Сначала это была просто игра: мы с Генкой прятались, а Кошкодав водил.

- Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь…

Толстый маменькин сынок и плакса. В нашем дворе его почти никто не любил, потому что он всегда на всех ябедничал. Кошкодав был младше нас с другом на три года, поэтому ему приходилось водить чаще.

- Двадцать один, двадцать два, двадцать три…

Сегодня мы играли втроём, даже без девчонок. Было не очень интересно, и мы решили устроить обознатушки-перепрятушки. Это самое обидное в прятках. Можно найти и застукать почти всю команду, а на двух последних переодевшихся игроках ошибиться. И тогда кон начинался заново. Правда, Генка был выше меня на целую голову и темноволосым, а я, наоборот, русым. Но уже вечерело, и близорукий Кошкодав мог запросто нас перепутать.

- Двадцать девять, тридцать, тридцать один…

Прятаться можно было только на территории полуразрушенной церкви. Границей служил каменный фундамент для давно исчезнувшей ограды. Груда битых кирпичей под густым кустом акации, конечно, не лучшее место. Здесь нас легко найти. Ну и хорошо. Главное, чтобы водящий обознался.

- Сорок три, сорок четыре, сорок пять, - доносился его голос с другой стороны церкви. – Я иду искать. Кто не спрятался, я не виноват.

Я снял с себя красную футболку, а Генка отдал мне свою чёрно-белую клетчатую рубашку. Потом мы обменялись шортами, но надеть их не успели.

- А давай опять меряться, - предложил друг.

- Давай, - легко согласился я, уверенный в победе.

Следом за Генкой решительно стягиваю трусы, приподнимаюсь и отламываю веточку акации. Молча меряемся. Так и есть: мой пенис, примерно, на полтора сантиметра длинней. Генка снова злится, пыхтит носом, как и две недели назад – на Дунькином острове, и измеряет меня собственноручно. Завистливо вздохнув, он ложится на спину и, прикрыв глаза, гладит себя по низу живота.

- Зато у меня уже волосы растут.

Это точно. Я старше своего друга почти на три месяца, а мой лобок пока гладенький, как у ребёнка. Но у меня тоже стоит. Осторожно выглядываю из-за кирпичей: Кошкодава пока не видно. Ложусь рядом с Генкой на траву и, глядя на его нетерпеливую руку, тоже ласкаю себя между ног.

- Блин, еба-а-а-аться хочется, - протяжно выдыхает он, сжимая в кулаке свою набухшую плоть.

- Мне тоже, - откликаюсь я, осторожно сдвигая шкурку с залупы.

- Может, подрочим? – предлагает друг. – Этот придурок нас, наверное, ещё не скоро найдёт.

Однако пиздец, как говорится, подкрался незаметно. Кошкодав обнаружил нас в самый разгар суходрочки.

- Ни фига себе! – воскликнул он.

Перевёрнутое лицо в мелких веснушках, нависшее над нами, вытаращенные бледные глаза, полуоткрытый рот с неровными рядами зубов. Короче, морда просит кирпича. Но мальчишка быстро приходит в себя.

- Палочки-выручалочки, Геша! Палочки-выручалочки, Валерка!

Мы замерли, сжимая в кулаках своё возбуждение, шумно дыша и растерянно разглядывая водящего. Его голова с длинной рыжеватой чёлкой исчезает так же внезапно, как и появилась. Чёрт, если одеваться, то мы не успеем обогнать толстяка и выручиться первыми. Тогда Генке придётся водить. Не сговариваясь, хватаем трусы и шорты и стремительно выскакиваем из своего укрытия. И чуть не сбиваем с ног замершего на месте Кошкодава. Мы и сами застыли, как вкопанные, увидев перед собой двух солдат. Они стояли от нас всего в нескольких метрах: высокий – с автоматом на плече, тот, что пониже, - с сигаретой в зубах. А мы с Генкой – полуголые и с торчащими вверх члениками.

- Руки вверх! – негромко приказал высокий, наставив на нас автомат.

Мы послушно выполнили приказ, не сводя испуганных глаз с оружия.

- Видишь, Олег, какие плохие мальчики нам сегодня попались, - сказал низенький, выпустив длинную струю дыма и с хмурым видом разглядывая нашу возбуждённую срамоту. – Онанизмом, понимаешь, занимаются, а родители, наверное, и не знают.

- Что ж, придётся их наказать, - вздохнул Олег и вдруг резко передёрнул затвор.

Маменькин сынок от страха присел на корточки.

- А я не дрочил… я никогда… правда, честное слово, - залепетал он.

- Вот ты молодец, - похвалил его автоматчик. – Иди сюда. Как тебя звать?

- Кешка… Иннокентий, - ответил он, подходя к солдатам. – А это Валерка и Геша.

- Не ссы, Иннокентий, и всё будет пучком, - подбодрил его парень и, положив руку на плечо, дружески прижал к себе. – Ну что, Борь, вдарим по минету?

- Да, как обычно.

- Ты кого будешь наказывать?

- Не обижайся, братан, но у кого писюн больше, - засмеялся низенький.

- Ладно, согласен. А ну, Иннокентий, измерь этих петухов.

Кошкодав с резвостью бросился исполнять приказ. Он хватался за нас грязными пальцами и прижимал подобранный на земле прутик. Генкина чуть искривлённый пенис уже начал увядать, а у меня от чужих прикосновений – одеревенел ещё больше.

- У него длинней, - показал на меня новоявленный хуемер, - вот на столько.

- Ну, Петя, иди сюда, - позвал Борис, гася носком сапога окурок.

Воинская часть находилась от нашего посёлка километрах в тридцати, не меньше. Что здесь делали солдаты, да ещё с оружием? Непонятно. Может быть, сбежали. А может, наоборот, искали дезертиров, как это было прошлой весной. Но сегодня вечером мы столкнулись с ними возле заброшенной церкви, в полукилометре от посёлка. Двое на трое – не в нашу пользу. Кошкодав был на их стороне. Высокий снял с плеча автомат и повесил предателю на шею.

- А ну, Иннокентий, посторожи, чтоб нам никто не мешал, - велел он. – Мы пока этих петухов проучим.

Так нас ещё не наказывал никто и никогда.

Борис положил тяжёлые руки мне на плечи и резко надавил вниз. Я рухнул перед ним на колени.

- Открой пасть, - приказал он и стал расстёгивать ширинку.

Ничего ещё не понимая, я разжал губы. Солдат, покопавшись в паху, вывалил из штанов толстый упругий член.

- Только без шуток, Петя, - предупредил он и впихнул его в мой рот.

Я не успел от него отпрянуть. Борис схватил меня за волосы и легко вошёл внутрь. Слегка заострённая головка скользнула по языку, прошлась по верхнему нёбу и ткнулась в горло. В животе проснулся вулкан и выплеснул удушливую волну, которая покатилась по пищеводу вверх. Но рвотные спазмы затихли на полпути, потому что солдат отпрянул назад, почти полностью выйдя наружу. Однако он не дал опомниться и вновь атаковал мой рот, резко качнув широкими бёдрами. Меня затошнило, но солдатский член опять ускользнул, чтобы вонзиться снова и снова.

Я в первый раз видел так близко чужой хуй. Впервые он был во мне. Меня больше тошнило от самого зрелища, чем от вкуса, и я решил отвлечься, скосив глаза вбок. С моим другом происходило тоже самое. Правда, Олег действовал немного по-другому. Он держал Генку за уши и, не торопясь, натягивал его голову на свой возбуждённый орган. Странно, но со стороны это уже не казалось таким отвратительным, в этом даже был какой-то завораживающий ужас. Небольшой волосатый член то появлялся, то почти полностью исчезал. Когда солдат убрал руку, чтобы смахнуть с виска пот, я увидел, что глаза друга крепко зажмурены, а щёки пылают неестественно ярким румянцем.

Генкино хозяйство совсем увяло и беспомощно свисало вниз. Моё же, словно всем назло, продолжало цвести раскрывшимся фиолетовым бутоном.

Непонятный звук донёсся до меня с другой стороны. Кошкодав стоял на каменном фундаменте и, приподняв автомат, целился то в меня, то в Генку, изображая губами звуки выстрелов. По его самодовольной роже было видно, что он очень гордится тем, что взрослые парни поручили ему важное задание и даже доверили настоящее оружие. Ну, гад! Ну, сука!.. Самый настоящий предатель! Нет бы – закричать, что сюда кто-то идёт, а ещё лучше – выстрелить в воздух. Солдаты бы точно испугались и убежали. Вместо этого Кошкодав целится в наши затылки. Мы встречаемся с ним взглядами, и я вижу, как его пухлый рот растягивается в мстительной улыбке.

В этот момент Борис резко дёрнулся, застонал и выстрелил вязким зарядом, потом ещё и ещё… Сперма заполнила мой рот, просочилась в горло, начала вытекать наружу, сползая по подбородку двумя липкими ручейками. Её необычный, ни на что не похожий вкус почему-то заставил вспомнить про яд. «Ну вот, сейчас я умру», - пронеслась в голове мысль и увязла, словно муха в варенье, в солдатском семени. Господи, какое же жестокое наказание!

Из полуобморочного состояния меня вывел захлёбывающийся кашель друга. Вцепившись пальцами в траву, он корчился в рвотных спазмах, отплёвываясь и жадно хватая ртом воздух. Солдаты, посмеиваясь, застёгивали штаны.

- Что, невкусно? – спросил высокий, наклонившись над Генкой. – Ну, извини, что она у меня такая несладкая.

- А моему, кажется, понравилось. – Борис ласково погладил меня по голове и пригрозил. – Если застукаем вас ещё раз за этим занятием, можете намыливать задницы. Отъебём за милую душу.

Олег, одёргивая гимнастёрку, подошёл к Кошкодаву.

- Объявляю тебе, Иннокентий, благодарность от нашего секс-патруля… Что молчишь? Говори: «Служу России!»

- Служу России, - тихо повторил мальчишка.

Солдат снял с его шеи автомат, повесил себе на плечо и вопросительно посмотрел на сослуживца.

- Я сейчас. – Борис присел на корточки и взглянул на мой по-прежнему вздыбленный отросток. – А у тебя, Петя, наверное, будет интересное будущее… судя по твоей эрекции. – Он похлопал меня ладонью по щеке, медленно провёл указательным пальцем по губам. – Хотел бы я с тобой встретиться годика через четыре. Сколько тебе тогда будет?

- Шес… семнадцать, - прошептал я.

- Самое то… Ну ладно, не грусти, а то не будет хуй расти.

Генка повернул ко мне мокрое от слёз лицо и жалобно выдавил из себя:

- Мы теперь с тобой пидарасы… Петя. Петухи, понял?

И только тут до меня стал доходить весь ужас происшедшего с нами. Я сразу вспомнил Ваську Смолякова со второго этажа, который несколько месяцев назад вернулся из колонии. Встречая меня в подъезде, он каждый раз хватался за мои яйца и грозно спрашивал:

- Ты мальчик или девочка?

- Мальчик, - отвечал я.

- А почему у тебя тогда здесь пизда? – удивлялся он, сжимая кулак.

- Пожалуйста, Васечка… не надо, - умолял я, задыхаясь от боли.

Он ухмылялся, нехотя убирал руку и, похлопав меня по попке, отпускал с одной и той же присказкой:

- Эх, выебу я мальчика одним движеньем пальчика!

Только что это проделали с нами незнакомые солдаты. И хоть нас трахнули в рот – от этого было не легче. Наоборот, ещё позорнее. Страшно представить, что будет, если об этом узнают в нашем дворе. Васька меня точно поимеет пальчиком – двадцать первым.

Стало невыносимо тоскливо, как никогда прежде. Снова захотелось сыграть в прятки, но уже по-настоящему – по-взрослому. Спрятаться в другом городе, в чужой стране, чтобы никто из родных и знакомых никогда не смог меня найти. А для верности устроить всем обознатушки-перепрятушки: отрастить длинные волосы, переодеться в девчоночью одежду, наложить под неё вату, накрасить глаза и губы… чтоб даже родная мамочка не сумела узнать. К сожалению, это желание было невыполнимым. И если…

Наверное, мы подумали об одном и том же, потому что, не сговариваясь, почти одновременно оглянулись на Кошкодава. Он продолжал стоять на своём боевом посту. После того, как солдаты ушли, его самоуверенность сразу пропала. Теперь предатель смотрел на нас испуганно. Но я очень хорошо знал эту маленькую гниду.

- Кеш, поди-ка сюда!

Кажется, впервые за всё время нашего знакомства я назвал мальчишку по имени. Он медленно подошёл к нам, заискивающе глядя в глаза. Понимает, гад, что убежать не удастся: всё равно пять раз догоним и отлупим.

- Пацаны, я не нарочно… они меня заставили… автомат дали, сказали, чтоб сторожил, - забормотал Кошкодав плаксивым голосом.

- Ладно, выплюни и забудь, - посоветовал я, и как бы между делом попросил, - Ты только не рассказывай никому про это, хорошо?

- Хорошо, хорошо - тут же согласился он, закивал головой, заулыбался. (Еще рассказы - на xgay.ru).

Генка поднялся на ноги с глазами всё ещё полными слёз.

- Пожалуйста, Кешка, я тебя очень прошу.

- Ладно, ладно… А что вы мне за это дадите?

Я ожидал чего угодно, но только не шантажа. Требовать за своё предательство вознаграждение?! Это уж слишком. К тому же, я знал: пообещай мы ему хоть золотые горы, Кошкодав рано или поздно всё равно предаст. Вот такой дранью он уродился. Что мы тебе за это дадим? А вот, получай! Мой кулак врезался точно в солнечное сплетение. Мальчишка согнулся пополам, раскрыл свою мерзкую пасть и выпучил глаза, пытаясь сделать вдох. Генка занёс руку и врезал ему ребром ладони по шее. Кошкодав рухнул на четвереньки, засипел, побледнел, зашлёпал рыбьими губами. Этот приём был отработан у нас с другом до автоматизма. Два одновременных удара ногами по заднице – и он ткнулся мордой в землю.

- А давай его обоссым.

Мне так хотелось унизить свидетеля нашего позора, что сейчас я был готов на любой неожиданный поступок, пришедший в голову. Не дожидаясь согласия друга, я прицелился и напрягся, но из-за сильной эрекции сделать задуманное не смог.

- Валерка, подожди, давай по-другому! – вдруг вскрикнул Генка, глядя на мои бесполезные усилия.

Он присел на корточки, схватил лежащего мальчишку за рыжеватую чёлку и, повернув его лицо вбок, стал тыкать в искривлённые от боли губы своим вялым отростком. Кошкодав что-то пытался сказать, не открывая рта, и старался увернуться, резко дёргая головой то влево, то вправо.

- Генка не так, - остановил я его и, наклонившись, стал стаскивать с предателя спортивные штаны вместе с трусами.

Друг ещё не успел догадаться, что произойдёт дальше, а я уже навалился на Кошкодава и попытался проткнуть его задницу своим острым концом. Мальчишка весь сжался и закричал от боли. У меня ничего не получалось: смелости хватило, а вот решимости – нет. Генка дёрнул меня за плечо, потом грубовато оттолкнул вбок.

- Дай-ка я попробую.

Он оказался сообразительнее меня. Сидя на тёплой траве, я смотрел, как друг обхватил аппетитный мальчишеский зад, резко поднял его вверх, раздвинул пальцами бледные ягодицы и, приблизив к ним лицо, вдруг плюнул в центр густой беловатой слюной. Кошкодав опять завопил и стал вырываться из рук, когда Генка, прицелившись, резким движением прорвался внутрь. Ему пришлось сжать мальчишеские яйца.

- Будешь орать, я из них яичницу сделаю! – пригрозил он.

Словно через увеличительное стекло я наблюдал, как пенис друга – сантиметр за сантиметром – исчезает из глаз. Кошкодав перестал орать и лишь отзывался протяжными стонами на каждое новое проникновение. Наконец Генка упёрся пахом в ягодицы и на минуту остановился передохнуть.

- Всё, Кешка, всё, успокойся, - говорил он тоном зубного врача, поудобнее расставляя колени. – Я больше не буду.

Но едва Кошкодав затих, как Генка стал медленно выходить наружу. Мальчишка открыл рот, странным горловым звуком растягивая букву «а» - до тех пор, пока не началось обратное движение.

Я чувствовал, как моя промежность наполняется тяжёлым свинцовым соком. До предела натянув половую уздечку, залупа сияла восковой спелостью. Мой тайный, неразлучный дружочек, сколько же ты уже стоишь? Часа полтора, точно. А сколько ещё собираешься стоять, залупившись на всё вокруг? Нет, до рекорда Гиннеса я не доживу. И если сейчас не изольюсь, то моя мошонка взорвётся вместе с остекленевшими яйцами от жуткого перенапряжения.

Генка на несколько секунд замер, прислушиваясь к чему-то внутри себя, и вдруг сорвался с места, задёргался в диких приступах эпилепсии, захрипел, словно кто-то невидимый ударил его в солнечное сплетение. Кошкодав, задирая морду кверху, взвыл молодым волчонком. С его щёк капельками лунного бисера срывались мелкие слёзы.

- Давай теперь ты.

Генка буквально отвалился от мальчишки, обессилено рухнув на траву. Какая-то пьяная улыбка вибрировала на сухих губах друга. Немного неуверенно, сам не зная, чего опасаясь, я занял его место. Без помех пройдя между ягодиц, я медленно погрузился в тёплое и влажное месиво. Оно плотно облепило мой пенис, с лёгким сопротивлением пропуская его всё глубже и глубже. Миллион мурашей разбежались по всему телу, будто кто-то разворошил муравейник. Они были повсюду, мгновенно перемещаясь по коже, щекоча её и пощипывая одновременно. Кошкодав больше не сопротивлялся. Уткнувшись лицом в ладони, он лишь глухо постанывал и мелко вздрагивал пухлыми плечами.

Эта вечерняя ебля была похожа на плавание по синему-синему морю. По морю, на котором я не был ещё ни разу в жизни. По безбрежному морю наслаждения – с ласковыми бархатистыми волнами, которые то подкидывали вверх, то сбрасывали в губительную глубину. Эта бесподобная ебля была похожа на долгое и утомительное плавание к острову сокровищ. Он уже показался вдали – туманный, расплывчатый, пустынный. Хотелось, как можно быстрее достичь его берегов, но я не торопился грести, наслаждаясь самим путешествием…

Грозовой порыв оргазма вышвырнул меня из действительности, будто из салона самолёта. Затяжной полёт парашютиста. Нехватка кислорода. Короткие солнечные ожоги напряжённой промежности. Розги ледяного ветра по плечам и пояснице. Потеря речи, слуха, зрения. Нарушение координации движений. И победный звериный крик хищника над поверженной жертвой.

С картофельного поля за церковью повеяло прохладой. Мы стояли друг к другу задом и одевались. Наверное, нас можно было принять за купальщиков, которые только что голышом выбрались из речки и торопливо натягивают на себя трусы и штаны.

Моя плоть, наконец, освободилась от плена эрекции. Но вместе с облегчением пришёл страх, который сочился сквозь поры мерзким липким потом. Боже, что будет с нами, когда Кешка придёт домой и пожалуется родителям?! Мы окажемся в той же колонии, откуда недавно вернулся Васька Смоляков. Но судя по его рассказам, заключение – это не самое страшное. Вот когда там узнают, что мы с Генкой насильники – это будет полный пиздец!

Я посмотрел на Кошкодава. Нагнувшись, он пытался просунуть ногу в левую штанину. По его ляжкам медленно стекала густая жидкость. Это мы с другом, не вместившись, ползли по-пластунски наружу.

- Вот не захотел, чтоб мы тебя в рот… по-солдатски, - громко сказал я, заправляя рубашку. – Пришлось – в жопу. Ты, Кешка, сам виноват.

- Ничего, пусть теперь только заикнётся об этом. Тогда весь двор узнает, что Кошкодав стал педиком и его можно бесплатно в попочку трахать, - усмехнулся Генка и неожиданно добавил. –А так только мы с Валеркой будем… Ты понял, Кошкодав?

Мальчишка ничего не ответил, только громко шмыгал носом, стоя к нам спиной. Блин, неужели другу нисколечко не страшно? Он что, забыл Васькины рассказы о том, как опускают в колонии мальчиков, а потом ебут каждую ночь во все дырки по несколько человек сразу? Широко размахивая руками, он шагал по дороге к дому и даже насвистывал какой-то мотивчик.

- Генка, погоди! – Я нагнал его и, оглянувшись на отставшего Кешку, спросил, - Ген, а ты не боишься?

- Кого? – не понял он.

- Ну, что мы… его изнасиловали. Я как представлю, что нас в тюрьму забирают, у меня прямо матка опускается.

- Не бери в голову, братан, бери в рот, - засмеялся друг и, тоже оглянувшись назад, признался. – Если честно, мне ещё хочется.

- Пацаны! Геша, Валер, подождите! – Кошкодав догнал нас и, потупив глаза, сообщил. – Я согласен.

- Ты про что? – поинтересовался Генка.

- Ну, чтоб вы… только вдвоём со мной… меня… это самое…

- А-а-а, так бы сразу и сказал, а то всё мама, да мама, - сказал друг голосом волка из недавно показанного мультика. – Тогда пошли вон в те кусты, проверим твоё согласие.

- Прямо сейчас?!

- Ага. И завтра, и послезавтра, и послепослезавтра… Лерыч, ты будешь?

- Нет, что-то пока неохота. Вы идите, а я на шухере постою.

Мне, действительно, не хотелось. Остатки страха застряли в мозгах, возбуждая фантазию на тюремные темы. Мысли сбивались, путались, переплетались клубком змей. Всё, что происходило сегодня вечером, казалось нереальным. Сразу столько невероятных событий бывает только в кино. Вот и сейчас, стоя у края просёлочной дороги, я смотрел из пустого зрительного зала, как двое ребят скрылись в кустах, как младший стянул с себя штаны и встал раком, как следом оголилась задница старшего и как напряглись его ягодицы, соприкоснувшись с чужим телом.

Да, так лихо меняются события только в кино. А ещё во сне. Может быть, я сплю, и всё это мне просто снится? Вроде, нет. Мне захотелось увидеть их ближе, услышать их голоса. Я сошёл с дороги и, обойдя кусты, осторожно раздвинул колючие ветки. Теперь они стояли ко мне лицом. Кешка теребил ладонью свою маленькую пипиську, а Генка ритмично дёргался всем телом позади него. Ничего необычного. Но меня поразили их лица. Они были совершенно одинаковые, хотя один – трахал, а другого – трахали. Как будто кто-то разделил их лица пополам. На верхней части – с наморщенным лбом и полуослепшим взглядом – отпечатались нестерпимая мука и боль. А нижняя – с полуоткрытым ртом, из которого вырывалось прерывистое дыхание и возбуждающие горловые звуки, с облизыванием пересохших губ – выражала безумное наслаждение.

Но разве так бывает?

Если друг испытывает сейчас тоже самое, что и я полчаса назад, то почему ему так мучительно больно? Генка, откуда у тебя боль? Почему я её не помню? Почему насилуемый Кешка вместе с болью получает ещё и наслаждение? А? Может, во время полового акта происходит неудержимый обмен чувствами? Неужели и у меня там, у церкви, было такое же половинчатое лицо?.. От этих мыслей мне стало не по себе, и я направился к дороге. За спиной захлопал голубиными крыльями взлетающий в небо короткий мальчишеский оргазм.

Первым из кустов вышел Генка. Следом, подтягивая штаны, Кешка. Его лицо морщилось обезьяньей гримаской.

- Что, Кошкодав, не понравилось? – громко спросил друг, подражая кому-то интонацией. – Ну, извини, что он у меня такой кривой.

- Жопу больно, - пожаловался мальчишка.

- Ничего, привыкнешь. Мы тебя не всегда в задницу будем дрючить.

Всю оставшуюся дорогу до дома мы шли молча. Страха почти не осталось, но теперь мне не давала покоя шальная мысль. Интересно, каким бывает наслаждение, на что оно похоже, когда не ты, а тебя? А что будет, если в следующий раз на дурацкий Васькин вопрос я отвечу: девочка? Он тогда спросит: «А почему у тебя здесь хуй?» или… Кто-то из ребят рассказывал, что возбуждённый член Смолякова похож на очищенный кукурузный початок – из-за вшитых под кожу «шариков». Мол, от этого любая девка будет тащиться. А пацан?

- Я пойду домой, а то отец ругаться будет.

Мы стояли возле нашего с Кошкодавом подъезда: он жил на первом этаже, я – на третьем. Васька – на втором, между нами.

- Давай дуй, - разрешил Генка. – Завтра после обеда придёшь на Дунькин остров, мы там купаться будем.

Мальчишка покорно кивнул головой и скрылся в подъезде.

- Ну что, Ген, пока?

Я протянул руку, друг сжал её, но отпустил не сразу.

- До завтра, - ответил он и доверительно сообщил. – Я завтра хочу Кошкодаву дать отсосать.

Я осторожно прикрыл за собой входную дверь и, не зажигая в прихожей свет, проскользнул в ванную. Из квадратного зеркала на меня смотрел всё тот же тринадцатилетний подросток. Ничего страшного не случилось: прежнее лицо, глаза, губы…

На губах вспыхнула неожиданная улыбка и начала разгораться, разбегаясь от середины к приподнятым уголкам. Я прикрыл рот рукой, удерживая смех внутри себя. Ну, мы с Генкой сегодня и заигрались! Оказывается, на мне осталась его клетчатая рубашка. Я даже не обратил внимания, что друг ушёл в моей красной футболке. Вот какие мы устроили с ним обознатушки-перепрятушки!

©Первенцев Артем (2001)