Когда-то, еще до рождения и Сереги, и Толика, в Сосновке был совхоз. Была в том совхозе школа, была больница, был детский садик... всё было в Сосновке, как говорит Серёгин дед. Потом – опять-таки, еще до рождения Толика и Серёги – начались новые времена, совхоз развалился, исчез, испарился, словно его никогда и не было, и Сосновка постепенно стала умирать: работы не стало, жить стало не на что, и все, кто был помоложе, подались из Сосновки кто куда. Отец Серёги – точнее, отец его будущий, а тогда ещё никакой не отец, а просто отслуживший в армии парень – уехал на заработки в Москву, там женился, развёлся, вернулся в родное село, но делать в родном селе было нечего, и спустя недолгое время он снова подался в Москву на заработки, где вскоре ещё раз женился и больше в Сосновку для обустройства своей жизни уже никогда не возвращался, – Серёга родился в Москве. А мать Толика в городе, что от Сосновки в трехстах километрах, когда-то выучилась на повара, там вышла замуж за ровесника – и потеклапобежала её жизнь в этом каком-никаком, но все-таки городе, – Толик родился там. В Сосновку же оба они – и Серёга, и Толик – уже приезжали на летних каникулах в прошлом году, причем, если в прошлом году Серёга всего на три дня приезжал с отцом к своему деду, а Толик чуть больше месяца гостил у своей бабки, так что они, оба неместные, могли лишь пару раз друг друга видеть, случайно встречаясь на улице, то в этом году, когда они снова приехали в Сосновку погостить, получилось прикольно: еще осенью дед Серёгин и бабка Толика «сошлись для совместного проживания», и... в этом году получилось так, что Серёга, приехавший к деду, и Толик, приехавший к бабке, уже никак не могли не познакомиться, потому что в этот свой приезд они одномоментно стали как бы родственниками. И хотя им обоим было понятно, что никаким родством это не было и быть не могло, тем не менее… тем не менее, получалось прикольно!
Серёгу в Сосновку, как и в прошлое лето, привёз отец – с той лишь разницей, что в прошлое лето Серёга с отцом приезжал и с отцом же через три дня уехал, а теперь отец его именно привез, чтоб у деда в Сосновке оставить – на целый месяц. Вообще-то, у Серёги был шанс полететь с родителями на три недели в Таиланд, но отец Серёгин еще зимой поставил Серёге условие – полетит он, Серёга, в Таиланд лишь в том случае, если год учебный закончит без “троек”. «Имей в виду, я не шучу, – предупредил отец. – “Пятёрок” с тебя никто не требует, но на “четверки” учиться ты вполне можешь. Старайся!».
Серёга и сам понимал, что на “четвёрки” и даже на “пятерки” учиться он мог бы вполне, и даже без всяких особых условий, но ему постоянно не хватало то времени, то терпения, то чего-то еще... да и потом: как-то не верилось, что родители полетят в Таиланд, а его с собой не возьмут, оставят дома, – закончил Серёга учебный год с тремя “тройками”: по русскому языку, по английскому языку и по алгебре. Из-за этих долбанных “троек” отец с матерью даже поссорились и три дня друг с другом не разговаривали: мать считала, что не надо так жестко увязывать оценки с «летним отдыхом ребёнка», что «в следующем учебном году ребёнок все исправит», но отец, не желая быть болтуном, остался непреклонен, и – Таиланд для Серёги накрылся медным тазом, – так Серёга оказался в Сосновке. Поздно вечером он в Сосновку с отцом приехал, а утром отец укатил назад, пожелав Серёге «хорошо отдохнуть – поднабраться сил для следующего учебного года».
- Ещё и издевается… – глухо проговорил Серёга, с трудом сдерживая слезы – глядя вслед удаляющемуся «Ниссану». Слёзы готовы были брызнуть от жгучей, нестерпимо жгучей обиды… собственно, до самого последнего момента – и когда он ехал с отцом в Сосновку, и когда они в Сосновку приехали, и даже утром, когда завтракали – в душе Серёги теплилась надежда, что всё это, быть может, всего лишь «воспитательный момент», что в последний момент отец сжалится над ним и всё отыграет назад, не будет его оставлять в Сосновке… надежда эта растаяла вместе с исчезнувшим за поворотом серебристым «Ниссаном».
- Ну, а кто тебе мешал хорошо закончить учебный год? – рассудительно проговорил дед, который был еще с вечера посвящён во все перипетии Серёгиной «ссылки». – Закончил бы год без “троек”…
- Да при чем здесь это! – перебивая деда, не давая деду развернуть свою мысль, поморщился Серега, в душе понимая, что дед прав. И дед прав, и отец… отец тоже был прав, как ни крути, потому что заранее проговорил условие для его, Серёгиной, поездки в Таиланд, и всё равно… всё равно было обидно! И обидно было, и жалко себя… из-за каких-то долбанных оценок… обидно было – до слез. Впрочем, слёзы Серёга все-таки сдержал – слезам пролиться не дал. Только раз-другой с шумом втянул в себя воздух носом да до боли закусил губу – чтоб не расплакаться.
- Ладно, – видя состояние внука, примирительно проговорил Пётр Степанович. – Ты, Серега, как… ещё не куришь? – доставая из кармана пачку сигарет, дед спросил это без всякого любопытства в голосе, и потому вопрос прозвучал как бы походя, между прочим.
- Нет, – коротко буркнул Серёга, отрицательно качнув головой, и по тому, как внук ответил, дед понял, что внук не врет.
- Это хорошо, что не куришь, – Пётр Степанович, чиркнув спичкой – поднеся огонь к зажатой в зубах сигарете, глубоко, с наслаждением затянулся и, выдохнув сизый дым, одобрительно проговорил: – Не куришь – и не надо, не начинай. Ничего в этом хорошего нет…
- Да? А почему же ты тогда куришь, если в этом нет ничего хорошего? – Серёга не столько вопросительно, сколько ехидно посмотрел на деда.
- Ну, почему… потому что глупый был! Раз попробовал когда-то, другой раз попробовал… потом втянулся, и… пошло-поехало. А ты молодец, что не куришь! Не куришь – и не надо пробовать, не надо начинать… ничего хорошего в этом нет, – дед, снова затянувшись, снова выпустил изо рта сизый дым, словно издеваясь над Серёгой – говоря одно, а делая другое… во всяком случае, именно так Серёге показалось.
- Ну, так брось курить! – хмыкнул Серега, глядя на деда полунасмешливо, полувопросительно. – Брось, если ничего хорошего в этом нет…
- А это уже вопрос философский… – отозвался Пётр Степанович, щелчком пальца стряхивая на траву с сигареты пепел.
- Это, дедуля, не философский вопрос, а вопрос силы воли, – назидательно проговорил Серёга, как если бы не Пётр Степанович был старшим, а старшим был он, четырнадцатилетний Серёга. – А философский вопрос… философский вопрос – это что я здесь буду делать целый месяц? Целый, блин, месяц… я с ума сойду! – в голосе Сереги прозвучало отчаяние.
Ещё час назад, когда в душе Серёги теплилась надежда, что отец его здесь не оставит, что вся эта поездка к деду всего лишь воспитательный момент, этот вопрос – что можно делать в Сосновке целый месяц – не имел такой остроты, но теперь, когда отец уехал и стало ясно, что всё по-настоящему, Серёга готов был уже не заплакать, а завыть от отчаяния: целый месяц… целый месяц в этой глуши!
- Ладно, Серёга, не вешай нос! Придумаем, чем тебе заниматься. Тем более, ты не один здесь будешь – после обеда съездим в район, встретим Толика… он, кажется, твой ровесник – вместе и будете отдыхать… ты ещё не захочешь уезжать отсюда!
- Я уже хочу уехать! – не особо деликатничая, буркнул Серёга.
- Не говори «гоп», пока не перепрыгнул, – глядя на внука, засмеялся Пётр Степанович. – Здесь у нас воздух, рыбалка… все, идём! Не расстраивайся! – Пётр Степанович ободряюще приобнял Серёгу за плечи. – Ты ещё не знаешь, какой вкусный украинский борщ баба Зина варит… пальчики оближешь! А пирожки с вишней, с крыжовником, со смородиной! А блинчики! А вареники с творогом! И все, заметь, натуральное, никакой вашей химии магазинной, – Пётр Степанович, изображая блаженство, облизнул губы. – Идём, Серёга, идём! Посмотрим наше хозяйство…
Хозяйство у Петра Степановича и Зинаиды Ивановны состояло из коровы и тёлочки, но дома их сейчас не было, они были на выпасе; ещё была бородатая коза Виола с двумя белыми игривыми козлятами, был поросёнок и были куры, возглавляемые сразу тремя боевито гарцевавшими петухами.
- Прямо зоопарк у вас здесь: и животные есть, и птицы, – проговорил Серёга, не без интереса наблюдая, как один из петухов погнался за курицей.
- Зоопарки – это у вас там, в городе. А здесь это хозяйство, живность, – отозвался Пётр Степанович. Петух, между тем, догнал курицу, вскочил на неё, вмиг осоловевшую, стал сноровисто, яростно топтать. – Идём, Серёга… покажу тебе ещё что-то!
- Идём, – Серега, сунув руку в карман шорт – с силой сжав, сдавив пальцами вдруг непонятно отчего подскочивший, сладко отвердевший член, направился вслед за Петром Степановичем, думая о том, какие свободные нравы царят в курином мире…
До обеда дед показывал внуку «ещё что-то»: свою мастерскую слесарную, где были всякие инструменты, весёлого поросенка, игривых козлят, которых Сёрёга погладил… Борщ был действительно замечательный – за обедом Серёга навернул тарелку и не отказался от добавки; на второе – или вместо второго – были золотистые блинчики со сметаной или c малиновым вареньем на выбор, и это тоже было необыкновенно вкусно… словом, не так уж всё было и плохо! За обедом Серёга назвал Зинаиду Ивановну бабулей, это сорвалось с его губ совершенно непроизвольно и потому прозвучало в контексте обретения нового родства органично и естественно.
Толик – внук бабули и, следовательно, новый Серёгин родственник – приезжал поездом в пять часов вечера. Сосновка располагалась в стороне от железной дороги, то есть станция железнодорожная была в райцентре, расположенном в двадцати километрах от Сосновки, и потому Толика нужно было ехать встречать, – в четыре часа Пётр Степанович выгнал из гаража старый «Москвич» ядовито-желтого цвета…
- Ну, дедуля, у тебя и… – Серега хотел сказать «драндулет», но вовремя спохватился, – у тебя и ретро ё-мобиль! Сколько лет этой машине?
- Лет ей, Серега, прилично... – Пётр Степанович на секунду задумался. – Тебе вот сколько сейчас?
- Четырнадцать, – отозвался Серёга.
- Вот! А «Москвич» этот старше тебя, тоже москвича, в два раза, и даже чуть больше. Старая машина, но надежная, безотказная. А главное, рабочая – сено на ней вожу, стройматериалы... на рыбалку езжу. Когда-то, когда ты ещё не родился, я в вашу Москву на ней ездил... хорошая машина! – Пётр Степанович погладил ладонью капот.
- Я на такой ещё ни разу не ездил, – проговорил Серёга и тоже зачем-то – то ли невольно подражая деду, то ли проникшись данной «Москвичу» характеристикой – погладил капот.
- Ну, этот пробел в твоей жизни мы без труда исправим. И сделаем это прямо сейчас, – рассмеялся Пётр Степанович. – Садись!
Встречать Толика поехали втроем: дедуля, бабуля и Серёга. Конечно, «Москвич» с «Ниссаном» даже рядом не стоял, и тем не менее... «для дедули пойдет», – мысленно резюмировал Серёга, когда «Москвич», преодолев без малого двадцать километров, отделявших Сосновку от райцентра, подъехал к зданию железнодорожного вокзала.
Перрон был пуст. Серёга прошел в здание вокзала, но там тоже никого не было – не было ничего интересного, и Серёга вернулся к дедуле и бабуле.
Между тем, на перроне стали появляться люди: из-под увитой плющом арки выплыла толстая тётка с таким же, как она сама, огромным баулом, появились парень и девушка, которые держались за руки, словно они боялись потерять друг друга на этом выжженном солнцем пустом перроне, появилась семейная пара с хныкающей девчонкой, появился худой, как жердь, дядька, который, глянув по сторонам, направился в сторону Петра Степановича и Зинаиды Ивановны.
- Приветствую всех! – энергично проговорил дядька, одновременно с этим для персонального приветствия протягивая руку Петру Степановичу. – А я смотрю, вроде твоя машина стоит… провожаешь кого, Степаныч, или, наоборот, кого встречаете?
- Внука встречаем, – отозвался Пётр Степанович, пожимая протянутую дядькину руку. – Вчера вот один внук прибыл, а сейчас другой на подъезде. А ты здесь чего?
- А я дочку встречаю... – дядька хотел сказать что-то еще, но в этот момент зашипел динамик и вслед за шипением над перроном загрохотало объявление о прибывающем поезде.
- Ладно, Степаныч, пойду! Десятый вагон – это почти в конце перрона... еще встретимся!
- Давай! Привет семье! – отозвался Пётр Степанович, вновь пожимая дядьке руку.
- А нам какой нужен вагон? – Серёга, оторвав взгляд от проплывающих мимо вагонов, посмотрел на Зинаиду Ивановну.
- Не знаю, Серёженька… сейчас поезд остановится – увидим, – отозвалась Зинаида Ивановна, всматриваясь в окна проплывающих мимо вагонов.
Наконец, поезд остановился – замер, предварительно содрогнувшись, и тотчас начали открываться двери вагонов, приводиться в вертикальное положение откидные площадки, чтобы кто-то мог выйти из вагона, а кто-то, наоборот, в вагон подняться; тут же из нескольких вагонов соскочили на перрон где два, где три человека – из числа тех энергичных либо скучающих пассажиров, которые готовы выходить на каждой станции, чтоб размять ноги, чтоб посмотреть на окружающий мир или, наоборот, показать окружающему миру себя.
- Пацан, какая станция? – окликнул Серёгу лежащий в вагоне на верхней полке небритый парень, сверху вниз скользя взглядом по стройной Серёгиной фигуре.
- Читать не умеешь? – Серёга, отвечая вопросом на вопрос, поднял вверх полусогнутую в локте руку, большим пальцем показывая себе за спину – туда, где над входом в здание вокзала красовалось название станции.
- Вон, кажется, наш отпускник, – Пётр Степанович кивнул вправо, показывая на стоявшего через пять или шесть вагонов подростка в защитного цвета бриджах и бежевой футболке; за спиной у подростка был рюкзак, в руке подросток держал спортивную сумку.
- Толя! Мы здесь! – Зинаида Ивановна, ни на кого не обращая внимания, замахала поднятой рукой, привлекая внимание внука.
Подросток, заметив машущую рукой Зинаиду Ивановну, помахал рукой в ответ, показывая, что увидел встречающих, перекинул спортивную сумку из одной руки в другую, сказал что-то девчонке-проводнице, стоявшей рядом с ним на перроне, и, свободной рукой на ходу поправляя на плечах лямки рюкзака, быстро зашагал вдоль вагонов в сторону стоявших напротив входа в здание вокзала Зинаиды Ивановны, Петра Степановича и Серёги. Впрочем, Зинаида Ивановна, не утерпев, пошла навстречу Толику – встретила внука на полпути, обняла, целуя в щеку, прижимая к себе.
- Вырос-то как! – услышал Серёга, и у него на мгновение мелькнула мысль, что теперь он здесь не единственный, вокруг которого будет вертеться-крутиться мир, что отныне ему придётся делить внимание или даже любовь бабули и дедули с этим приехавшим пацаном… впрочем, это была даже не мысль, а смутное ощущение на миг возникшей ревности, обусловленной обычным детским эгоизмом единственного ребенка, и Серёга не успел ни зафиксировать это ощущение, ни, тем более, его осмыслить-обдумать – бабуля с внуком подошли, остановились, мальчишки встретились взглядами, и Серёга увидел в глазах Толика смешанное с любопытством легкое недоумение – приехавший явно не ожидал увидеть чужого, незнакомого ему пацана.
– Вот, Толик, знакомься… – заговорила Зинаида Ивановна, внося ясность. – Это Пётр Степанович... ну, ты знаешь, что Пётр Степанович и я вместе живем, мама тебе говорила…
- Привет, боец! – весело проговорил Пётр Степанович, протягивая Толику руку.
. . .
скачать полную версию в 
или 
или 
