СОНЕТ

Опять бессонница…
я зажигаю свет,
чтоб разогнать
видения ночные,
в которых мы
беспечные, шальные…
наивные, –
и за плечами нет
ни прошлого,
ни опыта,
ни боли…
мне грезится
полузабытый день:

на пляже мы,
и жарко, и нам лень
пошевелиться –
мы лежим у моря…

и я вдруг замечаю,
как у друга
голубенькие плавочки упруго
вздымаются…
и стыдно мне, и сладко,
а он, шалун, мне шепчет:
«посмотри…»
нам по тринадцать…
я смотрю украдкой…

Бессонница.
На циферблате – три.

***

И все, что сказать я не мог и не смел,
Кипело во мне… и восток чуть алел,
И волны шумели, шумели!..
А. Апухтин

Лунный свет проложил дорогу –
обозначил Судьбу и Путь…

ненормальный, побойся бога, –
заклинал я себя, – забудь
его глаз васильковых удаль
и пшеничных волос вихор…
обещал я себе: не буду
о нем думать, все это вздор!

было сладко и было странно
ощущать мне свою любовь:
то казалась она обманом,
то душа возносилась вновь –
высоко-высоко парила
в необъятной голубизне,
и так странно и сладко было
в то далекое лето мне…

но что знал я тогда об этом?
мне четырнадцать было лет.
все дразнили мне поэтом,
и когда нам гасили свет
в мальчиковой нашей палате,
я подолгу не мог уснуть –
лишь пружины моей кровати
чуть поскрипывали… забудь, –
повторял я себе, – не надо
обольщаться и зря мечтать…
но какая была отрада
снова думать, и снова ждать,
и надеяться, как на чудо,
что изменит все новый день…
говорил я себе: не буду…
и ходил за ним словно тень.

сочинял я стихи. фломастер
грыз, как Пушкин, и был влюблен
безнадежно… но был я счастлив,
и все грезил, как мы вдвоем
затеряемся с ним на пляже…
он обнимет меня… не верь
пересудам, – он тихо скажет, –
мы откроем с тобою дверь
и по лунной пойдем дороге
в неизведанную страну,
где живут веселые боги, –
и его я не оттолкну…

так я грезил. шумело море.
мы на пляже пили вино.
он учился в спортивной школе.
о, как это было давно!
…………………………
…………………………
…………………………
…………………………
оттолкнул я его… настала
нам пора возвращаться, и
в нем желание вдруг взыграло.
он зажал меня: «на, соси!» –
расстегнул торопливо брюки,
сжал в ладонях затылок мой…
«убери, – прошептал я, – руки!»

рокотал в темноте прибой…

как мне стало тогда обидно!
рассмеялся я: «ты! питух!
ненормальный! тебе не стыдно
говорить про такое вслух?!»
он растерянно улыбнулся:
«я подумал…» «а я не скот! –
стиснув зубы, я отвернулся. –
сам бери, если хочешь, в рот!
и откуда ты только взялся?!»
понимая, что жгу мосты,
я в лицо ему рассмеялся:
«вот, оказывается, кто ты!»

было лето. шумело море.
он был старше меня на год.
потемнело в глазах от боли…
ах, какой я был идиот!
как мечтал я об этом, боже!
как надеялся! как я ждал!
мой единственный, мой хороший, –
весь поток ему вслед шептал…
но ушел я – не оглянулся.
отомстил ему… отомстил
за ночные свои безумства,
и за то, что его любил,
и за то, что исчезло чудо, –
отомстил я ему сполна…
получилось, конечно, глупо.
но в ту ночь я испил до дна
горечь первой своей утраты:
не ему, а себе я мстил
за влюбленность свою в закаты,
и за то, что боготворил
удаль глаз его васильковых
и пшеничных волос вихор…

так закончилось бестолково
мое детство… но до сих пор
ту любовь свою вспоминаю
и хотя говорю «забудь»,
ничего я не забываю,
ибо это Судьба и Путь

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Воскресенье. Мы в сельской бане.
На щеколду закрыта дверь.
Шум воды… я сосу у Сани…
У Валерки сосет Андрей…

Мы сопливы. И нет стесненья.
Все естественно, все ништяк:
уж не первое воскресенье
вчетвером мы играем так.

Осознание будет позже…
А пока – на щеколде дверь.
Нам по десять всего… а может,
по одиннадцать… и Андрей

на Валерку ложится сверху,
упирая лобок в лобок…
оба черные, словно негры,
только белые – молоко! –

попы детские, и Андрюха
у закрашенного окна,
попой взмахивая упруго,
мнет старательно пацана…

А напротив – курносый Саня
на скамеечке подо мной,
и с сопением я вонзаю
между Саниных ног тугой,

но по-детски еще невнятный
залупившийся хоботок…
и так сладко, и так приятно
это делать… «Еще чуток…» –

я шепчу, вспоминая фотки,
что показывал старший брат,
когда летом я был у тетки,
и – сжимаю, сжимаю зад:

наезжаю на Санин задик
безволосым своим лобком –
с упоением тычу сзади
в попу Санину хоботком…

Потом Сане «дает» Андрюха,
а Валерка «ебет» меня… –
настоящая групповуха
в сельской бане средь бела дня!

С шумом льется вода из душа,
и в душе – никакой вины:
наигравшись в «жену и мужа»,
моем детские писюны…

и о чем-то мы рассуждаем,
и про что-то мы говорим…
и – купание завершая,
в углу тазиками гремим…

Одеваемся… Воскресенье…
По деревне идем, смеясь…
Мама варит в саду варенье –
угощает вареньем нас.

Паутинами дышит осень…
Сухо, солнечно… благодать!
И друзья мои маму просят
отпустить меня погулять…

ВОСПОМИНАНИЕ О ЯЛТЕ

1.
Убегали волны соленые
в даль лазурную моря синего
мы лежали на бреге сонные
шар земной ощущая спинами
лето зноем дышало в лица нам
и песок обжигал тела
а нам грезилось что мы птицами
в небе плаваем и плыла
на мальчишеских наших спинах
опрокинутая планета
и планеты летели мимо
миражами дышало лето
мы лежали солнцем распятые
руки-ноги раскинув врозь
наши плавки беспечно снятые
в стороне лежали и сквозь
несмолкаемый шепот моря
жизнь иная грезилась нам
и казалось нас только двое
во Вселенной морским волнам
сквозь видения мы внимали
ни Судьбы своей ни Пути
мы в то лето еще не знали
мы считали что мы одни
на всем белом свете такие
и мне снились цветные сны
в те июльские в те шальные
дни начала моей весны

2.
О нет, то не сон был! В дали голубой
 Две белые чайки неслись над водой…
                                                  А. Апухтин

Море. Ялта. Мне десять лет,
и теплом все вокруг согрето,
и утрат еще в жизни нет, –
беззаботностью дышит лето.

Дикий пляж. Ни души кругом.
Мы друзья, и мы всюду вместе.
Три недели я с ним знаком…
три недели… ну, чем не вечность?

Мы на пляже… и то ли спим,
то ли мы дурака валяем –
то ли мы на песке лежим,
то ли в небо мы воспаряем…

Не могу я никак понять,
отчего же все так прекрасно,
что готов я его обнять…
но он старше – ему двенадцать…

3.
кроме снов ничего у нас не было
зато были дни хороши
в необъятное синее небо
улетали две наши души
и о чем-то мы говорили
и смеялись мы с ним взахлеб
и парили мы и парили
днями целыми напролет
шар земной ощущая пятками
полусферами ягодиц
осязая его лопатками
и затылками мы неслись
в неизведанные Галактики
мирозданьям подставив грудь
он из Вологды был я с Балтики
никогда уже не вернуть
той наивности того лета
того счастья и тех юнцов
вроде так же вода прогрета
вроде так же со всех концов
набегают волны соленые
и опять убегают вдаль
то же самое море Черное
точно так же цветет миндаль
вроде то же все да не то же
ввысь уже не летит душа

За плечами такое… Боже,
как наивность была хороша!

ЭТО – МЫ!

Ты
свой палец
в колечко вставил…
потом то же проделал я, –

так мы в юности обвенчались,
с ложа брачного унося

сладость
первых проникновений…
жар божественной глубины…

осознание ощущений…
радость тайную: ЭТО – МЫ!

Это я – шалопай вихрастый,
и такой же вихрастый ты, –
пацаны из восьмого класса…
это мы с тобой… это мы!

Обменялись мы юным соком –
освятили свою любовь…

…будет всякое: в наши попы
чьи-то члены вернутся вновь –
чьи-то члены и попы чьи-то
будут в будущем…

…а пока
из грядущего алфавита
буква первая:

с буквы А
начинается твое имя –
открывается список мой…

Тюбик «Детского вазелина» –
и мы снова в кустах с тобой
наслаждаемся…

и –
поверить
не могу я, что ЭТО – МЫ, –

дрожь античных проникновений…
жар божественной глубины…

ДЕТСКИЕ ИГРЫ

1.
К членику линейку,
расстегнув штаны,
приложил Андрейка, –
в классе пацаны
измеряют члены,
у кого длинней…
Юра, Дима, Гена,
Костя и Сергей
смотрят на Андрея –
результата ждут…
у кого длиннее
пацанячий уд?
Шестеро мальчишек,
расстегнув штаны,
сравнивают шишки.
Колом писюны…

2.
Алая головка.
Нимб из волосков.
В туалете Вовка,
вынув из трусов
напряженный членик,
двигает рукой…
брюки на колени
съехали… Весной
научил Виталик
Вову делать это –
вместе кайфовали
пацаны всё лето…
А теперь Виталик
корешится с Колей.
Сам себя Володя
в туалете доит…

3.
Сводные братья.
Одна кровать.
Мать уложила
мальчишек спать –
свет погасила,
закрыла дверь…
Два пацанёнка –
одна постель…
членики мигом
встали в трусах!
В комнате тихо…
мальчиший трах:
тесно прижавшись
один к другому,
членами трутся
Олег и Рома…

4.
Брюки гармошкой
скользнули вниз…
попы – в ладошках:
в кустах Денис,
жарко и страстно
попу сжав,
трётся о Макса –
тот, держа
попу Дениса
в своих руках,
сладостно стиснул
друга… трах:
два шалопая
в кустах стоят –
изнемогая,
тихо сопят…

5.
За гаражами,
на корточках сидя,
доит губами
Владика Витя –
членик горячий
Витя смакует…
тащится мальчик:
сосёт, кайфуя…
Витин затылок
держа ладонью,
тащится Владик:
Витёк прикольно
дрочит губами,
сжатыми туго, –
за гаражами
кайфуют два друга…

6.
На работе мама.
Папы дома нет.
Семиклассник Слава
делает минет
другу из восьмого, –
ноги разведя,
восьмиклассник Рома
тащится, сопя…
В школу опоздали –
не пошли совсем.
Развернулись – к Славе.
А заняться – чем?
На коленях стоя –
сладостно сопя –
Слава Рому доит,
член свой теребя…

7.
Новогодний праздник.
Пьяный Вова спит…
и Артём – проказник! –
брюки приспустив
с пьяного Володи,
тычет писюном
в пацанячий входик:
«трахает» Артём
спящего мальчишку,
сладостно сопит –
напряженной шишкой
между ног скользит
восьмиклассник Тёма,
смахивая пот…
Никого нет дома…
классный Новый год!

8.
Берег речки. Саня,
плавки приспустив,
ёрзает по Ване, –
друга обхватив
за тугую попу,
Ванечка сопит –
его твердый хобот
между ног скользит,
и, сопя, ногами
Ванин хоботок
стискивает Саня –
трётся о лобок
члеником упругим…
пацаны в кустах
«трахают» друг друга
в безволосый пах…

9.
Вырубился Стасик –
первым опьянел…
Юра – одноклассник –
Стасика раздел…
и – вдавился сзади
писюном своим
в пацанячий задик…
в Юрика Максим
писюном вдавился…
а в Максима – Влад!
Четверо мальчишек
на полу лежат, –
оргия, короче…
Глядя на друзей,
сладострастно дрочит
маленький Андрей…

СЛУЧАЙ В ПОДВАЛЕ

Тускло светит лампочка в подвале…
плачет изнасилованный Влад:
Саня с Димой в жопу отодрали
на кушетке – выебали в зад…

Владику и горько, и обидно –
сбили пацанячую резьбу…
и – хотя резьбы этой не видно,
всё равно обидно пацану, –

обещали… обещали «что-то
тайное» в подвале показать…
«показали» – выебали в жопу, –
плачет изнасилованный Влад…

вздрагивают плечи у мальчишки…
Саня ему руки заломил –
Дима приспустил с него штанишки…
повалили на кушетку – и…

плачет изнасилованный Владик,
вытирая слёзы кулачком, –
Саня с Димой выебали в задик…
натянули… трахнули в очко

переростки пьяные мальчонку…
и – ушли, довольные сполна,
на прощанье обозвав девчонкой
трахнутого в жопу пацана…

и ещё… ещё они сказали:
«если хочешь, чтобы пацаны
во дворе об этом не узнали,
будешь теперь сам свои штаны

приспускать… не будешь вырываться,
и – мы не расскажем никому,
что ты педик», – Дима рассмеялся...
Саня, наклонившись к пацану,

рассмеялся, тиская-сжимая
булочки упругие рукой:
«ишь, какая попочка тугая!
лучше, чем у Люськи из седьмой…»

слёзы льются – всхлипывает Владик:
он теперь – как Люська… и его
Саня с Димой трахать будут в задик…
как девчонку, – всхлипывает… но

он не Люська! он не девка, чтобы
здесь, в подвале, приспускать штаны
и, как педик, подставлять им жопу…
а узнают если пацаны?!

всхлипывая – слёзы вытирая –
плачет изнасилованный Влад…
тускло светит лампочка в подвале,
освещая пацанячий зад, –

на кушетке, не надев штанишки,
вытирая слёзы кулачком,
горько плачет трахнутый мальчишка, –
выебали Владика в очко…

ДРОН

1.
Мне нравится мальчик Андрюша.
мне кажется: он самый лучший
из тех пацанов, в кого я
влюблялся… и, будто играя,
его я к себе прижимаю –
дурачимся оба…

хотя…
мне кажется, он понимает,
з а ч е м   я его обнимаю
и  ч т о  от него я хочу…

а может быть, я ошибаюсь?
я в нем разобраться пытаюсь.
а дома…

а дома – дрочу,
его представляя в постели…
давно бы мне надо проверить,
готов ли отдаться он мне…
но как это сделать – не знаю,
и – вновь я его обнимаю,
и –

волосы на голове
ерошу ладонью шутливо…
хочу тебя, мальчик смазливый!
хочу… и, опять перед сном
тебя представляя, андрюшка,
я мну, содрогаясь, подушку…
как будто она – это он
28 октября

2.
Поначалу он сопротивлялся:
вяло вырывался – не хотел.
в грудь мою руками упирался.
а потом –

не выдержал: сомлел…
задышал прерывисто и часто…
взяв в ладони голову мою,
бедрами задвигал сладострастно.
«я давно…

давно тебя люблю!» –
вырвались слова эти невольно,
и мы с ним упали на постель…

ну, смелее! ты уже не школьник!
натяни в очко меня, Андрей!
17июня

МЫ
(сексуальные забавы
переходного возраста)

Я,
ты,
он (она) –
три веселых пацана:

я (Андрюха),
ты (Сергей),
и она (Алёша, гей) –

классно тащимся втроём:

я и Серый (оба) прём
то и дело в два ствола
друга Лёху (он – она),
и ему (Алёше – ей)
это в кайф:
Алёша –
гей,

а мы с Серым –
педерасты:

шпилим Лёху
сладострастно
то и дело
с двух сторон,
и при этом Лёха (он)
истекает спермой тоже,
наши члены
мужеложа, –

упоительный
экстаз! –

ходим мы
в девятый класс,
и никто не нужен нам,
трём веселым
пацанам:

мы друзья, и мы втроём
замечательно живём,
наслаждаясь
втихоря, –
мы:
Серёга,
Лёха,
я

ТАНЕЦ
  МАЛЕНЬКИХ ЛЕБЕДЕЙ

В самодельных балетных пачках
под восторженный гул парней
на эстраде танцуют мальчики
«Танец маленьких лебедей»…

Хореограф – вожатый Миша,
практикант двадцати двух лет –
обучал танцевать мальчишек
всю неделю… И вот – балет:

раскрасневшиеся, вихрастые,
ноги ножницами скрестив,
пляшут мальчики голенастые,
взявшись за руки… и на них,

ощущая в душе томление,
смотрят зрители-пацаны, –
от невольного вожделения
шевелятся у них штаны…

И хотя из-под куцых юбочек,
утверждая мужскую суть,
выпирают упруго бубочки,
но… природу не обмануть,

и рождаются мысли «стыдные»…
мысли сладкие – у иных…
Пляшут мальчики миловидные
в белых юбочках… вот бы их!

На эстраде под южным небом
в ДОЦе «СМЕНА»
на сладкий приз
конкурс танца, и три эфеба
вновь выходят на крики «бис!»

Шалуны!.. А как были робки,
как смущались они в кустах,
когда Миша их брал за попки,
репетируя с ними… Ах,

этот Миша!.. Такой забавник…
репетируя тет-а-тет,
то и дело смеялся: «Парни,
повторим еще раз минет…»

Раскрасневшиеся, счастливые,
вновь становятся они в ряд,
из-под юбочек демонстрируя
свои бубочки для ребят, –

снова музыка… и, вихрастые,
взявшись за руки, пацаны –
симпатичные, голенастые –
пляшут заново… шалуны!

В самодельных балетных пачках
под восторженный гул друзей
грациозно танцуют мальчики
«Танец маленьких лебедей», –

наплывают помимо воли
сладострастные мысли… ох!…
смотрят зрители…
Лето… Море…
Шевеление между ног…
1997

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ТАК…

1.
Ты во сне разметался –
любуюсь тобой:
как спокойно ты спишь,
и как мирно ты дышишь!

а за окнами –
ветра неистовый вой:
осень правит свой бал,
и, танцуя на крышах,
изгаляется дождь –
сумасшедший шаман…

а ты счастлив –
подушку во сне обнимаешь,
и мне кажется:
осень – нелепый обман,
если нет тебя в ней
и не ей ты внимаешь…

может, бродишь сейчас
среди тихих дубрав –
может, слышишь сейчас
соловьиные трели, –

спишь, во сне улыбаясь –
подушку обняв,
разметавшись беспечно
на мятой постели…
в стороне простыня…
тебя надо будить,
но я медлю:
твоей наготой упиваюсь…
и готов я…

готов
на весь мир раструбить
как люблю я тебя!

расскажу – не раскаюсь

2.
                              В. М.

я люблю тебя так:
………………………..
………………………..
………………………..
………………………..
и все блага земли
я, не глядя, отдам
за мгновение это!
что мне холод осенний
и что мне дожди,
если счастьем зовётся
зелёное лето…
и оно не кончается:
бродим с тобой
не по листья опавшим –
по шумному пляжу,
и у волн набегающих
цвет голубой…

и, как в волны, в тебя я
……..…………………..
……..…………………..
……..…………………..
……..…………………..
да разве расскажешь!

3.
Кто-то скажет: «порок»,
кто-то вымолвит: «блажь»,
у кого-то сожмутся
в ухмылочке губы,
и подумает кто-то:
«скандал! эпатаж!»,
и воскликнут иные…

а впрочем, не буду
повторять за глупцами
нелепую чушь, –

не болезнь, не порок
и не блажь это вовсе!
я люблю и любим –
то жена я, то муж,
и мы счастливы оба!

прохожий, не бойся:
не беги от нас прочь –
не укусим тебя,
и в постель не потащим –
зачем ты нам нужен!

у Валерки есть я,
и есть он у меня…

и – зима на дворе,
и Валерка простужен…

4. post scriptum
Разберёмся мы сами,
к о г о   и   к у д а
нам любить, и не надо
читать нам нотаций, –
нам природа укажет,
где наша звезда,
и кого нам любить,
и кому отдаваться;
осадите свой гнев,
поумерьте свой пыл,
исправители нравов –
радетели наши...
есть проблема важнее:
Валерка простыл...

А про нашу любовь
пусть Платон вам
расскажет.

             ТЫ

Пятое время года –
время любви твоей.
Осень ли –
непогода…
Лето ли –
суховей…
Или зима –
морозы…
Или весна –
цветы…
Пятое время года –
это не дни, а ты!..

                   СОЧИ-94

Б., Б., Ц, Г.

Осенние пляжи пустынны и голы,
а было здесь весело, слышался смех…
холодные волны врезаются в молы,
и чайки пронзительно плачут о тех,
веселых и юных, покинувших море –
вернувшихся в смуту нелепой страны:

нет вовы и юры, сергея и толи, –
закончилось лето… где вы, пацаны?

судьба нас свела на мгновение в сочи
и в этом же городе нас развела –
судьба подарила нам тёмные ночи,
и знойные дни, и лихие дела…

да разве расскажешь! стою у причала,
и светлой печалью вздымается грудь –
чудесное лето прожить бы сначала…

но лето ушло, и его не вернуть –

осенние пляжи пустынны и голы,
и дали свинцовы, и мир сиротлив
без толика, юры, сергея и вовы, –

мы канули в вечность,
на фото застыв...

ТЁЗКА

1.
Комнату
в коммуналке
снимаю у старой бабки,

и есть
у бабуси правнук –
веселый мальчишка
Павлик.

2.
Тёзка…
Ему тринадцать…
Маленький? Как сказать.

Маленький… а ебаться
любит – ко мне
в кровать
утром,

едва за бабкой
щелкнет замок в двери,

лезет… горячий…
сладкий…

Ах,
золотые дни!..

Бабка –
с утра на рынок,

Паша –
ко мне в кровать
с тюбиком вазелина:
- Будешь меня ебать?

Что за вопрос! Как будто
«нет» я скажу
ему…

вместо ответа – в губы
Пашку целую… мну
попку ладонью
нежно…

а он, шалун, опять:
- Хочешь меня?

- Конечно!..

- Очень? – глаза горят
у пацана лукаво…

- Очень… – шепчу
в ответ…

3.
Ах,
до чего он славный,
этот вихрастый шкет!

Мальчик…
Мой тёзка… только
проще, и в этом суть, –

самый обычный школьник,
не думающий
про Путь…

и,
по утрам свой задик
насаживая
на уд,

он скачет на мне,
как всадник, –

маленький
жизнелюб.
1996

«ЛЁША,
ТЫ СЕРГЕЙ?»

Лёша и Серёжа –
братья-близнецы –
до того похожи,
что друзья-юнцы

во дворе и в школе
уточняют – с кем
говорят и спорят, –
дома, между тем,

у Серёжи с Лёшей
общая кровать:
нравится Серёже
попу подставлять,

а у Лёши членик
перед сном стоит –
и, прижав колени
к плечикам своим,

тащится Серёжа,
ощущая, как
проникает Лёша
в дырочку… И так

пацаны балдеют
лето напролёт…
Кто кого имеет?
Кто кого ебёт?

Впрочем…
разве в этом
суть заключена?
Тащатся всё лето
оба пацана:

нравится Серёже
попу подставлять,
нравится Алёше
в дырочку вставлять,

и кайфуют братья:
каждому – своё, –
на одной кровати
хорошо вдвоём!

На кровать вторую
дома денег нет.
Пацаны кайфуют,
и не знает дед,

и отец не знает,
и не знает мать,
как соединяет
общая кровать

Лёшу и Серёжу –
братьев-близнецов.
Разные? Похожи?
Глядя на лицо,

их не различают,
и среди друзей
шуточка гуляет:
«Лёша, ты Сергей?»

ОЖИДАНИЕ

Дверь открою тебе… шаля,
на озябшие пальцы дуя,
чушь весёлую говоря,
ты обнимешь меня, целуя, –

в жизнь мою,
как звезда, влетишь,
и зима превратится в лето…

О тебе мои сны, малыш…
О тебе мои мысли…
Где ты?

Не могу тебя вечно ждать,
ибо вечности нет в запасе:
расшатали мою кровать,
сбили вату в моём матрасе
приходящие… все – не те!
Приходящие вновь уходят…

А ты клялся когда-то мне,
что придёшь –
при любой погоде –
и останешься навсегда…

Я поверил…
Так где ж ты бродишь?
Как зовутся те города,
из которых ты не
приходишь?

Одиночество –
страшный зверь.
Ожидание – лучик света…
Я устал от сплошных потерь…

Возвращайся –
пусть будет лето!

Дверь открою тебе…

шаля,
на озябшие пальцы дуя –

на исходе какого дня
обниму я тебя, целуя?

                ОБЛОМ

Испарились все чувства разом…
А ведь как я о нём мечтал!..
Ослеплённый любовью,

страстно,
как пацан, я в кулак кончал,
о нём думая, – так и этак
его мысленно я крутил…

Оказалось, что он не целка:
ему, пьяному, пломбу сбил
одноклассник на даче летом…

Я мечтал…
а он – целый год! –
с одноклассником делал это,
наслаждаясь и в зад, и в рот…
Стоя. Лёжа. На даче. Дома.
Приспускали с себя штаны…

Кто-то скажет:
«Что здесь такого?
В этом возрасте пацаны
сплошь и рядом…

вполне банально!
И типично вполне…»

И всё ж…
поначалу, когда узнал я,
было это – как в сердце нож, –

пока я его имя страстно
в пустоту выдыхал, сопя,
и гадал, как ему признаться,

у него была жизнь своя,
о которой ни сном ни духом
я не ведал и знать не знал…

Я боялся, что он с испугом
отшатнётся – и я гадал,
как ему рассказать о небе,
о бездонной голубизне…
год я мучился:

что ответит
сероглазый мальчишка мне?

Рассмеётся?..
Пошлёт подальше?..
Испугается?.. Снилось мне:
от меня он бежит по пляжу,
и гонюсь я за ним во сне…

и догнать
не могу – мелькает
его попка… гонюсь, а он
меня близко не подпускает, –

часто снился мне этот сон…

Если б знал я! О, если б ведал!..
Я, влюблённый, весь год мечтал,
как ему расскажу о небе…

а его одноклассник драл,
содрогаясь от кайфа…

боже,
я мечтал о нём целый год!..
А он запросто мужеложил
с одноклассником в зад…

И вот,
когда вычислил я решенье,
как ему обо всём сказать,
не дослушал он –

без смущенья
улыбнулся: «Могу я дать,
если хочешь ты…» Я опешил…
задохнулся от счастья… ох!

И – раздел я его поспешно,
и – всадил ему между ног
без малейшего промедленья!..

Сделал явью свою мечту:
содрогаясь от наслажденья,
я любимому пацану
кончил в попу,

и тут же снова
разрядился… и в третий раз
разрядился! – со мной такого
не бывало давно…

Экстаз
в один миг остудил мальчишка,
когда я у него сосал:

«Хорошо ты сосёшь… а Мишка
не умеет так», – он сказал,
улыбаясь…

и я невольно
замер с членом его во рту:
ёлы-палы… обычный школьник,
каких тысячи…

и ему
уже кто-то сосал… и, может,
его кто-то уже ебал, –

в этом возрасте мужеложат
парни запросто…

осознал
в один миг я, что я не первый…
было это – как в сердце нож:
до меня уже кто-то делал
его в попу…

«А ты не врёшь?» –
улыбнувшись, спросил зачем-то…

Удивился он: «Что мне врать?»
И – бесхитростно мне поведал,
как весь год они…

если б знать!
Пока я умирал от страсти –
как признаться ему, гадал,

его –
запросто! – одноклассник,
содрогаясь от кайфа, драл,
загоняя в тугую норку
неуёмного скакуна, –

раздвигались тугие створки
то и дело у пацана…

Он рассказывал откровенно,
как впервые… и как – потом…
целый год они… я не первый…

я не первый… какой облом!..
Слушал я, улыбаясь тупо…
Ослепила меня любовь –
упустил я из вида, глупый,
что он вовсе не юный бог,
а обычный пацан, и значит –
имел полное право он…

Ах, зачем…
ах, зачем, мой мальчик,
ты признался? Какой облом…

Словно что-то сломалось сразу:
испарилась любовь –

и вмиг
превратился я в педераста,
каких море вокруг…

Был тих
угасавший июньский вечер…

Я дослушал его рассказ –
вскинул ноги его на плечи

и без смазки – в четвертый раз! –
не особенно церемонясь,
зад на хуй насадил
рывком…

Сочинённая мною повесть
завершилась банально:

он
содрогался, расставив ноги –
я, как робот, его долбил…

и уже не любовь, а похоть
мною двигала, –

он скулил,
прижимая к плечам колени,
пока я его драл, сопя:

в столь разительной перемене
он не мог разобраться…

я,
захлебнувшись
последним всхлипом,
разрядился в четвёртый раз…
«Было больно…» – сказал с обидой
перешедший в девятый класс
сероглазый пацан,

и сжалось
моё сердце на миг… «Прости», –
я сказал… и душа рассталась
окончательно с ним:

в любви
я не ведаю компромиссов –
я любовь не делю ни с кем.

От такого максимализма
сам страдаю я…

Между тем,
ничего не могу поделать
с этим «пунктиком»: я люблю,
чтобы мальчик был сзади целым,
чтобы первое АЙ ЛАВ Ю
от меня он узнал…

Наверно,
это глупая блажь… и всё ж –
я, влюбляясь, хочу быть первым…

«Мишу этого… приведёшь?» –
я спросил.

И в ответ услышал:
«Я скажу ему… мы придём».

Вот и всё.
Никогда мальчишка
не узнает, как был влюблён
я в него, и как он мне снился,
и как год я сходил с ума –
как душа моя, словно птица
в тесной клетке, была полна
грёз горячих, фантазий жарких, –

всё растаяло, словно сон…
Восьмиклассник. Четыре палки.
И лукавство во взгляде, –

он
гладит член мой своей ладонью,
тянет губы свои к моим…

Симпатичный…
ебливый школьник…

и – нависнув опять над ним,
в пятый раз я вгоняю шишку
в ненасытный горячий лаз –
содрогаясь, ебу мальчишку…

не в последний, надеюсь, раз.

ПОКОЛЕНИЕ PEPSI

Где мечтанья-трепетанья?!
Где любовная игра?!
Всюду – мани, мани, мани…
мани! мани! мани! ма…

тьфу! Ни родины, ни флага…
ничего святого нет!
…Пацана вчера оттрахал.
Целячок. Тринадцать лет.

Из соседнего подъезда.
Напросился в гости сам…
Натянул я его… честно,
охуительный пацан!

Черноглазый. Миловидный.
Попка – персик! Петушок,
как клубничное повидло…
сладкий-сладкий!.. Хорошо,

пососал я ему членик,
не давая кончить… и,
придавив его колени
к его девственной груди,

распечатал ему попку…
Кто ж откажется, когда
парень сам желает, чтобы
его дёрнули туда?

Возраст гомосексуальный:
удивительного нет,
что решился этот парень
на такой эксперимент, –

втайне многие подростки
в зад дают и в рот берут:
у мальчишек такой возраст,
что им хочется… И тут

то же самое… но только
один маленький нюанс:
обозначив сразу, сколько
будет стоить мой экстаз,

он сказал, что ни полцента
не намерен уступать…
что желает свою целку
исключительно продать…

что он слышал от кого-то,
что люблю я пацанов…
что он хочет заработать…
и что если я готов

заплатить за это дело,
он мне может в попу дать.
Ну, и парень! Обалденный!
Как такому отказать?

Насадил его на шишку –
целку мальчику сломал…
не за так ебал мальчишку –
за сто баксов парень дал.

Мне не жалко баксы эти…
но! расстраиваюсь я
оттого, что стали дети
прагматичными… хотя

понимаю я, что рынок…
что за всё надо платить,
понимаю… но – обидно,
что мальчишки без любви

это делают… и даже
продают свой первый раз!
Что потомки о них скажут?
Что подумают про нас?..

Где мечты? Где охи-ахи?
Только мани, мани, ма…
За сто баксов я оттрахал
делового пацана.

Взяв купюру хладнокровно,
в ванной попу он подмыл.
«Будут бабки, зови снова», –
уходя, проговорил.

Я едва не поперхнулся…
и – ответил: «Позову…»
Он мне мило улыбнулся,
круглой попочкой вильнул

и исчез, собой довольный.
Малолетний бизнесмен…
Где возьму я еще стольник,
чтоб позвать его? Совсем

извратили всё святое…
только баксы на уме!
Где томленье голубое?
Где мечтанья при луне?!

                        ***

Поговорить
о девочках – о том,
что «да, конечно, было бы неплохо», –
обычная прелюдия…

потом,
взглянув лукаво, петушка потрогать
через штаны: «смотри…
уже стоит!»

«и у меня…» – услышать и, смелея,
как будто в шутку предложить
сравнить, чей петушок –
поднявшийся! –
длиннее…

и вот уже расстёгнуты штаны,
и полыхают алые головки, и мальчики
немного смущены, и первые движения
неловки,

но делать это сладостно… и вниз
штаны у них сползают на лодыжки…
и, прекратив взаимный онанизм,
друг другу попы тискают
мальчишки,

и это кайф! и мальчики, сопя,
всё интенсивней петушками трутся,
и брызгает синхронно малофья…

и мальчики, смущенные, смеются,

и глупости друг другу говорят:
«Теперь мы кто?» – «Наверно,
пидарасы…» – и снова
петушки у них стоят,

и мальчики (обоим по тринадцать)
опять друг друга тискают, сопя,
вжимая в попы жадные ладони, –

обычная мальчишечья возня,
сокрытая от взоров
посторонних,

и разговор о девочках – предлог,
и, входики намазав вазелином,
мальчишки ублажают
петушков

поочерёдно, и висит над ними
огромная июльская луна, и в темноте
собаки брешут злобно…

два белобрысых шустрых пацана
один другому
посбивали
пломбы

***

Вчера прочитал, что есть
три теории, почему
мальчики любят
мальчиков, –
вот они:

1. биологическая,
2. психоаналитическая,
3. социального научения
(последнее – извращение,
как написано в книжке
толстой).

Три теории. Всё так просто.
И, может, правы ученые.
Но мне от теорий
не легче.

Мысли мои потаённые…
Сегодня опять весь вечер
я думаю о мальчишке,
в которого я
влюблен…

и что мне
все эти книжки!
Мне снится, что мы вдвоем,
и остров необитаем,
и вечное лето
длится…

что
о любви он знает,
ангел мой смуглолицый?

МАЛЬЧИШКА
ИЗ СОСЕДНЕГО ПОДЪЕЗДА

Счастье моё
сероглазо, беспечно…
курит «LM» и смеётся взахлёб, –

не рассуждая о бренном и вечном,
счастье в соседнем подъезде живёт.

Мусор выносит…
С друзьями в беседке
по вечерам на скамейке сидит…

и,
хотя встречи наши не редки –
встречи случайные! – не говорит

сердце ему
обо мне ни полслова…
встретимся мы… разминёмся –

и вновь
я о нём думаю – снова и снова
воображаю нашу любовь…

Мысленно вижу
вечер ненастный…
дождь за окном проливной…

дверь я открою, и скажет он:
«Здравствуй…», и – улыбнётся:
«Я твой…»

Рядом живёт он –
в соседнем подъезде…

и –
я опять до утра не усну…

Ну, почему…
почему мы не вместе?
ну, почему? почему?! почему?!!

ГЛУХОНЕМАЯ ЛЮБОВЬ
   (другу, которому я не открылся)

Прочтёшь ли ты слова любви немой?
            Услышишь ли глазами голос мой?
                                 Шекспир, 23-й сонет

1.
Мои стихи – лишь слабый отзвук тех
прекрасных и таинственных сонетов,
и потому – ни слава, ни успех
мне не нужны, – не чту себя поэтом.
Диктует мне не Муза, а Любовь:
рифмую я «мимозы» и «морозы»,
и пусть наивны рифмы эти, – вновь
стихами плачу: не слова, а слёзы
отлились в форму. Боже, что слова!
Тысячелетия мир тонет в фарисействе.
Непогрешимой мнит себя молва
и приговор выносит: не надейся!
А я надеюсь – я хочу любить!
С самим собой я в прятки не играю.
Возлюбленный! С тобою рядом быть
всегда, везде – об этом я мечтаю.
Незримая дана отрада мне:
и днём, и ночью думать о тебе.

2.
И днём, и ночью думать о тебе,
воображать тебя с собою рядом
и, обращаясь к Богу и Судьбе,
молить о единении, – не надо
иного счастья. Всё иное – ложь!
Как бьётся сердце на исходе ночи!
Как верит тело в сладостную дрожь
слияния!.. И я шепчу: «Хороший…
бесценный мой, единственный, родной!
Неужто ты не видишь, мой любимый,
как жизнь идёт, и ты в ней не со мной?
Не чувствуешь, как пролетают мимо
дни наши в неслиянье наших рук?
Неужто сердцем ты не понимаешь,
что двое нас, и я – не просто друг,
а я – Судьба?» Зачем же ты играешь
с завидною беспечностью Судьбой?
Играешь ты, а я – живу тобой.

3.
Играешь ты, а я живу тобой –
бессонными ночами снова вижу,
как ты придёшь, озябший и родной, –
я дверь тебе открою и под крышей
родного дома обниму тебя –
в объятиях укрою от ненастья…
Мы не зажжём каминного огня –
тебя я отогрею своим счастьем.
Рвать будет ветер за окном листву
осеннюю, последнюю, – в квартире
мы свет погасим… я тебя прижму
к своей груди… О, как бы мы любили,
возлюбленный, друг друга – ты и я!
Как трепетно, доверчиво и нежно
нас после бури встретила б заря,
и мы б с тобой уснули безмятежно
счастливые… Всё думаю о том,
как ты придёшь в гостеприимный дом.

4.
Как ты придёшь в гостеприимный дом,
как улыбнёшься и как тихо скажешь:
«Прими меня…» – мечтаю я о том,
о чём мечтает далеко не каждый.
Не каждому судьбой это дано –
услышать зов прекраснейшей Эллады.
Но ты придёшь! мы будем пить вино,
не от вина пьянея, – есть услада
пьяней вина – сознание, что нас
свела Судьба, и нам никто не нужен…
Бывает в жизни заповедный час,
когда сливаются неразделимо души, –
тот час наступит… Будет за окном
играть с листвою ошалевший ветер,
а нас укроет наш надёжный Дом,
и будем мы одни на белом свете…
Мечты! мечты!.. Душа моя в огне…
Какая сладость – думать о тебе!..

5.
Какая сладость – думать о тебе!
Какая горечь – сознавать, что рядом
тебя со мною нет, и мы во сне
друг друга не коснёмся… Листопадом
в душе моей рыдает саксофон.
Пуста квартира – как без солнца лето.
Её преобразили бы мы в Дом –
ты стал бы солнцем, и была б согрета
любая вещь дыханием твоим, –
в тепле вещей мы б горести забыли…
Любимый мой! Мы жизнь не повторим.
А как бы в этой жизни мы любили
друг друга, и наш Дом, и всё вокруг!..
Но нас судьба не сводит и не сводит,
и бродим мы потерянно, мой друг,
в многообразном шумном хороводе.
Но благодарен всё равно Судьбе
за сладость дум бессонных о тебе.

6.
За сладость дум бессонных о тебе,
за горечь нерастраченных желаний,
за то, что не горим с тобой в огне
костра вселенского, – за чашу испытаний,
что мне судьба послала, – за тебя,
ворвавшегося в жизнь мою кометой,
во тьме кромешной и при свете дня
молюсь ежеминутно я, и это
среди раздоров и людских невзгод
мне помогает жить, любить и верить
который год… уже который год
мечтаю я, что пред тобою двери
я настежь распахну когда-нибудь…
Но ты проходишь, мой любимый мимо.
Напрасно бьётся в ожиданье грудь…
Уходят наши дни невозвратимо –
ты не идёшь… Но верю: всё равно
у чаши испытаний будет дно.

7.
У чаши испытаний будет дно, –
и что на дне? Не ведаю, не знаю.
Но днём и ночью верую в одно:
мы встретимся. В апреле или в мае,
а может, в августе, когда будет жара
и будут люди загорать на пляжах,
а может, в октябре, когда пора
о жизни думать, – нам никто не скажет
срок нашей встречи… может, в январе,
когда метели заметут дороги
и город будет мёрзнуть в серебре,
возникнешь ты, как чудо, на дороге.
Я верю в нашу общую Судьбу –
ту, что даётся человеку свыше, –
я верую, что ты мою мольбу
когда-нибудь услышишь. Ты услышишь
меня, единственный! Во сне и наяву
всегда, везде – тобой одним живу.

8.
Всегда, везде – тобой одним живу.
Надеюсь. Фантазирую. Мечтаю.
Считают гордецом меня. Слыву
холодным эгоистом. И не знает
никто на свете о любви моей…
Дом и постель – свидетели немые
ночей бессонных и бесцельных дней,
особо, если это выходные… –
никто не знает о моей любви,
огнём испепеляющей мне душу.
Ползут, проходят, пролетают дни…
а я мечтаю о тебе… и в стужу
январскую, и в августовский зной
я у костра негаснущего греюсь…
Всегда, везде – живу одним тобой:
мечтаю, фантазирую, надеюсь…
Что в моей жизни лучше может быть –
о тебе думать и тебя любить?

***

Буду
Антиноем! или –
хочешь? – стану Адрианом…
всё равно! –

будем наши сказочные ночи
смаковать, как старое вино…

Только не бросай меня,
любимый!..

Только от меня не уходи!..
Ты – моя вторая половина,

и пусты безрадостные дни,
если рядом я тебя не вижу,
если я не слышу голос твой…

…Одеваясь, весело мальчишка
рассмеялся: «Я не голубой…
я любви такой не понимаю…
просто любопытно было мне…»

Черноглазый. Попочка тугая.
Еле видный шрамик на спине.

ИМЯ ТВОЁ

Несколько звуков –
сладкое слово! –
я выдыхаю
ночью и днём, –
будто молитву,
снова и снова
я повторяю
ИМЯ ТВОЁ.

Не уставая,
твержу его всуе:
в круговороте
людской маеты
я ТВОЁ ИМЯ
губами рисую –
сладкое слово
вплетаю в стихи.

Как заклинание,
несколько звуков
произношу я
ночью и днём…
Боже! какая
счастливая мука –
имя… мальчишечье
ИМЯ ТВОЁ!..

             АНГЕЛЫ НОЧИ

Кончены танцы… за стареньким клубом
в лунном сиянии – два силуэта:
мальчик, целующий мальчика в губы, –
жадно смотрю я… кончается лето…

вижу я… вижу, как став на колени –
юные бёдра в ладонях сжимая –
мальчик, сосущий у мальчика членик,
вытянул губы, – смотрю, не моргая…

и понимаю я детским умишком,
что я свидетель чего-то такого…
членик губами ласкает мальчишка…
мне всего девять, и знаю я слово,

как называется это… и всё же,
это впервые увидев так близко,
чувствую я, как неведомой дрожью
тело пронзает – и в трусиках писька

твёрдой становится, как карандашик…
светит луна… я боюсь шевелиться…
низкие звёзды – как будто на страже
музыки ночи, – мне это не снится!..

сердце колотится… воздух прохладен…
с папой и мамой приехал я к деду…
кто эти мальчики?.. я не узнаю –
с папой и мамой я утром уеду…

врежется в память третья картинка:
брюки приспущены… вздёрнутый задик…
мальчик нагнулся – и к двум половинкам
мальчик другой прижимается сзади,

в юные бёдра вцепившись руками…
и я в кустах шевельнуться не смею, –
мальчика мальчик качает толчками,
из-под футболочки попой белея…

в детстве случайно увижу всё это,
и – никогда я уже не забуду:
в лунном сиянии – два силуэта…
ангелы ночи за стареньким клубом…
20.08.1995

                ***

Что
ещё было? – Миги,
призрачные, как дымка…

Саня… Алёша… Игорь…
Миша… Андрюха…
Димка…

Память
о страсти первой,
испепелявшей душу:

брызгая
юной спермой,
я представлял Андрюшу,
Диму, Алёшу, Мишу…
Игоря видел…
Саню –

в мыслях
друзей-мальчишек
я то и дело ставил
в позу, –

они
не знали,
как это было сладко…

мальчик
провинциальный,
я их любил украдкой
в ванной,
и в туалете,
и перед сном
в постели…

ну,
и мальчишки эти

тоже
меня имели
в мыслях моих горячих,
сами того не зная, –

провинциальный мальчик,
я кайфовал,
мечтая…

Заводь
желаний детских,
скрытая в тайных мыслях
о
пацанах соседских, –

завязь
грядущей
жизни:

………………………..
………………………..
………………………..
………………………..
………………………..

А
те друзья- мальчишки –

Дима, Андрюха, Саня,
Игорь, Алёша, Мишка –

даже
не представляли,

ч т о
вытворял я с ними
в возрасте подростковом, –

просто
все рядом жили,

вместе
ходили в школу

и
до темна всё лето
вместе гоняли мячик…

Жизнь пролетела…

Где ты,
провинциальный
мальчик?

«МАЛЬЧИШКИ
БЕГУТ К УТЁСУ…
ОДИН МАЛЬЧШКА
ОБОРАЧИВАЕТСЯ

И МАШЕТ РУКОЙ
В СТОРОНУ
ДОМА…
МАЛЬЧИШКА,
КОТОРЫМ Я БЫЛ…»[1]

МИЛЛЕНИУМ
(фрагмент)

«…он
из-под душа, словно
Зигфрид, навстречу мне

вышел –
смазливый, стройный
мальчик…

на писюне
капли воды сверкают, –
взяв полотенце, сам

медленно вытираю
тело его…

и там
я вытираю нежно:

отрока чуть нагнув,
целку ласкаю –

между
двух половиной тру…

Сладкий
смазливый мальчик –
бред? наважденье? сон?

Став на колени, «пальчик»
трогаю языком, –

членик
торчит упруго…
отрок – смазлив и юн…

губы
сжимая туго,
жарко сосу писюн…

Шелковый
кустик черных
над писюном волос…

членик –
горячий… твёрдый…
Нравится? – Не вопрос!

Вытер его – и в спальню
сам на руках несу…

свежесть его дурманит –
в губы юнца сосу…

Фрукты…
Фужеры… Свечи…
Пьём по глотку вина…

Вьюжный
московский вечер…
а на душе – весна!

Скрипочка Страдивари –
тело его… смычок –
мой язычок… –

играю
между упругих «щёк»:

юный
смазливый школьник
ноги раздвинул врозь –

девственно
сжатый «нолик»
нежно целую… сквозь

эти врата ни разу
не проникал никто, –

мальчик
с «мышиным глазом»
стонет в экстазе…

О,
право же,
он не думал,
что можно ТАК любить!..

В целку вжимаю губы…

и –
мой язык скользит,
словно сверло, по кругу, –

жарко
сопит пацан…

дырочка сжата туго –
заперты двери в храм, –

губы
сильней вжимаю

в нежный
мальчишкин зад…

Щёки его пылают…
Негой струится взгляд…

«Щёк» пацанячих нежность
сводит меня с ума –

губы
вдавив в промежность,
трахаю пацана,

словно горячим жалом,
кончиком языка –

губы кусая, малый
бьётся в моих руках…

«Всунь туда…» – он бормочет…
В голосе – страсти дрожь…

«Выеби… – мальчик просит, –
выеби!!!»

Невтерпёж:
он прогибает спину,
задик вздымая ввысь…

Целочку вазелином
смазываю…

«Держись…» –
я прошептал и цепко
бёдра в ладонях сжал…

замер мальчишка…

крепко
чудо в руках держа,
в маленькую воронку
членом упёрся –

ну…

вскрикнул мальчишка
громко! –

сбил я ему
резьбу…

и –
он в руках забился…
Поздно, мой милый! Ох…

медленно
хуй вдавился
в дырочку между ног…

Пломбу сорвал я –

«нолик»
в букву большую «О»
вмиг превратился, –

«Больно! –
заегозил он. – Бо…»

Больно…
Конечно, больно –
всё-таки, в первый раз…

Юный
московский школьник…

ВЕЧНЫЙ, КАК МИР, ЭКСТАЗ!

…Зигфридом из-под душа
мальчик шагнул ко мне…

Кто он?
Сергей?.. Андрюша?..

Где –
наяву? во сне? –
нежной горячей попкой,
ойкая, крутит он?..

Юный Ахилл?..
Патрокл?..

Или он –
два в одном! –

словно
царевич критский –
маленький Андрогей?..

…ойкая,
он двоился
в пламени двух свечей:

дёргаясь
так и этак,
задиком он вращал, –

бёдра сжимая крепко,
я пацана качал…

Выла
за стенкой вьюга…

и – не жалел я сил:

хуй мой,
обжатый туго,
в храме любви скользил…

О,
эта норка между
пышущих жаром «щёк»…

две
половинки нежных
бились о мой лобок…

Тени
крестообразно
дёргались на стене…

Было ему тринадцать,

и –
двадцать девять мне, –

был ли уже декабрь,
или – январь ещё…

…жарко
вдавившись в задик –
между горячих «щёк»! –

кончил я…

О,
ПОД СЕНЬЮ
ВЕЧНОСТИ – СЛАДКИЙ МИГ!

Греческих академий
классика…

Ученик…
Мальчик
смазливый – в роли
«мальчика», – неофит –

хуем
проткнутый школьник…

…До-
христианский Крит –
остров в Эгейском море,

где
тысячи лет назад
считали, что опозорен

мальчик,
чей юный зад
не возжелал мужчина, –

горе для всей семьи…

нашедшим же
половину –

во славу
гомолюбви! –

на Крите
слагали песни
в те дальние времена:

жил мальчик
с мужчиной вместе,
как с мужем живёт жена.

В древности
знали твёрдо:
ЮНОСТЬ БИСЕКСУАЛЬНА…

…крепко
сжимая бёдра –

выебав
в жопу парня,

в нежные полусферы
пах я вдавил,
кайфуя –

храм
освящая спермой,
в попу струю тугую
выпустил я…

и время
остановило ход…

Кончил –
иссякло семя… –

встретили Новый год, –

руки
разжал я – мальчик
медленно соскользнул
с хуя…»

Куда,
обманщик?! –

…словно свечу задул
кто-то… и я –
проснулся…

ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ

Ваня и Рома, друзья-одноклассники,
учат уроки вдвоем…
ах, до чего же прилежные мальчики!
Вот – вычисляют объём.

Лампа настольная их освещает…
думает Ваня вслух:
«Если сто литров было вначале…»
Ваню торопит друг:

«Думай быстрее! Скоро вернётся
мама… остался час!»
Роме не терпится – Роме неймётся!
Ваня в ответ: «Сейчас…»

Учится в школе Иван на «отлично»:
вмиг он объём нашел.
Рома у Вани списал, как обычно –
переписал! Хорошо!

В сторону он отодвинул тетрадку:
сделано дело – вперёд!
Ваня на Рому смотрит украдкой,
словно чего-то ждёт…

В зимнюю пору темнеет рано…
Ване тринадцать лет…
Рома на месяц старше Ивана…
чу! выключает свет…

«Добрый папаша! К чему в обаянии
умного Ваню держать?
Вы мне позвольте при лунном сиянии
правду ему показать…» –

продекламировал с пафосом Рома…
Прыснул Иван в ответ…
Как хорошо, когда вечером дома
папы и мамы нет!..

Добрый папаша – Зевс бородатый,
мифологический бог –
в лунном сиянии смотрит с плаката
на одноклассников… Ох!

из-за стола они встали разом…
Рома – такой шалун! –
Ваню к себе притянул… и сразу
начал ласкать писюн!

Ваня по Роме скользнул руками –
попу в ладонях сжал…
Рома руками скользнул по Ване –
Ваню к себе прижал…

Через штаны друг о друга трутся,
лица горят огнём…
Капли на кухне стучат по блюдцу…
Как хорошо вдвоём!..

С Ванечки Рома спустил штанишки
и – потянул в кровать, –
дело обычное: любят мальчишки
наедине играть

в папу-и-маму… в жену-и-мужа…
или – в себя самих?
Если инстинкт у ребят разбужен,
кто остановит их?..

Нетерпеливо в кровать упали…
время не тратя зря,
быстро с себя всю одежду сняли,
снова легли – оп-ля! –

Ваня раздвинул ноги пошире…
заегозил Роман,
тиская Ваню… Тихо в квартире,
только на кухне кран

сломан, и гулко стучат по блюдцу
капли одна за другой…
самозабвенно друзья «ебутся» –
увлечены игрой…

Зевс Громовержец смотрит со стенки;
тоже ведь был шалун…
Ваня лежит, разведя коленки,
и – о его писюн

Рома, упруго сжимая попу,
трётся своим писюном…
В лунном сиянии белые хлопья
падают за окном…

…Ромина мама с работы вернется,
спросит его: «Роман,
сделал уроки?» Он улыбнётся:
«С Ваней решали, мам…»

В знаниях Рома слабее Ивана,
но ведь они – друзья:
спишет у Вани Рома, а мама
думает, что… Оп-ля! –

роли они поменяли в постели:
Ваня на Рому лёг…
Рома развёл широко колени –
Ваня заёрзал… Ох!

Школьные годы – чудесные годы,
если есть рядом друг!
И ни при чем здесь влияние моды.
Тридцать какой-то круг

стрелка секундная на циферблате
кружит вокруг оси –
Ваня и Рома сопят в кровати,
как паровозы – и

стонет под ними Ромина койка…
Им по тринадцать лет,
двум пацанам, и они нисколько
не извращенцы. Нет!

Ваня и Рома – парни отличные!
Любят они играть
в папу-и-маму? Дело обычное!
Громко скрипит кровать…

Ваня на Роме… Рома на Ване…
На животах, как лак,
клейкое семя – кончили!.. Встали.
Быстро оделись… Так

делают многие, честно скажем, –
первое I love you!
Смотрит с плаката добрый папаша,
думает думу свою…

         СЦЕНКИ
ИЗ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ
МАЛЬЧИШЕК

1.
Порнокассета, видик,
и – никого нет дома, –
перед экраном сидя,
Женя, Артём и Рома
самозабвенно дрочат,
глядя, как на экране
бабу качает мощно
жарко сопящий парень…
трахает бабу в жопу,
раком её поставив:
свой здоровенный хобот
вытащит, снова вставит, –
дрочат друзья, кайфуя…
в телеке крупным планом
хлещет струя из хуя,
белая, как сметана…

2.
Борются Вася с Ваней –
два закадычных друга…
Членики в брюках встали.
Юная плоть упруга…
трутся… при этом оба
как бы не ощущают,
что у другого хобот
колом – «не замечают»…
Стыдно своих желаний?
«Борются» пацаны…
Ах, как у Васи с Ваней
мысли извращены!..
Возятся на паласе
два пацана… сопят…
Борются Ваня с Васей,
а писюны – стоят…

3.
Дима лежит на пляже,
членик песок вжимая.
Нравится Диме Паша,
но… ничего не знает
Павлик о том, что Диме
нравится он… и Паша
смотрит куда-то мимо…
Люди лежат на пляже…
Тёплое море… Лето…
Дима в душе страдает:
страстно и безответно –
тайно: никто не знает! –
любит пацан мальчишку
первой своей любовью…
и – то и дело шишку
дрочит «на Пашу» в море.

4.
Шея в засосах… боже,
как показаться дома?!
Плавки надев, Серёжа
в зеркало смотрит, словно
видит себя впервые…
губы – как два пельменя!
В кайфе про всё забыли,
и – понаставил Женя
кучу засосов… Страстно
мяли они друг друга…
Кончили оба классно…
Смотрит Сергей с испугом
в зеркало… Женя рядом –
шея в засосах тоже…
Влипли друзья-ребята…
Что теперь будет, боже?!

5.
Миша, раздвинув ноги,
маминым кремом «УТРО»
свой пацанячий входик
смазал… и в попу, будто
в норку, сопя от боли –
дырочку разжимая –
толстую свечку вводит,
брата воображая…
В армии брат Виталик…
В комнате вместе спали,
и перед сном он в задик
младшего брата жарил, –
в армии брат, и свечку,
словно Виталин хобот,
Миша вогнал в очечко –
сам себя жарит в попу.

6.
Пляж каменистый. Сочи.
Солнце садится в море.
Мальчики члены дрочат,
в воду зайдя, – прикольно!
Дрочит Андрюша Вите…
дрочит Витёк Андрею…
классно! Никто не видит,
как пацаны балдеют…
Блики на водной глади…
Члены стоят упруго, –
стоя в воде, играют
два пацанёнка-друга…
в море зайдя по шею,
тащатся два мальчишки:
в тёплой воде балдея,
дрочат друг другу шишки.

7.
В разных они отрядах,
но подружились сразу.
Шустрые пацанята…
Диме Валера смазал
дырочку вазелином,
членик рукой направил –
трахнутый в попу Димой,
Диме Валера вставил…
Лагерь обычный, летний.
Целками были оба…
Дети?.. Уже не дети –
шпилят друг друга в попы!
Шустрые пацанята…
шпилят друг друга в зад,
спрятавшись от вожатых
и от других ребят.

8.
Не признаваясь – тайно –
вечером… утром… днем
сладко мечтает Ваня
об Игорьке – влюблён
в Игоря Ваня страстно
первой любовью детской.
Думает Ваня часто
об Игорьке – и сердце
сладко у Вани бьётся, –
уединяясь, Ваня
в грёзах своих ебётся
с Игорем – тот не знает,
что он любим… В деревне
Игорь гостит у деда…
пальцы у Вани в сперме, –
дрочит пацан всё лето…

9.
Поздно… и мама дома
будет ругаться… но
встретил вихрастый Рома
в скверике пацанов, –
те закурить спросили…
он угостил их… и
малость поговорили –
так, ни о чем… они:
«Хочешь?» – спросили Рому.
Он им в ответ: «А вы?»
Рому ждет мама дома –
Рома идет в кусты…
В школе никто не знает,
что он в очко дает, –
Рома штаны спускает
и, наклонившись, ждет…

10.
Став на колени, Леша
членик сосет у Сани –
розовый рубчик кожи
двигает он губами, –
оба юнца балдеют,
и – невдомек обоим,
что, затаившись, Петя
смотрит на них… рукою
членик, торчащий колом,
Петя бесшумно дрочит…
Ох, до чего кайфово!..
Леша губами строчит…
Саня, сопя, ладонью
Лешин затылок гладит…
и – себя Петя доит,
глядя на Санин задик…

11.
Ноги развёл Серёжа,
попу подставил – и,
став на колени, Лёша
медленно член вдавил
в дырочку… и, кайфуя
от осознанья мига,
туго обжатым хуем
Лёша, сопя, задвигал…
Ноги ему на плечи,
полусогнув в коленях,
вскинул Серёжа; вечер;
в попу впервые членик
другу засунул Лёша…
ух, до чего же классно!
Тихо сопит Серёжа –
трахает друг прекрасно!

12.
Лагерь труда и отдыха.
Сбор урожая груш.
Два-три часа работают.
После работы – душ:
попочки непроткнутые,
членики-писюны… –
весело, с прибаутками,
плещутся пацаны…
Саня на Толю искоса
быстрый бросает взгляд –
мылится, членик тиская…
Струйки воды шумят…
парни такие грубые…
если б они вдвоём
были здесь, – Саня думает.
В Толю пацан влюблён…

13.
В тёмном углу сарая
тихо сопит Илюша:
раком его поставив,
шорты с него Андрюша
вниз приспустил и, кремом
смазав Илюшин входик,
твёрдым горячим членом
по миллиметру входит…
Бросили вверх монету,
кто будет первым сзади,
два пацана-соседа, –
другу Илюше в задик
членик, обжатый туго,
всунул Андрей… готово!
И – засопел Андрюха…
ух, до чего кайфово!!!