По окончании четвертого класса мои родители, здраво рассудив, что еще одного лета со мной они не выдержат, отправили меня в пионерский лагерь на Черное море. И название у него было соответствующее – Черноморец.
Что такое этот самый лагерь, я, конечно, догадывался, видел в кино. Там, на экране дружный отряд весело купался и жрал в столовой. Почему-то в этом кино меня больше всего привлекала столовая.
Что еще дети делают в лагере я не знал и даже не догадывался, но зудящее любопытство не позволило мне сильно огорчится разлукой с домом, и вот я в составе таких же малолетних отморозков погрузился в самолет и бросив последний взгляд через иллюминатор на счастливых родителей, принялся знакомится с солагерниками, после чего мы все вместе стали знакомится с устройством самолета.
Опытные стюардессы, пока мы раскладывали салон самолета на атомы (почему то в кабину пилотов нас не пустили), так и не появились из за своих ширмочек, чего не скажешь о наших сопровождающих, которые с воем болидов Ф1 носились по проходу но все равно не успевали реагировать на наши маленькие шалости.
И вот долгожданные юга, несколько часов на автобусе из аэропорта и вот она, цель нашей поездки – пионерский лагерь!
Шустряком расселив нас по комнатам в двухэтажных домиках, воспитатели рванули к директору лагеря на отчет о прибытии.
Лучше бы они, конечно, проследили, как мы устраиваемся там, выдали бы постели и прочую необходимую амуницию. Но они были не опытными, и поэтому когда в дверях появился директор с нашими воспитателями, то приветственное «здравствуйте дет..» застряло у него где то в районе кадыка.
А кули, палата теперь представляла из себя склад запчастей из железных кроватей, сумок, оберток от конфет и плачущего толстого пацана, у которого мы эти самые конфеты и отобрали, и крайне дальновидно накидали фантиков около плаксы.
Разумеется, глядя на наши хмурые не по годам лица, директор так и понял, что это толстый плакса съел все эти пять кило конфет и намусорил бумажками.
Мы были выгнаны на улицу, а два местных слесаря с лицами несущими отпечаток нечеловеческих страданий, еще целый день собирали этот тетрис из кроватей.
…А в это время нас выстроили в очередь за матрасами. Наученные предыдущим опытом воспитатели не отходили от нас не на шаг, и поэтому никому не удалось нахлобучить полученным матрасом местную собаку с аристократической кличкой – Швабра, которая крутилась под ногами и в знак приветствия периодически писала на растущую рядом пальму. Судя по нездоровому состоянию растения, Швабра так каждый сезон встречала вновь прибывших..
Получив рулон, с обоссаным видно, всей советской пионерией, матрасом я поковылял обратно в палату, мучаясь мыслью, а где же, собсно, море?
Море, как оказалось, было через три дня, которые нам определили на акклиматизацию. Наивные взрослые! За эти три дня, пока нас не выпускали из лагеря, мы нашли дыру в заборе, изучили окрестности, нашли, где расположен местный рынок и обнесли соседний колхоз на предмет незрелой алычи и абрикосов. После чего самостоятельно нашли море, соседний магазин с газировкой и пункт приема бутылок из под «Буратино».
Вот на этом пункте остановлюсь немного поподробнее.
Мы со товарищи, покупали в магазине газировку. Денег было – кот наплакал, а желание шикануть совсем наоборот, и вот, уже не помню чей, наивный детский ум, предложил схему, которой в последствии мы пользовались до конца срока.
Схема была проста, как мысли у Швабры. Выпив газировку, мы торжественно сдавали бутылки тетке-приемщице. Получали деньги и тут же брали еще воды. Тетка в это время несли бутылки на улицу, и складывала в сваренный из арматуры здоровый ящик.
Как можно догадаться, маленькие детские ручки спокойно пролезали сквозь прутья и выуживали необходимое количество пустых бутылок, которые почти тут же сдавались этой тетке. Она, конечно, удивлялась, но, проверив замок на ящике успокаивалась.
Напившись газировки, мы по пути в лагерь обносили пару тройку фруктовых деревьев, и с полными подолами фруктов заявлялись в палату. Вот с чем однажды и были пойманы.
Эх, не стоило нам в тихий час рвать когти за пределы лагеря, потому, что четыре дитятки с полными подолами чего то там, идущие по пустынному лагерю, однозначно вызвали нездоровое подозрение у взрослых, кои и не замедли экспроприировать таким трудом и нервами заработанные фрукты, а нас…Оооо! Это страшное слово «лагерный совет»! Это когда много взрослых, как правило с похмелья, собираются толпой в специальной комнате, и профессионально клюют мозг маленьким, беззащитным детям.
Вот нас и вызвали на лагсовет. Причем не теряя не минуты, пока все спали, злые воспитатели решили провести экзекуцию немедля.
Опустив головы вниз, и разглядывая грязные пальцы ног, торчащие из сандалий, мы поковыляли за злорадно ухмыляющимися воспитателями.
Здец нам, ребзя, пришел – сумрачно констатировал Саня. Чо врать то будем? Давай скажем фрукты нашли возле забора? А?
Идея всем понравилась, но поскольку достоверную отмазу, что мы делали возле забора в тихий час никто так и не смог придумать, идею похоронили.
…Из пионеров исключат….родителям сообщат….домой отправят….оштрафуют – монотонно гундосил Витьки, тащившийся позади нас - если чо, пацаны, я на стреме стоял, а?
Мы одновременно повернулись и так глянули на Витька, что он понял, какое лишнее сейчас сболтнул.
И вот маленькое одноэтажное здание стоящее на краю лагеря, в котором проходили собрания и как я сейчас понимаю, не только собрания.
А тогда, я мелкий еще товарищ, испуганно перешагнул порог и оказался в комнате, в которой преобладал красный бархат, стояли барабаны, пионерский горн и еще какая то фигня в виде незнакомых нам людей.
Мы робкой пацанячей стайкой встали около инструментов и приготовились внимать и молчать. Взрослые тяжелыми взглядами смотрели на нас, то ли отрабатывая методы психологического давления, то ли реально пытаясь сконцентрировать зрение. Скорее всего последнее, потому, что ну не реально было их всех тут собрать за такой короткий промежуток времени.
Во главе стола сидел директор. Ннну?!- якобы грозно произнес он.
А кули, все равно терять нечего, а такой шанс лишь раз в жизни бывает, мелькнула совсем недетская мысль, тем более я всегда завидовал пионерам-горнистам.
И стоя позади пацанов, я тихонько взял горн, и тихонько дунул. Не, я умел дудеть, но в закрытом помещении, с портретами вождей утопающих в красном полумраке, звук горна, который утром на улице способен разбудить несколько сотен детей, прозвучал как иерихонская труба в собачей будке.
Звук шлепающихся задниц на стулья еще не стих, а директор уже пытался вытащить из горла застрявшие остатки какой то еды, которую он неосторожно пытался проглотить до.
Хто дудэл?! Я спрашиваю, хто дудэл?!?! – директор обрел голос и стекла завибрировали от его вопроса.
Хто дудел, хто дудел…Пля, у меня одного в руках дудка, а ты спрашиваешь – «Хто дудэл»? Внимательный ты наш…
Я – тоненько пискнул я.
Ты?! – директор недоверчиво оглядел мою тощую фигуру, как бы не веря, что такой доходяга может издать такой звук. А ну, еще дудни.
Все, псец тебе, Серега, мелькнула мысль. Щас очняк, следственный эксперимент, и привет папо унд мамо досрочно. Но делать нечего, я дуднул. Дуднул жалобно и протяжно, как песня «Сулико» после литра вина. Потому как терять было уже не чего.
Ну?! – директор спросил куда то в толпу – ну?! Кто говорил, что горниста нету? Вот его и берите.
Блин, пацаны, я тогда реально в чудеса поверил. Во мгновение ока директор из сатрапа превратился в самого лучшего человека на свете, а у меня аж дыхание сперло от счастья и недоверия. Ять, да ведь так не бывает! Нас же наказывать сюда привели, издеваться и мучить! А тут…
…На следующее утро, на пионерской линейке, я гордо трубил в горн пытаясь поймать свое отражение в восхищенный девчачьих глазах.
©Серега Кобах
