ГЛАВА I. ПРЕСТУПНОЕ ПОВЕДЕНИЕ
Вероятно, именно отчаяние той поры во многом стало причиной происшедшего в середине весны 2006 года.
В субботний день я вывозил свои покупки через главный вход местного «Уолмарта», когда напористый юный голосок спросил с сильным южным акцентом:
- Помочь с вашими штукоминами, сэ'?
- Нет, спасибо, - уже вылетало из моих уст, прежде чем я увидел эти большие, похотливые карие глаза с длиннющими ресницами, смотрящие снизу вверх. Мальчик примерно десяти-одиннадцати лет с худощавым, но очень приятным лицом, красиво обрамленным светло-каштановыми волосами до плеч, шёл за мной и настаивал:
- Можете не платить мне ничо, если не захочите.
О Боже, я сразу влюбился в этот акцент! И ответ мгновенно сформировался в моём мозгу.
- Ну, давай-ка, - произнёс я с улыбкой, отступая в сторону. Когда он схватился за тележку, краткое прикосновение его руки согрело меня целиком.
Быстрый осмотр выявил бедность: рубашка, порванная на плече и с отсутствующей верхней пуговицей, потертые фланелевые брюки, которые он перерос, наряду с отсутствующими носками открывали вид на грязноватые лодыжки. Узкие брючки облегали милую пару полушарий, которые слегка покачивались, когда он принялся толкать тележку.
Внезапный приступ паранойи заставил мои глаза забегать из стороны в сторону в попытке определить, не наблюдает ли кто-нибудь за моим вожделением. Мамаша с двумя дочерями-подростками приближалась к нам, глядя на мальчика, но не на меня. Когда мы сблизились, она встала перед своими девочками, оказавшись между ними и моим водителем тележки. Неодобрительное выражение её лица пробудило во мне защитное чувство, вероятно, повлиявшее на моё поведение в последующие нескольких минут.
- Где ваша машина, сэ'? - спросил милый ребенок. У него были крепко стиснутые губы, которые, вероятно, указывали на определенную степень решительности или же упрямство.
- Еще два-три ряда вперед, зеленая спортивная машина.
Главным предметом роскоши в моей жизни был кабриолет Triumph TR8 1980 года выпуска. Одинокое существование и отсутствие желания рисковать свободой, катая мальчиков, допускали подобную экстравагантность, которая была мне по средствам и несколько успокаивала. Я наслаждался вождением своей маленькой красавицы, превышая скорость на извилистых проселочных дорогах.
Паренёк не видел её из-за внедорожника.
- Просто иди прямо, - проинструктировал я
Мне хотелось спросить его имя, возраст и прочее, но я боялся, что подобное покажется излишней назойливостью. В конце концов, я был одним из тех самых опасных незнакомцев. А этот невинный ребенок, как я подозревал, просто хотел подзаработать.
Я отстал от него на пару шагов, чтобы было легче любоваться его милой попкой, и чтобы подобное не слишком бросаясь в глаза. Солнцезащитные очки пришлись бы очень кстати. Он был хорошеньким. Полуденное солнце придавало его нестриженным кудрям золотистый блеск. А под его поношенными брюками не было ни намёка на нижнее бельё.
- Глянь-ка! - заявил мальчик. - Давайте ключи, я открою багажник и сложу туда ваши штукомины.
Я бросил ключи в его протянутую маленькую, грязную, но крепкую на вид, ручку.
Когда он наклонился, его вид стал ещё неотразимее. Я снова проверил по сторонам наличие свидетелей, но в основном пялился вниз.
Пакеты были аккуратно помещены внутрь, крышка багажника аккуратно закрыта обеими руками. Мальчик подошел к водительской двери, умело отпер и открыл дверь. Я порылся в кармане в поисках доллара в надежде найти два, и готовый дать этому красивому мальчугану пятёрку, если она окажется самой маленькой купюрой, в надежде, что он встретит меня на следующей неделе.
Он стоял у открытой водительской двери, протягивая мне ключи. Пока я просматривал купюры, которые выудил из кармана, он застенчиво спросил:
- А де вы жи́вёте, сэ'? Я могу поехать с вами и помогу занести штукомины домой, если хочите.
«Вы жи́вёте!» Он сказал: «Вы жи́вёте»! Прелестно!
Тем не менее, предложение было совершенно неожиданным, пугающим, но чрезвычайно заманчивым - красиво сформулированная просьба. Я глянул на него, настороженный, но немощный, охваченный внезапным желанием иметь мальчика рядом, хотя бы на один короткий, но памятный промежуток времени. За последние двадцать лет я не сказал ни одному мальчику больше нескольких слов. К счастью или к сожалению — в зависимости от точки зрения — моя сестра породила только девочек, милых и приятных, но без предпочтительных причиндалов. Ужас перед последствиями был заглушен приятным, хотя и скромным, предвкушением.
- Ну, а как ты собираешься вернуться сюда?
- Разве нет автобусов там, где вы жи́вёте?
Да! Он снова это сказал. Слова ребенка капали цветами магнолии.
Не пользуясь автобусами с детства, я не знал их маршрутов, хотя и видел остановку на бульваре в паре кварталов от моего дома.
- Полагаю, что есть.
Я был готов, если потребуется отправить его обратно на такси.
Пока я отвечал, он уже рванул к пассажирской стороне.
Снова накатила паранойя, когда дверь с его стороны закрылась, и запах немытого тела достиг моего носа. Я должен контролировать себя, подумал я. Абсолютно никаких прикосновений! Просто рукопожатие, когда он будет уходить.
Наконец-то я мог спросить, как его зовут.
- Джеки, а как вас?
- Гарри. Сколько тебе лет?
- Одинцать, -- ответил он так, как будто это являлось источником его гордости.
Он выглядел слегка маловатым для своего возраста. Я посмотрел на него. Он сложил руки на коленях. Толщина его пальцев наводила на мысль о происхождении из среды рабочего класса. Под ногтями виднелась грязь. На одном колене его штанов имелся небольшой разрыв. Сквозь них проступал кусочек кожи. Я бы с удовольствием прикоснулся к нему.
Я спросил:
- В каком ты классе?
Он помолчал несколько мгновений, а потом ответил:
- Я не хожу в школу.
Он скривил свой сжатый ротик, как бы в раздумье.
- А что такое? - спросил я.
Он ответил вопросом:
- Скока классов вы проучились в школе?
Это была нелегкая тема для разговора.
- Колледж. Я закончил колледж.
- Я мог бы однажды поступить в колледж. А где вы работате?
- Я в некотором роде инженер. Я проектирую кое-что, системы.
- Что это, системы?
- Это ряд машин, которые должны работать вместе, чтобы сделать определенную работу, сделать определенные вещи. Каждая должна выполнить свою работу в определенное время, чтобы следующая машина могла сделать что-то ещё.
- А скока платят за это?
- Достаточно, чтобы платить аренду и покупать еду, которую ты положил в багажник, - ответил я с улыбкой.
Я перестал расспрашивать о школе. Он не стал дальше копаться в моих доходах.
Спустя десять минут мы свернули на мою улицу. В соответствии с моим доходом, немного превышающим доход среднего класса, я жил в хорошем районе с двухэтажными, в основном, кирпичными домами, окруженными ухоженными газонами и с асфальтированными подъездными дорожками перед закрытыми гаражами. Когда я указал на свой дом, он спросил, есть ли у меня «одна из тех элетрических дверей, которые открывается, когда нажимаешь на кнопку?»
Когда я ответил «да», он принялся просить нажать на неё. Я указал, что она слева от меня. И прежде чем я успел возразить, он уже перегнулся через мои бедра и из этого положения спросил, где именно. Его левая рука прижалась к моей промежности, вызывая там вспучивание - приятное чувство, борющееся с запахом, который издают детишки, пробывшие несколько дней без ванны.
Я приложил удивительно теплый палец его правой руки к кнопке. Он нажал, затем приподнялся, чтобы посмотреть, мягкие мальчишеские волосы коснулись моего подбородка, его плечо удобно прислонилось к моему солнечному сплетению. Его рука ещё сильнее прижалась к тому, что сейчас было смущающе близко к эрекции. Я надеялся, что его внимание приковано к движению гаражных ворот, и он не замечает, что происходит под ним.
- Здоровско. Я видел такое в доме одного парня.
Думаю, мы оба одновременно уловили возможный смысл этого замечания. Я обдумывал его. Он быстро и бесшумно вернулся на пассажирское место и уставился в лобовое стекло, пока мы въезжали в гараж. Его глаза были устремлены прямо перед собой, он не двигался.
Как только мы остановились, он попросил ключи от машины и дома. Интересуясь, каковы настоящие намерения мальчика, не мошенник ли он, и для чего ему нужны ключи, я передал их.
Он вернул меня на землю вопросом:
- Который открывает дом?
Он держал ключи от дома.
- Тот, что с синим кольцом.
Он вскочил на две ступеньки, открыл дверь на кухню, потом вернулся к машине и открыл багажник. Я слишком глубоко задумался, чтобы помогать ему. Почему он был с другим парнем? Наверное, просто зарабатывал деньги, подумал я, коря себя за то, что подумал плохое. И снова полез в карман за деньгами, на этот раз точно за пятёркой.
- Как насчет перекуса? Я потом приберусь. Я не ел целый день.
Он стоял в дверном проёме, ожидая моего ответа, отбросив свои прекрасные волосы с этих прекрасных соблазнительных глаз. Мне было интересно, куда все идёт. Было ли всё это только ради того, чтобы перекусить?
- Конечно, - ответил я. - Посмотрим, что у меня есть.
Мог ли этот мальчик быть ребенком с улицы? Мне казалось, что социальные работники и полицейские давным-давно переловили всех.
- У вас есть яйца. Я видел их в том пакете. У вас много яиц?
О, этот чарующий акцент!
- Так ты любишь бекон? Или ветчину, тосты, масло и желе?
- Конечна! Я могу делать яйца по любому, как захочите. Хочите, я сделаю яйца и для вас?
Его энтузиазм захватывал.
- Конечно. Как будешь готовить?
- Любите жареное? Я хорошо жарю.
Я отвел его в ванную внизу, чтобы он вымыл руки. Вода с его рук стала коричневой. Я не смог устоять, и склонился над ним сзади, помогая ему добраться до голой кожи. Во время процесса он дважды дотрагивался до моих рук, вызывая жар в моих причинных местах.
Мы приготовили и наслаждались яичницей с беконом и тостами с маслом. Почему-то во время нашей трапезы мне пришло в голову, что у него до сих пор ключи от машины и дома. Но его руки были жирными от еды, поэтому я решил подождать, пока он не вымоет их снова. Пока он глотал еду, я заметил несколько плохих зубов и пару щелей там, где их не имелось. Может быть, этот ребенок действительно жил на улице.
- Так где твоя семья, я имею в виду, в каком районе города ты живешь?
- На Западной стороне, рядом с парком.
Это было на противоположной стороне города. Возвращаться ему придется с пересадкой, может быть даже не с одной, что займет у него больше часа - и это в самом лучшем случае. Было почти пять. Я начал подумывать о том, чтобы подбросить его домой на машине, но быстро отбросил эту идею как ошибочную - я уже и так пошёл на большой риск, привезя его на своей машине в свой дом. Потом у меня вызвала тревогу мысль: если он поедет домой на автобусе, то, вероятно, сможет найти дорогу назад, и сможет привести с собой еще одного мальчика, может быть, старшего брата или даже свою мать, которая захочет знать, почему я привёл её невинного. маленького сына в свой дом. Если они сидели на пособии, в дело мог вмешаться социальный работник, и все могло стать очень неприятным. С другой стороны, он может привести друга, чтобы ограбить меня. Подвезти его поближе к дому показалось наилучшим вариантом.
Если не обращать внимания на зубы, он, безусловно, был очень симпатичным пареньком, подумал я, а затем мысленно треснул себя, указав, что мне светит двадцать или тридцать лет тюрьмы, если все пойдет плохо. Паранойя в 2006 году была необходима, уже с десяток лет.
А затем, глядя на меня своими прекрасными глазами, он спросил:
- Можно, я выкупаюсь у вас перед тем, как уйду? У нас нет ванны.
Паранойя резко сменилась мыслью о возможности взглянуть на хорошенькое мальчишеское тело и, вероятно, первый безволосый пенис за последние двадцать лет. Осторожность исчезла быстрее, чем наша яичница.
- Ух, окей. Ванная наверху. Я покажу.
Покачав головой из-за подобного идиотского поступка, я провел Джеки в свою спальню и указал ему на дверь в ванную. «Даже не вздумай заходить туда», - беззвучно крикнул я себе.
Он не закрыл дверь, поэтому это сделал я.
Спустя несколько мгновений он вышел из ванны совершенно голым; красивый, роскошно обнаженный, длинный, необрезанный, не достигший половой зрелости писюн соблазнительно свисал под слегка округлившимся животиком и мускулистой грудью.
- Как включать ту штуку? - спросил он, словно не замечая, как я ласкаю его глазами.
Я изо всех сил старалась не прикоснуться к нему, проходя мимо, но он ненадолго обнял меня за талию, а затем взял меня за руку, держась за нее, даже когда я потянулся, чтобы включить горячую воду.
- Вот дерьмо! - воскликнул он не слишком громко. - Я оставил ваши ключи. Давайте, я принесу, пока вы чините воду.
Прежде чем я успел что-то сказать или остановить его, он выбежал из ванной. Я мельком увидел его великолепный зад, когда он выскакивал за дверь.
Спустя пару минут, когда душ оказался чуть теплым, он вернулся, обе связки ключей свисали с пальцев его правой руки. Вручив их, он сунул ту же руку в воду и одобрительно произнес:
- Так хорошо. Ты помоешь спину? А то я не дотягусь.
Я наблюдал, как он намокает, смотрел, как вода стекает по идеальным формам его живота и по его маленькому члену в форме сигары. «Боже, как бы мне хотелось попыхтеть этим», - сказал я себе. Когда он повернулся, чтобы предоставить свою не очень-то грязную спину, мне понадобилось время, чтобы оторвать взгляд от его блестящего мокрого зада, уговаривая себя не дотрагиваться до него. Я поскреб его до изгиба спины, но не до самого конца, затем вручил ему брусок мыла и, бросив последний задумчивый взгляд, повернулся и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Я сел на кровать и с облегчением выдохнул, потому что смог вырваться из присутствия этого восхитительного ребенка, и что мой член каким-то образом снова стал мягким.
Спустя несколько мгновений я вернулся на кухню, чтобы вымыть посуду - заняться чем-то, чтобы побороть искушение вернуться в ванную.
На кухне был порядок, когда я услышал, как он прыгает по лестнице, явно босиком. Когда он появился, голыми были не только его ноги, но и все оставшиеся части тела. Он даже не захватил с собой полотенце.
Я попытался сказать ему, что он должен одеться, но он спокойно подошел и обнял меня. Его одна нога обвилась вокруг моей. Он крепко схватился за меня, затем протянул правую руку и провел ею вверх-вниз по моей промежности.
Я оказался полностью парализован, совершенно не в силах остановить его или отойти. Эрекция была практически мгновенной.
Когда он нашел мою молнию и расстегнул её, всё, что мне удалось - это обнять его. У меня вырвалось нелепое:
- Нам действительно не следует этого делать.
- Не волнуйся, - тихо сказал он мне в живот.
Он не без труда вытащил мой стояк и взял его в рот. Я оказался близок к коллапсу. Он был очень хорош, заглотнув около двух третей из моих шести дюймов. Всякий раз, выпуская мой член, он нежно посасывал головку, затем скользил ртом назад, задерживаясь на несколько мгновений, его язык массировал нижнюю часть перед тем, как он выпускал его снова. Мои яйца были готовы выстрелить. Он, должно быть, ощутил это. Потому что остановился и сказал:
- Давай поднимемся на твою кровать, и ты тоже сможешь делать мне это.
Он повел меня за руку. Я наблюдал, как его зад двигается вверх и вниз, пока он поднимается по лестнице. Мне следует отвезти этого мальчика домой каким-то извилистым путем, чтобы он и понятия не имел, как вернуться обратно. Или, может быть, мне потребуется переехать. А если он запомнил номерной моей машины?
Джеки забрался на кровать, не выпуская моей руки, и принялся расстегивать мне рубашку. Когда я начал ему помогать, он взялся за мой ремень. Через несколько секунд я оказался в одних носках.
Он толкнул меня на спину и заполз на меня сверху, его промежность упёрлась в моё лицо. Он снова опустился ртом на мой член прежде, чем я успел ощутить его и без того твердый стояк. Он лег на меня своим мягким, теплым телом и принялся медленно сосать, время от времени раскачиваясь взад-вперед. Он явно занимался этим раньше.
Может быть, мое предчувствие на парковке было верным, Джеки - хастлер. Если это так, то, возможно, он достаточно умен, и никто не узнает, что он задумал. Может быть, этот паренек достаточно крут, чтобы заниматься тем, чем он занимался, и при этом никого ещё не арестовали. Он, вероятно, хотел бы вернуться, может быть, бывать тут регулярно.
О чём, черт возьми, я думаю? Наслаждайся моментом, велел я себе. Мысли о поездке через город можно обдумать и позже. Его живот согрел воздух в моих легких. Я провел руками вверх-вниз по его спине, затем по его тугому заду, и дальше по задней части его крепких бедер к этим мягким бугоркам плоти за его коленями. Он был таким гладким.
И снова я был готов кончить. И снова он, вероятно, понял это и перестал сосать. Он склонил голову к моему члену, облизывая его основание, а его пальцы в это время массировали мои яйца.
Бедра Джеки продолжали подниматься и опускаться. Я позволил его твердому члену скользнуть под мой язык, затем по нему, и так далее, повторяя.
Он сказал что-то слишком тихо, чтобы его можно было расслышать.
- Хм? - перепросил я, не открывая рта.
- Хочишь меня трахнуть? Все окей. Мне это нравится. Просто делай это медленно. Хочишь?
Я позволил ему вытащить свой писюн из моего рта. Конечно, мне этого хотелось. Я побывал внутри мальчика только один раз в жизни, но ему было тринадцать, и он был намного больше.
- У меня довольно большой. И, вероятно, тебе будет больно.
- Угу. Такой, как у тебя, бывал много раз. Не будет больна. Будет хорошо. Просто вставляй его медленно, вот и всё. У меня в кармане есть одна штукомина, так что он войдет по легкому.
Профессионал!
Он скатился с меня и исчез в ванной, появившись снова с рукой, засунутой в карман рваных фланелевых штанов. На свет появился небольшой пакетик размером и формой похожий на пакетик из-под кетчупа из Макдональдса.
Он уселся рядом со мной, скрестив ноги, и открыл эту штуку зубами. Густая маслянистая прозрачная слизь потекла на его руку. Он натер этим весь мой член, затем потянулся назад и мазнул себе между ягодиц.
Движением опытного всадника, садящегося на лошадь, он поднялся, перебросил через меня одну ногу и опустил попку на моего жеребца. Масляной рукой он направил головку к своей дырочке и выгнул спину. Его глаза слегка прищурились, голову он задрал к потолку, и, слегка раскачиваясь, принялся заталкивать мой член в себя. Его эрекция подпрыгивала вверх и вниз при каждом движении.
Головка моего члена скользнула внутрь, вызвав пожар у меня в паху. Джеки покачал бедрами вперед-назад и из стороны в сторону. Положив кончики пальцев одной руки на мою грудь, а свою жирную руку на мое бедро позади себя, он, высунув кончик языка между зубами, начал скользить по моему члену. Мое дыхание и, может быть, даже сердце ненадолго остановились, когда его прямая кишка под углом девяносто восемь и шесть десятых градуса поглотила меня целиком, как горячая, скользкая, тугая перчатка. Мое тело невольно напряглось и вытянулось. Спустя несколько секунд он уже сидел у меня на лобке. Мой член оказался полностью внутри него. Он выдохнул и откинулся назад, проталкиваясь еще на четверть дюйма или около того.
- Не двигайся, - сказал он с решительным выражением лица. - Я хочу повернуться.
Я лежал неподвижно. Джеки сделал полукруг, мой член стал его осью; затем он лег на меня.
- Теперь ты садишь на меня сверху.
Он потянул меня за руку. Мы переворачивались, пока его маленькое тело не оказалось под моим.
- А теперь трахни меня. Только давай помедленнее.
Я вытянул член до основания головки, а затем медленно вошел обратно, как приказали. Это было невероятно. Он был такой теплый и такой тесный внутри. Я не помнил, чтобы мне когда-либо было так хорошо.
- Ага, как надо. Продолжай так же.
Я закрыл глаза и представил, как мой член скользит в этом маленьком отверстии и выходит из него, вытягивая его плоть, затем отталкивая её назад, выпрямляя его кишку и проникая дальше. Я должен был добраться до его толстой кишки.
- Не останавливайся, - приказал он.
В моих закрытых глазах полыхнуло. Это было невероятно. Потом еще одна вспышка.
- Хватит, - произнёс кто-то мужским голосом.
Я замер, мои глаза открылись. В дверях моей спальни стоял мужчина. Последовала третья вспышка.
- Слезь с него, педик! - приказал мужчина.
Он был молод, не старше двадцати семи или восьми лет, длинные волосы были собраны позади в хвост, на узком лице юношеская ухмылка. Мальчик оттолкнул меня и высвободился, словно злился на происходящее. А он злился.
Я вскочил с кровати, моей целью было добраться до фотокамеры. Однако этот негодяй был готов к подобному. Он вытащил пистолет из штанов и нацелился мне в лицо.
- Это просто будет стоить тебе денег, дорогой. Не пытайся умереть.
В его голосе присутствовал местный акцент, отличающийся от южного протяжного говора мальчика. Он явно не был отцом ребенка, возможно, просто его деловым партнером. Дешевая одежда и ухмылка головореза с дряблым пузом наводили на мысль о том, что он долгое время являлся безработным неудачником.
Мальчик прервал его.
- Ты не мог подождать, пока я закончу?!
Он говорил не со мной, а с мужчиной в дверях.
- Господи, что тут такого. Оденься.
- Иди ты. Ты сказал, что подождешь, пока я не закончу, и щас был последний раз, когда я здесь!
Он злился, но не на меня, и злился довольно сильно.
Как ни странно, меня это позабавило.
- Просто заткнись и одевайся, - приказал этот молодой бандит.
- Пошёл ты. Он быстро бы довёл меня до конца.
Мальчишка повернулся ко мне.
- Давай, отсоси мне.
Мужчина почти кричал:
- Оденься, Ми… Джеки. Посмотрим, что у него есть, что мы сможем забрать. Я объяснял…
- А я еще не кончил, - сердито прервал его мальчик. - А уже был почти готов, - он откинулся на спинку кровати, вероятно, размазывая смазку, может быть, даже какашки, по моим чистым простыням. Не знаю, почему это пришло мне в голову в то время, но пришло.
- Чёрт, пацан, Воспользуйся своей рукой. Черт! Просто делай то, что, черт возьми, я сказал!
Парень рассердился на мальчика. Я же ждал возможности перехватить его пистолет. Время развлечений прошло. Я тоже разозлился.
- Да пошёл ты. Он скоро заставил бы меня кончить. Ты вседа приходишь слишком быстро. Давай, миста, отсоси у меня.
Я же был настроен скептически.
- Иди нахуй, пацан. И вы оба, убирайтесь из моего дома.
- Мак, скажи ему.
Он снова поднялся на ноги на кровати.
- Господи Иисусе! Просто надень свою чертову одежду и уйди…
- Блять, я не уйду, пока не кончу. Скажи ему. И ты говорил.
Ко мне вернулось веселье. Я вдруг почувствовал, что готов расхохотаться. Парня больше волновал быстрый оргазм, чем солидная сумма, которую его партнер собирался вытрясти у меня. Я сел на кровать и посмотрел на мальчика, по-настоящему симпатичного мальчика с красивым телом и прекрасным членом, вероятно, последнего, кого я когда-либо увижу во плоти целиком, последнего, у которого, вероятно, имеется шанс войти в мой рот.
- Ложись, пацан, - произнёс я, смирившись с тем, что являюсь всего лишь средством наслаждения. Черт, почему бы и нет, ведь последний шанс и все такое.
Малыш спрыгнул с кровати.
- Блядь! Ты должен спуститься здеся и сделать мне это вот так.
Я покачал головой и указал на кровать.
Его партнер опять завопил:
- Вот дерьмо! Ложись на эту чертову кровать, как он говорит.
Я сказал:
- А ты выйдешь и закроешь за собой дверь.
- Да пошел ты, пидор. Я никуда не уйду.
- У тебя есть фотографии, и он знает, что я не причиню ему вреда, хотя мог бы, - сказал я, глядя на мальчика. - И это единственный способ, которым я это сделаю: ты лежишь на кровати; а ты с глаз долой, - это уже мужику.
Это взбесило его даже больше, чем мальчика.
- Эй, придурок, у меня пистолет и...
- Давай, Мак, - сказал мальчик почти спокойно. - Я хочу кончить. Он ничего не сделает, пока будет отсасывать у меня. И ты говорил.
- Боже, черт возьми, Майки. Мы должны получить от этого ублюдка деньги, а не минет.
Майки - по-видимому, это было его настоящее имя - уперся руками в бедра, склонил голову набок и снова сказал:
- Ты говорил!
Я заметил, что его член по-прежнему тверд.
Мужик, стиснув зубы, огляделся, словно желая убедиться, что мне не отсюда сбежать — нелепая мысль, учитывая то, что у него имелось в фотоаппарате — а затем повернулся и вышел. Хлопнув дверью так, что загрохотали рама картины на стене.
Мальчик пялился на меня, стоя на полу у кровати. Я уставился в ответ.
- Ну, соси мне, - приказал он.
Я покачал головой и указал на кровать.
Он произнёс: «Вот дерьмо», подошел к кровати и, запрыгнув на неё, встал и скрестил руки.
- Двигай сюда и насладишься. Никто не увидит.
- А я и не боюсь, кода смотрят. Соси мне.
Я не пошевелился. Спустя мгновение, бросив недовольный взгляд, он лег на спину и оттолкнулся от изголовья кровати, оказавшись рядом со мной. Я потянул его немного ближе и лег рядом, почти в позе 69.
- Я не стану сосать у тебя.
- Тебе и не нужно. Ты уже это делал, и все было окей.
Прежде чем он успел ответить, я набросился на него. Его ноги выпрямились, а живот напрягся. Я подсунул руки под его попку, чтобы немного приподнять.
- Убери свои руки с моей жопы, - приказал он, слабо пытаясь оттолкнуть их своей рукой.
Я ухватился за его булочки и принялся сосать его очень жесткий стерженёк. Его руки остались на моих плечах, но не давили. Я двигал головой вверх-вниз, стараясь делать и вращательные движения. Его руки отпустили меня и прижались к кровати, помогая ему совершать толчки вверх.
Спустя несколько мгновений я почувствовал, как минимум одна рука мягко коснулась моих волос на затылке, а затем вцепилась в них. Он с силой толкнулся в мой рот. Его член был твердым как камень, немного увеличившись в обхвате. Казалось, он был близок к тому, чтобы кончить, но никак не мог перепрыгнуть через край. Он тихо застонал. Мышцы его бёдер напряглись, задвигались пальцы на ногах. Я ощутил, как его животик еще больше напрягся под моей грудью. Его рука вернулась к моей голове, оставаясь там, пока он снова и снова толкался в мой рот, все сильнее и сильнее. Его член был подобен полированному камешку.
Его рука надавила на мой затылок, а бедра рванулись вверх. Пульсация была сильной, он тяжело задышал.
Он держался за мою голову еще несколько секунд, потом отпустил её и попытался сесть. Я позволил ему, но медленно.
Когда он схватил свою одежду, а я натянул свои труся, я тихо произнёс:
- Жаль, мы могли бы быть друзьями.
- Не, не могли. По любому, он заставил бы меня сделать это.
- Спорим, это не заняло много времени.
Он ухмыльнулся, собираясь уходить. Я предложил:
- Надо вытереть тебе зад, прежде чем ты оденешься.
Он резко развернулся в сторону ванной, бросил одежду у двери и вошел внутрь. Я последовал за.
- Для тебя это плохая затея. В конце концов тебя поймают, или того хуже.
Ответа не последовало, пока он вытирал смазку туалетной бумагой. Не посмотрел он и на меня после того, как бросил бумагу в унитаз и прошагал мимо к двери спальни. Я вздохнул, когда он вышел, его красивая попка в данных обстоятельствах была печальным зрелищем.
Партнер Майки, казалось, был близок к тому, чтобы пнуть мальца, когда тот вышел за дверь голышом, чтобы поискать вещи, которые они могли бы присвоить.
- Итак, вот как это будет, Гарри Фрисдейл.
Он знал мое имя! Большое дело! Оно имелось на почтовом ящике.
- Да, я знаю, как тебя зовут и где ты работаешь, «Мартинсон системс», на шоссе 40, и у меня есть номер телефона, а твой босс, э... Уоррен Мартинсон. Видишь ли, я знаю о тебе все.
И он знал! Видимо, всё было не случайно. Но как он понял, что я люблю мальчиков?
- Ну так вот, у тебя есть время до вечера вторника, чтобы достать двадцать пять штук мелкими купюрами, старыми, а не новыми. Затем, в начале каждого месяца, пока я не скажу, что ты можешь остановиться, или ты покойник, ты будешь платить мне по штуке. Не будешь делать - и парень с фото пойдёт к копам, а ты уедешь лет на двадцать, а может и больше, и каждую ночь тебя будет трахать какой-нибудь здоровенный ниггер. Понятно?
Понятно, что этот парень был любителем. Если бы он знал, где я работаю, и то, что я занимаю значительно более высокое положение, чем рассыльный, он бы понимал, что я стою намного больше, чем двадцать пять тысяч долларов. Меня осенила мысль. Я глянул на свои штаны на полу и сунул руку в их задний карман, где должен был находиться бумажник. Пацан был прыток. Он умудрился завладеть моим кошельком, пока раздевал меня, и, вероятно, выбросил его за дверь спальни, чтобы сообщник мог обшарить его. Имя Мартинсона стояло под его подписью на моем пропуске, но никто не называл его Уорреном. Мы пользовались его вторым именем, Роберт, и называли его Бобом, особенно лучшие инженеры вроде меня.
Они были славной парочкой, но, судя по запрошенной сумме и жаргону голливудских гангстеров, любителями или глупцами, может быть, и теми, и другими, но всё-таки опасными. Я решил договариваться, пытаться затянуть дело, чтобы выгадать достаточно времени на обдумывание ситуации и принятия решения. И мне требовалось вернуть свой бумажник.
- Я не смогу собрать двадцать пять тысяч долларов так быстро. Даже если быстро продать машину и получил всё, что есть на кредитках, максимум, что я смогу собрать - тысяч десять, может быть, пятнадцать.
- Дерьмо, у тебя есть сбережения, чувак. Я знаю, что у тебя есть сбережения. Не пытайся меня надуть.
- У меня есть инвестиции, а не сбережения. Чтобы получить деньги, мне нужно, чтобы брокер продал бумаги, а это займет неделю, а то и больше. Чтобы продать машину, я должен разместить объявление в газете или продать её по дешевке какой-нибудь компании, но даже тогда они будут проверять, оформлять документы.
Он прервал меня.
- Ладно, ладно. У тебя есть время до четверга, но это всё. Дольше я ждать не буду.
Мой разум работал лучше, чем должен был в данных обстоятельствах. Сформировался план, основанный на моем восприятии этого парня как болвана, надеюсь, точном.
- Подожди, это не единственная проблема. Те фотографии, что у тебя, они цифровые. Ты можешь сделать сколько угодно копий, и они могут оказаться в Интернете. И мы оба можем проиграть. Вот что я тебе скажу: есть способ, которым мы сможем обезопасить всех нас - это будет безопасно как для тебя, так и для меня.
Я придумал этот план, чтобы отобрать у него карту памяти камеры. Зародыш идеи появился в моей голове, и принялся расти, пока я говорил.
- Во-первых, вам не нужны фотографии. У тебя есть этот пацан. Просто одно его слово, и я сяду. Я полагаю, что все эти фотографии можно купить за двадцать пять тысяч, верно?
- Ну, верно, и не волнуйся, я не наделаю копий, потому что, как ты сказал, у меня всегда под рукой пацан.
- Так давай вытащим карту из твоего фотоаппарата, и ты отправишь её мне по почте. Подожди!
Он собирался сразу же отвергнуть мое предложение.
- Успокойся. Это нужно и для тебя. Если ты отправишь её сегодня, потребуется, по крайней мере, два-три дня плюс воскресенье, чтобы она дошла до меня, так что самое раннее, когда я получу её - это вторник, или среда, а, может быть, даже четверг. Ты или пацан будете здесь, когда я прихожу с работы домой - каждый день, начиная со вторника, а я буду давать тебе, скажем, по пять тысяч каждый день. Я могу это - буду снимать с карты в банке. И чтобы убедиться, что я на работе, ты можешь звонить мне в офис в любое время, когда захочешь, и я не буду знать, когда ты соберешься позвонить, поэтому мне придётся всё время быть там.
- Послушай, я же говорил тебе, я не буду делать копии, а ты будешь делать то, что я говорю, так что нахуй это.
- Нет, ошибаешься. Я не хочу терять всё, что у меня есть, но я могу улететь, покинуть страну, если захочу. Я не хочу этого делать, но ты слишком усложняешь мне жизнь и, черт возьми, почему бы и нет? Ты бы поступил так, верно?
- Господи Иисусе, чувак! Так как ты собираешься что-то отправлять по почте, когда почта закрыта? Уже почти шесть, все отделения закрыты!
- У меня есть марки и конверты. Мы сможем бросить письмо в почтовый ящик на углу.
Моим маркам было много лет, и я понятия не имел, какие сейчас почтовые тарифы. Черт, я просто воспользуюсь всеми.
Я оделся и повел его, что-то бормоча себе под нос, в свой кабинет внизу. В кабинете он заявил:
- Дай мне свой паспорт, и мы поступим так, как ты говоришь.
- Мой паспорт в моем кабинете на работе. Не волнуйся. Я никуда не уеду, пока не получу карту памяти.
Он вздохнул и покачал головой.
Мне пришлось напомнить этому идиоту, что у него мой бумажник с моими кредитными картами. Он вытащил оттуда двадцать пять долларов или около того и бросил его мне. Затем они забрали мою электрическую бритву, портативное радио, мое школьное кольцо и пару фальшивых серебряных подсвечников. Он «знал» - скорее всего, догадывался, - что я каждый день возвращаюсь с работы около половины шестого. Я не должен был возвращаться домой раньше, пока не получу письмо с картой памяти в обмен на обещанные пять тысяч долларов в день наличными. Все двадцать пять тысяч нужно было заплатить к вечеру четверга.
Мак проводил меня до почтового ящика, чтобы убедиться, что письмо брошено.
Малыш ушел, не оглядываясь. Казалось очевидным, что у него имеется одежка получше, но запах и грязь на теле были подлинными, они накапливались, по крайней мере, несколько дней.
Самоконтроль, который я ощущал во время наших переговоров, рухнул сразу после того, как они ушли. Я сел в кресло, меня била дрожь.
Эти двое были новичками, глупыми и доверчивыми. Если бы в подобном участвовал кто-нибудь ещё, как намекнул этот парень ближе к концу, то он, вероятно, сказал бы им, что они могут забрать чертовски больше, чем двадцать пять тысяч, возможно, раза в четыре. И он сразу же раскусил бы почтовую аферу. Вариантов сбежать от обвинения, которым они мне угрожали, было не так уж и много. Парни вроде меня попадают в списки разыскиваемых ФБР или, что еще хуже, в общенациональные телешоу. Чтобы покинуть страну, мне потребовалось бы воспользоваться паспортом с моим настоящим именем. Я не имел ни малейшего представления о том, как доставать фальшивые документы.
В мой разум ворвалась мысль о самоубийстве. У меня имелся старый револьвер 38-го калибра, спрятанный в кладовке над потолком над спальни. И, если ситуация выйдет из-под контроля, тогда...
В моей памяти всплыло, что мой член в смазке, вероятно, даже с какашками мальчугана, как и мои трусы, и простыни, на которых сидел мальчик. Я направился в душ, тщательно вымылся, затем стянул простыни с кровати и засунул их вместе с трусами в стиральную машину.
Большую часть вечера я проклинал себя за то, что был так наивен и безрассуден, позволив мальчику сесть в мою машину, а тем более пустив его в свой дом. Хуже быть не могло. Однако я реализовал свой план, пытаясь получить контроль над картой памяти. Я позвонил своему приятелю-любителю мальчиков, с которым познакомился много лет назад в Интернете. Он жил почти в двадцати милях, но предложил немедленно подъехать, хотя я сказал, что в этом нет необходимости.
Была примерно половина двенадцатого, когда Кевин Кроули ввалился в мою дверь. Он винил в своем ожирении разочарование от невозможности бывать с мальчиками, которых ему так не хватало. Двадцать три года назад он тренировал футбольную команду от двенадцати до четырнадцати. В то время он весил чуть более двухсот фунтов из-за многолетних тренировок и игр. Особенно хорошенький тринадцатилетка привлек его внимание. Завязалась тесная дружба. Однажды днем отношения переросли в сексуальные, когда у мальчика сильно встало в душе в доме Кевина, и Кевин закончил тем, что по причине, которую он не смог вспомнить, сделал мальчику минет - о чём этот паренёк стал просить снова и снова. Всё выплыло на свет благодаря безрассудным занятиям сексом в палатке лагеря рядом с другими мальчиками, которые, как думали оба участника, крепко спали.
Кевин провел в тюрьме чуть больше года. К счастью, это было задолго до недавних драконовских приговоров и регистрации сексуальных преступников.
- Чего они хотят? - таковы были первые слова, сорвавшиеся с его губ, когда он опустил все свои триста двадцать фунтов на диван.
Я рассказал.
- Это все? Должно быть больше. Они поднимут ставки, как только ты заплатишь им двадцать пять кусков.
- Не знаю. Они ведут себя как первостатейные дилетанты. Тысяча в месяц, наверное, кажется им слишком большой, ну, тому парню. Я не понимаю, чего пацан ожидает получить от этого дела, хм... ну, кроме, может быть, ещё нескольких минетов.
Я рассказал ему о настойчивом желании мальчика получить своё удовольствие от секса до начала шантажа, а затем и о его комментарии, что он занимается этим не совсем добровольно.
- Ты веришь в это?
- Нет, пацан любит секс, но, несомненно, беден. Я уверен, что он что-то получает: велосипед, телевизор, бог знает, что ещё, и это не первый его раз. Он ляпнул что-то о том, что ему не разрешили кончить во время предыдущего вымогательства, а ещё он проговорился в моей машине о том, что был с каким-то другим парнем, у которого дверь гаража с электроприводом, как у меня. Кто знает, до скольких мужчин они добрались.
- Боже, Гарри, это звучит так, будто пацан нимфоман или что-то в этом роде. Жаль, что он, к тому же, ещё и шантажист. Он мог бы даже убивать, если бы умел держать рот на замке, я имею в виду, не болтать.
Я нахмурился от его маленькой шутки.
- Извини, - пробормотал он, качая своей большой головой. - Тот парень - его отец или дядя, я имею в виду, не родственник ли он.
- Нет. Мальчик откуда-то с юга, вероятно, из Алабамы, Миссисипи или что там ещё. У него чертовски сильный южный акцент. А тот парень родом отсюда. Семья парня, возможно, переехала сюда, или, как я полагаю, он может быть беглецом. Он признался, что не ходит в школу.
Я рассказал Кевину о фотографиях и о том, как убедил парня отправить их мне по почте.
- Этот парень совсем не гений. Ты можешь приходить сюда каждый день, чтобы забрать письмо, когда оно придет? Почтальон приходит перед обедом. Письмо должно прийти во вторник, самое позднее - в среду.
Кевин работал фотографом в мэрии. Снимал работу мэра. В его рабочем графике было полно дыр, которыми он мог воспользоваться, чтобы совершить 45-минутную поездку до моего дома и обратно. Это большая услуга, но мы были достаточно близки, чтобы я мог попросить об этом. Я бы нашел способ отблагодарить его.
- Конечно.
Он улыбнулся.
- Ты не против, если я посмотрю?
Я ухмыльнулся в ответ.
- Без проблем, но ты почти не увидишь пацана. Большую часть времени он находился подо мной.
Кевин встрял:
- Теперь я заревновал. Ты действительно трахнул его?
- Да, и это было невероятно, но вышло дорого. Да, пацан был подо мной, а у меня мягкая кровать. Я не уверен, в какую сторону он смотрел, поэтому, возможно, его лица нет на снимках, но, может быть, парень мог сказал ему куда смотреть, где будет камера.
- Но он снял твое лицо?
- О, да. На последнем снимке – а он сделал три снимка, - я смотрел прямо в камеру.
Я покачал головой.
- Невероятно, как пацан разозлился на то, что парень не дождался, пока он получит удовольствие. Знаешь, ему, должно быть, очень нравится, когда его трахают. Он ведь мог отделаться минетом, что гораздо легче. Или, может быть, когда трахают, картинка получается лучше. Нет, в наши дни достаточно сексуально было то, что мы оба просто находились голыми и вместе. Нет, ему это нравится. Господи, как ты сказал, он мог бы сколотить состояние, просто занимаясь этим, если бы умел сохранять хладнокровие. Представь себе надежного паренька в наши дни, такого же симпатичного, как он, и любящего трахаться. Черт, я бы заплатил сотню за снимок, а то и больше, и ты тоже. Его метод съёма довольно резкий. Вероятно, ему это всегда сходило с рук. Да и кто бы заметил?
- И еще одна странность, он был действительно грязным, не то, чтобы уж очень грязным, но грязным так, словно не мылся несколько дней и, может быть, живет на улице. Он принял душ перед тем, как мы легли. Я помыл ему спину. Чувак, она была чистой. Какая-то бессмыслица.
- Если он такой умный, то неужели не понимает, что следует быть чистоплотным, но, хм... если выглядеть оборванцем, это может иметь свою привлекательность. На тебе точно сработало.
Я проигнорировал выпад.
- Нет никаких сомнений, что он занимался этим раньше. Господи, у него была какая-то смазка, и он знал, как ввести меня в себя без какой-либо боли. По крайней мере, так казалось. Бог знает, скольких они поймали этой своей аферой. И, как ты понял, берут только относительно небольшие суммы, которые такие ребята, как я, могут довольно легко собрать, и это не сводит нас с ума, что тоже важно. И в некотором роде умно. Да, и круто, по тысяче в месяц - это то, что может себе позволить любой одинокий парень с моим положением. И это заставляет нас платить. Пацан тоже сообразителен. Втянул меня как профессионал.
Я рассмеялся.
- Разве не было бы здорово, если бы этим шоу руководил ребенок?
Я быстро отбросил эту мысль.
- Но он был грязный, как будто не мылся с неделю. Может быть, его рассказ о том, что там, где он живёт, нет воды, является правдой. Я не могу поверить, что он живёт на улице. Я не видел и ничего не слышал о настоящих беспризорниках в этом городе уже многие годы, десятилетия. Думаю, их очень быстро обнаруживают. В любом случае, если его семья - только мать, должно же быть место, куда можно пойти и искупаться. А его одежда, нет, она, наверное, часть аферы. Я не первый, кто попался на удочку, так что у него определенно есть что-то получше, чем то, что было на нем, или, кто знает, может быть, он занимается этим только ради секса. Было бы неплохо, если бы тысяча в месяц включала и Джеки?
Кевин усмехнулся:
- Не надейся. В любом случае, это болтовня. А то серьезное дело.
Мы вернулись к исходному вопросу.
- Так какова его роль в афере? Парень не дурак. Как я уже сказал, он втянул меня в себя, как профессионал. Он точно знал, что делать, на каждом шагу, за исключением, может быть, признания насчет электрических гаражных ворот. Но грязь на нем была не тем, что он мог бы выставить напоказ... Хотя она была во всех нужных местах, и от него плохо пахло, ну, в общем, всё было так, Кев, и это странно.
- Забудь о странностях, Гарри, просто думай об опасности, большой опасности.
Обсуждение продолжилось на кухне, где я сделал нам обоим бутерброды. За едой мы обменивались мыслями, которые позволили бы мне избавиться от двух жуликов раз и навсегда, но, поскольку они знали мое настоящее имя, а копы могли получить гораздо больше благодаря моей работе, ничто не казалось осуществимым.
Кевин, размышляя, сказал:
- Знаешь, если этот пацан беглец, а я склонен так думать, и если он обратился в полицию, его отправят туда, откуда он сбежал, но даже если он не беглец, обращение к копам также поставит его в довольно сложную ситуацию, не в такую серьёзную, как у тебя, конечно, но сложнее, чем ему бы хотелось. Мы можем разыграть эту карту, и она может сработать.
- Даже не знаю, Кев, в наши дни дела обстоят так, что если бы у них возникли проблемы, то, вероятно, они отделались бы какой-нибудь ерундой о том, что это я обманом заставил ребенка прийти к себе, а большой парень пытался его защитить, или какой-нибудь другой подобной ерундой. В любом случае, я сомневаюсь, что этому человеку не наплевать на ребенка.
- Чертов мир.
- Чёртов США.
Кевин иронично предложил:
- Мы могли бы нанять кого-нибудь, чтобы убить того парня, Бог знает кого, но…
- Хотел бы я иметь что-то такое в себе. Если на моем месте окажутся другие, а сейчас я думаю, что они есть, то, по крайней мере один, может быть, только один из них убьёт. Может быть, и ребенка тоже. А тот, если вырастет, вероятно, станет очень неприятным субъектом.
Мак позвонил мне в офис в понедельник во время обеда. Они позвонили на пейджер, так как я был в столовой, и он заявил, что это срочно.
- Во сколько почтальон придёт к тебе домой? - спросил он.
- Понятия не имею. Раньше половины шестого, потому что почта, если она есть, всегда в ящике, когда я возвращаюсь домой.
- Спроси у соседей, во сколько он приходит. Я позвоню еще раз завтра и хочу знать точно.
Я согласился.
Он снова позвонил незадолго до четырех.
- Просто проверяю, - сказал он.
Кевин позвонил мне вечером. Письма не было.
Мак, очевидно, поверил мне, что письмо не может быть доставлено в понедельник, потому что не объявлялся.
Когда Мак позвонил мне следующим утром, примерно в одиннадцать пятнадцать, я сказал ему, что соседи тоже не знают, кроме одного, который сказал, что это время сильно разнится: почтальон приходит иногда утром, иногда днем, но всегда до половины пятого, до возвращения с работы. Все было ложью, но он, похоже, поверил. Я боялся, что он попытается проследить за домом и заметит Кевина, или, возможно, привлечёт внимание соседей, которые вызовут полицию. Учитывая, каким идиотом я считал этого парня, он, вероятно, выдумает какое-нибудь неубедительное оправдание, а затем каким-нибудь образом обвинит меня, и ситуация выйдет из-под контроля.
Я надеялся, что он снова позвонит в тот день, и тогда я объясню ему, что люди в моем районе всегда высматривают незнакомцев или чужие припаркованные машины.
Он не позвонил.
Во время обеденного перерыва я пошел в банк и снял со своего сберегательного счета пять тысяч долларов. Как я и ожидал, кассир выдал мне только пятьсот двадцатками, остальные сотенными, причем некоторые из них были совершенно новыми.
Мальчик, выглядевший более чистым и несколько лучше одетым — в новых джинсах, синей футболке под свитером в зелено-желтую полоску и в новых кроссовках «Найк» — поджидал меня, когда я вернулся домой в половине шестого. Я поторопил его войти. От него пахло лучше, хотя по-прежнему ощущался легкий запах немытого тела.
- Послушай, ты не можешь ошиваться здесь у домов. Соседи вызовут полицию.
- К черту. Я был тута всего пару минут. Ты сказал, что будешь здеся в половине. Ты опоздал.
Он продемонстрировал дешевые цифровые часы.
- Как с почтой?
Он сказал это с бравадой.
- Ты стоишь на ней.
Он глянул вниз. Там лежали два конверта и мой еженедельный журнал «ТАЙМ». Он ощупал оба конверта. Ни одно из писем не оказалось тем, что мы ждали. Я протянул ему плотный конверт с пятью тысячами долларов.
Он заглянул внутрь, а затем сказал, указывая на гостиную:
- Пошли туда.
Я знал, чего он хочет, но все равно спросил.
- Зачем? Письма еще нет, а деньги, которые я обещал, у тебя.
- Знаешь, я не собираюсь снимать с себя всю одежду, ни за что.
- Тогда я не буду этого делать.
- Черт, тебе это нравится, и все, что тебе нужно, это мой писюн, так что, давай, отсоси у меня.
- Позволь мне кое-что объяснить тебе, Майки.
Ему явно не понравилось то, что я знаю его настоящее имя.
- Меня зовут Джеки.
- Нет, это не так, но, неважно. Ты думаешь, что секс нужен только ради физических ощущений, но для меня и большинства других мужчин, таких как я, он случается ещё и потому, что нам нравится мальчик. Нелегко понравится тому, с кем ты обращаешься, как со шлюхой. Так что топай домой, посмотрим, придет ли письмо завтра. И у меня будет больше денег.
Это ему не понравилось.
- Слушай, ты должен делать то, что я кажу, или тебя, как говорит Мак, посадят в тюрягу, понял?
Прозвучало так, будто он позаимствовал фразу из какого-то фильма, но понятия не имел, как её правильно применить. Даже на его лице было больше мольбы, чем угрозы.
- И денег ты не получишь.
Его новые джинсы не могли скрыть бугорок за ширинкой.
- Вот дерьмо!
Он принялся снимать футболку.
- Не трогай мою жопу.
Не столько требование, сколько просьба.
Быстрого стриптиза перед моим диваном хватило, чтобы слегка возбудить меня, но я понимал, что не стоит настаивать на большем. Все прошло так же, как и заключительная сессия в субботу вечером. Я ухватил за его большие булочки, он недолго пытался оттолкнуть меня. Я рук не убрал, а он принялся толкаться мне в рот. У его члена был привкус грязного мальчишки.
В конце я просунул его член себе под язык и всосал маленькие яички. Вероятно, непроизвольно, его ноги раздвинулись на пару секунд, а затем соприкоснулись, возможно, чтобы скрыть запах остатков какашек или тот факт, что ему это понравилось. Он вырвался из моей хватки, оделся и ушел, не сказав ни слова.
Я позвонил Кевину. Письмо было у него.
- Позволь мне сказать кое-что. Эти три фотографии вышли не очень. Твоё лицо получилось нормально, но лицо мальчишки повернуто в другую сторону... и, не хочешь где-нибудь поужинать? Я угощаю.
Мы встретились в пятницу. При нём была цифровая камера, в которой использовалась карта того же типа, что и у Мака. Он был прав. Я мог бы позволить им оставить фотографии себе. Мой профиль попал на первые два. И только на последнем я вышел во всей своей красе. Майки, однако, был погребен подо мной, видимый только от бедра и выше, достаточно глубоко утопавший в моем мягком матрасе, так что нельзя было точно определить его пол, просто он выглядел маленьким. Его зад был приподнят настолько, что убедительно походил на девчачий. И он отвернулся от камеры. Что еще лучше, его длинные, как у девушки, волосы раскинулись на простынях. Любой, увидев эту фотографию, предположил бы, что это маленькая женщина, возможно, ребенок, а возможно, и нет. Последнее фото, на котором я смотрел прямо в камеру, не являлось более откровенным.
- Понимаешь, что я имею в виду? Ничего не доказывает, и не поможет доказать, если пацан заявит, что это он, но самое лучшее не это. Взгляни на другие фотографии.
Я нажал на клавишу. Там были фотографии Мака с женщиной — полагаю, доказывающие его гетеросексуальность и отсутствие интереса к ковырянию в попке Майки — на улице с двухэтажными рядными домами, некоторые с фасадами, покрытыми плиткой из натурального камня, с кантри-сценами, изображенными на некоторых сетчатых дверях-экранах — эти дома, по словам Кевина, могли располагаться где-то в южной части города. Затем они оказались в парке, который, вероятно, можно легко отыскать. Наконец они вдвоем оказались в доме с новой, но дешевой мебелью. Всё это подтверждало, что Мак был полным идиотом.
- А теперь, - сказал Кевин, - постарайся не волноваться. Одного слова пацана перед присяжными достаточно, чтобы засадить тебя в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. И я не могу придумать ни одного сценария, при котором ты мог бы убедить его отказаться от этой затеи.
- Тем не менее, - возразил я, - теперь мы знаем, что этот парень — любитель. Он должен был знать, что там есть и другие фотографии. Какой придурок!
Кевин заметил:
- На самом деле это не имеет значения, Гарри. Они могут засадить тебя в тюрьму и не только избежат наказания за это, но, возможно, ещё и засудят тебя на всё, чего ты стоишь, и получат таким образом больше, чем от шантажа тебя.
Я покачал головой.
- Нет, если пацан сбежит. Может, какой-нибудь адвокат хорошо заработает, но пацан, скорее всего, не получит ни цента, его просто увезут домой и на дерьмовую терапию, которая испоганит его извращенный маленький мозг больше, чем он сейчас есть.
- На самом деле, - добавил Кевин, - тот парень тоже ничего не получит, если он не родственник, а похоже, что так оно и есть, и они, вероятно, не захотят пойти по этому пути. но ты все равно должен заплатить.
Если оставить в стороне возможную несправедливость по отношению к мальчику, правда о том, что должно случиться со мной, вонзилась в меня, как стрела. Я знал, по крайней мере, один случай, когда священник, вместо того, чтобы оказаться оправданным, был приговорен к семнадцати годам за то, чего не делал, потому что во время процесса все свидетели показали, что он не мог совершить то, в чем его обвиняли. Вдобавок ко всему, было известно, что этот человек предпочитал подростков постарше и юношей, а не мальчиков шести-семи лет, согласно его обвинению. Только заявитель показал, что священник совершил преступление. Католическая церковь должна была выплатить так называемой жертве огромную кучу денег. А был ещё один случай, когда парень признался, что в возрасте двенадцати-четырнадцати лет он приходил в дом другого священника примерно раз в неделю, приезжая на автобусах с двумя пересадками в каждую сторону, только ради того, чтобы стать жертвой насильника. Любой, кто обвинялся в педофилии, должен быть осужден. У нас нет ни прав, ни защитников. Кевин был прав. Мне придется платить этим подонкам, по крайней мере, до тех пор, пока я не найду способ избавиться от них.
Мы поговорили о том, как создать новую личность. Большинство методов были известны из детективных или шпионских романов пятидесятых-шестидесятых годов и ныне не являлись возможными для такого честного работяги вроде меня. Даже использование документов Кевина не сработало бы - для получения паспорта требовалось удостоверение личности с фотографией, типа водительских прав, для получения которых, по-видимому, также требовалось удостоверение личности с фотографией - особенно для тех, кто явно старше шестнадцати, как, например, я.
- Было бы неплохо узнать, какая у пацана семья, и есть ли она, - предложил мой друг.
- Ну, мы можем найти дом Мака, и я предполагаю, что пацан живет где-то поблизости, даже если он уличный.
Настоящая грязь на теле мальчишки всё ещё озадачивала меня.
Мы отправились в большом «крайслере» Кевина на юг - в один из немногих оставшихся в городе анклавов белого рабочего класса. Используя старую карту, которую Кевин возил в своем бардачке, мы легко нашли парк, размером с квартал, с детской игровой и огороженной баскетбольной площадкой. Улица Мака находилась в двух кварталах от парка. Я пересел на заднее сиденье машины, пока мы осматривались. Мы легко заметили отчетливо окрашенную сетчатую дверь и старую облицовку камнем на доме, перед которым были сфотографированы Мак и его предполагаемая подружка. Жил ли он там?
- У нас есть много чего, - сказал Кевин. - Какой предлог мы можем предложить детективу, чтобы он проверил этого парня, может быть, проследил за ним до домов других жертв, если предположить, что есть другие?
- Я уверен, что есть, но что, если наш частный детектив выяснит, в чём дело? Черт, он может сдать меня. Любой профессионал, заподозривший секс с детьми, обязан сообщить об этом, иначе у него самого возникнут серьезные неприятности. Хм! Или он также может шантажировать меня, потребовав гораздо больше двадцати пятя тысяч.
- Тогда мы просто должны надеяться, что кто-то из шантажируемых убьет их обоих.
Эта мысль охладила меня. Даже при не очень дружелюбном отношении мальчика ко мне, у меня имелось наивное предположение, что Майки являлся пешкой в руках того парня. Хуже того, присутствовала ещё более глупая мысль, что я смогу спасти этого бедного, обделённого вниманием, нелюбимого ребёнка — понимаете ли, идея отношений отец и сын — то дерьмо, которое многие из нас нереально вынашивают.
Я спросил Кевина:
- Тебя не беспокоит, если мальчика убьют?
- Гарри, этот мальчик должен стать опасным преступником, когда вырастет - если вырастет. Многие из таких, как он, не доживают до восемнадцати. Судя по тому, что ты мне сказал, похоже, он психопат.
Последовала еще одна почти бессонная ночь. Выхода, казалось, не было, и, учитывая, каким глупым виделся Мак, я все равно мог оказаться в тюрьме. Или мальчишка, который, как подозревал Кевин, был психопатом, поймет - когда вырастет - сколько он сможет отсудить у меня, и пойдет по этому пути, который, конечно же, также включал в себя и моё попадание в тюрьму: все выглядело очень мрачно.
Мак позвонил на следующее утро около десяти.
- Я разговаривал с ребятами на почте, и они сказали, что письмо из любого почтового ящика в городе должно прийти через два-три дня. Лучше будь сегодня дома и не пытайся учудить какую-нибудь хрень.
Я позвонил Кевину на работу. Он отсутствовал и не ответил на звонок на свой сотовый.
Мак снова позвонил в полдвенадцатого, пробудив любопытство администратора из-за своего очевидного акцента представителя рабочего класса и вульгарного словарного запаса. В нашу компанию звонили, как правило, руководители предприятий и инженеры. Она упомянула об этом моему боссу, который поинтересовался, кто это звонит второй раз за день.
- Парень, которого я нанял, чтобы он сделал для меня кое-какую работу. Я ошибся, но он уже начал. Через пару дней я избавлюсь от него.
К счастью, он не стал углубляться в расспросы, так как я понятия не имел, что сказать. Мой босс не страдал участливостью.
Сотрудница, которая, по слухам, относилась ко мне тепло, спросила:
- Ты в порядке, Гарри? На этой неделе ты сам не свой.
- Может быть. Много работы. Проблемы с домом, знаешь ли, электрическая хрень.
- А ещё хочется в отпуск, - улыбнулся я.
- Не против пойти выпить после работы?
- Спасибо, но у меня кое-что делают дома, поэтому нужно вернуться пораньше.
Она приняла это и пожала мне руку. Если бы не вся эта чушь о сексуальных домогательствах, я уверен, что она полезла бы целоваться.
Я воспользовался кредиткой, чтобы получить еще пять тысяч долларов. И снова мне выдали мелкими купюрами только несколько сотен долларов.
К счастью, я сказал администратору, что в три иду в банк, потому что Мак позвонил мне незадолго до моего возвращения. Затем перезвонил около четырех.
- Я был в банке, снимал деньги, чтобы заплатить вам за работу. Послушайте, увидимся около пяти тридцати, и тогда мы сможем поговорить.
Я повесил трубку, прежде чем он успел что-либо ляпнуть, а администратор подслушать.
Мак вышагивал по тротуару, когда я сворачивал на свою улицу. Он хорошо рассчитал время. Я въехал в гараж и прошёл к парадной двери, чтобы мы вместе зашли в дом: почты не было.
- Два-три раза в неделю я вообще ничего не получаю. Я оплачиваю большую часть своих счетов через интернет и пользуюсь электронной почтой для всех личных сообщений вместо писем.
- Дай взглянуть.
Осторожно, чтобы не открыть другие финансовые страницы, я показал веб-сайт энергетической компании и продемонстрировал, как платил им месяц назад. Он, казалось, впечатлился, а затем спросил:
- Почему ты платишь почти в два раза больше, чем я?
- Может быть, потому что у меня дом больше. Тут есть центральное отопление и кондиционер. За это приходится платить.
- Сколько?
- О, около пятидесяти-шестидесяти долларов в месяц.
- Всё равно больше, чем я.
Я понятия не имел, какой математикой он занимается.
- Возможно, у вас меньше берут за киловатт-час, в вашем районе. Может, у меня холодильник больше, чем у тебя.
- У тебя есть деньги?
Я вытащил из кармана брюк пухлый конверт. Он пересчитал, получилось больше пяти тысяч, так что он пересчитал еще раз. Снова не сошлось, поэтому я разложил деньги на столе стопками по тысяче долларов.
- Послушай, твои звонки в мой офис начинают вызывать у меня проблемы с моим боссом, и я думаю, что секретарша подслушивает. Я хочу, чтобы ты, в конце концов, получил это проклятое письмо. Оно, вероятно, будет здесь завтра, так что просто приди вовремя, как сегодня.
- Нет, послушай! - прорычал он, ткнув пальцем мне в лицо. - Я ни хрена тебе не доверяю, так что буду звонить и дальше. Понял? И пусть это чертово письмо окажется здесь завтра.
Он захлопнул за собой входную дверь.
Прошло несколько минут, прежде чем я успокоился настолько, что смог позвонить Кевину. Он припарковался в конце моего квартала, его домашний телефон переадресовывал на мобильный.
Кевин сказал:
- Я в арендованном маленьком неприметном автомобиле. Я попытаюсь проследить за ним. Он идет в мою сторону (пауза). Я не вижу ни одной машины, припаркованной на улице (пауза). Ах! Он переходит на другую сторону.
Несколько мгновений был слышен только звук машин вдалеке, а затем:
- Черт, он по-прежнему идет пешком, направляется к бульвару. Я стою в другом направлении. Мне нужно развернуться.
Я слышал, как он заводил двигатель — запускал и останавливал пару раз — затем ехал несколько секунд и останавливался.
- Он всё ещё идёт.
- Окей, окей. Просто наблюдай. Я выхожу.
Я повесил трубку и выскочил из дома, пытаясь набрать номер мобильного телефона, пока бежал по тротуару к углу. Потребовалось три попытки, прежде чем я правильно набрал номер.
Кевин сказал:
- Кажется, он зашел на станцию «Тексако» в паре кварталов отсюда. Было плохо видно. Быстрее!
Он сидел в синей «Тойота-Королла». Я запрыгнул на пассажирское сиденье. Кевин поехал по бульвару. Станция «Тексако» находилась дальше, на регулируемом светофором перекрестке. Слева от нас выехал мотоцикл. Свет был красный. Мы потеряли его, но, по крайней мере, узнали, на чем Мак передвигается.
Вернувшись домой, я решил отдать Маку его карту памяти.
- Этот парень совсем не на привязи. Кто знает, что он выкинет, если не получит её.
- Ну, с неё мало что можно увидеть, и у меня есть копия, на случай, если нам понадобится. Ты прав. Отдай ему. Ты сможешь достать оставшуюся сумму к завтрашнему дню? Я могу помочь, если тебе нужно.
- Кев, если ты сделаешь это, то сильно поможешь. Я за два дня снял десять тысяч долларов со своих сбережений и кредиток, и мне нужно еще пятнадцать. Это почти поднятие флага. Не мог бы ты одолжить мне десять тысяч на несколько недель, а потом позволить мне вернуть по пять за раз? Я смогу снять еще пять без особого напряга.
- Без проблем. Я сделаю также, как и ты: пять с карты и пять со сбережений. И не торопись возвращать мне деньги. Спешить некуда, за исключением того, что было бы хорошо положить их на карту до истечения тридцати дней, чтобы не было процентов.
- И ещё одно, - вставил Кевин, - у тебя есть что-нибудь противозаконное, что-нибудь с мальчиками, на твоём компьютере? Не то, чтобы...
- Нет, ничего нет. Я удалил все ссылки на с Ы-сайты еще до появления нового компьютера, так что абсолютно ничего нет, кроме, конечно, переписки с тобой и ещё одним другом из Канады. Нахуй. Завтра же куплю новый жесткий диск. Боже, надеюсь, до этого не дойдет.
- Девиз бойскаутов, друг мой. Если нет ничего, что заставило бы заинтересоваться тобой, может быть, твоего слова против слова ребенка будет достаточно.
Какое-то время он разглядывал свои пухлые пальцы.
- Давай, я захвачу эту карту с собой и отретуширую снимки, они будут не в фокусе, что сделает тебя неузнаваемым. Фотошоп может творить чудеса. Я завезу её тебе утром или, мы можем поехать ко мне сейчас и сделать это сегодня вечером.
Мы поехали к нему домой. Потребовался примерно час, чтобы превратить меня в размытое пятно, а картину над моей кроватью во что-то неузнаваемое. Под конец он изменил данные фотографий, оставив дату, когда они были сделаны. В ту ночь мне спалось намного лучше, хотя я проснулся около пяти и больше не заснул.
Мак позвонил мне в офис около одиннадцати, но администратор сказала ему, что меня нет. Его номер не определился, поэтому я не смог ему перезвонить. Затем он перезвонил в час пятнадцать, и с тем же результатом. Я пребывал в ярости, но должен был сохранять хладнокровие, даже вести себя так, как будто она делает мне одолжение.
Кевин пришел без четверти пять и ждал меня на стоянке с десятью тысячами долларов в матерчатом пакете со знаком доллара снаружи - он таким образом пытался пошутить. Я взял пакет, вложил в него пять тысяч, полученные в банке, и поблагодарил Кевина.
А затем поспешил домой, добравшись туда в двадцать минут шестого. Я встал внутри у входной двери с двумя действительно пришедшими письмами, и открытым письмом с картой памяти. Мак постучал спустя несколько минут.
- Как получилось, что он открыт? - спросил он, увидев конверт.
- Извини, я просто хотел убедиться, что это она, но вот ты здесь, а вот и остальные деньги, так что карта в любом случае моя.
Мы ещё раз прошли через подсчет и пересчет наличных.
- Помни, что ты должен платить мне по тысяче в месяц, первого числа каждого чёртова месяца.
Мне пришло в голову спросить:
- А где Майки?
- Тебе нет нужды беспокоиться, где Майки. Он поблизости.
Мне пришла мысль, что мальчика больше нет, и, хотя это была неимоверная глупость, мне захотелось увидеть его снова. Ну, понимаете, что-то вроде мечты.
- Я должен убедиться, что он по-прежнему с тобой, если ты хочешь, чтобы я платил.
-Нет, - произнёс он с противным рычанием, - Тебе просто хочется пососать его член.
- Мак, если я не увижу Майки, я не буду тебе платить. Если у тебя его нет, зачем мне это делать?
- Хорошо, придурок, он будет в «Уолмарте», куда ты ходишь по субботам. И ты заплатишь мне в первый раз, доволен?
- Что он получает от этого?
- Да пошел ты! Это не твое чёртово дело!
На этом наша беседа закончилась, прервавшись ещё одним хлопком двери. У Мака был вспыльчивый характер. Я отправился на кухню и положил карту памяти на одну из электрических конфорок плиты. Она задымилась, а затем вспыхнула пламенем. То, как я трахал Майки, перестало существовать.
Кевин позвонил спустя двадцать минут.
- Я слежу за твоим парнем. Он направляется в центр города.
Там он его и потерял. Мотоциклы в пробке передвигаются намного лучше «Тойоты-Короллы». Он вернулся ко мне домой около семи. Мы отправились поесть.
В пятницу я купил новый жесткий диск для своего компьютера и провел большую часть вечера, переустанавливая программы и копируя файлы. В субботу утром я открыл старый жесткий диск, вынул магнитный диск, разбил его молотком почти в порошок и выбросил в мусорное ведро.
В тот же день в три часа я был в «Уолмарте». Майки, в той же одежде, что и во вторник, толкал пустую тележку ко входу в супермаркет. Когда я вошел, он холодно приподнял одну бровь. Спеша расплатиться и выйти наружу, я забыл про брокколи. Я глупо надеялся, что он вернется домой со мной. Его нигде не было. Я посмотрел во все стороны, но его нигде не было. Хотя я почувствовал облегчение.
Дорога домой вышла грустной, меня переполняла жалость к себе. Для мальчика я был козлом отпущения, жертвой, которую нужно доить, отверстием, которое можно исследовать. Я пыталась закалить себя для продолжения жизни без мальчиков, без любви - для жизни, которую я вел предыдущие двадцать лет.
По телевизору не было ничего интересного, поэтому я поставил DVD-диск с фильмом «Братья Блюз». Фильм позабавил, но закончился в шесть сорок. Выходные обещали быть долгими.
Я собирался позвонить Кевину, когда зазвонил телефон. Это был Кевин.
- Включай телевизор, сорок пятый канал. Смотри, я скоро подъеду. И не звони мне. Я буду там, о, как только смогу.
Местный канал вел прямую трансляцию. У загородного дома, очень похожего на мой, стояли полицейские машины. Все копы стояли за машинами, как будто из дома грозились стрелять. Камера находилась на некотором расстоянии, вероятно, за полицейским оцеплением.
Репортер говорил:
- Прибыл переговорщик, группа спецназа уже в пути. Мы будем держать вас в курсе. А теперь вернемся в нашу студию.
Ведущий в студии сказал:
- Итак, вот что у нас есть на данный момент. Мистер Пол Джонс (тут диктор назвал адрес) отказался говорить с полицией, по-видимому, отключив свой телефон. Напомним, что сосед позвонил в полицию в четыре пятьдесят семь и сообщил, что слышал крики, похожие на спор двух мужчин, а затем звуки, похожие на выстрелы, из дома его соседа, мистера Пола Джонса, автомеханика на пенсии. Когда он постучал в дверь мистера Джонса, ему было сказано уходить. Полиция прибыла в пять двенадцать, и, как мы понимаем, им тоже было приказано отступить, иначе по ним откроют огонь.
- Соседка с другой стороны улицы рассказала нашему каналу, что видела, как какой-то мужчина вошел незадолго до того, как она услышала звуки, похожие на стрельбу, и увидела, как мистер Фитцпатрик, сосед, подошел к двери мистера Джонса, а затем вернулся в свой дом.
- Представитель полиции только что сообщил нам, что противостояние продолжается, на месте происшествия находится полицейский переговорщик, и с минуты на минуту ожидается прибытие группы спецназа. Мы будем держать вас в курсе.
После чего он перешел к другим местным новостям.
Сначала я подумал, что звонок Кевина означает, что случившееся может иметь какое-то отношение к моей ситуации, но я никогда не слышал о каком Поле Джонсе и поэтому не был уверен, что это имеет отношение ко мне. Я включил местную новостную радиостанцию. Там говорили о бейсболе.
Примерно через пятнадцать минут в телевизионных новостях показали прямую трансляцию: полицейский переговорщик безрезультатно кричал мистеру Джонсу в мегафон. Затем, спустя несколько мгновений, даже я услышал одиночный выстрел. Об этом взволнованно сообщил диктор. Было слышно, как представитель полиции кричал: «Мистер Джонс, мистер Джонс, что происходит? Поговорите с нами, пожалуйста».
Прошло еще несколько минут, прежде чем группа спецназа за своими огромными щитами побежала к дому, выломала входную дверь и вошла внутрь. Затем, пока мы смотрели и ждали, репортер перечисли всё, что произошло до того момента, чтобы заполнить время - внутри дома стояла тишина, пока один из спецназовцев не подошел к двери без щита и не махнул другим полицейским.
Никакой дополнительной информации в течение следующей четверти часа не поступало, затем в прямом эфире показали представителя полиции, который сообщил: «У нас в доме двое погибших от пулевых ранений белых мужчин. Один из них — мистер Пол Джонс, владелец дома, который, по-видимому, жил один, и неизвестный молодой белый мужчина двадцати пяти-тридцати лет. Обнаружено два пистолета».
Прежде чем он успел продолжить, репортер крикнул: «Вы говорите, что мистер Джонс покончил жизнь самоубийством?»
Полицейский ответил: «Похоже на то, но нам придется...»
Последовал другой вопрос: «Значит, у молодого человека тоже был пистолет?»
«Я не могу вам сказать...»
В мою дверь постучали. Я быстро впустил Кевина.
- Единственное, что я могу сказать наверняка - этот Пол Джонс был членом клуба, - сообщил он, садясь на диван и глядя в телевизор.
- Думаешь, это связано с моей ситуацией?
- Понятия не имею. Как ты думаешь, сколько лет было Маку?
- Двадцать пять - тридцать. Хорошо, а у тебя есть другие причины полагать, что Джонса тоже шантажировали?
- Не видел этого человека годами, десятилетиями. Его дважды арестовывали в семидесятых из-за мальчиков, подростков. Ему нравились те, кто постарше твоего мальчика, так что я не уверен, но, кто знает, может быть, механика отличалась. Может быть, ничего особенного, но что-то разозлило его настолько, что он застрелил того парня.
- Они нашли два пистолета.
- Перестрелка у корраля О-Кей [одна из самых известных перестрелок в истории Дикого Запада, случившаяся в три часа пополудни 26 октября 1881 года в городе Тумстоун на Аризонской территории], и старик победил. Сказали, сколько ему лет? Должно быть, за шестьдесят.
- Я не слышал. Знаешь, если Мак разъезжал на своем мотоцикле, значит, что у него были при себе водительские права. А этот парень неизвестен, так что, возможно, это был другой непрошенный гость.
- Тогда почему Джонс сам не позвонил в полицию? Э... Тут нечто большее, может быть, не совсем твоя ситуация, а может, старый любовник угрожал подать на него в суд. В последнее время они часто занимаются подобным.
Это показалось более вероятным сценарием, чем нечто, связанное с Маком. Мы заказали себе пиццу.
Кроме кратких упоминаний по радио, больше ничего не было до десятичасовых новостей, которые прервал звонок в мою дверь. Это оказалась полиция, двое в штатском у дверей, двое в форме на тротуаре рядом с парой машин официального вида без опознавательных знаков, одна стояла за «крайслером» Кевина, другая рядом с ним.
- Мистер Фрисдейл?
- Да?
- Человек, которого вы, вероятно, знаете, покончил жизнь самоубийством. Не возражаете, если мы зададим вам несколько вопросов?
- Подождите, о ком вы?
- О Поле Джонсе.
- А, человек из новостей. Но я не знаю его. Никогда не слышал о нем до сегодняшнего вечера.
- Вы не возражаете, если мы войдем? Всего несколько вопросов.
- Зачем? Я же сказал вам, что никогда не слышал об этом человеке.
- Мистер Фрисдейл, мы знаем, что вас шантажировали, о вас и мальчиках.
Я сделал недоуменное лицо, на какое только был способен.
- Какие мальчики? О чем вы говорите?
- Не лучше ли обсудить это внутри, а не на глазах у соседей?
Кевин подошел ко мне сзади. Я сказал:
- Послушайте, я не понимаю, о чем вы говорите, и мне не нравится, куда всё это идет, так что...
- Вы заплатили двадцать пять тысяч долларов мужчине, шантажирующему других мужчин сексом с малолетними мальчиками. Мы не собираемся причинять вам какие-либо проблемы, но здесь замешаны маленькие дети, находящиеся в опасности, и два трупа, так что, я боюсь, что вам придется поговорить с нами — либо здесь, либо в участке, на ваш выбор.
- У вас есть ордер, сэр? - спросил я.
- Он не нужен, чтобы задать вопросы. Так как?
- Никак. Я остаюсь здесь, а вы покинете мою собственность!
В тот момент мне не было нужды симулировать гнев.
Второй полицейский оттолкнул своего напарника в сторону.
- Мистер Фрисдейл, пожалуйста. Замешаны мальчики. Нам нужно найти их, пока с ними что-нибудь не случилось.
«Хороший и плохой полицейский, как из телевизора», — подумал я.
- Мне жаль это слышать, но здесь нет детей, и я не знаю никого, кто может находиться в опасности.
Хороший полицейский прервал меня:
- Послушайте, мы ведь можем опросить ваших соседей, не видели ли они здесь каких-нибудь мальчиков, показать им фото шантажиста, но я не думаю, что вы захотите этого.
- Пожалуйста. Опрашивайте. А теперь уходите.
- Давай заключим сделку, вы позволите нам заглянуть к вам и убедиться, что здесь нет ребенка. Мы сделаем это быстро. А потом мы пока оставим вас в покое.
Я уловил «пока», уверен, что он этого и ожидал. Поскольку я был уверен, что они всё равно станут опрашивать соседей, что бы я ни сделал, не имело никакого смысла сотрудничать. Кевин же думал иначе.
- Пусть посмотрят, Гарри. Я свидетель всего, что они будут делать или говорить.
- А как вас зовут, сэр? - спросил высокий полицейский.
- Кевин.
- Кевин, а фамилия?
- Кевин - это все, что вам сейчас нужно, сэр.
Слово «сэр» излучало неуважение, но коп лишь нахмурился.
- Послушайтесь своего друга, мистер Фрисдейл, - посоветовал хороший полицейский. - Это в ваших интересах.
Я впустил их.
Высокий жестом указал своим коллегам, стоящим на тротуаре.
Они даже нашли кладовку над спальней и заглянули туда.
Ближе к концу их вторжения хороший полицейский снова попытался что-нибудь вытянуть из меня.
- Можете ли вы сказать мне, зачем передали тому парню двадцать пять тысяч долларов за одну неделю?
Кевин покачал головой. Я сказал:
- Учитывая то, в чём вы фактически обвиняете меня, я думаю, что любое обсуждение между нами должно происходить в присутствии моего адвоката.
На этом наше небольшое противостояние закончилось. Обещали связаться. Я не попрощался.
Как только они вышли за дверь, Кевин вытащил из кармана небольшой цифровой диктофон.
- У меня есть всё, на случай, если тебе понадобится.
- Как, черт возьми, они узнали моё имя и адрес?
- Мертвецом был Мак, и у этого идиота всё оказалось при себе: сколько ему платили и когда. Коп знал, что ты заплатил в течение недели. У Мака, вероятно, все это было в записной книжке или где-то еще. Вот ведь идиот!
- Они сказали мальчики, а не мальчик, поэтому они не очень-то в курсе, что на самом деле происходило.
- Или, - предположил Кевин, - они хотят, чтобы ты так думал, но я соглашусь. Они, вероятно, знают только то, что тебя шантажировали, или ты играл в азартные игры, или чёрт знает что ещё. Они могли даже просто догадаться о мальчиках, основываясь на криминальном прошлом Джонса, но вряд ли Мак записывал такое в свою записную книжку. На данный момент они многого не знают. Но это во многом зависит от того, что они накопают у других, и, к сожалению, ты же понимаешь, они всё равно поговорят с твоими соседями, и есть большая вероятность, что кто-то из них что-то видел: может, Мака, может быть, пацана.
- И Майки был здесь достаточно долго для секса, однажды он зашёл через парадную дверь. Черт! Я самый настоящий идиот! Вы знаешь какого-нибудь адвоката для подобного дела?
- Нет, но я могу поспрашивать и посмотреть, кого порекомендуют.
Что больше всего беспокоило нас обоих, так это то, что полиция приходила за мальчиком. Мы подумали, что у Мака, вероятно, имелись какие-то записи, а проверка его отпечатков пальцев выявила его имя и адрес. Они могли найти мальчика у него дома или, опросив его соседей, составить довольно хорошее описание его внешности и, возможно, даже где он бывал.
Мы обсуждали всевозможные правдоподобные истории, от полного отрицания до признания всего, кроме фактического секса. Я мог бы сказал, что ребенок обманом заставил меня привести его к себе домой для какой-то работы, а затем без предупреждения снял одежду и встал рядом со мной, пока какой-то парень вошёл и сделал пару снимков. Затем они шантажировали меня, и я отдал им то, что они требовали, чтобы не потерять работу и, вероятно, не попасть в тюрьму.
Если бы мальчик сказал другое, это было бы моё слово - человека с кристально чистым послужным списком и хорошим прошлым — против слова уличного мальчишки, вовлеченного в схему вымогательства. Конечно, копы поверили бы пацану.
В конце концов, мы решили, что лучше всего нам положиться на адвоката, и нам следовало найти того, кто обладает опытом в подобных делах. Кевин ушел домой незадолго до полуночи.
ГЛАВА II. ВИЗИТЁР
Через несколько минут после того, как машина Кевина отъехала от парадного, в заднюю дверь дома раздался легкий стук. Прежде чем открыть, я уже знал, кто там. Два голоса в моем мозгу спорили о том, следует ли его впускать. Победил второй, ибо его присутствие в доме могло вызвать меньше проблем, чем отказ. И, конечно же, не обошлось без мысли насчёт спасения ребенка.
- Ты разрешишь мне остаться на пару дней, ладно? - произнёс он, проталкиваясь мимо меня на кухню. Он был в той же одежде, в которой я видел его во вторник и субботу в «Уолмарте». За спиной у него висел рваный, но битком набитый рюкзак.
Я последовал за ним в гостиную. Он остановился и спросил:
- Где я буду спать?
Я вздохнул и сказал:
- Сначала нам нужно поговорить.
- Не беспокойся насчёт себя. Я ничего о те не скажу. Ты просто позволишь мне остаться на пару дней, и все. У меня есть деньги, так что я заплачу за еду.
- Майки, так?
- Не зови меня Майки. Это не моё имя.
- Так как мне тебя называть?
Он нахмурился и пожал плечами. Прежня жесткость почти исчезла. Не то чтобы он стал похож на беззащитного маленького беспризорника. За маской жесткости скрывалось скорее сочетание страха и разочарования.
- Так где мне спать? Тута?
Он кивнул в сторону дивана.
- В гостевой спальне, но сначала нам нужно поговорить.
- Что? Мак умер. Вот. О чём, чёрт, о чём?
- Не ругайся. И откуда ты знаешь, что Мак мертв?
- Не волнуйся. Я знаю, точняк.
- Хорошо. Скорее всего, да. Пожалуйста, присядь и постарайся немного успокоиться. Ты можешь остаться здесь, а я позабочусь о тебе.
- Да мне не нужно, чтобы об мне кто-то заботился! - рявкнул он и встал.
- Ладно, ладно, успокойся.
- Так где мне спать?
Я провел его наверх, в спальню для гостей. Когда он прошел в дверь мимо меня, снова появился тот запах немытого тела. Что за власть имел над ним Мак, которая позволяла ему не делиться добычей?
Кровать была застлана только покрывалом, поэтому я достал из шкафа простыни и наволочку. Он уселся в кресле у комода, глядя на руки, зажатые между коленей, и молча ждал.
Я долго думал, не рассказать ли ему о визите полиции, но решил не волновать его ещё больше. Я сказал:
- Тебе стоит держаться подальше от окон, а?
- Думаешь, я не понимаю?
- Хорошо. Как насчёт ванной?
- Я знаю, где это, член.
В его голосе не было ничего дружелюбного.
Он сказал, что собирается спать, а утром сможет приготовить себе завтрак. Когда я выходил, он сказал тихо, но совсем не кротко:
- Ты можешь отсосать мне, если хотишь.
Это не оказалось неожиданным замечанием. Я ответил:
- Не думаю, что сейчас это хорошая идея. Давай поговорим утром.
Он пожал плечами и снял рюкзак. Я тихо закрыл дверь и спустился вниз. Я не думал о сне.
Сидение не принесло мне никакой пользы, поэтому я принялся ходить туда-сюда из кухни в гостиную и обратно, пытаясь понять, как мне поступить. Мальчик, как бы его ни звали, вероятно, был беглецом, вероятно, уже какое-то длительное время и, возможно - что мне казалось маловероятным - действительно жил на улице. Если он уйдет через день или два, как и обещал, он, вероятно, исчезнет из моей жизни навсегда, то есть не будет никаких юридических последствий. У полиции нет ничего, за что они могли бы меня закрыть. Если, конечно, они не найдут мальчика у меня в доме, или совсем не найдут его. Маловероятно, что у них есть его настоящее имя или фотография, хотя вполне возможно, что кто-то из других жертв - если были и другие - смог дать хорошее описание. Его длинные волосы были буквально из семидесятых, а не из двадцать первого века, по крайней мере, пока. Тем не менее, даже если его поймают на улице, мальчик, похоже, не из тех, кто станет делиться какой-либо информацией, особенно с учетом того, что сам замешан в серьезном преступлении. Нет ничего, что связывало бы его с событиями сегодняшнего дня, если, конечно, кто-то из других жертв не окажется такими же тупицами, как Мак, и не опознает его.
Но в будущем могла возникнуть большая проблема. Можно было заполучить большие деньги, если подать в суд на бывших «насильников», но в данных обстоятельствах имелось слишком много лишнего «багажа», который сопровождал бы предъявление обвинения. Я прорабатывал сценарии, которые мальчишка мог бы придумать, чтобы скрыть свое участие в произошедшем, когда он появился на лестнице, голый и со стояком.
- Давай, Гарри. Отсоси мне.
Мое настроение в тот момент с легкостью позволило мне предложить ему попробовать мастурбацию.
- Уже делал - не помогло. Давай. Тебе же нравится. И я 'кажу, что больше не попрошу.
- Послушай, сынок, у меня ведь не стоит?
- Не называй меня сынком. Отсоси мне, я не собираюсь стоять в такой духотище, как здесь.
Он раскинул руки в стороны.
На мгновение я подумал, действительно ли он останется тут стоять, но решил, что нет, и покачал головой.
- Вот дерьмо! Вот увидишь.
Он быстро взбежал вверх по лестнице.
Я начал беспокоиться, что, может быть, он достаточно неуравновешен, чтобы чего-то учудить. Его дверь закрылась. Я снял обувь и пошел вверх по лестнице. Света под его дверью не было.
Мне потребовалось полчаса, чтобы забраться в постель, и кто знает, спустя сколько времени я, наконец, заснул. Вскоре после этого меня разбудила пара губ на моём члене. Это было странное ощущение. Мальчик, которого мне представился, не был ребенком из моего дома, а ребенком-актером из старого телешоу. Я не понимал, как он оказался тут. Когда я потянулся к нему, теплая плоть превратила иллюзию в реальность. Мечта поднялась над моим лицом и прижала свою эрекцию к моему рту. Сначала та ткнулась в мой подбородок. Протянув назад руку, он коснулся моих губ и опустил мой подбородок. Я пребывал полностью под его контролем. Никаких мыслей в голове не было. Ощущение в паху было непреодолимым. Мой член напрягся у него во рту. Его - скользнул по моему языку, немытый вкус оказался странно желанным.
Он медленно трахал меня в рот и одновременно двигал ртом вверх и вниз. Я слегка обнял его поднимающиеся и опускающиеся булочки. Его член был прекрасной формы, с мягкой выпирающей нижней частью, с твердыми боками и верхом. Крайняя плоть сдвинулась дальше головки. Казалось, что внутри мягкой плоти на кончике была настоящая кость.
Его руки сжали заднюю часть моих бедер. Он с силой всасывал головку моего члена каждый раз, когда достигал её, затем ему удавалось охватить меня почти целиком, задержаться там на мгновение, лаская языком и щеками мой ствол, прежде чем снова подняться. Он делал примерно то же самое своим членом у меня во рту, задерживаясь глубоко внутри после каждого толчка, а затем снова поднимаясь вверх.
Его член, казалось, был на грани, но так было всегда. Мой, однако, точно был на грани. Затем, когда его губы достигли основания моего органа, это уже было не остановить. Быстро промелькнула мысль освободиться, но мое тело не позволило этого. Моя сперма выстрелила в глубины его рта.
Вместо того чтобы поднять голову, он не только остался на месте, но и ещё сильнее вонзился в мой рот. Я почувствовал, как затвердели его ягодицы. Его толчки стали почти подпрыгивающими. Его лобок бился о мою верхнюю губу. Затем он остановился, его член мощно запульсировал.
Ни один из нас не шевелился в течении примерно пары минут. Его пульсация продолжалась, постепенно замедляясь. Мой член время от времени тоже дергался в конвульсиях, слегка сотрясая среднюю часть моего тела. Он потянул меня на бок, старательно прижимаясь к моему рту. Одно бедро поднялось и остановилось на моей голове. Одна рука легла на мою задницу и прижала ее к себе. Мой член сдулся, но он держал его во рту, нежно посасывая или время от времени толкая его языком.
Пару раз он дернул меня за задницу или ткнулся своим животом в моё лицо, но через пару минут я почувствовал, как его рот открылся, и я услышал дыхание засыпающего.
Спустя некоторое время пенис мальчишки, наконец, начал сдуваться, хотя и не мог выскользнуть из моего рта - одна его нога на моей голове удерживала его на месте. Я был слишком доволен тем, что мог прижимать к себе мальчика, лаская его ягодицы и трогая его член у себя во рту. Я провел так около часа, но потребность в сне в конце концов взяла верх над моей страстью. Я осторожно оторвал его гладкое бедро от своего лица и заснул рядом с ним, держась одной рукой за его ногу.
Он разбудил меня утром тем же способом, что несколько часов назад, с таким же результатом. Единственное отличие имело место спустя несколько минут после того, как он кончил. Не говоря ни слова, он встал и вышел из комнаты. Я смотрел, как его булочки скрываются за дверью.
Было бы чудесно, подумал я, иметь такого мальчика, постоянно живущего со мной.
Майки, или кто он был на самом деле, спустился вниз, по-прежнему обнаженным, и приготовил завтрак из яичницы-болтуньи и омлета с сыром вместе с четырьмя тостами с арахисовым маслом. Он пил молоко вместо сока.
Я сказал: «Доброе утро», но он ответил только кивком.
Я сделал себе то же самое, заменив арахисовое масло желе и выпив большой стакан апельсинового сока.
Когда я уселся напротив него, чтобы поесть, он взял свою тарелку и ушёл в гостиную, где включил телевизор.
Получилась угрюмая трапеза. Я искал способ общения с мальчиком, желая узнать, хотя бы как его зовут на самом деле. Как он мог, размышлял я, проглотить две порции моей спермы и не заговорить со мной? Было ли в нём столько от проститутки или нимфомана, как предполагал Кевин? Ничто, кроме его оральных способностей, не указывало на то, что он может быть геем. Рассматривал ли он эту часть нашего секса в качестве платы мне или за своё жилье?
Оставив посуду в раковине, я прошёл в гостиную. Он сидел на диване, подтянув колени к подбородку, его мошонка свисала над нежно-голубым краем подушки, его глаза были прикованы к утренней воскресной программе мультфильмов.
Я сел в своё кресло и уставился на него. Тепло его гладкого мальчишеского тела компенсировалось прохладой полузакрытых глаз. В них не было ни капли эмоций. Он даже не улыбался самым забавным моментам мультфильма «Том и Джерри».
Когда пошла реклама, я спросил:
- Хочешь одеяло? Сейчас здесь довольно прохладно.
Он выпятил нижнюю губу и покачал головой.
Я решил, что наша потребность в разговоре перевесит любой гнев, который может у него возникнуть из-за того, что телевизор временно выключен. Он нахмурился и откинулся назад, спуская ноги на пол. Я ожидал, что он встанет и выйдет из комнаты.
- Ну что? - произнёс он со скучающим видом.
- У тебя есть семья?
Он отрицательно помотал головой.
- Куда ты пойдешь, когда уйдешь отсюда?
Пожатие плечами, ещё более скучающее выражение.
- Ты можешь хотя бы назвать мне имя, которым я мог бы тебя звать?
Он вздохнул и сказал:
- Джеки, но это не мое настоящее имя.
- Ты совсем мне не доверяешь, да?
Ни ответа, ни намёка.
- Хорошо. Как ты знаешь, что я люблю мальчиков. Это означает, что я могу позаботиться о мальчике, о тебе, и что ты можешь полностью доверять мне.
Я почувствовал себя глупо, говоря это.
- Хорошо, ты, наверное, уже слышал это раньше, но в моем случае ты можешь верить, потому что, если я скажу или сделаю что-нибудь тебе, это может привести меня в тюрьму.
Он кивнул.
- Я предполагаю, что у тебя была довольно паршивая жизнь, не слишком счастливая. Я не уверен, что смогу что-то изменить, но хотел бы попробовать. Тебе всего одиннадцать?
- Двен’цать.
- Хорошо, двенадцать, так что есть время, чтобы привести свою жизнь в порядок. Например, существуют приемные родители, которые очень любят детей, и воспитывают их, как своих.
Он ухмыльнулся, покачал головой и пробормотал протяжное «Дерррррьм» ...
- Окей, может быть, их не так много, но они есть. Я не знаю, как, но, может быть, я смог бы найти тебе кого-то порядочного, которому действительно не все равно.
- Могу я посмотреть телевизор?
- Джеки, давай поговорим. Ты хочешь продолжать жить так, как раньше?
- Ага! Так я могу посмотреть телевизор?
Я вернул ему пульт. Голые колени поднялись, из-под ног вывалились членик и яички.
Выходя из комнаты, я повернулся и сказал:
- Меня волнует, что с тобой будет. Ты можешь заставить меня доказать это, если захочешь.
Кевин позвонил около полудня.
- Как себя чувствуешь сегодня?
- Не имею представления.
- Читал газету?
Это заставило меня задуматься.
- Нет. Позвольте мне сходить за ней, и я тебе перезвоню.
Я выбежал за газетой, и мне пришлось её искать. Развозящий почту заставлял подростков выбрасывать газеты из кузова пикапа семидесятых годов. А они не обращали особого внимания на то, где те приземлились. Моя оказалась в кустах шиповника, который разделял мой двор и соседний.
Я вытащил комиксы и протянул их мальчику. Он забыл про телевизор, наклонился вперед, разложив их на журнальном столике и, подперев подбородок рукой, принялся листать.
Заголовок на главной странице местных новостей гласил: «Убийство и самоубийство - погибло двое». По словам репортера, причиной случившегося было какое-то вымогательство, возможно, связанное с сексом. Указывались имена: Мака звали Джеймс Р. МакЭлхенни, имелись также адреса обоих, были фотографии водительских прав Мака и Джонса, а также фотография дома Джонса в полицейском оцеплении.
В статье упоминалось, что, хотя официально это ещё не было подтверждено, имеются сведения, будто полиция извлекла информацию из одежды жертвы стрельбы, которая привела к теории о шантаже, основанном на сексе. Я был уверен, что это какая-то записная книжка - старая маленькая черная книжечка - в которой есть моё имя и адрес, наряду с именами других людей и, возможно, нечто о выплаченных суммах.
О прошлом Джонса и его связях с мальчиками не упоминалось.
Время от времени я поглядывал на своего гостя. Он просмотрел каждую колонку от начала и до конца, но быстро, слишком быстро, чтобы успевать читать речевые сноски. Возможно, он не умел читать. Наверняка он уже давно не ходил в школу, а может быть, вообще никогда не ходил, хотя трудно поверить, что в 2006 году мальчик действительно мог гулять сам по себе, не посещая школу. Где он жил все эти годы? Он вел себя так, словно пережил неприятный опыт в приемной семье. Наблюдалось явное недоверие, даже неприязнь к взрослым. Он был груб со мной, хотя дорожил предоставляемым мной сексом.
Я перезвонил Кевину, не упомянув, что у меня гость: телефонную линию вполне могли прослушивать. Он не ответил. Причина стала очевидной, когда через пятнадцать минут он подъехал к крыльцу.
- Джеки, - сказал я мальчику, - здесь мой друг. Тебе лучше подняться наверх, пока он не уйдет.
- Просто скажи, что те никто не нужен, совсем.
- Он мой лучший друг. Я не могу так поступить.
- Он тоже делает минет? - спросил он, как будто это был вопрос о квалификации.
- Нет, - солгал я. - А теперь иди наверх, да побыстрее, и не шуми. Он пробудет здесь час или два. Захвати с собой комиксы.
Он на мгновение замер, схватил комиксы и медленно и неторопливо направился наверх. Я наблюдал за его ягодицами до момента, когда они скрылась из виду, затем выключил телевизор и подождал, пока закроется дверь в спальню, после чего впустил Кевина. Я всё ещё не был уверен, стоит ли признаваться, что мальчик в доме. И тут я и вспомнил про лишние тарелки в кухонной раковине.
- Так что ты думаешь? - спросил Кевин, садясь на диван прямо там, где сидел мальчик.
Я сел в своё кресло, пытаясь уловить любое проявление любопытства.
- За исключением имен и адресов, в газете есть только то, что мы слышали вчера по телевизору. И мы знаем, что копы нашли у Мака, ну, большую часть.
Кевин посмотрел в сторону столовой и кухни, затем поднял руку примерно на четыре фута от пола и поднял брови. Я понял, о чем он спрашивает, и кивнул. Диван, которым я редко пользовался, был теплым в том месте, где сидел Кевин. Я поднял палец, призывая к тишине. Имелась определенная вероятность того, что мальчик подслушивал, возможно, прячась наверху лестницы, возможно, по-прежнему голым.
Кевин вздохнул и вытер лоб.
- Я так понимаю, парни в синем еще не звонили.
Я покачал головой.
- Непростое время для приличного разговора.
Я кивнул в знак согласия, совершенно не представляя, о чем мы можем поговорить в данных обстоятельствах.
- Мне нужно в туалет. Скоро вернусь.
Я тихонько пошел к лестнице, прислушиваясь к звукам наверху. Малыш попытался тихо вернуться в свою комнату, но слишком медленно закрывал дверь. Я последовал за ним. Он так и не сделал попытки одеться.
- Оденься и спускайся вниз. Мой друг знает о том, что произошло. Он только не знает того, что мы чем-то занимались. Я сказал ему, что этого между нами не было. Он был тут вчера, когда по твою душу приходила полиция.
Джеки, или Майки, резко поднял глаза.
- Меня ищут копы?
- Мы считаем, что у Мака в кармане было моё имя и адрес, когда его нашли. Послушай, нам нужно поговорить. Я понятия не имею, что знаешь ты - о том, что произошло вчера. Если хочешь, я прочитаю, что написано в газете, а потом расскажу тебе, что говорили копы прошлой ночью и что я сказал им. Так что одевайся и спускайся вниз. Только ничего не говори о сексе в присутствии моего друга. Как я уже сказал, он об этом не знает.
Я покинул его стоящим и держащимся одной рукой за яйца.
Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы надеть футболку и штаны. Он притопал к нам босиком, как будто жил тут.
Я представил его как Джеки. Он нахмурился, но пожал Кевину руку. Мой толстый друг был достаточно любезен, чтобы сделать контакт кратким, хотя я знаю, что ему хотелось бы подержать руку мальчика подольше.
Я взял газету и посмотрел на мальчика. Он привычно пожал плечами. Сев на диван, где было достаточно место для того, чтобы он мог сесть рядом со мной, я медленно прочитал статью от начала до конца. Он продолжал стоять, прислонившись к подлокотнику дивана, пока я не протянул ему газету, чтобы он мог посмотреть на фотографии. Он не сел, а поставил одно колено на подлокотник, чтобы оказаться ближе.
- Прошлой ночью, когда приехала полиция, они обвинили меня в сексе с мальчиками, наверное, просто догадались, может быть, потому, что у мистера Джонса имелась какая-то запись, или, может быть, она была у Мака, но копы, похоже, решили, что тут есть что-то такое, и Мак шантажировал мистера Джонс и меня. Копы знают, что я заплатил Маку много денег. Возможно, мне придется съездить в полицейский участок и дать показания, но, возможно, и нет. Если придётся, я позову адвоката, который посоветует, что мне говорить. Максимум, что я скажу: был какой-то мальчик, который приехал сюда из «Уолмарта», чтобы помочь мне донести продукты и поработать в доме ради заработка. Затем в дом проник Мак, приказавший этому мальчику раздеваться, пока сам Мак держал меня под прицелом пистолета. Затем Мак сказал, что мальчик расскажет полиции, что у него со мной был секс, если я не заплачу ему двадцать пять тысяч долларов. Я скажу им, что мальчика звали Норман - если только нет идеи получше, - и я понятия не имею, где живет этот мальчик или Мак. Я могу предположить, что мальчик жил с Маком, но я не знал их до тех пор, пока не появилась история по телевидению и статья в газете. Это звучит нормально?
Еще одно пожатие плечами. Затем он спросил:
- Откуда они узнали о тебе?
- Похоже, у Мака был блокнот, и он всё записывал.
Это, казалось, обеспокоило Джеки, поэтому я добавил:
- Но они не знают, был ли это один мальчик или несколько. Ты жил с Маком?
Он покачал головой.
- Но ты заходил к нему домой?
Ещё одно движение плечами.
- Ну, если соседи заметили тебя, они могут дать твоё описание, и копы выяснят, что был только один мальчик. Соседи могли тебя видеть?
Пожатие плечами.
- Ну, тебя устраивает то, что я скажу полиции? Есть ли что-нибудь, что может вызвать у тебя проблемы?
Пожатие плечами.
- Давай, Джеки. Я хочу знать, что ты думаешь. Может ли то, что я сказал, создать для тебя проблемы?
- Да, норм, но я не собираюсь быть тута, когда ты подешь к копам.
- Возможно, это хорошая идея, но ты можешь вернуться завтра вечером, если захочешь, только не раньше восьми или девяти. Я хочу, чтобы ты вернулся.
Мальчик поджал губы и ничего не сказал. Я чувствовал, как Кевин съёжился от этой идеи.
Кевин вызвался принести что-нибудь для обеда.
- Чего вы хотите?
Я предложил пиццу.
Впервые с тех пор, как я знал этого мальчика, я увидел краткий энтузиазм в очень кратком взгляде, а затем: «Норм».
Судя по всему, он любил пиццу.
Я пытался поговорить с Джеки, пока Кевина не было дома, но ничего не вышло. После нескольких попыток заставить его рассказать мне о своих планах, он снова попросил включить телевизор. Затем, ни с того ни с сего, с пультом в руке, указывая на телевизор, он спокойно заявил:
- Ты лгал. Этот толстяк тоже пидор. Если бы я попросил его сосать мне, спорим, он так бы и сделал. Если захочит, то я могу побыть у него до завтрева?
Я уже собирался сказать, что он ошибается, когда сообразил, что он на самом деле спрашивает разрешения, а не требует или угрожает. Я сел на дальнем от него конце дивана.
- С чего ты решил, что ему нравятся мальчики?
- Потомучта знаю, - ответил он с легкой надменностью.
- Ну, к сожалению, ему нужно на работу, но он, вероятно, позволил бы тебе остаться у него, если бы собирался быть дома, и меня бы это устроило. У тебя есть какое-нибудь безопасное место, куда ты сможешь пойти завтра днем?
У меня было очень сильное желание взять его на руки.
- Если хочешь, я могу встретиться с тобой, после того, как поговорю с копами, и мы сможем провести день и вечер вместе где-нибудь подальше, а потом вернуться ночью.
- У меня есть одно место.
Он включил телевизор, но переключался с канала на канал слишком быстро, чтобы обращать на внимание на то, что там шло.
Кевину удалось потратить почти около часа, но он вернулся с большой пиццей. Мальчик проглотил свою долю, явно наслаждаясь каждым кусочком, пока полный желудок не заставил его остановиться. Я завернул последние два ломтика в алюминиевую фольгу и убрал их в холодильник на потом.
Мой гость смотрел телевизор, а мы с Кевином сидели на кухне. Мой друг беспокоился, что полиция найдет мальчика у меня.
- Гарри, я тебя знаю. Ты привязываешься к этому парню, но я надеюсь, ты понимаешь, что он не привязывается к тебе. Это действительно опасная ситуация, а он — очень опасный ребенок. Ты должен быть реалистом. Позволь ему завтра уйти. Дай ему немного денег, несколько сотен долларов, и он, вероятно, уберется. Если его найдут с тобой, и, даже если он скажет, что между вами ничего не было, тебя всё равно в чём-нибудь, да обвинят, может быть, даже в похищении ребёнка. Несмотря ни на что, ты сядешь в тюрьму, и если выйдешь — что очень большое если, — то попадешь в реестр сексуальных преступников, и, возможно, тебе придется пройти одну из тех по-настоящему неприятных программ терапии, и ты больше никогда не сможешь найти приличную работу. Я знаю парней из этого реестра. Это яма. Это то, что мешает мне приближаться к детям.
- Он говорит, что знает, что ты любишь мальчиков, но это, наверное, только потому, что ты мой друг.
- Возможно, но он пару раз замечал, как я смотрю на него. Парень не дурак. Вероятно, он встречался со многими типами. Он что-нибудь рассказал тебе о том, где живет?
- Ничего, но я думаю, что он живет на улице, в бегах, может быть, с разными мужиками, как ты и говорил, может быть, с любителями мальчиков, может быть, с кем-то ещё. Он не истощен или что-то в этом роде, так что питается довольно хорошо, возможно, на деньги Мака. Он не умеет читать, и, вероятно, никогда не ходил в школу, а это значит, что он не останавливался в одном доме больше, чем на нескольких дней или недель подряд. Он говорит, что у него нет семьи, и, возможно, это правда.
- Прошлой ночью, после того, как я трижды отказал ему в сексе, он подождал, пока я засну, прокрался ко мне в кровать и принялся сосать мне, пока я не начал сосать ему. Принял мою сперму в свое горло, и повторил всё утром. У него есть опыт, и я подозреваю, что он не гей, хотя кто знает. А может быть, гей. Может быть, он просто заводит мужчин, чтобы они заводили его, или, ну... может быть, это единственный известный ему способ добиться какой-то физической близости с кем-нибудь, утешения.
- Боже! Бедный ребенок. Он не допускает никакой иной близости. Он даже не разговаривает со мной.
- Гарри! Послушай себя. Ты привязываешься, как я уже сказал. Прекрати. Ты попадешь в тюрьму. Отойди в сторону. Отпусти его. Этот парень пугает меня до чёртиков. А ему следует уйти от тебя.
Кевин был прав, опасаясь мальчика, особенно опасаясь того, что он окажется у меня дома, когда копы постучат в дверь. Я собрался с духом, чтобы отдать ему всю наличность, которая у меня была — ранним утром до рассвета, — и отпустить его.
Кевин ушел, оставив меня наедине с мальчиком, который, как мне казалось, все больше и больше отчаянно нуждался в моей помощи. На ужин я приготовил бутерброды, но ему захотелось съесть два оставшихся куска пиццы из холодильника. Я разогрел их в микроволновке. Они, вместе со стаканом молока, казалось, утолили его голод. Разговор между нами не клеился. Я несколько раз пытался заставить его открыться, но безуспешно. Когда я спросил у него, куда он собирается пойти завтра, он просто заявил, что знает, куда идти. Я не стал спрашивать, вернется ли он.
- Тебе нужны деньги?
- Не, у меня их много.
Мне не пришло в голову спросить его, знает ли он, что случилось с теми десятками тысяч долларов, которые собрали он и Мак. Я просто предположил, что Мак забирал почти всё, и с его смертью мальчик потерял возможность воспользоваться этими деньгами. В памяти всплыл его набитый до отказа рваный рюкзак.
- Ты ведь не носишь с собой деньги, которые получил от меня и других, ведь нет?
Он нахмурился.
- Боже мой, сынок. Если кто-нибудь догадается, что ты носишь, тебя могут убить или, по крайней мере, покалечить.
- Я могу позаботиться о себе.
- Нет, с такими деньгами не сможешь. Сколько у тебя с собой?
Он уставился на свои пальцы ног.
- Не знаю.
- Ты хоть пересчитал их? Ты знаешь, сколько там?
Он резко вскинулся.
- Я могу считать деньги.
Вот оно что. Он, вероятно, не мог считать дальше сотни, а если это так, то он понятия не имел, сколько у него было, не понимал, какие огромные суммы требовал Мак. Вероятно, это был один из способов, которым Мак его обманывал. Я чувствовал, что должен что-то сделать. В какой-то момент где-нибудь, может быть, на глазах у других, он полезет в свой рюкзак и вытащит пачку наличных. Или расплатится за что-то, скорее всего за еду, стодолларовой купюрой. Где бы это не случилось, это должно привлечь ненужное внимание. Ужасная корыстная мысль промелькнула у меня в голове, мгновенно обеспокоив меня своим появлением. Если его убьют из-за его денег, я окажусь полностью вне опасности.
Я не мог участвовать в этом, даже косвенно.
- Послушай, я не хочу вернуть свои деньги. Я просто хочу посмотреть, сколько у тебя есть, и понять, есть ли способ защитить тебя. Может быть, я смогу дать тебе купюры поменьше, спрятать часть денег, я даже не знаю, что, но, поверь мне, носить с собой большие суммы наличных и пытаться использовать стодолларовые купюры - это может причинить тебе проблемы, даже убить тебя, и ты можешь потерять все деньги. Пошли наверх, если хочешь. Я только посчитаю их, больше ничего.
Я ожидал категорического отказа прикасаться к его вещам, но он встал, последовал за мной вверх по лестнице в комнату, которую занимал. Рюкзак стоял рядом с кроватью. Судя по его внешнему виду, пацан, должно быть, чертовски долго застегивал его. Учитывая состояние этой штуковины, было удивительно, что она не начала разваливаться.
Я осторожно открыл рюкзак. К счастью, у него была качественная молния. Внутри находилась грязная одежда, включая рваную рубашку и поношенные штаны, в которых я впервые увидел его. Под одеждой были деньги, много, наверняка десятки тысяч долларов. Я догадался, что они, должно быть, шантажировали, по крайней мере, четыре таких, как я. Мальчик уселся на кровать, а я принялся выкладывать стопки купюр на пол. Подсчет занял большую часть часа. У него оказалось восемьдесят четыре тысячи шестьсот сорок долларов, все, кроме тысячи ста сорока, стодолларовыми купюрами - смертный приговор, если не тот прохожий узнал бы об этом.
Я сказал ему, сколько там было. Не похоже, чтобы он имел хоть какое-либо представление о чудовищности суммы.
- Можешь забрать свои, если хочешь.
Думаю, он вспомнил о конверте из плотной бумаги, который получил от меня, и ожидал, что я заберу относительно небольшую сумму. И это оказалось первым довольно далёким добрым словом, которое не было частью первоначальной аферы, и которое он произнес с тех пор, как мы узнали друг друга.
- Я бы с удовольствием, но это почти треть, ну, позволь мне показать тебе.
Я отделил двадцать пять тысяч долларов от остальных.
- Это много.
Он посмотрел на деньги и пожал плечами.
- Норм.
Я уставился ему в лицо, надеясь разглядеть его истинное отношение, понять истинный мотив его щедрости. То, что я увидел или, как мне показалось, увидел, было покорностью. Или это было поражение? Ожидал ли он быть ограбленным, раненым, убитым? Желал ли этого?
Я подошел к кровати и сел рядом с ним, оставив между нами пространство. Я бы с удовольствием обнял его, но не верил, что он примет объятия. Казалось, что физическая близость предназначалась этим мальчиком только для секса.
- Знаешь, за такие деньги ты мог бы поступить в школу, в частную школу. Я бы счел хорошей инвестицией, если бы то, что ты и Мак получили от меня, вы использовали для подобного, я имею в виду, что это было бы очень хорошим применением и для чего-то гораздо более важного, чем мог использовать я.
Но кажется, у меня ничего не получалось.
- Если бы ты жил в каком-нибудь хорошем доме, в приёмной семье, мы могли бы использовать эти деньги, чтобы ты пошёл в специальную школу для детей твоего возраста, которые никогда раньше не учились.
- Всё дерьмо. Нет хороших приемных семей. Я знаю. Я был во многих.
- Ты можешь позволить мне поискать? Посмотришь, что я смогу найти? Держу пари, что есть хорошие, может быть, только немногие, но они всё же есть. Нам просто нужно найти одну такую.
- Черт, меня просто отправят меня обратно без моего хотения, и тама нет ничего хорошего.
Он впервые заговорил.
Я хотел, чтобы это продолжалось.
- Ты можешь мне сказать, откуда ты? Обещаю, я ничего никому не скажу. Просто я так мало о тебе знаю, ну?
- Миссисипи. Меня зовут Уильям.
Желание обнять его пересилило меня. Я скользнул к нему и крепко обнял его. Он не пошевелился.
- Спасибо за доверие, Уильям. Поверь, я тебя не подведу.
Я отпустил его и слегка отодвинулся.
Он ничего не сказал, поэтому я продолжил.
- У тебя есть там семья?
Он покачал головой.
- Никаких дядей, теток, бабушек и дедушек?
Он просто пожал плечами:
- Я хочу лечь спать. Надо рано вставать.
- Но ты можешь вернуться завтра вечером.
Хотя я понимал, насколько это опасно, я не мог не сказать об этом.
- Норм, если я помоюсь в душе?
- Конечно, я настрою воду, чтобы была в самый раз.
Я пошел в ванную и включил воду, отрегулировав её так, чтобы она была не слишком горячей. Уильям вошел голый, но у него не стояло. Мне пришло в голову, не подразумевал ли он секс, но мягкий членик, свисающий между его ног, развеял сомнения. Ему захотелось чуточку теплее. Он пробыл там всего минут десять, потом тихонько ушёл в комнату и выключил свет.
Я вошёл спустя несколько минут, чтобы в последний раз пожелать ему спокойной ночи. Я не ожидал, что он вернется завтра. Пробивающийся сквозь занавеску свет с улицы достаточно освещал его лицо, так что я заметил блеск влаги на кончике его носа. Он плакал.
Конечно же, это растопило меня, как сыр в его пицце. Я обнял его и сказал:
- Я здесь для тебя, если ты хочешь меня.
Мне быстро пришло в голову, что это может означать секс.
- Тебе нужна помощь, и я рядом. Никаких условий. Тебе не нужно ничего делать, кроме как быть готовым помочь себе. Я забочусь о тебе.
Чувствуя, что сказать больше было бы уже слишком, я поцеловал его в голову и ушёл.
Он не входил в мою спальню до пяти утра, и то только для того, чтобы попрощаться и спросить:
- Могу ли я оставить немнога денег тута?
- Конечно. Я положу их в банк, если хочешь, или спрячу. Как скажешь.
- Лучше сохрани их. И не говори копам, что я тебе казал.
- Ничего. Я ничего о тебе не знаю.
Я встал, мне следовало поспешить, чтобы не отставать от него. Его рюкзак не казался таким полным, каким был при его приходе. Он вышел через дверь в кухне, не оглядываясь.
Что случилось? О чем он плакал прошлой ночью? Верил ли он, что я смогу изменить направление его жизни?
Я поднялся наверх, чтобы посмотреть, сколько денег он оставил. Вот они, на кровати. Было похоже, что он оставил большую часть, если не всё. Считать было легко, так как они лежали так, как я сложил их накануне. Он взял с собой тысячу шестьсот сорок долларов, все мелкие купюры плюс ещё пять сотен. Первая мысль, пришедшая мне в голову, заключалась в том, что это сумма не на один день. Он не собирался возвращаться этим вечером или на этой неделе, может быть, вообще - надеюсь, что никогда.
Неужели он не доверял мне? Или просто не верил, что я или кто-то еще сможет найти ему счастливый дом. У меня в голове пронеслось такое множество мыслей о стольких возможностях, что я забыл большинство из них. То, что у меня осталось, было огромной пустотой. Что-то, что могло бы стать чудесным, пришло и ушло, возможно навсегда. В тот момент мне никак не удавалось увидеть положительную сторону случившегося.
Все деньги, кроме десяти тысяч Кевина, попали под пол кладовки над моей спальней. Несколько лет назад я хранил там детское порно, но решил сжечь его в первый день Нового 2000 года. Это было частью ритуала очищения от любых мыслей о том, что когда-либо снова у меня может быть мальчик.
Кевин позвонил в восемь сорок пять. Он узнал имя местного адвоката на сайте интернет-группы Ы. Я позвонил адвокату, но мне сказали, что он будет только после одиннадцати. Позвонив секретарю своего босса, чтобы сказать, что меня в этот день не будет, я связался с копом, который хотел поговорить со мной, и сообщил ему, что я решил захватить с собой адвоката. Он сказал: «На ваше усмотрение» и повесил трубку.
Когда я, наконец, связался с адвокатом, мы договорились о встрече за ланчем в центре города, неподалеку от здания суда.
Я рассказал ему отцензурированную версию произошедшего, то есть без секса - пацан снял одежду, чтобы позировать рядом со мной, а фотограф держал меня на мушке пистолета.
- Тогда, мистер Фрисдейл, мой вам совет — вообще не разговаривать с полицией. Похоже, всё, что у них есть, — это ваше имя и адрес в кармане покойника. Даже если они смогут доказать, что вы забрали пятнадцать тысяч долларов из банка, никакого преступления вы не совершали. Нет, просто перезвоните детективу и скажите, что решили: вы ничего не можете добавить к тому, что он знает, и повесьте трубку. На самом деле, можете даже не звонить им. Они сами перезвонят, или не станут этого делать. Без мальчика, а даже если бы они так поступили, им бы пришлось выдвинуть обвинение, но в данных обстоятельствах они вряд ли это сделают, им действительно не в чем вас обвинить.
Адвокат принял обед в качестве оплаты, возможно, ожидая солидного гонорара, если дела у меня пойдут хреново.
Детектив не перезвонил. Должно быть, он понял, что адвокат дал мне хороший совет. Кевин приехал после работы. Я отдал ему десять тысяч, которые он мне одолжил.
- Гарри, я знаю, что ты страдаешь, но ты чертовски хорошо понимаешь, что ничего не можешь сделать для этого ребенка, не отправив себя в тюрьму, возможно, на всю оставшуюся жизнь.
Это никак не помогло.
- Видишь ли, Кев, это то, что меня действительно бесит на самом деле! Я, наверное, единственный шанс, который у Уильяма, или как его там по-настоящему, может быть, или мог бы быть. Очевидно, он прошёл через всю эту систему, ну понимаешь, все эти групповые дома и приёмные семьи, всё это, и по какой-то причине, может быть, во многом из-за его характера, ничего не получилось. У меня сложилось впечатление, хотя я, возможно, просто наивен — я признаю это — но, думаю, что этому ребенку нужно то, что ныне запрещается – объятия, физический контакт, и я не имею в виду секс, но очень близкое к нему. Ладно, прежде чем ты это скажешь, я уже знаю, что говорю, как какой-то любитель деревьев из «Безумных мотивов» [анимационный сериал (с 1930) Warner Bros., а также группа мультипликационных персонажей, которые первоначально являлись пародией на мультфильмы Диснея], но я думаю, что он каким-то образом знает об этом, или, может быть, просто чувствует это. Думаю, поэтому он плакал прошлой ночью. Может быть, у кого-то уже были проблемы, когда он занимался этим. Я имею в виду, пацан занимался сексом с мужчинами задолго до того, как он стал заниматься им ради шантажа. Нет, он знал, как это делать. Вот почему у них получилось провернуть это дерьмо. Бьюсь об заклад, кто-то сейчас сидит в тюрьме, потому что любил его, а он любил их, и поэтому ему так больно. Боже! В какой дерьмовой стране мы живем!
Кевин вздохнул и переместил свой вес обратно на диван.
- Хорошо. Может быть, я согласен на сто процентов с тем, что ты говоришь, но дело в том, что ты ничего не можешь сделать. Я знаю, что ты не пьёшь, но давай сходим куда-нибудь и выпьем вина или что-то в этом роде, немного пошалим. Ты должен выкинуть этого пацана из головы. Боже, я надеюсь, что он не вернется.
Я ответил:
- Если он это и сделает, то не в ближайшее время. Он взял тысячу шестьсот долларов, чтобы уехать подальше и там остаться. Кто знает, куда он поехал? Но от этого мне совсем не легче.
Мы пошли в хороший бар с отличными гамбургерами и вином.
Позже, среди недели позвонил полицейский. Я сказал ему, что не могу ничего добавить к уже сказанному.
В течение примерно недели я подумывал о переезде в другую часть города. Кевин начал высматривать продающиеся дома на своем пути, хотя мысль о долгой поездке на работу совсем мне не нравилась. Я провел некоторое время с объявлениями насчёт недвижимости и сделал пару звонков. Одно агентство заверило меня, что с моим домом в качестве первоначального взноса я смогу переехать во что-нибудь весьма хорошее. Меня же больше интересовал обмен.
Всё это привело к мыслям о более резком шаге – переезде из страны. Соединенные Штаты Америки, моя родина, относилась к мне хуже, чем к серийным убийцам или террористам. В действительности, Патриотический антитеррористический акт включал и нас, причислив к той же бесправной категории личностей, убивавших тысячами за раз, и даже пошёл ещё дальше. Так называемый Закон о защите, часть Патриотического акта, позволял нам предстать перед судом в США за то, что мы занимались сексом в другой стране с теми, кого США считал несовершеннолетними, даже если в той другой стране так не считали, даже после того, как другая страна поймала, осудила и заключила нас в тюрьму, или же оправдала.
Мужчин в США осуждали, даже если обвинение полностью разваливалось, а улик практически не существовало. Зачастую хватало загодя подготовленных показаний взрослого — бывшего ребенка-«жертвы» — какими бы неправдоподобными они ни являлись.
Дети моей страны подвергались ужасному насилию во имя их защиты, в то время как те, кто якобы защищал их, загребали огромные суммы денег. Обнимать ребенка стало считаться преступлением. Предоставление вредной и оскорбительной так называемой терапии было одобрено и даже вызывало восхищение. На шестилетних детей, игриво похлопавших по заднице или поцеловавших в щеку одноклассника или одноклассницу, навешивали ярлык сексуальных преступников.
Кевин выжил благодаря тому, что слишком много ел и перебивался детским порно, которое он хранил зашифрованным на внешних жестких дисках. Я читал, ходил в кино и смотрел телевизор. Нам обоим повезло, что мы любили свою работу.
Но в нашей жизни всегда присутствовала огромная черная дыра, поглощавшая неимоверное количество радости и удовлетворения, которые мы могли бы испытать. Я отчаянно нуждался в мальчике задолго до появления моего юного вымогателя на той стоянке.
Так что мысль о переезде из страны вряд ли была новой.
Кевин, благослови его, состоял в паре дискуссионных форумов Ы в Интернете. Он связался с несколькими друзьями и знакомыми, чтобы узнать, где жизнь могла быть менее угнетающей. Я боялся пользоваться Интернетом для чего-либо иного, кроме покупок и работы, из-за страха, что за мной могут следить. Запросы на получение ордеров на чтение электронной почты или проверку интернет-активности обвиняемого или просто подозреваемого в педофилии обычно быстро одобрялись. Достаточно было лишь капризного подозрения копа или федерального агента, даже анонимной наводки.
Раньше Азия была привлекательным местом для путешествий, но религиозные фундаменталистские группы, многие неправительственные организации и ЮНИСЕФ тратили целые состояния государственных и спонсорских денег, чтобы вытащить незначительное количество подобных нам из разных дыр. Страны Латинской Америки представляли собой слегка меньшую проблему, поскольку тамошние людей казались менее обеспокоенными сексом между мужчинами любого возраста, пока тот оказывался на виду, и — что более важно — были склонны заниматься своими делами. Однако требовалось говорить на их языке и знать, как вести себя в их культуре.
Затем возникала проблема с заработком. Даже квалифицированные специалисты, работавшие на местных работодателей, зарабатывали немного. Учителя английского языка получали нищенскую зарплату. Иностранцы, работающие в международных фирмах, зарабатывали больше, но от них ожидалось, что они будут жить в определенных районах и станут частью социальной жизни компании. И такие работы, как правило, были краткосрочными.
Ничто не выглядело многообещающе.
К середине июня переезд стал менее актуален. Помимо всех проблем, связанных со случившемся, у меня тлела тихая надежда, что мальчик однажды вернется, а я буду рядом. Конечно, я надеялся, что он по-прежнему будет маленьким мальчиком, а не прыщавым подростком с изменившимся голосом.
Кевин познакомил меня с другим Ы, пожилым мужчиной, который жил здесь ещё в те времена, когда мой город являлся настоящим раем доступных мальчишек. Вместо помощи он потчевал меня историями о мальчишках, гонявшихся за ним по улице, чтобы оказаться избранным для интрижки в его спальне. После нашей второй встречи Кевин извинился за то, что познакомил нас.
Затем, в воскресный вечер 17 июня, спустя несколько минут после одиннадцати, раздался тихий стук в окно двери, ведущий из кухни на задний двор. Я смотрел фильм, который привез домой из «Блокбастера», но, должно быть, был на стороже, ожидая и надеясь на подобное. Ну, я вел себя так в течение большей части месяца. Я вскочил и рванул к двери. Это был он, без рюкзака, в грязной желтой майке-поло с оторванным с одной стороны воротником. По крайней мере, он был сухим. Большую часть этого дня лил дождь.
Вместо того, чтобы принять предложенное объятие, он протиснулся мимо, опустив голову, и прошёл в гостиную. Там он встал ко мне боком, как будто смотрел в телевизор. Могу сказать, что тот его явно не интересовал.
- Мне нужны мои деньги, - едва слышно произнёс он. Было очевидно, что он что-то скрывает. Поскольку было трудно поверить в то, что двенадцатилетний беспризорник мог потратить тысячу шестьсот долларов за месяц на простую еду и, возможно, на одежду, то, вероятно, деньги были либо проиграны, либо украдены.
Я потянулся к выключателю, чтобы получше рассмотреть его, но решил, что ему это может не понравиться, поэтому просто подошел к нему на несколько футов и спросил:
- Ты-то сам как?
Он не ответил, только опустил голову и повторил:
- Мне только нужны деньги, вот и все.
- И новая одежда, и ванна, и, возможно, немного поесть. Можешь переночевать здесь, если хочешь.
Мне хотелось сказать гораздо больше, но я боялся, что он может подумать, будто я ищу секса.
- Я не могу. Мне нужно идти. Тока дай мне деньги.
- Почему не можешь?
Я встал перед ним. Его нижняя губа оттопыривалась, а под левым глазом виднелся синяк.
- Уильям, сынок, что с тобой случилось?
- Ничего. Мне тока нужны деньги.
- Или кто-нибудь причинит тебе боль?
Мне показалось, что на этот раз он сам стал жертвой вымогательства.
- Я смогу защитить тебя, если ты позволишь. Они знают, что ты здесь?
- Пожалуйста, мистер Гарри, дайте мне пару тысяч, и я уйду.
Он не угрожал, это не звучало так, что он был готов прибегнуть к угрозам.
- Уильям, сынок, я забочусь о тебе.
Мне хотелось сказать что-то про «любовь», но я боялся произнести это слово.
- Ты можешь оставаться здесь, сколько захочешь, и тут никто не сможет причинить тебе вред.
Меня испугало то, что я сказал, но я не сожалел об этом.
Уильям опустил лицо и молчал. Я присел перед ним на корточки и сказал:
- Останься здесь, Уильям. Тут ты будешь в безопасности.
- Мне просто нужны деньги, вот и все.
- Сынок, кто-то избил тебя. Я не хочу, чтобы кто-то причинял тебе боль.
Он вздохнул и повторил с легким налётом разочарования:
- Тогда дай мне денег.
- Тебе они нужны, потому что тебе причинят боль, если ты им не отдашь?
- Они мне просто нужны.
Я терял его и понимал это.
- Сколько тебе надо?
- Стока, как раньше буде норм. Это все, что нужно.
Я повел его с собой наверх, хотя в основном для того, чтобы он не впустил кого-нибудь. Я не думал, что он так поступит, но была вероятность, что кто-то ждет снаружи и может настоять на этом, если поймёт, что меня нет рядом.
Он ждал в спальне, пока я забирался в кладовку с молотком, чтобы поднять половицы, скрывающие семьдесят с лишним тысяч долларов. Я отсчитал тысячу шестьсот долларов и отнес ему, затем вытащил бумажник и добавил более мелкие купюры.
Сев на кровать лицом к нему, я протянул деньги и сказал:
- Пожалуйста, будь осторожен. Ты очень важен для меня, нет, не только это, я люблю тебя. Я хочу защитить тебя, научить тебя читать и писать, береги себя. Если дела пойдут плохо, ты вернешься сюда. Хорошо?
Выражение, которое появилось на его лице, не было гневом или разочарованием, просто глубокой печалью. Он вздохнул и поднял брови в кратком согласии, повернулся и вышел из комнаты. Он не оглядывался, пока направился к задней двери, но даже там он не стал смотреть на меня прямо.
Много лет назад один человек, работавший с уличными детьми, рассказал мне об их неподатливости, их нежелании расставаться с той жизнью, ради которой они покинули свои несчастливые дома. Судя по всему, я видел это явление воочию. Уильям был избит, его новая одежда изодрана, и, судя по тому, что я успел заметить, он не очень-то хорошо питался. Тот же самый человек также рассказал мне о постоянных азартных играх и о том, что эти дети употребляют наркотики. Азартные игры вполне могли стать причиной того, что Уильям потерял большую часть своих денег. Странно, однако, что он не попросил большего. Он знал, как много там было, знал, сколько еще там оставалось сверх того, о чем он просил. Именно поэтому во мне теплилась надежда, что мальчик вернется ко мне, и мы снова будем вместе.
Конечно, вставал вопрос, как я смогу его удержать у себя, если кто-нибудь вызовет полицию к одинокому мужчине и мальчику, чье лицо и речь ясно указывали на то, что они не отец и сын, и что мальчик не ходит в школу. Даже если мне не смогут предъявить обвинение в сексуальном насилии, то, вероятно, признают меня виновным в похищении людей и ещё в чёрт знает в чём.
В понедельник вечером я заехал с работы домой к Кевину. Его ещё не было дома, но он предупредил меня, что может немного опоздать. Как городской фотограф, он должен был присутствовать на встречах мэра и председателя городского совета. Он понимал, что сможет уйти сильно позже шести. Значит, до его появления оставалось около сорока пяти минут. Мой маленький «Триумф» не был предназначен для комфортного ожидания, поэтому я воспользовался большим открытым пространством и свежезасеянным кукурузным полем за домом Кевина для расслабляющей прогулки. В тот день было относительно прохладно после нескольких дождливых дней.
Земля на кукурузном поле была мягкой. Я осторожно пробирался между стеблями высотой в фут. Район был малонаселенным, учитывая, насколько близко он находился к крупному городу. Хотя он располагался далеко от межштатной автомагистрали, тут по-прежнему преобладали фермы. Мог ли я поселиться с Уильямом в таком месте, не привлекая к себе внимания? Двадцать с лишним лет назад Кевин регулярно возил сюда буйных мальчишек-подростков. Если не считать нескольких новых домов тут и там, особых изменений не произошло. Но вырисовывалась проблема, как приобрести дом, когда в округе люди жили в одном и том же месте поколениями. Было что обсудить с моим другом.
Он приехал буквально через десять минут. На ужин мы ели рыбные палочки, приготовленные в микроволновке, и картофель фри. Я рассказал ему о появлении Уильяма воскресным вечером и о своих мыслях насчет жизни в сельской местности.
- Я мог бы выполнять большую часть работы из дома через Интернет. Многие сотрудники поступают так. А у меня такой тип работы, который позволит мне работать не менее трех дней в неделю из домашнего офиса.
Кевин доел свою последнюю рыбную палочку и откинулся на спинку стула. Когда он открыл рот, плоть на его щеках отвисла, как у лягушки, готовой заквакать. Затем он медленно сказал:
- Ты подумал о том, что двадцать пять лет назад у меня были мальчики, верно?
- Но времена изменились.
- Избыточно, мой друг. Избыточно.
Он наклонился вперед.
- Например, ферма позади меня. Она до сих пор принадлежит старому мистеру Спарксу, одному из основателей городка, что расположен дальше по дороге, городка, в котором он теперь живет со своей дочерью и зятем, и тут нужно сказать, что тот является мэром указанного городка. Фермой управляет кооператив, который является частью корпорации или чем-то вроде корпорации — я действительно не знаю, что это такое — но люди, работающие на ней, являются сотрудниками этого кооператива. Люди, живущие в доме на ферме вон там — профессора колледжей, каждый день ездят в город читать лекции. Она преподает психологию или что-то подобное. Нужно ли говорить больше о её вероятном отношении к одинокому мужчине с ребенком, который, очевидно, не его родственник и не ходит в школу?
- Ещё есть новый дом через дорогу в паре сотен ярдов отсюда. Хозяин держит скобяной магазин в городе, оставшийся ему от отца. Его жена такая, какой её создал Бог — домохозяйка, по крайней мере, так говорит их евангелистский пастор.
- Я бы не назвал это место дружелюбным для тебя с твоим маленьким другом. Сомневаюсь, что в этих несчастных Соединенных Штатах найдется место — возможно только где-нибудь во глубине Скалистых гор — где вы вдвоём смогли бы прожить вместе без помех, нет, без расследования больше нескольких недель.
Я вздохнул и покачал головой.
- Я был слишком удручающ? - мрачно спросил он.
Мы обсудили то немногое, что он узнал о других частях мира, особенно о Латинской Америке.
- Тебе нужно что-то вроде Гватемалы, где коррупция является нормой, и где ты, вероятно, мог бы купить документы для вас обоих. Я сомневаюсь, что кого-то там станет волновать, ходит ли мальчишка в школу или нет, возможно, даже то, чем вы занимаетесь вместе в постели, пока вы не станете делать это на лужайке перед домом.
- Проблема в том, как доставить мальчика туда. Ныне вывезти несовершеннолетнего в другую страну — серьезное дело. Ему понадобится паспорт и какие-то документы, подтверждающие, что у него есть разрешение родителей, хотя нет, я ошибаюсь. Если я не ошибаюсь, а я редко ошибаюсь, то кажется, что только родитель может перевезти его через границу. Я где-то это читал.
Я заметил:
- Если нелегальным иммигрантам так легко попасть в эту страну, должно быть также не сложно кого-то вывезти.
- Конечно, можно так думать, но, если вас поймают, хлоп! — список обвинений против тебя займет страниц семь судебного крючкотворства. Если, конечно, он не мексиканец. Тогда бы ты его репатриировал. Но, сомневаюсь, что кто-нибудь примет твоего маленького дружка за латиноамериканца.
- Возможно, было бы лучше, если бы ты отдал ему все деньги. Тогда ему не за чем было бы возвращаться. Теперь ты должен беспокоиться, что его друзья узнают, где ты живешь. Или ты мог бы переехать в другую часть города.
В одном он был прав. Он поверг меня в уныние. Я не доел свою картошку фри.
Я решил разузнать о возможностях работы из дома.
- Боже, Гарри, - прорычал мой босс. - Ты живешь один. По крайней мере, здесь есть другие люди. С какой стати тебе хочется проводить больше времени в одиночестве?
- Ну, во-первых, я ненавижу ездить на работу. Я ненавижу сидеть в пробке и дышать угарным газом; а во-вторых, — и это была суть моей речи, — я думаю, что дома я смогу быть более продуктивным. Вы цените мое воображение. Здесь столько всего происходит, люди хотят поговорить, а вы заглядываете мне через плечо.
- Я никогда не заглядываю через твое плечо.
- Хорошо, это образно говоря. Вам нравится видеть, над чем я работаю до того, как это будет сделано.
Он поднял брови и спросил:
- Что ещё?
На самом деле больше ничего не было, но я успел вставить:
- Ну, и у меня дома здоровое питание.
- Боже, здоровая пища! Посмотри на себя. Ты один из самых подтянутых парней в офисе, а даже не ходишь в спортзал. Что ты собираешься есть, брюссельскую капусту и брокколи? Черт, ты же можешь заказать всё это в закусочной через улицу, как она там называется?
В конце концов он согласился подумать насчёт этого.
Вместо того чтобы идти домой, я зашел в интернет-кафе, где подавали сэндвичи и пироги. Я поискал информацию по Гватемале. Возраст согласия там был с восемнадцати, а гомосексуальность находилась вне закона. Ни один из гей-сайтов не рекомендовал жить там. Уровень преступности и убийств в нашем печально известном городе бледнел по сравнению с их уровнем. И я предположил, что там хуже, чем описывалось. Кроме руин майя в Тикале и четырехсотлетнего города Антигуа, туристам, похоже, нечего было предложить, кроме строгого предупреждения путешественников от Государственного департамента США.
Обращение к новостям Yahoo добавило ещё информации: ещё больше преступлений, многочисленные погибшие в автомобильных авариях, незаконный оборот наркотиков и отмывание денег, похищения людей и коррупция в правительстве. Полицейское управление Гватемалы казалось таким же полезным, как трубка для стрельбы горохом, в борьбе с хорошо вооруженными преступными группировками. Хуже того, немалый процент местных копов оказался замешанным в преступлениях, с которым они якобы боролись. Веб-сайт, размещающий страны в зависимости от их уровня коррупции, поместил Гватемалу вместе с Гаити, Филиппинами и большей частью Центральной Африки где-то в конце списка.
Тем не менее, не выявилось никаких историй о том, чтобы кого-нибудь арестовывали или даже обвиняли в сексе с мальчиками или в размещении детской порнографии на компьютере. Казалось, если избежать ограблений или убийства — весьма сомнительное предположение — для достаточно осторожного Ы местные правоохранительные органы не стали бы проблемой.
Но как, черт возьми, перевезти двенадцатилетнего белого деревенского англоговорящего мальчика через Мексику в эту страну?
Затем я вспомнил прочитанное или сказанное мне — человеку, не говорящему по-испански, будет трудно договориться о чём-либо. А Уильям даже не умел читать и писать на своем родном языке.
Я остановился у «Блокбастера» — ну, «Блокбастер» потому, что все остальные видеопрокаты, о которых я знал, закрылись из-за конкуренции с интернетом — и взял копию «Касабланки», в надежде, что она перенесет мои мысли в совершенно иное место. Фильм позволил мне заснуть в половине первого ночи.
Уильям объявился спустя три дня, хотя на этот раз это случилось намного раньше, в шесть сорок вечера, и он приехал на такси. Таксист привлек мое внимание, посигналив. Уильям пытался открыть заднюю дверь машины. Таксист помахал мне рукой. Я выбежал из дома. Уильяму явно было больно.
- Ребенок ранен. Думаю, ему нужно в больницу. Он сказал, что вы заплатите. Сейчас двенадцать семьдесят пять.
- Ну и ну, - проворчал Уильям, открывая ногой заднюю дверь.
Я выудил из кармана горсть купюр и протянул водителю двадцатку. Проигнорировав предложенную сдачу, я помог Уильяму выбраться.
- Что случилось?
Он поддерживал правую руку левой. И навалился на меня.
Таксист предложил:
- Я мог бы отвезти вас обоих в больницу. Ребенку это явно нужно.
- У меня есть машина, - ответил я. - Я сам отвезу его. Спасибо.
- Мне не нужна больница. Тока позволь мне лечь куда-нибудь, и всё будет норм.
То, как он держался, его попытка стоять, рука — все указывало на серьезную травму.
Сделав несколько шагов, я не смог удержаться от того, чтобы не поднять мальчика на руки. Он вскрикнул от боли, поэтому я опустил его.
- Только помоги мне зайти внутрь.
Я беспокоился, что соседи могут наблюдать за происходящим, но не смотрел по сторонам, опасаясь, что это может создать впечатление, будто я делаю что-то неправильное.
Мы, наконец, зашли в дом.
- Уильям, что с твоей рукой?
На его лице не было никаких ран или синяков.
- Болит, вот и все, - произнёс он напряжённым голосом.
- Пошли туда, к дивану, и дай мне взглянуть на руку.
Попытавшись сесть, он застонал и застыл стоя.
- Где ещё у тебя болит?
- Тока в боку.
Я был уверен, что знаю, что произошло.
- Тебя снова избили, да?
- Но я не казал им, где ты живешь.
Мне хотелось плакать.
- Уильям, я должен отвезти тебя в больницу.
- Нет, мне не нужна больница, - запротестовал он. - Тока дай мне остаться на время, и все будет норм.
- Уильям, у тебя сломана рука. Тут может помочь только доктор.
- Ну и ну. Все будет норм. Я не хочу в больницу.
Он слегка наклонился, застонал и заплакал.
- Уильям, я помогу тебе лечь, ладно?
Он кивнул.
Я встал на колени, медленно поднял его, удерживая как можно более прямо, и положил на диван. Слезы катились по его щекам.
- Тебя били по ребрам?
Плач усилился.
- Они пинали меня, ублюдки.
Я подложил руку ему под голову и поцеловал в лоб.
- Уильям, сынок, тебе нужно в больницу.
- Нет! Нет! Там вызовут полицию и, ой...
В тот момент я был уверен, что его ребра сильно повреждены, если не сломаны. Тяжелое дыхание, вызванное его плачем и протестами, выглядело очень болезненным. Я лихорадочно искал слова, которые могли бы убедить его в необходимости медицинской помощи.
- Уильям, послушай, мы справимся. Конечно, они позвонят в полицию. Ведь кто-то же тебя избил. Просто скажи им, что тебя схватила банда подростков и избила, отняв у тебя деньги. Не говори им, что у тебя было много, скажи - всего несколько долларов.
Где он живет, станет их следующим вопросом.
- Скажи им, что твои родители бросили тебя, и ты жил на улице, пытаясь найти их, э… в течение нескольких недель, что ты попрошайничал, чтобы прокормиться.
Его одежда выглядела относительно новой.
- И одна женщина — скажи, что это была именно женщина — купила тебе новую одежду. И больше ничего не говори, только это. Они поселят тебя где-нибудь в доме. Они не станут тебя запирать или что-то в этом роде. И тогда ты сможешь сбежать.
- Я хочу жить у тебя.
На этот раз это вызвало слёзы у меня.
- О, Уильям. Ничто не сделало бы меня счастливее, но ты же понимаешь, что никто этого не допустит.
Он вытер лицо здоровой рукой.
- Ублюдки.
Он вздрагивал, когда рыдал.
- Я могу быть внутри. Никто меня не увидит. И я не буду ничего красть, я обещаю. Позволь мне тут остаться.
Я не собирался это отвергать.
- Потом ты вернёшься сюда, когда сможешь.
Я шмыгнул и вытер мокрый нос и глаза рукавом.
- Уильям, я люблю тебя. Не знаю как, но я найду способ. Ты вернешься сюда, как только сможешь, но прямо сейчас, сынок, прямо сейчас, тебе нужно в больницу. Ты сильно ранен.
Я заметил, как побледнел его левый бок.
- У тебя может быть внутреннее кровотечение. Ты можешь умереть.
- Нет, нет. Крови нигде нет. Дай мне тока полежать здесь, и все будет прекрасно.
На разговоры, обещания и планы ушло полчаса, но, в конце концов, он согласился позволить мне отвезти его в больницу. Думаю, тут сыграла свою роль боль, а совсем не мои слова. У него была история для полиции, самая простая, которую я мог состряпать, и двадцатидолларовая купюра в носке, а также легенда для прикрытия её присутствия - на такси, если у него появиться такая возможность. У меня не было иллюзий, что с него не снимут всю одежду в больнице, а деньги передадут полиции вместе с его вещами. Но Уильям определенно был находчив, если не сказать больше.
Отодвинув пассажирское сиденье своего двухместного автомобиля до упора, я осторожно уложил на него Уильяма и как можно быстрее рванул в пригородную государственную больницу. Там я помог ему выйти и передал медсестре в приемном покое.
Когда меня спросили, я сказал:
- Послушайте, я увидел, как он шел по улице, шатаясь, словно от большой боли. Это все, что я могу сказать. Он — ваш.
Я развернулся и вышел, не смотря на уговоры вернуться и оставить хотя бы свое имя. Интерес ко мне был потерян, когда я вышел в двери.
Не похоже, чтобы кого-нибудь заинтересовали номера моей машины.
ГЛАВА III. ОДИНОЧЕСТВО
Всю дорогу домой я периодически проклинал ублюдков, так сильно избивших Уильяма, желая находиться рядом с ним, держать его за руку, хотя я не сомневался, что об этом было бы немедленно сообщено полиции.
Я позвонил Кевину, дабы убедиться, что он дома, и поехал к нему.
- Боже, — пробормотал он после того, как я рассказал ему о случившемся. - Повезло, что они не убили парня. Нет намёков, кто это сделал и почему?
- Нет.
- И ты понятия не имеешь, где он был?
- Нет. Я не допытывался. Я думал только о том, чтобы отвезти его в больницу.
- Ты уверен, что никто не записал твой номерной знак, когда ты уезжал?
- Я никого не видел, хотя смотрел во все стороны, когда выезжал с парковки, но нет, думаю, что нет.
- Похоже, ты поступил верно. Его поместят в приют, ты же знаешь.
- Да, знаю, но он там не останется. Он сбежит при первой же возможности.
- И вернется к тебе домой?
- Вероятно.
- И тебе бы этого хотелось.
- Да. Я просто не знаю, как сделать, чтобы это получилось. В этой стране нет такой возможности, и я понятия не имею, как переправить его в другую.
- Может быть, тебе повезет, и его поместят туда, где ему понравится.
- Он слишком долго был уличным ребенком, чтобы его можно было бы где-нибудь удержать. Он всё равно сбежит.
- Тогда почему ты думаешь, что он останется с тобой?
Это был хороший вопрос. Если я бы смог вывезти его из страны в какое-нибудь менее угнетающее место, а потом он сбежал бы оттуда, возможно, чтобы вернуться сюда, как мне быть? Как я себя почувствую? Как это скажется на мне?
Кевин усмехнулся.
- Надеюсь, что он не вернется, или уедет в другое место.
На следующее утро я снова обратился к своему боссу по поводу работы на дому.
- Ради всего святого, Гарри, о скольких днях в неделю мы говорим?
- Трех. Четырех. Почти все, что я здесь делаю, можно делать и дома, и, наверное, даже лучше.
- Давай остановимся на двух, ладно?
- Боб, давай попробуем три, и, если получится, четыре.
- Тебе переплачивают, ты в курсе?
Я улыбнулся.
- Это точка зрения руководства.
- Значит, я не увижу тебя завтра, - проворчал он.
- Нет, завтра ведь суббота.
Выходные я провел дома, на случай появления Уильяма. Было скучно, грустно и никакого Уильяма. Учитывая его травмы, возможно, он будет не очень подвижен в течение нескольких дней, может быть, даже дольше.
В понедельник я провел утро в офисе и уехал домой в полдень с ужасной головной болью. Это была скорее душевная боль. Я полностью запал на этого мальчика. Сконцентрироваться на чём-то ином было очень трудно. Дома я всё-таки заставил себя поработать над проектом, который не смог начать утром. Не прошло и получаса, как я полностью погрузился в это занятие. Уильям пропал из моих мыслей, новая сверхэффективная линия по производству мороженого заняла его место и оставалась там до тех пор, пока около половины восьмого мой желудок не потребовал внимания к себе.
Затем вернулось беспокойство из-за Уильяма. Мне хотелось повторения тех немногих минут, когда я держал его голову на своей руке и целовал его лоб. Приготовив остатки еды в микроволновке, я уселся с ней перед компьютером, планируя найти «койотов» - людей, переправляющих нелегальных иммигрантов из Центральной Америки и Мексики в США. Здравый смысл вернулся, и я занялся компьютерной карточной игрой.
Во вторник вечером я отправился в интернет-кафе, чтобы заняться поисками сведений, мой интерес к которым не должен был заметить никто из окружающих. Термин «двуногий койот» разъяснялся на ряде веб-сайтов. Интересно, что информация о них передавалась от человека к человеку вместе с их репутацией как честных или кидал. Выделялось одно. Их услуги для латинских и азиатских иммигрантов были недешёвы. Китайцы платили около шестидесяти тысяч долларов за человека, мексиканцы — от двух до пяти. Могли ли эти «койоты» заняться обратной контрабандой людей: из США в Гватемалу или южнее?
Поскольку они были известны в среде латиноамериканского сообщества, мне требовалось найти способ добраться до этого источника. Я позвонил Кевину, чтобы узнать, сможет ли он зайти ко мне домой следующим вечером.
Он так и сделал.
- Единственные латиноамериканцы, которых я знаю, легальны, ну, я думаю, что это так. Ты действительно серьезно отнесся к этому, да?
Больше, чем я понял сначала. Идея побега из этого концлагеря для любителей мальчиков становилась все более привлекательной.
- Да. Что ж, посмотрим. Мне нужно узнать побольше. И, если я решу так поступить, мне нужно выучить испанский.
- Если твой мальчик вернется, у тебя не будет времени. Почему бы тебе просто не переехать или не отправиться в отпуск на пару месяцев? Я знаю, что ты влюблен в этого парня, но он может принести тебе только очень большие проблемы, наверное, даже тюремные. Никому не будет пользы, если ты проведешь в тюрьме двадцать лет.
Потом мы переместились в наш любимый ресторанчик, «Пятничный». Кевин купили газету в киоске снаружи и, пока мы жевали жареные на гриле ребрышки, просматривал раздел недвижимости.
- Почему бы тебе не арендовать жильё на год и не посмотреть, как ты будешь там себя чувствовать? А пока можешь учить испанский на случай, если решишь уехать. Мне будет неприятно остаться тут в одиночестве.
По сути, мы были лучшими друзьями. Требовалось объясниться.
- Я знаю, что во всем этом нечестен по отношению к тебе, но я начинаю ненавидеть эту жизнь, ненавидеть эту страну. Ты же знаешь, как посадили того парня в Индиане — за то, что он написал в своём ноутбуке у себя в спальне - отвратительные вещи, но это всего лишь мысли, а не действия, которые он не совершил?
- Ты рассказывал мне об этом в прошлом месяце, а случилось это несколько лет назад. Нет, ты прав. Я просто завидую. А как с деньгами, если надумаешь уезжать?
- Дом и инвестиции — я стою около семисот тысяч долларов. Это полторы тысячи, а то и две тысячи в месяц, более чем достаточно для комфортной жизни в Центральной Америке. И я могу работать через интернет. Если мой босс согласится, и мне значительно урежут зарплату — это ещё как минимум две штуки в месяц. Так что с этим всё в порядке. Но мне бы очень хотелось, чтобы Уильям был с мной.
- Думаешь, он не захочет вернуться оттуда после недели разлуки, и без возможности общаться с кем-либо?
- А что еще мне остаётся? Тут я не смогу держать его у себя. Может, я ошибаюсь и мне придётся пожалеть об этом, но я хочу попробовать.
- Не забывай Закон о защите. Если у тебя возникнут проблемы с местными, тогда тебя притащат обратно в цепях. Семнадцать лет за это, кажется, в порядке вещей. И, конечно, если тебя поймают с Уильямом, тогда это будет похищение. И уже станет значимым. А что, если он потребует вернуться, и его поймают, а он расскажет о тебе?
- Его уже ужасно избили, но он не выдал мой адрес.
- Я помню, и поэтому ты его любишь. Пожалуйста, подумай об этом долго и усердно.
Пятница также пришла без Уильяма. Либо он был ранен серьезнее, чем я предполагал, либо он нашел место, куда его поместили, достаточно приятное, чтобы остаться там. Я работал из дома с полудня понедельника до четверга, добившись большего, чем предполагал. Отсутствие отвлекающих факторов творило чудеса. Моя часть проекта по производству мороженого была завершена. Если бы я работал над ним в офисе, это заняло бы как минимум еще пару дней.
Уильям по-прежнему был у меня в мыслях, но существовало и определенное количество смирения и привыкания с тем, что я никогда больше его не увижу, и та же порция облегчения, что не возникнет никаких неприятных последствий. Мысли о переезде из страны, однако, всё ещё присутствовала и укреплялись. В понедельник я воспользовался Желтыми страницами, чтобы найти курсы испанского языка, который соответствовали бы моим потребностям. С расписанием проблем не возникало, так как теперь я работал на дому четыре дня в неделю. Я выбрал из двух и остановился на женщине, дававшей часовые уроки четыре раза в неделю. Она была из Колумбии, очень профессиональный педагог. Я приступил к изучению языка следующим же утром, в девять.
Через час я уже мог здороваться, спрашивать имена, время, как найти туалет или аэропорт и делать это доходчиво, по крайней мере, так заявила моя учительница. Она предложила мне посмотреть какие-нибудь телепередачи на испанском, особенно новостные программы, где дикторы говорят четко и правильно. Несколько подобных каналов имелось на кабельном тв. Увы, я не понял ни слова.
К концу пятничного урока я почувствовал себя достаточно знающим, чтобы сходить в мексиканский ресторан с Кевином и посмотреть, смогу ли я заказать там еду. Официант говорил по-испански ещё меньше, чем я, хотя выглядел явным латиноамериканцем.
Вошла семья латиноамериканцев и села рядом с нами. Там была пара сыновей, лет шести и восьми, оба с черными как смоль волосами и великолепными темными глазами.
- Мне понравится Латинская Америка, - сказал я Кевину. - Ты оценивал себя — в деньгах, я имею в виду? Может, ты тоже поедешь?
- Гарри, я ненавижу это место так же сильно, как и ты, но я не готов к столь резкому культурному изменению. Во всяком случае, я не думаю, что у меня много накоплено.
- Не думаешь? Ты не знаешь?
- Только примерно.
- Как давно ты в этом городе, двадцать, двадцать пять лет?
- Двадцать девять.
- Ради Бога! Ты, вероятно, мог бы выйти на пенсию, хорошую, особенно для жизни в Латинской Америке.
- Забудь об этом. Я никуда не поеду, особенно к людям, которые ненавидят американцев и стреляют друг в друга ради забавы. Ты же понимаешь, что большинства хороших вещей, которые у нас есть, вроде англоязычного телевидения и радио, там нет. И готов держать пари, у них там нет ресторанов, подобного нашему «Пятничному».
- Это не точно. У них там есть все: «Макдональдс», «Бургер Кинг», «Пицца Хат» и так далее. Наверняка у них есть и что-то вроде нашего «Пятничного».
- Извини, не интересно. Я думал об этом только из-за тебя, но мне совершенно не хочется туда ехать, а тем более жить там.
Июль вышел жарким, август оказался еще хуже. Кондиционер перестал работать вечером во вторую пятницу месяца, поэтому я открыл все окна на втором этаже, представляя, что, должно быть, в тропиках так круглый год. Я прекрасно выспался. Я не стал звонил ремонтнику утром. В любом случае, он взял бы с меня плату за сверхурочную работу. Пришло время привыкать к жаре. С моим еженедельно улучшающимся испанским я чувствовал себя все более и более уверенным в своих планах покинуть страну.
Будут ли у меня мальчики в какой-нибудь из латиноамериканских стран? То, что я прочёл в Интернете, было не очень многообещающим. Старина Кевин сошёлся с коста-риканским любителем мальчиков, с которым познакомился в чате. Используя Hushmail, они обсудили возможности. Если кто-то, объяснил тот, желает жить в латиноамериканской стране и свободно говорит на местном языке, и очень терпелив, то да, отношения могут возникнуть. Он определил, что требуется минимум шесть месяцев, прежде чем стоит пробовать что-либо, выходящее за рамки платонической дружбы с мальчиком.
До появления Уильяма я хранил целомудрие более двадцати лет. Шесть месяцев выглядели не слишком обременительными. На самом деле, даже платонические отношения были чертовски лучше, чем то, что я имел здесь в течение этих двадцати лет, и вряд ли будут проблемой. Несколько минут секса не стоили всех неприятностей, которые могли последовать за ним.
В рамках моих уроков испанского моя учительница позвала меня в латиноамериканский ресторан, которым управляли выходцы из Сальвадора. Большинство, если не все тамошние клиенты, говорили на своем родном языке. Когда они поняли, какие у меня планы, сальвадорцы предложили мне поехать жить в их страну, предложив свои связи там.
Гватемальцы сделали то же самое, как и один гондурасец. Дошло до того, что все завсегдатаи стали хорошо относиться ко мне, приветствуя при встрече. Повара готовили мне специальные блюда; поглощая некоторые, мне приходилось изо всех сил улыбаться. Я никогда не был особым любителем фасоли.
В течение первой недели августа я поднял тему «койотов» с одним посетителем ресторана, сальвадорцем, который, как я думал, мог быть нелегалом.
- У тебя там девушка? - спросил он с хитрой ухмылкой.
По крайней мере, он решил, что я гетеросексуал. Очевидно, я не терял надежды, что Уильям вернется. Я действительно считал, что это неизбежно.
В этом первом разговора и в двух последующих всё более информативных беседах он признался, что знает пару людей, которые помогают людям попасть в Штаты, и согласился связать меня с одним из них. Человек, с которым я встретился, на самом деле был не «койотом», а своего рода посредником. Видимо, они по-прежнему считали, что я пытаюсь привести сюда подружку. Когда мои намерения стали яснее, хотя и без упоминания о том, что человек, которого требовалось перевезти, являлся несовершеннолетним мальчиком, Исраэль, организатор заявил, что это будет довольно легко, но почему бы этому человеку просто не получить паспорт. В его вопросе я уловил подозрение, что перевозить нужно человека, у которого проблемы с законом.
Когда я упомянул, что это может быть несовершеннолетний, он на несколько мгновений задумался, а затем согласился, что это возможно, но будет дорого стоить. Он не стал расспрашивать, и у него не уменьшилось желание сделать то, о чем его просят; вероятно, он полагал, что я смогу заплатить любую запрошенную цену.
Затем, во вторник, тридцатого августа, когда я лежал в постели, сражаясь с необходимостью вставать, в окно моей кухонной двери легонько постучали. Уильям вернулся.
Переполненный смешанными, чрезвычайно смешанными чувствами, я открыл дверь. Он был относительно чист. Его одежда и тело казались неповрежденными. Его длинные волосы исчезли, их сменил ежик высотой в дюйм с колтунами. Должно быть, он почувствовал мое внутреннее замешательство, потому что улыбка на его лице исчезла быстрее, чем реклама, воздействующая на подсознание. Её место заняло беспокойство. Почувствовав его разочарование, я потянулся к нему и притянул к себе, мои внутренние конфликты мгновенно разрешились. Я обнимал его, гладил по спине и плечам, роняя слезы на его густые волосы.
Я отпрянул и заглянул ему в лицо.
- Боже, как я рад тебя видеть.
На мгновение показалось, что он не может произнести ни слова, но затем он поднёс руку к моему лицу и провозгласил:
- С моей рукой все норм. Видишь?
Она выглядела прекрасно.
Я провел его в гостиную, обняв его за плечи.
- Иди сюда и расскажи мне, что случилось. Где ты был?
- Я был в Мис’сипи и Техасе, - ответил он, когда мы сели.
- Миссисипи? Ты сказал им, откуда ты?
- Как же. Они казали, что поняли по тому, как я грю. То место, где я был, попало в интернет, и все, и копы увидели это.
- А Техас?
- Я грю, что тама уже был. Они отправили меня в тот другой приют. Могу я остаться тут на время?
- Конечно можешь, насколько захочешь, ну, Боже, я не знаю. От тебя зависит.
- Я буду держаться подальше от окон.
- Это сложнее, но мы что-нибудь придумаем.
Я в мыслях перебирал бесконечные возможности того, как удерживать этого мальчика у себя как можно дольше. Имелось огромное количество потенциальных проблем, опасностей, катастроф, ожидающих нас обоих, если я ошибусь, сделаю лишь один непродуманный ход. Думаю, я содрогнулся при мысли о том невероятно опасном положении, в которое себя поместил. Было ли всё это одной огромной ошибкой?
Спрашивать его, голоден ли он, было, наверное, очень глупо. Он не ел больше суток. Я приготовил яичницу с ветчиной, сыром и тостами. Казалось очевидным, что после многих лет скудного питания его желудок не сможет вместить много пищи, поэтому я приготовил не очень много. Я наблюдал, как он мигом проглотил всё, а затем залпом выпил стакан молока.
- Хочешь ещё?
Он улыбнулся и покачал головой.
Мы вернулись к дивану.
- Ну, давай рассказывай, что случилось, куда тебя поместили в Миссисипи и Техасе? И как, черт возьми, ты вернулся сюда?
- Тот приют, в котором я был раньше, когда был маленьким, и ещё другой приют для больших мальчиков.
- Ну, и как ты вернулся сюда?
Он прижался ко мне. И позволил перетянуть себя ко мне на колени. Его лицо повернулось к моей груди.
- Я только пришёл, а ты знал.
Далее ничего не последовало. Через несколько минут он уже размеренно дышал. Я подумал, что он, возможно, давно не спал как следует. Много лет назад человек, рассказывавший мне о беспризорных детях, поведал об их способности к очень глубокому сну. Он сказал, что после того, как они впервые оказались на улицах, некоторые из них могли проспать крепким сном большую часть дня.
Я отнес Уильяма в спальню для гостей, затем передумал. Наверное, ему будет некомфортно проснуться в одиночестве. Я сразу распознал в этой мысли некоторый личный интерес, но все равно отнес его в свою спальню. На нем были только рубашка, штаны и туфли, поэтому я уложил его голым в свою постель. Я был удивлен, что он оказался не очень грязен. От него исходил трудно определимый неприятный запах. Он был не сильным, но каким-то... универсальным.
Его одежда вместе с частью моей отправилась в стиральную машину.
Я сел на край кровати и уставился на него. В его волосах, длина которых составляла не больше пары дюймов, виднелось несколько гнид, а на его шее была заметна грязь, количество которой увеличивалось сзади и за ушами - вероятно, её было не больше, чем у многих бедных детей его возраста. Тем не менее, я недоумевал, как он мог ходить по общественным местам без того, чтобы кто-нибудь не позвонил копам насчёт беспризорного ребёнка, если, конечно, он не передвигается только по ночам. Но где же он прятался днем и что ел? На следующий день у меня было много вопросов.
Обычно я спал обнаженным, но решил, что сейчас нижнее белье будет более подходящим. Я притянул его к себе и насладился мальчишеским теплом во второй раз с 1982 года.
Спал я не очень долго. Мой разум не позволил мне этого. Перебрав всевозможные, в общем-то, нелепые сценарии того, как мы могли бы остаться вместе, я пришёл к выводу, что мне каким-то образом придется вывезти его из страны. Теперь следовало провести более предметную дискуссию с Исраэлем, организатором контрабанды людей.
Уильям проснулся только ближе к вечеру. Он проспал больше двадцати часов. Мой план быть рядом, когда он проснётся, потерпел крах посреди утра из-за сильного голода. Я работал за своим компьютером, когда он вошел в мою комнату совершенно голым, с утренней мальчишеской эрекцией впереди. Я протянул руки, и он снова позволил мне притянуть его к себе на колени. Я нежно обнял его, а он впервые обнял меня в ответ. Когда я поцеловал его в висок, он потянулся и поцеловал меня в щеку.
- Тебе реально нужно помыться. Хочешь принять душ до еды? - спросил я.
- Не-а. Мы можем сделать это потом.
Он выжидающе посмотрел на меня
- Я могу испечь блинчики, если ты хотишь.
- Давай сделаем это вместе. Хочешь одеться?
Я чуть раньше вытащил нашу одежду из стиральной машины и бросил её в сушилку.
- Не-а. Мне норм.
Было девяносто снаружи и восьмидесяти градусов [по Фаренгейту] внутри. Я до сих пор не отремонтировал кондиционер. Мой новый компьютер имел водяное охлаждение, иначе, вероятно, не работал бы как надо.
Я представил себе мальчишек в тропиках, бродящих почти такими же голыми, как он.
Наклонившись над ним в ванной, чтобы вымыть руки, я спросил:
- Уильям, от тебя воняет. Где ты спал?
Он понюхал свою руку, подумал, потом еще раз понюхал, после чего ответил:
- Может, из-за ручья, в котором я мылся. Он очень плохо пах.
В тот момент, когда он сказал об этом, я сообразил, что это был запах грязной воды, Он собирался провести некоторое время под горячим душем, чтобы избавиться от запаха, но только позже. В тот момент его больше всего интересовали блинчики.
У меня имелась смесь для блинов, для которой требовалась только вода, но он сказал, что может сделать лучше и огласил мне список ингредиентов, которые, по счастью, нашлись у меня в шкафах. Мы воспользовались сиропом моей тети Джемайлы. Его блинчики вышли довольно неплохими, толстыми, но пышными и легкими, только не очень круглыми. Он делал их продолговатыми, чтобы на сковородке поместилось три штуки.
Он насытился четырьмя. Запив полным стаканом молока. Мне удалось съесть всего три.
Он настоял на том, чтобы вымоет посуду: миску, сковороду и остальное. Я наблюдал за ним сзади, ну, наблюдал за его попкой. Как и все остальное тело, та была покрыта тонким слоем грязи.
Я предположил, что пора принимать душ, и он согласился, радостно позволив мне вымыть его дважды, сверху донизу. Его волосам потребовалась расческа и несколько умеренно болезненных рывков, но, в конце концов, они улеглись у него на голове. Мыло приобрело странный серый оттенок, когда я потер ему шею, спереди и сзади, а затем восхитительные ручейки воды побежали вниз по его телу, между ягодицами и над его пахом. У него возникла мгновенная эрекция в тот момент, когда я прикоснулся к его пенису. Он наклонился ко мне и тихо произнёс:
- Отсоси мне потом, ладно?
- Окей, но позже.
Как ни странно, я не был сильно возбужден. Я говорю это, дабы избежать откровенной лжи. Мытье его стройного, хорошо сложенного тельца определенно возбудило меня, но накануне вечером я решил убедиться, что он понимает: секс не является обязательным условием моей любви. Я был согласен полностью — хотя и с тоской, — отказаться от физического контакта, если бы он соглашался на него только ради удовлетворения меня. Да-да!
Но когда я принялся вытирать Уильяма, его член по-прежнему торчал вверх, и он, обняв меня за шею, снова попросил:
- Отсоси мне. А я сделаю это тебе.
Он погладил рукой мою ширинку, а затем попытался раскрыть змейку.
Я встал, поднимая его вместе с собой, с радостью приготовившись взять в рот его набухший орган, и неискренне предположил:
- Тебе не обязательно делать это мне. Пошли в спальню.
На полпути к моей кровати он нащупал металлическую молнию и потянул её вниз. К тому времени, как я уложил его на простыни, он изо всех сил пытался просунуть руку внутрь моих штанов.
- Сними одежду, - сказал он, обхватив рукой мой орган.
К тому времени я возбудился по полной. Когда я расстегивал рубашку, мои глаза, подчиняясь какому-то бессознательному контролю, скользили по его милому стройному телу с маленькими грудными мышцами и парой идеально сформированных канавок, обходящих маленькую выпуклость, бывшую его животом, и ведущих вниз, к его сокровищу. Он держался за мой член, пока я расстегивал штаны, но выпустил его, когда я наклонился, чтобы стянуть их.
В тот момент, когда я снова выпрямился, он наклонился, открыл рот и всосал головку моего члена. Когда я забрался на кровать, он обвил меня руками за талию, удерживая член во рту. Я чувствовал, как его язык ласкает головку. Я перекатился на спину. Он заполз на меня сверху. Его промежность была великолепна, выпуклая и гладкая, с той тонкой красноватой линией, отмечающей соединение обеих сторон человеческого тела. Он толкнулся вниз, чтобы прижать свой член к моему рту, затем несколько раз погрузил и вынул его, словно это было печенье Oreo и стакан молока. От меня ничего не требовалось, кроме того, чтобы быть как можно ближе. Он продолжал медленно входить и выходить, слегка двигая бедрами из стороны в сторону.
Тепло его губ опустилось почти до моих лобковых волос, а затем снова поднялось вверх; и так вниз и вверх. Его руки обхватили мои яйца, подтягивая их к его губам каждый раз, когда он вбирал меня в себя. Рай!
Я почувствовал, как напряглись его мышцы. Он протиснулся в мой рот до конца и задержался там. Казалось, он вот-вот кончит, но он просто сдерживался. Он задвигался быстрее на моём члене, с силой всасывая, и одной рукой массируя мою волосатую промежность. Он хотел, чтобы я кончил первым, и вскоре это случилось. Когда мой член разбух в преддверии кульминации, Уильям подтянулся и принял меня почти целиком. Головка моего члена, должно быть, оказалась у него в горле. Я вздрогнул, когда сперма вырвалась из моего члена. Думаю, он проглотил, потому что плоть сжалась на головке моего члена, что вызвало еще одно извержение, а затем еще одно.
По-прежнему держась за мои яйца, он отодвинул свое тело назад, полностью заталкивая свой член мне в рот. Он так и не выпустил мой член из своего рта, но сосредоточился на себе. Он снова подвигал тазом из стороны в сторону, медленно входя и выходя из моего рта. И так с полдюжины раз. Он напрягся, его ягодицы закаменели в моих руках. Он дважды упёрся бедрами в моё лицо, затем решительно втолкнулся, вдавившись в мои губы. Он подпрыгнул при первых пульсациях и прикусил мой член. Я быстро потянулся к его голове, но он прикусил не слишком сильно, так что это вышло даже приятным. Я скорее погладил его еще влажные волосы, чем оторвал его голову.
Именно в этот момент я понял, что запах грязного ручья исчез, сменившись легким ароматом мыла Dial.
Несколько минут мы лежали неподвижно. Он тяжело дышал. Он пытался что-то сказать, хотя мой член по-прежнему находился у него во рту.
Я вопросительно хмыкнул, с его членом у себя во рту.
Он выпустил из своего рта мой член и спросил:
- Хорошо?
- Фантастика, - ответил я, стараясь, чтобы вышло понятно, хотя мой рот был по-прежнему заполнен.
Пробежав губами пару раз вверх и вниз по его члену, я всосал его сочные маленькие шарики размером с горошину, крепко обнял его и перевернул нас на бок.
- Иди сюда.
Он выпустил мой член и развернулся, чтобы лечь рядом, лицом к лицу. Я поцеловал его в лоб. Он в ответ поцеловал меня в щеку, поближе к моим губам.
- Ну-ка, расскажи мне свою историю, с того момента, как я оставил тебя в больнице, до того, как ты постучал в мою дверь прошлой ночью.
Он лег на спину и принялся перебирать свои яички одной рукой, другой перебирая волосы на голове. Спустя несколько мгновений раздумий он начал.
- Медсестра хотела, чтобы я назвал ей твое имя, но я сказал, что не знаю его, как ты и грил, что ты только подобрал меня на улице и привёз в больницу. Потом они спросили, что случилось, и все такое, и я сказал, что какие-то большие мальчики избили меня. Потом они сфотали мои кости, ну, понимаешь, мою руку и ребра. Потом они потрогали мою руку и это было сильно больно и плохо, и они сделали гипс. Ещё они сделали мне пару уколов, один в попу, очень болючий, и таблетку, и ещё что-то, и сказали, что это от боли в моих рёбрах, и всё такое, патамушта они сказали, что они ничего не могут больше сделать, но с моими ребрами будет норм, только я ниче не должен делать, как и рукой, и я ничего не делал, патамушта было очень больно.
- Потом они заставили меня говорить копам, что случилось, но я говорил то, что ты говорил, что меня побили какие-то большие мальчишки, патамушта они думали, что у меня есть деньги, которых у меня нет. Потом они хотели знать, где моя семья, но я казал, как ты грил, что мама просто бросила меня, а я живу на улице. Потом они хотели знать, откуда у меня деньги на еду, и я сказал, что прошу и другое, и люди дают мне еду. Я казал им, что я из Мис'сипи, патамушта они поняли по тому, как я грю. Потом тот коп хотел знать, откуда у меня двадцать баксов в носке, и я казал, что нашёл их пару дней назад - ты грил, как я должен казать, и он не поверил мне, но я продолжал так грить, и они оставили меня в больнице, чтобы знать, всё ли у меня норм внутри, как ты казал, что у меня там может быть кровь. Они хотели зыреть на мою мочу и какашки, но я не срал до следующего дня, патаму лежал в больнице два дня.
Я заметил, что он правильно произносит слово «больница», хотя в тот вечер, когда я привёз его туда, он произносил его неправильно.
- Потом та женщина пришла и повезла меня в тот приют, полный ниггеров, так что я знал, что буду там, но пришли копы и сказали, что я сбежал из приюта, где я был, и вернусь в Мис'сипи. Но я должен был остаться с ними, ниггерами, ещё пять дней, патамушта они должны были послать кого-то со мной на аэрплане, но ниггеры ничего не сделали мне, потому что я болел и всё такое. В любом случае, они были ничё, кроме одного, но они не позволили ему ниче сделать.
- Самолет был четким, особенно, когда поднялся, и летел, и мы летели вдвоём. Та леди из приюта, она приехала и повезла меня на машине, весь путь, пару часов, назад в приют. Я знал кое-кого из ребят, Асака и того мужика, что косил траву и чинил всякую всячину. Не было ниггеров, тока белые ребя, как прежде.
- Подожди, - прервал я. - Сколько тебе было лет, когда ты в первый раз сбежал из приюта?
- Около семи, може, восемь. Я не знаю.
- Разве ты не ходил там в школу?
- Не-а. Они отправляли нас на целый день в школу по дороге. Все должны были ехать на том автобусе, у которого все окна были с занавесками, кроме переднего, чтобы мы не могли видеть всё зло снаружи. Это то, что они грили. Но потом они сказали, что мне только шесть, так что они подождут чего-то подобного, но больше не посылали меня на том автобусе ни разу. Та одна леди казала, что будет учить меня читать, но она этого не делала.
- Почему они сказали, что тебе шесть, если на самом деле тебе было семь или восемь?
- Я не знаю. Тока они так сделали.
- Сколько тебе сейчас лет?
- Я не знаю, может быть, один'цать, может две'цать. Они мне не грили.
- Если тебе было шесть, они все равно должны были послать тебя в школу.
- Не-а. Тот мужик, который работал там, он казал, что мне семь, патамушта он знает, когда они впервые получили меня малышом из другого приюта, где держат младенцев и малышей.
- У тебя там бывали большие проблемы, когда тебе было семь лет?
Я пытался понять, почему семилетний ребенок сбежал даже из плохого приюта.
- Не-а, не так уж много. Меня секли, но они секли всех, и они ничё другого не делали, патамушта законники говорили им стоп. Это казал мне один мальчик.
Хотя я был загипнотизирован его рассказом, я ненадолго остановил его, чтобы предложить ему надеть какую-нибудь одежду после того, как он почувствовал прохладу.
Он снова отказался, объяснив, что ему нравится «быть голяком».
Я не возражал. Мне нравилось видеть его «голяк», но я предложил одеться нам обоим и пообедать пораньше. Он мог бы продолжить свой рассказ и за едой.
Он надел рубашку и направился вниз впереди меня.
В дальнейшем его история стала всё путанее, начиная с первого раза, когда он убежал, и до того момента, когда он вернулся ко мне в последний раз. Его английский нуждался в уточнении, даже в переводе. Я попытался здесь написать то, как он говорил фонетически, насколько это возможно, но несколько слов, вроде «боль» или «работа», например, показались слишком искаженными, чтобы пытаться это сделать. Некоторые слова, используемые им, сбивали с толку, например, «alus» (всегда), но по мере прочтения вы, вероятно, уловите их значения. Хотел бы я, чтобы вы слышали, как он это говорил. Некоторые из его выражений бесподобны. Мне по-настоящему понравилась его речь с восхитительно-южным протяжным акцентом, мелодичностью и интонациями, порой сильными, хотя и тонко выраженными эмоциями.
Я, как и многие из вас, слышал по телевизору, в фильмах, а иногда и от «настоящего Маккоя» [идиома, означающая что-то настоящее, неподдельное, отличающееся высоким классом и качеством. Корни этого выражения уходят в прошлое шотландских кланов, а в разговорную речь оно вошло предположительно во времена «сухого закона» в США. Именно тогда своим высоким качеством прославился контрабандный алкоголь капитана Билла Маккоя, который ввозил в Штаты оригинальное канадское и британское виски, а также марочные вина], разнообразные акценты юга Соединенных Штатов, но я никогда не слышал ни одного, похожего на акцент моего Уильяма. Люди, как и все животные, очень рано усваивают свою речь и речевые обороты у самых близких им людей, как правило, у родителей.
Поскольку у Уильяма их не было, я предположил, что услышанное мной было тем, что его мозг извлек из коллективной речи женщин, заботившихся о нем с нескольких месяцев до четырех или пяти лет. Хотя он настаивал на том, что все они белые, в некоторых его словах чувствовался оттенок чернокожих южан. Поскольку его никогда не учили читать или писать, его грамматика, вероятно, частично является тем, что он сам составил - чтобы передать то, что хотел сказать. В некотором смысле это почти креольский язык. Серьезному лингвисту, вероятно, понравилось бы собирать воедино то и в том же виде, в каком я всё это услышал.
Пока он рассказал мне свою историю, временная шкала, как правило, менялась, заставляя меня останавливать его и спрашивать, когда, где и о ком он говорит. Здесь я привел его небольшой эпос в порядок и время от времени буду встревать и пересказывать вам его повествование своими словами.
Вот его невероятная история.
Уильяма либо отдали на усыновление, либо бросили вскоре после рождения и по какой-то причине он оказался в ортодоксальной христианской семье, где были все белые, включая персонал; приютом управляла команда мужа и жены, которые установили режим частых молитв, церковных служб и изучения Библии. Обнажаться было строго запрещено, кроме как в душе и в одиночестве. Нижнее белье можно было снять только под большим застёгнутым халатом. Мальчики носили фермерские комбинезоны и футболки, девочки – платья до щиколоток. Мальчики и девочки старше пяти лет виделись только за едой, в церкви и в ближайшей христианской школе. Им не разрешалось общаться друг с другом, кроме как во время еды и в воскресенье после церкви под строгим присмотром. При попадании из дома малютки в этот приют в возрасте шести лет все должны были выполнять работу по дому или помогать по несколько часов в день в полях или загонах для животных на приютской ферме, обеспечивающей большую часть их ежедневного рациона. Каждый день грузовик из ближайшего городка доставлял некоторые продукты.
Примерно около сорока мальчиков от шести до семнадцати лет жили по четыре в комнате в одном из двух больших домов. Девочки и дети до шести лет жили в другом доме. В отдельном строении располагалась столовая и кухня, часовня, помещения для персонала и дом пастора, в котором также размещалась администрация. Имелось несколько амбаров, загонов для скота и построек для содержания животных. Хотя там была пара тракторов и другой сельскохозяйственной техники, большая часть полевых работ выполнялась вручную детьми и двумя фермерами, живущими в приюте.
Обучение проходило в частной христианской школе примерно в часе езды от приюта. Мальчиков и девочек возили отдельно на паре автобусов с зашторенными окнами. Я могу ошибаться, но на основании рассказанного мне Уильямом о информации касающейся цветных людей, получаемой этими детьми - это делалось для того, чтобы они не видели из окна автобуса ничего, что не соответствовало тому, о чём им рассказывали, но об этом позже.
Воспоминания Уильяма о приюте включали постоянные ссылки на библию про исправление. «Они все грили, что ты не могешь делать то и то, патамушта так говорит би'лия, и потом они грили слова из би'лия о том, что кто-то сделал что-то, и те были поражены, и если я делаю что-то плохое, закон меня очень сильно поразит».
Когда я спросил, что означает слово поразить, он ответил:
«Высекут по-настоящему, я имею в виду очень сильно, может быть, прибьют».
К несчастью для Уильяма, который был далеко не таким податливым ребенком, как большинство детей в приюте, и, что более проблематично, не по годам развитый в сексуальном плане со столь же похотливым лучшим приятелем Бидии на пару лет старше, он жил в крайне антисексуальной религиозной среде. По-видимому, оба мальчика с раннего возраста тайком играли сами с собой по отдельности. Когда они, в конце концов, нашли друг дружку, последовала взаимная мастурбация, а затем трение обнаженных тел друг о друга — действие, вызывавшее значительное количество восхитительно скользкого пота в жаркие дни. Последнее, включая члены, засунутые между потными бедрами, стало их любимым занятием. Из-за которого у них возникли первые неприятности.
- Мы ходили там на чердак большой сарайки, где они хранили всё сено. Я был весь голяком, кроме рубашки, которая висела высоко, вот как так, - он указал на подмышки, - и мы типа толкались, как будто я трахал его в живот, я имею в виду очень сильно, но ничо не случалось, так что Биди, он перевернулся и сунул мой хуй между своими ногами, ну ты знаешь, к своим яйцам. И он жимал, и мы потели как что-то ужасное, и были целиком потные, сували, я - первый, а потом плюнули туда, и я потрахал его реально, я имею в виду реально сильно, сильно, и я почувствовал это, лучшее, что чувствовал в своей жизни. Я никогда этого не забуду. Ну, он встал на меня сверху и сделал то же самое между ногами. Ну, а тот мальчик пришёл в сарайку, где мы делали это, вот, и он пошёл на чердак, реально, и мы ничего не слышали, патамушта мы делали это, ну, ты знаешь, по-настоящему, настоящий хороший секс, так что мы не услышали его, и он пошёл и казал мисс Летти. Она была босса в нашем приюте, когда ее муж был поблизости, и она застукала нас обоих, и проповедник поднял шум, и он поразил нас палкой, которой сек и казал, что его рука была рукой бога на нас, и он пресечет то дерьмо как в би'лии насчет семян и дерьма, и мы должны пойти в церковь и молиться, чтобы закон не поразил нас прямо в тот день.
За избиениями последовали ежедневные сеансы прослушивания библейских стихов и посещения маленькой церкви, находившейся рядом с их главным домом. Это на какое-то время ослабило их желание заняться чем-нибудь сексуальным вместе, может быть, даже на большую часть года с тех пор, как наступило и прошло Рождество. В конце концов Уильям вернулся к играм с самим собой в туалете или в душе — единственных двух местах, где он мог остаться в одиночестве, — и, поплевав, сидя на унитазе или намылившись в душе, часто мастурбировал, всегда доводя себя до оргазма.
Время посещения туалета и душа было ограничено, вероятно, для предотвращения того, чем занимался Уильям, и это часто оказывалось причиной ограниченной чистоты, а иногда и какашек между его ягодиц, а запах приводил к тому, что некоторые мальчики украдкой обзывали его, а персонал приюта наказывал. Однако никто, похоже, не понимал, почему он не подтирается как следует.
Уильям утверждал, что было легче «кончить до того, как посрать».
Я спросил, сколько ему было лет, когда он впервые испытал оргазм, который он называл «получить чувства» или просто «получить». Он сказал, что пять или шесть, но вряд ли имел об этом хоть какое-либо представление. Он также упомянул, что они не знали никаких сексуальных терминов, поэтому придумали свой собственный секретный код, главным словом которого было «делать», что могло означать любой сексуальное действие.
Один из странных аспектов Рождества в этом приюте было полное отсутствие подарков. Проповедник рассказывал им о них, но утверждал, что это противоречит Библии, ибо им просто надо быть благодарным, что Бог послал сына, гораздо лучший подарок, чем какая-то игрушка. У них бывал по-настоящему шикарный ужин с ветчиной, засахаренными ананасами и яблочным пирогом, но он сильно перемежался с молитвами и гимнами.
Как я уже говорил, дети школьного возраста разного пола ездили в отдельных автобусах до ортодоксального христианского учреждения. Я подозреваю, что занавески на окнах автобуса должны были предотвращать наблюдения за людьми с тёмной или черной кожей, особенно перемешанных с белыми. «Настоятель казал нам, что мы относимся к избранной расе, что означает только людей, что, и мы были единственными людьми, попадающими в рай, а все остальные типо ниггеров уже были помечены дьяволом. Ниггеры уже горели, и у них были хаи, и оне все должны были сгореть, но они не горели, патамушта плохие, но они были черными из-за дьявола, патамушта дьявол уже постановил, что они будут с ним, а мы знали, что закон защитит нас, и не позволит дьяволу никого из нас сжечь, патамушта у нас была душа, и мы могли попасть на небеса. Если тело не имеет ею, оно ни за что не попадет на небеса, и закон сделал людей умными и неграми, и мы были всегда боссами над всеми людьми, которые не были такими».
Одним из многих противоречий в Уильяме было его регулярное использование слова «ниггер» и его очевидное, полное отсутствие расизма. Имелся некоторый страх перед теми, кто был не похож на него, но, как вы увидите, со временем даже это, казалось, исчезло. Я был поражен тем, что его необдуманное использование слова «ниггер» не причинило ему серьёзного вреда. Тем не менее, это было то, что я должен был объяснять, обсудить, но не раньше, чем он закончит свой рассказ.
Учёба Уильяма продлилась всего несколько дней. Как он сказал: «Туалет был единственным местом в школе, где я мог подрочить, и в один день та женщина, что была там учителем, и она пришла и следила, почему я так долго в туалете, и что я там делаю. Ну, я сказал «ниче», но она сказала, что слышала, как я делаю что-то, и когда я вернулся в приют, тот человек снова поразил меня, рукой, меня типо реально рукой, и я больше не ходил в школу. Та другая женщина сказала, что будет учить меня всякой всячине, но все, что она делала - только читала вслух ту би'лию, а тот проповедник талдычил про эти семена, но я ничего не понял.
Вскоре после этого Биди пришел к Уильяму и сказал, что придумал кое-что новенькое, чтобы они оба чувствовали себя прекрасно, и знает, где они могут это делать, не попадаясь. Он снова повел Уильяма обратно в тот же сарай и на сеновал, но на этот раз за тюки с сеном, где они и сражались сами с собой. Сено не только скрывало их, но и, надо полагать, служило отличной звукоизоляцией.
- Когда он немного пососал мой хуй, а патом я пососал его. Ну, это было реально, я имею в виду реально хорошо, тока я делал ему пока он не кончил, а потом он не захочел делать это мне. Потом он мне делал, реально, я имею в виду реально хорошо. Я лежал, патамушта мы были за всем тем сеном, и он делал это с моим хуем, и я чувствовал всё лучше и лучше, но он остановился, и я ещё не кончил, патамушта было много времени, но мне долго было очень хорошо. Когда я кончил, чёрт, это были очень хорошие чувства, что были в моей жизни, ну, може в сарае до того.
Я спросил о работе, которую он выполнял.
- Мальчики, мы, мы должны были полоть, типа дергать сорняки, кода оне вырастали большими, и типа того, и собирать яйца от кур, и кормить их, и свиней, и ложить свиное дерьмо в ту большую дыру, куда складывали мусор и всякое такое, откуда берут и кладут на то, что росло и на кукурузу, чтобы быстрее росли.
Девочки, по-видимому, подметали и убирали курятник и собирали весь мусор, но они никогда не работали рядом с мальчиками.
- Мы никогда не должны быть с девочками, только за ужином, или кода шли в церковь. Мальчика могли высечь за какую-нибудь чертовщину, если бы он это делал. Я знаю, патамушта Биди, он погрил с той девчонкой о том, чтобы показала ему под тем длинным платьем, в котором они все ходили, и его так сильно высекли, что он мог только стоять в тот день.
Ещё одну проблему, с которой они, по-видимому, сталкивались, было благочестие детей семейной пары, управляющей приютом.
- Тот мальчик, Бенджамин, был ребенком мисс Летти, он вседа подсматривал и казал, что мы делали что-то плохое, типа когда Карли в один день пошёл в душ, а его рубаха был открыта, и може кто-та увидел иго хуй, и Бенджамин казал своей маме, и Карли пришлось мыть все окна, а они были тока помыты за два дня до того, и Карли был не виноват, патамушта прикрывался полотенцем, которое упало на пол, а у рубахи нет ремня, и вот всё открылось, а Бенджамин был таким.
Биди и Уильям нашли еще одно безопасное место для секса - под сломанной, частично опрокинутой телегой с сеном сбоку от хозяйственной постройки. Старые доски и еще один остов от какой-то техники загораживали вид снаружи. Вход устроили через маленькое отверстие у стены постройки. Они собирались там после работы несколько дней в неделю и сосали друг у дружки до оргазма. Всякий раз, когда их спрашивали, где они были, Биди говорил, что они молились о том, чтобы «Иисус присматривал за нами, чтобы мы отправились на небеса, несмотря ни на что».
- Биди был умным. Он также проделал это со мной пару раз у ограды, понимаешь, молился, чтобы нас могли видеть, поэтому они поверили, что мы это делали, а мы сосали друг у друга. Они были глупыми людьми.
Если это звучит так, будто я концентрируюсь только на сексуальных наклонностях Уильяма, а не на других аспектах его жизни в приюте, то было бы ложью сказать, что меня это не интересовало больше, но подобное также отражает желание Уильяма рассказать о той части своей жизни там, отражает его одержимость сексом. Очевидно, это интересовало и других присутствующих там людей.
У проповедника был сын по имени Исаак, светловолосый мальчик лет двенадцати-тринадцати в то время, которого Уильям описывается как противного по отношению к другим детям, особенно к нему и Биди. Уильям вспоминал, что ежемесячная стрижка Исаака занимала много времени, и стригли его не машинкой, как всех остальных мальчиков.
Однажды в дождливый день, спустя мгновения после того, как они примчались в сарай и забрались на чердак, но ещё до того, как начали устраиваться в своём убежища, они услышали, как кто-то еще вошел в сарай, закрыл и запер дверь. Боясь быть пойманными и высеченными, они постарались спрятаться, но заметили, что человек внизу ходит небрежно, не так, как будто пытается их поймать. К тому времени, как они подобрались к краю, чтобы заглянуть вниз, Исаак в пустом стойле для лошади мастурбировал своей всё ещё мокрой собаке.
- Потом Асак стянул совсем штаны и снял их, и дал лизать сво хуй и яйца ему. Потом он подрочил сво хуй, весь в собачей слюне, и делает так, словно хочет трахать, и Асак становится на руки и колени и пес, он становится сзади и трахает его в попу, я имею в виду, сильно и быстро, и Асак быстро надрачивает себе рукой, и делает это, делает это, потом быстро вскакивает, чтобы пес не мог его трахать, и дежится за сво хуй, а пёс всё скулит, патамушта ему хочется трахать, а Асак дрочит себе и вытирает тулетной бумагой, и надевает свой большой плащ, и уходит из сарайки с псом, который трахает его ногу.
- Ну, я и Биди, мы спорим, говорить ли его мамке о том, что мы видели, а Биди говорит, что мама спросит, что мы делали в сарайке, а Асак, он просто кажет, что мы брешем, и нас высекут. В любом случае, мы решили снова подсмотреть за ним, патамучта это было реально смешно, поэтому мы смотрим за Асаком целый день назавтра, и он не выходит из дома, и потом нам поздно делать то, что мы хотели, потому на следующий день Биди говорит, ну этого Ахсака, и мы идём и делаем, что мы хотели делать, но скоро видим Асака, Биди встаёт и смеётся, и я тоже, а Асак злится и говорит, почему мы смеемся, но Биди говорит, что мы шутим друг с другом, и Асак ушёл.
В то время Уильяму, который весь день был на ферме, потому что не ходил в школу, поручили свиней и кур. Естественно, он наблюдал, как они трахаются друг с другом; «фокаются» было словом, которое он использовал, возможно, чтобы отличить это от того, чем они занимались с Биди. Однажды, когда все дети были в школе, и рядом не было взрослых, он попытался трахнуть курицу. После небольшого количества проб и ошибок: «Я не мог трахнуть эту чертову дырку со всеми теми перьями», у него получилось, позволив ему достичь оргазма. Он рассказал об этом Биди, но Биди находился рядом с курами только тогда, когда рядом были и другие. Итак, Уильям привязал свою любимую курицу под старой брошенной повозкой с сеном.
Тем же вечером Биди попытался трахнуть курицу, но было очень трудно сделать в ограниченном пространстве.
- Мне пришлось держать ту куру, патамушта мы лежали там, и Биди пытался всунуть, и потом ему пришлось вынуть сво хуй обратно со всеми теми перьями, но он делал это, и потом я делал это тоже.
- А я недолга всовывал куре, патамушта её надо было вернуть назад, и она шумела, ей не была больна, патамушта яйца выходят из той дыры с большой хуй. Я немного испужался, что нас услышат, и нас снова высекут, но никто не слышал.
- Биди хотел посмотреть на яйца от этой куры, которую мы фокали, будут ли ивонные яйца другими, но не получилось, патамушта мальчикам нельзя заходить на кухню, патамушта там девочки.
- Ну, пару дней прошло, и был дождь, и мы видели Асака с иго псом, и Биди казал, пошли быстро в сарайку на чердак, но только кода мы подошли к лестнице, мы услышали, как Асак входит, и мы легли на пол взади тех досок, что там свалены, а не за сеном, и Асак зашёл со своим псом, и закрыл дверь, и задвинул щеголду, и там стала немного темно, и мы прячемся за теми досками как могем, и Асак проходит мимо, и я реально струхнул, что он може нас увидеть, патамушта я его реально хорошо вижу, но он идёт в стойло и не видит нас, но мы не видим ево тоже.
- Ну, мы можем слышать, что он что-та делает и грит что-то своему псу, и грит как ему нравится это, и мы чутка уходим, и Биди подкрадывается ближе к тому стойлу, а я за ним, и потом мы за тем досками у стойла, и мы можем видеть между ними, но не очень хорошо, и там пёс лижет Асаков хуй, из того у нас с Биди встаёт, и Асак гладит пса по голове, и евонный хуй реально стоит, и он пёсьей слюной смазывает себе попу и всё там вокруг, и яйца у него такие большие тоже, и потом поворачивается задом так, чтобы пёс мог его трахать, и я ложусь на сено снова, и пёс реально быстро вскакивает на него и реально быстро трахает, и Асак дрочит себе, и Биди там достаёт свой хуй и начинает тоже дрочить, а у меня даже не стоит, и я думаю, что Асак может что-та услышать, и пёс трахает его, так что он может и не, потом Биди отползает назад и сбивает вилы, что там были, и я понимаю, что у нас большие неприятности.
- Асак говорит: «Кто это?», встаёт и идёт из стойла, совершенно злой, и евонный хуй стоит, и яйца мокрые от пёсьей слюны, и Биди пытается натянуть штаны, а я смотрю, куда можно сбежать, но некуда, и Асак ложит руку на сво хуй и ничего не грит, тока смотрит на нас, и Биди говорит, что мы никому ничё не скажем, и я тоже, и Асак смотрит, злой, и он грит, что нам лучше не говорить, или он кажет, что мы тут делали плохое, и его пёс лезет на него, будто хочет трахать, но не может, патамушта Асак стоит, тока смотрит на нас и думает, и я испужался, что нас высекут как следует, я имею в виду реально плохо, може прибьют. Но потом Асак грит, что тоже ничё не скажет о нас, но один из нас должен взять в рот его приват. Понимаешь, тогда никто из нас не знал, как называть хуй. Мы с Биди называли это штучкой, но преподобный и все звали хуи приватом, патамушта мы только сами, одни могли видеть его, кроме дохтура, если ему нужно.
- Ну, Биди говорит, что не, патамушта его приват весь целиком в собачьей слюне, и, по-любому, он сделает это ещё с нами, но Асак грит, что мы должны быть благодарны его отцу, и он вытерет собачью слюну, и мы должны это сделать. Ну, я знал, что кто-то из нас должен будет сосать Асаков хуй, и Биди грит мне, чтобы я это делал.
- Ну, Асак, он все еще хотит, чтобы тот пёс трахал его в тоже время, пока я буду сосать его хуй, и он наклоняется и держится за стойло, и я становлюсь на колени в том стойле, и я слегка берусь за евонный хуй рукой, и он большой, размера как у мужика, вот такенный.
Он показал руками, чтобы мне было понятно.
- Я сосу Асаков хуй и чувствую, как пёс трахает его, и его хуй входит в мой рот, так что я упираюсь в его ноги, а евонный хуй входи и выходит, И Асак держится за мою голову, толкается и говорит, чтобы я двигался быстрее, и тот пёс толкает нас снизу, патамушта он сильно трахает Асака, и Асак выгибается, и моя шея тоже, когда я пытаюсь сосать ему, и он животом на мне, и он тянет руками мою голову на себя, и это выходит из его хуя, и это плохое, как моча, и я думаю, что это какая-то другая моча, и я пытаюсь не глотать и сплюнуть, но Асак встаёт и держит меня за голову, так чтобы я не мог выпустить его хуй, и пёс по-прежнему трахает его, и Асак грит Биди, что тот должен трахнуть его, но Биди, он натягивает штаны и трясёт головой, что нет, но Асак пытается сказать ему, что это хорошие чувства, но Биди грит нет и идёт к двери, так что Асак грит ладно, это не обязательно, но он всё держит хуй у меня во рту, и эта штука ещё выходит, но тока уже мало. Я ничё не знал о сексе, что мы с Биди делали, и что свиньи и куры делали, и я ничё не знал о трахе и младенцах.
Я помню, в этот момент истории мой член был весьма напряжён, и не мог понять, почему. Это заставило меня ощутить себя слегка извращенцем, даже немного возбужденным такой сценой. Хотя она, казалось, не тронула Уильяма. Его футболка ничего не прикрывала, но никаких признаков эрекции не наблюдалось.
Затем Уильям рассказал мне, как он и Биди старались избегать Асака, насколько это было возможно, особенно в те короткие свободные часы после обеда, но в воскресенье днем он загнал их в угол и выдвинул требования.
- Он не казал, но мы должны пойти с ним к нему домой, или он кажет папе, что видел, как мы делали что-то плохое, и тот поверит ему, а не нам. Ну, мы знали, что так и буде, патому пошли с ним.
- Ну, я никогда не был в доме преподобного и никогда не думал ходить туда, патамушта боялся, что мамочка и папочка будут тама, и увидят нас, и накажут, но Асак грил, что они куда-то ушли, и мы будем тама одни, и он повел нас в свою комнату, и там было реально хорошо, и в одной стороне было то большое одеяло, я не знаю для чего, но у него была куча игрушек и штуковин, и все те вещи были, и он казал, для упражнений или чего-то ещё, и я знал, что у нас ничего такого нет, патамушта преподобный и все остальные грили, что игрушки есть штуки дьявола, или как-то так, и с ним нельзя водиться, но если мы получим их, закон разозлится, и потом Асак казал, что мы не могем грить ни о чём.
- Ну, у Асака была кровать как наша, тока чистая, знаешь, одна над другой, но у этой был коврик на полу, и у него был свой тулет, и картинки на стенах с Иисусом и собаками.
- Ну, Асак казал нам, что мы должны снять всю одежду, даже носки, и мы делали это, и он тоже, пока мы не стали совсем голяком, и мы не увидели, какой он толстый, не совсем толстый, но толще нас с Биди. По-любому, мы с Биди были тощими, особенно Биди, патамушта он мало ел. А потом я подумал, что мы все в доме преподобного совсем голяком, и это сын преподобного в его доме, но он секёт любого из нас в наших домах тока за то, что наши рубашки не всё прикрывают хорошо.
- Ну, я думаю, что собаки тута нет, куда Асак нас привёл, делать это, и потом Асак грит, что мы не должны грит никому и ничё, и он будет нашим другом и мы не получим взбучку, если будем делать то, что он говорит.
- Ну, потом он ничё не грит, просто смотрит на нас и наши хуи, потом он грит, чтобы мы взяли наши хуи в руку, и его уже в руке, и мы берем рукой за наши хуи, и он смотрит на них, и он грит, что возьмёт в рот хуй Биди, потому Биди улыбается, но я опускаюсь на пол и немного сосу Биди. Потом Асак грит мне остановиться, потом он опускается, как со свом псом, и грит Биди, чтобы тот сунул сво хуй в его попу, и показывает, как, потому Биди улыбается мне снова, и обходит, становится на колени, и Асак грит, что ему нужно немного слюны, чтобы смазать там сзади, и он плюёт в сво руку и мажет дырку Асаку, и вставляет туда сво хуй, и трахает, и Асак грит, делай это сильнее, поэтому он делает, и исходит звук, типа он хлопает в ладошки, и типа того, и после того, как он делает это с пару минут, Асак грит ему остановиться, и грит мне делать это, и я делаю это тоже, и это приятно, но я не могу высунуть, патамушта с такой большой попой как евонная, я не могу делать туда-сюда, тока слегка толкать, но это тоже хорошо, не как тогда, меж Бидиных ног.
- Потому Асак грит Биди делать это снова, и он опускается, и держится за ту кровать, и сгибается, и Биди идет и втыкает хуй снова, и Асак хочет вставить свой член в мой рот, чтобы я сосал ему, и я делаю это, и всё как раньше, его большой живот на моей голове, и моя шея согнута так, чтобы я мог сосать его, и время идёт, и Биди трахает его, а я сосу, держу его за толстые ноги, и он не кончает, потом Биди останавливается, и Асак грит, чтобы он продолжал делать, но Биди грит, что он кончил, и его привату щекотно, и ему надо подождать, но Асак, он злой и грит, что лучше ему вставить обратно, но Биди не делает это, у него не вставляется, патамушта он тока что кончил, и зовут пса, и пёс трахает его реально хорошо, а я всё сосу, но всё это долго, но он кончает, и та штука у меня во рту, и я знаю, что ему хорошо, он останавливается, когда пёс кончает, его хуй стал большим внутри и долго не может выйти, и когда, если мама Асака поймает его за типа этим, я улыбаюсь, но Асак не видит, но я кажу Биди позже и он тоже будет смеяться...
Исаак больше никогда не беспокоил Уильяма. Уильям, однако, стал частенько задумываться о странных желаниях Исаака.
- Первое, я подумал, что Асак могет быть лучшим другом с евонной собакой, типа как мы с Биди, патамушта других друзей него не было, патамушта дети не любили его совсем, но потом я намылил палец и сунул его себе в попу, и это было не так уж плохо, потому я подумал, что тоже приятно, особенно если дрочить, но я ничего не сказал об этом, даже Биди, патамушта он может подумать, что это совсем плохое. Он казал, что совсем неправильно было с Асаком, раз он позволяет псу трахать его.
- Другой вещью, о которой я подумал насчёт Асака, что он имел все эти штуковины, игрушки и остальное, и его по-другому стригли, и для него было нормальным оказаться голяком и делать секс, но если б мы делали это, мы бы грешили, и я казал об этом Биди, но он казал, что то патамушта его отец был преподобным, а преподобные могли грить с богом и были уже почти на небесах, потому могут делать то, что мы не могем. Я ничё не казал, и не хотел много об этом думать, патамушта бох мог узнать, что мы думаем, но я не верил во всё это сильно, и до сих пор не верю, но я ничё не мог сделать, но я совсем больше не боялся боха насчёт секаса, совсем.
Уильям и Биди вернулись к траху куриц, но подобное продлилось не долго. Исаак вдохновил Биди на то, чтобы начать новую фазу секса со своим другом.
- Ну, однажды Биди встаёт и говорит, что хочет трахнуть меня, прямо в мой зад, он так казал. Ну, я казал, что это неправильно, а он казал, что эта буде совсем не больна, патамушта посмотри, как легко это было, когда его здоровенная овчарка вставила Асаку, и тот совсем не почувствовал её хуй, и делала это, но я-то знал, что это совсем не больна, патамушта вставлял себе туда палец, и я знал, что моя какашка больше евонного хуя, но я знал, что Биди собирается меня трахать и затем кончить, и я не собирался с ним трахаться, патому казал ему, чтобы он позволил первым сделать это мне. Ну, это ему не понравилось, и потому мы трахали кур, пока он не казал окей, я могу делать это первым.
- Как я казал, мы не знали никаких слов про секс, потому мы придумали слово означающее секс, ховди [howdy, - англ. привет, искаженное how do you do], патамушта сначала мы грили пошли делать секс в дырку [ho' do for hole sex], потом сообразили и один из нас казал, что это звучит как «привет», так что мы грили это, когда собирались трахаться.
- Ну, я вседа использовал слюну, чтобы вставить курам, потому поступил так же с Биди, и, мужик, это было лучше, чем те чёртовы куры в любой день, и легче, к тому же. Я вошёл в него. Не надо было держать ни одной из тех чёртовых кур, что вырывались. И потом, я трахал его по-настоящему, я имею в виду, реально хорошо и сильно, и я кончил. Ну, старина Биди посмеялся и казал, что почувствовал, что я кончил, и он позволил мне остаться там, тима, могет, ему понравилось это, потому я побыл там ещё немного, но потом он казал, я должен позволить ему кончить, и теперь он делал это.
- Ну, глупый Биди не смазал сво хуй слюной, и это было больно, и он не мог сунуть, и я казал ему, чтоб он смазал сво хуй слюной, и сразу вошёл внутрь, типа как я в него, потом он трахал меня, и трахал меня, реально быстро, и я почувствовал, что он кончил, но потом он трахал меня снова, и я казал, чтобы он вышел, а он казал, что я делал это дольше его, потому я должен позволить делать это ему ещё немного. По-любому, эта не было плохо, потому Биди кончил дважды, и позволил мне ещё потрахать его, и мы делали это до того дня, когда мужик, который работа тама, он шёл мимо, а Биди так шумел, типа: «Ух, ух», и он услышал его и нагнулся вниз, и увидел, где мы делали это, и увидел, как Биди трахает меня, и он обошёл ту повозку, и разбросал там всё немного, и схватил меня за ногу и вытянул меня из-под той повозки, а на мне нет штанов. Биди попытался натянуть штаны и сбежать в другую сторону, но тот мужик схватил меня за ухо и потянул туда, куда полез Биди, и он поймал Биди за ухо, и он повёл нас обоих в дом, даже меня совсем голяком, только с рубахой, и все смотрели, кроме девочек, патамушта оне быстро отвернулись, только парочка из них быстро глянула.
- Ну, мы были поражены ещё хуже, чем они делали это до сих пор, и меня секли без штанов так, что даже пошла кровь. Потому преподобный казал, что я дурное семя, и ему придётся отослать меня туда, где могут изогнать дявола из меня, и он отвёл меня в ту церковь, и я сидел там всю ночь, а он дал мне рубаху, чтобы прикрыть мо хуй и всё остальное. Я не знаю, что они сделали с Биди, потому что они увезли его куда-то еще.
- Ну, я выбрался из этих веревок, но комната была заперта, кроме окна, так что я вылез из окна и пошел к повозке, глянуть свои штаны, и туфли, которые всё ещё тама были, потому я надел их и решил, что должен уйти оттуда, патамушта знал, что они пошлют меня туда, где плохо, где реально плохо.
То, что началось потом, оказалось путешествием, через которое, как я сомневаюсь, когда-либо проходили многие мальчики, особенно настолько юные.
ГЛАВА IV. ОДИССЕЯ
Посреди залитой лунным светом ночи Уильям, которому, вероятно, было всего семь или восемь, в одной только рубашке, штанах и туфлях, ушёл в неизвестность. Выезжав за пределы приюта всего несколько раз в жизни, да и то в автобусе с зашторенными окнами, он понятия не имел, куда идет. Он знал примерное направление, откуда еженедельно приезжал грузовик с провизией, и, следовательно, считал, что сможет найти там еду. Было некоторое опасение, что он также направлялся в школу, которую посещал, или он мог столкнуться с кем-то, кто узнает его, поэтому он спешил, надеясь дойти до рассвета.
Стояла весна, но было ещё прохладно. Холод проникал в его худое тело, заставляя дрожать, и поколебав его уверенность в том, что он каким-то образом найдет кого-то, кто поможет ему, прежде чем его тело сдастся. После того, как о нем заботились всю его жизнь и, кроме нескольких дней в школе с людьми, похожими на тех, что были в приюте, он ничего не знал о мире, существующем за пределами запретного комплекса, в котором рос. Он никогда не видел не белого человека.
Вскоре ему стало трудно держать глаза открытыми. Несколько раз он чуть не заснул. Страх заставлял его шагать дальше.
Когда взошло солнце, он стал всё больше бояться, что его заметят, и вернут к суровым людям, от которых он сбежал. Конечно, к тому времени они поняли, что он сбежал, и принялись искать его. Он нырял в деревья каждый раз, когда мимо проезжала машина, а когда интенсивность движения выросла, спрятался в заброшенной хозяйственной постройке в стороне от фермерского дома и пробыл там, отсыпаясь, весь день. Когда он сидел и лежал там, страх, что его поймают или что он умрет от голода, заставлял его плакать. К вечеру у него заболел живот. Тем не менее, он решил, что расстояние между ним и приютом важнее, чем еда, поэтому, когда солнце стало садиться справа от него, он продолжил идти по той же дороге.
Вскоре после наступления темноты он оказался на перекрестке с главной автомагистралью. Чуть в стороне находилась заправка. Рискуя оказаться замеченным, он дошагал туда и осмотрелся. Заправка была открыта, один маленький грузовик заправлялся бензином. Подумав, что он сможет попасть куда-нибудь, где он найдёт немного еды, Уильям подобрался к пикапу с противоположной стороны от водительского места, тихонько влез в кузов и прижался к задней части кабины. Через несколько мгновений грузовик выехал на шоссе.
Уильям помнит, что, несмотря на пронизывающий до костей холод, он питал надежду, что едет куда-то, где люди из приюта никогда не смогут его найти - надежду, слабеющую от жажды и голода, а затем и от острой потребности срочно пописать. Боясь показаться на галаза водителю, он пристроился сбоку, по-прежнему прижимаясь к задней части кабины, расстегнул молнию и помочился на гофрированную стенку пикапа.
Мужчина ехал, пока не взошло солнце, прямо в город, который Уильям видел только на картинках. Он утверждает, что это его совсем не пугало, пока он не увидел множество чернокожих. Он никогда в жизни не видел негра, даже в приютских книгах, и не был уверен, существуют ли они на самом деле. Однако его страх несколько пропал, когда он осознал, что они ведут себя друг с другом так же, как белые люди, с которыми он рос.
Грузовик остановился у закусочной, и водитель зашел внутрь. Уильяму было так холодно, что он с трудом дополз до заднего борта. Когда он попытался спуститься, его ноги не послушались, и он упал. Когда он, наконец, подчинил себе тело, его желудок отреагировал настолько сильными спазмами голода, что он заплакал. В отчаянии он закатился под грузовик. Он все еще был там, когда мужчина вышел и завел двигатель, и едва не попал под колёса, когда машина дала задний ход.
Отъезжая, водитель увидел лежащего на бетоне Уильяма и остановился. Он выбежал из машины.
- Ты в порядке, малыш?
- Я хочу кушать, - ответил Уильям.
Мужчина поднял его и отвел в закусочную. Пара посетителей и повар пришли посмотреть, что случилось. В течение следующего часа или около того Уильяма кормили горячим супом, яйцами, тостами и соком. Все хотели знать, откуда он, где его семья. Он молчал, предпочитая ничего не говорить, чем случайно выдать, где он на самом деле жил.
Была вызвана полиция - еще одна черта общества, о которой он не знал. Уильям пребывал в ужасе и отказывался отвечать на их вопросы. Он понятия не имел, что говорить, чтобы не оказаться дома под тростью ненавистного проповедника. Сфотографировав, полиция отвезла его в офис социального обеспечения и передала соцработникам, которые к полудню поместили его в интернат. Он оказался там единственным белым мальчиком, но, поскольку он ничего не знал о черных и ни один из них не показался ему опасным, он быстро потерял страх. Большинство детей были ещё младше его. Некоторые расспрашивали, как его зовут, откуда он, почему он здесь и тому подобное. Он упорно отмалчивался.
Уильяма накормили и отправили принимать горячий душ, для чего ему разрешили раздеться на глазах у других, чего никому никогда не разрешалось делать в приюте. Обнажаться перед посторонними там было строго запрещено, о чем многие узнали с болью. Нахождение рядом с мальчиками с темной кожей и кудрявыми черными волосами, описанными проповедником как предназначенными для ада, встревожило его, но, подумав, он решил, что с его белой кожей ему ничего не угрожает. И его опыт с Исааком заставил его усомниться в заявлениях этого человека.
Затем был новый опыт - видеть множество обнаженных людей, разные типы тел с пенисами разной формы и длины. Конечно, и другие смотрели, иногда исподтишка, иногда нет — на него с его белой кожей. А больше всего Уильяма поразило полное отсутствие беспокойства у них по поводу своей наготы на виду у других.
Ещё он узнал новые слова, которые требовалось заучить, такие как «ебать», «ублюдок», «дерьмо», даже «хуй» и «жопа», ни одно из них он не понял с первого раза, а чтобы понять значение некоторых ему потребовалось время.
Женщины в приюте были достаточно милы, позволив ему проспать до полудня следующего дня. Потом, после обеда, его снова допросили. Он молчал. Один из мальчиков пытался подружиться с ним и получить ответы, но безуспешно. Уильям не знал, что говорить. Не зная реального мира за пределами приюта, он не мог изобрести прошлое, которого не было, поэтому упорно молчал.
В течение двух дней давление на него ради того, чтобы он хоть что-то рассказал, было легким. Другие мальчики просто игнорировали его. Он услышал, как они называют друг друга «ниггерами» — слово, которое, к сожалению, он считал приемлемым для чернокожих. Со временем местные белые подкрепили эту его уверенность своим постоянным упоминанием этого слова. Большую часть времени Уильям просто смотрел телевизор, что стало еще одним новым опытом. Но он прислушивался к разговорам других мальчиков, услышав рассказы о жестоких, зачастую чрезмерно строгих приемных семьях и детских домах, а также о том, что их грабили и избивали мальчишки постарше. Ещё он услышал истории о выживании на улицах, содержащие информацию, которая вскоре будет иметь для него большую ценность.
На четвертый день пребывания в этом приюте его отвели к другой женщине, вероятно, к психологу. Она спросила, каким именем он хотел бы, чтобы его называли. Я предполагаю, что они решили: он, по крайней мере, может слышать, но не были уверены, что он может говорить. Уильям не ответил. Очевидно, о его нескольких словах водителю пикапа не сообщили. Опять же, он не знал, как справиться с подобной ситуацией.
Психолог провела ряд простых тестов, но он просто смотрел на них, даже не взяв предложенный карандаш или мелок. В этот момент психолог, вероятно, решила, что у него низкий интеллект, потому что на следующий день его отвезли в другой приют с большим количеством явно умственно отсталых и неуравновешенных мальчиков.
Во второй половине дня его первого дня пребывания в этом новом приюте один мальчик постарше ударил его, когда он отказался с ним разговаривать. Уильяма повели в кабинет, рядом с которым находилась дверь наружу. В этот момент, когда он понял, что у него есть путь к отступлению, он метнулся через холл и выскочил в дверь.
За ним погнались, но он снова был физически здоров, в новых кроссовках, и ему удалось затеряться в городе.
В ту ночь он проспал в переулке с пустым желудком. Утром его нашел какой-то бомж, разбудивший его, когда снимал его новые кроссовки. Это сделало несчастливый день ещё более несчастливым.
Безуспешно попробовав потолкаться у нескольких задних дверей ресторанов — трюк, о котором он слышал от мальчиков в приюте, он попытался атаковать клиентов на выходе, но получал только отказы. Что хуже - ещё и презрение на лицах некоторых из них.
Около полудня он столкнулся с группой чернокожих подростков, которые нашли его босые ноги поводом для неприятных замечаний и толчков. Уильям удалился в переулок, чтобы поплакать.
Потом несколько часов лил дождь.
В ту ночь, промокший и ослабевший от голода, он несколько раз просыпался, дрожа от прохладного воздуха.
Временное спасение пришло утром, когда он на выходе из переулка, в котором спал, наткнулся на пожилую чернокожую женщину, толкающую продуктовую тележку, полную одежды и всякой всячины. Вот как Уильям рассказывал об этом однажды утром, когда мы всё ещё лежали в постели.
- Эта леди-ниггер, она хотела знать, де моя мама, и де я живу. Она всё спрашивала, но я ничё не грил и назвала меня «Сахарок» и посадила в свою тележку и казала, что захватит меня куда-нить поесть, и так и сделала. Мы заехали в тот переулок, и она дала мне половинку хот-дога, а ещё чипсы и воду.
- Она казала, что она мисс Элис, а я казал, что меня зовут Джеки, но это было не так, так звали мальчика-ниггера, который жил в моей комнате, и это было единственное имя, которое я смог придумать патамушта не хотел грить своё.
- Ну, она была очень милой леди из тех, что я знал, всегда называла меня Сахарок и Милок и грила, какой я хорошенький и где же моя мама есть. Я казал, что она ушла, но не казал, что сбёг от копов, и ничё о приюте, где я был.
- Тогда она спросила: «А где же ты был с тех пор, когда твоя мама ушла?»
- Я казал, что не знаю.
- Тогда она казала: «Значит, ты вырос в приюте, да?»
- Я ничё не казав патамушта она знала.
-Тогда она говорит: «Ты же сбежал, да?»
- Ну, а я просто молчу.
- Тогда она спрашивает: «А чего ты убегал, Сахарок? Тебя кто-то обидел?
- Ну, а я не знал, что казать патамушта не хотел, чтобы она знала, что я бегаю от копов. Потом она прижала меня к себе и обняла по-настоящему крепко. Никто так не делал мне, кроме Биди, когда мы трахались, но она говорила так приятно, что я позволил ей это. По любому, это было хорошо. И она казала, что не бойся, типа того, и она посмотрит, что сможет сделать для меня.
- Она показала мне место в переулке, где много ступенек, где можно поссать и посрать, но я уже посрал на бумагу и засунул это в один из тех больших старых штуковин, что были там.
- А когда мы собрались спать, она достала из тележки какую-то одежу и накинула на меня, как одеяло, а спали мы вместе на одном большом куске пластмассы, и я спал позади неё в тепле.
- Утром она повела меня взад того ресторана, и там один ниггер давал ей еду и для меня немного. Это была яичница и хлеб и всякое, что люди в ресторане больше не хочут, но оно ещё очень хорошее и вкусное. Она казала, что он дает ей еду кажый день.
- После еды она повела меня в тот парк, где мы сели в кресла, что там были, и был разговор, что мне следовало бы иметь семью и хорошо бы для меня отыскать милый приют. Но я слышал, что там в этих приютах, от тех детей, что были там, и они грили, что там плохо. Большие дети бьют, все злятся на всех там и кричат. Я не хотел жить в приюте, но я ничего не казал, потому что мисс Элис была такой милой.
- Она посадила меня на качели, и толкала их, так что я реально почти летал, а потом мы пошли к реке, и она казала мне о человеке, утонувшем в ней год назад, и как бы ей хотелось иметь лодку, так она могла бы посмотреть, где это было.
- Потом она пошла в то место, где у была одежа и еда для людей, что живут на улице, и мы поели там, и она взяла там для меня штаны, рубашку и ботинки, потому что мои были жутко грязными и пахли хуже, чем мусор за тем рестораном, и у меня не было обуви.
- Потом мы вернулись в переулок, где она жила, и она взяла ведро воды, и завела меня за свою тележку, и заставила меня снять всю одежу, так что я был совсем голяком, прямо там в переулке голяком. Но я делал, как она мне грила, и она хорошенько вымыла меня всего, даже мо хуй и мо попу. Я ничё не грил, но во все глаза смотрел, не идёт ли кто-нить в тот переулок. Но никто не шёл, и она реально быстро меня вытерла и дала новую одёжу.
- И она казала, как хорошо я выгляжу, и как хорошо пахну и всё такое, а потом она снова обняла меня и грила, что хорошо позаботится об мне. Ну, я чуть не заплакал патамушта никто и никогда не был так мил со мной, никто. Я знал, что никто и никогда не обнимал меня так раньше и что, чёрт дери, не грил со мной так как она. Поэтому я обнял её в ответ
- Мы пообедали в том большом месте вроде церкви, что было там, но нам пришлось много молиться и слушать, что тот мужик грил насчёт Иисуса и всякого и би'лии, но он ничё не казав про семена. Мисс Элис казала, что мне надо хорошенько послушать то, что этот мужик будет грить патамушта Иисус будет смотреть на меня и что-то пошлёт мне и ей, чтобы она могла позаботиться обо мне.
- Ну, Иисус ничего не делал мне раньше, так что я был благодарен, хотя он не сделал так, чтобы я был с мисс Элис раньше, но было не так уж плохо прямо сейчас, когда я был с ней и 'сё было норм.
- Я оставался с ней пару недель, очень хорошо ел, спал в тепле и пару дней отдыхал. Мы ходили повсюду, где она знала много людей, которые ей что-нибудь давали. И кажый день она обнимала меня и грила, как любит меня, и я реально, реально думал жить с ней, но она всё больше и больше грила о том, что мне нужно жить дома и ходить в школу. Она грила, что однажды ей придется отвезти меня в больницу патамушта она не может отдать меня в школу, и что больница может дать мне по-настоящему хорошую приёмную семью. Она даже выпалила пару слов о том, как она будет скучать по мне, и я тоже заплакал патамшта я хотел остаться с ней, и я казав, что хочу остаться с ней, но она казала, что это не правильно, что она держит меня у себя, и я не могу ходить в школу, а всем детям нужно ходить в школу.
- Поэтому я казал, что, если Иисус поместил меня к ней, как она сама казала, может быть, для того, чтобы она держала меня у себя, но она не слушала и казала мне, что она только закончила четыре класса патамушта должна была присматривать за своими малыми братьями и сестрами, когда евонная мама работала патамушта у нее не было папы, а евонной маме приходилось работать, чтобы они могли есть и платить за квартиру. Она казала, что, если я пойду в школу и колледж, я смогу вернуться и помочь ей, чтобы она жила в доме, а не в переулке.
- Однажды она хорошенько вымыла меня и одела в новую одежу, которую взяла из того места с одежой, и она отвела меня в то большое место, где есть офисы, типа вернуть домой. И она казала другой нигга-леди, что мне нужен приёмный дом, и леди отвела меня в ту комнату и спрашивала о всяких вещах типа, где я жил до того, как оказался у мисс Элис, и я понял, что она найдёт, где я жил раньше, и копы увидят меня. Я знал, что у них есть моя картинка патамушта они пару раз грили об этом в приюте, и копы тоже, и когда та леди пошла поговорить с мисс Элис, я реально быстро вышел оттудова и сбежал.
- Ну, весь тот день, особенно ночью, я хотел вернуться в переулок и быть с мисс Элис, но боялся, что они наблюдают, и поэтому не пошёл туда. Но я был благодарен за все те ночи с мисс Элис, и как она грила, как она любила меня, и как она вседа обнимала меня. Я снова плакал, много, но что я мог поделать. Если я бы вернулся к ней, они бы схватили меня и отправили бы в какое-то плохое место, и я никогда к ней не вернусь. Это было ужасно, по-настоящему ужасно.
- Я подумал насчет того человека, что утонул в реке, может быть, это то, что мне следует сделать, пойти и прыгнуть туда. Я совсем не умел плавать, и просто утонул бы, как тот мужик, и у меня бы не было проблем.
Уильям откинулся на спинку кровати, уставившись в потолок, и на его лице появилось хмурое выражение. Я притянул его к себе и нежно обнял.
Он не двигался минут пятнадцать или даже больше. Я ждал, что он собирается рассказывать дальше. Его глаза были открыты, значит, он не заснул. Его разум что-то обдумывал. Потребовалось проявить большой самоконтроль, чтобы не спросить.
Однако, в конце концов, он повернулся и посмотрел на меня.
- Ты позволишь мне остаться с тобой насовсем, да?
Я подхватил его на руки, баюкая как младенца, наверное, как мисс Элис. У меня была возможность обдумать нашу ситуацию, и я понял, насколько трудной она окажется. Самой большой проблемой будет его образование. Любая попытка поместить его в какую-либо американскую школу, безусловно, принесёт катастрофические последствия для нас обоих. У меня не было документов на мальчика, и я явно не имел к нему никакого отношения. Не могло быть никакого объяснения его присутствию в моем доме, которое не вызвало бы немедленного расследования.
Я поцеловал его в волосы и сказал:
- Я сделаю все, что в моих силах, но это будет очень сложно.
Я объяснил, как мог, все препятствия, с которыми мы столкнёмся, в том числе и с тем, что его разыскивает полиция, и, возможно, у них имеется довольно хорошее описание его личности, вероятно, от соседей Мака, если не от других мужчин, в шантаже которых он участвовал.
В этот момент у меня возникло искушение спросить его, сколько же было жертв, но я решил, что это не имеет значения и, возможно, вызовет у него стыд или тревогу.
На самом деле я задал ему один вопрос, который был у меня на уме: как он узнал в день смерти Мак, что тот мертв.
- Это был тот день, когда я должен был идти в Уохмахт, чтобы ты мог меня увидеть, а потом Мак предложил забрать деньги у мистера Пола, забрать в его доме, так что я пошёл туда после того, как ты увидел меня, и я зашёл сзади, как делал вседа, когда ходил туда, и подождал в его комнате патамушта его маме не нравилось, когда я был там, когда Мака не было, но она не очень хорошо слышала, поэтому я мог очень тихо подняться по ступенькам и зайти в его комнату.
- Ну, пару часов я сидел там и смотрел телек, а потом пошли новости насчет мистера Пола, что он мертв, но убил того другого человека, и я понял, что это Мака убили, потому что мистер Пол реально, я имею в виду, реально был зол на нас, особенно на Мака. Ну, я знал, где он держит деньги, в той сумке в шкафу, и она ему больше не понадобится, и я взял её, и свою одежу, которую держал там, и я взял и ушёл оттуда, больше пешком и на одном автобусе.
- А почему ты решил, что я помогу тебе? Почему не к кому-то другому?
Я надеялся, что этот вопрос даст мне некоторое представление о том, сколько было жертв и, возможно, как они реагировали.
Уильяму потребовалось некоторое время для размышлений, чтобы ответить, вероятно, в поисках более дипломатичного ответа. В конце концов, по какой-то причине, я мог оказаться единственным доступным или не возмущенным вымогательством. Но его ответ был простым и неинформативным.
- Патамушта ты был самым приятным.
О, как мне хотелось развить это, но я не смог подобрать слова, которые не содержали бы косвенное обвинение в преступлении, поэтому я отказался от этого в тот момент.
Вернемся к его истории. Покинув мисс Элис, ему удалось выпросить немного еды кое у кого, вроде матери мальчика, которого он встретил на детской площадке, и которая захотела отвести его в офис соцобеспечения, у официантки в ресторане, захотевшей сделать то же самое, у некоторые детей, возвращавшихся домой из школы, которые потом обозвали его уличным отбросом, и у некоторых других бездомных.
Хотя в последующие дни он добывал немного еды, этого едва хватало. Он ослабел как от недостатка питания, так и от того, что спал в сырых местах, от язв, появившихся на коже из-за того, что он не мылся и спал в переулках и за заброшенным домом. Он не нашел никого, кто хотел бы ему помочь, и никого, с кем он мог бы поговорить. Он становился все более подавленным.
- Ну, это было больше недели, може, две или больше, и я не ел много, я действительно был голоден, реально голоден, а ещё плохо себя чувствовал и кашлял. Я пытался много спать патамушта у меня болел живот, но я сильно чесался и кашлял, потом у меня была фекция на жопе и ноге, и они болели, и я не мог много спать. Потом я съел что-то за тем рестораном, и мне стало плохо и постоянно рвало, и я подумал, може скоро сдохну. Я знал, что Биди и остальные в приюте не были голодны, и был благодарен им за еду, но потом вспомнил, как там было плохо, как они постоянно грили мне, что мне следует делать и злились на меня за любое, и били меня, и грили мне, что я сгорю в аду за то, что мы с Биди делали. Чёрт, что Биди и я делали, было не их чёртово дело. А они вседа грили тоже, что и проповедник грил насчёт игрушек, что это дьявольские штуковины, а евонные дети имели кучу их, и грили, что раз мне шесть, то мне не надо ходить в школу и учиться, а мне реально было семь, а теперь они собирались запихнуть меня в реально плохое место, и я ну... испужался, може, это для меня было бы лучше, чем просто пойти и сдохнуть.
- Ну, лежу я в том переулке и умираю. Я молился Иисусу, чтобы я мог отправиться на небеса, и чтобы он совсем не злился насчёт секса, которым я занимался в приюте патамушта это было всё, что я делал из того, что может быть плохим. Я знал это по би'лии, но я ничего не крал и ни о ком не говорил плохо. В конце концов, мне стало не так плохо, и я смог подняться, и я почувствовал себя таким тихим, что испугался будто сдох, но нет, всё было норм патамушта в этом для меня не было ничего хорошего.
- В конце концов я подумал, что сплю, когда тот мальчик, ну... он был большой, как, може, почти как мужик, ну... это был типа сон патамушта я его слышал как бы издалека, хотя он был рядом, он потрогал меня, так что я понял, что он там.
- Он грил: «Эй, мальчик, мальчик. Что ты делаешь тута?»
- Я ничё не казав патамушта, как я грил, я думал, он пришёл типа во сне, може я сдох, и он был типа ангел или кто-то в этом роде, но он грил со мной, так что я открыл глаза, и он был там.
- Потом он спросил у меня, где я живу. Я смотрел изо-всех сил, как только мог, и он не был ни сном, ни ангелом, по крайней мере, у него не было крыльев, ничего, тока длинные волосы, поэтому я казав: «Нигде, патамушта это было правдой.
- Потом он спросил, как я оказался там, но я только пожал плечами, что не знаю патамушта боялся, что он отведет меня в больницу и я ничего не смогу сделать, чтобы остановить его патамушта я не могу подняться.
- Он посмотрел на меня, а потом спросил, хочу ли я есть. Я помахал головой, что нет патамушта мне не хотелось куда-нибудь идти вместе с ним. Мне хотелось только снова задремать и счастливо сдохнуть, как я это делал, и он потряс головой и ушёл.
- Я закрыл глаза и попытался подумать, если ли что-то, что мне нужно сказать Иисусу, но ничё не было, и я пытался благодарить за то, что у меня нет мамы, и може, мы встретимся с ней на небесах, как это вседа грят, и я собирался это сделать, и собирался спросить у ней, почему она не забрала меня с собой, как могла, когда я был младенцем, но это не её вина. Я надеялся, что, несмотря ни на что, она полюбит меня и обнимет так, как это делала мисс Элис. Это то, что я просил, то, чтобы моя мама обняла меня, когда кто-то снова потрогал меня.
- Меня это разозлило, потому что ещё никто не обнимал меня так, кроме мисс Элис, и это было действительно хорошо.
- Но потом до меня дошло, что кто-то трогает меня сзади, и это снова был тот самый мальчик, и он казав, что принёс немного крекеров и молока, и он хочет поднять меня, чтобы я поел.
- Поэтому я открыл глаза и там были евонные крекеры в евонной руке прямо у моего рта. Я подумал, что если я поем евонные крекеры, то може, я не умру, а я реально хотел сдохнуть, чтобы моя мама обняла меня, и чтобы никто больше надо мной не издевался. Потом этот мальчик протяну свою руку ко мне и стал поднимать меня, а я никак не мог его остановить. Он грил мне, что я болен, или что-то вроде этого, и я подумал, как было бы хорошо, если этот крекер оказался у меня во рту.
- Мальчик поднес молоко к моему рту и сказал: «Выпей немного».
- Мне хотелось плакать патамушта я боялся, что он отведёт меня в больницу и я ничего не смогу сделать, но я всё-таки немного отпил. Я почувствовал озноб, словно было холодно, и меня слегка трясло, и когда молоко добралось до живота, мне стало больно, но я всё равно выпил ещё немного, потом он положил кусок крекера в мой рот, и это было реально хорошо патамушта я не имел ни крошки там може три, може четыре дня, тока срал патамушта болел.
- Ну, я съел все его крекеры и подумал, что это всё, что нужно, и выпил молоко, но по-прежнему не мог ничего делать. Когда он спросил меня, могу ли я идти, я казав нет, поэтому он сходил к улице и вернулся.
- Он казал: «Когда я присяду, забирайся ко мне на спину, и я отнесу тебя к себе домой. Там больше еды».
- Я заплакал патамушта боялся, что он понесёт меня в больницу.
- Он казав, что я должен перестать плакать патамушта что он не собирался ничего делать, только понесёт меня к себе домой, и у него там есть еда, и он не собирался мне как-то вредить.
- Я пытался казать ему, что не хочу в больницу, но не мог сказать все эти слова, но подумал, что он бы не понял патамушта он не грил, что понесет меня в больницу, поэтому я залез к нему на спину, и мы пошли.
- Я всю дорогу боялся, что мы идём не к нему домой, а в больницу, хотя и немного думал, что было бы неплохо снова увидеть Биди. Но он зашёл в тот переулок и оторвал те доски с окна, и подсадил меня, чтобы я забрался внутрь на пол, и влез сам, снова загородив досками то окно. Там было темно, потом он достал пару свечей, и я смог хорошенько оглядеться.
- Мальчик был типа худым, с длинным лицом, которое я не смог всё разглядеть, и с длинными тёмными волосами почти до самой его спины. Там на полу был матрас с парой одеял, стул и несколько коробок с одежой или чем-то, похожим на одежу, и большая лежащая железка, которую он установил на бетонных блоках, и обгорвшие деревяшки, и что-то вроде этого наверху. И у него была сковорода и пара горшков, и ещё какие-то штуковины в коробке на той железяке.
- Он положил меня на тот матрац, развёл огонь сверху той железки и сварил мне какой-то суп, который был очень вкусным. Потом он накрыл меня одеялом, и я заснул.
- Когда я снова проснулся, свечей не было, потому что свет шел сверху через окна. Мальчик снова развёл огонь, и мы поели яичницу, но, когда он подошёл ко мне ближе, я что-то учуял. Тогда я не понял, что это было, но похоже пахло, когда красили дома в том приюте. Я тогда ничего не знал насчёт «пыхания».
- И он кое-что принёс. Я думаю, что это было из какого-то ресторана патамушта это было типа не целым и в кусках. В любом случае, это оказалось очень вкусно, и он даже сделал немного Кул-Эйд [Kool-Aid — американский бренд ароматизированных смесей для напитков, принадлежащий компании Kraft Heinz, появившийся в 1927].
- Пока мы ели, он спросил, как меня зовут. Я сказал ему, что Джеки, потому что не хотел, чтобы кто-нибудь знал, кто я есть.
- Он пытался заставить меня рассказать ему, где я жил раньше, но я просто сказал, что то было плохое место вроде этого.
- Патамушта я по-прежнему не мог хорошо ходить, он ушёл по каким-то делам, и принёс нам ещё еды. Какое-то время я боялся, когда остался там один патамушта снаружи были какие-то люди, которые зашли в переулок и стояли там, и разговаривали. Я пытался прислушаться, но они разговаривали реально тихо, так что я ничего не услышал. Я боялся, что они поймут, как туда попасть, где я был, но они не поняли. В любом случае, я остался на матрасе и проспал всю ночь патамушта больше ничё не мог делать.
- Когда Босси вернулся, я спал патамушта когда я проснулся, он сидел у стены и дрочил, и его член был реально большим, большущим из всех, что я тогда видел, и вокруг него было много-много волос. Потом он встал, и белая штуковина вышла из евонного хуя и упала на пол. Ну, я никогда не видел ничё подобного, и я подумал, что это что-то вроде плохой мочи, как у Асака, но её было намного больше и она была белой и може что-то могло случиться со мной, если я встану перед ним, но я знал, что у меня по-прежнему стоит как это было вседа, поэтому я сделал вид, что сплю до тех пор, пока он не натянул штаны и не вытер пол газетой.
- Ну, у него была куча еды для меня в полиэтиленовом пакете, даже пюре из картошки, которые он достал в какой-то Церкви Святости, и он украл там немного еды для меня.
- Я сказал: «Ты украл из церкви?» и он сказал: «Черт! Самые большие воры в церквях. Они вешают нам лапшу на уши, чтобы хорошо смотреться».
- Я подумал, что закон не стал с ним ничего делать, но я мог снова остаться совсем один, но потом я подумал ещё немного, и я спросил его, не делал ли он этого раньше, понимаешь, не крал ли из церкви, и он много чего порассказал. Поэтому я подумал, что може те не настоящие церкви, вроде той, что в приюте, поэтому бог не сильно рассердился патамушта я знал, что, если бы он украл что-нибудь из церкви в приюте, преподобный бы схватил бы его и поразил чем-то ужасным.
- Ну, он тоже знал те места, где людям дают еду и какую-нибудь одежу, и где можно спать, если захочешь, но не я и Босси патамушта у нас было его место, пока его не снесут патамушта собирались это сделать, но Босси грил, что об этом грят уже очень долго, пару лет, и но всё никак не сделают, може не собирались этого делать, но мы собирались быть там до тех пор, пока они не снесут тот дом. Там даже была вода, на другой стороне дома в туалете, поэтому я больше не ходил срать на улицу, и ванная была настолько грязная, что была коричневой, а не белой, но мы всё равно мылись там, так что он отвёл меня туда, и я снял всю одежу патамушта она была реально грязная, как и я сам, и у меня были язвы на ноге и жопе. Вода была холодная, думаю, реально холодная, что кода я попытался сесть в неё, я тут же быстро вскочил.
-Но Босси сказал: «Не будь ребёнком» патамушта он ходил туда каждую пару дней, даже зимой. «это не так уж и плохо», - сказал он мне, поэтому я снова сел, но мне по-прежнему это не нравилось. Он дал мне пару кусочков мыла и сказал, чтобы я помылся, но он вымыл мне спину, потому что там это было трудно. Потом, когда он увидел те язвы, он вымыл их тоже, но вроде как нежно. Я был реально грязным патамушта мыло стала коричневым как ванна, но мыться в холодной воде было не так уж и плохо, но я не садился там, а использовал горшок Босси, чтобы поливать себя. Босси пришлось помогать мне выбраться из ванны патамушта я почти выпал там из неё. Потом он осмотрел мои ноги и казав, что мне нужно снова залезть патамушта я по-прежнему грязный, и хорошенько вымыл их.
- Мне пришлось весь день оставаться голяком патамушта моя одежа сушилась на крыше. Но я завернулся в одеяло, и было жарко, и никого не было, кроме нас, и Босси не смотрел на меня, только раз сказал, что у меня маленький хуй и улыбнулся.
- Ну, Босси снова ушёл и оставил мне спички, чтобы я мог зажечь свечи, когда станет темно.
- Когда его не было какое-то время, я попытался подрочить себе, но не мог делать это долго патамушта чтобы получить чувства нужно делать это реально быстро. Поэтому я вернулся и сел на пол у ванны и намылил мылом свой хуй, и потом получил чувства и это было здорово. Поэтому я вернулся и поспал ещё немного.
- Босси долго не возвращался, но он принес мне ещё еды. Проблема была в том, что он чуток не в себе, и от него пахло, словно он «пыхнул». И он грил с собой о чём-то, чего я не понимал. Я вернулся на матрас и лёг, но и он пришёл и лёг и что-то грил мне о том, какой я хороший мальчик и он позаботится обо мне, и ещё что-то такое. Я думаю, реально думаю, что он унюхался чем-то плохим, но потом он реально быстро заснул, я тоже заснул.
- На следующий день я уже мог немного гулять, так что во второй половине дня он казал, что я могу пойти с ним туда, где есть хорошая еда. Я спросил, нет ли там людей из больницы, но он казав, что нет, только несколько христиан из церкви богатых людей, и они приносят в то место много хорошей еды, и мы немного прошли, чтобы получить там. Потом нам пришлось подождать ещё немного там внутри, у них там были столы в той одной большой комнате, и там было много людей, и детей тоже, но не так много, в основном, с мамами. Босси казав той леди, что спрашивала имена, что я его кузен, и моя мама не смогла прийти, и он привёл меня, и она казав окей, но я понял, что она учуяла тот запах патамушта она так посмотрела на Босси. Но она ничё не казав.
- Там была курица, суп, картошка и всякое. Мы все должны были поблагодарить, как это было в том приюте, и тот мужик казав проповедь, но потом мы могли поесть. После того, как мы поели, Босси спросил у той леди, если одежа для маленьких мальчиков, но она казав нет.
- Я той ночью хорошо спал.
- Утром я чувствовал себя хорошо. Нам нечего было есть, поэтому мы пошли с Босси, пошли в тот парк, и Босси знал там другого мальчика - короткий мальчик, може лет два'цать ему. Он выглядел каким-то злым, поэтому я сделал всё, что казав Босси и сел там на скамейку. Они отошли и грили меж собой, где я не мог их услышать. Пару раз они смотрели на меня, после чего Босси казав, что я должен подождать его там в парке, пока он не вернется туда.
- Он казав мне, что мне нужно не высовываться патамушта мужик из больницы может увидеть меня и казать, почему я не в школе патамушта сейчас утро, поэтому я казал окей, и зашёл немного в кусты и там лег.
- Когда он вернулся, Босси разбудил меня патамушта я спал, но он казав, что у него есть немного денег, и мы могли бы поесть. Потом, когда мы пошли, он казал, что у него есть идея. Когда мы зайдём в магазин, ты пойди и найди что-нибудь, и урони. Потом, когда все будут смотреть на тебя, я зайду и возьму всё, что нам нужно, и уйду, а ты, ты извинишься и попросишь не рассказывать твоей маме патамушта она тебя выпорет и всё такое. Он казав мне ещё два раза, что мне нужно сделать, и грил до тех пор, пока я реально хорошо его не понял. Я сообразил, что он собирается украсть, но ничё не казав.
- В магазине я видел место, где у них была куча банок с кока-колой, поэтому вроде как упал и сбил их все. Прибежали люди, и я казав, что извиняюсь, и вроде как плачу, и они казав, что всё норм, и где моя мама. Ну, я казал, что она на улице и она очень разозлится, если я быстро не вернусь к ней, поэтому они сказали иди, и я ушёл.
- Босси ждал на углу с чипсами и яблоками, и я не помню, с чем ещё, и мы пошли в парк и поели, и попили воду из фонтана, что там был. Он казав мне, что я реально хорошо уронил все те штуковины, и грил, и мы могли бы сделать это в каком-нить другом магазине, и може он сможет взять немного денег, если человек отойдёт от кассы.
- Мы пообедали в Церкви Святости, но нам пришлось слушать ту длиннющую проповедь, и петь, грить «аминь» и «Иисус» и другое, и там были психи, которые плакали и грили глупости и многие люди улыбались, но я только подумал, но это было глупо, но мы могли поесть. Из-за всех тех глупостей я реально проголодался, поэтому много ел. У них тоже были яблоки, но их давали только маленькими кусочками. Босси стащил немного еды снова, так что у нас было немного на утро.
- Но когда мы вернулись в тот дом, он снова ушел, оставив меня одного, и вернулся таким же, как и ночью назад.
- На следующий день я спросил его, зачем он это делает и он казав, что я тоже могу немного, но не слишком много патамушта я ещё маленький, но я казав нет и снова спросил у него, зачем он делает, и он сказал, что это реально хорошо, и он может мечтать о вещах. Поэтому я спросил, о чём, и он казав, что о большом доме, где много еды, и о машине, и трахать девчонок, как те девчонки, которых он видит в парке, и всё такое.
- Где-то на следующей неделе Босси снова пошел навестить своего друга в парке. Мы хорошо поели, и я даже научился, как делать яичницу, типа поджаривать, и я хорошо себя чувствовал, как до того, как сбежал из того приюта, о котором Босси больше не расспрашивал. Ну, он и его друг, как и раньше, они отошли от меня со своими секретами, но тут они вернулись ко мне и Босси казав, что Джимбо — так звали евонного друга — знает один магаз с плохой охраной, и я не понял, зачем он грит это мне. Ну, он казав, что ночью никого в этом магазе нет, но есть только один путь получить те штуки - попасть внутрь и они смогут открыть, и я был маленьким, поэтому я бы мог залезть внутрь и открыть дверь, и може они смогут найти деньги внутри патамушта деньги относят в банк только пару раз в неделю, так что в остальное время он всё ещё лежат там.
- Я крал почти каждый день в магазах и в Церкви Святости, поэтому казав окей.
- Этот Джимбо был коротышкой и носил одну из тех рубашек без рукавов, чтобы все могли видеть мускулы, что у него были. Думаю, ему нужно было это для того, чтобы пугать других патамушта он был коротким, особливо против Босси, который был высоким. И он был уродом. Словно все части его лица посередине вытолкнули маленький нос, а рот и глаза были так близко к его носу, словно почти его касались.
- Ну, как это будет, когда я полезу в тот проход, и что это будет реально, я мало себе представлял. Они ужасно долго отрывали ту часть, что была поверх того прохода внутри кирпичей. Джимбо ругался из-за своего маленького рта, говорил всякую хуйню и все такое. Босси с Джимбо по очереди долбили той большой штуковиной по ограде со стороны переулка. Им потребовалось много времени, но они оторвали ту железную штуковину от стены.
- Потом, когда я залез внутрь, я понял, что залез не тем концом. Но они забрались на перевёрнутые мусорные баки, и все равно втолкнули меня внутрь ногами, и казали толкать тот вентилятор.
- Я стал реально, я имею в виду реально грязным там, и эта грязь попала мне в рот и в нос. Но я надавил на тот вентилятор и ударил, но он не двинулся, поэтому Джимбо казав, что я должен двигаться дальше и бить. Что ж, это тоже не сработало, потому что я не мог согнуть ногу, чтобы хорошенько ударить. Так что они только и делали, что давили на меня очень сильно, оба. Мне приходилось держаться очень прямо патамушта ясли бы я согнул колени только на немного, я бы застрял и это оцарапало бы мои колени, и моим плечам, в которые они толкали, было больно. Поэтому я держался реально прямо, а они толкали и толкали, и я почувствовал, что фентилятор пошёл. Поэтому я казав подождите минуту патамушта мне больно, оттого, что они толкали. Я попытался ударить, но вышло не очень хорошо. Мне пришлось позволить им снова толкать меня, но это сработало. Тот вентилятор провалился и грохнулся о пол. Я испугался, что кто-нибудь услышит это, поэтому я попытался заглянуть, но я не увидел ничё особенного с половиной меня снаружи.
- Мне хотелось свалить оттудова, но Босси и Джимбо толкали и грили, что я должен открыть дверь. Когда я был почти внутри, я не чувствовал ничего под своими ногами и испугался, что как тот вентилятор, брякнусь вниз на пол. Потом, металл той вентиляции врезался мне в грудь, так что я оттолкнулся и свалился вниз, и больно ударился спиной и жопой о коробки, что там были. Но, я поднялся и должен был пойти в другую комнату, чтобы открыть дверь наружу, но было темно, так что я просто ощупывал стены, но затем я нашёл дверь, но там был большой старый замок, и я не мог его открыть.
- Поэтому я вернулся к той вентиляции, взял стул с коробкой на нем, встал повыше и казал им о двери. Джимбо казав мне пойти поискать деньги. Ну, я так и сделал. У них был свет в комнате спереди патамушта там большие окна имели светлые большие экраны на них. С болящими спиной и задом я смотрел, где продавали одежу и прочее барахло. Касса была открыта, и в ней ничего не было. Я заглянул в ящики и ничё не нашел, а потом увидел тот большой старый сейф, что был у них там. Глупый Джимбо не знал, что у них есть сейф. Ну, они ни за что не смогли бы открыть эту штуковину, поэтому я поискал другие вещи, которые можно украсть, а потом поблагодарил их за то, что тут держат одежу, поэтому я быстро взял одежу, что подходила на меня, потом кучу другой, сунул всё в пакеты, что были там, и засунул в вентиляцию. И я взял калькулятор, и фонарик, а потом с фонариком я увидел ключи на стене. Ну, один из них открыл замок на задней двери, поэтому я впустил Босси и Джимбо внутрь.
- Джимбо был очень зол из-за сейфа, но мы взяли целую кучу одежды и тот маленький телевизор, который у них был, и ушли, утащив всё это дерьмо. Босси боялся, что копы увидят, как мы тащим всё это барахло, поэтому мы шли переулками, и кода оказались на улице, мы взяли немного, и вернулись за остальным, но пошёл дождь., и мы побежали со всеми остальными вещами к дому Босси.
- Несмотря на весь тот дождь, Джимбо остался с нами в тот вечер. Он был весь взбешен, ему нечего было «пыхать», и он был весь мокрый. Джимбо встал и надел ту одежду, что мы украли патамушта его была вся мокрая, и он не хотел спать голяком как я. Потом он уснул рядом со мной и ночью положил свою руку на мой хуй, и я это почувствовал. Когда я его остановил, он просто повернулся и сделал вид, что спит.
- Утром он и Босси пошли продавать одежу, которую не хотели. Я оставил всю одежу, что была на мальчика моего размера. Они хотели, чтобы я пошел помогать продавать им это барахло, но я казав нет патамушта такой маленький ребёнок не может продавать одежу и я должен быть в школе по утрам. Поэтому я остался в доме и помылся в ванне, потом типа постирал свою одежу.
- Самым плохим было то, что я не украл лишних штанов, поэтому у меня были только мои новые штаны и никаких других.
- Босси и Джимбо вернулись после полудня с едой и деньгами. Они дали мне тока пять долларов, но я знал, что они должны были дать мне больше, но у Джимбо был злобный взгляд, поэтому я ничё не казав.
- У них с собой была бутылка с растворителем, и они намочили в нём тряпки, которые положили в маленькие пластиковые пакеты, и они вдвоём стали «пыхать».
- Джимбо хотел узнать, откуда я приехал, но я не казал ему, а Босси казал ему оставить меня в покое, что он и сделал. Джимбо казал, что, если бы я мог хорошо разузнать, что у них в домах, мы могли бы проделать это ещё и украсть много хорошего барахла. Но потом они стали нести всякую чушь и смеяться, а Джимбо заплакал из-за чего-то. Я был немного под кайфом, просто сидя рядом с ними, поэтому я поднялся на крышу и наблюдал, как заходит солнце. Когда я спустился, они ушли, поэтому я приготовил себе суп из того пакетика, в котором был суп в порошке патамушта Босси научил меня, как его готовить, и я поел немного его, немного другого, и посмотрел комикс, что был у Босси.
- Я не знал, когда Босси вернулся патамушта когда я проснулся, от него очень плохо пахло типа растворителем, и я испугался, что, если я останусь спать рядом с ним как сейчас, я тоже словлю кайф, поэтому я взял одеяло и снова пошёл на крышу и лёг спать там.
- Я не помню, сколько времени прошло с тех пор, как Босс перестал приставать ко мне насчет того, где я жил до того, как я стал жить с ним, може пять недель, но в одну ночь после того, как мы вернулись из той бесплатной столовой, где давали еду уличным людям, как они нас называли, уличные люди, ну, он снова начал.
- Он лежал на матрасе, а я смотрел тот комикс, который мы украли, и он грит: «Скажи мне правду, сейчас, где ты был до того, как я нашел тебя в том переулке». И он казав, что никому и ничего не расскажет по любому, раз мы вместе украли столько дерьма, ни один из нас ничего не кажет о другом без того, чтобы нас обоих не замели за решетку.
- Поэтому я казав ему, и он казал, что был в паре приютов раньше, и у него тоже были приемные, и он кажый раз сбегал, и его не смогли заставить остаться, а потом он спросил, сколько мне лет на самом деле, и я казав, что семь или восемь, но люди в приюте казали, что мне шесть, так что им не обязательно посылать меня в ту школу, как остальных.
- Потом он захотел узнать, почему они не хотели посылать меня в школу, и я казав ему о том, как мы с Биди дрочили, как это делал он всё время, но нас поймали.
- Ну, он казал, что знал, что я за ним наблюдаю, но я казав, что это не мое дело.
- Босси казал мне, что он это делает ещё с тех пор, как ему было четыре, и я мог бы делать это с ним, если б захотел и делал бы в охотку. Ну, я делал это, когда его не было там, даже один раз в тех кустах, когда ждал его, а Джимбо куда-то отлучился, так что я казав окей.
- Он делал это по-другому чем я патамушта я использовал большой и два других пальца, а он обхватывал всей рукой, но мы все равно двигали вверх и вниз, тока он быстрее. Я почувствовал чувства раньше него патамушта он продолжал двигать, когда я остановился. В любом случае, я мог бы легко это сделать за два-три раза. Мне просто нужно было посидеть спокойно пару минут.
- После того, как я начал снова, он вспотел, реально широко распахнул рот, и его глаза были закрыты. Потом он открыл глаза и посмотрел на свой член, и из него вышло, та белая штука взлетела в воздух, прям до его головы, но упала на пол патамушта он знал, как прицелиться, и потом ещё одна, не такая, и ещё одна, которая упала на его руку, и ещё вышло на верхушке.
- Ну, я всегда подумал, что это плохая моча, когда делал это, но я постоянно видел его мочу, которая желтая, поэтому спросил, что это выходит, когда он дрочит, моча, которая вытекает наружу? Он посмеялся и казав мне, что это была не моча, а сперма, от которой рождаются дети, и у меня тоже будет, когда я стану больше. И он казав мне, когда мужик суёт свой хуй в девушку и сперма выходит, то попадает в то яйцо, которое у неё есть там, и из-за этого оно превращается в ребёнка, но я не сильно много понял, но подумал, что сперма Асака вышла из его хуя, когда он был у меня во рту, и я проглотил её, и може у меня в животе появится ребенок, но я ничего не казав патамушта я не хотел, чтобы Босси знал, что я делал это патамушта може он захочет, чтобы я сделал это для него, а у него был реально большой для моего рта, и мне совсем не хотелось иметь у себя в животе эту штуку.
- И он казав, что получилось действительно хорошо, и може, делать это со мно може лучше.
- Ну, мы стали делать это кажый день, иногда дважды, но обычно по утрам патамушта он хотел «пыхнуть» своего растворителя на ночь, иногда днём. Однажды он спросил меня, что я думаю, когда я это делаю, и я сказал только о том, какие это хорошие чувства, но он сказал, что думает о девушке в парке, которую он хочет трахнуть, но она была в том месте, где Католики не позволяют им говорить с такими парнями, как он. Потом он сказал, что там была одна леди в баре в том супермаркете, которая позволяла парням вроде него трахать её, но она была слишком старой и грязной, поэтому ему не хотелось, и трахал ли я кого-нибудь из девочек в том приюте? Я хотел посмеяться и казать да патамушта я мало что знаю о том, какие девочки были там патамушта до сих пор не видел ни одну голяком, кроме того, что у них точно есть жопы, в которые можно засунуть свой хуй, только я ничего не казав, тогда он спросил, трахал ли я кого-нибудь из мальчиков патамушта, казав он, они часто делали это в одном из приютов, в котором он жил. Я улыбнулся и казав нет патамушта я подумал, може он захочет трахнуть меня, как мы с Биди делали, но Босси был большим, поэтому я понимал, что будет больно, если он сделает это, поэтому я улыбнулся особенно патамушта мы всё ещё были без штанов.
- Я спросил, сколько лет было мальчику, который трахался в том приюте, и он казал, что около десяти или одиннадцати, и у этого парня, который трахал его, хуй был такой же, как у Босси, так что я понял, что он думает насчёт того, чтобы трахнуть меня, и я натянул штаны, но он захотел снова подрочить, поэтому я сделал это вместе с ним.
- Утром он хотел подрочить снова, а когда мы начали это делать, он остановился и казав, что не верит мне, и Биди не только дрочил патамушта они просто так не могли не посылать ребенка в школу только из-за дрочки, и он никому и ничё не кажет, если мы трахались или сосали, но я понял, что он думает о том, чтобы трахнуть меня, поэтому я снова рассмеялся и казав, что мы не делали ничего похожего, но он продолжал грить да, мы делали, и я должен казать ему правду, и кажый раз я грил нет, мы этого не делали, а он возвращался и грил да, мы делали, поэтому я казал ему, что он ни за что не трахнет меня, а он казав, что я грил, что меня трахнули, а я казав нет, а потом он казав, что мы будем сосать друг у друга, и это нормально патамушта однажды он отсосал парню за доллар.
- Я спросил, даст ли он мне доллар, если я отсосу у него патамушта я знал, что у него нет доллара, но он казав нет, но если я отсосу у него, он отсосет у меня. Ну, я должен был подумать об этом особенно, так как я понимал, что он будет как Биди, и после того, как я отсосу ему, он не станет отсасывать мне, поэтому я только казав, что у него слишком большой, и он по любому не станет сосать мне после. Поэтому Босси, он устроился и казал, окей, он отсосёт мне первому, но я должен буду сделать ему это после. Я подумал, что Босси что-то задумал, но я вспомнил, как было хорошо, когда это делал Биди, поэтому я казал, пусть он делает это до тех пор, пока я не получу свои чувства и я не кажу стоп.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
- И черт возьми, если он не начал это делать. Ему пришлось немного передвинуться так, чтобы не сгибаться к мо хую, но затем он так хорошо начал это делать, я имею в виду, реально хорошо. Он туго охватил своим ртом мой хуй, и двигал головой верх-вниз, хорошо, как это делал Биди. Готов поспорить, это заняло всего пару минут, и, вот дерьмо, я кончил. Я схватился за его голову, и остановил его патамушта стало сильно щекотна. Но потом я подумал, что, ко’да он получит свои чувства, выйдет та хрень. Я много нюхал её и знал, что она не очень хороша на вкус, я имею в виду, что она будет реально плохой, если она попадёт туда, в мой живот, как то’да та штука из Асака, но потом я подумал, что, наверное, уже давно высрал ту хрень Асака, и та, что от Босси, тоже вышла из меня, и со мной ничего не было, и я могу это делать, и сделать ему.
- По любому, я казал: «Ты должен сказать мне до того, как эта хрень выйдет, чтобы я мог отодвинуться». Но он грил, что она не так уж и плоха на вкус, тока глотать надо реально быстро, и там есть протеин, типа молока и всё для того, чтобы наращивать мускулы, и, по-любому, он сделал это мне, и я должен сделать ему тоже самое.
- И вот он ложится на спину, опирается на локти и смотрит на меня. Его член был и в самом деле реально большой, но он лежал, черт, на его животе. Ну, я встал на четвереньки и пополз вокруг его ног туда, откуда мне было бы легче ухватить ту его большую штуковину. Она пахла хорошо, потому что мы оба мылись за день до того. Я закрыл глаза и опустил свой рот на неё. Его хуй оказался не таким уж большим, как я думал, поэтому я брал его в рот до тех пор, пока он не оказался в заду мово рта, прямо там, где горло, и этой штуковиной можно было подавиться, если она там застрянет.
- Я пару раз поднялся и опустился ртом, а потом он толкнул, и я подавился. Я быстро сел, но он казал, что извиняется, и не собирается так больше делать, поэтому я снова опустился ртом на него, но ещё я упёрся в него руками, прямо в его ляжки, чтобы он снова не заставил меня давиться. И я двигал ртом верх и вниз, много раз, и он лежал, и казал, что я реально хорошо делаю.
- Потом его хуй становился всё больше и больше, и ещё больше, и он задвигал ногами. Я сделал своим ртом как можно туже, как он делал это с моим, и как мы с Биди делали друг с другом, и потом он схватился за мою голову и заставил меня двигаться быстрее, и я знал, что та хрень должна сейчас выйти из него, и она вышла, и попала в моё горло. Я не почувствовал, какая она на вкус, только почувствовал, как она туда попала, и как она пахнет как тогда, и её было очень много там, и я поперхнулся, и она стала выходить из мово рта, и потом я смог понять её вкус, и вкус был ужасный. Немного из неё вышло через мой нос и попало на его хуй, его волосню и мои руки. Я попытался отпихнуть его и выпустить изо рта его хуй, но он держал, поэтому я не смог. Я пытался казать «отпусти», но это были просто звуки. Потом он отпустил.
- Я задержал дыхание, и вот тогда-то я проглотил немного этого дерьма. Босси, который просто лежал там, дышал так, словно бежал всю дорогу от парка.
- Я обозвал его сукиным сыном и казал, что он не отпустил меня, и я пошел мыть свой рот и выбить всё то дерьмо из носа. Та хрень была ужасна на вкус. Но Босси, он встал и казав, почему я не проглотил, как он грил, и тогда бы я её не попробовал, и он казал, что приготовит мне немного «Кул-Эйд».
- Ну, я пошёл в ванную, и снова промыл рот, и высморкался. Потом я вернулся и выпил немного той вишневый «Кул-Эйд», так что всё было не так уж плохо. Но я казав ему, что больше не буду этого делать, и он казал, что извиняется, но я должен был проглотить.
- Потом я подумал, откуда он знает, что нужно глотать сперму, чтобы не пробовать её из-за её такого плохого вкуса, и я спросил у него.
- Он посмотрел на меня, а потом он казал, чтобы я никому и ничего не грил о том, что мы делали, и я казав ему, он знает, что я не буду, и я знаю, что он делал это раньше. Ну, казав он, это было только за деньги, но он делал это каким-то мужиком раньше, когда был пацаном и оттудова знает, что нужно реально быстро глотать, и он всегда выпивал что-нить сладкое потом, что-то вроде «Кул-Эйд».
- Я казал, что всё равно больше не собираюсь этого делать, но я делал это, тока не на следующий день, но я реально хотел, чтобы он делал это мне. И Босси казав, прекрасно есть прекрасно, и это не его вина, что его член больше мово, и из него выходит сперма.
- Ну, мне пришлось спросить, что это за сперма такая патамушта я не понял, когда он грил об этом раньше. Поэтому он казал, что тама есть белок протеин, типа как в молоке или гамбургерах, и от неё рождаются дети, если она попадет внутрь девушки, когда её трахают, и он казав мне насчёт девчачьей дырки спереди, в которую мужики засовывают внутрь в неё хуй. Потом он казав что-то вроде того, что эта конча типа семян, семени, и когда девушка получает её внутрь себя, во что-то типа сада, и там это семя вырастает в ребёнка, или что-то в этом роде. Ну, это звучало как то, что грил проповедник насчёт семян и всего такого, и я ничего не понял из того, что он грил, но я ничё не казав патамушта я решил, что, вот дерьмо, Босси ни черта не смыслит в том, как делать детей. Он никогда не трахал ни одной девушки, так откуда он мог это узнать?
- Поэтому, когда я сосал ему, я глотал, когда он хватался за мою голову. Ну, я глотал, но всё равно давился, но потом я хотел, чтобы он делал это мне снова, поэтому я делал это снова, и делал так, как он грил, и так было лучше, и я больше не давился. Ну, мы больше не дрочили, тока сосали друг дружке, как делали это с Биди.
- Было типа здорово, пока однажды вода в ванной не пошла. Босси казав, что, может быть, решили сносить наш дом.
- Ну, и мы пошли искать новое место для жизни, но там уже не было мест, где бы не было людей, «особых ниггеров», и они никого не собирались пускать туда. Джимбо казал, что мы могли бы остаться с ним, но мне не нравился Джимбо, так что мы продолжали искать.
- Потом одним утром, когда мы развели огонь, чтобы я мог поджарить несколько яиц патамушта я делал это лучше Босси патамушта у него они все’да подгорали, ну, те мужики в жёлтых пластиковых шапках зашли в переднюю дверь и ругались на нас, и всё такое, поэтому нам пришлось быстро уносить всё, что мы могли унести, а это было не так уж много. Один мужик пнул коробку, которую Босси набил своей посудой, и разбил её. Я пнул его ногой, и он погнался за мной, но тот, другой мужик, он казал ему оставить меня в покое, поэтому я собрал всю свою одёжу и немного еды, и мы ушли, и я нёс все мои вещи, завёрнутые в пару рубашек Босси, одежу и еду, и он с двумя коробками.
- Босси казал, что мы должны пойти к Джимбо, пока мы не найдем что-то получше, или нам придется жить на улице, как я, когда он нашёл меня. Поэтому мы пошли туда, где жил Джимбо, где за комнаты платили каж'ую неделю поэтому они не могли казать ему съезжать, как это случилось с нами. Босси казав, что Джимбо зарабатывает на краже денег и продаже травки, и тому подобное. Потом я узнал, что травка была настоящей марихуйяной, и её можно собирать, но, в основном, для того, чтобы потом продавать её людям за деньги. Босси грил мне, что Джимбо растит травку у себя дома, или на крыше, или что-то подобное, но я никогда не видел ничё такого.
- Ну, та комната была не такой уж большой, как где мы были раньше, и она была на третем этажа в том большом грязном, старом доме, и там было много их, я имею в виду, комнат. Там было шесть комнат на нашем этаже и только один ту’лет, поэтому люди там ждали, чтобы зайти по утрам. Если кто-то был там долго, то все злились и кричали ему, чтобы выходил. Там был ещё душ, и с ним было также, как с ту’летом по утрам, когда все хотели попасть внутрь.
- Джимбо мылся каж'ое утро, но ему не нужно было ходить на работу, как всем остальным потому он никогда не ждал патамушта никого не было, когда он ходил. Мы с Босси мылись пару раз в неделю, поэтому делали это после Джимбо, когда делали это.
- Хорошо, что на нашем этаже не было женщин, а то могло быть реально плохо.
- В комнате был только тот один матрас, и он был не таким уж большим, поэтому мне приходилось спать на полу.
- Там хотели раньше, чтобы другой парень остался с Джимбо, но он был в тюрьме, поэтому Джимбо был нужен кто-то, чтобы помогать ему платить за комнату, поэтому он был рад, что мы пришли.
- На следующий день после того, как мы пришли к нему домой, Джимбо казав, что мы должны пойти грабить, потому что у него нет денег на аренду. Вот что нам надо было делать: я должен был ходить и высматривать женщину, которая должна была выглядеть так, что имеет немного денег, и спросить у ней, типа сколько времени или где какая-то улица, а Джимбо подбежит и схватит её сумку. Я казав, что меня поймают, но он казав, чтобы я был осторожен, боялся, и спрашивал у женщины так, чтобы она не подумала, что я граблю её. По любому, казав Джимбо, если мы не достанем немного денег, то на следующий день будем спать на улице.
- Ну вот, Джимбо заметил ту даму и казав мне, чтобы я спросил у неё, где та улица. Ну, я подошёл к ней, и ещё до того, как я успел спросить у ней, подскочил Джимбо и схватил её сумку. Та вцепилась в неё и стала кричать, но Джимбо, он толкнул её сильно, и та женщина, она упала на меня.
- Ну, тогда я по-настоящему испугался, и я попытался встать, но она кричала и держалась за меня, почему, я не знал. Один мужик подошёл, и несколько других, и они подняли её, и она казала, что я видел, как мужчина схватил её сумку, и я казав, что я ничё не видел, и я испугался, реально, и я попытался отойти от неё. Потом я увидел копа, который подходил, и я реально, я имею в виду реально испугался. Женщина казала копу, что я должен был видеть мужика, укравшего её сумку, а я казав, что ничё не видел, потому что она сбила меня и не позволяет уйти. Коп казав ей, чтобы она отпустила меня, и я начал уходить, но он казав, что я пойду через минуту, и я сделал это, но не близко, чтобы он не мог схватить меня.
- Коп ещё раз спросил меня, что я видел, и я казав тоже самое снова и что я хочу домой. Я подумал, что коп спросит меня, почему я не в школе, но он казав мне идти домой, и я пошёл. Когда я дошёл до угла, я побежал, но я не помнил, где дом Джимбо патамушта был там всего два раза. Ну вот, я ходил повсюду и пришёл в парк патамушта было время школы, и я пришёл и спрятался в кустах, как раньше.
- Я долго сидел в тех кустах, но я проголодался, и было прохладно, но я не знал, сколько времени, и не было других детей, как то’да, ко’да все в школе. Там в парке есть часы, но я не знаю, как они показывают. Ну, я сидел в кустах, пока не пришли дети с их мамами, и я вылез и пошёл в кухню Святости, но они ещё не были открыты, и там была ещё пара пьяниц, которые, как я, ждали, когда откроют.
- Хорошо, Босси пришёл, подумав, где же я и куда могу пойти. Ну вот, он привёл меня назад к дому Джимбо, который находился всего в двух кварталах оттудова.
- Он казав мне, что у женщины было тридцать семь долларов и сотовый телефон, который Джимбо уже продал за десятку, так что мы заплатили аренду, и осталось немного на еду.
- Он должен дать мне кое-что, казав я. Я почти попался патамушта он сделал это до того, как он должен был, и та женщина чуть не убила меня, и пришёл коп. Но Джимбо в комнате казав, что там было тридцать пять, и нам нужно купить еды, так что он дал мне только доллар.
- Ну вот, мы остались там, и мы ограбили пару домов, а Джимбо продавал вещи, и я и Босси украли еду из нескольких магазов поблизости, но я больше совсем не грабил сумочки. Джимбо продавал какой-то другой наркотик, не травку — он назывался крэк — тем ниггерам, даже когда шел дождь, потому что им он нужен был каждый день, и он делал это без нас, поэтому Босси и я могли сосать друг другу.
- Проблема была в том, что Джимбо и Босси слишком много «пыхали» тем растворителем, и в одну ночь, когда Джимбо был тама и они «пыхали», Босси вытащил сво член и грил мне, чтобы я пришёл и отсосал ему. Я казав ему, что он псих, а Джимбо смеялся и все такое. Но Босси реально хотел, чтобы я ему отсосал, и казал, что даст мне доллар, если я сделаю это.
- Ну, я казав, чтобы он отдал его Джимбо, чтобы он сделал это.
- Ну, Джимбо, он взбесился и хотел ударить меня, так что я выбежал на улицу и ходил вокруг квартала, и боялся, что Босси кажет Джимбо, что мы это делали. Но когда я вернулся, они оба уже спали, и я тоже лег. А утром ни один ниче не казав насчёт сосания, а потом Джимбо ушёл, може продавать наркотики.
- Ко'да он ушёл, я казав Босси, зачем он грил мне сосать ему прошлой ночью, и Джимбо узнал об этом, и я не собираюсь сосать и ему тоже. Босси казав, что он ничего такого не грил, а я казав, что он грил, и он казав, что он ничё не помнит о прошлой ночи, и, по любому, Джимбо ничё не должен помнить, и не сделаю ли я это прямо сейчас. Ну, я сказал нет патамушта я разозлился.
- Патамушта мы должны были платить аренду, и все равно покупать еду и, дерьмо, Босси и я должны были ещё воровать. Немного было отвратительно, типа краж на улице у людей, когда они напились. Ко'да Босси видел кого-нить пьяного и заснувшего, он подходил к ним и проверял их карманы, ко'да они отключались. Бывало не так уж много патамушта у них больше нечего было красть, кроме того, что у них немного было.
- Мы тоже грабили дома, в которые легко было попасть, но у них было не так много всего, кроме радио и телевизоров, которые ничего не стоили. Босси пытался работать у того мужика на автомойке, но он приходил на работу с запахом того растворителя, каким он «пыхал» и тот мужик казав ему свалить.
- Я казав ему перестать «пыхать», и у него будет реально хорошая работа, и нам не придется больше воровать, но каж'ую ночь он и Джимбо «пыхали».
- Ну, мы пробыли там долго патамушта было реально прохладно, и это было Рождество и Новый год, но мы ничего не делали, кроме того, что эти двое «пыхали». Никто мне ничего не делал. Я собирался отсосать Босси и казать, чтобы он сделал тоже самое, но они были слишком «пыхнутые» для того, чтобы что-то делать, поэтому я только пару раз подрочил. Пара моих зубов выпала и новые выросли. Я предположил, что это были мои Рождественские подарки. У меня один уже выпал спереди, ещё в приюте, один из тех, что сверху (он приподнял губу и указал на свои резцы). Я все'да часто чистил их, как в приюте, поэтому попросил у Босси зубную щетку и пользовался ей каж'ый день. У нас не было зубной пасты, но я все равно это делал.
- И когда тот зуб сильно заболел, Босси отвел меня к тому дохтору, и он уколол меня иглой в рот и достал мой зуб, и мы ничего не платили, но та женщина, что была там, она захотела поговорить с моей мамой. Босси казав, что она на работе и она не может прийти в этот день, но она казала, что должна поговорить с моей мамой патамушта я был маленький, и она хотела узнать её телефонный номер, чтобы позвонить ей, и всё такое, и мы больше туда не пошли, хотя они казав нам, что мы должны, но мы не пришли. По-любому, там должен был быть другой зуб, где был этот.
- Ну а потом снова стало жарко, и я пошел в тот парк и качался на качелях, и снял рубашку, и весь обгорел, и это было чертовски больно... Прости, не стоит об это больше говорить, но мне было очень больно, и Босси намазал маслом мои плечи и спину, и я спал голяком без ничего на мне пару дней, и мне хотелось пить много воды, и это было хорошо, и ко'да я снова пришёл в тот парк, я не снимал рубашку, но мои руки стали коричневыми, так что я мог снять сво рубаху на немного, и потом стал целиком загорелым, хотя и не совсем коричневым, и не на своей жопе.
- Мои волосы тоже выросли. Я пытался расчесать их зубной щёткой, но не получилось, поэтому потом, ко'да у нас было немного денег, я казав Босси, что он должен дать мне расчёску. Он казав, что мне она не нужна, только нужно их мыть, как он делает это со своими, но я посмотрел в зеркало, что было в ванной, и я хотел выглядеть лучше, поэтому он купил её и пользовался сам. Мне нравились мои длинные волосы больше, чем ко'да у меня были короткие, ко'да я был в том приюте.
Он посмотрел на меня.
- Я выгляжу сексуально, да?
- «Симпатично» — это слово, которое я бы употребил, - ответил я.
Он был довольно красив с такими длинными волосами - не то чтобы он не был красивым мальчиком с короткими волосами, но раньше было лучше. Я чуть было не ляпнул, какие у него сексуальные глаза, но вместо этого решил предложить ему продолжить свою историю.
- Было очень жарко, и ночью тоже, и мы спали без штанов, и Босси снова захотел, чтобы я ему отсосал. Я не сосал ему уже долго патамушта там был Джимбо. Ну вот, в одну ночь, ко'да Джимбо храпел, как постоянно делал это, Босси пришёл ко мне и казав, что собирается пососать мне, а потом я должен пососать ему. Ну, я был ещё немного сонный, но он сделал мне очень быстро, и мне это понравилось, я имею в виду, реально понравилось. Сосать было намного лучше, чем дрочить.
- Я заставил его сделать мне два чувства патамушта первый раз кончил очень быстро, но потом я должен был сделать это ему. Ну вот, я пробрался между его ног и взял в рот ту его штуковину и опустился вниз. Он схватился за мою голову, пытаясь, чтобы его хуй зашёл дальше в мой рот, но я снова упёрся руками в его ляжки, и у его не вышло. Потом он был готов, чтобы сперма вышла, и он задвигал ногами. Я не увидел, что он пнул Джимбо и разбудил его. И вот Босси начал «Ааах» и прижимать мою голову вниз, и та хрень вышла в мой рот, и я как можно быстро её проглотил.
- Ну, и когда всё закончилось, я увидел, что Джимбо приготовился, и он спустил трусы до коленей, и он казав: «Мне тоже, парень».
- И я казав: «Нет, черт!» а он грит: «Почему нет?» И у него не такой большой, как у Босси, и я грю: «я казал нет!» и перебрался на другу сторону от Босси и собрался спать. Ну вот, Джимбо спрашивает Босси, сколько тот дал мне, чтобы я отсосал ему. Ну, Босси, он не хочет говорить, что делал это мне, поэтому он казав: «Это потому, чтобы ему не надо было платить за квартиру».
- Ну, я хоть и был маленьким, но знал, что это неправильно, казать это Джимбо, который был вроде хозяином комнаты. И Джимбо грит: «Хорошо, Джеки, я дам те все два доллара из аренды, если ты подойдёшь сюда и отсосешь мне.
- Ну вот, я грю: «Угу. Я сплю».
- И Джимбо грит, что это неправильно, что я взял и отсосал Босси, а у него стоит хуй, и ему это нужно очень сильно, как Босси, поэтому он грит, что если я сделаю это, то потом он собирается дать мне два доллара.
- Босси, который уже всё сделал, но он грит мне, что я должен это сделать патамушта это будет нехорошо, если я этого не сделаю, и это будет не так уж долго, и он даст нам два доллара, так что лучше мне сделать это и, може, если я не сделаю это, он больше не оставит нас жить там.
- Босси дёргал меня, а Джимбо разозлился, поэтому я отсосал и ему. Все было не так уж и плохо патамушта у Джимбо был типа маленький, и он целиком поместился в мой рот, поэтому, ко’да его хрень вышла, было легко её проглотить, но у неё всё равно был плохой вкус, как у Боссиной. Мне пришлось сделать немного «Кул-Эйд».
- Потом, ко'да он казав, что отдаст мне два доллара утром, я разозлился, так что он достал их и отдал мне.
- Ну, ты же знаешь, как они, как Джимбо. Он всё хотел этого, а Босси не хотел сосать мне, если Джимбо был поблизости, поэтому мне приходилось сосать их обоим, и я не мог сосать сам себе, и иногда я не получал денег, или всего доллар, или пятьдесят центов.
- Я казав Босси, что он должен сосать мне, но он казав, что Джимбо не должен знать и что никто не должен думать, что он педик, о чём знаю я, что это так. Я казав, что никто не знает, что я сосал у него, как же они узнают, что он сосёт у меня. Босси казал мне, что это ерунда патамушта я тока маленький пацан и это норм, но ко'да ты такой большой, как он, тогда грят, что ты педик.
- Я не понял из этого ничё, поэтому я казав: «Тогда ты должен давать мне два доллара, когда я делаю это тебе, или я больше не буду это делать».
- Босси это совсем не понравилось, и той ночью я тока казав ему нет, пока они не дадут мне два доллара, каждый. Джимбо казав, что я должен заплатить ему двадцать пять центов за евонную «Кул-Эйд», поэтому я пил тока воду, и таскал печенье из его коробки.
- Долгое время они не часто приставали с отсосом. Тока воровали и всякое дерьмо, но в одну ночь, когда я сосал Босси, Джимбо спросил у него, не заглядывал ли он в мой коричневый глазок, и я не понял, о чём он, и Босси, полусонный патамушта он «напыхался» растворителем, и у него стояло только наполовину, он казав, что не, патамушта я слишком маленький.
- Но Джимбо казав, може, он сможет патамушта его хуй маленький, поэтому он спросил у меня, дрючили ли меня. Ну, я не знал ни одного из этих слов, но это звучало не очень хорошо, поэтому я ничё не казав, тока продолжил двигать вверх-вниз, чтобы Босси быстрее кончил.
- Ну, Джимбо, он встал позади меня и сунул свой палец мне в жопу. Ну, я подпрыгнул, и теперь понял, чего он хочет. Я казал ему: «Не трогай мой зад!» и оттолкнул его.
- Но Джимбо, он смеялся и казал: «Сколько будет за маленький пунтанг» и казал, что даст мне три доллара, и это будет совсем не больна, поэтому я показал ему палец, и он смеялся ещё сильнее. Когда я сосал ему, он трахал меня в рот, и было больна моим губам, но он быстро кончил, поэтому всё было не так уж плохо.
- Ну, через пару недель я и Босси грабили тот дом, и тот человек, а мы не знали, что он был наверху, он спустился и у него был пистолет. Босси грит: «Бежим!» И мы выбегаем сзади, откуда влезли. Мужик стреляет из пистолета два раза, а Босси кричит: «Безумный ублюдок!» и «Беги!» и мы бежим по этому переулку, а тот мужик вслед за нами и снова стреляет. Ну, он не попадает, но люди кричат насчет того, что происходит, и тот человек выскочил из задних ворот и увидел, что мы бежим, и попытался схватить меня, но я слишком быстро бежал, и он не смог, но затем он ударил Босси в лицо и сбил его с ног. Я остановился, чтобы пойти помочь Босси, но тот мужик с пистолетом и ещё четверо или пятеро подошли к нам, поэтому мне пришлось бежать.
- Последний раз я видел Босси в тот день, когда он лежал в том переулке, и все те мужики поднимали его, за исключением одного, который бежал за мной. Я бежал так быстро, как только мог, и свернул в другой переулок, а потом между какими-то двумя домами и вернулся на другую улицу, и всё, и этого мужика там больше не было.
- Я пошел искать Джимбо, но он ходил где-то, продавал наркотики, и я не знал, где, поэтому я пошел и спрятался в кустах в парке на случай, если старина Босси расскажет им, где я живу.
- Я не возвращался в комнату, пока не стало совсем поздно, и я огляделся по сторонам, чтобы увидеть, нет ли копов, которые высматривают, не иду ли я. Я никого не увидел, поэтому быстро пошёл и поднялся в комнату. Джимбо, он спросил, где мы были, и где Босси?
- Ну вот, я казав ему, а он грит: «Черт. Кто теперь будет платить за квартиру?»
- Джимбо казав, что Босси не стукач, и мне не нужно думать о копах, что они могут прийти туда за мной, но мне нужно побыть внутри несколько дней, и он попытается понять, что случилось со стариной Босси.
- На следующую ночь он пришёл и казав, что Босси в тюрьме, и он не выйдет где-то пару лет, и, если я хочу остаться в комнате, я должен платить половину платы, которая восемнадцать долларов в неделю. Ну, я знал, что не смогу получить восемнадцать долларов в неделю. Я подумал, что могу пойти грабить, но никто ничё не купит у такого маленького пацана, как я или они просто заберут всё, и, по любому, я не смогу много утащить. Джимбо работал на того мужика, что продавал наркотики и он уже казав, что я не могу помогать ему с этим, и, продавая наркотики, у него нет времени на воровство, поэтому я никак не смогу ходить с ним воровать.
- Так вот, я знал, что мне придётся снова жить на улице, как тем другим в тех переулках там у реки. Но Джимбо казав, что я могу спать здесь последнюю ночь, поэтому я снял штаны и рубашку и лег на матрас.
- Ну, Джимбо, садится рядом со мной, и он грит: «Есть способ, как ты сможешь остаться тут, и не платить за квартиру».
- Ну, я предположил, что он желает кучу отсосов, и я подумал, може сосать хуй Джимбо лучше, чем спать там, где соцзащита достанет меня. Но это было не то, чего Джимбо хотел. Я знал это, когда он положил руку на мою жопу.
- Ну, я казав: «Не-а. Я ничего этого не делаю».
- Но он всё грил, что это будет совсем не больна, и я останусь и буду есть его еду, и почему мне не попробовать разок, и он собирается дать мне пять долларов, если я не захочу этого делать, и я уйду.
- Я знал, что это должно быть больна, но, може, не так уж сильно, как он грил, и я подумал о том, как буду на улице в холод и дождь, и всё такое, и с теми людьми из соцзащиты там, и ходить в то Святое место и в те другие места, где все, как та женщина, будут спрашивать, 'де моя мама, и я знал, что один из них позвонит в соцзащиту и я вернусь в приют.
- Поэтому я казав: «Ты должен сначала дать мне деньги и остановиться, если я кажу».
- Джимбо грит окей, но я по любому должен дать ему кончить. Ну, я знал, что он быстр, поэтому я казал окей.
- Ну вот, он взял чашку с водой и мыло. Я снял трусы, и он положил немного мыла и воды там, где была моя дырка, и на свой хуй. Сначала он забрался на меня сверху, но не смог вставить в мою дырку, поэтому он поднял меня, чтобы я встал на четвереньки, и он сильно толкнул меня, и это было больна, и я отпрыгнул.
- Я казав, что не хочу этого делать патамушта думаю, что это будет очень больно, и, може у меня пойдёт кровь, но он сказал, что извиняется, и он слишком быстро, и потом он казав, что я должен делать это, когда он будет лежать, и я влезу на его хуй и потому он сможет двигаться так медленно, как я захочу.
- Звучало это не так уж плохо, так что он добавил ещё мыла и воды и лёг, и я влез на него и двигался, пока моя дырка не оказалась на верхушке его хуя, и я казав ему пока не двигаться, и я стал помалу садиться на его хуй, и я мог чувствовать, как он входит в меня помалу, и это было не так уж плохо, поэтому я потихоньку опускался вниз, и это было совсем не больна, но потом это стало больно, поэтому я остановился, и стало лучше. Джимбо ничё не казав, тока лежал. Ну вот, я попытался опуститься ещё немного, и снова стало немного больно, но не настолько, но я все равно остановился, и Джимбо грит: «не останавливайся».
- Ну, я чувствую там пальцами, и я чувствую, что часть его хуя в моей дырке, и, може это не будет больно, поэтому я опустился ещё и ещё, и реально медленно, и потом я сел на Джимбо, на его волосы, и его хуй вошёл целиком в меня.
- Джимбо казав: «Черт, Джеки, это хорошо, давай двигайся верх и вниз».
- Ну, я сделал так, и это было не так уж плохо, только немного больна там, где моя дырка. Ну вот, я типа сидел на нём, и я начал подниматься и опускаться на его хуе, и внутри типа были хорошие чувства.
- Тогда Джимбо грит: «Дай мне трахнуть тебя, Джеки. Просто оставайся так, а я буду подниматься и опускаться. Не должно быть больна».
- Ну вот, я остался где я был на нём, типа сидя, но остался на верхушке его хуя, и он начал двигаться вверх и вниз. Это было немного больно, но я чуть отодвинулся и уперся руками в него, так что моя дырка чуть поднялась, и так было лучше.
- Ну, он грит: «О, дерьмо! О, дерьмо!» и трахал меня всё быстрее и быстрее, и тогда стало немного больно, и я почувствовал, как его хрень выходит в мой зад, и он грит, как это хорошо и все такое, а его хуй, бам-бамп в мою жопу.
- Ну вот, после Джимбо пошел и помыл свой член, а потом, скоро, мне сильно приспичило посрать. Хорошо, что в ту‘лете никого не было, или я насрал бы в свои штаны патамушта как тока я присел, оттудова вылезло много воздуха, Джимбова конча и дерьмо. Я учуял запах кончи и забоялся, что следующий, кто зайдёт в ту‘лет, учует его тоже, и узнает, чем я занимался, поэтому я реально быстро нажал на ручку, но всё равно чувствовал этот запах, и окно было открыто, поэтому я только подумал, что буду там до тех пор, пока запаха больше не будет. Ну, я побыл там немного, пока тот мужик не начал стучать и грить, чтобы поторапливались. Так вот, но запаха спермы Джимбо больше не было, поэтому я казав окей, но выходил оттудова очень медленно.
- Никто ничего не сказал после, поэтому я решил, что запах спермы ушёл.
- Потом Джимбо казав мне, что мне нужно помыться в душе патамушта в моей жопе не так чисто, потому я помылся, и он все'да грил это после того, как трахал меня.
- Ну, вот как я платил аренду, долго. Это было не каждую ночь или вроде того, но он трахал меня три раза в неделю. В конце концов, все было не так уж плохо. Я решил, что моя дырка в жопе стала больше из-за него. И после двух недель он захотел сделать это другим способом, типа лечь на меня сверху, как он часто делал, но иногда он делал это стоя, держа меня над полом. Я был худым и весил немного, поэтому для него это было легко, с его-то мускулами. Он только снимал с меня штаны и клал ту хрень, что у него была, это была не смазка, а что-то вроде смазки, но он смазывал целиком свой хуй и мою дырку, и потом он насаживал меня прямо на свой стоящий хуй. Было не больна, поэтому я был не против.
- Однажды он увидел, что у меня торчит хуй, поэтому он казал, что мне это нравится, так зачем ему платить мне, но он знал, что я ни за что не смогу ничего заплатить, поэтому мы продолжаем делать это, как делали, хотя я мог подрочить себе только после того, как он кончит, кроме ко'да он ложился на меня сверху, и матрас заставлял меня кончить.
- Мне не очень нравилось, ко'да он заставил меня лечь на спину, и делал это спереди. Это было вроде как он входил внутрь, но как он грил, он не мог войти на всю длину, поэтому это было не так уж плохо, и я мог дрочить себе.
- Чаще всего он хотел делать это по утрам, и я тоже патамушта у меня стоял хуй. Проблема была в том, что по утрам мне очень хотелось писать, и когда он ложился на меня сверху и реально сильно трахал меня, пару раз я немного писал в постель, и он злился поэтому после того он спрашивал меня, не хочу ли я писать и потом трахал меня.
И в один день стало типа плохо, когда ниггер, чьи наркотики он продавал, казав ему, чтобы он больше не «пыхал». Джимбо разозлился из-за этого и казав тому мужику, что это не его дело, но ему пришлось сделать это или тот мужик не позволил бы ему больше торговать наркотиками, или, може пристрелил бы его, поэтому он перестал. Но он очень разозлился, и ко'да трахал меня, ко'да злился, он делал это реально быстро и реально сильно, и иногда это было больна.
- Ну, я сообразил, что Джимбо зарабатывал кучу денег на тех наркотиках патамушта у него никого не было в комнате, чтобы те могли платить половину аренды, и он покупал себе одежду и те духи, которые ужасно пахли. Но иногда, может быть, пару раз в неделю, он давал мне доллар. Пару раз он дал мне два, но не так часто. Это было немного, но это было лучше, чем ничё, и он дал мне ключ, чтобы я мог войти в комнату, когда его не будет. Он не приходил в комнату, може до десяти или оди'цати, а так было почти каж’ую ночь.
- Беда в том, что мне неча было делать весь день, кроме как смотреть телек, тот маленький телек, что был у Джимбо, и больше ничё хорошего с утра после того, как он уходил. Он не позволял мне смотреть его, когда он был дома, и там были мультики. И я не мог ничё грабить, и ничё делать, ну, кроме того, что я иногда ходил и покупал себе немнога печенья или конфет патамушта Джимбо не позволял мне есть евонные.
- Я часто ходил в парк, когда заканчивалась школа и смотрел, как другие дети играют. Я хотел поиграть с ними, но Джимбо все'да грил, что я должен быть реально осторожным патамушта у меня могут спросить, где я живу, и о моей маме, и потом они захотят поговорить с моей мамой, и позвонят в соцслужбу. Но я реально, я имею в виду, я реально хотел что-то делать, и их никого не было, поэтому в один день я увидел того чёрнокожего пацана с кожей почти как у ниггеров, но не совсем такой, и он был сам по себе. Я видел его раньше в парке, и он играл с теми маленькими грузовиками и солдатиками, которые бросил в грязь у качелей, поэтому я подошёл и спросил у него, могу ли я поиграть с ним, но он только посмотрел на меня, словно не слышал меня, поэтому я снова спросил его, и он только пожал плечами и сказал что-то, чего я совсем не понял. Поэтому я спросил его снова, и он опять сказал что-то, чего я не понял, поэтому я сел там, а он протянул мне один грузовик.
- До того я никогда не знал, что пацан может не грить по-английски, поэтому не знал, что он будет говорить так смешно. Я ничего не знал о иностранцах, поэтому я не знал, что мне делать. Потом он дал мне половину своих солдатиков и поставил своих так, будто те сражаются с моими, и я понял, что он будет делать. Ну, мы играли очень долго. Он грил что-то, чего я не понимал, но нам было весело, пока он не стал показывать на парк и собирать свои вещи, и он ушёл, но он улыбнулся и всё такое.
- Ко'да я рассказал об этом Джимбо, он сказал, что парень, наверное, спик [латинос; сленг], и он не говорит по-английски, и нужно быть осторожнее с ними, потому что многие спики убивают людей без уважительной причины, и этот пацан, наверное, элегал.
- Это была большая проблема патамушта он даже пытался объяснить мне, что это было, но я не понял, кроме того, что, типа есть специальный коп, который их высматривает и заставляет вернуться в какое-то далекое место.
- Я-то подумал, что этот пацан никого не убьёт, особенно меня, так что я на следующий день, после того, как закончилась школа, пошёл в парк, и он снова был у качелей. Ну вот, мы играли ка'дый день, кроме ко'да шёл дождь, и он не приходил, и он спрашивал меня, что это и что это, и я грил, и он грил, как это называется у них, поэтому я выучил спиковы слова.
- Ну вот, в один день после того, как мы играли пару недель, он казав, что я должен пойти к нему домой, чтобы хорошо поесть, а не просто так. Я его не понял, поэтому он типа замахал руками, и я скоро понял, что он грит, и я выучил пару новых слов типа como - значит есть.
Дом мово друга, его звали Солиман, был в пяти кварталах от парка, и все в том районе грили на спик, и реально, я имею в виду реально быстро. Я не понимал ничё, что они грят, кроме ко'да та леди, може его мама, казала comes, и я знал, что это означает «есть». Так вот, мы поели рис, фасоль и немного той зеленой штуки, не шпината патамушта я знаю, что такое шпинат, но это был не шпинат, и я поел. И она спрашивала меня, а я не понимал, поэтому только двигал плечами и улыбался, поэтому она улыбалась тоже. Когда я уходил домой, она казала Солиману и тот большой пацан, може ему пятнадцать, которого звали Хорхе, може он был братом Солимана, или кузеном или кем-то ещё, пойти со мной. Когда мы пришли к моему дому, я сообразил, что Джимбо может рассердиться, если я кажу какому-то мальчику, где живу, поэтому я показал, что живу в другом доме и казал пока, и они ушли, и я вернулся к своему дому.
- Так вот, у меня появился друг, первый после Биди, и мы делали что-то вместе, даже крали пару раз в супехмакете. И я выучил ещё слова, и раз ему было девять, поэтому я казав, что мне тоже девять, но я не знал, може мне было ещё восемь, а може, наверное, девять. Но мы играли на качелях и зашли в воду в то маленькое озеро, что было в том парке, но это разозлило мужика, который наблюдал за всем, поэтому мы убрались оттудова. И мы гуляли по городу, даже пару раз терялись, но я все'да спрашивал людей, где тот парк, и они грили где, поэтому мы никогда не терялись по-настоящему.
Можете себе представить себе, дорогой читатель, о чем я подумал в тот момент. Если Уильям мог общаться по-испански, это значительно облегчило бы нам обоим переезд в латиноамериканскую страну. Но в тот момент я никак не мог прервать его увлекательное повествование. Итак, идём дальше.
- В один день мы забрались в те кусты, где нас никто не мог видеть, и я показал Солиману, как дрочу, и он тоже это сделал. Его хуй был больше моего и длиннее, но он был чуток больше маво, знаешь ли, вот на столько (он указал пальцами два-три дюйма). Ему реально, я имею. в виду, реально понравилось дрочить, но он знал об этом и до того, как я показал патамушта видел других пацанов, делающих это, и уже давно дрочил себе в ванной.
- Я часто приходил к нему домой патамушта Джимбо не было допоздна, но там все'да был рис и фасоль, и лепешки, и что-нибудь ещё. Я думаю, что они были реально бедными патамушта у них было не так много еды, а у Солимана было только двое штанов и две рубашки, и он никогда не ходил в школу, как и я.
Патамушта я учился говорить на спике, мы грили на нём, и он грил мне, что был из какой-то страны, которая называлась Гондурас, и все там грили на спик, но он назвал это Эспаньол, и там было реально жарко, а иногда шел дождь, такой сильный, что всем пришлось уехать оттудова, где они жили, и что его мама забрала его в мою страну. Беда в том, что они приехали с мужиком, которого звали койот, как животное, и были ему должны много денег, и его мама, и дядя платили ему почти всё, что у них было. В его доме никто ничего не кажет соцслужбе патамушта они не хотят, чтобы кто-нить из правительства грил с ними, и вот тогда я понял, что Джимбо грил насчёт них, что они были элегалами.
- Так вот, патамушта мы были настоящими хорошими друзьями, и я знал, что он не собирается ничего грить соцслужбе, поэтому я казал Солиману, что я поведу его к себе домой, но он не должен никому и ничё грить о том, где он есть, патамушта мужик, чей это дом, может реально рассердиться, и може, выгонит меня.
- Так вот, мы пошли домой и немного посмотрели телевизор, и он принес домино, и мы играли. И мы много дрочили.
- Потом, в один день, это был его день рождения, и ему исполнилось десять, и они устроили вечеринку у него дома, и мы ели пирог и пели «Счастливого дня рождения», но немного на спик.
- Да, и когда тот другой зуб заболел, а Джимбо ничего не собирался делать, Солиман казав своей маме, и она не пошла на работу в тот день, и отвела меня к тому доктору, и он вытащил его, и она заплатила ему что-то, и потом я должен был вернуться, потому он собирался починить пару других зубов, которые были плохими, и я сделал это патамушта он не спрашивал насчёт моей мамы, ничё такого, и мама Солимана заплатила за них тоже. Она была реально приятной дамой.
- Ну, насчет того, что я было подумал научить Солимана сосать хуй, как я и Биди, но испугался, что он може казать что-то Хорхе, его кузену, или кому-то ещё, но потом, в один день, ко'да я грил уже хорошо на спик, я казал Солиману, который ни черта не понимал по-английски, я казал: «Если я кажу тебе что-то, ты должен обещать, что никому не скажешь, ничего, я имею в виду, никому, даже Хорхе».
- И он казав: «Хорошо».
- И я казав ему о том, ко'да я был в приюте, и он казав, что был в приюте в Гондурасе почти год, и он никому не грит, что та дама, с которой он живёт, не его настоящая мама, а тётя. Его мама умерла или ушла, он не знает почему, и он не знает, кто его отец, кроме того, что его бросили ещё младенцем. Он казав, что его тетя, tia на спик, по-настоящему любит его, и что она украла его из приюта, где он был, и забрала вместе с Хорхе, и с тем другим дядей Хорхе приехала в США элегалами.
- И мы грили о приютах, 'де были, и его был типа как мой патамушта они постоянно молились ко'да ели, и мужик, 'де он был, постоянно грил об Иисусе и бил'ии, но не так много о чем-то, что постоянно делают мужики. Он казав, что собирался бежать из приюта несколько раз патамушта парни в приюте ничё не делали, тока грили ни о чём немного, тока смотрели телевизор или учились, но его tia, это его тетя, она всегда говорила, чтобы он не убегал патамушта однажды она придёт и заберет его, и увезет оттуда, и потом она это сделала, но он был как я, и он казав, что никогда не вернётся.
- Когда я спросил, дрочили ли они когда-нибудь там, он казав, что нет патамушта там постоянно смотрели девчонки и грили обо всём, что они делают, и несколько мальчиков тоже кроме иногда в ту’лете, когда были одни, и могли это сделать, но не так часто.
- Ну, я собирался казать обо мне и Биди, что мы сосали друг дружке, но мы грили обо всём этом, и потом ему надо было идти патамушта ему надо быть домой пораньше, поэтому мы вернулись к нему домой.
- Узнав всё это о Солимане, я подумал, что мы были как братья, как мы с Биди, и что я могу грить с ним обо всём, поэтому на следующий день, придя от Джимбо, я казал ему о сосании.
- Ну, он посмотрел на меня, как будто я был психом или вроде того, и я пожалел, что казал об этом, поэтому казал обо мне и Биди, что мы делали это всего пару раз, и мы были реально маленькими и не знали, что мы делали, и я никогда не делал этого снова.
- Ну вот, он казав на спик патамушта мы грили только на спик: «Как ты мог научиться чему-то подобному вроде этого, когда тебе было только пять или шесть?»
- И я смеялся и казал, что мы видели, как другие мальчик, которым было десять или одиннадцать, делали это.
- Ну, он сидел некоторое время, а потом казал мне, как они были с тем мальчиком в приюте, где он был, и делали это в душе, но только те мальчики были больше, типа тринадцать им или четырнадцать было. Ну, я казал ему, что это было только между мной и Биди патамушта мы были лучшими друзьями.
- Потом он захотел узнать, поймали ли нас, и я казав ему, что было и я сбежал, поэтому он хотел узнать всё о моём побеге: и что я делал, и где я ел, и где я спал, поэтому мы грили об этом, и больше не о сосании, поэтому я сообразил, что он не хочет больше грить об этом, и я был рад патамушта я не хотел, чтобы он думал, что я педик, ничё такого.
- Так вот, долго всё было в порядке. Джимбо продолжал трахать меня, в основном, по утрам, но иногда и ночью, когда приходил домой, и совсем не было больно. В основном, я дрочил себе, ко'да он делал это, кроме, ко'да он был сверху меня, или ко'да он делал это сбоку, а его нога была сверху мово хуя, и я не мог достать его рукой. Пару раз, може больше, он делал это со мной наверху, но от этого было больно ему, потому что его член был весь изогнут. Для меня это было бы норм, патмушта делал внутри меня хорошие чувства, и один раз я кончил, даже не коснувшись маво хуя.
- Мы с Солиманом много дрочили, и я часто дрочил, в основном, у себя дома, но ино'да мы делали это у него дома, ко'да там никого не было. Его кузен Хорке почти поймал нас один раз, но мы легли на пол и казали, что ищем что-то под кроватью, хотя на самом деле нам надо было натянуть штаны.
- Потом, в одну ночь, Джимбо трахнул меня, ко'да я был на спине, но он не мог кончить, поэтому он сделал это сбоку, и это не сработало, поэтому он лег на меня сверху и долго трахал меня по-настоящему сильно, и потом он кончил. Он почти совсем не грил со мной, никак, и реально быстро злился в те дни.
- На следующий день он не пришёл домой. Я пошел спать, сообразив, что он делает что-то с его боссом, и, може он придет утром, но он не пришёл. Я казав об этом Солиману, но он не знал Джимбо, поэтому он ничего не казав. Потом Джимбо не пришёл домой ни в эту ночь, ни в следующую, и не в следующую. Пришёл мужик, чтобы получить свою плату за аренду, и я казав ему, что Джимбо куда-то поехал, но он должен вернуться через пару дней, и он казал окей, но Джимбо не пришёл. Я перетащил всю свою еду домой к Солиману патамушта у них ничего не было есть для меня. И я ходил есть в Святое место, пока та леди не спросила меня, где моя мама, и я подумал, что она позвонит в соцслужбу, поэтому я больше туда не ходил.
- Солиман казал своей тёте, что мужик, который взял меня, ушел и оставил меня, поэтому она казала, чтобы я пришёл и остался у ней до тех пор, пока он не вернётся. Она была реально, я имею в виду, по-настоящему была мила со мной, даже обнимала меня так, словно любила, може любила. Она кормила меня также, как и Солимана, и Хорхе, и того мужика, что жил с ними, и который считался вроде как дядей. Его звали Бернардо, но они звали его tio, что на спик означало дядя, но Солеман казав мне, что не думает, что он реально из их семьи, но это было норм патамушта он работал, чинил машины и давал деньги на аренду дома, и на еду, которую мы все ели, и почти каж'ый день он брал с собой Хорхе, и тот тоже работал и давал деньги.
- Хорхе и Солиман хотели, чтобы я научил их английскому, но Хорхе постоянно хотел, чтобы я учил его патамушта я был единственным человеком, кто грил с ними по-английски, и я не мог писать слова, как он хотел от меня патамушта я не знал, как их писать, поэтому Хорхе, он стал учить меня писать, и я могу сейчас немного. Так что я пытался учить Хорхе, и он записывал, как это звучит для него на спик. Я был единственным, кого он знал, и кто грил на английском патамушта все, где он работал, грили на спик. Я думал, что все они были элегалы, може не их босс патамушта он был белым. Я нико'да не видел его, но Хорхе грил, что он белый, но нормальный патамушта он всегда платил ему, что говорил, но это было немного, но это было окей.
- Ну так вот, я жил там с теми элегалами, и грил на спик, как они. И я иногда готовил патамушта я много знал о том, как готовить еду для себя у Джимбо, и иногда я готовил и для него тоже. И tia Лили показала мне, как готовить много всякой всячины типа овощей, и курицу, и блинчики, и много чего еще. И я хороший повар. Мы могли ходить в супремакет и покупать всякое, и я мог готовить всё, что хочешь. Чего ты хочешь?
Поскольку мой разум был поглощен его историей и мыслями о том, как мы будем жить в Латинской Америке, внезапный вопрос о предпочтениях в еде потребовал некоторой психологической перестройки. Уильям терпеливо сидел, вероятно, думая, что я перебираю варианты.
- Ну, э-э, что ты хочешь, но, знаешь, нам, вероятно, не стоит выходить на публику вместе. Полиция...
- Да, всё норм. Но я могу казать тебе, что купить и потом я могу приготовить это для нас. Тока кажи, чего ты хочешь.
Я попросил время на обдумывание и предложил ему продолжить его рассказ.
- Ну, мы с Солиманом были как братья, и я жил в той комнате, что у них была. Мы всё время были вместе, даже, ко'да спали, но потом Хорхе спал на том же матрасе с нами патамушта их было только двое и tia Лили и Бернардо были на другом, но то была кровать над полом. Они тоже трахались немного, но не каж'ую ночь, не так часто, как трахал меня Джимбо, но они делали это долго, и от этого их кровать скрипела - вот как мы узнали, что они это делали. Хорхе иногда дрочил, ко'да они это делали, но только ко'да он думал, что я и Солиман спим.
- Одной приятной вещью насчет дома tia Лили было то, что там был ту’лет, который был только для нас. У Джимбо был только один для всех на весь третий этаж. У нас был большой душ, и я и Солиман, мы там вместе мылись, и ино'да Хорхе. Ну, у Хорхе был член не такой большой, как у Босси, но ему было только тринадцать, почти четырнадцать, и один раз у него сильно встал и он казав, что трахнет одного из нас, но потом он улыбнулся, и ничё не сделал.
- По любому, z спросил у Солимана, не грил ли он насчёт того, что мы дрочили, и Солиман казав: «Не волнуйся, потому что Хорхе тоже делает это». Ну, я знал это патамушта он спал рядом и чувствовал запах его кончи после. По любому, Солиман казав, что Хорхе знает, что мы делаем это патамушта раз он видел нас, а мы подумали, что нет.
- Ну, мы больше не грили об этом до той ночи, ко'да tia Лили и тот мужик были в какой-то кантине, что на спик означало бар, и были только мы с Хорхе, и Хорхе встал и спросил, трахали ли меня мальчики в том приюте, 'де я жил раньше.
- Мы не дрочили, ничего такого, поэтому я реально, я имею в виду, реально удивился, и не смог быстро ответить, поэтому Хорхе казав: «Я зна., что они тебя трахали», — и Солиману он казал: «Видишь, Солиман? Я грил тебе».
- Ну, я смотрю на Солимана, а он смотрит на меня как будто он сделал что-то плохое и не смотрит на меня. Потом я говорю: «Никто меня не трахал ...»
- Но Хорхе грит, что нет ничего плохого в том, что трахаться, и ко'да он был год приюте, некоторых мальчиков там трахали почти каж'ую ночь, и он трахал одного пару раз, ко'да был маленьким. Потом он грит, что ему кажется, что его хуй войдет в меня очень легко, и я cfv хочу траха. Ну, очень быстро, я казал: «Черт, нет», а кроме этого mierda, что означало дерьмо на спик.
- Ну вот, Хорхе грит Солиману, что тот может трахнуть меня, потому что у него маленький хуй, а Солиман грит, что не хочет, но Хорхе продолжает грить, что он должен попробовать, и от этого мне не будет больна, и как мне это должно понравиться.
- Ну, тогда мы с Солиманом грим, что будем спать, Хорхе перестает грить, и мы снимаем штаны, туфли и рубашки, и залазим под одеяло патамушта в те дни было типа холодно.
- Ну, я был как тогда, ко'да Джимбо трахал меня, особенно, когда он задевал что-то внутри моей жопы, такие были чувства, я имею в виду, реально хорошие там, и даже ко'да он входил, знаешь, даже когда он входил каж'ый раз? это было чертовски хорошо. И я подумfk, може от большого хуя Хорхе не будет сильна больна, и в то время ко'да Хорхе лежал очень близко сзади меня, так что я сделал вид будто сплю, но я подставил свою жопу, где он мог достать её, и он это сделал.
- Сначала он положил руку сбоку на мою жопу, може он спал, и она только туда попала. Потом, ко'да я не двинулся, он придвинулся и пощупал vою жопу. Я снова не двинулся, поэтому он взялся за мои трусы и стянул их, реально медленно, и я ничё не сделал. Он стягивает мои трусы вниз, на ноги, но, когда он их отпустил, они снова поднялись патамушта я лежал на них. Ну так вот, он снова их спустил, но на этот раз придвинулся ближе, и z почувствовал? как его хуй тычется в мою жопу, где она соединяется.
- Хорхе лежал, наверное, ждал, буду ли я двигаться, но я ничё не делал, тока лежал, типа я реально сплю. Ну так вот, он начал толкаться, но я знал, что раз тогда у него нет смазки на его хуе, он никак не войдёт в мою жопу насухую, и я реально, я имею в виду, по-настоящему хотел, чтобы он меня трахнул, поэтому я повернулся и реально тихо казав, что ему нужно немного смазки.
- Ну, он молчал минуту, а потом грит: «Снимай штаны, и я что-нибудь найду». И он встал медленно и тихо, чтобы не разбудить Солимана.
- Ну я снял с себя трусы, и он реально быстро вернулся, и что-то принёс, и я чувствую, как он что-то делает, и потом он засовывает свой палец в мой зад, и на нем типа немного смазки, и он потыкал немного в мою дырку, но у него были ногти, и это было больна.
- Ну, я вытащил его руку оттуда и толкнул свою жопу назад, где должен быть его хуй, поэтому он толкнулся туда, но он был далеко от моей дырки, поэтому мне пришлось сунуть свою руку взад туда, и сунуть его хуй, где моя дырка, и я казав ему тихо, чтобы он сувал очень медленно. Это было, ко'да я понял, как это лучше это сделать, потому что я делал это сначала с Джимбо, садясь на него.
- Ну так вот, я отталкиваю его назад, и я встаю, и он ложится там, и я сажусь на этот его большой хуй. Он вошёл немного внутрь и было совсем не больно, поэтому я типа двинулся ниже, тока помалу, пытаясь запихнуть верхнюю часть внутрь себя. Ну, она вошла, как и с Джимбо, и он пытается протолкнуться внутрь, и это было больно. Так что я немного встал и казал ему, что он должен позволить мне сделать это, или мы ничё делать не будем.
- Он казав окей, и я сел ниже, и он стал делать то же самое, двигаться верх-вниз, но только понемного, и вскоре верх его хуя вошёл внутрь, и это было совсем не больна, поэтому я был готов продолжать опускаться, ко'да мы услышали, как кто-то открывает дверь. Я очень быстро встал и лег, накрывшись одеялом будто сплю, и вошла tia Лили и тот мужик. Мои трусы где-то были, може на кровати, и они включили свет. Но мои трусы под одеялом, поэтому всё норм, и я делаю вид, что сплю, и Хорхе тоже.
- Ну, tia Лили и тот мужик, они поговорили немного и тоже легли спать. Скоро свет выключили, и Хорхе снова толкает свой хуй в мой зад, но он делает это медленно, так что я позволяю ему это делать, и ко'да верх оказывается во мне, и всё норм, и он толкает свой хуй в меня, и от этого хорошие чувства, и я чувствую его на мне, и я знаю, что он полностью внутри, и он больше Джимбо.
- Ну, он продолжает трахать меня, целиком внутрь и наружу, и мой хуй вовсю стоит, и это приятно. Ко'да он начнет торопиться, я беспокоюсь, что tia Лили может услышать, но они трахаются на своей кровати, и она скрипит, и все такое, так что я соображаю, что они нас не услышат. Ну, Хорхе чертовски хорошо трахает, и я дрочу себе, но медленно, патамушта знаю, что если буду делать это, то могу реально быстро кончить, Хорхе реально хорошо внутри меня, он пихает и вытаскивает, и это типа как, будто он заталкивает хорошие чувства прямо внутрь моего члена каж'ый раз, ко'да его хуй полностью заходит в мою жопу. Потом я почувствовал, что начинаю кончать, и я хочу кончить, так что я делаю это быстро, но Хорхе пытается вытащить из меня свой хуй, поэтому я хватаю его за зад и тяну назад, и он возвращается внутрь, и я дрочу и двигаю своей задницей, патамушта от этого хорошие чувства, даже ещё лучше, и я кончаю и это лучше, чем ко'да я делал это с Джимбо.
Уильям замолчал, глядя в мою сторону, но, возможно, не на меня. Внезапно его глаза сфокусировались на мне, и он, слегка улыбаясь, спросил:
- Хочешь трахнуть меня? Подумал о Хорхе и у меня встало. Ха, потрогай мой хуй.
Он притянул мою руку к своему паху, попутно коснувшись моей эрекции.
Воспользовавшись растительным маслом, самой легкодоступной смазкой в доме, мы потрахались. Он заставил меня забраться на него сверху. Мгновение спустя его сфинктер несколько раз напрягся. Мое беспокойство по поводу того, что секс может преждевременно закончиться, развеялось, когда после короткой паузы он посоветовал мне:
- Не останавливайся. Я собираюсь сделать это снова.
Как только я достиг кульминации, а он - своего второго оргазма, я предложил нам обоим принять душ и что-нибудь съесть. Он же хотел, чтобы я остался внутри него, и продолжить свою историю. Я была уверен, что моя часть невыполнима, пока он не развернулся под прямым углом к моему телу и не прижался крепко ко мне. Накрепко соединённый, он на мгновение уставился в пространство, казалось, собираясь с мыслями, и продолжил.
- Я грил о том, ко'да Хорхе трахнул меня в тот первый раз, да?
Я согласился.
Тогда он сказал:
- Ну, мы с Хорхе трахались много раз, и иногда он мог кончить два раза, как я.
Второго оргазма с моей стороны не последовало, хотя мы оставались единым целым ещё с час, в течение которого он рассказывал мне о том, как они с Солиманом начали получать законный доход — что не так уж удивительно, — помогая покупателям толкать их тележки. Все началось случайно, когда пожилая женщина, направлявшаяся в супермаркет за покупками, предложила им четвертак за то, чтобы они довезли ее тележку до улицы, где она планировала поймать такси. Снова задумавшись о краже, они толкали тележку, но пожилая женщина, возможно, имея печальный опыт, внимательно следила за своими покупками, и возможность что-то стырить не представилась. Но она дала по четвертаку каждому после того, как таксист загрузил её покупки в багажник такси.
В тот день они заработали на двоих больше пяти долларов и решили, что это хороший заработок, особенно учитывая приближающееся через четыре недели Рождество. Когда Хорхе услышал об их успехах в тот вечер, он пошутил, что тогда Уильям мог бы позволить себе платить ему за услуги жеребца. Случившееся в тот пятничный вечер стало новым поворотом в их сексе.
Солиман был лишним в течение нескольких месяцев, только дроча, в то время как Хорхе ритмично погружался в Уильяма позади него. Он понимал, чем они занимались уже четыре недели, но Хорхе настаивал, что не сможет трахать Уильяма, пока тот не предоставит своему другу такую же привилегию, от чего Солиман отказывался до того самого вечера.
По предложению Хорхе Солиман первым ввинтил Уильяму. Он кончил меньше чем за две минуты и хотел продолжить, потому что быстро достиг оргазма. У Хорхе были другие планы. Он смазал стоящий член Уильяма, затем притянул его к себе позади Солимана, откуда Уильям легко проник внутрь. Солиман лежал тихо, ничего не говоря. Поскольку он не сжимался и не отстранялся, Уильям решил, что Солиман наслаждается этим так же, как и он сам. А потом Хорхе просунул свой большой член между ягодицами Уильяма, войдя глубоко внутрь.
- Это было то, что я никогда до этого не чувствовал.
Солиман почувствовал этот толчок и спросил Уильяма, закончил ли он, но Хорхе потянулся и удержал Солимана на месте. Позже Хорхе признался, что хотел, чтобы Уильям достиг кульминации, когда он сам будет близок к ней, потому что это часто его перемыкало.
Уильям утверждал, что за это время трижды кончил, всего за несколько минут.
Несколько ночей спустя, когда его тетя ушла за покупками, Солиман попытался погрузить Хорхе внутрь себя, но это оказалось слишком болезненно. Итак, ему удавалось трахнуть Уильяма дважды, до и после каждого секса втроем.
То Рождество было единственным, о котором Уильям до сих пор подробно вспоминает.
- Это было самое лучшее Рождество, которое у меня было. В приюте все'да грили, что подарки - против би'лии, так что мы ничего не получали, даже одежды, кроме, наверное, Асака. Босси один раз подарил мне рубашку, но Джимбо нико'да не дарил мне ничего. Tia Лили подарила мне целый комплект одежды и обуви, а ещё то маленькое радио с наушниками, чтобы я мог слушать песни, и, дерьмо, никого не беспокоить. Такое же она подарила и Солиману. Хорхе патамушта он был большим, получил настоящее радио с динамиками и всем прочим. А ещё мы ели ветчину и всякую всячину. Я и Солиман, мы купили конфеты и овощи в супремакете, где мы работали, и ту красивую рубашку для tia Лили тоже. Мы предложили Хорхе конфету, которая была для него типа особенной патамушта это мы подарили ему. Tio Бернардо напился и не приходил домой до следующего дня.
Единственным новым событием следующего года были две встречи с мужчинами, которые, казалось, желали большего, чем простое обслуживание тележек. Первый пригласил мальчиков к себе домой, чтобы они помогли ему с уборкой. Надо было убраться в гараже этого человека, за что он обещал заплатить по пять долларов каждому. Уборка покрыла их многолетней пылью. Мужчина предложил, дабы избежать проблем с матерями, которые, по их словам, были у обоих, принять душ.
- Солиман не хотел это делать патамушта мужик будет стоять там и увидит нас обоих голяком, но меня это не заботило, поэтому я разделся голяком, и позволил мужику сделать воду не слишком горячей. Потом мужик казав, что собирается вымыть мне спину, и я казав окей, но он вымыл меня целиком до моей жопы, и я подумал, что он как Джимбо, и хочет трахнуть меня, поэтому я казав, что хочу помыться сам, поэтому он только стоял там и смотрел на меня и на мой хуй. Я ничего не боялся. Я тока не хотел, что Солиман вернулся и казал, что я делал что-то с мужиком, поэтому я очень быстро помылся и снова оделся.
- Ну, он хорошо заплатил нам и отвез обратно туда, 'де мы были, и мы поехали домой на автобусе, Солиман был весь грязный. Ко'да Солиман казав Хорхе насчет того мужика, тот казав, что мы были идиоты патамушта тот мужик, наверное, готов был дать нам по десять долларов тока за то, чтобы пососать наши хуи. Он казав, что там, в Гондурасе, приезжали инстранцы и давали мальчикам по пять долларов, ино'да больше, тока за то, чтобы пососать их хуй. Джимбо давал мне деньги за то, что я позволял ему трахать меня, но нико'да пять или десять долларов, поэтому я спросил у Хорхе, не делал ли он этого с кем-нибудь из тех инстранцев, но он сказал «нет». Я подумал, что он врёт, но Хорхе был большим, поэтому я ничё не казав.
- На следующий день, когда мы вернулись в «Уолмат», мы с Солиманом посмотрели, не смотрят ли на нас мужчины, которые, може хотели пососать наши хуи, но мы никого не увидели, и после пары недель мы сообразили, что тот, мужик, что возил нас к себе домой, больше не вернётся. По любому, этот мужик мог схлопотать большие проблемы, если б его застукала полиция за чем-то сексуальным, что он делал с пацаном. Один приятель Хорхе, где он работал, все'да читал газеты ему и ино'да там было что-то о мужиках которых сажали за то, что они делали секс или тока имели картинки пацанов голяком на их копутерах.
Однако ближе к концу следующего лета их снова пригласили помочь - мужику требовалось перевезти вещи в его дом, но:
- Все, что он делал, это смотрел на нас, много, как и на наши жопы, и спереди, но он совсем ничё не делал. Я хотел сказать ему, что он может позволить нам помыться в душе, но Солиман не захотел. По любому, он дал нам по десять долларов каждому, так что всё было неплохо, хотя наши хуи не сосали.
С началом занятий в школе появилась дополнительная конкуренция. Всегда появлялись другие мальчишки, предлагающие помочь покупателям с их тележками, но в тот сентябрь их было в два раза больше, и большинство из них были крупнее Уильяма, и даже крупнее подрастающего Солимана. Мальчики отправились на поиски другого места и нашли еще одно, где совсем не было конкурентов. Но для этого имелось основание. Местные охранники прогнали их прочь.
Уильям попытался поговорить с ними, но им недвусмысленно указали, что на стоянку допускаются только клиенты магазина. Когда они уже сдались, один мужик из-за них вступил в спор с двумя охранниками, и ему сказали, что такова политика «Уолмарта». Мужик сказал мальчикам подождать, пока он пойдёт и поговорит с менеджером. У него ничего не получилось, но украдкой, глазами и руками, он предложил пацанам пройти к выходу и подождать.
- Я казав Солиману то'да, что тот мужик точно хочет пососать наши хуи. Солиман ничё не казав, потому что я знал, что он кажет окей, если мужик кажет десять долларов за то, чтобы сделать это. Ну, у него была та большая старая машина, и он казав нам залазить в неё, потому что у него есть работа, которую мы можем сделать за кое-какие деньги. Верняк, мы идем к нему домой, а тот далеко, он грит, что все, что нам нужно сделать - это собрать листья, которые у него на заднем дворе, а потом он грит, что мы можем помыться в душе.
- На этот раз Солиман был уже готов, и он снимает свою одежду, и я тоже, и мужик, он хочет помыть нас, и сначала наши хуи и жопы, и грит, сколько он собирается нам заплатить, и он грит за что, и я грю, что всё, что он хочет, нормально для нас. Ну, он тока стоит там и смотрит на мо хуй, который стоит, но у Солимана нет, потому он спрашивает, почему мо хуй так стоит, и я тока делаю так (он пожал плечами), и он грит, давай, делай, и я долго играю со своим хуем, и я грю немнога, и он спрашивает у Солимана, будет ли он играть со своим, но он не понимает, поэтому я грю ему делать так тоже. И мы тока стоим там, и я спрашиваю, хочет ли он сделать что-то ещё патамушта с нами всё норм, поэтому после он смотрит на нас чуток больше, он засовывает палец себе в рот, и я двигаю головой, чтобы он знал, что всё норм. Ну, он подходит ко мне и трогает мо хуй, и я думаю, что мы не грили, сколько будет стоить, и я спрашиваю сколько он заплатит нам, и он спрашивает, скока мы хотим, и я грю десять каждому, и он грит окей, и ведет нас в комнату, где кровать.
- Он хорошо сосал у нас, почти также хорошо, как Босси, а потом он спрашивает, сколько будет стоить пососать у него. Ну, Солиман сразу отступает, когда я грю ему, что хочет мужик, он грит, что мы не будем это делать, но я думаю, что он может много заплатить за это, поэтому я говорю двадцать, и Солиман, он ничё не говорит. Мужик грит, что ещё десять, но я грю не-а, ещё двадцать. Ну, пока он не дал ещё ничё, поэтому я стою и думаю, что он должен нам сначала по десять каждому, и я грю ему, и он грит окей, и достает пару десяток и дает их мне и Солиману.
- Ну, он грит, что двадцать норм, но я должен отсосать ему до конца, до того, как он кончит, но я казав, что не в мой рот патамушта я знаю, что у кончи плохой вкус. Ну, он хочет, чтобы я проглотил его кончу, но я грю нет, поэтому он грит ещё пять за то, что проглочу, и я соображаю, что это норм, но он должен сначала дать деньги, и он даёт.
- Ну, у этого мужика хуй не такой большой, как у Хорхе, так что это легко. Старина Солиман, он лежит там и смотрит, как я сосу этому мужику, и ничего не грит, и ко'да тот мужик кончает, я целиком заглатываю его хуй в свой рот, и я быстро, как тока могу, глотаю, и у него не так уж много, потом я иду в туалет и пью немного воды.
- Ну так вот, потом я спрашиваю, ко'да он хочет, чтобы мы снова вернулись, и он грит, что не знает, и он найдёт нас у Уохмата, где мы были, но не грит, ко'да, и патамушта полиция не позволит нам быть там, я не знал, ко'да мы сможем там быть, и он ничё не казав, но он довез нас до того места, где мы могли сесть на автобус и поехать домой
- Мы не казали Хорхе об этом, а тока показали ему пятерку, что я получил за то, что проглотил, и казали ему, что получили от людей за то, что толкали их тележки к машинам.
- Мы никогда не видели того мужика снова. Даже Солиман казав, что он будет сосать у него в следующий раз, но из-за того, ко'да Хорхе не было рядом, мы сосали друг у друга, ино'да, но в основном мы трахались патамушта это было лучше и нам не нужна была смазка, чтобы делать это, тока слюна и всё.
Уильям рассказал еще немного о сексе, который у них был, а также о неудачной попытке затащить соседскую девочку в свою квартиру. Они нашли торговый центр другой торговой сети, где у них получалось зарабатывать от четырех до семи долларов в будний день, но меньше по выходным из-за появившейся конкуренции и малого количества людей, желающих воспользоваться их услугами.
- По субботам и воскресеньям они приходили со своими детьми или с другими людьми, и те таскали их тележки туда, куда им было надо.
Пришло и ушло еще одно счастливое Рождество. Хорхе снова попытался трахнуть своего кузена в канун Нового года, но даже с небольшим количеством рома Солиман не смог с этим справиться. Уильям был так пьян, что не мог кончить даже с Хорхе, тоже пьяным, который трахал Уильяма, как тому показалось, около часа, но, вероятно, намного меньше.
Хорошим результатом этого пьянства стало утро страданий, убедившее и Солимана, и Уильяма дать обет пожизненной трезвости, чего бы это ни стоило.
Ночью первого воскресенья февраля, перед тем, как подошла очередь Солимана, Хорхе удалось остаться внутри Уильяма достаточно долго, чтобы дважды выстрелить своими юношескими соками внутрь одиннадцатилетнего мальчика, и Уильям снова смог трижды достичь оргазма. Они заснули голыми, не одевшись, но уютно устроившись под простыней и подержанным одеялом. Баночка со сливками, которую они использовали в качестве смазки, стояла открытой рядом с матрасом.
На следующее утро около шести, спустя несколько мгновений после того, как прозвенел будильник tio Бернардо, в дверь громко постучали. Хорхе разбудил Уильяма и Солимана и велел им одеться. Дверь распахнулась прежде, чем Уильям смог найти свои трусы, не говоря уже о том, чтобы надеть их. Вломившиеся были из Службы иммиграции и натурализации США. Вошедшие трое мужчин и одна женщина кричали, чтобы все поднялись и встали у стены. Трое мальчиков барахтались под одеялом, пытаясь отыскать и надеть свои трусы. Один из мужчин ударил ногой по краю матраса, затем схватил одеяло и отбросил его в сторону. Солиман, спавший в одних трусах, попытался залезть под простыню. Хорхе в дальнем углу у стены всё ещё натягивал трусы. Уильям сидел под простыней, нащупывая свои боксеры.
Затем сорвали и простыню. Хорхе вскочил и закричал по-испански, чтобы им дали одеться. Увидев по-прежнему голого Уильяма, мужчина спросил по-английски, что происходит. Уильям, напуганный и не понимающий, что происходит, лихорадочно искал, чем бы прикрыться. Другой мужчина подошел к матрасу и спросил по-испански, почему Уильям голый. Хорхе ответил, что у него нет трусов, затем накинул на него простыню, увидел штаны Уильяма и протянул их ему. Уильям совсем не походил на латиноамериканца, уж точно не так, как все остальные, живущие в комнате. Tia Лили заявила, что Уильям был просто соседом, ночующим у своих друзей, и ему нужно идти домой. Потом она сказала, что Уильям не говорит по-испански. Уильям сразу же понял ситуацию - что это были люди из внушающих страх «мигры», которые гонялись за нелегальными иммигрантами, и, поскольку он родился в Америке, они должны были немедленно отпустить его.
Он быстро натянул штаны, заметил ещё свою одежду и быстро подполз к ней. Он натягивал ботинки, когда один из мужчин по-английски спросил его имя.
- Джеки, - ответил он.
Другой спросил по-испански, где он живет. Уильям проигнорировал вопрос, пока первый мужчина не спросил то же самое по-английски.
- Дальше по кварталу. Я хочу домой. Я ничё не делал!
Мужчина у двери приказал своим людям вывести Уильяма из комнаты. Никакого поощрения не потребовалось. С развязанными шнурками, с носками, майкой и рубашкой в руках Уильям направился к двери, прихватив со стула куртку. На Хорхе и Бернардо надели наручники. Солиману разрешили одеться. Уходя, Уильям повернулся и посмотрел на Солимана, затем на tia Лили. Она помахала на прощание. Ему стало плохо. Слезы навернулись на его глаза, но ничто из этого не могло помешать его к тому времени сильному инстинкту выживания. Он знал, что должен уйти. Затем это стало еще более насущным.
Один из «мигры» заметил в квартире открытую банку со сливками у кровати и крикнул.
- Хватайте этого ребенка!
Уильям увидел, как подняли банку, после чего помчался по коридору и спустился по лестнице прямо мимо двух других сотрудников иммиграционной службы, по-видимому, ни один из которых не понял, что «ребенок», которого призывают хватать, был белым мальчиком, промчавшимся мимо них.
Не обращая внимания на обволакивающий его холодный воздух, Уильям бежал по улице. Только когда он свернул за угол, ему пришло в голову натянуть куртку. Он услышал крики и звуки бегущих ног. Он свернул в переулок, который, как он знал, пересекался с другим переулком, переходившим в дорожку за пустыми домами, где он мог бы спрятаться, если бы ему удалось оторваться от своих преследователей. У всех этих домов были закрыты ворота. Он направился по тротуару в следующий квартал.
Когда он переходил улицу, кто-то крикнул: «Вот он!» Он знал, что ему придется продолжить бежать. В следующем переулке он решил попытаться перехитрить преследователей и повернул в том направлении, откуда пришел. Если бы у них хватило ума понять его манёвр, то он мог бы свернуть в ещё один переулок. Преследователей не было видно. На углу он прижался к стене и выглянул, осмотрев улицу в оба конца. Никого. Он метнулся вперед и побежал изо всех сил.
На следующем перекрестке он повернул направо и направился к промышленному сектору, находящемуся в нескольких кварталах дальше. Вокруг заводов имелось много мест, где можно было бы спрятаться.
Спустя ещё два квартала, запыхавшись, не слыша ничего тревожного, он замедлил шаг и присел прямо у чьего-то заднего двора. Собака в нескольких домах от него залаяла, но не очень возбужденно. Уильям, вытерев слезы, снял куртку, натянул майку и рубашку, застегнул пуговицы, надел куртку и завязал шнурки на ботинках. Засунув носки в карман куртки, он двинулся на юг. В заднем кармане брюк он нашёл три доллара и немного мелочи.
Но к тому времени вся тяжесть потери уже навалилась на него. Tia Лили была ему как мать. Хорхе и особенно Солиман были как братья. Наконец-то он нашел семью. Но теперь они исчезли. Их всех отправят обратно в Гондурас. Он слышал истории, и знал, какой будет процедура. Слезы катились по его щекам, рыдания затрудняли его дыхание. Он замедлил шаг и рухнул на бетон. Он никогда прежде не чувствовал себя таким одиноким, таким потерянным, таким совершенно беспомощным.
Прислонившись к забору чьего-то заднего двора, он соображал, сможет ли он найти мисс Элис. Он совершенно не помнил, где она была. Она любила его. Он видел печаль на ее лице, когда она привела его женщине в благотворительную организацию. Но это было два или три года назад, он точно не помнил. Сколько Рождеств прошло? Три, было по крайней мере три, нет, четыре. Одно с Босси, одно с Джимбо и два с Солиманом и tia Лили. Неужели он сбежал из приюта четыре года назад?
Он с трудом поднялся на ноги. Никого поблизости, но это потому, что было ещё рано. Куда ему идти? Он должен спрятаться. Мужчины могут ездить и искать его. Они видели банку со сливками, которые использовали в качестве смазки, возможно, заметили трусы, которые ему пришлось оставить, возможно, даже проверили член Хорхе и выяснили, где тот побывал, и к тому времени уже узнали, что он жил там, где его нашли. Никто в той комнате не сказал бы ничего, но, определённо, это могли сделать соседи, рассказав про белого мальчика, живущего с нелегалами, мальчика, которого, как они должны были предположить, трахал по крайней мере один из них. Они наверняка будут преследовать его.
Фабрики обладали множество мест, где можно было спрятаться, например, мусорные контейнеры, в которых находился промышленный хлам, а не вонючий мусор. Уильям шел быстрым шагом. Через четыре квартала появились высокие заборы, через которые было легко перелезть. Оглядевшись и не увидев сторожа, он выбрал те запертые цепями ворота, которые смог раздвинуть на расстояние, достаточное, чтобы протиснуться сквозь них своим тощим телом. Внутри находилось несколько прицепов для грузовиков, некоторые с незапертыми задними дверями. Уверенный, что за ним никто не наблюдает, он поднял щеколду и потянул дверцу одного из них. Внутри стояли странные коробки. Приоткрыв дверь пошире, чтобы впустить больше света, он увидел, что это были обтянутые картоном большие предметы мебели, поставленные друг на друга, причем верхние были перевернуты. Что было удобно. Он подтянулся, залез и захлопнул дверь так плотно, как только смог. Полоска света позволила ему найти диван с двумя мягкими стульями над ним, но там было достаточно пространства для него, чтобы залезть туда и расслабиться.
Но снова боль от ужасной потери захлестнула его. Он пнул картонный чехол на подлокотнике дивана. Если бы только Босси не нашел его в тот день в переулке. Он был бы мертв к утру, и больше ничто бы его не беспокоило. Он был бы на небесах со своей настоящей матерью. Наверняка они воссоединились бы там.
Из-за того, что на его ягодицах остался жир, его булочки прилипали к ткани джинсов. Хорхе было почти шестнадцать. Посадят ли его за секс, который у них был? Он мог бы сказать, что они только дрочили, но, вероятно, на его члене могло остаться какое-то дерьмо. Но, может быть, это к лучшему. Будут некоторые неприятности, возможно, год в колонии для несовершеннолетних, но, может быть, это позволит Хорхе остаться в стране. Но Уильям хорошо понимал. Хорхе все равно депортируют, отправят вместе с остальными обратно в Центральную Америку.
Наблюдая, как Уильям рассказывает эту часть истории, я видел, как у него на глазах выступают слёзы. В то время как он оплакивал свою потерю, я был полон надежд. Если Уильям так свободно владел испанским, как это казалось, подобное значительно бы облегчило переезд в Латинскую Америку, возможно, в Гондурас. Если бы он мог вспомнить название города, где жила эта его приемная семья, возможно, мы смогли бы найти их, и они каким-нибудь образом помогли бы защитить присутствие Уильяма в их стране. У меня была бы виза. Но он не обладал ни одним документом. Возможно, его вероятный испанский с гондурасским акцентом помог бы нам оформить свидетельство о его рождении.
Или всё это являлось несбыточной мечтой наивного дурака?
ГЛАВА V. НОВЫЙ ДОМ
Я попросил Уильяма продолжать.
- Так куда ты пошел из прицепа?
Он глубоко вздохнул и лениво приподнял брови.
- Я не пошёл. Какой-то мужик пришёл, запер дверь и закрыл на замок. Потом я понял, что мы поехали - прицеп стал подпрыгивать. Я даже не поднялся. Я знал, что не смогу открыть эту дверь и, по-любому, это спасало меня от Мигры, что гналась за мной. Я решил, что мы едем в какой-то магазин в городе, но он продолжал ехать и довольно скоро я сообразил, что мы едем по шоссе патамушта дорога была очень гладкой, и он очень долго не останавливался до тех пор, пока не стало никакого света, и это была ночь. И я хотел есть, я имею в виду, что реально очень хотел есть патамушта я не завтракал, и не обедал, и к тому же было холодно, поэтому я забрался поглубже в те ящики, что там стояли, и стало чуть лучше, но всё равно было холодно и я иногда дрожал.
- А потом он остановился, и я решил, что мы были там, куда он ехал, или там, где он пошёл купить бензин, но он не открыл дверь, и не поехал, поэтому я решил, что он пошёл куда-то спать, и я тоже спал, но не очень многа патамушта было чертовски холодно. Потом, утром, я проснулся, ко’да он снова пришёл и выехал на то шоссе и я даже не знаю, скока мы ехали, очень долго, и у меня болел живот патамушта я ничё не ел, пока был там, но потом я мог бы сказать, что мы съехали с шоссе патамушта чувствовалось по другому, и мы часто останавливались и снова ехали и часто поворачивали, и ещё чаще останавливались и снова ехали, и я решил, что он где-то там, где откроет дверь, что он и сделал, и я спрятался за всей той мебелью там, и они открыли дверь, а у них была та машина, что поднимает и опускает вещи, и я забрался за ту большую коробку, которую они вытащили из двери и, ко’да они не смотрели, я спрыгнул и быстро побежал, а они кричали, чтобы я остановился, тока я не остановился.
- Очень быстро я узнал, что я в другом городе, но я не знал, что сегодня намного холоднее, чем было вчера. Моя куртка была не очень теплая, поэтому я пошёл в тот магазин купить гамбургеры, но они почти все стоили больше трёх долларов, что у меня было, поэтому я прошёл ещё три или четыре квартала и тама был супремаркет, но не такой большой, как Уохмат, но я купил кексы и апельсиновый сок за доллар с чем-то, и начал есть их там внутри, но тот охранник ничё не казав, може патамушта что он видел на мне ту маленькую куртку, а снаружи было реально холодно.
- Ну, то’да я увидел, как люди выносят сумки, полные всякого, из дверей, а некоторые были женщинами, поэтому я решил, что могу немного заработать, если понесу их вещи. Большинство из них были белыми, поэтому я не боялся, что они прогонят меня туда, где ниггеры, и те ограбят меня. Ну и одна пожилая леди казав окей, и я понёс её большую сумку, полную еды и остального, что она накупила, и мы шли четыре или пять кварталов и она дала мне пятьдесят центов. Поэтому я вернулся и поискал ещё и других, но потом три белых мальчика, все больше меня, кроме одного, они зашли за тот последний дом и захотели мои деньги. Я хотел убежать, но они сбили меня, и забрали всё, что у меня было, и то маленькое радио, что мне подарили на Рождество. Тот, что был моего размера, пнул меня пару раз до того, как они ушли.
- Ну, когда я вернулся в тот магазин, я рассердился, и полицейский спросил у меня, не мальчишки ли украли мои деньги, и я сказал да, и удивился, откуда он узнал, но он казав мне, что никто из мальчишек, кроме них, таким не занимается патамушта у них всегда есть деньги, и он знал, что их было трое, и что одному парню было четы'надцать и звали его Ма'тин, и у него рыжие волосы, и он казав верно патамушта у самого большого реально были рыжие волосы — как он и грил.
- Ну, у меня появилась идея. Так что я казав этому охраннику, что я надумал и ему понравилось это, и он казав окей, поэтому я так и сделал. Кажый раз, ко’да я что-то получал, я оставлял мои деньги у охранника, поэтому они могли забрать, что я только что получил, но у меня всё равно что-то осталось бы, когда я вернусь в магазин. И кажый раз, как я заканчивал с леди, он прогуливался там, и меня ограбили только один раз в тот день, и это был только тот, как я, и другой, которому было, може, тринадцать, и они только забрали мои пятьдесят центов из моего кармана и треснули меня разок по голове. Ну и, в тот день у меня было четыре доллара, даже больше, и я купил себе и гамбургер, и бутылку воды, и сок.
Следующей проблемой стало то, где спать. Стоял февраль, и для легко одетого мальчика, привыкшего к погоде глубокого юга, было очень холодно. Уверенный в том, что повсюду есть женщины из соцобеспечения, готовые схватить его и отправить туда, откуда он сбежал, он боялся признаться кому-либо, что он один и у него нет дома. Поев, он подхватил несколько выброшенных газет возле двери ресторана и направился к парку неподалеку в поисках убежища. У дальнего края парка шли железнодорожные пути, ныряющие под бетонный мост. Перегнувшись через каменную стену сразу за концом защитного ограждения на дальнем конце моста, он заметил отблеск костра, находящегося на склоне выше железнодорожных путей. Уличный фонарь давал достаточно света, чтобы разглядеть тропинку внизу, поэтому он перелез и буквально скатился по крутой тропе на несколько футов, пока не увидел двух мужиков, сгрудившихся у костра.
Решив, что у него нечего красть, он подполз к ним. Один мужик заметил его и крикнул: «Убирайся!» Уильям крикнул, что ему холодно, и попросил позволить ему посидеть у огня. Второй мужик махнул рукой. Они тоже были бездомными, безработными, попрошайничали ради пропитания, и от них плохо пахло. У них имелся картон от коробок и старое рваное одеяло, и они не стали возражать, если Уильям посидит рядом, завернувшись в газеты.
Разговор шел о каком-то мужике, прогнавшим их со стоянки. Развлекались они спиртом, разбавленным водой, делиться которым не собирались.
На пятый день Уильям, выживающий за счет своих доходов у супермаркета и питавшийся едой, в основном, купленной там же, был принят парой из-под моста, позволившей спать с ними по ночам. Назвавшийся Бредом, предположил, что у Уильяма нет семьи, и принялся настаивать, чтобы мальчик шёл в приют, злясь на его постоянные отказы. На третий день, опасаясь за здоровье мальчика, Бред отвел Уильяма примерно за восемь кварталов в магазин «Добрая воля», организацию, чем-то похожую на Армию спасения, торговавшую бывшей в употреблении одеждой и мебелью по очень низким ценам. Там он добавил доллар пятьдесят за пальто, стоившее четыре доллара. Вероятно, почувствовав необходимость, женщина-продавец подарила Уильяму большую, но теплую фланелевую рубашку.
Второй мужчина, с которым Уильям спал тем мостом, утверждал, что у него нет имени, и часто и помногу бормотал про себя. Бред сказал, что он сумасшедший, но не опасный.
Двое мужчин делились с Уильямом тем небольшим количеством еды, что у них было, часто какими-то консервами, которые, по словам Бреда, иногда ему давала какая-то женщина. Вечером своего четвертого дня пребывания под мостом Уильям, к тому времени уже опытный и искусный вор, принес консервированные фрукты, овощи и мясо, украденные им из продуктового магазина, возле которого он работал. Поскольку он регулярно покупал там еду, охранник никогда не заглядывал под слегка великоватое пальто Уильяма, когда он уходил каждый вечер.
Бред рассказал, что у него есть еженедельный маршрут для попрошайничества и случайных подработок, вроде уборки в гараже автомеханика, мытья окон или подметания тротуаров у нескольких магазинов в деловом квартале. Когда он рассказал Уильяму, сколько он зарабатывает, Уильям промолчал о своем доходе, поскольку он зарабатывал столько же, выполняя менее напряженную и более чистую работу. Когда он спросил Бреда, где тот моется, тот ответил, что, за исключением нескольких раз в году, когда его пускали в приют для бездомных, в основном он делал это летом в ручье в нескольких милях от железнодорожных путей.
Уильям продолжал помогать носить сумки и пакеты, добившись некоторой безопасности тем, что убеждал большинство своих клиентов давать пятьдесят центов ещё в магазине, оставляя их у охранника. Мальчишки, дважды ограбившие его, несколько раз останавливали Уильяма, но, не обнаружив денег, просто отвешивали оплеухи и угрожали. Он говорил им, что люди покупают ему только еду, а денег не дают. Но в один из дней они разгадали его схему, и под конец дня схватили его в квартале от супермаркета, избили и отпинали, забрав все деньги. Его товарищи по ночёвкам под мостом не заметили синяков на лице и то, как он морщится от боли.
Охранник из магазина посочувствовал, но не более, увидев избитое лицо Уильяма.
Следующие несколько дней Уильям тратил весь свой доход на еду, покупая её в том же в супермаркете. Он включил в свой рацион овощи вроде моркови и брокколи, в надежде сохранить здоровье. Tia Лили как-то рассказала ему о полезной еде.
А старина Бред, беспокоящийся о Уильяме, однажды вечером подарил ему военную накидку, которую, по его утверждению, он нашел. В дождливые дни у клиентов Уильяма всегда были наготове зонтики, но ему приходилось бежать обратно в магазин без защиты от непогоды. Если дождь был сильным, ему приходилось прятаться в подсобке, чтобы не отказывать постоянным клиентам. Накидка положила конец этой проблеме. А когда дождя не было довольно долго, накидка оставалась под мостом, спрятанная среди листьев и сухих веток.
Мальчишки-хулиганы, разгадавшие его тактику, адаптировали и свою. Либо он давал им по два доллара каждый вечер, когда уходил из супермаркета, либо его избивали. Охранник понятия не имел, как избежать подобного. Уильям стал уходить пораньше, до половины шестого вечера. Это сработало, но только дважды. Потом враги нашли его и избили. Приказав ему встречать их ежедневно в семь тридцать вечера с двумя долларами в кармане. Это заставило Уильяма выбирать между отказом от средств к существованию и риском попрошайничества или упорным трудом и платежом дани. Он выбрал последнее, пытаясь найти новое, более безопасное место.
Еще одной проблемой, с которой он столкнулся, была его всё более грязная одежда и неприятный запах от тела. Охранник спросил у него, почему он не умывается и не переодевается, а затем, вероятно, устав от уклончивых ответов, прямо заявил, что если он живёт на улице, то вскоре ему не разрешат приходить в магазин из-за его грязного вида. Решить подобное получилось, когда одна из женщин, что он обслуживал, подарила ему одежду, из которой вырос её сын. Однако она отказала ему в его просьбе искупаться у неё дома. Охранник магазина позволил Уильяму хранить свою одежду в коробке в подсобке магазина. А проблема с купанием разрешилась на следующий день.
Именно тогда он и встретил Мака или Джеймса МакЭлвенни, предложившего Уильяму взять один из двух больших пакетов, которые нёс. Он уже видел этого молодого человека раньше, но не считал его потенциальным клиентом, хотя Мак кивнул ему, проходя как-то мимо. Большинство клиентов Уильяма были женщинами, обычно в возрасте, и лишь несколько пожилых мужчин. На этот раз Мак явно с трудом нёс свои пакеты. Предложение помочь было немедленно принято, последовал гонорар. Пока они шли, Мак расспрашивал Уильяма, как его зовут и где он живет. Уильям начал подозревать в нем клиента другого типа. Этот двадцать-с-лишним интересуется его телом? Может, есть возможность получить жильё?
- Я казав ему, что живу с мамой на другой стороне парка, но он как-то странно на меня позырил, когда я грил это, но ничё не казав, и мы вышли на улицу, и он казав, что его дом тама, и мы подошли к его двери, на которой были нарисованы деревья и всё такое, и ему пришлось опустить пакет, чтобы открыть дверь, и я спросил, есть ли у него что-нибудь поесть патамушта я не ел весь день, и он спросил, почему моя мама ничё не даёт мне с собой, а я ответил, что мы были очень бедные, и в этот день еды не было, поэтому он казав заходи, и его мама сидела там в том кресле-качалке, словно она не могла сама ходить, и он ничё не казав ей, тока занёс все пакеты и казав мне заходить, а я казав «Здрасте, мэм», но она тока глянула на меня и ничё не казала.
- На кухне Мак спросил меня, что я хочу, и я казав: «Чё-нить», и он сделал мне самвич с ветчиной, кетчупом и салатом, и себе тоже. Ну, я был типа грязный и подумал, може этот мужик хотит увидеть меня голяком и пососать мо хуй за деньги, поэтому я спросил у него, могу ли я помыться в душе патамушта в моём доме нет воды патамушта у нас нет денег платить за воду, а он казав, что думает, что у меня нет дома патамушта там живут тока ниггеры, там где я казав, но я могу помыться в душе, если так хочу, а душ по-любому был мне нужен, а потом, я был уверен, что этот мужик захочет пососать мо хуй, и може заплатит за то, что трахнет меня, но даже ко'да я был совсем голяком и он настраивал воду, он совсем не глядел на мо хуй и жопу, совсем, и он тока ушёл из ванной и казав, где полотенце, и снова пришёл, ко'да я закончил
- Поэтому, ко’да я кончил, он спросил меня о том, где я на самом деле живу, и живу ли я на улице, и где на самом деле моя мама, и я казав ему правду, а затем он казав, что я реально могу заработать хорошие деньги с ним, и я снова подумал насчёт сосания хуя, но он был как Босси и Джимбо и хотел вламываться в дома и магазы и тырить вещи, а я был маленьким и мог проникать в разные места, и он всё знал о тех штуках, и я никогда не попадусь, совсем нико'да, поэтому я спросил у него, могу ли я остаться у него дома, но он казав нет патамушта и его мама, и медсестра, и та леди из соцслужбы постоянно ходят и ино'да грят с соседями патамушта у него раньше были проблемы, но он не станет грить, в чём там дело.
Ну вот, я казав ему о тех мальчишках, что отбирают у меня деньги кажый вечер, и он казав, что если я буду делать то, что он кажет, то у меня больше не будет забот о еде и я заработаю денег с ним, и смогу заиметь свою комнату, поэтому я казав окей, и той ночью мы пошли в ту аптеку, что далеко от его дома, и забрались на крышу, и там было маленькое окно, и мы его разбили, и мне пришлось спуститься вниз по веревке, которая у него была, со всеми теми узлами, спуститься в самый низ, на первый этаж, в темноте тока с тем маленьким фонариком, что он дал мне, и я спустился на пол и пошёл реально, я имею в виду, реально очень медленно патамушта там у них была сигнализация, поэтому я шёл как те солдаты из фильмов и совсем не останавливался до тех пор, пока не дошёл до зада, где есть все’да есть документы, и он дал мне ключ к той коробке, что была там у стены, и потом я должен был забрать всё из той коробки и положить в сумку, которую он мне дал, но я двигался медленно, я имею в виду, реально медленно, когда я встал у стены и тока то'да я смог открыть ту коробку, и взять все те лекарства, что он хотел, и реально, реально медленно. Ну, я сделал всё, как он грил, и забрал все те медицинские штуковины, и реально медленно, а потом я вернулся назад и поднялся на второй этаж, и сначала он захотел сумку с теми лекарствами, и я подумал, что он хочет взять её и уйти, и оставить меня внутри, но я знал, где его дом, поэтому може он не сделает так, поэтому я привязал сумку к веревке, и он поднял её наверх, а потом снова опустил вниз, но у меня не хватило сил снова лезть обратно, поэтому он казав, чтобы я держался и поднял меня патамушта я был типа худым и весил не так уж много.
- Ну, я было подумал, что он собирается дать мне немного денег прямо там, но он казав, что ему нужно сначала продать лекарства, но он придёт в магазин и отдаст мне деньги на следующий день. Ну вот, я казав ему, что так будет лучше патамушта там были те мальчишки, что постоянно заставляли меня отдавать им деньги или они били меня, и они делали это пару раз, один раз реально сильно. Ну, Мак казав, не беспокойся о тех мальчишках патамушта он заставит их уйти оттуда, и больше никто ничё мне не сделает.
- Ну, он не пришёл к магазину, так что я пошёл к нему домой, и никто не подошёл, ко'да я много стучал в его дверь. А потом, когда я проработал весь день в магазине, те мальчишки, с которыми, как он казав, он должен был погрить, они ждали меня, и я отдал им мои два доллара, и потом они ушли, и тот большой парень с рыжими волосами, про которого охранник казав, что его зовут Ма’тин, он казав, что я должен им в следующий раз три доллара, и они забрали мою газету, которой я хотел укрываться.
- Так что той ночью, без газеты и даже рядом с теми мужиками из-под моста, где мы были, мне было реально, я имею в виду реально очень холодно, и я не мог заснуть, и на следующий день был сонный весь день, и Мак, он по-прежнему не пришёл, но я побоялся идти к нему домой патамушта може там будет несколько леди из соцслужбы, поэтому я поел в магазине и забрал газеты, которые мне дали, и пошёл к мосту.
- Ну, те мальчишки ждали на улице возле супремаркета, и я увидел их и вернулся внутрь и казав охраннику, а он казав, что ничё и никому не может сделать за пределами магазина.
- Ну вот, я подумал и понял, что Мак ничё не сделал и мне ни за что не выбраться из этого магазина так, чтобы те мальчишки не смогли достать меня и снова побить, поэтому я увидел, что у меня есть три доллара и пара монет, и я спрятал один доллар в свой носок и вышел из магазина с двумя долларами и моей газетой для сна.
- Так вот, эти мальчишки хотели три доллара, но я казав, что у меня тока два доллара и двадцать центов патамушта мне нужно было покупать себе еду, и тот мальчик, маленький, как я, он полазил по моим карманам, и тама ничё не было, а потом он полез в мой носок и тама был мой доллар, поэтому они сбили меня и пнули и сказали, что назавтра я должен им три доллара. Я очень разозлился и заплакал, и рассказал Бреду, что они сделали патамушта я не грил ему ничё о тех мальчишках раньше, и он казав, може, мне не стоит туда возвращаться.
- Поэтому на следующий день я пошёл домой к Маку, но сзади, и я много стучал в дверь, и потом он вышел и разозлился патамушта там была женщина, но я казав ему, что те мальчишки снова украли мои деньги и побили меня, и он должен дать мне деньги, чтобы я больше не ходил в тот магазин, а он не дал. Ну, он казав, что его тоже ограбили и ничё не заплатили ему за те лекарства, тока забрали их, и он извиняется и всё такое, но я понял, что он врёт, но что я мог сделать, поэтому я спросил у него, почему он ничего не сделал тем мальчишкам, что грабят меня, и он казав, что они никого не слушают, и мы грили, и он накормил меня и позволил помыться у него в душе, и мы грили о том, где я жил раньше, и что я делал, и я много чего наговорил ему о том, как был с Босси и Джимбо и делал деньги в Уохмате, и он казав, что знает Уохмахт, ну, не Уохмахт, но тоже самое, но там много людей с деньгами, тока я не должен позволить, чтобы меня увидели полицейские патамушта они могу заставить меня уйти. Потом он казал мне о том месте, которое было типа как раньше, и куда он и какой-то его друг должны пойти и украсть, и много чего, но не казав, что именно.
- Ну вот, мы ехали немного на автобусе, и там был тот большой торговый центр, типа супремаркет с большой жопой, и много, я имею в виду, реально очень много машин, и я иду туда, где люди входят, но там не очень-то близко, и я встаю, как делал это раньше в Мис'сиппи, и верняк, я ловлю парочку, которая грит окей, и мне дают доллар, даже когда я казав ей, что она должна мне тока пятьдесят центов.
- Пока я делаю это, Мак где-то внутри что-та высматривает и ко'да он возвращается, я уже получил два доллара и это было за час, и он собрался ехать домой, но показывает мне, где садиться на автобус, но это доллар на автобус. поэтому я понимаю, что мне придётся долго работать, може, пять-шесть часов, и, може, полицейский придёт туда, где я ношу вещи и разозлится патамушта я тут, но тут было больше денег и може нет мальчишек, которые украдут мои деньги.
- Ну вот, я заработал, наверное, шесть или семь долларов, и пошел и купил себе еды в Макдоналсе, что был тама, и это было реально хорошо, и я вернулся и заработал ещё три, поэтому я подумал, что, може я смогу спать где-нить поблизости, и я походил по округе, и там были машины, которые стояли всю ночь, поэтому я раздобыл пару коробок сзаду магазина, и спал между двумя машинами, но было холодно, я имею в виду реально очень холодно, и было слишком поздно возвращаться к мосту, поэтому у меня была реально плохая ночь, и пока магаз не открылся, я не знал, скока времени утром, но потом я купил себе кофе, что там делали патамушта реально замёрз.
Несколько дней Уильям ездил на автобусе от моста до пригородного торгового центра. Даже с учетом двух долларов за проезд на автобусе он заработал больше, чем в местном продуктовом магазине, и этого ему хватило, чтобы купить свитер под пальто и вторую пару теплых штанов в магазине «Гудвилл», и ему не приходилось беспокоиться о том, что его ограбят.
- И вот в один день тот мужик спросил у меня, не хочу ли я пойти к нему домой, чтобы сделать кое-что за несколько долларов. Ну, я казав окей, и когда мы пошли туда, он покормил меня, и я спросил у него, могу ли я помыться в душе, ну, понимаешь, патамушта у нас не было воды и всё такое, и он казав окей, и когда я разделся голяком, он выпялился на мой хуй, и я понял, что он хочет пососать мо хуй и всё такое, но он ничё не сделал, даже ко'да я спросил, хочет ли он что-то сделать, и я совсем ничё не понял, чего он хочет, но я ничё не казав о сексе, и он тока потёр мне спину, но дал мне пять долларов и казал, може, увидит меня на следующей неделе.
- Ну вот, я знал, чего он хочет, и я тоже хотел это сделать, но я не знал, как это сказать, и не разозлить его, поэтому через пару дней я пошел к Маку домой, и там никого не было, никто не подошёл к двери, так что я остался в том супремаркете, где был раньше, и охранник спросил, где я был, и я казал ему правду, особенно о том, что там меня никто не грабит, и он казав, что это хорошо, и я заработал там немного денег, а женщины тоже спросили, где я был, но я тока казав им, что я был с мамой, и они тока посмеялись, но я ушёл в полдень, ко'да увидел тех мальчишек, что грабили меня раньше.
Двумя неделями спустя, в субботу, другой мужчина довольно долго разглядывал Уильяма, чем привлёк его внимание.
- Я увидел, как он смотрит, и подошёл, и спросил у него, чем я могу ему помочь, и что мне нужны деньги, и нет ли у него дома какой-то работы для меня, и он не понял, поэтому я казав, что вроде почистить что-то или чё-нить другое, что он хочет, и потом он казав окей, и мы поехали к нему домой, и это было далеко патамушта мы долго ехали, и всё это время он спрашивал у меня, как меня зовут и где я живу, и сколько мне, и в каком я классе, и всё такое, а я врал и врал, что у меня есть мама, но нет папы, и что мне две'цать, и что я в пятом классе, и всю эту чушь, и он потрогал и схватил меня за ногу.
- Ко'да мы доехали до этого дома, я увидел, что тут есть такой же гараж как у тебя, с лектрической дверью, и мы вошли, и я затащил его пакеты с едой и спросил, могу ли я поесть после того, как закончу свою работу, и он казав окей, и позволил мне зажарить яичницу, и я поел рисовых хлопьев с молоком. Мне реально нравится молоко. Потом я казал, что он хочет, чтобы я сделал, и он казав, что я могу помочь ему с уборкой в подвале, и мы делали это какое-то время, и он смотрел на меня, поэтому я спросил у него, могу ли я помыться в душе, и он не понял, поэтому я сказал ему помыться водой в ванной, и потом он понял и казав окей.
- Ну вот, мы поднимаемся на второй этаж, и там есть большая спальня, в которую он поднялся, и та большая-пребольшая ванная с ванной посередине, и два душа, и я раздеваюсь прямо там, и он реально, я имею в виду реально пялится на меня и мой хуй. Даже ко'да он настраивал воду, я видел как он пялится на мой хуй, поэтому я поиграл с ним, и он встал, и я казав, что если он хочет, то может помочь мне помыть мою спину, и он помыл всё, я имею в виду всего меня, даже кожу изнутри на моём хуе, и тот стоит, и я сказал, може, он знает способ, как мне заработать деньги патамушта у меня плохо с деньгами, и он тока стоял там и думал, и я понял, что он хочет пососать мой хуй, поэтому я казав, что мы можем сделать то, что он хочет, и что я никому и ничё не скажу патамушта мне нужны деньги, и мне понравится всё, что он захочет сделать. Потом он подумал ещё и казал, что пошли в спальню, и я тока залез на его большую кровать, и мой хуй торчит прямо вверх, и он сел там и потрогал его, и я казав, что он может пососать его, если хочет, и он сделал это, только не так хорошо, как все или Босси, и я понял, что это будет долго, поэтому я спросил у него, не хочет ли он, чтобы я пососал у него за десять долларов, а он ничё не казав, но встал и попытался снять штаны, но не смог патамушта не снял туфли, и ему пришлось натянуть их обратно, и снять туфли, а потом снять штаны, и его хуй такой же большой, как у Босси, и он лег там, и я сосал его хуй и держался рукой за его яйца, и дёргал за них.
- Ну, я чувствую, что он очень быстро кончит, поэтому я останавливаюсь и грю ему, что он должен казать мне до того, как та его хрень выйдет, что если он даст мне ещё пять долларов, то я всё это проглочу, и реально быстро он грит окей, и я хорошо ему сосу, а у него уже сильно стоит и он дышит так, словно бежит, и я чувствую, как его хуй набухает, и он делает так: «Оух», или как-то так, и у него выходит, а я глотаю и глотаю, пока больше ничего нет, а потом прошу у него немного «Кул-Эйд», но он мне дает апельсиновый сок, что лучше.
- Ну, тогда он грит, на всякий случай, никому не грить, чем мы занимались, и може мы сделаем это снова, и я казав, чтобы он не беспокоился насчёт меня патамушта я нико'да, никому и ничё не кажу, и можно ли мне ино'да спать у него. Ну, он сразу думает, что я кое о чём наврал, типа о том, что у меня есть мама, поэтому я быстро грю ему, что это патамушта у нас нет воды и нет еды, поэтому моя мама знает, что я часто остаюсь у друзей, поэтому он грит, что должен подумать об этом, и он отвёз меня обратно к торговому центру и дал мне двадцатидолларовую бумажку.
В понедельник утром снова объявился Мак. Он пришел в торговый центр в поисках Уильяма для того, чтобы совершить очередное ограбление, которое, как он гарантировал, принесет деньги немедленно, но Уильям не собирался этим заниматься. Он достал неизрасходованные двадцать долларов и сказал Маку:
- У меня всё норм тут, поэтому я думаю, что продолжу заниматься, чем занимался. Потом Мак спросил у меня, как я получил двадцатку, и я казав ему, что их мне дал тот мужик, и Мак, типа в шутку, спросил, что я делал, сосал его хуй, и я удивился патамушта не знал, что он шутит, и я было подумал, може он знает, чем я занимаюсь, но как он мог узнать, но потом он рассмеялся, и я сообразил, что он пошутил насчёт этого, но Мак, он умный, он увидел, как я удивился, поэтому потом не смеялся и спросил, ездил ли я с тем мужиком к нему домой, и я казав, что тока помог ему с его пакетами, но Мак не поверил мне и казав, что я мог бы получить намного больше денег от того мужика, типа того, и я уставился на него и спросил как патамушта я понял, что он понял, что я занимался сексом с тем мужиком. Ну он задумался, а я ждал, и он спросил, готов ли я сосать его хуй, и будет норм, если я сделаю это патамушта много мальчиков делали это раньше там, где он жил, и я спросил, а он сам делал это, и он казав, что он позволяет им только сосать его хуй, но потом я ему нискока не поверил. Ну, он казав, что сообразил, как легко получить деньги патамушта, если полиция узнает, что они делали, то они отправятся в тюрьму до конца жизни, и стоит мне тока казать это, и они дадут мне тысячи долларов или я расскажу полиции о том, что они сделали, и они дадут мне деньги, даже больше, так он думает, а я думаю, что это глупо патамушта мужик, понявший, что я готов засадить его до конца его жизни, просто убьёт меня по-быстрому.
- Ну, Мак, он захотел знать, где живёт тот мужик, и я казав ему, что не знаю, но это далеко патамушта мы долго туда ехали. Потом он спросил у меня, какого типа у того мужика машина, и какой у него большой дом, и как он хорош, и всё такое, а я грю ему, что тоже думаю, что у того мужика есть деньги, и в следующий раз я спрошу у него больше, може тридцать, а если он захочет трахнуть меня, може пятьдесят. Ну а Мак, он немного ещё подумал, и он грит, что мужик должен вернуться, и мы можем заставить его дать нам може пять тысяч. Потом он подумал ещё и казав, что, если мы сделаем фото, как он сосёт мо хуй, мы сможем получить ещё больше, и он казав десять тысяч, а потом и ещё. Но я подумал, что, може, у того мужика есть оружие и он пристрелит нас обоих, но Мак казав, что у него тоже есть пистолет. Но я не знал, когда тот мужик вернётся, и, може, другой мужик, которого я угляжу, он ничё не захочет делать, ну и, може, он никогда не вернётся патамушта, как казав Мак, они могут попасть в тюрягу до конца жизни.
- Ну, мне нужно было работать, и Мак казав, что подумает над своей идеей и придёт на следующий день. Ну, я подумал, что не хочу делать то, что он казав патамушта, може случиться что-то плохое, и меня поймают, и даже если тот мужик попадет в тюрьму, меня тоже могут посадить.
- Ну, той ночью тот человек, у которого не было имени, умер. Он не проснулся утром, даже ко'да Бред потолкал его и заплакал. Я никогда не видел никого дохлого, и это не выглядело совсем уж плохо. Може, это было норм, и я подумал, може, так будет со мной, тоже не проснусь утром, когда мне нужно будет вернуться назад в Мис'сиппи.
- И я подумал, что, може, если я буду спать в холоде под мостом, може в одно утро я тоже не проснусь. И вот то'да я подумал насчёт той идеи Мака, что это хорошая идея. Если у меня будут деньги, я смогу иметь комнату с ванной и чё-нить себе готовить, и холодильник, и всё такое.
- Ну, я помог Бреду вынести его друга из-под моста. Пару раз мы пытались затащить его на стену, и один раз он упал вниз, на рельсы, и нам пришлось затаскивать его назад, но потом те, другие мужики, они помогли нам, и потом я ушёл патамушта знал, что может прийти полиция, и они захотят узнать, почему я сплю под мостом, и сдадут меня в соцслужбу.
- Ну, я пошёл прямо утром домой к Маку, но его там не было, а его мать не ответила через дверь, но она нико'да не отвечает, поэтому я вернулся к торговому центру, и работал, пока старина Мак не пришёл ко мне, улыбаясь во все свои зубы, и у него был план, и он казав, что думал над ним всю ночь, и мы разбогатеем, и купим себе машину, и всё, что захотим, и ни за что на свете те парни, с которыми мы будем это делать, ничего нам не сделают. Потом он рассказал о том, как мне получить пять тысяч долларов, и я даже не знал, как это много, но я слушал патамушта знал, что это много, и что я нико'да больше не буду спать в холоде под мостом.
- Ну вот, он рассказал мне свою большую идею и то, что он собирается одолжить тот мотосикл у одного из своих друзей, и он будет там на стоянке наблюдать, и когда я поеду с каким-нить мужиком, он поедет следом, и потом я должен раздеться догола как можно быстрее, но на первом этаже, и это важно, но потом я могу искупаться в душе, и потом я должен повести мужика туда, где он хочет заниматься со мной сексом, и я должен раздеть его тоже, а потом Мак, он казав, что ждёт от меня, что я позволю мужику трахнуть меня, а я казав, что не стану это делать патамушта я не хочу, чтобы он подумал, что я педик или вроде того, но он казав, что это совсем не больно, и, если я позволю ему трахнуть меня - это важно патамушта я как-то должен спуститься на первый этаж, чтобы открыть ему дверь, чтобы он зашёл туда с камерой. Я должен сказать мужику, что у меня в кармане есть кое-что для траха, и я забыл это в своих штанах, и я возвращаюсь вниз, а потом иду назад с тюбиком той пасты, что делает это легче для их хуев в моей жопе, и из-за неё не будет так больно, но за пять тысяч долларов немного больно не так уж плохо. Ну, я подумал, что он может узнать об этом, если его самого трахнет какой-нить мужик, но я ничё не казав, и потом узнал.
- Потом, казав он, ко'да меня будут трахать, он придет и сфотает, поэтому меня не будут трахать долго, и я должен оттолкнуть его, и это будет смотреться, словно я злюсь, и обзываю мужика педиком, как будто мне больно, а потом Мак, он кажет, что он мой дядя, и они заплатят двадцать тысяч долларов или мы пойдём к копам, и они попадут в тюрьму до конца своей жизни, и они заплатят, може, за два раза патамушта должны, и они знают, что должны, и мы станем богатыми ублюдками. Тока Мак казав, чтобы я больше не грил эти слова.
- Ну, я немного испугался, но это выглядело так хорошо, и я нико'да больше не буду спать под мостом, и не умру, как тот мужик, и куплю себе новую одежу, и новое радио как то, что мне подарила tia Лили, и которое украли те мальчишки, може, даже больше, как то, что она подарила Хорхе, може, и телевизор, маленький, вроде того, что носят в кармане, но больше всего мне хотелось отдельную комнату, може, и без собственной ванной, но чтобы она была тёплой, и я мог быть голяком, если захочу, и если будет всё ещё тепло.
Потом, когда Уильям заявился под мост, Бред сообщил ему, что, хотя он был рад находиться с ним каждую ночь, потеря безымянного друга заставила его почувствовать себя одиноким и уязвимым. Он объявил, что собирается переехать в приют, и что Уильям может поехать с ним. Кровать и еда, о которых заверял его Бред, не смогли пересилить страх Уильяма перед соцработниками, которые немедленно отвезут его в городской отдел, а потом поместят в неприятный, ограничивающий свободу приют. Неизбежный отъезд Бреда сделал план Мака еще более привлекательным.
Поскольку Мак полагал, что любой обеспеченный мужик, которого заинтересует тело Уильяма, приедет в торговый центр только в выходные, планировалось подождать до субботы, и только тогда приступить к реализации задуманного плана. Это поставило Уильяма в затруднительное положение. Спать под мостом было удобно тогда, когда их было трое, деливших огонь и тепло тел. Уильям мог развести костёр, но он может потухнуть, и как ему согреваться в эту холодную зиму?
Утром он снова отправился домой к Маку. На этот раз этот молодой человек оказался там, только не слишком обрадовался, увидев Уильяма. Он попытался решить проблему мальчика, вручив тому старый спальный мешок и сумку, которую можно носить на плече - они остались ещё с детских времён Мака. Первой реакцией Уильяма был гнев из-за того, что Мак не отдал их ему раньше, но предвкушение перемен в жизни, которые, казалось, обещал план Мака, охладило его эмоции. И все же:
- Как я буду носить эту штуку, когда буду работать там?
Мак предложил ему найти тайник под мостом и даже предложил пойти с ним, и помочь в этих поисках. Можно было бы подумать, что те ужасные условия, в которых спал одиннадцатилетний ребенок, растопят даже холодное сердце Мака, но этого не случилось. Мак нашел место в конструкциях моста, где можно было спрятать спальный мешок, и даже вблизи он был незаметен. Уильям неохотно принял подобный компромисс и отправился к торговому центру заниматься тележками покупателей.
Та первая ночь в одиночестве была трудной.
- Я уже очень давно не спал один, и было холодно, я имею в виду, реально очень холодно, и я целиком залез в тот спальный мешок, что Мак дал мне, в пальто и во всём остальном, но мне всё равно было холодно, и потом я начал дрожать, и потом я почти дошёл до дома Мака, и я подумал, что это глупо. Если мы собираемся получить все эти деньги, почему бы Маку не позволить мне ночевать у него дома?
- Ну вот, первым делом тем утром, ко'да я пришёл в дом к Маку, я казав ему, что больше не собираюсь спать под мостом, и он должен позволить мне ночевать у него дома, или там, где тепло. Ну, Мак, весь такой наглый, и говорит, что я не могу, и лучшее, что он может сделать, это дать мне ещё одеяло и я реально, я имею в виду, реально очень разозлился, и казал ему, что он должен пустить меня к себе домой, и я буду приходить по ночам, ко'да не будет ни медсестры или леди из соцслужбы, а уходить буду рано утром, часов в шесть или семь, но он казав нет патамушта люди могут увидеть, как я прихожу и ухожу, и у нас могут быть большие проблемы, и мы поищем какое-нить место получше.
Объезжая на мотоцикле южную часть района, где жил Мак, они заметили заколоченные дома. Они заехали в переулок позади этих домов и обнаружили, что два дома были взломаны и открыты. Мак припарковался на следующем повороте и убедил Уильяма вернуться и посмотреть.
- Внутри всё было плохо, всё разбито, все окна, даже туалеты, дыры в стенах и всё такое, и там воняло дерьмом, и было дерьмо на полу, многа, и я вернулся назад и рассказав Маку, и казав, что я нико'да не буду спать в таком месте, поэтому мы поехали смотреть ещё, и потом Мак казав, что он знает одного мужика, который, може, позволит спать у него дома, но, може, он захочет трахнуть меня. Ну, мне тока хотелось какое-нить теплое место, и, если меня трахнут там, это будет лучше, чем дрожать и не спать, поэтому я казав окей.
- Ну, тот мужик, он посмотрел на меня и грит Маку, чтобы он быстро ушёл, потому что он не хочет, чтобы маленькие дети были в его доме, поэтому мы ушли.
В конце концов Мак достал стёганное одеяло из шкафа своей матери и пообещал десять долларов в день из собственных денег, чтобы Уильяму не приходилось работать, если он этого не захочет, и чтобы он мог выпить горячего кофе для согрева. В гневном отвращении Уильям потребовал и принял душ, переоделся в чистое, настоял на дополнительных десяти долларах на стрижку, забрал все двадцать долларов, одеяло и ушёл. Спрятав одеяло в сумку, где хранился и спальный мешок, он сел в автобус и поехал на свою «работу». Длина его волос вызывала все большее беспокойство. Их не стригли уже много лет, с тех пор, как он сбежал из приюта. Tia Лили несколько раз хотела подстричь его, но он отказывался. Однако сейчас они спустились ему за спину, и постоянно закрывали ему глаза. Поэтому перед выходом на работу, но ещё с не совсем рабочим настроением, он зашел в парикмахерскую торгового центра. Однако, глянув на себя в большое зеркало, он решил, что лучше оставит длинные волосы, и вместо этого потратил часть своих денег на расческу. Он зашёл в мужской туалет и пробовал по-разному зачесать их, но ни один из способов, по его мнению, не подходил ему. Во-первых, волосы постоянно падали ему на глаза. И хотя он думал, что, падая ему на плечи, они выглядят опрятно, он слишком походил на девочку, даже если завязать их в хвост, как это делал Босси. В конце концов он вернулся в парикмахерскую и договорился за двенадцать долларов о стрижке, которая позволила ему видеть и убрала локоны с плеч. Ему понравилось то, что он увидел в зеркале по окончании, как и одному из других парикмахеров, который поглядывал на него в зеркало на протяжении большей части стрижки, и чьи взгляды Уильям ловил и возвращал.
Одеяло сыграло значительную роль в ту ночь, и Уильям проспал с относительным комфортом.
После чуть менее прибыльного вторника он снова увидел зарево костра под своим мостом. Вернулся Бред.
- Он казав, что ему было очень плохо из-за того, что он оставил меня одного, и ему не понравился приют, в который он попал.
Бред оценил одеяло, которым они вместе укрылись. Желание Уильяма поучаствовать в затее Мака сильно уменьшилось. Ему снова было тепло, он был в компании по ночам и зарабатывал, по его мнению, хорошие деньги в торговом центре.
Однако в пятницу вечером Уильям нашел Мака, ожидавшего его на мосту. После некоторых споров и обещаний, которым поверил лишь наполовину, Уильям согласился встретиться с Маком на следующий день в десять утра прямо у торгового центра. Чтобы быть уверенным, что мальчик приедет точно в срок, Мак подарил Уильяму дешевые цифровые часы; ему ещё и пришлось учить мальчика ими пользоваться.
Итак, утром в субботу, дав Уильяму небольшой тюбик смазки KY, чтобы тот спрятал его в кармане брюк, Мак, вооружившись газетой и несколькими комиксами, и тепло закутавшись в длинную парку с капюшоном, приступил к наблюдению, сидя на стене в одном из углов парковки, откуда ему был виден фасад торгового центра. Его план состоял в том, чтобы передвигаться, не привлекая внимания охранников, и ему пришлось прождать всего лишь чуть больше часа, когда подошёл прошлосубботний клиент Уильяма и предложил поехать к нему домой. Мак подбежал к одолженному мотоциклу и тронулся с места, следя за большим зеленым внедорожником, выехавшим на бульвар.
Позже Мак вкратце описал Уильяму, как все происходило с его стороны.
Он быстро понял, что мужчина не едет прямиком к себе домой, а кружит, чтобы сбить с толку Уильяма, чтобы тот понятия не имел, что дом на самом деле находится всего в полумиле от торгового центра. После почти получаса разъездов мужчина проехал по улице с богатыми домами и свернул на бетонную дорожку, ведущую к двухэтажному кирпичному дому с хорошо подстриженным газоном и гаражом на две машины. Для Мака это был признаком богатства. Электрическая дверь гаража поднималась, когда он проезжал мимо.
Мак поискал незаметное место для парковки, но ближайшее оказалось в двух кварталах от дома. Он надеялся, что Уильям не последует его указаниям быстро раздеться и даст ему время занять позицию, откуда он сможет увидеть, когда откроется входная дверь. Поблизости не имелось ни автобусных остановок, ни торговых киосков, где можно было бы околачиваться, не вызывая подозрений. Стояло субботнее утро, и, несмотря на прохладный воздух, несколько мужчин занимались домашними делами на открытом воздухе, в том числе один всего через дом от намеченного объекта.
>>>
Мак тупо вытащил камеру и сделал вид, что фотографирует, хотя на камере стоял самый большой телеобъектив для того, чтобы следить, не открылась ли входная дверь дома того мужика. Ему повезло, что никто не вызвал полицию. Время шло, и он начал беспокоиться, что Уильям не смог спуститься в одиночестве вниз или, что еще хуже, на двери замок, требующий ключа как изнутри, так и снаружи, но, в конце концов, заметил тень у входа, показавшую, что Уильям добился успеха. Он медленно пошёл по улице, прижав мобильный телефон к уху, и вел себя так, словно его вели по направлению к открытой двери.
Он вошел тихо и осторожно, повернув ручку, дабы избежать щелчка защелки, закрыл входную дверь. И тут же. сбросив свои туфли, побежал наверх по покрытой ковром лестнице, вынимая на ходу камеру. Голосов ни в одном направлении не было слышно, поэтому он двинулся влево и остановился при звуках мужских вздохов за одной из дверей. Он быстро развернулся и замер у полуоткрытой двери; в щель ему было видно медленно движущуюся обнаженную верхнюю часть тела крупного мужчины, нависающего над мальчиком.
Мак проверил, включена ли дешевая цифровая камера, сунул её за дверь и нажал на спуск. Сверкнула вспышка. Он подождал, прислушиваясь к звукам перезарядки вспышки, и снова нажал на спуск, как раз в тот момент, когда мужчина воскликнул: «Что за?..» Вспышка снова перезарядилась, когда он полностью распахнул дверь. Мужчина поднимался, его лоснящийся член подпрыгнул, выскользнув из попки Уильяма, и вспышка камеры снова погасла.
Мак потянулся в карман за маленьким револьвером. Неохотно, поскольку мужчина как раз ткнулся его в маленькую простату, подведя его близко к оргазму, Уильям прорычал: «Отвали от меня, педик», - слова, которые он отрепетировал с Маком.
Вскочив с кровати, мужчина прорычал в ответ что-то вроде: «Что это за хрень?» но быстро оценив свою слабую позицию, тяжело опустился на кровать, его эрекция сдувалась, как несбывшаяся мечта. Уильям, как его и готовили, схватил штаны мужчины и, порывшись в карманах, достал бумажник и бросил его Маку, который чуть не выронил камеру, ловя его.
- Я испужался и быстро перебежал туда, где стоял Мак с его пистолетом, но мужик тока сидел тама и тряс своей головой, и тупо смотрел в пол, словно нас тама не было. Ну. Мак казав, что он типа трахал его племянника, и что если он не хочет, чтобы мы пошли к копам, то он должен дать нам двадцать пять тысяч долоров и быстро.
- Ну, этот чувак, он грит, что у него их нет, но потом, что он может достать их в понедельник, но потом он грит, что это всё, что у него есть, но Мак грит, что он должен платить нам по тысяче в месяц так долго, как он кажет, и он знает, что тот сможет патамушта он имеет всякие штуки, и дом, и всё остальное.
- Ну, а мне все еще хотелось секса, потому что этот мужчина чертовски классно трахал меня, и у меня вовсю стоял, поэтому я казав Маку, чтобы он заставил мужика отсосать у меня, чтобы я мог кончить, а Мак разозлился, и казав мне заткнуться и одеться. Ну, мне это совсем не понравилось, но я отошёл и оделся, пока он заставлял того чувака заплатить нам.
Мне захотелось спросить, жалел ли он свою жертву, но я чувствовал, что любой ответ будет корыстным; он скажет то, что, по его мнению, я хочу услышать.
- Ну, Мак, он забрал у того мужика водительские права, и деньги, что были в бумажнике, и дал мне двадцатку, но я был уверен, что он забрал себе намного больше патамушта знал, каким он был толстым, но он казав, что у того мужика было тока сорок. Так что, когда мы ушли оттудова, я казав Маку, что он должен дать мне больше денег патамушта мне больше не хочется возвращаться в тот торговый центр, и мне нужно есть и всё такое, и я больше не хочу спать под тем мостом. Ну, Мак казав. что у него больше нет, тока его двадцатка, и я уже получил свои двадцать долоров раньше, и эти двадцать он отдаст мне и, по-любому, у нас будет дохрена денег в этот понедельник, когда тот чувак заплатит, и потом он казав, что нам нужно присмотреть другой торговый центр патамушта они могут сообразить об этом, и мы сможем найти ещё один.
- Ну, я подумал, что с пятью тысячами от того мужика у меня не будет нужды долгое, долгое время, поэтому я казав, что больше не хочу это делать, но Мак казав, что мы должны патамушта если мы сделаем это с двадцатью мужиками, то може нам никогда не придётся работать в жизни, и я подумал, что двадцать - это много, и если мы сделаем так много, то нас поймают или може убьют, поэтому я всё равно казав «нет».
Решимость Уильяма остановиться продлилась до вечера понедельника, когда он пришёл к Маку и увидел двадцать пять тысяч долларов наличными, а также услышал плохую новость о том, что им нужно подождать, прежде чем тратить деньги, потому те могут быть помечены, и потребовалось подробное объяснение, показавшееся Уильяму достаточно обоснованным, чтобы он принял его при условии, что всегда будет знать, где находятся деньги. Мак сложил их в старый рюкзак, который потом засунул на верхнюю полку своего шкафа.
Затем Мак, вероятно, чувствуя, что сможет еще больше обмануть этого наивного мальчика, развил тему отслеживаемых денег, заявив, что, в конечном итоге, им придётся покинуть этот район, чтобы потратить свои деньги, вероятно, ожидая, что Уильям не осознает, что если бы их на самом деле можно отследить, то это распространяется на всю территорию США. Но это облегчило задачу убедить его в том, что им следует совершить ещё ряд вымогательств, чтобы покинуть этот город, когда они будут достаточно обеспечены, и смогут позаботится о себе, куда бы не поехали. Уильям согласился на пять тысяч после того, как Мак пообещал купить ему новую одежду и обувь. По требованию Уильяма Мак прокатил его на взятом взаймы мотоцикле и купил новые джинсы, рубашку на пуговицах, свитер в зелено-желтую полоску и оригинальные кроссовки Nike. Однако он проинструктировал Уильяма не надевать ничего нового, когда тот отправится на охоту за потенциальными клиентами.
- Он казав, что, глядя на меня, они должны захотеть дать мне денег, и я казав, что если я не буду грязным, то зачем буду проситься искупаться?
Затем Мак заявил, что заметил ещё один торговый центр далеко от того места, где они впервые заработали на шантаже, и отвёз туда Уильяма на взятом напрокат мотоцикле, убедив его сначала внести два доллара за бензин. По словам Уильяма выходило, будто Мак не имел ни малейшего представления, куда направляется, и просто уехал по улицам, пока не нашел место с просторной парковкой у большого супермаркета. У входа в супермаркет не было охраны, но Уильям был уверен, что кто-то из них ошивается поблизости. Тем не менее, пока Мак ждал, наблюдая от дальнего конца здания, Уильям пытался привлечь нескольких клиентов. Его хорошо зарекомендовавшая себя тактика привлечения сработала довольно быстро, и ему удалось завладеть вниманием трёх человек за относительно короткий промежуток времени. Я пытался прикинуть, сколько времени это могло занять, но чувство времени у Уильяма было весьма неразвитым.
Проблема с этим торговым центром заключалась в том, что добираться до него приходилось двумя автобусами, и занимало это более часа, но Уильям счёл, что неудобства того стоят. После того, как Мак показал ему, где можно сесть на первый автобус, а затем пересесть на второй, он вернулся и заработал достаточно, чтобы хватило дважды хорошо поесть и остаться с парой долларов после расходов на транспорт.
Примерно в это же время у Уильяма снова возникла очередная проблема с зубами. Хотя он купил себе зубную щетку и украл тюбик зубной пасты, в зеркале в ванной торгового центра он заметил развивающийся кариес, и теперь один из зубов начал болеть. Опыт посещения дантиста с tia Лили подсказал ему, что такие проблемы решаемы. Итак, он отправился домой к Маку, чтобы сказать, что тот должен помочь - отвезти к дантисту и заплатить ему.
- Ну, Мак казав, что мы не можем использовать деньги, которые у нас есть патамушта нас могут найти, и мы не сможем заплатить ни одному дантисту. Ну, я казав Брэду, что у меня болит зуб, и на следующий день он отвел меня в то место, где типа были все доктора, и нам пришлось прождать там почти весь день, но потом тот доктор вколол мне типа три иглы в мой рот, и починил мне какие-то зубы, а один выдрал, и нам не пришлось ничего платить. Но потом он захотел, чтобы я поговорил с той сошей, но я-то знал, что она захочет заставить меня пойти в соцслужбу, так что я казав Брэду, что нам пора сваливать, и мы свалили, и Брэд всё грил, почему я не хочу пожить в том месте, хотя бы ночь, и там у них хорошие приюты и всё такое, но я казав ему, что я бывал в приютах, и они все были плохими, и он больше ничё не казав насчёт этого, по крайней мере тогда, но казав позже.
В субботу Мак приехал для очередной вылазки, но и она, и последующая оказались совершенно безуспешными. Уильям не заметил ни одного человека, который выказал бы хоть малейший интерес к нему, включая и будни, когда он там работал. Прошло еще две недели, прежде чем они нашли того, кто, по-видимому, мог бы оказаться их следующей жертвой.
- Он был типа молодым, почти как Мак, но у него была такая большая старая машина, и он реально быстро казав окей, когда я спросив у него, не хотит ли он, чтобы я помог. Ко'да я спросил, нет ли у него какой-нибудь работы для меня в евонном доме, он казав «нет», но я казав, как я и мо маме были реально бедны, и мне нужно заработать немного денег, и что я зарабатываю совсем немного, и потом он казав окей, и что я могу немного убраться. Ну, у него был маленький такой домик, но там было много стёкол повсюду, и внутри было реально классно, с тем большим, правда, очень большим телеком на стене, и он разрешил мне его немного посмотреть перед тем, как я начну работать, но я попросил немного поесть патамушта я не ел весь день, и он казав окей, и реально быстро что-то приготовил, и мы поели пиццу, что он купил в супремакете. И потом я спросил у него, как мне заработать немного денег патамушта они мне сильно нужны и я сделаю любое, что он захочет, и всё такое, и я не собираюсь ничего грить другим мужикам, и он подумал, и я спросил, позволит ли он мне помыться в душе, и хотел казать ему, что это будет, и, ну, после того, как я наговорил ему ещё, он казав окей, и я разделся прямо там в кухне, а он позырил, подумал и казав мне, где был душ, который был за его спальней, но потом он казав мне, чтобы я шёл туда один, а он останется на кухне, и он не стал ничё делать. Ну, ко'да я пришёл из душа, он не стал на меня смотреть, и мыл посуду, и казав, что нам пора уходить патамушта ему куда-то надо, и он довёз меня туда, куда я казав, около парка, и казав, что може увидит меня в супремакете, но я ему ничуть не поверил патамушта он вёл себя как псих, словно чего-то испужался.
Я предположил, что молодой человек что-то почувствовал, ибо Уильям никогда больше его не видел. Мак расстроился оттого, что у Уильяма не получилось уложить мужика в постель.
В ту неделю компаньон Уильяма по ночёвкам под мостом становится все более угрюмым, даже плакал из-за потери своего безымянного друга, особенно когда находился под воздействием медицинского спирта, который где-то добывал. Он даже заявил о своем намерении встать перед одним из поездов, проходящих мимо - чтобы положить конец своим страданиям. Уильям хотел успокоить Брэда рассказами о том, как он преодолел собственное несчастье, но все они подразумевали его связи с другими. Брэд страдал до вечера четверга, когда привел с собой другого бомжа, пожилого чернокожего мужика, утверждавшего, что до того, как алкоголь свёл его с ума, он был основателем и первым президентом «Кока-Колы». Он сказал Уильяму, что был единственным человеком в мире, знавшим секретную формулу сиропа колы. Напиток был назван в его честь - Самюэля Колы. Кока была тоже частью его секретной формулы, которую он унесет с собой в могилу. Он ожидал, что снова разбогатеет, когда выиграет иск против Пепси. Когда Уильям заявил, что у него должно быть достаточно денег, чтобы спать в кровати, а не под мостом, мистер Кола, как он себя называл, просто снова стал утверждать, что во всём виновата выпивка, во что Уильям счел невозможным поверить.
В ту ночь он спал меньше, чем тогда, когда ему приходилось иметь дело только с бредом Брэда.
В среду, за день до появления основателя и президента «Кока-Колы», как раз в тот момент, когда он собирался завязать с работой и перекусить, Уильям наткнулся на то, что он счёл золотой жилой. Мужчина средних лет принял предложение Уильяма поработать у него дома. Не потребовалось серьёзных уговоров, хватило только обычных гарантий конфиденциальности, и спустя весьма короткое время после прибытия в загородный дом Уильям оказался в постели с мужчиной. Хочет ли он минет за двадцать пять долларов? Отлично. Почуяв толстый кошелек и готовность к сексу, он предложил потрахаться за пятьдесят долларов, и предложение было принято, но тут ему пришлось потрудиться.
- Евонный член был не таким уж большим, тока он никак не мог кончить. Он трахал меня и трахал, держал крепко, делал всё быстрее и быстрее, сильнее и сильнее, и я може кончил раза три, а потом он останавливается и грит, что с него хватит, но я-то знаю, что это не так, но он дал мне пятьдесят долоров и привёз меня обратно к парку, и я подумал, что если буду ходить с этим чуваком пару раз в неделю, то мне будет не нужны все те штуки. что Мак хотит, чтобы я делал, и тот мужик грит мне, что увидится со мной в субботу утром, и я грю норм.
- Ну, Мак, он там в субботу и спрашивает, видел ли я мужиков, которые пялются на меня, а я соврал, и казав нет, но он всё наблюдает, и тот мужик приехал и я сел в евонную машину, и я знаю, что он даст мне пятьдесят доллоров, и я знаю, что Мак може ничё мне не даст патамушта он дал мне тока двадцатку за всю неделю вместо пятидесяти, про которые он грил, но я знаю, что Мак едет за нами, поэтому ко’да я был в доме того мужика, я не открыл входную дверь, И спрятал пятьдесят в мой носок, и тока казав Маку, что тот чувак ничё не делал, тока казал, чтобы я немного почистил его бассейн, но може в следующий раз он чё-нить сделает.
Затем, как назло, на следующий день после вторника, когда Уильям провернул свой трюк с трахом за пятьдесят долларов, к нему проявил интерес ещё один мужик. Этот в первый раз ничего не делал, но согласился забрать Уильяма в четверг вечером, и тогда практически повторились события первого шантажа, за исключением того, что этот мужик плакал. На следующий день он полностью расплатился. И снова Mac не дал ни пенни, повторив, что, возможно, деньги меченные и их можно отследить; и необходимо подождать, когда они уедут из этого района.
В субботу, спокойно отвергнув утверждение Мака о том, что им нужно сменить местоположение на случай, если их жертва попытается что-то предпринять, Уильям заявил компаньону, что у него болит жопа после траха в четверг, и он не хочет кататься по городу на его мотоцикле в поисках ещё одного торгового центра. Пока Мак искал новые супермаркеты, Уильям вернулся на прежнюю точку, чтобы встретиться со своим трахальщиком за пятьдесят долларов, договорившись о новой о встрече в следующий вторник возле парка, где он иногда ночевал.
Мак и в самом деле нашел ещё один торговый центр с огромной парковкой и громадным «Уолмартом» и пришёл в супермаркете рядом со своим домом, где на пять часов была назначена встреча с Уильямом. Мак разозлился, когда Уильям опоздал почти на час.
- Я казав ему, что был в кино, где тепло патамушта у меня было немного денег, а он не дает мне много денег, хотя их у него куча. Ну, он казав мне, что я должен его слушаться патамушта он сделает меня богатым, а я казав, почему я то'да всё ещё сплю на холоде под мостом.
Мак проигнорировал его высказывание и рассказал о новом торговом центре, который нашел. Туда тоже требовалось ехать с пересадкой, но посещаемость там была лучше, чем в том, где они нашли свою вторую жертву.
- И у Мака были трое старых штанов, и он хотел, чтобы я надел их, но они были слишком маленькими, кроме одних, но и те реально жали, а Мак казав, что они хороши патамушта в них у меня большая попа, а чувакам, которым нравятся маленькие мальчики, все'да нравятся их большие попы. Ну, я знал, что им точно понравится трахать меня, поэтому я казав окей, и он казав, что я должен одевать их всё время и не снимать, чего я никак не мог.
В воскресенье утром, когда Мак заехал за Уильямом, он вручил мальчику дешевый мобильный телефон и показал, как отвечать на звонки. И говорить, что звонит его мать, если кто-нибудь будет рядом и спросит.
И они отправились в новый торговый комплекс. Охранники набросились на Уильяма прежде, чем он успел подойти к своему первому потенциальному покупателю. Когда он отступил на два ряда машин от входа в магазин, появились охранники, угрожая вызвать полицию, если они ещё раз заметят, как он пристаёт к покупателям.
Это был финал той локации. Мак отвёз Уильяма в другой торговый центр, расположенный ближе к центру города. Там тоже имелась охрана, но её, похоже, не обеспокоило его появление там. Фактически, он научился подходить к покупателям прямо на выходе из магазина, практически сразу заполучая клиентов.
Мак занял позицию на краю парковки. Зазвонил мобильник Уильяма. Мак сказал, что просто хочет убедиться, сможет ли Уильям правильно ответить. Уильям неплохо справлялся, вербуя себе клиентов с тележками, но Мак ушел с пустыми руками. Никто не проявил интереса к чему-то иному, кроме доставки покупок от магазина к машине.
Новый торговый центр постепенно оказался самым прибыльным, по крайней мере, в качестве получения дохода от толкания тележек с продуктами, в результате чего Уильяму оставалось от двух до четырёх долларов в будний день после трат на автобус и пропитание - их он откладывал в свою заначку под мостом вместе с сотней долларов, еженедельно зарабатываемых своей жопкой. Как ни странно, доходы на выходных оказались далеко не такими хорошими, как в будни. Похоже, что большинство покупателей в субботу и воскресенье приходили семьями и парами, и практически не нуждались или не хотели платить толкателю тележки даже за то, чтобы он доставил тележку в загон для тележек на стоянке. Помогали дожди. Никто из одиноких мужчин не бросал на него больше, чем мимолетный взгляд, даже те немногие, кто принимал его предложение потолкать тележку. А один даже отказался платить, сославшись на его же заявление о том, что им не нужно платить, если они не захотят. Мне понравилось философское отношение Уильяма к этому маленькому «нечестному случаю».
Мистер Кола, товарищ Уильяма и Брэда по ночёвкам под мостом, все глубже погружался в пьянство. Однажды ночью Уильям обнаружил, что Брэд пытается перетащить его через стену, после того как обнаружил, что тот валяется там без сознания. В другом случае он перелез через стену, но затем упал на полпути вниз, и только пара молодых деревьев не позволила ему скатиться на рельсы. Бывали ночи, когда он вообще не приходил. Сам Брэд употреблял всё больше медицинского спирта, иногда смешанного с водой, иногда в чистом виде. Уильям опасался как за их жизни, так и за ситуацию, в которой он может оказаться, если они оба погибнут, как тот мистер Безымянный.
Эта ситуация укрепила решимость Уильяма никогда не употреблять никаких одурманивающих веществ, поскольку подобное приводило к полной потере контроля над своим состоянием — это показалось весьма обдуманным решением для одиннадцатилетнего беспризорника.
Обладая, по его мнению, настоящей сокровищницей, полной денег, и спрятанной в конструкциях моста, Уильяму не терпелось перебраться в какое-нибудь жилье. Однако при этом он столкнулся с тремя серьезными проблемами. Во-первых, опасность исходила от его не совсем адекватных компаньонов по ночёвкам, которые могли узнать, что среди стальных балок моста спрятано несколько сотен долларов. Во-вторых, Мак узнал бы, что у него есть клиент, обеспечивающий ему такое богатство. И наконец, не имея возможности сказать Брэду или Маку, что у него достаточно средств, чтобы он мог снять себе жильё, он был уверен, что никто не сдаст что-либо явно бездомному одиннадцатилетнему мальчику, и понятия не имел, каким образом использовать свои средства.
Итак, имея теплую одежду, которую он покупал себе в магазине «Гудвилл», спальный мешок и одеяло, чтобы согреваться и чувствовать себя комфортно, а также хорошую еду, которую он мог себе позволить, он снова и снова откладывал мысли настоять на том, чтобы Мак устроил для него жильё. В любом случае он чувствовал, что деньги в безопасности, и он продолжит их копить. Может, устроится что-нибудь хорошее.
Лишь в среду на пасхальной неделе они впервые попробовали на новом месте, причем очень осторожно. Мужчина согласился отвезти Уильяма к себе домой, чтобы тот за пять долларов собрал упавшие листья. Попрошенную еду ему дали, но в душе, хотя и весьма любезно, отказали. Поев и ответив на стандартные вопросы, он был отвезён обратно к торговому центру.
Тот самый человек появился снова в следующий четверг в половине шестого вечера. Поскольку уже почти стояло лето, было ещё довольно светло, поэтому он согласился, чтобы Уильям подмел подъездную дорожку и тротуар перед его домом. И снова Уильяма, по его просьбе, накормили. И на этот раз разрешили помыться в душе, но Уильяма провели в ванную полностью одетым, показали, как пользоваться душем, и сказали, чтобы он оделся, прежде чем выйдет оттуда. Естественно, Уильям, нашел повод: у него не получилось правильно отрегулировать воду, поэтому он абсолютно голым отправился искать хозяина дома. Мужчина быстро прошел мимо Уильяма, поднялся в ванную, настроил воду на чуть теплую и вышел, изо всех сил стараясь не смотреть на желанного мальчика в дверном проеме.
- Я видел, что он хотит глянуть на мо хуй, но он смотрел так, словно меня там не было, поэтому я спросил у него, что он никогда не видел голого пацана, но он тока казав, чтобы я топал в душ. Я спросил у него, не помоет ли он мне спину, а он ответил, что не может, или что-то такое.
Но тот мужик не смог удержаться от того, чтобы не снова забрать Уильяма на следующей неделе. На этот раз вопросов было множество.
- Он хотел знать, где я был до того, как стал заниматься этим, и где я жил, и где я ходил в школу, и я врал как все'да, но он продолжал спрашивать так, словно не верил мне. Ну а потом он попросил прочитать что-то в газете, которая у него там была, и я не смог, поэтому он захотел узнать, почему я не ходил в школу, и я тока казав, что мы были бедные, и у моей мамы нет денег на школу, на что он спросил, правда ли, что я живу с мамой, и что мы живём на улице, и я казав, что мы живём с друзьями, что было правдой патамушта Брэд и Миста Кола были мои друзья. Ну, потом он отправил меня в душ и помыл мне зад, и я увидел, что он глазеет на мо хуй, поэтому я казав, понимаешь, что мы можем сделать что угодно, что он захотит, и я никому и ничё не кажу патамушта мне нужны деньги. И он грит: как что? И я беру сво хуй в руку и смотрю на него, и он грит, что я имею в виду делать что-то с моим хуем, и я грю, что всё норм, и потом он трогает его и дрочит мне реально медленно, поэтому я грю, что он может пососать мне, если хочит, и он грит, что подождет, пока я вытрусь, и мы сможем сделать это у него в спальне. Ну, он хорошо мне отсосал и казав, что окей, ко'да я казав двадцать пять за то, что я отсосу ему, и тридцать, если проглочу его кончу, и я сделал это.
- Ну, я подумал, что с этим, и с тем от миста Джона - он был тем чуваком, что платил мне сотню в неделю, — это будет 130 в неделю, и я мог бы снять себе комнату, но я не знал, как мне это сделать, и поэтому пошёл к Маку домой и спросил у него.
Спрашивать Мака о таких вещах, вероятно, было ошибкой, потому что он легко мог предположить, что для того, чтобы позволить себе платить за жильё, у Уильяма должны быть клиенты-любовники, о которых он не рассказывает. Убедив Уильяма, что никто в городе не сдаст жильё ребенку его возраста, он попытался надавить, чтобы узнать источник его дохода, одновременно потчуя рассказами о том, что они могли бы сделать при помощи шантажа: тысячи вместо сотен, дом вместо комнаты, собственный телевизор, одежду, обувь и тому подобное. В конце концов Уильям решил сдать своего последнего клиента.
На следующей неделе Мак последовал за Уильямом к дому того человека. Основываясь на своем опыте, Уильям решил, что будет проще открыть боковую дверь со стороны навеса для машины, и сделал это. Подождав полчаса, Мак невозмутимо зашёл под навес, увидел, что на кухне никого нет, и вошел в дом. Ему пришлось дождаться сигнала Уильяма, относительно громкого: «Мне нужно поссать!» после чего он поднялся по лестнице туда, где ожидал найти спальню, указанную Уильямом на плане дома.
Реакцией мужчины, когда он понял, что его сфотографировали, стал гнев, но больше на самого себя.
- Он грил: «Я должен был понять» снова и снова, и я не казав «педик», как того хотел Мак, патамушта я хотел, чтобы мужик заставил меня кончить патамушта я был реально близко, но Мак, тока смотрел на меня реально злой, типа я должен был что-та казать, но мне тока хотелось кончить, но Мак, он тока заговорил о деньгах с мужиком, и он тока казав, что у него нет двадцати пяти тыщ, тока десять, или вроде того, но Мак, он грил, что тот должен платить, на что он казав, что по тыще в месяц, но Мак казав, что десять на этой неделе и потом по тыще в месяц, а я думал, что хочу кончить и ничё не кажу Маку о том, что за мужик трахал меня прошлой ночью.
Хотя Мак сказал, что мужчина, в конце концов, заплатил всё через три недели, Уильям не был в этом уверен, поскольку его способность считать не дотягивала до ста. Хорхе был неважным учителем.
Следующая жертва быстро попалось, хотя оказалась не такой уж легкой. Он водил «Кадиллак Эскалибур», у него была квартира, в которой, казалось, никто не жил — ключом к разгадке стала кухня без еды — хотя там был компьютер с большим монитором, проекционный телевизор и куча других, дорогих на вид устройств. Перед монитором стояло единственное удобное кресло, большой запираемый металлический шкаф, ещё была ванная комната с джакузи и большая кровать. Хотя для Уильяма всё это просто указывало на богатство, но мне, после того, как я вытащил из мальчика многие из вышеперечисленных деталей, показалось, что этот мужчина, вероятно, либо был женат, либо жил с родителями, а эта квартира предназначалась для просмотра детского порно, а может, даже для того, чтобы водить туда мальчиков. Легкость, с которой он принял предложение Уильяма заняться чем-нибудь, указывала на человека, жаждущего действий, хотя в целом такие всегда бывали постарше.
Потребовалось три поездки в квартиру и целый процесс обучения, прежде чем Уильям смог найти способ пустить Мака внутрь в самое подходящее время. Вход в многоквартирный дом запирался, ключи имелись только у арендаторов, видеодомофоны и электрические дверные замки обеспечивали безопасность. Уильяму не особенно понравился этот мужик из-за его чрезмерного физического внимания, особенно из-за постоянных французских поцелуев и оплаты в двадцать пять долларов, хотя все эти три раза его трахали.
- Ему все'да хотелось обнять, целовать и облизать всего меня, и он постоянно лапал меня, и снимал с меня одёжу, и лазал всюду, даже в дырку в попе, но тока после того, как мы были в душе, и потом он сосал, а потом трахал, и он хотел, чтобы я трахал его, один раз, но я тока смог на немного всунуть, поэтому мы больше этого не делали, но ему всё хотелось, чтобы я засунул язык в его жопу, но я не стал это делать, даже ко'да он казав пять долоров сверху.
Уильям научился ловко открывать дверь, говоря, что он голоден, и требуя пиццу. Мак, исходя из того, как долго они находились в квартире во второй раз, подсчитал, что трах должен начаться примерно через три четверти часа после входа в квартиру. Уильяму пришлось придумывать, как открыть дверь. Изображая интерес к видеодомофону, Уильям должен был впустить Мака в здание вскоре после того, как войдёт в квартиру.
Хитрость Уильяма заключалась в том, чтобы поиграть с мужчиной, соблазнив его гоняться за ним голышом по квартире, немного поиграть в прятки, ожидая возможности слегка приоткрыть дверь, а затем сразу же броситься в спальню, прежде чем мужчина заметит, что он сделал.
Всё получилось. Мак сделал очень откровенные фотографии, и ему осталось только показать пистолет за поясом. Уильям сыграл свою роль, принявшись ругаться и обзываться. Деньги были переданы на следующий день с просьбой включить в ежемесячную тысячу долларов в месяц еженедельные визиты Уильяма, за которые мужик собирался доплачивать свои обычные двадцать пять долларов. Я был уверен, что Мак жалел, что не запросил гораздо больше. Уильям же отказался это делать.
Ему вполне хватало пятидесяти долларов, получаемых дважды в неделю. Ему платили, а в придачу был хороший секс. Мак, однако, продолжал убеждать его: для того, чтобы им двоим уехать с хорошим количеством бабла и больше никогда не работать, требовалось больше жертв. Тем не менее, прошел месяц, прежде чем Уильям почувствовал вдохновение поучаствовать в ещё одном шантаже.
Жертвой стал пожилой мужик, согласившийся, чтобы Уильям помог убраться в его гараже. И это оказалось настоящей работой. Гараж настолько ломился от барахла, что машина мужчины больше не помещалась внутри. Они наполнили около дюжины больших мешков для мусора всякой всячиной: от старых журналов до сломанного трехколесного велосипеда; мужик не мог вспомнить, кому он принадлежал, хотя, должно быть, владельцем когда-то давно был один из его племянников.
Просьба принять «душ» была принята благосклонно.
- Ну, я разделся на кухне и в той, другой комнате, и он казав, что мне нужно собрать всё и отнести в спальню, но он зырил на мо хуй и жопу, поэтому я понял, что он хочет отсосать мне, поэтому я взял его в руку, а он всё это время смотрел. Ну, я попросил его помыть мою спину, и он сделал это, и мой зад тоже и внутри, в дырке, и я казав, что мне нужны деньги, и не знает ли он, что ещё я могу сделать, и что я никому и ничё не расскажу, и всё такое, и ко'да я стал вытираться у него в спальне, я всё грил и грил, а потом он казав: «Давай в кровать», и я залез, и он положил на меня руку, и потрогал мою ногу, и положил руку на мо хуй, и подрочил мне, и я казав, что он может пососать его, если хочет, но мне нужно немного денег, поэтому он казав окей, но не казав скока, и он уложил меня и пососал мне яйца, и провёл языком ниже, понимаешь. ниже моих яиц, почти до моей дырки, и никто не делал так раньше, но это было окей, и потом он раздвинул мои ноги, и воткнул свой язык в мою дырку, прямо туда, где, я знал, было говно, но он сунул туда свой язык. По-любому, это было вроде приятно, поэтому я ещё больше раздвинул ноги, чтобы он мог делать это лучше, но потом я подумал, что он не станет мне платить, совсем, тока за то, что было сделано, поэтому я спросил его, хочет ли он, чтобы я отсосал ему, и то тока за двадцать пять долоров, но он казав, что это слишком много, но он даст мне пятнадцать, если я сделаю это, но я казав, что все'да беру двадцать пять, но он снова засунул язык мне в дырку и ничё не казав, и это реально чувствовалось, я имею в виду, реально хорошо, но потом он остановился и быстро казав двадцать, и снова сунул язык мне в дырку, и его язык вошёл туда, но потом я опомнился и казав двадцать пять патамушта я знал, что он заплатит двадцать пять, и он ничё не казав, тока ещё дальше сунул свой язык в мою дырку, и это было классно, и я и ты можем это сделать, если тебе понравится, но я хорошенько помоюсь, и я могу сделать это и тебе тоже.
Он сделал паузу, чтобы понять мою реакцию на его предложение, с улыбкой, но мне очень хотелось услышать продолжение его истории.
- Ладно, однажды попробуем; и что он сказал?
- Он ничего не казав, поэтому я положил его руку на мо хуй, чтобы он мог подрочить мне, но он скинул свою обувь, потом снял штаны, и он хотел, чтобы я отсосал ему, и я казав двадцать пять, и он казав окей, с языком в моей жопе, и это заводит меня, и я как бы сижу на его лице, потом он разворачивает меня и прижимает мою голову к себе, и я начинаю сосать его член, а она прижимается к его ляжкам, там, где они белые, тока его ляжки волосатые и его хуй ещё не стоит, поэтому я всё сосу и сосу, но потом он встаёт, и всё норм, но я хочу кончить, но он продолжает держать язык в моей дырке, тогда я пытаюсь достать рукой сво хуй, но не получается, и мужик толкает мою голову поближе к свому хую, и я сосу, но это очень долго, а я весь выгнутый и всё сосу, и ничего не происходит.
- Ну, я остановился, чтобы отдохнуть, а он грит: «уух» да «уух» и толкает мою голову вниз, чтобы я сосал у него снова, и быстрее, и сильнее, и потом он кончает, но кончи не слишком много, и он вытаскивает язык из моей жопы.
Уильям счёл, что это был для него самый тяжелый секс за двадцать пять долларов. Я напомнил ему о том, как с Джимбо трахали его вдвоём, но он ответил:
- Дерьмо. То было легко. А тут моя шея болела после этого ещё пару дней.
Хуже того, мужик заявил, что сам слишком устал, чтобы сосать Уильяму, поэтому тому пришлось мастурбировать себе самостоятельно.
Хотя римминг ему понравился, Уильям не счёл этого человека прибыльным клиентом, поэтому рассказал о нем Маку, и Мак начал приходить как в будни, так и в выходные. В первый же день после этого Мак сказал Уильяму, что ему не нужно открывать входные двери в тех домах, где он будет, просто пусть отопрёт её и позвонит ему на телефон, сказав, что просто сообщает матери, что вернется домой поздно. Мак не ответит, но Уильям должен оставить сообщение. Сказать, что придет домой поздно, и будет означать, что всё готово, и Мак придет. Все остальное означало, что возникла проблема, и ему приходить не нужно.
Мужик не объявлялся до следующего понедельника, придя задолго до появления Мака. Уильям быстро выдумал предлог, что в три у него клиент, постоянно угощающий его обедом, и они условились, что мужик снова придёт в пять часов. Мак должен был приехать в четыре. Уильям, обеспокоенный тем, что мужик может проследить за ним, чтобы узнать, говорит ли он правду, зашел в «Тако Белл» в торговом центре и поел.
Когда в пять тот пожилой мужик уехал с Уильямом, Мак последовал за ними них на мотоцикле, новом, который - как он утверждал - тоже был одолжен, но я был уверен, что тот был куплен на деньги из тех семидесяти пяти тысяч долларов, полученных от шантажа, плюс черт знает чем он ещё он там зарабатывал.
В доме того мужика Уильяму довольно легко удалось открыть входную дверь, когда тот ненадолго отлучился в туалет на первом этаже. Приняв душ, он сообщил, что ему нужно позвонить матери по мобильнику.
Мужчина уткнулся лицом в попку Уильяма, когда сработала вспышка камеры, и, похоже, даже не осознал сразу, что произошло. Не осознал он этого и при второй вспышке, и был застигнут камерой с застывшим на лице выражением при третьей вспышке.
- Этот старикан потом так быстро вскочил! Он сбросил меня на пол, и всё кричал: «Сукин сын, сукин сын» на Мака, но у Мака был пистолет, и он нацелил его на мужика. поэтому он остановился, но по-прежнему ужасно ругался на Мака, а Мак всё грил: «Заткнись, заткнись», и я испужался, реально, я имею в виду, реально сильно, поэтому ничего не грил, ага, я тока сгрёб сво одёжу, и быстро выскочил из комнаты, и оделся там внизу, пока они стояли и по-прежнему кричали друг на друга, поэтому я вернулся по лестнице, тока немного, и позвал Мака, чтобы тот просто вышел, но он и тот мужик громко грили о деньгах, которые он должен заплатить, и это было очень громко, и я подумал, что люди на улице могу услышать весь этот шум, и что он грит, и я снова спустился вниз и посмотрел в окно, но никого не увидел, но я по-прежнему боялся, и ждал, и думал, что должен услышать пистолет Мака, и у нас большие, я имею в виду, реально большие проблемы, но потом Мак спустился вниз и казав, что пошли, и мы пошли.
Когда они шли к мотоциклу, Мак был очень зол, но говорил, что не стоит волноваться, и старик заплатит. Уильям же считал, что тот платить не станет.
Старика звали Пол Джонс.
Следующей жертвой у торгового центра стал я. Уильям «проработал» там всего три дня, когда натолкнулся на меня, и я оказался самой быстрой жертвой из всех.
- Я знал, что ты хороший человек...
Некоторое время он сидел молча. Я ждал, желая понять, что у него на уме.
- Как ты смог не разозлиться на меня из-за того, что мы сделали, украли твои деньги? И мне жаль, что я это сделал.
Я обнял его, пытаясь подобрать слова, которые не полностью оправдывали его поведение.
- То, чем ты занимался, было неправильно. Я рад, что ты это понимаешь, но я знаю, что ты бы этим не занимался, если бы Мак не подтолкнул тебя к этому, но, - я всё ещё приводил в порядок свои мысли, - посмотри, что произошло. ...Два человека погибли. То, что сделал мистер Пол, тоже неправильно, но то, что вы с Маком сделали с ним, довело его до того, что он не подумал, ну, не подумал правильно.
Послание, которое я хотел донести до него, не получалось.
- Твоя жизнь до сих пор не была справедливой или правильной, и я уверен, ты понимаешь, что, - еще одна моя пауза в попытке подобрать слова, - ну, нам всем нужно, - еще больше ругательств себя про себя за неспособность выразить то, что требовалось сказать, - нам только...
- Я знаю. Будь добр ко всем и не воруй, и прости, что я обзывал тебя по-разному патамушта я знаю, что ты любишь меня патамушта я здесь и ты не злишься на меня, - он развернулся и обнял меня. - Прости меня. Я больше не буду делать ничё такого, особенно тебе.
Вместо того, чтобы вдаваться во все подробности их вымогательств, я вернул нас в ночь воскресенья после смерти Мака, в ту ночь перед его ранним уходом, чтобы не оказаться рядом, когда я собирался говорить с полицией, но так и не поговорил.
- Когда я пришел пожелать тебе спокойной ночи, ты плакал. Тебе было грустно уходить или ты боялся?
Уильям взял мою левую руку и поиграл с моими пальцами. Я ждал.
- Просто со мной случилось столько всякого дерьма, и я понял, что ты был хорошим, но, если бы я остался с тобой, копы могли схватить меня, и я не мог вернуться даже под мост к Брэду — всё из-за Мака и его дурацких идей о том, как выманивать деньги у мужиков. Я мог тока продолжать ходить с тем мужиком, что платил мне сотню каж'ую неделю, и, може, насовсем с тобой, и може тот другой мужик мог бы снять для меня комнату и вроде того, може я с Брэдом, и може, пошёл бы в школу, как ты грил, но, э... я знал, что могу остаться у тебя, но...
Затем он нахмурился:
- Ну, теперь всё норм патамушта я могу остаться с тобой насовсем, верно?
- Я очень на это надеюсь. Просто нам нужно быть очень осторожными, чтобы…
Я вздохнул:
- Я найду способ.
Было уже около девяти часов вечера. Мы сидели на диване, пару часов назад поужинав картошкой с ветчиной. Я предложил посмотреть телевизор перед сном. Уильям казался задумчивым, глядя на мои пальцы, за которые он продолжал держаться.
- Я солгал тебе той ночью, ко'да я вернулся за деньгами.
Я позволил вопросительному выражению стать моим ответом.
- С ними был тот мальчик, что был со мной, но я казав им, что он должен ждать в квартале отсюда патамушта деньги были тута, но об этом знаю я, и они не должны попасть в банк, но если он пойдет тоже, они попадут в банк, и мои деньги я украл, я казав им, что я украл их, и оставшиеся мои деньги были спрятаны здеся, и мужик дома в постели, и я могу забрать их. Я казав, что ты давал мне работу пару раз, и деньги были спрятаны в тубзике, и ты совсем ничё не знаешь.
- Откуда они узнали, что у тебя есть деньги?
- Я типа рассказал одному мальчику, а он казал, что, если я получу ещё, мы сможем уехать в Нью-Йо'к, и он знает некоторых людей там, которые помогут нам с работой, и у них есть дом, где мы можем жить.
- Но почему он решил, что у тебя могут быть какие-то деньги? Он, что, видел деньги, которые у тебя были, когда ты ушёл отсюда? Подожди, куда ты пошёл отсюда с тысячей и шестью сотнями долларов в тот первый раз, когда я собирался поговорить с полицией?
- Я точно не знаю, кроме того, что это было типа где-то у парка, где я спал раньше, но не так уж близко. Пару ночей я был тока сам по себе, потом те мальчишки захочили посмотреть, что у меня в рюкзаке, но тот нигга по имени Уолта, он был большой, я имею в виду, реально большой, и он заставил их убраться, и он казав, что я должен быть со своей мамой, и всё такое, и потом я казав ему, что у меня нету мамы, и он захотел помочь мне с соцслужбой, но я казав, что я был у них, и всё это было плохо, поэтому он позволил мне спать вместе с ним на той старой фабрике, или где-то там ещё, но он пытался отправить меня в соцслужбу, но я грил, что нет, и потом он казав окей патамушта я поделился с ним едой, и я знал, что он никому не позволит что-то сделать мне, даже ко'да они узнали, что у меня есть деньги, и я приносил ему еду и всё такое.
- Потом я вернулся к мосту, чтобы посмотреть, там ли мои деньги, и они были по-прежнему там, и мы остались тама той ночью, посмотреть, придёт ли Брэд, но он не пришёл, но Уолте понравилось тама, и он спросил, почему я хочу уйти оттудова, и я соврал, что несколько мальчишек хотят нас побить, но он казав, что никто меня не побьёт, пока он там, поэтому мы остались.
- Ну, я хотел посмотреть, смогу ли я найти того мужика, что платил мне сотню в неделю за трах, но я боялся, что полиция будет смотреть за супремакетом патамушта мы там были со всеми теми мужиками, поэтому мы ходили по всем местам, которые знал Уолта, даже на реку, где мы могли искупаться, и я купил ему одёжу в «Гудвилле», и себе тоже, и мы были совсем чистые.
- Но Уолта был тоже вроде как сумасшедший, много разговаривал с самим собой и ино'да насчёт тех людей с планеты Аркул или как-то так, которые смотрят, и приходят, и живут на других планетах. И на Земле, и они были все'да здеся, но они были умные патамушта думали, что могут заставить нас убивать друг дружку, как на войне, а они будут все вместе и захватят правительства. Он казав, что президент один из них, и Осама Бинладан, и куча других президентов, и они используют наркотики тоже, и эти наркотики легальны патамушта люди будут принимать их больше, если они легальные, патамушта все люди таковы, все'да всё делают неправильно.
- Ну, я казав, что нико'да не буду принимать наркоту патамушта видел, как это плохо было с Босси и Джимбо, и я хотел рассказать ему о них, но не обо всём, типа секса патамушта я видел его хуй и он был большим, я имею в виду, реально большим, и я бы быстро сдох, если б он засунул его в мою маленькую жопу, но он казав, что я умный, и он тоже никогда не пользовался наркотиками, тока иногда выпивал немного виски.
>>>
- Ну, мы стали спать под мостом и под тем одеялом, что дал мне Мак, и мы хорошо поели и Уолта, он не умеет готовить, но я знаю как, поэтому я купил сковороду, тарелки и всяких штуковин для еды, и я готовил нам яичницу и даже хамбухгеры, и салат, как tia Лили, но одной ночью те мальчишки, типа тинагуры, которых мы видели раньше, но оне ничё не делали, они пришли туда, и у них были палки или биты, что-то вроде этого, и оне казав, что я должен отдать им мои деньги, и Уолта казав, он казав, что у нас нет денег, но то'да один встал сзади его и ударил его по голове битой, и Уолта упал, и он то'да ударил ещё, и он совсем не двигался, и я попытался сбежать, но оне схватили меня, и тот один мальчик проверил мои карманы, а те другие посмотрели в моих вещах, и они забрали почти все мои деньги, и потом они захотели, чтобы я казав, где я их взял, поэтому я казав, что украл их, и они казав где, и я подумал и посмотрел, не поднимется ли старина Уолта, тот один мальчик ударил меня по губам, и я казав, что украл их из одной машины, я видел, что они мне не поверили, совсем, и грили, где я живу со своей мамой патамушта я был совсем чистый, и на мне была чистая одёжа, и я казав, что она из Гудвилла, что мы ходили на реку, но они совсем не поверили тому, что я казав, и побили меня, и я упал, и тот один мальчик — у него был пистолет — он собирался убить Уолту, если я не кажу, где взял свои деньги, и меня тоже, поэтому я казав про этот дом, но это было давно, и я не смогу показать патамушта не смогу найти, и там больше нет, и, пожалуста, не стреляйте в Уолту патамушта он ничё им не сделал, и у них все мои деньги, но они били меня по лицу, и мальчик приставил пистолет к голове Уолты, поэтому я казав окей, но туда нужно ехать на двух автобусах, поэтому они казав «поехали», и двое их пошли со мной, а двое остались там с Уолтой, и тот, у кого был пистолет.
- Ну, мы ехали на двух автобусах, но я пошёл назад по улице, поэтому они, може, и не поняли, где мы были, и я зашёл на зады твово дома, и всё такое, и было темно, но потом мы подошли близко, но тута я казав, что у тя есть большая собака, которая знает меня, но если они будут близко, то она выскочит и покусает их, если они пойдут, поэтому они остались на улице, когда я вошёл и увидел тебя.
- Значит, ты испугался, что они могут убить твоего друга.
Я обнял его.
- Ты поступил так, как должен был поступить; то, что сделал бы я, и это нормально. Мне просто хотелось бы, чтобы ты рассказал мне, и, возможно, я смог бы помочь.
Пока я говорил это, мне стало очевидным, что всё, что я смог бы сделать, вероятно, привело бы к тому, что мы с Уильямом оказались бы вместе с головорезами, угрожавшими Уолтеру. Я спросил:
- Это были те, кто сломал тебе руку?
- Только тот один. Они не повезли меня обратно под мост. Мы зашли в тот дом, я не знаю, где это было, с большой стоянкой перед ним, тока грязной. И те другие тоже были там, кроме Уолты, и они пересчитали деньги, и я спросил насчёт Уолты, а они казав, что он сдох, но они смеялись, и потом, когда я заплакал, тот один мальчик казав, что он не, патамушта они отпустили его, и сейчас я буду с ними и они поимеют меня, и все мы будем спать на полу в этом доме, и тама не было ни кроватей. ничё такого, и тубзик не работал, поэтому тама было насрано и нассано и воняло, реально воняло, поэтому я решил, что они как Босси, и живут в доме, который должны снести.
- Ну, утром, один мальчик по имени Даг, так его называли, Даг, ну, он вел себя так, будто он мой друг и всё такое, и я подумал, може он хотит трахнуть меня или заставить сосать его хуй, но он ничё не казав насчёт этого, тока насчёт того, что если у меня было бы больше денег, то мы могли бы жить в Нью-Йо'ке в хорошей квартире, и там был бизнес, в который он мог бы войти там в Нью-Йо'ке, но у него нет денег там остаться, и он может сделать меня патнером, что значит, что я должен внести половину денег, типа он делает десять, я даю пять. Ну, я казав ему, что у меня нет больше денег, но он казав, что у мужик из того дома есть, и я могу дать ему знать, и я казав ему, что ты давал мне кое-какую работу здеся, только и всего, и я спрятал здеся деньги, чтобы никто не украл их, и ты не знаешь, что это было здеся, но он продолжал грить, по-дружески, типа того, что у тебя может быть и больше, и что ты давал их мне, типа того, патамушта, може я что-то делал для тебя, не реальную работу, и я понял, о чём он грит, но я казав, что делал только работу, и ты платил мне тока пять долоров за неё, как и пара леди поблизости, може, раз в неделю, и деньги, что я дал им, были тока теми, что я украл, но потом он казав, что я соврал насчёт собаки патамушта они не видели собаки, поэтому он не верит тому, что я грю.
- Ну, он болтал об этом примерно пару дней, и мы ели курицу из того ресторана, и всё такое, а потом тот другой мальчик, он разозлился и казав, что я должен казать правду патамушта он знает, что я сосал тебе хуй или позволял тебе трахать меня, и если я не кажу правду, он трахнет меня и все другие тоже, пока у меня не пойдёт кровь, но я заплакал, и казав, что я тока убирался в твоём доме, и тока за это получал деньги, и ещё кушал, а до того я украл те деньги из машины у того торгового центра, а потом тока работал у тебя, и поэтому не мог прийти и забрать деньги, когда они были нужны, но потом тот мальчик ударил меня снова, и казав, что мне лучше подумать или, може они той ночью меня затрахают.
- И это было после полудня, когда те двое мальчиков пришли вместе со мной в тот дом вместе с Дагом, и они тихо грили между собой и парень-босс, он разозлился и казав, почему они не записали адрес, где был твой дом, и я понял, что они не знают, где твой дом, и я понял, что они станут бить меня, поэтому я должен казать им, но я не знаю твоего адреса, так как я могу его казать?
- Ну, я понимал, что у меня большие проблемы, и мне нужно линять отудова, но все'да один из них был рядом со мной, и мы были на втором этаже того дома, поэтому я знал, что не могу спуститься, где они были, а если я выпрыгну в окно, то сломаю ногу, но, може это будет лучше, если я это сделаю, чем если они меня убьют, или сделают сильно больно. Поэтому я подождал, пока стемнеет, и я думал, как буду выпрыгивать из окна. Там не было стёкол, и они были забиты досками до половины, и как мне прыгать, вперед головой или закинуть ноги и держаться за эти деревяшки? Ну, шёл дождь, я и подумал, что оне не смогут мне помешать сбежать, поэтому я сбегу, но тот один мальчику увидел. когда я поднялся и побежал к окну, он схватил меня за ногу, и я упал, и он схватил меня за волосы, и они все засмеялись, но тот один мальчик, ихний босс, ну, они все были плохими, но тот мальчик, он никогда и не с кем не говорил хорошо, и он был боссом, он схватил меня за волосы, и поднял к стене, и казав другим, чтобы они держали меня, и он стянул мои штаны и казал, что мне лучше казать правду. и чтобы тот мужик отдал им деньги, или он оттрахает меня прямо тут, и ко'да я попытался закричать, один из мальчиков закрыл мне рот рукой, а другой засунул рубашку мне в рот, и я не мог нормально дышать, и я попытался вырвать рубашку из рта, и один из них ударил меня, и тот босс, он казав, чтобы один из них трахнул меня, но тот казав, что нет, поэтому он казав другому, а тот другой казав, что он не может патамушта он трахает тока девок, и никто не захотел это делать, поэтому он пнул меня в живот, и это было больно, я имею в виду реально больно, и я не мог дышать, и он вытащил рубашку и казал, какой у тебя адрес, а я сказав, что не знаю, только как туда добраться, и он схватил меня за волосы, и я заплакал, а они связали меня верёвкой, что у них была, и снова заткнули рубашку мне в рот.
- Ну, они держали меня типа так всю ночь и не дали никакой еды утром, и босс и пара других куда-то ушли, потом они вернулись с тем мотосыклем, и они собирались забрать меня туда, к твому дому, двое со мной посередине, и они боялись, что их остановят копы, поэтому они решили ждать до темноты, и мальчик-босс, он был реально злой, он меня снова пнул, потом достал свой пистолет и казав, что я должен казать твоё имя, и что я реально делал, сосал или позволял трахать, и скока ты мне платил за каж'ый раз, и если я не сделаю это, он продолжит меня бить, а если кажу, то он позволит мне оставить немного денег, но я казав, что тока убирался, и он схватил меня за руку, и казал, чтобы один мальчик держал мою руку на полу, и грил, что проделает мне дырку в ней, если я не кажу правду, и я заплакал, я типа реально заплакал, и он ударил меня по руке своим пистолетом, и стало ещё хуже, ко'да он пнул меня, и я не мог остановиться и плакал, и просил, а он пнул меня ещё пару раз, не помню сколько, и ушёл, а я не мог ничего делать патамушта было сильно больно, тока плакал, но потом я попытался подняться, тока было очень больно, и тот мальчик казав, что мне лучше лежать, поэтому я лежал.
- Потом, это было поздно, я не знаю, скока времени было, но было очень поздно, и я услышал, как кричали люди, и один человек был очень злым, потому что у них был его мотосикл, и я подумал, что они близко, и услышал того другого мужика, и потом кто-то выстрелил из пистолета, и я подумал, что те мальчишки сбегут патамушта тот мальчик, что караулил меня, он спустился вниз по лестнице, и я ничё не слышал, а потом услышал, как тот мотосикл остановился и уехал, и потом стало тихо.
- Ну, мне было сильно больно, я понимал, что мне нужно быстро убраться оттудова патамушта те мальчишки могут вернуться назад за мной, поэтому я попытался подняться, но мне было больно и плохо, и я смог тока поползти к лестнице, и сел, и сидел, но потом собирался подняться, но это было больно, но я выбрался из этого дома, и там был тот большой мужик. Я испужался немного, он выглядел страшно там, поэтому я не смог идти, но он пялился на меня типа кто я такой. По любому, я не мог бежать, ничо такого, поэтому тока стоял у двери, а мужик тока пялился на меня, потом он спросил, что я тут делаю, но мне было больно, вроде того.
- Ну, я не знал, что мне сказать, поэтому тока казав, что хочу домой, и подумал, что нужно немного поплакать патамушта у меня сильно болело, и этот мужик ругался, но не на меня, тока он был очень злой и всё оглядывался типа, что на меня никто не смотрит, потом он спросил, где я живу, и я казав, что тама, как грили в автобусе, и он по-прежнему злился и думал, и я испужался, что он собирается убить меня, вроде того, потом он спросил, что со мной, и я казав, что у меня болит, и потрогал тама, куда тот мальчик пинал меня (он опустил глаза на свой бок). Ну, он увидел, что я испужался, поэтому казал, что ничё мне не сделает, и казав, чтобы я шёл за ним, и он пошёл к улице, но мне стало очень больно, ко'да я пошёл, поэтому я шёл очень медленно, и он видел это и снова заругался, и он смотрел туда-сюда по улице, потом он достал телефон и позвонил кому-то, говорил «тупое дерьмо», и так три раза, и я видел, что он злится, потом он казав мне, чтобы я сел тама, и кто-то должен забрать меня и отвести к моему дому.
Когда он увидел, что Уильям не может нормально двигаться, он подошел к нему и взял его за здоровую руку. Пока они ждали, он сказал мальчику, что ему следует попросить мать отвезти его к врачу и не беспокоиться о мальчиках, что причинили ему боль. О них позаботятся. Потом последовали вопросы, как я предполагал, направленные на то, чтобы понять, знает ли Уильям, где он находится, и, что более важно, знает ли он, как вернуться туда. Вероятно, он осознал, что Уильям понятия не имеет, где находится, потому что, когда приехала машина с молодым парнем за рулём, они ездили по округе, а Уильям лежал на заднем сиденье, вероятно, с полчаса, прежде чем тот мужик высадил его на какой-то маленькой улочке, а затем проводил его до главной улицы, где остановил такси и посадил Уильяма, заплатив (Уильям не видел, сколько), приказав отвезти Уильяма туда, куда ему нужно, а это, конечно же, был мой дом.
Чем глубже он погружался в свою историю, рассказывая о своей ужасной боли, через которую ему пришлось пройти, тем крепче я обнимал его. Большинство мальчиков, вероятно, сразу же выдали бы меня, просто столкнувшись с такими угрозами, а ведь ему пришлось пройти через пытки. Рассказанная им история не вызывала никаких сомнений. Я видел его раны; вдобавок ко всему, никто никогда не приходил и не пытался проникнуть в мой дом или не угрожал мне. Уильям был моим героем, пусть и слегка запятнанным, но настоящим героем. Я поцеловал его в голову.
- Ты очень храбрый мальчик, Уильям, невероятно храбрый.
Слова в моей голове должны были заверить его в том, что я ни за что не брошу его после того, что он прошёл, защищая меня. Я не произнёс их потому, что боялся, что не смогу подтвердить их делом. А сказанное получилось неубедительным.
- Хочешь ещё молока перед сном?
Абсурдность моей неспособности обнадёжить его заставила мои уши пылать.
Когда в постели он предложил секс, я немного пришёл в себя:
- Чего я действительно хочу, так это обнять своего героя и сказать ему, как сильно я его люблю.
К сожалению, из-за пугающего множества трудностей, стоящих перед идеалом его постоянной связи со мной, обещания, в котором он нуждался, так и не последовало.
Уильям принял физическое утешение моих объятий, но его необычное молчание говорило о том, что его вера в мою преданность ослабла. Вместо того, что заснуть в считанные минуты, как обычно, Уильям довольно долго бодрствовал. Я же вообще почти не спал.
За завтраком Уильям выглядел веселее, поэтому я попросил его продолжить свою историю, с того момента, когда после пребывания в больнице его отправили в его старый приют в Миссисипи.
После долгой, примерно двухчасовой поездки, женщина, встретившая его в аэропорту, отвезла его прямиком к жене проповедника. Её муж отсутствовал, его ждали через несколько дней.
- Она казала мне, что я сделал очень плохое, и може не смогу остаться тама, но она будет ждать проповедника, и он решит, позволят ли мне остаться тама, или меня отправят в какой-то другой приют для больших мальчиков типа меня, и чтобы я ничего не наделал, она должна запереть меня, пока не вернётся проповедник.
- Ну, я подумал, что смогу тама увидеться с Биди, и може мы с ним смогем сбежать оттудова вместе, но потом я не знал, захочется ли тебе двух мальчиков, даже меня, поэтому я решил ничё не грить Биди, тока увидеть его, и припрятал немного еду на дорогу, всё, что смог.
- Ну, та леди казав, что я останусь на некоторое время в том приюте младенцев патамушта у меня больные рука и рёбра, и поэтому они поместят меня туда с младенцами, и я был там пару дней, и они не позволяли мне выходить оттудова и видеться с моими прежними друзьями вроде Биди, и они постригли меня всего, я имею в виду, постригли все мои волосы, прямо до кожи, и это было ужасно, но у них там не было зеркал, поэтому мне не пришлось смотреть на себя в таком виде.
- Потом, после того, как проповедник вернулся, те мужики приехали на машине и увезли меня в тот другой приют, далеко патамушта было утро, ко'да они приехали, и я не съел завтрак, и мы ехали целый день. Они пару раз покупали сандвичи, но мы совсем не останавливались, поэтому я понял, что это будет плохо, я имею в виду реально плохо не вернуться оттудова к тебе.
- Ну, было уже темно, ко'да мы добрались туда, куда надо и всё такое, и я увидел, там были тока большие мальчики, вроде некоторые из них были большие как ты, и ребята не могли ничего делать, если им не скажут делать патамушта всё, что мы делали, делали по расписанию, типа вставали в половине пятого, шли в душ, и были в столовой в шесть, одетые в ту идиотскую армейскую форму, что у них была. Ну, я некоторое время ничё не делал патамушта был вроде как больной, а они были идиотами. Там были все мальчики, но я вроде как должен был мыться сам патамушта никто не должен был видеть никого голым, и они дали мне тазик, чтобы я помылся, а как мне мыться, если одна моя рука в гипсе, а на ней пластиковый пакет, и ребра у меня болят, если я делаю так и так (тут он повернулся в одну, потом в другую сторону и наклонился). Но потом в один день, ко'да они увидели, что я совсем грязный, они послали того мужика, и он помог мне, но я вроде как должен был мыть сам свою жопу и сво хуй и всё такое. Он тока помыл мне ноги и вот до сюда (он указал на свой левый бок), где я не мог патамушта не мог пользоваться рукой.
- И они приходили и грили со мной месте со своей би'лией насчёт того, что гомасекшул был грехом, и если я буду молиться и всё такое, то я престану быть гомасешулом, и тот один мужик, он казав, что был гомасекшулом раньше, и он молился Иисусу, и теперь он не, и у него жена, а я казав, что я не гомасекшул, и они вроде как разозлились на меня патамушта, ну, типа им не понравилось то, как я грю.
- Ты имеешь в виду свой акцент, я имею в виду, как у людей из Миссисипи?
- Нет, это потому, что им не понравились некоторые слова, что я использовал патамушта я типа разозлился на них за то, что они сказали, что я педик и...
- Ты использовал бранные слова?
- Угу, пару, но они обзывали меня педиком, а я не педик. Если нравится секс, это не значит, что парень педик патамушта мне нравятся девчонки, и однажды я буду трахаться с девочками, но им не понравилось, ко'да я казав это, поэтому я типа снова разозлился. Потом они казав, что я должен читать из би'лии, что они дали мне, а я казав, ну, я не хотел читать, и они не поверили мне, и казали, что я тока не хочу делать то, что они грят мне, и у меня постоянно будут проблемы патамушта я совсем пропащий, и я разозлился снова, и, знаешь, казал им несколько плохих слов, а они заставили меня сидеть в той церкви, что у них есть там, чтобы я молился, и что я должен грить правду, и что я больше не должен делать тех гомасексшульных штучек, и я не знаю, что ещё патамушта я ни о чём не сожалею. Ну, они были такими идиотами, и я знал, что мне придётся смыться оттудова при первом же удобном случае, ко'да заживёт моя рука и рёбра.
- Ну, я не мог выйти из того большого дома, кроме как кушать и в церковь, куда нам нужно было ходить каж'ый день, а потом я увидел мово лучшего друга Биди из другого приюта, и он тоже был тама, тот мальчик, он был большой, я имею в виду очень большой, и он увидел меня, но всё, что он мог сделать, это посмотреть и сделать так (он кивнул головой и опустил её вниз) патамушта меня не отпустили к нему, а он был в другом доме.
- Ну, они послали меня в ту школу, что была у них тама, и учитель всё злился патамушта я ничего не мог прочитать и я злился патамушта это была не моя вина патмушта никто и нико'да ничему не учил меня, и по любому я уже казав тем другим с их би'лией, что я не могу читать, и он позвал того другого мужика отвести меня в их офис и мне пришлось сидеть тама очень долго, и потом он вернулся и повёл меня к другому учителю, и тот учил меня читать в своём классе тока, може, с шестью другими мальчиками, и все они были больше меня, и он был норм, и я учился немного писать, и чтобы это было правильно.
- И каждый день эти двое мужиков приходили ко мне после школы, когда все остальные играли, и читали из би'лии и говорили мне о том, что я должен молиться Иисусу, и заставляли меня молиться вместе с ними, чтобы я не остался гомасекшулом, и мне приходилось слушать это дерьмо каждый день, я имею в виду каждый день, даже по воскресеньям, когда у всех остальных было то, что они называли свободным временем, и они могли идти куда угодно, если б захотели, за этим забором, все, кроме меня патамушта мне приходилось быть с этими тупыми мужиками.
- Ну, мы с Биди пытались поговорить друг с другом, но они не позволяли нам патамуштам мы были в разных домах. Ну, я спросил того мальчика из моей класса, мы были вроде как из разных домов, но тот один мальчик подслушивал, и он казав тому мужику, что был босс в том доме, и он казав мне, что я не должен связываться ни с какими мальчиками, и если я буду, то они должны будут поместить это в мои заслуги, и мне придётся делать дополнительную работу, которую я никак не смогу делать патамушта моя рука была по-прежнему в гипсе, а как без неё что-та делать?
- Ну, я увидел то окно, которое было с экраном в нашей комнате, и я смог его открыть, но оно так зашумело, ко'да я открывал его, поэтому в одну ночь, ко'да с моими рёбрами было получше, и моя рука больше не болела, я проснулся очень поздно, и попытался открыть то окно, и оно открылось, и никто не проснулся, ко'да оно чуть зашумело, но я не знал, что делать патамушта я не знал, где Биди, поэтому, ко'да мы были в церкви одним вечером, я так посмотрел на Биди, что, може, он должен был понять, что я хочу погрить с ним, но он тока двинул плечами, типа не знает, как ему это сделать.
- Потом, в одно воскресенье, когда я был тама, може через три недели, тех двоих мужиков не было в церкви, и оне не пришли ко мне после полудня, поэтому я вышел с остальными, и посмотрел на Биди, он был тама, поэтому мы выглянули из-за угла того дома, нет ли никого, кто наблюдает, и я спросил Биди, как долго он был тута, и он казав, что всего несколько месяцев, и где я был, но потом я спросил, как они засадили его, и он казав патамушта Азак заставлял его делать всякие греховные вещи, и я спросил, что, а он не захотел грить, поэтому я спросил, трахал ли он Азака патамушта у него был большой и всё такое, и я представил, что Азак мог захотеть этого и патамушта он казав «греховные».
- Ну, я думаю, он наслушался всей той чуши из би'лии, которую те мужики проповедовали мне, поэтому, ко'да Биди спросил, где я был, я должен был сказать патамушта он казал, как он попал туда, так что казав ему немного, что рассказываю тебе, но ничего о мужиках или сексе, даже о себе и Солимане, или о воровстве, только о том, что жил на улице, и попрошайничал, и ел в той церкви.
Их разговор охватил множество тем, но был приправлен частыми упоминаниями Биди Иисуса, спасения и важности никогда не делать ничего, связанного с сексом.
- Я спросил его, дрочит ли он, и он совсем испужалсял и казав, что это плохо, и не следует грить ничего подобного, и касаться своих тайных мест, кроме как пописать или помыть их, и я могу попасть в вечный ад. Ну, ко'да он это казав, я понял, что те мужики совсем его запутали своим тупым дерьмом патамушта Биди нравилось, ко'да я дрочил ему.
Тем не менее, поскольку он собирался бежать, он искал полезную информацию, только мало что получил.
В течение следующих нескольких недель, когда боль в боку почти пропала, а с руки скоро собирались снимать гипс, он постоянно работал над планом побега. Еда и вода, как он уже узнал ранее, имели решающее значение. Однако в течение дня вход в столовую и кухню был закрыт, запираясь на ночь. Другая проблема — одежда. Он был уверен, что любой, кто увидит мальчика, разгуливающего в военной форме, сразу же заподозрит, что он сбежал из какого-то учреждения. Однако больше всего его беспокоило то, что он понятия не имел, где находится.
Последнее оказалось самой простой проблемой и привело к другим решениям. Будучи умным, он быстро освоил алфавит и основы чтения. В школьной библиотеке имелся глобус. Самостоятельно, сначала найдя Соединенные Штаты, а затем поводив по стране пальцем, он нашел мой город. Не сумев найти названия небольшого городка, который, как он узнал, находился недалеко от этого приюта, он попросил мальчика постарше показать его. Пытаясь помочь, мальчик взял с полки атлас и показал ему карту Техаса и Оклахомы, а затем указал, где они находятся. Взяв тот же атлас на следующий день, Уильям смог определить, где находится, а потом по карте дорог США, штат за штатом, нашел дорогу, ведущую ко мне.
В школе он также потихоньку собирал и воду. Двое учителей были супружеской парой, жившей в одном из домов для персонала по другую сторону главного комплекса зданий приюта. У них было двое детей, которые ежедневно ездили на автобусе в школу в соседний город, оставляя свой дом пустым в течение дня. Это не казалось полезным, поскольку он не мог придумать, как добраться туда и обратно днём. Однако вся семья по вторникам и пятницам посещала по вечерам церковь. Если бы он мог спрятаться где-нибудь в течение дня, то смог бы навестить их кухню.
В пятницу, примерно на восьмой недели своего пребывания в том приюте, мой сообразительный маленький негодяй съел больше, чем положено, после чего получил от учителя разрешение сходить в туалет. Он действительно пошел пописать, чтобы потом не пришлось, затем бросился в библиотеку, схватил атлас и забежал в класс, где спрятал атлас, а потом спрятался сам, встав на табуретку в углу и завернувшись в американский флаг.
- Они заходили пару раз, один раз подходили туда, где я был, и смотрели вокруг, но я совсем не шевелился. Когда они подходили куда-то рядом, я даже не дышал.
- Ну, я пробыл там весь день, садясь, ко'да никого не было поблизости. Потом, когда все были в церкви, я взял этот атлас и вылез из окна позади школы. Я подумал, что там кто-то есть, и може он заметит меня, поэтому я крался как те солдаты, в дом к тем учителям. Дверь не была заперта, поэтому я зашёл прямиком туда, и поджарил себе яичницу, и поел хлеба, что был у них, и забрал большую коробку хлопьев, и морковку, и кое-что ещё, и две бутылки воды, потом я пошёл и взял рюкзак одного из ихних детей, и сложил всё туда, и потом вышел из того дома, и у них был ребёнок моего размера, и я вернулся, и взял кое-что из его одёжи, и даже надел на себя прямо там, и даже евонные туфли, которые были типа большие, для того, чтобы никто не увидел меня в тех дурацких чёрных штанах, что мы носили. И я захватил ещё немного еды, типа пирожных, или вроде того, а ещё фрукты, и ещё одну бутылку воды и часы тоже.
Вместо того чтобы утащить тяжелый атлас, Уильям включил свет в спальне, нашел у мальчика школьные ножницы, быстро вырезал нужные страницы и выключил свет. В последний момент, вспомнив, как прохладно может быть ночью, он схватил одеяло с кровати мальчика, затем сложил и свернул его. Используя дома персонала как прикрытие, Уильям убежал подальше от приюта, потом, почувствовав, что отошёл достаточно далеко, он побежал, пригнувшись, с рюкзаком в руках, а не на спине, к грунтовой дороге, затем вдоль неё, под прикрытием кустов, и вышел на шоссе примерно в полумиле от приюта.
Стараясь избегать машин, как он делал это во время своего первого побега из приюта в Миссисипи — в этот раз ему приходилось распластываться в канаве, тянувшейся вдоль почти безлесной дороги, Уильям быстро продвигался туда, где, как он думал, должно находиться шоссе. Когда стало прохладнее, он завернулся в одеяло, из-за которого почувствовал уверенность в своей способности осуществить этот побег. К сожалению, его представление о расстоянии, основанное на картах атласа, захваченных им с собой, было далёким от действительности. Он пошёл прямиком через близлежащий город, разок уклонившись от единственной машины, проезжавшей мимо, спрятавшись за каким-то строением.
Уильям шел всю ночь, останавливаясь только для того, чтобы пописать или спрятаться от проезжавшей мимо машины, только дважды глотнул воды из бутылки на ходу. К рассвету он был расстроен из-за того, что не добрался до межштатного шоссе, до которого, по его мнению, ему пришлось идти всю ночь. Конечно, к тому времени в приюте уже знали, что на нем надето и что он несет, поэтому днём он прятался на заросшем поле. Непосредственной проблемой оказались насекомые, а одеяло — эффективной защитой, но под ним было слишком жарко.
Он продержался на своем пайке два дня, в конце концов, добравшись до шоссе, хотя и не до межштатной автомагистрали, которую ожидал. Используя номер со знака, он смог найти её на карте. Она шла в правильном направлении, поэтому он пошёл по ней, хотя быстро утомился, и снова отправился отдохнуть в поле, где покакал и вытерся листьями, от которых на его попе появились волдыри, беспокоившие его полтора дня.
Ближе к вечеру, чувствуя, что находится достаточно далеко от приюта, чтобы пойти на риск и идти днём, и надеясь найти воду и еду для своего уже давно пустого желудка, он направился к дороге, не обращая внимания на проезжающие мимо машины. В начинающихся сумерках он остановился на заправке, чтобы наполнить бутылки водой. «Опоздал на школьный автобус», - ответил он, когда его спросили, почему он один. Он проигнорировал информацию о том, что в ближайший час мимо пройдёт автобус, и ушел, надеясь вскоре добраться до города.
Чуть позже он дошёл до посёлка, оказавшимся каким-то городком развлечений, где всё было закрыто. На заднем дворе единственного ресторана стояли пустые мусорные баки. Его уверенность ослабла. На окраине поселка была заправка. Через окно он заметил витрину с кексами, чипсами и конфетами, а также холодильник, наполненный газировкой и соком. Отвергнув мысль о том, чтобы разбить окно, так как могло дать информацию о направлении его движения людям из приюта, он двинулся дальше, хотя боль в пустом животе в конце концов заставила его искать передышки на придорожной деревянной скамейке, где он уснул, пока его не разбудили предрассветные крики петухов.
Он заставил себя сесть, мрачно обдумывая свои перспективы и возможные решения. Затем, когда взошло солнце, он увидел неподалеку мужчину на грунтовой дороге у дома, который загружал большой пикап какие-то большие мешки. Им овладело отчаяние. Когда мужчина зашёл в дом, Уильям изо всех сил рванул, насколько это позволяло его обессиленное тело, и забрался в кузов пикапа. Он растолкал тяжёлые мешки и улёгся на металлическое дно машины, вместе со своим рюкзаком и одеялом, будучи готовым в последнюю минуту выпрыгнуть из кузова, если мужчина на шоссе свернет не в ту сторону.
Ему повезло. Мужчина свернул в правильном направлении и пару часов ехал на большой скорости, миновав пару городков и, наконец, остановившись у закусочной на окраине ещё одного. Желудок Уильяма продиктовал следующий шаг: выйти из пикапа и отправиться к задней части ресторана. И тут ему снова повезло: когда он свернул за угол, там стоял большой пластиковый мусорный бак. Темнокожий мужчина, увидев его, и, должно быть, поняв, что этот мальчик ищет, вернулся спустя некоторое время, неся три тарелки с недоеденными завтраками; он поставил их на бетонную дорожку, а затем исчез внутри.
- У них были самые лучшие блинчики, что я ел!
Поскольку в последующих приключениях Уильяма участвуют еще несколько человек, думаю, что лучше облечь их в повествовательную форму. Вот они.
Оказалось, что пикап привёз Уильяма на окраину большого города, вероятно, Хьюстона. Прошагав ещё почти час, он оказался в квартале одноэтажных домов, чьи хозяева походили на латиноамериканцев. Пара маленьких детей разговаривала друг с другом на испанском, но со странным акцентом. Блинчики вызвали жажду, поэтому, заметив пожилую женщину, подметающую дорожку перед домом, он по-испански попросил у неё воды, чтобы попить и наполнить свои бутылки.
Она сказала:
- Ты не отсюда. Ты сальвадорец или что-то в этом роде?
- Гондурасец. Можно мне воды?
Она улыбнулась и кивнула, чтобы он зашёл внутрь.
- Откуда у тебя это одеяло? - спросила она на кухне, наливая воду в стакан.
Отсутствие ответа побудило её задать следующий вопрос:
- Ты живешь на улице?
И он снова медлил с ответом. Она продолжила:
- Ты со своей матерью?
- Она сейчас в другом месте.
Он понял, что это могло также означать, что она умерла.
Женщина на мгновение уставилась на него, а затем спросила:
- Ты голодный?
Она накормила его остатками курицы с рисом, помидорами и лепешками. Когда он почти закончил есть, то спросил, можно ли ему помыться. Она не только согласилась, но и предложила постирать его одежду в стиральной машине. Уильяму стало интересно, вдруг эта женщина заинтересовалась его телом, но, хотя она и пошла с ним в ванную и вымыла ему спину, на этом всё и закончилось. «Она даже не взглянула на мо хуй». Купание облегчило зуд от волдырей, которые он получил накануне, когда подтёр попу незнакомыми растениями.
Женщина предложила Уильяму вздремнуть, пока его одежда стирается и сохнет. Не понимая её мотивации, Уильям, тем не менее, решился провести некоторое время в постели и быстро уснул.
После полудня его разбудили. Его чистая одежда лежала в изножье кровати. «Тебе пора», - сказала она ему. «Мой муж и сын скоро вернутся домой, и им не нравятся чужие люди в доме».
Он ушел с полным желудком, пятидолларовой купюрой в кармане, и без понятия, почему эта была женщина так добра, но до того он также никогда не понимал мотивов мисс Элис. Возможно, некоторые люди были просто очень добры.
Согласно его карте и его понятиям, главная автомагистраль между штатами, которую он искал, проходила через большой город, вероятно, этот самый.
Уильям, вспомнив вопрос женщины об одеяле, начал тревожиться, что оно может оказаться обузой. Он искал место, где можно было бы сесть подальше от чужих глаз и попытаться засунуть одеяло в сумку и просмотреть карты. Не найдя ничего подходящего, он всё-таки постарался запихнуть одеяло в рюкзак — это удалось только частично, совершенно скрыть его присутствие было невозможно.
Две девочки, игравшие перед своим домом, напомнили ему, что, возможно, сейчас время школьных уроков, но появление еще нескольких детей, и даже его возраста, позволило ему отбросить опасения, что его остановят из-за его бродяжничества по улицам во время школы. Он не знал, что наступило время летних каникул. Школьные занятия закончились.
На ходу он вытащил карты, снова закинув рюкзак на спину. Он нашел ту, на которой было шоссе, по которому он приехал, и сравнил расстояние до межштатной автомагистрали, которую искал, с расстоянием, которое, по его мнению, он проехал.
- Это было большое место, где, как я думал, я был, и хахвей на восток был справа оттудова, где я был, так что я продолжил идти.
Вскоре над ним появилась дорога, которую он искал. Когда-то проехав по похожей дороге с Маком, он понимал, что спрятаться там негде, и забор не позволит сбежать в случае необходимости. Требовалась другая стратегия, требовалось придумать, как ехать дальше. Он сидел на бордюре тротуара улицы, проходящей под межштатной автомагистралью, и думал, наблюдая. У многих проезжавших мимо трейлеров были большие тенты. «Если бы я смог забраться внутрь одного из них, меня бы никто не увидел». Проблема была с едой. Идя пешком, он чувствовал, что может рассчитывать на то, что хотя бы раз в день найдет что-нибудь съестное. Он вернулся к своим картам. Никаких параллельных дорог не имелось, хотя он был уверен, что они должны существовать. Ему требовалась более подробная карта, но он понятия не имел, где её достать, тем более что его пять долларов были зарезервированы для покупки провианта.
- Я подумал типа найти торговый центр, и заработать там немного денег. Поэтому я пошёл по улицам вдоль хахвея, ну, откуда я мог видеть его. Мне хотелось поссать, но там нигде не было места, так что я решил поссать между двумя машинами, и тот мужик увидел меня и покачал головой, и я не стал писать на машину. Ему потребовалась бы мойка, а мне было некогда. Пару раз попадалось что-то вроде этого — большие такие места с кучей грузовиков, припаркованных там.
Темнело, и голод снова начал напоминать о себе. Рядом с большой стоянкой грузовиков находился ресторан. Когда он подошел к нему, решив порыться в тамошних мусорных контейнерах, из главной двери вышел мужик с пакетом, полной того, что должно быть, являлось едой. Уличный инстинкт заставил Уильяма сказать:
- Я не ел весь день. Могу я попросить немного еды?
Мужик нахмурился, стараясь обойти его. Уильям снова обратился:
- Немного, а?
Мужик остановился, покачал головой, повернулся, и с кривой ухмылкой протянул Уильяму весь пакет, и ушёл обратно в ресторан.
Сказав несколько раз «Спасибо», Уильям открыл пакет, вытащил чипсы «Дорито», которые разорвал зубами, а затем достал сэндвич. Он подошел к лужайке с кустами, что располагалась перед рестораном, наблюдая через его большие окна, как его благодетель подошел к стойке, заговорив с сидевшими там мужчинами. Когда мужик кивнул в его сторону, двое обернулись, чтобы посмотреть. Уильям упал на колени, и принялся поглощать еду. В сэндвиче были салат, помидоры, лук и неизвестное, но вкусное мясо.
Уильям ел медленно, наслаждаясь едой. Спустя некоторое время добрый дальнобойщик вернулся с новым пакетом и, улыбаясь, направился к скоплению грузовиков с прицепами.
А ещё спустя несколько минут другой мужик, высокий, небритый, но без бороды, хорошо сложенный, с волосами, собранными в хвост, с пустыми руками, подошел к нему, заговорив на ходу.
- Ты живешь здесь, мальчик?
Мужик остановился в нескольких футах от Уильяма, повернувшись лицом к стоянке.
Уильям ответил с набитым ртом.
- Не-а.
- А тебе есть, где переночевать?
Вопрос потребовал некоторого размышления. Это предложение?
- Я не знаю.
- Я никуда не поеду до утра. Если хочешь, можешь поспать несколько часов в моем грузовике, пока я оформляя кое-какие документы.
Звучало неплохо.
- Окей.
- Просто топай на третью линию. Зелёная кабина, на двери большими буквами написано «Рокфорд».
Подобное выходило за рамки читательских возможностей Уильяма.
- Я не могу читать.
- Ну ты даёшь. Хорошо, топай за мной, но близко не подходи.
Заподозрив в мужике клиента, Уильям подождал, а затем, когда мужчина скрылся среди грузовиков, встал и небрежно зашагал в том же направлении.
Когда Уильям подошёл к нужной линии, его потенциальный клиент ждал через два трейлера, рядом с огромным грузовиком с зелёной кабиной.
- Лезь назад, - сказал он, когда Уильям подошел к грузовику и забрался в кабину. «Назад» находился за занавеской позади сидений. В тот момент, когда он оказался внутри, зажегся свет, освещая то, что можно сравнить с небольшой функциональной квартирой с большой кроватью, холодильником, микроволновой печью, стереосистемой, телевизором с плоским экраном и полками с книгами, с музыкальными и DVD-дисками. Кровать была не заправлена, простыня и одеяло отброшены к задней стенке, подушка лежала посередине. Под кроватью находились два больших выдвижных ящика, подходящих для одежды и другого скарба.
- Давай, ложись. Я пробуду здесь всю ночь.
Затем он добавил:
- Снимай туфли, брюки и рубашку и залезай под простыню, позже станет прохладнее.
И спустя мгновение:
- Тебе ведь не нужно пописать или что-то в этом роде, а?
- Не-а. Я делал это недавно.
Его мысли о том, что этот человек заинтересовался его телом, угасли, Уильям повиновался, натянул на себя простыню и одеяло, прижался к подушке и быстро заснул.
Некоторое время спустя его разбудила рука, мастурбирующая его твердый пенис. Потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, где он находится, и осознать, что его гостеприимный хозяин прижимается к его спине. Потребовалось еще немного времени, чтобы прийти в себя и упомянуть о потребности в деньгах, предложив нечто большее, чем происходящее.
- Я могу отсосать тебе, но мне нужны деньги, десять долларов.
Запрошенная сумма, учитывая кажущееся богатство, окружавшее его, показалась не очень большой.
- и на пять больше, если я проглочу твою кончу.
- Господи, малыш, ты говоришь, как профессионал. Ты уже делал это раньше, да?
- Немного. Так ты хочешь?
Мужик уже разделся, его член был наготове. Это был самый волосатый человек, которого Уильям когда-либо видел. Его губы легко погружались в массу лобковых волос всякий раз, когда он вбирал в себя большую часть органа среднего размера, Уильям к тому времени был уже достаточно опытен, чтобы понимать, что такое средний размер члена. Водитель грузовика открыл рот и принял член Уильяма, усы щекотали обнаженную плоть каждый раз, когда он упирался в губы, но у мужика это хорошо получалось - заглатывание яичек и всё такое; он полностью всасывал все три дюйма Уильяма в свой рот, приближая и держа оргазм на близком расстоянии, но и только. Уильям подумывал о том, чтобы пойти на большее.
Он отпустил член мужика на время, достаточное для того, чтобы сообщить:
- Ты можешь трахнуть меня, если хочешь, всего тридцать долларов.
Мужчина замедлился на его члене, выпустил его и положил свое небритое лицо на бедро Уильяма.
- Где же ты живешь, мальчик? Как тебя зовут?
- Джеки и сейчас я нигде не живу.
Он не видел необходимости спрашивать имя своего клиента. В любом случае оно могло быть не настоящим.
- Так где ты спишь, на улице?
- Ино'да.
У этого человека был грузовик. Он куда-то едет. Куда же?
- Куда ты поедешь завтра?
- На восток. Ты куда-то направляешься?
Уильям сказал.
- Ты сбежал?
- Не-а. Мне нужно вернуться кое-куда.
- К мужчине?
- Ага
- Туда, где твоя семья?
- У меня нет семьи, только он.
- У тебя где-то должна быть мать.
- Не-а. Она ушла, когда я был еще ребенком.
- Так же где ты жил?
- В куче мест, и этот человек — единственный хороший.
Устав от допроса, он спросил:
- Так ты хочешь меня трахнуть?
Натянув на свой стояк презерватив со смазкой и капнув чем-то скользким в место входа, мужчина забрался сверху и медленно протиснулся внутрь, прежде чем полностью лечь на маленькое тело Уильяма; его густые волосы на теле были похожи на колючий свитер. Когда трах начался, он был медленным и глубоким, член каждый раз почти выходил, затем открывал маленький анус и скользил внутрь, достигая маленькой простаты - всё, как нравилось Уильяму. Его собственный член тоже скользил взад и вперед по мягкому матрасу. Он кончил раньше мужика, который остановился, почувствовав пульсацию.
- Боже, ты уже кончил?
- Угу, но всё окей. Продолжай трахать.
- Тебе не больно? Я могу немного подождать.
- Всё норм.
К Уильяму быстро вернулись приятные ощущения, но второго оргазма не случилось. Опустошив яйца, мужчина перевернул их обоих на бок. Вскоре после того, как из него выскользнул член мужика, Уильям снова заснул.
Было еще темно, когда водитель разбудил Уильяма сытным завтраком, состоявшим из яичницы, бекона, оладий, блинчиков, большой чашки апельсинового сока и кофе на пенопластовом подносе. Маленький живот Уильяма не смог вместить всё, и мальчишка ограничился яичницей, беконом и картошкой.
Во время еды допрос продолжился. Джон, как назвался водитель, предложил отвезти Уильяма до шоссе на восточном побережье:
- Там мой друг везет груз в Орландо, но потом он повезет другой в Ричмонд. Это довольно близко к тому месту, куда ты хочешь попасть. Ну, не так близко, миль сто пятьдесят примерно, но намного ближе, чем отсюда. Мой друг будет ждать на стоянке для грузовиков недалеко от Атланты, и ты сможешь пересесть, если хочешь, возможно, заработаешь еще немного денег по дороге.
- О, - он вытащил бумажник, - вот тридцать, которые я тебе должен. Это того стоило.
Уильяму предложение показалось заманчивым.
- Через сколько мы туда доберемся?
- О, мы будет там сегодня вечером.
Прежде чем они уехали, Уильям зашел в просторный туалет ресторана, чтобы облегчиться и по малому, и по большому, а также вымыть лицо и руки. Никто из мужчин, которые приходили и уходили, пока он неторопливо приводил себя в порядок, казалось, не обращали на него никакого внимания.
Когда они покидали город, впереди появилась полоса света. Уильям был впечатлен устройствами управления грузовика, с которыми имел дело Джон: постоянным переключением передач, жужжанием мотора. Джон объяснил кое-что из того, что делал, и что означают различные датчики. Когда им дважды пришлось останавливаться на станциях взвешивания, Уильяма попросили забраться в задний отсек кабины и не высовываться. Он догадался почему, но не стал уточнять.
Уильям проспал часть дня. В остальное время он смотрел DVD со старыми мультфильмами «Чокнутые мультяшки», готовил бутерброды на обед, а затем, пока они ели, расспрашивал мужчину о других мальчиках, которые побывали у него в грузовике.
- Всего несколько. Ты самый младший.
- Они тоже живут на улице?
- Пара, да. Несколько лет назад взял одного домой. Он разозлился на свою мать из-за какой-то глупости. Ты же не злишься просто на кого-то, правда?
- Не-а. Я просто не хочу, чтобы меня кто-нибудь бил.
- Твоя мать, отец?
- Я тебе грил. У меня никого нет.
- Ну, между нами, я никому не скажу, где ты жил?
- Тока в тех приютах, но они были никудышными. У мово друга, куда я еду, хорошо.
Уильям признался в кое-чём из своего уличного опыта, избегая любых упоминаний о воровстве или сексе до тех пор, пока не мужик не спросил:
- Откуда ты узнал о сексе, ну, например, со мной за деньги?
Уильям чуть не упомянул Мака.
- Те мужики из Уохмата. Они хотели это сделать, и я делал это, и они давали мне деньги.
Тогда мужчина на мгновение задумался.
- Наверное, их было много, раз уж твоя попка стала такой большой.
- Ну, я был с тем мужиком, с которым жил раньше, и мы делали это.
- Так почему же ты перестал с ним жить?
- Его арестовали, я думаю. Он не пришел домой, так что я ушел и остался с тем ребёнком, которого знал.
- Арестовали? За что? За секс?
- Нет. Он продавал наркоту и воровал. И тот, другой, ну, это я так подумал, что его арестовали патамушта он не пришёл домой.
- Какой, другой, парень?
- Тока немного его друг. Его тоже арестовали.
- Ты тоже занимался с ним сексом?
- Немного, тока дрочили, вроде того.
Джону хотелось знать всё в деталях, Уильям же не желал их раскрывать.
В какой-то момент они, должно быть, миновали город, в котором Уильям жил несколько лет, но он, похоже, этого не понял.
Мужик несколько раз разговаривал по радио с другим водителем, с которым должен был встретиться. Голос был молодой, почти как у Босси. Уильям захотелось поздороваться, но Джон сказал, что это не очень хорошая идея.
- Мы не должны сажать пассажиров.
В какой-то момент он сказал:
- Мы собираемся переночевать на стоянке грузовиков. Я не смогу доставить товар до утра. Хочешь остаться со мной? Сможешь заработать ещё денег.
Деньги - это было хорошо.
Спустя несколько часов после захода солнца они прибыли на остановку грузовиков в Атланте, место, похожее на то, откуда они уехали рано утром. Приятелем Джона оказался мужик помоложе, стройнее, чисто выбритый, хотя и с таким же хвостиком волос. Он забрался в кабину Джона и оглядел Уильяма.
- Привет, Джеки! Как дела? Я Билл. Так ты поедешь со мной в Орландо, а потом обратно в Ричмонд?
Уильям кивнул, прикидывая, каким окажется секс с этим человеком. Он сравнил его с Джимбо, решив, что его нынешний клиент, вероятно, будет помягче.
Они втроем поужинали в грузовике. Билл также принялся расспрашивать Уильяма, теми же вопросами, что уж задавал ему Джон.
Длительный поход в мужской туалет, даже когда он снял рубашку, чтобы обтереться бумажными полотенцами, вызвал лишь пару случайных ухмылок.
Секс той ночью был таким же, как и в прошлую, за исключением того, что Уильяму удалось кончить дважды, второй раз между губ дальнобойщика.
И снова, завтрак и отъезд оказались предрассветными. Джон остался трусах, говоря, что еще на некоторое время «зажмурится», поскольку не сможет доставить свой груз раньше десяти утра.
Грузовик Билла не был таким модным и новым, как у его приятеля. В спальне был примерно такой же набор, только выглядело всё подешевле. Телевизор был меньше, но также висел на стенке кабины.
И вновь последовал дружелюбный допрос и неоднократные выспрашивания подробностей сексуальных приключений. Уильям рассказал немного о Джимбо и о пятидесятидолларовом клиенте — последнее в надежде увеличить свой доход.
Остановкой в Орландо стал склад, похожий на тот, откуда Уильям невольно уехал во время своей первой, изменившей его жизнь, поездки на трейлере. Ему пришлось оставаться в кабине сначала большую часть из двух часов процесса разгрузки, а затем более трех часов, пока они ждали, а потом загружались на втором складе, и в обоих случаях потеть от жары и влажности, так как кондиционер был выключен. Когда они выехали со второго склада, снова наступила ночь. Уильям завернулся в одеяло, пытаясь защитить свое потное тело от неожиданно прохладного кондиционированного воздуха, пока Билл выезжал на шоссе.
Чуть более двух часов спустя они припарковались на другой огромной стоянке для грузовиков. Билл купил им обоим на ужин стейк-гамбургеры с картофельным пюре, суккоташ и шоколадное молоко. Когда они покончили с этим, он заказал на десерт ещё и яблочный пирог.
После бритья электробритвой (Уильям в это время чистил зубы новой зубной щеткой, прямо из упаковки) Биллу захотелось целоваться. Уильям сопротивлялся.
- Ты и за это выставишь мне счет? Эта бесплатная поездка должна кое-что значить.
Ему уже было известно о гонораре в тридцать долларов.
- Мне не нравится это делать. Окей, но только немного.
Билл сел на кровать, а Уильям стоял, прислонившись спиной к занавеске и держа руки на плечах Билла. Билл приложил губы к губам, отодвинулся, вернулся, слегка приоткрыв рот и втянув нижнюю губу Уильяма. Он чуть повернул голову, втянув и верхнюю губу мальчика, прижимая язык к его зубам, которые медленно раздвинулись, позволяя ему проникнуть внутрь. Уильям был знаком с процедурой, даже слегка пососал проникший в него язык, а затем своим собственным последовал за удаляющимся языком в пахнущий мятой рот мужчины.
Пока Билл орально ласкал его язык, Уильям поторопил события, потянувшись к застежке-молнии мужчины. Поняв намек, Билл наклонился, расстегнул ремень и джинсы. Щелчок латунного замка ширинки, и молния распахнулась под давлением изнутри. Уильям легко нашел отверстие в трусах и заполучил относительно маленький стояк, ненамного больший, чем у Джимбо.
Он опустился к пенису оскорбительного, по крайней мере для Уильяма, размера и полностью взял его в рот. Билл упал навзничь и выдохнул:
- Господи, как хорошо-то!
С гордой улыбкой Уильям сказал мне, что он сразу же подумал про себя:
- Конечно, потому что я действительно хорош.
Видимо, им обоим потребовалось довольно много времени, чтобы раздеть друг друга. Билл останавливал минет, чтобы снять что-нибудь, а затем направлял голову Уильяма обратно к члену для продолжения. Уильям начал беспокоиться, что минет — это все, чего хочет мужик. Затем мужик подтвердил это.
- Давай сделаем это сейчас, а завтра другое. Мы сможем где-нибудь остановиться.
Мужик также ответил минетом, но у него это получалось далеко не так хорошо, как у его приятеля-дальнобойщика. Тем не менее, после того, как Уильям проглотил удивительно большое количество спермы, с силой выпущенной ему в рот, мужик так и не смог довести мальчика до оргазма.
Уильяма снова разбудили перед рассветом после ночи, проведенной в несколько неудобных объятиях молодого человека, но на этот раз это было не для завтрака, пока нет. На Билле был презерватив. Не говоря ни слова, Уильям прижался к промежности мужчины, с комфортом принимая его утреннюю эрекцию.
Билл лениво трахал сзади, а затем постепенно передвинулся наверх, увеличивая интенсивность своих толчков, доведя Уильяма до оргазма, который молодой человек либо не почувствовал, либо не распознал. И под конец он подтянул бедра Уильяма вверх и потрахнул по-собачьи, в конечном итоге достигнув мучительной кульминации, от которой трясся, как зачарованный пятидесятник.
- Боже, о Боже! - воскликнул он, выйдя. - Нам нужно найти способ снова собраться вместе. Когда-нибудь я там окажусь. У тебя есть телефон или что-то в этом роде?
Конечно, у Уильяма не было телефона, а Билл, вероятно, из соображений безопасности, не стал говорить свой номер.
Большую часть того времени, что Уильям провел в кабине, Билл безуспешно пытался вытянуть из него сексуальные истории. Он уже заплатил сорок пять долларов, но предложил еще тридцать, когда они подъехали к стоянке грузовиков в Вирджинии.
Уильяму хотелось попробовать что-то новое.
- Я целиком разделся, и он тоже, там, взади, за той занавеской, и я лёг на спину с краю кровати, и я велел ему встать на колени, но он уже сделал это, и я задрал ноги и приподнял жопу, и он был там, но он казав: «Подожди минутку» патамушта ему тоже хотелось трахать как-то ещё, и у него в одном их тех шкафов, что были под кроватью, лежали несколько штуковин из пластика, одна из них длинная, и он взял и смазал её, я и понял, что он собирается делать, но она была не такой уж большой, поэтому я казав окей, и он медленно вставил её мне в жопу, и он спросил, как это чувствуется и казал, что это окей, но я подумал, что хуй лучше, но потом он повернул выключатель на той штуковине и она сделала так: «Р-р-р-р» внутри меня, и он снова спросил меня, как это было типа здорово, и он двигал ею взад-вперёд, и по кругу, и это было реально здорово.
- Ну, я почти кончил, даже не прикасаясь к своему члену, и он вынимает эту штуковину и грит, что у него есть ещё кое-что, и это типа другая штуковина, но короче, типа как яйцо, но длиньше, и из неё выходит что-то белое, типа кончи, и он засовывает это в мою дырку, и потом она двигается внутри меня, я имею в виду, что чувствую, как она движется, тока это белое выступает из моей дырки, и он берёт эту штуковину внутри меня — тама батарейки — и включает её, и та штуковина внутри меня берёт и делает как та, другая, ну, понимаешь: «Р-р-р-р-р», и он почти вытаскивает её, потом толкает назад, но не до конца патамушта она выходит назад даже без его толчка, типа моя жопа сама выталкивает её назад, и он спрашивает, как мне с ней, а я держусь за свои колени и смотрю, как мо хуй стоит, и чувства реально, я имею в виду реально здорово, и ты тоже можешь достать одну такую, и мы сможем сделать что-нибудь из этого, и може тебе это тоже понравится.
- Ну, после этого мне до жути хочется, чтобы он меня трахнул патамушта я близок к тому, чтобы кончить, и он делает это, вытаскивает ту штуковину и прямиком сует в меня свой хуй, и я реально быстро кончаю, но он продолжает трахать, но медленно, и это здорово, а потом он делает это сильно, и толкает меня обратно на ту кровать, и ему приходится толкаться в мою жопу патамушта его хуй не очень большой, а потом я снова кончаю патамушта его хуй достаёт тама, где хорошие чувства, но тут он кончает и останавливается, но я грю, чтобы не останавливался, поэтому он трахает меня ещё немного, а я дрочу себе.
Я замечаю, что у Уильяма стояк. У меня, конечно, тоже, но, кроме паузы, ожидаемого запроса секса не последовало.
Они оба были мокрыми из-за выключенного кондиционера. Оба были покрыты потом, даже Уильям, который только и делал, что держался за колени, а затем недолго мастурбировал. Хуже того, хотя сам Билл и мог пойти принять душ, он не счёл, что Уильяму будет безопасно или даже приемлемо сделать то же самое. Однако Билл, воспользовавшись некоторым количеством питьевой воды из бутылок и бумажными полотенцами, обтёр задницу Уильяму. И тот высыхал, лежа обнаженным на кровати, пока Билл выезжал на шоссе.
Уильям провел ночь в грузовике, заработал еще сорок пять долларов, сосал до достижения результата, затем в него снова проникли перед рассветом, а утром он ушёл с полным желудком, опорожненным кишечником, чистым лицом и со ста восьмидесятью пятью долларами, включая и ту пятёрку, которую женщина дала ему ещё в Хьюстоне. Деньги были распределены по двум носкам, недавно купленным трусам и двум карманам. Прежде чем высадить его на перекрестке шоссе к северу от Ричмонда, Билл воспользовался желтым маркером и прочертил на карте Уильяма маршрут, которым ему нужно было следовать, отметив, где будет можно сесть на автобусы, особенно когда он достигнет окраины Вашингтона, округ Колумбия. Он извинился за то, что не смог сказать ему, на какие автобусы садиться, но был уверен, что люди, находящиеся там, смогут его сориентировать.
С помощью Билла, учитывая, что Уильям мог идти с минимальной скоростью две мили в час, они подсчитали, что, если он будет идти по двенадцать часов в день, то достигнет моего города за семь-восемь дней. Билл считал, что ему не придется этого делать, поскольку большую часть проложенного маршрута можно было проехать на автобусах, но Уильям планировал идти пешком. Причины для этого были просты. Мальчик его возраста, с сильным южным акцентом, не умеющий читать, несущий рюкзак и задающий вопросы о подобном маршруте, вызовет подозрения и, возможно, побудит кого-нибудь уведомить полицию. Ехать городскими автобусами через Вашингтон было бы нереально большим риском, но и до, и после этого большого города о автобусах не могло быть и речи. В любом случае, у него хватало средств, чтобы хорошо питаться, так что шагать по двенадцать часов в день было не так уж и сложно. И, конечно же, ему не придется попрошайничать или искать еду на задних дворах ресторанов. Проблема была с личной гигиеной, но кто станет жаловаться? Он отправился по шоссе, которое шло примерно параллельно межштатной автомагистрали.
Ещё Уильям решил зайти в торговый центр и купить рюкзак поменьше - только для запасной одежды и двух бутылок с водой. Оранжевая кепка с ярким логотипом, висевшая на стойке возле кассы, привлекла его внимание, он купил и её. Одеяло было выброшено вместе с рюкзаком, украденным им из дома учителя. Не имело смысла выглядеть беглецом.
Покинув пригород, он вскоре заметил, что является единственным ребёнком среди очень немногих взрослых, шагающих вдоль этого шоссе. Однако никто, даже две проехавшие мимо полицейские машины, похоже, не обратили на него внимания.
Он шагал до тех пор, пока не заметил «Бургер Кинг», где сначала зашел в туалет, а затем пообедал.
Стемнело и стало прохладно, когда чем он снова остановился, на этот раз у «Макдоналдса», где съел ещё один гамбургер и мороженого на десерт. Он наполнил свои бутылки водой на заправке и пошел дальше, пока не увидел слева от себя небольшой заросший деревьями участок, и перелез через забор, перебросив через него свой новый рюкзак.
Среди деревьев было очень темно. Ни фонари, ни четвертинка луны не сильно помогали. Положив запасную одежду на землю, он лег спать, но на него напали комары. Защищаясь, он натянул рюкзак на голову и, заправив штаны в носки, сунул руки под рубашку.
Это сработало, но потом его разбудил холод. Он не смог унять дрожь и сдался, собрал вещи и снова перелез через забор на шоссе. Уверенный, что полиция схватит его, если заметит, он старался держаться обочины. Почти непрерывное уличное освещение позволяло ему видеть, не приближается ли полицейская машина - ему удалось увернуться от двух. Он находился в районе с разрозненными по местности предприятиями, у большинства которых имелись большие пустые парковки. Вскоре он заметил ещё одну с погружённой во мрак погрузочной платформой с большими коробками или контейнерами на ней. Он проспал там относительно спокойно до тех пор, пока дневной свет не разбудил его.
На второй день своего пешего путешествия он быстро устал и воспользовался небольшим пространством между большим мусорным контейнером, задвинутым в угол погрузочной площадки под низким бетонным навесом. Было прохладно, комаров не наблюдалось, за исключением нескольких мух.
Остаток дня и весь следующий он провел, путешествуя по населенные и деловым районам, по ночам находя для себя относительно скрытные, достаточно большие места, где располагался на ночлег.
Около полудня четвертого дня он переправился через реку по шоссе и обнаружил, что оно перетекло в деловой квартал с редкими жилыми домами. Сельская местность осталась позади. Он следил за номерами на перекрёстках и сверялся с картой, определяя, где находится. Впереди была столица страны и, вероятно, множество полиции. До этого момента он отказывался ехать на автобусах, но теперь они показались ему самым безопасным и быстрым способом пересечь город, особенно учитывая запутанное переплетение дорог и улиц, отображённое на карте.
Не найдя на своих картах ничего, по чему можно было бы сориентироваться, он был вынужден обратиться за помощью. Первый же человек, к которому он обратился, захотел знать, почему он такой грязный и одинокий, с картой, на которой указан маршрут, ведущий с юга.
- Я казав ему, что иду домой, и кто-то украл мои деньги на автобус. Не думаю, что он мне поверил, потому что он посоветовал обратиться в полицию. Ну, я не собирались этого делать, так что прошёл ещё немного и спросил того парня, похожего на Босси, и он казав мне, где я был, и куда мне топать, и я так и сделал.
Уильям осознавал, насколько грязным он стал и насколько плохо от него, вероятно, пахнет, и всё это наверняка станет проблемой при посадке в городской автобус. Судя по карте, поблизости имелась небольшая речка. По пути он зашёл в супермаркет и купил мыло, моющее средство и полотенце. Неодобрительные взгляды на кассу подтвердили необходимость хорошей ванны и смены одежды.
Он наткнулся на широкий ручей — которым на самом деле оказалась искомая им река, потому что солнце садилось за здания слева от него. Не желая, чтобы его видели раздевающимся догола, он купил себе половинку сэндвича-субмарины и апельсиновый сок, и стал ждать темноты.
С наступлением темноты количество людей вокруг не сильно уменьшилось, поэтому он бродил допоздна, прежде чем спуститься к воде с бокового переулка. Он снял одежду за кустами, подбежал к воде и прыгнул в нее.
- Там было не так уж глубоко, но пахло хуже, чем я.
Тем не менее, он намылился, вымыл себя с головы до ног, ополоснулся, побежал обратно в кусты и вытерся полотенцем. Собираясь надеть новую одежду, он понял, что воняет так же, как и этот грязный ручей. В надежде, что запах выветрится, он некоторое время стоял обнаженным, вытянув руки и раздвинув ноги. Когда оказалось, что это ничего не дало, он снова зашёл в воду, снова намылился и ополоснулся водой из бутылки. Полотенце тоже стало плохо пахнуть, поэтому он просто постоял, пока не почувствовал, что достаточно высох, чтобы одеться. Он планировал на следующий день найти прачечную для своей одежды и полотенца, но потом отказался от этой идеи, решив просто купить новую, если не придет ко мне домой раньше, чем она ему понадобится. Рюкзак, старую одежду и полотенце он выбросил в кусты.
Спал он в подъезде большого здания. Ближайший уличный фонарь находился далеко в стороне, оставляя его в тени.
Какой-то мужик прогнал его вскоре после восхода солнца.
На завтрак была выбрана «Венди’с». Подкрепившись там пиццей, он начал искать того, кого можно безопасно расспросить об автобусах, которые могли бы перевезти его оттуда, где он находился, через большой город. Подросток, который, казалось, имел некоторые необходимые знания, посоветовал ему сесть на автобус с определенным названием улицы спереди над водителем.
- А разве у них нет номеров?
Он сказал Уильяму номер и название улицы, на которой ему требовалось выйти. Уильям сел рядом с водителем и попросил того сказать, когда они доберутся до нужной ему улицы. Это была долгая поездка, Уильям всё беспокоился и беспокоил водителя, но мужчина смирился с этим и, в конце концов, высадил его там, где требовалось.
Добившись успеха с подростком, Уильям снова пошел по этому пути, но никто из троих опрошенных им не имел понятия об автобусных маршрутах. Тогда он подошёл к пожилой чернокожей женщине. Она тут же захотела знать, где он живет, чтобы дать ему подробные указания, как добраться до его дома. Он понятия не имел, что сказать на это.
- Ты заблудился? - спросила она.
- Не-а. Мне только нужно проехать через Вашингтон.
Она какое-то время смотрела на него, а затем оглянулась. Уильям был уверен, что она ищет полицейского, и убежал. В следующем квартале, видя, что женщина не пытается его преследовать, он продолжил идти вперёд, но быстро понял, что понятия не имеет, где находится. Он знал, что солнце садится на западе, поэтому север должен находиться слева, но светило висело ещё слишком высоко в небе, чтобы помочь. Маршрут на его карте вёл его между севером и востоком. Чтобы солнце могло помочь, ему пришлось бы ждать ещё несколько часов, но он не хотел, чтобы его видели слоняющимся по городу.
Он сидел на скамейке у автобусной остановки и думал. Ему в голову пришла мысль о такси. У него было много денег, вероятно, достаточно, чтобы добраться до другого конца столицы. Таксисту непременно захочется узнать, куда он едет. Глядя на карту, он выбрал место, которое, по-видимому, находилось далеко за пределами города. Ему нужен был кто-то, чтобы прочитать название. Другой ребенок подсказал бы ему, не задавая лишних вопросов, но никого его возраста поблизости не было видно.
Он рискнул и обратился к подростку. Мальчик прочёл ему название и ушёл. Это было легко запомнить, Белтсвилль. Казалось, что в каждом такси либо был пассажир, либо оно не желало останавливаться ради ребенка. Наконец, одно из них, за рулем которого находился темноволосый мужчина с прямыми черными волосами, остановилось. Уильям, решив, что водитель латиноамериканец, заговорил с ним по-испански. Тот уехал, покачав головой, прежде чем Уильям успел перейти на английский. Потребовалось ещё несколько минут, чтобы найти другого водителя, молодого чернокожего мужчину. Когда Уильям спросил, сколько это будет стоить, тот ответил, что около тридцати долларов, но не был в этом уверен. Это зависело от того, что покажет счетчик. Озвученная сумма была вполне ему по силам.
Уильям был впечатлен тем, как таксист знает дороги в таком сложном городе. Он потерял счет поворотам, которые они совершили, прежде чем добраться до бульвара, который вывел их из города в пригород. Уильям не заметил, как щелкает счетчик, пока тот не отсчитал двадцать долларов с небольшим. Он вытащил все свои деньги, включая несколько монет - было чуть больше тридцати долларов. У него похолодело в животе, и он безуспешно снова прошёлся по всем места, где прятал деньги. Еще один взгляд на счетчик, и он попросил мужчину остановиться. Там было двадцать девять семьдесят пять.
- Я знаю дорогу отсюда, - сказал он ему, протягивая двадцатку и две пятерки и открывая дверь.
Таксист что-то сказал, чего Уильям не расслышал, потому что быстро пошел прочь, опасаясь, что могут потребовать ещё денег, и беспокоясь о том, как он будет питаться в течение как минимум двухдневной прогулки, предстоявшей ему. Что случилось со всеми деньгами? Он был зол на себя за то, что не считал свои траты; хуже того, он взял дорогое такси вместо того, чтобы найти автобус или просто прогуляться.
Гнев, который он чувствовал, добавил ему адреналина, но имея всего лишь доллар сорок пять центов, большая часть которых ему понадобится на автобус, ему показалось разумным тратить меньше энергии, поэтому он зашагал не столько медленнее, сколько с меньшей силой. Он увидел небольшой знак с номером шоссе, по которому он должен был ехать, и холодок в его животе почти пропал. Это шоссе вело прямиком в мой город, хотя он понятия не имел, куда именно. Он был уверен, что, в конце концов, узнает то, что приведет его ко мне или подходящему автобусу. Конечно, если потребуются два автобуса, то ему придется найти способ заработать на пятьдесят пять центов больше, чем у него есть. А для еды требовались рестораны или добрые водители грузовиков.
Он уже проголодался, потому что с завтрака ничего не ел. И всё же чувствовал облегчение, что не пообедал, иначе бы не хватило заплатить таксисту. Дело могло дойти до полиции, и это было бы трагедией после того, как он оказался так близко от меня.
Он допил остатки воды, а затем остановился у заправки с магазином, чтобы наполнить бутылки.
- Я смотрел, как люди выходят оттудова с едой, и я спрашивал их, могут ли они дать мне немного, но они тока злились и ничё не грили.
Затем начался долгий переход. Боясь до наступления темноты рыться в мусорных баках ресторанов, он пытался выбросить из головы мысли о еде и вместо этого, как ни странно, сосредоточился на религии.
- Все те мужики в том приюте хотели поговорить со мной о сексе, и это считалось грехом, и, если бы я делал это, то попал бы в «пресподню», особенно, если я делал это с другими мальчиками патамушта это было гомасекшулом, но я думал, как секс может быть грехом, ко'да никого не грабят и не бьют, ничё такого, и от него такие здоровские чувства, типа как щекотка, тока лучше, так почему старина Иисус так бесится и злится от того, что парень дрочит, или сосёт, или трахается. Все дрочат, ну, може не все, но большинство. Все ребята, которых я знал, дрочили. И Иисус, верно, делал это, когда был ребёнком, ну, може и нет, если он был богом, как говорят патамушта, если он был богом, то постоянно чувствовал хорошо, даже ничё не делая, тока сидя там.
- В любом случае, я не был так уверен, что Иисус бог патамушта ни один бог нико'да не позволит кучке каких-то мужиков бить себя, или вбивать в себя гвозди, или без разговоров бить его. Это так глупо. Если какой-то бог хочет спасти наши души, то все, что ему надо, это просто сделать это.
- И. грят, что все ниггеры и спики отправятся «пресподню». Это тоже очень глупо. Я имею в виду мисс Элис и tia Лили, и они были очень милыми, и их родственники, тоже очень милые, так что ни один бог не може казать, что они не смогут попасть в рай. У них та же дорога, что и у проповедников патамушта что такого делают проповедники? Они нихрена не делают, извини, я больше ничё не кажу.
Он извинился передо мной.
- Вот что я думаю насчёт бога и религии, и не из-за того, что я голоден и всё такое, и, знаешь, я думаю, что всё то чушь, что они проповедуют из тех книг. Ну, тока патамушта некоторые мужики идут и пишут какие-то книги, это не значит, что там всё правда, я имею в виду, что есть много книг о том, что на самом деле не происходило, поэтому, что, если би'лия одна из таких?
- Что, если би'лия - это просто куча выдумок, которые выдумали, чтобы заставить нас делать то, что хочется им?
Взгляды Уильяма насчёт религии были очаровательными, хотя и понятными из-за тех противоречивых посланий, что он получил за всю свою запутанную жизнь. Я поразмышлял о том, как он воспримет христианство, когда узнает об остальных религиях мира.
Удивительно, но Уильям смог заставить себя идти и ночью.
- Если тока продолжить идти, то я мог бы сесть на автобус, который привез бы меня прямиком к твоему дому, и ко'да я бы пришёл к тебе, ты бы обнял меня типа как мисс Элис делала, и всё стало бы норм, поэтому я старался идти. Я останавливался тока пописать и покакать один раз на той заправке, и набрал ещё воды. Я тока следил, чтобы меня не заметили копы.
Где-то незадолго до рассвета он обнаружил, что идет вдоль парка. Должно быть, он очень устал, потому что ему понадобился квартал, чтобы понять, что это парк рядом с мостом и железнодорожными путями, который был его домом в течение нескольких месяцев.
- Я подумал, може Брэд тама, и я смогу пойти и немного поспать, и може у него есть еда, но потом я подумал, что если буду иди по этой улицы прямиком к центру, то где-то тама есть автобус. который едет туда, поэтому я допил всю воду, и продолжил идти, но я знал, что на самом деле, я имею в виду, что мне реально надо было смотреть по сторонам, нет ли копов патамушта там не было детей типа как я, а я думал, что буду на улице в темноте, типа того, и я увидел двоих, но я спрятался за чем-то, и они не увидели меня, и потом, я оказался в центре города, но там не было автобусов, тока машины и грузовики, поэтому я собирался посидеть, чтобы меня никто не видел, но тут во всех хороших местах уже спали люди, и я не помнил, где та улица, по которой едет тот автобус, тока место, где я на него садился, поэтому я по той улице дошёл дотуда, и сел тама, и пытался не заснуть.
Вскоре, с первыми лучами солнца, прибыл нужный автобус, на этот раз с номером, которого он ждал. Чуть позже шести утра он постучал в мою заднюю дверь.
ГЛАВА VI. ПОБЕГ
К тому времени, как Уильям закончил повествование о своих невероятных приключениях, я уже связался с организатором контрабанды людей и должен был встретиться с ним на следующий день. Я боялся оставлять Уильяма одного, но Кевин согласился понянчиться с ним. Возникнет ли у него соблазн заняться сексом? Согласится ли постоянно любознательный Уильям? А если это случиться, то будут ли проблемы?
Я обнаружил, что у меня нет ответов на все эти вопросы.
Что меня немного озадачило во время встречи с этим контрабандистом, так это кажущееся отсутствие у этого человека любопытства по поводу того, зачем мне перемещать одиннадцатилетнего мальчика из США в Гондурас; но постепенно у меня получилось отбросить опасения по поводу этой потенциальной проблемы; я решил, что этих людей ни коим образом не заботят причины, по которым люди хотят проникнуть куда-то, до тех пор, пока за это платят. В конце концов, они, как известно, легко оставляли своих клиентов, включая и детей, умирать в запертых грузовиках или в пустыне, лишь бы не попасться самим. А моя ситуация была ничем по сравнению с тем, что фактически являлось убийством. Мужик спросил, как выглядит мальчик, объяснив, что «койот», который поведет «вашего мальчика», должен будет сделать его похожим на латиноамериканца. Ему покрасят волосы и загримируют, чтобы затемнить кожу. Он всю дорогу проедет на автобусе в сопровождении человека, регулярно работающего по этому маршруту, только в обратном направлении. Плата составляла пятнадцать тысяч долларов, десять до отъезда и пять сразу при доставке. Я согласился и отправился прямиком домой, чтобы приступить к сборам в этом пугающем и кардинально меняющем жизнь предприятии.
Для начала, однако мне требовалось обсудить эту идею с Уильямом.
Я не знал, как подойти к этому вопросу, поэтому просто нырнул с головой в проблему.
- Уильям, - сказал я мальчику, усадив его на диван прямо передо собой, и взяв его руки в свои, - ты хотел бы жить в Гондурасе? Возможно, мы даже сможем найди твоего друга Солимана.
Его глаза загорелись.
- Конечно! Когда мы поедем?
Краем глаза я заметил, как Кевин закатил глаза.
- Это будет не так-то просто. Ты не сможешь попасть туда легально, как на самолете. «Койоту» придется провезти тебя туда нелегально. А я встречу тебя там.
- Всё норм. Так когда мы поедем?
- Я не знаю, скоро. Мне нужно собраться, продать этот дом, мою машину и другие вещи, убедить босса позволить мне работать оттуда и другое, о чём я ещё не подумал.
День был назначен, но стало очевидно, что потребуется гораздо больше времени, чем предполагалось сначала. Ожидалось, что переезд Уильяма займет от недели до десяти дней. Мне нужно быть в Сан-Педро-Суле [второй по величине город Гондураса после Тегусигальпы] через шесть дней после отправки Уильяма. Связь будет осуществляться через мобильник, который мне передадут в день отправки Уильяма.
Кевин, по вполне понятным причинам, был обеспокоен, даже огорчен. Во-первых, он терял своего давнего лучшего друга, и, хотя мои друзья из сальвадорского ресторана рекомендовали этого «койота» как надежного человека, он не доверял ему полностью.
- Ты отдаёшь десять тысяч долларов и маленького мальчика человеку, замешанному в весьма сомнительном бизнесе. Я знаю, ты можешь вернуться сюда и попробовать отыскать этого парня, если что-то пойдет не так, но что ты тогда сможешь сделать? Ты уж точно не сможешь обратиться в полицию.
- Я наверняка смогу навредить его репутации в латиноамериканском сообществе. А репутация — его хлеб с маслом.
В конце концов Кевин согласился заняться продажей моего дома и имущества. Мне все равно придется подписывать договоры купли-продажи, но это можно сделать и через нотариуса в местном посольстве США.
Как я и ожидал, Гарри Мартинсон, мой босс, решил, что я переживаю какой-то кризис среднего возраста.
- Сколько ей лет? - спросил он. - Восемнадцать, двадцать? Мне кажется, ты отказываешься от очень многообещающей карьеры из-за какой-то романтической интрижки. Боже! Зачем тебе туда ехать. Она не может остаться здесь? Ты собираешься переехать к её семье и содержать их? Гарри, вернись на Землю!
Он тоже, в конце концов, с улыбкой сдался, и был абсолютно доволен тем, что мои услуги будут за половину их нынешней стоимости.
- У них там есть электричество, не так ли? - стало его последним замечанием.
Я немедленно увеличил число уроков испанского языка, они стали ежедневными. В течение пяти дней дом был выставлен на продажу, нашелся покупатель на мой любимый «Триумф», я купил билет туда и обратно, чтобы избежать проблем со службой иммиграцией по прибытии, и заучил название и адрес адвокатской конторы в Сан-Педро-Сула, занимавшейся вопросами проживания в Гондурасе.
Уильям разволновался, пересказывая мне истории о Солимане и Хорхе, просмотрел со мной карту Гондураса, пытаясь отыскать деревню, о которой ему рассказывал Солиман, и работал над моим испанским. Он не только свободно говорил на этом языке, но и в его говоре не было и намёка на его южный акцент. Он даже отдаленно не походил на латиноамериканца, но на фотографиях, которые я видел, в самом деле присутствовали светлокожие гондурасцы.
Израэлю, «койоту», требовалось предварительное уведомление за неделю, чтобы кто-нибудь забрал Уильяма. Относительно краткий промежуток времени, в течение которого «койот» мог его забрать, предполагал большое количество групп, пересекающих границу, а также огромных сумм денег.
Так и не найдя деревню Солимана — ни на картах, ни посредством Интернета, я решил оставить этот вопрос без внимания до тех пор, пока не окажусь в Гондурасе. Никому не стоило сообщать, где именно я буду.
Даже секс время от времени прерывался вопросами о поездке, о Гондурасе, или о том, чем мы там займёмся; эти вопросы сопровождались заманчивыми комментариями о разных способах, которыми его трахал Хорхе. Если раньше наш секс был в основном физическим, то теперь он стал более эмоциональным, любящим. Он целовал меня в щеки, плечи, в интимные места, но никогда в губы, и занимался любовью с моим членом, отсасывая мне. Он предлагал все новые и новые способы траха, но, в конце концов, если можно так выразиться, его любимой формой стал трах лицом к лицу, с коленями, прижатыми к груди, с закрытыми глазами, с закушенной нижней губой и членом, торчащим почти вертикально. Я был уверен, что мой член касается его ещё недоразвитой, но, уже определённо работающей простатой. Когда я кончал, несколько поглаживаний его члена с моей стороны вызывали у него сильный и продолжительный оргазм.
Хотя он и настаивал, я был слишком робок, чтобы зайти в секс-магазин или заказать через интернет секс-игрушки, подобные тем, что имелись у его приятеля-дальнобойщика.
По мере приближения дня отъезда я неоднократно повторял, что Уильяму следует и не следует говорить «койоту», который будет сопровождать его в долгих автобусных поездках, сначала от того места, где мы находились, до мексиканской границы, затем через Мексику в Гватемалу, а оттуда в Гондурас. Не было никаких сомнений, что тот станет задавать вопросы, даже просто для того, чтобы поговорить в течение многих часов, которые они проведут вместе. Согласно нашей договоренности, он должен был сказать, что собирается присоединиться к семье, с которой прожил несколько лет, но которая была депортирована. Я просто содействовал его переезду и вернусь в США, как только он устроится. Я был просто хорошим человеком, которого он повстречал, работая на парковке супермаркета. Он рассказал мне свою историю, и я, по какой-то неизвестной причине, предложил ему помощь. Уильям не должен иметь ни малейшего представления о моей мотивации. Если его спросят, он должен был выказать удивление любому упоминанию о возможной сексуальной мотивации или деятельности.
«Койот» - человек, назвавшийся Хуаном Гарсией (очевидный псевдоним), прибыл ко мне домой в пятницу утром на внедорожнике «Митсубиси» последней модели, которым управлял второй мужчина, остававшийся внутри автомобиля и старавшийся не показываться своим лицом в поле зрения. На сносном английском Гарсия объяснил, что мне нужно было быть в Сан-Педро-Суле к двадцать девятому сентября, и мне позвонят по мобильному телефону, который он мне вручит, и сообщат подробности о том, где и когда забрать Уильяма. Тогда потребуются последние шесть тысяч долларов.
Я сказал:
- Мы договорились о пятнадцати, а не шестнадцати тысячах.
- Израэль сказал, что надо, чтобы он выглядел настоящим мексиканцем, и это будет стоить вам тысячу. Если вы не хотите платить, вам нужно поговорить с Израэлем.
Идея изменить его внешность уже обсуждалась и имела смысл, хотя я не мог себе представить, почему это должно стоить тысячу долларов. Тем не менее я согласился.
Когда они уезжали, внутри меня возникла тревога. Уильям радостно глазел на меня сквозь заднее стекло. Во что, черт возьми, я вляпался?
Я уволился с работы. В мой дом приходили потенциальные покупатели. Я ездил на машине из проката. Мои вложения были переведены в золото и в менее прибыльные, но безопасные акции Европы и Азии. Мой сберегательный счет был закрыт, и эти деньги плюс оставшиеся от вымогательства средства были переведены на счёт в карибском банке. У меня было девять тысяч пятьсот долларов наличными — на пятьсот меньше суммы, которую необходимо декларировать при въезде в Гондурас. Хуже всего, я был как бы вовлечен в то, что вполне можно было бы назвать международным похищением разыскиваемого несовершеннолетнего мальчика, с которым я ежедневно занимался сексом и планировал жить, защищая его как нелегального иностранца, а также, вероятно, приобретя для него фальшивые документы в стране, из которой несколько американцев были вывезены обратно в США ради секс-туризма. Я, должно быть, полностью сошёл с ума. Любовь была проблемой, служила стимулом. Я был безумно влюблен в Уильяма и готов пойти на любую опасность, чтобы не расставаться с ним. В Соединенных Штатах в 2006 году это было невозможно. В Гондурасе это могло получиться, хотя и было не совсем безопасно, но стало бы безопаснее, если бы мы смогли найти Солимана и его семью и, конечно, если бы те проявили дружелюбие.
Всего через три дня после того, как Уильям начал свое путешествие, после слезного прощания с Кевином, с девятью тысячами долларов стодолларовыми купюрами, спрятанными на поясе под рубашкой, и еще пятьюстами в бумажнике, я сел на самолет Taca и полетел в Сан-Сальвадор, затем пересел на другой самолет для перелета в Сан-Педро-Сула. После заселения в четырёхзвёздочный отель, рекламируемый в аэропорту, спрятав деньги в гостиничный сейф, я прошёлся по улицам, вооружившись картой и сотней долларов в местной валюте, в поисках места, где мы с Уильямом не окажемся на виду у подозрительных туристов-гринго.
После кондиционированного воздуха в аэропорту, автобусе и отеле меня сразу поразила жара, влажность и духота Сан-Педро-Сула. Я весь покрылся потом, возможно, не только из-за погоды. Та же тревога, которую я испытал после отъезда Уильяма, вернулась, когда я постепенно осознал некоторые реалии этой страны третьего мира, которая должна была стать моим новым домом. Чем дальше я отходил от отеля, тем очевиднее становилась бедность. Первое, что я заметил - это ветхие средства общественного транспорта: автобусы и трехколесные велосипеды; мужчины из открытых дверей автобусов выкрикивали потенциальным пассажирам пункт назначения. Многим местным автомобилям и пикапам в Штатах не разрешили бы находиться на улице из-за плохого технического состояния. Самое высокое здание, которое я смог заметить, было примерно пяти- или шестиэтажным. И таких было не больше пары.
Больше всего меня поразила неопрятность. Мусор валялся на улицах перед грязными фасадами. Первый отель в моем списке представлял собой застекленное здание, больше всего смахивавшее на какой-то магазин дешевых товаров. Стойка регистрации располагался рядом с киоском, где продавалось всё — от газет до конфет и бананов. Номер с отдельной ванной и кабельным телевидением стоил семнадцать долларов с мелочью. Молодой человек, показавший мне номер, поднял меня на лифте без внутренней двери, что часто встречается в Европе, но чего я никогда не видел в США. Единственная относительно чистая комната пропахла въевшимся сигаретным дымом.
Второй отель в моем списке находился в нескольких кварталах восточнее и выглядел получше, стоил на три доллара дороже, но портье по какой-то причине показался мне излишне любопытным. Следующим было еще одно заведение стоимостью в семнадцать долларов за ночь, большой вестибюль которого был заполнен людьми, которые, как правило, наблюдали за каждым, кто входит и уходит.
Прошёл остаток дня и половина следующего, прежде чем я встретил англоговорящего таксиста, который хотя и поздравил меня с моим хорошим испанским, общался исключительно на своем ломаном, но вполне понятном английском, и который, возможно, по опыту общения с другими иностранцами, ищущими уединенное место, казалось, сразу понял, чего я хочу. В отеле на боковой улице, который он порекомендовал, вход в приличные номера находился в коридоре, расположенным рядом с главной дверью, но на значительном расстоянии от стойки портье. Клерк не потребовал никаких документов, поэтому я зарегистрировался как Генри Олдрич (по какой-то причине именно это имя пришло на ум первым), и занял номер на третьем этаже. Мой таксист радостно улыбнулся, получив десять долларов чаевых.
Не доверяя моему новому, менее чем в одну звезду отелю девять тысяч долларов США наличными, я заплатил комиссию, чтобы оставить свои деньги там, где они хранились, в течение месяца. Я обнаружил, что нерезиденты не могут открывать в этой стране банковские счета.
Следующей моей задачей было попытаться найти город, в котором, как рассказывал Солиман Уильяму, когда-то жила его тетя. В некоторой степени этот вопрос был решен другим таксистом, который сообщил мне, что есть два «алдеа» с таким названием, и предложил отвезти меня в оба, один из которых находился в двух часах езды, а другой — в шести. Мне показалось, что лучше дождаться Уильяма, поэтому я записал номер его мобильника, пообещав позвонить, когда придёт пора.
Телефонный звонок «койота» раздался через три дня. Звонивший спросил, где я остановился, и сказал, что будет там через двадцать минут. Я планировал встретиться в другом месте, но краткий разговор не позволил это сделать. Я хотел окончательно порвать с «койотом» и с любыми, с кем он работал. Требовалось быстро переехать в другое место.
Я с трудом узнал Уильяма с чёрными, как уголь волосами, включая брови и ресницы, и с тёмной кожей, цвет которой придал визажист или солярий. Глаза, однако, были теми же самыми. Прямо перед отелем он подбежал и запрыгнул ко мне на руки, обнимая и целуя в подбородок. Прохожие, казалось, не обращали на это внимания. «Койот», похоже, не был впечатлен. Я опустил мальчика и вытащил из кармана конверт с наличными, смеясь над собой, поскольку это был не первый раз, когда я вручал подобную сумму за Уильяма в его присутствии.
«Койот» вернулся к своему автомобилю последней модели с тонированными стеклами и уехал, а мы зашли внутрь. Как только мы вошли в мой номер, Уильям бросился к моей ширинке. От него пахло днями, проведенными без ванны.
- Тебе нужен душ, друг мой.
- У них есть горячая вода? - спросил он, одной рукой сжимая и массируя мой приближающийся стояк. Ответ «да» подсказал ему следующую идею:
- Мы можем сделать это тама.
«Тама» я обнаружил, что его кожа потемнела полностью, включая даже член и яички. Когда мыло и вода не превратили его обратно в белого мальчика, стало очевидно, что использовалась какая-то очень тщательная техника загара без солнца.
- Они поместили меня типа в душ и обрызгали всего целиком, и я крутился, даже мо жопку. Дон Хуан казав, что это пройдет примерно через три недели, - сообщил Уильям.
Мне вроде как понравилась смуглая кожа, но я беспокоился, что присутствие в отеле мальчика, похожего на гондурасца, будет выглядеть... ну, примерно так, как оно было. Нам нужно разговаривать между собой по-английски. Я сказал портье, что приехавший мальчик — мой внук, прибывший навестить своих местных родственников.
Мыть Уильяма в маленьком душе было трудно, потому что он терся о мою ногу и ласкал мои яйца. Прежде чем его удалось покрыть мылом, он отобрал у меня брусок, намылил мой член и приказал сесть. Когда мои ноги вылезли за пластиковую занавеску, он осторожно, лицом ко мне, сел на головку моего члена. Его глаза закрылись, когда тот проскользнул внутрь. Держась за мои локти, он откинулся назад и заскользил по мне мыльными кругами. Через несколько мгновений мне пришлось остановить его, иначе наша сессия оказалась бы намного короче, чем ему хотелось.
Лежа в постели нагишом после того, как вытерся, он принялся рассказывать мне о своём относительно спокойном путешествии. После того, как за день он внешне стал походить на латиноамериканца, они провели большую часть своего времени в автобусах «Грейхаунд», переезжая из штата в штат, и потом на чем-то подобном через Мексику и Гватемалу. На мексиканской стороне границы с США была одна остановка в мотеле, потом ещё одна — перед переходом границы с Гватемалой, и последняя — в Гватемала-Сити. Во всех случаях Уильям спал в одной постели со своим проводником. Все границы Уильям пересек незамеченным, пешком, в шлепанцах и скромной одежде. Он пересек границу Гондураса, спрятавшись на заднем сиденье машины, которая привезла его к моему отелю.
Во время поездки его гид спрашивал, зачем он едет, кто я такой и зачем выкладываю такую сумму, если я не родственник и не собираюсь жить с ним. Уильям отвечал, следуя моим инструкциям, рассказав очень мало информации. О сексе речи не заходило. Я надеялся, что это правда.
Я колебался в своем прежнем решении сменить отель, тем более, что сейчас я был с мальчиком, которого сотрудники отеля принимали за американца, навещавшего своих родственников. Сам отель находился в стороне от проторенных дорог, единственные иностранные гости были, очевидно, выходцами из Центральной Америки, и моего настоящего имени тут никто не знал.
В тот день я купил Уильяму два комплекта верхней одежды и четыре комплекта нижнего белья, хотя из-за жары было маловероятно, что он воспользуется последними.
На следующее утро, после жаркого и потного секса, потребовавшего еще одного душа, я позвонил таксисту, который знал две одноименные деревни/городка, где, как я надеялся, мы найдем Солимана и его тетю. Со всеми нашими вещами мы совершили двухчасовую поездку в комфорте и с кондиционером. У этого водителя имелась другая машина, получше той, на которой он таксовал в городе.
Первая «альдеа» находилась примерно в паре миль по грунтовой дороге в сторону от главного шоссе. Уильям бродил, выпрашивая кого-нибудь с фамилией Солимана или его тети. Таких нашлось двое, и оба заявили, что у них нет молодых родственников по имени Солиман или Хорхе. Примерно в это же время таксист спросил у меня, почему американский ребенок интересуется семьёй из Гондураса. Я сказал ему небольшую толику правду: они были его приемной семьей, но оказались депортированы, как нелегалы. После этих слов он вышел из машины и присоединился к поискам. Я остался в машине, опасаясь за наши вещи. Спустя несколько минут Уильям и
таксист вернулся к машине, сопровождаемые небольшой толпой. Никто не выглядел рассерженным, поэтому я выбрался наружу.
Уильям взволнованно держался за руку женщины и говорил:
- Это сестра Tia Лили, и она говорит, что Tia Лили вернулась в тот город, через который мы проезжали. Помнишь то место с большим цыплёнком?
Я кивнул. Он указал на него, когда мы проезжали мимо.
- Она работает в больнице, и она отведёт нас к Солиману, и Хорхе живет с ней, так что поехали!
Говоря это, он уже садился на заднее сиденье, таща за собой нервно улыбающуюся женщину. Я запрыгнул на переднее сиденье. Водитель, видимо, почти такой же взволнованный, тронулся ещё до того, как закрылась моя дверь.
По дороге таксист сообщил мне, что сестра Tia Лили и другие присутствовавшие слышали о «Яки», мальчике-гринго, который несколько лет жил с Tia Лили и её мальчиками.
До города было почти полчаса езды, и он выглядел достаточно большим, чтобы в нём можно было заблудиться. Сестре Tia Лили однажды пришлось сориентироваться, когда она завела нас не на ту улицу. Заведение, о котором идет речь, явно было не тем местом, которое я бы выбрал для обеда. Даже вывеска выглядела грязной. Несколько голых одиночных люминесцентных светильников горели внутри. Свет, проникающий через два больших окна спереди и через ряд окон, расположенных высоко на правой боковой стене, едва освещали это место. Там стояла пара дюжин столов, некоторые были сдвинуты вместе; в большинстве своём посетители были выходцами из рабочего класса, почти все — мужчинами, за исключением двух женщин.
Уильям бросился внутрь. Я осторожно следовал за ним, обеспокоенный тем, что люди внутри подумают о явном иностранце с явно гондурасским подростком. Когда я вошёл, Уильям уже стоял перед официанткой и смотрел на неё. Она слегка наклонилась, словно пытаясь понять, о чем говорит мальчик. Но вдруг обняла его, а он — её. Клиенты, которых она обслуживала, казалось, были удивлены, но уж точно не раздражены тем, что их обслуживание было прервано.
После продолжительных объятий Уильям высвободился и повернулся ко мне. Женщина подняла глаза и широко улыбнулась. Попросив своих клиентов проявить снисходительность, они оба, рука об руку, подошли ко мне.
- Это моя тетя Лили, - гордо объявил Уильям со слезами на глазах, хотя и не с таким мокрым от слёз лицом, как у его «тети».
Она вытерла руку о фартук и протянула её мне. Мы пожали друг другу руки, и я ответил на своем лучшем испанском: «Mucho gusto», вроде как рад с вами познакомиться.
После ещё одних объятий тетя Лили извинилась, что должна вернуться к работе, и бросилась обратно к столу, за которым происходила возбужденная беседа, двое мужчин посмотрели в мою сторону и доброжелательно кивали. Tia Лили с широкой улыбкой на заплаканном лице время от времени поглядывала на Уильяма. Меня потащили в заднюю часть этого заведения.
- Солиман тама, сзади. Пошли!
Меня потащили за руку через более освещенную, простую кухню с двумя бытовыми холодильниками, большой газовой плитой и женщиной, лихорадочно резавшей овощи за старым деревянным столом. Она не подняла глаз, пока мы пролетали мимо.
Позади заведения находилась земляная площадка с двумя хижинами, обе с бамбуковыми стенками и гофрированными металлическими крышами. Уильям трижды крикнул «Солиман». Мальчик примерно такого же возраста, в одних только синих шортах, появился из-за занавески в дверном проёме одной из этих лачуг и на мгновение уставился на Уильяма, прежде чем широко улыбнуться и закричать в ответ: «Яки! Яки!»
Эти двое встретились на полпути, попеременно обнимая и тыкаясь друг в друга, что-то отрывисто бормоча на своём гондурасском испанском, прежде чем Уильям подтолкнул этого мальчика в мою сторону и сказал мне:
- Это мой брат Солиман, - обхватив его за шею.
Радостная встреча продолжалась ещё несколько минут и включала в себя их совместное катание в пыли, после чего они уселись, принявшись обмениваться своими историями — по крайней мере, со стороны казалось именно так.
Мои мысли были более приземленными, например о том, где нам предстоит спать этой ночью. У меня не было желания возвращаться в Сан-Педро-Сула. Уверенный, что в таком большом городе должны быть такси, я обернулся, чтобы найти таксиста, и чуть не наткнулся на него. Он тоже стоял в дверях, наслаждаясь встречей во дворе. Я добавил двадцать долларов чаевых к пятидесяти долларам, которые он просил, в наивной надежде купить некоторую лояльность с его стороны. Он помог мне вытащить две наши сумки и занести их на кухню ресторана.
Tia Лили была единственной официанткой, поэтому она пока не могла со мной поговорить. Ее сестра ничего не знала об отелях в этом районе. Она сообщила мне, что брат Солимана, Хорхе, работает в металлообрабатывающей мастерской своего дяди где-то поблизости.
Уильям и Солиман зашли внутрь и предложили отвести меня к Хорхе. В двух кварталах от ресторана мне выпала честь наблюдать еще одно эмоциональное, хотя и менее физическое, воссоединение и обмен историями, продолжавшиеся две или три минуты, прежде чем Уильям или Солиман додумались упомянуть о моем присутствии. Хорхе, пятнадцати-шестнадцатилетний подросток, подошел ко мне и протянул грязную руку, затем крепко обнял меня и поблагодарил за то, что я привёл его «младшего братишку» домой. Он был таким же сильным, каким выглядел.
«Эрреро», слесарь, управлявший мастерской, уже был достаточно наслышан об этой истории, чтобы присоединиться к остальным и выразить свою благодарность посредством очень сильного рукопожатия. Он сообщил мне, что в городе есть две хорошие гостиницы, и чем дальше, тем лучше. Там были и душ с горячей водой, и бассейн. Он предложил отвезти меня туда на своем пикапе — потрепанной «Тойоте» двадцатилетней давности — которая неплохо доехала обратно до ресторана. Tia Лили предложила своим «сыновьям» поехать с нами в отель и вернуться к ужину, который она приготовит для всех нас. Ее сестре пришлось вернуться к своей семье, поэтому я заплатил таксисту на старом «Камри», чтобы тот отвез ее домой.
Я срочно искал возможность переговорить с Уильямом насчёт того, что ему следует и не следует говорить своим друзьям, в частности, как ему описывать наше знакомство, а также то, что было между нами, а что нет. Конечно же, мне также было интересно, каким мог быть секс с Солиманом, но я фантазировал о подобных вещах с большинством мальчиков, которых встречал в своей жизни. Его крупное, хотя и всё ещё не достигшее подросткового возраста тело, на мой вкус, было слегка коренастым, но в его свободных шортах виднелась интересная маленькая выпуклость. Я сомневался, что на нём есть трусы. Кажется, Уильям упоминал, что у него приличного размера член. Хорхе был почти мужчиной и не представлял для меня никакого физического интереса.
Поскольку мне было предоставлено почетное место впереди с водителем, я с трудом вел разговор с Рикардо, эрреро или слесарем, которого было трудно расслышать из-за грохота пикапа на разбитом асфальте, а также из-за его быстрой речи. Мне удалось сообщить, что я с атлантического побережья США, компьютерщик, и считаю Уильяма очень умным. Он еще раз выразил свою признательность за то, что я привел Уильяма сюда, в жизнь, которая, как он был уверен, окажется намного лучше, чем та, которой он бы жил в каком-нибудь детском доме. Я предположил: он ожидает, что Уильям будет жить с семьей Солимана. Я это обдумал и не был против. Вероятно, это окажется гораздо менее проблематичным, чем необходимость постоянно объяснять свое присутствие соседям и, что еще важнее, школьному персоналу, с которым, как я ожидал, в конечном итоге, придется иметь дело.
Для начала, конечно же, требовалось найти кого-нибудь, кто мог бы оформить для него местное свидетельство о рождении, чтобы легализовать его.
Отель представлял собой два ряда беспорядочно расположенных номеров в стиле мотеля с парковкой перед дверями в окружении пальм и офисом в конце одного ряда. Все номера стоили одинаково, примерно около четырнадцати долларов США. Рядом, напротив относительно большого, сверкающего чистотой бассейна, располагался ресторан. Мальчикам не терпелось попасть в воду, и никто не возмутился, когда они сделали это в шортах. Я знал, что на Уильяме нет нижнего белья, а Солиман приспустил штаны за дверью, доказав мою догадку насчёт того, что у него тоже нет трусов. К сожалению, он сделал это спиной ко мне, продемонстрировав красивую попку, но не позволив мне узнать, что у него спереди.
Дядя и Хорхе вернулись к работе, а я сидел в шезлонге и с удовольствием наблюдал, как двое моих счастливых гостей резвятся в воде, демонстрируя свою золотисто-коричневую кожу: один — в своём истинном цвете, а другой — в созданном химически. Мне пришлось зайти в Интернет, чтобы узнать, как долго продержится последний, и будет ли он исчезать медленно, и не покроется ли мой мальчик пятнами.
К сожалению, вместо того, чтобы снять штаны и обсохнуть в моём номере, они просто полежали на солнце, достаточно долго, чтобы оно высушило их.
Ужин у Tia Лили проходил в узком кругу, но достаточно весело. Курятина имела довольно странный вкус. Мороженое на десерт меня обеспокоило. Справится ли с ним моё гринговское нутро? Оно выдержало.
Уильям умолял разрешить ему переночевать в хижине Солимана. Поэтому я спал в одиночестве, в кондиционируемом комфорте. На следующее утро они оба объявились, успев как раз к завтраку.
Моим приоритетом на тот день стал поиск дома. Дядя Солимана показал мне раздел местной газеты, посвященный недвижимости. Большинство предложений по аренде находились в близлежащих городах. В этом городке имелось всего лишь несколько сдаваемых квартир или комнат. Однако наличествовало и агентство недвижимости. Я отправился туда на тук-туке — потрепанном трехколесном мотоцикле-такси — в центр города размером с квартал, примыкавший одной своей стороной к общественному парку; я намеревался посмотреть предложения. Женщина, пожелавшая продать мне дом, в конце концов откопала список из трех домов, сдаваемых в аренду. Мы поехали на еще одном тук-туке, за который платил я, чтобы посмотреть все три. Первый — одноэтажный дом на окраине недалеко от дороги, ведущей в Сан-Педро-Сула, оказался самым лучшим. В нём имелось две ванные комнаты, три спальни, гостиная/столовая и небольшая кухня. Его, как и другие дома по соседству, окружала стена в девять футов высотой. Арендная плата оказалась выше, чем я предполагал, но это, вероятно, было из-за цвета моей кожи. Тем не менее, триста долларов в месяц вполне укладывались в мой бюджет. Требовался залог за два месяца. Последовала короткая поездка (если таковой считается поездка длительностью почти в пять часов) обратно в Сан-Педро-Сула, чтобы взять в сейфе отеля две тысячи долларов и обменять половину из них на местную валюту.
Перебравшись следующим утром в этот дом, я понял, что в единственном душе нет горячей воды. Тем не менее, вода была не такой уж холодной, и это неудобство стало частью наслаждения. Уильям, похоже, не возражал. Наконец-то мне удалось увидеть Солимана полностью обнаженным, когда они оба настояли на том, чтобы принять душ. Он был хорошо одарен спереди, хотя его яички, казалось, выглядели слишком маленькими по отношению к размеру его члена, вероятно, достигавшему четырех дюймов.
В ту ночь Уильям спал со мной. Это было чудесно.
На следующее утро я спросил его, что его друзья говорили или спрашивали обо мне.
- Хорхе спросил, не педик ли ты, но я сказал, что нет. А Солиман просто казав, что ты настоящий мужик.
Чуть позже он признался, что «у Хорхе стал реально очень большой. Было немного больно, когда он меня трахал, но не так уж и плохо. Солиман сделал меня первым. А Хорхе пришлось использовать масло с кухни. У него нет ничё такого, чем мы пользовались в Миссипи, но масло тоже норм, тока пахло типа как что-то сгорело. А могут Солиман и Хорхе оставаться здесь ино'да?
Я сказал ему, что мне нужно об этом подумать.
- Из-за соседей?
Умный малый.
- Да. Дай мне сначала присмотреться к ним.
Он не возражал, когда я купил тетради, карандаши и хрестоматию по испанскому для первого класса, и мы оба внимательно выполняли задания, которые я давал, в надежде подготовить его к поступлению в школу, где моя помощь позволила бы ему пропускать занятия и, в конечном итоге, подтянуться до должного уровня. Вторую часть дня он проводил у Солимана. Каждый вечер мы ужинали в ресторане, где работала и жила со своими двумя приемными сыновьями Tia Лили. Я уже достаточно хорошо знал меню, чтобы выбирать блюда, которые мне нравятся.
На третий день моего пребывания в новом доме я отправился в Сан-Педро-Сула, чтобы поговорить с двумя юристами по поводу легального проживания, и с ещё одним, который казался более знающим и гибким насчёт того, как при помощи денег можно оформить свидетельство о рождении для кого-то, кто никогда его не получал и был брошен семьёй. Я надеялся, что явно гондурасский испанский и нынешний цвет кожи Уильяма позволят это сделать. Англоговорящий адвокат Лисенсиадо Гаспар Монтенегро, похоже, счёл, что я говорю о себе, поэтому пришлось заверять его, что это не так, и что человек, о котором идет речь, действительно говорит на местном языке без акцента.
Он на мгновение задумался, а затем сказал, что сомневается, сможет ли о помочь в таком вопросе, но поищет кого-нибудь знающего.
Уильям быстро прогрессировал в учебе, выучив большую часть алфавита (испанской версии) за три дня. Он мог читать простые предложения на первых страницах хрестоматии. Каждую вторую ночь он проводил в доме Солимана, возвращаясь домой рано утром, когда тот уходил в школу. В субботу, купив обоим плавки, я отвёз их в отель, где был бассейн, а затем в парк с качелями и футбольным полем. Для футбола потребовался футбольный матч.
Взгляд на внутреннюю часть рта Уильяма убедил меня, что ему требуется дантист. Опасаясь, возможно, слишком низкого уровня квалификации местных стоматологов, я зашел на желтые страницы и выбрал эскулапа с самой впечатляющей рекламой. Он был очень рад назначить мне приём, но до этой даты оставалось три недели. Поскольку Уильям утверждал, что не испытывает никаких неудобств, я согласился с датой, написал «дантист» на бумажке, которую Уильям приклеил на календарь.
В воскресенье утром, снова проведя ночь с Солиманом и Хорхе, Уильям вместо того, чтобы пойти в церковь с матерью Солимана, вернулся ко мне домой.
- Мне не нравятся церкви. Там только и делают, что болтают глупости и хочат, чтобы все давали им денег.
Когда я спросил, какую церковь посещает семья Солимана, он ответил:
- Католическую, но мне не нравится ни одна. Это всё одна большая хрень, извини, одно дерьмо.
Он рассказал мне, что Хорхе жестко трахнул его прошлой ночью, и он думает, что не сможет выдержать мой член «тама сзади», наверное, ещё нескольких дней. Более того, он счел за лучшее оставаться со мной какое-то время, пока его попке не станет лучше.
- Но мы ведь сможем сосать друг другу.
Именно этим мы и занимались около семи часов следующего утра, когда в дверь послышался громкий стук и дико зазвонил звонок.
- Это копы! - воскликнул Уильям.
- Нет, наверное, просто какой-нибудь продавец. Подожди, дай я посмотрю.
Обеспокоенный тем, что уличные инстинкты Уильяма могут оказаться верны, я оделся как можно быстрее и полностью, и велел ему сделать то же самое.
Прежде чем я вышел через парадную дверь дома и подошёл к калитке, снова раздался стук и звонок. Я открыл маленькое окошко в металлической двери калитки. На улице стояло несколько мужчин, ни одного в форме или в костюмах, только в обычной повседневной одежде. Один из них у двери показал какое-то удостоверение и сказал по-английски с легким испанским акцентом:
- Интерпол, мистер Фрисдейл. Пожалуйста, откройте дверь.
Потрясенный, я спросил:
- Чего вы хотите?
- Нам нужно поговорить с вами и мальчиком.
- Насчет чего?
- Мистер Фрисдейл, откройте, пожалуйста, дверь, иначе нам придется её взломать.
Совершенно не уверенный в своих правах, я всё же твердо спросил:
- У вас есть ордер?
- Мне не нужен ордер, мистер Фрисдейл. А теперь сейчас же откройте дверь!
Его голос зазвучал сердито.
Я снова настоял на ордере. Мужчина отступил, и к нему приблизился другой, несущий таран. Я сказал:
- Подождите, позвольте мне еще раз взглянуть на ваши документы.
Открытый бумажник ненадолго поднесли к окну, а затем убрали прежде, чем я успел хоть что-то прочесть. Я начал подозревать, что это ограбление. Единственное сомнение заключалось в том, что грабители знают моё настоящее имя. Мужчина с тараном снова приблизился. Я открыл калитку.
Мимо меня протиснулось четверо мужчин, двое направились прямиком в дом. Когда они проходили мимо, я увидел у них на поясе кобуры с пистолетами. Вероятно, они являлись теми, кем представились. Я надеялась, что Уильям будет спокоен и не станет сопротивляться. Мне сказали выйти на улицу, где меня ждали еще двое мужчин, у одного с пальца свисали наручники.
Я почувствовал себя обреченным.
Эти двое развернули меня и положили мои руки на одну из трех машин последней модели, припаркованных напротив моего дома. После непродолжительного обыска, во время которого из кармана моих брюк вытащили ключи от дома, мне по одной руке завели за спину и надели наручники. Задняя дверь машины открылась, и меня затолкнули и внутрь. Потом закрыли дверь.
Спустя несколько мгновений двое мужчин, находившихся внутри, выбежали из калитки и запрыгнули в две другие машины. Одна рванула вперед, швыряя гравием в сторону машины, в которой находился я. Другая быстро попятилась к углу. Через зеркало заднего вида я увидел, как она быстро повернула направо и умчалась с перекрестка.
Затем из калитки вышел их главный, разговаривая по мобильнику с разочарованным выражением на лице. Я был уверен, что Уильям каким-то образом ускользнул от них.
Мужчина, очевидно руководивший операцией, вернулся внутрь, по-прежнему разговаривая по мобильному телефону, только для того, чтобы рысью вернуться и открыть дверь, где сидел я.
- Где мальчик, мистер Фрисдейл, и никакой ерунды. У вас и так достаточно проблем. Где он?
В словах и на лице мужчины была ярость. Я быстро прикидывал. Без Уильяма им, похоже, не в чем меня обвинять.
- Думаю, мне лучше сначала поговорить с адвокатом.
- Послушай-ка, друг мой, ты сейчас в моей стране, а не в США. Ты не получишь адвоката, пока я не скажу. Итак, где мальчик?
Меня осенила ещё одна мысль. Имели в виду всегда «мальчика». Они не знали его имени. В тот момент заткнуться показалось лучшей стратегией, я так и сделал.
Это еще больше разозлило мужчину.
- Вы знаете, что представляет собой тюрьма в Гондурасе? Ничего похожего на те милые безопасные заведения в вашей стране. Вы растлитель малолетних, мистер Фрисдейл, а гондурасцы ненавидят растлителей малолетних. Вы понимаете, о чем я говорю? Итак, где мальчик?
Последние несколько слов он почти выкрикнул.
Я всё больше убеждался, что он понимает: без Уильяма у него ничего нет, а, учитывая, насколько трудноуловимым и сообразительным является мальчик, и если его не поймали в моем доме или со мной, то, возможно, что в любом случае ничего и не будет.
К сожалению, я не принял в расчёт внешнее давление и помощь, которую ему оказывали.
Обе машины вернулись через пятнадцать минут. Одна отправилась куда-то ещё. Меня доставили в полицейский участок Сан-Педро-Сула и заперли в комнате без мебели, где я просидел на кафельном полу, по-прежнему в наручниках и без какого-либо внимания, ещё нескольких часов.
Должно быть, стоял уже полдень, когда тот самый человек пришёл ко мне. Он вёл себя спокойнее, но по-прежнему сохранял некоторую степень гнева. Несколько мгновений он стоял и смотрел на меня, сидевшего на полу. Затем сказал:
- Вы голодны? Могу ли я заказать вам сэндвич или что-нибудь в этом роде?
- Что я здесь делаю?
- Да ладно, мистер Фрисдейл, вы знаете, почему вы здесь. Итак, вы голодны или нет?
- Даже здесь, как бы вас ни звали, вы не можете просто так запереть кого-либо, не сообщив ему, в чем его обвиняют, и не предоставив ему адвоката. Что, по-вашему, я совершил?
- Я уже говорил вам об этом. Вы растлитель малолетних. Здесь это такое же преступление, как и там, откуда вы родом. Итак, почему бы вам просто не сказать мне, где мальчик, и, может быть, мы сможем просто депортировать вас, а не посадить.
Я покачал головой.
- Все это неправда, и я думаю, вы это знаете. Я уверен, что также противозаконно вытаскивать кого-то из дома и запирать его без каких-либо доказательств того, что он что-то совершил.
- У нас есть свидетели, очень хорошие свидетели, и, возможно, мы сможем предъявить вам что-нибудь ещё, и я думаю, вы понимаете, что я имею в виду, так что перестаньте глупить и скажите мне, где вы взяли мальчика.
- Мне нужен адвокат.
Это было последнее, что я сказал ему, хотя он продолжал угрожать мне ещё минут пятнадцать, а затем ушел, такой же злой, как и раньше. О сэндвиче было забыто.
Мое молчание принесло мне день и ночь без еды, практически без сна из-за всё усиливающегося дискомфорта, поскольку мои руки по-прежнему были скованны за спиной. Трудно было устоять перед искушением закричать или пнуть дверь. Когда я был близок к тому, чтобы поддаться унынию, вошел офицер в форме, пришедший с двумя кусками пережаренной курицы с рисом в пенопластовом контейнере, бутылкой кока-колы и ключами от наручников. Было больно двигать руками. Он не ответил на мою попытку спросить на испанском, почему я здесь. После ухода он запер дверь. Я по-прежнему был заключенным.
Еще два приема пищи и вторая ночь на полу прошли без общения. Наконец, около полудня вторника ко мне пришел поговорить мужчина в костюме, владевший английским лучше, чем тот, кто меня арестовал.
У него была папка с несколькими бумагами, моим паспортом и чековой книжкой. Он назвал меня по имени и представился детективом лейтенантом Франсиско Кабальерос.
- Гарри, у тебя здесь много проблем, и не только с нами. Твои тоже хотят тебя из-за похищения. У тебя есть адвокат? Он тебе понадобится, очень хороший, если ты хочешь избежать тюрьмы здесь.
- Если у вас мои вещи, то среди них есть его визитка, Лисенсиадо Маррокен.
Мужчина поискал и нашел карточку. Прочитав, он сказал:
- Это не то, что тебе нужно. Он, знаешь ли, занимается бизнесом и иммиграцией. Тебе нужен хороший адвокат по уголовным делам, если только ты не хочешь поговорить со мной, и тогда, возможно, мы сможем что-нибудь сделать, что устроит нас обоих.
- Детектив, я не сделал ничего противозаконного, и уж точно никого не похищал, поэтому мне нечего вам сказать. Почему бы вам не позволить мне переговорить с адвокатом, и посмотреть, что он скажет?
- Послушай, Гарри, может быть, ты думаешь, что только потому, что у нас нет ребенка, мы не сможем предъявить тебе обвинение, но тут ты ошибаешься. У нас есть свидетели в двух отелях и там, где ты жил, включая двоих детей, которые знают, что ты делал. И у американцев тоже есть свидетели, вот как обстоят дела. Ты работаешь со мной, и, возможно, тебя просто депортируют, и тебе придется сражаться только с американцами, у которых, возможно, дела не так хороши, как у нас.
Не было ни малейшего шанса, чтобы кто-нибудь из сотрудников отеля видел, как я занимаюсь сексом с Уильямом, и я не верил, что Уильям рассказал что-то компрометирующее Солиману или Хорхе, и я не верил, что двое детей, годами жившие в Штатах нелегально, могли пойти на сотрудничество с властями.
- Я хочу поговорить со своим адвокатом.
Они оставили меня в комнате еще на один день, снова пытаясь двадцать четыре часа в сутки убедить меня заговорить. Я не стал этого делать, и мне наконец разрешили позвонить Лисенсиадо Маррокену; я связался с ним с третьей попытки. К тому времени, когда он прибыл поздно вечером в среду, после последней попытки детектива разговорить меня, у меня уже была готова история. Он спросил:
- Что это за мальчик, о котором они говорят? Это тот человек, о котором вы говорили со мной?
- Я не знаю, о ком они говорят. Я говорил о женщине, которую знаю. Единственными детьми, с которыми я находился рядом, были её родственники. Они всегда хотели, чтобы я ходил с ними обедать туда, где они жили, и водил их куда-нибудь. У меня, конечно же, никогда не было с ними секса. Любой, кто говорит что-либо подобное, откровенно лжет.
- Тогда кто сделал календарь, который, как они говорят, нашли у вас на стене? Они сказали, что его сделал ребенок.
Я забыл об нём, но ответ нашёлся довольно легко.
- Один из детей в доме моего друга дал мне его. И я оставил его у себя.
Кажется, это его удовлетворило.
Он подтвердил слова полицейского, что это дело не в его компетенции, и предложил другого адвоката, с которым уже поговорил.
- Он очень хороший, но и очень дорогой. Вам понадобится не менее десяти тысяч долларов, чтобы заставить его заняться вашим делом.
Менее чем через два часа Лиценциадо Вильфредо де Леон оказался рядом со мной. Он заставил офицеров, отвечающих за мои вещи, отдать мне чековую книжку, и я подписал чек на десять тысяч долларов.
Его английский отличался сильным акцентом, но его было легко понять. Через полчаса после его приезда я оказался на улице, но без паспорта. В роскошном, по местным меркам, ресторане, за который платил я, он сказал мне следующее:
- Послушайте, мистер Фрисдейл, я не думаю, что у них есть что-нибудь на вас. Они говорят об мальчике, но не называют ни его имени, ни чего-либо ещё, не знают даже сколько ему лет. Без мальчика им не в чем вас обвинить. Кто-то сказал, что вы что-то делали с неизвестным ребёнком, это ничего не значит.
Он объяснил, что им придется либо поскорее провести слушание, либо вернуть мне все мои вещи. Человек, с которым он разговаривал, похоже, не заинтересован в том, чтобы делать что-либо, и только желает избавиться от меня. Он ничего не знал об американцах, желающих выдвинуть против меня обвинения.
- Если это тот самый ребенок, которого никто не знает, как они собираются обвинить вас в том, что вы сделали что-то кому-то, кого никто не знает?
- Так что возвращайтесь домой, но не общайтесь ни с кем, кто может быть связан с этим делом, или, быть может, вам следует остановиться где-нибудь здесь, в Сан-Педро, хотя бы на некоторое время.
На получение паспорта уйдет несколько дней, но, поскольку он сомневался, что мне предъявят какое-либо обвинение, им придется вернуть его.
Во время нашего разговора у меня сложилось впечатление, что он понял — обвинения полиции имеют под собой основание, и предлагал мне держаться подальше от мальчика, которого они разыскивали.
Переночевав в отеле и купив дешевый сотовый телефон с поминутной тарификацией и оплатой посредством карты, я вернулся в арендованный дом. Его разграбили. Новый холодильник, плита, микроволновая печь и телевизор пропали. Не было даже тарелок и сковородки, которые я купил, и простыней на кровати. Я не стал искать свой дорогой ноутбук. Я позвонил домовладельцу и рассказал ему, что случилось. Он уже знал и хотел немедленно встретиться со мной.
Его беспокоили, помимо его поврежденного дома, причины моего ареста.
- Я думаю, что меня спутали с кем-то другим, - заявил я на своём, вероятно, не совсем правильном испанском.
Я сказал ему, что полиция забрала мои ключи и, видимо, не удосужилась запереть дверь после ухода. Он сказал мне, что ему позвонили соседи и сказали, что грузовик вывозит вещи. Я тупо спросил, почему они не вызвали полицию. Он ответил: они подумали, что люди, которых они видели, как раз и были полицейскими. Я не стал дальше заниматься этим вопросом. Арендодатель хотел, чтобы я заплатил за ремонт. Сначала я отказался, но при осмотре повреждений оказалось, что никаких особых повреждений нет. За исключением одной сломанной электрической розетки, которую, очевидно, повредили, когда вытаскивали холодильник, не отключив его от сети. Итак, я согласился. Мне пришлось заверить его, что я не преступник и в его доме не происходит ничего противозаконного. Если бы с ним разговаривала полиция или соседи, то они наверняка упомянули бы мальчика, но эта тема не поднималась.
Я пошел в спальню и лег на не застеленный матрас. Почему полиция не допросила соседей о мальчике или мальчиках в моем доме? Мне требовалось прояснить этот вопрос, поэтому я отправился к соседям, обнаружив дома только одну соседку из троих. У неё были гости, поэтому она не могла уделить мне много времени на разговоры. Объяснив мою ситуацию случайной ошибкой, поскольку, в конце концов, дело было закрыто, хотя мне так и не сообщили, в чём оно состояло, я расспросил о грузовике, который увез мои вещи. Она этого не видела, но, по словам мужчины, который жил рядом со мной, его горничная увидела мужчин и спросила у них, уезжаю ли я. Они сказали, чтобы она ушла, что она и сделала, увидев пистолет на поясе одного из них. Расспрашивала ли кого-нибудь полиция? Насколько она знала, нет.
Когда я собрался уходить, она сказала мне, что упомянутый ею сосед принял мою почту. Я подумал, что там, должно быть, только реклама, поскольку, кроме домовладельца, магазинов мебели и бытовой техники, доставивших мне купленные вещи, и семьи Солимана, никто не знал, что я живу тут. Изначально я приезжал на тук-туке, чтобы осмотреть дом, но причин подозревать водителя не имелось.
Догадавшись, я позвонил своему адвокату, и мне повезло. Он был дома.
- Вы знаете детектива, который занимается моим делом?
- Я только что разговаривал с капитаном оттуда. Так как его звали?
Мне пришлось подумать, но я вспомнил:
- Детектив лейтенант Франсиско Кабальерос.
- Детектив лейтенант? Вы уверены, что он сказал «детектив лейтенант»?
- Верно
- У нас здесь нет детектив-лейтенантов, только на американском телевидении.
Он помолчал некоторое время, а затем добавил:
- Вы заплатили мне. Позвольте спросить... Я вам перезвоню. У меня есть ваш номер. Просто будьте осторожны, ладно?
Мне не требовалось, чтобы он перезванивал, чтобы понять, кто за этим стоит — американцы — но почему? Они каким-то образом узнали о том, что Уильяма привез «койот»? Следили за мной из-за попытки вымогательства? Наблюдали за мной?
Мои мысли в тот день вращались вокруг того, оставаться ли мне там или последовать совету Де Леона и снять номер в Сан-Педро-Сула. Я не был готов отказаться от выяснения того, что случилось с Уильямом, и от поддержки его любым безопасным способом. Хотя я почти собрался пообедать в ресторане, где работала мать Солимана, осторожность взяла верх, и я выбрал пиццерию в торговом центре, где покупал бытовую технику.
Де Леон перезвонил позже в тот же день. Единственным Франсиско Кабальеросом в полицейском управлении этого региона был молодой человек, проработавший в полиции всего год. Детектива с таким именем не существовало.
- Может быть, это Интерпол, но они не могут никого арестовывать. Это не то, что они делают, по крайней мере, не здесь. Я думаю, что вы для чего-то нужны американцам. Я мало что могу сделать для вас там, если они не попытаются экстрадировать вас обратно в Штаты. У вас там были проблемы?
- Насколько я знаю, нет. Не должно быть.
Я сказал ему, что буду оставаться на связи. Он еще раз призвал к осторожности.
Услышав, как открылась дверь гаража моего соседа, я пошел узнать насчёт своей почты и посмотреть, знает ли он больше, чем соседка. Прежде чем отдать единственное письмо, которое у него было, он сообщил мне, что никто ни о чём его не расспрашивал, за исключением других соседей, и ни с кем из них, насколько ему известно, полиция не разговаривала. Его горничная решила, что мужчины, опустошавшие мой дом, вероятно, были полицейскими. Когда он вынес моё письмо, он привел с собой горничную. Она сказала мне, что мужчины выглядели и вели себя как полицейские. Письмо было написано почерком женщины или девушки. Вместо точки у единственного «и» [i] был кружок. «И» было в Харри [Harri вместо Harry]. Фрисдейл писался как «Фрейсдел». Адрес был правильным. Внутри лежал сложенный лист бумаги с восемью цифрами. Я набрал их на своём мобильнике. Ответил Хорхе, сразу спросив, что случилось. Я дал ему краткий стандартно-сбивчивый ответ и спросил об Уильяме — «Яки», — как они его называли.
- Он дома у моего дяди. Где ты, чтобы я мог приехать к тебе?
Он говорил медленно, исходя из моего плохого понимания быстрой местной речи.
- Кто-нибудь приходил и задавал вопросы обо мне — тебе, твоей матери или Солиману?
- Нет, мы просто узнали, что тебя забрала полиция, когда Яки рассказал нам.
- Позволь мне позвонить тебе позже, и мы сможем встретиться. Так с Яки все в порядке?
- Да, с ним все в порядке, но он много плакал, потому что думал, что больше тебя не увидит. Почему полиция тебя отпустила? Это…
Я прервал его.
- Мы поговорим об этом позже, когда я позвоню. Не звони мне. Дождись меня, ладно?
Я отключился.
Это, должно быть, американцы. Но откуда они могли знать, что Уильяма привезли сюда? Если только они не поймали «койота» или его координатора и те не продали меня ради своей выгоды, или, если полиция, расследовавшая убийство и шантаж, не следила за мной через ФБР или кого-то из людей в Гондурасе. Первый человек, представившийся сотрудником Интерпола, так и не позволил мне разглядеть его удостоверение. В любом случае, Интерпол был международной организацией, а не американской спецслужбой, хотя, как я полагаю, они, вероятно, стали бы сотрудничать, если бы американцы произнесли слово «педофил». Черт побери, любая правительственная или даже неправительственная организация сделала бы это. Мы приковываем к себе внимание.
Выяснить, следят ли за мной, казалось критически важным. Я вышел на главную улицу, остановил тук-тук и сказал ему, что ищу одно место, но точно не знаю, где оно. Я заплачу ему за время, пока буду искать. Не знаю, заметил ли это водитель, но после каждого указанного поворота я оглядывался назад, высматривая, нет ли за нами машины. Через три поворота показался небольшой зеленый седан, но потом его не стало. Однако спустя ещё два поворота появилась ещё одна машина, на этот раз светло-голубой «Форд» последней модели — вряд ли я ожидал, что кто-то в этом городе будет водить подобную машину. «Форд» повернул за нами, а затем на главном бульваре его сменила первая, зеленая машина. За мной определенно следили.
Я направил водителя к крупному по местным меркам торговому центру и перед большим супермаркетом вручил запрошенную сотню лемпир. Уже темнело, но я заметил, что «Форд» припарковался через три ряда от нас. Я обогнул супермаркет и вошел в торговый центр в поисках альтернативного выхода. Сразу не найдя ни одного, я нырнул в магазин одежды и спрятался за рядом джинсов, наблюдая за входом. Никто подозрительный не объявился. Прогулка по окрестностям позволила мне понять, почему. Входов в ТЦ было всего три, и все они могли легко контролироваться двумя припаркованными раздельно машинами, экипажи которых связывались по мобильному телефону или посредством раций, причем последнее казалось наиболее вероятным. И, глядя на все мои очевидные попытки оторваться от них, они, вероятно, поняли, что я знаю о слежке за мной.
Я позвонил Хорхе. Ответил Уильям:
- Гарри? - вызвав слезы на моих глазах.
Я отвернулся к витрине и быстро сказал по-испански:
- Пожалуйста, мне нужно поговорить только с Хорхе. Ничего не говори.
Каким бы умным мальчиком он ни был, он ответил на местном жаргоне без акцента:
- Хорошо, я позову тебе Хорхе. Ты как?
Я ответил по-испански:
- Я в порядке.
Телефон взял дядя Хорхе.
- Мы очень рады, что с тобой все в порядке. Тебе нужна помощь?
- Нет, сейчас со мной все в порядке, но мы не сможем встретиться ещё несколько дней, пока я кое-что не исправлю.
- Все в порядке. Мы понимаем. Но если тебе нужна помощь, позвони, ладно?
Именно его дружелюбное отношение побудило меня вернуться в магазин бытовой техники, где я купил новый холодильник чуть меньшего размера, плиту и микроволновку. В супермаркете я купил простыни и одеяло. Когда я взялся за дверцу холодильника, то мне пришёл в голову ответ, почему была изъята вся моя техника, а также кастрюли и сковородки: отпечатки пальцев на приборах, кастрюлях и сковородках и следы секса на простынях. Отпечатки Уильяма наверняка были на всём. Вероятно, они забрали телевизор, чтобы это больше походило на стандартное ограбление. На ноутбуке, скорее всего, искали детское порно, которое, по их мнению, есть у всех одержимых педофилов. Я не был уверен, найдутся ли на простынях какие-либо следы смазки, которой мы пользовались. Моя сперма попадала либо в попку Уильяма, либо ему в горло, так что они ничего не найдут. Но они наверняка обнаружили мой тюбик KY. Его не было среди того, что осталось в доме, но я вполне мог заявить, что он необходим для мастурбации. У них нет возможности доказать обратное. А главный вопрос — брал ли кто-нибудь когда-либо отпечатки пальцев у Уильяма? Он никогда не упоминал об этом, но кто знает? Если да, то, вероятно, у них есть и его фотография.
Я заплатил за всё своей американской кредиткой. Ныне не было необходимости скрывать мое присутствие в Гондурасе от людей, которые знали мой точный адрес местонахождения. Крупные предметы будут доставлены утром. Те, что я мог унести с собой, остались в камере хранения супермаркета, когда я зашел туда, чтобы купить себе продуктов.
Поскольку ныне я знал о слежке, мне пришлось предположить, что они видели, как я покупал мобильный телефон. Зайдя в аптеку и магазин электроники, высматривая наблюдателей и не обнаружив ни одного, я остановился у киоска по продаже мобильных телефонов и купил еще одну дешёвую симку и карту оплаты с парой сотен лемпир на счёте.
За два дня я привел свой дом в порядок, в том числе заменив сломанную электрическую розетку и поменяв замки на воротах гаража, а также на входной и боковой дверях дома. Купив новый ноутбук, я позвонил своему начальнику, чтобы сообщить ему, что мой компьютер украли, и следует организовать доставку программ, файлов и информации, которые мне требовались для работы.
- Ты готов вернуться? - насмешливо спросил он.
Материал, запрошенный на семи DVD, был доставлен всего спустя шестьдесят часов, что является хорошим знаком для службы доставки в Гондурасе. Я сразу принялся за работу.
Всё это время я планировал, как избавиться от тех, кто следит за мной. Через пять дней я понял, что прогулка поздней ночью по моей улице поможет оторваться от наблюдающих. Поэтому, надев темные брюки и темно-синюю толстовку с капюшоном, захватив с собой пачку крекеров и бутылку воды, я отправился на прогулку в два часа ночи. Припаркованных машин не было видно. Не было и общественного транспорта. Мастерская дяди Хорхе находилась примерно в трех милях от меня в районе, который я не очень хорошо запомнил. Без труда можно было определить, что в эту тихую темную ночь меня никто не преследовал. Я съел все крекеры и выпил литр воды, незадолго до рассвета найдя нужную мне мастерскую.
Дядя прибыл первым и затащил меня внутрь. После моих заверений, что за мной никто не следит, он позвонил Хорхе на мобильный и спокойно сказал ему, чтобы он зашёл за Уильямом, но не стал объяснять причину.
Воссоединение прошло замечательно. С слезами. Мы обнимали друг друга, наверное, слишком долго. Он прошептал мне на ухо, что никому ничего не говорил о «нас», как он выразился.
Хотя им хотели услышать, что со мной произошло, мне же хотелось в первую очередь узнать о том, как удалось сбежать Уильяму.
- Ко'да я услышал, как тот мужик грит с тобой, я понял, что он коп, поэтому я взял все сво штуки, даже школьные вещи и зубную пасту (я предположил, что он имел в виду KY), и я вышел с другой стороны дома, и сзади по бамбукому шесту забрался на крышу, а потом я толкнул их к стене, чтобы они подумали, что я перелез через стену в дом к тому, другому мужику, и я лёг там пластом, и был там долго патамушта не знал точно, ушли ли эти мужики, пока люди снаружи не загово... говорили, и я подождал, ко'да они тоже уйдут патамушта я не хотел, чтобы кто-то знал, что я тама патамушта там могли быть копы, патамушта я был с тем коётом, и я был нелегал. Потом, ко'да там больше нико'о не было, я решил лезть вниз, и сначала сбросил все мои вещи, потом зашёл с другой стороны и спрыгнул сам, там, где была трава и грязь, и я реально быстро выскочил на улицу, на угол, и поймал там тук-тук, и приехал до Tio Чико, он заплатил тому мужику, и я остался здесь, в этом доме.
- Пару раз я ходил вокруг того дома, чтобы посмотреть, не придёшь ли ты назад, но я боялся, что они будут смотреть, поэтому я не подходил близко. Мама Солимана послала тебе то письмо с номером телефона, и ты позвонил, и то'да я узнал, что с тобой всё норм.
- А что они грили тебе, ко'да они тебя рестовали?
Мне пришлось рассказать столько, сколько я счёл необходимым, от стука в дверь и до моего освобождения. По сути, я признал, что, видимо, Уильям был прав: американцы преследовали нас обоих из-за того способа, каким он попал в Гондурас, но я был уверен, что они понятия не имеют, кто он такой. Я спросил его, снимали когда-нибудь у него отпечатки пальцев.
Он видел, как это делали — по телевизору, — и ему рассказали, как это сделали с Tia Лили и другими, включая Солимана, поэтому он был уверен, что у него их никогда не снимали.
Я рассказал ему, как из нашего дома забрали всё, на чем могли быть его отпечатки пальцев, и что я считаю, что он поступил очень разумно, захватив с собой «зубную пасту».
Рикардо, дядя, которого он называл «Чико», заверил меня, что никто не приходил к нему или к его сестре и не задавал никаких вопросов, и они не видели никаких подозрительных машин или людей.
Когда я сказал, что мне будет трудно часто видеться с ним, Уильям нашел решение.
- Если бы ты жил рядом с нами, то'да мы могли сделать дверь туда, в твой дом.
Когда он повторил это по-испански, Рикардо взял меня за руку и показал пустую площадку за своей мастерской. Она принадлежала его умершему отцу. В течение многих лет они планировали продать этот участок, но кто-то из четырех братьев и сестер всегда передумывал, на случай, если кто-то из членов семьи захочет его купить.
- Теперь ты член нашей семьи. Ты можешь купить это место.
Если покупка, строительство и переезд будут скрываться, американцы справедливо предположат, что подобное является попыткой сблизиться с разыскиваемым мальчиком. Поэтому я на неделю нанял тук-туки, который должен был возить меня по домам и пустым участкам, выставленным на продажу, и в конце концов он остановился возле этого участка, который я, в конце концов, и купил. Лишь однажды мне показалось, что за мной следят, довольно хитроумно, при помощи пары тук-туков. Для оформления сделки был нанят адвокат, участок был куплен, а двоюродный брат Рикардо нанят для строительства дома по моему проекту. Архитектор должен был структурировать мои планы и формализовать их, дабы получить необходимые разрешения.
Именно на этой неделе мой трудолюбивый адвокат снова позвонил мне. У него был мой паспорт и полицейский отчет, в котором говорилось, что ни тогда, никогда-либо прежде мне не было предъявлено никаких обвинений в Гондурасе. Этот документ требовался для получения вида на жительство - процесса, который, как он ожидал, американцы попытаются сорвать, одновременно ощущая уверенность. Монтнегро сможет преодолеть любые препятствия, которые они поставят на пути.
Само строительство, на мой взгляд, велось крайне медленно, хотя мой домовладелец и сосед уверяли меня, что обычно на строительство нового дома уходит от шести месяцев до года. Мой дом был построен менее чем за три месяца. Дверь в задней стене была оборудована, когда все остальное уже было готово — чтобы никто из рабочих, к тому времени закончивших строительство, не знал о её существовании. Секретный вход был спрятан за штабелем строительных пиломатериалов и листами металлической кровли. Дверь вела в заднюю часть мастерской Рикардо. Проскользнуть за маскировку мог только очень стройный человек.
В тот день, когда оборудование секретного входа было завершено, мы с Уильямом провели свою первую ночь в постели. Он заявил мне, что не позволял Хорхе трахать его целую неделю только для ради того, чтобы его попка доставила мне все удовольствия.
Я был очень рад снова увидеть его рядом со мной в постели, и секс в тот раз оказался неописуемым.
Прошло четыре года с тех пор, как я покинул Соединенные Штаты. За восемь месяцев, потребовавшихся для получения вида на жительство, было пройдено много бюрократии и дано несколько взяток, но всё успешно закончилось, и в соответствии с новой формой для Центральной Америки мое удостоверение личности также действительно в Гватемале, Сальвадоре и Никарагуа.
Свидетельство о рождении, в котором Уильям указан как Хавьер (самое близкое Яки, что мы смогли придумать) Хайме Перес Бран, стоило около восемнадцати тысяч долларов, но дело было сделано, и ныне он гражданин с аттестатом об окончании курса средней школы. Согласно его гондурасским документам, ему пятнадцать, и он закончит старшую школу в девятнадцать. Нам удалось сделать так, что он перескочил через несколько классов в средней школе, но дальше подобное невозможно. Он не хочет идти в колледж, а хочет в школу по ремонту компьютеров. Он любит электронику.
Конечно же, Уильям больше не тот ребенок весом в шестьдесят шесть фунтов и ростом в сорок пять дюймов [114.3cm] — каким он был, когда я впервые встретил его. Он медленно растет и уже достиг пяти футов четырех дюймов и всё такой же худой. Сомневаюсь, что он прибавит больше ещё пары дюймов и, к счастью для него, возможно, никогда не достигнет среднего телосложения. Пришлось несколько расширить секретный проход, но ненамного и в основном в высоту, главным образом, для быстро растущего и гораздо более толстого Солимана, с которым у меня никогда не было секса.
Мы с Уильямом по-прежнему занимаемся любовью, хотя у него уже появилась школьная подружка. С годами он стал более изобретательным. Мы чередуем, кто в кого входит, и делаем это орально примерно раз в неделю. Его член достаточно длинный, чтобы проникать в меня со все возможных углов и сторон, какие только можно вообразить. Его любимой позой в обоих вариантах остается та, когда принимающая сторона лежит на спине, задрав попку и поддерживая её руками, а активная сторона стоит, погружаясь сверху. При этом оказывается максимальное давление на простату и максимальная герметичность наших хорошо разработанных попок со вставленным членом.
Что гораздо менее приятно — через пару недель слежка стала непостоянной. Думаю, они предположили, что мальчик, которого они ищут, какое-то время будет скрываться, но рано или поздно вернется, и периодическое наблюдение окажется эффективным средством его поимки, а потом они успешно схватят и меня. Однако, эта терпеливая методология, по-видимому, исчерпала себя, поскольку в течение трех лет не было никаких признаков наблюдения. Тем не менее, мы по-прежнему пользуемся секретным ходом и не появляемся вместе на улице. Tia Лили — его мать, согласно документам — занимается всеми школьными делами. Это неприятно, но в сложившихся обстоятельствах это практичная и эффективная мера предосторожности. И как только ему исполнится восемнадцать, все пойдут к черту!
Даже несмотря на все политические, экономические и природные катаклизмы, через которые мы прошли, и которые пришлось преодолеть этой стране, я научился любить её. Присутствие Уильяма в моей жизни, конечно же, является самым важным фактором, но здесь множество замечательных людей. Погода могла быть и получше, примерно, как в Гватемале, которую я посещал несколько раз, но всего и сразу не бывает.
Итак, что мне делать, когда Уильям покинет гнездо? Кто знает, но я уверен, что найду кого-нибудь, хотя, вероятно, постараюсь сохранить платонический подход.
Времена трагически изменились.
©Peterson Michael
