ЖЕСТ

Жаром пышущее лето. Утопающий в зелени пригород, где частные дома уютно прячутся за сплошными заборами из металлопрофиля. Улица, придавленная зноем, пустынна – нет ни машин, ни каких-либо прохожих. Сонное царство – мир и покой. Двое мальчишек неспешно идут посередине улицы. Им лет по тринадцать. Или, может, по двенадцать. Самые обычные мальчишки. Оба в обычных бриджах, которые все называют шортами. Оба в свободно свисающих с плеч футболках. Солнце припекает, но мальчишки, идущие по пустынной улице, без каких-либо головных уборов – стриженые затылки крутятся на длинных загорелых шеях: то и дело глядя друг на друга, мальчишки о чём-то негромко разговаривают. Перебивая друг друга, весело смеются. Видно, что они никуда не спешат, никуда не торопятся. Просто куда-то идут по своим мальчишеским делам. Тот, что шагает справа, отводит левую руку назад, и ладонь его на какой-то миг касается ниже спины того, что идёт слева. Мальчишка не хлопает по попе, не вжимается ладонью с силой, а именно прикасается, – ладонь на миг обтекаемо ложится на скрытую под бриджами упругую мякоть, и тот, что идёт слева, глядя в глаза тому, что идёт справа, что-то весело говорит. На лице его нет ни тени удивления. Он не дёргается, не пытается как-то присечь это прикосновение, увернуться от него – он просто что-то говорит. Весело говорит, и они оба, продолжая идти, негромко смеются. Ладонь мальчишки, идущего справа, соскальзывает с попы того, что идёт слева. Всё это длится секунды четыре, не больше. Узкая ладонь на миг прикасается к попе – и, не делая никаких движений, не пытаясь каким-то образом проявить себя, тут же оставляет попу в покое. Жест длиною в несколько секунд. Чуть растопыренные пыльцы, послушно повторившие округлость полусфер. Без всяких усилий что-либо сделать. Сонная улица, по которой идут мальчишки, погружена в зной. Мимолётное прикосновение – несколько коротких секунд. Всё. Мальчишки смеются, продолжая свой путь. Был ли этот жест каким-то образом связан с их разговором? Или к разговору этот жест не имел никакого отношения? Был ли в этом жесте какой-то скрытый смысл – намёк на возможность чего-то ещё, доселе непознанного и неизвестного, но уже сладко волнующего, непонятно манящего? Или между мальчишками уже что-то было, что-то такое, что часто бывает между мальчишками в пору их неусыпного взросления, и в этом мимолётном жесте была прелюдия к тому, что уже было и должно повториться ещё? Или этот жест не значил ничего – просто машинальное прикосновение, и не более того? Двое мальчишек, беззаботно идущих посередине опрокинутой в летний зной улицы. О чём они увлеченно говорят? Над чем смеются? Кто они, эти мальчишки? Братья? Друзья? Соседи? Просто одноклассники? И смех, и неслышный их разговор – всё удаляется, растворяется в знойном мареве. До начала войны ещё несколько месяцев. Утопающий в зелени пригород. Тихая безлюдная улица. Мимолётный жест рукой...

 

ТОМЛЕНИЕ

Школа. Перемена между уроками. В коридоре привычные шум и гам. Перемена большая – целых двадцать минут. Младшеклассники носятся по коридору, налетают друг на друга, весело толкаются. Какая-то девочка, стоящая у стены, беззвучно шевелит губами – повторяет перед уроком то, что выучила дома. Стайка девчонок стоит перед дверью кабинета физики – девчонки что-то энергично и весело обсуждает. То и дело хлопает дверь с табличкой «Туалет для мальчиков»: одни выходят, другие заходят, – там, в туалете, на переменах кипит своя жизнь. Два старшеклассника в коридоре стоят у окна: тот, что стоит к окну спиной, увлеченно рассказывает тому, что стоит перед ним, о новой игре. Главный герой – рожденный из Пламени, он последняя надежда умирающей расы. В кровавой борьбе за власть предки вызвали чуму, которая поглотила мир и практически уничтожила человечество. Тот, что стоит лицом к окну, внимательно слушает. Новая игра. Видеокарта на компе подходит для этой игры, но было бы лучше… слушающий смотрит на губы говорящего. Губы вполне обычные, но подростку, смотрящему на эти губы, они кажутся необыкновенно красивыми. Притягательно красивыми. Черный, едва заметный пушок над верхней губой. Не над всей губой, а лишь в уголках – справа и слева. Губы шевелятся – с губ срываются слова. Подросток не слушает слова – он смотрит, как шевелятся губы. Слова ничего не значат. Подросток смотрит на губы. Ему хочется прикоснуться к этим губам губами своими. Уже месяц как хочется. И вообще ему хочется всего того, о чём невозможно сказать вслух. Если б они учились в одном классе, они были бы вместе постоянно, каждую минуту вместе в течение всего школьного дня, но они учатся в параллельных классах, в «а» и в «б», и потому они могут видеться только на переменах. На переменах они говорят об играх. Тот, который рассказывает про новую игру, геймер. Он подсажен на игры и может говорить об играх часами. Чума уничтожила почти всё человечество, и главный герой, рожденный из Пламени, отправляется покорять опасный мир, где обитают жестокие монстры и кровожадные чудовища. Тот, который слушает, то и дело смотрит на губы говорящего. Игры его мало интересуют – он смотрит на губы. Если закрыть уши, то есть «выключить звук», то в наступившей тишине останутся только эти шевелящиеся губы. Губы, с которыми хочется слить губы свои. Тот, который слушает, чувствует приятное томление в низу живота. В трусах его сладко затвердевает. Он представляет, как он целует эти губы; медленно, жарко целует взасос. Он ещё никогда и ни с кем не целовался, но уже столько раз представлял это, будучи наедине с собой – и в своей комнате, сидя за письменным столом, и в ванной, и перед сном в постели! Представлял, утоляя своё напряжение. Он смотрит на губы. Хорошо, что ни мыслей, ни ощущений в низу живота никто не видит, и потому о его фантазиях никто ничего не знает, – обычная школьная перемена, два обычных подростка, стоящих у огромного окна в рекреации. Один увлечённо о чём-то рассказывает, другой, стоящий напротив, внимательно слушает. Герой, Рожденный из Пламени, пытается восстановить свое королевство – он строит поселение, которое вернёт величие былой цивилизации… пронзительно звенит звонок. «Дорасскажу на другой перемене», – говорит тот, который любит игры. Он действительно любит игры, но звенит звонок, и он порывисто отрывается от подоконника, на который опирался в течение всей перемены. «Хорошо, – отзывается тот, который слушал пересказ игры. – Интересно, чем закончится». По пути к кабинету химии он сует правую руку в карман брюк – незаметно поправляет затвердевший, сладостно ноющий в трусах член. Через минуту рекреация пустеет – в школе начинается следующий урок.

 

WRESTLING

Делая ложные выпады, мальчишки пританцовывают друг против друга. Наскакивают один на другого, стараясь завладеть инициативой. Кружатся, изогнувшись, держа друг друга за руки. Потом кто-то, изловчившись, делает подсечку, и они валятся на пол. Сопя и пыхтя, они начинают бороться «по-настоящему». Им, как и многим мальчишкам, нравится бороться. Силы у них примерно равные, и потому каждый раз неизвестно, кто кого победит. Оттого азарт и нешуточное напряжение сил. Барахтаясь на паласе, они тесно соприкасаются, трутся друг о друга, поочередно оказываясь то сверху, то снизу. И постепенно, помимо воли, возникает  э т о  – сначала слабое, едва уловимое, но с каждой секундной нарастающее чувство внизу живота. Сладостное чувство, вслед за которым начинает стремительно твердеть в трусах.. У кого-то первого возникает напряжение в трусах, и это напряжение, словно вирус, тут же передаётся другому. Они ещё борются, ещё прилагают силы, чтоб победить, но что-то неуловимо меняется в ритме их борьбы. Они чувствуют твёрдость друг у друга ниже пояса, но ничего об этом друг другу не говорят – словно не замечают. Продолжая барахтаться на паласе, они всё чаще прижимаются друг к другу животами, напирают животами друг на друга, невольно трутся друг о друга, отчего чувство приятности не просто усиливается, а становится доминирующим. Изначально отсутствовавшее, а потом невольно возникшее напряжение в трусах уже невозможно игнорировать, и нужно или прекращать борьбу, чтоб скрыть неуместное возбуждение, или как-то прокомментировать. Это уже не борьба. Как многие в их возрасте, они занимаются самоудовлетворением, и потому знают природу этого возбуждения. Но своё возбуждение они гасят исключительно наедине с собой, никому не признаваясь в том, что они делают. А теперь ситуация совсем другая. Теперь борьба. Внезапная твердость в трусах. Сладостью зудящее чувство в животе. Почему это случилось? Никогда такого не было. Они не недики. Не гомосеки, чтоб возбуждаться от обычной борьбы. Они по инерции продолжают барахтаться на паласе, но это уже не борьба, а совсем другое – приятное, неодолимое желание в трусах. Возбуждение, требующее продолжения. У обоих стояки – откровенные, несгибаемые. Почему они скрывают друг от другу то, что случилось? Потому что такого не должно быть. Это ненормальность. Они смотрят друг на друга. Перед борьбой они сняли брюки, для удобства оставшись в трениках, и теперь треники предательски бугрятся – в трусах у обоих пылает неутоленное желание. «Сдаёшься?» – выдыхает один из них. «Ни фига!» – отзывается другой. Тот, что спросил про «сдаешься», неожиданно делает рывок вперёд – опрокидывает лежащего соперника на спину, наваливается сверху и замирает, вдавившись пахом в пах. Тот, что сказал «ни фига», не делает никаких ответных движений. Какое-то время они молча смотрят друг на друга. Лежащий сверху сильнее давит пахом на пах, словно проверяя реакцию того, который лежит под ним. Лежащий на спине не делает каких-либо попыток освободиться. Не пытается сбросить партнера по борьбе. Ничего не говорит о стояках в трусах. Вместо этого он разводит руки в стороны. Тот, что сверху, шевелит коленкой, раздвигая ноги лежащему на спине, и лежащий на спине послушно разводит ноги врозь. Какое-то время они вопрошающе смотрят в глаза друг другу. Не шевелятся. Ничего друг другу не говорят. Просто лежат, осознавая новую реальность. Стояки в трусах сладостно зудят, налитые ощутимой для обоих твердостью. Сколько так можно лежать, ничего не предпринимая? Это уже не борьба – это что-то другое. Тот, который сверху, делает поступательное движение пахом. Они оба в трениках, но это нисколько не притупляет желание – тот, который сверху, начинает ритмично раскачиваться взад-вперёд, сладострастно сжимая круглые булочки попы. Он трётся твёрдым пахом о твёрдый пах лежащего под ним. Двигает задом. Взад-вперёд, взад-вперёд. Сладостно сжимает, стискивает свои ягодицы. В комнате слышится прерывистое сопение. Наслаждение нарастает. Через пару минут ёрзающий сверху чувствует, как стремительно накатывает и в ту же секунду его пронзает желанный миг. Он замирает. В трусах у него делается мокро и липко. Он тяжело дышит. Какое-то время они лежат, не шевелясь. Тот, который лежит на спине, делает усилие – он легко сталкивает с себя того, который лежит на нём, и, опрокидывая его на спину, точно так же наваливается сверху. Они молча меняются местами. Теперь тот, который был сверху, лежит на спине, точно так же раздвинув ноги. Всё повторяется. Прерывистое сопение. Волнообразное движение поясницей. Сладострастное трение паха о пах. Нарастающее удовольствие. Липкая влага в трусах. Их никто не учил этому – все произошло спонтанно, само собой. Возбуждение. Наслаждение. Липкие оргазмы. Они оба обескуражены. Их борьба обретает новый смысл. Ещё нет ни победителя, ни побежденного, и борьбу можно продолжать дальше, с азартом выясняя, кто из них сильнее, но желание бороться пропадает – они оба чувствуют себя так, словно они сделали что-то неправильное, им не свойственное. Наслаждение сменяется лёгкой апатией. Так всегда бывает после мастурбации. Но мастурбируют они тайно, в одиночестве, никому об этом не говоря, а теперь они, сделав  э т о,  словно признались друг другу в том, что они  т а к и е.  Послевкусие – как после мастурбации, с которой они втайне от всего мира безуспешно борются. Они ничего не говорят друг другу о случившемся. Не смотрят друг на друга. Просто так лежать на паласе глупо, и они, не глядя друг на друга, деловито встают. Делают вид, что ничего не случилось – ничего не было. Торопливо натягивают поверх треников брюки, хотя одному из них брюки не нужны, он дома. Отводя друг от друга взгляды, они перебрасываются парой ничего не значащих фраз. О случившемся не говорят. Никак не комментируют. На следующий день, встретившись в школе, они делают вид, что ничего между ними не было. А через неделю они вместе возвращаются из школы домой, и один говорит другому, как говорил десятки раз до этого: «Если хочешь, сегодня поборемся. Я дома буду один. Придёшь?» Он вопросительно смотрит на того, который идёт рядом. Идущий рядом утвердительно кивает. Жизнь продолжается…

 

©Павел Белоглинский