся до подъёма время то разговаривали, то целовались, то обнимались, лаская друг друга, и снова - говорили, говорили, говорили... не могли наговориться! Cum res unimum occupavere verba ambient - слова приходят, если предмет наполняет душу... разве не так? На исходе последней ночи своего совместного проживания в гостинице они любили друг друга con lanezza - любили con morbidezza, но эта тихая кроткая нежность на исходе последней их ночи была не менее чувственна и упоительна, чем любовь con tutta forza! Они любили друг друга... и что им было с того, что в ночи за окном была осень? За окном была осень, и уже подступала, дышала ей в спину зима: ветер рвал с деревьев последние листья... мракобесы стучали копытами... уголовники правили бал... кто-то где-то кого-то насиловал - и козлы потирали руки: в мире, лишенном любви, всегда можно утешить слабого или несчастного по прейскуранту... много чего было там, за окном! Дождь холодный стучал, барабанил в окно, но Димка и Расик его не слышали - в их юных, никем и ничем не растленных душах звучала музыка первой любви, - неутолимо лаская друг друга, они решали-планировали, где и как они будут встречаться, когда вернуться домой... собственно, всю вторую половину дня у Димки дома никого не бывало - родители Димкины были на работе, и потому Расик после школы мог приходить к нему, к Димке, в гости; конечно, такого уже не будет - чтоб, просыпаясь утром в одной постели, говорить друг другу "доброе утро"... ну, и что? А просто видеть Расика у себя дома - разве это был не кайф? И вовсе необязательно трахаться - каждый раз вставлять один в одного пиписы...
- Вовсе не обязательно, - проговорил Димка, целуя Расима в губы.
- Ага, это сейчас ты так говоришь... а сам, блин, всё время хочешь! - засмеялся Расим, прижимаясь к Димке.
- Ну, хочу... а я что - виноват, что хочу? - парировал Димка. - Я ж хочу не вообще - не абы с кем, а хочу я, Расик, только с тобой... разве это плохо?
- Не знаю... - Расим, говоря "не знаю", прижался губами к Димкиной щеке - поцеловал Димку в щеку.
- Как, блин, "не знаю"? - отозвался Димка, изображая голосом своё максимальное возмущение. - Расик, ты что - не любишь меня?
- Я не про нас... я вообще! - хмыкнул Расим. - Вообще... почему все считают, что это плохо? Ну, когда парень с парнем... как мы с тобой!
- Ну, во-первых, не все так считают... мы ж с тобой так не считаем! - улыбнулся Димка, теребя пальцами полунапряженный - упруго-мягкий, как сарделька - Расиков пипис. - Мы с тобой так не считаем, и это - для нас! - главное... это во-первых. Во-вторых: кто-то лишь делает вид, что считает, что это плохо, а на самом деле... на самом деле вовсе так не считает! Говорить - для отвода глаз - можно же всё, что угодно! И я думаю... - Димка подумал про себя самого, - что таких "считающих" очень даже немало!
- Как мы с тобой! - засмеялся Расим. - Сами делаем вид, что это плохо, а сами...
- Вот именно! Не все ж могут открыто признаться в том, что считается нехорошим! - слово "считается" Димка, говоря это, выделил - произнёс чуть насмешливо, даже пренебрежительно. - И потом... ты сказал "вообще", а "вообще" никакого нет... "вообще" - это фикция! Потому что есть мы - есть любовь, как у нас. И есть... - Димка вдруг вспомнил про тех двух гопников, что зазывали - настойчиво звали - Расима в свой номер, - есть голый секс... ну, то есть, одна лишь физиология - секс без нежности, без любви, и тогда бывает насилие: кто-то кого-то насилует, принуждает... как можно сваливать всё в одну кучу - и любовь, и насилие? Скажем, мужчины насилуют женщин... и что - нужно теперь запретить и разнополую любовь, и разнополый секс? Это же глупо... и глупо, и нелогично! Точно так же, Расик, с любовью, когда любят друг друга парни... запрещать им любить друг друга лишь потому, что бывает, помимо любви, ещё и насилие? Глупо! Вот мы с тобой... разве, Расик, это не кайф - любить друг друга? Кайф... офигенный кайф! Ну, и на фиг мы будем думать о том, что в о о б щ е это вроде как плохо, если мы с тобой оба знаем, что нам - лично нам! - это очень даже прекрасно... тот, кто не только вслух говорит, а верит и думает, что это плохо в о о б щ е, тот просто глуп! Потому как здесь нет - и не может быть - никакого "вообще"! Вот... я, Расик, думаю так!
- Ну, хорошо... но ведь есть же... всё равно есть о б щ е е мнение про то, что такая любовь - это плохо, - Расим, говоря это, вспомнил, как он отталкивал Д и м у в первую ночь... блин, какой он, Расим, был глупый! - Откуда тогда это о б щ е е отношение к сексу между парнями? Мы с тобой знаем, что это кайф, но... мы ведь тоже не можем не считаться с этим о б щ и м мнением. Правильно?
- Правильно, - хмыкнул Димка. - Но ведь о б щ е е мнение не упало с неба - его нужно было сформулировать, распространить, внедрить в сознание большинства не умеющих самостоятельно думать людей, чтобы это чьё-то частное мнение стало восприниматься как мнение о б щ е е... и тогда возникает вопрос: кому было выгодно превращать такую любовь, как у нас с тобой, во что-то постыдное, нехорошее, преступное? А ведь кому-то же это было нужно - кому-то всё это было очень выгодно! Есть такой принцип: разделяй и властвуй... вот и разделили любовь - на "правильную" и "неправильную"! Не сегодня разделили - давно... но это и ныне кому-то выгодно: опираясь на это нелепое, но укоренившее в сознании большинства о б щ е е мнение, можно кого-то любовью такой шантажировать, кого-то можно прессинговать, загонять в угол, разводить на бабки... или, шантажируя этой любовью, можно кого-то насиловать, принуждать к сексу, получая при этом вполне объяснимое - закономерное - удовольствие... разделяй и властвуй, - повторил Димка. - А любовь не делится - она или есть, или её нет... да?
Beatae plane aures, quae non vocem foris sonantem, sed intus auscultant veritatem docentem! Какое-то время они молчали - молча лежали, прижавшись друг к другу, - Димка, лаская ладонью тёплую, сочную - сочно-упругую - попу Расима, думал о том, как стремительно пролетели десять дней... десять самых счастливых дней в его жизни! И это только начало... за окном была осень - в окно барабанил холодный дождь, - лаская ладонью упруго-сочную тёплую попу Д и м ы, Расик думал о том, что Д и м а - самый лучший и самый умный, самый нежный и самый красивый... самый любимый и дорогой для него, для Расика, человек на свете! А ведь он, Расим, по собственному незнанию, по недомыслию едва не разминулся со своей любовью - тогда, в первую ночь... и все потому, что кто-то где-то когда-то решил-предписал, ч т о нужно считать хорошим, а ч т о считать нужно плохим... о б щ е е мнение... какая всё это фигня - по сравнению с тем, что он, познавший любовь Расим, испытывал-чувствовал!
- Дим, скажи... ты меня правда любишь? - нарушая молчание, тихо проговорил - прошептал - Расим, словно в этот могли быть какие-то сомнения.
- А ты? - отозвался Димка... более нелепого вопроса он, Димка, не мог себе даже представить!
- Я? - Расик засмеялся; он ткнулся губами в Димкину щеку... и тут же, движимый чувством первой юной любви, накрыл губы Д и м ы губами своими - страстно и жарко он засосал любимого Д и м у в губы... разве это был не ответ?
Они целовались и говорили, говорили и целовались... они шептали друг другу всякие нужные и вроде совсем пустые, совсем ненужные, но всё равно очень нужные слова... они смеялись, боролись, дурачились в темноте... и целовались - целовались снова... ёлы-палы, как это было классно! Перед самым подъёмом они ещё раз любили друг друга - сначала губами... они любили губами друг друга одновременно, - лёжа "валетом", они с упоением, с жаркой страстью сосали один у другого юные горячие пиписы, нежно ласкали губами невидимо багровеющие в темноте сочные головки... потом Расик лёг на живот, и Димка вдавился в Расима всем телом - вдавился в любимого Расика членом, лобком, живом, грудью, - целуя Расима в затылок, Димка кончил Расиму в попу... и - содрогаясь от кайфа, в попу Д и м е кончил Расим, - ночь, пролетев, подошла к концу... было утро.
Они, Расик и Димка, вместе - как всегда! - сходили в душ... быстро оделись... быстро собрали сумки... всё! Расик собрал свою сумку первым, - глядя, как Д и м а пакует сумку свою, Расим сел на застеленную кровать... на ту самую кровать, на которой они протрахались утром-вечером восемь счастливых дней-ночей.
Позвонила Зоя Альбертовна - позвонила, чтобы напомнить, что сбор всей группы внизу через десять минут, - она, Зебра, звонила всем... ну, то есть, звонила в каждый номер.
- Да, Зоя Альбертовна... да, мы уже готовы... да, через минуту! - деловым голосом проговорил Димка, одной рукой держа телефон у щеки, а другой рукой застёгивая на своей сумке "молнию".
Расик окинул взглядом номер... всё в номере стало за десять дней значимым, стало родным - как будто он, Расик, прожил здесь не десять дней, а всю свою жизнь!
- Ну... пойдём? - Димка, застегнув сумку - пряча в карман телефон, вопросительно посмотрел на сидящего на кровати Расима.
- Надо присесть на дорогу... - проговорил Расим, глядя на Д и м у снизу вверх серьёзным и вместе словно потерянным - по-детски беспомощным - взглядом.
- Точно! - Димка, перешагнув через сумку, сел на кровать рядом с Расимом. - Есть вроде такая примета: надо присесть на дорогу... - Димка, обняв Расима за плечи, прижал его крепко-крепко к себе... крепко-крепко прижал - словно он, Димка, хотел таким образом заглушить в себе сосущее душу ощущение, что всё у них кончилось... ничего ведь не кончилось! Ничего у них не кончилось! Они вернутся домой - они будут общаться в школе, Расик будет после уроков приходить к нему, к Димке, в гости - они будут любить друг друга... всё у них только начинается! И всё равно... всё равно на душе у Димки было муторно. И у Расика на душе было муторно - он, Димка, это видел-чувствовал. - Расик... пойдём? - проговорил Димка, через силу улыбаясь - толкая Расима плечом в плечо.
- Я не хочу уезжать... - едва слышно произнёс Расим, не глядя на Димку... "я не хочу уезжать" - прошептал Расим, и в его голосе Димка услышал беспомощное отчаяние... а что он, Димка, мог сделать? Он мог сделать для Расика всё, что угодно! Он мог защитить любимого Расика, если б ему потребовалась защита, он мог помочь ему, Расику, если б ему нужна была помощь, он мог спасти любимого Расика от опасности, если б ему угрожала опасность... он, Димка, не мог сделать лишь одного - он не мог удержать, остановить, повернуть вспять время, - "я не хочу уезжать" - сказал Расик...
- Думаешь, я хочу? - отозвался Димка; он, Димка, всё время делал так, чтобы Расим не смотрел на него как на старшего - чтоб во всём они были равными, но бывают такие моменты, когда кто-то должен быть старшим... кто-то должен быть старшим! - Расик, пойдём... пойдём! - Димка, говоря это, решительно встал с кровати. - А то, блин, опоздаем, и... Зебра нам вставит! - засмеялся Димка, подавая Расиму руку - поднимая Расика вслед за собой...
В лифте никого не было, и Димка, едва за ними закрылись двери, тут же, выпустив из рук сумку, порывисто притянул Расима к себе - крепко прижал его к себе... столько много хотелось сказать, а у них были считанные секунды, - глядя Расиму в глаза, Димка выдохнул-прошептал:
- Расик... все эти дни... все десять дней я был самым счастливым человеком! Расик... ты самый классный парень на свете - самый лучший пацан на земле! Я люблю тебя, Расик... люблю!
- Я тоже... я тоже люблю тебя, Дима! - успел ответить Расим, прежде чем лифт, опускавший их вниз, замер - застыл-остановился.
Вот, собственно, и всё... когда они вышли из кабины лифта, держа в руках дорожные сумки, половина группы уже была в холле, и Расим тут же направился к стоящим чуть в стороне братьям-близнецам, а Димка, естественно, подошел к Серёге, Вовчику и Толику; у обоих парней - и у Расика, и у Димки - от бессонной ночи была лёгкая, едва заметная синева под глазами... впрочем, синева эта не маячила, не бросалась в глаза другим, так что никаких видимых свидетельств того, как провели последнюю ночь два школьника в своём двуместном гостиничном номере, не было... да и быть не могло никаких свидетельств, - оба они - и Димка; и Расик - уже прекрасно осознавали, в каком мире они живут: "ме-е-е... ме-е-е..."; через минуту в холле возникли, стреляя глазками, радостно щебечущие л е н у с и к и, то есть Ленчик, Светик и Маришка, - декорации снова менялись, и на л е н у с и к о в уже одно это действовало возбуждающе... потом появился кто-то ещё; последней, как всегда, вышла из лифта не изменившая себе девушка Петросян, - вся группа была в сборе, и Зоя Альбертовна в последний раз пересчитала всех по головам... через четыре часа в аэропорту начиналась регистрация на рейс.
Так закончилась - там же закончилась, где началась: в холле гостиницы - эта, в общем-то, вполне житейская история... то есть, началась-и-закончилась э т а история - никем не замеченная история, произошедшая в одной из многочисленных гостиниц Города-Героя, где недолгое время в период осенних каникул проживала группа самых обычных школьников - парней и девчонок, - э т а история завершилась, и дальше... дальше можно уже не заглядывать - особенно тем, кто, не черствея душой, продолжает, как в детстве, верить, что у каждой истории непременно должен быть свой happy end, - тем, кому искренне хочется верить в неизбежное, не подлежащее никакому сомнению появление алых парусов, лучше на этом остановиться - не заглядывать, что будет дальше. Хотя...
POST HOS (CURRIEULUM VITAE). Жизнь - свеча на ветру: дунет ветер, и свеча погаснет, - "ветер, ветер - на всём белом свете" - не сегодня сказано у поэта; и ещё не сегодня сказано: "идёт ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своём, и возвращается ветер на круги свои"... часто ли думаем мы в юности - на пороге ждущей нас жизни, как легко мы все умираем? Ветер... неумолимый ветер обрывает жизни: дунет ветер - и свеча погаснет... и никогда - никогда-никогда! - не узнать, то ли это была судьба, то ли просто случилось стечение обстоятельств... Расим погибнет через тринадцать лет: автомобиль, которым он будет управлять, внезапно выйдет из повиновения и, на приличной скорости врезавшись в бетонное ограждение, в один миг превратится в груду искореженного, огнём полыхнувшего металла, - смерть Расима наступит мгновенно: он не успеет почувствовать ни боли; ни страха, ни беспомощного отчаяния, что порой возникает у людей на пороге их личного исчезновения в бесконечном безмолвии вечности... после трагической гибели Расима на земле останутся два самых близких ему человека: его молодая жена и симпатичный, совсем ещё маленький сын - трёхлетний Димка.
И в тот самый момент, когда автомобиль спешащего домой Расима на большой скорости врежется в бетонное ограждение, далеко-далеко от этого дорожно-транспортного происшествия, совсем на другом краю земли, молодой сценарист-режиссёр по имени Дмитрий среди ночи проснётся без всякой на то причины - вдруг откроет глаза с ощущением непонятной, грудь сдавившей тоски, горячим комком подступившей к горлу... рядом, беспечно посапывая, будет спать симпатичный, изящно-стройный парень-мексиканец, - полоса лунного света, щедро льющегося из неплотно зашторенного окна, будет наискось падать на кровать, матово омывая скульптурно-красивую ненасытную попку юного мексиканца; какое-то время Дмитрий будет лежать неподвижно, пытаясь понять причину своей распирающей сердце тоски; затем, приподнявшись, он опустит ноги на мягкий ворсистый пол, - "what?" - услышит он за спиной голос проснувшегося парня-мексиканца; "nothing... sleep, please!" - не оборачиваясь, ответит Дмитрий; он встанет с кровати; подойдёт к окну, медленно отведёт, отдёрнет в сторону штору - и лунный свет щедро зальёт гостиничный номер, в котором он, молодой сценарист-режиссёр, будет недолгое время проживать, прилетев со своим получившим известность фильмом на Фестиваль Нового Искусства; бесконечное пространство, усыпанное ярко мерцающими кристаллами света далёких недостижимых планет, будет расстилаться без начала и без конца, и от внезапно острого ощущения этой плохо представляемой, непостижимой умом бесконечности, от сдавившей сердце непонятной тоски, от лунного света, залившего всё вокруг, Дмитрий почувствует, как глаза его влажно потеплеют, наполняясь неожиданно подступившими слезами, - бесконечное одиночества вдруг почувствует молодой сценарист-режиссёр по имени Дмитрий... парень-мексиканец неслышно встанет с кровати, бесшумно ступая по мягкому ворсистому полу, бесшумно подойдет к стоящему у окна Дмитрию, страстно прижмётся к его обнаженному бедру своим крупным, горячим, упруго-мясистым членом; "what's happened?" - участливо спросит парень-мексиканец, тревожно глядя Дмитрию в глаза; "нет, ничего не случилось... - машинально отзовётся Дмитрий и тут же, осознавая, что парень, в лунном свете стоящий с ним рядом, ничего не понял, мягко поправит себя: - No, that's all right", - он порывисто, благодарно прижмёт отзывчиво юное тело парня к себе, потому как ему на какой-то миг вдруг покажется-почудится, что кроме тела этого жарко прижавшегося к нему случайного парня его, одиноко стоящего перед звездной бездной, больше никто и ничто не связывает с земным существованием... а ещё через четверть часа молодой сценарист-режиссёр по имени Дмитрий, накануне прилетевший со своим получившим известность фильмом на Фестиваль Нового Искусства, ритмично двигая сильным, скульптурно красивым телом, в щедром свете стоящей в зените луны будет страстно, по-молодому мощно любить лежащего поперёк кровати парня-мексиканца, и любовь эта - мимолётная, но, как всегда, упоительная и, как всегда, благодарная - постепенно заглушит, выдавит из души Дмитрия непонятно откуда возникшее чувство запредельного одиночества, - "мне кажется, что люди совершенно не сознают истинной мощи любви, ибо, если бы они сознавали ее, они бы воздвигали ей величайшие храмы и алтари и приносили величайшие жертвы, а меж тем ничего подобного не делается, хотя все это следует делать в первую очередь. Ведь Эрот - самый человеколюбивый бог, он помогает людям и врачует недуги, исцеление от которых было бы для рода человеческого величайшим счастьем"... дома - на другом краю земли - молодого сценариста-режиссёра по имени Дмитрий будут ждать с его первой победой на Фестивале молодая жена и двухлетняя дочь.
Расик нелепо погибнет в дорожно-транспортном происшествии, но Димка, когда-то безумно любивший юного Расика, умевшего солнечно улыбаться, об этом никогда не узнает: судьба к тому времени напрочь разведёт их в разные стороны... или, может быть, их разведёт не судьба, а стечение обстоятельств? Потому как... кто из нас знает наверняка, от чего зависит неповторимость нашего пребывание на земле? Расим погибнет, едва ему исполнится двадцать восемь лет, а Димка проживёт долгую - непростую, но честную и по-своему счастливую - жизнь: он будет дважды женат, дважды станет отцом... и ещё в своей долгой жизни он будет страстно, по-мальчишески искренне, горячо и безоглядно любить молодых парней, - у Дмитрия будет немало самых разных связей: и случайных, мимолётно-эпизодических, и более-менее серьёзных, - он будет влюбляться и будет любим, но он никогда... никогда не забудет, как упоительно счастлив он был однажды сказочной осенью в пору своей неповторимой юности - тогда, когда было ему шестнадцать лет... жизнь любого из нас уносится - убегает-утекает - в нехитром круговороте одних и тех же времён года: зеленеющая весна сменяется знойным летом, вслед за летом наступает золотая осень, на смену осени приходит белая зима... заметут всё метели - занесут-запорошат всё вокруг, но в положенный срок растают снега, и вот - снова ликует весна... потом наступает лето... приходит осень... опять зима... tempus fugit: одно время года будет сменяться другим, - в жизни Дмитрия будут и золотые листопады, и пронзительно синеющие небеса - в жизни Дмитрия будет всё, и только п я т о е в р е м я г о д а в его, Д и м и н о й, жизни не случится больше никогда... и ещё...на протяжении всей его долгой жизни будет у него, у Дмитрия, одна пустяковая, никому непонятная, но вполне безобидная странность: выбирая себе пуловеры в супермаркетах самых разных стран, он будет всегда первым делом искать пуловеры нежно-желтого - солнечно-теплого - цвета.
©Павел Белоглинский
Final edition: 2011-12-21